Автор: Береговой Г. Сомова Г.
Теги: география природоведение биосфера космонавтика планеты издательство молодая гвардия
Год: 1976
Текст
6Т6 (09)
Б48
Б 31901—310
078(02)—76
Литературная запись
Г. СОМОВА
БЗ—060—009—76
© Издательство «Молодая гвардия», 1976 г.
ЧАСТЬ I
Земля — шар. Как и все, я знал
это еще с детства. И так же, навер¬
ное, как и остальных, меня это ни¬
сколько не удивляло: шар так шар...
Не квадратной же ей, в самом деле,
быть или, скажем, треугольной? Кос¬
мическое тело, и все тут; частица все¬
ленной...
И все же Земля — та самая Зем¬
ля, на которой мы все живем, —
шар! Теперь это уже не кажется мне
столь простым и привычным.
Дело, разумеется, не в самой фор¬
ме. Дело в том, что я своими глаза¬
ми, так же как и не один десяток мо¬
их коллег — космонавтов и астронав¬
тов, видел эту шарообразность Зем¬
ли, что я близко знаю людей, которые
собственными ногами стояли еще на
одном шарообразном теле — Луне;
это американские астронавты Нил
Армстронг, Эдвин Олдрин и еще де¬
сять их товарищей. Тесно знаком я и
с теми, кто осуществлял посадку ав¬
томатических станций на поверхность
Венеры — раскаленный до четырех¬
сот пятидесяти градусов мир, окутан¬
ный плотной, густой, как суп, атмосфе¬
рой. Как космонавту также известно
мне, может быть, лучше, чем многим
другим, и то, что планы дальнейшего
освоения солнечной системы не такти¬
ка сегодняшнего дня, а стратегия,
устремленная в будущее человечества,
что все сбывшееся за последние пят¬
надцать лет — не эпизод, а лишь на¬
чало грядущих великих свершений...
Одним словом, теперь, когда вселен¬
ная перестала для большинства людей
быть отвлеченным понятием и Земля,
как ее частица, все чаще и все настой-
з
чивее заявляет о себе как о космическом теле — одном
из бесконечно многих; именно теперь все, что казалось
прежде само собой разумеющимся, обрело и новые
масштабы, и новый смысл.
Под грохот стартующих с Земли кораблей космос
стал реальностью. Не той, что связывали с существова¬
нием звезд и галактик ученые в обсерваториях или по¬
сетители планетариев, а реальностью, властно вторгнув¬
шейся в нашу повседневность, изменившей не только
наш способ ощущать, видеть, мыслить, но и вместе
с тем и нас самих. Люди стали чувствовать себя не
просто гражданами своей страны, не просто представи¬
телями какой-либо нации, народа, расы, но еще и земля¬
нами.
Пока это слово не успело войти в широкий обиход,
его еще редко произносят вслух, но то самоощущение,
которое связано с ним, уже возникло и никогда не ис¬
чезнет; наоборот, год от года оно станет усиливаться,
крепнуть, упрочаться в сознании людей, объединяя их
в единое сообщество — в человечество, уже на иной, не¬
измеримо более глубокой и прочной основе.
«Я думаю, еще никогда два человека не были так
физически удалены от остального мира, как были удале¬
ны мы, и в то же время никогда еще не были так тесно
объединены с миром через посредство тех людей на
Земле, которые поддерживали с нами связь и которые
так много сделали, чтобы помочь нам достичь Луны и
вернуться обратно, — сказал, делясь своими впечатлени¬
ями, Эдвин Олдрин по возвращении на Землю. — В тот
момент мы чувствовали — честное слово, чувствова¬
ли! — эту почти мистическую сплоченность народов все¬
го мира».
Олдрин не прав, пожалуй, в одном: чувство слитно¬
сти и единства с человечеством ничего общего не имеет
с мистикой — оно естественное следствие того, что че¬
ловек, выйдя в космос, остро ощутил свое врожденное
родство с Землей. Отчужденность космоса помогает
глубже и яснее осознать людям, что такое и сама Земля,
и населяющее ее человечество. Сегодня человечество
уже не просто совокупность живших и живущих людей;
человечество — это то, чего нет во всей бескрайней все¬
ленной, но есть на Земле.
Я имею в виду не разумную жизнь вообще, я говорю
лишь о человеческой, то есть о той единственной ее на
4
всю вселенную форме, которая присуща нам, людям
Земли. Именно это и должно сплотить нас, землян, нера¬
сторжимой связью. Многие, как Олдрин, уже ощути¬
ли ее, побывав в космосе; многие начинают ощущать ее
и здесь, на Земле, — начатый процесс неостановим, как
неостановимо и само устремление человечества в бес¬
крайние пространства вселенной.
Чудес вне сказок и легенд, как известно, не бы¬
вает; и если уж человек научился покорять космос, он
уже «не разучится» это делать, пока не освоит всей все¬
ленной.
Но вселенная бесконечна...
Хватит ли жизни, чтобы добраться хотя бы только
до одной-единственной, самой ближайшей звезды, не го¬
воря уж о других звездах во всем их необъятном мно¬
жестве?
Жизни человека — бесспорно, нет; жизни человече¬
ства — безусловно, да. Человек смертен. Человечество
же, как непрекращающаяся преемственность поколе¬
ний, бессмертно и бесконечно так же, как бессмертна и
бесконечна сама вселенная.
Правда, есть тут одна принципиальная тонкость
или, если хотите, условие, без которого бессмертия не
сохранить.
Продолжительности жизни человека поставлен пре¬
дел самой природой; старение и смерть запрограммиро¬
ваны в генетических механизмах наших клеток. Закон
этот неумолим, и его нельзя обойти. Максимум, что мо¬
жет сделать любая, самая совершенная и искусная ме¬
дицина, — это довести ее среднюю продолжительность
до 120—130 лет.
Но жизнь человечества свободна от видовых препон
и ограничений. Ничто не в состоянии прервать цепь сме¬
няющих друг друга поколений, ничто — кроме самого
человека. Законы природы не властны отчеркнуть грани¬
цу, обрывающую развитие цивилизации; однако цивили¬
зация сама может запрограммировать собственный
конец.
Земля, как и человек, смертна. Она тоже организм и,
как и всякий организм, проходит неизбежный цикл:
рождение — молодость — зрелость — старость — и, на¬
конец, разрушение — смерть.
Человечество же, помимо того, что мы обычно пони¬
5
маем под этим, — совокупность живших и живущих
людей, их история и культура, — это еще и процесс.
Процесс, который в силу абсолютной тождественности
каждого своего последующего звена — передачи жиз¬
ни — может длиться сколь угодно долго.
Однако человечество живет на Земле, а ее ресурсы
не беспредельны. Истощив их, земная цивилизация не¬
избежно исчерпает и собственную жизнеспособность.
Проще говоря, предел жизни человечества запрограмми¬
рован в образе его действий, в содержании его целей и
устремлений.
Давно замечено, что бездельник потребляет гораздо
больше, чем тот, кто живет деятельно, кто одержим
трудом, интересной работой. Бездельник стремится за¬
полнить пустоту собственного существования вещами;
без них ему просто нечем себя занять. Тот же, кто живет
деятельно, не столько потребляет вещи, сколько создает
их сам; вещи для него не самоцель, а лишь интерьер
жизни, смысл которой он видит в самовыражении, в осу¬
ществлении заложенных в нем способностей и возмож¬
ностей. Такие люди обычно меньше берут от мира, чем
отдают ему...
То же самое можно сказать и о человечестве. Ему
не грозит превратиться в общество потребителей, кото¬
рое бы, образно говоря, исковыряв шахтами и рудника¬
ми Землю, нашло бы в конце концов на их опустевшем
дне свою могилу. Беря, оно думает, чем отдать! Люди
знают теперь: Земля, как и ее природные богатства,
вовсе не так велика, как это когда-то казалось. Во вся¬
ком случае, Нил Армстронг, стоя на лунной поверхно¬
сти, сравнил Землю с голубым апельсином, лишь чудом
не затерявшимся в бесконечных просторах вселенной.
Апельсин не апельсин, ио, чтобы выжать до конца ее
соки, обществу потребителей, если бы к нему скати¬
лась земная цивилизация, едва ли понадобилось бы
больше одного-двух тысячелетий. Но тем и велик твор¬
ческий разум, что целью его является не достигнутое,
а достижимое, не свершенное, а свершения, не раство¬
рение в настоящем, а устремления в будущее. С нача¬
лом космической эры люди Земли вступили на тот
путь,, где грандиозность самих задач, их принципи¬
альная неисчерпаемость гарантируют такую программу
дальнейшего развития человечества, которой суждено
стать залогом его бессмертия...
б
Но вселенная бесконечна, вновь могут возразить
мне. Не напоминают ли попытки ее освоения преслову¬
тую Вавилонскую башню, с помощью которой люди пы¬
тались достигнуть неба, а добились лишь крушения соб¬
ственных несбыточных надежд... Ошибок, дескать, не по¬
вторяют, на них учатся...
Нет, учатся не на ошибках; учатся, преодолевая их.
Вместо Вавилонской башни были воздвигнуты небоскре¬
бы и высотные здания, а до неба люди добрались с по¬
мощью самолетов. В конечном счете важны не просче¬
ты или несовершенства тех или иных проектов, важна
дерзость заключающихся в них целей, важно неукроти¬
мое стремление разума сделать невозможное возмож¬
ным... В этом не только суть и смысл человеческого про¬
гресса, в этом, как уже говорилось, бессмертие челове¬
чества.
Жизнь человека — это лишь частица времени; жизнь
человечества — это неразрывное сцепление таких ча¬
стиц, в котором и олицетворяется для нас само время;
и так же как время нельзя ни остановить, ни повернуть
вспять, так и развитие человечества может двигаться
только вперед. Потому-то и неизбежно освоение беско¬
нечной вселенной, если только мы не хотим конца вме¬
сте с концом нашей, к сожалению, невечной планеты.
Она лишь колыбель человечества, как говорил великий
Циолковский, а истинный его дом — вся необъятная ни
во времени, ни в пространстве, бескрайняя вселенная.
У нас просто нет выбора... Мы можем выбирать лишь
способы достижения цели, но не саму цель. Цель про¬
никновения во вселенную и ее освоения заложена в са¬
мой природе разумной жизни. Во всей вселенной попро¬
сту нет иных сил, способных реализовать ее единство.
Иначе оно оказалось бы мифом, беспочвенным мира¬
жем, существующим не объективно, а лишь в воображе¬
нии человека.
Разумеется, человек не единственный представитель
разумной жизни. Прошли те времена, когда по всякому
поводу и без повода ожесточенно дискутировали на те¬
му: есть ли разумная жизнь на Марсе? На Марсе ее
нет. Но она есть на Земле. А уж одно только это свиде¬
тельствует, что вселенная не может быть насквозь пу¬
стынной — иначе пришлось бы признать либо существо¬
вание господа бога, либо передать приписываемую ему
7
прерогативу сотворения чудес самой природе. Но бога,
как известно, нет, а природа творит ие чудеса, а дей¬
ствительность, и было бы наивно считать, будто мы ее
уникальное детище, которого она больше просто не в со¬
стоянии повторить.
Во вселенной, безусловно, существует не только
разумная жизнь, но и бесконечное разнообразие форм ее
проявления. Мы одиноки только пока. Да, пока. Пока не
научимся преодолевать те барьеры, что отделяют сего¬
дня нас н от других миров, и от населяющей нх разум¬
ной жизни.
Понятно, я высказываю лишь собственную точку
зрения; ее в немалой степени помогли мне сформировать
то самоощущение, которое возникает во время пребыва¬
ния в космосе, те внутренние процессы и те впечатления,
которыми делились со мной многие мои друзья и това¬
рищи по профессии. Я вовсе не собираюсь здесь оспари¬
вать существующие взгляды ученых и специалистов, ра¬
ботающих в области этих проблем, хотя и среди них
немало людей, разделяющих оптимизм по поводу оби¬
таемости вселенной.
Наука потому и наука, что она оперирует лишь до¬
стоверно доказанными фактами, и все ее гипотезы опи¬
раются только на них. Но ведь научные факты накапли¬
ваются постепенно, со временем, а вселенная существует
вся целиком, независимо от того, какие ее «детали» уже
известны людям, а какие еще нет. Короче говоря, ре¬
альность внеземных цивилизаций не отрицается и самой
наукой; она просто не входит пока в круг фактов, до¬
статочно подтвержденных современным уровнем точных
знаний.
Но, помимо фактов, существуют еще и логика, и ин¬
туиция, способность предчувствования и предвидения.
Они-то, не дожидаясь подтверждений официальной на¬
уки, и приводят человека к неизбежной мысли, что раз¬
умная жизнь не неповторимый фокус природы, а ее не¬
отъемлемая часть, равноправная всему остальному.
Именно поэтому люди читают не только учебники по
физике, но и охотно следят за новинками научной фан¬
тастики. И, кстати, совершенно правильно делают. Как
свидетельствует опыт, фантастика того же Жюля Верна
или предвидения Циолковского почти полностью под¬
твердились жизнью.
Мы и сегодня ищем следы внеземных цивилизаций
ш
у себя на планете, нацеливаем в небо антенны мощных
приемных устройств в надежде уловить с их помощью
сигналы иных сообществ разумной жизни; но наиболее
верный путь, бесспорно, все-таки там, где мы проклады¬
ваем свои первые космические трассы, — именно здесь,
в открытом космосе, человечество обретет и свою бес¬
смертную цель, и те встречи, которых оно жаждет и
к которым стремится...
В космосе уже побывали восемьдесят человек; придет
время, когда там окажется все человечество. А Земля...
Что ж, Земля так и останется его родиной, благодарная
память к которой навсегда сохранится. Ведь как небо
для летчиков, как космос для космонавтов и как вселен¬
ная для будущих поколений человечества — все начи¬
нается на Земле...
* *
*
Я, разумеется, не публицист и не философ. Мне дове¬
лось посвятить жизнь одной из самых динамических про¬
фессий: смысл труда и летчика и космонавта, как из¬
вестно, в самих процессах движения, точнее, в овладе¬
нии ими в интересах самого непоседливого существа на
Земле — человека.
Но, как уже говорилось, само движение не самоцель.
Важно, куда и во имя чего ты движешься. Потому-то
мне, перед тем как рассказать о своей профессии, о ее
людях и ее свершениях, и пришлось начать с устремле¬
ний всего человечества. Без этого, на мой взгляд, нель¬
зя понять главного, что происходит в сегодняшнем
мире...
Однако, говоря о человечестве, я ни на минуту не за¬
бываю, что оно состоит из людей. Больше того: челове¬
чество, как мне думается, учится у человека. Иначе где
ему еще взять учителя!
Скажут: история! Конечно, история. Но ведь и о ней
мы узнаем не с потолка, а через труды историков, в ко¬
торых не просто отражены исследуемые ими события,
но заодно и весь их личный профессиональный опыт,
спаявший отобранные факты в определенную концеп¬
цию. А историки, да простят они меня за столь неловкое
утверждение, тоже только люди.
Словом, судьба всякого человека, на мое разумение,
так или иначе преломляет в себе судьбы самого челове¬
9
чества, состоящего, как известно, все из того же самого
«материала» — из нас, грешных... Понятно, бездельни¬
ков и тунеядцев я решительно оставляю в стороне; они,
на мой вкус, как, впрочем, и иные разновидности прин¬
ципиальных потребителей, к человечеству причислены
лишь по недосмотру и недоразумению.
В человеке же, в настоящем, человеке-созидателе,
какую бы он область ни избрал для своей деятельности,
как в капле воды отражены водопады и водовороты
главных течений его эпохи. Над историей нет никакой
руководящей, направляющей ее по тем или иным путям
силы; не катится она также и самотеком — ею движет
человек. Именно его идеи и мастерство, его начинания
и свершения, объединяясь и взаимодействуя с идеями и
мастерством, начинаниями и свершениями других таких
же, как и он сам, отдельных людей, вызывают к жизни
и техническую мощь человечества, и дерзкое величие его
замыслов, и грандиозность самих свершений.
В осуществлении общих целей нет места табели
о рангах — участие каждого из нас одинаково ценно и
одинаково необходимо. Конечно, кто-то умеет лучше,
кто-то делает больше; есть, наконец, одаренность, та¬
лантливость, гениальность — люди разные. К счастью,
разные. Ведь мир состоит не из одних идей; в нем есть
и гвозди, которые надо уметь вколачивать, чтобы скре¬
пить счастливую мысль с тем материалом, в котором
ей суждено воплотиться, — в дереве, в пластмассе, в ме¬
талле... Да и сама идея, как бы она ни была величест¬
венна и необходима, должна, прежде чем осуществиться,
овладеть умами людей, стать понятой и принятой.
Каждый из нас идет к свершениям своей эпохи соб¬
ственной дорогой. У одних она, если повезло, проста и
ясна с самого начала; у других — извилиста и петли¬
ста; но в итоге и те и другие не остаются вне веяний сво¬
его времени. Не все, разумеется, попадают в гущу со¬
бытий, но и самая отдаленная их периферия тесно увя¬
зана с самим ядром.
Моему пути в космос — а я собираюсь говорить
о развитии космонавтики, великом свершении на¬
шей эпохи — не сопутствовали никакие особые, из
ряда вон выходящие обстоятельства. Жизнь как жизнь,
судьба как судьба... Она могла стать жизнью и судьбою
ю
любого другого человека, ибо я не знаю за собой ника*
ких выдающихся талантов или даже задатков. Но она
стала моей. Почему? Мне и сейчас трудно однозначно
ответить на этот вопрос; ответ на него, видимо, во всей
прожитой жизни.
У меня было, есть и, надеюсь, останется впредь толь¬
ко одно — стремление всегда делать столько, сколько я
способен сделать, и ни на йоту меньше! Но ведь и это
качество вполне обыденно: овладеть им может всякий,
кто того захочет.
Конечно, было во мне и желание не разменять жизнь
по пустякам, поставить ее на пользу людям. А для этого,
я знал, необходимо выкладываться до конца, жить так,
чтобы не оставлять про запас ни капли отпущенной тебе
энергии.
В физике говорят, что, когда энергия какой-либо си¬
стемы достигает критического уровня, критического по¬
рога, в ней неизбежно возникает новое, отсутствовавшее
до того качество. Мне в конце концов тоже удалось вый¬
ти на свой критический порог — тот порог, с которого
для меня открылась дверь в космос...
Правда, перед этим мне пришлось перешагнуть еще
через один порог, за которым, кстати сказать, помимо
прочего, скрывалась для меня и возможность осмыслить
собственную жизнь — по крайней мере, ту ее часть, ко¬
торая к тому времени уже была пройдена...
ЧАСТЬ II
Порог сурдокамеры, который я пе¬
реступил, напоминал порог бункера
газоубежища: его внушительной ши¬
рине соответствовала массивность тя¬
желой, герметически пригнанной две¬
ри. Если бы речь шла о таких «пустя¬
ках», как фосген или табун, за подоб¬
ными стенами беспокоиться было бы
не о чем. Но эксперимент, естествен¬
но, не имел ровно никакого отноше¬
ния к боевым отравляющим веще¬
ствам, и внутренняя часть сурдокаме¬
ры лишний раз свидетельствовала об
этом. Помещение напоминало спичеч¬
ный коробок, увеличенный раз в сто и
выстланный изнутри звуконепроница¬
емым покрытием. Не содержала в се¬
бе ничего необычного и его «начинка».
Низкий узкий топчан для сна, рабо¬
чее кресло и стол, холодильник для
продуктов, различная аппаратура с ее
несчетными стрелками приборов, кла¬
вишами переключателей, рычажками
и тумблерами — ничего непривычного,
настораживающего. За всем хозяй¬
ством, включая с этой минуты и меня
самого, должно было наблюдать с по¬
мощью нескольких вмонтированных
в стены объективов бесстрастное все¬
видящее телеоко.
Не оглядываясь на закрывшуюся
для меня на долгих десять суток
дверь, я подошел к столу и разложил
на нем свое более чем скромное иму¬
щество: пару книг, стопку чистой бу¬
маги, чурку липы и перочинный нож.
Ничего лишнего брать с собой не по¬
лагалось.
Жить предстояло по графику, раз¬
работанному поминутно.
В сурдокамере практиковались
12
три вида графиков: прямой, перевернутый и смешанный.
Прямой график наиболее простой и легкий — он пред¬
усматривает привычный для человека суточный ритм
жизни: днем — работа, ночью — сон. Перевернутый
сложнее: когда на улице ночь — в сурдокамере день, и
наоборот. Самое трудное, самое изматывающее — сме¬
шанный график: время сна, работы или отдыха обуслов¬
лено в нем не естественной периодичностью суток, а при¬
нудительными командами.
Но независимо от типа графика, будь то прямой, пе¬
ревернутый, смешанный, распорядок дня включал
в себя строго определенные, одинаковые для всех эле¬
менты: восьмичасовой сон, утреннюю зарядку, четырех¬
разовое питание, работу с различными приборами, тесто¬
вые пробы и, наконец, два-три часа свободного личного
времени. Менялись не сами элементы, а лишь их место
в сутках. Последнее и обусловливал график.
О том, какой из его трех видов достанется тебе, за¬
ранее не сообщалось. Только войдя в сурдокамеру,
я узнал, что мне выпало жить по смешанному графику.
Но график — это потом. Для начала я еще раз, но
уже более внимательно огляделся по сторонам — ново¬
го от этого ничего не прибавилось. Все та же скупая об¬
становка тщательно продуманного эксперимента. Разве
что окуляры телемониторов поблескивали теперь не
столь холодно и отчужденно. Они, кажется, уже начали
за мной свою слежку. Конечно, и раньше я знал, что так
будет, но теперь я ощутил это физически. С этой минуты
всякий мой жест, каждое движение фиксировались на¬
блюдающими за мной операторами.
Внезапно я почувствовал себя чуть ли не голым.
Ощущение было настолько неожиданным и острым, что
захотелось ощупать себя, чтобы убедиться в том, что и
без того было ясно, я одет, на мне легкий хлопчато¬
бумажный комбинезон, мягкие, на микропористой по¬
дошве туфли. С трудом отделавшись от навязчивого со¬
стояния, я подошел к столу, перевернул первый листок
своего графика: полчаса, отпущенные на то, чтобы
вжиться, свыкнуться с новой обстановкой, прошли. Пора
было браться за дело.
Первые часы пролетели неожиданно быстро. Соглас¬
но графику я возился с таблицами, отвечал на тесты,
выполнял другие указанные там работы... Все вроде бы
шло нормально, все был* хорошо.
13
Но постепенно я стал ощущать какое-то беспокой¬
ство. Словами его было трудно определить: оно вызре¬
вало где-то внутри сознания и с каждой минутой росло...
Подавить его, отделаться от него не удавалось...
Я взглянул на часы, потом — в график. Там против
очередной отметки стояло одно короткое слово: «От¬
дых».
Отдых так отдых, подумал я и, сев в кресло, медлен¬
но огляделся по сторонам.
И тут на меня обрушилась тишина.
«Ти-ши-на...» — мысленно произнес я хорошо извест¬
ное всем слово, пытаясь вдуматься в то, что стояло за
этим вроде бы таким ясным и обыденным прежде поня¬
тием. «Тишина...» Я услышал свое дыхание и еще, как
бьется мое сердце. И все. Больше ничего не было. Аб¬
солютно ничего. Я представил себе ком ваты, огромный
ком, величиной с земной шар; внутри его — я. Тишина-
Ком разрастался, скачками захлестывая орбиту за ор¬
битой, заполнил серой клочковато-волокнистой массой
все околосолнечное пространство; я съежился в аб¬
страктную точку, биллионы биллионов кубических ки¬
лометров ваты вокруг нее — это и есть тишина?..
«Спокойно! — сказал я себе. — Просто у тебя разыг¬
ралось воображение». Я открыл глаза и выбрался из
этой проклятой, заполонившей все вокруг ваты; сурдока¬
мера выглядела совсем буднично и успокаивающе, но
тишина оставалась. Только теперь она уже не пугала.
Теперь она включила в себя то, чего я не знал о ней
прежде и чего никогда уже не удастся от нее отде¬
лить, — реакцию на одно из качеств космоса. Оно, это
качество, лишь слегка коснулось сознания, ' оглушило,
сковало на миг судорогой и отступило, так и оставшись
непознанным... Я узнал лишь одно, что тишина не толь¬
ко простое отсутствие шумов и звуков; тишина — это
одно из свойств существующей материи, свойство, кото¬
рое может убивать.
Конечно, все дело в восприятии. Совсем не обяза¬
тельно путать тишину и одиночество сурдокамеры с ти¬
шиной и одиночеством космоса, не обязательно воспри¬
нимать их образно, через эмоции; можно подходить
к ним отвлеченно, рассматривая их сквозь спокойную
призму логики; но случись так, что придется остаться
с космосом один на один, без шансов на чью-либо по¬
14
мощь, на чье-то вмешательство, как к этому ни отно¬
сись, исход в конце концов будет один: безумие и не¬
избежный распад личности. Человеческая психика, не
защищенная общением с себе подобными, н абсолют¬
ность таких свойств космоса, как тишина и одиноче¬
ство, — явления несовместимые. Кому-то придется усту¬
пить место...
Может быть, я, как говорят, открываю Америку,
ломлюсь в открытую дверь... Да, конечно. Я понимаю,
что все это, вероятно, известно и без моих самонаблю¬
дений. Известно теоретически. Но я открыл для себя
Тишину и Одиночество не умозрительно, не путем ло¬
гических рассуждений: я открыл их, закрыв за собой
дверь сурдокамеры. А это, думаю, не одно и то же.
Впрочем, так думал не только я. Когда после закон¬
чившегося испытания в сурдокамере я показал нашему
врачу Богдашевскому составленный мною график изме¬
нений психологического состояния (пики кривой при¬
шлись в нем на первый, четвертый и последний — деся¬
тый— день), тот усмехнулся, достал с полки книгу, ка¬
савшуюся вопросов психологии космоса, и открыл ее на
странице, где обобщались аналогичные данные. Оба
графика почти совпали. Видно, не один я чувствовал се¬
бя не в своей тарелке, когда, сидя в сурдокамере, впер¬
вые, пусть даже в самом первом приближении, приоб¬
щался к грозной глубине и категоричности свойств кос¬
моса.
Конечно, сами по себе искусственно созданные тиши¬
на и одиночество сурдокамеры переносятся сравнитель¬
но легко, когда знаешь, что это всего-навсего опыт, и
только. Все дело в воображении. Но если тебе предстоит
в будущем подняться в космос, остаться с ним хотя бы
ненадолго лицом к лицу, уже сама только возможность
этого факта удесятеряет остроту восприятий, и тогда
искусственно заданные параметры опыта на какое-то
время теряют свою условность и переживаются как ре¬
альный космический полет — тишина сурдокамеры ста¬
новится тишиной космоса. Собственно, ради подобных
вещей и городится огород: космонавт должен подгото¬
вить себя к встрече с космосом. Подготовить себя и до¬
казать другим, что готов.
Ради этого и следят за тобой круглосуточно дежуря¬
щие у телеэкрана операторы, ради этого ты обвешан
с ног до головы всевозможными датчиками, день и ночь
is
фиксирующими динамику твоего психофизиологического
состояния, ради этого ты скрупулезно выполняешь каж¬
дый пункт заданного на десять суток жесткого графи¬
ка — сурдокамера не только очередной объект твоей
тренировки, но и твой очередной экзамен, продолжение
твоей проверки на прочность. Сейчас проверяется нерв¬
но-психическая устойчивость...
...Я смотрю на часы. По графику полагается спать.
Спать мне совершенно не хочется. Но слова «не хочется»
здесь не существует. График — это приказ. Я ложусь и
закрываю глаза. Говорят, бессонницу лечат лекарства¬
ми. Здесь лекарств нет, здесь есть необходимость и во¬
ля. Я знаю, что корабль, вышедший на орбиту, огибает
земной шар шестнадцать раз за одни сутки. Шестна¬
дцать раз в сутки наступает в его кабине ночь, шестна¬
дцать раз в сутки сменяет ее день. Но я знаю не одно
это. Я знаю, что в космических полетах членам экипа¬
жей придется заменять друг друга, что режим вахт на
кораблях будет жесткий, что люди, которым придется
выполнять сложную, требующую всех физических и ду¬
ховных сил работу, должны будут всегда оставаться
в форме, а чтобы сохранять бодрость и свежесть, нужно
научиться подчинять себя распорядку дня, любому из¬
бранному в полете графику.
Мой график мне приказывает сейчас спать. Я могу
обмануть операторов и притвориться спящим, но я не
хочу обманывать себя. Когда абсолютно не хочется
спать, заснуть трудно, но не невозможно. Я сосредото¬
чиваю внимание, я собираю в узел волю, я сплю... Кос¬
монавты не имеют права на многое, в том числе и на
бессонницу.
...На четвертые сутки я вновь почувствовал, как на¬
растает отпустившее было напряжение. Вновь появилась
скованность, понизилась способность сосредоточивать¬
ся; где-то на дне сознания снова угольком тлела бес¬
причинная тревога.
Человеческий мозг — штука беспокойная. Среди мно¬
гих качеств, которыми он обладает, отсутствует одно —
лень. Мозг действует постоянно. Даже когда человек
спит. Очаги торможения, возникающие во время сна,
захватывают лишь какие-то участки. Остальная часть
мозга продолжает работать: додумывается недодуман¬
ное, отыскивается ненайденное, перетряхиваются кладо¬
вые памяти, вспыхивают зарницами рождающиеся ассо¬
16
циации... Человек спит, а часть его мозга бодрствует,
мозг работает. Иначе он попросту не может.
Но любая работа требует какого-то сырья, исходного
материала. Таким сырьем для деятельности мозга яв¬
ляются впечатления, приходящие в него извне. Когда их
нет, нормальная деятельность мозга встает под угрозу.
Мозг вынужден как бы буксовать на месте, питаться,
так сказать, самим собой — впечатлениями, накоплен¬
ными прежде. И это бы полбеды: кладовая памяти
практически неисчерпаема. Дело в том, что свежее впе¬
чатление в отличие от впечатления уже пережитого не¬
сет в себе, помимо информации, еще и заряд энергии,
или, как говорят психологи, является раздражителем.
Без этого мозг ничто; машина, работающая по инер¬
ции, без горючего... Одним словом, человеческому моз¬
гу жизненно необходим приток свежих впечатлений.
Иначе он долго не протянет... Поэтому сурдокамера —
это не только тишина и одиночество; сурдокамера —
еще и барьер, отгораживающий от впечатлений. Все, что
происходит по ту сторону ее стен, для того, кто нахо¬
дится внутри, как бы не существует. Я знаю, что суще¬
ствует Звездный городок и Москва, Сибирь и Кавказ¬
ские горы, Африка и созвездие Скорпиона... Но все это
сейчас существует для меня не реально, а лишь в моей
памяти. Ничто ниоткуда не проникает внутрь сурдока¬
меры. Объективно мир существует, субъективно для ме¬
ня его все равно что нет. И моя психика не хочет
с этим мириться...
Пока не хочет. А если не сможет?..
Я наперед знаю, что произойдет в сурдокамере, ес¬
ли условия опыта продлить на неопределенно долгое
время. Для начала примутся заходить в гости галлюци¬
нации, затем все чаще и чаще начнет утрачиваться кон¬
троль над действительностью, и, наконец, на каком-то
этапе мозг неизбежно не выдержит и сдаст. Сенсорный
голод, как называют психологи недостаток притока впе¬
чатлений извне, если дать ему волю, никогда не оста¬
навливается на полдороге.
Но, конечно, ничего подобного не случится. По ту
сторону стен круглосуточно дежурят люди; они всегда
начеку, они всегда готовы прервать опыт. Да и сам я
в любую секунду могу нажать кнопку аварийной сире¬
ны. Словом, все в порядке. Все в полном, на сто про¬
центов порядке. Просто сегодня меня гложет одиноче-
2 Г. Береговой i— —— 17
1
библио гика
ство и отсутствие впечатлений — факторы, которые за¬
планированы экспериментом. Вопрос лишь в том, на¬
сколько успешно я со всем этим справлюсь. А это зави¬
сит только от меня самого и от моей нервной системы...
По графику сейчас время отдыха, мое личное время.
Я беру чурку липы и начинаю ее строгать. Мне хочет¬
ся выстругать из куска липы крохотный Як-3. Я хоро¬
шо знаю эту машину; в свое время я много и вроде бы
неплохо на ней летал...
Я стругаю ножом мягкую, податливую липу и ду¬
маю о своем будущем. Сегодня оно связано для меня
с космосом. Я хочу подняться в его бездонную глубину
и верю, что мне удастся этого добиться. А тогда вме¬
сте со мной вторгнется в космос и мое прошлое. Ведь
именно оно привело меня сюда, в сурдокамеру, где я
стругаю липу и веду бой с одиночеством, тишиной и
сенсорным голодом.
Каким же оно было, мое прошлое?
Может быть, именно сейчас самое время вспомнить
его, вглядеться в себя, чтобы знать, что берешь с собой,
готовясь покинуть Землю? Видимо, это не такое уж пу¬
стое занятие, на которое было бы жаль потратить от¬
пущенное графиком личное время...
Я стругаю перочинным ножом кусок липы, стараясь
придать ей очертания крыла крохотного Як-3, и вспоми¬
наю прошлое. В конце концов, мое личное время —
это мое время, и мне решать, как и на что его потратить.
...Крыло Яка, кажется, начало получаться.
Тогда, в сорок первом, тоже были Яки. Машина по
тем временам хоть куда: скоростная, легкая в управле¬
нии, маневренная... Но полетать на ней так и не дове¬
лось: пришел приказ переучиваться на Илы.
Мне, как я тогда считал, не повезло с самого нача¬
ла. Война застала меня в Луганском летном училище,
на «бомберах». Казалось бы, чего лучше: бомбардиров¬
щики — основа боевой авиации: собирай чемодан — и
на фронт!' Но моего мнения, конечно, никто не спраши¬
вал, и я получил назначение в разведывательный полк,
где на дюжину летчиков приходилась одна-две маши¬
ны, а право на вылет чуть ли не разыгрывали в лоте¬
рею. Кругом черт знает что творится; фронт растянулся
почти на три тысячи километров; немцы рвутся к Мос¬
18
кве; а я, молодой здоровый парень, налетавший к тому
же около сотни часов в воздухе, торчи на полупустом
аэродроме, жди очереди!
Но приказы не обсуждают; это-то я уже знал и в то
время. Чего, к сожалению, не мог сказать о многих дру¬
гих, подчас куда более важных и серьезных вещах...
Война по-настоящему коснулась меня в Орше; кос¬
нулась и сразу же хуже кипятка ошпарила душу, пере¬
тряхнула в ней все сверху донизу.
28-я дивизия, в состав которой входил полк, куда
я получил назначение, стояла в Бобруйске. А приехав
в Оршу, я узнал, что Бобруйск прошлой ночью взят нем¬
цами, — ехать дальше, следовательно, было незачем.
Поначалу меня это известие в какой-то мере ошеломи¬
ло. Не надо забывать, что мне тогда едва исполнилось
двадцать лет и я, естественно, на первых порах расте¬
рялся. Но затем мне пришло в голову, что дивизия вне¬
запно оказалась в пределах активных боевых действий,
и, значит, любой ее полк мог рассчитывать на пополне¬
ние новыми самолетами. Я почувствовал, что война дох¬
нула мне прямо в лицо и я вот-вот окажусь в центре
одного из ее водоворотов.
Случилось иначе. Дивизия получила приказ снова
перебазироваться в тыл. И так я вместе с ней менял
один аэродром на другой вплоть до самой Медыни, где
было решено отправить часть летчиков, в том числе и
меня, на летные курсы, на переучивание. Но с войной
все же я столкнулся впервые именно в Орше, хотя яви¬
лась она мне не в грохоте и огне сражений, а как бы
со спины — тихо, буднично, просто.
На вокзале, где я узнал о захвате немцами Бобруй¬
ска, ожидали очередной эшелон с запада. Было жаркое,
безветренное утро без тележек мороженщиц и сатурато¬
ров газировщиц — на перроне среди узлов и чемоданов
молча толпились беженцы: война уже успела научить
многому и прежде всего терпению. Состав появился из-
за станционных зданий почему-то с паровозом в -хвосте;
платформы катили по рельсам тяжело и медленно:
прежде на таких перевозили уголь или щебенку, сейчас
на них сидели и лежали люди, вчерашние жители Боб¬
руйска. Многие были ранены. Одни стонали, другие
тихо, устало плакали... На одной из платформ сидела
молодая женщина в разодранной от плеча до лопаток
вязаной кофте. Она сидела спиной по ходу движения
2*
19
поезда, прижимая обеими руками к груди окровавлен¬
ного плюшевого мишку. Она не плакала; она напряжен¬
но, не мигая, смотрела назад — туда, откуда пришел
состав... А платформы все так же тяжело и медленно
катили по рельсам.
Через несколько секунд коротко звякнули буфера, и
у обшарпанного, забитого беженцами оршанского вок¬
зала остановился первый для меня эшелон из войны.
До этого мне казалось, что я знаю если и не все, то
очень многое о войне, — столько прочитанных о ней
книг, столько фильмов. Но я забыл, что любое искус¬
ство, творчество — это всегда отбор, отбор событий,
фактов, деталей... Войну же, чтобы ее понять, нужно
увидеть в естественном хаосе и нагромождении состав¬
ляющих ее элементов, увидеть не глазами писателя или
режиссера, а непременно своими собственными. Пусть
это будет не атака вражеских танков или рукопашная
схватка в окопе, пусть это будет расстрелянный фаши¬
стами эшелон с мирными жителями из Бобруйска —
все остальное, что называется войной, доскажет сердцу
прозревшее вдруг воображение. Война потом может
длиться годами, оборачиваться для тебя той или иной
своей стороной, но главное — отвращение и ненависть
к ней — понимаешь навсегда и сразу.
Вечером того же дня, когда я наконец разыскал пе¬
редислоцировавшуюся из Бобруйска под Оршу часть,
мне по-прежнему хотелось быстрее подняться в небо,
чтобы начать свой первый воздушный бой. Но вместе
с тем я уже понимал, что врага, навязавшего нам вой¬
ну, надо стараться бить умно и наверняка, а ради это¬
го, если говорят — учись, значит, нужно учиться.
Учеба затянулась на долгие месяцы...
Вначале я переучивался летать на бомбардировщи¬
ках ББ-22, затем на самолетах-разведчиках tle-З, нако¬
нец пришел черед сесть за штурвал «летающего танка»,
бронированного штурмовика Ил-2. Это было уже зимой
сорок второго.,,
По рассказам фронтовиков мы знали, что эту мощ¬
ную скоростную машину, вооруженную, помимо бомб,
пушек и пулеметов, реактивными снарядами — «эрэса-
ми», фашисты прозвали «черной смертью». Но мы знали
и другое, знали, что немцы уже вышли на Волгу и что
20
вокруг Сталинграда завязывается одно из решающих
гигантских сражений. Ни результаты, которых от него
ожидали, ни тем более сам исход его, который уже вы¬
зревал в те грозные, полные крайней напряженности
дни, нам, переучивающимся в тылу летчикам, были, ко¬
нечно, неизвестны, и тревога, которую все мы пережива¬
ли, обостряла желание быстрее разделаться с учебно¬
тренировочными полетами и попасть на фронт. Душу со¬
гревало только одно, что страна, видимо, дерется не из
последнего, раз таким, как мы, позволяют сидеть в тылу
и утюжить небо не под грохот вражеских зениток, а вы¬
полняя указания сидящих рядом инструкторов.
И все же тот день, когда я с группой других летчи¬
ков получил назначение на Калининский фронт, принес
мне большое и глубокое облегчение. Мир во время вой¬
ны наконец-то для меня кончился...
А вскоре случилось то, чему поначалу я просто От¬
казывался верить и к чему потом долгое время не мог
в глубине души привыкнуть. Явившись в пункт назна¬
чения на один из фронтовых аэродромов в районе Ос¬
ташкова, я услышал сразу и вместе те имена, которые
впервые соединились еще в мальчишеских моих гре¬
зах, — Громов и Байдуков. Только теперь речь шла не
о мальчишеских грезах, теперь герои моего детства по
воле случая входили в мою реальную сиюминутную
жизнь. Командующим 3-й воздушной армией, в рядах
которой мне предстояло сражаться, был Громов, а Бай¬
дуков командовал одной из ее дивизий. Два прослав¬
ленных летчика страны, два Героя Советского Союза,
получивших это почетное звание еще в мирные годы, два
человека, имена которых я не уставал повторять маль¬
чишкой и жизнь которых я решил взять для себя за
образец!
Был, правда, и еще один такой человек, с которым
вскоре меня тоже свела война, — Каманин.
Каманин, Громов, Байдуков... Впервые я услышал
о них от старшего своего брата Виктора, который в то
время работал инструктором в Енакиевском осоавиахи-
мовском аэроклубе. Енакиево — небольшой, тысяч на
сто тогда жителей, городок в Донбассе, где я родился
и вырос. Начальником аэроклуба вскоре стал давний
друг нашей семьи Василий Алексеевич Зарываев. Вот
21
они-то, Виктор и Василий Алексеевич, и заразили, ме¬
ня, пятнадцатилетнего пацана, неистребимой, на всю
жизнь, страстью к авиации. Часами я мог слушать их
рассказы о первых русских конструкторах — Сикор¬
ском, Слесареве, Юрьеве, Григоровиче, которые еще до
революции, в условиях царской России, сумели создать
и построить самолеты, ничуть не уступавшие лучшим об¬
разцам более развитых в техническом отношении стран
Запада. Построенный, например, по проекту Сикорско¬
го в 1913 году тяжелый четырехмоторный бомбардиров¬
щик «Илья Муромец» не имел, по общему признанию
специалистов, себе равного во всем мире. А «летающие
лодки» Григоровича считались лучшими гидросамолета¬
ми своего времени... Я жадно ловил имена первых рус¬
ских летчиков, таких, как Уточкин, Ефимов, Попов, Не¬
стеров, слава которых далеко выходила за пределы то¬
гдашней России; впитывал, как губка, были, напомина¬
ющие легенды, и легенды, похожие на были, связан¬
ные с их талантом, мужеством, профессиональным ма¬
стерством...
Но оба моих наставника неплохо разбирались не
только в истории авиации, не хуже они были осведомле¬
ны и о ее настоящем. Впрочем, авиацией в те годы бре¬
дили все. В стране бурно развивалось самолетострое¬
ние; летные школы и училища не поспевали за промыш¬
ленностью, и нехватка в летчиках с каждым днем ощу¬
щалась все острее и острее. Над Военно-Воздушными
Силами страны взял шефство комсомол. Одним из веду¬
щих лозунгов того времени стал выдвинутый им призыв:
«Молодежь — на самолеты!»
Что-что, а это шефство упрекнуть в формальном под¬
ходе к делу было бы трудно. Комсомольцы стали едва
ли не самыми рьяными пропагандистами освоения пято¬
го океана, а уж самыми пылкими, самыми горячими
сторонниками — наверняка; молодость всегда там, где
зарождается новое. И чем значительнее, чем грандиоз¬
нее само начинание, тем выше, тем мощнее волна мас¬
сового энтузиазма. А в небо поднимались прославлен¬
ные воздушные гиганты АНТы, открывая серию агита¬
ционных рейсов, в которых принимали участие извест¬
ные летчики, представители Военно-Воздушных Сил и
гражданской авиации, комсомольцы, работники Осо-
авиахима, сотрудники прессы... Один из этих воздуш¬
ных кораблей нес на борту имя популярного всесоюзно-
22
го журнала «Крокодил», другой представлял газету
«Правда»... В каждом городе их встречали цветами,
овациями, многолюдными митингами; страна пережива¬
ла становление отечественной авиации как всенародный
праздник. Повсюду возникали аэроклубы, повсюду их
пороги осаждала рвущаяся в небо молодежь...
Не отставал, разумеется, от жизни и наш Енакиев-
ский аэроклуб; он стал одной из тех многочисленных
кузниц, где подготавливали будущих курсантов для лет¬
ных школ и военных авиационных училищ. Но попасть
туда мне удалось не сразу — мешал возраст. При¬
шлось начать с малого, с планеризма; точнее, со
школьного кружка, где я приступил к исполнению обя¬
занностей инструктора.
А время между тем неслось вскачь, не давая ни роз¬
дыха, ни передышки, опережая самые дерзкие замыслы
и мечты... Каждый день приносил с собой что-нибудь но¬
вое, нередко ошеломляющее и потрясающее вообра¬
жение.
Еще не смолкли последние отголоски челюскинской
эпопеи, еще- склонялись на все лады имена летчиков Ля¬
пидевского, Каманина, Водопьянова, Молокова, Лева¬
невского, Слепнева и Доронина, которым за отвагу и
мастерство, проявленные при спасении экипажа зато¬
нувшего во льдах Ледовитого океана парохода «Челюс¬
кин», было присвоено звание первых Героев Советского
Союза, а мир уже переживал новую сенсацию: беспоса¬
дочный перелет Москва — Северный полюс — Америка.
Почти трое суток находился в воздухе знаменитый
АНТ-25, экипаж которого — летчики Чкалов и Байду¬
ков вместе со штурманом Беляковым — сумел покрыть
за это время расстояние в восемь с половиной тысяч ки¬
лометров; почти трое суток непрерывной борьбы в труд¬
нейших, резко меняющихся метеорологических условиях:
обледенение, снежные метели, нулевая видимость, штор¬
мовые ветры...
Это был первый из мировых рекордов на длитель¬
ность и дальность полета. Затем рекорды посыпались
как из мешка...
Летчики Громов, Юмашев и штурман Данилин...
10 тысяч 148 километров за 62 часа 17 минут! Новый
мировой рекорд дальности беспосадочного полета. Само¬
лет все той же конструкции Туполева — АНТ-25; марш¬
рут: Москва — Северный полюс — Калифорния...
23
Летчицы Гризодубова и Осипенко, штурман Раскова.
Самолет «Родина» конструкции Сухого; маршрут: Моск¬
ва — Дальний Восток. Женский международный ре¬
корд!..
Но дело, конечно, было не в самих рекордах. Полеты
Ляпидевского и Каманина, Чкалова и Байдукова, Гро¬
мова и Юмашева, Гризодубовой, Осипенко, Коккинаки
и сотен других замечательных советских летчиков тех
дней свидетельствовали о гораздо большем — о том, что
в нашей стране создана мощная авиационная промыш¬
ленность, опирающаяся на передовую научно-техниче¬
скую и инженерно-конструкторскую мысль.
Но и рекорды — это тоже было радостно и приятно;
они воодушевляли нас, молодежь, подогревали и без то¬
го горячее желание овладеть, покорить, завоевать боль¬
шое небо.
Для меня это желание к тому временя уже успело
отчасти осуществиться: мне наконец «стукнуло» шестна¬
дцать, и в связи с этим долгожданным событием один
из моих духовных наставников, Василий Алексеевич За-
рываев, подписал приказ о моем официальном зачисле¬
нии в аэроклуб. Неофициально я был его непременным
завсегдатаем уже давно...
Состоялся наконец и мой первый полет, который
окончательно решил мою судьбу, накрепко и надолго
связав жизнь с авиацией.
Первый полет... О нем вроде бы и нечего рассказать
(взлет, один-два круга над аэродромом, посадка), н в
то же время можно сказать очень многое... Профессия
летчика в отличие от большинства других покоряет сра¬
зу и навсегда — стоит только раз поднять самолет в
небо. У человечества это наследственное; не у человека,
а именно у человечества. Небо испокон веков было тем,
что неодолимо манило, притягивало людей; когда-то им
владели боги, затем птицы... для человека же оно в
течение долгих тысячелетий неизменно оставалось не¬
досягаемым и недоступным. Жажда овладеть им в кон¬
це концов осела у человечества в крови; с ней человек
рождается, с ней он живет, независимо от того, удаст¬
ся или не удастся ему осознать это.
Многие осознавали. Первые изображения крылатых
людей встречались еще в наскальных рисунках пещер¬
ного века; легенде об Икаре, сыне Дедала, не одна ты¬
сяча лет; знаменитый итальянец Леонардо да Винчи
24
трудился над эскизами летательных аппаратов несколь¬
ко столетий назад; в XVIII веке не менее известному
русскому ученому Ломоносову удалось сконструировать
действующую модель вертолета... Словом, вся история
земной цивилизации, чуть ли не от самой ее колыбели
и до недавних дней, пронизана неистребимой страстью
человека проникнуть в бескрайние голубые просторы
неба, того неба, которое он видит над своей головой
на протяжении всей жизни...
Потому-то первый поднятый мной в небо самолет
поднял вместе с тем со дна души и извечную, врож¬
денную мечту человечества. Конечно, его, этого полета,
могло и не быть: большинство знакомятся с самолетом
лишь в качестве пассажира — а это далеко не одно и
то же1 Но тот, кто хоть раз взял в свои руки штурвал,
кто испытал особое, ни с чем не сравнимое чувство
упоения от покоренной высоты, тот, как правило, ни¬
когда уже добровольно не бросит этого дела...
Не бросил его и я.
А вскоре профессия летчика внезапно обрела для
меня, помимо личных склонностей и интересов, ту ог¬
ромную значимость и вес, своевременно предугадав
которые партия и правительство давно и усиленно
форсировали развитие отечественного самолетострое¬
ния; началась первая схватка с фашизмом — война в
Испании. В ходе ее сразу же выяснилось, что авиации
суждено стать одной из решающих сил в любой со¬
временной армии.
В Испанию потянулись со всех концов мира добро¬
вольцы. Оказались там и наши летчики.
Вначале одномоторные истребители конструкции
Поликарпова И-15 и И-16 совместно с фронтовыми
бомбардировщиками Туполева серии СБ успешно сра¬
жались в небе Испании. Но потом, когда гитлеровская
Германия ввела в действие новые истребители Me-109,
господство в воздухе перешло в руки фашистов.
Освоенные промышленностью еще в 1933 году ис¬
требители И-15 и И-16 успели к тому времени уста¬
реть и значительно уступали только что запущенным
в производство немецким «мессершмиттам» и по мощ¬
ности вооружения, и, главное, в скорости. Если пре¬
делом первых было 450 километров в час, то послед¬
ние достигали скоростей порядка 600 и более кило¬
метров.
25
Одним словом, немецкий Me-109, работа над кото¬
рым была тесно связана с усиленной милитаризацией
фашизма, оказался неплохой боевой машиной — на¬
столько неплохой, что с ней впоследствии пришлось
иметь дело не одним испанцам: истребитель этот до¬
жил до времен гигантских воздушных битв и сражений
второй мировой войны..,
«И вот, — подумал я, освобождаясь от внезапно
нахлынувших, пожалуй, впервые за все долгие меся¬
цы войны воспоминаний юности, — настал мой черед
вплотную познакомиться с этим нашумевшим детищем
гитлеровских конструкторов!.. Впрочем, — тотчас же
усмехнулся я по поводу собственной мысли, — сейчас
не тридцать девятый, а сорок второй год!»
Сорок второй... Всего каких-то шесть лет прошло
с тех пор, как я впервые сел за штурвал самолета. Но
как много изменилось за это время! Тогда, на мирном
аэродроме Енакиевского аэроклуба, это был тихоход¬
ный учебно-тренировочный По-2, сейчас — брониро¬
ванный скоростной штурмовик Ил-2; тогда такие име¬
на, как Громов, Байдуков, Каманин, воспринимались
сквозь призму недосягаемых идеалов юности, теперь
это живые люди, под командованием которых предсто¬
яло завтра сражаться...
«Как мало времени и как много перемен!» На этой
мысли я окончательно распрощался со ставшим вдруг
бесконечно далеким прошлым и отправился разыски¬
вать место для ночлега: к завтрашнему утру нужно
было хорошенько выспаться. Ведь завтрашний день
должен был стать началом моей работы, работы, к ко¬
торой я готовился все эти шесть лет...
Фронтовой аэродром живет вне графиков, вне каких
бы то ни было, пусть даже самых жестких, распоряд¬
ков дня и режимов. Здесь каждый человек на счету,
каждая минута его времени зависит от внезапно и по¬
стоянно меняющихся ситуаций на передовой и связан¬
ных с ними летных боевых операций. Необходимость
вылета может возникнуть в любую секунду суток.
В этом смысле для летчиков на фронте не существует
ни личного времени, ни технико-профилактических
дней, ни нелетной погоды.
Работы для наших Илов оказалось более чем доста¬
26
точно: налеты на фашистские аэродромы, «обработка»
вражеских коммуникаций, уничтожение артиллерий¬
ских и зенитных позиций... Но постоянной и глав¬
ной целью была железная дорога Великие Луки —
Ржев и район находящегося во вражеском тылу горо¬
да Белого, откуда немцы питали Ржев техникой и
людьми.
Боевого опыта в те дни у меня не было никакого,
и в воздухе я чувствовал себя как в кастрюле с су¬
пом — видишь только то, что перед самым носом. Впе¬
реди носа моего Ила чаще всего был ведущий. Он да
скачущие стрелки на приборной доске — вот и все, из
чего складывалась тогда моя «видимость» в воздухе.
Конечно, когда пикируешь, видишь еще и цель. Но это
когда тебя на нее выведут. Ориентироваться же во
время полета самостоятельно я еще не мог; глянешь
вниз, на землю, — будто зашифрована она. Сосед по
звену и вражескую батарею заметит, и группу тан¬
ков, укрывшуюся в перелеске, разглядит, а ты вроде
бы ослеп — глядишь и ни черта не видишь. Дело тут,
конечно, не в остроте зрения; просто война не парад,
на войне технику не демонстрируют, а стремятся спря¬
тать, укрыть как можно тщательнее от посторонних
глаз. Ориентировка на местности с воздуха приходит
с опытом, если, конечно, удастся успеть его нако¬
пить.
Многим не удавалось. Судьба военного летчика в
какой-то мере парадоксальна; во всяком случае, она
плохо согласуется с законами статистики. Обычно до¬
ля риска возрастает пропорционально числу ситуаций,
если человек раз от разу подвергает себя одной и той
же опасности. У летчика это иначе. Чем больше на его
счету боевых вылетов, тем больше шансов успешно
увеличивать их число и впредь. Гибли чаще всего имен¬
но те, кто свои вылеты мог пересчитать по пальцам.
Может быть, это и несправедливо, но беда в том, что
война руководствуется отнюдь не критериями мора¬
ли, — войну можно обуздать только боевым опытом.
Конечно, есть еще везенье и взаимовыручка товарищей.
Есть, наконец, личные качества, врожденный талант...
Но все это в конечном счете только помогает успеть на¬
копить боевой опыт; настоящим, надежным, стабиль¬
ным гарантом на войне (да и только ли на войне?)
может служить лишь он... Его не заменят ни самые
27
дельные советы, ни самые дотошные наставления, ни
самые подробные инструкции.
Мне повезло, и эту. немудреную в общем-то истину
я усвоил довольно скоро. Сыграл тут, как часто быва¬
ет, свою роль и случай. Точнее, один из тех трагиче¬
ских эпизодов, которыми изобилует война.
Пилот нашей дивизии лейтенант Панов, выйдя из
воздушного боя на поврежденной машине, шел на вы¬
нужденную посадку. Под ним был лес. Старые, состав¬
ленные еще в довоенное время инструкции рекомендо¬
вали в таких случаях рассматривать кроны деревьев
как подстилающую поверхность и садиться на них,
будто на землю. Такого рода инструкции, разумеется,
ни в коей мере не являются лишь плодами кабинетных
раздумий; они обобщают накопленный и тщательно
продуманный опыт. Но опыт, учитывающий наиболее
типичные обстоятельства. Обстоятельства же, как из¬
вестно, часто меняются. И то, что типично в одних усло¬
виях, становится нетипичным в других...
Лейтенант Панов совершил посадку так, как реко¬
мендовала инструкция. И погиб. Его труп через неко¬
торое время нашли в кабине самолета. Панов не был
ранен, не получил опасных для жизни травм; он погиб
оттого, что слишком долго висел на ремнях вниз го¬
ловой...
В какой-то своей части инструкция и на этот раз
оказалась верна. Самолет, войдя в соприкосновение с
пружинящими верхушками сосен, погасил скорость и,
перевернувшись, завис меж деревьев; никаких допол¬
нительно сопутствующих аварий, неприятностей боль¬
ше не произошло: не возникло пожара, не взорвались
бензобаки, летчик с помощью ремней избежал резко¬
го удара и остался жив. Но дальше инструкция разо¬
шлась с жизнью. Лес оказался слишком высок, ветви
вековых сосен слишком прочны, и .машина зависла
на высоте десяти метров в переплетенье толстых и
крепких сучьев. Фонарь кабины заклинило, и без чу¬
жой помощи выбраться из нее было невозможно. По¬
мощь же во фронтовых условиях подчас приходит не
сразу — вблизи места вынужденной посадки не
оказалось ни деревень, ни другого человеческого
жилья...
О смерти на фронте говорят мало, но не всегда и
не о всякой. Солдат свыкается с мыслью не о смерти
tt
вообще, а о смерти в бою, нелепая смерть вызывает
у него активный протест, выбивает из колеи.
Много ходило толков и вокруг гибели лейтенанта
Панова. Мужественный, волевой человек, отличный
летчик — и вдруг такой несуразный конец! Я слушал
и утверждался в мысли: нам, летчикам, мало уметь
просто хорошо летать, надо уметь хорошо летать имен¬
но во фронтовой обстановке.
Вскоре после этой истории война решила попробо¬
вать на прочность и меня самого.
Случилось это, когда на моем счету числилось бо¬
лее десятка боевых вылетов. В воздухе я теперь чув¬
ствовал себя гораздо увереннее. Видел перед собой не
только ведущего, но и кое-что еще. А главное, почти
совсем исчезла неизбежная в первые дни скованность.
Объектом нашего внимания по-прежнему остава¬
лись вражеские эшелоны на железнодорожной маги¬
страли Великие Луки — Ржев. Делая очередной заход
на цель, я увидел состав, который хотя и продолжал
двигаться вперед, но вагоны его уже горели. Казалось,
будто их крыши слегка припудрены мелом и ветер
срывает с них этот мел длинными белыми струйками.
Но это был не мел, а дым, который выбивался на хо¬
ду сквозь щели и пробоины от снарядов. Если среди
грузов есть боеприпасы или горючее, то эшелону крыш¬
ка. А если нет?.. Словом, чтобы наверняка поразить
цель, нужно было вывести из строя паровоз.
Я сделал горку и вошел в пике. Земля стремитель¬
но рванулась навстречу; казавшиеся до того игрушеч¬
ными вагоны быстро увеличивались в размерах. Стало
видно, как из некоторых повалил густой черный дым,
перемежаясь с языками ярко-рыжего на его фоне
пламени...
А вот и паровоз... И как раз там, где надо, точно
в перекрестье прицела, — пора!
Я взял ручку на себя и, выводя машину из пике,
на какую-то короткую долю секунды успел заметить,
как из тендера, из паровозного котла, даже откуда-то
из-под колес — отовсюду брызнули в разные стороны
острые струи воды и пара.
Набирая высоту, я знал, что эшелон пошел под от¬
кос. Можно было возвращаться домой, на базу.
Огляделся: в небе, кроме меня, никого; остальные
штурмовики из моей группы, видимо, обходили желез-
29
нодорожный узел с другой стороны. Там, за станцией,
клубилась огромная туча дыма, которая, растекаясь
вправо и высоко вверх, застилала изрядный кусок го¬
ризонта гарью и копотью.
Прошло уже порядочно времени после того, как я
перевел машину с набора высоты в горизонтальный
полет. Вдруг самолет тряхнуло, и мотор сразу заба¬
рахлил. Взглянув на приборную доску, я сообразил,
что где-то пробита система водяного охлаждения дви¬
гателя — вода ушла. Мотор тянул с каждой минутой
хуже и хуже, обороты падали. В довершение всего на¬
чало падать давление масла. Необходимо было садить¬
ся. И как можно скорее.
Подо мной, куда ни кинь, сплошняком расстилался
лес; линию фронта, к счастью, я успел перевалить, но
о том, чтобы дотянуть до ближайшего аэродрома, нече¬
го было и мечтать. И тут мне вспомнилась вынужден¬
ная посадка лейтенанта Панова. И лес тот же самый,
и ситуация та же. Как и куда садиться?
Кроны я сразу же решил оставить в покое. «На по¬
садку зайду с края ближайшей опушки, и не поверху,
а под основание леса, — мелькнуло в голове в то
время, как глаза уже отыскивали эту самую опушку.
Сверху хорошо просматривались также и те участки,
где лес был помоложе: деревья не так высоки, а ство¬
лы тоньше. — Чтобы вдребезги, нужен лобовой удар
о мощный ствол старого дерева... Но вероятность тако¬
го столкновения в молодом редколесье невелика; боль¬
ше шансов на то, что в первый критический миг нос
самолета минует деревья и основной удар о стволы
придется на крылья...» Мотор почти сдал совсем, ма¬
шина в любую минуту могла потерять скорость и про¬
валиться. Я выбрал участок, где реже стволы и гуще
подлесок, выжал ручку на себя и...
И оказался на земле.
Я был жив и, кажется, цел, если не считать ссадин
и царапин. Ремни выдержали, и я висел на них грудью
в кресле кабины; и это было все, что сохранилось от
моего Ила. Крылья, хвост и все прочее остались где-то
там, позади, на краю опушки; лишь бронированный
фюзеляж проскочил, как таран, между деревьев, оста¬
вив на их стволах все то, что приняло на себя первый,
главный удар.
Я отстегнул ремни и попытался открыть фонарь,
30
чтобы выбраться из кабины. Сделать это удалось не
сразу: фюзеляж здорово деформировало. Пока я во¬
зился с фонарем, в голове неотвязно стучала одна и та
же мысль: все вышло так, как было задумано. Так,
как задумано!
Может быть, это была лишь радость возвращения
к жизни. А может, пробуждающееся чувство гордости
за самого себя: овладеваю профессией, и довольно
успешно...
Позже, когда я уже добрался до ближайшей дерев¬
ни, которая, к моей радости, оказалась в каких-ни¬
будь полутора километрах от места аварии, мне вдруг
пришло на ум, что опыт, настоящий, подлинный
опыт — это совсем не сумма механически накоплен¬
ных навыков и знаний; истинный опыт, на который
всегда можно положиться, — это прежде всего то, что
раскрепощает в критическую минуту сознание, мозг.
Нет и не может быть таких рекомендаций или инст¬
рукций, которые смогли бы вобрать в себя все разно¬
образие и изменчивость реальной действительности.
К чужому уму нужно уметь прислушиваться, но жить чу¬
жим умом нельзя. Нельзя рабски следовать ничьим на¬
ставлениям, даже если они аккумулировали в себе
опыт сотен и тысяч людей; к ним необходимо относить¬
ся критически, с поправками на каждую конкретную
ситуацию. Конечно, и знания и навыки необходимы;
именно они освобождают мысль от черновой работы,
переключая все второстепенное на автоматизм рефлек¬
сов. Глупо, разумеется, пренебрегать и чужим опытом,
он может упростить задачу, подсказать (но не навя¬
зать) одно из приемлемых решений, но решать всякий
раз приходится самому. И всякий раз наново.
Ф *
*
В сур дока «мере ломать голову, в сущности, было нс
над чем: все было решено заранее, все определялось
графиком. И в этом, по крайней мере для меня, таи¬
лась одна из дополнительных трудностей.
Человек — существо сложное; ему, как никому дру¬
гому, свойственна постоянная борьба противоречий,
которая, кстати сказать, и составляет в значительной
31
мере то, что мы называем духовной жизнью. Я ни¬
когда не мог согласиться с широко распространенной
точкой зрения, будто люди — либо в силу инертности,
либо, наоборот, подвижности ума — делятся на две
категории: на тех, кто стремится вмешиваться в ход
событий, пытается как-то на них воздействовать, и на
тех, кому якобы нравится плестись по проторенной
дорожке, жить без лишних забот и треволнений, спо¬
койно и размеренно — словом, «как все».
По-моему, такой взгляд на людей поверхностен,
лишен, с умыслом или без него, глубины. Сознание по
самой своей природе активно; оно не может существо¬
вать в бездействии, покой для него равносилен небы¬
тию, исчезновению. Ленив и безынициативен чаще всего
не ум, а характер. Во всяком случае, та его часть, кото¬
рая определяется не столько уровнем сознания, сколь¬
ко является отражением тех или иных длительно дей¬
ствовавших условий среды. Сознание же всегда дея¬
тельно и, пусть это не покажется игрой слов, уже в са¬
мой своей деятельности всегда стремится и ищет дея¬
тельности же. Потому-то любое самостоятельно приня¬
тое решение влечет за собой, помимо самих результатов
и чувства ответственности за них, еще и ощущение
удовлетворенности, полноты жизни. Быть только ис¬
полнителем — этого недостаточно; мозг будет тоско¬
вать о творчестве; ему хочется преодолевать трудности,
распутывать головоломки, ощущать плоды не чужой,
а своей собственной инициативности и усилий.
Но график приказывал завтракать. Я шел к холо¬
дильнику — это был всего-навсего обыкновенный «Са¬
ратов» — и снимал с его полок несколько туб. Кофе,
овсяная каша, ряженка... Две первые тубы — обычные
тюбики из фольги, вроде тех, что с зубной пастой,
только побольше — следовало подогреть. Для этой це¬
ли была приспособлена специальная электроплитка.
Подключить шнур к розетке штука, разумеется, не¬
сложная. Через две-три минуты овсянка становилась
теплой, а кофе горячим. Садись к столу и наслаждай¬
ся «космической» пищей. Надо сказать, что по вкусу
содержимое туб мало чем отличалось от привычных
земных яств. Чуточку не хватало лишь неизбежных
за любым, кроме космического, столом ложек и вилок.
В космосе, в условиях невесомости, земная сервиров¬
ка стола оказалась бы бесполезной,
Э2
Я выдавил порцию каши и запил ее глотком горя¬
чего кофе. «На обед будет харчо и печеночный паш¬
тет, — подумалось мне. — Жить можно!»
Кстати говоря, способности человека к адаптации
практически неисчерпаемы; разум — вот что делает
его хозяином любых обстоятельств. Правда, мне не раз
приходилось задумываться над тем, насколько целе¬
сообразны некоторые устремления людей. Взять хотя
бы тот же космос. Что это такое сегодня? Насущная
необходимость или дорогостоящее хобби человече¬
ства?
Я знал, что ракета-носитель, которая должна вы¬
вести на орбиту космический корабль «Союз», весит
не одну тысячу килограммов. Цифра весьма впечатля¬
ющая. Тысячи килограммов электроники, сложных кон¬
струкций, горючего — и все только для того, чтобы за¬
бросить на несколько суток одного человека в около¬
земное пространство...
Нет, я, разумеется, не собирался ревизовать цели
и замыслы, выношенные лучшими умами человечества;
просто это были естественные для всякого думающего
человека попытки самостоятельно, на уровне собствен¬
ной личности, осмыслить свершения своей эпохи.
Конечно, я понимал, что энтузиастами программ по
освоению космоса движет отнюдь не праздное любо¬
пытство, что существуют такие понятия, как прогресс,
неизбежность роста и развития техники, что, наконец,
человечество, как убедительно свидетельствует исто¬
рия, никогда не откладывало на завтра то, что в си¬
лах было сделать уже сегодня. Но, с другой стороны,
именно эта историческая параллель меня больше все¬
го и смущала. Почему непременно сегодня? Насколько
своевременны те колоссальные затраты труда, матери¬
альных ресурсов и времени, неизбежные на первых
этапах освоения космоса, когда на Земле столько не¬
разрешенных важных и крайне актуальных проблем?
Разве, скажем, освоение пустынь, заселение огромных
и малодоступных пока для человека территорий менее
важно и актуально, чем полеты на Луну, полеты на
Марс или Венеру? Что, кроме торжества разума и по¬
полнения кладовых информации, может дать челове¬
честву явно непригодная для жизни плеяда планет
солнечной системы? Не разумнее ли сначала взять то,
что лежит у нас под ногами? Особенно если учесть,
3 Г. Береговой
33
что богатства эти, с одной стороны, колоссальны, с дру¬
гой — необходимы людям уже сегодня, а разработка
ресурсов иных планет — дело в лучшем случае отдален¬
ного будущего... Чем же в таком случае следует руко¬
водствоваться. решая, своевременно или нет очередное
грандиозное начинание?
Я знал, что в мире, где мы живем, все тесно пере¬
плетено и взаимосвязано; освоение космоса не может
не привести к преобразованиям и на самой Земле. Уже
после первых выведенных на орбиту спутников всем
стало ясно, что перед человечеством открылись новые
неисчерпаемые возможности в таких, например, жизнен¬
но важных областях, как связь, метеорология, геодезия,
картография, навигация и океанология, исследование
месторождений полезных ископаемых и других природ¬
ных богатств... Достижения космической техники, в
свою очередь, начали оказывать влияние чуть ли не на
все отрасли промышленности, и прежде всего на про¬
изводство новых материалов, на электронную промыш¬
ленность, на автоматизацию, на дальнейший прогресс
микроминиатюризации, на повышение надежности са¬
мых различных устройств, систем и оборудования: от
электронно-вычислительных машин до кинокамеры или
транзистора... Словом, уже первые годы космических
исследований привели к бурному развитию новой техни¬
ки, к созданию новых производств, наметили перспек¬
тивы глубочайших, а подчас прямо-таки революционных
преобразований не только в области промышленности и
организации производства, но и в торговле, образова¬
нии, здравоохранении.
А ведь это только начало!
И все же далеко не все разделяют восторги по это¬
му поводу. Многим колоссальные затраты на реализа¬
цию космических программ кажутся неуместными или,
в лучшем случае, преждевременными, особенно в тех
странах, где еще так много нерешенных насущных ма¬
териальных проблем. Выражая мнение таких скепти¬
чески настроенных людей, известный английский исто¬
рик Арнольд Дж. Тойнби говорил, что «в некотором
смысле полет на Луну схож с сооружением египетских
пирамид. И если мы достаточно мудры, чтобы достичь
Луны, то разве не должны мы чувствовать неловкость
за наше неумение справиться с земными делами?»
Иными словами, всему, дескать, свое время...
34
Я часто думал о том, что человечеству, видимо, не
дано заглядывать вперед на столетия; я имею в виду
не социально-классовую эволюцию общества — я гово¬
рю о локальных задачах отдаленного от нас веками
грядущего. Пророки прошлого почти всегда ошибались.
Предугадать картину будущего, хотя бы только с глав¬
ными, узловыми его проблемами и запросами, если и
удавалось иногда, то только в самых общих чертах. Но
ведь именно там, в далеком будущем, и скрыты те
окончательные критерии, с позиций которых наши по¬
томки станут оценивать свершения минувших эпох.
Космос или Сахара? Да, выбор предстоит делать нам,
и делать его сегодня; проверить же, насколько он ока¬
жется верным и своевременным, смогут лишь те, кто бу¬
дет жить на Земле после нас, может быть, через сотни
лет. Иначе, видно, нельзя, иначе попросту не бывает...
Дерзать — это не рок человечества, а его высшее
счастье, его высокая цель.
Но любое великое начинание, принадлежа в конеч¬
ном счете всему человечеству, вначале ложится на пле¬
чи отдельных людей. Я оказался в числе тех, кому по¬
везло, кого принято называть пионерами нового дела.
До меня в космосе удалось побывать немногим. Гага¬
рин, Титов, Попович, Николаев, Терешкова, Быков¬
ский, Комаров, Егоров, Феоктистов, Беляев, Леонов да
еще около двух десятков американцев — вот и все, кто
пилотировал космические корабли.
Моя задача пока выглядела значительно проще. До
кабины выведенного на орбиту космического корабля
было еще далеко. Мне лишь предстояло доказать Го¬
сударственной комиссии, а заодно и себе самому, что
я готов к трудностям космического полета. Не знаю,
к каким выводам на мой счет придут в свое время чле¬
ны комиссии, но сам я считал, что готов.
С сурдокамерой я уже в какой-то мере свыкся.
Нельзя сказать, что я чувствовал себя здесь как на
курорте. По-прежнему иногда давали знать о себе оди¬
ночество и тишина, но время шло, и никаких ЧП не
происходило. Я знал, что некоторые люди не выдержи¬
вали долгого заточения, и подобные эксперименты
иной раз приходилось прерывать. Одних одолевали
галлюцинации, другие не могли справиться с собствен¬
ным настроением, с нервами,. третьим не удавалось в
необычных условиях сурдокамеры правильно реагиро¬
3*
35
вать на предлагаемые тесты, выполнять разнообраз¬
ные рабочие задания.
У меня пока все шло хорошо. Работа, запланирован¬
ная в определенные часы графика, не отличалась осо¬
быми сложностями. Мне она, честно говоря, в значитель¬
ной степени скрашивала добровольное заточение.
Большинство приборов, с которыми я имел здесь
дело, представляли собой элементы хорошо знакомой
мне авиационной техники. Некоторые из них имели
отношение к пилотированию космических кораблей.
Как с теми, так и с другими я довольно легко справ¬
лялся. Оператор, находящийся где-то за стеной сурдо¬
камеры, задавал с их помощью какой-нибудь комп¬
лекс параметров; мне же предстояло, действуя тум¬
блерами и рычагами, удерживать определенный ре¬
жим. Наблюдая за стрелками приборов, я пытался
контролировать обстановку, корректируя свои действия
с учетом тех изменений, которые создавались там,
за стеной. Как правило, все сходило удачно. Задания
напоминали пилотирование самолета вслепую, по од¬
ним приборам. А этим меня трудно было сбить с тол¬
ку: сказывался прежний опыт.
Больше того. Помимо чувства удовлетворения, кото¬
рое приносила знакомая, привычная для меня работа,
она же помогала мне одолевать и одиночество. Как-ни¬
как, а вместе со вспышками индикаторов и движением
стрелок ко мне из внешнего мира просачивалась хоть
какая-то информация. Пусть урезанная, лишенная есте¬
ственной глубины и красок, пусть схематичная, одно¬
тонная, воспринимаемая лишь как считывание с прибо¬
ров, но все-таки информация. Все-таки приток впечат¬
лений. На них необходимо было реагировать, отвечать
действием.
Это несколько походило на игру в шахматы «всле¬
пую». Невидимый мне партнер делал ходы, создавая
на приборной доске очередную острую ситуацию; от
меня требовалось привести ее в норму. Партии обычно
проходили в темпе блица. Постоянный жесткий цейтнот
приковывал внимание, удерживая мозг в состоянии дли¬
тельного напряжения. Такая «игра» требовала ясности
мысли, волевой собранности. Пожалуй, это было луч¬
шим лекарством от одиночества. Во всяком случае, ча¬
сы, отведенные графиком на борьбу с приборами, про¬
летали незаметно...
Человек должен не только уметь работать, но и лю¬
бить работать. Почти каждый из нас в глубине души
капельку лентяй и лодырь. Такова, видимо, человеческая
натура; и не зря говорят, что «лень раньше нас роди¬
лась». Но настоящий мужчина не тешит своей лени;
он ее только терпит. Всякий раз, едва возникает воз¬
можность проявить собственные силы, воля к действию
выдвигается на первый план, отметая как несуществен¬
ное все остальное. Ее-то я и имею в виду, когда говорю
о способности человека любить работать.
Я не очень-то доверяю тем, кто толкует о пылких
симпатиях к самим процессам труда; человек ценит не
усилия, из которых складывается любой трудовой про¬
цесс, а достигаемые с его помощью результаты.
Не только конечные, но и промежуточные. Последова¬
тельность усилий увенчивается последовательностью
побед — они-то, как итог отдельных этапов процесса
труда, и приносят естественное чувство гордости и удо¬
влетворения. Усилие же само по себе почти всегда тя¬
гостно. Радует победа, идущая вслед за ним.
Радость труда — это сумма ощущений от таких
побед, которые завершают преодоленные, оставленные
позади трудности. Вещественность достигнутых резуль¬
татов и осознание успеха, сопровождающего их, помога¬
ют человеку утвердить себя и в собственных глазах, и
в мире. В этом самоутверждении и коренится один из
двух основных стимулов, которые осознаются нами как
неодолимая потребность к труду.
Вторым таким стимулом служит цель. Ее, кстати,
тоже не отделишь от результата; но, осуществляясь
в нем и составляя с ним одно целое, цель обладает
важным качеством первородства, качеством права вы¬
бора — именно она решает вопрос: быть ему или не
быть. Труд без цели не труд, а поделка. Способ убить
время... Поэтому если и можно говорить о любви к са¬
мому процессу труда, обособленному от его результа¬
тов н цели, то относиться к этому всерьез, на мой
взгляд, явно не имеет смысла.
Можно убивать врагов, но не стоит убивать время.
И вовсе не оттого, что оно якобы деньги; наше время —
это наша жизнь. Вернуть нельзя ни того, ни другого...
Может быть, именно в этом скрывалась еще одна
из причин того, что, даже выстругивая в минуты досу¬
га из куска липы свой Як, я стремился не просто ско-
37
ротать время — я ставил перед собой сразу две цели.
И если первая из них — оставить сувенир на память —
была осознана с самого начала, то вторая — осмыслить
пройденный путь — пришла как бы сама собой...
* *
*
Помнится, я прервал свои воспоминания на том, как
удачно выкарабкался из трудной ситуации, совершил
посадку на подбитом фашистами самолете и остал¬
ся жив.
В деревне, куда я выбрался, таща на себе парашют
и ту часть оборудования, которую полагалось снять
с потерпевшего аварию самолета, мне сказали, что най¬
ти «лесной коридор» без проводника практически невоз¬
можно. Обычных, мол, дорог туда нет, а «коридор» без
чужой помощи в лесу не разыщешь.
Когда человеку едва минуло двадцать, удивить его
либо очень легко, либо, наоборот, трудно. Иной раз его
способен ошарашить самый ничтожный, вздорный
пустяк; в других обстоятельствах он склонен принимать
за должное любое, даже самое неожиданное известие.
Так произошло и со мной: упоминание о каком-то таин¬
ственном «лесном коридоре» не вызвало во мне инте¬
реса. Меня больше волновала иная проблема — как
бы и где перекусить. Полуторакилометровая прогулка
по лесной глухомани, да еще вдобавок с тяжелым гру¬
зом на плечах, пробудила аппетит: когда молод, он не
пропадает ни от каких треволнений.
Деревня уже успела хлебнуть вражеской оккупации.
Чуть не в каждой семье кого-нибудь недосчитывались;
дома разорены и разграблены, скотина вырезана...
Да что скотина! На всю деревню ни одного петуха.
А я еще чуть на обед не напросился.
— Иди-ка, парень, сюда в избу! Тут потолкуем, —
окликнул с ближнего крыльца бородатый дед. И, как
бы прочтя мои мысли, насмешливо добавил: — Небось
соскучилось брюхо-то в лесу? Ну ничего, шпрот нет,
а печеной картохой накормим.
Вскоре в пустой от вещей передней комнате боль¬
шой пятистенной избы вокруг чисто выскобленного
дощатого стола собралось чуть ли не полдеревни. Ната¬
щили кто чего смог: картошку, вареную свеклу, миски
с квашеной капустой и даже кринку неизвестно откуда
IS
взявшегося козьего молока. А пацаны, которые сопро¬
вождали меня от самой околицы, распространяя попутно
по всей деревне весть о потерпевшем аварию летчике,
умудрились где-то раздобыть добрую пригоршню ма¬
хорки...
Я ел и чувствовал, как у меня горят уши. Умом я не
знал за собой никакой вины: приказали учиться — учил¬
ся, пришло время воевать — воюю. Понимал я,
разумеется, и другое, что война без жертв и потерь
не бывает, что отступление наших армий в той обста¬
новке было неизбежно. И все же непонятный, необъяс¬
нимый стыд почему-то не отпускал меня, продолжая
жечь щеки и уши.-..
— А ты, летун, понапрасну-то не серчай. Ты ешь-ка,
ешь, — снова усмехнулся дед, второй раз угадав, что
делается у меня в голове. — Немцы подбили или сам
грохнулся?
— Немцы. Систему охлаждения продырявили. Еле-
еле через линию фронта перетянул.
— Ну что ж, на войне это бывает... Багаж свой
с собой возьмешь или здесь до поры схороним?
— Нельзя здесь. Не имею, отец, права.
— Коли так, тебе, конечно, виднее. Только вот до
«лесного коридора» не рукой подать...
Я и на этот раз не догадался спросить, что за зага¬
дочный «коридор» объявился в здешних краях, заме¬
нив собой привычные человеку шоссейные или грун¬
товые дороги. Коридор так коридор — лишь бы по¬
быстрее до аэродрома добраться.
Однако на аэродром я попал не скоро. Только к кон¬
цу второго дня я вместе с добровольными провожатыми
выбрался из болотистой чащобы на дорогу, которая ме¬
ня буквально ошеломила. Ее-то и именовали здесь поч¬
тительно и чуть ли не благоговейно «лесным коридо¬
ром». И, надо сказать, она того, бесспорно, заслу¬
живала.
За последние два дня мне не раз доводилось слы¬
шать от своих спутников ходячую в здешних местах
поговорку: бог, дескать, создал землю, а черт — твер¬
ской край — лесную, заболоченную Калининскую
область. Не знаю, как насчет области, но что касается
дороги, на которую мы наконец вышли, она от начала
и до конца являлась делом не черта, а рук человече¬
ских. В глухом вековом лесу была вырублена на. мно-
39
гие десятки километров узкая просека; верхушки де¬
ревьев над ней связали проволокой и веревками, водя¬
нистую болотистую почву покрыли уложенными попе¬
рек бревнами — получилась дорога, которой сверху
не разыскать ни одному вражескому самолету-развед-
чику. По этому укрытому от чужих глаз зеленому тон¬
нелю, не подвергаясь риску бомбежки, день и ночь шли
колонны автомашин...
Распрощавшись со своими новыми знакомыми,
я остановил первый попутный грузовик и, забросив
в кузов парашют и снятое с самолета оборудование,
залез к водителю в кабину. Несмотря на то, что солн¬
це еще не зашло, в зеленом тоннеле было сумрачно,
если не сказать темно. Едва грузовик тронулся, я по¬
чувствовал, будто кто-то решил вытряхнуть из меня ду¬
шу; накат из бревен напоминал стиральную доску, на
ребрах которой машину трясло так, словно она схва¬
тила где-то тропическую лихорадку.
Шофер, молодой парень с обсыпанным веснушками
открытым лицом, покосился на меня и буркнул:
— Так вот и ездим! Да вы расслабьтесь, трясти
меньше будет.
Но, как я ни расслаблялся, как ни приноравливался
к не прекращающейся ни на минуту чертовой тряске,
через несколько часов почувствовал себя совершенно
разбитым. Казалось, во мне не осталось живого места,
которое бы не болело. А ведь по дороге двигались
не только автоколонны с боеприпасами и военным сна¬
ряжением, часто встречались и крытые брезентовым
верхом грузовики с тяжелоранеными.
И все-таки, несмотря ни на что, первоначальное чув¬
ство гордости и восхищения не покидало меня, а, наобо¬
рот, час от часу крепло, проникаясь сознанием гран¬
диозности и значительности сделанного. Я отлично по¬
нимал, как необходима в прифронтовых условиях такая
транспортная магистраль, которая бы могла действо¬
вать бесперебойно и круглосуточно. Сколько же пона¬
добилось терпения и тяжелого человеческого труда,
чтобы проложить сквозь лесную глухомань и трясину
эту дорогу-невидимку! Шофер рассказал мне, что нем¬
цы догадываются о ее существовании, но найти, как ни
бьются, не могут.
— И не найдут! — заверил я его. — Сам летчик —
знаю.
40
К себе в полк я попал только на пятый, считая с мо¬
мента аварии, день; меня уже и не ждали — думали,
погиб. Лишь майор Гальченко, штурман нашего полка,
который, оказывается, разузнал от пехотинцев на пере¬
довой, что какой-то Ил, дымя мотором, перевалил в тот
день через линию фронта, хватив меня огромной ручи¬
щей по спине, громогласно объявил, что лично он в мо¬
ем возвращении ни на минуту не сомневался.
— Раз сразу не гробанулся, значит, обязан выка¬
рабкаться. А как же иначе! Иди, Жора, отдохни денек-
другой...
Но отдохнуть мне в тот день так и не пришлось.
— Береговой! — услышал я вскоре голос все того
же Гальченко. — Бросай все к чертовой матери —
и к самолету! Понимаешь, какое дело, из разведотде¬
ла дивизии только что сообщили, что возле Нелидова
раздувает пары состав с танками и артиллерией...
Надо успеть перехватить!
Над Нелидовом мы появились внезапно, но железно¬
дорожная станция оказалась уже пустой; видно было,
как в панике разбегались в разные стороны маленькие
человеческие фигурки. Набирая вновь высоту, я заме¬
тил за поворотом успевший уйти со станции эшелон —
он быстро набирал скорость. Тотчас же в наушниках
шлема прозвучала команда Гальченко: «Все за мной!
Бить только по паровозу!»
Эшелон теперь мчался на всех парах. Всякий раз
я не переставал удивляться: на что в таких случаях рас¬
считывает паровозная бригада? Уйти от штурмовиков,
скорость которых в пять-шесть раз превышает ту, что
в состоянии развить железнодорожный состав, — об
этом не могло быть и речи. Разумнее было бы оста¬
новить эшелон и, бросив его на произвол судьбы, искать
спасенья в ближайшем леске или овраге либо, на
худой конец, спрятаться под вагонами. Казалось бы, ло¬
гичнее пожертвовать одной техникой, чем потерять и
ее и людей вместе с нею. А может, они надеются, что
подоспеет прикрытие с воздуха? Или что мы напоремся
на зенитный огонь?..
Словом, как бы там ни было, но всегда происходило
то же, что и сейчас: эшелон, не сбавляя хода, пытался
удрать от быстро настигающих его самолетов.
Машина Гальченко ринулась на цель. Я шел тре¬
тьим, замыкая звено. И когда через секунду-другую на¬
41
ступил мой черед, дело практически уже было сдела¬
но: снаряды из моих стволов ушли в густое, плотное
облако белого пара — туда, где только что крутил ко¬
лесами паровоз. Вагоны сталкивались на полном ходу,
вздыбливаясь и налезая друг на друга.
А на другой день у развернутого полкового знаме¬
ни, перед строем, прибывший из политуправления фрон¬
та генерал вручил мне первую боевую награду — орден
Красного Знамени. Были в тот день награждены и дру¬
гие летчики нашей части. Каждый, конечно, переживает
это по-своему. Для меня же тогда первым, заслонив¬
шим собой все остальное впечатлением стало то, что
моя жизнь, моя работа на фронте, как внезапно вы¬
яснилось, не обезличилась, не растворилась в массе
других человеческих судеб, а, оказывается, по-прежне¬
му продолжала оставаться в глазах окружающих лю¬
дей индивидуальной, была на виду. До этого мне каза¬
лось, что в сумятице напряженных, через край перепол¬
ненных всевозможными событиями будней войны по¬
ступки и действия одного отдельно взятого человека
остаются малозаметными. Приятно было разубедиться,
что это не так.
Не менее приятным оказалось и неожиданное, как
снег на голову, известие о том, что наш полк временно
выводится из боев и направляется на отдых в тыл, под
Калинин.
Весной сорок третьего любой прифронтовой город,
включая, разумеется, и Калинин, выглядел не ахти как
приветливо и гостеприимно. Пустынные, без снующих
взад-вперед трамваев и автобусов улицы; заложенные
мешками с песком витрины магазинов; белые бумаж¬
ные кресты на стеклах окон; редкие, если не считать
военных, прохожие и непривычная для большого го¬
рода тишина... Но никто из нас не обольщался и не
ждал чего-то другого. Все мы чувствовали себя при¬
поднято и чуть ли не празднично. Заняв в одном из
пригородных домов отдыха несколько небольших кот¬
теджей, которые после скудного на комфорт фронтового
жилья показались нам удивительно уютными, мы бы¬
стро начали обживаться на новом месте. Всякий пустяк,
42
всякая мелочь вроде свежих накрахмаленных просты¬
ней на кроватях, теплой воды в кранах, репродуктора
на стене, с утра до вечера неустанно транслирующего
из рубки местного радиоузла пластинки с довоенными
записями Лемешева и Руслановой, — все доставляло
огромное удовольствие и наслаждение. Одни сразу же
накинулись на книги из небольшой, но неплохо подо¬
бранной здешней библиотеки, другие без устали гоня¬
ли шары в бильярдной, третьи с утра до вечера реза¬
лись в домино... Кое-кто даже умудрялся, и, судя по
всему, небезуспешно, совершать вылазки в город...
Но блаженствовать довелось недолго. Не прошло и
недели, как поступил приказ получить новые самолеты
и перегнать их на наш аэродром, в Крапивню. Дело
само по себе привычное, но загвоздка на этрт раз за¬
ключалась в том, что необходимо было захватить с со¬
бой обслуживающий персонал. А Ил-2, как известно,
поначалу выпускались одноместными. Кабину для стрел¬
ка-радиста оборудовали на них уже потом. Как посту¬
пить, каким образом выполнить приказ, никто не знает.
И вдруг приходит ошеломляющее распоряжение.
Нам предлагалось поместить в каждую из гондол, ку¬
да убираются колеса, по пассажиру, а систему управле¬
ния шасси отключить на всякий случай для подстрахов^
ки: вдруг да кто-нибудь забудет и попытается их
убрать — кто-то, колеса или люди, оказался бы в таком
случае в положении третьего лишнего.
Трюк этот поначалу всех ошарашил, но потом, ко¬
гда подумали да прикинули, пришелся по вкусу своей
дерзостью и неожиданностью решения. Помимо этого,
рекомендовалось еще открыть люки и, закрепив в про¬
странстве позади бензобака подвесные ремни, принять
на борт еще по два человека. Так нежданно-негаданно
одноместный штурмовик превратился в пятиместный
пассажирский лайнер.
Вырулили на старт, ждем сигнала взлетать; и вдруг
на аэродроме началась тихая паника. Взлета не дают.
Кто-то бежит сломя голову к нашим Илам, кто-то, на¬
оборот, от них. Пилот соседней от меня машины от¬
крывает фонарь, спрашивает:
— В чем дело?
Снизу кричат:
— Ноги!
— Что ноги?
А
— Торчат. Из гондолы...
Летчик глянул вниз: действительно, из правой гон¬
долы торчат ноги разместившегося там техника. Здо¬
ровенные такие ноги, в заляпанных глиной кирзовых
сапогах сорок пятого, а то и сорок шестого размера.
— Ну и что? — хладнокровно вновь спрашивает
пилот. — Я же не виноват, если рост у моего пассажи¬
ра два с чем-то метра. Ну не убираются у него ноги,
что я могу сделать!
Надо сказать, что на аэродроме еще не знали о «мо¬
дернизации» наших штурмовиков. Когда же недораз¬
умение выяснилось, мы наконец получили разрешение
на взлет.
Честно говоря, разгоняя по бетонной полосе маши¬
ну, я чувствовал себя не слишком уверенно. Как-никак,
а взлетать с живыми людьми в гондолах доводилось
впервые. Но все обошлось как нельзя лучше. Илы один
за другим оторвались от бетонки и легли на курс.
За все время перегона я так и не смог отделаться
от мысли, что полет наш несколько смахивает на цир¬
ковой фокус; расскажи кому-нибудь — не поверят.
Разве что посмеются, как смеются, выслушав занят¬
ный, с неожиданной развязкой анекдот. Но мне тогда
было не до смеха. А тут еще начал перегреваться дви¬
гатель: вода в охлаждающей системе достигла крити¬
ческой температуры. Из-за добавочного лобового со¬
противления, вызванного полетом с неубранными шас¬
си, мотор работал с перегрузкой; приходилось то и де¬
ло менять режим полета. Но, в общем, все сошло бла¬
гополучно. Пугнула, правда, напоследок плохая види¬
мость: посадочная площадка оказалась затянутой пе¬
леной тумана. Но, по счастью, к моменту посадки ту¬
ман рассеялся, да и аэродром в Крапивне мы знали
как свои пять пальцев. Поэтому посадка всей группы
прошла гладко, без сучка без задоринки.
Но только когда были выключены моторы и остано¬
вились винты, только тогда я понял, насколько велико
было вызванное чувством ответственности внутреннее
напряжение: лоб под шлемом мгновенно стал мокрым
от пота — и сразу же как гора с плеч. Сел. Сел!!! А со
всех концов аэродрома к нам уже спешили люди.
Никто еще не знал, что мы пригнали из Калинина
не одни новые машины, что вместе с ними мы доста¬
вили заодно и весь обслуживающий персонал.
м
Уже на другой день мы могли начинать работу на
новых Илах.
На другой день... На другой день мы, между прочим,
узнали, что способ переброски людей на одноместных
боевых самолетах разработан в штабе главкома ВВС.
Именно главкому, принимавшему участие в спасении
челюскинцев, принадлежали рекомендации, которые
поразили нас вначале своей дерзостью, а затем —
ясностью мысли, умением взглянуть, когда надо, на
вещи с самой неожиданной стороны. «Умнейший му¬
жик! — сказал по этому поводу наш комполка Евге¬
ний Васильевич Клобуков и, что-то вспомнив, доба¬
вил: — Но попрошу всех учесть: главком распорядился
применять этот метод только в исключительных слу¬
чаях. Только в условиях чрезвычайной обстановки. Это
приказ!»
Впоследствии за все годы войны мне больше ни разу
не приходилось видеть переброску людей по воздуху на
одноместных штурмовиках, но впечатления, связанные
с этим эпизодом, неизгладимо остались в памяти, осо¬
бенно' сама оговорка главнокомандующего. Казалось
бы, что тут особенного! На войне любой постоянно рис¬
кует, подвергаясь всякого рода опасностям. И перелет
в гондолах для шасси, разумеется, далеко не самая
большая из них. И все же главком счел необходимым
ограничить применение остроумного и в принципе, по¬
вторяю, почти безопасного метода условиями чрезвы¬
чайных обстоятельств. Видимо, имелась в виду не сама
степень риска, а моральная сторона дела... Лично я тог¬
да увидел за всем этим глубокое уважение к человеку,
уважение, которое не обезличилось даже в суровых
условиях войны. Пешек не было; воевали и сражались
живые люди, и никто никогда не забывал об этом...
Вскоре после этого случая наша дивизия получила
приказ перебазироваться с Калининского на Степной
фронт.
На Курско-Белгородском направлении назревала
в те дни одна из крупнейших после Сталинграда
боевых операций. Шли последние дни июля сорок тре¬
тьего года. Очередное летнее наступление немцев вы¬
дохлось, и измотанные в боях гитлеровские части пе¬
решли к обороне, торопясь поглубже зарыться в землю.
Надо сказать, что на том участке фронта, в распо¬
45
ложении которого находился аэродром нашей дивизии,
им это вполне удалось сделать. По ту сторону пере¬
довой лежал глубоко эшелонированный, битком наби¬
тый всевозможной военной техникой, мощный укреп-
район гитлеровцев. Его-то и предстояло нашим войскам
прорвать...
В штабе корпуса круглосуточно шла интенсивная,
напряженная работа. Решено было расписать по выле¬
там буквально каждую заслуживающую удара с воз¬
духа вражескую цель. Командир корпуса Каманин сам
возил летчиков на передовую, стремясь, чтобы каждый
из нас смог собственными глазами ознакомиться с си¬
стемой немецкой обороны, присмотреться к тем ее
участкам и объектам, которые нам вскоре предстояло
подавить.
Поначалу я чувствовал себя на передовой не очень
уютно. Не отпускало ощущение того, будто ты весь на
виду, будто тебя отовсюду и со всех сторон видно.
Не то чтобы это был страх — опасность для летчика,
сидящего в кабине увертывающегося от разрывов зени¬
ток штурмовика, конечно, ничуть не меньше. Скорее
всего сказывалась новизна самой обстановки. Так бы¬
вает, когда человек неожиданно попадает в помеще¬
ние с незнакомыми ему людьми, которые молча и с не¬
приязнью начинают его рассматривать. Страха же, ко¬
торый, как электроток, сначала обжигает, а затем па¬
рализует нервы, от которого теряют голову, впадают
в панику, — такого страха испытать мне пока не при¬
велось. Для меня страх осознавался в качестве контро¬
лируемой сознанием реакции на опасность. Эмоцио¬
нально это обычно сопровождалось неприятными, тя¬
гостными ощущениями, но мысль в таких случаях ни¬
когда не утрачивала ясности, а, наоборот, делалась
активнее, четче, сосредоточеннее. Необходимость пред¬
отвратить опасность, одолеть внезапно возникшую
угрозу уже сама по себе автоматически пробуждала
к действию резервные запасы сил.
На передовой же, куда нас привезли, опасность
ощущалась не в привычной для меня зримой, конкрет¬
ной форме — скажем, огонь зенитных батарей или зве¬
но атакующих фашистских «мессеров», а была как бы
безликой, рассеянной нигде и всюду. Как ловушка, ко¬
торая поджидает неверного шага и которую не видишь
до тех пор, пока она не захлопнется. К такой опасно¬
46
сти нельзя было подготовиться, внутренне сгруппи¬
роваться, встретить ее лицом к лицу. Во всяком случае,
так мне казалось на первых порах, а это, в свою оче¬
редь, вызывало гнетущее чувство неуверенности и бес¬
помощности.
Впрочем, оно скоро прошло; я попросту привык
к новой обстановке. В какой-то мере процесс этот уско¬
рил и тот профессиональный интерес, которым сопро¬
вождались наши поездки. Разглядывая сквозь мощную
оптику перископов отдельные элементы и узлы враже¬
ской обороны, прикидывая возможные подходы к це¬
лям, чтобы тут же занести результаты проделанных
наблюдений к себе в планшетку, я остро сознавал, ка¬
кую неоценимую помощь окажет вся эта предваритель¬
ная черновая работа в критические минуты будущих
боевых вылетов.
А до вылетов оставались считанные дни. Это чув¬
ствовалось буквально по всему. Фронт временно затих,
и само затишье говорило о том, что повсюду идут по¬
следние торопливые приготовления, что гигантская,
сжатая до отказа пружина вот-вот распрямится.
И тогда...
Но час этот пока еще не пришел. Как и все во¬
круг, наш аэродром жил напряженной, лихорадочной,
но вместе с тем по-будничному привычной для глаза
жизнью. Техники с утра до вечера возились возле ма¬
шин: что-то латали, что-то смазывали, что-то регули¬
ровали... Оружейницы — за нашей экскадрильей было
закреплено двенадцать девчат — набивали ленты для
пулеметов и пушек. На каждый самолето-вылет —
полторы тысячи патронов и полтысячи снарядов!
А в горячие дни — именно их-то и ожидали тогда —
по четыре, а то и все пять вылетов за день!
Меньше всего в тот момент забот было у нас, ле¬
тунов. Если не считать вылазок на передовую, все
остальное время летный состав отдыхал, набирался
впрок сил перед близкой горячей • работой...
Поздними вечерами, когда аэродром затихал до ут¬
ра, летчики кто помоложе — а таких тогда было боль¬
шинство — мылили друг другу щеки, соскребали «веч¬
ными», как тогда называли, бритвами отросшую за
сутки щетину, вытряхивали из гимнастерок въевшую¬
ся в них пыль, наводили глянец на сапоги, торопясь
на танцы.
47
Танцы собирались на ближней от аэродрома лесной
опушке. На пенек, сознавая свою значимость и высоко
подскочивший в данной ситуации общественный вес,
торжественно усаживался известный на всю дивизию
виртуоз-аккордеонист, девятнадцатилетний стрелок-
радист Сашка Цурюпов и, картинно склоня стрижен¬
ную под «нулевку», круглую, как бильярдный шар, го¬
лову на грудь, брал первый — пробный — аккорд.
А уже через несколько секунд в теплом, пахнущем лес¬
ной прелью ночном воздухе плыли негромкие, слегка
притушенные — с учетом фронтовой обстановки —
плавные, мягкие звуки вальса. Аккордеон неторопливо
и задумчиво вел рассказ о том, как спадают с берез
неслышные, невесомые желтые листья, как вздыхает об
отцветшей мирной юности гармонь в* прифронтовом ле¬
су, о первой, невысказанной, оборванной на полуслове
любви, дорога к которой теперь пролегает через кровь,
пепелища и дымные пожарища войны... А рядом, на
освещенном лунным светом, утоптанном «пятачке», мед¬
ленно н плавно кружились пары, слышался смех; дев¬
чата, сменив порыжевшие от глины кирзовые сапоги на
легкие туфельки, нарочито строгими голосами отчиты¬
вали своих партнеров, заставляя их поспешно тушить
недокуренные сигареты, — те самые девушки-оружей-
ницы, которые весь день, не разгибая спины, набивали
патронами пулеметные ленты... И все кругом было
именно так, как рассказывалось в вальсе; и война,
и любовь, и прифронтовой лес... Разве вот только ли¬
стья берез не успели еще пожелтеть и не опадали, ше¬
лестя н кружась, на землю...
На рассвете жаркого августовского дня пришел на¬
конец приказ. Двенадцать Илов — я в то время уже
был заместителем командира эскадрильи — быстро
поднялись с аэродрома, набрали высоту и легли на
курс. Над землей стлалась легкая предутренняя дым¬
ка, которая, однако, не мешала видеть, что делается
внизу. Намеченный командованием к прорыву участок
фронта захватывал около сорока километров передовой;
сама же зона активного действия авиации простира¬
лась еще на добрый десяток километров вглубь. Сорок
тысяч гектаров земли, насыщенных живой силой врага
48
и всевозможной военной техникой, — вот с чем пред¬
стояло нам иметь дело.
Группу вел сам комэск. Его рация молчала; он знал,
что каждый из нас имеет ясное, четкое представление,
кому и что делать. Небо было чистым, истребители
прикрытия шли чуть правее и выше... «Неужели немцы
не догадываются, что уже началось? — мелькнуло
у меня в голове. — И зенитки почему-то молчат...»
В этот момент впереди по курсу эскадрильи вспухли
белые облачка разрывов, и сразу же — почти рядом,
слева. Ведущий круто отвернул и взял вверх; набрав
метров пятьдесят, снова лег на курс: для более слож¬
ного маневрирования, видимо, не было времени. И как
бы в подтверждение, в наушниках прозвучал голос
комэска: «Прямо по курсу — цель. Всем приго¬
товиться!»
Через несколько мгновений ведущий уже пикировал.
Ринулись вниз и остальные машины эскадрильи.
За стеклами фонаря неслышно посвистывал заглушае¬
мый мощным гулом двигателя ветер; земля, будто вспу¬
чиваясь, тяжко вздымалась навстречу... Шоссе с колон¬
ной движущихся грузовиков, огороды и крыши какой-
то деревеньки, еще дорога, тянется какой-то конный
обоз... Не то... Не то... Ага! Вот он, этот чертов осин¬
ник; сквозь ветви просматриваются темные прямоуголь¬
ные пятна — танки!
«Огонь!» Это я сам себе. Сам про себя. В науш¬
никах только звенящая тишина. Сейчас не до слов.
«Огонь! Так твою растак... Огонь! Огонь!!!»
Облегченная от запасов снарядов и бомб машина
взмыла, уходя вверх от верхушек деревьев. Лес горел.
Внизу, над быстро расползающейся тучей дыма, что-то
глухо бухало, вздымая к небу все новые и новые клу¬
бы гари. С того края, где к осиннику примыкало золо¬
тистое на солнце ржаное поле, из чащобы, как ошпа¬
ренные кипятком тараканы, выползали уцелевшие тан¬
ки. Последнее, что я увидел, начиная заход на второе
пике, — это несколько Илов, которые начали за ними
охоту.
И снова пронзительный рев моторов... «Огонь! —
шепчу я беззвучно самому себе. — Огонь! Огонь!!!
Огонь!!!»
Когда мы легли на обратный курс, осинник пылал
одним дружным исполинским костром; во ржи, раз¬
4 Г. Береговой
49
брызгивая багровые факелы от взрывающихся бензо¬
баков и неиспользованных боеприпасов, догорали фа¬
шистские «пантеры» и «тигры».
Второй и третий вылеты следовали с интервалами
в двадцать-тридцать минут — ровно столько, сколь¬
ко требовалось, чтобы заменить пустые снарядные и
пулеметные ящики. Многие пилоты, особенно из неку¬
рящих, даже не покидали кабин, ожидая, когда сную¬
щие под брюхом самолета «технари» подвесят новые
«эрэсы» и бомбы.
Когда во второй половине дня мы в четвертый
раз пересекли передовую, все сорок тысяч гектаров
огромного прямоугольника вражеской обороны пред¬
ставляли собой сплошное море бушующего огня. Дым
поднимался в небо до шестисот метров; гарь проникала
в кабины самолетов. Видимости никакой... Тут-то и
пришлись как нельзя более кстати прежние наши вы¬
лазки на передовую. Работать приходилось вслепую;
и если бы в планшетках каждого из нас не лежали
карты с детальной разметкой каждой цели, каждого
наземного ориентира, об эффективности вылета не при¬
ходилось бы и мечтать. Тщательная же предваритель¬
ная подготовка решила исход дела. Каманин, не поки¬
давший КП, отдавал по радио лаконичные приказы ве¬
дущим: «Действовать по квадрату такому-то!» И все.
Остальное было ясно: в названном квадрате, под бу¬
шующими клубами дыма, уцелела или не добита ка¬
кая-то вражеская цель. И группа машин пикировала
на этот квадрат, заход за заходом перепахивала зем¬
лю из стволов пушек, вздымала ее разрывами «эрэ-
сов» и бомб. Единственно, что оставалось не у дел,—
это стволы молчащих пулеметов: прошивать из них
густую завесу дыма было бы явно бесполезно.
Теперь в небе, загаженном гарью и рукавами дыма,
становилось тесно. Оно буквально кишело нашей и вра¬
жеской авиацией. Повсюду завязывались короткие воз¬
душные бои. То тут, то там стремительно проносились
вниз факелы охваченных пламенем самолетов. Горели
и фашисты и наши. Рубка шла насмерть; схватки про¬
текали коротко и жестко: дрались на встречных курсах,
на крутых виражах, на молниеносных, как удар шты¬
ка, коротких атаках, шли на таран... Небо преврати¬
лось в одну гигантскую мясорубку, которая быстро и
неотвратимо перемалывала все подряд: «юнкерсы»,
50
«мессершмитты», «фоккеры», Илы, Яки, «Лавочки¬
ны»... И все же основная масса наших штурмовиков,
прижимаясь к земле, ныряя в нижние пласты дыма,
продолжала делать свое дело, утюжа и перепахивая
вражескую оборону.
Может быть, я бы и избежал в тот раз полоснув¬
шей по брюху моего Ила пулеметной трассы, если бы
не необычный камуфляж наших, новых на том участке
фронта, скоростных истребителей прикрытия «Лавоч¬
киных». Их в целях дезориентации противника раскра¬
сили тогда как немецкие «Фокке-Вульфы-190». Не знаю,
оправдалась ли в целом эта необычная маскировка,
но мне она тогда сослужила плохую услугу.
Это произошло, когда я, расстреляв в последнем
пике оставшиеся снаряды и решив возвращаться на
аэродром, вынырнул из прикрывающей пелены и стал
набирать необходимую, для того чтобы сориентировать¬
ся, высоту. Воздушный ад еще был в самом разгаре.
Сообразив, где передовая, и ложась на нужный мне
курс, я мельком огляделся: с обеих сторон от меня блес¬
нули на солнце два пестро размалеванных фюзеляжа.
«Лавочкины»! — мысленно отметил я. — Прикрытие.
Опять повезло — доведут до линии фронта». Вдруг на
какую-то долю секунды меня кольнуло ощущение не осо¬
знанной до конца опасности, и тут же машину резко
встряхнуло. Пулеметная очередь одного из «фоккеров»,
которых я принял за истребители прикрытия, добросо¬
вестно прошила мне фюзеляж. Машина сразу же заго¬
релась. Отвернув резким маневром от второго «фокке-
ра», я стал уходить в сторону линии фронта. «Вот тебе
и «Лавочкины»! Черт бы ее побрал, эту дурацкую рас¬
краску! — не удержался я. — Только бы суметь дотя¬
нуть до своих, перевалить передовую...»
Но дотянуть представлялось маловероятным. Маши¬
на разгоралась быстро и споро, словно ее щедро сбрыз¬
нули бензином. Я попытался увеличить скорость за счет
форсированной подачи горючего; машина теперь шла
на пределе, но огонь торопился завершить свое черное
дело. Кабину заволокло густым, едким дымом; сзади,
стиснув зубы, стонал стрелок-радист Петр Ананьев;
у него обуглились сапоги, вот-вот мог вспыхнуть ранец
парашюта... Нужно было, пока не поздно, прыгать...
Приземлились мы на каких-то рытвинах, в несколь¬
ких шагах друг от друга. По обе стороны от нас лупи¬
4*
51
ли, не смолкая ни на миг, пулеметы... «Угодили на
нейтральную полосу, — подумал я, освобождаясь от
лямок парашюта. — Все лучше, чем к фрицам
в окопы!»
— Какой-то пары секунд лету не хватило, а то се¬
ли бы у своих, — сказал, вскакивая на своих обуглен¬
ных сапогах, Ананьев. Вгорячах он, видимо, позабыл
о боли. — Какая-то пара секунд...
— Ложись, — сказал я ему, заметив взметнувшиеся
за кустарником комья глины. — Не добили в воздухе,
хотят добить на земле.
И в самом деле, со стороны немцев часто заухали
минометы. Разрывы ложились все ближе и ближе,
но мы уже заползли в глубокую рытвину, и, чтобы от¬
править нас на тот свет, потребовалось бы прямое по¬
падание.
В ответ загрохотали минометы и с нашей стороны.
— Странно! — подумал вслух я. — После такой
капитальной подготовки с воздуха пора бы уже фронту
перейти в наступление...
— Так мы же пересекли передовую южнее участка
прорыва, — откликнулся Ананьев. — Вам, верно, не ви¬
дать было, у вас весь фонарь дымом заволокло...
А я успел разглядеть... Километров пятнадцать южнее
будет.
В этот момент огонь с нашей стороны усилился,
и я увидел, как из-за укрытия вылетел «виллис». Пры¬
гая на ухабах и вихляясь из стороны в сторону, чтобы
не накрыли фашистские минометчики, верткая машина
на полном газу мчалась прямо к нам.
— Вот черт! — восхищенно воскликнул Ананьев. —
Ну прямо тебе как шило...
Через несколько секунд «виллис», обдав нас комья¬
ми земли, развернулся на полном ходу рядом с нашим
временным убежищем. Из машины выскочил какой-то
здоровенный старшина-танкист, моментально, будто ре¬
бенка, втащил на заднее сиденье обезножевшего от
вернувшейся боли Ананьева, попутно помог перевалить¬
ся туда же и мне. Плюхнулся за баранку и, дав газ,
понесся назад.
Через несколько минут, оказавшись уже среди сво¬
их, я узнал сразу две важные для себя вещи. Четверть
часа назад фронт на всем сорокакилометровом участке
прорыва перешел в наступление; немцы, бросая техни¬
52
ку, артиллерийские и зенитные батареи, неудержимо
откатывались на запад. Назвали мне и фамилию скром¬
но стушевавшегося за чужими спинами нашего отчаян¬
ного спасителя — гвардии старшины Федора Нико¬
лаевича Рыцина.
Узнать о том и другом было не только важно, но и
приятно.
А через несколько дней произошло еще одно очень
важное и очень радостное для меня событие. Может
быть, самое важное и самое радостное в моей жизни.
Еще перед началом Курско-Белгородской операции
я подал заявление с просьбой принять меня в партию.
И вот теперь, в самый разгар тяжелых, полных нече¬
ловеческого напряжения боев, когда, казалось, не толь¬
ко люди, но даже и техника работала на пределе, под
вечер прямо на летном поле нашего фронтового
аэродрома состоялось партийное собрание.
Я только что вернулся с очередного, последнего
в тот день боевого вылета и направился было на КП,
когда меня окликнули:
— Береговой! Живо на пятачок! Все уже в сборе...
На «пятачке» — так мы по привычке называли
место, где происходили все торжественные события
вроде вручения орденов награжденным, — собрался
уже почти весь летный состав полка. Ни стола под
красным сукном, ни стульев или скамеек — ничего
этого, разумеется, не было: каждый примостился кто
как смог. Долгих докладов или обзоров политической
обстановки в те дни не делали: война во все внесла
свои поправки и коррективы; протокол партсобрания,
пристроив планшетку на радиаторе ближайшего бен¬
зозаправщика, вел один из летчиков соседней эскад¬
рильи.
Секретарь полковой парторганизации коротко, бук¬
вально в нескольких словах, обрисовал сложившуюся
на нашем участке фронта обстановку, перечислил бли¬
жайшие задачи и намечающиеся перспективы, а затем,
переходя ко второму пункту повестки, достал из папки
несколько заявлений с просьбой о приеме в партию.
Мое было зачитано третьим.
— Кто хочет высказаться? — спросил он, тряхнув
над головой исписанным листом, который я неделю
назад аккуратно выдернул из блокнота.
S3
Несколько коротких секунд молчания, в течение ко¬
торых я отчетливо ощутил, как екнуло и сразу же
затарахтело в спешке сердце; потом — не помню
кто — громко, слишком громко, как мне тогда пока¬
залось, сказал:
— А что тут высказываться — ясное ж дело!
Воюет Береговой не первый день, воюет как комму¬
нист! Фрицев бы, покойничков, порасспросить — те бы,
думаю, подтвердили... Предлагаю: принять без испыта¬
тельного срока!
— Кто за? — улыбнулся секретарь. И, оглядев всех,
сказал, как отрубил: — Принят единогласно!
А через несколько дней парткомиссия дивизии утвер¬
дила решение коммунистов полка, и мне вручили пар¬
тийный билет.
Так я стал коммунистом.
Тот день был одним из дней третьего года войны;
шел мне двадцать второй год...
* *
*
День и ночь телемониторы сурдокамеры пристально
следили за каждым моим жестом, за каждым движе¬
нием. Для успешного хода эксперимента это было и
необходимо и важно. Но нельзя сказать, чтобы это
было приятно. Скорее наоборот. И чем дальше, тем
больше...
На шестой день пребывания в сурдокамере мне
страшно захотелось помыться. Душевой кабины здесь,
само собой, не было, но можно было смочить полотен¬
це одеколоном или холодной водой. Словом, я так или
иначе, но решил принять ванну.
Мешало только одно — экраны телевизоров.
Кто знает, может быть, именно сейчас один из дежур¬
ных операторов — особа женского пола.
Недолго думая, я взял несколько бумажных салфе¬
ток и, завесив телеобъективы, избавился таким обра¬
зом от посторонних глаз. Обтереться намоченным в во¬
де полотенцем оказалось чертовски приятно. Я чувство¬
вал, как в мою душу и тело широким потоком вливает¬
ся бодрящая свежесть. Отжав над раковиной полотенце
и предвкушая продление удовольствия, я щедро намо¬
чил его вновь.
54
И тут в сурдокамере завыла сирена тревоги.
. Как я и ожидал, инициатива, проявленная с моей
стороны, пришлась не по вкусу тем, кто находился по
ту сторону. И там это не замедлили показать — сире¬
на выла не переставая.
Любопытная штука — человеческое восприятие.
Я знал, что ровно ничего не произошло; вой сирены —
лишь отклик на маленькую вольность, никак не спо¬
собную повлиять на ход событий. В конце концов, мок¬
рое полотенце — это только мокрое полотенце! И все
же я не мог отделаться от чувства скованности и лег¬
кой тревоги. Выходило, будто звук сирены не просто
сигнал опасности, в данном случае ложной, а уже сам
по себе несет определенный заряд психологического
воздействия. Если так, подумалось мне, то с этим вряд
ли можно мириться; нельзя допустить, чтобы в крити¬
ческую минуту, когда от человека требуется макси¬
мальная собранность, весь запас его духовных сил,
часть их будет расходоваться впустую, на преодоление
сопутствующих эмоций... Чтобы быстро принять верное
решение, мысль должна быть свободна...
Приняли решение и в операторской. Сирена внезап¬
но смолкла, и по радио прозвучал приказ:
— Уберите салфетки! Немедленно снимите с теле¬
объективов салфетки!
Это были первые человеческие слова, которые
я услышал с того момента, как переступил порог сур¬
докамеры; первые и последние. В дальнейшем в подоб¬
ных случаях действовало джентльменское соглашение:
телеобъективы оставались открытыми, но операторы
отходили в сторону.
Инцидент был исчерпан, и я вновь окунулся в за¬
планированное одиночество. Зато среди моих записей
появилась полезная пометка: «разобраться в механиз¬
ме эмоциональных стереотипов».
Что эмоции играют в нашей жизни огромную роль—
ни для кого не секрет. Но взвешивать их, уметь найти
их долю в том, что принято называть собственным
взглядом на вещи, удается далеко не всегда и не вся¬
кому. Порой самое объективное, как нам кажется, суж¬
дение оборачивается при поверке лишь замаскирован¬
ной мозаикой чувств, их равнодействующей. И тогда
желаемое выдают за действительность.
55
Впрочем, желаемое не всегда то слово. С равным
успехом за действительность принимают и его анти¬
под — нежелаемое.
Безудержный напор гитлеровских армий в первый
период войны, сводки об отходе наших войск, растущий
перечень оставленных населенных пунктов и городов,
проигранных сражений — все это накапливалось в ви¬
де подспудного, загнанного внутрь протеста, освобо¬
диться от которого можно было только одним путем —
изжить его, приняв участие в успешных и, главное,
широких по размаху боевых действиях. Но немцы про¬
должали наступать, и не находящие исхода чувства
постепенно превращались в эмоциональный стереотип,
который, мешал трезво оценивать действительность.
Я, как, может быть, и другие, на какое-то время свык¬
ся с военным превосходством врага, утратил ясное ощу¬
щение реальности. Конечно, это ни в коей мере не на¬
поминало пораженческое настроение; победа по-преж¬
нему не вызывала сомнений — исказилась лишь ее пер¬
спектива во времени. И даже провал гитлеровского
наступления под Москвой, даже катастрофа немцев под
Сталинградом не смогли перевесить укоренившийся
в сознании стереотип — враг продолжал казаться силь¬
нее, чем был на самом деле. И Москва и Сталин¬
град — это были доводы для рассудка; полк наш
не принимал участия ни в одном из этих гигантских
сражений. Нам требовалось другое: увидеть удирающих,
потерявших головы фашистов собственными глазами.
И такой час наконец наступил. Вскоре после того,
как старшина-танкист Рыцин выудил нас с радистом
с нейтральной полосы, вражеское сопротивление было
окончательно сломлено, и немцы, бросая технику,
неудержимо покатились на запад. Битва на Курской
дуге закончилась для них невиданным разгромом.
И мы — я имею в виду молодых вроде себя летчиков,
которым не довелось участвовать в разгроме немцев
под Москвой и Сталинградом, — увидели это сами.
А посмотреть было на что. Чего стоило одно толь¬
ко кладбище вражеской техники под Прохоровкой, где
разыгралось беспрецедентное по своим масштабам тан¬
ковое сражение, решившее в значительной мере исход
всей битвы. Сотни гектаров выжженной, перепаханной
взрывами снарядов и бомб земли были буквально на¬
шпигованы железом. Хваленые «тигры» и «фердинан-
56
ды» безжизненно застыли с продырявленной броней,
сорванными башнями, распластанными гусеницами;
гигантское месиво искореженного, закопченного метал¬
лолома — вот все, что осталось от ударной фашистской
танковой армады.
Но немцы утратили под Курском не только превос¬
ходство в наземной технике; пришло к концу и их
господство в воздухе. В небе теперь все чаще распо¬
ряжалась наша авиация. Впервые приказы гитлеров¬
ского командования, предписывающие избегать боя
с, советскими истребителями, начали появляться еще
в разгар августовского сражения. А вскоре наступил
черед «модернизации» всей фашистской военной терми¬
нологии. В обиход стали входить словосочетания вро¬
де «выпрямление линии фронта» или «организация
эластичной обороны», с помощью которых немцы пы¬
тались замаскировать провалы своей стратегии.
Не знаю, удавалось ли им втереть очки собствен¬
ным солдатам и офицерам, но мы с каждым днем все
отчетливее сознавали, что вторжение выдохлось, что
теперь у немцев только одна дорога — на запад.
Нет, никто из нас, конечно, не тешил себя иллюзией,
будто все трудное позади и отныне война смазанным
колесом покатится до Берлина; дешевый оптимизм по
тем временам не пользовался почетом. Просто верну¬
лась вера в собственные силы, и конец войны, который
прежде маячил где-то за семью горами, вновь обрел
свою осязаемую перспективу. Враг все еще оставался
силен, но мы почувствовали себя сильнее его.
Укреплял уверенность в своих силах и добываемый
в боях опыт. У большинства из тех, с кем довелось
начинать войну, насчитывалось по пятидесяти и больше
боевых вылетов. Мы хорошо знали не только возмож¬
ности собственных машин, но и то, на что способны
немецкие. Игра теперь, можно сказать, шла в откры¬
тую. Любая складывающаяся в воздухе ситуация, как
правило, не таила уже для нас никаких иксов и игре¬
ков. Каждый знал, что нужно делать при тех или иных
обстоятельств ах.
И все же профессию военного летчика нельзя све¬
сти к понятию ремесленничества, когда результат за¬
ранее предопределен уровнем навыков. Всякое ремес¬
ло, будь то столярное дело или, скажем, труд чертеж¬
ника, обычно осуществляется в определенных, наперед
57
продуманных условиях, приготовленных как раз для та¬
кой работы, — все всегда на своем месте, все под ру¬
ками. О фронтовом небе такого не скажешь. Чего-чего,
а постоянства там не найти. Любая случайность, любая
непредусмотренная мелочь стремительно меняют ситуа¬
цию. И если ремесло не предполагает в себе необходи¬
мости непрерывного выбора, а всегда придерживается
какой-либо схемы, лежит в раз и навсегда заведенном
русле, то типовой технологии воздушного боя, к сча¬
стью или к сожалению, не существует — летчик дол¬
жен творчески контролировать обстановку. А ей на
фронте, как уже говорилось, свойственно внезапно и
быстро меняться.
Однажды четверка наших Илов, спалив автоколон¬
ну возле Житомира, возвращалась к себе на базу.
Шли под прикрытием истребителей, шли весело; и, как
всегда после напряженных минут боя, языки у всех раз¬
вязались. Кто-то, кажется Салтан Биджиев, все время
пытался запеть, но мешал Пряженников.
— Салтан! А Салтан! — басил в наушниках его
голос. — Почему ты долбал по колонне только из
стволов? А «капустку» куда? Под свои сто граммов
решил оставить?
«Капустной» Пряженников называл ПТАБы — про¬
тивотанковые авиационные бомбы. Когда, охотясь за
танками, мы сбрасывали эти пятифунтовые штукозины,
взрывы от них чем-то напоминали сверху кочаны ка¬
пусты.
— Пустой ты человек, Саша! — добродушно огры¬
зался Биджиев. — «Капустку» не для себя — для «тиг¬
ров» надо беречь; сам знаешь, они вегетарианского
не любят... А грузовик я и из ствола очень даже хоро¬
шо сковырну. Спроси у Кумскова, он небось уж и
итоги подбил.
— Кончай трепаться, ребята! — не выдержав, вме¬
шался в спор Виктор Кумсков, один из лучших лет¬
чиков у нас в полку. — Во-первых, к ужину будут ма¬
лосольные огурцы — сам лично бочку на кухне видел.
А во-вторых, поминать фрицев нынче не вам, а мне.
После каждого боевого вылета летчикам причита¬
лось по сто граммов водки. Мы жертвовали ее в общий
котел — «на поминки» — и пили по очереди. Кумсков
м
хотя и не терпел спиртного, но никогда не. соглашался
отказать себе в удовольствии произнести тост за упо¬
кой фашистов «как в целом, так и каждого отдельного
гада в частности». Ради этого он вел собственную ста¬
тистику, подводя итоги после каждого вылета.
Я знал, что теперь треп не кончится до самого аэро¬
дрома: возбужденные в пылу недавнего боя нервы тре¬
бовали разрядки. Вдобавок подключились к болтовне
и летчики с истребителей. В наушниках царила нераз¬
бериха: перебивая друг друга, гудели голоса, слыша¬
лись взрывы смеха. Салтан Биджиев опять пробовал
затянуть песню... И вдруг, перекрывая шум, кто-то
крикнул:
— Шесть «мессеров» справа по курсу!
В наушниках мгновенно наступила тишина, как от¬
резало. И тут же снова:
— Еще шесть! Там же!
Немцы появились настолько внезапно, что уклонить¬
ся от боя было уже поздно. Чтобы принять решение,
оставались считанные секунды. Можно было, конечно,
пикнуть и, прижимаясь к земле, попытаться уйти к сво¬
им. Но истребителям прикрытия тогда крышка. Трое
против одного — дело безнадежное... К тому же, мельк¬
нуло у меня в голове, Биджиев, Кумсков, Пряжении-
ков — летчики что надо! Каждый понимает все с полу¬
слова, а нет — так и вообще без слов.
— Делай как я! — услышал я свой собственный,
осипший от волнения голос.
И сразу же в наушниках послышался ответный бас
Пряженникова:
— Все правильно, Жора!
Он понял, что я решил связать как можно больше
немцев. И тут же на нас навалилась восьмерка «мессе¬
ров». Четыре остальных завязали бой с четверкой при¬
крытия.
За спиной у меня из кабины стрелка-радиста торчал
ствол крупнокалиберного пулемета. На него-то я и рас¬
считывал. Всей группой мы снизились до высоты двух
десятков метров, или, как говорят летчики, легли «на
живот», не давая немцам зайти снизу, и все время ме¬
няли строй так, чтобы каждый попеременно становился
то ведомым, то ведущим, создавая тем самым наиболее
выгодные для воздушных стрелков условия, чтобы
отражать атаки фашистских «мессеров».
59
Нельзя сказать, чтобы это было легким и простым
делом, но ничего другого нам не оставалось. Вести бой
на равных при разнице скоростей в полтораста кило¬
метров значило бы, что все четыре Ила через минуту-
другую превратились бы в четыре факела. А меняя
строй и страхуя друг друга, нам удалось отвлечь на се¬
бя восьмерку противника, не подпуская его в то же
время достаточно близко. Откуда бы ни заходили «мес¬
серы» на атаку, везде их встречали пулеметные трас¬
сы. Показавшаяся поначалу легкой добыча оказалась
фашистам не по зубам.
Все до одной машины вернулись на базу целыми и
невредимыми. И вечером в офицерской столовой, при¬
ступая к очередным «поминкам», Кумсков присчитал
за упокой и ту пару «мессершмиттов», которых подо¬
жгли истребители прикрытия.
— На этот раз, — сказал, хрустя огурцом, Кум¬
сков, — не они, а мы их, чертей слепых, прикрывали!
Надо сказать, что слетанность и взаимопонимание,
которые вытащили нас, казалось бы, из безнадежного
положения, ценились среди летчиков всегда очень вы¬
соко. Без них на фронте самое первоклассное летное
мастерство немногого стоит. Это понимали все, и в каж¬
дой без исключения эскадрилье старались создать кос¬
тяк из надежных, хорошо чувствующих в воздухе со¬
седа летчиков.
Но сколотить во фронтовых условиях хорошую
эскадрилью дело сложное... Если наберется четыре-пять
хватких, как мы говорили, летчиков — уже хорошо.
Обстрелянных, с разносторонним боевым опытом людей
никогда не хватало. Особенно трудно приходилось
в первые годы войны. Пополнение приходило почти
необлетанным: три-пять часов в воздухе без инструк¬
тора — вот все, чем мог похвастать в те дни новичок.
Правда, начиная с сорок третьего положение измени¬
лось. Выпускники школ, попадая в полк, как правило,
насчитывали уже не меньше 20—30 часов самостоятель¬
ного налета. Тоже, может быть, негусто, но жить
можно...
Обычно, отбирая группу на задание, особенно
не привередничали, старались обойтись тем, что есть
под рукой. Но и одних новичков брать тоже было нель-
60
зя: разболтают, развалят строй и в итоге сорвут зада¬
ние. Поэтому рядом с ведущим непременно ставили лет¬
чика посильнее, затем двух-трех послабее, а в хвост
опять опытного. Глядишь, группа и сколочена, идет
плотно.
И все же фронт не летные курсы; за «инструктора»
там — наводчики вражеской батареи или фашистский
ас, норовящий поймать тебя в перекрестье прицела
пушки. И, как это ни обидно, приходится признать, что
становление фронтового летчика в той или иной мере,
но неизбежно проходит через беспощадные жернова
естественного отбора. Война если и школа, то стихий¬
ная,. жестокая. До тех пор, пока рвутся в небе снаря¬
ды, кому-то приходится умирать. Зато выжившие ста¬
новятся сильней и неуязвимей. Как к этому ни отно¬
сись, но логика войны именно такова.
Не миновали, естественно, эти жернова и меня.
Но если прежде приходилось расплачиваться за нехват¬
ку опыта, то в третий и последний раз подвела беспеч¬
ность. Та беспечность, которая охватывает иногда в че¬
реде удач и, если вдуматься, свидетельствует все о той
же незрелости, хотя и не такой явной, хотя и скрытой.
В этом смысле многое из того, что нередко относят на
счет неизбежных на войне трагических случайностей,
на самом деле не является ими, а объясняется завуали¬
рованными просчетами или ошибками, которые нужно
и можно было предусмотреть...
Стояла весенняя распутица сорок четвертого. Набух¬
шие от дождей и талого снега проселки чавкали густой,
жирной грязью, в которой намертво вязли колеса авто¬
машин, гусеницы танков и бронетранспортеров. Выби¬
тые из Винницы немцы, стремясь спасти уцелевшую
технику, буквально вцепились в те несколько дорог,
у которых имелось твердое покрытие. Гигантские ко¬
лонны растягивались на несколько километров, пред¬
ставляя собою великолепную мишень для атак с воз¬
духа. Времени упускать было нельзя...
Мы только что вернулись на аэродром, крепко по¬
чистив одну из таких колонн, но дело до конца не до¬
вели — кончились боеприпасы и горючее.
— Нужен еще вылет, — доложил я командиру пол-
61
ка. — На шоссе пробка: пока не расчистят, деваться
им некуда.
До темноты оставалось часа два; получив разреше¬
ние, я быстро собрал девятку, спеша накрыть фрицев,
пока те не выпутались из затора. Все сошло как нель¬
зя удачно. После нескольких новых заходов остатки ко¬
лонны можно было списывать в утиль: на шоссе и по
обочинам пылали костры из вражеских грузовиков,
автофургонов, штабных машин и прочей военной тех¬
ники, которой кишат во время внезапного отступления
прифронтовые дороги.
Назад шли на малой высоте. И не все вместе, а по¬
рознь. Не знаю, как кто, но я чувствовал себя выжатым
словно лимон: пять вылетов с утра после четырех вче¬
рашних тяжелым свинцом налили руки и тело. Правда,
душевный подъем, сопровождающий обычно всякий
успех, как бы смывал в сознании усталость, отодвигая
ее на потом, но я понимал, что это всего лишь иллю¬
зия. Так или иначе, но хотя бы до линии фронта надо
было быть начеку — как-никак, а вражеские зенитки
сторожат в небе цель и в дни отступления. Конечно,
я не забыл об этом, но тогда — то ли от усталости,
то ли, наоборот, от прилива радостных чувств, а скорее
от того и другого вместе — мне показалось, что нем¬
цам именно теперь, в данную минуту, не до нас.
Слишком крепко им опять досталось. Перебирая в па¬
мяти картины отступления врага, я вел машину, будто
в мирное время на пассажирской линии: ровно, спокой¬
но, строго по прямой — как раз так, словно торопился
не к себе на аэродром, а в перекрестья прицела бата¬
реи противника.
Так оно и случилось.
Уже недалеко от передовой навстречу попалась ка¬
кая-то деревушка. Не раздумывая, я прошел прямиком
сквозь нее и получил в «брюхо» очередь из крупнока¬
либерного пулемета. Через несколько секунд стало
ясно, что разбита водяная помпа мотора. Пришлось са¬
диться на первом попавшемся «пятачке».
— Вот черт! — выпрыгивая из кабины, выругался
стрелок-радист Харитонов. — Весь день летали — и ни¬
чего. А тут какая-то шальная очередь — и на тебе:
топай пешком до аэродрома... Вот уж правду говорят:
не повезет так не повезет...
Но я-то знал, что везенье здесь ни при чем. Случай-
62
ность, если ее можно предугадать, уже не случайность.
А чтобы сообразить, что занятую врагом деревню луч¬
ше от греха обойти, особой проницательности не тре¬
бовалось.
— Зачем же пешком? — кляня себя в душе за лег¬
комыслие, откликнулся я. — Взгляни-ка, фашисты тут
целый автопарк бросили. Выбирай любую — и по¬
ехали.
Метрах в двухстах от нас, по обе стороны разбитой
в пух и в прах, затопленной грязью проселочной доро¬
ги виднелось скопище немецких машин. Попадались
среди них и исправные, вполне приличной по военным
меркам сохранности.
‘Не прошло и четверти часа, как мы успели присмот¬
реть добротный фиатовский грузовик и совсем уж вели¬
колепный экземпляр четырехместного «мерседеса»
с пружинящими креслами, обтянутыми темно-красной
кожей. Обе машины оказались на ходу. Видимо, их бро¬
сили здесь в спешке, сразу, едва кончилось горючее.
Для нас же бензин не проблема — стоило лишь слить
его из самолетных баков. Но уехать мы все равно
не могли. По такой дороге не то что «мерседесу» — гу¬
сеничному тягачу не пройти. Ночью, когда грязь под¬
мерзнет, тоже нельзя: пришлось бы включать фары.
Оставалось одно — ждать утренних заморозков. Если,
конечно, они будут...
Заморозков не было два дня; по ночам, наоборот,
хлестали дожди. Ночевали в крохотном хуторке, кото¬
рый немцы бросили буквально за несколько часов до
нашей вынужденной посадки. Днем Харитонов, бывший
шофер, учил меня на подсохшей стороне отлогого косо¬
гора водить машину. Наука оказалась нетрудной, но
проку от нее было мало. Раскисшая, как подтаявший
холодец, дорога не дала бы продвинуться и на десяток
метров.
На рассвете третьего дня я решил добираться до
своих пешком. Ждать дольше, когда каждый летчик
на счету, преступление.
— Все равно на своих двоих раньше меня не добе¬
ретесь. До аэродрома километров сорок, не меньше! —
попытался отговорить Харитонов. — Ну да ладно, дер¬
житесь дороги; ударят заморозки — подберу.
Мы сняли с самолета рацию и вооружение, погру¬
зили все в кузов заправленного авиационным бензином
63
«фиата»; туда же загнали по покатям «мерседес»
жаль показалось оставлять такого красавца — и рас¬
прощались. Харитонов остался ждать заморозков, а я,
чертыхаясь и проваливаясь по колено в грязь, зашагал
вдоль обочины.
Вновь встретились мы недели через полторы. Догнать
ему меня так и не удалось; выбравшись на шоссе и под¬
саживаясь на попутные, до аэродрома я добрался на
вторые сутки. Харитонов же, как я и думал, застрял...
Пока он там воевал с распутицей, пробираясь к аэро¬
дрому, судьба, замысловатая, путаная, не признающая
никаких правил и никакой логики, фронтовая судьба
уже готовила для меня еще одну встречу. Причем та¬
кую, какие часто случаются в кино или на страницах
романа, но крайне редко в самой жизни.
Из писем я знал, что мой брат Михаил воюет в од¬
ной из частей зенитчиков. Обратного адреса, как из¬
вестно, на таких письмах нет: военно-полевая почта
такая-то — и все. И вдруг...
Впрочем, сначала меня вызвали в штаб дивизии.
— Отправитесь в Н-ск получать новые самолеты! —
сказали там.
И вот я в Н-ске.
Город совсем недавно освободили от немцев. Всюду
следы их хозяйничанья: взорванные здания, разрушен¬
ные дома, груды неубранного горелого кирпича и щеб¬
ня... Прихожу с приехавшим вместе со мной команди¬
ром эскадрильи Анатолием Балдиным в городскую ко¬
мендатуру справиться, где лучше переночевать; слышу,
склоняется на все лады номер какой-то части — что-то
у них стряслось там в тот день...
На цифры у меня особой памяти, никогда не было,
а тут вдруг словно кольнуло что-то, стукнуло в го¬
лову... .
Схватил я свою планшетку и, ни слова не говоря,
вытряхнул все ее содержимое на подоконник; перетря¬
хиваю лихорадочно бумаги: не то, не то...
— Ты что; спятил?! — дергает меня за плечо Бал-
дин. — Или у тебя там квитанция на номер-люкс
в здешнюю гостиницу?
— Может, и люкс, — отвечаю. — Погоди!
Наконец нашел; вот оно, последнее Мишкино пись-
64
Кумиры его юности -s— Чкалов, Беляков, Байдуков (верхний
снимок), Громов, Юмашев, Данилин (нижний снимок).
Первые шаги в авиацию (Георгий Береговой — справа).
Его первая учебная «парта».
Полк штурмовой авиации
на прифронтовом аэродроме.
Первые победы — первые награды.
Но бывало и так,
185 боевых вылетов. Г. Береговой — Герой Советского
Союза.
Г. Береговой — летчик-испытатель.
Последнее напутствие перед стартом — Г. Береговой и
Н. П. Каманин.
И снова на родной Земле, в кругу семьи.
bio! Глянул на конверт: точно, не подвела память!
И сразу же к коменданту:
— Адрес! Адрес этой части! Как туда поскорее до¬
браться?
— А в чем, собственно, дело? — подозрительно по¬
косился тот на мою возбужденную, налившуюся враз
густым жаром физиономию. — Вы что, тоже...
— Да ничего я не «тоже»! — нетерпеливо пере¬
бил я. — Брат у меня там! Родной брат, пони¬
маете?!
А дальше все вышло как напророчил в шутку Бал-
дин. Через полчаса мы уже сидели в «Люксе» — толь¬
ко не в гостиничном номере-люкс, а в зале городского
ресторана «Люкс». За столиком, заставленным на ра¬
достях всякими бутылками, сидел напротив меня Миш¬
ка — капитан зенитных войск Михаил Тимофеевич
Береговой.
— Так ты, значит, все летаешь? — в четвертый,
если не в пятый раз спрашивал он все об одном и том
же, как это часто бывает в первые минуты нежданной-
негаданной встречи.
— А ты, значит, все сбиваешь? — вторил ему в том
же духе я.
— Значит, до капитана уже дотянул? — снова начи¬
нал свое Михаил. — Молодец! Не подкачал, значит,
не подвел фамилию...
— Так ведь и у тебя на погонах те же четыре
звездочки! — смеялся в ответ я. — Чему же удив¬
ляться!,.
— Да, да! — не выдержав, расхохотался в конце
концов Балдин, берясь за бутылку. — Встретились два
родственничка, два братца, а поговорить не о чем!..
Но поговорить нам, конечно, было о чем. Разговор,
когда мы немного освоились, когда прошел первый
шок неожиданности, затянулся до глубокой ночи...
Не всякий день встречаешься на войне с родным
братом!
А через несколько дней после того, как мы пригнали
из Н-ска на свой аэродром новые самолеты, состоялась'
наконец и моя встреча с Харитоновым. Он хотя и за¬
поздал по бездорожью на полторы недели, зато при¬
гнал в полк исправный, на ходу, грузовик. «Мерсе¬
дес» ему доставить так и не удалось: отобрали в пу-
5 Г. Береговой
65
ти — приглянулся какому-то подполковнику-артилле-
ристу...
Конечно, трофейный грузовик вместо потерянной
боевой машины компенсация, прямо надо сказать, не¬
важная. Но претензий в таких случаях предъявлять бы¬
ло некому. Что толку обвинять попавшего в переделку
летчика за потерю самолета, если вместе с ним он
рискует потерять и собственную голову. То, за что кля¬
нешь себя, что называешь беспечностью, ища место для
вынужденной посадки, за минуту до этого называлось
иначе — недостатком опыта. Не хватило выдержки, за¬
кружилась голова от успеха, утратил способность кри¬
тически оценивать обстановку... Что это, беспечность?
После свершившегося факта — да. После начинаешь
понимать, что да. После! Никто не понимает этого до.
Кому же охота получить очередь в собственное брю¬
хо?.. Кто без нужды выведет машину прямехонько на
стволы вражеской батареи?.. Но ведь я знал, что она
могла там быть, в этой занятой немцами деревушке!
Знал? Видимо, здесь это не то слово. Иначе выходит,
будто я ни в грош не ставил ни свою жизнь, ни жизнь
стрелка-радиста, если, зная об опасности, не пожелал
ее избежать. А это, разумеется, неправда.
Истина лежит глубже. Она в том, что влиянием об¬
стоятельств знание утратило свою активность и потому
не смогло осуществиться в вытекающих из него дей¬
ствиях. А следовательно, оно оказалось недостаточно
прочным. Значит, накопленного прежде опыта не хва¬
тило на то, чтобы справиться с внезапно возникшими
в сознании помехами — усталостью, чувством самоуспо¬
коенности, недооценкой противника...
Бессмысленно винить кого бы то ни было, если ты
оказался не в силах одолеть сумятицу собственных ощу¬
щений, но вдвойне бессмысленно искать причину слу¬
чившегося в нежелании сделать все, что мог. Каждому
свойственны заблуждения и иллюзии. Но их можно
предотвратить с помощью опыта.
Опыт у меня был: как-никак воевал уже третий год.
Но, по-видимому, его все еще было недостаточно. Впро¬
чем, его всегда недостаточно. Учиться приходится всю
жизнь. Никому и никогда еще не удалось достичь та¬
ких вершин, откуда бы стало навсегда все ясно. Любой,
пусть даже самый богатый, самый разносторонний опыт
никогда не следует переоценивать. Но, с другой сторо¬
66
ны, глупо впадать и в другую крайность — пренебре
гать им.
А такое, к сожалению, тоже случалось.
Когда осенью передовые части 1-го Украинского
фронта, форсировав Вислу, старались закрепиться на
Сандомирском плацдарме, немцы буквально из кожи
лезли, чтобы помешать этому. Оборона у них была
мощная, и задача наших штурмовых эскадрилий заклю¬
чалась в том, чтобы прижимать противника к земле,
не давать ему перейти к активным действиям. Пока мы
обрабатывали вражескую передовую, наши части полу¬
чали возможность накапливаться по ту сторону Вислы,
расширяя участок прорыва.
Но вскоре фашисты стянули в район боев все си¬
лы, которые им только удалось собрать. Особенно мно¬
го оказалось там зенитной артиллерии. Наша авиация
стала нести большие потери. Нужно было как-то при¬
спосабливаться, хитрить.
Пришлось вести штурмовку одним заходом, ища
после каждого из них новых подходов к цели. Если во
время первого и потому всегда наиболее внезапного
захода вражеские наводчики только пристреливались,
то второй заход, как свидетельствовал опыт, мог ока¬
заться и нередко оказывался гибельным.
В один из очередных вылетов ведущий группы Вла¬
димир Налетчиков вновь предупредил, что после пики¬
рования будем сразу же уходить. Лучше потерять не¬
сколько минут, чем половину эскадрильи.
Едва вышли на цель, внизу затявкали зенитки про¬
тивника. «Через несколько секунд небо здесь превра¬
тится в кромешный ад, — мелькнуло у меня в голо¬
ве. — Только мы-то будем уже в другом месте!» И вдруг
одна из машин отвернула в сторону: кто-то, несмотря
на предварительную договоренность, решил сделать
еще заход. Те, что шли у него в хвосте, повторили за
ним маневр. Для них в ту минуту он оказался ведущим.
Изменить что-либо было уже поздно. Небо густо кипело
взрывами. «Две... Три... Четыре машины!—насчитал
я. — Сколько из них вернется?»
Не вернулась ни одна. Четыре штурмовика один за
другим воткнулись в землю черными факелами...
Кто не понимает, что без риска нет войны. Но это
5* 67
не было риской, это было глупостью. Тот, кто, прене¬
брегая опытом, рассчитывает на авось да вдобавок еще
рискует не только своей, но и чужими жизнями, не за¬
служивает звания летчика.
Хуже глупости на войне только трусость. Она, по¬
жалуй, опасней вдвойне. Тут уж не помочь ни советом,
ни примером, ни угрозами. Трусость пожирает все: опыт,
чувство ответственности, здравый смысл... И жизнь —
тоже. На фронте трус ее теряет в первую очередь.
Теряет, нередко оставляя после себя окружающим лишь
грязь из подлости и предательства.
Оговорюсь сразу: трусов в обычном, общепринятом,
что ли, смысле среди летчиков, как правило, почти
не встречается. Такой трус старается подобрать себе
профессию менее опасную. На первый взгляд на фрон¬
те вроде бы таких нет: смерть — одинаково частая
гостья что на земле, что на небе. Но трус боится
не одной смерти, он боится всего: простуды, зубной бо¬
ли, темноты и даже собственной трусости. Высоты он
боится тоже. Поэтому, выбирая из ста зол свои девя¬
носто девять, обыкновенный, дюжинный трус избегает
подавать рапорт о зачислении на летные курсы.
Среди летчиков если и попадаются- иногда трусы, то
иного рода. Темноты или зубной боли они обычно не
страшатся; они лишь остервенело цепляются за свою
жизнь, не ставя ни в грош чужую. Но подлое это свой¬
ство мало кого из них спасало...
Я за всю войну встретился с таким только раз. Не хо¬
чется называть его фамилии: ее, кроме него, до сих пор
кто-то носит. Пусть будет Кучилов, Иван Кучилов;
не совсем точно, но те, кто вместе с ним воевал, узнают.
Кучилова подбили, когда он возвращался к себе на
базу после выполненного задания. Кстати сказать,
о тех, с кем это случалось раньше, многого не расска¬
жешь: вынужденная посадка по ту сторону линии
фронта чаще всего равносильна смерти. Крилов напо¬
ролся на заслон зениток вблизи от передовой. Ему уда¬
лось перетянуть линию фронта, но сесть было некуда.
Под крылом мелькали рытвины и буераки. Восполь¬
зоваться парашютами тоже было нельзя: машина поте¬
ряла высоту и шла слишком низко. В любую минуту
она могла врезаться в землю. Жизнь повисла на во¬
лоске; и чем тоньше становился волосок, тем беспощад¬
нее наваливался страх.
68
Никто не слышал, чтобы Кучилов кричал, звал по
рации на помощь; он сознавал, что это бессмысленно,
и только жадно следил за несущейся под крылом зем¬
лей. Страх не заставил его потерять голову, не ском¬
кал нервы паникой; случилось худшее — страх поднял
со дна души Кучилова подлость.
И вдруг под крылом самолета замелькали стога
сена. Кучилов мгновенно отстегнул ремни, открыл за¬
движки фонаря и выпрыгнул в стог. А лишившийся
пилота штурмовик продолжал низко нестись над зем¬
лей. В задней его кабине сидел радист.
Машина врезалась с такой силой, что обломились
крылья и хвост. И все же радист остался жив — удар
смягчил еще один стог сена. А вот самому Кучилову
не повезло; его нашли на земле со сломанным в не¬
скольких местах позвоночником. Он был мертв. В стог
ему попасть не удалось, промахнулся...
А ведь все могло быть иначе, если бы он остался
до конца в самолете. Страх сделал его не только под¬
лецом, не только предателем по отношению к челове¬
ку, с которым воевал вместе не один месяц, страх сде¬
лал его слепым и беспомощным. Может быть, ему так
и не удалось бы посадить машину, хотя сразу за сто¬
гами сена лежал кусок ровного луга, но выровнять ее,
постараться сбить скорость, подпружинить удар, вы¬
брать, наконец, наиболее безопасное место, бесспорно,
было в его силах. Помешала этому только трусость.
Конечно, я не хочу сказать, что в отличие от Кучи¬
лова другим летчикам незнакомо чувство страха. Нер¬
вы, разумеется, у них обычно покрепче, чем, скажем,
у представителей какой-нибудь другой, более мирной
профессии. Но и только. Поджилки подчас у них тоже
трясутся. А вот поддаваться панике они не имеют
права. Этого of них требует сама профессия. Этого тре¬
бует, этому и учит...
Еще на Курской дуге, когда нас с Ананьевым подо¬
жгли «фоккеры», которых из-за камуфляжной раскрас¬
ки я поначалу принял за «Лавочкиных», страх на не¬
сколько долгих минут стал нашим попутчиком. Он влез
па ходу ко мне в кабину* в ту самую секунду, когда
я сообразил, что самолет может взорваться в воздухе
прежде, чем я дотяну до своих.
До линии фронта оставалось лететь еще минуты две-
три, а огонь уже разошелся вовсю: вот-вот перекинет¬
ся на баки с горючим. Прыгать нельзя- — внизу нем¬
цы. Оставаться в пылающей машине — значит рис¬
ковать взорваться в любой момент, вместе с нею.
Не знаю, как бы поступил на нашем месте Кучилов:
мы с Ананьевым решили остаться.
Из практики тех, кто уже горел, я знал, что нужно
закрыть форточки фонаря. Тогда огню нет доступа
в кабину пилота: пламя будет бушевать снаружи, за ее
стенами...
Форточки я закрыл. В кабине, как в печке, полно
дыму, дышать нечем, но лететь пока можно. Может,
думаю, и долетим... Слышу — сзади стонет Ананьев:
— Ноги... Ноги жжет... Товарищ лейтенант, сапоги
горят!
— Терпи, Петька! — кричу в ответ. — Терпи!
А сам думаю — сапог это еще ничего... Сапоги сго¬
рят, черт с ними, главное, чтобы парашют цел остался!
А нервное напряжение, чувствую, все растет; ощу¬
щение такое, что вот-вот что-нибудь должно случиться.
Глаза слезятся — дым разъедает; проморгался кое-как,
смотрю: левое крыло начинает Журавлиный лес за¬
крывать. Как только лес снова выйдет из-под крыла,
значит, мы уже по нашу сторону линии фронта. Зна¬
чит, еще немного осталось, еще чуть-чуть...
— Держись, Петька! Держись!
— Невмоготу больше, товарищ лейтенант! — хрипит
Ананьев. — Парашютный ранец начинает тлеть...
— Готовься к прыжку!
Счет теперь шел на секунды. Но Журавлиный лес
уже показался позади крыла...
— Прыгай!
Ананьев прыгнул. Теперь наступила моя очередь.
Я отстегнул ремни и открыл форточки. В лицо пах¬
нуло жаром, и пламя сразу же загудело за спиной, как
в печке. «Неужели взорвусь в последние секунды? —
мелькнуло напоследок в голове, и тут же новая
мысль: — Подожди прыгать! Защелки...»
Если, не поставить фонарь на защелки, потоком воз¬
духа его может сдвинуть вперед: защемит ногу или
край одежды, и тогда крышка!
И только когда раскрылся купол парашюта, а вслед
за его хлопком где-то справа и выше оглушительно
грохнуло — самолет все-таки взорвался в воздухе, —
напряжение наконец отпустило меня. Я понял, что все
70
время ждал этого взрыва. Ожидание это и было моим
страхом. Поддайся ему — и мы с Ананьевым оказались
бы на вражеской территории... Значит, страхом нужно
уметь владеть, не давать ему сесть на голову...
Одним это дается легче, другим труднее. Но помнить
нужно одно: трусом не рождаются, трусом становятся.
Страх, если вдуматься, даже полезная вещь — он сиг¬
нализирует об опасности. Это ценно, но этим и исчер¬
пывается его генетический, закрепленный в процессе
эволюции смысл. Все же остальное, так сказать, благо¬
приобретенное. Страх в своей первоочередной основе —
сигнал, но сигнал, обладающий коварным свойством
перерождать свою собственную первоначальную сущ¬
ность. Предоставленный самому себе, лишенный проти¬
водействия со стороны воли страх, как раковая опухоль,
начинает расти вглубь и вширь, порабощая психику.
Поначалу полезный, он незаметно, исподволь превра¬
щается в свою противоположность; сигнализируя об
опасности, страх теперь сам становится опасностью.
Высшая его форма — паника — сковывает силы, де¬
лает человека беспомощным.
Но процесс этот, к счастью, обратим. С помощью во¬
ли, длительных, упорных тренировок страх можно об¬
уздать, поставить под контроль сознания. Вообще го¬
воря, пугает чаще не сама действительность, а ее вос¬
приятие — те индивидуальные искажения, которые на¬
копились в сознании в результате неправильного или
неполноценного жизненного опыта. Стоит, к примеру,
вспомнить ту типичную метаморфозу, которая неизбеж¬
но происходит со всяким робким подростком после не¬
скольких лет занятий в секции бокса. Страх перед чу¬
жими кулаками у него навсегда изжит; точнее, страх
в какой-то мере все равно остался, и это только есте¬
ственно, это нормально, так оно и должно быть, но это
уже не тот страх, что раньше, теперь он очистился от
всего надуманного, нафантазированного, наносного, от
всей наросшей на нем шелухи, стал тем, чем ему и по¬
ложено быть, — простой реакцией на опасность.
То же самое происходит и на фронте. Солдат из¬
живает не сам страх, он как бы укрощает его, добирает¬
ся до его подлинного, сформированного самой природой
ядра, приводит к норме в шкале житейских ценностей,
ставя тем самым его не над волей, не над сознанием,
а под их контроль. Я> конечно, не имею в виду тех
71
запущенных случаев, когда страх становится патоло¬
гией, частью искалеченного характера, когда он на¬
столько гипертрофирован, что постоянно содержит в се¬
бе тенденцию перерастать в панику. Тут, видимо, уже
ничего нельзя изменить. Обычно же, если войну рас¬
сматривать лишь в этом аспекте, она закаляет нервы,
учит видеть опасность не через искаженную призму
нафантазированных ужасов, а такой, какова она есть.
И тогда преодоленное, но не подавленное чувство стра¬
ха, помимо основной своей функции — предупреждать
об опасностн, вдобавок активизирует психику, мобили¬
зуя внутренние резервы человека. Делает его в критиче¬
ские. минуты не только более осмотрительным и собран¬
ным, но и. подчас более дерзким.
В этой связи мне часто вспоминаются два эпизода.
Оба они произошли в последние месяцы войны.
Вскоре; после боев: за Савдомирсюш плацдарм нас
перебросили на 2-й Украинский фронт, где мы вошли
в состав 5-й воздушной армии под. командованием Го¬
рюнова. Вместе с войсками 2-го Украинского мы сра¬
жались сначала в Румынии и Венгрии, а затем в Че¬
хословакии, где нас и застал последний день войны.
Однажды мы получили задание накрыть один из
вражеских аэродромов подскока, расположенный вбли¬
зи венгерского города: Мишкольца. Обычна основной
аэродром со всей его вспомогательной техникой и об¬
служивающим персоналом- размещается в местности,
достаточно удаленной, от передовой. Делается это для
того, чтобы максимально его обезопасить. Аэродром
подскока, наоборот, устраивают вблизи лини» фронта,
куда самолеты прилетают, «подскакивают» лишь на
время активных боевых действий. Кончили — и назад,
на основную базу. А на аэродроме подскока остаются
только цистерны с горючим и немного боеприпасов. Вот
такой аэродром — конечно, в момент, когда он не пу¬
стует, а полон немцев — нам и предстояло накрыть.
Вылетели двумя девятками. Одну вея я, вторую —г
Виктор Кумсков. Не знаю, кто здесь прохлопал —
разведка ли или еще кто — на войне случается вся¬
кое, — только аэродром, когда мы на него вышли, ока¬
зался пустым. Что делать? Не возвращаться же ни
с чем! Тем более что по соседству с аэродромом круп¬
ная железнодорожная станция, битком забитая воен¬
ными эшелонами.
72
— Шарахнем? — спрашивает Кумсков.
— Обязательно! — отвечаю я. — Только держать
ухо востро! И аэродром и станция наверняка защищены
зенитным огнем.
Удар по станции застал немцев врасплох. Зенитки
начали бить, только когда мы уже выходили из пики¬
рования. Слева от меня горы прорезала глубокая рас¬
щелина, подходы к которой наверняка были пристре¬
ляны немцами; справа лежала долина, откуда и били
вражеские зенитки. Я сделал правый доворот — прямо
на долину, да еще с резким снижением: упал, образно
говоря, на стволы зениток противника. И когда сби¬
тые с толку немцы перенесли заградительный огонь впе¬
ред по траектории моего предполагаемого курса, быст¬
ро отдал команду:
— Всем круто влево!
Девятка вслед за мной повторила маневр, и мы, це¬
лые и невредимые, оказались в спасительной расще¬
лине. Девятка Кумскова ушла в противоположную сто¬
рону.
Конечно, повернуть в долину, на стволы бьющих по
тебе зениток, честно говоря, было страшновато, страх,
если ему поддаться, направил бы прямиком на расще¬
лину. Но немцы имепно этого от нас и ждали. В при¬
стрелянном пространстве от станции до расщелины на¬
шли бы гибель многие экипажи. А вот того, что, раз¬
делавшись с их эшелонами, мы вновь повернем к ним
в тыл, в ощетинившуюся стволами зенитных батарей
долину, противник ожидать никак не мог. Но перспек¬
тива оказаться в дураках да в придачу еще рисковать
быть сбитыми придала нам дерзости; и обе девятки, от¬
вернув после пикирования не к расщелине, а прямо на
врага, сделали не то, чего ожидал враг, а именно то,
что нужно было при данных обстоятельствах нам
сделать.
Второй эпизод, свидетельствующий о том, что страх
перед бездарной гибелью прибавляет иной раз дерзо¬
сти, произошел на границе Венгрии и Чехословакии.
Цель, которую предстояло штурмовать, отделяли от нас
горы. Вражеские зенитки укрывались на самом гребне
и по ту сторону склона, у его подножия. Идти на обыч¬
ной высоте значило бы попасть под огонь и тех и этих.
Крупные потери, таким образом, можно сказать, гаран¬
тированы.
п
Что делать? Как ни крути, а зенитных заслонов
не обойдешь — других подходов на цель не было.
Решили рискнуть. Не уходить вверх, а, наоборот, сесть
противнику на голову.
Гребень прошли с ходу, и сразу же — ручку от се¬
бя: вниз съезжали как на салазках, того и гляди фю¬
зеляжами борозды по склону прочертишь. Шальная
очередь из автомата, даже винтовочный выстрел на та¬
кой высоте могли оказаться для самолета гибельны¬
ми — до земли разве что рукой не достать, каждый
камень, каждый лопух видно. А внизу — зенитки;
идешь на них прямо в лоб. В этом, собственно, и за¬
ключался весь фокус. Немцы, как мы и рассчитывали,
стрелять не решились, боялись попасть в своих, в тех,
что засели на гребне. А чуть отверни вверх от земли —
получай в брюхо и снизу и сверху.
Потом, когда все уже позади, понимаешь, что дей¬
ствовать нужно было именно так и никак иначе, что
риск нарваться на шальную очередь из автомата гораз¬
до меньше, нежели когда идешь на высоте в простре¬
ливаемой обеими батареями зоне. Но в те секунды,
когда не знаешь, чем еще кончится твоя затея, когда
в нескольких метрах под твоим самолетом проносится
вражеская земля, а впереди по курсу — глядящие тебе
в лоб стволы зениток, чувствуешь, как под кожу наби¬
рается знобящий холодок, а гимнастерка, наоборот, про¬
питывается насквозь потом.
Я не верю, что есть люди, якобы напрочь лишенные
чувства страха. Страх, по-моему, испытывают все. Суть
тут в другом — как относится человек к страху, умеет
ли он его подчинить или подчиняется ему сам. В одном
случае чувство страха — помощник и союзник: оно
предупреждает об опасности, оценивает ее размеры и
мобилизует силы для борьбы с ней; в другом — враг,
превращающий человека в бессильного и слепого тру¬
са. И чаще всего только от самого человека зависит,
чем окажется для него одно из естественных, данных
ему самой природой качеств — верным помощником
или злейшим врагом. Поэтому, наверное, одинаково
глупо и вредно как кичиться мнимым отсутствием стра¬
ха, так и стыдливо скрывать от окружающих малейшее
его проявление. Оно, как и любое другое человеческое
чувство, не позорит, а лишь свидетельствует о нормаль¬
ности; не прятать его нужно, а воспитывать, почаще
74
перетряхивая и вытаскивая на свет. Позорно не то, что
кто-то испытывает в минуту реальной опасности чувство
страха, а то, когда человек, упустив время и не научив¬
шись контролировать это чувство, становится его рабом,
превращается в труса...
Примерно в то же время, в ноябре сорок четвертого,
и там же, в Венгрии, я узнал, что многим летчикам на¬
шей дивизии, в том числе и мне, присвоено звание Ге¬
роя Советского Союза.
День тот для меня начался как обычно. Рано утром
под окнами небольшой венгерской деревушки, где квар¬
тировали летчики, просигналил дежурный автобус ча¬
сти: пора было ехать на аэродром. Боевую готовность
объявляли сразу же, как рассветет; к ночным полетам
штурмовики были не приспособлены, поэтому в те часы
суток, когда светло, стремились использовать каждую
минуту. Конечно, это вовсе не означало, что все экипа¬
жи с рассвета и до сумерек находились в воздухе либо
готовили машины к вылету, но никогда нельзя заранее
знать, когда и сколько самолетов понадобится для
выполнения очередного задания. Гонять же всякий раз
автобус в деревню представлялось нецелесообразным;
проще и разумнее держать людей под руками.
На аэродроме устраивали крытый настил с тюфя¬
ками или соломой, куда и отправлялись досыпать эки¬
пажи в ожидании вылета. Спали не раздеваясь, при¬
ткнувшись где кому показалось удобнее, прикрыв от
солнца глаза рукавом гимнастерки или пилоткой...
Командиры эскадрилий научились распознавать своих
летчиков по сапогам. Получил приказ поднять в воздух
девятку или четверку, идешь вдоль настила и, чтобы не
будить зря остальных, отбираешь намеченных людей по
подметкам да голенищам...
Но в то утро, хотя погода выдалась явно нелет¬
ная, небо затянула сплошная низкая облачность, под¬
няли всех. На аэродром вместе с группой штабных
офицеров прибыл командир дивизии генерал Байдуков.
— Считай, что с тебя сегодня причитается! — ска¬
зал, окликнув меня, Виктор Кумсков. Он шел со сторо¬
ны КП и, видно, успел что-то разузнать. — Старик, го¬
ворят, с золотыми звездочками приехал...
Все мы знали, что существует приказ Верховного
75
Главнокомандования, согласно которому летчиков,
имевших более семидесяти успешных боевых вылетов,
рекомендовалось представлять на звание Героя Совет¬
ского Союза. У меня число их перевалило за сотню, но
для того, чтобы получить Золотую Звезду, одного этого,
как мне казалось, было мало.
— Почему же мало? — не соглашался со мной Кум-
сков. — Другие же получают... А ты чем хуже?
Хуже других я себя не считал — вроде бы не было
на то оснований, но и словам своего друга не придал
никакого значения. И даже после того, когда был зачи¬
тан перед строем Указ Президиума Верховного Совета
и я услышал среди других свою фамилию, мне в пер¬
вые секунды показалось, что я ослышался...
— Ну и физиономия у тебя была! — смеялся вече¬
ром все тот же Кумсков. — Говорил ведь, что с тебя
причитается... И вдобавок погода нелетная, везет же
людям!
Нам и в самом деле везло. В довершение ко всему
в расположении нашего аэродрома к вечеру появились
знаменитые конники Плиева. Об их дерзких рейдах по
тылам врага ходили тогда легенды. Познакомиться
с отчаянными парнями, с такими, для которых в народе
издавна существует лихое словцо «сорвиголова», любо¬
пытно было, конечно, всякому. Но они нас опередили.
Узнав, что у нас в полку такое событие, плиевцы раз¬
добыли где-то бочку спирта и, разыскав нашего нач-
прода, сгрузили ее с телеги. Начпрод тоже решил не
ударить в грязь лицом. Побывав предварительно
у командира полка, он тряхнул запасами и сервировал
в обоих залах столовой — летном и для техсостава —
роскошный, «почти посольский», как выразился один из
наших гостей-конников, ужин. Зашел на несколько ми¬
нут и сам комполка. Поздравив награжденных, он на
всякий случай не забыл добавить, что завтра в 6.00 все
должны быть на аэродроме в полной боевой готовно¬
сти — война, дескать, еще не кончилась...
Война хотя и не кончилась, но по всему чувствова¬
лось, что дело быстро идет к концу. Летать стало легче.
Во-первых, господство в воздухе окончательно перешло
на сторону нашей авиации; во-вторых, немцы в боль¬
шинстве своем были морально сломлены и ни на что
76
уже не надеялись; в-третьих, летчики, пополнявшие со¬
став эскадрилий, приходили теперь хорошо обученными
и подготовленными, а в-четвертых, сказывалось, конеч¬
но, и то, что сами мы уже прошли суровую, большую
школу... Давно прошли те времена, когда чуть ли не
после каждого боевого вылета в голову лезли мучи¬
тельные мысли, что не все сделано так, как нужно, как
можно было бы сделать, что потерь могло быть мень¬
ше, если бы вовремя заметить то-то и то-то, не упустить
того-то и того-то, и тогда, может быть, те, кто погиб
в бою, вернулись бы вместе с тобой на аэродром... Чув¬
ство горсти и неудовлетворенности, так часто овладе¬
вавшее нами прежде, ощущение неуверенности в том,
что сделано все возможное и необходимое, чтобы избе¬
жать непоправимых ошибок, — все это осталось уже
позади: теперь мы дрались уверенно, сознавая свою
силу и опыт, знали, что если кому-то не повезло, кто-то
не вернулся после задания на базу, то винить тут ни се¬
бя, ни кого другого теперь не приходится — виновата
только сама война.
К тому времени я уже был заместителем командира
эскадрильи и обычно летал ведущим. Особое значение
всегда придавалось первому вылету на новую цель.
Первый вылет — наиболее сложный и наиболее опас¬
ный. Потом, когда подходы к цели нащупаны, а оборо¬
на врага вскрыта и выявлена, риска уже значительно
меньше. Поэтому всякий раз, когда перед нами стави¬
лась очередная новая задача, я старался не упустить
возможности самому повести группу на задание. В та¬
ких случаях мне всегда вспоминался Калининский
фронт и тогдашний наш комиссар полка полковник
Иванов. Это был замечательный человек большой и
щедрой души, к тому же еще и настоящий летчик. Ле¬
тать ему по роду своей должности приходилось мало, но
первого вылета на цель он никогда не пропускал; пуеть
это формально и не входило в его прямые служебные
обязанности, он считал, что этого требует от него дру¬
гая обязанность, обязанность сердца.
— Конечно, под кашель вражеских зениток порядоч¬
ной политбеседы не проведешь: шумят, черти, уж боль¬
но здорово! — шутил комиссар после таких вылетов, а
потом, помолчав немного, серьезно добавлял: — Зато,
когда послушаешь их раз-другой, чувствуешь, что и соб¬
ственный голос вроде бы доходчивее делается...
77
Для нас, летчиков, его голос всегда оставался ре¬
шающим и веским; у всех, кому довелось с ним воевать,
навсегда сохранилось к нему глубокое, прочное уваже¬
ние. И хотя в отличие от Иванова поднимать в воздух
девятки н четверки штурмовиков входило в мои прямые
обязанности, именно память о нем часто помогала мне
в трудные минуты. Ничто на фронте не ценится так вы¬
соко, как личный пример командира... Это, конечно, по¬
нимал не один комиссар Иванов, но так уж, видно,
устроена человеческая память, что крепче всего оседает
в ней какое-то одно, первое, свежее и сильное впечатле¬
ние. Все то, что повторяет его потом, обычно уже не на¬
ходит там себе столь же прочного, постоянного места...
Что же касается самих целей, объектов действия
штурмовой авиации, то они хотя и менялись довольно
часто, но в основном в плане географическом, с точки
зрения расположения и места обороны врага; по харак¬
теру же своему они оставались прежними — аэродро¬
мы, железнодорожные узлы, скопления техники и авто¬
колонн в тылу противника... Последним из таких круп¬
ных объектов оказалась для нас пресловутая группа
Шернера, которая прорывалась с боями через Чехосло¬
вакию, чтобы сдаться в плен американцам.
Многочисленные, хорошо оснащенные различного ро¬
да вооружением колонны врага остервенело рвались на
запад. Не берусь судить о масштабе тех неприятностей,
которые группа Шернера доставила нашим наземным
войскам, но нам жаловаться на безработицу не прихо¬
дилось. Аэродром наш находился от места, где разво¬
рачивались события, довольно далеко, поэтому летали
мы на пределе: один, максимум два захода на пикиро¬
вание — и ложись на обратный курс, иначе можно не
дотянуть до базы, не хватит горючего. К тому же и под¬
ходы на цель каждый раз приходилось нащупывать за¬
ново: немцы находились в постоянном движения. Со¬
противлялись они ожесточенно, как затравленный, при¬
пертый к стене зверь.
Нечто подобное мне уже доводилось однажды ви¬
деть. Было это в Великих Луках. Отрезанные от своих
немецкие части засели в могучих, старой каменной
кладки стенах тамошнего кремля. Пытаться взять их
лобовой атакой означало бы понести крупные потерн.
Решено было подавить очаг сопротивления с воздуха.
Однако выполнить приказ оказалось не так-то просто.
78
Едва только наши эскадрильи подходили к цели, из стен
старой крепости, как из гигантской трубы, вонзался
в небо грохочущий столб дыма и пламени,- насквозь
пронизанный трассами зенитных снарядов. Казалось,
что начинает действовать огромный клокочущий вул¬
кан, в самый кратер которого и нужно было пикиро¬
вать... Немало машин вместе со своими экипажами так
и остались тогда на его дне. Обреченный, но не желаю¬
щий сдаваться враг дерется до конца и насмерть.
Примерно то же самое происходило и с группой
Шернера. Фашисты решили пробиться к американцам
во что бы то ни стало. Ради этого они не щадили ни¬
чего и никого. В том числе и самих себя; затравленный
зверь способен на все: на любое самое дерзкое, самое
отчаянное, подчас даже на заведомо обреченное пред¬
приятие. Так что ожидать можно было чего угодно.
Вплоть до фантастической, с точки зрения шансов на
успех, попытки захватить врасплох дальний аэродром,
чтобы, выведя его из строя, облегчить тем самым
остальным частям выход из окружения. А мы, честно
говоря, торчали у них как кость в горле, не давая, что
называется, ни роздыха, ни передышки. Вылеты следо¬
вали один за другим; эскадрилья за эскадрильей под¬
нимались в воздух, ложась на один и тот же курс, —
колонны пробивающейся на запад группы Шернера.
И хотя фашисты, как и тогда, в Великих Луках, были
вооружены до зубов, встречая каждый налет смерчем
пулеметных трасс и снарядов, все же били их крепко,
насмерть — никакое самое ожесточенное сопротивление
их не спасало.
Доставалось, верно, я иам самим. К концу дня из¬
мотанные тяжелыми, напряженными боями летчики
буквально валились от усталости с ног; спали — над
ухом стреляй* не разбудишь. И вот в одну из таких ко¬
ротких майских ночей — дивизия наша базировалась
тогда в районе чехословацкого города Брно, возле де¬
ревни Кончани, — меня внезапно кто-то стащил с койки.
— Тревога! — услышал я чей-то хриплый спросонья
голос.
Протирая на ходу глава, мы выбежали на улицу.
В деревне творилось что-то невообразимое: шум, крик,
грохот винтовочных и пистолетных выстрелов, где-то на
другом конце улицы с характерным сухим треском раз¬
рывали воздух автоматные очереди.., Первой мыслью
у*
было, что в деревню ворвались части Шернера. Но до
них, если даже они почему-либо и повернули вспять, —
добрая сотня километров; скорее уж какая-нибудь за¬
блудшая группа фрицев, пробирающаяся по ночам на
запад... Такое тоже бывало...
Незадолго до этого, когда мы еще стояли под Бу¬
дапештом, вот так же ночью прямехонько через наш
аэродром протопало сотни полторы вооруженных нем¬
цев. Сами мы узнали об их ночном марше только ут¬
ром. В тот раз все обошлось, но могло случиться и
по-другому...
А ружейно-автоматная канонада в деревне не пре¬
кращалась И вдруг из-за ближайшего дома навстречу
нам выскочил какой-то пехотинец.
— Конец! Конец!.. — орал во все горло он, разря¬
жая раз за разом в небо свою винтовку.
— Какой конец? Чего ты орешь?! — схватил кто-то
из нас его за полу шинели.
— Да войне же конец! Война, война кончилась, по¬
нимаешь? — крикнул в ответ тот, вскидывая вновь вин¬
товку. — Пали, друг, из своего ТТ, подбавляй салюту!
Так среди ночи на улице одной из чехословацких де¬
ревень внезапно, будто его и не ждали, наступил для
нас день, о котором непрестанно думалось все эти че¬
тыре года... Я отогнул рукав гимнастерки и взглянул на
часы: было без четверти три; часа через полтора дол¬
жен был заняться рассвет раннего майского дня —
Дня Победы.
Но ждать рассвета, разумеется, мы не стали. От¬
праздновать такое важное, самое важное в тот момент
для большинства человечества событие — разгром и
капитуляцию фашизма, можно было и ночью.
Вернувшись в дом, мы вытряхнули на койку содер¬
жимое своих вещмешков. Пара банок тушенки, банка
каких-то рыбных консервов, изрядный ломоть домаш¬
него деревенского сала, початый кусок колбасы и не¬
сколько плиток шоколада. Вот и все наше богатство.
Но главное, конечно, в таком случае спирт. Его, когда
мы слили все из своих фляжек, оказалось порядочно.
Разбавили водичкой, плеснули в кружки...
Тост! Без тоста в такую минуту не обойтись. Кто-то
должен встать и сказать что-то такое, что останется
в памяти на всю жизнь. Мы стояли посреди комнаты,
держа кружки с разбавленным спиртом, и чуть-чуть
ео
растерянно смотрели друг на друга: кто? Кто возьмет
па себя смелость произнести этот тост, кто отважится
сформулировать в одной фразе ту огромность чувств,
которую мы все испытывали в эти секунды?
Молчание затянулось, никто из нас не решался...
Наконец, кто-то из летчиков, не помню уже его фа¬
милию, как-то застенчиво улыбнулся и сказал два про¬
стых слова, которые в ту минуту, видимо, сказали мил¬
лионы и миллионы людей:
— За Победу!
А через несколько часов мы вновь влезали в кабины
своих самолетов; война кончилась не для всех — для
нас она все еще продолжалась. Группа Шернера не по¬
желала признать подписанной в Берлине капитуляции.
Вылеты продолжались вплоть до 12 мая. Продолжали
погибать и люди...
Казалось бы, какая разница: 8 или 10 мая... Смерть
одинаково трагична в любой день месяца или недели.
Если уж не суждено остаться в живых, один лишний
день ничего не меняет. В сорок четвертом или в любом
другом военном году так оно и было на самом деле;
в любом — но не в сорок пятом! В сорок пятом день
9 мая был особым днем — это был как бы рубеж, как
бы водораздел, который разделял все на «до» и «после».
До него у смерти было одно лицо, после она станови¬
лась неизмеримо трагичней.
Может быть, сейчас все это звучит слишком просто,
до банальности ясно и понятно, но тогда это выглядело
совсем иначе. Тогда это не было просто. Солдат, кото¬
рый дожил до Дня Победы, до дня окончания войны,
видел в нем, в этом дне, залог того, что останется жить
и впредь. Это казалось неотъемлемым и очевидным.
И все же это было не так. Солдат продолжал оставать¬
ся солдатом; и если где-то все еще рвались снаряды,
лилась кровь, падали на землю, чтобы никогда больше
уже не подняться, люди, значит, место его, солдата, бы¬
ло там, а значит, и солдатская смерть, всегда трагич¬
ная, но естественная во время войны и нелепая после ее
конца, могла снова его настигнуть.
И настигала... Не все, далеко не все, кто поднимался
в те дни в небо, чтобы штурмовать колонны не захотев¬
шего сложить оружие врага, возвращались назад, на
аэродром. И всякий раз нам это казалось чудовищно
жестоким и несправедливым.., Мы понимали, что война
() Г. Пороговой
81
кончается не в момент объявления об этом по радио
или в газетах, а лишь тогда, когда последний недоби¬
тый и сопротивляющийся враг бросит наземь оружие,
подняв руки. Но и понимая это, нам все равно не ста¬
новилось легче. Видимо, там, где дело касается чувств,
логика и разум бессильны...
* *
*
Человеческий разум... Я не раз размышлял о том,
почему ему столь часто приходится уступать поле боя,
почему мы бессильны порой вырваться из плена соб¬
ственных чувств, привычек, представлений... Ну, с чув¬
ствами и привычками более или менее яоно: ни те, ни
другие, по существу, критическому анализу неподвласт¬
ны. Сколько, скажем, ни убеждай себя, что курить вред¬
но, — курить от этого меньше не захочется...
С представлениями же дело сложнее. Представле¬
ние прежде всего само является продуктом деятельно¬
сти разума. А раз так, то, казалось бы, оно автоматиче¬
ски должно терять свою силу, свою власть над челове¬
ком, как только тот осознал, что оно ошибочно. Одна¬
ко на деле это далеко не всегда так.
Вот хотя бы представления о пространстве.
В сурдокамере по части пространства, что называет¬
ся, кот наплакал. Кубометров двенадцать, от силы пят¬
надцать. Естественно, начинаешь ощущать, что тебе
тесно. Особенно когда пройдет чувство новизны и вы¬
яснится, что наизусть знаешь каждое пятно на стене,
каждый клочок линолеума под ногами.
Я это выяснил довольно скоро. И тотчас же начал
жаждать пространства. Не то чтобы, как это, к приме¬
ру, случается в часы «пик» в автобусе, где подчас по¬
просту трудно расправить плечи и где так остро ощу¬
щаешь «чувство локтя», — сурдокамера, для того чтобы
там жить и работать, достаточно просторна, — просто
я вдруг вспомнил, что мир широк и огромен. Что до Се¬
верного полюса, например, несколько тысяч километ¬
ров, а парк в Сокольниках занимает добрую сотню гек¬
таров. Словом, тесно мне стало не в физическом смыс¬
ле, а скорее как бы морально. А тут еще телеобъективы
неусыпно за каждым шагом следят...
Поначалу я был склонен расценивать эти свои ощу¬
83
щения как своеобразную шутку, игру настроения. Но
вскоре убедился, что настроение здесь ни при чем. Что
ситуация, в общем, серьезнее, чем может показаться на
первый взгляд, и разобраться в ней, пожалуй, не меша¬
ет. Тем более что, когда я не бывал занят работой
с приборами или каким-нибудь другим делом, память
упорно возвращалась к мыслям о пространственной
щедрости мира, который остался по ту сторону стен сур¬
докамеры. Навязчиво вспоминались то просторы донец¬
ких степей, среди которых проходило мое детство, то
знакомые пейзажи Подмосковья, то, наконец, обыкно¬
венное небо с перистыми облаками на высоте семи ки¬
лометров...
И тогда я задумался, сколько же нужно иметь во¬
круг себя человеку, если так можно выразиться, про¬
странственного минимума, чтобы он не чувствовал себя
обделенным? Сплю я обычно у себя дома — спальня
как спальня, восемнадцать квадратных метров при
стандартной высоте потолка; завтракаю рано, поэтому
на кухне; затем рабочий кабинет; анекдот с кем-нибудь
из сослуживцев в коридоре, вагон электрички, кабина
лифта... В общем выяснилось, что совсем немного. При¬
мерно столько же, сколько его имеется у меня сейчас
здесь, в сурдокамере. Но тогда в чем же дело? Почему
человек, который привык проводить подавляющую часть
своей жизни в весьма скромных по размерам, замкну¬
тых кубатурах, попадая в аналогичное моему тепереш¬
нему положение, начинает тосковать о больших Про¬
странствах? Почему он, обладая чаще всего лишь сме¬
хотворно крохотными его частицами, стремится поко¬
рить необозримые просторы космоса? На чем в конце
концов зиждутся его вечные пространственные притя¬
зания?
Нам иной раз просто необходимо ощутить высокое
небо над головой; но ведь никому никогда не приходи¬
лось пригибать шею в том случае, когда по нему про¬
ползают низкие тучи. Кто-нибудь, размечтавшись по¬
бродить с охотничьим ружьем, с пренебрежением отвер¬
гает соседние леса ради неоглядных просторов тайги;
но довелись ему осуществить эту свою мечту, он и ду¬
мать забудет положить в рюкзак вместо булки с куском
колбасы многодневный запас провизии. Кто, наконец,
выйдя на минутку подышать свежим воздухом, не прочь
заполучить по возможности сразу весь воздушный охе-
6*
83
ан, великолепно, разумеется, зная, что не в состоянии
вобрать в свои легкие и миллиардной его доли...
Словом, не говоря уж о космосе, выходит, что мы и
у себя на Земле, грезя о привольных ширях н бескрай¬
них просторах, чаще заведомо не собираемся, а глав¬
ное, и не способны всем этим по-настоящему пользо¬
ваться. Нам достаточно простой иллюзии, будто мы
обладаем пространством: на деле же обладать нм чело¬
век пока н не в состоянии, да и не испытывает в том
практически никакой потребности. И наслаждение от
пространства мы черпаем не из самого пространства, а
лишь из собственных представлений о нем, из восприя¬
тия его в нашем сознании.
Нелепо? Может быть... А может быть, и нет.
Ведь доказав себе, что того пространства, которое
отгорожено для меня здесь стенами сурдокамеры, впол¬
не достаточно, а все остальное, так сказать, лишь игра
воображения, я по-прежнему продолжал испепелять
взглядом надоевшие стены. Выходит, как я ни старался,
а вырваться из плена собственных представлений мне
так и не удалось, и я, вместо того чтобы успокоиться на
своих пятнадцати кубометрах, все таи же рвался ду¬
шой к безбрежным просторам, реально воспользоваться
которыми мне заведомо было в тот момент не по зу¬
бам...
Но, может быть, тем и ценно заложенное в нас
упрямое противоречие, когда мы равнодушно проходим
мимо того, что уже завоевано и достигнуто, и тянемся,
ненасытно и страстно тянемся к тому, чем обладать
нам ещё и не по силам, но чем мы уже хотим обладать.
И может быть, если человек так упорно жаждет «объ¬
ять необъятное», то человечество когда-нибудь это сде¬
лает вместе с ним и ради него. И тогда люди, вырвав¬
шись из плена сегодняшних противоречий, научатся вос¬
принимать пространство не только мысленно, не только
эстетически, но и, покорив его, пользоваться им как
явью — всесторонне, щедро и широко. Как? Этого ни¬
кто пока не знает. Пока... Но на. то и течет на Земле
время, чтобы, меняя мир, изменять вместе с тем н наши
возможности овладевать им.
В последние месяцы войны время летело для ме¬
ня — да и не только, разумеется, для одного меня —
84
особенно быстро. Так, видно, бывает всегда, когда не
ждешь результатов событий, а непосредственно участву¬
ешь в них сам.
И вот война кончилась; тысяча четыреста восемна¬
дцать дней и сто восемьдесят пять боевых вылетов оста¬
лись позади. Мир вокруг меня быстро менялся, и к не¬
му нужно было заново приспосабливаться, вновь на¬
ходить в нем себя... Те, кто ожидал демобилизации,
только и говорили об этом: куда, кем, как... Куда ехать?
Кем работать? Как жить?..
Мне было двадцать четыре года, н я был капитаном
Военно-Воздушных Сил. Мне, как и всем, осточертела
война, и меня не страшили те проблемы и трудности,
с которыми, уйди я из армии, неизбежно пришлось бы
столкнуться; но я был летчиком, и я по-прежнему хотел
летать. Выяснилось, что профессия избрана на всю
жизнь. А сама жизнь только еще начиналась...
И я понял, что мне опять здорово повезло.
Кому-то придется начинать все сначала, осваивать
с азов свою будущую специальность, а значит, транжи¬
рить то драгоценное время, которого так мало отпуще¬
но человеку и которое так быстро летит. Мне же ничто
подобное не грозило. Мне ничего не нужно было осваи¬
вать, сдавать за ненадобностью в архив: накопленный
опыт и знания не утрачивали свою цену — оставалось
лишь продолжать верно избранный с самого начала
путь, порядочный кусок которого уже осилен. Это,
бесспорно, являлось большим преимуществом, но сунуть
его вместо подушки под голову было бы и глупо, да и
нельзя.
После недолгих раздумий я принял сразу два реше¬
ния: остаться в армии и учиться. Первое было необхо¬
димо для того, чтобы продолжать летать; второе созда¬
вало возможность закрепить за собой это право на бу¬
дущее. Оба этих решения и определили мою дальней¬
шую судьбу.
С армией никаких затруднений не возникло: окончив
краткосрочные курсы усовершенствования и привинтив
к погонам звездочку майора, я вернулся к себе в полк,
который к тому времени перебазировался из Чехослова¬
кии в небольшой молдавский городок. Но служить там
пришлось недолго. Смешанный авиационный корпус Ка¬
манина, вместе с которым я прошел добрую половину
войны, расформировали. Настала минута прощаться
•$
с товарищами... Грустно, конечно, расставаться с теми,
с кем воевал и сдружился, но рано или поздно такое
все равно должно было случиться.
Неподалеку от места моей службы размещался штаб
одной из истребительных дивизий, которой командовал
тогда полковник Гейбо. В одном из ее полков оказалась
свободной должность начальника воздушно-стрелковой
службы. Ее-то мне и предложили временно занять, с тем
чтобы впоследствии, как только освободится место, пе¬
ревести в штурманы полка.
Я согласился. И на другой день, как только в штабе
оформили необходимые документы, уехал туда, где сто¬
ял полк, в котором мне предстояло продолжать службу.
В полку как раз приняли новехонькие американские
«кобры» — одноместные истребители, вооруженные со¬
рокамиллиметровой пушкой и четырьмя пулеметами ка¬
либра 12,7 миллиметра. Меня это не смущало. На ист¬
ребителях я прежде не летал, и мне, так или иначе,
все равно предстояло переучиваться. К слову сказать,
самолеты эти были остатками поступившей военной
«помощи», так и не попавшими на фронт, и которые мы
не успели еще тогДа вернуть назад, их владельцам.
— Ну как, Береговой, устраивает тебя эта иностран¬
ка? — улыбаясь, спросил штурман полка Фомичов,
когда я приглядывался на аэродроме к незнакомой для
себя машине. — «Кингкобра» — скажите пожалуйста!
Не просто кобра, а королевская! А в общем, самолет
как самолет, с приличным летчиком даже в воздух
подняться может. Хочешь попробовать?
На разговор подошел командир полка Михайлюк.
Мне уже успели рассказать, что мужик он добродуш¬
нейший, но, когда вспылит, слов долго не ищет, а вы¬
кладывает то, что на язык подвернется.
— Пробовать компот вечером в столовой будем!
А здесь летать надо, технику осваивать, — отреагиро¬
вал он на последние слова Фомичова. — Давай, майор,
садись в кабину.
Говорить мне об этом дважды или тем более торо¬
пить было бы излишним. Я и сам торопился попробо¬
вать себя на истребителях. О «кобрах» — правда, не
«кингкобрах», а «эйркобрах» — слышать мне уже при¬
ходилось; союзники поставляли нам их в последний пе¬
риод войны. Летчики отзывались о них неплохо.
Я знал, что худо ли, хорошо ли, но справлюсь.
86
Так оно и вышло. Пилотировать после штурмовиков
истребитель оказалось, конечно, поначалу непривычно.
Но и не слишком трудно. Однако без недоразумений,
которые, кстати, помогли мне поближе познакомиться
с командиром полка, не обошлось.
Едва я набрал высоту и перевел машину в горизон¬
тальный полет, как увидел, что у меня приоткрыта
дверца кабины. Видимо, я недостаточно плотно захлоп¬
нул ее за собой, садясь в самолет. Прикрыть ее не уда¬
лось — мешал поток воздуха.
Пришлось садиться.
— Что так быстро? — не без ехидства поинтересо¬
вался Мнхайлюк. — Ах, дверца! Между прочим, на
ней специальный замок существует... Ладно, давай еще!
На этот раз я перестарался; хлопнул дверцей так,
что отломилась ручка. Хотел было сказать сразу, но,
взглянув на физиономию комполка, раздумал: для вто¬
рого вылета он дал мне личную машину. Авось, думаю,
уйдет к тому времени, когда пойду на посадку...
Вышел в зону, выполнил задание... Пора возвращать¬
ся на аэродром, идти на посадку. Сел. А выбраться из
кабины без посторонней помощи не могу; когда сломана
ручка, дверь открыть можно только снаружи. Сижу
жду...
Подходят Фомичов и командир полка.
— Ты чего не выходишь? — спрашивает Ми-
хайлюк.
— Не могу, товарищ полковник! Ручку сломал.
— Какую еще ручку?
— -Ту самую, товарищ полковник, на которой специ¬
альный замок существует.
Фомичов спрятался за крыло, от смеха трясется, а
у комполка лицо пятнами пошло и шея багровеет. «Сло¬
ва, наверное, ищет», — мелькнуло у меня в голове, а са¬
мого тоже смех разбирает.
— Медведь! — рявкнул наконец Мнхайлюк. — Тебе
только на бомберах летать! На бом-бе-рах!!
— Да он же и на бомбардировщиках не может. Он
же к нам со штурмовиков пришел... — добавил жару
Фомичов и, не удержавшись, расхохотался.
— Тем более! — отрезал комполка. — Тем более!..
— Ты на него не обижайся, — утирая слезы, утешил
меня Фомичов, когда Мнхайлюк отошел. — Он тебе
завтра еще не так выдаст!
«7
На другой день у меня отказал демпфер-шимми пе¬
реднего колеса. Вины, конечно, тут с моей стороны не
было никакой; демпферы эти — штука капризная и из
строя выходили часто. Но легче я себя не почувствовал.
Демпфер на «кобре» — устройство хотя и не первой
ответственности, но отнюдь не бесполезное. Когда пе¬
реднее колесо при взлете или посадке бежит по неров¬
ной поверхности грунтового аэродрома, оно начинает
вибрировать; колебания эти передаются через стойку
на фюзеляж, и его начинает трясти. Чтобы избежать
этого, и предусмотрен гасящий вибрацию демпфер.
При взлете с ним было все в порядке. Отказать ему
вздумалось в тот самый момент, когда колеса коснулись
посадочной полосы. «Кобру» мою тотчас забило как
в лихорадке, и от этой чертовой тряски в конце концов
лопнул фонарь.
Командир полка, конечно, оказался поблизости.
Оглядев покалеченный верх кабины, он кивнул головой
и тяжело вздохнул.
— Так... Значит, теперь фонарь, говоришь?
Я ровно ничего не говорил: я молчал.
— Ну а завтра что? Крыло потеряешь? Хвост ото¬
рвешь?
Я продолжал удрученно молчать.
— На бомберах тебе... — начал было Михайлкж, но
вовремя спохватился, вспомнив, видимо, что уже гово¬
рил это вчера, махнул рукой, повернулся и ушел.
— Упрям ты, братец, упрям! — веселился вечером
Фомичов в столовой. — Ну зачем тебе, скажи, понадо¬
билось этот демпфер ломать? Что он тебе плохого
сделал?..
Я хотя и смеялся вместе со всеми, но на другой
день, перед тем как сесть в кабину, на всякий случай
несколько раз обошел вокруг самолета, тщательно при¬
глядываясь к каждой мелочи. Конечно, я понимал, что
такой обход вряд ли что-нибудь даст: самолет готовили
к вылету техники, и глупо было бы ожидать, что они
пропустят какую-то грубую, бросающуюся в глаза не¬
поладку; ну а скрытый дефект, если он даже и есть,
при внешнем, поверхностном осмотре все равно не за¬
метишь. Но уж очень мне не хотелось попасть еще раз
впросак, расстраивать командира полка.
м
Окинув в последний раз взглядом свою, четвертую
уже по счету, «кобру», я шагнул к кабине. В ней к ее
задней стенке на четырех замках-амортизаторах был
прикреплен блок радиостанции, который я прозвал про
себя «сундуком», считая-, что он портит общий строгий
вид истребителя. «Ну с этой-то стороны мне, по край¬
ней мере, ничего не грозит», — мельком подумал я, за¬
бираясь в кабину. Хотя знал, что задние два замка
крепления просмотреть невозможно.
Но если уж не повезет, так не повезет. Едва я вы¬
шел в зону и стал пробовать машину в различных ре¬
жимах пилотирования, как сзади что-то глухо грохнуло.
«Сундук!» — так и ахнул я, оглянувшись.
В момент, когда я выполнял переворот на спину, а
проделал я его, по всей вероятности, не совсем чисто,
«сундук» резко ударил изнутри по фюзеляжу: два недо¬
ступных для проверки задних замка оказались, на мое
несчастье, незапертыми. В итоге заднюю, прозрачную,
часть фонаря насквозь пробило...
— Слушай, Береговой! — все еще оторопело мор¬
гая, но уже оправясь от первого, оказавшегося, видимо,
нестерпимо ярким впечатления, сказал комполка. —
Ты что же, решил мне все машины поломать? Отправ¬
ляйся-ка ты лучше, майор, опять на бомберы!
«Дались ему эти бомберы!» — подумал я, ища гла¬
зами штурмана и чувствуя, что тот тоже не упустит
своего.
Но опасения на этот раз оказались напрасными.
Фомнчов, который, как и командир полка, караулил те¬
перь каждую -мою посадку, обессиленно привалился
спиной к цистерне бензозаправщика: стоять на соб¬
ственных ногах от смеха он уже не мог.
Вечером я зашел к Михайлюку на квартиру. Необ¬
ходимо было выяснить отношения.
— Да ты что, чудак! — искренне изумился он. —
При чем же здесь ты? Ну, отказал демпфер, ну, со¬
рвались замки — так то же не твоя забота, то ж дело
техников... Я уж им прочистил мозги! — Михайлюк
взглянул на мою расстроенную физиономию и, все еще
не понимая, чего, собственно, от него хотят, недоумен¬
но спросил: — А ты что, разве не согласен со мной?
В ответ я только развел руками.
8»
Фомичов, когда я передал ему наш разговор, при¬
вычно схватился за живот, а отсмеявшись, сказал:
— Да ты и в самом деле чудак! По-твоему, старик
не понимает, что зависит от летчика, а что — нет? Это
же он просто так, от пылкого сердца. Отгремит вгоря¬
чах, а через пять минут и думать забудет. А о тебе
он, кстати, вполне приличного мнения.
— Ну а бомберы тогда при чем? — совсем расте¬
рялся я. — Я же к ва<м со штурмовиков пришел.
— Так он же сам когда-то на бомбардировщиках
летал! — снова расхохотался Фомичов. — Очень он
уважает этот вид авиации.
Фомичов, разумеется, оказался прав; отношения
с командиром полка у меня вскоре сложились самые
отличные. Кончилась и полоса невезения; «кобры» те¬
перь вели себя вполне прилично — что в воздухе, что
на земле. Новую для себя технику пилотирования ис¬
требителей я освоил довольно быстро. Началась разме¬
ренная, спокойная жизнь.
Появилась вскоре возможность попытаться осуще¬
ствить и второе свое решение. В полку организовали
вечерние занятия по школьной программе за старшие
классы. Заниматься поначалу оказалось трудно: за го¬
ды войны из головы выветрилось даже и то немногое,
что осталось от школы. Но потом втянулся, и дело
пошло.
Незаметно пролетели два года. Я давно уже .занимал
обещанную мне должность штурмана полка, успел так¬
же разделаться с десятилеткой, когда вышел приказ,
рекомендовавший направлять тех, кто хочет продол¬
жать учебу, в воздушную академию.
Я подал рапорт.
В августе 1948 года я вместе с летчиком нашего
полка Янгаевым приехал в Москву. Едва устроившись
в общежитии, мы с Янгаевым зарылись в учебники,
зная, что выдержать конкурс будет нелегко. Но попасть
туда в тот год помешали все-таки не экзамены. Под¬
вел случай, не имевший к учебной программе никакого
отношения, но который, как это нередко бывает, внес
свои коррективы во все без исключения мои планы.
Там же, в академии, мне встретился один неслово¬
охотливый, но сразу и остро заинтересовавший меня че¬
90
ловек, полковник Шатунов; он отбирал летчиков на ра¬
боту в летно-иопытательный институт. Я знал, что там
испытывают всю новую авиационную технику. Стать
летчиком-испытателем было для меня не просто меч¬
той, а чем-то несравнимо большим — возможностью
глубже освоить секреты летного мастерства, вскрыть
в нем какие-то неизвестные еще мне пласты и глубины,
познать новые тайны своей профессии. Только летать
было для меня уже мало; мне снились не бесконечные,
похожие один на другой полеты-рейсы, а одни нескон¬
чаемый, полный неизвестности и напряженного труда
полет-разведка... Стоит ли говорить, что я ухватился за
Шатунова, что называется, обеими руками.
— Ну если уж тебе так приспичило... Приспичило
ведь? — перебил сам себя Шатунов. Я только молча
кивнул головой. — Поезжай-ка тогда сам в институт,
к Аброщенке. Знаешь Аброщенку?
Аброщенко возглавлял тогда в институте один из
отделов. Правда, не истребительный. И хотя истреби¬
телями — а я мечтал именно о них — занимался дру¬
гой отдел, суть дела для меня заключалась в том, что¬
бы попасть в институт, в штат военных летчиков-испы-
тателей. А потом видно будет, потом можно и в истре¬
бительный перебраться. Рассудив так, времени я те¬
рять не стал и, захватив от Шатунова записку — он
уже успел затребовать в отделе кадров мои документы
и внимательно их изучил, — поехал в институт.
Аброщенко я на месте не застал. Вместо него в от¬
деле меня встретили Кубышки'н, Тимофеенко и Фролов.
— Хорошо, — сказали мне там. — Проверим, что
ты умеешь делать.'
— А в чем проверка? — спросил я. — К чему го¬
товиться?
—Теория полета и техника пилотирования, — ко¬
ротко ответил Кубышкин.
Последнее меня не смущало, а вот теория... Словом,
пришлось снова садиться за книги. Век живи, век
учись — вновь постигал я в лихорадочных ночных бде¬
ниях категоричный, не Допускающий дискуссий смысл
известной пословицы.
Сошло, впрочем,'все удачно.
Технику пилотирования принимал у меня Кубыш-
91
кин, известный летчпк-нспытатель, которого называли
в институте «королем виражей».
— Шурупишь! — буркнул он, вылезая из кабйны
после одного из пробных полетов. — И машину чув¬
ствуешь... А это в нашем деле, сам понимаешь, главное:
Что является главным в работе летчика-испытателя,
мне только еще предстояло узнать, но я согласно кив¬
нул головой. Для меня в тот момент самым главным
было, чтобы Кубышкин меня не забраковал.
С теорией полета тоже все обошлось: ночные бде¬
ния не подвели. Фролов, послушав меня минут десять,
сказал, что кандидатскую, конечно, пока защищать ра¬
но, но, в общем, дескать, сойдет.
Последняя беседа состоялась с тем же Шатуновым,
с которого все началось и который к тому времени
успел вернуться в институт. Она оказалась и самой при¬
ятной.
— В отпуску давно был? — спросил Шатунов, от¬
кладывая в сторону папку с чьим-то личным делом.
— До войны, — пошутил я.
— Держи вот тогда путевку! До Кавказа как до¬
браться, надеюсь, знаешь?
Так началась моя работа летчика-испытателя, ко¬
торой суждено было закончиться только через шест¬
надцать лет, в тот день, когда меня зачислили в Центр
по подготовке космонавтов. За все шестнадцать лег
мне ни разу не пришлось пожалеть о сделанном выбо¬
ре. Это была самая замечательня работа, которую
только мог пожелать для себя летчик.
Институт являлся своего рода связующим звеном
между конструкторскими бюро, авиационной промыш¬
ленностью и строевыми частями ВВС. Звеном, кото¬
рого нельзя миновать. Все новое, что рождалось в ре¬
зультате деятельности конструкторской мысли, стека¬
лось сюда, чтобы пройти последнюю, окончательную
проверку, перед тем как попасть на конвейеры авиа¬
ционных заводов. Но было бы ошибкой видеть в ин¬
ституте лишь своеобразное ОТК, где пассивно оцени¬
вается продукция конструкторских мастерских и лабора¬
торий; институт представлял собой нечто большее. Сам
процесс испытаний, которые проходила новая авиаци¬
онная техника, строился таким образом, что неизбеж¬
92
но включал в себя творческие элементы; опытные об*
разцы здесь не только испытывались, но и дорабаты¬
вались, улучшались за счет прямого и активного кон¬
такта тех, кто их создавал, и тех, кто испытывал.
Создание современного самолета — процесс много¬
ступенчатый и сложный. Первый и, пожалуй, главный
шаг — найти основную идею, «сюжет» нового самоле¬
та; в поисках оптимального решения просматриваются
сотни вариантов, проходят сквозь жесткое сито предъ¬
явленных требований различные гипотезы, предложе¬
ния, замыслы — свершается гигантский, не поддающий¬
ся учету творческий труд конструкторов. Затем насту¬
пает черед эскизам, чертежам, синькам — наступает
стадия детализации, период прикидок, проверок и пе¬
репроверок отдельных элементов и конструктивных уз¬
лов. И наконец, когда вея основная масса работы уже
позади, когда опытный экземпляр машины готов, лет¬
чики-испытатели, собственный штат которых есть в каж¬
дом конструкторском, бюро, устанавливают, соответству¬
ет ли она основным, заранее заданным требованиям.
В процессе испытаний задания на полет становятся
раз от разу сложнее и разнообразней. Каждый из них
непременно анализируется и подробно обсуждается в
присутствии представителей конструкторского бюро.
Тут-то и завязывается тот узел творческого взаимодей¬
ствия, который, объединяя усилия обеих сторон — испы¬
тателей и конструкторов, помогает не только устранить
обнаруженные просчеты, но и реализовать вскрытые
резервы, довести машину до оптимального уровня зало¬
женных в вей возможностей.
Таков путь каждого нового детища конструкторской
мысли, и значение того отрезка времени, который оно
проходит на испытательных полигонах, где мне теперь
предстояло работать, трудно переоценить. Я это хорошо
понимал и поэтому, чтобы добавить к летному опыту
необходимые теоретические знания, не оставлял мысли
получить высшее образование.
А пока учиться приходилось другому — новой рабо¬
те. Прежних знаний и опыта было недостаточно,
Я, конечно, как и всякий другой летчик, знал, что
обычный самолет с поршневым двигателем и воздуш¬
ным винтом практически исчерпал свои возможности.
93
Уже к концу войны скорость наших лучших поршневых
истребителей достигла 700 километров в час. Четырех¬
пушечный истребитель Ла-9 летал со скоростью 690 ки¬
лометров в час, а модернизированный Як-9 показал на
государственных испытаниях 720 километров в час. Од¬
нако уже на этих скоростях начинало сказываться мно¬
жество факторов, которые сводили на нет усилия авиа¬
ционных конструкторов и инженеров. Авиация вплотную
подошла к рубежу качественного скачка...
Первый советский самолет с реактивным двигателем
поднялся в воздух 15 мая 1942 года; пилотировал его
военный летчик капитан Бахчиванджи. А 1 мая 1947 го¬
да реактивные отечественные истребители Як-15 и МиГ-9
уже участвовали в параде над Красной площадью.
Вслед за этим одна за другой стали появляться все но¬
вые и новые реактивные машины: истребители МиГ-15,
Ла-15 и Як-23, бомбардировщики Ил-28 и Ту-14.
МиГ-15, развивавший скорость свыше тысячи километ¬
ров в час, и фронтовой бомбардировщик Ил-28 со ско¬
ростью около 900 километров в час уже поступили в
строевые части. Полеты на реактивных машинах стано¬
вились обычным делом.
Эра реактивной авиации фактически уже началась.
И мне предстояло вновь — в который раз! — переучи¬
ваться, овладевать техникой пилотирования реактив¬
ных самолетов. Первым из них, с которым я познако¬
мился еще на курсах летчиков-испытателей, был истре¬
битель Як-15, который я освоил с помощью Л. М. Кув-
шинова. Первым, но отнюдь не последним...
Вскоре, когда после окончания курсов мне присвои¬
ли звание летчика-испытателя 3-го класса, началась
моя самостоятельная работа.
С первых же дней пребывания в отделе Аброщенка
я не переставал заглядываться на соседний отдел —
истребительный. Мне страшно хотелось туда попасть,
и кое-кто из тамошних ребят зная об этом. Впрочем, я
и не старался ничего скрыть; все знали, что я пришел
в институт с истребителей. Казалось бы, в испытатель¬
ной работе важен не столько объект, сколько сам про¬
цесс испытания новой техники. Как в разведке. Не все
ли, скажем, равно — засечь в тылу у врата колонну
ли танков, временный ли, наспех оборудованный аэро¬
94
дром или ловко замаскированные склады боеприпасов?
Риск, дескать, всюду тот же самый, а риск как раз и
есть главная суть разведки; остальное третьестепенно,
остальное—детали... Отчасти, наверное, это так. Но толь¬
ко отчасти. Конечно, привлекательность профессии лет-
чика-испытателя состоит прежде всего в возможности
единоборства с новой, не облетанной еще никем маши¬
ной, в стремлении овладеть ею, подчинить ее своей во¬
ле и мастерству. И все же всякому человеку, будь то
летчик или разведчик, свойственно тянуться к тому, что
ему больше по сердцу, делать то дело, которое у него
выходит лучше всего. Я любил истребители и хотел
испытывать истребители; хотел и ничего не мог поде¬
лать с собой. И вскоре случай помог мне...
Испытывалась новая мишень для стрельбы по ней в
воздухе с истребителей. Мы буксировали эту мишень,
отпуская ее на тросе метров на восемьсот, а с истреби¬
теля Л а-11 производили стрельбы. Случилось так, что
временно закрепленный за нашей группой летчик-ис¬
требитель то ли внезапно заболел, то ли понадобился
где-то в другом месте. Нам пришлось обратиться в от¬
дел к Седову с просьбой прислать кого-нибудь взамен.
Обязанности начальника отдела временно исполнял
тогда инженер Розанов, который неожиданно сделал
мне встречное предложение.
— Давай-ка мы лучше тебя самого натаскаем на
Ла-11. Сам и будешь по своим мишеням лупить! —
сказал он и добавил: — Понимаешь, какое дело...
У нас в отделе сейчас ни одного свободного летчика.
А ты же сам все время на истребителя рвался...
Так и сделали. Мишень вместо меня теперь буксиро¬
вал другой наш летчик — Подольный, а я атаковал
ее па «Лавочкине». Чтобы не осрамиться с первого же
раза, мне пришлось сосредоточить все свое внимание.
Опыт стрельбы по движущимся в воздухе мишеням у
меня был весьма невелик: во время войны мишени мои
обычно передвигались по матушке-земле. Поэтому я
постарался сделать все, чтобы не промахнуться...
И не промахнулся. Обычно после стрельбы мишень
вновь подтягивали на тросе к буксировщику, произво¬
дили посадку и считали пробоины. На этот раз вышло
по-другому. После очередной атаки вижу: несется на
меня крыло и добрая половина фюзеляжа; мишень
развалилась прямо йа глазах. Чтобы избежать столк-
м
н'овения, я полусознательно-полуинстинктивно сделал
переворот.
«Дубина! Бревно! — услышал я в наушниках испу¬
ганный голос Подольнаго. Он, видимо, не разглядел
сразу летящие в меня обломки. — У тебя же высоты
не хватит!»
Но оказалось, что хватило. Да у меня и не было
другого выбора. «Лавочкин» вышел из переворота у
самой земли. И только когда я сел, стало ясно, как
крепко я его потянул: стабилизатор оказался дефор¬
мированным, тросы руля поворота были вытянуты.
— Лихо ты этот переворот закрутил! Твое
счастье!.. — сказал, подходя и окидывая взглядом по¬
мятый истребитель, полковник Хомяков, руководитель
полетов. — Я уж думал. Да ладно, победителей, гово¬
рят, не судят...
Хомяков махнул рукой и отправился к техникам
договариваться о ремонте.
— Ну вот! — обернулся я к подбежавшему Подоль-
ному. Видно было, что он еще не успел окончательно
освободиться от охватившей его тревоги. — Слышал,
что начальство говорит? А ты меня «дубиной» крыл....
В воздухе надо быть взаимовежливыми.
— Да-а-а... — только и сумел протянуть в ответ
тот. — Действительно, твое счастье!
Но счастье здесь, конечно, было ни при чем.
О счастье помянулось вгорячах, на радостях, что все
обошлось благополучно. Скорее это приходилось рас¬
ценивать как досадный, неприятный случай. Мишень
до этого вела себя вполне прилично, а тут вдруг раз¬
летелась вдребезги. Если и дальше так пойдет, то мише¬
ней не напасешься.
На другой день техники подлатали истребитель, и
мы продолжали испытания. У всех затаились опасения,
что повторится вчерашнее. Но они оказались напрас¬
ными. Все прошло гладко: «Лавочкин» раз за разом
поднимался в воздух, и после каждого захода на ми¬
шени появлялись все новые и новые пробоины. Видимо,
к происшедшему следовало отнестись как к единично¬
му,' не имеющему развития эпизоду, который не мог
существенно повлиять на дальнейший ход событий.
Отстрелявшись и закончив программу, мы вернулись.
96
на свою .базу. Я прилетел туда все на том же «Лавоч¬
кине». Когда возвращал выполнивший свою роль ис¬
требитель его законным хозяевам, Розанов спросил
меня:
— Ну а дальше что?
Я растерянно пожал в ответ плечами.
— А знаешь, Береговой! — задумавшись, поскреб
он у себя в затылке. — Пока я тут в отсутствие Седова
командую, так сказать, парадом, пиши-ка рапорт о пе¬
реводе. Слыхал о такой поговорке: куй железо, пока
горячо?
О поговорке такой я слыхал и рапорт подал в тот
же день. Розанов, не мешкая, отправился с ним к на¬
чальнику управления.
Когда об этом стало известно в нашем отделе, меня
встретили там с преувеличенным негодованием.
— Сума переметная! Перебежчик!... — посыпалось
на меня со всех сторон.
— Люди, пощадите! — защищался я. — Не от вас
же я, чертей, перебегаю, а от «легкомоторной авиации»!
Ну не могу я без истребителей...
— Не может человек, не понимаете, что ли! — ре¬
шил взять меня «под защиту» Подольный. — Еще вче¬
ра мог, а сегодня уже невмоготу! У него, может быть,
характер такой: сам мучается, а все равно не может...
Ведь мучаешься, Береговой?
— Мучаюсь, — покорно согласился я под дружный
смех окружающих.
— Оттого мучаешься, что опасаешься — вдруг да
начальство рапорт твой не подпишет? — безжалостно
продолжал свое Подольный.
— Опасаюсь, — опять был вынужден признаться я.
— Не опасайся, Береговой! Можешь заказывать бан¬
кет в ресторане, — снизошел наконец до великодушия
мой мучитель. — Подписал начальник управления твой
рапорт, только что Розанова в коридоре встретил...
Так благодаря случаю и стараниям Розанова со¬
стоялся тот долгожданный перевод, о котором я все
время мечтал; пришла пора прощаться с прежним от¬
делом. Товарищи, конечно, понимали, что мной движет
не какой-то каприз, не желание сыскать себе теплое
служебное местечко — в истребительном работа была
не легче, и было ее, разумеется, не меньше; сами лет¬
чики, они хорошо знали, что профессиональная Привер¬
ну
7 Г. Береговой
женность, одержимость каким-то одним видом авиации-
вещь для летчика вполне закономерная и естественная.
Просто нам всегда жалко расставаться с теми, с кем
сработались и к кому привыкли; так уж, видно, устроен
человек, и, по-моему, это очень хорошо, что он устроен
именно так и никак иначе.
На новом месте меня быстренько ввели в курс собы¬
тий, и я с головой окунулся в тамошние дела и заботы.
Одним из таких очередных дел были испытания ультра¬
коротковолновой, или «укавейной», как мы говорили, ра¬
диостанции на новом типе самолета. Мне предстояло
проверить дальность связи. Ультракороткие волны, как
известно, распространяются в пределах прямой види¬
мости, поэтому чем выше самолет, тем больше расстоя¬
ние действия его радиостанции.
Получив задание, я шел на высоте 10 тысяч метров..
Рация работала безотказно. 100 километров, 200, 300...
Еще немного, и можно будет возвращаться. И вдруг в
нескольких минутах лета до пункта поворота резко упа¬
ло давление масла; стрелка неуклонно тянулась к ну¬
лю. Я сообщил об этом по рации на аэродром вылета
и получил приказ садиться на ближайший аэродром.
Но едва я взял на него курс, как стрелка, дрогнув в по¬
следний раз, окончательно уткнулась в нуль: масла в
двигателе не осталось ни капли. Пришлось перекрыть
подачу топлива и выключить двигатель. За спи¬
ной смолк гул турбины и наступила тишина; ма¬
шина теперь шла лишь за счет инерции. И тут я вспо¬
мнил, что единственную посадочную полосу аэродрома,
куда я шел на вынужденную, пересекает полотно же¬
лезной дороги... Расписание движения поездов мне, раз¬
умеется, не было известно. А что, если в момент посад¬
ки будет проходить железнодорожный состав? Нет, рис¬
ковать при таких обстоятельствах нельзя.
Но что делать? Другой ближайший аэродром нахо¬
дился примерно в 90 километрах. Я взглянул на шкалу
высотомера: его стрелка показывала пока 10 тысяч;
запас высоты у меня есть. Зато нет радиосвязи с аэро¬
дромом; моя «укавейная» радиостанция могла поддер¬
живать связь только с аэродромом вылета. И все же, ре¬
шил я, придется попробовать...
Тяжелая, многотонная машина, снижаясь, теряла вы-
98
соту. Сама по себе потеря ее при планировании неиз¬
бежна, и, хочешь не хочешь, с этим приходится ми¬
риться. Но, с другой стороны, самолет держится в воз¬
духе только за счет подъемной силы, а та, в свою оче¬
редь, зависит от той же скорости — упади она ниже
допустимого предела, и избежать катастрофы скорее
всего уже не удастся. Если машина с выключенным дви¬
гателем начинает падать, она падает до конца. Поэто¬
му моя задача заключалась в том, чтобы не только вер¬
но рассчитать глиссаду планирования, но и затем стро¬
го выдерживать постоянную наивыгоднейшую скорость,
не отклоняясь от нее ни в ту, ни в другую сторону...
На каждый метр потерянной высоты — примерно
10 метров выигранного горизонтального полета. Таким
образом, в активе у меня было 10 тысяч метров; в пас¬
сиве — 90 километров, отделявших от аэродрома. И что¬
бы добраться до него, имелся один-единственный спо¬
соб — спуститься туда как бы по гигантским невидимым
ступеням. Сорваться с любой из них означало бы сва¬
литься в штопор и угробить опытную машину...
Самолет беззвучно несся в тишине морозного зим¬
него неба. Стекла кабины медленно обрастали инеем:
безжизненный мотор перестал снабжать их подогретым
воздухом. Молчала лишенная электропитания рация.
Все бездействовало, кроме медленно движущихся стре¬
лок приборов... Я не чувствовал, как вместе с безмолв¬
но летящей машиной летело и время; все мои силы, все
внимание сосредоточились на тех незримых ступеньках,
каждая из которых, если зазеваться и упустить нуж¬
ный момент, могла окончиться гибельным обрывом...
За себя я не боялся — подо мной было катапультное
кресло; напряженность росла, возникая из чувства от¬
ветственности и самих условий необычайного полета.
Положение было сложным, но я знал, что самое труд¬
ное у меня еще впереди.
В нормальных обстоятельствах, если летчик прома¬
жет, заходя на посадку, у него всегда есть возможность
вновь набрать высоту и повторить все сначала. В этом
полете такой возможности не было. Предстояло попасть
в «яблочко» с первого же раза; выйти перед посадкой
на прямую я должен был в строго определенной точке
и с определенной скоростью — случись иначе, изменить
будет уже ничего нельзя. Бесполезным окажется и ка¬
тапультное кресло.
7*
99
До аэродрома я дотянул; несмотря на небольшую
облачность, в которую минуту назад окунулась машина,
я знал, что он вот-вот покажется под крылом. Пора бы¬
ло выпускать шасси и закрылки. Сквозь пелену инея на
стекле фонаря я не столько видел, сколько угадывал
посадочную полосу... Расчет оказался верным: машина
вышла на последнюю прямую именно там, где нужно.
Немая и безжизненная, она неслась в нескольких мет¬
рах над заснеженным полем навстречу узкой бетонной
ленте...
Часа через полтора после того, как я сел, прилетел
Розанов с техником.
— Ты что, решил керосин экономить? — улыбаясь,
хлопнул он меня по плечу. — Небось с цветами встре¬
чали? А то, поди, и с оркестром? Шутка ли, в гости за
девяносто километров без двигателя собрался!.. Что
молчишь, встретили-то как, говорю?
— Усиленным патрулем, — отшутился в ответ и
я. — Кто да что, откуда да почему?..
— Инкогнито, словом? Ну ладно, пошли поглядим,
что там стряслось с нашим красавцем.
Оказалось, что у «красавца» разрушился опорно-
упорный подшипник двигателя. Когда он окончательно
раскрошился, масло начало выбивать, пока не выбило
до последней капли.
— Все ясно! Это у него самое больное место, — ска¬
зал Розанов. — Хорошо еще, что так обошлось. Сте-
фановскому сам спасибо скажешь или как?
Стефановский был нашим наставником и опытней¬
шим летчиком-испытателем; за освоение новой реактив¬
ной техники ему присвоили звание Героя Советского
Союза. Он всегда охотно делился своим богатейшим
опытом. Розанов имел в виду один из его советов, ко¬
торый так кстати пришелся сегодня. Стефановский по¬
стоянно требовал от нас, чтобы перед заходом на по¬
садку мы непременно убирали полностью газ и привы¬
кали производить расчет на посадку н саму посадку на
холодных оборотах двигателя. Это было одно из его
железных правил. «Я не знаю, когда именно вам это
понадобится, — часто говорил Стефановский. —
Но знаю, что когда-нибудь пригодится обязательно!»
•И вот мне это пригодилось. Конечно, я был благо¬
дарен ему за науку.
Поучиться в институте было чему не у одного только
Стефановского. Почти у каждого имелась какая-нибудь
своя изюминка, свой конек, и тут уж не стоило и речь
заводить о каком-либо соперничестве. Я старался учить¬
ся понемногу у всех.
Иван Михайлович Дзюба, например, славился своей
профессиональной настойчивостью, умением выжать,
как мы говорили, ситуацию до конца. Допустим, в про¬
ектной документации на какой-то самолет значится, что
минимальная скорость, на которой можно еще удержи¬
вать его от сваливания, 120 километров в час. Начи¬
наются испытания. После ряда попыток выясняется, что
дойти удается лишь до 127 километров; при дальней¬
шем снижении скорости машина сваливается на крыло
и входит в штопор. Пробуют еще и еще; пробует один
летчик, другой — 127, и точка! Кто-то в конце концов
дошел до 125. Но дальше уже ни шагу1
Наконец встает вопрос, чтобы внести в документа¬
цию соответствующие изменения. Однако конструкторы
продолжают настаивать на своем. И тогда появляется
Дзюба. Всякий наперед знает: если н Дзюба не дойдет
до 120 — значит, этого не сделает уже никто. Но Дзю-.
ба доходит... Как это ему удается, знает только он
один. Словами тут ничего не объяснишь: сказать, что у
Дзюбы просто больше упорства, чем у других, означало
бы не сказать почти ничего. Но факт остается фактом,
и цифра 320 остается в силе.
Начальник нашего отдела Седов обладал другим да¬
ром — искусством блестящего анализа. Тут он не знал
себе равных. Никто другой не мог так дельно и метко
разобрать поведение машины в полете, как это де¬
лал Седов. Он буквально раскладывал машину по по¬
лочкам.
Коньком Антипова была техническая информация.
Антипов знал все или почти все, если речь заходила о
каких-либо новинках в авиационном деле. Скажем, раз¬
работал кто-то новый вариант аппарата регулировки
топлива — Антипов уже в курсе дела. Попробовали где-
то применить усовершенствованный сектор газа со спе¬
циальными защелками — Антипов уже знает, удобно с
ним работать или нет. Иной раз казалось, будто на каж¬
дом авиационном заводе, во всяком конструкторском
т
бюро — всюду у Антипова сидят свои люди, которые
считают наипервейшей своей обязанностью ставить его
обо всем в известность.
А для летчика-испытателя хорЪшо ориентироваться
в последнем слове технической информации — великое
дело. Допустим, не ладится у него что-то при испыта¬
ниях, а он прикидывает: не поможет ли здесь какой-
нибудь новый прибор или, скажем, какое-то недавно
разработанное усовершенствование?.. Если да, можно
предложить попробовать.
У другого летчика, Иванова, я учился чувствовать
машину, а чувствовать ее можно по-разному. Одним
кажется вполне достаточным ощущать то, на что маши¬
на способна. Диапазон чувствительности и тут колеб¬
лется в самых широких пределах. Допустим, при опре¬
деленных условиях полета возникает такой режим, ког¬
да самолет выходит на критические углы атаки и его на¬
чинает трясти. Одни, чтобы знать, насколько далеко
можно зайти, умеют вовремя уловить мо*мент, когда
тряски еще нет, но она вот-вот начнется, другие нет.
Но и те, кто умеет, определяют его с разной степенью
точности; кто-то грубее, скажем, две-три секунды до
тряски, другой тоньше — в то самое мгновение, когда
. нужно остановиться.
Но можно чувствовать машину еще глубже. Чув¬
ствовать не только то, что она может, но и что она хочет.
Принято считать, будто машине в отличие от человека
не дано обладать индивидуальным характером. Не ста¬
ну настаивать на слове, может быть, тут уместнее было
бы какое-то другое. Но попробуйте, пристрелявшись в
тире из одного ружья, отложить его и взять новое —
мишень сразу же даст почувствовать разницу. Но если
•даже среди партии немудрящих духовых ружей не най¬
ти двух таких, которые ведут себя абсолютно одинако¬
во, то что же тогда сказать о самолете!
Современный самолет — это десятки тысяч связан¬
ных между собой и тесно взаимодействующих деталей.
Погрешности обработки каждой из них — пусть дцже
и в пределах ГОСТов! — неизбежно накапливаются,
складываясь в определенную, присущую лишь одному
этому самолету индивидуальность. А мельчайшие, не¬
ощутимые для глаз придирчивых ОТК отклонения,
возникающие в процессе заводской сборки? А случай¬
ные, никем не замеченные мелкие травмы во время
f 02
транспортировки? Одним словом, любой самолет, перед
тем как попасть к вам в руки, успел уже несметное ко¬
личество раз побывать в самых разных руках, и все
они, так или иначе, отложили на нем свой отпечаток,
а вся их взятая в целом совокупность непременно ска¬
жется, когда вам придется иметь с ним дело. И как это
ни называй — характер, норов, самобытность или еще
как-нибудь иначе, — суть от того не изменится: любой са¬
молет, который вам придется пилотировать, будет обла¬
дать своими собственными, одному ему свойственными
особенностями поведения, причудами и капризами.
Уметь ощущать их на ручке управления, на педалях,
по тону шумов, по характеру вибрации и означает чув¬
ствовать машину как самого себя.
Иванов обладал этим качеством в совершенстве.
Влетываясь в новую машину, он быстро начинал пони¬
мать ее язык, и она как бы рассказывала ему о себе,
о своих скрытых достоинствах или слабостях. И тогда
легче было приноровиться к ней, нащупать те дополни¬
тельные возможности, с помощью которых в критиче¬
скую минуту можно было либо перекрыть, либо обой¬
ти какое-либо недостающее ей или резко ослабленное
за счет сложившейся ситуации качество.
Одним словом, такое повышенное чутье на машину —
основа основ летчика-испытателя. Оно не только позво¬
ляет ему составить наиболее подробную и глубокую ха¬
рактеристику на испытываемую машину, но и, когда по¬
требуют того обстоятельства, успешно бороться за нее
в воздухе. Однако научиться этому, пожалуй, труднее
всего. Мешает здесь специфичность самого процесса
учебы.
Не всякий охотно берет с собой в кабину кого бы то
ни было. И дело, разумеется, не в том, что он не хочет
делиться знаниями, своим опытом. Суть в другом. Когда
летишь на спарке и кто-то держит руки на втором штур¬
вале, дублируя твои действия, неизбежно теряется чи¬
стое чувство машины: летчик не знает, все ли приходит
к нему от самой машины, — а вдруг в чем-то повинен
дублер, вдруг сам он служит источником каких-то до¬
полнительных, приходящих на ручки и педали управле¬
ния ощущений? Зная это, когда мне доводилось садить¬
ся к кому-нибудь дублером на спарку, я старался даже
не дышать, старался взяться за ручку, поставить ноги
на педали так, чтобы только-только сохранять с ними
103
контакт; устаешь от этого другой раз больше, нежели
когда сам пилотируешь машину. Устаешь, но и узнаешь!
Черпаешь чужой опыт в буквальном смысле слова при¬
горшнями. Идешь, скажем, на спарке с тем же Ивано¬
вым и думаешь: «Ну-ну, покажи-ка, дружище, как же
ты это делаешь, что ты здесь умеешь такого, чего пока
не умею я!» И вдруг чувствуешь, как дрогнул у тебя
под руками штурвал, возникло в педалях усилие, а ма¬
шина между тем легко проделала то, что у тебя никогда
так гладко не получалось.
Я н прежде всегда думал, что учиться нужно изо
дня в день, и так всю жизнь — слишком сложен, слиш¬
ком быстр в своей изменчивости мир, в котором мы
живем; и работа в качестве летчнка-нспытателя лиш¬
ний раз утверждала меня в этих мыслях. Сколько ни
узнавал я нового — и от товарищей, и в процессе прак¬
тики, всегда оказывалось, что хотя этого и достаточно,
чтобы справляться со своими обязанностями, но беско¬
нечно мало, чтобы быть уверенным, что лучше спра¬
виться с ними уже нельзя. Сложная, непрерывно разви¬
вающаяся современная техника не терпит в тех, кто
имеет с ней дело, ни самоуспокоенности, ни тем более
профессионального зазнайства. Подчас, и освоенная, она
таит в себе всяческие неожиданности и жестоко мстит
тем, кто позволяет себе относиться к ней свысока или
даже просто недостаточно внимательно...
А такие, к сожалению, иногда встречались и сре¬
ди нас.
К. пришел в институт чуть позже меня. Я знал его
еще по фронту: он воевал в нашей же дивизии, только
в другом полку. О нем отзывались тогда как о хорошем,
но излишне самоуверенном летчике. Таким К. и остал¬
ся. Пожалуй, с годами самоуверенность его даже воз¬
росла.
На первых порах, в начальных стадиях испытаний,
К. проявлял и осмотрительность и осторожность, но
стоило ему только решить, что он стал хозяином поло¬
жения, что новая техника освоена и подчинена, на сце¬
ну тотчас выступала привычная самонадеянность.
— Терпеть не могу фетишизации, — с апломбом го¬
ворил он. — Если разобрался, значит — дело в шляпе.
Летай себе да летай!
Сколько ни пытались его переубедить, сколько ни
втолковывали, что панибратство с техникой к добру не
приведет, К. упорно стоял на своем.
— Не молиться же на нее! — отмахивался: в таких
случаях он. —В конце концов, в любой, даже самой
сложной, машине количество иксов и игреков — величи¬
на ограниченная. И раз уж они выявлены, миндальни¬
чать больше не к чему.
В какой-то мере К. был по-своему прав.
Действительно, после облетов на разных режимах
и в различных условиях новая машина обычно уже не
таит сама по себе особых сюрпризов и неожиданно¬
стей — ее особенности, ее скрытые достоинства и недо¬
статки летчику теперь хорошо знакомы.
Ошибка заключалась в другом.
Всякий полет определяется не только поведением
испытываемого самолета; он складывается в результате
взаимодействия трех факторов — машина, летчик-испы¬
татель и условия полета. Любой из этих компонентов,
взятый в отдельности, может оставаться более или ме¬
нее стабильным, но вектор взаимосвязи, который и ха¬
рактеризует полет как единое целое, постоянно меняет¬
ся. Изменения эти в условиях испытаний новой техники
часто нельзя предугадать заранее; неожиданность, мо¬
жет подстерегать летчика постоянно, и встретить ее он
должен твердо, хладнокровно, во всеоружии своего ма¬
стерства и опыта. Иными словами, любая неожиданность
в испытательном полете запланирована сахмими его усло¬
виями. Об этом летчнк-испытатель не имеет права за¬
бывать ни на секунду — здесь суть его профессии.
К. не то чтобы был забывчив, просто он позволял се¬
бе не придавать этому значения. «Машину, дескать, я
изучил вдоль и поперек, — обычно рассуждал он, —
опыта мне тоже не занимать, случись что — справ¬
люсь».
И К. в самом деле справлялся, не зря его считали
сильным, хорошим летчиком. Но однажды...
Это произошло в районе заброшенных торфяных раз¬
работок. Двигатель отказал внезапно — машину резко
рвануло в. сторону. К не растерялся, слил топливо и
пошел на посадку. Найти подходящую площадку и по¬
пытаться сесть — одна из двух возможностей, которые
М5
у него оставались. Вторая — пожертвовать самолетом
и катапультироваться.
К. избрал первую, приберегая катапультирование
про запас. Сквозь облачность несколько раз блеснула
прямая как стрела лента — шоссейка, решил К. Но ког¬
да самолет, потеряв несколько тысяч метров высоты,
пробил облачность, К. понял, что ошибся: вместо ас¬
фальтированного шоссе, на которое он рассчитывал по¬
садить машину, под крылом оказалась заполненная
ржавой водой канава. Кругом, куда ни кинь глазом,
простирались торфяные болота, прорезанные кое-где
точно такими же канавами, оставшимися после выборки
торфа.
Садиться было некуда. Машина с мертвым двигате¬
лем с каждой секундой необратимо теряла высоту. Оста¬
валось одно... И К. рванул рычаг катапультирования.
Катапультное устройство сработало. Летчик остался
жив, но машина погибла...
А случившееся можно было предотвратить. К. не мог
не знать этого. Он знал, что под крылом у него торфя¬
ные болота, где возможность принять канаву с водой за
шоссе неизмеримо больше, чем вероятность на самом
деле отыскать подходящий участок для вынужденной
посадки. Если бы К. взвесил все обстоятельства, у него
хватило бы времени принять другое, более правильное
решение. Но трезвому анализу помешала привычная са¬
монадеянность.
Казалось бы, любая неожиданность неожиданна. Ко¬
нечно, если иметь в виду чистый, буквальный смысл это¬
го слова, возразить тут нечего. Беда в том, что не вся¬
кое привычно употребляемое слово может похвастать
своей лексической «нетронутостью». В обиходе понятие
неожиданности, как и многие другие, давно утратило
свою первозданную чистоту, и, пользуясь им, мы часто
искажаем его содержание. Явление это отнюдь не
столь безобидно, как кажется, и порой выходит далеко
за грамматические границы. Если, скажем, кто-то, ре-
шась перейти реку по тонкому, истаявшему весеннему
льду, окунется с головой в ледяную воду, вряд ли тут
есть повод ссылаться на неожиданность; скорее речь
должна идти о беспечности. Конечно, когда лед прова¬
ливается под ногами, субъективно это воспринимается
106
как неожиданность, но объективно подобную вероят¬
ность следовало бы предусмотреть и, по крайней мере,
запастись от греха добрым шестом или доской.
Словом, неожиданна здесь не сама возможность
очутиться в воде, а лишь момент, когда эта возможность
становится свершившимся фактом. Однако многие вспо¬
минают об этом, только выкарабкавшись из воды на
берег...
Примерно то же самое можно сказать и в отноше¬
нии летчика-испытателя. Разумеется, условия, с которы¬
ми ему приходится сталкиваться, значительно щедрее
на неожиданности; и все же большинство из них не¬
ожиданны лишь в смысле времени, а не самой их воз¬
можности. Часто нельзя предугадать, что именно про¬
изойдет в следующую секунду — откажет ли сложный
агрегат двигателя или не сработает чепуховая защел¬
ка, — но предвидеть, что может выйти из строя испы¬
тываемый двигатель или отказать один из. элементов
катапультного кресла новой конструкции, не только
возможно, но и попросту необходимо. Словом, неожи¬
данность, если ее можно предвидеть, — уже не неожи¬
данность; в какой бы неподходящий момент она ни за¬
стала летчика, ей, как правило, всегда удается что-то
противопоставить, тем или иным способом ее нейтрали¬
зовать. Ведь из преодоления, из борьбы с подобного ро¬
да неожиданностями как раз и складывается работа
испытателя.
Говоря о правиле, нельзя, конечно, забывать об ис¬
ключениях. Подлинная, не мнимая неожиданность — то¬
же один из неизбежных компонентов профессии испы¬
тателя. Я упоминаю об этом только затем, чтобы под¬
черкнуть принципиально важную разницу между одним
и другим. Бесспорно, что труд летчика-испытателя опас¬
нее многих иных профессий, но бесспорно также и то,
что труд этот не лотерея, где повезет или не повезет, не
балансирование на лезвии неконтролируемых случайно¬
стей, как все еще думают некоторые; труд этот, как и
любой другой, регламентирован не исключениями из
правил, а самим правилом. Правило же, повторяю, в
том, что подавляющее большинство неожиданностей, с
которыми пилот встречается или может встретиться в
воздухе, .детально продуманы еще на земле; и не толь¬
ко продуманы — против всякой из них разрабатывается
система соответствующих контрмер и действий. Иначе
107
профессия летчика-испытателя смахивала бы на нечто
схожее с клубом добровольных самоубийц, то есть по¬
просту не была бы профессией.
Профессия же вещь серьезная. Она не терпит воль¬
ных самоимпровизаций, она требует дисциплины, зна¬
ний и упорной, кропотливой работы. Особенно работы,
и опять же ©шибается тот, кто думает, будто летчик-
испытатель занят только вычерчиванием в небе голово¬
ломных фигур высшего пилотажа; львиная доля его ра¬
боты приходится не на сами полеты, а на подготовку
к ним и на их разбор. Работа эта сплошь и рядом из
тех, которые принято называть черновыми. И нередко
именно здесь, на этой стадии прикидок и разбора, ре¬
шается судьба новой машины: летать ей или не летать.
Проходил у нас в отделе испытания новый само¬
лет — великолепная сильная машина, построенная с
учетом последнего слова авиационной техники. Не ста¬
ну называть его марки; все равно в серию он так и не
пошел. Поработали мы с ним немало: все хорошо, все
лучше не надо, но одна из характеристик — из рук вон!
Запас устойчивости почти отсутствует.
После несчетных анализов н разборов решили: ма¬
шина требует доработки. В КБ с нами не согласились:
дескать, это не порок, а особенность, и к ней нужно
приспособиться. Больше всех горячились ведущий инже¬
нер и летчик-испытатель Т., который облетывал самолет
перед сдачей его на испытания.
— В воздухе с ней нужно работать! Летать! — твер¬
дил он, не обращая внимания на наши доводы. — А вы
тут вокруг нее по земле гуськом ходите.
Вообще говоря, подобные разногласия не такая уж
редкость, но обычно общий язык в конечном счете уда¬
валось найти. А тут дело явно зашло в тупик. Сколь¬
ко ни убеждали, что самолет неустойчив и может на
определенных режимах оказаться неуправляемым, тот
же Т. стоял на своем. Особенность — и никаких
гвоздей!
— Летать надо! Работать! — повторял он на все в
ответ.
Но продолжать испытательные полеты на новом са¬
молете, с нашей точки зрения, было бесполезно: потен¬
циальная неуправляемость машины не вызывала уже
никаких сомнений; запас устойчивости определенно не
соответствовал норме.
Устойчивость самолета, грубо говоря, зависит от рас¬
положения центра тяжести и центра аэродинамического
давления — той точки приложения равнодействующих
сил, которые возникают при встрече воздушного потока
с плоскостями крыльев, фюзеляжем и хвостовым опере¬
нием. В условиях полета оба эти центра подвижны.
Чем дальше они друг от друга, тем больший в этот
момент запас устойчивости; при их сближении запас
устойчивости, наоборот, уменьшается и, когда они со¬
впадают, становится равным нулю.
Парадокс заключается в том, что чем меньше запас
устойчивости, тем маневреннее, тем легче в управлении
машина, но вместе с тем и ближе к тому, чтобы выйти
из повиновения, стать неуправляемой.
Вокруг этого и разгорелись споры. Одни, в том чис¬
ле и Т., считали, что в новый самолет можно, как гово¬
рят в таких случаях летчики, влетаться; и тогда зани¬
женный запас устойчивости станет не изъяном, а до¬
стоинством. Мы же настаивали на том, что машина эта
слишком легко способна выходить на такой режим, ког¬
да летчику не хватит рулей, чтобы с ней справиться.
И тогда катастрофа неизбежна.
Не раз бывало, что самолет с недостаточным запа¬
сом устойчивости показывал отличные летные качества.
Роль первооткрывателей в таких случаях играли обычно
летчики-испытатели. Проверив машину на всевозмож¬
ных режимах, они после совместного с инженерами
тщательного анализа приходили к выводу, что машина
послушна в воздухе, неопасна и что, несмотря на зани¬
женный запас устойчивости, ее целесообразно при¬
нять.
Но теперь, как говорится, был не тот случай. Дефи¬
цит устойчивости нового самолета приходилось рассмат¬
ривать не как особенность, а как неустранимый порок.
— Не в дефиците дело! — продолжал горячиться
Т. — Просто самолет этот из тех, что в пилотировании
сложнее. Зато, когда влетаешься... В общем, попробую
доказать вам это не на словах, а на деле.
Запретить Т. испытания никто не мог: это было его
право, право летчика. Летчика, который испытывал ма¬
шину еще перед тем, как сдать ее нам, летчика, кото¬
рый был искренне убежден в своей правоте.
109
Он поднял машину в воздух, но на аэродром она не
вернулась. Чуда не произошло...
Недостаточный запас устойчивости привел к тому,
что на одном из режимов машина вышла на закритиче-
ский угол атаки, и Т. не смог с ней уже ничего сделать.
Под углом атаки в авиации принято понимать угол
встречи крыла с набегающим воздушным потоком; рас¬
тет угол атаки, растет и подъемная сила крыла. Но для
самолета любой конструкции неизбежно наступает та¬
кой момент, когда дальнейшее увеличение угла атаки
ведет уже не к увеличению, а к падению подъемной си¬
лы. Тот угол атаки, которому соответствует максималь¬
ная подъемная сила, считается критическим, и любой
летчик, если он хоть что-то смыслит в своем деле, немед¬
ленно уменьшает угол атаки. Если же не остановиться
на этом, если пойти дальше, подъемная сила станет
резко падать, а вместе с нею неизбежно начнет падать
и сам самолет.
Обычно, когда самолет подходит к критическому
углу атаки, он сам дает почувствовать: крыло начинает
шуметь, затем появляется вибрация, а машину легонько
покачивает — все это предвестники опасности. Т. был
хорошим летчиком и не мог пропустить тревожных при¬
знаков. Видимо, самолет стал неуправляемым на секун-
ду-другую раньше, и пилоту попросту не хватило рулей,
чтобы остановить начавшийся уже процесс. При нор¬
мальном запасе устойчивости ничего подобного не про¬
изошло бы.
Т. поплатился жизнью. А самолет все равно пришлось
•вернуть в КБ на доработку.
Конечно, конфликты и разногласия с конструктора¬
ми редко заходили так далеко и еще реже заканчива¬
лись так трагически. Совместная работа чаще всего ве¬
ла к новым поискам и открытиям. Так, например, про¬
изошло с разработкой электросистемы управления воз¬
духозаборником — прибором, который избавил летчи¬
ков от такой угрозы, как помпаж двигателя.
Началось это с испытаний одного из реактивных
двигателей конструктора Люлька, установленного на
новом мощном самолете. Запас по оборотам у него был,
прямо скажем, никудышным. А цена деления, занимаю¬
щего на циферблате прибора три миллиметра, из ко¬
110
торых. два уходило на толщину стрелки, соответствова¬
ла 50 оборотам. Вот и попробуй уследи: есть у тебя
запас по оборотам или тебе это только кажется? И на¬
чались наши муки мученические...
Явление помпажа косвенно связано с запасом дви¬
гателя по оборотам.
Дело в том, что турбореактивный двигатель — если
он не имеет специального регулирования компрессором,
а именно с таким-то мы и имели дело — может устой¬
чиво работать лишь в определенном диапазоне оборо¬
тов: «от» и «до». При отклонениях в ту или иную сто¬
рону возникает несоответствие между количеством воз¬
духа, проходящего через компрессор, и количеством
воздуха, поступающего в двигатель через воздухозабор¬
ник, — лопатки турбины начинают вибрировать, а пи¬
лот чувствует себя так, будто уселся на лафет стреляю¬
щей скоростной пушки, — начинается помпаж.
Помпаж же штука серьезная. Возникающие при нем
резкие, ударные колебания воздуха могут привести к
разрывам обшивки входного канала, обрыву лопаток
компрессора и, в конце концов, к пожару двигателя со
всеми вытекающими из этого последствиями.
Чтобы этого не случилось, и существует запас дви¬
гателя по оборотам. Когда такой запас достаточно ве¬
лик, летчик чувствует себя как у Христа за пазухой.
А при небольшом запасе гляди, что называется, в оба!
Тем более что толщина стрелки на шкале прибора за¬
крывала от глаз чуть ли не все деление...
А ведь, кроме двигателя с его треклятым прибо¬
ром, по которому никак не -углядишь, есть ли еще у
тебя запас оборотов или уже весь вышел, существовали
жесткие, летные задания, также требующие от пилота и
сил и внимания. Одним словом, мы выдвинули перед
конструктором требование: увеличить запас двигателя
по оборотам. Тогда о секторе газа и думать нечего, ра¬
ботай совершенно спокойно.
Главный конструктор Люлька неожиданно и без
долгих споров согласился с нашими доводами.
— Ну, ты меня уговорил! — выслушав одного из
нас, провозгласил он своим густым, с легким хохлац¬
ким акцентом, раскатистым басом. — Ладно! Увели¬
чить так увеличить! За чем дило стало?..
«Дило», как выяснилось, стало за пятью месяцами
напряженной работы, после которой двигатель вернул¬
Ж
ся к нам с запасом оборотов, увеличенным хотя и не до
просимы; размеров, но жить все же было можно.
Но на этом, однако, не кончилось.
Из борьбы с чепуховой стрелкой на циферблате при¬
бора завязалась большая и серьезная работа, которая
в конечном счете освободила летчиков от помпажа.
Решено было создать автоматику регулировки по¬
дачи воздуха в двигатель. Стали набирать статистику...
Я полетел, другой, третий...
Выявили закономерность. Остальное — дело кон¬
структоров.
Так возникла электросистема управления воздухоза¬
борника — ЭСУВ. Подача воздуха в двигатель стала
осуществляться автоматически, а у нашего брата лет¬
чика еще одной заботой меньше — с помпажем было
покончено.
Работать с каждым днем становилось интереснее, но
и труднее. Все острее ощущалась нехватка знаний, от¬
сутствие теоретической подготовки.- Видно, подходила
пора вторично штурмовать двери академии.
Как нельзя кстати ко мне неожиданно приехал Вик¬
тор Кумсков. Он в то время уже работал в академии
преподавателем.
— Ну как летается? — начал он с места в карьер. —
Я слыхал, что у тебя здесь дела вроде бы неплохо
идут?
— Верно ты слышал, — улыбнулся я в ответ. —
Идут дела, только вот сам-то я на месте стою. В небе,
как говорится, хозяин, а на земле только что не на
побегушках... Сам понимаешь, чертежи читать нас на
фронте не учили.
— Фронт в сорок пятом кончился. А сейчас пятьде¬
сят первый, — сказал Кумсков и, вновь оживившись,
предложил: — Слушай! Ведь я тебя как понимаю!
Не хочется с летной работой расставаться? И не надо.
И не расставайся. Ты о заочном не думал?
— Да как тебе сказать, — уклонился я. — Заочно
учиться — все равно что заочно обедать.
— Ну смотри, — сказал Кумсков’ и добавил: —
Без чертежей теперь даже и воздушных замков не
строят. Советую подумать!
Конечно, он был прав. И разговор наш не пропал
даром.
«12.
Вскоре я вместе с двумя другими ребятами из на¬
шего института Гапоненко и Галенкиным уже тянули
жребий за экзаменационным столом в академии.
Для всех троих он выпал удачным, все были зачислены в
академию.
И начались студенческие годы...
Порой приходилось трудно, очень трудно, — не раз
работа с головой втягивала в очередной свой водово¬
рот, на долгие месяцы не оставляя ни минуты на лек¬
ции и конспекты, но мы по возможности сглаживали
для себя трудности, приноравливались к ним как мог¬
ли. Что скрывать! Конечно, и мы, узнав о проверенном
во всех заочных вузах страны методе, не устояли перед
его житейской мудростью и простотой. Получив вместе
с зачетками программу и график учебных заданий, каж¬
дый из нас делал какую-нибудь одну из курсовых работ;
потом мы встречались, обменивались по поводу про¬
деланного мнениями, а заодно и самими работами. Ко¬
нечно, и мы, вместо того чтобы систематически, изо дня
в день грызть гранит науки, просиживали считанные
ночи перед экзаменами... Конечно, пользовались при
удобном случае шпаргалками... Теперь иной раз и са¬
мому вдруг все это покажется несолидным, что ли,
мальчишеством. Но кто, положа руку на сердце, может
сказать, что не держал хоть раз в руках той же шпар¬
галки? Если и найдутся такие, то не густо их наберет¬
ся, а мы, грешные, вдобавок возьмем да еще и не по¬
верим. Студент, он студент и есть: с него один спрос —
на экзаменах!
А экзамены тоже сдавались по-разному. К примеру,
Иоффе, один из преподавателей, который читал у нас в
академии метеорологию, перед тем как раздать биле¬
ты, высказывался по поводу все тех же шпаргалок при¬
близительно так:
— Друзья мои, право же, не стоит понапрасну пор¬
тить глаза, кося их на запрятанный в неизвестное для
меня место клочок, с собственными маловразумительны¬
ми каракулями. Предлагаю вместо этого спокойно поль¬
зоваться любой литературой, равно как и любыми си¬
ноптическими картами. Предлагаю потому, что знаю:
студентов без шпаргалок не бывает, а вот без знаний —
встречаются.
После подобной, предельно ясной как по своим ра¬
бочим установкам, так и точке зрения на студенческие
8 Г. Береговой
ИЗ
обычаи тирады Иоффе на какое-то время удалялся,
предоставляя нам полную свободу действий. Однако
это отнюдь не означало, что после его возвращения
каждый из нас унесет в зачетке отметку об успешно
сданном экзамене, а в сердце признательность к тер¬
пимости и либерализму преподавателя метеорологии.
Возвращая кому-нибудь пустую зачетную книжку,
инженер-подполковник всякий раз вразумляюще по¬
яснял:
Если человек перед экзаменами соблаговолит
лишь перелистать учебник, он, конечно, за те полчаса,
в течение которых я отсутствовал, успеет найти выпав¬
шее ему по билету место, но вчитаться и переварить —
вряд ли. Тому же, кто твердо подготовлен, пожалуй,
и проще и выгоднее собраться с мыслями, чем бесцель¬
но рыться в учебниках, разыскивая там информацию, и
без того ему уже хорошо известную.
Метод Иоффе при желании, пожалуй, можно на¬
звать экстравагантным. Если, конечно* иметь в виду
форму, а не его суть. На деле же любой хороший педа¬
гог экзаменует не столько по билету, сколько по суще¬
ству предмета.
В этом смысле, мне кажется, традиционный способ
опроса студентов с помощью экзаменационных билетов
себя изжил: свободное, без заранее «вытянутой» темы-
собеседование было бы куда эффективнее и дей¬
ственнее.
Впрочем, экзамены — в существующей ли, либо в
любой иной форме — дело, на мой взгляд, третьесте¬
пенное. Главное не контроль успеваемости, а сама успе¬
ваемость, те знания, которые ты унесешь из вуза и ко¬
торые станут ядром избранной тобою профессии. А тут
уже дело не в стиле экзаменов, а в стиле подачи самих
знаний.
Тактику ВВС читал у нас бывший фронтовик, летчик-
истребитель, полковник Сидоренко. Читал он увлеченно,
горячо, подкрепляя теорию бесчисленными эпизодами и
примерами, щедро черпая их из своей большой судьбы.
На его лекциях всегда трудно было сыскать свободное
место. Любили его не только как интересного, яркого
педагога, но и за человеческое обаяние, за простоту v
душевную ясность.
<14
Читать ему порой было трудно: садился голос. И вся¬
кий раз перед его лекцией молоденькая лаборантка ста¬
вила на край кафедры поднос со стаканом холодного
крепкого чая.
На курсе юнцов у нас раз, два — и обчелся: осталь¬
ные народ, что называется, солидный, степенный. Озор¬
ство, мальчишество вроде бы не к лицу. Но не зря,
видно, говорят, что студенческая скамья с возрастом не
считается: всех стрижет под одну гребенку.
Заменили мы, словом, как-то стакан с чаем на ста¬
кан коньяка. По цвету отличить трудно...
Лаборантка в панику:
— Что будет? Что будет?!.
— А вот увидим, — смеемся в ответ.— Может, пол¬
ковник вовсе и не заметит разницы...
Махнула лаборантка рукой, поставила стакан на
привычное место. Мы затаили дыхание, ждем: коньяк
наш не столько озорство, сколько дань уважения. Ну а
если рассердится полковник, что поделаешь — придется
получить по заслугам...
Сидоренко начал лекцию как всегда: напористо, го¬
рячо, не щадя ни голоса, ни дыхания. Не помню сей¬
час, о чем он в тот раз говорил, но курс увлекся, за¬
слушался. Не знаю, как кто, а я через несколько ми¬
нут и думать позабыл о проделке с подменными ста¬
канами. Да и большинство из ее участников, кажется,
тоже.
В середине лекции Сидоренко придвинул по обык¬
новению поближе стакан. Раз отхлебнул, другой... Про¬
должает читать как ни в чем не бывало. И хрипотцы
вроде бы в голосе поменьше стало. А стакан, надо ска¬
зать, не граненый — из тонкого стекла: ровнехонько
полбутылки «Двина» туда вошло. К концу лекции, ви¬
дим, на донышке уже осталось. А Сидоренко хоть бы
что: будто и впрямь в стакане чай...
Наконец прозвенел звонок. Поставил полковник опу¬
стевший стакан на поднос, впервые улыбнулся, будто
только что заметил подмену, сказал:
— Хорош курс. Такому и лекцию приятно читать.
Улыбнулся еще раз и ушел своей упругой, легкой
походкой.
— Что же- у полковника за дата нынче такая? —
подошла к нам минуту спустя лаборантка. — День
рождения? Или что-нибудь по службе?
8*
1»
— Да нет, день сегодня самый что ни есть обыкно¬
венный, — ответил кто-то из нас. И помолчав, приба¬
вил: — День-то обыкновенный, а вот сам полковник —
нет. Полковник наш человек замечательный!
Дело, конечно, не в самом эпизоде: к нему можно
отнестись по-всякому. Но одно несомненно: человеку,
который не вызывает к себе ничего, кроме равнодушия,
ничего подобного не грозит. Конечно, стакан коньяка
вместо стакана чаю лишь крохотная и, может быть, по-
мальчишески легкомысленная дань того уважения, ко¬
торым пользовался у слушателей Сидоренко; лучшим и
наиболее верным показателем нашего к полковнику от¬
ношения, бесспорно, являлся тот факт, что всякая его
лекция неизменно собирала полную аудиторию. Это объ¬
яснялось прежде всего той блестящей формой, в кото¬
рую он умел облекать свой предмет.
Я мог бы назвать многих преподавателей, на чьих
лекциях и семинарах трудно было сыскать свободное
место; мог бы привести и имена таких, кто читал толь¬
ко-только не перед пустыми скамьями; но думаю, нет
в этом никакой нужды: мысль понятна и без доказа¬
тельств.
На экзаменах знания лишь проходят проверку, но
рождаются они в живых контактах учащихся с препода¬
вателями, когда увлеченность последних передается пер¬
вым. Таких преподавателей — одаренных, с огромным
опытом и богатейшей эрудицией, с умением рас¬
положить студентов не только к читаемой дисцип¬
лине, но и лично к себе, — в академии было большин¬
ство.
И все же,, повторяю, учеба давалась нелегко. Осо¬
бенно на двух первых курсах. Частенько приходилось
засиживаться по ночам. Была, правда, у меня в те вре¬
мена постоянная психологическая поддержка. Жена за¬
канчивала исторический факультет МГУ, и ночные бде¬
ния над конспектами и учебниками проходили не в оди¬
ночку. Вдвоем, да еще с любимым человеком, любое
дело легче. И пусть, пока один из нас вникал в тонко¬
сти и интриги внутренней политики какого-нибудь Ива¬
на Калиты, другой в то же время ломал голову, рас¬
считывая работающую на срез или скручивание балку
из учебника по сопромату, — все равно эмоциональное
«46
взаимодействие, которое связывало нас в эти часы, по¬
могало обоим. Конечно, между сопроматом и той же
историей становления Русского государства общего,
прямо скажем, маловато. Но суть не в этом. Связывает
не только общность дела, которое делают вместе, а н
сам процесс совместной работы. Так уж счастливо, так
удачно устроен человек...
Однако тогда это счастье было трудным счастьем.
Порой просто мучительным. Доставалось мне здорово,
времени всегда в обрез. Частенько приходилось, как го¬
ворят, делать сегодня то, что нужно было сделать еще
вчера. Когда свинцом налита голова, а глаза слипаются,
будто намазанные медом, единоборство с учебниками и
конспектами не лучшее, чего себе пожелаешь. Но вы¬
бирать было не из чего. Жизнь требовала знаний, и их
приходилось брать с бою. В бою же ищут не отдыха, не
послаблений и скидок, в бою добиваются побед. И побе¬
ды приходили... Экзамен за экзаменом, сессия за сес¬
сией оставались позади. Остались наконец позади и
два первых, самых трудных для меня курса.
Позже, когда начались специальные дисциплины,
такие, как тактика взаимодействия наземных войск и
Военно-Воздушных Сил или, скажем, организация под¬
готовки аэродромов и наземного оборудования, учиться
стало легче. Сказывался не только накопленный за
военные и послевоенные годы опыт, но и тот живой
интерес, который обусловливался возможностью приме¬
нять накапливаемые знания в непосредственной рабо¬
те. К примеру, такой предмет, как тактика применения
аэродромов подскока — сколько приходилось иметь с
ними дела на фронте! — помогал мне более осмыслен¬
но, более активно подойти к той части программы по
испытанию самолетов, которая включала взлеты и по¬
садки на грунтовых площадках.
Одним словом, теория и практика часто шли как
бы рука об руку, взаимодействуя и обогащая друг
друга. Да иначе, пожалуй, и не могло быть. Теория н
практика — только две стороны одной и той же меда¬
ли, медали, на которой человечество выгравировало тре¬
бовательное слово «прогресс»...
И если уж обобщать дальше, то любые заслужива¬
ющие внимания теоретические разработки и исследова¬
ния неизбежно открывают новые пути, новые возмож¬
ности для людей практики, а сама практика не только
ш
использует эти пути и возможности, но и, в свою оче¬
редь, ставит перед наукой новые цели, новые задачи,
а подчас даже вынуждает ее пересматривать установив¬
шиеся уже нормы и принципы.
В нашем авиационном деле, скажем, такое случа¬
лось не раз. В одном из таких «пересмотров» довелось
в числе других принимать участие и мне.
Управление самолетом в воздухе осуществляется в
двух плоскостях: горизонтальной и вертикальной. Тео¬
ретически считалось, что посадить машину с выведен¬
ными из строя рулями высоты или подвижного стаби¬
лизатора невозможно. До поры до времени этот принцип
не подвергался сомнениям, и прочесть об этом можно
было в любом учебнике.
Но наступил момент, когда кажущаяся самоочевид¬
ность этого положения пошатнулась.
Началось все с заурядного эпизода во время войны
в Корее. Один из наших МиГ-15, которые мы поставля¬
ли Корейской Народно-Демократической Республике,
попал в изрядную перепалку. У него было перебито
управление рулями высоты, но электропроводка управ¬
ления триммером оказалась действующей. Согласно
теории посадить самолет было нельзя, но летчику в тот
момент было не до теории. Летчик поставил перед со¬
бой цель спасти машину.
Управляя с помощью триммера рулями высоты, он
не только сумел дотянуть до аэродрома, но и посадил
самолет.
В то время это было расценено как своего рода
чудо.
Позже, после тщательной и всесторонней проверки,
возможности управления самолетом с помощью трим¬
мера были выявлены, уточнены и подтверждены, а за¬
тем и закреплены в соответствующих документах.
Но на этом дело не кончилось.
Впоследствии случилось так, что тот опыт, который
мне удалось накопить, участвуя в исследованиях воз¬
можностей управления самолетом с помощью тримме¬
ра, здорово пригодился мне в жизни. Но об этом я рас¬
скажу немного позже.
Сейчас же мне' бы хотелось подчеркнуть одно цен¬
ное, на мой взгляд, человеческое качество—дерзость.
119
Я думаю не о той дерзости, которая граничит с бесша¬
башностью или отчаянием, а имею в виду дерзость, иду¬
щую от опыта и ума.
Не знаю, как обстояло, дело с тем пилотом в Корее,
может быть, им владела лишь ненависть к врагу и же¬
лание во что бы то ни стало спасти оружие — истре¬
битель, на котором он воевал. А может, все было ина¬
че... Может, просто ему первому пришла та мысль, ко¬
торая смутно уже бродила в головах многих. Сотни раз
работая со стабилизатором и триммером, я подспудно,
где-то на задворках сознания неприметно накапливал
опыт или скорее чутье, отмечающее, что тот же триммер
подчас способен на нечто большее, чем мы от него обыч¬
но ждем, что есть здесь свои нераскрытые, неопробо¬
ванные возможности. Но с рулями высоты у меня все
было пока в порядке, и зыбкое, неоформившееся ощу¬
щение догадки не рождало еще мысли.
Это ощущение повторялось и повторялось, из него
постепенно вызревал опыт, как созревает жемчужина в
найденной и еще не раскрытой раковине. И может
быть, там, в Корее, перед тем как катапультироваться
из поврежденной, неуправляемой машины, пилот
вскрыл свою «раковину» и извлек из нее давно созрев¬
ший «жемчуг» — остальное решила та дерзость, кото¬
рую я называю дерзостью от опыта и ума.
Дело здесь, конечно, не в самом триммере — сколь¬
ко еще в мире непознанных, нераскрытых возможно¬
стей! — дело в самой сущности дерзости. Именно она,
подкрепленная реальным, но еще не осознанным опы¬
том, помогает порвать обыденное, перебросить мост че¬
рез пропасть. Догадываться могут многие — проверяет
догадки дерзость. Особенно когда ценой проверки мо¬
жет стать собственная жизнь...
* *
*
Мой Як-3, который я выстругивал в сурдокамере пе¬
рочинным ножом из куска липы, не мог, конечно, под¬
няться в воздухе; на нем нельзя было проверить ни
одной, даже самой пустяковой, догадки; с его помо¬
щью можно было сделать только одно — продумать
свою судьбу. Крохотные тонкие стружки, завиваясь в
причудливые спирали и кольца, высвобождали, вытяги-
119
вали за собой из дерева контуры то хвостового опере¬
ния, то части фюзеляжа, то плоскости крыла; и так же,
как кусок липы, освобождалась от всего лишнего па¬
мять, постепенно обнажая суть и отдельных поступков,
и всех прожитых лет жизни.
Да, ничто не проходит бесследно; из малого, непри¬
метного вырастает большое — большое столь же непри¬
метно может распасться з труху и пыль. Все оставляет
свои следы; но иногда эти следы путают и петляют,
иногда они неотвратимо ведут к цели. Весь вопрос в
том, зачем вышел человек на дорогу. Если ради того,
чтобы найти себя, тогда все в порядке; тогда при всей
кажущейся извилистости путь его в последнем счете
обозначится как прямой и ясный: исходную и желан¬
ную точки соединит проложенный поверх кружева не¬
избежных случайностей и ошибок четкий, лаконичный
пунктир.
Найти себя — значит найти и свою жизнь; не
искать — значит прожить чужой жизнью, прожить как
получится, как придется прожить. Или — или.
Говорят, что у каждого свое призвание: либо угадал,
либо не угадал. Я этому не верю. Человек богат, и при¬
званий у него не одно, а несчетно много. Важен не вы¬
бор, а его реальный итог. Представьте, что мальчиш-
ка, одаренный, скажем, от природы абсолютным музы¬
кальным слухом, станет не знаменитым композитором,
а обыкновенным рядовым геологом — жил, допустим,
в доме напротив симпатичный ему бородатый дядя, ко¬
торому хотелось во всем подражать; и если он, этот по¬
взрослевший мальчишка, до пенсии, а может и даль¬
ше, сохранит интерес, казалось бы, к случайно выбран¬
ной им работе, будет болеть ее заботами, радоваться'
ее успехами, то никто не скажет, что жизнь про¬
жита зря.
Человек богаче любой профессии. И найти себя —
вовсе не означает вовремя послушаться маму или папу:
что толку * абсолютном слухе, если тебе милее не зву¬
ки скрипок, а посвист ветра в ущелье, торопливый,
азартный стук молотка, откалывающего образец поро¬
ды! Лишь тот действительно находит себя, кто исполь¬
зует не одно из своих бессчетных человеческих ка¬
честв — пусть даже оно резке В ярко выражено, а жи¬
вет ими всеми, не порабош.аг одним остальные, живет
не как привесок к своему музыкально одаренному уху,
ме
а щедро- и разносторонне — всеми силами ума и духа.
Профессия не самоцель: она лишь поприще, где тратишь
отпущенные природой силы; использовать их без остат¬
ка и означает прожить свою жизнь. А это зависит не
столько от выбранного тобой дела, сколько от того, как
ты его делаешь. Жизнь удается только тогда, когда не
увиливаешь от трудностей, а делаешь свое дело без
устали, добросовестно и добротно, делаешь вместе с де¬
лом самого себя.
На улице моего детства, не в доме напротив, а в
моем доме жил не бородатый геолог, а мой брат —
летчик. И я стал летчиком, и это, конечно, случайность.
Но не случайно другое, не случайно то, что я навсегда
полюбил свое случайное ремесло. Случайность стала
моим призванием. Не одним-единственным, а одним из
многих. Я ровно настолько же «родился» летчиком, на¬
сколько химиком, ювелиром, матросом, врачом... Список
можно бы и продолжить, но не в нем дело. Просто я
захотел научиться и научился неплохо водить самоле¬
ты, найдя тем самым в профессии летчика самого себя.
Точно так же, наверное, я мог бы найти себя и на лю¬
бом другом поприще, если, конечно, искать не славы, не
титулов, не высокой зарплаты, а творческой радости от
самого труда.
Конечно, я многое сознательно упрощаю. Я говорю
не о тех сравнительно редких случаях, когда призвание
человека написано у него на лбу чуть ли еще не с пе¬
ленок. Я думаю не о единицах, я думаю о подавляю¬
щем большинстве людей. А тут — я в этом уверен —
человека делает не «удачный» выбор профессии, а его
отношение к самому себе и к ней. Там, где нет зависти
к тому, как живет Иван Иванович, нет и неудачников;
жизнь получается лишь тогда, когда в центре духов¬
ных помыслов и интересов заложен принципиально
иной вопрос — не Как, а Чем живет человек.
Мне скажут: вот вы тут толкуете о врачах, геологах,
летчиках. Ну а если, дескать, токарь? Что тогда?
Что ж, токарь так токарь. Не торопитесь иронизи¬
ровать: я вовсе не собираюсь рисовать одну из штампо¬
ванных картинок, в щедро отлакированных рамках ко¬
торых труженик станка одной рукой привычно дотачи¬
вает рекордную по счету деталь, а в другой скромно
держит промасленный клочок синьки с очередным за¬
мечательным рацпредложением. Я просто напомню, что
121
врач имеет дело не только с благодарностью спасенно¬
го им больного, но и, простите, с его выделениями и
экскрементами, без анализов которых заболевшего вряд
ли удалось бы спасти. И летчик не только кувыркается
в лазурной глубине неба, выписывая там приятно ще¬
кочущие нервы сложные фигуры высшего пилотажа;
гораздо чаще ему приходится долгими часами копаться
вместе с техниками во внутренностях барахлящего
двигателя или ждать где-нибудь у черта на куличках
сутками, а то и неделями благоприятной сводки от си¬
ноптиков. Радость труда не только в рекордах и сочув¬
ственных аплодисментах; она прежде всего в постоянном
чувстве удовлетворения, всегда сопутствующем процессу
преодоления трудностей, она в чувстве профессиональ¬
ной гордости, растущем из года в год от сознания
того, что все лучше и лучше справляешься со своим
делом.
Возвращаясь же к токарю, к обыкновенному — без
производственных рекордов и поданных рацпредложе¬
ний — хотя, конечно, есть и такие! — скажу одно: если
он в самом деле токарь, не по записи в трудовой книж¬
ке, а по собственному желанию токарь, тогда он никог¬
да не променяет своего станка на кабинет врача или
на кабинет летчика. Он будет знать цену своему уме¬
нию, он будет гордиться им; наконец, — если, повто¬
ряю, он настоящий токарь — в нем будет жить спокой¬
ная уверенность в том, что когда-нибудь возле его стан¬
ка появятся ученики, которые станут смотреть ему в
рот и которым ему будет что рассказать, передавая им
из рук в руки свой опыт, накопленные навыки, свою
профессию.
Я убежден, что не ошибусь, если, перефразируя из- .
вестную пословицу, скажу: не профессия красит чело¬
века, а человек профессию. И уж если говорить о вы¬
боре, о поиске своего призвания, искать следует не про¬
фессию для себя, а себя в профессии.
Оглядываясь на свой собственный опыт, надо при¬
знаться, что это далеко не так просто. Может, кому-то
покажется странным, но мне, например, больше нра¬
вится не пилотировать самолет, а крутить баранку ав¬
томобиля: на земле скорость ощутимее и острее воспри¬
нимается. Однако я стал не шофером такси, а летчи-
122
ком. Дело в том, что эмоции хотя и играют в духовном
мире человека огромную роль, но далеко ее не исчер¬
пывают и тем более не определяют его основных запро¬
сов. Но эмоции — вещь реальная; и значит, чтобы они
не торчали занозой, мешая делу, их надо или переоце¬
нить, или переадресовать. Иной раз это получается са¬
мо собой; другим приходится прибегнуть к помощи
рассудка и воли. Я, например, научился в конце концов
ценить скорость не только чувственно, но и абстрактно:
горизонтальная, привязанная покрышками к земле ско¬
рость автомобиля стала в моем восприятии выглядеть
беднее, чем скорость свободно маневрирующего во всех
плоскостях самолета. Это отнюдь не охладило моей
страсти к быстро мчащимся под колеса автомобиля
земным шоссе и проселкам, но помогло начисто забы¬
вать о ней на «дорогах» пятого океана. Понятие «ско¬
рость» обогатилось для меня новыми красками и оттен¬
ками: абстракция стрелки в ночном полете стала воспри¬
ниматься и эмоционально. Дремлющему в салоне пасса¬
жиру кажется, будто самолет недвижно завис в воз¬
духе, как если бы его прицепили к стреле гигантского
подъемного крана, и лишь ровный гул двигателей да
само сознание не позволяют ему окончательно подпасть
под власть иллюзии. Обманутые органы чувств отказы¬
ваются регистрировать движение мчащегося в ночном
небе лайнера. Не то с летчиком. Его органы чувств
как бы обогащены за счет самой профессии; пилот спо¬
собен фиксировать и фиксирует скорость не только по
показаниям приборов, но и чувственно.
Не подчинить какие-то качества, не подавить их в
интересах работы, а, наоборот, развить их, расширить
так, чтобы они не мешали, а помогали делу, больше
того, работали на него, — вот что я называю поиском,
раскрытием себя в профессии.
Но подчас одного только поиска мало, необходимо
создавать в себе какие-то качества заново, почти что на
пустом месте.
Взять, к примеру, так называемую быстроту реакции.
Качество это, прямо скажем, крайне желательно для
всякого. А вот развито оно, к сожалению, далеко не у
всех. Летчику же, особенно летчику-испытателю, без не¬
го, как говорится, никуда! И если ты не топчешься на
азах выбранной профессии, если ты помаленьку овла¬
деваешь ею, значит, заодно — хотя ты можешь не
123
только не думать, но и попросту не знать об этом, —
овладеваешь и необходимыми для нее качествами.
В моем случае — быстрой реакцией.
Насколько я успел овладеть именно этим качеством,
по-настоящему мне довелось осознать именно здесь, в
сурдокамере. И конечно, не в минуты вроде тепереш¬
них, когда я, выстругивая своего Яка, раздумываю обо
всем этом, а в минуты напряженной работы. По гра¬
фику вся такая работа, выявляющая, а заодно и тре¬
нирующая быстроту реакции, объединена под одной ко¬
роткой рубрикой — тесты.
...Я смотрю на циферблат часов и откладываю в сто¬
рону свою близящуюся к концу поделку из куска под¬
сушенной липы. Незаметно пролетело еще несколько
часов моего пребывания в сурдокамере, несколько ча¬
сов отдыха и неторопливых раздумий. Вот-вот на табло,
что прямо передо мной, вспыхнет привычная комбина¬
ция цветных огней: «Внимание!»
«Внимание! По графику наступает время тестов!»
* *
*
Бытует мнение, что быстрота реакции — качество
врожденное. Обделила, дескать, природа — сиди и не
рыпайся. Так, например, говорят: прирожденный бок¬
сер или, скажем, разведчик. Но, к счастью, это не со¬
всем так. Конечно, та или иная скорость реакций, будь
то мускульных, двигательных ила интеллектуальных, в
какой-то мере дается уже от рождения. Но дальнейшее
обогащение и развитие этих качеств — дело наживное.
И то, что принято называть мгновенной реакцией, как
правило, результат упорных систематических трениро¬
вок. Роль их отчасти может заменять бурная события¬
ми жизнь. Но только отчасти. Без упорной, целеустрем¬
ленной работы над собой совершенства в этом смысле
все равно не добиться.
Зачатки этого ценного качества у меня проявились
еще в мальчишеском возрасте. Многое дала и война, и
работа летчиком-испытателем. И все же до совершен¬
ства было еще ох как далеко... Нет-нет да и случались
неприятности...
Одна из них едва не обошлась мне ценой жизни.
124
Испытывался новый прицел на самолете новой
конструкции. Проверялся режим бомбометания с пики¬
рования. Естественно, каждому летчику хочется знать,
куда попали сброшенные им бомбы, и поэтому при вы¬
воде машины из пикирования смотришь в круг и оце¬
ниваешь, далеко ли от его центра появились воронки.
Я немного зазевался и, когда самолет набирал высоту,
незаметно для себя перевернул его на спину, а вместо
того чтобы «бочкой» выйти из создавшегося положения,
решил выйти переворотом. Самолет захрустел, как су¬
харь на зубах; до земли какие-то сотни метров, а под
крылом еще одна несброшенная бомба. Самолет просе¬
дал на верхушки деревьев. Успею или не успею выйти?..
Хватит ли высоты?.. Изменить уже ничего нельзя: ма¬
шина и так чудом в воздухе не рассыпалась... Врежусь
или нет? Пожухлые, сухие листья на сучьях увидел —
вот до чего фантазия разыгралась...
И вдруг в какой-то момент не столько разумом,
сколько чутьем почувствовал: проскочу! Над самыми
верхушками, но проскочу! И проскочил. Но посадка
с бомбой на деформированном самолете не предвещала
ничего хорошего. Отделался кое-как и от нее. Пошел
к аэродрому, а в голове сумятица, вопросы один друго¬
го тревожнее:
«Выйдут ли шасси?»
«Выйдут ли посадочные закрылки?»
«Не откажет ли управление?..»
Но вот наконец и аэродром. На значительно боль¬
шей, чем обычно, .высоте выпустил шасси — все вроде
бы нормально; выпустил закрылки — тоже нормаль¬
но. Крадучись подошел к полосе и мягко посадил са¬
молет.
Сбежались техники, смотрят, молчат, только руками
разводят. Наконец один говорит:
— Считай, что ты за экспонатом слетал! А попутно
и с того света вернулся.
— Что, — спрашиваю, — за экспонат такой, чего
мелешь?
— А обыкновенный, — отвечает, — экспонат. Музей¬
ный. Теперь твоему самолету только там, в музее, кра¬
соваться: пусть экскурсанты смотрят да удивляются.
Да ты сам погляди!
Вылез я, спрыгнул на землю, смотрю — и собствен¬
ным глазам не верю: крылья, стабилизаторы, фюзе-
ш
ляж — все будто у черта в зубах побывало. Не самолет,
а какая-то стиральная доска...
— При таких персгрузочках, что ты ей задал, и
с линкора все обручи полетят: по швам разойдется! —
сказал кто-то у меня за спиной. — И как ты после та¬
кого пике в лес «по ягоды» не ушел! Если бы сам не
видел, ни за что бы не поверил!
Инженеры-прочнисты при осмотре пришли к выводу,
что перегрузка была порядка 12—14 единиц.
Постоял я, постоял и решил, что техники правы: по¬
жалуй, если бы кто другой рассказал, я бы и сам усо¬
мнился.
К счастью, этим прлетом была завершена программа
испытаний прицела. Так что покалеченный экземпляр,
или «экспонат», как выразился один из техников, дей¬
ствительно попал в музей.
В музей так в музей!! На душе у меня в связи с этим
кошки, конечно, не % так царапали: запороть машину,
в которую вложен огромный труд и немалые деньги, —
от такого белый свет покажется в копеечку...
Но ЧП, как я уже говорил, и среди нас, летчиков-
испытателей, гость в общем-то довольно редкий. Основ¬
ная работа буднична.
Поставили как-то раз один из двигателей на дефек¬
тоскопию лопаток. Метод старый, несовершенный; рабо¬
тенка, прямо сказать, муторная. Турбину разбирают,
что называется, до последнего винтика, каждую лопат¬
ку тщательно покрывают специальным магниевым раст¬
вором и просматривают в ультрафиолетовых лучах:
если есть на ней хоть малюсенькая, микроскопическая
трещинка, раствор туда обязательно проберется — и все
как на ладони.
Разобрали турбину, разложили на столе лопатки
так, чтобы при последующей сборке не нарушать балан¬
сировку двигателя. Красим, смотрим... Работали день и
ночь: сроки жали. И вдруг какой-то медведь — не ста¬
ну называть его фамилию — взял да и рассыпал все ло¬
патки по полу. Без умысла, естественно. Только от этого
никому не легче... Весь наш египетский труд насмарку,
точнее, под удар поставлен. Соберешь турбину, а вдруг
дисбаланс? Значит, вновь снимать двигатель с самоле¬
та, отправлять на завод. А сроки?..
126
Сидим думаем: собирать, не собирать? Отправить
сразу на завод — потеря драгоценного времени; а если
собрать, вдруг выявится дисбаланс? Тогда времени уй¬
дет еще больше.
Один из инженеров вдруг говорит: «В принципе дис¬
баланса большого не должно бы быть. Уж очень с вы¬
сокой степенью точности обрабатываются лопатки...
А вообще...»
Вот именно — «вообще»! Иной раз и телята ку¬
саются... Все-таки решили рискнуть. Собрали двигатель,
поставили на стенд для проверки: заработал лучше
прежнего. Никакого тебе дисбаланса! Прав оказался
инженер: умеют работать на наших авиационных за¬
водах, не подвела точность обработки. А в общем, мож¬
но сказать, повезло. Точность точностью, но все же...
Впрочем, без известной доли риска и везения боль¬
шинство дел на этом свете не делается.
Стреляли мы однажды по беспилотным мишеням,
управляемым с земли по радио. Задание примерно фор¬
мулировалось так: «Возможность перехвата таких-то
целей на таких-то скоростях».
Скорость моего перехватчика в два с лишним раза
больше скорости мишени. Значит, «дельта» порядка ты¬
сячи километров. При таких скоростях сближения дек¬
ламировать стихи Пушкина или припоминать номер те¬
лефона приятеля некогда. Секунды и даже их доли на¬
мертво держат в своих тисках сознание.
Обычно стреляли только днем, когда цель видишь
собственными глазами. Кроме того, на локационном
прицеле имеется специальная полоска, на которой вы¬
ступают этакие рожки, что ли, сигнализирующие, что
цель захвачена. Рожки эти движутся друг другу на¬
встречу. И как только оба рожка войдут в так называ¬
емую зону пуска ракеты, можно считать, что дело сде¬
лано — через несколько мгновений цель станет грудой
вращающихся в воздухе кусков пылающего железа. Ко¬
гда я вижу одновременно и прицел и саму цель, легко
отвернуть в сторону от обломков.
И вдруг наблюдавший за стрельбами маршал авиа¬
ции Савицкий говорит:
— При солнышке у вас выходит неплохо. А если но¬
чью придется? Необходимо провести «слепые» стрельбы.
427
Ночи ждать, разумеется, не стали, а надели на фо¬
нарь непроницаемый для света колпак. Теперь един¬
ственная возможность пилотировать — по приборам. Для
пилота — ночь, а сам он с земли как на ладони виден.
Но главное даже и не в этом. Мишень, которую намече¬
но накрыть ракетой, сопровождают несколько боевых
машин — «подстраховщиков». Обычно они держатся
от нее в стороне — в нескольких километрах, ждут фи¬
нала, но если что-нибудь не так, если мишень не окон¬
чательно выйдет из строя, тогда вмешиваются «подстра¬
ховщики», они должны довести дело до конца — взо¬
рвать в воздухе мишень-подранок. Иначе она может лю¬
бых дров наломать...
Такие случаи уже бывали.
Конечно, моя мишень в этом смысле менее опасна.
Хотя бы из-за размеров. Рубанешь по ней: в остатке
три-четыре приличных куска — ну там часть фюзеля¬
жа, огрызок хвоста, двигатель. А остальное все —
в брызги: черный шлейф да клуб огня.
Загвоздка заключалась в другом: подобных слепых
стрельб никогда прежде не проводилось. Мне пред¬
стояло начать их первому.
Эксперимент обставили тщательно и всерьез; ника¬
ких лазеек, никаких поблажек: вслепую — значит
вслепую. Шторки, посредством которых кабину пило¬
та окутывала непроглядная тьма, снабдили специаль¬
ными контактами: тронешь шторки — сработают кон¬
такты. Экзамен в небе исключал «шпаргалки». При¬
цел вместе с его движущимися рожками, в свою оче¬
редь, поставили под контроль кинокамеры: отвернешь
раньше времени в сторону — кинопленка обстоятель¬
но обо всем расскажет. Одним словом, ночь среди
бела дня была продумана, запланирована и гаранти¬
рована почти с научной точностью.
Помимо сопровождающих мишень «подстраховщи¬
ков», в небо вслед за мной взмыл еще самолет, кото¬
рый пилотировал один из моих друзей по работе —
летчик Фадеев. Шторок у него на фонаре не было: ему
предстояло сопровождать меня, держа на всякий слу¬
чай со мной связь по рации.
Вышел в зону, иду только по приборам, скорость —
почти две звуковые... Фадеев молчит—значит, все по¬
ка идет нормально... Ага! А. вот и рожки на светящей¬
ся полоске прицела зашевелились: мишень или, может
128
быть, один из «подстраховщиков»? Шторки опущены;
сквозь заэкранированный ими фонарь натурально ни
черта не видно. Передаю по радио:
— Цель захватил! Но какую, не знаю.
Сопровождающие цель «подстраховщики» исчезли,
как ветром сдуло.
И тут же успокаивающий комментарий Фадеева:
— Цель захвачена правильно!
И опять в наушниках:
— Шутки шутите? Ну так учтите: мы из игры вы¬
шли. Догнать теперь вас не успеем! — Это уже
«подстраховщики».
Итак, если неудача, кроме Фадеева добивать ми¬
шень будет некому. Земля, однако, молчит. Задание,
следовательно, остается в силе.
В наушниках тишина. Рожки прицела сползают к
зоне пуска ракеты. Зона пуска — это «от» и «до».
При таком избытке скорости это всего несколько корот¬
ких мгновений, в течение которых ракета обязана на¬
крыть цель. Рожки уже захватили «от»... Пуск? И сра¬
зу в сторону от обломков? Но, во-первых, в какую?
Мишени-то все равно не видно. Во-вторых, за спиной
око киноаппарата: отвернешь на секунду раньше —
сорвешь луч локатора с мишени. При малейшем же
его отклонении снижается и вероятность поражения
цели. Жду еще несколько неправдоподобно долгих
мгновений...
И наконец, как выдох кузнечного меха, в моих на¬
ушниках голос Фадеева:
— Есть!
На другой день Фадеев вместе с Андреем Мануча-
ровым в офицерской столовой разыгрывали летчиков,
которые сопровождали мишень на стрельбах.
— Как же это вы «даму» свою на произвол судь¬
бы бросили? — спрашивал Фадеев. — Негалантно по¬
лучилось. А вдруг бы ей после комплиментов Берего¬
вого «Русского» или там «Джигу» взбрело в голову
сплясать?
— Или, скажем, просто пройтись туда-сюда по
свежему воздуху? — вторил ему Андрей Манучаров. —
Любопытная могла бы получиться прогулочка, а?
9 Г. Береговой
129
— Куда любопытней! — отшучивались беззлобно
те. — Прямым маршрутом с этого света на тот!
Комплимент-то больно уж ваш двусмыслен. Не пой¬
мешь сразу, к кому относится... От таких «комплимен¬
тов» не то что костей — пыли не соберешь.
— Так ведь с перехватчика, помнится, радировали,
что захвачена цель. Цель! А не что иное... — не уни¬
мался Манучаров.
— Захватил-то он цель, да забыл сказать какую...
А мы на работе шуток не любим, потому как из одно¬
го железа с мишенью сделаны...
С Андреем Манучаровым мы сдружились как раз
при схожей ситуации.
Опробовалась высадка десанта на парашютах мо¬
дернизированной конструкции. Огромные транспортни¬
ки затащили под облака различную технику и, конечно,
штабные машины. На земле собралось немало народу
встречать всю эту технику.
День был ветреный, но это никого не смущало.
Каждый из присутствующих отлично знал, что мно¬
готонные транспортные махины не теряют устойчиво¬
сти и при метеорологических условиях куда более серь¬
езных.
И действительно, поначалу все пошло как по мас¬
лу. Огромные купола парашютов один за другим
исправно раскрывались в небе, гася скорость подвешен¬
ного на их стропах груза. Но потом вдруг купола оста¬
лись парить в воздухе, а часть «газиков» и кое-что из.
другой поднятой в небо техники горохом посыпалось
на землю.
После осмотра на месте кто-то в качестве первой
рабочей гипотезы, выдвинул соображение, что по халат¬
ности и недосмотру грузы с самого начала закрепили
непрочно. Догадку решили' проверить. Командующий
десантом, видимо, рассчитывая, что теперь-то уж всё
будет как надо, предложил в порядке эксперимента по¬
вторить сброс.
Но, увы, случаи отделения груза от парашютов по¬
вторились.
Когда полигон опустел и начальство разъехалось,
меня и Манучарова . включили в комиссию по рассле¬
дованию причин обрыва грузов с замков.
130
Узел крепления конструктивно был выполнен так,
что его замок открывался только тогда, когда груз ка¬
сался земли и нагрузка на замок исчезала. Считалось,
что в воздухе подобных условий возникнуть не может.
Но опыт показал, что при сильном ветре в системе
груз — парашют могут создаваться такие условия, ког¬
да нагрузки резко меняются и, доходя до очень малых,
заставляют замок срабатывать раньше времени, в воз¬
духе.
Злополучный узел крепления был продуман заново,
и конструкторы, конечно же, нашли иное, более удач¬
ное решение. А я благодаря всей этой истории не толь¬
ко познакомился с интересным, глубоким человеком —
Андреем Манучаровым, но и лишний раз убедился, что
заочное мое студенчество все чаще и зримее начинает
приносить свои плоды.
А вообще годы занятий в академии, щедро переме¬
шанные с увлекательнейшей работой, густо изобилую¬
щей яркими впечатлениями и неиссякаемым, растущим
день ото дня интересом, промелькнули быстро, будто в
калейдоскопе. Дело близилось к диплому...
• *
*
Надо сказать, что в тот год в порядке пробы дип¬
ломный проект намечено было заменить государствен¬
ными экзаменами. Не знаю, как кому, а мне это новше¬
ство, казалось, осложнит дело. Диплом — вещь при¬
вычная, обкатанная многими поколениями студенче¬
ства. Во-первых, диплом — это заранее известная кон¬
кретная тема: работа над ним не сулит никаких подво¬
хов или неожиданностей. Трудности? Без трудностей в
жизни ничего не бывает. Тем более за каждым диплом¬
ником закреплен постоянный руководитель проекта:
только не ленись спрашивать...
А госэкзамены? Тут опять лотерея. Кто из нас за¬
страхован от внезапного каверзного вопроса, от того,
например, что экзаменующие могут докопаться до ка¬
кого-нибудь случайного пробела в знаниях! Обо всем
этом мы в те дни часто судачили в коридорах. Многие
разделяли мои сомнения и тревоги.
Но решения принимаются не в коридорах и не в ку¬
рилках. Госэкзамены в конце концов стали фактом.
9* 131
И к факту этому я стал усиленно готовиться. Вновь на¬
чались ночные бдения над старыми лекциями и кон¬
спектами.
Сдавать предстояло три экзамена: философию, об¬
щую тактику и тактику ВВС. Все остальное мы сдали
раньше — на экзаменационных сессиях.
И вот решающий момент наступил. Вхожу, доклады¬
ваю: подполковник такой-то явился для...
— А, Береговой! Вот Тде ты мне попался! — слышу
вдруг, перебивает меня кто-то.
Оказалось, что в качестве председателя Государ¬
ственной комиссии был приглашен генерал, с которым
мне уже доводилось встречаться прежде.
Он-то и окликнул теперь меня, желая, видимо, при¬
ободрить шуткой. На душе у меня и в самом деле как-
то полегчало.
— Ну иди, иди сюда! — продолжал генерал, подчер¬
кивая тоном свою доброжелательность. — Прежде вот
ты мне самолеты и разную прочую новую технику по¬
казывал, а теперь давай себя покажи! Чему ты тут за
шесть лет научился...
Знакомство знакомством, а экзамены экзаменами;
волновался я так, как никогда прежде: ни на фронте,
ни в переделках, связанных с профессией летчика-ис-
пытателя — то дело будничное, привычное. От волнения
минутами настолько тупел, что не мог сразу справить¬
ся с самыми безобидными вопросами...
Но наконец с билетами было покончено, с вопроса¬
ми членов комиссии тоже; пришел черед побеседовать
с председателем. И тут вдруг я как-то сразу и оконча¬
тельно успокоился: понял, что все страшное уже поза¬
ди. С генералом беседовать было просто и интересно:
будто бы и не экзамен, а разговор по душам. Про- .
фессиональный разговор т и все же будто бы по
душам.
Генерал неторопливо расспрашивал, что я думаю о
новой авиационной технике, как ее лучше применить
в условиях современного боя, какая тактика выгоднее;
предложил в этой связи припомнить кое-какие эпизоды
из истории военного искусства — чему, дескать, они
учат, какие выводы из них напрашиваются; напоследок
поинтересовался, как я оцениваю недавнюю войну в
Корее, в чем, с моей точки зрения, наиболее грубые
ошибки американской военной доктрины...
132
Так неожиданным, вовсе непохожим на дотошные
расспросы экзаменаторов разговором н закончилась
моя учеба в академии. Из нее вместе с дипломом я вы¬
нес знания и большую человеческую благодарность в
сердце к тем, кто помог их мне приобрести.
А вскоре я понял, какую решающую роль в моей
судьбе может сыграть полученное высшее образование.
В октябре 1957 года, ровно через год после оконча¬
ния академии, был выведен на орбиту первый в мире
искусственный спутник, а всего лишь через какой-то ме¬
сяц в космосе побывал первый живой посланец Зем¬
ли — собака Лайка. Начиналась эра штурма челове¬
ком космоса.
Конечно, в те дня я еще не дерзал всерьез мечтать
о новой смене профессии — стать летчиком-космонав-
том. Но первые, пробные, что ли, мысли на этот счет
появлялись у многих. Я в этом смысле не был исключе¬
нием... Конечно, мысли эти были еще туманны и рас¬
плывчаты; они еще не могли облечься в конкретные
формы, поставить какую-то конкретную цель. Скорее
всего это напоминало неуравновешенность души, какое-
то томление сердца, робко начинающийся поиск. Так,
видно, случается всегда, когда подспудно и незаметно
начинают вызревать события, которым вскоре суждено
стать началом новой восходящей спирали в истории раз¬
вития человечества.
Скажи мне тогда, что через каких-нибудь одинна¬
дцать лет я стану летчиком-космонавтом и взгляну на
нашу матушку-Землю из глубин космоса, я бы, навер¬
ное, рассмеялся н не поверил. Разумом не поверил.
А сердцем?.. Сердце, наверное, уже знало. Ведь любая
добровольно избранная цель в конечном счете рождает¬
ся там, и путь ее рождения всегда неизменен, от зыб¬
кого, едва уловимого желания к осознанному решению.
Правда, путь этот иной раз извилист и долог...
Жизнь -между тем продолжалась, шла привычной,
накатанной колеей. Только стала она, эта колея, как
бы чуть поглубже. Формально работы у меня вроде бы
не прибавилось — прибавилось у нее смысла. Любое
действие обрастало теперь въедливым, цепким раздумь-
133
ем, дотошным поиском причин, попытками предугадать
последствия. Почему? Зачем? А что, если?..
Вопросы эти, прежде скользившие где-то на краю
сознания, неприметно выросли из коротких штанишек,
тормошили, не давая покоя, голову, топорщились своей
суровой требовательностью и неистребимостью.
Нет, конечно, умудренный высшим образованием
летчик-испытатель Береговой не стал вдруг заодно и
вдохновенным конструктором — все оставалось на сво¬
их местах, все было по-прежнему; просто мысль стала
чуть беспокойнее, чуть напористее, чуть дерзче, просто
она обрела, как второе дыхание, второе зрение.
Оговорюсь сразу, пороха я не изобретал: я, как и
прежде, продолжал испытывать новую авиационную
технику, но проку для тех, кто изобретает порох, от
меня стало капельку больше. Посадив на бетонку ма¬
шину, я иной раз мог теперь рассказать о том, как она
себя вела, кое-что интересное и полезное. Стоп, стоп!
Не спешите усмехаться. Хвастается не летчик Берего¬
вой — хвастается полученное им высшее образование.
Да и не то это слово здесь — хвастовство; на кой ляд
знания, если от них нет отдачи! Академия обтесала мой
разум, снабдила его оружием для борьбы, потому что
любая работа — борьба, борьба с возникающими в ее
процессе препятствиями и трудностями. Академия дала
знания мне, я их возвращал, стараясь лучше делать
свое дело.
Иногда получалось. Иногда нет.
Однажды получилось настолько, что я, как пошутил
тогда кто-то, завоевал право заниматься в свободное от
работы время кинолюбительством. Во всяком случае,
мне удалось спасти опытный, а потому дорогой не
одними вложенными в него рублями экземпляр истре¬
бителя и заодно обзавестись великолепной кинокаме¬
рой, которой я до сих пор часто и с удовольствием поль¬
зуюсь.
Испытывали новый самолет.
Сначала шло как обычно: разгон, горка, выхожу на
потолок и там работаю. И вдруг во время одного из
очередных разгонов заклинило стабилизатор. От себя
ручка идет, на себя — нет. Пикировать можно, выйти
из пике нельзя. Если, конечно, не удастся изменить по¬
ложение стабилизатора.
Высота — 11 тысяч метров, скорость — более двух
т
звуковых; иду с постоянным снижением. Иду и лихора¬
дочно вспоминаю, что однажды нечто подобное в моей
практике уже было.
В тот раз проводилось испытание различных режи¬
мов форсажа и форсажной камеры: в камере получил¬
ся односторонний перегрев, и одна из ее стенок не вы¬
держала и прогорела. Тяга пошла вбок, самолету рез¬
ко занесло хвост, и машину перевернуло. Вдобавок кус¬
ки оторванного во время прогара дюраля попали под
напором в щель, и стабилизатор заклинило; ручка ни
туда, ни сюда! О кусках обгорелого дюраля и обо
всем прочем я, естественно, узнал позже, на земле.
А на высоте 5 тысяч метров, на которой я тогда нахо¬
дился, меня занимали не столько причины, сколько пу¬
ти выхода из создавшегося положения.
Первое, что я сделал, — убрал газ. Неизвестно бы¬
ло, в каком именно месте прогорела форсажная каме¬
ра: если в сторону трубок гидросистемы — тогда про
сектор газа лучше и не вспоминать: прогорит трубка,
из системы гидравлического управления вытечет жид¬
кость — и самолету крышка. Самолет станет мертвым,
неуправляемым. Словом, рисковать нельзя — луч¬
ше считать, что сектора газа будто вовсе и не суще¬
ствует.
С газом ясно. А как быть со стабилизатором?
«Забыть» о секторе газа меня вынудила гидросисте¬
ма; она же Напомнила и о возможном выходе. Точнее,
не сама гидросистема, а ее потенциальная мощность.
На бустере у меня сила в четыре тонны. Может быть,
она и выручит?
Пробую ручку — тугая. Еще пробую — ни с мес¬
та! Жму сильнее, еще сильнее... Чувствую: дрогнула,
ломает что-то, но помаленьку двигается. Так с помощью
этих четырех тонн и перемолол я заклинившие стабили¬
затор куски дюраля. Перемолол и сел...
В тот раз сел, а как будет в этот?
Радирую на землю: «Частично заклинило стабилиза¬
тор. Иду на 11 тысячах с постоянным снижением».
На 8 тысячах мне наконец повезло: удалось, как и
тогда, сорвать ручку с места. Не теряя ни секунды, вы¬
вел машину в горизонтальный полет: удача — штука
капризная; испытывать ее терпение никогда не стоит.
135
Так и вышло. Уже в следующее мгновенье ручку
управления стабилизатором вновь заклинило, и те¬
перь уже, как я почувствовал, намертво. Хорошо хоть
успел выйти в горизонтальный полет.
Снова радирую: «Иду в горизонтальном полете.
Стабилизатор заклинило окончательно. Высота — шесть
тысяч. Прошу разрешения попытаться спасти машину».
После короткой паузы земля ответила: «Действуйте
по собственному усмотрению».
В прошлый раз было опасно работать сектором газа,
но действовал стабилизатор. Теперь наоборот. Заклини¬
ло стабилизатор, но можно работать сектором газа.
В остальном же задача не изменилась — попробовать
посадить машину.
Летчики знают, что существуют три порога высоты.
Есть минимальная высота, до которой можно бороть¬
ся за жизнь самолета, а заодно и свою. Есть высота,
на которой еще можно спастись самому; нужно лишь
рвануть на себя рычаг катапультного кресла. И есть вы¬
сота, когда спасти может лишь чудо: даже если и вы¬
прыгнешь, все равно разобьешься. Тот, кто так снизил¬
ся, идет ва-банк, рискует крупно; но, только снижаясь,
можно посадить самолет.
А посадить его было необходимо. Повторяю, экземп¬
ляр самолета был не из серии: он только проходил
испытания, и второго такого не было. Если катапуль¬
тироваться, значит, нужно строить еще один само¬
лет — строить, не зная, отчего угробился первый: ведь
там, в воздухе, я не знал и не мог узнать, почему за¬
клинило стабилизатор. Необходимо было сделать все,
чтобы посадить машину, чтобы «привезти на землю
дефект».
Привезти дефект, как это принято называть у наше¬
го брата летчиков-испытателей... Принято-то принято,
а вот как его привезти, этот чертов дефект, если он из
таких, что сопротивляется всяческой транспортировке.
Во всяком случае, всячески препятствует «приземлить»
себя в чистом, девственном, что ли, виде. В таком, сло¬
вом, чтобы инженеры могли разобраться, что к чему, а
не гадать на кофейной гуще или, что в данном случае
одно и то же, судить о причине аварии по обгорелым
обломкам самолета. .
А ведь причина сплошь да рядом может оказаться
самой что ни на есть чепуховой, устранить которую ни¬
136
чего не стоит. Для этого требуется лишь одно — доста¬
вить ее, эту причину, этот дефект, на землю. Трудно?
Но на то ты и летчик-испытатель. Не просто летчик, а
человек, добровольно избравший такую профессию, ко¬
торая, помимо всего прочего, включает и обязанность
«привозить дефекты на землю». Даже если земля раз¬
вязывает тебе руки: действуй, мол, по своему усмотре¬
нию. Ведь, помимо обязанностей и норм профессии, су¬
ществуют еще нормы и обязанности моральные, харак¬
тер, чувство ответственности, вера в собственные силы
и мастерство. И, если хотите, чуть-чуть в удачу.
Я зажал от греха ручку управления стабилизато¬
ром: бог его знает, что его там закусило, что у меня
там болтается; выпустил шасси и попробовал работать
сектором газа — пока все в порядке, машина слушает¬
ся. Но шасси — это еще не все, вот щитки, щитки —
это другое дело! А выпустить придется и их...
До аэродрома осталось километров сорок, пора на¬
чинать. Третья и последняя радиограмма на землю:
«Иду на посадку. Уберите всех с летного поля. И выру¬
бите эфир! Прошу оставаться лишь на приеме...»
Ответ с земли не замедлил ждать:
— Посадка обеспечена. Всем молчать!
Молчать — это тоже необходимо. Когда аварийный
самолет прошел последнюю, третью, высоту, земля уже
не может приказать катапультироваться, земля уже
ничего не может, кроме одного — не мешать.
Пилоту в такие минуты нужна вся его собранность,
все его внимание. Разговаривать ему уже не о чем и
некогда. Поэтому такие минуты или протекают молча,
или обрываются хриплой короткой фразой:
— Труба, братцы! Отвалилось крыло, прощайте!
Такой или другой, но в том же роде.
Получив ответ, я выпустил щитки и начал красть¬
ся— иначе это, пожалуй, не назовешь: именно красть¬
ся, осторожно, очень осторожно подкрадываться к зем¬
ле. Когда выпущены щитки и погашена скорость — с
бездействующим стабилизатором второй раз на посад¬
ку не зайдешь. Садиться необходимо с первого...
Я сел.
А кинокамера появилась позже. Ее вместе с кино¬
проектором мне подарил Генеральный конструктор. По¬
дарил за то, что я вместе с техником Мориным отыскал
137
одкн маленький болтик, тот самый маленький болтик,
который чуть не угробил большой самолет.
Впрочем, без риска, без определенной в разумных
пределах доли риска в большом новом деле не обой¬
тись. Путь к новому — всегда поиск, преодоление не¬
познанного, неизвестного. Пожать неизвестное и, зна¬
чит, избежать просчетов, предупредить ошибки. В этом
одна из сторон труда конструкторов. Сотни, а то и тыся¬
чи раз они перепроверяют собственные расчеты, тща¬
тельно взвешивают то или иное решение, скрупулезно
продумывают каждый узел, каждую деталь—они ищут,
ищут и еще раз ищут малейшую возможность ошибки,
они делают все, что только может сделать человек, что¬
бы избежать в будущем риска. Но человек не всесилен,
все предусмотреть невозможно. Так всегда было, и так,
думаю, всегда будет. Стопроцентной гарантии в таких
делах нет и не может быть. Какие-то погрешности и
просчеты время от времени неизбежны — не болтик, так
что-нибудь другое... Иначе на что были бы нужны мы,
испытатели! То, что невозможно выявить, проверить в
стенах конструкторских бюро, выявляется и проверяется
в небе. Такова логика жизни, такова специфика нашей
работы. Желать иного — значит хотеть невозможного,
значит стать на позиции маниловщины. Без болтика,
без того злополучного болтика, который мы искали с
техником Мориным, повторяю, в нашем деле не обой¬
тись.
Нашли мы его, кстати говоря, далеко не сразу. При¬
чина оказалась до смешного проста, и именно поэтому
обнаружить ее было очень трудно. Один из узлов, по
которому пролегала тяга управления стабилизатором,'
был установлен раструбом вверх. В него-то, в этот рас¬
труб, или карман, и упал выскочивший из своего гнезда
болтик; именно его непрошеное вторжение н заклинило
стабилизатор. Если бы узел установить немного иначе,
карманом вниз, туда уже ничего не могло бы упасть —
из перевернутых вверх дном карманов может только
выпасть... Так, между прочим, конструкторы и посту¬
пили: перевернули узел карманом вниз. Крохотный
пустяковый просчет, который чуть не обернулся ава¬
рией.
Вручая мне свой подарок, конструктор улыбнулся и
пошутил:
— Раз уж ты так хорошо ознакомился с содержани-
Ш
ем кармана моего самолета, грех было бы мне не трях¬
нуть своим.
С тех пор я и занимаюсь кинолюбительством. И к
слову сказать, не только в свободное от работы время,
но и порой именно в ее часы.
* *
*
В сурдокамере киноаппарат оказался бы лишним —
роль его выполняли телемониторы; зато впоследствии он
здорово пригодился, с его помощью из космоса я накру¬
тил на пленку изумительные, неповторимые по своей
красоте пейзажи нашей Земли.
Впрочем, до этого было еще далеко. Ох как дале¬
ко! А пока...
А пока я продолжал работать с тестами.
Согласно графику на табло загорался призывный
сигнал, в ответ я нажимал кнопку: готов!
Табло — это панель, под матовым стеклом которой
скрыта мозаика из гнезд с лампочками разного цвета:
зеленые, желтые, красные, белые, синие... Операторы,
расположившись за стеной, попеременно включая те или
иные лампы, создают самые различные комбинации све¬
товых сигналов. Моя задача разобщаться в них и соот¬
ветственным образом отреагировать.
Я смотрю на табло. Под рукой у меня клавиатура
кнопок, с их помощью я могу реагировать на происхо¬
дящее.
На табло вспыхнула комбинация ламп: красная, зе¬
леная, желтая. И сразу же вслед за ней: желтая, зеле¬
ная, белая...
Одну из комбинаций положено погасить, другую,
наоборот, оставить нетронутой; что означает то или иное
сочетание светящихся ламп, я вызубрил, как таблицу
умножения, еще до сурдокамеры. Теперь две из воз¬
можных комбинаций зажглись на табло. Иными слова¬
ми, та и другая — приказ, только отданный не словес¬
но, а зрительно. Это проверяется моя память, собран¬
ность и быстрота реакций.
Я гашу вторую, первую оставляю светиться на таб¬
ло. Верно ли я понял команду, сколько секунд понадо¬
билось мне, чтобы на нее среагировать — об этом я
пока не знаю. Оценка мне ставится за стеной молча;
139
связь с экзаменаторами односторонняя... Это расслабля¬
ет, а расслабляться нельзя.
На табло загорается серия новых цветных сочета¬
ний... Начинается игра в кнопки: я жму на свои, опера¬
тор за стеной не забывает делать то же самое. Убыст¬
ряется ритм, усложняются тесты... Кто кого? Нет, во¬
прос ставится иначе. Суть здесь не в соревновании с
оператором, она в единоборстве с самим собой. В этой
игре и проиграть и выиграть могу только я один: если
я выиграю здесь, может быть, мне разрешат продол¬
жить ее в космосе...
На табло появляется несколько цифр. Ровно через
20 секунд — ни раньше и ни позже! — я должен отве¬
тить, делятся ли они на три. Оператор в придачу вклю¬
чает за стеной магнитофон, и сурдокамера заполняется
чьим-то басом, монотонно бубнящим окрошку из беспо¬
рядочно повторяемых различных чисел. Это называется
фоном, цель его — помешать мне, сбить, как говорят,
с панталыку... А тут еще примешивается какой-то скре¬
жещущий вой...
Впрочем, все это меня уже не касается. Я тикаю про
себя, будто метроном: «И-и-и раз, и-и-и два, и-и-и
три...» Я делю в уме заданные мне цифры...
Я не имею права, заткнуть пальцами уши, чтобы
убрать фон, и пытаюсь заткнуть их мысленно...
«...и-и-и восемнадцать, и-и-и девятнадцать, и-и-и два¬
дцать...»
Я нажимаю два раза кнопку: все цифры на три де¬
лятся!
И опять я не знаю, что мне поставил экзаменатор:
«отлично» или «посредственно», «хорошо» или кол?
Я даже не представляю себе системы оценочных бал¬
лов... Зато мне ясно другое: сейчас меня проверяют сра¬
зу по четырем параметрам. На способность сосредото¬
читься, уметь отключиться от окружающей обстановки
(фон и помехи), на скорость, с которой я способен ше¬
велить мозгами (делится или не делится), на чувство
времени (ответ ровно через двадцать секунд!) и, нако¬
нец, успеваю усмехнуться я про себя, на умение раз¬
дваиваться (считать секунды и. делить цифры приходит¬
ся одновременно)...
А на табло уже новая команда, новая головоломка.
Два ряда чисел: четных и нечетных; четные — черные,
ш
нечетные — красные. Их нужно называть парами: нечет¬
ные — с начала ряда, четные — с конца...
Магнитофон теперь не орет басом, а включен на
запись, и я начинаю:
— Единица красная, тридцать восемь черная...
Тройка красная, тридцать шесть черная... Пятерка крас¬
ная, тридцать четыре черная...
Ну что же, думаю я, когда треклятое табло наконец
погасло, все это может мне пригодиться, даже если я
провалюсь и не попаду в космос. Кому, скажем, — хоть
и на земле! — может помешать собранность или внима¬
тельность?..
Срок моего пребывания в сурдокамере подходил к
концу, и я все чаще н чаще задумывался о том, что
будет дальше. И о том, что уже стало на пути в космос
историческими вехами...
Конец прошлого — начало нынешнего века. Ки¬
бальчич, Федоров, Циолковский... Проекты управляемых
человеком ракет, расчеты, формулы, теории, обосновы¬
вающие возможность использования таких ракет для
преодоления земной гравитации и полетов в безбреж¬
ных пространствах космоса...
1921 год. В Москве по инициативе Н. И. Тихомирова
создана Газодинамическая лаборатория — ГД Л. Пер¬
вая советская научно-исследовательская и опытно-кон¬
структорская организация для разработки ракет на без¬
дымном порохе.
1924 год. Конструктор ракетных двигателей Цандер
разработал проект межпланетного корабля, где наряду
со смесью кислорода и водорода предлагалось исполь¬
зовать в качестве топлива жидкий алюминий.
1929 год. Тот же Цандер конструирует первый со¬
ветский реактивный двигатель— прообраз будущего
ЖРД, жидкостного реактивного двигателя.
1931 год. Создана Группа по изучению реактивного
движения (ГИРД).
1932 год. В Москве параллельно с ГИРДом создано
государственное опытно-конструкторское предприятие,
коллектив которого под руководством С. П. Королева
приступил к разработке первых ракет на жидком топ¬
ливе.
141
1-933 год. ГДЛ и ГИРД объединены в Реактивный
научно-исследовательский институт (РНИИ).
1933 год. Состоялся запуск ракеты на смеси жидкого
кислорода со спиртом; в ее разработке принимали учас¬
тие Цандер, Королев, Душкин, Корнеев и Полярный.
1936 год. Запущена «Авиавнито» — самая большая
и мощная ракета своего времени, ее двигатель работал
на жидком кислороде и этиловом спирте.
1939 год. Успешно закончились испытания ракеты
дальнего действия с автономным управлением в полете
конструкции Королева. В этом же году взмыла в небо
и первая в мире двухступенчатая ракета с воздушно-ре¬
активным двигателем.
1940 год. Первый полет ракетопланера конструкции
Королева с жидкостным ракетным двигателем; пилоти¬
ровал его известный летчик-испытатель Федоров.
1941 год. На советско-германском фронте появилось
новое оружие — ракетные минометы «катюши».
1942 год. Летчик-испытатель Бахчиванджи поднял в
воздух первый реактивный самолет, созданный под ру¬
ководством конструктора Болховитина; по существу,
это была -крылатая автономно управляемая ракета.
1947 год. Запуск первых геофизических ракет.
1957 год. Первый в мире искусственный спутник вы¬
веден на орбиту Земли. Наш, советский спутник!
И наконец, 12 апреля 1961 года. Человек в космо¬
се — Юрий Гагарин!..
...Я опять выстругиваю своего Яка — у меня снова
по графику свободные Часы; строгаю кусок липы и пе¬
ребираю в памяти эти вехи — вехи исторического пути
человечества в безбрежные глубины космоса. Станет ли
этот путь >и моим путем? Во всяком случае, я его уже
начал...
Началось все для меня со слухов. Слухи, как и во¬
дится, были туманны и неопределенны... Одни, огляды¬
ваясь по сторонам, заговорщицки намекали, что вот-вот
начнут отбирать летчиков для участия в космических
142
полетах; другие, наоборот, рубили сплеча, утверждай,
что не вот-вот начнут, а уже отбирают... Но на резон¬
ные вопросы, где отбирают или кто начнет отбирать, и
те и другие одинаково таинственно и одинаково неубе¬
дительно ссылались на то, что, дескать, не сегодня-завт¬
ра все окончательно и досконально выяснится.
Разговоры эти начались задолго до полета Гагари¬
на, и я, честно говоря, им не очень верил. Точнее, боял¬
ся поверить — уж очень хотелось, чтобы все оказалось
правдой... Работал я в то время в одном из КБ: испы¬
тывали тяжелый скоростной перехватчик. Работы было
по горло, и проверять слухи, искать концов попросту
не хватало времени. Да н сама перспектива запуска
космического корабля с человеком на борту казалась в
те дни столь же заманчивой, сколь и отдаленной...
И все же возможность новой, никем в мире не изведан¬
ной еще работы— о ней только мечтали в научно-фан¬
тастических повестях и романах — затронула самые
глубокие струны в моей душе. Преодолеть земное при¬
тяжение, выйти на управляемом корабле в космос — от
всего этого захватывало дух, сжимало сердце... Люди в
космосе! Люди! И одним из них, чем черт не шутит,
может быть, смогу стать я. Может быть? Нет, должен!
Должен стать!' Непременно должен... Остаться в сторо¬
не, оказаться лишь в роли наблюдателя — такого я бы
себе никогда не простил.
А тут еще начали подтверждаться слухи: Летчиков
и в самом деле набирали. Но людей, видимо, требова¬
лось немного, и широкой огласки этот факт в те дни не
получил.
На всякий случай я все же заготовил рапорт и по¬
просил Степана Анастасовича Микояна, который знал
меня по летно-испытательной работе, доложить главно¬
командующему главному маршалу авиации Вершинину.
Прошло месяца полтора-два, приезжает по каким-
то своим делам Степан Анастасович Микоян.
— Как, ты еще здесь? — огорошил ои меня. — А я
считал, что ты на комиссии.
— На какой комиссии? — оторопел я.
Оказалось, что Микоян разговаривал с главкомом, и
Вершинин, как- он понял, не возражал. Но дальше не
пошло: гадимо, дело зацепилось за мой возраст. Все
ш
отобранные оказались на десять, а то и более лет мо¬
ложе...
С тем же встретил меня и генерал-полковник Ка¬
манин.
— Понимаю тебя, все понимаю! — сказал он в от¬
вет на мою просьбу. — Но у меня приказ: брать не
старше двадцати пяти — тридцати лет, а тебе сорок...
Отступать я не то чтобы не хотел; отступать я прос¬
то не мог — после полета Гагарина (а это уже к тому
времени стало фактом) я смертельно заболел космо¬
сом. Стариком я себя тоже не чувствовал: в сорок лет
что за старик! Наоборот, мне казалось, что накоплен:
ный за многие годы опыт летчика-испытателя поможет
освоить пилотирование космического корабля; в конце
концов, думал я, и тут же испытания летной техники,
только техники еще более сложной и совершенной...
Между прочим, если забегать вперед, так оно, в об¬
щем, и оказалось. Уже после полетов Титова, Николае¬
ва, Поповича и Быковского стало ясно, что именно их
богатый профессиональный опыт летчиков помог им
столь же быстро, сколь успешно, овладеть навыками,
необходимыми для ориентации корабля вручную.
Еще позже о ценности летного опыта говорил в сво¬
ем докладе Беляев; он подчеркнул, что ориентировать
корабль вручную, если человек имеет летные навыки,
особых трудностей не представляет.
Конечно, в то время, о котором я сейчас рассказы¬
ваю, никто ничего достоверно еще не знал; можно было
только предполагать, исходя хотя бы из здравого смыс¬
ла и элементарной логики, что опыт и навыки, накоп¬
ленные в летной и особенно в летно-испытательной ра¬
боте, несомненно, должны принести ' свои плоды при
пилотировании космических кораблей. Что касается
лично меня, то я в этом был почти уверен...
Но перед тем как еще раз настаивать на своей прось¬
бе, я решил проверить себя и с позиции возраста, и с
точки зрения медицины. Согласятся, скажем, пойти мне
навстречу, удовлетворят просьбу, рассуждал я, а врачи
вдруг возьмут да зарубят... Что тогда? Неудобно тогда
получится...
Изложил я все эти соображения своему давнему
знакомому врачу Евгению Алексеевичу; он проводил
<44
ежегодно у нас врачебно-летные комиссии и знал мой
организм не в пример лучше меня самого.
— Значит, подпольно примериться решил? — улыб¬
нулся Евгений Алексеевич. — Так за чем дело стало!
Ложись. У тебя все равно ВЛК очередная. Заодно уж
и как потенциального космонавта обследую; требования
к ним в основном мне известны.
Лег я в госпиталь. Лежу вместо обычной ежегодной
недели что-то около месяца. Из КБ уже названивать
стали: в чем, дескать, дело, почему задерживаете?
— Надо! — отвечает всякий раз Евгений Алексее¬
вич. — Здоровье — вещь хрупкая. Исследуем...
Проверил он мой организм, что называется, по всем
стыкам н швам. Насчет своего знакомства с требовани¬
ями, предъявленными к космонавтам, Евгений Алексее¬
вич, как выяснилось, немножко поскромничал.
Перед выпиской из госпиталя он пригласил меня к
себе в кабинет. Хоть и крепко я верил, что со мной все
в порядке, но волновался здорово, когда шел к нему.
— Отклонения у тебя от нормы, конечно, кое-какие
есть, но несущественные, — сказал он мне и, помолчав,
твердо прибавил: — Словом, если придется проходить
комиссию официально, пройдешь!
На рапорт, который я подал вторично, мне ответили,
что просьбу мою учтут. С тем я и уехал к себе в часть.
Прошло два с лишним года. Шла весна шестьдесят
третьего.
В космосе, помимо Гагарина, успели-побывать еще
пять человек: Титов, Николаев, Попович, Быковский и
Терешкова; а я по-прежнему работал летчиком-испыта-
телем. Не стану рассказывать о том, что я тогда пере¬
живал. Скажу только одно: несмотря ни на что, я по¬
чему-то все-таки верил — вызовут...
И вызов пришел.
Однажды утром была наконец распечатана долго¬
жданная телеграмма: «Береговому ложиться в госпи¬
таль на обследование по программе номер один».
Медицины я уже не боялся: помнил наш разговор с
Евгением Алексеевичем. Так и вышло: комиссию я про¬
шел.
Казалось бы, теперь-то уж все, но мне только ска¬
зали:
10 Г. Береговой
145
— Ждите результатов!
Жду. Точнее, продолжаю- испытывать самолеты.
И снова полетели месяцы: август, сентябрь, октябрь...
Съездил в отпуск, встретил Новый, 1964 год; вот уже и
январь подходит к концу...
И вдруг звонок от Каманина. Взял трубку, слышу:
— Заходи, новость для тебя есть...
А в феврале я уже был в Центре, где с ходу, букваль¬
но на другой же день, принял участие в парашютных
прыжках, которыми занималась там скомплектованная
задолго до меня группа.
Есть такая поговорка: «С корабля — на бал»; при¬
менительно к моему случаю лучше сказать: с бала —
на корабль. Причем корабль этот не стоял у пирса,
только-только разводя пары, а находился в плавании
уже добрых полгода. Мне предстояло наверстать упу¬
щенное...
Жизнь моя в Центре по подготовке летчиков-космо-
навтов началась, как я уже сказал, серией прыжков с
парашютом. Но к этому я вернусь чуть позже; начать
лучше с другого — с тех основных, главных для меня
трудностей, которые мне предстояло преодолеть в те¬
чение долгих и в какой-то мере жестоких для меня
месяцев.
Сам для себя я называл это борьбой с возрастом.
Несмотря на то, что я дважды — «подпольно» и
официально — прошел медицинскую комиссию и на здо¬
ровье свое не жаловался, сомнения, которые вызывал
мой возраст, в определенной степени оставались. Оста¬
вались до поры до времени. Потом от них ровно ничего
не осталось...
Но это потом. А понач-алу я чуть было и сам не
усомнился в себе.
Когда я пришел в Центр, за спиной у меня было
44 прожитых года, а в их числе 28 лет летной практи¬
ки. Казалось бы, подобное соотношение чисел уже са¬
мо по себе должно устранить все опасения по части на¬
копленной организмом закалки и выносливости. Но на
деле это оказалось не совсем так...
И первым пробным камнем для меня стала физ¬
146
культура. Физкультура в том смысле, как ее понимали
здесь.
До этого мой спортивный стаж ограничивался дач¬
ным волейболом .да еще разве короткими кроссами по
пересеченной местности, когда опаздывал на электрич¬
ку. Теперь же пришлось заниматься и штангой, и гим¬
настикой, и бегом на длинные дистанции, играть в фут¬
бол, кувыркаться на пружинящей сетке батута, прыгать
с вышки в воду, ходить в лыжные походы, выжимать
гйри, носиться до седьмого пота по теннисной площад¬
ке... И все это при абсолютном отсутствии каких-то на¬
выков в прошлом и при собственном весе в девяносто
килограммов, добрый десяток которых, как выяснилось,
оказался лишним.
Вот тут-то я впервые почувствовал, как может не
хватать воздуха не где-то там, в знакомых мне заоб¬
лачных высотах, а прямо здесь, на грешной земле. Пос¬
ле короткой стометровки по гаревой дорожке я чувство¬
вал, как сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и вспоми¬
нал об обыкновенной, осточертевшей за долгие годы
кислородной маске как о желанной, но несбыточной
мечте. Никогда я еще не чувствовал себя столь отвра-
тительно беспомощным. Виду, разумеется, я не показы¬
вал, но легче от этого не становилось. Выносливость,
которую я считал гарантированной почти тридцатью го¬
дами интенсивной летной практики, оказалась в здеш¬
них условиях мифом. Я понял, что все познается толь¬
ко в сравнении...
Вряд ли пусть даже самый опытный спортсмен-мара¬
фонец, но знакомый с самолетом только по салону для
пассажиров, выдержал бы пять боевых вылетов кряду
или без ущерба для организма перенес те перегрузки,
какие чуть ли не ежедневно испытывает летчик-испыта¬
тель, резко выходя из глубокого пикирования. Мне же
все это было привычно и вполне по силам. Но, чувствуя
себя как рыба в воде на самых жестких режимах при
сверхзвуковых скоростях в воздухе, я едва-едва справ¬
лялся с заданной мне теперь собственной «скоростью»
на земле. Мой земной «мотор» начинал барахлить и
сдавать, намекая на вынужденную посадку уже через
каких-нибудь пять минут после старта, но гаревая до¬
рожка не посадочная полоса аэродрома: на нее не при¬
нято садиться — по ней полагается бежать. Выработан¬
ная годами и безотказно служившая мне в кабине са¬
10*
М7
молета физическая закалка оказалась явно недостаточ¬
ной ни на теннисном корте, ни на футбольном поле, нн
в спортивных залах.
Привычное и простое на первый взгляд понятие «вы¬
носливость» быстро утратило в моих глазах свою мни¬
мую простоту. Я понял, что нет выносливости вообще,
выносливости как таковой; под выносливостью всегда
следует понимать лишь тот или иной комплекс строго
определенных элементов тренированности. В одних
условиях такой комплекс пригоден и достаточен, изме¬
ни их — и он уже ни шиша не стоит...
Что касается моего случая, условия эти изменились
самым решительным и кардинальным образом. Привык¬
нуть, перестроиться, приспособить к ним сврй организм
было нелегко. Прежде всего для этого требовалось вре¬
мя. В течение целых месяцев, если не сказать полугода,
я постоянно ощущал себя так, будто меня тщательно и
добросовестно избили мягким, но тяжелым мешком.
Ну, скажем, матами из нашего же спортзала... Возвра¬
щаясь домой, я камнем валился на постель и тотчас
засыпал как убитый, проваливаясь в какую-то мягкую,
обволакивающую пустоту, в небытие. Во всяком случае,
я никогда в жизни не спал так глубоко и крепко, как
в эти запомнившиеся навсегда полгода...
Но я не сдавался. Я знал, что с медицинской точки
зрения мое здоровье, мой организм были в полном по¬
рядке. Значит, все зависит только от меня самого. Зна¬
чит, весь вопрос в моем упорстве и воле.
Я уже говорил, что человек по своей натуре немного
лентяй. Подсознательно он всякий раз стремится делать
не то, что нужно, а то, что хочется.
Я сказал себе: нужно догнать тех, кто на десять с
гаком лет моложе, и всесторонне подготовить себя фи¬
зически. Еще я сказал себе, что мне этого хочется.
Каждый день. Каждую минуту. Всегда...
От этого, правда, мне не стало легче физически, за¬
то стало легче морально. Когда хочется то, что нужно,
остальное лишь вопрос времени. А времени, как я уже
говорил, у меня было много. В течение шести месяцев
я упорно вел поединок с прежним образом жизни и с
собственным возрастом. Помимо общего, обязательного
для всей группы режима, я разработал для себя еще
один — режим, так сказать, на добровольных началах.
Суть его в общих Чертах сводилась к тому, чтобы к
148
нагрузкам официальным, регламентированным добав¬
лять ежедневно кое-что от себя. Одним словом, всякий
раз, когда позволял общий распорядок дня, я старался
появляться в спортзале или на той же гаревой дорожке
раньше других, а уходить позже. И так все полгода...
Нет, я не помолодел за эти полгода, но никто от
меня этого и не требовал. От меня требовалось другое,
чтобы врачи сказали в мой адрес то же, что они скажут
по поводу остальных моих товарищей по подготовке.
Через полгода врачи сказали, что они, конечно, пре¬
красно знают о той несомненной пользе, которую при¬
носят регулярные занятия спортом и физкультурой, —
на то, дескать, мы и врачи, но даже, мол, они, врачи,
никак не ожидали, что спорт и физкультура в моем воз¬
расте могут дать такой великолепный и неоспоримый
эффект.
Эффект, что и говорить, в самом деле оказался весь¬
ма недурным. Я догадывался об этом и без врачей.
Прочувствовал, как говорится, на собственной шкуре.
За эти месяцы я потерял килограммов восемь лишнего
во всех случаях жизни жира, привел к норме показате¬
ли кровяного давления — собственно, для моего возра¬
ста они у меня с самого начала были вполне приличны,
но я хотел снизить их и снизил до цифр, которые свой¬
ственны людям в двадцать — двадцать пять лет, пульс
у меня тоже изрядно «подсел» — с прежних восьмидеся¬
ти до стабильных семидесяти ударов в минуту...
Словом, даром эти шесть месяцев не прошли, хотя,
надо признаться, достались они мне солоно.
Впервые я помянул их, и помянул добрым словом,
когда начались систематические занятия на центрифуге.
Центрифуга по принципу своего действия напоми¬
нает обычную карусель. Разница в том, что карусель
эта создана не для развлечения малышей, а для имита¬
ции таких длительно действующих ускорений, которые
возникают или могут возникнуть при разгоне или тор¬
можении космических кораблей. Вместе с ускорениями
возникают, естественно, и перегрузки.
С перегрузками у меня знакомство было давнее и
прочное: летчику без них никак не обойтись. Но, гоняя
на разных режимах самолеты, хотя и сталкиваешься
подчас с довольно высокими перегрузками, однако
149
по характеру своему они не длительны, а кратковре¬
менны.
Иное дело центрифуга. На первых порах при пере¬
грузке 10 врачи зафиксировали у меня несколько экст-
расистул. Экстрасистула — это не запланированное
организмом внеочередное сокращение сердечной мыш¬
цы. Причиной тут может быть одно из двух: либо сла¬
бость самого сердца, либо ложная команда, поступив¬
шая в условиях перегрузки из центральной нервной си¬
стемы. Врачам, разумеется, это не понравилось, но они
решили не рубить сгоряча, а выждать, посмотреть, что
будет дальше.
И вот, когда я вошел в колею, освоившись с новым
для себя физкультурно-спортивным режимом, от экстра-
систул моих не осталось и следа. При последующих тре¬
нировках на центрифуге сердце стало работать как
часы.
Но дело не только в сердце. Меня подстерегала еще
одна опасность Известно, что с возрастом стенки кро¬
веносных сосудов постепенно утрачивают свою гибкость,
становятся склеротичными. Если же вдобавок человек
ведет главным образом сидячий образ жизни, опасность
эта увеличивается. При всей своей романтичности рабо¬
та летчика — это в значительной мере сидячая работа:
движется в основном нс сам летчик, а управляемый им
самолет. Поэтому при перегрузках, развивающихся на
центрифуге, когда тело длительное время деформирует¬
ся, у меня могли возникнуть так называемые питехии —
точечные кровоизлияния, образующиеся там, где ло¬
маются лишившиеся пластичности капилляры.
Питехий у меня не обнаружили. Режим в режиме,
который я прописал себе как лекарство, видимо, и тут
сделал свое дело. И возраст, и сидячий образ жизни
перед ним отступили...
Теперь я думаю, что иначе, пожалуй, не могло и
быть.
Мне вспоминаются четыре крысенка: два из них по¬
дохли, едва по ним грохнуло перегрузкой, двое вы¬
жили — эти предварительно прошли тренаж. Подопыт¬
ные животные пассивно подчиняются условиям опыта.
Человек активно и обдуманно готовит к нему себя сам.
Он знает, чтобы на равных вести дискуссию с природой,
единственно действенный аргумент в этом споре можно
найти только в ней самой.
fSQ
Перегрузка... Для одних это только термин. Для дру¬
гих — победа, которую они хотели и для которой у них
нашлось упорство и время, чтобы ее, эту победу, завое¬
вать. Для третьих — тех, кому не повезло и кто попал
в мышеловку, — перегрузки, как и для крыс, стали
смертью. Рядовой — война это слово любит — смертью,
которую они не могли предотвратить.
Когда перегрузка 10, в глазах темнеет и у зака¬
ленных.
Военнопленным «третьего рейха» вместо еды плеска¬
ли в миску баланды нз брюквы. Напяливали на поседев¬
шие от гнева и голода головы прочные, из крупповской
добротной стали каски. И отпускали подвешенную, как
качели, скрупулезно выверенную до грамма гирю; эта
чугунная, бесчувственная гиря, стремясь вернуться из
безразличной для нее, но не для «подопытных» людей
амплитуды, тяжко, смертно била по каске и насильно
втиснутой в нее голове. Кожа, мышцы, стекловидное те¬
ло глаз, кровь и лимфа, еолучив от подобных ударов
фантастическое ускорение, в сорок раз превышающее
силу земной гравитации, срывались с костей лица, за¬
живо оголяя череп...
Ударная перегрузка 40!
Сколько может весить рядовая, стандартных разме¬
ров человеческая голова? Пять, семь, девять килограм¬
мов?.. Помножьте эти килограммы на сорок и попытай¬
тесь вообразить этот чудовищный вес на своих плечах!
Ударная перегрузка 40, как взорвавшаяся внутри голо¬
вы граната, — подлость. Подлость, вероятно, даже по
резиновым меркам этики фашистских застенков... Но при¬
рода в отличие от облаченных в черные со свастикой
мундиры «ученых» не знает эмоций. Она тоже может
ударить любой перегрузкой, но это лишь неизбежный
отзыв на пытающую ее законы и силы непраздную волю
человека.
Космическая скорость — одна из давних, ставших
сегодня явью грез человечества; она в качестве одной из
познанных констант вселенной требует не жертв, а
серьезного и ответственного к себе подхода. Одним из
его непременных условий и являлась наша работа на
центрифуге. С ее помощью тоже можно развить пере¬
грузки в 40 и даже больше единиц, но, как экспери¬
ментально выяснили «на всякий случай» нацистские
ублюдки, такие перегрузки для человека смертельны.
1S1
Это можно было бы выяснить и было подтвержде¬
но без подобных «опытов». Поэтому космические ко¬
рабли проектируются с учетом реальных, не угрожаю¬
щих не только жизни, но и здоровью космонавта усло¬
вий полета.
Нас тренировали по принципу «с лихвой, но в пре¬
делах нормы», тренировки на вероятностно возможный
в любом пробном полете аварийный режим — на пере¬
грузку 10. Не всем она давалась сразу. Я имею в виду
не предел выносливости организма — перегрузка 10
для хорошо тренированного человека абсолютно без¬
вредна: дело в другом — необходимо не только пере¬
носить перегрузки, нужно еще научиться сохранять при
этом ясную голову. А это требует определенных, прочно
усвоенных навыков, которыми обладали далеко не все.
В таких случаях врач, контролирующий по датчикам
ход очередной тренировки, корректировал ее своими
указаниями и советами.
— Расслабь ноги! Держи их свободно! — слышит,
к примеру, кто-нибудь в своих наушниках. — Зачем
тебе в момент старта напрягать мышцы ног?
Ноги напрягать в момент старта действительно не
нужно: космонавту не до прогулок — он должен сле¬
дить за показателями приборов. Значит, главное —
обеспечить бесперебойное снабжение кровью не ног, а
мозга...
Мне помогало мое прошлое, моя летная практика —
в центрифуге я обходился без подсказок врачей. Сло¬
вом, в навыках нужды у меня не было, а остальное ре¬
шили полгода усиленной физической подготовки. Она
же помогла мне справиться и с другим, пожалуй,
одним из наиболее трудных, испытанием — с термока¬
мерой.
Термокамера в общих чертах напоминает нечто схо¬
жее с финской баней, где температура поддерживается
на постоянном уровне. Всякому кандидату в летчики-
космонавты предстоит провести в термокамере опреде¬
ленное время, до тех пор, пока температура его тела
не поднимется до заданной величины. В этих условиях
организм может предъявить сердцу повышенные тре¬
бования: пульс иной раз подскакивает с 70 до 120 и
выше ударов в минуту. И в случае, если сердце недо¬
152
статочно тренировано, человек впадает в шоковое со¬
стояние.
Таким образом, термокамера, несмотря на свою от¬
носительную бесхитростность и простоту, способна как
ничто другое максимально выявить мобилизационные
способности организма, вскрыть и наглядно обнаружить
весь резервный запас его сил.
Каков же этот запас? Где кончается предел возмож¬
ностей для тренированного, разносторонне подготовлен¬
ного организма? И насколько человек сам стремится
вскрыть таящиеся в нем резервы?.. Вопросы эти мне не
раз приходили в голову, особенно в период предстар¬
товой подготовки. Чтобы попытаться на них отве¬
тить, я упорно перебирал свои собственные впечат¬
ления, ворошил в памяти все, что знал из книг и жур¬
налов...
На мой взгляд, современный человек живет в основ¬
ном как бы по принципу сохранения энергии. Проснув¬
шись утром, он, не размыкая век, без труда попадает
ногами в тапочки и кратчайшей дорогой с наименьши¬
ми усилиями попадает в ванную комнату. Чтобы по¬
пасть из одной комнаты в другую, хозяин квартиры сжи¬
гает в своих мышцах вдвое меньше калорий, чем гость.
Привычное расположение предметов обихода в кварти¬
ре, привычная, наизусть знакомая дорога на работу,
привычный круг служебных обязанностей практически
автоматизируют движения и отчасти мысль человека.
Так неприметно складывается своего рода динамиче¬
ский стереотип — замкнутый круг привычек и привыч¬
ного, который надежно сковывает, ограждает от пико¬
вых прорывов его энергию, запасы которой ему самому
доподлинно неизвестны.
Но вот в один условно прекрасный день привычное
течение событий каким-то образом нарушается. Возни¬
кает, скажем, пожар! И добровольный пленник динами¬
ческого стереотипа отступает, наконец, от принципа со¬
хранения энергии; на глазах изумленных сослуживцев
он выволакивает из пламени десятипудовый сейф с до¬
кументами. Вытаскивает сам, без подручных средств и
услуг современной техники. Удивительно? Да, удиви¬
тельно. Но еще более удивительно, что после такого
«энергетического» подвига он не задумывается всерьез
о случившемся, а, сославшись на прочитанную когда-то
в детстве заметку из «Техники — молодежи», продол-
жает на следующий день свой размеренный образ жиз¬
ни, по-прежнему привычно соблюдая правило: не под¬
нимать без крайней необходимости ничего тяжелее ка¬
рандаша. Иными словами, привычное кольцо, сковы¬
вающее энергию и потенциальные возможности организ¬
ма, было прорвано лишь на мгновение. И это мгнове¬
ние принято называть стрессреакцией. Вызвать ее по
собственному желанию нельзя. Толчок должен прийти
извне и быть достаточно сильным, чтобы пробить, образ¬
но говоря, в нашем сознании устоявшийся привычный
круг понятий о возможности человека.
Результаты стрессреакции всегда поражают.
Мне рассказывали такой случай. В одном из цирков
нашей страны работал плотник. Однажды, когда qh ре¬
монтировал вольер, из клетки вышел лев по кличке
«Примус» и не спеша направился в сторону плотника.
Тот бросил ножовку и через несколько секунд взвился
под потолок по четырехметровому вертикальному
столбу.
В цирковой труппе долго вспоминали этот эпизод и,
вспоминая, всякий раз удивлялись. Хотя цирковым ар¬
тистам по роду своей работы и не следовало бы осо¬
бенно удивляться.
Плотник установил свой «рекорд» благодаря исклю¬
чительным обстоятельствам. Получив в связи с чрезвы¬
чайностью момента мощную, зарядившую его, что на¬
зывается, до отказа команду из центра управления
нервной системой, он совершил для себя невозможное.
А точнее, казалось бы, невозможное. То есть он сделал
то, что до сих пор казалось ему невозможным. То же
самое случилось и с пленником динамического стерео¬
типа, вытащившим из огня многопудовый несгораемый
шкаф. Но не стоит забывать, что штангисты справляют¬
ся с таким же весом без всякой стрессреакции и что
цирковые гимнасты взбираются под купол без дополни¬
тельных стимуляторов вроде клыков Примуса.
Делать необычное в обычных условиях — такова
основа некоторых профессий, в том числе и циркового
искусства. И то, что кажется зрителю феноменальным и
фантастическим, — для артиста цирка будничная, по¬
вторяющаяся изо дня в день работа. Работа без всякой
стрессреакции. Каждый из них, будь он воздушным гим¬
настом или канатоходцем, раз и навсегда поборол в себе
привычные для большинства людей представления о
ш
«невозможном» и с помощью целенаправленных трени¬
ровок н работы над собой сумел раскрыть свой резерв
сил, свой потенциал в точно заданном направлении. Та¬
ких людей, разумеется, пока немного. Иначе уже се¬
годня артистов в цирке стало бы больше, чем зри¬
телей.
Пока «принцип сохранения.энергии» для подавляю¬
щей массы людей остается в силе. И тем не менее опре¬
деленные условия исподволь, сами по себе, вскрывают
этот скрытый человеческий потенциал.
Лесник или завзятый охотник видит и слышит в лес¬
ной чаще то, что недоступно взору и слуху рядового го¬
рожанина. Хотя у здоровых людей независимо от рода
деятельности и образа жизни слух и зрение вроде бы
одинаковы. Но жителю города нет нужды расшифровы¬
вать лесные звуки и шорохи: его общение с природой
чисто любительское. Лесник и охотник имеют дело с при¬
родой профессионально. Она выступает для них в роли
своеобразного настойчивого тренера, оттачивающего их
слух и зрение. У лесника и охотника постоянно существует
нужда в расшифровке «секретов» окружающей их при¬
роды; этим они поставлены в особые условия. Потому-
то их мозг, их центральная нервная система активизи¬
руются в определенном направлении, постоянно поддер¬
живают уровень той целевой команды, которая позво¬
ляет проникнуть за границы видимого и слышимого в
лесу другим человеком. И подобное проникновение по¬
степенно становится привычкой, уже не требует какой-
то невероятной сосредоточенности или огромных затрат
энергии, не требует особого напряжения... Но при усло¬
вии, если эти выработавшиеся свойства непрерывно пи¬
таются практикой. В противном случае неизбежно на¬
ступает размагниченность, утрата приобретенных ка¬
честв.
По своему опыту знаю, что, когда летчик возвра¬
щается из отпуска, какое-то время при перегрузках, воз¬
никающих в полете, у него вновь начинает темнеть в
глазах. Казалось бы, проведенный где-нибудь в Крыму
или на Кавказе месяц только укрепит организм, при¬
бавит сил и энергии. Так оно, впрочем, и есть на самом
деле. Но, приобретая многое, организм одновременно
теряет на какое-то время выработавшуюся в полетах
особенность — способность безотказно и чисто автома¬
тически усиленно питать глазное яблоко кислородом.
155
В период отдыха такая аккумуляция кислорода глазом
попросту была излишней, она не диктовалась теми осо¬
быми условиями, которые присущи пилотированию
сверхзвуковых машин. Особые условия — этот постоян¬
ный тренер летчика тоже находился как бы в отпуске.
Контакт с ним был нарушен, и они разучились понимать
друг друга с полуслова. .
Обычные условия позволяют проявляться лишь обыч¬
ным, заурядным качествам человека. Напротив, особый
режим помогает вскрыть и мобилизовать его резервные
запасы сил, скрытые свойства и качества.
Войну недаром называют тяжелым испытанием, как
бы подчеркивая ту особую нагрузку, тот чрезвычайный
режим, во власть которых неожиданно попадают самые
разные люди, часто ко всему этому никак не подготов¬
ленные. Как же реагирует организм на этот обрушив¬
шийся как снег на голову новый для него режим? Ка¬
кие он вскрывает в себе резервы и ресурсы?
В мирных условиях человеку бывает достаточно от¬
крыть форточку или выпить кружку холодного пива,
чтобы простудиться. Во время Отечественной войны сол¬
даты сутками лежали в мерзлых окопах, неделями тор¬
чали в гнилых осенних болотах... Но я лично не слы¬
шал, чтобы кто-нибудь схватил насморк в окопах, не
знаю случая, чтобы десантник простудился, сидя на хо¬
лодной броне во время танкового прорыва.
Что это? Фронтовая закалка? Не только. Война, как
гигантский мощный толчок извне, перестроила психику,
вызвала у людей как бы длительно действующую и глу¬
бокую стрессреакцию, заставила их мобилизовать все
скрытые резервы организма ради выполнения главной
задачи — бороться и выжить, выжить и бороться! Зада¬
ча эта, вероятнее всего, оказалась бы нереальной, если
бы организм не обладал способностью перестраиваться,
попадая в иную нервно-психическую обстановку, в иной
нервно-психический климат. Все резервные и защитные
функции организма оказались как бы поднятыми по
тревоге и подчинены не только волевым установкам, но
и, главное, качественно иным командам перестроившей¬
ся нервной системы. И для их успешного выполнения
организм занял круговую оборону, подавлял в себе все,
что его могло ослабить. Грубо говоря, в мирное время
<S6
организм может позволить себе размагничиваться; в
жестких, суровых условиях войны подобная роскошь ему
не по зубам. Война требовала повышенной отдачи сил
и энергии.
Кстати сказать, один и тот же запас энергии можно
израсходовать по-разному: концентрированно и распы¬
ленно, с пользой и без. Во время предстартовых трени¬
ровок на центрифуге некоторым из нас, как я уже упо¬
минал, не сразу удавалось «найти себя»: они держались
напряженно и скованно. Тем самым их мышцы соверша¬
ли бессмысленную работу. Всякая же работа требует,
так сказать, горючего. Таким «горючим» для мышц яв¬
ляется кислород, который содержится в крови. От не¬
оправданного напряжения мышцы рук и ног пожирали
лишние порции кислорода, которые могли бы пойти на
главное — на питание мозга. Это было все равно что
тратить дефицитный бензин, заливая его не в баки, а
смазывая им автопокрышки...
Если бы люди научились вскрывать в нужный мо¬
мент все свои запасы энергии, бросать все свое «горю¬
чее» на решение конкретно поставленной цели или зада¬
чи, тогда многое из того, что мы склонны, не задумы¬
ваясь, относить сегодня в разряд «необычного», пере¬
стало кого бы то ни было удивлять.
Пока такое удается немногим. Но когда удается и
мы становимся свидетелями, скажем, прыжка в длину
почти на девять метров, как это случилось на Олимпий¬
ских играх в Мехико, мы вновь и вновь задаемся во¬
просом: «Есть ли предел рекордам? Есть ли предел воз¬
можностям человека?»
Пределы, конечно, существуют. Но лежат они, ве¬
роятнее всего, далеко за границей наших привычных по¬
нятий и представлений. Пока мы в этом смысле нахо¬
димся, как мне думается, в начальных классах школы
взаимоудивления. Штангист, шагнувший за четырехсот¬
пятидесятикилограммовый рубеж, с восхищением сле¬
дит за Михаилом Талем, когда тот вслепую проводит
сеанс одновременной игры сразу на двадцати досках.
А шахматист, в свою очередь, поражается, как можно
удержать на вытянутых над головой руках шестнадцать
пудов железа. Но оба они, в сущности, удивляются од¬
ному и тому же: таящемуся в человеке нераскрытому
запасу сил, потенциалу его возможностей.
157
Ключей, которыми открывается этот заветный ларчик,
не один, а много. Это и стрессреакция, и нервно-психи¬
ческая перестройка, -и, наконец, то, что мы подразуме¬
ваем под словом «тренировка»... И если одни из них,
вроде стрессреакция, нам пока еще не подвластны, то
другие всецело в наших руках. Было бы, как говорит¬
ся, желание...
Суперменство, как его еще сплошь и рядом пони¬
мают некоторые, — понятие фиктивное, выдуманное
или, в лучшем случае, относительное. Подлинные, реаль¬
ные трудности решаются в жизни не суперменами.
Не было их и у нас в Центре по подготовке летчиков-
космонавтов: там работали, учились и тренировались не
супермены, а самые обыкновенные люди, которые про¬
сто твердо решили добиться того, чего требовали по¬
ставленные перед ними задачи.
Того, чего, скажем, добился я, усиленно занимаясь в
течение полугода своей физической подготовкой, с той
же степенью вероятности мог бы добиться на моем ме¬
сте любой другой здоровый человек. Нужны лишь воля
и психологическая «заряженность» на избранную цель,
остальное потребует только времени.
То же самое можно сказать и обо всем прочем. На¬
пример, о тех навыках, которые необходимы при затяж¬
ных прыжках с парашютом и которые понадобились
мне чуть ли не в первый же день после прибытия на
свое место работы.
Казалось бы, космонавту парашют ни к чему: на тех
высотах, с которыми он имеет дело, шелковому куполу
попросту не за что «зацепиться» — нет атмосферы. Что
касается спуска, здесь парашют хотя и необходим, но
не столько самим космонавтам, сколько кабине косми¬
ческого корабля, в которой они опускаются до самой
земли: катапультирование из кабины хотя и предусмот¬
рено, но нежелательно — прибегали к нему редко.
И все же моя подготовка к профессии летчика-кос-
монавта началась именно с парашютных прыжков.
Прыжки с парашютом дают космонавту навыки, кото¬
рые понадобятся ему в течение всего времени полета на
космическом корабле.
«S3
Парашют был изобретен в России Котельниковым,
но само слово «парашют» не русское, в переводе оно
означает — «препятствующий падению». Но «препят¬
ствует» он далеко не всегда, свободное падение проис¬
ходит без всяких препятствий — как сорвавшийся с
вершины скалы камень, как капля дождя... Это-то пре¬
жде всего и ценно для будущего космонавта. Свобод¬
ное падение при затяжных прыжках имитирует состоя¬
ние невесомости: падая, космонавт учится ориентиров¬
ке в пространстве, отрабатывает координацию движе¬
ний в условиях, близких к состоянию невесомости.
Конечно, это необычное для человека состояние
можно создать и иными путями. Позже я не раз «пла¬
вал» в салонах могучих воздушных лайнеров, совер¬
шающих специально ради создания невесомости так на¬
зываемые параболические горки. Но горки горками, а
парашют парашютом. В серьезном ответственном деле
нельзя пренебрегать ничем...
С парашютом я, разумеется, не раз имел дело и
прежде. Навыков у меня хватало, и все же в какой-то
мере они былц не те. Навыки являются следствием це¬
ли, точнее, тех процессов, с помощью которых дости¬
гаешь ее. Прежде цель была одной и той же — призем¬
литься. И по возможности так, чтобы не поломать ноги
или не свернуть шею. Теперь цель переместилась с зем¬
ли в воздух: наиболее важным и интересным, с точки
зрения тренировок, стал не момент приземления, а уча¬
сток свободного падения в воздухе, до того, как вы¬
рвешь затяжное кольцо.
Конечно, отрабатывалась и точность приземления.
Но тут у меня шло гладко: выручал опыт. Привычно
работая со стропами и уменьшая плоскость купола то
с одного, то с другого края, мне нетрудно было откло¬
нить падение в нужную сторону; и если не в центр кру¬
га, то в сам круг я чаще всего попадал.
Иначе обстояло с главной задачей — с работой на
участке свободного падения. Тут прежний опыт почти
ничего не давал, учиться приходилось заново. Паря в
воздухе, бесполезно мечтать о точке опоры — ее нет и
не будет до самой земли, и, чтобы владеть в условиях
свободного падения собственным телом, следует кое-что
твердо н прочно усвоить.
Ясное дело, я не мог не знать, что, скажем, для того,
чтобы не закрутило в воздухе, необходимо как можно
шире раскинуть руки и ноги, знал и о том, что, если
сложить на груди руки, начнешь падать головой вниз,
знал и это и многое другое — иначе какой же из меня
был бы летчик! Но знать — одного этого мало: нужна
еще практика, нужен автоматизм. Космонавту в кабине
летящего корабля некогда размышлять, каким образом
проще в условиях невесомости «встать на ноги»; ему
нельзя терять времени на пустяки — он должен рабо¬
тать. Значит, координацией движений необходимо овла¬
деть до старта, и овладеть прочно.
Этим мы и занимались, тренируясь в затяжных
прыжках. Балансируя при свободном падении руками
и ногами и заставляя тем самым свое тело принимать
различные положения, мы постепенно накапливали те
самые качества, без которых «не ступишь и шагу» в
кабине космического корабля. Это, пожалуй, и было са¬
мым трудным.
И все-таки ЧГТ подкараулило меня не здесь, не на
участках свободного падения, а в последние секунды пе¬
ред приземлением, когда купол парашюта*был раскрыт.
Раскрылся он, правда, не совсем удачно: одна из строп
зацепилась мне за ногу. Вырвав кольцо, я совершил
непростительно грубую ошибку: слишком резко убрал
руки. Лямки парашюта прошли у меня между ног, и ле¬
вая нога попала в ловушку — теперь я падал на землю
спиной вниз.
Такое приземление ничего хорошего не сулило: вни¬
зу горбилась обледеневшая, твердая как камень зем¬
ля. В лучшем случае травма позвоночника — и тогда
прости-прощай не только мечты о космосе, но даже и
небо.
Выручила быстрота реакции. Секунды были считан¬
ные, в них не оставалось места ни для эмоций, ни для
прикидок и рассуждений — действовать требовалось не¬
медленно, с ходу. В какую-то долю секунды я оценил
ситуацию и нашел единственно верное решение. В сле¬
дующее мгновение я уже действовал как автомат: точно
и быстро. Но и время не стояло на месте, оставшиеся до
земли секунды как бы лишились своей обыденной емко¬
сти, слившись в короткую пулеметную очередь. Время
для меня как бы съежилось, как бы потеряло привыч¬
ную протяженность, свернувшись в какой-то клубок...
160
Ногу удалось освободить перед самой землей.
И часы вновь затикали в своем раз и навсегда раз¬
меренном ритме...
Подчас я думаю, что время относительно не только
по Эйнштейну. Не случайно к одному и тому же по¬
нятию «время» мы. прикладываем и «тянется» и «ле¬
тит». Кому не известно, какими тягучими кажутся
минуты ожидания запаздывающего поезда или друга.
Стрелка часов, конечно, продолжает двигаться с обыч¬
ной скоростью, но вынужденная бездеятельность, при¬
сущая ожиданию, как бы растягивает для нас цифер¬
блат.
Дело тут, видимо, в том, что объективность време¬
ни воспринимается нами всегда субъективно, как та или
иная скорость нервно-психических процессов, на кото¬
рую в данный момент настроился организм. Чем выше
эта скорость, тем «медленнее» течет в нашем восприя¬
тии время, и, разумеется, наоборот.
Я хорошо помню свои первые затяжные прыжки с
парашютом. Секунды, перед тем как срабатывает при¬
бор автоматического раскрытия купола, превращались
чуть ли не в бесконечность, растягиваясь как бы в не
имеющий дна резиновый мешок. Емкость времени ста¬
новилась почти беспредельной: она вбирала в себя
столько переживаний, эмоций и хаоса мятущихся мыс¬
лей, которыми в обычной обстановке можно бы запол¬
нить чуть ли не целый день. Начиная с момента, когда
шагнешь в голубую пропасть открытого в самолете лю¬
ка, выбитое из привычной колеи сознание развивало не¬
вероятную скорость, превращая тем самым реальное
время чуть ли не в фикцию: протяженность каждой се¬
кунды, казалось, не имела конца...
Но конец, конечно, наступал: сработавший автомат
расправлял над головой шелковый купол, и все сразу
вставало на свои места. А все то, что ты только что
испытал, весь ворох эмоций и обрывков несущихся
вскачь мыслей начинал казаться то ли сном, то ли бре¬
дом, о котором хотя и помнишь, но в который уже труд¬
но поверить. А ведь фантастическая скорость, которую
набрало в минувшие секунды сознание, всего-навсего
все тот же скрытый в человеке резерв — резерв, часть
энергии которого освободилась не постепенно, а взры-
11 Г. Береговой
161
вом. Детонатором же послужил шаг в распахнутый на¬
стежь люк...
К счастью, детонатор этот срабатывает лишь до по¬
ры до времени. К счастью, потому, что во время подоб¬
ных «взрывов» контролировать свои мысли, реакции и
действия очень трудно, а подчас практически невозмож¬
но. Но рано или поздно в зависимости от склада психи¬
ки и числа прыжков наступает момент, когда острота
эмоций сглаживается силой привычки и их гребень рез¬
ко спадает, раскрепощая и волю и мысль. Теперь ты
относишься ко все.му гораздо спокойней и не только
контролируешь сопровождающую прыжок обстановку, а
при желании можешь одновременно обдумывать, ска¬
жем, распорядок завтрашнего дня или сочинять стихи.
Причем, как свидетельствует опыт, способность подав¬
лять в себе эмоциональную напряженность, способность
сохранять ясность и работоспособность сознания раз от
раза растет. В этом еще одно из достоинств тренировоч¬
ных прыжков с парашютом: помогая учиться гасить
эмоциональную возбудимость, они, бесспорно, укрепля¬
ют волю.
Что же касается времени, которое то «тянется», то
«летит», оно тоже постепенно приходит «к норме». Тот
SOS, который раньше срывал с тормозов сознание,
развязывая лихорадочную, взрывную (в данном случае
вредную для дела) скорость нервно-психических процес¬
сов, на каком-то этапе тренировок неизбежно утрачи¬
вает и свой тревожный смысл, и вместе с тем свою дей¬
ственность. Прыжки с парашютом становятся освоен¬
ным и потому рядовым делом...
Для меня, если не считать отработку координации
движений в условиях свободного падения, они стали та¬
ким делом задолго до того, как я попал в Центр. Иначе
обстояло с другим обязательным пунктом программы
подготовки — с плаванием. Плавать я не умел. Хотя
мне было точно известно, что человек может держаться
на воде даже без движений. Достаточно лишь набрать
в грудь воздуха и плашмя расположиться на поверхно¬
сти воды. Опираясь на знания такого рода, я научил
плавать свою дочь и сына. Но сам так и остался теоре¬
тиком, с одинаковым успехом пуская пузыри вне зависи¬
мости от того, двигался я в воде или нет.
162
Когда при подготовке в Центре вопрос освоения вод¬
ной стихии стал для меня вплотную, некоторые со знаю¬
щим видом веско намекали, что дело почти безнадеж¬
ное. Дескать, заставить себя в сорок с лишним лет по¬
бороть страх перед водной бездной практически не¬
возможно. В точно таком же положении находился и
наш врач Лебедев, который подробно и красочно мог
рассказать, какие группы мышц развивает кроль или
брасс, но сам плавал как топор. Кстати, Лебедев был
одним из тех, кто намекал...
Конечно, с плаванием я запоздал минимум лет на
тридцать. Один только вид бассейна нагонял на меня
тоску. А тут еще дружеские, но от этого ничуть не менее
забористые подначки и подковырки тех, для кого вод¬
ные дорожки — разлюбезная вещь. Так что предвари¬
тельную «разминку» пришлось проводить словесно, от¬
вечая на шутку шуткой и стараясь, чтобы она не каза¬
лась особенно вымученной.
У деревенских мальчишек есть такой спартанский
метод обучения. Не умеющего плавать берут «пока¬
таться» на плот или в лодку и бросают в воду на се¬
редине речки или пруда. Мое обучение начиналось при¬
мерно так же. Я начал прыгать в бассейне с трехмет¬
ровой вышки, зная, что подо мной глубина воды около
пяти метров.
Наблюдавшие за мной описывали эту живописную
картину примерно так: «Вначале на поверхности пока¬
зывались огромные пузыри, затем — глаза (чуть, де¬
скать, поменьше, но зато куда более выразительней!),
глаза лихорадочно отыскивают взором лесенку на краю
бассейна и снова уходят под воду, уступая опять место
пузырям».
Плавать я еще не умел, и потому добираться до ле¬
сенки приходилось по дну бассейна — делая судорож¬
ные прыжки, то исчезая, то вновь высовываясь, чтобы
хлебнуть глоток воздуха. Слов нет, такой способ пере¬
движения не назовешь лучшим, но, сколько я ни коло¬
тил по воде руками и ногами, пловца из меня не полу¬
чалось. Я не мог овладеть поначалу главным — поста¬
вить дыхание и войти в нужный ритм. Способность дер¬
жаться на воде зависела не столько от работы рук или
ног, сколько от деятельности сознания. Выдавая, едва
я входил в воду, поспешную и ложную команду SOS,
оно заставляло меня неоправданно суетиться. Тем ca¬
ll*
163
мым нарушалась ритмика дыхания и координация дви¬
жений. Вместо того чтобы помаленьку плыть или хотя
бы держаться на воде, я старался из нее выскочить лю¬
бым способом, но лишь бы побыстрее от нее отде¬
латься...
И только когда я научился подавлять в себе лож¬
ную тревогу, неоправданный SOS, когда, иными сло¬
вами, мне удалось эмоционально переоценить года¬
ми сложившееся предубеждение, тогда я наконец по¬
плыл.
Говорят, что учиться никогда не поздно. В полной
мере это относится и к водному спорту. И если начав¬
ший вместе со мной тренировки врач Лебедев так и не
научился держаться на воде, я теперь отношу это це¬
ликом и полностью за счет его «несознательности». Ему
так и не удалось, видимо, осознать, что спасение уто¬
пающих — дело не рук самих утопающих, а главным
образом их желания и умения переосмыслить, переоце¬
нить собственные эмоциональные стереотипы.
Когда я почувствовал себя в воде уверенно, я часа¬
ми не вылезал из бассейна, испытывая глубокое удо¬
вольствие и наслаждение. Это была как бы компенса¬
ция за ту борьбу с самим собой, которую я выдержал,
поставив перед собой цель научиться плавать.
Впрочем, удовольствие тут дело третьестепенное.
Как известно, в отличие от американцев наши космо¬
навты совершают посадку не на воду, а на землю.
Но не исключена, конечно, и такая ситуация, при кото¬
рой садиться пришлось бы в океан или в море. Никто
не знает, когда и над каким районом Земли может воз¬
никнуть в космическом корабле аварийная обстанов¬
ка... Куда может занести судьба космонавта...
С учетом этого нас подвергали так называемым
«пробам на выживаемость».-
Уже в воздухе ты должен решить, в каком положе¬
нии тебе приводняться. Самое удобное — занять в во¬
де положение «плашмя», с тем чтобы воздушный кос¬
тюм стал как бы надувной лодкой, в которой лучше
всего лежать на спине, развернувшись головой к вол¬
нам. При таком положении проще подать сигнал раке¬
той, удобнее доставать из НЗ пищу, легче справляться
с хлесткой, накатывающей на тебя волной.
164
Но если космонавт не умеет плавать, ему будет не
до выбора оптимальных в данной ситуации вариантов;
мысль его в той или иной мере неизбежно поработит
страх перед морской бездной.
Может случиться и худшее. Космический корабль
насыщен различной аппаратурой не только внутри, но
и снаружи. Поэтому всегда существует пусть незначи¬
тельная, но все-таки вполне вероятная опасность по¬
вредить надувной костюм во время прыжка. И тогда
частичная потеря воздуха неизбежна. Положение на
воде станет менее устойчивым. От того, как ты умеешь
держаться на поверхности, справляться с волной, будет
зависеть твоя жизнь.
Уверенность в себе, умение координировать свои
движения, находясь на волне, становятся еще более не¬
обходимы в тот самый момент, когда спасение уже
близко, когда над тобой снижается посланный с кораб¬
ля вертолет. В условиях штормовой погоды летчик на
вертолете и космонавт на воде должны действовать как
можно более согласованно. От этого зависит успех опе¬
рации. Малейшая оплошность может подчас обернуть¬
ся катастрофой.
Задача космонавта в этот момент — облегчить лет¬
чику выход на цель. Когда вертолет снижается на не¬
обходимую высоту, под ним образуется воронка. От кос¬
монавта требуется максимально приблизиться к ее цен¬
тру и вовремя поймать брошенный ему гибкий трос с
крюком на конце. Вовремя — это значит не дать кон¬
цу троса зарыться в волне и избежать случайного за¬
хвата за ногу или за голову.
Не говоря уже о качке, дело осложняется плохой
видимостью. Поскольку, помимо ветра, над тобой вра¬
щаются еще и мощные лопасти вертолета, с гребня
волны срываются мелкие, как пыль, брызги — перед
глазами стоит сплошное соленое марево. Тут, если чуть
зазевался, упустил трос, вес усилия пошли прахом.
Начинай все сначала. Попусту затраченная попытка да
и само время, проведенное на воде, дают о себе знать,
выматывают силы...
При «пробах на выживаемость», как правило, нет
готовых рецептов: успех зависит от собственной сме¬
калки, знаний и опыта. Программы же самих «проб»
включают в себя не только преодоление различного
рода трудностей, ко и элемент неожиданности.
165
Однажды ранним февральским утром меня и еще
одного космонавта выбросили не в мятущееся штормо¬
вое море, а в скованную морозом лесную чащобу.
От нас, по примеру Робинзона, требовалось освоиться
в необитаемом месте, обеспечить себя жильем и пи¬
щей. В качестве вспомогательных средств нас снабди¬
ли спичками, бортпайком и ножами.
Освободившись от лямок и сложив парашюты, мы
начали разведку местности. Снегу вокруг было, что на¬
зывается, более чем достаточно. Но снег оказался
слишком’ сыпучим и хрупким, чтобы нарезать из него
кирпичи и выстроить из них укрытие. Надо было по¬
шевелить мозгами и придумать что-нибудь получше...
Но что? Одними ножами избу не срубишь, а тридцати¬
градусный мороз поторапливал...
Бродя по окрестностям, кто-то из нас провалился в
снег по пояс, обнаружив у себя под ногами глубокую
яму. И тут же пришло решение. Мы выгребли из ямы
снег. Нарубили ножами сучья и, уложив их наподобие
крыши, накрыли парашютом и набросали поверху
снега.
Забравшись внутрь, мы проверили нашу халабуду
на комфорт и долговечность. Получилось вроде тер¬
пимо. Ветер ниоткуда не поддувал, а поскольку на
дворе стоял февраль, оттепель нам не угрожала, и мы
могли быть спокойны, что нашу берлогу не зальет
водой.
На дне ямы мы настелили еловый лапник, и снос¬
ный ночлег был теперь обеспечен.
Оставалось позаботиться о горячей пище; на моро¬
зе без нее вдвое холодней. Отыскав подходящую ни¬
зинку разложили с подветренной стороны костер, разо¬
грели’ бортпаек,, вскипятив «на десерт» в опустошен¬
ных консервных банках чай...
Пообедали, отогрелись, чувствуем: . ничего, жить
можно! Во всяком случае,, «дом» у нас есть, «кухня»
тоже налажена, как-нибудь «перезимуем». И если на
деле придется приземлиться зимой в тайгу, будем, по
крайности, хотя бы знать, что делать. «Конечно, —
укладываясь спать, обменивались мы мнениями друг с
другом, — всех случаев не предусмотришь,, но один ва-
риант у нас, что называется, в кармане».
V И когда через сутки к нам пожаловали «спасители»,
они же по совместительству и экзаменаторы (сочета-
«м
ние, прямо скажем, редкое), то после придирчивого
осмотра жилье наше было оценено как «вполне!», и
больше того — «очень даже вполне!».
— Скромненько, но со вкусом! — сказал один из
них, оглянувшись напоследок еще раз в сторону на¬
шей халабуды. И уже серьезно добавил: — Будем счи¬
тать, что выжили...
«Выжить», откровенно говоря, оказалось не столь
уж сложно. Слов нет, попасть вот так, с бухты-барахты,
куда-то к черту на кулички, в незнакомую тебе, зава¬
ленную снегом лесную глухомань — приятного, что и
говорить, во всем этом мало. Разве что чувство удов¬
летворения от лишней, оставшейся позади трудности,
но это потом. Да и в нем ли, в чувстве удовлетворения,
дело!
Космос не место для легких прогулок. Там, если
что, выжить будет куда труднее. Кто знает, какой не¬
ожиданностью он может огорошить, чего потребует в
критическую минуту? Готовым следует^ быть ко всему.
И мы готовились... Центрифуги, барокамеры, бату¬
ты, допинги, парашютные прыжки, термокамеры, про¬
бы на выживаемость, комплексные тренажеры... Я уж
не говорю о семинарах и теоретических занятиях на
специальные темы — это само собой разумеется. Рас¬
порядок дня жестче жесткого; графики забиты до пре¬
дела... Пожалуй, никогда прежде я не жил столь мно¬
гопланово и интенсивно.
И все же режим подготовки, если бпать его в це¬
лом, «перегрузкой» отнюдь не являлся. Просто он был
тщательно спланирован и продуман. Если бы дело об¬
стояло иначе, многим из нас неизбежно грозила бы пе-
ретренированность. Те, кто хоть сколько-то знаком со
спортом, хорошо знают коварную сущность этого тер¬
мина...
На пользу идет только то, что в меру. Если же вы¬
брать режим не по силам, перегрузить его — срыв не¬
избежен. Перетренироваться можно за какую-нибудь
неделю, а из формы выбьешься на полгода, а то и
дольше. Поэтому все мы находились под постоянным и
неусыпным врачебным контролем. И если кто-то вы¬
ходил на рубежи предела собственных сил, если под¬
держивать дальше заданный ритм становилось для не¬
«67
го опасным, ему, как это ни жаль, приходилось выбы¬
вать из игры. Поблажки здесь могли бы обойтись
дорого.
Мне, видно, как всегда, везло, со мной было пока
все в порядке.
Пока! Теперь, пожалуй, это не то слово. Самое труд¬
ное осталось уже позади... Не за горами был день по¬
следних экзаменов. День этот меня уже не страшил:
я знал, что приду к нему как следует подготов¬
ленным.
Единственное, чего я еще немножко побаивался, что
порой касалось сердца какой-то смутной тревогой, —
это предстоящие испытания в сурдокамере. С ней, как
со сводкой погоды, ничто нельзя твердо предсказать за¬
ранее. Большей частью все кончалось благополучно.
Но случалось и так, когда эксперимент приходилось
прекращать буквально в последние часы.
Еще академик Павлов, резюмируя серию опытов
над животными, пришел к выводу, что для нормальной
деятельности мезга необходима постоянная его «под¬
зарядка» нервными импульсами, поступающими туда
от органов чувств. Однообразность и монотонность впе¬
чатлений при отсутствии достаточного притока внеш¬
них раздражителей резко снижают тонус мозга, что, в
свою очередь, может привести к различным, подчас
странным и неожиданным расстройствам психики.
Люди впервые столкнулись с этим явлением отно¬
сительно недавно. Вначале о нем стали поступать за¬
явления от тех летчиков, которые поднимались на одно¬
местных самолетах на высоту от 10 до 25 километров.
По крайней мере, треть из них, как утверждала статис¬
тика, испытывала при этом своеобразные ощущения и
чувства. У одних возникало радостное опьянение, жаж¬
да продолжать полет во что бы то ни стало, даже во¬
преки здравому смыслу. Другие, наоборот, вспоминали
о пережитом с ужасом, рассказывая, что во время по¬
добных полетов наступают моменты, когда «чувства
оторваны от собственного тела, будто находишься в
другом месте».
Вскоре сенсорным голодом — этим термином стали
обозначать недостаток раздражителей, идущих в мозг
от внешней среды, — вплотную занялись ученые ряда
стран. За сравнительно короткий срок поставили массу
168
самых разнообразных экспериментов и опытов, един¬
ственной целью которых являлась по возможности наи¬
более полная изоляция человека от притока впечатле¬
ний извне. Для того чтобы «выключить» человека из
окружающей среды, отрезать его, так сказать, от внеш¬
него мира, достаточно блокировать в той или иной сте¬
пени его органы чувств. Достигнуть этого, вообще го¬
воря, несложно.
Один из методов, к которому прибегла группа за¬
рубежных ученых, можно образно охарактеризовать че¬
ховским «человек в футляре». Особые очки на глаза,
аудитофоны на уши, перчатки на руки — и три из пяти
органов чувств (зрение, слух и осязание) попадают как
бы в ловушку, отгораживаясь от сознания и окружаю¬
щей среды с помощью своеобразных «футляров». За¬
тем испытуемого укладывают в специально оборудован¬
ный бокс, где и предоставляют на какое-то время
самому себе, или, можно выразиться так, оставляют на¬
едине с собой. Наедине — в самом жестком смысле это¬
го слова.
В другом варианте людей погружали в соответ¬
ствующим образом сконструированные резервуары с
водой, где исключался приток не только зрительной и
слуховой информации, но и той, которая поступает в
мозг посредством внутримышечных чувств, а также и
ощущений кожных покровов, возникающих при измене¬
ниях температуры.
Немало подобного рода наблюдений проводилось и
в имитаторах космических кораблей, где испытуемые в
условиях одиночества и тишины должны были длитель¬
ное время работать и жить в данном режиме и по за¬
данной программе...
Одним словом, способы, с помощью которых дости¬
галась изоляция человека от внешнего мира, практико¬
вались самые разные. Последствия были тоже самые
пестрые. Одни испытуемые жаловались на то, что ощу¬
щают, будто голова у них отделялась от туловища,
другие видели своих двойников, третьи утверждали, что
приборная доска, с которой они должны работать, на¬
чинает вдруг «таять и капать на пол» или что телеви¬
зор якобы излучает палящий жар, который, дескать,
невозможно вынести...
Конечно, условия сурдокамеры не столь жестки, как
это бывает при проведении специальных, строго целе¬
««9
вых, научно-исследовательских опытов. И все-такн
успех или неуспех здесь зависит прежде всего от инди¬
видуальных особенностей психики конкретного челове¬
ка — области, куда не только ему самому, но и наисо-
временной медицине заглянуть как следует пока не
дано. Одним словом, испытания в сурдокамере, что на¬
зывается, игра втемную. Потому-то, хотя я и знал, что
большинство проходит их вполне успешно, тревога иной
раз закрадывалась мне в душу: а вдруг именно мне не
повезет?
Миновать сурдокамеру было нельзя. И я пересту¬
пил се порог, чтобы остаться там наедине с собой на
целых десять долгих, полных неизвестности суток.
* $
*
...Последние, десятые сутки начались, как всегда,
разминкой и плотным завтраком.
Окуляры телемониторов бесстрастно проследили за
последним проглоченным мной куском, я не выдержал
и подмигнул в их сторону: дескать, с добрым утром,
чертовы соглядатаи! Но они бесстыдно и все так же
бесстрастно уставились на меня в упор — разве их чем
проймешь? — пустое занятие...
Впрочем, мне было наплевать: сегодня утром я про¬
снулся в отменном настроении, испортить которое от¬
нюдь не собирался. Правда, одиннадцать часов дня —
рубеж, от которого отсчитывались каждые очередные
сутки, — утром, строго говоря, не назовешь. Те же опе¬
раторы, приставленные ко мне, вероятно, уже досыта
наработались...
Через несколько минут по графику полагалось при¬
ступить к работе и мне. Опять придется «пилотировать»
прикрученный шурупами к стенке воздушный лайнер!
Какую, интересно, погодку сварганят для меня нынче
там, за стеной? Сплошную облачность, плотный, как
ватное одеяло, туман, грозу с порывами шквального
штормового ветра?..
И вдруг мне захотелось полезть на стенку, моло¬
тить в нее ногами и кулаком, биться об нее головой,
рвать зубами... Пробить окаянную, продырявить, про¬
драть!.. Сломать ее к чертовой матери, разнести на кус¬
ки, превратить в щепки!.. Ну же! Ну же!!!
170
Но я спокойно встал со стула, неторопливо сделал
пару глубоких приседаний — этого оказалось доста¬
точно, усмехнулся и взглянул вновь на часы — прошло
каких-то несколько секунд. Потом перевел взгляд на
телемониторы: что, съели?! Просто мне захотелось
узнать: какая там, за стенами, сейчас погода? Ужас
как захотелось, до чертиков! Не выдуманная, «проиг¬
рываемая» для меня на приборной доске, а подлинная,
настоящая, живая? Неужели солнце?! А может, дождь?!
Дождь? Дождище? Дождик? Дождичек?.. Как же я
стосковался по тебе, дружище дождь, в этой чертовой
клетке, как соскучился! Небось капаешь себе, моро¬
сишь, а всем хоть бы хны! В плащи еще небось от те¬
бя кутаются, ворчат небось... А мне хотя бы одним
глазком на тебя, старина, взглянуть, хоть краешком бы,
хоть в щелочку... Куда там! Разве что и взаправду по¬
пытаться стену сломать... Не стоит, завтра все равно
сами выпустят.
И все же — какая там, на улице, сегодня погода?
Я поставил на место стул, сел и, раскрыв на чистой
страничке тетрадь рабочего дневника, записал: «11 ча¬
сов 27 минут. Выспался хорошо, спал, как и все преж¬
ние здесь ночи, крепко, без сновидений. Позавтракал с
аппетитом. Голова ясная, самочувствие ровное, припод¬
нятое».
И это было чистейшей правдой: как ни странно, на¬
строение у меня ничуть не испортилось. Таким оно и
оставалось до конца дня...
День сжигал время, как мотор горючее, в привыч¬
ной работе; нового в ней для меня ничего уже не было,
да и не могло быть. Пилотирование, единоборство с
приборами, тесты...
Работая, я нет-нет да поглядывал на стопку книг,
лежащих с краю стола: над ней, едва касаясь крохот¬
ными колесами шасси потрепанной обложки какого-то
детектива, парил мой выструганный из куска дерева
Як. Хвост его был опущен, а нос горделиво вздернут.
Казалось, он вот-вот вздрогнет, быстро наберет ско¬
рость и оторвется... Да что оторвется! Он давно уже в
небе, он давно летит... В плоскостях его крыльев зве¬
нит упругий, пружинящий воздух набегающего потока,
будто невидимый мне пилот круто набирает высоту на
171
наивыгоднейшем углу атаки... Слившись с машиной,
став с ней единым целым, он уходит все выше даль¬
ше и выше!.. Кто он, этот пилот? Куда летит?
Впрочем, я давно уже знаю: он — я.
Нет, сурдокамера здесь ни при чем. Нервы мои в
полном порядке, сознание, как никогда, свежо. Если уж
в чем и виновны ее непроницаемые, отрезавшие меня
от внешнего мира стены, так это в том, что они помог¬
ли мне заново продумать собственную судьбу.
Да, время, видно, и в самом деле понятие относи¬
тельное. За те десять дней, что я провел в этих стенах,
передо мной успела пройти вся жизнь. Выходит, будто
я ее прожил дважды... А вот осмыслить — всю цели¬
ком, всю как есть, без остатка! — удалось впервые.
И помог это сделать мой крохотный Як... Тот, что сей¬
час вздымается в бездонную высь неба, выбрав свой
угол атаки...
Угол атаки... Он может меняться. Докритический,
критический, закритический... Критический — это мак¬
симум подъемной силы, самый крутой набор высоты!
Круче нельзя: если взять круче и выйти на закрити¬
ческий, тогда не миновать катастрофы: лишившаяся
подъемной силы машина провалится и будет падать до
самой земли...
Угол атаки... Жизнь — это тоже атака. Атака во
имя поставленной перед собой цели — той единствен¬
ной, самой важной, стержневой цели, которая опреде¬
ляет всю судьбу.
Цель тоже бывает разной. Низменной и высокой.
Высота цели определяется тем, кому и для чего она
нужна. Если цель избрана не тщеславием, не жаждой
славы, не эгоизмом, если она продиктована не само¬
влюбленностью, а любовью к людям, такая цель бла¬
городна и высока. И чем нужнее, чем необходимее она
не тебе одному, а всем вместе, тем она благородней и
выше.
Достичь такой цели бывает трудно, подчас очень
трудно, почти невозможно... И все же если это настоя¬
щая цель, сдаваться и отступать нельзя; ее нужно
вновь и вновь штурмовать,- штурмовать упорно и на¬
стойчиво, штурмовать изо дня в день' — всей жизнью.
Это только, кажется, что невозможно; настоящую, под¬
линно высокую цель необходимо достичь.
Но чтобы ее достичь, надо правильно выбрать угол
172
атаки... Надо суметь набрать максимум подъемной си¬
лы, не упустить ни одной, пусть даже самой малой,
возможности, но и не зарваться, выйдя на запретную
крутизну, которая ведет не к цели, а к катастрофе...
Значит, идти на цель нужно на наивыгоднейшем
углу атаки; жизнь слишком коротка, чтобы выбирать
отлогий подъем. Но если не щадить себя, если не раз¬
базаривать по пустякам силы и время, она вместе с тем
и достаточно продолжительна, чтобы добиться многого
из того, что намечено.
Конечно, безошибочно определить свою главную
цель очень трудно и не всегда удается. Но всегда мож¬
но выбрать правильный способ жизни. А это в конеч¬
ном счете тот же ориентир. Не зря говорится: «По¬
сеешь поступок, пожнешь привычку; посеешь привычку,
пожнешь характер; посеешь характер, пожнешь судь¬
бу». Разорвать эту взаимосвязь большинству из нас
не под силу — она срабатывает автоматически, но тот,
кто твердо, раз и навсегда, выбрал для себя способ
жизни, овладевает вместе с тем и возможностью само¬
му выковывать ее первые, самые важные звенья, кото¬
рые в итоге определяют и всю цепь и ее подлинный —
не по личным, а общественным меркам — вес.
Я был не из тех редких удачников и счастливцев,
кто, рано угадав свою цель, упорно и уверенно шел к
ней, делая вместе с тем и собственную судьбу. Мне
удалось лишь то, что удается всякому, кто этого по-
настоящему хочет, удалось взвешивать свои желания,
чтобы контролировать свои поступки, — удалось нс
разбрасывать себя, не петлять в поисках легких путей
и решений, не размениваться по мелочам. В этом и за¬
ключался мой способ жизни, мой «угол атаки», и он
меня не подвел.
Смешно было бы утверждать, будто я обладал ка¬
кими-то особыми качествами, благодаря которым мне
чуть ли не на роду было написано принять участие в
одном из грандиозных свершений человечества — в
освоении космоса. Я об этом и не мечтал. Об этом меч¬
тали и этого добивались другие, такие, как Циолков¬
ский или, скажем, Цандер, — для них в этом заключа¬
лась сознательно выбранная на всю жизнь цель. Я же
долгое время даже не знал толком о проделанной уже
в этом направлении работе; моя жизненная задача,
как я ее понимал, сводилась к другому — найти свое
173
собственное место среди людей. Не первое подвернув¬
шееся под руку место и, конечно, не то, что принято
называть теплым местечком, где можно уютно и мир¬
но продремать свой век; я хотел отдавать себя, растра¬
чивать отпущенные природой силы, чтобы ничего не
«нести с собой, когда придет на то мое время, а оста¬
вить все здесь, на земле. Ради этого я старался не
оказаться как-нибудь невзначай в обозе, стремился все¬
гда жить на предельных для себя оборотах, на самых
жестких критических режимах — иначе жить я попро¬
сту не умел Да иначе, я думаю, и не стоит жить...
Тватя себя я, как и водится, не оставался внакла¬
де Жизнь взамен платила опытом, знаниями, мастер¬
ством А вместе с этим складывалась и сама судьба —
может и нелегкая, может, и не совсем простая, но, в
обшеу-то вполне закономерная судьба человека, кото-
пый помимо своего прямого профессионального дела,
старался делать и еще одно - не разбазаривать себя
понапрасну. Ведь судьба человека - это не только до¬
стигнутое и завоеванное, это еще и готовность, постоян¬
ная активная полная сил и возможностей готовность
завоевывать и достигать; другими словами, судьба че¬
ловека не равнозначна его биографии, скорее она — те
пезепвы та мощность, которые он накопил в прошлом,
чтобы штурмовать с их помощью будущее. И чем вы¬
ше эти резервы, чем больше мощность, тем шире, тем,
я бы сказал; агрессивнее его судьба. Агрессивнее в том
смчсле что обладая определенным запасом возможно¬
стей * человек стремится их применить, реализовать.
Есдй ему многое по плечу, он многого и добивается.
Многого же от него вправе ждать и ждут люди. Кан¬
дидатов на новое, ответственное дело подбирают чаще
всего не по анкетным данным их биографии. Биогра¬
фия — нередко лишь то, что человек мог в прошлом.
Но поошлое прошло. Для настоящего же необходимо
не то что он мог вчера, а то, что он может сегодня.
И что сможет завтра. Вот в том-то, что человек может
и что он сможет, и есть, на мой взгляд, его судьба.
Ибо судьба повторяю, не- прожитое, а накопленный
всей жизнью разбег в будущее, замах на него...
Я смотрю в последний раз на своего Яка, который
стал немым свидетелем моих дум и воспоминаний —
174
моей дважды прожитой жизни: в памяти и наяву.
Завтра я заберу его с собой, завтра мой верный спут¬
ник, пи на минуту не покидавший меня все десять
суток здесь, в сурдокамере, покинет ее вместе со мной,
став навсегда сувениром... Но это будет завтра. А сей¬
час по графику время ложиться спать...
В последнюю, десятую, ночь в отличие от всех пре¬
дыдущих меня наконец удосужились посетить сновиде¬
ния. Мне снилось, будто я выхожу из дверей сурдока¬
меры, меня встречают шутками друзья, улыбающаяся
жена с цветами и... И на улице льет вовсю, хлещет как
из ведра проливной теплый дождь...
* *
*
Сон оказался в руку. Так оно все и было на самом
деле: и друзья, и шутки, и жена... Кроме разве что
одного: вместо проливного дождя меня встретил безоб¬
лачный, солнечный день.
ЧАСТЬ III
«Сегодня, 26 октября 1968 года, в 11 часов
34 минуты московского времени на орбиту
искусственного спутника Земли мощной раке¬
той-носителем выведен космический корабль
«Союз-3».
Космический корабль пилотирует гражданин
Советского Союза летчик-космонавт, Герой
Советского Союза, заслуженный летчик-ис¬
пытатель СССР полковник БЕРЕГОВОЙ Геор¬
гий Тимофеевич.
...В соответствии с программой полета на
первом витке корабль «Союз-3» производил
сближение с беспилотным кораблем «Союз-2».
На первом этапе сближение до расстояния
200 метров осуществлялось автоматической
системой... Последующие операции по сбли¬
жению проводил летчик-космонавт с исполь¬
зованием системы ручного управления».
23 октября 1968 года
«...В процессе полета была полностью вы¬
полнена намеченная программа по совместно¬
му маневрированию и сближению кораблей
«Союз-2» и «Союз-3».
...Все системы корабля продолжают функ¬
ционировать нормально... Космонавт продол¬
жает проводить научные эксперименты».
28 октября 1968 года
«30 октября 1968 года в 10 часов 25 минут
московского времени космический корабль
«Союз-3» совершил посадку в заданном райо¬
не территории Советского Союза».
30 октября 1968 года
(ИЗ СООБЩЕНИЙ ТАСС)
176
ЧАСТЬ IV
Жизнь щедра эпизодами, но ску¬
па на события. Случается, многие го¬
ды промелькнут, а зацепиться не за
что. Вспомнить, конечно, есть о чем.
А вот задуматься всерьез, пересмот¬
реть в себе что-то заново — тут без
капитальной причины не обойтись...
События, значительные, ломающие
привычное течение дней, в жизни
всякого человека редкость. Может,
поэтому смысл их постигаешь не тот¬
час же и не в полной мере, а как бы
порциями, от случая к случаю, посте¬
пенно.
Как-то еще в мальчишеские годы
старший брат Виктор рассказал мне,
в каких муках сомнений и переоце¬
нок созревала в нем уверенность в
летном мастерстве. По его словам зы-
ходило, что процесс этот не просто
длительный, но и в известном смысле
обманчивый.
— Понимаешь, — говорил он. —
Уже во втором или третьем самостоя¬
тельном, без инструктора, полете при¬
шло ощущение, что я всему научился
и все могу. И какое-то время после
этого я пребывал в приятном на сей
счет заблуждении. Но прошли меся¬
цы, и однажды при очередном полете
я вдруг испытал то же самое чувство:
вот теперь я действительно овладел
машиной, теперь я и в самом деле
все умею и все могу. А то, что было
прежде, — не в счет, прежде я лишь
тешил себя иллюзиями. И так повто¬
рялось много раз. Вновь и вновь я
заново переживал ощущение уверен¬
ности в своих силах, обретенное на-
I конец-то мастерство.
12 Г. Береговой
177
Слушая брата, я, разумеется, верил ему, но не очень
понимал, что он тогда имел в виду. А позже н самому
пришлось пройти сквозь это. Настоящая уверенность
приходит только с настоящим мастерством, то есть со
временем.
Осмыслить свой полет в космос мне удалось тоже
не сразу. Для этого понадобилось немало времени.
И вовсе не оттого, что в нем было что-то из ряда вон
выходящее, нет, конечно. Просто и здесь действовала
та же психологическая закономерность: верный мас¬
штаб требует расстояния.
Конечно, я имею в виду не объективное значение
полета, не цели, которые ставились в нем и которые
были достигнуты, — здесь, как говорится, все было яс¬
но с самого начала. О полете «Союза-3», как и о любом
другом, достаточно подробно писалось в свое время и
в нашей и в зарубежной прессе. Но для меня, прямого
его участника, дело этим далеко не исчерпывалось.
Как и на всякого человека, будь он на моем месте,
четырехсуточная работа в космосе не могла не оказать
влияния и в личном плане. Вот этот-то процесс и рас¬
тянулся на долгие сроки, а вполне возможно, не иссяк
до дна и по сю пору.
Человеческая личность по природе своей не терпит
статичности. По существу, вся она — нескончаемый,
никогда не прекращающийся процесс становления. Па¬
мять, возвращая нас в прошлое, заставляет многое пе¬
реживать заново — многое, и по многу раз. Особенно
если позади осталось что-то важное и значительное.
А переживая заново прошлое, мы тем самым обога¬
щаем собственное будущее: все не понятое когда-то об¬
ретает в конце концов ясность, а обретенная ясность, в
свою очередь, делает нас опытнее и мудрее.
Принято считать, что главное, самое важное собы¬
тие жизни — кульминация судьбы, переживается как-
то по-особенному остро и ярко, всей силой чувств и ду¬
ши. Может быть... Только вот как наперед знать — са¬
мое ли оно важное, переживаемое в тот или иной мо¬
мент событие, какая ему в последнем, итожащем жизнь
счете цена? По-моему, будущее богаче любого прошло¬
го: ведь прошлое — это то, чего ты уже достиг, чего
добился. К прошлому ничего не добавишь; из негб
можно только брать, черпать накопленный опыт. А бу¬
дущее — всегда новые возможности, новое поле дея¬
178
тельности для накопленных сил. Кто знает, что ждет
его впереди?!.
Меня жизнь приучила считать всякий раз самым
важным, самым главным то, что еще не сделано. Ко¬
гда-то это был первый пробный самостоятельный полет
на У-2 в аэроклубе, затем зачисление в летное военное,
училище, потом пикирующий на вражескую цель штур¬
мовик, еще позже — фронтовое партийное собрание,
на котором решалось, достоин ли я звания коммуни¬
ста, потом... Словом, всего не перечислишь. И основное
тут, конечно же, не в самой оценке — кульминация
это судьбы или еще нет; суть в другом, в том, чтобы
каждый день уметь воспринимать как самый главный
и важный в жизни. По крайней мере до тех пор, пока
он не останется позади. Жить всей силой чувств и ду¬
ши хорошо не разово, а по возможности постоянно;
жизнь — это масса всего прожитого времени, а не
одни только часы «пик»...
Полет «Союза-3», бесспорно, стал одним из наибо¬
лее значительных событий в моей жизни. Но ведь
сама-то жизнь продолжалась... И немудрено, что в мо¬
мент приземления корабля ничто для меня не закон¬
чилось, скорее все опять только еще начиналось. Я по¬
нимал' уже тогда, что мне предстоит вновь и вновь
возвращаться к пережитому на орбите; причем возвра¬
щаться отнюдь не ради приятных воспоминаний — воз¬
вращаться, чтобы идти вперед.
Главное, к счастью, как и всегда, не вмещалось в
прошлом, оно устремлялось в будущее...
«Дайте мне небольшой кусочек Луны, и я, пожа¬
луй, смогу поведать вам историю солнечной систе¬
мы», — прочел я спустя несколько лет в одном из жур¬
налов слова профессора Калифорнийского университе¬
та, лауреата Нобелевской премии Гарольда К. Юри.
В ту пору я уже работал начальником Центра под¬
готовки космонавтов. Звездный городок разросся и
стал неузнаваем. От прежнего его облика — несколь¬
ких строений посреди соснового леса — не осталось и
следа: современные многоэтажные здания, Дворец
культуры, кинотеатр, магазины... Космонавты, как по¬
шутил кто-то из гостей, обжились наконец не только в
космосе, но и у себя на земле.
Шутки шутками, а освоение космоса и в самом деле
развивалось неслыханными темпами.
12*
179
Не прошло и двух месяцев после приземления
«Союза-3», как американцы Фрэнк Борман, Джеймс
Ловелл и Уильям Андерс облетели на «Аполлоне-8»
Луну. А еще через три недели на околоземной орбите
появилась первая экспериментальная орбитальная стан¬
ция: пилотируемые Владимиром Шаталовым, Борисом
Волыновым, Алексеем Елисеевым и Евгением Хруно-
вым «Союз-4» и «Союз-5» состыковались.
С пусковых площадок Байконура и мыса Канаверал
(тогда он назывался мыс Кеннеди) стартовали один за
другим космические корабли. Все более и более услож¬
нялись задания экипажей: облет Луны с автономным
полетом лунной кабины по селеноцентрической орби¬
те — Томас Стаффорд, Джон Янг и Юджин Сернан;
первая высадка человека на Луну — Нил Армстронг,
Майкл Коллинз, Эдвин Олдрин; групповой полет трех
кораблей с маневрированием и сближением на около¬
земной орбите — Георгий Шонин, Валерий Кубасов,
Анатолий Филипченко, Владислав Волков, Виктор Гор-
батко, Владимир Шаталов, Алексей Елисеев, восемнаг
дцатисуточная работа на орбите Андрияна Нико¬
лаева и Виталия Севастьянова, стыковка пилотируемо¬
го корабля с орбитальной станцией «Салют» — Влади¬
мир Шаталов, Алексей Елисеев, Николай Рукавиш¬
ников...
Давным-давно исполнилось и пожелание американ¬
ского ученого. Однако, как и следовало ожидать, не
только «небольшого кусочка Луны», но и тех многих
образцов, что доставили советские автоматические
станции и американские астронавты на Землю, оказа¬
лось явно недостаточным, чтобы помочь Гарольду К.
Юри выполнить данное им обещание. Для решения та¬
кого рода проблем требовалось нечто большее. Чело¬
вечество начинало сознавать, что большой космос нель¬
зя взять приступом, штурмом; освоение и изучение все¬
ленной нуждалось в планомерной работе.
Многие понимали также и то, что освоение около¬
земных пространств, как и планет солнечной системы,
задача, по существу, не отдельно взятых государств, а
всей земной цивилизации. Помимо технической сторо¬
ны дела, помимо объединения средств и усилий, нема¬
лый вес имели и морально-нравственные аспекты про¬
блемы: космос — будущее человечества, а будущее
планеты не делается врозь, оно делается сообща; каж¬
180
дый народ, каждое государство обладает неотъемле¬
мым правом на участие в решении судьбы своих на¬
следников и потомков.
Конечно, в силу многих причин практическое уча¬
стие в таком великом начинании, как покорение космо¬
са, по плечу лишь наиболее мощным, высокоразвитым
государствам. Особенно на первых порах. Однако
стремление к широкому сотрудничеству было присуще
советской космонавтике с самых первых ее шагов.
Не случайно в сообщении ТАСС после запуска в ок¬
тябре 1957 года первого в мире спутника, чей выход на
орбиту ознаменовал собой начало космической эры, не¬
двусмысленно подчеркивалось глобальное, общечелове¬
ческое значение этого события: «Успешным запуском
первого созданного человеком спутника Земли вносит¬
ся крупнейший вклад в сокровищницу мировой науки
и культуры».
Время показало, что это не просто слова. Наша
страна никогда не упускала из виду интернациональ¬
ный характер целей освоения космоса, естественную
заинтересованность в них народов всего мира. Между¬
народные программы «Интеркосмос» и «Интерспутник»,
инициатором которых стал Советский Союз, не только
объединили усилия социалистических стран, но и да¬
леко продвинули вперед развитие мировой космонав¬
тики. Широко осуществляются и другие формы между¬
народного сотрудничества: совместный с Францией
проект «Араке», договоренность об обмене научной ин¬
формацией между Академией наук СССР и Европей¬
ской организацией космических исследований... Фран¬
цузская аппаратура устанавливалась на наших спутни¬
ках «Ореол» и «Прогноз», на межпланетных станциях
«Марс», на «Луноходе-1» и «Луноходе-2»; советскими
ракетами-носителями были выведены французские спут¬
ники и первый спутник Индии; грунт, доставленный в
разное время из различных районов Луны с помощью
советских автоматических аппаратов и американских
экспедиций, изучался в лабораториях многих стран
мира...
«Человечество не останется вечно на Земле, но в
погоне за светом и. пространством сначала робко про¬
никнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе
все околосолнечное пространство», — писал в свое вре¬
мя Циолковский, подчеркивая тем самым вместе с
181
неизбежностью освоения космоса жизненную необходи¬
мость в этом для всех без исключения обитателей пла¬
неты. Ошибся он, пожалуй, только в одном. Человече¬
ство вторглось в космос далеко не так «робко», как
предполагал ученый, а скорее решительно и по-хозяй¬
ски уверенно.
Деловой подход прежде всего проявлялся в том, что,
помимо научных задач, решение которых могло иметь
для человечества лишь отдаленные, так сказать, стра¬
тегические последствия, почти всякий выход в космос
служил также тем или иным практическим, текущим
целям.. Причем круг и масштаб их год от года неуклон¬
но расширялся, включая в свою сферу нужды и за¬
просы все большего числа стран. Такие жизненно важ¬
ные отрасли, как метеорология, связь, навигация, про¬
гнозирование месторождений полезных ископаемых,
охрана окружающей среды, не только затрагивали об¬
щечеловеческие интересы, но и настоятельно требовали
широкого международного сотрудничества.
Особенно ясной становилась необходимость в таком
сотрудничестве между Советским Союзом и Соединен¬
ными Штатами Америки —г двумя ведущими космиче¬
скими державами, от которых в первую очередь зави¬
село будущее мировой космонавтики.
Того же мнения, кстати сказать, придерживались и
американские астронавты — по крайней мере, те, с ко¬
торыми мне в разное время доводилось встречаться.
Еще Фрэнк Борман, тщательно ознакомясь летом
1969 года с подготовкой советских космонавтов, нашел,
что в существе своем она мало чем отличается от их
собственной.
В среднем уровень подготовки ваших и наших
людей один и тот же, — сказал он и, помолчав, доба-
вил: в сущности, иначе и не может быть. И мне хо¬
телось бы, чтобы дни моего визита к вам приблизи¬
ли наше сотрудничество в самых различных направ¬
лениях...
Борман был первым .американским астронавтом, по¬
бывавшим у нас в стране.
Вскоре после успешного возвращения экипажа
«Аполлон-8» с окололунной орбиты Фрэнк Борман по.
приглашению Академии наук ‘СССР прибыл к нам в
Звездный гороДок. Вместе с ним приехали его жена и
двое сыновей.
182
Не знаю, так это или не так, но, кажется, Борману
в Звездном городке понравился больше всего наш му¬
зей, точнее то, с каким уважением относятся у нас ко
всему, что связано с развитием отечественной космо¬
навтики.
— В Хьюстоне ничего подобного пока нет, — с со¬
жалением сказал он. — А вы это здорово организова¬
ли. Очень здорово...
И Борман снял с руки часы, те самые, которые по¬
бывали с ним на окололунной орбите.
— Пусть они останутся в вашем музее, — просто
сказал он.
Мы понимали цену подарка. Такой сувенир на За¬
паде стоил баснословных денег, а имя нашего гостя,
как известно, в списках миллионеров не значилось. По¬
ступок этот был продиктован отнюдь не стремлением к
широкому жесту; просто в нем проявилось естествен¬
ное для человека, побывавшего в космосе, отношение к
общему для всех нас делу — это-то и придавало ему
подлинную, а не взвешенную кошельками богатых кол¬
лекционеров цену.
Бормана, естественно, интересовало не только то,
что делается у нас в Звездном городке; он выразил
желание поближе познакомиться и с нашей страной.
Такую возможность ему охотно предоставили.
Он побывал в Новосибирске, Евпатории, Ленингра¬
де; возложил венок на могилу Неизвестного солдата
возле кремлевской стены, за что, к слову сказать, тут
же подвергся нападкам некоторых американских газет,
обвинивших его в том, что он якобы не устоял перед
советской пропагандой и стал чуть ли не коммунистом.
Но Борману нравы собственной прессы, надо пола¬
гать, были хорошо известны. Он предпочитал верить
собственным глазам. Всякий раз, когда ему, по его сло¬
вам, хотелось побыть наедине с собой, мы оставляли
его одного, и он подолгу бродил где ему вздумается.
Особое впечатление ' произвело на него Пискарев-
ское кладбище, где похоронены погибшие в годы бло¬
кады ленинградцы. По его просьбе переводчик прочел
ему листки дневника восьмилетней девочки, умершей
от истощения уже в момент эвакуации из осажденного
города: «Женя умерла 28 декабря... Бабушка умерла
25 января... Мама — 13 мая. Савичевы умерли. Умер¬
ли все. Осталась одна Таня...» Борман слушал эти ску¬
183
пые, страшные в своей обнаженной простоте слова на¬
хмурясь, стиснув зубы; жена его едва удерживалась,
чтобы не заплакать.
— Если мне еще раз доведется побывать в Моск¬
ве, — сказал вскоре после этого Борман, — на могиле
Неизвестного солдата появится еще один мой венок.
— Я увидел здесь совсем не то, что пишут о Рос¬
сии у нас в учебниках, — добавил к сказанному отцом
сын Бормана, восемнадцатилетний Фред, когда уже на
аэродроме в Шереметьеве кто-то из американских кор¬
респондентов спросил его о впечатлениях от поездки...
Вслед за Борманом у нас в стране побывал еще
один американский астронавт, Нил Армстронг. На при¬
еме у Председателя Совета Министров СССР А. Н. Ко¬
сыгина он высказался в том духе, что освоение космо¬
са все настоятельнее требует объединенных усилий и
широкого сотрудничества.
Затем приезжали Уильям Андерс и Юджин Сернан...
Не замедлил последовать ответный визит и с нашей
стороны. Национальное управление по аэронавтике и
исследованию космического пространства США, или
сокращенно НАСА, пригласило меня и Константина
Феоктистова посетить вместе с семьями Америку.
Спустя несколько часов после прибытия в Америку
в Белом доме нас тепло принял глава Американского
государства. Там, как и незадолго до того на приеме у
А. Н. Косыгина, также зашла речь о перспективах кос¬
мического сотрудничества наших стран. Конечно, все
это носило пока неофициальный характер, но по всему
чувствовалось, что затрагиваемые вопросы вполне со¬
зрели и недалек тот день, когда они решатся на долж¬
ном уровне.
В Хьюстоне, где расположен Центр пилотируемых
космических полетов имени Джонсона, нам показали
все — от скафандров американских астронавтов до
специальных тренажеров, на которых имитируются
естественные условия полета, включая момент мягкой
посадки на Луну. Нам'с Феоктистовым довелось опро¬
бовать их, не выходя из тренажера, провести стыковку
с лунным отсеком, управляемым снаружи одним из
местных специалистов.
Конечно, отдельные технические решения, исполь¬
зуемые американцами, отличались от того, с чем мы
привыкли иметь дело у себя в Звездном городке, —
184
иначе и не могло быть, каждая страна шла в космос
своим путем. Но в целом, как и ожидалось, мы увиде¬
ли много общего, схожего. И в этом, на мой взгляд,
заключалось главное. Что-то получалось лучше у аме¬
риканцев, что-то у нас — в обмене накопленным опы¬
том как раз и есть одна из выгод сотрудничества. Ни¬
что, словом, не мешало, если, разумеется, не считать
отголосков «холодной войны», объединить усилия —
технические детали в таком большом деле, как гово¬
рится, не в счет...
Довелось нам немного присмотреться и к быту на¬
ших заокеанских коллег. Жили они не как мы, все
вместе, у себя в Звездном, а каждый сам по себе.
У большинства имелись собственные дома, разбросан¬
ные преимущественно на окраинах Хьюстона. Да они,
собственно, и выглядели по-дачному. Облегченные сте¬
ны — Хьюстон по своей широте южнее нашего Сочи;
удобные раздвижные перегородки — с их помощью не¬
сколько комнат легко при надобности превратить в
просторный холл; надувные резиновые бассейны на
участках — при обычных здесь 35—36 градусах жары
без них, пожалуй, было бы трудно обойтись. Вдобавок
к бассейнам в каждом доме кондиционеры — привыч¬
ная для американских городов деталь интерьера...
Семья Бормана, побывавшая в качестве гостей у
меня дома, пригласила к себе и нас. Там-то я и при¬
гляделся к их жизни, что называется, вплотную. Нель¬
зя сказать, что мне не понравилось, только, видно, н
впрямь не зря говорится: каждому свое. Наш простор¬
ный сосновый парк в Звездном городке с его утопаю¬
щим в зелени прозрачным озером вряд ли, на мой
взгляд, может идти в сравнение с игрушечными газона¬
ми на собственных клочках земли, с личными купаль¬
нями из окрашенной в разные цвета резины.
Но, с другой стороны, то, что привычно и дорого
нам, скорее всего наверняка пришлось бы не по вкусу
обитателям здешних коттеджей.
Пригласили нас американские коллеги и к себе в
клуб. Стать его членом,' кстати говоря, далеко не про¬
сто, существуют на сей счет всякие тонкости и слож¬
ности. Даже директора НАСА, как нам не без гордо¬
сти рассказали, приняли в этот клуб не сразу, а лишь
спустя год или два после его организации. У жен астро¬
навтов тоже есть свой клуб — отдельный, так сказать,
ш
от мужей независимый; таковы здесь традиции, тако¬
во веление моды — самостоятельность превыше всего!
В тот раз, впрочем, мужья и жены объединились и
встретили нас вполне по-семейному, супружескими па¬
рами.
В клубе собрались почти все из американских
астронавтов, кто побывал в космосе; немало было и
таких, кому это еще только предстояло. Кстати, «штат¬
ный» состав Хьюстона и Звездного городка численно
тоже почти одинаков — он колебался в ту пору в пре¬
делах сорока-пятидесяти человек.
Встреча, как говорят дипломаты, проходила в дру¬
жественной обстановке. Найти общий язык оказалось
нетрудно — слишком много было точек соприкоснове¬
ния. О совместной работе в космосе впрямую пока еще
не говорилось. Но по всему чувствовалось: американ¬
цы, так же как и мы, рассматривают подобную пер¬
спективу весьма серьезно; они с большим уважением
относились ко всему, что мы делаем в космосе, прояв¬
ляли профессиональный интерес к различным деталям
нашей космической программы...
Не обошлось и без становившегося уже традицион¬
ным вопроса. Кто-то из репортеров спросил меня, по¬
летят ли когда-нибудь вместе советские и американ¬
ские космонавты?
— Думаю, это может случиться довольно скоро.
Может быть, как только мы научимся говорить по-анг¬
лийски, а вы по-русски, — отшутился я. И добавил
уже вполне серьезно: — Что касается нас, то мы, пи¬
лоты, думается, найдем общий язык. Дело не за нами...
Всем было ясно, что я высказал лишь личное, част¬
ное мнение, так сказать, никого и ни к чему не обязы¬
вающее. Однако американцам, судя по их реакции, оно
пришлось по душе: само время подталкивало людей к
подобным взглядам на вещи.
Покидая Америку, мы лишний раз убедились, что
взятая в нашей стране линия на неуклонное укрепле¬
ние международного сотрудничества в космосе находит
все большее число сторонников Оно и понятно. Если ис¬
пользовать космос лишь в мирных целях, а именно к
этому постоянно призывает Советское правительство,
то от объединения усилий в выигрыше оказалось бы
все человечество. Все реалистически мыслящие люди
Земли ясно сознавали: космос не арена для раздоров,
186
для сведения счетов между отдельными государствами;
космос — это судьба всей нашей планеты, ее неизбеж¬
ное и неотвратимое будущее...
Мне, как, видимо, и всем, кто уже успел побывать в
космосе, это было особенно понятно. Нет, никакой до¬
полнительной информации по части будущего челове¬
чества и его колыбели — Земли я, разумеется, там не
получил; пребывание на орбите лишь обогатило мой
«земной» взгляд на вещи.
Космос, как известно, лишь сильно разреженнее,
сравнимое с абсолютным вакуумом пространство.
Но, забравшись в это разреженное пространство, отку¬
да чуть ближе к звездам и чуть дальше от Земли, на¬
чинаешь как бы яснее, как бы отчетливее понимать,
что собой представляет земная цивилизация. Все мы,
разумеется, знаем, что жизнь на Земле не единствен¬
ный в своем роде феномен на всю вселенную. Но когда
попадешь в космос сам, истина касается не только раз¬
ума, но и сердца. Ее начинаешь чувствовать...
Видишь в иллюминаторы бескрайние россыпи ми¬
ров и осознаешь, что они просто не могут быть все пус¬
тынными. Паришь, преодолев силу земной гравитации,
в кабине корабля и понимаешь, что когда-нибудь люди
вырвутся и из плена Солнца. Задумываешься: когда-
нибудь! «Когда-нибудь» — это означает, что сегодняш¬
ний день — только начало. Но цивилизация, которая
лишь начинает одно из самых своих грандиозных свер¬
шений — освоение вселенной, — это не дряхлеющая,
не умирающая, а юная, только еще накапливающая си¬
лы для грядущих побед цивилизация. У человечества
многое уже позади, но это многое — всего лишь капля,
крохотная пылинка в сравнении с тем, что еще не сде¬
лано, не достигнуто, даже, может быть, еще не заду¬
мано.
Там, на орбите, я верил, что все несделанное обя¬
зательно будет сделано, недостигнутое — достигнуто,
а еще не задуманное — будет и задумано, и начато, н
доведено до конца. Верил на орбите, продолжаю се¬
рить и теперь, на Земле. Погибает лишь то, что отжи¬
ло свой век; век же земной цивилизации только начал¬
ся — и один из залогов тому сегодняшнее развитие ми¬
ровой космонавтики. Если, конечно, она будет служить
не целям уничтожения жизни, а целям грядущих судеб
человечества...
<87
Если окинуть взглядом тысячелетия развития циви¬
лизации, мы увидим, что успешно развивались только
те общества, которые были готовы решать сложные за¬
дачи, максимально используя все свои технические воз¬
можности.
Трудно не согласиться с мыслью известного амери¬
канского антрополога Маргарет Мид, которая говори¬
ла: «Сама постановка вопроса о возможности жизни
на других планетах (имеются в виду планеты не толь¬
ко солнечной системы), помимо нашей Земли, о воз¬
можности основать колонии на других небесных те¬
лах, о возможности существования других разумных
существ меняет место человека во вселенной. Изме¬
няется все. И потому уменьшается человеческое высо¬
комерие, но зато безмерно расширяются человеческие
возможности».
С подобными взглядами, повторяю, трудно не со¬
гласиться. К ним лишь остается добавить: то, что Мар¬
гарет Мид называет «постановкой вопроса», на мой
взгляд, для большинства людей является не вопросом,
а осознанной, хотя еще и не подтвержденной конкрет¬
ными фактами, истиной; и еще то, что общее развитие
всеземной цивилизации определяется в конечном счете
не временными задачами, а общей тенденцией челове¬
чества никогда не успокаиваться на достигнутом, на
заложенном в самой его природе неукротимом стрем¬
лении продвигаться от замыслов к их свершениям так,
чтобы сами свершения затем стали плацдармом для
Новых замыслов... Насколько неисчерпаема сама все¬
ленная, настолько же неисчерпаема жизнеспособность
познающего ее тайны человечества, познающего затем,
чтобы жить не вчерашним днем, а во имя будущего.
Одним словом, гарантия бессмертия человечества —
в дерзости и размахе его же собственных начинаний и
замыслов, в вечном стремлении, осуществив одни цели,
ставить перед собой все новые и новые...
Не прошло и полугода после нашей поездки в Аме¬
рику, как произошло событие, которое придало вопросу
объединения усилий в освоении космоса еще большую
остроту. НАСА расценила его как «самую серьезную
аварию за все время полетов человека в космос». Речь
шла о трагедии, разыгравшейся на борту американско¬
188
го космического корабля «Аполлон-13», стартовавшего
11 апреля 1970 года в сторону Луны.
13 апреля, когда космический корабль уже прибли¬
жался к цели своего путешествия, в двигательном отсеке
произошел взрыв, и у астронавтов замигал красно-оран¬
жевый сигнал тревоги: началась утечка кислорода, без
которого основная энергетическая установка корабля
должна была превратиться в мертвый металлический
груз. О высадке на Луне теперь нечего было и мечтать;
речь с этой минуты шла лишь о спасении экипажа.
Обесточенный отсек экипажа для этого не годился.
Вся надежда оставалась лишь на лунную кабину: ей
предназначалось сыграть не только роль космической
спасательной шлюпки, но и буксира для основного от¬
сека экипажа корабля. Лунная кабина, предназначен¬
ная для маневров возле лишенной атмосферы поверх¬
ности Луны и посадки на нее, не имела в связи с этим
теплоизоляционной защиты и попросту сгорела бы в
земной атмосфере.
Долгое время судьба экипажа висела на волоске.
Только хладнокровие самих астронавтов и ювелирно
четкая работа всех служб Центра пилотируемых поле¬
тов в Хьюстоне помогли избежать, казалось бы, неот¬
вратимой катастрофы.
Трагедия, помешавшая экипажу выполнить постав¬
ленное перед ним задание и едва не унесшая жизни
трех человек, лишний раз напомнила, что любая
малейшая ошибка, любой отказ техники чреваты в кос¬
мосе грозными последствиями. Единственная возмож¬
ность для их предотвращения — пусть не во всех слу¬
чаях, пусть на первых порах даже только при опреде¬
ленных, наиболее благоприятных обстоятельствах! —
это взаимодействие и взаимопомощь в космосе. А тут
без широкого международного сотрудничества и в пер¬
вую очередь без сотрудничества ведущих космиче¬
ских держав — Советского Союза и США — не обой¬
тись.
Попавших в аварию космонавтов могут выручить из
беды лишь космонавты же. Но для этого необходим не
только готовый к старту спасательный космический
корабль, но и техническая возможность снять с борта
другого корабля терпящий бедствие экипаж. Нужна,
иными словами, возможность стыковки двух космиче¬
ских кораблей на орбите.
«89
Опыт к тому времени был накоплен в этом плане
немалый. Как у нас, так и у американцев. Стыкова¬
лись автоматические «Космосы-186 и -188, -212 и -213»,
пилотируемые корабли «Союз», корабль «Джемини»
с ракетой «Аджена», «Аполлоны» с лунным модулем...
Однако, как показала действительность, необходимо
было идти дальше.
И такой шаг был сделан.
В октябре 1970 года специалисты НАСА прибыли в
Москву, чтобы обсудить проблемы совместимости
средств сближения н стыковки пилотируемых кораблей
и орбитальных станций обеих стран. В январе 1971 го¬
да здесь же, в Москве, президент Академии наук СССР
академик М. В. Келдыш и исполняющий в то время
обязанности директора НАСА доктор Дж. Лоу прове¬
ли переговоры по более широкому кругу вопросов: от
сотрудничества в области освоения околоземного про¬
странства до совместного изучения и координации
работ по исследованию Луны и планет солнечной систе¬
мы. В результате этих встреч для дальнейшей разра¬
ботки намеченных программ были созданы специаль¬
ные рабочие группы.
Лед, что называется, тронулся. Но от разработки
программ до их воплощения в жизнь дистанция, как
известно, немалая; требовалось, словом, время.
В Звездном и на Байконуре между тем события
шли своим чередом.
Не прошло и четырех месяцев после январских пере¬
говоров с американцами, как экипаж космического
корабля «Союз-10» осуществил стыковку с первой со¬
ветской долговременной орбитальной станцией «Са¬
лют», выведенной на орбиту несколькими днями раньше.
Проблемам создания орбитальных станций у нас
всегда придавалось важное значение.
«Советская наука рассматривает создание .орби¬
тальных станций со сменяемыми экипажами как маги¬
стральный путь человека в космос, — говорил Гене¬
ральный .секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Бреж¬
нев в связи с успешным окончанием группового полета
кораблей «Союз-6», «Союз-7» и «Союз-8». — Они мо¬
гут стать «космодромами в космосе», стартовыми пло¬
щадками для полетов на другие планеты».
1*0
И вот первая такая станция на орбите. «Союз-10*,
пилотируемый Владимиром Шаталовым, Алексеем Ели¬
сеевым и Николаем Рукавишниковым, сблизился с «Са¬
лютом» до ста восьмидесяти метров, после чего вруч¬
ную осуществил причаливание и стыковку.
Следя за уверенными, точными действиями экипажа
корабля, нельзя было не восхищаться их высоким про¬
фессиональным мастерством. В памяти по ассоциации
невольно всплывали схожие моменты собственного по¬
лета...
Помню, как уже в начале первого витка с Земли
поступила команда — провести маневр сближения с вы¬
веденным сутками раньше на орбиту беспилотным, как
и теперешний «Салют», кораблем «Союз-2». И так же,
как и теперь, на первом этапе сближения включились по
команде с Земли бортовые двигатели и «Союз-3» изме¬
нил траекторию. Но я знал, что вскоре сам возьму
управление кораблем н осуществлю сближение вручную.
Я видел, как в бездонном пространстве космоса воз¬
никли вначале едва приметные световые сигналы, как
они постепенно увеличивались в своих размерах, как
наконец, сблизившись до двухсот метров, оба корабля
пошли параллельным курсом.
Беру управление на себя...
Абсолютная скорость, то есть скорость движения по
орбите, — 28 тысяч километров в час. Но она субъектив¬
но не ощущается: если не смотреть в иллюминаторы, то
вообще кажется, будто неподвижно висишь в простран¬
стве. Тихо, никаких вибраций, подрагиваний — ни¬
чего...
Относительная скорость кораблей — скорость само¬
го маневра — невелика. Ее тоже почти не чувствуешь.
Поэтому глядеть приходилось, что называется, в оба.
Причем не в переносном, а в самом буквальном смысле
этого слова. И за приборами на пульте, н в иллюмина¬
торы.
Смотрю... Осторожно двигаю ручками управления...
Расстояние между кораблями постепенно уменьшается...
Увеличиваю тягу маневровых двигателей — сближение
продолжается... Вот он, «Союз-2», совсем рядом, рукой
достать!
Отпускаю ручку. Летим по инерции по своим орби¬
там. Корабли, обладая небольшой разницей в скорости.
191
начинают медленно расходиться... Снова берусь за руч¬
ки, снова сближаю корабли...
Не знаю, как сейчас экипаж «Союза-10», а я тогда
почувствовал, что здорово устал, почти вымотался.
Не физически. Сказалось огромное внутреннее напря¬
жение.
Даже в авиации любой серийный самолет имеет свой
норов, свой характер, не изучив и не приспособясь к ко¬
торому многого не добьешься. В космосе же, по суще¬
ству, серийных кораблей нет; любой полет, по крайней
мере пока, носит во многом экспериментальный, а зна¬
чит, и творческий характер. Конечно, опыт помогает, но
только до определенных пределов, только в общих чер¬
тах: обстоятельства постоянно меняются, и единственно
верный путь к цели всякий раз приходится искать за¬
ново..,
Да и сами задачи, стоявшие перед экипажем «Сою-
за-10», неизмеримо усложнились. Я говорю не о субъ¬
ективной стороне дела — тем, кто в начале века подни¬
мал в воздух летающие, как их тогда окрестили, «эта¬
жерки», было ничуть не легче, чем нилотам современных
реактивных машин; не зря говорится, всякий первый
шаг одинаково труден, независимо от того, кто, когда
и куда идет. Сложность стыковки «Союза-10» и орби¬
тальной станции «Салют», помимо того, что стыковка
этих двух космических систем осуществлялась впервые,
обусловливалась также самой технической стороной де¬
ла. Масса «Салюта», например, была втрое больше
массы самого корабля; вся же система в целом весила
на земле 25 тонн, а размеры ее превышали в длину
21 метр. Объем герметических отсеков достигал ста ку¬
бических метров — двухкомнатная квартира в космо¬
се, если считать по современным стандартам.
«Квартире» этой, кстати говоря, пустовать долго
не пришлось. Меньше чем через два месяца состоялось
космическое новоселье. Стартовавший 6 июня 1971 го¬
да «Союз-11» доставил туда новоселов — три с лишним
недели жили и работали там трое советских космонав¬
тов: Георгий Добровольский, Владислав Волков и Вик¬
тор Пацаев...
Пилотируемые полеты,, запуски автоматических стан¬
ций и искусственных спутников Земли следовали один
за другим...
Нельзя сказать, что в космосе стало тесно. Но и
192
Леонид Ильич Брежнев в Звездном городке.
У бюста Юрия Алексеевича Гагарина.
Встреча с Луисом Корваланом,
30 лет Победы. Встреча ветеранов.
I
У орбитальной станции «Салют».
Отряд космонавтов в ЦК ВЛКСМ почти в полном составе.
Ветераны войны в Звездном городке.
Последние тренировки космонавтов Олега Макарова
и Василия-Лазарева.
Г. Береговой в гостях у Ф. Бормана.
Ф. Борман в Звездном городке.
Г. Береговой и Нил Армстронг.
пустынным его теперь нельзя было назвать: орбиталь¬
ная станция «Салют», два пилотируемых «Союза», че¬
тыре метеорологических спутника типа «Метеор», две
межпланетные автоматические станции «Марс-2» и
«Марс-3», десятки искусственных спутников Земли серии
«Космос» — и все это только в течение одного года!
А ведь в том же 1971 году осуществлялись космические
программы и других государств. Штурм, тот планомер¬
ный штурм космоса, с помощью которого только и мож¬
но было рассчитывать на успешное решение” крупных
проблем, разворачивался вовсю.
И все же впереди — непочатый край работы, кото¬
рая все более и более настоятельно требовала консоли¬
дации всех сил человечества.
24 мая 1972 года в Москве между СССР и США бы¬
ло подписано Соглашение о сотрудничестве в исследо¬
вании и использовании космического пространства
в мирных целях. Соглашение это, охватывая широкий
круг проблем и вопросов, включало и проект ЭПАС —
экспериментальный полет «Аполлон» -т- «Союз», осуще¬
ствление которого намечалось на июль 1975 года.
Стоит ли говорить, что для нас, космонавтов, как и
наших американских коллег, день 24 мая стал знамена¬
тельным днем.
• Но главное, пожалуй, все же было в другом, и оно,
это главное, имело неоценимое значение для всех без
исключения жителей планеты: подписанное на высшем
уровне соглашение недвусмысленно свидетельствовало —
космос отныне становится ареной лишь мирных сверше¬
ний человечества...
*
Проект ЭПАС с первых же дней- привлек к себе са¬
мое пристальное внимание всей мировой общественно¬
сти. Космическая сторона дела имела большое значе¬
ние, но не исчерпывала его. В соответствии с духом за¬
ключенного в Москве соглашения будущему совместно¬
му полету придавалось и политическое значение.
Люди хотели мира не только в космосе, но и на Зем¬
ле; и ширящееся сотрудничество двух держав вселяло
в них новые надежды. Времена «холодной войны» мину¬
ли, в мире зрели процессы разрядки, и прогрессивные
13 Г. Береговой
193
круги большинства стран усматривали в совместном
советско-американском космическом эксперименте некий
залог дальнейшего потепления политического климата
на нашей планете.
Не явилась в этом отношении исключением и об¬
щественность Соединенных Штатов Америки.
Приведу, греша против хронологии, лишь несколь¬
ко высказываний американской прессы:
«Полег «Союза» и «Аполлона», — писала «Нью-
Йорк тайме», — огромный шаг на пути сотрудничества
двух великих держав». «С расширением масштабов кос¬
мических исследований становится все более очевидной
необходимость тесного сотрудничества в этой области
между Советским Союзом и Соединенными Штатами, —
подчеркивала «Хьюстон кроникл». — Программа поле¬
та «Союза» и «Аполлона» убедительно демонстрирует
возможность совместных усилий двух великих народов
на пользу всему человечеству». «Советско-американский
космический эксперимент демонстрирует, что мировые
державы могут сотрудничать в различных областях», —
констатировала «Крисчен сайенс монитор»..
Сами американские астронавты и специалисты
НАСА высказывались еще более определенно. Директор
НАСА Дж. Флетчер сравнивал осуществление проекта
«Союз» — «Аполлон» с восхождением на горную верши¬
ну, с которой открываются новые горизонты советско-
американского сотрудничества. А Пил Армстронг, первый
из людей, ступивших .на поверхность Луны, оценивая со¬
ветско-американское сотрудничество в освоении космо¬
са, высказался еще подробнее:
- - Это очень, очень важный шаг. И не только для
Соединенных Штатов и Советского Союза, но и дли все¬
го человечества. Прежде всего это доказывает, что поли¬
тика разрядки напряженности приносит зримые ре¬
зультаты, что крепнет взаимное доверие. И во-вторых,
что очень важно, это подает пример международного
сотрудничества в других областях человеческой
жизни...
Советские космонавты и специалисты, разумеется, нс
менее хорошо понимали, что использование космоса
в качестве арены международного мирного сотрудниче¬
ства не может не сказаться и на благородном поприще
укрепления мира на Земле. Тем большая ответствен¬
ность возлагалась и на нас, советских космонавтов, от
194
которых в немалой мере зависели надежды человече¬
ства, связанные с успешным осуществлением советско-
американской космической программы.
Корабли «Союз» и «Аполлон», созданные в разных
условиях и для разных целей, естественно, обладали ря¬
дом таких конструктивных особенностей, которые дела¬
ли их, образно говоря, космически малосовместимыми.
Пе говоря уже о различиях стыковочных устройств, ра¬
диотехнических средств, систем жизнеобеспечения и про¬
чих технических тонкостях, даже сама среда обитания
обоих кораблей была различна.
Американцы использовали у себя чистый кислород;
у нас же в «Союзах» состав воздуха был практически
таким же, каким мы привыкли дышать и а Земле. Не со¬
впадало и барометрическое давление: если на «Союзах»
оно не отличалось от земного, то внутри «Аполлонов»
было втрое меньшим — 260 миллиметров ртутного стол¬
ба. Переход космонавтов из одного корабля в другой
наверняка гарантировал бы в таких условиях кессон¬
ную болезнь...
По главной все же оставалась проблема стыковки.
Одна из целен, которую преследовал проект ЭПЛС, как
уже говорилось, состояла в том, чтобы по возможности
обезопасить будущие полеты, создать базу для взаимо¬
помощи в космосе. Потому-то обычный принцип стыков¬
ки «штырь — конус» — когда один корабль играет ак¬
тивную, а другой пассивную роль — был в данном слу¬
чае неприемлем. Нельзя состыковать два «штыря» или
два «конуса»; когда в космосе кто-то терпит бедствие,
оба корабля — и спасающий и спасаемый — должны
обладать одинаковым универсальным стыковочным
устройством: именно в этом гарантия от любой случай¬
ности. Такое принципиально новое, не применявшееся
никогда раньше устройство и необходимо было в пер¬
вую очередь создать...
Хватало также и организационных забот. Согласо¬
вание методик подготовки людей, преодоление языково¬
го барьера, регламентация терминологии и условных
обозначений, отработка систем связи, выбор оптималь¬
ных условий обмена информацией, унификация коорди¬
натных систем и исходных данных для совместных бал¬
листических расчетов...
И мы и американцы отчетливо сознавали, что три
года, которые оставались до старта, совсем пе столь
13* 195
уж большой срок для такой прорвы работы и, чтобы
уложиться в него, нельзя терять ни минуты. Вся эта ма¬
хина заработала еще интенсивнее, как только были
сформированы и объявлены составы экипажей.
Со стороны американцев к полету готовились Томас
Стаффорд, Вэнс Бранд и Дональд Слейтон — основной
экипаж; Ллан Бин, Рональд Эванс и Джек Лаусма —
дублирующий. С нашей стороны: Алексей Леонов и
Валерий Кубасов — первый экипаж; Анатолий Филип¬
пенко и Николай Рукавишников — второй. Были еще
третий и четвертый экипажи; в них вошли «новобран¬
цы» космоса: Романенко, Иванченков, Джанибеков и
Андреев.
Руководителями полета были назначены летчик-кос¬
монавт Алексей Елисеев и доктор Пит Фрапк. Техниче¬
скую сторону проекта возглавили член-корреспондент
АН СССР К. Д. Бушуев и доктор Г. Лаини.
Эти имена произносились чаще всего, но список тех,
кто принял участие в разработке, подготовке и осуще¬
ствлении проекта ЭПАС, ими, разумеется, далеко не
исчерпывается. Тысячи специалистов самых различных
профилей и профессий, подчас довольно редких, если не
сказать, экзотических, включились в гигантскую по своим
масштабам и весьма напряженную по своим темпам ра¬
боту. А между Центром пилотируемых полетов в Хьюс¬
тоне и Звездным городком возник своего рода воздуш¬
ный мост: члены будущих космических экипажей при¬
ступили к совместным тренировкам...
С большинством из отобранных в оба состава аме¬
риканцев я уже был знаком по прежним встречам.
Все это был крепкий парод, бывшие летчики, каждый
из которых, прежде чем попал в отряд астронавтов, ус¬
пел налетать в воздухе не одну тысячу часов на самых
различных типах самолетов. Четверо из них — бригад¬
ный генерал Стаффорд, капитан I ранга Алан Бин, май¬
ор морской пехоты Джек Лаусма и капитан II ранга Ро¬
нальд Эванс побывали и в космосе; причем Томас Стаф¬
форд отправлялся туда трижды: вначале на кораблях
«Джемшш-6» и «Джемини-9», а впоследствии на «Апол¬
лоне-10».
По ближе всего, пожалуй, мне была судьба самого
196
старшего из них, Дональда Слейтона. Может, потому,
что она напоминала мне мою собственную...
Слейтон, как и я, тоже участвовал во второй миро¬
вой войне: совершил в качестве пилота-бомбардировщи¬
ка В-25 шестьдесят три боевых вылета. После войны
в течение нескольких лет работал летчиком-испытате-
лем. Перед тем как попасть в отряд астронавтов, пре¬
терпел едва ли не больше, чем выпало на мою долю, ис¬
пытаний. А когда все, казалось бы, осталось позади и
Слейтон в 1962 году готовился совершить на корабле ти¬
па «Меркурий» виток вокруг Земли, чтобы стать, таким
образом, вторым после Юрия Гагарина человеком, обле¬
тевшим нашу планету, его вдруг перед самым стартом
забраковали медики. Нашли какие-то непорядки в серд¬
це. Вместо него в космос поднялся Джон Гленн.
Казалось бы, все. Карьера астронавта не состоялась,
а все усилия пошли насмарку.
Но Слейтон не хотел сдаваться. Как и Владимир
Комаров, у которого в свое время врачи также нашли
погрешности в сердце, отстранив его от подготовки
к дальнейшим полетам, американец тоже решил перело¬
мить судьбу и с помощью усиленной индивидуальной
тренировки добиться возвращения в строй.
Десять лет Слейтон жил в специально выработан¬
ном для себя жестком режиме: гимнастика, спорт, рабо¬
та, снова гимнастика... В конце концов воля и упор¬
ство победили: Слейтон восстановил не только свою фи¬
зическую, ио и летную форму...
Вспоминая свою «борьбу с возрастом», я хорошо по¬
нимал американского астронавта; понятпо было и то,
что стояло за сделанным им признанием: «Меня, навер¬
ное, надо считать зрелым новичком... Для некоторых
жизнь начинается в 40 лет, а для меня она начнется
в 50, но я думаю, что лучше быть новичком в 50 лет,
чем 50-летним отставником».
Теперь Дональду Слейтону уже не грозила такая
перспектива. В свои пятьдесят лет, точнее в пятьдесят
один с небольшим (столько ему исполнилось в июле
1975 года), ему предстояло участвовать в проекте «Со¬
юз»— «Аполлон» в качестве бортинженера — специали¬
ста по стыковочному модулю; и я был рад за своего аме¬
риканского коллегу...
Немало довелось пережить и командиру основного
американского экипажа Томасу Стаффорду. Не зря оц
197
считал себя «невезучим-везучим» астронавтом. Ему не
незло в том, что па одни из трех полотоз, в которых он
участвовал, не проходил без чрезвычайных происше¬
ствий; а везло в том, что всякий раз он выходил из та¬
ких ситуации победителем.
Первый его космический рейс на корабле «Джеми-
ни-6» преследовала неудача за неудачен. Старт дваж¬
ды откладывался, а корабль возвращали в ангары.
Сначала подвела ракета «Аджепа-Д», е которой «Дже¬
ммин» должен был осуществить в космосе стыковку: за
42 минуты до запуска двигателей корабля выяснилось,
что ракету не удалось вывести на орбиту. Затем через
две с половиной недели, когда «Джемини-б» вновь сто¬
ял на стартовом столе, а двигатели первой ступени уже
работали, внезапно включился сигнал тревоги; только
благодаря хладнокровию и мужеству экипажа удалось
избежать катапультирования. «Джсмини-G» попал в
космос лишь с третьего раза...
Полег «Джемшш-9»,- в котором Стаффорд принимал
участие уже в роли командира корабля, состоялся то¬
же только со второго раза. Но и тут опять же нс обо¬
шлось без происшествий: нс отделился носовой обтека¬
тель. Запланированная стыковка со злополучной
«Адженой-Д», несмотря на все старания экипажа, со¬
рвалась и теперь.
С «Аполлоном-10», доставившим Стаффорда, Янга и
Сериала на окололунную орбиту, все обстояло благопо¬
лучно: генеральная репетиция перед высадкой на Луну
проходила успешно. Подвела на последних минутах
лунная кабина. В момент, когда произошло отделение
посадочной ступени, взлетная ступень, где находились
Стаффорд и Сорнан, вдруг принялась беспорядочно
вращаться.Одна ко хладнокровие, как всегда, не измени¬
ло Стаффорду: взяв управление на себя, он вручную
стабилизировал се, сблизился с кораблем, на котором
оставался Джон Янг, и осуществил с ним стыковку...
Третий член основного экипажа, Вэнс Бранд, зачис¬
ленный в отряд американских астронавтов еще в
1966 году, в космосе, как и Слейтон, еще нс был и так
же, как и Слейтон, мог считать себя новичком со ста¬
жем.
— Наиболее близкое расстояние, на которое я под¬
ходил к космическому старту, это корабль «Апол¬
лон-15», куда я был назначен дублером пилота отсека
198
экипажа, — с пепохлзпой скромностью говорил он о
себе.
Однако л Хьюстоне о нем можно было услышать и
другое: одни его называли «нашим мозгом», другие —
«нашим сердцем».
Так или иначе, но Вэнс Бранд получил назначение
в основной экипаж в качестве нилота командного моду¬
ля. Л вместе с тем и право во всеуслышание заявить
то, что он думает о предстоящем полете:
— Будущее земллн — это широкое освоение косми¬
ческого пространства. Практическая отдача, которую
мы имеем сегодня о г американской и советской нацио¬
нальных программ, — лучшее подтверждение этому...
У нас мало времени и много дел. Работать и думать.
Одна голова — хорошо. Два голова — советский и аме¬
риканский еще больше хорошо.
Последнюю мысль Вэне Бранд, с учетом предстоя¬
щих в будущем задач, высказал уже на русском языке.
И, несмотря па некоторые погрешности против грамма¬
тических норм, прозвучала сна, на мой взгляд, вполне
доходчиво и убедительно.
Среди нашего состава «новичков» ни со стажем, ни
без оного не было. И Леонов н Кубасов — оба, как
известно, побывали в космосе; один в качестве второго
пилота на корабле «Восход-2», другой участвовал в
групповом полете трех «Союзов».
Алексей Леонов — один из старожилов Звездного
городка; подготовку свою он начинал еще с первой
группой советского отряда космонавтов и в марте
1965 года стал первым человеком, вышедшим в откры¬
тое космическое пространство.
«Словно в неизведанный, таинственный мир откры¬
лась крышка выходного люка, — рассказывал впослед¬
ствии он. — Ослепительный поток нестерпимого сол¬
нечного света хлынул в тесное пространство шлюзовой
камеры... Придерживаясь руками за стенки, я прибли¬
зился к круглому отверстию люка и чуть ли не наполо¬
вину высунулся из него. Передо мной зияла бездна...
Над головой исення-черное небо, усыпанное яркими
немигающими звездами, рассыпанными вокруг раска¬
ленного диска Солнца... Выйдя из люка, можно было
увидеть еще больше, и я невольно потянулся вперед,
чтобы сделать первый шаг в неведомое...»
Возможно, сегодня, когда люди побывали не толь¬
199
ко в открытом космосе, по и ступили на поверхность
Луны, кое-кому может показаться, что в рассказе Лео¬
нова уже нет ничего особенного. Но это, конечно, не
так. Любое повторение, пусть даже и более сложное,
всегда дается гораздо проще, чем первый шаг. А Лео¬
нов сделал не только первый шаг в открытый космос,
он был там свыше десяти минут.
Мы, советские космонавты, особенно те, кому стар¬
товать предстояло уже после полета Леонова, всегда с
неиссякаемым интересом вслушивались в рассказы
Алексея Архиповича. Кстати, он умел не только отлич¬
но, сочно и образно рассказывать; две его вышедшие в
издательстве «Наука» книги наглядно свидетельствуют,
что космонавт не хуже владеет и пером. Но главное
для нас, обитателей Звездного, заключалось, пожалуй,
еще в одном из талантов этого одаренного природой че¬
ловека: Алексей Леонов великолепно рисовал.
Не знаю, как другие, но мне «космическая живо¬
пись» Леонова не раз вспоминалась во время собствен¬
ного полета. До старта, что греха таить, некоторые ри¬
сунки Леонова казались мне несколько вычурными, что
ли, надуманными: уж слишком непривычное, почти не¬
естественное для глаз сочетание красок! «Погоди, —
улыбаясь, уверял меня их автор. — Попадешь в космос,
не то еще увидишь! В сравнении с действительностью
это всего лишь жалкая мазня, убогое подражание...»
И в самом деле, когда я впервые глянул с орбиты в
иллюминатор, мне тотчас припомнились слова Алексея.
Нет, рисунки его отнюдь не были ни «убогим подража¬
нием», ни «жалкой мазней». Космос действительно ока¬
зался неизмеримо богаче самых совершенных возмож¬
ностей живописи. То, что я увидел, одновременно по¬
трясло меня, и ошеломило, и заворожило. Богатство
космической цветовой палитры поистине не поддавалось
описанию. Никаких слов не хватит. Если же попытать¬
ся воспроизвести цветовую щедрость космоса на холсте
или бумаге, как это делал Леонов, тотчас же ощутишь
острую нехватку уже нс слов, а тюбиков с красками.
Чтобы не быть голословным, приведу такой пример:
мы пробовали прибегнуть к помощи Ленинградского
института метрологии. Там охотно откликнулись на на¬
шу просьбу и прислали все разработанные в рамках
ГОСТов цвета, всю земную палитру существующих
красок.
200
Сравнение, если тут можно говорить о сравнении,
оказалось явно не в нашу пользу. Космос не просто пер¬
венствовал -- он царил.
Выбрав какой-нибудь один цвет, мы подбирали два
наиболее близких его оттенка таким образом, чтобы
между ними уже ничего нельзя было поместить. (Если,
разумеется, пользоваться красками, которые имелись в
нашем распоряжении на Земле.) В космосе же дело
обстоит совершенно иначе. Там между двумя такими
оттенками умудряется уместиться еще целая цветовая
гамма тончайших полутонов с едва уловимыми на глаз
переходами. В общем, если попытаться составить цве¬
товой спектр из земных красок и из космических, а за¬
тем их сопоставить, то первый напоминал бы грубо
сколоченный из неотесанного горбыля забор, где щелей
было бы едва ли не больше, чем самих досок; второй
же выглядел бы, пользуясь тем же сравнением, как кла¬
виатура рояля, где каждая клавиша тщательно и точ¬
но подогнана друг к другу.
К слову сказать, чтобы представить себе необычай¬
но щедрое богатство «природной палитры», не обяза¬
тельно глядеть на нее из иллюминатора космического
корабля. Достаточно, скажем, вспомнить, как выглядит
обычное голубое земное небо в разные времена года.
Всякий раз голубизна эта воспринимается нами по-раз¬
ному. Зимой она какая-то колючая, холодная; летом —
душная, вроде бы с поволокой; весной — звонкая, све¬
жая, ветреная... Не знаю, сказали ли вам что-нибудь
мои слова, вызвали ли в памяти ту разницу, которую
каждый из нас не раз ощущал и отложил в сердце.
Знаю только, что для того, чтобы попытаться это сде¬
лать, мне, когда я вернулся из космоса, пришлось
искать обходные пути, какие-то подсобные средства —
рассказывать об оттенках цвета словами, пе имеющи¬
ми к краскам никакого отношения: «колючая», «душ¬
ная», «звонкая»... Конечно, для того, чтобы передать то,
что я хотел, можно найти слова более точные, более
меткие, но все равно они наверняка окажутся нс из то¬
го пласта слов, который связан с понятиями цвета и
краски, а все из того же стана — «обходных путей» и
«подсобных средств». Нс «колючая», так «иглистая»;
не «звонкая», так «колокольчиковая»... Словом, не точ¬
ность, а образ; не натуральный продукт, а заменитель
или суррогат.
201
Точно так же п этом случае дело обстоит и в живо¬
писи. Разница лишь в тс:л, что если в первом случае не
хватает слов, то но втором — красок. Художнику для
того, чтобы создать па холсте впечатление зимнего или
весеннего неба, так же приходится либо жаловаться па
отсутствие красок нужных оттенков, либо творить, ища
вес те же обходные пути.
Л вот в природе ничего этого не нужно; у нее под
руками не заменители и не эрзацы, она всегда поль¬
зуется лишь «натуральными продуктами». Надо ей «па
рисовать» зимнее или весеннее небо, она его и «рису¬
ет» — темн самыми красками, которых пет у пас, у лю¬
дей. по крайней мере, пока пет.
В космосе цветовая палитра еще богаче, и никакая
самая качественная фотопленка не в силах запечатлеть
ее бесконечно емкую, многогранную красоту. Пи одни
из снимков, целый ворох которых я старательно нащел¬
кал i; космосе с помощ-ю фг/юппиарага, не способен
пор:тать п стой доли ю. тсО цветовой симфонии, кото¬
рая всякий раз царственно развертывалась у меня перед
глазами, пленяя и покоряя душу...
Словом, Алексей Леонов тогда был прав. Как был
прав н теперь, когда, узнав о своем назначении в основ¬
ной экипаж, сказал:
— Сколько бы любой из нас ни сделал за свою
жизнь, этого всегда будет мало. Пока жив, надо стре¬
миться делать еще и‘еще... Жить — это и значит де¬
лать, каждый час, каждый день делать что-то полезное,
нужное людям.
Второй член нашего основного экипажа, Валерий Ку¬
басов, полностью разделял мнение своего товарища.
— Для пас работа, которой мы заняты, — сказал
он, — не просто профессия, . по и страсть, и мука, и
счастье.
Кубасов в отличие от Леонова больше одержим точ¬
ными науками; еще со школьной скамьи его восхищал
мир математики. Это, что называется, прирожденный
инженер. Он кандидат наук, у него свои научные тру¬
ды, ему принадлежит ряд оригинальных разработок в
области расчетов движения летательных аппаратов.
Одним словом, назначение в основной экипаж в каче¬
стве бортинженера Валерий Кубасов получил далеко не
случайно: за ним стоила вся его пройденная жизнь.
О Леонове и Кубасове можно было бы сказать еще
202
МЬОГ02 71 МНОГО?, ПО, ДУМПСТСЯ, ВССГО ПСС 1)0151:0 ПС СКа-
жс.шь. Yo.mjc Стгфеорд после личного с ними зпсхом-
С Г»: и сказал:
— Удивительно простые, общитсмпдше и скромные
люди. И осень ответственные. С пн лиге очень нразятея.
Но этих ребят можно положиться.
Кок говорится, коротко II ясно.
Как ии странно, ко больше всего хлопот в пропетое
подготовки экипажей пришлось, пожалуй, на преодоле¬
ние языкового барьера.
Казалось бы, сложность космической техники пи в
какое сравнение не идет со сложностями изучения
языка. Объективно так оно на самом деле н есть; сту¬
денту или, скажем, рядовому туристу неизмеримо про¬
ще овладеть разговорными навыками в английском, чем,
к примеру, эксплуатацией тех или иных систем косми¬
ческого корабля. Однако перед членами обоих косми¬
ческих экипажей стоял не простой житейский выбор —
либо то, либо другое, а жесткая альтернатива: или и
то и другое, или ничего; иными словами, останешься
дома, а полетят вместо тебя другие. Кроме тою, с
устройством и эксплуатацией космической техники кос¬
монавт в силу своей специальности имеет дело повсе¬
дневно, а лингвистика в сферу его профессиональных
интересов, как известно, не входит.
И тем нс менее без прочных, твердо усвоенных зна¬
ний языка в таком полете нс обойтись: при взаимодей¬
ствии в космосе .малейшая неточность или ошибка в
переводе могла привести к непоправимым послед¬
ствиям.
Помогала взаимовыручка. Помимо обычных заня¬
тий — по программе, кстати, па них отводилось 860 ча¬
сов, — прибегали ко всяческим ухищрениям. Мы, на¬
пример, снимали для американцев специальные учеб¬
ные фильмы, озвученные на русском языке, а они, в
свою очередь, делали то же самое для нас. Метод, как
показала практика, оказался чрезвычайно удобным.
Следишь па экране за работой какого-нибудь агрегата,
а попутно пополняешь свою лексику; не разобрался в
чем-то сразу, ничто не мешает перемотать пленку п
прослушать непонятное место столько раз, сколько ис¬
требуется. Обменивались также всевозможными рабс-
2Ю
чими схемами с пояснениями сразу на двух языках.
Выгода была та же: и язык, и техника — все сразу,
причем в своей естественной, закрепленной в конструк¬
ции узлов корабля связи.
И все же, особенно на первых порах, приходилось
солоно. Ребята всюду таскали с собой портативные
диктофоны, до одури слушали самих себя, заучивая сло¬
ва и отрабатывая произношение... Л во время совмест¬
ных тренировок каждый стремился говорить на языке
своего партнера, который, естественно, отвечал ему тем
же. Что не вмещалось в слова, дополняли мимикой,
жестами...
Приходилось привыкать не только к чужому языку,
но и к чужим привычкам, к особенностям поведения —
психологическая совместимость также входила в про¬
грамму. Нс обходилось тут и без курьезов, которые по¬
рой сближали людей не хуже, чем сама работа.
Один из наших учебных тренажеров имел специаль¬
ные вентиляционные трубы, но которым поступал све¬
жий воздух. Американцы, разумеется, не замедлили
проявить интерес к не предусмотренным в чертежах
дополнительным конструкциям: что, дескать, и для че¬
го? В ответ кто-то из наших пошутил, будто по трубам
подают чай: вы же, мол, наверное, уже слышали, как
русские любят почаевничать!
Посмеялись. А бдин из гостей мимоходом обронил:
чай — это, конечно, хорошо, но горячий черный кофе
все же лучше...
Замечание, как говорится, учли. И вскоре, когда
гостей возили на экскурсию на Дулсвский завод, каж¬
дому американскому астронавту вручили там в подарок
именную фарфоровую кружку. То ли сами кружки, то
ли проявленная таким образом чуткость настолько при¬
шлась американцам по душе, что они не расставались
с подарком: так и носили всюду эти кружки с собой —
в одной руке папка, а в другой кружка. Ну и что ка¬
сается черного кофе, в нем с той поры недостатка то¬
же никогда не было.
Совместные тренировки проводились, естественно, не
только в Звездном городке, но и в Центре пилотируе¬
мых полетов в Хьюстоне; побывали члены экипажей
также на стартовых площадках Байконура и мыса Ка¬
наверал. Советские космонавты изучали работу различ¬
ных систем на «Аполлоне», американцы, в свою оче¬
204
редь, осваивали «Союз». Техника, по отзывам обеих
сторон, оказалась на высоте. Забегая вперед, призеду
мнение Томаса Стаффорда, высказанное им от имени
всего американского экипажа:
-- Советские специалисты провели огромную рабо¬
ту и достигли больших успехов в создании космической
техники, и, в частности, корабля «Союз», и мы все хо¬
тели бы полетать на нем... На советских тренажерах
приятно работать. Мы быстро освоились с этой техни¬
кой, удобной и надежной...
Того же взгляда придерживались и наши космонав¬
ты, оценивая технические достижения американцев...
Немало времени, помимо знакомства с обоими кос¬
мическими кораблями, отнимала также отработка дей¬
ствий в так называемых «нештатных» ситуациях.
У американцев, например, их насчитывалось до полуто¬
ра тысяч. Для устранения каждой из перечисленных в
списке возможных неисправностей и нсиоладок разраба¬
тывались и шлифовались специальные методики, при¬
емами которых и следовало овладеть в процессе тре¬
нировок.
Но основной упор как в совместной, так и раздель¬
ной подготовке экипажей ложился, естественно, на сты¬
ковочный узел и переходную шлюзовую камеру.
Как я уже упоминал, наиболее ответственная часть
полета — стыковка кораблей «Союз» и «Аполлон» —
с самого же начала потребовала специальных инженер¬
но-конструкторских разработок. В результате объеди¬
ненных усилий наших и американских специалистов
было найдено принципиально новое решение этой слож¬
ной технической проблемы.
Внимание всех, кто бывал в те дни в Звездном го¬
родке, неизменно привлекало находившееся здесь соо¬
ружение, густо опутанное со всех сторон системой кабе¬
лей и труб. Здесь, в этой гигантской барокамере, внут¬
ри которой поддерживались условия, близкие к откры¬
тому космосу, проходил испытания новый стыковочный
узел.
Конструкция внешне напоминала цветок с раскры¬
тыми лепестками. При стыковке направляющие грани
лепестков одного корабля скользят по боковой поверх¬
ности таких же лепестков стыковочного узла второго
205
корабля, чем достигается необходимое для стыковки вы¬
равнивание осей стыковочных агрегатов. Оба узла кон¬
структивно абсолютно одинаковы, поэтому по мере на¬
добности любой из кораблей может играть при стыковке
как активную, так и пассивную роль.
Различие в средах обитания — кислородной на
«Аполлоне» к обычной на «Союзе» — также не явля¬
лось теперь препятствием. Для перехода экипажей из
одного корабля в другой паши конструкторы и инжене¬
ры нашли возможность снизить атмосферное давление
внутри «Союза» до 530 миллиметров ртутного столба
Это резко сокращало срок адаптации космонавтов в
специальной камере, необходимой, чтобы «отмыть», по
выражению медиков, растворенный в крови излишний
азот перед переходом в чисто кислородную среду оби¬
тания. Если прежде космонавтам пришлось бы нахо¬
диться в шлюзовой камере примерно восемь часов, то
после снижения атмосферного давления в нашем ко¬
рабле это вр:мя сократилось до тридцати минут.
Правда, понижая давление в «Союзе», пришлось
заодно повысить удельное содержание кислорода, иначе
космонавтам пришлось бы работать, так сказать, не
просто в космических, но и вдобавок в «высокогорных»
условиях — давление в 530 миллиметров ртутного стол¬
ба соответствует на Земле высоте почти в три кило¬
метра.
Бее это, разумеется, потребовало значительных пе¬
ределок и модификаций корабля...
Па первый взгляд, казалось бы, куда проще заме¬
нить в «Аполлоне» кислород обычным воздухом, чем
терять время и силы на модернизацию «Союза». Тем
более что кислородная атмосфера в корабле резко по¬
вышает опасность пожара, наглядным свидетельством
чему послужила в свое время трагедия на мысе Кана¬
верал, унесшая жизни трех американских астронавтов.
Однако сделать это было невозможно. Мешала вся
история развития американской космонавтики.
Дело в том, что в целях снижения веса американцы
при проектировании своих первых пилотируемых кораб¬
лей сознательно пошли на риск, отдав предпочтение
разреженному кислороду: несколько десятков сэконом¬
ленных таким образом килограммов перевесили тогда
соображения безопасности. Традиция осталась в силе и
для появившихся вслед за «Меркуриями» кораблей ти¬
206
па «Джемппи» п «Аполлон». I! если, скажем, теперь,
когда жесткие требования к тесу отопит в прошлое,
повысить давление внутри корабля «Аполлон» до од-
пой атмосферы, что необходимо дли среды обитании из
обычною воздуха, то запас прочности корпуса корабля
окажется уже недостаточным. Экономии, как говорится,
вышла боком, но изменить теперь ничего уже нельзя.
По крайней мере до тех пор, пока вместо «Аполлоне^»
пе будут созданы пошло космические корабли...
Испытания проводились в максимально приближен¬
ных к реальной обстановке условиях. В барокамере, по¬
мимо модернизированною «Союза», находилась стыко¬
вочная часть «Аполлона», доставленная из Соединенных
Штатов сюда, в Звездный городок.
То же самсе происходило и в Хьюстоне.
Стыковочные узлы и шлюзовые камеры, изготов¬
ленные порознь в Советском Союзе и в Соединенных
Штатах, показали себя одинаково хорошо.
Звездный городок между тем жил не одним только
предстоящим советско-американским полетом.
В начале апреля 1973 года на орбиту была выведена
новая орбитальная станция «Салют-2»; продолжались
полеты космических кораблей — сначала в космос
стартовал «Союз-12» с Василием Лазаревым и Олегом
Макаровым на борту; вслед за ними Петр Климук н
Владимир Лебедев вывели на орбиту еще один пило¬
тируемый корабль, «Союз-13»...
В учебных классах и лабораториях продолжались
обычные занятия: космонавты — ветераны и новички
готовились к очередным полетам, предусмотренным на¬
шей национальной космической программой... Кто-то
крутился на центрифуге, кто-то готовился к испытаниям
в сурдокамере, кому-то предстояли «пробы па выживае¬
мость»...
«Пробы на выживаемость», кстати сказать, ио-преж-
пему пользовались у космонавтов особой популярно¬
стью. Их содержание, или «сюжеты», постоянно меня¬
лись, но суть оставалась прежней — психологическая
закалка людей, подготовка к преодолению любых не¬
ожиданностей, любых трудностей.
Современный человек, особенно горожанин, умудрил¬
ся чуть ли пе напрочь оторваться or матушки-природы,
23/
отгородись от псе сверху крышей, а снизу асфальтом.
От холода — шуба, от дождя — зонтик, от жары —
эскимо на палочке... Уютно, конечно. По вместе с тем
вредно и опасно! Природа тысячелетиями совершен¬
ствовала тончайшие приспособительные механизмы, на¬
лаживала реакции организма, шлифовала навыки — а
•мы раз, и все побоку! Зачем ходить пешком, когда есть
метро или такси... Бегают теперь лишь за пивом, пры¬
гают только от радости, плавают либо в Сандуновеких
банях, либо у себя в ванне... Конечно, существует спорт.
Но и к нему проще приобщиться не на стадионе, а с по¬
мощью телевизионного экрана...
Понятно, так живут не все. К счастью, многие люди
не разучились ценить подаренные природой человеку
физические способности и задатки, понимающие, на¬
сколько гибельно разбазаривать их ради собственной
лени. Именно такие люди — и, надо сказать, только
такие! — и попадали к нам в Звездный городок. Иным
наша профессия попросту не по плечу. И все же...
И все же, как и большинство, я считал «пробы на
выживаемость» одним из наиболее ценных элементов
в морально-физической подготовке космонавтов и вся¬
кий раз, когда представлялась возможность, охотно
принимал в них участие.
Проводились они в самых разных местах.
Например, в среднеазиатской пустыне...
Высаживают, например, с вертолета группу. Прямо
на бархан. Л бархан горячий; он из песка, а песок солн¬
це раскалило. И кругом тоже один песок. И тоже раска¬
ленный солнцем. Тень есть лишь там, где высадили вра¬
чей. Но до их лагеря — пять-семь километров.
Казалось бы, пустяки, каких-то пять-семь километ¬
ров, долго ли, дескать, дойти...
Отмахает человек сгоряча сразу три, а то и четыре
километра, вон он, лагерь, уже глазом видно, уже рукой
подать... Видио-то видно, а идти больше не может: ноги
не идут. А тут еще ветер дует, песок несет... Решает
передохнуть... Спускается- в ложбинку, натягивает па¬
латку и сидит под ней, ждет, когда силы вернутся...
А они не вернутся. Лишь хуже будет: жара, духота, от¬
сутствие движения воздуха вымотают окончательно, до
последней капли...
Уж если отдыхать, так лучше было бы на верху бар¬
хана, па ветерке.
208
А еще лучше разбить палатку не тогда, когда уже
выбьешься из сил, а сразу, тотчас после высадки. Раз¬
бить палатку и дождаться ночи. А ночыо и по пустыне
отшагать семь километров не фокус; ночыо и но пят¬
надцать километров проходили...
Конечно, необходимые рекомендации мы получали
еще до высадки: читали нам лекции, крутили кинофиль¬
мы. Но рекомендации рекомендациями, а пустыня пу¬
стыней... Кому неизвестно: собственный опыт куда по¬
лезнее любых советов.
Возили космонавтов «за опытом», разумеется, не
только на юг, но и, как говорится, на все четыре сторо¬
ны горизонта. И всякий раз, в зависимости от места вы¬
садки, требовались разные навыки.
Помимо поездок, связанных с «пробами на выживае¬
мость», мне приходилось колеситьпостранеиради дру¬
гих своих служебных обязанностей; они, помимо подго¬
товки людей, включали также контакты с различными
научно-исследовательскими институтами и промышлен¬
ными предприятиями, имевшими то или иное отношение
к отечественной космонавтике.
Одна из таких поездок свела меня с человеком, ко¬
торый натолкнул на «крамольную» мысль, вряд ли при¬
шедшую бы без разговора с ним мне в голову. Идея
была проста: защитить диссертацию по психологии лет¬
ного труда.
Сперва я, понятно, засомневался: какой, дескать, из
меня кандидат наук; космонавт — профессия не каби¬
нетная, а сугубо динамичная: все время на ногах, а ког¬
да в космосе, так и вверх ногами.. Но собеседник мой
оказался крепким орешком, он по роду службы и сам
кое-что соображал в летной психологии, а вдобавок еще
и в психологии обычной; знал, словом, когда и как че¬
ловеку лучше внушить, что он сам давно чего-то хо¬
чет, но пока еще об этом не знает.
А я и в самом деле лет пятнадцать уже понемножку
собирал различные материалы по проблемам взаимоот¬
ношений «человек — машина», собирал еще с тех пор,
как стал работать лстчиком-испытателем. Собирать-го
собирал, а вот зачем собирал — это-то и растолковал
мне мой собеседник; вот уж действительно верно гово¬
рят — со стороны виднее.
После разговора с ним и мне стало видно, что ма¬
териалы мои сами но себе не что иное, как мертвый
14 Г. Береговой
209
груз, бумажн ый хлам в письменном столе, при*:'.-:-! так
они этим хламом и останутся, если под них не кздаести
действенный стимул. «Когда знает один, значит, не
знает к.чкто, — добивал меня в полном согласии с за¬
конами человеческой психология мой собеседник. —
А вот защитите диссертацию, докажите свою правоту
публично, тогда ваши знания тире пата общая сила.
Ведь все то, что вы мне тут порассказали, и крайне важ¬
но и крайне интересно!»
Каюсь, я и сам был того же мнения, а потому под¬
нял вверх обе руки и согласился. Оговорясь, правда,
согласился — посоветуюсь, мол, с компетентными лица¬
ми, дело-то не к спеху...
Оказалось, что и тут ошибся; оказалось, к спеху.
Президент Общества психологов СССР Б. Ф. Ломов,
с которым я при случае рискнул обмолвиться на сей
счет, неожиданно для меня объявил, что дело это из
тех, что надо было сделать еще вчера, что тема эта
давным-давно назрела, давно требует своего решения, и
мне как представителю людей, которые всю жизнь про¬
сидели внутри этой самой проблемы «человек — маши¬
на», тут, как говорится, все карты в руки.
Борис Федорович Ломов не только доктор психоло¬
гических наук, не только президент Общества психоло¬
гов СССР и член-корреспондент Академии педагогиче¬
ских наук СССР, но и ко всему прочему человек горя¬
чий, напористый. Противостоять его натиску трудно, а
порой попросту невозможно. Да, честно говоря, я очень-
то и не противился: вещи, о которых шла речь, интере¬
совали меня, как уже говорилось, весьма серьезно. 11у а
если в придачу и прок сулят, тогда, видно, и впрямь
пора браться за дело.
Решил для начала привести в порядок накопившиеся
за долгие годы бумаги, а заодно -и собственные мысли...
Еще работая летчиком-ггенытателем, я нередко заду¬
мывался над таким любопытным фактом: каким обра¬
зом получилось, что на самолетах одного типа, скажем
на истребителях, независимо от того, где и в каких
условиях они создавались, ручки управления рассчита¬
ны на одни и те же усилия? Ведь ясно, что конструк¬
торы различных стран гряд ли сговаривались между
210
собой, и все же машины — будь то английский
или американский истребитель, французский или италь¬
янский, польский или шведский — почти ничем нс отли¬
чались в этом смысле одна от другой. Иными словами,
меня заинтересовали вопросы гармонии взаимодействий
в системе «человек — машина»; в чем же истинная по¬
доплека, обусловлена ли она случайностями инженер¬
ных поисков или самой природой, можно ли подчинять
ее тем или иным интересам развивающегося научно-
технического прогресса — и если да, то до каких пре¬
делов...
Шли годы, и вместе с опытом мне постепенно стано¬
вилось ясно, что проблемы гармонии в системе «чело¬
век — машина» носят не только тактический, сиюми¬
нутный характер. Каждый конструктор, решая какую-
то конкретную, частную задачу, разумеется, волен вы¬
бирать, что чему подчинить в данном случае — челове¬
ка машине или машину человеку. Говоря о подчинении,
я употребляю это слово пока только в узком его смысле,
ограничиваясь лишь чисто прснзводствепиым, техноло¬
гическим аспектом взаимоотношений между человеком п
машиной. Токарный, к примеру, автомат или станки с
програм&лным управлением, грубо гозоря, сами диктуют
человеку условия, без соблюдения которых немыслимо
их нормальное функционирование: успевай только отво¬
зить на склад готовые детали...
Ничего страшного в этом, понятно, нет. Без различ¬
ного рода автоматов человеку не обойтись, и сфера их
применения неизбежно будет все расширяться и рас¬
ширяться.
Важно здесь другое: нс путать тактику со страте¬
гией — не возвести в норму зависимость человека от
машины уже в широком смысле понятия подчинения.
А такая опасность — и, конечно, не только на мой
взгляд --- существовала и существует. Тенденция «кно¬
пок», если ей следовать безответственно и бездумно, мо¬
жет привести к тому, что человек постепенно растеряет
большую чгкль отпущенных ему природой навыков и
способностей — они попросту отомрут как рудименты.
Максимально автоматизировав мир техники, человече¬
ство, бесспорно, неограниченно расширит тем самым
свое могущество; зато отдельно взятый человек, распла¬
тившись за сомнительное удовольствие бесхлопотно на¬
жимать на «кнопки» собственными физическими воз¬
14*
211
можностями, станет перед лицом этой автоматизирован¬
ной техники фактически беспомощным.
Всюду, где человек, взаимодействуя с машиной, нс
может своевременно прибегнуть к посторонней помощи,
он должен стремиться сохранить за собой активный
контроль над нею. Л для этого недостаточно лишь пред¬
усмотреть возможность дублирования работы автомати¬
ки, нужно еще и не растерять требующихся для этого
профессиональных навыков, физиологическая основа ко¬
торых предусмотрительно заложена в нас самой при¬
родой.
Что же прежде всего для этого необходимо?
Обычно, когда человек имеет дело с какой-нибудь
машиной, он пускает в ход сразу все виды анализато¬
ров: зрительные, слуховые, тактильные, внутримышеч¬
ные. Иными словами, видит, слышит, чувствует. Та¬
кое разнообразие каналов, по которым поступает ин¬
формация, не только позволяет ему лучше ориенти¬
роваться в обстановке, но и, что не менее важно,
высвобождать один из них, когда это нужно, за счет
других.
Шофер, например, сворачивая с автострады, изме¬
ряет крутизну поворота не только зрительно, но и той
силой инерции, которая стремится отклонить его тело в
противоположную сторону, — в мышцах возникают со¬
ответствующие ощущения. Чем выше скорость и круче
поворот, тем больше приходится напрягать мышцы во¬
дителю, чтобы не завалиться плечом на дверцу автомо¬
биля. Если, скажем, взять летчика, то, помимо силы
инерции, он еще ощущает противодействие со стороны
штурвала и педалей. В обоих случаях тактильные ана¬
лизаторы и внутримышечное напряжение помогают зри¬
тельным; и те и другие делают, в сущности, одно и то
же дело — информируют мозг,.как протекает процесс
управления машиной.
Хороший летчик способен вести самолет, не глядя
на приборную доску. А иной раз это попросту необходи¬
мо. Ведь ас во время воздушного боя не смотрит на при¬
боры — некогда; он ощущает машину на штурвале и
на педалях, по перегрузкам, возникающим в ходе ма¬
неврирования. Иначе и нельзя: иначе он был бы занят
приборами, а не боем.
Примерно то же самое происходит, скажем, при тор¬
можении автомобиля. Толковый шофер чувствует, с ка¬
212
кой силой нужно выжать педаль, чтобы машину, с од¬
ной стороны, не занесло, с другой — чтобы остановить
ее там, где надо, или сбросить, как хотелось, скорость.
Говоря образно, между педалью иод ногой и покрышка¬
ми на асфальте как бы возникает прямая связь; все
остальные звенья тормозной системы для шофера вро¬
де бы выпадают, будто он тормозит собственной по¬
дошвой ботинка. Это означает, что у него выработалось
чувство на автомобиль. По чувство это обусловлено не
только мастерством водителя и его опыто*ч — того и
другого оказалось бы недостаточно, если бы отсутство¬
вала так называемая гармония в самой системе управ¬
ления: если бы, другими словами, усилие на тормозную
педаль и ее ход были бы не соотносимыми со скоростью
движения и весом самого автомобиля.
Что, скажем, произошло бы, если на «Волгу» или
«Москвич» поставить руль от велосипеда? Авария. Тот
же результат был бы, если на них поставить руль (не
только саму баранку, конечно, но всю цепь управле¬
ния — всю ее силовую часть) от двадцатинятитонного
МАЗа — и «Волга» и «Москвич» очутились бы вскоре
в кювете. В обоих случаях от малоприятной беседы с со¬
трудниками ГАИ не спасли бы водителя никакой опыт,
никакое мастерство. То и другое оказалось бы попросту
бесполезным, так как гармония управления была бы
резко нарушена.
Строго говоря, гармония управления сама по себе в
какой-то мере условность.
Считается, например, что для гармоничного управ¬
ления истребителем необходимо создавать на штурвале
усилие примерно в 2 килограмма на каждую единицу
перегрузки, а на средних бомбардировщиках — 12—
14 килограммов. Л почему, собственно? Только ли по¬
тому, что так сложилось на практике? Отчасти да.
К этим соотношениям привыкли на протяжении всей
истории развития авиации. Но когда, к примеру, в
авиацию пришли сверхзвуковые скорости с их огром¬
ными перегрузками и могучими силами инерции, обыч¬
ные системы управления стали непригодны — никакой
Ригерт или Алексеев не справился бы с темн уси¬
лиями, которые возникли бы на штурвале или педалях.
Пришлось призвать на помощь гидравлику, которая не
только ослабляла возникающие при пилотировании
усилия, а практически могла бы свести их почти к ну¬
213
лю. И сразу же возник парадокс. При крутом вираже
га сверхзвуковой скорости мстила испытывает значи¬
тельные перегрузки, а летчик на штурвале их ас чув¬
ствует. Для того чтобы сдвинуть ручку, нужно усилие в
какие-нибудь 200—300 граммов. Гармония управления
нарушилась — пилот может разломать машину ка час¬
ти только оттого, что исчезло привычное соотношение
между перегрузками, которые испытывают летчик и са¬
молет, и усилиями, которые возникают у пего па штур¬
вале, в педалях.
Пришлось срочно разработать и поставить на сверх¬
звуковые самолеты так называемые АРЗ — автоматы
регулировки загрузки, которые чисто искусственным пу¬
тем привели эти усилия в некоторое соответствие с пе¬
регрузками, восстановили, иными словами, ту обратную
связь, которая необходима для гармоничного управле¬
нии самолетом. Когда оно гармонично, пилот как бы
соединен, связан через систему управления самолетом с
той средой, в которой самолет находится, летит, рабо¬
тает. Нарушить ее •— значит разорвать эту цепь, значит
исказить поступающую через штурвал и педали инфор¬
мацию.
Именно это и происходило при ручном управлении
первыми космическими кораблями. Ручки управления
есть, а усилия на них отсутствуют: тактильные, внутри¬
мышечные анализаторы летчика-космонавта в работу
не включены и остаются бездействующими. Он манев¬
рирует кораблем, контролируя маневр только зритель¬
но — по приборам и с помощью прямой видимости.
А ведь космический корабль по.своему назначению та¬
кое же (особенно если учитывать ближайшее будущее)
транспортное средство, как самолет или автомобиль,
только еще более сложное. Управление же нм пока осу¬
ществлялось, с одной стороны, чисто лабораторно, а с
другой — обеднешю, без учета "природных возможнос¬
тей человека, так, как если бы мы сели за пишущую
машинку в варежках.
Нельзя забывать, что все тины анализаторов лапы
человеку извечно, от природы, и он, взаимодействуя
через систему управления машиной со средой, где эта
машина движется и работает, привык всеми ими поль¬
зоваться. Что же выгоднее, эффективнее, проще, нако¬
нец, — изменить природу человека или конструкцию
созданной им и предназначенной для него машины?
214
Стоит ли приспосабливать человека к космическому
кораблю, а не н'-ооорог — корабль к человеку?
Я понимал: мешала невесомость. Но, во-первых, с
ней само!! так или иначе, по все равно придется бороть¬
ся — при длительных рейсах человек неизбежно расте¬
ряет в ее условиях необходимую ему при возращении
па Землю силу мышц. Л во-вторых, изобретательность
мысли, творческая ее способность не имеют ни границ,
ни дна; всегда при желании можно найти выход... Ко¬
нечно, разработка и оснащение космических кораблей
системами гармоничного управления усложнят и удо¬
рожат и без того сложные и дорогие конструкции, но я
глубоко убежден, что все это в конечном счете стори¬
цей окупится благодаря тем возможностям и резервам,
которые дополнительно откроются перед космическим
флотом. Особенно когда его корабли выйдут на трассы
межпланетных, автономных от Земли, самоуправляемых
полетов.
Человек — машина — среда. В цепи этой, в конце
концов, главными звеньями всегда были крайние. Ма¬
шина — звспо-посрсдпих, звено промежуточное. Так
было, так и останется. Машина, если это не игрушка,
никогда нс сможет стать самоцелью. Роль ее — лишь
помогать человеку осваивать среду, окружающий его
мир. И чем лучше, чем эффективнее научится он управ¬
лять создаваемыми км машинами, тем больше от них
будет пользы, тем выше будет отдача. А путь здесь,
думается, бесспорно один — не человека приспосабли¬
вать к машине, а машины к человеку так, чтобы он,
человек, управляя и руководя ими, мог использовать
при этом псе данные ему природой качества и возмож¬
ности.
Б космосе же это, повторяю, особенно необходимо.
Не говоря уж об сбоднениоети управлении, которая за¬
трудняет маневр и ведет к снижению его точности, вы¬
нужденная бездеятельность большинства анализаторов
неизбежно приведет к перегрузке зрительных. Практиче¬
ски вся поступающая к летчику-кссмопавту информа¬
ция, кроме радиосвязи, идет только по одному кана¬
лу — через органы зрения. Глазам достается вовсю!
Следить приходится н за приборами, и за Землей, и за
положением объекта сближения... Так же, как в воз¬
душном бою, — только в одиночку, без помощи других
органов чувств.
215
Но дело здесь не в субъективном восприятии —
устали, дескать, глаза или нет; трудно им или не
очень, — речь идет о гораздо большем: о возможности,
а в некоторых случаях и неизбежности ошибок. Когда
поступающая информация распределена по разным ка¬
налам, вероятность ошибки снижается сразу за счет
двух факторов: во-первых, уменьшается доля нагрузки
на каждый вид анализаторов, а во-вторых, одни ана¬
лизаторы, дублируя другие, одновременно же их и конт¬
ролируют. Грубо говоря, то, что, скажем, видят глаза,
подтверждают или опровергают уши... Если же вся
масса информации воспринимается только с помощью
глаз, зрительные анализаторы могут с ней попросту не
справиться, а значит, привести к ложным суждениям и
выводам. То же, кстати, происходит и тогда, когда ощу¬
щается не избыток, а, наоборот, недостаток информа¬
ции. Хрен редьки не слаще — в обоих случаях гаран¬
тированы ошибки. А за ошибки в космосе приходится
расплачиваться.
Размышляя обо всем этом, я отнюдь не преследовал
цели хоть как-то, пусть в самой малейшей степени, кри¬
тиковать существующие системы ручного управления
космических кораблей. Я просто думал о тех требова¬
ниях, которые к ним предъявит когда-нибудь будущее.
Только оторванному от Земли мечтателю, вздорному
фантазеру может взбрести в голову начинать с конца
или с середины. Я знал, что начинать приходится всег¬
да с начала. А начало чаще всего и есть самое труд¬
ное. Особенно если эго начало целой эры — эры освое¬
ния космоса.
Тот, кто гонится сразу за двумя зайцами, обычно
возвращается после охоты с пустыми руками. И поде¬
лом! В серьезном же, большом деле (я имею в виду
сейчас не освоение космоса вообще, а конструирование
и разработку первых космических кораблей) погоня за
двумя зайцами выглядела бы в сто раз непроститель¬
нее. Здесь необходимы не легкомысленные и безответ¬
ственные скачки, а серьезная н упорная последователь¬
ность.
Иными словами, достижения в области космической
техники не нуждались ни в дифирамбах, ни тем более
в оправдании; они говорили сами за себя. Говорили
фактами. А факты, как известно, самый убедительный
на свете язык. Однако это отнюдь не избавляло нас от
216
забот о будущем. Напротив, совершив первые шаги и
накопив уже какой-то опыт, думалось мне, как раз и
следует, опираясь на завоеванные плацдармы, всерьез
задуматься о завтрашнем дне и, в частности, об одной
из его принципиальных проблем — о разработке систем
гармоничного ручного управления.
Конечно, мысли эти ко мне пришли нс вдруг. Я мно¬
го читал, следил за новинками периодики, советовался с
товарищами по профессии, с конструкторами, инженера¬
ми, учеными — все эти люди охотно делились со мной
собственными мыслями и взглядами на этот счет, ука¬
зывали на те или иные просчеты в ходе моих рассуж¬
дений.
В те годы проводилось немало исследований, касав¬
шихся таких способностей человека, как быстрота его
психических реакций, эмоциональная возбудимость,
память, внимание, скорость интеллектуальных процессов
и тому подобное. Снималась как бы своеобразная рент¬
генограмма, выявлявшая спектр его возможностей в
самом широком диапазоне. Речь, разумеется, шла об
усредненных, типичных для большинства показателях.
Однако типичность эта, как я понимал, будет неоди¬
накова в рамках различных специальностей. И если
уточненную таким образом характеристику профессио¬
нальных возможностей человека тщательно проанализи¬
ровать и увязать с характеристиками создаваемой тех¬
ники, тогда-то и можно будет добиться оптимальной гар¬
монии в системе «человек — машина», о которой меч¬
тал, естественно, не я один.
Меня, разумеется, интересовала прежде всего соб¬
ственная профессия: авиация и космонавтика. И тут,
как показывало само время, я стоял на верном пути.
К началу освоения космоса у ученых нс было пол¬
ного представления о влиянии факторов космического
полета на организм человека. В то время считалось,
что работоспособность космонавта будет резко сниже¬
на, а это неминуемо отразится на надежности полета в
целом. Естественно, при таком подходе к делу разум¬
нее всего было отдать предпочтение автоматике.
Однако пессимизм, под углом которого оценива¬
лись тогда возможности адаптации, к счастью, не под¬
твердился. Практика убедительно показала: человек нс
только может, но и должен работать в космосе. Пас¬
сивность и праздность в космосе опасны...
217
Адаптация — процесс независимый, самостоятель¬
ны:*; организм вжиюстся и новую среду как бы сам
го себе, помимо кашей воли и желания. Ему требуется
лишь время. А премя, как известно, бежит скорее, ког¬
да человек не томится бездействием, нс извивает от
праздного ожидания. Труд необходим. И зто не просто
фраза. Опыт тех, кто побывал в космосе, включая и
глой собственный, однозначно свидетельствует, что кое-
1:0!:;;:зт быстрее приспосабливается к новым условиям
т:м длю ъ работе. Призы* и:ый9 а к тому же интересный,
захватывающий человека труд стимулирует деятель¬
ное То перыпм системы, которая, в свою очередь, способ¬
ствует дальнейшей перестройке всего организма.
Yen нлп иначе, по если па первых космических ко¬
раблях - «Востоках» — автоматика занимала ведущее
место, и ручному управлению отводилось второстепен¬
но1; — вопросы гармонии этих систем с привычными
профессиональными гавык-мн нилота тогда не реша¬
ли. усилий ш: органах ру-мою управления, по суще-
ст..у, почти не было, то уже с появлением «Восходов»
; ссожепие стало понемногу меняться. Произошел пер¬
вый, пока еще робкий сдвиг в сторону большего дове¬
рит к возможностям человека в космосе, а следова¬
тельно, появились и резоны упорядочить условия его
труда — в частности, в области ручного управления ко¬
рабле?*!. Ка «Союзах» эта тенденции нашла уже четкое
выражение: на ручках не просто появились усилия, но
и вся система подверглась основательной модификации,
смысл которой можно в общих чертах определить как
поворот от «манипуляций с кнопками» к методам, схо¬
жим с теми, что приняты в авиации.
Н псе же - я был в этом глубоко убежден — - сде¬
лать в этом направлении г-ложио еще много. Как бы ни
надежна была используемая автоматика, роль человека
при пилотируемых полетах широко признана, закрепле¬
на, так сказать, в металле, в конструктивных принци¬
пах жизненно важных систем космических кораблей.
Особую роль это приобретает при создании космиче¬
ских кораблей будущего.
И дело даже нс просто в том, что гармоничная че¬
ловеку система ручного управления кораблем, дубли¬
руя автоматику, в известной степени повысит надеж¬
ность космических полетов, расширит сферу их дей¬
ствия и применения; есть здесь еще один немаловаж¬
на
ас:..'..a1 — полез?:; должен чупстковат:> себя
мосс подлинным хозяином, а нс (Придатком собственной
же техники. Только чувство хозяина даст ему необхо¬
димую уверенность в собственных силах, включая —
как часть в целое — и уверенность з используемой им
автоматике.
Конечно, далеко не все, что долгие годы волновало
меня, о чем я размышлял, а порой даже и фантазиро¬
вал, вошло в мою диссертационную работу, которую
мне в конце концов удалось закончить; просто я хотел
хотя бы бегло, хотя бы в общих чертах обозначить тог
путь, который привел меня в конце 1973 Года в один
из ленинградских институтов, где должна была состо¬
яться защита диссертации. Нс вошло, да и не могло
войти. Мысль зреет долго, она имеет право на любые,
самые извилистые, самые петлистые пути; взвешивая и
оценивая, находя и теряя, она постепенно набирает си¬
лы с тем, чтобы наконец отлиться в законченную фор¬
му — эта последняя форма и есть итог ее работы.
А итог потому и итог, что в нем уже нет ничего лишне¬
го; науке нет дела до того, сколько и как ты шел, — ей
важно лишь то, на чем ты остановился.
Диссертационная работа, которую мне предстояло
защищать, получила название: «К вопросу о роли чело¬
веческого фактора в космическом полете».
Все прошло гладко. Официальные оппоненты, чьих
вопросов я боялся хуже огня, своих вопросов не задали.
Их задали те, от кого я их нс ожидал и кого в связи с
этим не приготовился бояться; видимо, именно по этой
причине мне удалось ответить на них вполне вразуми¬
тельно.
Но и этим дело не кончилось. Еще до того, как
ВАК утвердил меня в звании кандидата психологиче¬
ских наук, мне вновь пришлось отстаивать основные те¬
зисы своей работы — причем оппонентом на ссй раз
оказался не кто иноГ:, как бывший командующий нашей
третьей воздушной армией Михаил Михайлович Громоз.
Встретились мы с ним на одной из аллей Централь¬
ного парка культуры имени М. Горького; встретились
не случайно — по просьбе Центрального телевидения.
Однако разговор пошел совсем нс по сценарию.
Михаил Михайлович — он в то время уже вышел на
219
пенсию, по выглядел по-прежнему подтянуто, бодро
с места в карьер объявил: «Слыхал, слыхал про вашу
диссертацию. Ну выкладывайте, чего вы там наворо¬
тили!..» г.
Пришлось выкладывать. Впрочем, Громов, не дослу¬
шав, перебил меня и, не давая мне больше и рта от¬
крыть, завалил, что называется, с ног до головы
вопросами. Сам великолепный знаток психологии лет¬
ного труда, он с завидной для его лет остротой мысли
успел подметить наиболее уязвимые места в ходе мо¬
их рассуждений. т.
Досталось мне тогда крепко. Но меня все это лишь
радовало: я лишний раз убеждался, что проблемы,
интересовавшие меня, остро волнуют и других людей, а
если так, значит, они и в самом деле назрели...
1974 год и в Хьюстоне, и в Звездном городке про¬
шел в напряженной работе. Воздушный мост между
центрами действовал бесперебойно. Не говоря уж о
многочисленных группах специалистов, каждая из кото¬
рых, как правило, занималась какой-то одной специаль¬
ной проблемой, только сами экипажи обменялись за
время подготовки пятью визитами. Каждый такой ви¬
зит обычно рассчитывался на несколько недель; что же
касается специалистов, те вообще сидели в Звездном
почти безвыездно — улетают одни, на их место тут
же прибывают другие...
Помимо дел, связанных с подготовкой совместного
советско-американского полета, немало было и своих
собственных.
Б конце нюня на орбиту была выведена орбитальная
станция «Салют-3», которая пробыла в космосе ровно
семь месяцев. Обживали ее Павел Попович и Юрии
Артюхин — экипаж пилотируемого корабля «Союз-14».
324 часа провели они в ее великолепно оборудованных
рабочих и жилых помещениях.
«Салют-3» функционировал как в автоматическом,
так и пилотируемом режимах. Космическая промышлен¬
ность, как уже говорилось, серийной продукции не вы¬
пускает. Точнее, серии есть, но каждый следующий ап¬
парат ее чем-то обязательно отличается от предыдущих;
иначе нельзя будет разнообразить проводящиеся экспе¬
рименты, совершенствовать космическую аппаратуру...
220
«Салют-3», в частности, обладал значительно боль¬
шими, чем обе прежние станции, запасами энергии.
Энергия, как и раньше, поста(?лялась Солнцем, но улав¬
ливалась она теперь более, если так можно сказать,
грамотно — новая орбитальная станция могла, нс меняя
собственного положения в пространстве — а это, в
свою очередь, было важно для целого ряда заплани¬
рованных экспериментов, — ориентировать на Солнце но
мере надобности панели своих солнечных батарей.
Изменена была и внутренняя компоновка станции, что
улучшало быт ее обитателей: жилые и рабочие отсеки
теперь имели стены, потолок и пол. А я но себе знал,
какой дополнительный комфорт это несло. В космосе
такая вещь, как пол, хотя на нем по-прежнему все еще
нельзя стоять, здорово помогает экипажу в простран¬
ственной ориентировке.
В спальне — она именовалась «бытовой отсек» —
имелись два спальных местах. И это тоже создавало
свои удобства.
Никогда не забыть, как допекала меня проклятая
невесомость. Заснуть с непривычки в ее условиях шту¬
ка, прямо скажу, довольно затруднительная. Свободное
парение, как я вскоре после старта выяснил, нс самая
удобная кровать, хотя и, без сомнения, наиболее мягкая.
Только вот проку от ее «мягкости» ни на грош. Ше¬
вельнул, к примеру, во сне ногой, и сразу — по прин¬
ципу реактивной отдачи — тебя несет в противополож¬
ную сторону, сталкиваешься с обшивкой и обязательно
после этого проснешься... А по программе требуется не
просыпаться, а спать и по возможности как убитый, что¬
бы «наутро» голова свежей была. Поэтому в конце
концов ловишь себя на странном по первой видимости
желании: «спеленать себя», вернуться, так сказать, к
привычкам младенческих лет. Но пеленки в перечне
космического хозяйства не значились, на борту имелись
специальные ремни. Ими и фиксировались перед сном.
Сегодня все это позади. Пристегнулся к своему
спальному месту, лежишь — заметьте себе, лежишь, а
не паришь! — и хоть бы что тебе, хочешь — ворочайся
во сне сколько влезет, не хочешь — лежи бревном: что
так, что эдак, все равно проснешься там, где лег. Ане
где-нибудь за стеллажами для хранения кинокассет да
фотопленки...
На станции стоит для физзарядки и трениров-
221
ки специальный комплексный тренажер, усовершенство¬
ванный по последнему слову техники: прыгай, бегай,
ходи — правда, пока все только на месте. Даже «штан¬
гой» можно побаловаться — это в условиях-то невесо¬
мости!
Одним словом, станция «Салют-3» действительно
стала в космосе домом для работы и жизни. Павел
Попович и Юрий Артюхин в полной мере использовали
ее космическое гостеприимство.
Кстати, стыковали они с ней свой корабль вруч¬
ную. Хотя на «Союзе-14» исправно, как им и полагает¬
ся, действовали бортовые автоматические системы по¬
иска, ориентации и сближения, которые и сами отлич¬
ным образом могли осуществить стыковку, однако Па¬
вел Попович отключил их и в ста метрах от станции
взял управление на себя. Всякому, что называется, те¬
перь свое: автоматике пвтоматово, а пилогу необходи¬
мо шлифовать профессиональные навыки.
Ян время пребывании не орбитальной станции эки¬
паж "Союза-Ы» провел огромную работу. Космонав¬
ты вели наблюдение за процессами, проходящими как в
атмосфере, так и па поверхности Земли, фотографиро¬
вали Луну на фоне дневного горизонта, снимали спект¬
рограммы сумеречного неба, вели испытания новых
средств связи с Землей — все это, как и многое другое,
что им довелось делать, входило в программу наших
национальных исследований околоземного космического
пространства.
Когда задание было выполнено, космонавты перенес¬
ли со станции на корабль бортевые журналы, фото- и
кинопленку, задраили люк-лаз, соединявший станцию с
кораблем, расстыковались и ушли на посадку. А «Са-
лют*3» между гем продолжал делать синю дело уже
без них...
«Салют-3» еще продолжал в автоматическом режи¬
ме свою работу, а на орбиту ужо вышел новый его со¬
брат — «Салют-1». «Салюту-4», выведенному на орби¬
ту в последних числах декабря 1974 года, предстояло
поработать вместе в космосе не только с кораблями
«Союз-17» к «Союз-18», но и с первой международной
орбитальной станцией, когда она образовалась в июле
1975 года после стыковки кораблей «Союз-19» и «Апол¬
лон».
222
Но еще до «Салюта-4» стартовал с Байконура
«Союз-15» с Геннадием Сарчфаиопым и Львом Дс-ми-
Iтыч на борту, а вслед за ним Анатолий Фшншченко
н Николай Рукавишников на «Союзе-)О».
Сарафанов и Демин продолжали обрабатывать тех¬
нику пилотирования в автоматическом режиме, несколь¬
ко раз сближались с «Салютом-3».
У Анатолия Филинченко и Николая Рукавишникова
задача была иная, Именно им поручили опробовать в
реальном полете все системы корабля, модернизирован¬
ные в соответствия с требованиями проекта ЭПАС,
включая, разумеется, н новый стыковочный узел.
Б конструкции нового стыковочного устройства важ¬
ную роль играло специальное выдвижное кольцо. Когда
это кольцо выдвинуто, корабль играет активную роль
при стыковке, и, наоборот, если оно втянуто, корабль
становится пассивным,
Для того чтобы имитировать реальную стыковку с
«Аполлоном», на Земле изготовили дополнительное
устройство. С его помощью пробная стыковка, осуще¬
ствленная Филинченко и Рукавишниковым, практически
проходила так, будто в космосе рядом с «Союзом-16»
действительно находился американский корабль.
Это была, несомненно, наиболее .масштабная и наи¬
более важная проверка: не только стыковочный узел,
но и все основные системы, над которыми два с лиш¬
ним года работали сотни конструкторов, инженеров и
всевозможных специалистов, успешно прошли послед¬
ние испытания в условиях, приближенных к реальной
действительности планируемого полета настолько, на¬
сколько это вообще возможно. Путь в космос для
«Союза» и «Аполлона» был открыт...
Нс знаю, может, в силу профессиональной одержи¬
мости я в чем-то переоцениваю события, тороплю исто¬
рию мировой космонавтики — может быть. И тем не
менее отважусь сказать: человечество, в сущности, уже
па пороге своего новоселья. Земля сегодня уже пе
Дом, а, как и предрекал великий Циолковский, всего
только Колыбель. Домом же становится вся Вселенная.
Мне возразят: человечество пока никуда нс соби¬
рается, Земля далеко не исчерпала природных ресур¬
сов, да и, кроме всего прочего, на планетах солнечной
223
системы нет подходящих условий для «постоянной
прописки», а до звезд, где они могут быть, с сегодняш¬
ней космической техникой еще не добраться...
Все это так. И все же те, кто, как Алексей Леонов,
парил в невесомости открытого космоса, кто, как Нил
Армстронг, видел с Луны Землю величиной с апель¬
син, — вряд ли могут сегодня ощущать себя только
землянами. Да, у них все еще здесь, на нашей родной
планете, на нашей Земле - семья, друзья, работа; так
оно останется еще на какое-то время, останется для че¬
ловечества, а для них самих, скорее всего, уже не на
время, а до конца. Но они никогда не забудут то, что
видели, что чувствовали, что пережили в тс исполнен¬
ные не сравнимым ни с чем значением минуты, — не
смогут забыть. Они, как и другие, будут вновь и вновь
рассказывать об этих минутах людям — и люди, вна¬
чале, может быть, только единицы, а затем все чело¬
вечество неодолимо устремятся в космос - - в свой но¬
вый, предопределенный самой сущностью разума Дом.
Как бы это ни звучало сегодня, сколько бы скептики
ни выставляли резонов, я, сам побывавший в космосе
и провожавший туда десятки своих товарищей, глубоко
убежден, что освоение Вселенной — не околоземного
пространства и даже нс планет солнечной системы, а
именно Вселенной — уже началось. Началось, потому
что мыслью .многие уже там, во Вселенной: а вслед за
мыслью неизбежно приходит и сам Разум...
Я думал так или примерно так не раз; думал о по¬
добных вещах и когда жадно всматривался сквозь стек¬
ла иллюминаторов в бесконечную россыпь миров с соб¬
ственной космической орбиты, и когда перед, новыми
стартами прощался с друзьями в Байконуре, думал и
теперь, положив телефонную трубку у себя в кабинете
в Звездном, — мне только что сообщили увязанным и
согласованный со всеми инстанциями час начала гене¬
ральной наземной репетиции полета «Союза» и «Апол¬
лона», до которого оставались уже не месяцы и даже
не недели, а считанные дни.
Положив телефонную трубку, я подошел к про¬
сторному, чуть ли не во всю стену, окну. Из него хоро¬
шо было видно уходящую от служебного корпуса в гус¬
той сосновый парк широкую аллею, в самом начале ко¬
224
торой висели портреты советских космонавтов, уже по¬
бывавших в космосе. Не все из них дождались этого дня.
Юра Гагарин, Владимир Комаров, Павел Беляев, Геор¬
гий Добровольский, Владислав Волков, Виктор Паца¬
ев — каждый из них приблизил его, каждый вложил
в него частицу своей личности, своей судьбы, своей жиз¬
ни, наконец; и их прошлое — без всяких там чудес —
просто и буднично влилось в него, в этот день, став на¬
стоящим.
Ну что ж, генеральная так генеральная, подумалось
мне, отходя от окна. На сердце было легко и покойно:
мы все уже знали — ни за какие репетиции, как, впро¬
чем, и за сам полет, опасаться нс было никаких основа¬
ний. Трудности, настоящие трудности остались позади;
впереди была просто работа.
Пока на карте мира, спроецированной на гигантский
экран в главном зале подмосковного Центра управле¬
ния, двигались две светящиеся точки, обозначая услов¬
ное положение кораблей на орбите, сами корабли уже
готовились к старту на космодромах Байконура и мыса
Канаверал. «Аполлон» в одиночестве, а наш «Союз» в
паре со своим собратом. Он — этот собрат — нужен
был для подстраховки. Как известно, наш корабль дол¬
жен был стартовать первым. И если бы у американцев
случилась заминка и «Аполлон» не вышел бы на орби¬
ту точно в назначенный срок, вот тогда бы и понадо¬
бился запасной корабль. «Союзы» и «Аполлон» готови¬
лись к старту, а трехсуточная генеральная репетиция
была еще в полном разгаре...
За пятью рядами пультов колдовали операторы; с
боковых экранов нескончаемым потоком выдавалась
всевозможная информация; аппараты прямой связи с
Хьюстоном дублировали переговоры обоих центров на
русском и английском языках...
Все было так, как это бывает при реальном полете.
И сами экипажи, и бессчетная армия специалистов если
и ощущали какую-то разницу, то лишь урывками, в те
редкие минуты, когда можно было оторваться от на¬
пряженной работы и перевести дух... А минуты такие
выпадали не часто — генеральная прикидка в отличие
от самого полета была до отказа нафарширована созна¬
тельно вводимыми неполадками и отклонениями...
15 Г. Береговой
225
В кабине «Союза» — роль его выполняет специаль¬
ный тренажер — на табло вспыхнула надпись: «Неис¬
правен стыковочный узел».
Это очередная «нештатная ситуация».
Л до стыковки между тем по графику остается все¬
го-навсего сорок минут. А у экипажа именно в этот
момент нет прямой связи с Центром в Подмосковье...
Наконец известие о случившемся на орбите ЧП
окольными путями — от «Союза» в «Аполлон», от него
в Хьюстон, а уж оттуда к нам, в Центр, — достигает
цели. Но специалистам в Подмосковье необходима до¬
полнительная информация, в какой именно системе
произошел отказ: они соединяются с Хьюстоном, про¬
сят американцев, чтобы те связали их с «Союзом» через
спои станции слежения. В ответ хотя и вынужденный,
но категоричный отказ: у американских партнеров, у
самих земля горит под ногами — непредвиденные
трудности с коррекцией орбиты «Аполлона».
А часы тикают...Л график неумолим...
Алексей Леонов и Валерий Кубасов, сидя у себя в
тренажере и видя, что помощи с Земли не дождешь¬
ся — связи по-прежнему нет, Центр молчит,— принима¬
ют единственно возможное в данных обстоятельствах
решение: пытаются самостоятельно устранить неисправ¬
ность.
Сложилась -как раз одна из тех ситуаций, ради избе¬
жания которых я и брался за свою диссертацию; то,
что отказала не автоматика, а связь, не имело прин¬
ципиального значения, так же, впрочем, как и то, что
события развивались пока лишь в наземных тренаже¬
рах — подобные вещи наверняка будут подстерегать
людей и в самом космосе.
Экипаж, надо сказать, наглядно подтвердил разде¬
ляемую не мной одним веру в возможности человека, в
силу которых именно ему должна принадлежать главен¬
ствующая роль в критические .минуты. Нс мертвая, по
существу, автоматика, а лишь сам космонавт — един¬
ственный, да простится мне это неуклюжее слово, эле¬
мент, обладающий в системе «человек — машина»
активной волей и свободной инициативой, — способен
отыскать пути, чтобы избежать беды в нестандартных,
лежащих вне компетенции настроенной на определен¬
ную программу автоматики обстоятельствах. Но для
этого ему прежде всего необходимо в полной мере со-
226
хранить не только высокое профессиональное мастер¬
ство, но и вместе с тем все присущие ему от природы
свойства и навыки — без этого он неминуемо попадает
в опасную зависимость от созданной им же самим тех¬
ники.
Леонов и Кубасов уверенно справились с возник¬
шим на корабле ЧП; справились сами, без подсказки с
Земли.
Выяснилось, кстати сказать, что неполадки возник¬
ли не в стыковочном узле, а всего лишь в цепях сиг¬
нализации; сам узел оказался в порядке, и ничто не
препятствовало осуществлению стыковки, кроме самой
автоматики, «введенной в заблуждение» обычным ко¬
ротким замыканием. Положись экипаж на нее, и про¬
грамма эксперимента оказалась бы сорвана — сорва¬
на при полной объективной возможности выполнить
наиболее важное и ответственное задание всего по¬
лета...
«Стыковка» «Аполлона» и «Союза» состоялась точ¬
но в намеченный срок.
Несмотря на преднамеренные трудности, связанные
с вводом различных «пепг.итных ситуаций» — а их
число перевалило за полтора десятка, — успешно были
выполнены и все остальные пункты программы. Гене¬
ральная репетиция, как и ожидалось, прошла, можно
сказать, без сучка без задоринки. Таково было едино¬
душное мнение всех, кто отвечал за реализацию про¬
екта ЭПАС.
Экраны в главном зале подмосковного Центра управ¬
ления потухли, места за пультами опустели... Но все мы
знали, что это только короткое затишье перед главным
сражением. Меньше чем через две педели Центр в Под¬
московье должен был приступить к круглосуточной ра¬
боте, которой суждено закончиться лишь после посадки
обоих кораблей.
Пока же и «Аполлон» и «Союзы» ожидали своего
часа на космодромах, а их экипажи спешили закончить
последние дела на Земле...
Накануне полета состоялась традиционная пресс-
яонферешшя членов экипажей с представителями
арессы.
— Технический прогресс чувствуется сегодня бук-
227
15*
вально во всем. Даже в таком святом для космической
медицины деле, как борьба с насморком, — пошутил
кто-то из журналистов.
И надо признать, некоторые основания у него для
этого имелись. Представители медицины и в самом деле
были настроены в этот раз весьма агрессивно: между
корреспондентами и космонавтами была воздвигнута
стеклянная стенка — заслон от всевозможных бацилл и
вирусов. Впрочем, защита экипажей от случайной ин¬
фекции входила в их прямые служебные обязанно¬
сти, которыми они, как я знал по собственному опыту,
разумеется, никогда и ни при каких обстоятельствах не
манкировали.
Перед полетом «Союза-3» мне, как говорится, на
собственной шкуре довелось испытать неотступную опе¬
ку медиков.
Едва мы вместе с дублерами прибыли в Байконур, в
тамошнюю гостиницу «Космонавт», нас тотчас помести¬
ли в отдельное крыло, куда посторонние не допуска¬
лись. В столовой, где мы питались, обслуживающий
персонал носил марлевые повязки, а обеденные прибо¬
ры, которыми мы пользовались, находились под неусып¬
ным надзором гигиенистов. Кроме того, все разговоры
второстепенной важности мы проводили только по те¬
лефону, а вход в наше крыло надежно перекрыл несго¬
ворчивый дежурный. И когда мы, как сегодня Алексей
Леонов и Валерий Кубасов, встретились с корреспон¬
дентами, беседа наша протекала хотя и в дружеской, но
тем не менее затруднительной обстановке.
Подсчитано и проверено, что при внушительных по¬
кашливаниях и особенно громких восклицаниях микробы,
скажем, гриппа, если они у кого-то имеются, способны
атаковать цель па расстоянии до трех метров. Однако
с учетом темперамента представителей прессы их отса¬
дили от нас метров на шесть. Мы не разговаривали, а
как бы перекликались через реку у потонувшего мос¬
та. Так оно, конечно, надежней, да уж больно накладно
для голосовых связок...
Теперь, впрочем, за голосовые связки беспокоиться
было нечего: специалисты позаботились, чтобы участ¬
ники встречи могли пе опасаться за то, что сорвут не¬
нароком голос.
За стеклянной перегородкой, кроме Леонова и Ку¬
басова, отбывали, может, и приятную, но нелегкую по¬
228
винность и члены экипажа запасного корабля: Филип¬
пенко и Рукавишников и дублеры — Романенко и
Иванченков. Бее шестеро едва успевали справляться с
градом сыпавшихся на них вопросов — их дотошные
собеседники хотели знать даже то, чего не знали и сами
космонавты.
И все же отбивать наскоки корреспондентов для та¬
ких бывалых людей, как Леонов и Кубасов, дело было,
в общем, привычное. Куда труднее пришлось им впо¬
следствии, когда попрощаться с космонавтами и поже¬
лать им всяческого успеха выразила желание жена аме¬
риканского посла госпожа Стессел; вместе с супругом
она прибыла в Байконур, чтобы присутствовать при
старте «Союза-19». Тут уж одной профессиональной
эрудиции оказалось недостаточно; при беседе с дамой,
как известно, обсуждать сложные технические детали
не рекомендуется...
Алексей Леонов поступил иначе. Воспользовавшись
тем, что он в тот момент был облачен вместо уместно¬
го при встречах с женами дипломатов черного смокинга
в белоснежный тренировочный скафандр, космонавт
отстегнул с его рукава специальное зеркальце, пред¬
назначенное чисто для служебных целей, и галант¬
но преподнес его в качестве сувенира своей собесед¬
нице.
Находчивость тотчас же была вознаграждена. Гос¬
пожа Стессел выразила свой искренний восторг от по¬
дарка.
— Я сегодня единственная женщина в мире, которая
имеет возможность оглядеть себя в зеркало, предназна¬
ченное для осмотра туалета космонавтов! — восклик¬
нула она и со свойственной представительницам ее пола
непосредственностью тут же не преминула воспользо¬
ваться редкой возможностью.
Затем госпожа Стессел пожелала экипажу удачи.
Леонов ответил, что главную цель полета и он и
его товарищи видят в выполнении поставленных перед
ними задач и в дальнейшем укреплении советско-амери¬
канского сотрудничества...
Да, не ради одних материальных выгод стремится в
космос человечество, не раз думалось и мне. Они само
собой разумеются: принципиально новая техника, бес-
229
„ открывает перед людьми и принципиально но-
спорно, оТКР~’/,_и ат0 естественно.
вые возможности. Будущее как отдельного чс-
Но есть еищев“0ДРчУе^евечества измеряется не выго-
ловска, так и bcwo >е aMoft ссосй осуществи-
дами, второе °и° СУ^ ’ не 0Д1Ш только материаль¬
ностью. В оевоенм к^ и цсль будущих поколении
ные блага и в»г0**’0ив конечном счете сводится не к
человечества. рИальные и иные преимущества ждут
тому, какие м Р й а в том> как ее достичь. Ли-
человечество "У™ * 03наЧало бы лишить человече-
шить людей этой ц
ббмГшик'™» »• Земле понимают это.
М-Р ,1е01гТонеТа'^Ба^пде
See популярных ссикх rQ обсуждсНия. Людей
лись предметом «мох Р ГОТОВНости космических
интересовало мСел0ЧИ> любой оброненной невзна-
чаИГфразы 4 а Полету Ж>кел а л и далеко не все.
Однако Успех^ ^у существовали противники меж-
В мире поепреж^. ) мшшиеся ВСрнуть времена
дуиароднои Р. Р ’та часТь прессы, которая служила
«холодной воинЬ’К столько прислушивалась к
рупором их интересов, скандальных сенса-
мрошим новоствм. CKW1 не могли не понимать,
ЦИЙ- П^иестчшеншоПроекта ЭПАС теперь вряд ли уже
что-нибудь помшаст. м схолс... На Баикону
«Союз-19» стоял на ^ ности к запуску «Апол-
ре ждали подтверждени приступить к старту,
лона», без ° ”.Г £ многоэтапный дом ракета, оку-
Огромная, выс • белесым маревом, казалось, не-
тайная коле^'„пЫВалась в бездонную высь, куда си
• терпеливо игляльша^ас Истекали последНие минуты...
m coTMbSPSr,:
^Гпа^еро^иейтоиио.срок.
1“ук5ю“в«“»рт1
230
Включились электронные часы. Пуск рассчитан с
точностью до долей секунды...
Массивные, ажурного переплетения фермы, будто
скорлупа расколотого на две части диковинного оре¬
ха, медленно и плавно разошлись и как бы вылущили
из себя вместо ядра стройное тело ракеты гигант¬
ский, поставленный на торец карандаш, припудренный
иссиня-белым инеем... Ракета осталась теперь на стар¬
товом столе совсем одна, с землей ее связывает только
заправочная и кабель-мачта. Кажется, что в мареве ис¬
парений она колышется и только чудом удерживает свою
гордую, устремленную в небо вертикаль... Вибрация
постепенно усиливается, с обшивки ракеты осыпается
иней, одновременно внизу вспыхивает бурлящий клуб
ослепительного бледно-оранжевого пламени, а все во¬
круг сотрясает мощная волна грохота... Грохот нарас¬
тает, раздирая воздух стремительно расходящимися в
пространство волнами; подпирающий ракету столб пла¬
мени растет вверх, ракета плавно отрывается от стар¬
тового стола и на какую-то неуловимую долю секунды
будто зависает в воздухе... Но это лишь обман чувств,
вызванный грандиозностью и фантастичностью зрели¬
ща. На самом деле ракета сперва медленно, а затем
все быстрее и быстрее набирает скорость... Проходит
несколько стремительных, по в то же время необъятно
емких секунд, и высоко в небе, там, куда только что
ушла ракета, уже гаснет на фоне дневного неба крохот¬
ное пятнышко — след выходящего на орбиту космиче¬
ского корабля...
Многие из тех, кто сейчас находится на наблюда¬
тельном пункте, машинально отворачивают, как и я,
обшлага рукавов и смотрят на часы, хотя в этом и нет
никакой надобности — у всех у нас перед глазами
большое контрольное табло, где точно зафиксирован
момент старта.
15 часов 20 минут по московскому времени.
А через семь с немногим часов, когда «Союз-19» бу¬
дет пролетать над штатом Флорида, взревут двигатели
на мысе Канаверал, и командир американского косми¬
ческого корабля Томас Стаффорд, прощаясь с остаю¬
щимися па Земле, помолчит секунду перед тем, чтобы
сказать от имени всего экипажа:
— Мы уверены в том, что советско-американский
2)1
полет укрепит взаимопонимание между нашими двумя
странами!
Когда он произнесет эти слова, в Москве уже насту¬
пит поздний вечер.
Большой, трудный, но и радостный день, которого
ждали и к которому готовились долгих три года, первый
день совместного шестисуточного космического экспери¬
мента, объединившего усилия двух ведущих держав и
воплотившего в себе чаяния и надежды большей части
человечества, подойдет к концу.
# *
*
Человеку свойственно время от времени пересматри¬
вать собственные взгляды; человечество пересматривает
понятия. Все справедливо, разный масштаб!
Но есть вещи, которым в силу самой их сущности
несвойственны перемены; в их число, бесспорно, входят
и такие естественные, искони присущие людям нрав¬
ственные основы, как любовь к Родине, верность ее
интересам, гордость за свой народ. Чувство национально¬
го достоинства — тоже великая сила; она не разделяет
человечество, а, наоборот, сплачивает его, так же как
дух соревновательства, помогая общей работе, сплачи¬
вает живущий общими целями коллектив.
Освоение космоса, как не раз говорилось, цель не
отдельных государств и народов, а всей земной цивили-
зации, в осуществлении которой так или иначе уча¬
ствуют все, кому дорого будущее нашей Земли.
И специалисты обеих стран, собравшиеся в главном
вале подмосковного Центра управления, временами со¬
вершенно забывали о своей национальной принадлеж¬
ности, ощущая себя в эти минуты просто гражданами
Земли...
То же самое, судя по всему, происходило и в Хьюс¬
тоне. Людей волновала, может быть, даже не столько
грандиозность осуществлявшейся на их глазах космиче¬
ской программы, сколько всечеловеческая общность
заключавшихся в ней целей, пробужденный ими дух
сотрудничества. В этом для большинства, пожалуй, и
заключалась главная суть дела.
— Я знаю, что многие американские специалисты и
астронавты давно мечтали о совместном космическом
232
эксперименте с русскими, — говорил в те минуты астро¬
навт Ллан Шепард. — Благодаря разрядке напряжен¬
ности такой день наступил. Теперь важно закрепить и
развить успех...
— У меня нет никакого сомнения в том, что наше
сотрудничество с Советским Союзом нужно продол¬
жать, — вторил ему его коллега но профессии Фрэнк
Борман. — И не только продолжать, но и расширять его
границы. Это правильно, с какой бы позиции мы ни
рассматривали этот вопрос — с политической, экономи¬
ческой или научной...
— Сегодня творится история, — заявил руководи¬
тель НАСА Джеймс Флетчер. — Сделан первый круп¬
ный шаг по реализации советско-американской про¬
граммы совместных действий в космосе. Начало хоро¬
шее! Убежден, что сотрудничество будет продолжаться.
Так думали, разумеется, не только люди, связавшие
свою судьбу с освоением космоса. Помимо Советского
Союза и Соединенных Штатов Америки, весь мир, отда¬
вая должное самому полету, выражал свою радость и
удовлетворение, связанные с новыми надеждами на ши¬
рокое международное сотрудничество нс только в кос¬
мосе, но и на самой Земле. Таково было содержание,
таков был дух самих событий, которыми сейчас жила
вся планета.
«Все понимают, что запуск космических кораблей
СССР и США является чем-то большим, чем просто кос¬
мический эксперимент, — справедливо утверждала
итальянская газета «Паэзе сера». — Он свидетельствует
о том, что международная обстановка изменилась и
развивается в направлении сотрудничества во всех обла¬
стях».
«Не умаляя важности данного полета для дальней¬
шего развития космической техники, — писала болгар¬
ская газета «Народна армия», — необходимо сказать,
что политическое значение советско-американского
эксперимента огромно»...
«Предпосылки для столь выдающегося события
в космосе были созданы на Земле, — заявил, давая
интервью представителям печати, министр иностранных
дел Польши С. Ольшовский, — и тесно связаны с сего¬
дняшними делами человечества...»
«Я считаю, что всестороннее развитие деловых свя¬
зей между США и СССР, — развивал ту же мысль аме-
233
рикаиский сенатор Л. Уэйкер, — играет особо важную
роль для судеб мира, так как способствует укреплению
международной разрядки, отвечающей интересам всех
народов. Действуя совместными усилиями, мы можем
достичь большего, чем в одиночку...»
Газеты всего мира были заполнены подобными
интервью и высказываниями, они транслировались ра¬
диостанциями, их можно было услышать, а на экранах
телевизоров и увидеть как самих интервьюированных,
так и берущих интервью.
Космос—мир — человечество — разрядка. Эти сло¬
ва раздавались во всех уголках Земли, на всех ее бес¬
счетных языках и наречиях; перед лицом звезд, перед
бесконечными мирами вселенной люди испокон века
всегда остро ощущали свою общность — сегодня же
космос неизмеримо приблизился к Земле, и необходи¬
мость в такой общности ощущалась гораздо острее, го¬
раздо настоятельнее. Одно было связано с другим: меж¬
дународная разрядка и мирное сотрудничество, успехи
в освоении космоса и взаимопонимание между парода¬
ми, устремления к проникновению во вселенную и буду¬
щее самого человечества...
Разумеется, я понимал, что все не так просто.
Что никакой самый грандиозный совместный космиче¬
ский проект — пусть даже с участием не двух, а два¬
дцати стран — не в состоянии сам по себе существенно
изменить исторически сложившееся положение в мире.
Рассуждать так было бы более чем наивно.
Но я также сознавал и другое: как раз в таких начи¬
наниях, способных объединить, помимо научно-техниче¬
ских достижений человечества, еще и общие, не завися-,
щис от различий государственного устройства интересы
подавляющего большинства людей, лежит один из пу¬
тей к взаимопониманию не только в космосе, но и на
самой Земле. Тем более что именно беспредельный кос¬
мос, не имеющий ни пограничных кордонов, ни самих
границ, наиболее подходящее место для международных
контактов. Недаром же на борту «Союза-. 19» находился
флаг Организации Объединенных Надий, который со¬
ветский экипаж должен был вручить после стыковки
в космосе экипажу американских астронавтов. Не слу¬
чайно и Леонид Ильич Брежнев, говоря об историче¬
234
ском значении совместного полета советских и американ¬
ских космонавтов, закончил свою мысль словами, обле¬
тевшими весь мир: «Они знают, что оттуда, из космоса,
наша планета выглядит еще более прекрасной, хотя и
небольшой. Она достаточно велика, чтобы мы могли
жить на ней в мире, но слишком мала, чтобы подвер¬
гать ее угрозе ядерной войны».
В подмосковном Центре между тем шла напряжен¬
ная, хотя и без малейшего намека на лихорадочность,
обыденная работа: продолжалось начатое еще в день
старта формирование монтажной орбиты — той самой,
на которой предстояла встреча обоих космических ко¬
раблей.
Приходилось выполнять и незапланированные ра¬
боты. На первых витках не удалось провести телевизи¬
онные передачи с борта «Союза-19» — сказалась неис¬
правность в каком-то узле. В очередном сеансе связи из
Центра на борт корабля были переданы рекомендации,
как устранить неисправность. По экипаж и сам оказал¬
ся на высоте — разобрались, что к чему, и уже на вто¬
рой день передачи по телевизионным каналам шли
исправно. Телезрители многих стран мира могли сле¬
дит!) за работой космонавтов, видели историческое ру¬
копожатие в космосе.
Прокладка космической трассы требовала безукориз¬
ненной точности работы, а следовательно, те, кто ею за¬
нимался, нуждались во множестве измерений. Данные
поступали в Центр с многочисленных пунктов слежения,
которые как бы передавали друг другу корабль «с рук
на руки». Первым сигналы нашего корабля принимал
наземный измерительный пункт, расположенный вблизи
Евпатории, следующий находился в Тбилиси, далее в
Джусалы, Колпэшеве, Улан-Удэ, Уссурийске, Петро-
павловске-Камчатском... Потом вступали в действие
специальные океанские суда АН СССР «Академик Сер¬
гей Королев» и «Космонавт Юрий Гагарин». На осно¬
ве поступающей с пунктов слежения информации Центр
в Подмосковье и осуществлял необходимые для кор¬
рекции расчеты.
Первая коррекция проводилась на пятом витке, вто¬
рая — в конце первого рабочего дня. Все это время под¬
держивалась непрерывная связь с Хьюстоном.
23$
У американцев, помимо расчетов коррекций орбиты,
хватало и других хлопот. Возник отказ в стыковочном
устройстве. Между «Аполлоном» и Центром в Хьюсто¬
не шли оживленные переговоры. Впрочем, Стаффорд,
Слейтон и Бранд, как незадолго до того Леонов с Ку¬
басовым, действовали в высшей степени умело и опе¬
ративно. Через несколько часов неисправность в стыко¬
вочном узле была устранена.
Оба экипажа готовились к наиболее ответственной
части полета — стыковке, которая должна была со¬
стояться на вторые сутки над территорией Европы.
А на Байконуре в это время стоял в полной готов¬
ности к старту еще один «Союз». Его экипаж, если бы
в этом возникла необходимость, способен был вывести
корабль на орбиту в любой назначенный час — кос¬
монавтам Анатолию Филипченко и Николаю Рука¬
вишникову было поручено страховать выполнение про¬
екта ЭПАС от всевозможных случайностей.
— Но их, — не без некоторого сожаления говорил
Филипченко, — наверняка не будет. Проект подготов¬
лен ровно на все сто!
17 июля, в день стыковки, был выведен на орбиту
очередной искусственный спутник Земли серии «Кос¬
мос» — семьсот пятидесятый по счету.
— В космосе становится тесновато, — пошутил один
из специалистов подмосковного Центра в минуту корот¬
кого отдыха,.
— И довольно людно, — ответили ему в тон.
Обмен шутками, как известно, имел под собой осно¬
ву. Помимо кораблей «Союз» и «Аполлон», на орбите
находилась орбитальная станция «Салют-4», где вот уже
почти два месяца несла вахту вторая ее смена — Петр
Климу к и Виталий Севастьянов, — экипаж «Союза-18».
С ними вместе в космосе было семь человек.
До этого на «Салюте-4» уже успели потрудиться
Алексей Губарев и Георгий Гречко. Климук и Севастья¬
нов продолжали начатое ими дело. Урывая у работы
минутку, они через свой Центр, управления в Евпато¬
рии так же, как и все человечество, жадно следили за
полетом советских и американских коллег.
А полет «Союза» и «Аполлона» подходил между тем
к своей кульминационной точке.
236
— От «Аполлона» до пас сорок восемь миль, —
сообщил на 35-м витке в Центр управления Валерий
Кубасов.
— Разрешаю стыковку в расчетное время, — после¬
довала в ответ из Центра лаконичная команда.
Экипаж «Союза» до этого уже провел вручную
ориентацию в пространстве, развернув в сторону идуще¬
го вслед за ним «Аполлона» собственный стыковочный
агрегат — теперь корабль в заданном положении удер¬
живает автоматика; зажжены размещенные на панелях
солнечных батарей ориентировочные огни: красный, зе¬
леный и два белых — они помогут контролировать
взаимное положение кораблей, когда те достаточно
сблизятся...
Связь с экипажем «Союза» ведет космопавт Георгий
Шоннн:
— Тридцать девять километров. «Аполлон» начина¬
ет маневр перехода на перехватывающую траекторию.
— Вас понял, — слышится в Центре спокойный го¬
лос Алексея Леонова.
Переговоры ведутся и между командирами обоих
сближающихся кораблей — уже установлена прямая
радиосвязь в диапазоне УКВ.
— Как слышите? — интересуется на английском
Леонов.
— Слышу вас отлично. Спасибо, — по-русски от¬
зываются на «Аполлоне».
— «Аполлон» совершает облет «Союза». Все идет
точно по графику, — вновь информирует Георгий Шо-
нин командира советского корабля.
И еще через песколько минут:
— «Аполлон» занял исходную позицию.
Расстояние между кораблями десять метров. С по¬
мощью телевизионной камеры «Аполлона» отчетливо
виден как бы зависший в пространстве «Союз» — на
самом деле оба корабля проносятся над Землей с
огромной скоростью...
Два метра... Метр...
— Контакт! — слышится голос Алексея Леонова.—
Привет, Том! Сработапо отлично!
— Спасибо, Алексей, — тотчас отзывается Стаф¬
форд. — Ждем с вами встречи!
На экране видно, как стыковочные агрегаты обоих
кораблей вошли в соприкосновение, — все операции до
237
этого момента проводились вручную; только теперь
вступила в работу автоматика — она доведет до конца
сцепку, стягивание и герметизацию стыка.
В последние минуты в зале подмосковного Центра
стояла напряженная тишина; сейчас она разрядилась
зсеобщей радостью.
На табло 19 часов 12 минут. На три минуты рань¬
ше назначенного срока. Корабли настолько точно были
выведены на орбиты, что на коррекцию и маневры
ушло времени меньше, чем требовалось по предвари¬
тельным расчетам.
Последнее обстоятельство, между прочим, послужи¬
ло поводом для шутки в чисто американском духе. Дело
в том, что на «Аполлоне» незадолго до стыковки про¬
изошли какие-то неполадки в санузле. И американские
газетчики постарались известить мир, что, дескать, имен¬
но это обстоятельство вынудило Стаффорда поспешить
со стыковкой...
Однако переход из корабля в корабль осуществиться
сразу, естественно, не мог. Для подготовки его требо¬
валось время. Надо было проверить герметичность
шлюзовой камеры, войти в нее, повысить давление, про¬
быть в ней некоторое время, привыкая к смене и атмо¬
сферного давления, и состава атмосферы, и только тог¬
да, открыв люк, войти в орбитальный отсек корабля
«Союз».
На все это нужно было время, а оно, это время,
впервые, пожалуй, с самого старта тянулось медленно.
Мир ждал вместе с космонавтами...
И наконец голос Валерия Кубасова:
— Открываю люк номер четыре... Готов к открытию
люка 'помер три.
— Вас понял, — отзывается Стаффорд.
Оба голоса звучат подчеркнуто спокойно, но в обо¬
их центрах — в подмосковном и Хьюстоне — понима¬
ют, с каким трудом дается такое спокойствие; три дол¬
гих года шли космонавты к этой встрече, и сейчас, в
этих последних секундах, отделяющих их от долго¬
жданного мгновения, таится под внешней сдержан¬
ностью огромный накал эмоций...
Нет, разумеется, равнодушных и среди тех, кто сле¬
дит за происходящим в космосе, не отходя от пультов
и аппаратов прямой связи со состыковавшимися кораб¬
лями. Здесь знают в деталях, как все должно произой¬
ти — порядок встречи, как и любой другой пункт про¬
граммы, тщательно разработан и расписан еще на Зем¬
ле... И все же...
И все же, когда люк открывается, когда на экране
возникает улыбающийся Валерий Кубасов, в главном
зале подмосковного Центра раздается общий возглас
изумления. А затем и не предусмотренная регламентом
бурная овация...
— А! — восклицает Стаффорд, завидя Кубасова.—
Здравствуй, Валерий! Как дела?
Стаффорд говорит на русском.
— Хэппи ту си ю! — улыбаясь отвечает Кубасов.
«Счастлив видеть вас», — перевожу я про себя, не
отрывая глаз от экрана. Рядом с Кубасовым Алексей
Леонов. Вслед за Стаффордом появляется Слейтон.
Четыре человека в космосе обмениваются дружеским
рукопожатием...
Дружеским? Безусловно. За три года американские
и советские космонавты не только подружились сами,
но и перезнакомились семьями, не раз бывали друг
у друга в домах, обменивались взглядами на жизнь, де¬
лились планами, мечтали вместе о будущем... Друже¬
ским? Несомненно. И все-таки одного этого слова ма¬
ло, чего-то здесь не хватает, подумалось мне. Но чего?
Может быть, дружба — слишком обычное для такого
значительного момента понятие? Может, ей не хватает
торжественности, подобающей обстановке?.. Да нет, все
в порядке, вдруг решил я. Какая еще там торжествен¬
ность! Друзья встречаются в космосе — что может быть
лучше, чего еще больше желать!..
Все четверо космонавтов между тем собрались в ра¬
бочем отсеке «Союза»; Вэнс Бранд согласно инструк¬
ции оставался пока на «Аполлоне».
Леонов и Кубасов вручили американцам находив¬
шийся на борту «Союза» флаг ООН; затем участники
полета обменялись между собой государственными фла¬
гами СССР и США, памятными медалями, пакетиками
с захваченными в космос семенами деревьев... Предстоя¬
ло им подписать и документ, письменно подтверждаю¬
щий состоявшуюся в космосе стыковку кораблей двух
стран.
Когда с этим было покончено, Леонов и Кубасов по>
просили гостей еще раз воспользоваться своими авторуч-
хамн. Советский экипаж захватил с собой изданную
239
семьдесят два года назад в Калуге книгу Константина
Эдуардовича Циолковского, название которой как нель¬
зя более кстати подходило к сегодняшнему моменту:
«Исследование мировых пространств реактивными при¬
борами». Библиографическая редкость, которой на вре¬
мя ссудили космонавтов работники Государственного
музея истории космонавтики имени К. Э. Циолковского
в Калуге, должна была вернуться назад из космоса
с автографами участников полета. Томас Стаффорд и
Дональд Слейтон охотно поставили свои подписи на ти¬
тульном листе книги основоположника теоретической
космонавтики...
После официальной части хозяева, как водится на
Земле, дали в честь гостей званый обед. С нашим кос¬
мическим меню американцы успели познакомиться еще
на Земле: русский борщ и грузинское харчо, пусть да¬
же и в тубах, им очень понравились. Но какой же обед,
да еще званый, да еще в космосе, без... стопки вина?
И Стаффорд и Слейтон ахнули от неожиданности, когда
их гостеприимные хозяева, подмигивая друг другу и
улыбаясь, «выставили» на стол тубы со знакомыми
всему миру фирменными этикетками: «Московская осо¬
бая»...
— А как же?.. — начал было изумленный Стаффорд
и смолк, видимо отыскивая подходящее к случаю слово.
— Начальство? весело докончил за него Леонов,
тыча, как принято в таких случаях, большим пальцем
в сторону «потолка». — Во-первых, там, выше нас,
никого уже нет, а во-вторых, почему бы и не выпить
по случаю такой встречи глоток-другой прекрасного
свежего виноградного сока!
Этикетки были настоящие, а содержимое — увы! —
пришлось подменить фруктовым соком...
— Фальсификация! — укоризненно покачал головой
Томас Стаффорд и, улыбаясь шутливой проделке, до¬
бавил: — Да еще на таком высоком уровне!
Так или иначе, но дружеский тост за встречу в кос¬
мосе состоялся...
Не знаю, был ли день стыковки для экипажей наибо¬
лее трудным, но наиболее долгим — наверняка: восем¬
надцать часов чистого рабочего времени! Однако космо¬
навты не жаловались. Они знали, как дорого время на
240
орбите, и стремились с максимальной пользой истра¬
тить каждую его минуту...
После ритуала встречи и праздничного обеда на бор¬
ту «Союза» участники полета приступили к осуществ¬
лению первого из запланированных программой науч¬
ного эксперимента.
В силу того, что эксперимент этот должен был отве¬
тить сразу на ряд важных вопросов, касающихся кос¬
мической металлургии, его еще на Земле окрестили
«универсальной нечью». Находилась «печь» в стыковоч¬
ном модуле, туда и перебрались с «Союза» Кубасов и
Слейтон, захватив с собой пеналы с заготовленными
заранее образцами.
Эксперимент предложила американская сторона,
а программу самих исследований разработали в Инсти¬
туте металлургии Академии наук СССР. Цель их сво¬
дилась к проверке, как скажутся такие космические
факторы, как невесомость и глубокий вакуум, на про¬
цессах роста монокристаллов, образования новых спла¬
вов с неизвестными прежде свойствами... В недалеком
будущем вполне могут появиться если пока и не заво¬
ды, то, по крайней мере, производственно-технические
участки космической металлургии — хотя бы на базе
тех же орбитальных станций, расширенных предвари¬
тельно до необходимых размеров... И они могут быть
рентабельными, несмотря на кажущуюся свою дорого¬
визну. В космосе можно добиться того, что в земных
условиях не выполнимо ни за какие деньги.
Но самый, пожалуй, интересный эксперимент —
искусственное солнечное затмение — предстояло совер¬
шить после расстыковки кораблей; интересный не толь¬
ко в чисто научном смысле, но и с точки зрения искус¬
ства космического пилотажа. Корабли предстояло рас¬
положить в пространстве таким образом, чтобы амери¬
канский «Аполлон» полностью закрыл для наблюдателей
с нашего «Союза» солнечный диск, для чего необходимо
провести ряд сложных маневров с помощью ручных си¬
стем управления обоих кораблей, а вдобавок еще и точ¬
но зафиксировать всю систему в заданном положении на
все время, пока будет вестись кино- и фотосъемка.
Солнечная корона, как известно, играет огромную
роль в жизни нашей планеты — именно здесь возни¬
кают частицы высоких энергий и электромагнитное из¬
16 Г. Береговой
241
лучение, активно воздействующие на атмосферу Земли.
Однако полные солнечные затмения случаются далеко
не часто, да и длятся нс более одной-двух минут, а на¬
блюдать с Земли солнечную корону можно только, если
Луна целиком заслоняет солнечный диск и яркость не¬
ба в связи с этим уменьшается в миллионы раз. Коро¬
че говоря, если суммировать время подобных иссле¬
дований с тех пор, как они начали проводиться и
вплоть до сегодняшнего дня, его наберется не более
двух часов. Этим и объясняется необходимость искус¬
ственных, созданных человеческими руками солнечных
затмений, возможность чего и предстояло доказать эки¬
пажам двух космических кораблей. А заодно и проде¬
монстрировать всему человечеству искусство точного
совместного маневра на орбите...
Но до этого предстояла еще масса всякой работы.
Б соответствии с программой кораблям предписывалось
не разлучаться почти в течение двух суток. Две светя¬
щиеся точки, еще недавно двигавшиеся над картой ми¬
ра в главном зале Центра управления порознь, каждая
но своей орбите, слившись за несколько часов в одну,
символизировали теперь единый международный кос¬
мический комплекс, осуществлявший в интересах все¬
го человечества единую международную программу.
А тысячи специалистов, опоясавших наземными и
наводными пунктами слежения весь земной шар, дела¬
ли все, чтобы обеспечить безотказную работу в кос¬
мосе...
Шли уже вторые сутки с момента стыковки, когда
изнывавшим от нетерпения журналистам удалось на¬
конец получить в до отказа насыщенной программе по¬
лета двадцать две минуты, чтобы провести прямую
пресс-конференцию: космос — Земля. Космонавты к то¬
му времени полностью освоились в своем «звездном до¬
ме»; Алексей Леонов успел побывать в «Аполлоне»,
Вэнс Бранд заменял его на борту «Союза» — словом,
жизнь на орбите окончательно вошла в колею, обретя
четко отлаженный деловой ритм. Иначе нельзя было,
иначе экипажи нс справились бы с поставленными пе¬
ред ними задачами.
И журналисты, понимая это, не теряли на пустяки
драгоценное время, стремясь, что' называется, сразу
взять быка за рога:
242
— Вот уже трое суток вы находитесь без прессы.
Какую новость хотелось бы вам услышать от нас, жур¬
налистов?
— Только хорошие новости, — откликнулись из кос¬
моса Алексей Леонов и Вэнс Бранд. — Мы все хотели
бы услышать, что мирная жизнь наступила во всех
районах земного шара.
— Насколько, по вашему мнению, оправданны вви¬
ду существующих на Земле проблем расходы на кос¬
мические полеты?
— Польза от них гораздо больше, чем затраты, —
услышали на Земле точку зрения Томаса Стаффорда.
— У каждого из вас есть дети. Что бы вы хотели
пожелать им, а также всем детям Земли из космоса?
— Счастья, — тотчас же откликнулись на орбите
еще двое участников полета, Дональд Слейтон и Вале¬
рий Кубасов. - - Пожелать всем детям, чтобы их буду¬
щее всегда было мирным.
...Техника и политика, думалось мне. Земля и кос¬
мос... Все связано в один узел, все бьет в одну и ту
же точку.
А чему, собственно, удивляться? Грандиозные, бес¬
прецедентные за всю историю человечества научно-тех¬
нические достижения века, небывало усилившие мощь
земной цивилизации, неизмеримо повысили и чувство
ответственности. И это более чем естественно. Любой
ложный шаг сегодня может привести к непоправимым
последствиям. Речь идет уже не о судьбах отдельных
государств и народов, а о существовании самой плане¬
ты. Не такая уж она необъятная, не такая вечная и
прочная, как казалось еще совсем недавно, — с косми¬
ческих орбит это видно особенно отчетливо. Как, впро¬
чем, и с экранов телевизоров, когда на них трансли¬
руются прямые передачи из космоса... Сокровенные
тайны природы, разгаданные учеными, отчали в руки
человечества такие фантастические силы, которые, если
ими неразумно воспользоваться, способны разрушить
не только земную цивилизацию, но и саму Землю...
Да, да! Ту Землю, которая должна стать — и уже ста¬
новится! — плацдармом для освоения вселенной.
Либо — либо! Третьего, как говорится, нет и не бу¬
дет. Само развитие научно-технического прогресса па
16*
243
Земле подвело людей к порогу, за которым либо мир
и необъятное, исполненное захватывающими, грандиоз¬
ными свершениями будущее, либо — ничто и пустота...
Конечно, все это в той или иной степени понятно
сегодня подавляющему большинству людей; каждый из
них сознает, что с веком атомной физики, с эрой кос¬
мических завоеваний преступное, безответственное бря¬
цание оружием уже не просто опасно, а смертельно
опасно. Смертельно для всего человечества.
И все же, опираясь на свой собственный опыт и опыт
моих товарищей, повторю, что из космоса, когда видишь
Землю не так, как мы ее привыкли видеть, когда от¬
четливо понимаешь, что ее некому защитить, кроме са¬
мих жнтущих на ней людей, наиболее ясно сознаешь,
как она нуждается сегодня в такой защите! Именно
поэтому чуть ли не в каждом слове тех, кто находился
сейчас на орбите, сквозило одно только стремление,
одно желание и одна надежда: мир! Мир на Земле!..
И, вслушиваясь в эту перекличку Земли и космоса,
я хорошо понимал участвующих в пресс-конференции
друзей и коллег по профессии.
Представляя там, в космосе, одно из наиболее вы¬
дающихся научно-технических свершений человечества,
они вместе с тем представляли и единственно разум¬
ную в сегодняшнем мире тенденцию к международному
сотрудничеству и мирному сосуществованию. Не будь
ее, не было бы на орбите и их самих.
До расстыковки оставалось совсем немного. С че¬
тырьмя из пяти намеченных совместных эксперимен¬
тов -- «универсальная печь» и три исследования, ка¬
савшихся проблем биологии, — практически было по¬
кончено. Истекали вторые сутки пребывания в «звезд¬
ном доме»; его обитатели успели за это время нанести
уже шесть визитов друг другу — переходные туннели
и шлюзовая камера действовали безотказно. Специаль¬
но созданная новая техника оказалась выше всяческих
похвал...
Земля с иеослабеваемым интересом продолжала сле¬
дить за полетом, а космонавты в минуты затишья,
в свою очередь, наблюдали за Землей.
В один из витков, когда спаренные корабли проле¬
тали над Парижем, Стаффорд, разглядывая в иллюми¬
244
натор город, сказал, что ему сдается, будто все пари¬
жане высыпали на улицы и разглядывают сейчас их
в бинокли...
Леонов, к которому адресовывался командир амери¬
канского корабля, не замедлил откликнуться иа шутку
шуткой же.
— Думаю, Том, тебя на сей раз подвело зрение, —
улыбнувшись, сказал он. — У них в руках не бинокли,
а перевернутые вверх дном бутылки. Парижане и без
того знают, что у нас здесь все в порядке, они просто
пьют за успех полета.
Слушая в Центре управления подобные разговоры,
доносившиеся к нам из космоса, нельзя было не пора¬
доваться отличному самочувствию экипажей обоих ко¬
раблей. Несмотря на напряженность программы, на
обилие и сложность решаемых ими задач, космонавты
неизменно сохраняли бодрость и приподнятое настрое¬
ние... Все мы хорошо знали, что без шутки в трудном
деле не обойтись; сказанная вовремя, она лучше всего
разряжает нервное напряжение, гасит эмоциональную
усталость...
Если бы наши предки не научились смеяться, они до
сих пор не знали бы, как им слезть с дерева... Не по¬
мню уж, где и при каких обстоятельствах я впервые
услышал эту шутку, но хорошо помню ответ, последо¬
вавший на недоуменный вопрос лишенного юмора собе¬
седника. А почему, собственно, при чем тут смех, спро¬
сил он, видимо обиженный за дарвинскую теорию эво¬
люции. Да при том, сказали ему, что, когда человеку
смешно, он предпочитает держаться за живот, а не за
сучья деревьев.
Следующее утро началось в космосе подготовкой
к осуществлению последнего эксперимента — искус¬
ственного солнечного затмения. Но для этого прежде
всего надо было расстыковаться.
На «Аполлоне» выполнили необходимую ориентацию
и, получив с «Союза» подтверждение о готовности, вы¬
вели нз зацепления захваты стыковочного узла. Срабо¬
тал пружинный толкатель, и корабли стали медленно
расходиться, удерживаясь на единой продольной оси по
отношению к Солнцу.
24S
Сложность маневров требовала от экипажей пре¬
дельной точности в управлении кораблями. «Аполлону»
надлежало строго выдергивать ориентацию, загоражи¬
вая своим корпусом солнце для «Союза», с борта кото¬
рого предстояло вести фото- и киносъемку.
Расстояние между кораблями медленно увеличива¬
лось... Валерий Кубасов прильнул к иллюминатору с ки¬
нокамерой в руках. Солнечный диск, ослепительно
полыхавший даже сквозь стекла защитных фильтров, за-
крыл корпус отдаляющегося от «Союза» американского
корабля... Кинокамера каДР за кадром запечатлевала
грандиозное зрелище гигантских выбросов и протуберан¬
цев солнечной короны... Запланированное человеком
искусственное затмение состоялось.
Когда корабли разошлись примерно на 220 метров,
на «Аполлоне» включили двигатели; настала пора вто¬
рой стыковки. Но теперь активным был стыковочный
узел на «Союзе».
Леонов и Кубасов привели стыковочный узел в нуж¬
ный режим, осуществили развороты и ориентацию «Сою¬
за» и столь же уверенно, как до того их американские
коллеги, повторно объединили ооа корабля в единую
систему.
В 15 часов 40 минут по московскому времени в обо¬
их центрах была получен^ радиограмма: «Стыковка
закончена».
В тот же день корабли вновь расстыковались и уже
окончательно перешли каждый на свой автономный
режим...
Но существу совместна я советско-американская
программа ЭПАС на этом была закопчена. Все задачи,
поставленные перед обоими экипажами, завершились
полным успехом. Оставалось е*-Пе осуществить призем¬
ление «Союза» и приводнение «Аполлона».
«Союз», закончив свою автономную программу, бла¬
гополучно приземлился в заданном районе в пятидеся¬
ти четырех километрах северо-восточнее небольшого го¬
родка Аркалык в Тургайскои ооласти. Это произошло
21 июля вскоре после полуД1Ш-
«Аполлону» предстояло провести на орбите еще не.
сколько суток и приводниться в районе I аванских ост-
ровов 25 июля.
ш
ЧП произошло буквально в последние минуты, ко¬
гда корабль уже находился в плотных слоях атмо¬
сферы. И если бы не «везучая невсзучесть» его коман¬
дира Томаса Стаффорда, а точнее, никогда не изменяю¬
щие ему хладнокровие и мужество, без серьезных по¬
следствий нс обошлось бы.
Трудно сказать, что послужило причиной: то ли
естественное волнение перед встречей с Землей, то ли
накопившаяся за весь долгий и крайне напряженный
полет усталость; так или иначе, но Вэнс Бранд не пере¬
вел в необходимое положение два тумблера, связанные
с системой автоматической посадки. Сделавшие уже
Свое дело двигатели ориентации и стабилизации кораб¬
ля остались нсвыключенными. Отработанные газы ста¬
ло засасывать в командный модуль; отравление членов
экипажа казалось неминуемо.
Однако в последний момент Стаффорд все же сумел
освободиться от ремней, которыми астронавты были
привязаны к своим креслам, и добраться до кислород¬
ных масок. Он раздал их своим товарищам. А через
мгновение после этого Вэнс Бранд потерял созна¬
ние. Однако теперь это уже не имело значения: кисло¬
родная маска предохраняла его от дальнейшего отрав¬
ления.
Благодаря четким и точным действиям Стаффорда
ни один из американских астронавтов, как известно,
серьезно не пострадал. После недолгого, играющего в
основном профилактическую роль пребывания в воен¬
ном госпитале все трое были, как говорится, не только
па ногах, но и в полной боевой форме.
Кстати, с приводнением Стаффорда, Слейтона и
Бранда завершился нс только проект ЭПАС, подошла
к концу и сама американская программа, связанная
с кораблями этого хласса; их «Аполлон» стал послед¬
ним «Аполлоном», добросовестно, как и его предше¬
ствующие собратья, потрудившимся в космосе.
Меня нечасто, но все же спрашивают: а что дальше?
Особенно много таких вопросов было вскоре после
завершения проекта ЭПАС. Ну полетали, дескать, ну
состыковались, ну приземлились, наконец; все это, ко¬
нечно, здорово, и все же — что дальше?
247
Спрашивали не дети, а взрослые люди. Серьезные,
толковые, неплохо разбирающиеся в вопросах, связан¬
ных с их собственными специальностями. А вот профес¬
сия космонавта почему-то все еще казалась им как
бы не от мира сего, или, если вежливее, экзотичной,
что ли.
При беседах с подобными людьми так и слышишь
недосказанное вслух: зачем все это? Ведь, кроме пыли
да дырок от метеоритов, на Луне ничего не нашли; на
Марсе без кислорода задохнешься, на Венере жарче,
чем в печке, — ни там, ни тут, словом, жить нельзя;
про Сатурн или Юпитер и говорить не хочется... Ну,
поглядели, удовлетворили любопытство — может, и
хватит на этом? И своих дел на Земле по горло, только
успевай поворачиваться...
Даже журналисты и те порой про то же самое.
Взять тот же вопрос Стаффорду, заданный ему с Зем¬
ли. Ведь за этими «насколько оправданны...» и «ввиду
существующих на Земле проблем» стоит примерно все
то же самое: «на Марсе задохнешься...», «на Луне ни¬
чего не нашли...».
Короче говоря, отвечать надо. Особенно когда зада¬
ют вопросы взрослые люди.
Проще всего, конечно, было бы сослаться на офици¬
альные источники, на мнение компетентных лиц, а так¬
же целых организаций.
Например, на Академию наук СССР, представители
которой еще до завершения проекта ЭПАС обсуждали
с представителями НАСА возможности дальнейшей со¬
вместной работы в будущем.
«Примерно два месяца назад доктор Дж. Лоу был
в Советском Союзе, и мы обсуждали вопрос о дальней¬
шем сотрудничестве в космосе», — сообщил на состояв¬
шейся 24 июля 1975 года в Москве пресс-конференции,
посвященной завершению советской части программы
ЭПАС, академик В. А. Котельников.
В таком же духе высказывалась и американская
сторона.
«Мы уже вели предварительные разговоры о со¬
вместных работах», — заявил технический директор
НАСА Д. Лоу, имея в виду дальнейшее советско-амери¬
канское сотрудничество в космосе.
Можно было бы также сослаться на факты. По-
прежнему выводятся на орбиту искусственные спутники
248
Земли; космические автоматы продолжают исследова¬
ния планет солнечной системы.
Можно бы указать и на многочисленные факты, на¬
глядно свидетельствующие о тех преимуществах, кото¬
рые уже сегодня сулит людям освоение космоса. Взять
хотя бы применение космических средств в интересах
геологии. А связь? Прием в любой точке Земли, переда¬
чи по любому действующему телевизионному каналу;
телефонные переговоры со всеми городами и населен¬
ными пунктами планеты без помощи кабельных средств
связи; коротковолновые радиопрограммы, которые дохо¬
дят до антенн каждого радиоприемника... А метеороло¬
гия? Долгосрочные, в глобальном масштабе прогнозы;
своевременные, сверхоперативные предупреждения о на¬
правлениях ураганов и циклонов; сводки гроз, штор¬
мов... Служба наблюдения и предупреждения о стихий¬
ных бедствиях: землетрясениях, извержениях вулканов,
лесных пожарах, наводнениях... Карты с детальной
разработкой любого участка земного шара — харак¬
тера почв, растительности, обводнения... Разносторон¬
няя, своевременная и точная информация для промыш¬
ленности, гидромелиорации, сельского хозяйства. Ска¬
жем, степень созревания хлопка или цитрусовых, кон¬
туры мест, зараженных сельскохозяйственными вреди¬
телями, миграция промысловых рыб в морях и океа¬
нах... Космическая медицина, биология... Новые техно¬
логические методы в условиях вакуума и невесомости:
производство сверхчистых металлов, новых сплавов,
идеальной формы шарикоподшипников...
Как ни странно на первый взгляд, по полеты авто¬
матических станций и пилотируемых космических ко¬
раблей открывают самые широкие, какие только можно
себе представить, возможности для исследования не
столько самого космоса, сколько в первую очередь са¬
мой Земли. А еще более широкие возможности скрыва¬
ются как раз там, куда до сих пор даже и ие загляды¬
вало дотошное человеческое воображение.
Можно, наконец...
Можно-то можно. Да только вряд ли все это убедит
тех, кто задает — и надо признать, задает от чистого
сердца, с искренним, так сказать, недоумением — вопро¬
сы, о которых идет сейчас речь. Ведь в ответ на подоб¬
ные доводы они, чего доброго, опять скажут: ну дого¬
воритесь с американцами, ну разработаете и осуществи-
249
тс новые программы, опять потратите силы, вложите
деньги, а дальше что? На Венере жара, на Луне, кроме
дырок...
Нет, таким людям надо отвечать по существу.
Не ссылками на кого-то и даже не конкретными факта¬
ми, а в принципе. Именно так, как они сами ставят
свой сакраментальный вопрос: а дальше что?
И действительно: что будет дальше, если человече¬
ство прекратит успешно начатое освоение космоса?
Разумеется, я не всерьез, я-то знаю: не прекратит!
51 лишь в принципе.
А в принципе прежде всего останется неосуществлен¬
ным гениальный в своей проницательности план
К. Э. Циолковского, наполовину, кстати сказать, уже
выполненный, если, конечно, считать по числу пунктов,
а не по их сложности и значительности.
Вспомнить этот план сегодня, на мой взгляд,
весьма поучительно. Вот они, его знаменитые четырна¬
дцать пунктов:
1. Устраивается реактивный самолет с крыльями и
обыкновенными органами управления. Цель — научить¬
ся управлять аэропланом с реактивным двигателем, ре¬
гулировать тягу и планировать при выключенном дви¬
гателе.
2. Крылья последующих самолетов понемногу умень¬
шаются, сила тяги и скорость увеличиваются.
3. Проникновение в очень разреженные слои атмо¬
сферы.
4. Полет за пределы атмосферы и спуск планиро¬
ванием.
5. Основание подвижных станций вне атмосферы (ис¬
кусственные спутники Земли).
6. Использование космонавтами энергии Солнца для
дыхания, питания и других житейских целей.
7. Устраиваются эфирные скафандры (герметичная
одежда) для безопасного выхода из ракеты в эфир..
8. Вокруг Земли устраивают обширные поселения.
9. Используют солнечную энергию не только для пи¬
тания и удобства жизни (комфорта), но и для переме¬
щения по всей солнечной системе.
10. Основывают колонии в поясе астероидов и дру¬
гих местах солнечной системы, где только находят но
большие небесные тела.
256
11. Развивается индустрия в космосе. Число косми¬
ческих станций множится.
12. Достигается индивидуальное (личности, отдель¬
ного человека) и общественное (социалистическое) со¬
вершенство.
13. Население солнечной системы делается в сто ты¬
сяч миллионов раз больше теперешнего земного. Дости¬
гается предел, после которого неизбежно расселение
по всему Млечному Пути.
14. Начинается угасание Солнца. Оставшееся насе¬
ление солнечной системы удаляется от нее к другим
солнцам, к ранее улетевшим братьям.
Конечно, следует признать, что до расселения чело¬
вечества по Млечному Пути, а также до угасания на¬
шего светила весьма еще далеко, невообразимо далеко.
Зато что касается индустрии в космосе или постоянно
действующих лабораторий на той же Луне — это зада¬
чи если не сегодняшнего, так завтрашнего дия.
Но главное даже не в этом. Человечество, как
всякий отдельный человек, должно развиваться гармо¬
нически, без ущерба одним качествам за счет гипертро¬
фии других. Иначе земная цивилизация либо примет
уродливые, а значит, и опасные для ее дальнейшей жиз¬
неспособности формы, либо погибнет, прекратит суще¬
ствование. Л ни того, ни другого человечество, понятно,
позволить себе не может. И здесь опять же речь идет
не о каких-то немыслимо отдаленных временах, а тоже
о сегодняшнем дне. Гонка вооружений, попытки вопло¬
тить в действительность бредовые расовые идеи, мечты
о мировой гегемонии некоторых держав — все это на¬
стоящий день.
Но для гармоничного развития, которое только я
может гарантировать человечеству любое, сколь угодно
длительное, а вместе с тем и достойное будущее, ему
необходима общая цель. Цель, которая не разобщает
а объединяет народы Земля, отвечает самой сущности
движения человечества к будущему, — цель естествен¬
ная, органичная, неотъемлемая и неотвратимая.
И цель такая — Цель с прописной буквы — суще¬
ствует. Помимо достижения индивидуального (личност¬
ного) и общественного (социалистического) совершен¬
ства, о чем говорится уже в том же плане Циолков¬
ского, она, эта цель, органично включает в себя л
устремления человечества, связанные с проникновением
30 вселенную. Речь идет не только о расширении «сфе¬
ры жизни», связанной с насущными интересами буду¬
щих поколений, но и о значительно большем. Ведь че¬
ловечество представляет во вселенной разумную жизнь,
и ему, что называется, на роду написано оживить, обла¬
городить ею мертвую, косную природу.
Если звезды рождаются, значит, они способны ста¬
реть и умирать. Эстафета же разума бессмертна. И мо¬
жет так случиться, что лишь человеческий разум станет
единственным залогом бессмертия самой вселенной.
Мысль не имеет пределов своему могуществу, если
только она не уничтожит саму себя. А это может про¬
изойти лишь в одном случае — если человечество за¬
мкнется в своих чисто утилитарных, потребительских
интересах.
Это, конечно, лишь в принципе. В действительности
же люди никогда не откажутся от уготованных им са¬
мой природой великих дерзаний и великих свершений,
в кругу которых достижение морально-нравственного и
социального совершенства, как и грандиозные задачи
освоения вселенной, играют и будут'играть особую, пер-,
венствующую роль. Во всяком случае, так думаем мы,
коммунисты.
И далеко не случайно, что первый искусственный
спутник Земли был выведен на орбиту именно в нашей
стране, что первым человеком в космосе стал гражда¬
нин СССР; коммунист Юрий Гагарин. Коммунисты, лю¬
ди, идущие в авангарде человечества, умеют не только
дерзать, не только .ставить перед собой и теми, кто
идет им вслед, масштабные задачи и грандиозные це¬
ли, но и уверенно воплощать в действительность свои
великие идеи и замыслы. Мы не мечтатели, как писал
когда-то в своей книге «Россия во мгле» известный
английский писатель Герберт Уэллс; мы — люди дела,
не останавливающиеся во имя великих идей ни перед
какими препятствиями и трудностями. История порукой
тому, что это не пустые слова. Никто в мире, как, ви¬
димо, и посетивший в двадцатые годы нашу страну
Герберт Уэллс, не верил, что на нищей, опаленной вой¬
нами и интервенцией, земле удастся осуществить вели¬
кий ленинский план ГОЭЛРО, залить разрушенную
страну электрическим светом, насытить ее необходимой
для восстанавливаемой промышленности энергией. Од¬
252
нако электростанции были построены, а маловеры и
злопыхатели посрамлены. Никто также не принимал
всерьез наши первые пятилетки, считая их вздорными и
беспочвенными авантюрами; однако и они были выпол¬
нены, причем выполнены, как говорится, с лихвой. Ка¬
залось бы, и в таком сложном технически деле, как
зарождение и становление космонавтики, требующем
мощной научно-промышленной базы и колоссальной
концентрации средств, первенствующую роль должна
была бы сыграть такая ведущая в капиталистическом
мире держава, как Соединенные Штаты Америки, кста¬
ти, именно оттуда заверяли мир, что освоение космо¬
са станет делом рук американцев; однако в действи¬
тельности случилось иначе: не английское, а русское
слово «спутник» было в октябре 1957 года у всех на
устах, не подданный США, а гражданин Советского
Союза Юрий Гагарин облетел первым в апреле 1961 го¬
да на космическом корабле нашу планету...
Да, коммунисты умеют не только мечтать; их слово
никогда не расходится с делом. И нет в этом ничего
удивительного, ибо их планы и замыслы, их энергия и
Поля служат интересам не отдельных людей или групп,
а чаяниям и надеждам целых народов. Народов и в
конечном счете всего человечества.
А человечество, как уже говорилось! нуждается в
масштабных и достойных 'его будущего целях; космос
же для нас, коммунистов, — одна из них...
И теперь, как и прежде, когда мне в очередной раз
приходится слышать все тот же неистребимый пока
среди определенного рода людей вопрос: «А что даль¬
ше?» — я всякий раз отвечаю: работа. Большая, захва¬
тывающая, необходимая работа...
В космосе с каждым годом становится все оживлен¬
ней. К непосредственному участию в его изучении и
освоении подключаются все новые и новые государства.
Запущено на орбиту шестнадцать спутников серии
«Интеркосмос», в создание которых внесли свой вклад
ученые многих социалистических стран — Болгарии,
Венгрии, ГДР, Польши, Чехословакии. С помощью со¬
ветской ракеты-носителя вывела на орбиту свой первый
спутник «Ариабата» Индия. Осуществляется националь¬
ная космическая программа в Японии. Продолжаются
работы по созданию искусственных спутников Земли и
собственных ракет-носителей во Франции, Англии, Ита¬
253
лии, ФРГ. Запустил свой спутник и Китай. В США раз¬
рабатывается проект космического корабля многократ¬
ного использования «Шаттл» — «Челнок».
На далекой Венере уже осуществлена мягкая посад¬
ка спускаемых лппаратов советских межпланетных
станций, приборы которых передали на Землю неоцени¬
мую информацию, получены изображения поверхности
этой планеты. Американский «Викинг» прислал фото¬
графии поверхности Марса. Земля уже немало знает и
о Меркурии; состоялось первое знакомство с более От¬
даленными от нас планетами солнечной системы... Из¬
учение космоса — серьезное, планомерное, рассчитан¬
ное не на сенсации, а на не имеющий конца процесс по¬
знания тайн природы и освоения вселенной — продол¬
жается...
Человечеству суждено было лишь родиться на Зем¬
ле; жить ему предстоит во вселенной. И во имя этой
жизни будущих поколений Земли мы сегодня и продол¬
жаем провожать стартующие в космос корабли — мы,
кто живет и работает ради этого будущего сегодня.
Работа! Великолепная это вещь, если она нужна лю¬
дям — твоя работа..,
СОДЕРЖАНИЕ
ЧАСТЬ I 3
ЧАСТЬ II 12
ЧАСТЬ III 176
ЧАСТЬ IV . . . 177
Береговой Г. Т.
Б48 Небо начинается на земле. Лит. запись Г. Со¬
мова. М., «Молодая гвардия», 1976.
256 с. с ил.
Четверо суток работал летчик-космонавт Береговой на
орбите, но для этого понадобилась целая жизнь — большая,
целеустремленная, до краев насыщенная борьбой и труднос¬
тями. Вся она была как бы подготовкой к космическому стар¬
ту. Юношеские годы в аэроклубе, фронт, шестнадцать лет
работы летчиком-испытателем помогли ему накопить тот
опыт, который необходим летчику-космонавту. О своем не¬
легком, но прямом и ясном пути рассказывает космонавт
в новой книге.
Б
31901-310
078(02)-76
БЗ—060—009—76
6Т6(09)
Георгий Тимофеевич Береговой
НЕБО НАЧИНАЕТСЯ НА ЗЕМЛЕ
Редакторы Ю. Сорокин и В. Таборко
Художник Л, Безухова
Художественный редактор К. Фадин
Технический редактор Н. Михайловская
Корректоры Г. Василева» 3. Харитонова
Сдано в^ набор 26/VI 1976 г Подписано к печати 15/XI 1976 г!
А05210. Формат 84X108732. Бумага № 1. Печ. л. 8 (уел. 13,44) +
+ 17 вкл. Уч.-изд. л. 15,6. Тираж 150 000 экз. Цена 86 коп.
Б. 3. 1976 г., № 60, п. 9. Заказ 1193. __
Типография ордена Трудового Красного Знамени изд-вг
ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства и типо
графин: 103030, Москва, К-30, Сущевская. 21,