А. А. Богданов
Десятилетие отлучения от марксизма Юбилейный сборник (1904-1914)
Книга 3


Серия «Первая публикация»
Российский
Центр Хранения и Изучения Документов Новейшей Истории (РЦХИДНИ)
Ассоциация Исследователей Российского Общества XX века (АИРО-ХХ)
НЕИЗВЕСТНЫЙ БОГДАНОВ
В 3-х книгах
Под редакцией Г. А. БОРДЮГОВА
А. А. БОГДАНОВ ДЕСЯТИЛЕТИЕ
ОТЛУЧЕНИЯ
ОТ МАРКСИЗМА
Юбилейный сборник.
1904—1914
Книга 3
Предисловие — д-р Д. Стэйла
Составитель — Н. С. Антонова
Москва ИЦ «АИРО —XX» 1995


ББК 63.3 (2)
Книга издана благодаря поддержке Мюнстерского универ ситета (ФРГ).
Неизвестный Богданов. В 3-х книгах. Под ред. Г. А. Бор дюгова. Кн. 3. А. А. Богданов. Десятилетие отлучения от марк сизма. Юбилейный сборник. 1904—1914. Предисловие Д. Стэй ла. Сост. Н. С. Антонова.
ISBN 5—88735—008—3
Завершающей книгой трехтомника «Неизвестный Богдане» является ранее не публиковавшаяся рукопись А. А. Богданов «Десятилетие отлучения от марксизма. Юбилейный сборник», написанная им в 1914 г. Автор в своей трактовке философ ских проблем мироздания и общественной жизни, будущего человечества пытался опираться на выдающиеся естественно научные открытия рубежа XIX—XX вв. Эта попытка встрети ла решительное неприятие Плеханова, Ленина и других пред- ставителей марксистской мысли, которые оценили идеи Богда нова как антимарксистские. Отлучение его от марксизма во многом определило дальнейшую судьбу как самого А. Богда нова, так и его произведений в России.
Книга рассчитана на специалистов, а также на всех ив тересующихся новейшей политической историей России.
© РЦХИДНИ, Н. С. Антонова составление, публикация, ком ментарии, именной указатель 1995
© ИЦ «АИРО —XX», 1995.


ПРЕДИСЛОВИЕ
Летом 1904 г., когда А. А. Богданов и В. И. Ленин встретились в Швейцарии и вступили в союз, выдержавший всего несколько лет, но глубоко повлиявший на историю большевистского движения, Г. В. Плеханов, известный «отец» ортодоксального марксизма в России, корил В. Д. Бонч-Бруевича: «Что это вы, батенька, Богданова залучили к себе! Великолепно! А как же насчет философии?» (1).
В это время Богданов уже пользовался репутацией оригинального мыслителя, занимающегося критическим переосмыслением марксизма. Глубоко убежденный в «коллективистской» сущности мышления, Богданов считал нужным и должным обогащать марксизм достижениями современной философии и естественных наук. Таким образом, не только не делалось бы уступки буржуазному мышлению, чего Плеханов боялся, но марксизм укрепился бы: «Если мышление философа стоит действительно на высоте современного ему естествознания, то он может дать нам удовлетворительные общефилософские концепции, которые не встретятся с противоречиями и в остальных сферах человеческого опыта, но, напротив, и там окажутся познавательно-полезны» (2).
Другой неортодоксальный марксист, А. В. Луначарский, также утверждал: «Научный социализм, воспринявший от буржуазной мысли идею эволюции, воспринявший и переработавший принципы классической политической экономии, воспримет и переработает также идеи Кирхгофена, Максвеля, Герца, Оствальда и целого ряда других великих натуралистов (...). Марксизм воспримет эти идеи, потому что они родственны ему; он переработает их, упрочив и расширив, таким образом, величественный храм пролетарской философии» (3).
В своей первой философской монографии «Основные элементы исторического взгляда на природу» Богданов как раз принимал во внимание целый ряд естественно-научных вопросов», стремясь дать ответ на широкие запросы наших рабочих в смысле общего мировоззрения» (4). Статическому представлению природы, свойственному так называемому научному материализму, он противопоставлял мир взаимосвязанных процессов — монистический мир, единое объяснение которого заключается в законе сохранения энергии. А вскоре «энергетический метод», согласно которому можно было бы исторически рассматривать природу и познание в соответствии с марксистским динамическим взглядом на общество (5), Богданов заменил более оригинальным понятием «организации». Как он резюмировал несколько лет спустя в своей автобиографии, его


«эмпириомонизм» представлял собой целое миропонимание: «Картина мира с организационной точки зрения, т. е. как процесса формирования, борьбы и взаимодействия комплексов и систем разных типов и ступеней организованности» (6). Богданов считал, что это гораздо лучше соответствовало марксовой точке зрения на динамику общества и природы, чем плехановское статическое благоговение перед «объективностью» и «материей». Кроме того, по его мнению, «только в неразрывной, живой связи с развитием науки в целом, философия может идти вперед» (7), в то время как Плеханов и его последователи продолжали некритически пользоваться понятиями, которые наука XIX — начала XX века сильно критиковала.
Богдановские мнения неизменно вызывали резкую реакцию среди «ортодоксов». Ленин, которому Богданов подарил при знакомстве «одну свою тогдашнюю философскую работу», писал ему, что он «своими писаниями сугубо разубеждает в правильности своих взглядов и сугубо убеждает в правильности взглядов Плеханова» (8). А что касается Плеханова, лично познакомившегося с Богдановым в Женеве, то он не опровергал свою репутацию пренебрежительного критика всякого не согласного с ним. Он рассказывал Бонч-Бруевичу, что он Богданова «отчитал, что никакая эмпириоглупость и никакая философская эмпириопошлость, русского или иностранного происхождения, не заменяют нам диалектического материализма и всей системы философии Маркса и Энгельса» (9).
Однако, все защитники ортодоксии молчали до тех пор, пока Богданов не начал фракционную борьбу и не примкнул к Ленину. Любовь Исааковна Аксельрод, самый близкий последователь Плеханова, автор первого «отлучения» Богданова от марксизма, в письме к сестре признала, что она взялась за перо против него потому, что «статья необходима в политическом смысле именно сейчас» (10). Несмотря на колебания редакции (11), очерк, подписанный очень выразительным псевдонимом «Ортодокс», вышел в свет в меньшевистской «Искре». В статье показывалось, что богдановская мысль была просто «новой разновидностью ревизионизма», в конечном счете несовместимой с настоящим марксизмом, но в то же время статья преследовала цель подорвать тот «молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок» (12), с помощью которого Лепин сохранял союз с Богдановым. Любовь Аксельрод начала свою статью с напоминания того, что «приблизительно года полтора тому назад Ленин обратила к [ней] с предложением выступить против новой «критики» марксовой теории, выразившейся в сочинениях г. Богдано 6


ва» (13). Раздавались слова Плеханова: «А как же насчет философии?».
На самом деле, в течение десятилетия после первого «отлучения», которое Богданов вспоминает на следующих, впервые публикуемых, страницах, Плеханов и его последователи нападали неоднократно на мнимый «философский ревизионизм» большевиков и брали на себя роль истинных толкователей слов великих учителей. Меньшевики-ортодоксы так настойчиво повторяли, что и в большевизме и в «махизме», к которому несколько поверхностно сводили богдановские мнения, «господствовали субъективный произвол и вульгарный эмпиризм» (14), что распространилось мнение о философской «неортодоксии» большевиков, тем более что большевики-ортодоксы, и прежде всего Ленин, предпочитали молчать о своем несогласии с более известными философами во фракции, включая, конечно, и Богданова. Даже авторитетный журнал немецкой социал-демократии «Die Neue Zeit», публикуя перевод богдановской статьи, привел такое мнение, сразу же опровергнутое редакцией «Пролетария»: «В действительности этот философский спор фракционным не является и, по мнению редакции, быть не должен» (15).
Но «молчаливый блок» внутри большевистской фракции уже колебался. В 1907 г. Дан мог утверждать, что «и в теории, и в практике «большевизм» уже перестал быть целостным, единым направлением» (16). Вызывали разногласия не только философские вопросы, но и разные оценки политического момента и подходящих стратегий, и не в последнюю очередь разногласия по поводу контроля за финансами фракции (17).
Богданов считал нужным подготавливать массы и особенно их сознание к ближайшей революции. «Парламентаризм» Ленина — защитника участия большевиков в выборах в Думу— казался так называемым левым большевикам явной уступкой политике меньшевиков и изменой принципам большевизма. По мнению Богданова, «скрытая предпосылка большевизма» была идеей «гегемонии общекультурной» пролетариата — «идея создания теперь же, в рамках нынешнего общества, великой пролетарской культуры, более сильной и стройной, чем культура слабеющих буржуазных классов, неизмеримо более свободной и творческой» (18).
Наоборот, Ленин в 1908—1910 гг. занял по отношению к своим идеологическим противникам такую позицию, которую позже Богданов назвал борьбой за «единое личное руководство» (19). 24 февраля 1908 г. в редакции «Пролетария», исполнявшей тогда функции Большевистского Центра, ставился воп7


рос об опубликовании статьи Горького, в которой он восхва* лял слияние отдельных личностей в коллектив с почти рели* гиозным чувством, не затрагивая при этом никакой откровен- но философской темы. Ленин решительно отверг публикацию статьи в официальном органе фракции, так как это нарушило бы его нейтральность (20), и, таким образом, Ленин становил- ся судьей того, что можно было публиковать в газете, претен* дуя при этом на цензуру не только явно философских очерков^ но и всякого выражения политических, социологических, эти* ческих идей своих противников. Богданов писал Горькому: «Если коллегия понимает эту «нейтральность» так, что будет изыскивать и искоренять «эмпириомонистический дух» в статьях, не противоречащих принципам революционного марксизма, то я в коллегии оставаться, очевидно, не могу, ибо сам весь пропитан этим «духом» (21). Несколько месяцев спустя Богданов на самом деле вышел из редакционной коллегии «Пролетария» (22). После неудачных попыток Горького посредничать в споре, организовав при этом даже встречу противников на острове Капри, совещание расширенной редакции «Пролетария» в июне 1909 г. официально утвердило фактический раскол «богдановцев» и «ленинцев». Нападения на богостроительство Луначарского соединились с тревогой о том, что Каприй- ская школа становится другим фракционным центром.
Ленинский «Материализм и эмпириокритицизм» санкционировал новое «отлучение» Богданова, для которого эта книга казалась залогом, внесенным Лениным за его новое сотрудничество с Плехановым: «Она была, в сущности, политическим действием, и критики — я в том числе — были, может быть, не? правы, прилагая к ней научно-философскую мерку. Просто надо было пожертвовать старыми друзьями, чтобы закрепить связь с новыми» (23). Как Богданов заметил в своей записной книжке несколько лет спустя, в то время он «не понимал этого (специального — за единоличное] руководство) смысла борьбы» и в общем он допускал свое постепенное удаление из фракции, «полагаясь на истину и будущее» (24). Между тем, культурная и политическая деятельность Богданова продолжалась: он принимал участие в создании группы «Вперед» и в организации партийных школ, писал статьи и книги, обсуждал вопросы «пролетарской культуры» и разрабатывал «организационную науку». Когда, весной 1911 г., по его словам, «группа «Вперед» стала переходить от культурно-пропагандистской работы к политике в заграничном духе», он «ушел от политики» и писал «только пропагандистские статьи в «Правде» и др. рабочих органах» (25).
8


На самом деле Богданов отошел только от официальной политической деятельности, не вступая ни в какую другую партию и не принимая на себя никакой определенной должности. Но его политическая работа продолжалась, поскольку разработка и распространение идей преследовали вполне политическую цель обеспечения пролетариата орудием для развития новой культуры и успешного ведения революционной борьбы. Поэтому Богданов считал важным свое сотрудничество с рабочими органами, являющимися для него ценнейшими путями общения с рабочими. Когда начала издаваться «Правда», Богданов сразу предложил ей свое сотрудничество: «Как человек, больше чем кто-либо у нас работавший над популяризацией необходимых рабочим общественных знаний, (...) я мог и хотел быть полезен новой газете» (26). Несмотря на немалые трудности в отношениях Богданова с редакцией, с марта до мая 1913 г. в «Правде» вышел ряд статей под общим названием «Из словаря иностранных слов». Богданов старался разъяснять правильно и научно, но одновременно просто и всем понятно, разные основные понятия марксизма и общественных наук вообще, с которыми рабочим следовало бы познакомиться. Именно по поводу одной из этих статей совершилось новое «отлучение» Богданова от марксизма. Он сам рассказал в подробностях,, как редакция «Правды», в частности, Ленин, Каменев и Зиновьев, посчитали недопустимой его статью об «Идеологии», где, по их мнению, вопрос обсуждался неправильно с марксистской точки зрения. В результате Богданова вычеркнули из списка сотрудников газеты и лишили возможности общения с рабочими.
Это было последним из «отлучений», но настолько болезненным для него, что Богданов решил отметить это «юбилейным сборником». В нем причины неоднократных «отлучений» от марксизма объясняются именно для читателя-рабочего. Отсюда намеренное упрощение языка, хотя и не во вред точности терминов. Недаром Богданов извиняется, что вводит трудное слово «эмпириомонизм», и вообще старается разъяснить значение всех «технических» слов, употребленных в его разных произведениях, начиная с «подстановки» до «организационной науки. «Десятилетие отлучения от марксизма» должно было стать вроде публичного «выяснения отношений» с «отлуча- телями», а также с «соотлученными», с идеями которых Богданов очень часто не соглашался. В богдановском введении читаем: «Пусть две стороны встретятся лицом к лицу, и пусть рассудят их третьи, те, кому принадлежит действительное право, те, чью коллективную мысль и волю признают одинаково еретики и отлучатели» (27).
9


Война помешала Богданову вынести свою работу на суд публики. Когда, десять лет спустя, он опубликовал небольшую ее часть, касающуюся пролетарского искусства, то он заме* тил, что «эФа статья входила в сборник, который не мог вый- ти в свет из-за резкого ухудшения цензурных условий с нача- лом мировой войны» (28).
Однако в 1914 г. идеологическая полемика об общих прин- ципах марксизма, которой посвящается большая часть богда- невского произведения, уже потеряла свою неотложность и остроту. Тем не менее она не утратила более важного своего аспекта. По мнению Богданова, его философские «отлучения» не были просто полемическим поводом в политической борьбе, способом, которым сначала плехановцы, потом ленинцы критиковали неудобного противника. Темы и методы идеологической борьбы против него казались Богданову знаками тех подходов и такой постановки вопросов, которые предвещали тяжелые последствия русскому революционному движению.
Надо сказать, что вообще философия внутри русского марксизма считалась всегда очень важной составной его частью. Начиная с сопоставления с народничеством, русский марксизм понимался не только как орудие анализа политической и общественной действительности, но и как мировоззрение, охватывающее природу и общество, и ведущее политическую практику к успеху. «Субъективизму» народников, признающих существенную роль свободной деятельности личности в истории, марксисты противопоставляли свой исторический детерминизм, убеждение в существовании объективных законов, которым человеческая деятельность должна подчиняться для того, чтобы обеспечивать себе успех. Таким образом, «научным» объяснением истории марксизм обосновывал свои претензии на превосходство. Перед возникновением богдановского «ревизионизма» Плеханов мог утверждать, что «нынешний идеолог рабочего класса, не имеет права быть равнодушным к философии» (29). Также и Богданов, в не меньшем пылу, объявил, что «философская цельность мировоззрения как нельзя более важна для отчетливого понимания смысла и целей общественной борьбы, для проведения в ней выдержанной классовой тактики» (30).
Неоднократно и в публикуемой здесь работе встречается понимание «науки» как ведущей политическую практику к успеху. Именно в «царстве науки», по мнению Богданова, пролетариат «ищет руководства на своем пути» (31). Конечно, согласно Энгельсу, проверку правильности анализа можно найти, в конечном счете, только в самой практике, но Богданов подчеркивает, что «решение необходимо именно для того, чтобы 10


действовать и часто действовать немедленно». В этих случаях «наиболее достоверные решения может заранее давать наука» (32).
В этом духе Богданов применял к политическому моменту принципы «всеобщей организационной науки», которую он тогда же разрабатывал. «Законом относительных сопротивлений» научно объясняются вредные итоги политики Ленина, который, стараясь образовать центр между двумя крайними Крыльями, ломает социал-демократический фронт и умножает его слабые звенья, где не будет достаточного сопротивления разрушительным воздействиям среды (33). Раскол разных фракций социал-демократии кажется еще более опасным, если рассматривается с точки зрения принципа, по которому «разрыв всякой организованной системы имеет то свойство, что сам по себе порождает тенденцию к дальнейшему расхождению ее частей». Новое объединение совершится только на другом высшем уровне, и с этой целью Богданов считает необходимым «вырабатывать ясное понимание наших методов борьбы и общения наших форм единства, нашего типа взаимных отношений» (34). Анализируя свои «отлучения» от марксизма, Богданов и хотел содействовать этому выяснению, а сам выбор слова «отлучение» уже показывал итог, который нужно было бы. вывести, по мнению Богданова, из его сопоставления с ортодоксальным марксизмом. В то время как свое учение он рассматривал как науку, мышление «истинно-русских» марксистов, наоборот, представлялось как религия.
Павел Соломонович Юшкевич в своей критике «Материализма и эмпириокритицизма», в которой Богданов находил «немало верных и остроумных указаний» (35), отметил, что догматизм, господствующий в русском марксизме, создал «пап» и «антипап», которые «проклинают, отлучают, составляют index idearum prohibitarum» * (36).
С религией марксистская ортодоксия сходилась в почтительном отношении к ее основателям и их священным книгам, в вере в абсолютную истину, в уважении к неоспоримым догмам— во всем том, что Богданов всегда критиковал. По его мнению, авторитарное мышление было определенной исторической категорией, выражением конкретных общественных отношений, где массе «организованных» противопоставляется более или менее широкая группа «организаторов» (37). Сам ход истории ведет к преодолению авторитарного мышления и падению фетишей, вкючая мнимую абсолютную истину марксизма и веру в нее. Для Богданова принадлежность к марксизму
Индекс запрещенных идей (лат.). 11


зависела от разделения мнений и точек зрения, а не от веры в догму. «Вера» есть отношение человека к признаваемому им авторитету: не простое доверие к нему или согласие с ним, но — основанной на подчинении, на устранении собственной мысли и критики, на отказе от исследования, на подавлении всяких возможных сомнений, на акте воли, направленном к познавательной пассивности» (38). Творческим устремлениям пролетариата нельзя непрерывно останавливаться и спрашивать себя: «А так ли у Маркса?» или «Что говорит П[ле]х[анов]?» (39). Богданов писал в своей записной книжке: «В действительности], нельзя быть последователем учителя, не идя дальше его и не расходясь с ним. Тому, кто хочет быть «последователен и не идти дальше своего учителя, остается только последовать за ним — в могилу. И это лучшее» (40).
Богданову казалось, что вопрос настоящего научного подхода никак не интересовал «истинно-русских» марксистов, считающих естественные науки «пустяками», между тем как он сам считал их моделью и поприщем научного подхода. А «Разве нужны естественные науки, чтобы драться за лидерство и отлучать еретиков?» (41). Ески дело касалось установления своей власти над другими, то «религиозный» подход оказывался более эффективным.
Сопротивляясь этому, Богданов страстно отстаивал свою роль «отлученного». Даже его«соотлученные», как он называл Луначарского, Горького и группу «Вперед», на самом деле оказывались только его попутчиками.
Луначарский, несмотря намногочисленные выговоры и обещания отказываться от «религиозной» терминологии, на самом деле продолжал выражать свое восхищение тем, что здесь Богданов называет «религиозным оттенком чувства» (42). Луначарский думал, что социализму нельзя обращаться только к разуму, быть научным, а надо включить и чувство надежды, этическое стремление в борьбе добра против зла (43). Богданов признавал, что коллективизм Луначарского не имел ничего общего с религией в традиционном смысле. Все-таки выбор терминологии никогда не безразличен: «Слово — организационный центр, вокруг которого собираются наши представления, наши воспоминания, образуя понятие». Коллективистская «религия» Луначарского представляет собой последний остаток авторитаризма и индивидуализма, так как она предполагает разделение, хотя минимальное, между преклоняющимся индивидуумом и коллективом. Однако поскольку Луначарский все еще оставался объектом грубых нападок ортодоксов, Богданов выражал свою честную солидарность с ним. Но их разногласия, не только терминологические, были весьма глубокими.
12


Чисто политическим, наоборот, являлось несогласие Богданова с группой «Вперед», так как она со временем оказывалась все более заинтересованной в низких фракционных распрях эмигрантской политики, которым сначала группа сопротивлялась. Последовательностью своей культурной деятельности Богданов утверждал первоначальные принципы группы и настаивал на важности впередовства, как течения внутри революционного движения, но он не мог не подчеркивать свое «политическое» одиночество и по отношению к группе «Вперед».
Горький, наконец, оказался привлеченным к суду довольно провокационно. Писатель интересовался богдановским эмпириомонизмом уже с 1906 г. (45), его возбуждала коллективистская философия, понимание неразрывной связи личностей в обществе и в общественной борьбе с природой. Не говоря о том, что сам Горький создал слово «богостроительство» и вместе с Луначарским приходил в «религиозное» восхищение перед идеей нового человечества (46), во время Каприйской школы личные отношения ее основателей уже испортились. К концу 1910 г. Горький писал по поводу Богданова: «...он интересный писатель, ценный мыслитель, но — в личных отношениях человек неустойчивый, грубый и туповатый» (47). Но Горький никогда не распространял свое неприятие на политические и культурные области: его очерк, отвергнутый с большими спорами редакцией «Пролетария» в феврале 1908 г., вышел в свет в «коллективистам» сборнике вместе с работами Богданова, Базарова и Луначарского, а в декабре 1911 г. имя Горького появляется среди редакторов «Просвещения» — журнала сторонников Ленина. Можно легко понять резкость Богданова по отношению к своему бывшему попутчику. Никто не «отлучал» Горького за те мнения, которые он разделял с «еретиками» Богдановым и Луначарским. Богданов же привлекал его к ответу с суровЫлМ требованием объяснений: «Если Горький ушел от цикла идей, прежде для нас общего, пусть он скажет это! Знамя коллективизма не игрушка: от него можно уйти—это будет серьезным шагом, но это нельзя мимоходом бросить...» (48).
Итак, Богданов остался один даже среди своих «соотлучен- ных». Разве это не противоречие — для того, кто хочет встать на точку зрения творческого коллектива — оказаться одиноким защитником своих идей? Разве это не знак их слабости и, может быть, неправильности? Эти вопросы встречаются не раз в богдановских размышлениях, но ответ всегда тот же самый, без всякого колебания: «Коллективист — не сторонник решения по большинству голосов, а сторонник научного решения вопросов» (49). Для него «не исключена даже возможность такого положения, когда он один против всех», и все-таки он прав
13


потому, что он, ссылаясь на науку, «видит й знает то, чего не видят и не знают другие» (50). Потомки будут продолжать дело в той перспективе, которую указала наука: «Ход вещей — за тех, кто понял смысл будущего и вносит его в настоящее» (51).
В данном отношении положение русского марксизма казалось Богданову довольно ужасным. Его беспокоил уровень жестокости и грубости идеологического и, в конечном итоге, политического сопротивления: «Если идейному противнику можно приписывать все, что угодно, даже диаметрально противоположное тому, что он всегда говорил, то во что же превратится идейная борьба?..» (52). И от этого появлялась более широкая и глубокая тревога — речь ведь шла не просто о корректности идеологического сопротивления, хотя и это было очень ценно. В своей рецензии на некоторые теоретические работы авторов — марксистов, С. Л. Франк замечал чеховскими словами: «Это — дружеская литература, литература приятелей, ее сочиняют гг. Краснов, Чернов и Белов. Один напишет статью, другой возразит, а третий примиряет противоречия первых. Похоже, как будто они в винт с болваном играют. А зачет все это нужно читателю,— никто из них себя не спрашивает» (53). В публикуемой здесь работе Богданов отвечает по этому поводу: «Читатель! Ты видишь — решается не отвлеченный вопрос. Это вопрос об идейном рабстве или свободе, о стаде или сознательном коллективе» (54). В записных книжках 20-х годов, когда снова нападали на Богданова, он повторит это же другими словами: «Не обо мне и моих правах идет речь, а о правде идей на жизнь, и о правде всех тех, кто, как я, будут идти дальше и звать к обновлению» (55).
Богданов считал совершенно необходимым внутреннюю диалектику, противоречия, споры в развитии новой пролетарской культуры: «Вместить бесконечно развивающееся коллективное содержание в бесконечно гибкие и пластичные рамки — такова задача этой культуры: гармоничное сотрудничество коллектива — ее орудие. Мы выполняем подготовительное дело, выполняем его среди борьбы и противоречий (...); и ту внутреннюю борьбу, которою сопровождается эта работа в нашем возникающем коллективе, мы должны рассматривать с точки зрения ее объективных результатов — как бессознательное и стихийное, а потому пока еще дисгармоничное сотрудничество» (56).
В эти годы еще сильнее полную свободу мнений внутри русского марксизма требовал неортодоксальный меньшевик П. С. Юшкевич, участник и внимательный обозреватель идеологического спора, далекий от активной политики. По его мнению, марксизм, «точно оцепеневший вот уже ряд десятилетий», 14


начинал «неудержимо вырождаться в идейную секту», из «застоя и бесплодия» которой можно было выйти только, открывая «критический период» свободного сопротивления мнений: «Не с помощью чисто логической дедукции из схем Маркса, но путем свободного и многообразного идейного «заражения» может воплотиться в жизнь идея четвертого сословия, и, в частности, создаться марксистская философия» (57). Ради этого Юшкевич был готов временно пожертвовать собственной идеей. Из «марксистского китаизма» ортодоксов, «сложной и странной смеси из догматизма, идейной замкнутости, кичливости, недооценивания сил противника» (58), Юшкевич предлагал такой выход: «Надо разрушить китайскую стену предрассудков, открыть доступ чужим идеям, усвоить все завоевания культуры, признать свободу мнений. Надо марксистскую теократию преобразовать в европейское государство, надо провести, так сказать, отделение церкви от государства: политику отделить от теории, программу от системы, партию от идеологии. Мы все носим в себе идеал этой марксистской теократии, мы все мечтаем о марксистской философии, пролетарском мировоззрении, поэзии и пр. Но (...) в практической действительности, проведение этого идеала наталкивается на такие затруднения, приводит к такой путанице границ партийного контроля, что лучше от него пока отказаться и вести две параллельные и независимые друг от друга линии: политическую, покоящуюся на принципе строгой дисциплины, и теоретическую, исходящую из начала полной свободы мнений. В теории лучше перехватить в сторону свободы, чем недохватить до нее, лучше свобода ошибки, чем рабство перед истиной» (59).
Юшкевич мог легко предложить такое открытое и либеральное решение, так как был убежден, что возможна «гибкая» идеология, в которой разногласия не ведут неизбежно к распаду политического движения. В своем мнении Юшкевич был не одинок. Среди меньшевиков, наряду с ультраортодоксаль- ными сторонниками Плеханова, были и такие, как Дан, уже в 1906 г. заметивший, что «для партии, прежде всего, важно то, как члены ее действуют, а не то, что они думаютг Можно вотумом установить обязательность того или иного действия, но никоим образом нельзя устанавливать обязательность мнения или оценки (...). Конечно, наша оценка момента в значительной степени определяет собою нашу тактику. Но эта оценка, в свою очередь, может исходить, напр[имер], из различного понимания марксизма» (60).
Богданову, казалось бы, должно было быть сложно совмещать всеобнимающее коллективистское миропонимание с защитой полной свободы мнений. В конце концов, идеал коллекти15


визма стремился ко всему большему ограничению отдельных личностей и их слиянию в коллективе. В богдановском рома* не — утопии «Красная звезда», герои исходят из того, что «в каждом из нас, маленьких клеток великого организма, живет целое, и каждый живет этим целым» (61), в философских очерках подчеркивается, что в коллективе «гений или простой работник, безразлично,— в своем творчестве, познавательном и практическом, отдельный человек всегда — точка приложения социальных сил, не более, но и не менее этого» (62).
Однако противоречие свободы мнений и слияния в коллективе исчезает, если рассматривается общее значение коллективистского миропонимания, каким оно предстает в сочинениях Богданова и его единомышленников. Слово «коллективизм» уже прошло интересную историю до того, когда левые большевики усвоили его. Во время Первого Интернационала, «коллективистами» назывались анархисты, защищавшие понимание «коллектива» как группы сотрудничающих личностей, в которой, в отличие от государства, не используется принуждение над ее членами (63). Не случайно одна из первых разработок «коллективизма» среди неортодоксальных марксистов, близких к Богданову, побуждалась именно сопротивлением анархистам. В брошюре «Анархический коммунизм и марксизм» (1906 г.) Базаров (64) намеревался доказать, что различие между анархистами и социалистами заключается в разных образах действия и мышления, а не в идее угасания государства, им общей. В качестве доказательства Базаров описывал будущее коллективистское общество, которое имело немало сходств с марсианским обществом богдановской «Красной звезды» (65). Опровергая обвинения в «бюрократизме», предъявленные анархистами, Базаров утверждал: «Социалистическое общество самым кровным образом заинтересовано в том, чтобы «власть» не могла пустить прочных корней ни в одном из уголков и закоулков сложного общественного механизма. Возможно скорая реорганизация всех отраслей труда по типу чисто товарищеского союза будет настоятельной заботой всех и каждого. (...) Когда исчезнут последние пережитки капиталистического строя, когда в атмосфере социализма вырастут новые поколения, «вкус к власти» будет представляться таким же патологическим явлением, каким представляется нам вкус наших предков к человеческому мясу» (66).
Коллективизм, «классовое пролетарское мировоззрение — зародыш всечеловеческой идеологии будущего общества» (67), как определялось в «Очерках философии коллективизма», представлял собой гармоническое общество, где индивидуум и коллектив сливаются потому, что в самом коллективе отдельная 16


личность сможет найти свое полное осуществление без всяких принуждений и насилий. В этом смысле защита свободы мнений должна была обеспечивать возможность настоящего свободного развития пролетарской культуры. Луначарский писал в «Очерках»: «Идейное богатство, обилие различных точек зрения, гипотез, направлений, обеспечивает наиболее удачный подбор, ибо основной закон, по которому совершенствуются идеи, есть борьба их и победа наиболее жизнеспособных» (68). Когда массы обдумают и усвоят коллективистское мировоззрение, социализм установится благодаря своему превосходству и лучшему соответствию требованиям действительности.
Кроме того, по мнению Богданова, настоящий социализм был бы возможным только как культурное возрождение человечества, преобразование не только производства, а также личных отношений, искусства, науки. «Борьба за социализм отнюдь не сводится к одной войне против капитализма, и простому собиранию сил для нее. Борьба эта есть в то же время положительная, творческая работа—созидание новых и новых элементов социализма в самом пролетариате, в его внутренних отношениях, в его собственных жизненных условиях: выработка социалистической пролетарской культуры» (69). В ан- тикапиталистической борьбе пролетариат должен был превращаться в «сознательный коллектив», устояв против сооблазна продолжать жить стадом, кому-нибудь подчиненным.
По мнению Богданова, альтернатива между «сознательным коллективом» и «стадом» неизбежно решается в пользу первого самим ходом истории. Интересно, что, спустя десять лет, те же самые слова читаются совсем по-другому. В записных книжках, в которых Богданов записывал свои мысли, воспоминания, можно найти заметки к ненаписанному роману с фигурой единоличного диктатора (70). В том, что профессора цитировали «с благоговением] детскую книгу», т. е. «Материализм и эмпириокритицизм», Богданов видел свидетельство «о поразительном умственном] рабстве стада» (71). Вместо сознательного коллектива, какой он себе представлял, пролетариат продолжал оставаться подчиненным классом и нуждался «в абсолютных руководителях». И еще: «Бывает ведь и так, что идеология творчества становится идеологией застоя и самодовольства, идеология социальных] борцов — идеологией подавляющей солдатчины» (73).
Судя по записным книжкам, в 20-е годы Богданова продолжала волновать все та же важная для него проблема: «Что я хотел сделать из м[аркси]зма и что они из него сделали?» (74), — задает он себе вопрос, и также обращается к ортодоксам: «Скажите, наконец, прямо, что такое ваш м[арк- 2 Зак. 184 17


си]зм (...). Если он наука, то каким же обр(азом], когда все науки за эти», десятилетия пережили огромные перевороты, он один остался неизменным? (...). Если м[аркси]зм — истина, то за эти годы он должен был дать поколение новых истин. Если, как вы думаете, он неспособен к этому, то он—уже ложь» (75).
Не нам, читателям произведения, выходящего в свет через восемьдесят лет со дня его написания, судить — был ли политический проект Богданова более или менее утопическим, «лучше» или «хуже» социализма в его историческом осуществлении. Несомненно одно — знакомство с этим, до сих пор неизвестным Богдановым, добавляет интереснейшие элементы к этой значительной фигуре, одной из самых трагических в русском революционном движении.
Д-р Даниела Стэйла (Италия)
Примечания:
1. 	Бонч-Бруевич В. Д. Женевские воспоминания//Под знаменем марксизма. 1929. 1. С. 35.
2. 	Богданов А. А. Чего искать русскому читателю у Эрнста Маха? // Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., изд. С. Скирмунта. 1907h С. IX, См. Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. Т. III. М., Госполитиздат. 1957. С. 67—68, и богда- новский ответ: Богданов А. А. Эмпириомонизм. Кн. III., изд. С. Дорова- товского и А. Чарушникова. 1906. С. XX.
3. 	Луначарский А. В. Отклики жизни. СПб., изд. О. Н. Поповой. 1906. С. VI.
4, 	Деятели СССР и революционного движения России. М„ Советская Энциклопедия. 1989. С. 361 (далее Деятели...).
б. 	См. Богданов А. А. Основные элементы исторического взгляда на природу. СПб., Издатель. 1899; Познание с исторической точки зрения. СПб., изд. С. Дор сватовского и А. Чарушникова. 1901.
6. 	Деятели... С. 362.
7. 	Богданов А. А. Приключения одной философской школы. СПб., Знание. 1908. С. 25 (далее: Богданов А. А. Приключения...).
8. 	Ленин и Горький. Письма, воспоминания, документы. Изд. 3-е, доп. М., Наука. 1969. С. 30—31 (далее: Ленин и Горький).
9. 	Бонч-Бруевич В. Д. Женевские воспоминания. С. 35.
/10. РЦХИДНИ. Ф. 257. Оп. Ч. Д. 16. Л. 16.
41. 	Статья вызывала немало смущения из-за ее теоретического тона в опубликована была только благодаря настойчивости Плеханова. См. И. Вол- ковичер. Мартов и Богдановский эмпириомонизм // Пролетарская революция. 1924. 1 (24). С. 201—202; РЦХИДНИ. Ф. 257. On. 1. Д. 16.
12. Ленин и Горький. С. 31.
43. Аксельрод Л. И. Философские очерки. СПб., изд. М. М. Дружинина и А. Н. Максимова. 1906. С. 171.
14. Аксельрод Л. И. (Ортодокс). Два течения//На рубеже: К характеристике современных исканий. СПб., Наше время. 1909. С. 265.
115. 	Заявление [редакции]//Пролетарий. 21. 26/13 февраля 1908. С. 8. См. Notizen: Mach in Russland, Die Neue Zeit, Jg. XXVI. Bd. I. C. 898.
18


16. 	Дан Ф. Социал-демократия в резолюциях Лондонского съезда (Мысли и заметки). Светь Мевский. 1907. С. 98.
17. 	Историки по-разному оценивают относительную важность разных элементов в полемике внутри большевистской фракции. Одни обращают особое внимание на тактические разногласия (см. J. Biggart. Anti-Leninist Bolshevism. The Forward Group of the RSDRP, Canadian Slavonic Papers, 1981, 23, 2. C. 134—153; A. Yassour, Lenin and Bogdanov: Protagonists in the «Bolshevik Center», Studies in Soviet Thought. 1981. XXII. С. 1—32); другие особенно важным считают финансовый вопрос (см. L. Schapiro. The Communist Party of the Soviet Union. 2nd ed., New York, Vintage Books, 1971; R. C. Wiliams. The Other Bolsheviks. Lenin and His Critics. 1904—1914. Bloomington and Indianapolis, Indiana U. P., 1986); некоторые сосредоточиваются на философских разногласиях (см. К. Е. Bailes. Lenin and Bogdanov: the End of an Alliance. Columbia Essays in International Affairs. New York-London. Columbia U. P., 1967. C. 107—133).
18. 	Богданов A. A. He надо затемнять. В листке: Ко всем товарищам! Париж, б. г. [1910]. С. 4.
19. 	РЦХИДНИ. Ф. 259. On. 1. Д. 48. Л. 44об.
20. 	Ленин и Горький. С. 33—35.
21. 	См. настоящее издание. Кн. 1. Док. № 19. С. 153—154.
22. 	На этот раз Богданова возмутило то, что в Женеве Дубровин- ский, являющийся членом редакции, выступил, по явному наущению Ленина, против Богданова на его лекции о Плеханове и плехановцах (позже опубликованной под названием «Приключения одной философской школы»). Богданов предложил осудить Дубровинского, который напал на лектию, хотя в ней вплне были соблюдены согласованные пределы «нейтральности», но его резолюцию в «Пролетарии» отвергли, и Богданов вышел из редколлегии. См. J. Biggart. Anti-Leninist Bolshevism, С. 143—144; В. Прокофьев. Дубровинский. М., Молодая Гвардия. 1969.
23. 	Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
24. 	РЦХИДНИ. Ф. 259. On, 1. Д. 48. Л. 41.
25. 	Деятели... С. 362.
26. 	Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
27. 	Там же.
28. 	Богданов А. А. О пролетарской культуре. 1904—1924 гг. Л.—М. Книга. 1924. С. 104.
29. 	Плеханов Г. В. Сочинения. Т. XVIII. М.— Пг., 1927. С. 294.
30. 	Богданов А. А. Приключения... С. 4.
ßl. Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
32. 	Там же.
33. 	См. там же.
34. 	Там же.
35. 	Там же. Примечание автора.
36. 	Юшкевич П. С. Столпы философской ортодоксии. СПб., тип Печатное Искусство. 1910. С. 9.
37. 	См. в частности: Богданов А. А. Из психологии общества. Статьи 1901—1904 гг. СПб., изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова. 1904. С. 95—156 (далее: Богданов А. А. Из психологии общества.); Падение великого фетишизма. Современный кризис идеологии//Вера и наука. М., изд. А. Дороватовского и А. Чарушникова. 1910 (далее: Богданов А. А. Вера и наука).
38. 	Богданов А. А. Вера и наука. С. 147. Такими же словами Богданов объяснил разницу между верой и наукой уже в 1904 г. См. Богданов А. А. Из психологии общества. С. 191.
39. 	РЦХИДНИ. Ф. 259. On. 1. Д. 48. Л. 75.
40. 	Там же. Л. 76об.
41. 	Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
2'
19


42. 	Там же.
43. 	См. Луначарский А. В. Будущее религии.//Образование. 1907. 10. С. 1—25; п. С. §0—67.
44. 	Десятилетие отлучения от марксизма.
45. 	См. Архив А. М. Горького. М., Художественная литература. 1954— 1976. T. VII. С. 148; J. Scherrer. Gorkij-Bogdanov. Apercu sur une correspondance non publiée. Cahiers du monde russe et soviétique. 1988. XXIX. C. 44-51.
46. 	J. Scherrer. La «construction de Dieu* marxiste ou la «recherche de Dieu» chretienne: les termes bogostroitel’stvo et bogoiskatel’stvo, R'ossija-Russia. 1980. 4. C. 173—198; R. Sesterhenn, Das Bogostroitel’stvo bei Gorkij und Lunacharskij bis 1909. München. Otto Sagner. 1982.
47. 	Архив А. M. Горького. T. XIV. С. 336.
48. 	Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
49. 	Там же.
50. 	Там же.
51. 	Там же.
52. 	Там же.
53. 	Франк С. Л. Рецензия на книгу Н. Валентинова «Э. Мах и марксизм»//Русская мысль. 1908. 11. С. 239.
54. 	Богданов А. А. Десятилетие отлучения от марксизма.
55. 	РЦХИДНИ. Ф. 259. On. 1. Д. 48. Л,. 78.
56. 	Богданов А. А. Вера и наука. С. 223.
57. 	Юшкевич П. С. Идеология и политика (К вопросу о философии марксизма).//Новая жизнь. 1911. 8. Ст. 164—165; 168; 172.
58. 	Юшкевич П. С. Столпы философской ортодоксии. С. 6—7.
59. 	Там же. С. 71.
60. 	Четвертый (Объединительный) съезд РСДРП — апрель (апрель— май) 1906 года: Протоколы. М., Госполитиздат. 1959. С. 18. В прениях большевик С. А. Суворов (Борисов) возражал: «Если мы расходимся в понимании основных принципов марксизма, зачем же мы собрались на общий социал-демократический съезд? Ведь и социалисты-революционеры ссылаются на марксизм, который понимают иначе, однако ж, им здесь не место» (там же, с. 20). Суворов был в ссылке вместе с Богдановым и Луначарским и вместе с ними участвовал в «Очерках реалистического мировоззрения» в 1904 г. и в «Очерках по философии марксизма» в 1908 г. О вологодской ссылке Суворова см.: Ермолаев Е. И. Мои воспоминания//Север, 1923. 3—4, С. 18—19.
¡61 	. Богданов А. А. Красная звезда//Вопросы социализма. Работы раа- ных лет. М., Политиздат. 1990. С. 153 (далее: Богданов А. А. Красная звезда).
62. 	Богданов А. А. (Н. Вернер). Наука и философия//Очерки философии коллективизма. СПб., Знание, 1909. С. 33.
63. 	В конце 1870-х гг. во Франции марксисты стали называть себя «коллективистами», наверное чтобы отличаться от утопической традиции французского «коммунизма» XVIII в. В частности, Жуль Гед распространял значение «коллективизма» как синоним научного социализма, и в своем журнале Egalité, и в некоторых работах, переведенных на русский язык (см., например, Гед Ж- Коллективизм. М., Колокол, 1905).
64. 	В. Базаров и А. А. Богданов познакомились в юности, когда оба активно работали в народнических организациях в Туле. Вместе они находились в первые годы XX в. в Калуге, где жили и другие интересные личности, такие как А. В. Луначарский и И. И. Скворцов-Степанов. Луначарский писал в своих воспоминаниях, что «в то время в России не много было городов, где можно было бы отметить такой кружок сил марксистов. (...) Мы жили в Калуге необыкновенно интенсивной умственной и политической жизнью» (Луначарский А. В. Воспоминания и вне* 20


Затления. М., Советская Россия. 1968. С. 26). Кроме того, Базаров принимал участие во всех трех сборниках, представляющих сбой как бы «манифесты» неортодоксального марксизма (Очерки реалистического мировоззрения. СПб., изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова. 1904; Очерки по философии марксизма. СПб., Зерно. 1908; Очерки философии коллективизма. СПб., Знание, 1909). О его отношениях с Богдановым см.: Богданов А. А. Мое пребывание в Туле.//Революционное былое. 1923. 2. С. 16; Разломалин Д. Первые шаги партийной организации в Калуге // Из партийного прошлого / Сборник воспоминаний о партийной работе в Калуге. Калуга, Госиздат, 1921. С. 41.
65. 	Оба, например, считали, что. распределением труда и, следовательно, обязанностью распределения неприятных и неинтересных работ управляло Центральное статистическое бюро, организующее работу в зависимости от математических расчетов. Базаров писал, что «здесь становится невозможным не только «авторитарное», но и вообще какое бы то ни было руководство, не остается также места и для «деспотизма» большинства голосов. Правильность математического вывода не может быть установлена ни декретами, ни всеобщим голосованием,— тут царствует безусловная свобода и самоопределение индивидуума, и в то же время немыслимо никакое «нарушение порядка»: полное единогласие само собою обеспечивается общезначимостью математических аксиом». Базаров В. Анархический коммунизм и марксизм. СПб., Народная Польза, 1906. С. 165—166. О статистике см. также: Богданов А. А. Красная звезда. С. 143.
66. 	Базаров В. Анархический коммунизм.., С. 182.
67. 	Очерки философии коллективизма. С. 5.
68. 	Луначарский А. В. Мещанство и индивидуализм // Очерки философии коллективизма. С. 253.
69. 	Богданов А. А. Социализм в настоящем//Вперед. 2 февраля 1911. С. 6
70. 	См. Плютто П. А. Время и люди (Из архивов А. А. Богданова) // Социологические исследования. 1992. 11. С, 133—142.
71. 	РЦХИДНИ. Ф. 259. Оп. 1. Д. 48. Л. 36.
72. 	Там же. Л. 43.
73. 	Там же. Л. 46об.
74. 	Там же. Л. 48, 111.
75. 	Там же. Л. 96об.
21


ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Публикуемая рукопись А. А. Богданова «Десятилетие отлучения от марксизма» является последней книгой в трехтомном издании «Неизвестный Богданов». Она была передана в июле 1938 г. из НКВД СССР в Центральный партийный архив, и сейчас хранится в личном фонде А. А. Богданова (ф. 259) РЦХИДНИ.
«Десятилетие отлучения от марксизма» Богданова охватывает период с 1904 по 1914 гг. Но не на внешних фактах своей биографии сосредоточен автор, а на своем понимании философской и политической бооьбы в российской социал-демократии. Это не опыт философской или политической автобиографии, не история РСДРП и не воспоминания, поскольку все писалось по горячим следам. В то же время это и не совсем публицистика, не памфлет, потому что десять лет — достаточно большой срок, чтобы осмыслить и оценить прошедшее. Книга Богданова, по его собственным словам, «ответ «за всех и за вся», т. е. по всей линии» (1).
«Десятилетие отлучения...» написано в 1914 г. Позади был сорокалетний рубеж, годы ссылок, тюрем и эмиграции, философских споров и политической борьбы, увлеченности коллективной работой по претворению в жизнь великой идеи и разочарования в друзьях. Были написаны «Основные элементы исторического взгляда на природу», «Познание с исторической точки зрения», «Эмпириомонизм», романы-утопии «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», первая часть «Тектологии», а «Краткий курс экономической науки», изданный в 1897 г., выдержал несколько изданий. Только до революции 1917 г. издавался 7 раз. «Отлученный» от большевизма, Богданов подводил итоги целого периода своей жизни. Причем намеревался это сделать, как он писал в письме членам Женевского идейного кружка «Вперед», «в популярной и полемической, но не обычной форме» (2).
По своему построению книга напоминает разбор дела еретика, который производится им самим. «То, от чего отлучают», «Преступления отлученного», «Поток отлучений», «Соотлучен- ные», «Отлучатели» — таковы названия глав. Однако Богданов отнюдь не оправдывается, ибо нельзя доказать ортодоксам правоту еретика, который потому и отлучаем, что отстаивает свое право на собственное видение мира, на развитие идей, на создание новой науки, не освященной высокими авторитетами
‘ РЦХИДНИ. Ф. 436. Оп. 1. Д. 199. Л. 4.
2 Там же.
-22


прошлого. Полемизируя со своими отлучателями, автор не только старается опровергнуть их аргументы в старом споре, но и выступает против самого способа ведения ими полемики, Против их способа мышления.
Свою книгу Богданов предполагал издать легально осенью 1914 г. Поэтому литературные псевдонимы, хорошо известные автору, не раскрывались. И вообще лишних имен он не называет, часто давая лишь описательное обозначение того или иного человека. Но осведомленный читатель, знакомый с положением дел внутри «марксистского целого», как именовалась в легальной печати РСДРП, легко мог понять, о каких событиях и лицах идет речь.
Начавшаяся Первая мировая война и призыв Богданова в армию нарушили его издательские планы. После Октября 1917 г. книга не могла выйти уже по другим причинам. Это станет понятно из содержания публикуемой рукописи.
«Десятилетие отлучения от марксизма» А. А. Богданова впервые выходит в свет в настоящем издании. Рукопись публикуется в современной орфографии и пунктуации, с сохранением авторских стилистических особенностей. Имеющиеся в тексте сокращения слов, если они не являются общепринятыми, воспроизводятся полностью. Незначительные описки и ошибки исправлены без оговорок. Исключением является название работы В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»: в двух случаях А. А. Богданов, возможно умышленно, в своих примечаниях переставляет слова: «Эмпириокритицизм и материализм».
Все авторские примечания даются в конце страницы под строкой со знаком *). Его подчеркивания в тексте воспроизводятся курсивом.
Наши комментарии, а также пояснения и уточнения к авторским примечаниям, обозначенные цифрами, даны к каждой главе и отнесены в конец книги. Книга снабжена аннотированным именным указателем.
В составлении комментариев принимали участие Л. Г. Анохова, А. Ю. Киреев, А. Ю. Морозова.
23


ВВЕДЕНИЕ (От автора)
Странно, не правда ли?
Писатель-марксист празднует юбилей своего отлучения от марксизма...
Впервые это отлучение было надлежащими авторитетами провозглашено в 1904 г^оду] (1). С тех пор оно неоднократно подтверждалось и усиливалось. Тогда оно было только теоретическим; теперь оно дошло до попытки — еще немного не завершенной— полного и практического отлучения (2). Десятилетие подошло кстати: пора подвести итог.
Автор сам празднует этот юбилей: так проще. Другие не обязаны настолько помнить хронологию.
Празднуют люди то, чему радуются или чем гордятся. Радостным событием считать отлучение не приходится. Следовательно, автор находит основания им гордиться? Да.
Всего этого было бы недостаточно, чтобы занимать время и внимание читателя. Но отлучение — вовсе не личное дело. Оно — акт идейной борьбы, и всегда имеет общественное значение. История говорит, что отлучения еретиков выражают борьбу старого с новым, того, что отживает, с тем, что нарождается. Но на какой стороне сила жизни и начала будущего, на какой — старческая злоба и самозащита прошлого, это надо исследовать, чтобы знать.
Пусть две стороны встретятся лицом к лицу, и пусть рассудят их третьи, те, кому принадлежит действительное право, тei чью коллективную мысль и волю признают одинаково еретики и отлучатели.
Для этого я приглашаю виновников юбилея, и зажгу все огни в торжественной зале.
Будет светло; у кого есть глаза, те увидят.
24


Глава I. ТО, ОТ ЧЕГО ОТЛУЧАЮТ
1. Что такое Карл Маркс?* (3)
Он умер так давно... а самое слово «смерть» по-прежнему странно не вяжется с его именем. После него, как и после всякого другого человека, осталось в сущности одно — его дело. Но никогда еще ни один человек на земле не оставлял по себе такого гигантского наследства.
Это наследство — идея, организация, образец жизни.
Идея... Он преобразовал политическую экономию, историю, всю область общественных наук; он дал новую душу философии. Из богатства его мыслей и знаний черпают вновь и вновь, и долго еще будут черпать, не только друзья, а даже враги. И во всем этом лежит одна, все-объединяющая живая идея. Сама по себе, она проста; но не всякому дано понять ее величие.
За три с половиной века до Маркса жил скромный астроном, Николай Коперник. Он также преобразовал свою науку, у него также была одна, простая идея; она — родная сестра идеи Маркса.
Древние астрономы добросовестно наблюдали небо, изучали движения светил, видели, что есть в них глубокая, стройная, непреложная закономерность, старались выразить и передать ее. Но — тут получалась какая-то странная запутанность. Планеты идут среди звезд то быстрее, то медленнее; порой как будто останавливаются, поворачивают назад, и опять переходят к прежнему направлению; а через определенное число месяцев и дней, они снова на старом месте, и начинают тот же путь. Приходилось придумывать сложные теории, отдельное небо для каждой планеты, предначертанные для планет круги, вращающиеся в свою очередь по другим кругам и т. д. Неясность не исчезала, расчеты были страшно трудны.
У Коперника возникла мысль: не потому ли все это так сложно и запутано, что мы смотрим с Земли? А что, если переменить точку зрения и попробовать — конечно, лишь мысленно — посмотреть с Солнца? И когда он сделал так, то оказалось, что все стало просто и ясно: планеты, и Земля в числе их, движутся по круговым, а не извилистым путям, и Солнце — их центр; но раньше это не было понято потому, что Землю
* Глава о Марксе есть статья, написанная в 1913 г [оду] по поводу тридцатилетия его смерти для календаря издательства «Прибой» и не напечатанная в нем. В Тифлисе она была потом издана отдельной брошюрой, фирмой «Типографских рабочих».
25


считали неподвижной, и ее движение смешивали с путями пла- нет. Так родилась новая астрономия, которая объяснила людям жизнь неба.
До Маркса* жизнь общества исследовали буржуазные ученые, и смотрели на нее, естественно, с точки зрения своего собственного положения в обществе, с точки зрения класса, который не производит, а подчиняет себе труд других людей и пользуется им. Но с того мест|а не все видно, и многое представляется в искаженном виде, и многие движения жизни запутываются так, что их нельзя понять.
• Что сделал Маркс? Он переменил точку зрения. Он взглянул на общество с точки зрения тех, кто производит,— рабочего класса, и все оказалось иначе. Обнаружилось, что именно там — центр жизни и развития общества, то Солнце, от которого зависят пути и движение людей, групп, классов.
Маркс не был рабочим; но силою мысли он сумел вполне перенестись на позицию рабочего. И он нашел, что с этим переходом все тотчас меняет свои очертания и формы: раскрываются для глаз силы вещей и причины явлений, не заметные оттуда, со старой позиции; действительность, истина, даже сама очевидность становятся иными, часто противоположными прежним.
Да, и сама очевидность! Что может быть очевиднее для капиталиста, чем то, что он кормит рабочего? Разве не он дает рабочему занятие и заработок? Но для работников не менее очевидно то, что они своим трудом кормят капиталистов. И Маркс учением о прибавочной стоимости показал, что первая очевидность — иллюзия, видимость, подобно ежедневному движению Солнца вокруг Земли, а вторая — истина.
Маркс нашел, что все мысли и чувства людей получают разное направление, складываются несходно, смотря по тому, к какому классу эти люди принадлежат, то есть, какое положение в производстве или около производства они занимают. Различны интересы, привычки, опыт, различны и выводы из них. То, что для одного класса разумно, для другого — нелепо, и наоборот; что для одного справедливо, законно, нормально, для другого — несправедливость, злоупотребление силою; что кажется свободою тем, рабством кажется этим; идеал этих вызывает ужас и отвращение в тех.
Маркс подвел итоги и сказал: «общественным бытием людей определяется их сознание»; или, другими словами: экономическим положением определяются мысли, стремления, идеалы. Это была та идея, посредством которой он преобразовал всю общественную науку и философию. На ней основал он великое учение о классовой борьбе, через которую идет развитие 26


общества. И он исследовал путь этого развития и показал, куда оно ведет, какому классу предстоит создать новую организацию производства, какая будет эта организация, и как она покончит с разделением на классы, с их вековою борьбой.
Маркс не был рабочим. Но в рабочем классе великий ученый нашел точку опоры для своей мысли, точку зрения^ которая позволила ему проникнуть в глубину действительности, и породила его идею. Сущность этой идеи — самосознание трудового пролетариата. Вот почему Маркс — мыслитель более, чем кто-либо, принадлежит пролетариату.
Он принадлежит ему и как великий организатор. Идею пролетариата он сделал могучим орудим организации. Шестьдесят шесть лет прошло с тех пор, как прозвучали над миром призывающие к объединению слова знаменитого манифеста, написанного им с Энгельсом. И эхо живой жизни продолжает повторять их, громче и громче, до самых далеких уголков земли. Гигантские организации сложились под этим лозунгом, от Запада до далекого Востока; и растут, собирая силы, неудержимо, быстрее и быстрее, словно лавина Истории.
Судьба Маркса-организатора трагична, полна ярких побед, но и тяжелых поражений. Не раз суровая жизнь разрушала то, что он создавал ценой огромных усилий. Как истинный организатор, он не терял мужества перед безвременьем. Он выжидал момента и условий, и вновь упорно начинал работу, шире, чем прежде. Распалась под гнетом реакции, та организация (4), которую в эпоху подъема 1848 года он основал в Германии; сам он очутился изгнанником на чужбине. Но прошли годы,— и он с товарищами основывает там международное общество рабочих (5) и руководит его работой, опираясь на свою могучую способность убеждать людей. Оказалось, что и для этой организации не пришло еще настоящее время: сначала она росла и расширялась; но потом обнаружилось, что в ней сошлись слишком разнородные элементы. С трудовыми пролетариями — людьми единства и товарищеской дисциплины — не могли ужиться анархисты, представители частью озлобленного мелкого мещанства, гибнущего под ударами капитала, частью пролетариев полубосяков, не прочно связанных производством, недостаточно воспитавшихся на нем. Анархисты раскололи организацию (6), и она вскоре замерла.
Она была любимое дитя Маркса... Он, конечно, не сомневался, что она воскреснет. Но не судьба ему было увидеть это. Он не дожил шесть лет (7).
Правда, он видел зато, как росла немецкая социал-демократия, проникнутая тем же духом, и молодые рабочие партии других стран. Но какое счастье было бы для него узнать, 27


что та мировая организация, которой отдал он столько сил, вновь поднялась и развернулась в десятки раз шире, чем прежде, что уже теперь более двадцати пяти миллионов людей идейно связаны с нею (8). Ему не было дано этого счастья... *•
Маркс — образец человека, то есть—работника и бойца. Труд и борьба составляли его жизнь, как они составляют жизнь рабочего класса. И была чиста эта жизнь, как то знамя, которое он нес.
В нем воплотился новый тип, сливающий творческую мысль и творческую практику в одно нераздельное, гармоничное целое. И в этом тоже он принадлежит новому миру.
Одновременно с Марксом жил Дарвин, великий человек науки, сын буржуазного общества. Когда Дарвин сделал свое открытие — о происхождении видов живых существ,— Маркс понял и оценил сразу все значение этого переворота в науке. Впоследствии он выразил это, послав Дарвину свое величайшее произведение — «Капитал». Дарвин даже не стал читать этой книги. Гений пролетарского мира мог понять гения буржуазной культуры, но не наоборот.
Не было отрасли знания, чуждой для Маркса. Все изучал он, всем интересовался его неустанно работавший.ум. И в этом он — родной для пролетариата. Мало времени у рабочего, но все надо ему знать: природу, сопротивления которой он побеждает трудом своих рук, общество, в котором он борется, царство науки, у которой он ищет руководства на своем пути.
Гений Маркса—это душа рабочего класса, отразившаяся и сознавшая себя в самом сильном мозгу XIX века.
2. Что такое марксизм?
Несколько лет назад группа молодежи обратилась ко мне с запросом, как могу я считать себя марксистом, когда заведомо не во всем согласен со взглядами Маркса и Энгельса (9). Я ответил, что только в религиозных сектах обязательно согласие во всем со взглядами основоположников; а в научно-философских школах, и тем более в учении классовом, единство основывается на общих методе и точке зрения.
Свое отношение к марксизму, свое понимание его связи я тогда изобразил так*:
♦ Приключения одной философской школы. СПб., 1908, изд. «Знание». С,-66.
23


«Жили среди человечества два могучих кузнеца и искали, где применить свою великую силу. Увидали они, что поднимается новая армия, которой предстоят гигантские битвы и невиданные победы. И стали они в ряды этой армии, чтобы ковать для нее оружие. Ковали они мощно и неустанно, как никто, никогда на земле. Разлетались ослепительные искры из-под тяжелых молотов, дробилось все, что негодно и непрочно, и выходила из рук оружейников сверкающая и режущая, надежная сталь. Не все успели они выковать, что армии надо; закону времени подчинены были и они, пришлось и им в свой черед сойти в могилу. Но, умирая, не боялись они за свое дело, знали, что продолжат его другие; и если не будет таких сильных, как они, то заменят личную силу коллективной работой. И был завет двух оружейников товарищам: не жалейте о нас и не считайте себя слабее без нас; но идите вперед, и вы выполните то, чего мы не успели. Не бойтесь за будущее, верьте в свое дело, и не смущайтесь ошибками, которые неизбежны. Все будет тогда сделано в свое время; лишь бы кипела борьба и работа, и не было в ней ни остановки, ни примирения, и разгоралось бы в ней ярче и ярче великое пламя общей любви и общей ненависти пролетариата.
Этот завет мы исполним, и дело — по мере сил наших — продолжим.
29


Глава И. ПРЕСТУПЛЕНИЯ ОТЛУЧЕННОГО
1. 	Эмпириомонизм (1)
Слово длинное, тяжелое. Тут я готов признать за собой некоторую вину: я ввел его в философию.
Но присмотритесь, что оно значит; и окажется вовсе не так страшно.
В переводе с греческого, смысл его: единство опыта. Это — великая цель для человеческой мысли. Бесконечное богатство и разнообразие вселенной — ее вещей, событий, образов,'идей — свести к единству: представить с одной точки зрения, в одной непрерывной цепи,— по одному принципу, как выражаются философы.
Я искал такой точки зрения, и нашел, что разрешить задачу может только одна: организационная. Она очень проста.
Познание разлагает вселенную или, что то же, мировой процесс, на различные части, большие, малые, даже бесконечно-маленькие,— на всякого рода элементы. Но элементы не являются нам в отдельности, а всегда в сочетаниях, разными способами и в разной мере организованных. Так, весь Млечный Путь есть гигантская, своеобразная организация элементов — звездных систем. Солнечная система — одна из них — организована из более мелких элементов, отдельных светил, Солнца, планет, их спутников, комет и т. д. Любое тело — сложная организация частиц, атомов; атомы современная наука признает опять-таки системами, организованными из элементов электрической энергии. Общество организовано из людей, сознание человека — из стремлений, чувств, ощущений; наука — организация фактов, добытых опытом человечества, и пр.
Это — бесконечный ряд форм и способов организации, степеней организованности. Полной неорганизованности нет и не может быть в мире, доступном нашему опыту. Если бы и было нечто совершенно неорганизованное, мы об этом никогда не узнали бы: оно не оказывало бы никакого сопротивления нашим усилиям, никакого воздействия на наши чувства; следовательно, просто не существовало бы для нас. Даже неосязаемый эфир мирового пространства оказывает, согласно выводам нынешней науки, некоторое, хотя очень малое, сопротивление движущимся телам, тем большее, чем больше их скорость; таким образом, и «пустота» эфира не лишена какой-то зародышевой, минимальной организованности.
Разные организационные формы постоянно находятся во взаимодействии: то разрушительно сталкиваются, то вступают в 30


новые сочетания. В этой борьбе, соединениях, перегруппировках возникают иные формы, высшие и низшие; все непрочное распадается и гибнет, прочное сохраняется и развивается. Так совершается мировой процесс. Мы теперь знаем, что даже каждый атом вещества выносит своеобразную, непрерывную борьбу с окружающим его эфиром, который как бы разъедает его, отнимая разными путями электрическую энергию, его образующую; но тот же атом сложился когда-то в долгом развитии из элементов, рассеянных в эфире. В борьбе со средою за существование и в порождаемых ею новых группировках из первобытной, миллионы лет тому назад зародившейся на Земле белковой слизи развились бесчисленные виды растений и животных, высший организм—человек, и высшая организация — общество. И борьба классов — тоже борьба организационных форм, ведущая к выработке иных, высших.
Эта точка зрения позволяет нам охватить мыслью вселенную как единый ряд событий — как всеобщий организационный процесс.
Но действительно ли это так? Мы привыкли думать иначе, видеть во вселенной не один, а два ряда фактов: материальные и духовные, или физические и психические. Нам все кажется, что это два совершенно отдельных мира; если даже тот и другой рассматривать с организационной точки зрения, то не организуется ли каждый из них вполне особо? Но почему же? Мудрость прошлого отвечает: потому что иное дело — материя, иное — дух; они различны по самому существу. Другими сломи: тот материал, из которого они формируются, самые элементы, из которых они складываются, не имеют здесь и там ничего общего.
Мудрость веков заблуждается; ее ошибка уже вполне разоблачена. Бесконечно разнообразны те элементы, на которые трудом и познанием мы можем разлагать мир; но нет особых элементов материальных и особых духовных, вполне чуждых друг другу, неспособных вступать в одну общую связь. Явления материальные и духовные можно строгим исследованием разложить таким образом, что элементы обоих окажутся одни и те же.
Вот зеленый лист растения; это вещь материальная или физическая. Он зеленый, сердцевидного очертания; другими словами, в нем есть элементы зеленого цвета и определенной пространственной формы. Чтобы изменить элементы его цвета, надо подействовать на него, напр[имер], какой-нибудь кислотой; чтобы изменить элементы формы, требуется, напр[имер], разорвать его руками: воздействия посредством других материальных тел.
31


Вы смотрите на лист и видите его; или вы думаете о нем-^ представляете его себе. Это значит: у вас есть «зрительное восприятие» листа, или «представление» о нем,— явления, протекающие в вашем сознании, т. е. духовные, психические, ц что же? В этом восприятии, в этом представлении заключаются те же элементы цвета, те же элементы пространственной фор. мы. Какая же разница? Если вы захотите уничтожить, прекратить свое восприятие, или изменить свое представление, вам не надо для этого действовать физическими силами на самый лист: достаточно не смотреть на него — и восприятия не будет; достаточно вообразить его красным или зубчатым — и элементы цвета, пространственной формы в представлении будут иные, чем прежде.
Итак — элементы одни и те же, в материальном листе и в его психическом образе; но связь разная, как это видно из того, что изменять ее приходится воздействиями разного рода. Различны, значит, лишь способы организации духовного и физического. Это — организационные типы, не более. С такой точки зрения мы и должны их исследовать.
Понимание мира, как непрерывного ряда организационных процессов, было впервые введено в философию мною. Учение же об единстве элементов, о том, что материя и дух различаются лишь характером их связи, было сформулировано много раньше. С наибольшей научной строгостью это сделал Эрнст Мах, знаменитый физик и физиолог* (2). В таких пределах — я его ученик (3). Мысль о том, что связь физического и связь психического являются организационными формами и подлежат исследованию, как таковые, ему совершенно чужда.
Я дал еще иное доказательство того, что в мире нет особых элементов материальных и духовных. Наше усилие управляет нашим материальным телом, и называется тогда «физическим усилием»; но другое усилие управляет ходом наших представлений, и называется «умственным» или «духовными Наука — физиологическая психология (4) — выяснила, что между обоими родами усилий нет никакой существенной разницы; они вполне однородны, оба представляют двигательное, нервномускульное напряжение. Это поймет всякий, по опыту хорошо знакомый и с физической, и с умственной работой; особенно поймет рабочий. В Королевской галлерее, в Брюсселе, есть статуя Константина Мёнье — «Философ». Она изображает рабочего-мыслителя, решающего какой-[то] глубокий вопрос. В каждой черте сильного нагого тела чувствуется внутреннее
* «Анализ ощущений» Э. Маха. Русский пер[евод] —издательство] «Труд».
32


физическое усилие; и чувствуется, что оно есть — сама борющаяся мысль. Труд человечества, один и тот же по существу, преодолевает и силу природы, и ее тайну: организует ее элементы, в интересах людей, физически, и располагает их в стройный порядок опыта духовно.
Но разве это было бы возможно, если бы физическое и духовное были разной природы, если бы они различались по самым элементам?
Итак, вот картина вселенной: бесконечная ткань из организационных форм, объединяющих бесчисленные элементы по различным способам и в разных степенях связи,— ткань, вечно изменяющаяся в борьбе и форм и новых сочетаниях (так в рукописи.— Прим, ред), порождающих, наряду с низшими, все более высокие и совершенные типы организации.
2. 	«Марксистская философия*
Ересь выяснена. В чем же заключается истинное учение российско-марксистской церкви. Вот оно.
1) 	Мир есть вещь в себе и явление.
2) 	Вещь в себе есть материя; явление есть дух.
3) 	Материя или вещь в себе,— это то, что, действуя на наши органы чувств, вызывает в нас те или иные ощущения * (5).
Что, собственно, означает «вещь в себе»? Вы видите какой- нибудь предмет — камень, дерево, человека. Приходят философы, и говорят: «Нет, предмета-то вы и не видите; это только так кажется вам,— это только явление, только ощущения, которые вы получаете от данной вещи. Сама по себе она вам недоступна. Если даже наука исследует вещь и определит, что камень состоит из частиц такого-то вещества, из атомов таких- то элементов, дерево из Таких-то тканей и клеток и пр., то и это не даст вам понятия о том, что есть вещь в самой себе: наука, ведь, тоже основана только на опыте, т. е. на явлениях, на ощущениях». Вы спросите: «Ну, а человек, по крайней мере, знает, что он такое в самом себе? Знает же он и наиболее скрытые свои мысли, чувства, стремления». И те же философы ответят: «нет», и себя человек не знает в самом себе. Он знает только свое сознание; но оно опять-таки лишь явление, лишь видимость, образованная из ощущений, а не человеческая вещь в себе».
Итак, вещи в себе, это прежде всего не то, что явления, не то, что вещи, которые мы видим, осязаем и которые еще обоз-
* «Критика наших критиков» Н. Бельтова. С. 233. Его же —примечания к «Л. Фейербаху» Энгельса. С. 100, 104.
3 Зак. 184 33


качаются, как «вещи для нас»,— а то, что скрыто под ними, и открывается лишь философским мышлением. Дальнейшие определения вещей ^в себе уже зависят от школы: для идеалистов это — «дух» *’или, напр[имер], божественное начало; для наших марксистов (6) — «материя».
Из приведенных нами трех положений 6 «вещи» и «явлениях» первое они взяли у Эммануила Канта, философа XVIII века. Второе и третье заимствовали у французских материалистов, тоже XVIII века (7).
Итак, основы истинно-марксистской философии были открыты больше 130 лет тому назад. По крайней мере, древняя! Это достоинство бесспорно. Какое постоянство! 130 лет беспримерно стремительного научного развития, ошеломляющих открытий и побед человеческого труда ничего не изменили в этих основах.
Но все-таки, что же это такое? Детский лепет XVIII века. И только.
Вот что писал об этом один философ:
«...во времена Канта наше знание природных вещей было настолько отрывочно, что оно давало повод к предположению за каждой из них особой, таинственной вещи в себе. Но с тех пор, благодаря колоссальному прогрессу науки, все эти вещи, одна за другою, были познаны, анализированы и, более того,-— даже воспроизведены. И конечно, мы не можем назвать непознаваемым то, что мы в состоянии сами производить. Для химии в первой половине нашего столетия органические вещества представляли подобные таинственные вещи. Теперь же мы их познаем одну за другою и воспроизводим из химических элементов без помощи органического процесса...»* (8).
Это был, конечно, какой-нибудь зловредный, по справедливости отлученный эмпириомонист? Должно быть, что так. Его звали — Фридрих Энгельс (9).
Энгельс никогда не говорил о «вещах в себе» иначе, как иронически. Полемизируя с новокантианцами (10), стоящими за «вещи в себе», он указывал, что применяя эти «вещи» в производстве и познавая их в науке, мы преспокойно делаем их «вещами для нас»** (11).
У Маркса нельзя найти даже упоминая о «вещах в себе». Но у него можно найти, напр[имер], в критике Фейербаха, ре-
* Предисловие Энгельса к английскому изданию его популярной брошюры «Развитие научного социализма», напечатано в журнале «[Die] Neue Zeit». 1892—1893. Т. 1. № 1. С. 18—19.
** «Л. Фейербах» Энгельса. Русск[ий] пер[евод]. С. 14—15.
34


шительное отрицание «потусторонности» (12). А вещь в себе— это и есть то, что лежит «по ту сторону» явления* (13).
Но для меня, еретика, и для всех людей, мыслящих свободно, разумеется, не в Марксе и Энгельсе дело. Они, может быть, ошибались, не оценили справедливо Канта, не поняли, что истинная пролетарская философия требует «вещей в себе», и не может удовлетвориться живой тканью «явлений». А русские марксисты сумели стать на вполне пролетарскую точку зрения... Посмотрим.
3. 	Пролетарская и буржуазная точка зрения
Философия того или иного общественного класса есть одна из его высших идеологий. Поэтому, согласно учению Маркса, она должна отражать и выражать практическую жизнь класса: его роль в производстве, его организацию, его жизненные интересы и стремления. Основываясь на этом, примерим к молодому классу, еще далеко не завершившему выработку своего общего сознания, те и другие философские взгляды, еретические и российско-правоверные.
Что естественнее, ближе, понятнее, так сказать, «соответственнее» для трудового пролетариата, всеобщая организационная точка зрения на мир, или ее отрицание? А также — и что «соответственнее» для буржуазии?
Пролетарий в производстве имеет дело с материальными вещами. Он выполняет в них перемещения, разделения, новые соединения, перегруппировки частей,— все это в интересах общества. Это — деятельность, по существу, организационная: пролетариат, своими физическими усилиями, организует внешние вещи для людей.
Вместе с тем, он организуется и сам, в сотрудничестве и в борьбе, шире и глубже, чем какой-либо класс, выступавший на арену истории. Организация людей — вторая его характерная черта.
Он вырабатывает свое сознание, стремясь к тому, чтобы сделать его единым, стройным, и привести его в полную гармонию со всей практикой и жизненными интересами класса. А это значит — организовать идеи во всеобъемлющем, для класса, масштабе.
Организация вещей, организация людей, организация идей — вот жизнь рабочего класса в ее целом.
* «Л. Фейербах» Энгельса, немецкое издание 1903 г. С. 60, приложение— примечания Маркса к Фейербаху. В русск[ом] переводе Г. Плеханова соответственное место искажено — вставлено «не» (о чем будет речь дальше в тексте).
3* 35


Всеобщая организационная точка зрения на мир, или ее отрицание?
Но, может быть, она еще более свойственна буржуазии?
Организацией .’вещей — т. е. физическим трудом,— буржуазия не занимается, поручая это наемным рабочим рукам.
Что касается организации людей, то она — класс индивидуалистический, тяготеющий к обособленности человека от человека: в ней самой царствует конкуренция, борьба интересов, принцип войны всех против всех. Конечно, без организации людей и буржуазия не может обойтись; но она лишь под давлением практической необходимости ведет это дело, и стремится переложить его на других. Когда-то капиталисты лично организовали состав рабочих для своих предприятий; теперь они поручают это наемным директорам и инженерам. Различные группы самой буржуазии, а также и политические партии, представляющие их интересы, находятся в постоянной вражде, и объединяются только в крайности, перед общим врагом.
Наконец, в деле организации идей у буржуазии сказывается тот же индивидуализм, та же дробность и борьба интересов. У нее нет тенденции к сознательной выработке общей для всего класса системы идей; в области мысли буржуазия столь же анархична, как и в практике: каждый считает для себя достоинством и гордостью иметь «свое собственное», «вполне оригинальное» миросозерцание.
Что же здесь — всеобщая организационная точка зрения на мир, или ее отрицание? Что из двух — пролетарская идея, что — буржуазная?
Ну, а вот учение об единстве элементов физического и психического, это — несомненный «буржуазный идеализм», утверждают отлучатели. Почему? Аргументация, которую они повторяли несчетное число раз в своих статьях и книгах, одна и та же: если элементы материального и духовного одни и те же, только в разной связи опыта, то это, очевидно, именно элементы духовного характера, элементы сознания, или ощущения; значит, все тогда сводится к сознанию, к ощущениям; а это идеализм, и, конечно, буржуазный.
Много раз и я и другие указывали на странность этого доказательства: если элементы в физических и в психических явлениях одни и те же, то ясно одно: что сами по себе они еще не физические и не психические. Каким же образом отсюда очевидно, что они психические?
И пролетариат, и буржуазия состоят одинаково из человеческих элементов. Что из этого следует? Что, сами по себе, элементы-люди еще не пролетарии и не буржуа, а становят- 36


ся таковыми в зависимости от общественно-организационной связи, в которой находятся: господствующее положение и собственность на средства производства образуют ту связь, в которой человек становится элементом буржуазии; общий труд, подчиненное положение, отсутствие собственности образуют ту связь, в которой человек является элементом пролетариата. А наши отлучатели должны, по своей логике, сделать такой вывод: если вы признаете, что пролетариат и буржуазия состоят одинаково из человеческих элементов, то очевидно, у вас все люди суть буржуа.
Возражать бесполезно.
Другая сторона: «Мир есть вещь в себе и явление». Пролетарская это идея или буржуазная?
Мы видели, уже Энгельс указал, что «вещь в себе» — выражение слабости и незнания, своего рода страха, недоверия, недоумения перед вещами. Этого ее характера не заметит разве слепой. «Вот вещь; я как будто вижу ее; но то, что я вижу, это только видимость, только явление; а что она там, в себе, я этого не знаю; и чем она может угостить меня, предвидеть не могу». Можно ли себе представить такое умонастроение у класса, ежедневно преодолевающего своими руками сопротивления вещей, в научно устроенном производстве? Разумеется, нет, но оно как нельзя более естественно для класса белоручек, не знакомых по живому опыту с сопротивлением вещей.
Далее, «Вещь в себе есть материя». Это, будто бы, истинно-пролетарский материализм. Неправда. Для пролетария материя есть объект его труда, живое, осязаемое явление, а не вещь, спрятанная «в себе», как черепаха в своей коробке.
Вы видите, как по всей линии отлучение идет — с больной головы на здоровую.
Но, ведь, вот единство элементов — это «махизм»; а Мах есть буржуа, и, значит, учение это буржуазное? Этот постоянно повторяемый крик о буржуазности «махизм» тоже — характерная черта отлучателей.
Они взяли свою философию у архи-мещанина Канта и буржуазного аристократа Гольбаха, и они же кричат о буржуазности чистейшего ученого, умеренного социалиста по своим симпатиям, Эрнста Маха.
Чем это объяснить?
В 1908 году Маху исполнилось 70 лет. Орган немецких марксистов, «Die Neue Zeit» (14), редактором которого состоит Карл Каутский, счел нужным отпраздновать эту годовщину. И он сделал это таким образом, что напечатал мою статью о 37


Махе — статью еретика Богданова — с сочувственным предисловием переводчика! И Каутского не отлучили...* (15).
Почему это оказалось возможно?
Европейские марксисты тоже иногда отлучают,— но не за разногласие с Кантом и Гольбахом. А главное, они — образованные люди. Они следят за прогрессом науки, они знают, что сделал Мах в физике, физиологии, философии естествознания. Они знают его, как мирового ученого и глубокого мыслителя.
А наши истинно русские марксисты не занимаются такими пустяками. Разве нужны естественные науки, чтобы драться за лидерство и отлучать еретиков? И Мах пострадал... за Богданова.
Ах, отсталая страна Россия!
4. 	Рабочая теория и схоластика
Нынешняя наука, в критике разных теорий, придает огромное значение тому, «рабочие» они, или «схоластические». «Рабочие» тут не значит — пролетарские. Речь идет о том, дает ли критикуемая теория опору и толчок для дальнейшей научной работы, или же не дает, а только нечто «объясняет», но так, что ни проверить на опыте этого объяснения нельзя, ни дальше идти из него — некуда. В первом случае теорию называют «рабочею», во втором ее характеризуют как «схоластику», т. е. пустое умствование. Действительно, рабочая теория, даже если потом окажется неверной, все-таки принесет некоторую долю пользы,— подтолкнет мысль на новые усилия, послужит нитью для исследования, которое ее подтвердит или опровергнет. А схоластическая принесет только мнимое удовлетворение своим авторам и сторонникам, но не поведет их дальше, даже помешает их мысли работать в иных направлениях.
Простейший пример схоластического объяснения: «...опиум вызывает ' сон, потому что в нем есть усыпительная сила»** (16). Никакого исследования на этом основать нельзя; и раз человек такое объяснение принял, у него даже нет побуждения идти дальше; а между тем на деле он знает не больше, чем прежде.
Сравним с этой точки зрения эмпириомонизм с «истинномарксистской» философией.
Мир—цепь организационных форм в их взаимодействии, борьбе, разрушении, развитии... Что из этого следует? Куда * На русском эта моя статья — предисловие к упомянутому «Анализу ощущений» Маха.
** -Из комедии Мольера «Мнимый больной».
38


это нас ведет? Вполне ясно: если все есть организация разных элементов, то надо исследовать способы и законы этой организации; надо их обобщить и научно выразить; словом — вырабатывать Всеобщую Организационную науку, которой до сих пор не было.
И я, действительно, от эмпириомонизма пришел к основанию такой организационной науки; мне удалось сделать в ней первые шаги, первые выводы (17).
Без сомнения, она будет отлучена заодно со мною. Но это ничего не изменит. Она полезна и необходима; а потому будет жить и развиваться в коллективной работе мысли, и сослужит свою службу человечеству.
Очевидно, что эмпириомонизм, во всяком случае, оказался рабочей теорией.
Ну, а там?
«Явления происходят от того, что их вызывают вещи в себе; вещи в себе — это то, что производит явления». Что же дальше? Куда должно идти исследование? В самую вещь — нельзя: на то она «в себе», и пока не выйдет «из себя», нам недоступна. А явления исследовать нисколько не помогает.
Не ясно ли, что она есть просто «усыпительная сила»?
Но над схоластикой «усыпительных сил» смеялся еще Мольер два с половиной столетия тому назад. А в XX веке...
5. 	Абсолютная истина
Это значит — истина, не зависящая ни от каких условий, «безусловная», а потому неизменная и вечная.
Возможна ли абсолютная истина с точки зрения эмпириомонизма? Конечно, нет.
Все есть организационный процесс, бесконечный и непрерывный, а знание, истина, это организация фактов. Организационная форма не может быть неизменной и неразрушимой.
Человечество накопляет факты своего опыта, собирает их, связывает в стройный порядок. Так получается истина. Тысячи поколений наблюдали ежедневно восход и заход солнца, и связали эти бесчисленные однородные наблюдения в одну мысль: «солнце ежедневно обходит вокруг земли по небесному своду». Это была тогда полезная и необходимая организация фактов, т. е.— истина; но истина для того времени. Люди считали ее безусловной, абсолютной, и назвали бы сумасшедшим того, кто стал бы этому противоречить. Но это была только истина времени, «относительная» истина; она зависела всецело от суммы фактов, известных обществу, фактов, которые она организовала. Накопились новые факты, в нее не умещавшиеся,—и пришлось выработать новую, более широкую организа39


ционную форму, высшую истину, о движении Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси. Абсолютна ли и вечна ли эта новая истина? Как могли бы мы это утверждать, когда не оказалась таковой предыдущая, основанная на самой очевидности,— тогда как эта противоречит привычной для пас очевидности, и основана на вычислениях?
Она зависит от известных нам фактов; но ведь остается всегда целая бесконечность неизвестных. По мере того, как они будут входить в опыт человечества, может меняться и эта истина. В сущности, уже со времен Ньютона мы знаем, что она только приблизительна: центр годового движения Земли — не само Солнце, а общий центр тяжести солнечной системы, изменяющий свое положение, правда, не отходя далеко от Солнца. Затем, учение физиков об относительности всякого движения значительно меняет внутренний смысл нынешней истины. Какие еще возможны в будущем изменения — что мы об этом знаем? Только детская наивность и самодовольство могут говорить: «а уж теперь-то мы знаем абсолютную истину».
Вот что писал об этом один философ.
«...Насколько юной является еще до сих пор вся история человечества, и насколько смешно было бы приписывать нашим современным взглядам какое бы то ни было абсолютное значение, это видно уже из того факта, что вся история до настоящего времени может быть обозначена, как история периода времени от практического открытия превращения механического движения в теплоту (т. е. добывание огня трением. Л. Б.) до открытия превращения теплоты в механическое движение» (паровые машины. А. Б. Курсив мой.) * (18).
Кто этот философ? Фридрих Энгельс.
Его не отлучили за это. Но русских марксистов отлучают. Ибо отрицание абсолютной истины — не что иное, как зловредная ересь.
Что говорят истинно-русские марксисты?
«Никакой рок не в силах теперь отнять у нас ни открытий Коперника, ни открытия превращения энергии, ни открытия изменяемости видов, ни гениальных открытий Маркса...».
И далее:
«...Но ведь не остановится же человеческая мысль на том, что вы называете открытием или открытиями Маркса? Конечно, пет, господа! Она будет делать новые открытия, которые будут дополнять и подтверждать эту теорию Маркса, как новые * «Анти-Дюринг» Энгельса. Из 3-го немецкого изд[ания]. С. 113—114. Есть русские переводы.
40


открытия в астрономии дополняли и подтверждали открытие Коперника»* (19).
Это Н. Бельтов. А вот В. Ильин (20):
«Быть материалистом, значит признавать объективную истину, открываемую нам органами чувств. Признавать объективную, т. е. независящую от человека и от человечества истину, значит так или иначе признавать абсолютную истину»** 21).
Примеры абсолютных истин у него: теории Маркса, история земли, излагаемая геологией, «Наполеон умер 5 мая 1821 года».
Последний пример он взял у Энгельса. Но у Энгельса это пример не столько абсолютной истины, сколько «пошлости» («плоской мысли», Plattheit). «Безусловные истины становятся с течением времени замечательно редки», иронически замечал он, и пояснял, что они все более и более сводятся к «пошлостям, бессодержательным общим местам», вроде той, которая приведена*** (22).
Конечно, и эта пошлость не абсолютная истина. Опа зависит, напр[имер], от системы летосчисления. Что, если Рождество Христово было не тогда, когда его предполагают? Или это уж «абсолютно» достоверно? По нашему календарю Наполеон умер 17 мая. Правда, григорианский (23) точнее; но и он не вполне точен. По более строгому астрономически календарю было бы, может быть, 4 мая (ошибка григорианского календаря была уже в то время больше полусуток вперед).— Затем, и момент смерти не такая простая, определенная вещь. Прежде его определяли прекращнием дыхания и сердцебиения; нынешняя медицина все больше склоняется к иному взгляду: признавать смерть завершенной лишь тогда, когда клетки организма разрушились настолько, что никаким способом их деятельность не может быть восстановлена; а это выходит — позже, чем принималось по старым понятиям,— и т. д. т. д.
Признавать «объективную истину, открываемую нам органами чувств», за абсолютную! Но ведь, это значит — верить в голубой небесный свод и в движение солнца по нем... Разве не это «открывают нам органы чувств»?
А что они открывали нашим предкам!
В знаменитом «Молоте ведьм», руководстве для инквизиторов, профессора Шпренгер и Инститор писали относительно полетов ведьм по воздуху:
* «К развитию монистического взгляда на историю» Н. Бельтова. С. 176.
** В. Ильин. «Материализм и эмпириокритицизм». С. 146.
*** «Анти-Дюринг» Энгельса. 3-е нем[ецкое] изд[ание]. С. 82—84.
.41


«Об этом имеются бесчисленные свидетельства людей, которым или самим приходилось летать таким путем, или случалось своими глазами видеть, как дьяволы подхватывали человека. Мы сами между Страсбургом и КельнохМ собрали довольно подобных случаев. И наконец, раз даже у простого народа подобные рассказы можно слышать каждый день, то что же тут тратить время на лишние аргументы?» * (24).
Конечно, чего уж тратить время, когда в XX веке найдутся последователи, которые скажут, что все обязаны верить в «истину» открываемую органами чувств», и признавать ее абсолютной. Но все-таки, куда нынешним до тех? Те чтили абсолютную истину и ограждали права ее кострами, эти—всего только отлучениями.
Спорить? Опровергать? Как-то неловко и странно. Точно прилетел на аэроплане к дикарям и требуется объяснить им, что это — не живая птица.
Ну, все равно, попробую. Современная наука не знает абсолютных истин, и признавать их не может. На памяти нашего поколения потеряли свою незыблемость и оказались лишь приблизительными «абсолютнейшие» из прежних научных истин: вечность материи, неизменяемость химических элементов, ньютоновская механика. И надо быть российским туземцем, чтобы не знать этого, и поклоняться абсолютным идолам.
Впрочем, в наивных головах молодежи эта вера имеет иногда довольно благородный источник. Мне случалось слышать: «Стоит ли бороться за истину, если она не абсолютна, если она завтра окажется заблуждением?»
Если она сегодня истина, а завтра сделается заблуждением, то это значит, что она пролагает путь другой, высшей истине, которая из нее возникнет; борясь за первую, мы тем самым боремся за вторую, и за все последующие,— тем самым за бесконечное развитие истины. Что же, за эту цель стоит бороться?
Истина, как и сам человек, организационная форма, и разделяет судьбу всех таких форм: живет и умирает. Сменяются поколения людей, сменяются поколения истин. Завтра мы умрем; стоит ли жить и бороться? Конечно стоит, и для себя, и для тех, которые придут после нас, через нас. Они будут сильнее, ярче, красивее,— может быть, даже счастливее нас. Перед их могучей и напряженной жизнью наша покажется заблуждением. Но она не заблуждение — для нас, и необходимая ступень — для них. Так и истины.
* «Цитата из «Молота Ведьм» взята у Сперанского [из книги] «Ведьмы и ведовство». С. 150.
42


Совсем иные корни имеет вера в абсолютную истину в душах старого поколения.
Во-1) , на ней можно успокоиться.. Это — остановка, отдых для отяжелевшей, отработавшейся, состарившейся мысли.
Во-2) , если есть абсолютная истина, то обязательно должны быть и те, которые решают, какая истина абсолютна. Ведь, все истины оспариваются, и на каждую могут найтись еретики. Необходим некто, имеющий власть и право определять- «вот это неприкосновенно, и сомневающийся да будет отлучен». Этот некто, кто бы он ни был, называется непреложным авторитетом. Будет ли это жрец, будет ли это «вожак», лидер,— все равно: абсолютная истина требует такого авторитета, она неразрывно с ним связана, она всегда была его опорою.
Поэтому тот, кто отрицает ее, не просто заблуждающийся еретик, но и преступник: он подрывает признанную духовную власть, он мешает ей беспрепятственно руководить верными, он не дает им сделаться надежным стадом, он напоминает им о том, что они свободные, сознательные люди, имеющие право коллективного решения, критики, контроля, и обязанные пользоваться этим правом не только в теории, но и в практике.
Читатель! Ты видишь — решается не отвлеченный вопрос. Это вопрос об идейном рабстве или свободе, о стаде или сознательном коллективе.
6. 	Объективность, или история о леших
Это — продолжение того же, в другой области. «Объективность» буквально значит «предметность» (объект = предмет, вещь). «Объективно» для нас то, что действительно, как те предметы, которые мы видим, и с которыми на практике имеем дело.
В противоположность этому, «субъективным» называют то, что не имеет такого характера действительности,— напр[имер], наши представления, образы фантазии, сны. «Субъективный», буквально, то же, что «личный» (субъект = лицо). Мои представления, ощущения, мечты, лично для меня могут быть очень важны, но для других вовсе не обязательны: а с реальными вещами все одинаково принуждены считаться. Также и точные выводы науки обязательны для всех, и потому признаются объективными. Поэтому философы слово «объективность» и переводят чаще всего, как «общеобязательность» или еще «общезначимость» (то, что для всех имеет значение) (25).
Дальше этого философы не могли пойти в долгом ряду веков, только опутали вопрос об объективности схоластическими умствованиями и метафизикой.
43


Но пришел человек другого мира. Он был похож на сказочных волшебников: к чему бы ни прикоснулся, все озарялось новым светОхМ и меняло свой вид. Его звали — Карл Маркс. Прикоснулся он и к'вопросу об объективности.
Объективно то, что действительно для всех. Но кто эти «все»? Маркс ответил: человеческое общество. И «общезначимость» не что иное, как «общественная значимость», то, что имеет действительное значение для общества (по-немецки «ОезеПзсЬаПНсЬ-ёйИ^кеИ»).
И сразу получились выводы, которые «не снились старым мудрецам», а также и многим новым.
Общество растет, изменяется, развивается. Многое такое, что имеет действительное значение для нас, вовсе не имело его для наших предков, просто не существовало для них, в их более узком и бедном опыте: большая часть нашего астрономического мира, с его гигантскими расстояниями, весь мир микробов, прежние геологические эпохи, и г. д. Область объективного расширяется с прогрессом общественного труда и познания.
Но она не только расширяется; она вообще изменяется. Вещи, которые для наших предков были самой подлинной действительностью, которые для общества на его тогдашнем уровне имели самое реальное значение, впоследствии утрачивали этот характер, с переходом общества на высшие ступени начинали рассматриваться, как иллюзии, продукты фантазии, словом— лишались своей прежней объективности. Таковы, напр[имер], боги и стихийные духи старых религий, бесчисленные демоны средневековья и т. и. Насколько реальное значение все это имело для общества, видно из того, сколько жертв, экономических, а порой и человеческих, приносили этим прежним объективностям, которые для нас лишь пустые призраки и суеверия. В самой науке то и дело происходят подобные перевороты. Какие-нибудь два века тому назад для физики непреложными объективностями являлись «невесомые жидкости», электрическая, магнитная, тепловая, которыми объясняли массу процессов природы; а теперь эти жидкости там же, где домовые и лешие. И нет сомнения, что много вещей и понятий, вполне объективных для нас, окажутся иллюзиями в глазах наших потомков.
Так и смотрел на дело Маркс. Он исследовал в своем «Капитале» буржуазную политическую экономию и показал, что в ее основных понятиях заключается масса «мистицизма, призраков, тумана». Напр[имер], стоимость товара та^м имеет характер своеобразной «товарной души»; она управляет движением товара на рынке, как по обычным взглядам, челове- 44


ческая душа управляет движениями тела; обмен товара на товар там определяется отношением между самими товарами,— как будто товары, мертвые вещи, могут сами вступать в отношения между собою. Маркс показал, что все эти понятия взяты прямо из жизни рынка; но действительность в них извращена; «отношения людей представляются под видом отношений между вещами». Он назвал это «товарным фетишизмом». Стоит понять, что в основе обмена и стоимости лежит общественный труд, — и фетишизм рассеется со всеми призраками и тайнами, все станет просто и понятно: так учил Маркс. Но, прибавлял он, для этого надо покинуть точку зрения, свойственную обществу на ступени товарного производства, перейти на точку зрения иных способов производства. А при отношениях товарного производства категории (основные понятия) товарного фетишизма «обладают общественной значимостью, следовательно, объективны...»
Вот точные слова Маркса:
«Они (категории буржуазной политической экономии) являются общественно-значимыми, следовательно, объективными формами мышления для производственных отношений этого, исторически-определенного, а именно товарного способа производства. Весь мистицизм товарного мира, вся таинственность и призраки, которые окутывают туманом продукты труда при товарном производстве, тотчас исчезают, -как только мы переходим к другихм формам производства»* (26).
Итак, объективность не одна; она иная с каждой ступенью развития общества; объективное вчера может расплыться завтра, как туманный призрак.
Эмпириомонизм сразу приводит к тому же выводу: объективность— организационная форма для жизни общества, для его труда и мышления,— а потому вместе с ним, с его развитием должна меняться.
Но все это — ересь. Т. е., вероятно, не ересь, когда написано в «Капитале» Маркса, и ересь, требующая отлучения, когда я говорю это. Существует одна, абсолютная объективность, как и абсолютная истина. Призраки прошлого никогда не были объективны; это были просто абсолютные заблуждения.
Тут и начинается, собственно, история о леших, водяных и пр. Это — стихийные духи; в них некогда народ обобщал и воплощал свой зародышевый, смутный опыт. То было время их объективности.
* «Капитал» Маркса. Т. 1. С. 42, немец [кое] 5-е изд[ание], русский перевод В. Базарова и И. Степанова. С. 42.
45-


Этот простой и неизбежный вывод из исторического развития объективности вызывает истинный восторг отлучате- лей (27). Ха, ха, х$! Он верит, что лешие когда-то объективно существовали! Для него они только несколько веков тому назад перестали объективно существовать! Какое суеверие! * (28).
Прежде всего, маленькая, но важная поправка. Он, человек XX века, даже и в этом веке отлучаемый за отрицание объективности многих, еще сохранившихся идолов и фетишей, конечно, не может верить, что стихийные духи объективно существовали. Для него, как «Милостивого Государя, г. Богданова» (29) (официальный титул отлученного еретика) этой объективности нет места. Но он понимает, что объективность X века —не зависела от того, как будет думать «г. Богданов» или сотня его отлучателей в XX веке; что равным образом и наша объективность не зависит от того, какие открытия будут сделаны к XXX веку. В X веке не было машинной техники, мирового рынка, точной науки — общественных условий нашей объективности; а было низкое развитие земледелия, скотоводства, зародыши ремесла, феодализм, религиозное мышление — общественные условия иной объективности.
Я писал:
«Для наших далеких предков темный лес был полой грозных тайн. Там окружали человека загадочные звуки, смутные, колеблющиеся образы, бесчисленные страхи и опасности. Дикие, насмешливые крики и фосфорические глаза ночных птиц, холодные огоньки болот, странные, причудливые сочетания света и теней в листве, порождающие тысячи иллюзий, непонятный тогда факт кругового пути заблудившегося человека, который все время думает, что идет прямо, постоянная возможность нападения хищных зверей, которые подкрадываются в полумраке,— все это вместе образовывало сложный комплекс жизненной неприспособленности, тревоги и недоверия к окружающей среде. Мышление тех времен было конкретным и авторитарным: оно не могло связать и объединить этот комплекс иначе, как в живом образе стихийного существа, властителя лесов. Он был формой для богатого и реального жизненного содержания, формой общественно-необходимой и общественнопригодной, т. е. объективной»** (30);
На этом примере легко показать общественную необходимость и пригодность:
«...миф о лешем, который водит путников кругами, был полезным и убедительным указанием на то, что в лесу следует * Об этом у Г. Плеханова «От обороны к нападению». С. 77—79.
** Философия живого опыта. СПб., 1913. С. 238—239.
46


определять направление не иначе, как по солнцу, звездам, коре и кронам деревьев, вообще по объективным признакам, не полагаясь на свои субъективные ощущения и соображения»** (31).
Не имея точных мер, как могли знать люди того времени, что благодаря неравной на очень малую величину длине и силе правой ноги с левой, при каждом шаге получается неуловимое уклонение в сторону, и что если путь не может надежно контролироваться зрением, то из этих уклонений получается кривая—движение «по кругу»? Миф о лешем был единственно возможным выражением этого объективного факта и еще многих других.
Маркс не исследовал тех, более древних общественных формаций, но он исследовал меновое общество (32) и жизнь рынка. Рынок для товаропроизводителя во многом подобен дремучему лесу: там действуют неведомые для него силы, вызывающие колебания цен; а от этих колебаний, которых он не может предвидеть, зависит его экономическая судьба, его процветание или разорение. Отсюда призраки товарного фетишизма,— стоимость в образе «товарной души», как основной и главный из них. Однако этот «призрак» общественно-необходим: он указывает товаропроизводителю на действительную закономерность в обмене товаров, на то, что цены, хотя и колеблются, но тяготеют при этом к определенному уровню, не могут надолго и далеко уходить от него; этот уровень.воплощается в фетише стоимости (33), который поэтому объективен для общества товаропроизводителей.
Маркс понял и прямо сказал это. Но его не отлучили за «веру в объективность призраков».
Для отлучателей логика не обязательна.
7. 	Объективность пролетарская и буржуазная
Человечество, в своем труде и познании, организует для себя мир.
Это положение постоянно приводится, как пример моего «идеализма», «буржуазности», как. чудовищная ересь (34), за которую необходимо как можно скорее отлучить.— Между тем оно есть выражение несомненного факта, и только, простая «констатация». Ибо что же другое делает человечество в своем труде и познании? К чему иному оно. в них стремится, как не к тому, чтобы сделать мир удобным и понятным для себя, т. е. именно организовать его в своих интересах?
Наука об общественном] сознании. М., 1914. С. 32—33.
47


Но отлучатели, чтобы легче было опровергнуть еретика, истолковывают это положение так: мир создается человечеством. И затем говорят: не ясно ли, что тут человечество превращено в бога? и т. д. * (35)*’
На это я не раз отвечал: с каких пор организовать значит «создавать» в богословском смысле? Если, напр[имер], общественный деятель организует группу, союз, коллегию,— значит ли это, что он создает тех людей, которые входят в эту организацию. Если предприниматель организует фабрику, надо ему для-этого создать орудия, материалы, рабочих? И невольно думается, что люди, настолько не понимающие точного смысла самого слова «организовать», должны быть весьма чужды организаторскому делу; оно же составляет сущность жизни и развития пролетариата, класса, организующего вещи вне себя, людей и идеи пока в себе самом, а впоследствии — во всем человечестве.
Я говорил: объективно или действительно то, что входит в трудовую и познавательную работу человечества, в его организацию мира. Отлучатели восклицают: так, ведь, это и значит, что действительный, объективный мир весь сотворен людьми! Чего же еще?
Упорная путаница, происходящая от того, что они до сих пор не поняли, что именно называется действительностью или объективностью,— и не хотят понимать, когда им это объясняют. Попробую подойти с другой стороны.
Существует ли мир не действительный, не объективный? Конечно, да: таков мир сновидений, грез, галлюцинаций. Почему он не объективен?
В царстве сновидений нет закономерности технической и научной. Топор, который мне приснился, не годится для труда, им нельзя технически воспользоваться. Солнце, которое я вижу во сне, не подчиняется формулам астрономии, а свет его не дает т'еней по правилам оптики.
Но я могу во сне усердно рубить топором дерево? Да,— только, другие не могут работать тем же топором. Техническая закономерность имеет общественный характер. И научная тоже. Специалист-ученый может во сне делать измерения и вычисления,— но для других людей эта работа не существует, ни участвовать в ней, ни проверять ее они не могут.
Итак, если мы отнимем у нашего реального мира закономерность общественно-техническую и научную (36), то он будет не действителен и не объективен, как мир снов и грез.
* Г. Плеханов. «От обороны к нападению*. С. 80; В. Ильин. «Эмпириокритицизм и материализм» (так в рукописи — примеч. ред.). С. 134—135, 269; Л. Ортодокс. «Философские очерки». С. 179.
48


Останется только стихийность, только безличный, хаотический поток событий, в котором нельзя действовать: оттого он и недействителен.
Но техническая закономерность — это общественно-трудовая, а научная — общественно-познавательная. Ни той, ни другой нет, если нет общества, борющегося со стихиями, и организующего их элементы в свой порядок.
Говорят: неправда, уж научные-то законы не зависят от человечества; это законы природы. И когда еще не было людей, Земля, Солнце, планеты подчинялись, хотя бы, закону тяготения. Но что это за закон?
Тела взаимно притягиваются; сила притяжения пропорциональна их массам, и обратно пропорциональна квадратам расстояний (т. е. напр[имер], если масса одного тела увеличится вдвое, то и притяжение возрастет в 2 раза; а если расстояние увеличится втрое, то притяжение уменьшится в 3x3 = 9 раз).
«Притягивать» — понятие чисто человеческое, взятое из области труда (тянуть веревку и т. п.). «Сила» — понятие тоже человечески-трудовое; в основе его лежит усилие. Величина массы — это имеет смысл только тогда, когда предполагается измерение массы, весами или другим способом, и точная мера ее — грамм, фунт и т. п. Также и величина расстояния — метры, версты и пр. Измеряют и устанавливают точные меры, путем соглашения, только люди, разумные существа. Умножают, возводят в квадрат, делают математические операции, понятно, люди.
Значит, если совсем мысленно устранить человечество — нет и «закона». Остались одни стихии; а они не делают усилий, не измеряют, не производят алгебраических действий *.
Законы природы — тоже организационная форма. Посредством них человечество организует для себя мир в познании. Это отнюдь не значит, что люди могут по произволу выдумывать законы природы. Всякий организатор знает, что нельзя по произволу выдумать форму организации; всякий работник знает, что нельзя любому материалу придать любую форму. Пролетариев не организуешь в религиозную секту или патриархальную общину; из нефти не построишь локомотива. Только люди, далекие от живой практики, могут говорить: если законы природы—организационные формы, значит, их можно сочинять без стеснения, значит, они простая выдумка. Нет, они выработаны, и гигантскими, вековыми усилиями — против гигантских и постоянных сопротивлений природы.
* «Философия живого опыта». С. 240—241.
4 Зак. 184 49


Итак, объективность зависит от общества. А классы, это до известной степени, разные, борющиеся между собою общества. Поэтому их объективность не одна и та же.
Легко себе представить, какому классу естественно и нормально принять нашу объективность—организационную, коллективно-трудовую. Какому, если не тому, который организованными, коллективными усилиями изменяет действительный мир, преобразуя его объективно?
Иное дело класс не-трудовой, класс индивидуалистический, чуждый и враждебный коллективизму, какова буржуазия. Индивидуалист умеет, разумеется, отличать действительность от мира мечты и грез. Но он не вкладывает в нее усилия коллективно-творческого, он даже и не представляет себе усилий в иной форме, как личной, индивидуальной. Он правильно сознает, что от него, отдельного человека, объективность не зависит; отсюда для него очевидно, что она не зависит и от человечества. Ни от кого, ни от чего: она безусловна, абсолютна; она — «сама по себе», а то даже еще хуже — «сама в себе».
Такова «объективность» не-трудовых и неколлективистических классов. Но такой же оказывается и объективность «истинных русских марксистов». Объективность же трудовая, организационная— отлучена, вместе с ее сторонниками: «буржуазный идеализм».
Впервые новая точка зрения на действительность была высказана не мною. Почти 70 лет тому назад один философ выразил ее. Он находил, что вся предыдущая материалистическая философия — в том числе, значит, и Гольбах — относилась к действительности «созерцательно». Созерцательно — это именно так, как на нее смотрят классы не-трудовые, не вносящие в нее своего усилия и не видящие в ней результатов усилий человечества. И вот, этот философ поставил мысли нового класса такую задачу: «рассматривать действительность, как практику». Чью практику? Общественную; ибо, как пояснил он, жизнь общественная, это и есть практическая жизнь людей по существу своему * (37).
Кто же был этот буржуазный идеалист? И был ли он своевременно отлучен от марксизма?
Нет, отлучателей еще не было на свете. А звали его — Карл Маркс.
* «Л. Фейербах» Энгельса. Упомянутые в примечании] 7-м критиче ские замечания Маркса к Фейербаху.
50


8. 	Подстановка
То, что ученые и философы называют «методами познания», есть на деле не что иное, как организационные приемы, посредством которых люди приводят в стройную связь и порядок накопляющийся материал своего жизненного опыта, своего знания.
Изучая эти приемы, я нашел вещь неожиданную и странную: они часто самым решительным образом противоречат логике, обыкновенной формальной логике, которая считается обязательной во всех рассуждениях и размышлениях людей. И противоречат ей не случайно, не в силу заблуждения; нет, нередко при этом противоречии они остаются полезными, правильными, истинными, объективными приемами мысли и познания.
Допустим, что вы произвели оценку чьего-нибудь произведения и говорите: «эта книга полна еретических и развратных мыслей». Допустим, далее, что оценка справедлива. И все-таки, подумайте о том, что вы сказали. Вы можете изрезать книгу в мельчайшие куски, рассмотреть их под микроскопом, разложить химически, и т. д.; во всем, что составляет эту реальную вещь, вы не найдете ни кусочка не только ереси, но вообще мысли: бумагу, типографские чернила, волокна клетчатки, элементы древесины и пр.: никакой анализ ничего иного вам не даст. Значит, вы обвиняете в ересях и разврате предмет, лишенный сознания и страстей. Где тут логика? Но вы не станете отрекаться от своих слов.
Вы видите статую и находите: «она полна жизни и движения»; Но статую потому и нельзя смешать с человеком, что она мертва и неподвижна. Подлежащее несовместимо логически со сказуемым. Но из этого не следует, что вы ошибаетесь.
В науке бывает едва ли еще не хуже. Вы спрашиваете: «Что такое свет?». Вам физика . отвечает: «Это — колебания эфира». А эфир можно видеть? Нет. А видеть, как колеблются его частицы (по старой теории) или его электрические и магнитные состояния (по новой теории) можно? Тоже нельзя. Итак: видимый нами свет есть не что иное, как невидимое колебание невидимого эфира. Мыслимо ли хуже издеваться над логикой? А между тем эта теория света весьма объективна для нашего времени.
Вы берете алую капельку крови, помещаете под микроскоп. Видите там бесцветный поток, в котором движется масса телец со слабой желтоватой окраской, и еще иные, бесцветные. Почти ни одного элемента общего с тем, что вы только что брали иголкой с укола. Однако вы утверждаете: «Это и есть капелька крови». Но между видимой нам луною и медным та- 4* 51


зом гораздо больше общего, однако, вы не скажете, что луна есть медный таз.
Таких примеров^ вы сами в жизни и в науке можете найти без конца. Логика нарушается повсюду, на каждом шагу, и как будто прямо по формуле: «дважды два есть не что иное, как стеариновая свечка». Но огорчаться этим не следует. Надо понять.
Эмпириомонизм сразу дает простое объяснение. Сама логика есть не более, как организационный метод для человеческих мыслей. Естественно, что и она ничего абсолютного не представляет: возможны другие организационные методы, которые в ней не вмещаются. Таков и этот, явно выходящий за ее пределы, прием познания, называемый подстановкою.
Но этого недостаточно. Чтобы вполне выяснить дело, требуется изучить самый метод: в чем он состоит, откуда произошел, каковы его применения. Такое исследование было выполнено мною.
Подстановка заключается в том, что один предмет или явление замещается для познания другим, реальным или мысленным. Напр[имер], вместо произведения искусства «подставляются» те образы, чувства, настроения, которые оно вызывает в читателе, зрителе, слушателе; вместо белого луча солнца— сумма тех цветных лучей, на которые он разлагается призмой, и т. п. Такое замещение отнюдь не может делаться по произволу. Оно должно быть выбрано целесообразно, так, чтобы на деле увеличивало знание вещей, их понимание, предвидение; тогда подстановка объективна; иначе она ошибочна.
Начало подстановки лежит в общении людей, в их взаимном понимании. «Чужая душа — потемки»; человек воспринимает другую личность как тело в ряду т'ел внешнего мира, сознание же ее не воспринимает. Человек видит жесты, движения других людей, слышит звуки их голоса, и по этим физическим, внешним фактам понимаем, что они ощущают, чувствуют, думают, чего хотят; он узнает, таким образом, их психическую жизнь. Значит, под их движения и звуки он подставляет недоступные ему душевные переживания: под резкие жесты— чувство гнева, под напряженный крик — чувство боли, под слова —их смысл и т. д.
Нередко и эта подстановка бывает ошибочна. Но, вообще говоря, она объективна, общественно необходима: без нее не было бы возможно никакое сотрудничество людей в борьбе с природой, не был бы возможен процесс производства.
Нечего говорить, как огромно несходство между криком и болью, между звуком слова и мыслью. Но людям полезно и 52


Нужно ^подставлять одно на место другого, чтобы знать и целесообразно действовать.
Отсюда постепенно, в ряду тысячелетий, возникли и развились все другие виды подстановки. А логика складывалась позже первоначальной подстановки, уже на основе речи и отвлеченного мышления; понятно, что подстановка могла не подчиняться логике.
Когда физик говорит, что теплота есть движение невидимых частиц тела, он, в сущности, делает знакомое нам ощущение тепла или холода своеобразным «сообщением» о том, что происходит в предмете за пределами, доступными нашим чувствам. И результат может быть очень ценным для понимания доступных нам фактов.
Подстановка применяется повсюду, где требуется объяснение наблюдаемого. Без нее можно только «описывать», что и как происходит, но ничего нельзя объяснить. Это относится и к жизни, и к науке.
На этом основании я признал метод подстановки всеобщим. И я старался выяснить ее законы, ее направление: при каких условиях она удачна, в какую сторону должна идти, чтобы быть целесообразной...
И вот — один из самых излюбленных поводов для отлучения. Каким способом оно мотивируется?
Если «г. Богданов» признает, что происхождение подстановки в общении с другими людьми, в том, что у них мы принимаем сознание, подобное нашему, и если «г. Богданов» хочет подстановку распространять на всю природу, то ясно: он хочет все мертвые вещи населить сознаниями, душами; а это — идеализм, и конечно, буржуазный, и т. д. * (38).
Необыкновенно убедительно! Если человек произошел из клетки, значит, он и есть не более, как клетка — не правда ли? Если подстановка произошла из представления о психике других людей, то и всякая подстановка вообще есть вера в такую психику, у растений, камней, света, теплоты и пр.? А развитие ничего не изменяет? Оно не производит из старых форм новые, им часто противоположные, напр[имер], из крестьянина— пролетария, из хозяина-организатора—паразита и т. п.?
Обвинение же, будто я распространяю подстановку на всю природу—не по адресу: это сделали раньше меня жизнь и наука; их и надо отлучать. А я только хотел сделать всеобщее применение этого метода сознательным, планомерным, научнокритическим.
* В. Ильин. «Эмп [ириокритици] зм и мат[ериали]зм». С. 270.
63


Курьез заключается в том, что главный отлучатель, Г. Пде* ханов, сам принимает как раз такую всеобщую подстановку, какая несправедлив^ приписывается мне (39). Он признает, вслед за Робинэ, Дидро и другими философами XVIII века, что в каждом атоме материи надо допустить некоторый эле’ мент сознания* (40). Тут вся природа, действительно, населяется маленькими душами. Плеханову, как и его учителям, это нужно для того, чтобы объяснить, как из материи произошло живое сознание. Так как они полагают, что элементы сознания совсем иные, чем элементы материи, то им и нельзя без такой гипотезы: надо иметь и те, и другие элементы с самого начала, один из других произвести нельзя.
Для нас же эта поэзия совсем излишня в философии: мы знаем, что элементы одни и те же, материя и психика — только их организационные формы; а одни организационные формы всегда могут происходить из других.
Опять с больной головы на здоровую!
9. 	Идеология
«Общественным бытием людей определяется их сознание»; или — отношениями людей к производству определяется их мышление; или — «идеология есть надстройка над экономическими формами» (41). Это — одна и та же, различно выражаемая идея, которая положила начало новой науке — идеологической, объясняющей сущность и законы развития общественного сознания.
Марксисты много работали в этой науке; но почти за полвека они не сделали попытки повести дальше основную мысль ее: точно установить объективный смысл идеологий вообще, их реальное значение, их жизненную роль, которая делает их необходимыми и вынуждает их развитие. Только тогда, когда это выяснено, можно вполне понять, почему и каким путем идеология «определяется» экономикой.
Организационная точка зрения позволяет сразу решить вопрос. И я сделал это. Оказалось, что это — наибольшее из моих преступлений. Когда я попробовал рассказать рабочим читателям в простой и понятной форме полученные выводы (42), то за маленькую, не напечатанную, а только побывавшую в редакции статью я был официально объявлен недостойным сотрудничать в рабочей печати. Вот эта роковая статья.
«Из словаря иностранных слов.
«Идеология» (43).
* Г. Плеханов. «Критика наших критиков». С. 137, 165—166; «За двадцать лет». С. 136—137. .. ..... -
64


Это слово образовано из двух греческих: 1) «идэа»— воззрение, мысль, идея, от древнего корня «вид», означающего — видеть, в греческом утратившего букву «в», а в русском ее сохранившего; 2) «логос» — понятие, слово. Буквально, «идеология» должно бы значить — наука об идеях, наподобие того, как «минералогия» — наука о минералах, «психиология» — наука о душе и пр. Но уже давно слово «идеология» приобрело иной, гораздо более широкий смысл; и смысл этот так сложен, что нам придется его выяснять только шаг за шагом.
К идеологии относят много на вид разных вещей: 1) речь, 2) знание, 3) искусство, 4) обычаи, законы, нравственные правила, приличия и т. п. Что общего во всем этом?
1) 	Речь. Она состоит из слов, которые имеют значение: а именно, посредством них люди сообщают друг другу то, чего они хотят, что чувствуют, видят, слышат, думают, вообще то, что они так или иначе сознают. «Сообщать» значит делать общим для людей: то, что один сознает, что он ощущает, желает, думает, то с помощью речи становится доступным, известным для других, и таким образом входит в область общественного сознания.
2) 	Познание. Каждый человек, в своей жизненной практике, накопляет опыт и, выражая его словами, передает его другим людям; каждое поколение передает следующему. Сначала незаметно, само собою складывается знание обыкновенное, житейское; а потом люди начинают сознательно, планомерно собирать его, и проверять, и приводить в порядок,— получается знание научное. То и другое вместе составляет для общества как бы сокровищницу опыта: то и другое входит в общественное сознание.
3) 	Искусство. Оно родственно и с речью и с наукою. Подобно речи, оно выражает стремления, мысли, чувства людей; но для этого оно пользуется не только словами, хотя и ими тоже (поэзия, беллетристика),— а пользуется также иными знаками, звуками (музыка, передающая главным образом чувства и настроения людей), движениями (танцы), красками (живопись), и т. д. Подобно познанию, искусство собирает опыт для общества; напр[имер], по хорошим романам, рассказам, картинам можно многое узнать о жизни людей и природы. Очевидно, и искусство принадлежит к общественному сознанию.
4) 	Правила или нормы отношений между людьми. Сначала бессознательно, потом все более сознательно люди вырабатывают наиболее удобные и выгодные для себя отношения и закрепляют их прежде всего в обычаях, затем в нравственных правилах, законах и пр. Эти «нормы» жизни в обществе (или «социальные нормы») выражаются словами: «должно делать
55


то-то», «запрещается поступать так-то», «справедливо вот что, а дурно вот что» и т. д. В этом виде нормы передаются от одних людей к другим, от поколения к поколению, от господствующих к подвластным, запоминаются, усваиваются, руководят общественной жизнью, как сознание человека руководит его действиями. Значит, и нормы относятся к общественному сознанию.
Такова сущность идеологии: это общественное сознание в разных его формах.
Каждому человеку, и даже животному сознание служит для того, чтобы организовать свою жизнь: движения, действия согласовать с потребностями, ощущения связать в стройный порядок памяти. Точно так же общественное сознание служит для того, чтобы организовать жизнь общества. Речь связывает людей воедино прежде всего в труде, в производстве: с помощью слов происходит все распределение труда между работниками, для каждого намечается, что и когда он должен делать, кому он должен помогать, и кто ему. А затем, с помощью речи организуются и все другие отношения между людьми: экономические, напр[имер], обмен товаров; политические, напр^имер], объединение в партию; даже так называемые личные — дружба, любовь и пр.
Познание собирает накопляющийся опыт людей и приводит его в порядок, чтобы с ним сообразовать последующие действия людей, и вообще их дальнейшую жизнь. Собирать, приводить в порядок, сообразовать одно с другим — это и значит организовать. Так, с помощью наук технических, естественных, математики организуется нынешнее машинное производство, и без них оно не было бы возможно; с помощью физиологии, гигиены, медицины организуется борьба с болезнями, и т. п.
Искусство частью делает то же, что и познание, частью же оно организует жизнь еще другим путем, а именно, создает единство настроения, важное для стройности и согласованности человеческих усилий. Песни, напр[имер], трудовые, и песни борьбы как бы сливают отдельных людей в одно массовое и мощное целое.
Нормы обычая, права, морали определяют порядок жизни общества — организуют взаимные отношения людей.
Таков жизненный смысл идеологии.
Но если с помощью идеологии организуется жизнь общества, то идеология должна быть едина, когда едина организация общества, и не может быть едина, когда эта организация разъединена. Древние родовые общества были сплошными, цельными; и такой же цельной была их идеология — правда, еще неразвитая, наивная, обыкновенно в религиозной форме. 56


Нынешнее общество делится на классы, которые организуются друг против друга; то же происходит и с идеологией, с общественным сознанием.
Разные классы занимают различное положение в производстве, или около производства. Благодаря этому, различен весь строй и характер их жизни, различны стремления, интересы, различны взгляды, понятия.
Так, рабочий и капиталист живут в совершенно несходной обстановке, делают совершенно несходные дела, видят, слышат, усваивают от окружающих столь же несходные вещи. Нормы — что справедливо, что нет, что хорошо или дурно — не могут быть для них обоих одни. Капиталиста его опыт учит, что чем сильнее он прижмет рабочих, и чем они будут покорнее, тем ему лучше; и чем больше он разорит других капиталистов, тем он сильнее; поэтому у капиталистов складывается такая нравственность, которая признает право сильного, с одной стороны, и требует покорности от слабых,— .с другой. Рабочего опыт научает обратному: что один он — ничто, а только в единении с товарищами становится силой, и что чем более он подчиняется эксплуатации, тем меньше с ним церемонятся; из этого опыта возникают нормы товарищеской солидарности и твердости в борьбе за лучшие условия жизни. Законы, которые нужны и выгодны капиталистам, и которые издаются их представительницею — государственной организацией, очевидно, не те, какие желательны рабочим, и каких иногда им удается и добиться, как уступок в борьбе. И так же во всем.
Что житейское, обыкновенное знание у рабочего и капиталиста весьма различно — это понятно само собою. Но и научное знание для них не одно и то же. В наше время существует две разных политических экономии — одна официальная, буржуазная, которая смотрит на экономическую жизнь глазами капиталиста, и другая, основанная Марксом, которая стоит на точке зрения рабочего класса. Историческая наука тоже здесь и там разная по мере того, как в рабочем классе будут распространяться научные знания, как из него будут выдвигаться мыслители и ученые — будет неизбежно сказываться расхождение и на других науках: мысль, воспитанная на труде, будет многое иное улавливать в явлениях, и многое иначе в них понимать, чем мысль, воспитанная на книгах и незнакомая с тяжелым физическим усилием, с сопротивлением вещества человеку.
Искусство, которое изображает жизнь и собирает опыт, а также то, которое выражает общие настроения людей, очевидно, не может быть одно и то же для разных классов. Современное искусство в огромной части буржуазное; пролетарское только
57


зарождается, оно менее развито, чем пролетарская наука. Но рабочий класс не может долго удовлетворяться старым искусством, которое смотрит на жизнь чужим для него взглядом. Напр[имер], в старом искусстве герой — индивидуум, отдельная личность; весь интерес в судьбе личности, в ее чувствах, борьбе, поражениях и успехах. В пролетарском искусстве героем будет масса, организация; интерес — в ее борьбе, в ее усилиях, в ее развитии. Природу глаза трудящегося также должны видеть иначе, чем глаза праздного созерцателя. А песни работы и песни боевые уже давно разные у разных классов.
Язык, речь, казалось бы, одна для всех классов одного общества. Но и это далеко не так. Отчасти неодинаковы и слова, а особенно «стиль», т. е. способ их сочетания, общий характер речи. Но не это главное. Суть в том, что и одни и те же слова имеют не один и тот же смысл, потому что относятся к разному опыту. Слово «труд» имеет совсем разное значение, когда его произносят работник и паразит; слово «голод» — совсем разное значение для сытого и голодного; слова «порядок», «справедливость»—совсем разные для господствующего класса и для класса подчиненного. Звуки слов — одни; но то, что заключено в них,— различно. И чем дальше идет развитие классов, чем больше обостряется их борьба, чем сильнее расходятся их стремления, задачи, понятия, идеалы, тем больше они говорят, в действительности, не на одном, а на разных языках.
Идеология класса есть его классовое сознание. Оно вырабатывается всегда постепенно, незаметной работой мысли масс и сознательными усилиями личностей — идеологов, подводящих итоги этой массовой работе. Пока оно не вполне выработано — молодой класс во многом и многом подчиняется идеологии других, более старых классов; так и пролетариат еще сейчас на многое смотрит по привычке через очки идей и норм, выработанных другими классами, частью им унаследованных, частью ему навязанных. Этим ослабляется и замедляется организация класса, так как, ведь, классовое сознание служит средством этой организации. Чем отчетливее становится собственная идеология класса, чем полнее и лучше он сознает свое место в жизни, свои дели, свои пути, свои различия и противоречия с другими классами, тем теснее становится его внутренняя связь, тем значительнее его общественная сила: самосознание класса есть основа его организованности. А. Богданов».
И вот те «ужасы злодейства», за которые меня объявили повинным [в] духовной смерти, недопустимым в товарищейской работе. Читатель, может быть, удивлен, разочарован: он ожидал чего-нибудь резкого, пикантного, а тут простое описание и 58


объяснение жизненных фактов; где же «»stigma diaboli» — «печать сатаны»? Но это потому, что читатель наивен и неопытен в делах веры: он не знает, какие невинные формы может принимать коварный враг рода человеческого. А опытный инквизитор, воспитанный на «Молоте ведьм»... виноват,— истинный русский марксист, воспитанный на философии Ильина и Плеханова, сумеет найти тайное дерзостное богохульство, замаскированное беспристрастной научной мыслью...
Итак, идеология—организационная форма для общественной жизни, способ организации для ее элементов. Каких же именно? Если брать идеологию в целом, то само собою понятно, что именно для остальных, не-идеологических элементов жизни общества, т. е. так называемых «материальных»,— словом, для процесса производства.
Отсюда вполне понятно, почему она в своем развитии определяется условиями и отношениями производства. Организационная форма всегда зависит от того жизненного материала, который она организует. Вот, положим, программа и устав ка-> кого-нибудь общества научного или просветительского, или профессионального, кооперативного; это и есть их основная «идеология». Естественно, что программа определяется теми интересами, теми практическими задачами, той реальной работой, которые нуждаются в стройном, гармонически связном выполнении; устав же должен быть выработан соответственно тем отношениям, которые складываются между участниками организации в их общем деле. Всюду и всегда — сначала живая практика и реальные неоформленные связи в ней; потом, и в зависимости от'них, организационные приспособления, которыми закрепляются самые связи и устраняются противоречия, происходящие от несогласованности усилий.
Такова всякая идеология. Даже какая-нибудь непостижимая декадентская поэзия или утонченнейше-развратный танец — высшие образцы «искусства для искусства» — имеют подобный же смысл и значение. Они объединяют некоторый паразитический слой общества в доступном ему и недоступном или непонятном другим наслаждении, закрепляют • и поддерживают в представителях этого слоя чувство своего группового превосходства над низшими слоями, убеждение в своей высокой культуре, словом — особое общее «самосознание», которое их сплачивает для необходимой общественной борьбы, для совместной защиты своих интересов и социального положения.
Вопрос об идеологии раньше не ставился в этом виде. Признавалось, что она может служить «орудием господства», или «средством борьбы»; но как, почему может, на чем основана эта ее роль — этого не исследовали. Казалось, вполне до59


статочным знать, что идеология есть «общественное мышление», т. е., в сущности, что она есть идеология, и только. А затем принимали, что она,«надстройка»; но даже это архитектурное сравнение не побуждало искать реального жизненного смысла идеологии; хотя, казалось бы, об «надстройке» следует спросить, для чего она «надстроена» над «экономикой». Отсюда возникали неясности и противоречия.
Вот самый близкий пример:
«Общественные деятели передового в наше время класса посвящают все свои силы на то, чтобы развивать его классовое сознание, т. е., именно его идеологию. Почему они делают это, когда они знают, что основное—это экономика, идеология же только производное, «надстройка», не более? Большинство из них не сумеют правильно ответить на этот вопрос. Они, напр(имер], скажут: «Экономические отношения развиваются сами по себе, помимо нас, и нам нет надобности в них вмешиваться; что же касается идеологии, тут мы можем ускорить дело, облегчить муки родов; поэтому наше участие полезно и нужно». Ответ неубедительный. Разве сознательное вмешательство активных людей не может прямо ускорить ход экономического прогресса, когда, положим, какой-нибудь энергичный делец основывает акционерные общества, заводит фабрики, проводит железные дороги в отсталой стране? И разве, с другой стороны, сознание класса не может формироваться само по себе, зарождаясь и складываясь непосредственно в массах? Ведь так оно первоначально и возникало повсюду» *.
Совсем другое дело, если мы поймем, что идеология есть организационная форма для практической жизни, для труда и борьбы, что она — средство организации общественных элементов, экономических и иных. Тогда противоречие исчезает, и становится понятно, почему идеология в эпоху классовой борьбы выступает на первый план для развивающихся классов: дело идет о собирании, сплочении, стройном объединении разрозненных сил.
Насколько смутны еще у нас понятия об идеологии, показывает тот — для европейского марксиста прямо невероятный — факт, что наши отлучатели до последнего времени смешивали «идеологию» с «психологией»*  ** (44). Явления психические, т. е. «психология», имеются даже у низших животных: они «ощущают», «вспоминают», «страдают», «радуются» и т. д.
/* А. Богданов. «Наука об общест [венном] сознании». М., 1914. С. 7.
** См., напр[имер], ст[атью] Л. Ортодокса против меня в сборнике «Философские очерки». Выражение «психология» часто применяется как синоним «идеологии» в книге Н. Бельтова «Развитие монистич [еского] взгляда на историю» (С. 152 и другие места).
60


Но это вовсе еще не «идеология», у какой-нибудь улитки или рыбы ее мы не знаем и следов. Другое дело, когда ощущения, чувства, образы воспоминаний обозначаются словами или другими символами, знаками, и при помощи их передаются от человека к человеку в их общении,— вот тогда перед нами «идеология», т. е. сознание общественное. И если затем люди даже в отдельности свои ощущения, представления, стремления «мыслят» при помощи тех же слов, как бы сообщая все это себе, разговаривая, рассуждая с собою,— это тоже идеология, общественное сознание, лишь выступающее в отдельном лице. Мы испытываем, напр[имер], боль, как и любое животное; это факт психический, в котором у нас с ним нет существенной разницы. Но мы называем этот факт — «боль», сообщаем о нем словесно другим, и так же узнаем от них, «думаем» о нем, соединяя мысленно слово «боль» с другими словами, и получая этим способом нужные нам для действий сочетания, которые опять-таки можем передать другим людям: тут уже идеология, которой нет у большинства животных.
Эти тайны западной науки не дошли еще до наших самобытных отлучателей. А отсюда у них также иные печальные недоразумения. Они не допускают и мысли, чтобы идеология произошла из производства. Не произошла из него, а только «определяется» им,— поучают они (45). А так как я давно утверждал и выяснял, что идеология (но отнюдь не психика, не сознание вообще) как раз и произошла из трудового процесса,— то они, конечно, отлучают. При этом пострадал за меня и старый немецкий философ-марксист, рабочий Иосиф Дицген. Он тоже имел неосторожность задолго до них уразуметь, что «общественное бытие производит мышление» (46). Отлучить его за это было нельзя: признан самими Марксом и Энгельсом. Но и оставить так было невозможно. Объявили Дицгена путаником, прозрачно намекнув, для смягчения, что чего ж и требовать от рабочего; сделали строгий выговор покойнику за «идеализм», «махизм» и даже — самое тяжелое преступление — «сходство с г. Богдановым». Плохо пришлось бедному на том свете * (47).
А все-таки... Почти 40 лет тому назад великий филолог, Людвиг Нуарэ, не только показал, что идеология, действительно, произошла из общественного труда, но и объяснил, как именно. В работе, с большим трудовым усилием, как его невольный и неизбежный результат, соединяется трудовой крик. В производственной жизни общины смысл каждого та-
* Ст[атья] Плеханова о Дицгене, «Совр [еменный] мир», 1907. № 8.
61


кого крика был понятен каждому. Он и стал естественным обозначением того /трудового действия, к которому относился. Так возникли первые слова-понятия, или «первичные корни» речи и основанного на ней мышления * (48). А дальше из этого начала в ряду веков развилось все богатство идеологии.
Наука безнадежно еретична. Надо ее отлучить.
10. 	Теория души
Когда применяется новая точка зрения, новые приемы исследования, то надо всегда быть готовым к тому, что придется пересмотреть даже наиболее привычные, наиболее установившиеся взгляды. К числу таких принадлежала до сих пор теория Тэйлора о происхождении понятия «души». Теория эта и теперь преобладает в официальной, т. е., буржуазной науке и всецело разделяется также истинными русскими марксистами- отлучателями ** (49).
Она выводит понятие о душе из сновидений. Сущность ее такова. Умершие существа и разрушенные вещи часто еще долго являются людям в их сновидениях, а понимание того, что сны — только обман чувств, развилось лишь на более высоких ступенях культуры. Получалось убеждение, что от погибших людей и вещей остается нечто, им вполне подобное. С другой стороны, спящий сам во сне видит себя действующим в изменяющейся обстановке, тогда как наблюдения и сообщения других людей убеждают его, что тело его лежало в это время неподвижно. Мертвое тело физически вполне сходно с живым; но чего-то в нем не хватает, и оно бездейственно, а затем должно разрушиться. То, что остается от тел после их разрушения, то, что живет и перемещается во время сна, чего нет в мертвом теле, люди стали называть «душою» ***.
Применим нашу организационную точку зрения — и сразу в этой теории обнаружатся большие несообразности.
Сновидения в практической жизни человечества, в его борьбе с природою имеют самое маловажное, прямо ничтожное значение. Идея о душе и развившееся из нее представление о двойственности бытия — о духовном и телесном мире — в ряду веков составляли основу господствовавших мировоззрений, простирались на все мышление людей, имели огромное влияние на всю их жизнь: припомните, какую роль играли заботы о ду* Noire L. «Происхождение речи» («Ursprung der Spruche»), Mainz, 1877. У меня популярное изложение этой теории в «Науке об обществ [енном] сознании», С. 40—45.
** Г. Плеханов. Ст[атья] «О религиозных исканиях», «Современный] мир», 1909. № 9. С. 188—189.
*** «Наука об обществ [енном] сознании». С. 68—69. . ..
62


ше во всех высокоразвитых религиях, сколько материальных жертв приносилось для спасения душ,— причем ради него губили иногда сотни тысяч живых человеческих тел. И такую мощную, прочную организационную форму породили... сновидения!
Далее. Сновидения* имеются, несомненно, на всех ступенях развития человечества,— как они бывают и у многих животных. Между тем, «анимизм» — верованье в души — встречается не на всех ступенях культуры. Еще в прошлом веке не раз было констатировано существование племен, которые лишены понятия о «духе», у которых в языке нет соответственных слов.
Кроме того, в истории наблюдается, что анимистические мировоззрения развиваются, усиливаются, слабеют, падают рядом с ростом и упадком определенных классов. Напр[имер], в современном обществе носители этих идеологий — главным образом остатки феодальной аристократии и старого крестьянства, вообще разные представители «патриархального уклада» во всех его видах. Старая теория не дает пути ни к объяснению, ни к предвидению этих фактов.
Для сколько-нибудь логичного марксиста она не более, как детская наивность. Мир сновидений — область внепроизвод- ственная, внеобщественная; и выводить из него огромный ряд идеологий гигантской силы и широты способен только крайний идеалист.
Итак, организационная точка зрения вынуждает отвергнуть теорию Тэйлора. Но она же прямым путем ведет к иному, вполне научному объяснению анимизма.
Взгляните на анимизм, как на организационную форму. Что она организует? Прежде всего, разумеется, то, что в ней самой заключается. А что именно в ней заключается? Два элемента — «дух» и «тело» — и определенная связь между ними. Какая же связь?
«Тело» для анимиста, это — человек, которого он видит и знает; «душа» — человек, которого он, в дополнение к первому, принимает. Итого — два человека,— и на ранних ступенях анимизма даже совершенно не различающихся между собою ни по виду, ни по физическим свойствам, ни по потребностям. Два человека, и между ними — сотрудничество.
Душа распоряжается, управляет телом; оно повинуется ей, выполняет ее волю. Она за него думает, решает; оно за нее делает, что она решит. Это—разделение труда, и притом специального типа, т[ак] называемое] «авторитарное».
Авторитарное сотрудничество есть разделение труда между «организатором», т. е. распорядителем, руководителем, и между подвластным ему «исполнителем». Организатор без испол-
63


Нйтелей, напр[имер], генерал без солдат или инженер без рабочих, лишен материальной силы; исполнитель без организатора обречен на бездействие или на стихийное, нецелесообразное действие. То же отношение между «духом» и «телом».
Итак, вполне ясно, что организационный смысл идей анимизма лежит в авторитарном сотрудничестве. Становится понятно, почему представление о душе возникает не на самых ранних ступенях культуры: потому что не с самого начала складываются авторитарные отношения в самой жизни, в трудовой практике. Авторитарная организация производства впервые развивается с переходом первобытных родовых общин к патриархальному быту. К этой же стадии, действительно, относится и развитие анимистических верований.
Теперь легко понять, как именно они зародились. Формы мышления образуются в производстве, и служат прежде всего для его организации. Когда в общине один человек («патриарх») является руководителем, а все прочие—простые родичи — исполнителями, то в сознании общины создается неразрывная связь между велениями одного и трудовыми действиями других — связь необходимая, ибо на ее устойчивости держится тогда весь строй производства. Раз она стала необходимою, сознание по привычке, автоматически стремится находить и применять ее всюду: всякое действие рассматривать, как исполнение организаторской воли. Однако во многих случаях человек действует без указаний извне, по собственной инициативе: и в более мелких, частных актах труда, и в удовлетворении своих потребностей, в игре, забаве и пр.; затем, сам организатор действует как будто везде самостоятельно,— тогда как и он своей предыдущей жизнью, до перехода к нему власти — не меньше других приучен к подчинению. Чье же веление исполняет человек, действуя самостоятельно? Кто организатор, который тогда им руководит? Конечно, он сам. А кто исполнитель? Он же. Для нынешнего мышления это просто: «с одной стороны»—организатор, «с другой» — исполнитель, или «в одном отношении» он — то, «в другом отношении» — иное, и т. п. Но примитивное сознание, непосредственное и наивное, таких тонкостей не знает, отвлеченных объяснений не придумывает, а движется в живых образах; для него два понятия— два предмета: человек-организатор и человек-исполнитель— два человека в одном. Первый и называется «духом», а второй «телом».
Понятно, почему «душа» и «тело» на первых ступенях так сходны между собою, почему душа тогда представляется столь грубо-материальной: потому что она просто невольное удвое- 64


кие человека, а в сущности тот же человек, лишь в другой роли.
Эта теория позволяет проследить и научно объяснить исторические судьбы идей анимизма, причем сама всецело подтверждается. Анимистическое мировоззрение растет и углубляется с прогрессом авторитарного сотрудничества; наибольшей силы и влияния оно достигает при феодализме, когда авторитарная организация охватывает жизнь общества по всей линии, развертываясь в самых широких размерах и самых сложных формах. Затем идет постепенный упадок авторитарных отношений, а следом за ним — и господства анимистических идей. Сохраняются они в разных классах тем в большей мере, чем сильнее в жизни этих классов авторитарные связи. Таковы в наше время, с одной стороны, помещики, с другой — остатки старого крестьянства, воспитанные на строгом подчинении, а также сохраняющие наибольшую «патриархальность» в строе семьи.
Буржуазия вступает в историю, как представительница менового разделения труда и как разрушительница авторитарного строя — феодализма. Ее подъем и знаменуется борьбою против религиозных, т. е. анимистических, верований и их ослаблением, упадком. Но когда с развитием капитализма, буржуазия вынуждена бороться против идущего снизу пролетариата, чтобы удержать его в экономическом подчинении, а себя—во власти, т. е. чтобы закрепить для себя авторитарность,— тогда буржуазия вновь склоняется к анимистическим идеям, впадает в клерикализм (50) и религиозность. Это наблюдается теперь во всех передовых странах, лишь в разной степени; то же отчасти и в России.
Нельзя указать фактов, которые противоречили бы нашей точке зрения на теорию души; а количество ее подтверждающих возрастает с изучением вопроса.
Что же остается от старой теории? Не совсем ничего, но немного. Ее надо перевернуть наизнанку. Когда авторитарное сотрудничество породило идею «души», тогда эта идея, в дальнейшем, послужила объяснением для сновидений, явлений обморока и проч. * (51).
В Европе даже буржуазная наука теперь начинает отвергать взгляды Тэйлора как раз за то, что они «несоциологичны»; уже она ищет, в лице, напр(имер], Дюркгейма, для анимизма «социологического» объяснения, хотя и не обладает на* «Наука об обществ [енном] созн[ании]>. С. 65—67 и 69—70. В первый же раз новая теория анимизма была формулирована в «Кратк[ом] курсе эконом [ической] науки», в издании 1899 г. (по последнему же, 9-му изданию, с. 45—-46).
5 Зак. 184 65


шим методом, чтобы выработать его. А истинный русский марксизм предписывает не только довольствоваться тут буржуазной наукою, но й из нее допускает лишь негодное старье.
Кланяйтесь, благодарите и — не рассуждайте!
11. 	Самостоятельность пролетарской культуры
а) 	Наука
Дело идет о «духовной» культуре. Ее образуют — речь, познание, искусство, «нравы» или нормы бытовые, относящиеся к обычаю, праву, морали и пр. Другими словами, это идеология, взятая в ее жизненном целом.
Каждый класс имеет свою идеологию, а это и значит — свою особую культуру. Об этом у нас, в сущности, нет спора. Разногласие возникает тогда, когда определяют рамки этой культуры, степень ее широты.
Существует ли пролетарская наука, в противоположность буржуазной? Несомненно. Политическая экономия, история, вообще все социальные науки со времен Маркса, ставшего в них на пролетарскую точку зрения, приобрели решительный классовый характер; раньше они существовали только как буржуазные идеологии; тогда «наука была едина» и в этой области. Теперь же она здесь бесповоротно раскололась.
Бесспорно раскололась, благодаря марксизму, и философия.
О «специально-пролетарской логике» поставил вопрос, попытался в общем и основном решить его еще Иосиф Диц- ген (52). Но уже это многим нынешним марксистам, и в частности истинным русским, кажется крайностью и недоразумением.
Большие насмешки вызывает мысль о преобразовании, с новой точки зрения, наук естественных и математических. «Пролетарская математика», «пролетарская астрономия», «пролетарская химия», это звучит так странно, что казалось бы и говорить тут не о чем: нелепость явная. Во-1), не пролетариям развивать эти науки в нынешнем обществе; а во- 2), они так объективны по своему содержанию, так далеки от всякой классовой жизни и борьбы, что видеть в них нечто классовое—не значит ли просто компрометировать марксизм, создавать из него смешную карикатуру?
И все же... Лет 70—80 тому назад слова «пролетарская политическая экономия» для всякого образованного человека звучали не менее дико, чем теперь для здравомыслящих интеллигентов слова «пролетарская математика». А «объективность» этих наук... но в том-то и дело, что, как мы видели, объективность для разных классов разная. И вспомним, сколь бессчетное число раз «здравый смысл» позорился на короткой 66


памяти человечества, а «явные нелепости» оказывались истиной.
В какой-нибудь геометрии классовые интересы, допустим, не замешаны. Но классовые способы мышления очень и очень могут быть замешаны; это убедительно доказывается историей.
Геометрия у вавилонян и древних египтян возникла в феодально-жреческой организации и была знанием религиозным. Она понималась, как божественное откровение; ее истины выражались в религиозных символах. У греков геометрия стала знанием «чистым» или отвлеченно-научным; они ее выражали в символах, подобных тем, какие применяются для нее теперь, и понимали ее, как раскрытие некоторой сущности вещей человеческим умом. Обобщения и выводы были, в основе, одни и те же; но смысл и значение науки, ее «объективность», глубоко различны.
Почему это так? Потому что способ мышления общества феодального, каким было вавилонское и египетское в эпоху, когда складывалась их геометрия, и общества менового, каким было греческое рабовладельческое в эпоху научного процветания, не один и тот же. Феодалы и буржуазные рабовладельцы разными глазами смотрели на мир, в разных формах его познавали.
Но также разными глазами смотрят на мир буржуазный интеллигент и пролетарий. Пусть , законы и формулы, найденные первым, сохраняют значение и для второго, как выводы египетских жрецов сохраняли значение для выведывавших тайны их знания греческих торговцев-путешественников: понимание, смысл этих законов и выводов, самая связь их, могут разойтись настолько, что перед нами окажется две разных «классовых» науки.
Трудовая и организационная точка зрения, свойственная пролетариату, неизбежно должна придать существенно новый вид даже самым «чистым» наукам. Я много работал над выяснением этого вопроса (53). Но юбилейный сборник — не научный трактат; я приведу только один пример для сравнения старой и новой точки зрения, зато, надеюсь, достаточно яркий и убедительный.
Что такое астрономия? Если с этим вопросом вы обратитесь к серьезному ученому-специалисту, то он, всего вероятнее, ответит вам, что определения краткого и точного дать не считает возможным, а может лишь в общем и приблизительно указать на предмет науки, ее методы и задачи. В самом деле, возьмите обычное определение, которое приводится в популяризациях: «наука о небесных телах». Оно полно противоречий, и в сущности просто нелепо. «Небо» и «небесное» имеет какой- о* 67


нибудь смысл только в виде противоположности «земному» и «земле». Между тем, астрономия в ряду «небесных тел» изучает и Землю, п’ритом больше других. Да и почему, с какой стати «наука о небесных телах»? Какое до них дело земному человечеству? А если они «интересны», то разве менее «интересны», напр’[имер], облака? И почему, в таком случае, не создалось подобной же науки об облаках? Если наука есть «чистое знание», то почему такое знание о расстоянии одного облака от другого менее интересно, чем о расстоянии Марса от Солнца? Что первое менее устойчиво, чем второе, это для «чистого» знания, казалось бы, совершенно неважно: для него все явления равны.
Но стоит взглянуть на астрономию как на организационную форму, и все выступает в ином свете, загадочное объясняется.
Науку о «небесном» обыкновенно считают в высшей степени отрешенною от всего земного, представительницей чистейшего идеализма познания. Субъективно, для астронома, это приблизительно так и есть. Но объективно, в развитии человечества— нет науки в большей мере непосредственно практической.
Для всякой планомерной деятельности людей необходимое условие — ориентировка в пространстве и времени; т. е. требуется знать и определять направления, расстояния, сроки, продолжительности. Без этого нет организации усилий, нет работы, а возможна только неорганизованная активность, бессвязное судорожное метание и в результате — гибель жизни.
Представьте себе родовые общины древнейшей эпохи, бродяче-охотничьего быта. Как могли бы они сохранять свою трудовую связь, свое жизненное единство, если бы в своих блужданиях по дремучим лесам за добычею их члены не имели надежных способов находить и рассчитывать путь, собираться в определенное время в определенном месте? Какие это были способы? Время и направление узнавали по солнцу, по звездам. Астрономии-науки не было; но был примитивный астрономический опыт; он давал ориентировку, необходимую для организационной связи общины.
Такую же роль играл астрономический опыт при кочевом скотоводстве в необозримых степях. С земледельческим оседлым бытом явилась потребность в усовершенствовании тех же методов, в большей их строгости: определение сроков полевых работ, следовательно—точное разделение годового астрономического цикла. Особенно была необходима точность вычисления времени в странах древних речных цивилизаций — Вавилонии, Египте, Китае — для предвидения и регулирования колебаний водного уровня, от которых зависело плодородие почвы 68


и вся судьба общества. Там и выработалась впервые астрономия-наука, но еще в религиозно-мистических формах.
Следующий толчок развитию научной астрономии дала торговля, породившая дальние караванные путешествия, и особенно— торговое мореплавание. Тут еще труднее, но и еще насущнее ориентировка в направлениях и расстояниях (а расстояния на море, как и в лесах и в степях, измерялись временем пути). На море астрономический расчет — вопрос жизни и смерти. Таково происхождение греческого и позднейшего александрийского расцвета (54) астрономии, которая среди новых, меновых общественных отношений сбросила с себя феодально-религиозную оболочку.
Но тогда еще не было океанических плаваний, с их гигантскими расстояниями и бесчисленными опасностями. Их начали предпринимать на заре Нового времени, когда средневековому феодализму пришел на смену торговый капитализм. В его интересах направлялась политика тогдашних королей, которые поощряли дальние путешествия авантюристов-торговцев и пиратов, открывавших и завоевывавших им новые земли для колоний. Во второй половине XIII века Альфонс Мудрый, король Кастильский, чтобы облегчить дальние плавания, организовал коллективную работу нескольких десятков ученых для составления точных астрономических таблиц: старые таблицы, через арабов дошедшие от греков, были уже негодны, вследствие векового накопления ошибок. Когда новые таблицы попали в руки Коперника, их изучение привело его к великому открытию, преобразовавшему науку. Таково было начало новой астрономии.
Еще более развилась организационная роль этой науки в современной технике — в машинном производстве. Несравненно больше, чем все прежние способы производства, оно нуждается в точном распределении времени и пространственных отношений труда. Главный и универсальный астрономический инструмент — это часы, воспроизводящие движением своих стрелок равномерное видимое движение светил на небесном своде. Часы теперь регулируют всю жизнь общества. Без них не были бы возможны не только, напр[имер], железнодорожные расписания, но и все расчеты необходимого времени каждой трудовой операции, расчеты темпа работы машин и т. п. А сами часы не могли бы выполнять своей функции без постоянной их проверки — они тогда в короткое время все разошлись бы между собой; проверка же производится, в конечном счете, астрономическими обсерваториями, указания которых распространяются повсюду через разные посредствующие звенья. Далее, только благодаря астрономическим угломерным приемам 69


возможно такое точное изучение рельефов земной поверхности, какое необходимо для проведения железных дорог, туннелей через горы, огромных нынешних каналов и т. д.; эти же методы применяются в постройке высочайших зданий, устройстве тонких машин и точных научных инструментов. Вся современная мировая система мер — метрическая — получена при посредстве астрономии, а именно измерением дуги земного меридиана (метр — одна сорокамиллионная его часть).
Нетрудно понять, почему именно астрономический опыт дал формы трудовой ориентировки в пространстве и времени. Для нее необходимы какие-нибудь устойчивые пункты и постоянные отношения, на которые можно было бы вполне полагаться в расчетах. Но где в природе имеется наибольшая устойчивость и постоянство соотношений в пространстве и времени? Между космическими телами; их положение и движения, благодаря их гигантским размерам и расстояниям, не зависят сколько-нибудь заметным образом от мелких и случайных влияний. Облака, напр[имер], уносимые всяким порывом ветра, изменяющие форму при всяком колебании воздуха, очевидно, не годились бы для подобной роли.
Таким образом, «небесные светила» в астрономии суть не что иное, как организационные орудия, регулирующие человеческую практику с определенной ее стороны.
Заметим еще раз, что дело идет здесь всецело об объектив- ном смысле астрономии, а не о субъективных настроениях астрономов. Ими руководит, конечно, по большей части чистейшая любознательность, интерес вполне теоретический. Но он — лишь субъективное отражение практического интереса человечества, которое создало науку в ряду тысячелетий. Нынешнему астроному-индивидуалисту было бы бесполезно или даже вредно думать об этом при своей работе, так как это нарушило бы цельность его внимания и усилия. Ему приходится исследовать массу подробностей, о которых он не может знать зара^ нее, где и какое они найдут практически организационное применение, и вообще найдут ли его когда-либо. Существа дела это, однако, не меняет. Раз небесные тела сделаны орудиями ориентировки, то всякое, самое бескорыстное их изучение означает не что иное, как стремление лучше овладеть этими орудиями для человечества, т. е. усовершенствовать организационную функцию науки — астрономии * (55).
Отдельный ученый в наше время не сознает этого. Но в том и заключается основная черта эпохи индивидуализма: лич* «Всеобщая организац [ионная] наука (Тектология)». С. 8—10.
70


ность не сознает своей связи с коллективом, своей роли в нем,— «не ведает, что творит».
Коллективизм пролетариата прежде всего раскрывает то, что есть. 'В нем и человек, и наука «познают самих себя», впервые выполняя действительно завет древнего мудреца. И это уже есть переворот в людях и в науках,— по крайней мере, начало переворота.
А будет ли это новая, «пролетарская» наука? Ведь формулы и методы останутся те же? Да, пока, они без сомнения останутся те же. Но разве можно сказать, что наука та же, если они иначе понимаются и воспринимаются? В политической экономии буржуазной и пролетарской есть также очень много общих формул, однако, смысл их здесь и там не один и тот же.
Во всяком случае, очевидно, что способ изложения наук, благодаря новой точке зрения, должен измениться уже в ближайшем будущем: он не может остаться прежним, когда меняется способ понимания. А говорить о том, что не заводить же рабочему классу свои обсерватории, лаборатории, институты (мне приходилось слышать и такое возражение) —просто смешно. Где меняется точка зрения, там прежде всего надо с ее помощью овладеть наличным, раньше добытым материалом. И даже это — нелегкая, долгая работа.
Вспомните недавнее прошлое, когда в России впервые появились марксисты. В литературе господствовало народническое понимание русской действительности, а за ним имелся огромный материал -наблюдений, статистических и бытовых, собранный земскими работниками — народниками и либералами. Что же марксисты — начали заводить свою земскую статистику, строить социально-научные «обсерватории и лаборатории»? Нет, этого они не могли, да и не потребовалось. Они взяли материал у народников и, осветив его с новой точки зрения, дали новое научное и в то же время пролетарски-классовое понимание русской действительности.
Нечто аналогичное должна выполнить в различных науках организационно-трудовая точка зрения, так же, по существу своему, классовая, как и марксизм; он же был не чем иным, как ее применением к общественным наукам, применением первым, и потому не окончательно оформленным.
Но все это, разумеется, ересь. Ибо нам сказано, что существуют абсолютные и вечные истины; их даже в философии— области спорного по преимуществу — достиг уже в XVIII веке французский материализм. Насколько же их больше в разных науках! А там, где истина абсолютна и вечна, какая еще может быть речь об ее классовом преобразовании?
п


Таков истинный русский марксизм. Он, как видим, чужд увлечениям, скромен, и готов в науке довольствоваться настоящим. Еще бы и не довольствоваться, когда у него есть абсолютная истина!
А еретикам уготована мука и на этом свете. Они обречены на недовольство всем, на беспокойное искание того, что дальше, впереди, на новые и новые попытки, усилия, на исследования и критику, на разрушение привычных «объективностей», на борьбу с прошлым не только во враждебной общественной среде, но и в дорогом для них царстве науки...
Ь) 	Искусство
Для большинства марксистов — и на этот раз, надо признать, не только истинно русских — вопрос о пролетарском искусстве до сих пор решался очень просто:
1) Что такое искусство? Это—украшение жизни.
2) Такова ли жизнь рабочего класса, чтобы ему заниматься украшением своей жизни? Нет, не такова.
Следовательно, мысль, о пролетарском искусстве—утопия. И не просто утопия, а по внимательном исследовании — очень вредная.
В самом деле, жизнь пролетариата протекает в труде и борьбе. Чтобы отдаваться занятию искусством, нужны обеспеченность и досуг. У рабочего класса нет обеспеченности и очень мало досуга. Если он упорной, напряженной борьбой отвоевывает себе частицы того и другого, то на что ему приходится их употреблять? На развитие своих сил для дальнейших завоеваний, на выработку своего классового сознания и своей организации. Он не может и не должен иначе; это — требование суровой действительности, это — классовая необходимость.
«Для организации же подлинного «безделья»,— говорит один из представителей этого взгляда А. Потресов-Старовер,— для культуры того важного и, скажем более, необходимого человеческого «безделья», которое называется художеством, остается не только бесконечно мало простора во времени, но и бесконечно мало внимания. Это — что-то сверхсметное и сверхурочное, чем можно заниматься только между настоящим делом, между делом, принимаемым всерьез, ибо вытекающим из первичных, самых насущных потребностей пролетарского «товарищества» *.
Безделье, хотя бы «необходимое», все же только безделье. И поэтому тот, кто призывает пролетариат к работе в области * «Наша Заря», 1913, № 6. С. 70 (А. Потресов. «Критич [еские} наброски»).
72


искусства, помимо того, что заблуждается, не понимая объективных условий пролетарской жизни, но и приносит вред, отвлекая силы и внимание,— которые в полной мере должны быть направлены на основные, насущные задачи класса,— к «безделью», к украшению жизни.
В сущности, это даже оппортунизм, это — шаг к примирению с капитализмом, к притуплению его противоречий. Ведь если пролетариат может при нынешних общественных отношениях не только сплотиться в великую армию, как думал некогда Маркс, но и «развернуть во всем ее объеме свою пролетарскую культуру», включая и область искусства, то «очевидно, эти общественные отношения совсем не так дурны...». Они, значит, дают рабочему классу простор для всестороннего развития; и тогда можно ожидать «незаметного постепенного преобразования капиталистического общества в социалистическое», такого преобразования, о котором проповедывал Эдуард Бернштейн. А жизнь уже успела показать, как вредны иллюзии оппортунизма * (56).
Так... Все это очень убедительно, если... если верна первая, основная мысль, на которой все построено: «искусство есть украшение», «художество есть безделье». А что, если она неверна? И вдруг окажется, что само это понимание искусства — продукт «подлинного безделья», т. е. попросту говоря, барства?
Искусство — одна из идеологий класса, элемент его классового сознания; следовательно, как мы видели, оно—организационная форма классовой жизни, способ объединения и сплочения классовых сил. Таким оно было и раньше; но не так оно понималось. Рабовладельческая аристократия, к которой принадлежала главная часть «интеллигенции» у древних греков, смотрела на искусство всецело со своей паразитической точки зрения, а именно как на средство утонченного наслаждения, возвышенное безделье, вообще — украшение жизни. Но заметьте, она смотрела так не только на искусство, а — ина науку; в науке видели и ценили тоже лишь источник умственных наслаждений, приятную гимнастику души. Эти барские взгляды сохранила и позднейшая помещичья аристократия; но только будучи гораздо грубее и вульгарнее своей античной предшественницы, она ниже ценила эти «украшения», и весьма мало способна была сама творить их.
Интеллигенция буржуазная изменила эти взгляды в том, что касалось науки, но не в том, что касалось искусства. Применяя науку, систематически и планомерно, для целей техни-
* «Наша Заря», 1913, № 10—11. С. 45 («Критические] наброски», ответ В. Валерьянову).
73


ки производства, буржуазия уже не могла видеть в ней простой источник тонких духовных наслаждений, не могла не понять, что наука — дело, а не «безделье», и дело серьезное. Только истинньТй характер этого дела — организационный — остался для буржуазии все-таки недоступным.
Но искусство не играет такой роли, как наука, ни на фабрике, ни в экспортной торговле, ни в постройке железных дорог, пароходов и гигантских домов, ни в артиллерии, ни во флоте... Поэтому старый барский взгляд на искусство не был пересмотрен буржуазией; для ее классовой практичности оно по-прежнему «безделье». И так как Маркс не успел исследовать этого вопроса, то «истинные марксисты» могли только усвоить старую барскую традицию.
И комична, и трагична эта «истинная ортодоксальность», которая избрала своим девизом — «ни на шаг от могилы Маркса!»— и принуждена во всех не предусмотренных Марксом случаях просто-напросто заимствовать идеи врагов... А затем еще отлучать не согласных с ними!
Ни помещичья, ни буржуазная, ни «истинно марксистская» интеллигенция не оказались способны раскрыть организующую силу искусства. Для этюго не годятся старые способы мышления, которые обыватель именует «здравым смыслом».
И в самом деле, не странно ли?... Ну, кого и что могут организовать какие-нибудь фетовские
«Шопот, робкое дыханье,
Трели соловья...»
А могут, и организуют. И не случайно у критика-демократа сорвется выражение — «барская поэзия» (57). Не случайно, даже, она достигает такого совершенства у помещика-крепостника, ненавидевшего крестьян не меньше, чем нынешние «зубры». Она, конечно, укрепляет общее самосознание, связь мысли и настроения классов паразитических, живущих в сфере более или менее утонченного безделья, и презирающих грязную прозу жизни — ее суровую трудовую сторону. Эта поэзия говорит: «вот какие мы эстетичные, возвышенные существа, как нежны и чутки наши души, как благородна наша культура». А вместе с тем само собой подразумевается: «разве можно сравнивать с нами те низменные существа, которые обречены на заботу и работу, у которых интересы вращаются вокруг скота и удобрения? Разве не справедливо, не естественно и нормально, чтобы они были орудием и средством для выполнения нами нашего высшего назначения?».
Заметьте, читатель: я отнюдь не хочу сказать, что «барская поэзия» плоха. Напротив, я думаю, что и из нее многое может быть впоследствии воспринято растущими классами: ис- 74


кусство, как и’наука, и вообще организационные орудия, подобно материальным орудиям, часто находят применения, далекие от первоначального. Я только объясняю, каким образом и самая далекая от «экономики», и «политики» поэзия бывает моментом, и важным моментом, классового или сословного самосознания, а следовательно—элементом общественной силы класса или сословия.
Надо понять это, и тогда уже сознательно, а не подчиняясь барским шаблонам мысли, принимать или отвергать необходимость, возможность, полезность пролетарского искусства.
В его отрицании у наших «истинных марксистов» есть два оттенка. Одни (представитель Г. Алексинский) говорят: не должно, недопустимо отвлекать внимание класса от насущных задач в сторону искусства. Другие (представитель А. Потре- сов) скорее огорчаются: увы! Внимание пролетариата поневоле, неизбежно отвлечено в другую сторону, и для художественного творчества нет места.
Первый оттенок основан на такой мысли. У рабочего класса имеется определенное, ограниченное количество сил, на котором и должен основываться бюджет его деятельности,— как в кошельке обывателя есть определенное количество денег, которым ограничивается бюджет оного обывателя. И как этот последний не должен тратить свои средства на роскошь, иначе впадет в дефицит, так и пролетариат не должен тратить своих сил на искусство.
Как видим, применение бухгалтерии мелкого мещанского хозяйства к творчеству великого класса.
Спорить против этого мне не хочется; а вот две бытовых картинки, которые приходят мне в голову.
Полотно железной дороги. Толпа рабочих огромными рычагами поднимает сошедший с рельсов вагон. Колеса врезались в балласт глубоко, и тяжесть страшная.
— Что-то, братцы, не идет дело... Давайте «Дубинушку»,— предлагает кто-то.
Раздается дружная песня.
Вдруг некто в красной фуражке.
— Это еще что за безобразие! Отвлекать внимание... тратить силы на дранье глоток... Замолчать сию минуту! И направить всю силу на одну цель!
А затем в сторону:
— Я вам покажу пролетарское искусство... еретики!
Другая сцена. Степи далекой Маньчжурии. Колонна на походе. Еле бредут измученные солдатики. Грянула музыка. Все оживилось; тверже, увереннее походка.
Вдруг наезжает новый генерал: на смену Куропаткину прислан истинный марксист.
7а


— Как, музыка? Растрата сил, внимания! Сейчас прекратить, и музыкантов в строй! Нам каждый человек нужен; тут не до искусства!
Вот уж кто пЪбедил бы японцев!
Взгляды А. Потресова и большинства высказывавшихся на ту же тему меньшевиков много сложнее. Выводы у них, в общем, те же; но они понимают некоторые вещи, недоступные строгому генералу.
Во-1), для них ясно, что буржуазное искусство — реальная,. и огромная сила, действующая на пролетариат воспитательно в неблагоприятном направлении. Как и почему — это они представляют, разумеется, смутно, потому что организующей роли искусства не постигают. Но они чувствуют, что искусство, хотя и «безделие», и «украшение», однако, почему-то, очень важное для жизни. Поэтому в отсутствии пролетарской «культуры художеств» они видят «трагедию», а не простой результат классового благоразумия и бережливости в жизненном бюджете.
Отсюда у них получается такая позиция: жаль, что пролетарское искусство не может развиться,— хорошо было бы, если бы могло; надо «беречь и лелеять его ростки»; но если кто признает, что тут возможно нечто большее, чем слабые ростки, тот «ревизионист» и притупитель противоречий, и да будет, конечно, отлучен. Словом: с одной стороны, нельзя не сознаться; однако, с другой,— надо признать; от себя же к щедринской формуле (58) они прибавляют: и притом надо признать очень строго, с повреждением несогласных...
Как же обосновывается это стройное, умеренное и вместе с тем радикальное решение вопроса.
Тут к нашему «во-1)» присоединяется еще «во-2)», которое опять-таки мешает им прямо стать под знамя маньчжурского генерал-марксиста. Они понимают, что недостаток досуга и обеспеченности —основание весьма слабое, ненадежное.
В самом деле, этот аргумент пора бросить. Насчет «обеспеченности» слишком плохой пример являют голодающие по чердакам поэты, музыканты, артисты буржуазной культуры, которые среди ее творцов составляют, пожалуй, большинство. А насчет «досуга»... Мало его, это бесспорно; но все-таки... Когда многомиллионный класс отвоевывает себе полчаса из прежнего рабочего дня, он этим создает себе, в общей сумме, больше досуга, чем все нерабочее время барского сословия. Прибавьте к этому вынужденный «досуг» безработицы, стачек, локаутов...
Ведь могли же другие угнетенные классы вырабатывать свое искусство. Существовала, напр[имер], поэзия крестьян, ре- 76


месленников... Сам А. Потресов приводит очень трогательный пример:
«...миннезингер Ганс Сакс, который пел свои песни и одновременно тачал сапоги»* (59).
Счастливый Ганс Сакс! Ему без всякого отлучения за «ревизионизм» позволялось одновременно работать и заниматься поэзией... Да еще после смерти Потресов произвел его в рыцари. Ибо «миннезингер» («певец любви» или даже «любовной мечты») это был поэт-феодал; а Ганс Сакс принадлежал лишь к «мейстерзингерам» («певцам-мастерам») (60), совершенно другой породе.— Но почему же, однако, столь значительные преимущества крестьянину или сапожнику перед современным пролетарием крупного производства?
А дело именно в том, что этот пролетарий создал «культуру другого порядка, культуру, которой нет равной ни в прошлом, ни в настоящем общественной жизни, культуру практического действия, классовой экономической и политической борьбы» **.
Ну, что же, и очень хорошо: значит, класс могучий, способный к гражданскому творчеству.
Да,— но если он уже сделал так много, то мыслимо ли ему создать еще пролетарское искусство? «Надо помнить, что пролетариат до сих пор не имеет даже 8-часового. рабочего дня, т. е. элементарных предпосылок культурного существования» ***. Чего же вы от него хотите?
Вот мы и вернулись благополучно к аргументу маньчжурского генерал-марксиста.
«Чем дальше идет история, тем напряженнее становится борьба, тем больше задач у пролетарского «товарищества», и обременения этими задачами» (61). И это «товарищество» поглощает человека, и нет у него ни времени, ни внимания для истинно художественного творчества.
«Товарищество» здесь означает то же, что в предыдущем,— «культура практического действия». И предполагается, что оно — вещь страшно сухая, настолько прозаически-деловая, что где оно поглотит человека, там нечего толковать о художестве. А поглощает оно всех беспощадно — ничего не остается: берет все копейки из кошелька жизни.
Две тут есть неправды. Первая — преувеличение. Не настолько уж полно и глубоко поглощает «товарищество» созна* <Наша Заря», 1914, № 2. С. 91 («Еще к вопросу о прол [етарской]
^^^Щаша] 3[аря]», 1913, № 6. С. 68. (А. Потр[есов]. «Крит[ические] наброски»).
♦** Там же: С. 75.
77


тельных пролетариев, к сожалению,— далеко не настолько. Неужели Потресов серьезно думает, что миллион членов германской партии, или., чуть не три миллиона членов немецких профессиональных союзов так-таки весь досуг, все внимание, все свободные средства отдают общему делу? Люди, целиком посвящающие себя «товариществу», до сих пор — единицы из десятков, часто из сотен. Огромное большинство ограничивается членскими взносами, да посещением, и не слишком аккуратным, общих собраний, митингов. И конечно, необходимо направить все усилия к тому, чтобы это изменилось, чтобы «товарищество» сильнее и сильнее проникало всю жизнь, весь быт рабочего класса. И для этого пролетарское искусство, по мере своего развития, будет становиться все более могущественным средством. Теперь эстетические потребности пролетария отвлекают его от «товарищества», потому что удовлетворяются чуждым ему искусством. Тогда они будут вовлекать его в живую связь коллектива, все глубже и прочнее.
Другая неправда: будто «товарищество» — сухая проза, враждебная искусству, и кто им «поглощен», в том отмирает артистически-творческая способность. Вот маленькое произведение поэта-рабочего, пишущего под именем «Самобытника»:
Новому товарищу.
Вихрь крутящихся колёс, Пляска бешеных ремней... Эй, товарищ, не робей!
Пусть гудит стальной хаос,
Пусть им взято море слез, Много сгублено огней — Не робей!
Ты пришел от мирных рос, Светлых речек и полей... Эй, товарищ, не робей!
Здесь безбрежное — слилось, Невозможное —сбылось...
На заре грядущих дней — Не робей!
Наше счастье поднялось
По верхам седых гребней...
В царстве скорби и теней Солнце мощное зажглось, И горит оно сильней — Не робей!
Словно каменный колосс, Стан у бешеных ремней...
78


Пусть сильнее шум колес
В цепь еще звено вплелось...
Рать сомкнулася плотней —
Не робей! * (62)
Вдумайтесь в это: можно ли себе представить более полное «поглощение товариществом»?
На завод нанялся новый рабочий — прямо из деревни, вчерашний крестьянин. Что он для старого, исконного рабочего? Конкурент, и притом наиболее неудобный: он сбивает плату, благодаря низкому уровню потребностей и неумению даже постоять за себя, не только уж отстаивать общие интересы; о них он еще и понятия не имеет. Тяжела его мысль, узки чувства, ограничена воля, жалок его кругозор... И нечего рассчитывать на него, если сегодня-завтра потребуются дружные товарищеские действия.— Но посмотрите, как отнесся к нему, случайному, еще чуждому пришельцу, его товарищ-поэт.
С каким рыцарским вниманием, с какой нежной заботливостью он ободряет робкого новичка и вводит в незнакомый, непонятный, странный, даже страшный для него круг жизни! С какой простотой и силой, в удивительно сжатых словах и поразительно ярких образах поэт рассказывает ему все, что ему надо узнать и почувствовать, чтобы стать товарищем среди товарищей: и грандиозную картину титанических сил «стального хаоса» нынешней техники, и горькую правду о «море слез», которого стоила она человечеству, и радостную весть о «мощном солнце» великого идеала, о гордом счастье общей борьбы. Трогательно звучит воспоминание о чуждой, далекой природе — «мирных росах, светлых речках, полях»: как тоскует по ней сердце пролетария среди камня и железа, и как редко доступна ему радость свидания с нею! Но всего достигнет в своем растущем, неуклонном, неотвратимом усилии коллективно-творческая и боевая воля... С несравненной энергией, с победоносной уверенностью раздается заключительный аккорд:
«В цепь еще звено вплелось,
Рать сомкнулася плотней —
Не робей!»
Свершилось! Новый член вступил в многомиллионное братство; словом поэта он посвящен в рыцари мир преобразующей Идеи...
И они думают, что искусство — «украшение»! Да, конечно, все, что прекрасно, украшает жизнь: героизм, гениальность,
* «Путь Правды» за 1914 г„ январь (номер от 16-го или 17-го).
79


любовь, поэзия. Но неужели все это — просто «украшения»? И вот — крошечная жемчужина пролетарского искусства... Неужели они не поймут, .что это — организационный акт, спаивающий прочнее звенья живой цепи, закрепляющий единство трудовой рати?!
Самобытник — поэт молодой, неопытный; большинство его стихов еще страдают недостатком не только отделки,— она не очень тонка и в приведенном стихотворении,— а прямо-таки художественной грамотности. Самобытнику — как и другим — надо еще много жить, учиться, работать, думать, пока он выполнит все обещания своей, несомненно, богатой и серьезной, но мало культивированной натуры. Откуда же у него на первых шагах могла взяться эта сжатая, концентрированная сила выражения, охватывающая в таком малом объеме такое колоссально широкое и глубокое содержание? Ответ ясен для всякого, кто способен почувствовать в полной мере его настроение: ее дало «поглотившее» его товарищество. Оно, а не что- либо иное, породило эту внутреннюю цельность поэтического порыва, которая называется «вдохновением», и которая сливает массу жизни в стройной неразрывности гибкой формы.
А нам говорят, что оно — сухая деловая проза, враждебная духу поэзии! «Культура практического действия» — ведь это борьба за пятачок прибавки, не правда ли? Был один в этом роде «миннезингер» и эстет — г. Н. Бердяев; он так и определял рабочее движение. Но неужели «истинный марксизм» не ушел дальше этого понимания?
Красота художественного произведения — это единство творческого усилия, которым оно создано. Что же, в трудовом и боевом товариществе нет условий такого единства?
«Товарищество» не конкурент и не враг зарождающегося пролетарского искусства, а напротив — его душа, его организующее начало, его принцип, его движущая сила.
Итак, пролетарское искусство возможно? Нет, оно не только возможно. Оно необходимо, и — оно существует. Вот, я привел маленькое стихотворение рабочего-поэта. Найдите мне в старой мировой литературе его художественную идею, мотив, его проникающий. Уверяю вас — не найдете. Этот мотив и есть — товарищество, он пролетарски-классовый, он незнаком старой культуре. А по масштабу, по жизненному значению он более грандиозен, способен к более широкому и глубокому развитию, чем вечный мотив старой поэзии — индивидуальная любовь мужчины и женщины. Но если в жизни рабочей массы уже сложился и ищет художественного выражения мотив такой силы и такого захвата, тогда смешно говорить, что нового искусства нет, потому что исписано еще мало страниц 80


бумаги, и не очень грамотно: новое искусство уже живет в коллективе, и конечно, найдет орудия для своего воплощения в виде чутких и гибких личностей, способных гармонично передать то, что растет и зреет в сердце великого класса.
Пролетарским искусством будет по преимуществу поэзия, может быть, еще музыка. Современный рабочий живет «в царстве ритма и рифмы». В «стальном хаосе» станков и движущихся машин переплетаются волны разных ритмов, более мелких и частых с более редкими и тяжелыми, рассекающими их непрерывность, как цезура или рифма в стихе. Эти звуки своими бесконечно повторяющимися ударами выковывают по своей мере словесные образы, в которых работник с артистической натурой стремится вылить свое настроение. Между прочим, поэтому рабочие не склонны к белому стиху и свободному изменчивому метру, развивающемуся в позднейшей интеллигентской поэзии; у поэтов-рабочих скорее пока наблюдается чрезмерность в пристрастии к рифме и однообразной правильности. Но когда работнику станут более доступны ритмы живой природы, в которых меньше механической повторяемости и правильности, это однообразие сгладится, столь частая теперь наивная монотонность исчезнет.
Впрочем, это не так важно. Новое содержание, тем или иным путем найдет художественную форму, которая ему нужна, которая в стройные сочетания свяжет и его, и через него — людей, носящих его в себе или способных им проникнуться.
Ну, а как же все-таки быть со страшным «аргументом отлучения»: если и в современном строе возможно пролетарское искусство, значит — «он уж не так плох», значит, мы уже отчасти «примиряемся» с ним, «притупляем» противоречия, и т. д. и т. д.
Аргумент этот ужасен своей всеразрушающей силой. Если в современном строе пролетариат может создавать «невиданно грандиозную культуру практического действия», что он уже сделал, по правильному замечанию самого А. Потресова (63), то «значит, этот строй не так уж плох», значит, мы «примиряемся» с ним, «притупляем» противоречия, признаем «врастание» капитализма в социализм и пр.
Более того. Если рабочий класс вообще может и в современном строе что бы то ни было создавать, чего бы то ни было достигать, делать какие бы то ни было завоевания, «значит, этот строй не так уж плох», и т. д. и т. под.
Куда же мы таким способом придем? Где дно той бездны анархизма, в которую обрушивает нас своей логикой мягкий, кадето-любивый Потресов?
6 Зак. 184 81


А нельзя ли все-таки- рассудить немного иначе? Напр[имер], так. Противоречие между рабочим классом и современным строем оказывается глубже, чем раньше полагали. Оказывается, что даже в облает^’ искусства пролетариат не может удовлетворяться старой культурой, и принужден вырабатывать свою, новую, как орудие своего сплочения, своего воспитания в духе товарищества и борьбы. Примирения нет даже здесь, в той сфере, которую так долго считали царством чистой красоты...
Задачи шире и труднее, чем думали. Что из этого следует? Что историческая миссия пролетариата па деле выше и сложнее обычных представлений о иен.
Но ведь вот, и в Германии, с ее огромным — не чета нашему — развитием рабочего движения, не создалось до сих пор настоящего пролетарского искусства? Да, по-видимому, не создалось.— А Россия — страна отсталая по сравнению с Германией, и русскому движению далеко до германского? Да, и это пока верно. В таком случае, не явная ли утопия надеяться на развитие пролетарского искусства у нас, в России, не бесполезно ли направлять внимание рабочих п в эту сторону?
Странно как-то встречать подобные аргументы в нашей печати. Ибо это — не что иное, как старый, вечный «резон» наших реакционеров против любой реформы. «Вот, вы хотите отмены телесного наказания в тюрьмах. А как же в Англии — стране самой передовой, куда нам до нее — оно и сейчас практикуется.— Вы стоите за подоходный налог,—а его нет еще и во Франции...», и т. д. Это, как известно, особенность русского патриотизма—желание сделать свою страну складом всего худшего, что имеется у других народов. Нам же, «лишенным патриотизма», может быть, простительно было бы относиться к делу иначе — стремиться к собиранию в отечестве всего лучшего, что имеется в мире, и к созданию того хорошего, чего у других еще нет?
Представьте себе Потресова и его единомышленников в той же Германии, но в 60-е годы, когда Лассаль агитировал там за устройство самостоятельной рабочей партии. Германии тогда экономически было далеко до Англии, а немецкое рабочее движение было в зародыше, тогда как в Англии давно сложились могучие профессиональные союзы, значительные кооперативы... Не ясно ли, что Потрссовы отвергли бы идею Лассаля, как утопическую: «раз уж и в Англии нет рабочей партии, то куда нам, отсталым немцам, толковать об этом!» Но утопистами — и не в хорошую сторону — оказались бы Потресовы политики, а не Лассаль.
До сих пор не вполне выяснено, почему в истории мирового рабочего движения одна страна берет на себя инициативу 82


в развитии одной стороны его организации, а также его идеологии, другая — другой стороны, третья — третьей; но это на деле так было до сих пор: Англия дала первою одно, Франция— другое, Германия — третье, Бельгия — четвертое, и это па весьма различных ступенях движения. Почему русский пролетариат, с его чрезвычайно своеобразными условиями жизни и историческими судьбами, один из всех не способен сыграть такой роли ни в какой области — этого я постигнуть не могу; и думаю, что Потресов с его сторонниками должны тут предъявить иные, положительные доказательства, кроме «истиннопатриотических», сводящихся к формуле: «да где уж нам...» Но, «пока солнышко взойдет», перед нами все же только зародыши искусства пролетарского и огромная художественная культура старых классов. Как же быть-то? Воспитываться на том, что есть, учиться у старого мира? Конечно, да. Начинать всегда приходится с этого. Но учиться надо сознательно, не забывая, с кем и с чем мы имеем дело: не подчиняться, а овладевать. К буржуазному искусству надо относиться так, как и к буржуазной науке: взять у них можно и следует много, очень много,— но не продать им за это, незаметно для себя, свою классовую душу. Вопрос серьезный и трудный. К нему до сих пор подходят чересчур просто.
Один из единомышленников А. Потресова, рабочий Ив. Кубиков, призывая пролетариев изучать лучшие произведения литературы старого мира, так разрешает вопрос об ее воспитательном влиянии. Без сомнения, говорит он, в ней есть «не только чистое золото, но и несомненные элементы вредной для пролетариата лигатуры» (64), а именно «консервативно-уме- ряющие силы». Однако, говорит он, это не страшно, потому что у рабочего есть классовое чутье, позволяющее ему успешно отделять золото от лигатуры: «Если мы внимательно присмотримся к тем впечатлениям, которые получаются от искусства, то увидим, что действует золото, а лигатура проходит мимо сознания рабочего, т. е., «сплошное влияние сплава» действует в редких случаях». И он поясняет: «Мне лично, путем наблюдений, приходилось поражаться, как оппозиционно настроенный рабочий иногда из самого невинного произведения ухитряется делать революционные выводы»* (65). Это—точка зрения наивная и во многом прямо ошибочная.
Во-1), вряд ли следует доверять такому чутью, которое из действительно невинного произведения «ухитряется» делать революционные выводы. О чем это, собственно, свидетельству-
'* «Наша Заря», 1914, № 3. С. 48—49 («Искусство и отношение к нему рабочего класса»),
6* 83


ет? О большой силе непосредственного чувства и о недостатке объективности. Для критики это весьма неподходящая комбинация; а ведь дело идет именно о критике, той читательской критике, в которой ‘’суть всякого сознательного чтения. Яркое настроение — хорошая вещь; по то, что мысль ниже его,— нехорошо: она должна быть выше его, должна давать ему ясную организационную форму, не случайную, а необходимую, «общезначимую», пригодную не только лично для данного читателя, а и для всякого члена его коллектива, для класса. «Ухитряясь» истолковать произведение в такую-то сторону, читатель мыслит не для всех, а для себя, не «объективно», а «субъективно».
Далее. Дело вовсе не только в «консервативно-умеряющих силах», и даже не в них главное. Кубиков берет в виде примера шиллеровского «Дон-Карлоса», и полагает: обличение тирании, племенные речи маркиза Позы, это — золото; а вот то, что он мечтает об абсолютной же монархии, только просвещенной и гуманной, это лигатура. На «пламенных словах», при смутности и слабости мысли, читатель может прекрасно воспитываться в направлении революционной фразы. Наоборот, живое, художественно-глубокое выражение идеала просвещенного абсолютизма вовсе не «лигатура» для читателя исторически сознательного, способного понять необходимость определенных идеалов при определенных общественных отношениях. Чем глубже человек проникает в дух той эпохи, когда движущей силой прогресса был развивающийся торговый капитал, чем яснее представит, как сама логика жизни внушала тогда передовым людям идеал просвещенного абсолютизма, чем полнее охватит коренные различия того общества с нынешним,—тем непреложнее выступит для него неизбежность иного, высшего идеала при современном строе, новая логика жизни, порождающая этот идеал, его объективность для передового класса, активность которого есть главная движущая сила прогресса в наше время. И вместе с тем в борьбе героев прошлого — отдельных личностей, выведенных на сцену художником, такой читатель уловит борьбу социальных сил, определяющих сознание и волю этих героев.
На этом уровне понимания незачем и отделять «золото от лигатуры»,— операция и вообще-то довольно сомнительная. Возьмите золотую статую, извлеките из нее лигатуру,— что станет с прекрасной формою? Художественное произведение красиво и сильно своей организационной цельностью; овладеть 84


им и взять от него все, что оно может дать, способен лишь тот, кто мыслью и чувствохМ охватит его в целом, а не только по частицам и элементам.
Вы видите, все это не так просто. Пролетариат, конечно, законный наследник художественного богатства старой культуры. Но культурное наследство не достигается без усилий, как рубли и копейки от капиталистов их детям: его надо завоевать. И для этого один способ: надо иметь свою культуру, чтобы с ее новой точки зрения осветить и понять продукты старого творчества.
«Пусть художник феодальной эпохи изваял статую божества. Для него и его современников это произведение имеет религиозный смысл, воплощает авторитарные чувства и мысли, есть образ высшей организующей силы. Но если эту статую найдут, напр[имер], при раскопках в эпоху культуры индивидуалистической (буржуазной), то она может и здесь сохранить огромную ценность, как прекрасное художественное произведение, но в совершенно ином, вовсе не религиозном значении: она будет для созерцающих ее образом чистой индивидуальной красоты и мощи, или воплощением идей красоты и мощи. Но дойдя до эпохи коллективистического сознания, она получит опять новый смысл: в ней будут видеть и чувствовать идеал жизни того коллектива — общины, племени, сословия,— который произвел ее через своего художника, выражение вековой общности усилий, настроений, верований этого коллектива...»* (66).
Новая логика все преобразует, всему старому придает иной вид... Но эту новую логику надо иметь, т. е. выработать. Чтобы иметь ее в сфере искусства, пролетариат должен создать свое искусство, и на его основе — свою критику. Тут дело не в количестве, не в тысячах томов, а в силе, цельности, глубине, последовательности того, может быть, немногого, что будет создано. Тогда место ненадежного, наивного, стихийного «чутья» займет ясно-сознательное отношение к артистическому творчеству и его продуктам... Тогда, опираясь на свое настоящее, мы вполне овладеем для себя и искусствОхМ прошлого,— а не оно будет владеть нами.
* «Наука об общественном] сознании». С- 194—195.
85


Глава III, ПОТОК ОТЛУЧЕНИИ
а) 	Период плехановский
Итог злодеяниям нашего маститого юбиляра подведен. В отталкивающей отчетливости обрисовался преступный тип субъекта, одержимого одной неблагонадежной идеей, и со злостным упорством ее применяющего, вопреки всем авторитетам, освященным .историей нашего отечественного марксизма, вопреки «абсолютным и вечным истинам», вопреки, наконец, традициям «здравого смысла», восходящим частью до каменного века. Сей мрачною картиной взор читателя, без сомнения, уже утомлен. Пора отдохнуть ему от нее на светлых образах величественных и сановных защитников «ортодоксии», т. е., в истинно русском, буквальном переводе — «православия». Мужественно и гордо, подкрепляемые сознанием своей превосходной численности, выступили они против дерзновенного подрывателя неизменных основ. Подвиги, ими на этом пути совершенные, являют картину нравов, достойную изучения, а также, разумеется, подражания...
Сознавая, что мне не выдержать долго этого высокого стиля, перехожу к простому изложению фактов.
Первую анафему с истинно марксисткого амвона провозгласил мне Ортодокс...* (1) Nomen — omen, «имя — предзнаменование», грозное для еретиков! В первом отлучении были уже все почти главные аргументы, которые повторялись в последующих: смешение с Махом и эмпириокритиками, замена «элементов опыта» — ощущениями, перевод «организации опыта» через сотворение мира, и т. д., — все, что уже разобрано нами; а в результате, очевидно, «буржуазный идеализм» и «господин Богданов». Слово «господин» в марксистской литературе имеет, как известно, то самое значение, что на языке церковной ортодоксии слов «анафема», — т. е. «не наш», «отлученный от общения».
Не хватало, главным образом, двух вещей. Во-1), большей части «экстренных выражений», которые потепенно вводились позднейшими отлучателями. Во-2), абсолютной и вечной истины. И знаете почему? В этом вопросе Ортодокс — страшно сказать! — сам еретик: он признает, что «меняются и самые объективные истины»** (2). Куда проникают зловредные ереси! И кому верить после этого?..
В дальнейшем, процесс отлучения пошел по двум путям. С одной стороны, ученики Плеханова в брошюрах и статьях про* «Новый вид ревизионизма», статья Л. Ортодокса в газете «Искра», перепечатано в его же «Философских очерках».
*♦ «Философские очерки» Ортодокса. С. 117—118.
86


должали «опровергать» еретика: Н. Рахметов в отдельной брошюре»* (3), А. Деборин—в рецензиях и статьях** (4). Читатель, вероятно, не слыхал о таких философах; они и не обнаружили самостоятельного творчества в аргументации, — только перевертывали на разные манеры те же мысли Ортодокса, да усиливали «выражения». При этом они даже не считались с тем ответом, который мною вскоре был дан Ортодоксу, и подробными разъяснениями, которыми я старался устранить то, что мне еще казалось тогда простым недоразумением*** (5).
С другой стороны, повел священную воину «сам» Плеханов. Его метод был много оригинальнее. В течение нескольких лет он писал обо мне очень часто, — но не «опровергал», не «доказывал», а просто кратко, с малыми изменениями, повторял анафему, как будто она была уже делом, не подлежащим спору, бесповоротно решенным авторитетной инстанцией. Вот как я принужден был характеризовать эту полемику в «Открытом письме Плеханову» осенью 1907 года: «Я с большим интересом следил за походом, который Вы при поддержке Ваших учеников начали против эмпириомонизма еще три года тому назад. Я многого ожидал от этого похода, — я ожидал найти с Вашей стороны серьезную и глубокую критику, которая может быть, будет очень нелестна для меня лично, но даст многое для выяснения истины...» Что же оказалось? «Вы лично ограничились многократными сообщениями о том, что Вы очень отрицательно относитесь ко мне и к моим взглядам. Вы систематически титуловали меня «господином Богдановым», что, как Вы прекрасно знаете, является оскорблением по отношению к товарищу, и на что Вы, как Вы тоже прекрасно знаете, никакого права не имели. Вы доводили до сведения товарищей, что эмпириомонизм не есть марксизм, а только разновидность буржуазного критицизма. Вы иронически писали о моем «глубокомыслии», и не иронически о том, что «весьма низко» цените мои «философские способности». Вы доходили до весьма прозрачных намеков на то, как было бы полезно, если не «повесить» меня, то, по крайней мере, «выслать» из пределов марксизма, и, притом, если не ошибаюсь, «в 24 часа». Вы говорили это очень много раз, и по всевозможным поводам: и в примечаниях к популярной брошюре Энгельса, и в предисловии к Вашим сочинениям, и в Ваших «дневниках», и в статьях о тактике, и в рецензии о Дицгене, и * Н. Рахметов. «К философии марксизма».
** Рецензия на «Эмпириомонизм» в «Соврем [енной] жизни», 1907, № 2. С. 205—206, и раньше: 1907, № 1. С. 260. Затем фельетон в «Голосе С[оциал]-Д [емократа]», 1908.
*** «Эмпириомонизм». Ч. III, 1906. Все Введение.
87


даже, как я слышал, на съезде. Это было очень энергично и очень интересно. И это было бы также очень убедительно... но тут не хватало одного*— а именно доказательств. Оставались неясными и даже неизвестными «достаточные основания», на которые опирается Ваше мнение, само по себе вполне ясное и широко Вами популяризированное...» * (6).
Читателя, может быть, удивит упоминание о повешении п высылке. Действительно, это неправодоподобно. Но вот точная выписка:
«Отношение наших «практиков» к философии всегда напоминало мне отношение к ней прусского короля Фридриха Вильгельма I. Как известно, этот мудрый монарх оставался совершенно равнодушен к философской проповеди Христиана Вольфа до тех пор, пока ему не объяснили, что Вольфов принцип достаточного основания должен вызывать побеги солдат со службы. Тогда солдатский король приказал философу в 24 часа оставить прусские владения под страхом смертной казни через повешение. Наши практики, разумеется, никого и никогда не пожелают казнить за философские убеждения. Иначе и быть не может. Но наши «практики» готовы мириться со всякой данной философией до тех пор, пока им не покажут, что она мешает осуществлению их ближайших практических целей. Так мирились они еще недавно с кантианизмом. П. Б. Струве и С. Булгаков показали им, что кантианизм представляет собою не одно только отвлеченное теоретическое умозрение (Плеханов имеет в виду переход Струве и Булгакова от марксизма к умренному либерализму. А. Б.). И теперь они (практики) готовы восставать против «соединения» Маркса с Кантом. Но такого доказательства пока еще никто не привел, например, насчет эмпириомонизма. И наши «практики» готовы принимать махистов за марксистов. Со временем они пожалеют об этом; но тогда, пожалуй, будет уже поздно...»** (7).
Очевидно, что называя это «прозрачным намеком», я выразился неточно. Это не намек, потому что дело вполне ясно. «Наши практики» подобны Фридриху Вильгельму I, эмпириомонизм — вредной философии Вольфа, Плеханов — тем проницательным и услужливым людям, которые «объяснили мудрому монарху» опасность от эмпириомонизма... т. е. нет, конечно, — ♦ «Вестник жизни», 1907. Сентябрь. «Открытое письмо Г. В. Плеханову». Источники, о которых упоминается в цитате: «Л. Фейербах» Энгельса. Перевод с примечаниями Г. Плеханова; «Критика наших критиков» Плеханова, 196. Предисловие; Статья «И. Дицген» в «Современном] мире», 1907, № 8, перепечатана в сборнике «От обороны к нападению». С. 162— 179. Ряд «Дневников С[оциал] —Д [емократа]», которых, к сожалению, не имею под руками и точно цитировать поэтому не могу.
** «Критика наших критиков» Н. Бельтова. С. IV—-V.
88


от закона достаточного основания. Наши практики «не пожелают казнить за философские убеждения», оговаривается Плеханов, вспомнив, на этот раз, о XX веке. Но о «-высылке в 24 часа» никакой оговорки не делает... Вывод понятен сам собою. И впоследствии он был приведен в исполнение, — правда, через целых 7 лет (8).
Мое открытое письмо, в котором я требовал от Плеханова, чтобы он прекратил «полемику в кредит», без доказательств, основанную всецело на подразумеваемой вере читателей в его, Плеханова, авторитет, — такое письмо не могло остаться без ответа. Не сразу — через год с лишним, — но ответ последовал. И какой ответ!
Это было тоже открытое письмо — фельетон, под гордым заглавием «Materialismus militans» («воинствующий материализм»). Думаю, что не мне одному это заглавие напомнило (допустим, что по созвучию) о древней комедии Плавта «Miles gloriosus» («воин, очень много говорящий о своих подвигах»).
Письмо начинается с обращения «Милостивый Государь», напечатанного курсивом. Затем... Вот несколько типичных мест.
«Титул господина в моем обращении к Вам Вы считаете оскорблением, делать которое Вам я не имею права. По этому поводу спешу уверить Вас, м. г., что в мои намерения никогда не входило оскорблять Вас. Но Ваше упоминание о праве дает мне повод думать, что по Вашему убеждению именование Вас товарищем входит в число моих обязанностей марксиста. Но я такой обязанности за собой не признаю. Не признаю по той простой и ясной причине, что Вы мне не товарищ...».
Вопрос явно извращен. Об обязанности называть меня товарищем я не говорил ни слова. Требовать этого мне никогда не пришло бы в голову. Но это не означает права обращаться с титулом, заведомо оскорбительным в той среде, к которой, несмотря ни на что, мы оба фактически принадлежим. Написать, напр[имер], просто «Богданов», короче и легче, чем «г. Богданов», не говоря уже о «Милостивом Государе». Следовательно, слова о том, что «нет намерения» оскорбить — прямая и явная неправда. — И все-таки, я признаю, что был неправ, поднимая, этот вопрос. Почему неправ — читатель увидит в дальнейшем.
Плеханов с негодованием отвергает, будто он когда-либо намекал на желательность, если не «повешения», то «высылки» моей из пределов марксизма. Это невозможно, говорит он, так как «Вы находитесь вне пределов марксизма». Очень убедительно, если допустить, что Плеханову дана дискреционная власть определять пределы марксизма. Но и тогда — что написано пером, не вырубишь топором: ведь не я же выдумал всю историю 89


о прусском короле, философе Вольфе, и практиках, которые терпят эмпириомонистов, но потом пожалеют об этом* (9).
Дальше идут «самы£ сильные» аргументы:
«...Если бы я вообще признавал, что могут быть такие люди, которые достойны смертной казни за свои убеждения, то Вас, г. Богданов, я бы все-таки не причислил к ним. Я сказал бы себе тогда: «право на казнь дается талантом; а у нашего теоретика эмпириомонизма нет и следа таланта. Он недостоин казни!»...
Какая убедительность! Какая доказательность! Какой верный способ победить идейного противника, — не правда ли, читатель? И Плеханов развивает эту аргументацию:
«Вы представляетесь мне чем-то вроде блаженной памяти Василия Тредьяковского: мужем не малого прилежания, но — увы!—очень малого дарования. Чтобы водиться с людьми, подобными покойному профессору элоквенции и хитростей политических, нужно обладать огромной силой сопротивления скуке. У меня не так много этой силы. И вот почему я до сих пор не отвечал Вам, несмотря на ваши прямые вызовы».
«Я говорил себе: J’ai d’autres chats à fouetter («мне надо еще сечь других кошек»). И что я был искренен, а не искал только предлога для избежания полемической схватки с Вами, это доказывается моими поступками: ведь с тех пор, как Вы начали вызывать меня, я в самом деле «пересек» — печальная необходимость! — немало «кошек»...».** (10).
Я мог только посмеяться.над той красивой ролью, которую, в стремлении уничтожить бездарного и недостойного казни врага, отвел себе самому Плеханов. Но некоторые рабочие пришли в недоумение, и печатно спрашивали его, какое удоволствие он находит в столь странном, по старым взглядам, мало почтенном занятии. А один знакомый через некоторое время писал мне из России: «Плеханов и в этом создал уже школу. На днях будут судить целую компанию литераторов и их меценатов за.истязание кошек». Помнится, такой процесс, действительно, был в Петербурге. Но я не думаю, чтобы виновником дела был Плеханов.
Перехожду к продолжению сокрушительной аргументации Плеханова. Приводить ее всю невозможно: она занимает Р/2 больших печатных листа, все в том же, строго выдержанном стиле: «Пока Вы тредьячили в своем Эмпириомонизме»... «Жорж Дандэн» (11), «монах Горанфло» (12), «мосьё Журдэн (13), мещанин во дворянстве» (разные комические типы из французской литературы), «смешной мосьё Журдэн! бедный г.
* Перепечатано позже в сборнике «От обороны к нападению». С. 9—32.
** «От обороны к нападению». С. 13—14.
90


Богданов»... Нужно ли искажать Ваши мысли, когда можно о них правду порассказать такую, что хуже всякой лоюи?» (14), «Ваши неуклюжие софистические потуги...», «недостаток у вас мужества», и т. д.
И вот, читатель, Р/г печатных листа такой аргументации, без идейного спора по существу, без рассмотрения п исследования дела в основах, без того, что в научной и философской борьбе принято называть «аргументацией»! Вам это кажется неправдоподобным? В таком случае, замечу, что во-1), Вы можете проверить, прочитав статью в подлиннике, и во-2), что сам Плеханов, подводя ей итоги, подтверждает, в сущности, мою характеристику.
«Для меня речь вообще идет не о том, чтобы преследовать Вас, а о том, чтобы Вас определить, т. е., чтобы выяснить для моих читателей, к какой именно категории любомудров Вы принадлежите»* (15).
«Определить», только «определить», притом в надлежащих «выражениях», — ведь это так легко, и — не правда ли? — так убедително!
По-видимому, однако и сам Плеханов почувствовал, что это чересчур, что терпение, а вместе с ним доверие читателя может не выдержать. Последовали еще две большие статьи — два письма к «Милостивому Государю» (16). В них имелось уже некоторое подобие возражений по существу: соображения о «вещах в себе» и «явлениях», об «объективности» и «домовых», о том, что люди, по смыслу якобы моей философии, «выдумали» мир или создали его своими высказываниями, о Махе, как «оригинале», с которого мои взгляды — «тусклый список», и т. д. — Это, опять-таки, все те аргументы, которые мною разобраны в предыдущей! части. Читатель мог видеть, какая им цена. Есть еще несколько интересных более частных эпизодов, которые войдут в специальную характеристику Плеханова: мне придется дать ее, чтобы почтить крупнейшего виновника моего юбилея. — Главную роль и в этих письмах играют, однако, все те же методы «опровержения». «Вы кричите, как гусь, спасающий Капитолий» (17), «возражения, от которых на сто верст кругом несет самой томительной путаницей понятий и самой губительной скукой», «приятно ли копаться в этой мышеяди?», «Вы не только неудачный, но еще и немужественный критик... Маркса и Энгельса», «Вас еще в юности испортила Ваша философская мамка...». Все это взято с одной только страницы, но и то лишь часть подобных «аргументов», имеющихся на ней** (18). Может * «От обороны к нападению». С. 31.
** «От обороны к нападению». С. 53.
91


быть, уже довольно, читатель? Ну, еще пару, так сказать, обобщающих формулировок:
«...невозможно примириться с тем, чтобы Вас читали и принимали всерьез люди передового образа мыслей. Это — крайне плохой знак. Это показывает, что мы переживаем время беспримерного умственного упадка»* (19).
«...сходство с г. Богдановым, это, конечно, самый худший случай...»** (20).
И это — идейная борьба? — спросит читатель.
Да, это — идейная борьба; и ваш вопрос свидетельствует лишь о вашей неопытности. Я тоже долго был неопытен, и тоже недоумевал. Но, следуя правилу — в трудных случаях спрашивать сведущего человека, я обратился к известному специалисту дела, старому философу, Артуру Шопенгаэру, составившему руководство «Эристики» («Искусства спорить»). И вот что я у него нашел:
«Последняя уловка. Когда замечаешь, что противник сильнее, будь с ним личен, оскорбителен и груб. Первое состоит в том, чтобы отойти от предмета спора (так как здесь игра проиграна) и перейти к спорящему, так пли иначе напасть на его личность... Правило это излюбленное, так как всякий способен к исполнению его, и потому оно часто применяется...»*** (21).
Этот прием Шопенгауэр выделяет из всех остальных уловок спора и называет его... впрочем, я здесь не скажу, как он его называет: выражение несколько сильно для юбилейного сборника»**** (22). Я не могу скрывать тех эпитетов, которыми меня почтили истинно русские марксисты, но не обязан повторять тот, которым их почтил, задолго до их рождения, покойный автор «Эристики».
Применение 36-го приема «Эристики» или «последней уловки» налицо. Но у читателя является, вероятно, новое недоумение. Шопенгауэр утверждает, что она применяется тогда, когда «замечают, что противник сильнее», что по существу «игра проиграна». Между тем Плеханов уверяет в противоположном: что противник ничтожен и бессилен, что это «Тредьяковский», бездарность, «недостойная казни», что его идеи «мышеядь», к которой «относиться серьезно» возможно только при условии «беспримерного умственного упадка», и т. под. Неужели все это неискренно,— просто грубый крик, прикрывающий сознание своей слабости?
* «От обороны к нападению». С. 110.
** Там же. С. 177 (о Дицгене).
*** А. Шопенгауэр. «Эристика». Изд. Цертелева. СПб.,
**** Там же. С. 19.
1893. С. 53.
92


Я думаю, что Плеханов, несмотря ни на что, искренен в этих заявлениях, и действительно считает себя неизмеримо выше своего противника. Но тут-то и получается настоящая трагедия. Позиции страшно неравны. Попробуйте-ка защищать какие-нибудь старинные «вещи в себе» против организационного понимания форм — философии машинного производства: ведь это — пищаль против маузера. Или отстаивать истину абсолютную, застывающую, против истины живой, вечно растущей, организующей жизнь: ведь это — Талмуд против естествознания. Или бороться за теорию Тэйлора, которая производит идею «души» из сновидений, против учения, объясняющего анимизм производственными авторитарными отношениями: ведь это — сонная греза против реальности... И представьте себе, что вы, истинно русский богатырь, глубоко презираете врага, считая его маленьким японским макаком, — а между тем он занял такую позицию, и палит из таких орудий, что подступиться к нему не можете... Смотрите вы на свои кулачищи и думаете: «да я один десять этих япошек уберу, только бы добраться». А он вежливо предлагает: «ну-ка, попробуйте!». Поневоле вы потеряете всякое хладнокровие и начнете вести себя, как «герой на поле... брани».
Теперь читатель понимает, почему я был, в сущности, неправ, протестуя против личных оскорблений, как способа полемики. Я был неправ, потому что неблагородно у противника, и без того находящегося в неблагоприятных условиях, отнимать последнее оружие...
Я без замедлений, по всей линии, с большой подробностью ответил Плеханову на его «письма» в двух работах, причем вынужден был формулировать против него серьезные идейные обвинения, о которых речь впереди * (23). Несмотря на обещание, данное им в конце 3-го «письма», вернуться ко мне, когда я напишу еще что-нибудь в защиту своих взглядов против Плеханова ** (24), он, вот уже 5 лет, не возвращается, если не считать мимоходом брошенных «эпитетов», в духе все той же «36-й уловки».
Ь) 	Период ильинский
Но тогда же, в 1909 году, произошло сенсационное событие, с которого начинается новая эра в священном деле искоренения еретика. Неожиданно, на глазах всей публики, почтенный публицист и политик, В. Ильин, превратился... в философа. И в какого философа! Самого что ни на есть «специалиста», написав-
* «Приключения одной философской школы». СПб., 1908; «Падение великого фетишизма. Вера и наука». М., 1909.
** «От обороны к нападению». С. 111.
93


шего огромную книгу, с тысячей цитат, с поучениями старым философам и обвинениями их в невежестве (25).
Задача философйи — свести человеческий опыт к единству. Поэтому истинным специалистом философии был бы тот, кто обладает всем коллективным опытом человечества, практическим и теоретическим. Таких все-специалистов теперь нет, и быть не может. А так называемые «философы-специалисты» большей частью' располагают даже вовсе не более значительной суммой опыта, чем остальные люди: изучают по книгам сделанные другими философские попытки, но не самую жизнь и науку, т.е. не то, в чем лежит полнота опыта; реальный опыт у них не выходит за пределы обывательского, т. е. случайных и разразненных клочков опыта коллективного, общечеловеческого. Отсюда малая производительность работы большинства философов-специалистов, столь обычная в их среде склонность к бессодержательным, «схоластическим» рассуждениям и топтанью на одном месте.
Ввиду этого неспециалист философии, «профан» в ней, но человек опыта и знания, может нередко о философских течениях иметь не менее, а порой и более правильное суждение, чем многие специалисты; и в этой области «записки профана» могут быть полезны и интересны, хотя бы их писал и не столь крупный человек, как покойный Михайловский. Но для этого нет никакой надобности рядиться в костюм «специалиста», изображать ученость, которой на деле не имеется, ошеломлять читателя потоком плохо понятых и мало связанных цитат из разных авторов, словом, вместо того, чтобы убеждать читателя от жизни и разума, — запугивать его мнимой авторитетностью.
Образец этой тактики представляет книга В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм». Всякий специалист сразу заметил, что эта толстая книга — плод нескольких месяцев неумелой библиотечной работы. Приводя свои несчетные цитаты из философов разных времен и народов, автор совершенно не сознавал даже того простого обстоятельства, что одни и те же термины означают на языке разных школ далеко не одно и то же; папр[имер], «идеи» у Спинозы одно, у Бёркли— другое, у новейших философов — еще иное; «ощущения» у Юма одно, у Маха—другое, и т. д. Все это он сваливал в одну груду; а историческую связь различных учений принимал за простое их тожество. Напр[имер], родство Юма «и Маха для него неопровержимое доказательство «идеализма» Маха; между тем, не говоря уже о том, что и Юм не идеалист, родство у этих философов того же порядка, как у Маркса с Гегелем (в уменьшенном, конечно, мастшабе); а ни один еще разумный человек не зачи- 94


слял Маркса в идеалисты на том только основании, что он произошел от Гегеля.
Были указаны грубейшие промахи нарядившегося философом публициста. Напр[имер], он приписал Бюхнеру и Молешот- ту, немецким материалистам 50—60-х годов, идею, «будто мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь»* (26). А Молешотт никогда не говорил ничего подобного, Бюхнер же специально полемизировал против этой мысли; она принадлежит французскому физиологу Кабанису, не материалисту, и была усвоена, из немецких материалистов, только физиологом Фохтом. «Специалист», защитник материализма, не знающий материалистов! Или, напр[имер], основное понятие древнего философа Анаксимандра «anetpov», он перевел словами: «не поддающееся опыту», «непознаваемое», тогда как оно означает буквально «бесконечное», а точнее — «бесконечное-неопределен- ное»** (27). Было указаний] немало и еще, мною и другими *** (28). А в то же время у этого «специалиста» любимый аргумент— «невежество» его противников! Поистине, скромность, пропорциональная знанию...'
При этом случилось то, что должно было случиться. Автор запутался в хаосе своих цитат и полупрочитанных или просмотренных авторов. Запутался до того, что по главным вопросам, которым посвящена его книга, защищает па ее протяжении несколько различных взглядов.
Так, он защищает, против В. Базарова, плехановскую «вещь в себе». У Плеханова основная черта «вещи в себе» такова: она совершенно не то, что «явление», нечто совершенно иного рода. По старым воззрениям Плеханова, до 1905 года, она имеет какой-то иной «вид» и иные «свойства», недоступные нашим чувствам **** (29). С 1905 года понимание иное: «вещь в себе» никакого «вида» и никаких «свойств» не имеет; то и другое заключается только в ее «явлении», т. е. в том, как ее видят, ощущают люди, или другие существа ***** (30). Напр[имер], роза «в себе» не красная и не имеет запаха; цвет и запах заключаются только в ее «явлении» нам, когда мы на нее смотрим и нюхаем ее; «в себе» же она подобных «чувственных» свойств не имеет, чем ради* «Материализм и эмпириокритицизм» В. Ильина. С. 39.
** «Материализм и эмпириокритицизм» В. Ильина. С. 336.
*** Статья «Вера и наука» в книге «Падение великого фетишизма» А. Богданова, 1910; см. также «Столпы философской ортодоксии» П. Юшкевича, 1911 (немало верных и остроумных указаний).
**** «Л. Фейербах» Энгельса. Перевод с примечаниями] Плеханова. Издание 1892 г. г [ода]. Примечания. С. 99.
***** То же произведение. Издание 1905 г[ода]. С. 103.
95


кально и отличается от «явления» или «розы для нас». И вот этот взгляд Ильин защищает против Базарова * (31).
Но в большей части своей книги Ильин высказывает и доказывает прямо противоположный взгляд на «вещь в себе». Он утверждает, что «вещь в себе» есть только целое, а «явление» или «вещь для нас»— часть или сторона этого целого: то и другое имеет одинаково «чувственный» характер. Ильин соглашается с Дицгеном,что явление отличается от вещи в себе «не больше и не меньше, чем десять миль пути от всего пути» ** (32). Выходит, напр[имер], так: мы видим, как известно, всегда только одну сторону Луны; другая нашему глазу недоступна; первая принадлежит к «явлению» или «вещи для нас», вторая — к «вещи в себе». Вот и все различие: «вещь в себе», оказывается, это все то, чего мы еще не нашли, не узнали в изучамом предмете. Понятно, что самое название «вещь в себе» при этом применяется, в сущности, неправильно: неисследованное — это тоже «вещь для нас», а именно, для нашего исследования; и совершенно не о том говорил Кант, употребляя это слово, а также и Плеханов. Это второй взгляд Ильина на «вещь в себе».
Третий заключается в том, что «явление» или «вещь для нас» есть «отражение» вещи в себе в человеческом сознании *** (33). Это похоже на плехановский взгляд: у того явления тоже отражения вещей в себе, возникающие в нас благодаря действию этих вещей на органы чувств. Ио огромная разница в том, что у Плеханова действуют и «отражаются» в нас «вещи» нечувственные, не имеющие «вида» и «свойств»; а у Ильина «вещи» сами по себе тоже чувственные. Напр[имер], можно сказать с этой точки зрения: «свет есть явление, а именно — отражение волн эфира, действующих на глаз и через него на мозг, на созание»; или: «теплота есть отражение колебания частиц тела». В сущности, это просто применение подстановки: вместо света подставляются волны эфира, вместо звуков речи или печатных знаков — мысли, которые ими выражены, и т. под.
По вопросу об «абсолютной истине» у Ильина также три разных мнения:
1) 	Существует много абсолютных и вечных истин; например]: «Наполеон умер 5 мая 1821 года»; «Париж во Франции»; «Земля имела ту историю, которая излагается в геологии», и т. под.**** (34).
* Материализм и эмпириокритицизм». С. 84.
** Там же. С. 129—131.
*** «Материализм и эмпириокритицизм». С. 275, 278, 312.
**♦* Там же. С. 145—146.
96


2) 	Абсолютная истина складывается из суммы истин относительных, через которые «мы, безусловно, приближаемся к ней» * (35).
3) 	Абсолютной истиной может быть только метод познания, напр[имер], такой, как тот, который заключается в исторической теории Маркса ** (36).
Разбирать все это нам теперь не требуется: вопрос об абсолютной истине мы уже рассматривали.
Итак, по двум основным вопросам шесть мнений. Можно сказать — один философ, который стоит трех!
Но все разнообразие взглядов в этих, а также и в других вопросах, объединяется, и прочно, хотя и не очень стройно, связывается одной непреложной, всепроникающей идеей: несогласные да будут отлучены! Что касается «выражений», я их приводить не стану. Специалисты еще спорят, кому отдать в этом пальму первенства, Ильину или Плеханову. Я же не хочу, чтобы мой юбилейный сборник превратился в руководство по такой отрасли...
Рассказывают, что Плеханов на вопрос, какого он мнения о книге Ильина, ответил: «Ильин, несомненно, первоклассный философ». Видя же всеобщее изумление, пояснил: «т. е., еще в первом классе». Если эта история — правда, то она показывает, что Плеханов может еще, по крайней мере, к своим друзьям относиться довольно беспристрастно.
Зато избегнуть отлучения у Ильина особенно трудно. Согласишься для этого с каким-нибудь его мнением, а он отлучит на основании других своих мнений по тому же вопросу. Не увернешься!
Главное в этом отлучении было конечно — его автор. Еще за год перед тем Ильин резко протестовал против отлучений и от- лучательских приемов Плеханова. «И башмаков еще пе износила...» (37). Впрочем, я не знаю, что дольше носилось у Ильина в эпоху глухой реакции — башмаки или убеждения. В 1909 году оп заключал союз с Плехановым, против «оппортунизма» которого раньше ожесточенно воевал, и, как залог этого союза, дал свою философскую книгу. Она была, в сущности, политическим действием, и критики — я в том числе — были, может быть, неправы, прилагая к ней научно-философскую мерку. Просто надо было пожертвовать старыми друзьями, чтобы закрепить связь с новыми; а чтобы заглушить поднимавшиеся в душе сомнения, понадобилось много, очень много страниц, цитат, имен, крика... средства самооглушения и самогипноза.
* «Материализм и эмпириокритицизм». С. 149—151.
** Там же. С. 160.
7 Зак. 184 97


Много понадобилось, потому что крупный все-таки человек. Несравненно легче преодолел сопротивление своего прошлого Г. Алексинский,* когда после ряда бешеных его атак на Ильина за союз с Плехановым и меньшевиками против «крайних левых» марксисткого течения он почувствовал сам потребность в таком же сближении. Алексинскому было достаточно трех страничек — «не количество, ио качество».
В то врем я написал брошюру «Культурные задачи нашего времени» (38). В ней выяснялась необходимость самостоятельной культуры пролетариата в его правах, в науке и искусстве. Исследовался основной характер этой культуры — коллективистический, т. е. господство в ней товарищеского принципа. Намечались ближайшие пути систематической и планомерной работы для этой культуры: организация Нового Университета, чисто пролетарского, а не вообще «народного» или «популярного»; подготовка Новой Энциклопедии (39), которая давала бы все итоги человеческого опыта со строго пролетарской точки зрения, в форме изложения и в объеме, доступных для рабочего...
Гр. Алексинский выступил с рецензией на эту брошюру в журнале «Современный мир» (40), объединявшем тогда меньшевиков с беспартийными прогрессистами и левыми кадетами. В ней он объявлял идеи «господина Богданова» о самостоятельной пролетарской культуре «лестью и подхалимством» перед пролетариатом* (41).
Как политический шаг, это имело мало успеха. Плехановцы, правда, вскоре после того участвовали с Алексинским и его друзьями в каких-то объединительных совещаниях (42), а сторонники Ильина затем допустили Алексинского в свой журнал «Просвещение» (43). Но в общем, они не очень ему обрадовались и плохо оценили; теперь он, судя по газетам, уже проклинает их на всех соборах, а они — его.
Третьим отлучателем из большевиков явился Н. Грабовский, скромный старый марксист, которого всецело соблазнил пример В. Ильина. По образцу книги В. Ильина Грабовский написал свою, тоже довольно большую ** (44). Но философ он, если возможно, еще меньше, чем Ильин; а талантом обладает, конечно, меньшим, и знаниями также. Читатель, я думаю, не слыхал об этой книге; и я на ней не буду останавливаться.
* «Современный] мир», 1911, № 7. С. 345—348. Рецензия на Богданова «Культурные задачи нашего времени». М., 1911. Издание С. Дороватовского и А. Чарушнпкова.
** Н. Грабовский. «Долой материализм!». Ч. I. Екатеринослав, 1910. Большая часть книги посвящена А. Луначарскому, Богданов отлучается в меньшем объеме, но для него обещана еще 2 часть.
98


Поток отлучений с «большевистской» стороны позволил меньшевикам, прежним отлучателям, и отделившимся уже от них плехановцам сравнительно мало заниматься этихМ делом. Появлялись кое-какие рецензии и заметки разных Ольгинах, Милютиных в старом духе 36-го приема «Эристики»* (45). Но больше они ограничивались мимоходными упоминаниями об еретике, как несомненно и бесспорно отлученном. Об этом не стоило бы и говорить; но в ряду подобных упоминаний мне пришлось наткнуться на прием, против которого я протестовал бы., если бы это не было, по нынешним временам, бесполезно: сообщение неверных, сведений читателям-рабочим, не имеющим возможности их проверить.
Был некий меньшевик Столпнер, который, между прочим, выступал публично против меня в защиту взглядов Плеханова. В последнее время он куда-то повернул, и начал призывать к религии. «Путь Правды» (46), как теперь принято, поставил это в счет меньшевикам «Северной рабочей газеты» (47). Те отвечают: «...лучше бы оглянуться на собственное большевистское прошлое: не найдется ли этого (столпнеровского) «Бога» там»,— и в доказательство называют, прежде всего, меня**. Так вот, это и есть сообщение рабочим неправды о противнике. Я в своих работах исследовал происхождение религии, анимизма, идеи «божества» из производственных авторитарных отношений; никогда и нигде в ином смысле я об этих вопросах не писал.
Если идейному противнику можно приписывать все, что угодно, даже диаметрально противоположное тому, что он всегда говорил, то во что же »превратится идейная борьба?..
Написал, и вижу, что наивность: — да именно в то, во что она у нас на деле и превратилась! В тОхМ же лагере я нашел прием, не менее, пожалуй, совершенный, хотя формально совсем не предосудительный, так что против него нельзя было бы протестовать, если бы даже и хотел. Но констатировать и описать его все же стоит.
До прошлого года я был едва ли не единственным в русской литературе писателем, который занимался вопросом о самостоятельной пролетарской культуре, и притом с давнишних пор. Во всяком случае, мною была написана единственная систематическая работа о нем, где сводились аргументы за и против возможности особой пролетарской культуры, выяснялся ее характер и вероятный путь в разных областях, между прочим — и в * «Соврем [епный] мир», 1913, № 9. Рецензия Ольгина на «Философию живого опыта»; «Современник», 1913, № 12. Рецензия В. Милютина на «Введение в политическую] экономию в вопросах и ответах».
*♦ «Северн [ая] раб[очая] газ[ета]>, 1914, 5 февраля. Анонимная заметка.
7* 99


искусстве. Эта работа, о которой уже упоминалось — «Культур, ные задачи нашего времени», вышедшая 3—4 года тому назад.
В прошлом году выступил по тому же вопросу А. Потресов. Мы уже разбивали здесь его взгляды, противоположные моим; и у читателя, может быть, получилось впечатление, что я отвечаю на полемику .с его стороны. Ничего подобного. Отлучение там, правда, есть: сторонники самостоятельного пролетарского искусства объявлены оппортунистами. Но ни в этой статье, ни в целом ряде последовавших за нею в том же журнале «Наша Заря» (48) статей за и против других сотрудников, ни в обстоятельных ответах им Потресова вы не найдете намеков на существование определенного еретика — имярека. Не найдете даже тогда, когда в кратких чертах вопроизводится моя основная аргументация, как в статье В. Валерьянова, или часть ее, как в статье Я. Пилецкого (не очень, впрочем, удачно) * (49). Сам А. Потресов «поднял этот вопрос», как все они выражаются, лишь по поводу статьи профессора] Овсянико-Куликовского, призывавшей художников вернуться к жизни.
Впрочем, другие сотрудники, большей частью рабочие, могли просто не знать о моих работах; а совпадения легко объясняются единством темы и духом времени, подсказывающим мысли авторам. Но чтобы не знал специально занимающийся вопросом А. Потресов, разумеется, невероятно: ведь он теоретик по профессии; а литература вопроса у нас была такова, что не запутаешься; и всего одна систематическая работа. Но он предпочел «поднять вопрос», как вполне новый, и не заметить имя- река, подобно тому, как гордый миннезингер не заметил бы скромного мейстерзэнгера.
Но не обязан же он «замечать»? Конечно, не обязан. А тем более отлученного. Да, и тем более — отлученного. Своих сотрудников — обязан, потому что свои. Профессора Овсянико-Куликовского... ну, хотя бы потому, что профессор. А большевика, еретика, без всякого титула — с какой же стати? Я просто описываю,— пожалуй, даже рекомендую прием, к которому нельзя придраться и который особенно удобен против отлученных.
Надо отдать справедливость моим прежним товарищам, правдистам: они к замалчиванию не прибегают. Недавно они выпустили специальный номер, посвященный пролетарской * «Наша Заря». Критические наброски А. Потресова, № 6, 10—11, 12 за 1913 г., № 2 и 3 за 1914 г.; Статья Квадрата, 1913, № 6; В. Валерьянов, 1913, № 10—11; Я. Пилецкий, 1914, № 1; Р. Григорьев, 1913, № 12; Ив. Кубиков, 1914, № 3. Кроме того, ст[атья] Череванипа. «Современник», 1913, №9; Л. Т. «Просвещение», 1914, № 3. Были и в других журналах статьи, касающиеся того же вопроса, но больше не с принципиальной, а с фактической стороны. Были они, конечно, и в рабочих газетах, особенно в «Правде».
100


культуре»*; там они и меня помянули добрым словом..?-отлучения (50).
Теперь расскажу про то, как исполнилась давнишняя мечта Плеханова о моей «высылке...».
Однако я замечаю, что эта глава, — я думал, она будет короткая,— сильно разрослась. Не возникло ли уже у вас, читатель, протестующее чувство: «Что мне за интерес знать, как на разные манеры и разными методами отлучали и отлучают такого-то еретика?» — Это, милый читатель, зависит от точки зрения.
Примем, что персонаж сам по себе не интересен; уж, конечно, не мне судить об этом. Несомненным остается то, что он поставил некоторые новые задачи и пытался наметить их решение,— а также предлагал новое понимание и новые решения некоторых старых вопросов. Примем, что все это было ошибочно и неверно. Свои идеи он бросил в самую прогрессивную среду нашего времени, к которой принадлежал и в которой работал. Что, в таком случае, они должны были там встретить?
Критику по существу, объективную, твердую и разрушительную, не правда ли? Чего же больше? Такая критика убедила бы, может быть, и его, а уж наверное других; и вопрос был бы исчерпан.
Читатель видел, как мало похожи на это простое, естественное решение дела те препятствия и сопротивления, которые заблуждающийся еретик встретил на, своем пути. Разве не должно явиться сомнение, разве не навязывается подозрение, что тут что-то не так? Либо еретические идеи не столь ошибочны и неверны, либо есть нечто неладное в идейной организации-самой прогрессивной среды. А может быть, то и другое.
С такой точки зрения эта история борьбы может приобрести интерес и значение. Пусть она не так стройна и поэтична, как сочиненные романы,:— зато она роман самой жизни.
Итак, возвращаемся к .нашему сюжету.
Когда реакция завершила свой путь по всем слоям нашего общества, и после самой глухой ее поры стала подниматься волна оживления, то лучшее, что она на первых порах принесла, это были — рабочие газеты. Они были рабочими газетами в большой мере, чем те, которые существовали у нас во времена первого подъема. Вполне пролетарской была теперь их материальная основа — сборы между рабочими. Рабочими давалась огромная доля их материала — вся хроника пролетарской жизни и движения. К пролетарским требованиям и в чисто литературной части этих газет теперь приспособлялась, по крайней мере, форма изложения.
* Газета «Рабочий», № 8 от 23 июня 1914 г [ода].
101


Первой возникла «Правда» (51). Как человек, больше, чем кто-либо у нас работавший над популяризацией необходимых рабочим общественных знаний, — я имею право сказать это, и вряд ли кто станет оспаривать, — я мог и хотел быть полезен новой газете. Отлучали меня, ведь, литераторы, а рабочие не отлучали. Напротив, мне было известно, что многие из них учились по моему «Краткому курсу экономической науки», и не раз случалось получать от рабочих выражения сочувствия и согласия по поводу романа-утопии «Красная Звезда». Летом 1912 г[ода] я предложил «Правде» незадолго мною написанный роман «Инженер Мэнни», где в фантастической форме изображено столкновение двух культур, буржуазной и пролетарской. Друзья-посредники сообщали мне, что рабочим депутатам, членам редакции, роман нравится, и с идеями его они согласны (впоследствии, когда он вышел книжкой, «Правда» дала о нем сочувственный отзыв) (52). Тем не менее, через некоторое время переговоры непонятным образом оборвались, и ни слова объяснения от редакции по этому поводу я не получил. Позже сотрудники мне говорили, что причины были чисто технические. Но в тот момент я мог сделать только один вывод — что руководители газеты моего сотрудничества не хотят; а отсюда и другой— что рабочие не вполне хозяева в литературной части своей газеты.
Вообще же, я не удивлялся, так как уже знал, что близкое и влиятельное участие в газете принимают трое из моих отлу- чателей, недавние и, может быть, именно потому особенно озлобленные— Ильин с Зиновьевым и Каменевым.
Вскоре затем мое имя неожиданно появилось в списке сотрудников «Правды». Естественно, что это показалось мне издевательством. Я стал требовать объяснений. Мне не отвечали. После довольно долгого ожидания я протестовал печатно. Тогда мне объяснили, что все это — недоразумения, что меня с .кем- то смешали, — но сотрудничества моего желают искренно и предлагают работат.
Тут я несколько удивился, но, конечно, ответил согласием. В газете начался ряд моих статей об «иностранных словах», где выяснялись основные понятия общественно-классовой жизни и борьбы * (53).
Редакция сообщала, что рабочие эти статьи одобряют и находят полезными. Так шло дело.
Но вот одна статья не была напечатана — ряд нарушен, план расстроен. Продолжение дела пришлось отложить; я решил ли* Статьи «Программа», «Тактика», «Класс», «Партия», «Политика». Март—май, 1913.
402


чно объясниться с -редакцией. Осенью прошлого года мне это удалось.
Редакторы сказали мне, что статья (она приведена выше, — «Идеология») показалась им несколоько еретической; но вместе с тем решительно заявили, что дальнейшее сотрудничество считают желательным. Я попросил их сделать свои «цензурные» пометки на этой статье, чтобы точно знать, чего следует мне избегать в дальнейшей работе. Они обещали мне это. Затем мы вместе наметили темы дальнейших статей и. самым дружественным образом расстались.
Вскоре я послал им одну из намеченных статей. Но ей не суждено было появиться в газете (54).
Через месяц после нашего разговора мое имя исчезло из списка ее сотрудников; одновременно и ряд других имен — Луначарского, Базарова, Ф. Калинина, Г. Алексинского и других. Все до одного, это были имена лиц, в каком-либо отношении не симпатичных В. Ильину с Зиновьевым и Каменевым. Вскоре один из сотрудников сообщил мне, что, действительно, мое сотрудничество в рабочей газете признано нежелательным.
Так исполнилось давнишнее пожелание Г. В. Плеханова. Послушные «практики», наконец, нашлись.
Я обратился к редакции за объяснениями. Она ответила смущенным письмом, из которого видно было, что она уступила чьим-то настоятельным требованиям. Чьим — не было сказано; но сообщалось, что «редакция и все ее члены в отдельности такого вопроса (о моем устранении. — А.Б.) не ставили». Разумеется, героев закулисного переворота искать было недалеко.
Через неделю после того меня ожидал сюрприз: письмо из редакции с теми цензурными разъяснениями о статье «Идеология», которых я когда-то, для своего руководства, просил. Странная любезность, не правда ли? И в каком тоне эти разъяснения были написаны! Но удивляться письму не следовало: не было ли ясно, что я расскажу историю в печати? Надо было заготовить, задним числом, оправдание. Я невольно пожалел секретаря редакции: какие вещи приходится, по обязанности, переписывать и подписывать своим именем!
Так и вышло. В ответ на мой протест в печати * (55) было напечатано это письмо. Расчет был на невнимательность и неопытность чисателя-рабочего: из самого письма было видно, что оно относилось отнюдь не к вопросу омоем устранении, и тем более не к вопросу об устранении целого ряда сотрудников, но только о ненапечатаньи, за 8 месяцев перед тем статьи «Идеоло* В № 16 «Новой рабоч[ей] газ[еты]> (21 января 1914 г.).
103


гия»* (56). Затем выступили Ильин с Зиновьевым и Каменевым и подтвердили, что дело их рук, и что они «с самого начала сотрудничества Богданова сомневались», и т. д. ** (57). Действительно; другие сотрудники потом сообщали мне, что мое приглашение состоялось без ведома этих литераторов и что они почти год добивались того, чего в конце концов добились.
Наконец, появился фельетон самой редакции со своеобразным покаянием:
«Но все же «Правда» напечатала несколько статей А. Богданова?— скажут нам. Да, напечатала.
Но это было, как теперь ясно стало всем, лишь ошибкой, неизбежной в таком новом деле, как постановка первой рабочей газеты в России...»*** (58).
Почему же, все-таки, ошибка была «неизбежна»?
И вот — венец всего — последнее заявление В. Ильина:
«По поводу нападок и ругательств Богданова в газете ликвидаторов и впередовцев в журнале Троцкого (59) —по адресу «литераторов Ильина, Зиновьева, Каменева» заметим кратко: названные литераторы всегда проводили решения сплоченных рабочих марксистов...»**** (60).
Заметим еще более кратко: грубая, заведомая неправда. Где и когда «сплоченные рабочие-марксисты» принимали решение устранить от работы в их газете Богданова и других литераторов. Этого не было. Три «сплоченных», но отнюдь не рабочих «марксиста» приняли такое решение и осуществили его закулисными путями. Причем тут сплоченные рабочие, далекие от мелкого политиканства, но желающие учиться?..
Но все же невольно задумаешься над такой параллелью.
Увольняют на фабрике рабочего, не угодного мастеру по са- мостоятелности своего поведения. Рабочие протестуют, может быть, даже бастуют — это теперь нередко. Сила может оказаться на другой стороне, но есть товарищества, коллектив, борьба.
Устраняют в рабочей газете сотрудников, не угодных влиятельным кружкам, тоже по самостоятельности своего поведения, — сотрудников, которых рабочие-читатели заведомо одобряли, и устранения которых рабочая редакция, по ее признанию, не желала. Что же дальше? Ничего. Борись сам, как умеешь. Товарищества нет. И та же редакция вынуждена идти на унижение — каяться, что приглашала.
* В № 2 «Путь Правды» (23 янв[аря] 1914 г.).
** «Путь Правды», (31 января 1914 г.).
*** «Об А. Богданове». «Путь Правды», № 21 (25 феврГаля] 1914 г.).
**** «Просвещение», 1914, № 6. С. 88.
104


Все ли хорошо в нашей идейной организации?
Дальше досказать немного. Отлучатели, о которых идет речь, пришли в какое-то странное состояние. Все, что высказывалось мной, хотя бы вещь совершенно раньше не оспаривавшаяся, или даже бесспорная, объявляется «чепухой», «мистификацией» и т.под. Та мысль, что наука, во всяком случае, результат кол- лективного опыта, объявляется «обывательщиной»* (61). Мысль, что «коллективизм есть товарищеская организация производства в целом» — «нелепым извращением коллективизма»** (62). Понятие об авторитарном сотрудничестве, которое не задумался открыто у меня заимствовать даже Плеханов *** (63), объявляется «пустомельством» **** (64).
Последние перлы взяты из рецензии журнала «Просвещение» на мою популярную брошюру «Введение в политическую] экономию в вопросах и ответах». Брошюра эта издана была марксистским издательством «Прибой», до последних отлучений и «высылки». И вот как заканчивается рецензия:
«В заключение мы должны выразить искреннее сожаление, что на книжке г. Богданова стоит штемпель изд[атель]ства «Прибой»... Мы совершенно уверены, что эта первая ошибка молодого издательства будет и последней его ошибкой».
Издательство, в самом деле, поспешило исправиться.
В юбилейном номере «Путь Правды» ***** помещено приветствие от этого издательства. Там дается полный список его изданий; прямо сказано:
«Мы перечислили все вышедшие издания «Прибоя» и издания, выходящие в близком будущем...».
Но эти слова — в юбилейном приветствии!—неправда.. Из списка вычеркнуты две моих брошюры: «Введение в политическую] экономию» и «О системе Тэйлора».
* Статья В. Павлова в «Просвещении», 1914, № 2. С. 23.
♦* Рецензия С. Корсова на мое «Введение в политическую] экономию». «Просвещение», 1914, № 3. С. 112.
**♦ Плеханов. «От обороны к нападению». С. 212—[21 ]3.
рецензия С. Корсова. «Проев [ещение]», 1914, № 3.
♦ Номер от 22 апр[еля] 1914 г.
105


Последний эпизод: комический.
Издатель моей книги «Наука об общественном сознании» послал в «Путь, Правды» объявление о ней с просьбой напечатать— за денги, разумеется, по таксе, обозначенной на газете. Ему ответили, что должны раньше рассмотреть книгу, чтобы решить, можно ли печатать объявление о ней.
Дело было давно. Решение трибунала, в момент, когда я пишу, еще неизвестно.
И вот, я вспоминаю, что есть другой «А. Богданов», объявления которого принимались и печатались в газете без такого предварительного суда. Это—известный табачный фабрикант, на фабрике которого произошли недавно отравления работниц. Ах! если бы меня уравняли в правах с тем А. Богдановым...
Но тут из глубины веков поднимается убежденно-грозная фигура Томаса Торквемады. «Безумец! — глухо гремит его могильный голос, — ты смеешь отраву тела сравнивать с отравой душ!».
Ты прав, старый Вампир: это — твоя логика.
В том покаянном фельетоне редакции «Путь Правды», о котором я упоминал, есть одно, почти верное замечание:
— «...мы не знаем среди марксистов защитников системы Богданова» (65).
Вот две стороны: на одной — еретик, для идей которого они «не знают защитников». На другой — полчище имен — каких имен! — и целый ряд литературных организаций.
Да какая же тут возможна борьба?
Однако, она идет. И более того. Одна из двух сторон в этой борьбе забывает себя, употребляет способы явно недопустимые или смешные, явно унижающие ее достоинство. Вы видели, какая из двух сторон.
Что же это значит?
Всякий разумный человек поймет: это значит, что и на другой стороне есть какая-то объективная сила, сила, которую обыкновенными способами победить нельзя...
Подумайте, какая бы это могла быть сила?
106


Глава IV. СООТЛУЧЕННЫЕ
1. 	Анатолий Луначарский
Соотлученные — почетные гости на юбилее. Но юбилей такой странный и необычный, что даже главным его виновникам — отлученному и отлучателям — приходится выслушивать на торжестве далеко не одни приветствия и выражения симпатий. Поэтому и соотлученные пусть не удивляются, если в моих речах к ним будут звучать разные ноты. Ибо мне всего больше хотелось бы сделать этот юбилей торжеством объективности.
А. В. Луначарского я признаю соотлученным не потому, что его отлучали и отлучают одновременно и заодно со мной, — точка зрения отлучателей тут для меня, очевидно, не обязательна,— а потому, что он, как и я, определенный коллективист.
Коллективизм, в нашем понимании, есть целое м'ироотноше- ние. Не миросозерцание, а мироотношение, т. е. и практическое, и теоретическое отношение к миру: практический идела и теоретическая идея.
Идеал коллективизма —объединенная, гармонически-строй; пая, товарищеская организация производства и всей творческой работы людей.
Идея коллективизма состоит в том, что истинным деятелем труда и познания, истинным строителем жизни, борцом со стихиями и тайнами природы является коллектив. Личность же есть элемент живой ткани коллектива, а в своей деятельности — частичное воплощение его сил.
Мы признаем не только коллективизм труда и общественной борьбы, — это признают и наши отлучатели, — но также коллективизм познания, мышления, который они отвергают. Для нас наука и искусство, это собранный, приведенный в порядок, организованный коллективный опыт; для них, мы видели, это нечто совсем иное.
Итак, Луначарский — коллективист. Но его понимание коллективизма в одном своеобразно: для него это не просто миро- отношение, а религия (1).
Как это может быть, и что означает?
По его мнению, у людей существует особая, неискоренимая потребность, которая наивно и неполно удовлетворялась в смутных исканиях старых религий, а полное и разумное удовлетворение находит в коллективизме: потребность в живом, конкретном идеале силы, всепобеждающей и всеразумной.
Человечество оборется со стихиями за свою организацию мира. Оно стремится к полной, неограниченной власти над при-
107


родою. Теперь, при машинном производстве оно приобрело уже эту власть в огромных размерах; и дальнейший прогресс ее идет стремительно. Но не так было в начале истории человечества. Тогда, напротив, власть природы тяготела над человеком; о господстве над нею он мог только мечтать. И он мечтал. Эти грезы приняли форму, древних божеств: образы человеческие, но наделенные тем, чего так хотелось человечеству и чего не было у него, — властью над миром, могуществом, которое нм управляет, и разумом, который знает тайны вселенной.
В наше время человечество, хотя еще разрозненное на множество борющихся между собою коллективов, уже выполнило на деле многое из того, что было в старой религиозной грезе, и даже еще многое, чего в ней не было. Между тем ясно, что через борьб}г человечество идет к объединению. На арену истории выступили быстро организуется класс, на который ходом вещей возложено исполнение этой задачи. Что же будет тогда, когда род человеческий перестанет растрачивать большую часть своих сил на внутренную борьбу и, сомкнув ряды, дружно пойдет к вечным целям труда?
Власть его над природою, могущество коллективной воли и коллективного знания будет развиваться с такой скоростью, которой мы теперь и вообразить не можем. Религиозная мечта будет превзойдена — не в мечте, а в самой действительности.
Поэтому Луначарский признает коллектив, в его труде, борьбе и развитии, за растущее божество, а социализм — за религию. Работу, ведущую к объединению коллектива, сначала классового, а потом общечеловеческого, и к расширению его сил, он называет «богостроительством» (выражение, взятое из «Исповеди» Горького) (2).
Очевидно, что настоящей религиозной мысли тут нет. Но есть, во-1), религиозная терминология, во-2), религиозный оттенок чувства.
Как отнестись к этому? Исследуем.
Некоторые полагают: не все ли равно, какими словами пользуется человек для изложения, лишь бы идея была хороша. Пусть называет коллектив божеством или демоном, — раз он объяснит толком, о чем говорит, — а Луначарский объяснять умеет, — можно примириться с невинным пристрастием к старинным одеждам для мысли: умный читатель разглядит через них очертания Истины.
Все это совершенно неверно.
Слово — не простая одежда идей, которую можно на них надевать или с них снимать. Слово — организационный центр, вокруг которого собираются наши представления, наши воспоминания, образуя понятие. Организационный центр этот играет 108


такую роль, как знамя в организации войска: когда взвилось знамя, к нему сбегаются со всех сторон рассеявшиеся солдаты; когда произнесено слово, к нему стекаются образы сознания. Но под знамя сбегаются солдаты того полка, которому оно принадлежит, а не какие угодно. Слово влечет к себе те образы воспоминаний, с которыми оно связано.
Луначарский выбрасывает религиозное знамя-слово: «божество». Какие представления в голове читателя сбегутся под него в первую очередь? Конечно, старорелигиозные и детски- религиозные, те которые исторически, в ряду веков связывались с этим словом. Что делает тогда Луначарский? Он говорит: «Да нет, не эти; я дал слову иной смысл, я имею в виду трудовой коллектив». Он разгоняет собравшихся, и призывает других — образы социалистического сознания. Что же выходит?
Во-1), тройная работа для автора и читателя: собрать одни представления, разогнать их, и на их месте собрать другие.
Во-2), можно ли быть уверенным, что разогнать удастся все нежелательные элементы, что некоторые старорелигиозные представления не замещаются и не останутся незаметно в толпе социалистических, пришедших им на смену? У верейным быть нельзя. Несомненно, что в большинстве случаев смешение рядов происходит. Старое слово, хоть отчасти, да воскрешает старое понятие.
Слово есть орудие организации сознания. Поэтому оно, конечно, не заключает в себе ничего абсолютного: иногда можно взять и старое орудие, чтобы приспособить его к новым целям. Но это редко бывает полезно. А когда орудию уже много тысячелетий, и в течение последних веков только враги пользовались им, так что вполне приспособили его к своим рукам, — то на починку и переделку его надо потратить больше усилий, чем на создание десяти новых, хороших орудий. Кроме того, все это — орудия для действия на человеческий мозг, а он ткань нежная и дорогая, с ним надо осторожно обращаться.
Года четыре тому назад товарищам Луначарского удалось было убедить его в этом, и он печатью отказался от религиозной терминологии. Но он не удержался на этом; может быть, невольно и бессознательно, он вновь и вновь возвращается к ней, — как видно, напр[имер], по вышедшей после того второй книге его «Религии и социализма». Какая тому причина?
Надо полагать, свойственный ему религиозный оттенок чувства.
Религиозное чувство заключает в себе веру и преклонение. В этом — особенно ясное доказательство того, что религии произошли, вопреки мнению Луначарского, не из мечты о победе 109


над природою, а из авторитарных отношений: реальной власти и реального подчинения. Ибо вера, в своем первоначальном и простейшем виде, есть абсолютное доверие к авторитету, господствующему’ над волею и мыслью человека; а преклонение, также в элементарной своей форме, есть унижение подчиненного и порабощенного перед властною силою.
У Луначарского имеется вера в коллектив и преклонив, перед ним. То и другое надо отвергнуть.
Чтобы преклоняться перед коллективом, надо прежде всего отделить себя от него. Кто чувствует себя вполне членом коллектива, кто сливается с ним всей душою, тот не может преклоняться перед ним. У того возможна только гордость ощущения коллективной силы, элементом которой сам он является. Луначарский знает об этой гордости, сам говорит о ней,—и странным образом смешивает ее с преклонением, чувством ей противоположным.
Человеческий мозг есть очень тесно сплоченный коллектив из нескольких триллионов клеток, сотрудничество которых образует работу сознания или, что то же, жизнь сознания. Как могла бы отдельная клетка мозга «преклоняться» перед его целым? Для этого ей надо было бы раньше оторваться от пего. Она этого не может. А человек от своего коллектива отрываться еще способен, иногда и реально, чаще лишь мысленно. Но это — индивидуализм. И потому, как ни неожиданно это звучит,— преклонение перед коллективом есть остаток индивидуализма.
Так же решительно надо отвергнуть и веру в коллектив. Ибо вера есть вера лишь до тех пор, пока она исключает критику, пока предмет ее представляется ей, как нечто абсолютное.
Значит, — скажет читатель, — вы допускаете для личности возможность критиковать свой коллектив, сталкиваться с ним, бороться против него, хотя бы »идейно? Какой же вы коллективист?
Тут есть неясность, которая зависит от смутного понимания того, что такое коллектив. Обычно этим именем обозначается самая масса сотрудников, объединенных общей работой или борьбой. В действительности, коллектив не это, не только это. Масса сотрудников, например, весь рабочий класс, взятый, как он есть в данный момент, есть лишь тело коллектива, его живой материал. Его «душа», его сущность — это его дело.
Я нарочно употребил это древнее выражение — «душа». Его реальный смысл, как мы знаем, — организующее начало. Что именно организует из людей систему, называемую коллективом (классом, партией и т. п.)? Конечно, их общее дело, самая практика труда и борьбы.
110


Теперь, в чем состоит общее дело нашего коллектива, пока еще классового, впоследствии — общечеловеческого? В труде, борьбе, самосплочении, познании... Все это — формы организационной работы: организации вещей, людей, идей. В ней, следовательно, и сущность коллектива; только то в полной мере относится к коллективу, что ей соответствует, — то, что увеличивает для него организованность вещей, в нем — организованность людей и идей.
Но коллектив, как и всякое объединение сил, не может быть абсолютно свободен от внутренних противоречий и расхождений, как бы велика ни была его сплоченность, его стройность. При всяком еще не разрешенном вопросе техническом, экономическом, идейном оказывается, что одни думают и хотят так, другие — иначе, нередко и третьи — еще иначе, и т. д. Где же тогда коллектив?.
Если сущность коллектива — его дело, и дело это есть развитие организации вещей, людей, идей, то коллектив именно там, где практическая правда, она же — объективная истина, т. е. в той части сотрудников и в тех идеях, которые указывают путь к наибольшему, при данных условиях, развитию коллективного дела. Будет ли это большинство или меньшинство сотрудников — безразлично: если большинство ошибается, то в меньшинстве, а не в нем тогда душа коллектива.
Как же, однако, тогда решить самый вопрос? Ведь, разумеется, каждая сторона думает, что практическая правда у нее, а другие ошибаются. Окончательное решение приносит только сама практика: жизнь обнаруживает, кто был прав, и кто ошибался. Но этого недостаточно: решение необходимо именно для того, чтобы действовать; и часто надо действовать немедленно.
Наиболее достоверные решения может заранее давать наука. Опа есть организованный коллективный опыт всего человечества, значит — опирается на самую большую сумму данных, какая в данное время имеется.
Но далеко не всегда наука способна дать свой определенный ответ. Не во всех областях коллективный опыт собран и приведен в систему, в научный порядок. В технике труда он собран весьма полно науками техническими и естественными, и потому там уже теперь труднейшие 'задачи решаются заранее научным путем, — в этом и суть машинного производства. Но в области организации людей и идей опыт человечества, по разным причинам, особенно же благодаря дроблению людей на классы, еще разрознен в своем целом, собран только частями; и до сих пор весьма редко решение какого-нибудь экономического, политического, культурного вопроса может быть дано наукою точно и строго, так чтобы не оставалось места сомнениям и спорам.
ли


Что же в этом случае? За неимением лучшего исхода, надо обратиться к большинству голосов. Меньшинство подчиняется. Это не коллективистическое решение, а только демократическое. От ошибки оно отнюдь не гарантирует. История и жизнь говорят нам, что очень часто объективно право бывает меньшинство, а не большинство. Но демократический способ гарантирует, по крайней мере, наименьшее дробление сил, наиболее дружное действие; при этом, если сделана ошибка, она скорее станет явною, и скорее будет исправлена.
Коллективист — не сторонник решения по большинству голосов, а сторонник научного решения вопросов; и если бы, например, был поставлен на голосование вопрос, вести ли классовую борьбу, коллективист действовал бы независимо от голосования и ле признал бы решения, противоречащего научному выводу о необходимости классовой борьбы. Коллективист ж рится там, где наука не дает еще ответа, с методом голосования, как лучшим из остальных,— но и только. Ведь, посмотрите: рабочий класс— меньшинство среди общества; сознательные элементы тоже еще меньшинство среди рабочего класса, активные — меньшинство среди сознательных, коллективисты — меньшинство среди активных. Не всегда так будет, но теперь это так.
Значит, критиковать большинство вполне возможно; а.бывают случаи, когда и неподчинение ему разумно. Для коллективиста не исключена даже, возможность такого положения, когда он один против всех, потому что видит и знает то, чего не видят и не знают другие.
Опыт коллектива частицами распределен в его среде; и мыслима такая комбинация, что в голове одного человека окажется не только более значительная доля коллективного опыта, чем у прочих, но притом заключающая именно те его элементы и в той группировке, какие нужны для разрешения известной задачи, стоящей перед коллективом. Тогда объективная правда на стороне одного; но другие не согласны с ним, и временно неспособны даже понять его: в нем одном в этот момент живет душа коллектива, а в остальных она спит. И он не уступит, если он в полной мере коллективист, сливающий себя не только с телом коллектива, но еще больше и прежде всего с его делом.
Но тот, кто религиозно относится к коллективу — верит н преклоняется, — конечно, не станет на эту точку зрения; даже для того, чтобы понять ее, надо изменить религиозному чувству и впасть в критику. Правда, по исследовании окажется, что эта критика направлена не против коллектива, а против какого-нибудь момента в его движении, не согласующегося с его 112


развитием в целом. Но до этого надо дойти через рассуждение,— а религиозное чувство говорит, что критически рассуждать о божестве нельзя.
Итак, идея «богостроительства» если не противоречит непосредственному коллективизму чувства, то не согласна продуманным коллективизмом дела. Коллективу — наши силы, сознание связи, наша гордость; но не вера и преклонение.
В этом Луначарский не прав. Стало быть, правы те, которые его отлучают? Ну, нет, тут уж дело другое.
Каждый человек имеет «естественное право» — ошибаться. И мы видели, как широко сами отлучатели пользуются этим правом. Вера в развивающийся трудовой коллектив все же меньшее и менее вредное заблуждение, чем, например, вера в неизменную и неподвижную «абсолютную истину», определяемую авторитетными учителями марксизма. Но даже и за эту «абсолютную истину», с ее грубым противоречием развитию науки, отлучать еще не стоит.
Право ошибаться можно, пожалуй, признать за истинными русскими марксистами в преимущественной мере; но нельзя же отдать его им в исключительную привилегию, сделать их монополией. Пусть и другие иногда впадают в заблуждение и подвергаются за это лишь критике, а не анафеме.
Далее, в высокой степени несправедливо то, что при этих рнафемах отлучающие систематически извращают мысли Луначарского, не объясняя их сущности и стараясь внушить читателю, что Луначарский говорит о религии в обычном, традиционном смысле слова * (3). Это, может быть, временно достигает цели, но образцом идейной добросовестности служить не может.
Наконец, надо же допустить, что хоть некоторая последовательность обязательна и для истинных, даже абсолютно истинных марксистов. А то получается вот что.
Жил в прошлом веке Людвиг Фейербах, крупный философ, материалист, диалектик, один из учителей Маркса, Энгельса и самого Плеханова. У него, тем не менее, была и религиозная терминология, и религиозный оттенок чувства. «Божественным» у него являлся не коллектив, а человек, но не как отдельная личность, а как «человек вообще», как родовая сущность человека, как сумма бесконечных возможностей развития, скрытых в человеческой .природе. Энгельс полемизировал против религиозной терминологии Фейербаха, указывал, что она вредна, что она замедляет уяснение новых понятий, разрушение отживших идей. Но, разумеется, он добросовестно излагал при этом взгля-
* См.: напр[пмер], В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм».
С. 2, 80; также много мимоходных замечаний у Плеханова.
8 Зак. 184 ИЗ


ды Фейербаха и справедливо оценивал действительное содержание, одетое в религиозные термины.
Как относится к Фейербаху Плеханов?
«Заметим*’прежде всего, — говорит он, — что божественность атрибутов (свойств. — А. Б.) человеческой природы имеет у Фейербаха совершенно особый смысл. Французские материалисты прошлого века, рассуждая об этих атрибутах, конечно, не одобрили бы Фейербаховой терминологии. Но это терминологическое разногласие не имело бы никакого существенного значения и вызывалось бы чисто практическими соображениями»* (4). Курсивы принадлежат самому Плеханову и показывают, что он вполне разделяет это мнение.
Как относится к Фейербаху В. Ильин?
Приводит он из Фейербаха такую фразу: «Как это пошло, отказывать ощущению в том, что оно есть евангелие, извещение от объективного спасителя!», — и поясняет от себя так:
«Как видите, странная, чудовищная терминология, но совершенно ясная философская линия: ощущение открывает человеку объективную истину» ** (5).
А Луначарскому за те же преступления — голые анафемы, не только без критики по существу, но и без добросовестного указания на точный смысл его идей; зато со остротами такой пробы, как «отец Анатолий Луначарский», — титул, десятки раз повторенный Плехановым, или сопоставление — «ад, лешие н «примыслы» Луначарского» у Ильина.
Очень это... неэстетично.
Почтительность к людям, которых считают по положению выше себя, и рядом высокомерная грубость по отношению к тем, которых считают ниже...
Чья это психология?
2. 	Литературная группа «Вперед» (6)
Эта группа, возникшая в конце 1909 г[ода], теперь, по-видимому, не существует; я говорю это, конечно, только о литературной группе, а не о том идейном течении, выразительницей которого она временно была. Есть серьезные основания не смешивать того и другого; какие, мы увидим в дальнейшем.
У римлян была поговорка, что о мертвых нельзя говорить ничего, кроме хорошего. У нас, русских, есть другая пословица: «клеветать, как на мертвого». Может быть, тут сказалась разница национального характера. Группу «Вперед» в печати не * Н. Бельтов. «За двадцать лет». С. 272.
** В. Ильин. «Материализм и эмпириокритицизм». С. 143; «Падение[ве- ликого] фетишизма» А. Богданова. С. 196.
114


раз поминали по русскому обычаю, и потому мне было бы приятно, если бы я мог помянут ее по римскому. В результате того и другого получилась бы, может быть, справедливость. Но, к сожалению, мне пришлось бы нарушить права объективности, а ее я избрал председательницей на моем юбилее.
На одно из «поминовений», автором которого был В. Ильин, мне пришлось уже откликнуться летом 1913 г[ода]. Мимоходом и вполне хладнокровно В. Ильин в одной своей статье заметил, что впередовство «отрицало думскую работу и использование легальных возможностей»* (7). Я ответил «Фактическим разъяснением», в напечатании которого даже редакция «Правды» не решилась тогда отказать ** (8). Вот его суть.
«В первом программном произведении литературной группы «Вперед» («Современное] положение и задачи», декабрь 1909 г.), после ряда указаний на огромную важность внедум- ской работы, говорилось:
«Только сосредоточивши усилия на этих задачах и выполнивши их в более или менее значительной мере, возможно достигнуть также достаточно широкого использования Думы и думской трибуны. Это не значит, однако, что теперь надо пренебречь думской работой. Пока наше целое законно не отменило своего решения о 3-й Думе, все марксисты обязаны поддерживать работу думской фракции всякими способами,— доставлением ей сведений, материалов и т. п., но также -и критикой ее действий, а равно обязаны активно участвовать во всех частичных выборах в Думу» (с. 28).
А о профессиональных союзах и легальных возможностях определенно, в целой главе, во-1), выяснялось, что использование их обязательно, за исключением организаций зубатовского типа и во-2), указывалось, как именно ими пользоваться. По недостатку места, приведу, только для примера, несколько строк:
«В тех случаях, когда подобные учреждения (кооперативы, кассы взаимопомощи, клубы, библиотеки, курсы, съезды) организуются правительством, городскими и земскими самоуправлениями, или частными лицами из буржуазии, и существуют на средства таких устроителей, мы должны прежде всего добиваться полной автономии этих учреждений по отношению к «благотворителям» и учредителям и сосредоточения внутреннего управления ими в руках рабочих» (с. 31).
Наконец, еще факт, указанный в самой ст[атье] «Спорные вопросы»: в январе 1910 года, как там говорится, в числе про* «Правда», 1913, № 95, «Спорные вопросы».
** «Правда», 1913. Номер от 26 мая.
8*
По


чих «и все так называемые впередовцы» приняли решение, которым осуждается отрицание думской работы и использования легальных возможностей».
На это «разъяснение» ответа не последовало. Да и что можно ответить на точные факты?
Впрочем, В. Ильин с Г. Зиновьевым и Ю. Каменевым много позже в том общем письме (9), где они открыто признавали за собою заслугу устранения Богданова и других еретиков от работы в рабочей газете, обещали в своем журнале показать, «какая была вредная и авантюристская» группа «Вперед». И они попробовали это исполнить. Что же они представили в доказательство?
Во-1), «что группа эта поставила сама в свою платформу «пролетарскую философию», то есть «махизм»* (10).
Бог знает что! В платформе нигде не говорилось о «махизме», а говорилось о пролетарской культуре, которую теперь сам Ильин с его друзьями признают, и в составе этой культуры — о разработке пролетарской философии, которую теперь они, очевидно, не могут уже отвергать:.. Словом, каша, в которой разбирайся, кто может!
Во-2), страшный «отзовизм». Он доказывается тем, что группа не исключала отзовистов. Аргумент слабый: не все же любят заниматься «вышибанием» несогласных; некоторые даже весьма презирают это занятие. Пришлось прибавить, во что бы то ни стало, другой аргумент. Он еще лучше:
«Платформа этой группы, как было указано тотчас по ее появлении..., содержит и сама прикрытый отзовизм, недопустимые уступки ему; напр[имер] в пункте б) на стр. 16-й платформы, где говорится, что (до известного времени) «все полулегальные и легальные способы и пути борьбы рабочего класса, в том числе также участие в Государственной] Думе, не могут иметь самостоятельного и решающего значения».
Это — тот же «отзовизм», только прикрытый, неясный, спутанный. И партийные, т. е. враждебные ликвидаторству, большевики и партийные меньшевики постоянно разъясняли и много раз, что подобная платформа недопустима для с[оциал]-д[емо- кратки], что эта — защита «отзовизма», глубоко ошибочная и глубоко вредная» (И).
Тут с Ильиным случилось курьезное и характерное приключение. Аргумент его взят даже ие у меньшевиков вообще, а у крайних ликвидаторов-оппортунистов. То положение, что думская деятельность имеет не «самостоятельное и решающее», а подчиненное значение, принадлежит вовсе не отзовизму, а есть * «Просвещение», 1914, № УГ С, £6.
116


общемарксистское. Марксизм вообще пр-изнает, что только классовой борьбе в ее целом принадлежит «самостоятельное и решающее значение»; а «парламентаризм есть только аппарат для превращения энергии классов (nur Transformator der Energie der Klassen)», как выразился один сотрудник отнюдь не отзовистского немецкого журнала * (12).
Ту же точку зрения защищают все правдисты в России: стоит только прочитать в их газетах нападки на ликвидаторов как раз за то, что те придают думской деятельности самостоятельное и решающее значение. Депутат Петровский (13) в беседе с сотрудником «Единства» (14) открыто заявил, что раскол тумской фракции был не нужен и невыгоден с точки зрения думской деятельности, — но так как эта деятельность имеет не самостоятельное, а подчиненное значение, то «решающими» явились обстоятельства, лежавшие вне ее. И этого «отзовиста» депутата еще не отлучили!
Итак, вот две стороны в идейном конфликте: на одной — покойная группа —Вперед», все нынешние правдисты и марксисты вообще; на другой — Ильин с ликвидаторами, и то, может быть, не всеми. Подождем, и посмотрим, «кто победит в неравном споре».
А пока исследуем сами, в чем заключался «авантюризм» ли- юратурной гр[уппы] «Вперед». Что он заключался не в отрицании работы в Государственной] Думе, профессиональных союзах, кооперативах, просветительных обществах, — это уже установлено.
Вернемся мысленно к 1909 году, к тогдашним разногласиям. Как основательно забыто все, что у нас тогда делалось и говорилось! У организаций, как у людей, есть своя память, в которой хранится преемственность их опыта. Когда организации распадаются, эта память, эта преемственность исчезает. Так было с нашим целым. Но вот, оно начинает воскресать. И что же оказывается? Его ткань слагается почти всецело из новых элементов, у которых нет памяти прошлого. А из немногих старых, которые уцелели и могли бы ее восстановить, часть направляет свои усилия в прямо противоположную сторону: стараются вычеркнуть, задушить, даже в корне извратить все невеселые и неудобные для них воспоминания. Пример мы видели только что, и увидихМ много еще.
Большевистское течение, сыгравшее в бурные годы подъема огромную роль, как это признается и его противниками, к 1909 году представляло два идейных оттенка. Большинство были сторонники Ильина, меньшинство — «левы:е», из .которых, выде* «Der Kampf», 1911, В. IV. S. 414,
117


лилась литературная группа «Вперед». Раскол между ними был объявлен летом того года (15), по инициативе и желанию большинства, представители которого тогда с такой же гордостью заявляли об этой своей заслуге, как теперь заявляют о других подобных заслугах.
Разногласия были в то время значительны, несравненно больше, чем в предыдущий и чем в последующий период.
Первое из них относилось к оценке положения вещей в нашем отечестве. В 1909 г[оду] Ильин и его сторонники печатно утверждали, что у нас существует конституция, а именно октябристская* (16). Это убеждение продержалось у них до 1911 г[ода], когда оно еще высказывалось в петербургской газете «Звезда» (17). Впередовцы решительно отрицали это.
Спор шел, конечно, не о том, имеется ли на свете Государственная] Дума. «Конституция» означает определенное, сложившееся, органическое равновесие общественных сил. Оно наступает тогда, когда между экономическим развитием и политическим строем установилось соответствие, по крайней мере, в основном и в главном, — а коренного противоречия между тем и другим нет. Экономическое развитие уже не находит препятствий в политических формах, и может идти дальше спокойно, без глубоких потрясений. Так и полагали Ильин с его сторонниками.
Они объясняли и доказывали, что после пережитых, бурь крупный капитал, представленный октябристами (18), достиг соглашения с обуржуазившимися помещиками на умеренной программе реформ, которая проводится в жизнь бюрократией при содействии Думы. Реформы эти заключают минимум экономической и гражданской свободы, необходимый для развития капитала; следовательно, буржуазия в общехМ удовлетворена. Помещики сохранили за собой наибольшую возможную для них долю власти, влиянтия и экономических выгод, зависящих от их главного участия в составе бюрократии, то есть от использования значительной части гигантского государственного бюджета, от поддержки их Дворянским и Крестьянским банком (19), и т. под. Крестьянство, благодаря закону 9 ноября (20), получило возможность идти, хотя при тяжелых условиях, но достаточно твердо по пути буржуазного развития: крестьянская буржуазия может успешно расти и развивать свое хозяйство; она образует сильную, устойчивую группу, способную сдерживать остальные, разоряющиеся массы крестьянства. Кое-что
* Первое заявление в этом смысле было сделано весною 1909 г]ода]: перепечатка в заграничном издании одной появившейся в России статьи, где доказывалось существование октябристской конституции, с восторженными комментариями редакции и выражением полной солидарности.
118


полчил и пролетариат, именно — возможность организовать про- фессионалные союзы, кооперативы, клубы, словом, пусть в самой несносной и мучительной обстановке, но как ни как, вести экономическую и культурную борьбу, даже и политическую . в виде представительства в Думе, избирательных кампаний, и проч. Все это дает картину прочного равновесия, т. е. «Конституции», при которой общественное развитие пойдет, приблизительно, по так называемому] «прусскому» пути,— как в Пруссии после бури 1848 года до нашего времени: путь длинный, медленный и жестокий, но все же прогрессивный.
Впередовцы утверждали, что эта картина неверна и что органического равновесия общественных сил, называемого «конституцией», налицо не имеется. Они находили, что «октябристы» не только не являются центральной, руководящией политической силой, но даже вообще силой реально влиятельной, и дать минимум реформ, необходимый для беспрепятственного экономического развития страны, они не могут, если бы и хотели. Страх перед бурею, а в особенности перед наступлением класса, борющегося против эксплуатации, толкнул капитал под защиту помещиков с их бюрократией; но при этом приходилось сдаться им без условий и уступок от них, хотя бы минимум, но реальный, получить было нельзя. Отсюда — полное бессилие октябристской Думы во всем, что могло сколько-нибудь облегчить и ускорить прогресс народной жизни. Закон же 9 ноября если и открыл путь в буржуазию ничтожному меньшинству крестьян, то настолько дорогою ценой для остального крестьянства, разорение которого пошло с огромным ускорением, — что классовая борьба в деревне неизбежно должна углубиться и обостриться в высшей степени. О городских рабочих, у которых одна за другой были вырваны все экономические и почти все политические уступки, добытые в эпоху подъема, и говорить нечего. Где же равновесие? Коренное противоречие между экономическими потребностями и политической системой отношений осталось, «прусский путь» — мечта, хотя и не очень увлекательная.
Все это было не ново. В 1907—[190]8 гг. Ильин и его друзья говорили то же самое; а вера в «конституцию» была уделом и отличием меньшевиков, которых они же обвиняли в «конституционных иллюзиях». Значит, Ильин и его сторонники заняли в 1909 году одну из основных меньшевистских позиций, и только. Но они оставались на ней всего 2—3 года С 1912 г[ода] об октябристской конституции ничего от них не слышно, наличность коренных противоречий признается, «прусский путь» отрицается.
Однако, может быть, они были правы и тогда, как раньше и после? Может быть в 1909—1911 [годы] октябристская конституция существовала, а потом улетучилась? Но что же это за равно


новесие общественных сил, что это за «прусский путь развития», которые продержались два года, т. е., в жизни народов, — два дня, не более.
Итак, «авантюризм» литературной группы «Вперед» состоял тогда в том, что она не поддалась обаянию кажущейся прочности и силы столыпинского режима, не отступила на меньшевистские позиции, — не так ли? «Не авантюрист» лишь тот, кто правеет с развитием реакции, вновь левеет с началом оживления, верит в конституцию при Столыпине, утрачивает эту веру при Коковцеве? Прекрасный образец стойкости, будем ему следовать!
Второе разногласие: отношение к думской фракции, так называемый «ультиматизм» впередовцев. В этом варварском слове скрывается следующий смысл.
Фракция с[оциал]-д[емократов] в 3-й Думе долго находилась к тому целому, от имени которого выступала, в каких-то странных, неопределенных отношениях. Фракция действовала нередко так, как будто этого целого, его взглядов и решений не существовало. Напр[имер], свою первую думскую декларацию она составила вполне независимо от прямого, определенного и единогласного предложения полномочных представителей этого целого. По вопросу о профессиональных союзах она с думской трибуны заявляла, что стоит за политическую их нейтральность, тогда как решение целого в 1907 г[оду] было в пользу противоположной тенденции. Таких случаев было много (2Í). Они вызывали тревогу и брожение среди марксистов. Некоторые полагали, что исправить дело, в условиях 3-й Думы и глухой реакции, невозможно, и что единственный выход — отозвать фракцию. Этих прозвали «отзовистами»; они среди большевиков, даже левых в отдельности, были лишь меньшинством. Другие левые большевики — впоследствии «впередовцы» — предлагали поставить думской фракции ультиматум об ее подчинении целому в принципиальных вопросах, и этим ультиматумом обусловить дальнейшую поддержку думской фракции. Они были прозваны «ултиматистами». Ильин и его сторонники были против ультимативных требований.
Они исходили из того положения, что раз уже наступило известное равновесие — «октябристская конституция», — то наше целое должно приспособляться к фактически создавшимся условиям думской деятельности. Один из литераторов-впередов- цев первого состава, покойный Вергилий Шанцер, определял эту точку зрения, как «наивный думизм»; у неге срывалось иногда и более резкое выражение — «думский кретинизм». Он и его единомышленники указывали, что целое должно приспособляться ко всей совокупности условий своей работы; думская 120


же деятельность — только часть ее, и сама должна приспособляться к целому.
Где теперь это разногласие?
В 4-й Думе осенью прошлого, 1913 года, шесть депутатов рабочей курии поставили ультиматум большинству думской фракции (22) —остальным 7-ми или 8-ми депутатам (счет был спорный: польский депутат Ягелло считался чем-то вроде половинки). В этот ультиматум входило требование о подчинении целому. Шестерка оказалась ультиматистской.
Что же сказали Ильин и его друзья? Они приветствовали этот шаг и горячо его отстаивали. Иначе и быть не могло: они сами перед тем советовали сделать его.
Но этот ультиматизм — гораздо более крайний, чем прежний, впередовский. Там предлагали ставить ультиматум, когда целое было единым, так что ясно было, кому подчиняться. Теперь же его поставили тогда, когда целое распалось на несколько частей, и требовали подчинения одной из них, большевистской, основываясь на том, что она — наибольшая. Но бесспорности тут, очевидно, быть уже не могло. При этом положении впередовцы, насколько я знаю, считали бы более правильным сначала собрать разрозненные части, а потом ставить ультиматум о подчинении целому, — тем более, что 4-я думская фракция своим поведением далеко не вызывала такого беспокойства и сомнения, как в свое время 3-я.
Итак, во всяком случае, Ильин и его сторонники теперь ярые ультиматисты. В чем же был «авантюризм» литературной группы «Вперед»?
Третье разногласие всецело вытекало из двух первых. Вера в октябристскую конституцию и вражда к ультиматизму вплотную сблизили Ильина и его сторонников с меньшевиками. Они и решили идейно объединиться. Это было сделано в январе 1910 года (23). Ильин и его сторонники печатно заявили о распуще- нии большевистской фракции, о том, что они будут издавать с меньшевиками общий орган, передают в общее пользование имевшиеся в их руках большевистские средства и проч.
Впередовцы были против идейного объединения, из которого они, впрочем, и были исключены. Они -стояли за практическое единство действий по решению большинством голосов, но идейную самостоятельность обоих течений. Это и понятно: ведь впередовцы не соглашались с меньшевиками ни в оценке общего положения, ни во взглядах на думскую работу, ни в других вопросах, раньше разделявших большевизм и меньшевизм. Разумеется, мнение впередовцев не имело влияния на ход вещей, Ильин и Мартов объединились... (24),
121


Что же дальше? Два месяца издавался общий орган, а на третий месяц уже летели от объединившихся только пух и перья. Объединение перешло в ту форму, какая наблюдается между кулаком одного ёоксера и физиономией другого, а также обратно. В этом виде оно, как известно, продолжается до сих пор. Большевистская же фракция, через год после распущения, вновь была официально «воззвана из небытия».
Потеряв Мартова, Ильин после того объединялся с Плехановым. Результат получился, конечно, тот же. Плеханов воспользовался кулаком Ильина в своей ссоре с Мартовым, а потом объявил в газете «Единство» Ильина «узурпатором», присвоителем непринадлежащих ему прав (25). Что должно воспоследовать в ближайшем будущем, понятно само собою.
В чем же тут выразился авантюризм впередовцев? В том, что они были против двухмесячного идейного объединения с меньшевиками? Против неопределенной, но недолгой связи с Плехановым? А не были ли похожи на «авантюру» самые эти объединения?
Четвертый пункт. Литературная группа «Вперед» в первую половину своего существования отрицала пользу заграничной политики, — пользу заграничных соглашений, блоков, дипломатических ходов, ультиматумов, конфликтов и проч, между за- гранично-живущими фракциями и группами. Она находила, что вся эта «высшая политика», при тогдашней оторванности от России, сводилась к мнимой работе, к самообольщению и к действительному разложению эмиграции. Она уклонялась тогда от этой мнимой работы, лишь в крайнем случае защищалась, когда на нее нападали. Она полагала, что для заграничной группы в эпоху реакции разумно возможна идейная и практическая работа, только прямо направленная в помощь той, какая идет в отечестве; попытки же из-за границы объединять или разъединять российские элементы, и вообще реально руководить ими, она считала детскими по мысли, вредными по резултатам.
В этом она резко разошлась не только с Ильиным и его сторонниками, но почти со всей эмиграцией.
Не тут ли был ее «авантюризм»? Но, читатель, слыхали вы когда-нибудь, чтобы авантюризм характеризовался более скромной самооценкой, чем его добродетельная противоположность?— И, наконец, если это все-таки авантюризм, то в дальнейшем литературная группа «Вперед», как увидим, ему изменила; значит, и тогда надо снять обвинение, так как преступница исправилась.
Пятый пункт. В своем первом, программном произведении и в ближайших следующих она высказалась за самостоятельность 122


пролетарской культуры, за работу в направлении этой самостоятельности. Вот что она писала:
«...новое сознание должно охватывать не одну непосредственную деятельность рабочего класса в области экономики и политики, но всю его жизнь. Пролетариат и его союзники — примыкающие интеллигегнты — вышли из старого, мещанско- крестьянского мира; в нем они сначала воспитывались; поэтому, сами того не замечая, они сохраняют многое из его привычек и склонностей, из его духовного склада, и даже вносят это в свою новую работу. Напр[имер], ни для кого не тайна, сколько вреда всему движению приносит индивидуализм очень многих деятелей, их стремление выдвинуться, отвращение к товарищеской дисциплине, нетерпимость к товарищеской критике. Борьба взглядов благодаря этому часто осложняется, а потом и заслоняется борьбою самолюбий, силы коллектива тратятся на бесплодные внутренние столкновения. Не меньше вреда приносит п широко распространенная в нашей среде привычка слепо доверять известным авторитетам, полагаться на мнения тех или иных признанных вождей, не взвешивая отвергать всякие сомнения в их правоте...».
«Буржуазный мир, имея свою выработанную культуру, наложив отпечаток на современную науку, искусство, философию, через них незаметно воспитывает нас в своем направлении, в то время, как классовая борьба и наш идеал влекут нас в противоположную сторону. Вполне порвать с этой исторически создавшейся культурой нельзя, ибо в ней мы можем и должны почерпать могучие орудия для борьбы с тем же старым миром. Принимать же ее так, как она есть, значило бы сохранять в себе и то прошлое, против которого ведется борьба. Выход один: пользуясь прежней, буржуазной культурой, создавать, противопоставлять ей и распространять в массах новую, пролетарскую; развивать пролетарскую науку, укреплять истинно товарищеские отношения в нашей среде, вырабатывать пролетарскую философию, направлять искусство в сторону пролетарских стремлений и опыта. Только на этом пути может быть достигнуто целостное культурное воспитание, которое устранит бесчисленные противоречия нашей жизни и работы, во много раз увеличит наши силы в борьбе, и в то же время приблизит нас к нашему идеалу, вырабатывая все больше это элементов в настоящем» (26).
Нынешняя действительность выражена тут, по-моему, еще слишком слабо: не «остатки» старой культуры тяготеют над нами, а ее господство, даже в областях наибольшей классовой активности. Посмотрите, напр[имер], на нашу политическую культуру, т. е. прежде всего на политические методы, — ибо •123


методы и составляют сущность культуры. И по отношению к буржуазно-прогрессивным партиям, и даже во внутренних отношениях между нашими фракциями, группами и пр., на каждом шагу — политиканство, дипломатия, психология торгового компромисса. Откуда все это? Это — политические методы буржуазии; основы их выработаны ею в жизни рынка с его торгашеством и стремлением «провести» конкурента. Развились же они в борьбе буржуазных групп между собою,— борьбе по существу своему мелкой, ибо эти группы, сходясь между собою в главных, общеклассовых интересах, расходятся лишь в интересах неглубоких и частных. Пригодны ли такие методы для класса, стоящего в радикальном противоречии с окружающим его миром, в противоречии бездонно-глубоком? Перенесенные в его внутреннюю жизнь, политиканство, дипломатия, приемы торгашества «do ut des» (я дам тебе, а ты за это дай мне) —могут только мешать сплочению коллектива, поддерживать разрозненность его частей, обострять расхождения, сеять вражду. А применять эти методы во «внешней» политике, в сношениях с буржуазными организациями — просто наивность: во всех торгашеских комбинациях пролетариат всегда окажется слабой стороной, будет обойден и проведен, ибо у него несравненно меньше торгашеского опыта и дипломатической опытности, чем у другой стороны. Политиканствовать с Милюковыми в надежде их «использовать» — детское самообольщение; результат заранее известен: «используют» они.
Итак, вернемся к литературной группе «Вперед». Может быть, ее «авантюризм» заключался как раз в этой платформе самостоятельной пролетарской культуры? Но против этого говорит одно важное обстоятельство: не только много статей авторов— рабочих в газете «Правда» и следовавших за нею стоят на той же точке зрения, но к ней склонился теперь и журнал «Просвещение», теоретический орган сторонников Ильина; пока еще он проводит ее не вполне определенно, но уже резко полемизирует с ее противниками — Потресовым и др. *.
Наконц, пусть все это ничего не значит, и впередовская платформа новой культуры была авантюристской. И тогда надо принять во внимание, что литературная группа «Вперед» от этой платформы потом успела отречься, раньше, чем совсем распалась. Опять-таки — преступница исправилась, и отлучать ее поздно.
Да, но вот тут-то и есть главное, непреложное доказательство ее авантюризма: она вполне распалась, разложилась. Это ли
* «Просвещение», 1914, [№] 2. Ст[атья] T. М. «Пролетарская культура в ликвидаторском освещении».
1?4


не решающий'аргумент? В качестве такового он и приведен редакцией газеты в ее упомянутом нами раньше показанном Фе’ льетоне» * (27).
Аргумент, действительно, подавляющий.
Применим его, напр[имер], к марксовскому «союзу коммунистов» в Германии, или к марксовскому интернационалу: тот и другой распались, разложились, следовательно, были организации вполне авантюристские. И сколько еще других! Все «первые ласточки», которые погибают, потому что еще не пришла весна, ими предвещаемая, — все они «авантюристски...». И у нас, в России, сколько «авантюристских» организаций, пролетарских, крестьянских распалось под благотворным дыханием «октябристской конституции».
Не правда ли, читатель, недурная компания? И не является ли у вас желания попасть в «авантюристы»?
Но — я не позволю себе издеваться над вашей проницательностью, мой читатель. Вы давно уже угадали, в чем истинное преступление нашей «соотлученной». Она посмела остаться в тяжелую эпоху на тех позициях, с которых, в полном маньчжурском порядке, отступил генерал Ильин со своим главным штабом, и на которые теперь вновь принесла его волна начинающегося оживления. Разве это не явный и злонамеренный подрыв дисциплины, престижа, авторитета, и т. д.?
Когда литературная группа «Вперед» оказалась неспособна проводить в жизнь слишком большие для ее растаявших сил идеи первого ее состава и стала распадаться, тогда эти идеи сделались законным наследством всякого, кто пожелал бы их взять. В. Ильин и его сторонники широко воспользовались этим правом, и хорошо поступили. Они усвоили большую часть идейного ее наследства; можно только сочувствовать этому. — Но за это они теперь поминают ее, строго следуя формуле русской пословицы, не похожей на римскую. Это уж благородство совсем особого рода. И я, свидетель того, чего не знают одни, не помнят другие, не умеют рассказать третьи, хотят скрыть или извратить четвертые, я должен восстановить истину. А в ней — оценка, и суд, и приговор...
Литературная группа «Вперед» разложилась не сразу, а постепенно. Началось это с того, что она стала изменять себе. Сначала она отказалась от наиболее широкой из своих идей — лозунга новой классовой культуры. Чтобы удержаться на этом лозунге и с пользою работать для него, как удавалось этой группе в двух ее рабочих школах (28), — нужна живая связь с развивающимися пролетарскими элементами. Реакция эту связь * «Об А. Богданове». «Путь Правды», № 21 (25 февр[аля] 1914 г.),
125


оборвала; и для эмигрантов-литераторов группы лозунг стал казаться неприменимым, несвоевременным, пустым. Уже в начале 1911 года в сборниках группы эта тема исчезает; а затем появляются и мелкие вылазки против самой идеи пролетарской культуры * (29). Вскоре один из видных литераторов группы, Г. Алексинский, выступил в «Современном Мире» с заметкой, прямо характеризующей эту идею, как «лесть и подхалимство» перед пролетариатом** (30). И группа в печати не протестовала. Вопрос был решен.
Затем разложение пошло дальше. За отсутствием живого дела, остаток группы почувствовал тяготение к той мнимой работе заграничной «политики», к которой в лучшее свое время эта литературная группа так презрительно относилась. В конце 1911 года она вступила в какое-то соглашение с плехановца- ми для того, чтобы общими силами кого-то и что-то объединять (31). И что же оказалось?
Я хорошо помню ту злобную радость, которой большинство нашей марксистской эмиграции встретило известие о новом «блоке». До тех пор группу не любили, но относились к ней с невольным уважением и почтительным недоумением: «вот люди, которые не хотят мешаться в наши дрязги и политиканство, которые среди всей эмигрантщины сохраняют веру в чистоту своего дела и стремятся сохранить себя чистыми для него; конечно, они крайние, увлекающиеся, чуждые нам; но они умеют быть верными себе лучше, чем мы». Теперь получилось иное: «а, и они такие же, как мы, грешные! Значит, мы правы. Чего же они нас смущали и тревожили своим якобы строгим поведением?» И одна из заграничных групп с огромной силой выразила это настроение в особом листке, полном издевательского восторга *** (32). Смысл был таков: «Вот, наконец, группа «Вперед» сбросила маску! Она разыгрывала неприступность, чистоту, идеализм. Все это были фокусы старой кокетки, чтобы за ней больше ухаживали, чтобы лучше выбрать и выгоднее продаться! Но и этого оне сумела: с кем связалась! с самой ничтожной И- самой политиканской, самой ненадежной из наших мелких фракций». Банкротство было установлено и закреплено.
О дальнейшем я мало знаю, потому что если уже раньше потерял сочувствие к этой литературной группе, то после этого перестал и интересоваться ею. Кажется, агония длилась еще * Напр[имер], в некрологе Зингера, в сборнике № 3 или 4 (цитирую на память, не имея под рукой).
** Упоминавшаяся выше рецензия на мою брошюру «Культурные задачи» («Современный] мир», 1911, № 7).
*** Тогдашняя руководящая группа польских марксистов. О. листке говорю по воспоминанию; но суть передаю с уверенностью.
126


года полтора; группа раскололась, ее части полемизировали между собой, наконец, догадались, кажется, бросить фирму «группы» (33).
Но другая фирма не банкротилась и сохранилась: впередов- ство, как течение, выразительницей которого литературная группа была, — и перестала быть задолго до формальной смерти. Даже за границей существовали один-два идейных кружка, которые с огорчением смотрели на постепенное падение литераторской группы и пытались, — разумеется, тщетно, — удержать ее от шатаний и измен себе. Было сторонников этого течения еще больше в России. Они удержались на своих идейных позициях, продолжая работу скромную по размерам, потому что их немного, — но чистую по методам, не вносящую в жизнь целого расколов и бессмысленной растраты сил.
Между прочим, недавно эти впередовцы, тифлисские, петербургские, женевские, парижские, выступали в печати с протестами по поводу устранения ряда сотрудников, меня в том числе, из рабочей газеты* (34). Я бы рад был побеседовать об этом подробнее, —но к моему юбилейному сборнику не подходит. Ибо юбилей мой, так сказать, ругательный; а они отнеслись ко мне сочувственно. Думаю, что мы с ними и так поймем друг друга. А меньшинство, верное своим идеям и задачам в тяжелые времена, имеет шансы стать большинством, когда наступят лучшие дни.
3. 	Максим Горький
Разве Максима Горького тоже отлучают или отлучали? Формально— пет. Почему же он попал в «соотлучеиные»? На это есть основания; вот они.
Лет шесть тому назад Горький написал роман «Исповедь». Там изображен человек из народа, ищущий высшей истины, которая дала бы удовлетворение его беспокойной, активной душе. После долгих блужданий он находит эту истину — в трудовом коллективе, в его общей работе, мысли, творчестве. Жизнь коллектива он — вещь естественная для крестьянина — воспринимает в религиозном ореоле — как «богостроительство». Лозунгом «богостроительства» и заканчивается книга.
Это — коллективизм, но еще в религиозной оболочке, которая чужда его природе. В следующих произведениях Горького ее уже нет.
Журнал «Борьба», СПб., 1914, Хе 4, № 5.
127


В 1910 году вышел сборник, целиком посвященный идеям коллективизма*. БылД’ там статья Горького «Разрушение личности». Основная мысль ее была та, что художественная истина лежит в коллективном опыте, рождается из коллективных стремлений, чувств, представлений; это — настоящий источник творчества, откуда, бессознательно или сознательно, черпает истинный художник; личность тогда создает нечто ценное, когда она выражает и воплощает коллективное. С такой меркой М. Горький подошел к тогдашней беллетристике и показал ее глубокое убожество, ее упадок и разложение, жалкое применение богатых дарований и талантов. Много невеселой правды сказал он модным писателям той эпохи глухой реакции; они и до сих пор не забыли ему этого, не упускают случаев для маленькой мести... Но не об этом речь. В той статье Горький — коллективист, в полном и чистом смысле этого слова, без всякой посторонней примеси и налета.
Около того же времени, немного раньше, газеты начали распространять слухи об отлучении Горького, Луначарского, Базарова, Богданова. Когда появилось известие, что думская с[оциал]-д[емократическая] фракция подтверждает эти слухи** (35), то Горький, Луначарский и Богданов печатно протестовали общим письмом ***. Думская фракция заявила, что опа тут пи при чем (37). Н. Ленин в своем органе написал, что об отлучении Горького не может быть и речи — его любят и ценят; о прочих умалчивалось (38). Слухи прекратились.
Это — старые факты. А вот новые.
В «Просвещении», журнале сторонников Ильина, одним из редакторов является М. Горький. Правда, он редактирует один отдел, беллетристику; но журнал есть «орган», т. е., во всяком случае, некоторое органическое целое. В этом органе появляются теперь статьи, направленные прямо против коллективизма, и не в смысле просто его критики, а в смысле отлучения.
Внешним образом, статьи направлены против Богданова. Если бы дело было только в этом, оно М. Горького, конечно, нисколько бы не касалось. Но содержание статей его касается, касается тех идей, которые он высказывал. Вл. Павлов (39) разбирает мысль, что научная истина [которая] лежит в коллективном опыте, есть результат его организации. Он объявляет,
* «Очерки философии коллективизма». Изд. «Знание». СПб., 1910. Статьи Вернера, Богданова, Базарова, Луначарского, Горького. (Богданов ошибается: указанный им сборник вышел в 1909 г. — ред.).
** В конце ноября 1909 г [ода] в «Русск[ом] слове», «Утре России» и др[угих] газетах. Точно указать номеров теперь не могу.
*** в начале декабря 1909 г [ода] в «Киевской мысли», «Речи» и др[угих] газетах, Прессы более демократичной тогда не было.
128


что это — обывательская точка зрения* (40). Но М. Горький определенно и открыто проводил ту же мысль относительно истины художественной. Ясно, что если коллективистическое понимание истины научной есть обывательщина, то обывательщина и такое же понимание истины художественной: разницы типа тут быть не может.
В другой заметке С. Корсов (41) объявляет, что идея, будто коллективизм в производстве есть товарищеская организация производства в целом, — нелепое извращение коллективизма** (42). Но эта идея также отнюдь не принадлежит одному Богданову, она была у него общею со многими, в том числе с М. Горьким.
Было бы неправильно сказать: «какое дело Максиму Горькому до писаний разных Павловых и Корсовых, никому неизвестных и явно ничтожных?». Фирма покрывает автора и его мысли, независимо от его личного значения. В данном случае, фирма — «Просвещение» — заключает в себе и М. Горького.
Вот что говорит В. Ильин в своей последней статье о впе- редовцах: «Но, будучи принципиально и бесповоротно враждебны «Впереду» и впередовству, мы никогда не закрывали и не будем закрывать дверей для «впередовцев», которые отходят (подобно большинству основателей «Впереда») от этой группы и намереваются помогать сплоченному и объединенному «прав- дизмом» большинству сознательных рабочих России. Никакой поблажки защите «махизма» (на котором, к сожалению, окончательно «уперся» Богданов) или «впередовства»— и никаких препятствий товарищам, добросовестно увидавшим ошибки «Впереда» и возвращающимся от «Впереда» к партии» *** (43).
Несколько лет тому назад Горький открыто заявлял симпатии к впередовству (44). Кроме того, ему хорошо известно, что «махизм», по непостижимой терминологии В. Ильина, означает прежде всего философию коллективизма. Пусть же Горький теперь скажет, выполнил ли он суровое условие не давать «никакой поблажки» своим прежним воззрениям, чтобы войти в редакцию «Просвещения».
Тут есть большая неясность, более того — загадка. Что означает вообще это открытое объединение М. Горького с отлу- чателями, которые прямо против него не говорят ни слова, но других отлучают за преступления, в которых он, по крайней мере, был соучастником?
* «Просвещение», 1914, [N] 2. С. 23—24 (Ст[атья] «О некоторых чертах философии А. Богданова»).
** «Просвещение», 1914, № 3. С. 112 (Рецензия, цит[ируемая] выше, см. настоящее издание, глава III, примеч. 62).
♦** «Просвещение», 1914, № VI. С. 88.
9 Зак. 184 129


Луначарского отлучают за «богостроительство» — формула коллективизма, данная когда-то самим Горьким. Пусть он от этой формулы отошел — как и следовало сделать. Но отвергнуть ошибочную схему еще не значит допускать отлучение от нее. Люди, которые шли трудным путем, — таков Горький,— обыкноменно умеют уважать свое прошлое и заставить других уважать его.
От коллективизма же, в его полном и широком, в его всеобъемлющем понимании, в его нашем понимании, Горький нигде прямо не отказывался. Как же это выходит, что его именем безнаказанно могут прикрываться люди, называющие этот коллективизм «обывательщиной» и «нелепым извращением», за которое виновный немедленно превращается в «господина» такого-то?
Если Горький ушел от цикла идей, прежде для нас общего,— пусть он скажет это! Знамя коллективизма не игрушка: от него можно уйти — это будет серьезным шагом,— но его нельзя мимоходом бросить...
Как ни огромен успех Горького, в одном он несчастлив: он не нашел еще своего Белинского, критика, который сделал бы для него то, что Белинский для Пушкина. Много критиков писали о Горьком, некоторые хорошо и умно; но все это до сих пор частично, неполно, недостаточно. Настоящего, решающего истолкования еще нет. Своеобразными методами Горький собрал в своих произведениях массу человеческого опыта. Показать, ясно и целостно, объективный смысл этой массы опыта и этих методов, их происхождение из общественной среды, их роль в идейном движении эпохи — вот задача для новой критики, для новых Белинских; задача несравненно более трудная, чем те, которые ставила себе старая критика.
Всякая идейная неопределенность писателя страшно затрудняет выполнение этой задачи, потому что сбивает критика в его исканиях, делает смутным в его сознании образ автора. И потому, если Горький ценит свое дело, если хочет, чтобы оно не только развивалось по поверхности общественных переживаний, но проникало в их глубину, чтобы созданные им образы как можно скорее нашли кристально чистое отражение в символах исследующей научно-философской мысли, если это важно и дорого для него, — он ответит на мои вопросы.
Я ставлю их, и имею право на это. Говорю не о том формальном праве, которое дает мне его подпись, поставленная когда-то рядом с моею под протестом против отлучений. Нет, иное право, высшее потому что оно есть и сила. Это — сила великой идеи, которая растет в сердце и в мозгу трудового коллектива, которая ведет борьбу за мировое наследство. Против нее или за нее: третье невозможно.
130


Глава V. ОТЛУЧАТЕЛИ
1. 	Г. В. Плеханов
Вдохновитель роковой статьи Ортодокса (1), инициатор и пророк «высылки», он по праву может считаться главным из активных виновников юбилея. Поэтому будет только справедливо посвятить ему здесь целую маленькую монографию, с рассмотрением всех сторон его многогранной отлучательской деятельности.
а) 	Его ученость
Эту моду завел сам же Плеханов, переняли все отлучатели: в полемике первым делом обвинять противника в невежестве,— что он этого не знает, того-то не изучал, еще того-то не читал.
Лично мне эта мода не нравится. В ней есть расчет на обычную веру среднего читателя в какую-то особенную, недоступную простым смертным, мудрость цеховых ученых-специалистов, на его страх перед нею: «вот, я — настоящий ученый, знаю, что и где написано; а он — ха-ха!—не знает, он невежда; очевидно, ты должен верить мне, а не ему!». Вера, страх — чувства рабские; не нам их поддерживать. Более того: мы должны бороться против цехового аристократизма ученых; и не только потому, что он закрепляет их связь с господствующими классами, а также и потому, что он неразрывно связан с цеховой ограниченностью кругозора и самодовольством, вредными для развития самой науки. Напомню один эпизод из прошлого, который ярко иллюстрирует это:
«В начале 40-х годов прошлого века немецкий врач, Роберт Майер, исходя из некоторых наблюдений своей врачебной практики в тропических странах, путем довольно сложного ряда умозаключений пришел к закону сохранения и превращения энергии. Свои выводы он изложил в статье, которую и направил в соответственный специальный журнал «Анналы («Летописи») физики», Поггендорфа. Редактор с презрением отверг его рукопись, находя, что он берется за вещи, самой азбуки которых он не знает. И действительно, в статье Майера была очень грубая ошибка против элементарной механики: он смешал «количество движения» с «живой силою», — недосмотр, который, конечно, был бы невозможен для специалиста. Это не мешало его идее быть великим открытием; но, справедливо замечает Эрнст Мах, нелепо было бы требовать от Fachphilister’a, от «филистера специальности», каким был ученейший муж Поггендорф, чтобы он 9* 131


самостоятельно понял гениальную мысль, для него совершенно новую» * (2).
Аналогичных примеров можно было бы привести немало; при случае я приводил их** (3). Поэтому аргументы «от ученого филистерства» для меня всегда были неубедительны, и тон мандаринского величия в полемике вызывал во мне скорее недоверие с самого начала. Очень часто тут же это недоверие и оправдывалось: невежество оказывалось совсем не на той стороне...
Итак, вопрос об учености Плеханова я ставлю не по собственному желанию, а только следуя древнему правилу справедливости: «кою мерою мерите, тою же отмерится вам» (4). Пусть судят о Плеханове по плехановским критериям.
Плеханов считает себя последователем Спинозы по вопросу о мировом «параллелизме». Что он под этим подразумевает? Всеобщую «одушевленность материи». Где материя, там сознание,— полагает Плеханов. Высшее, человеческое сознание, конечно, связано с особой формой материи — человеческим мозгом; но, по мнению Плеханова, и с низшими формами материи связано сознание, конечно, низшее; даже в каждом атоме заключается, по крайней мере, элементарный его зародыш*** (5).
Нам приходилось уже говорить об этом: всеобщая подстановка, но выполненная произвольно и неудачно, хотя бы потому, что нет никаких путей к ее проверке: как убедиться, есть в атоме элементарная одушевленность или нет? Но теперь не в эом дело. Плеханов думает, что таков был взгляд Спинозы. Верно ли это?
Что за вопрос! — скажет читатель. Уж спинозист, разумеется, знает, каковы были воззрения Спинозы; особенно же ученый специалист, которому так часто в полемике случается негодовать на «невежество» его менее ученых противников. И вот, читатель, представьте себе: вовсе нет! Воззрения Спинозы не таковы, и Плеханов не знал их в точности, говоря о своем «спинозизме».
Спиноза признает единую «субстанцию», т. е. «сущность», реальность, которую называет «Природою» или «Богом», последнее без всякого богословского оттенка. Ей присущи «атри* «Вера и наука» в книге «Падение великого фетишизма». С. 212—213. В цитате несколько слов изменено ради популярности изложения и исправлена мелкая неточность.
** Там же: примеры относительно Гете, Кювье, Сент-Илера Бальзака. Во «Всеобщ[ей] организационной] науке (Тектологии)». Ч. I. С. 16 — пример с Юмом, с Дарвином. С. 12, пример, касающийся объективного значения астрономии.
*♦* «За двадцать лет». С. 136, 137; «Критика наших критиков». С. 137, 165—166.
132


буты» (буквально — «свойства»): протяжение и мышление, которые всюду сопровождают друг друга в явлениях. Плеханов полагал, что «протяжение», это все равно, что материальность, а «мышление»— сознание, психическое. Но на самом деле у Спинозы эти слова означают не то.
Спиноза относил к области «протяженного» отнюдь не одни материальные вещи, но также и всевозможные психические образы вещей — ощущения, восприятия, представления. Он даже специально протестовал против смешения «идеи» вещи, которая есть ее сторона, лежащая в «мышлении», с психическим образом вещи. «Сущность образов сознания, — говорит он, — сводится всецело к материальным (телесным) движениям, которые отнюдь не заключают в себе понятия о мышлении». Идеи же у него, это то, что мы назвали бы «смыслом» вещей, их «внутренним принципом». Идея, по его словам, всегда «заключает в себе утверждение или отрицание». Напр[имер], «душа» — идея живого тела; и она заключает в себе утверждение жизни этого тела со всеми его свойствами * (6).
Итак, «протяжение» охватывает не только материальный мир, но и все его живые, чувственные отражения, не только физический опыт, но и большую часть психического. «Мышление» же есть не «психическая» вообще, а логическая сторона мира. Плехановский «спинозизм» принадлежит не Спинозе. А кому же? «Нео-спинозистам» XVIII века, в частности, Дидро, у которого заимствовал эти взгляды Плеханов. Но Дидро знал, в чем расходится со Спинозой, а Плеханов, сам того не замечая, проговаривается в одном месте, что не знает: для него «не совсем ясно видно, в чем -состоит, по мнению Дидро, превосходство нового спинозизма перед старым» ** (7).
В довершение всего, свое незнание Спинозы Плеханов приписал Марксу и Энгельсу, ссылаясь на какой-то частный разговор с Энгельсом*** (8). Это — напраслина, которую надо отвергнуть.
Все, сейчас сказанное мною, я имел честь гораздо подробнее разъяснить пять лет тому назад в другой своей книге. Ответа с остороны Плеханова не было.
Случается с Плехановым еще хуже: обнаружить большое незнание как раз в тот момент, когда он читает противнику нотацию за «невежество». Приведу два эпизода.
* «Этика» Спинозы II книга, последний схолиум. Подробная и точная цитата с пояснениями в моей книге «Падение великого фетишизма», С. 205— 207.
** «Критика наших'критиков». С. 161: по поводу цитированной там Плехановым характеристики спинозизма, которую дал Дидро в «Энциклопедии».
*** «Критика наших критиков». С. 137.
133


Мимоходом я упоминал уже о том, что «вещи в себе» у Плеханова значительно изменялись. Раньше он писал, что действительные их «формы и отношения» нам недоступны, а только отражаются в формах и отношениях нашего опыта, которые служат для нас как бы их символами, «иероглифами». Позже он утверждал, что вещи в себе никакого «вида» не имеют; а их «вид», т. е. вообще чувственные свойства, известные нам в опыте, суть, именно их отражение, порождаемое их действием на наши органы чувств* (9). Я позволил себе заметить, что тут есть противоречие: нельзя иметь «форму», не имея «вида» (все это в философском смысле; если получается что-то административное, то вина всецело на терминологии Плеханова; я ни при чем) ** (10).
В ответ на это, Плеханов обвинил меня в невежестве: я, видите ли, не знаю разницы между «видом» и «формой».
Вот что он писал:
«...Понятие «вид» отнюдь не синоним понятия «форма», так как оно далеко не покрывает его собою. Еще Гегель очень хорошо показал в своей «Логике», что «форма» предмета тождественна с его «видом» только в известном, и притом поверхностном смысле: в смысле внешней формы. Более же глубокий анализ приводит нас к пониманию формы, как «закона» предмета или, лучше сказать, его строения. И этот важный взнос Гегеля в логическое учение о форме (курсив мой. А. Б.) был у нас известен людям, занимавшимся философией, еще в 20-х годах прошлого века. Чтобы уверить Вас в этом, я предлагаю Вам прочесть, напр[имер], следующие строки из письма Веневитинова к графине Ы. №: «Вы теперь видите, — говорит Веневитинов, определив понятие науки, — что слово форма выражает не наружность науки, но общий закон, которому она необходимо следует» (сочинения] Веневитинова, СПб., 1855. С. 125) (11). Очень, очень жаль, г. Богданов, что Вам осталось неизвестным то, что было, благодаря Веневитинову, уже 80 лет тому назад, известно, по крайней мере, некоторым светским русским дамам!».
И далее:
«...когда я" употреблял слово «форма», я знал, что надо понимать под ним, а Вы не знали этого, вследствие Вашего поразительного незнакомства с историей философии, и даже не до* Первое в примечаниях к переводу «Л. Фейербаха» Энгельса. Изд. 1892 г. С. 99; и в «Критике наших критиков», изд. 1906 г. С. 234; второе в примечаниях] к «Л. Фейербаху», изд. 1905 г. С. 103.
** «Приключения одной философской школы». С. 14^-47.
134


гадывались, что тут есть нечто, подлежащее изучению и обдумыванию...» * (12).
Тут две вещи: во-1), аргумент, опровергающий мое указание; во-2), лекция по истории философии невежественному противнику. Аргумент просто не годится; с лекцией вышло хуже. Покончим сначала с первым.
«Форма», «закон», «строение» — все эти понятия взяты из опыта, из наблюдения и обобщения чувственных свойств предметов, т. е. их «вида». Поэтому все эти понятия совершенно неприменимы там, где отрицаются чувственные свойства или «вид». Например], когда мы говорим о «строении» предмета, то подразумеваем его части, нами различаемые и их взаимную связь. Различать находить связь там, где нет никакого «вида», никаких ощущений, ничего, чувствам доступного, — вещь немыслимая. «Форма», «строение» без всякого «вида» — это чистейшая мистика. Да и то... как бы мистики не обиделись!
А на лекцию мне пришлось ответить маленьким уроком... по той же истории философии. «Важный взнос Гегеля в логическое учение о форме» был сделан — увы!—Аристотелем более чем за две тысячи лет до него.
Я доказал это целым рядом точных выдержек из «Физики» и «Метафизики» Аристотеля. Повторять их здесь, при варвар- ски-тяжеловесном стиле Аристотеля, я не стану, а ограничусь несколькими примерами, которые у него поясняют значение слова «форма»:
«...форма, это, напр[имер], порядок, придаваемый материалам, которые образуют дом...», «то, что делает октаву — октавой, (а именно) отношение двух к одному; >и вообще это — число частей вместе с их соотношениями». Можно ли понятнее сказать, что форма есть закон строения вещи? В некоторых местах Аристотель прямо и определяет ее, как всю закономерность, которая делает вещь тем, что она есть** (13).
Что же ответил мне Плеханов? В этих прискорбных обстоятельствах он обнаружил мужество, которое, поистине, ничем не смущается. Он перепечатал вновь свою «лекцию» и прибавил к ней скромное примечание:
«Примечание к настоящему изданию. Говоря об этом взносе Гегеля, я не хочу сказать, что Гегель впервые отметил отличие понятия «вид» от понятия «форма», а только утверждаю, что он * «Materialismus militans». Письмо 2-е, перепечатано в [книге] «От обороны к нападению». С. 44—45.
** «Падение великого фетишизма». С. 203—205. У Аристотеля: «Физика», П.8.6. и 1.1.30; «Метафизика», V.2.2; VII.7.5 (по греческому тексту французского] академического] издания).
135


лучше других великих идеалистов определил это отличие» * (14).
Как это вам нарвится, читатель? «Еще Гегель показал...» и тем сделал «важный взнос в логическое учение о форме»; а оказывается, он только «лучше определил». Какой легкий и удобный способ делать «важные взносы» в науку и философию! Возьмите чужую теорию, изложите лучше, чем автор, и она станет вашим взносом; и Плеханов будет писать: «еще Сидоров показал, что свет есть колебание эфира», или «еще Петров выяснил, что энергия вечна», и т. под. Да это форменное освящение плагиата.
Конечно, Плеханов так не думает. Это просто увертка, вполне прозрачная и потому негодная.
В заключение эпизода мне остается повторить слова, которыми Гектор, троянский герой, начал одну свою речь на военном совете:
«Вы говорите необдуманно, как юноши, которых Аристотель считал неспособными к изучению философии» (15).
Читатель, надеюсь, не усомнится в подлинности моей цитаты, хотя, правду сказать, я цитирую на память, без книги под руками. Если Аристотель мог усвоить учение Гегеля о «форме» за 2200 лет до него, то почему троянским юношам было не читать Аристотеля лет за 800 до него?
Впрочем, моя цитата не из «Илиады», поэмы Гомера, а из «Троила и Крессиды» — комедии Шекспира.
Следующее проявление учености Плеханова относится к теории анимизма. Этот эпизод я подробно осветил в другой работе, несколько лет тому назад, и мой разбор недоразумений Плеханова остался, опять-таки, без ответа. Приведу только часть написанного тогда мною **:
«Обосновывая свою теорию, я, между прочим, писал:
«Известно, что на самых ранних ступениях общественного развития, у самых низкостоящих племен анимизма еще нет, представление о духовном начале еще отсутствует...»** * (16).
«Нет, это совсем не «известно», — возражает Плеханов.
«...Наоборот, самые низшие из всех племен, доступных наблюдению этнологии, — так называемые] низшие охотники — придерживаются анимизма...»**** (17). И самое утверждение мое Плеханов объясняет «свойственной» мне «смелостью».
* «От обороны к нападению». С. 44.
** «Падение великого фетишизма». С. 36—37.
*** «Из психологии общества». А. Богданов. 2-е изд. С. 137,
**** «От обороны к нападению». С. 190—198.
136.


Должен объяснить, что, употребив выражение «известно», я имел в виду не отдельных лиц, которым, конечно, указанный мною факт может оставаться неизвестным, — а имеющиеся научные данные и показания специалистов исследователей. Например], в своих книгах «Доисторические племена» и «Начала цивилизации» сэр Джон Лёббок приводит текстуально десятки сообщений компетентных путешественников и миссионеров о племенах, лишенных всякой религии, всяких религиозных представлений, т. е. прежде всего представлений о духовной жизни» * (18). Там дело идет о многих племенах бассейна Амазонки, о целом ряде полинезийских, о некоторых готтентотских и кафрских, о некоторых эскимосских, и т. д. По недостатку места я приведу только два-три характерных указания.
Патер Бегерт говорит о калифорнийских индейцах:
«Я старался, возможно внимательно, открыть у тех, с которыми я жил, существование хотя какого-нибудь понятия о душе, о Боге и будущей жизни, но не мог найти и малейшего следа такого познания. В их языке нет слов Бог и душа».
«Очевидно, — пишет Бик,— что у арафуров (один из южных островов Ару) нет никакой религии... О бессмертии души они не имеют ни малейшего понятия. На все мои расспросы об этом предмете они отвечали: «никогда ни один арафура не возвращался к нам после смерти; поэтому мы ничего не знаем о будущей жизни, и слышим о том в первый раз».
В описании эскимосов Росс приводит беседу со старейшиной одного из их родов и заключает рассказ так: «Он положительно уверял, что при колдовстве не пользуется ничьим содействием, и для него невозможно было понять, что такое добрый или злой дух...».
После того как это было написано, П. Юшкевич привел еще иные факты, опровергающие авторитетное заявление Плеханова **.
Этого мало. Как яркий пример анимизма у самых низших племен, Плеханов привел веру в злых мертвецов у веддахов, охотничьего племени на Цейлоне. Я тогда же указал, что «вампиризм», вера в злых мертвецов, вовсе еще не есть анимизм, вера в души. Если европейские путешественники понимают веру в злых мертвецов, как веру в «демонов», т. е. злых духов, то это лишь потому, что они сами воспитаны в анимизме и полны его пережитками. «Вампир», это, первоначально, есть просто сам труп. Мертвое тело многообразно вредит живым людям, порождая гниение, миазмы болезни, распространяя иногда эпидемии * Дж. Лёббок. «Доисторические] времена». М., 1876. С. 458—464: «Начало цивилизации». СПб., 1875. С. 141—148.
** П. Юшкевич. «Новые веяния». СПб. С. 96—103.
137.


и смерть. Мысль о том, что мертвец причиняет зло и что его надо избегать или уничтожать, переданная наивно-образным языком дикаря, превращается прямо в миф о злом мертвеце: «душа» тут еще ни при чем.
Исследовав дело дальше, я затем увидел, что Плеханов сделал тут же другую ошибку. Веддахи вовсе не первобытное племя, а такое, которое с более высокой ступени развития деградировало на низшую; значит, если бы у него и сохранилась вера в духов, это ничего бы не доказывало, кроме живучести остатков прежней идеологии. Такую живучесть обнаружил язык веддахов, который величайшим специалистом в этой области Максом Мюллером отнесен к семье арийских, той же, которая включает и почти все европейские языки, и персидские, и индусские диалекты* (19). Когда арийцы дошли до Цейлона, они стояли на высокой ступени развития — у них господствовал феодализм. Веддахи либо их выродившаяся ветвь, либо туземное племя, некогда заимствовавшее их идеологию вплоть до языка.
На чьей же стороне была «смелость», в которой обвинял меня Плеханов, — смелость говорить о вещах, которых не знаешь?
И заметьте, читатель, какого масштаба эта «смелость». Чтобы утверждать, что некоторое явление существует достаточно знать один положительный факт. Но чтобы уверенно сказать, что' оно не существует, надо знать все факты из той области, о которой идет дело и, кроме того, не допускать возможности открытия новых, неожиданных фактов. Поэтому настоящий ученый, как бы ни были широки его познания, только в исключительных случаях решается выступить с таким отрицанием, — именно тогда, когда может сослаться на твердо установленный научный закон, которому противоречит оспариваемое утверждение. Мог ли Плеханов сослаться на подобный закон? Нет, он и не думал делать этого; он даже допускал, что первобытные люди не были анимистами. Следовательно, он приписывал себе полное знание фактов в сфере, очевидно, ему чуждой.
Истинный ученый не швыряется необдуманными обвинениями в невежестве, не преувеличивает и не афиширует своей учености. Он, прежде всего, исследователь; его свойства — строгость и объективность. У Плеханова сколько угодно строгости,— но не научной, а генеральской. Объективности же у него нет. Ни по своим познаниям, ни по своему психическому типу он — не образец ученого.
* Это указание Макса Мюллера цитировано в книге «Регрессивная эволюция» Демора, Массара и Вандервельде.
138


b) 	Его последовательность
Плеханова считают философом и даже главою целой философской школы. В наше время философ есть разновидность ученого специалиста, в чем сказалось огромное понижение типа «философ». Но все же и теперь к нему предъявляется в гораздо большей мере, чем к другим специалистам, одно особое требование: неуклонной последовательности мышления. Он должен быть выдержанно-логичен в своем анализе и построениях, —• не противоречить себе. Без этого свойства он если и философ, то по меньшей мере плохой.
Что, с этой точки зрения, представляет Плеханов?
В социальной философии он заявляет себя ортодоксальнейшим сторонником марксовского исторического материализма. Чаще, чем кто-либо, повторяет он классическую формулу: «общественным бытием определяется сознание, а не сознанием бытие» (20). Но — повторять легко, проводить на деле труднее. Трудно указать писателя, который, признавая марксовскую формулу, чаще противоречил бы ей.
Мы видели тому один яркий пример. Перед нами определенное «сознание» — анимистическое; каким «общественным бытием» оно обусловлено? Сновидениями! — отвечает Плеханов, принимая теорию Тэйлора. Нечего сказать, солидное «общественное бытие», и «материализм» завидной твердости.
Не менее характерна собственная теория Плеханова о развитии идеологий, которую он дополнил учение Маркса. Ее можно было бы назвать «теорией полемических крайностей». Вот как сам он излагает ее сущность:
«Возьмите любой вопрос, напр[имер], вопрос о деньгах. Для меркантилистов деньги были богатством par excellence (по преимуществу): они приписывали деньгам преувеличенное, почти исключительное значение. Люди, восставшие против меркантилистов, вступив в «противоречие» с ними, не только исправили их исключительность, но и сами, по крайней мере, наиболее рьяные из них, впали в исключительность, и именно в прямо противоположную крайность: деньги — это просто условные знаки, сами по себе они не имеют ровно никакой стоимости. Так смотрел на деньги, напр[имер], Юм...». И затем, указывая, что действительность, якобы, не давала объективных оснований для такого взгляда — деньги своей стоимости фактически не теряли, — Плеханов делает вывод: «Откуда же произошла исключительность взгляда Юма? Она произошла из факта борьбы, из «противоречия» с меркантилистами. Он хотел «сделать обратное» меркантилистам»* (21).
* Бельтов. «К развитию монистич [еского] взгляда на историю». С. 167— [16]8.
139


Аналогичным образом английские аристократы XVII века увлекались материализмом, потому что хотели «сделать обратное» религиозной, пуританской буржуазии, утопические социалисты во Франции первой половины XIX века, напротив, впали в религиозность из полемического чувства к материалистам-просветителям XVIII века.
Посмотрите, что при этом стало с «общественным бытием». Английские аристократы поддерживают материализм, учение как нельзя более вредное для классовых интересов аристократии, класса, господство которого поддерживается суеверием и невежеством народных масс. Полемическое «сознание» не церемонится с экономическим «бытием», а преспокойно идет против него.
В действительности этого, конечно, не было: а просто Плеханов ошибался насчет природы английской «аристократии» того времени. Это были обуржуазившиеся землевладельцы, торговцы шерстью, а не представители феодально-аристократических традиций, как указал еще Энгельс, сам полуангличанин, знавший английскую историю, разумеется, лучше Плеханова * (22). А настоящие остатки феодальной аристократии были и тогда ярыми католиками, «папистами», как их называли.
Полемические настроения, несомненно, бывают, и отдельных литераторов доводят иногда до больших крайностей, но объяснять ими массовое развитие идеологий нельзя. Все плехановские примеры такого рода легче и проще объясняются обыкновенным марксовским методом — на основе реальных экономических отношений.
Так, ошибка Юма была отражением нового тогда экономического факта — быстрого развития капиталистического кредита и, в частности, бумажного денежного обращения. Бумажные деньги, на самом деле, не имеют внутренней ценности, а являются только символом товарных стоимостей, но обращаются они наравне с действительными, металлическими деньгами; и для индивидуального хозяйства разницы между теми и другими нет. А Юм стоял на точке зрения индивидуального буржуазного хозяйства. Ему естественно было смешать настоящие деньги с бумажными и принять, что реальной ценности нет ни в тех, ни в других.
Материализм французских просветителей и религиозность последующих утопистов объясняются также всего лучше не их полемикой, а прямо их классовой психологией. Просветители * «Приключения одной философской школы». С. 30—31. Там приведены выдержки из статьи Энгельса. Предисловия к английскому] изд[анию] брошюры «Развитие научного социализма», напечатанного по-немецки в «Neue Zeit». [Штутгарт], 1892—[189]3. Т. I. № 2. 149


были идеологами растущей буржуазии, носительницы промышленного прогресса, для которой была естественна материалистическая, т. е. в те времена единственно научная идеология. Наоборот, социалисты-утописты были представителями мелкобуржуазного типа (пролетарское мышление было еще только в зародыше), а гибнущая от промышленного прогресса мелкая буржуазия религиозна хотя бы потому, что ей нужно прибежище от жестокой действительности; да и вообще авторитарная, т. е. религиозная психология у нее долго сохраняется благодаря самому строю отдельного мелкобуржуазного хозяйства: оно имеет форму «семьи», организованной авторитарно, под властью отца * (23).
Итак, теория «полемических настроений» излишня. Но сейчас нам интересно в ней не то. Ясно, что это теория идеалистическая, и «дополнять» исторический материализм она может разве лишь в том смысле, как болезнь «дополняет» здоровье, или Каин Авеля. Такова последовательность Плеханова в социальной философии. Но ему случалось заходить и еще дальше.
«Общественное бытие», которым определяется сознание, у него сводится иногда не только к сновидениям или к полемическим настроениям, но даже просто к тому, чего нет, к будущему, которое когда-то наступит.
По словам Плеханова-Бельтова, «психология пролетариата приспособляется уже к новым, будущим отношениям производства»; и приспособление к будущему свойственно вообще психологии прогрессивных классов** (24). Это уже чистейший социальный идеализм, прямая противоположность марксовской мысли о приспособлении к действительным отношениям производства. Закон причинности тут перевернут: причина после своего следствия.
Как это получилось? Вероятно, путем такого рассуждения: в пролетариате развивается социалистическая идеология; она должна зависеть от социалистической экономики, т. е. от соответственной организации производства. Но этой последней еще нет, она в будущем. Значит, психология пролетариата приспособляется к будущему.
Марксист, обладающий хотя бы минимальной философской последовательностью, пошел бы в рассуждении совершенно иным путем. Он сказал бы: если существует социалистическая идеология и если она развивается именно среди пролетариата, значит, в жизни этого класса уже есть такие производственные отношения, которые порождают ее. Затем он стал бы искать их
* «Приключения] одн[ой] фил[ософской] шк[олы]>. С 29, 30: объяснение взято оттуда частью сокращенно, частью дословно.
** Бельтов. «К разв[итию] монистического] взгляда». С. 152.
141


й нашел бы: товарищеское сотрудничество, растущее в производственной деятельности пролетариата, а затем в его классовой борьбе; его идеальным отражением является коллективистическое сознание, классовая пролетарская идеология.
Учение, помещающее следствия впереди причин, называется «телеологией» твХоу — цель: теория мировой целесообразности, стремление мирового процесса к предуказанным целям) и представляет основу не только социально-философского, но и общефилософского идеализма. Если бы кто-нибудь другой, а не Плеханов, проповедывал нечто подобное, он был бы по справедливости причислен к идеалистам. Ну, а если Плеханов, то перед нами, конечно, лишь образец материалистической последовательности.
В теории познания Плеханов — сторонник диалектики и материализма. То и другое проводится им с такою же своеобразной последовательностью.
Диалектика есть учение о мировом развитии, совершающемся через противоречия, через борьбу противоположностей, через «отрицания». И сама диалектика есть, прежде всего, «отрицание» всякой идеи о неподвижном, о неизменном, об остановке развития.
Достаточно знать это, чтобы поставить вопрос: как же совместить с диалектикой бельтовскую теорию «вечных объективных истин», с которой мы уже знакомы? Как допустить утверждения, для которых никогда уже не может быть отрицаний? Этот вопрос я не один раз задавал Плеханову, — но не получил ответа. Ясно, что ответ возможен только один: «Философская последовательность».
С материализмом другая история. Очень трудно даже в точности уловить, что именно понимает Плеханов под своей «материей». Она «вещь в себе», т. е. не явление, она «первичное», т. е. не вторичное; она не дух, — вот и все определения, которые удается найти в философских писаниях Плеханова. Ясно одно: она не то, что «материя» в физике, в химии, не то, что «материя» у старых материалистов-атомистов (25). Достаточно вам этого, читатель?
Но все же в прежних взглядах Плеханова на «вещи в себе» до 1905 года, был хоть какой-нибудь намек на что-то. Он признавал, что «вещи в себе» имеют какие-то свойства, формы, отношения, которые, правда, недоступны нашим чувствам, однако, доступны познанию косвенно: «отражаются» в явлениях, в нашем опыте, и эти «отражения» соответствуют свойствам или формам вещей в себе, служат как бы их символами, иероглифами. Напр[имер], если есть сходство в двух «явлениях», положим двух наблюдаемых нами людях или животных: надо думать, что 142


есть сходство и между их «вещами в себе»; если имеется различие здесь — надо полагать, есть различие там, и т. п.
К несчастью, Плеханов захотел внести больше научной строгости в свое основное понятие. Тогда все стало гораздо хуже: немедленно на сцену выступила та же своеобразная «последовательность».
Как мы видели, он стал утверждать, что вещи в себе никакого «вида», никаких чувственных свойств не имеют: все это — только в их «явлении». Но познается «чувственное», и ничто, кроме него, на это указывает и сам Плеханов, цитируя Фейербаха: «То, что мыслится мною вне чувственности (ohne Sinnlichkeit), мыслится вне всякой связи»* (26). Какой же результат? Очевидно, тот, что «вещь в себе» стала «мыслиться вне всякой связи», т. е. сделалась уже окончательно непознаваемой.
Первоначальная посылка осталась: вещь в себе — не явление, а причина явления; нечто первичное, тогда как явление — лишь вторичное. Но всякий «вид», т. е. вее «чувственное», все познаваемое свелось к явлению. Как тут уклониться от вывода о непознаваемости, т. е. от полного перехода к Канту? Но Плеханов решительно отрицает это, прикрывая, по обыкновению, свое трудное положение свирепой атакой: «Я недурно знаю приемы Вашего «философского» (гм!) мышления и предвижу возможность, напр|[имер], такой диверсии («диверсия» — движение, отвлекающее в сторону силы противника. А. Б.). Энгельс сказал, что теперь уже нельзя,— как это позволительно было в эпоху Канта, — полагать, что за каждой вещью, входящей в состав окружающей нас природы, скрывается некая таинственная и недоступная для нас вещь в себе. Ввиду этого Вы, г. Богданов], способны зачислить великого теоретика марксизма по ведомству Маха, объявив, что он отрицает существование вещей в себе. Но подобный софизм так жалок, что прибегать к нему, право же, не стоит.
Что, по учению Энгельса, существование вещей не ограничивается существованием их в нашем представлении, яснее ясного видно из категорического признания им «той действительности, которая существует вне нас», и которая может соответствовать, а может и не соответствовать нашему о ней представлению. Энгельс отрицает существование только Кантовской вещи в себе, т. е. только такой, которая, будто бы не подчинена закону причинности и не доступна нашему познанию»** (27). А. Плехановская «вещь в себе», видите ли, подчинена закону причинности и доступна познанию. В каком смысле подчинена закону причинности? В том, что она — причина явлений. В каком смы-
* Плеханов. «Основные вопросы марксизма». С. 20.
** Плеханов. «От обор[оны] к нападению]». С. 56.
143


еле подчинена закону причинности? В том, что она—причина явлений. В каком смысле доступна познанию? В том, что познаются ее явления. ъ
Увы! И неокантианцы, и даже старокантианцы (28) в этих пределах согласны с Плехановым. И у них «вещь в себе» есть причина явлений: еще Канту критики ставили в упрек то, что он, таким образом, вводит «вещь в себе» в цепь причинности. Точно так же и у кантианцев познанию недоступна лишь вещь в себе, а ее явления вполне доступны. Где же разница?
Вся • атака есть именно не что иное, как диверсия, — но неудачная. Хитрость шита белыми нитками.
Энгельс не признавал «только Кантовской вещи в себе», но признавал плехановскую. Как же он забыл об этом упомянуть? Писал много, излагал и свои философские воззрения не раз,— а вот об этой, чрезвычайно важной, «вещи» так-таки и забыл сказать... Нехорошо поступил Энгельс, в неудобное положение поставил Плеханова.
Энгельс полагал, что вещи существуют «не только в нашем представлении». Конечно. Но это значит, что он был реалист, а вовсе не значит, что он был плехановец. Для него вещи были реальны, — но именно те самые вещи, которые доступны нам в живом опыте, вещи-явления, вещи, которые мы видим, осязаем, исследуем, обрабатываем, воспроизводим; а отнюдь не таинственные «вещи в себе», вокруг которых ходит Плеханов.
И в этом Энгельс вполне сходится с другими реалистами, в частности — с Махом.
Удивительная у Плеханова вера в магическую силу слов. Он, по-видимому, думает, что если он сам и его ученики будут много раз повторять, что Мах — идеалист, и вещи считает только «нашими представлениями», то, в конце концов, так это и будет, что «от слова станется». Богданова тоже он надеется превратить таким образом в «буржуазного идеалиста». Ошибается. Времена заклинаний прошли. Чуда не произойдет.
Об английском парламенте давно было сказано, что он все может сделать, — только не мужчину женщиной, или обратно (29). Плеханов надеется превзойти английский парламент — реалистов сделать идеалистами, и обратно.
Плеханов говорит: роза имеет красный цвет только тогда, когда мы на нее смотрим, а когда никто ее не видит, тогда она — вещь в себе, с нечувственными «свойствами в себе», вполне «бесцветная», лишенная всякого вида. Мах утверждает: нет она и тогда остается той же розой, сохраняет тот же цвет; она только вне нашего поля зрения. Кто здесь более реалист?
Плеханов запутался в противоречиях, мечется между Кантом и Гольбахом; а платиться должны Богданов и Мах. Богда- 144


Нов на это не Согласен. А Мах и не подозревает, в какой трагедии он играет роль черного злодея.
Я думаю, достаточно. Искать у Плеханова последовательности, выдержанности философских принципов — занятие бесплодное. Он по природе своей вовсе не философ.
Он никогда им и не был. Судьба заставила его, одного из первых русских марксистов, популяризировать социально-философские и общефилософские идеи Маркса и Энгельса, Выполнил он это не без ошибок; но дело было полезное и необходимое; да и судить об этих ошибках тогда было некому. Затем, по привычке вчерашних рабов, наши россияне стали обращаться к Плеханову за авторитетным разрешением всевозможных вопросов, в том числе философских. Так он попал в положение, которое, в конце концов, оказалось довольно фальшивым.
с) 	Его полемика
Плеханов пользуется славой блестящего полемиста. Он заслужил ее в предыдущий, доотлучательский период своей деятельности. Но м.ы занимаемся специально Плехановым — отлучателем. Тут читатель, пожалуй, успел уже получить несколько иные впечатления. Самое широкое применение «36-й уловки», наивно-хитрые увертки и диверсии, неосторожные проявления «учености» в вещах, мало изученных полемистом, явные промахи, ставящие его же в комическую позу, вроде истории с «высылкой» или с «сечением кошек», все это — не великолепные образцы искусства. Однако не в искусстве для нас дело; и я не стал бы посвящать целого параграфа полемическим приемам Плеханова, если бы дело шло только о технике идейной «борьбы. Есть еще нечто иное; оно много хуже промахов.
Мы видели, что Плеханов в 1905 году — то был год больших перемен — изменил свой взгляд на вещи в себе и стал утверждать, что они никакого вида не имеют. В 1906 г[оду] последовала реакция — не только в стране, но как будто и в этих таин- .ственных «вещах». Вышла книга «Критика наших критиков», и ■в ней вновь значилось: «Нет, формы и отношения вещей в себе не могут быть таковы, какими они нам кажутся, т. е. какими •они являются нам, будучи «переведены» в нашей голове. Наши представления о формах и отношениях вещей не более как иероглифы; но эти иероглифы точно обозначают эти отношения...» * (30). Я указал на это возвращение к прошлому. Вот что ответил мне Плеханов.
«Вы не сочли нужным спросить себя, к какому времени относится та полемическая статья... Я уже сказал, что она отно-
* Н. Бельтов. «Критика наших критиков». С. 234 (ст[атья] «Еще раз материализм»).
10 Зак. 184 145


сится к началу 1899 года. Я'не находил возможным исправлять терминологию этой полемической статьи в силу того соображения, которое я высказал еще в предисловии ко 2-му изд[анию] моего «Монистического] взгляда на историю». Я говорил там: «Мною исправлены здесь только описки и опечатки, закравшиеся в 1-е издание. Я не счел себя вправе измениять что-нибудь в моих доводах по той простой причине, что эта моя книга — полемическое произведение. Изменять что-нибудь в содержании полемического произведения значит выступать против своего противника с новым оружием, заставляя его бороться с помощью старого. Это прием непозволительный» (последний курсив мой. А. Б.). Вы, — продолжает Плеханов, — опять попали в большой просак, г. Богданов, на этот раз попали в него вследствие невнимательного отношения к голосу Вашей литературной совести, говорившей Вам, что Вы дурно делаете, придираясь к уже покинутой мной терминологии. Смысл басни сей таков; угрызения литературной совести представляют собою такие «переживания», пренебрегать которыми иногда бывает очень неудобно. Совевтую Вам запомнить это, г. Богданов* (31).
Нравственное соображение Плеханова не для всех случаев правильно. Если противник жив и может за себя вновь ответить, то отчего к старым аргументам не прибавить новые? Ведь в том самом письме, из которого взята эта выдержка и которое есть всецело полемическое произведение, направленное против меня, Плеханов прибавил же новые примечания при его перепечатке, напр[имер], примечание о том, что «взнос Гегеля» был сделан не Гегелем впервые, а другими, Гегель же только лучше формулировал его. И я не в претензии на «прием непозволительный», а напротив, очень рад. Но по отношению к Конраду Шмидту такая строгость была бы уместна, потому что он немец, и измененного русского перевода враждебной статьи, вероятно, не мог бы прочитать.
Значит, Плеханов, все-таки прав со своей нравственной чуткостью; а я, не поняв его благородства, вел себя как литературно-бессовестный человек? Это было бы, очевидно, так но... тут замешалось очень жестокое «но».
Дело в том, что сам Плеханов в этой самой книге «Критика наших критиков» беспощадно проредактировал эти самые полемические статьи против Конрада Шмидта. Прежде чем заглушать «голос своей литературной совести», я сличил перевод этих статей с подлинником, который печатался в немецком журнале** (32). В первой же статье оказалось множество вставок и выпусков весьма важного содержания.
* «От обороны к нападению». С. 45—46.
♦♦ «Neue Zeit», 1899 г.
146


Так, выкинуто первое примечание в 6 строк с общей характеристикой работы Конрада Шмидта, в конце выкинуто полемических 10 строк о Бернштейне и Шмидте. Сделано две больших вставки. Одна — примечание в 14 строк о кантианцах и их отношении к теории развития — оговорена автором. Другая, об отношении Конр[ада] Шмидта к Канту, вставка особенно важная для целей поолемики, размером также в 14 строк, не оговорена вовсе. В одном месте вставлены две фразы, коренным образом изменяющие мысль; именно объявлено «неправильной мыслью» и «изменою материалистической теории познания» то, что в немецком оригинале цитировалось как мысль материалистическая (именно, будто «мы познаем только скорлупу вещей»). И это далеко еще не все изменения, найденные мною* (33).
Итак: Плеханов совершил вещь, которую затем сам он объявляет «приемом непозволительным». И за то, что другой писатель допустил мысль о возможности совершения им, Плехановым, подобной вещи, он же обвиняет этого другого писателя в «пренебрежении к голосу литературной совести»!
Что, читатель, недурно? И все-таки это еще не худшее.
В середине 40-х годов Маркс, читая Фейербаха, набросал, в виде 11-ти критических замечаний по поводу этого автора, основные положения, из которых должна исходить новая философия. Энгельс напечатал их, с выражением своего полного согласия, в брошюре «Людвиг Фейербах». Плеханов перевел эту брошюру на русский язык. Впоследствии выяснилось, что одно из положений Маркса — 2-е — он перевел неверно (34). Дело идет о том, что истина и заблуждение определяются на практике. Маркс говорит:
«Практикой должен человек доказать силу и истину своего мышления, доказать его посюсторонность».
Философский термин «посюсторонность» означает, что мышление остается «по сю сторону», не уходя в «потусторонний мир», т. е. оно держится действительности, живого опыта, явлений, а не блуждает в бесплодных умствованиях насчет «вещей в себе», «сущностей» и т. под.
Как перевел Плеханов? Вместо слов «доказать посюсторонность своего мышления» он поставил: «доказать, что его мышление не останавливается по сю сторону явлений». Следовательно, он прибавил отрицание не; и перевод вышел противоположный подлиннику.
* «Neue Zeit», 1899, № 5; а в русском переводе отмеченные места находятся (по порядку их упоминания здесь) на с. 139, 145, 184, 175, 171 («Критика наших критиков»). Я подробно писал об этом в «Падении великого фетишизма». С. 208—210.
10* 147


Когда это обнаружилось, естественно было подумать, что перед нами ошибка. Странная, скверная для Плеханова, непростительная,— но ошибка: результат, напр[имер], того, что он слишком загипнотизировал себя потусторонней вещью в себе...
Оказалось не то.
Неверный перевод напечатан в 1892 п[оду]. Перепечатан в 1905 году.
В 1899 г[оду] Плеханов полемизировал против Конрада Шмидта и в той самой, первой статье, о которой у нас уже шла речь, привёл цитату из 2-го марксовского положения, но оборвал перед словами о «посюсторонности».
В 1906 п[оду] Плеханов напечатал русский перевод этой статьи с большими, как мы видели, переделками; и в переводе цитата продолжена: включено искаженное место—«не останавливается по сю сторону явлений»* (35).
Вы понимаете, читатель, что это значит...
Плеханов не ошибался. Он знал, что перевод неверен и противоположен подлиннику. Знал, что подлинник невыгоден для «вещей в себе», и цицтировал его только до невыгодного места. Знал, что перевод уже вполне выгоден, и цитировал из него всю фразу.
Не надо быть юристом, чтобы сказать, как называется такой прием в судебной практике.
Но и это, пожалуй, еще не самое худшее.
Поколение, к которому я принадлежу, училось и начинало свою работу в таких условиях, что ему далеко не всегда были доступны первоисточники новых идей. Часто приходилось довольствоваться переводами, порою даже — изложениями посредников. Многие — я в том числе — с философскими основоположениями Маркса познакомились тогда по переводу Плеханова. Не доверять компетентности и добросовестности этого писателя никому и в голову не приходило. Поэтому, выступая против отживших идей о «вещи в себе», я относил свою критику не только к Плеханову, но и к родоначальникам марксизма, на которых ссылался, от имени которых говорил** (36). Когда обман раскрылся, я, конечно, взял обратно основанную на нем характеристику философских взглядов Энгельса.
По этому поводу Плеханов заявил, что раньше я «имел мужество выступать открыто против Энгельса», а теперь это мужество потерял; следовательно — «немужественный критик» *** (37).
* Статья против К. Шмидта в «N[eue] Z [eit] », 1899, № 5; перевод цитаты в «Критике наших критиков». С. 168.
** Эмпириомонизм», ч. II, издание 2-е. С. 40—41.
*** «От Обороны к нападению».
• 148


Мне очень хотелось бы избегать резких выражений, но слово «цинизм!» невольно срывается с языка.
Таковы полемические методы Плеханова-отлучателя, нынешнего Плеханова.
(1 	) Его политика
Философская деятельность Плеханова-отлучателя самым тесным образом переплелась с его политической деятельностью. В частности, отлучение г. Богданова явилось первоначально одним из эпизодов борьбы Плеханова против ставшего ему ненавистным «большевизма» (38).
Ставшего ненавистным... Тут я должен на один год выйти за пределы моего десятилетия. В 1903 году Плеханов был ярым, свирепым, непримиримым большевиком. Но только до осени того года.
В том году впервые кристаллизовались оба наших течения (39). Вначале их разногласия представлялись как чисто «организационные». Меньшевики тянули вширь», большевики — вглубь»; первые стояли за терпимость к небольшим уклонениям в оппортунизм, вторые — за строгость; первые за «мягкость», вторые за «твердость». Впрочем, друг против друга те и другие стояли вполне твердо, и «мягкие» в этом даже обладали несомненным. превосходством.
В организационной жизни те и другие были детски-неопыт- ны, о чем свидетельствуют созданные ими тогда формы единения.
Были учреждены два равноправных руководящих учреждения, практическое и литературное (40), у которых, однако, по тогдашним условиям, поле деятельности оказывалось почти целиком общее. Такой способ организации можно смело рекомендовать в тех случаях, когда желательно достигнуть серьезного и прочного, хорошо оформленного раскола. Конкурируя между собою, два центра, рано или поздно, неизбежно начнут подбирать и собирать вокруг себя расходящиеся элементы; при этом и разногласия сами собою будут расти, вплоть до разрыва. Двоецентрие — это готовая форма для отливки раскола* (41).
Вот, читатель, живой пример того, зачем нужна организационная наука, или «тектология». Если бы хоть азбука ее существовала в то время, никому и в голову не пришло бы предлагать или защищать столь нелепую комбинацию, которая принесла затем массу вреда. Но тогда только несколько практиков, из меньшевиков, высказались против нее; а все теоретики и большинство практиков (42) обоих оттенков стояли за нее.
* Общий анализ вопроса, см. «Организационная] наука (Тектология)», ч. I. С. 221—229.
1.49.


И для них, однако, было ясно, что между двумя «центрами» возможны несогласия в том или ином вопросе. Как быть тогда? Учредили нечто вроде постоянного третейского суда, который, впрочем назвали «советом». Туда входили по два представителя обеих сторон, и некто «пятый». Очевидно, этот «пятый» и был всерешающим арбитром, судебным монархом двоецентренной системы.
Кто же воссел на троне, уготованном для «пятого»?
Первым и последним «пятым» явился Г. В. Плеханов.
Этот эпизод, забытый теперь, как и многое другое, сыграл роковую роль в эволюции Плеханова-политика, определив собою и методы, и даже, как увидите, направление дальнейшей его деятельности во «внутренней» политике.
Сначала оба центра, практический и литературный, попали в руки одного течения — большевиков. При этих условиях могло долго не получиться серьезных несогласий и конфликтов между «центрами», и «Пятому», казалось, нечего было делать. Но неожиданно для всех литературное руководящее учреждение, «редакция», перешло в руки меньшевиков. Кто им передал его? Не кто иной, как «Пятый».
Как это случилось? Вся «редакция» тогда свелась к двум членам, Плеханову и Ленину, Первый, после жестоких боев с меньшевиками, пришел однажды к выводу, что они, в сущности правы, и что «мягкость» — вещь хорошая. Решив так, он немедленно выражаясь тогдашним’ языком, «выжил» или «вышиб» твердого Ленина из редакции: это было наиболее обычное проявление как твердости, так мягкости’.
То был момент высшего величия, достигнутого Плехановым. Он был, как единственный редактор, одним из’ двух руководящих учреждений, и он же обладал третейской властью Пятого. По любому вопросу ему достаточно было возбудить конфликт с другим учреждением, чтобы, перенеся дело в «совет», законно решить его в свою пользу. Получилась не судебная только, а — просто монархия...
Но Пятый был мудр. Он понял, что в таком положении от великого до смешного остается лишь один шаг, да и тот, в сущности, уже сделан. И Плеханов ограничился единоличным выпуском только одного номера газеты (в те времена двухнедельной), а затем передал излишек власти меньшевикам: в «редакцию» вошли Мартов, Аксельрод, Старовер и Засулич * (43).
Оба «центра» оказались в руках разных течений, и постоянные столкновения между ними были обеспечены. Открывалась * А. Потресов. «В тисках своего прошлого», «Наша заря». 1913. № 4—5. С 4.
159.


перспектива широкой практики для Пятого. Но вместе с тем дело ускоренно пошло к расколу. Конфликты обострялись, открылась эра отлучений.
Большевики, видя, как Пятый по своему усмотрению перестроил всю махинацию, начали добиваться нового обсуждения и решения вопроса: известная «борьба за съезд» (44). Меньшевики, получившие формальное господство, были против, боясь потерять завоеванное. Всех больше был против Плеханов, от которого, ввиду разногласия двух центров, по уставу зависело решение. Он уверял, что достаточно двум течениям встретиться лицом к лицу на съезде — раскол неизбежен.
Когда пришли события 1905 года, большевики не выдержали и, пренебрегши величием Пятого, стали устраивать новый съезд. Меньшевики, несмотря на всю свою «мягкость», тоже было поколебались и собрались идти на съезд (45): так важно было столковаться и выяснить недоразумения, которые тогда еще и формулировать вполне ясно не удавалось. Но Пятый был непреклонен (46). Он настолько боялся раскола, который должен был произойти, по его мнению, от встречи двух сторон на съезде, что предпочел сам объявить раскол, лишь бы не допустить этой встречи.
Все свое влияние он употребил на то, чтобы не пустить приехавших меньшевиков к большевикам. Он нашел поддержку: получилось два съезда вместо одного, и раскол оформился (47).
Плеханов предлагал даже меньшевикам просто, от имени всемогущего «совета», объявить большевиков «исключенными». Но ему почтительно объяснили, что так далеко власть «Пятого» и «совета» все же не простираются; и ничего, кроме смеха, это решение не вызовет.
Повела бы прямая встреча большевиков с меньшевиками к расколу или нет, этого теперь, конечно, решить нельзя; верно одно, — что судебная монархия Пятого была бы, во всяком случае, уничтожена. Но Плеханову с тех пор принадлежит непререкаемая заслуга: он первый ввел к нам ту гениальную логику, которая позволяет устраивать раскол во имя единства.
С тех пор воспоминание о роли «пятого», который решает дело там, где две стороны обретаются в драке, не покидало Плеханова, и стало руководящим мотивом его политики до нынешних дней. Оно мешало ему мириться с дисциплиной вновь создавшихся объединений и заставляло постоянно искать случаев занять позиции того «третьего», который, по латинской пословице, извлекает выгоду из ссоры двух других.
Кстати, эта латинская пословица (биоЬиз пнШапНЬиэ 4егНиз ёаибе!) опять резко расходится с русской народной мудростью, которая гласит: «две собаки дерутся, третья на приставай;. Мо151


жет быть, в различии национальных характеров, римского и российского, лежит также причина неудач, которыми в конце концов увенчивалась каждый раз хитрая тактика Плеханова..
Вот наиболее крупные и характерные эпизоды. -
Осенью 1906 года шла избирательная кампания во 2-ю> Государственную] Думу. Большевики разошлись с меньшевиками по вопросу о том, допустимы ли избирательные соглашения с кадетами на первой ступени выборов, т. е. общие с ними списки кандидатов в выборщики. Руководящие учреждения были меньшевистские и стояли за такие блоки, но при условии, чтобы избирательная агитация шла под лозунгом всеобщего избирательного права, а с либералами, не признававшими этого лозунга — тогдашними «партией .демократических реформ» и «мирнообновленцами» (48), — блоки не допускались. Плеханов не был удовлетворен этим решением: оно было,-на его взгляд, недостаточно умеренным. Через беспартийно-прогрессистскую газету «Товарищ» (49) он обратился с призывом к блокам в более широком масштабе. Он писал, что надо объединяться со всеми, с кем в ближайшее время идти по дороге, хотя бы общий путь был и не длинный, т. е. не только с кадетами, но и с правыми либералами. Для этого он предложил от себя избирательную платформу, которая, полагал он, всех должна удовлетворить и объединить: лозунг «полновластной Думы», без упоминания о всеобщем избирательном праве, которое может правых либералов оттолкнуть * (50).
Я помню, в каком смущении ходили тогда меньшевики. Неочень сами они склонны к дисциплине;, но такого игнорирования своих же руководящих учреждений и своей печати они не ожидали. Объявили даже нечто вроде почтительного порицания Плеханову. А кадеты с насмешливой улыбкой отклонили платформу Плеханова. Они заявили, что готовность его, разумеет-, ся, ценят, но союзы заключают только с реальными политическими силами. Получилось положение унизительное, к несча-. стью, не для одного Плеханова.
Осенью 1907 года, во время избирательной кампании в 3-ю Думу, руководящие учреждения были уже не меньшевистские; и блоки с кадетами не были допущены (51). Тогда Плеханов, через ту же буржуазную газету «Товарищ», обратился к меньшевикам с предложением внести «поправку действием» в ошибочные общие решения, — говоря проще, их нарушать и блоки с кадетами заключать** (52). И опять-таки даже самые крайние меньшевики признавали, что такого полного презрения к общей дисциплине оправдать нельзя.
* Газета «Товарищ», 1906, 24 ноября.
** Газета «Товарищ», 1907, 12 сентября.
152


. Около того же времени зародилось «ликвидаторство» (53). Его началом была идея «рабочего съезда», который предполагался открытым и легальным, и из которого должна была выйти, также открытая и легальная, «широкая рабочая партия». В 1907 году, на общих совещаниях, защитником этой идеи выступил и Плеханов (54).
За последние годы он в ссоре с ликвидаторами, отлучает их, как изменников, и естественно, хочет отклонить от себя заслугу активного участия в зарождении ликвидаторства. Теперь он уверяет, что защищал рабочий съезд в каком-то совершенно ином, неликвидаторском смысле. Но эти утверждения разбиваются о тот непреложный факт, что в 1907 году он при сотнях свидетелей отстаивал «рабочий съезд» вместе и наряду с нынешними ликвидаторами, нисколько от них не отгораживаясь, не делая никаких заявлений о несогласии с ними. Если он думал иначе, чем они, то не сказал этого, его мысли остались при нем, а его действия помогли кристаллизоваться ликвидаторству.
В 1908—[190]9 годах, когда Ильин с друзьями организовал раскол большевистского течения (55), Плеханов устраивал аналогичный раскол меньшевизма. Разница, однако, была та, что Ильин, имея у себя большинство, устранил левых большевиков, тогда как Плеханов, находясь во главе малочисленного меньшинства, сам ушел от меньшевиков. Когда оба раскола были произведены, — и оба во имя единства, разумеется, — то объединение, на самом деле, совершилось: это было в январе 1910 года (56). Но оно вышло далеко не то, какое, по-видимому, предполагал Плеханов: Ильин и его сторонники идейно объединились прямо с главной частью меньшевиков, сторонниками Мартова, Дана, Старовера, — а не с плехановцами; Плеханову же предложили примкнуть к этому объединению. Плеханов остался недоволен и, став в стороне, подверг объединение жестокой критике, между прочим, за его неопределенность, расплывчатость* (57). Как я упоминал, оно развалилось месяца через два. После этого началось новое сближение Плеханова с Ильиным, в общей войне против вчерашних друзей Ильина, меньшевиков не плехановцев.
Наконец, недавно наступил момент, когда Плеханову показалось, что он может осуществить свою заветную мечту о «пятом». Думская фракция осенью 1913 г[ода] распалась на меньшевистскую семерку и большевистскую шестерку. В семерке участвовал плехановец Бурьянов. По совету Плеханова, он неожиданно вышел из семерки, но, конечно, не присоединился и к другой стороне, а встал между двумя шестерками, как независимый и, предполагалось, решающий элемент. Так некогда стоял
* В своих «Дневниках» того времени.
153


Плеханов между двумя равноправными и несогласными центрами.
Результаты получились, как всегда, печальные. Меньшевиков поступок Бурьянова озЛобил еще более. Удар кинжала в спину друзьям редко порождает в них примирительное настроение. Большевики-рабочие сказали Бурьянову: «сделал шаг — делай другой!»; и насмешливо спрашивали его, долго ли он будет качаться, подобно маятнику, между двумя фракциями, приводя тем рабочий класс в недоумение. Бурьянов, и через него Плеханов, оказался не «пятым», а 13-м. Затем неожиданное дезертирство Малиновского вновь расстроило, мнимое и без того, численное равенство сторон.
Теперь плехановская газета «Единство» призывает расколовшиеся течения объединяться по способу Бурьянова-Плеханова, т. е. уходом от обеих существующих фракций. Это план утопический и вредный, основанный на полном незнании законов организации. Утопический он потому, что объединялись те и другие в существующие реальные единства не без причин, и изменять своим без крайности не станут; самое большее, удастся создать третью фракцию, обреченную на «качание подобно маятнику» и на слабость, идейную и практическую. Вредный план потому, что требует разрыва наличных связей, растраты уже накопленной энергии. Не таков путь действительных объединений...
Но мечты о «пятом» и политику маятника этот план отражает превосходно.
* * *
На этом я заканчиваю свою монографию о Плеханове-отлу- чателе. Подвести итог?
Роль личности в истории ограничена и редко поддается учету. Но перед нами случай, в котором трудно ошибиться. Картина слишком ярка и определенна. За все это десятилетие вряд ли можно указать человека, который, пользуясь огромным авторитетом, больше содействовал бы порче нравов в идейной и политической жизни нашего юного, неустойчивого коллектива.
Читатель спросит меня: «а где же другой Плеханов, тот, который был крестным отцом и одним из первых акушеров этого коллектива? Где тот Плеханов, который в трудное время его зарождения принес для него с Запада необходимое идейное питание? Где тот Плеханов, который энергично и стойко защищал его детство от окружавших со всех сторон идейных врагов? Где тот Плеханов, который отдал ему лучшие годы и лучшие силы своей жизни?» С полным убеждением я даю нерадостный ответ:
В прошлом.
154.


2. 	В. Ильин
Фигура менее сложная, хотя, по-своему не менее крупная, чем Плеханов.
Его мировоззрение... Сам Ильин считает себя последовательным и выдержанным, архиортодоксальным марксистом. Но это иллюзия. В действительности, его взгляды смутны и «эклектичны», полны смешением разнородного.
Мы уже видели, какая путаница получилась у него в общефилософской работе по основным вопросам. Из всех устарелых идей плехановской школы он с наибольшей энергией уцепился за наиболее безнадежную, наиболее отжившую — «абсолютную истину»; но и тут не мог свести своих мыслей, по крайней мере, к единству. Допустим, что это — результат его неопытности в чуждой ему сфере. Но социальная философия, область близкая всякому марксисту? Как применяет Ильин принципы и методы исторического материализма?
Пока ему приходится исследовать конкретные частные явления, напр{имер], классовый состав и характер какой-нибудь партии, он справляется с задачей, и иногда блестящим образом. Но когда вопрос ставится в общетеоретическом масштабе, — напр|[имер], происхождение религии, происхождение социализма, — результаты совсем иные.
Вот образец его рассуждений по одному из этих вопросов.
«...существа вне времени и пространства, созданные попов; щиной и поддерживаемые воображением невежественной, забитой массы человечества, суть больная фантазия, выверты философского идеализма, негодный продукт негодного общественного строя» * (58).
Идеи, которые в свое время выполняли колоссальную организационную роль в жизни человечества, которые и теперь сохраняют свое влияние на массы у всех отсталых и у некоторых передовых народов, сводить эти идеи к больной фантазии и к выдумке жрецов, разве это не детская теория? Что общего она имеет с историческим материализмом?
Ильин сам, по-видимому, чувствует, что слишком мало, и спешит дополнить указанием на «негодный общественный строй»: этот «негодный» строй, видите ли, породил хитрости «поповщины» и испортил «воображение невежественной, забитой массы»; а отсюда получились и «существа» старых религиозных мировоззрений. Но если это — исторический материализм, то лишь самый «первоклассный» Для марксовского материализма общественный строй, который породил те мировоззрения с их «существами», был не только «годным», но в свое
* В. Ильин. «Эмпириокритицизм и материализм». С. 214.
155


время необходимым и единственно возможным: человечество должно было пройти через авторитарную организацию. И столь же «годными», необходимыми, единственно возможными были для этого строя его р*ёлигиозные идеологии.
Аналогичная история вышла у него с происхождением социализма. В одной из своих прежних крупных работ он писал, что рабочий класс неспособен сам по себе подняться выше идей тред-юнионизма: социалистический идеал он может получить только от радикально мыслящей интеллигенции (59). Ошибка, по существу, вполне сходная с разобранной только что: там жрецы выдумали негодную идеологию, здесь интеллигенты — нынешние жрецы — выдумали хорошую; а масса и там, и здесь воспринимает ее.
Эту ошибку Ильина меньшевики трепали целых три года, в книгах, статьях, даже в прокламациях, и создали вокруг нее целую литературу. Вывод был тот, что большевики — буржуазные демократы. Более правильным был бы иной вывод: что В. Ильин мало компетентен в вопросах общетеоретических.
Почему это так, мы легко поймем, если, перечитав произведения В. Ильина, попробуем по ним составить себе понятие о размерах и характере научного опыта, ему доступного.
В. Ильину чужды такие обширные и важные области труда— знания, как техника и естественные науки. Но именно в этих областях вырабатывается наиболее строгое и чистое понимание закономерности, необходимое для исследования вопросов общей теории, социальной и философской. Очень мало знакома ему также история культуры, материальной и идейной. А именно она есть школа действительного историзма и настоящей, не словесной только диалектики. Кто серьезно изучал историю культуры и вдумывался в нее, тот в наше время не стал бы проповедывать варварского представления об абсолютных и вечных истинах.
По своим знаниям, В. Ильин почти всецело специалист: они сосредоточены в сфере политической экономии капитализма и его политики. Такой кругозор узок и недостаточен не только для решения широких задач теории, но и для решения тех практических вопрпосов, которые особенно трудны по своей новизне и по сложности условий. В обоих случаях Ильин оказывается не самостоятельным, исследующим мыслителем, а человеком грубых шаблонов.
Мы уже видели немало тому примеров в теоретических попытках В. Ильина. Одни и те же этикетки он наклеивает на самые различные вещи: Бёркли, Юм, Мах для него одно и то же; Маркс и Плеханов столь же неразличимы; коллективная организация опыта сливается с буржуазным индивидуализмом и Го 6


т. д. Если бы он был аптекарем, то перетравил бы массу народу: самого поверхностного сходства ему было бы достаточно, чтобы считать за одно разные медикаменты — сладкий белый сахар и сладкий белый мышьяк,— стоит ли обращать внимание на какую-то разницу в составе?
Но эта власть шаблонов не так вредна на поле теории: там она вредит, главным образом, самому Ильину, делая его плохим теоретиком; может быть, развращает идейно кое-кого из читателей, едва ли многих, и преимущественно, я думаю, тех, которые сами слишком тяготеют к шаблонам. Много хуже получаются результаты тогда, когда с тем же способом мышления Ильин подходит к живой организационной практике. Тут его влияние не раз, за последние годы, приносило огромный вред.
Когда, вслед за подъемом, пришла реакция, разбила прежние расчеты, расстроила прежнюю постановку общественных задач, создала положение, страшно трудное для анализа по новизне и сложности и чрезвычайно тяжелое по возросшему действию разрушительных сил, что стал делать тогда Ильин? Он начал искать подходящих к положению шаблонов; и когда ему казалось, что он нашел таковой, то он его применял немедленно, со всей своей наивно-грубой прямолинейностью и с той значительной энергией, которою одарен от природы.
Запас, из которого он мог черпать, был, как мы видели, не обширен; и притом, жизнь не повторяет себя механически в истории обществ. Ошибки были неизбежны. При других условиях они встретили бы сопротивление в окружающем коллективе и были бы исправлены. Но тут коллектив распадался; ошибки шли по линии его разрушения и потому достаточного сопротивления не нашли, и были воплощены в жизнь Ильиным и его сторонниками.
Во-1), Ильин решил, что положение России с 1907 года соответствует положению Германии с 1849 года: там, ведь, тоже были тогда подавлены общественные увлечения «безумного года» (60). В Германии от 1848 года осталась некоторая «конституция», т. е. определенное и достаточно прочное равновесие общественных сил. Конституция юнкерско-буржуазная, т. е. основанная на некотором компромиссе между помещиками и капиталистами, открывавшем путь для буржуазного развития страны. Ильин решил, что все это так же обстоит и для России. Отсюда его вера в «октябристскую» конституцию, основанную якобы на соглашении дворянства с капиталом и открывшую якобы России возможность движения вперед «по прусскому пути».
Принятие этого шаблона устраняло коренные разногласия Ильина и его друзей с меньшевиками и повело его к идейному объединению с ними, подготовленному в 1909 году, и выполнен-
157


ному в начале 1916. Подготовка же заключалась в расколе большевистского идейного течения и была выполнена по ДРУГ0“ му, не менее удачному шаблону.
Этот шаблон № 2 взят Ильиным прямо с Маркса. Когда после 1848 года в Германии развернулась реакция, то в «Союзе коммунистов», организации, основанной за время подъема Марксом с его товарищами, обнаружились глубокие тактические разногласия. Часть организации, с Шаппером и Виллихом во главе, стояла на бунтарской точке зрения. Маркс и большинство союза видели всю ее бесплодность при наличных условиях, и хотели сосредоточить усилия на подготовительной организационной работе для будущего. Произошел раскол. Фракция Шаппера и Виллиха должна была выйти из «союза», который, впрочем, и совсем вскоре распался.
Ильин последовал примеру Маркса; он тоже порвал с «левыми», устроив раскол большевизма. И, конечно, он был уверен, что поступил точь в точь по Марксу. А о том, что Россия 1909 года не Германия 1850 г[ода], левые большевики не бунтари, да и сам он, Ильин, далеко не Маркс, — о таких мелких различиях условий не стоило и думать...
Однако разрушать, раскалывать то, что есть, имеет смысл только тогда, когда собираются строить, организовать нечто новое. Что же собирался строить Ильин?
Разумеется, он хотел организовать заново все наше течение в его целом. Как же именно организовать? Тут сослужил службу шаблон № 3, на этот раз — увы! — совсем уж не марксовский.
Существовала организация на два крыла — большевистское и меньшевистское, — довольно сплоченных каждое в отдельности, но гораздо слабее связанных между собою. Это — тип организации, обычный вообще для течений, действующих во враждебной среде, под тяжелыми давлениями и ударами. Сами собой складываются два тактических оттенка. Один стремится углубить и обострить борьбу, чтобы враждебным силам противопоставить наибольшее действие. Другой тяготеет к смягчению, по крайней мере, форм борьбы, к легализаторству, к обходным путям, к отысканию хотя бы очень плохих и ненадежных союзников, — чтобы двигаться по линиям наименьшего сопротивления. Таковы оттенки, большевистский и меньшевистский. Понятно, что под знамя каждого из них стекаются не вполне одинаковые социальные элементы, хотя бы одного и того же общественного класса, — разные слои, по своему положению склонные к большему радикализму или большей умеренности.
Если оба оттенка хорошо связаны в прочном единстве целого, то может получиться наилучшая производительность общей 158


работы, так как будут в достаточной степени соблюдены и тенденция к наибольшему действию, и тенденция к наименьшим сопротивлениям. Но такая идеальная комбинация почти нигде еще не достигнута; а два оттенка, на нынешней ступени развития, чаще теряют взаимное понимание, раскалываются и живут отдельно.
Кроме «двукрыльного», есть еще иной тип организации: на «центр» и два крыла. Образец его у нас в России дал совершенно в другой области и на ином поле не кто иной, как Столыпин, устроив 3-ю Государственную] Думу (61). Механизм получился замечательно удобный, во-1), для того, чтобы управлять им и направлять его, во-2), сохранять устойчивость во всех его функциях. Опираясь на покорный ему октябристский центр, Столыпин легко подавлял левых с помощью правых, но также, в случае надобности, укрощал правых, пользуясь голосами левых; и достиг такой устойчивости, что за 5 лет своей жизни 3-я Дума не двинулась, сама по себе, ни с места.
Подобная трехчленная система возможна, очевидно, не только для парламентов или дум, но и для идейных коллективов, партий и пр. Выгоды остаются и там, конечно, те же: удобство управления сверху, сохранение устойчивости целого. Поэтому такой тип можно особенно рекомендовать для партий господствующих и консервативных. Но для коллективов демократических, далеких от господства, и прогрессивных эти «выгоды» вовсе не выгоды: управление сверху противоречит их сущности, и не сохранение устойчивости им нужно, а быстрый рост и энергичное движение вперед. Тут можно заранее сказать, что такой тип негоден.
Итальянский социалист-карьерист Энрико Ферри пробовал применить его в итальянской партии: став во главе «центра» из ортодоксальных социалистов, «интегралистов», он надеялся руководить целым, опираясь то на реформистов справа против синдикалистов слева, то наоборот. Но эти политиканские расчеты не оправдались, «центр» растаял, а крылья разошлись; дело свелось к расколу и развалу (62); и карьера Энрико Ферри, как «вождя», тоже не удалась.
Разумеется, итальянские течения совсем не то, что наши оттенки. Но не их и касается сравнение. Дело идет о типе организации, который был испытан на деле и оказался негодным.
Но Ильин, по-видимому, был загипнотизирован успехом политики Столыпина и без дальних размышлений ухватился за «трехчленный» шаблон. Тщетно его предостерегал Н. Максимов (63) (впоследствии впередовец первого состава), указывая и на коренную непригодность самого типа организации для нашего течения, и на печальный пример Ферри. Ильин твердо
159


стоял на своем плане и нашел достаточно союзников, чтобы выполнить его.
Но создать «ц$нтр» там, где есть только два крыла, требует немалой работы: надо, во-1), расколоть каждое крыло, во-2), связать воедино правую часть одного и левую другого. Как мы уже видели, так это и было сделано. Большевиков раскалывал Ильин со своими друзьями, меньшевиков в то же самое время — Плеханов. Но так как Плеханову удалось отколоть очень мало меньшевиков, то Ильин несколько изменил свой план и стал объединяться с другой, главной частью меньшевиков, идейно руководимой Мартовым и Даном.
Затем произошло то, что должно было произойти, и все шаблоны потерпели крушение: Россия оказалась не Пруссией, пролетарское течение — не 3-й Думой. Система двух крыльев возобновилась, но в страшно ухудшенном виде.
А наши почтенные шахматисты благодушно констатируют: «да, партия сыграна неудачно; что же, не будем говорить об этом, а постараемся теперь лучше расставить пешки»,— и вновь спокойно усаживаются за шахматным столом.
Нет, мы будем говорить об этом, и постараемся извлечь уроки из фактов. Один урок — относительно роли политических шахматистов в нашей судьбе — пусть извлечет сам читатель; я ему помогать не стану. Другой урок — из области организационной науки, читателю незнакомой, я поясню.
Среди первых, самых азбучных положений этой науки есть одно, которое я назвал «законом относительных сопротивлений». Оно очень простое.
Возьмите какое угодно целое, состоящее из разных частей, какую угодно «систему» или «организацию», какой угодно предмет, если хотите. Это целое непременно находится под воздействиями окружающей среды, и все они [части], или некоторые из них, стремятся его разрушить. Напр[имер], если это мост, то тяжести, которые перемещаются по нем[у], стремятся его провалить, кислород и влага воздуха — разъесть ржавчиной его скрепы, течение реки — свалить его устои и т. д. Если это организм — бесчисленные влияния холода, жары, вредных газов, микробов направлены к разрушению его здоровья и жизни; если это коллектив насилия или идейная борьба его врагов, частные интересы, расходящиеся с его общим направлением, и другие внешние силы стремятся разорвать его связи. Исключений нет и не может быть: все, что существует, сохраняется лишь своим сопротивлением разрушительным воздействиям среды.
Эти воздействия направляются с разной энергией на разные элементы целого. Разрушения нет, пока во всех пунктах 160


целого сопротивление превышает энергию этого воздействия, или — пока во всех элементах «относительное сопротивление» достаточно («больше единицы», говоря математически). Но пусть только в одном пункте, только для одного элемента внешняя сила больше, чем сопротивление,— там немедленно начинается разрушение, «дезорганизация». Оно будет частичным, если в следующих элементах встретит уже достаточные сопротивления; полным — если не найдет их; и последнее бывает очень часто, потому что прорвавшись в одном месте, разрушительная сила действует уже изнутри, где защиты от нее может вовсе и не быть.
Напр[имер], пусть пароход удерживается на месте якорной цепью. Натяжение, приблизительно одинаковое для всех звеньев цепи, стремится разорвать ее. Судьба цепи зависит от наименее прочного звена. Пока его сопротивление больше, чем сила натяжения, на него действующая,— цепь сохраняется, как целое, и держит корабль. Как только сопротивление оказалось меньше силы, направленной к разрыву, для этого единственного звена, хотя для остальных 999 звеньев оно более чем достаточно, цепь тотчас распадается, система разрушена.
Эпидерма, роговая кожица, защищающая тело от вторжения вредных микробов, может быть вполне достаточно прочна, чтобы не пропускать их, на всем своем протяжении, кроме одной стомиллионной его величины. Но если палочки сибирской язвы или чумы придут в соприкосновение с этой крошечной ранкой, местом недостаточного сопротивления,— они проникнут в организм, и он, вероятно, погибнет.
В научной технике этот «закон относительных сопротивлений» применяется систематически и вполне сознательно. Инженеры, строители моста или здания, тщательно исследуют в нем каждый пункт наибольшего внешнего действия или наименьшего сопротивления, выясняют соотношение того и другого, и если оно не вполне благоприятно, укрепляют этот пункт дополнительными сопротивлениями. Но не все понимают, что тот же самый закон применим и за пределами техники, решительно ко всяким комбинациям элементов, в том числе к человеческим коллективам.
Применим его, чтобы судить о плане Ильина относительно перестройки нашего коллектива. Было два крыла, правое и левое; и их соединение между собою было пунктом наименьшего сопротивления. Наступившая реакция знаменовала быстрое возрастание разрушительных сил, действующих на все части целого. В слабом пункте связи можно было ожидать разрыва, т. е. раскола на две части.
11 Зак. 184 161


Ильину и его друзьям, чтобы создать «трехчленное» целое, понадобилось разорвать оба крыла, каждое на две части, потом из двух средних частей образовать одну—«центр», и подчинить ему, т. €. вновь привязать, на новых основаниях, обе крайние. Так они и сделали. В коллективе уже не нашлось сил воспрепятствовать кромсанию. Но в результате, очевидно, вместо одного получилось три пункта уменьшенного сопротивления: на месте новых разрывов связь должна была оказаться ослабленной прочности, и прежняя связь между крыльями осталась внутри «центра». Под усиленными внешними ударами целое могло уже распасться на четыре части.
Оно действительно и раскололось затем по всем этим слабым связкам. И не только по ним, не только на четыре части, а еще больше. Потому что произвести раскол в каждом крыле нельзя было без жестокой внутренней борьбы, без огромной растраты сил, ослабившей все другие связи целого.
Представьте себе, что имелась палка, сломанная и склеенная посередине. Пришли мудрые люди, и чтобы усовершенствовать это орудие, сломали, а затем вновь склеили его еще в двух местах. Как ни грубо это сравнение, оно вполне верно с точки зрения закона относительных сопротивлений и точно характеризует смысл тогдашней работы Ильина и его сторонников. Только операция была произведена не над мертвым орудием, а над гигантским живым телом коллектива* (64).
Мне скажут: Ильин ничего не знал об организационной науке и ее приемах. Да, не знал; но и Максимов, его предостерегавший, тоже не имел еще о ней понятия. Но он обладал некоторым организационным опытом и думал над ним, и делал из него выводы: в этом и состоит начало всякой науки. А кроме того, он не смотрел на коллектив, как на шахматную доску, на которой можно по произволу переставлять фигуры, или как на объект для хирургических опытов.
В хорошее время Ильин был человеком большой и полезной работы; в плохое, трудное время он стал человеком тяжелых ошибок.
Но в его характеристике не это — худшая черта. Еще сильнее поражает его бешеная ненависть к свидетелям и способы борьбы против них.
Мы видели, какой ненавистью преследовал он покойную литературную группу «Вперед», а заодно и живое впередовст- во, идейные позиции которых, одну за другой, он сам был вынужден занимать, когда его шаблоны развалились. Мы видели также, с каким достойным лучшего применения усердием * Подробнее о законе относительных сопротивлений — «Тектология», ч. I. С. 159—174. Более полный анализ взятого примера — с. 175—178.
162


он старался устранить от участия в рабочей печати меня и других литераторов, знающих и способных рассказать историю его деятельности там: но тщетны усилия! свидетели не станут молчать, и заглушить их не удастся.
Впрочем, я лично пользуюсь его ненавистью не только как свидетель. В своей философской книге он напал на меня как на философа. Я ответил ему не мягким разбором этой книги * (65). Мне было, конечно, очень интересно видеть, что он возразит. И это было интересно не мне одному. Четыре года тому назад один молодой кавказец, явившийся из России (66), спрашивал его, скоро ли он выступит печатно против моей критики. Ильин сказал: «разве я обязан на все отвечать?». И в этом он вполне прав. Но, воздержавшись от возражений на мои аргументы, он не воздержался от ответа вообще. Спустя четыре года после моей книги он-таки ответил на нее... редакционной интригой.
Ибо — попробуйте найти другое имя для того, что он сделал.
Есть и иное оружие в его нынешнем арсенале.
Вы помните, с какой простотой писал он о впередовцах заведомую неправду относительно того, будто они отрицали думскую работу и легальные возможности. Приведу другой пример, заимствуя его из той же своей книги с разбором его философской работы.
В «Открытом письме к слушателям 1-й рабочей школы» (67) Ильин, пять лет тому назад, писал:
«...В апреле 1908 года я объявил всем этим трем товарищам (он назвал перед этим Базарова, Богданова, Луначарского и загадочным образом пропустил Горького. А. Б.) о безусловном расхождении с ними по философии, причем и предложил ИхМ тогда употребить общие средства и силы на большевистскую историю эпохи подъема, в противовес меньшевист- ски-ликвидаторской истории; но они отвергли мое предложение...» (68).
С моей стороны последовал такой ответ: «Это, поистине, возмутительная неправда; и я, как от своего имени, так и, по полномочию, от имени М. Горького и остальных бывших там литераторов, заявляю, что не только предложение не было отвергнуто, но против него не раздалось ни одного голоса,— тут единодушие было полнейшее. И когда потом была сделана попытка осуществить этот план, то официальным представителем редакции предполагаемого издания был сделан именно Максим Горький, который и напечатал в газетах приглашение о присылке материалов; я же находился в составе намеченных В «Падении великого фетишизма», статья «Вера* и наука»,
11*
163


сотрудников. Дело пока не выполнено, только вина тут не на* ша. Никому из нас и в голову не приходило на основании фи* лософских разногласий отказываться от участия в важной об* щественно-истор*ической работе»* (69).
А вот еще совсем недавний пример. Полемизируя против плехановской газеты «Единство», Ильин пишет: «Плеханов принялся теперь повторять за ликвидаторами, за Богдановым и пр. фразы о единстве «всех течений». Мы решительно осуждаем этот прием, с которым надо вести беспощадную борьбу»** (70).
Если спросить у Ильина, где он вычитал «фразы Богданова об единстве всех течений», то он должен будет промолчать, как промолчал в двух других случаях, где я уличил его в заведомой неправде. Неправда и теперь заведомая, ибо мои взгляды на дело Ильин хорошо знает.
Я всегда считал желательным практическое единство разных оттенков нашего течения, но полагал также, и теперь полагаю, что не всегда оно может быть достигнуто примиренческими усилиями, посредничеством третьих лиц и т. п. Идейное же их слияние я считал и считаю нежелательным; и когда Ильин в 1910 г[оду] объединялся с меньшевиками вплоть до общего органа, я открыто признавал это ошибкой и наивностью. Он приписал мне теперь одно из своих грехопадений.
Ильин не смущается, когда обличают сказанную им неправду. Он с достоинством молчит. Невольно вспоминаешь, с каким достоинством молчали Клемансо и Кайо, когда их, в разное время, уличили в такой же неправде перед комиссией Жореса. Вспоминаешь и кадета Маклакова, который в Думе как-то сказал, что для политических партий нет этики. Они-то, буржуазные деятели, в своей сфере правы: их политика есть неизбежно политиканство и дипломатия, ложь в ней законное оружие. Но Ильин, ведь, теперь признает пролетарскую культуру ***.
Для великого класса, в котором живет чистый порыв и высокий идеал, культурно недопустимы приемы борьбы мелкие, грязные, унижающие.
Но, кроме беспринципности в выборе средств, у него есть более глубокая черта расхождения с новой культурой. Это его авторитаризм.
Я говорю не просто о грубой властности характера — недостатке, который может быть уравновешен и исправлен влиянием товарищеской среды. Я имею в виду самый способ мышления.
* «Падение великого фетишизма», статья «Вера и наука». (С. 221—222).
** Петербургская газета «Рабочий», № 7 (9 июня 1914 г.).
♦♦♦ См. «Падение вел[икого] фетиш [изма]». С. 219, 220.
164


Философская книга Ильина прямо поражает всюду про- пикающим ее духом слепой, наивной веры в авторитеты. Для него любой вопрос окончательно и бесповоротно решается подходящей цитатой из Маркса или Энгельса. Он даже не представляет себе возможности мыслить по иному типу. Вот характерное заявление:
«И не кричите, гг. махисты, что я ссылаюсь на «авторитет»: ваши крики против авторитетов — просто' прикрытие того, что авторитеты социалистические (Маркс, Энгельс, Лафарг, Меринг, Каутский) вы подменяете авторитетами буржуазными (Махом, Петцольдтом, Авенариусом, имманентами) (71). Лучше бы вам не поднимать вопроса об «авторитетах» и «авторитарности»» * (72).
Не верит, да и только, чтобы можно было думать не по откровению свыше...
В другом месте, по поводу взглядов, колеблющихся между признанием и отрицанием внечувственного бытия, он восклицает:
«Если бы Энгельс когда-нибудь сказал что-либо подобное, то было бы стыдом и позором называть себя марксистом...» ** (73).
Почему? Очевидно, потому, что пророки не должны ошибаться. Если пророк мог хоть раз ошибиться, его учение не есть откровение свыше, не есть абсолютная истина. Нет веры в пророка — нет веры в идею...
Примеров можно было бы привести сколько угодно. Искренность подобных заявлений несомненна.
ЕсЛй слова «пролетарская культура» имеют разумный смысл и если смысл этот заключается в товарищеском духе, все более проникающем [в] отношения людей, их действия и их сознание, то наивный, детский феодализм мысли несовместим с пролетарской культурою.
Этим предопределяется конечная судьба Ильина, как идейного и политического деятеля.
3. 	Г. А. Алексинский
Бывший депутат 2-й Государственной Думы. Там он считался одним из лучших ораторов; часто выступал против либералов, против октябристов и правых, с большой энергией, во всегда в корректной форме. Как давно все это было!
* «Материализм и эмпириокритицизм» Ильина. С. 295.
** Там же. С. 127.
165


Был ярым противником отлучателей; примкнул к их рядам еще позже Ильина—всего три года тому назад. Зато сразу оказался на высоте, другими не достигнутой.
Отлучать за то, что отлучали другие, значило бы повторять их, обнаружить недостаток оригинальности. Алексинский взял наименее использованную тему—идею самостоятельной пролетарской культуры. Правда, Ильин и его друзья раньше высказывались против этой идеи, вели энергичнейшую борьбу, против первого шага к практической работе над нею — рабочих школ 1909 и 1910 года; а Ильин высказывал даже величайшее негодование против введения в программу этих школ «философии пролетарской борьбы», философии, которой, по его словам, никогда не было и быть не может* (74). Но в открытой, общей печати эта тема еще не была использована— А. Потресов выступил только в прошлом году (75).
Крошечное произведение Алексинского — рецензия в «Современном] Мире» на мою брошюру о культурных задачах пролетариата — так ярко отразила основные черты и смысл нынешнего отлучательства, что на ней стоит остановиться подробнее.
Прежде всего, Алексинский говорит от имени марксистов вообще. Других марксистов, кроме отлучателей, для него нет и быть не может.
«Мы, марксисты, ничего не хотим, в сущности от г. Богданова, кроме того, чтобы он не выдавал с такой претенциозностью свои взгляды за 'истинно пролетарские...»** (76).
Увы! Теперь большинство этих «мы-марксистов», хотя г. Богданова ругает по-прежнему, но основную его идею—о самостоятельности пролетарской культуры — уже приняло: не только Ильин с друзьями, но, по-видимому, и плехановцы ***. (77). Только Потресов держит, рядом с Алексинским,. знамя истинного «мы-марксизма» в этом вопросе,— но и тот держит его не слишком твердо.
Отлучатель во всякой области знания чувствует себя как дома. Опровергнуть он может все. Вот Алексинский опровергает мой взгляд на природу идеологии: «Духовная культура или (что то же для г. Богданова) идеология есть «организующая форма» социальной жизни,— говорит г. Богданов. По существу, это то же самое, что, например, говорят буржуазные юристы в учебниках правоведения, описывая «право», как «совокупность юридических форм, определяющих отношения межг * В «Открытом письме к слушателям 1-й рабочей школы» (см. «Падение вел[икого] фетиш [изма]». С. 219, 220).
** «Современный] Мир», 1911, № 7. С. 346.
*** Статья плехановца Т. М. в «Просвещении», 1914, № 2.
166


ду людьми». Определение — пустое, чисто формальное, и если его раскрыть, то оно превращается в простую тавтологию. Но в таком определении, кроме того, есть несомненный дуализм (противопоставление «организующего» начала «организуемому» содержанию), и г. Богданов вправе считать это чем угодно, но не эмпириомонизмом» *.
Изволите видеть: «пустая тавтология», как, например, А равно А, или дважды два четыре. Но в то же время заключает в себе «дуализм», который, конечно, есть заблуждение. До сих пор все логики полагали, что если тавтология, то значит — неопровержимо, хотя и малоинтересно. Даже «дважды два четыре» некоторые не признают тавтологией, потому что вещь не вполне самоочевидная, хотя и бесспорная. Но мы все это переменили для г. Богданова: он по самой сущности своей всегда виновен; даже когда говорит тавтологию, то и тогда неверно.
В области философии: «мы-марксисты» распоряжаемся так же уверенно. Напр[имер], г. Богданов употребил выражение: «власть человечества над стихийной природою». Сейчас же «мы-марксисты» остроумно замечает: «а еще, вероятно, бывает природа нестихийная?». Г. Богданов опровергнут. Но бывший депутат, вынесший из своего думского опыта, очевидно, глубокое знание философии, не подозревает, что его замечание имеет силу только для тех, кто признает безусловный дуализм природы и духовного мира, для кого природа вся стихийна, а духовная жизнь не имеет с нею ничего общего. Для сторонников монизма «дух» есть только часть природы, а именно — нестихийная природа. Следовательно, одно из двух: либо Алексинский считает дуализм вполне доказаннььм и бесспорным, либо... говорит о том, чего не знает.
Пожалуй, даже математика не в полной безопасности от энергии современного отлучателя:
«Если прибавить.., что наряду с уверениями, будто пролетариат уже и в капиталистическом строе создает свою «культуру», г. Богданов неоднократно подчеркивает, что это произойдет через «накопление неуловимо-малых величин», то бернш- тейнианско-культуртрегерский характер «новой» культурной проповеди ясен».
Понятие о «накоплении бесконечно малых» возникло в математике, где оно служит основой дифференциального и интегрального счисления; выражает оно идею непрерывного движения, непрерывного развития и потому, естественно, вошло во все науки, стоящие на точке зрения развития и непрерывности.
«Современный) Мир», 1911, № 7. С. 348.
167


Не ясно ли, что дифференциальное и интегральное счисление — науки вполне «бернштейнианские»?
«Мы-марксисты» не умеют отличить научную идею непрерывности от практического лозунга постепеновства. Лекций им читать не стану. Но замечу, что на развитие культур существует два взгляда. Одни полагают, что всякая культура создается прежде всего в массах, путем накопления неуловимо малых культурных элементов, там возникающих и растущих; а поэты, художники, мыслители и пр. суть только выразители культурного процесса, идущего в массах. Другие признают, что культуру выдумывают именно эти творцы-идеологи; а массы только воспринимают ее; неуловимо малые величины тогда, конечно, ни при чем. Читатель пусть выбирает, какая из двух точек зрения кажется ему вернее.
Столь глубокие знания, какие проявил Алексинский, по его мнению, дают каждому «мы-марксисту» право «щелкать по лбу тех, кто желает в таком духе (как г. Богданов) «развивать» основы марксизма». Привожу это, как образец тона и стиля.
Вместе с глубокими знаниями является на сцену особен-, ная добросовестность в изложении критикуемых взглядов.
«...По-видимому, для г. Богданова даже не существует — обычно наиболее важного для социалистов—вопроса об экономической подоплеке культурных ценностей и их выработки...».
«Следуя примеру буржуазных метафизиков-идеалистов, г. Богданов, несомненно, тоже склонен думать, что духовная культура тоже свободна от давления таких «пустяков», как экономические силы: «идеи» — свободны и ни от чего не зависимы...».
Это говорится о работе, почти все содержание которой заключается в том, что культурные принципы каждого класса, его основные, руководящие идеи объясняются и выводятся из форм сотрудничества, развивающихся в этом классе!
Впрочем, это, может быть, искреннее незнание того, что способы сотрудничества — «экономические силы», и притом основные. Может быть, Алексинский под «экономическими силами» понимает специально состояние кармана представителей каждого класса. На это предположение наводит общая точка зрения автора: у рабочего класса недостаточно средств, чтобы создавать свою культуру.
«...пролетариат в современном обществе, т. е. временно ограничен в создании своих культурных ценностей материальными условиями производственных отношений и своего классового положения...».
168


«Ограничен»? Конечно! Что же, я о неограниченной, о безграничной культуре говорил? Все имеет свои границы. Но смысл этой мудрости, очевидно, другой: «ограниченность» надо понимать, как невозможность.
Начало же этой мудрости, как и всякой иной, в немецком авторитете:
«...указание это сделано было еще Каутским в Эрфуртской] программе и два года тому назад в несколько иной постановке повторено Розой Люксембург... в краковском журнале...» (78).
Каутский — крупный, серьезный теоретик, и с его мнениями г. Богданов не может не считаться; но «пределом, его же не нрейдеши», этих мнений отнюдь не признает. А что касается до Розы Люксембург, то можно себе представить, как она была, наверное, поражена, когда узнала, что ее авторитет призван для подавления... г. Богданова!
Продолжаю цитировать—да простит мне читатель. «Но гораздо хуже то, что г. Богданов для удобства полемики и легкости писания брошюр фальсифицирует мысли марксистов. Их взгляд на зависимость «культуры» от «экономики» он изображает как утверждение, будто пролетариату «и нет необходимости создавать новое культурное содержание», как «глубокое недоверие к его творческим силам», как «весьма низкую оценку культурно-творческих способностей рабочего класса», как «опеку» над ним со стороны теоретиков марксизма и т. д. Это пошло и противно, ибо демагогично до подхалимства. Ведь вы, г. Богданов, все-таки не к «Раисе Павловне Гурмыжской» обращаетесь (79), а к рабочим! В лучшем случае вы уподобляетесь народолюбивым дамам старого времени, уверявшим, что мужик — «свят», что в нем уже теперь—истинная «правда»; в худшем же случае вы просто придерживаетесь «придворного» правила: польсти-польсти! Но лесть и подхалимство пролетариату не нужны. Да от них даже и непролетария стошнит, особенно ежели они применяются в таком количестве, как вы это делаете. Неприлично это,— бросьте эту манеру!».
Неправда ли, в самое время и к самому месту протест против «неприличной манеры»?
Несомненно, что если бы дело шло, напр[имер], о полемике с либералами, то редакция «Современного Мира» такой «приличной манеры», в какой написана статья Алексинского, отнюдь не допустила бы...
Спорить по существу с Алексинским тут не приходится: разве вся, достаточно мной раньше обрисованная, позиция отлу- чателей, с их «абсолютной истиной», не свидетельствует о том, <169


что я не фальсифицировал их взглядов? Разве самая статья Алексинского не говорит о заботливой, хотя грубой и неумной опеке над пролетариатом,— как бы он не занялся неподходящим к его «материальным условиям» культурным делом — поэзией или другими «художествами»?
Но я воспользуюсь случаем отметить, до какой степени легко у нас распространяются и усваиваются «приличные манеры» Алексинских.
По вопросам пролетарской культуры мне приходилось уже упоминать о статьях рабочего Ив. Кубикова. Человек думает иначе, чем я, но серьезно и добросовестно, стараясь, по мере сил, выяснять истину. Вот его недавняя статья о рабочем театре. Он доказывает, что в актеры своих театров рабочим идти не следует,— профессиональные актеры лучше. Может быть, в этом частном случае он прав; я лично судить не берусь. Но посмотрите, как вдруг оканчивается его статья: «Я убежден в великих творческих силах пролетариата, ио именно поэтому думаю, что рабочий класс не нуждается в лести и ненужных дифирамбах, мешающих правильному действию»* (80).
Люди думают, справедливо или несправедливо, что иной рабочий может быть недурным актером-любителем. Причем тут «лесть и дифирамбы рабочему классу»? Неужели автор не понимает, что переводя вопрос на такую почву, он уничтожает возможность товарищеской полемики и спокойного выяснения? Если Алексинский говорит подобные вещи, это понятно: он и не ставит себе целью кого-либо убеждать, он старается только, по мере сил своих, оскорблять противника. Но ведь Кубиков хочет не того, ведь, он стремится убеждать?
Очевидно, он механически повторяет неблагородный прием, вычитанный у Алексинского. В полемике внимание необходимо больше, чем где-либо.
А по существу этого приема пусть он примет в расчет следующее:
66 лет тому назад рабочий класс Европы стоял на очень низкой ступени развития. Забитость была огромная, сознание только зарождалось, организаций, кроме английских тред-юнионов, с их ограниченным кругозором, тогда не было. В целом класс был темною массой. Приходят люди, которые говорят: именно этот класс, а не образованные, высшие, утонченные классы, поднимется до высочайшего общественного идеала, достигнет наибольшей организованности и пересоздаст общество.
Насколько далеко шло их предвидение от тяжелой и мрачной действительности! Насколько больше оснований имели тог* «Наша рабочая газета», 22 мая 1914 г.
170


дашние Алексинские кричать о «лести, демагогии, подхалимстве перед рабочим классом». Но не Алексинские тех времен оказались правы перед историей.
Теперь, когда пролетариат выполнил гигантскую работу в сфере своего сознания и организации, какая уж особенная лесть — допущение того, что он способен работать и в других областях своей культуры? А когда это обосновывается фактами и теорией, то как можно вообще говорить о лести?
Наконец, еще один, имеющий особое значение, образец добросовестности Алексинского в передаче мыслей моей работы.
«...г. Богданов, говоря о недавно организованных одна за другой двух марксистских «школах для рабочих» (81), наивно и с несомненными прикрасами рассказывает о тех истинно коллективистических и культурно-пролетарских отношениях, какие были в этих школах между лекторами и слушателями. Были две школы, принесли слушателям пользу, сделано было небольшое, но важное, конечно, практическое дело. Вот и все. А г. Богданов размазывает благолепно-идиллическую картину. Даже неловко становится» *.
Чтобы Алексинскому стало неловко, требуется немало. Но если вы прочитаете то, что у меня в книжке сказано о рабочих школах, то увидите, что «неловко» могло бы быть Алексинскому только в том случае, если бы в своей новой позиции он мог стыдиться грубого извращения чужих слов и мыслей. Ибо его «изложение» — неправда ** (82).
Ни о какой «идиллии» речи у меня не было; а говорил я только о формах сотрудничества между лекторами и слушателями и констатировал, что они были не таковы, как в обыкновенных университетах.
Представьте себе, что в университетском совете студенты принимают участие на равных правах с профессорами, предлагают разные изменения программы, дают указания о способе ведения практических занятий, критикуют форму лекций и т. д. Картина нелепая, не правда ли? Уровень буржуазного юношества, которое заполняет университеты, в главной своей массе — мальчиков, не имеющих понятия о жизни, самостоятельном труде и борьбе, не допускает и мысли о подобной организации. Но в рабочих школах она была и дала хорошие результаты. Слушателями были люди, по формальному развитию нс превосходящие юных студентов,— но люди взрослые, обладающие серьезным жизненным опытом, люди самостоятельно делавшие свою судьбу и выбиравшие свой идеал, с бою взявшие наличную у них сумму знаний и, наконец, выбранные дру-
* «Современный] Мир», 1911, № 7. С. 348.
** «Культурные задачи нашего врем[ени]». С. 72—74.
171


гими... Тут авторитарное сотрудничество просто неприменимо, и компетентность лектора есть только компетентность, а не власть, привилегий ему не дает. Товарищеский тип сотрудник чества неизбежен. Это — требование дела, а в области дела «идиллия» ни при чем.
О других сторонах жизни школ я просто не рассказывал, потому что не о том шла речь. А теперь скажу несколько слов, потому что вопрос затронут, а историю школ я хорошо знаю, по документам и рассказам очевидцев, не способных искажать...
Идиллии не было. Против школы, еще до ее основания, велась бешеная травля, печатная и устная, Ильиным и его друзьями. Некоторые из слушателей ехали в школу с заранее враждебным отношением к ее устроителям; один, по крайней мере, сам не скрывал этого: ехали «бороться» (83).
Но вначале работа увлекла и тех. Они увидели, как много может дать им школа, и тяжелое веяние отравляющей реакции стало терять власть над ними. Травля и подстрекательство извне продолжались; но дальше мелких трений и словесных стычек между слушателями, большей частью довольно добродушных, дело не шло. Ни против содержания лекций, ни против внутренних отношений школы враждебное устроителям ее меньшинство не находило поводов протестовать. Казалось, что так дело пойдет и дальше.
Взрывчатый материал имелся в глубине, и его постоянно прибавляли со стороны: все усилия Ильина и его друзей были направлены на то, чтобы разрушить школу, порождение левого большевизма с его культурной программой. Но не было искры для взрыва. Работа школы приближалась к концу, оставалось месяц-полтора.
Даже наиболее враждебные из слушателей понимали-—и впоследствии не скрывали этого,— что там делалось важное, серьезное дело. Они убеждали Ильина, что необходимо перенять у ненавистных левых эту идею. Впоследствии он принял ее, и года через два, вместе со своими друзьями, попытался устроить нечто подобное (84). Но одушевляющей идеи не было, получилось нечто столь карикатурное и жалкое, что сами устроители стараются о своем создании не вспоминать и не упоминать.
А то, что сделали первая и ее продолжение — вторая школа, сохраняет и сохранит свое значение, независимо от судьбы их лекторов и слушателей. Выработаны программы, которые в большой своей части будут пригодны для рабочего университета, когда устранятся те условия, которые теперь не допускают его осуществления; выработаны многие курсы лекций, ме- 172


тоды практических занятий, частью и формы организации та* кнх учреждений. Все это останется и послужит для будущего.
Но идиллии все же не было, и когда нашлась искра, взрыв произошел. Повод был сам по себе ничтожный.
Один лектор позволил себе грубо и высокомерно обойтись с одним из слушателей. Этого толчка оказалось достаточно, чтобы, как лавина, развернулся ряд конфликтов, расколовших первую школу и отравивших конец ее работ. Такие последствия имел случайный и частный факт, что одно лицо в один момент не сумело выдержать форм товарищеского сотрудничества.
Это был только повод, а не причина (85). И при взрыве причина не искра, а химическая энергия и неустойчивость взрывающих веществ. Но без искры, без повода причина не приходит в действие.
Вот еще иллюстрация того, насколько сложно, трудно, полно неожиданностей, особенно при наших условиях, всякое организационное дело, насколько необходимо его научное изучение и обобщение — организационная наука.
Возвращаюсь к Алексинскому. Если я на нем остановился так долго, то лишь потому, что он взял на себя и типично ярко выполнил выражение худшей стороны отлучательства — ненависти к программе новой культуры, к самому духу этой культуры. Он не один, таких много.
Но бессильно все, что идет против потока жизни.
4. 	О малых сих
В те далекие времена, когда я был наивен и писал Плеханову «Открытое письмо» (86), убеждая его полемизировать со мною по существу идей, а не ограничиваться отлучениями, я, между прочим, указывал на то, что его тактика деморализует его учеников. Считая своим долгом дружно нападать на отлученного, но не имея против него настоящих аргументов, которые Плеханов оставляет при себе, они,, говорил я, вынуждены прибегать к грубому извращению взглядов противника, неверным цитатам и другим непохвальным приемам, вообще впадают в соблазн. И я напоминал Плеханову древний текст*, «горе тому, кто соблазнит единого из малых сих...»
После того число «малых сих» значительно умножилось, и я лучше присмотрелся к ним. Вывод получился тот, что соблазнить их — грех небольшой; да, пожалуй, еще и вопрос, кто кого соблазняет, Плехановы и Ильины — их своим авторитетом, или они — Ильиных и Плехановых своей готовностью. А еще тот вывод, что многие из них сами по себе достаточно заслуживают того, о чем говорится в продолжении упомянутого 173


текста: «повесить жернов осельный на шею их» (87) и т. д. В сущности, они не менее характерны для идейного упадка последних лет, чем их вожди и повелители, поэтому заслуживают исследования. Но их так много, что я могу взять только некоторых и каждому посвятить несколько слов, указать иа какую-нибудь его выдающуюся особенность.
Вот Н. Рахметов (88), один из первых по времени. Он отличается специально искусством цитировать. Он берет из моей книги один абзац, где излагается взгляд эмпириокрптикоп на связь физического и психического, выкидывает начало и конец, где говорится, что это не мои взгляды, что я с ними не согласен, и приписывает их мне, * (89) а дальше, конечно, «опровергает». Эпиграфом к статье, в которой он это проделал, он поставил слова Лассаля: «Господа, вас обманывают!..» (90). Заранее сам сообщает, чего ожидать от его статьи.
Вот А. Деборин. Этот интересен той наивной решительностью, с которой он выдает скрытую подкладку абсолютных истин отлучательского материализма. На требование определить, что такое их «материя», он ответил: «...Определять же материю, которая является первоосновой всего сущего, другой причиной, так же нелепо или столь же основательно, сколь основательно требовать от теолога объяснения относительно причины его бога** (91).
Можно ли яснее указать на религиозный смысл веры в «абсолютную материю»?
Вот один из позднейших—В. Ольгин*** (92). Этот замечателен уменьем «истолковывать». Напр[имер], я говорю,—и он цитирует,— что у Плеханова «человек с его сознанием выступает как пассивный продукт внешней материи... рассматривается всецело как объект действий материи»,— и что это неправильно. В. Ольгин из этого делает вывод: «ясно, что, по мнению нашего автора, не бытие определяет мышление, а наоборот, мышление определяет собою бытие». Ясно совсем другое: что В. Ольгин всю человеческую активность, всю «практику», о которой говорит Маркс в своих замечаниях к Фейербаху, все производство в том числе,— считает за «мышление». У Плеханова человек всецело продукт действий материи; я говорю: нет, человек есть прежде всего деятель, и философия * Брошюра Н. Рахметова, пли Н. Рах-ова «К философии марксизма». С. 65. Об этом подробнее в «Прикл [ючениях] одной философской школы». С. 53
** «Современная] Жизнь», 1907, № 2. С. 205—[20]6.
*** «Соврем [енный] Мир», 1913, № 9. С. 259—262, рецензия на «Философию живого опыта».
174


должна исходить прежде всего из его усилий, из его трудовой борьбы с внешним миром; а он говорит: значит, из мышления. Считать всю практику за мышление — это чистейший идеализм. Но Ольгин, конечно, не идеалист и не материалист,' а просто отлучатель, который «истолковывает» еретика.
Ольгин, впрочем, умеет и «цитировать». Он цитирует мою фразу о том, что в авторитарную эпоху леший «существовал как живая сумма природных условий леса и неразрывных с ним человеческих настроений» и т. д., что он, словом, для наших предков существовал «социально-практически, как все существует для нас,— лишь относительно, а не абсолютно». Если бы Ольгин привел фразу до конца, со словами «а не абсолютно», то возражать для него оказалось бы трудно: как и все плехановцы, он признает существование в абсолютном смысле, независимо от условий, раз я такое существование лешего отрицаю, с его точки зрения — это и значит, что я отрицаю вообще бытие лешего; и тогда как обвинять Богданова в суеверии? Чтобы избегнуть этой трудности, он последние три слова фразы — «а не абсолютно» — благоразумно выкинул, не поставив даже многоточия, чтобы читатель не заметил.
Тот простой факт, что я цитирую произведения философов- рабочих, не изданные до сих пор (93) потому, что при ньь вешних условиях для них не находится издателей, у В. Ольгина истолковывается, как «демагогия». А в конечном выводе он характеризует мои взгляды словами, заимствованными, правда, у Ильина: «китайская коса идеализма» (94). Как «философы», Ильин и Ольгин, пожалуй, стоят друг друга; но почему ни один из них не сообразил, что «китайская коса» всегда была как раз символом консерватизма, охраны старого, тупой ортодоксии,— что, следовательно, еретику и новатору, хотя бы заблуждающемуся, она абсолютно не подходит; а вот им, знающим, что абсолютная истина уже найдена, и недопускающим с нее сойти ни на шаг, хранящим в духе Конфуция заветы предков,— она как нельзя более к лицу.
В заключение типичная мелочь. Тот же Ольгин «критикует» меня еще с одной стороны, говоря, что у меня «неуклюжий, суконный язык». Это повторяют и другие, напр[имер], Вл. Павлов (95). В подобной «критике» заключается та предпосылка, что сам критик умеет писать гораздо лучше. Но напрасно Ольгины и Павловы не объясняют, из какого более благородного, чем сукно, материала сделаны их собственные языки...
Еще один из новейших — В. Милютин.. Этот замечателен... читатель сейчас увидит, чем. Он критиковал мое популярное «Введение в политическую экономию», начиная с первой его страницы, где объясняется, что такое политическая эконо:175


мия*  ** (96). Я определил ее как науку о социально-производственных отношениях. Так как это выражение несколько труд, но и тяжеловесно, то я дал сначала то же самое понятие ь более легкой форме: «наука о трудовой организации общест. ва». И при этом, чтобы подчеркнуть основной характер экономических отношений, дать идею о том, что в них и заключает ся реальная форма общества, его «анатомия», я прибавил пояс- пение: «или наука о строении общества».
Всякий, хоть сколько-нибудь знакомый с экономически;: учением Маркса, скажет, что в моих определениях пет ничего оригинального: они взяты у Маркса, и только.— Но вот явля ется компетентный критик из «мы-марксистов», и тотчас... что же оказывается? Все эти понятия «неопределенны и неточны» и частью даже «не относятся к экономической науке» *. И затем строгий вопрос: «почему он (т. е. я. А. Б.) не взял более точное определение политической экономии, как учения о хо- зяйственной деятельности общества?»
В самом деле, почему? Два маленьких обстоятельства, неизвестных В. Милютину, были причиною этого упущения.
Первое то, что старое, предлагаемое им определение, невер- но, ненаучно. Принадлежит ли земледелие к «хозяйственной деятельности общества»? Конечно, да. А скотоводство? Тоже А обработка металлов? А прядильное, ткацкое дело и т. д? Тоже, разумеется. Следовательно, специальные науки о них входят в политическую экономию, как части? Очевидно, да. То есть: агрономия, зоотехния, металлургия, текстильная технология, и проч, все это относится к политической экономии. Вопрос о сортах удобрений, о том, чем кормить скот, о том, сколько процентов железа и никеля входит в сплав «инвар» —все это дело экономиста? Все технические науки входят в его науку? Эта нелепость прямо вытекает из устарелого, негодного определения.
Второе то, что это определение по своему смыслу буржуазно. Возьмем наше, т. е. марксовское: «наука о социальных отношениях производства». Оно прямо ведет к классовой точке зрения, ибо ставит вопрос об отношениях разных элементов общества к производству, о классах производительных и пользующихся] результатами производства. Напротив, старая формула: «наука о хозяйственной деятельности общества»,—не только не ведет к таким вопросам, но затушевывает их. Ибо «хозяйственная» деятельность и у лэндлорда, получающего земельную ренту, и у рантьера, режущего купоны, и у рабочего, трудящегося на фабрике.
* «Современник», 1913, № 11. С. 308.
** «Современник», 1913, № 11. С. 308.
176


Кратко и упрощенно: наука класса производящего стоит па точке зрения, производства, классов хозяйских — на точке зрения хозяйства.
Этого не знал В. Милютин, и политической экономии он учился, несомненно, не по Марксу. Но отлучать «г. Богданова» это ему не мешает.
Что, собственно, следует называть «невежеством»? Отнюдь не простой недостаток знаний. В нашу эпоху специализации у каждого есть только малая часть коллективного опыта; и даже самый ученый, самый образованный человек не может избегнуть огромных пробелов; не признавать же на таком основании всех «невежественными».
«Невежественное» отношение к науке начинается там, где человек позволяет себе говорить о предметах, им не изученных. Высшая же степень невежества выражается в смелости поучать других, и особенно — специалистов, в этих неизученных предметах.
Конкурировать с В. Милютиным может С. Корсов (97), писавший о той же моей книжке*  * (98). Я приводил уже образцы; приведу еще немного.
В своей книжке я различаю сферу производства и присвоения; присвоение рассматриваю как выражение того, что «одни люди работают на других и для других»; различаю способы присвоения — прямое присвоение и через обмен; различаю типы присвоения по.отношению к труду: присвоение трудовое и эксплуатация; показываю, что и обмен может являться иногда прудовым присвоением (обмен точных эквивалентов между какими-нибудь мелкими производителями), иногда — формою эксплуатации (эксплуатация скупщиком мелкого, производителя) ** (99). Все это элементарно, и все это строго «по Марксу». Но С. Корсов и элементы политической экономии вообще, и учение Маркса, в частности, знает не больше, чем В. Милютин; и по поводу объясненного восклицает:
«Это недопустимая каша! Выходит, что эксплуатация — обмен!! Присвоение капиталистами продукта — обмен!! Чего на чю?» и т. д.
Полное незнание и непостижимое непонимание напечатанного. Вместо того, чтобы воспользоваться популярной книжкой и хоть по ней усвоить основные понятия политической экономии, раз уж не мог вычитать их у Маркса, имя которого без всякой стыдливости он же употребляет как прикрытие,
• «Просвещение», 1914, № 3. С. 111—113.
♦* «Введение в политическую экономию в вопросах и ответах». С. 25—28.
12 Зак. 184 177


С. Корсов пишет отлучательскую заметку против «г. Богданова».
Понятие цб «авторитарном сотрудничестве» С. Корсов объявляет «чепухой, которой недопустимо засаривать голову ра. бочего»,— п поясняет, что «никто, кроме Богданова, так не называет!» Между тем, это понятие принял даже учитель всех Милютиных и Корсовых, Г. Плеханов; даже он авторитарное сотрудничество так и называет авторитарным*  ** (100). Но С. Корсов читал Плеханова, конечно, столько же, сколько Маркса.
Всю мою книжку С. Корсов характеризует как «извращение (марксизма), лишь прикрытое марксистскими словечками и рассчитанное на неискушенность читателя». Что сказать о подобном человеке? И о «неискушенности» современных редакций, которые печатают эти вещи?
Тщетно вы стали бы искать в научной литературе таких Милютиных и Корсовых. Они появляются лишь в моменты, когда есть спрос на брань и отлучения, причем даже не разбирается качество брани — только бы против ненавистных. Пройдет такой момент — и нет их больше; ибо кому они нужны?
Всплывет на мгновение, неизвестно откуда, с неизвестно где накопленным капиталом болезненного и бессильного озлобления,— бросит камнем невежества и недобросовестности своей в того, кто работает, кто делает то, что знает,— и затем исчезнет вновь, провалится в ту темную яму, откуда поднялся. И все-таки нечто останется, маленькое, но скверное...
Читатель, не раздражайтесь на то, что я знакомлю вас с подобными типами. Их надо знать они — факт нынешней жизни, вы встречаетесь с ними...
Из этой категории также Вл. Павлов *, который взял на себя, скажем, смелость объявить коллективистическую точку зрения—обывательщиной. И его тоже никогда раньше не было— и впредь не будет; ибо после такой пошлости существовать нельзя,— надо по меньшей мере. переменить оболочку.
Не принадлежит к этим поденкам Ю. Каменев. Он в литературе уже около десяти лет (101), и типически интересен по своей эволюции, точнее, пожалуй, по своим эволюциям.
Это — раскаявшийся еретик. Он раскаялся по всей линии, стал сам ярым отлучателем; и, отлучая, всегда сохраняет такой вид, точно еретиком никогда не был, и не имел нужды в раскаяньи.
* Плеханов. «От обороны к нападению». С. 212—213.
** «Просвещение», 1914, № 2. С. 22—31 («О некоторых] чертах философии А. Богданова»).
178


Лет шесть тому назад он заявлял еще себя сторонником эмпириомонизма (102). Теперь он подписывает с В. Ильиным и Г. Зиновьевым письма (103), где, в оправдание редакционной интриги, пишет, что сотрудничество эмпириомониста в рабочей газете недопустимо. И ни слова о том, было ли допустимо его собственное сотрудничество в те времена, когда он еще не «поумнел».
Затем у него проявился уклон к декадентству. Написал он и сборнике «Литературный распад» критическую статью «Ласковый старик и Валерий Брюсов» (104). Содержание соответствовало заглавию; но передать его, хотя бы приблизительно, я не берусь: благодаря декадентскому стилю, не все можно и понять. Несомненно одно: что с марксистским исследованием статья не имела ничего общего.
И вот — о чудо! — через несколько месяцев после этой статьи тот же Каменев никому не уступил чести произнести официальное отлучение Луначарского за недостаточную ортодоксальность... (105) Луначарского, который хотя и злоупотреблял терминологией религиозной, но никогда не унижался до модно-декадентской и который существу марксистских идей не изменял для «ласковых стариков».
Политическая физиономия... Перед третьей Думой единственная легальная брошюра в защиту бойкота составлена Каменевым (106). И тот же Каменев был через 1—года самым ярым отлучателем даже не бойкотистов, а ультиматистов (107). Впрочем, теперь он, конечно, опять ультиматист, хотя они так и не называются,— и без сомнения очень ярый...
В политической литературе за последнее время часто употребляется термин «ренегатство». Что, собственно, он означает?
Неправильно и несправедливо называть ренегатством вообще перемену убеждений, в крупном или в малом. Не может человек заставить себя думать так, а не иначе,— и не должен заставлять.
Не есть признак ренегатства и то, что новые убеждения для человека лично выгоднее прежних. Не отказываться же от верной идеи только потому, что она, между прочим, поможет устроить свою карьеру!
Типом ренегата может считаться Бриан. Но не потому, что он изменил свои взгляды и не потому, что это привело его в министры. Ренегат он потому, что сам бывший проповедник всеобщей стачки взял на себя подавление такой стачки, потому что преследовал других за то, чему, может быть, сам их научил. Если бы он не был ренегатом, он заявил бы: «я про- 12* 179


тив стачки железнодорожников; но усмирение их пусть возложат на других; я не могу, потому что было время, когда я сам сеял подобные заблуждения».
Бывают,*’впрочем, и такие трагические случаи, когда человек считает себя вынужденным идейно бороться без пощады против своих вчерашних заблуждений, потому что считает ш особенно вредными и опасными. Но тогда он в первую очередь «казнит» себя, как это делал наш Белинский, а не умалчивает о себе, нападая на других, как самодовольный наездник.
Такова ренегатская психология. Сущность ее одна, касается ли ренегатство вещей более крупных или более мелких. Ее основа — неискренность, ее признак — неуважение к своему прошлому.
Ренегатствующего субъекта часто нельзя оттолкнуть. Нельзя помешать человеку стать рядом и сказать, что он разделяет ваши убеждения и хочет помогать вашему делу. Но ренегату не следует доверять. Он не уважает себя в прошлом- нет оснований думать/чтобы он уважал себя в настоящем. Надо зорко следить за его руками и надо быть ко всему от него готовым.
* * *
К числу «малых сих» я когда-то причислил Л. Ортодокса Теперь, когда я вывел перед читателем эту галерею типов, я не могу оставить ортодокса в такой компании. Он — отлуча- тель. Его отлучательское произведение похоже внешним образом на произведения тех: есть и искажение мыслей, и даже неверная цитата* (108). Но есть большая разница. Ортодокс выступал первый; и у него могло быть недоразумением то, что у других стало приемом, методом. И вообще он, насколько я могу судить, человек, который чему-то учится, над чем-то работает, искренно желает убеждать... По философским знаниям он выше не только «малых сих», но и своего учителя Плеханова; по крайней мере, таких грубых ошибок, как у того, я у Ортодокса не замечал.
Надеюсь, читатель не заподозрит меня в пристрастии к моему первому отлучателю. Я хочу только отметить то, что считаю справедливым.
* Об этом см. «Эмпириомонизм», ч. III. С. XLIII. Т&0


Глава VI. В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ
Через мое изложение мысль читателя, я думаю, уже давно проникла дальше,— глубже тех лиц и фактов, которые перед ним проходили. Да, не здесь виновники, не здесь преступления; это —жертвы и их судороги. Иной, могучий деятель ответствен ла происходящее на сцене; эти же — только марионетки в его руках. Безличный, невидимый, он на все давит своей стихийной властью; и не слабым устоять перед нею.
Имя ему — реакция.
Что она такое? В чем ее сущность?
Сущность подъема жизни—это растущая организация сил будущего. Сущность реакции — дезорганизация сил будущего. Все остальное — только проявления, только формы этих основных процессов.
Дезорганизация — это распадение, разложение, разрыв связей, образующих единство живого целого, единство коллектива. Это его материальное разрушение, по крайней мере, частичное. И она не может не отразиться в его идейной жизни, духовной культуре. Как именно—нетрудно представить.
Идеологии суть организующие формы. При дезорганизации, при распадении связей исчезает то, что идеологии организуют,— и они приходят в упадок.
Так это и было. В ослабленном коллективе реакция вызвала всесторонний идеологический упадок. Понизился уровень знаний, уровень идейной совести. Понизился и уровень совести практической: ухудшились, измельчали взаимные отношения людей, прежде объединенных и работавших дружно; приемы жизненной практики тоже изменились в сторону низшей культуры, и стали грубее.
Все это, несомненно, происходило и в массе коллектива за тяжелые, мертвые годы; но ярче, заметнее сказалось в его идейных <верхах». И то, что мы видели в предыдущем,— частные иллюстрации упадка, даже сравнительно мелкие.
Но теперь? Если внешнее давление реакции, гнет ее форм, еще остается, то ее внутренняя сущность исчезает: оживление пробивает себе путь, разрушенное воссоздается. Ее культурные результаты, очевидно, должны также исчезнуть? Да, должны. Но еще не исчезли.
Всего тяжелее наблюдать их на нынешней рабочей печати. Лет 8—9 тому назад таких, действительно рабочих, газет, как теперь, не было. Были газеты тех же направлений, но созданные нс самими рабочими, содержавшиеся лишь в малой части на их гроши, гораздо меньше связанные с их непосредственной
181


жизнью. Те газеты были, однако, выше и в научном, и в ратурном смысле, и по культурности приемов идейной боры
Но очень*-ошибся бы тот, кто приписал бы это понижена усилению сотрудничества самих рабочих. Напротив, в тех ( делах, которые составляются всецело ими: корреспондент, рабочая жизнь, рабочая поэзия,— оно не сказывается, а , ступает ярко в тех «руководящих» отделах, где большая ча. работы лежит на интеллигентах-литераторах. Как это странно, но именно здесь, в этом слое, особенно сильно пон: зился и уровень знаний, и уровень совести, идейной и прак: ческой.— Впрочем, читатель и видел уже это на милых кар нах «отлучательства», которое гнездится целиком в этом слое.
Но для рабочих газет дело идет о распространении знай; прямо в массах; тут невежество и некультурность пишут неизмеримо вреднее; тут они действуют в широком масштаб отражаются часто на самой практике движения, превращаю ся, следовательно, в настоящее преступление.
Что может быть важнее экономического отдела в рабочей газете? И в этом отделе мне случалось читать вещи невозмож ные, которых не мог бы пропустить ни один знающий эконо- мист и которые, однако, попадали туда не по случайному недосмотру.
В прошлом, 1913 году, редакция «Правды» открыла у себя дискуссию по вопросу, допустимо ли стачечникам поступать на работу в другие предприятия, где нет в это время забастовки (1). Если редакция открыла дискуссию, значит, она не имела своего мнения по вопросу. Между тем, это не какой-нибудь трудный и сложный вопрос тактики, это вопрос элементарного знания; и, напр[имер], в Европе рабочая газета никакого обсуждения по его поводу открывать себе не позволила бы. Так же не сделала бы этого ни одна из наших старых газет.
Поступление бастующих в другие предприятия, когда оно удается,— сильнейшая угроза другой стороне и чрезвычайно увеличивает шансы успеха. Уменьшаются издержки на помощь бастующим, а средства возрастают, потому что нашедшие работу часть заработка отдают на это дело. Кроме того, потеря некоторых привычных, наладившихся, искусных работников обещает предпринимателю затруднения, когда забастовка окончится; и если даже он выйдет победителем, ему нелегко будет произвести обычную «фильтрацию» работников, устранение наиболее сознательных и активных. Естественно, что предприниматель старается избегнуть этих неприятностей и рассылает «черные листы» по другим предприятиям, чтобы там не принимали его стачечников; но, естественно, и то, что профес- 182


тональные союзы находят часто выгодным выдавать специальные пособия стачечникам на отъезд для приискания Работы.
Как же мог возникнуть странный «вопрос»? Очевидно, Из малой сознательности известного слоя рабочих, который еще не поднялся до классовой точки зрения на стачку и смотрит на нее с точки зрения, так сказать, стадной: «стой, ребята! держись вместе. Никто не уходи,— действуем скопом!». Они сами прикрепляют себя на время стачки к предприятию, а предпринимателю это*-и выгодно, и избавляет от хлопот рассылать черные листы. Если у него есть «свои» среди бастующих, не смеющие открыто выступить штрейкбрехерами, то они, конечно, будут поддерживать малосознательные взгляды.
Первую «дискуссию» в «Правде» на эту тему, к счастью, быстро прекратил И. Степанов (2). Не без удивления он принял в ней участие и кратко разъяснил дело. Редакция, как будто, приняла его точку зрения, и разговор прекратился. Оказалось далеко не то.
Прошло больше года. В типографии Яблонского происходила упорная стачка — она тянулась около трех месяцев. Было принято решение не поступать в другие типографии. Рабочие газеты не указали стачечникам. на ошибочность их решения. Стачка кончилась неудачей: ее прекратили, но очень странным образом. Яблоицы разрешили себе только поступать в другие типографии, а прежнюю объявили под бойкотом на три месяца. И рабочие газеты не разъяснили, что это по существу—не прекращение стачки, а ее продолжение. Странное постановление было некоторыми вскоре нарушено, начались взаимные обвинения, деморализация.
И этого еще мало. В «Трудовой Правде» (3) появился фельетон, где с авторитетным видом, со ссылкою даже иа якобы тактику профессиональных союзов Запада подтверждалась правильность позиции яблонцев* (4). И. Степанову вновь пришлось объяснять азбуку** (5). Что будет дальше, неизвестно.— Но разве это не упадок экономических знаний?
И надо заметить, что меньшевистская газета (6), не упускающая, по возможности, ни одного случая схватить большевистскую за горло (как и та со своей стороны, разумеется), в данном вопросе оба раза не возражала ей. Значит, также не имела своего мнения. Не от кого было рабочим яблонцам получить научно-идейную помощь, когда они делали тяжелые для них ошибки по неопытности и незнанию.
* «Тр[удовая] Правда», № 8 (6 июня 1914 г.), ст[атья] Н. Глебова.
*• В московском] журнале «Раб[очий] Труд», No 3 («Один из крупных вопросов стачечной тактики»).
•183


Беру пример в другой области. Вопросы международной политики всегда имеют глубокое жизненное значение, как вон- росы конкуренции на мировом рынке, войны и мира, торговые договоров, вопросы, от которых зависит часто и соотношение сил классов, и налоговая система, и степень дороговизны жизни и т. д. Как поставлен этот отдел в рабочих газетах? В меньшевистских — довольно хорошо, благодаря энергичном^ сотрудничеству такого знающего специалиста и умелого литератора, как М. Павлович (Волонтер). В правдистских—ниже критики. Я имею право сказать это, потЛзу что во время своего сотрудничества излагал свое мнение редакции, и редакторы соглашались со мной, что дело обстоит неудовлетворительно Приведу ту же иллюстрацию, какой я воспользовался в разговоре с ними.
Незадолго перед тем появилась статья об Адрианополе (7), которая должна была осветить рабочим смысл первой балканской войны. В этой статье упорная борьба Болгарии за Адрианополь, подорвавшая силу молодой страны, объяснялась, согласно шаблону всех либеральных газет, тем, что Адрианополь— «важный стратегический пункт»! Еще бы для жадной к захвату националистической буржуазии богатейший город и область с сотнями тысяч жителей не были «стратегическим пунктом»! И не только эта причина осталась затемненной, но и другая, еще более характерная и интересная. Адрианополь с мусульманско-турецким преобладающим населением был нужен болгарским националистам, как постоянное гнездо недовольства и крамолы, которые приходилось бы усмирять и подавлять. Этим «усмирением неспокойных окраин» всегда поддерживается патриотизм и реакционная политика, разные «военные» и другие исключительные положения, которые содействуют развитию полицейского аппарата. По той же причине Сербии и Греции непременно требовалось по куску албанского народа; и такую же невольно-реакционную роль играла Польша в судьбе трех стран, поделивших ее,— Германии, России и Австрии.
Этого мало. Как известно, балканская война (8) вызвала между Россией и Австрией конфликты, которые «чуть не» привели к войне, но не привели. Почему? Статья давала такое объяснение: в России была волна забастовок, которая, будто бы, настолько напугала правительство, что оно не решилось начать внешнюю войну. Объяснение столь же негодное, как и вредное, ибо оно затемняет для читателя рабочего истинные отношения сил. Вряд ли в какой-нибудь даже из наиболее передовых стран Европы рабочий класс в состоянии своим вмешательством помешать войне. Нелепо предположить, чтобы 184


правительство, располагающее миллионами штыков, испугалось нескольких сот тысяч рабочих, мирно одни за другими бастующих в разных городах,— испугалось бы их настолько, »побы не начать войны, если бы считало себя надежно подго- кшленным к ией. Наоборот: тогда забастовки послужили бы для него только лишним мотивом в пользу войны, потому что она, порождая взрыв патриотических чувств, лучше всего отвлекает от внутренней политики и от классовой борьбы, подменяя их внешней борьбой и национальной ненавистью, ослабляя классовые и демократические чувства...
Такими вещами кормят рабочих, которым надо учиться! Либеральные шаблоны и громкие фразы... Где же? в рабочей газете!
Редакторы поставили мне вопрос, как улучшить постановку отдела. Я посоветовал им обратиться к писателю, компетентному в международных отношениях и высокоталантливому—историку М. Покровскому, и выразил удивление, что они раньше не догадались пригласить его. Они признали, что это было упущением. Конечно, нельзя было не признать.
Л результат? Недели через три произошло устранение еще целого ряда опытных литераторов из сотрудников (9), в международно-политическом отделе все осталось по-старому. «Улучшение» было произведено, но только в интересах Ильина, Зиновьева и Каменева, а не читателей-рабочих. Остались одни «свои» — чего же лучше?
Это, очевидно, уже не только понижение уровня знаний: ио еще больше, понижение уровня идейной совести в кругах людей, которым рабочие доверили свое самое дорогое дело. :
Еще мрачнее картина упадка товарищеской культуры отношений в этих слоях.
Борьба фракционная и борьба «сплоченных» групп за влияние часто получает перевес над борьбою классов. Теряется мысль об общем враге; утрачивается понимание своих и чужих прав, наконец, просто уважение к себе и своему делу!
Вспомним последние петербургские выборы (10). Шесть выборщиков рабочих — три правдиста и три лучиста. Из них, по закону 3-го июня, либерально-черносотенное большинство выборщиков должно выбрать одного депутата. Но если эти шесть столкуются, выбран будет все-таки тот, кого они хотят, потому что пять откажутся, и останется только один, ими намеченный.
Три и три не столковались, т. е. решили—предоставить врагам быть судьями в их споре. Те рассудили. Неизвестно, какими мотивами определялось голосование выборщиков из либералов, — хотя догадаться не трудно, но что касается октяб•185


ристов и правых, они не скрывали, что руководящими для н были полицейские справки и соображения...
Я затрудняюсь указать факт более позорный в истории ших последних лет.
Но что же можно было сделать, раз их было три и три место одно? Все, что угодно, кроме того, что они сделали
В тот момент, как одна из двух сторон заявила, что о предпочитает изменить классовому принципу, чем уступить другая должна была уйти и сообщить рабочим, какое сред* во дало внешнюю победу первым.
Но, скажут правдисты, меньшевики-то ни в каком сл\ не уступили бы, и место досталось бы им, тогда как они в 1: тербурге — меньшинство. Да, разумеется. И скажу более: к ни преступно поведение обеих сторон, оно со стороны шевиков понятнее. Ведь для них думская деятельность ихц «самостоятельное и решающее значение», а не подчинен» как для большевиков. И по общественной своей природе, к элементы более умеренные, тяготеющие к союзам с буржу. иыми силами, меньшевики должны менее глубоко понимать чувствовать классовую невозможность того, что было сдела
Да, место досталось бы им. Но и еще нечто другое, ч- делить с ними не следовало ни за какую цену.
Большевики 1906 года поняли бы это. Я помню, с какн\ негодованием была при выборах во 2-ю Думу отвергнута мысль о союзе с уполномоченными из народников, чтобы не пропустить в выборщики меньшевиков,— вещь бесконечно не винная по сравнению с тем. Но в 1912 году дух реакции был еще в силе, и понимание очевидного было утрачено.
Передо мной проходят разные эпизоды фракционной борь бы последних двух лет, паразитно разрастающейся, отнимающей на свою долю все больше живых соков. Часто не можешь определить, из какой области явление — упадка умственного или упадка нравов: делаются вещи и нехорошие и неумные, порой прямо смешные.
Вот,. напр[имер], многомесячная кампания меньшевиков против сотрудника «Правды» Х’а (И), обвиняемого в том, что он когда-то писал и нашим, и вашим. Я не знаю этого X, и не берусь судить о справедливости обвинений. Но разве не ясно, что на травле отдельного лица за его прошлое, хотя бы очень плохое, построить политическую кампанию против конкурн рующей фракции — значит применить один из самых типнч ных, но и самых мелких методов буржуазной политики? И не ясно ли, что он в этом применении страшно невыгоден: рабочие, коллективисты по инстинкту, не могут себе представить, 186


по какому случаю отдельной личности, вдобавок — неизвестной, алгебраической, придается такое непомерное значение, от- ноднтся такое огромное место; и вывод получается самый неблагоприятный,— «значит, очень уж слабы, если об одном каком-то А”е так беспокоятся».
Другой пример. Случилось большевистской газете впасть в ошибку по некрупному думскому вопросу: голосовалось пожелание в пользу почтово-телеграфных служащих, слабое и пе- юстаточное; фракция голосовала против, что было неправильно; «Правда» одобрила этот шаг. Но потом, сообразив и обсуши дело, она отказалась от высказанного мнения и признала свою ошибку (12). Немедленно меньшевистская газета начала издеваться: «вот она, последовательность большевиков!». В редакции «Луча» были опытные литераторы и умные люди. Пусть они не поняли, насколько некрасива такая позиция. Но как им не пришли в голову ее логические выводы. Ведь она может означать только одно из двух: или «мы никогда не впали бы в ошибку», или — «мы никогда не признали бы свою ошибку». Первому, очевидно, никто не поверит, а второе...
А вот в правдистских газетах, рядом с письмами раскаявшихся штрейкбрехеров печатаются письма раскаявшихся сотрудников или корреспондентов меньшевистской газеты. И редакция не понимает, не чувствует, какую путаницу вносит она этим в сознание рабочих, насколько постыден, и в сущности смешон этот способ уязвления фракционного противника.
А чего стоит ежедневная бухгалтерия в тех же газетах с несчетными выкладками — сколько групп, сколько рублей, сколько организованных, сколько корреспонденций, сколько истинно рабочих элементов, сколько интеллигентских и т. д. Время от времени полезно и надо, разумеется, подводить итоги росту сил. Но тут это делается все время, и со специальной целью — подавления противника. Неужели так трудно, минуту посмотреть со стороны и заметить, что когда из многих миллионов рабочих великой страны организовано всего несколько тысяч, то мысль раздавить цифрами идейного конкурента — детская наивность?
И кроме того: большинство голосов, конечно, очень важная вещь; ио оно имеет силу только в единой организации. Раз уж раскололись — бесполезно на него ссылаться...
Впрочем, и в том, что касается хлестаковщины, обе стороны стараются не уступить друг другу. Грустно-забавен, в этом смысле эпизод с приветствиями приехавшему в Петербург Вандервельде. Правдисты приветствовали его «от имени всех организованных русских рабочих» (у «них», мол, нет никаких рабочих,— одни интеллигенты); меньшевики — «от имени всех 187


сознательных рабочих» (13) (у «них?» ни одного нет сознатсль ного). Милая сценка!
Дело*. Малиновского—последний эпизод, который по свое! дикости может поспорить с петербургскими выборами 1912 го- да.
В чем суть дела? Произошла неожиданная и непонятна! катастрофа. Председатель рабочей думской фракции дезертировал в трудный, критический момент (14). Причины неизвестны. Объяснения, которые он сам дал, явно негодны, хотя бь потому, что их два, и одно противоречит другому: одно указы вает на мотивы политические, другое — на только личные.
Что делать в таких обстоятельствах? Кроме борьбы с ре зультатами катастрофы, необходимо гарантировать себя от подобных событий в будущем. А для этого в первую очередь необходимо расследовать действительные причины факта Расследовать всесторонне, объективно, при наибольшей воз можпой гласности. Это — вещь бесспорная, очевидная. Она не зависит от того, на кого и какие подозрения падают: если поезд потерпел крушение, начинают следствие о причинах катастрофы, даже если не имеют в виду обвинять определенные лиц: может быть, и никто не окажется виновным. Но надо знать, во что бы то ни стало.
Что же было сделано? Обе фракции, словно нарочно, за путывали и усложняли дело. Правдисты долго медлили с опубликованием имевшихся у них данных; а затем устроили какое-то домашнее следствие (15), которое ни к чему не привело,— да и не могло привести, потому что не коснулось ни Москвы, откуда был избран Малиновский, ни тех петербургских кругов, с которыми он соприкасался, кроме нескольких ближайших к нему лиц. Все следствие свелось к выводу, что Малиновский не провокатор, выводу неинтересному, потому что вопрос был не о том.
Меньшевики, со своей стороны, хотя и настаивали на организации правильного расследования, но, заботясь больше всего о том, чтобы опозорить правдистов, основанием требования выставляли только подозрения в провокации (16), чем бесполезно озлобили правдистов и дали им повод заменить вопрос о причинах катастрофы — вопросом о недостойных приемах фракционной борьбы (17).
Получилась бешеная кампания двух фракций друг против друга. Только московские большевики — одни из всех правдистов — разумно поставили задачи, вытекавшие из положения * (18). Но их голос, который должен бы считаться наибо- * В журнале «Раб[очий] Труд», № 1 («Об уходе Малиновского). .188


лес авторитетным в данном случае, разумеется, не бып услышан.
Страсти разнуздались до того, что люди, даже целые учреждения стали явно невменяемы. Нельзя иначе характеризовать, напр[нмер], заявление «руководящего учреждения» правдистов об идейных вождях меньшевиков, Мартове и Дане * (19). Оно попросту объявило противников «лишенными чести на основании десятилетнего опыта», чтобы отклонить третейский суд с ними. Способ очень простой, но невозможный с точки зрения хотя бы минимальной политической грамотности.
«Руководящее учреждение», которое не знает того, что ему по существу его задач присвоено и что не присвоено! Законно объявлять людей «лишенными чести» может только нормально организованный суд и никто больше; в противном случае перед нами лишь брань, ничьих прав не ограничивающая. Конечно, мы, так сказать, воспитаны на смешении административной власти с судебною; но ведь и земским начальникам не дано право объявлять обывателей «лишенными чести», а тем более в чужом участке.
Нелепость идет еще дальше. Признают лишенными чести на основании десятилетнего опыта людей с которыми всего четыре года тому назад тесно объединялись, заседали в общих редакциях и т. д. Не значит ли это — явно скомпрометировать собственную честь, по меньшей мере, на шесть десятых? Все мбыли, ничего не помнят!
Наконец, неграмотность литературная... В заявлении буквально говорится: «Мы раскусили кое-что насчет распространителей слухов...». Почему не «разнюхали кое-что»? Уж если пользоваться стилем ругающихся торговок, то хоть выражались бы картиннее! Когда-то стиль «руководящих учреждений» подвергался насмешкам за глубокомысленную тяжеловесность... Как далеки те времена! Многие надеялись, что роковое «заявление руководящего учреждения» окажется шуткой плохого юмориста наборщика... Но до сих пор подлинность не опровергнута.
Так дальше нельзя. В крупном и мелком, в мрачном и смешном, сумма унижений для юного коллектива более чем достаточна. Он должен положить им конец, если не хочет их заслуживать.
Из глубины стоячих вод нашей жизни поднимается гигантское светлое существо. Но слой тины и грязи, скопившихся на поверхности, облепляет могучее тело, ослепляет ясные глаза... Надо прорвать этот слой, смыть грязную оболочку!
* <Труд[овая] Правда», № 15 (от 14 июня 1914 г.).
189


Каким образом сделать это? Новое существо не раз уже щ деле показало в борьбе с грозными стихиями прошлого, чт^ у него есть воля, чтобы твердо хотеть, и есть голос, чтобь быть услышанным... Чего же больше?
Я только хотел бы предостеречь от одной возможной прак. тической ошибки, в которую уже впадают многие, искренне стремящиеся изменить положение к лучшему: против того чтобы корень зла видеть в расколе.
Раскол вещь печальная и вредная; но не в нем суть. 0^ только проявление. Почему он произошел? Он был жизнен^ необходим, без сомнения, не для коллектива в целом, а дл? тех его элементов, которые глубоко заражены ядами прошло го, миазмами реакции. Но это и значит, что он был не прими ной, а следствием культурного одичания, так ярко в нем раскрывшегося.
Те, которые в первую очередь хотят исцелять от язвы рас. кола, идут к верным неудачам. Их путь ошибочен с точки эре ния организационных законов: это путь наименьшего полезно го действия, наибольших сопротивлений.
Разрыв всякой организованной системы имеет то свойство что сам по себе порождает тенденцию к дальнейшему расхож дению ее частей. В частности, при расколе какого-нибудь кол лектива исчезает возможность живого, непрерывного общение обеих сторон, в котором могли бы сглаживаться многие про тиворечия, и расширялась бы общая почва живого опыта; вза имное понимание слабеет, недоразумения растут, отчуждена обостряется. Поэтому, если условия не изменяются, всякий рас кол постепенно упрочивается, его основания возрастают в си ле и глубине.
Значит ли это, что раскол вечен? Разумеется, ист. тенденция не решает всего. Если есть жизненная иеобходи мость в единстве, напр[имер], классовая потребность,—то оме рано или поздно будет достигнуто. Но оно не придет до w пор, пока существенно не изменятся условия жизни коллектн ва: прежняя совокупность причин действует, она породил: раскол; как она породит объединение? Она совершится пр. новых условиях, под действием новых сил, на новых основа ниях. Так уже было и опять будет так.
Что же делать тем, кто хочет единства, кому противен рас кол? Не «примирять» благими увещаниями, а бороться протш главного, против причин и раскола, и многих других бедствии против культурного одичания. Но не просто обличать его о стороны, а по возможности присоединяться к тому из двух тс чений, которое ближе, и в живой, положительной работе про водить новые методы общения и критики, достойные коллек 190


типа; тогда и противодействие старым, негодным методам будет иметь твердую опору.
— Да, присоединяться,— иронически заметит иной читатель,—ваш же собственный опыт говорит против вашего совета. Вот, вы попробовали присоединиться к той из двух сторон, которая вам ближе, и воздействовать положительной работой. Ну и что же? Хорошо это для вас кончилось?
На это я скажу: да, и тут дело нелегкое, и тут сопротивления. Но все же мой случай исключительный. Вряд ли кто- нибудь во всем коллективе успел собрать на свою голову больше ненависти и злобы прошлого, чем это удалось мне. Другим будет много легче. А главное, если и этот путь трудный, не обеспеченный от неудач,— то на пути примирительных воззвании или создания новых «фракций единства» совсем уже ничего хорошего нельзя добиться.
Требуется серьезная борьба против методов и привычек, унаследованных от реакции. По существу это не борьба против лиц. Но и перед лицами отступать не надо, когда они делают себя живым воплощением отжившего. Не до уважения к прошлым заслугам, когда надо защищать будущее.
Л всего больше — надо вырабатывать ясное понимание наших методов борьбы и общения, наших форм единства, нашего типа взаимных отношений. Вырабатывать и распространять как можно шире. От этих форм сознания зависит и внутренняя цельность коллектива и его внешняя энергия. Коллектив живет своей внешней работой; но она очень сильно уменьшается, когда в ее способах есть много устарелого и чуждого коллективу, много мешающего полной и целесообразной координации усилий.
Жизнь сама поможет и укажет дальнейшее. Она не стоит. Ход вещей —за тех, кто понял смысл будущего и вносит его в настоящее.
Таких мало...— Да. Еще бы! До сих пор будущее нигде не бывало с самого начала представлено большинством. И если бы готовая сила была за нами, это говорило бы только о том, что ис очень высока наша задача и не очень трудна.
Она высока и трудна. В ее выполнении создается новый лучший тип человека.
191


эпилог
ДРбилей кончился. Замолкли речи, погасли огни. Я в. один.
Глубокая ночь. Ярки звезды; но бессильны их разро ные лучи против холодного мрака. Черные призраки без ф тесно сплотившись бесконечной ратью, образовали его г лую массу и смутные, глухие звуки их движения слили., угрожающую тишину. Утомление в душе.
«Ха-ха-ха!..» Подавленный саркастический смех раз;кц за мною.— А, это ты, Мефистофель?
Я знаю тебя, дух насмешливого скептицизма, безрадос: разрушитель. Не в первый раз ты являешься к работни когда он, выполнив трудное дело, окидывает его взгляд Что ж, добро пожаловать, побеседуем!
Мефистофель спокойно располагается против меня. Он спешит; он уверен в своей силе.
— Ну, и... что же дальше? — говорит он.
— Увидим,— отвечаю я.— Сделано то, что надо было еде лать. А дальше... будет, что будет. Человек ответствен толью, за то, что зависит от него.
— Фатализм — удобная вещь,— улыбается он.— Но тут эк не к месту; ты должен прямо сказать, чего надеешься дь стигнуть.
— Я, кажется, ясно высказал свои цели...
— На словах, да. Но разве в этом суть? Ты делаешь прямо противоположное тому, что следует, чтобы их достигнуть'
— Укажи мне мои ошибки, Мефистофель.
— Во-первых, ты усиленно организуешь врагов, своих и своего дела. Посмотри, что ты устроил. Собрал их всех вместе и сказал им, в сущности, такие вещи: «Господа, у вас идут междоусобия, вы грызетесь из-за власти и влияния, друг в друге видите опасных конкурентов и друг друга стараетесь уничтожить. А между тем у вас одна общая основа и один общий враг, который ей угрожает. Ваша основа — монополия истины; из этой монополии вы для себя выводите жреческие привилегии, право связывать <и разрешать, приобщать и отлучать. Ваш враг — дух новой культуры, который хочет разрушить все монополии и привилегии в мире идей, отдать истину коллективу и развитию, а вас — прошлому. Смотрите, то, чего вы не можете поделить, ускользнет от вас в целом». Разве это не самый верный способ сплотить всех конкурентов в один 192


Это будет большая сила. А зародыши нового еще
Но. Мефистофель, ведь эти зародыши надо собирать, вспять. организовать. А как это сделать, не сказавши того, есть? И моя ли вина, что идея прогресса имеет свойство авизовать также его врагов? Рабочее движение сплачивает шиталпстов на общей , борьбе против него; не отказаться cmv от самого себя на этом основании!
И что же? Там, где оно успевает сплотить .их, когда . еще слабо, там ему приходится плохо: наступает жесто- реакция. К подобному же результату в сфере твоих за- привелут твои реформаторские усилия. И в этом будет доен вины. Ибо — тут вторая твоя ошибка: насколько хо- ы объединяешь врагов, настолько же старательно разго- отталкиваешь друзей. Славный организатор, можно ранить!
Гы, кажется, клевещешь, темный друг. Когда я делал это?
Ну. начать хоть бы с того, как ты поступаешь со свои- ! сооглученными. Они идейно близки тебе, твои естественное союзники. Они вправе ожидать лучшего отношения к се- Гы даже защиту их превращаешь в повод обличать их ибки Как будто этого не следует предоставить врагам!
— Враги нс могут указать им того, что могу я, потому что нс понимают их сам.и.
— А в результате что? Разве это не вернейший способ от- юлкнуть их?
— Постой, Мефистофель! Тут я не стану тебя слушать. Я не молод и видел много измен; но настолько веры в людей не потерял. Люди, которые возвысились до мысли о коллективе-строителе мира, не могут быть идейно мелки. Это ты «и гань!
— Ну, ладно, не ссориться же нам! Все равно, есть другое, гораздо важнее. Самые идеи, за которые ты борешься, которые, по-твоему, должны служить для организации hobopi жизни, эти идеи ты систематически, словно нарочно, изображаешь в самом тяжелом и неприятном для людей, возможно более неприемлемом виде.
— Не понимаю тебя. Я старался излагать их просто, ясно и точно. Если мне не удалось это...
— В некоторых отношениях — чересчур даже удалось, мой милый. Подумай сам. Среди хаоса дезорганизации, среди бессмысленных столкновений ты выдвигал всеобщую организационную идею. Среди грубой некультурности — мысль о ноной культуре, высшей чем та, которой, все-таки, не хватает. 13 Зак. 184 193


Разве это не должно звучать, как издевательство и вскоре ние? Ты с усердием, наглядно и убедительно выяснял, в ка. непримиримом противоречии стоят эти идеи со всем при ным душевным укладом, насколько надо переделать самые методы мышления, чтобы проникнуться ими. А ты . ешь, что всего консервативнее в человеке — именно его сп мыслить. Человек может отказаться — и то с сопротивление от многих своих старых взглядов. Но перестраивать мехаш своего мозга — кто же на это согласится?
— Но я и предполагал, что услышат меня только те, в уже есть достаточные зародыши нового механизма мысли
— Зародыши, зародыши... В том-то и дело, что зароды: Их надо было бережно и постепенно развивать. А ты моби. зовал против них всю силу веками сложившихся кривы сознания, весь его старый механизм, который, допустим, . менел и не способен к развитию, но зато страшно тверд и .. сток. Что выйдет из столкновения? В душе человека проц, дет такая же вещь, как в стране, где молодое, неокрепшее .. жение сразу развернет свои лозунги: суровая реакция.
— Волков бояться — в лес не ходить, Мефистофель. р1( ция бывает, но она и проходит...
— Ну, так и жди, и наслаждайся ею. Ибо ты сделал ре. шительно все зависящее от тебя, чтобы вызвать ее в человеке, и чтобы помочь ей. Ты связал свое дело с разрушением самых признанных, самых почтенных авторитетов. А они дороги многим и многим. И из тех, к кому ты обращаешься, сколько найдется таких, которые скажут: «а мы им так вери ли! Кому же верить, если он прав?» — И отвернутся от тебя, и не захотят понимать. А другие помогут им в этом.
— Но я обращаюсь не к рабам, а к свободным людям Авторитеты стали на дороге истины; что же делать с ннми>
— Что хочешь, разумеется. Но люди организовались вокруг них, и не простят попытки разорвать эту связь.
— Пусть организуются вокруг идей будущего, а не вокруг людей прошлого. Нельзя же мириться с таким заблуждением
— Чудак! Да ты мне что доказываешь? Что ты не мог действовать иначе? Прекрасно знаю. Вопрос был совсем другой: чего ты думаешь на деле достигнуть? И вот, теперь ты видишь...
— Большие трудности, препятствия, враждебные силы? Да. вижу. И пожалуй, даже того, каков будет прямой результат попытки — не знаю. Но тот, кто идет на серьезную борьбу, должен быть готов не только к победам.
— А если поражение? О чем же ты тогда старался?
194


Uar, все-таки будет сделан. Дело необходимое, неиз-
<юе. Другие придут и продолжат его. Им будет легче... Другие придут? Кто, когда? Ты их видел?
я ответил Мефистофелю. Алый луч зари прорезал ночь, побледнела и растаяла сумрачная фигура.
Ярче, яснее красный ореол Востока... Тускнеют тени вещей :чи сомненья. Светлое ожидание зарождается в природе. i\ ше утомленного работника радостно звучат слова поэта;
Гы, Солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ярким сияньем зари,
ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред светом бессмертным Ума...
здравствует Солнце! Да скроется тьма!» (1).
ПРИМЕЧАНИЯ
К ыаве I
Речь идет о статье Л. И. Аксельрод «Новая разновидность ревизио- юявнвшейся в газете «Искра» (№ 77 от 5 ноября 1904 г.). Паев написанию послужили вышедшие в свет две работы А. А. Бог- псрвая книга «Эмпириомонизма» и сборник статей «Из психоло- /нцества». Аксельрод отмечала, что еще за полтора года до написа- hoí! статьи к ней обращался В. И. Ленин с просьбой высту- ритикой взглядов Богданова, сообщив, что уже делал аналогичен* ложение Г. В. Плеханову. Разделяя мысль о необходимости по- аботы, Плеханов, однако, отказался от предложения Ленина, сосна неотложные партийные дела.
данов имеет в виду вынужденное прекращение сотрудничества с Правда». Конфликт с редакцией был вызван резко отрицательным на присланную им весной 1913 г. статью под названием «Идеоло- н отказом напечатать ее.
< Богданов имеет в виду свою брошюру о Карле Марксе «Памяти учителя», опубликованную в 1914 г. в Тифлисе.
11 леется в виду «Союз коммунистов», основанный К. Марксом и псом в июне 1847 г.
Имеется в виду первая массовая международная организация ра- |\ Интернационал, основанный в Лондоне в 1864 г. при непосред- участии Маркса и Энгельса.
• чь идет о деятельности в I Интернационале М. А. Бакунина 76) и его сторонников.
7 Маркс умер в 1883 г., т. е. за шесть лет до основания II Интер- । акионала.
Имеется в виду новая политическая организация рабочего класса, ¡сдтая на смену 1 Интернационалу,— II Интернационал, образованный в 1889 г.
зможно, что упоминаемый Богдановым эпизод мог произойти во !я но выступления с докладом на тему: «Итоги философской борьбы р\ ск<>м марксизме» в Парижском клубе большевиков 26 сентября 1910 г.
ft доклад содержательно близок к заданному Богданову вопросу.
13* 195


К главе II
1, 	Под таким названием в 1904—1906 гг. вышли три книги фи. ской работы Богданова, которая вызвала значительный отклик в теоретиков РСДРП, относивших себя к ортодоксам (Г. В. Пле Л. И. Ортодокс и др.), так и к неортодоксам в области философии ( мер, В. Базаров, Н. Валентинов, Я. Берман, А. Луначарский и др
2. 	Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к пснхическ М., 1907.
3. 	В Предисловии к третьей книге «Эмпириомонизма» Богданов ражая Плеханову, писал: «...«махистом» в философии признать се могу. В общей философской концепции я взял у Маха только о: представление о нейтральности элементов опыта по отношению к ческому» и «психическому», о зависимости эти,х характеристик толью связи опыта. Затем во всем последующем — в учении о генезисе нею ского и физического опыта, в учении о подстановке, в учении об «ни ференцип» комплексов — процессов в общей картине мира, основанной всех этих посылках,—у меня нет с Махом ничего общего» (Богдан Эмпириомонизм. Кн. 3. СПб., 1906. С. XI).
4. 	Термин «физиологическая психология» предложен в 1874 г. ким психологом В. Вундтом (1832—1920) для обозначения новой по •, временам области исследований,' в задачу которой должно было в\< изучение психических явлений в их отношении к явлениям фпзиологичс при помощи экспериментальных методов физиологии. Однако впоследст в особенности после ряда исследований Г. Эббингхауза (1850—1909) изучению феномена памяти - и других. работ ученых, В. Вундт уточин название новой дисциплины, именуя ее «экспериментальной психологи« Экспериментальная психология включает психофизику, психофизиологию другие разделы.
5. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. М., 1957 С. 446—447. Энгельс Ф. Людвиг Фейербах / Пер. с нем. Г. Плеханова 2-е изд. Женева, 1905. С. 100, 104 (Плеханов Г. В. Избр. филос. пропав Т. 1. С. 479, 481).
6. 	Н. Бельтов —один из псевдонимов Г. В. Плеханова. Богданов имеет в виду Г. В. Плеханова, В. И. Ленина и их философских единомышленников.
7. 	Имеются в виду те представители философской мысли Французского Просвещения XVIII в., которые в своих учениях последовательно объясняли природу из нее самой, не только не обращаясь к сверхъестественным силам, но и аргументированно отрицая их реальность. К ним относятся Ж. О. де Ламетри (1709-1751), Д. Дидро (1713-1784), К. А. Гельвеций (1715—1771) и П. А. Гольбах (1723—1789).
8. 	См.: Friederik Engels. Socialism Utopian and Scientific. London. 1892, и с некоторыми сокращениями в переводе автора на немецкий язык в журнале «Die Neue Zeit», 1892—1893, №№ 1—2 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 304).
9. 	Энгельс рассматривал вопрос о вещах в себе в тесной связи с критикой им агностицизма, т. е. направления, отрицающего возможность исчерпывающего познания вещей. Он считал, что утверждение о непознаваемости вещей в себе «не более чем фраза, и его никогда не применяют на деле» (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 555—556).
10. 	Новокантианцы — представители неокантианства, течения в философии последней трети XIX —первой трети XX вв., лозунгом которого было возвращение «назад к Канту». Возникнув в 60-х годах XIX в. в Германии, оно затем нашло сторонников и за ее пределами. Основными школами неокантианства были марбургская (Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер и др.) и баденская (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Э. Ласк).
196


См.: Мар'кс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 284.
Речь идет о втором тезисе Маркса о Фейербахе: «Вопрос о том, ;ает ли человеческое мышление предметной истинностью — вовсе не теории, а практический вопрос. В практике должен доказать чело- тнность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мыш- С:.ор о действительности или недействительности мышления, изолн- щегося от практики, есть чисто схоластический вопрос» (Маркс К., Эн-
Ф. Соч. Т. 3. С. 1—2).
См.: Engels F. Ludwig Feuerbach und der Ausgang der klassischen lies Philosophie. Stuttgart, Dietz, 1903. S. 60; Энгельс Ф. Людвиг лрбах. С. 66 (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 1—2).
«Die Neue Zeit» («Новое время»)—теоретический журнал Герман- социал-демократической партии, издававшийся в Штутгарте в 1923 гг. До октября 1917 года редактировался К. Каутским, затем — Г Куновом.
15. 	Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому /Издание со вступительной статьей А. Богданова. М., 1908.
¡6. 	А. Богданов передает смысл слов бакалавра из комедии Ж. Б. Мольера «Мнимый больной». См.: Мольер Ж. Б. Поли. собр. соч. в 3-х тт. Т. 3. М., 1985-1987. С. 619.
17. 	В 1913 г. Богданов завершил первый том и начал издание своей «Всеобщей организационной науки (Тектологии)». Всеобщая организацион- нак строительная наука—тектология (от греч. redraw ojxai — строю), призванная преодолеть созерцательность прежней философии, должна, по мнению Богданова, не представлять мир в виде единого целого, а превратить его в организованное целое. Тектология фактически содержала немало идей (например, о механизме формирования интеграционных качеств, прямой и обратной связи и т. д.), которые впоследствии легли в основу системного подхода, системных исследований, кибернетики. _
18. 	Энгельс Ф. Философия. Политическая экономия. Социализм (Переворот в науке, произведенный Дюрингом) •/ Пер. с 3-го нем. изд. Изд. 3-е. СПб., 1906. С. 113 (Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 1Г7).
19. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. фплос. произв. в 5-ти тт. Т. 1. С. 669— 670
20. 	В. Ильин — один из литературных псевдонимов Ленина.
21. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 134—135.
22. 	См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 89—91.
23. 	Григорианский календарь введен папой Григорием XIII в 1582 г.
24. 	Сперанский Н. Ведьмы и ведовство. М., 1906. С. 150.
25. 	Богданов имеет в виду прежде всего трактовку объективности в позитивистской философии (у истоков которой стояли О. Конт и Г. Спенсер), развитую в махизме, эмпириокритицизме, эмпириомонизме.
26. 	Маркс К. Капитал. Критика политической экономии / Пер. с 5-го нем. нзд. В. Базарова и И. Степанова. Т. 1, кн. 1. М., 1909. С. 42. (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 86).
27. 	В данном случае А. А. Богданов ссылается на третье письмо «Ответа...» Г. В. Плеханова к нему. В указанном месте Плеханов иронизирует по поводу богдановского понятия объективности (объективность, по Богданову, организационная форма для жизни общества, с изменением последнего меняется и она; она—иная с каждой ступенью развития общества): «Рассуждая с помощью Вашего «высшего критерия объективности», необходимо сказать, что—да («...что домовому свойственно было объективное существование»). А этого одного совершенно достаточно, чтобы увидеть, как высоко нелеп этот «высший» критерий, и отбросить всю Вашу теорию объективности, как самое неудачное построение самого неловкого схоласта» (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 270).
197


28. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 269—271.
29. 	А. А. Богданов в данном случае берет в кавычки плехановское обращение к нему «Милостивый Государь г. Богданов», упрекая его автора в таком «титулованном» обращении. Еще до написания публикуемой сейчас работы Г. В. Плеханов так ответил на этот упрек в первом письме «Ответа г. Богданову» (опубликованном летом 1908 г. в №№ 6—7 меньшевистского органа «Голос социал-демократа»), ««Титул» господина в моем обращении к Вам Вы считаете оскорблением, делать которое Вам я не имею права. По этому поводу спешу уверить Вас, м. г., что в мои намерения никогда не входило оскорблять Вас... По Вашему убеждению; именование Вас товарищем входит в число моих социал-демократических обязанностей. Но—суди меня бог и наш центральный комитет! — я такой обязанности за собой не признаю... по той простой и ясной причине, что Вы мне не товарищ... потому, что мы с Вами являемся представителями двух прямо противоположных миросозерцании. И, поскольку речь идет для меня о защите моего миросозерцания, Вы являетесь по отношению ко мне не товарищем, а самым решительным и непримиримым противником. Зачем же я буду лицемерить? Зачем я буду придавать словам совершенно ложный смысл?» (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. Т. 3. С. 203).
30. 	Богданов А. А. Философия живого опыта. Пг., 1913. С. 238—239.
31. 	Богданов А. А. Наука об общественном сознании (Краткий курс идеологической науки в вопросах и ответах). М., 1914. С. 32—33.
32. 	Богдановское понятие «меновое общество» — это система отдельных, по виду независимых друг от друга предприятий, которые связаны между собой обменом продуктов труда посредством продажи на рынке, а не посредством каких-либо волевых отношений (организующей воли) или плана производства. Иными словами, меновое общество представляет из себя совокупность хозяйственных отношений при наличии широкого общественного разделения труда, главной отличительной чертой которых является акт купли-продажи произведенных товаров. Таким образом, меновое хозяйство в понимании Богданова оказывается синонимом товарного хозяйства.
33. 	Фетишем стоимости А. А. Богданов в данном случае обозначает тот уровень, вокруг которого колеблются цены, т. е. товарную стоимость. Стоимость же, как общественное отношение товарного производства, объективно существует как фетишистская форма, т. е. как свойство вещи. Под фетишизмом же вообще в политэкономии понимается характерный для товарно-капиталистического общества процесс наделения продуктов труда сверхъестественными свойствами (самовозрастание стоимости, например), обусловленный овеществлением социальных отношений и персонификацией вещей.
34. 	Такие характеристики положения А. А. Богданова о том, что «человечество в своем труде и познании организует для себя мир», содержатся в работах Г. В. Плеханова, Л. И. Аксельрод, В. И. Ленина.
35. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 272. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 124—125, 240; Аксельрод Л. И. Философские очерки. Ответ философским критикам исторического материализма. С. 170.
36. 	В понимании А. А. Богданова законы и закономерности — организационные формы, посредством которых человечество, вопреки постоянному и гигантскому сопротивлению природы, в течение многих веков систематизировало свое знание о мире. Общественно-техническая закономерность в понимании Богданова предполагает возможность в процессе общественно- трудовой деятельности сознательно и планомерно воспользоваться технически результатами, организующей деятельности человеческого сознания. Научная закономерность же предполагает, с точки зрения Богданова, возможность совместного (общественного) действия по проверке, осуществлению 198


и получению результата в соответствии с «формулами» точных наук (к коим относит математику, астрономию и др).
37. 	См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 1.
38. 	См.: Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. С. 270 (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 240—241).
39. 	Цитируя высказывание Г. В. Плеханова о том, что в «ках<дом атоме материи надо допустить некоторый элемент сознания, А. А. Богданов ссылается (см. примечания автора) на его работы «Cant против Канта, пли духовное завещание г. Бернштейна» и «Бернштейн и материализм». Но ни в указанных, ни в других работах Плеханов, излагая свою точку зрения на материализм, так, как цитирует Богданов, не говорит. В работе «Cant против Канта...» Плеханов цитирует Бернштейна: «Пытались объяснить это (происхождение сознания), приписывая атому известную долю созидательной способности, долю одушевленности в смысле учения о монадах» (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 384). Анализируя это положение, Плеханов приходит к выводу, что оно — одно из предположений, сделанных французским материализмом XVIII в., в частности, Ламетри, для реализации потребности цельного мировоззрения. И тем более оно не является, с точки зрения Плеханова, причиной несостоятельности материализма, того, что материализм сводится к идеализму. Пытаясь развернуть свое понимание указанного предположения, Плеханов подчеркивает единство исходных позиций домарксистского и современного, диалектического материализма в решении основного вопроса философии. Но он не раскрывает существенного различия между марксистским и домарксистским материализмом. «Современный материализм представляет собой только более или менее осознавший себя спинозизм» (С. 339). Из этого сближения материализма Спинозы с философской точкой зрения Маркса и Энгельса и стремления отмежеваться от «вульгарной философии тождества» материи и сознания проистекает и следующее допущение Плеханова: «...мышление... человеческое сознание... высшая форма «мышления»... предпосылка бытия этому мышлению ни в коем случае не исключает «одушевленности материи»» (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2, С. 360). И далее. В упоминаемом Богдановым в его примечаниях (в связи с разбираемым положением Плеханова) сборнике «За двадцать лет» в статье Плеханова «А. А. Волынский. «Русские критики» («Судьбы русской критики»)» мы видим: «...у нас есть все необходимые и достаточные основания для того, чтобы признать существование известной связи между указанными феноменами (материей и сознанием)» (Т. 5. С. 137). «Таким образом, если бы мы сказали вместе со Спинозой, что мысль и материя представляют собою два различные атрибута одной и той же субстанции, то мы должны были бы в то же время признать, что первый из этих атрибутов обнаруживается лишь благодаря второму» (С. 138). Такого рода высказывания дали Богданову возможность приписать Плеханову процитированное им положение Бернштейна как его собственное. Оно, однако, не является характерным для плехановского понимания материализма.
40. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 384— 385, 359—361; Т. 5. С. 162—163.
41. 	Богданов цитирует «Предисловие» (1859) К. Маркса к его работе «R критике политической экономии» (См.: 'Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 67).
42. 	Имеется в виду статья «Идеология» из «Словаря иностранных слов», написанная А. Богдановым для «Правды», но ненапечатанная. См. прим [ечание] 2.
43. 	Материал, содержащийся в данной статье, был частично использован А. А. Богдановым во Введении к его книге «Наука об общественном сознании» (М., 1914).
199


44. 	См.: Аксельрод Л. . И. Новая разновидность ревизионизма//Философские очерки. С. 171 —184; Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 1. С. 647—648.
45. 	К «нашим самобытным отлучателям» А. А. Богданов, в данном случае, относит Г. В. Плеханова и Л. И. Аксельрод.
46. 	И. Дицген писал: «Логика стремится быть «учением о формах и законах мышления». Тем же самым стремится быть и философское наследие, диалектика, первый параграф которого гласит: не мышление производит бытие, но бытие — мышление, часть которого (бытия) представляет собою это мышление, занимающееся изображением истины» (Дицген И. Завоевания (Аквизит) философии. СПб., 1906. С. 45).
47. 	См.: Плеханов Г. В. Иосиф Дицген//Современный мир, 1907, № 8. С. 59—75. (Плеханов Г. В. Избр. филос произв. в 5-тн тт. Т. 3. С. 106— 123).
48. 	См.: Noire L. Ursprung der Sprache. Mainz, 1877; Богданов А. A. Наука об общественном сознании. 1914. С. 40—45.
49. 	См.: Плеханов Г. В. О так называемых религиозных исканиях в России//Современный мир, 1909, № 9. С. 188—189 (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-тп тт. Т. 3. С. 334—336).
50. 	Клерикализм (от позднелат. clericalis) — политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в общественной, политической и культурной жизни, обосновывающее свои политические убеждения догматами религиозной веры.
51. 	См.: Богданов А. А. Наука об общественном сознании. С. 65—67, 69—70; Богданов А. А. Краткий курс экономической науки, 9-е изд. М., 1906. С. 45—46.
52. 	А. А. Богданов имеет в виду работу И. Дицгена «Письма о логике. Специально демократически-пролетарская логика», вышедшую в свет на русском языке в Санкт-Петербурге в 1906 г. вместе с работой «Завоевания (Аквизит) философии».
53. 	Стремление А. А. Богданова придать существенно новый вид паукам самым тесным образом связано с его «организационной» точкой, зрения. В соответствии с ней вся система знания должна быть организована на новых началах. Богданов считал, что «классовая» наука имеет свой определенный, эзотерический язык, понять который без соответствующей под-_ готовки весьма сложно. Чтобы устранить этот недостаток, необходимо, с' точки зрения Богданова, изменить структуру науки в связи с новой орга-. низационно-трудовой точкой зрения. Эти идеи подробно развивались им в первую очередь в самой крупной его работе: «Всеобщая организационная наука. Тектология»». (1913), а также в таких, как «Познание с исторической точки зрения» (1901), «Культурные задачи нашего времени» (1911), «Наука и рабочий класс» (Пролетарская культура, № 2, июль 1918), «Социализм науки — научные задачи пролетариата». (1918) и других работах.
54. 	«Александрийский расцвет» астрономии приходится на III—II вв. до н. э. и связан в первую очередь с крупнейшим центром эллинистического мира — Александрией, где работали выдающиеся ученые того времени. В их трудах эллинистическая наука подошла к ряду проблем, которые нашли свое дальнейшее развитие и разрешение лишь в Новое время. К ним относятся дифференциальное и интегральное исчисление, теория конических сечений, гелиоцентрическая система мира. С именами математиков Архимеда, Евклида, Эратосфена, астрономов Аристарха Самосского, К. Птолемея, Герона, занимавшихся проблемами теоретической механики, связаны такие достижения эллинистической науки, как установление зависимости морских приливов и отливов от положения Луны, составление карты известной части земного шара, попытки определить его размеры.
55. 	См.: Богданов А. А. Всеобщая организационная наука (Текстология), Ч. 1. СПб., 19ТЗ. С. 8-10.
200


56. 	Потресов А. Критические наброски. Ответ В. Валерьянову // Наша заря, 1913, № 10-11. С. 45.
57. 	Выражение «барская поэзия» было характерно для вульгарно-социологической эстетики, распространившейся в России в начале XX в. Отличительной чертой вульгарно-социологической концепции культуры был упрощенно-классовый подход, эстетика сводилась к социологии искусства, а система культуры на всех уровнях, в том числе в своих собственно духовных, идеальных аспектах оказывалась зеркальным отображением структуры производственных отношений.
58. 	«С одной стороны, нельзя не сознаться, с другой стороны, надо признать» — одна из наиболее известных «формул» М. Е. Салтыкова-Щедрина, которая приобрела характер крылатого выражения; встречается в таких его произведениях, как «Благонамеренные речи», «Дневник провинциала в Петербурге», «Похороны», «Современная идиллия».
59. 	Потресов А. Еще к вопросу о пролетарской культуре//Наша заря, 1914, № 2. С. 91.
60. 	Миннезингеры (нем. Minnesinger, от Minne — любовь и Singer — певец)—немецкие рыцарские поэты-певцы. Их поэзия складывалась во второй половине XII—XIII вв., ее темы — рыцарская любовь, служение богу и сюзерену, поэтизация военной жизни рыцарей и крестовых походов.
61. 	См.: Потресов А. Критические наброски//Наша заря, 1913, № 6. С. 75.
62. 	А. Богданов цитирует стихотворение из газеты «Пролетарская правда», № 13 (31) 1914, 17 января.
63. 	В 1913 г. в журнале «Наша Заря» (№№ 4—6) была опубликована статья А. Н. Потресова «Критические наброски. О литературе без жизни и о жизни без литературы», в которой автор развивал идею о том, что при капитализме (как в странах Западной Европы, так и в России) движение пролетариата создало «культуру, которой нет равной ни в прошлом, ни в настоящем общественной жизни, культуру практического действия, культуру классовой — экономической и политической — борьбы» и не создало — культуры художества (Наша Заря, 1913, № 6. С. 68). Одним из откликов на статью Потресова была статья В. Валерьянова «К вопросу о пролетарской культуре» (Наша Заря, 1913, № 10—11. С. 34—41). Отвечая на нее, Потресов писал: «Если пролетариат и на самом деле способен — как полагает тов. Валерьянов — при существующих общественных условиях не только сплотиться в великую армию, как думал некогда Маркс, но дать «полный законченный комплекс» своих «культурных ценностей», т. е. развернуть во всем ее объеме свою пролетарскую культуру, то, очевидно, эти общественные отношения совсем не так дурны, как про них злословят старомодные социал-демократы, и в своем развитии эти отношения совсем не идут — к революции. Зачем революция? — Не «социальная революция», а социальная реформа, исподволь, незаметно и постепенно преобразующая капиталистическое общество в социалистическое, вот тот процесс, который единственно отвечает радостному оптимизму тов. Валерьянова» (Наша Заря, 1913, № 10—11. С. 45).
64. 	Лигатура (спец.)—в золотой промышленности — примеси неблагородных металлов к благородным — золоту, серебру, платине. В данном случае, применительно к художественному произведению, термин «лигатура» употребляется в смысле привходящих моментов художественного содержания, не имеющих большой эстетической ценности.
65. 	Кубиков И. Искусство и отношение к нему рабочего класса//Иаша Заря, № 3. С. 46—47.
66. 	Богданов А. А. Наука об общественном сознании. С. 194—195. При цитировании А. Богданов упоминает вместо слова «меновой» культуры — «буржуазной» культуры.
201


К главе Ш
1. 	Имеется в виду Л. И. Аксельрод (1868—1946) (псевдоним — Ортодокс) — философ и литературовед.
2. 	См.: Аксельрод Л. (Ортодокс). Философские очерки. Ответ философским критикам исторического материализма. СПб., 1906. С. 117—118. (Далее: Аксельрод Л. Философские очерки...).
3. 	См.: Рахметов Н. К философии марксизма: Две статьи о русских эмпирокритиках. Женева, 1906.
4. 	См.: Деборин А. [Рец. на кн.: Богданов А. Эмпириомонизм. Кн. 3. СПб., 1906]//Современная жизнь, 1907, № 1. 251—260; Деборин А. Философия Маха и русская революция//Голос социал-демократа, 1908, № 4—5. С. 3—12.
5. 	См.: Богданов А. А. Эмпириомонизм. Статьи по философии. Кн. 1—2. 2-е изд. М., 1905—1906; Его же. Эмпириомонизм. Кн. 3. СПб., 1906. С. I—ХЬУШ.
6. 	Цитата не точна. См.: Богданов А. А. Открытое письмо тов. Плеханову//Вестник жизни, 1907, № 7. С. 46—47.
В первом абзаце —«...я ожидал найти с Вашей стороны серьезную и глубокую критику, которая, может быть, будет очень нелестна для меня лично, но даст многое для выяснения истины... Что же на деле оказалось?».
Во втором абзаце: «Вы говорили это очень много раз, и по всевозможным поводам: и в примечаниях к популярной брошюре Энгельса, и в предисловии к Вашим сочинениям, и в Ваших «дневниках», и в статьях о тактике, и в рецензии о Дицгене, и даже, как я слышал, на партийном социал-демократическом съезде».
Источники, о которых упоминает А. А. Богданов: Энгельс Ф. Людвиг Фейербах / Пер с нем. Г. Плеханова с двумя приложениями и с объяснительными примечаниями переводчика. Женева, 1892; Плеханов Г. В. Критика наших критиков. СПб., 1906. С. I—VII; Плеханов Г. В. От обороны к нападению. М., б. г. С. 162—179; Дневник социал-демократа. Женева, 1905, № 1—4; 1906, № 5—8.
7. 	А. А. Богдановым при цитировании допущена неточность. У Г. В. Плеханова говорится: «Наши практики, разумеется, никого и никогда не захотят казнить за философские убеждения». «И теперь они (практики) готовы восставать против «соединения» Канта с Марксом. Со временем они пожалеют об этом, но тогда будет, пожалуй, уже поздно» (см.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 18. М.—Л., 1925. С. 294).
8. 	Имеется в виду исключение А. А. Богданова из числа сотрудников «Правды» в 1913 г. Подробнее об этом см. «Неизвестный Богданов», кн. 2, док. № 54.
9. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению: Сборник статей. М., б. г. С. 10 (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. М., 1957. С. 203).
10. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению. С. 13—14 (Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. М., 1957. С. 208).
И. Жорж Дандэн — герой одноименной комедии Мольера.
12. 	Монах Горанфло — персонаж романа А. Дюма «Графиня де Монсоро». Г. В. Плеханов, ссылаясь на этот лукавый образ, упрекает А. А. Богданова в сознательной субъективной подмене понятий.
13. 	«Мосье Журдэн» — герой комедии Ж. Б. Мольера «Мещанин во дворянстве».
14. 	Вольное изложение цитаты из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»/(Изд. 2-е, доп. М., 1987. С. 86).
С 995 Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. М., 1957.
202


16. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. М.» 1957, С. 226—301.
17. 	По древнеримской мифологии, во время войны с галлами защитники Рима едва не пропустили врага из-за молчания собак, город спасли поднявшие крик капитолийские гуси.
18. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению. С. 53 (Плеханов Г, В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 247—248)-
19. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению. С. НО (Плеха¬
нов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 300).
20. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению. С. 177 (Плеха¬
нов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С., 120).
21. 	См.: Шопенгауэр А. Эристика пли искусство спорить. СПб., 1893. С. 53.
22. 	Шопенгауэр называет этот прием «свинским». См.: Там же. С. 19.
23. 	А. А. Богданов имеет в виду свои книги: Приключение одной философской школы. СПб., 1908; Падение великого фетишизма (современный кризис идеологии). Вера и наука (о кн. В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм»). М., 1910 (Далее: Богданов А. А. Падение великого фетишизма...).
24. 	См.: Плеханов Г. В. От обороны к нападению. С. 111 //Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 301.
25. 	Имеется в виду работа В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», написанная в феврале—октябре 1908 г., издана отдельной книгой в мае 1909 г. (См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18).
26. 	Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 42.
27. 	Ленин В. И. Поли. собр. соч.« Т. 18. С. 297.
28. 	Богданов А. А. Падение великого фетишизма (Современный кризис идеологии). Вера и наука (о кн. В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм») / Изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова. М., 1910; Юшкевич. П. Столпы философской ортодоксии. СПб., 1910.
29. 	Плеханов Г. В. Соч. Т. 8. С. 409.
30. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 1. М., 1956. С. 480—481.
31. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 80—81.
32. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 121.
33. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 245—246; 248; 277.
34. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 133—134.
35. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 138.
36. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 146.
37. 	Свободное изложение слов Гамлета из одноименной трагедии Шекспира. См.: Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии (пер. с англ.). В 2-х т. М., 1988. Т. 2. С. 146.
38. 	Книга А. А. Богданова «Культурные задачи нашего времени» написана в 1911 г.
39. 	Идеи Пролетарского университета и Рабочей энциклопедии появились еще во время работы партийной школы на о. Капри, как отмечает сам А. А. Богданов (см.: Пролетарская культура, 1918, № 5. С. 12). Весной 1918 г. была сделана попытка создать Пролетарский университет, по составу слушателей он должен был быть пролетарским, кадры преподавателей готовились в Социалистической академии. Университеты намечалось открыть не только в Москве, Петербурге, но и в других городах. Летом 1919 г. Пролетарский университет был закрыт.
40. 	«Современный мир» — ежемесячный литературный, научный и политический журнал. Выходил в Петербурге с октября 1906 г. по 1918 г. В работе журнала принимали участие Г. В. Плеханов, Ф. Дан, Л. Мартов; в период блока с плехановцами с ними сотрудничали большевики.
203


41. 	См.: Алексинский Г. [Рец. на кн.: Богданов А. А. Культурные задачи нашего времени (М., 1911)]//Современный мир, 1911, № 7, С. 345—348.
42. 	Имеется в виду».Совещание Г. В. Плеханова с представителями группы «Вперед» — Г. Алексинским и Ф. Калининым («Аркадием»)—в декабре 1911 г.
43. 	«Просвещение» — ежемесячный общественно-политический и литературный журнал. Теоретический легальный орган большевиков, создан по инициативе В. И. Ленина. Издавался в Петербурге с декабре 1911 г., в июне 1914 г. был запрещен правительством. В журнале сотрудничали: В. В. Воровский, М. С. Ольминский, И. А. Скрыпник, Д. Бедный, В. ДА. Молотов, И. В. Сталин. Художественно-литературный отдел редактировал А. М. Горький.
44. 	См.: Горин-Галкин В. Ф. Долой материализм!: Критика эмпирио- критической критики. Ч. I. Екатеринослав, 1910. (Перед загл.: Н. Грабовский.)
45. 	См.: Ольгин В. [Рец. на кн. А. Богданов. Философия живого опыта. СПб., 1913]//Современный мир, 1913, № 9. С. 259—262; Милютин В. [Рец. на кн.: А. Богданов. Введение в политическую экономию]//Современник, 1913, № 12. С. 307—308.
В рецензии отмечалось, что «это повое произведение А. Богданова не прибавляет по существу ничего нового по сравнению с его известным «Кратким курсом экономической науки...», написано сухо, абстрактно».
46. 	«Путь Правды» — так называлась большевистская «Правда» с 22 января (4 февраля) по 21 мая (3 июня) 1914 г. Вышло 92 номера.
47. 	«Северная рабочая газета» — ежедневная газета меньшевиков-ликвидаторов, выходила в Петербурге с января по май 1914 г., была продолжением закрывшейся газеты «Луч».
48. 	«Наша Заря» — ежемесячный легальный журнал меньшевиков-ликвидаторов. Выходил в Петербурге с 1910 по 1914 гг. под руководством А. Потресова.
49. 	См.: Потресов А. Критические наброски//Наша Заря, 1913, № 6. С. 65—75; № 10—11. С. 41—48; Кубиков И. Н. (Квадрат). Сознание и чувство в рабочем движении//Наша Заря, 1913, № 6. С. 21—31. Валерьянов В. К вопросу о пролетарской культуре//Наша Заря, 1913, № 10—11. С. 34—41. Р. Григорьев. На грани двух миров//Наша Заря, 1913, № 12. С. 47—54; Кубиков И. Искусство и отношение к нему рабочего класса//Наша Заря, 1914, № 3. С. 39—50; Корсов С. [Рец. на кн.: Богданов. Введение в политическую экономию (в вопросах и ответах)] //Просвещение, 1914, № 3. С. 111—113; Череванин Н. Новая фаза развития капитализма//Современник, 1913, № 8. С. 290.
50. 	А. А. Богданов имеет в виду статью Ф. Раскольникова «Основные начала марксизма», в которой говорилось: «На путь идеалистического грехопадения уже вступили эмпприокритики ( В. Базаров, А. Луначарский и в недавнее время к ним примкнувший Н. Рожков; все они состоят последователями буржуазных философов: Авенариуса и Маха). К этому течению, наиболее распространенному среди интеллигентных группок, примыкают эмпириомонисты (А. Богданов) и эмпириосимволисты (П. Юшкевич). Марксистами они не могут быть названы потому, что с Марксом имеют очень мало общего».
51. 	«Правда» — ежедневная легальная большевистская газета. Первый номер вышел 22 апреля (5 мая) 1912 г.
52. 	См.: Правда, 1912, 5 декабря.
53. 	См.: Богданов А. А. Из словаря иностранных слов: Программа// Правда, 1913, 24 февраля; Класс//Правда, 1913, 17 марта; Партия//Правда, 1913, 24 марта; Тактика//Правда, 1913, 28 апреля; Политика//Правда, 1913, 5 мая.
204


54. 	Статья А. А. Богданова «Идеология» не была опубликована «Правдой» по настоянию В. И. Ленина, который в письме в редакцию писал: «А богдановская «Идеология», наверное, ересь: обещаюсь вам доказать это точно!!» (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 183).
55. 	Богданов А. А. имеет в виду свое письмо, посланное им в газету, где замечает: «Чтобы устранить из дела личный элемент, я заранее заявляю, что захотят рабочие изменить создавшееся в их газете положение или нет — я не стану вновь сотрудником их газеты. Работе в ней я придаю великое значение... я же, к счастью для меня, могу работать для той научно-просветительной задачи, которой себя посвятил» // Новая рабочая газета, 1914, 21 января.
56. 	В заметке «По поводу письма А. Богданова» говорилось о «соображениях, которыми руководилась редакция», не помещая статьи «Идеология»: «...тема должна была... включать в себя следующее: подробное разъяснение самого понятия «Идеология», затем его широкое содержание с развитием марксистского положения о том, что сознание определяется бытием, а не наоборот... о том, что существует целая философская система исторического материализма, творцами которой были наши учителя—Маркс и Энгельс и на которой зиждется все здание марксизма». С этой стороны статья А. Богданова и «не удовлетворяла» редакцию (См.: Путь Правды, 1914, 23 января, а также настоящее издание, кн. 2, док. 54).
57. 	Редакция газеты, комментируя «Письмо в редакцию», отмечает, что «Богданов скрыл главную причину своего расхождения с «Правдой». Эта причина — та, что А. Богданов с давних лет выступает противником философии марксизма и защищает буржуазно-идеалистические взгляды против материализма Маркса и Энгельса. По этой причине марксисты-большевики считали долгом выступить против Богданова уже несколько лет тому назад. По этой причине против Богданова ведут литературную борьбу марксисты-меньшевики в лице Г. В. Плеханова. Наконец, по этой же причине произошел разрыв Богданова даже с так называемой группой «Вперед»» (См.: Путь Правды, 1914, 31 января).
58. 	В упоминаемом А. А. Богдановым номере газеты «Путь «Правды», в частности, говорится: «А. А. Богданов не марксист», поэтому «стало невозможным сотрудничество А. Богданова в рабочих газетах и журналах».
59. 	Имеется в виду журнал группы Троцкого «Борьба», издававшийся в Петербурге с февраля по июль 1914 г. В нем сотрудничали троцкисты, ликвидаторы, часть «впередовцев».
60. 	См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 358.
61. 	См.: Павлов В. О некоторых чертах философии А. Богданова//Просвещение, 1914, № 2. С. 23, 24.
62. 	См.: Корсов С. [Рец. на кн.: А. Богданов. Введение в политическую экономию (в вопросах и ответах) ]//Просвещение, 1914, № 3. С. 112.
63. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. пронзв. в 5-ти тт. Т, 3. С. 353—354.
64. 	См.: Просвещение, 1914, № 3. С. 112.
65. 	См.: Путь Правды, 1914, 25 февраля.
К главе IV
1. 	Имеется в виду книга А. В. Луначарского «Религия и социализм». Т. 1, 2. СПб., 1908.
2. 	См.: Горький М. Исповедь//М. Собр. соч. в 18-ти тт. Т. 5. М„ 1961. С. 173—308.
3. 	См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 10, 77.
205


4. 	Плеханов Г. В. За двадцать лет: Сборник статей литературных, экономических и философско-исторических. СПб., 1905. С. 272. (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 5. Сл 252).
5. 	См.: Ленин В. Я.^Полн. собр. соч. Т. 18. С. 132.
6. 	Группа «Вперед» — группа левых большевиков внутри РСДРП. Образовалась в декабре 1909 г., в январе 1910 г. Пленум ЦК РСДРП в специальной резолюции отметил, что «ЦК регистрирует литературную группу «Вперед» как партийную издательскую группу». Весной 1917 г. группа самоликвидировалась, и одни из ее членов вступили в организацию объединенных социал-демократов интернационалистов («новожизненцев»), другие— в Петербургскую межрайонную организацию объединенных социал- демократов, в составе которой они затем были приняты в РСДРП (б) — РКП (б). Ядро группы составили преподаватели и часть учеников Каприй- ской Высшей с.-д. пропагандистко-агитаторской школы для рабочих, которые поставили свои подписи под платформой «Современное положение и задачи партии» (Париж, 1909), написанной А. А. Богдановым. Это были «семь рабочих и восемь интеллигентов», в число которых вошли Г. А. Алексинский, А. А. Богданов, Ст. Вольский, А. М. Горький, Ф. И. Калинин, А. В. Луначарский, М. Н. Лядов, М. Н. Покровский, В. Л. Шанцер (Марат) и др. Позднее возникли Женевский и Парижский идейные кружки «Вперед», кружки содействия группе «Вперед» за границей, литературная коллегия группы, Техническое бюро в Париже. Из «впередовских» организаций в России известны секретариат в Петербурге, кружки в Москве и Тифлисе.
Основным направлением деятельности заграничного ядра группы «Вперед» было издательское дело. Были выпущены «Сборники статей по очередным вопросам», «Вперед» (№ 1—3, июль 1910 —май 1911), «На темы дня» (№ 1—4, апрель 1912 — январь 1914), газета «Вперед» (№ 1—6, август 1914 — февраль 1917, издавалась Женевским кружком), ряд брошюр и листовок.
Кроме издательской деятельности группа «Вперед» занималась организацией «высших социал-демократических пропагандистско-агитаторских школ для рабочих». Первая работала на о. Капри в августе—ноябре 1909 г., вторая — в Болонье зимой 1910—1911 гг.
7. 	Речь идет о статье: Ленин В. И. Спорные вопросы. Статья вторая // Правда, 1913, 26 апреля. В газете говорится: «Одно из этих уклонений, связанное с «впередовством» и состоящее в отрицании думской работы с[оциал]- дГемократии] и использования легальных возможностей, исчезло почти совершенно». См.: Ленин В. И. Поли. соб. соч. Т. 23. С. 73.
8. 	См.: Богданов А. А. Фактическое разъяснение//Правда, 1913, 26 мая.
9. 	Имеется в виду «Письмо в редакцию», помещенное в № 9 «Путь Правды» 31 января 1914 г. (См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 307—308).
10. 	Цитата не точна. У В. И. Ленина говорится: «1) что группа «Вперед» поставила сама в свою платформу «пролетарскую философию», то есть «махизм».— Ленин В. И. О «впередовцах» и о группе «Вперед» Ц Просвещение, 1914, № 6. С. 86 (См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 355).
11. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 356.
12. 	Friedrich Adler. Der Wert des Parlamentarismus//Der Kampf. Wien, 1911, В. IV. S. 414. «Der Kampf» («Борьба») — ежемесячный журнал, орган австрийской социал-демократии, выходил в Вене с 1907 г. по 1934 г. Редакторами журнала были О. Бауэр, А. Браун, Ф. Адлер и др.
13. 	Петровский Г. И.— член социал-демократической фракции IV Государственной думы.
14. 	«Единство» — легальная газета, издавалась группой меньшевиков-партийцев и большевиков-примиренцев в Петербурге, возглавлялась Г. В. Плехановым. С мая по июнь 1914 г. вышло четыре номера; газета возобновила 206


издание с марта по декабрь 1917 г. под названием «Маше единство», выходила до января 1918 г.
15. 	Имеются в виду решения Совещания расширенной редакции «Пролетария» в июне 1909 г. (Подробнее см. примеч. 55 к гл. V.)
16. 	В статье В. И. Ленина «Как социалисты-революционеры подводят итоги революции и как революция подвела итоги социалистам-революционерам», опубликованной в № 41 «Пролетария», говорилось: «Сущность конституции состоит в том, что основные законы государства вообще и законы, касающиеся избирательного права в представительные учреждения... выражают действительное соотношение сил в классовой борьбе». После поражения революции 1905—1907 гг. и победы старой монархии «иной конституции, кроме черносотенно-октябристской, и быть не могло» (См.: Ленин В. И. Поли, собр. соч. Т. 17. С. 345—346).
17. 	«Звезда» — большевистская легальная газета, издавалась в Петербурге с 16 (29) декабря 1910 г. по 22 апреля (5 мая) 1912 г. 26 февраля (10 марта) 1912 г. одновременно со «Звездой» вышел № 1 «Невской Звезды», являвшейся продолжением газеты «Звезда». До конца июня 1911 г. в газете участвовали меньшевики-партийцы. С осени 1911 г. (с № 25) редакционный коллектив состоял из одних большевиков.
18. 	Октябристы («Союз «17 октября»»)—партия крупных помещиков и торгово-промышленной буржуазии в России в 1905—1917 гг. Свое название получила от Манифеста 17 октября 1905 г. Лидеры партии—А. И. Гучков, М. В. Родзянко. Печатные органы — газеты «Слово» и «Голос Москвы».
19. 	Крестьянский банк — крестьянский поземельный банк, существовавший в России в 1882—1917 гг.; выдавал ссуды под залог покупаемых крестьянами земель. Во время Столыпинской реформы скупал помещичьи земли и продавал их мелкими участками крестьянам.
Дворянский банк — государственный банк России (с 1754 г.— Банк для дворянства, в 1885—1917 гг.—Государственный дворянский земельный банк), выдавал льготные ссуды дворянам под залог земли.
20. 	Речь идет об аграрных законах, подготовленных Столыпиным. 9 (22) ноября 1906 г. был издан указ о порядке выхода крестьян из общины и закрепления в личную собственность надельной земли. После утверждения Государственной думой и Государственным Советом этот указ получил название закона от 14 июня 1910 г. По этому столыпинскому закону крестьянин мог выделиться из общины, взять свой земельный надел в личное владение, мог продать свой надел. Сельское общество обязано было выделить землю выходящим из общины крестьянам в одном месте (хутор, отруб).
21. 	Имеется в виду, что в начале работы III Государственной думы социал-демократическая фракция допустила ряд тактических ошибок: так, при обсуждении правительственной декларации 16 ноября 1907 г. в выступлениях социал-демократических депутатов не были полностью изложены требования программы-минимум РСДРП, фракция проголосовала за правительственный законопроект об ассигновании 6,5 млн. руб. на начальное образование. В ортодоксальной большевистской среде подобная позиция думской социал-демократической фракции расценивалась как ошибочная.
22. 	А. А. Богданов имеет в виду раскол социал-демократической фракции IV Государственной думы. Во фракцию входили депутаты-большевики: Бадаев А. Е., Петровский Г. И., Муранов М. К., Шагов Н. Р., Самойлов Ф. Н,. Малиновский Р. В., и депутаты-меньшевики: Хаустов В. И., Бурьянов А. Ф., Туляков И. Н., Чхенкели А. И., Скобелев А. И., Чхеидзе Н. С., Маньков И. Н. и примкнувший позднее польский депутат Ягелло Е. И. До первой половины октября 1913 г. разногласия между большевистской «шестеркой» и меньшевистской «семеркой» не принимали формы организационного раскола. 16 октября 1913 г. «шестерка» выступила с заявлением, подготовленным В. И. Лениным, в котором потребовала равенства обеих частей фракции. Меньшевики не поддержали это заявление,. в связи с чем большевики оформились в
207


самостоятельную фракцию в Думе — российскую социал-демократическую рабочую фракцию.
23. 	Речь идет о январском Пленуме ЦК РСДРП, состоявшемся в Париже 2—23 января (15 января — 5 февраля) 1910 г. Пленум постановил создать коллегию членов ЦК в *России, пользующуюся правами ЦК РСДРП, установив равное представительство большевиков и меньшевиков. В Международное социалистическое бюро представителями РСДРП были избраны В. И. Ленин и Г. В. Плеханов. Пленум постановил закрыть фракционные органы большевиков и меньшевиков («Пролетарий» и «Голос социал-демократа»), субсидировать из общепартийной кассы «Правду» (Л. Д. Троцкого), делегировать в ее редакцию в качестве представителя ЦК Л. Б. Каменева. По решению Пленума, часть денег, принадлежавших большевикам, была передана ЦК РСДРП, а остальные в течение двух лег временно были отданы на хранение «держателям» — Ф. Мерингу, К. Цеткин и К. Каутскому. Большевики сохраняли за собой право потребовать от «держателей» возврата денег, если меньшевики-ликвидаторы не закроют «Голос социал-демократа», откажутся содействовать общепартийным центрам.
24. 	А. А. Богданов имеет в виду сформированную январским Пленумом ЦК РСДРП (1910 г.) редакцию ЦО «Социал-демократ», в которую были избраны В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев (большевики), Л. Мартов, Ф. И. Дан (голосовцы), А. С. Барский (польский социал-демократ). В июне 1911 г. Л. Мартов и Ф. И. Дан вышли из состава редакции.
25. 	Речь идет о статье Г. В. Плеханова «Что нужно для того, чтобы стало возможным объединение наших сил?»//Единство, 1914, 18 мая.
26. 	См.: Современное положение и задачи партии: Платформа, выработанная группой большевиков. Издание группы «Вперед». Париж, б. г. С. 16-17.
27. 	Имеется в виду статья редакции «Об А. А. Богданове», где говорится: «Против его учения выступили не только его «фракционные» противники, но и его бывшие сотрудники по политической группе».
28. 	Речь идет о партийных школах для рабочих, организованных группой «Вперед» на о. Капри (август—декабрь 1909 г.) и в Болонье (ноябрь 1910 г.— март 1911 г.).
29. 	См.: Вперед, 1911, № 3. С. 63—66.
30. 	См. примем. 43 к гл. III.
31. 	Имеется в виду Совещание представителей группы «Вперед» Г. Алексинского и Ф. Калинина (Аркадия) с Г. В. Плехановым и его сторонниками по вопросу объединения всех течений российской социал-демократии и созыва общепартийной конференции, состоявшееся в декабре 1911 г.
32. 	См.: Гласный ответ товарищам меньшевикам-партийцам и впере- довцам//Листок главного правления социал-демократии Польши и Литвы, 1911, 30 декабря.
33. 	Речь идет об острых разногласиях между Парижским и Женевским идейными кружками «Вперед» по вопросам пролетарской культуры, стратегии и тактики группы в идейно-политической борьбе в РСДРП, оценки политической и экономической ситуации в России.
34. 	Имеются в виду статьи Покровского М. II. Из истории общественных классов в России (очерки)//Борьба, 1914, № 4. С. 14—18; № 5. С. 10—13, а также «Письмо в редакцию» группы «Вперед»//Борьба, 1914, № 5. С. 24—25.
35. 	Речь идет о заметке «Исключение М. Горького из партии с [оциал]-д [емократов]». См.: Русское слово, 1909, 17 (30) ноября; Утро России, 1909, 17 ноября.
36. 	Речь идет о «Письме в редакцию», подписанном М. Горьким, А. Богдановым, А. Луначарским: «За последнее время в заграничной и русской печати ведется систематическая кампания на тему об исключении 208


йас йз российской рабочей Партии. Инициаторы этой кампании нам неизвестны, но несомненно, что в ней приняли участие также и провокаторские элементы... Во избежание всяких недоразумений мы должны разъяснить следующее: 1) «отзовизм», с которым связывается наше мнимое исключение из партии, есть действительно существующий оттенок ее левого крыла, но, с одной стороны, ни один из нас не выступал в партии, как его сторонник, с другой стороны, насколько мы знаем, вопроса об исключении отзовистов до сих пор также никто не поднимал; 2) нам непонятно переданное «Речью» (в номере от 19 ноября) от имени депутатов с [оциал]- д [емократической] фракции предположение, что «в некоторых кругах» партии возникал вопрос об «уместности пребывания» нашего в ней. Нам такие круги абсолютно неизвестны, и если они существуют — было бы желательно, чтобы представители их выступили открыто».— Речь, 1909, 3 декабря; Киевская мысль, 1909, 4 декабря.
37. 	А. А. Богданов имеет в виду заметку «Еще об исключении М. Горького из с[оциал]-демократической] партии», где говорилось: «Депутаты с [оциал]-д [емократической] фракции категорически опровергают сообщение «Утра России» об исключении М. Горького из рядов социал-демократической партии».— Речь, 1909, 19 ноября (2 декабря).
38. 	Речь идет о статье В. И. Ленина «Басня буржуазной печати «об исключении Горького»», напечатанной в газете «Пролетарий» 28 ноября (11 декабря) 1909 г., где говорилось: «...все сказанное... об исключении М. Горького и других лиц из с[оциал]-демократической] партии не соответствует действительности».
А. М. Горький писал по этому поводу: «из партии меня, разумеется, не исключали, и весь этот шум — чепуха. А возможно, что и провокация, что пущен пробный шар, за коим имеют последовать уже более боевые против меня шаги...» (Горький М. Соч. Т. 29. С. 99—100).
39. 	Под этим псевдонимом писал В. П Милютин.
40. 	См.: Вл. Павлов. О некоторых чертах философии Богданова // Просвещение, 1914, № 2. С. 23—24.
41. 	Под этим псевдонимом писал Л. Б. Каменев.
42. 	См.:Корсов С. [Рец. на кн.: А. Богданов. Введение в политическую экономию (в вопросах и ответах) ]//Просвещение, 1914, № 3. С. 112.
43. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25. С. 357—358.
44. 	В ноябре 1907 г. М. Горький в письме к Р. П. Аврамову писал, что А. А. Богданов и А. В. Луначарский «красота и сила нашей партии, люди, возбуждающие огромные надежды, люди, голос которых со временем будет слушать весь социалистический пролетариат Европы... Они оба — в пути, но я уверен, я чувствую, что они способны взобраться на высоты мысли, с которой будут видимы всему миру...» (Цит. по: Архив А. М. Горького. Т. 14. М., 1976. С. 19).
К главе V
1. 	Имеется в виду работа: Аксельрод Л. И. Философские очреки. Ответ философским критикам исторического материализма. СПб., 1906.
2. 	Богданов А. А. Падение великого фетишизма (современный кризис идеологии). Вера и наука (о кн. В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм»). М., 1910.
3. 	Богданов А. А. Всеобщая органзационная наука (Тектология). Ч. 1. СПб., 1913. С. 12, 16.
4. 	См.: Евангелие от Луки, гл. 6, стих 38: «Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше, ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам».
14 Зак. 184 209


5. 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 5. С. 163, 164; там же. Т. 2. С. 384—385, 359—361.
6. 	Богданов А. А. Падение великого фетишизма... с. 205—207.
7. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 355.
8. 	Плеханов Г. В.*Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 384—385.
9. 	’ См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 8. С. 409; Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 447; там же. Т. 1. С. 480—481.
10. 	Богданов А. А. Приключения одной философской школы. СПб., 1908. С. 14—17.
11. 	Веневитинов Д. В. Письмо к графине N. N. (княжне А. И. Трубецкой) // Веневитинов Д. В. Поли. собр. соч. М.— Л., 1934. С. 252.
12. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3.C.239—240.
13. 	Богданов А. А. Падение великого фетишизма (Современный кризис идеологии). Вера и наука (о кн. В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм»). С. 203—205.
14. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 3. С. 238.
15. 	Вольное изложение цитаты из пьесы В. Шекспира «Троил и Кресси- да» (См.: Шекспир У. Поли. собр. соч. в 8-ми тт. Т. 5. М., 1959. С. 369).
16. 	См.: Богданов А. А. Из психологии общества. Изд. 2-е, доп. СПб., 1906. С. 137.
17. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти т. Т. 3. С. 333—341.
18. 	Лёббок Д. Доисторические времена или первобытная эпоха человечества, представленная на основании изучения остатков древности и нравов и обычаев современных дикарей. М., 1876. С. 458—464 Лёббок Д. Начало цивилизации, умственное и общественное состояние дикарей. СПб., 1876. С. 141—148.
19. 	Демор Ж., Массар Ж., Вандервельде Е. (J. Demoor, J. Massart. Е. Vandervelde). Регрессивная эволюция в биологии и социологии / Пер. с французского. Под ред Л. Коропчевского и В. Фаусека. СПб., 1898. С. 123— 124.
20. 	См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 7: «Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».
21. 	См.: Плеханов Г. В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю / Изд, 3-е, с приложениями. СПб., 1906. С. 193—194 // Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. М., 1956. Т. 1. С. 661.
22. 	См.: Богданов А. Приключения одной философской школы. С. 30—31.
23. 	См.: Богданов А. Приключения одной философской школы. СПб., 1908. С. 29, 30.
24 	См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти т. Т. 1. С. 647—648.
25. 	Материалисты-атомисты — философы, сторонники атомистики (атомизма), учения о дискретном (прерывистом) строении материала. Одним из основоположников атомистики был Демокрит. Первоначально атомистика была натурфилософской гипотезой; с появлением химии и физики она стала естественно научным учением.
26. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти т. Т. 3. С. 140.
27. 	См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 17. С. 47.
28. 	Неокантианцы — см. примечание 9 к гл. II Старокантианцы — современники Канта, сторонники его учения.
29. 	А. А. Богданов перефразирует известную английскую пословицу: «Parliament can do everything but turn a boy into a girl».
30. 	Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти т. Т. 2. С. 447.
31. 	См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 17. С. 39—40.
210


32. 	См.: Plechanov G. Konrad Schmidt gegen Karl Marx und Friedrich Engels//Die Neue Zeit, 1898—1899, Jd. 17, Bd 1, N 5. S. 133—145.
33. 	Cm.: Plechanov G. Konrad Schmidt gegen Karl Marx und Friedrich Engels//Die Neue Zeit. S. 133—145; Богданов А, А. Падение великого фетишизма. M., 1910. С. 208—210.
Составители «Избранных философских произведений» Г. В. Плеханова сверили тексты статьи «Конрад Шмидт против Карла Маркса и Фридриха Энгельса» с французской рукописью и сборником «Критика наших критиков», а также с немецким текстом в журнале «Die Neue Zeit». Первое примечание, об отсутствии которого в тексте сборника «Критика наших критиков» пишет А. Богданов, восстановлено ими по тексту журнала (См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 403). Полемические строки о Бернштейне и Шмидте в конце статьи ими опущены, как и в «Критике наших критиков» и собрании сочинений Г. В. Плеханова, изданном в 20-е гг. Первая вставка оговорена в «Избранных произведениях» (См.: Там же. С. 414— 415), а вторая — приводится без упоминания о том, что данный абзац отсутствует в немецком тексте (См.: Там же. С. 412 (Первый абзац). Две вставленные Плехановым в русский перевод фразы есть в тексте «Избранных произведений» без каких-либо примечаний об их отсутствии в немецком варианте статьи (См: Там же. С. 407).
34. 	«Тезисы о Фейербахе» написаны К. Марксом в 1845 г. Г. Плеханов осуществил перевод и издание «Тезисов» на русском языке в 1892 г. Ошибка в переводе второго тезиса, на которую А. А. Богданов указывал Г. Плеханову, действительно имела место. В собрании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса этот тезис соответствует переводу, сделанному Богдановым: «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью,— вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности и недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 1—2).
35. 	См.: Plechanov G. Konrad Schmidt gegen Karl Marx und Friedrich Engels//Die Neue Zeit. S. 134 (Плеханов Г. В. Избр. филос. произв. в 5-ти тт. Т. 2. С. 405).
36. 	А. А. Богданов писал: «Золотую середину заняли материалисты более критического оттенка, которые, отказавшись от безусловной непознаваемости «вещи в себе», в то же время считают ее принципиально отличной от «явления», и потому всегда лишь «смутно познаваемой в явлении, вне опытной по содержанию (т. е., по-видимому, по «элементам», которые не таковы, как элементы опыта), но лежащей в пределах того, что называют формами опыта — т. е. времени, пространства и причинности. Приблизительно такова точка зрения французских материалистов XVIII века и их новейших философов — Энгельса и его русского последователя Бельтова. — Как всякая почти золотая середина, эта точка зрения не вполне устранила недостатки крайностей, а скорее даже совместила их, хотя, разумеется, в ослабленной степени» (Богданов А. Эмпириомонизм. Статьи по философии. Кн. 2 СПб., 1906. С. 40—41).
37. 	См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 17. С. 9.
38. 	Имеется в виду статья Г. В. Плеханова «Выбранные места из переписки с друзьями (письмо в редакцию «Пролетария»)», опубликованная в № 2 «Дневника социал-демократа» в августе 1905 г. В ней делается намек на то, что махизм стал философией большевизма (см. Плеханов Г. В, Соч. Т. 13. С. 273—304; «Дневник социал-демократа» № 2, 1905. Август. С. 10—11). 14* 211


39 	Речь идет о событиях, происходивших, на II съезде РСДРП (1903) и вскоре после съезда, когда Г. В. Плеханов повернул от большевизма к меньшевизму.
40. 	Речь идет об организационном строении руководящих учреждений РСДРП, предусмотренном Уставом, принятым II съездом партии (1903). Центральный Комитет партии, объединяющий и направляющий всю ее практическую деятельность, и редакция Центрального органа партии, осуществляющая идейное руководство ею, назначались верховным органом партии — съездом и становились, таким образом, двумя равнозначащими центрами. Для согласования и объединения деятельности ЦК и редакции ЦО создавался Совет партии — ее высшее учреждение. Его члены — по два от каждого органа — назначались редакцией ЦО и ЦК, пятого члена Совета назначал съезд.
41 	«Тектология (Всеобщая организаионная наука)» создавалась А. А.Бог- дановым на протяжении многих лет. Первое издание книги, на которое он ссылается, вышло в 1913 г. Наиболее полное, третье («заново переработанное и дополненное») —в 1925 г. За прошедшие десятилетия все три издания стали библиографической редкостью, и в 1989 г. издательство «Экономика» осуществило переиздание этого труда по изданию 1925 г. Текст его отличается от цитируемого Богдановым, поэтому отсылки к нему могут быть даны лишь ориентировочные. В данном случае А. Богданов ошибается, указывая вторую часть «Тектологии», так как о двоецентрии речь идет в первой части, в главе «Эгрессия». В издании 1989 г., см.: Кн. 2. С. 100—125.
42. 	По-видимому, под «практиками» имеются в виду выступавшие на II съезде РСДРП в прениях по проекту Устава партии В. П. Акимов (Махновец), В. Д. Гольдблат (Медем), Н. Н. Костров (Жордания), М. И. Либер (Гольдман), В. Н. Попов (Розанов), А. С. Царев (Локерман).
Под «теоретиками» А. А. Богданов подразумевает членов программной комиссии «Искры», ее редакторов — Г. В. Плеханова, В. И. Ленина, Ю. О. Мартова, П. Б. Аксельрода, А. Н. Потресова, В. И. Засулич.
43. 	Речь идет об издании «Искры», первой общерусской политической нелегальной газеты.
44. 	Речь идет о борьбе с меньшевиками, которую повели большевики, вытесненные из всех центральных учреждений партии после поворота Г. В. Плеханова от большевизма к меньшевизму. На созванном в Женеве в августе 1904 г. совещании 22-х большевиков было принято написанное А. А. Богдановым обращение «К партии» (см.: «Пролетарская революция», 1930, № 2/3.) Оно стало программой борьбы за созыв съезда партии.
45. 	Имеется в виду соглашение между Бюро Комитетов Большинства и Центральным Комитетом РСДРП, работавшим в России. Основы соглашения были изложены в воззвании «К партии» от имени ЦК и БКБ от 12 (25) марта 1905 г„ напечатанном в № 13 газеты «Вперед» от 5 апреля (23 марта) 1905 г. в статье В. И. Ленина «Второй шаг». В нем указывалось, что «дальнейшая работа по созыву съезда выполняется совместно БКБ и ЦК», которые «образуют Организационный Комитет» (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 9. С. 367—371).
46. 	В постановлении «Совета партии», принятом тремя членами во главе с. Г. В. Плехановым 27 апреля 1905 г. в Женеве и опубликованном в № 35 «Искры», было предложено делегатам, начавшим приезжать в Лондон на III съезд партии, под угрозой исключения из партии, отказаться от участия в съезде, а сам съезд отложить на четыре месяца.
47. 	Одновременно с III съездом РСДРП, созванным большевиками в Лондоне 1-2—27 апреля (25 апреля—10 мая) 1905 г. (с решающим голосом присутствовали делегаты от 21 комитета), в Женеве проходила конференция меньшевиков. На ней присутствовали делегаты от девяти комитетов. Г. В. Плеханов принял участие в Женевской конференции меньшевиков, от- 212


ветив отказом на приглашение большевиков принять участие в III съезде РСДРП.
48. 	Партия демократических реформ — либеральная партия, образованная в январе 1906 г. Ее лидерами являлись М. М. Ковалевский, М. М. Стасюлевич, И. И. Иванюков и др. Органы партии — газета «Страна» и журнал «Вестник Европы». В I Государственной думе партия имела четырех депутатов, во II одного. В конце 1907 г. влилась в Партию мирного обновления.
Партия мирного обновления («мирнообновленцы») — либеральная партия, занимавшая промежуточное положение между октябристами и кадетами. Создана в июле 1905 г. бывшими левыми октябристами (П. А. Гейден. Д. Н. Шипов, М. А. Стахович и др.) и бывшими правыми кадетами (Н. Н. Львов, Е. Н. Трубецкой и др.) на основе фракции «мирного обновления» в I Государственной думе в количестве 26 человек.
49. 	«Товарищ» — ежедневная газета. Выходила в Петербурге с 15 (28) марта 1906 г. по 30 декабря 1907 г. С осени 1906 г. в ней регулярно печатался Г. В. Плеханов.
50. 	См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 15. С. 333.
51. 	Вопрос о тактике РСДРП в предвыборной кампании решался на III конферении РСДРП («Второй общероссийской»), которая состоялась в Котке (Финляндия) 21—23 июля (3—5 августа) 1907 г. 15-ю голосами (против 11-ти голосов) была принята резолюция об участии в выборах в III Государственную думу, в которой, в частности, говорилось, «что в избирательной кампании и в самой Думе социал-демократия должна распространять и укреплять в сознании народных масс идею социализма и революционные лозунги и вести решительную борьбу как против реакции, так и против гегемонии кадетов в освободительном движении вообще и в Думе в частности». (См.: КПСС в резолюциях... Т. 1. С. 292).
52. 	См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 15. С. 346—348.
53. 	Ликвидаторство — правое крыло меньшевизма в РСДРП; вдзнйкшее в 1907 г. и выступавшее за создание легальной рабочей партии. Сторонники' этого течения издавали журнал «Наша Заря».
54. 	Очевидно, имеются в виду выступления Г. В. Плеханова на V (Лон-, донском) съезде РСДРП, состоявшемся в апреле — мае 1907 г. • '
55. 	Имеется в виду заседание расширенной редакции «Пролетария» — Большевистского Центра, состоявшееся в Париже, в центре внимания кото-' poro стоял вопрос о разногласиях с отзовистами-ультиматистами. В совещании приняли участие: члены Большевистского Центра, избранные на V (Лондонском) съезде, В. И. Ленин, А. А. Богданов, В. А. Шанцер (Марат), В. К. Таратута, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. Ф. Дубровинский, А. И. Рыков, И. П. Гольденберг (Мешковский) и представители от областей— В. М. Шулятиков, М. П. Томский, Н. А. Скрыпник, а также Н. К. Крупская, А. И. Любимов и А. Н. Голубков (Дывыдов). Отзовизм и ультиматизм представляли и защищали Богданов и Марат.
На Совещании не только организационно был оформлен раскол большевистской фракции РСДРП на сторонников Ленина и сторонников линии Богданова, но и проявилась масса оттенков во мнениях как в политических,, так и в организационных вопросах и в оценке политического значения фило-, софско-мировоззренческих разногласий среди, большевиков.
56. 	Имеется в виду Пленум ЦК РСДРП, известный под именем «Объединительного», проходивший в Париже 2—23 января (15 января — 5 февраля) 1910 г. Пленум принял постановление, осуждающее ликвидаторство и отзовизм, признал необходимым созыв общепартийной конференции. .
57. 	См.: статью Г. В. Плеханова «Последнее пленарное собрание нашего- Центрального Комитета» в № 11 «Дневника социал-демократа» (См.: Плеханов Г. В. Соч. Т. 19. С. 106).
58. 	См.: Ленин В. И. Поли, собр. соч. Т. .18 С. 193.
2.1-3:.


59. 	Имеется в виду книга В. И. Ленина «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», вышедшая в 1902 г. В ней В. И. Ленин, в частности, писал: «Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т; е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. Учение же соиализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатываясь образованными представителями имущих классов, интеллигенцией» (см.: Ленини В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 30).
60. 	Имеется в виду революция 1848—1849 гг. в Германии.
61. 	Выборы в III Государственную думу проходили по новому избирательному закону, опубликованному 3 июня 1907 г. Отсутствие в Думе однофракционного большинства означало, что судьба голосования зависела от октябристов, ставших партией «центра». Если они голосовали с правыми, то создавалось правооктябристское большинство (примерно 300 чел.), если с «прогрессистами» и кадетами — октябристско-кадетское (более 250 чел.).
62. 	Интегралисты выступали за сохранение единства Итальянской социалистической партии (ИСП) путем примирения крайных течений. В своих программных установках они заимствовали у анархо-синдикалистов право на стачку, у реформистов — идею классового сотрудничества с буржуазией. Победили на съезде ИСП в 1906 г. После изгнания анархо-синдикалистов из ИСП (1908) влияние интегралистов резко упало. Попытка возродить интегра- лизм была предпринята в период борьбы между реформистами и революционным крылом в 1911—1912 гг., после чего он окончательно сошел со сцены.
63. 	Имеется в виду «Отчет товарищам-большевикам устраненных членов расширенной редакции «Пролетария», подписанный Н. Максимовым (А. Богдановым) и Николаевым (Л. Б. Красиным). (См.: Протоколы совещания расширенной редакции «Пролетария». М., 1930. С. 250).
64. 	См.: Богданов А. А, Тектология. Т. 1. М., 1989. С. "216—242.
65. 	См.: Богданов А. А. Вера и наука: О книге В. Ильина «Материализм и эмпириокритцзм» // Богданов А. А. Падене великого фетишизма. С. 143—223.
66. 	Очевидно, имеется в виду М. Г. Филия (Жорж).
67. 	Имеется в виду письмо В. И. Ленина ученикам Каприйской школы от 30 августа 1909 г., в котором он, по их просьбе, объясняет свою точку зрения на фракционный характер школы (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 47. С. 194—202).
68. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 47. С. 198.
69. 	См.: Богданов А. А, Вера и наука. С. 221—222.
70. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 223.
71. 	Имманенты — представители направления в философии, обосновавшего тождество бытия и сознания, неразрывную связь объекта с субъектом. К ним относятся прежде всего В. Шуппе, Р. Шуберт-Зольдерн, М. Кауфман, И. Ремке, А. Леклер.
72. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 263.
73. 	См.: Ленин В, И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 118.
74. 	См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 47. С. 202; Богданов А. А. Вера и наука. С. 219—220.
75. 	Имеется в виду статья А. Н. Потресова «Критические наброски: О литературе без жизни и о жизни без литературы», которая была опубликована в 1913 г в журнале «Наша Заря» (№ 4—6).
21.4


76. 	См.: Алексинский Г. [Рец. на кн.: Богданов А. Культурные задачи нашего времени (М., 1911)] //Современный мир. 1911, № 7. С. 346.
77. 	См.: Т. М. Пролетарская культура в ликвидаторском освещении // Просвещение, 1914, № 2. С. 91—99.
78. 	«Рг2е£Ц<1 5ос]’а1 <1етокга1ус2пу» («Пшеглёнд социал-демократыч- ны» — «Социал-демократическое обозрение») — орган СДКПиЛ. Издавался в Кракове в 1902—1904 и 1908—1910 гг. Какую именно статью Р. Люксембург имеет в виду Алексинский, установить не удалось.
79. 	Свою рецензию Г. А. Алексинский начинает с уподобления А. А. Богданова «жантильному помещику» из комедии А. Н. Островского «Лес». «Помещик этот состоит при Раисе Павловне Гурмыжской в качестве поэтического «вдохновителя». Это выражается в том, что он произносит постоянно одну и ту же фразу или, точнее, начало фразы: «Раиса Павловна, все высокое и все прекрасное!..»». По мнению Алексинского, в книге «Культурные задачи нашего времени» А. Богданов «играет ту же роль, что и «эстетический» персонаж Островского, — только, к сожалению, он хочет выполнять эту роль не при уездной даме, а при... российском, — если даже не мировом, — пролетариате» (См.: Алексинский Г. А. Указ. соч. С. 345).
80. 	См.: Кубиков Ив, Рабочий театр//Наша рабочая газета, 1914, 22 мая.
81. 	Имеются в виду партийные школы для рабочих на Капри (1909) и в Болонье (1910—1911). См. примечание 28 к гл. IV.
82. 	См. Богданов А. Культурные задачи нашего времени. С. 72—74.
83. 	Имеется в виду лидер «пятерки ленинцев» делегат Сокольнического района г. Москвы Старовер (И. И. Панкратов). Его письмо с призывом бороться против организаторов новой фракции, прикрывшихся лозунгом партийной школы, было опубликовано в отдельном оттиске из № 50 газеты «Пролетарий»,
84. 	Имеется в виду партийная школа в Лонжюмо (местечко в нескольких километрах от Парижа), которая была организована большевиками под руководством В. И. Ленина весной 1911 г. для работников партийных организаций крупных пролетарских центров России.
85. 	Раскол Каприйской школы произошел на почве разногласий между пятью слушателями и одним из организаторов школы Н. Е. Вилоновым, с одной стороны, и лекторами и большинством учеников — с другой. В октябре на Капри было получено Приложение к №№ 47—48 «Пролетария», в котором была помещена статья Ленина «О фракции сторонников отзовизма и богостроительства», обвинявшая организаторов школы в обмане партии, в устройстве новой фракции под прикрытием партийных лозунгов и предлагавшая слушателям переехать в Париж. О том же говорилось в обращении редакции газеты к ученикам школы. А. Богданов прочел слушателям школы свою статью «Не надо затемнять», в которой возражал «Пролетарию» и обосновывал свою позицию. В ходе непродолжительных прений выяснилось, что пятерка ленинцев категорически не согласна с Богдановым, а другая часть слушателей, напротив, предлагает разработать платформу на основе его статьи.
Михаил (Н. Е. Вилонов) на докладе Богданова не присутствовал. Узнав о его содержании, он выступил с контрдокладом, в котором солидаризировался с позицией «Пролетария» и обвинял своих бывших товарищей в организации новой фракции и в использовании школы в ее интересах. Этим они, по его мнению, нарушали обещания, данные организациям при наборе в школу, против чего и выступил с протестом.
Прения по докладу Михаила длились три дня и выявили абсолютную невозможность соглашения между спорящими сторонами. Страстное обсуждение создавало атмосферу взаимной нетерпимости, и в результате пятерка слушателей, солидарных с Михаилом, написала в редакцию «Пролетария» 215


протест против поведения лекторов. Их письма, а также основанная на них статья В. И. Ленина «Позорный провал» появились в Приложении к № 50 «Пролетария», в котором также печатался доклад Михаила под заглавием «О платформе отзовистов-ультиматистов».
После получения ’этого оттиска Совет школы предложил ленинцам отказаться от своих писем. Они не согласились и заявили, что лекторы и часть учеников ведут в школе фракционную пропаганду, а за выводы редакции из их писем они ответственности не несут. Результатом конфликта стало исключение пятерки и Михаила из школы, и их отъезд в Париж. Оставшиеся ученики продолжали занятия, которые завершились в декабре 1909 г.
86. 	См.: Богданов А. Открытое письмо тов. Плеханову//Вестник жизни, 1907. № 7. С. 46—51.
87. 	Имеются в виду слова Евангелия: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Матф. 18; 6).
88. 	Под псевдонимом «Н. Рахметов» писал О. Блюм.
89. 	См.: Блюм О. К философии марксизма: Две статьи о русских эмпириокритиках. Женева, 1906. С. 65; Богданов А. Приключения одной философской школы. С. 53.
90. 	Эти слова взяты из работы Ф. Лассаля «Главный ответ Центральному Комитету, учрежденному для созвания общего германского рабочего конгресса в Лейпциге». Дословный перевод с немецкого: «Вас надувают, вас обходят, господа!» (см.: Лассаль Ф. Избр. соч. М., 1920. С. 66).
91. 	А. Богданов цитирует рецензию А. Деборина на книгу Л. Аксельрод (Ортодокс) «Философские очерки» (См.: Современный мир, 1907, № 2. С. 195—207).
92. 	В. Ольгин — псевдоним В. П. Фомина. См.: Ольгин В. [Рец. на кн.: Богданов А. «Философия живого опыта» (СПб., 1913)] //Современный мир, 1913, № 9. С. 259—262.
93. 	В «Философии живого опыта» А. Богданов цитирует работы Ф. И. Калинина и Н. Е. Вилонова.
94. 	Это выражение употреблено В. И. Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм». Разбирая философскую эволюцию А. Богданова, В. И. Ленин писал, что для того, чтобы вновь повернуть к материализму, тому нужно лишь отбросить свою «теорию универсальной подстановки», ибо она «так же собирает вместе, в одну китайскую косу, все грехи половинчатого идеализма, все слабости последовательного субъективного идеализма, как Si Licet parva componere magnis — если позволительно сравнить малое с великим)—как «абсолютная идея» Гегеля собрала вместе все противоречия кантовского идеализма, все слабости фихтеанства. Фейербаху оставался только один серьезный шаг, чтобы повернуть снова к материализму: именно универсально выкинуть вон, абсолютно удалить прочь абсолютную идею, эту гегелевскую «подстановку психического» под физическую природу. Фейербах отрезал китайскую косу философского идеализма, т. е. взял за основу природу без всякой «подстановки» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 244).
95. 	Имеется в виду статья Вл. Павлова «О некоторых чертах философии А. Богданова» (Просвещение, 1914, № 2. С. 22—3.1), в которой утверждается, что произведения А. Богданова отличаются «тяжеловесным «суконным» языком, бледностью форм выражения, слабостью и поверхностностью аргументации». Под псевдонимом «Вл. Павлов» писал В. П. Ми- лютич.
96. 	Милютин В. [Рец. на кн.: Богданов А. Введение в политическую экономию] Л Современник, 1913, № 18. С. 307^—308.
21&


97. 	С. Корсов — псевдоним Л. Б. Каменева. Упоминаемая рецензия была перепечатана в кн.: Каменев Л, Б. Между двумя революциями. М., 1923 (под заголовком «А. Богданов и марксизм»).
98. 	См.: Корсов С. [Рец. на кн.: А. Богданов. Введение в политическую экономию (в вопросах и ответах) (СПб., 1914)] //Просвещение, 1914, № 3. С. 111—113.
99. 	См.: Богданов А. Введение в политическую экономию (в вопросах и ответах). С. 25—26.
100. 	Имеется в виду статья Г. В. Плеханова «О религии», вошедшая в его сборник «От обороны к нападению» (Плеханов Г. В. Собр. соч. Т. 17. С. 197—231).
101. 	Очевидно, имеется в виду статья Л. Б. Каменева «Военная кампания «Искры»», присланная им В. И. Ленину в Женеву в конце ноября 1904 г. А. Богданов мог тогда читать ее, т. к. в это время он уже находился в Женеве, работал вместе с В. И. Лениным над созданием Бюро комитетов большинства.
102. 	Осенью 1906 г. в письмах к А. Богданову Л. Каменев называл себя его «политическим и идейным единомышленником», «сторонником» эмпириомонизма, «который уже высказался печатно за прогрессивно-пролетарский характер новой философии в марксизме» и продолжает стоять на этой точке зрения.
103. 	Имеется в виду «Письмо в редакцию», помещенное в № 9 «Путь Правды» 31 января 1914 г. за подписями В. И. Ленина, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 307—308).
104. 	См.: Каменев Ю. О ласковом старике и о Валерии Брюсове//Литературный распад: Критический сборник. Кн. 1. СПб., 1908. С. 59—94.
105. 	Имеется в виду статья Л. Каменева «Не по дороге» в № 42 «Пролетария» (12 (25) февраля 1909 г.), направленная против статьи «Двадцать третий сборник «Знание»» А. Луначарского во втором сборнике «Литературный распад». (СПб., 1909).
106. 	Имеется в виду брошюра «О бойкоте третьей Думы», вышедшая в Петербурге в 1907 г. В нее вошли статьи В. И. Ленина «Против бойкота (Из заметок с [оциал]-д [емократа] публициста)» и Л. Каменева «За бойкот».
107. 	Имеется в виду позиция Л. Б. Каменева весной—летом 1909 г., отразившаяся, в частности, в его статье «Об отзовизме, его родословии и его теории» (См.: Пролетарий, 1909, № 44, 4 апреля).
108. 	Речь идет о статье Л. Ортодокс в «Искре» (№ 77), о которой А. Богданов пишет: «Тов. Ортодокс неверно цитирует и искажает мои мысли. Он приписывает мне слова: «общественное бытие и общественное сознание в полном смысле тождественны»; у меня же сказано — «в точном смысле этих слов», каковой смысл и был перед этим тщательно разъяснен мною. Я указывал в этом месте, что все социальное психично, т. е. при точном (принятом, напр[имер], в психологии) употреблении терминов, должно быть отнесено к области «сознания», которая, как я при этом отмечал, гораздо шире области собственно социального» (См.: Богданов А. Эмпириомонизм. Ч. 3. СПб., 1906. С. XIV).
К главе VI
1. 	См.: Правда, 1913, № 33, 9 февраля.
2. 	Статья-разъяснение И. Скворцова-Степанова «Могут ли бастующие искать новую работу?» была опубликована в «Правде» 20—21 февраля 1913 г.
3. 	Под этим названием 23 мая — 8 июля 1914 г. выходила «Правда». «Трудовая правда» выходила, чередуясь с газетой «Рабочий».
2.17


4. 	См.: Глебов Н. Одна из «мелочей» стачечной тактики//Трудовая Правда, 1914, № 8, 6 июня. С. 1.
5. 	См.: Степанов И. Один из крупных вопросов стачечной тактики // Рабочий труд, 1914, С. 2.
6. 	В 1912—1914 гг. в Петербурге издавалась ежедневная газета меньшевиков-ликвидаторов, выходившая под различными названиями: «Луч» (16 сентября 1912 г.— 5 июля 1913 г.), «Живая жизнь» (2 июля — 1 августа 1913 г.), «Новая рабочая газета» (8 августа 1913 г.— 23 января 1914 г.), «Северная рабочая газета» (январь—май 1914 г.), «Наша рабочая газета» (май—июль 1914 г.).
7. 	Имеется в виду статья «Адрианополь» за подписью Политикус, помещенная в № 7 газеты «Правда труда» от 18 сентября 1913 г., автором которой был Л. М. Елинсон (Михайлов).
8. 	Имеются в виду Балканские войны 1912—1913 гг. Первая (9 октября 1912 г.— 30 мая 1913 г.)—между Балканским союзом (Болгария, Сербия, Греция, Черногория) и Турцией — завершилась подписанием Лондонского мирного договора 1913 г., по которому потерпевшая поражение Турция теряла все свои европейские владения, кроме Стамбула и небольшой части Восточной Фракии. Вторая (29 июня — 10 августа 1913, г.) — между Болгарией, с одной стороны, и Грецией, Сербией, Черногорией, к которым присоединились Румыния и Турция, с другой,— закончилась поражением Болгарии, которая по Бухарестскому мирному договору уступила Румынии Южную Добруджу, Греции — Южную Македонию и часть Западной Фракии, Сербии — почти всю Северную Македонию.
9. 	Речь идет о том, что в начале декабря 1913 г. в объявлении о начале подписки на следующий, 1914 г., редакция «Правды» не упомянула в числе постоянных сотрудников имени А. Богданова и еще ряда литераторов из числа тех, что были названы в аналогичном объявлении за год до этого. О своем «устранении» Богданов более подробно написал в «Письме в редакцию» меньшевистской «Новой рабочей газеты», которое было опубликовано 21 января 1914 г. В нем он излагал историю своих взаимоотношений с редакцией «Правды» и объяснял устранение сотрудников влиянием В. И. Ленина, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, которых обвинял в том, что общее дело пролетариата они превращают в свое семейное, изгоняя всех им неугодных.
10. 	Имеются в виду выборы депутатов в IV Государственную думу, проходившие осенью 1912 г. на основе избирательного закона от 3 июня 1907 г.
11. 	Х — К. А. Комаровский (Б. Г. Данский) — член ППС (Польской Социалистической партии) с 1901 г. В 1911 г. вступил в РСДРП, сотрудничал в газетах «Звезда» и «Правда», принимал участие в страховом движении, в 1913—1914 гг. входил в состав редакции большевистского журнала «Вопросы страхования».
Ликвидаторы выдвинули против Б. Г. Данского обвинение в том, что он сотрудничает в буржуазной прессе. Партийная комиссия, расследовав это дело, установила, что, с тех пор как Данский вступил в ряды большевистской партии, он перестал работать в буржуазной печати, и поэтому признала его честным членом партии, а обвинения ликвидаторов — клеветническими.
12. 	22 мая (4 июня) 1913 г. в IV Государственной думе, после обсуждения сметы почтово-телеграфного ведомства, голосовалось пожелание кадетской фракции о 7-часовом рабочем дне для почтово-телеграфных служащих. Социал-демократическая фракция на основании пункта 3 (з) резолюции «О думской с[оциал]-демократической] фракции», принятой V (Общероссийской) конференцией РСДРП 1908 г., воздержалась от голосования. В результате этого пункт о 7-часовом рабочем дне был отвергнут. «Правда», полемизируя с «Лучом» в статьях «Либеральная неудача» (№ 117 218


от 23 мая) и ««Луч» против с [оциал]-демократической] фракции», (№ 119 от 25 мая), защищала ошибочное поведение социал-демократической фракции в Думе.
После указания В. И. Ленина ошибка была исправлена: «Правда» поместила статью «Дума и тактика с[оциал]-д [емократов]» (№ 131 от 9 июня) без подписи, с примечанием, что редакция в расширенном составе пересмотрела вопрос о голосовании социал-демократической фракции по смете почтово-телеграфного ведомства, а в № 132 от 11 июня было напечатано сообщение думской социал-демократической фракции о том, что она «свое воздержание при голосовании III пункта к [а] д [етской] формулы по смете почтово-телеграфного ведомства... в заседании Государственной думы 22 мая... признала ошибочным на своем заседании 23 мая».
13. 	См.: Трудовая правда, 1914, № 3, 31 мая; Наша рабочая газета, 1914, № 23, 31 мая.
14. 	Первое сообщение о сложении Р. В. Малиновским депутатских полномочий появилось в газете «Путь правды» 9 мая 1914 г. На следующий день там же было опубликовано заявление социал-демократической фракции, осуждавшее поступок бывшего рабочего депутата и объяснявшего его «полной потерей душевного равновесия и забвением своей политической ответственности перед организацией рабочего класса». 12 мая был выпущен экстренный номер «Путь Правды», целиком посвященный уходу Малиновского. В течение мая в «Правде» ежедневно публиковались материалы «К уходу Малиновского» — заявления думской социал-демократической фракции, отклики рабочих, обвинения ликвидаторов в нарушении дисциплины и дезорганизации, которыми он «поставил себя вне рядов организованных марксистов». Далее отмечалось, что поступок Малиновского «не имеет под собой политической подкладки» и что расследование слухов, бросавших тень на политическую репутацию бывшего рабочего-депутата, убедило «руководящее учреждение» в политической честности Малиновского. Постановление обращало особое внимание рабочих «на те недопустимые приемы клеветы», к которым прибегли ликвидаторы «для дезорганизации рабочего движения», и призывало их «дать решительный отпор клеветникам».
15. 	Для расследования дела Р. В. Малиновского от имени ЦК РСДРП была назначена судебно-следственная комиссия в составе Я. С. Ганецкого (председатель), В. И. Ленина и Г. Е. Зиновьева.
16. 	В течение мая 1914 г. в «Новой рабочей газете» регулярно публиковались статьи под общим заголовком «К уходу Малиновского». В них содержались требования, обращенные к правдистам и большевистским депутатам Государственной думы, опубликовать все имеющиеся у них данные об этом деле. Считая, что поступок Малиновского бросает тень на всю социал-демократию, особенно в связи со слухами о провокаторстве бывшего рабочего-депутата, меньшевики видели два выхода из сложившейся ситуации: «либо вожди правдистов за своими подписями публично дадут полное ручательство за политическую честность Малиновского; либо будет организовано беспристрастное и компетентное расследование всего дела с целью проверить слухи и раз навсегда выяснить, имеют ли они под собой какую-нибудь почву».
17. 	См.: Трудовая Правда, 1914, № 3, 31 мая. В этом номере, наряду с постановлениями «общероссийского руководящего учреждения марксистов» по поводу ухода из Государственной думы Р. В. Малиновского, была помещена статья «У позорного столба», в которой ликвидаторы обвинялись в распространении клеветнических слухов относительно Р. В. Малиновского.
18. 	Уход Р. В. Малиновского//Рабочий труд, 1914, № 1. С. 3—8. В этой статье решительно осуждается уход Р. В. Малиновского из Государственной думы и все его поведение в связи с этим. В то же время — говорится далее — социал-демократическая фракция Думы и газета «Путь Правды» не сразу предали гласности все имевшиеся у них сведения об 219.


обстоятельствах этого дела. Они «сделали промах», «но пролетариат це пошлет им за это упрек». Ему понятна и дорога та бережность, какая проявилась в этом случае по отношению к Малиновскому. Ведь та колоссальная работа, которую он действительно вынес за последние годы, и те отвратительные условия, в которых протекала эта работа, действительно могли надломить его душевные силы».
Но поведение меньшевиков в этом деле,— продолжает редакция,— це может быть ничем оправдано. Ибо вместо того, чтобы требовать спокойного расследования, они начали распускать грязные слухи о каких-то темных делах Малиновского, в сокрытии которых якобы виновны депутаты- большевики и правдисты.
19. 	См.: К делу клеветников//Трудовая правда, 1914, № 15, 14 июня
К эпилогу
1. А. Богданов цитирует, по памяти, заключительные строки «Вакхической песни» А. С. Пушкина (См.: Пушкин А. С. Собр. соч. в 10-ти тт Т. 2. М, 1959. С. 98).
220.


ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Авенариус (Avenarius) Рихард (1843—1896) — швейцарский философ, один из основоположников эмпириокритицизма.— 165, 204
Аврамов Р. П. (Авраамов) (1882—1937)—член РСДРП с 1904 г., входил в редакционную коллегию издательства «Демос», много лет работал в издательстве И. П. Ладыжникова в Берлине; активный участник революционного движения в Болгарии. В 1908 г. от революционной фракции болгарских социалистов принимал участие в заседании Международного социалистического бюро (МСБ) II Интернационала.— 209
Адлер (Adler) Фридрих (1879—1960)—один из лидеров австрийской Социал-демократической партии и теоретиков австромарксизма. В 1911— 1916 гг. редактор газеты «Der kampf» («Борьба»). В 1921—1923 гг.— один из организаторов центристского IFA Интернационала, в 1923—1940 гг. один из лидеров Социалистического рабочего интернационала;— 206
Акимов (Махновец) В. П. (1872—1921)—в начале революционной деятельности — народоволец, с 90-х гг. социал-демократ, одцн из лидеров «экономизма». Один из руководителей «Союза Русских социал-демократов за границей» и противник «Искры». В 1903 г. меньшевик, в 1907 г. отошел от политической деятельности.— 212
Аксельрод Л. И. (Ортодокс) (1868—1946)—философ и литературовед. Участница с.-д. движения с 90-х гг. В 1887—1906 гг. в эмиграции, в 1903 г. примкнула к меньшевикам. В 1910 г. жила в Петербурге и была членом нелегального Центрального бюро профсоюзов и межклубной комиссии. В 1917 г. член ЦК партии меньшевиков, затем член плехановской группы «Единство». В 1918 г. отошла от политической деятельности, вела педагогическую и научную работу.—6, 18, 48, 60, 86, 87, 131, 180, 195, 196, 198, 200, 202, 209, 216, 217
Аксельрод П. Б. (1850—1928)—участник российского революционного движения. В 70-х гг. народник, в 1883 г. принимал участие в создании с.-д. группы «Освобождение труда». После II съезда РСДРП один из лидеров и идеологов меньшевизма, стоял во главе ликвидаторства, входил в редакции газет «Голос Социал-Демократа», «Луч» и др. В 1912 г. участвовал в Венской антибольшевистской конференции и Августовском блоке, с 1913 г. член Международного социалистического бюро II Интернационала. После Февральской революции 1917 г. член Исполкома Петроградского Совета РСД, поддерживал Временное правительство. После Октября 1917 г.— в активной оппозиции к большевистскому правительству. Эмигрировал.— 150, 212
Алексинский Г. А. (1879—1967)—участник российского революционного движения с 1899s г. В 1905—1907 гг. член Московской организации большевиков, Областного бюро РСДРП Центрального промышленного района, член Петербургского комитета РСДРП, сотрудник редакций большевистских изданий, депутат 2-й Государственной думы от рабочих Петербурга, популярный оратор. С 1908 г. отзовист; один из инициаторов создания и лектор в 1909— 1911 гг. «высших с.-д. пропагандистско-агитаторских школ для рабочих» на Капри и в Болонье, член группы «Вперед». В 1912 г. участвовал (в качестве наблюдателя от группы «Вперед») в Венской (Августовской) конференции РСДРП. В 1-ю мировую войну «оборонец». По возвращении из эмиграции в Россию в 1917 г. примкнул к плехановской группе «Единство». В апреле 1918 г. арестован, в январе 1919 г. выпущен на поруки из-за тяжелой болезни. Весной 1919 г. эмигрировал за границу.— 75, 98, 103, 165, 166, 167, 168, 169, 170, 171, 173, 204, 208, 215
Альфонс X Мудрый (1221—1284)—король Кастилии и Леона с 1252 г.
Анаксимандр (ок. 610 г.—• после 547 г. до н. э.)—древнегречский естествоиспытатель, географ, натурфилософ, представитель милетской школы, 221


автор первого философского сочинения на греческом языке «О природе», со* ставил первую географическую карту.— 95
Аристарх Самосский (конец 4 в.— 1-я пол. 3 в. до н. э.) — древнегрече- ский астроном. Первый высказал идею гелиоцентризма.— 200
Аристотель (3Ö4—322 гг. до н. э.) —древнегреческий философ и ученый.— 135
Архимед (ок. 287—212 до н. э.) —древнегреческий ученый.— 200
Бадаев А. Е. (1883—1951)—член РСДРП с 1904 г., большевик, депутат 4-й Государственной думы.— 207
Базаров (Руднев) В. А. (1874—1939) — русский философ, экономист, публицист. В с.-д. движении с 1896 г., в 1903—1909 гг. большевик, переводчик произведений Маркса. С 1908 г. был близок к левым большевикам, затем отошел от политической деятельности, но в 1911 г. был арестован по обвинению в связях с революционной эмиграцией и выслан в Астрахань. В 1916—1917 гг. член редакций «Летописи», «Известий» Петроградского Совета РСД, газеты «Новая жизнь». Один из учредителей и член ЦК РСДРП (интернационалистов), летом 1918 г. вышел из партии. С 1919 по 1921 гг. редактировал меньшевистский журнал «Мысль» (Харьков). С 1922 г. работал в Госплане СССР. Член Комакадемии. В 1930 г. был арестован, затем освобожден. В последующие годы занимался переводами художественной и философской литературы.— 13, 16, 20, 21, 45, 95, 96, 103, 128, 163, 196, 197, 204
Бакунин М. А. (1814—1876)—русский революционер, теоретик анархизма, один из идеологов революционного народничества. Член I Интернационала, исключен за раскольническую деятельность.— 195
Бальзак Оноре де (Balzak) (1799—1850)—французский писатель.—132
Бауэр (Bauer) Отто (1852—1938)—один из лидеров австрийской Социал-демократической партии и II Интернационала, идеолог австромарксиз- ма.— 206
Бегерт Патер— [путешественник, миссионер] — 137
Бедный Демьян (Придворов Е. А.) (1883—1945)—русский советский писатель. Член РСДРП с 1912 г. Печатался в большевистских изданиях «Звезда», «Правда», «Просвещение» и др.— 204
Белинский В. Г. (1811—1848)—русский литературный критик, философ, публицист. В студенческие годы входил в кружок Н. В. Станкевича, сотрудничал в журнале «Телескоп», вел литературно-критический отдел в журнале «Отечественные записки», с 1846 г. сотрудничал в «Современнике».— 130,180
Бельтов Н.— см. Плеханов Г. В.
Бердяев Н. А. (1874—1948)—русский философ, литератор, публицист, общественный и политический деятель. В с.-д. движении с 1895 г. В 1900— 1902 гг. отбывал ссылку в Вологде по делу Киевского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». К этому времени уже известен как «критический марксист». В работах по философии и истории содержались предпосылки его идейного движения «от марксизма к идеализму». В 1904 г. вместе с С. Н. Булгаковым редактировал журнал «Новый путь». Один из инициаторов и авторов сборников «Вехи». В 1922 г. выслан за границу, где основал религиозно-философский журнал «Путь», выходивший в Париже в 1925—1940 гг.—80
Беркли (Berkeley) Джордж (1685—1753) — английский философ, представитель субъективного идеализма.— 94, 156
Берман Я. А. (1868—?)—член РСДРП, меньшевик. В 1908 г. вместе с А. М. Горьким, А. А. Богдановым, А. В. Луначарским и др. участвовал в сборнике «Очерки по философии марксизма». В 1917 г. входил в Московскую организацию объединенных социал-демократов, затем вступил в РКП (б), был председателем Московского трибунала, а с января 1920 г. заведующим отделом Московского Совета.— 196
222


Бернштейн (Bernstein) Эдуард (1850—1932) — немецкий социал-демократ, один из лидеров II Интернационала. В 1884—1890 гг. редактор Центрального органа Социал-демократической партии Германии газеты «Социал- демократ».— 73, 147, 199
Бик — [путешественник, миссионер] — 137
Блюм О. В. (1886—?)—участник российского революционного-движения, социал-демократ, меньшевик, впоследствии провокатор. Занимался литературной деятельностью, писал на философские темы, состоял в редакционной комиссии Социал-демократии Латышского края, сотрудничал в газете «Голос труда». С июня 1909 г. секретный агент рижского охранного отделения. Разоблачен в 1917 г., выслан за границу.—87, 174, 202, 216
Богданов А, А. (Малиновский) — см. настоящее издание, кн. 1-я.
Богданов А. Н.— фабрикант, в 1864 г. им в С.-Петербурге была основана крупная табачная фирма, которая в 1883 г. преобразована в акционерное общество с капиталом 1.500.000 руб. Фабрика преимущественно производила папиросы.— 106
Бонч-Бруевич В. Д. (1873—1955) — историк, издатель. В революционном движении с 1895 г., со II съезда РСДРП большевик, сотрудник «Искры». В 1904—1906 гг. участвовал в основании библиотеки и архива ЦК РСДРП в Женеве, возглавлял партийное издательство «Вперед», в 1909 г.— легальное издательство «Жизнь и знание». Сотрудничал в «Звезде», «Правде», «Просвещении» и др.— 5, 6, 18.
Браун (Braun) Александр (1805—1877)—немецкий ботаник.— 206
Бриан (Briand) Аристид (1862—1932)—французский государственный деятель, в 1909—1931 гг.— премьер-министр Франции и министр иностранных дел — 179
Брюсов В. Я. (1873—1924)—русский поэт, основоположник русского символизма.— 179, 217
Булгаков С. Н. (1871—1944)—русский экономист, религиозный философ, теолог; профессор политэкономии в Киеве (1901—1906) и Москве (1906—1908). В 1918 г. принял сан священника. В 1923 г. выслан за границу, жил в Париже.— 88
Бурьянов А. Ф. (1880—?)—русский социал-демократ, меньшевик, депутат 4-й Государственной думы от Таврической губернии, входил в с.-д. фракцию Думы. В 1915 г. отошел от ликвидаторов и примкнул к меньшевикам- партийцам, возглавляемых Плехановым. В Первую мировую войну — «оборонец».— 153, 154, 207
Бюхнер (Büchner) Людвиг (1824—1899)—немецкий философ, врач, естествоиспытатель— 95
Валентинов Н. (Вольский Н. В.) (1879—1964)—социал-демократ; публицист, философ. После II съезда РСДР (1903)—большевик, после 1905 г. меньшевик. До Октябрьской революции 1917 г. помощник редактора «Русского Слова» (Москва), в период НЭП’а — фактический редактор «Торгово- Промышленной Газеты». Эмигрировал в 1930 г.; автор философских и исторических работ.— 20, 196
Валерьянов В.— см. Плетнев В. Ф.
Вандервельде (Vandervelde) Эмиль (1866—1938)—бельгийский социалист, реформист. По образованию юрист. С середины 90-х гг. руководитель Бельгийской рабочей партии. С 1900 г. председатель МСБ II Интернационала. Член парламента с 1894 г. В 1914 г. вошел в состав правительства и до 1937 г. неоднократно был министром иностранных дел, юстиции и др.— 138, 187, 210
Барский А. (Варшавский) (1868—1937)—деятель польского и международного рабочего движения. С 1887 г. в революционном движении, организатор и руководитель «Союза Польских рабочих», в 1893 г.— СДКПиЛ.
223


B 1907 г. на V (Лондонском) съезде РСДРП был избран в ЦК от Польской социал-демократии, в 1908—1910 гг. представитель СДКПиЛ в редакции ЦО РСДРП «Социал-Демократ», поддерживал большевиков. В 1918 г. один из организаторов Компартии Польши.— 208
Вельтман М. Л. (1871—1929)—участник российского революционного движения с 90-х гг., член РСДРП с 1898 г., меньшевик. В 1907 г. эмигрировал в Париж, редактировал меньшевистские издания. В 1911 г. читал лекции в «Высшей с.-д. пропагандистско-агитаторской школе для рабочих» в Болонье. Накануне Октябрьской революции 1917 г. вернулся в Россию, в 1918 г. вступил в РКП (б), в 1921—1923 гг. член коллегии Наркомнаца. С 1921 г. руководитель Всероссийской научной ассоциации востоковедения, с 1925 г. ректор Института Востоковедения. Автор многих книг на темы международной политики.— 184
Веневитинов Д. В. (1805—1827)—русский поэт, критик, представитель т. н. любомудров, философские взгляды близки натурфилософии Ф. Шеллинга.— 134, 210
Виллих (Willich) Август (1810—1878)—глава сектантской фракции в Союзе коммунистов, прусский офицер в отставке. В Гражданской войне в США (1861—1869) —бригадный генерал северян.— 158
Вилонов H. Е. («Михаил») (1883—1910)—рабочий-железнодорожник. В с.-д. движении с 1901 г., член РСДРП с 1902 г., большевик. В 1906 г. входил в состав МК РСДРП. В 1908 г. эмигрировал за границу. В 1909 г. один из организаторов первой «Высшей с.-д. пропагандистско-агитаторской школы для рабочих» на о. Капри. С группой слушателей после раскола в школе переехал по приглашению В. И. Ленина в Париж. Умер в Давосе в 1910 г. от туберкулеза.— 215, 216
Виндельбанд (Windelband) Вильгельм (1848—1915)—немецкий философ-идеалист, глава баденской школы неокантианства.— 196
Волынский А. (Флексер А. Л.) (1863—1926)—искусствовед и критик, проповедник теории искусства для искусства, был одним из руководителей журнала «Северный Вестник».— 199
Вольский Ст. (Соколов А. В.) (1880—?)—социал-демократ, после II съезда РСДРП большевик. Партийную работу вел в Москве, в 1906 г. член Петербургского комитета РСДРП, в 1907 г. делегат V (Лондонского) съезда РСДРП, в 1908—1909 гг. секретарь Московского Областного бюро РСДРП, один из лидеров отзовизма. С осени 1909 г. лектор «высших с.-д. пропагандистско-агитаторских школ для рабочих» на Капри и в Болонье, член группы «Вперед». После Февральской революции 1917 г. работал в военной секции Петросовета, после Октябрьской революции — в лесной кооперации, затем в Госплане, Наркомторге. С 1927 г. занимался литературной работой.— 206
Вольф (Wolff) Христиан (1679—1754)—немецкий философ-радикалист, идеолог раннего Просвещения, последователь Лейбница, Декарта.— 88, 90
Воровский В. В. (1971—1923)—публицист и литературный критик. В революционном движении с 1894 г., член РСДРП с 1903 г., большевик. Член редакций большевистских изданий «Вперед», «Пролетарий», «Новая жизнь», «Звезда», «Правда», «Просвещение» и др. В 1913 г. работал инженером в Москве и Петербурге. После Октябрьской революции 1917 г. полпред РСФСР в скандинавских странах. В 1919—1920 гг.—первый руководитель Госиздата. В 1921 г. полпред в Италии. В 1923 г. убит в Лозанне белогвардейцем Конради.— 204
Вундт (Wundt) Вильгельм (1832—1920)—немецкий психолог, физиолог, философ-идеалист.— 196
Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831)—выдающийся немецкий философ, профессор в Иене и Гейдельберге.— 94, 95, 134, 135, 136, 146, 216 224


Гейден П. А. (1840—1907) — граф, земский деятель, один из лидеров октябристов (1905 г.) и мирнообновленцев.— 213
Гельвеций (Helvetius) Клод Адриан (1715—1771) — французский философ-материалист, идеолог революционной буржуазии.— 196
Герои Александрийский (ок. I в.) — древнегреческий ученый.—200
Гете (Goethe) Иоганн Вольфганг (1749—1832)—немецкий писатель и естествоиспытатель.— 132
Глебов Н. (Авилов Н. П.) (1887—1942)—член РСДРП с 1904 г., большевик, активный участник революции 1905—1907 гг. После Февральской революции 1917 г.— член Исполнительной комиссии Петроградского Комитета партии, после Октября 1917 г.— нарком почт и телеграфов.— 183, 218
Голубков (Давыдов) А. Н. (1880—1945)—по профессии врач. В социал- демократическом движении с 1899 г., член РСДРП с 1903 г., большевик, с 1906 г. за границей, руководящий деятель Русского бюро ЦК РСДРП, в июне 1909 г. арестован и сослан в Сибирь.— 213
Гольбах (Holbach) Поль Анри (1723—1789)—французский философ-материалист, один из идеологов французского Просвещения XVIII в.— 37, 38, 50, 144
Гольдблат (Meдем) В. Д. (1879—1923)—один из лидеров Бунда. В с.-д. движении с 1899 г. На II съезде РСДРП делегат от Заграничного комитета Бунда, антиискровец. В 1906 г. был избран членом ЦК Бунда, участвовал в работе V съезда РСДРП, поддерживал меньшевиков. После Октября 1917 г.—в Польше, в 1921 г. уехал в США.— 212
Гольденберг И. П. (Мешковский) (1873—1922) участник российского революционного движения с 1892 г., большевик. В 1907—1910 гг. член ЦК и Русского бюро ЦК партии. В 1914—1919 — меньшевик.— 213
Гомер — легендарный древнегреческий эпический поэт, считающийся автором «Илиады», «Одиссеи» и др.— 136
Горин-Галкин В. Ф. (1863—1925)—участник российского революиониого движения с 80-х гг., социал-демократ, большевик. Делегат II съезда РСДРП от Саратовской организации. С 1903 г. в эмиграции. В 1907—1908 гг. в Женеве работал под руководством Ленина, выступал по его указанию против левых большевиков по философии. В 1913 г.—в Париже. После Октябрьской революции 1917 г. на политической работе в Красной Армии.— 98, 204
Горький М. (Пешков А. М.) (1868—1936) — русский писатель, литературный критик и публицист, общественный деятель, участник революционного движения. В 1909 г. один из организаторов «Высшей с.-д. пропагандистско- агитаторской школы для рабочих» на о. Капри, член группы РСДРП «Вперед». (Жил в Италии с 1906 по 1913, с 1921—1927; в России — с 1913 по 1921 и с 1928 по 1936 г.).—8, 12, 13, 18, 19, 20, 108, 127, 128, 129, 130, 163, 205, 206, 208, 209
Грабовский.— См. Горин-Галкин В. Ф.
Грибоедов А. С. (1795—1829)—русский писатель, дипломат.— 202
Григорий XIII (1502—1585)—римский папа с 1572 г.; стремился распространить католицизм в Русском государстве. Провел реформу календаря (1582).-41, 197
Григорьев Р., Раф. (Крахмальников Р. Г.) (1889—1968)—социал-демократ, примыкал к меньшевикам, журналист с 1910 г., помещал статьи в «Нашей Заре», «Луче» и др. В 1915—1916 гг. корреспондент интернационалистских газет «Голос» и «Наше Слово» в Италии. В 1917—1918 гг. член Организации объединенных с.-д. интернационалистов — член ЦК РСДРП (и), один из редакторов газеты «Новая жизнь». В 1919 г.— член Главного комитета меньшевиков на Украине.— 100, 204
Гучков А. И. (1862—1936)—лидер октябристов, депутат и с 1910 г. председатель 3-й Государственной думы.— 207
15 Зак. 184 225


Дан (Гурвич) Ф. И. (1871—1947) —в с.-д. движении с 90-х гг., с 1895 г. член, а с 1896 г. один из руководителей Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». ’ После II съезда РСДРП один из лидеров меньшевизма, член новой редакции газеты «Искра». В 1905 г.— член редакции газеты «Начало», сотрудничал в легальных ликвидаторских журналах «Дело жизни», «Наша Заря», редактировал «Луч». В 1-ю мировую войну в ссылке в Сибири, лидер «революционного оборончества». В 1918—1920 г. работал врачом в органах Наркомздрава. В 1922 г. выслан за границу, где принимал участие в создании Социалистического Интернационала; в 1941— 1947 гг. издавал в США журнал «Новый путь» — орган меньшевиков-эмигрантов.—7, 15, 19, 1'53, 160, 189, 203, 208
Дарвин (Darwin) Чарлз Роберт (1809—1882)—знаменитый английский натуралист, по имени которого названа созданная им материалистическая теория эволюции органического мира Земли.—28, 132
Дволайцкий Ш. М. (1893—1937) — член РСДРП с 1911 г., с 1917 г.- члеи РСДРП (интернационалистов), с 1920 г. член РКП (б). Преподаватель экономических дисциплин в ряде высших учебных заведений. С 1921 г. член Комакадемии, позднее член ее президиума. Член редакции журнала «Под Знаменем марксизма». С 1926 г. в коллегии Наркомторга СССР. Член редакций БСЭ и Экономической энциклопедии.
Деборин (Иоффе) А. М. (1881—1963)—философ и историк. Социал- демократ, с 1903 г. большевик. В 1907—1917 гг. меньшевик, с 1928 г. член ВКП(б). Автор ряда работ по истории философии и диалектическому материализму, в 1920 г. выступал в защиту материалистической диалектики. В 1920—30-е гг. подвергался критике за принадлежность к школе Плеханова. С 1929 г. академик АН СССР —87, 174, 202, 216
Демокрит (ок. 460 — ок. 370 до и. э.) — древнегреческий философ. Один из основателей материалистического атомизма.— 210
Демор (Demoor) Ж. (1867—1941)—бельгийский врач и педагог.—138, 210
Дидро (Diderot) Дени (1713—1784)—французский философ-материалист, писатель, организатор и редактор французской «Энциклопедии» XVIII в.— 54, 133, 196
Дицген (Dietzgen) Иосиф (1828—1883)—немецкий социал-демократ, философ; рабочий-кожевник, самостоятельно пришедший к материалистической диалектике, находился под влиянием идей Фейербаха. Переписывался с К- Марксом, пропагандировал марксизм, был организатором одной из секций I Интернационала.—61, 66, 87, 88, 92, 96, 200, 202
Домов — см. Покровский М. Н.
Дороватовский С. П.— издатель.— 18, 19, 21, 98, 203
Дубровинский (Иннокентий) И. Ф. (1877—1913) — в с.-д. движении с 90-х гг., агент «Искры», с 1903 г. большевик. На V (Лондонском) съезде РСДРП избран в ЦК- 28 ноября 1908 г. был арестован и выслан в Вологодскую губернию, но из ссылки бежал за границу. Вместе с Лениным и Богдановым редактировал газету «Пролетарий». В 1910 г. был сторонником примирения с меньшевиками. Погиб в Туруханской ссылке.— 213
Дюма (Dumas) Александр (1802—1870)—французский писатель.—202
Дюркгейм (Durkheim) Эмиль (1858—1917) — французский социолог-позитивист, основатель французской социологической школы.— 65
Евклид — древнегреческий математик. Работал в Александрии в 3 в. до н. э.— 200
Елинсон — см. Михайлов Л. М.
Жорес (Jaurès) Жан (1859—1914)—руководитель Французской социалистической партии, затем правого крыла СФИО с 1905 г., Основатель газеты «Юманите» (1904 г.). Убит французским шовинистом 31 июля 1914г.—164 226


Засулич В. И. (1849—1919) — видная участница народнического, а'затем социал-демократического движения в России. В 1883 г. принимала участие в создании группы «Освобождение труда». В 1900 г.—член редакций газеты «Искра» и журнала «Заря». С 1903 г. меньшевичка. В конце 1905 г. вернулась из эмиграции в Россию, поселилась в Тульской губернии. В 1917 г. вошла в состав плехановской группы «Единство».— 150, 212
Зингер (Singer) Пауль (1844—1911) — председатель правления Германской социал-демократической партии (с 1890 г.), один из деятелей марксистского крыла во II Интернационале. Депутат рейхстага с 1884 г. по 1911 г., член МСБ, соратник А. Бабеля и К. Либкнехта.— 126
Зиновьев (Радомысльский) Г. Е. (1883—1936)—член РСДРП с 1901 г. Участник революции 1905—1907 гг., член ЦК РСДРП и Большевистского Центра (БЦ) с 1907 по 1910 гг. После 1917 г. член ВЦИК и Исполкома Петроградского Совета, член ЦК и член Политбюро ЦК ВКП(б). С 1919 г. председатель Исполкома Коминтерна. С 1926 г. исключен из Политбюро, с 1934 г.—из ВКП(б).—9, 102, 103, 104, 116, 179, 185, 208, 213, 218, 219
Зубатов С. В. (1864—1917) — жандармский полковник, начальник Московского охранного отделения (с 1896 г.) и Особого отдела департамента полиции. Создатель системы политического сыска.— 115
Иванюков И. И. (1844—1912)—русский историк, профессор, автор трудов по истории крестьянской реформы.— 213
Ильин Н.— псевдоним В. И. Ленина.
Иннокентии — см. Дубровинский И. Ф.
Инститор[ис] (Institoris) Генрих и Шпренгер (Sprenger) Яков — профессора богословия, жившие в XV в. в Германии, члены ордена доминиканцев. Назначенные церковными властями инквизиторами, они снискали печальную славу самых кровожадных охотников за ведьмами. Им принадлежит «руководство» по искоренению «сатанинского племени» — «Молот ведьм» (1487). В нем подробно описываются все повадки ведьм, их вредоносные деяния, а также даются детальные инструкции по их истреблению.— 41
Кабанис (Cabanis) Пьер Жан Жорж (1757—1808)—французский философ, врач, предшественник вульгарного материализма. По своим политическим взглядам был близок к жирондистам, участвовал в перевороте 18-го брюмера.— 95
Каин — библ.— 141
Кайо (Kailloux) Жозеф (1863—1944) французский политический деятель. В 1925—1926 гг. министр финансов Франции.— 164
Калинин Ф. И. (Аркадий) (1882—1920)—по профессии ткач. В революционном движении с начала 900-х гг. В 1905 г. руководил вооруженным восстанием в г. Александрове, был арестован. С 1908 г. входил в состав Московского комитета РСДРП (большевиков), который направил его в 1909 г. в «Высшую с.-д. пропагандистско-агитаторскую школу для рабочих» на о. Капри. Член группы РСДРП «Вперед», один из организаторов второй школы в Болонье. С 1912 г. в Париже занимался литературной и публицистической деятельностью. После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, принимал участие в культпросветовских организациях. После Октября 1917 г.— член коллегии Наркомпроса и один из руководителей Пролеткульта. Автор ряда статей по пролетарской культуре.— 103, 204, 206, 208, 216
Каменев (Розенфельд) Л. Б. (1883—1936) — член РСДРП с 1901 г., большевик Участник Революции 1905—1907 гг. С 1908 по 1914 гг.—в эмиграции. Член редакций большевистских газет «Пролетарий», «Рабочая газета», «Правда», «Социал-Демократ» и др. С ноября 1917 г. председатель ВЦИК, в 1918—1926 гг. председатель Моссовета. В 1923—1926 гг. заместитель председателя СНК, директор Института В. И. Ленина, член ЦК, член 15* 227


Политбюро ЦК ВКП(б). В 1926 г. выведен из состава Политбюро, а в 1934 исключен из ВКП(б).—9, 101, 102, 103, 104, 105, 116, 129, 177, 178, 179, 185, 204, 205, 208, 209, 213, 217, 218
Каменев Ю.— ем. Каменев Л. Б.
Кант (Kant) Эммануил (1724—1804) — немецкий философ и ученый, основоположник немецкой классической философии.— 34, 35, 37, 38, 88, 96, 143, 144, 147, 196, 199, 202
Кассирер (Kassirer) Эрнст (1874—1945)—немецкий философ-идеалист.— 196
Каутский (Kautsky) Карл (1854—1938)—один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала, центрист. В 1883— 1917 гг. редактор теоретического журнала германской социал-демократии «Die Neue Zeit» («Новое время»), автор теории ультраимпериалйзма. В 1917г. вместе с другими центристами участвовал в создании германской Независимой социал-демократической партии.—37, 38, 165, 169, 197, 208
Кауфман М. (Kauffman) — немецкий философ, представитель имманентной школы.— 214
Клемансо (Clemenceau) Жорж (1841—1929)—премьер-министр Франции в 1906—1909 гг. и 1917—1920 гг. Председатель Парижской мирной конференции 1919—1920 гг.— 164
Ковалевский М. М. (1851—1916) — русский историк, юрист, социолог эволюционистского направления, академик Петербургской АН.— 213
Коген (Cohen) Герман (1842—1918)—немецкий философ-идеалист. Развил теорию этического социализма.— 196
Коковцев В. Н. (1853—1943) —русский государственный деятель, с 1905 г. член Государственного совета, с 1904 по 1914 гг. министр финансов. В 1905— 1906 гг. возглавлял комиссию по выработке рабочего законодательства. С 1911 по 1914 гг.— председатель Совета Министров. В 1917 г. член Совета Русского для внешней торговли банка. После Октября 1917 г. эмигрировал во Францию.— 120
Комаровский К. А. (Данский Б. Г.) (1883—?)—член Польской Социалистической партии (ППС) с 1901 г., с 1911 г.— член РСДРП, сотрудничал в газетах «Звезда», «Правда», в 1913—1914 гг. редактировал журнал «Вопросы страхования». В 1917 г.— военком военной инспекции РВС, после Октября 1917 г.— зав. отделом «Правды», позднее — на дипломатической работе— 218
Конт (Comte) Огюст (1798—1857) — французский философ, один из основоположников позитивизма и буржуазной социологии, разработал классификацию наук.— 197
Конфуций (Кун-цзы) (552/551 —479 гг. до н. э.)--древнекитайский философ, государственный деятель, педагог, заложивший основы этикорелнгиоз- ного учения — конфуцианства.— 175
Коперник (Kopernik) Николай (1473—1543)—великий польский астроном, создатель гелиоцентрической системы мира.— 25, 40, 41, 69
Корсов С.— см. Каменев Л. Б.
Костров (Жордания) H. Н. (1870—1953)—в с.-д. движении с 90-х гг., входил в первую марксистскую группу в Грузии «Месаме даси». После II съезда РСДРП меньшевик. В 1906 г. депутат I-й Государственной думы. На V (Лондонском) съезде РСДРП избран членом ЦК от меньшевиков. В 19114 г. сотрудник журнала Троцкого «Борьба». После Февральской революции 1917 г. председатель Тифлисского Совета рабочих депутатов, в 1918— 1921 гг. возглавлял меньшевистское правительство в Грузии. В 1921 Г. эмигрировал за границу.— 212
Красин Л. Б. (1870—1926)—по профессии инженер-химик. В с.-д. движении с 90-х гг., агент «Искры». После II съезда РСДРП большевик, член ЦК РСДРП, член Большевистского Центра с 1907 г. Организатор и руководитель боевого технического бюро при ЦК РСДРП. В 1908 г. примкнул к 228


левым большевикам. В 1909 г. вышел йз состава БЦ в знак протеста против вывода из его состава А. А. Богданова. Позднее отошел от политической деятельности, работал инженером за границей. После Октябрьской революции 1917 г.— на хозяйственной и дипломатической работе. С 1920 г. нарком внешней торговли и одновременно в 1921—1923 гг. полпред и торгпред РСФСР в Англии, с 1924 г.— во Франции.— 214
Крупская Н. К. (1869—1939)—член РСДРП с 1898 г., член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», секретарь редакции ♦Искры», большевистских изданий «Вперед», «Пролетарий» и др. Жена В. И. Ленина.— 213
Кубиков (Дементьев) И. И. (1877—1944)—литературовед. В 1890— 1905 гг,—наборщик в типографии, с 1902 г. член РСДРП, меньшевик. Печататься начал в 1909 г. под псевдонимом «Квадрат». В 1912—1914 гг. публиковал статьи по вопросам литературы в марксистских журналах и газетах. В 1917 г. член ОК меньшевиков. После Октябрьской революции 1917 г. преподавал в вузах Москвы.— 84, 100, 170, 201, 204
Кунов (Cunow) Генрих (1862—1936)—немецкий социал-демократ, историк, социолог, публицист.— 197
Куропаткин А. Н. (1848—1925)—Командующий Маньчжурской армией во время русско-японской войны, с октября 1904 г. главнокомандующий вооруженными силами на Дальнем Востоке. После крупного поражения под Мукденом был смещен (март 1905 г.). После Октябрьской революции эмигрировать отказался. Автор ряда — военно-исторических и военно-географических трудов.— 75
Кювье (Cuvier) Жорж (1769—1832)—французский зоолог, один из реформаторов сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных и др. Иностранный почетный член Петербургской АН (1802 г.) — 132
Ламетри (Lamettrie, La Mettrie) Жюльен Офре — французский врач, философ, видный представитель механистического материализма.— 196, 199
Ласк (Lask) Эмиль (1875—1915)—немецкий философ, представитель неокантианства.— 196
Лассаль (Lassalle) Фердинанд (1825—1864)—немецкий социалист, родоначальник популярного на рубеже XIX—XX вв. в немецком рабочем движении лассальянства. Один из основателей Всеобщего германского союза (1863).-82, 174, 216
Лафарг (Lafargue) Поль (1842—1911)—деятель французского и международного рабочего движения, один из основателей Французской рабочей партии, член I Интернационала. Как секретарь Рабочей партии по международным делам, был одним из организаторов Парижского конгресса, на котором был основан II Интернационал. Оставил большое литературное наследство в области философии, политэкономии, языкознания, литературоведения и др.— 165
Лёббок (Lubbock) Джон (1834—1913)—английский биолог-дарвинист, известный работами по зоологии; археолог и этнограф, один из классиков буржуазно-эволюционистской («антропологической») школы.— 137, 210
Ленин (Ульянов) В. И. (1870—1924)—по образованию юрист. В революционном движении с 1887 г., в 1895 г. один из организаторов Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В 1900 г. за границей вместе с Г. В. Плехановым участвовал в создании газеты «Искра». Со II съезда РСДРП (1903)—лидер большевизма. В 1904 г. взял курс на обособление большевиков: на Совещании 22-х членов партии был создан орган — Бюро Комитетов Большинства — параллельный и конкурирующий с ЦК РСДРП. В 1905—1907 гг. написал несколько программных произведений, возглавил редакцию легальной газеты «Новая Жизнь», принял участие в 1-й конференции РСДРП в Таммерфорсе. На V (Лондонском) съезде РСДРП избран в члены ЦК и представителем партии в МСБ. С декабря 1907 г. вновь 16 Зак. 184 229


в эмиграции, руководитель большевистских изданий, член Большевистского Центра, являвшегося расширенной редакцией «Пролетария». В 1909 г., после раскола в большевистской фракции и выхода из нее левых большевиков, предпринял шаги м сближению с меньшевиками. Блок, заключенный в 1910 г. с Плехановым, вскоре распался. В 1912 г. на 6-й (Пражской) общероссийской конференции избран членом ЦК партии. После Февральской революции 1917 г. возвратился из эмиграции в Россию и возглавил Октябрьскую социалистическую революцию. На II съезде Советов РСД в октябре 1917 г. избран Председателем первого советского правительства — Совета Народных Комиссаров.— 5, 6, 7, 8, 9, 13, 18, 19, 23, 41, 48, 53, 59, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 102, 103, 104, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 124, 125, 128, 129, 150, 153, 155, 156, 157, 158, 159, 160, 161, 162, 163, 164, 165. 166, 172, 173, 175, 179, 185, 195, 196, 197, 198, 199, 203, 204, 205, 206, 207, 208, 209, 212, 213, 214, 215, 216, 217, 218, 219
Либер (Гольдман) М. И. (1880—1937) — по профессии учитель. В 1896 г. член Социал-демократической партии Литвы. В 1900 г. вошел в Заграничный комитет Бунда, с 1904 г. член его ЦК. На V (Лондонском) 1907 г. съезде РСДРП избран членом ЦК. В 1912 г. участвовал в антибольшевистском Августовском блоке. В Первую мировую войну — «оборонец». В 1917 г. выступил за объединение с кадетами в борьбе против большевиков. В 1923 г. неоднократно арестовывался, в 1937 г.— арестован в последний раз.— 212
Луначарский А. В. (1875—1933)—литературный и театральный критик, драматург, публицист. В революционном движении с 1895 г., после II съезда РСДРП (1903) большевик, член редакций «Вперед», «Пролетарий», «Новая жизнь» и др. В 1909 г. вместе с Богдановым и др. вышел из фракции большевиков. В 1909—1911 гг. один из организаторов и лектор «высших с.-д. пропагандистско-агитаторских школ для рабочих» на о. Капри и в Болонье, член группы РСДРП «Вперед». В Первую мировую войну — интернационалист, постоянный сотрудник ряда российских и зарубежных газет и журналов. После Февральской революции 1917 г. возвратился из эмиграции в Россию, был избран в городскую думу товарищем городского головы по культурно-просветительным вопросам. По поручению -большевиков вел пропагандистскую работу среди рабочих и солдатских масс. На VI съезде РСДРП (б) принят в члены партии. После Октября 1917 г. народный комиссар по просвещению, с 1929 по 1933 гг. председатель Комитета по заведыванию учеными и учебными учреждениями ЦИК СССР. С 1929 г. академик АН СССР.— 5, 8, 12, 13, 17, 18, 20, 21, 98, 103, 107, 108, 109, НО, 113, 114, 128, 130, 163, 179, 196, 204, 205, 206, 208, 217
Львов Н. (Мошинский И. Н.) (1875—1954) — один из организаторов рабочих марксистских кружков в Киеве в 1892—1893 гг., член СДКПиЛ в 1894—1895 гг., член Киевского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» в 1897 г. В 1898 г. находился в ссылке в Вятской губернии. После II съезда РСДРП примкнул к меньшевикам. После Февральской революции 1917 г. меньшевик-интернационалист. После Октябрьской революции от политической деятельности отошел.— 213
Любимов А. И. (Марк) (1879—1919)—в революционном движении с 1898 г. Один из членов Московского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», в 1904 г. кооптирован в ЦК РСДРП, занимал примиренческую позицию к меньшевикам. В Первую мировую войну — «оборонец», входил в плехановскую группу «Единство».— 213
Люксембург (нем.— Luxemburg) Роза (1871—1919)—деятель польского, германского и международного рабочего движения. Один из руководителей и теоретиков польской Социал-демократии и II Интернационала. Один из основателей «Союза Спартака» и основателей (1918) Компартии Германии. Убита (вместе с К- Либкнехтом) в Берлине немецкими контрреволюционерами.— 169, 215 230


Лядов (Мандельштам) М. Н. (1872—1947) — в с.-д. движении с 1892 г. Один из организаторов Московского «Рабочего союза» в 1893 г. Со II съезда РСДРП большевик, участник Революции 1905—1907 гг. В 1909—1911 гг. лектор «высших с.-д. пропагандистско-агитаторских школ для рабочих» на Капри и в Болонье, член группы РСДРП «Вперед». После Февральской революции 1917 г. в России товарищ Председателя Бакинского Совета рабочих депутатов. В 1920 г. восстановлен в РКП (б). Начальник Главнауки Нарком- проса РСФСР, член Центральной Ревизионной Комиссии ВКП(б).— 206
Майер (Mayer) Юлиус Роберт (1814—1878)—немецкий естествоиспытатель, врач; сформулировал закон сохранения энергии (эквивалентности механической работы и теплоты).— 131
Маклаков В. А. (1869—1957)—один из лидеров кадетов, адвокат. Депутат 2—4-й Государственных дум. В 1917 г. посол во Франции. Автор трудов по истории русской общественной мысли и либерального движения.
Максимов Н.— псевдоним Богданова А. А.— 164
Малиновский Р. В. (1876—1918)—социал-демократ, тайный агент охранного отделения (с 1910 г.). В 1906—1910 гг. работал в Петербурге, затем в Москве. На Пражской конференции в 1912 г. избран членом ЦК РСДРП. Депутат 4-й Государственной думы, входил в думскую фракцию большевиков. В 1914 г. сложил депутатские полномочия и скрылся за границу, был исключен из партии по обвинению в дезертирстве. В годы Первой мировой войны находился в Германии, в лагере для военнопленных. В 1918 г. приехал в РСФСР, добровольно предстал перед судом, был судим и расстрелян по приговору Верховного трибунала ВЦИК — 154, 188, 207, 219, 220
Маньков И. Н. (1881—?) — меньшевик-ликвидатор, депутат 4-й Государственной думы. В Первую мировую войну — «оборонец».— 207
Маркс (Marx) Карл (1818—1883)—основоположник научного коммунизма, вождь мирового пролетариата.— 6, 12, 15, 25, 26, 27, 28, 34, 35, 40, 41, 44, 45, 47, 50, 57, 61, 66, 73, 74, 88, 91, 94, 95, 97, 113, 133, 139, 145, 147, 148, 156, 158, 165, 174, 176, 177, 178, 195, 197, 199, 202, 205, 210, 211
Мартов Л. (Цедербаум Ю. О.) (1873—1923)—социал-демократ, один из лидеров меньшевизма. В 1895 г. вместе с В. И. Лениным и др. участвовал в создании Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». С 1901 г. член редакции «Искры». В 1903 г. на II съезде РСДРП возглавил меньшевиков. В 1905 г. член исполкома Петербургского Совета РД. После поражения Революции 1905—1907 гг. один из идеологов ликвидаторства, редактор газеты «Голос Социал-демократа», критиковал раскольнический курс большевиков, выступал за примирение всех фракций. В 1911 г. сблизился с меньшевиками-партийцами. В начале I-й мировой войны — интернационалист, затем — центрист. После Февральской революции 1917 г. в России — во главе меньшевиков-интернационалистов. Делегат VII съезда Советов от меньшевиков. В 1918—1920 гг. депутат Моссовета и член ВЦИК. В октябре 1920 г. легально выехал за границу по поручению ЦК меньшевиков. Один из организаторов 272 Интернационала. Редактор газеты «Социалистический вестник».—18, 121, 1212, 150, 153, 160, 189, 203, 208, 212
Массар (Massart) Ж.— один из авторов книги «Регрессивная эволюция в биологии и социологии». СПб., 1898.— 138, 210
Мах (Mach) Эрнст (1838—1916)—австрийский физик и философ-идеалист, один из основателей эмпириокритицизма (махизма).— 18, 32, 37, 38, 86,91,94, 131, 143, 144, 145, 156, 165, 196, 197, 204
Медем (Гольд блат) В. Д.— см. Гольд блат В. Д.
Мёнье (Meunier) Константин (1831—1905)—бельгийский скульптор и живописец.— 32
Меринг (Mehring) Франц (1846—1919)—немецкий философ, историк, литературный критик, один из руководителей левого крыла германской социал- демократии и основатель компартии Германии, один из организаторов «Сою- If? 231


за Спартака». Автор четырехтомной «Истории германской социал-демократии», биографии К. Маркса.— 165, 208
Милюков П. Н. (1859—1943)—русский политический деятель, историк, публицист. Лидер цартии кадетов, редактор газеты «Речь». В 1917 г.— министр иностранных дел Временного правительства первого состава. После Октябрьской революции — эмигрант. Автор трудов по истории России'ХУШ— XIX вв., Февральской и Октябрьской революций.— 124
Милютин В. П. (Павлов Вл.) (1884—1937) — социал-демократ, с 1903 г. примыкал к меньшевикам, с 1910 г.— большевик, сотрудничал в большевистских изданиях, в т. ч. в журнале «Просвещение». После Октябрьской революции 1917 г.— Народный комиссар земледелия, выступал за создание коалиционного правительства. В 1918—1921 гг. заместитель председателя ВСНХ, затем —на ответственной советской и хозяйственной работе.— 99, 105, 128, 129, 175, 176, 177, 178, 204, 205, 209, 216
Михайлов Л. М. (Елинсон) (1872—1928) — член РСДРП с 1900 г., большевик участник Революции 1905—1907 гг., один из создателей газеты «Звезда», сотрудничал в «Правде». После Февральской революции 1917 г.-— председатель президиума Петроградского горисполкома.— 218
Михайловский Н. К. (1842—1904) —русский социолог, теоретик либерального народничества, публицист, литературный критик, философ-позитивист, представитель субъективной школы в социологии.— 94
Молешотт (Moleschoott) Якоб (1822—1893)—немецкий физиолог и философ, представитель вульгарного материализма.— 95
Молотов (Скрябин) В. М. (1890—1986)—участник Революции 1905— 1907 гг. в Казани. С 1906 г. член РСДРП, большевик,'сотрудник большевистских изданий «Звезда», «Правда» (секретарь редакции), журнала «Просвещение» и др. В Октябре 1917 г. член Петроградского ВРК, с 1919 г.— на хозяйственной и партийной работе, с 1921 г.— секретарь ЦК РКП(б)—ЦК ВКП(б), с 1936 г. председатель СНК СССР. В 1939—1941 гг.—народный комиссар иностранных дел. С 1941 по 1957 — первый заместитель СНК СССР — СМ СССР. В 1962 г. исключен из КПСС.— 204
Мольер (Molière) Жан Батист Поклен (1622—1673)—знаменитый французский комедиограф, актер, театральный деятель, реформатор сценического искусства.—38, 197, 202
Мошинский И. Н.— см. Львов И. Н.
Муранов М. К. (1873—1959)—рабочий-железнодорожник, в РСДРП с 1904 г., большевик, участник Революции 1905—1907 гг., депутат 4-й Государственной думы от рабочей курии Харьковской губернии. В ноябре 1914 г. арестован вместе с другими депутатами-большевиками. В 1915 г. в ссылке в Сибири.— 207
Мюллер (Müller) Макс (1823—1900) — английский филолог-востоковед, философ, историк религии. Специалист по общему языкознанию, индологии, мифологии. Основоположник натуралистической школы мифологов.— 138
Наполеон I (Napoléon) (Наполеон Бонапарт) (1769—1821)—французский император в 1804—1814 гг. и в марте — июне 1815 г. В 1799 г. совершил государственный переворот (18 Брюмера), стал первым консулом, в 1804 г.- императором. Благодаря победоносным войнам значительно расширил территорию Франции, в войне с Россией в 1812 г. потерпел поражение. Отрекся от престола и был сослан на о. Эльба. После «ста дней» и поражения при Ватерлоо вторично отрекся от престола. Последние годы жизни провел на о. Св. Елены.— 41, 42, 96
Наторп (Natorp) Пауль (1854—1942)—немецкий философ и педагог, ученик Г. Когена.— 196
Николаев — см. Красин Л. Б.
Нуаре (Noire) Людвиг (1829—1889)—немецкий ученый, выдвинувший т. наз. рабочую, или трудовую, теорию происхождения языка. Язык, по Нуа- 232


ре, возник из рефлексивных выкриков, непроизвольно сопутствующих первобытным трудовым актам.— 61, 62, 200
Ньютон (Newton) Исаак (1643—1727)—английский математик, физик и астроном, член (с 1672 г.) и президент (с 1703 г.) Лондонского королевского общества.— 40
Овсянико-Куликовский Д. Н. (1853—1920) — русский литературовед и языковед. Автор работ о русских писателях-классиках XIX в. Исследовал проблемы теории и психологии творчества, синтаксис русского языка.— 100
Ольгин В. (Фомин В. П.) — социал-демократ, после II съезда РСДРП — меньшевик, с 1909 г. меньшевик-партиец, сторонник Г. В. Плеханова, сотрудничал в «Голосе Социал-демократа», в 1912—1914 гг.— в Листке меньшевиков-партийцев «За партию».—99, 1.74, 175, 204, 216
Ольминский (Александров) М. С. (1863—1933)—в начале революционной деятельности народоволец, затем — социал-демократ. После II съезда РСДРП большевик. Член редакций большевистских изданий «Вперед», «Пролетарий», . «Новая жизнь», «Звезда», «Правда», журнала «Просвещение» и др. В 1916 г. член Московского областного бюро. После Октябрьской революции 1917 г. член коллегии Наркомфина, член редакции «Правда». В 1920—1924 гг. организатор и руководитель Истпарта, позднее председатель Общества старых большевиков.— 204
Ортодокс — см. Аксельрод Л. И.
Островский А. Н. (1840—1917)—русский писатель, педагог, редактор педагогического журнала «Детское чтение» и др.— 215
Павлов Вл.— см. Милютин В. П.
Павлович М. (Волонтер) — см. Вельтман М. Л.
Панкратов (Староверов, Старовер) И. И. — один из слушателей первой «Высшей с.-д. пропагандистско-агитаторской школы для рабочих» на о. Капри, впоследствии исключенный из школы. Представитель. Московской организации, Сокольнического района.— 215
Петровский Г. И. (1878—1958)—член РСДРП с 1897 г. Один из организаторов и руководителей вооруженного октябрьского восстания, декабрьской стачки, Совета рабочих депутатов в Екатеринославе в 1905 г. Депутат Государственной думы, председатель ее большевистской фракции; работал в редакции газеты «Правда». В ноябре 1914 г. арестован, сослан в Турухан- ский край. Во время Февральской революции 1917 г. областной комиссар в Якутске, затем на партийной работе в Петрограде, на Украине, в Донбассе. В 1917—1919 — народный комиссар внутренних дел РСФСР, в 1919— 1938 гг. председатель Всеукраинского ЦИК, член ЦИК СССР и ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро. С 1940 г.— зам. директора Музея Революции СССР.— 117, 206, 207
Петцольдт (Petzoldt) Йозеф (1862—1929)—немецкий философ, представитель эмпириокритицизма.— 165
Пилецкий Я. А. (1876—?)—российский социал-демократ. В 1910 г. подписал «Открытое письмо» 16-ти меньшевиков-ликвидаторов, сотрудничал в журналах меньшевиков-ликвидаторов «Возрождение» и «Наша Заря». В 1914—1916 гг.— за границей. В 1917 г. меньшевик-интернационалист, принимал участие в агитационной работе в связи с выборами в Учредительное собрание, позднее примкнул к большевикам.— 100
Плавт (Plautus) Тит Макций (сер. 3 в. до н. э.— ок. 184 г.)—римский комедиограф, перерабатывая Новую аттическую комедию в стиле карикатуры и буффонады, создал характеры-маски в стихотворных комедиях «Ослы», «Хвастливый воин» и др.— 89
Плетнев В. Ф. (1886—1942)—литератор, работал столяром. В РСДРП с 1904 г., меньшевик, сотрудничал в «Нашей Заре» и др. изданиях. В годы Ьй мировой войны — интернационалист. В 1915—1917 гг.— в сибирской ссыл- 233


ке. В 1918—1919 гг. сотрудничал в газете «Новая жизнь», был членом РСДРП (интернационалистов), в составе которой был принят в РКП (б), находился на хозяйственной работе. С 1921—1932 гг. председатель ЦК Пролеткульта.— 73, 100, 201, 204
Плеханов Г. В. (1856—1918)—теоретик российского и международного рабочего движения, философ, пропагандист марксизма. С 1875 г.— народник, один из руководителей «Земли и воли», «Черного передела». С 1880 г. в эмиграции. Организатор группы «Освобождение труда», один из основателей РСДРП, газеты «Искра». После 1903 г. один из лидеров меньшевизма. В 1907—1910 гг. выступал против ликвидаторства, стоял во главе меньшевиков-партийцев. В годы первой мировой войны «оборонец». В 1917 г. вернулся из эмиграции в Россию, поддерживал Временное правительство. К Октябрьской революции отнесся отрицательно.— 5, 6, 7, 8, 12, 15, 18, 19, 33, 35, 41, 46, 48, 54, 59, 60, 61, 62, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 95, 96, 97, 98,
99, 103, 105, 113, 114, 122, 131, 132, 133, 134, 135, 136, 137, 138, 139, 140,
141, 142, 143, 144, 145, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 153, 154, 155, 156,
160, 164, 166, 173, 174, 178, 180, 195, 196, 197, 198, 199, 200, 202, 203, 204,
205, 206, 208, 210, 211, 212, 213, 216, 217
Поггендорф (Poggendorff) Иоганн Кристиан (1796—-1877) — немецкий физик, иностранный член-корреспондент Петербургской академии наук (1868 г.) Основатель многотомного библиографического справочника, носящего его имя.— 131
Покровский М. Н. (1868—1932) —историк, социал-демократ, член РСДРП с 1905 г., большевик. С 1907 г. член Большевистского Центра и редакции «Пролетария». В 1909—1911 гг. входил в группу РСДРП «Вперед», преподавал в «высших с.-д. пропагандистско-агитаторских школах для рабочих» на Капри и в Болонье. После Октябрьской революции 1917 г. первый председатель Московского Совета, член Совнаркома РСФСР, руководитель Ком- академии, Института Красной профессуры, Главархива РСФСР. С 1929 г.- академик АН СССР.— 185, 206, 208
Попов В. (Розанов В. Н.) (1876—1939) — по профессии врач. В с.-д. движении с 90-х гг., входил в группу «Южный рабочий», был членом Оргкомитета по созыву II съезда РСДРП, после съезда — меньшевик. В 1908 г. эмигрировал за границу. В период первой мировой войны «оборонец». После Февральской революции в 1917 г. член меньшевистской фракции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Летом 1917 г. направлен в Стокгольм для участия в подготовке к созыву 3-ей Циммервальдской конференции II Интернационала, состоявшейся в сентябре 1917 г. После Октября 1917 г. принимал участие в деятельности контрреволюционных организаций, был осужден как участник «Тактического центра». После амнистии от политической деятельности отошел, работал в медицинских учреждениях.— 212
Потресов А. Н. (1869—1934) — социал-демократ, с 1896 г. член Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», принимал участие в создании «Искры» и «Зари». С 1903 г. один из лидеров меньшевизма и виднейший сотрудник и руководитель меньшевистских изданий. Во время первой мировой войны «оборонец». Один из идеологов ликвидаторства, один из авторов и редакторов сборника «Самозащита». После Октябрьской революции 1917 г., которую не принял, отошел от политической деятельности, в 1924 г. эмигрировал.—72, 75, 76, 77, 78, 81, 82, 83, 100, 124, 150, 153, 166, 201, 204, 212
Птолемей Клавдий (ок. 90 — ок. 160)—древнегреческий астроном, создатель геоцентрической системы мира. Разработал математическую теорию движения планет вокруг неподвижной Земли.— 200
Пушкин А. С. (1799—1837)—великий русский поэт, родоначальник новой русской литературы, создатель русского литературного языка.— 130, 220 234


Раскольников (Ильин) Ф. Ф. (1892—1939) — член РСДРП с 1910 г., большевик. В 1911 —1912 гг. сотрудник газеты «Звезда», секретарь редакции «Правды». В 1914 г. призван на флот, в 1917 г. мичман. После Февральской революции 1917 г. в Кронштадте в редакции большевистской газеты «Голос Правды». В октябрьские дни 1917 г. член Петроградского ВРК, один из руководителей боевых действий против войск Керенского и Краснова. С 1919 г. на военной, дипломатической, журналистской работе.— 204
Рахметов Н.— см. Блюм О. В.
Ремке (Rehmke) Йоханнес (1848—1930) — немецкий философ-идеалист, представитель имманентной философии.—214
Риккерт (Rickert) Генрих (1863—1936)—немецкий философ, профессор в Гейдельберге с 1926 г., неокантианец. Методологически разработал проблему различия между науками о природе и науками о культуре (о духе).— 196
Робине (Robinet) Жан Батист Рене (1735—1820)—французский философ, непоследовательный материалист.— 54
Родзянко М. В. (1859—1924)—крупный землевладелец, в 1905 г.— один из основателей партии «Союз 17 октября», депутат Государственной думы 3-го и 4-го созывов. Поддерживал политику реформ П. А. Столыпина. Возглавлял думскую фракцию «октябристов». В 1917 г.— председатель Временного комитета Государственной думы. С 1920 г. эмигрант.— 207
Рожков Н. А. (1868—1927)—историк, социолог, публицист. В 1905 г. вступил в РСДРП, большевик, на V (Лондонском) съезде РСДРП избран членом ЦК партии, в 1907—1908 гг. член Русского бюро ЦК РСДРП. Весной 1908 г. арестован, в 1910 г. выслан в Сибирь, где примкнул к меньшевикам, в 1912—1913 гг. редактировал газету «Новая Сибирь». После Февральской революции 1917 г. настаивал на образовании «чистосоциалистического правительства» с подчинением его (до Учредительного собрания) Советам рабочих депутатов. Октябрьскую революцию 1917 г. расценил как преждевременный антидемократический переворот. В 1924 г. отошел от политической жизни и занимался научной работой.— 204
Росс (Ross) [Джеймс Кларк] (1800—1862) — английский полярный исследователь— 137
Рыков А. И. (1881—1938)—член РСДРП с 1898 г., большевик. В 1906— 1907 гг. арестовывался, в 1908 г. в ссылке в Самаре. На V съезде РСДРП заочно избран кандидатом в члены ЦК. Весной 1909 г. по заданию Русского бюро ЦК РСДРП выехал за границу, где в июне принял участие в совещании расширенной редакции «Пролетария». После Октябрьской революции 1917 г. народный комиссар внутренних дел, с 1924 по 1930 гг. председатель СНК СССР и Совета Труда и Обороны (СТО). С 1931 по 1936 гг. Нарком связи.— 213
Сакс (Sachs) Ганс (1494—1576)—немецкий поэт-мейстерзингер. С 1520 г. мастер сапожного цеха. Был актером и руководителем любительской труппы. Автор музыки и текста многих религиозных песен.—77
Салтыков-Щедрин М. Е. (1826—1889)—русский писатель-сатирик, публицист.— 201
Самобытник (Маширов) А. И. (1884—1943)—пролетарский поэт, работал на металлической фабрике. С 1900 г. в революционном движении, с 1905 г. член РСДРП, большевик. Один из организаторов кружка рабочих поэтов при «Правде». В 1918—1920 гг. товарищ председателя ЦК Пролеткульта, в дальнейшем на редакторской работе.— 78, 80
Самойлов Ф. Н. (1882—1952)—член РСДРП с 1903 г., большевик. Участник Революции 1905—1907 гг., входил в состав первого Совета рабочих депутатов в Иваново-Вознесенске, был председателем профсоюза ситцепечатников. Депутат 4-й Государственной думы от рабочих Владимирской губер- 235


нии. В 1922—1928 гг. заместитель заведующего Истпартом, в 1937—1941 гг. директор Музея Революции СССР — 207
Сент-Илер Жоффруа (Saint-Hilaire Geoffroy) Этьен (1772—1844)—французский зоолог-эволюционист, один из предшественников Ч. Дарвина.— 132
Скворцов-Степанов И. И. (1870—1928)—в революционном движении с 1891 г. В 1905 г. член лекторской группы МК РСДРП. В 1907 г. и в 1911 г. выдвигался кандидатом от большевиков в Государственную думу, поддерживал отзовистов. В 1911—1913 гг. в ссылке в Астрахани. После Октябрьской революции 1917 г. народный комиссар финансов. С 1925 г. Ответственный редактор «Известий»; с 1926 г.— директор Института Ленина при ЦК ВКП(б). В 1926—1928 гг. Ответственный редактор «Ленинградской правды». Переводчик и редактор, совместно с В. А. Базаровым, русского издания «Капитала» Маркса. В соавторстве с А. А. Богдановым написан «Курс политической экономии».— 20, 45, 183, 197, 217, 218
Скобелев М. И. (1885—1938) —член РСДРП с 1903 г., меньшевик. Участник Революции 1905—1907 гг. в Баку. В эмиграции, в Вене, окончил политехникум, работал в редакции «Правда» Л. Д. Троцкого. В 1912 г. депутат 4-й Государственной думы от русского населения Закавказья. В годы Первой мировой войны — «оборонец». В дни Февральской революции 1917 г. член бюро Исполкома Петроградского Совета. К Октябрьской революции отнесся отрицательно. В 1922 г. вступил в РКП (б).— 207
Скрыпник Н. А. (1872—1933)—в с.-д. движении с 1897 г., участник Революции 1905—1907 гг., большевик, секретарь Петербургского Комитета партии. За организацию вооруженного восстания в Риге заочно приговорен к смертной казни. Неоднократно арестовывался, ссылался. В 1913—1914 гг. член редакций журнала «Вопросы страхования», газеты «Правда». В 1914 г. сослан в Тамбовскую губернию. В 1917 г. направлен на Украину, где вошел в первое советское правительство. В 1918 г. Председатель Народного секретариата (правительства) Украины и народный секретарь иностранных дел, член Президиума ВУЦИК. Один из организаторов КП (б) У, затем член коллегии ВЧК. С января 1919 г. на государственной и партийной работе.— 204, 213
Спенсер (Spenser) Герберт (1820—1903) — английский философ, социолог, главный представитель эволюционизма, получившего во второй половине XIX в. широкое распространение.— 197
Сперанский М. М. (1772—1839)—граф, русский государственный деятель. С 1808 г. ближайший советник императора Александра I, автор плана либеральных преобразований, инициатор создания Государственного Совета в 1810 г. В 1812—1816 гг. в ссылке, в 1819—1821 гг. генерал-губернатор Сибири. С 1826 г. фактический глава II Отделения, руководил кодификацией Основных государственных законов Российской империи (1832).— 42, 197
Спиноза (Spinoza, d’Espinosa) Бенедикт (Барух) (1632—1677) — нидерландский философ-материалист, пантеист.— 94, 132, 133, 199
Сталин (Джугашвили) И. В. (1878—1953) — в революционном движении с 1898 г.; сначала в грузинской с.-д. организации «Месаме-Дасн» («Третья группа»), затем в РСДРП. В 1901—1902 гг. член Тифлисского и Батумского комитетов РСДРП. После II съезда (1903)—большевик. В 1906—1907 гг. член Бакинского комитета РСДРП. На пленуме ЦК после 6-й (Пражской) партийной конференции в 1912 г. заочно кооптирован в ЦК и Русское бюро ЦК РСДРП. Выступал со статьями в большевистских изданиях, в т. ч. в журнале «Просвещение», на страницах которого была напечатана в 1913 г. широко известная статья «Марксизм и национальный вопрос». В 1917 г.— член узкого состава ЦК РСДРП, член редколлегии ЦО партии «Рабочий и Солдат». На II Всероссийском съезде Советов РСД в Октябре 1917 г. избран наркомом по делам национальностей, одновременно (с лета 1918 г.) на военно-политической работе. С 1922 г, генеральный сек- 236


ретарь ЦК ВКП(б). С 1941 г. Председатель СНК (Совмина) СССР.—204
Старовер — см. Панкратов И. И.
Стасюлевич М. М. (1826—1911)—русский историк, журналист, общественный деятель, редактор-издатель журнала «Вестник Европы» (1866— 1908).—213
Стахович М. А. (1861—1923)—политический деятель, дипломат. Член Государственного Совета. Депутат 1-й, 2-й Государственных дум. Российский посол в Мадриде. Остался на посту после революции 1917 г. Умер в Мадриде—213
Степанов И. И.— см. Скворцов-Степанов И. И.
Столпнер — меньшевик, затем ушел в религию.— 99
Столыпин П. А. (1862—1911) — русский государственный деятель: министр внутренних дел, председатель Совета Министров (с 1906 г.); руководитель аграрной реформы, делавший ставку на «крепкого хозяина». Смертельно ранен в Киеве эсером Д. Г. Богровым.— 120, 159, 207
Строев—(Десницкий) В. А. (1878—1958)—литератор, публицист. В с.-д. движении с 1897 г. С 1903 по 1909 гг.— большевик. В 1906 г.— член ЦК РСДРП.
Струве П. Б. (1870—1944)—русский политический деятель, экономист, философ, публицист. Один из лидеров «легального марксизма», с 1905 г. член ЦК партии кадетов, редактировал журнал «Освобождение», «Русская мысль», участвовал в сборнике «Вехи». В 1918—1920 гг. член «Особого совещания» генерала Деникина, член правительства генерала Врангеля. После их поражения, эмигрировал.— 88
Таратута А. Р. (Таратута В. К-, Виктор, Сергеев) (1881—1926)—член РСДРП с 1898 г., большевик. Революционную работу вел в Закавказье, участвовал в восстании 1905 г. в Москве, секретарь МК. На V (Лондонском) съезде РСДРП избран кандидатом в члены ЦК. С 1907 г. в эмиграции, член Большевистского Центра, финансовый агент, секретарь Заграничного Бюро ЦК РСДРП (ЗБЦК). В 1908 г. обвинялся в сотрудничестве с российскими охранными органами, в 1910 г. оправдан. В 1917 г. член Французской Социалистической партии. По возвращении в Россию в 1919 г.— на хозяйственной работе.— 213
Тейлор (Taylor) Ф. У. (1856—1915)—американский инженер, основоположник системы организации труда, рассчитанной на максимальное уплотнение рабочего дня, глубокое разделение труда, рационализацию трудовых движений с целью получения прибыли.— 105
Томский М. П. (Ефремов) (1880—1936)—в с.-д. движении с 1904 г., большевик, по профессии хромолитограф. Участник Революции 1905—1907 гг., в 1907 г. член Петербургского комитета РСДРП. В 1909 г. участвовал в совещании расширенной редакции «Пролетария» в Париже, откуда ЦК направил его в Москву, в декабре 1909 г. арестован и приговорен к 5-ти годам каторжных работ, в 1916 г. на поселении в Иркутской губернии. После Февральской революции член Исполкома Московского Совета профессиональных союзов, секретарь ВЦСПС, председатель президиума ВЦСПС. С 1919 г.— член Оргбюро, с 1922 г —член Политбюро ЦК ВКП(б).— 213
Торквемада (Torquemada) Томас (ок. 1420—1498) — с 80-х гг. XV в. глава испанской инквизиции (великий инквизитор).— 106
Тредьяковский В. К. (1703—1768)—русский поэт, филолог, академик Петербургской Академии наук.— 90, 92
Троцкий (Бронштейн) Л. Д. (1879—1940)—в с.-д. движении с конца 90-х гг., делегат II съезда РСДРП (от Сибирского союза), примкнул к меньшевикам. В 1905 г. председатель Петербургского Совета рабочих депутатов, разделял взгляды ликвидаторов. В период между Революциями 1905 и 1917 гг. возглавлял собственную группировку, в 1908—1912 гг. изда- 237


вал в Вене газету «Правда», в 1912 г. созвал в Вене общепартийную конференцию, на которой был создан «Августовский блок». В Первую мировую войну занимал центристскую позицию. Вернувшись из эмиграции в 1917 г., вошел в группу объединенных социал-демократов интернационалистов («но- вожизненцев»). На VI Съезде РСДРП (б) вместе с «межрайонцами» принят в большевистскую партию. Один из организаторов Красной Армии и обороны страны в годы гражданской войны. В 1929 г. по обвинению в антисоветской деятельности выслан из СССР.— 104, 205, 208
Трубецкая А. И. (княжна) —210
Трубецкой Е. И. (1863—1920) —- князь, русский религиозный философ, правовед, общественный деятель. Труды о В. Соловьеве, по теории познания, о смысле жизни.— 213
Туляков И. Н. (1877—?)—депутат 4-й Государственной думы от Донской области, меньшевик.— 207
Тэйлор (Тайлор) (Tylor) Эдуард Бернетт (1832—1917) — английский этнограф, исследователь первобытной культуры, создатель эволюционной школы в истории культуры и в этнографии, разработал анимистическую теорию происхождения религии.— 63, 65, 93, 139
Фейербах (Feuerbach) Людвиг (1804—1872)—немецкий философ, материалист и атеист.—33, 34, 35, 50, 88, 113, 114, 134, 143, 147, 174, 216
Ферри (Ferri) Энрико (1856—1929)—итальянский юрист и политический деятель. С 1893 г.— член Итальянской социалистической партии. В 1898 г. и в 1904—1908 гг. редактор ЦО партии «Аванти!» («L’Avanti!»), лидер ин- тегралистского течения, возникшего в ИСП в начале XX в. в условиях обострения борьбы между реформистами и анархо-синдикалистами.— 159
Филия М. Г. (Жорж) (1888—1931) — в революционном движении с 1903 г., большевик — с 1905 г. В 1908 г. арестован по делу Тифлисской организации РСДРП, приговорен к каторге, бежал из зала суда. С 1910 г. за границей в Германии, Италии, Швейцарии. Член идейного кружка большевиков в Женеве, затем Женевского идейного кружка группы РСДРП «Вперед».— 214
Фохт (Фогт) (Vogt) Карл (1817—1895)—немецкий философ, естествоиспытатель, представитель вульгарного материализма, участник революции 1848 г., член Франкфуртского национального собрания, был заочно приговорен к смертной казни, жил в эмиграции в Швейцарии.— 95
Фридрих Вильгельм I (1688—1740)—прусский король с 1713 г., из династии Гогенцоллернов.— 88
Хаустов В. И. (1884—?) —депутат 4-й Государственной думы от Уфимской губернии; меньшевик.— 207
Царев (Локерман) А. С. (1880—1937)—член РСДРП, меньшевик. В 1908—1910 гг. арестовывался, сидел в «Крестах». Впоследствии активный противник Советской власти.— 212
Цеткин (Zetkin) Клара (1857—1933)—деятель германского и международного коммунистического движения, одна из основателей Компартии Германии. С 1881 по 1918 гг. член Социал-демократической партии Германии (принадлежала к ее левому крылу), участница создания и деятельница II Интернационала (1889). Член Президиума ИККИ (с 1921 г.). В Коминтерне возглавляла международный женский секретариат. С 1920 г.— депутат рейхстага.— 208
Чарушников А. П. (1852—1913), издатель, инспектор волжского пароходства.— 18, 19, 21, 98, 203
Череванин Н. (Липкин Ф. А.) (1869—1938) — в с.-д. движении с 1891 г., лидер с.-д. интеллигентского кружка в Харькове, в котором участвовал 238


А. А. Малиновский (Богданов). С 1900 г. член РСДРП, меньшевик. Участник Революции 1905—1907 гг., в годы реакции сотрудничал в изданиях ликвидаторского направления. Во время Первой мировой войны «оборонец». После Февральской революции в России в 1917 г. член Исполкома Петроградского Совета РСД, член редакции ЦО меньшевиков «Рабочей газеты». К Октябрьской революции 1917 г. отнесся отрицательно/ С 1922 г. неоднократно арестовывался и ссылался.— 100, 204
Чхеидзе Н. С. (1864—1926)—один из лидеров меньшевизма, депутат 3-й и 4-й Государственных дум. В 1917 г. председатель Петросовета, ВЦИК. С 1918 г.— председатель Закавказского сейма; учредительного собрания Грузии. С 1921 г. в эмиграции.— 207
Чхенкели А. И. (1874—1959)—один из руководителей грузинских меньшевиков. В с.-д. движении с 1898 г., депутат 4-й Государственной думы от Карской и Батумской областей, ликвидатор. Представитель от фракции меньшевиков в МСБ. В 1917 г. представитель Временного правительства в Закавказье, с 1918 г. председатель временного Закавказского правительства. С 1921 г. в эмиграции.— 207
Шагов Н. Р. (1882—1918)—в революционном движении с 1896 г., член РСДРП с 1905 г. В 1906 г. один из организаторов профсоюза рабочих-текстильщиков в Родниковском районе Костромской губернии, Депутат 4-й Государственной думы.— 207
Шанцер В. Л. («Марат») (1867—1911)—в революционном движении с 1887 г., большевик. В 1905 г. представитель ЦК в МК. После многочисленных арестов, ссылок и побегов эмигрировал за границу. С 1907 г. кандидат в члены ЦК РСДРП. В 1909 г. принимал участие в Совещании расширенной редакции «Пролетария», поддержав позицию левых большевиков, участвовал в создании группы «Вперед».— 120, 206, 213
Шаппер (Schapper) Карл (1812—1870) — один из руководителей сектантской фракции ультралевых в Союзе коммунистов в 1850 г.; в 1865 г. член Генерального совета I Интернационала.— 158
Шекспир (Shakespeare) Уильям (1564—1616)—английский драматург и поэт. Крупнейший гуманист эпохи Позднего Возрождения.— 136, 203, 210
Шипов Д. Н. (1851—1920) —земский деятель, крупный помещик, один из лидеров октябристов (1905) и мирнообновленцев (1906). В 1918—1919 гг. председатель контрреволюционного объединения правых партий «Национальный центр», впоследствии объединился с «Союзом Возрождения России» — в «Тактический центр».— 213
Шмидт (Schmidt) Конрад (1863—1932)—немецкий экономист и философ.— 146, 147, 148, 211
Шопенгауэр (Schopenhauer) Артур (1788—1860)—немецкий философ- идеалист.— 92, 203
Шпренгер — см. Инститорис и Шпренгер.
Шуберт-Зольдерн Р. (Schubert-Soldern) — немецкий философ, представитель имманентной школы.— 214
Шулятиков В. М. (1872—1912)—русский литературный критик. В революционном движении с 1897 г. После II съезда РСДРП (1903)—большевик. Неоднократно арестовывался.— 213
Шуппе (Schuppe) Вильгельм (1836—1913)—немецкий философ-идеалист, глава имманентной школы.— 214
Эббингхауз (Ebbinghaus) Герман (1850—1909) — немецкий психолог, представитель ассоцианизма. Положил начало экспериментальным исследованиям высших психических функций. Основной труд «О памяти».— 196
Энгельс (Engels) Фридрих (1820—1895)—один из основоположников научного коммунизма, друг и соратник К. Маркса.— 6, 10, 27, 28, 33, 34, 35,
239


37, 40, 41, 61, 87, 88, 91, 95, ИЗ, 133, 134, 140, 143, 144, 145, 147, 148, 165 195, 196, 197, 199, 205, 210, 211
Эратосфен (Киренский) (ок. 276—194 до н. э.) — древнегреческий ученый, заложивший основы математической географии, впервые измерил дугу меридиана. Труды по*’математике (теория чисел), астрономии, филологии, философии, музыке.— 200
Юм (Нише) Дэйвид (1711—1776)—английский философ, историк, экономист, публицист.— 94, 132, 139, 140, 156
Юшкевич П. С. (1873—1945)—социал-демократ, меньшевик. В философии примыкал к позитивизму и прагматизму. В 1908—1909 гг. сотрудничал вместе с А. А. Богдановым, А. М. Горьким, А. В. Луначарским, В. А. Базаровым и др. в сборниках издательства «Знание». В 1917—1919 гг. сотрудничал на Украине в меньшевистском журнале «Объединение». Позднее от политической деятельности отошел. Работал как переводчик философской литературы.— 11, 14, 15, 19, 95, 137, 204
Яблонский П. О.— администратор крупной (250 рабочих) типографии и типо-литографии в Петербурге.— 183
Ягелло (lagiello) Е. Й. (1873—1937)—деятель польского рабочего движения, член ППС-левицы, рабочий токарь. Блоком ППС-левицы и Бунда был выдвинут кандидатом в 4-ю Государственную думу в 1912 г. Несмотря на протесты польских социал-демократов, он был избран. Вопреки протестам большевиков, голосами «семерки» (меньшевиков) он был принят в думскую социал-демократическую фракцию. После Первой мировой войны примыкал к левому крылу польского рабочего движения, позднее отошел от политической деятельности.— 121, 207
«X» — см. Комаровский К. А.


СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ 5
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ . . .22
Введение (от автора) ... . . ... 24
Глава I. То, от чего отлучают 25
1. Что такое Карл Маркс? 25
2. Что такое марксизм? 28
Глава II. Преступления отлученного 30
1. 	Эмпириомонизм 30
2. 	«Марксистская философия» ‘ . . . 33
3. 	Пролетарская и буржуазная точка зрения 35
4. 	Рабочая теория и схоластика .... 38
5. 	Абсолютная истина 39
6. 	Объективност, или история о леших . . 43
7. 	Объективность пролетарская и буржуазная 47
8. 	Подстановка 51
9. 	Идеология 54
10. 	Теория души 62
11. 	Самостоятельность пролетарской культуры 66
а) 	Наука 66
Ь) 	Искусство 72
Глава III. Поток отлучений 86
а) 	Период плехановский 86
Ь) 	Период ильинский 93
Глава IV. Соотлученные 107
1. 	Анатолий Луначарский 107
2. 	Литературная группа «Вперед» . . . 114
3. 	Максим Горький 127
Глава V. Отлучатели 131
1. 	Г. В. Плеханов 131
а) 	Его ученость 131
Ъ) 	Его последовательность 139
с) 	Его полемика 145
d) 	Его политика 149
2. 	В. Ильин 155
241


3. Г. А. Алексинский . 165
4. О малых сих . . 173
Глава VI. В Общем и целом . ... 181
Эпилог . .... 192
Примечания .... . . 195
Указатель имен . ... .221
242


Ассоциация Исследователей Российского Общества XX века представляет серийные издания (по итогам 1993—1995 гг.)
«Первая монография» под редакцией Г. А. Бордюгова
С. А. Экштут. В поиске исторической альтернативы. Александр I, его сподвижники и декабристы.
А. И. Куприянов. Русский город в первой половине XIX века: общественный быт и культура горожан Западной Сибири.
Л. С. Гатагова. Правительственная политика и народное образование на Кавказе в XIX веке.
Э. 	Вишневски. Либеральная оппозиция в России накануне первой мировой войны.
А. И. Ушаков. История гражданской войны в литературе русского зарубежья. Опыт изучения.
Ю. В. Соколов. Красная звезда или крест? Жизнь и судьба генерала Брусилова.
Д. А. Аманжолова. Казахский автономизм и Россия. История движения Алаш.
А. Ю. Ватлин. Коминтерн: первые десять лет.
С. В. Цакунов. В лабиринте доктрины. Из опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы.
Д. Л. Бабиченко. Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК.
Е. Ю. Зубкова. Общество и реформы. 1945—1964 гг.
«Первая публикация» под редакцией Г. А. Бордюгова
СВАГ. Управление пропаганды (информации) и С. И. Тюльпанов. 1945— 1949 гг. Сборник документов. Составители: Б. Бонвеч, Г. Бордюгов, Л. Кошелева, Л. Роговая.
Литературный фронт. История политической цензуры. 1932—1946 гг. Сборник документов. Составитель: Д. Л. Бабиченко.
Неизвестный Богданов. В 3-х книгах. Книга I: Письма, статьи, доклады и воспоминания А. А. Богданова (Малиновского). 1901—1928 гг. Сборник документов. Составители: Н. С. Антонова, Н. В. Дроздова;
Книга II: А. А. Богданов и группа РСДРП «Вперед». Составители: Н. С. Антонова, Н. В. Дроздова.
СССР —  Польша. Механизмы подчинения. 1944—1949. Сборник документов. Составители; Г. Бордюгов, А. Коханьский, Л. Кошелева, Г. Матвеев, Л. Роговая.
«Первая публикация в России»
Маргарете Бубер-Нейман. Мировая революция и сталинский режим.
243


«Монография»
О. В. Хлевнюк. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 1930-е гг. Г. М. Адибеков. Коминформ и послевоенная Европа.
Ю. П. Шарапов. Лицей в Сокольниках. Очерки истории ИФЛИ. 1931—1941 гг. Н. Ф. Бугай. Л. Берия — И. Сталину: «Согласно Вашему указанию...».
а также книги и сборники:
Российская империя, СССР, Российская Федерация: история одной страны? Прерывность и непрерывность в отчественной истории XX века. В. П. Булдаков, В. А. Мау, А. С. Ципко. Сборник статей.
Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Незапланированная дискуссия. Сборник статей. Составитель — В. А. Невежин.
Сталинское Политбюро в 1930-е годы. Сборник документов.
Межнациональные отношения в России и СНГ. Семинар Московского Центра Карнеги. Выпуск I: доклады 1993—1994 гг.;
Выпуск II: доклады 1994—1995 гг.
Кто есть кто в изучении народов и национальных проблем в России. Биобиблиографический справочник.
И. Дедков. Любить? Ненавидеть? Что еще? Заметки о литературе, истории и нашей быстротекущей абсурдной жизни.
Среда и культура в условиях общественных трансформаций. Сборник статей.
По вопросам приобретения обращаться: г. Москва, ул. Новый Арбат, «Московский Дом Книги»;
Чистый пер., д. 6, маг. «Эйдос»;
1-й Казачий пер., д. 8, «Литературный салон 19 октября».
ЛР № 030620 от 11.11.1994
Сдано в набор 16.10.95 г. Подписано в печать 04.12.95 г.
Формат 60X841/16. Бумага типографская. Гарнитура литературная.
Печать высокая. Печ. л. 15,25. Уч.-изд. л. 15,8.
Тираж 1.000 экз. Заказ № 184.
Издательский центр «АИРО— XX»
119034, Москва, ул. Остоженка, д. 7, кв. 69