ПЕТРЮС БОРЕЛЬ, ЛИКАНТРОП
На передней сторонке обложки:
Петрюс Борель Худ. М. Дебутен Ок. 1881 г.
Медальон с профилем Петрюса Бореля Худ. Ж.-Б. Дюсеньёр 1832 г.
Автограф Петрюса Бореля.
Из изд. сборника «Шампавер» (1872)


ПЕТРЮС БОРЕЛЬ, ЛИКАНТРОП
Автограф Петрюса Бореля.
Из парижского изд. сборника «Шампавер» (1872)


ПЕТРЮС БОРЕЛЬ, ЛИКАНТРОП
Начало статьи Шарля Бодлера «Петрюс Борель». Рукопись.
1861 г.


ТИТУЛЬНЫЕ СТРАНИЦЫ ИЗДАНИИ
«Шампавер.
Безнравственные рассказы» Худ. Ж. Жигу 1833 г.
Корешок издания
«Шампавер. Безнравственные рассказы». 1872 г.
«Мадам Потифар» (т. 1). 1877 г.
«Романтики»
(библиографический указатель А. Паррана, посвященный П. Борелю и А. Дюма)
Худ. не установлен 1881 г.


ИЗ КНИГИ «РАПСОДИИ» Худ. не установлен 1832 г.
Фронтиспис


ИЗ КНИГИ «РАПСОДИИ» Худ. Напол (Н. Тома) 1832 г.
К стихотворению «Фантазия:


ИЗ КНИГИ «РАПСОДИИ» (1833) Худ. С. Наншёйль
Титульная страница


ИЗ КНИГИ «РАПСОДИИ» (1922) Худ. А. Офер


ПЕТРЮС БОРЕЛЬ
Ликантроп
II
РАПСОДИИ,
А ТАКЖЕ
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
иллюстрации Андре Офера,
ГРАВИРОВАННЫЕ ПО КАМНЮ


I
РАПСОДИИ
Советник сам себе, гордец, сплеча он рубит И расшибает лоб о то, что крепче любит.
Репье1
О вы, чья критика сурова К чужим твореньям всякий раз — Сей стих высмеивает вас.
Малерб2


Ноябрь 1831 г.
Прежде чем ребенок заговорит откровенно, он непременно должен сплюнуть; и непременно так же должен поступить поэт — я и выплюнул свою сокровенную суть: вот вам мой плевок! Кипящий в тигле металл непременно исторгнет из себя шлак; так и стих, клокочущий в моей груди, я исторгаю плевком: вот он! Отсюда следует, что эти «Рапсодии» — плевок и шлак, именно так! А тогда для чего оправдываться пред толпой за вполне осознанный замысел? Почему бы не промолчать и не предать всё это забвению? Да именно потому, что я хочу навсегда порвать с тем, что прошло; именно потому, что, представ таким, каков я есть, я хочу выставить свою суть напоказ, а затем от нее отвернуться; потому что, покуда ты одержим своими впечатлениями, ты к ним то и дело возвращаешься и никак не можешь от них отвязаться; потому что, если уж говорить всерьез, для поэта, всерьез вое-


I. РАПСОДИИ
принимающего события, новая эра начинается лишь с того самого дня, когда они случаются: Художнику необходима выставка, Барду — впечатление.
Те, кто прочтут мою книгу, узнают меня: может быть, она ниже меня, но она — поистине Я сам; и написал я ее отнюдь не ради того, чтобы просто написать, — я ничего в ней не утаил; она — цельное, неизбежное и логическое завершение воплей боли и радости, испускаемых детством, на редкость беспутным, часто заблудшим и всегда несчастливым. Если его порою находят добропорядочным и самым обыкновенным, если оно взмывает к небесам крайне редко, виною тому мое положение, а в нем никогда и не было ничего небесного. Действительность всегда подавала мне руку помощи; а нужда всегда была тут как тут, дабы остановить мой неуместный порыв.
Я не циник и не ханжа: я говорю правду; и если из меня так и рвутся жалобы, это значит, что меня слишком уж припекло; никогда я не предавался меланхолии — по обыкновению худосочных дам. Если мне нравится выставлять свою бедность, так это потому, что, на мой вкус, наши современные Барды смердят своими так называемыми стихами и поистине восточной роскошью, своими аристократическими вывертами, притворным благочестием и сонетами в кружевных манжетах; послушаешь их — так поневоле поверишь, что они ходят во власянице, не выпускают из рук четок или же, напротив, не расстаются с гербами, полным рыцарским снаряжением и неизменным кобчиком на кулаке. Поверишь даже в их придуманных высокопоставленных дам, в их виконтесс... Ох уж эти мне виконтессы! Вернее сказать, прачки!
Если я остался во мраке неизвестности, если никто и никогда не высмеивал меня публично, никто и никогда не называл меня ни орленком, ни лебедем, то и в паяцах я ни у кого не состоял; я никогда не бил в барабан, чтобы собирать толпы вокруг того или иного мэтра, — никто не может назвать меня своим учеником.
Разумеется, буржуазию навряд ли ужаснут имена тех, кому я посвятил стихи в этой книге; это — такие же молодые люди, как


[От автора]
я сам, не лишенные сёрдца и смелости, с ними вместе я рос и люблю их! Да, люблю именно их! С ними для меня исчезала вся пошлость этой жизни; все они — искренние друзья нашего содружества, товарищи нашего товарищества, крепко спаянного и ничуть не похожего на компанию господина Анри Делатуша3, которому наше единение совершенно непонятно; если бы я не боялся ставить наши незначительные имена в один ряд с именами поистине великими, то я бы сказал, что наше содружество — это содружество Тициана и Ариосто, Мольера и Миньяра4. Товарищи мои! Это именно вам, прежде всего вам, посвящаю я эту книгу! Она рождалась среди вас, и вам принадлежат все права на нее. Она твоя, мой Жеан Дюсеньёр5, ваятель, прекрасный и добрый, гордый и смелый в своем труде и притом простодушный, как девушка; смелее! Твое место в жизни будет прекрасно: в твоем лице Франция впервые обретет ваятеля-француза. Она и твоя, Наполеон Том6, художник — прозрачный воздух, легкая кисть, солдатское рукопожатие, — смелее! Вокруг тебя — атмосфера гения. И твоя, мой добрый Жерар:7 о, когда же наконец наши директора, сии таможенники от литературы пропустят твои творения в общественный комитет сочинений, с таким тщанием отобранных их мелкими комитетиками? И твоя, Виньерон8, к кому я питаю величайшую дружбу, — не ты ли показываешь малодушному, чего можно добиться упорством в достижении цели? Если бы ты рвался к кормушке, Жамере Дювалю9 пришлось бы стать скотником. И твоя, Жозеф Бушарди10, гравер, взрывчатая душа! И твоя, Теофиль Готье! И твоя, Альфонс Брот!11 И твоя, Опо- спос Мак-Кит!12 И твоя, Вабр!13 Твоя, Леон!14 Твоя, О’Недди15, и все остальные! Эта книга прежде всего ваша — она принадлежит тем, кого я люблю.
Те, кто разочаруется во мне, исходя из этой книги, ошибутся; ошибутся и те, кто припишет мне высокий талант; я отнюдь не строю из себя скромника, но любому, кто станет обвинять меня в подтасовке фактов, я противопоставлю свои убеждения, убеждения поэта, и посмеюсь над профанами.


I. РАПСОДИИ
Мне больше нечего сказать, разве что я мог бы для начала произнести возвышающую меня речь, или же написать картину своих обычаев и страстей, или же, касаясь искусства, привести длиннющий трактат ex professo*; но мне претит вступать в торги начиная с самого предисловия; и потом — разве не смешно с глупой важностью разглагольствовать о пустяках? Однако я только о том и думаю, есть у меня несколько поделок, запятнанных политикой; не предадут ли меня за это анафеме, не растявкаюгся ли на меня, на республиканца? И, предупреждая вопрос, скажу прямо: «Да, я республиканец! Пусть спросят у герцога Орлеан- ского-оща:16 не помнит ли он о том, как 9 августа приносил присягу в бывшей Палате, и его преследовал некий голос, перекрывающий вопли одураченного быдла и прямо в лицо герцогу бросающий призывы: «Свобода! Республика!» Да, я республиканец, но не июльское солнце зажгло во мне эту высокую мысль, нет: я республиканец с самого детства, но не пресловутый республиканец с красной или синей подвязкой и в непременной якобинской куртке, амбарный краснобай и насадитель тополей свободы; нет! я — республиканец той же родословной, что и дикая рысь, мое республиканство — та же ликантропия! И если я говорю о республике, то лишь потому, что это понятие означает для меня широчайшую независимость, какую только могут предоставить человеку общество и цивилизация. Я республиканец хотя бы потому, что не могу быть караибом;17 мне необходима неимоверная широта свободы — но предоставит ли мне ее республика? На этот счет у меня нет никакого собственного опыта. И если эта надежда рухнет, наряду со множеством других иллюзий, то мне остается только Миссури!18 Когда мы здесь ото всего оторваны, как я, ожесточены столькими бедами, можно ли мечтать о равенстве и голосовать за аграрный закон19, еще не заслуживший ничего, кроме рукоплесканий?
Те, что скажут: «Этот томик — произведение безумца, одна из тех романтических книжонок, что ввели моду на душу и на
по своем роду занятий [лат)


[От автора]
доброго Боженьку, их творцы, по примеру обожателей Фигаро, пожирают детей и кипятят грог в человеческих черепах»20 — тоже не правы; но я таких типов стараюсь избегать, я знаю их приметы:
низкий лоб, словно расплющенный акушерскими щипцами, белобрысая кудель волос, на каждой щеке полоска щетинистой свиной кожи, голова утоплена в воротнике рубахи, этаком сдвоенном треугольнике из белого полотна, шляпа — подобие печной трубы, революционная куртка и зонтик.
Те, что скажут: «Произведение сенсимониста!»21, и те, что скажут: «Произведение республиканца, пожирателя королей, — убить его!» — эти люди всего лишь лавочники без клиентуры, а мелочные торговцы без покупателей — сущие тигры! Это и нотариусы, всё теряющие при реформе: нотариус — заядлый филип- писг22, такой же, как галантерейщик. Все они добрые люди, для которых Республика — это гильотина и бумажные деньги. Республика для них — всего лишь обрезка древесных верхушек. Они ничего не поняли в высокой миссии Сен-Жюста:23 сначала его упрекают за действия, вынужденные необходимостью, а потом восхищаются бойнями Бонапарта, а ведь это — восемь миллионов убитых по его милости людей!
Тем, что скажут: «Эта книга вызывает отвращение, от нее несет предместьем!» — ответят, что ее автор и в самом деле не присутствовал при отходе короля ко сну.
Впрочем, разве это не в духе эпохи, когда регентами назначают тупых учетчиков24, торговцев ружьями, а монархом избирают человека, девиз которого: «Слава Господу Богу и моим лавочкам!»
К счастью, после всего этого нам в утешение остается адюльтер, табак Мэриленд25 да испанская бумага для закрутки сигарет*.
Здесь и далее — перевод М.З. Квятковской, выполненный специально для настоящего издания.


ПРОЛОГ
ЛЕОНУ КЛОПЕ26,
архитектору
Вот, Я делаю новое; ныне же оно явится; полевые звери прославят меня, шакалы и страусы27.
Библия
Когда я, твой Петрюс, твой книжник, Искал на мостовой булыжник,
Забить желая в стену гвоздь И, предоставив отдых дару,
Повесить там свою гитару —
Ты дал мне угол, я твой гость!
Ты мне сказал: «Тебе, рапсоду,
Я рад! Войди, закончи оду,
Хмур над тобою небосвод,
Точь-в-точь как небеса Гомера Иль провансальского трувера —
И ветер зол, и солнце жжет!


I. РАПСОДИИ
В Париже нет уютной рощи;
Войди, пусть нет лачуги проще,
Но я в ней радуюсь, бедняк!
Нас дружба крепко свяжет вместе, И мы разделим честь по чести Горсть конопли и скудость благ».
Смущен в душе, я, бессловесный, Благословлял твой голос честный, Он примирил меня с бедой,
Лишь ты, Леон, на помощь скорый, Стал одинокому опорой И слезы проливал со мной.
Как! Неужели ты обижен И нашей бедностью пристыжен, Велишь молчать о нищете?
Здесь, право, нечего стыдиться — Пред веком я хочу явиться Во всей правдивой наготе.
На том стою, пусть знают это И трусом не сочтут поэта,
Пусть я вдвойне богат бедой,
Пусть ранит мира неприветность, — Вовек не одолеет бедность Моей отваги молодой.
На том стою, пусть знают это:
Усы — всех благ моих примета,
Да мой напев, да сердца стук; Смеется сердце над злосчастьем, Душа богата своевластьем И победит порочный круг.


Пролог
На том стою, пусть знают это — Не в тогу грудь моя одета,
Не канцлер я и не барон,
Не дворянин, не плут богатый И не чинуша с низкой платой, Хоть в Байрона рядится он.
Вовек на оргиях придворных Не сочинял я виршей вздорных, Не лил пред божеством елей, Для герцогинь не пел я сладко, — Нет, не смешал я грязь достатка С напевом бедности моей.


НА
МЕДАЛЬОН ИЗОЛЬДЫ28
ЖЕАНУ ДЮСЕНЬЁРУ, ваятелю
Непорочная любовь возвышает души.
Гюго29
О, бронза чудная, соблазна пламя, Смарагда зелень, прелесть красоты! Изольда, скорбный ангел чистоты, Дозвольте мне прижаться к вам губами, Утешьте дерзкие мечты!
Дышу одною непорочной страстью,
Но даже пальцем девы не коснусь, Прекрасное дитя спугнуть боюсь, Порабощен ее невинной властью,
Пред ней паломником склонюсь.
О, как пленился я красою скромной,
Чей милый облик в сердце мне запал, Для губ моих священнейший фиал! Боготворю цветок печали томный,
Что на заре уже устал!


На медальон Изольды
Но где прекрасней венчик повстречаешь? Пусть на душу тебе сойдет покой —
Для благочестья будет мир иной, Утешься, как сама нас утешаешь, —
Ах! — вечность будет затяжной!
Останься с нами! Кончится изгнанье, Пусть горькое — не ты тому виной,
И помни: есть в толпе наперсник твой,
Он всё поймет, открой свои желанья,
Он верной поведет тропой.
Твой образ мне, изгнаннику, отрада,
Твой образ, как и ты сама, любим; Подруга, твой язык неотразим —
Для сердца он звучит как серенада, Пьянит, как благовонный дым!
Кто ж сотворил тебя красы примером? Кто дал мне эту радость? — Ты, Жеан, Мой друг, что редким даром осиян,
Чья стека сопричастна высшим сферам, — Ты создал, вдохновеньем обуян,
Гюго, Роланда, Эсмеральды стан30. — Назло Вергилию с Гомером!


ФАНТАЗИЯ
От этого всего бросает в дрожь!
Неизвестный
Да здравствует любовь, а стражникам — дерьма!
Реньеъх
Птицы! Есть ли доля краше? Мне житье завидно ваше!
Верного руля игра,
Перьев ореол летучий, Оттененных сизой тучей! Шумных крыльев веера!
Птицы! Есть ли доля краше? Мне житье завидно ваше!
Ваш полет до райских врат, Ваших песен звук чудесный —


Фантазия
Эхо родины небесной,
Где уста утратят яд.
Птицы! Есть ли доля краше? Мне житье завидно ваше!
Без вельмож и вражьих ков, Без судей несправедливых, Без наследников глумливых И супружеских оков!
Птицы! Есть ли доля краше? Мне житье завидно ваше!
Страсть безгрешна и светла, Нет цепей, что безысходны, — Вы честны, дики, свободны, Вашей вольности — хвала!
Птицы! Есть ли доля краше? Мне житье завидно ваше!
В тюрьме Экуйи, близ Андели, 1831 г32


КОРСИКА
НАПОЛЕОНУ ТОМУ, художнику
— Это всего лишь художник, Монсеньор, его зовут Романо, живет он тем, что крадет у природы, и не имеет иного герба, кроме своих кистей.
Шиллер. Заговор Фиеско.
Акт II33
Мистраль дышал, небес пурпурная пучина Сверкала искрами живей авантюрина,
Напев гребца умолк, вечерний воздух чист, Молчанье, словно смерть, окутало селенья,
И только слышался порою в отдаленье Разбойничий зловещий свист.
Бурлило море, и волна, плеща, стонала,
То отступала, то, отхлынув, наступала,
Как смертоносная армада короля;
Возможно, некий бард сказал бы для зачина, Солдата чествуя, утесов этих сына:
«Внимала небесам земля. —


I. РАПСОДИИ
Улегся горизонт на древние громады —
На холм, на горный кряж, на скал разбитых гряды, Они восставили сей вал сторожевой,
Он, Бонифацио34, Сардинии хранитель,
Суровой Корсики исконный покровитель,
Гигант с серебряной главой».
Всё спит в молчании, не спит один в округе Витерби — он присел на камень близ лачуги,
Охотник, житель гор, чья мощная рука На ближнего вовек не подняла кинжала,
И седина его, как серебро, сияла Из-под простого колпака.
Пред тем как лечь в постель, вдыхал он свежесть ночи, К мушкету наклонясь, потупив долу очи,
И думал в тишине. Вдруг свет из тьмы блеснул И выстрел прогремел, ночную тишь наруша,
И старец, как дитя, вверяя Богу душу,
Перекрестился и вздохнул.
Он поднимается, прислушиваясь чутко,
И слышит шум шагов, в тиши звучащих жутко.
«Стой! Кто идет?» — «Француз! — прохожий отвечал. — Я друг!» — «Да ты глупец! Один, в глухой теснине,
И без оружия! Пошаливают ныне;
Уж ты не смерти ли искал?»
«Художник пред тобой, я молод, беззаботен,
Писал в долине я эскизы для полотен,
Да, сударь, я француз, на Корсике я свой,
Чего страшиться мне? И ночь мне не помеха,
Палитра под плащом — мне высшая утеха,
А мой кошель почти пустой».


Корсика
«Ты знаешь, Корсика сегодня жаждет мести,
Не злата! Горе тем, кто ей несет бесчестье —
Кого сочтут врагом, тот смерти обречен;
И день, и месяц ждет гиена терпеливо,
Когда появится чужак, ее пожива,
И смерти не минует он!
Ты без оружия идешь дорогой темной,
Но ты хотя бы пой, чтобы в тени укромной Тебя не спутали злодеи с кем другим,
Пой песни, что и я певал в начале жизни —
Они принадлежат твоей, француз, отчизне:
Тиранам похоронный гимн».
Чем юность устрашишь? Смешны ей опасения,
К чему ей старика нелепые суждения?
Кто полон жизни, тот не верит в смерть ничуть; Художник, свойственно его незрелым летам, Смеялся про себя и пренебрег советом,
В молчанье продолжая путь.
Но страх его нагнал в окрестностях Олетты35,
Он слышит шум и треск. «Должно быть, ветки это... Но что там за клинок блеснул невдалеке?
Да что же я дрожу — то огонек болотный...
А этот странный звук и шорох мимолетный?
То рыбы плещутся в садке!»
И, в непонятное мечтанье погруженный,
Он падает, свинцом внезапно пораженный,
Злой хохот заглушил его предсмертный крик.
С кинжалом лиходей над юношей нагнулся:
«О, сотня дьяволов! Не тот! Я обманулся!
То не Витерби! Не старик!»


I. РАПСОДИИ
Он в ярости клинок о камень разбивает, Скрывается в скале и жертву проклинает.
И путник поутру увидел пред собой Плащ окровавленный и лоскуты холстины, Обглоданный костяк, след трапезы звериной, И полый череп под скалой.


ПОБЕДА
кп***
...Ваша дружба, Мадам! Что мне ваша дружба...
Альфонс БротЪ(Ь
Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.
Библия [Песнь Песней. 2\ 5\
«Ступайте, сударь, вон, на землю
ночь спустилась,
Уж поздно, вам пора, да и луна затмилась! Ступайте, я за вас боюсь, безлюден путь,
Уйди же! Вижу я, ты не спешишь ничуть;
И не целуй меня, несносный приставала!
Где вспыхнула любовь, там дружба
значит мало,
Уйди, я вне себя — ты клятвы не сдержал,
Из друга ты едва любовником не стал!
Уйди!» — «Нет, милая! Не говори ни слова — Всем существом хочу я существа другого,
Я слишком долго жду, я “завтраками” сыт,


I. РАПСОДИИ
Всё: шея, лоб, рука — меня в тебе манит, Восторгом без границ хочу с тобой пылать я, Ласкаю, как дитя, атлас скользящий платья, Мне мало этого, я всю тебя возьму,
О, тело дивное... кусаться ни к чему...» —
«Ты чудище!» — «Не плачь!»
Возлюбленной смятенье — Поток счастливых слез и всхлипы опьяненья...


ДОЧЬ БАРОНА
ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ, поэту
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».
«О дочь моя, забудь о горе,
Ключ от казны моей прими;
Ты хочешь всех затмить в соборе? Парчу и золото возьми». —
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».
«О дочь моя! Зачем избрала Ты бедняка, не д’Аршамбо?37 Знатнее рода не бывало,
У трона блещет меч его». —
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».
«Три замка у него в Турени,
Два Роною отражены;38


I. РАПСОДИИ
Подумай, дочь, о сюзерене,
Стань первой дамою страны!» —
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».
«Тебя бы славили цимбалы, Превозносил бы хор похвал,
И целовали бы вассалы Ту землю, где твой конь ступал». —
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».
«Ах, так?! Вы герб семьи не чтите, Ни д’Аршамбо, ни мой зарок!
Эй, стража! Дочь мою тащите Немедля в каменный мешок!» —
«Нет! Верните паладина моего!
Мое сердце — верный паж у ног его».


НА
ЗЕМЛЯНОМ ВАЛУ
ОПОСТЮСУ МАК-КИТУ, поэту
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал... встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!
Библия
[Песнь Песней. 2: 77, 73\
Они с приятностию обнимаются.
Боккаччо39
Дай руку, сядь со мной на павшую ограду, Взгляни, красавица, на крепости громаду,
Над линиями рвов она, как великан;
Не Вавилона ли подводят к ней ступени?
Иль те, в осаде гор, остатки укреплений, Гнетущие собой всемирный океан?
И возглас «Кто идет?» — и лязгает как будто Железо — слышишь ли? — от форта до редута; Там каски движутся, мушкетов частый лес,
Со скрежетом на мост решетку опускают,


I. РАПСОДИИ
И чудится, донжон алмазами сверкает —
И королевский пир не знал таких чудес!
Ты видишь, я с тобой бесстрастен — послушаньем Довольна ль ты? Но как мне сладить со страданьем С тобой наедине как я себя смирю?
Нет, я не вытерплю, уж слишком ты прекрасна, Нет, клятвы не сдержу, нет, дружба не всевластна, Прочь, братская любовь! Ты видишь: я горю!
Какое ты дитя! Ты веришь предрассудку,
Ты глупостям людским покорна не на шутку,
Но мир не любит нас: его закон таков,
Что Богу совестно! Ты думаешь, природа Лукавит или лжет? О, мука без исхода!
Спаси меня, взгляни — я умереть готов!
Поверь мне — та любовь, что разум твой смущает, Живет в тебе самой, к ней всё в тебе взывает — Твоя крутая грудь, улыбчивый твой взор,
Твой легкий шаг, твоя ленивая истома,
Твой голос и рука, что с нежностью знакома, —
Всё требует любви, тебе наперекор!
Влюбленные до нас бывали здесь нередко,
Но кто их имена узнал? — Скажи, кокетка!
Кто выдаст им твое? Нет ни души вокруг.
Ты плачешь! О, восторг, безумство, опьяненье!
Твое молчание — для сердца упоенье,
Я счастлив умереть в кольце любимых рук!
О ночь! На горький стон ты откликалась эхом, Отныне будь добрей, о ночь, к моим утехам!
Как длится наша боль, как краток счастья миг!


На земляном валу
Я хоть сейчас готов обняться со снарядом, Когда бы вырыл он могилы наши рядом! Но смерть упрямится, и меч ее поник.


МЕЧТЫ
ВИНОГРАДАРЮ
Всё умирает.
Жерар40
Мир — обманщик...
Подражание Иисусу Христу, стихотворное переложение
Пьера Корнеля41
Смерть — верная мораль
для басен жизни бренной, Жизнь — поле, и на нем потерян зернам счет; Тот, кто отважней всех, скорей других падет; Как я завидую судьбе его блаженной!
Жизнь — море, где простой моряк,
несчастью брат,
То в бездну канет, то возносится с волною, Где близ экватора удачливый пират Сыт кровью слабого и золотом разбоя.
Палач последний — смерть! Небытие навек! Бездонная дыра! Удел всей персти сирой!
О смерть! Мы все равны перед твоей секирой И пес, и человек!


Мечты
Все до единого! Из слабого творенья,
Из разложения воспрянет новый род И к разложению вернется в свой черед:
Рожденье, муки, смерть — природы проявленье,
И эту истину усвоил человек.
Природа — книга, в ней разрознены страницы, Начало и конец утрачены навек,
Забыт ее язык, и к сути не пробиться.
Толкуют, человек — паломник; но никто Не скажет — в Мекку ли, в собор ли путь заветный. О Небеса! Не вы ль — приют душе бессмертной? Нет! — Вечное Ничто!
Я окружен толпой, угрюмой и бурливой,
Людей небытие грядущее страшит...
Где ныне старый дуб? Прогнивший ствол лежит, Он землю нарастил. Смирись, побег строптивый! Бог, старый людоед, для смертных приберег Иной удел! Оставь гордыню, раб ничтожный!
Быть может, череп твой — и день тот недалек — Мальчишки побегут пинать в пыли дорожной.
Не всё ль равно, куда твой остов занесут?
Затопчут ли в грязи, на части ль разломают? Восстанет целым он, услыша, как сзывает Труба на Страшный Суд!


ИСКАТЕЛЬ
ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Д. КРАФТУ42
Разве я не вправе выкурить сигару моего существования там, где мне заблагорассудится?
Неизвестный
В пустыне скаредной дойду ли я до края?
Две ночи минуло, как я по ней бреду С востока на закат, а перейду ль — не знаю; Ногами я в песке зыбучем утопаю,
И крепкий посох мой сломался на ходу.
Я сел, лишенный сил, жду смерти, одинокий, Как посреди руин затерянный фантом,
И ничего вокруг в пространстве нет пустом! Бессмысленно гляжу на этот мир широкий, Простертый предо мной огромнейшим плащом.
И ничего — лишь я, и жажда, и молчанье.
Я свой же слышу хрип и гулкий сердца стук. Немыслимая боль меня скрутила вдруг;


Искатель приключений
Как жалок человек, о Господи, в скитанье! Как он беспомощен во власти лютых мук!
Что ж — богохульствуй, плачь,
спеши тоске предаться, Внезапно пробудясь от золотого сна!
Я это заслужил и отомщен сполна:
Отца вогнал я в гроб, когда ушел скитаться; Я возжелал всего, а прибыль — смерть одна.


гимн
СОЛНЦУ
АНДРЕ БОРЕЛЮ43
Бедняга!
Жюль Жанен44
Сюда я прихожу, здесь тайно отдыхаю, Один с моей бедой,
Усталый и больной, к земле я припадаю, Как дикий зверь лесной;
Смирив пустой живот, я камень обнимаю, От горестей далек,
И безутешных слез теченье прерываю,
Чтобы принять свой солнечный паек.
Там, в городе, налог украли живоглоты,
И кто б им запретил?
Народу продают и солнце, и пустоты;
Я пай свой уплатил.
О солнце! Пред тобой мы все равны едино, Твой свет мы пьем взахлеб,
Ласкаешь ты и лоб надменный властелина, И оборванки заскорузлый лоб!


СЧАСТЬЕ И НЕСЧАСТЬЕ
ФИЛАДЕЛЬФУ О’НЕДДИ, поэту
Тот подписался «Граф», закончив мадригал, Другой черкнул «Маркиз», но только в альманахе.
Мерсье45
Я смерть примеривал, в самоубийцы метил,
Я звал ее не раз, когда счастливым был,
Я в счастье скаредном обыденность приметил, Мрачнел в погожий день, в часы любви хандрил. Что счастье для души? — Обуза и колодка.
С ним сердце обручем железным стеснено,
С ним, как сомнамбула, блуждает жизни лодка, С ним адскому огню померкнуть суждено —
То ореол певца, он вознесен высоко,
Священным факелом он озаряет храм, Поскольку мозг певца — курильница Востока, Людей пьянит его тончайший фимиам.
Бард — птица вольная, он остается диким,
В ночной тиши, в лесу он песнь свою поет;
Пусть в луже селезень зовет себя великим,
Пусть славит он любой закат или восход!
Бард — птица вольная! Он не в ладу с судьбою,


I. РАПСОДИИ
Он беден в старости, безвестен, нелюдим,
Он не поет чужим, его добро земное — Дырявый плащ, кинжал и Небеса над ним.
Но кто сегодня бард? По-женски он лепечет, Теперь во фраке он, отмытый, завитой, Бездумный попугай, для дамы он щебечет,
Он кенарь, он ручной, он в клетке золотой; Он лживою слезой над бедняком зальется, Он, томный толстячок, обедом насладясь, Гербами пращуров с зонтом в руке клянется И воспевает смерть, микстурой запасясь. Цветы, балы, дворцы, любовница на диво — Вот темы для его невыстраданных слов,
О бедных людях он печется нерадиво,
Для них — пощечина — елей его стишков. Спасибо! — нам претят аристократов песни! Желаю от души вам дальше богатеть,
Но ваши галуны для ваших слуг уместней,
А нас лакейский стих заставил бы краснеть. Вы — солнца ложные, вы чужды вдохновений Зачем вы прячете своих заплат следы?
Лишь под лохмотьями и созревает гений, Лишь тот по праву бард, кто пил вино нужды Я смерть примеривал, в самоубийцы метил, Когда счастливою была моя судьба;
Сегодня, видя смерть, я гневом ей ответил — Мне мерзостна убийц кровавая алчба.


АГАРИТА
Фрагмент
ЖАНУ БОРЕЛЮ46
А г ар ит а одна, сидит за столом.
Ах, нет! Не решено! Ах, нет! Невероятно! Рыданья, доводы бессильны; жизнь превратна; Речь о моей судьбе, о будущем моем —
Как видно, жизнь мою сломать им нипочем;
Но сердце принуждать, повелевать душою!
Я только женщина — согнусь ли пред судьбою? Загнал меня в силки родительский обет...
Так что ж — я отрекусь, я не согласна, нет!
Что обещала я у груди материнской,
Забыто: свыше сил сей подвиг исполинский — Мне, юной, любящей, обещан старый муж!
Мне заживо загнать себя в могилу? Чушь! Исчахну скоро я на подневольном ложе;
Раба насильственных лобзаний! Правый Боже!
[Взволнованно встает.)
Я смела позабыть! Отцеубийца я!
Прости меня, отец, на карте — жизнь твоя...
Нет, всё ж моя судьба впрямь зависти достойна, И свой дочерний долг исполню я спокойно:


I. РАПСОДИИ
Ведь, если старика теперь отвергну я,
Тебя ждет эшафот... Ведите в храм меня,
Несите мне цветы и мой убор венчальный —
Я громко выкрикну согласья слог печальный —
Да! Вам я покорюсь и не раскаюсь впредь.
[Удрученно.)
Как белы волосы его, в них скрыта смерть... Недолго мне терпеть такого властелина;
Супруга прадеда! Завидная судьбина.
[Садится к клавесину.)
Бьет девять! Адриан, ну, сколько можно ждать?
Ты, верно, здесь; и кто б тебя мог задержать?
Ты прав, не торопись, помедли, друг мой страстный, Чем позже ты придешь к своей любви несчастной, Тем лучше: злую весть узнать успеешь ты;
С моей бедой твои злосчастия слиты.
Ты на груди моей не выплачешь печали,
Я боле не твоя! Ищи любви подале.
Увы, я вся дрожу при мысли роковой,
Мечты моей весны, верните мне покой,
Солгите снова мне, сердечное страданье Смягчите ласковой улыбкою прощанья!
От нетерпения я разгораюсь вновь —
Приди, мой Адриан, приди, моя любовь,
Приди, и мы сорвем в последний раз с тобою Цвет моей жизни! Ах, как ноет ретивое!
Утишить эту боль умеешь ты один.
Персты мои дрожат, прости, мой клавесин!
Унылый голос мой слабеет, угасая;
Пусть укрепит его гармония простая,
Ты, песня, горькому сердечку помоги...
Но кто там у дверей? Ах, то его шаги!
[Медленно открывает дверь.)


Агарита
Кто это?
Адриан
Адриан, насколько мне известно. Агарита
Но почему вы там, где и темно, и тесно?
Адриан
(входя)
Я подпирал донжон, как древний трубадур, И слушал щебет твой, что нашептал Амур, — Узнать моей душе чертовской было надо, Сколь властвует над ней мелодии услада,
Ты песнею меня сразила, так и знай!
Ах, спой ее со мной!
(Галантно обнимает ее.)
Агарита (с улыбкой)
Довольно, шалопай! Адриан
Вот скверное словцо! Но мне чертовски любо, Когда прелестные уста бранятся грубо.
(Садится к ней на колени.)
Агарита
Не постыдились вы мне на колени сесть!
И дверь не заперта... а как же наша честь?
Адриан
Всех к дьяволу, и пусть завидуют нам люди,


I. РАПСОДИИ
А я на них чихал, покорен лишь причуде.
Но что за строгий вид и горьких слез ручьи? Доверь мне, милая, страдания свои!
Но ты молчишь, твоя рука в моей трепещет, Откройся — мы одни, и солнце ярко блещет, Ах, да! Я всё сижу, и где! — ты смущена?
Ты другу ничего поведать не должна?
Агарита
Не другу... не могу тебе принадлежать я, Отныне для других я берегу объятья.
Адриан [обрывая ее)
О, дьявольщина! Кто?
[Хватается за шпагу.)
Она готова к схватке И живо исцелит его от лихорадки!
Мерзавца назови не медля, сей же миг,
И я помчусь...
Агарита
Постой! Соперник твой — старик.
Ты знаешь, Адриан, отец не ведал страха,
Пусть нет на нем вины, ему грозила плаха;
Опутал Францию коварный кардинал,
Но вместо посоха в руке его — кинжал,
А Франция, смеясь, чтит короля тираном,
Юлит пред палачом, как пес, в служенье рьяном. Ты знаешь — мой отец, чтоб не срамить седин,
От гнева Ришельё бежал сюда, в Турин;47 Гостеприимства он искал, просил защиты —
Не знал он здешних дел, он лишь хотел, пойми ты, В покое век дожить. Как обманулся он!


Агарита
Озлился Ришельё, что враг его спасен,
Велит его схватить во что бы то ни стало —
Знать, мяснику голов для пира недостало!
Правитель здешних мест, Орландо, старый тать,
В меня влюблен, увы, и хочет в жены взять.
Отказ его взбесил, и сей тиран маститый Отцу сказал: «Хочу владеть я Агаритой!
На карте жизнь твоя — сам Ришельё твой враг,
Итак, одно из двух...» — «Я выбираю брак, —
Вскричала я, упав пред ними на колени. —
Да, чтоб спасти отца, я тридцать предложений,
И столь же тягостных, приму и всё снесу,
Когда такой ценой я жизнь отца спасу.
Синьор, я вашею готова стать женою».
«Клянешься мне?» — «Клянусь отцом, клянусь душою!» «Так твой отец спасен, я в том ручаюсь вам,
Пусть Ришельё вопит, я тестя не предам».
Он мне надел кольцо, я старику невеста,
Итак — всё решено, нет колебанью места.
Склонясь к тебе на грудь, в слезах признаюсь я: Решила всё любовь дочерняя моя.
Я стражду, как и ты; твою я душу знаю,
И порицанья от тебя не ожидаю,
Я знаю: эту мысль ты мне внушил бы сам.
Приди ко мне! Мы боль разделим пополам.
Но что же ты молчишь? И этот взгляд ревнивый...
Иль горше моего твой жребий несчастливый,
Иль жертва для тебя ужаснее моей?
Пойми, что мой удел — страданье жизни всей,
А ты — свободен, ты свою судьбу не сгубишь,
Как знать, другую ты со временем полюбишь, Забудешь ты меня...
Адриан гневно топает ногой и принимается расхаживать по комнате большими шагами.


I. РАПСОДИИ
Прости, мой Адриан,
Но время лечит всё и боль сердечных ран;
Давай поговорим, я в ужасе, я вижу Твое отчаянье; садись ко мне поближе,
Мой Адриан, лишь миг остался нам, поверь,
Так обними меня, простимся мы теперь!
Клянусь тебе, мой друг, я верность возвеличу: Клянусь — как только смерть возьмет свою добычу И я освобожусь от тягостных цепей,
Ты снова будешь мой и буду я твоей.
Но вдруг забудешь ты о бедной Агарите?
Адриан
(со сдержанной яростью)
Предательница!..
Агарита
К нам стучат... Мой друг, молчите! Адриан
Что за нахал, с утра пораньше?
Агарита
Страшный миг!
Беги, скорей беги! Боюсь, пришел старик...
Адриан
Ах, старикашка твой! Устрою я потеху! (Выхватывает шпагу)
Орландо (за дверью)
Откройте!


Агарита
Агарита
Это он! Беги, мне не до смеху,
Скорей!
Адриан
Твой сивый дед? Явился кстати он! Пусть муженек войдет, ему не выйти вон!
[Кладет руку на дверную задвижку, Агарита его удерживает.)
Агарита
[шепотом]
Ужели, Адриан, меня вы предадите? Вы сгубите отца и дочь не пощадите...
Орландо [за дверью)
Эй, Агарита!
Адриан
(размахивая шпагой)
Чтоб он сдох!
Агарита
Я умоляю,
Любимый, стой! К твоим стопам я припадаю, Люблю тебя!
[Вырывает у него из рук шпагу.)
Ага! Держу ее!
[Ломает клинок о стену.)
Ну, бей!


I. РАПСОДИИ
Орландо
[ломясь в дверь, с яростью) Откройте, к дьяволу!
Агарита
[выталкивает Адриана на балкон) Чудовище, скорей!
Погубишь ты меня!
[Открывает дверь, пытаясь скрыть следы борьбы.)
Входите, ваша милость! Орландо
[входит и швыряет оземь ларец, что принес с собой)
Вы что, оглохли?
Агарита
Нет... я Господу молилась. Орландо
Молитва жаркая! Назвали вы не раз...
Агарита
Кого?
Орландо
Меня!
Агарита (умильно)
О да! Молилась я — за вас...


СТАРЫЙ
БРЕТОНСКИЙ МУЗЫКАНТ
АНРИ ДЕ ЛАБАТЮ48
Идем, бретонцы, к нашим древним кленам На зов волынки поспешим, друзья,
Идем плясать в веселье неуемном,
В былые дни так плясывал и я.
А ныне я, увы, клонюсь к могиле,
И недалек уже мой смертный час;
Идем! Я вам сыграю наши были И песни, коими баюкал вас.
Напомню вам, исконные бретонцы,
Что прах отцов — Арморики оплот,
Из этой почвы и на этом солнце Взошел героев непокорный род.
Свобода любит вас и в лихолетье,
Для вас ее побеги проросли,
Храните драгоценное наследье Тиранам не поддавшейся земли!
На горных кряжах высятся дольмены, Рассеяны обломки алтарей,
Здесь пращурам пророчил перемены


I. РАПСОДИИ
Седой друид, поэт и чародей. Свирепы нравы, вольность нерушима Суровый галл был Цезарю знаком,
И спорил он с воителями Рима Исконно нашим, кельтским, языком!
Но день уходит, набегают тени, Сгущается туман вокруг домов; Бежим! Настало время привидений, Земля во власти черных колдунов — Бежим! Я вижу посреди поляны Кривляющихся гномов хоровод, Заухали сычи, свистят орланы — Бежим, бретонцы! Зло недолго ждет!


ночь
с 28 го на 29 е
Великая неделя
Что это: король угасает или империя рушится? В могилу сбрасывают любую обузу, будь она тяжкой или легкой.
Жерар®
Великие кажутся нам таковыми лишь оттого, что мы стоим на коленях.
Эжен Скриб50
I
Луна, свидетельница славы! Видала ль ты в наш век кровавый Ночь благородней и святей?
И души, этих молчаливей,
И город, гибнущий красивей, Хранишь ли в памяти своей?
Нет, никогда Париж злосчастный Не ведал битвы столь прекрасной,


I. РАПСОДИИ
Достойней граждан не знавал, Безмолвнее не видел теней,
Когда в обломках разрушений Своих убитых погребал.
Ни лампы, ни свечи горящей —
Париж темней дремучей чащи,
В кровавый хаос погружен;
Когда ж твой луч блеснет во мраке, Увидишь ты, что камень всякий Героев кровью обагрен.
Ты бледный труп охватишь разом С пробитым черепом безглазым На груде щебня и земли,
Раздетый: изуверы сами Его останки, словно знамя,
На вздетых саблях разнесли.
Порой слышны в тиши великой Шаги, толчки, удары пикой,
Стук топора и лязг ножей,
Внезапный окрик часового —
И вновь от мщения святого Бежит зачинщик мятежей.
Порой внезапно пушка грянет,
Вновь тишину пальба таранит, Прокатится «Ура!» солдат, Предсмертный хрип, проклятья, взрывы, Вой, плач, к оружию призывы И перекрывший всё набат.


Ночь с 28-го на 29-е
II
Отцы-сенаторы, бойцы Горы51 седые,
Дитя, рожденное в ярме, четы младые,
Лохмотья, злато — всё сплелось одним узлом; Надежда и нужда плодили баррикады,
Убийцам лестницы восставили преграды,
И крепостью стал каждый дом.
Любая вещь — орудье боя:
Дверь, стулья, — всё, что под рукою, —
И черепица, и стекло;
Париж в бурленье небывалом —
В молитве, в ярости, с кинжалом, —
Отныне — адское жерло!
Ш
Вот девушка, в плену сердечного недуга,
Ткет ленту алую, счастливица, для друга,
Его прихода ждет, трепещет от любви;
Но радость будет ли твоей любви оплотом?
Еще не знаешь ты, что там, за поворотом,
Твой друг кончается в крови.
IV
Что за громада там чернеет?
Здесь всякий звук в тиши немеет,
Где там лакей? Где огонек?
Ни слуг, ни пиршества, и даже Не стерегут у входа стражи Тиранов брошенный чертог.
Развратный наш король, нижайший раб Мадонны, Бежал из наших стен в Сен-Клу52 для обороны;


I. РАПСОДИИ
Пособник мерзостей, дряхлеющий Нерон Подстилку на балкон втащил, дабы спокойней Вдали опасности полюбоваться бойней,
Что герцогу доверил он53.
Гордись кровопролитьем ярым,
Любуйся гибельным пожаром,
Всё есть на празднике твоем!
Так слушай матери рыданье,
Зовущей в тщетном ожиданье Детей, рассеянных огнем!
Но сумрак поредел, рассвет забрезжил чахлый. Эй, егери, пажи! Сюда! Охотник дряхлый Упился кровушкой, а всё еще не сыт!
Рога гремят, спешат и псы, и их вожатый, — Ату! И пусть кинжал, в руке его зажатый,
Еще кого-нибудь пронзит!
V
Еще неясно для народа,
Какого ждать ему исхода,
Что за судьба назавтра ждет,
Кого мятежником объявят,
Свобода чьи ряды возглавит,
Коль смертью храбрых не падет.
Так тяжелобольной в мученьях изнывает —
В горячечном бреду то Франция всплывает,
То Брут, то грозный Лафайет54.
Но занимается рассвет,
Больной в кровавом сне его не замечает,
Но неожиданно прозреет и поймет: Трехцветным солнце восстает!
4 августа 1830 г.


БЕДНОСТЬ
В могилу голод свел безвестным Мальфилатра.
[Н.-Ж.-Л] Жильбер55
На вид я весел, бодр, шучу, смеюсь охотно, И вы решили, что живу я беззаботно,
Что честолюбия я начисто лишен, Раскаянию чужд, бедою обойден.
Но разве щит груди от вас не заслоняет И сердце, и огонь, что сердце иссушает? Нет, лампа скрытая не может вам светить: Вам надобно заслон убрать или разбить.
Когда тебя, Андре, везли на гильотину56,
Ты бился в ярости, клял раннюю кончину — Затем, что не обрел бессмертья гений твой И славы не стяжал для Франции родной;
А я крушил скалу, что жизнь огородила,
Я бил ее ногой, толкал что было силы,
Я к Небу вопиял о горести моей,
Я чуял мощь свою — и чуял гнет цепей!


I. РАПСОДИИ
Мощь... цепи... что еще? — Пустяк: поэт без дела!
Я 6 чудеса творил, да муза онемела,
В цепях бессильна мощь... Увы! Наш век — педант, Он тупо верует лишь в признанный талант. Трудись! Век в чудеса грядущие не верит;
Трудись! А как же быть с нуждой, что зубы щерит, Гоня любую мысль, посмевшую прийти?
Что лютне отвечать? — Я голоден, прости!
Конец
«Рапсодий»


II
РАЗНОЕ


ПРОЛОГ К РОМАНУ «МАДАМ ПОТИФАР»
К Л.П.
Эта книга — тебе и для тебя, моя подруга!
Боль возрожденная пышнее расцветает;
Одна беда уйдет, другая — впереди;
Вся жизнь — тернистый путь, она в слезах истает.
Ристалище — в моей истерзанной груди:
Три всадника сошлись, неистовы и яры,
И спорят за меня; их топоров удары Меня измучили; но, злобою хмельны,
Они мой горький стон за трубный глас признали, Что даже хилого бойца зовет на бой,
И тот уже летит сквозь дождь свинца и стали, Восторгом битвы горд и вдохновлен трубой.
Мой первый всадник юн, свежей весенней ветки, Его изящный стан охвачен сталью лат,
Они сверкают сквозь ажур зеленой сетей —
Так меж сосновых игл кристаллы льда блестят; Влюбленный взор очей и лён волос волнистых, Подобранных под шлем и вышитый подзор,
Со шлема — перьев сноп, высоких и пушистых, Спускается до плеч, как шелковый шатер.


Пролог к роману «Мадам Потифар:
Андалусийский конь колеблет тень плюмажа, Наездник горячит его ударом шпор,
Кинжалом и щитом играет в диком раже И брызжет удалью, тщеты тореадор.
Второй — торжественно на мула взгромоздился, Под стать ковчегу; мул плетется кое-как; Любитель древностей им, верно бы, гордился — Еще бы! — истинно готический костяк!
Укрыт старинною попоною уродец,
Что предков тешила, их взоры веселя:
Не в ней ли щеголял тот белый иноходец, Носивший Изабо, супругу короля?
Седок огромен, толст, груба его натура, Несчастный мул под ним прогнулся, но не пал — Нелепая чета, верней — карикатура,
Ее бы превознес разгульный карнавал!
Он — кающийся, он, как в саване, в сутане, Надвинут на глаза монашеский колпак; Предался небесам он на земле заране,
Он добродетелен, но — наперекосяк!
Исходит бранью он, свирепо скорчив мину, Приспешник Бога, всех соперников он съест,
Он опирается на толстую дубину,
Запятнан кровью он и лобызает Крест.
А третий — статуя, подобье человека —
Не сам ли Командор? Суров и мрачен он; Гиперборейский гном! Нет ни зрачка, ни века, Ни лба! Ударь его — услышишь гулкий звон:
Не так ли гроб пустой ударам отвечает?
В руке у гнома серп, и с лезвия течет Слезами чья-то кровь; на конский круп свисает Капкан и мерзостный трофей его охот —


П. РАЗНОЕ
С ухмылкой висельник; и, сабли замещение — Чудовищный крючок, для рыбака снаряд,
И, для прельщения рыб, сачок, и там — кишенье: Ком земляных червей, всосавших трупный яд.
И первый паладин — краса и радость мира;
Он, обольстительный, мне свил венок из роз,
На грязную тропу, где я скитался сиро,
Он подостлал свой плащ, отер потоки слез —
Он ждет, чтоб я ему бездумно покорился,
Чтоб он, и только он, владел всецело мной,
Чтоб я в его груди доверчиво укрылся, Укачанный его румяною волной.
Он — ликованья мир, сулящий мне отраду,
Он настежь распахнет для счастья моего Ограду тайную, грядущих дней ограду,
Где ждет меня успех и славы колдовство. Неведомая даль! В ней столько звезд сияло — Весь этот мир в бреду и пламени страстей: Невинная любовь, и блуд без покрывала,
И проституция, продажность без затей!
Весь этот мир — балы, красавиц взор опасный, Забавы, лошади, спектакли и пиры,
Где добрый не в цене и не в чести несчастный, Где самый праведный — азартный раб игры!
Весь мир — его палат затейливое чудо,
Его златой Восток, его пиратский бриг,
Его бессмертные — их знают все и всюду,
Героев ратный труд поистине велик;
Его поэты — вот где истинные боги!
Чернь все их выдумки готова привечать — Златые царства их, и храмы, и чертоги, Зубовный скрежет их, касаний их печать!
Весь этот Мир зовет: «О юноша! за мною


Пролог к роману «Мадам Потифар;
Иди, доверься мне! И всё, чем я хорош,
Пусть невозможное, я дам тебе с лихвою.
Ты хочешь славы?.. На!.. Блаженств любви?..
Ну что ж...
Я убиваю их... Скорей, чем ты захочешь,
Ты их отведаешь... Что женских чар милей?
На нежных их телах ты тем верней отточишь, Как на булыжнике, всю силу их страстей».
Второй воитель мой — от мира отреченье,
Он строг, но благостен; его угрюмый вид —
Дань покаянию; покой уединенья,
Пустыня! Монастырь, где путника живит Духовная любовь; где сладостью святою Блаженной тишины смягчится желчный сплин, Душа омоется медвяною росою —
То высь, где к Небесам придет Христианин,
То монастырь! Он мне велит: «Страдалец юный, Приди! Доверься мне! Оставь земную ширь,
Где все обманчиво, как сон иль морок лунный, Как пьяный хмель, приди! Один лишь монастырь Мирским несчастиям дарует искупленье:
Труд размышления и покаянья долг!
Всё на земле соблазн, пороков исступленье;
Что слава? Суета, потомков кривотолк,
Абсурд безумия, самообман гордыни!
Ты жаждешь, странствуя, своей рукой сложить Бессмертный памятник? — Увы! Их нет в помине, И дню вчерашнему до завтра не дожить!
Приди ко мне, смирись — тебя я успокою, Телесную любовь, как грязь, отринешь ты,
Еще не поздно: верь — тебе с твоей душою Не место в мире сем; но строгой чистоты Будь неусыпный страж. Приди! И если схима


П. РАЗНОЕ
И медитация души не утолят,
Тогда своим путем пойдешь неотвратимо,
Путем премудрости; склони пытливый взгляд,
От бдений бледный лоб к святым и тайным горнам Восславишь ты Христа и сможешь посрамить Лжефилософию, что шутовством позорным Христовы чудеса дерзнула оскорбить;
Ты здесь предашься вновь любимому занятью, Искусство возведешь на высший пьедестал —
Здесь был Бартоломей овеян благодатью,
Здесь Лесюёр святых и Господа писал...»
Последний всадник мой — из камня изваянье, Холодный призрак, гном, с капканами ловец,
К кому я сердцем льну и почитаю втайне, Блюститель равенства, неумолимый жнец,
Да! Это смерть! Ничто! Жилец земного чрева Зовет меня к себе: «Дитя мое, изволь Сойти в земную глубь! Скорбь — это королева Юдоли проклятой, позор — ее король!
Вернись в глухую топь болотного дурмана, Личинка, мнимость, пар от высохшей слезы, Вернись! Тебя скошу я поздно или рано,
Я жну, за гроздью гроздь, приплод людской лозы; Но, прежде чем тебе на сердце млат крушенья Падет, свой факел сам задуй, не дли обман:
Для человека Смерть — Нотр-Дам Освобожденья, Для человека гроб — заветный Ханаан!
Чего ты ждешь? Чего ты хочешь? Лживы речи Монаха: в них соблазн! Верь слову моему,
Дитя! Его слова от истины далече,
Монах сулит покой, но, видно по всему,
Плутует, как цыган, закидывает сети!
В Пустыне человек — раб сущности своей,


Пролог к роману «Мадам Потифар;
В Пустыне на ветру покоя нет в примете,
Все страсти распалит пустынный суховей,
В Пустыне, как в миру, ты будешь лишним снова, Страшись, дитя, ее обманчивой тиши —
В ней — мерзость похоти Антония святого,
Стыд искушения, погибель для души,
Позывы плоти, боль и сердца угрызенья! Пустынный суховей жестоко разожжет Страх одиночества, удушье отторженья И посрамленных чувств неслыханный разброд!
Нет, счастье и покой возможны лишь в могиле: Терзанье — на земле, а благо — под землей;
Ни дружбы, ни любви — они с тобой почили, —
Ни горделивых дум: нет ничего! Покой!
Да, пустота! Ничто! Нет места злу и страхам! Смерть — океан без дна, без сновидений сон!
Приди! мой трубный глас тебя развеет прахом — Так древле он поверг во прах Иерихон!»
И спорит за меня, не покладая длани,
Лихая троица безжалостных вояк,
А сердце бедное им служит полем брани,
И не щадит его упрямство забияк!
А сердце бедное колеблется, слабеет,
И верует, и нет, — где знать ему про то,
Чем битва кончится, кто мною завладеет —
Бог весть! — сей бренный Мир, Пустыня иль Ничто?


ОБ
ИСКУССТВЕ
Его не усмирят ни цепи, ни засовы,
Искусство сбросит гнет и разорвет оковы, Пространство, время, высь присвоило оно,
И лишь свободы хлеб вкушать ему дано.
Оно в театре — власть и гнуть не станет спину, Характеры оно замесит, точно глину,
Презрительно швырнет подачку королям,
Для добрых — горсть хвалы, сарказмы — подлецам, Оно их осрамит, потомству в назиданье, Увековечив их позорные деянья.
Искусство — тот же Бог, второй природы вид,
Оно, меняя мир, без устали творит,
Пресытясь золотом, идет среди угодий Вселенной и ее богов. Лев на свободе,
Вне клетки! Не пастух! — пустыни дикий сын,
Над человечеством волшебный властелин.
И люди чтут его прыжки, его порывы,
Хотя его пути странны и прихотливы —
Наперерез волнам, наперекор всему.
Тиран, ревнивец — нет соперников ему!
Тиран ревниво ждет, чтоб люди обожали


Об искусстве
Его, и лишь его, ему принадлежали И телом, и душой. Так Вельзевул бы мог Купить художника иль душу взять в залог. При нем вакансий нет лакею или трусу,
Зато фанатики пришлись ему по вкусу:
Пи трусость подлая не тронет их сердец,
Ни деготь клеветы, ни скорый их конец. Искусству предались? У вас одна забота —
О нем, и лишь о нем, без низкого расчета. Оно одето льном, обуто серебром,
Его пятнает грязь на рынке городском.
Так, усыплен мечтой старинною своею,
В душе лелею вновь высокую идею И давний свой обет намерен я сдержать — Искусству, лишь ему, всегда принадлежать. Вдруг слышу голосок: в нем жалобы и пени То голос женщины... и тихий скрип ступени.


летаргический сон
МУЗЫ
Фрагменты
Как музу пробудить? Напрасные старанья: Кричу — она глуха, рыдаю — холодна,
Бросаюсь в ноги к ней — бесстрастно изваянье, Незрячим взором вся душа потрясена.
Но не она ль души коснулась дуновеньем,
И не ее ль напев мне новый мир открыл?
И, женских уст ее пронзен прикосновеньем,
В тот день я ощутил, как мозг мой забурлил.
И не ее ль рука, лаская, вопрошала Глубь сердца моего, и бережно стрелу Из сердца вынула и рану врачевала В том сердце — страждущем,
но не подвластным злу?
Она овеяла высоким упованьем
Мой хмурый лоб в венце из черных мотыльков,
Мое отчаянье смягчила состраданьем,
И плакала со мной, и не жалела слов.


П. РАЗНОЕ
Взнуздала мой восторг, ее плодотворящий, Дразнила пылкость чувств, снедала дни мои;
Ни ветреный порыв, ни яд алчбы разящей Не вторили моей безудержной любви.
Любовь и жизни сок — в них сила, в них законы; Закон и сила — два вершителя судьбин:
Та — сердце разорвет, а тот — кору до кроны,
Но сок питает дуб, и страсть растит мужчин.
Так отчего теперь в моих объятьях камень И бедра пылкие не дрогнут мне в ответ?
А прежде утолить не мог я буйный пламень Той, что в накале чувств не знала слова «Нет!».
В ее лобзаниях я жаждал раствориться,
В них мед и аромат, как в редкостном вине,
Я поклонялся ей, хотя порой тигрица,
Мурлыча, сталь когтей впускала в сердце мне.
И любо было ей свой голос, полный мощи, Слить с болтовней сверчка, ветрам напев даря, И любо проследить, как силуэт мой тощий Теряется во мгле у стен монастыря.
Она презрела сброд, хлыща и пустоцвета,
Но чтила ревностно высокие умы И не палила на углах из пистолета,
Предав людей во власть кровавой кутерьмы.
Как музу пробудить? Напрасные старанья: Кричу — она глуха, рыдаю — холодна,
Бросаюсь в ноги к ней — бесстрастно изваянье, Незрячим взором вся душа потрясена.


Летаргический сон музы
Но видела ль она, чтоб я в суровой доле Завидовал бы всем и никого не спас?
Пусть я, терзаемый врагом, кричал от боли,
Но сердце выставлять стыдился напоказ.
И разве я, презрев искусство в день проклятый, Отринул творчество, иль власть его забыл,
Иль славу почитал неправедною платой, Считал, что на нее не стоит тратить сил?
У музы требовал ли я фальшивой ноты? Скорей бы удушил ее рукой своей,
Увидев, как она роняет в нечистоты Сомнительную мысль на пире богачей!
И я горжусь, что смог держать на расстоянье От выпасов чужих Пегаса моего И не давал ему для скудного питанья Ни зернышка, коль сам не вырастил его!
Конец


ПРИМЕЧАНИЯ
1 Советник сам себе, гордец, сплеча он рубит \ И расшибает лоб о то, что
крепче любит. ~ Ренье. — Цитата из Сатиры V французского поэта Матюрена Ренье (1573—1613).
2 О вы, чья критика сурова \ К чужим твореньям всякий раз — \ Сей стих
высмеивает вас. ~ Малерб. — Первые три строки «Катрена, предваряющего книгу сьера де Аортита» («Quatrain pour mettre au devant du livre du sieur de Lortigues»; 1617) Франсуа де Малерба (1555— 1628).
3 Анри Делатуш (де Латуш) (наст, имя: Ясент Жозеф Александр Табо Де-
латуш (де Латуш); 1785—1851) — французский поэт, прозаик и критик; в 1819 г. издал со своим предисловием первый (посмертный) сборник стихотворений А. Шенье (см. примеч. 56).
4 Миньяр. — Речь идет об одном из братьев Миньяр: либо о Никола Минья-
ре Авиньонском (1606—1668), историческом живописце, авторе одного из самых знаменитых портретов Мольера («Мольер в театральном облачении»; 1656), либо, скорее, о Пьере Миньяре Римском (1612—1695), главе Академии Св. Луки и одном из лучших мастеров французской портретной живописи. С меньшей вероятностью Бо- рель может иметь в виду одного из сыновей Н. Миньяра, которые также были художниками — Пьера Миньяра П (1640—1725) или Поля Миньяра (1641—1691).
5 Жеан (Жан) Дюсеньёр (1808—1866) — французский скульптор романтиче¬
ского направления, член «Малого Сенакля».
6 Наполеон Том (Тома) — художник, друг П. Бореля, член кружка «Бузен-
го».
7 И твоя, мой добрый Жерар... — Скорее всего, имеется в виду Жерар де
Нерваль (1808—1855), французский поэт и писатель, близкий друг П. Бореля и член кружка «Бузенго».


Примечания
8 Винъерон Пьер Руш (1789—1872) — французский гравер и художник, член
кружка «Бузенго».
9 Жамере Дюваль Валентин (1695—1775) — французский антиквар.
10 Жозеф Бушарди (1810—1870) — французский актер и драматург, член
кружка «Бузенго».
11 Альфонс Брот (1807—1895) — французский драматург и писатель, член
кружка «Бузенго».
12 Огюстюс Мак-Кит (наст, имя: Опост Маке; 1813—1888) — французский
писатель-романист, член кружка «Бузенго»; соавтор Александра Дюма-отца в создании романов «Граф Монте-Крисго» («Le Comte de Monte-Cristo»; 1844) и «Три мушкетера» («Les trois mousquetaires»; 1844).
13 Вабр Жюль — французский архитектор, член кружка «Бузенго»; друг
П. Бореля, вместе с которым тот в начале 1830-х годов квартировал в подвале разрушенного дома на улице Фонтен-о-Руа.
14 Леон Клопе — французский архитектор, близкий друг П. Бореля, член
кружка «Бузенго».
15 (УНедди Филоте (наст, имя: Теофиль Донде де Сантени; 1811—1875) —
французский поэт-романтик, член кружка «Бузенго».
16 Пусть спросят у герцога Орлеанского-отца... — Имеется в виду Луи Филипп I
(1773—1850), герцог Орлеанский, ставший королем французов в результате Июльской революции 1830 г. (был свергнут во время революции 1848 г., после чего во Франции была провозглашена республика).
17 Я республиканец хотя бы потому, что не могу быть караибом... — Караи¬
бы — группа индейских народов в Южной Америке; говоря так, Борель имеет в виду, что не может пользоваться безмерной свободой.
18 И если эта надежда рухнет... то мне остается только Миссури\ — Миссу¬
ри — река в Северной Америке, крупнейший по протяженности приток Миссисипи; в начале XIX в., в связи с развитием меховой промышленности, на ее берегах селилось множество охотников за пушниной. Таким образом, упоминая Миссури, Борель опять же говорит о безграничной свободе вдали от общественных законов и городов, а также о близости к природе — теме, неоднократно поднимаемой и в романе «Мадам Потифар».


Примечания
19 ..мечтать о равенстве и голосовать за аграрный закон... — Видимо, имеется
в виду аграрный закон, предусматривающий уравнительный передел земли (в частности, крупного церковного и дворянского земельного имущества); идея такого закона возникла еще накануне Французской революции (Гракх Бабёф начал писать о нем в 1788 г.).
20 ...по примеру издателей «Фигаро», пожирают детей и кипятят грог в челове¬
ческих черепах... — Речь идет о французской газете «Фигаро» («Le Figaro»), основанной в 1826 г. и работавшей поначалу в сатирическом направлении. Высказывание Бореля здесь — привычное обвинение в адрес политических противников.
21 Сенсимонист. — То есть последователь Анри де Сен-Симона (1760—1825),
французского философа, основателя утопического социализма.
22 ...заядлый филиппист... — Иначе говоря, монархист, сторонник короля
Луи Филиппа I (правил в 1830—1848 гг.).
23 Сен-Жюст Луи Антуан Леон де (1767—1794) — деятель Французской ре¬
волюции, соратник Робеспьера; казнен 10 термидора (28 июля 1794 г.) по обвинению революционного Конвента.
24 ...когда регентами назначают тупых учетчиков... — Намек на скупость ко¬
роля Луи Филиппа. «Учетчик» — в оригинале: «escompteur»; этим существительным, довольно редким, Оноре де Бальзак называет Гобсека — героя одноименного романа («Gobseck», от нидерл. — «Живоглот»), вышедшего в 1830 г.
25 Табак Мэриленд — сорт табака, выращиваемый в североамериканском
штате Мэриленд; считался весьма качественным и был популярен среди французских курильщиков. Именно этим сортом табака угощал Теофиль Готье своих друзей П. Бореля и Ж. Вабра, когда они прозябали в бедности, в подвале на улице Фонтен-о-Руа (см. выше примеч. 13). Курят этот сорт и персонажи Бореля; ср., например, восклицание Пасро, героя одноименной повеет из сборника «Безнравственные рассказы»: «Не хочу больше этого глупого света; закроем ставни и окна. Огня! Свечей! Мериленда и пуншу!»; ср. в этом же сборнике, в повеет «Шампавер, ликангроп»: «Закончив свое послание, Шампавер <...> с облегчением выпил кружку чая, зажег мерилендскую папиросу, уселся на подоконнике и стал рассеянно глядеть на небо <...>».
26 Леон Клопе. — См. примеч. 14.


Примечания
27 Вот, Я делаю новое; ныне же оно явится; полевые звери прославят меня,
шакалы и страусы. — Сокращенная цитата из Книги пророка Исаии; ср. полный текст этих строк: «Вот, Я делаю новое; ныне же оно явится; неужели вы и этого не хотите знать? Я проложу дорогу в степи, реки в пустыне. Полевые звери прославят меня, шакалы и страусы, потому что я в пустынях дам воду, реки в сухой степи, чтобы поить избранный народ Мой» (Ис. 43: 20—21). Борель цитирует французскую Библию в переводе Давида Мартена (1707).
28 На медальон Изольды. — Имеется в виду один из многочисленных медаль¬
онов, изготовленных Ж. Дюсеньёром (в числе которых — и медальон с профилем П. Бореля, воспроизведенный в начале буклета); ближе, к сожалению, не известен.
29 Непорочная любовь возвышает души. ~ Гюго. — Цитата из стихотворения
Виктора Гюго (1802—1885) «Поэт и революция» («Le poète dans les révolutions»; 1821); впоследствии стала расхожим фразеологизмом.
30 Ты создал, вдохновеньем обуян, | Гюго, Роланда, Эсмеральды стан... — Име¬
ются в виду работы Ж. Дюсеньёра: бронзовый бюст Виктора Гюго (1830-е годы; ныне хранится в Парижском музее), бронзовая скульптура «Неистовый Роланд» (1831; музей Лувра) и не сохранившаяся до наших дней скульптура «Слеза за каплю воды» (являющая собой сцену из романа В. Гюго «Собор Парижской Богоматери» («Notre- Dame de Paris»; 1831)), представленная художником на Парижском салоне 1833 г. и занявшая второе место (на момент выхода сборника «Рапсодии» она еще не была закончена; Борель, вероятно, мог видеть ее макет или черновой вариант в мастерской Дюсеньёра).
31 Да здравствует любовь, а стражникам — дерьма\ ~ Ренье. — Цитата из
Сатиры XIМ. Ренье. См. также выше примеч. 1.
32 В тюрьме Экуйщ близ Анделщ 1831 г. — Вероятней всего, Борель был за¬
ключен в тюрьму Экуйи «в воспитательных целях» — а именно, за вызывающе шумное поведение, которым отличались он и его товарищи из кружка «Бузенго», квартировавшего в то время в доме на холме Рошешуар. Впоследствии Борель также неоднократно оказывался в тюрьме — в частости, за попытки уклониться от службы в армии.
33 Это всего лишь художник, монсеньор ~ Шиллер. Заговор Фиеско. Акт II. —
Цитата из пьесы немецкого драматурга Фридриха Шиллера (1759— 1805) «Заговор Фиеско в Генуе» («Die Verschwörung des Fiesco zu


Примечания
Genua»; 1782), слова живописца Романо (говорящего о себе в третьем лице), обращенные к сеньору Фиеско, графу ди Лаванья (Д. П, явл. 17).
34 Бонифаций (Бонифачо, фр. Bonifacio, коре. Bunifaziu) — длинная берего¬
вая коса на острове Корсика, на гребне которой расположен одноименный город.
35 Олетта (фр., коре. Oletta,) — небольшое поселение у северо-западной
оконечности острова Корсика.
36 ...Что дружба, Мадам\ \ Что мне ваша дружба... ~ Альфонс Брот. — Цита¬
та из неустановленного произведения.
37 Зачем избрала | Ты бедняка, не д'Аршамбо? — Возможно, придуманная
фамилия, хотя Борель может намекать и на конкретного потомка старинного рода Бурбон, девять представителей которого носили имя «Аршамбо» и выходцем из которого был Людовик I Хромой (1279—1341), основатель герцогской династии Бурбонов, впоследствии ставшей королевской.
38 Три замка у него в Туренщ | Два Роною отражены... — Турень — историче¬
ская провинция в Центральной Франции, один из центров французского виноделия. Рона — река, протекающая во Франции и Швейцарии. Сведения о замках, приводимые Борелем, подтверждения у нас не нашли; в настоящее время известны замки Бург-Аршамбо (Bourg- Archambault) и Бурбон-Аршамбо (Bourbon-ГArchambault), однако расположены они совершенно в других местах. Характерно, что последний из них принадлежал представителям Бурбонской династии.
39 Они с приятностию обнимаются. ~ Боккаччо. — Цитата из вступления в
День Четвертый «Декамерона»; в пер. А.Н. Веселовского — «[познали] утеху объятий».
40 Всё умирает. ~ Жерар. — В оригинале: «Tout meurt». Вероятно, неточная
цитата (либо реминисценция) из стихотворения Ж. де Нерваля «Христос в Гефсиманском саду» («Le Christ aux Oliviers»; опубл. 1844), слова Иисуса Христа: «П reprit: Tout est mort!» — букв.: «Он сказал: всё умерло». Ср. эти строки в пер. М.П. Кудинова:
Он молвил: «Всё мертво... Скитаясь по Вселенной,
К мирам неведомым я направлял полет;
И всюду — там, где жизнь оставила нетленный Блеск золотых песков и серебристых вод,


Примечания
Пустынная земля морской омыта пеной,
И вихри смутные колеблют небосвод,
И сферы движутся средою неизменной,
Но дух, бессмертный дух в тех далях не живет».
Нерваль мог показывать этот сонет Борелю до его публикации.
41 Мир — обманщик. ~ Подражание Иисусу Христу, стихотворное переложение
Пьера Корнеля. — Цитата из гл. 20 кн. Ш стихотворного переложения трактата Фомы Кемпийского «О подражании Христу» (1424), осуществленного Пьером Корнелем в 1653 г.
42 Д. Крафт — неустановленное лицо.
43 Андре Борель (1812—1892) — младший брат писателя.
44 Бедняга! ~ Жюль Жанен. — В оригинале: «Pauvre bougre!» Источник ци¬
таты не установлен; возможно, намек на фразу «Бедная женщина!» («Pauvre femme!»), неоднократно встречающуюся в романе «Мертвый осел и гильотинированная женщина» («L’âne mort et la femme guillotinée»; 1829); впрочем, может быть, просто мистификация Бо- реля.
45 Тот подписался «Граф», закончив мадригал, | Другой черкнул «Маркиз», но
только в альманахе. ~ Мерсье. — Цитата из главы 138 романа Луи Себастьяна Мерсье (1740—1813) «Картины Парижа» («Tableau de Paris»; в 2 т., 1781).
46 Жан Борель — неустановленное лицо; возможно, один из братьев писате¬
ля.
47 Турин (ит. Torino) — город на северо-западе Италии, у подножия Запад¬
ных Альп.
48 Анри де Лабатю — личность не установлена; вероятнее всего, один из
знакомых Бореля и завсегдатай посещавшихся им кружков.
49 Что это: король угасает или империя рушится? В могилу сбрасывают любую
обузу, будь она тяжкой или легкой. ~ Жерар. — Строки 15—16 из стихотворения Ж. де Нерваля «Слава» («La gloire»), включенного в сборник «Национальные элегии» («Elégies nationales»; 1827).
50 Великие кажутся нам таковыми лишь оттого, что мы стоим на коле¬
нях. ~ Эжен Скриб. — Эти слова, которые Борель атрибутирует французскому драматургу Эжену Скрибу (1791—1861), в действительности принадлежат Пьеру Виктюрньену Верньо (1753—1793),


Примечания
политическому деятелю эпохи Французской революции; он произнес их в одной из своих речей в 1792 г. Отроки имеют продолжение: «.. так поднимемся же».
Гора (la Montagne) — фракция республиканцев в Национальном Конвенте (1791—1795 гг.); название получила от того, что занимала верхние места в зале заседаний. Вождем фракции монтаньяров был Дантон.
Сен-Клу (Saint-Cloud) — несохранивпшйся дворец в 10 км от Парижа, который Наполеон Бонапарт сделал своей королевской резиденцией; впоследствии там проживал и Карл X, о котором в данном случае говорит Борель; здесь же он подписал и Июльские ордонансы, вызвавшие впоследствии восстание 1830 г.
Вдали опасности полюбоваться бойней, \ Что герцогу доверил он. — Вероятно, имеется в виду наполеоновский маршал Мармон (1774—1852), носивший титул герцога Рагузского. В преддверии революции 1830 г. он был назначен главнокомандующим Парижским гарнизоном, однако не проявил большого энтузиазма в борьбе с восставшими.
Лафайет. — Имеется в виду маркиз де Лафайет (1757—1834), французский политический деятель, участник американской Войны за независимость (1775—1783 гг.), Французской революции 1789 г. и Июльской революции 1830 г.
В могилу голод свел безвестным Мальфилатра. ~ [Н.-Ж.-Л.] Жильбер. — Строка из сатиры «Восемнадцатый век» («Dix-huitieme siècle»; 1775) французского поэта Никола Жозефа Лорана Жильбера (1750—1780), в которой, в частности, идет речь о Жаке Шарле Луи Кленшане де Мальфилатре (1732—1767), также французском поэте, умершем в нищете и безвестности — и обязанном Жильберу публикацией своих стихов: в 1805 г. был издан том его сочинений, сразу же стяжавший немалую популярность. Тема прозябающего в нищете и в итоге гибнущего поэта была популярна в романтической литературе 1830-х годов; в частности, ей посвящены произведения А. де Виньи — роман «Стелло» («Stello»; 1832) и драма «Чатгертон» («Chatterton»; 1833). У Бореля (которому эта тема была также несомненно близка, как минимум в силу фактов его биографии) Мальфиатр (с которым автор себя отождествляет) упоминается также в «Прологе» к сборнику «Рапсодии» (в пер. М.З. Квятковской имя опущено).
Когда тебя, Андре, везли на гильотину... — Речь идет о французском поэте Андре Мари де Шенье (1762—1794), казненном в эпоху Террора в возрасте 31 года.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Фронтиспис


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Титульная страница


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Капрал, который нес фонарь, осветил сточную канаву и, нагнувшись, увидел засунутый с краю белый сверточек, из которого доносился жалобный писк.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
этими словами Баррау кинулся на врага как гиена, занеся нож для удара; Хуан уклонился и, быстро вытащив свой, пропорол Баррау руку.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
ответ камни градом посыпались в стекла окон и в притиснутых к лестнице алебардщиков.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. Ж. Жигу
И, схватив Марию одной рукой, анатом поволок ее в глубь залы; там он отворил шкаф, где висел скелет, все сочленения которого были целы, белый, как слоновая кость.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Мы поднялись и, высунувшись из окна, увидели наших героев, Ридера и Сэма, торжественно шествовавших, неся на острие пики голову и руку несчастного Джека.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Примерно час спустя Жан Понтю, лодочник, вылез из-под навеса, волоча Дину за волосы.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ.Д.Ш.
Толпа зевак кружком обступила столик Пасро и Фогтланда, принимая живейшее участие в игре.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
Внезапно Шампавер поднялся, в руках у него был детский скелет в лохмотьях.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1872)
Худ. А. Обри
«Шампавер, Шампавер, добей меня», — прохрипела Флава, похолодевшая и едва живая.


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Обложка


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Фронтиспис


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Титульная страница


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Господин де Ларжантьер


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Жак Баррау


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Андреас Везалий


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Трехпалый Джек


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Дина


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Пасро


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922)
Худ. А. Офер
Шампавер


из книги
ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. Л. Офер Шапки
«Заметка о Шампавере»
Господин де Ларжантьер, обвинитель»


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Шапки
«Жак Баррау, плотник»
<Дон Андреас Везалий, анатом


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Шапки
«Three Fingered Jack, оби»
Дина, красавица-еврейка=


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Шапки
Пасро, школяр»
Шампавер, ликантроп:


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Шапки
К главам


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Концовки
«Господин де Ларжантьер, обвинитель»
Жак Баррау, плотник»
«Дон Андреас Везалий, анатом»
«Three Fingered Jack, оби»
«Дина,
красавица-еврейка»
Пасро, школяр;
«Шампавер,
ликантроп»
Послесловие:


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1922) Худ. А. Офер Буквицы


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
Фронтиспис


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
Титульная страница


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести
Господин де Ларжантьер, обвинитель;


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести
<Жак Баррау, плотник»


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести
<Дон Андреас Везалий, анатом


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести
«Three Fingered Jack, оби»


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести
<Дина, красавица-еврейка;


из книги
«ШАМПАВЕР. БЕЗНРАВСТВЕННЫЕ РАССКАЗЫ» (1947)
Худ. Ж. Марамбер
К повести Пасро, школяр:


из книги
«МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Прикладом ты его не прикончишь. Вот, Крис, возьми мою шпагу».


из книги
«МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Патрик бросился на колени, покрывая поцелуями руку, которую Потифар кокетливо свесила с кровати.


из книги
«МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Сегодня я ограничиваюсь угрозами, в другой раз я просто убью вас».


из книги
«МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Когда вы сломаете дверь и опрокинете баррикаду, я препоручу себя Богу и выброшусь из окна вниз головой на мостовую».


из книги
«МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Из кареты вышли два человека:
один со шпагой на боку, другой — в кандалах, скованный по рукам и ногам.


из книги
МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
«Действительно, жалость, господин заместитель коменданта, что я разбил яйцо, которое там бережно высиживала ваша жадность».


из книги
МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
«Варвар! Как! Вы убили это прекрасное дитя!..» — в ужасе вскричала мадам де Вильпастур и бросилась на грудь Вендженса, уже залитую кровью.


из книги
МАДАМ ПОТИФАР» (1877)
Худ. М. Армахер
Две повозки с фуражом опрокидывают, поджигают, — и густой дым, который ветром относит на крепость, полностью ослепляет врага.


КРУЖОК «БУЗЕНГО
Истязание Мазепы Худ. Л. Буланже 1827 г.


КРУЖОК «БУЗЕНГО
Могила девушки Худ. Л. Буланже 1827 г.
Вильгельм, уносящий Ленору Худ. Л. Буланже 1830-е годы


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Людовик XV
Людовик XV Худ. Ж.-М. Натшье 1745 г.
Людовик XV Худ. М.-К. деЛатур 1745 г.
Король Людовик XV охотится на оленей в Сен-Жерменском лесу Худ. Ж.-Б. Одри 1730 г.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Людовик XV
Людовик XV Худ. Л.-М. ВанЛоо Сер. XVIII в.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Людовик XV
Людовик XV
Скульптор Ж.-Б. Лемуан-младший 1757 г.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Маркиза де Помпадур СкульпторЖ.-Б. Лемуан-младший 1748-1751 гг.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Маркиза де Помпадур в костюме Дианы-охотницы Худ. Ж.-М. Натгпье 1746 г.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Маркиза де Помпадур Эскиз Худ. Фр. Буше 1750 г.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Мадам де Помпадур в костюме путешественницы Худ. Л. Виже 1745 г.
Маркиза де Помпадур Худ. Ш.-А. ванЛоо 1754 г.
Маркиза де Помпадур Худ. Фр. Буше 1754 г.
Маркиза де Помпадур Худ. Фр. Буше 1758 г.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Портрет маркизы де Помпадур в полный рост Худ. М.-К. деЛатур Между 1748 и 1755 гг.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА
«МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур
Портрет мадам Помпадур Худ. Фр. Буше 1759 г.
Мадам Помпадур за вышивкой Худ. Фр.-Ю. Друэ Между 1763 и 1764 гг.


ПРООБРАЗЫ ПЕРСОНАЖЕЙ РОМАНА «МАДАМ ПОТИФАР»
Маркиза де Помпадур


ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛИЦА, УПОМИНАЕМЫЕ В РОМАНЕ «МАДАМ ПОТИФАР»
[Дочь маркизы де Помпадур] Александрина Ле Норман д’Этьоль, играющая с щеглом Худ. Фр. Буше Между 1744 и 1754 гг.
Маркиз А. де Мариньи (брат мадам де Помпадур) с супругой Худ. Л.-М. ванЛоо 1769 г.


ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛИЦА, УПОМИНАЕМЫЕ В РОМАНЕ «МАДАМ ПОТИФАР»


ГРАВЮРЫ МАРКИЗЫ ДЕ ПОМПАДУР
Мальчик, сидящий на земляном бугорке Худ. Фр. Буше 1751 г.


ГРАВЮРЫ МАРКИЗЫ ДЕ ПОМПАДУР
Дети, пьющие молоко Худ. Фр. Буше 1751 г.


ОЛЕНИЙ ПАРК
Вид на Версальский замок, Малую конюшню и Олений парк Худ. П. Менан 1714 г.


ОЛЕНИЙ ПАРК
У ворот Оленьего парка Худ. не установлен XVTII в.


ОЛЕНИЙ ПАРК
Темноволосая одалиска Худ. Фр. Буше 1743 г.
Светловолосая одалиска
(портрет пятнадцатилетней Марии Луизы О’Мёрфи) Худ. Фр. Буше 1752 г.


Радости бала Худ. Ж.-А. Ватто 1717 г.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)


Паломничество на остров Киферу Худ. Ж.-А. Ватто 1717 г.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)
Урок любви Худ. Ж.-А. Ватто 1717 г.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА:
Венецианский праздник Худ. Ж.-А. Ватто 1718 г.
Компания на лоне природы Худ. Ж.-А. Ватто 1718-1719 гг.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА»


Танец у фонтана Худ. Н. Ланкре Ок. 1724 г.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)
Танец в саду Худ. Н. Ланкре Середина 1730-х годов
Качели Худ. Н. Ланкре 1735-1740 гг.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА)
Жмурки
Худ. Ж.-О. Фрагонар 1750-1752 гг.


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА^
Качели
Худ. Ж.-О. Фрагонар 1767-1768 гг.


ВЕНЕРА, АФРОДИТА, ДИАНА


ВЕНЕРА, АФРОДИТА, ДИАНА
Венера, утешающая Амура Худ. Фр. Буше 1751 г.
Туалет Венеры Худ. Фр. Буше 1747 г.


ВЕНЕРА, АФРОДИТА, ДИАНА
Купание Дианы Худ. Фр. Буше 1742 г.


ВЕНЕРА, АФРОДИТА, ДИАНА
Охота Дианы Худ. Л. Пенни (?) 1550 г.
Триумф Венеры Худ. Фр. Буше 1749 г.


«ПАФОССКИМ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л.Дерэ
Вероятнее всего, именно эту книгу маркиз де Гав де Вильпастур показывает Деборе в гл. XVII книги второй романа «Мадам Потифар».
В данном буклете это издание воспроизводится не только как иллюстрация к указанной сцене, но и как яркое отражение нравов, царивших в описываемую в романе эпоху.


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Культя инвалида


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Сельская простота


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Садовник и его жена


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Помадный карандаш


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Четырехчасовая месса


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л.Дерэ
Утешение вдовца


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Рак


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Дамон в роли монахини-урсулинки


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л.Дерэ
Двое сливаются в одно целое


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Понос


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Лизетта в роли монаха-капуцина


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
или НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Служанка священника


«ПАФОССКИЙ ЧАСОСЛОВ,
НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ ЖРЕЦА ВЕНЕРЫ» (1787)
Худ. Кл.-Л. Дерэ
Концовки
На задней сторонке обложки:
Пегас романтиков Надпись над рисунком:
Худ. Ж.-Г. Шеффер «Нет красоты, кроме уродства Ок. 1830 г. Лишь уродство притягательно