Проф. А. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ
ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
И НАУКА
О ПОВЕДЕНИИ
ЧЕЛОВЕКА
★
УЧЕНИЕ ОБ УСЛОВНЫХ
РЕФЛЕКСАХ И ПСИХОЛОГИЯ
.РАБОТНИК ПРОСВЕЩЕНИЯ1
Проф. А. Г. ИВАНОВ-СМОЛЕНСКИЙ
ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
И НАУКА О ПОВЕДЕНИИ
ЧЕЛОВЕКА
УЧЕНИЕ ОБ УСЛОВНЫХ
РЕФЛЕКСАХ И ПСИХОЛОГИЯ
«РАБОТНИК ПРОСВЕЩЕНИЯ»
МОСКВА	1929
Библиотека Невзорова
vk.com nevzorovslibrary
ЦЕНТРАЛЬН. ТИП.
НАРКОМВОЕНМОРА
ЛЕНИНГРАД
площ. Урицкого, 10.
Главлйт As А 35С34.
Тираж 5.000—SVa п. л
Заказ № 668.
★
ВВЕДЕНИЕ
В последнее время нередко под термином «Наука о пове-
дении» подразумевают то обширное течение, которое воз-
никло 15—20 лет тому назад в Америке в противовес старой
традиционной психологии и которое у себя на родине носит
название «бихевиоризма» («поведенчества»).
В настоящей работе, однако, термин «наука о поведении»
применяется в более широком смысле, обнимая все когда-
либо существовавшие и в наши дни столь размножившиеся
течения в изучении поведения, начиная от аристотелевского
«учения о душе» и кончая павловским «учением об услов-
ных рефлексах».
Мы полагаем, что во всех этих случаях предметом изуче-
ния неизменно является жизнедеятельность живого орга-
низма, объединяемая и координируемая центральным нервным
аппаратом, меняются же лишь методы изучения, принципи-
альные его предпосылки и кладущиеся в основу его рабочие
гипотезы, в зависимости от особенностей общего миросозер-
цания той или другой эпохи и соответствующей ей ступени
развития естественных наук.
Мы прослеживаем здесь шаг за шагом, как метафизиче-
ская психология древности и средних веков постепенно усту-
пает место описательной психологии эпохи возрождения и
нового времени («психология без души»), а эта последняя,
в свою очередь, мало-по-малу вытесняется вырастающей из
естествознания новой наукой о поведении, стремящейся
к уяснению анатомо-физиологической его сущности.
Борьба между старой традиционной психологией и этим
новым естественно-научным течением науки о поведении да-
леко еще не закончена. В Америке и у нас эта борьба достигла
в последнее время особенной остроты, что указывает как на
большую важность возбуждающих разногласие вопросов,
так и на высокое напряжение научной мысли, силящейся раз-
решить те труднейшие проблемы, которые перед ней ставит
изучение поведения высших животных и, в особенности, чело-
века. Большую роль при этом, конечно, играет и давность
психологических традиций, препятствующих восприятию и
усвоению нового учения о поведении.
3
Преподавая в Педагогическом институте имени А. И. Гер- .
цена, в Военно-Медицинской академии и на Вечерних педаго-
гических курсах для усовершенствования педагогов при
ГИНПе, мне постоянно приходилось убеждаться в том жи-
вом и пристальном интересе, который имеется к данному во-
просу как у студенчества, так и у врачей (психофизиологов,
психиатров, невропатологов), педологов и педагогов, что и
побудило меня посвятить проблеме изучения поведения чело-
века эту книгу.
Проф- А. Иванов-Смоленский
Ленинград, 1 июля 1928 г.
4
ГЛАВА I
УЧЕНИЕ О ДУШЕ
Древнейшие истоки науки о поведении человека. — Античная
натурфилософия и учение о душе. — Возникновение психо-
логии. — Древне-индийская психология и психологические уче-
ния буддистов. — Учение о сознании и карме. — Сравнение
древне-греческих и древне-индийских учений о поведении
человека. — Средневековая психология.
„Дать точное понятие о душе дело
во всех отношениях чрезвычайно труд-
ное.
Душа не есть тело, а нечто при-
надлежащее ему...
Она есть отвлеченное понятие..."
Аристотель.
Древнейшими истоками науки о поведении человека явля-
ются произведения народного творчества. В мифах, сказа-
ниях и других его памятниках постепенно кристаллизуются
воззрения первобытных людей на сущность, причины и вза-
имоотношения с окружающей природой человеческого пове-
дения.
Для первобытного нашего предка весь внешний мир по-
лон таинственных и загадочных сил. Грозовая буря, оглу-
шающая громом и ослепляющая молнией, морской шторм,
извержение вулкана, землетрясение особенно поражают и
угнетают его мозг. Лесная чаща, полная затаенных опасно-
стей, движение небосвода, морской прилив и отлив, смена
дня и ночи, течение времен года — все это рождает беско-
нечное множество вопросов. Но взаимная связь и зависимость
отдельных явлений еще не уловлена первобытным человеком,
природа является для него ареной, на которой разыгрывается
непостижимая для него игра стихийных сил. Первобытные
люди «воспринимали природу иначе, чем мы... Между чело-
веком и ею не образовалось еще непроходимой пропасти...
Человек чувствует себя во власти тайных сил, царящих в
природе; он им обязан и самим своим существованием»
(М. Вундт). Эти силы,'то грозящие бедствиями и смертью, то
дарующие пищу’ тепло и свет, вызывают к себе реакции
преклонения, покорности, мольбы.
Но вместе с тем, как человек мало-по-малу научается пред-
охранять себя от действия враждебных разрушительных
5
влияний и, вместе с тем, как научается обеспечивать себя те-
плом, светом и пищей, защитные реакции пассивной обороны,
покорности, рабского поклонения начинают вытесняться все
более и более развивающейся любознательностью, т.-е. ре-
акциями исследовательскими.
Бесконечно далекое от современного нам научного изу-
чения это примитивное познавание вкладывается в форму
пышного, богатого яркими и красочными образами фантази-
рования по поводу недоступных еще по своей сложности
первобытному мозгу явлений природы. Так возникает древ-
няя мифология.
Взаимоотношения различных действующих в природе сил
рассматриваются и объясняются доисторическим человеком
по аналогии с теми отношениями, которые он находит
в своей семье, в окружающем его первобытном обществе.
Невидимые боги и мифические герои любят и ненавидят,
враждуют и развлекаются, охотятся и пируют, как и создав-
шие их люди. «Развитие мифических представлений в их ши-
роком объеме отражает культурную дисциплину личности
в семье и семьи в роде и племени» (О. Ранк и Г. Закс).
Борясь за жизнь и испытывая на себе влияния стихийных
сил, приспособляясь к окружающей среде и одновременно
приспособляя ее к себе, человеческий мозг, обогащенный но-
вым опытом и знаниями, начинает постепенно строить новую,
более сложную, но зато и более близкую к реальной дей-
ствительности систему объяснений для всего происходящего
кругом него. А вместе с этим «умирает прежняя поэтическая
картина природы, чтобы восстать к новой жизни в научном
познании» (М. Вундт). Так возникает древняя натурфило-
софия.
Посмотрим теперь, как же параллельно с этим изменяются
у первобытного человечества воззрения на собственную его’
жизнедеятельность, на собственное его поведение в окружа-
ющем мире.
На той стадии, когда в различных явлениях природы че-
ловек видит лишь обнаружение непостижимых, недоступных
его познанию сил, совершенно так же подходит он и к объ-
яснению того, что движет, управляет и руководит его соб-
ственным телом: это такое же неведомое и загадочное нечто,
как и те стихийные влияния, что действуют в окружающем
мире. Таинственная сила, обитающая в человеке, «кажется
ему чем-то чуждым, посторонним; это демон поселился в нем
и вещает ему свою волю... Даже в глубочайших своих пере-
живаниях видит он лишь проявление какой-то чуждой ему
силы“ (М. Вундт).
Эту движущую его тело силу, это жизненное начало, скры-
тое в нем, проявляющее себя в дыхании и покидающее тело
вместе с последним вздохом, примитивный человек начинает
6
называть душой (Форлендер, Гомперц, В. Вундт). «Psyche» —
душа — происходит от глагола psycho — дышать; также и
в русском языке «дыхание» и «душа» имеют общий корень.
Естественно, что для первобытного человека поражающим
его фактом была не столько жизнедеятельность окружающих
его людей, с которой он сживался и осваивался с первых
дней детства, сколько внезапное прекращение этой жизнеде-
ятельности, т.-е. смерть. Вера в продолжение невидимого су-
ществования «души» умершего тесно связывалась с протестом
против окончательного уничтожения близких и дорогих лю-
дей или со страхом мести со стороны убитого врага (Гомперц).
Одновременное прекращение движений и дыхания после
смерти способствовало представлению о том, что «движущее
начало» покидает тело вместе с последним вздохом.
Кажущаяся независимость сновидений от реальной жизни
также содействовала ускорению мысли о раздельности тела
и души.
Смерть и сновидения, таким образом, являлись теми исход-
ными точками, откуда стало развиваться древнейшее учение
о душе, как двигателе человеческого тела, как о таинствен-
ном стимуле человеческого поведения.
Таким образом, в своем наиболее древнем значении слова
psyche (душа) еще очень далеко от того смысла, которое ему
было придано гораздо позднее, в связи с развитием религи-
озных, социально-этических и философских систем.
Вместе с тем, как человек, научаясь бороться с окружа-
ющей природой и постепенно овладевая ею, становится менее
зависимым от стихийных сил и переносит все в большей и
большей степени свою деятельность на общественную арену,
вместе с этим и «душа» для него становится как бы более
независимой, автономной от внешних сил, связь с природой ста-
новится менее очевидной. Поэтому у многих древних фило-
софов (Демокрит, Левкипп, Анаксагор, Фалес, Гераклит,
Алкмеон и др.), как указывает Аристотель, душа является уже
не только движущим началом, но и саиодвижущимся. Это и
понятно, ибо все сложные физиологические и социальные
влияния на поведение первобытного человека остаются еще
почти совершенно недоступными для аналитической работы
его мозга.
Мы уже говорили, что поклонение отдельным предметам и
явлениям окружающей природы (фетишизм) постепенно сме-
няется «очеловечиванием» природы (антропоморфизм): солнце,
море, земля, огонь и даже время превращаются в человеко-
подобные существа, наделенные всеми человеческими стра-
стями, но бесконечно более могущественные и управляющие
стихиями. В этих мифах первобытное человечество как бы
тешит себя мечтами о том, к чему неуклонно стремится: об
овладении природой, о приобретении власти над ее силами.
7
Соотношения и взаимная связь отдельных явлений окру-
жающего мира еще слишком сложны для примитивного мозга.
Конкретизация сил природы в виде «очеловечивания», сим-
волизации их с помощью создания человекоподобных божеств,
дает возможность перейти и к установлению отношений
между ними, прежде всего по аналогии с теми отношениями,
которые имеются между отдельными членами семьи и
рода.
Та же участь постигает и ту непостижимую силу, которую
древний человек назвал душой.
Человек как бы удваивается: в телесном облике находится
другой, совершенно подобный первому, но невидимый и бес-
смертный: странствующий во время сна независимо 'от тела
и таинственно управляющий первым. Этот другой—«душа»-—
в момент физической смерти окончательно освобождается
от своего телесного спутника и продолжает жить, сохраняя
все свойства живого человека, но оставаясь при этом неви-
димым. Любимая жена, боевой конь, преданные рабы, домаш-
няя утварь и даже пища следуют за умершим .в могилу,
дабы благоустроить его в этом невидимом существовании
(Э. Родэ).
И здесь пышная фантазия древнего человека ткет бога-
тый узор, создавая причудливый незримый мир, по которому
странствует «бессмертная душа» и в сновидениях и после
смерти тела. И здесь, в этом фантазировании, как бы уто-
ляется мечта о вечной жизни без страха перед неумолимым
концом, перед смертным уничтожением. Души умерших вли-
яют на живых: то наносят- им вред, то помогают и охра-
няют от опасностей (культ предков) (Э. Родэ).
Древнегреческий историк Геродот указывает при этом
на «правильное круговращение, совершаемое душой через
все твари земные, воздушные и водные, чтобы через 3.000 лет
снова принять облик человеческий» (Гомперц).
Интересно, что, считая двигателем человеческого поведе-
ния таинственную и непостижимую силу, человек древности
в известной степени вполне логично столь же таинственными
считал и те средства, которыми можно влиять на поведение
других людей. Колдовство, магические заклинания, чародей-
ство играли в его жизни немалую роль.
Но вместе с этим человек мало-по-малу переходит и к изу-
чению соотношений между, с одной стороны, таинственной
силой, управляющей его телом и обозначаемой словесным
символом «душа», а с другой—физической своей природой;,
вместе с этим все более и более он разбирается и в тех свой-
ствах, которыми это загадочное для него действующее в нем
начало обладает. Поэтическое творчество начинает уступать,
хотя еще и весьма примитивным, но все же ясно выражен-
ным стремлениям к научному познанию.
S
Жизнь ставит новую реальную задачу: если в борьбе со
стихийными силами природы человек через познавание их
свойств и соотношений научался уничтожать или предупре-
ждать их вредное действие, научался подчинять их себе
и извлекать из них пользу, то при поступательном развитии
общественных форм жизни, та же задача переносилась и на
окружающих людей, на социальную среду, на действующие
в этой среде влияния и силы, являющиеся результатом взаи-
модействия множества человеческих существ. На этой сту-
пени изучение «души» тесно связывалось с рассуждениями
о тех формах поведения, которые наиболее полезны человеку
для приобретения счастья в общественной среде и в «загроб-
ной жизни» (Сократ, Платон и др. древние философы). Здесь
психология (т. е. «учение о'душе») была неразрывно спаяна
с различными религиозно-этическими учениями и как само-
стоятельная наука еще не существовала.
В такой форме примитивнее «учение о поведении чело-
века» мы встречаем в египетской «Книге мертвых», в древне-
греческих орфико-пифагорейских мифах (приписываемых ми-
фическому певцу Орфею и полулегендарному философу Пи-
фагору), в древнейших индийских философских трактатах и т. д.
Более или менее связное, приведенное в систему «учение
о душе» мы находим в античной философии впервые у Платона.
Основой человеческой души, по Платону, является эрос—
страстное стремление к бессмертию. Это стремление на низ-
шей своей ступени выливается в форму чувственного влече-
ния к продолжению рода, к размножению, на следующей
ступени—«к неувядаемой славе в потомстве» и, наконец, на
третьей—высшей ступени, оно проявляется в виде «духовного
влечения» к созданию бессмертных произведений искусства,
науки, законодательства. Эти «части души» становились по-
степенно „частичными душами" (Арним). В одном из поздней-
ших своих творений (в «Тимее») Платон уже различает
смертную и бессмертную'душу: «чувственную» и «разумную».
Соответственно трем ступеням влечений и познание у Пла-
тона имеет троякий характер: чувственное восприятие, про-
извольное представление и высшее знание или «сознание со-
знания» (Форлендер). Еще не чуждый ярко образному, кра-
сочному языку гомеровских сказаний Платон (в «Федре»)
поясняет соотношение этих трех «частичных душ» в своеоб-
разном мифе, где он изображает разум в виде возничего на
колеснице, в которую впряжена пара коней, причем один
из них, покорный возничему (сила воли), помогает ему усми-
рить и подчинить другого—дикого и необузданного (чувство).
В целом же и Платон рассматривал душу по отношению
-к телу как «начало и источник движения» (Гомперц).
Не без оснований основоположником психологии, однако,
считают не Платона, а Аристотеля, ибо ему первому при-
9
надлежит специальный труд, посвященный «исследованию
о душе».
Душа у Аристотеля, как и у многих древних философов,
«есть причина и начало живого тела», а вместе с тем и
«источник движения» для него. Она составляется как бы из
трех отдельных частей: а) растительной или вегетативной
души, ведающей, главным образом, функциями питания и раз-
множения, Ь) животной или чувствующей души, объединяю-
щей осязание, ориентировку в пространстве, чувства удоволь-
ствия и боли и с) человеческой или разумной души. Аристо-
тель приписывал душу также растениям и животным, из ко-
торых первые, по его мнению, обладают только вегетативной,
а вторые вегетативной и чувствующей частями человеческой
души. Касался Аристотель и проблемы сознания, говоря
© «своеобразном единстве души», благодаря которому она
все воспринимаемое связывает в одно целое.
Говоря о том, что такие «душевные состояния» как гнев,
страх, радость, любовь и т. д. находятся в тесной связи с те-
лесными изменениями, Аристотель замечает, что «исследова-
ние как всей души, так и этих ее состояний есть дело фи-
зиолога".1 Он готов не различать душевные и телесные явле-
ния, но говорит лишь о высших и низших деятельностях
живого организма. Душа для Аристотеля есть «регулирующий
принцип биологических процессов» (М. Дессуар). Для древней
философии это был уже колоссальный шаг .вперед, несмотря
на то, что и Аристотель все же в конце концов в поисках
тех причин, которые приводят в движение «душу», а вместе
с ней и поведение человека, пришел к тому, что «разумная
душа», имея «божественное происхождение», может существо-
вать 1. без тела, т.-е. вне его. Представляя собою таинствен-
ную, недоступную научному познанию силу, «душа есть
в то же время причина и начало живого тела» («энтелехия»
тела).
В психологии Аристотеля мы уже встречаемся почти со
всеми понятиями, на которых строится и современная нам
психология: высшие и низшие чувства, «непроизвольные»
и «волевые» процессы, подробнейший перечень и описание
ощущений, умозаключения, мышление, память и пр.
Читая аристотелевское «Исследование о душе» не столько,
впрочем, поражаешься тому, как далеко для своего времени
шагнуло вперед его психологическое учение, сколько тому,
как недалеко в своих основных понятиях ушла от этого по-
следнего психология наших дней.
Древне-греческая философия позднейшего периода не внесла
почти ничего нового в ту классическую систему психологии,
1 Аристотель. — Исследование о душе. Порей. В. Снигирева. Казань,
1885 г., стр. 16.
10
которая была создана Платоном и, главным образом. Ари-
стотелем. Философские школы стоиков, эпикурейцев, скепти-
ков подходили к вопросу о поведении человека по преиму-
ществу с точки зрения этики, уделяя психологии сравнительно
мало внимания и пользуясь в этом направлении воззрениями
своих предшественников.
Нельзя не упомянуть о любопытной попытке врача Галена,
жившего во II веке нашей эры, связать аристотелевскую пси-
хологию теснейшим образом с физиологией, попытке тем
более знаменательной, что описание ее не сходит со страниц
руководств по психологии и до наших дней. В своем учении
о темпераментах Гален описал четыре различных «душевных
склада», зависящих будто-бы от преобладания в организме
то крови, то лимфы, то желтой или черной желчи (сангви-
нический, флегматический, холерический и меланхолический
темпераменты). Ему же принадлежит подробное описание
«высшей функции души»—сознания (Дессуар).
До сих пор мы почти исключительно говорили о развитии
психологии в древней Греции, но не следует забывать, что
одновременно и параллельно с этим на громадном расстоянии
от античной Эллады совершенно самостоятельно складыва-
лись иные психологические учения, выраставшие на почве
древне -индийских философских систем, а позднее буддизма.
Древнейшие из этих учений (упанишады, санкья, йога),
еще тесно связанные с религиозной догматикой, говорят
о какой-то «мыслящей, изменяющейся, находящейся в постоян-
ном колебании субстанции, которая передает восприятия душе,
как субстанции неподвижной» (акад. Ф. И. Щербатский).
Таким образом, в ранних стадиях развития индийской фи-
лософии мы также встречаемся с представлением о душе,
однако, несколько усложненным тем обстоятельством, что
движущим поведение человека стимулом является разум, от-
ражающийся, как в таинственном, магическом зеркале, в непо-
стижимой «душе». Следует, впрочем, заметить, что понятие «ра-
зум» здесь едва ли менее неопределенно, чем и понятие «души».
Позднейшие учения буддистов Дигнага, Дармакирти, Дар-
моттара носят уже значительно более определенный и систе-
матизированный характер. Прежде всего здесь полный отказ
от всякой догматики и ясно выраженное желание строить
свои выводы только на основании несомненно установленных
опытных фактов (Щербатский). Подчеркивается совершенная
неразделимость, с одной стороны, познания человеком окру-
жающей среды, и с другой—его целестремительной, целесо-
образной деятельности. Характерно, что объект познания
и цель действия обозначаются одним и тем же словом—arth.a.
Целеустремленная деятельность может быть или положитель-
ной или отрицательной в зависимости от того, направлена ли
она к вызвавшему ее объекту познания или от него.
11
Восприятия и чувствования, появляющиеся в процессе
целестремительной деятельности человека, сами становятся
объектами восприятия со стороны самосознания (как бы
«восприятия восприятий»).
И здесь мы неожиданно снова упираемся в непостижимое
и> загадочное нечто, а именно, в «учение о самосветяшемся
свете знания». Самосознание, по Дармакирти, представляет
собой как бы светильник, светящий в пустом пространстве
и освещающий только самого себя. И вот, хотя «отрицание
существования особой духовной субстанции, именуемой душой,
есть одно из основных учений буддизма», тем не менее ока-
зывается, что высшим регулятором человеческого поведения
является «активность сознания», в буддийских терминах
«карма» или «четана» (Розенберг). Иными словами, придя к тому,
что «существование души не доказано» (Щербатский), буддизм,
как высшее движущее начало поведения, воздвигает не менее
таинственное нечто в виде «самосветящегося самосознания».
Одной из любопытнейших особенностей этого древне-
индийского учения является попытка монистического разре-
шения вопроса о соотношении между сознанием, телом
и внешним миром. «Все, что мы видим и переживаем, т.-е.
все данное нам в опыте... оказывается цепью мгновенных
элементов потока сознания: эти же мгновенные элементы суть
вспышки или проявления стоящей за ними абсолютно-реаль-
ной субстанции или субстратов—дарм» (Розенберг). «Челове-
ческая личность с ее переживаниями как предметов внешнего,
так и явлений внутреннего мира оказывается сведенной на
поток ежемгновенно сменяющихся комбинаций мгновенных же
элементов11 (Розенберг).
Нельзя изучать внешний мир, минуя человеческое сознание,
и нельзя изучать сознание, отторгнув его от окружающей
среды. Можно исследовать лишь закономерные взаимодействия
того и другого, являющиеся как бы непрерывной цепью
электроподобных вспышек, замыканий между «телом» (вклю-
чающим в широком смысле у древних индусов и все «психи-
ческое» во главе с сознанием), с одной стороны, и внешним
миром, с другой. «Очевидно, что живое существо анализи-
руется целиком, т.-е. не только материальное тело и психи-
ческая жизнь человека, но и все объективное, что он пере-
живает и что он называет внешним материальным миром»
(Розенберг).
Таким образом мы встречаемся здесь с своеобразной,
стремящейся к монизму, психофизиологической и энергети-
ческой теорией поведения человека, снабженной, однако, ме-
тафизической привеской в виде таинственного «самосветяще-
гося сознания» («читта», «манас», «виджняна»).
Если для древнего грека, как мы видели, первопричиной
поведения был загадочный «самодвижущий двигатель—ра-
12
зумная душа», то для древнего индуса таким высшим прин-
ципом являлось не менее загадочное «самосветящееся созна-
ние» и его деятельность—карма. И тот и другой для объяс-
нения механизма высшей, так называемой разумной деятель-
ности человека пользовались следующей простой формулой:
поведение человека есть проявление некоего таинственного «X»
символизируемого словами: в 1-м случае—«psyche» — «душа»
а во 2-м—«карма», «четана»—«сознание».
Итак, для первобытного человека, рассматривающего явле-
ния окружающей его природы как проявления загадочных
и непостижимых сил—«духов», такой же таинственной, недо-
ступной познанию силой была и та, что заставляла жить,
двигаться и дышать его тело. Поклоняясь различным пред-
метам и явлениям кругом себя (фетишизм), он поклонялся
и тому неизвестному, которое жило в нем, им управляя,
проявлялось в дыхании и улетало с последним вздохом, ста-
новясь, якобы, отчасти свободным в снах и окончательно
освобождаясь со смертью. «Населяя мир огромным количе-
ством духов, благосклонных к ним или недоброжелательных...
примитивные народы верят в подобное одушевление также
и отдельного человека» (3. Фрейд). «Духи», «душа» являлись
лишь примитивными обозначениями, символами для недо-
ступных познанию явлений, примитивным способом объяс-
нения, присущим первобытному мозгу. Необъяснимость сно-
видений, загадочность смерти делали и без того непонятный
двигатель человеческого поведения еще более таинственным.
По мере развития мифологических представлений у древ-
них народов, стихийные силы природы постепенно начали сим-
волизироваться в конкретных образах богов, а вместе с этим
и человеческая «душа» стала полным двойником физического
человека, но лишь невидимым. Связь этого двойника с телом
и отдельные его свойства стали предметом изучения древне-
греческой натурфилософии. «Разумная душа» (бессмертная),
противопоставленная «чувственной» (смертной), была, в свою
очередь, разделена на «животную» и «растительную». Таким
образом, теперь «душа» в целом рассматривалась как сумма
«частичных душ>. Далее возникали новые подразделения на
ощущения, умозаключения и т. д. Таинственный символ «душа»,
этот алгебраический большой <Х», мало-по-малу превращался
в сумму малых <<х»: «%г-г-х>+х:!+.. . +хя».
Каждая из «частичных душ», каждое из ее слагаемых
были только лишь отвлеченными символами, не имеющими
материального содержания, неизмеримыми и непротяженными,
но непостижимым образом управляющими той или иной дея-
тельностью человеческого организма.
Делая уступку религиозным верованиям, древняя натур-
философия оставляла бессмертие и «загробную жизнь» для
«разумной части души» и вместе с тем всю «душу» целиком
13
рассматривала как «движущее начало», как непостижимую
силу, приводящую в движение тело.
 Распавшись на ряд соподчиненных ему символов, основ-
ной символ—«душа», оставался, как и раньше, нерасшифро-
ванным. Поведение человека попрежнему было внешним про-
явлением. временно обитающей в нем загадочной силы, не
только движущей тело, но и «самодвижущейся». В высших
своих обнаружениях она казалась независимой ни от тела
ни от окружающей среды: «разумная душа» обладала
«свободной волей».
Мы уже видели, что древне-индийская философия подхо-
дила к изучению поведения человека несколько иными путями.
«Внутренняя сущность» — мир субъективных переживаний,
составлявший для древнего грека «душу», не противопо-
ставлялся столь резко «внешнему миру» и телу, как в гре-
ческой натурфилософии. Изучалось, главным образом, взаимо-
действие человеческого организма в целом и окружающей его
среды. Самое познание рассматривалось как материальный
процесс («теория дарм»). Но отвергая «душу», буддийские
философы приходили все же к тому, что поведение человека
есть выражение его «активности сознания», сознание же пред-
ставляет собой опять-таки нечто непостижимое и таинствен-
ное, что может быть символизировано как «самосветящийся
светильник»,—сравнение столь же мало вразумительное, как
и «самодвижущийся двигатель»—натурфилософское опреде-
ление «души».
Следовательно, и для древних индусов поведение чело-
века, в конце-концов, было проявлением какого-то загадоч-
ного нечто—«кармы» (активность сознания), не менее таин-
ственного, чем «душа».
По мере того, как человек в борьбе с окружающей его
природой становился все менее и менее зависимым от ее сти-
хийных сил, его «душа» становилась все в большей и боль-
шей степени носительницей «свободной воли». Недостаточный
учет влияний на поведение человека общественной среды
и явлений социально-этического порядка, в силу величайшей
сложности этих влияний, равно как и отсутствие знания биоло-
гических и физиологических факторов, детерминирующих пове-
дение, содействовали упрочению иллюзии «свободной воли».
С другой стороны, подавление и вытеснение с детских
лет тех поступков, которые были угодны простейшим инстинк-
там человека, но неугодны, неприемлемы и вредны для окру-
жающего его общества, в значительной степени скрывали для
человека его зависимость от «животных стремлений» орга-
низма и заставляли замалчивать их. Истинные побуждения
тех или иных поступков, а также воздержаний от поступков;
оставались скрытыми, и для объяснения их привлекался таин-
ственный регулятор поведения— «свободная, разумная душа».
14
Итак, древние учения о душе и о сознании представляли
собой примитивные гипотезы, которыми человек древнего
мира пытался объяснить себе причины и механизмы своего
поведения (Леви-Брюль).
Общее направление всех наук средневековья покоилось
на убеждении в том, что каждая из них должна служить тому
высшему порядку, который нашел свое воплощение в церкви
и ее законоучениях. Поэтому основной задачей средневековой
психологии было показать, какими путями душа человека
понемногу возвышается до царства благодати. Внимание психо-
логов главным образом сосредоточивалась на вопрссах о про-
исхождении души, ее сущности и способах искупления ею
первородного греха. «Непостижимые тайны христианства нашли
себе оправдание в загадочной природе души» (М. Дессуар).
Религиозная мистика требует от психологии разрешения чисто
метафизических проблем (Абеляр, Росцелин, Фома Аквин-
ский и др.). «Свободная воля» стремится к райскому блажен-
ству и ищет к нему путей во «внутреннем опыте», в «боже-
ственном откровении».
Если уже у древних греков при изучении поведения чело-
века, кроме наблюдения за окружающими, играет большую
и едва ли не главную роль самонаблюдение, то здесь это
последнее приобретает доминирующее значение, становясь
почти единственным способом «психологического исследова-
ния». «Внутреннее откровение», мистические экстазы, рели-
гиозные видения—являются материалом для чисто метафи-
зических построений. В центре внимания психологов теперь
становится уже не только «разум», но и «свободная воля»,
ищущая путей для самоусовершенствования в религиозном
духе (Августин, Фома Аквинский).
Таким образом «душа» греческой натурфилософии, этот
символ движущей человеческое тело силы, находит благо-
приятную почву для своего дальнейшего развития и расчле-
нения на целый ряд соподчиненных и вспомогательных сим-
волов в средневековой мистике, приходя в теснейшую связь
с религиозным миросозерцанием эпохи.
Однако, в средние века не прекращались попытки устано-
вить соотношение между «душой», с одной стороны, и физио-
логической деятельностью организма—с другой. Арабскими
психологами (Авиценна, Алгаценна, Аверроэс) делаются шаги
к тому, чтобы изучить «движущую и захватывающую силы
животной души», ставится вопрос о необходимости различе-
ния ощущения от вызвавшего его раздражения восприни-
мающего аппарата—уха, глаза; устанавливается ближайшая
связь между деятельностью сознания и физиологическими
процессами.
15
В начале XIV столетия аналогичные попытки намечаются
и в Европе: англичанин Дунс Скотт усиленно подчеркивает
то обстоятельство, что поведение человека зависит не только
от «свободной воли», но и от воздействий окружающего мира;
он различает «активную» и «пассивную волю». Еще дальше
идет Вильгельм Оккам, который утверждает, что представле-
ния, которыми оперирует человеческий разум, суть не что
иное, как искусственные, созданные человеком знаки окру-
жающих его вещей и явлений, их символы голосовые (signa
vocalia) или письменные (signa scripta). Для нас, живущих
в дни «рефлексологии», это звучит особенно близко и по-
нятно. Меланхтон и Парацельс, следуя Галену, пытаются
установить тесную зависимость «животной души» от крови
и мозга.
Но наряду со всем этим понятие «бессмертной, свободной,
разумной души», стремящейся к вечной жизни и «райскому
блаженству», оставалось непоколебленным. Попрежнему,
наряду с робкими попытками «физиологического подхода»
к изучению поведения человека, продолжались схоластические
исследования происхождения и сущности той, доставшейся
в наследство от античного мира таинственной силы, речевым
символом которой было слово «душа». Загадочность и непо-
стижимость этой силы как нельзя лучше уживалось с глубо-
чайшей религиозной мистикой, которой было насыщено миро-
восприятие средневековых людей.
Но вот, в 1538 г. один из крупнейших ученых этого вре-
мени, Людовик Вивес, делает решительный шаг вперед и вно-
сит совершенно новый принцип в интересующую нас область:
он отказывается исследовать, что такое представляет собою
душа в своей сущности и направляет свое внимание исклю-
чительно на ее свойства.
Вместе с этим изучение поведения человека входит в но-
вую фазу своего развития: если до сих пор оно рассматри-
валось как обнаружение «души», то теперь оно постепенно
становится внешним выражением «душевной деятельности».
Так,мало-по-малу, возникает «психология без души» (Фр. Ланге).
Ее корни таятся, главным образом, в тех научных успехах,
которыми человечество обязано эпохе возрождения.
16
ГЛАВА II
УЧЕНИЕ О ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1.
Возникновение „психологии без души".—Естествознание эпохи
возрождения и психология. — Идея „нервной машины". — Пер-
вые попытки проникнуть в сущность „психических явлений14.
„Я не стану утруждать себя
исследованием, в чем состоит
сущность души, или какие дви-
жения наших жизненных духов
приводят к ощущениям... или
к представлениям — это спеку-
ляция".
Д. Локк.
„Итак, примем без колебаний
психологию без души.
Ф. Ланге.
Мощный рост естествознания в XVI и XVII столетиях
не мог не отразиться и на истории развития психологических
учений.
Утверждение в астрономии гелиоцентрической системы
Коперником, законы движения планет, открытые Кеплером,
обоснование новой механики и физики Галилеем, позднее—
колоссальный переворот, внесенный в физику и механику
Ньютоном, успехи, достигнутые в изучениистроения челове-
ческого тела и в частности анатомии нервной системы (Де-
карт, Леонардо-да-Винчи),—все это потрясало миросозерцание
людей того времени, до самого основания разрушая и в корне
уничтожая средневековую схоластику.
Анимистические и религиозные истолкования внешних
явлений путем «одухотворения» или «божественного про-
мысла»— остатки древности и средневековья — все больше
и больше вытесняются из физики, астрономии и других наук
объяснениями с помощью законов природы, с точки зрения
взаимодействия физических сил.
Так, Кеплер в своих ранних произведениях такие факты,
как например, притягивание магнитом железа или движения
по небесному своду планет, объясняет еще проявлением души
(anima) магнита или планеты, но позднее уже нацело отка-
зывается от этих примитивных истолкований, говоря о дей-
2—Естествозн. и наука о поведении человека.
17
ствии физических сил (vis), подчиненных «геометрическим»
законам.
Научное исследование подчиняется новым принципам:
необходимо анализировать явления и процессы природы,
вскрывая те основные законы и правила, которым связь этих
явлений и течение процессов подчинены; необходимо, поль-
зуясь разложением сложного и запутанного на составные
части,- искать простейших элементов, шаг за шагом затем
прослеживая построение сложного из простого (Галилей).
Естественно, что вся эта бурная перестройка не могла
остаться без влияния и на изучение поведения человека:
психология эпохи возрождения носит на себе явный отпеча-
ток современных ей открытий в области естественных наук.
Крупнейшие ученые того времени: Бэкон, Декарт, Гоббс,
а позднее—Локк, Юм и Гертли, оставляя в стороне вопросы
о происхождении и сущности души, подобно Л. Вивесу,
устремляют свое внимание на «душевные явления», изучают
«память, воображение, рассудок», ищут простейших «психи-
ческих образований» в представлениях, чувственных восприя-
тиях или ощущениях, стараются найти законы, управляющиеся
взаимной связью этих элементов.
Ф. Бэкон стремится создать «механику представлений»
по образцу механики атомов, полагая, что представление
есть своего рода «психический элемент».
Гоббс считает «душевные явления»' фактами материаль-
ного порядка и ставит их в тесную зависимость от развития
речи. В основе «психической жизни , по его мнению, лежат
страсти, представляющие собой как бы силы притяжения
(удовольствие, желание, ' любовь) и отталкивания (боль,
страх, отвращение).
Декарт, рассматривая нервную систему как сложный ме-
ханизм, приходит к мысли о машинности поведения: «Чтобы
понять, как наша машина возбуждается внешним предметом,
действующим на ее органы чувств, к произведению разно-
образных движений ее членов, представим себе, что такие
нити, идущие от внутренностей мозга и составляющие серд-
цевину нервов, так расположены в тех частях органа того
или другого чувства, что легко могут быть приводимы в дви-
жение предметом, действующим на эти чувства. Как скоро
нити приведены в движение с некоторой силой, они тянут
части мозга, откуда выходят, и через это открываются входы
пор, расположенных на внутренней поверхности мозга. Через
поры эти тонкий животный дух, находящийся в полости
мозга, вникает в нервы, соответствующие мускулам, служащим
к проведению в машине движений, совершенно подобных
тем, к каким мы естественно побуждаемся, когда наши
чувства поражены таким же образом. Так например, если
огонь находится вблизи ноги, малые части этого огня, дви-
18
жущиеся с чрезвычайной быстротой, имеют достаточно силы,
чтобы привести в движение то место ноги, коего они ка-
саются. Таким образом, они будут тянуть тонкую нервную
нить, здесь прикрепленную, и откроют в то же мгновение вход
поры, где кончается нить, совершенно подобно тому, как
веревка, которую тянут за один конец, заставляет звонить
колокол, привязанный к другому концу. Как скоро отверстие
поры открылось, животный дух входит внутрь нерва и про-
носится отчасти в мускулы, служащие к тому, чтобы удалить
ногу от огня, отчасти в мускулы, что служат к поворачи-
ванию глаз и головы так, чтобы видеть пламя, отчасти
к тем, что служат, чтобы подвинуть руки и согнуть тело для
помощи».
В этих словах чрезвычайно характерным для данной эпохи
образом переплетаются два мировоззрения: одно старое—
анимистическое, уходящее своими корнями в древнюю на-
турфилософию и еще глубже, и другое—новое, навеянное
великими достижениями естествознания того времени, в част-
ности успехами в области анатомии нервной системы. С одной
стороны, идея «животного духа», с другой—мысль о машин-
ности—работы нервной системы; первая попытка выделения
простейшей реакции поведения—первый, хотя еще и несколько
извращенный, но все же в грубых чертах правильный набро-
сок рефлекторной дуги.
В этом наивном для нас представлении о нервной машине,
управляющей «животным духом», тем не менее отчетливо
устанавливается совершенно новый подход к объяснению
поведения, которое теперь рассматривается с точки зрения
реакций нервной системы.
В своей схеме Декарт на несколько столетий опередил
свою эпоху, но остался верным ей, отказавшись целиком рас-
пространить идею машинообразной работы нервной системы
на человека. Исследуя «душевные явления», он не решился
посягнуть на «бессмертную душу».
Так же поступил и другой крупный ученый того времени,
Малебранш, говоря о необходимости исследовать два па-
раллельных ряда явлений, неизвестным образом связанных
один с другим: явлений «душевных» и физиологических.
Психологи конца XVII и начала XVIII столетия, с одной
стороны, продолжают попытки найти «элементы психической
жизни» и установить законы их сочетаний, «ассоциаций»
(Локк, Юм), с другой—тщетно стремятся к тому, чтобы соз-
дать физику души», объяснить душевные явления» теми
или иными нервными механизмами. Так, Гертли, исходя из
учения Ньютона о мировом эфире, пытается доказать, что
в основе «ассоциаций представлений» лежат колебательные
процессы в мозговом веществе, т.-е. что «ассоциация» есть
явление чисто физического порядка.
Вместе с тем, лучшие умы того времени напрасно бьются
над вопросом о том, в каком же соотношении находится
мир «психических явлений» и физический мир, включая сюда
физиологическую деятельность организма. Один думает, что
подобно тому, как материи свойственна, открытая Ньютоном,
сила тяготения, ей присуща и способность мыслить (Локк).
Другой «психическое» и «физическое» рассматривает как
два свойства единой мировой субстанции (Спиноза). Третий
строит гипотезу об «одушевленности» атомов («монады» Лейб-
ница) и сравнивает душу и тело с двумя часами, идущими
параллельно и независимо друг от друга.
Таким образом, отказавшись от разрешения вопроса
о происхождении и сущности «души», психологи принуждены
обратиться к рассмотрению не менее трудного вопроса о сущ-
ности «психических явлений» и об отношении их к мате-
риальному миру.
Опираясь на то положение, что «мышление есть свойство ма-
терии», французский врач Ламеттри пишет свою известную
книгу «Человек—машина», гДе он доводит до логического за-
вершения идею о машинности «психической деятельности»,
высказанную в свое время еще Декартом, и применяя ее
к человеку, говорит: «Так как все способности души зави-
сят... от организацйи мозга и всего тела, то очевидно, что
они суть не что иное, как сама эта организация».
Подобно ему и другие материалисты XVIII столетия с не-
значительными вариациями приходят к тому, что «мышление
есть свойство организованной материи», или что «мысль есть
выделение мозга» (Гольбах, Кабани).
Итак, сперва категорический отказ от рассмотрения во-
проса о сущности «души» с «передачей» этого вопроса в пол-
ное распоряжение богословия, а позднее философии. Обра-
щение к описанию и изучению «душевных явлений». Упор-
ные, но тщетные старания применения к «психическому
миру» законов мира физического: поиски простейших «ду-
шевных образований», попытки построения из представлений
или ощущений («психических атомов», «душевных элемен-
тов») с помощью законов, управляющих их сочетанием,
(«законы ассоциаций представлений») всех более сложных
явлений, вплоть до явлений сознания. Стремление установить
связь между «душевными явлениями» и деятельностью нерв-
ной системы, а через нее и всем материальным миром
вообще.
Но здесь замыкается как бы некий волшебный круг,
и психологи возвращаются к той же непреодолимо трудной
для них проблеме, от решения которой они уклонились
в исходной точки своего пути: отказавшись от ответа на
вопрос о сущности души, они оказались поставленными пе-
ред необходимостью ответить на вопрос о том, что предста-
20
вляет собой по отношению к физическому миру мир «психи-
ческих явлений» и, в частности, мышление.
Мы уже видели, как решался этот вопрос: «душевные»
и физические явления представляют собой два параллельных
ряда явлений, непостижимым образом сопряженных между
собой; «психическое» и «физическое»—два различные свой-
ства мировой субстанции; «психика» есть свойство материи,
в частности, мышление есть свойство высокоорганизованной
материи или просто «выделение» мозга.
Таким образом, снова воскресает идея «одушевленной ма-
терии»—панпсихизм греческих стоиков и александрийского
философа Плотина, панпсихизм Джордано Бруно, погибшего
за свое вольнодумство на костре средневековой инквизиции.
Позднее, уже в начале XIX века, панпсихизм находит
своеобразное преломление у Гегеля, представлявшего себе
мир как «Абсолют»,—разум, стремящийся к самопознанию
и своего высшего развития достигающий в человеке.
Если психологи античного мира и средних веков рас-
сматривали поведение человека как проявление некой таин-
ственной силы, символизируемой словом «душа», то для пси-
хологии XVII и XVIII столетия оно по большой части является
уже внешним выражением «психических явлений», или «пси-
хических способностей», отличающихся от материального
лира своей непротяженностью, тем не менее неразрывно
с ним связанных и столь же по существу своему загадочных,
как и породившая их древняя «psyche». Не трудно заметить,
что, перестав быть явной целью психологического исследо-
вания, «душа» становится его скрытой предпосылкой.
Психологическая номенклатура особенно разрастается
в психологии способностей, фундаментированной X. Вольфом
1679—1754), которому главным образом принадлежит и обо-
снование с этих пор часто противопоставляемых «рациональ-
ной» и «эмпирической психологии», из которых первая берет
на себя труд изучения сущности и природы душевных явле-
ний, а вторая, пользуясь по преимуществу интроспекцией,'
дополняемой внешним наблюдением, собирает, описывает
к систематизирует психологические факты внутреннего и внеш-
него опыта.
В дальнейшем рациональная и эмпирическая психологии
рассматриваются как объяснительная и описательная (Рейн-
гольд), причем первая, все более и более сближаясь с фи-
лософией, в значительной степени ею поглощается, а вторая,
как мы увидим дальше, мало-по-малу превращается в «фи-
зиологическую» и экспериментальную психологию XIX сто-
летия.
Статичность, присущая понятиям психологии способно-
стей, начинает уступать место в первой половине XIX века
новым веяниям, подчеркивающим текуче - изменчивый, дина-
21
мический характер психологических явлений (Гегель, Фихте,
Шеллинг, Фриз, Бенекэ), вместе с чем «психология способ-
ностей» превращается постепенно в «учение о сознании».
Основными и главными методами изучения «душевной
жизни», как и раньше, остаются наблюдение и самонаблю-
дение. Постепенно утончаясь и изощряясь, это последнее по-
прежнему творит мир «психических явлений», в соответствии
с этим все более и более дробящихся и диференцирующихся,
а вместе с тем все больше углубляется и подчеркивается про-
тивоположность «субъективного» мира миру «объектив-
ному», неуклонно увеличивается пропасть между «внутренним
и «внешним» *.
2.
Эволюционная теория и биогенетический метод в психологии.—
Иерархия „психических явлений".— Анатомия и физиология
нервной системы и психическая деятельность. — Физиологиче-
ская психология. — Ее методы. — Психическая энергия и энер-
гетическая психология.
„Основы психологии надо искать
в физиологии нервной систе-
мы“,—Гексли (1863).
Чрезвычайно характерным для науки о поведении чело-
века XIX столетия является ее неутомимо-жадное стремление
к естествознанию, ее упорное и тщательное использование
и усвоение всех сколько-нибудь значительных достижений
в области точных наук.
Еще в самом начале XIX века крупнейший психолог этого
времени Гербарт в своей работе «О возможности и необхо-
димости применять в психологии математику» говорит: «Мое
исследование не ограничивается на деле одной только пси-
хологией, но имеет отдаленное отношение к физиологии
и всему естествознанию». Прослеживая развитие психологи-
ческих учений от Гербарта до наших дней, мы видим, как
эти «отдаленные отношения» заменяются все более и более
близкими.
Во времена господства в биологии системы Линнея, за-
ботливо собиравшего, подробно описывавшего и классифици-
ровавшего животные виды, та же статичность, тот же описа-
1 Современная ему психология находит жестокую критику у Канта, ко-
торый высказывает убеждение, что она никогда не станет наукой в полном
значении этого слова, ибо нспространственный характер душевных явлений
закрывает к ним экспериментальный подход и лишает возможности приме-
нения к ним материальных законов; а позднее Фихте, говоря о современной
ему психологии, заявляет, что эта последняя есть „ничто". Нс менее отрица-
тельно высказывается по адресу описательной „наблюдающей" психологии
и Гегель,
22
тйльный характер, то же заботливое собирание и классифи-
цирование «душевных явлений» с помощью, главным образом,
етода самонаблюдения были в высокой степени присущи
. психологии.
гМы насчитываем столько видов, сколько первоначально
©задало бесконечное существо», говорил Линней. Совершенно
так же психологи подходили и к изучению «душевных явле-
ний-, считая их раз навсегда данными человеку, неизменными
своей сущности элементами загадочного «внутреннего мира»,
где еще явно чувствовалось влияние мистической «psyche».
Но вот Ламарк и Сент-Илер делают первые попытки
основать эволюционное учение, а в 1859 г выходит зна-
(енитая работа Г.. Дарвина «О происхождении видов посред-
ством естественного отбора». Эволюционная теория, найдя ши-
- экое применение в биологии и сопредельных науках, мощно
развертывается в трудах Г. Дарвина, Уоллеса, Спенсера,
~ексли и Геккеля.
Очень скоро она проникает и в область психологии. Начи-
хается усиленное изучение «душевного мира», «разумных спо-
с. эностей» животных, стоящих на различных ступенях био-
чволюционной лестницы, от высших и кончая простейшими,
г е. начинает расти зоо- или био-психология (Вундт, Романее,
абр, Вассман, Циглер и др.). Пишутся специальные работы,
госвященные исследованию «психики примитивных народов»
 Тейлор, Вундт и др.). Мало-по-малу создается «психология
детского возраста» (Болдуин, Прейер, Циген, Штерн. Бех-
терев и др.), т. е., другими словами, «душевная жизнь» изу-
чгется в ее филогенетическом и онтогенетическом развитии.
~~е сложные «психические явления», которые находятся с по-
мощью самонаблюдения у взрослых, приписываются детям,
дикарям, животным. Но так как ни те, ни другие, ни третьи
Ьэчти не способны к самоанализу, непосредственное приме-
нение метода самонаблюдения здесь оказывается неосуще-
ствимым и исследователь вынужден, главным образом, поль-
зоваться сопоставлениями и аналогиями с поведением взрос-
лого и культурного человека, а отсюда уже умозаключать
б особенностях «внутреннего мира» ребенка, дикаря,
-швотного.
Наиболее яркие представители психологии этого времени:
В. Джемс, Т. Рибо и П. Жанэ пытаются построить «иерар-
хию психических явлений», пользуясь биоэволюционным прин-
дипом. Вместе с тем знаменательно, что еще Спенсер, Бэн
.. позднее Джемс вводят в психологию учение об инстинктах,
рассматривая их как носителей «родовой памяти», как одно
из основных проявлений «человеческой психики» (известные
предпосылки к этому, впрочем, можно найти еще у Гоббса).
Так, мало-по-малу входит в психологию «биогенетический
метод».
23
И другой центральный пункт дарвиновского учения—идея
непрерывного биологического взаимодействия между орга-
низмом и окружающей его средой—находит свое отражение
в психологии.
Вебер, а затем Фехнер пытаются найти закономерность
в соотношении внешних раздражений и соответствующих им
ощущений, стремясь выразить математической формулой взаим-
ную связь явлений «внешнего и внутреннего мира» («психо-
метрия»), отсюда нарождается «психофизика» (Фехнер). Зна-
чительно позднее влияние среды на «психику» и на «личность»
становится предметом более широкого изучения в психоло-
гии. Впрочем, уже Спенсер говорит о том, что «психическая
деятельность», которую он называет «соотносительной», за-
ключается в непрерывном «биологическом приспособлении
организмом внутренних его отношений к внешним».
«Психических явлений нельзя изучать надлежащим обра-
зом независимо от физических условии познаваемого мира.
Великая ошибка старинной рациональной психологии заклю-
чалась в том, что душа представлялась абсолютно духовным
существом, одаренным некоторыми исключительно ему принад-
лежащими духовными способностями, с помощью которых объя-
снялись различные процессы припоминания, суждения, вообра-
жения, хотения etc., почти без всякого отношения к тому миру,
в котором эти способности проявляют свою деятельность»
(Джемс).
Биологическая проблема наследственности и, в частности,
нервнопсихической наследственности, привлекающая присталь-
ное внимание психиатров, нс может не повлиять и на раз-
витие «психологического мышления» (Рибо, Джемс).
Изучение строения и деятельности «органов чувств», далеко
подвинувшееся вперед благодаря трудам Гельмгольца, Ге-
ринга и И. Мюллера, приводит к созданию «психофизиологии
органов чувств», как промежуточного звена между психологией
и физиологией.
Но особенно сильный толчок для этого сближения дают
крупные достижения естествознания в области анатомии, ги-
стологии и физиологии центральной нервной системы, дости-
жения, впрочем, главным образом относящиеся к изучению
структуры (проводящие пути, нервные центры) и функций
спинного и продолговатого мозга. Классические работы по
физиологии этих отделов—Флуранса и главным образом Пфлю-
гера, а позднее Мунка, Экснера, Феррьера, Гольца и др. закла-
дывают прочный фундамент для дальнейших исследований
в данном направлении.
Уже в 60-х годах один из верных последователей Дарвина,
лондонский анатом Гексли, в своих публичных лекциях «О по-
ложении человека в ряду органических существ», читанных
для самой разнообразной публики, начиная с рабочих и кон-
24
Ь*.?- членами философского общества, говорит: «В наши дни
в* что из стоящих на высоте современной науки и знающих
ее факты не усомнится в том, что основы психологии надо
вс-'ать в физиологии нервной системы».
Приблизительно в то же время английский психиатр Мауд-
Ыи заявляет: «Психологический метод вопрошания самосо-
К1вания, очевидно, недостаточен..., отсюда необходимость...
с .миологического метода».
Изучение различных болезненных поражений нервной си-
 с темы, влекущих за собою те или другие изменения в пове-
рх ши больных, богатый опыт психиатрической и невропа-
Дт-члогической клиники также дают для психологии материал,
Ь способствующий установлению все более и более тесной связи
Вхежду миром «психических явлений» и деятельностью нерв-
ого аппарата. Таким образом, невропсихиатрия в лице Шарко,
Джексона, Гризингера, Майнерта, Вернике, Фореля и др. вы-
дающихся ее представителей оказывает в это время замет-
i вое влияние на психологию.
Наряду с использованием данных «психофизиологии орга-
I вов чувств», а также физиологии и патологии нервной системы,
психология, пользовавшаяся до сих пор исключительно на-
блюдением и, главным образом, самонаблюдением, начинает
заимствовать от естественных наук их экспериментальную
методику. Не удовлетворяясь более субъективным методом,
построенным на самонаблюдении, она начинает дополнять
его методом объективным, методом точных наук. ^Субъектив-
ная психология должна быть дополнена объективной», гово-
рит Геффдинг.
Постепенно создается «экспериментальная психология»,
отчасти самостоятельно разрабатывающая методику и технику
психологического эксперимента, отчасти заимствующая ее от
физиологии дыхания, кровообращения, мышечной деятельно-
сти и т. п. (Фехнер, Вундт, Mocco, Крепелин, Леман, Бинэ,
Мейманн, Мюнстерберг, Эббингауз, Торндайк, Йеркс, Иоахим,
Челпанов, Нечаев, Россолимо, Лазурский и др.).
Физиология центральной нервной системы пользуется
в своих опытных исследованиях методом частичных удалений
мозга (экстирпаций) и методом электрических раздражений,
наносимых на отдельные точки обнаженного мозга у опе-
рированного животного. Ни тот ни другой способ, естественно,
не могут быть применены психологией человека и потому нейро-
физиологический эксперимент еще не может быть использо-
ван наукой о поведении человека, ей приходится довольство-
ваться лишь учетом тех фактов в области изучения функций
нервной системы, которые получаются физиологами при
исследовании животных.
В результате этого приближения психологии к физиоло-
гии в конце XIX столетия возникает «физиологическая пси-
25
хология», созданная трудами, главным образом, Вундта, а
также Цигеном1 и Джемсом. Впрочем, значительный сдвиг
в сторону физиологии и биологии вообще наметился еще
ранее у Спенсера и Бэна.
Если психология XVII и XVIII веков главное свое внима-
ние устремляла на изучение ratio (разума), ища те элементы,
из которых он построен, и устанавливая законы ассоциаций
этих элементов—представлений, то теперь в психологии на-
чинает постепенно выступать на первый план также инте-
рес к деятельности «органов чувств» и к «эмоционально-во-
левой сфере».
Подробнейшим образом разрабатывается глава об ощу-
щениях, которые, вытесняя представления, начинают играть
роль элементов «психической жизни».
Работа Дарвина «О выражении эмоций» закладывает основм
нового течения в изучении «аффективной сферы», которой те-
перь уделяется все больше и больше внимания (Бэн>, Рибо,
Джемс, Ланге, Леман, Вундт и др.;.
Успехи биологии и динамизированные Дарвином физиоло-
гические исследования деятельности нервной системы дина-
мизируют и психологию. Вместо «психических явлений» на-
чинают все чаще и чаще говорить о «потоке сознания», о его
«переходных состояниях», о «психической деятельности»,
о «психических процессах» (Джемс, Вундт, Циген и др.),
а вместе с этим все ближе и ближе к центру поля зрения
психолога приближаются «произвольная деятельность», «во-
левые функции».
Это «динамизирование» психологии имеет и другой источ-
ник: в физике получает громадное значение проблема «лучи-
стой энергии». Развитие учения об энергии и его практиче-
ское приложение в технике, связанное со стремительной эво-
люцией «машины», не могло не получить своего отражения
и в психологии, всегда вынужденной прислушиваться к успе-
хам физических наук. Ряд видных ученых конца XIX и осоч
бенно начала XX века начинают говорить о «духовной» или
«психической» энергии (Вундт, Оствальд, Штумпф, Ферворн,
Липпе, Гефдинг, Г рот, Краинский, Бехтерев и др.), а вместе с тем
возникает и понятие «энергетической психологии» (Оствальд,
Краинский, Бехтерев). Особенно широкое применение поня-
тия «психической энергии» и «психического тока» с различ-
ными степенями его напряжения получают в психопатологии
(Брейер и Фрейд, П. Жанэ, Крепелин, Блейлер, Берцэ,
Ферагут и др.).
1 У Цигена мы находим как бы завершение того „ассоциационного тече-
ния" в психологии, которое ведет свое начало от Гёртли, Юма и Милля,
„биологизируется“ у Бэна и находит, наконец, физиологическое освещение
у Цигена.
26
3.
спинномозговая душа”. — Мозг — рефлекторная машина. —
Психическая деятельность и рефлексы головного мозга.—
>изио.тогическая теория аффектов. — Двойственность основ-
ных позиций психологии.
„Мысль о машинности мозга
при каких бы то ни было усло-
виях для всякого натуралиста —
клад".
И. М. Сеченов (1863).
Когда Пфлюгер, работая в 50-х годах над изучением
, ункций спинного мозга у животных, оказался лицом к лицу
с величайшей сложностью и «целесообразностью» реакций
этого нервного аппарата, пораженный и озадаченный он стал
говорить о «спинномозговой душе» подобно тому, как в свое
время Кеплер (а в глубокой древности Фалес) для объясне-
ния явлений магнетизма приписали душу магниту.
Пока был неясен механизм этих «душевных движений»
спинного мозга, оставалось сказать лишь, что какой-то зага-
дочный «X» является их побудителем; равнозначным такому
X» и был словесный символ «спинномозговая душа».
Как только, однако, удалось установить, что деятельность
спинного мозга складывается из закономерных, машинообраз-
ных прирожденных реакций на определенные, вызывающие
их раздражения окружающей среды, т.-е. рефлексов, так
нацело отпала и гипотеза о «душевной деятельности» этого
отдела нервной системы.
Изучение рефлекторной работы спинного мозга и устано-
вление тормозящих влияний головного мозга на нижележащие
отделы нервной системы создали благоприятную почву для
гениального взлета» мысли И. М. Сеченова, который в на-
чале 60-х годов впервые высказал предположение, что
и работа высшего отдела нервной системы, больших полу-
шарий, представляет собой рефлекторную деятельность, что
«психическая деятельность» есть не что иное, как совокуп-
ность сложнейших «рефлексов головного мозга». В вышедшей
в свет в 1863 г. специальной работе, так и озаглавленной:
«Рефлексы головного мозга». И. М. Сеченов набрасывает
общую схему «психических рефлексов», составляющих пове-
дение человека, рассматривая мысль как заторможенный ре-
флекс, а чувство—как рефлекс с усиленным, концом. В после-
дующих работах («Психологические этюды», «Элементы
мысли») он детализирует свою схему, но вместе с тем она
теряет свою отчетливость, становится расплывчатой и как бы
растворяется в массе приводимых им психологических фактов
и уже чисто психологических построений. Но к этому вопросу
мы вернемся еще позднее.
27
Впрочем, не у одного только И. М. Сеченова мы встре-
чаемся с подобными взглядами на сущность «психических
процессов». «Рассуждение самого высокого порядка,—говорит
Г. Спенсер,—при рассмотрении его в основной форме... одно
и то же с инстинктом и с рефлексом». Еще определеннее
в 70-х годах высказывается Т. Рибо: «Рефлексы больших
полушарий мозга, особенно высшего порядка, являются ре-
акцией, приспособленной к наиболее сложным, наиболее
непостоянным и разнообразным условиям, различным не
только у различных индивидуумов, но и у одного и того же
индивидуума в разное время. Это—мыследвигательные реакции
хотения», т.-е. «произвольные действия». На той же прибли-
зительно точке зрения стоит еще в 40-х годах и немецкий
психиатр Гризингер, говорящий о «психических рефлексах»,
а позднее крупнейшие германские психиатры Мейнерт
и Верникэ.
Очень близких к взглядам И. М. Сеченова воззрений на
работу больших полушарий придерживался и его современ-
ник, крупнейший английский психиатр Джексон, для которого
мозг являлся не местом «душевной жизни», а органом «сензо-
моторных реакций». Эта точка зрения становится нечуждой
даже философам; так, Анри Бергсон говорит: «Между так
называемыми перцептивными способностями головного мозга
и рефлекторными функциями спинного мозга разница только
в степени, а не по существу».
«Непосредственным условием, определяющим состояние
сознания, служат известные процессы в мозговых полуша-
риях»,—заявляет Джемс, прибавляя далее: «Нервная система
есть не что иное, как машина, воспринимающая внешние
воздействия и целесообразно реагирующая на них в видах
сохранения особи и ее рода». По Е. Торндайку «наша пси-
хическая жизнь выросла как связь (mediation) между стиму-
лами и реакциями».
«Мы признаем строго механистическое понятие функций
нервной системы. По нашему мнению, токи, пересекающие цере-
бральную массу, беспрерывно следуют друг за другом от
чувственной периферии к моторной; это лишь они одни
вызывают движения тела, действуя на мускулы»,—находим
мы у А. Бинэ.
Физиологические исследования процессов нервного воз-
буждения и торможения, обнаруженных при эксперименталь-
ном изучении рефлекторной работы спинного мозга, точно
так же находят свое отражение в психологии. Еще Гербарт
обратил внимание на явление «задержки представлений», но
уже вполне определенно о значении процесса торможения
при анализе «психических процессов» заговорили Зоммер,
Иодль, Тиченер. Так, например, этот последний в основе акта
внимания видит обнаружение процессов кортикального тор-
28
можения и возбуждения. Ферагут полагает, что совершенно
так же, как мы говорим о том или другом тонусе возбуди-
мости нервной системы, мы можем говорить и о «психото-
нусе». Сюда же приближается гипотеза «психического напря-
жения», разработанная П. Жанэ, и «ассоциативного напря-
жения», принадлежащая Блейлеру и Берце.
Мы видим, таким образом, что целый ряд видных психо-
логов, и в особенности психопатологов второй половины
прошлого столетия, с одной стороны, отождествляют «психи-
ческую деятельность» с высшей рефлекторной, а с другой—
целиком приемлют идею о машинообразной работе нервной
системы с лежащими в основе этой работы процессами воз-
буждения и торможения. Однако, все эти признания успехов,
достигнутых физиологией центральной нервной системы,
носят чисто формальный, только словесный, но отнюдь не
деятельный характер.
Согласившись предположить, что головной мозг предста-
вляет собой сложнейшую рефлекторную машину, психолог
тем не менее попрежнему говорит об ассоциациях предста-
влений, о потоке сознания, о высших и низших эмоциях,
о произвольных (т.-е. свободовольных) и непроизвольных
поступках и т. п. Его позиция по существу своему продол-
жает оставаться глубоко двойственной, едва ли менее дуали-
стической, чем в те времена, когда «бессмертная душа» про-
тивополагалась «смертному телу».
Особенно тесную зависимость между «психологическими»
и физиологическими процессами психологам удается устано-
вить в конце прошлого века, когда почти одновременно
Джемс и Ланге создают свою, ставшую весьма популярной,
«теорию эмоций или аффектов». Еще Кантом было предло-
жено все аффекты разбить на две группы — возбуждающих
(стенических) и угнетающих (астенических). Джемс и Ланге,
подробно анализируя «внешние проявления» аффектов, пока-
зываю^ что в то время как второй группе, кроме характер-
ных экспрессивных или выразительных движений, например,
для состояний печали или испуга, свойственно сужение сосу-
дов и ослабление тонуса поперечно-полосатых («произволь-
ных») мышц,—первой группе, например, аффектам гнева или
радости, наоборот, свойственно расширение сосудов и уси-
ление тонуса «произвольной» мускулатуры. Другими сло-
вами, оказывается, что в основе аффектов лежат сложные
двигательные («выразительные движения»), сосудодвигатель-
ные и секреторные (пот, слезы) рефлекторные акты. Однако,
авторы далеко не склонны отождествлять эти комплексы
рефлексов с «психическими переживаниями», они лишь ду-
мают, что следует отказаться от общепринятого предста-
вления о том, что все описанные физиологические изменения
представляют собой следствия «внутренних переживаний».
29
По их мнению, наоборот, окружающие раздражения сперва
вызывают рефлекторные ответы со стороны мышц, сосудов
и желез, а эти физиологические процессы со своей стороны
порождают «психические переживания» в виде того или
другого аффекта. Таким образом, мы не потому смеемся, что
радуемся, но потому радуемся, что смеемся; не потому плачем,
что опечалены, но потому и испытываем печаль, что плачем
По Вундту и Штеррингу, однако, помимо ощущений от спе-
цифических для каждого аффекта физиологических изменений
дыхания, кровообращения и т. д., в него входят еще опре-
деленные «психические элементы» в виде изменений в течении
и сочетаниях представлений. Для Вундта, впрочем, вообще
все эти физиологические процессы являются лишь «внеш-
ними симптомами» аффекта, в основе своей представляющего
для него чисто психологический процесс.
Выдающимся германским психиатром Мейнертом в 80-х
годах была сделана еще более систематизированная попытка
рассмотрения «душевной» деятельности в связи с измене-
ниями мозгового кровообращения и физиологическим состо-
янием нервных клеток, притягивающих к себе из крови пита-
тельные вещества, в частности кислород (теория «нутритивной
аттракции»). По Мейнерту, в основе стенических аффектов
лежит повышение притока крови к мозговым клеткам, т.-е.
расширение соответственных сосудов (артериальная гипе-
ремия), а в основе астенических — обеднение коры кровью
(анемия) вследствие сужения сосудов.
Мы уже говорили, что по мере своего развития экспери-
ментальная психология начинает прибегать и к различным
физиологическим способам исследования. Так, например, при
экспериментальном изучении аффектов Mocco, Леман, Вундт
и другие пользуются кардиографом, сфигмографом и пле-
тисмографом, т. е. почти всеми средствами, существующими
в физиологии для экспериментирования в области кровообра-
щения и дыхания. Но существует кардинальное различие
в этом отношении между психологическим и физиологиче-
ским подходом. В то время, как физиолог ограничивается
лишь строго-объективной регистрацией наблюдаемых им
в эксперименте изменений пульса, кровенаполнения, ритма
дыхания и т. д., психолог подходит к изучению этих изме-
нений с той предпосылкой, что они или являются внешним
выражением внутренних «психических состояний», или оказы-
вают на эти последние то или иное влияние. Таким образом,
здесь результаты эксперимента подвергаются «психологиче-
ской обработке», рассматриваются в тесной связи с данными
«внутреннего опыта».
1 Таким образом, „психическое1 11 превращается в „эпифеномен" по выра-
жению Мюнстерберга.
30
Все это ясно свидетельствует о том, что хотя связь между
^психикой» и нервной системой и становится все более и более
очевидной, но все же попрежнему «душевная деятельность»
и физиологическая, а в частности, нервная деятельность на-
ходятся в скрытом противоположении одна к другой. «Внеш-
ний мир» противопоставляется «внутреннему», «объективный
мир»—«субъективному».
В противоположность физику, химику, биологу, физио-
логу—психолог стоит перед двумя рядами совершенно разно-
родных по своему существу фактов: физиологических и пси-
хологических, из которых первые происходят в пространстве
и во времени, а вторые только во времени, из которых первые
доступны непосредственному и точному измерению, а вторые
могут быть сделаны объектом какого-либо измерения лишь
вторично через свои «внешние физиологические проявления».
И вот, во второй половине XIX века, «психология без
души» начинает энергично искать выход из той дуалисти-
ческой позиции, из того двойственного положения, в которое
она оказалась приведенной всем ходом своего исторического
развития: с одной стороны, наследство древней метафизи-
ческой психологии, «душа», замененная благодаря ученым
эпохи возрождения не менее загадочной и таинственной «ду-
шевной деятельностью», а позднее «сознанием», с другой—
современные достижения естествознания, прежде всего в об-
ласти анатомии, гистологии, физиологии и патологии нервной
системы, убеждающие в том, что «психическая жизнь» не-
разрывно связана с работой нервного аппарата, главным
образом, высших его отделов. С одной стороны, поведение
человека как внешнее выражение его «внутреннего психи-
ческого мира» или его «сознания», с другой—поведение, как
физиологическая деятельность организма в целом, как био-
логическое взаимодействие его с окружающей средой, как
работа его нервной системы.
4.
Субъективное и объективное.—Внешнее и внутреннее. — Пси-
хологическое и физиологическое. — Теории психофизиологи-
ческого и эмпирического параллелизма. — Психофизический
монизм и его древние источники. —-Существует ли „созна-
ние"?— Дуализм современной психологии.
Посмотрим, какой же выход находят ученые XIX столетия
из этого крайне трудного положения, как удается им пере-
кинуть- мост между психологическими фактами и физиологи-
ческими, между «внутренним» опытом и «внешним», между
«субъективным» и «объективным».
«То, что изнутри представляется тебе духом, духом,
в котором ты находишь самого себя, то самое извне кажется,
наоборот, телесной подкладкой этого духа. Не одно и то же
31
думать мозгом или видеть перед собой мозг думающего.
В каждом случае взору представляется вполне различное:
в первом случае—точка зрения изнутри, во втором—извне...
Естествознание выбирает для себя вполне последовательно
точку зрения наблюдения вещей извне, наука о духе иссле-
дует их изнутри,—говорит Г. Т. Фехнер 1 в своих «Элемен-
тах психофизики».
По его мнению, таким образом, «психическое» и «физи-
ческое» суть лишь две стороны одного и того же процесса»,
изучаемого то изнутри (метод самонаблюдения), то снаружи
(«объективный метод»). Характерно при этом, что Фехнер
говорит уже не о «психических явлениях», не о «душевной
деятельности», а снова возвращается к «духу», противо-
поставляя его материальному миру.
Мы уже говорили, что когда психологи и философы эпохи
возрождения, предоставив вопрос о сущности и происхожде-
нии души сперва рациональной психологии, а затем философии,
в частности—гносеологии, решили заняться лишь исследованием
«душевных явлений», здесь не было радикальной перемены
подхода к изучению поведения человека. «Душа» из явной
цели исследования становилась его скрытой предпосылкой.
Психолог не столько отказывался от гипотезы о душе,
сколько методологически соглашался закрыть временно на
нее глаза, вытеснив ее из центра своего поля зрения. Зато
«душевные явления» (т.-е., по существу, иными словами
«проявления души») продолжали для него оставаться непре-
ложной истиной, несомненно—особым миром, противопостав-
ленным всему окружающему и материальному. Вот почему
и у Фехнера, как только он пытается установить соотноше-
ние между миром внутренним и внешним, происходит сокра-
щение двух слов в одно и вместо душевной деятельности»
появляется на сцену «дух» или «душа».
Фехнеровская мысль была пояснена Эббингаузом с помощью
следующего сравнения: представим себе две шарообразные
чашки, вложенные одна в другую, и вообразим себе, что их
поверхности способны воспринимать. То, что для одной будет
вогнутостью, для другой будет выпуклостью, в то же время
на самом деле имеет место лишь восприятие одного и того
же, но лишь с разных сторон. Едва ли эта аналогия весьма
убедительна и едва ли она объясняет что-либо по существу,
тем не менее она прельщает нередко психологов и до наших
дней.
Фехнеровская гипотеза «психофизического монизма» с не-
которыми незначительными изменениями была принята такими
видными психологами конца прошлого века, как Геффдинг,
1 Несомненное влияние на Фехнера оказали Спиноза и современник Фех-
нера, немецкий философ Шеллинг.
32
Эббингауз, Иодль и др. Очень близок к ней и «монизм»
одного из крупнейших биологов этого времени—Геккеля
и Фехнер и Геккель по существу возвращаются к теории
 панпсихизма»).
Не меньшее значение, чем фехнеровская гипотеза, при-
обрела в психологии и теория «психофизиологического
параллелизма», разработанная, главным образом, Вундтом
/первый грубый эскиз ее мы встретили еще в эпоху возрож-
дения, у Малебранша) и разделенная очень многими психоло-
гами. «Всюду, где существуют правильные отношения между
психическими и физическими явлениями, оба рода явлений
не тождественны друг с другом и не способны превращаться
один в другой, ибо они сами по себе несравнимы, но они
соподчинены друг другу так, что известным психическим
процессам правильно соответствуют определенные физические,
али, выражаясь образно, можно сказать:, оба ряда процессов
идут параллельно друг другу» (Вундт). Едва ли здесь даже
можно .говорить о теории, правильнее—Вундт как бы конста-
тирует лишь факт: психические и физические явления текут
параллельно, никак этот факт не объясняя.
Теория «психофизиологического параллелизма» подверга-
лась довольно энергичной критике со стороны К. Штумпфа,
крупного современного германского психолога, ученика Вундта.
<В учении о параллельности (психического и физического)
s усматриваю, вместо прославленного монизма, один только
дуализм, притом более резкий, чем когда-либо», говорит
Штумпф в одной из своих работ. И, действительно, трудно
с ним в этом не согласиться, в особенности, когда он заме-
чает, что психо-физиологический параллелизм «лишним обра-
зом удваивает мир».
Зигварт, Штумпф, у нас Грот, Челпанов попытались найти
выход в том предположении, что различные физические энер-
гии могут превращаться в совершенно «особого рода» энер-
гию—«психическую энергию», которая, однако, отнюдь не
материальной природы. «Вполне возможно было бы рассма-
тривать психическое, как скопление энергий особого рода»,
заявляет Штумпф. Однако, здесь снова начинает проступать
наружу лишь слегка затушеванная, но совершенно очевид-
ная дуалистическая позиция: вместо «духа» и «материи»—
'физическая и психическая энергия. Этот «псевдомонизм»
упорно держится в психологии еще и в наши дни; так, круп-
ный немецкий психиатр Бергер в своей «Психофизиологии»,
вышедшей в свет в 1921 г., говорит: «Диссимилирующие
процессы в мозговой коре идут параллельно психическим
процессам».
Если «психическое» и «физическое» две стороны одного
процесса или же два ряда строго параллельных явлений, то
ажкто не мешает, идя по тому пути дальше, высказать пред-
4—SnecTBOSH. и наука о поведении человека.	33
положение, что не только весь органический мир, но и мир
неорганический несет в себе ту же двойственность. Это
предположение и было высказано Б. Эрдманом в следующих
словах: «Не только весь мир организмов, но и весь неорга-
нический мир обладает той же действительной природой,
которая дана нам непосредственно в нашем собственном
сознании. Душевные процессы имеют место всюду, как ду-
шевные корреляты механических процессов». Подобную же
точку зрения высказывает в самое последнее время (1926 г.)
в своей «Медицинской психологии» небезызвестный Э. Кречмер.
Неожиданно мы видим, как перед нами восстает во всей
своей первобытной неприкосновенности «панпсихизм» («оду-
шевленная материя») древне-греческих стоиков, александрий-
ского философа II столетия нашей эры Плотина, погибшего
за свои «еретические» убеждения на костре инквизиции
Джордано Бруно, «столпов» философии эпохи возрождения
Лейбница и, главным образом, Спинозы.
Этот последний особенно сильно чувствуется в теориях
«психофизического монизма» и «психофизиологического па-
раллелизма», стоит лишь отбросить (по выражению Г. В. Пле-
ханова) «его теологическую привеску» в виде «божественной
мировой субстанции», открывающейся нам в своих аттрибутах
(свойствах): психическом и физическом. Наиболее откровен-
ным из психологов XIX столетия в этом отношении является
Г. Спенсер, который, по существу, целиком и открыто вос-
принял учение Спинозы. Итак, вся разница лишь в том, что,
в то время, как для этого последнего (равно как и для его
предшественников) «субстанция» была «божеством», для пси-
хологов XIX века она была просто «субстанцией», но столь
же таинственно «единой» в двух лицах: психическом и физи-
ческом.
Любопытную попытку установить связь между «психиче-
ской деятельностью» и «физиологическими процессами» де-
лает выдающийся французский философ А. Бергсон. Указав
на то обстоятельство, что аффект страха характеризуется
целым рядом физиологических процессов в виде изменения
сосу до двигательных реакций, мимических движений и т. п.,
он говорит: «Подавите всецело эти движения, и более или
менее интенсивный страх сменится идеей страха, интеллек-
туальным представлением опасности» (здесь А. Бергсон не-
ожиданно напоминает нам И. М. Сеченова, у которого «мысль
есть на % заторможенный рефлекс»). Таким образом уста-
навливается как бы возможность перехода «физиологиче-
ского» в «психическое», но, несмотря на то, что Бергсон
подвергает жестокой критике теорию «психофизиологического
параллелизма», тем не менее и он приходит к непримиримо
двойственному противопоставлению материи и «жизненного
порыва» (elant vital), т. е. к чисто «виталистической теории».
34
Ряд ученых XIX столетия возрождают наивно-материали-
•Стические идеи французской философии XVIII столетия, утвер-
ждая, что «психическая деятельность есть функция или
отправление мозговой субстанции» (Бюхнер), что мысль есть
Ьродукт мозга, подобно тому, как желчь—выделение печени
4Фохт), что психика есть «энергия мозга» (Форель). Само
собой разумеется, что все это, конечно, по существу, не
^уясняет тех различий, которые имеются между «психическими»
 «физиологическими» фактами.
И, наконец, несколько в стороне от всех только-что изло-
женных теорий стоят воззрения Маха и Авенариуса, кото-
рыми мы краткий обзор попыток, сделанных в прошлом сто-
летии для установления соотношения между «миром психи-
ческих переживаний» и миром физическим и закончим.
Для Э. Маха нет «психического» и «физического», для
эего существуют: 1) комплексы цветов, звуков и т. д., пред-
ставляющие собой окружающие предметы. Эти комплексы он
©бозначает буквами А, В, С; 2) комплексы раздражений,
«ходящих от его собственного тела, обозначаемые буквами
К L, М и 3) комплексы, складывающиеся из желаний, вос-
аоминаний, представлений и т. д., которые обозначаются
буквами а, р, у.
Обыкновенно комплексы а, р, у и К, L, М, тесно связан-
ные одни с другими, как «Я», противопоставляются ком-
плексу А, В, С. как внешнему миру. Этот последний всегда
вами определяется через посредство К, L, М (т. е. «тела»),
а отсюда следует, что можно узнать лишь взаимодействие а,
с А, В, С, осуществляемое через К. L, М. Связанные
* одну неразрывную цепь все эти «комплексы» не могут
рассматриваться в отдельности и независимо друг от друга,
могут изучаться лишь соотношения их'элементов .«Поэтому,—
нсворит Э. Мах,—я вижу не противоположность психического
фазическому, а простую тождественность по отношению
к этим элементам. В среде моего сознания всякий объект
Желается одновременно и физическим и психическим». .
Этот весьма соблазнительный на первый взгляд «монизм»
инт, однако, в себе не малую опасность, ибо «внешний мир»
месь явно находится под угрозой превращения в «комплекс
ощущений», а отсюда уже не так далеко и до «солипсизма»
епископа Беркли (XVIII века), утверждавшего, что предметы
 ях свойства суть лишь «субъективные представления» без
Жькой реальной основы х.
Очень часто с теорией Маха почти отожествляют и уче-
вте Р. Авенариуса, но это не совсем правильно. «Все эти
г В том же направлении идет „методологический монизм" Наторпа,
утверждающий, что как субъективное, так и объективное—лишь явления на-
*-го сознания.
35
выражения: „«психическое», «сознание», «внутреннее»,—гово-
рит Р. Авенариус,—по существу, все-таки употребляются в ста-
ром дуалистическом смысле, т. е. в явной или скрытой прин-
ципиальной противоположности или специально «телу», или
«телесному» вообще»". С этим трудно не согласиться, хоть
сколько-нибудь будучи знакомым с теориями «психофизиоло-
гического параллелизма».
«Чистый опыт» в нашем естественном понятии о мире,
6 качестве его- основных составных частей, по Р. Авенариусу,
прежде всего находит противопоставление: «я» и «среда».
Никакого «внешнего» и «внутреннего» мира, по его мнению,
не существует; это разделение совершенно искусственно.
«Внутреннее человека есть его мозг», но отнюдь не «психи-
ческий мир», утверждает он. Задача исследователя состоит
не в анализе «внутренних переживаний», но в изучении того,
как внешние раздражения (R—значения) изменяют нервную
систему (система С) и как под влиянием этого изменяются
ощущения (Е—значения), а вместе с ними ответные реакции
и «высказывания» испытуемого. Обрушиваясь на теорию «пси-
хофизического параллелизма» и подвергая его жестокой кри-
тике, Р. Авенариус тем не менее сам приходит к тому, что
существует «эмпирический параллелизм» между изменениями
нервной системы и «элементами Я», и таким образом стано-
вится на дуалистическую позицию.
Никто, однако, до Авенариуса не ставил с такой опреде- •
ленностью и четкостью вопроса о том, что «выражение
психическое является чисто условным и само-по-себе по ис-
ключении души ничего не говорящим». „Определения предмета
эмпирической психологии,—говорит он в другом месте,—
дают или одни вербальности («психическое», «душевное»
и т. д.), или материалистический пережиток—«интеллект»
в смысле «критики чистого разума», «сознание», «внутреннее»
и т. д.“. Придя к полному отрицанию того двойственного
положения, к которому «психология без души» пришла с по-
мощью противопоставления «психического» и «физического»,
«внешнего» и «внутреннего», Р. Авенариус тем не менее не
нашел, да и не мог по некоторым причинам, которые выяс-
нятся в дальнейшем изложении, найти выход из этого закол-
дованного круга.
Следует, впрочем, заметить, что даже и Вундт, несмотря
на свой «психофизиологический дуализм», говорил: «Выраже-
ние «внешний и внутренний опыт» означает не различение
предмета, а различение точки зрения, применяемое нами
в рассмотрении и научной обработке единого самого по себе
опыта».
Еще определеннее высказался по этому поводу его уче-
ник К. Штумпф: «По существу же нам надо поднять вопрос,
не заставляют ли выводы естествознания, в частности, учения
36
вб эволюции, даже оставляя в стороне философию, рассмат-
ривать мир как целое, причинно связанное во всех своих
частях, в котором все действительно существующее (jedes
jV’rkliche) исполняет свою работу, где ничто не исключено
аз всеобщего взаимодействия; получив же, вероятно, от вея-
ного утвердительный ответ, приступить к вопросу о том,
обладают ли в самом деле основания, по которым весь пси-
вический мир как бы исключен из действительности в этом
смысле, или из всеобщего взаимодействия, такой обязатель-
ной силой, как это кажется многим. Насколько я вижу, вполне
мыслима такая психофизиологическая механика, которая вклю-
чала бы в истинном смысле монистическое учение».
В свою очередь, ученик Штумпфа, недавно выдвинувшийся
вемецкий психолог В. Кёлер, приходит к тому заключению,
что «внутреннее» не может быть противопоставлено «внеш-
нему», ибо оба теснейшим образом связаны и неразделимы
груг от друга. Другой крупный представитель новейшей
германской психологии Коффка заявляет: «Внешнее и внут-
реннее поведение не «случайно» неразрывно сплетены друг
с другом, но родственны по природе (wesensverwandt) и ве-
щественно связаны (sachlich verbunden). Противоположение
•психического» и «физического», как думает Г. Риккерт, есть
«вшь результат несовершенной, терминологии, «привычки
речи», и в действительности не существует (Риккерт). Созна-
ке для него вообще не есть реальность, а только „по-
в£тие“.
Еще дальше идет выдающийся современный американский
сихолог — «поведенец» (бихевиорист) Д. Уотсон, говоря:
«Сознание с его структурными элементами, неразложимыми
ощущениями (с их производными — душевными образами)
* чувственными тонами, с его процессами, вниманием, вос-
приятием, воображением—все это только фразы». Невольно
всвоминается здесь Р. Авенариус, утверждавший, что «пси-
хическое», «душевное», «сознание» и т. п. суть лишь «вер-
бальное™», т.-е. слова, лишенные конкретного содержания.
Один из крупнейших и в то же время старейших фран-
цузских психологов П. Жанэ в своей лекции 14 марта 1927 г.
студентам College de France отождествляет «психическое»
•: <внутренней речью», следуя в этом Уотсону, и замечая:
«Зоюсь, как бы не пришел день, когда «психическое» (1’esprit)
перестанет существовать».
Один из самых правых «психобихевиористов», американ-
ский психолог Энджелл еще в 1910 г. высказал предположе-
ние, что рано или поздно термин «сознание» будет признан
столь же излишним, как и термин «душа».
И тем не менее, по самой своей сущности психология
ившего времени и особенно русская психология глубоко ду-
а.тистична. «Для современной психологии характерен именно
37
дуализм, противоположность особенностей психического и фи-
зического, а никак не монизм»,—говорит в «Итогах науки»
(1922) недавно умерший крупный русский психолог Н. Ланге.,
5.
Поведение человека и психическая деятельность. — О пред-
мете психологии. — Интеллектуализм и волюнтаризм. — Функ-
циональная и структуральная психология. — Бихевиоризм
и психобихевиоризм. — Объективная психология. — „Объектив-
но“-исихологическое наблюдение и эксперимент.
Итак, поведение человека (а также и животных) предста-
вляет собой для психологов XIX столетия внешнее выражение
«психической деятельности», проявление особой и загадочной
«психической энергии», деятельность «сознания».
Психическая жизнь для них состоит'из трех сфер: а) поз-
навательной или интеллектуальной, Ь) волевой и с) чувствен-
ной, аффективной или эмоциональной. «Ум, воля, чувство»—
это те три понятия, которые окончательно выкристаллизиро-
вались еще на фоне средневековой психологии, но зачатки
которых нетрудно найти еще в психологических построениях
Платона и Аристотеля. У них же (и особенно, как мы ви-
дели в индийской философии) можно отыскать и начало обра-
зования того сложного и расплывчатого понятия, которое
получает особое развитие в психологии XIX века под именем
«сознания». Если ранее психология была «наукой о душе»,
то теперь она становится «наукой о душевной деятельности,
о внутреннем опыте, о явлениях сознания». «Учение о душев-
ных явлениях служит окончательной целью современной пси-
хологии»,—писал еще только 12 лет тому назад (в 1917 г.)
А. И. Введенский. «Мы можем определить психологию как
науку о душевных явлениях и законах, ими управляющих»,—
говорит приблизительно в то же время А. Ф. Лазурский.
Психология по Вундту «рассматривает совокупное содер-
жание опыта в его отношениях к субъекту и в тех свойствах,
которые ему непосредственно приписываются субъектом».
Джемс определяет психологию «как науку, занимающуюся
описанием и истолкованием состояний сознания, как тако-
вых. Под состоянием сознания здесь разумеются такие явле-
ния как ощущения, желания, решения, хотения и т. п.“.
Приблизительно так же понимает сознание и Вундт:
«Смысл понятия сознания состоит в том, что оно передает
общую связь душевных переживаний. Состояние, в котором
эта связь прерывается, как состояние глубокого сна, обмо-
рока, мы называем поэтому бессознательными.
Из этого можно было бы сделать вывод, что «сознание»
вообще есть синоним бодрствования. Однако уже в 70-х го-
28
 ллх прошлого столетия австрийский психолог Ф. Брентано
И Задался вопросами: «Не существует ли психических явлений,
И которые не являются объектом сознания? Всякое ли психиче-
ское явление есть сознание, сознается ли каждое психиче-
| ское явление, или, быть может, существуют психические акты
 ж бессознательные?» Приблизительно в то же время философ
> Э. Гартман пришел к признанию «множественности сознаний,
[  жз которых каждое по форме и содержанию для других
К относительно бессознательна». Через «физиологически-бес-
I сознательное» и его взаимодействие с «психически-сознатель-
L аым» этот автор думал найти путь к монистической теории.
Учение о «бессознательном» или . «подсознательном» нашло,
L как известно, много позднее широкое развитие и применение
К а «психоаналитической теории» гениального венского психи-
атра 3. Фрейда.
Из сказанного следует, что понятие «психическое» упо-
требляется в двух смыслах: узком, когда оно отождествляется
К с «потоком сознания», главным образом в смысле Джемса,
* ж более широком, когда оно включает и «бессознательные
душевные процессы» (Фрейд).
В психологии XIX столетия особенно ясно намечаются два
I течения: одно выдвигает на первый план изучение «познава-
тельной или интеллектуальной сферы» и сосредоточивает свое
Вжимание по преимуществу на объектах непосредственного
«Быта, т. е. на анализе ощущений, ассоциаций представлений
I я ; потока сознания», другое переносит центр тяжести на
-двигательную или волевую сферу», изучает «волевые про-
I дгссы», «произвольные действия», «психическую активность»
ат. п.
Представители первого, т. е. интеллектуалистического
управления, или останавливаются, главным образом, на иссле-
д ъании «элементов восприятия» — ощущений (Фехнер), или
аснцентрируются на изучении связей «психических явлений»,
t ассоциаций представлений», продолжая так называемую
> ^ассоциативную психологию» (Гербарт, Спенсер, Бэн, Рибо,
i Цяген), или, наконец, предпочитают рассматривать «душев-
ж^е процессы», en masse, как «поток сознания» (Джемс).
Родоначальником второго—волюнтаристического течения,
я агобенно усиливающегося в начале нашего столетия, надо счи-
тать Вундта. Помимо того, что он уделяет много внимания
 толевым функциям», и в других «психических процессах»
 се неизменно подчеркивает их актуальный, действенный ха-
 рзктер. Уже в первых своих работах Вундт, тогда еще асси-
стент физиологической лаборатории Гельмгольца, пришел
ж тому, что наше восприятие окружающего вовсе не есть
р су^.ма ощущений и образов воспоминания, что здесь имеет
L Весто отнюдь не пассивное восприятие, но происходит «твор-
«иег.<ии синтез», активная переработка психических образова-
39
ний, дающая в результате совсем новые качества, не содер-
жащиеся в синтезируемых элементах. В своем анализе «вни-
мания» Вундт также пришел к тому, что введение какого-
либо нового внешнего объекта в «фокус» или, как он выра-
жается, «во внутреннюю фиксационную точку сознания» —
есть волевой процесс («апперцепция»). При этом «пассивная
апперцепция» соответствует «импульсивному действию»,
а «активная»—«произвольному акту». Далее, и «аффекты»
для Вундта суть волевые процессы, и в то же время эти по-
следние развиваются из «аффектов». Тесная зависимость и
неразрывная связанность «волевой» и «аффективной» сферы
особенно . подчеркивается Вундтом, в то время как интел-
лектуалисты (Спенсер, Бэн, Рибо, Мак Дауголл, Джемс)
обычно выдвигают на первый план связь «аффектов» с ин-
стинктами.
Вундтом была создана стройная классификация «душев-
ных процессов»: в основу «психической деятельности» им
были положены «чистые ощущения» и «простые чувства»
(удовольствие и неудовольствие, возбуждение и успокоение,
напряжение и разрешение), которые он называл «психиче-
скими элементами»; из этих последних он строил предста-
вления, сложные чувства, аффекты и волевые процессы, объ-
единяя их термином «психические образования», и, наконец,
как «связи психических образований» он рассматривал созна-
ние, внимание, ассоциации и «апперцептивные связи».
Примат воли в отношении других «душевных деятельно-
стей», утверждаемый в философии Шопенгауэром и Бергсо-
ном (здесь воля отождествляется с «жизненным импульсом»),
в после-вундтовской психологии приводит к созданию целого
ряда новых понятий — терминов в роде: «психические акты»,
«интенции», «готовности к движению», «моторные факторы
сознания», «чувствование активности», «психическая актив-
ность» и т. д. (Мейнинг, Гуссерль, Риккерт, Липпе, Бинэ,
Дильтей, Мюнстерберг, Н. А. Лос.ский, А. Ф. Лазурский
и др.).
Однако, по мере приближения к нашим дням границы
между интеллектуалистическим и волюнтаристическим напра-
влениями все больше и больше стираются и вместе с тем
отчетливо намечаются некоторые новые течения, а именно:
структуральная психология, функциональная психология и
психология поведения («бихевиоризм» от английского слова
behaviour — поведение), а в самое последнее время еще и
«психология формы или образа» (Gestaltpsychologie).
Немецким психологом К. Штумпфом впервые были с пол-
ной определенностью разграничены, с одной стороны, «пси-
хические явления»: а) первичные— «чувственные ощущения»
и б) вторичные — «образы воспоминания», а с другой сто-
роны, «психические функции», куда он относил прежде
40
Всего «замечание» (Bemerken) явлений и их отношений, со-
единение явлений в комплексы, образование понятий, акты
• нимания и суждения, движение чувствований, желания
« хотения.
Штумпф высказывает предположение, что все известные
о сих пор факты относительно «локализации психических
процессов в головном мозгу» относятся именно к «психиче-
ским явлениям», что же касается «психических функций», то
для них, по его мнению, следует искать локализацию «в со-
вершенно ином смысле».
Подобно Штумпфу'психологи Мейнонг, Гуссерль, Майер,
Риккерт, Липпе, Мессер и др. противопоставляют, с одной
стороны, «интенциональные акты»—познавательные, эмоци-
ональные, волевые (или «познающее я»), а с другой — раз-
личные «содержания сознания», на которые эти акты напра-
влены и материалом для которых они служат (еще раньше
это подразделение наметилось в работах Брентано). Экспери-
ментально-психологические исследования «интенциональных
актов», главным образом, процесса мышления, были широко
развернуты в так называемой Вюрцбургской школе (Марбэ,
Н. Ах, Уатт, Мессер и др.), причем в основу этих экспери-
ментов было положено самонаблюдение испытуемых.
Почти одновременно с обоснованием Штумпфом предмета
функциональной психологии», в американской литературе
появился ряд статей с предложениями различать в психоло-
гии структуральное и функциональное направление (Д. С. Мюл-
лер, М. У. Колкинс, И. М. Бэкли).
Американцы в настоящее время считают основоположни-
ками «функциональной психологии» В. Джемса, Г. Мюнстер-
берга и Мак-Дауголла, базируясь на том, что первый из них
рассматривал «сознание как текущий поток», второй всегда
подчеркивал значение мускульного тонуса для состояний
сознания («моторные факторы сознания»), а третий по пре-
имуществу сосредоточивал свое внимание на «двигательных
проявлениях психики» и, главным образом, на тех сложных
двигательных реакциях, которыми являются инстинкты.
Позиция большинства современных американских «функци-
оналистов» двойственна: с одной стороны, их внимание при-
влекают биология и физиология, главным образом, физиоло-
гия нервной системы, с другой—они попрежнему, широко
пользуясь методом самонаблюдения, занимаются чисто психо-
логическими исследованиями, в частности, изучением сознания
как основной психической «силы». Сюда относятся Пилль-
сбери, Холлингуорт, Торндайк, Иеркс, Уоррен, Энджелл и друг.
Некоторые (Робэк, Дайзренс) называют это течение «психо-
бихевиористическим» в отличие от истинного «бихевиоризма»,1
1 К бихевиоризму мы еще вернемся в дальнейшем.
41
для которого наибольшее значение приобретает неврологиче-
ское и физиологическое изучение поведения и которым психо-
логическая интроспекция решительно отвергается (Лешли,
Уотсон, Вейсс и др.).
К психо- или полубихевиоризму у нас ближе всего стоят
В. М. Бехтерев с его «объективной психологией» или «ре-
флексологией» и родственные ей «рефлексологические» те-
чения.
«Структуральная психология» американцев в противопо-
ложность «функциональной», предметом которой являются
«поток сознания» или двигательные реакции, являющиеся
внешним выражением «психической деятельности», исследует
«содержания сознания», тщательно рассматривает отдельные
«сферы», «слои» его, изучает «поперечник душевной жизни».
К этому направлению принадлежат такие американские пси-
хологи, как Тиченер, Додж. Если «функционалисты» пользу-
ются по преимуществу наблюдением и экспериментом (нередко,
впрочем, и в форме самонаблюдения, как это делает в Гер-
мании, например, Вюрцбургская школа), то американские
«структуралисты» громадное значение придают прежде всего
интроспекции (т. е. самонаблюдению).
Придерживаясь того положения, что первые из них сосре-
доточивают свое внимание на «психических функциях», а вто-
рые—на «психических явлениях», мы формально должны
были бы к последним отнести и представителей того течения,
которое в современной Германии получило название «психо-
логии образа, формы или структуры» (Gestaltpsychologie), тем
более, что оно ставит своей целью изучение «структуры
психического мира». «Психическими элементами», по мнению
этих психологов (Вертгеймер, Кёлер, Коффка) являются не
ощущения, как это было уже давно установлено в классиче-
ской психологии, а «суммарный образ». Понятие «образа»
есть понятие «психофизическое». В основе «психической дея-
тельности» лежат чисто «физические формы», представля-
ющие собой результат физиологического возбуждения раз-
личных участков («соматических полей») мозговой коры.
«Течение мысли в отдельностях совершенно физический про-
цесс» (Кёлер).
Но вместе с тем главное внимание представителей этого
течения все же направляется на изучение двигательных реак-
ций, на изучение общей динамики поведения, причем и здесь
большое внимание уделяется инстинктам (Коффка). Это,
однако, не мешает представителям «Gestaltpsychologie» ши-
роко пользоваться наряду с наблюдением и экспериментом
также и «субъективным методом», т. е. самонаблюдением
(Коффка, Кёлер).
Правильнее всего, на основании всего сказанного, было бы
все же отнести данное течение к «функциональной психоло-
42
гии» в широком смысле, причем ближе всего оно подходит
тому направлению американской психологии, которое полу-
рило название «психобихевиоризма». Сюда же во французской
всихологии относятся Ляргье-де-Бансель, Клиппель, Блондель
"роящие психологию на базе инстинктов, и в известной сте-
пени, судя по его последним работам, П. Жанэ, который в своем
’журсе, прочитанном в Париже в 1926/1927 г. говорит о том, что
предметом его лекций является «психология актов и поведе-
ния», и который, тем не менее, рассматривает это поведение
как внешнее выражение «внутренней мысли» (La pensee
interieure), правда, отождествляемой им g «внутренней речью».
Мы видим, что в психологии XIX и XX столетия посте-
пенно все резче и резче выступает на первый план проблема
деятельности: сперва это изучение воли, волевых функций,
затем—психических функций вообще, интенции, психической
активности, наконец, поведения. Таким образом, на смену
волюнтаристической психологии приходит функциональная,
а на смену этой последней—«психология поведения».
Необходимо еще отметить, что в самом конце прошлого
века и особенно в начале текущего столетия как в загранич-
ной, так и в русской психологии наметилось еще одно тече-
ние, представляющее, впрочем, по существу лишь одно из
ответвлений «функционализма» и получившее название «объ-
ективной психологии» (Арнгардт, Бехтерев, Эдингер и др.),
на том основании, что главным методом своим считало «объ-
ективный метод» в противоположность «субъективному»,
отождествлявшемуся с методом самонаблюдения. «Объектив-
ная психология» В. М. Бехтерева в позднейших изданиях
была переименована им сперва в психорефлексологию, а за-
тем просто в рефлексологию.
Если общепринятым положением в психологии второй
половины XIX века было утверждение, что субъективный
метод должен дополняться объективным (Геффдинг, Эббин-
гауз и др.), то здесь, наоборот, на первый план выдвигался
объективный метод, состоящий из эксперимента и наблюде-
ния, однако, все же дополняемых самонаблюдением.
Следует подчеркнуть, что рядом психологов и психопа-
тологов второй половины XIX и начала XX столетия (Фехнер,
Бунд, Циген, Крепелин, Мейманн, Бинэ, Тиченер, Торндайк,
Бехтерев, Россолимо, Нечаев, Ланге, Лазурский, Крогиус и
многие другие) было потрачено много трудов, чтобы поста-
вить здание старой эмпирической психологии, пользовавшейся
исключительно наблюдением и, главным образом, самонаблю-
дением, на экспериментальный фундамент и по возможности
приблизить ее таким путем к точным наукам, к естественно-
научным дисциплинам, неуклонно стремившимся к тому, чтобы
строить свои выводы на данных эксперимента. При этом,
однако, психологи все же соединяли эксперимент не только
43
с наблюдением «внешних выражений душевной деятельности»,
но сочетали его и с самонаблюдением (Вюрцбургская школа,
Бинэ, Тиченер и др.). В зависимости от того, какой метод
в данном психологическом течении преобладал — «объектив-
ный» (наблюдение) или «субъективный» (самонаблюдение),
и говорили то о «субъективной психологии», то об «объек-
тивной».
। Так как эта последняя особенно охотно прибегала, кроме
наблюдения «внешних проявлений психической жизни» к экс-
периментированию в области1 «физиологических процессов,
сопровождающих душевную деятельность», то это обстоя-
тельство в значительной степени роднило ее с тем направле-
нием, о котором мы уже однажды говорили, а именно, с «фи-
зиологической психологией». (На русской почве «объективная
психология», как мы уже упоминали, постепенно трансфор-
мировалась в «рефлексологию» В. М. Бехтерева).
Прослеживая историю психологии примерно за последнее
столетие, мы видим, как самонаблюдение или интроспекция
(«субъективно-психологический метод») мало-по-малу оттес-
няется на задний план «наблюдением окружающих»— экстро-
спекцией («объективно-психологический описательный ме-
тод»), а эта последняя все больше и больше утрачивает
свое значение по мере развития «экспериментальной психо-
логии», являющейся результатом сближения с естественно-
научными дисциплинами.
Как мы, однако, увидим в дальнейшем и «объективное
наблюдение», и эксперимент, даже в «объективной» и «фи-
зиологической психологии», тем не менее, по своим принци-
пиальным предпосылкам очень далеки от физиологических
эксперимента и наблюдения и «объективны» лишь постолько,
посколько противопоставляются «субъективному методу»,
т. е. самонаблюдению, психологической интроспекции.
6.
Естествознание XIX столетия и психология. — Медицина и
психология. — Психоаналитическая теория. — Ее плюсы и ее
минусы. — Терминологическая проблема в психологии. — Эрос
Платона и libido Фрейда.
В своем стремлении стать точной наукой и естественно-
научной дисциплиной психология ищет сближения с естество-
знанием на различных путях: она впитывает в себя и пы-
тается усвоить опытные достижения современных ей биологии,
общей физиологии, анатомии, гистологии, физиологии и па-
тологии нервной системы и рецепторных органов («органов
чувств»); она заимствует от этих наук принятые в них рабо-
чие гипотезы и теоретические предпосылки, пытаясь усвоить
44
жх и приспособить для своих целей (например, «эволюцион-
аая теория приводит к созданию «сравнительной» и «воз-
растной психологии», учение о «лучистой энергии»—к воз-
никновению «энергетической психологии и т. д.); наконец,
е.'ихология, следуя примеру физики, химии, биологии, физи-
•хтогии и других естественно-научных дисциплин, вместо господ-
ствующих в ней интроспекции и пассивного наблюдения,
•ачинает применять и всячески выдвигать на первый план
экспериментальный метод.
И все же, несмотря ни на что, она не может стать «есте-
ственной наукой» в полном смысле этого слова. Что-то ме-
щает этому в самой ее сущности или, правильнее, в основ-
ных свойствах, приписываемых ею тому предмету, изучению
•оторого она посвящена. «Что представляет собою психо-
логия в данную минуту?» спрашивает В. Джемс в начале
нашего столетия и отвечает: «Кучу сырого материала, поря-
дочную разноголосицу во мнениях, ряд слабых попыток
классификаций и эмпирических обобщений чисто описатель-
ного характера, глубоко укоренившийся предрассудок, будто
мы обладаем состояниями сознания, а мозг наш обусловли-
вает их существование: но ни одного закона в том смысле,
з каком мы употребляем это слово в области физических
явлений, ни одного положения, из которого могли бы быть
выведены следствия дедуктивным путем. Нам неизвестны
гаже те факторы, между которыми могли бы быть уста-
новлены отношения в виде элементарных психических за-
конов.
Короче, психология еще не наука: это—нечто, обещающее
в будущем стать наукой...1 Можно сказать, что в настоящее
время психология находится приблизительно в том фазисе
развития, в каком была физика и учение о законах движения
до Галилея или химия и учение о постоянстве масс при пре-
вращении веществ—до Лавуазье... Мы должны сознавать,
какой мрак облекает область душевных явлений, и никогда
не забывать, что принятые нами на веру положения, на ко-
торые опирается все естественно-историческое исследование
психических явлений, имеет временное, условное значение
и требует критической проверки» Ч
И в самом деле: в основных принципах психологии за-
ключена непреодолимая шаткость, непримиримая двойствен-
ность, в фундаменте психологии зияет раскалывающая его
надвое трещина, исходное положение «науки о душевной
деятельности» глубоко дуалистично.
Для психолога несомненно, что поведение человека есть
«.внешнее выражение его психической деятельности, его со-
знания», а это последнее, сливаясь с понятием «субъектив-
1 Курсив мой. А. И.-С.
45
него или внутреннего мира», представляется ему непрере-
каемой действительностью, не подлежащим ни малейшему
сомнению реальным фактом (психолог скорее охотнее готов
усумниться в реальности «объективного, внешнего мира»,
чем поколебаться относительно непреложности существования
«мира субъективного или внутреннего»).
Но в то же время поведение есть и «работа нервной
машины» и, во всяком случае, «психическая деятельность» тес-
нейшим образом связана с физиологическими процессами,
в частности, с деятельностью нервной системы, с функциями
мозга.
Как примирить то и другое, как найти выход из этого
двойственного положения?
Тяготение психологии к естествознанию становится осо-
бенно сильным в конце прошлого века и, главным образом,
в текущем столетии.
Аы уже видели, как целый ряд выдающихся психологов
стремится к тому, чтобы поставить «науку о поведении че-
ловека» на твердый физиологический и биологический базис.
В еще большей степени это относится к психиатрам и невро-
патологам, для которых и по характеру их научной подго-
товки (не гуманитарной, а естественной) и по условиям всей
профессиональной работы анатомо-физиологическая .обусло-
вленность человеческого поведения и его биологические пред-
посылки становятся особенно очевидными и приобретают
актуальнейшее значение.
Нарушения правильного обмена веществ, болезненные
изменения химизма крови и всего организма, врожденные
дефекты физического развития, расстройства деятельности
тех или других внутренних органов и прежде всего различные
заболевания и повреждения самой нервной системы—все это,
сопровождаясь более мли менее резко выраженными измене-
ниями нормального поведения, неуклонно свидетельствует
о том, в какой зависимости это последнее находится от со-
стояния нервного аппарата и как легко нарушается при
малейшей его порче, заболевании или нарушении внутрен-
него динамического равновесия.
Едва ли не самым мощным течением, внесенным в совре-
менную западно-европейскую и американскую психологию
со стороны психопатологии, является «психоаналитическое
учение». Ученик выдающихся нейропсихиатров второй по-
ловины XIX века Шарко и Мейнерта, творец его—венский
психиатр 3. Фрейд, несомненно, представляет собою одного
из крупнейших реформаторов в области «науки о поведении
человека» и сопредельных ей областях. Многочисленные на-
учные труды Фрейда в большинстве переведены на русский
язык и стали в настоящее время достоянием широких кругов
читателей. Поэтому мы не станем здесь подробно останавли-
46
.ться на изложении основных положении и сущности «психо-
>алитической теории».
Вокруг этой последней неоднократно возникали горячие
страстные споры, причем автора ее часто упрекали и упре-
ет в чрезмерно субъективном истолковании некоторых
орон человеческого поведения, в различного рода «на-
уках» и увлечениях, особенно в «пансексуализме», т.-е.
а стремлении все проявления разносторонней деятельности
человека свести к «производным» сексуального инстинкта;
которые из этих упреков, без сомнения, справедливы,
• . вероятно, в дальнейшем многое в «психоаналитическом
учении» подвергнется изменениям, исправлениям и дополне-
=’*ям, но здоровое биологическое ядро, заложенное в нем,
т: е прочно вошло в «науку о поведении» и в значительной
степени приблизило ее к современной физиологии.
Фрейд, как известно, указывает на громадное значение
_.тя человека надлежащего превращения и использования той
•срвной энергии, которая заложена в половом инстинкте.
Способность замещать первоначально сексуальную цель
другой—не сексуальной, но родственной психической, назы-
вается способностью к сублимированию» (Фрейд). «Культур-
вая ценность полового инстинкта состоит именно в этой
ггаособности к замещению, к сублимации». «Он (половой
• нстинкт) отдает в распоряжение культурной работы необык-
новенно большую силу вследствие особенной своеобразной
нпособности его замещать свою непосредственную цель»
(Срейд). Но необходимо при этом не забывать, что чрез-
иерное «вытеснение» сексуального влечения, особенно при
недостаточно и слабо развитой способности превращать его
энергию в культурную и обществен но-полезную работу мозга,
может привести к тяжелым нервным заболеваниям.
Анализ сновидений, различных симптомов нервных забо-
леваний, наконец, обмолвок и оговорок, так часто встреча-
ющихся в обыденной речи, приводит Фрейда к установлению
целого ряда новых понятий: вытеснения, цензуры, ущемления
эффекта, перенесения и т. д., в основе которых, хотя и смутно,
но все же достаточно очевидно просвечают чисто физиологи-
ческие механизмы. Если принять во внимание, что «психо-
аналитическая теория» создавалась в то время, когда физио-
-огия головного мозга почти еще не существовала, то тем
большее вызывает изумление гениальная чуткость ‘Фрейда,
~авшая ему возможность как бы ощупью, без всякого физио-
логического анализа, все же проникнуть в самую глубину
динамики высшего нервного процесса.
Не удовлетворяясь существующей психологической тер-
минологией, но не имея, однако, в своем распоряжении
системы чисто физиологических понятий, охватывающей де-
ятельность высшего отдела центральной нервной системы,
47
Фрейд был поставлен перед необходимостью создания собст-
венной номенклатуры, как бы промежуточной между психо-
логической и нервно-физиологической, но все же, конечно,
еще довольно далекой от той строго естественно-научной
номенклатуры, каждому понятию которой соответствовал бы
совершенно определенный анатомо-физиологический субстрат,
от той «объективной терминологии*1, к которой в свое время
тщетно стремились крупнейшие физиологи и неврологи в лице
И. М. Сеченова, Бэтэ, Юкскюля, Эдингера и др.
Помимо того, что в основу «психической деятельности
у Фрейда положен инстинкт, т. е. наследственная, врожденная
реакция, в зависимости от которой находится эта деятель-
ность, его «биологизм» сказывается еще и в том, что в целом
ряде «психических явлений» он усматривает биогенетически
примитивные механизмы; так, например, сновидения, миф]
он рассматривает как архаические остатки «древнего при-
митивного мышления» первобытного человека, некоторые
сексуальные уклонения от нормы—как возврат к детству
(сексуальный инфантилизм) и т. д.
Обычно Фрейда, как уже говорилось, укоряют в том, что|
всю сложность «психической жизни» он сводит к сексуаль-
ным проявлениям или продуктам их превращения (сублимации).
Однако, это не совсем так. Правда, Фрейд чрезвычайно, может
быть, даже непомерно выдвигает на первый план половой
инстинкт, но все же, судя по некоторым его высказываниям,
он смотрит на-«психические механизмы» значительно шире
чем это может показаться с первого взгляда. «Наша куль-
тура в общем построена на подавлении страстей. Каждый
человек поступился частью своего достояния, своей власти,
агрессивных и мстительных наклонностей своей личности;
из этих вкладов выросли материальные и идеальные блага
общей культуры», говорит он в одной из своих работ.
Впрочем, значение сексуально-этических моментов для
развития психики, биологическая роль страха и особенно
страха смерти, наконец, те «психические надстройки», из
которых складывается «социальное самоутверждение» инди-
вида в окружающей его биосоциальной среде,—все это нашло
свое место уже не столько в работах самого Фрейда, сколько
в психоаналитических учениях его учеников (Штеккель, Юнг.
в особенности—А. Адлер).
Чрезвычайно любопытно, что сама по себе мысль о ле-
жащем в основе индивидуальной психической эволюции—сек-
суальном влечении, превращающемся в более высокие формы
человеческой деятельности, очень стара.
Впервые мы встречаемся с ней у Платона, в его учении
об эросе, о чем мы уже говорили в первой главе этой книги
Без сомнения, между превращением эроса в высшие форм!
«духовных влечений» и сублимированием libido (термин
48
Фрейда для обозначения полового влечения) в культурные
ценности есть, несомненно, нечто общее.
Не имея возможности дольше остановиться на «психо-
анализе», мы все же должны подчеркнуть то обстоятельство,
что влияние «психоаналитической теории» за границей как
в психологии, так и в психиатрии очень велико. Некоторые
из западно-европейских психологов даже видят в «психо-
анализе» спасение от того тяжелого кризиса, который в на-
стоящее время переживает «наука о поведении человека»,
и жаждут найти в нем источник обновления и освежения для
одряхлевшей психологии. Следует также отметить, что психо-
анализу на Западе посвящена колоссальная литература и не-
сколько специальных журналов.
7.
Учение о внутренней секреции и психическая деятельность. —
Обмен веществ, химизм крови и химия мозга. —Ионная теория
и нервный процесс. — Электрический сон. — Психогальваниче-
ский феномен. — Вегетативная нервная система и психика. —
Строение тела и характер. — Мозговой ствол и психика. — Уче-
ние о наследственности и психология. — Психология и наука
о поведении.
В течение последних десятилетий как в области физио-
логии, так особенно в медицине широкое развитие получило
учение о железах внутренней секреции. Резкие изменения •
и нарушения психической деятельности при заболеваниях
таких внутрисекреторных желез, как щитовидной, половых,
надпочечниковых, гипофизарной и некоторых других, уже
давно привлекали к себе внимание клинистов. Изменения ха- ,
рактера и всего поведения больных при недостаточности
половых желез (особенно же при кастрации), при так назы-
ваемой Адиссоновой болезни, являющейся результатом пора-
жения надпочечников, при Базедовой болезни, развивающейся
при увеличении щитовидной железы (зобе) или расстройствах
ее нормальной деятельности создали обширную, посвященную
им медицинскую литературу.
Целый ряд специальных работ посвящен взаимоотноше-
нию между различными типами и различными нарушениями
эндокринной системы, с одной стороны, и сопровождающими
их особенностями и болезненными изменениями психики
и характера больных, с другой. Имеются специальные клас-
сификации психологических типов в зависимости от преобла-
дания, повышенной деятельности или выпадения той или
другой внутрисекреторной железы: так говорят о щитовид-
ном типе, надпочечниковом, гипофизарном и т. д. (Леньель-
Лавастин, Мак-Олиф, Парой, Иенч, Вейль, Н. А. Белов,
Перна и др.).
4—Естествозн. и наука о поведении человека.
49
На основании экспериментальных работ (Штейнах, Кен-
нон и др.) и многих клинических наблюдений установлена
тесная связь между возникновением и развитием тех или
других аффектов и определенными изменениями химического
состава крови под влиянием увеличения’ в ней продуктов
отделения — гормонов той или другой эндокринной железы.
Особенно при этом очевидна зависимость психической дея-
тельности от внутрисекреторной работы половых желез.
Достаточно только вспомнить, как резко обычно изменяется
поведение детей в возрасте полового созревания. Не менее
убедительно в настоящее время доказана и связь между
аффектами страха и повышенной секрецией надпочечников
(Кеннон).
Тем не менее мы должны сказать, что громадное богатство
экспериментальных фактов и клинических наблюдений, до-
бытых учением о внутренней секреции, выросшим за послед-
нее время в самостоятельную научную дисциплину — эндо-
кринологию, еще почти не использовано психологией, прежде
всего, повидимому, потому, что как за границей, так и у нас
большинство психологов имеет гуманитарное образование
и мало знакомо с этой областью естествознания и медицины.
Можно, однако, думать, что мало-по-малу огромный эндо-
кринологический материал будет, наконец, усвоен наукой
о поведении человека и даст здесь богатую жатву в отно-
шении уяснения многих физиологических механизмов чело-
веческого поведения.
Вопрос об изменениях химизма крови и обмена веществ
в связи с работой различных органов центральной нервной
системы и различными нервно-психическими заболеваниями
является в настоящее время одним из центральных в пси-
хиатрии и невропатологии; нет сомнения, что постепенно он
займет соответственное место и в «науке о поведении».
Мы знаем, что на пути нервных стволов, связывающих
мозг с различными внутренними органами, лежит особая
система нервных проводов и узлов, которая носит название
вегетативной нервной системы. Изучение этой последней, как
в физиологии, так и в различных областях медицины за
последнее время дало большое количество интереснейших
фактов, устанавливающих теснейшую зависимость между раз-
личными особенностями «психического склада», характера,
темперамента, аффективной сферы и т. п., с одной стороны,
и определенными вариациями соотношений, существующих
между двумя главными отделами этой системы: симпати-
ческим, с одной стороны, и парасимпатическим, с другой.
В современной медицине неоднократно делались попытки
дать описание «психологических» типов, соответствующих
симпатикотонии, т.-е. преобладанию симпатического отдела
вегетативной нервной системы и ваготонин, т.-е. преобладанию
50
вграсимпатической системы и невротонии, представляю-
щей собой повышенную возбудимость обоих отделов нервно-
зегетативного аппарата. «Симпатикотоник — это человек
влекающийся, бурный, вспыльчивый, часто властный, резкий,
раой... Его движения резки, быстры, угловаты. Ваготоник—
апатичен, терпелив... медлителен, сонлив... легко подчиняется,
во жалуется и легко впадает в отчаяние. У невротоника все
ми особенности характера странным образом сочетаются или
-ередуются в известной последовательности» (Гюльом).
К сожалению, учение о вегетативной нервной системе
:овершенно так же, как и эндокринология, еще почти не
спользовано наукой о поведении и является, главным обра-
зам, достоянием физиологии, невропатологии, психиатрии
я некоторых других медицинских дисциплин.
Как показывают новейшие исследования, деятельность
центральной нервной системы и, в частности, высшего отдела
ее — головного мозга, как у животных, так и у человека не-
разрывно связана с работой эндокринных желез и нервно-
вегетативного аппарата.
Регулируя надлежащим образом с помощью различных
. армакологйческих и общих терапевтических воздействий
уклонившуюся от нормы, неправильно функционирующую,
олезненно измененную работу различных желез внутренней
секреции или вегетативной нервной системы, врач в то же
зремя воздействует и на мозг, а вместе с тем и на поведение
своего пациента. Понятно, что подробное исследование тех
взаимовлияний, которые имеются между эндокринной, нервно-
вегетативной и центрально-нервной системами дает богатей-
ший материал для изучения внутренних механизмов челове-
ческого поведения и управления ими. Понятно также и то,
что задача эта не может быть выполнена психологией,
а является задачей физиологического и, в широком смысле,
неврологического характера.
Следует заметить, что большое внимание в течение по-
следних десятилетий стали уделять и химии мозга, подробно
изучая сложнейшие белковые, углеводные и жировые веще-
ства, входящие в его состав, и те изменения, которые в них
происходят при некоторых специальных состояниях мозга,
например, при наркозе (Тудикум, Вейль, Сула, Абдергальден,
Овертон, Данилевский, Гутников, Шкарин и др.). Более того,
не останавливаясь на изучении химического состава мозговой
субстанции, современная наука пошла и дальше, подвергнув
детальному анализу те физико-химические процессы, те явле-.
ния «ионного возбуждения», которые лежат в основе нервной
деятельности, в частности, работы головного мозга (Лазарев,
Лилиенталь, Вертгеймер, Кёлер и др.).
Еще в конце прошлого столетия рядом заграничных
(Флейшль) и русских (Тарханов, Данилевский, Чаговец,
51
Кауфман, Костин и др.) ученых началось изучение электри-
ческих реакций мозга, т.-е. тех электрических токов, которые
возникают в теле и, в частности, в мозгу при «психической ра-
боте». Русскому физиологу академику Тарханову удалось по-
казать, что всякое сильное эмоциональное переживание со-
провождается в человеческом организме развитием электри-
ческого тока, который может быть уловлен чутким гальвано-
метром, если испытуемый держит в руках соединенные с этим
последним электроды. Это явление было названо «психогаль-
ваническим феноменом» и особенно подробно изучено загра-
ницей, главным образом, при различных нервнопсихических
заболеваниях (Ферагут, Григор, Визель, Грюнбаум, Пьерон,
Георги и др.).
«Всякое ощущение, всякий акт движения должны обра-
зовать электрические волны, — говорит академик Н. Н. Ла-|
зарев, — и голова человека должна излучать волны большой
длины (до 30.000 км) в окружающую среду».
Кроме того, экспериментальное изучение влияния электри-
чества на нервную систему показало, что токи определенной
силы и напряжения могут создавать искусственный сон и что
ими можно пользоваться в качестве наркотического средства
(Ледюк, Чаговец, Котович и др.).
Еще в самом начале прошлого века Галль пытался найти
закономерные соотношения между анатомическим строением
головы и психическими способностями, соответствующими
данной форме черепа и, как он думал, вместе с тем данного
мозга. Таким путем он пробовал отыскать внешние физи-
ческие признаки «твердой воли», «хорошей памяти», «музы-
кальных способностей» и т. д. Однако довольно скоро гал-1
левская френология потерпела полное фиаско, и многократные
проверки наблюдений Галля показали, что найденной им
зависимости между строением черепа и «психическим скла-
дом», характером—нет.
В последние годы попытки подметить все же определен-
ные соотношения между анатомической структурой тела
и особенностями психической деятельности возобновились.
Особенной популярностью сейчас пользуется учение гер-
манского психиатра Э. Кречмера, описавшего на основании
многочисленных антропометрических измерений, главным обра-
зом, больных, страдающих различными психозами, несколько
анатомических типов (пикник, астеник, атлетик, диспластик)
и пытавшегося связать их с характерными для того или другого
из них особенностями психики. Так, например, как известно, по
мнению Кречмера, людям с тонкими костями, длинными ко-
нечностями, узкой грудной клеткой и слабо развитой муску-
латурой—астеникам—присущ замкнутый, скрытный характер,
то порывистый, то. тягучий темп движений, аффективная
деятельность, обращенная не столько на окружающих, сколько
52
i самого себя — эгоцентризм. Этот тип назван Кречмером
изоидным. Наоборот, лицам ширококостным, с хорошо раз-
ными грудной и брюшной полостями, с укороченными конеч-
)стями—пикникам—свойственен веселый, живой, общитель-
ый характер; этот тип Кречмер называет циклоидным.
Учение Кречмера о строении -тела и характера вызвало
'большую литературную полемику и много возражений. По
всей вероятности, при дальнейшем уточнении антропометри-
ческих измерений и при установлении строгих и точных вза-
имоотношений между анатомическим строением тела и фи-
зиологическими особенностями различных органов, в част-
ности, центральной нервной системы, многое в этом учении
изменится и усовершенствуется, но во всяком случае попытка
уловить такого рода закономерные отношения между стро-
ением тела и особенностями характера чрезвычайно инте-
ресна и очень знаменательна, ибо и здесь ясно сказывается
мысль о полной анатомо-физиологической обусловленности
человеческого поведения и о возможности подхода к объяс-
нению тех или других своеобразных черт- характера и пове-
дения не от анализа «субъективных переживаний» и «психо-
логических особенностей», а от определенного анатомо-
физиологического склада данного лица.
В 1918—1920 гг. сперва по Западной Европе, а затем и у
нас прокатилась волна «сонной болезни», летаргического или
эпидемического энцефалита. В большинстве случаев после
этого заболевания у перенесших его наблюдались резкие
изменения характера, темперамента, всего «психического
облика». Патолого-анатомические исследования лиц,умерших
от этой болезни, показали, что у них обычно оказывались
пораженными болезненным процессом подкорковые узлы
’ и различные отделы стволовой части головного мозга. Это
обстоятельство заставило многих заграничных психиатров
I и невропатологов заговорить о том, что значение мозговой
коры для психической деятельности до сих пор сильно пре-
увеличивалось и что центр тяжести психических процессов
надлежит перенести в мозговой ствол, в подкорковые центры
(Экономо, Рейхардт, Бэрце, Кюпперс, Штерц). Некоторые
психиатры в настоящее время на основании данных летар-
гического энцефалита высказывают предположение, что «ядро
личности», чувства, инстинкты, воля, характер, темперамент
 очень мало или даже ничего общего с мозговой корой не
I имеют, а связаны только каким-то образом с деятельностью
I мозгового ствола (Бонгёффер, Клейст).
Другими словами, новейшие данные невропатологии и пси-
хиатрии показывают, что сложнейшие реакции поведения че-
ловека находятся в теснейшей зависимости не только от
мозговой коры, но и от нижележащих отделов нервной
системы, и что мы постепенно приближаемся все более и.
53
более к уяснению нервных механизмов и нервной динамики
человеческого поведения.
Однако, в то же самое время эти новые попытки устано-
вить соотношение между «психическими процессами» и рабо-
той мозга еще раз показывают, как плохо основные понятия
психологии укладываются в рамки анатомо-физиологических
фактов и как легко, не имея никакой определенной локали-
зации и никакого определенного анатомо-физиологического
субстрата, они могут поэтому перемещаться и блуждать из
одних отделов нервной системы в другие в зависимости
от субъективных воззрений тех или других авторов.
Нельзя, хотя бы вскользь, не коснуться и еще одного до-
стижения современного естествознания.
Как показали невропатологические и физиолого-химические
исследования последнего времени, влияние химического со-
става крови на деятельность мозга в большой степени зави-
сит от так называемого гематоэнцефалитического барьера,
(Монаков, Штерн), под которым подразумевают внутреннюю
оболочку мозговых полостей (желудочков мозга) и стенки
сосудов и сосудистых сплетений, снабжающих кровью цен-
тральную нервную систему. Через этот барьер проникают
в мозг и регулируют его работу различные вещества и в том
числе гормоны внутрисекреторных желез. В зависимости от
особенностей этого барьера функционирует и нервный аппарат,
а, следовательно, от его состояния в значительной степени
зависит и поведение человека.
Огромное значение анатомо - физиологического изучения
сосудистой системы для исследования «психической деятель-
ности» нашло надлежащее освещение в целом ряде работ
крупнейшего психиатра конца прошлого века Мейнерта.
Наконец, развитие в биологии учения о наследственности
точно так же оказывает большое влияние и на изучение на-
следственности тех или других «психических свойств».
Особенно большое значение в настоящее время проблема
нервной наследственности играет в психиатрии, где удалось
установить закономерную наследственную передачу различных
нервнопсихических заболеваний по законам, в свое время
установленным Менделем.
В психологии вопросам наследственности обычно или со-
всем не уделяется места, или уделяется его весьма мало и то,
главным образом, в виде общих рассуждений на эту тему,
между тем как само собою понятно, что экспериментальное
исследование нервной наследственности у животных и стати-
стическое, а отчасти, поскольку это возможно, и экспери-
ментальное изучение 1 ее у человека имеет громадное
1 Имел здесь в виду экспериментальное изучение, например, врожден-
ных реакций нервной системы.
54
значение. Можно думать, что, когда наука о поведении чело-
века, наконец, станет в полном смысле этого слова естественно-
научной дисциплиной, и учение о наследственности займет
в ней надлежащее место.
Мы видим, таким образом, что в наши дни поведение
человека является, с одной стороны, предметом чисто психо-
логического изучения, а с другой—все в большей и большей
степени входит в круг тех исследовательских задач, которые
ставят перед собою различные естественно-научные и меди-
цинские дисциплины: биология, физиология, физика, химия,
особенно коллоидная химия, эндокринология, неврология,
психиатрия и т. д.
Вместе с тем все острее и горячее становятся споры
о преимуществах того или другого метода изучения поведе-
ния, о неразрывно связанных с тем или другим принципи-
альных предпосылках, о неизбежно вытекающих из того или
другого выводах как теоретического, так и практического
характера, о дальнейших путях науки о поведении чело-
века.
Поставленная в необходимость считаться с неуклонно ра-
стущими успехами естествознания, особенно в сопредельных
с нею областях (биологии, физиологии нервной системы,
невропатологии), психология, не отказываясь от ряда
заимствований в отношении тех или иных естественных
наук, в то же время с величайшим упорством, а подчас
и косностью, продолжает отстаивать свои принципиальные
позиции, свои основные методы, свои тысячелетние заблу-
ждения, ища приюта, защиты и поддержки то у богословия,
то у философии, то у этики, то у социологии и даже полит-
экономии, стараясь в более или менее тесном контакте
с господствующей религиозно-этической или социально-эко-
номической системой найти надежное убежище и охрану от
поступательного движения точных наук. Пришедшая на смену
древне-греческой «psyche» «душевная» или «психическая»
деятельность (сознание, интеллект и т. п.) до наших дней яв-
ляется здесь самодовлеющей целью исследования, причем
поведение человека рассматривается как ее внешнее выра-
жение, а физиологические процессы, в частности—мозговые
реакции, как другая сторона этой деятельности или как ряд
параллельных ей явлений. Следуя философам эпохи возро-
ждения (Декарт, Спиноза, Лейбниц) или же повторяя фран-
цузских материалистов XVIII столетия (Ламеттри, Кабани,
Гольбах), современные психологи говорят о психике как об
особом аттрибуте или стороне, свойстве высокоорганизованной
материи.
8.
Основные этапы в развитии учения о психической
деятельности.
Итак, начиная с эпохи возрождения, психология из «уче-
ния о душе» превращается в учение о «психических явле-
ниях» (Вивес, Локк, Юм, Гертли), о «психических способно-
стях» (X. Вольф), о «психической или сознательной деятель-
ности» (Джемс, Вундт, Эббингауз), о «психической энергии-.
(Штумпф, Липпе, Краинский и др.). Из явной цели психоло-
гического исследования «душа» становится его скрытой,
молчаливо подразумеваемой, предпосылкой. По мнению
В. Джемса, психология не становится, однако, от этого на-
укой в полном смысле этого слова, но попрежнему пред-
ставляет собой лишь «нечто обещающее в будущем стать на-
укой». Для многих представителей новейшей психологии, и
особенно психологии поведения, душевная деятельность уже
является лишь связующим звеном между стимулами и ре-
акциями (Торндайк), или своего рода надстройкой над работой
мозга—эпифеноменом (Мюнстерберг, Энджелл). Несмотря на то,
что она теперь за редкими исключениями исследуется как
фактор, «организующий поведение человека», тем не менее
это поведение является для психолога внешним выражением
«внутреннего мира душевных переживаний» и попрежнему
изучается не только с помощью эксперимента и наблюдения,
но и посредством психологической интроспекции, т.-е. само-
наблюдения (Торндайк, Перкс, Жанэ, Келлер, Коффка и др.).
Если раньше поведение человека было обнаружением дей-
ствующей в нем и им управляющей «разумной души», а затем
стало внешним выражением «душевных явлений», то теперь
она рассматривается как результат «психической активности»,
«деятельности сознания или интеллекта», являющимися в свою
очередь, конечно, «психическими процессами».
Неуклонный рост естествознания, успехи физики, химии,
главным образом, коллоидной химии, биологии, физиологии,
в особенности анатомии, гистологии и физиологии нервной
системы, учения о внутренней ,секреции и различных отраслей
медицины, с невропатологией и психиатрией на первом пла-
не—все это поставило психологию перед лицом фактов, не-
отвратимо свидетельствующих о том, что истинная наука
о поведении человека есть прежде всего изучение жизнедеятель-
ности организма, его биологического взаимодействия с внеш-
ней средой, предопределяемого структурой тела и наследствен-
ностью, изучение рефлекторной работы его нервной машины,
главным образом, головного мозга, работы, находящейся помимо
воздействия окружающего мира под непрестанным влиянием
химического состава крови, обмена веществ, внутренней секре-
ции и других физиологических процессов и сама по себе
56
представляющей физико-химическую, «ионную» деятельность
нервной ткани.
Уже отдельные психологи XIX столетия должны были
признать, что «произвольные действия» суть не что иное,
как рефлексы головного мозга высокого порядка (Т. Рибо),
что психическая деятельность есть работа нервной машины
(В. Джемс), что «движения человеческого тела, какой бы
сложности они ни достигали, всегда представляют собой лишь
результат токов, пересекающих церебральную массу» (А. Бинэ),
что «психика есть энергия мозга» (Форель), но признание это
было чисто формальным, на деле же все оставалось попреж-
нему и поведение человека попрежнему изучалось с точки
зрения «интеллектуальных, волевых и эмоциональных» про-
цессов, выражением которых оно для психологов продолжало
оставаться. Изучалась не высшая сложно-рефлекторная де-
ятельность нервной системы, а лишенная материального
субстрата «психика»: представления, чувствования, вообра-
жение и т. д.
И вот, та двойственность, которая заключалась в утвер-
ждении, что поведение человека есть в одно и то же время
внешнее проявление «психической деятельности», «субъек-
тивных переживаний», «внутреннего мира», с одной стороны,
и работа нервной машины—с другой, эта двойственность при-
водит психологов к созданию различных теорий («психофи-
зиологического параллелизма», «психофизического монизма»,
«эмпирического параллелизма», «методологического монизма
и т. д.), имеющих целью показать, что «психическое» и «фи-
зическое» суть два параллельно протекающих ряда явлений,
два свойства «единой субстанции», две стороны одного и того
же процесса. Однако, достигаемый этими теориями «монизм»
только кажущийся. «Внешнее и внутреннее», «объектив-
ное и субъективное», «психическое и физиологическое» по-
прежнему противопоставлены друг другу, как два совер-
шенно особых, таинственно связанных мира. С одной сто-
роны, мир физических явлений и физиологических фактов,
с другой—мир мыслей, чувствований, желаний, соответству-
ющих основным «психическим силам»—интеллекту, сознанию,
эмоциям и воле, тем «частичным душам», которые были опи-
саны еще Платоном и Аристотелем.	\
Итак, одновременно бок о бок продолжали существовать,
с одной стороны, изучение поведения в понятиях древне гре-
ческой философии, с другой—в тех новых понятиях, которые
возникали в процессе естественно-научного исследования де-
ятельности всего организма в целом и работы нервного аппа-
рата в частности.
Надо при этом заметить, что понятие интеллекта или ра-
зума остается в настоящее время столь же неопределенным
и расплывчатым, каким оно было и во времена Аристотеля.
57
Что касается «сознания», о котором много писали еще древ-
ние индусы, то, как мы уже говорили, и оно у многих совре-
менных психологов вызывает большие сомнения, представляясь
понятием не менее расплывчатым и туманным, чем «душа-.,
«психика», «разум» и т. п. (Авенариус, Риккерт, Энджелл,
Мюнстерберг, Уотсон и т. д.). Это обстоятельство заставило
еще 18 лет тому назад одного из американских психологов
высказать предположение, что настанет то время, когда «соз-
нание будет признано столь же мало научным понятием, как
и душа» (Энджелл), а другого (Д. Уотсон) уже в наши дни
заявить, что «сознание с его структурными элементами... все
это только фразы».
Несмотря, однако, на признание всех успехов и достиже-
ний естествознания и вопреки отдельным голосам, предупре-
ждающим о весьма сомнительной научной ценности не только
основных психологических понятий, но и всей психологии
в целом, эта последняя как в прошлом столетии, так и в наши
дни продолжает ревностно охранять ту обветшалую систему
понятий, которая осталась ей от глубокой древности и, более
того, пользуется ею как отправным пунктом для дальнейших
психологических построений, представляющих по большей
части объяснение одного неизвестного другим, хотя и более
многословным, но еще менее известным.
На этот шаткий фундамент психология пытается водру-
зить и все современные достижения естествознания в области
изучения поведения, стремясь к недостижимой цели привести
в органическую с собою связь факты, глубоко чуждые ей по
своей природе.
В том настойчивом и жадном стремлении к естественным
наукам, которое присуще психологии, начиная с эпохи воз-
рождения и особенно в течение прошлого и текущего столе-
тий, есть нечто, поистине трагическое, ибо, несмотря на тео-
ретическое признание всех современных достижений в сопре-
дельных ей областях естествознания, она роковым образом
остается отделенной от него абсолютно непроницаемой и в то
же время невидимой, как бы стеклянной, стеной.
Миру объективно-изучаемых фактов, протекающих во вре-
мени и в пространстве и сводимых к физико-химическим про-
цессам, она противополагает, по ее мнению, не менее реаль-
ный мир субъективных переживаний, психических явлений,
существующих только во времени и непосредственно доступ-
ных лишь самонаблюдению. Внешним выражением этого внут-
реннего мира для нее и является поведение человека.
58
ГЛАВА III
УЧЕНИЕ О ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1.
Первые попытки установления соотношений между работой
мозга и поведением. — „Френология11. — Начало физиологии
больших полушарий головного мозга- — Метод экстирнаций
и электрораздражений.—Искания новой „объективной номен-
клатуры11.
Зависимость человеческого поведения от нервной системы
была установлена еще 580 лет до нашей эры, когда грече-
ский ученый Алкмеон из Кротона стал утверждать, что «се-
далищем души» является мозг. Однако, это утверждение дол-
гое время казалось многим греческим натурфилософам весьма
сомнительным и даже Аристотель полагал, что носителем psy-
che является сердце, а мозг лишь действует на это последнее
охлаждающим образом. Впрочем, Гиппократ за 400 лет до
нашей эры говорил о том, что параличи, судороги и потеря
дара речи являются результатом мозговых повреждений,
а Гален (200—'131 гг. до нашей эры) знал, что движениям ко-
нечностей, мускулатуре лица, языка, челюстей и глаз в мозгу
соответствуют специальные ими управляющие отделы.
Мы уже видели, что в эпоху возрождения знания о строе-
нии и функциях нервной системы были относительно обширны,
но вместе с тем причудливым образом переплетались с «уче-
нием о душе». Так, Декарт составил себе в общих чертах
совершенно правильное представление о рефлекторном ха-
рактере работы «нервной машины» и в то же самое время,
однако, считал, что в желудочках мозга помещается «животный
дух», а в шишковидном придатке головного мозга (gl. pinea-
lis) обитает «разумная душа».
Во второй половине XVIII столетия автор «Человека ма-
шины», французский врач Ламеттри, пишет: «Так как все
способности души ... зависят от организации мозга и всего
тела, то, очевидно, что они суть не что иное, как сама эта
организация. Таким образом, мышление есть свойство высоко
организованной материи, которой является нервная система».
В это время в Европе господствовала психология Хр.
Вольфа, считавшая, что мир психических явлений склады-
вается из ряда отдельных способностей: рассудка, памяти,
59
воображения и т. д. Уже упоминавшийся нами Галль попы-
тался локализировать «психические способности» в мозгу,
но, как мы знаем, эта попытка окончилась неудачно. Даль-
нейшие исследования показали, что связывать те или другие
понятия «психологии способностей» с различными опреде-
ленными частями мозга было столь же неосновательно, ка.<
помещать «душу» в шишковидной железе, а «животный дух
в желудочках мозга. На смену галлевской «френологии
пришло новое учение физиолога Флурана, утверждавшего,
что никакого разделения функций в головном мозгу нет, что
вся мозговая кора является совершенно невозбудимой и по
характеру своей деятельности во всех частях однородна. Это
мнение поддерживалось в середине прошлого столетия всеми
крупнейшими физиологами (Мажанди, Лонгэ и др.).
Но в 60—70-х годах клинические наблюдения психиатров
Брока, Верникэ и Джексона, сопоставленные с патолого-ана-
томическими исследованиями сильно поколебали учение Флу-
рана, установив в мозговой коре существование строго ло-
кализированных двигательных центров и, в частности, цент-
ров речи. Позднее были описаны также специальные центры
для чтения (Дежерин) и письма (Шарко).
Крупные успехи в области физиологии спинного и про-
долговатого мозга (Флуран, Мажанди, Пфлюгер, Экснер,
Сеченов и др.), достигнутые ко второй половине XIX века,
поставили перед естествознанием новую очередную задачу:
экспериментальное физиологическое исследование высшего
отдела нервной системы — больших полушарий головного
мозга. Но задача эта оказалась исключительно трудной. Чрез-
вычайная сложность строения высшего отдела нервной си-
стемы и в соответствии с этим величайшая сложность его
функций в высокой степени затрудняли исследователей.
Методы, применявшиеся ими, или были крайне грубы,
неточны, или, резко нарушая нормальную работу больших
полушарий, многое в ней затемняли и извращали. Однако,
помимо необычайной сложности высшего нервного аппарата
и, так сказать, ювелирной тонкости его работы, помимо от-
сутствия хорошо разработанной, соответственно приспособ-
ленной методике исследования, было и еще одно обстоятель-
ство, сильно тормозившее продвижение естествознания в эту
новую для него область.
Приступая к изучению головного мозга, физиолог не мог
отрешиться от усвоенной им с детства привычки рассматри-
вать этот орган как носитель «психической деятельности»,
привычки видеть в его реакциях внешние проявления мыс-
лей, чувствований и желаний, привычки объяснить его работу
в психологических понятиях, в психологических терминах.
Начало экспериментальному изучению функций мозговой
коры было положено в 1870 г. немецкими учеными Фритчем
60
и Гитцигом. Удаляя у собак часть черепной покрышки, они
раздражали электрическим током различные пункты коры
и наблюдали при этом сокращения отдельных мышц, разно-
образные движения конечностей, головы, туловища и всего
тела. Таким образом ими было установлено, что кора боль-
ших полушарий возбудима и что раздражение различных
участков ее дает постоянный двигательный эффект в виде
того или другого движения.
Если мы вспомним, что с 40-х годов в науке господство-
вало мнение Флурана о невозбудимости и полной однород-
ности функций всех участков мозговой коры, то мы поймем,
какой сдвиг должен был произойти в изучении головного
мозга после открытия Фритча и Гитцига.
Многочисленные исследования, проведенные по тому же
«методу электрических раздражений» на низших обезьянах
(Гитциг, Шеррингтон, Хорсли, Шеффер и др.), антропоидах
(Шеррингтон, Грюнбаум, Лейтон) и, наконец, в самое послед-
нее время на людях, получивших на войне ранения головы
и имеющих после них дефекты черепа (Бергер), блестяще
подтвердили и дополнили экспериментальные факты, найден-
ные в свое время на собаках.
Таким образом было установлено, что в переднем (лоб-
ном) отделе больших полушарий находятся специальные
участки, заведывающие разнообразными моторными реакциями
высших животных и человека, осуществляющие различные
навыки, «произвольные действия» и «целеустремленные дви-
жения». Эти участки коры были названы «психомоторными
центрами».
Спустя несколько лет после работы Фритча и Гитцига
начались классические исследования функций мозговой коры,
предпринятые выдающимся немецким физиологом Г. Мунком
и его учениками. Вырезая, главным образом, у собак и
обезьян различные части больших полушарий, Мунк устано-
вил существование в мозговой коре особых областей, заведы-
вающих приемом кожных, зрительных и слуховых раздражений.
Подопытные животные Мунка с удаленной зрительной
областью, оправившись после операции, когда их подвергали
воздействию различных зрительных раздражений, поворачи-
вали в их сторону голову, обходили препятствия, встречав-
шиеся на их пути, на них не натыкаясь, но наряду с этим
не различали съедобного от несъедобного, не отличали хо-
зяина от чужих, не реагировали на его жесты и вели себя,
одним словом, так, что заставили Мунка говорить: «Хотя
они и видят, но не понимают значения виденного». Это
своеобразное расстройство зрения было названо им «душев-
ной слепотой».
Животные с удаленной слуховой областью реагировали
на все звуки, поворачивая голову, настораживая уши, но не
61
обнаруживая никакой разницы в своих реакциях на различ-
ные звуки, не шли на кличку, не отвечали обычным образом
на голос хозяина и т. п. И в этом случае наблюдалась совер-
шенно своеобразная глухота. Животные, как говорил Мунк,
«слышали, но не понимали того, что слышат», у них разви-
валась < душевная глухота». Их интеллект, по его мнению,
при этом заметно понижался.
Итак, опытами Мунка было установлено существование
в мозговой коре особых областей, соответствующих, по его
мнению, «восприятию и пониманию зрительных, слуховых
и других впечатлений». Эти области были названы «психо-
сенсорными центрами» или «чувственными сферами».
Эксперименты Мунка были повторены при помощи того
же «метода экстирпаций», т.-е. удаления частей мозга мно-
гими исследователями, одни из которых считали описанные
им области строго ограниченными, другие, наоборот, полагали,
что очертания их расплывчаты и постепенно и незаметно
' они переходят друг в друга’(Феррье, Хорсли, Ротман, Лючиани,
Сэпилли и др.).
Однако, пытливость естествоиспытателей не утолялась
этими опытами частичного удаления больших полушарий,
перерезая мозг у млекопитающих ниже больших полушарий
и, таким образом, как бы выключая этот отдел (Шеррингтон),
или удаляя его целиком, физиологи изучали те изменения
в поведении животных, которые наступали после такой опе-
рации. Подобные опыты были произведены с птицами (Шра-
дер), собаками (Гольц, Ротман, Зеленый), обезьянами (Кар-
плюс и Крейдль) и другими животными. Все исследователи
единогласно отмечали при этом резкое нарушение нормаль-
ного поведения и объясняли1 его тем, что животные впадали
в сб'Стояние «слабоумия , что «произвольная деятельность >
их расстраивалась, что «интеллект их разрушался». Гольц,
например, находил, что у его лишенной больших полушарий
собаки «понятливость крайне ослаблена» и что она предста-
вляет собой как бы «рефлекторный автомат .
Объясняя, однако, те изменения поведения, которые на-
блюдались при вырезании отдельных частей больших полу-
шарий или при полном их удалении, частичным или общим
ослаблением «разумных способностей >, физиологи были вместе
с тем принуждены признать отношение интеллекта к мозгу
таковым, что он «повсюду и нигде в частности» (Мунк).
В то время, как при изучении спинного и продолговатого
мозга физиолог говорил о деятельности тех или других
нервных центров, о функциях тех или других проводящих
путей или о взаимодействии между собою различных отделов
нервной системы, переходя к исследованию работы больших
1 За исключением Г. П. Зеленого.
62
полушарий, он внезапно утрачивал твердую анатомо-физиоло-
гическую почву под ногами и строго объективный естественно-
научный анализ экспериментально добытых по методу экс-
тирпаций или методу электрических раздражений фактов,,
начинал заменять чисто психологическими рассуждениями
о «произвольной деятельности» животных, об их «разумных
способностях», «догадливости, понятливости, интеллекте» и
т. п. Аналогизируя их поведение с поведением человека в тех
или иных двигательных реакциях животных, он видел внеш-
нее выражение «интеллекта, чувствований, воли».
Совершенно ясно, что термин «душевная слепота» или
душевная глухота» не объясняет физиологической сущности
этого явления, не устанавливает его нервного механизма,
равно как и разговоры о «понижении интеллекта» не дают
даже намека на истинный физиологический смысл тех рас-
стройств работы нервного аппарата, которые в соответствен-
ных случаях имеют место. Какие нервные реакции повреж-
дены? И как повреждены? Какие исчезли окончательно? Ка-
кие исчезли временно? Чем вызвано это временное исчезно-
вение? Как изменились оставшиеся нервные функции? Все
это вопросы, на которые при психологическом объяснении
ответов нет.
Мы уже говорили о грандиозной структурной сложности
коры больших полушарий, содержащей, по данным Бергера,
у человека свыше 5 миллиардов клеток и имеющей столь
различное строение на отдельных своих участках, что в за-
висимости от особенностей этого строения всю кору в насто-
ящее время разбивают свыше, чем на 200 отделов (Фогт).
Естественно, что и сложность функций этого органа совер-
шенно исключительна, а между тем даже его простейшие
реакции за отсутствием соответствующих методов исследова-
ния оставались до начала текущего столетия не изученными,
не говоря уже о тех сложнейших реакциях, из которых по
преимуществу складывается поведение высших животных и тем
более человека-
14 вот, как только физиолог в процессе эксперименталь-
ного изучения деятельности этого высшего отдела нервной
системы встречался со всей сложностью и многообразием
его реакций, сталкивался с необычайной трудностью их чисто
физиологического анализа, его объяснения полученных фактов
неуклонно направлялись в психологическое русло, его речь
вступала на проторенные еще с детства пути обыденных при-
вычных выражений, заставлявших его говорить об «интел-
лекте, чувствованиях и произвольной деятельности» исследу-
емых животных, несмотря на то, что нервный механизм изу-
чаемых' изменений поведения не только не становился от
этого яснее, но, наоборот, в еще большей степени затемнялся,
и подобное лишь кажущееся объяснение того или другого
ба
факта только приводило исследователя в психологический
тупик.
Это обстоятельство заставило трех немецких физиологов—
Бэра, Бетэ и Юкскюлля—в самом конце прошлого столетия
поднять вопрос о необходимости для физиологии нервной
системы создать особую «объективную номенклатуру», кото-
рая дала бы возможность при сравнительно-физиологическом
изучении поведения животных на различных ступенях био-
эволюционной лестницы и до человека включительно, нацело
отказаться от психологической терминологии и таким образом
освободила бы физиологическое изучение от примеси психо-
логических понятий.
Бэр, Бетэ и Юкскюлль говорили о том, йто для нейро-
физиолога должны существовать лишь объективные раздра-
жения и вызываемые ими в нервной системе физиологические
процессы. Эти же последние складываются из приема раз-
дражения, превращения его в нервное возбуждение и прове-
дения возбуждения в исполнительный, рабочий, эффекторный
орган, т.-е. в мышцу, сосуд или какую-либо железу. Однако,
предложенная этими тремя учеными «объективная номенкла-
тура», не имела успеха и осталась теоретической схемой,
представляя в настоящее время лишь исторический интерес.
Но мысль о новой терминологии и вместе с тем о новой
системе понятий для изучения как работы нервного аппарата,
безо всякого обращения к помощи психологии, оказалась пло-
дотворной и осуществленная практически, воплощенная в ре-
альную действительность в процессе экспериментального
•исследования дала, как мы увидим, прекрасные результаты.
Итак, распространение естествознания в ту заповедную
область, которой для него до тех пор являлось изучение по-
ведения, в ту область, где до той поры безраздельно гос-
подствовала психология, встретило не мало трудностей и пре-
пятствий на своем пути.
Прежде всего величайшая сложность структуры и функ-
ций высшего отдела нервной системы затрудняла эту задачу.
Затем, грубость и несовершенство способов исследования
мозга, имевшиеся в распоряжении физиологии, в свою оче-
редь мешали развитию научного познания в этой области,
ибо как метод электрических раздражений, так и метод экс-
тирпаций, требуя специального оперативного вмешательства,
в резкой степени нарушали нормальную деятельность мозго-
вой коры, а второй из них, кроме того, в значительной сте-
пени затушевывал прямые последствия удаления той или иной
части мозга тем общим шоком и зачастую теми болезненными
'Осложнениями, которые оставляла после себя обычно крайне
тяжело протекавшая операция. Таким образом, невозможность
изучения деятельности неповрежденных оперативным вмеша-
тельством больших полушарий являлась одним из самых
64
труднопреодолеваемых препятствий на пути физиологического
исследования этого отдела нервной системы.
Далее, усвоенная с детства привычка психологического
подхода к объяснению поведения животных, глубоко вкоре-
нившиеся навыки истолкования тех или других реакций жи-
вотных, как внешних проявлений «разума, воли, чувства»,
точно так же в сильнейшей степени тормозили работу.
И, наконец, почти полная невозможность применения ме-
тода экстирпаций и электрических раздражений (за исклю-
чением редких клинических случаев) для изучения деятель-
ности больших полушарий человека крайне суживало значе-
ние вновь нарождающейся области знания и проводило вместе
с тем резкую границу между сферой действия естественных
наук, в частности—физиологии, с одной стороны, и областью
психологии, с другой.
Отсутствие физиологического доступа к изучению работы
больших полушарий человека, отсутствие соответствующего
метода для физиологического изучения неповрежденной моз-
говой коры как высших животных, так и людей способство-
вали господствованию в данной области психологии.
В то время, как по всем другим направлениям естество-
знание, опираясь прежде всего на эксперимент и там, где он
почему-либо оказывался неосуществимым, на строго объек-
тивное наблюдение, все дальше и дальше продвигалось впе-
ред, завоевывая все новые и новые области и достигая все
более и более крупных успехов, здесь, в той сложнейшей
системе нервных центров, в той паутинной пряже бесконеч-
ных нервных проводов и клеток, из которых состоит голов-
ной мозг, казалось, надолго и прочно осела и запуталась
созданная греческой натурфилософией psyche, подновленная
эпохой возрождения «психическая деятельность».
2
Зоопсихология и поведение животных. Теория тропизмов Лёба.
Физиологическая регуляция поведения по Дженнингсу. Уче-
ние об условных рефлексах И. П- Павлова
Наступление естествознания на ту область, где прочно
укрепилась и безраздельно господствовала психология, велось,
впрочем, не только со стороны физиологии нервной системы.
Поведение животных мало-по-малу начало становиться одним
из объектов изучения и другой естественно-научной дисци-
плины—биологии.
Мы уже говорили о том, что под влиянием тех крупных
успехов в этой науке, которыми ознаменовалась первая поло-
вина прошлого столетия, психология стала уделять много
внимания проблеме филогенетического развития психики, осо-
бенностям этой последней на различных ступенях биоэволю-
5—Естествозн. и наука о поведении человека.	65
ционного развития. Так возникли зоопсихология, биопсихоло-
гия, сравнительная психология. Наблюдая поведение различ-
ных животных, психолог усматривал в их реакциях обнару-
жение их психических особенностей. Все двигательные реак-
ции животных рассматривались как внешние проявления удо-
вольствия и неудовольствия, желаний и чувствований, разум*
и воли, т.-е., иными словами, наблюдатель приписывал изу-
чаемым животным, при этом не только высшим, но даже
низшим и простейшим, все те побуждения для движения
в окружающей среде, которыми он привык с детства объ-
яснять свои собственные поступки.
В 80—90 годах прошлого века в биологии образовалось
новое течение, представленное, главным образом, двумя круп-J
нейшими американскими учеными—Лёбом и Дженнингсом—в
характеризующееся полным отказом при изучении животных
от психологического объяснения их реакций. Исследование,
велось почти исключительно на простейших и низших живот-*
ных, причем те или другие двигательные реакции живого
организма неизменно рассматривались как результат физико-
химического взаимодействия между окружающей средой и те-1
лом животного, в первую голову его нервной системой.
Различные раздражения внешнего мира — механические,
световые, звуковые, запаховые и т. д., падая на поверхность]
тела животного или на специальные его воспринимающие
приборы: «фоторецептор» (зрительный прибор), «фонорецеп-
тор» (слуховой прибор), «стиборецептор» (обонятельный
прибор) и т. д., вызывают в этих последних физиологический
процесс—нервное возбуждение, которое, достигая централь-
ной нервной системы, из соответственных воспринимающих
областей мозга распространяется в моторные области, в дви-
гательные центры, откуда уже направляется в те или другие
мышцы, производя тот или другой двигательный эффект
в виде определенного движения животного.
Чем сложнее устройство рецепторных приборов, централь-
ного нервного аппарата и эффекторной системы, т.-е. мышц,
сосудов и желез, тем сложнее и разнообразнее реакции жи-
вотного в окружающей его среде.
Таким образом все двигательные реакции животного, со-
ставляющие его поведение и разделяющиеся на две основные
группы: реакций, устремленных к вызвавшим их раздражи-
телям, и реакций, направленных от раздражений, под влия-
нием которых они возникли (положительные и отрицательные
тропизмы, по Лёбу), являются прямым результатом физико-
химического воздействия внешних раздражений на поверх-
ность тела или на специальный воспринимающий прибор
(глаз, ухо и т. д.). Возникшее в этом приборе при внешнем
раздражении возбуждение по нервным волокнам достигает
центральной нервной системы и здесь передается на нервные
66
центры, заведывающие теми или другими мышцами, сокра-
щение которых приводит в движение конечности или все
тело животного.
Изменчивость реакций этого последнего зависит, с одной
стороны, от разнообразия тех комбинаций внешних раздра-
жений, которые в каждый данный момент падают на живой
организм, и от того пути, который они проходят в нервной
системе, а с другой, что особенно подчеркивает Дженнингс,
от физиологического состояния животного, определяемого
теми химическими процессами, которые непрерывно проте-
кают в его организме. Таким образом поведение все время
как бы регулируется физиологическими процессами, в нем
протекающими. Особенное значение Лёб придает здесь хи-
мизму крови, изменяющемуся под влиянием деятельности
желез внутренней секреции и в свою очередь изменяющему
в том или другом направлении работу нервной системы.
Рассматривая таким образом поведение животного прежде
всего как работу его нервного аппарата, Лёб и Дженнингс
в основе этой работы видят физико-химическое взаимодей-
ствие организма и окружающей его среды, взаимодействия
нервной системы и тех сложных биохимических процессов,
которые разыгрываются внутри тела. Жизнедеятельность
организма, его поведение есть регулирование физиологиче-
ских процессов с изменениями внешней среды.
При таком подходе к изучению поведения всякая надоб-
ность в догадках о том, что животное думает, чувствует и
желает, исчезает, а вместе с тем устраняется и необходимость
психологических объяснений, заменяемых строго объективным
естественно-научным анализом двигательных реакций живот-
ного. Вместе с тем Лёб заявляет, что считает «метафизиче-
скую теорию всеобщей одушевленности материи и всего жи-
вотного мира» совершенно несостоятельной, равно как и
«предположение, что целенаправленные рефлексы и инстинкты
содержат психический элемент».
Опыты Лёба и Дженнингса естественным образом должны
были навести на мысль, что созданный ими новый метод
изучения поведения может быть применен не только к низ-
шим, но и к высшим животным.
Такие попытки и были сделаны еще в прошлом столетии
также американскими учеными Торндайком и Перксом, ко-
торые решили изучать поведение животных, устанавливая
лишь соотношения между реакциями и вызывающими их
стимулами и не обращаясь к психологическим толкованиям.
Торндайк помещал собак, кошек и цыплят, предвари-
тельно в течение некоторого времени голодавших, в особые
ящики, устроенные с различной сложностью. Для того, чтобы
открылась дверца такого ящика и животное могло бы до-
стичь пищи, оно должно было наступить на особую педаль
5*
67
в полу ящика, задеть за шнурок и т. д. Экспериментатор от-
мечал то время, которое затрачивалось животным для того,
чтобы разрешить поставленную перед ним задачу и открыть
дверцу. Ставя серию опытов, он следил также за тем, как
под влиянием упражнения время это постепенно сокращалось
и под влиянием усложнения задачи увеличивалось и как при
этом изменялось поведение животных. Исследовалось также
влияние подражания для разрешения различных подобных
задач и т. п.
Йеркс помещал лягушек в ящик, имеющий два выхода, из
которых один вел в воду, а другой в тупик, где находились
обнаженные электрические провода. Лягушки, двигавшиеся
через этот последний проход, получали удары электрического
тока. После ряда экспериментов животные приучались, не
заходя в тупик, прямо направляться в ту дверь, которая вела
в воду. И здесь отмечалось время, затрачиваемое каждой
лягушкой для такого приучения. Иеркс обратил также вни-
мание на то обстоятельство, что даже в тех случаях, когда
через электроды не пропускался ток, лягушки стремительно
отскакивали от них. Подобные же опыты были поставлены
им с кроликами, с крысами и другими животными.
Однако ни Торндайк ни Иеркс не смогли удержаться на
чисто физиологической почве и' при объяснении поведения
своих подопытных животных не избежали некоторых психо-
логизмов. Торндайк между прочим пришел к тому убежде-
нию, что психика возникла как связующее звено между сти-
мулами и реакциями и не столько определяет их связи—ассо-
циации, сколько является как бы отражением этих связей.
Методика, которой пользовались эти ученые, не давала
возможности начать изучение поведения высших животных с
простейших нервных реакций и, ставя экспериментатора лицом
к лицу с уже довольно сложными действиями, в значитель-
ной степени затрудняла физиологический анализ работы мозга.
Задачей исключительной важности было найти такой спо-
соб исследования, который открыл бы доступ к строго физи-
ческому изучению простейших реакций больших полушарий
и таким путем дал бы возможность шаг за шагом, идя от
простого к сложному, подвергнуть естественно-научному ана-
лизу основные законы, управляющие всей грандиозно-сложной
работой высшего отдела центральной нервной системы.
Эта задача была разрешена методом условных рефлексов,
созданным академиком И. П. Павловым и разработанным его
школой.
То, что было в свое время высказано И. М. Сеченовым
как предположение, И. П. Павловым было доказано как экс-
периментальный факт. Работа больших полушарий совер-
шенно так же, как и всех других отделов центральной нерв-
ной системы, оказалась рефлекторной деятельностью. Реакции
68
высшего отдела нервной системы оказались столь же законо-
мерными, как и рефлексы ее нижележащих отделов, но лишь
определяемыми гораздо большим количеством условий. Ре-
флексам, осуществляемым мозговым стволом и являющимся
врожденными, родовыми, непременными, постоянными, раз
навсегда установленными, безусловными, были теперь проти-
вопоставлены рефлексы больших полушарий головного мозга,
приобретаемые в течение жизни, индивидуальные, изменчи-
вые, временные, зависящие от массы внешних условий и по-
тому—условные.
Исследование условных рефлексов открыло доступ к изу-
чению тех сложных взаимоотношений между процессами нерв-
ного возбуждения и торможения, которые лежат в основе
высшей нервной деятельности высших животных, и показало,
как в результате взаимодействия раздражительного и тор-
мозного процесса мозговой корой осуществляется тончайший
анализ и сложный синтез внешних и внутренних раздражений,
приходящих в большие полушария из внешнего мира и от
различных органов тела.
Исследуя так называемое «психическое слюноотделение»,
т.-е. отделение слюны в ответ на вид и запах пищи, в ответ
на вид и звук голоса обычно кормящего данное животное
человека, в ответ на обычную много раз повторявшуюся
обстановку кормления и т. д., И. П. Павлов пришел к тому,
что, объясняя эти факты психологически, «фантазируя о субъ-
ективном состоянии животного, ничего, кроме бесплодных
споров и личных, отдельных, несогласных между собою мне-
ний, не было достигнуто».
Убедившись в этом, он решил «повести исследование на
чисто объективной почве, ставя для себя как первую и осо-
бенно важную задачу—совершенно отвыкнуть от столь есте-
ственного переноса своего субъективного состояния на меха-
низм реакций со стороны экспериментируемого животного,
а взамен этого сосредоточить все свое внимание на изучении
связи внешних явлений с (данной) реакцией организма,
т.-е., с работой слюнных желез».
Звонок, несколько раз совпадавший во времени с дей-
ствием безусловных раздражений, например, с кормлением
собаки или вливанием в ее пасть кислоты, начинает сам вы-
зывать слюнный пищевой или оборонительный условный
рефлекс, т.-е. становится условным раздражителем. Вспыхи-
вание лампочки, сопровождавшееся несколько раз ударом
фарадического тока в лапу собаки, делается само условным
раздражителем двигательной оборонительной реакции собаки.
Все эти факты, рассматриваемые психологом, объясняются
как проявления «произвольной деятельности» животного, его
«понятливости, догадливости», «интеллекта» или его «эмоций
голода, страха» и т. п.; при физиологическом строго объек-
69
тивном подходе они являются лишь реакциями высшего нерв-
ного аппарата, «временными связями» мозговой коры с раз-
личными внешними раздражителями. Встречаясь с тем или
другим сложным актом поведения животного, психолог
задается вопросом, какими субъективными, внутренними, пси-
хическими процессами определяется этот поступок,—физиолог
стремится к тому, чтобы установить, какими мозговыми про-
цессами обусловлена данная реакция, какова ее нервная ди-
намика, каков ее рефлекторный механизм, какими раздраже-
ниями окружающей среды или самого тела животного она
вызвана. «Строгое естествознание,—говорит И. П. Павлов,—
обязано только установить точную зависимость между дан-
ными явлениями природы и ответными деятельностями, реак-
циями организма на них, иначе сказать, исследовать уравно-
вешение данного живого объекта с окружающей природой».
Подобно тому, как сложное химическое тело может суще-
ствовать лишь благодаря уравновешению отдельных атомов
и молекул друг с другом и с окружающей средой, так и «гран-
диозная сложность высших, как и низших организмов, остается
существовать как целое только до тех пор, пока все ее со-
ставляющее тонко и точно связано, уравновешено между
собой и с окружающими условиями».
Физиологическое изучение поведения и представляет собою
естественно-научный анализ такого уравновешения организма
и в первую голову его нервной системы с внешней средой
и раздражениями, приходящими в мозг из самого тела. Сле-
довательно, для естествоиспытателя поведение является уже
не внешним выражением «душевной» или «психической»
деятельности «интеллекта, сознания, чувства, воли», хотя бы
даже как промежуточных инстанций между «стимулами и реак-
циями», но работой нервного аппарата, сложнейшей совокуп-
ностью врожденных и приобретенных рефлексов с лежащими
в их основе процессами нервного возбуждения и торможения,
взаимодействующими друг с другом.
Ценным вкладом в физиологию больших полушарий
является установленный в недавнее время проф. А. А. Ухтом-
ским для всей центральной нервной системы закон «доми-
нанты.» Как показал эксперимент, всякий сильно возбужденный
пункт (доминанта) в мозгу имеет тенденцию притягивать и
суммировать в себе все более слабые раздражения, усиливая
за их счет свою деятельность. Таким образом среди воздей-
ствующих в каждый данный момент на центральный нервный
аппарат раздражений мы должны различать доминантные
и субдоминантные раздражения.
Изучение сложно-безусловных рефлексов — инстинктов,
исследование возникающих на них в течение жизни живот-
ного надстроек из множества разнообразнейших условных
рефлексов, анализ тех взаимоотношений, которые имеются
70
между теми и другими, установление основных законов моз-
говой динамики, регулирующей уравновешивание организма
во внешней среде и работу нервного аппарата с деятельно-
стью других органов тела,—вот те задачи, которые открыва-
ются перед исследователем при физиологическом подходе и
изучении поведения животных.
Особенно важно то обстоятельство, что вместе с устано-
влением понятия условного рефлекса была найдена эле-
ментарная реакция высшего нервного аппарата, как бы про-
стейший разряд нервного тока, как бы «кванта мозговой
энергии», своего рода «функциональный атом», из которого
-строятся все более сложные реакции больших полушарий:
комплексные и цепные условные рефлексы.
Совершенно так же, как биологический анализ поведения
низших животных привел Лёба к «теории тропизмов», физи-
ологичекое исследование поведения высших животных при-
вело И. П. Павлова к «учению об условных рефлексах». Да
и принципиальные естественно-научные предпосылки, как мы
видели, и в том и в другом случае были одинаковы. «Объ-
ективное исследование живого вещества,—говорит И. П. Па-
влов,— начинающееся учением о тропизмах элементарных живых
веществ, может и должно остаться таковым и тогда, когда
оно доходит до высших проявлений животного организма, так
называемых психических явлений у высших животных».
Итак, тот метод строго-обективного, чисто физиологиче-
ского или неврологического исследования поведения высших
животных, который тщетно пытались создать, идя по стопам
Лёба и Дженнингса, американские ученые, нашел, наконец,
свое осуществление в методе условных рефлексов, а вместе
с тем начала превращаться из теоретических схем в реальную
действительность и та «объективная номенклатура;, идущая
на смену устаревшей психологической терминологии, о кото-
рой мечтали в свое время Бэр, Бетэ и Юкскюлль.
3
Теория тропизмов и поведение человека.—Физиология боль-
ших полушарий и поведения человека.—Поведение человека
как жизнедеятельность организма в целом.—„Психическая
деятельность"—высшая рефлекторная работа мозга.—Естест-
вознание и новая наука о поведении человека.
«Наши желания и надежды, наши страдания и разочаро-
вания имеют в своей основе инстинкты,—говорит Д. Лёб.—
Голод и поиски пищи, половая жизнь с ее поэзией и всем,
что с нею связано, материнская любовь с ее радостями и
печалями и всякие другие инстинкты... являются первоисточ-
никами нашей внутренней жизни. Химический характер этих
инстинктов обрисовывается так ясно, что физико-химический
анализ всего механизма наших действий является только
71
вопросом времени. Мы проявляем нашу активность потому,
что нас механически побуждают к этому внутренние про-
цессы, происходящие в нашей нервной системе». Отсюда для
Лёба естественным путем, основной задачей науки о поведе-
нии человека становится «механика мозговой деятельности».
Иллюзия «свободной воли», по его мнению, есть резуль-
тат того, что при настоящем состоянии наших знаний мы
еще не всегда можем учесть все те внешние и внутренние
(эндосоматические) условия, под совместным воздействием ко-
торых осуществляется та или иная сложная реакция нервной
системы, истолковываемая нами как «волевой акт», как «про-
извольный поступок». Но, по его убеждению, созданная им
при изучении жизнедеятельности простейших и низших орга-
низмов теория тропизмов закономерным образом должна
в конце-концов включить и поведение человека.
Приблизительно таких же взглядов придерживается и
Дженнингс, считая, что между физиологической регуляцией
поведения низших животных и «сознательной» или «интел-
лектуальной» деятельностью высших животных и человека
разница не по существу, а лишь по сложности.
«Неисчислимые выгоды и чрезвычайное могущество над
собой получит человек,—говорит акедемик И. П. Павлов,—
когда естествоиспытатель другого человека подвергнет такому
же внешнему анализу, как должен он делать со всяким объ-
ектом природы».
Итак, мы видели, что биофизиологический метод, вначале
примененный к простейшим и низшим организмам, в «учении
об условных рефлексах» постепенно охватил и поведение
высших животных. Мы Видели также, что основоположники
этого метода: Лёб, Дженнингс, Павлов, убеждены в том, что
он найдет свое применение и к человеку.
Да и, в самом деле, последовательный естествоиспытатель
должен сказать, что нет никаких серьезных оснований оста-
навливаться и перед тем из живых организмов, который за-
нимает наивысшую из известных нам ступеней биоэволюци-
онной лестницы, т.-е. перед человеческим организмом. Про-
тивоположение среды и организма, внешних и внутренних
раздражений, с одной стороны, и закономерно отвечающего на
них аппарата—с другой, остается непоколебленным и здесь.
Нечего и говорить, что среда, окружающая человека, скла-
дывается из раздражений величайшей сложности, равно как
неменьшей сложностью характеризуются и ответные на эти
раздражения реакции человеческого мозга. Однако, гранди-
озная трудность и сложность вопроса отнюдь еще, конечно,
не довод для отказа искать на него ответ и, наоборот, лишь
стимул для осторожного, постепенного, но неуклонного про-
движения в область физиологического анализа взаимоотно-
шений среды и нервной системы человека, начиная
72
с простейших и элементарнейших «временных связей» и мало-
помалу приближаясь к сложнейшим.
Наука античного мира и средних веков считала поведе-
ние человека проявлением скрытого в его теле «движущего
и самодвижущегося» начала, которое называлось душой. Под
влиянием успехов естествознания, отразившихся на всем ми-
росозерцании европейца, в эпоху возрождения и в новое
время «наука о душе», т.-е. психология, постепенно превра-
тилась в «науку о психической или о сознательной и бес-
сознательной деятельности». Поведение человека стало рас-
сматриваться как внешнее выражение той «внутренней сто-
роны», которую, якобы, имеют физиологические процессы, или
того особого свойства «высокоорганизованной материи», ко-
торым является «психический мир», в частности—мышление.
Но в конце XIX и в начале XX столетия эта точка зре-
ния была сильнейшим образом поколеблена. Неуклонно
возрастающие достижения биология и физиологии привели
к новым воззрениям на поведение человека. По этим воззре-
ниям поведение человека есть в основном жизнедеятельность
всего его организма в целом, результат физико-химического
уравновешивания организма, как сложнейшей биохимической
системы в окружающей внешней среде. Задача этого уравно-
вешивания, главным образом, лежит на центральной нервной
системе, устанавливающей разнообразнейшие связи с внеш-
ним миром, управляющей деятельностью всех внутренних
органов и регулирующей работу этих последних со всем мно-
гообразием воздействий на организм окружающего его мира.
В этом смысле поведение человека для естествоиспыта-
теля представляет собой, прежде всего, работу его мозга, а
так как этот последний, по новейшим данным, не исключая и
верховного своего отдела, т.-е. больших полушарий, является
сложнейшим рефлекторным аппаратом, то, следовательно, по-
ведение человека есть высшая рефлекторная деятельность
нервной системы. Находясь, с одной стороны, под воздей-
ствием величайшего разнообразия влияний внешней биосо-
циальной среды, а с другой—непрестанно принимая множе-
ство раздражений от различных работающих органов тела и
испытывая на себе через кровь сложные химические влияния
желез внутренней секреции и всего обмена веществ в целом,
нервный аппарат, приводимый в действие всей совокупностью
этих внешних и внутренних условий, перерабатывает их в те
или другие формы деятельности, осуществляя высшее при-
способление, тончайшее уравновешивание человеческого ор-
ганизма в окружающем его мире.
Так как поведение человека складывается по преимуще-
ству из реакций больших полушарий, т.-е. из условно-рефлек-
торной деятельности, то и первой задачей естественно-науч-
ного анализа поведения является изучение его корковых
73
механизмов, той церебральной динамики, которая лежит
в основе различных актов поведения.
Та деятельность человеческого организма, которая ранее
рассматривалась нами как «волевая», «эмоциональная», «интел-
лектуальная», т.-е. как «психическая деятельность», теперь
подлежит строго-объективному физиологическому или невро-
логическому исследованию, как работа высшего нервного
аппарата. На смену психологическому анализу тех сложней-
ших нервных процессов, которые мы привыкли называть
«психическими явлениями» и «психическими функциями», идет
физиологическое изучение нервных механизмов и корковой
динамики, обрузующих наше поведение и неразрывно связан-
ных с биохимической деятельностью организма как целого.
Еще И. М. Сеченов говорил о том, что «одна только физи-
ология... держит в своих руках ключ к истинно-научному
анализу психических явлений». Однако, отсутствие экспери-
ментально-физиологического доступа к исследованию работы
больших полушарий головного мозга человека делало эту
область недоступной для естествознания, и оставляло ее та-
ким образом в руках психологии, до сих пор еще поко-
ящейся на фундаменте аристотелевского «учения о душе» и
под крышей «панпсихизма» Спинозы или наивного матери-
ализма Ляметтри.
«Неудержимый со времени Галилея ход естествознания
впервые заметно приостанавливается перед высшим отделом
мозга или, обще • говоря, перед органом сложнейших отно-
шений животных к внешнему миру. И казалось, что это не-
даром, что здесь действительно критический момент естество-
знания, так как мозг, который в высшей его формации — че-
ловеческого мозга—создавал и создает естествознание, сам
становится объектом этого естествознания» (И. П. Павлов).
Гениальный взлет одного русского физиолога преодолел
эту величайшую трудность и создал первую- физиологиче-
скую теорию, пока еще теорию поведения человека, которую,
однако, другой русский физиолог, создавший метод условных
рефлексов, дал возможность облечь в плоть и кровь экспе-
риментально-установленных фактов.
• Естествознание XIX столетия на разных путях искало
доступ к изучению этой области: детальнейшее исследование
строения высших отделов нервной системы (Брока, Джексон,
Мейнерт, Верникэ, Бродман, Монаков и др.), кропотливое
прослеживание эмбрионального развития' мозга (Флексиг),
тщательное изучение его патологических изменений (Шарко,
Джексон, Верникэ и многие др.), химический анализ нервной
ткани—все это давало громаднейший материал, который по
существу своему никак не мог все же притти в органическую
связь с психологией, основные понятия который принадле-
жали как бы к иному миру, ибо не имели конкретного со-
74
держания, являясь лишь каким-то особым свойством или вну-
тренней стороной физиологических процессов, протекающих
в мозгу. Что же касается физиологии больших полушарий
головного мозга, то ее просто не существовало.
Изучение строения высшего нервного аппарата, однако,
постепенно подготовило почву и для систематического иссле-
дования его работы, начавшегося уже в XX веке.
Мы уже видели, что целый ряд психологов и особенно
психиатров еще в XIX веке пришли к тому, что вся, так на-
зываемая, «произвольная деятельность» человека представляет
собой рефлекторную работу головного мозга (Спенсер, Джек-
сон, Гризингер, Джемс, Рибо, Бергсон и др.). Однако, это
обстоятельство не оказывало почти никакого влияния на
«науку о поведении человека»: изучение поведения попреж-
нему оставалось чисто психологическим, а для того, чтобы
примирить ту двойственность, которая рождалась этим при-
знанием, с одной стороны, и остающимся в своей основе
чисто психологическим объяснением жизнедеятельности чело-
веческого организма — с другой, создавались специальные
«примиряющие» теории: психофизиологического параллелизма,
психофизического монизма и т. п.
Попытки отдельных естествоиспытателей дать системати-
ческий физиологический анализ той деятельности человека,
которую обычно называли «психической», например, сече-
новская попытка в уже известной нам работе о «рефлексах
головного мозга» или попытка германского физиолога Экснера,
который в своем «опыте физиологического объяснения психи-
ческих явлений» задался целью «свести психические явления
на известные нам другим путем физиологические процессы
в центральной нервной системе»,—все эти попытки не дости-
гали желаемого результата, ибо носили еще чересчур теоре-
тический и гипотетический характер.
Пользуясь довольно скудными физиологическими данными,
полученными главным образом при изучении поврежденной
оперативным путем нервной системы животных, т.-е., строя
свои обобщения на результатах-исследований по методу экстир-
паций и электрических раздражений, эти попытки имели харак-
тер очень общих и подчас не очень убедительных аналогий.
Биологический метод изучения поведения простейших
и низших организмов, разработанный Лёбом и приведший
его к «теории тропизмов», физиология больших полушарий,
явившаяся прямым результатом созданного в лабораториях
академика И. П. Павлова метода условных рефлексов, открыли
для естествознания широкий доступ к изучению деятельности
высшего нервного аппарата, к изучению поведения высших
организмов и вместе с тем заложили фундамент той новой
«науки о поведении человека», первый теоретический набро-
сок которой был еще сделан И. М. Сеченовым.
75
В Европе, особенно в Америке, а также и у нас уже идет
постепенное, медленное, но неуклонное строительство этой
новой науки, часто, впрочем, встречающей на своем пути, как
это мы увидим в дальнейшем, резкую оппозицию со стороны
психологии. Казалось бы, что это строительство должно итти
особенно энергично там, где впервые была сделана попытка
положить «рефлексы головного мозга» в основу науки о по-
ведении человека, там, где был создан метод условных ре-
флексов, а при помощи него физиология больших полушарий;
но в действительности нигде, как здесь, сопротивление психо-
логии не оказалось столь резко выраженным и консерватизм
ее столь ярким, как именно здесь.
Можно без преувеличения сказать, что значение того
переворота, который произведен в «науке о поведении»
Д. Лёбом, Г. Дженнингсом, И. М. Сеченовым и И. П. Павловым,
имеет для этой области знания не меньшее значение, чем то,
что сделано для современной физики Лоренцом, М. Планком,
Бором и Эйнштейнохм в их учениях об электронах, строении
атома, квантах энергии и теории относительности, в корне
перестраивающих эту научную дисциплину.
Однако, психологические навыки в подходе к изучению
поведения человека имеют более чем два с половиной тысяче-
летия давности, каждый из нас с первых лет детства при-
учается толковать свои и чужие поступки как внешние про-
явления «желаний, чувствований, мыслей». Другими словами,
психология тесно связана со всем нашим мировоззрением
и ориентировкой в окружающем мире. А отсюда совершенно
понятно и то, подчас, сильнейшее сопротивление, которое
биофизиологический метод в применении к человеку встречал
до сих пор, встречает и, с полной уверенностью можно
сказать, еще долгое время будет встречать не только у людей,
не имеющих непосредственного отношения к данному вопросу,
и не только у психологов, где это сопротивление наиболее
естественно, но даже и у некоторых консервативно-настроен-
ных физиологов, привыкших постаринке считать, что компе-
тенция естественных наук кончается там, где начинается
заповедная область поведения человека, являющаяся для них
внешним выражением «душевной деятельности», и нередко
лишь формально, «для вида» терпимо относящихся к той
новой области знания, о которой здесь идет речь.
И тем не менее бодро глядя в будущее, мы можем с твердой
уверенностью сказать, что неудержимо возрастающие успехи
современной биологии, биохимии, физиологии и в особенности
физиологии мозга, его гистологического изучения, учения о ве-
гетативной нервной деятельности и эндокринологии неуклонно
ведут к созданию новой естественно-научной дисциплины,
настоящей науки о поведении человека, идущей на смену
одряхлевшей, хотя и многократно омоложенной психологии.
76
ГЛАВА IV
СОВРЕМЕННОЕ ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ
И ПСИХОЛОГИЯ
1
Естествознание и современная американская паука о поведе-
нии.—Ментализм, бихевиоризм, психо- и полубихевиоризм.
Наблюдая поведение человека, еще натурфилософы антич-
ного мира оказались лицом к лицу с двумя рядами фактов:
с одной стороны, им не могло не импонировать то обстоя-
тельство, что поведение находится в теснейшей связи с та-
кими физиологическими процессами, как дыхание, пище-
варение, кровообращение, половая деятельность и т. п.,
с другой—множество двигательных реакций человека, дости-
гающих, подчас, величайшей сложности и в особенности свя-
занных с речью, производством орудий, художественным
творчеством и т. п., стояли как бы совершенно особо, в сто-
роне от первой категории внешних проявлений жизнедеятель-
ности человеческого организма, казались не связанными ни
с каким органом тела, более того—почти независимыми от
этого последнего. И в то же время эта особая необъяснимая
и таинственная деятельность являлась как бы высшим регу-
лятором низших функций и всего поведения в целом. Отсюда
постепенно возникало представление о низшей животной
или растительной душе и о душе разумной, повелевающей
первой.
В процессе дальнейшего развития изучения поведения по
мере того как в центр поля зрения древнего психолога по-
падали то те бурные пантомимические реакции, которые он
называл «гневом», «ужасом», «страстью», то творческая, сози-
дательная деятельность человека, то его целестремительная,
сокрушающая все препятствия и преодолевающая все невзгоды,
деятельность—первичный символ силы, производящей пове-
дение человека, «душа», постепенно начал дифференцироваться,
распадаясь на ряд соподчиненных символов: чувства, разума,
воли, представляющих собой как бы «частичные души».
В древне-индийской психологии, где роль такого первич-
ного символа играло «сознание» или «активность сознания»
77
(карма, четтана), как мы видели, с особенной экспрессией
всегда подчеркивалась теснейшая связь этого высшего регу-
лирующего человеческое поведение принципа с физиологи-
ческой деятельностью всего организма в целом и с процессами,
происходящими в окружающей среде.
Начиная с эпохи возрождения и до нашего времени, в раз-
личных учениях о поведении человека неизменно звучали все
те же два лейтмотива: «поведение есть внешнее выражение
психического( мира», «поведение есть высшая рефлекторная
деятельность», но в то время, как раньше первый почти за-
глушал второй, чем ближе мы придвигаемся к XX столетию,
тем все сильнее и сильнее начинает звучать последний.
С одной стороны, прямая наследница «души»—«психиче-
ская деятельность» образует мало-по-малу сложную и пеструю
систему соподчиненных ей понятий, чрезвычайно варьиру-
ющую в зависимости от вкусов различных психологов: «пси-
хические элементы, образования, связи» (Вундт), «поток со-
знания», составляющийся из бесконечных цепей ассоциаций
представлений и «переходные состояния сознания» (Джемс),
«психические явления» и «функции» (Штумпф), «предметное
сознание» и «сознание Я» (Липпе), «содержание сознания'
И «акты интенции» (Гуссерль), «детерминирующие тенденции»
(Тиченер), «психические позы» (Бинэ) и т. д., и т. д.; с другой
стороны, естествознание накапливает все больше и больше
фактов в области изучения строения и функций высшего
рефлекторного аппарата, т.-е. головного мозга.
Имея дело не с реальной жизнью, не с действительными,
могущими быть проверенными экспериментально, фактами,
а с доставшейся от античной философии системой речевых
символов, тщательно сохраненной и старательно размножен-
ной, психология, перегруженная абстракциями, запутавшаяся
в хитросплетенном лабиринте своей непомерно разбухшей
и совершенно субъективной терминологии, не является наукой
и постепенно распадается, дегенерирует. Мысль о тяжелом
кризисе психологии не есть лишь индивидуальное мнение
автора, об этом пишут и говорят не одни только естествен-
ники, но сами психологи и философы, начиная с Э. Канта,
О. Конта, Джемса и кончая, в наши дни, Бюлером, Ланге,
Корниловым и др. «Психолог наших дней подобен Приаму,
сидящему на развалинах Трои,—говорит Н. Ланге (1922).—
Достаточно сравнить общие изложения психологии у Вундта,
Липпса, Джемса, Эббингауза, Иодля и Витасека, чтобы в этом
убедиться: каждое из этих изложений построено по совершенно
иной системе, чем другие... Общей, т.-е. общепризнанной,
системы в нашей науке не существует». «В самом деле, едва ли
когда нибудь в другое время психология переживала больший
кризис, нежели она переживает сейчас, особенно у нас в СССР»
(Корнилов).
78
Итак, лейтмотив «психологический» уже не звучит в наши
дни в «науке о поведении человека» так громко и уверенно,
как звучал еще в первой половине прошлого столетия, но
зато тот второй лейтмотив, который вносится в эту область
естествознанием и который черпает свою силу в неуклонно
растущих успехах биологии, физиологии, различных отраслей
медицины, молекулярной физики и коллоидной химии, дающих
нам возможность все глубже и глубже проникать в физио-
логические механизмы, в нервную динамику и в биологиче-
скую сущность поведения человека, этот второй лейтмотив
все более и более выдвигается на первый план, давая нам
светлую уверенность в том, что на месте старого, обветша-
лого здания психологии постепенно воздвигается здание новой
науки о поведении, стоящей на прочном естественно-научном
фундаменте.
Посмотрим же теперь, как переплетаются оба эти лейт-
мотива, как преломляются оба эти течения в современной
нам науке о поведении человека.
Едва ли не самое резкое столкновение обоих этих течений
можно наблюдать в Америке. Зд^сь идет напряженная борьба
между так называемыми «ментализмом» и «бихевиоризмом».
Менталисты (mental^ психический), являющиеся прямыми про-
должателями традиций старой психологии, попрежнему поль-
зуясь как основным методом, самонаблюдением и дополняя
его «объективным» наблюдением и экспериментом, изучают
«психические явления и процессы»: поток сознания, детерми-
нирующие течения ассоциаций идей тенденции, внимание,
интеллектуальную деятельность и т. п. Одни из них, как мы
уже говорили раньше, главным образом сосредоточиваются
на «психических функциях», изучая течение представлений,
процесс восприятия и т. д. («функционалисты»), другие заняты
по преимуществу субъективным анализом «психических струк-
тур» («структуралисты»), например, исследованием «попереч-
ника сознания» (Додж, Боринг, Тиченер и др.).
Бихевиористы (ЬеЬауюг=поведение) строят новую науку
о поведении человека на основах современного естество-
знания и на новейших достижениях биологии, физиологии
нервной системы, неврологии, электро-протонной теории, кол-
лоидной химии, эндокринологии. Метод психологической
интроспекции отвергается ими совсем, вместо него они поль-
зуются наблюдением и экспериментом, придавая здесь осо-
бенно важное значение методу условных рефлексов, но поль-
зуясь также методом тестов и методом словесного отчета,
под которым они подразумевают изучение речевых реакций.
Наблюдение бихевиористов, однако, не имеет ничего
общего с «объективным» наблюдением менталистов, пред-
ставляющим собой описание поведения в понятиях старой
психологии. Эти последние точно также являются для бихе-
79
виористов неприемлемыми и отвергаются ими нацело. Вся
психологическая номенклатура, включая термины «сознание»,
«воображение», «интеллект» и т. п., рассматривается ими
как устаревший ненаучный пережиток древних натурфило-
софских течений в науке о поведении (Уотсон, Лэшли, Гун-
тер, Мэрии, Вейсс и др.). «Всякий начинающий психолог,—
говорит Уотсон в предисловии к своей книге (русский пере-
вод, Госиздат, стр. XIV), — который не хочет отказаться от
сознания со всеми его прошлыми хитросплетениями, должен
причалить к иной (не-бихевиористической) пристани». По
Лэшли, сознание есть довольно расплывчатый термин, при-
меняемый нами в отношении чрезвычайно многообразных,
сложносочетанных нервных реакций. «Сознание есть сложная
интеграция и последовательность физиологических процессов,
которые тесно связаны с словесными механизмами и жести-
куляцией и поэтому чаще всего находят социальное про-
явление». По Гунтеру то, что мы называем сознанием, есть
совокупность символических, главным образом речевых ре-
акций, которые в каждый момент могут из потенциального,
скрытого состояния перейти в соответственную нервную дея-
тельность. Предполагать, помимо этих реакций, еще существо-
вание какого-то «внутреннего сознания», т.-е. их психического
коррелята, по его мнению, совершенно излишне. Точно так же
Мид и Мэрки рассматривают сознание как совокупность
условных речевых навыков. Они полагают, что только такое
понимание явлений сознания дает возможность поставить
как индивидуальную, так и социальную психологию на есте-
ственно-научную основу. Мы уже упоминали о том, что еще
19 лет тому назад Энджелл высказывал предположение о том,
что настанет время, когда термин «сознание» будет признан
столь мало научным, как и термин «душа».
Итак, исследуя поведение строго объективным, есте-
ственно-научным путем, бихевиоризм раз навсегда отказы-
вается от понятия «сознание» в том традиционном смысле,
как оно употреблялось до сих пор; вся деятельность чело-
века, все его поведение рассматривается как физический
процесс, в котором все сводится к движению (А. Вейсс).
Вместо общепринятой в психологии номенклатуры Уотсон
пользуется следующей классификацией реакций человека:
1) наружные или видимые приобретенные реакции и двига-
тельные навыки, например, игра на рояле, работа на пишущей
машине, езда на велосипеде и т. д.; 2) внутренние или скрытые
приобретенные реакции, сюда относятся все общие телесные и
телесноречевые навыки, которые трудно увидеть без помощи
специальной экспериментальной методики (например, услов-
ный слюнной рефлекс); к этой же группе Уотсон причисляет
и тот нервный процесс, который мы привыкли называть мыш-
лением и который, по его мнению, складывается из скрытых
80
заторможенных реакций речевого аппарата (аналогичного
взгляда на сущность мысли придерживались Бэн, Сеченов
и Бехтерев). Открытая у ребенка речь с возрастом постепенно
переходит в скрытую, но легкие колебания голосового аппа-
рата, а нередко и всей мускулатуры и здесь при этом оста-
ются и могут быть обнаружены специальными эксперимен-
тальными способами (так называемые идео-моторные дви-
жения) \ 3) наружные врожденные реакции, начиная от
простых рефлексов мигания, чихания, хватания и кончая
сложными инстинктивными реакциями «страха», «гнева»,
«любви» и т. д.; 4) внутренние врожденные реакции, куда
относятся различные изменения кровообращения, деятель-
ности желез внутренней секреции и т. п.
Таким образом, свое учение о поведении Уотсон строит
на данных физиологии, главным образом физиологии нервной
системы и эндокринологии. Чрезвычайно большое значение
он придает при этом учению об условных рефлексах, вли-
яние которого чувствуется и в только-что приведенной клас-
сификации. Впроче^м, это особенность не только названного
автора, а черта, характеризующая почти всех без исклю-
чения американских бихевиористов, постоянно как в своих
экспериментах, так и в общих выводах прибегающих к со-
зданному И. П. Павловым методу условных рефлексов
и выросшей из него физиологии больших полушарий (Лэшли,
Мэрки, Кэзон, Вейсс, Ястров и др.).
В то время как одни бихевиористы базируются по пре-
имуществу на физиологии (Уотсон, Дэшилл), другие акцен-
тируют значение изучения тончайшего строения и функций
нервной системы, говоря о необходимости создания «невро-
логической концепции поведения» (Ястров, Лэшли), третьи же,
стремясь к грамм-сантиметр-секундному измерению всех ре-
акций человеческого организма, кладут в основу своих постро-
ений электро-протонную теорию и биофизику, как, например,
это делает А. Вейсс. Этот последний подчеркивает также то
обстоятельство, что перед наукой о поведении стоит двойная
задача: с одной стороны, изучение биофизических реакций
и, с другой—биосоциальных; примерно к тому же приходит
и другой бихевиорист Мэрки.
Основными целями бихевиориста по Уотсону являются:
а) определение ситуации или раздражителя, послуживших
причиной для возникновения данной реакции, и Ь) предска-
зание вероятной реакции по данной ситуации раздражений.
Бихевиоризм, как уже было сказано, резко противопоста-
вляет себя традиционной психологии (ментализму), считая,
что между этой последней и им приблизительно те же
1 Бихевиорист Y. Dashiell считает, что мышление складывается не только
из речевых, но и многих других заторможенных двигательных реакций.
€—Естествозн. и паука о поведении человека.
81
соотношения, как между химией и алхимией, астрономией и
астрологией (Уотсон, Гунтер). Один из бихевиористов недавно
предложил заменить название бихевиоризм термином «антро-
пономия» (Гунтер). Антропономия—наука о законах, упра-
вляющих деятельностью человека, наука о природе челове-
ческого поведения. Метод ее генетический: в то время как
психология идет от сложного к простому, ее движение про-
исходит в обратном направлении—от простейших, элементар-
нейших реакций человека к все более и более сложным.
Гунтер отграничивает антропономию от социологии и педа-
гогики, которые хотя и могут пользоваться данными этой
науки, но тем не менее имеют и свои самостоятельные иссле-
довательские задачи за пределом компетенции данной научной
дисциплины.
Как промежуточное звено между ментализмом и бихевио-
ризмом, в 'Америке и в Англии возникло особое психологи-
ческое течение, которое называют «расширенным бихевиориз-
мом» (Дайзеренс), или «психобихевиоризмом» (Робэк). При-
держиваясь в общем того положения, что все поведение
человека представляет собой систему реакций на ряд разно-
образных стимулов, представители этого направления, главным
образом психологи старого поколения (Торндайк, Иеркс, Мак
Даугол, Райверс, Годгоуз, Дэнлеп), тем не менее пытаются
сохранить в неприкссйовенности и старую систему психо-
логических понятий. Пользуясь объективно-психологическим,
и субъективно-психологическим методом (самонаблюдением)
на равных основаниях, они исходят при этом из того поло-
жения, что психические переживания, сознание, интеллект,
сосредоточение, ассоциации идей и т. п. представляют собой
как бы «средостение» между стимулами и реакциями (Торн-
дайк), но образуют вместе с тем совершенно особый, свое-
образный мир. Наряду с физиологической работой организма
в целом и деятельности нервной системы они допускают еще
и существование как бы «сверхфизиологической» надстройки
в виде сознания или интеллекта и входящих в них психи-
ческих процессов. (Еще Мюнстербергером психика рассматри-
валась как эпифеномен).
Как и следует ожидать, эта компромиссная, псевдосинтс-
тическая точка зрения неизбежно приводит психобихевиори-
стов к гипотезе психофизического монизма и панпсихизму,
т. е., иными словами, к замаскированному дуализму, и пред-
ставляет собой, по существу, чистый эклектизм. «Конечно,
наши психобихевиористы, — говорит иронически Робэк, — не-
поступают аналогично ослу Буридана, который не мог ре-
шиться на выбор одного из двух предлагаемых ему клочков
сена и потому умер от истощения. Наши психологи советуют:
«Бери оба!» Но здесь является вопрос, что лучше: умереть
с голоду или от несварения желудка.
82
Итак, для данного направления характерно формальное
стремление объять и синтезировать оба течения: и мента-
лизм, и бихевиоризм, стремление, которое, однако, по суще-
ству сводится в конце концов к попыткам растворить этот
последний в старой традиционной психологии, перевести
достижения бихевиористов на психологический язык, ввести
это новое учение в старое русло аристотелевской психологии.
С другой стороны, учитывая неуклонно возрастающий
в последнее время успех бихевиоризма, многие, кто даже
мало знаком с его основными положениями, объявляют себя
его сторонниками. «Такой полубихеьиоризм и такие полу-
бихевиористы,—говорит Уотсон,—неизбежно должны повре-
дить бихевиористическому движению, потому что без ясного
и точного понимания его основных положений его термины
превратятся только в громкие туманные и бессмысленные
фразы». «Нечто подобное, — прибавляет от себя редактор
русского перевода книги Уотсона, профессор В. П. Прото-
попов,— наблюдается и у нас». На стыке между соответ-
ствующими ментализму и бихевиоризму течениями в русской
науке о поведении возникает свой «психобихевиоризм» и свой
«полубихевиоризм».
Почти все бихевиористы единодушно указывают на то,
что представленное ими течение является новой естественной
наукой о поведении, идущей на смену старой психологии
(Уотсон, Лэшли, Мэрии).
В заключение краткого обзора современной американской
психологии следует отметить, что большим вниманием в ней. без
различия направления, пользуется фрейдовское психоанали-
тическое учение; особенно же любопытны попытки одного
из наиболее ярких бихевиористов Лэшли обосновать теорию
психоанализа с точки зрения учения об условных рефлексах.
2
Естествознание и современная западно-европейская психоло-
гия.—Церебрология,—Неврология поведения.—
Gestaltpsychologie.
Подобно тому, как мы это видели в Америке и в Запад-
ной Европе в науке о поведении человека намечаются два
течения: одно—соответствующее ментализму и другое—прибли-
жающееся к бихевиоризму, но здесь, по некоторым причинам,
о которых будет речь ниже, эти направления не приходят
в столь резкое столкновение и не вступают в столь напря-
женную борьбу.
Во французской психологии, со времен Т. Рибо, довольно
твердо укоренились биологические тенденции. Влияние дар-
виновской теории эволюции, биогенетическое освещение дак-
тов, постоянные экскурсы в физиологию центральной нервной
6*	83
системы красной нитью проходят по многочисленным трудам
этого психолога, еще более, чем 50 лет тому назад, пришед-
шего к тому заключению, что вся психическая деятельность
представляет не что иное, как «рефлексы больших полушарий
высокого порядка». 1 В то же время патриарх современной
французской психологии П. Жанэ, работавший долгое время
под руководством крупнейшего из французских невропато-
логов прошлого столетия Шарко, точно так же в целом ряде
своих работ, начиная от «Психического автоматизма» и кон-
чая вышедшей в прошлом году «Внутренней мыслью», 2
обнаруживает яркую тенденцию к анатомо-физиологической,
неврологической концепции поведения, явственно просвечи-
вающей через его психологические построения. Так, в уста-
новленном им понятии «иерархии психологических процессов»
ясно звучат мотивы биогенеза мозговых функций, в понятии
«психического напряжения» чувствуется чисто физиологиче-
ское представление о постоянно колеблющемся тонусе нерв-
ной системы; мысль, подобно Уотсону, он рассматривает
в своей последней работе как внутреннюю речь и т. п.
Подобный же уклон намечался и у Бинэ. Даже в психологи-
ческих работах французского философа А. Бергсона мы
встречаемся с заявлением о том, что «между так называемыми
перцептивными способностями головного мозга и рефлектор-
ными функциями спинного мозга разница только в степени,
а не по существу».
М. Рише рассматривает «психическую деятельность» как
совокупность, с одной стороны, условных и «психических ре-
флексов», с другой—автоматических возбуждений мозга. Со-
знание для него, как и для Мюнстерберга, лишь эпифе-
номен.
Из недавно вышедших французских работ по интересую-
щему нас вопросу особенного внимания заслуживают «Вве-
дение в психологию», принадлежащее Лэргье-де-Бансель,
•<Мозг и мысль» А. Пьерон и «Эволюция организма» Клип-
пеля.
В первой из этих работ автор пытается фундаментировать
поведение человека на инстинктах, которые он рассматри-
вает как сложные врожденные рефлексы. Эмоции и инстинкты,
по его мнению, почти неразделимы (аналогичной точки зре-
ния придерживается и Уотсон). Подобно инстинкту и аффект
представляет собой сложный рефлекс. Вообще в своих воз-
зрениях на природу поведения человека этот автор прибли-
жается к бихевиористам. Еще ближе к ним подходит А. Пьерон,
у которого, однако, в противоположность его американским
1 Не без вяияния на тяготение французских психологов к физиологии,
вероятно, осталось и резко враждебное психологии учение О. Конта.
’Ав этом году в любопытной книге «Память и время'.
84
собратиям гораздо отчетливее, стройнее, систематичнее раз-
работана анатомо-физиологическая схема поведения как
деятельности нервного аппарата—работы рецепторных, дви-
гательных и координирующих «станций» мозга. Мысль
является для него как «церебральный динамизм». Уделяя до-
вольно много внимания вегетативной нервной деятельности
и внутренней секреции, он все же главным образом сосредото-
чивается на центральных нервных механизмах поведения, на
церебральных функциях, стоя при этом на точке зрения пол-
ной идентификации физиологического и психического. Пьерон
противополагает традиционной психологии «церебральную
физиологию» или «церебрологию». Наконец, у Клиппеля мы
встречаемся с любопытной попыткой рассмотрения «психиче-
ской деятельности» в связи с архитектоникой и гистологи-
ческим строением мозга, с одной стороны, и с биохимическими
процессами, в нем протекающими, с другой.
Очень близки к этим течениям во французской науке
о поведении воззрения на природу этого последнего выдаю-
щегося швейцарского невропатолога Монакова *. В своей ра-
боте «Чувство, привычка и мозг» и в ряде позднейших
работ он рассматривает поведение человека с чисто невроло-
гической точки зрения, как работу и взаимодействие различ-
ных отделов центральной нервной системы, причем уделяет
много внимания инстинктам, которые, по его мнению, «всю
свою действующую физическую силу черпают из внутрен-
ней секреции». Аналогичную попытку делает и другой швей-
царский ученый—психиатр Блейлер, пытаясь в своей книге
«Естественная история психики» построить учение о поведе-
нии на биогенетических основаниях, исходя от родовых
(филогенетических) и приобретенных (онтогенетических) реак-
ций нервной системы и по возможности отказываясь от тра-
диционных психологических понятий.
Для германской психологии всегда была чрезвычайно ха-
рактерна тесная связь с различными философскими течениями,
а отсюда возникали большая пестрота и разнообразие психо-
логических систем, создаваемых представителями тех или
других философских школ; более того, психология здесь
обычно преподавалась в высших учебных заведениях как
отдел философии. По вопросу о взаимоотношениях психоло-
гии и философии среди германских ученых накануне великой
европейской войны возникла горячая полемика, причем при-
нявший в ней участие Вундт высказался за то, что психоло-
гия не отделима от философии и представляет чисто «фило-
софскую дисциплину». Это положение в Германии, по существу,
1 В 1928 г. Монаковым совместно с Мюргом выпущена большая книга
(на французском языке), синтезирующая все его прежние работы в области
неврологического изучения поведения человека.
85
и до наших дней осталось почти неизменным. Нигде нет та-
кого разнообразия психологических направлений и школ
и нигде психология не спаяна столь тесно с философией,
как здесь. Если во Франции уже издавна психология зани-
мала положение более близкое к естествознанию и медицине,
нежели к философии, то в Германии и было и есть как раз
наоборот. Поэте.'"’ та острота борьбы между ментализмом
и бихевиоризмом, которая столь ярко бросается в глаза
на американской почве, здесь значительно сглажена, причем
в то время, как французская психология имеет довольно
явственный уклон в сторону бихевиоризма, в германской пси-
хологии резко выражен уклон в сторону ментализма.
Однако, на фоне явно преобладающих менталистических
течений за последнее время и в Германии начинает все ярче
и ярче обрисовываться новое направление, очень медленно
и постепенно приобретающее все же некоторую бихевиори-
стическую окраску. Мы имеем в виду так называемую «Ge-
staltpsychologie» — психологию образа, формы, структуры
(Вертгеймер, Коффка, Кёлер).
Общепринятым до сих пор положением в психологии было
следующее: основными простейшими формами, психическими
элементами являются ощущения. Внешнее раздражение, вос-
принимаемое тем или другим органом чувств, вызывает в моз-
говой коре возбуждение нервной клетки в соответственной
слуховой, зрительной или какой-либо другой «чувственной
области» («Fiihlsphare», «Sinnessphare»), а это нервное воз-
буждение сопровождается соответственным ощущением. Из
отдельных ощущений, как из элементов, складывается связы-
вающееся из них восприятие какого-либо предмета или слож-
ного явления внешнего мира.
Это положение в настоящее время оспаривается предста-
вителями «Gestaltpsychologie». Центральнопсихические про-
цессы рассматриваются ими «не как суммы отдельных воз-
буждений, т.-е. не как связи их, но как единые в структурном
отношении образные процессы» (Коффка). В «чувственных обла-
стях» мозговой коры, по словам Вертгеймера, «существенным
являются не процессы возбуждения в возбужденных клетках
и не суммы этих единичных возбуждений, но... объединяющие
процессы, образующие специфическое физиологическое целое...
однородный общий процесс» («physiologische Gesamtform»,
«einheitlicher Gesamtprozess»). Т.-е., иными словами, каждое вос-
приятие образа не есть сумма отдельных нервных возбужде-
ний и соответствующих им ощущений, а качественно новый,
своеобразный, единый по своему существу процесс.
Воспринимающим внешние раздражения приборам, т.-е.
органам чувств или, как их называет В. Кёлер, «чувственным
плоскостям», соответствуют в мозговой коре «нервносомати-
ческие поля». Различным видам и различным интенсивностям
86
б
издающих на «чувственные плоскости» раздражений соответ-
ствуют различные коллоидно-химические реакции в «нервно-
соматических полях».
В своем «натурфилософском исследовании физических
образов в покое и в стационарном состоянии» (1924) Келер
пытается чисто умозрительным путем, с одной стороны, беря
в качестве отправных пунктов классические исследования
Г. Мюллера и Геринга в области психофизиологии органов
чувств, а с другой—базируясь на новейших достижениях моле-
кулярной физики, термодинамики, коллоидной химии, подвести
физико-химический фундамент под здание современной психо-
логии. Он ставит себе задачей достичь точного понимания
материальной природы тех специального рода явлений, кото-
рые протекают в действительности в виде образов в нервной
системе. В основе этих «физических образов», по его мнению,
лежат «возбуждения соматических полей, при постоянных
внешних условиях представляющие собой quasi-стационарные
химические реакции в полужидких растворах, в которых
разыгрываются ионные процессы». Поэтому состояние воз-
буждения «во всякое время в полной мере определяется
соответствующими ему концентрациями реагирующих моле-
кул со включенными сюда ионами». Ясного, отчетливого ответа
на вопрос о взаимоотношении психического» и «физического»
тем не менее Кёлер в <,воей книге не дает.
Наряду с заявлением о том, что «течение мыслей в свс их
отдельных этапах есть совершенно физический процесс»,
он довольно туманно говорит и о том, что «физические
образы, возникающие в нервной системе и получающие психо-
физическое значение, должны обладать свойствами аналогич-
ными или, в широком смысле, параллельными образам фено-
менального восприятия», т.-е., другими словами, как будто
склоняется в пользу гипотезы психофизиологического парал-
лелизма.
Итак, В. Кёлер делает интересную попытку сведения «психи-
ческих явлений» к центрально-нервным процессам с лежащими
в их основе сложными физико-химическими реакциями. С по-
добной же попыткой мы уже встречались у бихевиориста
А. Вейсса, строящего учение о поведении на электронной
-теории. К сожалению, обе эти попытки базируются не на
экспериментальных данных, а на чисто умозрительных построе-
ниях. Кроме того, намерение перекинуть мост между такими
точными науками, как физика и химия, с одной стороны,
и столь неточной наукой, как психология, с другой—является
при современных условиях в высшей степени неблагодарной
задачей. Нет сомнения, что путь к физико-химическому ана-
лизу сложнейших реакций поведения открывается только
через физиологию мозга и не может быть проложен,
минуя ее.
87
В своей большой работе, посвященной интереснейшему
вопросу о поведении человекоподобных обезьян, Кёлер, под-
вергая этих последних различного рода экспериментальным
исследованиям, изучает у них, главным образом, «обхождени
с различными предметами (например, пользование соломин-
ками и палочками как ложками и вилками при еде, при том,
что возможность подражания людям совершенно исключается),
исследует у них способность сооружения и употребления
простейших орудий и приспособлений, направленных на раз-
добывание пищи, для самозащиты и т. п. При анализе полу-
ченных данных Кёлер сосредоточивается на тех «динамиче-
ских, целенаправленных процессах», которые имеют место
в «оптических структурах» зрительной области мозга, почти
не уделяя внимания тем нервным механизмам, которые свя-
зывают в одно целое и координируют деятельность как опти-
ческой, так и моторной области. Большая сложность физио-
логического анализа экспериментальных данных заставляет
его обратиться к традиционной психологии и говорить о «ра-
зумном поведении» («intelligentes Verhalten») обезьян, правда,
употребляя при этом слово «представления» («Vorstellungen»)
в кавычках. Если в работе В. Кёлера чисто психологическим
анализ полученных фактов и доминирует еще над физиоло-
гическими, то тем не менее как самая задача исследования,
так и своеобразный экспериментальный подход делают эту
работу ценным вкладом в науку о поведении.
Другой видный представитель «Gestaltpsychologie» К.Коффка
определяет современную задачу психологии так: «она изучает
естественнонаучным путем поведение живых существ в их
соприкосновении с окружающим миром». Однако, это пове-
дение для Коффки есть внешнее выражение «душевного раз-
вития» («geistige Entwicklung») или, в крайнем случае, интел-
лекта («Intelligenz»). Методы, которыми он пользуется для
изучения поведения следующие: а) объективный, главным обра-
зом, экспериментальный, Ь) объективно-субъективный («психо-
физический») и с) чисто субъективный—описательный (дес-
криптивный).
Таким образом, и Келер и Коффка довольно близки пси-|
хобихевиористам, причем у первого из них намечается легкий
уклон в сторону чистого бихевиоризма, правда, еще весьма
слабо выраженный *.
Попытки систематического физиологического анализа пси-
хологических понятий, построенного на данных эксперимен-
тальной физиологии мозга, неоднократно производились!
выдающимся германским ученым Рихардом Семеном, пришед-
шим в конце-концов к убеждению о необходимости создания
1 Впрочем, по мнению Hollingworth’a „Gestaltpsychologie" есть компро-
мисс между сенсуалистическим и схоластическим направлениями в психологии.
88
новой номенклатуры, построенной на изучении строения и
функций мозга. Внешний мир запечатлевается, по его мнению,
в клетках мозговой коры в виде особых отпечатков энграмм,
которые могут находиться или в недеятельном или в деятель-
ном состоянии; переход из первого во второе он называет
экфорированием энграмм, а способность мозга сохранять
приобретенные энграммы мнемой. Вся деятельность мозга по
Семену складывается из энергетических процессов нервного
возбуждения, протекающих в раздражимой мозговой суб-
станции и образующих бесчисленное множество комбинаций
и длинных цепей реакций, чем определяются и различные
содержания сознания, которое для Семена отождествляется
с понятием сложного мозгового процесса (1920). «В возбу-
ждении (мозговой коры) и соответствующем ему явлении
ощущения я вижу, говорит Семон, не два отдельных объ-
екта, представляющихся нашему наблюдению, но один и тот
же объект, рассматриваемый с двух различных точекзрения».
В своей «психофизиологии» Бергер пытается, подобно
Пьерону, дать анатомофизиологический очерк науки о пове-
дении, главным образом, с точки зрения современного учения
о локализации функций в головном мозгу. Вместе с тем, од-
нако, он признает «параллелизм» мозговых процессов «и
«психических явлений».
Интересна попытка Э. Кречмера построить систему «меди-
цинской психологии» на новейших данных неврологии, физио-
логии центральной нервной системы, эндокринологии и учения
о вегетативной нервной системе. Он задается целью показать
«на основании строго естественно-научных построений немно-
гие повсюду повторяющиеся биологические основные меха-
низмы, к которым может быть сведена запутанная полнота
богатой реальной жизни». Совершенно, однако, не дифферен-
цируя психологический и строго естественно-научный биофи-
зиологический анализ рассматриваемых им процессов пове-
дения, Кречмер, устанавливая весьма немногие основные
биологические механизмы, сильно запутывается при этом
в чисто психологических толкованиях («в полноте богатой
реальной жизни»), чему* весьма способствует его принци-
пиальная предпосылка, заключающаяся в том, что «некоторые
виды спиритуалистического монизма образуют то мировоз-
зрение, которое, очевидно, еще наилучшим образом соответ-
ствует современному дисциплинированному мышлению».
Иначе, по его мнению, в настоящее время невозможно обой-
тись без дуалистического взаимодействия между двумя «само-
стоятельными инстанциями—мозгом и душой».
Следует в заключение упомянуть также о громадном влия-
нии не только на германскую,. но и вообще на европейскую,
а также в особенности на американскую науку о поведении
фрейдовской психоаналитической теории. Влияние этой
89-
последней сказывается также и на психологии детского воз-
раста (Бюлер, Грин).
Сделанный здесь краткий обзор современных течений
в науке о поведении за границей рисуют нам следующую
картину: уже в XIX столетии под влиянием интенсивного раз-
вития естественно-научных дисциплин в психологии, как мы
видели, намечается определенный сдвиг. Неуклонно возра-
стающие успехи естествознания в XX веке делают этот сдвиг
еще более рельефным. Однако, психология попрежнему про-
должает ревниво оберегать свое основное ядро: непосред-
ственно доступный лишь самонаблюдению, противопоставлен-
ный материальному миру и таинственно связанный с физио-
логической деятельностью, в частности с работой нервной
системы, психический мир. Стремясь к более или менее ши-
рокому использованию опытных данных биологии, она безус-
пешно пытается переработать и ассимилировать эти данные.
Факты естественно-научного познания и лишенные конкрет-
ного содержания психологические понятия не удается слить
в одно целое. И вот, постепенно в недрах самого естество-
знания начинают все яснее и яснее обозначаться контуры
новой науки о поведении, физико-химический анализ поведе-
ния низших организмов и физиология больших полушарий
головного мозга высших животных, главным образом, дают
начало, закладывают фундамент этой новой естественно-
научной дисциплины.
Итак, с одной стороны, старая, традиционная психология
в своих наиболее левых течениях (психобихевиоризм, Ge-
staltpsychologie и родственные им течения), в одно и то же
время толкующая о стимулах, реакциях, рефлексах, взаимо-
действии среды организма, сознании, интеллекте, психиче-
ских структурах, личности и т. д., с другой—чистый бихе
виоризм, «антропономия», «церебрология», стремящиеся к соз-
данию новой системы понятий в области изучения поведения
человека, строящиеся исключительно из данных естествозна-
ния, отказывающиеся целиком от психологической номенкла-
туры и отвергающие столь лее решительно метод самонаблю-
дения (психологической интроспекции). Если оба течения и схо-
дятся в том, что главным и основным методом изучения по-
ведения считают эксперимент, то в использовании получен-
ных с помощью этого последнего данных они снова резко
расходятся. В одном случае эксперимент служит для непо-
средственного исследования взаимодействия среды и живого
организма, для изучения физиологических, в частности, нерв-
ных процессов, в другом—он является способом для реги-
страции лишь «внешних проявлений» интеллекта, сознания,
психических структур и функций, непосредственно откры-
вающихся, по мнению психолога, только для самонаблю-
дения.
SO
3
Естествознание и русская современная психология-—Тради-
ционная «мепталистическая психология*.—Русский психо- и
полубихевиоризм. Научная психология.—Рефлексология.—Фи-
зиология высшей нервной деятельности (поведения) человека.
Посмотрим теперь, в какую форму выливаются описанные
здесь течения в русской науке о поведении человека.
Психология в дореволюционной России находилась под
большим влиянием германской психологии и, главным обра-
зом, Вундта. Притом, как и в Германии, большинство рус-
ских психологов были в то же самое время и философами
(Г. И. Челпансв, А. И. Введенский, Н. О. Лосский, И. И. Лап-
шин, С. Л. Франк, К. Н. Корнилов и др.). Наряду с этим
психологическим течением, берущим свои истоки в различных
философских системах, однако, имелось и другое, представ-
ленное целым рядом психиатров и невропатологов и таким
путем приведенное в известную связь с медициной и естество-
знанием (В. М. Бехтерев, Н. В. Краинский, А. Ф. Лазурский, А. А.
Крогиус, Г. И. Россолимо, А. Н. Бернштейн и др.). В то время, как
первое из этих течений базировалось по преимуществу на
методе самонаблюдения, второе—выдвигало на первый план
объективный метод и широко пользовалось экспериментом.
Хотя отдельные попытки противопоставить субъективной
психологии психологию объективную были сделаны в евро-
пейских странах (Арнгарт. Эдингер), но впервые эта послед-
няя была подробно обоснована и систематически изложена
В. М. Бехтеревым, которого справедливо считают как у нас,
так и за границей, се основоположником. «Объективная пси-
хология в нашем смысле, писал В. М. Бехтерев в 1907 г., со-
вершенно оставляет в стороне явления сознания». Эта научная
дисциплина «имеет своим предметом изучение соотношений
внешних воздействий с внешними же проявлениями невро-
психики». От термина «объективная психология» В. М. Бех-
терев постепенно перешел к термину «рефлексология», но
о ней мы будем говорить несколько позднее.
Психологи-менталисты в настоящее время прежде всего
представлены у нас школой проф. К. Н. Корнилова, руково-
дителя единственного в СССР Психологического института
(в Москве). Особенностями этого течения по сравнению
с аналогичными ортодоксальными психологическими тече-
ниями за границей являются, во-первых, относительно большее
внимание, которое здесь уделяется «учению о реакциях»,
представляющему дальнейшее развитие соответственных глав
психологии Вундта 1 и, во-вторых, попытка монистического ма-
териалистического обоснования психологии j. :обы в духе
«диалектического материализма».
1 Впрочем, Корнилов несколько консервативнее, .правее- Вундта, который,
как ему кажется, .слишком осторожен в отношении к данным самонаблюдения".
91
Тому материализму, который Корнилов кладет в основу свое;,
психологии, он противопоставляет «наивный материализм, назы-
ваемый иногда естественно-научным, механическим, вульгар-
ным». Основным положением этого «наивного естественно-на-
учного материализма» он считает прежде всего следующее: мате-
рия здесь мыслится не как реальность, изменяющаяся в процессе
постоянного движения, а метафизически, как абсолютная и не-
изменная сущность. Далее, этот наивный материализм, по Корни-
лову, утверждает, что существующие независимо от сознания
вещи существуют такими, какими они нам кажутся, что таким об-
разом звуки, цвета, запахи и т. п. присущи самой вещи и не
зависят от особого строения нашего воспринимающего аппарата.
К представителям такого рода фантастического, существую-
щего в настоящее время лишь в воображении Корнилова,
но отнюдь не в современном естествознании материализма
К. Н. Корнилов причисляет и академика И. П. Павлова.
Подвергая суровой критике наивных материалистов.
XVIII столетия Ляметтри и Гольбаха и соглашаясь с мнением
Энгельса об «ограниченности» материализма XVIII столетия,
Корнилов здесь же излагает свои собственные взгляды на
взаимоотношение материального и психического, причем
приходит к тому положению, что психика есть свойство
организованной материи и, таким образом, целиком совпадает
в этом своем воззрении со взглядами только что упомянутых
материалистов XVIII века Ляметтри и Гольбаха Г Мы уже
знаем, что, начиная с середины прошлого столетия, евро-
пейская и американская психология базируются на гипотезе
психофизического монизма или психофизиологического паралле-
лизма, что делает позицию Корнилова солидаризирующегося
с психологами не XIX, а XVIII века, совершенно своеобразной.
Основные принципы возглавляемого им психологического’
течения следующие: принцип всеобщей связи явлений, все-
общей закономерности, принцип непрерывной изменчивости
всего сущего, принцип скачкообразного развития процессов
от количественных определений к качественным (например,
как он говорит, световые колебания, увеличиваясь в частоте,
дают качественно новый тон или другой свет спектра; изме-
нения частоты звуковых колебаний приводят к качественному
изменению тонов и т. ц.), и принцип прогрессивного раз-
вития (в качестве примера Корнилов приводит следующий
факт: восприятие раздражения—тезис, реакция на него—
антитезис, возвращение к начальному моменту следующей
реакции, но уже усложненной опытом предшествующей реак-
ции,—синтез)2. Все эти принципы едва ли могут в настоящее
1 Проблемы современной психологии.—ГИЗ, 1926 г., стр. 8—12.
3 Следует заметить, что качество и убедительность этих примеров весьма
сомнительны, но оставляем их на совести К. Н. Корнилова.
92
время кем-либо оспариваться, тем более, что некоторые из
них, по словам самого проф. Корнилова, «стали элементар-
ными требованиями всякой научной дисциплины». Как он
думает, в отношении этих принципов «психологии следует
итти по тому же пути, по которому идет биология»... и физио-
логия, прибавим мы от себя.
Придерживаясь в общем традиционной установленной
в психологии терминологии и считая, что объектом психо-
логии является анализ «поведения, мыслительных -реакций
и явлений сознания», Корнилов делает некоторые уступки
и современной физиологии мозга, говоря, например, о приобре-
тенных и врожденных реакциях, но в остальном позиция, заня-
тая им в отношении этой последней, неизменно остается опре-
деленно враждебной. Мы уже видели, что И. П. Павлову без
всяких оснований приписываются совершенно нелепые с точки
зрения современного естествознания взгляды, как представи-
телю «наивного материализма, иногда называемого естествен-
но-научным, механическим, вульгарным». Этому же «естествен-
но-научному, наивному материализму» Корнилов приписывает
«праздную мысль исчерпать человеческое поведение одной
физиологией нервной системы». Упреки по адресу И. П. Павлова,
а также и В. М. Бехтерева в «механизме» (витализм лучше?),
в «биологизме» (тяжелое преступление!), в недостаточном
учете социального фактора (мы увидим далее, как его учиты-
вает сам Корнилов), сыплются как из рога изобилия.
На недавно состоявшемся в Москве Педологическом съезде
Корнилов (в заседании 1 января 1928 г.) заявил о том, что
физиология больших полушарий, являясь ближайшей род-
ственницей американского бихевиоризма, представляет собою
«порождение капиталистического строя». На этом же засе-
дании один из учеников Корнилова, вполне достойный своего
учителя, высказал свое убеждение в том, что «рефлекс цели,
рефлекс свободы и вообще все учение об условных рефлек-
сах просто игра в бирюльки» (Чучмарев). Оба эти выступле-
ния не нуждаются, конечно, ни в каких комментариях и при-
водятся здесь лишь как яркие образчики той безудержной
психологической агрессии, которая присуща современной рус-
ской психологии по отношению к физиологии высшей нервной
деятельности (поведения), представляющей, как кажется пси-
хологам, неотвратимую и неизбежную угрозу для существо-
вания психологии.
К особенно частым упрекам, которые Корнилов и его уче-
ники делают по адресу И. П. Павлова и американских бихе-
виористов и психо-бихевиористов (без различия направления),
относятся указания на «неограниченный биологизм..., забы-
вающий о том, что человеческое поведение есть факт не чисто
биологического, а биосоциального порядка». Мы уже знаем,
что многие бихевиористы этого не только не забывают, но,
93
наоборот, всячески биосоциальный момент подчеркивают
(Вейсс, Мэрии, Гунтер и др.) и, как увидим далее, также
несправедлив этот упрек и в отношении аналогичных течений
в русской науке о поведении.
Можно было бы на основании только-что сказанного пред-
полагать, что психологическое направление, возглавленное
проф. Корниловым, много внимания уделяет изучению социаль-
ных влияний на психику, социальной адаптации личности
в окружающей среде, коллективной психологии, значению
и роли экономических и социальных факторов в развитии
и соотношении интеллектуальной, волевой и эмоциональной
деятельностей, классовым особенностям поведения или хотя
бы «содержаний сознания», взаимодействию между лич-
ностью и социальной средой, классовой психологии и т. д,
и т. д., но совершенно напрасно было бы искать ответов на
все эти вопросы в психологии Корнилова (почему-то назы-
ваемой им «марксистской»), по своему плану и по своей
программе представляющей собой обычную, традиционную,
если не сказать архаическую, «общую психологию», да и не
без метафизических предпосылок притом. Поэтому несколько
странно звучат слова Корнилова, направленные по адресу
американской психологии поведения и рефлексологии, о том,
что «оба эти направления берут в свой кругозор только
индивидуальную психологию...., не ставя с этой психологией
в самую тесную связь социальной психологии», тем более,
что, как мы уже видели, в отношении бихевиоризма это и фак-
тически не соответствует действительности.
В одном только Корнилов целиком совпадает с предста-
вителями чистого бихевиоризма: задаваясь вопросом, что пред-
ставляет собою современная и, в частности, русская психо-
логия, он отвечает: «скорее груду развалин, нежели прочно
строящееся здание». В этом вполне соглашаемся с ним и мы.
Мы не беремся здесь судить, насколько «психологическое
течение», возглавляемое проф. Корниловым, отвечает запросам
и соответствует требованиям современного марксизма, но мы
не можем не отдать должного рыцарской верности Кор-
нилова принципам старой традиционной психологии, забот-
ливо укрываемой им за щитом «марксистской психологии»
от посягательств того «гнусного и ужасного призрака», кото-
рым для него является физиология больших полушарий ' го-
ловного мозга, объявленная им даже «порождением капита-
листического строя».
Ясно намечающиеся уже у главы русской психологической
школы отрицательная реакция на физиологию нервной си-
стемы и вместе с тем тенденция к психологической перера-
ботке и ассимиляции данных физиологии мозга (правильнее,
к психологическому их уродованию) получают свое дальнейшее
развитие у его учеников.
94
«Рефлекс—понятие абстрактное,— заявляет Л. Выгодский,—
оно не может стать основным понятием психологии, как кон-
кретной науки о поведении человека». Итак, с одной сто-
роны, физиология нервной системы, базирующаяся на аб-
страктном понятии рефлекса, с другой — психология, строя-
щаяся на столь конкретных понятиях, как интеллект, созна-
ние, воля, чувство и т. п. Но очень скоро забыв о том, что
«рефлекс—понятие абстрактное» и на нем психологии строить
нельзя, уже в следующей статье, этот же психолог заявляет:
«Сознание—только рефлекс рефлексов». Таким образом, ко-
ротко и ясно, всего в двух словах, определяется сущность
сознания. Так же стремительно характеризуется механизм
условного рефлекса, представляющий собой «механизм умно-
жения наследственного опыта на личный» (насколько это
правильно, другой вопрос, зато быстро). «Что такое по-
ведение животного?» Пожалуйста, в два счета: «Наслед-
ственный спыт плюс наследственный опыт, помноженный
на личный» Так же «с плеча» и «залпом» решается вопрос
о том, что должно служить предметом науки о поведении:
«надо изучать не рефлексы, а поведение— его механизмы,
его состав, его структуру», т.-е., другими словами, поставим
крест на учении об условных и безусловных рефлексах, при
помощи которого, как оказывается, поведения изучать нельзя,
и примемся за исследование психологической структуры (?)
поведения. Что может дать изучение условных рефлексов
у человека «кроме давно и красноречиво установленного
общего принципа и констатирования, что у человека воспи-
тываются рефлексы быстрее, чем у собаки». Кстати сказать,
никем и никогда подобного «общего принципа» установлено
не было, но непростительно для наших дней близорукая и
поспешно-опрометчивая оценка, данная методу условных ре-
флексов в применении к человеку, чрезвычайно типична для
этого психолога и, пожалуй, для всей корниловской школы.
Объявив, что «сознание есть многократное преломление ре-
флексов» (просто и ясно!?), наш психолог лаконически и в из-
вестном смысле резонно замечает: «этим разрешается про-
блема психики без затраты энергии». Как мы видим, все
труднейшие вопросы современной науки о поведении реша-
ются Выгодским с невероятной быстротой и легкостью, од-
ним словом, «без затраты энергии», которую, мол, на такие
пустяки и тратить не стоит.
Другой ученик проф. Корнилова (3. Чучмарев) еще
более радикален в своем отношении к физиологии боль-
ших полушарий, чем его собрат. По его мнению, для
’ Как можно умножать наследственный опыт на личный, т.-е. безусловные
рефлексы на условные, это секрет, известный только Л. Выгодскому, но
тщательно им утаиваемый.
95
того, чтобы исследовать у «такого интеллигентного живот-
ного, как собака» условные рефлексы, это «интеллигентное
животное» необходимо «низвести из его нормального состо-
яния до состояния полусна». Применение метода условных
рефлексов, по мнению Чучмарева, даже у животных весьма
ограничено, так как не учитывается «сознание и воля». У чело-
века же исследование слюнных условных рефлексов должно
производиться не иначе, как с помощью самонаблюдения.
Далее подвергается психологическому объяснению поведение
животных, исследуемых по методу условных рефлексов на
станке, причем «понятливость» собаки сопоставляется с «не-
доверчивостью» кошки. Как справедливо заметил покойный
В. М. Бехтерев, это не что иное, как психологическая «ин-
терпретация известных опытов Павлова, но такая интерпре-
тация, которая говорит сама о себе в смысле крайнего субъ-
ективизма и которая давно выброшена наукой за борт».
Целых пять сотрудников проф. Корнилова в своем «практи-
куме по психологии», повидимому, твердо'решив «рассосать»
ненавистное понятие условного рефлекса, заявляют: «условный
или сочетательный рефлекс является частным случаем сенсо-
моторной ассоциации реакций». Следует при этом заметить,
что понятия «сенсо-моторной ассоциации реакций» вообще
в психологии не существует и изобретено оно в данном слу-
чае специально для «утопления» в нем условного рефлекса.
Мы уже видели, что как для Корнилова, так и для его
учеников предметом психологии является поведение, как де-
ятельность сознания (что нашло свое отражение и в резолю-
циях I Всесоюзного педологического съезда) или «мыслитель-
ных реакций», а одним из основных методов изучения «само-
наблюдение—интроспекция». Один из представителей данной
школы А. Р. Луриа, впрочем, пытается это опровергнуть.
На третьей странице своей брошюры «Современная психоло-
гия» он заявляет, что «современная научная психология не
имеет ничего общего с проблемами сознания, психических
явлений и внутреннего мира», но на стр. 10 в качестве одной
из основных задач современной психологии сам же выдви-
гает «изучение психической деятельности цельной личности»,
а на стр. 31 соглашается с американским психологом С. Ферн-
бергом в том, что современная психология фактически рас-
кололась на две самостоятельных дисциплины: «науку о со-
знании» и «науку о поведении». Следует отметить, что бихе-
виоризм у Р. А. Луриа, как и у его учителя, вызывает весьма
прохладную, если не сказать более, оценку.
Это постоянное шатание между попытками отрицания пси-
хической деятельности как предмета психологии и факти-
чески утверждением ее как главной цели психологических ис-
следований является одной из типических особенностей на-
правления, возглавленного проф. Корниловым. Рекордной
9б
путаницы в данном вопросе достиг один из учеников этого
•последнего (Артемов), громогласно заявивший на Всесоюзном
педологическом съезде о том, что «психическая деятельность»
была предметом лишь той психологии, которая когда-то пре-
подавалась в духовных семинариях, но отнюдь не современ-
ной русской психологии. Мы уже знаем, что эта последняя,
широко пользуясь самонаблюдением, изучает «содержания
сознания» (резолюция съезда), интеллект, «мыслительные
реакции» и другие психологические процессы. Следова-
тельно, подобное заявление надо понимать или так, что
<я не я, и лошадь не моя», или признать современную
русскую психологию, следуя данному заявлению, весьма близ-
кой по ее задачам психологии, когда-то преподававшейся
в духовных семинариях.
Отрицательная, а подчас и агрессивная реакция данного
психологического течения на бихевиоризм и особенно на фи-
зиологию центральной нервной системы до известной сте-
пени объясняется недостаточной осведомленностью предста-
вителей его в этих областях, отсюда и полное непонимание
значения метода условных рефлексов для изучения “челове-
ческого поведения и легкомысленные утверждения в роде
того, что сознание это «рефлекс рефлексов», и, наконец, со-
вершенно фантастические и ни в какой мере не соответству-
ющие данным современной неврологии заявления в роде того,
что пищевой и самозащитный инстинкты локализируются
в зрительном бугре, а половой в спинном мозгу, как мы это
находим в рекомендованном для ВУЗов «учебнике психоло-
гии» проф. Корнилова.
Однако, справедливость требует отметить, что при всем
его крайнем субъективизме, приверженности методу интро-
спекции и преобладающей над всем склонности к рассуждет
ниям на «общие» темы для всего данного психологического те-
чения, тем не менее, свойственен и экспериментальный уклон.
Различным формам психологического эксперимента хотя и
под контролем самонаблюдения, здесь все же уделяется извест-
ное внимание, впрочем, всегда меньшее, чем в соответству-
ющих западно - европейских и американских течениях, где
этот метод исследования, как мы видели, выдвинулся на
первый план уже со второй половины прошлого столетия.
Прекрасным образчиком того, как плохо психологи кор-
ниловской школы ориентируются в учении об условных ре-
флексах, как мало его знают и с какой, тем не менее лег-
костью и уверенностью его берутся излагать, служит не-
давно выпущенная Госиздатом книжка В. М. Боровского:
«Введение в сравнительную психологию». Здесь имеется
§ 28, озаглавленный: «Условные рефлексы и роль их в изуче-
нии поведения». «Ненаследственная часть поведения», по ав-
тору, состоит из: 1) условных рефлексов и 2) навыков. Но
7~Естествозн. и наука о поведении человека.
97
уже на следующей странице оказывается, что условный ре-
флекс есть тоже навык, а в следующем параграфе навык
определяется как «индивидуально-приобретенное сочетание
безусловных и условных рефлексов». Не говоря уже о всех
этих разноречивых и друг друга опровергающих утвержде-
ниях, последнее из них абсурдно еще и потому, что безуслов-
ный рефлекс, представляющий врожденную реакцию нерв-
ной системы, ни в каких сочетаниях приобретен быть не
может.
Что же касается навыка, то совершенно ясно, что под
этим словом разумеется приобретенная в течение жизни ре-
акция, а никак не комбинация врожденных и приобретенных
реакций. Повидимому, Боровского соблазнило то умножение
безусловных рефлексов на условные, которое с необычайной
ловкостью проделал уже в своих работах Выгодский. Давая
определение положительных и отрицательных условных реф-
лексов, Боровский обнаруживает полное незнание того, что
под этими терминами подразумевается в физиологии больших
полушарий. Не знает он и элементарных основных правил
выработки условных рефлексов, заявляя о том, что при обра-
зовании условного рефлекса «мы должны сначала дать тот
раздражитель, который мы хотим сделать условным, а потом
после короткого интервала (в несколько секунд) — безуслов-
ный. Если интервал будет слишком длинен, то условного реф-
лекса не получится . Так же легкомысленно и ни на чем
не основано следующее утверждение: «для того, чтобы устра-
нить существующий рефлекс, мы можем давать после первого
раздражителя третий, еще более мощный».
Наивные рассуждения автора о том, что «высшую нервную
деятельность» нельзя отождествлять с поведением на том ос-
новании, что в него входит также рецепторная и эффекторная
деятельность, показывают незнание автором основной био-
физиолсгической роли нервного аппарата, заключающейся
в регулировании и координации всех эффекторных и рецеп-
торных приборов живого организма.
Далее, утверждение Боровского, что «простейшие живот-
ные и низшие многоклеточные условных реакций не образовы-
вают» не только не соответствует истине, но показывает, кроме
того, плохое знакомство как с иностранной, так и с русской
биологической литературой (Спольдинг, Иеркс, Дженнигс,
Хеггинс, Крепе, Фролов и др.). «О человеке мы смело можем
сказать, что наследственные элементы играют самую ничтож-
ную роль в его поведении, и что оно полностью основано на
навыках . Никому, кроме Боровского, не придет и в голову от-
рицать громадного значения фактора наследственности в жизни
человека, и тем более биологу, но, к сожалению, книга Бо-
ровского и вообще имеет очень мало отношения к биоло-
гии, хотя и претендует на это. Более чем легкомысленно,.
98
равным образом, утверждать, что поведение человека «пол-
ностью основано на навыках . Странное впечатление также
производит противопоставление голосовых навыков гортанным
навыкам и речевых реакций моторным реакциям, точно голо-
совые реакции не осуществляются гортанью, а речевые реак-
ции не суть те же двигательные реакции (§ 37). Условные
речевые рефлексы, по Боровскому, направляются «сознатель-
ною целью», интерферируют с «представлениями» и пр. и пр.
Смешение психологического и физиологического анализа
речи в одно целое приводит Боровского к невообразимой пу-
танице понятий и выводов, еще раз обнаруживая его крайне
слабое знание даже в общих основах учения об условных
рефлексах.
Несмотря, однако, на это, автор предлагает свои «законы»
(«законы предварения и препотентности») для физиологии
больших полушарий и пытается дать «пример рефлексоло-
гического анализа поведения насекомого», хотя не разбирается
даже в таком элементарном биологическом вопросе, каким
является вопрос об основных различиях понятий тропизма
и рефлекса, наивно думая, что «рефлексологический анализ»
заключается только в том, чтобы различным двигательным
реакциям насекомого приклеить ярлыки: «метательный реф-
флекс», «позиционный рефлекс», «рефлекс захватывания» и т. д.
Едва ли не еще более правоверным представителем тради-
ционной психологии, чем пр оф. Корнилов и его ученики,
является проф. М. Я. Басов. В своей работе «Воля, как пред-
мет функциональной психологии» (1922) уже на первых стра-
ницах ее он заявляет: «Все здание современной психологии
должно быть до основания перестроено и возведено на но-
вом функционально-феноменалистическом базисе... В нашу
задачу входит сейчас в самых общих чертах наметить основ-
ные пути этой перестройки лишь в одной ее части, в той,
которая захватывает область воли». Посмотрим, как же Басов
производит эту перестройку. По его мнению, хотя «тради-
ционное тройственное разделение душевного мира на интел-
лект, чувство и волю правильно...», но «на коренной вопрос:
что такое воля?—нет ясного ответа». Он убежден в том, что
«только в рамках функциональной психологии может быть
дано правильное истолкование природы волевого процесса».
К этой задаче он здесь же и приступает. Для сохранения
«душевного единства личности» и для регулирования всех ее
действий должен существовать особый «регулятивный фак-
тор». При его отсутствии происходит болезненный распад
личности и «личность утрачивает тогда душу души своей».
Вот эта-то «душа души личности» или «регулятивный фак-
тор душевной деятельности» и есть, по М. Я- Басову, воля
или, как он предпочитает выражаться, — «волевофункция».
Прежде всего бросается в глаза, конечно, то обстоятельство,
7*	9&
что замена слова «воля» словом < волевофункция» или це-
лыми четырьмя словами: «регулятивный фактор душевной дея-
тельности», (уже не говоря о «душе души личности») ни
в какой мере не углубляет наших познаний о «воле» и сви-
детельствует лишь о склонности автора к замене старых тер-
минов более громоздкими новыми.
Кроме того, с неменьшим успехом можно было бы чисто
умозрительным путем доказывать, что «душевная деятель-
ность» регулируется интеллектом или эмоциональной сферой,
тем более, что роль подобной «аффективной регуляции» для
«единства личности» постоянно подчеркивается психиатрами
при том «болезненном распаде личности», который в психи-
атрии получил название шизофрении или юношеского слабо-
умия.
Установив таким путем истинную природу волевого про-
цесса и перестроив этим, по его мнению, «до основания»
психологическое понятие воли, автор, однако, не останавли-
вается в своем революционном порыве. В то время как Вундт
считал внимание «элементарным актом воли и составной
частью всякого волевого процесса», Басов утверждает, что «воля
это всегда внимание», в доказательство чего им приводится
ряд данных, главным образом, самонаблюдения, полученных
при писании палочек, вычеркивании буквы е из текста и при
занятиях ритмической гимнастикой по системе Жака Далькроза.
Далее автор почему-то утверждает, что интеллект старше
воли и что в настоящее время «волевофункция человеческой
личности переживает пору юности», патетически при этом
восклицая: «Пусть об этом знают воспитатели!» Здесь же при-
водится и другое так же мало обоснованное утверждение,
что имея врожденно-различную «умственную одаренность»,
в отношении воли каждый из нас «родится в одинаковой
бедности», причем и эту весьма сомнительную истину ока-
зывается «важно знать воспитателям».
В заключение М. Я. Басов разражается следующим поэти-
ческим абзацем: «В то время, как наш гордый интеллект,
несмотря на головокружительную высоту его дерзновенных
парений, находится в такой зависимости от внешнего нам
бытия, которая на вечные времена отмечена печатью рабства,
и никакие человеческие усилия философов не смогут ее уни-
чтожить; в то время, как наши чувствования, гнездящиеся
порой в самых глубинных слоях нашего существа и освеща-
ющие самые сокровенные тайники его, нисходят на нас все
же откуда-то извне и овладевают нами, хотим мы того или
нет... воля личности—это сила, преобразующая мир, это на-
чало, организующее нашу жизнь». Трудно поверить, что это
написано 'в 1922 г. Невольно вспоминается здесь Джемс,
называвший психологию «надеждой на науку» и И. П. Пав-
лов, видящий в ней «обиду серьезному мышлению».
100
В ряде своих дальнейших работ Басов продолжает обо-
гащать психологию новой терминологией. Так, еще Вундтом
было, как известно, введено в психологию понятие «аппер-
цептивных связей», противополагаемых им связям ассоциатив-
ным, М. Я. Басов предлагает различать «апперцептивно-
детерминированные и ассоциативно-детерминированные про-
цессы». То и другое вместе он называет почему-то «струк-
турными формами», а психологический анализ этих послед-
них «структурным анализом». Таким образом достигается
чисто внешний эффект кажущегося обновления психологии
опять-таки путем чисто внешнего, терминологического по-
дражания немецкой «Gestaltpsychologie».
Но что представляется, пожалуй, самым замечательным
в психологии М. Я. Басова и самым своеобразным—это его
методическая позиция, идущая в разрез со всей как загра-
ничной, так и русской современной психологией. Мы уже ви-
дели, какое значение в науке о поведении человека с сере-
дины прошлого столетия приобрел экспериментальный метод,
явившийся здесь, как результат сближения между психоло-
гией и естественно-научными дисциплинами. Но Басов не
очень-то с этим склонен считаться: «наиболее актуальным
на общем методологическом фронте», по его мнению, является
метод наблюдения, который он считает «основным и важней-
шим орудием» психологического исследования. Это наблюде-
ние он называет «объективным методом», а себя считает
представителем «объективной психологии». Но нечего и го-
ворить, что этот «объективно - психологический» метод не
имеет ничего общего с тем объективно-физиологическим, о ко-
тором мы уже говорили раньше, ибо в то время, как первый
изучает «внешние проявления душевных явлений», второй
исследует рефлекторную работу мозга и физиологическую
деятельность организма в целом.
Можно уже предвидеть, как относится проф. Басов к
взаимоотношению психологии и естествознания: он верит в то,
что психология может «оплодотворять» физиологию, и в ка-
честве примера приводит «теорию нервной доминанты», при-
надлежащую русскому физиологу проф. Ухтомскому, которая,
по его мнению, представляет собой лишь перевод на язык фи-
зиологии давно известного психологии факта «детерминирую-
щих тендеций». Идя по тому же пути, не трудно договориться
и до того, что все учение об условных рефлексах есть пря-
мой результат того же «оплодотворяющего» действия психо-
логии на физиологию, ибо «психическое слюноотделение»
было известно раньше, чем возникло это учение.
Интересна попытка проф. С. С. Моложавого построить
психологию ребенка на базе физиологии больших полушарий,
но так как в качестве метода исследования названный автор
пользуется по преимуществу наблюдением, хотя, правда, на-
101
ряду с этим, в отличие от Басова, прибегает и к методу так
называемого естественного эксперимента (собственно говоря,
более близкому к наблюдению, чем к эксперименту), эта
в основе несомненно интересная попытка сводится к чисто
словесной замене старых терминов новыми, причем интер-
претация изучаемых реакций поведения ребенка, не имеющая
здесь твердой опоры в строго-объективном физиологическом
эксперименте по методу условных рефлексов, носит весьма
субъективный характер.
Заканчивая этим краткий обзор тех течений современной
русской психологии, которые являются прямым продолжением
старой традиционной психологии, мы переходим к течениям,
аналогичным бихевиоризму, и тем промежуточным между би-
хевиоризмом и ментализмом, которые получили название
психобихевиоризма.
Особенно большого внимания в современной русской пси-
хологии заслуживает то направление, которое представлено
проф. П. П. Блонским. В своем «Очерке научной психологии»
и в дальнейших работах этот последний стремится к созда-
нию новой науки о поведении (психологии поведения), по-
строенной на биологическом и физиологическом фундаменте,
не забывая, однако, при этом и «социально-этической основы
человеческого поведения». Не соглашаясь с теми, кто считает
предметом современной психологии «сознание», «душевные
явления», «психическую деятельность» или «личность» и рас-
сматривая подобные попытки как «метафизическую контра-
банду», проф. П. П. Блонский определяет психологию как
науку о поведении живых существ, базирующуюся при этом,
главным образом, на экспериментальном методе исследования.
«Научная психология, говорит он, изучает .движения, поступки,
вообще поведение живого существа в их функциональных за-
висимостях от различных условий... Поведение человека есть
изменчивое явление, и задача научной психологии состоит
в том, чтобы установить, каким образом и в зависимости от
чего изменяется человеческое поведение, чем и как обусло-
влено человеческое поведение». Но, по его мнению, поведе-
ние индивидуума нельзя рассматривать вне его социальной
жизни, как это делает традиционная психология; поэтому
научная психология должна быть в то же время и социаль-
ной психологией, поскольку «поведение индивидуума есть
функция поведения окружающего его общества». «Мысли»
для него являются нервным возбуждением, «мышление»—
одной из разновидностей сложной рефлекторной деятель-
ности, но задержанной при том; т.-е. здесь Блонский думает
так же, как и Сеченов: для него мысль есть «внутренняя
речь». Принимает он целиком и павловскую физиологию
больших полушарий, показывающую, что деятельность этих
последних, как и всех других отделов центральной нервной
102
системы, есть деятельность рефлекторная. К сожалению, пе-
реоценивает он только значение психологического учения об
ассоциациях идей, которое, конечно, для физиологического
изучения речи почти ничего дать не может. Во всяком случае
проф. П. П. Блонский чрезвычайно близок по своим прин-
ципиальным позициям к крупнейшим из американских психо-
бихевиористов, а во многом и к бихевиористам.
Еще в 1907 г. во введении к своей «Объективной психо-
логии» акад. В. М. Бехтерев, определял ее задачи следующим
образом; «Она (объективная психология) имеет в виду изу-
чить и объяснить лишь отношение живого существа к окру-
жающим условиям, на него так или иначе воздействующим,
не задаваясь целью выяснить те внутренние или субъектив-
ные переживания, которые известны под названием созна-
тельных явлений и которые доступны лишь самонаблюде-
нию». Как известно, акад. В. М. Бехтерев был одним из пер-
вых, кто, с большой чуткостью оценив громадное значение
метода условных рефлексов еще в самую раннюю пору его
развития, для изучения поведения человека стал широко
применять этот метод к людям, переименовав его, однако,
в метод сочетательных рефлексов.
К сожалению, в применении к человеку данный метод
в руках В. М. Бехтерева и большинства его учеников в зна-
чительной степени потерял свою «строгую объективность»
и свою физиологическую чистоту. С одной стороны, он здесь
постоянно комбинировался и смешивался с психологическим
наблюдением и даже самонаблюдением, т.-е. интроспекцией,
с другой—послужил «трамплином» для чрезвычайно широких
и не всегда достаточно обоснованных обобщений, при кото-
рых целый ряд важных вопросов поведения человека полу-
чал чисто психологическое истолкование с тем лишь отли-
чием, что вместо «внимания» говорилось о «сосредоточении»
(или рефлексе сосредоточения), вместо «памяти» о «репро-
дукции», вместо «произвольных действий» о «сочетательных
личных движениях», вместо «воли» о «личной активности» и т. д.,
причем ничего нового для уяснения физиологических механиз-
мов поведения эти терминологические перемены не давали.
Несмотря на то, что в позднейших изданиях «объектив-
ная психология» была переименована своим творцом сперва
в психорефлексологию (в заграничных изданиях), а затем
просто в рефлексологию и всегда резко противопоставлялась
им психологии, по своей сущности и по своим принципиаль-
ным предпосылкам она была всегда и до настоящего времени
осталась все той же объективной психологией, какой была
и в 1907 г. «Объективное изучение личности и изучение
психических явлений путем самонаблюдения на себе самом
не должны противополагаться друг другу. Наоборот, изуче-
ние субъективных процессов на себе самом должно попол-
103
нять собою изучение объективных проявлений личности, дабы
можно было уяснить себе взаимоотношение между теми и
другими», говорит Бехтерев в последнем издании «Общих
основ рефлексологии человека». Для него, «рефлексологиче-
ский метод служит не только исследованию сочетательно-
рефлекторной деятельности, но и изучению данных субъек-
тивного мира», что, конечно, противоречит самому понятию
«рефлексологического метода», так как субъективный мир
может изучаться непосредственно лишь субъективным мето-
дом (интроспекция), изучение же его внешних проявлений
есть метод «объективно-психологический», а не «рефлексоло-
гический». Между тем для В. М. Бехтерева «нервный ток
наружу проявляется в форме разнообразных рефлексов»,
а внутри, т.-е. в себе самом, характеризуется сознательными
явлениями и «субъективными процессами». В данном истол-
ковании взаимоотношения «нервного тока» и «психических
явлений» мы встречаемся, конечно, с уже давно знакомой
нам теорией психофизического монизма.
Стараясь объединить в понятии «рефлексология» все учения
науки о поведении, начиная от «субъективной психологию»
и кончая бихевиоризмом, акад. В. М. Бехтерев впадает в резко
выраженный эклектизм, а это подчас приводит его к чрез-
вычайно расплывчатым и могущим вызвать большое недора-
зумение формулировкам, в роде, например, следующей: «ре-
флексология, вообще говоря, не исключает никакой вообще
гипотезы о сознании и о душе вообще».1 Не успел еще
пепел В. М. Бехтерева остыть в погребальной урне, как его
ученики в резолюции 1 Всесоюзного педологического съезда,
поставив все точки над «и», уже заявили о том, что они, как
и психологи, изучают «содержание сознания», таким образом
окончательно доконав «рефлексологический метод».2
Тем не менее, мы должны сказать, что рефлексология
В. М. Бехтерева в период ее расцвета, несомненно, предста-
вляла собою одно из самых близких естествознанию напра-
влений в русской психологии, аналогичное наиболее левым
течениям американского психо- или полубихевиоризма. Чутко
прислушиваясь к достижениям биологии, физиологии и дру-
гих естественно-научных дисциплин, она уделяла им много
внимания, но по существу своему, своим методам и своим
принципиальным предпосылкам неизменно оставалась и
остается «объективной психологией».
Рефлексология Бехтерева, представляющая собой в рус-
ской науке о поведении течение близкое психобихевиоризму,
1 В 3-м издании «Общих основ рефлексологии» вместо «души» поста-
влена «психика» (стр. 65).
* Любопытно, что некоторые из этих ..рефлексологов" умудряются одно-
временно в одном ВУЗе преподавать «психологию», а в другом «рефлексо-
логию» (напр. Мясищев).
104
вызвала на книжном рынке довольно много подражаний, но-
сящих подчас характер грубой подделки и нередко кроме на-
звания, ничего более общего с рефлексологией не имеющих.
Еще при жизни В. М. Бехтерева большая эксперименталь-
ная работа по исследованию сочетательных рефлексов у чело-
века развернулась на Украине под руководством одного из
учеников его, проф. В. П. Протопопова. В ряде статей, по-
священных общим вопросам рефлексологии, этот последний
дает несколько иное освещение основным задачам рефлексо-
логии. нежели В. М. Бехтерев. Для него рефлексология в пол-
ном соответствии с точным смыслом этого слова есть только
учение о рефлексах, ее путь — «путь объективного изучения
всех тех элементарных и сложных актов и действий, кото-
рыми всякое животное и каждый человек определяет свое
отношение к многообразным условиям и раздражениям окру-
жающей его среды, в том числе и социальной. Так как при
этом все выявляемые действия, все проявляемые наружу
акты представляют собой лишь разнообразные типы рефлек-
торных явлений и сверх этого ничего иного мы не можем
усмотреть в том, что мы называем поведением, то ясно, что
и изучение всех этих явлений может быть только объективно-
рефлексологическое, но никак не субъективно-психологиче-
ское». Отвергая, таким образом, в противоположность
В. М. Бехтереву, субъективно-психологические методы на-
цело, в основу своей рефлексологии человека проф. В. П. Про-
топопов кладет учение об условных рефлексах. «Рефлексо-
логия и бихевиоризм, говорит он, представляют собой одного
и того же типа научные течения, способствующие в даль-
нейшем своем развитии созданию специальной науки о пове-
дении, как особого отдела естествознания».
Не следует забывать, что одним из основных источников
американского бихевиоризма (но не психобихевиоризма),
равно как и аналогичных ему течений в русской науке о по-
ведении, является возникшая и выросшая на русской почве
физиология больших полушарий головного мозга. Как мы
знаем, первая попытка физиологического обоснования пове-
дения человека была сделана у нас, однако, еще раньше,
чем возникло учение об условных рефлексах, И. М. Сечено-
вым. «Ясной границы между заведомо соматическими, т.-е.
телесными, нервными актами и явлениями, которые всеми
признаются уже психическими, не существует ни в одном
мыслимом отношении», говорит Сеченов и делает отсюда вы-
вод: «одна только физиология держит в своих руках ключ
к истинно научному анализу психических явлений».
Что касается И. П. Павлова, то он неоднократно, как
в своем «ХХ-летнем опыте», так и в «Лекциях о работе
больших полушарий» высказывается о взаимоотношениях
психологии и физиологии больших полушарий. По его мне-
105
нию, эта последняя составит «фундамент нового знания»,
новой науки о том, что мы привыкли называть «психической
деятельностью» и что на самом деле является высшей нерв-
ной деятельностью. Некоторые, усматривая известную двой-
ственность И. П. Павлова в его отзывах о психологии и в его
отношении к «субъективному миру» и «сознанию», говорят
о присущем ему здесь эклектизме, но такое впечатление
в значительной степени вызвано тем, что сопоставляемые
высказывания И. П. Павлова обычно относятся к различным
периодам (иногда разделенным более, чем двумя десятиле-
тиями) его научной работы.
Отношение И. П. Павлова к распространению физиологи-
ческого метода с высших животных на человека в значитель-
ной мере уже определяется тем, что последняя из «лекций
о работе больших полушарий», в книге того же названия
посвящена чисто физиологическому анализу поведения чело-
века. Характерна также и та граница, которую он проводит
между американской психологией и физиологией больших
полушарий: «Между нами и американцами до сих пор суще-
ствует, однако, следующая значительная разница. Раз там
объективное изучение ведется психологами, то, хотя психо-
логи и занимаются изучением чисто внешних фактов, тем не
менее, что касается постановки задач, анализа и формули-
ровки результатов, они думают большей частью психологи-
чески. Поэтому работы их не носят чисто физиологический
характер, за исключением групп, бихевиористов. Мы же,
выйдя из физиологии, все время придерживаемся физиологи-
ческой точки зрения и весь предмет исследуем и системати-
зируем только физиологически».
Метод условных рефлексов был впервые применен для
экспериментального изучения человека одним из учеников
И. П. Павлова, проф. Н. И. Красногорским. Этот последний,
начиная с 1907 г. и по настоящее время, ведет работу по
изучению условно-рефлекторной деятельности здорового и
больного ребенка (проф. И. Н. Красногорский — педиатр).
Многочисленные экспериментальные работы проф. И. И. Крас-
ногорского и его учеников, печатаемые по преимуществу за
границей, дают большой и ценный фактический материал
в области «механики больших полушарий» ребенка, главным
образом, раннего возраста Общие воззрения проф. Н. И. Крас-
ногорского на его предмет, к сожалению, остаются еще до
сих пор неопубликованными.
Аналогичная же работа по 'экспериментальному исследо-
ванию условно-рефлекторной деятельности человека, но на
этот раз «нервно-» и «душевно-» больных, а также детей,
по преимуществу школьного возраста, уже более, чем 12 лет
ведется пишущим эти строки и его сотрудниками, печатаясь
как в русских, так и заграничных периодических изданиях.
W6
В работах, относящихся еще к 1922 г., автор на основа-
нии ряда экспериментальных исследований условно-рефлек-
торной деятельности невротиков пытался установить основ-
ные принципы методики исследования условных рефлексов
у человека и, в частности, речевых рефлексов. Исходя из
того, что «речь, представляя собою систему высших услов-
ных рефлексов, подчиняется вместе с тем и всем законам
иррадиации и концентрации процессов возбудительного и
тормозного», он настаивал на необходимости при изучении ее
«объективной биогенетической оценки и физиологического
анализа полученных данных».
В работе, посвященной «учению об условных рефлексах
и попытке естественно - научного анализа поведения чело-
века—нормального и патологического» \ автор на основании
экспериментального материала по изучению условных рефлек-
сов делает схематический набросок «физиологии поведения»
человека. Кладя в основу всей высшей нервной деятельности
этого последнего сложно-безусловные рефлексы, он говорит:
«Таким образом, поведение как здорового, так и больного
человека, а также и пути индивидуального развития того
и другого в большой степени зависят от статических осо-
бенностей и динамических взаимоотношений функциональных
центров безусловных рефлексов, определяясь их относитель-
ной силой, степенью зараженности, перетягиванием и пере-
ключением энергии с одного на другой, наличностью между
ними тех или других иррадиаций и обратных индукций. Кар-
динально важным является вопрос, каким образом осуще-
ствляется эта взаимная координация и регуляция сложно-
безусловных рефлексов (инстинктов). Имеются основания
думать, что внутренняя координация и взаимная корреляция
тех функциональных объединений, которые представляют
собою инстинкты, осуществляется нервно-вегетативно и гу-
морально посредством эндокринных влияний, при помощи
различных гормонов». Эти соображения автор подкрепляет
целым рядом экспериментально полученных данных. В той же
работе, исходя от учения об условных и безусловных рефлек-
сах, а также «учения о доминанте» (Ухтомский), он делает
попытку дать физиологическое обоснование целому ряду
понятий, как например, «психический конфликт», «сублима-
ция.', «вытеснение» и т. д., установленных 3. Фрейдом в его
«психоаналитической теории».
Заканчивая этот обзор современных учений в русской
науке о поведении человека, мы должны сказать, что подобно
тому, как в Америке остро противопоставлены друг другу
ментализм- и бихевиоризм, точно также (если только еще
не резче), и у нас противопоставлены, с одной стороны, тра-
1 «Новые идеи в медицине», изд. «Образование», 1923 г.
107
диционная психология, тесно связанная с различными фило-
софскими системами и особенно близкая ортодоксальной
западно-европейской (гл. обр. германской) психологии, а с дру-
гой— то течение, которое является родственным американ-
скому бихевиоризму, но которое ближе, чем этот последний,
к главному из питающих его естественно-научных источников,
именно к учению об условных рефлексах. (Как мы видели,
имеются у нас также и свои «психо- и полубихевиористы»).
Беря свое начало непосредственно от физиологической
теории поведения Сеченова и созданной Павловым и его шко-
лой физиологии больших полушарий головного мозга живот-
ных, это течение свое главное внимание и притом в гораздо
большей степени, чем бихевиоризм, сосредоточивает на эспе-
риментальном исследовании детей и взрослых, здоровых и
нервнобольных, стремясь к созданию физиологии и патологии
высшей нервной деятельности (поведения) человека. 1
Если учение об условных и безусловных рефлексах соста-
вляет основное ядро новой нарождающейся естественно-
научной дисциплины—физиологии поведения человека,2 то
наряду с ним существеннейшее для нее значение приобре-
тает также теория доминанты и учения о нервно-вегетативной
и эндокринной деятельности. Нечего и говорить, что все
факты, имеющие отношение к анатомо - гистологическому
строению и биохимической сущности нервного аппарата, точно
так же получают для нее первостепенное значение, равно как
и теория тропизмов Ж. Лёба.
Данные современной невропатологии и психиатрии, в осо-
бенности же психоаналитическое учение, могут представить
в ее распоряжение большой и ценный материал.
Работы в области изучения био-физиологических и прежде
всего нервных механизмов поведения, изучение церебральной
динамики и особенностей ее, присущих человеку,—все это
представляет такое необъятное поле для научных исследова-
ний, что другая не менее важная область—область взаимо-
отношений человека с окружающей его социальной средой,
значение социально-экономических факторов для организации
и направленности поведения, взаимодействия различных со-
циальных групп между собой и т. п. может остаться в тени
и недостаточно освещенной; вот почему нам представлялось бы
целесообразным видеть в новой науке о поведении человека
два самостоятельных, хотя связанных и взаимодействующих
1 В последнее время физиология высшей нервной деятельности начинает
все более и более привлекать к себе внимание и со стороны русских педа-
гогов и педологов (Пинкевич, Шацкий, Залкинд, Моложавый и др.).
- Автор не' возражал бы и против термина „рефлексологии человека11, но
лишь вкладывая в него строгий и точный смысл учения о рефлекторной дея-
тельности человеческого организма и отнюдь не расширяя этого понятия до
тех пределов, которых оно достигало в понимании акад. В. М. Бехтерева.
108
друг с другом, отдела: физиологию поведения, с одной сто-
роны, и социологию поведения, с другой. Казалось бы, что
задачи этой последней ближе всего «марксистской психологии).',
но, как мы уже говорили, проф. К. Н. Корнилов имеет больше
всего склонность к проблемам общей психологии и занят,
главным образом, борьбой с давно не существующим наивным
материализмом.
Та «общая психология», (часто, кстати сказать, теперь
прячущаяся за названиями: «педагогическая психология» или
«педология») которая занимается по преимуществу изобре-
тением новых психологических терминов или пытается заме-
нить старые новыми, правда, более многословными, но не
имеющими ни малейших преимуществ перед старыми (напри-
мер, вместо «воли»—«регулятивный фактор душевной деятель-
ности» или вместо—«мышление»—«инструментальное мышле-
ние»), или же пытается вскрыть сущность «психических про-
цессов» утверждением в роде следующих: «воля есть волево-
функция», а сознание—это «рефлекс рефлексов»,—такая психо-
логия не имеет научного значения и является нередко не только
бесполезной, но и вредной игрой словами, соблазняющей ка-
жущимся легким разрешением сложнейших проблем, но на
деле ничего не объясняющей и лишь отвращающей от серьез-
ного экспериментального изучения работы высшего нервного
аппарата.
Что касается экспериментальной психологии и психотех-
ники, то, поскольку новая наука о поведении еще не имеет
хорошо и детально разработанной методики для практических
целей профотбора, исследования утомляемости, определении
степени дефективности и т. д., во всех этих случаях времен-
ное пользование услугами психотехники, конечно, неизбежно.
Но и здесь должны быть возможно усилены изыскания к за-
мене старых методических приемов новыми, строго объектив-
ными и физиологическими, т.-е. к созданию прикладной нейро-
физиологии. (К этому сейчас и идет ряд учеников Павлова,
Подкопаев, Быков, Строганов и др.). Общая же психология
в настоящее время может иметь лишь исторический интерес.
Но здесь естественно было бы задать следующий вопрос:
если физиология поведения изучает высшую жизнедеятель-
ность человеческого организма в форме высшей рефлекторной
деятельности и в зависимости от разнообразнейших, как сти-
мулирующих, так и тормозящих воздействий внешней среды
и физиологических процессов, протекающих внутри тела, то
как же быть с «интеллектом», «сознанием», «личностью»,
одним словом, со всей «психической деятельностью» в целом?
Другими словами, как можно себе представить взаимодействие
между новой естественной наукой о поведении человека
и предметом психологии? К этим вопросам мы и переходим.
109
ГЛАВА V
ВЫСШАЯ НЕРВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПСИХИКА
..Все акты сознательной и бес-
сознательной жизни по способу
своего происхождения суть ре-
флексы".
И. М. Сеченов.
,.... Центр тяжести в научном
изучении нервной деятельности
больших полушарий лежит в
определении путей, по которым
нервный процесс разливается и
сосредоточивается, — задача ис-
ключительно пространственного
мышления. Вот почему мне пред-
ставляется безнадежной со стро-
го научной точки зрения позиция
психологии, как науки о наших
субъективных состояниях11.
И. П. Павлов.
Для натурфилософии древнего мира, не знавшего ни
строения мозга, ни его функций, ни его взаимоотношений
с другими органами тела и тем менее законов, управляющих
соотношениями его с внешней средой, как мы уже знаем,
поведение человека казалось обнаружением некой таинствен-
ной силы: «самодвижущегося двигателя—души» или «само-
светящегося светильника—сознания», помещаемой то в мозгу,
то в сердце, то во всем теле.
Ученые эпохи возрождения и нового времени постепенно
отказались от формулы: «поведение есть функция души»
и создали «психологию без души», для которой поведение
стало внешним выражением «душевной» или «психической»
деятельности, в частности, сознания, интеллекта, личности
и т. п. Вместе с тем, однако, накопление знаний в области
анатомии, гистологии и физиологии нервной системы, а также
успехи общей биологии и физико-химических наук заставили
психологов XIX столетия признать, что так называемая «про-
извольная деятельность» представляет собой не что иное,
как рефлексы больших полушарий головного мозга высокого
110
порядка (Рибо), а поведение человека в целом есть работа
его «нервной машины» (Джемс). К тому же, как мы знаем,
совершенно самостоятельно и гораздо раньше, чем загранич-
ные психологи, пришел и И. М. Сеченов.
Однако, это чисто теоретическое признание практически
мало повлияло на общие понятия, принципиальные предпо-
сылки и методы исследования психологии. Несмотря на то,
что со второй половины прошлого века в нее вошел и прочно
утвердился заимствованный от естественных наук эксперимент,
им пользовались не для изучения работы мозга, а для проник-
новения через внешние выражения «эмоций», «внимания»
и «волевых стремлений» во внутренний, субъективный, психи-
ческий мир.
При наблюдении поведения окружающих и своего соб-
ственного человеку античного мира, с одной стороны, броса-
лось в глаза, неодинаковое у всех умение находить выход
из всякого трудного жизненного положения, неодинаковая
гибкость и ловкость в смысле адекватного приспособления
к различного рода сложным ситуациям, с другой—его не
могла не поражать непреклонная твердость некоторых в до-
стижении определенных целей, несмотря ни на какие препят-
ствия; наконец, должны были привлечь его внимание и те
реакции поведения, в которых резко изменялась телесная
деятельность—дыхательная, сосудистая, секреторная и вместе
с тем обычно наступали общие изменения мускульной дея-
тельности в форме общего возбуждения, то, наоборот, не-
обыкновенной неподвижности.
В соответствии с этим уже в аристотелевской психологии
первоначальный и общий символ той силы, которая произ-
водит поведение человека, символ «душа» разделился на ряд
соподчиненных символов, как бы «частичных душ»: разум,
волю, чувство, а в первом из них наметился и ряд дальней-
ших дифференциаций на ощущения, восприятия, мышление,
воображение и т. д.
Вся эта система психологических понятий — символов,
в основу которой положен чисто описательный принцип, если
мы сравним ее с «психическими элементами» (ощущения),
«психическими образованиями» (представления, сложные чув-
ства, волевые процессы) и «психическими связями» (мышление
и воображение, как апперцептивные и ассоциативные процессы)
у Вундта или с тем, что называет «психическими явлениями»
и «психическими функциями» Штумпф, мало изменилась за
2000 лет своего существования в основном, но вместе с тем
пышно разрослась и разветвилась в соответствии с индиви-
дуальными вкусами и философскими убеждениями различных
психологов; это и понятно, так как непространственный ха-
рактер и недоступность нашим воспринимающим органам так
называемого «внутреннего мира» открывают широкое поле
Ш
для беспредельного субъективизма психологических постро-
ений, базирующихся, главным образом, на данных «интро-
спективного опыта».
Система психологических символов—туманных, расплывча-
тых и неопределенных, символов, каждый из которых лишен
точного, конкретного, материального содержания, предста-
вляет собою словесный лабиринт, в котором блуждает и без-
надежно путается психолог.
Естественная неудовлетворенность заставляет, с одной
стороны, говорить о «тяжелом кризисе», о «груде развалин»,,
о «хаосе понятий», господствующих в современной психологии,
с другой же,—порождает многочисленные попытки создания
новых психологических терминологий, которые отличаются
от старых лишь новыми недостатками и тщетно стараются
одно  неизвестное объяснить, подставить или заменить другим
еще менее известным, но более многословным. Таким образом,
современная психологическая номенклатура представляет собою
необычайно пеструю мозаику чисто описательных словесных
символов, с понятиями сознания, интеллекта, воли, чувств
и психической личности в центре, заполняющую собою ту
обширную область, которая столь долгое время была совер-
шенно недоступна естествознанию и в которую оно, главным
образом, со второй половины прошлого века, стало все
глубже и глубже проникать.
Мы уже говорили в свое время о причинах этой недоступ-
ности: величайшая сложность строения высших отделов
мозга и деятельности их, отсутствие методических подступов
к строго-объективному, естественно-научному изучению этой
последней, наконец, психологическая рутина—все это уже не
раз останавливало наше внимание.
В то время как непрерывный рост физико-химических
наук вносил все новые и новые штрихи в текуче-изменчивую
картину внешнего мира, в то время как анатомия, физиоло-
гия и биология узнавали все ближе и ближе строение, функ-
ции и взаимодействия различных органов тела, психология
в своей системе понятий, методах и принципиальных осново-
положениях все больше и больше отставала от других на-
учных дисциплин, а вместе с тем становилась все резче
и граница между объектом изучения этих последних и ее
объектом, между материальным и психическим, внешним
и внутренним, объективным и субъективным.
Психолог конца XIX столетия, казалось, был поставлен
перед альтернативой или считать поведение человека внешним
выражением сознания, интеллекта, психической деятельности
в целом, или изучать его как рефлекторную работу нервной
машины, как физиологическую деятельность организма. Избрав
первое и остановившись, таким образом, на протоптанных
ногими поколениями дорогах, он не мог, однако, закрыть
112
глаза и на второй открываемый перед ним естествознанием
путь. Выходом из этой дуалистической ситуации, из этого
двойственного положения была теория психофизического мо-
низма, которая, однако, в той же мере, как и более ранние
учения французских материалистов XVIII века, напрямик вы-
водила на древние пути «панпсихизма», т.-е. одушевленной
материи, и, таким образом, являлась лишь псевдомонизмом.
То, что для XIX века было только гипотезой, предположе-
нием, для XX столетия стало фактом, экспериментально до-
казанным: работа больших полушарий головного мозга дей-
ствительно оказалась высшей формой рефлекторной деятель-
ности. Новейшие успехи естествознания, главным образом,
теория тропизмов и учение об условных рефлексах, дали, на-
конец, истинную естественно-научную установку на природу
поведения и создали новую формулу: поведение есть биоло-
гическое взаимодействие человеческого организма и окружа-
ющей его среды, объединяющая его физиологическую жизне-
деятельность и регулирующая его уравновешивание с внеш-
ним миром рефлекторная работа нервного аппарата.
Вполне уместно было бы теперь задаться вопросом о том,
какие же преимущества имеет новое биофизиологическое на-
правление в изучении поведения по сравнению с традицион-
ным психологическим подходом.
А. Прежде всего, отбрасывая те туманные и расплывча-
тые понятия, полученные чисто описательным или умозри-
тельным путем и служащие для обозначения комплексов
крайне сложных актов поведения, которыми пользуется пси-
хология, оно начинает свое исследование, базирующееся на
эксперименте и отвергающее самонаблюдение, с установле-
ния простейших форм поведения и находит их в элементар-
нейших реакциях нервной системы—рефлексах, являющихся
как бы физиологическими квантами нервной энергии.
Прослеживая шаг за шагом пути и формы количествен-
ных усложнений и качественных изменений рефлексов боль-
ших полушарий, устанавливая законы их течения и связей,
физиология высшей нервной деятельности постепенно захва-
тывает в сферу своего изучения все более и более сложные
реакции человеческого поведения и стремится вместе с этим
к тому, чтобы подвести таким путем мало-по-малу физиоло-
гический фундамент под все многообразие известных нам
форм взаимодействия человеческого организма с окружающей
его средой. Новая наука о поведении в противоположность
психологии является естественно-научной дисциплиной и точ-
ной наукой, неизменно имея дело с вполне, конкретным
и пространственно детерминированным материалом.
В. В самых основных понятиях новой науки о поведении—
в условном и безусловном рефлексах—уже учтены два важ-
нейших биологических фактора: наследственность и среда.
S—Естествозн. и наука о поведении человека
113
С. Поведение человека рассматривается не как внешнее
выражение совершенно абстрактных понятий сознания, интел-
лекта, воли и т. п., но как совокупность родового и индиви-
дуального опыта, запечатленного в сложных и цепных, услов-
ных и безусловных, корковых и подкорковых реакциях, как
непрестанно-изменчивая деятельность мозга, как нервная ди-
намика больших полушарий, как уравновешивание человече-
ского организма с биологической (физиология поведения)
и социальной средой (социология поведения).
D.	Разнообразие реакций человеческого поведения изу-
чается при постоянном учете тех физиологических эндосо-
матических процессов, каковыми, например, является обмен
веществ, химизм крови, деятельность желез внутренней
секреции и т. п.
Е.	В основу поведения человека физиология высшей нерв-
ной деятельности кладет материальную базу инстинктов
(сложнобезусловных рефлексов): пищевой, самозащитный, по-
ловой, исследовательский, социальный и др., рассматривая
сложные реакции человека как работу больших полушарий
головного мозга, стимулируемую, с одной стороны, биологи-
ческой и социальной средой и с другой—родовым опытом,
заложенным в сложнобезусловных рефлексах.
F.	Метод условных рефлексов, оставаясь всегда истинным
строго объективным методом, дает возможность не только
исследовать деятельность высшего нервного аппарата, но
учит и управлять его работой в процессе выработки поло-
жительных и тормозных навыков, простых и сложных реф-
лексов, а также в процессе экспериментального изменения
химизма крови.
G.	Наконец, новая наука о поведении человека строится
на строго монистической предпосылке тождества психической
и высшей нервной деятельности.
Но особенное значение объективное исследование при-
обретает для изучения поведения ребенка и «душевно» боль-
ных. Психологический подход, неизбежно сопряженный с экс-
курсиями во «внутренний мир», встречает здесь непреодоли-
мые затруднения, так как ни дети, ни душевнобольные не-
способны к самонаблюдению. Пользоваться же аналогиями
из области психологии взрослого нормального человека и пе-
ренесением установленных здесь психологических понятий
на «внутренний мир» ребенка или «душевно» больного совер-
шенно неосновательно, так как и в первом и во втором слу-
чае высшая нервная деятельность имеет целый ряд специфи-
ческих особенностей, резко отличающих ее от нормальной
мозговой работы взрослого человека.
В то время как психолог, изучая ребенка или «душевно»
больного, исходит от уже готовой психологической схемы,
полученной при экстра- и интраспективном наблюдении взрос-
114
лого и путем сравнения этой схемы с детской или патологи*
ческой «психикой» пытается уловить характерные черты этой
последней, физиолог идет фило- и онтогенетическим путем,
объективно изучает все возрастные ступени в развитии выс-
шей нервной деятельности, направляясь от низших к высшим
ступеням, от простейших форм мозговой работы к сложней-
шим, а в патологических случаях стремится уяснить те био-
регрессивные черты и те приостановки развития, которые
задерживают эволюцию высшей нервной деятельности на
определенной возрастной ступени или, разрушая более слож-
ные и поздние функции, обнажают более простые и ранние.
Итак, в истории развития учений о поведении человека
мы наметили три фазы: в 1-й поведение воспринимается как
обнаружение некоей таинственной силы, обозначаемой симво-
лом «душа», во 2-й оно рассматривается как внешнее про-
явление «психической деятельности» (интеллект, сознание,
психическая личность и т. п.) и, наконец, в 3-й оно изучается
как высшая сложнейшая нервная деятельность, как биологи-
ческое взаимодействие организма и среды (биологической
и социальной). Как само собой разумеется, объект изу-
чения остается, конечно, одним и тем же—это поведение че-
ловека; но методы исследования, номенклатура и те выводы
и обобщения, которые являются их результатом, существенно
меняются в соответствии с общим мировоззрением и особенно
в соответствии с развитием естественно-научных дисциплин
в данную эпоху.
Для древней натурфилософии это—деятельность того не-
постижимого, скрытого в теле «источника движения», симво-
лом которого было слово «душа» (у индусов «сознание»),
для естественно научной философии эпохи возрождения и но-
вого времени, еще не знающей тончайшего строения мозга,
его биохимической природы, биологии поведения (теория
тропизмов Леба, теория пробовательных реакций Джен-
нингса) и физиологии больших полушарий головного мозга,
это—«психическая деятельность», представляющая собой со-
вершенно «особое качество», «аттрибут» или «внутреннюю
сторону» материального мира, и, наконец, для строящегося
на фундаменте экспериментальных данных естествознания
XX столетия это—биологическое и вместе с тем физико-хи-
мическое взаимодействие среды и организма, физиологиче-
ское уравновешивание мозга в окружающем мире (включая
и внутрителесные воздействия на мозг), высшая рефлектор-
ная деятельность верховных отделов нервного аппарата, т.-е.,
иными словами, сложная биохимическая жизнедеятельность орга-
низма, объединенная в форме высшей нервной деятельности.
* Но во что же тогда превращаются противоположения пси-
хического и материального, объективного и субъективного,
внешнего и внутреннего?
8*
115
Встав на только-что изложенную точку зрения, мы неиз-
бежно должны будем признать их несоответствующими со-
временным данным естествознания, устаревшими, неверными,
требующими пересмотра и замены новыми адэкватными на-
стоящему состоянию естественных наук понятиями.
Перед нашими глазами появляется зеленый шар. Каза-
лось бы, мы имеем простейшее зрительное восприятие, кото-
рому соответствует возбуждение группы клеток в зритель-
ной области коры. Но, как показывает более детальный ана-
лиз, дело обстоит значительно сложнее: установка, аккомода-
ция глаз на данный предмет посылает в двигательный ана-
лизатор целый ряд мускульных раздражений; возникшая те-
перь в коре волна возбуждения как в зрительном, так
и в мускульном анализаторе распространяется по коре (ирра-
диация раздражительного процесса), оживляя целый ряд ра-
нее полеченных зрительных отпечатков, с одной стороны,
и двигательных, мышечных, с другой.
В течение жизни зеленый шар стал для нас сигналом
адэкватной условно-речевой и условно-графической реакции
«зеленый шар» и, кроме того, с круглыми и зелеными пред-
метами у нас, может быть, в прошлом опыте замкнуто в коре,
соединено условной связью любое количество каких-либо
иных двигательных реакций. В зависимости от всей данной
окружающей ситуации и предшествующих раздражений, па-
давших на мозговую кору, возбуждение, вызванное зеленым
шаром, может распространяться на целый ряд ранее прото-
ренных путей, оживить целый ряд ранее полученных отпе-
чатков, следов прежних возбуждений; те же пути, по кото-
рым пойдет при этом в коре раздражительный процесс, опре-
деляют полностью и нашу ответную общую двигательную,
мимическую и речевую—открытую или закрытую, приглушен-
ную, приторможенную до шопота или улавливаемых лишь
специальным прибором едва заметных колебаний голосового
аппарата, условную реакцию.
Вся эта наша реакция на зеленый шар не представляет,
однако, простой суммации отдельных возбуждений, проте-
кающих по различным участкам поверхности больших полу-
шарий, но является единым, цельным по своей природе,
физиологически однородным процессом, качественно новым
и отличным по своим свойствам от входящих в него компо-
нентов. Этот-то процесс психолог и рассматривает как «вос-
приятие зеленого шара».
Зеленый шар, как некоторое физическое тело определен-
ного химического состава, представляет собою физико-хими-
ческое явление окружающей нас среды, тот процесс, о кото-
ром мы только что говорили, есть физиологическая реакция
организма, в частности, нашей- нервной системы и прежде
всего коры больших полушарий головного мозга, на этот
U6
предмет, сложное физико-химическое взаимодействие его
с нервным аппаратом через подчиненные этому последнему
рецепторные и двигательные органы.
Если бы мы теперь задались вопросом, как же относятся
между собою психологическое понятие «восприятие зеленого
шара» и описанный нами процесс, другими словами, психи-
ческая и материальная стороны этого явления, мы должны
были бы ответить: примерно так, как относятся между собою
поваренная соль и NaCl.
Когда мы видим какой-либо предмет перед собою, мы
считаем это «объективным фактом», закрывая глаза и про-
должая видеть его перед собою, мы говорим о «субъектив-
ном переживании». Совершенно ясно, что и в том и в другом
случае мы имеем дело с корковым процессом, но в одном
случае с физиологической реакцией мозга на определенное
физико-химическое явление, а в другом—со следом этой ре-
акции в коре больших полушарий.
Вы стоите перед открытым окном вагона и следите гла-
зами за проносящимся мимо вас пейзажем; проезжая мимо
знакомых вам мест, вы начинаете вспоминать связанные
с ними в вашем прошлом опыте события и участвующих
в них лиц. С психологической точки зрения здесь как будто
совершенно ясно противопоставлены материальный и психи-
ческий мир, но посмотрим на те же самые явления в свете
физиологического анализа: окружающая вас, непрестанно
сменяющаяся среда воздействует на ваш зрительный анализа-
тор, раздражение сетчатки глаза переходит непосредственно
в физиологическое возбуждение зрительного нерва, которое,
пройдя ряд промежуточных инстанций в мозговом стволе,
достигает «нервного поля», оптической области коры боль-
ших полушарий. Движения глаз по пробегающим мимо них
картинам, сокращение зрачков, постоянно меняющаяся мими-
ческая реакция, отдельные восклицания и замечания по
поводу разглядываемого есть результат передачи этого нерв-
ного возбуждения из оптической области на двигательные
отделы мозга, но движущиеся, сокращающиеся мышцы в свою
очередь посылают в мозговую кору раздражения от зало-
женных в них нервных окончаний — проприоцептивные
раздражения.
Таким образом, те зрительные картины, которые мы на-
зываем в противоположность внутреннему миру внешним
миром, также мало имеют оснований для этого, как и для
того, чтобы целиком рассматриваться как принадлежность
внутреннего, психического мира. Они представляют собою
взаимодействие нервной системы с окружающей ее средой,
осуществляемое через зрительный анализатор и двигательный
аппарат. Контакт мозга с окружающей его средой вызывает
пробегание нервного тока по системе нервных клеток и раз-
117
ветвленных, особенно в мозговой коре, проводников и разряд
через те или другие эффекторные приборы (мышцы, сосуды,
железы). Раздражения, падающие на организм, постоянно
варьируют в своем составе и в своей интенсивности, ударяя
то в одни, то в другие воспринимающие поверхности (рецеп-
торные приборы, «органы чувств») и в соответствии с этим
беспрестанно меняется структура и локализация того при-
чудливого и сложного узора, который чертит в коре больших
полушарий пробегающий по ней нервный ток, а вместе с тем
беспрерывно изменяется и характер нервных разрядов, выра-
жающихся или во внешней деятельности организма, или во
внутр ителе с ной.
Однако, тот нервный процесс, который имеет место в клет-
ках и в сложнейшей сети нервных волокон мозга и, в част-
ности, мозговой коры, образуя высшую рефлекторную деятель-
ность, нельзя рассматривать в каждый данный момент как про-
стую сумму или механическую смесь отдельных возбуждений,
протекающих по различным участкам мозга: это качественно
новый, отличный от своих слагаемых цельный и единый по
своей физиологической природе процесс. Входящие в его со-
став возбуждения, протекающие в различных областях и уча-
стках коры, в своей совокупности образуют не механическую
смесь, а новое «химическое» соединение, и не только в пере-
носном, но, весьма вероятно, и в буквальном смысле.
В зависимости от своей силы, напряжения и направлен-
ности нервный ток, то пробегая по клеткам мозговой коры,
оставляет в них новые отпечатки, принесенных им от воспри-
нимающих приборов, мышц и различных внутренних органов
раздражений, а при помощи бесчисленных нервных волокон,
пересекающих кору в различных направлениях, устанавли-
вает новые условные замыкания между ранее не связанными
между собой клетками, то оживляет старые отпечатки преж-
них возбуждений и пробегает по ранее уже проторенным
путям. Вместе с этим «восприятие внешнего мира» сменяется
«образами воспоминаний» или причудливо сочетаются с ними
(хак это мы видели в только-что приведенном примере);
но никаких оснований для противопоставления материального
и психического мира при этом мы не сможем найти и здесь.
Перед нами взаимодействующие друг с другом нервная си-
стема и окружающая ее среда, физико-химические процессы,
воздействующие на мозг, с одной стороны, и вызванные ими
нервно-физиологические, в частности—корковые процессы,
приводящие к множеству внешних, изменяющих среду,
и внутрителесных реакций организма—-с другой.
Тот сложнейший текуче-изменчивый нервный процесс, ко-
торый обусловлен непрерывными разрядами или, правильнее,
непрерывным течением нервного тока через клетки и тон-
чайшую сеть волокон мозговой коры, процесс, постоянно
118
изменяющий свою корковую конфигурацию, непрестанно
колеблющийся как количественно, так и качественно, в зави-
симости от приходящих в нервную систему внетелесных
и внутрителесных раздражений и в зависимости от затухаю-
щих следов прежних раздражений, процесс, представляющий
собой высшую рефлекторную деятельность мозга, и есть пси-
хическая деятельность. Этот процесс не менее материален
(можно было бы сказать в соответствии с данными со-
временной физики, не менее энергетичен), чем окружающая
нас среда, и имеет столь же оснований считаться «психиче-
ским», сколько и те по преимуществу зрительные картины,
которые мы привыкли противополагать ему, как «внеш-
ний мир».
В этом процессе при самом внимательном рассмотрении
мы не найдем каких-либо двух сторон, как это делает психо-
физический монизм, не найдем мы в нем и какого-то особого
«психического свойства», которое искали французские мате-
риалисты XVIII столетия. Вычтя из него все свойства физио-
логического, нервного и, в частности, коркового процесса, мы
получим чистый нуль. Мысль и соответствующий ей сложный
нервный процесс относятся между собой так же, как вода
и Н.2О, т.-е. иными словами, как два различных (соответ-
ствующих а) психологическому, вошедшему в разговорную
речь определению, и Ь) естественно-научному анализу) тер-
мина, обозначающих одно и то же явление.
Нет, конечно, никакой надобности в том, чтобы из раз-
говорной речи или из литературы изгонять все слова, упо-
требляемые для обозначения «психических явлений», но при
изучений деятельности нервной системы, в частности—мозго-
вой коры, переход к физиологической номенклатуре так же
обязателен, как для химика обязательны его химические
обозначения и формулы в процессе исследовательской работы.
Наши взгляды на общий характер высшей нервной (так
называемой психической) деятельности человека имеют, ко-
нечно, много общего с представлением И. П. Павлова о «твор-
ческом отделе больших полушарий», о том подвижном и по-
стоянно меняющем свою корковую локализацию «optimum’e
возбудимости» \ в котором осуществляется замыкание новых
условных связей и уравновешивание данного индивидуума
в каждый данный момент с окружающей его реальной дей-
ствительностью и который, по И. П. Павлову, является экви-
валентом «сознания».
Эти взгляды близки также и к воззрениям на сущность
«психического процесса» многих современных западно-евро-
1 Правильнее было бы сказать: „optimum возбудимости и тормазимости"
или optimum уравновешивающей (возбуждение и торможение), рефлексо-
творной, замыкательной деятельности мозговой коры.
119
пейских невропатологов и психиатров (Ф. Монаков, Берцэ,
Пьерон, Липман, Бергер, К. Гольдштейн и др.). Так, напри-
мер, Липман сравнивает его корковую «диффузную локали-
зацию» в какой-либо определенный момент с ниткой одного
цвета в гобелене. Рассматривая «психическое переживание»
как биологический процесс в мозговой ткани и замечая при
этом, что «каждому психическому процессу соответствует
материальный процесс, который в более простой или сложной
форме (Gestaltung) распространяется на всю кору», выдаю-
щийся германский невропатолог К. Гольдштейн (1928) далее
говорит: «Локализация процесса обозначает для нас совер-
шенно определенное распределение возбуждения внутри диф-
ференцированно построенной нервной системы с особым
расположением (Gestaltung) возбуждения на определенных
местах («Figur»). Это определенное место характеризуется
тем влиянием, которое оно оказывает особенностями своей
структуры на весь процесс в целом, посредством того воз-
буждения, которое в соответствии с структурой участвует
в общем процессе».
Эти представления о высшем нервном процессе, построен-
ные согласно новейшим данным патологической анатомии,
физиологии и патологии мозга (кстати сказать, многие из
современных заграничных психиатров, как, например, Бергер,
Клейст, Леви, Кречмер, Пьерон, Гамильтон и др., часто
ссылаются на учение об условных рефлексах и цитируют
И. П. Павлова) оказали большое влияние и на немецкую
«Gestaltpsychologie», к сожалению, все же сильно разба-
вившую данные неврологии традиционными психологиче-
скими понятиями.
Как мы уже указывали, и некоторые русские психологи
пытаются подражать этому течению германской психологии,
совершенно, однако, не разобравшись в нем по существу,
не уловив его «неврологического ядра» * и ограничиваясь
чисто словесным, терминологическим подражанием, выражаю-
щимся в намерениях изучать «структуру поведения и психи-
ческих процессов» с помощью «структурного анализа» (?).
Итак, всей совокупности корковых (условных) реакций,
выражающихся как в открытой, так и в закрытой (улавли-
ваемой лишь специальными приборами) деятельности орга-
низма в каждый данный момент соответствует свое особое
распределение возбуждения и торможения в мозговой коре,
характеризующееся определенной локализацией и определен-
ным рисунком, вычерчиваемым нервным током на поверх-
ности больших полушарий. Форма этого рисунка и его лока-
лизация, постоянно изменяющиеся, зависят: а) прежде всего
от тех возбуждений, которые посылаются в кору сложно-
безусловными или «инстинктивными» центрами (голод, половое
возбуждение, оборонительные, самозащитные, исследователь-
120
ские и другие импульсы), Ь) от того потока положительных
и тормозных воздействий, которые падают (и уже ранее
упали) в кору из окружающей биосоциальной среды и, на-
конец, с) от той массы разнообразных внутренних раздра-
жений, которые приходят в большие полушария от мышц,
суставов, сердечно-сосудистой системы и других органов тела.
Тот центрально-нервный процесс, который является равно-
действующей всех приложенных к мозговой коре извне
и изнутри разнообразных влияний, и есть то, что мы при-
выкли называть «сознательным психическим процессом».
Можно было бы при этом сравнить наш нервный аппарат
с музыкальным радио-инструментом изумительной сложности,
бесчисленные струны которого приводятся в постоянное ко-
лебание энергиями внешнего мира и звучат в человеческом
поведении то как простые, грубые или наивные мелодии
безусловных рефлексов, то как грандиозные симфонии корко-
вой мозаики, сложнейших условно-рефлекторных систем.
Для предметов и явлений окружающего нас мира мы
имеем, с одной стороны, речевые символы, которыми поль-
зуемся в разговорной речи и которые имеют свои корни
в истории языка, с другой—те более сложные обозначения,
которые нам .дает научное познание, устанавливающее при
помощи специальных методов исследования физико-химиче-
скую сущность этих явлений. Аналогичным образом и для
обозначения тех сложных реакций организма и, в частности,
центральной нервной системы, которые в общей совокуп-
ности обозначаются словом «поведение», мы пользуемся теми
древними речевыми символами, которые приведены в извест-
ную систему и детализированы психологией. Так как физио-
логический субстрат техХ достигающих величайшей сложности
взаимодействий с внешней средою, которые осуществляются
большими полушариями головного мозга и которые в целом
составляют наше поведение, даже в самььх общих чертах
был до последнего времени почти недоступен естественно-
научному анализу, то отсюда и возникла прочная иллюзия
какого-то совершенно особого й своеобразного «внутреннего,
субъективного» мира, противопоставлявшегося миру «внеш-
нему, объективному».
Однако, поскольку все наше знание об окружающей среде
и о самих себе есть взаимодействие мозговой коры и, в част-
ности, речевой ее области с физико-химическими изменениями
этой среды и физиологическими процессами, протекающими
вне больших полушарий, все нами переживаемое имеет как бы
«внешне-внутренний» характер, где внешнее и внутреннее,
в обычном психологическом смысле, совершенно неразделимы
и где уместны лишь противоположения организма и среды,
центральной нервной системы и окружающей ее среды,
включая собственное тело, больших полушарий мозга и среды,
121
включая тело и все другие отделы нервной системы и, на-
конец, того коркового процесса, который имеет место в дан-
ный момент, и всего того, что лежит вне его (как в простран-
стве, так и во времени).
На пути своего развития от простейших элементарнейших
рефлекторных форм (например, слюнной условный рефлекс)
до наисложнейших (например, длиннейшая рефлекторная цепь,
образующая сложный «целенаправленный» поступок) корковая
деятельность, конечно, не представляет собою, как мы уже
говорили, лишь постепенной суммации или механического
смешивания все большего и большего количества разнооб-
разных рефлексов: каждая рефлекторная цепь, каждый реф-
лекторный комплекс есть новый своеобразный единый физио-
логический процесс, отличающийся от своих компонентов не
только количественно, но и по своим свойствам. Сложнейшими
продуктами коркового синтеза являются приэтом, невидимому,
«комплекс биологической среды», «социальный комплекс»
и «комплекс индивидуальный», т.-е. собственного тела и опыта.
Не следует забывать, что рефлекторный характер корковых
процессов далеко не всегда бывает очевиден, и вот почему:
прежде всего раздражители, вызывающие ту или другую
деятельность, и иной раз весьма сложную, могут быть внутри-
телесными, органическими — энтеро-или проприоцептивными,
следуя номенклатуре Шеррингтона (например, усиленная пери-
стальтика кишечника, переполнение мочевого пузыря, раздра-
жение половых органов и т. п.). Далее: как внетелесные, так
и внутрителесные раздражения могут быть стимулами скрытой,
неуловимой без специальных приборов физиологической дея-
тельности: например, звуковые колебания вызывают сокра-
щения мускулов внутреннего уха и аккомодацию барабанной
перепонки, изменения дыхания, пульса, кровяного давления;
целый ряд внешних раздражений может вызывать деятель-
ность желез, рта и желудка, сокращения гладких мышц раз-
личных внутренних органов и т. д.; любые как внешние, так
и внутренние раздражения сплошь и рядом стимулируют так
называемую «внутреннюю речь», которая выражается в едва
уловимых специальными приборами движениях речевого аппа-
рата и рассматривается нами обычно как «мышление», или
те же раздражители вызывают совершенно незаметные сокра-
щения мускулов руки, лица и других частей тела (так назы-
ваемые «идеомоторные движения»), обнаруживаемые обычно
особым прибором (аппарат Зоммера).
Наконец, многие действия человека построены по типу
«запаздывающих» и «следовых» рефлексов, т.-е. развиваются
не тотчас после возникновения в окружающей среде их
условной ситуации (их сложного раздражителя), но спустя
тот или иной, иногда и очень длительный, срок после его
появления или даже прекращения.
122
Все это плюс постоянное то стимулирующее, то тормозное
взаимодействие различных условно-рефлекторных деятельно-
стей друг с другом чрезвычайно затушевывает, закрывает
закономерные связи тех или иных внешних ситуаций с соот-
ветственными им реакциями, что издавна упрочивало взле-
леянную психологией гипотезу о «свободной воле» или, в но-
вейшей интерпретации, о «спонтанности» или «личной актив-
ности», представляющую собой иллюзию, рожденную слож-
ностью высшего нервного аппарата и его функций, с одной
стороны, и малым знанием их,—с другой.
Отсюда же брала один из своих истоков и теория «психо-
физического монизма», столь резко противополагавшая «внеш-
ний, объективный» и «внутренний, субъективный» мир.
Вы смотрите, как группа лиц занимается гимнастическими
упражнениями; ложась спать, в полной темноте, в привычный
час и в привычной обстановке вы сами проделываете те же
гимнастические упражнения. В одном случае ваш мозг полу-
чает комплекс зрительных раздражений и отвечает на них
ориентировочным зрительным рефлексом, причем то и другое
сливается в цельный корковый процесс, в другом — он нахо-
дится под воздействием потока проприоцептивных раздра-
жений, приходящих в него от ваших движущихся рук, ног,
головы, от сокращающихся мускулов, сгибающихся и разги-
бающихся суставов, натягивающихся и расслабляющихся свя-
зок вашего тела, причем каждое из движений является сти-
мулом для следующего за ним, т.-е. развертывается длинная
цепь, в которой внешние раздражения, кроме начальных, не
играют почти никакой роли.
Вы спокойно наблюдаете человека, находящегося в со-
стоянии «гневного аффекта», или в другой раз вы сами пере-
живаете это состояние. В первом случае нервное возбуждение
протекает главным образом в оптической и слуховой областях
коры, во втором — ваш мозг получает громадное количество
суставно-мышечных раздражений от движущихся в «гневной
пантомиме» мускулов лица, конечностей, всего тела, от изме-
нивших свою обычную деятельность сердца и сосудов, от
целого ряда желез внутренней секреции, принимающих уча-
стие в этой охватывающей весь организм физиологической
реакции и т. д. Однако, вся совокупность этих многочислен-
ных и сложных раздражений воспринимается мозгом «инте-
грально», т.-е. не как сумма отдельных слагаемых, но как
цельный, единый нервно-физиологический процесс, еще не
дифференцированный на свои составные элементы. То же отно-
сится и ко всем другим «эмоциональным реакциям», посыла-
ющим в мозг спаянные в одно целое, не расчлененные еще
мозгово.й корой на свои составные элементы комплексы раз-
дражений от мышц, сосудов, желез и других внутренних
органов, принимающих участие в той диффузной реакции
123
всего организма, которую мы обычно называем «эмоциональной»
или «аффективной».
Может показаться, что мы совпадаем здесь с теорией
Джемса-Ланге. Но на самом деле это не так. Для них психи-
ческое переживание аффекта было следствием сложной физио-
логической реакции, как бы ее отражением во «внутреннем,
субъективном мире», для нас «эмоциональное состояние» есть
центрально-нервный, главным образом, церебральный процесс,
соответствующий в нервной системе той сложной мускульно-
сосудисто-висцеральной реакции, которая охватывает весь
организм в целом (сомато-физиологический процесс и его
центрально-нервная проекция).
Вы читаете вслух заглавие лежащей перед вами книги, вы
читаете его про себя («внутренняя речь»); книги уже нет
перед вами, но в ответ на соответственную просьбу вы по-
вторяете ее заглавие; ваш взгляд падает на другую книгу,
где на обложке стоит имя того же автора, — тотчас же вы
вспоминаете виденную вами ранее книгу и ее заглавие.
Во всех этих случаях имеется нервное возбуждение, дви-
жущееся из зрительного анализатора в двигательный (про-
приоцептивный) — речевой, но в 1-м случае этот сложный
условно-рефлекторный процесс протекает беспрепятственно,
во 2-м—он затормаживается в двигательной части своего пути,
в 3-м—начальное возбуждение возникает уже не в зрительном,
а в слуховом анализаторе, отсюда распространяется в опти-
ческую область и разряжается через речевой аппарат, в 4-м—воз-
буждение, возникнув в новых пунктах зрительного анализа-
тора, иррадирует дальше, обобщается и оживляет следы
прежних раздражений. Совершенно ясно, что во всех этих
случаях мы имеем нервные процессы, различающиеся не
только количеством занятого в них мозгового вещества (кор-
ковой поверхности) и участвующей в них нервной энергии,
но процессы и качественно различные в зависимости от це-
лого ряда внекорковых и внутрикорковых условий. И опять-
таки каждая из этих кортикальных реакций представляет не
сумму входящих в нее отдельных нервных возбуждений,
а единый цельный нервный процесс.
Наконец, под определенным воздействием среды (друже-
ская откровенность, беседа с врачом-психотерапевтом, психо-
логический эксперимент и г. п.) вы занимаетесь «самонаблю-
дением», «самоанализом» своих настоящих и прошлых «пси-
хических переживаний». Что же по своему существу предста-
вляет ваш «интроспективный опыт»?
Взаимодействие речевой области больших полушарий (кор-
кового речевого синтез-анализатора) с другими участками
мозговой коры, оживление нервным током множества условно-
связанных друг с другом следов прежних раздражений и пере-
124
ключение этих следов на речевую (открытую и приторможен-
ную, закрытую), письменную, мимическую деятельность:
Следовательно, и здесь нет никакого особого, противопо-
ложного внешнему или материальному, внутреннего психиче-
ского мира, а имеется лишь оживление следов (отпечатков,
энграмм) прежних сложно-условно-рефлекторных взаимодей-
ствий мозга с окружающим миром и взаимодействие этих
следов или даже происходящих в данный момент корковых
реакций, главным образом, с сложнейшей системой условно-
речевых связей.
Если мы во всех приведенных примерах попытаемся раз-
делить в общепринятом смысле «психическое» и «мате-
риальное», «внешнее» и «внутреннее», то нам это не удастся:
во всех случаях перед нами будет сложная рефлекторная
деятельность мозга, являющаяся выражением физико-химиче-
ского взаимодействия человеческого организма и окружающей
его среды. Таким образом противопоставление «материаль-
ного» и «психического» теряет всякий смысл. «Внутреннее»
и «внешнее» получают новое содержание: взаимодействие
нервного аппарата с окружающей средой есть внешняя его
деятельность; взаимодействие мозга с физиологическими про-
цессами, разыгрывающимися в теле, есть внутренняя его
деятельность (экзосоматическая и эндосоматическая деятель-
ность центральной нервной системы, открытая, явная и скры-
тая, недоступная безаппаратному наблюдению или притормо-
женная). Естественным образом «объективное» и «субъектив-
ное» при этом принимают характер «общеобязательного» для
всех нормальных человеческих нервных систем и. «индиви-
дуального», присущего лишь данной, определенной нервной
системе.
При выработке в лаборатории условных рефлексов у чело-
века постоянно приходится слышать следующую психологи-
ческую интерпретацию быстрого или медленного образования
рефлекса: испытуемый понял, сообразил, догадался, чего от
него хотят, или он поддался вашему внушению—в первом
случае и испытуемый не знает, чего вы от него хотите — во
втором.
В мозговой коре испытуемого нервное возбуждение про-
торяет новый путь, замыкает новую связь между ранее не
связанными мозговыми клетками; в зависимости от того, как
долго устанавливается это замыкание, и говорят о большей
или меньшей понятливости, догадливости, внушаемости и т. п.
испытуемого. Мы знаем, что совершенно так же психолог
объяснял у животных и психическое слюноотделение, пока
И. П. Павлов не показал, что причиной этого последнего
является не понятливость животного, а образование новой
условной связи, замыкание новой рефлекторной дуги между
теми или другими раздражениями внешней среды и секре-
125
торной деятельности слюнной железы. Говорить в настоящее
время о том, что животное потому дает условный рефлекс,
что понимает, чего от него хотят, было бы равносильно воз-
вращению от физиологии больших полушарий к зоопсихо-
логии. Однако, когда мы говорим, что у испытуемого не
потому условный рефлекс образовался, что он понял, чего
от него хотят или сообразил, что сигнал предупреждает его
об ударе электрического тока или конфете, а наоборот, он
понял или сообразил потому, что у него в мозговой коре
замкнулась условная связь, мы отнюдь не хотим видеть здесь
двух фактов: физиологического и сопровождающего его пси-
хологического.
В только что приведенных примерах нет двух процессов:
психологического и корково-рефлекторного, но лишь две
формы познания одного и того же факта: психологическая
и физиологическая. Первая, опирающаяся на ту систему соста-
вляющих психологию описательных речевых символов, которая
возникла в то время, когда еще не существовало почти ника-
ких знаний о строении и физиологии нервной системы и когда
биология и общая физиология были еще в самом зачаточном
состоянии, и вторая — представляющая собою результат тех
успехов естествознания, которые были достигнуты им главным
образом в течение прошлого столетия и завершились в XX веке
физико-химическим учением о поведении Ж. Лёба и физиоло-
гическим И. П. Павлова.
Исходным пунктом для психолога являются неопределен-
ные и расплывчатые словесные символы, обозначающие слож-
нейшие комплексы реакций человеческого поведения. Незнание
анатомо-физиологических и прежде всего нервных механизмов
этих реакций в свое время привело к своеобразному дубли-
рованию: совокупность всех психологических символов или
«психическая деятельность» рассматривается как «психический
мир», а сложные реакции нервной системы, составляющие
в целом поведение человека как внешние выражения этого
«психического мира». Между тем, на самом деле, мы в первом
случае имеем дело с центрально-нервными процессами, про-
текающими, главным образом, в головном мозгу и прежде
всего в больших полушариях, а во втором с разнообразными
и сложными мускульными, сосудистыми и железистыми реак-
циями, являющимися внешним выражением врожденной (без-
условной) и индивидуальной, приобретенной (условной), ана-
литической и синтетической деятельности мозга.
Разнообразнейшие и сложнейшие реакции нервной системы
часто лишь в силу совершенно внешнего, самого поверхност-
ного сходства объединились общим словесным знаком, общим
речевым символом. Совокупность же этих символов, образо-
вав систему психологических понятий, стала рассматриваться
как особый замкнутый в себе мир, якобы порождающий те
действия и поступки, из которых он, как система их обозна-
чений, по существу и возник.
Одним словом, психолог исходит от чисто внешних опи-
саний поведения, ища объяснения для тех или других дей-
ствий и поступков «интроспективным путем» в психическом
мире, т.-е. обращается, иными словами, к психологической
номенклатуре; естествоиспытатель исследует главным образом
экспериментально биологическую обусловленность, физиоло-
гическую динамику и физико-химическую сущность поведения,
неизбежно приходя и к созданию новой научной терминологии.
Представьте себе, что на необитаемом острове устроена
детская колония, куда дети привезены еще в младенческом
возрасте и где уход за ними, воспитание и обучение их пору-
чено специально подготовленному персоналу, которому строго-
настрого запрещается употреблять психологические термины,
заменяя их соответственными биологическими и физиологи-
ческими понятиями. Для таких детей «психическая деятель-
ность» вообще не существовала бы, и все свои отношения
к окружающей среде они определяли бы как мозговую деятель-
ность. как реакции того или другого отдела их нервной
системы, как тот или иной физиологический процесс.
Г. Риккерт дает три следующих противоположения для
объективного и субъективного мира: 1. Психофизический
субъект и окружающий его пространственный мир; 2. Созна-
ние (психологический субъект) со всем его содержанием и внеш-
ний физический «в себе» существующий (гносеологический
субъект) мир, включая и собственное тело; 3. Сознание и его
содержание.
После всего нами здесь уже сказанного мы имеем осно-
вание заменить эти три противопоставления следующими:
1. Организм и окружающая его среда. 2. Бодрствующий мозг
и взаимодействующий с ним текуче-изменчивый внешний мир,
включая и все тело с протекающими в нем физиологическими
процессами.
Совершенно ясно, что мозговая кора европейца XX сто-
летия реагирует на гораздо большее количество явлений окру-
жающей среды, чем большие полушария головного мозга
первобытного человека, человека античного мира или средне-
вековья. Хольца Сатурна, снежные полюсы Марса, лунные
цирки, мир микроорганизмов, эманации радия, лучи Рентгена,
радио-волны и многое другое, недоступное для наших предков,
уже взаимодействует с нашим нервным аппаратом точно так
же, как многое недоступное во внешнем мире нашей высшей
нервной деятельности вступит во взаимодействие с мозгом сле-
дующих поколений. На этом основании мы могли бы говорить
о «концеребральном» и «экстрацеребральном» внешнем мире.
3.	Творческая, биоадаптирующая организм к данным усло-
виям в данный момент рефлексотворная деятельность боль-
127
ших полушарий, осуществляющая анализ и синтез внетелес-
ных и внутрителесных раздражений и реакций, устанавлива-
ющая новые связи между теми и другими, перегруппировы-
вающая по новому старые связи и образующая замыкания
между новыми раздражениями и следами старых рефлектор-
ных процессов, с одной стороны, и с другой—все то безгра-
ничное множество клеточных отпечатков — следов прошлых
раздражений, а также проторенных межклеточных путей—
уже закрепленных замыканий, каждое из которых и в любом
сочетании с другими может быть оживлено пробегающим
нервным током в процессе творческой работы больших полу-
шарий головного мозга. Короче: постоянно меняющий свою
корковую локализацию, структуру (корковую конфигурацию)
и напряжение оптимальный нервный ток и весь прошлый
опыт, сохраняющийся в нервной системе. Динамика нервного
(кортикального) процесса и статика запечатленных в коре
реакций и их связей, оживляемых, сочетаемых с новыми раз-
дражениями или по новому комбинируемых нервным током.
Итак, принятое до сих пор дуалистическое или, в лучшем
случае, псевдомонистическое противопоставление внешнего,
объективного, материального и внутреннего, субъективного,
психического мы подвергаем сомнению, стремясь приэтом
найти надежные точки опоры для истинного нейробиологи-
ческого монизма.
По этому поводу не лишним было бы вспомнить слова
крупнейшего европейского физиолога Макса Ферворна: «Говоря
о теле и душе, или о материальном и психическом, или же
о физиологии и психологии, мы самым употреблением этих
слов становимся a priori на точку зрения дуализма. Безраз-
лично, хотим мы или нет, мы все равно употребляем дуали-
стический язык, а он сам собою переводит нас на почву
дуализма. Ввиду этого чрезвычайно трудно освободиться от
дуалистического взгляда на вещи. Если мы предположим,
например, что дуализм тела и души кажется нам иллюзией
и захотим спорить с кем-нибудь по вопросу о теле и душе,
то спор этот будет все время терпеть ущерб от терминоло-
гии, господствующей через посредство языка над нашим
мышлением... Так насилует дуалистическая терминология язык
и мышление человека, и так представление о дуализме втор-
гается путем употребления слов в повседневную жизнь
настолько, что в конце концов совершенно входит нам в плоть
и кровь... Таким образом здесь источник многочисленных
и разнообразных трудностей и недоразумений».
Мы знаем, что далеко не один М. Ферворн придерживался
подобных взглядов, мы упоминали уже в этой книге об очень
многих думавших и думающих так же.
На протяжении всей данной работы мы исследовали про-
блему изучения человеческого поведения с точки зрения
!28
исторического развития этой проблемы; мы видели, как чисто
психологическое изучение постепенно оказалось резко про-
тивопоставленным строго физиологическому исследованию и
как из этого противопоставления логически вытекли две
столь различные и столь трудно примиряемые формулы: пове-
дение есть жизнедеятельность человеческого организма, работа
его нервной системы и прежде всего ее верховного отдела—
больших полушарий головного мозга и поведение есть внешнее
выражение психической деятельности, сознания, интеллекта
и т. п.
Мы пытались здесь найти выход из этого в основе своей
глубоко дуалистического положения и шаг за шагом пришли
к гипотезе нейробиологического монизма. Насколько удачна
наша попытка, пусть судят другие, но, как нам кажется, пока
она является единственным выходом из господствующих в на-
стоящее время то явно, то в более или менее замаскирован-
ном виде дуалистических концепций, которые обязывают
и к двойственному изучению поведения человека: психологиче-
скому и физиологическому,—к исследованию, с одной стороны,
психической деятельности или внутреннего мира, а с другой
стороны, высшей нервной деятельности, рассматриваемой как
внешнее проявление психики, что, однако, как мы видели,
противоречит всему историческому развитию науки о пове-
дении человека.
Хотелось бы в заключение еще в большей степени уточ-
нить высказанные здесь нами взгляды.
Обычно система' психологических понятий рассматривается
как особый непространственный мир, противопоставленный
материальному миру или всем его временно-пространственно-
измеримым свойствам, как иная сторона материального мира;
для нас эта система понятий представляет собою лишь древ-
нюю номенклатуру, основанную на чисто описательном прин-
ципе и долгое время служившую для обозначения различных
сложнейших реакций организма, физиологические механизмы
и нервная динамика которых оставались в течение тысяче-
летий скрытыми и нерасшифрованными благодаря отсутствию
соответствующих естественно-научных дисциплин.
Вместе с тем как успехи современного естествознания
сделали доступной экспериментальному исследованию работу
неповрежденных оперативным вмешательством больших полу-
шарий головного мозга, а также установили физико-химиче-
ский характер биологического взаимодействия организма и
окружающей его среды, стал возможным и постепенно углу-
бляющийся естественно-научный анализ поведения человека.
В настоящее время не может быть сомнений в том, что
все человеческое поведение, не исключая сложнейших его
актов, представляет собою объединяющую все физиологиче-
ские процессы внутрителесного характера и регулирующую
9—Естествозн. и наука о поведении человека.
129
внешнее уравновешивание живого организма с окружающей
его средой, деятельность центрального нервного аппарата,
главным образом его верховного отдела — больших полу-
шарий.
Казалось бы странным на пороге тридцатых годов XX сто-
летия доказывать, что очередной и неотложнейшей нашей
задачей после создания И. П. Павловым физиологии высшей
нервной деятельности животных является постройка физиоло-
гии больших полушарий или, иными словами, физиологии
поведения человека, но сила психологической рутины, к сожа-
лению, еще так велика, что приходится это делать.
Методические затруднения, встающие на пути всесторон-
него и полного охвата экспериментально - физиологическим
анализом грандиозно-сложной работы нашего высшего нерв-
ного аппарата, чрезвычайно велики и требуют величайшего
исследовательского напряжения целых кадров и целых поко-
лений ученых, посвящающих себя этой проблеме, но как бы
ни были велики все встречающиеся здесь трудности, сколько
бы сил они ни требовали, новая естественная наука о пове-
дении человека должна быть и будет построена до конца.
130
ЛИТЕРАТУРА
Abderhalden.— Lehrbuch der physiol. Chemie. 1914.
Ach, N. —Ueber d. Willenstatigkeit und Denken. 1905.
Adler. — Ueber den nervosen Charaktcr. Mflnchen, 3 AuflL, 1927.
Angell, J.—Behavior as a category of Psychology. „Psychol. Review", XX, 1913.
Аристотель. — Исследование о душе. Перевод В. Снегирева. Казань, 1885.
Arnhardt. — Objektive Psychologie. „Biol. Centralbl", 1899.
-Арним. — История античной философии. СПБ., 1910.
Артемов, Луриа, Выготский, Добрынин. — Практикум по экспериментальной
психологии. Госиздат, 1927.
Авенариус, Р. — О предмете психологии. Москва, 1911-
Bain. — Психология, т. I — И, 1902 — 1906.
Басов, М. Я- — Вопросы педагогики, вып. II, Ленинград, 1927.
„ —Воля как предмет функциональной психологии.
Петроград, 1922.
Басов, М. Я. — Сборник „Основные проблемы педологии в СССР".
Москва, 1928.
Beer, Behte u. Uexkiill. — Vorschlage zu einer objektivierenden Nomenklatur
in der Physiologic d. Nervensystems. „Biolog. Ccntrbl." 1899.
Белов, H. A. — Физиология типов. Орел, 1924.
Berger, H. — Psychophysiologic. Jena, 1921.
.	— „Archiv f. Psychiatrie". Ed. 77, H. 3, 1926.
Bergson. — Психофизический параллелизм. СПБ., 1914.
Berze. — Die primare Insuffizienz der psychischen AktivitSt.
Leipzig und Wien, 1914.
Бехтерев, В. M. — Объективная психология. СПБ. В. I — III, 1907—1912.
.,	— Общие основы рефлексологии человека. Изд. 1 —2—3-е,
1918— 1926.
Бехтерев, В. М. — Психология, рефлексология и марксизм. Ленинград, 1925.
Binet. — Душа и тело. Русский перевод. 1910.
Bleuler. — Naturgeschichte der Seele und ihres Bewusstwerdens. 2 Aufl., 1928.
Bleuler und Freud. — Studien uber Hysterie. Leipzig u. Wien, 1895.
Блонский, П. П. — Очерк научной психологии. Госиздат, 1921.
Болдунн. — Введение в психологию. 1902.
Боровский, В. М. — Введение в сравнительную психологию. Москва, 1927.
Bonhoeffer. — „Deutsche mediz. Wochenschrift", № 44, 1923.
Брентано. — Новые идеи в философии, № 15, 1914.
Brodmann, К. — Vergleichende Lokalisationslehre der Grosshirnrinde.
Leipzig, 1909.
Бюхнер. — Сила и материя. Русский перевод.
Cannon, W. — Физиология эмоций. Изд. „Прибой", 1927.
Cason, Н. — General Aspects of the Conditioned Response. — „Psychol.
Review", July 1925.
Cason, H. — The Physical Basis of the Conditioned Response. — „The Amer.
Journ. of Psychology", July 1925.
Дарвин, Г. — Выражение душевных волнений. СПБ., 1896.
Dashiell, I. — Physiological Behavioristic Description of Thinking. — „Psychol.
Review", v. 32 № I, 1925.
9*	131
Дессуар, М. — Очерк истории психологии. СПБ., 1912.
Diserens, L. — Psychological Objectivism. — „Psychol. Review1', v. 32, № 2, 1925.
Мак Дауголл, — Основные проблемы социальной психологии. Москва, 1916.
Dunlap. — The foundations of social psychology. — „Psychol. Review11, v. 29,
№ 2, 1923.
Ebbinghaus. — Очерк психологии. СПБ., 1911.
Erdmann, В. — Научные гипотезы о душе и теле. Русский перевод. 1910.
Exner. — Entwurf z. е. physiologischen Erklarung d. psychischen Erscheinun-
gen. 1894.
Ferrier. — The Brain. London, 1886.
Freud, S. — Лекции no введению в психоанализ, т. I—II, 1922.
„	—„Психотерапия11, № 1 — 6, 1912.
Форель. — Мозг и душа. СПБ., 1908.
Форлендер, К. — История философии, т. I, СПБ., 1911.
Гартман. — Современная психология, 1902.
Гефдинг. — Очерки психологии, 4-е изд., 1904.
Гербарт.— Психология. — Перев. А. Нечаева. СПБ., 1895.
Гоббс. — Левиафан. О человеке. СПБ., 1902.
Goldstein, К. — Die Lokalisation in der Grosshirnrinde. Handbuch der norma-
len u. pathol. Physiologic. Bd. X, 1927.
Гомперц, T. — Греческие мыслители. СПБ., 1911 — 1913.
Гризингер, В. — Душевные болезни. СПБ., 1867.
Guillaume, А. — Ваготонин, симпатикотонии, невротонии. Изд. „Практической
медицины11, 1926.
Hamilton. — An introduction to objective psychopathology. 1925.
Hollingworth, H. — „Psychol. Review11, v. 32, № 5, 1925; v. 35 № 2. 1928.
Hunter, W. — Problem of conciousness. — „Psychol. Review11, v. 31, №1, 1924.
„	— General Anthroponomy and its Systematic Problems. — „The
Americ. Journ. of Psychology11, v. 36, № 2, 1925.
Huxley. — О положении человека в ряду органических существ. СПБ., 1864.
Jaensch, Е. — „Deutsche Zeitschr. f. Nervenheilkunde11. Bd. 88, H. 3/6, 1926.
Jackson, H. — A studjr of convulsions. 1869.
James, W.— Психология. 7-е изд., пер. И. И. Лапшина, 1916.
Janet, P. — La pensee intdrieurc et ses troubles. Paris, 1927.
„	—Les obsessions et la psychasthenic. Paris, 1903.
Jastrow. — The neurological concept of Behavior. May. 1924. — „Psychol.
Review1-.
Jennings, H. — Das Verhaltcn der niedercn Organismen. Uebers. v. E. Man-
gold. Leipzig—Berlin, 1910.
Jodi. — Lehrbuch d. Psychologic. 1896.
Karphis u. Kreidl. — Archiv f. Physiologic, 1914.
Klippci, M. — L’evolution de l’organisme. Paris, 1921.
Koffka, K. — Beitrage zur Psychologic d. Gestalt Leipzig, 1909.
„ —Die Grundlagen d. psychologischen Entwicklung. 2 Aufl., 1925.
КбЫег, W. — Intelligenzprufungen an Menschenaffen. 1921.
„	— Die physischen Gestalten. Erlangen. 1924.
Корнилов, К. H. — Учение о реакциях человека. Госиздат, 1924.
„	—Современная психология и марксизм. Госиздат, 1924.
„	—•Психология и марксизм. Сборник. Госиздат, 1925.
„	—Учебник психологии. Госиздат, 1925.
Краинский, Н. В. — Энергетическая психология. 1905.
Kretchmer, Е. — Медицинская психология, пер. В. Смирнова. Москва, 1927.
,.	—Строение тела и характер. Госиздат, 1924.
Lange, G. — Душевные движения, 1896.
Ланге, Н. Н. — Психология. Москва, 1922.
Largier des Bancels. — Introduction a la psychologic. Paris, 1921.
Лазарев, П. П. — Ионная теория возбуждения. Госиздат, 1923.
„	—Физико-химические основы высшей нервной деятельности.
Москва, 1922.
Лазурский, А. Ф. — Психология общая и экспериментальная. 2-е изд., 1915.
132
Lashley- — The behavioristic Interpretation of Consciousness. — „Psychol.
Review", 1923.
Lashley. — Physiological Analysis of the Libido. — „Psychol. Review", 1924.
Lehmann. — Grundzilge d. Psychophysiologic. 1912.
Levy — Bruhl. — La mentality primitive. Paris, 1925.
Lewy. — „Русско-немецкий медицинский журнал“, 1926, № 11.
Leyton and Sherrington. — „Quarterly Journ. of exper. Physiol", 1917.
Lilienthal. — „Neurol. Centrbl." 1919.
Lipmann, H.— Zur Lokalisation d. Hirnfunktionen.— „Zeitschr. f. Psych, u
Neurol.", Ed. 63, 1913.
Липпе, T. — Руководство психологии. 1907.
Loeb, J. — Einleitung in die vergleichende Gehirnphysiologie. Leipzig, 1899.
„	—Вынужденные движения, тропиз.мы и поведение животных.
Госиздат, 1924.
Loeb, J. — Организм как целое. Госиздат, 1927.
„	—Новые идеи в биологии. — „Жизнь", № 1, 1913.
„	— Динамика живого вещества. Перев. Одесса, 1910.
Лосский, И, О.— Основные учения психологии с точки зрения волюнта-
ризма. СПБ, 1911.
Luciani und Seppilli. — Die Funktions-Lokalisation auf d. Grosshirnrinde.
Uebers. v. Fraenkel. Leipzig, 1886.
Луриа, Л. P. — Современная психология. Москва, 1928.
Лямметри. — Человек — машина. Русский перевод, 1903.
Marbe. — Experimentell-psychologische Untersuchungen iiber d. Urteil. 1901.
Markey, J. — The place of Language Habits in a behavioristic explanation of
conciousness. — „Psychol. Review.", v. 32, № 5, 1925.
Маудсли. — Физиология и патология души. СПБ., 1871.
Мах, Э. —Анализ ощущений и отношение физического к психическому.
СПБ., 1904.
Мейнерт. — Механика душевной деятельности. Москва, 1880.
Messer. — Experimentell-psychologische Untersuchungen fiber d. Denken. —
„Arch. f. d. ges. Psych.", VIII.
Моложавый, С. C.—Сборник „Основные проблемы педологии в СССР". 1928.
Monakow, С. V. — Gefiihl, Gesittung und Gehirn. Wiesbaden, 1916.
Mosso. — Страх. СПБ., 1887.
Munk. — Ueber d. Funktionen d. Grosshirnrinde. 1881.
Overton. — Studien iiber die Narkose. Jena, 1901.
Павлов, И. П. — 20 летний опыт объективного изучения высшей -нервной
деятельности животных. Изд. 3-е, 1925.
Павлов, И. П. — Лекции о работе больших полушарий. Госиздат. 1926.
Pfliiger. — Die Funktionen d. Ruckenmarks. Berlin, 1853.
Pierron. — Le cerveau et la pensee. Paris, 1923.
Pillsbury. — The Fundamentals of Psychology'. 1923.
Перна. — Строители живого тела. 1924.
Плеханов. — Основы марксизма. 1923.
Прейер. — Душа ребенка.
Протопопов. — Введение в изучение рефлексологии. Харьков, 1924.
„	— „Укр. вестник рефлексологии и педагогики", № 1 — 4,
1926 — 27.
Rank, О. u. Н. Sachs. — Значение психоанализа в науках о духе. СПБ., 1914.
Reichhardt. — „Journ. f. Psychol, u. Neurol". Bd. 24. 1918.
Richet, Ch. — Юбил. сборник в честь акад. И. П. Павлова. Госиздат. 1925.
Ribot Th. — Воля. Русский перевод. 1893.
.,	—Психология чувствований. 1897.
Риккерт, Г. — Введение в трансцендентальную философию. Киев. 1905.
Rohde. — Die Psyche. 5 Aufl., 1925.
Ромене. — Ум животных. 1889.
Розенберг, О. О. — Проблемы буддийской философии. Петроград. 1918.
Зеленый, Г. П.—Труды Общ. русск. врачей. СПБ., 1911.
Semon, R. — Bewusstseinsvorgang und Gehirnprozess. Wiesbaden, 1920.
133
Semon R.— Die mnemischen Empfindungen. Leipzig, 1909.
„	—Mneme. Leipzig, 1904.
Сеченов. — Психологические этюды. СПБ., 1873.
„	—Рефлексы головного мозга. СПБ., 1863.
п —Элементы мысли. СПБ., 1903.
Спенсер.— Основания психологии. Тт. I—IV, 1896.
Stern. — Die Kindersprache. Leipzig, 1907.
„ — Психология раннего детства. 1915.
Sterz.—„Archiv f. Psychiatrie'1. Bd. 74, H. 2/4, 1925.
Storring. — Психопатология в ее отношении к психологии. 1903.
Stumpf. — Душа и тело. „Новые идеи в философии," № 8, 1913.
„	— Явления и психические функции. „Новые идеи в философии",
№ 4, 1913.
Тарханов, И. Р. — Внушение. Гипнотизм и чтение мыслей. СПБ., 1905.
Тиченер. — Учебник психологии. Тт. I—II, 1914.
Thorndike. — Animal Intelligence. 1898.
Thudichum. — Die chemische Konstitution des Gehirns d. Menschen. 1901.
Ухтомский, A. A. — Новое в рефлексологии и физиологии центральной
нервной системы. Вып. I, 1925.
Veragouth. — Die Neurasthenie. 1910.
Verworn, M.— Речи и статьи. Москва, 1910.
„	—Развитие человеческого духа. Москва, 1913.
Warren.— Elements of Human Psychology. 1922.
Watson, J. — Psychology from the standpoint of a behaviorist. Русс. nep. 1926.
Watson and Reynor.—Conditioned Emotional Reactions.—Psychol. Monogr. Ill,
1920.
Вейль, A.— Внутренняя секреция. Госиздат, 1923.
Weiss, A. — Behaviorism and Behavior, — „Psychol. Review", v. 31, Аг 1 — 11,
1924.
Вернике. — Основы психиатрии. Перев. Варшава, 1896.
Вундт, М — Греческое мировоззрение. Петроград, 1916.
Wundt, W. — Основы физиологической психологии. Тт. I — III.
„	— Естествознание и психология. СПБ., 1914.
Введенский, А. И. — Психология без всякой метафизики. СПБ., 1914.
Выготский, Л. С. — Психология и марксизм. Сборники I и II, 1925 — 26.
Циген. — Физиологическая психология. Москва, 1909.
Челпанов, Г. — Мозг и душа. 5-е изд. Москва, 1912.
Чучмарев, 3. И. — Психология и марксизм. Сборник I. 1925.
„	3. И. — „Под знаменем марксизма". Апрель, 1928.
Щербацкий, Ф. И. — Теория познания и логика по учению позднейших буд-
дистов. СПБ., 1909.
134
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Введени е....................................... 3
ГЛАВА I. Учение о душе.
Древнейшие истоки науки о поведении человека.—Античная
натурфилософия и учение о душе.—Возникновение психоло-
гии.—Древне-индийская психология и психологические учения
буддистов.—Учение о сознании и карме.—Сравнение древне-
греческих и древне-индийских учений о поведении человека.—
Средневековая психология......•............  5
ГЛАВА II. Учение о психической деятельности.
1.	Возникновение «психологии без души».—Естествознание
эпохи возрождения и психология.—Идея «нервной машины».—
Первые попытки проникнуть в сущность «психических явлений». 17
2.	Эволюционная теория и биогенетический метод в пси-
хологии.—Иерархия «психических явлений».—Анатомия и фи-
зиология нервной системы и психическая деятельность.—Физио-
логическая психология.—Ее методы.—Психическая энергия и
энергетическая психология ................................ 22
3.	«Спинномозговая душа». — Мозг — рефлекторная ма-
шина.—Психическая деятельность и рефлексы головного мозга.—
Физиологическая теория аффектов.—Двойственность основных
позиций психологии........................................ 27
4.	Субъективное и объективное.—Внешнее и внутреннее.—
Психологическое и физиологическое.—Теории психо-физиоло-
гического и эмпирического параллелизма.—Психо-физический
монизм и его древние источники. —»Существует ли «созна-
ние»?— Дуализм современной психологии..................... 31
5.	Поведение человека и психическая деятельность,—О пред-
мете психологии.—Интеллектуализм и волюнтаризм.—Функци-
ональная и структуральная психология.—Бихевиоризм и психо-
бихевиоризм. — Объективная психология. — «Объективно»-пси-
хологическое наблюдение и эксперимент..................... 38
6.	Естествознание XIX столетия и психология.—Медицина
и психология.—Психоаналитическая теория.—Ее плюсы и ее
минусы. — Терминологическая проблема в психологии. — Эрос
Платона и Libido Фрейда................................... 44
7-	Учение о внутренней секреции и психическая деятель-
ность.—Обмен веществ, химизм крови и химия мозга.—Ионная
теория и нервный процесс.—Электрический сон.—Психогальва-
нический феномен.—Вегетативная нервная система и психика.—
Строение тела и характер —Мозговой ствол и психика.—Учение
о наследственности и психология.—Психология и наука о по-
ведении .................................................. 49
8.	Основные этапы в развитии учения о психической дея-
тельности от эпохи Возрождения до наших дней.............
133
Стр.
ГЛАВА III. Учение о высшей нервной деятельности.
1.	Первые попытки установления соотношений между ра-
ботой мозга и поведением.—«Френология» —Начало физиоло-
гии больших полушарий головного мозга.—Метод экстирпаций
и электрораздражений.—Искания новой «объективной номен-
клатуры» ...................................... .....	59
2.	Зоопсихология и поведение животных. Теория тропизмов
Леба. Физиологическая регуляция поведения по Дженнингсу.
Учение об условных рефлексах И. П. Павлова........... 65
3.	Теория тропизмов и поведение человека.—Физиология
больших полушарий и поведение человека.—Поведение чело-
века как жизнедеятельность организма в целом.—«Психическая
деятельность»—высшая рефлекторная работа мозга.—Естество-
знание и новая наука о поведении человека............ 71
ГЛАВА IV. Современное естествознание и психология.
1.	Естествознание и современная американская наука о
поведении.—Ментализм, бихевиоризм, психо- и полубихевио-
ризм ................................................ 77
2.	Естествознание и современная западно-европейская пси-
хология.—Церебрология.—Неврология поведения.—Gestaltpsy-
chologie.............................................
3.	Естествознание и русская современная психология.—
Традиционная «менталистическая психология».—Русский психо-
и полубихевиоризм.. Научная психология. — Рефлексология. —
Физиология высшей нервной деятельности (поведения) чело-
века 	.............................................. 91
ГЛАВА V. Высшая нервная деятельность и психика ... ПО
Литература.......................................131
136
ИЗДАТЕЛЬСТВО
„РАБОТНИК ПРОСВЕЩЕНИЯ"
Москва, 19, Воздвиженка, 10.
Боровский,В. Введение в сравнительную психо-
лог и ю. Ц. 2 р. 50 к.
Содержание: Введение: Психология как биосоциальная наука.
Изучение поведения. Что такое сравнительная психология. Психология
и смежные науки. О стнм лах и реакциях. Дальнейший анализ элемен-
тов поведения. I. Простейшие виды реакции организма. Реактологиче-
ский метод. Рефлексологический метод. П. Наследственное поведение.
Ш. Индивидуально приобретенное поведение. IV. Роль различных рецеп-
торов в поведении. V. Социальное поведение.
Вабанов, И. Механика душевной жизни. Введение
в физиологическую психологию. Ц. 1 р. 60 к.
Содержание: Чувствующие нервы. Чувствующие узлы. Реф-
лексы. Двигательные нервы. Нервные центры. Спинной мозг. Приобре-
тенные рефлексы. Рассеивание нервной энергии в мозгу. Задержка
рефлексов. Автономная нервная система. Задний мозг. Средний мозг.
Передний мозг. Ощущение. Представления и понятия. Восприятия. Ассо-
циация представлений и понятий. Корковые центры. Воображение.
Суждение. Мышление. Умственная деятельность. Душевные настроения
и чувства. Простые чувства и эмоции. Сложные чувства и эмоции.
Эмоциальная деятельность. Инстинкты. Воля. Психическая деятельность
и характер.
Вравков, С. Очерк психологии- Ц. 1р.
Фролов, Ю. Учение об условных рефлексах, как
основа педагогики. Ц. 3 р.
Лурия, А. Современная психология в ее основ-
ных направлениях. Ц. 75 к.
Содержание: Эмпирическая психология. Развитие эксперимен-
тального метода. Американская психология поведения. Принципы пси-
хологии поведения. Структура поведения. Стимул и реакция. Скрытые
реакции и механизмы мышления. Врожденные и приобретенные реакции.
Воспитание новых форм поведения. Проблема обучения. Общие выводы.
Современная целостная психология. Принципы целостной психологии.
Целостный принцип в восприятии. Физиологические и физические стру-
ктуры. Интеллектуальное поведение. Опыты с обезьянами. Целостные
исследования поведения человека. Общие выводы. Педагогическая прак-
тика. Библиография.
Выготский, Л. Педагогическая психология.
Краткий кур с. Ц. 2 р. 25 к.
Содержание: Педагогика и психология. Понятие о поведении
и реакции. Важнейшие законы высшей нервной деятельности (поведе-
ния) человека. Биологический и социальный фактор воспитания. Инстин-
кты как предмет механизм и средство воспитания. Воспитание эмоци-
онального поведения. Психология и педагогика внимания. Закрепление
и воспроизведение реакции. Мышление как особо сложная форма пове-
дения. Психологическое освещение трудового воспитания. Социальное
поведение в связи с возрастным развитием детей. Моральное поведе-
ние. Эстетическое воспитание. Упражнение и утомляемость. Ненормаль-
ное поведение. Темперамент и характер. Проблема одаренности и инди-
видуальные цели воспитания. Основные формы изучения личности
ребенка. Психология и учитель.
Цена 1 р. 10 к.