Автор: Кожевников Ю.П.
Теги: aves птицы в целом орнитология микробиология биология птицы
ISBN: 5-7559-0033-7
Год: 1999
Текст
Ю. П. КОЖЕВНИКОВ
Матрена, Матреныч
и другие.
(птицы в комнате)
Санкт-Петербург
1999 г.
Ю.П.Кожевников
Матрена, Матреныч и другие
(птицы в комнате)
1999
УДК 598.2:579.1.61.62
Yu. Р. Kozhevnikov
Birds in the room
Key words: behaviour, habitude, imprinting,
instinct, fear, cleverness, meditation, interrelations, love,
hate, blindness, old, death
© Ю.П. Кожевников
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие....................................4
Введение.......................................6
Птица в неволе................................11
Пробуждение...................................19
Завтрак...................................... 23
Туалет........................................27
Купание.......................................28
Повседневная круговерть.......................31
Развлечения птиц..............................51
Засыпание.....................................62
Птичьи характеры..............................69
Импринтинг и познание.........................85
Общение птиц..................................92
Снова на воле................................100
Эмоции птиц...................................ПО
Птичья любовь................................122
Любовь к инородцам...........................130
Птичий интеллект.............................137
Медитация птиц...............................159
Попугай амазон...............................165
Увечные птицы................................173
Болезни птиц.................................177
Линька.......................................190
Птичья старость..............................193
Слепые птицы.................................215
Смерть птиц..................................228
Заключение...................................233
Иллюстрации..................................236
Литература...................................270
Предисловие
Эту книгу многие прочтут с интересом и удовольствием. Она относится
к тому очень популярному жанру, который можно назвать "Зоопарк на дому"
— взволнованные рассказы о тесном общении с дикими животными дома. Их
с жадностью читают те, кто сам содержит животных (понятно почему), но и
те, кто сам не содержит и не собирается этого делать тоже читают, чтобы
удовлетворить свое тайное желание. Казалось бы написать подобную книж-
ку просто — рассказывай обо всем, что видел и чувствовал, вот и все. Но ваш
рассказ должен стать интересным не только для вас, а для тех, кто ваших
питомцев никогда не видел и не любил. К тому же они должны поверить, что
все это действительно было, что вы все правильно поняли в поступках ваших
животных и их мотивации. Первое, что из возражений приходит в голову
читателя — это, что автор грешит антропоморфизмом.
Этим красивым словом обозначают случаи, когда человек невольно при-
писывает животным человеческие мотивы и цели поведения. Этот грех оче-
виден пока ты сам не начинаешь тесно общаться с животным, но он неизбе-
жен при тесном общении. Более того, при таком общении он охватывает не
только человека, но и животное: оно ведь тоже приспосабливается к челове-
ку, подражает ему и кое-что заимствует. Конечно, под таким строгим углом
зрения и эта книжка не свободна от антропоморфизма, но автор, слава Богу,
это прекрасно понимает сам, и сделал все, что мог, чтобы этот грех сократить
до минимума.
Читатель ждет от таких книг и какой-то надежной биологической ин-
формации. С этим у автора, в целом, все в порядке, все его объяснения в
научном смысле верны. Особняком стоит самое для автора дорогое, свое —
медитация у птиц. Тут я могу только развести руками и поднять очи горе.
Не избежать и еще одного вопроса: о содержании птиц. Автор в силу
стесненных жизненных обстоятельств держал всех птиц в одной комнате с
собой "внасыпку", без клеток. Не всякий получит от такой жизни удоволь-
ствие, но автор получал, и это его личное дело. Но получали ли от такой
жизни удовольствие птицы? Тут каждый орнитолог скажет, что нет. У разных
видов разная индивидуальная дистанция, нарушение которой всегда непри-
ятно, разная потребность в уединении, разная агрессивность и способность
противостоять чужой агрессии, разные пищевые потребности и т.п. При сва-
ливании всех видов в кучу неизбежно многие из птиц попадают в диском-
форт. Может быть, наблюдать, как они из этого выкручиваются, и интересно,
но все же они чувствовали бы себя комфортнее, если бы жили по отдельным
клеткам или в одной клетке два или три совместимых вида. Если нужно со-
держать много птиц дома или в лаборатории, орнитологи как любители, так
и профессионалы, применяют "птичьи стеллажи" -- систему клеток, распо-
ложенных вдоль стены. В комнате остается достаточно места для человека, а
в стеллаж помещается с комфортом больше птиц, чем в целую комнату.
Так что, если какой-нибудь читатель книги захочет сам подержать дома
птиц — во всем остальном следуйте автору, но не повторяйте его подвиг в
4
части содержания птиц прямо в комнате. В этом вопросе лучше следовать
другой книге: Г.А.Носков, Т.А.Рымкевич, О.П.Смирнов. Ловля и содержание
птиц. Ленинград, Издательство ЛГУ, 1984 г. Тогда и птицы будут живы и не-
вредимы, и в комнате с санитарными условиями будет получше, и гости смо-
гут к вам приходить в чистой одежде.
Доктор биологических наук, профессор В.Р.Дольник
5
Введение
Кому-то это может показаться чудачеством, кому-то жестокостью по
отношению к земным тварям; кто-то скажет что-то об орнитозе (говорят, что
существует такая болезнь), а иной -- о навозе; кто-то, однажды придя в гости,
обобьет прах с ног своих, уходя (если уклониться от метафор, то попросту
отчистит одежду от помета, решив про себя, что ноги его тут больше не бу-
дет), другой скажет, входя: "курятником пахнет!" или "о, да ты в вольере жи-
вешь!", следующий поинтересуется: "а как ты тут спишь?" или бухнет: "и на
кой тебе черт все это!".
Признаться, содержание птиц на вольном выпасе в комнате, имеющей
площадь менее 14 квадратных метров и являющейся одновременно гости-
ной, рабочим кабинетом и будуаром, не встречало одобрения ни у одного из
посещавших мое жилище, которое иногда именуют логовом.
Естественно, что встретить родственную душу "по птичьей линии" (а,
соответственно, и по другим линиям) мне пока не было дано. Людей, кото-
рые увлечены содержанием птиц в неволе, вообще немного, да и те запирают
птиц в клетки, даже имея шикарные квартиры. У всех ведь есть жены и про-
чие домочадцы, как правило, не разделяющие "птичьего энтузиазма" члена
семьи, а если и приносящие свои чувства ему в жертву, то только в том слу-
чае, если птички сидят в клетке. Помню, с какой признательностью смотрела
на меня одна жена, когда ее супруг решил расстаться со славкой Черноголов-
кой, а заодно и с юлой, выгодно продав их мне. Эта ситуация мне хорошо
знакома, потому что каждый глава семьи, содержащий птиц, когда-то был
ребенком и подростком и, если его страсть родилась вместе с ним, то до са-
мого достижения самостоятельности, а главное, территориальной обособ-
ленности, эту страсть притормаживали родители. Когда они, в конце концов,
осознают, что сынок уродился птичником, то... что делать?!... ему дозволяет-
ся водрузить куда-то в угол клетку с пернатыми. При правильной стратегии и
тактике можно приучить родителей к созерцанию нескольких клеток, но вряд
ли больше десяти, ибо всякое деяние имеет предел. Достигнув зрелости и
отыскав свою спутницу жизни, птичник обычно заражает свою избранницу
птичьим пылом, иногда надолго. При соответствующей стратегии и тактике
к пенсионному возрасту он может довести число клеток до 30, и его верная
супруга даже знает, кто что ест. Но самая верная супруга теряет расположе-
ние духа, когда кто-либо из птиц выскакивает из клетки и, летая по комнате,
роняет помет на сверкающий паркет или на подушку. А то и в чашку с чаем
угодит, если в данный момент судьба выкинет ироническое коленце. И хотя,
при здравом размышлении, есть вещи и более страшные, например, чайная
заварка вносит в ваш организм "хорошую" дозу радиации, но это незаметно.
А когда в чашке плавает птичий пакетик (так называют орнитологи однора-
зовую порцию гуано), это вызывает, как правило, негативные эмоции. Только
птичник спокойно выудит ложечкой непредусмотренный по процедуре пред-
мет и продолжит чаепитие, зная, что ничего заразного он не получит. В том,
6
что на свете появляются птичники, есть некоторая прихоть природы, объяс-
нить которую наука пока бессильна. Можно, конечно, прибегнуть к ненауч-
ному толкованию этого феномена. Например, можно исходить из древнеин-
дийских представлений о переселении душ. Тогда резонно предположить,
что душа птичника некогда принадлежала птице и в ней сохранилось нечто
вроде неконкретного воспоминания. Оно-то и обусловливает тяготение че-
ловека к птицам. Конечно, такое объяснение многим покажется натянутым
или даже несуразным. Тем не менее само явление переселения душ в настоя-
щее время достоверно доказано. Правда, доказательства касаются только пе-
реселения души от человека человеку, что в некоторых случаях поддается
строгой проверке. Переселение душ от животных, птиц, растений человеку
доказать сложнее, но не следует терять надежду на то, что со временем это
будет сделано.
В семье, где я вырос, птиц никто никогда не содержал, если не считать,
конечно, мамашиных куриц, которых, как гласит народная мудрость, можно
и не принимать за птиц. С орнитологической точки зрения такое суждение
неправильно. Оно отражает только народную иронию. Курицы являются даль-
ними родственниками куропаток, тетеревов, глухарей и рябчиков, на охоту за
которыми отчим стал меня брать, как только я стал в состоянии прошагать за
ним километров 10-15. Тогда-то я и соприкоснулся с обворожительным ли-
ком дикой природы и навсегда остался им покорен. Появилось желание иметь
что-то от природы дома, и я завел на кухне большую банку, в которой жили
тритоны и другая водная живность, выловленная мною в бочажках с водой
близ речки. Но однажды, каким-то непостижимым образом мой любимый
тритон оказался в кастрюле с холодным супом у соседки по квартире. Разра-
зился грандиозный скандал, в результате которого весь мой "аквариум" был
выплеснут в унитаз, а спина моя подверглась испытанию на крепость.
Немного позднее сама по себе пришла страсть содержания птиц дома.
Это явилось компенсацией того, что в нашей обычной жизни встречи с пти-
цами носят случайный характер. А хотелось, чтобы птицы были постоянно
рядом. Поначалу это не было связано со стремлением к познанию птиц. Про-
сто было приятно постоянно видеть кого-либо из птиц, как влюбленному
приятно видеть предмет своего обожания. Но постепенно вырабатывалось
исследовательское чувство, т.е. появлялись попытки истолкования каких-либо
поведенческих реакций птиц.
Первыми моими питомцами были, разумеется, воробьи. Когда мне по-
дарили двух воробьев, то у меня не было клетки и пришлось посадить их в
картонную коробку, угол которой прикрывался марлей. Нечего было и ду-
мать о приобретении готовой клетки и я принялся за ее изготовление. Когда
было готово весьма неэстетичное сооружение, воробьи уже привыкли сидеть
в полумраке и сплошном неудобств^. Поэтому они радостно зачирикали, как
только я препроводил их в довольно просторную и светлую клетку, где мож-
но было прыгать по жердочкам, а не сидеть на ровном полу. Их радость от
видения большого света после долгого заточения в тесном полумраке бук-
7
вально пронзила меня. Им даже было нипочем, что я стою рядом с клеткой и
рассматриваю их. С этого момента содержание птиц дома стало весьма важ-
ной составляющей моей жизни. Правда, еще долго происходили неприятно-
сти. Бывало, что мамаша выпроваживала моих питомцев в форточку. С боль-
шим неодобрением смотрела она на раненого болотного луня, который сидел
на жердочке в моем углу, на поводке. При естественной надобности лунь (на-
зываемый ястребом) приподнимал хвост и пускал-в стену струю, отчего у
мамаши начинала дрожать нижняя челюсть. Тем не менее она с воодушевле-
нием рассказывала о том, как резала мясо, и лунь приближался сколь мог и
наблюдал этот процесс со жгучим интересом. Мамаша протягивала ему ку-
сочек, и мясо исчезало мгновенно. Конечно, не просто держать дома весьма
крупную птицу, да еще и хищника, который кроме мяса ничего не ест. Недели
через три луня пришлось отнести на опушку леса и оставить там, снабдив
убитой курицей.
Достигнув подросткового возраста и обретя разнообразные навыки, я
построил сарай для содержания птиц и для занятий столярным делом. В са-
рае я выкормил птенца сороки, о чем написал когда-то рассказ "Яшка", по-
зднее опубликованный в Магадане в альманахе "Ты плюс мы" (1983). Потом
в сарае жила целая стайка выкормышей галок и ворон. В то время мне, к
сожалению, не попала в руки книга Конрада Лоренца (1). Она еще не была
переведена. А как она была мне нужна именно тогда! Читая ее спустя много
лет, я, конечно же, слышал голоса своих галчат и ощущал прикосновение их
лапок. Но несколько моих выкормышей убили люди, которым птицы доверя-
ли, потому что они доверяли мне. Жестокость в нашем заштатном городке
была не последним человеческим качеством. Все мы, выросшие в послевоен-
ные годы, впитывали в себя жестокость, клубившуюся мрачным социальным
облаком. Потом мы должны были избавляться от нее, чтобы видеть сколь
прекрасен мир. Каждый делал это по-своему и у каждого были своп факторы
для смягчения души. Одним из моих сильных факторов было влечение к при-
роде. Угарная обстановка провинциального бытия, слитая с уголовным ми-
ром, с серой школой, с нищетой во всех измерениях, все уходило, когда город
оставался за спиной, а впереди простирались поля с песней жаворонка и пла-
чущими чибисами, за которыми темнела опушка леса. Сырые темные ельни-
ки сменялись пегими березняками и сосняками не песках. Светлым раздоль-
ем открывались поляны, над которыми порхали невероятные бабочки и сто-
ял божественный запах. Невиданные цветы вызывали ощущение восторга. И
появлялись птицы, заставляя замирать дыхание. Иногда они позволяли рас-
смотреть себя. За немногими исключениями это были незнакомцы, которые
заносились в записную книжку как птичка с такими-то особенностями. Мно-
го раз были прочитаны книги Г.Скрсбицкого (2), Н.Н.Плавилыцикова (3),
А.В.Михеева (4), Л.А.Портенко (5), Е.В.Лукиной (6), В.Н.Шнитникова (7) и
др., а какая радость пришла с приобретением книги А.Н.Промптова (8), кото-
рая много лет оставалась одной из моих настольных книг!
Наблюдения за птицами в природе продолжались дома, несмотря на
8
постоянные затруднения. Эта связь с птицами стимулировалась другими кни-
гами, в первую очередь Л.Б.Бёме (9, 10). В то время у меня не было, разуме-
ется, никаких научных устремлений. Я не собирался заниматься наукой и едва
ли имел представление об орнитологии (орнитология — наука о птицах), но
мечтал стать лесником и заниматься наблюдениями в природе, оставляя их
при себе. Природа воспринималась как некий храм, в котором можно исче-
зать от всех неурядиц постылой жизни в грубом обществе. Птицы в этом
храме играли для меня особенно значительную роль. Хотелось постоянно
видеть их рядом, узнавать их, смотреть, что они делают. Насколько я теперь
понимаю, птицы возвышали меня над тусклостью того бытия. Бессознатель-
но они постоянно напоминали мне о моем человеческом назначении.
Получив биологическое образование, я стал ботанико-географом, рас-
судив так, что с птицами я и без того не расстанусь. Более 30 лет уже я прово-
жу лето в экспедициях, программа которых включает кроме сбора ботани-
ческого материала и наблюдения за птицами, а дома меня ожидают другие
пернатые, с которыми я встречаюсь после поля как с семьей. Летом кто-ни-
будь приходит давать птицам корм и менять воду. Птицы вжились в комнат-
ное пространство и уход за ними требуется самый элементарный. Случают-
ся, правда, несчастные случаи, но они происходят и при мне.
Уже четверть века клетка в моей комнате выполняет функции лазарета и
карантинного помещения для новичков, откуда они знакомятся с комнатой, в
которой по воле рока им придется провести, может быть, многие годы. Из
комнаты они могут выскакивать в небольшую вольеру за окном, которое в
теплое время года всегда открыто, а зимой открывается время от времени.
Хотя в вольере можно только перепархивать, птицы проводят в ней много
времени, но, когда темнеет, то по большей части они возвращаются в осве-
щенную комнату. Лишь немногие остаются ночевать в вольере, если на улице
тепло и нет сильного ветра.
Содержание птиц "на свободном выпасе" совсем не то, что содержание
их в клетках. Птицы сами предпочитают первое, о чем далее будет сказано
подробно. Поэтому я не могу согласиться с глубокоуважаемым профессором
В.Р.Дольником (в Предисловии) относительно методики содержания птиц,
хотя и особых возражений не имею, т.к. опыт клеточного содержания у меня
тоже немалый. Можно так, а можно этак, в зависимости от обстоятельств.
Но, если таковые позволяют, то, на мой взгляд, целесообразнее делить с пти-
цами одно пространство. В клетке птице некуда деться, а в комнате она най-
дет скрытное место, если у нее нет желания видеть вас. И между собой пти-
цы распределят пространство должным образом. Поэтому меньший диском-
форт для них — в комнате, а не в клетке, хотя бы потому, что в клетке птиця
лишена главной своей активности -- летать. А отсюда она неспособна про-
явить все свои качества как в комнате, хотя бы и небольшой, но допускающей
возможности полета, укрытия, выбора занятий, смены впечатлений. В клетке
птица в большинстве случаев ощущает себя подавленной человеком. В ком-
нате же со временем достигается некоторое равноправие и птица демонстри-
9
рует свой богатый эмоциональный уровень, что практически исключено при
клеточном содержании. Хорошо обжившаяся в комнате птица может даже по
своей воле вступать с человеком в контакт на том же уровне, как это делает
любимая собака.
За многие годы у меня накопилось множество разнообразных наблюде-
ний, догадок и сюжетов из птичьей жизни. Об этом я и собираюсь расска-
зать. Вероятно, многое из того, о чем сказано на следующих страницах, мо-
жет быть воспринято профессионалами со скепсисом или более того, хотя
был потому, что- для меня существует необщепринятая концепция бытия.
Должен подчеркнуть, что метафизическая окраска этой концепции не явля-
ется философией, как иногда представляют. Она есть жизненная практика.
Кое-что из этой практики я увидел в мире птиц как в их естественной среде,
так и у себя дома. Никакому этологу (этология — наука о поведении живот-
ных.), конечно, в голову не придет, что птицы медитируют, если он не зани-
мается медитацией сам, даже в случае теоретического знакомства с данным
феноменом. Но, если птицы этим занимаются, то естественно возникает воп-
рос — зачем?.. Ведь у них нет сознания, нет понятий, таких как понятие о
Космосе, оказывающем воздействие на все сущее. Но таких понятий нет и в
материалистически ориентированной науке. Поэтому несмотря на ее прогресс,
что-то постоянно ускользает от познания.
Здесь, конечно, не место рассуждать о научном прогрессе и о недостат-
ках науки, особенно в стране, где в области познания сохраняется тоталитар-
ное мышление. Моя задача -- рассказать о том, что удалось подсмотреть и
понять, живя бок о бок с птицами, которых я любил, п многие из которых
платили мне трогательной доверчивостью, вовсе не подозревая, что я поста-
раюсь потом рассказать о них всем, кто пожелает прочитать эту книгу.
Много лет мы прожили с птицами в одной маленькой комнате, где они
свыкались с ее пространством и с моей близостью, т.е. с тем, что я делаю, как
двигаюсь и пр. Для птиц было важно установить, что происходит регулярно,
стереотипически, и что является отклонением от существующего порядка.
Птицы, прожившие в комнате несколько лет, приобретали такое знание и
пользовались им в своей активности.
Потом произошло существенное изменение в нашей совместной жиз-
ни. Я получил смежную комнату тех же достоинств и пропилил в стене узкий
проход в нее. Птицы остались в привычной им комнате и вынуждены были
привыкать к тому, что я стал появляться словно из стены. Даже обвыкшиеся
птицы с трудом выносили такое явление. Потребовалось немало месяцев,
чтобы они перестали панически бросаться вверх со стола при моем внезап-
ном появлении. Лишь наиболее недоверчивые спешили улететь, хотя и без
паники, тогда как другие вытягивали настороженно шеи и оставались на ме-
сте.
Теперь я меньше докучал им своим присутствием и по звукам, донося-
щимся из птичьей комнаты, мог догадываться, что там происходит.
10
Птица в неволе
Птица рождена быть свободной и подчиняться только закону необходи-
мости, определяющему ее естественную деятельность как частицы живой
природы. Она может прожить положенный ей срок и умереть от старости, но
у любой птицы очень много шансов погибнуть, не достигнув преклонного
возраста. Ее подстерегают болезни, несчастные случаи, бескормица, множе-
ство хищников, включая человека. Последнее объясняет основную стратеги-
ческую линию поведения птицы -- осторожность в любой ситуации. Кажу-
щаяся беззаботность птиц — всего лишь результат невежества человека, ког-
да он смотрит на воробьев, плещущихся в луже или голубей, путающихся
под ногами. В действительности птицы постоянно следят за своим окруже-
нием и оценивают его безопасность. Можно, конечно, сделать много огово-
рок, начинающихся с "но"... Тем не менее это не меняет дела.
Поэтому птица, оказавшаяся в неволе, как правило, испытывает мощ-
ный стресс из-за радикального изменения окружения и невозможности уле-
теть. Уже в автоматической западне, висящей где-нибудь на дереве, когда ря-
дом нет человека, птица ощущает весь ужас своего положения. Лакомый корм,
которым она прельстилась, особенно будучи голодной, уже нимало не инте-
ресует ее. Замкнутое пространство, из которого нет выхода, давит на психику
птицы. Она бьется о решетчатые стенки, ломая перья, и для нее не существу-
ет больше ничего на свете, кроме стремления вырваться на свободу. А тут
еще появляется человек, который запускает в западню руку и вылавливает
обезумевшую от страха птицу. Потом она попадает в переносную клетку и
оказывается в темноте какой-нибудь сумки, болезненно ощущая толчки при
движении. В темноте птица словно тупеет от переполняющей ее внутренней
боли, при которой совершенно не ощущает физической боли, если что-то
оказалось повреждено. Отупение слегка снижает катастрофический расход
энергии, но перенос пойманной птицы может быть весьма долгим и истоща-
ющим птицу.
Когда клетка извлекается на свет, птица переживает буквально взрыв
страха и мечется изо всех сил. Дальнейшая ее судьба может быть различной.
Ее могут сразу посадить в клетку больших размеров или в вольеру, где уже
есть другие обитатели. Опытный содержатель птиц посадит ее в кутейку -
полутемную клетку с матерчатыми стенками, о которые бьющаяся птица не
будет ломать перья, где будет нужный корм и вода. Или же птица окажется в
относительно большом помещении, например, в комнате.
В любом случае свежепойманная птица находится в непривычном для
нее окружении, многие элементы которого внушают ей страх и подавлен-
ность. Их влияние столь велико, что многие птицы умирают в течение пер-
вой недели в неволе. Это происходит даже в том случае, когда птица съедает
достаточно корма для поддержания жизнедеятельности. Иногда даже кажет-
ся, что птица мало беснуется, но это лишь означает ее сильную ослаблен-
ность. Она уже начала умирать, хотя еще двигается и поглощает много кор-
ма.
11
За немногими исключениями я приобретал своих питомцев на рынке,
где нередко можно видеть (как и в зоомагазинах) птиц, дышащих на ладан. У
таких птиц приподнято оперение и полуопущены веки. Кажется, что птица
дремлет, но эта дремота предсмертная. Другие птицы весьма подвижны, но
не обращают на людей никакого внимания. Они заняты в основном едой. Эти
птицы тоже умрут, но не сразу. Четкие показатели этого — именно отсутствие
страха и чрезмерное внимание на корм. К такому выводу я пришел после
немалого числа соответствующих покупок. Казалось, что коль птица много
ест и мало, или даже совсем, не суетится, то значит она здорова и хороший
аппетит должен стимулировать ее адаптацию к новым условиям. Ничего по-
добного!.. Птица просто медленно умирает от психического надрыва. Она
может протянуть даже неделю, в течение которой она будет почти непрерыв-
но есть, поскольку значительная часть корма вываливается у нее из клюва. А
затем она умрет, и, вскрыв ее, можно обнаружить изрядно заполненный же-
лудок, что исключает предположение об истощении. При этом совершенно
неважно была ли птица одна или их была пара, что могло обеспечивать пси-
хологическую поддержку друг друга. Нельзя исключить, что феномен такой
поддержки существует, но весь вопрос в том, способна ли эта поддержка ком-
пенсировать начавшийся процесс умирания. Однажды у меня умерла в пер-
вые дни после покупки пара снегирей. Аналогичные трагедии были с парой
чечеток, с парой чижей. Но из пары свиристелей остался один. Здесь я гово-
рю о птицах, которые сравнительно легко обживаются в неволе и часто со-
держатся в клетках. Однако никто из пишущих о содержании птиц в неволе
не отмечает случаи их гибели в первые же дни. Правда, существует исписан-
ное правило, согласно которому любитель содержания птиц должен отлавли-
вать их сам, а если уж покупать, то у опытных птицеловов, а не на рынке или
в зоомагазине.
В самом деле, из немалого числа птиц, приобретенных мной у извест-
ного ленинградского птицелова С.Н.Толстякова, которому была посвящена
книга (11), никто не умер через несколько дней. К сожалению, я познакомил-
ся с этим знатоком птиц слишком поздно. Ловля птиц требует не только мно-
го времени, но и специальные средства, достать которые непросто, напри-
мер, сеть или даже хороший кусок канифоли для варки клея.
Проще, конечно, купить птиц, но при этом необходим опыт оценки со-
стояния птиц, так как совершенно неизвестна их предыстория. Я глубоко
убежден, что из числа отлавливаемых на продажу птиц, в живых остается
очень мало, если они не попали к покупателю вскоре после поимки. А, как
правило, птицеловы приносят добычу на рынок лишь на следующий день
или даже через день, поскольку лов происходит вдали от города. Все это вре-
мя птицы страдают в какой-нибудь затемненной клетке или коробке, где они
не могут поесть и быстро слабеют от нервной перегрузки. Как было сказано,
еще при жизни они фактически достигают смертного рубежа. Если это про-
изошло, то конкретное время смерти — дело ближайшего будущего даже в
том случае, когда птицы помещены в казалось бы спасительные условия.
12
Нужно, однако, оговориться, что в оценке условий мы придерживаемся соб-
ственных мерок, а для птицы главным условием является потеря свободы и
ничто его неспособно заменить. В любом случае птица переживает убий-
ственный стресс. Здесь я подразумеваю мелких птиц, у которых очень интен-
сивный обмен веществ. Что касается крупных птиц (с голубя и больше), то
они более устойчивы к перегрузкам, поскольку на единицу объема тела у них
приходится меньшее напряжение.
Посаженная в клетку птица отчаянно пытается освободиться, бросаясь
на стенки клетки. Некоторые птицы взвиваются вверх и сильно ударяются о
потолок клетки. Это те, которые в природе чаще взлетают по вертикали.
Метания птицы усиливаются, когда рядом появляется человек. Ему бы хоте-
лось, чтобы птица поняла его добрые намерения и не боялась его. Но, увы...
у птицы свое понимание ситуации и, чтобы приблизиться к нему, человек
должен представить себя в ее положении, т.е. в тюрьме и при том без вины.
Выпущенная в комнате свежепойманная птица мечется так же, как в
клетке, поскольку даже большая комната для нсс означает просто большую
клетку, в которую она насильно ввергнута. В комнате птица прежде всего
устремляется к окну и, если оно не занавешено тюлем, то птица на полной
скорости ударяется о стекло. Она может при этом убиться или потерять со-
знание. Чаще, однако, птица затормаживается уже в момент соприкоснове-
ния со стеклом и удар получается не смертельным и даже без потери созна-
ния. Птица отлетает, но, поскольку ощущение ужаса переполняет ее, она тут
же ударяется о стекло снова и снова. В природе нет аналогов стеклянных
окон и птица не может знать, что такое стекло, особенно если оно чистое и
абсолютно прозрачное. Лишь после многократных стычек со стеклом птица
начинает понимать, что здесь какая-то преграда и при остроте своего зрения
она теперь видит стекло (ведь не бывает абсолютно прозрачных стекол там,
где держат птиц). Удары о стекло становятся все мягче, а затем и вовсе пре-
кращаются. Однако и привыкшая к комнате птица может забыть про стекло и
удариться о него со всего маху, если происходит что-либо пугающее ее, на-
пример, резкие движения человека.
В комнате птица осваивается быстрее, чем в клетке, особенно, когда в
ней имеются уже привыкшие птицы, являющиеся для новичка примером.
Однако привыкание по примерам все же у птиц весьма слабое, несмотря на
то, что подражание у них развито очень сильно и представляет собой обмен
жизненным опытом.
Ко всему новому птица привыкает раздельно. Проще всего она, конеч-
но, воспринимает наличие других пернатых, хотя ей и приходится испыты-
вать с их стороны определенное давление. Затем птица свыкается с ограни-
ченным пространством. Она устанавливает для себя, где нужно искать корм
и воду, что не составляет труда при наличии освоившихся птиц. Значительно
’ важнее, что в комнате птица находит места, где она может быть максимально
отдалена от человека или вообще спрятаться, хотя бы на время. В клетке
птица такой возможности лишена.
13
Труднее всего происходит привыкание к человеку. Птица уже освоилась
с пространством и со своими коллегами, но человек еще долгое время оста-
ется для нее источником непреодолимого страха.
До сих пор мы говорили о "среднестатистической птице" или о некоем
среднем тех качеств, которыми обладают разные виды и индивиды птиц. Но
птицы наделены такой же индивидуальностью, как и люди. Поэтому процесс
привыкания у них неоднозначен. Некоторые виды птиц сравнительно легко
переносят неприятности, связанные с их поимкой, и дальнейшее пребывание
не только в комнате, но и в клетке. Как правило, это такие виды, которые
мало знакомы с человеком, обитая в лесах, например, клесты. К ним можно
отнести и виды, которые, обитая в северных лесах, осенью и зимой появля-
ются даже в больших городах. При этом хорошо заметно, что щуры, свирис-
тели, снегири, чижи и др. ведут себя без особой опаски и подпускают к себе
человека очень близко. Очевидно, они воспринимают его так же, как лося
или медведя в тайге, зная, что ни тому, ни другому до них дела нет и что они
не летают.
Птицы, постоянно живущие близ человека, более осторожны и привы-
кают к нему в неволе с большим трудом. Лучшим примером сказанному яв-
ляются воробьи. Казалось бы, они настолько не боятся людей, что и в клетке
будут чувствовать себя как дома. Но это совсем не так. Воробьи очень боятся
человека, потому что знают его лучше других птиц. Но, благодаря этому зна-
нию, они и кажутся небоязливыми, так как человек их чаще всего не замеча-
ет, и они это отлично сознают. Стоит лишь человеку сосредоточить внимание
на воробьях, они тут же настораживаются и улетают, но при этом знают дис-
танцию, на которой они будет в полной безопасности. В неволе воробьи ос-
ваиваются значительно дольше других птиц, хотя бывают исключения и от-
дельные воробьи очень привязываются к человеку. Брэм (15) упоминал воро-
бья Э.фон Листа, который, будучи спасен от верной гибели и выхожен, "вов-
се не помышлял о том, чтобы улететь, с удовольствием искал близости чело-
века, всегда, где бы он ни находился, отвечал на зов громким криком "рррр" и
был так предан своим хозяевам, что в случае долгого отсутствия их всегда
становился печален и начинал хиреть".
Еще отчетливее, чем у воробьев, процесс "вникания в помыслы челове-
ка" прослеживается у ворон, живущих в парках. Если вы проходите мимо
вороны, сидящей на земле и не смотрите на нее, то птица лишь не спеша
немного отдалится, не спуская с вас глаз. Но как только вы останавливаете на
вороне взгляд, да еще и притормаживаетесь, птица немедленно улетает, кар-
кая при этом, что означает оповещение всех ворон, находящихся поблизости,
о том, что появился злоумышленник.
Одним словом, птицы, постоянно наблюдающие человека, знают ему
цену. При этом их оценка не является среднестатистической, а ориентирова-
на на крайний, неблагоприятный для них вариант. Среди множества людей
мало таких, кто не прочь прибить близко подпустившую его птицу. Но тако-
вые субъекты имеются. Именно по ним и оценивают птицы весь род челове-
14
ческий. И оказываются правы, что доказали ценой своей жизни некоторые
мои выкормыши, перенесшие доверие ко мне на всех, кто встречался им на
улице. Обязательно находилась рука, поднявшая камень.
Поэтому страх птиц перед человеком можно расценивать как наиболее
адекватную реакцию поведения. Тут уж лучше перебдеть, чем недобдеть, ведь
речь идет о жизни. Поэтому обычно требуются годы, чтобы птица в комнате
перестала воспринимать меня как постоянную опасность. Хотя, как говори-
лось, птицы из "глубинки природы" менее пугливы. Один свежекупленный
(и свежепойманный) клест, сидя в клетке, начал потихоньку напевать уже в
первый вечер. Его воодушевила настольная лампа на столе передо мной и он
смотрел на нее прямо-таки завороженными глазами, совсем не обращая вни-
мания на то, что я его разглядывал. Другой клест, помещенный в клетку со
слепым клестом, был озабочен лишь брюзжанием слепца, который, обнару-
жив, что он не один, пришел в негодование и пытался доказать свое хозяйс-
кое положение, тыкая разверстым клювом в пустоту. Новичок правильно по-
нял, что угроза для него -- именно старый клест, а не я, сидевший рядом с
клеткой. Он также распознал, что старый клест ничего не видит и на верхние
жердочки не залезает. Поэтому он успокоился и даже немного попел вполго-
лоса, словно давая знать слепцу, что он тоже клест.
Случалось, что птицы привыкали ко мне буквально за неделю: щуры
Матрена и Матреныч были такой парой. Уже через несколько дней после
того, как я принес их и выпустил в комнату, они освоились. Приходя с рабо-
ты, я доставал банку с семечками и говорил, обращаясь к ним: "Подкормим-
ся". Стремглав они летели ко мне и усаживались на расстоянии вытянутой
руки, из которой выдергивали подаваемые семечки. Проявляя интерес к моим
занятиям, они постоянно крутились около меня. Как-то я принес из кухни
шипящую, парящую сковородку и вышел снова. Когда я через несколько
секунд вернулся, Матреныч уже стоял на картошке в сковородке, окутанный
клубами пара, и недоуменно озирался. Мой вопль вывел его из замешатель-
ства и, как ни в чем не бывало, он взлетел на карниз, откуда Матрена наблю-
дала все происходящее. Поскольку в природе шипящие сковородки не встре-
чаются, то интерес Матреныча нужно истолковывать как исследовательское
побуждение. Такое побуждение не может сочетаться со страхом вследствие
изменения окружения или из-за близости человека. Мне приходилось встре-
чаться со щурами в естественной обстановке, т.е. в северной тайге на Кольс-
ком п-ове, Полярном Урале, плато Путорана и т.д. "Дикие" щуры были лишь
немного боязливее моих домашних. Во всяком случае они подпускали меня
на несколько метров и не спеша отдалялись. Их внешний облик и характер
движений были столь похожи на моих щуров, что мне казалось будто я сплю
и вижу во сне Матрену с Матренычем в далеком Ленинграде.
Доверчивые птицы всегда наполняют душу тихой радостью. Но птиц,
подобных щурам, доверие которых может проявиться через считанные дни,
мало. Значительно чаще птицы осваиваются с обстановкой (иногда спустя
годы), в которой находится человек, но никакого доверия к нему они не ис-
15
пытывают, хотя и страха не имеют, если соблюдена дистанция в один, а луч-
ше два метра. Таковы большинство щеглов, зеленушек, реполовов, чечеток,
овсянок и др.
Хотя характеры птиц одного вида весьма сходны, они могут и суще-
ственно различаться, в частности, и в том, что касается новых условий оби-
тания. Отдельные индивиды не могут привыкнуть к неволе. Одна обыкно-
венная овсянка, которую я купил свежепойманной, довольно долго сидела в
полутемной клетке, где она непрерывно металась и вскоре измочалила свой
хвост. Выпущенная в комнату, она вовсе не восприняла спокойное поведение
других птиц. Страх по-прежнему гнал ее с места на место. Спокойные птицы
нс любят суеты и клест всегда ощеривался на снующую по карнизу овсянку и
даже гонялся за ней. Овсянка с тревожной позывной легко увертывалась от
клеста, перелетая на другой конец карниза. Клесту быстро надоедало бегать
за ней взад-вперед.
Стоило мне подняться с кресла, как овсянка в ужасе срывалась с карни-
за, делала круг по комнате и плюхалась сзади на шкаф, где ее не было видно.
Там она топталась по бумаге, снова прилетала на карниз и непрерывно "фьит-
кая", бегала туда-сюда, вызывая у всех недовольство и сея страх. Я снова
посадил ее в клетку и долго держал в ней. Хвоста у овсянки совсем не оста-
лось, но она, как и пару месяцев назад без устали бросалась на стенки клетки.
Это был очень здоровый самец и энергии у него было достаточно, однако, в
отличие от другого подобного самца (жившего у меня ранее), который пел
едва ли не круглосуточно, этот самец без устали метался. Когда я снова выпу-
стил его из клетки, он показал, что хорошо владеет пространством комнаты,
но меня он все также панически боялся. Днем он спешил при моем появле-
нии выскочить в вольеру, где и проводил большую часть времени. Хотя об-
щее расстояние между нами было то же самое, что и до карниза над окном,
ему, видимо, казалось более безопасным находиться за стеклом. Я никогда не
видел, чтобы он что-то ел пли купался. Вечером, особенно когда кончились
белые ночи, овсянка находилась в комнате, причем неизменно жалась к дру-
гим птицам, собравшимся ночевать на карнизе. Было очевидно, что среди
пернатых она ощущала себя более уверенно, хотя ни в чем им не подражала.
Как только я выходил из смежной комнаты, у овсянки начинался зуд, хотя
никто из остальных птиц не двигался с места. Овсянка начинала бегать, вы-
нуждая то клеста, то зеленушку гнать ее от себя, вытягиваясь навстречу с
открытым клювом. О щеглов она буквально спотыкалась. Всех она приводи-
ла в недоумение и состояние тревоги, после чего не выдерживала сама и стре-
мительно улетала в дальний угол на шкафу. Но и там она не могла усидеть.
Потопав по бумаге, она возвращалась на карниз, пытаясь смешаться с ос-
тальными, чем окончательно расстраивала предсонное расслабление птиц.
Зеленушка заражалась страхом и летела на шкаф. Щеглы просто возбужда-
лись и летели следом, иногда тоже с признаками испуга. Даже клест, погоняв
овсянку по карнизу, решал полетать и начинал дефилировать с карниза на
шкаф и обратно, хотя лишь несколько минут назад кимарил и не собирался
16
разминаться. В конце концов, находясь в птичьей комнате поздно вечером, я
стал вставать как только овсянка перелетала на карниз. Она делала лихора-
дочный круг под потолком и плюхалась все в том же дальнем углу, где и оста-
валась ночевать, так как я гасил свет. Это была самая глупая птица, которую
мне приходилось видеть в своей комнате. Она настолько всех утомляла, что я
решил прервать опыт по наблюдению за развитием глупости после линьки и
выпустить несчастную птицу. Не успел я осуществить свое намерение, как
сама судьба уготовила овсянке свободу. Как-то я бросил в вольеру пучок све-
жей травы. Зеленушка при этом отпрыгнула на сетку, а обезумевшая овсянка
бросилась в полиэтиленовую затычку дырки буквально сломя голову. Оказа-
лось, что затычку эту уже наполовину вытащил клест. Овсянка прошибла
собой слабое место и оказалась на улице. К своему изумлению я увидел ее
перелетающей на соседнюю липу. Вероятно, это было впервые, когда я не
пожалел об улетевшей птице. В комнате воцарилось спокойствие.
Хотя вольера и не велика, она нередко привлекает внимание уличных
птиц, тем более, что рядом с ней находится большое дерево, на которое пти-
цы присаживаются. Вид птиц в вольере возбуждает их любопытство и они
садятся на нее сверху или прицепляются сбоку, стремясь уяснить себе, что
все это значит. Осенью большие синицы прямо-таки ломятся в вольеру сна-
ружи, видя на полу остатки корма. Они со злостью дергают истлевшую сетку,
проделывая в ней дырки. Большинство моих старых сожителей этих дырок
не замечают, а если и видят, то не связывают с ними возможность оказаться
на свободе. Они привыкли выскакивать в вольеру из комнаты и подолгу си-
деть там, иногда перепархивать с места на место и даже перепрыгивать по
вертикальной сетке. Но на дырку могут наткнуться лишь случайно. Глядя,
как синицы то появляются в вольере с улицы, то выскакивают обратно на
улицу, старожилы не могут взять в толк, что и они могут последовать за си-
ницами. Поэтому, когда дырка маленькая и не слишком броская (где-нибудь в
углу), я не спешу ее заделывать и наблюдаю за поведением синиц, которые
уяснив себе путь к кормовому корыту в комнате, начинают им постоянно
пользоваться, не обращая внимания не только на птиц, но и на меня, если я
сижу спокойно в кресле.*
Однажды повадилась синица, которая явно была старой и больной. Она
хмуро смотрела на меня, появляясь в форточке, затем бесцеремонно прыгала
в корыто, хватала семечко и, устроясь тут же на бортике, принималась дол-
бить его. Правда, стоило мне пошевелиться, как синица опрометью броса-
лась в форточку и в дырку в стенке вольеры. Однако спустя некоторое время
она привыкла ко мне, и даже если я вставал, она лишь взлетала на ветки.
Постепенно она изучила всю комнату и безусловно чувствовала себя здесь
хозяйкой по отношению к другим синицам, также проникавшим в комнату
через дырку в вольере. Когда в комнате оказывалась еще одна синица, а то и
две, больная синица становилась лютым зверем. Она гоняла "чужаков" по
всей комнате. Как это обычно при синичьих разборках, летели перья и стоял
такой невыносимый визг, что я выпроваживал всю компанию в вольеру, где
17
синицы бойко ныряли в дырку и исчезали. Иногда самозванная хозяйка успе-
вала быстро выпроводить "приблудную" и с минуту отдыхала на ветке, преж-
де чем продолжить кормежку. Ее неприязнь касалась только своих сороди-
чей, и никого больше она не задевала. Наоборот, если рядом оказывался ще-
гол, синица спешила подвинуться.
Становилось все холоднее. Моя новая знакомая прилетала с каждым днем
все позже. Она была неимоверно грязная. Видимо, ночевала в какой-то ста-
рой трубе дымохода. Когда форточка была закрыта, синица стучала по стек-
лу, требуя открыть проход. При моих передвижениях она не выскакивала те-
перь в форточку, а летела на ветки на шкафу. В конце концов стало ясно, что
грядущую зиму она не переживет. И однажды я закрыл форточку, пока сини-
ца прыгала на дальних ветках. Она, конечно, была обескуражена и, обнару-
жив, что выход закрыт, стучала по стеклу теперь с внутренней стороны. Не-
сколько дней она провела на окне, бегая туда-сюда по переплету. Потом сми-
рилась и, видимо, по-своему осознала, что оно и к лучшему. За окном выпал
снег, и найти корм на улице теперь было бы для нее проблематично.
Первое время синица спала на открытом месте, что совсем нехарактер-
но для больших синиц. Лишь позднее она облюбовала "нору" на книжной
полке, в которую даже позволяла мне заглянуть. Разумеется, в восторге от
моего подглядывания она не была, но захоронку не покидала. В тепле и при
постоянном корме синица окрепла, и хотя вид у нее оставался "замухрышис-
тым", она начала подавать голос и стала много летать, выработав даже неко-
торые акробатические трюки, явно доставлявшие ей удовольствие. Напри-
мер, она пролетала через комнату к окну, вытянув ноги, пружинила ими на
стекле и, оттолкнувшись от стекла, садилась на соседнюю ветку. Я не мог
припомнить, чтобы какая-то другая большая синица совершала то же самое.
Ко мне она прониклась доверием и, может быть, даже какой-то симпа-
тией. Попрыгав рядом по краю стола, она нередко прыгала мне на колени без
всякой надобности. Иногда, цепляясь коготками за одежду, синица поднима-
лась по моей груди и принималась дергать меня за бороду. При этом она вни-
мательно следила за моей реакцией. Ясно было, что ранее ей не доводилось
дергать кого-либо за бороду и она не знала, что за этим последует. В ее глаз-
ках так и светился интерес.
Эта синица, несомненно почтенного возраста по птичьим меркам, была
очень сообразительной. Проход в смежную комнату был постоянно открыт и
синица была бы не синица, если бы не пожелала выяснить, а что там?!. Однако
одного изгнания было достаточно, чтобы синица усвоила, что туда нельзя. Но
любопытство больших синиц иногда так распирает их, что всякий запрет теря-
ет свою значимость. Видимо, синица спохватывалась, что давно меня не виде-
ла и влетала в "запретную" комнату. Лежа на кровати, я говорил ей что-нибудь
осуждающим тоном, и она разворачивалась в воздухе на 180° и немедленно
вылетала в свою комнату. Оттуда доносилось ее недовольное стрекотание. Меня
при этом изумляла ее способность разворачиваться в воздухе практически на
одном месте на 180°. Для этого ей приходилось сильно поработать крыльями.
18
Понятно, что после моего неблаговидного поступка синица не испыты-
вала ко мне особой приязни и при моем появлении в птичьей комнате демон-
стративно скрывалась на шкафу с видом "глаза б мои его не видели!" К весне
она начала линять. Это было несвоевременно, но стало ясно, что в прошлом
году она по какой-то причине не перелиняла и поэтому состояние ее опере-
ния оставляло желать лучшего. Она стала плохо летать и рано забиралась в
свою ночную захоронку.
В комнате появилось сразу несколько новых птиц, которые после не-
продолжительного клеточного карантина начали летать по комнате. Двое из
них были свежепойманные и отличались суетливостью, а овсянка (о которой
уже говорилось) -- просто паническим страхом. Синица смотрела на их мета-
ния с неприязнью, но никогда не вступала с ними в конфликт, предпочитая
уступить дорогу. Ко мне она, похоже, совсем утратила былое расположение и
даже старалась особенно не сближаться со мной. Тем не менее, у нас остава-
лось какое-то взаимопонимание. Это ощущение, что птица словно видит тебя
насквозь и понимает твой внутренний настрой, возникает далеко не с каждой
птицей. И если после доброго расположения птица начинает от тебя шара-
хаться, значит что-то в тебе изменилось не в лучшую сторону. Напрасно убеж-
дать себя, что ты ее любишь по-прежнему. Любовь ведь всякая бывает. Иног-
да она столь уродлива, что несет в себе пагубные последствия тому, на кого
она направлена. Воспитание детей убеждает в этом очень часто. Иначе из
ореола материнской любви не выходили бы всевозможные ублюдки, которы-
ми кишит человеческое общество. Любовь оказалась фальшивой и воспита-
ла свою противоположность.
Птицы не знают фальши. Некоторых из них можно обмануть, но до поры
до времени. В конце концов они распознают фальшь, будучи от природы очень
наблюдательными. Человеку остается лишь заняться самопсихоанализом,
чтобы разобраться в подлинности своих чувств.
Среди новичков в комнате появился клест, который очень быстро осво-
ился и занялся любимым делом клестов — измочаливанием концов веток, краев
всевозможных бумаг и свисающего полиэтилена. В вольере он без устали
теребил затычки в дырках. Надо полагать, он не делал это целенаправленно,
т.е. не предвидел результатов своего ковыряния в отличие от меня. Но мне не
удавалось проследить за всеми вскрываемыми им дырками. Зато синица от-
слеживала это со свойственной ей пронырливостью. В начале лета она на-
шла для себя дыру и отправилась на свободу. Вскоре за ней последовал и сам
клест. Мне оставалось лишь сетовать на свою невнимательность, заделывая
уже не впервые дыру в сетке. Тут-то и закралось подозрение, что может быть
клест бйл не таким уж простачком и понимал, что творит, терпеливо теребя
затычки в дырках.
Пробуждение
Дневная активность начинается у птиц в комнате так же неодинаково,
как и у людей. Одни любят поспать подольше, другие пробуждаются, как
19
говорится, ни свет ни заря, т.е. как только наступает утренний полумрак. Впро-
чем в это время просыпаются немногие. Некоторые из них, оставаясь на ме-
сте, подают голос, как, например, чечетки, иногда снегири. Они словно воп-
рошают кого-то: все ли в порядке?., или дают знать своим товарищам, что
они пережили эту ночь и готовы прожить и день. Вполне возможно, что по-
дача голоса по пробуждению имеет значение сигнала, так как характерна для
птиц, ведущих стайный образ жизни.
Птицы, живущие поодиночке, чаще просыпаются молча. Дальнейшие
их действия отражают присущую данному виду активность. Представители
многих видов предпочитают некоторое время оставаться на месте и, оглядев-
шись, проходятся несколько раз клювом по перьям крыльев, словно за ночь
крылья помялись. Очень часто проснувшаяся птица вообще не двигается.
Она продолжает спать, хотя глаза у нее открыты. Таковы снегири, зяблики и
др. Характер пробуждения зависит и от возраста птицы. Молодая птица, про-
буждаясь, полна нетерпения начать свою обычную активность. И если она
выспалась раньше, чем в комнате стало светло, она и подает голос, впрочем
весьма осторожно. В естественных условиях это также происходит. Ночуя в
лесу или на опушке, часто можно слышать тихие возгласы разных птиц. Они
словно недоумевают: что же это не светает до сих пор?!
Представители других видов ведут себя иначе, особенно те из них, ко-
торые спят в укрытиях. Покидая спальное место, птица выглядывает и, мгно-
венно оиенив обстановку, выскакивает. О своем туалете она пока не заботит-
ся, так как понятно, что в тесном укрытии приводить в порядок перья не-
удобно. Примечательно то, что птицы, спящие в укрытиях и пробуждающи-
еся еще в предутренних сумерках, ощущают начало дня каким-то наитием,
ведь в укрытии по-прежнему темно. В этом отношении наиболее характерно
поведение больших синиц, которые вылезают из своего укрытия и молча
пролетают на окно. Там они сначала робко подают голос, глядя на улицу, но
по мере того, как в комнате становится светлее, их голос становится все звуч-
нее. Если ночью включить электрический свет, то многие птицы, спящие от-
крыто, пробуждаются (продолжают спать лишь птицы, давно живущие в ком-
нате). Однако спящие в укрытиях на этот свет ночью не реагируют, хотя бы
он оставался до рассвета. Но как только за окном немного посветлело, боль-
ших синиц как будто что-то толкает.
Мелкие синицы спят утром дольше. Лишь одна лазоревка, жившая у
меня, просыпалась очень рано и, вылезая из бумажной трубы под потолком,
звонким свистом приветствовала грядущий день. Время пробуждения явля-
ется характеристикой вида, поскольку орнитологами установлено, что в каж-
дой местности существует вполне определенная очередность пробуждения
птиц. Известно, например, что больше всех любит спать воробей. Когда мы
на университетской практике отмечали время пробуждения птиц, наш руко-
водитель А.П.Паринкин говорил, заслышав первое воробьиное чириканье:
"Все, пошли домой, самый соня дал о себе знать".
Птицы действительно просыпаются во многих случаях с радостным
20
ощущением и спешат оповестить об этом мир. Но это характерно не для всех
видов и не в любое время. Если хлещет дождь, то пробуждение, естественно,
омрачено этим обстоятельством. Кроме того, есть птицы, которые вообще
предпочитают молчать и только весной и в начале лета поют. Такова, напри-
мер, овсянка обыкновенная. Живущий у меня самчик овсянки был приобре-
тен весной. Он быстро освоился и начал петь почти круглосуточно, когда
наступили белые ночи. Это продолжалось почти до середины июля. Но по-
том он замолчал и несколько последующих лет весну он встречал молча, хотя
и не казался угнетенным.
Самки просыпаются молча, как правило. Надо полагать, что им и не
положено голосить на всю округу, чтобы не выдавать этим местоположение
гнезда или выводка. Наоборот, самцы, едва откроют глаза, стремятся опове-
стить своих соседей, что они живы-здоровы и вздуют каждого, кто сунется
на их участок, когда дело происходит в гнездовой период. Но и в другое вре-
мя самцы многих птиц просыпаются с громким криком. Чижи начинают, на-
пример, кричать не сходя с места, на котором спали. Поползень перебирает-
ся в более освещенное место и начинает издавать тихие диковатые звуки.
Самец зеленушки, прыгнув на соседнюю ветку, щебечет по канареечному,
убедившись, что самка сидит неподалеку.
Бывает, что и самые крикуны просыпаются молча — вероятно, встали не
на ту ногу. Кстати, спят птицы обычно на двух ногах, немного их подогнув,
но днем часто сидят где-нибудь в закутке в расслаблении на одной ноге. Пос-
ле пробуждения непременно следует потягивание поочередно обеих ног, а
затем крыльев, которые они вздымают наподобие ангелов на полотнах древ-
них художников. Потягивание явно представляет аналог утренней гимнасти-
ки у людей, что с несомненностью доказывает полезность этого занятия.
Летом мои питомцы просыпаются между тремя и четырьмя часами.
Однако лишь к шести часам гомон достигает апогея. Приезжающие изда-
лека мои знакомые после первого ночлега в летнее время обычно отправ-
лялись искать другое пристанище, полагая, что выспаться в этом доме не-
возможно. Вероятно, они правы, потому что ко всему нужна привычка. У
меня она выработалась, и будит меня лишь будильник. Однако бывают
периоды психического напряжения, столь характерные для нашего "кос-
мического" времени у большинства смертных, когда "птичий фактор" вы-
зывает утреннюю бессонницу. Обычно же мною гомон не воспринимает-
ся, пока не произойдет какой-либо скандал. Несмотря на утреннее благо-
душие кто-то (чаще всего щеглы) начинает выяснять отношения. Эта про-
цедура, как;правило, носит теоретический характер. Птицы становятся в
петушиные позы и громко трещат друг на друга. Энергии на этот процесс
затрачивается немало и скандалисты производят шум, перекрывающий
общий гомон. В таком случае я приподнимаюсь и кричу: "Тихо!.." Надо
отдать птицам должное, скандал мгновенно прекращается, и даже общий
гомон несколько затихает, чтобы через минуту возобновиться. Почти не
переставая перекликаются чечетки и чижи. Самые маленькие ведут не-
21
прерывную перекличку, заражая и других желанием подать голос.
Зимой птиц будит, как и меня самого, будильник. Когда я включаю свет,
они уже проснулись и весьма уныло смотрят на меня. Лишь те, которые спят
в укрытиях, продолжают свое занятие — во всяком случае, не показываются.
Оторвавшись ото сна и убедившись, что все происходит как обычно, многие
зарывают клюв в перья на плече и спят дальше. Кто-то решает сменить место
и перелетает подальше. Но некоторые ощущают себя выспавшимися. Чижи
особенно легки на подъем, хотя иногда и они не прочь продолжить сон. На-
строй у птиц при пробуждении очень зависит от погоды. Им не нужно ви-
деть, что происходит на улице, тем более, что зимой ничего и не видно. Од-
нако птицы прекрасно осведомлены о том, что там делается, и стоит ли про-
сыпаться, если нет острой необходимости. При этом необходимостей может
быть только две: улететь, если что-то кажется угрожающим, и поесть. У нео-
своившихся с комнатой птиц фактор страха, естественно, гонит лх с места на
место независимо от погоды. Но птицы, прожившие в комнате достаточно
долго, страха не испытывают. Их реакция на вынужденное пробуждение зи-
мой как раз и свидетельствует об ощущении погоды. Если на улице метель
или оттепель, пробуждение тягостно.
Понятно, что и летом в дождливое утро активность птиц снижена , и
только по их гомону я могу, не открывая глаз, определить погоду, разумеется
в самом общем смысле. Все это убеждает, что птицы очень чувствительны к
атмосферному давлению. Если оно понижено, птица может позволить себе
поспать подольше. Заметим, что человек в этом отношении имеет ту же склон-
ность.
Как и любой из людей, каждая птица не всегда ведет себя одинаково, в
том числе и при пробуждении. Ведь ее состояние определяется как внешни-
ми, так и внутренними факторами.
Бывает, что заправский соня просыпается с радужным настроением,
несмотря на раннее время, когда на улице еще темно, а погода оставляет же-
лать лучшего. Этим отличался один снегирь. В то время как остальные пти-
цы с явным неудовольствием смотрели на мое раннее копошение и перелета-
ли на шкаф, чтобы досыпать там, снегирь, слегка почистив перышки, прини-
мался петь. Он вообще был "нестандартным" снегирем, т.е. в его поведении
было немало такого, что отличало его от других снегирей. Однако поспать
утром он любил, хотя иногда изменял своей привычке и начинал день с пес-
ни.
По мере того как день становится длиннее, пробуждение моих птиц все
больше опережает будильник. Ощущая близость весны многие просыпаются
еще до того, как в комнате станет светло. Первыми подают голос чечетки.
Еще совсем темно, поэтому чечетки только осторожно дают о себе знать и,
замолчав, ждут света. Другие птицы тоже просыпаются раньше и молча вгля-
дываются в полумрак. Наконец, видимость становится нормальной. Можно
потянуться и осмотреться: не изменилось ли что за ночь?!.
Потом следует приведение в порядок оперения. Непосвященные люди
22
связывают туалет птиц с чисткой перьев. Однако ритуал чистки оперения
заключается не столько в собственно чистке, сколько в разглаживании перь-
ев, что необходимо для лучшего сцепления опахал, а следовательно, для луч-
шей опоры на воздух во время полета. У птиц, как легко догадаться, это —
весьма существенная опора. Для того, чтобы отправиться искать корм, боль-
шинство птиц должны к этому подготовиться. Даже прожив несколько лет в
неволе, в 3-4 метрах от кормового корыта, птицы не изменяют этому прави-
лу, хотя, конечно, в любой момент птица способна к полету, если она здорова.
Водных процедур у птиц поутру не бывает, исключая, разумеется, тех,
что живут на воде. Приведя в порядок оперение, птицы слетают к кормовому
корыту.
Завтрак
Покушать птицы никогда не против, а утром особенно. Ведь во время
сна происходила интенсивная работа пищеварительной системы, в результа-
те которой в желудке ничего на осталось. Выделительная система птицы во
сне также не притормаживается и ночью можно слышать шлепанье гуано.
Поэтому желание позавтракать наполняет все существо птицы после ее про-
буждения. Это, разумеется, относится к тем птицам, которые уже привыкли к
необычным для них условиям. Свежепойманные птицы по понятной причи-
не имеют неважный аппетит.
Летом мои питомцы вынуждены после своего пробуждения подкармли-
ваться остатками корма и ждать, когда прозвенит будильник. С этим звоном у
них вырабатывается рефлекс на скорую выдачу еды. Поэтому вместе с бу-
дильником усиливается общий гомон. Некоторые из моих питомцев немед-
ленно подают звонкий голос, например, реполовы. Их возбуждает не звон
будильника, а предвкушение того, что вскоре в кормовом корыте появится
корм. Другие ограничиваются короткой позывкой или молча томятся в ожи-
дании, располагаясь у дверцы шкафа, за которой скрыты мешки с кормом.
Помнится, как юла, заслышав будильник, подбегал к краю стола, на ко-
тором он проводил много времени, чирикал и кланялся, глядя сверху вниз
как я начинаю шевелиться в свой постели на полу. Потом он делал пируэт в
воздухе, выбегал в вольеру, но тут же бежал обратно, подгоняемый импуль-
сом от звона будильника, означавшего что через несколько минут в корыте
появится корм. Нетерпеливые чижи вытягивают шеи вдвое: что там?., все
еще рожу вытирает!.. Матреныч в томлении топчется на краю стола, стуча
когтями словно копытами. Он тоже не любит ждать и на уме у него, надо
полагать, нет ничего лестного в мой адрес. Можно подумать, что все умира-
ют с голода, хотя при внимательном рассмотрении оказывается, что съедено
далеко не все.
Стоит открыть дверцу шкафа, как на нее тут же усаживаются щуры и
чижи. При этом они не желают находиться рядом друг с другом. Поэтому
щуриха гонит щура (у них доминирует женское начало), а самцы-чижи с не-
дюжинной яростью выпроваживают чижиху, а затем принимают петушиные
23
позы и несколько секунд пребывают в состоянии теоретической потасовки
между собой. Кто-то из них оказывается на данный момент слабее духом и
уступает сопернику место на дверце. Если "побежденным" оказался чиж Пан-
тюха, то он нередко перелетает мне на плечо, хотя и не задерживается на нем,
когда я двигаюсь. Но если Пантюха прогнал Пантелеймона, то этот на плечо
ни за что не сядет, а отлетит куда-либо по соседству. Интереса к шкафу он,
однако, вовсе не теряет, а, вытянув шею, следит — полез я в мешок или мед-
лю. В последнем случае Пантюха, сидящий на дверце шкафа, поднимает хо-
холок и исполняет заключительное коленце своей песни. Всю песню петь
ему не хочется, поэтому он начинает с конца и тянет: ке-е-е-е. Его глаз —
черная бусинка -- светится добродушием. Щуриха Матрена небрежно тыкает
клювом в сторону чижа и Пантюха должен срочно уступить место. Не тягать-
ся же ему со старостой в пять раз больше его!
Но вот... корм лежит в корыте, и начинается сосредоточенное его погло-
щение. В корыте может собраться до десяти птиц, и первое время они так
заняты, что не замечают друг друга. Но как только "червячок заморен", кому-
то становится тесно и начинается некоторое гонение. Раздаются раздражи-
тельные выкрики. Щуры хватают за перья на голове суетящихся у них перед
носом чижей и бесцеремонно откидывают малышей в сторону. Чижи жалоб-
но вопят в момент броска, но тут же забывают об обиде и продолжают пу-
таться у больших под ногами. В результате они частенько щеголяют неболь-
шой плешью из-за выдранных на голове перьев. Матренычу чаще всего при-
ходится отдирать эти перья от клюва, отрываясь от поглощения корма. При
этом он имеет все основания не расценивать свои действия как злоумышлен-
ные, поскольку, находясь в корыте, не двигается даже с места. Чижей ему
приходится отбрасывать, когда они сами подкатываются ему под нос и меша-
ют есть. Многие птицы не вылезают из корыта пока не насытятся. Другие
берут корм в клюв и улетают на полки под потолком, или на ветки, или еще
куда-либо, только бы очистить семечко и проглотить его не в толпе. Наиболь-
шим спросом пользуются семена подсолнуха, поэтому они поглощаются в
первую очередь. Матрена берет в клюв два, а то и три семечка и улетает на
проигрыватель с пластмассовой крышкой, или отбегает от корыта на свобод-
ное место стола, где я обычно пишу. Клест, схватив семя, улетает на полку.
Зеленушки, чижи, реполовы, зяблики, снегири и другие сидят в корыте и
"жуют", поглядывая на меня. В буквальном смысле птицы, конечно, нс жуют,
так как у них нет зубов, но, разгрызая семена, они двигают створками клюва,
и создается полное впечатление жевания. Можно даже сказать, что зеленуш-
ки и снегири жуют как коровы, столь же обстоятельно, стоя на месте и флег-
матично глядя перед собой.
После нескольких глотков зерен птицы обычно слетают к ванночке с
водой и размеренно пьют, делая до шести глотков. Грубая зерновая пища
должна быть смочена. Затем можно продолжить ее прием.
В выходные дни, когда я решаю спать подольше, птицы начинают недо-
умевать -- почему нарушается порядок. В этом отношении особенно отлича-
24
ется щур Матреныч. Когда его терпение иссякает, он садится мне на бок и
бежит к голове. Став на мое плечо, он заглядывает —открыты ли у меня гла-
за? Весь его облик выражает нетерпение. Он словно хочет сказать: "Что ж
это ты дрыхнешь? Пора кормежку устраивать!". Когда я поднимаю голову и
начинаю шевелиться, он перелетает на стол и смотрит на меня с осуждением
и выжиданием. Я знаю, что в корыте, если поковыряться, корму еще доста-
точно, но Матреныч требует семечек - дескать, овсянку сам клюй!
Насекомоядных птиц я не старался держать, поскольку всегда возника-
ет проблема с- кормом. Но и у зерноядных пернатых вкусы очень различны,
т.е. кто-то есть семена льна, а кто-то их отбрасывает, кому-то в радость рапс,
а другие на него и не смотрят, кто-то охотно ест семена крапивы, а кто-то их
не замечает. Но особенно различны вкусы в отношении неестественных пти-
чьих кормов. Некоторые птицы с удовольствием едят сливочное масло. При
этом они плохо его едят, если масло лежит кусочком. Но когда этот самый
кусочек приляпан к краю корыта, то щеглы, клест, зяблики, реполовы его
едят охотно. Некоторые начали есть масло явно подражая другим. Чижи, на-
пример, не ели масло более двух лет, но вдруг Пантюха попробовал и заклю-
чил, что это вполне съедобно. Глядя на Пантюху, решили отведать масло и
Пантелеймон с чижихой Серушкой. Затем к ним примкнула канарейка Пам-
пушка, которая под старость вдруг поняла, что такое масло и начала потреб-
лять его очень энергично. Она со слепой решительностью пыталась отогнать
от кусочка масла всякого, кто около него сидел в тот момент, когда она реши-
ла полакомиться. Эти попытки не всегда кончались успехом. Клест, напри-
мер, негодующе открывал свой кривой клюв, вытягивал в сторону Пампуш-
ки шею и квохтал: кхе-кхе-кхе. Нерасторопная канарейка отшатывалась и,
спотыкаясь, отдалялась. Щеглы тоже не очень-то боялись ее гнева. Но Пам-
пушка, словно надеясь на поддержку с моей стороны, что выражалось в по-
глядывании на меня (когда я сидел на расстоянии метра), наступала на трес-
кучего щегла, пока тот не улетал.
Между собой щеглы часто не находят согласия именно на кормушке.
Когда одному из них вздумается поесть творога, то второму именно в данный
момент творог становится жизненно необходим. И хотя они только что мир-
но сидели рядышком на ветке, слетев к блюдечку с творогом, они превраща-
ются в заклятых врагов и трещат друг на друга изо всех сил. Иногда, потре-
щав, они успевают съесть по кусочку, который придает им сил для новой
атаки, и, наконец, один не выдерживает и, чирикнув уже вполне беззлобно,
улетает.
Утренний прием пищи должен быть основательным. Птицы стараются
следовать этому правилу безукоенптельно, хотя могут быть внешние помехи.
Главной помехой является малая площадь кормового корыта из-за чего роб-
ким и гонимым приходится ждать пока насытятся решительные и гонящие.
При этом размеры птицы особого значения не имеют. Чечетка, например,
может пытаться прогнать щура, который от такой неслыханной наглости мо-
жет даже и отскочить. Но, разумеется, такое поведение вовсе несвойственно
25
всем чечеткам. Просто среди многих видов встречаются особенно напорис-
тые индивиды, которые "лезут в бутылку", не взирая на весовую категорию
противника и величину его клюва. Впрочем, напористость часто бывает вре-
менной, т.е. получив энное число взбучек, напористый индивид становится,
если не покладистым, то уж во всяком случае терпеливым.
Птицы привыкают к тому, что утром, независимо от погоды и времени
грда, в корыто кладется корм, и с пропитанием нет никаких проблем. В при-
роде ситуация может быть иной, особенно зимой, да еще в непогоду. Доста-
точно представить себе пробуждение какого-нибудь чижа где-то на ели в то
время как свищет метель. А то еще хуже: была оттепель, и ударил мороз, все
покрылось корочкой льда. Известный ленинградский птицелов С.Н.Толстя-
ков рассказывал мне, что ему случалось находить целые стайки погибших
мелких птиц. После оттепели мороз бронировал все кормовые источники, и
птички погибли от голода. Ведь после долгой холодной ночи птичка должна
непременно хоть немного поесть. К этому ее обязывает интенсивный обмен
веществ, значительно превосходящий человеческий.
Мои птицы подчиняются общему закону, и хотя зимой им приходится
пробуждаться намного раньше своих сородичей на воле, они с вожделением
поглядывают, когда я сыплю корм. Однако случаются дни, когда корм уже в
корыте, а никто не спешит подкрепиться. Значит за окном плохая погода или
магнитная буря, или еще что-то неладное в космосе (дальше мы еще вернем-
ся к этой теме).
Большинство птиц живет настоящим моментом: поели и ладно, а даль-
ше — будет день, будет и пища. Но есть среди пернатых и такие, которые
заботятся о своем будущем: поели, надо и впрок запасти. Такую привычку
имеют немногие птицы. Но пухляки и московки не успеют еще насытиться, а
уже устраивают захоронки. Другие синицы, не говоря уж о прочих, заботами
о грядущем себя не обременяют.
Запасание корма впрок -- видовой признак, т.е. все московки и пухляки
этим занимаются и ни одна, скажем, лазоревка, запасов не делает. Известно,
что и среди сравнительно крупных птиц некоторые заботятся о своем буду-
щем пропитании. Сойка, например, прячет множество желудей. Сорока де-
лает фундаментальные запасы. Мой Яшка, который вырос "с малолетства" в
сарае и, следовательно, никто его не обучал тому, чтобы прятать пищу, был
необыкновенным скопидомом. Где только не обнаруживались его захоронки.
Бывало, берешь рубанок, проводишь им по доске а вместе со стружкой из
рубанка вылетает кусок котлеты. Под ручкой стамески лежит что-то мокрое,
холодное; оказывается, моченая булка. Как и мелкие птахи, Яшка не заботил-
ся о том, вижу я или нет, как он обеспечивает себя на черный день. Но когда
я тянул руку к его захоронке, он немедленно подскакивал,выхватывал спря-
танное и стремительно глотал, иногда давясь от усилий, поскольку зоб был
переполнен. Пищу он прятал не только в сарае, но и на улице. Иногда он
деловито извлекал какие-то кусочки откуда-нибудь из-под крыши соседнего
сарая и был явно доволен своей предусмотрительностью, хотя в данный мо-
26
мент никакой нужды в употреблении запасов не было. Скорее всего ему про-
сто не хотелось лишний раз залетать в сумрачный сарай.
Пухляки и московки также помнят о своих запасах, но частенько их не
находят, так как другие синицы помнят о них тоже. Заботы о будущем пропи-
тании одолевают и поползней. Эти своеобразные птички, способные дви-
гаться вниз головой и летающие словно пули, прячут корм особенно тща-
тельно, выискивая глубокую щель. Они его несомненно находят впоследствии,
поскольку основное занятие поползней - исследовать всевозможные щели и
дырки.
Завершив завтрак, проходящий в соответствии с выработанной "табе-
лью о рангах" и сопровождаемый незначительными отклонениями от правил
приличного тона, птицы приступают к дневным занятиям.
Туалет
После утреннего приема пищи хорошо бы основательно почистить пе-
рышки. В основном птицы этим и занимаются. Туалет - дело серьезное и
требующее немалого времени. Ведь нужно пройтись клювом по каждому перу,
вытащить вылезшие пуховые перья, почистить ноги, поскрести ногой голо-
ву.
Птицы - очень чистоплотные существа. Большую часть своего свобод-
ного времени любая здоровая птица занимается туалетом. Даже клюв она
чистит с таким усердием, словно на нем успела вырасти корка грязи за то
время, что она съела какое-либо семя. А уж после потребления мягкого кор-
ма, частицы которого приклеиваются к клюву, птица долго шкрябает клювом
о ветви. Даже попив воды, ей необходимо протереть клюв, чтобы он не был
мокрый. Перед сном производится профилактическая чистка клюва.
Если с чистотой клюва у птицы существует постоянная забота, то легко
себе представить, сколько энергии затрачивается на чистку перьев. Это заня-
тие требует сосредоточенности, но оно выполняется с воодушевлением и
наслаждением. Птица роется в своих перьях как будто в какой-то беспоря-
дочной куче. Но она четко представляет, как должно лежать каждое перыш-
ко. Время от времени она встряхивается, приподнимает перья, напрягая спе-
циальные мышцы, и продолжает. Самое хлопотное - это мелкие пуховые пе-
рья. В них-то птица и роется. Со стержневыми перьями значительно проще.
Захватив клювом перо крыла или хвоста у основания, птица проводит голо-
вой, полузажав перо. При этом она расслабляет крыло, слегка приподняв его.
Для чистки хвостовых перьев она изгибает туловище и приближает хвост к
голове сколь можно.
Ноги тоже должны быть в чистоте, но на них усилий тратится меньше.
Лишь когда на подошву что-то прилипает, птица тщательно удаляет все лиш-
нее, поднимая ногу.
У здоровой птицы вид безукоризненный. Перья образуют удивитель-
ный по изяществу рисунок, сравнимый с чешуей рыбы, с которой они имеют
очень дальнее родство. К этому добавляется раскраска оперения. По своей
27
гармоничности эта раскраска не уступает цветам. Каких только оттенков нет
в птичьем оперении даже наших северных пернатых. Если же говорить о
жителях южных районов России, даже не упоминая разные там тропики, то
раскраска птичьего оперения не может не вызвать крайнего изумления. И
г/тица словно ощущает ответственность перед природой за необыкновенный
дар, который она должна достойно содержать и блюсти. Если птица переста-
ла тщательнейшим образом заботиться о своей чистоте, значит она нездоро-
ва. Перестают непрерывно заботиться о своей чистоте старые птицы, о чем
будет рассказано далее.
Купание
Перед туалетом можно и искупаться, тем более, что вскоре после выда-
чи корма в ванночку наливается свежая вода. Птицы очень любят свежую
воду и одно только се бульканье нередко вызывает у них воодушевление. Тс,
которые меня не опасаются, сидят над самой моей головой, пока я наливаю
воду и восторженно дергаются. У снегиря разве что слюнки не текут. Как
только я отодвигаюсь от ванночки, на ее край немедленно слетают две-три
птицы и с упоением пьют. Потом они начинают брызгаться клювом, что оз-
начает прелюдию купания.
Птицы купаются словно дети, с большим удовольствием, иногда по не-
сколько раз в день. Поскольку они предпочитают свежую воду, то довольно
часто смена воды и является стимулом для первого купания. Каких-либо при-
держек во времени для купания птиц мне отмечать не приходилось. Они мо-
гут купаться в любое время дня и даже поздно вечером. Только утром купа-
ются немногие. К ним в первую очередь относятся большие синицы. Стоит
только утром сменить воду, как синица решительно прыгает на край ванноч-
ки, но тут ее решимость спадает. Она отскакивает на соседнюю спинку дива-
на, но тут же возвращается на ванночку, пробегает по се краю и либо повто-
ряет свой отскок в сторону, либо прыгает в воду, но после первого прыжка
сразу выскакивает. Когда рядом с Зинзюхой оказывается кто-то из птиц, он
яростно чирикает, что должно означать на птичьем языке "черт возьми!".
Потом он снова прыгает в воду и начинает бултыхаться. При купании синицы
сильно намокают и зачастую не могут лететь. Зинзюха словно знает, что пе-
ребарщивать водными процедурами не следует. Поэтому он нс задерживает-
ся в воде, а если уж намок, то он со всей своей ловкостью устремляется на-
верх по тюлевой занавеске и вскоре перебирается на ветки, откуда тяжело
перелетает на шкаф, где в переплетении ветвей он чувствует себя более уве-
ренно.
Другие большие синицы не обладают способностью предвидения, как
Зинзюха. Они наслаждаются моментом до полного насыщения и, выскочив
из ванночки, вместо того, чтобы улететь, плюхаются вниз. Из-под дивана не-
сется их возмущенное стрекотание. Они негодуют на то, что, собираясь свер-
шить привычное действие, оказались в неудобном положении.
Купание у птиц - процедура заразительная. Если кому-то вздумалось
28
побрызгаться, то сразу же находится еще кто-то, желающий искупаться, и
еще, и еще. На краю ванночки скапливается до 10 птиц. Они толкутся, бега-
ют по краю, кричат друг на друга и стараются прогнать друг друга. Никто не
бросается в воду что называется "сломя голову"; нужна психологическая под-
готовка. У одних она проходит быстрее, у других - медленнее. Они пробуют
клювом воду, разбрызгивая се, потом снова обращают свой гнев на соседей.
Но вот... кто-то уже прыгнул в воду и вверх полетел фонтан брызг. Многие
купаются с какой-то одержимостью. У меня жил дубонос, который взвизги-
вал при купании. Но другой мой дубонос был более сдержан как во время
купания, так и во всех других отношениях.
Самозабвенно купающиеся чижи не обращают внимания, есть рядом
кто-нибудь или нет. Зеленушки тоже довольно спокойно относятся к сосед-
ним купальщикам. Но вьюрок терпеть не может не только купающихся ря-
дом, но и стоящих на краю ванночки. То и дело он прерывает свое занятие и,
вытягивая шею в направлении то одного, то другого, "рокочет". Если на него
нс обращают внимания, он поступает вполне разумно - сам отодвигается и
продолжает купаться, но настроение его явно испорчено и вскоре он взлетает
прямо из воды.
На край ванночки садится снегириха и сразу начинает всех гнать - ей
всегда тесно. Лишь наткнувшись на дубоноса, она вынуждена отступить пе-
ред предупредительным щелчком клюва. Однако купание снегирихи чисто
символическое. Она окунает в воду клюв и шумно побрызгав, барахтается на
воздухе, подняв перья. Такой способ купания весьма характерен для снеги-
рей. Один из самцов снегиря "купается" подобным образом подолгу и, в кон-
це концов, забрызгивает себе грудь и голову. Затем он неторопливо чистится
явно довольный "купанием".
Еще более оригинально купается овсянка. В воду она, как и снегири, не
прыгает, а брызгается клювом, шевеля при этом крыльями, затем разворачи-
вается на 180° и опускает в воду конец хвоста. Пошевелив хвостом в воде,
овсянка снова разворачивается и купает нос. Так она "купается" довольно
долго. На ванночке овсянка ведет себя миролюбиво и даже робко, чего за ней
нс наблюдается при других обстоятельствах.
Канарейка Пампушка, прыгнув в воду, сразу вытягивается вверх и смот-
рит на грудь. Выскочив на край ванночки, она опять оглядывает себя, словно
оценивая, сильно ли замочилась. Потом она снова прыгает в воду и барахта-
ется изо всех сил. Насыщение приходит быстро и, осмотревшись, Пампушка
приседает, отталкивается от дна ванночки и летит именно сломя голову, т.е.
куда попало. Она может в этот момент наткнуться на что угодно; как-то она
влепилась мне прямо в физиономию. Немало весьма потешных пируэтов и
падений Пампушка совершила после купания. Падения бывали и мало удач-
ные, так как Пампушка ловкостью не отличается. Усевшись где-нибудь после
своего головокружительного отлета, Пампушка ошалело переводит дух и
начинает чиститься, если поблизости не оказывается клест. Этот уже не упу-
стит момента выразить Пампушке свое омерзение ею, раскрыв во всю свой
29
кривой клюв, крича во всю глотку "ка-ка-ка-ка" и наступая на нее. Совсем
обалдев, Пампушка бросается в другой угол. Ей, конечно, очень обидно. Ах,
если бы она могла испепелить клеста взглядом! Тот не прожил бы и минуты,
да и некоторые другие тоже. Но птицы - существа не злопамятные, и вскоре
Пампушка чистит свое весьма неопрятное оперение, и перышки у нее на за-
тылке приподнимаются, выражая благодушное настроение.
Над ванночкой тем временем продолжают взметаться фонтаны. Пере-
валиваясь с боку на бок, купаются зеленушки, зяблики, реполовы, щеглы. По
краю ванночки бегают дожидающиеся очереди и купальщики-теоретики, к
коим с некоторых пор относятся клест и Матрейа.
После того как некоторые птицы прожили у меня несколько лет, стало
ясно, что отношение к купанию в немалой степени определяется возрастом
птицы. "Пожилые" птицы в воду не лезут, хотя заметно, что купаться им хо-
чется. Что-то, тем не менее, их сдерживает. Матрена, например, подолгу бе-
гает по краю ванночки, смотрит на воду, протягивает над ней шею, сильно
брызгается клювом, но словно испугавшись чего-то с возгласами улетает на
шкаф. Через некоторое время снова возвращается и процедура повторяется.
Птица хочет в воду, но какой-то внутренний тормоз не пускает ее. II, в
конце концов, она смиряется. А ведь когда-то она купалась взахлеб. От нс-
смачивания перьев водой они становятся неопрятными, хотя птица и протас-
кивает каждое перо через клюв. Точно также обстоит и с клестом, и с самцом
чечетки, и с упоминавшейся овсянкой, прожившими у меня по 5 лет. Но у
чижей подобная боязнь воды через 5 лет не возникает, хотя признаки старе-
ния у них ощущаются. У зеленушек же через такое же время нет ни малей-
ших признаков старения и купаются они как и 5 лет назад.
Вполне возможно, что "пожилым" птицам купание заменяет нахожде-
ние под мелким дождем. Именно клест, овсянка и самец чечетки любят си-
деть в вольере во время дождя, когда другие птицы предпочитают скрыться в
комнате. Клест при этом поет во всю свою силу, так что слышно далеко за
углом лома, и сидит, топорща мокрые перья. Но Матрена дождь не любит,
поэтому, когда кто-то испражнился сверху ей на хвост, пятно сохранялось
месяца два.
Некоторые птицы не купаются в воде, предпочитая для этой процедуры
песок. Так, я ни разу не видел, чтобы в воду влез мой юла, но в песке он
барахтался с таким же самозабвением, как другие в воде. Как-то у меня жил
воробей, который тоже предпочитал песчаную ванну водяной, хотя каждый
знает, сколь увлеченно барахтаются воробьи в уличных лужах.
Зимой многие купаются в снегу в вольере. Пухляки даже зарываются в
снег целиком, пробуравливая в нем нору.
Стимулом к купанию может быть не вода, а просто мокрая поверхность,
даже вертикальная. Не раз я видел, как чечетки барахтались на сетке волье-
ры, по которой текли струйки дождя. Возможно, что птицы отличают дожде-
вую воду от водопроводной и предпочитают ее, так как и пьют ее они всегда
с большим удовольствием.
30
Клеста иногда побуждала к купанию поверхность только что разрезан-
ного вдоль огурца. Он припадал к ней грудью и начинал полоскаться.
Повседневная круговерть
Как уже говорилось в начале этой книги, свежепойманная птица пспы-
। ывает мощный стресс, который может обусловить даже ее гибель. Лишь очень
редко в неволю попадают птицы, относящиеся к крутому повороту в своей
жизни относительно спокойно. Некоторые осваиваются в новых условиях
довольно быстро, другим же требуются годы. Но, в конце концов, птицы свы-
каются с тем, что есть и вырабатывают новые привычки сообразно окруже-
нию. Кое-что из своих природных качеств они утрачивают, например, страх
перед человеком, но, в общем, их поведенческий стереотип сохраняется и
природные задатки проявляются в той же мере как, и в естественных услови-
ях. Птица, использующая для ночлега укрытия, находит их и в комнате. Доб-
родушные пернатые такими же и остаются, а склонные к злобным выпадам
аегко находят возможность проявить себя. Индивидуалисты не изменяют себе
оттого, что находятся в окружении других птиц. Наоборот, жаждущие дру-
жеского общения находят его даже в том случае, если в комнате нет другого
представителя того же вида. Приходится налаживать отношение с птицей,
относящейся к другому виду, который внешне может существенно отличать-
ся от устанавливающей эти отношения.
Мировосприятие птицы может быть кардинально перестроено, если
птица уверует, что ее жизни не угрожает опасность. Известно, что птицы
поддаются дрессировке. В Африке жил страус-почтальон, носивший на шее
почтовую сумку из одной деревни в другую, расположенную на расстоянии
20 км. В одном из украинских сел вылеченный аист по вечерам находил в
с гаде хозяйскую корову и пригонял ее домой, а выкормленный журавль охра-
нял цыплят и утят, которых вечером загонял в сарай (12). К категории дрес-
сировки могут быть причислены и нс столь экстравагантные случаи из жиз-
ни птиц. Птица, заходящая в клетку сама, является дрессированной, так как
по природе своей она не должна этого делать. Всевозможные знания, кото-
рые птица получает в неволе, как совершенно новой для нее среде, которыми
опа пользуется, - тоже результат дрессировки.
Следует, вероятно, подчеркнуть, что так называемая дрессировка есть
нс что иное, как процесс внушения знаний, нового понимания в сознании
животного, что нужно делать при определенных обстоятельствах.
Когда в комнате давно не появлялось новичков, вносящих своим пове-
дением некоторый сумбур, мои старые сожители ведут вполне размеренный
образ жизни. Они уже досконально познали друг друга и обстановку. Глав-
ное, что ими руководит - это четкое представление об отсутствии опасности
для жизни, о чем постоянно помнит птица на свободе. Поэтому, когда в тем-
ное время года я включаю утром свет, то старые зяблики, ночующие на ниж-
них ветках, о которые я едва не задеваю головой, не удосуживаются даже
поднять голову, продолжая спать. Впрочем, они, может быть, и не спят уже,
31
но позу спящей птицы не меняют. Если уж произошло что-то из ряда вон,
например, у меня вывалился из рук пустой чайник, то они словно нехотя под-
нимают голову и смотрят, что за шум. Но через несколько мгновений они
снова зарывают клювы в перья на плече. Они знают, что все происходит так,
как происходило и многие годы и им ничто не угрожает. Пусть громко кричат
чечетки, обрадовавшиеся свету и немедленно устроившие перекличку, зяб-
ликам нет до этого никакого дела. Точно также реагируют, а точнее не реаги-
руют, на включение света снегири, щуры и другие. Они знают, что день гря-
дет и ни к чему опережать события.
Днем старая компания нередко словно договаривается: а устроим-ка
тихий час. И наступает тишина, все дремлют или медитируют. Дремлющие
птицы часто горбятся и хвост у них слегка повисает. Нередко они в букваль-
ном смысле клюют носом. Грохот грузовика за окном или карканье вороны
производит лишь легкое эмоциональное движение, не переходящее в физи-
ческое. Пауза длится час или даже дольше. Но вот.'., кто-то проголодался и
слетает в кормовое корыто. Тут выясняется, что и другие уже отдохнули и не
против подкормиться или возобновить какую-либо деятельность. Щеглы и
зеленушки, например, начинают "целоваться", чечетки снова перекликают-
ся, словно давно не видели друг друга. Большие синицы вылезают из своих
укрытый. В течение дня они могут исчезать не раз. Их напряженная жизнь
невозможна без того, чтобы прервать дневные заботы и немного поспать в
облюбованном темном закутке, например, на книжной полке.
Хотя природа создала птиц как высоко активных существ, они любят
покой, т.е. предпочитают, чтобы не было каких-либо факторов, понуждаю-
щих их к лишней активности. Они сами определяют меру этой активности.
Потому жизнь в плотно населенной комнате для многих тягостна, особенно
когда среди старожилов обживаются новенькие. Они вечно сеют панику и
вызывают тревогу, когда для этого нет причин. Случалось, что Матрена ис-
пытывала озлобление к какой-либо суетящейся от страха, необжившейся птице
и пыталась дать ей взбучку. Разумеется, это лишь добавляло страху бедолаге.
Но она как будто понимала причину матрениной неприязни. По крайней мерс,
в некоторых случаях было заметно, что воздействие Матрены, которое сле-
дует перевести на человеческий язык как "чего мечешься, дуреха, а ну, уго-
монись!", достигало цели. Страдалица забивалась в угол и поглядывала отту-
да на действия обвыкшихся птиц.
Поскольку у птиц чрезвычайно развито подражание, то можно сказать,
что для сообразительных новичков поведение старых птиц позволяло делать
вывод, что нс так уж тут и страшно. Такие новички осваивались довольно
быстро. При этом их подражание часто было связано отнюдь нс с сородича-
ми, а с совсем другими птицами. И тут становится ясно, что птица восприни-
мает любую другую птицу как нечто родственное. Говоря о подражании птиц
друг другу, мы, конечно, нс имеем в виду подражание, свойственное челове-
ку, которое в наиболее стандартизированном облике становится модой. Пти-
ца подражает другой птице только в осуществлении определенных и полсз-
32
пых для нее действий. Если она видит перед собой незнакомый ей предмет,
но она видит также, что другие птицы его не боятся, то и она утрачивает
чувство страха перед этим предметом. Или в незнакомой обстановке, когда
птица захотела пить, и она видит как другая птица пьет из какой-то баночки,
она последует этому примеру. Но птица не будет подражать движениям дру-
гой птицы, если они ей несвойственны. Правда, существует голосовое подра-
жание, но о нем скажем особо.
Как известно, птицы и ходят, и летают по-разному. В строгом смысле
ходят лишь те птицы, которые большую часть времени проводят на земле.
Но и среди таких ходят преимущественно крупные птицы, а мелкие чаще
бегают. Птицы, обитающие преимущественно на ветвях, по земле не ходят, а
скачут сразу на двух ногах. Поэтому ноги у них, как правило, полусогнуты.
Случается, правда, что зяблик или снегирь приподнимаются, распрямляя ноги,
и делают несколько шагов танцующей походкой. В это время они кажутся
необыкновенно длинноногими.
Птицы комплекции дрозда и скачут, и бегают, реже ходят. Более круп-
ные птицы чаще ходят, хотя могут и скакать. Однако связь массы птичьего
тела и способа передвижения на ногах проявляется очень четко. Каждый ви-
дел, как неуклюже скачет ворона и совершенно немыслимо себе представить,
чтобы кто-либо из куриных скакал как воробей. Скачущие по земле птицы по
веткам часто ходят. Они могут передвигаться по ветке боком или прямо, но
чаще под большим или меньшим углом к ней.
В полете птица ощущает свое предназначение даже в том случае, если
летун из нее неважный. Впрочем и неважные летуны способны на удивитель-
ные перелеты во время сезонных миграций. Коростеля, например, почти не-
возможно заставить взлететь, гоняясь за ним по лугу. Он предпочитает уди-
рать пешком. Но дважды в год ему приходится перелетать Черное море.
Если птица живет в лесу, то ей и не требуются летные способности сап-
сана. Они бы только мешали ей. Ведь птице нужно лишь перелетать с ветки
на ветку. Правда, иногда она взмывает над лесом, и ее путь удлиняется.
Все мелкие птицы обладают машущим типом полета, т.е. они летят пока
машут крыльями. Однако многие или почти все способны планировать. Ню-
ансы даже машущего полета весьма разнообразны. Можно провести парал-
лель с ходьбой человека,который в зависимости от настроения или обстоя-
тельств варьирует свои движения: идет вразвалку, спешит вприскочку, выша-
। и наст важно или семенит в озабоченности.
Существует так называемый трепещущий тип полета. Это когда птица
остается в воздухе на одном месте. Такой полет очень характерен для колиб-
ри, которые сосут в этом полете нектар из цветков. Среди наших птиц трепе-
щущий полет используют хищники, особенно пустельга. Останавливаясь в
воздухе, птица высматривает свою жертву.
Недолгое время способны трепетать на месте мухоловки, сорокопуты и
другие птицы. Один из моих снегирей вполне овладел трепещущим полетом,
склевывая сидящих на стене комаров и мушек, которых он высматривал с
33
веток издали. Элементы трепещущего полета производят зеленушки и, осо-
бенно, зяблики. Слетая с веток на шкафу, они нередка приостанавливаются в
воздухе с тем, чтобы подумать, куда садиться. При этом они заметно опуска-
ют хвост и крылья, которые работают несколько в другой плоскости, что во-
обще характеризует трепещущий полет. Случается так, что из этой воздуш-
ной паузы они улетают обратно на шкаф, практически развернувшись на ме-
сте. Щуры, клесты, а также более легкие реполовы и щеглы на такое неспо-
собны. Не могут трепетать на месте чижи и чечетки, но зато они огибают
занавеску, делая вираж порядка 120° и более, и, никуда не присаживаясь,
ныряют в форточку в вольеру. При этом чижи проносятся по этой заковыри-
стой кривой с огромной скоростью, тогда как чечетки летят в наклонном по-
ложении, т.е. слегка опустив хвост для замедления скорости и подбадривая
себя непрерывным "чив-чив". Хотя чечетки и неважные летуны, они проле-
тают в узком пространстве между занавеской и окном, не задевая крыльями
ни то, ни другое. Более того, они пролетают в узкую щель, оставленную при-
крытой форточкой, в вольеру. Ясно, что эта щель недостаточна для их рас-
простертых крыльев. Следовательно, они складывают крылья на лету, про-
скакивают через щель и снова их отводят. При этом маневре в полете неза-
метно никаких изъянов. Птички пролетают через щель так, словно она не
является препятствием на их пути, хотя искусными летунами чечеток, конеч-
но, трудно назвать. Однако преодолевать лётом подобную щель решаются
далеко не все птицы, даже если им очень хочется в вольеру. Заметив, что
форточка чуть-чуть приоткрыта, они протискиваются в щель пешком.
В природе чечетки также летают не торопясь, хотя среди них встреча-
ются и весьма реактивные особи. Мало кому известно, как приятно слышать
чечеточье "чив-чив" где-нибудь на Чукотке или на Таймыре и видеть малень-
кие серые комочки, перепархивающие по чахлым кустикам. Странно видеть
эти беззащитные существа перед ликом Арктики, где каждую минуту может
надолго задуть самым свирепым образом или захолодать, несмотря на сере-
дину лета. Есть, конечно, районы, в которых чечетки не появляются, но пу-
ночку встречали даже близ Северного полюса (вероятно, занос ветром), а как
радостно поет она ранней весной где-нибудь на острове Диксона, когда вок-
руг месиво из снега и грязи и дует прохладный ветер, залепляя физиономию
мокрым снегом.
У орнитологов давно сложилось убеждение в том, что птицы мало стра-
дают от холода, если имеется в достатке корм. Некоторые перелетные птицы
Ленинградской области остаются даже зимовать при обеспеченности кор-
мом. Это особенно заметно по птицам, кормящимся ягодами. Когда случает-
ся урожайный год, то в парке Ботанического института остаются на зимовку
1 -2 пары рябинников, а однажды в канун Нового года я увидел черного дроз-
да, купающегося в талой лужице. Но не все дотягивают до весны. Положив-
шись на обилие ягод, птицы не учитывают другие факторы, особенно холод,
и погибают. Весной можно встретить одинокого дрозда, а то и вообще ни
одного. Как-то во время сильных морозов в конце зимы я увидел дрозда-
34
рябинника, бегающего под яблоней кандиль-китайка. На дереве плодов уже
не осталось, но под ним было много объедков. Распушив перья, дрозд непре-
рывно бегал и хватал объедки (в основном, кожуру) то здесь, то там. Он под-
пустил меня на два метра, что было совсем несвойственно для этой птицы в
иной обстановке. Тем не менее поймать себя он не позволил и с трудом взле-
тел на нижнюю ветвь. Утром следующего дня он по-прежнему бегал взад-
вперед, словно догадываясь, что в движении его спасение. К счастью, уже к
вечеру мороз сдал, и дрозд сидел на дереве уже в своем нормальном облике.
11о утром я его не нашел.
Разные виды имеют неодинаковую потребность в тепле, но все они пред-
почитают, чтобы было потеплее (но не жарко!). Зимой, когда я открываю
форточку, и птицы с удовольствием выскакивают в вольеру, они довольно
быстро насыщаются очень свежим воздухом. Не проходит и 10-15 минут, как
уже все вернулись в комнату. Если в зимнее время отключают отопление, то
птицы ощущают дискомфорт и угрюмо молчат. Даже при комнатной темпе-
ратуре некоторые находят более теплые места, например, возле стояка и уст-
раиваются тут на ночлег.
В естественных условиях птицы проходят адаптацию к изменениям тем-
пературы, которые характеризуются постепенностью. Если зимой птица,
живущая в доме, окажется на свободе, она очень скоро погибнет от охлажде-
ния. Мне не забыть скворца, которого я держал в юности. Ранней весной я
решил переселить его из клетки в сарайчик -вольеру, где было много места. С
большим удовлетворением скворец принял новое жилище и, радостно чири-
кая, бегал по дерну, покрывавшему пол, отыскивая червячков. Но в первую
же ночь он замерз, забившись в щель между кусками дерна. Видимо, он пы-
тался как-то согреться, но не мог. Между тем уличные скворцы во всю распе-
вали, и прошедшая ночь для них была обычной. Но мой скворец привык к
другим температурным условиям и при их внезапной перемене погиб.
Жару птицы также переживают без восторга и стараются найти места
попрохладнее. В природе многие птицы обитают налесных опушках. Суще-
ствует даже понятие "опушечный эффект", означающее повышенное обилие
птиц на опушках по сравнению с прилегающим открытым пространством
(лугом, полем и пр.) и лесом. Очевидно, такое тяготение птиц связано, поми-
мо прочего, с возможностью птиц быстро менять температурные условия:
можно скрыться в тень или, наоборот, принять солнечную ванну.
Начиная купаться, птицы сначала окунают в воду клюв, определяя ее
температуру и насколько она соответствует в данный момент состоянию пти-
цы. Несомненно, что в жаркую погоду птицы купаются для охлаждения. Ро-
дители защищают от перегрева птенцов, стоя на краю гнезда с развернутыми
крыльями. Часами они создают для птенцов тень. Наоборот, при похолода-
нии родители не покидают гнездо, чтобы не охладить яйца или птенцов. Прав-
да, в этом отношении у разных видов потребности очень различны. Красно-
зобые гагары на арктических островах могут покидать свое гнездо надолго.
Их яйца лежат открыто на пропитанном водой моховом ложе при температу-
35
ре 3-4°. Тем не менее птенцы из них вылупляются. Они тут же прыгают в
ледяную воду и чувствуют себя прекрасно. Таким образом, не только "на вкус,
да на цвет", но и на температурные условия "товарищей нет", подразумевая
разные виды птиц.
Птичья солидарность приводит к формированию смешанных стай. Та-
кие стаи образуются по принципу "общих целей": кулики - с куликами, зер-
ноядные - с зерноядными, утки - с утками и т.д. (20). Случается и не столь
"родственное" группирование, но оно связано с общностью условий среды и
не слишком значительных внешних различий. Вряд-ли чиж воспримет как
далекого родственника страуса, которого он может увидеть в зоопарке. Но
то, что, скажем, дрозд-рябинник воспринимает снегирей или чечеток как вовсе
не чуждых ему существ, достаточно очевидно. Они также осознают, что, хотя
рябинник и большой, но он с ними схож и, если не пытается продемонстри-
ровать свое физическое превосходство, то терпеть его можно.
Возвратившись однажды из экспедиции, я увидел в своей комнате дроз-
да-рябинника. Мое появление произвело на него еще более шокирующее
впечатление, чем его появление на меня. Дрозд метался с покряхтыванием и
сеял тревогу среди остальных птиц. Понятно, что стремительные перелеты
такой крупной птицы в маленькой комнате воспринимаются как дискомфорт.
Для меня, однако, более важно было определить, как относятся к дрозду мои
старые сожители. Довольно быстро я уяснил, что хотя метания дрозда им нс
по вкусу, как и мне, ужаса перед ним они нс испытывают, а только спешно
уступают ему дорогу.
Соседка разъяснила, что она подобрала этого дрозда со сломанным кры-
лом вскоре после моего отъезда. Он был слеток и соседка насильственно кор-
мила его, благо поймать его не составляло труда. По-видимому, он и сам ел в
ее отсутствие и через некоторое время почувствовал себя лучше. За два меся-
ца остальные птицы к нему привыкли. Наверное, здесь сыграло роль то об-
стоятельство, что какое-то время они видели его в беспомощном состоянии и
постоянно слышали его жалобные крики.
Крыло у дрозда срослось не совсем правильно, но это не мешало ему
нормально летать. Уже через неделю он привык к моему присутствию, чему,
конечно, способствовало то, что он видел поведение других птиц. Он начал
садиться на стол, за которым я сидел и на котором стояло кормовое корыто.
Замирая и не сводя с меня крупного настороженного глаза, дрозд хватал ку-
сочки булки или раздавленные снегирями ягоды и стремительно глотал их.
Когда кусочек булки нс пролезал в его глотку, он выплевывал его и старался
заглотить снова, иногда пооббив клювом о край корыта. Дрозд оказался ми-
ролюбивым, и лишь изредка он воинственно открывал клюв, если кто-то ока-
зывался рядом. Чаще всего ему приходилось становиться в петушиную позу
с большой синицей, которая не желала немедленно удалиться. Несколько се-
кунд противники, в столь различных весовых категориях, стояли друг против
друга, но затем синица ускользала. Иногда дрозд посылал ей вдогонку щел-
чок клювом. Другие старались держаться от него подальше, а когда он неук-
36
:поже плюхался сверху на стол, то находившиеся на нем обычно разлетались.
Утром дрозд начинал свою активность, когда в комнате еще был полу-
мрак. В это время даже синицы еще спали. Дрозд слетал на оконную раму и
издавал свои резкие выкрики. Нечего было и думать, чтобы спать дальше. Я
выжидал, пока он прыгнет в вольеру и закрывал за ним форточку. В вольере
дрозд еще некоторое время упражнялся в издавании своих весьма немело-
дичных воплей, перемежая их с характерным треском. Потом он обнаружи-
вал, что в комнату ему не выбраться, и его радость бытия, выражаемая вопля-
ми, тускнела. Когда я поднимался с постели, дрозд неутомимо ломился в зак-
рытую форточку. Как только я открывал ее, он пулей выскакивал из вольеры
и летел на ветки на шкафу, где он мог скрыться.
В течение нескольких дней дрозд усвоил методику подкормки сливоч-
ным маслом из пакета на окне, заимствованную им от других птиц. Масло,
лежавшее на краю кормового корыта, его не привлекало, видимо, из принци-
па: запретный плод слаще. Ясно, что потребление им масла началось вслед-
ствие подражания, так как ранее он его в глаза не видел. Яблоки дрозд пред-
почитал мелко нарезанные, но, если таковых не было, он долбил целое ябло-
ко, проделывая в нем дыру. Аппетит у него был великолепный и вскоре он
заметно поправился. Перья стали густыми и плотными. Он начал проявлять
признаки агрессивности. Прыгнув в вольеру, он быстренько выпроваживал
всех оттуда в комнату и восторженно глядел на улицу. У корыта он тоже не
терпел близкого соседства, и, не будь он неуклюж, многим бы от него доста-
валось. Но дрозд был удивительно нерасторопен и тяжел. На стол он плюхал-
ся сверху, словно подстреленный, с грохотом. Правда, и в природе дрозды
изяществом не отличаются. Но там, по крайней мере, не приходится видеть
как дрозд садится на стол перед вашим носом. Кажется, что стол подпрыги-
вает при этом. Естественно, что все птицы бросаются врассыпную. Однако
длинные ноги дрозда служат неплохими амортизаторами. Все же в редких
случаях происходят оплошки, т.е. подгибается одна нога, и дрозд почти пада-
ет на бок. Он, разумеется, тут же выправляется, не успев по-настоящему
упасть, и с тревогой озирается на меня.
Понаблюдав за проявлениями его агрессивности, я отловил дрозда и
посадил в клетку-карцер. Это ему очень нс понравилось. Даже в полной тем-
ноте он продолжал метаться по клетке. Быстро разбил в кровь переносицу и
выглядел вконец несчастным. Пришлось выпустить его.
Любая птица, прожившая какое-то время в комнате, отнюдь не смиряет-
ся, если посадить ее в клетку. Она бьется в клетке еще сильнее, чем водворен-
ная туда с улицы. Она не обращает внимания на кровавую плешь, которую
протирает, просовывая без устали голову между прутьев клетки. Она может
изломать себе перья и ей нет до этого никакого дела.
Пребывание в клетке заметно смягчило отношение дрозда к остальным.
Похоже, что пока дрозд сидел в клетке, клест начал открыто выражать ему
свою антипатию и продолжал это занятие, когда дрозд был выпущен из клет-
ки. Клест, разумеется, учитывал разницу в весовых категориях и выражал
37
свои отнюдь не дружелюбные чувства дрозду, соблюдая приличную дистан-
цию. Но, спустя некоторое время, не получая ответной взбучки, клест сокра-
тил дистанцию и его кривой разверзнутый клюв, из которого неслось хрип-
лое кряхтенье, адресованное дрозду, красовался не более, чем в метре от пос-
леднего. Дрозд, казалось, был безучастен к такой нелюбезности, но клест
оказался внимательнее меня. Он заметил, что дрозд его побаивается. Тогда
он сократил "брюзжательную" дистанцию и тут стало ясно, что он сумел-
таки внушить дрозду страх перед^собой. Дрозд опрометью бросался подаль-
ше, а клест летел следом и прогонял его с места еще раз. Как только клест
понял, что дрозд его боится, он мог даже бросаться на него, правда, делал он
это выпадом, сразу же отскакивая в сторону на случай, если дрозд надумает
тюкнуть его своим немалым клювом. Но дрозд не замечал, что, нападая, клест
сам его боится. Он бросался прочь, и удовлетворенный клест посылал ему
вдогонку свое звучное "чавкающее" негодование. Наивысшее удовлетворе-
ние клест испытывал, прогоняя дрозда с кормового корыта. Таким образом,
субординация по размерам клюва и весовой категории была злостно наруше-
на. В течение всей зимы клест мог легко прогонять дрозда одним лишь наме-
ком. Но весной дрозд начал осознавать свое физическое превосходство. По-
началу он перестал в ужасе улетать от "обратившегося" к нему клеста, а толь-
ко отбегал. А затем и отбегать перестал и, стоя на месте, смотрел на сердито-
го клеста чуть ли не с иронией. Клест ощущал, что наскакивать на дрозда;
пожалуй, уже не следует и, покряхтев на него, с предположительным досто-
инством отдалялся сам.
Поскольку дрозд попал в мою комнату совсем юным и к тому же увеч-
ным, можно сказать, что в комнате он проходил воспитание чувств, которое,
конечно, отличалось оттого, что он мог бы получить в естественных услови-
ях. В природе ему вряд ли довелось бы вступать в контакты с клестами; разве
что могли случаться мимолетные встречи где-нибудь на вершинах елей, где
дрозды любят попеть, а клесты присаживаются посмотреть, как тут обстоит
с шишками. Делить им, собственно, нечего, так как дроздам нет до шишек
никакого дела, а их корм совершенно не интересует клестов. Если случай
сведет эти два вида птиц, то они разминутся без каких-либо враждебных чувств
и даже едва замечая друг друга. Они как бы растворяются в пространстве.
Другое дело в комнате, где пространство нс таково, чтобы в нем растворить-
ся; хочешь-не-хочешь, а приходится постоянно быть друг у друга на виду и
уже только это порождает антипатию, наподобие той, как это имеет место в
коммунальных квартирах. Ведь конкуренции за корм нет даже на моем столе.
Дрозда не интересует зерновой корм (разве что с тоски он поглотает овсян-
ки), а клест ни за что нс будет заглатывать ягоды черноплодной рябины или
кусочки булки.
Воспитание чувств, сопровождаемое возникновением искусственно на-
гнетаемого страха, включает развитие трусости и связанное с ней желание
отыгрываться на слабых. По мере того, как клест внушал дрозду все больший
страх перед собой, дрозд становился все нетерпимее к меньшим собратьям.
38
Хотя ему и не удавалось выщипывать пучки перьев у мелких птах или просто
долбать их, это объясняется только их расторопностью и пониманием того,
•гго дрозд оскотинился и стал не лучше клеста. А ведь еще кажется так недав-
но он был безобидный. Его агрессивность выросла как на дрожжах вместе со
страхом перед клестом. Без зазрения совести он выгонял всех из вольеры,
если там не было, конечно, клеста, и начинал свои сольные упражнения, от-
пичавшиеся неблагозвучностью. Так сварливая баба на коммунальной кухне,
оскорбив присутствующих и вынудив их исчезнуть, начинает напевать гну-
савый мотивчик, радуясь своей победе.
В своем психологическом давлении на меньших собратьев дрозд пре-
взошел даже клеста, так как он постоянно сновал туда-сюда и везде старался
гнать всех, исключая клеста. По-видимому, тут сказывалось еще и весеннее
изменение физиологии, когда в связи с увеличением продолжительности све-
тового дня у птиц интенсифицируется работа желез внутренней секреции,
что существенно сказывается на их поведении.
Рассудив, что воспитание чувств дрозда необратимо зашло не в луч-
шую сторону, я выбрал погожий майский денек и, отловив дрозда в вольере,
вынес его на улицу. Он яростно щипал мои руки, а в глазах его был отчаян-
ный страх. Я подкинул его в воздух, и он, инстинктивно расправив крылья,
взлетел на ближайшее дерево и стал ошалело озираться. Сияющий воздуш-
ный океан потряс его. Ведь он не успел еще в своей жизни познакомиться как
следует с родной стихией год назад, когда вылетел из гнезда и тут же сломал
крыло.
Время от времени я выходил из дома и смотрел, как там дрозд. А он все
сидел на вершине дерева, залитый солнцем, словно парализованный. Перед
ним стоял обширный парк Ботанического института, в котором его родствен-
ники были заняты проблемами выведения потомства. По моему разумению
они должны были преподать моему бывшему сожителю несколько житейс-
ких истин. Произошло ли это, мне неведомо. Более часа дрозд провел на
одном месте, а потом исчез. Больше я его нс видел. Каждый раз, приближа-
ясь к треску рябинников в парке, я видел, что крылья дроздов прилегают к
телу плотно, тогда как у моего бывшего сожителя одно крыло слегка торчит
вбок. Стало быть это не он.
А дома тем временем продолжалась жизнь пернатых, сведенных в огра-
ниченное пространство, в котором они вынуждены были "притираться" друг
к другу. Сознательно или бессознательно, но во взаимодействии птиц в ком-
нате или даже в клетке происходит именно притирание. Оно выражается в
том, что, как правило, птицы познают друг друга и стараются использовать
это познание таким образом, чтобы избегать лишних конфликтов. В самом
деле, зачем слетать в кормовое корыто, когда там сидит снегирь, который
терпеть не может, чтобы рядом с ним кормился еще кто-то. Лучше уж подож-
дать, пока он насытится и улетит, чем сделать попытку присоседиться к нему.
Или, зачем приближаться к клесту, который немедля разинет свой дважды
кривой клюв и начнет злобно кряхтеть. Раз уж не улететь, чтобы никогда не
39
видеть это чудище, то надо хотя оы держаться от него подальше.
Даже при клеточном содержании птиц хорошо видно, что различные
виды способны вполне уживаться. Совершенно излишне отравлять себе жизнь
постоянным брюзжанием пли драками, разве что у кормушки надо проявить
твердость духа. Зато когда кто-то из сожителей чего-то пугается, то паника
охватывает всех и в клетке начинается форменный кавардак. Все мечутся,
сшибаясь друг с другом. Если в открытую клетку с птицами пожаловал еще
кто-то, то ему предстоят минуты не из лучших в его жизни. Одна из моих
больших синиц, исследуя пространство комнаты, случалось, запрыгивала в
клетку, в которой находились дубонос, снегирь и зеленушка. Тут ее встреча-
ли в штыки. Дубонос щелкал клювом в ее сторону, а снегирь и зеленушка
тянули шеи, чтобы тюкнуть ее. Синица верещала и вертелась изо всех сил
пока не находила выход, о котором она при таком натиске забыла. Причина
такого отношения ясна. Ведь ее визит отнюдь не был выражением дружеских
чувств, а имел целью проверить состояние кормушки и это все отлично по-
нимали и давали знать, что в ревизорах не нуждаются.
Когда в комнате живут два представителя одного вида, но один находит-
ся в клетке, то другой из них, пользующийся свободой в комнате обычно
навещает стесненного товарища. Он садится на клетку или рядом с ней и
может подолгу сидеть и смотреть на своего сородича. Реполов в таком случае
нередко поет. Птицы выражают сочувствие сидящему в клетке товарищу. Эти
отношения не связаны с полом птиц, но четко связаны с видовой принадлеж-
ностью. Реполова совсем не трогает то, что в клетке сидит чиж, его интересу-
ет только другой реполов, также как чижу безразличен реполов в клетке, но
совсем другое дело, когда в ней находится другой чиж. Птичья солидарность
связана с невозможностью находящейся в клетке летать, хотя бы по комнате.
Это становится понятным, когда клеточный постоялец выпускается в комна-
ту. Он уже не получает того внимания со стороны сородича, которое имел в
клетке. Птицы кажутся совсем отчужденными.
Наоборот, когда оба сородича сидели в клетке и, мягко говоря, были не
очень дружны, выпущенные в комнату они часто следуют один за другим и
постоянно находятся рядом.
Кормушка способна придать энергии еще до принятия пищи. Помнит-
ся, зеленушка всегда улетала, когда присаживалась на столик с кормушкой, и
тут к ней вперевалку направлялся волнистый попугайчик, почему-то не вы-
носивший зеленушку. Однако если зеленушке удавалось достичь кормушки,
то она пыталась оказать сопротивление и встречала попугайчика боевым по-
махиванием крыльев и раскрытым клювом на воинственно вытянутой к по-
пугайчику головке. Улетать, правда, все равно приходилось, но, по крайней
мере, она выразила решимость постоять за себя, чего нс делала в удалении от
кормушки. Таким образом, расстояние до кормушки определяет характер
поведения птиц. Эта зависимость проявляется и в человеческом обществе и
поэтому се легко понять.
Ощущение страха совершенно естественно, пусть даже иногда оно не
40
оправдано. Но нельзя же жить в постоянном страхе перед всеми. Птицы хо-
рошо понимают, когда кто-то из сожителей боится их. Страх был внушен в
пору знакомства, но чтобы он не пропадал, птица старается его поддержи-
вать. Однажды старый щегол внушил свежепойманному самчику большой
синицы страх перед собой. Впоследствии он непременно напоминал синице,
что она должна бояться его. Заметив, что синица купается и радуется этому,
щегол слетал сверху на бортик ванночки и легким треском выпроваживал
синицу. Самому ему купаться вовсе не хотелось. Повертевшись на бортике,
он улетал восвояси. Синица тут же прыгала в воду снова. Однако щегол мог
повторить изгнание, и синица не оказывала ни малейшего сопротивления,
хотя ей ничего не стоило задать щеглу такую взбучку, что он навсегда забыл
бы о своих притязаниях. Но она предпочитала подчиняться щеглу, хотя жес-
токо доказывала свое превосходство лазоревке.
Клюв у больших синиц острый, но не столь уж крепкий. Поэтому мож-
но лишь удивляться, с какой силой они могут долбить. Стук идет такой, слов-
но трудится дятел. При этом они не ограничиваются раздалбливанием корма,
прижатого ногой. Иногда они долбят книги или пачки бумаги. Случалось,
что синица раздалбливала нечто для меня ценное и в таком случае можно
было предложить ей замену. Она вполне удовлетворялась, если вместо пачки
фотобумаги, край которой был уже явно засвечен, я предлагал ей пачку ста-
рых нот. Однако иногда долбежные упражнения больших синиц происходи-
ли в мое отсутствие и тогда мне оставалось лишь рассматривать книгу с как
будто отгрызанным углом или что-нибудь подобное.
Шкодливость больших синиц не раз наводила меня на мысль, что они
ведают, что творят, т.е. действуют с определенным умыслом. Невозможно
предусмотреть, что привлечет их внимание. Казалось бы, самые неинтерес-
ные для птиц предметы, к тому же не лежащие на открытом месте, они не-
пременно найдут и в меру своих возможностей! попортят. Например, они с
удовольствием пощиплют пушной воротник или шапку. Все мелкие предме-
ты, будь то пуговицы, винтики или окурки в пепельнице, они раскидают, вся-
кие свертки расковыряют и полюбопытствуют, что там находится. Нечего и
говорить, что когда синица узнает, что в такой-то картонной коробке хранит-
ся корм, то в коробке вскоре будет проделана дыра. Целеустремленности си-
ницы можно только позавидовать. Она идет, что называется, напролом и спо-
собна выполнить, казалось бы, невозможную для ее физических возможнос-
тей работу.
Впрочем, другие птицы также проявляют недюжинные способности.
Ранней весной я приношу домой толстые ветки тополя. Снегири и клесты
этому очень рады. За короткое время они нс только ощипывают смолистые
почки, но и сами ветки с палец толщиной превращают в мочало. А ветки
потоньше точно также обрабатывают чижи, чечетки, щеглы.
Завести на окне растения в горшках или ящиках — нечего и думать. Си-
ницы будут выдергивать тонкие растения, а другие искусают и перемолотят
все. Толстые стебли и черешки, которые не захватить клювом, они будут под-
41
грызать как бобры деревья и постепенно сломают или оторвут часть расте-
ния. Бывает, что птицы поедают сочные ткани растений, но нередко их заня-
тие носит характер развлечения; что-либо отломив, они испытывают удов-
летворение. Без малейшего ущерба для себя они обгрызают ядовитые расте-
ния, такие как волчье лыко. С листьями кливии, похожими на ремень своей
твердостью, мелким клювам не справиться, но Матреныч и клест и тут не
плошают. Как-то я вынес в птичью комнату разросшуюся в мое отсутствие
бегонию. Черешки ее широченных листьев достигали толщины 1.5 см и были
покрыты лохматистыми чешуями. Мне показалось, что такое растение пти-
цы трогать не будут: уж слишком оно крупное. Очень быстро я убедился в
своей ошибке. Уже через день некоторые листья шикарной бегонии беспо-
мощно упали. В основании черешков виднелись следы клюва Матреныча,
который невинно поглядывал, как я изучаю бегонию. Он словно хотел ска-
зать: да они же мягкие, хотя и большие. Для щура бегония - растение экзоти-
ческое. Он ее никогда не видел, как и его предки, однако надо же попробо-
вать, что это такое. При этом Матреныч вовсе не хотел есть сочные ткани, в
чем я убедился, выложив для него испорченные листья с черешками. Уродуя
бегонию, он просто исследовал ее.
Когда я выставил на обозрение птиц большую кливпю, сидящую в кас-
трюле, Матреныч, попробовав жесткие листья, каким-то непостижимым об-
разом обнаружил, что в земле находятся крупные сочные корни этого расте-
ния. Он начал копать землю клювом и выкидывать ее из кастрюли. Чтобы
перебить ему удовольствие от поисков корней, я засыпал землю в кастрюле
толстым слоем гуано, собрав его на шкафу. Матреныча это совсем не смути-
ло. Он терпеливо выкидывал гуано и продолжал раскопки. Стало ясно, что,
если оставить тут кливию, то вскорости она погибнет.
Когда я даю корм, то птицы следят, куда я убираю запас. Если корм хра-
нить в открытой банке, то им не преминут воспользоваться. В этом отноше-
нии высшую сообразительность проявляют большие синицы. Они запомина-
ют все, что связано с кормом, и, выждав момент, стараются достичь тайника,
обследуя его окружение. Их даже мало заботит, что этот самый корм лежит в
кормовом корыте. Они как будто подчиняются правилу, что корм нужно до-
быть, а взять лежащий открыто уже слишком банально. Другие птицы сини-
чьей изощренности не проявляют, но, если дверца шкафа осталась приотк-
рытой, а в шкафу, как всем известно, лежит корм, то некоторых одолевает
искушение. Стоит открыть дверцу полностью и из шкафа выскакивают то
чижи, то снегирь, а то и смущенная Матрена покажется... дескать, бес попу-
тал...
Одно время зерновая смесь хранилась в матерчатом мешке, который я
клал в темном углу на полку. Клест проследил путь мешка и вскоре обнару-
жилось, что мешок издырявлен так, словно в него выстрелили дробью.
Хотя я всегда давал корм в достаточном количестве и он частично оста-
вался несъеденным, многие мои сожители наблюдали за моей трапезой, под-
жидая ее окончание. Тогда они принимались обследовать отставленную по-
42
суду; синицы обрабатывали кости, когда таковые еще имелись, некоторые
собирали крошки и сахарные песчинки. Особенно доверчивые даже нс дожи
дались, когда я кончу жевать, а попросту присоединялись, садились на край
гарелки или чашки, заглядывали в сахарницу, одним словом, всюду совали
свой нос, рискуя обжечься. Других интересовало только сливочное масло.
11сважно, что в кормовом корыте лежало на бортике это же самое масло. Тот
кусок, что лежал передо мной, должно быть казался им вкуснее.
Днем птицы познают что-то новое для себя, в частности, испытывают
непривычный корм. Например, в природе клесты желуди не едят, но в нево-
ле, по крайней мере некоторые из них находят желуди вполне съедобными,
хотя и не относящимися к деликатесам.
Некоторые клесты любят траву. Они поднимают крупную травину на
ветку и, прижав ее ногой, рвут на части. При этом не столько съедают, сколь-
ко роняют вниз. Других клестов трава совсем не интересует. Зато снегири ее
обожают. Пучок свежей травы они немедленно исследуют и выбирают то,
что им кажется более привлекательным. Особым спросом пользуется оду-
ванчик, особенно зачатки семян. Добывая их снегири расковыривают цветки
одуванчика, но они едят и листья, и даже цветочные стебли-трубки, из кото-
рых выделяется млечный сок. Очевидно, они не ощущают, что этот сок горь-
кий как хина. Впрочем сок есть и в листьях, которые рекомендуют использо-
вать в качестве салата. Известно, что одуванчик богат витамином С. Его охотно
едят практически все мои питомцы, за исключением синиц и других птиц,
предпочитающих белковую пищу (славка-черноголовка, поползень). Зато Чер-
ноголовка из тех немногих птиц, которые потребляют ягоды бузины, в то
время как такие ягодники как снегири, свиристели, дрозд-рябинник ягоды
бузины даже не пытаются попробовать. Кроме Черноголовки их ест дубонос,
но он предпочитает высохшие ягоды.
Матреныч находит, что апельсиновый сок это совсем нс плохо, хотя
апельсин никогда не видел. Прикладывая клюв боком к срезу апельсина, он
усердно сосет сок. Слетав на шкаф, он тут же убеждается, что надо бы еще
пососать. Посмотрев на вскрытый гранат, он, вероятно, полагает, что не зря
же положено, надо отведать эти красненькие штучки. Скоро вокруг все заб-
рызгано красным соком, так как, пожирая дольки, Матреныч трясет головой,
словно с трудом вынося кислятину. Впрочем клюква ему хорошо знакома, и
когда он раздавливает ее ягоды, то в глазах его полная безмятежность. Клюк-
ва растет на родине его предков, правда, за ней надо лететь чаще на болото,
отлучаясь от деревьев, но это допустимо; там ведь можно найти такой дели-
катес как можжевеловые ягоды.
Птичья память хранит в своих тайниках древние знания, в том числе и
знания вида. Однажды я привез для работы из экспедиции лиственничные
шишечки и положил их на полку. Несколько раз шишечки оказывались на
полу, и тут я заметил, что мои чечетки проявляют к ним большой интерес.
Однако раньше шишек лиственницы я не привозил. Следовательно, мои че-
четки или их предки жили в районах, где в лесах растет лиственница, т.е. на
43
северо-востоке Европы, если не дальше к востоку. Конечно, семена листвен-
ницы для чечеток могут быт только сезонным кормом, т.е. когда шишки сами
раскроются. Я привез закрытые шишки, но мои чечетки, вспомнив про них,
изо дня в день ворочали шишки, словно ожидая их вскрытия. Разумеется,
они занимались этим не от голода, а желали отведать один из видов своей
исконной пищи, которой они были лишены в комнате.
Забота о хлебе насущном не покидает птиц, даже если в этом и нет ни-
какой потребности. Это чисто инстинктивное, ведь в природе нет кормового
корыта, в котором всегда что-то есть. Однако стремление что-либо скушать
отнюдь не мешает проявлению богатой эмоциональной жизни птицы, когда
она хорошо освоилась в комнате.
Самцы большой синицы нередко обладают какой-то неестественной жиз-
нерадостностью. Они ни на минуту не остаются на месте и скачут, задрав
хвост и сдвинув его немного вбок. При этом они, не переставая, издают трес-
кучую песенку как бы вполголоса, которую не прерывают даже во время еды,
что, впрочем, характерно и для других птиц. Снегири и щуры, например,
часто и едят, и поют одновременно.
Иногда самцы больших синиц походя исполняют нехарактерную для
них песенку, в которой можно узнать песенку совсем другого вида, но изряд-
но искаженную. Впрочем в нежном синичьем тембре искажение восприни-
мается как вполне профессиональная вариация на слышанную тему. В по-
пытках звуковым подражаниям большие синицы не проявляют высоко худо-
жественного вкуса. Самчик, который как-то зимой проник в закрывшуюся
ветром вольеру, по-видимому, изрядно настрадался. Когда я открыл форточ-
ку, он бросился мимо моей головы в комнату, которую уже рассмотрел из
вольеры и куда явно желал бы попасть. Во всяком случае он повел себя так,
словно уже бывал тут. Освоился он очень быстро, хотя меня он заметно осте-
регался. Стоило на него взглянуть, как он спешил скрыться на шкафу. Неко-
торое время я не мог сообразить, чьи звуки он передаст чаще всего, прыгая
по окну. И вдруг, когда он сфальшивил меньше, я услышал треск дрозда-
рябинника. Этот треск он, видимо, помнил с осени, т.е. выучил его еще тогда.
Музыкальным вкусом этот самчик явно не отличался, поскольку мог бы по-
заимствовать что-нибудь более изящное. Впрочем, он очень часто выдавал и
нежную флейтовую позывку, очень сходную с пеночкиной. Эта позывка, ско-
рее всего, все-таки синичья, так как ее издают многие большие синицы. В
целом они, однако, не усердствуют в подражании. У них и свой набор звуков
достаточно широк.
Жизнь полна неожиданностей, которые нарушают душевное равнове-
сие, даже если это просто мелкие стычки. Ведь так уж устроен мир, что качок
от равновесия чаще приходится в сторону отрицательного. Поэтому птицы
используют каждый момент равновесия для возбуждения радости. Много
поющие птицы приходят в восторг только от того, что нет никакого омрача-
ющего бытие обстоятельства. Если какая-то тень промелькнула, то это лишь
на миг может помешать птице в хорошем настроении. Когда рядом с поющим
44
щеглом вдруг садится какая-либо мелочь, он издает треск в сторону непро-
шенного соседа и продолжает свою песню, если, конечно, сосед внял и пут
же убрался. Другое дело, если он не понял предупреждения щегла сквозь
песню. Тогда щегол перестает петь и, если бы у него были рукава, то он,
несомненно, начал бы из засучивать. Но так как рукавов у него нет, ему при-
ходится обращаться к соседу, вкладывая в свой треск всю свою энергию. После
1акого перепада состояния надо снова настраиваться на равновесие, а затем
уже пойдет песня.
Некоторые птицы смущаются, если во время их пения видят устремлен-
ный на них взгляд человека. Они замолкают при этом. Других же, наоборот,
внимание человека воодушевляет и, заметив, что я смотрю на них, они поют
। ромчс. На обычных клеточных птицах канарейках и волнистых попугайчи-
ках это особенно четко заметно. Если не только смотреть на них, но и что-то
им говорить, то они готовы превзойти себя. Помнится, как изящная голу-
оспькая Мотя (самочка волнистого попугайчика), любившая не столько петь,
сколько истошно орать, в ответ на мои совсем нелицеприятные реплики, об-
ращенные к ней, буквально заходилась в своих воплях. Должно быть ей каза-
пось, что она очень музыкальна. Впрочем, нельзя исключить, что Мотя пра-
|Ц| пьпо понимала мои вибрации и отвечала на них адекватно, т.е. с негодова-
нием. Дескать, хотела довести что-то до сведения, а он тут критиканствует,
ну, гак вот... получай... и выдавала совершенно непереносимый треск и скре-
би ст.
Голосом птицы выражают огорчение от собственных промашек, что,
прежде всего, характерно для хищников. Охота их далеко не всегда успешна.
11 piI водятся например, сведения (20) о том, что из 343 нападений дербников
ил куликов, только 13% принесли добычу. Там, где куликов почти нет, дерб-
пнкн охотятся на мелких воробьиных птиц. Мне приходилось жить на По-
парном Урале и на Валааме по соседству с гнездами дербника и наблюдать их
<»\огу. По большей части добыча ускользала и незадачливый охотник прини-
мапся негодующе кричать, изливая свою досаду. С еще большим негодовани-
ем орал молодой кречет, привязанный за ногу около палатки на Чукотке. Он
» ндсл обычно на пустом ящике, а пролетающие мимо поморники считали
гноим долгом сделать несколько пикировок на него, сопровождаемых вопля-
ми. Кречет пригибался, когда над ним проносился поморник и возмущенно
кричал.То, что он был привязан, никакого значения не имело, так как и не-
прш.язанныс хищники (причем разные) ведут себя точно также, когда на них
пикируют поморники или серебристые чайки. Пожалуй, только беркут и op-
ium-белохвост пригибаются при этом молча и, улучив момент, тяжело взле-
ппог, чтобы избавиться от докучливых нападающих-теоретиков. Примеча-
iriii.no, что многие хищники в минуты волнения кричат практически одина-
|ч»|ю. Это - и сапсан, и кречет, дербник, чеглок, полярная сова и др. Все они
»«I»у г: ка-ка-ка-ка-ка по любому поводу, приведшему их в возбуждение. Песен
хищники не поют, а любовной серенадой у них служит тихое верещание со
• кринами и пощелкиваниями клюва.
45
Наполнение природы песнями производят птицы так и называемые пев-
чими. Правда, многие птицы, не относящиеся к певчим, также поют по мере
способностей. В литературе существует богатый набор звукоподражания пти-
цам. Однако попытки представить пение птиц с помощью человеческих зву-
ков и букв всегда субъективны и могут быть непонятны другому человеку.
Брэм, например, изображал призыв чижа как "ди ди" или "дидилей". В моем
восприятии еще с отроческих времен позывка чижа должна воспроизводить-
ся как "тю-лии, тю-лии". Заканчивает чиж свою песню длинным "зэ-э-э", а не
"дэ-э-э", как писал Брэм. Возможно, однако, что различное воспроизведение
пения птиц с помощью букв отчасти связано с действительно различающим-
ся птичьим пением в разных местностях, а также с индивидуальными откло-
нениями от "стандарта". Весьма по-разному поют чечевицы, хотя никогда я
не слышал, чтобы их песню можно было изобразить как "Витю видел?". Ее
можно представить так: "тиу-ви-тиу" с повышением последнего слога. Одна-
ко в других случаях эта песня звучит несколько иначе. Песни многих птиц
звучат как вариация на заданную тему. Отмечено (23), что в каждом парке
или лесном массиве дрозды-белобровики имеют свою песню, точнее свою
вариацию.
При содержании птиц дома легко устанавливается, что среди предста-
вителей одного вида, как и среди людей, есть певцы и есть лишь изобразите-
ли пения. Это относится и к тем видам, которые как будто всецело относятся
к певцам, например, щеглам. Конечно, всех щеглов молчунами назвать нельзя,
но певческие способности у них далеко неодинаковы. Некоторые из них громко
кричат и трещат, но песня получается слабая, мелодически бедная, хотя вид-
но, что птичка старается изо всех сил, и по крайней мере ей самой ее пение
вполне по вкусу. Замечательные певцы встречаются не часто. Как-то на при-
роде я услышал щегла и сразу понял, что среди немалого числа живших со
мной щеглов так нс пел ни один. А среди множества моих снегирей, о песне
которых известный орнитолог Науманн отзывался весьма пренебрежитель-
но, вдруг встретился удивительный певун. Песня снегиря незамысловатая,
но, как и любая песня, может быть сделана с некоторыми нюансами, выделя-
ющими ее исполнение как мастерское. Упомянутый снегирь пел, как ему и
полагается, но с такой тембровой окраской, что сразу отличался от своих
сородичей. Кроме того, он производил снижающие оттяжки конца своей про-
стой песенки, словно оперный певец, что делало песню очень индивидуаль-
ной.
Есть сведения (39), что "снегирей, которых выкармливает человек, можно
научить свистеть, а те снегири, которых выращивают канарейки, поют кана-
реечные песни". Д.Дыосбсри (39) отмстил также, что птица, выросшая в изо-
ляции, способна совершенствовать свою песню, слушая себя. И все-же даже
среди заядлых певцов встречаются "туговатые на ухо". Один мой молодой
чиж, по всей вероятности, слышал немало песен своих сородичей и в комна-
те молчит мало. Однако, несмотря на усилия, песенка его очень посредствен-
ная и он никогда нс делает характерную для чижей концовку "зэ-э-э".
46
Односложные песни и позывки можно воспроизвести словами, но изоб-
ражение сложных звучаний, например, щегла лишено смысла. Не имеет боль-
шого значения и запись голосов птиц с помощью нот. Легко убедиться, что,
даже зная голос птицы, совершенно невозможно его воспроизвести точно по
потной записи.
В настоящее время, когда созданы первоклассные миниатюрные магни-
юфоны, запись голосов птиц производится без особых проблем. Л с помо-
щью компьютеров магнитные записи могут быть преобразованы в графичес-
кие. Их можно точно сопоставить и определить степень сходства или разли-
чия. Это все сугубо научные проблемы, которые дают возможность решений
разных сторон поведения птиц, например, почему они способны к межвидо-
вому скрещиванию (24). Теперь принято отделять строгую науку, в которой
исследователи опираются на всевозможные технические приемы изучения
поведения животных, от простых натуралистических наблюдений. Такое раз-
•шчсиие нельзя признать нормальным. Никакие изощренные способы анали-
ia сложных явлений не заменяют простых наблюдений, а только углубляют
их.
Технические приспособления принесли много сведений о миграциях и
ориентации птиц. Однако в целом и то, и другое остается в сфере неизвест-
ности и высказывается предположение, что птицы пользуются при ориента-
ции неизвестными нам механизмами (25). Считается, что большинство птиц
имеет слабо развитое обоняние, поскольку оно им, якобы, не нужно. Но по-
чему же тогда птицы даже нс прикасаются к воде, в которую накапан рыбий
/к пр? Едва подсев к такой воде с очевидным намерением попить, птица испы-
। ываст замешательство и улетает, так и нс попив. Многие птицы с удоволь-
с । висм едят тертую морковку, но только в том случае, если эта морковка вы-
ращена без удобрений, на огороде, а нс на колхозном поле. Опять же они
чаже не пробуют недоброкачественный продукт. Как же они определяют на-
цичис в морковке удобрений? Птицы, поедающие свежую траву, не прикаса-
ются к представителям зонтичных и других растений, содержащих эфирные
масла. Все это отнюдь не подтверждает представление о том, что у птиц не
развито обоняние. Скорее наоборот: оно развито у них в несравненно боль-
ше й степени, чем у человека, который не способен определить по запаху,
начинена морковка удобрением или нет.
Простые наблюдения означают попытку человека вживления своего созна-
ния в птичье ощущение действительности. Мне всегда казалось, что жизнь с
hi и нами бок-о-бок приносит нечто большее, чем просто видение внешних про-
нннсиий внутреннего мира пернатых. Поэтому так приятно находить в литерату-
ре подтверждение своим наблюдениям и следующим из них выводам. Так,
Д Дьюсбери (39) пишет: "Хентон и его сотрудники нашли, что голуби реагиру-
ю| па запахи, тогда как в большинстве более ранних исследований, выполнен-
ных с использованием более простых методов, не удалось выявить такой реак-
। нвиости". Конечно, специальные методики исследования необходимы, но Хсн-
|оп, видимо, не давал своим голубям зерно, смоченное керосином.
47
Долгая жизнь в комнате не способствует обилию внешних впечатлений.
Птицы познают все нюансы пространства, в котором им приходится пребы-
вать изо дня в день. Поэтому они любят находиться в вольере, которая, хотя и
небольшая и похожа на клетку, но все же из нее открывается вид на большее
пространство. На улице постоянно что-то происходит. Летом рядом с волье-
рой шелестит листва липы, в которой суетятся воробьи. На помойных баках
промышляют вороны, но мои питомцы знают, что они для ворон недосягае-
мы. Бывало, что какая-то глупая ворона кидалась на вольеру, и тогда в волье-
ре был переполох. Сломя голову, все бросались в комнату. Некоторые даже
забывали от страха, где окно открыто и лупились о соседнее стекло. Потом
вороньи нападения прекратились; то ли глупая ворона поумнела, то ли се
товарки дали ей знать, что нечего шкодить в месте, где живешь. Во всяком
случае, вот уже несколько лет пирующие неподалеку вороны не обращают
внимания на вольеру, даже когда присаживаются на соседнюю липу. Мои
сожители тоже спокойно смотрят на занятия ворон, а также и на кошек, по-
стоянно дефилирующих по двору в киплинговской манере. Во время дождя
птицы с удовольствием пьют текущую по сетке воду. Они любят и талую
воду от сосулек, висящих на вольере весной. В настоящее время признано
оздоровляющее действие талой воды и проводится пропаганда сс употребле-
ния. По-видимому, птицам свойства талой воды тоже известны, и они ее явно
предпочитают водопроводной воде, когда есть такая возможность.
Летом в вольеру и в комнату залетают мухи, и многие мои питомцы
увлекаются охотой за ними. Однако они вовсе не спешат схватить осу или
шмеля, если таковые оказались в вольере. Похоже, что они знают этих насе-
комых и опасаются их. Гудящий себе шмель вынуждает птиц отодвигаться
подальше, а то и улетать из вольеры.
Однажды в комнате развелись тараканы, и для Матреныча, зябликов,
овсянки настали благостные времена охоты. Они постоянно поглядывали: не
бежит ли где усатый? Нередко они проводили время на краю дивана, ожидая
добычу. Завидев спешащего таракана, кто-нибудь резво подскакивал, и через
секунду слышался хруст хитина в клюве. Большинство птиц, однако, не при-
знавало тараканов за достойный корм. Мелким птахам эти насекомые были
"не по зубам", а некоторые, видимо, считали, что несъедобного хитина там
больше, чем мяса, и к тому же сомнительного качества. Охотники за тарака-
нами не сумели поддерживать популяцию насекомых на приемлемом для меня
уровне. За зиму тараканы так размножились в многочисленных закутках, что
пришлось принять меры по их истреблению, для начала набив ими целый
пылесос. Вскоре мои охотники лишились радости добычи и белкового под-
спорья.
Каждую осень, когда уже изрядно похолодает, в дом приходят мыши.
Вероятно, между перекрытиями в мою комнату проложена их трасса с запе-
чатленной информацией о наличии корма. Во всяком случае, их переход на
зимние квартиры немедленно сопровождается визитом ко мне. Вскоре они
уже обживаются и свивают гнездо в ящике со старыми рукописями, которые
48
используются ими как стройматериал. Как раз над гнездом находится кормо-
вое корыто птиц, и мыши посещают его ночью и днем. На птиц, даже таких
крупных, как щур, они не обращают внимания. Но Матреныч, завидев рядом
непрошенного гостя, настораживается, слегка вытянув шею. Гость явно ка-
жется ему непонятным: с одной стороны мелочь какая-то, но как ловко дви-
гается. И Матреныч улетает, не желая знакомиться с мышью поближе. Чижи,
чечетки и те, что покрупнее, реагируют на появление мыши, вылезшей слов-
но ниоткуда, еще быстрее, чем щур. Скоро в корыте сидит только мышь и
спокойно смотрит на меня, работая челюстями. Я, конечно, ей сообщаю, что-
бы она не радовалась благам жизни, вот... допишу страницу и буду искать
мышеловку.
Думаю, что если бы я не отлавливал мышей из-за их шкодливости и
невероятного шума, который они устраивали по ночам, то птицы скоро при-
выкли бы к ним. Мыши явно не желали зла птицам, преследуя скромную
цель -- подкормиться, раз уж тут так много зерен.
Птицы, как и всякие живые существа, допускают оплошности, которые
могут стоить им жизни. Хотя координация движений в сочетании с быстро-
той реакции у птиц весьма совершенна, иногда они попадают впросак. Как-
то в комнате исчезла зеленушка. Единственное объяснение этого исчезнове-
ния я видел лишь в том, Что она завалилась куда-нибудь за мебель, откуда не
могла выбраться. Такие случаи уже происходили, поэтому я принялся обсле-
довать скрытые места. Однако поиски оказались обескураживающими. На
следующее утро, как обычно, я взял на полке баночку из-под майонеза, в
которой еще оставалось немного конопли. К своему изумлению в баночке я
увидел зеленушку. Она лежала вниз головой и не подавала признаков жизни.
Нс сомневаясь, что достаю труп, я вытряхнул птичку на руку. Но, едва она
оказалась вне баночки, как одним рывком бросилась вверх и, как ни в чем не
бывало, уселась на карниз.
Ясно, что накануне она полезла в баночку за коноплей, как это делала и
ранее, причем когда я сидел совсем рядом и писал. Зеленушка настороженно
пробиралась к баночке с лакомством, готовая каждый миг улететь. Конопли в
баночке осталось совсем мало и ей пришлось слишком нагнуться. Из такого
положения птица выходит, пользуясь крыльями, но в узкой баночке зеленуш-
ка не могла их расправить. Она упала головой на желанную коноплю и про-
была в таком положении больше полусуток. При этом она даже не трепыха-
лась или барахталась в самом начале своего бедствия, когда меня не было
дома.
Не слишком ловкие птицы вполне могут оказаться в каком-либо щеле-
видном пространстве. Они попросту падают туда. Так, однажды у меня исчез
клест. Обыскав все мыслимые и немыслимые места и не найдя его, я начал
думать, что клест выскочил через дверь в коридор. Версия, конечно, была
шаткая, так как клест никогда не делал попыток выскочить в дверь, а если бы
он и вздумал пойти на это, то вряд ли это удалось бы ему сделать, будучи
незамеченным.
49
Расчет тут простои. Дверь открывается лишь на несколько секунд, про-
пуская человека. Нужно обладать решимостью, чтобы скользнуть в это вре-
мя над головой человека в коридор, где к тому же обычно полумрак, вовсе не
влекущий птиц. Решимость у птиц находится в довольно четкой зависимости
от ес возможностей. В этом отношении птицы более рациональны, чем чело-
век. Большинство птиц, если они не испытывают состояния ужаса, не пойдут
на действие, результат которого не вселяет им стопроцентной уверенности в
благоприятном исходе. В двери никогда не выскакивали даже синицы, хотя и
проявляли интерес к возникающему в момент открывания пространству ка-
зарменного коридора. Тем нс менее решимости нырнуть через открывшуюся
дверь у синиц не доставало, хотя их попытки, наверняка, были бы успешны-
ми. Что уж тут говорить про клеста, который в сравнении с любой синицей
выигрывает не больше, чем гиппопотам в сравнении с антилопой.
Человеку, однако, всегда нужна версия, пусть даже заведомо ненадеж-
ная, лишь бы заполняющая зудящий ком неопределенности.
На следующий вечер закачалась картина, и на верху ее показался взъе-
рошенный клест, весь усыпанный известкой. Он радостно чивкнул, почув-
ствовав себя вне опасности, встряхнулся, подняв облако пыли, и слетел на
кормовое корыто. Его победный клич был понятен. Целые сутки он барах-
тался между картиной и стеной и все-таки вылез. Я попытался представить
себе его действия в критической ситуации и не мог не прийти к выводу, что
его барахтание было небестолковым. Задняя поверхность картины была глад-
кой, и щель между ею и стеной, в которой мог разместиться клест, была не
менее 40 см глубиной. Он мог выбраться только при последовательных ком-
бинациях движений, упираясь ногами в стену или в самый край рамы, где он
мог зацепиться за неровности, в то же время упираясь спиной в противопо-
ложную поверхность. Действия клеста можно уподобить действиям челове-
ка, которого бросили со связанными руками в узкий колодец, предоставив
ему свободу действий для возвращения к жизни.
Большинство птиц воспринимает изменение длины светового дня тер-
пимо. Во всяком случае в их поведении неестественно длинный на протяже-
нии всего года день не отражается. Зимними вечерами все птицы обычно
заняты своими делами и могут даже покупаться около полуночи. У снегиря
внезапно прорезается желание попеть около угрюмой самки. Он резко двига-
ет хвостом из стороны в сторону и, поглядывая на самку, старается ублажить
ее своими скрипучими руладами. Самка обычно не проявляет ни малейшей
заинтересованности, а иногда просто прогоняет его. Но иногда и сама самка
сидит с унылым видом и вдруг заскрипит песенку.
Зяблик сидит-сидит на верхней полке, уставясь в стенку прямо перед
носом и бормоча вполголоса, и неожиданно выдаст свою характерную лет-
нюю песню. Старые птицы устраиваются спать рано, и даже суета других
около них им не мешает, лишь бы на голову не сели. Но после полуночи,
когда я намерен лечь спать и пора гасить свет, вдруг выясняется, что спавшие
весьма бодро пробуждаются и намерены покушать или просто полетать. Слу-
50
чается, что и синицы вылезают из своих укрытий в полном недоумении: ночь
теперь или уже день начался?.. Я делаю предупредительное гашение света и
все спешат занять свои спальные места, лишь бестолковые чечетки не пони-
мают значения темновой паузы.
Развлечения птиц
Многое известно об играх и прочих развлечениях у млекопитающих.
Согласно существующим представлениям, игры животных представляют
освобождение от инстинктов, которым подчинена вся их жизнь. Игры жи-
вотных имеют учебно-познавательную сущность или являются чистым раз-
влечением, призванным усилить позитивный эмоциональный фон. Все игры
животных связаны с их движениями. У них отсутствуют игры, основанные
на ментальной или эмоциональной сферах (13).
Игры у птиц - это стороны жизнедеятельности, которая совсем им не
чужда. Наоборот, можно сказать, что птицы большие любители развлечений,
которые они активно придумывают. При этом существуют развлечения вовсе
нс связанные с движениями. Ведь пение птиц - это тоже развлечение, кото-
рое, в зависимости от ситуации, может иметь и еще какое-то значение, на-
пример, являться звуковым сигналом для представителей данного вида. Од-
нако двигательные развлечения у птиц, конечно, преобладают над статичны-
ми.
К категории развлечений можно отнести игры птиц друг с другом и дей-
ствия с неодушевленными предметами, которые не являются чем-либо необ-
ходимым в жизни птиц, но приносят им эмоциональное удовлетворение. Когда
после линьки птицы обретают новое перо и полет становится легким и радо-
стным, все наслаждаются этим обстоятельством и летают, летают. Иные но-
сятся как юные жеребчики, бросаясь туда-сюда, едва присаживаясь на ветку,
чтобы тут же ринуться с нее. В это время у некоторых проявляется желание
поиграть с собратьями меньшими. Игру можно назвать "лет вдогон". С чело-
веческой точки зрения се можно квалифицировать и как хулиганство. Игра
состоит в том, что некто (им может быть щур, зяблик, обыкновенная овсян-
ка) сидит где-либо в удобном для прыжка месте. Когда мимо пролетает кто-
то поменьше, этот некто прыгает и бросается вдогонку. Игра считается удач-
поп, если у преследуемого удалось вырвать пучок перьев. Разумеется, игра
зга односторонняя, так как для преследуемого она радости не доставляет,
хотя преследователь явно расценивает свое действо как игру. Матреныч, на-
пример, обожает погоняться за чечеткой, которая удирает с воплями изо всех
силенок. Сзади на нес наседает щур с приветливым мелодичным посвисты-
ванием. Оба они летуны неважные и работают крыльями на пределе своих
возможностей, двигаясь с одинаковой скоростью. Совершив несколько кру-
I ов по комнате, чечетка в изнеможении плюхается на ветку и ошалело глядит
па щура, который садится на соседнюю ветку и исполняет свою незатейли-
вую мелодичную песенку, беззлобно глядя на чечетку... дескать, неплохо раз-
мялись!..
51
Совсем иначе обстоит с обыкновенной овсянкой. После линьки она ле-
тает столь стремительно, что частенько выигрывает "лёт вдогон", и, отлетев
на верхнюю полку, с удовлетворением отдирает от клюва прилипшие мелкие
перья, в то время как невольный соучастник этой игры изливает свою обиду,
с негодованием поглядывая на овсянку. Казалось бы, зачем заниматься мел-
ким разбоем такой безобидной, в общем-то, птичке, как обыкновенная ов-
сянка, которую в кормовом корыте может потеснить кто угодно?.. Однако
игровой настрой овсянки сравнительно недолог и постепенно она прекраща-
ет свою игру. Другое дело - зяблики самцы. В то время, как самка зяблика -
само смирение, самцы - сущие черти не только после линьки, но и до нее.
Чижи, чечетки, щеглы, реполовы, даже зеленушки, не уступающие зябликам
размерами, могут подвергнуться "лёту вдогон" в любое время года. Игра од-
ного зяблика с другим также дело обычное, заканчивающееся громким "пинь-
каньем" на ветвях, что, несомненно, означает элементарную ругань. Харак-
терно, что первые годы жизни в комнате зяблики не "играли". Зато когда они
всецело освоились, комната наполнилась постоянным шипеньем, стонами,
криками негодования со стороны жертв. Игра зябликов, как правило, эффек-
тна, поскольку они отличные летуны. Поэтому в воздухе то и дело порхают
мелкие перышки, а их недавние владельцы разражаются стенаниями. Как-то
я подметил как зяблик провоцирует чижа или чечетку слететь. Он надвигает-
ся на птичку и, поблескивая нагловатой бусинкой глаза, словно подталкивает
ее с ветки. Птичка слетает, и тут игрун-злодей вмиг настигает се и через пару
секунд уже счищает перья со своего клюва. Щиплют они обычно за заднюю
часть брюшка, где перышки мягкие и их легко выдрать.
Как-то я понял, что поведение зябликов аномально, а для всей мелочи
настало критическое время. Вроде бы их и не убивают, но и жить невмоготу.
Вошедшие в раж зяблики иногда преследовали даже снегирей, которые зна-
чительно крупнее их, хотя не осмеливались экспериментировать со щурами,
клестом или дубоносом. Не задевали они и славку-чсрноголовку, подвиж-
ность которой и шиловидный клюв, вероятно, были сдерживающими в дан-
ном случае факторами. Отсюда можно заключить, что зяблики понимали зна-
чение своей игры, за которую можно получить солидную взбучку.
Решив вмешаться в отношения своих пернатых, однажды в темноте я
отловил зябликов и посадил их как мелких хулиганов на 15 суток в клетку.
Они, разумеется, чувствовали себя несчастными и им ничего не оставалось
делать, как выяснять отношения между собой, чем они и занимались нема-
лую часть времени. Самка же, которую наказание, естественно, нс коснулось,
целые дни проводила на клетке, выражая своим сородичам сочувствие. Надо
заметить, что своей благородной подруге оба мои самца нс оказывали ни
малейших знаков внимания, но они никогда и нс играли с ней в свою люби-
мую игру.
После отбытия срока наказания зяблики некоторое время вели себя при-
стойно, но затем возобновили свои игрища. Долгое время мне не удавалось
установить степень их индивидуальной причастности к мелкому разбою. Дело
52
в том, что за многие годы я так и не научился их распознавать. Особи многих
видов птиц настолько сходны не только в оперении, но и в осанке, и в движе-
ния, и в выражении глаз, что различать их можно лишь тогда, когда у них
появится какая-либо отметина, либо нужно сделать искусственную метку, чего
я никогда не делал. Мои зяблики столь сходны, что когда они сидят недалеко
друг от друга, а потом взлетают и снова садятся, я совершенно не могу ска-
зать, который из них ранее сидел слева, а который справа. Как говорится, они
сходны, словно мопсы, а скорее всего еще более, чем мопсы. По этой причи-
не я не мог понять, то ли доминирует постоянно один зяблик, то ли их роли,
как у чижей, меняются и гоняют они друг друга по очереди.
Когда зяблики возобновили свои разбойничьи игры, я придумал для них
способ урезонивания, а именно, выследил только что проведшего сеанс игры,
выключил свет и, отловив игруна, отхватил ему ножницами солидный кус
маховых перьев. Теперь игрун летал несколько на боку и охотиться за "мело-
чью" перестал. Однако выяснилось, что второй зяблик тоже горазд до забав.
11ришлось и ему сделать обрезание, после чего в комнате воцарился относи-
1ельный мир и покой. Летательной способности зябликов теперь хватало лишь
па удовлетворение своих нужд. Правда, перья у них росли как на дрожжах,
невзирая на время года. Время от времени операцию приходилось повторять,
гак как выяснилось, что в обрезанной части крыла несколько перьев выросли
до нормального размера и этого достаточно, чтобы зяблик ощущал себя в
воздухе виртуозом. Об этом его ощущении сразу оповещали скорбные звуки
пернатой мелочи. Лишь состарившись, зяблики перестали играть. Какие уж
гут игры, когда у одного ноги болят, а у другого сил остается лишь на то,
чтобы оповестить уличного соседа о своем присутствии: пусть он не думает,
что он тут единственный зяблик.
В игре "лёт вдогон" нетрудно видеть биологическое содержание, тем
более, что занимаются сю исключительно самцы. В природе самцы выпро-
важивают со своих гнездовых участков различных залетных пичуг. В моей
комнате нет гнездовых участков, но вследствие того, что птицы живут в ней
по много лет, они воспринимают комнатное пространство по-хозяйски. Од-
нако поскольку это все-таки нс гнездовой участок, то действия охранного
। ипа приобретают игровой характер, правда, по принципу "кому игра, а кому
беда". Можно отметить, что переключение на игровой стиль происходит лишь
у немногих видов птиц.
Настоящая игра "лёт вдогон" существует у многих видов птиц. Кто не
слышал громкие крики стрижей или щебетание ласточек, когда они стреми-
юльно носятся друг за другом?.. Конечно, тут не только игры. Стрижи, на-
пример, даже совокупляются на лету, но это происходит ранним летом, а но-
ся гея друг за другом они до самого отлета на юг. Теперь, когда в любом парке
имеется своя воронья популяция, легко наблюдать игры ворон, которые, ока-
чивается, весьма игривы. В полете друг за другом они способны совершать
фигуры высшего пилотажа, которые в другой ситуации они не совершают.
Среди моих парочек великолепный "лет вдогон" демонстрировали по-
53
ползни. Несмотря на малое пространство, они могли проноситься на огром-
ной скорости, снижаясь почти до пола. Как-то они промчались под креслом,
на котором я сидел, мелькнув между моих ног. Через долю секунды они, как
ни в чем не бывало, сидели на карнизе. Птичьи развлечения необязательно
связаны с вольными или невольными компаньонами. Птицы развлекаются и
индивидуально, используя имеющиеся средства. Когда я меняю ветки, то
многие птицы занимаются тем, что отрывают листья и наблюдают за их па-
дением. Трудно себе представить, чтобы в природе птица занималась такой
чепухой и мне не доводилось ни видеть сие занятие самому, ни читать о нем.
Правда, припоминается некоторая аналогия. На острове Валаам я ставил па-
латку под огромными соснами. После густого тумана ярко светило солнце и
природа ликовала. Неожиданно на тугой тент упала сосновая шишка, за ней
другая. Третья шишка щелкнула меня по затылку. Было непонятно, с какой
стати с сосны падают шишки. Вглядевшись в крону, я быстро понял, в чем
дело. С ветки на ветку вверху перелетали клесты-еловики. Они-то и устрои-
ли сосновый шишкопад. Молча и очень сосредоточенно они отрывали шиш-
ки одну за другой, не обращая на меня внизу внимания. Не думаю, что они
задумали бомбардировать меня. Скорее всего они развлекались, ведь эти кле-
сты, в отличие от более сильных сосновиков, не могут доставать семена со-
сны из шишек, поскольку эти шишки для еловиков слишком крепкие. К тому
же было хорошо видно, что задачей клестов было только оторвать шишку и
предоставить ей свободно падать. При этом они даже не интересовались по-
падет ли шишка мне на затылок или она, словно в бубен, ударит в туго натя-
нутую палатку. Оторвав шишку, клест тут же перебирался к следующей. За-
нятие настолько увлекло всю стайку, что они не обратили на мое прибытие
под сосну и последующее устройство, связанное с шумом топора, вбиваю-
щего колышки, никакого внимания. Не будь сильного увлечения, клесты дав-
но улетели бы.
Именно увлечение заметно и у меня дома. Весьма любопытно смотреть,
как на большой ветви (до потолка) сидит несколько птиц, которые методично
отщипывают листья у основания черешка (т.е. с пониманием как легче лист
отделить) и следят, я бы сказал, восторженным взглядом, как лист нс спеша
опускается на пол, после чего принимаются за другой лист. Геологи однажды
рассказали мне, как вблизи их стоянки бурый медведь сталкивал со склона
пустые железные бочки и с восторгом наблюдал как они с грохотом катятся
вниз. Но, если история с медведем воспринимается нормально, то почему мы
должны отказывать птицам в том, что они испытывают удовольствие от како-
го-то беспечного занятия?.. Как и другие животные, птицы живут с постоян-
ным стремлением избегать опасности и получать удовольствие, обнаруживая
при этом некоторую изобретательность.
Нельзя нс вспомнить в связи со сказанным об играх моей сороки-вы-
кормыша, обладавшей недюжинным темпераментом в сочетании со шкодли-
востью. Сидя на крыше сарая, Яшка зорким взглядом окидывал обширный
двор, где многочисленные курицы занимались своим исконным делом - раз-
54
грсбанием мусора. Выглядев особенно увлекшуюся особь, Яшка взмывал в
воздух и, сделав вираж, пикировал прямо на курицу. Та в ужасе шарахалась,
а Яшка, пролетев у нее над самой спиной, возвращался на крышу и удовлет-
воренно "крэкал". В сорочьем понимании это, вероятно, была игра в ястреба.
Яшка обожал ее. Но, в конце концов, курицы осознали, что пугает их никакой
нс ястреб, а этот вертихвост, которого они давно знают. Некоторые из куриц
после испуга от внезапности даже пытались преследовать Яшку, и он специ-
ально летел над самой землей, словно ожидая, что ошалевшая курица спотк-
нется и грохнется оземь на потеху петухам.
Когда на соседний лужок стали приводить теленка попастись, то Яшка
придумал новую забаву. Он садился на невинное животное и дергал его за
шерсть. Теленок с ревом мчался по кругу вокруг колышка, к которому был
привязан, а Яшка восседал у него на спине с чрезвычайно гордым видом.
Иногда он даже провоцировал кошку, правильно рассчитав безопасную дис-
1анцию, пролетая над ней и свесив к ней голову. Кошка шевелила ушами и
оставалась в недоумении: что происходит?..
Со щенком, с которым Яшка вырос, но который ни за что не желал при-
шивать его другом (а попробуйте-ка считать другом существо, которое та-
шпт кость у вас из пасти!..), он тоже заигрывал. Понимая, что щенок, уже
шачительно подросший, только терпит его под строгим взглядом хозяина,
Яшка выбирал наиболее удаленную от пасти и забавную часть тела - кончик
хвоста. Еще бы... сколько раз щенок, потеряв терпение, рявкал на него фаль-
цетом, а на бок ему сядешь, так прямо пятки жжет от сдерживаемой щенячь-
ей ярости. Зато кончик хвоста — само удовольствие, особенно, когда он шеве-
п и гея все быстрее и быстрее вместе с нарастающим рокотом. Конечно, на-
ступал критический момент, когда щенок забывал о предупредительных ин-
।овациях в голосе хозяина, рявкал и бросался в конуру, давясь от стыда и
обиды: мало того, что этот непоседа в перьях кости отбирает, так еще и хвост
норовит оторвать!..
Разумеется, подобное поведение могло выработаться только в случае
полного доверия птицы человеку, понимания, что ей ничто не угрожает, если
нс считать угрозой щенячьи выпады. Но Яшка воспринимал их как продол-
жение игры, в ходе которой он должен своевременно отскочить. Вместе с
|см, он вовсе нс был ручным. Более того, с моей стороны для него существо-
||.।ло два самых тяжких оскорбления: взять в руки (точнее схватить, посколь-
ку медленным движением рук взять себя Яшка не позволял, мгновенно отле-
1ля) и потянуть за хвост, когда он чем-то увлечен.
Подобные же выкормыши галчат, по крайней мере, некоторые, наобо-
Iви, были совсем ручные. Однако у них совершенно не было игривости, как и
у воронят. Следовательно, склонность к развлечениям является видовой и
ппливидуальной особенностью. Вряд ли кто-то когда-то видел сорок, разъез-
жшощих на коровах, т.е. дикие сороки более серьезно относятся к жизни,
•км мой Яшка. Если дикие сороки и играют, то делают это скрытно от чело-
века, поскольку они вообще весьма скрытные птицы. Зато игры ворон в го-
55
родских парках - явление обычное, хотя и не столь изощренное как у моего
Яшки.
Сорокам и галкам издавна приписывают способность собирания в гнез-
до блестящих предметов. Особенно они, якобы, любят золото и серебро. У
меня никогда не было возможности убедиться в таком пристрастии этих птиц,
за неимением ценных металлов. Справедливости ради должен заметить, что
во многих гнездах сорок и галок, которые мне довелось осматривать, не ока-
залось не только золотых колец или серебряных сережек, но даже пробок от
водочных бутылок, коими разжиться любой из птиц не составило бы особого
труда. В гнездах вообще не было ничего постороннего. Нельзя исключить,
конечно, что истории известны случаи собирания "блестяшек" сороками и
галками. Возможно, не являются выдумкой и пернатые любители драгоцен-
ностей. Но, безусловно, это свойственно лишь отдельным индивидам и ни в
коей мерс не распространяется на всех сорок и галок. Среди людей любители
чужих драгоценностей тоже встречаются нечасто и они не характеризуют
весь род человеческий.
Надо полагать, что развлечения птиц в неволе соответствуют таковым в
природе, но приобретают специфические особенности, так как в природе кое-
что просто не встречается. Одним из любимых развлечений почти всех моих
питомцев является щипание книг. Результатом этого занятия предстают кни-
ги, имеющие обгрызанный облик. Конечно, эту их склонность можно связать
со стремление?*! стачивать растущий клюв. Однако, если бы это было так!..
Ведь для стачивания клюва имеются куда большие возможности, например,
можно грызть ветки, что все исполняют неукоснительно. Концы веток до-
вольно быстро превращаются в кисточки. Но много ли сточишь клюв на бу-
мажных переплетах, да еще когда нужно принять мало удобную позу, бук-
вально подвесившись на книжной полке?.. Тем не менее, чижи, щеглы, че-
четки и другие только и следят за тем, не обнаружился ли где-нибудь коре-
шок книги, близ которого можно зацепиться и погрызть его. Понятно, что
доступ к книгам перекрыт полиэтиленом, но кое-где корешки книг открыты.
Если, попользовавшись книгой, я вставил се слишком глубоко, эта оплош-
ность тут же обнаруживается: образовалась зацепка для коготков и кто-то
уже радостно трудится, отщипывая мелкие кусочки бумаги.
Клесту не составляет особого труда распороть и кожаный корешок ста-
ринного фолианта. Если ему представляется выбор, то он даже предпочтет
кожаный корешок бумажному. Неплохо также поработать со спичечным ко-
робком, обратив его в нечто похожее на макет ежа.
Зеленушки тоже всегда рады погрызть то, что грызется. Как-то у них
обнаружилось пристрастие к живописи. На потолке комнаты была растянута
большая акварель па бумаге, изображающая ночной иолет Воланда со свитой
и с Мастером и Маргаритой. Близ картины протягивалась ветка, с которой
зеленушки по очереди дотягивались до картины и делали маленький выщи-
пок. Хотя им было очень неудобно (если бы ветка была на пару сантиметров
поближе!..), они трудились, словно выполняя гражданский долг. Когда я об-
56
наружил их затею, в картине уже зияла дыра со здоровенный кулак. При
этом дыра была не с краю, а на некотором расстоянии от края, те. зеленушки
начали свой труд проковыриванием дырочки, которую уж затем можно было
расширять в свое удовольствие, хотя и сопряженное с усилиями.
Для некоторых птиц, особенно мелких, особое наслаждение доставляет
распускание веревочных концов. Чижи, чечетки, мелкие синицы могут уде-
лять этому занятию солидную часть своего времени. Доступный конец ве-
ревочки скоро превращается в мочало, и тут-то птичка оказывается в опасно-
сти. Она словно сама изготавливает для себя капкан. Стоит ей только влезть
лапкой в мочальный ком и она оказывается пойманной; коготки захлестыва-
ются волокнами, и чем больше птичка пытается освободиться, тем сильнее
опутываются ее ноги. Возвращаясь из экспедиции, я не раз находил высох-
шие трупики своих питомцев, поскольку ухаживавшие за птицами в мое от-
сутствие лица просто не замечали трагедии, особенно, если она произошла
где-то под потолком. Одна моя лазоревка обожала размочаливать разные ве-
ревочки, а затем цеплялась за них коготками и тонкие волокна стреноживали
птичку. Не в состоянии освободиться, она крутилась вокруг веревочки, нама-
тывая ее себе на ноги. Однажды она уже умирала, повиснув в полной беспо-
мощности в вольере. Я пришел домой и сразу увидел ее безжизненное тель-
це. Была весна, и она, к тому же, остыла. Обрезав моток, который она умуд-
рилась накрутить на ноги, я положил ее в клетку под лампу. С трудом она
стояла на ногах, уткнувшись в угол и подняв все перья. Потом я посадил ее
на жердочку под самую лампу. Она не упала с жердочки, что означало неко-
торую сохранность сил. Однако только через сутки она окончательно при-
шла в себя и не пожелала более находиться в клетке. Казалось бы, столь же-
стокий урок должен был ее чему-то научить, но не прошло и месяца, как мне
снова пришлось освобождать ее от тех же самых пут. На этот раз она недолго
находилась в состоянии "повешения" за ноги, и как только я освободил ее,
она вспорхнула наверх и привела в порядок оперение.
Уезжая в экспедицию, я обрезал все веревочки, но один кончик остался
висеть на сетке вольеры. Его оказалось достаточно для прежней смертель-
ной забавы птички. На мой вопрос по возвращению, как погибла лазоревка,
сосед, кормивший птиц в мое отсутствие, ответил:
- Повесилась!..
Бесполезное наслаждение кончилось крахом.
Хорошо известно, что некоторые птицы издают звуки не только с помо-
щью своего голосового аппарата, но и механическим путем. Дятел, напри-
мер, барабанит по сухому суку дерева весной, что означает его песню, пере-
дающую его радостный настрой. Он даже выбирает из множества суков тот,
который резонирует сильнее, т.е. более звучный. В весеннем лесу часто раз-
дается его сильная дробь. В этом отношении особенно славен черный дятел,
имеющий размеры едва ли не с ворону. Его дробь напоминает пулеметные
очереди.
Такой "способ звучания" является инстинктивным, т.е. дятлам не нужно
57
ему обучаться; это умение уже заложено в них при рождении как и свой-
ственная им позывка "кик-кик". Однако, птицы оказывается способны при-
обретать навыки к производству механических звуков в зависимости от под-
ручного материала. Мой дубонос любил дергать целлофан, слушая его шур-
шание. Когда я перекрыл ему доступ к краю целлофана пустой бутылкой, он
пристрастился стучать своим носищем по бутылке и слушать звук. Так оказа-
лось даже эффектней, чем в случае с целлофаном, и дубонос это различие
оценил должным образом. По вечерам он сидел рядом с бутылкой и время от
времени постукивал по ней, иногда даже наклоняя голову, словно вслушива-
ясь в уже закончившийся звук.
Таким образом, мы можем сделать заключение, что развлечения для птиц
не только не чужды, но и весьма характерны и достаточно разнообразны. По
степени их выражения можно судить о психическом и, если угодно, умствен-
ном развитии как на видовом, так и на индивидуальном уровнях. Можно,
однако, сказать, что главным развлечением большинства птиц, данным им
природой, является пение. Правда, пение в своем функциональном значении
шире, чем просто развлечение. Оно означает и занятость территории, и дос-
тоинства исполнителя (что может оценить, например, самочка), и внутрен-
нюю потребность самовыражения. Последнее как раз более всего связано с
развлекательной функцией пения. Сидит себе и сидит птица на ветке и ни с
того, ни с чего начинает петь. Ее охватил какой-то внутренний порыв и она
буквально заводится, т.е. поет все громче и увереннее, явно наслаждаясь сво-
им искусством, даже если, строго говоря, оно не столь уж и высоко. Какое уж
певческое искусство у снегиря?! Однако надо видеть как он наслаждается
своим пением, топорща на горле перышки, а порой просто замирая в экстазе.
Поющая птица обычно приподнимает клюв, ее глаза покрываются по-
волокой и кажется, что ее песня предназначена небесам. Так многие поют и в
комнате, где небеса заслонены потолком, однако, понятно, где они находятся.
В буквальном смысле птицы часто поют самозабвенно, т.е. они настолько
погружены в песню, что теряют ощущение реальности. Если произошло не-
что, нарушающее тот фон, на котором птица начала петь, то она сначала дол-
жна, что называется, прийти в себя, а уж затем оценивает ситуацию. Проме-
жуток времени, возвращающий птицу к реальности, конечно, очень мал. Тем
не менее, он отчетливо прослеживается даже в том случае, когда обстоятель-
ства требуют немедленного снятия с места.
Но нередко птицы поют и не впадая в отрешенность, а наблюдая за про-
исходящим вокруг. Окружение часто является стимулом для песни. Как у го-
родского жителя поет душа, когда он выбирается на природу, и он начинает
петь в голос, так и птица резонирует с обликом природы и не может не петь,
если она здорова и спокойна. Моим сожителям приходится довольствоваться
видом больших деревьев поблизости и уличным воздухом в вольере на вто-
ром этаже, но даже этого бывает достаточно, чтобы птица ощущала контакт
с природой, обязывающий ее к пению. Если из-за холодной погоды форточка
несколько дней была закрыта и, наконец, я потянулся, чтобы открыть ее, то
58
некоторые мои птицы мгновенно соображают, что сейчас будет открыт путь
и вольеру. Снегирь бывает особенно возбужден. Он перелетает с веток на
полку, свешивает голову и громко квохчет. Не успеваю я отойти, как он про-
должает свое квохтанье уже в вольере, озирая окрестности, которые, каза-
лось бы, уже должны были набить оскомину. Ничуть не бывало! Он словно
видит улицу впервые.
Пение птиц заразительно. Когда кто-то начинает петь, то обычно и дру-
। не спохватываются: а что это они молчат?! Естественно, что песня, помимо
всего прочего, является непременным атрибутом обращения к самочке, о чем
поговорим ниже.
У каждого вида птиц песня своя и по ней можно определять птиц, даже
пс видя их. Существуют, конечно, индивидуальные уклонения, но общий
музыкальный строй песни нерушим. Однако, существует категория птиц, ко-
। орые включают в свою песню не только песни других видов, но и различные
другие звуки. Таких птиц называют пересмешниками. Классическими пере-
смешниками являются попугаи, которые с легкостью обучаются произносить
человеческие фразы. Говорить может научиться канарейка, но лишь в том
случае, если с ней общается голос типа сопрано.
Среди наших птиц известны свои пересмешники. Среди них на первое
место можно поставить скворца. Разумеется, не любой скворец или ворон
увлекаются подражанием слышимых ими песен или каких-либо звуков. Ка-
чество это абсолютно индивидуальное, что и позволяет относить его к кате-
। ории развлечений. Есть сотни скворцов, исполняющих только положенную
пм песню. Но находится вдруг индивид, включающий в свою песню совсем
уж непотребные звуки вроде скрипа ржавых дверных петель или кошачьего
мяуканья. Однажды ранней весной я совершенно ясно услышал чечевицу и
обомлел. Чечевиц еще быть не могло, слишком рано. Вскоре я увидел на де-
реве скворца и понял, что это за чечевица (однако сделано было чисто).
У меня только однажды жил скворец. Будучи во многих отношениях
1амечательной птицей, он не был пересмешником. Многие годы я не мог по-
наблюдать за пересмешником у себя дома, но такой случай представился.
В литературе (14) существуют указания, что клесты-еловики могут быть
пересмешниками. Один из моих клестов, который во многих отношениях был
назаурядным, постоянно кого-то имитировал. Когда он достаточно хорошо
освоился в комнате, он перенял песню и позывки зеленушек, которые посто-
янно слышал и которые ему освоить было нетрудно, так как в позывках кле-
стов и зеленушек есть нечто сходное. Но песни их существенно различны, и
хотя клест научился очень чисто изображать песню зеленушки, ее конечное
колено типа росчерка "вжя-я-я" ему так и нс удалось освоить, несмотря на
долгую тренировку. Зато зеленушачье звеньчание, за которое зеленушку на-
пивают лесным кенаром, он воспроизводил столь чисто, что мне прпходи-
пось присматриваться —кто же издает звуки, клест или зеленух?! Туту клеста
нс было ни малейшей фальши, и он этим явно гордился, то и дело повторяя
>го удивительное звеньчание.
59
В свое время мой кенар Кеша тоже подхватил колокольчатый вскрик
зеленушки и постоянно им пользовался.
Клест не ограничился пением под зеленушку. Он стремился к расшире-
нию репертуара. То он начинал подражать песне большой синицы, которая
шла у него с большими усилиями и очень фальшиво. То вдруг пристрастился
изображать песню обыкновенной овсянки. Это получалось лучше, но, опять
же, последнее колено - тянучее "зии-и-и" не давалось ему.
Нельзя сказать, что клест был настойчив в своих имитаторских песно-
пениях. Если что-то получалось совсем никудышно, он довольно быстро пре-
кращал свои попытки. Кажется, он перепробовал большинство птичьих го-
лосов, которые слышал, безжалостно искажая их. Не слышал я от него лишь
попыток изображать реполова. Менее всего он стремился к подражанию
щебечущей песни с ее непостижимыми коленцами. Его вкусу более удовлет-
воряли песни с четкими фонемами, которые можно более или менее удачно
изобразить человеческими словами. Вместе с тем, особое радение клест имел
к трели. С каким-то внутренним восторгом он выдавал то трель зеленушки,
то трель чечетки, но опять же трель реполова была для него неодолима, хотя
самочка то и дело ее выдавала. По-видимому, он не был способен к подража-
нию тех песен и позывок, которые отличаются особой силой голоса. А имен-
но такова трель реполова.
Опыты по воспроизведению чужих песен у клеста поддерживались по-
стоянным слышанием им того, кого он передразнивал. Так, песня овсянки у
него, можно сказать, состоялась, и он ее постоянно шлифовал, но овсянка
улетела. Другие попытки он оставлял, чувствуя, что ничего хорошего из них
не выходит. Без устали он звеньчал по зеленушечьи, благо зеленушку он слы-
шал постоянно. Потом на него снова снисходило вдохновение испытать себя
в новой имитации, и я вдруг слышал какие-то странные новые звуки, что-то
напоминающие. Однако узнавание часто приходило не сразу. Клест явно фаль-
шивил и притом изрядно. Он как будто и сам ощущал, что исполнение не-
важное и даже смущался, когда я ему говорил: "Что ж ты, братец, врешь-то
так". Он замолкал и даже смотрел виновато. Как-то я никак не мог сообра-
зить, кого же клест пытается изобразить. И вдруг близ дома я услышал мухо-
ловку-пеструшку, которая, видимо, неподалеку загнездилась в одном из ду-
пел. Тут сразу стало ясно, кого столь безжалостно перевирал мой клест. Тем
не менее песня была узнаваема.
Особую способность подражания Брэм (15) отмечал у снегирей. Он писал,
что снегирь может выучиться насвистывать арии. По-видимому, снегири, испол-
няющие арии или хотя бы какие-то простые последовательности несвойственных
им звуков, встречаются редко. Мне, в частности, не довелось слышать от моих
снегирей никаких заимствованных ими мелодий, хотя возможностей для обучения
у них было предостаточно. То же самое можно сказать и о чижах, которые также
способны к подражанию (16, 17). Очевидно, сама эта способность характеризует
не весь вид в целом, а только отдельных его особей, наподобие того, как среди
людей существуют весьма редкие природные певцы и музыканты.
60
Имитаторские способности птиц иногда дают поразительные эффекты.
()дна канарейка научилась у снегиря исполнению гимна "Боже, царя храни".
При этом, "если снегирь делал слишком большую паузу перед "царствуй на
с паву", то канарейка завершала фразу" (14).
Надо сказать, что птицы, не являющиеся пересмешниками, тоже могут
производить несвойственные им звуки. За долгое время я привыкал к опре-
деленному набору звуков, но внезапно в этом наборе появлялось нечто но-
вое. Зачастую я не мог даже сразу определить, кто же воспроизвел новую
позывку. Потом оказывалось, что авторами были реполовы, зелеИушки и даже
чечетки. Прозвучав однажды нехарактерным для них образом, они вовсе не
стремились запомнить новые звуки и обычно забывали их. Однако иногда
новшества закреплялись. Одна чечетка после нескольких лет жизни в комна-
ie начала экспериментировать со своим голосом и освоила совсем новые ко-
нечна, которые запомнила и довольно регулярно воспроизводила. Но другие
чечетки эти коленца не переняли.
Хотя представители одного вида птиц часто практически неразличимы
но внешнему виду и даже по характеру движений, поют они часто с хорошо
заметными индивидуальными оттенками. Даже позывки могут весьма разли-
чаться. Отклонения, правда, таковы, что песня или позывка остаются четко
принадлежащими такому-то виду. Различие можно сопоставить с таковым
оперных певцов, исполняющих одну и ту же арию.
Набор звуков у многих видов значительно богаче, чем это устанавлива-
ется по наблюдениям в природе. Взять даже большую синицу как одного из
ближайших попутчиков человека. Самчик этого вида, когда обживается в
комнате, воспроизводит около 15 разных сочетаний звуков, не говоря уж о
। ом, что он может варьировать их тембр и переходить от pianissimo к fortissimo.
Здоровый самчик иногда звучит почти постоянно. Даже роясь в корыте, он,
что называется, брешет вполголоса. Он и свистит, и стрекочет на разные лады,
хотя видовая песня его весьма незатейлива: ти-ти-та-а, ти-ти-та-а, а позывка:
нпнь-пинь.
Весьма разнообразно звучание щеглов, чечеток, реполовов. Однако у
других видов, в частности, снегирей, щуров набор звуков довольно беден.
Хотя в состоянии экстаза они подолгу его воспроизводят, ничего нового при-
думать не могут. У иных набор звуков в комнате становится беднее, чем в
природе. Так, за много лет я ни разу не слышал, чтобы мои зяблики "рюми-
ли" (это своеобразный звук, который можно отнести к типу трели), хотя они
слышали как "рюмил" уличный зяблик. Раньше почему-то считалось, что зяб-
шие "рюмит" перед дождем. Теперь это мнение по справедливости отвергну-
то, так как нет ничего проще, как убедиться, что никакого дождя после того,
как "прорюмил" зяблик, не происходит. Скорее всего, это -- позывка, являю-
щаяся развитием своеобразного "воркования" зябликов в благодушном на-
строении. В книге (35), посвященной прогностическим способностям жи-
вотных, о зяблике вообще не говорится, что он "рюмит" перед дождем. Одна-
ко утверждается, что его явное беспокойное поведение и особенно громкое
61
пение - признаки близкого дождя, а также, что он особенно чувствителен к
накапливающемуся атмосферному электричеству. Возможно это и так, но
зяблик - птичка вообще экспансивная и легко возбудимая по любому поводу.
Принимаемое за позывку зябликов звучание "пинь, пинь, пинь" (очень сход-
ное с позывкой большой синицы) является выражением возбуждения, чаще
всего при испуге или при негодовании. Оно сопровождается поднятием пе-
рьев на голове и более резкими движениями. Мои зяблики часто "пинькают",
выясняя свои отношения, или же от испуга, когда на соседнюю липу словно
демон взгромоздится ворона.
То, как птица звучит, т.е. включая ее пение, позывку и прочие звуки,
является важным элементом в понимании ее внутреннего мира'.
Засыпание
Птицы, попадающие в неволю в период длинных ночей, устраиваются
спать рано, и электрический свет им особенно не мешает. У них действуют
биологические часы, т.е. привычка к определенному режиму. Точно также
человек, прибывший в район, где время сдвинуто, испытывает сонливость,
когда наступает время, привычное для его сна.
Постепенно птицы привыкают к новому световому режиму. Давно жи-
вущие в комнате птицы нс реагируют на наступление темноты на улице. Даже
в полночь у них может появиться желание искупаться или покушать, некото-
рые даже поют еще. Рано устраиваются спать лишь старые птицы. Иногда
они заражают этим желанием и своих ближайших друзей. Так, вместе со ста-
рым щеглом часов в 9 вечера отходит ко сну и его молодая подружка. Они
располагаются посередине карниза, сзади которого торчит гвоздь. Птичка,
сидящая на гвозде, находится в тени карниза, тогда как другой приходится,
чтобы быть рядом, сидеть на карнизе, на ярко освещенном месте. Хотя щег-
лы большие друзья, если не сказать больше, желание занять место на гвозде
охватывает каждого. Обычно самец уступает место самке. Однако времена-
ми он решает сам занять гвоздик. Самка, которая привыкла к уступкам сам-
ца, возмущается, но самец настаивает. С неимоверным треском они падают с
карниза и вьются вокруг друг друга. Ничего страшного не происходит. Они
вообще не касаются друг друга и через несколько секунд разлетаются. Каза-
лось бы желание спать после такого возбуждения нарушено. Ничуть не быва-
ло. Вскоре они снова устремляются к месту ночлега и стычка может повто-
риться. Чаще, однако, самец решает уступить место на гвозде и скоро засы-
пает, не обращая внимания на бодрствующих птиц и шум телевизора внизу.
Прежние щеглы устраивались на ночлег на ветке, прилегающей к тюле-
вой занавеске; самка - повыше, самец - чуть ниже. Иногда они рассаживались
мирно и их совсем нс было слышно, но время от времени происходит скан-
дал. Самке казалось, что самец сидит совсем уж рядом. Она начинала гневно
потрескивать на самца, который в долгу не оставался. Нс проходило и чет-
верти минуты как щеглы из состояния готовности отойти ко сну переключа-
лись на всю мощь своего возбуждения и, исходя от треска, приступали к тео-
62
рсгпческой потасовке. Разумеется, потасовка длилась секунды. Самец иг
выдерживал натиска и улетал на шкаф с мирным чириканьем. Вскоре он шн
вращался к месту ночлега и пробирался на свой сучок. Самка хмуро наблю-
дала за его передвижениями и молчала, даже когда самец занимал ту же по-
пщшо, с которой пришлось срываться. Дескать, ладно, все же свой, хоть и
бестолковый...
Таким образом, разные пары щеглов в разное время ведут себя при оп-
ределенной ситуации совершенно одинаково, словно они наблюдали друг за
другом или проходили специальное обучение.
Постепенно утомление сказывается на всех, и вскоре после полуночи,
несмотря на электрический свет, обычно наступает тишина. Все рассажива-
ются по определенным местам и, посидев некоторое время неподвижно, pa-
ri оиыривают перья на всем теле и зарывают нос в перья на плече.
Многие птицы изо дня в день устраиваются на ночлег на одном и том
/кс месте и занимают его иногда в течение многих месяцев. У других такой
привязанности к месту ночевки не наблюдается. Каждый вечер они ©проби-
руют новое место, перелетая с ветки на ветку и пробегая вдоль горизонталь-
ных веток. При этом то и дело вспыхивают мелкие конфликты. Если к уже
расположившейся спать птице приближается другая птица, то первая прояв-
ит? г недовольство. Она вытягивается навстречу нарушителю ее спокойствия
и угрожающе открывает клюв. Она может это делать молча, но чаще поза
угрозы сопровождается негодующим звучанием. Реполов резко вскрикивает,
щегол трещит в характерной его манере, вьюрок рокочет, словно игрушеч-
ный моторчик, дубонос щелкает клювом. У каждого свой способ выразить
по "фс" в звуковом отношении, хотя в сопровождающих движениях суще-
г । нует большое сходство.
Исход такой предночлежной стычки может быть различным. Все зави-
сит от того, кто отстаивает свое право на занятое место, а кто пытается по-
прать это право. Однако, несмотря на существующую иерархию, т.е. сопод-
•IIIценность друг другу в обычной дневной активности, тот, кого потревожи-
•Iи. с тарается показать, что он уже хозяин данного места, так как первый его
1.ШЯЛ. Но, если это всего лишь чечетка, на которую надвигается по ветке
Матрена, то чсчстка выражает свой протест недолго. Ведь надо успеть уда-
чи i гея прежде, чем схлопочешь затрещину, а у Матрены за этим дело не
। । аист. И место чечетки ей вовсе нс нужно. Она следует дальше по ветке, а
чсчстка может занять свое место снова.
Нередко вступают в действие иерархические отношения и более "стар-
ший чином" прогоняет с места уже устроившуюся спать птицу "меньшего
ранга". Однако захватчику место часто не нравится, и он его покидает к вели-
кому удовольствию изгнанника, который немедленно возвращается и снова
обустраивается, переступая с ноги на ногу.
большая синица может полюбопытствовать, как спится другой боль-
шой синице в се укрытии. Обычно любопытство кончается плохо. Проника-
ющая в чужое укрытие синица изгоняется с треском. Процесс рассаживания
63
птиц по спальным местам ускоряется, когда гаснет большой свет и остается
свет от настольной лампы над диваном. Вверху сразу наступают сумерки, и
птицы спешат подготовиться к полной темноте.
При малом свете птицы зачастую не спят, но пребывают в состоянии
отрешенности. Это хорошо видно на птицах, сидящих в клетках продолжи-
тельное время. Так, привыкшая к клетке зеленушка днем не выносит, когда
смотришь на нес вплотную, но вечером, при малом свете она, словно застыв-
шая, смотрит мне в глаза как кукла и не двигается с места. Также ведут себя
и другие. Однако, если кто-то в общей клетке поддается панике, то начинает-
ся всеобщий переполох и птицы мечутся, натыкаясь друг на друга.
Для сна птицы выбирают почти горизонтальную опору и спят либо на
обеих ногах, либо на одной, поджимая вторую под себя. Когда что-либо вы-
зывает настороженность, птица поднимает голову, становится и на вторую
ногу и соображает: улететь ей или остаться на месте.
Многие старые мои сожители не выбирают место потемнее, когда горит
свет, а они решают спать. Наоборот, некоторые устраиваются в самом осве-
щенном месте, если тут имеется подходящая ветка. Таковы, например, зябли-
ки, чижи, реполовы, снегири. Другие предпочитают скрыться подальше. На-
конец, некоторые виды вообще спят в укрытиях и не изменяют этому прави-
лу в комнате. Это характерно прежде всего для синиц.
Одна моя большая синица облюбовала спальное место в очень узкой
цветочной деревянной вазе. Было совершенно непонятно, какую позу она
там принимает, но в вазу она ныряла вниз головой. Неподалеку от вазы нахо-
дился скворечник, в который она заглядывала, но почему-то не решилась заб-
раться, хотя там ей было бы несравненно удобнее, чем в вазе. По-видимому,
с ощущением неудобства в вазе было связано то, что довольно часто синица
ночевала, спрятавшись в складках шторы, что тоже нельзя расценить как
оптимальный вариант, так как ей приходилось держаться на вертикальной
поверхности.
Многие думают, что птицы, как существа очень чуткие, спят, что назы-
вается, одним глазом и пробуждаются при малейшем изменении в окружаю-
щем их пространстве (послышался какой-то звук, вздрогнула ветка, на кото-
рой птица сидит и т.п.). На самом деле сон у птиц неодинаков, как и у людей.
Пока птица не разоспалась, она реагирует на новые звуки, на изменение ос-
вещенности, на вздрагивание веток. Но когда привыкшая к комнате птица
засыпает по-настоящему, ее нужно буквально расталкивать, чтобы разбудить.
Если глубокой ночью в комнате включить свет, то почти никто не просыпает-
ся сразу. Даже последующий шум пробуждает лишь некоторых, но и эти,
сонно осмотревшись, спешат зарыть клюв в перья, чтобы продолжать спать.
Естественно, что если тряхнуть ветку, на которой птица сидит, она немедлен-
но слетит, ее сонливое состояние мгновенно исчезает. Однако старая птица и
в этой ситуации не торопится и, будучи встревоженной, не перелетает сразу,
а некоторое время как бы лихорадочно думает, что предпринять.
У отдельных птиц вырабатываются какие-то непонятные действия, ко-
64
lopwe из-за их частой повторяемости можно назвать привычкой. Однако при-
чина возникновения некоторых странных привычек остается неясной. Так,
и 'll ia моя славка-черноголовка, как только гас большой свет, устремлялась
наверх, на угол карниза, где уже дремал клест. Славка подбиралась к клесту и
прижималась к нему боком. Клеста такое соседство совсем не устраивало.
()н кряхтел и тыкал Черноголовку клювом, но славка только отворачивала
лнно и оставалась на месте. Наконец, клесту надоедало бесполезное занятие,
ча и спать хотелось. Он прекращал свое тыканье и погружался снова в дремо-
। V. а славка, прижавшись к нему поплотней, тоже расслаблялась. Эта история
повторялась ежедневно в течение долгого времени. Как ее истолковать, я не
шаю: то ли это проявление хитроумия Черноголовки, то ли наоборот. Судя
но разным другим действиям эта Черноголовка была отнюдь неглупой пти-
цей, а наоборот, превосходила многих своей сообразительностью. В невоз-
можности объяснить се странное тяготение к клесту на ночлежное время,
видимо, проявляется моя несообразительность, а нс се бестолковость. Но-
чью я мог включить свет и убедиться, что обе птички мирно спят, засунув
кпювы в перья на плече, в тесной близости.
В некоторые периоды жизни отдельные птицы испытывают в наступив-
шей темноте беспокойство, тогда как все остальные спят. Одна самка реполо-
ва, прожившая у меня уже 9 лет, весьма регулярно начинала летать после
юго как в комнате погашен свет. Она давно уже вжилась в свое окружение.
Меня она совсем не боялась. Мироощущение ее было жизнерадостным, хотя
(юльшую часть жизни она имела весьма неприглядный облик из-за свисаю-
щего крыла, плохо прилегающих перьев и неровного хвоста, из которого то в
одну, то в другую сторону торчало перо, нарушая симметрию. Видимо, в
юности у нее было сломано крыло и кость срослась не совсем правильно.
Негала она боком, хотя и нормально, т.е. могла совершать крутые повороты.
Даже после линек ее внешний вид оставлял желать лучшего, хотя по сравне-
нию с обликом до линьки она становилась более изящной. Но именно через 9
ic । рсполовка превосходно перелиняла. Крыло у нес, конечно, свисало, од-
нако перья стали гладкие, плотно прилегающие к телу, головка стала словно
|очсная, а хвост абсолютно симметричный. Я не мог вспомнить, когда птич-
ка выглядела так в прошлом. Она стала лучше летать и явно наслаждалась
попетом, как это происходит со всеми перелинявшими птицами. Может быть
• ю сказалось и на ее стремлении летать в темноте, хотя такое с нею происхо-
ди по и раньше, до линьки. Нс вяжется это стремление и с осенним инстинк-
юм к отлету на юг, так как и в другое время года она срывалась в темноте с
места и вслепую устремлялась неведомо куда, натыкаясь на целлофан, вися-
щий на стенах. Шурша целлофаном, она стремилась вперед и, наконец, пада-
па куда попало. Когда я включал свет, она с громким "чир-р-р" поднималась с
нона пли выныривала откуда-то из-под ветвей на шкафу и усаживалась на
привычном месте. Однако через некоторое время, когда казалось воцарилось
t покойствие и можно продолжать сон, какая-то сила вновь толкала ее на по-
пет в темноте и все повторялось.
65
После последней линьки, когда реполовка преобразилась и старость
словно отступила перед ней, она регулярно не могла устроиться спать и, по-
сидев в темноте иногда довольно долго, срывалась с места. Обычно она не
падала вниз, а умудрялась в темноте куда-то усесться, так как за многие годы
у птиц вырабатывается ощущение расстояний и направлений от одного поса-
дочного места до другого. Однако привычные действия вслепую всегда чре-
ваты неудачным исходом. В последнем своем полете в темноте реполовка,
как обычно, уткнулась в целлофан и съехала по нему, как выяснилось потом,
в форменную ловушку. Край целлофана висел здесь на книгах верхнего ряда
стеллажа. К книгам вплотную прилегала большая коробка. Две нестандарт-
ные по ширине книги выступали из ряда и как раз к ним-то и прилегала ко-
робка. Между этими книгами и коробкой образовалась узкая ниша. Птичка
проскользила по целлофану прямо в эту нишу, словно в волчью яму. Само-
стоятельно выбраться из этой ямы она не могла, так как не было щели, в
которую она могла бы протиснуться. Подпрыгнуть вверх и выскочить было
невозможно, поскольку и высоко, да и край целлофана висел как раз посере-
дине ямы. Расправить крылья и хотя бы побиться в стремлении выбраться не
позволяло слишком малое пространство. Птичка топталась на одном месте.
Голос она, видимо, не подавала, да и вряд ли я его услышал бы в общем
шуме.
Утром я обыскал все потайные места, откуда, как мне казалось, птичке
трудно выбраться. Поиски были безрезультатными. Я начал думать, что ре-
половка выбралась через дырку в вольере на улицу и улетела. Но это предпо-
ложение как-то не казалось убедительным. Целый день я вновь и вновь воз-
вращался мысленно к реполовке и несколько раз возобновлял поиски все в
тех же закутках. Лишь поздно вечером я дотянулся до коробки и отодвинул
ее. Реполовка лежала там. Еще не наступило трупное окоченение. Должно
быть, птичка умерла только что. Целый день она топталась в этой нелепой
ловушке и размазывала хвостом помет. Держа ее трупик в руках, я как будто
вспомнил, что слышал топоток ее ног по доске, но, вероятно, принял его за
топтание других птиц в другом месте, что в общем-то было привычно. И не
подавала ли она какие-то сигналы бедствия, которые я кое-как улавливал, но
не мог сориентироваться. Лишь последний предсмертный сигнал, видимо,
дошел, и уже который раз за день я поставил стулья друг на друга и, превоз-
могая радикулитную боль, потянулся к этой чертовой коробке. Но было по-
здно.
Уже говорилось о том, что живущие в комнате птицы должны подгото-
виться ко сну психологически. Если зимним вечером, когда большинство их
еще и не собирается спать, а свет вдруг гаснет, то после некоторого замеша-
тельства возникает такая же паника, как в клетке, в которой сидит несколько
птиц, из которых кому-то что-то показалось, и этот кто-то начинает метаться,
натыкаясь на других.
Ничего не видящие птицы мечутся, возбуждая уже спящих или готовых
отойти ко сну. В такой ситуации птица легко может покалечиться, хотя ста-
66
pi.ic жители комнаты обычно представляют, где что находится. Однако, если
* <>с юянпе всеобщей паники не прерывается быстро зажегшимся светом, то и
v иарожплов отбивает память. Постепенно птицы падают, съезжая по цел-
и<Ирану, закрывающему стеллажи с книгами, или по оконным стеклам, о ко-
|орыс они бьются. Вспыхнувший свет восстанавливает порядок. Откуда-то
и । iaкутков вылезают упавшие птицы и устремляются наверх, на ветви. Пе-
режив такой катаклизм, они могут замереть до утра, если свет снова тут же
। ас ист. Но некоторое время существует напряженность. Стоит одному смуть-
м11у снова всполохнуться, и все остальные, словно только и ждали того, вновь
начинают метаться в темноте. Характерно, что смутьяном чаще других явля-
с । ся Матреныч, т.е. одна из самых спокойных птиц в дневное время. Бывало,
•по Матреныч уже как будто угомонился, когда я гашу свет в птичьей комна-
। с и оставляю лишь настольную лампу в смежной комнате, проход в которую
ыдернут плотной занавеской. На занавеске проступает слабое пятно света. И
। у г Матреныч вдруг воодушевляется. Пятно света его влечет. Он срывается с
места и бьется об это пятно. Естественно, что он плюхается на пол. Но на
полу он не намерен ночевать и он поднимается куда придется, пока я не вый-
ду и не включу свет. Взъерошенный Матреныч усаживается на карниз, но тут
же перелетает на ветки на шкафу и прыгает с одной на другую, в негодовании
вытягивая шею. Он не знает, что щур-самец, живший со мной ранее, точно
Н1кжс бесновался в темноте и ударился грудью обо что-то так. что из клюва
пошла кровь. Он не мог есть и через сутки умер. Тогда-то я и увидел, что
। рудь у него закапана кровью.
Иногда мне казалось, что птицы боятся остаться в темноте, хотя уже как
оудто успокоились и расслабились. Пока горит свет, они сидят спокойно на-
верху, слегка оттопырив перья. Но вот... сразу становится темно, и птиц охва-
н,1васт беспокойство, словно в предвидении какой-то катастрофы.
Однажды поздней осенью я погасил у птиц свет, прошел в смежную
комнату и лег почитать при свете настольной лампы. Чувствовалось какое-то
напряжение, и кому-то в соседней комнате не сиделось на месте. Вдруг по-
слышался общий переполох, и сразу трос ворвались в мою комнату. Мелька-
п() красное лицо щегла, слышалось чечеточье "чив-чив-чив". Они заметались
под потолком. Я включил у птиц свет, а у себя погасил настольную лампу.
('коро на свет в проход проскочила чечетка, но щегол, кажется, оказался здесь
впервые и был очень напуган. Он летал под самым потолком, задевал его
крыльями и не желал снизиться, чтобы улететь в проход нд свет. Пришлось
его погонять, и вскоре он утомился и проскользил по стене на пол, где я его
спокойно взял в темноте. На свету он задергался в руке и, получив в своей
комнате свободу, с коротким чирканьем взлетел на ветки, усевшись рядом со
своим сородичем. Его испуг мгновенно улетучился, и он даже подвигал хво-
сюм из стороны в сторону, глядя на другого щегла.
Некто третий, казалось, исчез. Я подвигал мебель, подсвечивая пере-
ноской, и, вспоминая, что кто-то в темноте завалился за низкий шкаф. Не
обнаружив никого, я вышел, просмотрел всех птиц и убедился, что новой
67
чижихи с дефективным крылом, жившей у меня всего две недели, нет. Поис-
ки в птичьей комнате также к успеху не привели и сложилось убеждение, что
чижиха завалилась куда-то еще раньше и погибла. Вспомнилось, что целый
день накануне она как будто не попадалась на глаза. Может быть в ее исчез-
новении был повинен Матреныч, который постоянно гонял с песней всю
мелочь. Наверное, чижиха в страхе куда-то свалилась и застряла.
На следующий день я продолжил поиски, но тщетно. Уже вечером, ког-
да стало ясно, что птички нет в живых, так как почти сутки прошли с тех пор,
как я не видел ее, я прилег с книгой, пытаясь отвлечься. Внезапно послыша-
лись скребущие звуки, как будто мыши. Эти звуки были мне очень знакомы и
доносились они со стороны, где была старая мышиная дырка. Я подкрался к
месту, откуда шел звук и стал определять точное местонахождение зверька.
Ага... вот он где... за книгами. Мышь словно взбултыхнулась, и тут закралось
сомнение. Я лихорадочно выдирал книги со стеллажа и вот... В просвете по-
казалась чижиха. Она проскочила мимо меня и залетала по комнате. Я вык-
лючил свет и, когда она плюхнулась на пол, взял ее. В птичьей комнате она
вполне уверенно взлетела на ветки и заозиралась. Неподалеку сидела ее то-
варка, которую, кажется, совсем не тронуло появление отсутствовавшей.
Я был просто поражен. Такая маленькая птичка, да еще и инвалид, про-
сидела чуть ли не сутки в темной западне, откуда не имела возможности выб-
раться собственными силами, и в ней не скопилось отчаяние. Она даже не
бросилась сразу в кормовое корыто или к баночке с водой, и не было похоже,
что она обессилена. Она попрыгала с ветки на ветку, слетала на шкаф, и толь-
ко заметив чечетку, которая спустилась в кормовое корыто, последовала ее
примеру. Но, клюнув пару раз, она бросилась к воде, немного попила и снова
оказалась в корыте. Теперь было видно, какая она голодная. В корыте она
провела остаток вечера, прерывая насыщение кормом лишь затем, чтобы сле-
тать к воде.
Теперь мне стало окончательно ясно, что эта чижиха совсем юная (сего-
летка), и, кроме того, обладает особой выносливостью, основанной на жиз-
нелюбии. Еще до этого трагического случая я постоянно слышал се из своей
комнаты. Она летала не иначе, как с характерным чижиным потрескиванием
и с ним же суетливо прыгала с ветки на ветку. Другая чижиха, живущая у
меня год, довольно редко подавала голос и могла подолгу сидеть на одном
месте изящным столбиком. Она была очень гладкая, что говорило о ее здоро-
вье и сна тоже была молодая (вероятно, нс старше 2 лет), но не было у ней
того особого ощущения полноты жизни, которая так и истекала из новой
чижихи, обиженной судьбой невесть за что и вынужденной носить конец
крыла торчащим вбок.
Всем, должно быть, известно, что по ночам бывают неприятные ощу-
щения, происходящие по непонятной причине. Сон не идет или прерывает-
ся. Какое-то гложущее беспокойство поселяется в душе. Даже воздух кажет-
ся вязким и липким. Если к тому же на окне пляшут странные тени, отбрасы-
ваемые корявыми сучьями дерева при свете луны, то закрадывается перво-
68
। »ы i пая тоска и кажется, что нет даже такого положения тела, в котором мож-
но было бы ощутить покой. Поэтому вертишься с боку на бок и тщетно пыта-
ешься забыться. Атмосфера словно наэлектризована.
В такие ночи птицы не спят и словно ждут, что вот-вот произойдет не-
•I ।о ужасное. Наступает момент, когда все сразу срываются с мест и начина-
йся форменный кавардак. Вспыхивает малый свет, и птицы рассаживаются.
Вес стихло, и свет снова гаснет. Однако через некоторое время история по-
коряется, и снова комната наполнена отчаянием мечущихся птиц. В такие
ночи приходится оставлять малый свет, но и тогда отдельные птицы пережи-
нают приступы безумного страха перед чем-то и пытаются улететь от него.
Выяснилось, что давление атмосферы в подобной ситуации может не
и меняться. Следовательно, на состояние действует что-то другое. Известно,
•но птицы ощущают магнитное поле (20). На психику человека оказывает
ипняние изменение напряженности магнитного поля, солнечные бури, лун-
ные фазы. И вот... оказывается, что эти космические воздействия еще лучше,
чем человек, ощущают птицы. При этом ощущение всегда дает отрицатель-
ный эффект, т.е. вызывает дискомфорт, страх и отчаяние.
Но ночь проходит, и даже серый день приносит птице забытис ужаса
ночи. Она принимает день как открывшийся мир, в котором она может на-
шалиться жизнью, нс думая о том, что было или будет.
Птичьи характеры
Поведение птиц, как и любых других существ, определяется некоторым
комплексом внутренних факторов. Можно говорить о темпераменте птиц на
lex же основаниях, на которых мы относим это понятие к человеку. Птица
может быть жгучим холериком, как, например, большая синица или сангви-
ником, как дубонос. Флегматическим складом психики обладают, на мой
вилял, чечевицы. В литературе можно встретить определение "флегматич-
ный" по отношению к снегирю, что, однако, вряд ли справедливо.
Многие снегири, как самцы, так и самки, отличаются сварливым харак-
irpoM. Нередко на них нападает раздражительность, и они решительно раз-
1ОНЯЮТ всех вокруг себя, бросаясь в сторону то одной сидящей неподалеку
нищы, то другой. Только более сильная птица способна охладить их пыл, и
•ч* снегирь обходит вниманием. Но случалось, что даже Матрена подверга-
иась гонению взбешенной снсгирихи. Можно сказать с уверенностью, что
флегматичных птиц мало, но, по-видимому, совсем нет птиц меланхоликов.
Образ жизни отражается в характере птицы так же, как и в характере
человека. Птицы, социально связанные, обладают совсем иными взглядами
на жизнь по сравнению с ведущими одиночное существование. Внешние дан-
ные, способы движения, приспособленность к определенным условиям оби-
1ЛНИЯ немало отражаются на видовых особенностях характера птиц, к кото-
рым добавляются индивидуальные.
У некоторых птиц характер претерпевает существенные изменения по
временам года, с которыми у них меняются и область проживания, и харак-
69
тер питания. Хорошим примером служит одна из самых нарядных птиц -
свиристель.
Брэм (15) писал: "Свиристель не принадлежит к подвижным птицам, а
является скорее апатичным, ленивым созданьем, которое умеет только осно-
вательно есть". Это, конечно, субъективная оценка. Свиристели не столь уж
ленивы. Когда они зимой кормятся в наших парках, то хорошо видно их по-
стоянное перепархивание с ветки на ветку. Летом же в северных лесах свири-
стель и вовсе нельзя назвать апатичной и ленивой. Она изменяет здесь, на
своей родине, свой рацион, становясь насекомоядной. Соответственно изме-
няется и поведение. Более 30 лет назад я плыл в челне по таежной речке в
Пинежье. Вдруг над речкой от стены леса порхнула крупноватая птичка и
схватила в воздухе насекомое. Ее пируэт в точности повторял мухоловку-
пеструшку. Но по величине птичка не могла быть мухоловкой. Поскольку я
смотрел на сцену против света, то видел только силуэт. Загадка могла быть
разрешена только одним способом... и я вскинул ружье. Каково же было мое
изумление, когда я увидел убитую свиристель. Спустя годы я прочитал у Брэ-
ма: "За насекомыми свиристель гоняется совершенно так же, как мухоловко-
вые птицы; ягоды же спокойно собирает с ветвей, а иногда, вероятно, подби-
рает с земли" (15).
Дома свиристель осваивается очень легко, и ее можно назвать одной из
самых миролюбивых птиц. Удовлетворив свой легендарный аппетит, свири-
стель взлетает на верхнюю полку и свиристит: свир-р, свир-р. Отсюда и на-
звание ее.
Многие птицы, оказавшись в руке, яростно щиплются. Даже испуская
дух они терпеть не могут рукоприкладства и ослабшим клювом пытаются
это выразить. Обручневшие птицы часто клюются без агрессивного настроя.
Так кошка бьет лапой с убранными когтями, когда ей доставляют неудоволь-
ствие.
Но некоторые птицы не способны клеваться, даже если им отрывают
голову. Как-то в горах Бырранга я набрел на куропаточье гнездо, находящее-
ся на маленькой луговине на крутом склоне горы, что было совсем нехарак-
терно для гнездования куропатки. Я присел близ гнезда, описывая участок.
Курочка, взъерошив перья вокруг головы, словно петух, урча ходила около
меня. Иногда я протягивал руку и гладил ее, призывая к терпению. Курочка
уклонялась от руки, продолжала "петушиться", но так и нс клюнула ни разу
руку, хотя казалось, что она способна отхватить сс по локоть.
Таков и свиристель. Находясь в руке, он пытается высвободиться, но органи-
чески нс способен клеваться или щипаться. Появившись осенью в городских пар-
ках, свиристели, привыкшие к суровой гармонии северной природы, оказываются
перед лицом городского жителя. Очень скоро они осознают, что этой категории
живых существ следует опасаться не меньше, чем тетеревятника. На обратном
пролете весной свиристели не спускаются с вершин высоких деревьев. Они про-
двигаются в родные мрачные леса, чтобы вывести потомство, которое они будут
кормить облатками из комаров. И для каждой облатки надо изрядно повертеться.
70
У свиристелей, живущих в неволе, летом возникает проблема линьки,
• спи нс обеспечивается животный корм. Без него птица не выживет больше
I пет.
Каждая птица имеет свой взгляд, по которому вполне определяется ее
характер. Щеглы, например, часто высокомерны и взгляд у них какой-то не-
прошибаемый, а клюв слегка приподнят, что усиливает впечатление высоко-
мерности. Взгляд чижа исполнен лукавства или хитроумия. В глазах щура
• лмца читается чаще всего добродушие, а самки --настороженное внимание.
V многих пернатых взгляд таит какую-то осмысленность. Кажется, что пти-
ца очень хорошо тебя понимает и знает о тебе нечто такое, что ты и сам не
шаешь или пытаешься не знать.
Взгляд разъяренной птицы выражает ее состояние. У птиц, стоящих друг
про । нв друга в петушиных позах, глаза поблескивают так, словно из них дей-
। нштсльно вылетают молнии. У просящей птицы глаза наполнены именно
просьбой. Птица проявляющая любопытство выражает это помимо прочего
п । пазами. Вступающий со мной с диалог Матреныч смотрел мне в глаза с
доверительным пониманием. Впрочем, одна моя знакомая заметила однаж-
<п.|, что у Матреныча во взгляде читается только глупость, как и у его хозяи-
на. I Io-видимому, единообразие и помогало нам с Матрснычсм ощущать друг
прута до понимания.
Подобные отношения являются индивидуальными как со стороны че-
повска, так и со стороны птицы. По словам Брэма (15), снегирь "беспредель-
но привязывается и выказывает невероятную преданность своему хозяину,
пт । у паст с ним в самую искреннюю дружбу, радуется его присутствию, горю-
• । и его отсутствие, даже умирает от избытка радости и горя, доставляемых
•му его господином". Может быть приведенное суждение Брэма несколько
романтизировано, но понятливость некоторых снегирей, действительно, впе-
чп1 пяст, и временами кажется, что отдельные особи выражают такой же ком-
ппекс ощущений, как и человек. Однажды я приобрел свежепойманного сам-
ки снегиря. После короткого карантина он оказался в комнате и начал ее ос-
ип 11нать. Ко мне он относился с таким доверием, словно жил здесь уже давно.
111УЧПВ птичью комнату, он решил посмотреть, а что же есть в соседней?! И
। у । его ожидало разочарование. Я начал его выгонять, а он никак не мог взять
и iojik, что происходит, и куда ему деваться. От растерянности он, конечно,
iiKh.iji, где находится выход. В изнеможении он опустился на полку, ошалело
। иная па меня. Я подсунул ему под ноги палку швабры, и он встал на нее. На
папке я приблизил его к проему и, увидев птичью комнату, снегирь немедлен-
но вылетел через проем. Однако, одного урока оказалось мало. Через некото-
рое время снегирь опять запорхал в запретной комнате. Снова его преследо-
|ц|па в воздухе швабра, и, быстро утомившись, он уселся на полку. Он хотел
• • ioiiin от подсовываемого под него обратного конца швабровой палки, но
ni.icipo понял, что так будет лучше. Но как он смотрел на меня!.. Мне так и
ни пелась в нем женщина, которой я нанес тяжкое оскорбление. От обиды он
перестал петь, хотя до того пел постоянно и весьма своеобразно, о чем я уже
71
упоминал. Его отношение ко мне стало двойственным: то он сидел рядом и,
не торопясь, лущил ягоды рябины, доставая их из баночки с водой, в которой
ягоды распаривались, то, завидя меня, уносился на шкаф и прятался там.
Динамика этого снегиря также отличалась от таковой других снегирей. .По
своей подвижности он скорее походил на синицу, чем на снегиря. Иногда он
совершал такие пируэты, что я советовал ему не свернуть шею. Словно сини-
ца, он шарил в темных закутках, что совсем несвойственно снегирям. Он
рылся в мусорном тазике и выбрасывал из пепельницы, стоящей под столом,
окурки. Завидев порхающую моль, снегирь примеривался и бросался на нее. •
Промахнувшись, он повторял попытку. Охотился он также за мелкими муш-
ками и комарами. По утрам он первый слетал к положенному корму и пока не
наедался никого нс подпускал к кормовому корыту. Но, если я делал ему стро-
гим тоном замечание, то он прекрасно понимал и, схватив семечко, стреми-
тельно улетал. За пределами кормового корыта снегирь никого не задевал.
Конечно, многое в поведении этого снегиря было вполне типично для всего
снегириного рода, но меня не покидало убеждение, что именно он, подобно
некоторым другим птицам, обладает способностью глубинного понимания
меня самого. Такое понимание не связано с интеллектом. Оно представляет
собой нечто более общее. Это то, что итальянский психолог А.Менегетти
(36) называет "ин-сс" - бытийная энергетическая сущность или семантичес-
кое поле, несущее информацию.
Характер у птиц является видовым признаком. Это означает, что все
особи данного вида обладают каким-либо специфическими особенностями
поведения, которые мы можем выразить однозначно. Например, все щеглы -
отъявленные скандалисты, все чижи -- наивные простачки, а все зеленушки -
осторожные тугодумы. Еще Брэм отметил чрезвычайную понятливость обык-
новенного скворца. По его словам, "на окружающие обстоятельства скворец
смотрит с философским спокойствием и ясностью духа и никогда не лишает-
ся своего хорошего настроения". Всем известна задиристая удаль домовых
воробьев и безудержное любопытство больших синиц, так как и тс, и другие
постоянно попадаются на глаза городскому человеку, проникая даже в его
квартиры. Менее известны отчаянная независимость синицы лазоревки, ин-
теллигентное достоинство славки Черноголовки или миролюбивая степен-
ность реполовов. Эти птицы реже попадают в поле зрения человека, если он
не стремится их увидеть. Кроме того, характер птиц проявляется во взаимо-
действии с себе подобными, а нс по отношению к человеку, к которому боль-
шинство птиц испытывает безотчетный страх.
Сказанное нс означает, конечно, что все птицы, принадлежащие како-
му-то виду, обладают чертами характера, общими для всех их, и не имеют
индивидуальных особенностей. Как и среди людей, у птиц любого вида мож-
но различить мало интересных, невыразительных представителей вида, так
называемых средненьких, тоже ничем не примечательных и, наконец, обла-
дающих повышенным, среди прочих, разнообразием реакций на окружение.
Последних с полным правом можно расценивать как личности, вкладывая в
72
но понятие тот же смысл, какой вкладывается в него при оценке людей. При
и ом можно заметить, что личности среди птиц столь же редки, как и среди
ночей. Из немалого числа больших синиц, которых я держал в течение всей
жизни, только одного самчика я расценивал как личность. И дело не в том,
•но он прожил у меня шесть лет, и я изучил его более основательно, чем
других. То, что Зинзюха был личностью, стало понятно вскоре после того,
h а к он попал в западню на столике за окном в канун Нового года. Он не начал
метаться по комнате, как это обычно делают птицы, попав в непривычную
постановку, а весьма спокойно сидел на ветке и изучал все происходящее
вокруг. Он сразу увидел кормовое корыто и воду в ванночке и явно расценил
но как добрые признаки окружения, хотя и не бросился, сломя голову, на
< гмечки подсолнуха, из-за которых он оказался в западне. Загадочнее всего
ему представилось скопление птиц в комнате, снующих туда-сюда. С самого
начала мне показалось, что взгляд у Зинзюхи хмурый и пронзительный. Это
ощущение не исчезло и спустя годы, хотя в применении к птице понятие
"хмурый", должно быть, звучит неестественно, так как собственно бровей,
которыми они могли бы двигать, у птиц нет. Однако, у некоторых сильно
развиты надглазные валики, которые и сообщают птице хмурый вид. При
ном такой вид птица сохраняет постоянно, так как надглазные валики не
смещаются. Вспомним, например, многих крупных хищников в зоопарке. Их
Vi рюмый вид объясняется в значительной мере развитыми надглазными ва-
ii и ками, как бы нависающими над глазами.
Таков был и Зинзюха. Перелетев на ветки на шкафу, он установил, что
псе птицы его боятся, так как большинство из них, включая даже столь круп-
ных, как щуры, клесты и снегири, действительно боялись новичков, даже
hikiix маленьких как пухляк или чечетка. Зинзюха резко вскрикнул, что не-
сомненно означало "Черт побери!" Он и потом производил этот выкрик в
разных ситуациях: то ему кто-то мешал есть, находясь рядом, и Зинзюха по-
ворачивался к нему и чеканил свое "Черт побери?" с раздражением. То он
прыгал в ванночку с водой, но тут же выскакивал на край ванночки, смотрел
сильно ли замочился и выкрикивал свое "Черт побери!" уже с иным оттен-
ком, выражающим удовлетворение. Затем он снова прыгал в ванночку и плес-
кался самозабвенно, иногда вставая в воде, чтобы еще раз выразить удовлет-
ворение таким же образом. Но выбравшись из ванночки он обнаруживал, что
перья вымокли так, что лететь он не может и, разразившись треском возму-
щения, он прыгал по спинке дивана в ожидании, когда крылья подсохнут.
1сли я в это время вставал, Зинзюха все с тем же треском недовольства скры-
вался под шкаф или под диван. Дескать, шляется тут не ко времени.
Зинзюха не был забиякой, но терпеть не мог своих сородичей. У боль-
ших синиц -- это весьма обычное качество. Мимо мелких синиц он тоже не
проходил просто так, но не преследовал их, когда они вовремя улетали. За
большими же синицами, особенно недавно появившимися в комнате, он бук-
вально охотился, ожидая, когда кто-нибудь из них сядет на кормовое корыто.
1огда Зинзюха бросался вниз с веток, и, не дай Бог, если синица зазевалась.
73
Иногда прямо у меня перед носом возникал визжащий клубок, из которого
летели перья, и синиц почти приходилось растаскивать.
Крупных птиц Зинзюха не задевал, но и страха перед ними не испыты-
вал. Даже когда на него наседал яростно чивкающий клест, широко разеваю-
щий кривые половинки клюва, Зинзюха только пригибался, плотно прижав
перья на затылке. Так синицы готовятся к прыжку, во время которого они,
словно хищники, выбрасывают вперед ноги и хватают ими противника, что-
бы сильнее нанести удар своим острым клювом. Иногда клест отступал, но
чаще он продолжал наседать на Зинзюху. Поначалу Зинзюха несколько раз
прыгнул на клеста, точнее под него, но клест успевал-таки ухватить Зинзюху
и выдрать у него приличный пучок перьев. Поэтому впоследствии Зинзюха
уже не бросался на клеста, а, присев в позу угрозы, отдалялся, сохраняя чув-
ство собственного достоинства. В наступании же клеста на Зинзюху чувство-
валась какая-то неуверенность. Точно так же он яростно чивкал на щуриху
Матрену, всегда издали, так как знал, что Матрена шуток не любит, а взбучку
может задать основательную.
После некоторого периода сживания Зинзюха избрал совершенно ра-
зумную тактику взаимоотношений с крупными птицами. Он просто избегал
оказываться с ними рядом, а если уж случалось, то он, что называется, в упор
их не видел. Впрочем, при долгом сожительстве птицы становятся терпимее
друг к другу, и стычки между ними становятся, во-первых, реже, а, во-вто-
рых, они носят более теоретический характер, без телесных повреждений в
виде пучка перьев.
Оценка птицы как личности может показаться субъективной и антропо-
морфной. Но оказывается, что такая оценка в человеческих глазах соответ-
ствует взаимоотношениям между самими птицами. К личностям у них выра-
батывается особое отношение, не такое как к средненьким или "сереньким".
Так, например, Зинзюхе большинство птиц, даже крупнее его, уступали до-
рогу, когда он с невозмутимым видом надвигался на них. Даже Матрена, тоже
личность и к тому же староста, относились к Зинзюхе как к равному, т.е. не
пыталась доказать ему свое превосходство.
Иерархическая связь отношений у птиц в немалой степени зависит от
их весовой категории, а также от размеров клюва. Понятно, что чиж не ста-
нет прогонять дрозда или хотя бы снегиря. Матрена была ненамного крупнее
дубоноса, но клюв у дубоноса не шуточный, не зря птица так названа. А те,
кому приходилось держать дубоноса в руках, знают, что кусается он весьма
ощутимо. Вишневые косточки дубонос хрупает без особого напряжения. Вме-
сте с тем, дубонос никогда не пользуется своим мощным клювом для нанесе-
ния увечья мелким птицам, хотя по физическим возможностям это ему ниче-
го не стоит. Если кто-то дубоносу докучает, он только щелкнет клювом в
сторону неугодного ему соседа, и этого достаточно. Конечно, у дубоноса
вырабатываются в сложившихся обстоятельствах свои симпатии и антипа-
тии, даже неприязнь. В любом случае он весьма предупредителен.
Мой первый дубонос, сидевший в клетке со снегирем и с клестом, тер-
74
iicii. не мог близости последнего. Если клест приближался, то дубонос уст-
рашающе щелкал клювом и клест отдалялся, обиженно "чивкая". В сущнос-
। и, он ничего плохого дубоносу не сделал, но гнал от себя снегиря, которого
зуоонос прикармливал. Возможно поэтому дубонос не любил клеста.
Казалось бы, что с таким природным дарованием дубонос должен был
ыиять верхнее место в иерархии моих сожителей. Но нет!.. Матрена все же
<»с lajiacb на этом самом месте, может быть потому, что она жила здесь задол-
। <> до появления дубоноса. Ее не очень-то смутил утюговидный клюв нович-
ка, и она со свойственной ей небрежностью ткнула своим клювом в его сто-
рону, повстречавшись с ним в кормовом корыте. Трудно сказать, что про-
п влило бы, если бы дубонос поспешно не отступил. На правах новичка он
оюгупал и перед другими птицами, даже отчаянная чечетка Монголка могла
иi.iнудить его подвинуться.
Но потом дубонос освоился и на беспардонные претензии чечетки сле-
чонал щелчок клювом в ее сторону. Чечетка мгновенно прозрела, оценив воз-
можности этого щелкающего аппарата, и с тех пор была более предусмотри-
। Н1ЫЮЙ. Хотя дубонос сам никого не задевал, через некоторое время почти
псе стали относиться к нему с должным почтением. Разумеется, были и дру-
। нс отношения. Клест, например, побаиваясь дубоноса, питал к нему чувство
(крытой ненависти, а Матрена относилась к дубоносу с чувством холодной
деликатности. Она уже не тыкала в его сторону клювом, а старалась просто
не замечать его. Гегемонии Матрены дубонос не вредил, будучи сам по себе и
/diя себя, и ей не было надобности "ставить его на место", тем более, что
опять же неизвестно, чем бы кончилась потасовка. А Матрене то и дело при-
ходилось подавлять бунт. То клесту надоедало ощущать себя второстепенной
фигурой и он выступал против Матрены, то строптивая снегириха вдруг от-
казывалась уступить. Матрена приходила в ярость и гонялась за ними по всей
комнате с хриплым клекотом. Разумеется, после такого убеждения восста-
навливался status quo и Матрена могла спокойно сидеть на карнизе и делови-
ю оглядывать комнату - кто чем занимается?! Однако мне не приходилось
наблюдать, чтобы она гонялась за дубоносом, или чтобы дубонос щелкал
кшовом в сторону Матрены
Дубонос не был личностью,но в нем было какое-то, если угодно, благо-
родство, проявляющееся в нежелании нанести увечье кому-либо. Не раз слу-
чалось, что продвигаясь по ветке дубонос сталкивался с лазоревкой. Как я
уже упоминал, эти крохотные синички отличаются не только чудесной голу-
ьизиой оперения, но и совершенно фантастической независимостью и неус-
i упчивостыо. Казалось бы, ничего нет более естественного для лазоревки,
пс грстившейся с дубоносом, как перепрыгнуть на соседнюю ветку. Но не тут-
|о было! Лазоревка сжимается в комочек и повисает чуть не вниз спиной на
iih'kc. Дубонос стоит над ней, как Дамоклов меч, и щелкает клювом, одного
щипка которого достаточно, чтобы оторвать лазоревке голову. Но синенькая
кроха висит под ним и изо всех сил верещит: фи-тии, фи-тии!.. Так и слы-
шится: уйди, уйди!.. И дубонос явно озадачен. Он не знает, что делать. Огля-
75
нувшись, он вдруг стремительно улетает, а лазоревка встает на освободивше-
еся место и продолжает свой путь.
Несколько лазоревок, живших у меня в разные годы, произвели на меня
общее неизгладимое впечатление своей независимостью. Даже когда смот-
ришь этой птичке в глаза, в то время как она сидит рядом, в них видишь что-
то спокойно непоколебимое и что-то совершенно неизъяснимое, похожее на
желание контакта. В самом деле, многие птицы садятся со мной рядом и ждут,
но их намерения понятны: они ждут семечек. Когда же подсаживается лазо-
ревка и продолжительно смотрит в глаза, а не на руки, то невольно закрады-
вается мысль, что за этими черными бусинками в белом квадрате лица под
синей шапочкой таится что-то большее, чем просто птичье любопытство,
выражающееся таким образом потому, что птичка привыкла к постоянно на-
ходящемуся рядом человеку.
Лазоревка без труда внушает страх перед собой такой птичке как зеле-
нушка. Когда они сидят вдвоем в клетке, то даже обвыкшаяся зеленушка ис-
пытывает постоянный стресс. Если до такого соседства она пела, то теперь
ей не до песен. И все же поздно вечером, когда лазоревка уже спит, зеленуш-
ка пытается попеть. Однако песня получается куцей, так как нет особого вдох-
новения, и птичка вскоре замолкает, как бы ощущая, что это плохо.
Со временем зеленушка начинает ощущать ненормальность того, что
такая маленькая птичка держит ее в страхе. Без особой уверенности она пы-
тается долбануть синичку, возмущение которой при этом изливается звон-
ким криком, после чего лазоревка буквально бросается на зеленушку. Теперь
зеленушка снова приходит в ужас, но на ее счастье нападения лазоревки длятся
какой-то момент и безвредны.
Независимый характер лазоревок, как мне кажется, имеет для них па-
губные следствия. Мне. не раз приходилось наблюдать стычки лазоревок с
разными птицами, иногда в несколько раз более крупными. Как-то моя строп-
тивая снегириха с великим квохтанием наседала на лазоревку, которая, есте-
ственно, не желала отступить, а по своему обыкновению присела, даже по-
чти легла на бок и верещала свое: уйди, уйди!.. Сцена завершилась тем, что
лазоревка мгновенно поднырнула под снегириху и одновременно схватила
снегириху ногой за клюв. Этот совершенно невероятный прием птичьего "сам-
бо" настолько ошеломил снегириху, что она, обезумев, бросилась прочь и
улетела в дальний угол.
Однако такие триумфы у лазоревок возможны лишь с зерноядными пти-
цами, реактивность которых значительно ниже, чем у насекомоядных, к ко-
торым относятся лазоревки, а также другие синицы (Строго говоря, синицы
разных видов не относятся к исключительно насекомоядным птицам. Часть
годового цикла они способны существовать только на углеводной пище, а в
условиях неволи они могут жить почти на одной углеводной пище годами, но
при этом у них происходят болезненные изменения обмена веществ, сказы-
вающиеся на оперении и поведении птиц.). Совсем иной исход может быть в
случае схватки лазоревки с большой синицей. Ощутив, что противник сла-
76
осе, большая синица нередко не довольствуется его поверженностью и стра-
хом, а стремится добить его. Так как лазоревки и большая синица относятся
к разным весовым категориям и к тому же применяют хватку ногой, то боль-
шая синица обычно оказывается наверху и долбит своего противника словно
дятел еловую шишку. Мне многократно приходилось наблюдать такие сцены
и хотя, как биологу, следящему за чистотой опыта, мне не следовало вмеши-
ваться, я все же вмешивался, так как результат схватки не оставлял места для
сомнения. Это была не просто драка, а убийство. Поэтому мне кажется, что
лазоревок потому становится все меньше, что их уничтожают большие сини-
цы, которых становится все больше и при этом в основном самок, обладаю-
щих более нетерпимым характером, чем самцы. Возможно даже, что нетер-
пимость, мгновенно переходящая в ярость, у больших синиц прогрессирова-
ла за последние десятилетия. Когда я содержал больших синиц 30 лет назад,
го среди них были, конечно, разные характеры, и птицы плохо ладили между
собой как в клетках, так и в комнате. Но я не припомню случаев драк до
смертельного исхода, тогда как в последние годы такие случаи у меня проис-
ходили. Я не ловил больших синиц, если у меня была хотя бы пара их. Но
иногда они сами пролезали с улицы в вольеру и в комнату (позднее я обнару-
жил в вольере дыру с кулак, что синицам было вполне достаточно). Это было
им не в радость. Старые синицы, жившие у меня по 2-3 года, не давали но-
вым ни минуты передышки, преследуя их, не позволяя подсесть ни к корму,
ни к воде. Синицы слабеют очень быстро, и через некоторое время старые
синицы убивали новых. Это происходило в мое отсутствие, но думаю, что
убийство совершала самка, так как Зинзюха после нескольких неблагополуч-
ных линек утратил реактивность и вряд ли мог поймать свежую, хотя и осла-
бевшую синицу.
Ради справедливости надо отмстить, что среди больших синиц встреча-
ются и мирные индивиды. Одна такая синица вполне уживалась с лазоревкой
и вдвоем они обычно поджидали на другом конце стола, когда я кончу есть, и
они проверят мою тарелку. Лишь очень редко их интересы перекрещивались,
например, у какой-нибудь засохшей корки от сала, извлеченной из-под шка-
фа. Тогда они становились в петушиные позы и случалось, что большая си-
ница уступала лазоревке.
Большие синицы по характеру очень различаются, хотя все они весьма
воинственны. Наличие синиц в моей вольере неизменно привлекало улич-
ных собратьев. Последние решительно садились на вольеру и скачками пере-
двигались по сетке, злобно дергали сетку клювом, словно стараясь порвать
се, пли стучали как дятлы по стенке вольеры, сделанной из циновки. Оказав-
шись вблизи друг друга, две синицы, независимо от того, разделены они сет-
кой или нет, немедленно становятся в петушиные позы и издают при этом
специфические звуки.Такое противостояние обычно длится недолго, так как
синицы не могут долго находиться на одном месте. Словно испытав силу
чуха друг друга, они отпрыгивают в разные стороны, нс доводя дело до схват-
ки. По-видимому, в этой ситуации происходит именно проверка на силу духа
77
и оказавшаяся менее слабой отступает. Это заметно потому, что иногда в пе-
тушиную позу становится только одна синица, как бы делая вызов. Другая,
не принимая вызов, отдаляется. Но бывают случаи, видимо, когда сила духа
оказывается равной, что синицы бросаются друг на друга. Схватка длится
мгновения, в течение которых кто-то из противников отступает. Преследова-
ния отступившего, как правило, не происходит. Победитель продолжает свой
путь и тут же забывает о своем противнике.
У синиц, живших у меня, я часто наблюдал проявление зависти по по-
воду места для ночлега. Каждая из синиц выбирает для ночлега какое-нибудь.
потайное место, которого она придерживается довольно долго. Синицы ко-
нечно знают, где находятся убежища друг друга. И вот какой-то из них начи-
нает казаться, что "квартира" другой синицы лучше, чем у нее. Она забирает-
ся в эту "квартиру", когда настает время почивать и, естественно, встречается
там с хозяином. Такие встречи сразу становятся явными. Слышатся возня,
звуки, напоминающие кошачьи и, наконец, непрошенная гостья со взъеро-
шенными перьями выскакивает наружу. Никогда не бывает, чтобы изгоня-
лась хозяйка, видимо, ощущение "дома" придает ей силы даже в том случае,
если гостья сильнее и на кормушке всегда прогоняет ее.
По отношению к другим видам птиц большие синицы ведут себя по-
разному. Большинство из них предпочитает "мирное сосуществование с кам-
нем за пазухой". На птиц крупнее себя синицы никогда не покушаются, а
когда такие птицы, например, снегири или клесты, гонят их с кормушки, они
отступают с недовольным ворчанием и шипением. Птицы мелкие, такие как
чижи или чечетки, могут быть атакованы большой синицей с недюжинной
яростью.
Как-то из вольеры донесся пронзительный вопль чижа. Выглянув в окно,
я увидел как по вольере порхают целые клочья перьев, а синица-самка, при-
жав чижа ногой к полу долбит его словно дятел. Чиж вырывался боком, не
переставая орать, и пытался ускользнуть, но синица преследовала его с неве-
роятным упорством. Вывернувшись, чиж забился в щель под вольерой, но
синица долбила клювом и туда, вытаскивая из щели пучки перьев. Было ясно,
что синица не бьет чижа, а убивает его. И хотя все происходящее заняло вре-
мени меньше, чем понадобилось мне для описания, я едва успел отогнать
озверевшую синицу. Достав чижа из щели, я к своему удивлению увидел, что
на нем осталось еще много перьев, хотя по их количеству в вольере можно
было подумать, что чиж остался голым. В полном изнеможении чиж лежал
на руке и сердчишко его лупилось в груди так, что грудная клетка казалось
вот-вот лопнет. Понадобилось некоторое время, чтобы чиж мог держаться на
ногах, и я посадил его на ветки. Он перебрался в угол и более двух часов не
двигался. Пережитый ужас сгорбил его. Затем он неуверенно слетел подкор-
миться, поглядывая наверх, на снующих птиц. Видимо, он опасался встречи
с обидчицей.
Однако синица, избившая его, больше им не интересовалась, и через
некоторое время и сам он потерял опаску. Впоследствии я не замечал, чтобы
78
ног чиж проявлял беспокойство как по отношению к своей обидчице, так и
но отношению к другим большим синицам. Жестокое избиение не отрази-
>юсь на его характере. Он по-прежнему оставался самым диким среди дру-
। их моих чижей, т.е. никогда не садился на руку с подсолнухом. По-прежне-
му ему приходилось выяснять отношения со своими сородичами. Не упускал
он гакжс случая прогнать совсем "бесхребетного" самчика чечетки. Однако
он никогда не пытался прогнать чечетку-самку, которую побаивался даже
кисет.
Синица, убивавшая чижа, была свирепой и по отношению к другим пти-
H.iM, не превосходящим ее размерами. Пришлось отловить ее и подрезать
одно крыло, чтобы ограничить ее маневренность. Вскоре после этого она
шболела, что у синиц сразу заметно по их распущенности. Будучи больной,
она прыгала словно пушистый комочек, и никого не только не задевала, но
даже не замечала. Она могла, например, прыгнуть прямо под нос клесту, ко-
юрый тут же ощеривался. Синица, не обращая на него внимания, прыгала
дальше, сосредоточив все внимание на корме, в котором она выбирала самые
мелкие семена. Ей не было никакого дела и до самца, с которым приходи-
пось сталкиваться, как впрочем и ему до нее. Иногда она издавала короткую
песенку, садясь на окно, слыша которую, не верилось, что птичка смертельно
(юльна. Больных синиц никогда не удается вылечить. Умерла и эта синица,
вытянувшись в агонии между кормовым корытом и стеной.
Каждый, кто наблюдал больших синиц на улице, знает, сколь подвижны
и даже суетливы эти птички. Это связано с тем, что они насекомоядные, а
реактивность насекомоядных птиц всегда выше, чем у зерноядных птиц. В
юродах большие синицы нередко проникают через открытые форточки в
квартиры и доставляют хозяевам иногда неприятные минуты результатами
своей деятельности. Однако, когда большие синицы постоянно живут дома
пне клеток, то нужно быть готовым к самым неожиданным каверзам. Всё,
чк) плохо закрыто, они постараются испортить, как только могут. Иногда
вполне может сложиться впечатление, что они стараются навредить созна-
lejibiio, как бы в отместку за то, что их тут держат. Но это, конечно, свой-
ci пенно лишь молодым птицам, активность которых чрезвычайно высока и
надо же им гасить ее на чем-то.
Возвращаясь к понятию "личность" сред птиц, необходимо сказать, что
с । прение личности, приводящее к упадку сил, не означает утрату тех особых
качеств, которые сопровождали данную личность в расцвете сил. И среди
прочих птиц отношение к состарившейся личности нс меняется. Зинзюха и
Матрена прожили у меня 6 и 8 лет и умерли в состоянии глубокой старости.
Они уже не могли летать и вообще двигались с напряжением и нарушенной
координацией. Они ни на кого не обращали внимания и, передвигаясь по
НС1ВЯМ, нередко надвигались на кого-то. Все уступали им дорогу без малей-
шего недовольства, хотя все видели, сколь они слабы и уж теперь, казалось
оы, можно отыграться за прошлые обиды. Но нет! Слабость была только
физической, а дух, тот самый птичий дух, который в прошлые годы опреде-
79
лял все их существо как личность, оставался прежним. Я видел это совер-
шенно явно, когда по утрам Зинзюха вылезал из своего укрытия на книгах
верхнего ряда, пошатываясь спускался по веткам вниз, спотыкаясь добирал-
ся до баночки с водой, предназначенной специально для него, и долго пил,
опираясь в промежутках между глотками на хвост. Нас разделяло полметра,
и мы смотрели друг на друга. В его глазах не было смертной тоски, которая
всегда видна у больших синиц перед смертью. Как и прежде, в его хмуром
взгляде ощущалась какая-то глубина, но сил прокричать: "черт побери!.." давно
уже не было. Иногда он закрывал глаза и тяжело дышал. Меня он совсем не
остерегался. Он знал, что я не протяну руку и не схвачу его, так как 6 лет
видел меня на этом самом месте и никогда такого не было. Поэтому он мог
закрыть глаза и подождать, пока вода впитается в его тело и оживит его. По-
том он снова открывал глаза, и в их мутном ультрамарине отражались какие-
то сполохи. Он делал еще несколько глотков и бежал в вольеру, где выковы-
ривал из песка опарышей. Так было до самой его смерти мрачным ноябрьс-
ким утром. Как обычно он вылез тогда из своего укрытия и добрался до ба-
ночки с водой. Может быть он успел попить. Но тут настал его последний
миг. Он не хотел умирать и бросился от смерти в сторону, где я обычно сидел,
и упал со стола неестественно вытянув ноги и навечно застыв. Был выходной
день, и я долго спал. Когда я встал, то увидел у своего кресла его окоченев-
ший труп. Но даже после смерти, когда провалились его глаза, выражение
его хмурого лица не изменилось, и судорожно вытянутые ноги только допол-
няли впечатление его вечной неуемности. Казалось он вот-вот вскочит и крик-
нет: "тинь-тарарах -- черт побери!.."
К птицам флегматического склада можно отнести некоторых (или даже
всех) овсянок. Любители содержания птиц обычно не стремятся приобре-
тать овсянок, расценивая их как скучных птичек. Возможно, что в клетке они
действительно привлекают мало внимания. Но на свободном содержании в
комнате овсянки включаются в систему отношений птиц между собой. В их
поведении проявляются элементы, которые невозможно увидеть в клетке,
когда удрученная малым пространством птичка вынуждена в одиночестве
прыгать с одной жердочки на другую.
Как-то я купил самчика обыкновенной овсянки, которому суждено было
прожить со мной несколько лет. С виду овсянка была робкой птичкой, даже
когда хорошо освоилась. Она никогда никому не перечила. Если кому-либо
становилось тесно рядом с ней, то стоило лишь слегка потянуться к ней клю-
вом и она торопливо отодвигалась или вовсе ^летала. Когда се не прогоняли,
она тем не менее всем старалась уступить дорогу. Даже чижи и чечетки, кото-
рые вдвое мельче овсянки, словно знали, что ее можно не остерегаться толь-
ко потому, что она сама их боится. Щуриха Матрена, откусывая кусочки яб-
лока или огурца, обычно разбрасывала вокруг половину откушенного. Ов-
сянка внимательно следила, куда отлетали кусочки, и бегала, подбирая их,
стараясь в то же время не приближаться вплотную к Матрене.
Однако после линьки у овсянки появлялась игривость. Подобно зябли-
80
кам, она устраивалась в ожидании где-либо наверху и, когда пролетал кто-
нибудь мелкий, чиж или чечетка, овсянка резво бросалась вдогонку, стремясь
ущипнуть налету преследуемого.
Как-то у нее что-то произошло с гортанью. Ей было трудно глотать корм.
()па сипела и кашляла. Ночью особенно явственно было слышно ее затруд-
ненное дыхание. Много месяцев недуг мешал ей. Потом у нее начались запо-
ры. Пришлось заточить ее в клетку с подогревом и поить касторкой. Хотя она
чувствовала себя неважно, в клетке ей не понравилось и ее охватило возбуж-
дение. Она поднимала перышки на голове, бегала по дну клетки и вяло пры-
। а па на стенки. Через неделю она заметно оправилась и была выпущена из
клетки, что она восприняла почти как получение свободы.
Обыкновенные овсянки - низовые птицы. В природе они держатся обыч-
но на опушечных кустарниках. Часто они "пасутся" на дорогах, выскакивая
чуть не из-под колес транспорта. Зимой они подтягиваются к окраинам горо-
дов, где их можно встретить на дворах с поленницами дров и кучами мусора.
Иногда они заходят в открытые сараи, если что-то их там привлекает. Если
па дворе валяются ошметки соломы или сена, то овсянки обязательно обсле-
дуют их внимательнейшим образом.
Моя овсянка также любила гулять по полу, а в вольере часто бегала по
днищу, охотясь за мухами. Она отличалась любознательностью, что следует
из того, как она подолгу рассматривала что-либо ей незнакомое, например,
новую птицу в комнате или жужжащего на окне шмеля.
Со своим сородичем ремезом она вела себя так же, как со всеми прочи-
ми птицами. Единственным ее "увлечением" была старая самка канарейки,
очень походившая на овсянку окраской. Канарейка эта была весьма вздорной
особой, и никто не питал к ней ни малейших симпатий, но столь миролюби-
вая овсянка ее буквально не переваривала. Правда, я никогда нс видел, чтобы
овсянка становилась в петушиную позу, как это делают почти все птицы. Но
па ветках, после долгого жесткого взгляда, устремленного на канарейку, ов-
сянка могла сделать резкий выпад в сторону канарейки. А уж если канарейка
перелетала с места на место, то овсянка, конечно, не упускала момент ущип-
нуть ее в полете. Канарейка при этом, ошалев от страха, часто бросалась мне
на голову или на плечо, словно моля о защите. Овсянка же, взлетев наверх,
смотрела с карниза с явным ощущением удовлетворения.
6 лет жизни в моей комнате сделали ее старухой. Утратилась реактив-
ность и координация движений, появилась крайняя нерешительность. Она
боялась слететь со стола на край ванночки на стуле и предпочитала слететь
сначала на пол. Оттуда она долго поглядывала вверх, на ванночку и бегала по
иолу, не решаясь оторваться от него. В конце концов она собиралась с духом
и взлетала на нужные 0.5 м.
Последние 3 года она нс купалась по-настоящему, а только брызгалась клю-
вом, разворачивалась и опускала в воду конец хвоста. Если кто-то начинал прогонять
се с ванночки, она не пыталась противостоять, а лишь молча отшатывалась и, при
непрекращающемся гонении, улетала, уступая, хотя улетать ей явно не хотелось.
81
В вольере она подолгу сидела на одном месте и, казалось, с интересом и
удивлением наблюдала за действиями воробьев на соседней липе или кошек
на помойных баках, красующихся неподалеку. Оттенок удивления ей прида-
вали относительно большие, круглые и темные глаза. После поимки весной
1979 г. она пела почти круглосуточно до конца июля и словно спела все, что
ей полагалось. Последующие 6 лет она издавала лишь едва слышную позыв-
ку в минуты сильного возбуждения.
Большинство наших, т.е. относительно северных, птиц не относятся к
забиякам. Враждебные отношения проявляются у них только при определен-
ных обстоятельствах, прежде всего из-за корма, иногда из-за места. Такие
отношения реализуются непосредственно и, как правило, не оставляют сле-
дов -на будущее, т.е. птицы чаще всего не помнят зло. Однако, делая такое
обобщение, приходится говорить "чаще всего" и "как правило". Не зря счита-
ется, что нет правил без исключений. В этологии, как и в экологии, любое
правило означает только большинство проявлений из всех возможных случа-
ев. Это подтверждают и наблюдения за птицами в неволе.
Агрессивность многими исследователями рассматривается как один из
факторов прогресса, поскольку она обусловливает постоянные поиски реше-
ний в оптимизации жизни как агрессоров, так и их жертв. При этом особое
значение придается внутривидовой агрессивности. К.Лоренц (37) показал ее
противоречивые особенности и пришел к выводу о том, что тенденция внут-
ривидовой агрессивности тянется из животного мира в человеческое обще-
ство и является серьезной угрозой последнему. Тут, правда, возникает воп-
рос: принимать ли все проявления злобы за агрессивность? Является ли аг-
рессором мой сосед, по пьянке метящий физиономию своей супруги здоро-
венным синяком, а протрезвев, готовый отдать за нее, если не жизнь, то что-
нибудь менее ценное. А ведь поведение моих щеглов, если и отличается от
такового семейной парочки за стенкой, то только тем, что щеглы не вносят
изменений во внешний облик друг друга.
Временные проявления враждебности вряд ли следует относить к аг-
рессивности и уж, конечно, фактором какого-либо прогресса они не являют-
ся, а как раз наоборот - действуют пагубно на потомство. Из того, что рыбки
цихлиды убивают себе подобных или самка некоего паука использует самца,
только что оплодотворившего ее, на подкрепление своих внутренних ресур-
сов, если он не поспешит сбежать, еще не следует всеобщая агрессивность. В
природе эволюция происходит в разные стороны или, говоря языком науки,
многомерно, благодаря множественности объектов и это только увеличивает
ту же самую множественность. Люди на протяжении всей своей истории унич-
тожают друг друга и не стали от этого лучше или хуже, а, главное, их не
становится меньше, а как раз наоборот. Что известно о древних нациях из
далеких времен, то известно о них и теперь. Но межнациональные отноше-
ния способны развиться не только быстро, но и губительно для кого-то. Это
и есть настоящая агрессия. Уничтожение индейцев в Америке вполне подхо-
дящий пример. Аналогии этому есть и в мире птиц. В последние два десяти-
82
нс гпя в крупных городских парках стали массовы серые вороны. Одновре-
менно в этих парках исчезли или перестали гнездиться многие виды птиц,
поскольку вороны легко обнаруживают открытые гнезда и пожирают яйца и
hi епцов, тогда как на самих ворон никакой управы нет и они прекрасно адап-
। нрованы к городской жизни (птица "светлого будущего").
Результаты вороньего нашествия в городских парках особенно хорошо
ьамстны. Однако увеличение поголовья ворон произошло повсеместно и от-
сюда напрашивается вывод об их влиянии на численность многих других
н гни, особенно мелких, также повсеместно. Не повлиял рост вороньего по-
юловья лишь на численность птиц, гнездящихся в укрытиях (в дуплах, но-
рах, строениях). К таким птицам относятся и городские воробьи, слывущие
весьма задиристыми существами и не напрасно. Зимой, когда моя вольера
иногда зияет дырами, в нее набивается до десятка и более воробьев, расковы-
ривающих пласт отходов на полу, куда я высыпаю остатки из кормового ко-
рыта. Для воробьев там находится немало поживы, и они усердно роются в
смерзшейся массе. Но не проходит и минуты без стычек, хотя до серьезных
драк дело не доходит... не стоит терять энергию. Взъерошенные воробьи лишь
бросаются друг на друга, громко кричат, отскакивают от нападающих и про-
должают искать зерна. Однажды в канун Нового года я, к своему изумлению,
увидел среди них зяблика. По какой-то причине зяблик не улетел в края юж-
ные и прибился к воробьям, усвоив их привычки. Было незаметно, что воро-
ньи его обижают, хотя в данной ситуации зяблик был, конечно, не в выиг-
рышном положении. Поймать его не удалось, так как вслед за воробьями он
благополучно улизнул в дыру и больше я его не видел.
В русском народе воробьи не пользуются особой любовью не столько
из-за вреда, который они причиняют, сколько из-за скверности своего харак-
тера, почему они получили прозвище "жиды". Они отличаются пронырливо-
стью и необыкновенным нахальством в сочетании с трусостью и глупостью.
В разное время у меня в комнате жили воробьи, которых мне либо при-
носили немощных или они сами проникали в вольеру через дырки, а затем
оказывались в комнате. Их появление не было в радость моим старым сожи-
1елям. Но так они встречали любого новичка, к которым со временем привы-
кали. Смирялись они и с присутствием воробья и некоторые не отлетали,
когда "жид" к ним приближался. Такое сближение нередко завершалось хо-
рошим пучком перьев, который воробей выдирал из бока птицы, подпустив-
шей его к себе вплотную
Словно сознавая свое коварство и ожидая за него расплату воробьи не
свыкаются с другими птицами и с человеком. Один воробей прожил у меня
несколько месяцев в клетке, так как на "свободном выпасе" он зарекомендо-
вал себя сразу как хулиган. Любая другая птица за это время привыкла бы к
постоянному видению человека рядом, особенно, если он просто сидит ря-
дом и смотрит телевизор. Но воробей не желал лицезреть меня. Он прыгал
на пол клетки, чтобы из-за высокого бортика не видеть меня. Если же я шеве-
лился, то воробей метался как одержимый, словно оказался в клетке только
83
что, а не провел в ней всю осень и зиму. Вместе с тем с клеткой он вполне
освоился, и по утрам я слышал из соседней комнаты его возбужденное чири-
канье. Когда я время от времени выпускал его размяться в полете, то очень
скоро я сожалел об этом. Однако отловить негодника было непросто даже в
темноте, так как переполох был общий. Весной я снова выпустил его из клет-
ки с тем, чтобы проследить за эволюцией его поведения. Освоив вольеру, он
прыгал в ней целыми днями, в одиночестве, прогнав всех в комнату, а вече-
ром суетливо летал туда-сюда по комнате, пугая всех остальных. Как-то на
стол опустился крупный пучок перьев из бока реполовки и тут моему терпе-
нию пришел конец. Поймать разбойника не удалось, так как он забился за
книжный стеллаж. Утром он, как ни в чем не бывало прыгал в вольере, по-
глядывал, что происходит в комнате. Я открыл выход через ловушку из воль-
еры на улицу и закрыл форточку. Однако два дня воробей не замечал выхода
на свободу. Пришлось придать ему ускорение, сунув в вольеру мохнатую метлу.
Тут-то воробей зашевелился и, видимо, вспомнил со страху как он здесь ока-
зался. Он прошмыгнул внизу под сетку и полетел через двор. В комнате воца-
рился покой давно сжившихся птиц.
Подобного субъекта нельзя не назвать агрессивным, но считать, что он
может своим поведением стимулировать какой-то прогресс у других, вряд ли
есть достаточные основания. Скорее наоборот - он отравляет существование
всем кому может и способен довести до психических травм своих сожите-
лей. Нс лишне повторить, что подавляющее большинство птиц в неволе стре-
мится к сбалансированной жизни и не любит агрессивных субъектов, внося-
щих дискомфорт.
Птицы, как и люди, устают друг от друга и ищут уединения. Это харак-
терно даже для таких общительных стайных птичек как чечетки. Ведь стоит
одной из них вылететь в смежную комнату, как сразу начинается громкая
перекличка. Та чечетка, которая случайно залетела в соседнюю комнату, тут
же обнаруживает, что рядом нет ее товарок и начинает громко кричать, слов-
но вопрошает: где вы?., где вы?.. Товарки мгновенно реагируют столь же гром-
кими кличами, несомненно означающими: тут мы!., тут мы!.. Беглянка, одна-
ко, не может сообразить спуститься в своем полете пониже и вылететь обрат-
но тем же путем, каким она попала сюда. Когда на улице темно и в комнате
светит электрическая лампочка, то дело решается просто: я щелкаю выклю-
чателем, и птичка видит в темноте светлый проем, в который она немедля и
устремляется. Но если в комнате господствует дневной свет, чечетка может
летать очень долго, присаживаясь то здесь, то там, пока не найдет выход. И
все время она кричит и зовет подружек, а те охотно ей отвечают, но отнюдь
не стремятся к ней присоединиться.
Правда, случалось и так, что после долгой переклички еще одна чечетка
влетала в смежную комнату и, обнаружив здесь совсем другую обстановку,
вместе с первой начинала кружить под потолком. Теперь они перекликались
с той чечеткой, которая осталась в птичьей комнате, но та была старая жи-
тельница и к тому же отличалась от других чечеток большей сообразитель-
84
ностью. Она не желала покидать привычное окружение, а может быть про-
сто запомнила, что как-то залетела в смежную комнату и обнаружила, что
гам и посидеть-то толком негде, да еще и выгоняют.
И вот... при всей такой тяге друг к другу наступают периоды, когда че-
четки не желают видеть никого, в том числе и друг друга, и стараются куда-
то изолироваться. Они, конечно, не полезут под шкаф в поисках укрытия или
в какой-то темный закуток, но найдут местечко где-нибудь на выступающей
книге или на полке, где им никто мешать не будет, и в то же время можно
видеть, что творится вокруг. Птичка будет сидеть неподвижно и словно забу-
дет о том, что по своей природе она должна без устали издавать свое "чив-
чив" или трель, поскольку она относится к стайным птичкам.
Стремление к уединению проявляется у всех без исключения мелких
птиц, хотя в природе оно совсем незаметно. Думаю, что оно характерно и для
крупных птиц, в том числе образующих так называемые птичьи базары. В
окрестностях базаров часто можно видеть одиночек, судя по всему, отдыхаю-
щих от базарной обстановки.
Импринтинг и познание
Нельзя исключить, что в природе встречаются птицы, ведущие отшель-
нический образ жизни. К этому их могли привести обстоятельства, а может
быть и намеренная изоляция от себе подобных точно так, как это случается у
людей. Одиночные птицы встречаются в районах, где птиц вообще мало, на-
пример, в горах Арктики.
По поводу одиночества в животном мире существуют, как и по другим
различным аспектам, определенные точки зрения. Согласно одной из них
"...одиночество взрослых животных объясняется недостаточностью материн-
ского влияния в период детства" (13). Подобное происходит и у людей. Со-
гласно тому же автору, недостаток материнского влияния вызывает у ребенка
отсутствие импринтинга (Импринтинг -инстинктивное действие, совершае-
мое юным существом по принципу "делай как я". Первоначально это дей-
ствие двигательное, позднее охватывающее разные функциональные сферы
вплоть до полового влечения.) (запечатления). В результате ребенок не имеет
соответствующих знаний и либо недоразвивается, либо вырастает в антисо-
циального субъекта (13).
Данное представление отчасти верное, но именно отчасти. Оно не мо-
жет считаться полным, поскольку существуют разные ситуации как среди
животных, так и у людей. Импринтинг может быть связан вовсе не с мате-
рью, что превосходно доказал К.Лоренц, в опытах которого с гусятами он
сам являлся предметом импринтинга, что. конечно, совсем не соответствова-
ло материнскому влиянию. Тем не менее, гусята выросли в нормальных гу-
сей и, к тому же, с расширенным опытом общения по сравнению с дикими
сородичами. Они спокойно заходили в дом и, переминаясь с ноги на ногу на
богатом ковре, ожидали, когда папаша Лоренца, читающий в кресле газету,
протянет в их сторону руку с кусочками хлеба (1).
85
Представление об импринтинге разработано на выводковых птицах, т.е.
на птенцах, не сидящих в гнезде после вылупления, а сразу после обсушки
следующих за родителем. Установлено, что и стадные млекопитающие рож-
дают детенышей, которые уже через короткое время готовы двигаться за ма-
терью по типу импринтинга (38). Эволюционный смысл этого явления нео-
чевиден, но так уж получилось, что новорожденные должны, чтобы выжить,
следовать за родителями... или за экспериментатором, изучающим поведе-
ние животных.
Однако у гнездовых птиц (и, по всей видимости, у логовищных млеко-
питающих) импринтинг также имеет место, но проявляется позднее, а имен-
но, когда птенцы покинут гнездо. Надо заметить, что, находясь в гнезде, они,
конечно, приобретают определенные знания, у них появляется ощущение
страха перед еще невиденным. Однако этот страх легко исчезает, если не под-
крепляется соответствующим образом, а, наоборот, нечто новое не противо-
речит жизненным установкам, а лишь изменяет их.
Один мой выкормыш - галчонок получил импринтинг от другого вы-
кормыша - вороненка. Когда они выросли и свободно летали в окрестностях
сарая, в котором выросли и в который возвращались на ночлег, галчонок не-
изменно сопровождал вороненка и старался во всем ему подражать, не обра-
щая внимания на других галчат и на то, что вороненок не обращал на своего
попутчика ни малейшего внимания. Когда вороненка убили, галчонок "пере-
ключился" на соседних голубей, и хозяин голубятни был вынужден постоян-
но его выгонять, так как голуби испытывали явное неудобство оттого, что в
их жилище находится галка, привязавшаяся к ним невесть с какой стати.
В данном случае можно точно сказать, что отсутствие материнского вли-
яния не превратило галчонка в антисоциального субъекта, а уровень его зна-
ний, судя по его реакциям не только не уступал уровню диких галчат, но за-
метно превосходил его, поскольку его запечатление включало значительно
более широкий круг явлений, чем то имеет место при естественном развитии
птенца.
Рассуждая об импринтинге, можно отметить его особенности, по-види-
мому, связанные с общим различием видов. Прежде всего не у всех птенцов
первые впечатления их жизни определяют весь их дальнейший путь. Ведь
мои галчата и сорочонок имели естественные начальные впечатления, т.е.
они сидели в гнезде почти до вылета и только потом оказались в моем сарае.
Они быстро забыли своих родителей и переключились на меня. Наконец, один
из них "подключился" к вороненку спустя некоторое время, тогда как с дру-
гими этого не произошло, хотя все они были в одной и той же обстановке.
Один галчонок имел особую привязанность ко мне самому. Он постоянно
находился рядом и, если я устраивался вздремнуть, то и он, сидя у меня на
груди, начинал дремать. Уходить от сарая приходилось скрываясь, так как
галчонок непременно летел следом в людные места. Он позволял делать с
ним несуразные вещи. Например, я мог пальцем засунуть его голову под брю-
хо, почти между ног. Он терпел и оставался в этом положении, пока я не
86
и1.1иодил его голову за клюв в нормальное положение. Для других галчат я
ьыл просто кормильцем. Они глотали корм, который я засовывал им в рас-
пахнутые клювы, и отбегали. Правда, все они прилетали из окрестных огоро-
дов на мой свист. Это была импринтинговая реакция, к которой я приучил их
щгодя. Такая реакция оказывается сильнее родственных уз, что доказывал и
горочонок Яшка. Став взрослой сорокой, он встречался на огородах с диким
сороками. Яшка имел все шансы улететь с ними, но что-то ему мешало. Зай-
дя однажды за сарай, я увидел на заборе ряд из четырех сорок. При моем
появлении они снялись и полетели через огороды. Конечно Яшка был среди
них и он улетал. Я отчаянно засвистел и вот... ’одна сорока развернулась, и
вскоре Яшка сидел на моем плече как ни в чем не бывало. Но через пару
месяцев он все же исчез в мое отсутствие, и его судьба осталась неизвестной.
Опять же можно отметить, что Яшка получил импринтинг на меня пос-
ле значительного пребывания в гнезде. Когда я вытаскивал его из гнезда, он
уже знал, что так быть не должно. Сила, извлекающая его с привычного ме-
с । а, враждебная. Поэтому он сумел вырваться и помчался впервые по земле,
ловко огибая пучки травы, да еще и закричал, призывая родителей. Тем не
менее уже через несколько дней его страх передо мной полностью исчез и он
признал меня в качестве кормильца. Его прежний импринтинг был предан
1абвению.
После того, как в 30-е годы К.Лоренц возбудил научный интерес к имп-
ринтингу, было сделано много наблюдений, значительно изменивших перво-
начальные выводы К.Лоренца (39). Он считал, например, что импринтинг
приурочен к очень ограниченному периоду жизни в ранней юности. В двига-
юльном отношении это подтверждалось и более поздними исследователями:
п юнцы или детеныши зверей могли получить импринтинг на двигающегося
человека или даже какой-то предмет. Однако это забавное явление не могло
длиться сколь угодно долго, поскольку оно могло иметь биологический смысл
юлысо в том случае, если малыши получали импринтинг на родителя. Для
и ого они проходят подготовку еще в утробном состоянии у млекопитающих
п в яйцах у птиц. Д.Дыосбери (39) пишет: "Хесс показал, что между мате-
рыо-уткой и эмбрионом непосредственно перед вылуплением протекают на-
с тящие диалоги. Хесс предполагает также, что таким путем молодые птен-
цы могут усвоить определенные звуковые характеристики сигналов именно
их матери и таким образом окажутся способными отличать ее сигнал от сиг-
налов птиц других видов".
Многим, вероятно, покажется странным, что сидящий в яйце птенец
способен реагировать на внешнее окружение, но это действительно так. Если
и 1ять в руку яйцо со сформировавшимся птенцом, например, чайки, то крик
п юнца в яйце слышен метра на два. Птенец недоволен тем, что его перевер-
нули. С покрикиванием птенцы вылезают из яиц, энергично двигаясь и от-
щипывая куски скорлупы, расширяя отверстие. Как доказывает Л.Рон Хаб-
ьард (40), утробный период жизни человека имеет для него огромное значе-
ние. Именно в этом периоде могут быть заложены начала большинства пос-
87
ледующих болезней и психическая основа жизнедеятельности. Надо пола-
гать, что так происходит и у других млекопитающих, а может быть и у птиц.
Иными словами, информация у животных накапливается еще до их рожде-
ния и именно она понимается другими учеными как инстинкт или система
врожденных рефлексов. Л.Рон Хаббард, наверное, не ожидал, что его пред-
ставления могут получить поддержку из простых натуралистических наблю-
дений (о кричащих птичьих яйцах). Однако его теория едва ли будет воспри-
нята положительно официальной наукой у нас, где сильна школа И.П.Павло-
ва. Нас это, однако, не касается. Практическую значимость дианетики каж-
дый может испытать во благо своего здоровья, изучив учебник Л.Рона Хаб-
барда (40) и проявив должное терпение. Заметим, что теория Л.Рона Хаббар-
да превосходно согласуется с теорией А.Менегетти (36).
Представления об импринтинге, изложенные К.Лоренцом, претерпели
значительные изменения, как кажется, именно благодаря получению инфор-
мации до рождения. Ведь такая информация не может быть совершенно оди-
наковой. Выяснилось, что импринтинг обратим и это даже не кажется удиви-
тельным. Любое животное постоянно накапливает информацию и пользует-
ся ею для выживания. Если бы мои выкормыши сидели в сарае и ждали, ког-
да появятся их родители, то понятный результат не заставил бы себя долго
ждать. Правда, нужно уточнить, что инстинктивно вскидывают головку и
раскрывают рот сами только совсем юные птенцы. Когда же они достигают
стадии накануне вылета из гнезда, то человека они уже боятся. Необходимо
2-3 дня кормить их насильно, слегка надавливая на птенцовые валики клюва
и открывая клюв ногтем. Корм слегка проталкивается в глотку. После 15-20
кормежек птенец, который уже неплохо осознает ситуацию (глаза у него ос-
мысленные), начинает открывать клюв сам и с воплями бежит, а позднее ле-
тит, навстречу. Сорочонок Яшка впервые преподал мне уроки этологии, стре-
мясь выжить. Потом были другие, которые показали, что однозначия не су-
ществует. Развитие каждого выкормыша происходит вполне индивидуально.
В сущности, общаясь со мной, они приобрели определенные знания, которы-
ми и руководствовались, но каждый по-своему.
В какой бы обстановке не происходило развитие, если оно происходит,
т.е. птенец живет, он набирается знаний. Орнитологи давно заметили, что птен-
цы многих птиц проходят курс обучения у своих родителей по основным жи-
тейским проблемам. Учение заключается чаще всего в показывании, что нуж-
но делать. Ведь птенцы обычно не знаки как поступать в различных ситуаци-
ях. Птенец хищника умрет среди изобилия добычи, так как он не знает, что ее
необходимо разорвать на части. Птенец насекомоядной птицы понятия не име-
ет о движущихся насекомых, которых родители приносят ему уже умерщвлен-
ных. Когда птенцы подрастут, родители с помощью разных приемов препода-
ют им уроки добывания и обработки корма. Но у птенцов есть и врожденные
знания. Выводок пискунов кого-либо из куриных или куликов, разлетевшийся
или разбежавшийся из-под ваших ног, мгновенно исчезает, после того, как ма-
маша издаст определенный звук. Птенцы затаиваются и больше не пищат.
88
Поведение птиц одного вида может быть мало различающимся, а мо-
жет иметь значительные индивидуальные отклонения. Другими словами,
поведенческий комплекс одних видов компактен, а других имеет большой
разброс. При этом птиц с компактным поведенческим комплексом больше,
чем с противоположным. Эволюция птиц вообще происходила в очень жест-
ких рамках из-за их обитания в воздухе, что требовало большой слаженности
структур и функций организма. Поэтому изменчивость птиц одного вида столь
незначительна, что различать их весьма проблематично. Их схожесть прояв-
ляется и в поведении: они одинаково ходят и летают, перепрыгивают с ветки
на ветку, одинаково берут корм и вступают в драку, одинаково выражают свои
чувства и т.д. Однако, несмотря на однообразие, все же есть и несоответ-
ствия. Снегири одного пола похожи друг на друга так, словно вышли из од-
ной формы, в которой они и раскрашены по одному образцу. Вместе с тем их
поведенческий комплекс имеет большой разброс, т.е. любой снегирь может
обладать какими-то особенностями поведения, которых нет у другого снеги-
ря. Поэтому и интеллектуальный потенциал у снегирей выше, чем, скажем, у
зеленушек или свиристелей.
Более высоким интеллектуальным потенциалом можно объяснить спон-
танные действия птиц. Под спонтанностью понимается непредсказуемость
или, как указывает Р.Хайнд (43), "наличие на выходе системы таких измене-
ний, для которых неизвестны соответствующие изменения на входе". Согласно
пому же автору, спонтанными могут быть даже ритмические действия, т.е.
повторяющиеся с одинаковыми временными интервалами.
В науке нередко случается, что единичное наблюдение становится ос-
нованием для обобщения, которое в дальнейшем ничем нс подкрепляется,
т.е. другого такого наблюдения нс происходит. Однако обобщение на всякий
случай сохраняется, кочует из одной книги в другую. Л, между тем, наблюде-
ние попросту могло быть неверно истолковано. В этологии подобная ситуа-
ция может лаже считаться весьма обычной. Некоторые описания даже таких
мэтров, как К.Лоренц, могут вызывать сомнение или неверие. Так, К.Лоренц
(37) описывает скворца, который ловил иа потолке мнимых насекомых, о ко-
торых он понятия не имел, так как с младенчества вырос в клетке и в своей
жизни нс поймал ни одной мухи. К.Лоренц уверяет, что много раз забирался
к потолку и не обнаружил там никаких насекомых. Из этого он сделал вывод
о "накоплении" инстинкта, происходящего при отсутствии соответствующе-
го раздражителя. И далее следует обобщение: "каждое подлинно инстинк-
гивное действие, которое лишено возможности разрядиться, приводит жи-
вотное в состояние общего беспокойства и вынуждает его к поискам разря-
жающего стимула".
В самом этом обобщении как будто нет ничего противоестественного.
I Ihctiihkt для того и существует, чтобы животное выполняло стратегию жиз-
ни своего вида без специального обучения пли приобретенного опыта. Ин-
стинкт отлета птиц на юг, когда они ис могут этого сделать, действительно
возбуждает беспокойство. Но чтобы птица охотилась за воображаемыми на-
89
секомыми!.. В такое трудно поверить, поскольку птицы - существо конкрет-
ных действий, ведущих к конкретному результату. Что же касается самого
процесса якобы мнимой охоты, то мне он хорошо знаком и даже не от насеко-
моядного скворца, а от зерноядных. В свое время я тоже не мог взять в толк,
зачем зяблики или снегири бросаются на полиэтилен под потолком или на
сам потолок. Однако быстро выяснилось, что они охотятся на мелких мушек,
причем вполне реальных, а не воображаемых, и делают это весьма настойчи-
во, поскольку ловкостью не отличаются. Можно отметить, что и скворцы не
слишком-то приспособлены для того, чтобы хватать насекомых над головой.
Если бы скворец охотился по воображению, то он скорее "видел" бы червяч-
ков и тюкал клювом под собой. Поэтому я думаю, что К.Лоренц просто не
увидел мелких мушек на потолке и счел, что его скворец охотится за призра-
ками своего воображения, порожденными инстинктом.
Обучаются не только птенцы, но и взрослые птицы. В течение всей жизни
они сталкиваются с ситуациями, о которых им ничего неизвестно и с которы-
ми их предки дела не имели. Попадание в неволю - одна из таких ситуаций.
Инстинкт выживания вынуждает птицу осваивать совершенно новый для нее
жизненный уклад. При этом она в значительной мере использует опыт уже
давно живущих в неволе птиц, наблюдая за ними. Нередко птицы перенима-
ют привычки других птиц и усваивают полезные знания, например, относи-
тельно пищи. Как-то мое внимание привлекла Матрена, которая, склонив
голову, смотрела как чиж ест сливочное масло. В ее глазах чередовались не-
доумение, интерес и сомнение. Чиж поглядывал благодушно на Матрену,
чувствуя, что она не собирается его гнать, а, наоборот, берет у него урок.
Насытившись, он улетел, а Матрена осторожно ткнула клювом в масло, обо-
млела, с омерзением вытерла клюв. Однако ее интерес не пропал. Она попро-
бовала масло снова и снова и, наконец, стала его потреблять так, словно всю
жизнь только и ела масло.
Таким образом, получение новых знаний и применение их в жизни про-
исходит у птиц, как и у других животных, в общении. Возможно поэтому
общение является наиболее распространенной формой бытия. У многих ви-
дов птиц выработался коллективный стиль жизни, который, по общему мне-
нию, повышает безопасность птиц,хотя в той же мере он и понижает ее, ведь
стая птиц значительно приметнее, чем одиночная птица или пара. Шансов
попасть на обед хищнику у отдельной птицы из стаи ничуть не меньше, чем
у одиночной птицы. В стае велики шансы получить заболевание при эпизоо-
тии, тогда как одиночек это почти не касается. Считается, что колониально
гнездящиеся птицы имеют больше шансов для успешного высиживания и
выкармливания птенцов. В подтверждение этой мысли собран большой ма-
териал (38, 39). Однако, как и в других аспектах, одна совокупность фактов
подтверждает теорию, которая построена на отдельных фактах, а другие факты
в данную теорию не укладываются или даже противоречат ей.
Дрозды-рябинники гнездятся небольшими колониями на деревьях, а
дрозды-белобровики - одиночно, на земле или близ нее, реже на высоте до 2
90
м. При сходной численности тех и других в данной местности гнезда рябин-
ников оказываются разоренными чаще, чем белобровиков. В конечном итоге
общий приплод белобровиков оказывается выше, что доказывает преимуще-
с гво одиночного гнездования даже близ земли, где значительно больше по-
юнциальных врагов, чем на деревьях. Однако приводятся и противополож-
ные данные, в которых, правда, к белобровикам добавлены и другие близ
1смли гнездящиеся птицы (38). На подобные данные безусловно влияют осо-
бенности территории (географическое положение, степень населенности и
г.д.), на которой они получены.
Большое разнообразие поведения животных привело Р.Хайнда (43) к
выводу о том, что "пока нет смысла формулировать общие теории побужде-
ния, которые были бы применимы для всех типов поведения у всех организ-
мов".
Известно, что кукушки подбрасывают яйца не в любое гнездо, а в гнез-
чо определенного вида мелких птиц. Соответственно имеется несколько "ли-
ний" кукушек, яйца которых похожи на яйца тех хозяев, которых кукушки и
используют в качестве воспитателей своего потомства. Для объяснения этого
феномена прибегают к представлению об импринтинге: дескать, у птенца
кукушки происходит запечатление "приемных" родителей (38). Однако вне-
шний облик птиц нс связан с обликом их яиц, поэтому данное объяснение не
является адекватным и существование специфических "линий" гнездового
паразитизма кукушек нельзя считать разгаданным.
Существуют многочисленные примеры антисоциального поведения
птиц. Чаще всего такое поведение обусловлено кормовой базой, что четко
проявляется у хищников. Понятно, что полярная сова или кречет предпочи-
। а ют иметь собственные охотничьи угодья, с которых они изгоняют чужаков,
особенно относящихся к тому же виду птиц, т.е. претендующих на тот же
корм, который необходим хозяину участка. Однако когда корма много, на-
пример, в "мышиный год", терпимость хозяина к пришельцам увеличивает-
ся, ла и площадь угодий уменьшается. Зачем без особой нужды трепать кры-
|||,я, когда приятнее на сытый желудок посидеть на кочке и поглазеть по сто-
ронам.
Антисоциальное поведение, очевидно, характеризует и отдельных ин-
дивидов из в общем-то социальных видов птиц. Именно они отправляются в
неведомые дали, в которые их влечет вовсе не видовой инстинкт, ведь их
предки там никогда не жили. Деревенская ласточка в глубине Таймырского
п-ова являет собой хороший пример подобного рода. И таких примеров мож-
но привести очень много. Отдельные птицы подобно людям-путешественни-
кам, отказываются от коллективного разума и от пространства, к которому
они адаптированы, и устремляются в полнейшую неизвестность. Они осваи-
вают новые для вида территории, возвращаются в ходе сезонных миграций
па исконную территорию и совершают положенную миграцию (скажем, ле-
ни- на юг), а на следующий год увлекают на освоенную территорию других
особей или хотя бы своего партнера. Разумеется, так происходит не всегда.
91
Один Всевышний знает, сколько погибает неведомых странников, после ко-
торых не остается могил. В горах Бырранга однажды я встретил умиравшего
самчика полярной овсянки. В этих местах полярные овсянки не живут, но
этот самчик был пионером. Ему, однако, не повезло. Несмотря на середину
лета, резко похолодало, потом выпал толстый слой снега, и птичка страдала
от голода и холода. Она, хотя и называется полярной, живет там, где много
кустов, т.е. климат все же помягче, чем в районах, где кустов мало или вовсе
нет. Примечательно, что за последние три десятилетия полярная овсянка (при-
чем исключительно самцы) начала встречаться и к западу, и к востоку, и к
северу от той области (внутренней Сибири), где она жила раньше. Так проис-
ходит расширение ареала данного вида. Можно сказать, что этот процесс
осуществляют антисоциальные индивиды с большим творческим потенциа-
лом, чем их собратья, предпочитающие максимально удобную жизнь в обще-
стве себе подобных. Ярким примером сказанного является литературный
персонаж Р.Баха - чайка по имени Джонатан Ливингстон, творческие дей-
ствия которой вызывают нарекания сородичей. В такой ситуации индивид
легко становится антисоциальным элементом.
Общение птиц
Птиц, ведущих одиночный образ жизни большую часть года, сравни-
тельно мало. Большинство птиц - существа общительные и, если даже по
каким-либо причинам птица не встречает представителя своего вида, с кото-
рым она могла бы общаться, она стремится жить вместе с представителями
других видов, если это для нее не опасно. В стаях одного вида нередко мож-
но видеть одиночек, относящихся к другому виду или даже роду, а то и се-
мейству. Например, в утиных стаях иногда держится гусь, а в стае пасущихся
скворцов можно увидеть черного дрозда. Разумеется, птицы, влекомые жела-
нием включиться в сообщество, выбирают себе подобных как по внешнему
облику, так и по способу пропитания. Поэтому к стае скворцов не примкнут
журавль или синица, но в нее могут включиться воробьи, непохожие на сквор-
цов.
О голосовом общении птиц еще совсем недавно существовали только
догадки. Оскар Хейнрот писал даже, что "какого-либо убедительного доказа-
тельства того, что птицы пользуются голосом или движениями с намерением
"объясниться" с другими птицами, мы не имеем" (22). Он считал, что звуки,
издаваемые птицами приблизительно соответствуют человеческому плачу,
смеху или крику от боли, т.е. являются врожденными, безусловно рефлектор-
ными. Возможно, что по большей части так и есть, хотя, конечно, голосом и
движениями птицы объясняются постоянно. Когда, например, два щегла сто-
ят друг против друга в петушиных позах и исходят в трещании, то их "объяс-
нение" вряд ли уступает таковому хозяек в многих коммунальных кухнях и
коридорах. Я имел возможность сопоставлять эти ситуации одновременно и
находил, что результат подобного объяснения у щеглов менее болезнен для
них. Истощив силы друг на друга, щеглы разлетаются с благодушным чири-
92
hiii11.см и через секунду от их злости не остается и следа. Соседки же бегут в
iiioii комнаты глотать валерианку и еще долго находятся во взвинченном со-
। ННШИИ.
Случается, что птицы поют, чтобы порадовать своего сородича. Один
реполов сидел у меня в клетке с неправильно сросшейся после перелома но-
। oii. Другой молодой реполов часто садился сверху-на клетку или рядом с
hiiriKon и с воодушевлением пел. При этом оба были самцы, но сидящий в
iuici kc реполов по понятной причине не пел, хотя негодующе покрикивал
ф.ип.цетом на канарейку, когда она мешала ему есть. Ясно, что никакого анта-
ini и пма между реполовами не было. Никаких знаков расположения к поюще-
му юварищу у сидящего в клетке реполова я не замечал, но это, видимо, не
мешало певцу считать, что его песня доставляет удовольствие инвалиду.
У многих птиц интерес друг к другу существует только за пределами
кормушки. Кажется, только что выражались самые добрые чувства, но вот
пнщы оказались на кормушке, и тут отношения круто меняются. Дескать,
। i.i. сударыня, очень мила, но кушать мне не мешай и, вообще, поди подаль-
ше. Ответ бывает разный, но конфликт в любом случае разрешается быстро,
ниже у щеглов.
Индивидуальная неприязнь у птиц -- дело обычное. Она может быть и
шапмной, невзирая на весовые категории и величину клюва. У меня жили
одно время снегирь и щегол, которые просто не могли не сцепиться, когда
оказывались рядом. Иногда сверху падал верещащий ком сцепившихся птиц.
Хотя щеглу доставалось явно больше, страха перед снегирем у него не выра-
батывалось. После схватки снегирь нередко еще бегал по карнизу возбужден-
ный, словно искал: "где этот шельмец, уж я ему задам!". И получивший урок
"шельмец" держался подальше. Но уроки он помнил плохо.
Хорошо известно, что благодаря голосовому общению некоторые виды
определяют свой гнездовой участок, например, зяблик. Это, конечно, не оз-
начает, что птица пост, лишь застолбив свой участок. Мои зяблики, напри-
мер, нс имели гнездовых участков, но орали, что было сил, слава Богу, нео-
дновременно. Тот же Хейнрот отметил, что у одного зяблика было зафикси-
ровано за два часа 824 повторения его короткой, но звучной песенки. Полу-
чается, что в минуту этот зяблик успевал повторить свою песенку около 8
раз. Если такие зяблики действительно существуют, то лучше не содержать
их у себя дома.
Из пары моих самцов зябликов долгожителей в вольере пел всегда один.
Иногда тут же находился и другой, но чаще поющий изгонял его из вольеры
в комнату. Песня же в гнездовое время предназначалась для уличного зябли-
ка с очень сильным голосом. Я никогда не видел, чтобы уличный зяблик явился
min выяснения отношений. А такое случалось с моим самчпком славки-чер-
шн оловки. Не знаю, уж как пронюхал уличный самчик про моего (поскольку
<ш нс пел во весь голос, а только бормотал), но мне приходилось быть свиде-
iciicM стычки этих милых птичек через сетку. Я даже считал своим долгом
вмешиваться, полагая, что шиловидный клюв Черноголовки - оружие весьма
93
серьезное. Если им угодить в глаз, то результатом будет одноглазость.
Но уличный зяблик, видимо, считал, что мой крикун находится на рас-
стоянии, превышающем его территорию. И действительно, в природе зябли-
ки часто поют на расстоянии друг от друга всего в несколько десятков мет-
ров.
Через несколько лет старый уличный зяблик исчез, а его место занял
молодой. Этот однажды пожаловал на вольеру для выяснения: кто его тут
старается обкричать и не пора ли ему дать трепку... Молодой красавец сидел
на сетке вольеры и обалдело смотрел в нее и в комнату. Мне не раз приходи-
лось видеть птиц, зацепившихся снаружи за сетку вольеры и глядящих внутрь;
то это был большой пестрый дятел, то уличная лазоревка или другие. Каж-
дый раз в глазах пернатого посетителя было такое удивление, что он на неко-
торое время замирал, нс в силах переварить видимое. Впрочем его ощуще-
ние, по всей видимости, не отличалось от такового посетителей человечес-
кого рода, появившихся в моей комнате впервые. Но у человека удивление на
лице представляется определенной мимической формулой, а у птицы мими-
ка совсем другая, если о ней вообще можно говорить, подразумевая движе-
ние перьев. Удивление с этим нс связано. Оно читается в глазах совершенно
однозначно, хотя выразить это читаемое словами затруднительно.
Когда человек годами живет среди птиц, они настолько привыкают к
этому человеку, что нередко демонстрируют поведенческие реакции так, слов-
но человека при этом нет. Голосом птицы пользуются не только с намерени-
ем объясниться, например, когда кто-то на кого-то наседает, но и с провока-
ционной целью. Мой Зинзюха демонстрировал это довольно часто и с неиз-
менным успехом. Стоило бросить в кормовое корыто горсть семечек, как к
ним немедленно устремлялось несколько птиц. Но тут с веток над корытом
раздавался пронзительный свист Зинзюхи. Все мгновенно замирали, словно
парализованные. Свист это безусловно означал тревогу, и это понимали все
птицы, нс только синицы. Он словно гипнотизировал птиц. Даже их глаза
становились словно стеклянными, совершенно отрешенными. Требовалось с
полминуты, чтобы прошло это состояние оцепенения. Но подателю провока-
ционного свиста этого времени оказывалось достаточно, чтобы спуститься
по веткам вниз и схватить несколько семян без всяких помех со стороны дру-
гих птиц. Он уже бодренько двигался по ветвям вверх с набитым клювом,
когда пернатая братия приходила в себя и поглядывала с вожделением в кор-
мовое корыто.
Явившись за следующей порцией семечек, Зинзюха уже нс повторял
свой провокационный маневр. Аферы удаются лишь тогда, когда они не по-
вторяются раз за разом. Но на следующий день Зинзюха мог снова свист-
нуть, и снова все замирали.
Другие птицы также издают сигнал тревоги, понятный для представи-
телей разных видов, хотя в другой ситуации, т.е. когда подающий сигнал дей-
ствительно встревожен. Но Зинзюха определенно предвидел, что его свист,
который даже в меня вселял какое-то неприятное ощущение, вызовет у всех
94
на несколько мгновений столбняк, и ему хватит этого времени, чтобы без
1ОЛК0ТНИ завладеть семечком.
Как правило, птицы не любят толпиться, и, если это получается по не-
обходимости, они стремятся отдалить соседей угрожающими позами и соот-
ветствующей голосовой тирадой, в которой без труда узнается: "ну-ка, под-
нинься" или "пшел вон". Желание отодвинуть соседа имеет разную эмоцио-
нальную окраску: от вполне благожелательной до чрезвычайно злобной. Не-
которые снегири вообще не желают видеть кого-либо в кормовом корыте,
мнда они там находятся. Как только кто-то подсаживается на край корыта,
i пегирь широко разевает клюв и с угрожающим квохтанием бросается к сев-
шей птичке. Она, конечно, тут же улетает, но на ее место садится другая, и
снегирь снова спешит, чтобы изгнать посетителя. Даже Матреныч был не в
состоянии противостоять одному снегирю и срочно ретировался. Иногда щур
нс улетал, а только отбегал к противоположному концу стола и, остановив-
шись рядом со мной, обалдело смотрел на снегиря. Казалось, он не переста-
н.|л удивляться: "Ну и субъект этот краснобрюхий!.." При этом он оглядывал-
ся на меня, словно призывая в свидетели такого бесчинства. Я, конечно, с
ним соглашался, а снегирь тем временем мерно "жевал" и ничто не выдавало
по злонамеренности, пока кто-то не уставал ждать освобождения корыта и
делал новую попытку подкормиться. Снегирь мгновенно преображался и
оросался на пришельца.
В природе я никогда не видел, чтобы в стайке кормящихся снегирей
находился субъект, который столь же яростно, как мой снегирь, прогонял своих
юварищей, если они случайно приблизились к нему вплотную. Но, в том то
н дело, что в природе снегири, как правило, соблюдают между собой некото-
рую дистанцию. Мы практически не может увидеть, чтобы два снегиря сиде-
ц|| совсем уж рядом. Птички держатся стайкой, но так, чтобы между членами
। ।айки соблюдалось индивидуальное пространство. Если кто-то невольно
нарушает чье-то пространство, то он тут же исправляет свою оплошность,
гщс до того, как ему будет сделан негодующий жест.
Осенью большие синицы часто сбиваются в стайки и совместно кочу-
ют Будучи в значительно большей степени, чем снегири, индивидуалиста-
ми, они подтверждают своим поведением то, что сказано о снегирях. По-
<коньку большие синицы очень подвижны и очень любопытны, они часто
нарушают индивидуальное пространство, т.е. оказываются рядом. Мгновен-
но ia синица, индивидуальное пространство которой нарушено, становится
и петушиную позу и нарушительница тут же отскакивает. Через минуту их
рои и могут поменяться, так как из-за недюжинной подвижности синицу иногда
просто заносит немного не туда, особенно, если на глаза попалось нечто чрез-
ni.i'iaiiiio любопытное. Сблизившиеся синицы прекрасно понимают, кто из
них является нарушителем, вторгнувшимся в чужое индивидуальное про-
• ipaiiCTBO. Это - та из них, которая сделала последнее движение к сближе-
нию. Поэтому она видит перед собой петушиную позу своей товарки и спе-
ши । отскочить. Все это происходит в быстром перемещении, как в некоем
95
танце. Птички не успевают даже разозлиться друг на друга.
У куриц были выявлены отношения, получившие название "порядок
клевания". Это означает, что в сообществе куриц имеется самая сильная и,
соответственно, почитаемая особь, которая может клевать всех. Ее же никто
не смеет клюнуть (20). Затем идет курица, которая клюет всех, кроме первой
и т.д. Наконец, остается та курица, которую может клюнуть любая другая.
Складывается полная иерархия, соподчинение.
По-видимому, в курятнике так и происходит, но в сообществах диких
птиц отношения сложнее или, можно сказать, демократичнее. Это заметно
даже в комнате, где сообщество складывается независимо от желания птиц.
Конечно, существует главная особь, но она должна постоянно подтверждать
свое лидерство с позиции силы. Нередко случается, что в данный момент
силовая тактика ненадежна, так как оппонент исполнен решимости противо-
поставить свою силу, которая может быть нс меньшей, чем у главной особи.
Тактика последней состоит в том, чтобы выбрать нужный момент, когда у
оппонента ослабнет решимость. Вот тогда нужно показать ему его место по
всей строгости.
Таким образом, лидерство определяется не столько благодаря силе, сколь-
ко использованию этой силы лишь в определенной ситуации, исключающей
неопределенность результата. Следовательно, главное в подтверждении пре-
стижа - определение ситуации, при которой стоит провести акцию самоут-
верждения, т.е. задать кому-то взбучку. Моральный аспект лидерства у птиц
столь же существен, как и у других двуногих. Птица ощущает свое превос-
ходство и ей приятно от этого ощущения. Она может спокойно чистить перья
и знает, что никто не подлетит и не потребует подвинуться или вообще сма-
тываться. Но материальные преимущества еще более важны. Когда в кор-
мушке лежит лакомство, можно спокойно им наслаждаться до полного насы-
щения. Пусть ближние вытягивают шеи и смотрят с тревогой -- достанется
ли им.
Разница между лидерами различных двуногих состоит в том, что птица
нередко допускает, чтобы около нее пользовались благами и другие. А когда
она насытилась, то вся стая может приступить к оставшемуся. Лидер попро-
сту покидает кормушку. И хотя среди членов стаи возникают конфликты иерар-
хического порядка, все же они уже не имеют той категоричности, как в слу-
чае с лидером. К тому же птичий лидер нс нуждается в соглядатаях и, если
таковые обнаруживаются, то лидер их вовсе не жалует.
Наконец, сообщество может обходиться и вовсе без лидера. Когда умер-
ла Матрена, то никто из живущих в комнате относительно крупных птиц не
обнаружил желания занять ее место в иерархии. При этом не произошло аб-
солютно ничего. Каждый жил как мог и хотел, по возможности избегая сты-
чек. Конечно, снегирь по-прежнему прогонял мелких с кормового корыта, но
это случалось реже, чем раньше, а во всем остальном снегирь никому не ме-
шал. Можно констатировать однозначно, что когда снизилась до минимума
иерархическая подчиненность, то общая враждебность тоже снизилась. Прав-
96
i;i, уменьшилось число птиц. Снижение их плотности также повлияло на сте-
пень агрессивности.
Когда в комнате всего 2-3 птицы, уже изрядно поживших здесь, то их
дмивность минимальна. Они почти не поют и большую часть времени про-
водят на одном месте, часто в полудреме. Стайные птицы, даже долго живу-
щие в комнате, стараются все же найти какое-то общение. А уж, если довс-
иось встретиться с сородичем (т.е. я купил представителя того же вида), то
жизнь может измениться коренным образом, хотя за плечами осталось много
всякого и, казалось бьг, остается только спокойно ждать конца. Однажды ис-
чез из поля зрения щегол, проживший в комнате уже 10 лет. Щеглы вообще
нс имеют привычки прятаться, а этот, большую часть жизни проживший со
мной, тем более всегда был на виду. Его исчезновение сразу навело на мысль
скоропостижно умер и куда-то завалился. Я принес лестницу и быстро на-
шел его на шкафу. Он упал с ветки головой вперед и заклинился между веща-
ми на шкафу, но был жив. В руке он оставался неподвижным, только глаза
сю следили за мной. Ноги щегла были судорожно прижаты к телу и совсем
скрыты в перьях. Их невозможно было даже оттянуть без опасения повре-
пнгь птице. Перевернутый вверх брюхом щегол все также безучастно смот-
рел на меня ничего не выражавшим взглядом. Я долго "грел" его своим био-
полем, но, наконец, решил, что все кончено и положил щегла в удобной позе
на тряпку. Он, однако, нс спешил умирать, а, скосив глаза, по-прежнему сле-
ши! за мной без малейшего движения.
Совершенно непонятно откуда у меня явилась мысль попробовать дать
ему раствор поливитамина. Право же, это было прозрение, данное свыше. Я
ьыстро размял середину витаминного шарика, добавил воды и набрал хлопь-
ев в пипетку. Разжав клюв щегла, я влил ему пару капель. К моей радости он
проглотил снадобье, т.е. его пищевод не был парализован. Прошло несколько
гскунд, и щегол дернулся и взлетел на карниз. Сев на ветку, он покачнулся, но
удержался и скоро совсем оправился. Стало ясно, что у щегла произошел
паралич на почве авитаминоза группы В.
После этого случая щегол 1.5 года жил в "щеглином одиночестве". Об-
щество реполовки и большой синицы его оставляло равнодушным. Лишь
и щелка на кормовом корыте вспыхивали мимолетные недовольства, выра-
жаемые коротким треском щегла. Пожалуй, большую общительность щегол
проявлял со мной. Едва я открывал дверь после долгого отсутствия, как до-
носилось его громкое приветствие: чирли!.. Нередко мы "беседовали" с ним.
Я стоял внизу, смотрел на него и что-нибудь говорил, а он воодушевленно
пел, глядя на меня, и делал паузы. В песню он часто включал короткие трески
п, когда он их не делал, я командовал ему: делай тр-р, тр-р, тр-р. И что же?!
()ц делал, как ему сказано, хотя и не всегда сразу.
В том, что щегол вступал со мной в контакт, а не пел сам по себе, сомне-
нагься не приходится. Глядя на меня со своей прерывистой трелькой, он дви-
। лл хвостом из стороны в сторону. Так щеглы поступают только со своими
приятелями.
97
Годы, однако, давали себя знать. Днем щегол часто сидел в неподвиж-
ности, отдыхал. "Беседовать" со мной ему не всегда хотелось, и на все мои
предложения пообщаться он только хмуро поглядывал.
Наконец я купил щеглу подружку, причем свсжепойманную. Для осмот-
рсния я посадил щеглиху вместе с прочими новичками в клетку. Но старик
щегол, не реагировавший на прочих птиц, на этот раз усмотрел, что в клетке
прыгает нечто "свойское". Он немедленно спустился к клетке и, вытягивая
шею, разглядывал щеглиху. Смотрины были явно эффективными. Через пару
дней я выпустил щеглиху из клетки, и она-ошеломленно взлетела на верхние
ветки. Мгновенно около нее появился старик щегол и нежно приветствовал
ее, коснувшись клювом ее бока. Чувствовалось, что щеглиха не имеет ничего
против старика, хотя могло бы быть и иначе. С этой минуты щеглы стали
чем-то единым: если один слетел на кормовое корыто, то и второй оказывал-
ся тут же, один вылетел в вольеру, второй последовал ему, купались они не-
пременно вместе. И если в иных щеглиных парах приязнь имеет границы и
может запросто перейти в свою противоположность в течение одной секун-
ды, то эта пара просто изумляла меня своей слаженностью. Даже на кормуш-
ке, где в приятельских отношениях щеглов вдруг наступает зловещая пауза,
эти щеглы мирно кормились рядом. Крайне редко доносилось щеглиное не-
довольство в связи с проблемой, кому ночевать на гвоздике за карнизом, в
тени от света, а кому — рядом, на открытой ветке. Конечно, недовольство
высказывала самка, пользуясь своим особым положением в глазах старика.
Примечательно то, что с самого начала самка не была дикой, как это
обычно имеет место у свежепойманных птиц. Не вызывает сомнения, что
самец сразу же дал ей понять, что бояться тут нечего, и по-своему объяснил
ей все особенности местного жития. Поэтому уже через пару недель новая
самка кормилась в 1 м от моего кресла, без опасения поглядывая на клубы
дыма из моей трубки. Пожалуй, она проявляла по отношению ко мне даже
большую беспечность, чем старик, который при всей своей расположеннос-
ти к мне выдерживал дистанцию по крайней мере 2 м.
С появлением самочки старый щегол заметно оживился. Если раньше
он подолгу сидел на одном месте в легкой полудрёме, то теперь постоянно
слышалось щеглиное чириканье и птички сновали туда-сюда, играючи сго-
няли друг друга с места, перескакивали друг через друга. Движения старика
были столь же легкими, как у явно молодой самочки. Однако приветствовать
открываемую дверь старик не забывал и иногда с ним можно было "побесе-
довать". При этом он энергично "делал хвостом" и обращался то ко мне, то к
своей подруге, сидящей рядом и спокойно наблюдающей все происходящее.
К вечеру старик все же утомлялся, и оба щегла устраивали "тихий час".
Они не выбирали для этого более спокойное место, и поэтому их покой часто
нарушали прочие птицы, не обращавшие внимания на расслабившихся щег-
лов. Если рядом на ветку плюхнулся клест, то какой уж тут отдых! Клест этот,
хотя и добродушный, все же доставляет неприятности. Решил, например, что
на гвоздике в тени удобнее ночевать ему и принудил щегла освободить место.
98
\ । у г еще овсянка, так и не освоившаяся в комнате, бегает по карнизу и перс-
iipi.ii нвает через щеглов то в одну сторону, то в другую. Все птицы понима-
|ч I, что она - дура редкостная, но, что с ней поделаешь?! А страх заразителен
и щеглы перелетают на шкаф.
К.Лоренц (1) открыл, что у стайных птиц положение самки определяет-
। и положением самца, в частности, у галок. Была самочка серенькая, так себе,
л с шла подругой лидера и превратилась в "первую леди". Знакомо, не правда
*|н?! Но так бывает не всегда. Самочка может стать "первой леди " и без вли-
яния самца, который находится у нее "под каблуком". Наконец, у самочки
может и нс быть желания становиться "первой леди". Не всем птицам, как и
•нолям, требуется ощущать превосходство над другими. Кроме того, у мно-
। их с тайных птиц вообще нс прослеживается какая-либо иерархия, а, следо-
н.нельно, и нет надобности "выбиваться наверх". В качестве примеров мож-
но назвать скворцов, чечеток, чижей, ласточек, а также птиц, образующих
о.| »ары.
Вообще можно сказать, что открываемые закономерности в науке о по-
печении животных, а скорее всего в природе в целом, обязательно имеют
। noii антипод, т.е. на каждое справедливое утверждение может быть сделано
। । оль же справедливое антиутверждение. Возможно, что это и есть главная
|.п<ономерность. В фундаментальной сводке Р.Хайнд (43) содержится нема-
»ю юму примеров.
Некоторые авторы рассматривают отдельные элементы поведения как
признаки генетического родства. Начало такому подходу положил, видимо,
К Лоренц, установивший сходство демонстраций у гусей и уток. Р.Хайнд (43)
i читает, что такой признак, как вращательные (строго говоря, эти движения
пс вращательные, а из стороны в сторону. Возможно, это - неточность пере-
вода с английского языка.) движения хвостом у щегла и других видов подсе-
мейства указывает па их родственные отношения. Однако многие родствен-
ные щеглу виды (чиж, зеленушка и др.) хвостом совсем нс двигают. Наобо-
poi, особенно интенсивно двигает хвостом жулан, относящийся к другому
। гмейству. Таким образом, поведенческие признаки могут и нс соответство-
ii.i 11. родству видов, устанавливаемому по морфологии и анатомии.
Одна и та же демонстрация может осуществляться в различных ситуа-
циях. Если у щеглов и снегирей движения хвоста означают ухаживание, то у
/кулана это и выражение настороженности, сопровождаемое голосом: чек-
чек. Точно так же кивание головой у уток, с одной стороны, угроза соседу, а с
ару гой - настороженность, которая у гусей выражается поднятием клюва при-
ьиизптельно на 30° на вытянутой шее. Конечно, в поведении каждого живот-
ною есть врожденные, наследственные и приобретенные путем научения
।цементы. Роль тех и других изменяется с возрастом птицы, поскольку она
постоянно обогащает свой житейский опыт.
Проявление инстинктов может быть смещено при неестественной об-
г । ановке. Домашние собаки и кошки нередко видят в человеке полового парт-
нера. То же самое случается у птиц. "Если снегиря вырастить в изоляции от
99
особей своего вида, то он сначала относится к своему хозяину как к родите-
лю, а затем как к первому партнеру. Если в течение зимы или осени снегирь
умеет возможность образовать пару с особью своего вида и противополож-
ного пола, его привязанность к человеку постепенно исчезает. Если же все
это время он будет находиться только в обществе людей, то один из этих
людей будет воспринят как половой партнер и это запечатление станет нео-
братимым" (Nicolai J., цит.по: 43). Естественно, что автор все это пронаблю-
дал, тем не менее, к приведенной цитате можно сделать следующий коммен-
тарий.
Снегирь, имеющий возможность образовать пару в любое время года
необязательно это делает, а если делает, то необязательно как половой парт-
нер. В последнем случае самца можно назвать ухажером-теоретиком. Для
него достаточно попеть перед самкой с "выламыванием" хвоста. Подобное
же отношение может быть проявлено и к человеку как у снегиря, так и у
щегла. Нередко птицы (только самцы), демонстрируя свое расположение, по-
очередно поворачиваются грудью то к самке, то к человеку. Вряд ли в этом
следует усматривать сексуальное содержание. Эти отношения скорее можно
сравнить с любовью 10-летних детей, в которой отсутствует сексуальная ком-
понента.
В отношениях птиц между собой легко прослеживаются чувства, кото-
рые обычно связываются с человеком и поэтому считаются высокими. К та-
ким чувствам, кроме возвышенной любви, относятся совесть и альтруизм.
Последнее понятие уже давно используется зоопсихологами (39). Известно,
например, что, если у пары длиннохвостых синиц (ополовников, аполлоно-
вок) по какой-либо причине погибла кладка, то вторичную кладку они не
делают, а принимают участие в выкармливании птенцов соседней пары (44).
Зимой эти очаровательные создания прячутся на ночь в густых ветвях и си-
дят, тесно прижавшись друг к другу.
Снова на воле
В один погожий июньский день я открыл вольеру, убрав в боковой стен-
ке внизу небольшую фанерку. Первым выход на улицу обнаружил, конечно,
пухляк, снующий взад-вперед из комнаты в вольеру и обратно. Он попрыгал
в этом выходе, обследуя его края, потом по внешней стороне сетки выбрался
наверх вольеры. Некоторое время он осматривался, а потом решительно уст-
ремился к высоким деревьям в некотором отдалении, хотя буквально в 1.5 м
от вольеры находилась крона большой липы. Летал он неважно и, поскольку
деревья находились метрах в 30, ему не удалось долететь до них. Он сел на
землю, добрался до кустика, перелетел на следующий кустик, все время воз-
бужденно треща. Наконец, он добрался до больших кустов под деревьями и
немедленно начал склевывать что-то. Меня он подпускал на то же расстоя-
ние, что и в комнате, т.е. на 1 м, но был весьма насторожен и спешил отда-
литься. Из комнаты я еще долго слышал его трещание.
Затем выскочила чечетка самка, прожившая у меня 2 года. Она перелс-
100
ic iiа на соседнюю липу и начала перекликаться с чечетками, оставшимися в
nt нн.сре. Дважды она возвращалась на вольеру и пыталась проникнуть внутрь,
но найти вход сбоку и снизу она не могла и, попрыгав по сетке, улетала на
пину. Однако через некоторое время чечетки в вольере также нашли выход и
ока тлись на липе. Довольно долго с липы доносилась их "чив-чив". Потом
они снялись и дружно перелетели на покрытый высокими кустарниками бу-
|о|) в соседнем автопарке. Там они принялись кормиться семенами ивы. На
мгня они особого внимания не обращали, держась в верхней части неболь-
ших деревьев.
В течение более 3 часов, которые была открыта вольера, незаметно ис-
'icniH овсянки обыкновенная и ремез. Первую я больше не видел. Она нор-
ма hi.но летала, но была старая, так как только у меня прожила 6 лет. Ремез
пиал неважно, и я увидел его посередине пустынной асфальтовой дороги.
()п пил из лужицы. Когда я приблизился к нему, он перелетел на кусты вдоль
вороги, а потом вдоль ряда кустов, и исчез из виду. Через пару часов я снова
сходил к этим кустам и нашел ремеза, которого уже осаждали воробьи. Он
|рсвожно "фьитькал", наблюдая как я подбираюсь к нему, потом взлетел на
нижние ветви невысокого дерева. Я потряс ветки, и ремез тяжело полетел
через дорогу. Я помчался за ним и погнал его вдоль кустов, мешая сесть и
осмотреться. Вскоре он плюхнулся в траву, и я его выловил. В комнате ремез
пропрыгал по кусту наверх, как обычно. Было ясно, что на воле он не выжи-
вет.
Пухляк до вечера держался близ дома, но голоса его уже не доносилось.
Видимо он понял, что на воле лучше помалкивать, тем более, что по сосед-
< । ну то и дело кричали тревожащиеся за свое гнездо вороны. Несколько раз я
иi.iходил из дома, чтобы посмотреть, где птицы. Пухляк примечал меня из
। ущи ветвей и неизменно показывался, однако близко не приближался. Че-
•icTKii, как обычно в природе, кормились стайкой, оживленно перекликаясь.
111 ивовых сережек от их усилий летел пух.
Утром я нашел их на том же бугре, но пухляк исчез. Чечетки же, как мне
показалось сначала, были как и накануне оживленные, лишь самая свежая,
подобранная где-то соседкой со сломанным крылом, и только недавно став-
шая способной летать, сидела на ветке неподвижно, видимо, спала. Потрево-
женная, она перелетела без видимых нарушений координации. Через 2-3 часа,
когда я снова появился на бугре, старая моя самочка, трепеща, опустилась на
»’кпои бугра, и я ее тут же отловил. Она сильно ослабла. Через некоторое
время я наткнулся на земле на свежую чечетку, которая имела обыкновение
। ром ко кричать при опасности. Я выловил ее также. Оставался только ста-
ры ii самец, как я думал, но он вел себя весьма осторожно и летал без призна-
ков слабости.
Посадив свежую, крикливую чечетку в клетушку, я насторожил рядом
шнадню, и скоро самец в нее попался. Он сильно метался в западне, и тут я
разглядел, что это вовсе не мой старый самчик, а какой-то другой, молодой,
по, что самое любопытное, долго находившийся в неволе, так как красное в
101
оперении у него было заменено серо-оранжевым. Дома новый самец повел
себя спокойно, хотя было заметно, что он осматривается. Позднее, как-то
накупавшись, он буквально вломился через стенку в клетку и, усевшись на
жердочке, принялся приводить в порядок оперение. Стало быть он долго си-
дел в клетке, затем был выпущен или вылетел сам и, попав в наши края, при-
соединился к моим чечеткам. Старый же мой самец наверняка погиб, так как
он едва ли оставил бы своих подружек и улетел. Не исключено, что воробьи
дали ему взбучку, и это усугубило его положение. Воробьи, как мне приходи-
лось видеть, весьма враждебно разглядывали чечеток на бугре и уж они, ко-
нечно, чувствуют себя тут хозяевами в мире мелких пернатых, особенно при-
метив, что новые для них птицы держатся нс совсем уверенно, привыкнув к
комнатным условиям. Последнее время было заметно, что старый самчик стал
нс просто старым, а буквально дряхлым. Он подолгу сидел нахохлившись на
одном месте и дремал, не пряча клюв в перья. На окрик он открывал глаза и
смотрел как-то осовело, а через мгновение зарывал нос в перья. Тем нс менее
он был явно здоров. После дрсмания он оживлялся, движения у него были
вполне нормальные. Он много общался с другими чечетками.
Столь же старой, но вполне здоровой была обыкновенная овсянка. Трудно
предположить, что с ней сталось. Ясно одно: она сразу улетела куда-то дале-
ко. Ясно также, что долго она на воле не смогла бы прожить.
Через месяц с небольшим старая самочка чечетка снова оказалась на
воле. Выясняя, кто это столь настойчиво ползает по вольере с внешней сто-
роны, я увидел именно ее. Она пролезла под фанеркой, закрывавшей вход в
вольеру с улицы, хотя дыра была совсем маленькой. Попасть через эту же
дыру обратно было, конечно, проблематично, и полазав по сетке, чечетка
перелетела на липу. Вечером ее поблизости не было, но вдруг она появилась.
Хотя я стоял около вольеры, отодвинув занавеску, она прыгала по сетке, при-
влекаемая звуками своих товарищей. Я попытался осторожно выпроводить
всех из вольеры, чтобы открыть ее, но и беглянка перелетела опять на липу.
Через некоторое время я отловил "крикливую" самочку, посадил се в клетуш-
ку и выставил в вольеру, открыв ее. Хотя самочка добросовестно подавала
голос, когда я постукивал по стеклу (возможно, что голос имел оттенок стра-
ха), беглянка больше не появилась.
Незадолго до этого исчез из комнаты вьюрок. Может быть он пролез в
ту же дыру под фанеркой, хотя у меня сложилось мнение, что у птиц, обита-
ющих в основном в верхних частях крон, внизу разведывательная функция
ослаблена, так как, находясь внизу, они стремятся кверху. Поэтому, когда была
открыта вольера, из нее нс вылетели ни клест, ни щур, ни зеленушки, ни
реполовы и др. Дело здесь, видимо, не только в привыкании к помещению,
как у птиц, находящихся долгое время в клетке, из которой многие не вылета-
ют, даже если клетка открыта целый день, и птицы иногда выглядывают из
нес. Возможно птица испытывает настороженность и даже страх при явной
перспективе какого-то нового, а точнее забытого ею образа действий. Если
такое предположение правильно, то оно, разумеется, относится лишь к от-
102
•1СИЫ1ЫМ индивидам, а нс ко все представителям данного вида. К тому же
немало таких видов, для которых робость вовсе нехарактерна, т.е.ни один из
о । носящихся к ним индивидов нс испытывает неуверенности перед действи-
ем, которое он имеет возможность совершить. Нечего и думать, что большая
гишща стала бы размышлять на пороге открытой клетки, улететь ей или прыг-
ну н> обратно вглубь клетки. Однако для обсидевшейся в клетке зеленушки
на проблема трудноразрешима и она скорее предпочтет не покидать клетку,
нем бросаться сломя голову прочь.
Однажды только что накупавшаяся чечетка Монголка (у нее были слег-
ка раскосые глаза) бегала по полу не в состоянии взлететь. Выходя из комна-
। м, я не заметил, что она рядом с дверью. Монголка шмыгнула в коридор. Я
помчался за ней, но как раз к этому времени крылья ее подсохли, и она через
несколько секунд взлетела и принялась, не спеша, порхать взад-вперед по
дининому мрачному коридору. Вскоре она заметила сбоку свет, льющийся из
<>| крытой в туалет двери. Птичка залетела туда и уселась на открытой фор-
1очкс. Путь на волю был открыт. Однако чечетка не спешила. Она принялась
чиститься, а мне ничего не оставалось делать как отправиться на улицу, что-
। и.। посмотреть куда она полетит, когда закончит причесывание перьев. Она и
। у г пе спешила, и я молил провидение, чтобы никто из соседей не ощутил
потребности посетить этот прозаический уголок дома. Наконец, Монголка
решила, что все в порядке и вместо того, чтобы вылететь в воздушный океан,
о । крытый перед нею, она взлетела на переплет окна над форточкой и начала
(>сгать по нему. Я помчался обратно, и скоро чечетка обсуждала события в
гноен интерпретации со своими товарками в привычной комнате.
Как-то я купил сразу три чечетки, и вместе со старой моей чечеткой в
комнате образовалась целая стайка этих шустрых, вечно суетящихся пичуг.
()ни недаром зовутся чечетками, так как редко молчат. В комнате происходи-
1.1 постоянная чечеточья перекличка, сдабриваемая характерной трелькой,
напоминающей журчание. Последнее явно означало ощущение радости бы-
111Я.
Я не заметил, чтобы старая чечетка, жившая у меня уже 6 лет, встретила
новых с особой радостью, хотя она внимательно присматривалась к ним.
11оныс чечетки были молодые, бесшабашные, в них не чувствовалось инди-
нпдуальности. Напротив, старая чечетка была явной личностью, отличаю-
щейся по своей психологии от среднего представителя своего вида независи-
мостью и даже чувством собственного превосходства.
Чечетки очень быстро привыкли к новому световому режиму (с элект-
рическим светом) и не желали угомониться, даже когда свет гас. В темноте
опп порхали легкими комочками и перекликались. Временами раздавалась
чиже журчащая трель. Ко мне они быстро привыкли, но особого доверия не
оказывали. Чечетки вообще птички не особенно пугливые, но и спустя годы
пип не обнаруживают доверчивости к человеку, стараясь держаться подаль-
ше.
Будучи птичками холодоустойчивыми, чечетки предпочитали находиться
103
в вольере даже зимой. Но когда на улице темнело, они неизменно перебира-
лись в освещенную комнату.
В старой вольере с проржавевшей сеткой то тут, то там появлялись дыр-
ки. Чечетки, постоянно ползающие по сетке, эти дырки находили и вылезали
на свободу. Однако ощущения свободы они не переживали. Оказавшись сна-
ружи вольеры, они пытались попасть обратно, тем более, что оставшиеся в
вольере чечетки, словно чувствуя, что положение их товарки изменилось,
призывно кричали. Когда свободная чечетка перелетала на соседнее дерево,
чечетки в вольере устраивали форменный гвалт. Вскоре освободившаяся че-
четка слетала на вольеру, прыгала по ней наверху и по бокам, теребила клю-
виком металлическую сетку, словно желая ее разорвать, но найти дырку и
снова пролезть через нее в вольеру не могла.
Выбравшаяся на волю чечетка обычно проводила остаток дня на сосед-
нем дереве и на вольере, куда она слетала, привлекаемая призывом товарок.
Однако утром следующего дня она, как правило, уже нс появлялась. Но од-
нажды, увидев очередную чечетку на вольере, я обнаружил новую дыру в
потолке вольеры и решил вернуть ее, открыв в вольеру большой проход. Для
этого нужно было выгнать всех птиц из вольеры в комнату, что явилось нема-
лым испытанием и для птиц, и для меня. Выскакивать в комнату им нужно
было рядом со мной через форточку и, если старые птицы знали этот путь, то
новые ни за что не хотели проскакивать над моей рукой в форточке, а мета-
лись по вольере. Лишь когда я открыл окно и вылез в вольеру, снсгириха и
овсянка в отчаянии прошмыгнули мимо меня в комнату. Освободившаяся
чечетка, понаблюдав за суетой в вольере, предпочла смотаться. Когда я от-
крыл большой ход в вольеру, она находилась где-то в окрестностях, и вольера
сс совсем не привлекала.
В комнате я насторожил западню, чтобы отловить чечетку и, посадив ее
в клетку, выставить в вольеру для приманки беглянки. Скоро в западню попа-
ла старая чечетка, хотя оставшаяся новая вертелась тут же. Старая чечетка,
словно потрясенная таким предательством, билась в западне как сумасшед-
шая. Я препроводил ее в клетку и выставил в вольеру, но она нс желала кри-
чать и звать беглянку. Через какое-то время опа успокоилась и прыгала в клетке
без признаков отчаяния, но голос ие подавала. Улетевшая чечетка не появи-
лась, и, смирившись с се утратой, я вернул старую чечетку в комнату и полез,
который уже раз, чинить вольеру. Теперь стало ясно, что потолок совсем вет-
хий, и я устроил глухое покрытие вольеры из фанеры, заодно приладив к
стенке небольшую клетку с дверцей, открывающейся наружу. Дернув за ве-
ревочку, эту дверцу можно было захлопнуть. Ремонт вольеры и устройство
ловчей клетки заняли много времени, и освободившаяся чечетка, естествен-
но, улетела в неизвестном направлении. Тем не менее она пребывала где-то
неподалеку. Когда на следующий день я выпустил птиц в вольеру, и оставша-
яся из новых чечетка заголосила, на вольеру слетела вчерашняя беглянка. Ее,
по-видимому, не смутило, что с новым покрытием вольера выглядела иначе,
чем накануне. Вскоре беглянка забралась в клетку, и я благополучно захлоп-
104
пул ее. Она спокойно сидела в клетке и даже не среагировала на другую двер-
цу, открывшуюся внутрь вольеры. Пришлось лезть и доставать ее рукой. Толь-
ко тут чечетка забеспокоилась и начала увертываться.
В комнате она с радостным чивканьем взлетела из руки на ветки, но
было заметно, что она ослабла. Вероятно, за все время отсутствия ей не уда-
лось хорошо подкормиться, хотя время было апрельское, и корм на улице
можно было найти без труда. Оставшиеся чечетки встретили беглянку, быст-
ро подлетев к ней и обменявшись своими обычными формами приветствия.
Как-то в конце зимы я купил пару снегирей. Уже на следующий день
самец спокойно вылез через дыру в крыше вольеры, посидел, оглядываясь,
на краю вольеры и был таков. Дыра, через которую в тот же день ускользнули
свсжекупленные клест и упоминавшаяся уже чечетка, явилась для меня не-
малым открытием. Ее размеры позволяли пролезть без особых затруднений
птице величиной с галку, и мне оставалось только радоваться, что все мои
пернатые не оказались на соседних деревьях, наслаждаясь открывшимся про-
стором. Ведь дыра эта, надо полагать, не открылась внезапно, сама по себе, а
существовала уже какое-то время, с тех пор как с карниза дома сбивали со-
сульки. Одна из сосулек пробила крышу вольеры, но я этого не заметил.
Птицы, привыкшие к вольере, на сетку почти не прыгают. Разумеется,
этого нельзя сказать о любителях лазания, таких как синицы, клесты или че-
четки. Но чтобы по вертикальной сетке передвигался грузный снегирь?.1, да
еще и перелезал к тому же на потолковую сетку, передвигаясь вниз спиной?..
' )то возможно только для свежего снегиря, который еще не обжился в поме-
щении. Но и у спокойной по своему характеру птицы в условиях нового мес-
тожительства происходят порывы отчаяния. Птица начинает метаться, как
бы вспомнив, что она не может лететь куда глаза глядят. Потом она успокаи-
вается, и ее внимание привлекает кормовое корыто.
Оставшаяся после убытия самца снегирпха оказалась удивительно спо-
койной пичугой. Она совсем не металась попусту. Несколько раз, обогнув
тнавсску, она тюкнулась в оконное стекло и усвоила, что это - преграда.
Выработка этого знания должно быть не составляла трудности, потому что
стекло не отличалось первозданной чистотой, хотя свет через него проникал
еще немалый.
Вскоре снегирпха запела. Как и другие представительницы своего вида,
она имела весьма суровое выражение лица. Самцы снегирей во время пения
выглядя как-то благодушно. Такое впечатление создается от слегка припод-
нятой и даже чуть откинутой назад головы и растопыренных перьев, особен-
но на груди. Самки же снегирей поют чаще не меняя своего обычного вида,
i.c. перья остаются прижатыми. Певунья не принимает какой-то специаль-
ной позы, а исполняет свою песню как домохозяйка, орудующая в кухне. Для
меня, правда, остается тайной кухонное исполнение, скажем, обожаемой мною
Виктории Ивановой. По всей видимости, оно отличается от сценического,
которое требует большей концентрации усилий, чем та, которая возможна
при приготовлении похлебки. Концентрация начинается уже при одевании,
105
что эквивалентно птичьему "почистить перышки". Максимум концентрации
сопряжен, конечно, с собственно исполнением, чему способствует опреде-
ленная поза. Статичность позы подчеркивает динамичность и экспрессию
внутренних переживаний, передаваемых исполнителем слушателям.
В наше время, правда, сценическая практика претерпела существенные
изменения. Исполнители классики (певцы и музыканты) в основном еще ма-
лоподвижны. Трудно себе представит, чтобы во время исполнения романсов
Виктория Иванова раскачивала бедрами или исполняла бы канкан. Статичес-
кая поза в исполнительском искусстве немало связана с качеством исполне-
ния. Все выдающиеся скрипачи, например, во время игры практически не-
подвижны (исключая руки, конечно). Но как-то я имел удовольствие поси-
деть на одном концерте "Ленгосконцерта". Среди прочего выступала какая-
то певица, исполнявшая романсы. Руками она, правда, "работала" мало, но
где-то посередине романса слегка закашлялась. Аккордеонист сделал гром-
кий проигрыш, за время которого исполнительница выдавила из себя все
лишние мокроты, оглушительно высморкалась и продолжила "утро туман-
ное". Потом вышел скрипач. "Романс" из кинофильма "Овод" так воодуше-
вил его, что он согнулся чуть не под прямым углом и, отставив ту часть туло-
вища, которую Бернард Шоу стеснялся называть при дамах, извивался. Сде-
лав в заключение великолепного "петуха", он выпрямился и раскланялся с
изяществом, не уступающим, во всяком случае, таковому В.Спивакова. Пуб-
лика ревела от восторга, как на стадионе.
На эстрадных подмостках исполнители во все времена не видели боль-
шого криминала в двигательной активности, сопровождающей вокал. Но мож-
но заметить, что, чем выше было вокальное мастерство, тем меньше оно со-
провождалось телесными движениями. В 60-х--70-х годах Эдита Пьеха явила
собой пример полной гармонии эстрадного мастерства, включавший элемен-
ты женственности, пластики и проникновенного исполнительства. Невероят-
но представить ее бегающей и прыгающей с микрофоном в руках, как это дела-
ет теперь се дочь, подчиняясь течению моды. И дело тут не в характере песен,
под которые можно двигаться. Как-то я смотрел по телевизору "Музыкальный
ринг", на котором соревновались два рок-ансамбля: чешский и литовский. В
первом солисткой была совсем юная девица. Богатый голос, которым она сво-
бодно владела, сделал ее выступление просто-таки потрясающим. У нее не
было нужды прыгать по сцене, так как вся энергия шла на вокал. Многие же
нынешние певцы пытаются скрыть недостаток мастерства экстравагантным
поведением во время исполнения, кордебалетом подобранных женских фигу-
рок в купальниках или шокирующими киноклипами. Если все это убрать, ос-
тавив лишь песню, то впечатление будет жалким, так как в песне нс окажется
главного -ее возбуждающей слушателя силы. Эта сила не измеряется физичес-
кими приборами, так как она действует в эмоциональной сфере. Когда говорят
о проникновенности исполнения, то при этом имеют в виду именно глубину,
которую сопереживает слушатель. Глубину создает автор, а доносит се до слу-
шателей исполнитель. Он может сделать это хорошо или плохо.
106
Песня, а также инструментальное исполнение служат средством духов-
ного общения людей, унаследованным из мира животных, прежде всего птиц.
Песни пернатых предназначены для того, чтобы их слышали. В них содер-
жится разнообразная информация. Поющая птица заявляет прежде всего о
своем присутствии и о своем добром здравии (больная птица, естественно,
иг поет). Песня птицы является ее видовым признаком: соловей не может
петь как синица и наоборот, хотя существует категория птиц, называемых
пересмешниками. Такие птицы способны перенимать песни других видов,
воспроизводить различные слышанные-ими звуки, в том числе и человечес-
кую речь. Однако пересмешников в природе довольно мало и даже класси-
ческие пересмешники - скворцы не стремятся постоянно "скрипеть дверью"
нпи "кудахтать курицей". К тому же пересмешники чаще всего фальшивят,
\о1я случаются и поразительно чистые подражания. Мой клест, например,
воспроизводит "звеньчание" зеленушки совершенно безукоризненно.
Песня любого вида сложилась в процессе эволюции так же, как, ска-
жем, строение клюва или ноги, характер полета или передвижения по земле.
Но песне любая птица легко узнается в природе даже тогда, когда она вне
поля зрения или ее невозможно рассмотреть в деталях. В рамках определен-
ного вида песня часто удивительно сходна или, лучше сказать, неразличима.
1а много лет я нс уловил какой-либо разницы в песнях моих зябликов, щег-
пон, зеленушек, чечеток. Однажды я уехал в экспедицию на Кольский полу-
остров, оставив дома постоянно поющего самца щура. Близ озера Умба, где я
вскоре поставил палатку в прекрасном сосновом лесу, то и дело слышалась
песня щура, до малейших интонаций повторяющая песню моего щура, ос-
нпипегося в Ленинграде и имевшего перед глазами не могучие сосны дев-
ri венного леса, а убогую обстановку моей комнаты или липу да огромный
клен за окном, а чуть подальше - бывшую церковь Спаса Преображения.
Вполне возможно, что пение птиц одного какого-то вида, воспринимае-
мое человеческими ухом как тождественное, при специальном анализе с по-
мощью аппаратуры может оказаться различающимся. Точно также неразли-
чимое на первый взгляд оперение разных особей при внимательном изуче-
нии обнаруживает мелкие различия.
Песня снегиря с точки зрения человеческой весьма примитивна. В ней
пег чистых свистов, переливчатых трелей, изящных коленец. В общем, не
соловей и даже не щегол, и все же, когда снегирь поет, он сразу обращает на
себя внимание. Снегирихи поют, как правило, хуже самцов, но некоторые из
них явно не уступают мужскому полу. Самка, которую покинул самец, неза-
метно для себя вылезши через дыру из вольеры, была именно незаурядной
певуньей. Ее совсем не смущало то обстоятельство, что рядом нет сородичей
п некому оценить ее певческую способность. Не думаю, что ее песня пред-
назначалась для меня, хотя в принципе не считаю эту идею абсурдной. В
некоторых случаях я не сомневаюсь, что птица пела для меня. Но снегириха
(нала слишком свежей в комнате и вряд ли воспринимала меня с положитель-
ными эмоциями, побуждающими к пению. Однако то, что она не испытывала
107
страха, когда я находился рядом, сомнения не вызывает. Ощущая страх, пти-
ца не поет, также как не станет петь самогонщик, завидев на пороге своего
дома милиционера.
Снегириха пела, не поднимая перьев на голове, но сидела при этом не-
подвижно и чинно. Она пела, когда я был рядом и, мало того, еще и разгляды-
вал ее в упор. Пела, когда я находился в соседней комнате. Пела в вольере.
Наверное, ее песня и привлекла самца, который улетел, но оказывается, пре-
бывал где-то неподалеку.
Как-то,проходя по двору, я прислушался к доносившейся сверху песне
снегирихи и вдруг увидел промелькнувшее красное. Откуда-то появившийся
самец уселся сначала на липу, затем на вольеру. Я был уверен, что это мой
сбежавший снегирь. Но что было делать? Вольера наглухо заделана. Снеги-
риха прыгнула на сетку и посмотрела вверх на самца. Он нагнул голову, как
бы принимая ее внимание. Вскоре он улетел.
Через пару недель из вольеры выскочила чечетка, и я обнаружил, что у
заплаты, которой я закрыл дыру, отогнулся край. Пытаясь снова заделать дыру,
я убедился, что сетка совсем проржавела и рвется словно паутина. Тогда я и
положил на вольеру куски фанеры и сделал глухой потолок. Одновременно
приспособил ловушку с захлопываемой с помощью веревочки дверцей. На
следующий день сбежавшая чечетка появилась и без колебаний залезла в
ловушку. Скоро она уже прыгала в комнате и, вероятно, обсуждала со своими
товарками происшедшее. А тема для обсуждения, конечно, была. На улице
еще кругом снег, кормиться нечем, особенно привыкнув к кормовому корыту.
Беглянка явно радовалась, что все обернулось так, а не иначе. Вечером она,
уже отъевшаяся и наобщавшаяся с товарками, умиротворенно смотрела на
меня сверху вниз на расстоянии вытянутой руки.
Прошло еще две недели, и появился снегирь. Я увидел его в окно сосед-
ней комнаты, когда он слетел то ли с вольеры, то ли с соседней липы и уселся
на низкое дерево за двором. Близился вечер, солнце освещало красную грудь,
и снегирь долго сидел не двигаясь. Снегириха то выпрыгивала в вольеру, то
залетала в комнату и, несмотря на мои уговоры, петь не желала. Минут через
15-20 снегирю надоело бездельничанье, и он, мелькнув красным зигзагом,
уселся на вольеру. Видимо, он уже усвоил, что крыша вольеры изменилась, и
сверху не видно, что делается внутри. Посидев недолго на краю вольеры,
снегирь сел на дверцу ловушки и, завидев внутри семечки, прыгнул внутрь.
Я дернул за веревочку, и теперь снегирь оказался в клетке. Он совсем не обес-
покоился. Лишь когда я засунул в ловушку руку, он засуетился. Выпущенный
в комнате из руки, он уселся на ветки на шкафу и деловито осмотрелся. В
этом помещении он провел всего лишь сутки полтора месяца назад. Но пове-
дение его было таково, словно он вчера только улетел, а до того жил здесь не
один год.
Снегириха, как всегда строгая, сидела молча рядом с тем, кого она столь
долго призывала. Мне кажется, что в результате их общения снегирь не ис-
пытывал страха в комнате. Даже моя близость его не настораживала более,
108
чем привыкшую птицу. Вскоре снегирь начал петь около самки, глядя на нее
и "делая хвостом", т.е. двигая им из стороны в сторону. Он тоже оказался
нс iayрядным певцом снегириного племени. Его песня была на редкость звуч-
ной и чистой, почти лишенной шепелявости, столь характерной для снеги-
рей. Во время столь пламенной серенады, посвященной ей, да еще и "выла-
мыванием" хвоста, снегириха недвижимо сидела и ничем не выдавала своих
чувств. Ее положительное отношение к исходящему самцу не вызывало со-
мнения, так как в противном случае самки не желают слушать и гонят самца
о । себя. Часто снегирь подкармливал свою подругу из своего зоба. Она с удо-
вольствием принимала съедобные знаки внимания.
В конце лета я вдруг увидел снегириху утром в кормовом корыте. Она
нс была нахохленной, но не отодвинулась, когда я сыпал корм рядом. Тут я
понял, что, несмотря на свой обычный облик, она заболела. Я взял ее в руку,
и она нс пыталась даже освободиться. Оказалось, что она совсем слабая. Ее
। па ы, как всегда, смотрели словно в бесконечность, сквозь мои глаза. Я поса-
лил се в клетку к старой зеленушке. Она еще была в состоянии сидеть на
по'рдочке и даже не пыталась зарыть голову в перья, как это делает обычно
вольная птица. Когда я пришел домой обедать, голова ее была уже зарыта, и
(.1ма она сидела распушерившись на полу клетки. Я расшевелил ее и подер-
жал в кольце рук, согревая ее своим биополем. Она немного оживилась, даже
и пл яд казался мне не говорящим о близкой смерти. Вечером она, однако,
шбилась в агонии и, изогнувшись от внутренней боли, умерла. Вокруг ее
ишаки обнаружился присохший помет. Значит у нее было расстройство же-
иудка, и я это не заметил своевременно. Возможно, что она чем-то отрави-
иась.
Снегирь не проявлял, кажется, никакого участия к подруге, пока она
г н дел а в клетке, умирая. По его поведению на следующий день не чувствова-
иось, что он заметил ее отсутствие. Покушав, он пел, но песня была лишена
ripacTHOCTii. Он словно выполнял какую-то формальность. При снегирихе
он был необычайно "свиреп" в кормовом корыте. С ворчливым квохтаньем
он бросался на всех, кто пытался подкормиться рядом с ним, и даже бежал на
другой конец корыта, если кто-то присаживался там. Даже щур не мог проти-
иостоять его натиску, что было противоестественно. Однако, когда снегири-
хн нс стало, самец стал более покладист. В корыте рядом с ним спокойно
кормилось штук пять-семь других птиц, а щур приобрел право верховодства.
Раньше щур гонялся за всеми, кроме снегирей, но когда самец остался один,
к» он нередко оказывался преследуемым щуром, обожавшим игру "лёт вдо-
юн". Никогда он никого не догонял, но погоня доставляла ему удовольствие
и через пару-другую кругов по комнате он усаживался на ветку и громко ис-
полнял свою переливчатую короткую песенку. С этой песенкой он нередко и
гл, т.е. пел, не переставая "жевать" - вылущивать какое-либо зерно. Это мо-
жет показаться странным, но понаблюдайте когда-нибудь за птицей с кормом
около ее гнезда. Она держит в клюве корм и это вовсе не мешает ей громко
кричать из-за того, что вы торчите тут и, следовательно, гнездо в опасности.
109
Эмоции птиц
Обычно считается, что птицы живут в этаком радостном чаду, т.е. по-
стоянно испытывают положительные эмоции. Они действительно отдаются
целиком радостному восприятию бытия и отражают это ощущение всем сво-
им поведением. Кто не наблюдал оживленную суету воробьев, перекличку
галок или гвалт стаи скворцов, собравшихся заночевать на огромном дереве!
В самую мерзостную погоду на таежных речках звонко вскрикивают белые
трясогузки, а где-нибудь на острове Диксон, превозмогая холод и слякоть
ранней весны, самозабвенно поет пуночка — полярный воробей. "Уханье"
филина или "взвизгивание" неясыти вовсе не призвано кого-либо пугать. И
эти звуки выражают радость бытия теми, кто их издает, хотя суровый облик
хищников как будто мало говорит о том, что эти птицы способны испыты-
вать положительные эмоции.
Естественно, что весной птицы переживают особый эмоциональный
подъем, внося в ощущение природы человеком тот славный звуковой фон,
который проникает через самую "толсзую кожу". Человек нс отделяет птиц
от природы и правильно делает, так как и сами они ощущают себя слитыми с
природой. Каждый вид занимает свою нишу в природе, к которой он приспо-
соблен и в которой он проводит свои дни в полной гармонии с окружением.
В течение тысячелетий происходила незримая эволюционная подгонка ви-
дов птиц к определенной среде обитания. Эта подгонка касалась всех аспек-
тов жизнедеятельности. Она привела в конце концов к тому, что любой вид
птиц предпочитает определенный корм, обитает в определенных условиях,
строит гнезда специфическим образом. Одним словом, каждый вид живет
по-своему. Но в пределах вида нередко возникает конкуренция (за пищу, за
место для гнезда и т.д.). Во избежание излишних столкновений эволюция
выработала различные механизмы для предупреждения столкновений. Пес-
ня многих птиц является не только выражением восторга бытием, но и сред-
ством указания занятой территории. Птицы обыкновенно не задумываются
над тем, что творят, так как способы действий вложены в них эволюцией в
виде программ на разные случаи жизни, означающих инстинкты. Однако ин-
стинкты представляют собой "руководство к действию" по некоторой общей
схеме, а в конкретных ситуациях обычны всевозможные нюансы, не находя-
щие отражения в инстинкте. Тут-то и возникает необходимость эмоциональ-
ного переживания, поскольку при этом повышается функциональный фон,
при котором птица и совершает то или иное действие.
Схемы инстинктов весьма просты. Например, все незнакомое для пти-
цы возбуждает элементарное побуждение - улететь подальше. Однако, не-
редко этот инстинкт преодолевается обычным любопытством. Испытывая же-
лание улететь, птица все-таки не улетает, а переживая возбуждение, стремиться
уяснить себе, что происходит, что будет дальше. Возбуждение выражается
обычно в поднятии перьев на голове, подергивании хвоста вверх, а часто и в
издавании позывки или других звуков. Сильное возбуждение сопровождает-
ся интенсивным выделением гуано. Находящегося близ гнезда или выводка
110
человека многие птицы буквально обстреливают пакетиками гуано. Нередко
ошибочно полагают, что таким образом родители пытаются отогнать при-
шельца. В действительности же это происходит у птиц неспециально, а лишь
как следствие возбуждения. В настоящее время для оценки уровня эмоцио-
нальности животных применяют метод количества экскрементов, выделяе-
мых животными в разных ситуациях (39). Связь между выделительной фун-
кцией и силой эмоций хорошо знакома и человеку. Каждый творческий ра-
ботник знает, что, чем выше порыв вдохновения, тем чаще приходится отлу-
чаться от своего творения для опорожнения мочевого пузыря. Внезапный
с грах нередко вызывает так называемую "медвежью болезнь", не чуждую всем,
п гом числе и птицам.
Многие животные выражают любознательность, которая может быть
спокойной, когда животное просто наблюдает за происходящим вокруг или
ia каким-то определенным развивающимся событием, и активной, когда жи-
вотное двигается с целью удовлетворения свой любознательности. Разумеет-
ся, и то, и другое свойственно птицам. Спокойная наблюдательность связана,
кроме того, с ощущением безопасности. Активная любознательность может
быть сильнее инстинкта, по крайней мере, в каком-то интервале времени.
Как-то я жил в лесной избушке на берегу озера. Под застрехой избушки было
гнездо белой трясогузки, в котором на яйцах чаще всего сидел самец. Из
гнезда ему открывался достаточный обзор, и он не только высиживал яйца,
но с большим интересом наблюдал за всем, что происходит вокруг. Если не-
чго привлекало его особое внимание, то он выскакивал из гнезда и старался
получше рассмотреть это нечто. Он, например, не мог усидеть в гнезде, когда
увидел, что вдоль берега в воде что-то движется (это была ондатра). Слетев
на кромку льда, самчик приблизился к воде и вглядывался в ондатру словно в
пришельца с того света.
Любопытство толкает птиц к заселению новых мест, к расширению ви-
довых ареалов. В этом проявляется своего рода исследовательская жилка,
шакомая некоторым людям, которых всегда тянет в путешествия, тогда как
их друзья предпочитают оставаться дома.
Стремление путешествовать заложено уже у простейших организмов.
V птиц оно выражено в высшей степени. Ведь только они способны ежегод-
но совершать громадные перелеты, чтобы избежать зимнего голода и холода.
Помимо необходимости странствиями птиц руководит и обыкновенное лю-
бопытство и исследовательское побуждение. Ведь чем иначе можно объяс-
нить появление воробьев у полярных станций на арктических островах, куда
они попадают после длительного перелета над морем и льдами, где для них
отнюдь не приготовлен стол и дом.
Салли Кэрригср (13) в своей замечательной книге утверждает, что жи-
вотные и люди руководствуются в своих устремлениях в новые края одними
и геми же побуждениями. Разница лишь в том, что животные путешествуют
ia счет своих энергетических ресурсов, а человек использует стороннюю энер-
। ню, нередко животных. Конечно, среди птиц есть и "домоседы", т.е. не отлу-
111
чающиеся особенно далеко от мест своего проживания.
В первые годы жизни в комнате у многих моих питомцев осенью заме-
тен зуд. Инстинкт отлета в южные края влечет их в путь, но мешает сетка
вольеры, и они мечутся по ней в поисках выхода. С течением времени этот
инстинкт подавляется, поскольку и весь режим жизни в комнате отличается
от природного. Когда за окном темнота и все птицы в природе давно спят,
мои старые сожители еще могут попеть, искупаться, повыяснять отношения
и т.д. Одним словом, их биологические часы перестроились, Правда после
полуночи активность спадает, а если я засиживаюсь со светом до 1-2 часов
ночи, то все уже спят, причем весьма крепко.
"Птицы - это существа, живущие больше ощущениями; у них много
врожденных приемов поведения и сравнительно мало рассудка" - писал Хей-
нрот (22). С помощью врожденных приемов птицы приобретают индивиду-
альный жизненный опыт. К таким приемам и относится ицтерес к окруже-
нию и, если происходит что-то непривычное, то эмоциональный фон птицы
резко подскакивает и за считанные мгновения птица переживает разные силь-
ные эмоции: радость, страх, неуверенность. Нередко она буквально захлест-
нута шквалом эмоций и не знает, что предпринять.
Моя сорока всегда "хохотала", когда видела меня в необычном облике,
например, когда я тащил громоздкий предмет. Она, конечно, прекрасно виде-
ла, что это я, и бояться нечего, но громоздкий предмет в слиянии со мной
был для моей сороки необычным, и, сидя на крыше соседнего сарая, она
заливалась "хохотом" от изумления, не решаясь подлететь и сесть на плечо.
С большим любопытством встречает все пернатое население моей ком-
наты новичка, кто бы он ни был. Но это любопытство быстро переходит в
страх, граничащий с ужасом. Возникает совершенно нелепая картина: какая-
нибудь крохотная синичка перелетает, озираясь, с места на место, а вся стая,
включающая щуров, снегирей и др., бросается от нее подальше. Только птички
того же вида продолжают любопытствовать, завидев сородича, но общий страх
подгоняет и их. Проходит немало времени пока все привыкнут к новому со-
жителю. Быстрее всех, конечно, осваиваются с новым поселенцем его соро-
дичи, особенно стайные, такие как чижи или чечетки. Они приближаются к
новичку и пытаются даже дотронуться до него клювом, что, вероятно, долж-
но выражать дружелюбие. Бывает и наоборот. Лазоревка, в частности, спе-
шит утвердить свой приоритет новой лазоревке, принимая агрессивную позу.
Если новая лазоревка не желает принять подчиненный вид, ей грозит не-
большая взбучка для назидания. Но новичку обычно не до отношений со сво-
ими сородичами, так как слишком много впечатлений и без того. Поэтому
новенькие соблюдают, как правило, скромность, удаляясь при малейшем дав-
лении на них.
Естественный страх постепенно переходит в любопытство. Новичок
осматривается и усваивает необходимые моменты, как то: где лежит корм, а
где есть вода. Заодно новичок уясняет, что человек особой опасности не пред-
ставляет, так как многие птицы беспечно кормятся на расстоянии одного метра
112
от него, а другие купаются в такой же близости. Но инстинкт осторожности
еще долго будет руководить поведением новичка. Впрочем, продолжитель-
ность действия страха у каждого вида своя. Некоторые птицы утрачивают
сю довольно быстро. Страх подавляет другие эмоции и когда он исчезает
или, по крайней мере, уменьшается, птица начинает жизнь, богатую разными
эмоциями, проявляемыми с неменьшей интенсивностью по сравнению с ес-
тественными условиями. Можно даже сказать, что условия неволи воспри-
нимаются птицей после некоторого периода ее привыкания к комнате как
естественные. Об этом, например, свидетельствует тот факт, что многие пти-
цы, оказавшиеся после долгого проживания в комнате на воле, воспринима-
ют ее почти так же, как они воспринимали комнату, волею судьбы оказав-
шись в ней. Выпущенный после года проживания в комнате дрозд-рябинник
взлетел на вершину дерева и долго осматривался с явным непониманием, что
делать дальше. Чечетки, время от времени вылезавшие из вольеры через дырки
на волю по целым дням, возвращались на вольеру снаружи и тщетно пыта-
лись проникнуть внутрь, не находя вновь ту же дырку. Конечно, беглянок
привлекали призывные голоса оставшихся чечеток, но, прилетев на вольеру,
они искали вход в нее уже в силу привычки находиться внутри. Птицы вооб-
ще привыкают к месту, где они достаточно долго прожили. Как-то на Чукотке
у меня жил около палатки молодой кречет, привязанный за ногу к ящику, на
котором он привык сидеть. Хотя менялось окружение, так как я работал в
разных местах, кречет усвоил свое место на ящике, а также палатку рядом и
меня, дающего ему корм. Когда я отпустил его, предварительно нагнав на
него страху, чтобы он боялся людей, то через пару дней он снова оказался на
хорошо знакомом ящике, прилетев подкормиться.
Одна нелетающая галка (со сломанным крылом) жила у меня несколько
месяцев в сарае. Однажды она исчезла, и я уже потерял надежду увидеть ее.
Каково же было мое удивление, когда спустя неделю я увидел ее, сидящей
перед закрытой дверью сарая?! Она отбежала, пока я возился с замком и,
швидев открытую дверь, ринулась в сарай словно по единственному пути
спасения. Где она пропадала целую неделю и что ела, одному Богу известно.
11о целую неделю она, следовательно, помнила сарай как место своего про-
живания. Она вернулась, правда, ненадолго. Вскоре она снова исчезла и те-
перь навсегда.
Таким образом, есть все основания говорить о том, что понимание воли
и неволи для птиц весьма относительно. Кому-то такая формулировка явно
придется нс по вкусу. Пусть тогда несогласный с ней задумается о том, а
волен ли он сам, не связан ли он множеством зависимостей, свободен ли он
от природных инстинктов, довлеющих над каждым смертным. Размышление
па эту тему неизбежно приводит к заключению, что воля, понимаемая как
свобода, это — свыкание с житейской ситуацией таким образом, чтобы не
возникали внутренние напряжения. Для человека это непросто, для птицы
же значительно легче, поскольку она живет в мире естества, тогда как у чело-
века почти весь мир наполнен иллюзиями, которые, по его разумению, и есть
113
естество. Если природная ситуация, в которой обитает птица, сменилась на
неестественные условия, то по прошествии какого-то времени эти условия
воспринимаются птицей как естественные (разумеется, в том случае, если
птица не подвергается каким-то дополнительным стрессам), а бывшие есте-
ственными, в значительно мере вытесняются из памяти. Птица даже забыва-
ет как искать корм, и во множестве книг приводятся сведения об умиравших
птицах, проживших долгое время в неволе, а затем оказавшихся на свободе.
Я уже упомйнал о самчике чечетки, которого поймал в западню, и, который,
к немалому моему изумлению, начал ломиться в клетку, стоявшую на столе.
Забравшись в нее, он совершенно успокоился и совсем не боялся меня, за-
нявшись приведением в порядок перьев, которые взъерошил, пролезая через
клеточную решетку, благо расстояние между прутьями было достаточным,
чтобы ему протиснуться. Было очевидно, что этот чечет долго прожил в клетке,
а потом каким-то образом оказался на воле, где он, оказывается, только и
мечтал о том, как бы снова оказаться в клетке.
Сила эмоций у разных видов неодинаковая. То, что приводит в возбуж-
дение одних, может оставить равнодушными других. В этом проявляется связь
с темпераментом, а также с общим образом жизни, прежде всего со способом
питания. Можно сказать, что насекомоядные птицы в целом более эмоцио-
нальны, поскольку они более подвижны, чем зерноядные. Это связано с тем,
что насекомоядные птицы - охотники. Интенсивность движений определяет
возможность самого их существования. С другой стороны, хищники еще в
большей степени охотники, чем насекомоядные, но признать их очень эмо-
циональными затруднительно. Они как будто соответствуют представлениям
Салли Кэрригер (13), согласно которым животные являются "последователя-
ми законов сдержанности — тех законов природы, которые легли в основу
кодекса человеческих законов".
В последнее время ученые стали говорить о наличии у животных "пре-
дэстетических свойств", которые по мнению Р.Седерберга проявляются в
играх некоторых из них (13). Другими словами, появилось представление о
том, что животные способны чувствовать красоту. Более того, они соверша-
ют какие-то творческие действия по созданию красоты. Конечно, представ-
ление о красоте у птицы и человека неодинаковы, как они различаются и у
разных людей. Созданием красоты является принесение в гнездо ненужных
предметов. Именно их ненужность и говорит о побуждениях птиц.
У канадских казарок в гнездах обнаруживали шишки сосны и камки
(20). В гнезде орла-могильника нашли сухие комочки конского навоза, пере-
ложенные обрывками газет. В нем имелись также красная тряпочка, пустая
пачка от папирос и конверт от письма (21). Авторы пишут: "Можно было
подумать, что этими предметами хищник украшал свое гнездо". Но так это и
есть!.. Ведь человек украшает свой дом точно так же. Он вешает на стены и
кладет на пол тряпочки, называемые коврами, размещает цветные бумажки и
всякие безделицы, не уступающие по эстетической ценности конскому наво-
зу.
114
Особую известность своим эстетизмом снискали птицы шалашники,
живущие в Австралии и на соседних островах. Характерно, что шалаши, ко-
юрые эти птицы сооружают, не являются гнездами, как у наших пеночек.
Шалаши шалашников можно сопоставить с ритуальным местом у людей,
например,с храмом, хотя создаются они только для привлечения самки, кото-
рая должна оценить творческие способности самца, а уж из этой оценки
будут вытекать последствия, то ли она уйдет, то ли появится необходимость в
постройке гнезда. Шалашники не просто создают постройки, но и украшают
их. При этом было установлено, что в выборе предметов украшения шалаша,
они руководствуются ощущением гармонии. Некоторые шалашники красят
свои шалаши. Они производят краску, разжевывая ягоды или древесный уголь,
делают из луба кисть и затем макают кисть в краску и малярят (13). Таким
образом не только высшие животные используют подсобные материалы и
даже инструменты самими и изготовленные. Некоторые птицы имеют при-
страстие к определенному цвету или, наоборот, отвращение.
На севере Охотского моря Е.В. и В.А.Зубакины установили пристрас-
тие к окрашенным предметам у морской птицы - большой конюги. Птицы
проявляли интерес к разноцветным проволочным кольцам, в том числе на
папках своих соседей, а в их гнездах были найдены лепестки цветков и яркие
пластиковые метки (27). Исследователи предоставили большим конюгам
выбор из разноцветных предметов одной формы (дисков). При этом было
установлено, что особой популярностью у больших конюг пользуется оран-
жевый и белый цвет, что соответствует цвету их глаз и султана на голове в
брачный период. Кроме того, оранжевый цвет привлекает в основном самок,
а белый - самцов. Авторы считают, что предпочтение этих цветов может иметь
сигнальное значение (в соответствии с наличием этих цветов в окраске птиц),
по затрудняются объяснить цветовые предпочтения разных полов. Однако
объяснение "сигнальным значением" вряд ли состоятельно. Скорее уж надо
юворить об интимной "причастности к определенному цвету". Но и это не
объясняет тот факт, что некоторые птицы обрывали желтые лепестки и це-
лые цветки лапчатки, которые они приносили в свое гнездо, так как желтого
цвета на теле большой конюги нет. Таким образом, остается допустить чисто
)стстическое чувство этих птиц. Срывание цветков и доставка их в гнездо,
по-видимому, ничем не отличаются от аналогичных действий людей.
Имеются сведения и об отрицательном отношении некоторых птиц к
определенному цвету. В частности, Хсйнрот (22) писал о неприязни обыкно-
венной овсянки к синему цвету, причем неважно какой насыщенности - от
слабо голубого до интенсивно синего. Я нс мог убедиться в этом на своих
овсянках, может быть потому, что в моей комнате всегда довольно много го-
лубых и синих цветов, и овсянкам ничего не остается делать как свыкнуться
с этим обстоятельством. Но однажды я отметил реакцию на синий цвет щура.
Матреныча. Я только что накрыл телевизор, служащий птицам промежуточ-
ной посадочной площадкой на пути в вольеру, жгуче-синей бумагой. Через
мгновение Матреныч сел на телевизор и тут же резво подпрыгнул вверх, оша-
115
лело глядя на бумагу. Однако это была только первая реакция. Матреныч тут
же осознал, что это всего лишь бумага, и это совсем не опасно. Вскоре никто
из птиц не обращал внимания на синеву под ногами, садясь на телевизор.
Экран телевизора для всех птиц не представлял ни малейшего интереса. Что
бы там не показывалось, для птиц это только ровная поверхность, на которой
что-то мелькает. Влететь в экран телевизора никто никогда не пытался. А вот
в Зазеркалье некоторые побывать желали. Один из самых замечательных моих
снегиреД много раз весьма болезненно врубался в поверхность зеркала на
стене, но в отличие от известной Алисы, в Зазеркалье не попадал. Издали он
принимал зеркало за проход, а уже приблизившись к нему в полете, не успе-
вал разобраться, в чем дело.
Отражение в зеркале самих себя птицы воспринимают безучастно. Они
вовсе не принимают изображение в зеркале за нечто заслуживающее внима-
ния, хотя Тинберген (18) полагал, что кулик-сорока желал вздуть другого ку-
лика, приняв за него собственное изображение в зеркале. Существенно то,
что Тинберген обратил внимание лишь на первую реакцию, но куда важнее
отметить, что птица быстро разобралась что к чему и не стала бросаться на
зеркало.
Попугай амазон и Матреныч доказали мне это со всей определеннос-
тью. Они смотрели на свое отражение в нем с полным безразличием, забо-
тясь лишь о том, чтобы я не тыкал их зеркалом.
Подобно тому как издалека птицы принимают зеркало за открытый про-
ход, через который они могут пролететь, они иногда пытаются влететь в кар-
тину. Помнится у меня был горный пейзаж, на котором между и над верши-
нами синих гор было изображено бледное небо с белесыми облачками. Боль-
шая синица, жившая у меня в то время, то и дело пыталась влететь в картину
именно над горами. Мне самому изображение представлялось плоским и,
как я ни поворачивал картину, ощущение ее глубины не возникало. Но поче-
му же синица упорно тыкалась в эту картину, тогда как другие картины ее не
привлекали? Мне также приходилось читать (В одном из альманахов "Охот-
ничьи просторы".) как пеночка, жившая у одного художника, пыталась сесть
на ветвь, изображенную на картине. Стало быть, особенности зрения у птиц
таковы, что они способны принимать за реальность изображение (если его
размеры соответствуют реальности), не связывая его с окружением. Хотя
примеров такого рода мало, они позволяют сделать самые общие заключе-
ния.
Что же касается рассматривания картин, то из моих питомцев этим за-
нимался только Матреныч, который имел обыкновение вообще внимательно
рассматривать что-то новое. Он, например, спокойно изучал пришедшего ко
мне человека. Так что его внимание на картины, причем далеко не все, объяс-
няется не страстью к живописи, а просто любознательностью. У других птиц
к живописи нет даже беглого интереса.
Но музыка - это та сфера искусства, которую все птицы воспринимают с
воодушевлением. С равным подъемом они стараются перекричать класси-
116
чсскую музыку и попе любого направления. Оркестровая музыка оказывает
на них более сильное воздействие, чем инструментальная. Из последней пти-
цы наиболее восприимчивы к звучанию скрипки, даже в том случае, если это
звучание далеко немастерское. Большинство моих сожителей, в отличие от
соседей, были в восторге от моего музицирования и начинали петь, хотя пока
я не взял смычок, молчали. Временами птичий хор достигал такой силы зву-
чания, что заглушал мою скрипку. В отличие от других птиц кенар Кеша чаще
слушал мое исполнение, чем пытался составить дуэт. При этом он подсажи-
вался как можно ближе и даже делал попытки сесть на смычок, который ему,
вероятно, представлялся жердочкой. Но слушателем Кеша был преимуще-
ственно во время звучания этюдов, которые весьма бессодержательны, так
как предназначены для развития техники. Стоило мне перейти к пьесам, как
Кеша возбуждался и начинал петь, причем явно старался делать это погром-
че.
Вокал для птиц также значит немало. Они вполне с усердием вторят
даже В.Высоцкому, не говоря уж об оперных исполнителях. Восприимчи-
вость к музыке характерна прежде всего для птиц, которые сами любят петь,
г.с. для щеглов, реполовов, чижей. Другие, песня которых не отличается осо-
бой музыкальностью, воспринимают стороннюю музыку весьма сдержанно.
Свиристель, например, вся песня которого состоит из повторения одного ко-
лена: свирр-свирр, довольно слабо ощущает И.С.Баха или Генделя. Но ведь и
среди людей музыка великих маэстро доходит далеко не до каждого сердца.
Для многих она означает просто шум. Кстати, если шум определенным обра-
зом организован, то птицы воспринимают его как музыку. Они, в частности,
приходят в возбуждение от ровного гула пылесоса, тогда как взрыкивание
машин под окном вызывает их настороженность, равно как и гнусавое карка-
нье ворон. По птицам довольно четко видно, что нас окружает немало зву-
ков, означающих отрицательные вибрации и производящих подавляющее
влияние на психику. В целом эти вибрации можно определить как звучащее
зло, которое птицы соответствующим образом и воспринимают, т.е. оказыва-
ются подавленными. Своими реакциями они показывают человеку, что в его
окружении немало факторов неблагоприятных для любой психики, таких,
которые исподволь действуют разрушительно.
У птиц отличная память эмоционального типа, т.е. они долго помнят,
что в такой-то ситуации им хорошо, а в иной - плохо. Память определяет их
отношение друг к другу, а также к прочим существам. Птицы, долго живу-
щие с домашними животными, хорошо понимают их и, как правило, распо-
ложены к ним. Попугай амазон, о котором будет рассказано ниже, долго жил
у соседки с кошками и привык к ним. Со стороны кошек он особым призна-
нием не пользовался, а намерения здоровенного кота были столь очевидны,
что хозяйке приходилось вести контроль за безопасностью попугая. Тем не
менее попугай настолько проникся симпатией к кошкам, что и через 1.5 года
после того, как он был разлучен с ними, он неизменно откликался, заслышав
во дворе кошачьи рулады. Он помнил фразы, которым его обучили десятиле-
117
тия назад. Никто из людей уже не помнил, когда это было.
Р.Ф.Лесли (41) описал трогательную встречу выращенных им медвежат
и красногрудых дроздов по возвращению последних с юга к той лесной из-
бушке, где они выросли все вместе. Автор подчеркнул, что до этого события
медвежата видели многочисленных красногрудых дроздов и не обращали на
них внимания. То были незнакомые птицы. Но когда появились выкормлен-
ные Лесли дрозды, то и они, и медвежата узнали друг друга. Легко разделить
восторг Лесли, увидевшего как "неуклюжие годовалые медвежата, стоя на
задних лапах, исполняли настоящую 'пляску радости, а над головой у них
вились в воздухе красногрудые дрозды". За долгую зиму птицы и звери не
забыли друг друга и испытали подлинную радость при встрече.
Разрушить барьер недоверия дикой птицы, особенно взрослой, очень
трудно. На это уходит много времени. Но, когда этот барьер уже как будто
ослабел, а растущее доверие птицы нарушено какой-либо акцией, пусть даже
с благими намерениями, то велика вероятность, что уровень доверия упал до
нуля навсегда. Впрочем, это зависит от вида птицы, среди которых имеются
злопамятные и не помнящие зла. К первым относится, прежде всего, ворона.
Еще в студенчестве я как-то поймал на Смоленском кладбище ворону с воло-
чащимся крылом и принес ее в свою тогдашнюю квартиру - бывшую при-
вратницкую, теперь списанную, куда поселяли кочегаров, коим я и подраба-
тывал. Всю зиму ворона прожила в крохотной кухне. Крыло у нее поправи-
лось, и она стала летать, что иногда демонстрировала мне, пробравшись в
комнатенку. На кухне она сидела на высокой круглой печке и довольно спо-
койно смотрела оттуда на мою незамысловатую стряпню. Постоянно испраж-
няясь на печку, она размазывала гуано хвостом, и скоро на конце хвоста обра-
зовался целый ком. Я решил отмыть хвост и, налив в тазик теплой воды,
принялся осуществлять свою затею. Ворона орала невероятно и клевалась
так, что казалось вот-вот выхватит кусок моего мяса. Зажав ее голову под-
мышкой, я все же отдирал ее нечистоты, что потребовало некоторого време-
ни, поскольку ком был словно каменный и быстро удалить его можно было
только вместе с хвостом.
Наконец ворона стала чистой, но после этой процедуры она возненави-
дела меня, совсем не замечая свой чистоты. Стоило мне показаться в дверях
кухни, как ворона с ужасом прыгала с печки на плиту и, сокрушая кастрюли,
бросалась в промежуток между стеной и плитой, где и замирала, ожидая,
пока я исчезну. Весной мы расстались с ней у форточки со взаимным удо-
вольствием.
Еще одна ворона воспылала ко мне чувствами далекими от нежности
или хотя бы признательности. Как-то на опушке леса неподалеку от меня
села старая ворона, и я увидел подскочившую к ней навстречу молодую во-
рону. Подбежав туда, я без особого труда выловил молодицу, которая не мог-
ла летать. В крыле у нее торчал с обеих сторон крепкий сухой сучок. Видимо,
когда ворона вылетала впервые из гнезда, она напоролась размахнутым кры-
лом на сухой сучок, который крепко засел в тканях, а затем еще и оброс мя-
118
сом. Птица даже не могла приложить крыло к туловищу как полагается. Вы-
тащить сучок пальцами оказалось невозможно. Я привез ворону в Ленинград
и поселил в сарае на хоздворе Ботанического института (бывшей даче Сто-
лыпина). Прежде всего, я взял плоскогубцы и, призвав ворону к терпению,
выдрал сучок из мяса. Понятно, что блистательная, на мой взгляд, операция
(па сучке была только кровь) вороне не понравилась. Она взвыла и бросилась
прочь. Принимать корм из рук она не желала, а сама есть еще не научилась.
I [ришлось кормить ее, насильно раскрывая ей клюв, что, конечно, не увели-
чивало ее симпатию ко мне. Я подержал ее некоторое время в темном ящике,
доставая только для кормления. Однако привыкание шло туго. Ворона по-
мнила о жуткой боли, которую я ей причинил. Летала она еще плохо, по-
скольку я лишил ее возможности практиковаться. Наконец, я решил, что пора
сс приучать залетать в сарай самой, как некогда делали мои выкормыши. С
)той целью я относил ее все дальше от двери и подкидывал в заданном на-
правлении. Дело шло на лад. Как будто и отношения теплели. Через несколь-
ко дней ворона залетала в сарай уже с 15 м, с чем я ее и поздравил, держа в
руках перед собой. В ответ ворона вытянула шею и схватила меня своим клю-
впщем за нос, оставив на нем весьма приметную метку.
Упражнения с залетом вороны в сарай привлекали множество зрителей.
11ебо чернело от вороньего племени, которое, вероятно, собиралось со всего
Ленинграда. Гвалт стоял неимоверный. К счастью, среди ворон не нашлось
вдохновителя, который растолковал бы им, что если они все сразу бросятся
на меня и по разику тюкнут, то от меня останется мокрое место.
Вскоре после попытки оторвать мне нос моя воспитанница на пути к
двери сарая вдруг сделала решительный поворот и, пролетев между огром-
ными тополями и забором, взгромоздилась на стройную будочку - туалет,
сотворенный строителями набережной. Не желая расставаться со своим ко-
варным чадом, я полез за вороной на туалет. Но она уже поняла, что может
летать, да еще черная туча сверху, вероятно, подсказывала ей, что делать.
11 осмотрев, как я, кряхтя, одолеваю отвесную стенку туалета, ворона снялась
и впервые взмыла ввысь, сев вдали на тополь. Черная, ревущая туча передви-
нулась следом, готовая принять ее в свое лоно. Мне же ничего не оставалось,
как пожелать ей счастливого пути и слезать с туалета, как оказалось, под изум-
иенными взорами влюбленных парочек, гулявших по набережной.
К человеку все животные испытывают инстинктивный страх, хотя слу-
чается так, что, если животное никогда нс видело человека, то и страха перед
ним особого не ощущает. В одном необитаемом районе Чукотки молодые
ишцы, явно впервые встретившие человека в моем лице, по вечерам прихо-
дили к моей палатке пожирать кучки спитого чая и прыгали на расстоянии 1
м от меня, не обращая внимания на мои теоретические угрозы превратить их
и суп. Юная лиса приходила к нашему костру, когда мы сплавлялись по Амгу-
>мс, текущей в верховьях в безлюдных районах. Желтая красавица лишь от-
шатывалась, когда ей бросали кости, а затем подбирала их и устраивалась со
гноим подаянием в 10 м от нас. Молодые снежные бараны, встретившиеся
119
мне на одном из склонов чукотских гор (опять же вдали от обитаемых мест),
сами подбегали поближе, чтобы рассмотреть, что это за явление пыхтит на
склоне. Я фотографировал их с расстояния 10-12 м, а потом, притомившись,
пил чай из термоса, а бараны продолжали изучать меня, словно инопланетя-
нина.
Случается, что и птицы, еще не видевшие человека, излишне доверчи-
вы. Как-то погожим вечером я сидел в палатке на Таймыре, вытянув зудящие
ноги ко входу. На стороне палатки, освещенной солнцем, молодая каменка
ловила комаров, бросаясь на тент. Потом она съела комаров на моих ботин-
ках и, усевшись мне на ногу, принялась рассматривать меня. В ее вырази-
тельных глазищах не было страха, а только недоумение, ведь такого она еще
не видела.
Надо, однако, признать, что, когда птицы не следуют природному ин-
стинкту "быстренько сматываться от всего неизвестного", они подвергаются
смертельной опасности. Излишняя доверчивость также обходится им боком.
Мои выкормыши, привыкшие доверять человеку, так как постоянно видели
не только меня, но и разных моих приятелей, стали доверчивыми к человеку
вообще. Но находилась злодейская рука, запускавшая камень в сидящую ря-
дом сороку или ворону. Один мой галчонок с трудом прилетел на призывный
свист и, сев на крышу сарая, умер.
Ослабленная осторожность птицы может стать причиной несчастного
случая даже непроизвольно. Однажды я с ужасом ощутил под своей ногой
трепыхание. Оказывается, я наступил на хвост щегла, который разгуливал по
полу и даже нс соизволил отбежать при моем приближении, тогда как сам я
его не заметил.
Все же птицы, как правило, остаются бдительными, даже когда стали
ручными. Случай со щеглом был уникальным. Обычно птицы соблюдают
дистанцию, а если садятся на своего хозяина, то взлетают как только он на-
чинает шевелиться. При этом у них нет никакого страха. Просто они чувству-
ют различие масс и двигательных способностей.
Птицы понимают, что такое руки человека и побаиваются их. Птиц,
живущих дома, почти всегда держали в руках после поимки, и руки человека
так и остаются в их восприятии связанными с ужасом. Я могу приблизить к
Матрснычу лицо очень близко, но рука, приближающаяся к нему, насторажи-
вает его и ближе 0.5 м он ее не потерпит. В то же время, садясь ко мне на
колени, он видит руки совсем близко от себя, но понимает, что сейчас они в
другом состоянии. На ладонь с семечками он и сам сядет. При этом можно
пошевелить пальцами, что сразу настораживает Матреныча. В то же время
Матрена или чижи на шевеление пальцев на обращают внимания, если, ко-
нечно, ладонь не начала складываться.
Увлекшегося чижа можно легко накрыть другой ладонью и он, есте-
ственно, начнет брыкаться. Выпущенный, он отлетит в сторону, а через ми-
нуту снова сядет на ладонь, хотя и поглядывая с подозрением. Редко кто из
птиц спокойно воспринимает такие шутки. Если птицу случайно задеть ру-
120
кой, она как будто и не замечает этого. Но, если она заподозрила, что прикос-
новение нарочито, то она отступает в сторону со строгим видом или улетает.
Хорошая погода действует на птиц, как и на людей, возбуждая положи-
тельные эмоции. Они способны буквально беситься от переполняющей их
радости. В воздухе они выписывают немыслимые пируэты или, опьяненные
ощущением счастья, они мчатся куда глаза глядят, не замечая окружения.
Однако такое состояние кратковременно. Из полного забытья птица возвра-
щается к реальной ситуации, так как инстинкт самосохранения вынуждает ее
к постоянному контролю за происходящим вокруг. И вот... после совсем ко-
роткого отключения в радостном чаду от окружения, когда птица словно ра-
с творилась в пространстве, она вдруг обнаруживает незнакомый мир, чуж-
дость которого ее пугает. Один мой юный кенар, нередко переживавший при-
ступы бешеной радости, носился по комнате, вытворяя фортели. Несколько
раз он вылетал через открытое окно на улицу, но через некоторое время появ-
ился на оконном переплете. Вид у него был уже далеко не радостный. Улица
пугала его, ведь его предки 400 лет жили в клетках. Я высовывал в открытую
часть окна руку, показывая ему, куда надо двигаться. И он прекрасно пони-
мал. Как только я отходил от окна, он спрыгивал на подоконник и без колеба-
ний семенил к открытой части окна. Вбежав в комнату, он всем своим видом
говорил: "Ну, слава Богу, дома!". Однако проходило всего несколько дней, и
он мог снова оказаться на улице во время очередного приступа радости. В
зависимости от силы охватившего его порыва он мог оказаться довольно да-
леко от своего окна и, не будучи сведущ в ориентации перед огромной стеной
со множеством одинаковых окон, он терялся. Как-то он, придя в себя, приле-
icji на соседское окно, которое было через окно от его окна. Соседка пришла
и сообщила, что кенар ломится к ней в окно. Как только окно открыли, и я
показал ему рукой, где проход, он немедленно влетел в комнату, но теперь его
обескуражило, что тут все не так, как нужно. Его пришлось бесцеремонно
отлавливать с использованием большой тряпки, что, конечно, очень оскор-
било его. Однако кипучая молодость этого кенара не оставляла места для
пюпамятства. Случалось, конечно, что большая часть его энергии затрачива-
нась на убеждение щеглов, что он вполне способен постоять за себя, чтобы
они там не брюзжали, надвигаясь на него с намерением прогнать. Вытянув
вперед ноги, словно ястреб, Кеша бросался на щегла и тому оставалось толь-
ко срочно сматываться. Иногда кенар выбегал через открытое окно на подо-
конник, но стоило как-либо обратить его внимание из глубины комнаты, и он
бежал обратно. У него нс было потребности летать по улице, хотелось только
взглянуть, что там делается. Но в своем очередном упоении бытием он выле-
|сл в окно и, когда спохватился, то был уже столь далеко от своего окна, чта
дорога домой была совершенно потеряна. Мне осталось лишь наблюдать с
уиицы, как он снует по окнам на другом этаже, а потом взмывает над крышей
нома и исчезает навсегда.
Птицы переживают не только простые эмоции, такие как веселье, грусть,
<• грах, ненависть, но и сложные, такие как совесть, достоинство, любовь. По
121
словам Хейнрота, (22) "в птичьем мире выработались эмоции, обычаи и мо-
тивы к действиям, совершенно сходные с теми, которые мы у себя, в челове-
ческом обществе, считаем сугубо моральными, этичными, имеющими свои
корни в сознании". Кому-то такой вывод орнитолога покажется неубедитель-
ным, но пусть он отнесет свое сомнение к своей неосведомленности и отсут-
ствию личного опыта общения с птицами. Конечно, слова Хейнрота не сле-
дует понимать так, словно они отождествляют сознание птицы и сознание
человека. Никакой биолог так не думает. Однако многие люди, в том числе
ученые, полагают, что этические критерии являются продуктом сознания.
Такая установка предвзята и дискуссионна, а на мой взгляд просто неверна.
Этические импульсы идут из подсознания. Они представляют собой отго-
лоски космической гармонии, воспринимаемой всеми живыми существами.
Именно они позволяют почувствовать (а уж потом осознать), как поступить в
той или иной ситуации, что есть хорошо, а что — плохо. Такое высшее чув-
ство как любовь также имеет в своей глубинной основе космические вибра-
ции..
Птичья любовь
Представление о любви, как влечении друг к другу разнополых существ,
как будто в комментариях не нуждается. И хотя оно считается преимуще-
ственно прерогативой человека, вряд ли кто станет возражать на то, что и
животные способны испытывать это святое чувство. Вопрос в том, что пони-
мать под любовью. Этот вопрос обсуждается уже не одно столетие. Имеется
два основных его решения: любовь - это прелюдия к сексуальным отношени-
ям, обеспечивающим продолжение рода, и любовь как стремление творить
добро для объекта своего внимания, каковым может быть не только отдель-
ный индивид, но и какое-то множество индивидов, и всё сущее вообще.
Обе эти точки зрения антропоморфны, т.е. основаны на чувствах чело-
века, и обе справедливы, отражая разные качества людей. Однако наблюде-
ния за животными убеждают в правомерности этих представлений и в мире
животных, по крайней мере, теплокровных, т.е. птиц и млекопитающих. Из-
вестно множество поразительных историй из жизни животного мира, кото-
рые невозможно понимать иначе, как выражение любви в самом высоком
смысле этого слова. Безусловно, во многих историях, кем-либо когда-либо
рассказанных, присутствуют элементы романтического преувеличения, но
факты любви животных известны большинству людей из собственного жи-
тейского опыта. Свести их к простым рефлексам или привычкам невозмож-
но. В них имеется нечто такое, что лежит в непостижимой плоскости жизни.
Содержание птиц в неволе позволяет увидеть воочию и такие тонкие
проявления психики пернатых как любовь. Можно без преувеличения ска-
зать, что у птиц отмечаются все аспекты этого чувства, присущие человеку.
Их любовь может быть сексуально окрашена или нс иметь такой окраски.
Она может быть постоянной или временной, зависящей от взаимности или
сугубо односторонней, всецелой или проявляемой только при определенных
122
обстоятельствах, например, когда птица хорошо покушала и уверена, что ей
ничто не угрожает. Любовь может проявляться не только к противоположно-
му полу, но и к представителям своего пола, а также к представителям других
видов, невзирая на их пол.
Чисто сексуальное влечение у птиц может быть не связано с любовью,
г.с. оно может проявляться без какой-либо подготовки партнера и даже с от-
тенком агрессивности. Разумеется, тут речь идет о самцах, когда их действия
могут расцениваться только как попытка к изнасилованию. Такие попытки
осуществлял один мой самчик зеленушки по отношению к старой канарейке.
Надо заметить, что его попытки производились на глазах его многолетней
подруги зеленушки, ио самчика это нимало не смущало. Достичь желаемого
ему, однако, не удавалось, поскольку канарейка была столь стара, что не мог-
ла выдержать на своей спине изнывающего от страсти зеленуха. Как только
он заскакивал на спину канарейки, старушка, покачавшись, падала с ветки, и
на том дело кончалось. Обе птички разлетались в разные стороны. Зеленух
гут же успокаивался и, по крайней мере, внешне его разочарование было со-
всем незаметно.
Подобные акции со стороны зеленуха нельзя было расценивать иначе
как измену, поскольку к своей подруге он испытывал многолетнюю привя-
занность. Когда я приобрел эту пару, зеленушки были совсем молодые, ско-
рее всего сеголетки. Целый год они прожили у меня в обширной клетке и
довольно хорошо освоились. Они быстро стали парой, т.е. прониклись друг к
другу хорошо заметной со стороны симпатией разнополых существ. Эта сим-
патия выражалась в их постоянном нахождении рядом, буквально бок о бок.
Если один прыгал с жердочки на пол, то и второй немедленно оказывался на
полу, и наоборот.
Самец иногда предлагал самке подкормить ее содержимым своего зоба.
Он делал это с помощью определенных движений: пододвигался к ней вплот-
ную, вытягивал шею и молча тянулся своим клювом к ее клюву. Самка реаги-
ровала на эти движения с полным пониманием и никогда не отказывалась от
предложения. Более того, очень быстро она стала инициатором своей под-
кормки, подступая к самцу с громкими вскрикиваниями и трепетом крыльев,
что означало желание получить от самца подкормку из его зоба.
Подобные отношения существуют у многих птиц и они свидетельству-
ют о том, что данная пара состоит в близких отношениях.
Прикормка из клюва в клюв у птиц несомненно является акцией нежно-
сти и прототипом человеческих поцелуев. Когда человек видит как голубь на
карнизе дома прикармливает голубку, то он обычно считает, что они целуют-
ся. В воспоминаниях А.А.Блока есть эпизод некоторой зависти поэта к целу-
ющимся на соседней крыше голубям, тогда как сам он вместо поцелуев с
желанной женщиной занят выяснением отношений с ней. В действительнос-
ти поцелуев у птиц не существует. То, что так именуется, представляет всего
лишь подкормку из клюва в клюв. Самец выдавливает из своего зоба в клюв
пищу и, вставляя клюв в клюв партнера, выталкивает содержимое. Пища,
123
побывавшая в зобе, подверглась уже действию пищеварительных соков и
потому более усвояемая, что особенно существенно в отношении грубой зер-
новой пищи.
Однако прелюдией к подкормке из клюва в клюв часто является простое
прикосновение. Желающий сделать подкормку тянется и дотрагивается сво-
им клювом до клюва избранного им объекта. Понятно, что уже на этом этапе
становится ясно, принимается ли предложение. Если избранный объект от-
шатывается, то ни о какой прикормке не может быть и речи.
Птица может нежно прикасаться клювом не только к клюву другой пти-
цы, но и к ее шее или боку. Это непременно говорит о расположении первой
ко второй. Выражение доброго чувства демонстрируется именно нежным
прикосновением, так как выражение злобы также может сопровождаться при-
косновением к боку соседки, но только с другой интенсивностью и дополни-
тельными эмоциями.
Подкармливание из клюва в клюв представляет тот же самый процесс,
что и выкармливание птенцов. Он, безусловно, связан с птичьей любовью. И
когда у взрослых птиц наблюдается подкормка из клюва в клюв, то можно не
сомневаться, что мы видим проявление любви пернатых. Примечательно, что
регулярность этого процесса вызывает у подкармливаемого птенцовое пове-
дение. Самка зеленушки приседала, трепеща крылышками, и издавала рез-
кие птенцовые выкрики. Сначала она делала это в тот момент, когда самец
вставлял свой клюв в ее клюв. Но потом она начала выказывать птенцовое
поведение заранее, т.е. попросту попрошайничая. Хотя корма лежало сколь-
ко угодно, самке хотелось, чтобы самец ее подкормил. Она подолгу подсту-
пала к нему, приседая и громко вскрикивая. Самец выдавливал из зоба то, что
у него там было, но наступал миг, когда выдавливать уже было нечего, а неис-
товая самка требовал еще. Тогда самец спрыгивал на пол клетки, хватал ка-
кое-нибудь зерно и, вспрыгнув вновь на жердочку, препроваживал корм в клюв
самке. Разумеется, такое зерно не представляло лакомства, так как оно не
побывало в зобе и не было размягчено пищеварительными соками. Самка
это безусловно ощущала и бывала явно разочарована.
Мои ожидания, что их отношения разовьются в нечто большее, т.е. что
они соорудят в клетке гнездо, не оправдались, и я выпустил их в комнату.
Они стали жить в контактах с целой стайкой других пернатых, которых они,
правда, знали давно, наблюдая за ними из клетки. Образ жизни зеленушек
существенно изменился, так как теперь они могли летать по комнате, а во
взаимоотношениях с себе подобными они нередко должны были отстаивать
свои права. Тем не менее ничего не изменилось в их отношениях друг к дру-
гу. Они почти все время находились рядом, и каждый стремился делать то,
что делает второй. Но самка без устали просила самца подкормить ее, даже
находясь в кормовом корыте. Ее резкие вскрики озадачивали многих птиц и,
если бы они были способны выражать иронию, то комната несомненно за-
полнилась бы соответствующими звуками, чем-то вроде хихиканья.
Как и у людей, отношения особой расположенности у птиц не ограни-
124
чиваются прикормкой (поцелуями). Кстати, самка никогда не прикармливает
самца, т.е. направленность благодеяния почти всегда односторонняя - от муж-
ского начала к женскому. Прикормка может закончиться выражением неудо-
вольствия со стороны самки. В крайней форме оно проявляется весьма без-
застенчивым изгнанием самца подальше от себя. Но чаще, приняв любовную
прикормку, самка зеленушки не проявляла никаких эмоций, вероятно, испы-
тывая внутреннюю признательность.
Занимаясь пристрастным прикармливанием самки, самец, конечно, имел
некоторые виды на будущее, Нередко у него пробивалось желание построить
гнездо. Он находил сухую травину и подолгу сновал с нею, не зная куда бы ее
пристроить. В конце концов он ее ронял, но спустя какое-то время подбирал
еще что-нибудь подходящее и снова таскал в клюве. Однако до строительства
дело так и не дошло, хотя надежду создать семейный очаг самец не терял до
(лубокой старости. Много лет он время от времени подолгу носил в клюве
целый пучок строительного материала для гнезда и в конце концов бросал
его. Скорее всего он не мог найти подобающего места для его постройки.
11овсюду сновали птицы и не было тихого уголка. Особую опасность для гнезда
представлял клест, с которым у самца зеленушки были сложные отношения.
Клест был безусловно физически сильнее и он несомненно не дозволил бы
построить гнездо, тем более что зеленуха он явно терпеть не мог.
Самка строительством гнезда совсем не была озабочена. Во всяком слу-
чае я никогда не замечал, чтобы она хотя бы поощряла как-либо самца на
1 акое строительство. По-видимому, это было для нее совершенно безразлич-
но.
Взаиморасположенность зеленушек прерывалась яростными ссорами.
Самец прыгал с ветки на ветку с демонстрацией угрозы и громко кричал.
Точно так же он реагировал на клеста. Сходство усугублялось тем, что и в
юм, и в другом случае самец неистовствовал поодаль от объекта, на который
был обращен его гнев. Самка тоже не оставалась безучастной, но, приняв
петушиную позу, она оставалась на месте, лишь поворачиваясь лицом с рази-
нутым клювом к самцу, когда он менял местоположение. Шуму от них было
очень много. Все птицы, казалось, замирали, даже клест.
Супружеские отношения у некоторых птиц, как установил Тинберген
(18), начинаются с выражения неприязни и даже агрессии. Так происходит,
например, у обыкновенных чаек. Вместо любовных серенад будущие супру-
ги становятся в позу угрозы, но, вместе с тем, как считает Тинберген, испы-
1ывают страх и отворачивают головы друг от друга. У обыкновенных чаек
отсутствует половой диморфизм, т.е. самец и самка окрашены одинаково, по-
чему у самца вспыхивает агрессивность даже в том случае, если на его тер-
риторию садится самка. Даже когда самец убедится, что перед ним самка,
агрессивность еще не утихла и заражает самку. Тогда-то они и отворачивают
юловы друг от друга, что Тинберген назвал "церемонией умиротворения".
Он пишет: "Каким образом поза, порожденная одновременным возникнове-
нием страха и потребности остаться на месте, приобрела в процессе эволю-
125
ции эту умиротворяющую функцию, пока еще не известно". По словам Тин-
бергена, "конфликтная теория брачного поведения" подтверждается на зяб-
ликах, а также на рыбах.
В моей комнате самцы-зяблики относились к самке весьма прохладно,
поскольку им нужно было постоянно выяснять отношения между собой. На
самку просто времени не хватало. Поэтому собственно брачного поведения у
них не было. Но зато конфликтная теория превосходно прослеживалась на
зеленушках. Правда, в отличие от описания Тинбергена, мои зеленушки не
отворачивали голов в церемонии умиротворения, а, наоборот, обратившись
друг к другу в петушиных позах, орали что есть сил, трепеща крыльями.
Проходило не так уж много времени после порыва взаимной ненависти,
и зеленушки мирно сидели рядышком на карнизе. Затем самка ощущала, что
проголодалась, и обращалась к самцу, который немедленно начинал выдав-
ливать из зоба содержимое и совать в рот самке.
Сексуальная активность у птиц связана только с воспроизведением по-
томства. Сведения о том, что птицы могут совокупляться просто так, отсут-
ствуют или ненадежны. И если птицы не находят в совокуплении самодовле-
ющего удовольствия, как люди, то, естественно, что совокупление их являет-
ся звеном цепочки из многих действий. Предварительным действием высту-
пает постройка гнезда, т.е. прежде чем заниматься совокуплением птицы
подготавливают условия для ожидаемого потомства.
Но оказывается, что и у птиц совокупление может быть просто стрем-
лением к инстинктивному удовольствию, без намерения получить птенцов и
заняться их выращиванием. После долгих безуспешных демонстраций со стро-
ительным материалом самец зеленушки решил опередить события и осуще-
ствить свою мужскую функцию до постройки гнезда. Не думаю, что вся его
возня со строительным материалом была связана лишь с попыткой обмана
самки. Как сказано в другом месте этой книги, птицы способны обманывать
друг друга, но эта их способность имеет тактическое, сиюминутное значе-
ние. Они неспособны на стратегический обман, складывающийся из многих
этапов действий. Поэтому зеленух действительно желал построить гнездо,
но обстоятельства были против этого. И он не желал мириться с ними. Как-
то я наблюдал, как после обычного спокойного сидения на карнизе рядыш-
ком со своей подругой, зеленух вскочил ей на спину и, казалось, дело свер-
шилось. Самка не отшатнулась, а, наоборот, укрепилась и была готова уго-
дить самцу. Но в тот же миг клест, который сидел неподалеку в углу, отдыхая,
буквально бросился с криком на самца и сбил его со спины самки. Понятно,
что зеленух был обескуражен и, отлетев в сторону, начал гневно обкрикивать
клеста. Этот поспешил к зеленуху, чтобы дать ему взбучку, но зеленушки -
птички более ловкие, чем клесты, и мой незадачливый любовник быстро от-
летел. Скандал, однако, длился еще некоторое время.
Я уже упоминал, что еще до этого трагического происшествия самец
как-то попытался удовлетворить свою страсть с самкой канарейки. При этом
он даже не находился рядом с ней, а слетел с соседней ветки и, можно ска-
126
зать, с лету взгромоздился канарейке на спину. Канарейка была дикого окра-
са, т.е. очень похожего на окрас зеленушки. Но она была такой старой, что,
покачавшись несколько мгновений на ветке, рухнула с нее вместе со своим
обольстителем. Достойно примечания, что самка зеленушки наблюдала эту
сцену с полнейшим безразличием. Ревность птицам несвойственна, по край-
ней мере, мелким.
В этой связи вспоминаются три снегиря как-то живших у меня несколь-
ко лет. Среди них была самка и два самца. Самка явно нуждалась в любовной
опеке самца, но оба мои красавца стойко игнорировали ее. Лишь изредка
кто-то из них снисходил до внимания к самке и вечерком прикармливал ее на
карнизе. Но самке этого было мало и, хотя сексуальные потуги, как правило,
наблюдаются со стороны самцов, моя снегириха становилась даже в позу
перед самцом, приглашая его прыгнуть ей на спину. Однако оба самца не
желали ублажить ее.
И вот... однажды на соседней липе появился уличный снегирь. Его по-
свист вызвал чрезвычайное возбуждение моей самки. Выскочив в вольеру,
она принялась громко кричать, очевидно, призывая чужого снегиря к более
близкому контакту. Чужак оказался джентльменом и слетел на вольеру. Надо
заметить, что джентльмен имел существенный недостаток, а именно недо-
статок хвоста, что птицу вовсе не украшает. Было похоже, что это снегирь
беглый, т.е. удравший из чьей-то клетки или выпущенный на волю после того,
как кошка, просунув в клетку лапу, оторвала у него хвост. Такое подозрение
возникло у меня прежде всего потому, что снегирь был один. Обычно снеги-
ри путешествуют небольшими стайками. Кроме того, он был явно не из пуг-
ливых, так как несомненно видел меня и не торопился улетать. Конечно, на
го была и другая причина. Страстные призывы моей самки явно подейство-
вали на него должным образом.
Боюсь, что читатель заподозрит меня в распространении птичьего сен-
тиментализма, но... право, было радостно видеть как самка устремилась на
сетку с другой ее стороны и среди своих причитаний коснулась клюва самца
своим клювом. А мои красавцы самцы сидели тут же рядом и наблюдали эту
сценку с полнейшим безразличием. Они вовсе не собирались с треском пре-
проводить чужака, чтобы он хотя бы для приличия хвост отрастил. Они во-
обще нс двинулись с места, хотя я бы ис сказал, что они были абсолютные
флегматики.
Чужак долго не засиделся. Хотя ему и доставило удовольствие столь
11ылкос внимание самки, но как только он заметил, что я зашевелился, он тут
же перемахнул на липу. Самка готова была разнести сетку. Она прыгала с нее
па ветки в вольере и обратно и пыталась разглядеть, куда уселся новоявлен-
ный приятель. На чинно сидевших старых своих знакомых она и не глядела,
а они сидели как истуканы.
Близился вечер и бесхвостый снегирь, вероятно, улетел искать корм. А
влюбленная самка еще долго призывно свистела и всматривалась в подерги-
вающиеся сумраком кроны соседних деревьев. На следующий день она все
127
еще была под впечатлением встречи с бесхвостым и снова посвистывала. И
надо же... Он, оказывается, тоже не забыл трогательный эпизод и внезапно
появился. Самка была в бешеном восторге. Она снова "целовала" своего из-
бранника и крутилась около него на сетке.
Так продолжалось в течение недели. Бесхвостый прилетал, садился на
сетку и был явно счастлив. Правда, особенно он не задерживался и, несмотря
на все попытки самки удержать его, исчезал. За все это время мои самцы ни
разу не позволили себе какую-либо неделикатность по отношению к улично-
му снегирю и не выразили даже малейшей ревности.
Потом все кончилось. Бесхвостый исчез и напрасно снегириха взывала,
глядя по сторонам. Если мне скажут, что это не любовь, то что же тогда?..
Пылкие самки, вроде этой снегирихи, по-вцдимому, не частое явление в
мире птиц. Но все же их симпатии в большинстве случаев заметны и челове-
ческому глазу. Моя самочка зяблика имела скромное тяготение к поющему
самцу и, когда он орал во всю глотку в вольере, она неизменно выскакивала
туда же и должно быть делала вид, что восхищена столь блистательным ис-
полнением. Самец, очевидно, принимал ее восхищение и позволял находить-
ся с ним в вольере, поглядывая не лезет ли в вольеру другой самец. Уж этого-
то он допустить не мог.
Оба самца были столь схожи, что я мог их различить только по какому-
нибудь дефекту оперения, но после линьки они были для меня буквально на
одно лицо. Я могу лишь догадываться, что один из них постоянно подавлял
другого, т.е. у них не было чередуемое™ подавления по типу, кто запел пер-
вый, тот и хозяин положения. В принципе такую возможность исключить
нельзя по соответствию с другими наблюдениями за хорошо различимыми
самцами. У многих видов проявляется особенность: кто нападает, тот и по-
беждает. Если побежденный через некоторое время нападает на победителя,
то их роли меняются. Бывший победитель удирает, а бывший побежденный
торжествует победу, хотя вскоре роли опять могут поменяться.
Ясно, что если зяблики похожи как мопсы, то победителя можно опре-
делить только по песне. Но каждый ли раз пост один и тот же самец? Самка
явно лучше меня разбиралась в ситуации, и я не думаю, что ей было безраз-
лично, который из самцов пост, лишь бы была песня. Она естественно тяну-
лась к силе. Правда, поющего зяблика она занимала несравненно меньше,
чем второй самец, являющийся потенциальным противником. Невнимание
самку особенно не огорчало. Во всяком случае никаких видимых признаков
того она не проявляла.
Если бы зяблики занимались только своими отношениями, то всем было
бы удобнее. Но самцы (а может быть, один из них) обожали мелкий разбой.
На лету догоняли кого-нибудь из "мелочи" и грациозно выхватывали у пре-
следуемого пучок перьев. В комнате постоянно шипели чижи, стонали щег-
лы, верещали чечетки. Решив осудить хулиганство по человеческим меркам,
в темноте я снимал зябликов самцов с веток и препровожал в клетку на 15
суток. Тут я, конечно, действовал с весьма сомнительной справедливостью,
128
нс установив, что виновны оба. Однако что-то подсказывало мысль: оба хо-
роши и, надо сказать, так и оказалось.
В клетке самцы вели себя как пауки в банке, но я не беспокоился за них.
Их стычки всегда носили, в основном, теоретический характер. Постояв в
петушиных позах, пока один не бросался в сторону, а второй следом, они
почти не касались друг друга. В клетке никогда не было перьев, которые мог-
пи бы говорить о серьезной потасовке в мое отсутствие.
Самочка разбоем не занималась и поэтому оставалась в комнате. Но
вместо того, чтобы летать, сидеть в вольере и как-то развлекаться по мере
возможности, она большую часть времени проводили на клетке с самцами.
Было незаметно, чтобы ее присутствие как-то отражалось на них. Самцы в
с юль тесном вынужденном контакте только и делали, что следили друг за
другом и им было не до самочки. Л она преданно глядела в клетку, как бы
ободряя их. Единственное положительное отношение самцов к самочке со-
сюяло в том, что они се не задевали. Но песня моего зяблика предназнача-
лась вовсе не самочке, а второму самцу, да еще уличному зяблику, оравшему
на дереве во дворе. Своей песней он стремился доказать, что среди зябличь-
сго роду он здесь первый и пусть только тот, на дереве, сунется сюда. Кажет-
ся даже странным то, что самоутверждение моего крикуна нс сочеталось с
повышенным или хотя бы мимоходным вниманием к самке. Но ведь такое
случается и у человеческих самцов!..
Самочка с удовольствием слушала оглушительную песню зяблика, ко-
юрую он нередко выдавал в комнате, сидя на переплете окна. Иногда он так
усердствовал, что я выпроваживал его в вольеру. Самочка нередко перебира-
лась туда же. Было совершенно ясно, что песня ее покорила, и она готова на
все. Но се скромная готовность оказалась не востребованной. Когда самочка
погибла, наевшись отравленных мух, в жизни самцов ничего не изменилось.
Трогательные отношения сложились у пары моих реполовов. У них не
было прикормки, выражающей лучшие чувства. Самка обладала весьма кап-
ризным характером и нс очень-то жаловала самца. Тем не менее она знала,
•но это нс просто се сородич, но "законный супруг". Отсюда и капризы се
носили свойский характер. В кормовом корыте она нередко с раздражением в
। олосс отгоняла самца от себя. Он и в самом деле иногда держался около нее
слишком близко, чуть ли нс вплотную.
Самец немедленно отбегал и совсем нс был обескуражен таким отно-
шением к нему. Иногда самке достаточно было повести "жующим" клювом в
его сторону, чтобы он тут же резво отскочил. Но как только самка взлетала,
самец устремлялся следом. На ветках она тоже частенько просила его подви-
нуться, выдав в его сторону чистое, звонкое "чир-р-р". Вместе с тем было
»амстно, что его близость ей приятна, и, более того, рядом с ним она ощуща-
сг себя более уверенно. С этой уверенностью она нередко наступала в кормо-
вом корыте и на других птиц, не превосходящих ее размерами, требуя немсд-
пенно убираться. Вечерами они часто сидели рядышком где-нибудь наверху,
символизируя собой любящую пару. Самка проверяла чистоту своих перьев,
129
а самец выдавал отдельные коленца своей песни или сидел в благодушном
настроении.
Временами тяготение самца к самке ослабевало, и она как будто и не
замечала этого. Ночевали они тогда в разных местах и в кормушку часто сле-
тали порознь. Самец пел как ни чем не бывало, а самка постоянно издавала
свое звучное "чир-р". Однако, именно в такие периоды как бы размолвки самка
становилась беспокойной. Днем это было почти незаметно, но после того,
как гас свет, она принималась в темноте порхать по комнате. Сделав круг, она
усаживалась на ветку или карниз и, посидев несколько мгновений, срывалась
с места снова.
Любовное влечение у птиц, естественно, связано с их возрастом. Его
испытывают, как правило, молодые птицы. Но случается, что и в почтенном
возрасте, можно сказать, пожилые птицы испытывают любовный пыл. Один
мой самчик чечетки и после 7 лет жизни в комнате постоянно "приставал" к
самке со своей песенкой. Этот самчик был не просто пожилым, но имел вы-
раженные признаки старости. Тем не менее он упорно подступал вплотную к
своей избраннице и верещал для нее свою песенку. Надо заметить, что песен-
ка эта отличалась от обычной чечеточьей песни, которая исполняется от из-
бытка чувств и не предназначена конкретному партнеру. Песенка влюблен-
ного чечета скорее напоминала безудержную нервную болтовню, во время
которой самчик приходил в экстаз и трепетал крылышками. Но, как это часто
бывает, самка совсем не обольщалась, а делала враждебный выпад в сторону
самца и спешила отлететь подальше. Самец, однако, был требовательным.
Он летел следом и терпеливо вновь и вновь начинал свое верещание, длив-
шееся иногда часами с перерывами на обед. В кормовом корыте его страсть
утихала и, если даже самка кормилась рядом, самец был занят только погло-
щением пищи. При этом он редко прикармливал предмет своей страсти, хотя
имел перед глазами постоянные наглядные примеры. Возможно самка сама
не желала принимать его подачки.
Любовь к инородцам
Случается, что симпатии птиц обращаются к представителям другого
вида. При этом избранник может иметь совершенно иной облик. Когда чиж
проявляет благосклонность к щеглу, то это можно сопоставить с любовью
человека к горилле или к лошади. Но в этом и нет ничего предосудительного,
ведь мы говорим о любви, а не о сексуальном влечении. Правда, переход од-
ного в другое не исключается. Именно поэтому существуют различные гиб-
риды.
Любовные проявления между индивидами разных видов ничем нс от-
личаются от таковых представителей одного вида. Они могут быть связаны с
риском для жизни, наподобие того, что имеет место, когда родители защища-
ют птенцов. Известен эпизод, когда селезень догнал коршуна, схватившего
его подругу, и произвел классический таран, в результате которого все упали
в воду. Утки вынырнули и уплыли, а намокший коршун, не умеющий пла-
130
вать, стал тонуть (12). Аналогичным образом соколенок спас удода, с кото-
рым он жил в палатке геологов. В этой же книге сообщается о спасении тону-
щей в Дунае вороны чайкой. На реке Пинеге чайки, видимо, имеют другой
прав. Мне довелось видеть сцену, когда чайки яростно нападали на юную
ворону, только что оставившую гнездо. Она приземлилась на лугу над рекой,
|де ее и "застукали" сизые чайки. По очереди они пикировали на ворону с
жуткими воплями. Ворона, однако, не собиралась так скоро расставаться с
миром, с которым еще не успела познакомиться. Она подпрыгивала навстре-
чу своим обидчицам и с хриплым птенцовым карканьем норовила ткнуть
клювом приблизившуюся чайку.
Известно, что самки уток, а также гаг, подстрекают своих селезней к
нападению на других селезней, когда они приблизятся к паре (19). Они дела-
ют это с помощью определенных движений. Селезню нередко вовсе не хо-
чется заниматься потасовкой, особенно, когда приблизилось сразу несколько
чужаков, однако, надо быть джентльменом!..
По-видимому, рискованные проявления привязанности у птиц столь же
не часты как и у людей. Они как раз и говорят о силе любви, превосходящей
чувство самосохранения. Поверхностная любовь или просто флирт, конечно,
удобнее в безопасной обстановке. Это ощущают и птицы. Заигрывание мо-
жет сопровождаться прикормкой или только воодушевленной песенкой, пря-
мо-таки нацеленной на объект обожания. Последнее означает, что самец под-
ступает вплотную к самке и, глядя на нее в упор, исполняет свою песенку.
Самка необязательно приходит в восторг.
Кенар Кеша, когда обжился в комнате, облюбовал себе в сотоварищи
самца зеленушки, который сидел в клетке и лишь иногда летал по комнате.
Клетка обычно была открыта, но зеленушка ее не покидала. Зато Кеша мог
свободно проникать в клетку и оказывать знаки внимания зеленушке, а заод-
но и полюбопытствовать, нет ли в ее кормушке чего-либо вкусненького. Ког-
да я находился рядом с клеткой, и зеленушка тревожно прыгала с жердочки
на жердочку, Кеша вытягивал шею и беззлобно поклевывал ее в шею или
надхвостье, попискивая при этом. Такие поклевки означают предложение
создать семью, а на языке голубятников такое поведение самца называется
"гнать на яйца". Видимо Кеша нс особенно разбирался в вопросах пола, хотя
теперь я думаю, что скорее я сам заблуждался. Различить пол зеленушек не
так-то просто, даже имея немалый опыт их содержания, а в то время опыта у
меня было еще маловато.
Зеленушка совсем не реагировала на кешины домогания, и подозреваю,
что в мое отсутствие она даже поддавала ему. Может быть поэтому Кеша,
желавший общения с зеленушкой, чаще сидел на конце жердочки, торчав-
шем из клетки наружу. Он внимательно наблюдал за ней и нежно пописки-
вал. Однако, когда я выгонял зеленушку из клетки, чтобы она размялась в
полете по комнате, Кеша терял к ней всякий интерес. Если зеленушка, поле-
тав, подолгу сидела на карнизе, Кеша и нс думал к ней подлетать, словно его
благорасположение к ней не распространялось за пределы клетки.
131
Как-то один мой пухлячок влюбился в лазоревку и постоянно подскаки-
вал к ней со своей песенкой. Но лазоревка, хорошо понимая, что все это зна-
чит, попросту прогоняла пухлячка от себя. Ее не трогало даже то, что пухля-
чок становился столбиком и смотрел на нее как на предмет обожания. Она
довольно злобно делала выпад в сторону пухлячка, и он тут же отлетал. Пос-
ле изгнания некоторое время пухлячок смотрел издали на лазоревку с чув-
ством сожаления и огорчения. Потом отправлялся по своим делам. Однако,
несмотря на явное отсутствие надежды, пухлячок вновь и вновь повторял
свои излияния с неубываемым энтузиазмом.-Это происходило в конце зимы и
продолжалось приблизительно с месяц. Наверное это тянулось бы и дольше,
но лазоревка погибла и пухлячок вскоре о ней забыл.
В ситуации, когда обожаемый субъект встречает обожателя агрессивно,
последнему довольно трудно сопровождать свое чувство прикормкой перво-
го. Пухлячок никогда не решался предложить шипящей, взъерошенной лазо-
ревке угощение из своего зоба. Его не трудно понять. Попробуйте-ка предло-
жить угощение разъяренной фурии даже на безопасном расстоянии!.. Нельзя
не предвидеть, что это угощение окажется у вас на физиономии. А если уго-
щение нужно препровождать изо рта в рот, то тут последствия вообще не
предсказуемы.
Тем не менее в птичьем мире такое возможно. Прикормка птицами раз-
ных видов друг друга при том, что отношение прикармливаемой к прикарм-
ливающей далеко не дружественное, наблюдается даже при клеточном со-
держании. Разумеется, это происходит лишь после того, как птицы освои-
лись в неволе и перестали пугаться человека, находящегося на некотором
расстоянии от клетки. Одно время у меня жили в клетке самец зеленушки и
самка клеста. Отношения между ними были вполне обычные. Клест не жало-
вал зеленушку и обычно не подпускал ее к корму пока не наедался сам. В
свободное от еды время клест также всегда норовил показать зеленушке свое
превосходство, разевая с кряхтеньем свой кривой клюв в ес сторону. Бедная
зеленушка не знала, что ей делать и бросалась на стенку клетки. "Нападения"
клеста, правда, всегда носили теоретический характер, т.е. он не бросался на
зеленушку, а только угрожал ей, не покидая жердочку, на которой сидел. Как
я уже говорил, это обычная тактика мелких птиц при демонстрации силы. До
реальной схватки дело доходит редко и даже в этом случае ущерб пострадав-
шего, как правило, ограничивается несколькими перьями, т.е. кровопускание
-- это совсем редкий феномен. Обычно гонимому достаточно чисто теорети-
ческих действий гонителя, чтобы искренне признать себя избитым и пере-
жить весь ужас преследования.
Было бы странным ожидать, что у постоянно гонимой зеленушки мо-
жет развиться к клесту какая-то симпатия. Тем более, что клест значительно
массивнее зеленушки, и клюв у него совершенно изуверский. Но, однажды я
с изумлением увидел, что зеленушка, с опаской приблизившись к клесту и
вытянув шею, прикармливает его. Клест казался присмиревшим и принимал
угощенье с явным удовлетворением. Но еще большее удовлетворение угады-
132
валось у зеленушки. Она имела на это основания. Монстр был побежден си-
зой любви.
Опыт прикармливания зеленушка приобрела еще на своем собрате - тоже
еамчике, с которым она прожила довольно долго. Желание прикармливать
сю пришло далеко не сразу после встречи. Вообще их отношения были нео-
днозначными. Начав прикармливать собрата, который был лысый, зеленуш-
ка, вместе с тем, устраивала ему разгон, т.е. занимала срединную жердочку в
клетке и принимала воинственную позу. Получатель метался по клетке, а бла-
। одетель лишь поворачивался на месте, устремляя на него свое ворчание из
полуоткрытого клюва, вытянув голову и помахивая крыльями. Он словно
припоминал гонимому, что тот тоже гонял его в свое время таким же обра-
зом. Теперь, однако, он ему доказал, что он тут главнее. Сеансы разгона, впро-
чем, были непродолжительными. После них птицы сидели, словно обдумы-
вая все происшедшее, а затем кормилец ел и мог прикормить соседа, который
с готовностью принимал подаяние. Спустя некоторое время второй самчик
умер, так как был болен, после того, как однажды сильно ударился об окон-
ное стекло.
Надо отметить, что кормящая зеленушка вовсе не была ангельского скла-
да. Еще в самом начале жизни у меня она показала себя как весьма агрессив-
ное существо. Она терпеть не могла щеглов и, когда рядом не было человека,
io между ними происходили жестокие схватки. По словам старушки, ухажи-
вавшей за птицами в мое отсутствие, она задолбала щегла. С другим щеглом,
который сам приходил в ее открытую клетку, зеленушка иногда сцеплялась в
клубок. Но случалось, что визит щегла кончался мирно. Щегол бурно купал-
ся в баночке с водой, потом исследовал зеленушкину кормушку и, наконец,
устраивался на соседней жердочке вздремнуть. Все это зеленушка терпеливо
сносила, но временами ее миролюбие иссякало. Конечно, щеглы не могут
ныть победителями в схватке с зеленушкой, хотя они и способны сами ее
провоцировать. Однако, зеленушка обижала и чижей, и кенара Кешу, кото-
рый был к ней неравнодушен.
Но вот... ей удалось в какой-то степени обуздать клеста. Правда, ситуа-
ция не сложилась в сплошную идиллию. Впоследствии стало правилом, что
после засыпки корма, клест спокойно ел, присматривая, чтобы зеленушка и
нс думала соваться, пока он не насытится. Затем он усаживался на жердочке,
а зеленушка прыгала к корму и, проглотив несколько зерен, спешила к клес-
। у, чтобы прикормить его. Она приближалась к нему всегда с настороженно-
с1ью, прекрасно сознавая, что благодарностью может быть затрещина. Но
пока она делала приглашающие движения шеей, выталкивая зерна из зоба
обратно в клюв, клест сидел смирно. Лишь когда корм был вложен зеленуш-
кой в его разверстый клюв, он мог позволить себе ткнуть ее, словно сказав:
убирайся!.. И зеленушка покорно отскакивала. Надо, однако, отметить, что
•и рссспвность клеста, после начала его прикормки зеленушкой, стала мень-
ше. Он уже не гонял ее подолгу по клетке, хотя особого благодушия по отно-
шению к ней тоже не проявлял.
133
Зеленушку, казалось, не травмировала черная неблагодарность клеста.
Изо дня в день она повторяла свои рискованные маневры по его прикармли-
ванию в течение нескольких месяцев. Потом я отсадил клеста в другую клет-
ку, а на его место посадил самку снегиря.
Если самка клеста окраской оперения походила на зеленушку, то о сам-
ке снегиря этого сказать нельзя. Ио зеленушка и тут проводила свою мирот-
ворческую деятельность, пытаясь начать прикармливать снегириху. После-
дняя была фурией едва ли нс похуже клеста. Она совершенно не переносила
зеленушку, и история с очередностью принятия пищи поутру повторялась.
Снегириха свирепо прогоняла зеленушку, когда та пыталась приблизиться к
корму раньше, чем снегириха удовлетворит свой аппетит. Довольно долго
она нс желала принимать от зеленушки прикормку, весьма бесцеремонно
прогоняя своего благодетеля, тянущегося к ней с предложением. Но непрек-
лонность зеленушки достигла своего. Добрые начала опять победили агрес-
сивность.
В один прекрасный день снегириха приняла подкормку, и далее дело
пошло своим чередом. Правда, и на этот раз любвеобильная зеленушка не
рассчитывала на благодарность. Как и клест, снегириха могла, получив при-
кормку, тут же угостить своего благодетеля затрещиной.
Случилось так, что я должен был расстаться со своими питомцами. Не
имея надежной возможности устроить их, я решил их выпустить. Я отвез их
далеко от города, в место мне хорошо знакомое, на окраину обширных зале-
сенных болот. Здесь не было хищников, сюда не ходили люди, и был разно-
образный корм.
Тихим майским вечером я прибыл на место и развернул клетку. Солнце,
клонящееся к западу, песня певчего дрозда где-то неподалеку, и вся благо-
дать, царившая в природе, сразу были восприняты моими питомцами. Снеги-
рпха тут же устремилась в сторону, и я долго слышал ее чистый посвист.
Зеленушка осмотрелась и выдала вдруг сильный приятный звук. Клест "рас-
чавкался" и медленно взбирался по молодой березке выше и выше, после
того, как я потыкал его пальцем в бок: дескать, давай, лети!..
И тут я был потрясен. Зеленушка, которая уже отлетела и восторженно
осматривала виды, которых она нс видела больше двух лет, вернулась к "чав-
кающему" клесту. Несколько месяцев она его не видела, так как он находился
в клетке, стоящей на ее клетке. Правда, она могла слышать его, но я никогда
нс замечал у нес какой-либо реакции на "чавканье" или тихую песню клеста.
Но тут она вспомнила того, кого долго прикармливала, несмотря на его не-
благодарность, и вернулась к нему. Клест се встретил без восторга и даже с
угрозой. Он потянулся к ней разверстым клювом, словно предупреждая: дер-
жись подальше!..
В течение часа я ходил за ними. Клест не спеша перелетал с вершинки
на вершинку молодых березок, неугомонно "чавкая". Зеленушка следовала за
ним, и было похоже, что она нс собирается его покидать. Надеясь, что они
доберутся до огромных елей неподалеку, усыпанных шишками (правда, на-
134
верное, пустыми), я пожелал им благ и ушел, размышляя о необыкновенной
привязанности зеленушки, которой несомненно руководила любовь в самом
высшем смысле этого слова. Она источала из себя это чувство даже тогда,
когда его не принимали поначалу, и неизменно достигала успеха.
Похоже, что страсть к прикармливанию кого бы то ни было характерна
для многих самцов зеленушек. Еще один самчик, обвыкнув в комнате, возы-
мел желание прикармливать старого самца щегла. Хотя старик не был одино-
кий, а состоял в близкой дружбе с молодой самочкой, зеленух выбирал мо-
мент, когда парочка разминулась, и приступал к старому щеглу, "делая шеей",
г.с. выжимая из зоба корм. Щегол был всегда озадачен, смущен и смотрел
куда бы отлететь. Зеленух, однако, летел следом и снова предлагал щеглу
подкормиться, на что тот по-прежнему не соглашался. Молодая самочка смот-
рела на всю эту церемонию невозмутимо. Ей-то зеленух никогда ничего не
предлагал.
Попытки зеленуха продолжались очень долго, но так и не привели к
желаемому результату. Старик щегол чувствовал неестественность ситуации,
1ем более что он и сам прикармливал свою подружку, т.е. выполнял функ-
цию, которую зеленух пытался провести на нем.
Отношения прикармливания развились в клетке у самца дубоноса с сам-
цом снегиря. Поначалу их отношения соответствовали иерархии по разме-
рам клюва и темпераменту птиц. Как и прочие дубоносы, этот не был агрес-
сивен и мог щелкнуть клювом в сторону снегиря, если только тот оказался
совсем рядом, что совершенно естественно при нахождении в клетке. Сне-
гирь же этот имел индивидуальную особенность - в случае, как ему казалось,
опасности он разевал клюв в сторону этой опасности и замирал. Разверстый
клюв ярко краснел своими внутренними покровами. Подозреваю, что это
обстоятельство и вызвало соответствующую реакцию дубоноса. Когда од-
нажды снегирь замер перед дубоносом с пламенеющим, разинутым клювом,
ю у дубоноса замкнулась не та цепь нервных импульсов, определяющих по-
ведение в данной ситуации. Включилась цепь на подкармливание,хотя сне-
гирь вовсе не этого хотел, а просто выражал свой страх и покорность. Дубо-
нос вместо того, чтобы щелкнуть лишний раз клювом, выдавил из зоба со-
держимое и сунул его в красный клюв. Пораженный снегирь проглотил по-
дачку.
С этого началось регулярное подкармливание снегиря дубоносом, но
юперь это сопровождалось соответствующими эмоциями. Оба получали удо-
вольствие. Когда клетка была открыта, снегирь устремлялся полетать по ком-
нате, а дубонос предпочитал не вылезать. Он, однако, поглядывал, где там
снегирь и спустя некоторое время свистел: не пора ли подкормиться?..
Снегирь избаловался и все чаще просил дубоноса покормить его. Здо-
ровенный клюв, которого он так боялся совсем недавно, теперь постоянно
заезжал в его клюв и стал ему совсем не страшен. Как-то он обратился своим
разверстым клювом даже ко мне, но пока я искал пинцет и подцеплял им
корм, просительный порыв снегиря улетучился. Он пинцета он отшатывался
135
как от оглобли, которой вам предлагают вставить в рот лакомство.
Период ласкового отношения дубоноса к снегирю был недолог. Все чаще
дубонос смотрел равнодушно на разинутый клюв снегиря, а потом прекра-
тил и спорадическую подкормку: дескать, хватит побираться!
Любовное отношение к птице другого вида чаще развивается, когда нет
сородича или, точнее, совидича. Но это не является непременным условием.
Случается и так, что в комнате живет прекрасная самочка чижа, а самец чижа
ухаживает за щеглом и подкармливает его. Щегол принимает дары, несмотря
на присутствие другого щегла, с которым он дружен. Половая принадлеж-
ность щеглов почти всегда остается неясной, т.е. самец и самка удивительно
схожи. Однако случаи, когда самец одного вида подкармливает самца друго-
го вида можно назвать вполне обычными. При этом самцы совсем не походят
друг на друга, но хорошо знают друг друга, прожив бок о бок не один год. Так
случалось, что щура Матреныча подкармливал снегирь. Соответствующих
самок в это время у меня не было, и излишки любви самцы употребляли друг
на друга. Было, однако, заметно, что Матреныч озадачен. По-видимому, где-
то на задворках понимания Матреныч ощущал неестественность взаимоот-
ношений со снегирем. Иногда он даже отступал в то время, когда снегирь
подскакивал к нему с предложением подкормки. Возможно поэтому период
подкормки Матреныча снегирем был очень непродолжительным. К тому же
Матреныч, вероятно, не мог осмыслить двусмысленность снегиря: с одной
стороны, не пускает в корыто, пока нс насытится, а, с другой стороны, лезет
со своей прикормкой.
Подкормочные отношения, по-видимому, всегда односторонни, т.е. под-
кармливающий и подкармливаемый ролями нс меняются. Можно было бы
думать, что роль подкармливающего всегда принадлежит самцу, независимо
оттого, на кого пала его симпатия. Однако иногда и самки проявляют подоб-
ную активность. Серенькая самочка чижа долго жила у меня в "чижином
одиночестве". Она привыкла к обществу двух чечеток и постоянно занима-
лась с ними игровыми полетами туда-сюда. Время от времени опа подкарм-
ливала самочку чечетки.
Прикормка друг друга птицами разных видов безусловно означает их
дружеские отношения и даже любовь, но она нс сопровождается какими-
либо сексуальными намеками. Это явление можно расценивать как стремле-
ние птиц творить добро по отношению к себе подобным.
В науке о поведении животных - этологии - существует понятие "сиг-
нальные" или "ключевые раздражители". Широко раскрытый клюв относит-
ся к таким раздражителям. В книге Н.Тинбергсна (18) приведена фотогра-
фия, на которой запечатлено кормление птичкой кардиналом золотой рыбки,
высунувшейся из воды с разинутой пастью, напоминающей клюв. Рыбки
привыкли к тому, что их подкармливали, и обращались с разинутой пастью к
любому движущемуся существу. Кардинал, возможно, прилетел к воде, что-
бы попить, и тут ему навстречу из воды высунулась разинутая узкая, как клюв,
пасть. У птички включилась цепь реакций кормления и, как сказано в книге,
136
несколько недель кардинал кормил рыбок. Тинберген предположил, что эта
и ранная связь возникла оттого, что у кардинала было разорено гнездо, т.е.
механизм инстинктов не получил должной реализации. Такое предположе-
ние правдоподобно, но у наблюдавшихся мною пар птиц были другие осно-
вания. Никто не имел гнезд, да и время года было зачастую негнездовое.
Главное возражение Тинбергену состоит в том, что предложение часто
«•пережало спрос. Ключевого раздражителя не было. Просто кому-то вдруг
понадобилось сделать предложение прикормки. Правда, возникает вопрос,
। ак ли это просто?.. Ведь предложение нацелено на конкретную особь, а не
на кого попало. Следовательно, благодетель руководствуется ощущением
симпатии по отношению к данной особи. Чем вызвана симпатия, сказать не-
возможно, но разве это отличает птиц от людей?
Вместо ключевого раздражителя иногда случалась обратная реакция,
। с. предложение прикормки отвергалось. Так, один самчик чечетки много
рл । пытался соблазнить на прикормку самку реполова. Иногда это происхо-
дило уже поздно вечером. Чечет бочком приближался к спокойно сидящей
рсполовке, трогал ее нежно клювом и. обратившись к ней, быстро-быстро
чвигал створками клюва. Он даже начинал производить специфические дви-
жения головой и шеей, в результате которых содержимое зоба возвращается
в клюв. Однако реполовка не желала получать от него угощение. Она не про-
। оияла его с яростью, а лишь недовольно чирикала и делала вид, что намере-
на п<нуть его клювом.
Чечет видел, что его ухаживания нс принимаются и удалялся к своей
подруге, которой он, однако, нс предлагал угощение. Время от времени он
< нова приближался к реполовкс со своим предложением подкормить ее, но
каждый раз реполовка вполне миролюбиво отвергала его. Она знала, что у
чечета есть подружка чечетка.
Птичий интеллект
Известный генетик, академик Н.П.Дубинин писал (42): "Животные не
отпадают сознанием и общественно-трудовой деятельностью. Мозг челове-
ка - это изумительная система, у которой его бесконечные степени свободы
шпегрированы при реакциях на среду и в переработке получаемой информа-
ции. Человек способен предвидеть будущее и потому отличается чувством
hiвстственности". В этой цитате, с одной стороны, все как будто верно, а с
пру 1 ой — нет. По-видимому, правильнее говорить о количественных разли-
чиях, так как сознание у животных все же имеется. Общественно-трудовая
/В’я гельность характерна даже для насекомых и уважаемый генетик дал здесь
маху. Реакции на среду у животных нередко более совершенны, чем у челове-
ка и переработка информации у них происходит также с предвидением буду-
щею, что, конечно, не исключает ошибки, как и у человека. Предвидение у
животных, можно сказать, более короткое, но оказывается, что это цслссооб-
piiniec. Что проку предвидеть много лет построение коммунизма, а вместо
и ого получить какой-то маразматический строй, идеалом которого является
137
лавочник. И где при этом чувство ответственности, на котором настаивает
Дубинин? Этого чувства у животных нет, поскольку оно не свойственно при-
роде, а придумано человеком для оправдания своих действий.
Как показал один американский писатель, только разумное существо
может лишить другое существо свободы. Животные на это неспособны. В
этом и заключается отличие их разума от человеческого.
Птицы не способны думать в том смысле, как это свойственно человеку.
Это мнение утвердилось в науке и общественном сознании с незапамятных
времен. Вместе с тем, совершенно ясно, что какие-то зачатки мышления у
них имеются.
Зачатки мышления признают даже у рептилий и пчел (38). У травяной
лягушки, оказывается, можно вызвать условный рефлекс на человека и его
голос, если се подкармливать. Выходит, что травяная лягушка способна на
поведение, характерное для домашних животных, одомашненность которых
происходит прежде всего от подкармливания.
Медоносная пчела, а также муравьи и термиты относятся к обществен-
ным или социальным насекомым, входящим в отряд перепончатокрылых, по
эволюционным показателям считающимся наиболее прогрессивным среди так
называемых первичноротых представителей животного мира, являющихся
вместе с тем беспозвоночными. Другую ветвь животных --вторичноротых и к
тому же позвоночных - венчает человек. В этой ветви элементы рассудочной
деятельности отмечают у рептилий и птиц, более развитый разум принимается
у млекопитающих (человек стоит особняком, имея сильно развитое мышле-
ние). На этой схеме Б.П.Мантейфель (38) отказывает амфибиям в разуме, т.е.
выработка условного рефлекса еще не означает способности хотя бы туго мыс-
лить. У перепончатокрылых насекомых эта способность стоит у Б.П.Мантей-
феля под вопросом. Существенно, однако, что она не исключается полностью.
Его схема показывает, что развитие мышления связано с общей организацией
живых существ, постепенное усложнение которой (причем разными путями)
обусловливает постепенное же проявление рассудочной деятельности. При этом
невозможно четко разграничить сложную рефлекторную и рассудочную ком-
поненты поведения. Но это характеризует не только эволюционную последо-
вательность животных. Любой человек со своим высшим рассудком далеко нс
всегда способен, анализируя свое поведение, определить степень участия в нем
инстинктов и рассудка.
Рассуждая о мыслительных способностях, нс мешает задуматься над тем,
что вообще означает "думать", "мыслить". Мышление человека связано преж-
де всего с его житейским опытом, который включает в себя весь багаж знаний,
приобретенных специально. Это и учение, и прочитанные книги, и просмот-
ренные кинофильмы. Одним словом, это - информация о жизни во всех сс
аспектах. Можно не сомневаться, что объем полученной информации в значи-
тельной мере определяет уровень мышления. Человек, протерший не одни шта-
ны на университетских скамьях, мыслит несравненно шире и глубже человека
с обычным школьным образованием. Отчего происходит это различие?
138
Информация вносит в сознание человека системы образов, которые пе-
реходят в подсознание, где и накапливаются. Мышление означает процесс, в
Моором происходит компоновка новых систем образов из находящихся в
<озиании и подсознании. От скорости выхода образов из подсознания в со-
iiiainic зависит сообразительность человека, т.е. как быстро он может думать.
Образы, которые находятся в подсознании и могут войти в сознание,
необязательно приобретены сознательным путем, т.е. уже проходили когда-
ю через сознание. Они могли быть получены человеком, минуя его сознание,
<»। другого человека через биополе или, говоря точнее, через ауру. Они возни-
кают и под воздействием Космоса. Такие образы, проникая в сознание, обус-
Ч(«вливают озарение человека, т.е. появление у него совершенно новых мыс-
icii Подобные мысли нередко являются новыми для всего человечества, зна-
менуя собой открытие. Общаясь с животными, человек способен восприни-
м.!!ь чх мысли, хотя Н.П.Павлов за выражение типа "собака подумала" нала
। .и: на своих сотрудников штраф. У крупных ученых часто наС л юзаются пер-
манентные заморочки. Поэтому я больше доверяю свидетельствам натурали-
<’1ов, получаемых непосредственно отобщенш? с природой
Р.Ф.Лесли (41), вырастивший в лесах канадского севера троих медве
писал: "Так уж случилось, что от Расти, рожденного на моле, дикого
медведя, я узнал, что некоторые понятия передаются без помочит слов или
символов" (с. 148;. Примечательно., что он говорит лишь об одном медведе, а
нс и всех троих. Надо полагать, что у медведей интеллект различается также
как у людей и тот, кто встречался со многими медведями наверняка готов это
io ’твердить. О мышлении также говорят как о способности предвидения
ре {уг-ьтатов какого-либо действия. Ошибки, конечно, могут случаться, но их
частота зависит от учета всевозможных факгооов. Факт стыкующихся кос-
мических кораблей доказывает, что предвидение может быть состоящим из
<я ремного числа шагов. Такое предвидение основано на научных расчетах. В
ooi/чной жизни обычный человек таким предвидением не оперирует, хотя в
мечтах он може г рисовать себе все, что угодно. Предвидение человека интел-
цсктуально развитого зачастую более оправдывается, чем человека "с исла-
мским умом", откуда и происходит это определение. Поэтому первый чаще
1адас~ся предвидением, чем второй.
Предвидение является одной из форм абстрактного мышления, опери-
рующего накопленными в подсознании образами. Считается, что абстракт-
ное мышление несвойственно животным, и что именно оно является глав-
ным отличием от них человека. Животные руководствуются в своей активно-
гги исключительно инстинктами, которые могут быть очень сложными.
И все же животные обладают предвидением. Правда, оно распростра-
няется на малое число шагов в каком-либо действии. Когда ворона поднима-
ем в воздух раковину и бросает се на камни, чтобы расколоть, она несомнен-
но предвидит как полакомится моллюском, сидящим в раковине.
Птица, привыкшая к клетке и к человеку рядом, относится спокойно к
нему даже, когда он вплотную смотрит в клетку, т.е. их носы разделяет каких-
139
нибудь 5 см. Но ни одна птица не выносит, если на таком же расстоянии от
нее появляется человеческая рука. Она понимает, что лицо это не опасно,
хотя на нем есть рот, а рука может ее схватить. В этом проявляется предвиде-
ние птицы, которая уже освоилась в неволе.
В качестве примера творческого предвидения вспоминается кенар Кеша,
который брал кусочек засохшей булки, бежал к баночке с водой и опускал в
нее принесенный кусочек. Затем он выжидал ровно столько, сколько нужно
для размокания булки, после чего доставал кусочек и съедал. Я бы даже рис-
кнул сказать, что ему доставляло удовольствие есть "приготовленную” таким
образом булку. Ведь в кормушке был более приятный корм. Как-то в передаче
"В мире животных" показывали щегла из Испании, который мог попить только
в том случае, если доставал сам воду наперстком на нитке из импровизиро-
ванного колодца. Щегол явно не обращал внимания на съемку его крупным
планом и знай себе таскал ведерко одно за другим, словно желанием попить
была пронизана вся его жизнь. Владелец щегла подтвердил особое пристра-
стие своего питомца к упражнениям с ведерком. Конечно, трудолюбие щегла
связано отнюдь не с постоянной жаждой, хотя воды в ведерке к моменту под-
нятия остается немного. Щеглу явно доставлял удовольствие сам процесс
работы. Но главное во всей этой истории - каким образом щегол усвоил про-
цедуру добычи воды с помощью ведерка? Ведь ничего сколь-либо сходного в
обычной жизни щеглов нет. На какой основе мог развиться этот приобретен-
ный рефлекс, если исходить из теории инстинкта?
В данном случае теория инстинкта не кажется убедительной. По словам
К.Акоша (28), понятие "инстинкт" хорошо маскирует все неясности, так как
означает некую бессознательную способность. Надо полагать, что хозяин
удивительного испанского щегла, соорудивший устройство с ведерком, пока-
зывал своему питомцу, что нужно делать, чтобы попить. И щегол понял, т.е.
у него сформировалось предвидение на много шагов, хотя и однообразных.
Он должен подтянуть за ниточку ведерко, прижать ниточку ногой, еще под-
тянуть и таким образом вытащить 10-15 см ниточки, чтобы появилось ведер-
ко. Само научение чему-либо связано с сообразительностью, способностью
думать о том, что можно делать что-то так, как это делают другие, даже нс
сородичи, а существа совсем другого эволюционного уровня. Вполне воз-
можно, что столь примечательный щегол видел, как сельские жители доста-
ют из колодца воду, и в его подсознании запечатлелся этот сюжет.
Образная память из далекого прошлого у птиц существует. Об этом сви-
детельствуют их сны. Как и другие животные, птицы издают во сне различ-
ные звуки, в том числе бормотание, часто заменяющее у многих птиц пенис.
В этом смысле птицы нс отличаются от людей, которые также часто бормо-
чут во сне песни, а не поют в буквальном смысле. Наверное, даже професси-
ональные певцы во сне не поют, так как при этот требуется большая затрата
энергии, что невозможно в заторможенном состоянии. Возможно, что и бор-
мочут песни или арии они редко. Среди птиц такое встречается также нечас-
то и тем интереснее это наблюдать.
140
Одна моя славка Черноголовка нередко уставала от сообщества зерно-
ядных, которые казались ей, вероятно, плебеями. Во всяком случае, это все-
гда читалось в ее поведении. Осуждать Черноголовку за высокомерие я не
берусь, так как это все равно, что осуждать высокомерие балерины перед
дворником. Именно в таком соотношении и выглядела Черноголовка перед
чижами, щеглами, щурами и др. Она несомненно осознавала свое превосход-
ство перед остальными в грациозности и нередко залезала за прозрачную
пленку на полку с книгами, чтобы хоть как-то отгородиться от этих неуклю-
жих, суетливых сожителей. В отличие от них-, Черноголовка не грызла книги
и поэтому могла сидеть рядом с ними сколько хотела.
Иногда она шмыгала днем мимо меня в открытую клетку на столе, так-
же с целью самоизоляции. Устроившись на жердочке Черноголовка засыпа-
ла. И тут я становился свидетелем ее возбуждения во сне. Скрыв лицо, как и
положено во сне, в перьях на плече, птичка начинала явственно бормотать,
как она делала это и в бодрствующем состоянии. Ее бормотание было то гром-
че, то тише. Временами она даже приседала. Совершенно ясно, что она виде-
ла сон, в котором она сидит высоко в кроне дерева и поет своим сильным, как
у соловья, голосом. Но, по крайней мере, два года она в кроне дерева не сиде-
ла. Стало быть, образы, наполнившие сон птички и погрузившие ее в радос-
тное состояние, явились из ее памяти.
Если исходить из того, что предвидение на основе имеющихся в подсоз-
нании образов можно принимать как умственную работу, то в определенной
степени птицы выполняют эту работу, т.е. им нельзя отказать в уме, хотя и
недалеком. Граница между их умственной активностью и инстинктом столь
нечетка, что мы склонны, как правило, относить первое ко второму, особенно
когда видим несуразные, с нашей точки зрения, действия птиц. Невозможно,
например, считать сколь-либо разумными так называемые дисгенические
действия птиц, т.е. такие, которые не являются полезными для последующих
поколений, а иногда просто устраняющие саму возможность поколения.
Н.Тинбсрген (18) выяснил, что кулик-сорока охотно оставляет свое гнездо
ради того, чтобы занять гнездо серебристой чайки, яйца которой вдвое круп-
нее его собственных. Сидеть на таких яйцах кулику неудобно, тем не менее
он принимается их насиживать. Когда чайке предлагали яйцо в несколько раз
крупнее ее собственного, то она забывала про свое яйцо, увлекшись подсуну-
тым огромным муляжем. Но это свойственно не всем птицам. Другие, как
мухоловка пеструшка и серая славка, выбрасывают из своих гнезд муляжи
яиц, но насиживают подложенные чужие яйца, даже окрашенные не так, как
их собственные (38). Согласно Б.П.Мантейфелю (38), дрозды певчий и чер-
ный также могут насиживать чужие яйца, но лишь в том случае, если они
мало отличаются от их яиц, тогда как отличающиеся яйца выбрасывают из
гнезда. Исходя из реакции птиц на подмену их яиц, можно судить об относи-
тельной развитости птичьего ума, что хорошо коррелирует и с другими пове-
денческими показателями.
Рассуждая об уме птиц, мы, конечно, придерживаемся человеческих
.141
мерок, но это вполне допустимо, так как результаты проявления ума имеют
одно и то же следствие - степень приспособления к окружающей среде. Можно
сказать наверняка, что в одной и той же ситуации более умная птица имеет
больше шансов насытиться, чем глупая. Первая способна более эффективно
избегать опасности и разного рода неприятности, чем вторая. В неволе более
умная птица становится и более доверчивой. Соответственно она менее под-
вержена стрессам. Это дает и другие преимущества. Из пары моих зелену-
шек, приобретенных одновременно, самка довольно быстро прониклась ко
мне доверчивостью. Наблюдая, как другие птицы садятся мне на руку с семе-
нами подсолнуха, она решила попробовать тоже сесть на руку. После несколь-
ких попыток, прерываемых страхом, она все же села на руку и, убедившись,
что ей ничто нс угрожает, скоро уже нс упускала случая получить лакомство,
когда я предлагал его на своей руке.
Самец внимательно наблюдал за действиями своей подруги. Иногда у
него мелькала мысль присоединиться к ней, и он переминался с ноги на ногу,
даже спускался пониже на ветках. Однако, он так никогда и не решился сесть
на руку.
Надо сказать, что зеленушки - птички вообще очень осторожные и пуг-
ливые. Из нескольких особей, живших у меня, только упомянутая самка са-
дилась на руку. Следует ли из этого, что она была умнее самца? Думаю, что
ответ иа этот вопрос может быть только положительным. Она совершенно
правильно оценила ситуацию, тем более глядя на беспечных чижей, щуров и
снегирей, которые спокойно садились иа руку, да еще и устраивали неболь-
шие потасовки на ней. Наоборот, осторожность самца при всем этом уже
переходит в категорию глупости, поскольку даже глядя на самку, он нс мог
перебороть свой страх и съесть лишнюю порцию семечек. Вместе с тем, нельзя
сказать, что он был особенно пугливый, в чем, вероятно, проявлялось влия-
ние самки. Когда через четыре года к ним присоединился еще одни самец, то
на него поведение старых зеленушек совершенно не производило впечатле-
ния. Он вел себя так, словно был один, т.е. был очень пугливый. Стоило лишь
устремить на него взгляд, когда он сидел на дальних ветках на шкафу, и он
начинал суетиться, "чакать" и, наконец, перелетал на карниз, но при этом
оказывался ближе ко мне, чем был, и в ужасе бросался обратно. Даже через
шесть лет жизни со мной он все еще был диким, и только после этого срока
его пугливость снизилась. Нередко три зеленушки сидели рядком на карнизе
и спокойно созерцали все происходящее. При этом самцы столь походили
друг на друга, что различить их я не мог. Пока я не глядел на них или бросал
мгновенный взгляд, они не шевелились. Но как только я начинал смотреть на
них долгим взглядом, второй самец быстро выдавал себя. Его словно жег
мой взгляд. Он начинал нервничать, тревожно поворачивать верхнюю часть
туловища из стороны в сторону, наконец, отбегал боком от пары и часто пе-
релетал на ветки на шкафу, в то время как старая пара не сделала ни одного
движения. Такое поведение самца-паникера, вполне можно расценивать как
глупое. Ведь и в группе людей, оказавшейся в непривычной ситуации, неред-
142
ко обнаруживается паникер. Однако, если ситуация непривычна только для
него, то его страхи не оказывают заражающего влияния на других. Он пани-
кует сам по себе.
Еще Брэм писал (15), что для ума и характера птиц свойственно все то,
что есть у млекопитающих: "...мы, по крайней мере, затруднились бы сказать
на какую-нибудь душевную способность или черту характера млекопитаю-
щих, которой не замечалось бы у птиц".
Хейнрот (22) называл умными тех птиц, которые в природных условиях
приспосабливаются к различным обстоятельствам и подходят к всему не слиш-
ком "односторонне". Справедливость этого мнения доказывается и содержа-
нием птиц в неволе. Умные птицы быстро осваиваются со своим новым по-
ложением, а глупые излишне суетятся, оказываются гонимыми более слабы-
ми птицами, которые словно сознают, что они глупые и их можно прогнать.
Разумеется, к оценке птичьего ума не следует подходить с человеческой мер-
кой, но коль скоро птицы сами способны различать умных и глупых особей,
то нам остается только зафиксировать это. Паникера зеленушку с кормушки
могла прогнать чечетка с весьма независимым характером. Но эта самая че-
четка даже нс пыталась прогнать двух других зеленушек. Мне кажется, что
первую зеленушку чечетка прогоняла именно потому, что считала ее глупой.
Ведь в самом деле зеленушке ничего не стоит задать чечетке небольшую взбуч-
ку или хотя бы огрызнуться, но она предпочитает удалиться. В оценке этой
зеленушки как глупой я солидарен с чечеткой.
Конечно, не следует думать, что умственные способности птиц прояв-
ляются только по их степени доверчивости к человеку, которого они посто-
янно видят. Это лишь один из показателей, который можно рассматривать
как достаточно объективный для интеллектуального уровня птиц. По этому
показателю видно, что существует значительное различие по умственным
способностям у птиц одного вида. При этом во многих случаях более умны-
ми оказываются самки. Я бы нисколько не удивился, узнав, что умственное
превосходство самок над самцами вообще свойственно для птиц. Такое пре-
восходство явно существует у чижей, щуров, чечеток, зябликов, снегирей и
др. Но встречаются и очень умные самцы, например, среди снегирей, репо-
ловов, больших синиц, клестов. Некоторые из них с поразительной быстро-
той усваивают, что не следует делать (с моей точки зрения), точнее как ис-
править неправильное действие.
Как-то новенькая большая синица залетела в смежную комнату, в кото-
рую птицам влет был запрещен, хотя узкий дверной проем зачастую был от-
крыт. Лишь когда я уходил из дома проем закрывался занавеской. Временами
я забывал задернуть занавеску и по возвращении видел, что в мое отсутствие
кто-то залетал в запретную комнату и оставил в ней "визитные карточки" -
кучки гуано. Но в момент моего появления все было в порядке: птицы чинно
сидели на ветвях в своей комнате или перепархивали туда-сюда по своим
неисповедимым путям.
Было бы странно, если бы совсем свежая большая синица не исследова-
143
ла открытый дверной проем, хотя быть может она и обратила внимание на
то, что птицы им не пользуются. Влетев в запретную комнату, она пристрои-
лась на шнуре лампочки и с любопытством озиралась. Когда я поднялся с
лежанки и строго сказал ей, чтобы она сматывалась восвояси, она сделала
несколько кругов по комнате и нырнула в проем. Понадобилось всего 3-4
урока по выпроваживанию этой синицы в свою комнату, чтобы она усвоила
запрет. Выскочив из запретной комнаты, она обычно разражалась треском,
что в переводе на человеческий язык должно быть означало крепкие выраже-
ния. Однако, уяснив себе, что кроме неприятностей в соседней комнате ни-
чего не поимеешь, она прекратила залеты туда.
Другое дело - снегирь, о котором я уже рассказывал в связи с его возвра-
щением в комнату после 1.5 месячного отсутствия. В сущности, он был тоже
новичком, и все тонкости проживания в этом доме не успел еще усвоить. Но,
будучи совсем безбоязненным, он быстро набирался практического опыта
жизни в столь непривычной обстановке. И вот однажды, побывав в запрет-
ной комнате, он оценил ее преимущество в том, что кроме него там никого
нет. С этих пор его туда влекло, особенно по вечерам. Пока я смотрел телеви-
зор в птичьей комнате, снегирь проскакивал над моей головой в запретную
комнату и устраивался на карнизе спать. Когда я обнаруживал нарушение
запрета, он уже пребывал в блаженном расслабленном состоянии. Схватив
что-нибудь тряпичное, я начинал размахивать им в воздухе. Снегирь понача-
лу бывал обескуражен, явно но понимая, в чем дело. Он метался под потол-
ком, подгоняемый моим брюзжанием и взметывавшейся тряпкой. Наконец,
он шмыгал в проем и оказывался в птичьей комнате, где обиженно свистел. В
этой истории примечательна быстрота, с которой снегирь усвоил, как избе-
жать неприятных действий с моей стороны. Об этом говорит то, что как-то
раз я заслонил собой узкий проем и грозно махал тряпкой, стараясь внушить
ему побольше страха перед этой комнатой. Пометавшись, снегирь проскочил
мимо моей головы, зацепив мое ухо, в птичью комнату. Оказавшись в своей
комнате, он тут же прекращал свои метания и усаживался на ближайшую
ветку, глядя на меня. Теперь я мог подойти прямо под него и даже ехидно
спросить: "Как я тебя проучил?" Он смотрел ничего не выражающим взгля-
дом, но с места не трогался. У него было явное понимание, что тут он на
положенном месте и никакая тряпка ему не угрожает.
Однако, пустая комната влекла его как наркотик наркомана. После це-
лой серии упражнений с тряпкой, она даже не требовалась. Войдя в комнату
и обнаружив, что снегирь опять тут, я мог уже воздействовать только словом,
приправленным интонацией негодования. Снегирь мгновенно понимал, что
дело плохо и немедленно давал ходу, ныряя в проем. Каждый раз при этом он
испытывал душевное напряжение и нередко вместо проема весьма ощутимо
тыкался в висящее рядом зеркало, но тут же исправлял ошибку и с печаль-
ным посвистыванием выскакивал восвояси. Было незаметно, что он испыты-
вал обиду, хотя именно на снегирях это чувство очень четко проявляется.
Поведение снегиря в данной ситуации демонстрирует его понимание
144
целого комплекса взаимосвязей: его залет в пустую комнату; мое появление,
не предвещающее ничего хорошего; возникновение у него страха; бегство в
соседнюю комнату как избавление от страха. Залетая в комнату, он предви-
дел лишь возможность спокойно побыть в одиночестве. Но завидев и заслы-
шав меня, он предвидел только вылет из комнаты для избавления от нагнета-
емого на него страха, который мгновенно улетучивался, как только он оказы-
вался в компании себе подобных, которая ему, по всей видимости, изрядно
надоела. По сравнению с чечетками или рсполовкой, иногда случайно зале-
|ающпми в запретную комнату, снегирь безусловно проявлял больший ум.
1‘го действия были четкие и быстрые, тогда как других можно было гонять,
пока они не начнут падать и, тем не менее, выхода из комнаты они не видели,
если дело происходило днем. Вечером их положение облегчалось потушени-
см света. Тогда они вылетали в освещенный из своей комнаты проем.
Хорошо знал запрет и Матреныч, но иногда его тоже тянуло ко мне в
। ости, когда я долго не появлялся. У Матреныча была своя методика проник-
новения в запретную комнату. Он не залетал в нее, а запрыгивал на высокий
порог и спрыгивал с него в соседней комнате, т.е. пробирался понизу. Учиты-
вая то, что щуры - птицы кроновые, нужно отдать должное хитроумию Мат-
рсныча. Он спрыгивал с порога на пол под прикрытием спинки кровати и
принимался пастись у самого проема. Лежа на кровати, я его не видел, но
слышал цоканье его коготков по полу. Постепенно Матреныч расширял тер-
риторию осмотра, тем более, что искать на полу было абсолютно нечего.
11аконец, он появлялся в поле моего зрения, и тут я ему кое-что высказывал.
Матреныч мгновенно вылетал в проем. Чувствовалось, что он давно готов
ре тироваться, но поджидает стимула. Иногда я дремал, и Матреныч успевал
пересечь комнату, поглядывая на кровать и, вероятно, недоумевая, почему
пет никакой реакции с моей стороны. Но тут я просыпался, поднимал голову
п Матреныч, не дожидаясь стимула, прямехонько вылетал в проем.
У меня нс вызывает сомнения, что снегирь, понаблюдав за Матрени-
ном, перенял его методику. Возможно даже, что Матреныч преподал снеги-
рю парочку уроков. Заслышав как-то цоканье коготков Матреныча и его на-
стороженный вопросительный голос (обычно он его подавал, словно спра-
шивая разрешения войти), я услышал следом цоканье еще одних коготков, и
скоро пара нарушителей с самым невинным видом появилась посередине
комнаты. "Это что же такое?!" - спросил я у них, и они, сшибаясь в воздухе,
бросились вой из комнаты.
Матренычу быстро надоело постоянное изгнание, и он перестал появ-
ляться в запретной комнате, но снегирь был само упорство. Иногда он подо-
лгу сидел на спинке кресла перед проемом в своей комнате и прислушивался.
Время от времени он даже пел на этой спинке, правильно отметив, что его
пение доставляет мне удовольствие. Вероятно, он пытался задобрить меня
своим пением. Потом он прыгал на порог. Обнаружив, что я не на кровати, а
сижу за столом и вижу его, снегирь все-таки задерживался и ждал, что я пред-
приму. Если я ничего не предпринимал, он все-таки долго не решался спрыг-
145
нуть на пол. Однако, заметив, что я отвернулся, он набирался решимости.
Сзади раздавался стукоток коготков. Но тут я совершал непоследовательность
с точки зрения снегиря, т.е. поворачивался к нему и что-нибудь грозно выда-
вал. Обалдевший снегирь выскакивал и с обидой свистел в соседней комнате.
Потом он тоже бросил попытки прогулок в запретной комнате. Но далось
ему это нелегко. Было время, когда казалось, что у него есть единственная
цель в жизни - проникнуть в соседнюю комнату, и он смотрел в проем с та-
ким вожделением, что возбуждал сочувствие. Когда же он оставил свои при-
тязания, то перестал даже замечать проем, словно его и нет.
Другие самцы снегири также отличались большим умом от многих дру-
гих своих сожителей. Так, один снегирь, накупавшись до полного намокания
перьев, нс мог летать и бегал по полу, удивленно посвистывая. Как-то я, сидя
в кресле, подставил ему ногу, и он, не долго думая, запрыгнул на носок. Я
поднял его на ноге к столу, куда он благополучно спрыгнул, пробежал до
веток и поскакал по ним вверх, сотрясая с перьев воду. После этого случая,
он постоянно пользовался моей ногой после бурного купания в качестве
подъемника. Если же я не подставлял ногу, он все равно садился на носок и
ждал вознесения на стол. Один чиж пользовался такой же транспортиров-
кой. Но другие чижи и снегири, невзирая на подаваемый пример, предпочи-
тали в случае намокания обсушиваться где-нибудь в темном углу и уж потом
кое-как перелетать все выше и выше, пока не добирались до веток, где досу-
шивались, совместно с чисткой перьев. Можно сказать, что у последних про-
являлся инстинкт недоверия человеку, хотя за годы они привыкли его видеть.
Наоборот, снегирь и чиж, пользующиеся моей услугой, утратили действие
инстинкта недоверия человеку под влиянием своего ума, понимания, что бо-
лее целесообразно.
Надо, однако, заметить, что утрата природных инстинктов птицами в
неволе может оборачиваться для них весьма плачевно, когда они вновь ока-
зываются на воле. Как-то у меня жил в клетке снегирь еще в отроческую
пору. Он очень быстро стал доверчивым. Через год я решил его выпустить и
был жестоко разочарован его бестолковым поведением. Отлетев довольно
далеко, снегирь сел посередине дороги и начал тревожно свистеть. Ни один
уличный снегирь нс уселся бы посередине дороги, по которой то и дело про-
носятся машины. Пришлось мне поспешить и с деланной яростью, убиваю-
щей его доверчивость к человеку, прогнать его с дороги и пробежаться еще
следом, пуская вдогонку тяжелые, как камни, обороты русского языка. Сне-
гирь набрал высоту и вскоре исчез. Наверное, он был глубок оскорблен тем,
что после долгого времени благонамеренного общения со мной, к которому
он вполне проникся доверием, я вдруг круто изменил свое отношение к нему.
Но что делать?.. Я уже знал, что, привыкая ко мне, птицы утрачивают осто-
рожность и перед другими людьми. Если это птицы, которые пользуются нео-
граниченной свободой, то на улице им приходится сталкиваться с разными
людьми. Кто-то вполне способен поднять камень и запустить им в птицу,
которая почему-то оказалась совсем рядом. В этом, увы, мне пришлось убе-
146
литься не один раз. И если даже большинство людей посмотрят на излишне
доверчивую птицу с симпатией или хотя бы с безразличием, то ведь доста-
точно одного субъекта, чтобы результатом доверия оказалась смерть или уве-
чье. Но если этот природный барьер устраняется, хотя бы отчасти, длитель-
ным сожительством с определенным человеком, то птица зачастую стано-
вится доверчивой ко всем людям. Это не означает, что она неспособна отли-
чить одного человека от другого. Многие птицы демонстрируют узнавание
своего попечителя совершенно однозначно. Выкормленные мною воронята
и галчата отказывались залетать в сарай, где они выросли, когда я приходил с
кем-либо из приятелей. Попугай амазон демонстративно отворачивался от
моих посетителей мужского пола, но зато проявлял большой интерес к жен-
щинам. Он бойко ползал по ближайшей стенке клетки с умильным квохтань-
ем и изо всех сил желал, чтобы на него обратили внимание. 51 могу поручить-
ся, что его поведение нс означало попрошайничанье. Оно было выражением
желания общаться. А поскольку большую часть своей жизни он провел в
женском обществе, то его тяготение к женщинам вполне логично. Вместе с
тем, это четкое свидетельство того, что птица различает мужчин и женщин,
хотя в нынешнее время даже для самого человека в этом плане возможны
затруднения.
Многие особенности птичьего восприятия окружающего мира устанав-
ливаются по каким-либо единичным наблюдениям, которые устраняют дву-
смыслие. Затем установленные факты могут быть распознаны и в других слу-
чаях. Это вообще свойственно для человеческого познания. Разные законы
природы были открыты по единичным частным случаям, а уж потом их про-
явление обнаруживалось на широком круге явлений. Достаточно вспомнить
случаи с яблоком у Ньютона или с ванной у Архимеда.
Познавая внутренний мир птиц, мы также сталкиваемся с ситуациями,
когда что-то проясняется в отдельных случаях, но весьма скрыто в других.
Так, если мы задаемся вопросом: существует ли у птиц потребность обще-
ния с человеком, то вряд ли мы можем дать определенный ответ пока не
получили очевидные свидетельства, лишенные двусмысленности.
Что понимается под двусмысленностью? Хорошо освоившиеся дома
птицы могут быть совсем ручными. Вы приучаете их к рукам, протягивая в
ладони лакомство, и через некоторое время птицы садятся на руку, в кото-
рой нет корма. Это, однако, не означает, что птица желает с вами пообщать-
ся. Она, конечно, вам доверяет, но в данном случае она ожидает увидеть в
руке что-нибудь вкусненькое, только и всего. Ничего не находя, она не бу-
дет долго задерживаться на вашей руке. Да и не каждая птица слетит вам на
руку, издалека видя, что рука пустая. Совсем другое дело, когда птица под-
саживается рядом или прямо на вас без каких-либо материальных стиму-
лов. Щур Матреныч абсолютно уверил меня в своем бескорыстии при об-
щении со мной. Кстати, на руку он слетал только в том случае, если видел
на ней семечки, а на пустую руку он нс желал садиться, зная, что это мой
хватательный орган. Зато он постоянно садился на мои вытянутые на угол
147
стола ноги, когда я смотрел телевизор или просто курил. Усевшись на но-
сок, Матреныч устраивался поудобнее и, глядя на меня, начинал тихонько
ворковать. Конечно, я вступал в "разговор" и частенько старался его под-
дразнивать или издавал какие-то вообще немыслимые звуки. Матреныч вни-
мательно слушал мои интонации и продолжал свой звуковой поток. При
этом он никогда не кричал громко, иногда замолкал и наблюдал, что проис-
ходит наверху, кто куда полетел, кто с кем выясняет отношения и т.п. Затем
он снова обращался ко мне и продолжал свое воркование. Отвечая моему
звучанию, он мог несколько усилить свой звук, но, если- я издавал нечто
непривычное или начинал покрикивать, Матреныч замолкал и казался оза-
даченным. В его глазах так и светился вопрос: что ж это ты, батенька, горо-
дишь?..
Иногда Матреныч засиживался на моих ногах слишком долго, и мне
требовалось сменить позицию. На мои слова, что давай, дескать, слезай, он
не реагировал. Тогда я начинал потихоньку двигать ногами и Матреныч,
покрутив головой вокруг себя, слетал.
Все это повторялось столь часто, что мотив описанного поведения
Матреныча не вызывал у меня ни малейших сомнений. Он желал общаться
со мной и сам нашел для этого способ. Общение означает обмен информа-
цией и, могу заверить, у нас этот обмен происходил. Разумеется, это были
не слова и даже не сами звуки, которые мы производили, а нечто более глу-
бинное, неосязаемое. Не берусь сказать, что понимал от меня Матреныч, но
я получал от него уверение, что с ним все хорошо, и он рад поболтать со
мной, хотя я и доставлял ему неприятности.
Желание Матреныча общаться возникло через 3 года жизни со мной и
сохранялось, пока он не заболел еще через 2 с лишним года. За несколько
дней болезни он заметно ослаб и ему было не до общения со мной. Когда я
садился за стол, а он находился на этом конце стола, где стояло блюдечко с
рябиной, он не отпрыгивал подальше и лишь смотрел, чтобы нас разделяло
хотя бы 20 см и я его не зацепил. На мои ноги он уже не прыгал, а поев,
взлетал наверх и подолгу сидел не шевелясь. По выражению его глаз мне
казалось, что он не чувствует нависшей над ним смерти и даже не слишком
страдает, хотя растопыренные в нижней части перья говорили о том, что
дело плохо. Мне было за него тревожно, но он довольно беззаботно подби-
рал сахарные песчинки при моем чаепитии и поглядывал на меня даже с
некоторой строгостью. Конечно, он не собирался умирать, но рано утром,
слетая к ванночке с водой, промахнулся и, упав под стул, умер...
Среди многих других моих сожителей Матреныч не был умницей, тем
не менее он продемонстрировал мне многими своими поведенческими ре-
акциями, что процесс мышления ему отнюдь не чужд, что он живет не толь-
ко в подчинении безусловных и приобретенных рефлексов, но каждый мо-
мент его жизни проходит в необходимом осмыслении происходящего. Это
осмысление включало и предвидение последующего. Когда, после холод-
ной погоды, я отодвигал занавеску, чтобы открыть форточку, то Матреныч
148
имеете со снегирем уже знали, что сейчас они получат возможность выско-
чи гь в вольеру, и не успевал я отойти, как они уже сидели там, и Матреныч
в воодушевлении вздергивал хвостом.
Щеглы не относятся к птицам, которые "ручнеют". У меня во всяком
гцучас никогда не было щеглов, которые садились бы на руку, даже если
они давно жили со мной и не испытывали передо мной страха. Между со-
(юй щеглы общительны, но свою общительность они редко переносят на
других птиц, не говоря уж о человеке. Все же это случается. У меня жил
щегол инвалид, который испытывал к мне некоторый интерес. Несмотря на
ю, что после того, как он сломал ногу, я долго держал его в руках, прилажи-
вая лубки, и он при этом терпел боль, выздоровев и став одноногим, он
нередко садился рядом со мной на стол и смотрел, чем я тут занимаюсь, или
прыгал по бумагам, лежащим передо мной. Когда я лежал на диване, он
нередко усаживался на спинку стоящего рядом стула и смотрел на меня,
сповно что-то ожидая.
Из парочки щеглов, которая постоянно держалась вместе уже около 7
пег, только один временами испытывал желание "попереговариваться" со
мной. Иногда я мог вызвать его на "диалог" из состояния молчания, когда
(»н еидел со своим напарником на карнизе. Я принимался издавать какие-
нибудь звуки, и щегол сначала настораживался, словно вслушивался. По-
|ом он двигал хвостом и отзывался, все более оживляясь. Несколько минут
мы "переговаривались". Второй щегол сидел как истукан и в "разговор" не
вс гупал. Он вообще был молчаливый и только разозлившись на своего на-
парника начинал трещать на него изо всех сил.
Вступавший со мной в "разговор" щегол часто приветствовал мое по-
явление в комнате. Однако, как и все щеглы, он никогда не приближался ко
мне ближе, чем на 1.5-2 м и это-то казалось ему опасным и он двигался,
ьаждый миг готовый улететь на карниз. Потом молчаливый щегол погиб, но
мой "собеседник" продолжал не только громко приветствовать открывае-
мую дверь, но и частенько вступал со мной в "беседу". Правда, его реперту-
пр чаще всего ограничивался вскриком, который он повторял раз за разом,
oi печая мне на обращенные к нему реплики. Иногда я провоцировал его на
"Неседу", но он молчал, глядя на меня. Через какое-то время он вдруг сам
вскрикивал, и я уже знал, что это его обращение ко мне. Он как будто только
•но проснулся и решил "поболтать" со мной. Самое примечательное, что и
новая его подружка, которую он обучил премудростям проживания в комна-
। с, нередко присоединялась к нему. Они спускались на ветвях пониже и по-
ьпижс ко мне, сидящему с трубкой в кресле, и, обратившись ко мне, громко
покрикивали в ответ на мои слова и взгляд, устремленный на них. Но при
1ПКОЙ "беседе" дистанция между нами не должна была быть меньше 1-1.5 м.
Подобное общение нельзя было рассматривать иначе, как "беседу", хотя и
нс очень содержательную, поскольку она велась с физическим обращением
яруг к другу.
В других случаях такого обращения не было. Одна реполовка, причем
149
весьма пугливая, хотя и прожившая в комнате более трех лет, очень часто
отзывалась на мой голос, сидя где-нибудь на ветках на шкафу. Ее реакция на
мой голос была совершенно очевидна, хотя нельзя сказать, что она испыты-
вала потребность в звуковом общении со мной. Это получалось у нее авто-
матически. Все годы, проведенные в комнате, она была одинока, т.е. других
реполовов не было и ей приходилось довольствоваться знаками внимания
заботливого чечета, которые она долго не желала принимать, а когда пере-
стала с раздражением отгонять чечета, то все равно смотрела на него как на
чужака.
Голос рсполовка подавала редко. Это было обыкновенное "чир-р", ха-
рактерное для самок этого вида. И, естественно, что, когда я входил в ком-
нату и произносил какую-нибудь фразу, а сверху доносилось звонкое "чир-
р", то это была адекватная реакция. Она возникала и тогда, когда я долго
сидел в комнате молча, а затем заговаривал. Обыкновенно тут же доноси-
лось сильное "чир-р", словно реполовка только и ждала, когда я заговорю.
Случалось, что она и нс отзывалась. Ведь птицы, как и люди, не всегда рас-
положены к общению. Это хорошо прослеживалось и на щегле.
Об умственных способностях попугаев писалось очень много, посколь-
ку накопился большой опыт по их содержанию. По большей части эти спо-
собности оценивалась весьма низко. Попугаям отводилась роль отличных
имитаторов речи, к тому же занятных и цветистых. Разумеется, такая оцен-
ка справедлива относительно человеческого мышления. Однако, она совсем
нс верна по отношению к мышлению вообще. Попугаи, особенно крупные,
обладают весьма развитым мышлением, что хорошо заметно, когда птица
сживается с человекам. Мой амазон, например, соображал, что нужно сде-
лать, чтобы насолить мне за невнимание, когда я битый час сижу затылком
к нему, а уж он так мило квохчет и просит общения. Разозлясь, он свистел
так, что у меня едва выдерживали барабанные перепонки.
Мышление птиц проявляется в том, как они относятся к проблемам
друг друга. Иногда сами эти проблемы становятся понятными лишь по дей-
ствиям сородичей. Весьма любопытная история произошла у меня с волни-
стыми попугайчиками, когда я решил понаблюдать за этими ветеранами
клеток. Сначала я купил, по заверению продавца, молодого самчика дикого
окраса, а через 1.5 месяца - голубую самочку. Первый попугайчик уже осво-
ился с обстановкой, важным элементом которой были разные птицы и с
ними нужно было вырабатывать отношения. Он сильно невзлюбил зеле-
нушку, похожую на него окраской, но побаивался щегла, отличавшегося не-
дюжинным напором. Не обращая внимания на разницу в весовых категори-
ях и на весьма представительный клюв противника, этот щегол буквально
бросался на попугайчика на кормушке и даже провожал его влет, нагоняя
лишнего страху.
Появление самочки (Моти) самчик, нареченный Петя, воспринял, как
мне казалось, без должного восторга и даже с некоторым неудовольствием,
причина которого стала понятна позднее. В скворечник, стоявший на книж-
150
ной полке, Петя пару раз заглянул, но залезать не стал, сразу уяснив, что это
сооружение ему не подходит. Мотю скворечник вовсе нс интересовал, но за
Петей она постоянно наблюдала и бурно реагировала невыносимым трес-
ком на любое событие в жизни Пети. А он был к ней по-прежнему довольно
равнодушен и даже позволял себе раздражительные выпады в ес сторону,
носящие характер угрозы.
Весной у Пети начались странные припадки. Он не мог летать и вооб-
ще с трудом двигался, а по большей части лежал распушерившись, закрыв
глаза и, уцепившись за что-нибудь клювом, тяжело дышал. Первый раз, ког-
да это случилось, я не сомневался, что птица умирает. Но попугайчик вы-
жил, произведя на свет толстую колбаску необычного гуано, похожую на
яйцо. Спустя некоторое время я посадил попугайчиков в клетку, пристроив
к ней скворечник. Когда они обсиделись в клетке, скворечник все чаще стал
предметом их внимания. Сначала его обследовала Мотя и, похоже, одобри-
ла. Но вскоре Петя тоже начал забираться в скворечник. Какое-то время они
лазили в скворечник по очереди, а если оказывались там вдвоем, то нередко
в скворечнике возникала стычка и кто-нибудь из них пулей вылетал наружу.
Наконец Петя решительно заявил свои права на скворечник и начал его вы-
чищать. Я поместил в скворечник огромное гнездо из ваты, под которое
сунул еще целую скомканную газету. Петя терпеливо извлекал все это. За
день накапливалось полклстки клочков ваты. Потом пошли кусочки газеты.
Заодно Петя выдернул гвоздь, шляпка которого торчала у входа. Затем он
начал грызть планки ящика, производя опилки. Когда я принес опилок и
засыпал их в скворечник и на пол клетки, то часть опилок с пола Петя пере-
нес в скворечник. Мотю он в скворечник уже не допускал, хотя ей очень
хотелось посмотреть на петино обустройство. Иногда она прыгала на вход в
скворечник и заглядывала в леток. Однако ей тут же приходилось отшаты-
ваться, а в летке появлялся разъяренный Петя. Оба попугайчика принима-
лись орать изо всех сил. Если бы я был способен перевести их крики на
человеческий язык, то все равно это было бы явно непечатно. Уже закрав-
шиеся подозрения неумолимо подтверждались. Петя был тоже самкой. Пока
она исправляла мою ошибку, т.е. выбрасывала из скворечника вату и бумагу,
то между делом не раз становилась в позу приемки самца, хотя ранее прихо-
дилось видеть как она забирается на Мотю. Однако Мотя с визгом отшаты-
валась. Мне казалось, что она слишком молода для сексуальных занятий, но
у нес были', конечно, свои соображения. Она вряд ли заблуждалась относи-
тельно половой принадлежности Пети и гораздо лучше меня понимала пе-
тину проблему, которая оказалась связанной и с ее припадками.
Как только Петя закончила устройство гнезда, произошел новый при-
ступ "падучей болезни". Достав ее из клетки, я поместил се в переноске на
радиатор. Однако проходило время и повышенное тепло не помогало. Петя
давно не ела, и тогда я решил вернуть ее на место в надежде, что ее покор-
мит Мотя, поскольку она и раньше потчевала Петю. Расчет оправдался. Мотя
кормила Петю даже тогда, когда та отворачивалась и пыталась избавиться
151
от насильственной опеки. Мотя бесцеремонно запрокидывала петину голо-
ву и толкала, и толкала Пете в глотку свою отрыжку. Насытив Петю, Мотя
решительно пыталась выполнить функцию самца, но Петя была очень сла-
ба и нс могла удержать Мотю на себе. Она пыталась уйти, если нс сказать
уползти, но Мотя преследовала Петю и возобновляла свои попытки. Она
прекрасно понимала, что Пете необходимо. Мне оставалось только, рази-
нув рот от изумления, пытаться понять, что происходит. Ситуация была од-
нозначная. Мотя желала помочь Пете и делала все, что могла. Лишь много
позднее я понял, что поведение Моти было таково, словно ей были открыты
незримые связи и она знала, что откуда вытекает. Помнится, с каким отвра-
тительным треском она сопровождала некоторые мои действия, сидя на жер-
дочке. Она словно предупреждала: не то делаешь, нс то надо!.. Как это ни
загадочно, но впоследствии оказывалось, что это, действительно, не то, что
требовалось.
Петя опять поправилась. Через какое-то время она снесла яйцо и раз-
давила его. Потом снесла еще пару яиц с тонкой скорлупой и тоже раздави-
ла их. Нс хватало извести и Петя грызла кусок штукатурки, словно излюб-
ленное лакомство. Наконец, яйца пошли крепкие, и Петя сидела на них в
буквальном смысле с песнями. Она пела в скворечнике даже по ночам, по-
скольку в темноте ей, видимо, было непонятно, день теперь или ночь. Иног-
да она приходила в такой экстаз, что колотила клювом по стенке скворечни-
ка. Когда я заглядывал в скворечник, поднимая крышу, Петя возмущенно
кричала, и глаза ее пылали гневом. Неоплодотворснныс яйца портились,
чернели. Петя съедала их и несла новые. Кладка достигала 7 яиц, потом в
гнезде оставалось 5, а то и 3 яйца, но через некоторое время их снова было
7. В течение полугода большую часть времени Петя проводила в сквореч-
нике, добросовестно и тщетно выполняя функцию по продолжению рода.
Иногда она вылезала в клетку и осматривалась по сторонам с чувством дав-
но не виденного. Отмстив, что кто-то куда-то зачем-то полетел, Петя вооду-
шевлялась и "журчала" свою трель. Она напоминала мне добрую глупую
мамашу, жизнелюбие которой всецело связано с целым выводком грязных
сопливых детишек. Когда Петя в свойственной попугаям манере прямо с
жердочки или со стенки клетки подбирала с пола корм, то была видна ее
расширенная клоака.
За "яйценосный период" Петя лишь однажды летом испытала новый
приступ своей падучей болезни. В целом же она была довольна жизнью и
по-прежнему "журчала" в скворечнике, наслаждаясь сидением на яйцах.
Лишь одно время для нее выдалось тревожное. Вместо Моти в клетке по-
явился настоящий самчик. Для Пети наступили тревожные дни. Нужно было
постоянно прислушиваться, не лезет ли новичок в скворечник. Это иногда
происходило, тем более, что самчик оказался пугливым и при засыпке кор-
ма нередко метался и прыгал на леток скворечника. Петя, давно ожидавшая
такого поворота событий, немедленно подпрыгивала на яйцах и устремля-
лась навстречу самцу, чтобы с невероятным треском указать ему его место.
152
< педелю участь самчика была незавидной, но потом наступило перемирие,
перешедшее постепенно в глубокую приязнь. Время выравнивает остроты,
и ।ом числе и отношений среди птиц. По прошествии 2-3 месяцев самчику
। и.1ло позволено даже забираться в скворечник. Со стороны Пети это было
признание самчика за своего близкого. Правда, иногда в темноте сквореч-
ника происходило нечто скандальное. Начиналась возня, сопровождаемая
ноплями, и вскоре самчик выскакивал из скворечника весьма потрепанный.
Mima оказывались разбросанными по скворечнику, и мрачная Петя, покри-
кивая с явным требованием нс подглядывать, собирала их в кучку. Мне ос-
ыпалось непонятным, как при такой возне, от которой содрогался сквореч-
ник, яйца нс превратились в гоголь-моголь. Однако снова наступал мир, как
и добропорядочном семействе за моей стенкой, где по иным субботам муж
показывал жене "пятый угол", а по воскресеньям они мирно стирали свое
осльс, и муж подавал, выжимал и просто присутствовал, подтверждая не-
п.|блемость семейного очага.
Как-то я подсунул попугайчикам снсгириху. Пупон тут же с диким воп-
ием исчез в скворечнике, а выглянувшая Петя принялась истошно орать.
Пока снегириха находилась в клетке, попугайчики не вылезали из сквореч-
ника. Только Петя время от времени высовывалась и каждый раз принима-
юсь вопить, хотя снсгирихс не было до попугаев никакого дела и в сквореч-
ник она ни за что бы нс полезла, даже если бы в клетке оказался голодный
ястреб. После того, как я убрал снегириху, попугайчики еще долго пережи-
нали случившееся.
Было похоже, что Пупон, наблюдая происходящее, информирует Петю
о событиях в комнате. Он нередко вызывал Петю из скворечника, предлагая
подкормить ее. Это было совершенно наглядно, так как Петя появлялась в
метке и словно вопрошала: "Ну, что тут у тебя?". Пупон немедленно начи-
нал двигать шеей, выталкивая зерна из зоба и вставив свой клюв в петин,
выталкивал еду языком. Петя глотала угощенье, а затем проваливалась в
юмноту скворечника. Нередко она оставалась недовольной подкормкой и
сообщала об этом Пупону в весьма эмоциональной форме.
Иногда подкормка происходила на жердочке. Петя вылезала из скво-
речника и деловито озиралась: что тут новенького?.. Пупон при этом суе-
Н1ЛСЯ. топорщил бакенбарды и урчал словно кот. Петя, однако, не любила
сснтиментов. Она резко мотала головой в сторону своего попечителя, отво-
рачивалась от него и, забыв про подкормку, уходила по стенке клетки. Иног-
да она так спешила обратно в скворечник, что Пупон нс успевал даже под-
кормить се. Видимо, разочарование Пети всем увиденным отбивало у нее
аппетит. Пупону оставалось только вопросительно кричать. Возможно, что
он испытывал обиду за то, что Петя явно расценивала его совсем не так, как
следует расценивать самца, исполненного лучших намерений по отноше-
нию к любимой самке. Однако еще долгое время снесенные яйца чернели и
шли на поддержание пстиного организма. Прошел почти год с тех пор как
11стя, безудержно влекомая инстинктом, начала производить яйца и выдала
153
их более 30 штук. Больше половины этого времени Петя прожила с самцом,
но только в последнее время я заметил их совокупление, происходившее с
большим энтузиазмом со стороны самца. Похоже он переживал такое ощу-
щение, словно объезжал дикого мустанга. Совсем черное надклюнутое яйцо
оказалось с почти сформировавшимся птенцом. После этого наступил двух-
недельный перерыв, когда яиц не было, и Петя проводила время в основном
в клетке.
Однако жизнь, насыщенная материнскими эмоциями, явно влекла Петю.
Вскоре она снова снесла 3 яйца, одно из которых пошло на собственную
подкормку. На оставшихся яйцах Петя сидела уже около трех недель, когда
я вынужден был расстаться с этим милым семейством и прервать совершен-
но феноменальные наблюдения.
Позднее выяснилось, что Петя успешно производила один выводок за
другим. Если бы попугаям давали звание "мать-героиня", то Петя, конечно,
была бы в первых рядах этих матерей. В последний раз я видел ее через 11
лет. Она меня явно не узнала, что и не удивительно. Ведь у нее было столько
жизненных впечатлений. Вид у нее был несколько невротический. Сказы-
вался груз минувших забот о множестве отпрысков.
Налаженная функция по производству себе подобных избавила Петю
от припадков "падучей болезни", вся суть которой заключалась в том, что
Пете судьбой было означено стать детородной машиной и для этого требо-
вался самец. Это-то и поняла в свое время Мотя, показавшая мне велико-
лепный образчик того, что птицы способны глубоко ощущать состояние друг
друга. Но также как и у людей, это свойственно далеко нс каждому индиви-
ду и далеко не каждый индивид, имея такое понимание, способен принять
участие в судьбе близкого.
В принципе у нас нет никаких достаточных оснований для отрицания
способности животных мыслить, т.е. сознавать, что происходит вокруг. Од-
нако, в отличие от человека, животные не осознают того факта, что они
мыслят. В литературе вопрос о мышлении животных обсуждается очень
давно. И здесь нужно отметить существенную особенность. Если еще три
десятилетия назад этот вопрос чаще решался отрицательно и сводился ис-
ключительно к инстинктивной деятельности животных, то позднее к воз-
можному мышлению животных стали относиться более корректно.
По словам Кароя Акоша (28), животные "способны к суждениям и зак-
лючениям, следовательно, они думают". Но в формировании понятий это'!
автор животным отказывает, связывая формирование понятий исключитель-
но с речью, т.е. с человеком. Однако и у человека многие понятия возника-
ют на образной, а не словесной основе. Всем известно, как часто бывает
трудно найти слова, чтобы выразить то, что кажется совершенно ясным. У
животных, в том числе птиц, несомненно существует выработка понятий в
образном выражении. Они способны даже выражать эти понятия звуковы-
ми сигналами.
С.Кэрригер (13) высказалась вполне определенно: "В настоящее врс-
154
мя широко распространено мнение, что человеческие умственные способ-
ности отличаются от способностей животных скорее по их степени, чем по
характеру". "Думают и животные, но рассказывать о своих думах могут толь-
ко люди, хотя мышление необязательно сопровождается речью, и каждый
человек временами думает без слов", - писал известный немецкий натура-
лист Б.Гржимек (29). Он указал и на наличие у животных языка, причем не
юлько свойственного каждому виду, но и всеобщего, т.е. нечто вроде эспе-
ранто. Действительно, сигнал тревоги подаваемый сойкой или сорокой по-
нимают самые резные животные. Его понимает и человек. Разумеется, этот
сигнал, как и другие подобные звуковые эффекты, является инстинктивным.
1’му не обучаются, и птенец, появившийся на свет в инкубаторе и вырос-
ший без контактов с себе подобными, будет его подавать в соответствую-
щей ситуации.
Однако сигналом тревоги можно пользоваться, оказывается, с опреде-
ленным умыслом. Это доказал проживший у меня несколько лет Зинзюха -
самец большой синицы, о котором я уже рассказывал. Можно, конечно,
думать, что Зинзюха издавал свой жутковатый свист от преисполнявшего
сю чувства предвкушения при виде пищи, но я не сомневаюсь, что в его
помыслах было совсем другое, а именно, желание приостановить устремле-
ние птиц к корму, так как в корыте становится тесновато, возникают недо-
вольства и т.д. Слишком уж согласовывалось все поведение Зинзюхи с этой
версией. Но главное - эта акция свершалась ежедневно в течение весьма
долгого периода и птицы всегда реагировали на свист Зинзюхи одинаково -
шмирали как истуканы. Осознание, что это -- провокация к ним не прихо-
дило. У них всегда срабатывал инстинкт'ожидания опасности, которая над-
вигается невесть откуда. Поэтому они застывали на месте, а не бросались
куда глаза глядят. Ведь должно быть понятно, что неизвестную надвигаю-
щуюся опасность целесообразнее пережить не двигаясь, пока не появится
се более конкретное проявление и тогда будет ясно в какую сторону смы-
ваться.
О том, что птицы способны весьма осмысленно издавать определен-
ные звуки, имеются седсния в литературе. Х.Фаркаш (30), например, пи-
шет, что ворон Роа у Конрада Лоренца всегда кричал своему хозяину "роа-
роа", сели с ним приключалась какая-либо неприятность. С этим словом,
которое он несомненно воспринял от хозяина, называвшего его "Роа", во-
рон обращался только к Лоренцу, тогда как к другим людям он обращался с
обычным для воронов "крак-крак-кракк".
Уже давно было установлено, что вороны могут считать до четырех,
ючнее отличать "три" от "четыре". Затем выяснилось, что их способности
еще выше. Б.Гржимек (29) пишет, что вороны и сороки отличают шесть от
семи, а менее способные волнистые попугайчики и галки - пять от шести. В
экспериментах на умение считать голубь оказался тоже весьма способным.
()н доказал, что свободно считает до пяти. Но на приобретение таких спо-
собностей требуется большее время, что и понятно: любое обучение требу-
155
ет какого-то времени и, чем сложнее ситуация, тем больше времени нужно,
чтобы ее воспринимать адекватно. Поэтому в опытах со студентами выяс-
нилось, что если показывать им быстро группы точек, то многие из них не
успевают сосчитать точки и не могут отличить шесть точек от семи, а неко-
торые даже четыре точки от пяти. Таким образом, заключает Б.Гржимек,
оценка по принципу "больше или меньше" одинакова для человека и воро-
ны. Представление о "большем или меньшем" есть уже понятие. Б.Гржимек
приходит к выводу, что птицы способны устанавливать причинно-следствен-
ные связи, в чем не приходится сомневаться. Вместе с тем, он отрицает
реальность телепатической связи между экспериментаторами и птицами,
как предметом экспериментов. Однако, телепатия в данной ситуации впол-
не может проявиться. Другое дело, что она "работает" нс всегда и нс может
быть на 100% продемонстрирована "по заказу", так как само состояние, при
котором возможна телепатия, наступает не всегда и не подчинено желаниям
и воле человека. Кроме того, совершенно неизвестны возможности телепа-
тии. Во всяком случае нет никаких оснований для отрицания телепатичес-
кой связи между человеком и птицей только на том основании, что вы при-
казываете мысленно птице сесть вам на палец, а она вместо этого улетает
подальше.
Птица способна осознавать свои ошибки. Об этом опять же поведал
Б.Гржимек, упоминая об опытах Шимана с талантливой галкой, усвоившей,
что она может съесть пять кусочков. Съев только четыре кусочка и покинув
место действия, умная галка сообразила, что сделала не все, что нужно. Она
вернулась и довершила действие, как и требовалось.
Б.Гржимек делает заключение: "Итак, животные мыслят, но без язы-
ка". В качестве логического обоснования он развивает эту мысль: "Если бы
у человека, как и у животных, не было бы развито доязыковое мышление, то
он никогда бы нс научился говорить. А это относится и сейчас к любому
младенцу, впервые улыбнувшемуся из колыбели своей матери".
У младенцев, как и у животных, сознание тесно связано с подсознани-
ем. Салли Кэрригер пишет (13), что представление о "подсознательном по-
нимании формы" человеком унаследовано им от животного мира. Живот-
ные же проникаются этим пониманием, наблюдая на каждом шагу упорядо-
ченность мира, симметрию своих и других тел, чередование дней и сезо-
нов. "И многие более развитые животные пытаются выразить свое врож-
денное, хотя и не осознанное понимание законов природы", - резюмирует
тот же автор. Птиц относят, совершенно естественно, к менее развитым
животным, но все же среди них нередки индивиды, которые вызывают по-
рой изумление вполне осознанным поведением. Ведь снегирь, которого я
изгоняю из своей комнаты, знает, куда надо смываться, а главное, выскочив
в "птичью", он спокойно сидит в каком-то метре от меня, понимая, что из-
гнание кончилось, и здесь он на своем месте.
В опытах с воронами было установлено, что имея перед собой набор
рисунков, птицы выбирают те из них, которые более правильны, т.е. отра-
156
жают какую-то симметрию (13). В стремлении подражать песне, несвой-
ственной им, птицы прекрасно чувствуют свою фальш. Мой клест заметно
смущался, пытаясь изобразить песню большой синицы, которую он суще-
ственно искажал. А когда я при этом говорил ему: "Врешь ты, братец", — у
меня складывалось впечатление, что он понимал мои слова буквально и это
делало его несчастным словно оперного певца, у которого упорно не полу-
чается ария.
Согласно теории У.Торпа, творческие начала у животных развились из
игр (13). Оспаривать эту точку зрения, по-видимому, еще рано, но все же
можно думать, что существует более общий побудитель активности, кото-
рый ведет к играм в юности и к творчеству в период зрелости. Таким побу-
дителем можно считать космическую гармонию, реальное воздействие ко-
торой осуществляется особым видом энергии, а именно, пси-энергией, о
которой известно с древнейших времен в Индии. В поле зрения академи-
ческой науки представление о пси-энергии еще только начинает проникать,
да и то по задворкам, поскольку оно несомненно произведет радикальные
сдвиги в науке о мышлении.
Известно немало случаев согласованных действий птиц для достиже-
ния предвидимого ими результата. Никаким инстинктом невозможно объяс-
нить поведение щурок, залепляющих выход из гнезда, которое захватил во-
робей (12). В этой акции прослеживаются следующие моменты. Хозяева
оккупированного гнезда бьют тревогу, на которую слетаются щурки сосе-
ди. Происходит "совещание", на котором принимается решение. Затем пти-
цы летят за грязью и замуровывают леток гнезда с сидящим в нем воробь-
ем. Можно себе представить злорадство щурок, обрекающих захватчика на
гибель, пусть даже ценой гнезда.
В исследованиях рассудочной деятельности птиц теперь используют-
ся различные экспериментальные приемы и методики. Они-то и позволили
сделать выводы, которые многим корифеям недавнего прошлого могли бы
показаться нереальными, Например, З.А.Зорина (31) сообщила съезду Ор-
нитологического общества в 1986 г. о результатах экспериментирования с
врановыми. По развитию рассудочной деятельности врановые достигают
уровня таких млекопитающих, как обезьяны, медведи, дельфины. По спо-
собности к обобщениям врановые сопоставимы с мартышковыми, а по спо-
собности к абстрагированию они достигают уровня человекообразных обе-
зьян. Они могут использовать орудия в ситуациях, исключающих научение
и подражание, т.е. соображают по ходу дела.
К этому можно добавить, что и коллективные действия врановых но-
сят явно рассудочный характер. Где-то мне приходилось читать о том, как
пара ворон отнимала кость у собаки. Автор, однако, сделал вывод, что ника-
кой договоренности у ворон быть нс может, а их успешное овладение кос-
тью является делом случая. Позднее мне не раз приходилось наблюдать
подобную картину: одна ворона бочком приближается к хвосту собаки, гры-
зущей кость, а другая (или даже две) приближается спереди. Все выглядит
157
так, как было описано в упомянутой статье или книге. И сколько бы раз, в
разных ситуациях, с разными воронами и собаками ни наблюдать этот про-
цесс, он поражает прежде всего "сработанностью" птиц, к тому же отдаю-
щих, видимо, себе отчет, к какой собаке можно приблизиться и облапошить
ее. Обычно они имеют дело с какой-нибудь шавкой, адекватно оценивая ее
умственные способности. "Сработанность" ворон видна в том, что, когда
собака поворачивает голову в сторону задней вороны, передняя обязатель-
но делает резкий выпад. Собака должна тут же среагировать и после непро-
должительного времени начинает нервничать. Вороны это понимают и уси-
ливают свои притязания. Главную роль играет задняя ворона. Напружинив-
шись, под углом корпуса едва ли не 45° она приближается к хвосту собаки,
отпрыгивает и надвигается снова. Эта ворона нервирует собаку больше, чем
передняя, так как зад более уязвим, чем перед. Отставленный хвост ворона
может даже тюкнуть своим носищем. В конце концов собака не выдержива-
ет и бросается на заднюю ворону, разумеется, безуспешно. Тут все было
рассчитано до миллиметра и до секунды. Передняя ворона тем временем
хватает кость и улетает.
Дальше возникает коллизия. Вроде вместе добывали кость, а добыча
принадлежит одной. Однако нельзя сказать, что это - вороньи проблемы. Из
практики уголовных дел известно множество подобных случаев - воровали
вместе, а денежки достались одному, и делиться он нс желает. Что уж тут
взывать к вороньей совести!..
Тот факт, что описанная процедура повторяется в деталях, позволяет
думать, что действия ворон вовсе не являются случайными. Если угодно,
птицы сговариваются на рисковое, но веселое дело и каждая из них внима-
тельно следит не только за собакой, но и за своей товаркой. Они действуют
как чаши весов, если одна пошла вниз, то другая -верх, а затем наоборот.
Если попытаться представить себя на месте вороны, то нельзя не прийти к
выводу, что они действуют наиболее целесообразным образом, ведь, если,
скажем, они начали бы пролетать над собакой, да еще стараться попасть ей
в нос пакетиком помета, то собака, скорее всего, забрала бы свою кость и
удрала в укрытие, где вороны уже не могли бы поживиться. Таким образом,
вороны соображают, как им поступать, хотя, конечно, вряд ли можно допу-
стить, что они просчитывают разные варианты действий. К тому же случа-
ется, что вороны допускают большие оплошности, и их предвидение не оп-
равдывается. Ворона, сидящая на дереве и наблюдающая за проходящим
мимо человеком, может думать, что человеку нет до нее никакого дела. Она
ис замечает, что его путь, хотя и пролегает мимо, но ведет к сближению
человека с вороной. В момент максимальной близости человек снимает ру-
жье и с ходу стреляет в ворону. А ей казалось, что она в безопасности. У
людей "и на старуху бывает проруха", так почему бы этой самой "прорухе"
нс быть у ворон и других птиц сколь бы хорошо они не соображали. В рам-
ках современной науки разумная деятельность представляется как процесс
автономный, происходящий всецело на основе некоего внутреннего алго-
158
ритма индивида, сформировавшегося в результате собственного опыта, вклю-
чая и ассимилированный в той или иной мере коллективный опыт. Однако,
существует и иная система воззрений, сохранившаяся с древнейших вре-
мен, согласно которой на разумную деятельность индивида оказывается
сильное влияние извне. Разные источники трактуют этот вопрос весьма раз-
личным образом, но стержневая его суть является однозначной. Она озна-
чает, что индивидуальный разум взаимодействует с внешним разумом, но-
сителем которого в разных толкованиях принимаются Космос, Бог, Приро-
да, Земля, энергоинформационный- план и т.д. Подобная постановка про-
блемы еще совсем недавно не принималась в нашей стране официальной
наукой. Она еще и теперь не является общепризнанной, так как требует пе-
ресмотра многих основ, в чем заинтересованы далеко не все ученые. Все же
стоит отметить, что некоторые серьезные ученые (32) уже включили в арсе-
нал своих исследований нетрадиционные подходы к явлениям природы,
особенно издавна представляемых в качестве мистических. В этих исследо-
ваниях речь идет прежде всего о человеке и его возможностях. Однако ока-
зывается, что и птицы способны своим поведением подтверждать феноме-
ны, казавшиеся в лучшем случае загадочными.
Медитация птиц
Понятие медитация еще недавно было неизвестно широкому кругу
людей. Если же кто-то и слышал о медитации, то связывал ее с какими-то
таинственными действиями йогов. Лишь в последние годы представление о
медитации стало если не общеизвестным, то во всяком случае понятным
всем интересующимся.
Медитация - понятие восточное, и, естественно, что пропаганда ее
целительного действа исходит от тех лиц, которые исповедуют восточные
религии и стили жизни. Однако восточный оттенок медитации происходит
оттого, что именно на древнем Востоке сущность медитации осмыслена.
Она означает достижение состояния забытья, нечто промежуточное между
сном и явью. От сознательного созерцательного размышления медитирую-
щий человек как бы погружается в состояние небытия. После пребывания в
таком состоянии человек ощущает себя здоровее и бодрее. Мучившие его
проблемы находят разрешение или, по крайней мере, проясняются или ос-
лабляются.
Приоритет древнего Востока в осознании медитации не подлежит ос-
париванию. Однако можно отметить, что состояние транса, в которое чело-
век впадает при некоторых обстоятельствах, в сущности не отличатся от
медитации. Разница лишь в том, что медитация - действо преднамеренное,
а транс - непреднамеренное. Но состояние транса охватывает человека как
на Востоке, так и на Западе. При этом его положительное значение легко
осмысливается. Другими словами, человек может непроизвольно осознать
полезность медитации и пользоваться ею, не догадываясь о том, что это -
существенная компонента восточных практик. Способность к медитации
159
заложена в человеке природой, и каждый се в той или иной степени исполь-
зует, даже зачастую нс осознавая этого.
Оказывается, что эта же самая способность присуща и птицам. Чита-
тель легко сообразит, что она не чужда и другим животным. Нсдолгое раз-
мышление позволит ему сделать соответствующие выводы из того, что ему
известно о животных, окружающих его. Но я буду говорить только о пти-
цах.
Когда птица сыта и здорова и у нее нет страха перед чем-то в ее окру-
жении, то она либо поет, либо сидит неподвижно в состоянии полудремоты.
Ясно, что песня отражает возбуждение птицы, а полудремота означает пол-
ный покой, расслабление. Последнее вполне соответствует восточной ме-
дитации, называемой сидячей, которая также основана на расслаблении как
мышечной системы, так и душевного состояния. Известно, что медитация
влияет на жизнедеятельность организма весьма благотворно, избавляя от
разного рода стрессов. Надо думать, что человек унаследовал способность
к медитации от животных. Но нс исключено, что в древности восточные
люди заметили это состояние у животных и стали ему подражать точно так
же, как они стали подражать различным комплексам движений определен-
ных животных в практике единоборств (в восточной борьбе выработаны,
например, стили тигра, богомола, журавля и т.д.).
Как было сказано, в состоянии медитации птица как будто дремлет.
Она нс реагирует на привычные для нес шумы вокруг, а сидит, устремив
взгляд в никуда. Клюв при этом часто чуть приподнят вверх. Тело расслаб-
лено, хотя птица нередко сидит на одной ноге. Тут надо заметить, что по
отношению к птице слова "сидит" и "стоит" означают одно и то же. Что
испытывает птица в этом состоянии отрешенности, неизвестно. Можно лишь
догадываться по аналогичному состоянию человека о том, что она ничего
нс испытывает, и в этом состоит смысл медитации. Говоря точнее, в этом
состоянии отсутствуют обычные ощущения, получаемые с помощью орга-
нов чувств. Но появляется ощущение легкости, словно тело уменьшает свой
вес. Согласно восточным представлениям, в состоянии медитации происхо-
дит усиленный контакт человеческого духа с Космосом, т.е. мировым ду-
хом, и вступающий в этот контакт субъект получает гармонические импуль-
сы. Эти импульсы дают субъекту знания, определяющие его действия. По-
лучаемые знания подсознательны, но у человека они могут обрести созна-
тельную форму через интуицию и быть выражены в словах. Понятно, что у
животных, в том числе у птиц, космические импульсы нс проходят столь
сложную трансформацию, но они дают возможность животному лучше оце-
нивать жизненные ситуации, в которых оно оказывается, и вырабатывать
соответствующие тактики поведения. Поэтому справедливо говорить не
только о знании животных, но и об их сознании, поскольку последнее озна-
чает со-знанис, т.е. сопричастность к "большому знанию".
В состоянии медитации птица может находиться долго, если, конечно,
ей ничто не мешает. Но это время соразмерно се общей активности. Трудно,
160
например, ожидать, что столь подвижное существо как большая синица спо-
собна медитировать более нескольких минут, но моя Матрена медитирова-
ла больше часа. При этом, говоря о медитации большой синицы, я не имею
в виду ее исчезновение днем в укрытие с целью поспать. Как и другие пти-
цы, большая синица медитирует, сидя на открытом месте на ветке.
Отрешенность птицы в состоянии медитации не является абсолютной.
1-сли происходит что-то не совсем обычное, например, что-то упало и гро-
мыхнуло при этом, или резко вздрогнула ветка, на которой сидит птица, она
немедленно приходит в себя (заметим, что последний оборот, обычный при-
менительно к человеку, подразумевает и то, что человек или другое живот-
ное способно "уходить из себя"). Вернувшись к действительности, птица,
как правило, настороженно вытягивает шею, т.е. старается уяснить, что про-
изошло. Только потом она улетает, если на это есть достаточная причина.
Это относится и к столь реактивным птицам, как синицы. Наблюдается тот
же эффект, что и у человека: выход из состояния медитации не может быть
резким, поскольку его резкость опасна для здоровья. Постепенный же вы-
ход из медитации есть ее же результат, некая запрограммированность кос-
мическими вибрациями.
Медитируют и молодые, и старые птицы, но последние более часто.
Это можно связывать скорее с уменьшением реактивности старой птицы,
чем с ее большим жизненным опытом, так как ясно, что потребности моло-
дой птицы в получении знаний выше, чем старой. Однако, здесь мы сталки-
вается с тем же парадоксом, что и у людей. Молодежь редко приобретает
знания добровольной усидчивостью, предпочитая получать их походя и со-
четая их получение с физической активностью. Молодые люди не любят
заниматься медитацией, поскольку для этого нужно расслабляться. Высо-
кая активность молодости направлена на освоение материального мира.
Лишь с возрастом стремление к материальному ослабевает, и появляется
тяга к более возвышенному, к духовному. Человек, как говорится, остепеня-
ется, т.е. приобретает новую степень жизни. Вот тогда-то он приобретает
склонность к медитации, независимо от того, сознает он ее смысл или не
сознает.
Практически те же самые возрастные различия существуют и у птиц, с
той только разницей, что молодые птицы все-таки медитируют, но только
значительно реже, чем старые.
Согласно восточным учениям, кроме сидячей медитации, существует
и динамическая, т.е. медитация в движении. Такая медитация направлена
на достижение душевного равновесия. Она используется во многих видах
восточной борьбы, особенно в тайцзыцюань. При этом достигается такой
автоматизм движений, который уже не требует контроля сознания, и оно, по
возможности, отключается.
Длительное наблюдение за птицами, связанное со стремлением вжиться
в их ощущения до такой степени, чтобы осознать самого себя конкретной
птицей, приводит к выводу о том, что активная медитация у птиц -явление
161
очень обычное. Это особенно четко проявляется в клетках. Птицы часто
прыгают по жердочкам, словно заведенные, строго по определенным мес-
там, в строгой последовательности поворотов тела. При этом хорошо за-
метно, что они практически не замечают окружения, т.е. отключены от ре-
альности. Но из состояния двигательной медитации птица может мгновен-
но среагировать осмысленным движением при испуге. Здесь ей не требует-
ся пауза, как при выходе из сидячей медитации.
Несомненно, что медитация в движении свойственна птице и вне клет-
ки, когда она автоматически прыгает по веткам, а, может быть, и во время
полета. В частности, парящий полет вполне может быть медитативным, по
крайней мере, в течение каких-то временных интервалов. Парящий в возду-
хе хищник часто не замечает выстрела, произведенного по нему, если, ко-
нечно, пуля или дробь пролетели мимо него.
Активность при медитации у птиц нередко выражается в виде пения.
Пение при медитации отличается от обычного пения. Оно менее звонкое,
как бы вполголоса, а, кроме того, менее связное и даже отрывочное. Птица
то замолкает, глядя куда-то вверх, то вдруг выдает коленце. Мой реполов
довольно часто впадал в такое транс-пение. При этом у него был совершен-
но отсутствующий взгляд. Петь ему словно и не хотелось, но отдельные
коленца как будто против его воли выскакивали из его глотки. Ему остава-
лось только нехотя открывать клюв, чтобы выпустить их.
Снегирь иногда стоит на ветке, словно в забытьи, на одной ноге, но
вдруг его как будто прорывает, и он начинает петь. Сначала он выдает не-
сколько отрывистых звуков, но быстро настраивается и... песня полилась.
Однако позы он не меняет, оставаясь на одной ноге. Песня приводит его в
экстаз. Перья спереди приподнимаются, и снегирь начинает подергиваться.
Равновесие при этом, понятное дело, нарушается. Но снегирь только изящ-
но выпрямляет поджатую ногу, слегка опирается на нес, устраняя свое не-
произвольное покачивание, и вновь поджимает ногу, продолжая пение. Че-
рез какой-то миг ему снова приходится поддержаться и опять он возвраща-
ется к исходной позиции. Наконец, он прекращает свои полубалетные под-
держки, а заодно и пение, и вновь устремляет взор в бесконечность или
решает, что пора проведать нет ли каких-либо изменений в вольере.
•Медитативное пение весьма характерно для щуров, вьюрков, чижей,
щеглов, зеленушек, клестов. Оно может быть этапом обычного пения, т.е.
птица начинает петь, а затем входит в медитативное состояние и продолжа-
ет пение в состоянии транса. Мой старый клест, когда был помоложе, лю-
бил петь, сидя в вольере, даже когда кропил мерзкий питерский дождичек.
Клест вымокал до последнего пера, но, глядя в никуда, он настойчиво "выб-
рехивал" зеленушечьи коленца. Проходя под вольерой, я окликал его, махал
руками, но клест ничего не видел и не слышал. Даже когда я входил в ком-
нату, он замечал это далеко не сразу.
Как медитация может возникнуть в процессе пения, так и пение может
быть результатом медитации. Один самец зеленушки даже спустя семь лет
162
жизни в моей комнате оставался очень пугливым. Всегда он старался дер-
жаться подальше от меня, а, если замечал что я смотрю на него, то прини-
мался встревоженно прыгать с ветки на ветку с позывкой, выражающей страх.
(>днако по вечерам он нередко впадал в медитацию, сидя на карнизе и глядя
па лампочку под колпаком. И тогда из него начинали лезть песенные колен-
ца, и хотя я сидел как раз против него и в упор глядел на него, он продолжал
< нос занятие. В данной ситуации он просто не видел меня. Однако, стоило
ему выйти из транса и отметить, что я на него смотрю, как он немедленно
перелетал на ветку на шкафу, полагая, что там безопаснее, так как туда об-
ращен мой затылок.
Медитативное пение или, лучше сказать, певческое всхлипывание, по-
скольку это все же не систематическая песня, весьма обычное явление в
природе. Его часто можно наблюдать на гнездовых участках. Вероятно, сам-
цы устают петь без перерыва, указывая на занятость территории, и перехо-
дят к медитативному пению, имеющему то же назначение, но не требующе-
му больших энергетических затрат.
Много лет назад я впервые обратил внимание на такое пение в горах
11уторана. В лесу на склоне горы, высоко на дереве сидел залитый солнцем
пыорок и, подняв кверху клюв, словно нехотя производил отрывочные зву-
ки. Я даже не сразу понял, что это вьюрок, но в бинокль рассмотрел его и
понял, что он ничего не видит и не слышит и не похоже, что спит. Благость,
царящая в природе, захватила его целиком, так что он уже и петь толком не
мог, а только "взбрехивал". Разумеется, о бдительности по поводу проник-
новения чужаков на участок тут не могло быть и речи. Но тут нужно учиты-
вать иной тип отношений у птиц, по сравнению с людьми. Нахальство для
птиц несвойственно, разве что для воробьев, которые восприняли это каче-
сгво у своих мыслящих соседей.
Как правило, песня самца в гнездовой период означает, что он занял
данный участок. Этого достаточно, чтобы другие самцы не пытались посе-
литься тут же. Определив достаточное расстояние (различное у разных ви-
дов), другие самцы занимают смежные участки. Если уж находится наглец,
претендующий на уже занятый участок, то он будет с треском выдворен. В
»том проявляется два природных (т.е. исписанных) закона: хозяин, т.е. пер-
вый поселенец, всегда сильнее, так как силу ему дает "своя земля"; прише-
лец всегда слабее, так как ощущает свой грех, нарушив всеобщее правило,
существующее испокон веков и потому заложенное в крови. В результате
хозяин, даже если он слабее физически, выходит из стычки победителем.
()н может подвигать из стороны в сторону своим хвостом перед самочкой,
что означает: уж я им!.. И самочка несомненно оценит его доблесть, в чем
она, собственно, и не сомневалась.
Но наглецы, как уже было сказано, среди птиц редки. Поэтому для ука-
зания, что участок занят, самцу вполне достаточно время от времени "взбре-
хивать", впадая в медитацию, когда в природе разлита благодать, и еще не
настало время выкармливания прожорливых птенцов.
163
Медитативное пение целесообразно, тем более, когда песня требует
больших затрат энергии. Попробуйте-ка орать целый день в духе песни зяб-
лика. Это, должно быть, равносильно концерту В.Высоцкого с раннего утра
до позднего вечера. И так приблизительно месяц.
Есть, конечно, очень мощные зяблики, т.е. такие, которые повторяют
свою короткую песню во всю глотку раз десять, делают перерыв и начина-
ют снова. Но песня зяблика очень энергоемкая, т.е. она не соответствует его
голосовому аппарату. Нужно видеть, как он пыжится, и все перья его едва
ли не стоят дыбом во время песни. Поэтому, проорав в меру своей возмож-
ности свою основную песню столько-то раз, зяблик переходит к бормота-
нию. Последнее не требует таких затрат как песня, и он может медитиро-
вать. Мои зяблики уже в почтенном возрасте (от 10 до 14 лет) медитировали
очень часто зимой и летом. Устроившись поудобней на полочке, обычно
один из них начинал журчать и быстро впадал в транс. У него полуопуска-
лись веки и чувствовалось, что он "поехал".
У многих птиц медитация со звучанием четко прослеживается только
на самцах, но снегири показывают, что и самки способны к ней в высшей
степени. У снегирей вообще повышенная склонность к медитации и, веро-
ятно, поэтому их считают флегматичными птицами, с коей оценкой я реши-
тельно не согласен. Это очень активные и эмоциональные существа, но они
то и дело впадают в транс. И самка, и самец могут подолгу сидеть непод-
вижно с отсутствующим взглядом, и вдруг ни с того, ни с сего у снегиря
прорывается песенное коленце, затем другое и т.д. Птица не изменила позы
и выражения глаз, но отрывки песни лезут из нес словно независимо от се
желания. У снегиря медитация сопровождается, в отличие от зяблика, его
обычной песней, которая нс требует больших затрат энергии. Медитатив-
ное пение снегиря отличается от осмысленной песни только прерывистос-
тью и более слабым голосом. Кроме того, во время медитационного звуча-
ния у него не поднимаются перья на голове и на груди, как это происходит
при обычном пении.
Из состояния медитации птицы, по-видимому, в большинстве случаев
переходят к нормальному бодрствованию, а не засыпают, что, казалось бы,
естественнее. Во всяком случае у меня получается чаще именно так: из хо-
рошей медитации я часто выхожу, ощутив (но не услышав) вибрацию соСь
ственной гортани, иначе говоря, издав храп. Но, глядя на своих питомцев, я
пытаюсь понять, что нужно для полного соответствия естеству, которое не-
когда было утрачено моими предками. Сущность же медитации мною по-
стигнута благодаря птицам задолго до того, как я узнал, что это такое. Мио
доставило огромное удовлетворение услышать призыв Бхагвана Шри Рад-
жниша (в фильме о нем по телевидению в 1991 г.) ко всеобщей медитации,
дарующей человеку знание и радость бытия. И этому своим примером уча г
птицы.
164
Попугай амазон
Когда много лет назад меня поселили в трущобный дом, где я имею
удовольствие проживать до сих пор, я познакомился с этим попугаем. Он
жил у старенькой больной соседки. Случалось, я проходил мимо ее двери в
тот момент, когда она выходила, и вдогонку ей доносился несколько стран-
ный детский голос: "Баба, куда пошла?" Иногда вслед ей неслась какая-то
тарабарщина, но у меня не вызывало сомнений, что в комнате соседки нахо-
дится ребенок. Каково же было мое изумление, когда соседка, узнав про моих
птиц, пригласила меня к себе и с гордостью показала своего "ребенка". Здо-
ровенная собачина дворнянской породы пыталась, правда, встать на защиту
своего жилища и весьма остудила мой восторг этим тропическим природ-
ным шедевром. Он ходил по палке, специально для него переброшенной с
одного шкафа на другой и, миролюбиво мурлыча, разглядывал меня. К соба-
ке и кошкам, расположившихся в старинных креслах, он был равнодушен,
гак как давно привык к ним. Но новый человек его явно интересовал. Похо-
див о своему насесту взад-вперед, он решил познакомиться со мной поближе
н, заполоскав крыльями, перелетел на мою голову. Инстинктивно я протянул
к нему руку и сразу же ощутил боль. На пальце мгновенно оказался вырван
хороший клок моей довольно крепкой кожи. Попугай же невозмутимо пере-
летел па шкаф и свесил оттуда голову все с тем же мурлыканьем.
Соседка принялась сокрушаться и извиняться, уверяя, что кусает он не
но злобе, а так... автоматически. Разглядывая клюв попугая, напоминающий
складной топор, я решил, что и впрямь.., даже ласкаясь таким инструментом
ничего не стоит отхватить палец и целиком. Так что я легко отделался. Хо-
зяйку свою он тоже иногда покусывал, не допуская рукоприкладства по отно-
шению к своей особе. Она перемещала попугая, подсовывая ему под ноги
конец палки, на который он охотно становился. Теперь его можно было пере-
носить, в том числе и засунуть головой в клетку, куда он заходил уже своим
ходом.
Соседка была уверена, что один здоровенный кот в ее присутствии на
попугая внимания нс обращает, но иногда все же заметно, что его миролюбие
весьма условно. Поэтому, уходя из дома, она закрывает попугая в клетку, чего
он, правда, не любит.
Потом много раз соседка приглашала меня посмотреть на композиции
своих питомцев. Конечно, занятно видеть лежащих в обнимку собаку и 2-3
кошек, и по боку собаки при этом расхаживает попугай. Как-то соседка легла
в больницу и попросила меня взять попугая.
Я перенес его в какой-то чахлой клетке с изгрызенными им деревянны-
ми частями в свою комнату. Завидев птиц попугай очень заинтересовался
ими. Без устали произнося свою позывку "у-и, у-и", он одним глазом наблю-
дал за пролетающими птицами. Потом он деловито отодвинул дощечку, зак-
рывавшую дыру в клетке, и взлетел на ветки.
Переполох был такой, словно в комнату влетела на метле Баба Яга. Пти-
цы забыли с перепугу про оконное стекло и с размаху ударялись в него. Са-
165
мец зеленушки врезался так, что потерял сознание. Я тоже забыл про зверс-
кие укусы попугая и бросился его ловить руками. Он еще раз доказал мне
свою неприкосновенность, едва не оторвав мне палец.
Постепенно птицы привыкли к нему и, когда он умудрялся вновь и вновь
вырваться из клетки, уже никто не пытался пробить головой окно, хотя и
особой радости его неуклюжий полет по комнате не вызывал. Впрочем, он и
не стремился демонстрировать свои летательные способности, предпочитая
лазать, цепляясь своим топорообразным клювищем. Долго заживающий па-
лец напоминал мне о методике отлавливания попугая с помощью палки, под-
совываемой ему под ноги. Он очень редко не желал на нее ступать. Обычно
же делал это с охотой, вероятно, предвкушая возможность "прокатиться" на
конце палки.
Мне стало спокойнее, когда выяснилось, что никаких агрессивных на-
мерений в отношении моих птиц попугай не имеет. Правда, когда он сидел в
клетке, то очень не любил, чтобы кто-то садился на клетку. Если это происхо-
дило совсем рядом с ним, он делал выпад головой в сторону севшего. Когда
кто-то присаживался на другой конец клетки, он не бросался туда опроме-
тью, а отправлялся по стенке клетки. Клюв в его передвижениях играл роль
третьей ноги.
Клетка попугая стояла рядом с креслом, в котором я обычно сидел. Ско-
ро я заметил, что попугай устраивается в максимальной близости к мне и
принимает потешный мечтательный облик. Иногда он дремлет, сунув клюв в
перья на плече, но его большой темный глаз открыт и устремлен на меня.
Стоило мне наклонить голову к клетке и коснуться ее волосами, он тут же
пробирается по стенке поближе и начинает перебирать волосы своим клюви-
щем. Я чувствовал сколь он миролюбив и даже нежен.
Однако так было только временами. Иногда его настроение менялось.
Что-то приводило его в неистовство. Он принимался весьма негармонично
кричать и тут же еще и свистеть самым невероятным образом. Казалось, что
чуть ли не в ухо свистит соловей-разбойник. Уговоры на него не действова-
ли, и я открыл способ более радикального воздействия. Как только его хули-
ганский свист пронизывал мои барабанные перепонки, я хватал чайник с во-
дой и поливал его из носика. Вода всегда действует отрезвляюще и, оказа-
лось, что это ее благотворное влияние распространяется и на попугаев. Во
всяком случае мой красавец увиливал от струи из чайника и, соскочив со
стенки клетки на пол, удирал в другой ее конец, помогая себе крыльями. Ско-
ро он столь хорошо усвоил, что такое чайник, что в ужасе удирал, завидев его
в моей руке, и немедленно прекращал разбойничий свист, переходя на спо-
койное "уиканье".
Он никогда не говорил в моем присутствии. Зато, когда я выходил из
комнаты, оттуда доносились в коридор его кличи: баба, баба!.. Затем следова-
ла какая-то абракадабра, из которой ни слова нельзя было понять. Иногда он
кричал: Катя, Катя!.. Так звали старушку-соседку, которая, заслышав свое имя,
спешила откликнуться: Что, милый?..
166
Стоило, однако, войти в комнату, как попугай прерывал свои монологи
и только"уикал", повиснув на стенке клетки или залезая на нее, словно встре-
чая. Он не любил оставаться один, и его крики чаще всего являлись призы-
вом ко мне скорее сесть рядом с ним или хотя бы лечь на диван неподалеку,
чтобы он был спокоен.
Он быстро привык ко мне и отличал меня от других людей. Моих посе-
тителей он встречал насупившись и даже отворачивался демонстративно в
угол. Правда, быстро выяснилась его предрасположенность к женщинам. К
ним он был куда более благосклонен, чем к мужчинам. Соседка разъяснила
мне впоследствии, что он много лет имел дело только с женщинами, а муж-
чин видел очень редко и ничего не получал от них.
Хотя и бытует мнение, ставшее поговоркой, что попугай способен толь-
ко передразнивать, на самом деле, он безусловно обладает большой сообра-
зительностью и пониманием ситуации. Стоит только начать доставать из сумки
свертки, как он приходит в возбуждение и лезет на ближайшую стенку клет-
ки. Он знает, что в свертках нечто съедобное и требует угощения. Соседка
уверяла, что он прекрасно знает запах сосисок и, видимо, она была права.
Получив кусок сосиски, попугай берет его лапой, словно рукой, и, стоя
иа одной ноге, откусывает кусочки с превеликим аппетитом. У попугаев два
пальца направлены вперед и два — назад, как у дятлов. Только у дятлов такое
строение ноги существует для удобства при сидении на вертикальных ство-
лах деревьев, а у попугаев - для удобства захвата ногой веток, по которым
они не спеша перебираются. Большие попугаи используют также свои ноги
для удержания пищи, когда она представляет собой приличный кусок. С полу
мой амазон ел не иначе как встав враскорячку - одна нога на жердочке, другая
- на стенке клетки. Так же он и пил. Было, однако, заметно, что большее
удовольствие для него доставляет еда, которую он держит в ноге. Это мог
быть просто кусок булки, которой он вовсе не хотел.
Завидев, что ему предлагают всего лишь булку, он хватал кусок, свирепо
откусывал от него кусочки и тут же ронял их из клюва. Очень часто он кар-
тинно отставлял ногу, держащую кусок, и откидывался назад, словно любу-
ясь этим куском. Затем он яростно размолачивал его и отбрасывал остаток с
таким пренебрежением, словно не видел в жизни ничего более отвратного.
Мои реплики при всем при этом действовали на него как стимулятор. Он
прекрасно понимал, что я брюзжу на тему, какой он бездельник и зажрав-
шийся субъект, которого ае мешало бы посадить на диету. У него в такие
минуты было отнюдь не игривое настроение или желание показать свое изя-
щество в растерзании куска булки. Совершенно четко он демонстрировал
враждебный настрой. Дескать, вот тебе... с твоей булкой!..
Завидев грецкий орех, он тут же перестраивался. Но целый орех был
для него недоступен. Конечно, он без труда расколол бы его, но клюв амазона
не открывается настолько, чтобы вместить грецкий орех. Поэтому я колол
эти орехи плоскогубцами, пока попугай в нетерпении грыз прутья клетки,
полагая, что я слишком долго вожусь.
167
Сначала я протягивал ему орехи в своих пальцах. Он весьма аккуратно
их брал. Но однажды, видимо раздосадованный, он яростно схватил вместо
ореха мой палец. Потом эта история повторялась, и во избежание кровопус-
кания пришлось сыпать орехи на пол, да еще и отогнав его предварительно
плоскогубцами, относительно которых он сразу понял, что это ему "не по
зубам". Вероятно это понимание было получено экспериментально, т.е. од-
нажды он схватил железо клювом и ощутил его абсолютную неподатливость.
Через пару месяцев соседка вернулась и забрала попугая. Мы долго не
виделись с ним. Но как-то я зашел к соседке, и попугай сразу меня узнал. Он
деловито забегал по палке между шкафом и стенкой. Потом примерился и
взгромоздился мне на голову. Не сомневаясь в его злонамсрениях, я тут же
стряхнул его, но он немедленно предпринял новую попытку и, казалось, по-
ставил себе задачей раздолбить мне череп. По-видимому, мои манипуляции с
чайником и плоскогубцами запомнились ему куда ярче, чем минуты взаимо-
расположения.
Зло хранится в воспоминаниях с большей отчетливостью, чем добро, и
это заметно даже на птицах. Если добро часто воспринимается как нечто
само собой разумеющееся и легко забывается, то зло застревает как заноза и
пробуждается при малейшем поводе. Многие действия совершаются в соче-
тании добра и зла. Так, чтобы положить в клетку орехи, я отгонял попугая
плоскогубцами. Последнее воспринималось им со значительно большей си-
лой, чем сам факт угощения. В памяти запечатлевалось именно первое, а
второе не оставляло следов. Раньше я уже рассказывал о воронах, которым
причинял неизбежную неприятность, ради их благополучия. Оценивали они
только первое, а конечный результат ими уже не просматривался, поскольку
все их существо было заполнено отрицательными эмоциями в связи с наси-
лием. Разные другие птицы, которых приходилось брать в руки, чтобы дать
лекарство или подстричь отросшие когти, не связывали с пребыванием в ру-
ках улучшения своего состояния, зато нарушение своей неприкосновенности
они не забывали и, когда видели руку близко около себя, всегда насторажива-
лись.
Все эти случаи говорят о том, что из действий по отношению к птицам,
которые сочетают в себе добро и зло, птицы помнят только зло. У них дей-
ствует механизм эмоциональной памяти, а не рассудочной, как у млекопита-
ющих, которые способны увязать временное страдание с последующим бла-
гом. Наблюдения за попугаем хорошо подтверждали сказанное.
В течение нескольких лет попугай то жил привычной для себя жизнью
с кошками и собаками при непрестанном внимании к нему соседки, то вновь
оказывался в моей комнате в клетке, когда соседка в очередной раз отправля-
лась в больницу. Как-то, уезжая в экспедицию, я поручил знакомому давать
птицам корм и менять воду. Попугай находился в клетке и по моему разуме-
нию и должен был там сидеть. Но сосед то ли случайно, то ли сознательно
выпустил его из клетки. Когда я вернулся через пару месяцев, попугай встре-
тил меня, слетев с веток на шкафу и усевшись мне на голову. Вцепившись в
168
волосы, он довольно ощутимо и остервенело начал долбить мне по темени. Я
гут же стряхнул его, но он немедленно сделал новую попытку нападения.
Знакомый сообщил, что попугай выбрался из клетки сам, открыв двер-
цу. Он не решился ловить это чудовище, помня мое предупреждение об аг-
рессивности попугая. Он рассказывал, что однажды попугай слетел ему на
голову и принялся с яростью долбить ему череп. После этого происшествия
он входил в комнату с опаской и с палкой наготове, чтобы тут же отогнать
негодника. Знакомый полагал, что ярость попугая вызвана тем, что он голо-
ден. Однако это была не главная причина на мой взгляд. Негодование попу-
гая было обусловлено прежде всего отсутствием общения с человеком. Он
привык к тому, что в течение многих лет, даже десятилетий, с ним рядом
находился человек, и он мог постоянно наблюдать за его действиями. И это
было смыслом его жизни. Именно поэтому он приходил в возбуждение, ког-
да находящийся с ним человек просто выходил из комнаты. Если же человек
начинал надевать верхнюю одежду, попугай заметно нервничал. Он знал, что
надевая пальто или плащ, человек уходит надолго, и это угнетало его.
От соседства с мелкими птицами он, по-видпмому, никакого удовлетво-
рения не получал, хотя с любопытством следил за ними. Как я понял, нахо-
дясь в свободном контакте с моими питомцами, попугай не имел по отноше-
нию к ним агрессивных намерений, хотя такие намерения у него немедленно
возникали к появившемуся человеку.
За два месяца птицы привыкли к тому, что между ними летает пестроцвет-
ный монстр с ужасным клювом. Разумеется, они держались от него подальше. И
если у него и появлялись вначале недобрые помыслы по отношению к меньшим
"собратьям", то не так-то просто он мог осуществить их. С его неуклюжестью в
полете и довольно медленными движениями на ветвях, он, конечно, не мог кого-
либо настичь, если и пытался.
Водворив попугая в клетку и убедившись, что все живы-здоровы, я стал бла-
годушным, побеседовал с попугаем, "почесал" ему загривок, и он тоже стал благо-
душным. Нужно было видеть, как он поднимает на голове перья и наклоняет голо-
ву для того, чтобы ему тихонько поводили рукой по концам перьев, причем "про-
тив шерсти". Непонятно, почему эта процедура приводила его в состояние кайфа.
Тем более, что после нее ему часто приходилось поднимать ногу и яростно скоб-
лить голову, проводя перья в должный порядок. Скорее всего поглаживание кон-
цов перьев на голове означало для попугая благостное ощущение биополя челове-
ка.
Однако он и сам нередко занимался поглаживанием концов своих перьев на
голове, используя для этого сухую корку или скорлупу грецкого ореха. Зажав "ин-
струмент" в "лапе", он принимал вполне йоговскую позу, стоя на одной ноге, а
другую отведя за голову, и медленно водил "инструментом" по кончикам поднятых
перьев. Весь его облик свидетельствовал об отрешенном блаженстве. Он даже за-
бывал о том, что должен следить за происходящим вокруг. Нередко кто-либо из
моих гостей с изумлением обращал внимание на необычное поведение попугая,
ио сам попугай этого не замечал. Он был всецело поглощен своим занятием.
169
Иногда я вмешивался в этот процесс и предлагал попугаю свои услуги.
Он немедленно бросал свой "инструмент" и придвигался поближе, подстав-
ляя свой затылок. При этом он вовсе не выделял меня из других людей. Лю-
бой человек мог сделать то же самое. Следовательно, попугай предпочитал
самонаслаждение наслаждению, производимому человеком. Поэтому я и ду-
маю, что главным действующим фактором в этот процессе было биополе
человека.
В течение ряда лет попугай подолгу жил в моей комнате, а затем возвра-
щался к подлеченной соседке. Когда он в очередной раз становился моим
подопечным, то он воспринимал изменившееся окружение как хорошо зна-
комое, хотя и с отрицательными нюансами. У себя дома он мало находился в
клетке, тогда как я предпочитал видеть его именно в ней.
Мои постоянные сожители тоже воспринимали появившегося попугая
как нечто знакомое и совсем не боялись его, хотя и держались поодаль. Все
же такой клювище!..
Свойство памяти, таким образом, проявлялось с обеих сторон, хотя было
неясно тоскует ли попугай по своей хозяйке. Последний раз он мог из клетки
целый день видеть свою благодетельницу, лежащую у себя в комнате без со-
знания. Потом он наблюдал манипуляции врачей с нею и как ее клали на
носилки. Когда вскоре я пришел за ним, то ничто не выдавало его волнения.
Он "уикал" как обычно и казалось, что ему нет никакого дела до того, что с
хозяйкой стряслась страшная беда. Возможно, он был несколько растерян,
но боюсь, что я пытаюсь навязать ему какую-то чисто человеческую реак-
цию на происшедшее.
Оказавшись вновь в моей комнате, он, как и прежде, с любопытством
стал следить за моими птицами и даже не набросился на еду, хотя был голо-
ден. Он никогда больше не увидел своей хозяйки, но, если к мне приходили
женщины, то он непременно приходил в возбуждение и лез на стенку клетки,
стараясь привлечь к себе внимание. Голосом он, однако, в такой ситуации
почти не пользовался.
Помнил ли он свою хозяйку? Этот вопрос так и остался неразрешен-
ным, так как я не смог придумать какой-либо проверки. На сестру своей хо-
зяйки, внешне очень похожую на нее, попугай реагировал, не более, чем на
другую женщину. Но он, конечно, видел, что это не хозяйка.
Вскоре после трагедии я уехал в экспедицию, и попугай опять летал по
комнате как и все прочие птицы. Раз в день в комнату входил человек, сыпал
корм, менял воду и уходил. Попугай томился без общения с человеком. Когда
я появился в комнате после долгого отсутствия, он тут же взгромоздился мне
на голову и, слегка пригнувшись, ухватил мне кожу на лбу своим клювищем.
Мне показалось, что у него четкое намерение - снять с меня скальп. Ощутив
изрядную боль, я резким движением сбил его с головы рукой. Он свалился на
диван, встал на ноги и произвел несколько раз тягучий звук, выражавший
неодобрение и физическую боль.
Впоследствии мне еще не раз приходилось его сбивать с себя. Он мог,
170
например, взбираться вверх по моей руке и при этом столь основательно при-
хватывать клювом вместе с рубашкой мою кожу, что ничего не оставалось
делать, как срочно сбивать его прочь, чтобы не успел и вторую руку укусить.
11ожалуй, после смерти хозяйки он стал злой.
Как-то один из соседей заметил, что попугай очень похож на свою быв-
шую хозяйку. Трудно сказать, в чем он видел это сходство, но оно несомнен-
но существовало. Для меня, наблюдавшего много лет и попугая, и хозяйку,
оно заключалось в поведенческом стереотипе, выражении желаний и злоб-
ных выпадах, если что не так. •
Подобие животных, с давних пор содержащихся в доме, своему хозяину
или хозяйке (а точнее тому, кто больше общается с животным, угадывается
весьма четко. Мне не раз приходилось видеть кошек, своими реакциями очень
напоминающих своих хозяек. Отражают свою хозяйку и комнатные собаки.
Когда внешне благородная дама гуляет с собачкой на поводке, которая норо-
вит оторвать вам клок штанины, то не обольщайтесь внешностью дамы. Что-
бы проверить справедливость сказанного, попытайтесь вступить с дамой в
разговор. Штаниной вы явно не рискуете, но по интонациям сможете соста-
вить представление о характере дамы.
Сколь бы ни было шатким представление о подобии домашних живот-
ных своему кормильцу, на моем амазоне оно просматривалось настолько, что
даже посторонний человек, знавший бывшую хозяйку попугая, это сразу уви-
дел. Возможно, что амазон начал усваивать и кое-что мое, но только после
того, как привык находиться в крепкой клетке, в которую я его заточил, что-
бы он не мешал моим диким питомцам. Впрочем, отсутствие полной свобо-
ды угнетало его несравненно меньше, чем мое отсутствие. Как только я при-
ходил домой после работы, попугай приветственным образом лез на стенку
клетки и радостно мурлыкал. Стоило ему почесать загривок, и он был счаст-
лив. К тому же он догадывался, что сейчас что-нибудь перепадет по части
лакомства. Как только я направлялся к двери, попугай приходил в отчаяние и
лез на стенку уже с другим настроем. Вдогонку мне неслось что-нибудь не-
сусветное. Потом наступало равновесие: я ложился с книгой на диван, а по-
пугай сидел на жердочке, устремив на меня взгляд и хрякая в ответ на шелест
переворачиваемых страниц. Когда я занял соседкину комнату, то попугая при-
шлось взять к себе, лишив возможности наблюдать за птицами, так как он
предпочитал наблюдать за мной.
Временами ко мне приходили знакомые, и мы устраивали пирушки с
возлияниями. Попугай радовался, когда на него обращали внимание и с удо-
вольствием подставлял свой загривок каждому, кто хотел ублажить его, уяс-
нив, как это делается. Потом про него забывали, и он сам занимался своим
загривком, не обращая внимания на наши споры, подогретые алкогольным
одурачиванием сознания. И тут я убедился, что амазон терпеть не может под-
выпивших людей. Он не желал подставлять свой загривок и смотрел с непри-
язнью. Мое приближение вызывало у него ярость. Словно фехтовальщик, он
делал выпад и бил клювом в стенку клетки между прутиками. Затем следовал
171
его уход по жердочке. Во взгляде его не читалось ничего хорошего. Но, как
только я подставлял к клетке плоскогубцы, попугай в ужасе удирал сколь
можно дальше. Потом он мрачно наблюдал за моими действиями, явно ис-
пытывая отвращение ко всему на свете.
Но наступал новый день, который все птицы встречают с радостью,
предавая забвению вчерашние тяготы. Мой амазон не был исключением, тем
более, что мой подъем с постели означал скорое появление корма. Попугай
кудахтал и суетился по клетке, ожидая, когда я кончу изгибаться и приседать.
Но вот... в руках у меня грецкий орех и плоскогубцы. Попугай понимал, что
сочетание плоскогубцев с орехом означает совсем иное, чем плоскогубцы без
ореха, хотя мне и приходилось ссыпать корм, предложив попугаю с помо-
щью плоскогубцев отодвинуться. Он с жадностью накидывался на мозгопо-
добное ядро ореха, и куски валились у него из клюва по сторонам. Потом он
их подбирал.
Иногда я выпускал его размяться. Он неуклюже летал, а затем устраи-
вался на спинке стула, на котором я сидел, и принимался чистить перья. По-
пытки приучить его садиться на руку, как ловчий сокол, успеха не имели. Он
нагибался и, вместо того, чтобы переступить со спинки стула на руку, пре-
больно кусался через рубашку. При этом он коварно поглядывал и "крэкал",
словно спрашивая: "Ну, каково?"
Супруги Л.Дж. и М.Милн (33) описывают одного амазона, который
любил потереться с человеком носами. Я бы не рискнул провести эту проце-
дуру любезности со своим амазоном, так как предпочитал остаться с носом.
Самые добрые отношения у нас с амазоном складывались на некотором рас-
стоянии друг от друга, сокращать которое мы оба не стремились.
Поздно вечером, когда гас свет, попугай обычно долго чистил в темноте
клюв, гремя им о жердочку. В ответ на мои реплики он "крэкал", как и н»
любые звуки, которые я издавал, а также на кошачьи вопли за окном. Как-то
раз я позвал его в темноте, и он не откликнулся. Решив, что ои не в духе, я
уснул. Утром было как будто все как обычно, но попугай молчал. Позднее я
заметил, что он сидит неподвижно и даже не поел. Через некоторое время я
обеспокоился. Попугай с самого утра сидел не шевелясь. Уже под вечер я
понял, что дело плохо и решил его кормить насильно. Сделав коктейль in
сиропа с мумием, я надел толстые перчатки и вытащил попугая из клетки.
Сразу определилось, что ои очень ослаб. Хотя он яростно дергался и кусал-
ся, я влил в него немного коктейля и вернул на место. Он занял прежнюю
позицию и не стал приводить в порядок взъерошенные перья. На орехи, щед-
ро насыпанные прямо под ним, он не обращал внимания.
Часа через два он растопырил крылья, устремив взгляд в никуда. Време-
нами он мелко дрожал. Ничто не привлекало его внимание, словно он был
сосредоточен целиком на чем-то недоступном больше никому. Так прошло
еще часа два. Затем амазон встрепыхнулся и забился в агонии. Все произош-
ло очень быстро. Я бросился к клетке и достал его, забыв про перчатки. Но
они были уже не нужны. Попугай был мертв.
172
Вспоминая потом все нюансы, я понял, что он ожидал смерть еще со
вчерашнего вечера и прождал едва ли не сутки. Свою прежнюю хозяйку он
пережил всего на 1.5 года.
При вскрытии обнаружилось, что желудок у него был абсолютно пуст
и, что он был самец. О последнем я давно догадывался, наблюдая его разное
отношение к мужчинам и женщинам. Сколь бы ни казалось неестественным
различение животными пола человека, оно возможно даже для птиц. Амазон
доказал это со всей очевидностью, поскольку женщин, к которым он привык
за свою жизнь, в последний период своей жизни он видел не часто. И каждый
раз такая встреча была для него вспышкой радости.
Увечные птицы
В природе птицы инвалиды встречаются редко, но все же их иногда можно
увидеть. Как-то на Таймыре я наблюдал одноногого кулика фифи. Эти кулики
садятся на деревья и было странно видеть, как длинноногая птица садится на
низкие лиственницы и, балансируя на одной ноге с помощью крыльев, кричит,
сетуя на мое появление. Он вел себя так, словно у него где-то тут было гнездо.
Однако мало вероятно, что кулик с одной ногой был способен к совокуплению.
Зато было очевидно, что к своему физическому дефекту он привык и следует тем
нормам поведения, которые характерны для полноценных представителей фифи.
Встречали одноногого коростеля и сойку с полуотломанной нижней челю-
стью, свисающей вниз (20). Поразительная история произошла со снегирем, у
которого не хватало продольной половинки нижней створки клюва (11). По-ви-
димому, увечье причинил какой-то хищник, после чего снегирь был пойман, что
его и спасло, так как есть он мог только ягоды рябины, кос-как разминая их.
Зерна вываливались из изуродованного клюва. Пойманного, его кормили мяг-
ким кормом --куриным яйцом с морковью и давлеными семечками. Вскоре сне-
гирь оправился и научился пользоваться своим полуклювом. Он стал доверчи-
вым, и когда его выпустили, то он держался тут же и вскоре нашел себе подругу,
которой смог внушить доверие к людям. Они построили гнездо в нехарактерном
для снегирей месте. Калека стал агрессивным и нападал на людей в радиусе 10-
15 м от гнезда. Потом он оберегал от людей цветы на клумбах, тычинками и
пестиками которых кормился. Хотя нападал он на людей со всей серьезностью,
т.е. щипался, клевался и бил по затылку крыльями, такое поведение говорит преж-
де всего о его доверчивости, т.е. понимании того, что за его проделки ему не
свернут шею.
Снегирь вырастил потомство и откочевал. Однако через год он снова по-
явился, но его доверчивость и агрессивность исчезли. Он нашел новую подругу,
которая не пожелала гнездиться в саду, и они улетели искать новое поселение.
В порядке комментария к этой истории хочется отметить, что она могла
произойти отнюдь не с каждой птицей, а именно со снегирем. Другие птицы
просто не обладают теми психологическими качествами, которые были необхо-
димы в данной истории.
Примечательно и то, что одной своей подруге снегирь мог внушить до-
173
верие к людям (или она сама им прониклась, наблюдая доверие своего при-
ятеля), но другая самка не сочла возможным доверять людям (однако и у
самца доверчивость исчезла за время его странствий).
Одного моего щегла несчастье постигло вскоре после его приобрете-
ния. В клетке его нога каким-то образом попала и крепко застряла между
прутиком клетки и бортиком так, что птичка подвисла. Нога при этом слома-
лась в голени почти у колена и, когда я увидел, что происходит, на бортике
было уже крупное пятно крови. Я поставил щеглу лубки и поместил в ма-
ленькую клетку. Во время операции щегол даже не брыкался, настолько он
был подавлен. На следующий день он, неловко нагибаясь, ел. Вечером я уехал
и, вернувшись через две недели, нашел щегла вполне здоровым. Он то и дело
поклевывал свою повязку. Однако оказалось, что нога не срослась, и нижняя
ее часть болталась на высохшей коже. Щегол потихоньку отдалбливал от-
мершую часть, и через неделю она отвалилась. Теперь щегол стал полуторо-
ногим. На культе быстро образовалась мозоль и, бродя по полу, щегол посту-
кивал культей. На жердочке он придерживался культей также, но она соскаль-
зывала, и ему нередко подолгу приходилось трепыхаться. Несмотря на уве-
чье, щегол был очень жизнерадостный. По-видимому, это его качество и по-
могло ему выжить. Он был единственным щеглом, но постоянно щебетал,
как это щеглы делают при перекличке, перелетая с дерева на дерево. Вече-
ром, когда я приходил с работы и включал свет, щегол немедленно подавал
голос. Пролетающего кенара он приветствовал трелью. С великим удоволь-
ствием щегол делал круги по комнате и щебетал. Любил он и покупаться. В
общем, жил с удовольствием. Но со своим дефектом он так и не привык счи-
таться. Облюбовав себе место для спанья на карнизе, он не мог на нем как
следует закрепиться и нередко ночью падал, грузно ударяясь обо что попало.
По-видимому, падения не прошли даром. Хотя я стал запирать его на ночь в
клетку, было заметно, что щегол нездоров. Он болел две недели и постепен-
но слабел, несмотря на прекрасный аппетит. Последнюю неделю своей жиз-
ни он летал словно пушистый шарик и прятался на ночь куда-нибудь под
шкаф или диван. Страх он совсем утратил и иногда садился на ложку с кор-
мом в моей руке, не дожидаясь, когда я ее высыплю. Не обращая на меня
внимания, он внимательно всматривался в зерновую смесь и выбирал что
повкуснее. Наконец он стал плохо летать, а купаться вовсе перестал. Болезнь
буквально съедала его на моих глазах. Он стал мало двигаться и постоянно
спал. Иногда я даже пугался того, что он давно не ел, и будил его. Он прини-
мался нехотя ковыряться в корме и, почти ничего не проглотив, старался за-
рыть нос в перья и спать дальше. Чувствуя, что дело плохо, я насильно поил
его сахарным сиропом и чаем. Это немного оживляло его, и он принимался
за еду. В последнюю ночь я оставил его под непогашенной настольной лам-
пой, чтобы он мог поесть, когда почувствует прилив сил. Но такового не про-
изошло. Ночью он затрепыхался в предсмертной агонии и, вытянув головку
вперед, быстро умер.
Когда я вскрыл его, то оказалось, что он невероятно тощий. Киль выпи-
174
рал острием, а желудок походил на опухоль, хотя в нем содержалось немало
зерен.
Думаю, что причиной его угасания были падения с карниза, в результа-
те чего он отбил внутренности.
Сильный удар грудью обо что-то жесткое, например, об оконное стекло
может вызвать у птицы внутреннюю травму, от которой она через некоторое
время умирает. Она может долго хворать, но участь ее, как правило, предре-
шена. Один мой щур во время ночного безумствования в темноте ударился
настолько сильно, что из клюва у него вытекла струйка крови. Однако пару
дней он прожил, еще не показывая вида, что ему очень плохо. На третий
день, перелетая через комнату, он не дотянул до карниза и зацепился за зана-
веску, но тут же отпустил ее и спланировал на пол. Это была катастрофа. Он
был совсем слаб и, хотя я грел его всю ночь, рано утром он умер.
Зеленушка, ударившаяся с большой силой об оконное стекло, не погиб-
ла сразу, но после этого случая она начала хиреть. У нее вылезли перья на
голове, и через месяц она умерла.
Сломанное крыло - травма серьезная. В природе у птицы мало шансов
выжить со сломанным крылом, но все же эти шансы не нулевые. Как-то я
купил свежепойманную самку чижа, у которой было неправильно сросшееся
крыло. Это значит, что, сломав каким-то образом крыло, она вела скрытный,
нелетный образ жизни пока крыло не срослось. Потом она присоединилась к
стайке чижей и была накрыта сетью птицелова.
Сломанное в юности птицы крыло срастается довольно быстро. Но ведь
каждый миг птичьей жизни требует осмотрительности и активности, кото-
рая существенно снижена из-за сломанного крыла. Некоторые птицы не мо-
гут пропитаться со сломанным крылом и погибают.
В неволе птица, пойманная со сломанным крылом, оказывается в гораз-
до более тяжком положении, чем на свободе. При невозможности летать и
постоянном ощущении боли накатывается еще и ужас перед человеком. Этот
ужас может затмевать даже боль и ощущение увечья. Не обращая на них вни-
мания птичка стремится скрыться куда бы то ни было. Она может броситься
в бездну, если таковая откроется перед ней. Поэтому увечной птице нельзя
предоставлять в помещении свободу, так как она непременно скроется под
ближайшую мебель и будет там сидеть, голодая и слабея. Птицу-калеку сле-
дует посадить в кутейку или коробку, или в клетку, закрыв ее матерней со
всех сторон. В сумеречной спокойной обстановке она не будет биться, т.е.
увеличивать свое увечье.
Бывает, что отдельной птице ужасно не везет в жизни. Один знакомый
мне сотрудник как-то пришел и сказал, что под полом в его рабочей комнате
находится большая синица. Птичка попала в невесть кем поставленную пет-
лю из проволоки. Тут ее поймала собака и пожевала. Когда птичку у собаки
отобрали, то у нее висело крыло, но она была жива. В комнате она полежала
на столе, пришла в себя и бросилась бежать. Упав со стола, она быстро ныр-
нула в дырку под пол. Выяснилось, что все это произошло более суток назад,
175
но под полом как будто бы что-то скреблось.
У меня почти не было сомнения, что птичка погибла. Выдержать такие
испытания, а потом сидеть сутки голодной под полом в доме, где, видимо, не
только мыши, но и крысы водятся, это казалось невозможным. Каково же
было мое удивление, когда через два дня тот же сотрудник принес синицу в
коробочке, сообщив, что она вылезала из-под пола подкормиться тем, что
было положено около дырки.
В клетке калека не пожелала находиться, а быстро нашла расширение
между прутьев, в которое и пролезла. Она, однако, не стала искать укрытия
внизу, а, наоборот, ловко взобралась по тюлевой занавеске наверх и чувство-
вала себя вполне уверенно, озирая птичье население комнаты. Я оставил ее в
покое и скоро она окончательно освоилась. Летать она уже не могла, но под-
летывать до 2 м пыталась. Однако она предпочитала лазать и хорошо усвоила
все пути. Судьба ее все же была черной. Как-то ее занесло в темный угол, где
со всех сторон укрытая, стояла мышеловка. Она зацепила сторожок и дуга,
пролетев у нее над головой, ударила ее по пальцам одной ноги. Теперь она
лазала с большим трудом и вскоре заболела и умерла. Мне кажется, что бо-
лезнь ее была вызвана ощущением бессилия перед превратностями Рока, ко-
торому она столь мужественно противостояла, но, наконец, ее дух сдал.
С мышеловкой помнится еще один случай. В отрочестве у меня жил в
клетке скворец. Он усвоил способ открывания клетки, дверца которой двига-
лась вверх. Когда ему надоедало сидеть в клетке, он подсовывал клюв под
дверцу, поднимал ее и отправлялся на прогулку на соседний комод и дальше.
Стоило на него цыкнуть, если он еще не удалился от клетки, и он бежал назад
и тем же способом проникал в клетку. Но, когда он был уже далеко от клетки,
то бежал куда глаза глядят.
И вот... однажды он сунулся в мышеловку в темном углу. Дугой его уда-
рило по клюву и перешибло пополам верхнюю половинку. Скворец быстро
оправился от столь стремительного происшествия и даже не утратил своего
жизнелюбия. Однако есть он теперь не мог, так как нижняя половинка клюва
была вдвое длиннее верхней. Скворец безуспешно тыкал корм и недоумевал,
почему он не может что-либо ухватить. Ничего не оставалось делать, как
взять ножницы и сравнять половинки клюва. Скворец перенес операцию легко,
если не считать его возмущение оттого, что его взяли в руки. Вскоре он спо-
койно ел, хотя клюв его стал как раз наполовину короче, и в закрытом состо-
янии спереди виднелось отверстие.
Однажды я купил снегиря со свежеподбитым глазом. По-видимому, он
и пойман был после того, как его оглушили по голове. Через три недели глаз
у него совсем закрылся и все зажило. Он ничем не отличался от других сне-
гирей в своем поведении за исключением того, что в момент испуга широко
раскрывал клюв и обращал его к источнику опасности. Это его стал прикар-
мливать дубонос, о чем уже было сказано.
Снегирь совсем не учитывал тот малоприятный факт, что у него только
один глаз. Со слепой стороны я мог потыкать его пальцем, и только тогда он
176
спохватывался и начинал вертеть головой, чтобы увидеть, что происходит. В
полете он мог за что-нибудь зацепиться незрячей стороной. Хотя он был очень
i покоен, даже флегматичен, находиться в клетке он не любил. Как только он
i.i меч ал, что клетка открыта, он немедленно устремлялся из нее, в то время
как дубонос и зеленушка предпочитали оставаться в клетке. Однако, проле-
। св по комнате, снегирь усаживался на шкафу или карнизе и словно застывал
на месте, подолгу оставаясь без движения.
Птицы безусловно испытывают боль при переломах или других увечь-
ях, поскольку обладают нервной системой. Боль может быть изнурительной,
н результате чего птица быстро ослабевает. При всем этом птица ничем не
выражает свое ощущение боли. Она никогда не кричит от боли, пытаясь ос-
цабить се криком. У нес не появляется никакого страдальческого выражения
н । лазах или в движениях. Понятно, что если у птицы сломана или подверну-
ia нога, го она на нее нс становится, а поджимает под себя. Ее подвижность
о1 раничпвастся. Только это и выдает ее болевые ощущения. Вместе с тем,
она соблюдает правила поведения среди других птиц, т.е. уступает кому по-
нежено и негодует на тех, кто "рангом ниже", но топчется тут перед носом.
Со своим увечьем птицы свыкаются быстро, так как вся их жизнь имеет
другой ход времени по сравнению с нашим. Увечными птицы становятся,
попадая под выстрел. Они могут носить в себе дробь, если не задеты жизнен-
но важные органы. Иногда инородное тело оказывается в теле птицы в ре-
зультате несчастного случая. Я уже упоминал о молодой вороне, в крыле ко-
юрой находился сухой сучок, обросший мясом растущей птицы. Описан слу-
чай, когда в теле лугового чекана был вросший шип 65.5 мм длиной, т.е. чуть
поменьше самой птички. А дрозд с торчащим из тела шипом в течение двух
лет успешно размножался (20). Однако все это случаи необычные, когда пти-
цам просто везло в том, что, получив увечье, они избежали различных опас-
ностей и смогли освоиться со своим новым положением по крайней мере до
зимы.
Болезни птиц
О птицах существует уже очень обширная литература, освещающая раз-
личные аспекты жизни этих созданий. Но в отношении птичьих заболеваний
мы, как правило, обнаруживаем в ней фразы типа: "немного известно", "пло-
хо изучено" и т.п. Вероятно, о болезнях растений известно больше, чем о
болезнях птиц, что и не должно особенно удивлять. Болезни растений иссле-
довались многими учеными и целыми коллективами, поскольку растения
представляют основной источник пищи человека. Птицы в этом отношении
особой роли никогда не играли. Если же в наше время и существуют птице-
фермы и даже огромные комбинаты, то и тут болезни птиц могут интересо-
вать руководство только в плане недопущения эпидемий. Индивидуальные
болезни птиц на этих фабриках птичьего мяса никого не занимают.
По-видимому, не исследовались болезни птиц и в зоопарках. Сдох пи-
томец, ну и ладно. Царствие ему небесное.
177
Изучались болезни птиц только учеными, преимущественно на основе
содержания птиц в неволе. Наиболее полные представления о птичьих хво-
рях можно найти в книге "Ловля и содержание птиц", вышедшей в 1984 г.
Внешние проявления болезни у птиц иногда такие же как у человека.
Таким проявлением может быть кашель. Помню еще в детстве меня поразил
кашель сороки. У нее была сломана нога, и она жила в маленьком сарайчике.
Было уже предзимье, и ночи стали холодные. Травма ноги не давала возмож-
ности сороке регулировать свое тепло. Она вынуждена была постоянно си-
деть на полу и, вероятно, даже не распушеривалась, чтобы увеличить тепло-
защиту. Чистить перья она тоже не могла, так как любое ее движение причи-
няло ей боль. В результате сорока простудилась и начала кашлять. Ее гулкий
кашель доносился из сарайчика то и дело. Вскоре сорока умерла. Думаю, что
у нее было воспаление легких.
В комнате птицы не могли простужаться. Тем не менее у некоторых раз-
вивался кашель.Он мог длиться месяцами, то ослабевая, то усиливаясь. Одна
овсянка надсадно кашляла по ночам в течение всей зимы. Днем кашель осла-
бевал, но стоило птичке попить воды, как она тут же начинала кашлять. Со
временем она поправилась и вовсе забыла про кашель. Но такая же история
произошла с реполовом, жившим у меня уже 6 лет (Возможно, что кашель у
некоторых птиц был вызван моим курением. Однако большинство птиц, по-
видимому, адаптировались к табачному дыму и не страдали от него.). Он бук-
вально изнемогал от кашля, не дававшего ему покоя ни днем, ни ночью. Иногда
он кашлял всю ночь напролет, и непонятно, удавалось ли ему поспать. Но
большой слабости за ним не наблюдалось, летал он, как и прежде, очень лег-
ко и даже изящно, хотя мало. Пить воду для него стало мучением. При пер-
вом же глотке он словно давился и начинал кашлять, не сходя с края питейки.
Месяца два мне казалось, что кашель реполова вообще не смолкает.В темно-
те я отловил его и посадил в клетку, где стал давать довольно концентриро-
ванный раствор мумия. Он очень не хотел сидеть в клетке и постоянно бро-
сался на ее стенки.
Через пару недель как будто наступило полегчание. Я выпустил реполо-
ва из клетки, чему он был явно рад. Кашель у него теперь был, в основном,
после питья. Мне казалось, что дело идет на поправку. Но однажды реполоп
слетел на пол и, тяжело дыша, открыл клюв. Я с ужасом увидел, что клюв его
полон крови.
От протянутой руки реполов улетел на ветки на шкафу, причем поднял-
ся он в воздух с присущей ему легкостью. Я пошел за лестницей, решив пой-
мать его и снова посадить в клетку. Однако конец приблизился неожиданно
быстро. Я не успел подняться по лестнице, когда услышал легкий стук паде-
ния. Реполов упал мертвый с ветки на шкаф и ударился головой. У меня но
было сомнения, что у реполова развился туберкулез легких. Болезнь длилась
с год или даже дольше. Видимо, ее процесс удавалось притормаживать, но
заглушить совсем не удалось.
Еще одна человеческая болезнь постигла одного дубоноса. Он прожил
178
у меня немного более двух лет и, как мне казалось, хорошо освоился. Во
всяком случае он пел, меня воспринимал без особого страха. Бояться же дру-
гих птиц ему не требовалось. Он прекрасно понимал, что его носище внуша-
ет всем глубокое почтение и желание держаться от него подальше. Даже клест,
в ту пору молодой и имевший весьма разбойный нрав, дубоноса всячески
избегал, т.е. немедленно уступал ему дорогу, если уж пути сошлись.
Как-то я заметил, что дубонос как будто заболел. В его резких движени-
ях появилась какая-то слабость, особенно заметная при его приземлении на
стол. Однако это впечатление не подкреплялось, так как дубонос внезапно
взлетал и стремительно проносился на шкаф как ни в чем не бывало. Подо-
зрение о его недомогании все же появлялось в течение двух дней. И вот...
вечером сидевший на ветке над столом дубонос резко закричал, свалился на
стол, ударившись грудью. Глаза его тут же подернулись пеленой, и сердце не
прослушивалось. Он умер мгновенно. Так умирают люди от разрыва сердца.
Через некоторое время я вскрыл его и нашел кровь там, где горло входит в
грудную клетку. По-видимому, лопнул какой-то сосуд. Вместе с тем оказа-
лось, что концы нескольких маховых перьев надломаны уже некоторое время
назад. Вполне вероятно, что в мое отсутствие дубонос сильно ударился обо
что-то или упал, напугавшись, например, голубя или ворону, севшую на во-
льеру. Тут я припомнил, что накануне вечером он очень тяжело сел в кормо-
вое корыто, но поскольку он вообще не отличался изяществом, то я решил,
что это получилось у него случайно. Во всяком случае улетел он с корыта без
каких-либо признаков болезненности. Конечно, причина смерти могла быть
и иной, но желудок у него был основательно набит плодами мари, к которым
он пристрастился в последнее время. Аппетиту него был превосходный, что
несвойственно больным птицам. Можно лишь догадываться, что, если он и
ушибся, это не было роковым событием, но создало излишнюю внутреннюю
напряженность, приведшую к повышенному давление крови и разрыву сосу-
да. Другими словами, причиной его смерти был обыкновенный инфаркт. Не-
понятной осталась причина инфаркта. Птичка уже хорошо привыкла к ком-
нате и к моему присутствию, и, казалось, общая подавленность уже не была
столь острой, чтобы обусловить инфаркт. Можно было бы видеть причину
трагедии в перенаселенности комнаты, но к ней дубонос, видимо, тоже при-
вык. Кроме того, дубонос — птица стайная, т.е. испытывает тяготение к скоп-
лениям особей, правда, своего вида, тогда как в моей комнате он был одинок
среди множества других птиц. О его возрасте я не мог знать, но было ясно,
что он молод.
Мы привыкли думать, что у человека инфаркт связывается обычно с
психологическими напряжениями, но ведь бывают случаи и с чисто физио-
логическим основанием, без выраженной психологической компоненты. Воз-
можно, что инфаркт моего дубоноса был именно физиологически обуслов-
ленным.
Можно предположить, что свежепойманные птицы часто погибают от
инфаркта, который вызван психологически. Резкая смена всех жизненных
179
условий приводит психику птицы к сильному стрессу, перенести который без
последствий не все оказываются в состоянии. Поэтому содержание свеже-
пойманной птицы в кутейке представляется обязательным, так как в полу-
темном пространстве без обилия внешних, как правило, неприемлемых для
птицы, впечатлений она проходит постепенное привыкание к новому, а точ-
нее, отвыкание от ее старого мира.
О широком распространении инфаркта среди свежепойманных птиц
говорит следующая связь: птицы экспансивные, очень энергичные, подвиж-
ные умирают в первые 10 дней после поимки чаще, чем птицы более уравно-
вешенные, движения которых никак нс назовешь молниеобразными. К пер-
вым относится большинство насекомоядных птиц, а также те, у кого питание
смешанное, хотя особенности строения клюва у них сближают их с насеко-
моядными, например, большая синица. Ко вторым относятся все зерноядные
птицы.
По-видимому, с инфарктом связана гибель птиц от сильного испуга. Так,
однажды, я пришел домой поздно вечером и щелкнул выключателем. Вспых-
нула 200-ваттная лампа, а из колпака лампы слабо трепеща крыльями, выско-
чила лазоревка и опустилась на пол. Через несколько минут она умерла. К
несчастью она облюбовала место для ночлега в колпаке и, когда у нее под
боком вспыхнул мощный свет, с ней, по-видимому, произошел удар. Именно
внезапность происшедшего явилась причиной гибели лазоревки, потому что
интенсивность этого света птички выдсрживают.Многпе любят сидеть на
колпаке и наслаждаться теплом, идущим от лампы, а самочка пухляка посто-
янно забиралась в колпак и распластывалась там с тем, чтобы погреться ря-
дом с лампой.
В природе причин гибели для мелких птиц очень много. Можно навер-
ное сказать, что у них больше шансов погибнуть, чем выжить. Причем нс
имеет значения — в городе или в дикой местности. Стоит только мелкой пта-
хе ослабнуть по какой-то причине и попасть при этом на глаза вороне, сс
участь решена. Поэтому больные птицы встречаются очень редко, особенно
вдали от населенных пунктов. Можно предположить, что частота заболева-
ний у птиц вообще невелика, поскольку они являются частью природы, кото-
рая обладает лечебными свойствами. Любой натуралист может это подтвер
дить, исходя из собственного опыта. Если в городе он испытывает различные
недомогания и достаточно ему промочить ноги, как злосчастный насморк
долго его сопровождает, то оказавшись в обстановке "дикой природы", он
может принять даже непроизвольную ледяную ванну без всяких последствий
Исчезают и разные привезенные из "цивилизации" хвори. Целебные свой
ства природы давно известны человеку. Они охарактеризованы, например, и
тибетском трактате "Джуд ши". Птицы не знают никаких трактатов, но они
живут слитно с природой, и она лечит их. Однако все существует в некого
рых пределах, за которыми птицы могут заболеть. Некоторые их болезни зни
комы человеку по его собственному опыту.
Имеются сведения (16) о том, что чечетки, как и люди, болеют маляри
180
ей и на них испытывали противомалярийные препараты.
У старого чижа Пантелеймона как-то распухли голеностопные суставы,
что явно тяготило его. Иногда он поджимал под себя одну ногу, как это все-
гда делает птица с больной ногой. Но нога, на которой он стоял, тоже болела
и. видимо, тем сильнее, когда на ней сосредоточивался весь вес тела. Панте-
леймон ложился на жердочке на брюхо и подолгу находился в этом положе-
нии, хотя для чижа такое времяпрепровождение несвойственно. Ему необхо-
димо двигаться.
Надо было как-то лечить чижа, но как? И от чего? Прежде всего я огра-
ничил Пантелеймона клеткой и начал смазывать ему на ночь суставы разны-
ми мазями и растворами. Использовались и марганцовка, от которой крас-
ные суставы потемнели, и ацетилсалициловая мазь, и календула, и мазь Виш-
невского и пр. Никаких результатов не было. Я задумал испытать апизарт-
рон, которым иногда растирал свою спину. Но эта мазь была нс только жгу-
чая, но и опасная для приема внутрь маленькой ггтичкой. Л Пантелеймон
постоянно пытался отчистить свои ноги от всего постороннего. Он делал это
даже в темноте, нс желая отходить ко сну с какой-то мерзостью на ногах.
Учитывая, что Пантелеймон довольно легко переносил мои манипуля-
ции с ним, хотя в восторге, конечно, нс был, я начал накладывать на смазан-
ные аппзартроном ноги чижа повязки. Эта полуювелирная работа обоим нам
стоила большого напряжения, поскольку Пантелеймон брыкался как только
мог. После процедуры, оказавшись в клетке, он с негодованием смотрел на
свои ноги и принимался теребить повязки, из-под которых тянулся одуряю-
щий запах. Повязки однако, были перетянуты ниткой и отодрать их было нс
просто. Через некоторое время Пантелеймон привык к своим закутанным
ногам н ежевечерней мучительной процедуре смены повязок. Кос-как он пры-
гал по полу клетки, но запрыгнуть на жердочку в таком облачении нс мог и
приходилось помогать ему. Однако сидеть на жердочке было неудобно и он
прыгал, точнее падал, вниз.
Самое скверное было то, что и апизартрон, в силу которого я так верил,
оказался бесполезным в данном случае. И тут соседка посоветовала попро-
бовать некое снадобье, выписанное ей для лечения какой-то се собственной
болячки на ноге. Нс помню названия этого снадобья, но оно было водянис-
тое, и Пантелеймон избавился от бинтов на ногах. А главное - оно дало эф-
фект. Опухшие суставы быстро приходили в нормальное состояние, хотя вер-
хняя фаланга одного переднего пальца отмерла.
Однажды соседка привела ко мне ветеринара, которого она вызывала
для своей собаки. Ветеринар мгновенно поставила диагноз Пантелеймону -
обыкновенная подагра. Узнав затем, как и чем я вылечил чижа, ветеринар
заметила лишь, что чижик очень крепкий. Ведь соесдкино снадобье надо было
разводить в воде 1:10, что она по своей растяпистости забыла мне сообщить.
Как бы то ни было ноги у Пантелеймона приходили в норму, что возвра-
щало его жизнелюбие. Он частенько клевал свой отмерший палец. Птицы,
как и люди, любят ковыряться в своих болячках. Наконец, отмершая фаланга
181
вместе с коготком отвалилась, а вместе с тем и суставы стали нормальными.
Укорочение пальца не отразилось на физических и психических способнос-
тях Пантелеймона. Он уже был старик, и лазать, цепляясь коготками, был не
в состоянии, так что укороченный палец для него ничего не значил. Вскоре
Пантелеймон забыл про него.
Некоторые функциональные заболевания птиц в неволе вызваны непол-
ноценным питанием, в частности, недостатком витаминов. Особенно частым
случаем бывает недостаток витамина А, при котором у птицы развивается
пучеглазие или так называемые очки. Примечательно, что заболевание воз-
никает у одной птицы из двух или более (одного вида), хотя все они находят-
ся на одинаковом положении, поглощают один корм. Следовательно, они
имеют разную предрасположенность к заболеванию или разную крепость
здоровья, что обусловливается генетически и силой духа.
"Очки" беспокоят птицу, и она постоянно трет глазами о ветви. Болезнь
может тянуться до двух лет, т.е. столько времени сохраняются "очки". Лишь
очень постепенно они как бы рассасываются. Каких-либо последствий эта
болезнь не имеет, если она не сочеталась с еще каким-нибудь заболеванием.
Одна моя зеленушка более двух лет "носила очки", но затем они исчезли, и
зеленушка жила еще очень долго. Обычно пучеглазие развивается зимой, когда
в рационе птиц нет свежей травы, которую почти все едят с большим удо-
вольствием.
В былые времена в аптеке можно было приобрести витамины и рыбий
жир. Однако птицы очень не любят витамины на маслянистой основе, а ры-
бий жир для них совсем невыносим. В лечебных, а прежде всего в профилак-
тических целях, зимой целесообразно проращивать какие-либо зерна (овес,
пшеницу, ячмень) и давать птицам ростки. Можно давать им пощипать ком-
натные растения в горшках, которые они, однако, больше портят, чем поеда-
ют.
Осенью следует запасти зеленые части сорняков вместе с семенами,
сложив их в полиэтиленовые мешки, которые завязываются. К зиме в меш-
ках образуется квашеная трава, которую все птицы очень любят. Этот способ
витаминной подкормки зимой я заимствовал у чукчей, которые приготавли-
вают травяную квашенину для себя. Может быть использована любая трава,
за исключением растений из семейства зонтичных, которые птицы не едят
из-за обилия в них эфирных масел.
Ненормальное питание имеет множество последствий, связанных с на-
рушением обмена веществ. Одним из них является разрастание клюва. Воз-
можно в этом имеется и механическая прйчина, т.е.“в неволе птица не стачи-
вает растущий клюв. Все же основное значение несомненно имеют составля-
ющие рациона. Нарушение их естественного сочетания и ведет к тому, что в
организме птицы вырабатывается лишнее роговое вещество клюва, а также
когтей. Клюв у щура становится прямо-таки соколиным, а коготки у чечетки
могут напоминать лапу хищника. Иногда клюв растет в длину, и его концы
становятся тонкими и мягкими. С таким клювом птице становится жить зат-
182
руднительно. В других случаях клюв остается крепким и его величина как
будто не является существенной помехой для птицы. У какой-нибудь мелкой
птички, например, московки клюв может разрастись до 18 мм в длину. Не-
нормальное разрастание клюва у московки встречается и в природе (20), но
это, безусловно, очень редкое явление.
Наиболее обычным типом заболевания птиц в неволе является расстрой-
ство пищеварения, сопровождающееся запором. Птице трудно испражнять-
ся. Она трясет задом, пытаясь освободится, и нередко изгибается и помогает
себе клювом. Если болезнь затягивается, то птица очень страдает. Помню
овсянку ремеза, у которой при попытках испражнения конец клоаки высовы-
вался из перьев. Несчастная птичка трясла задом и издавала непривычные
для нее звуки, должно быть от боли, хотя, как уже было сказано, птицам вов-
се несвойственно кричать от боли. Даже при всевозможных увечьях или ког-
да в птицу всажен заряд дроби, но она еще жива, вы не услышите от нее
каких-либо душераздирающих звуков. Но ремез, можно сказать, стонал от
невозможности освободить кишечник.
Если болезнь замечена в самой начальной стадии и не развивается бур-
но, то ее можно излечить добавлением в воду марганцовки до слабо-фиоле-
тового цвета. Подзапущенное состояние требует более радикальных мер. Пти-
цу лучше посадить в клетку с подогревом и время от времени насильственно
вливать ей с помощью глазной пипетки в клюв касторку (2-3 капли). Разуме-
ется, не приходится ожидать от птицы признательности, но приходится дей-
ствовать решительно -- дело идет о жизни или смерти. Когда излечившаяся
птица покидает клетку, она испытывает то же самое, что и человек, покидаю-
щий больницу с ее безрадостными процедурами, особенно, если его жизни
угрожала опасность.
Обыкновенная овсянка, которую я вылечил, весьма безжалостно зас-
тавляя глотать густую, как сироп, касторку, вскоре забыла о моем вопиющем
обращении с ней. Обретение комнатной свободы и ощущение выздоровле-
ния искупили недавние испытания. Однако касторка помогает нс всегда. По-
видимому, это связано с различными заболеваниями, которые внешне прояв-
ляются одинаково.
Наряду с запором весьма обычным нарушением пищеварения является
понос. Довольно часто даже трудно определить, чем птица страдает, тем или
другим. Около ануса у нее слипаются перья и образуются целые известковые
наросты. Птица летает с распушеренными перьями, которые в положении
птицы "сидя" оттопыриваются в нижней части туловища словно многослой-
ная юбка.
Болезнь может протекать как будто в слабой форме, судя по состоянию
птицы. Чиж Пантюха, когда заболел расстройством пищеварения через пять
лет жизни со мной, оставался столь же жизнерадостным как и до болезни,
которая обнаружилась сразу по "юбке" из перьев. Поскольку случалось, что
болезнь проходила сама собой, то я думал, что и Пантюха со своим здоровым
темпераментом и вечно поднятым хохолком, победит ее. Однако прошло не-
183
много больше недели, и я увидел утром его трупик с поднятым хохолком. У
него совсем не изменилось выражение лица. Видимо, и для себя он умер
неожиданно.
Иногда птица заболевает ни с того, ни с сего, и это сразу видно, потому
что она начала распушериваться. По-видимому, дело тут в корме. При совре-
менной химизации продуктов нет ничего удивительного в том, что птица вне-
запно отравляется. Исход может быть разный. Если болезнь затянется, то
птице грозит гибель. Но нередко хворь проходит через 2-3 дня сама собой. В
некоторых случаях птица способствует самоизлечению. Вероятно, такие слу-
чаи нс часты, тем более впечатлило меня поведение Матрены, когда она чем-
то отравилась. Она чувствовала себя очень плохо и тут обнаружила на подо-
коннике банку с творогом, с которого нс была слита сыворотка. Трудно ска-
зать, каким наитием Матрена ощутила, что это именно то, что требуется ей.
Через каждые пять минут она прыгала на край банки и делал несколько глот-
ков сыворотки. Лечебный эффект сыворотки известен человеку, но в дикой
природе не может быть сыворотки, чтобы птица могла сю воспользоваться
как собака, отыскивающая известную ей траву после змеиного укуса. Два дня
Матрена пила и пила сыворотку и выздоровела. Как раньше она не обращала
на сыворотку внимания, так и выздоровев, она никогда больше не употребля-
ла ее.
Таким образом, птицы способны самоизлечиваться, обнаруживая для
этого необходимые средства. Больные запором птицы обычно ковыряются в
смеси семян сорняков, среди которых полынь и пижма. По-видимому, они
что-то употребляют с лечебными целями, так как в другое время эти семена
их не привлекают. Излечение происходит очень резко: вчера еще птица была
явно больная, а сегодня она абсолютно здорова.
Описан случай лечения вороны в муравейнике. Двадцать минут она тре-
пыхалась и давила муравьев клювом о свои перья. Потом отряхнулась и уле-
тела (16). Уж не ревматизм ли она лечила? А может быть она и не лечилась
вовсе, а выводила паразитов?!
Если птицы способны к самоизлечению, то может быть они регулируют
также и свое питание, обеспечивая организм необходимыми компонентами,
таким как витамины? Действительно, употребление разнообразной пищи для
птиц очень характерно и это не является случайностью. Тем не менее бывает
и так, что птица пренебрегает разнообразием, и поглощает какой-то один вид
корма, чаще всего семена конопли и подсолнуха. Давно известно, что неуме-
ренное потребление этих семян ведет к расстройству пищеварения очень
быстро. Еще в детстве у меня умерла канарейка, которой я щедро сыпал ко-
ноплю, и никакой другой корм ее не интересовал. Птичка не ощущает пагуб-
ных последствий от чрезмерного потребления семян богатых маслом.
Умирая, птицы, как правило, распушериваются. Они словно защища-
ются от холода смерти. И тем не менее они продолжают потреблять корм,
приведший к катастрофическому состоянию. Одной большой синице я ре-
шил не мешать, когда она нашла на полке банку с семечками и то и дело
184
ныряла в нее за лакомством. Правда, она ела и другой корм, в том числе бул-
ку, сало, вареную картошку, но про семечки в доступной банке она не забыва-
ла. Недели три постоянно раздавался стук. Это синица долбила семечки. Уже
вскоре после неограниченного потребления семечек в ее поведении произошли
изменения. Она перестала подолгу летать с присаживанием на оконный пе-
реплет для того, чтобы выдать тихое синичье коленце. Теперь она чаще сиде-
ла в верхнем углу на проводе. Хотя явных признаков заболевания не было,
вспоминая потом все нюансы ее поведения, я понял, что она уже недомогала.
Тем не менее интенсивность пожирания семечек у нее не спадала. Стало за-
метно, что она нездорова. А потом она сразу преобразилась и летала словно
пушистый шар. Это было критическое состояние. Я убрал семечки, и синица
без устали искала их. Наверное это можно сравнить с единственной заботой
наркомана найти наркотик, хотя это означает для него еще один прыжок к
смерти.
Тяжело больная синица потеряла страх. Когда я лежал на диване, она
прыгала по мне, а если я работал, она суетилась перед самым моим носом,
забивалась в какие-то дырки в бумагах или сидела на бумагах под лампой.
Было похоже, что она просит о помощи. Несмотря на болезнь, днем она ку-
палась, чего больные птицы обычно не делают. Вечером она не спала, как
обычно, а перелетала с места на место. Куда-нибудь забившись, она вскоре
покидала свой тайник и снова перелетала. Последние две ночи она забира-
лась спать в открытую клетку, чего раньше никогда не делала. Днем она тоже
сидела в клетке и ее неудержимо тянуло в сон, последний сон. Я мог потро-
гать ее пальцем, и она слегка клевала палец, не сдвигаясь с места. Несколько
раз она принималась есть булку, а потом вдруг исчезала. Обнаружилась она
под диваном, уже мертвая.
Когда я ее вскрыл, то обнаружилось, что внутренняя стенка желудка
легко отделилась от самого желудка, словно мешочек, к тому же весьма су-
хой. По-видимому, это результат действия растительных жиров. Перед смер-
тью она очень много пила, для чего повадилась в открытую клетку щегла. Не
обращая внимания на трещавшего хозяина клетки она прыгала к баночке с
водой.
Все умирающие от болезни птицы прекращают двигаться, не едят и не
пьют, а лишь покорно ждут, когда придет смерть. Только в последнюю мину-
ту жизни птица, словно увидев нечто неприемлемое, бросается куда глаза
глядят, как будто стремится убежать от того, что настигает ее. Обычно в этот
момент и наступает смерть. Но сердце обмякшей птицы, закрывшей глаза,
еще бьется, постепенно замирая.
Однако, как и жизнь, смерть не бывает одинаковой во всех нюансах, что
связано как с характером болезни, так и с психологическим состоянием пти-
цы. Случается, что недомогающую какое-то время птицу как будто настигает
паралич. Она лежит и не может двигаться. Только вздымающаяся грудь пока-
зывает, что птица еще жива, но это длится недолго. Где-нибудь через час на-
ступает агония. Птица задирает головку вверх и, сделав несколько судорож-
185
ных движений, обмякает, глаза ее мутнеют и, если остаются открытыми, то
заметно вваливаются. Сердце перестает биться, но нет-нет да и стукнет сно-
ва и снова, словно не желая останавливаться.
По всей видимости то действительно паралич каких-то органов, т.е.
прекращение их функционирования. При этом иногда паралич как бы разли-
вается по телу, захватывая систему дыхания, и птица умирает от удушья. Тог-
да-то она и задирает голову вверх.
Как-то я заметил, что уже часа два не видел старого щегла, который
обычно был на виду. Неприятная догадка подтвердилась, когда я забрался на
шкаф. Щегол упал с ветки вниз головой и заклинился между лежащими на
шкафу вещами. Должно быть он долго пробыл в таком положении. Когда я
достал его, он был жив и даже пытался щипать мою руку. У меня не было
сомнений, что птичка умирает, так как подобные ситуации уже случались, и
исход всегда был один и тот же — смерть.
Я долго держал щегла в руке, выяснив, что его крепко поджатые ноги,
полностью скрытые в перьях, невозможно оттянуть. Было похоже, что ноги у
него парализованы. Потом я положил щегла на тряпку в удобное для него
положение. Он лежал не двигаясь. Временами его глаза тускнели, но иногда
он скашивал глаза в мою сторону. Внезапно я подумал, что ему надо дать
витамины. Разведя в воде "ундевит", я поднес ему к клюву пипетку, которую
он попытался ущипнуть, так что я без усилий влил ему в клюв несколько
глотков раствора. Он проглотил, так как ничего делать не оставалось. Через
секунду он вскочил на ноги, улетел на карниз, тут же перелетел на ветки на
шкаф и, садясь, покачнулся. Однако он тут же выправился и закрепился.
Несколько дней он не подавал голос, хотя в остальном его поведение
ничем не отличалось от того, что было до трагедии. Затем он начал щебетать
и петь как обычно.
Трудно себе представить, что вливание витаминного раствора произве-
ло немедленный эффект, тем более, что воду в питейке, подкрашенную в даль-
нейшем тем же "ундевитом" щегол пить нс желал, предпочитая чистую воду
в купалке. Скорее всего, парализованные ноги "отошли" под влиянием его
психических переживаний, связанных с тем, что я брал его в руки и долго
держал. Вероятно, подействовало и мое биополе. Паралитическая судорога
прекратилась. Однако ясно, что чуть позже витаминная поддержка сделала
свое дело, и щегол полностью восстановился. Вскоре созрели семена одуван-
чика, и щегол много времени уделял расковыриванию головок одуванчика с
целью достать семена, которые богаты витаминами.
То, что я скажу дальше может, вероятно, показаться фантазией, но я
глубоко убежден в том, что птицы способны бороться с параличом. Несколь-
ко совершенно однотипных случаев свидетельствуют в пользу этого сужде-
ния. Как и у людей, паралитические явления проявляются у птиц в старости.
Они наступают как судорога. Птица при этом падает и исступленно бьется.
Судорожный приступ приходит внезапно. Если птица находилась на ветке,
она кувырком летит на пол и, задирая голову на спину, крутится вьюном.
186
I <1кая история многократно приключалась с моими клестом и зябликом, про-
бившими у меня по 12 лет. Все признаки старости были у них налицо, а тут
еще и приступы паралича!.. Складывалось впечатление, что сама смерть при-
ходила по их души, и они отчаянно удирали от нее. У обоих судорога охваты-
вала какую-либо сторону тела, т.е. нога и крыло на этой стороне не действо-
вали. Поэтому и получалось верчение бьющейся птицы. Приступ мог про-
изойти и днем, и ночью. Обычно я бросался на шум и брал бьющуюся птицу
в руку, стараясь воздействовать на нее своим биополем. Надо заметить, что
приступ сразу прекращался. Птица переставала барахтаться и без сил лежала
некоторое время на ладони. Теперь я действовал голосовыми вибрациями,
бормоча что-нибудь вроде: "Ну, мы прогнали эту... с косой, пусть она подож-
дет!". Через несколько минут силы возвращались, и зяблик взлетал, а клест,
который был слепой, становился, покачиваясь, на ноги. Однако подавленное
состояние птиц сохранялось еще некоторое время и они, заняв привычное
положение, оставались неподвижными. Случалось, что у клеста вслед за толь-
ко что пережитым приступом следовал второй, и бедняга снова собирал все
свои силы на сопротивление.
Выяснилось, что и без моей помощи птицы обходятся, но приступ при
этом длится дольше, и затрат энергии на борьбу требуется больше. После
приступа птица долго лежит в полном расслаблении. Из двух зябликов, жи-
вущих у меня одно и то же время, приступы паралича случались только с
одним. Второй в это время обычно приходил в возбуждение. Перья на голове
у него поднимались, он суетливо прыгал с места на место и громко "пинь-
кал". Всю свою совместную жизнь зяблики враждовали то явно, то скрыто,
но теперь, когда оба состарились, временами они испытывали друг к другу
что-то вроде привязанности. Нет сомнения, что здоровый зяблик понимал,
что означает бьющийся на полу его прежний соперник, и его охватывала тре-
вога.
Зяблик, которому я помогал в его борьбе за жизнь, держа его в руке,
совсем не сетовал на меня за "рукоприкладство", чего птицы органически не
выносят. Наоборот, он совсем перестал меня остерегаться. А ведь было вре-
мя, когда он был молодой и хулиганистый, и тогда, побывав у меня в руке, он
лишался части перьев на крыле, что вряд ли приводило его в восторг. Теперь
положение изменилось, и пребывание в руке приносило ему некоторое об-
легчение, хотя это и противоречит всем нормам птичьего мировосприятия.
Зяблик это по-своему понимал, иначе нельзя объяснить его возросшую дове-
рительность в то время, как должно бы быть как раз наоборот. Понимал это и
клест, привыкший воспринимать меня, как и все остальное, на слух. После
многих случаев припадков, когда он медленно возвращался к жизни, лежа у
меня на ладони в сопровождении моего голоса, клест совсем не обижался,
когда я засунув руку в клетку поглаживал его по головке, хотя такая нежность
оставалась для него непонятной.
Борьба птиц с охватывающим их параличом является инстинктивной.
Ее можно сравнить с ужасом, который охватывает птицу в связи со всем ей
187
неизвестным и лишающим ее возможности свободно двигаться. Она прила-
гает все усилия, чтобы убежать или улететь от неизвестной опасности. Имен-
но это стремление движет птицей и тогда, когда ее охватывает паралич. Нуж-
но разогнать оцепенение, явившееся словно со стороны. Человек в подобно!!
ситуации поступает точно так же. Кто не переживал мышечные судороги?
Всегда при этом человек начинает энергично двигать той частью тела, кото-
рую схватила судорога, для того, чтобы срочно дать сюда нервные импульсы
и снять напряжение. Лишь в случае комы человек неспособен сам себе по-
мочь, и требуется срочное вмешательство извне. Птица же сама стремится ис
допустить до состояния комы, ибо в таком случае смерть неизбежна. Однако,
если птица ослаблена болезнью, она не в состоянии сопротивляться. Воз-
можно, что в такой ситуации птица инертна прежде всего психологически,
Лишь в последние минуты, когда оцепенение охватывает жизненно важные
органы, и птица нс может дышать, она собирает остатки физических сил,
но... поздно. Она может лишь дернуться несколько раз и, запрокинув голову,
умирает.
Иногда можно видеть момент подхода приступа. Птица слегка подни-
мает голову, и ее глаза начинают закатываться. Через секунду она уже исступ-
ленно бьется на полу. Длительность припадка невелика, 15-20 секунд, но что
это за секунды!..
Частота падений зяблика возрастала. Вечером иногда он падал по три
раза. Я решил ограничить его двигательные возможности, рассудив, что, ле-
тая, он затрачивает много энергии. А летал он теперь с натугой, так как при-
падки изнурили его. Зяблик совсем недолго проявлял обеспокоенность в клет-
ке. Он как будто осознал: ну, что делать?! — и весьма спокойно сидел на даль-
ней жердочке. Припадки, действительно, прекратились. Через пару недель я
открыл клетку, и вскоре зяблик наткнулся на выход и легко вспорхнул на шкаф.
Был февраль, и день уже изрядно увеличился. Птицы испытывали душевный
подъем, и каково же было мое удивление, когда зяблик, едва переживший
самое темное время, начал петь. Его голос креп, а частота песни с каждым
днем увеличивалась. Он уже впадал в раж, как бывало, но вдруг все оборва-
лось. Начался рецидив. Теперь было не до песен.
Я снова посадил зяблика в клетку к слепой чечетке. На этот раз зяблик
вообще не суетился в связи с лишением комнатной свободы. Чечетку он тоже
воспринял без враждебности, и только в том случае, если она сослепу наты-
калась на него, зяблик отталкивал ее клювом, а иногда и сам отодвигался.
Припадки как будто стали реже, но это длилось всего пару месяцев. Затем
началось тяжелое для зяблика время. Только за мое присутствие он падал ио
пять раз. Его вид изменился. Он как будто желал умереть, чтобы избавиться
от этой муки. И последний припадок наступил.
В литературе имеются сведения о том, что паралич у птиц происходит и
результате недостатка витаминов группы В. "Нарушается координация дви-
жений, а в более тяжелых случаях наступает паралич мышц ног и шеи. Часто
возникают спазмы мышц, во время которых птица падает с жердочки, бье тся
188
в агонии, запрокидывает голову на спину, трепещет крыльями. Затем птица
успокаивается и снова становится внешне здоровой. В дальнейшем частота
таких судорог возрастает и птица погибает" (11:204).
Показанная картина очень точно соответствует тому, что я видел у кле-
ста и зяблика. По-видимому, авитаминоз В более проявляется у старых птиц
и к тому же не у всех. Если причиной бедственного состояния моего зяблика
действительно был авитаминоз В, то у второго зяблика, столь же старого, как
и больной, и потребляющего тот же самый корм, никаких симптомов заболе-
вания не было.
Надо полагать, что паралитические явления у птиц имеют различные
причины, как и у людей, но одинаковое проявление, с которым птица и всту-
пает в отчаянную борьбу.
Второй зяблик прожил еще более года. Его состояние было перемен-
ным, но старость постепенно одолевала. Все реже он ощущал прилив бодро-
сти и легкость в движении, когда он поднимал перышки на голове и звонко
пинькал. Чаще он неподвижно сидел где-нибудь наверху, наблюдая за проис-
ходящим. Так делают все старые птицы, и поскольку время течет для них
быстрее, чем для человека, то и старение протекает интенсивно.
С координацией движений у зяблика становилось все хуже. Он стал ча-
сто промахиваться при посадке и затрачивал лихорадочные усилия, чтобы
удержаться на ветке, сев на нее. Поэтому он предпочитал плюхнуться прямо
в корыто, благо тут было много места. Правда, при взлете он чувствовал себя
увереннее, чем другие, особенно более крупные птицы. Тем не менее все чаще
он едва дотягивал до верха шкафа и, сев, смотрел на меня с чувством выпол-
ненного долга. Дальше он отправлялся пешком, пробираясь по ветвям.
Наконец, пришло время, когда стало ясно, что жизнь на "свободном
выпасе" для старика чревата опасными мелкими неожиданностями. Однако в
клетке зяблик сидеть не желал и неловко прыгал на стенки, пытаясь вырвать-
ся. Как и у других птиц в подобном состоянии, эти попытки обрести свободу
длились недолго. Зяблик уселся на жердочку и при разминке только бегал по
ней туда-сюда. Временами на него что-то находило, и он громко "пинькал",
суетясь на жердочке. При клевании у него появился новый оттенок в движе-
ниях. Нередко, клюнув, он отдергивал голову и даже отступал на шаг назад,
словно чему-то изумляясь. То же самое он делал, разбрызгивая воду из пп-
тейкн, что означало: а нс искупаться ли?.. Однако решимость тут же исчеза-
ла. Он ковылял к жердочке, заскакивал на нес и чистил клюв. Иногда он при-
хватывал семя подсолнуха и, хотя оно было раздавленное, он долго разминал
его в клюве. Зрение у него оставалось нормальным, поэтому он, как и преж-
де. выбирал из корма то, что повкуснее. Просо и семена луговых трав остава-
лись нетронутыми, но давленный грецкий орех вынуждал его задержаться
около корма.
Чистка перьев его особенно не занимала, хотя иногда он даже поздно
вечером пытался причесать несколько перышек. Почесать ногой голову было,
конечно, трудно, устойчивость была неважной, и, сделав одну-две попытки,
189
зяблик отказывался от этого намерения. Хвост он почти не чистил. Несмотря
на редкие чистки, перья его, хотя и изношенные, выглядели вполне в поряд-
ке.
Хотя он никогда особенно мне не доверял, теперь было хорошо видно,
что он воспринимает меня с пониманием того, что ничего плохого я ему не
сделаю. Иногда он даже не соскакивал с жердочки, когда я через другую дверцу
насыпал корм или менял воду. Чаще же он прыгал в дальний угол и смотрел
оттуда на мою руку в клетке.
Ограничение подвижности укрепило силы старой птички. Если в самом
начале заточения в клетку зяблик издавал сиплые звуки, то через некоторое
время тональность"пиньканья" стала чистой, и время от времени он пытался
выразить какие-то свои ощущения довольно звонко.
Настало лето, и против окна густо зазеленела липа. Поскольку в клетку
редко заглядывало солнце, то я решил давать зяблику возможность погулять
в вольере. Для этого его приходилось отлавливать, что, конечно, сразу вызва-
ло утрату того маленького доверия, которое зяблик питал ко мне. Однако, в
вольере он тут же забывал обиду оттого, что его взяли в руку. Перья на его
головке приподнимались, он воодушевленно "пинькал" и пробирался по вет-
вям. Однако то и дело срывался и неуклюже падал вниз, цепляясь крыльями
за ветки. В вольере его тоже приходилось отлавливать, чтобы препроводить в
клетку.
Как-то я заметил, что у него болят ноги, и он ложится на жердочку на
брюхо. Потом он начал подолгу лежать на полу клетки, словно сидя в гнезде,
т.е. с поднятой головой, поглядывая по сторонам. Обнаружилось, что у него
оторван коготь. Видимо, это произошло во время прогулки в вольере, когда
он зацепился когтем за что-то и, побарахтавшись, оторвал его. Я смазал ему
ноги календулой, потом йодом, но дело, возможно, было не только в оторван-
ном когте. Похоже, что ноги у него болели и без того. Когда я заглядывал в
клетку, зяблик поднимался на ноги и запрыгивал на жердочку. Теперь я не
выпускал его в вольеру. Старому существу не требуется большое простран-
ство. Оно действует на него пагубно.
Линька
Перья, покрывающие тело птицы, имеют многочисленные функции.
Благодаря перьям птица летает. Перья поддерживают температуру тела пти-
цы, защищают ее от механических воздействий, украшают птицу. Однако по-
нятно, что перо - конструкция ненадежная. Она довольно быстро снашивает-
ся и требуется замена. Процесс смены перьевого покрова птицы называется
линькой.
В природе линька происходит в определенное время и часто связана с
адаптацией птиц к условиям обитания. Некоторые птицы, перелиняв к зиме,
изменяют окраску на белую, чтобы быть незаметнее на снегу. Существует
множество особенностей линьки птиц, однако основа этого процесса у всех
едина. Линька требует огромных затрат энергии и ресурсов. Она существен-
но
но ослабляет организм птицы и, если перед линькой птица оказалась слабой
или нездоровой, то в процессе линьки птица может просто погибнуть. По-
этому в неволе птицы иногда не линяют в положенное время. Организм слов-
но ощущает угрозу.
Вместе с тем, нарушение процесса смены перьев также имеет неблагоп-
риятные последствия.
Неперелинявшая птица довольно быстро ослабевает. Очевидно, это свя-
зано с тем, что она затрачивает значительно больше энергии на полет, по-
скольку сношенные опахала маховых перьев представляют меньшую опору
на воздух. Птице приходится чаще махать крыльями, чем ей это положено,
особенно при полете вверх. С течением времени птица утрачивает способ-
ность круто взмывать вверх, а затем ей становится все труднее рассчитать
горизонтальный полет. Такая птица часто не дотягивает до намеченного мес-
та и, не переставая работать крыльями, опускается вниз на вынужденную
посадку. Наверх ей приходится не взлетать, а перепархивать по соответству-
ющим местам, например, с пола на стул, затем на стол и оттуда с ветки на
ветку до потолка.
В неволе птицы не линяют довольно часто, но способны дожить до сле-
дующего сезона линьки. В природе невылинявшая птица не сможет выжить.
Предполагается, конечно, что в природе птица обязательно перелиняет в по-
ложенное время, однако в силу каких-либо причин это может и не произой-
ти. И тогда птица обречена на гибель от хищников. В городе иногда можно
увидеть совсем плохо летающего воробья. Его полет говорит о том, что он
почему-то не перелинял и теперь едва способен, снявшись, например, с по-
мойки, перелететь на ближайшие кусты или деревья. В парке такой воробей
быстро станет добычей ворон, которые очень четко и издалека оценивают
птиц, попадающих в их поле зрения, на предмет их поимки.
Состояние перьев на теле птицы в немалой степени определяет общее
состояние этой птицы, так сказать, се дух. Однажды жуликоватый продавец
на рынке принудил меня купить впридачу к щеглу самку канарейки, которую
щегол якобы кормил. Канарейка была невероятно тощая с совершенно голой
головой, да и на туловище ее перьев было маловато. Когда она приподнимала
остатки перьев, то виднелась розовая кожа.
В соответствии с ее неблестящим внешним обликом она казалась по-
стоянно подавленной и была мало подвижной. Голос она, естественно, не
подавала. Беспокоясь, нет ли у нее каких-либо паразитов, я решил помыть ее
раствором марганцовки. При этом я нс удержал ее и несчастная птичка цели-
ком окунулась в раствор, который попал ей в глаза и уши, она явно глотнула
его. Канарейка закрыла глаза, растопырила крылья и задрожала всем телом.
По-видимому, ее жгло к тому же, так как раствор был не столь уж слабый. Я
бросился к крану с теплой водой и обмыл лежащую на ладони канарейку. Ее
грудь судорожно колыхалась, и только это говорило о том, что птичка жива.
Остатки перьев слиплись и она была совсем голой. Помыв ее теплой водой, я
долго держал ее под самой лампой, а потом положил на тряпке на теплый
191
радиатор. Через час она открыла уши, потом глаза и перестала трястись. Че-
рез некоторое время она начала поклевывать то, что я ей подсовывал, а вско-
ре покинула тряпку. Однако полностью она оправилась лишь через несколь-
ко дней.
Хотя я едва не отправил ее на тот свет, канарейка названная Фитюлей,
быстро привыкла ко мне. Когда я приближался к се клетке, она подбегала
навстречу, но корм из руки не брала. Возможно она помнила, что совсем не-
давно эта самая рука причинила ей тяжкие страдания. Трудно быть уверен-
ным, что мой варварский способ лечения принес пользу, но канарейка стала
покрываться перьями. Сначала у нее выросла бородка, затем бакенбарды,
потом над клювом возникла щеточка волосков. На голове появились много-
численные пеньки, из которых высунулись кисточки. На теле перьев тоже
прибавилось. Однако довольно долго Фитюля, будучи тощей и грациозной,
напоминала балерину в юбочке, так как перьев на теле было все же маловато.
По мерс того, как птичка обрастала перьями, она становилась все более
жизнерадостной, и только чечетки, которых я к ней подсадил, доставляли ей
неприятность. В ней вспыхивали приступы агрессивности и она старалась
долбануть то одну, то другую чечетку, когда те перепархивали в клетке. Одна-
ко фоновым ее состоянием было вес же радостное ощущение бытия. По вре-
менам она издавала резкий, но мелодичный свист, коего я никогда не слышал
от канареек. Потом она начала петь, хотя самкам канареек петь не положено.
Конечно, ее песня была не столь звучной как у самцов, но исполняла ее она с
большим воодушевлением. Таким образом, хотя на отращивание перьев ухо-
дило много энергии, канарейка вовсе не страдала от этого, а, наоборот, ста-
новилась все более жизнерадостной. Теперь ей было что чистить и она явно
ощущала себя так, словно приобрела дорогое одеяние на последние гроши.
У некоторых видов птиц линька начинается лишь при определенной про-
должительности дня, например, у чечевиц (11). В неволе режим освещенно-
сти не такой, как в природе. Поэтому линька не происходит. Одно время я
наслаждался флейтовой перекличкой пары чечевиц, которые быстро обжи-
лись в комнате и любили сидеть в густоте свежего куста, скрываясь в листве.
Потом листва опала и чечевицы все реже подавали голос. Однако, в целом,
их поведение мало отличалось от поведения других осторожных птиц. Они
садились на кормовое корыто в 1.5 м от меня, но стоило мне шевельнуться,
как они, мелькнув малиновым отсветом, взлетали на шкаф, где забирались в
ветки подальше.
Когда через год началось время линьки, обе чечевицы потеряли перья
на голове и на шее. Однако выпавшие перья не возобновлялись. Полгода птич-
ки были похожи на грифов, а потом ослабели и умерли одна за другой.
У других птиц линька проходит также с болезненным напряжением орга-
низма. Особенно это относится к насекомоядным птицам и к тем, у кого пи-
тание смешанное, но как раз в период линьки они едят преимущественно
насекомых. Если птице не достает белкового корма, то она неизбежно хире-
ет, и только очень устойчивые особи способны пережить это время.
192
Наоборот, многие зерноядные птицы линьку переносят совершенно без-
болезненно. Перья у них выпадают очень постепенно, а растут довольно бы-
стро. При клеточном содержании хорошо видно, что многие птицы линяют
лишь частично, так как перьев в клетке обнаруживается значительно мень-
ше, чем должно в случае, если птица меняет их полностью. Можно отметить,
что хорошо обвыкшиеся птицы линяют более основательно, чем те, которые
остаются пугливыми и живут в состоянии постоянной напряженности. Сле-
довательно, процесс линьки связан не только с физиологией, но и с психоло-
гией птицы.
Многие птицы после линьки не утрачивают яркости и оттенков цвета
оперения. Сменив перо, они выглядят красавцами. Это, конечно, прежде все-
го щеглы и дубоносы. У других происходит как бы выцветание. Красная грудка
снегиря год от года становится бледнее. У третьих цвет вообще меняется.
Чечетки и реполовы утрачивают карминный цвет на лбу и груди: он превра-
щается в оранжевый, который после следующей линьки сереет и т.д., пока не
превратится в намек какого-то неопределенного цвета. После первой же линь-
ки в неволе пропадает чудный красный цвет взрослых самцов щуров и клес-
тов. В процессе линьки хорошо видно, что перья заменяются равномерно по
всему телу. Наполовину перелинявший щур или клест выглядит просто фан-
тастично. Окраска птицы как будто создана веселым художником с намере-
нием позабавиться над птицей, которая испещрена чередующимися ярко-крас-
ными и желто-оранжевыми пятнышками. С годами щуры и клесты становят-
ся совсем тусклыми, хотя на их отношении к жизни это не сказывается. Лишь
когда жизнь приближается к естественному финалу, птица может утратить
интерес ко многому тому, что раньше ее не оставляло равнодушной. Птица
словно тускнеет и внутренне, и снаружи.
Птичья старость
В природе птицы, по-видимому, редко доживают до состояния старо-
сти. Что же касается мелких птиц, то среди них старые особи вообще не встре-
чаются. Как правило, стоит лишь птице заболеть и шансов на то, что она
выживет, у нее мало, особенно, если болезнь принимает зятяжной характер.
Птица очень быстро ослабевает и с каждым мгновением ей все труднее вер-
нуться в нормальное состояние. Она становится легкой добычей. Эта же участь
ожидает птиц, молодость которых прошла и у них появились признаки ста-
рения, общие для всех животных. Здесь, конечно, сразу возникают вопросы:
какой возраст у птицы означает старость и вообще, сколь долог птичий век?
Имеются сведения, что в естественных условиях мелкие птицы редко живут
больше года или двух, хотя в неволе они способны прожить до 10 лет и боль-
ше (4, 6). У мелкой птички старость наступает после 8 лет (12).
Продолжительность жизни индивида связана с неподдающимися учету
факторами, но немалое значение имеет активность поведения птицы, т.е. ее
видовая характеристика. Высокая активность, скажем, большой синицы как
будто способствует ее выживанию в трудных, бескормных условиях. Однако
193
это же ее качество оборачивается трагедией, если птица не смогла по каким-
либо причинам вовремя подкормиться. Любители содержания птиц в неволе
знают, сколь эфемерны большие синицы. Еще вчера птица была необыкно-
венно подвижна, и ее голос слышался то и дело, а сегодня она скуксилась и
молчит. Это состояние очень часто быстро прогрессирует в сторону ухудше-
ния, и через неделю птица умирает. С другой стороны, среди больших синиц
встречаются удивительно стойкие индивиды, которые будучи покалеченны-
ми, пережив мощный стресс (например, в собачьей пасти), ведут свой обыч-
ный образ жизни, и неспособность летать компенсируют ловким лазанием.
Это, конечно, молодые птицы, полные сил и жизненной энергии. Однако,
совершенно ясно, что неспособная летать синица в природе долго не протя-
нет, сколь бы искусно она ни лазала.
В Ленинграде около Ботанического сада я слышал одну большую сини-
цу в течение 4-х лет. Ее песня имела очень индивидуальный характер и сразу
отличалась от песен других больших синиц. Нельзя исключить того, что пос-
ле проживания 4-х лет в районе Ботанического сада обладательница "нео-
быкновенного голоса" откочевала в другое место. Однако более вероятно,
что она погибла.
Зафиксированы случаи явного долгожительства мелких птиц. Так, в
Швеции один стриж занимал свое гнездо в течение 17 лет (3). Следователь-
но, этого стрижа даже нельзя назвать старым. Для некоторых мелких воробь-
иных, содержащихся в неволе, приводятся поразительные сроки жизни (34).
Садовая славка прожила 25 лет, черный дрозд и зарянка по 20 лет, полевой
жаворонок - более 20 лет. Отмечено, что снегирь в клетке способен прожить
до 15 лет (5). Брэм указал, что обыкновенный скворец "выживает в клетке
почти столько же времени, сколько в среднем длится человеческая жизнь".
Чаще,однако, пишут, что птицы в клетках живут при хорошем уходе по не-
сколько лет (1,2). При этом даются характеристики, с которыми трудно со-
гласиться, поскольку опыт разных людей касается разных птиц одного вида.
Мне непонятно, например, утверждение, что "выдержать реполова в неволе
4-5 лет довольно мудреная задача" (2:171). У меня реполовы жили 7-10 лет.
Сложившиеся представления о продолжительности жизни птиц имеют
большой разброс, который и отражает реальность. Это подтверждается ре-
зультатами содержания птиц в неволе, когда им не угрожают опасности, и
имеется достаточное питание. Однако, птица должна освоиться в чуждой среде
и принимать ее как свою. Вот тут-то и выступает индивидуальность. Одни
осваиваются быстро, другие - нет.
В неволе мелкие птицы доживают до дряхлости. Ясно, что в природе
они до такого состояния не дотягивают, становясь чьей-либо добычей. По-
этому само понятие "старая птица" практически отсутствует. Его используют
только любители, содержащие птиц десятилетиями.
Пока птицы молоды, они, как правило, веселы и беззаботны. У них име-
ются собственные развлечения. Они ухаживают друг за другом, наблюдают
за тем, что происходит во дворе, следят за мной, азартно купаются, находят
194
себе развлечения, много поют. Нередкие стычки носят, в основном, теорети-
ческий характер. Лишь в редких случаях дело доходит до схваток, кончаю-
щихся утратой нескольких пуховых перьев. Только большие синицы могут
быть настолько агрессивными, особенно по отношению к своим сородичам,
что способны довести схватку до смертоубийства. Самчик большой синицы
Зинзюха терпеть не мог всех других синиц и, только утратив реактивность
через 5 лет жизни в комнате, прекратил их преследование, когда доводилось
встретиться на кормовом корыте. Состарившись, Зинзюха не мог благопо-
лучно перелинять, хотя нельзя исключить и обратное, т.е. то, что он соста-
рился быстрее из-за того, что не мог как следует перелинять. Скорее всего, в
такой ситуации происходит такое тесное переплетение причин и следствий,
что разделить их просто невозможно.
Желтый свет на груди Зинзюхи заменился белым. Состояние оперения
усугубляло его старческие проявления, которые прогрессировали в течение
года. Он все больше слабел, и полет его стал тяжелым. Последние 2 месяца
его были трагичными. Вылезая утром из своего укрытия, он, шатаясь, доби-
рался до воды и долго пил с большими перерывами между глотками, мрачно
глядя перед собой и опираясь на хвост. После питься его состояние заметно
улучшалось. Он бежал в вольеру и выковыривал там из песка опарышей, ко-
торые постоянно выводились в дохлых мышах. Но ноябрьским утром он ле-
жал мертвый на полу комнаты, в которой прожил 6 лет. Смерть настигла его
в то время, когда он вылез рано утром из укрытия и, по обыкновению, наме-
ревался попить. Он попытался убежать от смерти и сделал рывок в сторону,
упав со стола. Если бы не это падение, он, возможно, протянул бы еще какое-
то время, так как в его изношенном теле таился еще могучий для маленькой
птички дух.
Болезненное состояние Зинзюхи, конечно, было связано со старостью,
хотя дряхлым его нельзя было назвать. Для синичьего образа жизни 6 лет
очень немалый срок, особенно, если учесть, что сколько-то времени птица
прожила еще и на воле.
О возрасте попадающих в неволю птиц почти всегда можно судить лишь
приблизительно. Понятно - совсем молодая это птица или уже пожившая.
Однако, каждый год жизни мелкой птицы сопоставим с 10 годами человечес-
кой жизни.
Через 6 лет щуриха Матрена стала старухой. Взлететь вверх под углом
45°стало для нее затруднительно. Намерившись перелететь со стола на шкаф,
она смотрела наверх и некоторое время топала по столу ногами, приседала и,
наконец, с воплем взлетала. Иногда ей не удавалось долететь и она приземля-
лась на пол. Такие промашки с течением времени происходили все чаще.
Оказавшись на полу, Матрена была явно удручена. Она приближалась к ди-
вану, вспархивала на него, оттуда - на стул с ванночкой и далее на стол. Одна-
ко, теперь она уже не пыталась взлететь прямо на шкаф, а пробиралась по
веткам в углу наверх и уже оттуда перепархивала по горизонтали на шкаф.
Наконец, она уже совсем не могла взлетать вверх и прекратила даже попытки
195
этого. Летом она не перелиняла, и перо вскоре стало сильно изношенным,
тем более, что она постоянно обрызгивала его слюной. Вид у нее был весьма
неопрятный, хотя по вечерам она, сидя под потолком, пыталась привести перья
в порядок. Купалась она теперь только брызгаясь клювом, да и то походя.
Будучи от природы кроновой птицей, Матрена не оставалась долго вни-
зу (на полу или на столе), Но наверх она взлетать теперь не могла и поэтому
освоила методику постепенного пробирания туда. По определенной веточке
она поднималась до ее конца, прыгала, взмахнув крыльями, на другую веточ-
ку и перескакивая, забиралась под потолок. Как-то я поставил наискосок тон-
кую рейку, чтобы ей удобнее было добираться до заветного угла со стояком,
где было теплее. Она довольно долго отказывалась пользоваться этой рей-
кой, видимо, не признавая ее из-за искусственного происхождения. Но, в конце
концов, она убедилась в целесообразности этой рейки, тем более, что о ее
шероховатость удобно было чистить клюв.
Уже перестав взлетать вверх, Матрена могла слетать сверху. Но и это
получалось все хуже. Облетев куст, она с воплем тяжело плюхалась в кормо-
вое корыто, не заботясь о том, угодит она кому-нибудь на спину или нет. По-
степенно и слетала она все реже, предпочитая постепенное снижение с ветки
на ветку. В этой операции наиболее успешно у нее получался предпоследний
пируэт, в котором она повисала вниз головой и, оторвавшись, безошибочно
оказывалась на нижней ветке, с которой невозмутимо прыгала в корыто.
Она ясно представляла себе свои физические возможности и не пыта-
лась их превысить. Поэтому помогать ей приходилось редко. Естественно,
что иногда она испытывала некоторый подъем сил и могла взлететь с руки на
шкаф, если расстояние до него не превышало 1 м. Временами же, наоборот,
она переживала упадок сил. Однажды, находясь в таком упадке, она едва нс
погибла. Минуло 7 лет ее жизни у меня. Уходя на работу, я оставил открытой
форточку. Днем сильно подморозило, к тому же отключили отопление. Когда
я после работы пришел домой, в комнате было лишь немного теплее, чем на
улице. Матрена, скуксившись, сидела на полу перед диваном, не имея сил
запрыгнуть на него. Из форточки холодный воздух валил прямо на нее. С ее
слипшимся рыхлым пером, сквозь которое проглядывала кожа, такая воздуш-
ная ванна означала смерть. И Матрена к ней приготовилась. Однако нужно
было видеть, как она вскинула к двери голову, услышав, что я пришел. Воз-
можно, что вздох облегчения она и не сделала, но в ее затуманенном мозгу,
несомненно, пронеслось ощущение спасения. С полчаса она сидела на руке,
вытягивая шею и как бы с удивлением осматриваясь. Хотя она брала излюб-
ленный подсолнух, семечки валились у нее из клюва. Когда я поднес ее на
руке к ветке, чтобы она перебралась туда, она спешно перебралась на мое
плечо, а не на ветку. Ноги у нее были холодны как лед, и она, видимо, ощуща-
ла ими тепло руки. Потом я усадил все же ее на ветку и приблизил к ней сколь
можно киноосветитель, пышущий жаром. Неприятность от яркого света в се
ощущениях была явно скомпенсирована потоком тепла. Матрена спокойно
сидела и, не мигая, глядела на жгучий свет.
196
Она оправилась довольно быстро, но после этого случая я уже не заста-
вал ее на полу, приходя с работы, хотя при мне она на пол спускалась и, быва-
ло, испытывала трудности при желании оказаться опять на столе.
Отношение других птиц к старой, немощной Матрене не изменилось,
тем более, что многие из них были такие же старые, хотя и не столь беспо-
мощные. Попрошайничала Матрена теперь молча. Она неуклюже припрыги-
вала к моему краю стола и выжидательно смотрела. Если ничто не показыва-
ло, что будет дано лакомство, она вбирала поглубже голову и терпеливо выс-
таивала несколько минут, после чего, не выказывая огорчения, отправлялась
в корыто подбирать остатки. Стоило, однако, показать ей плоскогубцы (знак
того, что сейчас будет расколот грецкий орех), она выскакивала из корыта и,
спотыкаясь, спешила ухватить кусочек, зная, что сейчас налетит целая орава.
Схватив кусочек, она относила его в сторону и, давясь избытком слюны, то-
ропилась съесть его. Когда приближался какой-нибудь соглядатай, Матрена
быстро поворачивалась к нему хвостом, преграждая путь. Она стала охотно
есть творог и сливочное масло, что не употребляла ранее, ио куриное яйцо не
желала. Слюнотечение мешано ей, и много корма, уже взяв в клюв, она раз-
брасывала по сторонам.
Птицы не выносят, когда моя голова оказывается над ними. Они тут же
отлетают или отбегают, так как вверх им смотреть неудобно. Но старая Мат-
рена выдерживала и это, хотя настораживалась. У нее просто не хватало ре-
активности, чтобы резво ускакать. Ничего не стоило взять ее в руки или по-
стучать пальцем по клюву. Дергалась она вяло и не обижалась. Если я брал ее
в руки во время попрошайничанья, когда она уверенно топала по первому
экземпляру машинописи, и отставлял в сторону, она тут же приближалась
снова. Ей, разумеется, нс было никакого дела до того, что у редактора может
возникнуть мысль, будто рукопись хранилась в курятнике, прежде чем оказа-
лась у него на столе. Второго отстранения обычно оказывалось достаточно.
Матрена отправлялась в корыто пли наверх. Подремав с полчаса возле тепло-
го стояка, она снова спускалась и начинала лущить овсянку, широко расста-
вив ноги. Съев несколько зерен, она шла пить, потом отщипывала кусочки
масла или яблока, снова принималась за овсянку, снова сосредоточенно пила,
подолгу держа клюв кверху и шевеля им, словно пережевывая воду. В старо-
сти ее аппетит не ухудшился, и питалась она весьма рационально: часто, по-
немногу и разным кормом. Пробираясь затем по веткам наверх, она то и дело
останавливалась и о каждую ветку чистила клюв. Она привыкла к тому, что
все уступают ей дорогу и поэтому, не задерживаясь, надвигалась на любого,
оказавшегося на ее пути. Наверху она суетливо двигалась туда-сюда и, нако-
нец, замирала, устремив взор в потолок. Прежде ее можно было вывести из
состояния отрешения окриком, но в старости она перестала реагировать на
окрик.
Слабость Матрены постепенно прогрессировала. Она перестала чис-
титься и стала просто безобразной. Перья склеились слюной, которую она
постоянно отбрасывала. На груди образовались даже петли, в которые она
197
иногда попадала пальцем и оказывалась стреноженной. Иногда ей удавалось
разорвать петлю, но когда палец попадал в крепкую петлю, Матрене ничего
не оставалось делать, как лечь на брюхо и ждать помощи. Физическая беспо-
мощность отнюдь не ослабила ее понимания окружения, в том числе моей
роли в этом окружении. Наоборот, она стала более понятливой. Как-то ко
мне пришел знакомый заезжий зоолог и громко захохотал, увидев Матрену
на краю стола: "Что это у тебя за чудище тут?!". Старая птица бросила на
зоолога беглый, презрительный взгляд и, не торопясь, запрыгала прочь. Она
ощутила насмешку, и ее реакция была удивительно адекватной.
Когда ей трудно стало подниматься по ветвям, я поместил ее в клетку со
150-ваттной лампой наверху. Она быстро вошла во вкус от тепла лампы и
сидела под ней, спрыгивая лишь затем, чтобы попить и, реже, поесть. Дыша-
ла она тяжело, как астматик. Попив, некоторое время кашляла. Есть она ста-
ла совсем мало и даже то, что уже было у нее в клюве, не всегда попадало в
желудок, так как она могла внезапно закашляться и выплюнуть корм. С коор-
динацией движений тоже было плохо. Иногда она промахивалась даже в
широкую плошку с водой, опуская клюв по внешней ее стороне. Перестала
есть яблоки, так как не хватало сил отрывать кусочки.
Я начал поить ее из пипетки мумиём. Нельзя сказать, что этот напиток
приводил ее в восторг. Точнее ей, конечно, претило насильственное вливание
жидкости в клюв. Совокупное действие прогрева под лампой и мумия все же
оказали благотворное влияние. Уже через несколько дней она, хотя по-пре-
жнему дышала тяжело, но с закрытым клювом.
Вечером я вытаскивал ее из клетки, чтобы она ощутила привычную об-
становку. Она бестолково принималась хватать скорлупки от грецкого ореха,
перекидывала кедровую шишку и пыталась ухватить подсохшее на поверх-
ности яблоко. Ела творог и подсолнух, а затем пробиралась, как обычно, по
веткам наверх. Но при этом могла оступиться и повиснуть на крыле. Однако
все же выбиралась из затруднительного положения и, добравшись до верхне-
го угла со стояком, застывала там в сгорбленной позе. Слезать в кормовое
корыто тоже было нелегко. Она испытывала по несколько вариантов на каж-
дом этапе спуска и даже с высоты 25 см прыгала после некоторой нереши-
тельности.
Другие птицы охотно уступали ей дорогу, отпрыгивая в сторону, когда
Матрена продвигалась по ветке, наступая на них. Вскоре, однако, я перестал
выпускать ее из клетки, так как она затрачивала слишком много энергии на
то, чтобы забраться наверх, а потом спускаться вниз.
Через пару недель она дышала уже не столь тяжело и кашляла реже.
Движения стали более уверенными. Она возобновила брызгание клювом, что
означало купание, но перья на голове и на груди оставались слипшимися,
обнажая участки розовой кожи. Она энергично сопротивлялась, когда я вли-
вал в нее раствор мумиё. По вечерам, когда на клетке гасла лампа, она даже
пыталась выбраться, неловко прыгая на стенки. Эти попытки, правда, не были
настойчивыми. Птица ощущала свое бессилие. Обильное слюноотделение,
198
однако, не прекращалось. Оно докучало Матрене уже 2 года. Особенно оно
мешало во время еды, и птица нередко отбрасывала со слюной и только что
вылущенные семена подсолнуха. Есть она стала мало и не брала корм, требу-
ющий затраты сил. Так, ранее она подолгу лущила овсянку, а теперь не при-
касалась к ней. Перестала есть засохшие кусочки булки. Даже свежий огу-
рец, попробовав, оставила без внимания. Впрочем, и другие птицы ели пер-
вые огурцы без особого энтузиазма (видимо, качество огурцов оставляло
желать лучшего).
Через несколько недель Матрена окрепла. Я хорошо ощущал, что сил у
нее прибавилось, когда вытаскивал ее из клетки для вливания нескольких
капель мумия. Это мероприятие она, разумеется, расценивала как посягатель-
ство на ее независимость и энергично сопротивлялась. Доверять мне она,
естественно, перестала и с руки корм не брала, памятуя, что эта самая рука
вытаскивает ее из клетки, и ей приходится давиться какой-то гадостью, вли-
ваемой ей в глотку.
Как-то я предоставил ей возможность прогуляться обычным маршру-
том вверх по ветвям. Весьма неуверенно она пробиралась все выше и выше,
задерживаясь иногда из-за нерешительности сделать прыжок подлиннее. Но
в конце концов она добралась до привычного места у стояка. Потом продви-
нулась по верхним ветвям и даже перелетела на шкаф, т.е. пролетела около 3
м. Оттуда она благополучно слетела на стол и была явно удовлетворена, что
еще может что-то.
Однако к клетке с теплой лампой она уже привыкла настолько, что, сидя
на руке после приема мумия, она порывалась к клетке с лампой, а не в кормо-
вое корыто, откуда можно было лезть наверх. Клетка в моем присутствии
всегда была открыта, но Матрена из нее нс выходила даже на порог.
Несмотря на участившееся разбрызгивание клювом воды, символизи-
рующее купание и попытки чистить перья, она оставалась замызганной и
неопрятной. Края старых перьев стали совсем седые. На голове образова-
лись проплешины. Несколько перьев в хвосте свалялись и хвост стал однобо-
ким. Повыше груди просвечивало сквозь редкие перья розовое горло с мор-
щинистой кожей.
В мае она начала линять. Постепенно зарастала голова, менялись за-
мызганные перья на груди, появились новые перья в хвосте. Однако процесс
этот был очень медленный. Маховые перья еще и в конце июня не смени-
лись.
Курс лечения мумием длился два месяца. Матрена перестала кашлять.
У нее менее обильно выделялась слюна. Дыхание стало нормальным. Одна-
ко, когда я выпускал ее из клетки, она неуклюже двигалась по веткам, часто
застревала и бестолково махала крыльями. Слезать с веток для нее было зат-
руднительно. Она долго примеривалась, потом прыгала с каких-нибудь 0.5 м
и при этом не могла устоять на ногах. Тем не менее она стала заметно под-
вижнее и, чтобы вернуть ее в клетку, ее нужно было ловить, так как она пыта-
лась ускользнуть от рук. Разумеется, отловить ее труда не составляло. Ока-
199
завшись в клетке, она прыгала на жердочку под лампой, встряхивалась и
ощущала себя на месте.
У неперелинявшего год назад снегиря перья наконец настолько износи-
лись, что он постоянно оказывался на полу и громко свистел, как бы удивля-
ясь тому, что намеревался взлететь вверх, а оказался внизу. Пришлось поса-
дить его в клетку к Матрене.
На щуриху соседство снегиря не произвело никакого впечатления. Од-
нако жердочку под лампой она закрепила за собой и, если снегирь задержи-
вался на этой жердочке, когда Матрена возвращалась на нее, то щуриха с
неприязнью делала выпад в сторону снегиря клювом, и этого было достаточ-
но, чтобы снегирь панически убирался в свой угол вдали от лампы. Там он
поджидал, пока Матрена захочет есть или пить и, когда она спрыгивала вниз,
снегирь быстро занимал жердочку под лампой, поднимал клюв несколько
вверх и раздвигал перья веером на одном крыле и хвосте, поднимая к тому же
перья на голове и на груди. Вся его поза выражала великое блаженство. Он
даже прихрюкивал баском от удовольствия. Но, как только Матрена возвра-
щалась на место, снегирь опускал перья и отпрыгивал в сторону. Иногда он,
однако, задерживался, и некоторое время они сидели рядом. Но Матрене не-
пременно нужно было чистить о жердочку клюв или просто побегать по жер-
дочке, и она наступала на снегиря, словно не замечая его. Бедняга тут же
уступал теплое местечко, не пытаясь сопротивляться и не выказывая своего
разочарования такой бесцеремонностью. Несмотря на полную неспособность
летать, снегирь не ощущал подавленности и часто пел, сидя в своем углу
клетки в 20-30 см от головы человека. Причем это могла быть голова и посто-
роннего человека, которого он не привык видеть постоянно.
Матрена, наоборот, почти не подавала голос. Лишь изредка, за предела-
ми клетки, когда я выпускал се размяться, она вытягивала шею, словно выс-
матривая, куда податься, и попискивала при этом. Днем она часто дремала,
не пряча голову, но закрыв глаза. Если я при этом стучал пальцем по стенке
клетки, она, встрепенувшись, пробуждалась и вытягивала шею, словно пыта-
ясь выяснить, в чем дело.
Лечение мумиём определенно было успешным. Прекратилось утоми-
тельное слюнотечение. Улучшилось оперение. Матрена перестала кашлять.
Однако птица все же была слабой. Это была старческая слабость, против ко-
торой бессильны все лекарства мира. Вне клетки Матрена не могла жить.
Уезжая в очередную экспедицию, я не был уверен, что осенью увижу Матре-
ну живой. Она осталась в клетке одна, без лампы, под которой привыкла греть-
ся.
Когда я вернулся через два месяца, Матрена по-прежнему неуклюже
передвигалась по клетке. На мое появление она вовсе не среагировала, но как
только я поставил на клетку лампу, она тут же забралась под нее по старой
памяти. За мое отсутствие снегирь так и не перелинял. А поскольку мне при-
шлось убрать ветки, по которым он поднимался с пола наверх, то, спрыгнув
со стола на пол, он там и оставался, пока я не подставлял ему руку (на кото-
200
рую он сам прыгал) и не переносил его на стол или на ветки. Понятно, что,
спрыгнув в мое отсутствие, снегирь мог прыгать на полу целый день, остава-
ясь голодным. Поэтому я снова поместил его в клетку к Матрене. Их взаимо-
отношения остались прежними, как и весной. Пока Матрена ела, снегирь
прыгал под лампу, распускал перья и, потешно нагнув голову, вбирал тепло,
похрюкивая от удовольствия. Матрена не обращала на него внимания, так
как снегирь расторопно убирался, как только насытившаяся Матрена прыга-
ла не жердочку под лампой. Через месяц снегирь подрастил перья и начал
летать. Матрена опять осталась в клетке одна, но через выломанный прутик к
ней то и дело проникали чижи, чечетки, синицы. Иногда они делали это у
меня за спиной и, когда я поднимался с места, начинали носиться по клетке.
Матрене их мельтешение приходилось не во вкусу. Она даже пыталась тюк-
нуть снующую птичку клювом, но так как реакция ее была сильно замедлен-
ной, ей это не удавалось. Если в клетке оказывалась большая синица, мечу-
щаяся, как ураган, то уклоняющаяся, ошеломленная Матрена иногда даже
стонала от возмущения и бессилия. Нередко синица сбивала ее с жердочки,
прежде чем находила дверцу, которую я открывал для нее. Сама Матрена из
клетки выбраться не пыталась и даже не прыгала на порожек открытой клет-
ки. Ее пути стали очень коротки: с жердочки на пол, чтобы поесть и попить,
и обратно. Хотя оперение у нее полностью восстановилось, она не могла не
только летать, но даже ловко прыгать. Первое время после возвращения из
экспедиции я выпускал ее погулять. Мне казалось, что оказавшись в стихии,
в которой она провела большую часть жизни, Матрена испытает прилив сил.
Неуверенно потоптавшись на столе, она шла в кормовое корыто, что-то бра-
ла там в клюв, тут же выплевывала, мотнув головой. Потом она пыталась
влезть на ветки. Это ей стоило больших усилий. То и дело приходилось судо-
рожно махать крыльями, чтобы перебраться на соседнюю ветку. Когда, нако-
нец, она достигала удобной ветки наверху, то устраивалась поудобнее и дело-
вито оглядывалась, перебирая половинками клюва, словно жевала какую-тс
старческую жвачку. Вскоре она засыпала, сильно утомленная. Нередко она
планировала со стола на пол, слегка растопырив крылья. Побродив по полу
она поглядывала вверх, но даже не пыталась подпрыгивать или приседать
будучи охваченной желанием оказаться наверху. Она ощущала свою немощ-
ность и словно не желала расходовать энергию на бесполезные попытки. Когда
я подносил ее на руке к клетке, предоставляя ей возможность выбора куда
прыгать: в клетку или на стол, она предпочитала первое и сразу запрыгивала
на жердочку под лампой, чувствуя себя удовлетворенной. Теперь ей нужне
было в жизни совсем немного. Глядя на нее я постоянно вспоминал мою ба-
бушку, прожившую свои последние годы в доме престарелых. "Ой", — гово-
рила бабушка, когда ковыляла мне навстречу, а коленка вдруг подгибалась
сама собой. Ноги с трудом держали ее иссохшее тело. Немощность проявля-
лась в каждом движении. Весь мир был для нее упрощен, и желания быль
сведены к элементарным потребностям, практически к инстинктам, хотя па-
мять весьма детально рисовала в ее сознании картины прошлого. Однакс
201
силы ушли безвозвратно, и весь мир потускнел и сузился до размеров пала-
ты.
Сузился и мир Матрены... до размеров клетки. Я быстро понял, что,
выпуская ее погулять, не приношу ей никакой радости, а наоборот, застав-
ляю тратить остатки жизненной энергии. Оказавшись в клетке, Матрена вела
себя так как будто говорила: "Фу, наконец-то дома!".
Для птиц время течет быстрее, чем для людей. Для нас месяц не кажет-
ся большим промежутком времени, если жизнь идет привычным порядком.
Для птиц же месяц - большой интервал. За это время большинство из них и
дом построит, и потомство вырастит и воспитает, обеспечив жизненно необ-
ходимыми навыками. В старости и у человека каждый месяц приобретает
особую длительность, что же говорить о птице.
Когда за окном пожелтела липа, Матрена стала чувствовать себя хуже.
Еще до этого она очень много пила, но болезненных симптомов я не замечал,
если не считать того, что она извергала иногда одну воду. Ежедневно она
прогоняла через себя от 20 до 30 мл воды, что, конечно, очень много для ее
объема. Ела она также много и благодаря этому, как мне кажется, она и тяну-
лась в жизни в том состоянии, какое выносят далеко не все птицы. Но вот она
начала кашлять после питья и тяжело дышать. Через некоторое время она
уже дышала только с открытым клювом, закрывая глаза. Мне казалось, что у
нее воспалено горло, почему она и кашляет, как только попьет. Но после еды
кашель не возникал. Я стал толочь в поилку антибиотики и снова начал поить
ее мумиём. Иногда мне казалось, что се состояние улучшилось. По утрам она
дышала нормально, с закрытым клювом. Между тем она совсем ослабла и
даже запрыгнуть на жердочку ей иногда не удавалось сразу. Пока я вливал ей
в клюв несколько капель мумия, она слабо сопротивлялась, и я чувствовал,
какая она тощая и слабая. После процедуры я подносил ее к открытой дверце
и она прыгала в клетку куда попало. Под действием мумия она явно приобод-
рялась и через некоторое время принималась есть избирательно, т.е. не что
попало в клюв, а выискивая кусочки грецкого ореха. Но после еды нужно
было пить и на нее снова нападал изнурительный кашель. Словно осознав
эту связь, она стала потреблять мало воды и соответственно перестала ею
испражняться.
Больше двух недель она страдала, тяжело дыша, часто с постанывани-
ем. Я уже намеревался сделать перерыв в даче мумия. 13 октября утром со-
стояние Матрены было обычным. Она нс сразу проснулась, когда я включил
над ней лампу, но так бывало и раньше. Пробудившись, она дышала с закры-
тым клювом, и взгляд ее был без предсмертной тоски, которую нередко мож-
но видеть в глазах умирающих птиц. Мне даже показалось, что она выглядит
лучше, чем накануне и я решил последний раз влить в нее полпипетки му-
мия. Она, как всегда противилась, так как глотание мумия также вызывало
кашель. Часа два после этого ее поведение не предвещало никаких измене-
ний. Я ушел по делам, а когда вернулся через час с небольшим, Матрена
лежала на боку под жердочкой мертвой. Труп еще не окоченел, т.е. она умер-
202
ла за несколько минут до моего прихода. Поза трупа была не напряженной,
т.е. она умерла без мучительной агонии. Глаза были чуть приоткрыты. Выра-
жение лица было спокойным и умиротворенным, каким оно было у Матрены
в молодости. Снова я вспомнил свою бабушку, которая после завтрака легла,
повернулась к стенке и незаметно умерла.
Вскрыв Матрену, я увидел прежде всего, что она была очень исхудав-
шая. Киль торчал так, словно вот-вот прорежет кожу. Подкожного жира не
было и следов. Это истощение несомненно произошло за время болезни. Даже
в это время Матрена ела много, но, видимо, большую часть пищи она не
глотала, а выплевывала, мотая головой. Следы этого разбрасывания корма из
клюва наблюдались повсюду вокруг клетки. Но так было и весной, и тогда,
когда она была совсем здоровой.
В горле я не обнаружил никакой опухоли. Но это может быть связано с
тем, что я не специалист по птичьей анатомии и мог заметить только что-
либо явно ненормальное. В желудке было довольно много кусочков зерен.
Однако все внутренние органы, даже кишечник, показались мне меньше, чем
они должны быть у щура.
Когда Матрена появилась у меня, ей было, вероятно, 2 или даже 3 года
от роду. Вместе с Матренычем, который погиб спустя 4 года, они уже через
пару недель прилетали к мне за лакомством. Через год Матреныч предлагал
Матрене обзавестись потомством. Как-то я услышал новые звуки и, повер-
нув голову, увидел любовное игрище. Щуры паслись на полу. Матрена дела-
ла вид, что увлечена поисками чего-то, а Матреныч с прутиком у клюве при-
танцовывал вокруг нее, слегка вскидывая крылья и нежно попискивая. У меня
сложилось впечатление, что прутик и символизировал брачный союз. Если
бы Матрена его взяла, то дело было бы решено положительно. Но она делала
головой отрицательный выпад ь сторону прутика, хотя вся процедура дос-
тавляла ей явное удовольствие. Буцучи более умной, чем Матреныч птицей,
Матрена (как и другие, впрочем, самки, жившие у меня) хорошо понимала,
что немыслимо выращивать потомство в подобном коммунале.
Надо сказать, что до самого своего конца Матрена сохранила чувство
внутреннего достоинства, и характер ее оставался тем же, что и в молодости,
несмотря на немощность тела. Последние 2 года она, конечно, не смогла бы
жить в естественных условиях, следовательно, она погибла бы в возрасте 7-8
лет.
За месяц до восьмилетнего юбилея проживания в моей комнате резко
обозначились признаки старости у двух чижей: самца Пантелеймона и са-
мочки Серушки. У Пантелеймона обвисли крылья, т.е. в спокойном положе-
нии их концы свисали ниже хвоста, и сидеть на ветке он начал буквально на
брюхе. У Серушки появилось астматическое дыхание, хорошо знакомое мне
по старой Матрене. Она часто давилась, ничего не проглотив, дышала натуж-
но. с открытым клювом. Перышки вокруг клюва вылезли. Движения стали
нечеткими, иногда с непредвиденным эффектом. Как-то, приземляясь на пол,
она села так, что хвост оказался между ног.
203
Пару раз я дал ей по две капли растворенного порошка пенициллина, и
это явно помогло ей. Дыхание заметно улучшилось, но общее состояние ос-
тавалось неважным. Она и прежде была несколько суетливой, а теперь эта ее
особенность усилилась. Способность летать Серушка не утратила, может быть
потому, что поднять в воздух тельце чижа требует сравнительно немного уси-
лий, во всяком случае значительно меньше, чем щуру, соотнося их вес тела и
площадь крыльев. Но все чаще птичка натыкалась на что-либо и планирова-
ла на пол. У нее развилась необыкновенная потребность попрошайничанья.
Понимая, что близок ее последний час, я не отказывал ей, постоянно давая
подсолнух, когда в кормовом корыте его уже не оставалось. Серушка брала
очищенное зернышко, перелетала на спинку дивана и долго разминала его.
Сил у нее уже было мало. Следом летел более молодой самец, имевший жу-
ликоватый нрав. Он пристраивался рядом, ждал пока Серушка разомнет зер-
нышко, отломит от него кусочек, а остальное положит у своих ног. Тогда
самец резво подскакивал и хватал положенное зернышко. Серушка понимала
намерения самца и нередко делал злобный выпад в его сторону, нс выпуская
зернышко из клюва. Самец тут же отлетал, но через несколько секунд он сно-
ва оказывался рядом с ней и очень часто добивался своего. Не раз я охранял
от него Серушку и убедился в его настырности. Даже будучи раз десять из-
гнанным мною, он тем не менее тут же устремлялся к Серушке, пытаясь по-
живиться за ее счет. Вместе с тем, это был весьма редкостный чиж в том
отношении, что прожив несколько лет у меня и утратив передо мной страх,
он никогда не садился на руку, хотя мог ходить по листу бумаги, который я
исписывал или присаживаться у самого моего плеча, когда я лежал на дива-
не, чтобы выдергивать из махровой материи ее мельчайшие "махринки". На-
стойчивость Серушки в попытках обратить на себя внимание все возрастала.
Она уже буквально не давала мне проходу, постоянно порхая перед носом с
коротким "чирканьем". Сев на ветку, она свешивала к мне голову и нс своди-
ла с меня глаз. Потом она спрыгивала на стол, если я за ним сидел, и бегала
по рукам и бумаге, мешая работать, взбегала по рукам на плечи, без устали
чиркая. Это ее чирканье напоминало мне голоса встревоженных коньков в
тундрах и чьи-то голоса, которые я слышал еще темными осенними вечера-
ми в детстве (может быть, это были пролетные коньки). Такое же чирканье
издают и другие птицы. В нем слышится неосознанная тревога.
Перед дверью из комнаты у меня стоят два шкафа, создавая узкий полу-
темный проход с поворотом. Такая планировка не позволяет птицам выле-
тать в коридор, когда дверь открывается, Когда я выходил из комнаты, Се-
рушка бросалась следом, но перед проходом поворачивала обратно и сади-
лась на край стола, глядя в проход. Если я там останавливался, и она видела
меня, она снова летела ко мне, но перед проходом снова разворачивалась.
Зато когда я выходил пх прохода, она тут же садилась мне на плечи, отталки- />
валась и перелетала на шкаф или ветки, чтобы через мгновенье снова ока-
заться на мне. Как-то она села мне на нос, но это получилось случайно, п она
была явно смущена. На голову она тоже садилась только по оплошности. Все
204
птицы, способные садиться на человека, не усаживаются ему на голову, дюм
если это только глупые слетки. Если уж случается такое, то птицы явно ощу
щают, что делают плохо, и перемещаются на плечи, когда человек стош и пн
на другую часть туловища, когда он лежит или сидит.
Наконец я осознал, что Серушка не только попрошайничает, преследуя
меня. Иногда она уже не могла есть семечки, будучи полностью удовлетво-
ренной в этом отношении, но все равно не отставала от меня. Когда я переби-
рался из-за стола на диван, она слетала ко мне на подушку или на книгу,
которую я держал, прыгала по груди, по рукам, отлетала и гут же возвраща-
лась. Ей нужно было мое общество, если нс сказать больше - участие, ожида-
ние помощи при ощущении неизбежной развязки. За несколько дней до Но-
вого года она не осталась ночевать на ветвях, а слетела к мне и пыталась
устроиться около лампы над постелью. Долго она копошилась около меня,
но потом исчезла за книжным шкафом. Утром она встретила меня, как обыч-
но, свесившись с ветвей, потом, как обычно, мешала давить бутылкой семеч-
ки. Она целиком утратила не только страх передо мной, но и элементарную
осторожность, так что мне самому приходилось соблюдать осторожность с
ней, особенно после того, как я положил несколько листов бумаги прямо на
нее, когда она терпеливо ожидала моего внимания на краю стола. Я тут же
заметил, что бумага подпрыгивает, и поднял ес, но Серушка нисколько не
обиделась и тут же прыгнула мне на руки. Я мог ее взять в руку, и это совсем
не шокировало ее, хотя она стремилась освободиться и даже клевалась. Сто-
ило разжать руку и она бегала по ней в обычной своей манере, а не улетала,
чтобы пережить обиду, как это делал Пантелеймон. Впрочем на переживание
обиды Пантелеймону было достаточно 10 секунд. Если он видел в руке, толь-
ко что державшей его, семечко, он тут же возвращался на нее, но прежде чем
взять семечко, вопросительно смотрел мне в глаза... Дескать, что ты еще вы-
кинешь?!
У Серушки все эти опасения исчезли. Чтобы поесть самому, мне прихо-
дилось брать се и закрывать в клетке, так как она опрометчиво прыгала в
горячую сковородку. Единственное, что она нс любила, это дымящую сига-
рету в руке. Она отшатывалась от сигареты и улетала, но через 2-3 секунды
возвращалась. Клюв у нес был заметно увеличен по сравнению с нормальны-
ми его размерами. Он начал увеличиваться уже с год назад, и на конце его
образовался даже узкий крючок, мешавший Серушке есть. Я отстриг этот
крючок, и с тех пор она нс испытывала неудобства. Теперь же, когда вокруг
клюва выпали мелкие перышки, лицо у Серушки со старческими глазами и
крупным клювом на маленькой головке казалось гротескным.
После первого случая, когда Серушка пожелала остаться па ночь побли-
же ко мне, она снова устраивалась на ночлег около меня. То она бегала по
подушке и около лампы, то перелетала на ветки, которые я осветил, отогнув
колпак у лампы, но не задерживалась там. Наконец, она обосновалась на
оттяжке полки и начала дремать, хотя поза у нее была неустойчивой: одна
нога выше другой. Птицы так не спят в обычной ситуации. Опасаясь, что
205
ночью она свалится мне в постель, и я могу раздавить ее, я подкинул ее к
ветвям и, когда она села в удобное для нее место, выключил свет, так как
была уже глубокая ночь, и все птицы спали. В полной темноте она вспорхну-
ла со своим нежным шелестом крыльев, но наткнувшись на шкаф, спланиро-
вала на пол и там осталась. Утром я увидел на этом месте ее трупик. Хотя мне
было ясно, что естественный конец Серушки близок, я все же нс думал, что
он совсем рядом. Мне казалось, что она протянет еще не меньше месяца. Но,
увы...
У меня встали в памяти все нюансы ее поведения в последние дни. Как
она домогалась моего внимания! Что же это было? Может быть молила об
избавлении от смерти, приближение которой ощущала? Ведь она не была
больной, так как в предпоследний день купалась и даже с ногами, что делала
в последние годы нс так уж часто. Больная же птица никогда не купается,
Вечером, наевшись подсолнуха, она, тем нс менее, бегала у меня перед носом
по столу, а когда я поднимался, она чиркала, словно вопрошая: куда ты?, и
вспархивала следом. Может быть и ночью, когда ее сердце уже готово было
остановиться, она вспорхнула в темноте, чтобы отыскать меня? А я не понял
и уснул, уверенный, что утром увижу ее иа ветках над столом, и опять она
будет мешать мне катать по семечкам бутылку. Умерла она, видимо, под утро,
так как когда я поднял ее трупик, глаза еще нс были полностью закрытыми, и
окоченение еще было не полным. Она приняла смерть безропотно, как и все,
что она принимала в жизни, и последняя ее поза сохранила все те тончайшие
особенности, которые внешне характеризуют индивида. Мне даже показа-
лось, что стоит подышать на нее, и она вскочит, коротко чиркнет и начнет
суетиться.
Серушка не была личностью среди моих птиц, но она была столь бес-
хитростна и трогательно наивна, что это не могло не вызвать к ней чувства
особой привязанности. В свою очередь она испытывала ко мне чувство пол-
ного доверия и даже такой преданности, какую мы встречаем у собак. Смерть
таких существ воспринимается как большое горе.
Пантелеймон, не сидя, а скорее лежа на брюхе на ветке, казалось, безу-
частно смотрел на меня и на трупик Серушки в моих руках. Я содрогнулся
при мысли, что он ведь тоже прожил у меня 8 лет и, судя по его виду, конец
его недалек. А кажется совсем недавно они были молодыми и жизнерадост-
ными. Избыток сил не давал им покоя и с утра до вечера они носились по
комнате или, топорща перья на голове, изо всех сил орали свои песни. Се-
рушка подбирала перья и носила их в клюве, мечтая построить гнездо. Но...
опять же... разве можно в таком коммунале выращивать детей?!
В непрерывных заботах и гомоне кто-то неумолимо приближается к за-
катным дням. После девяти лет жизни в комнате стал старчески нерастороп-
ным снегирь. Летом он частично перелинял и, хотя не мог нормально взле-
тать вверх, все же был способен подпрыгнуть наискось вверх на 30 см, пере-
махивая с корыта с водой, стоящего на стуле, на стол. Здесь он пробирался
вверх по ветвям и потом с изрядными усилиями пролетал 2-3 м по горизонта-
206
ли на шкаф. Он, однако, все больше ощущал свою слабость и это рождало в
нем неуверенность, которая усиливалась по мерс увеличения неудачных пе-
релетов. Все чаще он не мог долететь до шкафа и оказывался на полу, плюха-
ясь весьма неловко. Он издавал громкую позывку с оттенком, как мне каза-
лось, удивления и, не переставая кричать, прыгал на низкий диван, с него на
стул, затем на стол. Неудачи обескураживали его. Бегая по ветке взад-вперед,
он взмахивал крыльями, поглядывая с вожделением на шкаф, куда его влек-
ло, и не решался оторваться от ветки.
Часто снегирь оставался ночевать на ветке, по которой бегал. Однако он
начал терять во сне равновесие и необходимую силу сжатия пальцев, охваты-
вающих ветку. Поэтому во сне он нередко падал на пол и тут же начинал
кричать. Падения были тяжелые, всем весом, не ослабленные расправленны-
ми, хотя бы отчасти, крыльями. Раздавался жесткий стук грудной клетки о
пол. Если бы с такой же высоты таким же образом упал человек, он наверня-
ка потерял бы сознание и, вполне вероятно, отбил бы свои внутренности.
Для небольшой птицы падения с высоты 2.5-3 м, по-видимому, не вызывают
серьезной травмы, по крайней мере, по внешним проявлениям. Известно,
например, что птенцы некоторых видов птиц могут выпрыгивать из гнезд на
значительной высоте и приземляться без планирования или парашютирова-
ния (поскольку перья на крыльях еще нс выросли) без малейшего ущерба для
себя. Очевидно, грудная клетка птиц более пружиниста, чем у других существ?
Снегирь быстро слабел. Ему стало трудно запрыгнуть на нижние ветки,
чтобы потом пробраться наверх. Иногда он оставался ночевать на краю кор-
мового корыта, от которого тянулись вверх ветки. Снегири -- птицы кроно-
вые, хотя зимой часто кормятся на низких кустах и даже слетают на снег. Но
отдыхать они предпочитают повыше. Поэтому, несмотря на немощь, моего
старика влекло наверх и он то и дело срывался на пол и, наконец, нс мог
преодолеть путь на стол. К тому же у него отросли когти, как у ястреба. Они
цеплялись за ветки и изрядно мешали ему.
Стало ясно, что на "свободном выпасе" снегирь жить больше нс может,
и пришлось посадить его в просторную клетку с ламповым подогревом. Взяв
его в руки, я увидел, что и клюв у него имеет болезненное разрастание. Вер-
хняя половинка с одной стороны налегала на нижнюю словно скат крыши. Я
обстриг лишнее, а также когти. Снегирь довольно спокойно перенес опера-
цию. За последние месяцы он привык, что я беру его в руки, хотя чаще это не
требовалось. Когда он оказывался на полу, достаточно было подставить ла-
донь и он сам прыгал на нес, понимая, что ладонь поднесет его вверх, и он
сможет спрыгнуть на стол.
Я уже догадывался, что снегирь не по времени линяет, и тут догадка
подтвердилась. Это был грустный факт. Линыса очень ослабляет организм
птицы, особенно, если она уже немолодая. В июне, когда я уезжал в экспеди-
цию, оперение снегиря было столь износившееся, что он не мог летать нор-
мально. Когда я вернулся через два месяца, он летал вполне прилично, но на
голове у него была плешь. Теперь плешь исчезла, хотя часть перышек на
207
голове только вылезала из трубочек. На крыльях перьев было достаточно,
хотя и тут виднелись трубочки с кисточками. Линька у него растянулась на
несколько месяцев и это было связано с нарушением обмена веществ, что
отразилось в ненормальном разрастании клюва. Образующееся роговое ве-
щество шло на образование уродства вместо того, чтобы быть использован-
ным на естественный процесс - рост перьев.
Обнаружив, что его заперли в клетку, снегирь засуетился. Он не хотел в
ней сидеть, хотя два года назад, когда он ослаб, ему пришлось находиться в
этой самой клетке довольно долго и ему доставляло удовольствие сидеть под
самой лампой, распустив перья и опустив крылья. Теперь же он неловко пры-
гал на стенки, и лампа его не привлекала.
Вскоре он, однако, смирился со своей участью и снова пристрастился
сидеть под лампой. С пищеварением у него тоже было неважно, и вместо
чистой воды я поставил ему настой черники и воду с мумием. Месяца через
два он стал нормально испражняться, но тем не менее сильно ослаб. Он уже
не мог даже запрыгнуть на жердочку и все время проводил на полу клетки.
Старость - не радость и для птицы, и беда не приходит одна. У снегиря
начал закрываться глаз. Я промыл ему глаз глазными каплями, но это не по-
могло. Вскоре глаз закрылся совсем. Он уже давно не подавал голос, а теперь
у него заметно утратилась реакция на окружение. Большей частью он спал и
на звук не реагировал. Разбудить его можно было лишь потыкав ему в бок
пальцем. Тогда он поднимал голову, словно нехотя смотрел и снова зарывал
клюв в перья, закрыв функционирующий глаз.
Время от времени он оживал, начинал суетливо есть, причем предпочи-
тал мягкий корм - яйцо, а на кусочки грецкого ореха и семечки почти не обра-
щал внимания, хотя раньше это была его излюбленная пища. Съедал он мало
и это стоило ему усилий. Он быстро утомлялся и замирал. Все чаще он не
отгибал голову на плечо для сна, как это делают птицы, а просто втягивал
шею, устремив клюв под углом вверх. Так он сидел целыми сутками. На садя-
щихся на клетку птиц он не реагировал и даже не замечал чечета, который
забирался в его открытую клетку поживиться и погреться под лампой. Чис-
титься снегирь перестал, но на удивление продолжал оставаться опрятным, и
даже хвост его не был запаршивевшим.
Я добыл пчелиное молочко и стал давать ему с водой, загоняя за язык
пипеткой. Он слабо сопротивлялся, но глотал. В день я скармливал ему одну
капсулу. Это знаменитое снадобье хорошо восстанавливает силы, и мне каза-
лось, что через несколько сеансов снегирь стал бодрее. Но вместе с тем, у
него закрылся второй глаз, и он кормился вслепую,хватая боком клюва то,
что подвернется. Впрочем он уже и до того не особенно присматривался к
тому, что берет в клюв. В этом отношении его поведение в точности повторя-
ло матренино.
Никто, наверное, никогда не видел слепой старой птицы. И разве может
такая птица жить? Слепым снегирь прожил неделю. Мне казалось, что пче-
линое молочко ему явно помогает, и глаз вот-вот откроется. Он съел уже це-
208
лую упаковку, и его движения стали более уверенными. Я даже решил отклю-
чить на ночь лампу, под которой он провел уже три месяца. И в эту ночь он
умер. Видимо, у него не было агонии, так как лежал он на том самом месте,
на котором сидел вечером. Не было никаких признаков предсмертных судо-
рожных движений. Скорее всего у него внезапно остановилось сердце. На-
верное сыграло роль и то, что я выключил на ночь обогревавшую его лампу,
и организм, уже привыкший к дополнительному нагреву, не смог работать в
комнатной температуре.
Осматривая труп, я обнаружил, что за время болезни под несколькими
истрепанными перьями хвоста, на который он постоянно опирался, выросли
наполовину новые перья, т.е. он продолжал линять, буквально умирая. Ко-
нечно, это усугубляло его состояние. Всего два месяца снегирь не дожил до
10 лет пребывания в комнате.
Чиж Пантелеймон прожил у меня 10.5 лет. Через 9 лет он утратил спо-
собность к полету, да и вообще двигался с трудом. Уезжая в экспедицию, я
уже не надеялся застать его в живых по возвращению. Но Пантелеймон не
спешил умирать. Он не только встретил меня из этой экспедиции, но дожил
до следующей, т.е. еще год. За этот год он одряхлел совершенно. Жил он
теперь постоянно в клетке и, когда я открывал ее, он совершал небольшие
прогулки по столу, ковырялся в кормовом корыте, но в вольеру за окно хо-
дить не решался. Двигался он неровно, толчками, очень неуверенно. Прежде
чем запрыгнуть на бортик кормового корыта (всего-то 3.5 см высотой) он
долго примерялся, но не всегда это ему удавалось с первой попытки. Как и
все старики, Пантелеймон был подозрителен и пуглив. Если кто-то неожи-
данно для него садился рядом, Пантелеймон шарахался и при этом частенько
плюхался со стола. На руку он запрыгивать не желал и бежал по полу при
попытке взять его. Разумеется труда это не составляло, так как его былая
шустрость исчезла. Поднятый на стол, Пантелеймон поворачивался ко мне
лицом, встряхивал перья и коротко чирикал. Это означало, что психического
потрясения от того, что его взяли в руку, он не испытывал.
Погуляв и ощутив утомление, Пантелеймон ковылял в клетку и запры-
гивал на ее порожек. Здесь он мог сидеть часами как престарелый сельский
житель на крылечке своего дома.
По комнате с утра начинали с криками резвиться два молодых чижа.
Они прожили в комнате год, хорошо освоились и напоминали двух жеребчи-
ков, скачущих ь экстазе по лугу с задранными хвостами. Пантелеймон погля-
дывал косо вверх: как они там... и коротко чирикал. Однако их игры его явно
не воодушевляли. Молодые чижи к Пантелеймону никакого особого распо-
ложения не выказывали и, если подсаживались на его клетку, то смотрели на
него с безразличием. Во время прогулок Пантелеймон встречался с ними в
корыте, но признаков внимания друг к другу я не замечал. Когда молодые
чижи разом исчезли в дырку в вольере, Пантелеймон этого, видимо, не заме-
тил.
Ровно через 10 лет жизни в комнате у него пропал голос, и он мог изда-
209
вать только сиплый писк. Тем не менее, несколько раз, сидя в забытьи на
жердочке в клетке, он издавал звук за звуком, т.е. пытался петь. На прогулке,
суетливо бегая по столу, он частенько без видимой причины пищал. Судя по
всему, это был симптом внутреннего удовлетворения. Утром, завидев меня,
он бежал от дальней жердочки к дверце клетки, вытягивал шею и пищал -
просил не задерживать с выдачей корма. От нетерпения он даже тюкал клю-
вом по прутьям клетки. Если клетка была открыта, он выскакивал и бежал к
краю стола, выжидательно смотрел и пищал. Он не мог дождаться, пока я
раскатаю семечки бутылкой и лез под бутылку. Получив свою порцию он
углублялся в процесс еды, ни на что не обращая внимания. Даже, когда я
снова просовывал руку в дверцу и подсыпал семена ели, он с неохотой ото-
двигался. Насытившись, он отправлялся на дальнюю жердочку и погружался
в дремоту.
Даже при долго открытой клетке Пантелеймон часто не выходил из нес.
Нередко в клетку наведывались другие птицы и не только подъедали все, что
осталось, но и устраивались на жердочках отдыхать. Пантелеймону такие
посещения очень не нравились, а, если в клетке оказывались клест или сне-
гнриха, он был в ужасе. Ведь он хорошо представлял себе их нетерпимость к
меныпим. Вечером, после визитов он пищал - просил есть: дескать, слопали
все другие.
Ужиная рядом с клеткой, я всегда открывал ее, и Пантелеймон выпры-
гивал на стол. Иногда он протискивался между клеткой и сковородкой и от-
правлялся дальше по столу. Но часто он вертелся у моей руки, поклевывал
какие-то мусорины, подбирал сахарные песчинки. У него удлинились обе
половинки клюва, и на них образовались к тому же тонкие шиловидные окон-
чания. Пришлось взять его в руку и отстричь эти окончания. Он дергался изо
всех силенок и вертел головой, но по окончанию операции тут же забыл оби-
ду и не побежал подальше, а продолжал вертеться около меня, поглядывая и
делая вид, что серьезно занят заботой о пропитании.
Со временем ему стало трудно запрыгивать на верхнюю жердочку, где
он привык ночевать. По многу раз он срывался, да еще и повисал на заднем
коготке. Наконец он решил ночевать на нижней жердочке.
Несмотря на почтенный возраст Пантелеймон оставался жизнерадост-
ным. Он очень много ел и то и дело испражнялся. Вытянув шею, он часто
смотрел, как я наливаю свежую воду, и не успевал я поставить баночку и
клетку, он прыгал на ее край и начинал брызгаться. С ногами в воду он не
залезал, но брызгался столь усердно, что намокал изрядно. Жиденькие перья
его слипались, и его согбенная фигура была просто комичной. На голове пе-
рьев крупно нс доставало и он напоминал запорожского казака с бритой го-
ловой и с чубом.
Когда настало лето и стало жарко, он участил водные процедуры. Как-
то я перенес его в вольеру. Кое-как он устроился там на нижней веточке, пару
раз сорвался, но все же укрепился и долго смотрел на двор, полный зелени,
на пышные ветви липы неподалеку, на ворон, промышляющих на помойке.
210
Лишь часа через два он проковылял мимо моих рук в свою клетку.
Последние дни он постоянно спал, в буквальном смысле повесив нос.
Последний год в дневное время он спал так часто, но на ночь зарывал нос в
перья на плече как положено птице. Как-то он просидел в дреме, да еще и
лежа на жердочке на брюхе, почти целый день. Я обеспокоился, но как обыч-
но вечером он увидел, что я открываю клетку, и пришел общаться. Движения
его были обычными, но через некоторое время он начал забираться в бумаги
словно в укрытие. Потом начал давиться, что с ним бывало и раньше. Но тут
что-то было слишком. Несколько раз он открывал клюв и поднимал язык,
словно пытаясь что-то вытолкнуть из горла. От напряжения он дважды упал,
второй раз даже на бок и не мог подняться. Я взял его в руку. Он еще раз
вытянул шею и открыл клюв. Я почувствовал, что тело его расслабилось, и
глаза померкли. Так неожиданно он умер. Еще пять минут назад я не мог
предположить, что это произойдет вот-вот. А он, видимо, ощущал близость
конца еще с утра.
Симптомы старости у всех птиц одинаковые (и такие же как у людей),
по у одних они проявляются через 6 лет, у других через 10 и даже больше;
одни быстро дряхлеют, другие сохраняют форму до конца, который наступа-
ет внезапно: птица перелетела с ветки на ветку, посидела и упала мертвой.
Две зеленушки (Хлорис и Хлорид), прожившие со мной 13 лет являются по-
казательным примером. Через 11.5 лет, когда стало ясно, что Хлорис совсем
немощная и жить ей нужно в клетке, ее партнер был еще достаточно бодр,
хотя прожил в комнате столько же. Конечно, у него уже не было той шустро-
сти, как у третьей зеленушки, жившей в комнате только 6 лет. Но это можно
было отнести и за счет того, что старый Хлорид был умнее и никогда не
обнаруживал той суетливой манеры движений, которая была свойственна
другому, более молодому самцу.
Посаженная в клетку Хлорис особенно не протестовала, хотя первое
время иногда бегала по жердочке и с вожделением смотрела наверх. Она,
конечно, понимала, что ее ограничили в пространстве. Вскоре она совсем
свыклась с клеткой, поскольку большое пространство ей уже и не требова-
лось. Летать она почти не могла и предпочитала сидеть на одном месте. Она
приобрела весьма характерный для старых птиц замурзанный вид,хотя иног-
да чистилась. Ее голоса я больше никогда не слышал. На своего партнера,
который иногда подсаживался к ней на клетку, она не обращала никакого
внимания, словно и не было у них никогда трогательных сцен кормления и
многолетней психологической поддержки.
Хлорид, правда, тоже особых знаков внимания своей старой подруге не
выказывал. Посидев на клетке, как бы случайно, он улетал. Второй, относи-
тельно молодой самец даже не присаживался на клетку.
Хлорис была в таком состоянии, что, уезжая в экспедицию, я хорошо
отдавал себе отчет в том, что могу ее больше не увидеть. Столь долго птицы
у меня в то время еще не жили, а приобретшие от старости тогдашний облик
Хлорис, протягивали не больше года. Вернувшись из экспедиции, я увидел к
211
своей радости, что все остававшиеся старики живы и вполне здоровы. Одна-
ко Хлорис не перелиняла и недобор перьев ее явно не украшал. Впрочем, в
таком возрасте не до красоты, было бы здоровье.
Стало ясно, что ноги у Хлорис больны, и ее малая подвижность и неук-
люжесть с этим связаны. Большого труда ей стоило заскочить на самую низ-
кую жердочку. Часто она оставалась ночевать на полу. На жердочке поджи-
мала одну ногу, всем своим видом выдавая страдание. Роговые щитки на но-
гах чудовищно оттопырились, а на ступнях были опухоли, хотя клеща обна-
ружить не удалось.
Смазывание ног разными мазями и пастами эффекта не давало, но как-
то, обстригая ее кривые, направленные в разные стороны когти, я отхватил
по основание один коготь, и из раны показалась густая капля крови, за ней
другая. В отчаянии, что птичка и так едва живая, а я занимаюсь кровопуска-
нием, я схватил настойку йода и обильно смочил ею все ноги Хлорис. Потом
мне пришло в голову, что йод следует попробовать как лечебное средство,
тем более, что он быстро высыхал, и мне не приходилось со страхом смот-
реть как Хлорис с негодованием отчищает с ног различные мази и наверняка
какую-то часть глотает.
Лечение йодом было довольно долгим, но эффект обнаружился быстро.
Опухоли явно спадали. Хлорис не признавала за мной права лечить ее ноги.
Каждый раз, когда я тянулся за ней в клетку, она пыталась увернуться и тра-
тила много сил из немногих, имевшихся у нее, только чтобы не быть пойман-
ной. В руке она иногда пыталась дергаться, но потом затихала, как бы про-
никшись безразличием. Ноги, однако, она не желала вытягивать, и мне при-
ходилось прилагать усилие, чтобы оттянуть ее голени от тела. Кисточкой я
быстро промачивал ноги йодом и некоторое время ждал, пока он подсохнет.
Хлорис покорно смотрела на меня своими коровьими глазами и в них не чи-
талось ничего. Она никогда не пыталась клеваться, как клест и иногда мне
казалось, что она вверяет свою судьбу мне, хотя ей и приходится лежать в
руке брюшком вверх, что для птицы совершенно невыносимо.
Наконец, черные от йода ноги Хлорис приобрели почти нормальный
облик, хотя она еще долго поджимала одну ногу. Она стала уверенней дви-
гаться, сколь это было для нее возможно, ио чесать ногой голову она не рис-
ковала, правильно оценивая свою утраченную устойчивость. Голову она че-
сала о жердочку. Довольно редко на моих глазах она занималась туалетом.
При этом чистила только перья на груди и на верхушках крыльев. Замызган-
ный хвост был вне ее досягаемости, и иногда она оказывалась в неприятном
положении, зацепившись за него коготком заднего пальца. Коготок попадал
в слипшееся опахало пера, и Хлорис оказывалась стреноженной. Она пыта-
лась освободиться и шумом привлекала мое внимание. Первый раз я едва мог
понять, почему она крутится, свернутая калачом. Мне даже показалось, что
это агония.
Старая Хлорис, конечно, воспринимала меня, как нечто привычное, ведь
она видела меня рядом в течение 12.5 лет. И все же, когда я вплотную смог-
212
рел на нее, она испытывала неудобство и старчески семенила по жердочке, то
отдаляясь, то приближаясь. Когда же я отходил от клетки, она подбегала к
самой стенке и, вытягивая шею, смотрела, что я дальше буду делать. Видела
она теперь только одним глазом. Зрачок левого глаза покрылся серо-голубо-
ватым пятнышком - катарактой. Нетрудно было убедиться, что этим глазом
она ничего не видит.
Хлорид по-прежнему вел летний образ жизни, но большую часть вре-
мени проводил в неподвижности. По вечерам он сидел рядом с более моло-
дым самцом зеленушки на карнизе, распушив перья. Когда я лез на полку за
книгами, то молодой самец, сначала выказав озабоченность моим приближе-
нием, перелетал на шкаф. Старый Хлорид не двигался с места и не менял
позы. Весной он внезапно исчез. Забравшись на шкаф, я нашел под ветками
его труп.
Состояние Хлорис как будто улучшилось. Ноги у нее стали совсем здо-
ровые, но перьев сильно не доставало, голова была с солидной плешью. Вме-
сте с тем, она стала двигаться значительно увереннее чем раньше и свободно
запрыгивала на верхнюю жердочку. Большую часть времени она проводила в
неподвижности, в отличие от столь же старого клеста, имела хороший аппе-
тит и, можно сказать, подкопила сил. Уже немного времени оставалось, что-
бы подвергнуться очередному испытанию - линьке и, судя по ее состоянию, у
нее были все шансы пережить этот период и обрести нормальный облик. Но
этому нс суждено было свершиться по моей непростительной глупости.
У Хлорис опять отрос кончик верхней половинки клюва, и я принялся
за уже привычную операцию. Но на этот раз она болезненно дернулась, и я
понял, что зацепил болезненную ткань. Поскольку Хлорис была у меня в
руке, я решил заодно отмыть ей хвост, который давно уже был в помете тех,
кто присаживался на клетку сверху и без зазрения совести испражнялся на
Хлорис. Сама она уже не могла отчистить свой хвост, так как ей было невоз-
можно теперь изогнуться подобающим образом. Так она и жила со склеен-
ными пометом перьями хвоста.
Я опустил ее хвост в ванночку и принялся отмывать его. Хлорис ужасно
перепугалась и вывернулась из руки, упав в воду. При этом она тут же на-
сквозь вымокла, и остатки перьев слиплись, обнажив розовую кожу. Я ощу-
тил какое тело теплое, и поскольку вода не была холодной (дело было летом),
то продолжил отмывание хвоста. Вся процедура заняла чуть более минуты.
Хлорис вновь пыталась сопротивляться, и я спешил, не желая подвергать ее
лишнему стрессу. Затем я сунул ее в клетку и раскрыл руку. Но она лежала на
руке и не попыталась спрыгнуть. Я положил се на пол клетки, но она продол-
жала лежать. Страшная догадка пронзила мозг, и я поспешно извлек ее из
клетки. Она умирала, и через малое время биение сердца перестало ощу-
щаться. Я долго делал ей искусственное дыхание, но это было уже бесполез-
но. В клюве была заметна кровь. Следовательно, обрезая отросший кончик, я
зацепил кровеносный сосуд.
Хлорис умерла от двойного шока, которые я, один за другим, причинил
213
си своими руками. Воистину, мы способны убить своих близких в полной
уверенности, что делаем им добро! И, когда это происходит, какие ужасные
ощущения приходится испытывать! Ведь это можно было предвидеть, и по-
чему Рок оказался столь безжалостным и нагрузил тебя грехом причиненной
смерти, а не дал ее убиенному естественным путем.
Старость птиц проявляется во всех тех признаках, которые сопровож-
дают ее во всем животном .мире, в том числе человека. Функциональные не-
домогания влекут за собой органические и наоборот. Все это отражается в
психике стареющей птицы, и она полностью отдает себе отчет в том, на что
она еще способна. Случаются, правда, отклонения в психосексогенной сфе-
ре. Один самчик чечетки, проживший в комнате 7 лет и имевший комплекс
старческих признаков, мог часами выражать свою нерастраченную страсть
молодой самочке и его мало шокировало се отрицательное отношение к нему.
Утомившись, он тут же засыпал.
Старческий комплекс признаков схватывает птиц, проживших в комна-
те разное время (от 5 до 10 лет). С учетом возможного времени, прожитого
мелкой птицей до неволи, птичья старость может наступить у нес в возрасте
6-7 лет. Старость может проявиться сразу по многим показателям или же
только по отдельным. При интенсивном старении птица утрачивает способ-
ность к полету, хотя еще долгое время может жить, не летая. Нерезкая форма
старости позволяет птице летать, хотя и с заметными усилиями. Иногда спо-
собна летать даже дряхлая птица. Два самца зяблика, которые провели в ком-
нате около 14 лет, летали, "полоща" крыльями, были нс способны задержи-
ваться в воздухе и делать виражи как прежде. Вообще они старались летать
поменьше и предпочитали сидеть на полках под потолком, ложась на брюхо,
откуда наблюдали за происходящим. Всю жизнь они, как и положено зябли-
кам, открыто враждовали. Но теперь, в состоянии немощности они были друг
для друга психологической поддержкой и лишь иногда сипло кричали друг
на друга.
Старые птицы чувствуют приближение смерти, и некоторые способны
отсрочить ее. Много раз клеста и одного зяблика охватывало состояние при-
ступа, напоминающего эпилептический. Птицы при этом падали с веток на
пол и, ломая перья, бились в судорогах. Клесту в клетке не нужно было па-
дать с высоты, но приступы у него были столь же зловещие, как у зяблика.
Они могли случиться в любое время дня и ночи. Обычно я вскакивал и брал
бьющуюся птицу, у которой закатывались зрачки, в руку. Она быстро затиха-
ла и полностью расслаблялась, утратив ощущение чего бы то ни было. Через
некоторое время птица приходила в сознание. Эти приступы, знакомые мне
по безвозвратным случаям, представляют не что иное, как агонию, которую
одни принимают смиренно, а другие оказывают ей сопротивление всем сво-
им существом. Мне казалось, что в этой борьбе я помогаю птицам своим I
полем, но как-то выяснилось, что зяблик, упавший в приступе высоко под
потолком, управился и без моей помощи, пока я бегал за лестницей. Когда я
до него добрался, он уже неподвижно лежал и собирал силы, мутно глядя на
214
меня. Через пару минут он перелетел. Если бы зяблик и клест не оказывали
энергичное сопротивление смерти, их жизнь была бы короче на 1-2 года и
больше. Выскочив из объятий смерти, они ведут нормальную старческую
жизнь. Петь зяблик, конечно, не мог, но довольно часто тихо урчал. Через
какое-то время (неделю, месяц или 2-3 месяца) агония повторялась, и птицам
приходилось снова сконцентрировать всю имеющуюся у них внутреннюю
энергию, чтобы остаться жить.
Однако приступы происходят все чаще. В последние его дни у зяблика
происходило до пяти приступов. Выдержать такую чудовищную нагрузку
птица не может. У нее нет сил сопротивляться. И тогда происходит после-
дний приступ.
Слепые птицы
Старость приводит к старческим болезням, таким как катаракта глаз.
Если Хлорис имела катаракту на одном глазе, то у клеста были поражены оба
глаза. Он ослеп после 11 лет жизни в комнате, но прожил еще 2 года в клетке.
Слепая чечетка прожила в клетке более двух лет. Недуг постиг ее после 8 лет
жизни в комнате, куда она попала со сломанным крылом.
Как то осенью повадились в вольеру воробьи. В самом низу под сеткой
оказалась дыра, через которую они проникали, дырка была не прямая, а пред-
ставляла этакий изогнутый проход. Воробьи пролезали под сеткой и перед
лежащим на пути бруском выскакивали вверх, оказавшись в вольере. Может
быть, это был всегда один и тот же воробей, так как даже двух сразу мне
видеть в вольере не приходилось. Тот же, который прыгал по полу вольеры
внимательно следил за окном. Стоило мне подойти к окну, воробей букваль-
но нырял вниз головой в дырку и был таков. Конечно, никому из моих питом-
цев не приходило в голову последовать примеру воробья,хотя подобная ак-
робатика для многих не составляла никакого труда. Вполне возможно, что
мои питомцы не имели желания подражать воробьям, которых все мелкие
птицы не без оснований недолюбливают. Но может быть у них просто не
хватало сообразительности для оценки действий воробья, который оказы-
вался то в вольере, то на улице.
Убедившись, что эта дырка для моих пернатых остается непостижимой,
я нс закрывал ее, наблюдая с какой уверенностью воробей каждый раз ныря-
ет в нее, заметив, что я за ним слежу.
Но, однажды, в вольере заметался клсст, и я подошел к окну выяснить,
в чем дело. В тот же момент в дырку шмыгнул, словно мышь, воробей. Клест
продолжал безумно биться о сетку, потом зацепился за нее намертво когтя-
ми, но и вися вниз головой он не мог угомониться. По всей видимости, он
наткнулся на воробья, и тот его долбанул клювом. Миролюбием воробьи не
отличаются.
А может быть воробей и не проявил своего недовольства физически, но
клест каким-то образом ощутил нечто незнакомое, чужое. Об этом мне поду-
малось уже после того, как я залез в вольеру и отцепил когти клеста от сетки.
215
Держа клеста в руке, я вдруг увидел блекло-голубые пятнышки на его
зрачках. Это были точно такие же пятнышки, которые я видел на зрачках
моей бабушки, когда она перестала видеть. И тут я понял, что у моего клеста
катаракта обоих глаз, и он ничего не видит. Убедиться в этом было совсем
просто. Приближая и отдаляя руку к голове клеста я быстро установил, что
его зрение утрачено не ссосем. Однако все, ч;о он может различать - это свет
и тьма.
Я разжал руку, и клест, цепко держась за мой палец, начал словно вгля-
дываться вдаль и махать крыльями, не отрываясь от пальца. Он явно не мог
понять, почему он не видит, куда лететь. Наконец, он оторвался от моей руки
и полетел. Сделав маленький полукруг в воздухе, он ткнулся в целлофан,
закрывавший стеллаж с книгами и неуклюже свалился на диван.
Стало ясно, что практическая слепота наступила у него именно теперь,
а до сего времени он немного видел. Кроме того, за многие годы он прекрас-
но изучил пространство комнаты и знал, что где находится. Память помогала
ему находить не только кормовое корыто, но и выход в вольеру. Стычки со
старыми обитателями комнаты ему не угрожали, так как их инициатором был
он сам. Поэтому все птицы его избегали, а он их, видимо, воспринимал на
слух и биополем как нечто привычное. Но встреча с воробьем оказалась для
него выходящей за рамки его восприятий, особенно, если воробей его долба-
нул. Тут клест сразу понял, что перед ним что-то незнакомое и враждебное, и
его охватил панический! ужас, так как он даже не видел, что это такое. Незна-
комость воробья он вполне мог ощутить с помощью своего биополя, инфор-
мационная значимость которого возросла, компенсируя утрату зрения - са-
мого важного канала информации об окружающем мире.
Для меня стало ясно, что теперь клест будет в постоянных затруднениях
и может легко погибнуть, зацепившись когтями за что-нибудь в мое отсут-
ствие. И я поместил его в просторную клетку. Он не был особенно обескура-
жен, так как весь его ежемоментно воспринимаемый мир теперь был ограни-
чен пространством немногим больше его туловища, и только звуки означали
для него существование большого пространства, в котором можно летать.
У него выработалась характерная привычка - быстро обращаться вок-
руг себя. Таким образом он, вероятно, убеждался, что вокруг него нет ничего
опасного.
Он быстро изучил клетку: где лежит корм, где находится баночка с во-
дой, где расположены жердочки. Подолгу он тыкал клювом и загребал все
подряд, языком определяя, что попалось, Всю шелуху он прогонял через клюв
много раз. Корм я клал сразу за дверцей, и он это хорошо усвоил, не стараясь
искать его где-то в другом месте. Самое удивительное то, что он перестал
испражняться в том месте, где лежал корм, понимая, что "жевать" собствен-
ный помет не очень-то приятно. Клюв у него подолгу оставался грязным, так
как все несъедобное, смоченное слюной к нему прилипало. Поев, клест безо-
шибочно подходил к ванночке с водой и, вытянув слегка шею, опускал клюв
в воду несколько раз. Случалось так, что именно в то время, когда он собрал-
216
ся попить, я менял воду. Клест и тут совершенно точно опускал клюв в место,
где должна быть вода, и был озадачен тем, что ее нет. Нередко я просил его
подвинуться, ставя баночку на место и подталкивая его при этом. Клест оби-
женно отбегал, но тут же возвращался и пил.
Он привык сидеть на дальней нижней жердочке, а ближнюю жердочку
обычно пробегал, пригнувшись под ней. Сидел он "лицом" к окну, вероятно,
ощущая некоторый свет, действовавший на него благоприятно. Кроме того, в
этом положении он находился лицом к кормовому корыту за стенкой клетки.
Он мог слышать звуки, доносящиеся из корыта, и пытаться определить, что
там происходит.
На верхние жердочки он не забирался, хотя с привычной жердочки вни-
зу, на которую он запрыгивал без промаха, он мог клювом достать более вы-
сокую жердочку. Очень часто он пританцовывал на своей жердочке и прика-
сался клювом к более верхней. У него было явное намерение забраться повы-
ше, но он не решался. Все же несколько раз ему удавалось перебороть свой
страх, и я видел его сидящим на жердочке второго яруса. С нее он мог бы без
труда забраться и на третий ярус, но этого никогда не случалось. Он не ре-
шался даже перевернуться на более высокой жердочке и оставался в том на-
правлении, в котором запрыгнул на нее. Он, конечно, знал, что слезть при-
дется не иначе, как падая, а падать, не видя куда, неприятно, даже зная, что
внизу ничего нет и вообще тут всего 15 см высоты.
Старая, слепая птица - что может быть трагичнее?.. Она неспособна
жить так, как ей предназначено природой, т.е. летать. Но, если рожденный
ползать летать не может, то рожденный летать, в силу суровой необходимос-
ти, осваивает способность ползать. Только бы жить!..
Правда, клеста нельзя было назвать ползающим. Да и летать он мог,
даже через год после того, как стал слепым. Иногда я вытаскивал его из клет-
ки и сажал на руку. Он пытался всматриваться куда-то, махал на месте крыль-
ями, потом отталкивался от руки и неуверенно летел, вопреки известной по-
говорке, т.е. куда глаза не глядят. Однако, такая разминка всегда кончалась
падением, иногда весьма неуклюжим, с ударом обо что-либо. Нельзя сказать,
что клест испытывал удовольствие от того, что полетал.
Став слепым, он молчал недолго. У него оставались лишь три способа зат-
рачивать энергию: искать на ощупь корм, танцевать по жердочке, взмахивая кры-
льями (физическая разминка) и петь. К пению его, наверняка, подвигнуло посто-
янное слышание поющего самца зеленушки. Ведь он давно и сам переключился
на песню зеленушки и практически забыл голос своего вида. Он и меня приучил
к своим песне и позывкам так, что когда я вдруг услышал настоящий голос кле-
ста, то лишь тогда вспомнил его и понял, что мой клест делает это совсем не так.
Он мало чавкал, что так характерно для клестов и почему они безошибочно уз-
наются в природе тогда, когда их еще и не видно. Помнится, у меня жил клест,
который мог громко чавкать час подряд. Тогда у меня была жена, от этого чавка-
нья только что не лезущая на стену. Тот клест, вероятно, помог ей осознать, что
лучше иметь мужа, любующегося птичками по телевизору.
217
Чавканье клестов - это их позывка, имеющая значение группового сиг-
нала. Перелетая с елки на елку, чавкающие клесты ощущают свою общность
и, следовательно, каждому из них требуется меньшая настороженность. Мой
старый клсст чавкал в начале своей жизни в комнате, но потом наслушался
зеленушек и перенял их журчащую позывку. Если же он вспоминал свое чав-
канье, то и оно получалось у него уже не так, как положено клесту.
Как-то я купил молоденького клеста самца и посадил его в клетку к сле-
пому. Новичок несколько раз пугался и бросался на заднюю стенку клетки,
пару раз сбив с жердочки слепого старожила. Старик был возмущен. Он крях-
тел, тыкал раскрытым кривым клювом в сторону мнимого "врага", который
находился уже совсем в другом месте. Новичок, однако, оказался на редкость
непугливым. Он быстро усвоил,что главная опасность для него вовсе не я,
сидящий рядом с клеткой, а его беснующийся сородич, который, однако, ог-
раничен в своей ярости нижней частью клетки. Мне кажется, что новый клест
понял, что старик ничего не видит и весь его шум - это чистая символика.
Поэтому он спокойно занял верхний ярус жердочек и поглядывал оттуда на
своего гонителя. Тот оставался в напряжении и внимательно прислушивался,
стараясь определить, где находится пришелец и что он делает.
Новичок почавкал, и старик, конечно, узнал, что его сосед тоже клест.
Разумеется, он не бросился с объятиями к новичку, хотя, несомненно, стал
спокойнее. Голоса он, однако, нс подавал и продолжал ревниво прислуши-
ваться. Все же, когда новичок спускался на пол поесть, выбирая момент на-
хождения старика подальше от корма, стычки не происходило. В первый же
вечер новый клест скромно попел, а старик послушал. Тем нс менее, его на-
пряжение сохранялось: еще бы, ведь сосед может сожрать весь корм!
Чтобы нс испытывать излишне несчастного слепца, я выпустил нового
клеста в комнату, тем более, что он уже осмотрелся и был на удивление спо-
койным. Не проявляя ни к кому враждебности, новый клсст повел себя так,
словно эта комната была ему знакома давным-давно. К сожалению, на следу-
ющий день он обнаружил в потолке вольеры дыру и нс преминул воспользо-
ваться ею.
Несмотря на то, что старик послушал настоящую клестовую песню, а
также и подобающее "чавканье", что могло бы ему напомнить его юность и
родные голоса, он ни разу нс запел по-клестовому. Вероятно, прослушивание
было слишком кратковременным, а воспоминания о юности были начисто
стерты в памяти. Мне кажется, что через год после утраты зрения он забыл
даже, что когда-то видел. Теперь он воспринимал свою жизнь так, словно
ничего другого и быть не может. Об этом говорила его жизнерадостность,
проявляющаяся буквально во всем. Во время еды он мог, например, вдруг
вскинуть голову и ни с того и с сего пустить трель. Он пытался купаться,
правда, только брызгаясь. Но даже таким способом ои умудрялся вымочить
всю верхнюю половину тела. При этом доставалось и мне. Если я писал око-
ло клетки, то вскоре приходилось уходить за другой стол, чтобы потом не
выжимать из рукописи воду. После такого купания клест, естественно, тща-
218
тельно чистил перья. Его опрятность вообще была поразительна. Даже во
время еды он вдруг спохватывался, что пара перышек на животе или на спи-
не лежат не так, как надо, и он немедленно приводил их в должное положе-
ние. А уж сидя на жердочке, он посвящал туалету немало времени. Только
открыв утром глаза, он сразу приступал к причесыванию перьев, словно за
ночь они разлохматились.
Зимой сигналом для его пробуждения было бряканье посуды около клет-
ки. Это я пил чай. Иногда случалось, что я работал по ночам и пил чай где-то
среди ночи. Клест просыпался и начинал свою обычную активность, пола-
гая, что наступило утро.
Ограниченное слухом восприятие мира как бы выпятило значение слу-
ха в жизни птицы, поскольку клесту приходилось постоянно прислушивать-
ся. Конечно, и зрячая птица прислушивается, но у нес зрение дает важней-
шую информацию, которую слух только дополняет. Когда же нет зрения, оно
должно быть компенсировано слухом. И птица внимательно слушает, не дви-
гаясь при этом. Она сосредоточена на звучании.
Клест и раньше знал мой голос и различал средн прочего мое обраще-
ние к нему. При этом он явно понимал топ, в котором я к нему обращаюсь.
Если я просто окликал его ради общения, он спокойно оборачивался и смот-
рел на меня. Но, когда я прикрикивал на него за хулиганские действия с ма-
ленькими, он чувствовал, что дело худо и довольно часто, хотя и не всегда,
скромненько усаживался где-нибудь. О том, что он понимал мое обращение
именно к нему, можно судить по тому, что, если я по той же причине грозил
зяблику, клест оставался спокоен.
Во время слепоты клеста его реакции на мой голос стали более вырази-
тельными и совершенно однозначными. Тут уж нельзя было заподозрить, что
я наделяю своего клеста каким-то сверхъестественным пониманием. Бывало
так, что когда я приходил с работы, клест спал. Я обращался к нему, и нужно
было видеть как быстро он преображался. Он немедленно пробуждался и
начинал бегать по жердочке, чистить перья, а затем и покрикивать. Когда я
вплотную приближал голову к клетке и буквально на ухо говорил ему что-
нибудь вполголоса, он очень внимательно слушал, устремив свои блеклые
глаза в мои. Конечно, он понимал, что мой рот находится в паре сантиметров
от его головы, но никакого страха нс испытывал. Им целиком владел интерес.
Разумеется, я мог нести ему на ухо любую околесицу, но сопровождаемую
добрыми вибрациями. Их-то он и воспринимал. Точно так же один человек
может воспринимать речь другого на незнакомом ему языке. Дети хорошо
понимают по вибрациям, когда их журят, а когда ругают от души, хотя могут
звучать одни и тс же слова.
Способность клеста слушать легко связывалась с его имитаторскими
возможностями. Понятно, чтобы что-то воспроизводить голосом, нужно хо-
рошо послушать как это делается. Через полтора года слепоты клеста я как-
то был озадачен его новой песней. Что-то было знакомое в этой песне, но из-
за явной фальшивости не угадывалось. Но вскоре я сообразил, в чем дело.
219
Тем летом рядом с домом где-то загнездились мухоловки-пеструшки, и пе-
сенка самца раздавалась то и дело. Ее-то и пытался воспроизвести клест, на-
слушавшись через открытое окно. Однако довольно быстро он разочаровал-
ся в своем исполнении этой песенки и вскоре забыл ее. Это, однако, было
свидетельством того, что его внутренние устремления не изменились с тех
пор, как старость сыграла с ним неблаговидную шутку, лишив его зрения.
Случалось, что я забывал закрыть дверцу клетки. Клест этого, конечно,
не замечал, но зато другие отлично понимали, что есть шанс слопать корм
клеста. Чечетки и чижовка иногда пробирались в клетку через заднюю стен-
ку, где имелся достаточный для них проем. Хотя в кормовом корыте недо-
статка в корме не было, все же поживиться где-то как бы запретным яблочком
— черта не чуждая птицам. При этом они согласны даже идти на риск получе-
ния взбучки и не заботятся о путях отступления, так как, забравшись в клет-
ку, обычно не могут сразу найти тот путь, которым они проникли в нее.
Обнаружив, что он в клетке не один, клест впадал в неистовство. Было
бы несладко чечетке или чижовке, подвернись они ему под разинутый клюв,
которым он тыкал во все стороны, не видя "противника", а только слыша его
трепыхание по клетке.
Как-то я подсадил к слепому клесту только что купленного щура. Исто-
рия, имевшая место с молодым клестом, повторилась, за исключением того,
что старик, как мне казалось, понял, что на его корм претендует не его соро-
дич. Щур терпеливо сидел на верхних жердочках и боялся спускаться, пред-
почитая слегка поголодать, чем подвернуться взбешенному клесту, снующе-
му по полу в поисках "врага". Лишь когда клест устраивался в заднем конце
клетки спать, щур осторожно спускался к корму, на который он долго с вож-
делением взирал сверху. При этом клест его занимал значительно больше,
чем я, сидевший у самой дверцы клетки. Стоило клесту шевельнуться, как
щур тут же устремлялся вверх, словно зная, что клест туда не полезет. От
моего шевеления он тоже бросался вверх, а не в направлении от меня, по-
скольку там сидел клест.
Зимой несколько раз проводились сеансы Кашпировского, и я устраи-
вался на диванчике против телевизора, посадив клеста на грудь. Он, есте-
ственно, пытался куда-нибудь податься, но будучи несколько раз возвращен-
ным на место, вращался вокруг себя и успокаивался. Сеансы не принесли
нам никакой пользы, хотя я четко ощущал энергетику, исходящую с экрана
телевизора. Клест едва ли расслаблялся более, чем эго предусмотрено при-
родой для птичьего племени. Я же расслаблялся, как было рекомендовано,
но, когда однажды на фоне экрана замелькала моль, мое расслабление мгно-
венно сменилось тигриным напряжением. Едва не забыв про клеста, я бро-
сился на моль, чуть не хлопнув по носу изображение Кашпировского. Но
как-то раз он подействовал на меня усыпляюще. Сквозь дрему я скосил глаза
на грудь. Клест тоже клевал носом. Однако катаракта у него под влиянием
Кашпировского не исчезла, также как и мои болячки, шрамы и седина оста-
лись при мне. Что ж! Кашпировский ведь не излечивал, а только создавал
220
установку у людей на самоизлечение, т.е. он вызывал у них к действию их
собственные природные возможности, которые они утратили, привыкнув жить
внешней жизнь, под чьим-то руководством. Просто удивительно, насколько
это переродило психику людей и, по всей видимости, стало передаваться по
наследству, так что даже дети потеряли свою духовную регуляцию здоровья,
данную природой. Мы с клестом сами создавали свои установки, и наши бо-
лячки уже не могли быть ими так просто преодолены.
Обмен веществ у клеста был явно нарушен. Это выражалось в том, что
каждые два месяца его клюв израстал невероятно. Есть ему становилось очень
трудно. Приходилось брать щипцы и производить операцию обрезания. Пос-
ле операции клест всегда был подавлен, но после первой же ночи его равно-
весие восстанавливалось, и он начинал вскрикивать и чиститься. Последняя
процедура давалась ему все труднее, особенно хвост. Чтобы почистить хвост
птица изгибается и пропускает каждое рулевое перо через клюв от его осно-
вания до конца. С течением времени старый клест еще более старел и, нако-
нец, ему стало невмоготу изгибаться и доставать основания рулевых перьев.
Он падал при этом с жердочки, теряя равновесие. И он перестал чистить
хвост. На конце хвоста образовывались наросты от размазываемого им поме-
та. Пришлось ввести искусственную процедуру отмывания хвоста, чем мы
занимались по воскресеньям. Разумеется, клсст воспринимал это как издева-
тельство над несчастной, слепой птицей. Он чавкал и дергался, норовя ус-
кользнуть. Я ощущал, что под кожей у него еще добротный слой жирка и
крепкая еще мускулатура. Хотя птице вредно иметь лишний жир, клест все-
гда был несколько жирноватым, и я не считал возможным сажать его на дие-
ту. Добро бы все птицы проживали столько, сколько этот клест - 13 лет толь-
ко в моей комнате. Я сам ощутимо постарел за это время, а соседи нарожали
и вырастили детей.
После того как хвост у клеста становился чистым, весь он, ополосну-
тый, угрюмо сидел в клетке и переживал оскорбление. Обсохнув, он внезап-
но начинал журчать по-зеленушечьи. Стало быть, негатив прошел. Клест на-
чинал рыться в перьях и, прерываясь от этого благородного занятия, вскри-
кивать.
Линька у него прошла лишь частично, но он и всегда линял понемногу.
Все же теперь этот процесс у него должен был быть более болезненным, чем
обычно из-за нарушения обмена веществ. Слишком много материала шло на
бесполезное разрастание клюва, а тут еще надо перья отращивать. Через год
после начала слепоты клест стал молчаливым и даже днем большую часть
времени спал. Я начал думать, что скоро его душа покинет комнату, но он
выправился, вошел в свою норму. Мне даже стало казаться, что его катаракта
стала не столь явной, и, что он стал видеть лучше. Во всяком случае, когда я
подставлял ему под нос палец, была заметна реакция, чего раньше не было.
Иногда он даже убегал в свой угол, тогда как раньше ему для этого нужно
было постучать по носу. Как-то он услышал Элвиса Пресли и, мгновенно
среагировав на голос этого несравненного певца, старался его перекричать.
221
Немощь охватывала его медленно, но властно. Все труднее становилось
ему запрыгивать на жердочки, хотя они и возвышались над полом всего на 3-
4 см. Запрыгнув на жердочку, клест с трудом удерживался на ней, так как
одна нога действовала плохо. Желание почесать голову все чаще заканчива-
лось падением с жердочки, что на первых порах действовало на клеста угне-
тающе, но он довольно быстро примирился. В конце концов он просто пере-
стал запрыгивать на жердочки.
Вместе с тем. чувствовалось, что он слабеет. Нога стала болеть, и он
постоянно поджимал ее. Подавать голос он перестал. Вся жизнь его теперь
сосредоточилась в одной части клетки близ дверцы, куда я сыпал корм, и где
стояла баночка с водой. Испражнялся он теперь здесь же, так как не было сил
передвигаться в дальний угол клетки. Тем нс менее замызганным он не выг-
лядел, поскольку в самом плачевно состоянии постоянно чистил перья. Он
умудрялся даже изогнуться и протащить краевые перья хвоста через клюв. А
грудь, брюшко и крылья он прихорашивал то и дело. Наиболее сложно было
для него чесать голову, так как на одной ноге он нс мог устоять даже на полу.
Отведя ногу за крыло, чтобы приблизить ее к голове, он падал на бок и вы-
нужден был, всплеснув крыльями, выправлять равновесие, так и нс почесав-
шись. На жердочке он мог просто почесать голову о нее, нс прибегая к помо-
щи ноги, но чесание о заваленный кормом пол цели не достигало. Вместе с
тем потребное гь чесания головы возросла. Общая слабость привела к тому,
что корм он стал загребать, открыв клюв и проводя правым боком головы по
полу. При этом неизбежно засорялся глаз. Хотя глаз зрения ему не давал, но
раздражение слизистой оболочки создавало неприятное ощущение. Я несколь-
ко раз прочищал ему глаз кисточкой и смачивал его лсвомицитином на ночь.
Постоянно он засорял только правый глаз, т.е. возил по полу одной стороной
головы. Вскоре глаз закрылся. Осталась лишь малюсенькая щелка, в которой
обычно находилась сорина. Видимо, она не особенно его беспокоила, так как
он то и дело принимался дремать. Нога причиняла ему значительно большее
беспокойство, и он постоянно ее поджимал. Видимых нарушений нс было
заметно, но что-то нужно было предпринять. Несколько дней я смазывал ногу
настойкой календулы, но это не устранило боль. Затем я стал смазывать ногу
мазью Вишневского, которая содержит деготь и ее целесообразно пользовать
во многих случаях, в том числе при наличии клеща, поселяющегося в рого-
вых покровах птичьих ног. Клеща я, правда, у клеста не обнаружил, но при-
менение мази Вишневского дало отличный эффект. Клест стал уверенно вста-
вать на ногу уже после второго сеанса. С улучшением состояния ноги он стал
частенько чесать голову. При этом он буквально ложился на бок, опираясь на
крыло, что для птицы совсем несвойственно. Весь его облик во время проце-
дуры чесания головы мог бы показаться весьма комичным, если бы не был
трагичным.
Мне уже не раз приходилось наблюдать, что в критической для себя
ситуации птица способна на действия, которые нельзя назвать иначе как эк-
стравагантными. Она в буквальном смысле умудряется делать то, что для нес
222
противопоказано природой в обычном состоянии. Ну, где это слыхано, что-
бы птица ложилась на бок и чесала себе глаз или ухо?!
После того, как клест перестал сидеть на жердочке, он только вначале
периода жизни на полу изредка подавал голос. Причем это было довольно
бодрое зеленушачье бренчанье, которым он отвечал на голоса птиц в комна-
те. Клест словно оповещал всех, что еще не вечер. Но по мере того, как нога
прогрессивно отказывала, и в связи с этим возникли и другие проблемы, он
перестал подавать голос, что и нс удивительно. Однако попытки почиститься
он не прекращал до конца. Поэтому в отличие от других моих старцев он
выглядел несравненно более опрятным. Даже чесание головы, дававшееся
ему с таким трудом, было связано не столько с каким-то зудом, сколько со
стремлением расшевелить перья и затем уложить их как полагается, уже кож-
ным движением, одно к одному.
Когда я брал его в руки, он энергично сопротивлялся. В нем еще чув-
ствовалась сила, хотя было заметно, что тело его истощилось; киль торчал
остряком, чего ранынс никогда не было. Впрочем, сопротивлялся он, в ос-
новном, только когда я держал его в обхват, да еще и оттопыривал его ноги,
чтобы смазывать их, и при том нередко переворачивал его на спину, чего
птица органически нс переносит. Если же я не производил над ним насиль-
ственных действий, то он мог спокойно посидеть на ладони или на пальце,
но в конце концов начинал топтаться, вглядывался незрячими глазами куда-
то в бесконечность, вздрагивал крыльями и, наконец, решившись, фланиро-
вал на пол. Надо заметить, он никогда не ударился о пол, как это случалось с
другими птицами. Когда я, чистя клетку, отсаживал его в кормовое корыто,
он, видимо, вспоминал его и ощущал себя очень спокойно, никуда не бегая. В
корыте он мог просидеть хоть два часа, нс отлучаясь с него. Но приходилось
иго убирать, так как вся "мелочь" ис желала слетать в корыто, пока там сидит
клест, и предпочитала голодать. Старые грехи клесту не прощались. Даже
спустя 2.5 года, за которые клест никого нс мог обидеть, мелкие птахи по-
мнили его прошлое отношение к ним и ис хотели приближаться к нему, если
он находился вне клетки. На клетку же они садились, нс обращая внимания
па сидящего в ней клеста.
Становилось все очевиднее, что дни клеста сочтены, и ничего нельзя
сделать. Накануне Нового 1992 года мне даже казалось, что новогодняя ночь
будет отравлена его смертью, но я ошибся. Дух клеста был могуч в сравне-
нии с его изношенным телом, в котором он поддерживал жизнь, казалось бы,
совершенно невыносимую. Утром он теперь спал дольше обычного, но, как
полагается, с носом, зарытым в перья на плече. Поскольку он спал у самой
дверцы, то, насыпая корм, я часто задевал его рукой. Клест при том нс про-
сыпался.
Когда я приходил с работы и заговаривал с ним, он испытывал явное
удовлетворение. Он уже так давно жил только на слуху, что всякое звуковое
изменение окружения воспринимал очень чутко. Мой голос он давно вос-
принимал положительно, и было даже занятно наблюдать, как, недвижно сидя
223
на жердочке, он поворачивает голову в направлении моего голоса и, не ми-
гая, смотрит, словно внимательно вслушивается в то, что я ему говорю. Я
уже подчеркивал, что у этого клеста была прекрасная способность пересмеш-
ника, а научаются пересмешники именно внимательно прислушиваясь к тому,
что им говорят, точнее многократно повторяют спокойным голосом. Клест,
разумеется, нс стремился запоминать все то, что я ему говорю. Ему просто
было приятно слышать знакомый голос, который связывал его со всем про-
шедшим, и был своего рода сигналом, что жизнь продолжается. Даже смазы-
вание ноги, сопровождаемое неприятным держанием его в руке, но с увеще-
вающим голосом, проходило без особой травмы для его психики. Оказав-
шись в клетке, он тут же забывал о вопиющем нарушении его неприкосно-
венности и принимался тыкать клювом в пол в надежде зацепить какое-либо
семя и начинал немедля чистить перья (дескать, разлохматили всего!).
Когда с ногой стало лучше, он начал прыгать с относительной легкос-
тью, и я уже начал подумывать, что он может еще выкарабкаться. Но я снова
ошибся. Через три недели после Нового года, придя с работы, я как обычно
окликнул клеста. Он, как обычно, оживился, но, на этот раз его оживление
озадачило меня. Оно было чрезмерным. Клест буквально вспархивал и пере-
летал из одного конца клетки в другой. У него и раньше случались приступы
необычного оживления, но теперь это показалось мне подозрительным. Я
вспомнил Серушку, которая буквально преследовала меня последние два дня
перед ее смертью. Но она была лётная, зрячая, не столь старая. И все же
какая-то ассоциация возникла.
На некоторое время оживление клеста улеглось. Он просто устал. Одна-
ко вечером, находясь в смежной комнате, я услышал отчаянное трепыхание,
и мозг пронзило подозрение -- агония?! Так оно и оказалось. Клест лежал на
полу клетки, распластав крылья. Я вытащил его и старался греть своим по-
лем. Сердце прослушивалось нечетко, иногда оно словно замирало. Тело было
обмякшим, но голова еще держалась. Через 10 минут клест встрепенулся,
напружинился. Было заметно, что к нему вернулось сознание. Во всяком слу-
чае он понял, что находится в моей руке, но вырываться не стал, не до того
было; ведь он уже заглянул за грань жизни, с которой он упорно не хотел
расставаться.
Время беззвучно гнало минуты и, наконец я ощутил, что сердце его бьет-
ся в нормальном ритме. Но это длилось недолго. Наступил завершающий
этап агонии. Несколько раз клест сильно изогнул хвост кверху. Клюв его при-
открылся. Он испражнился раз за разом, причем второй раз уже какой-то
зеленоватой жидкостью. И, наконец, сердце стукнуло последний раз, и от-
крытый глаз сразу стал пепельным и сморщенным. Своим полем я продлил
его жизнь всего на полчаса. Очень быстро наступило окоченение трупа.
Вспоминая затем его поведение, я, конечно, прежде всего припомнил
его необыкновенное оживление. Он, стало быть, ощущал подход смерти и
стремился в буквальном смысле улететь от нее. А может быть, он, подобно
Серушке, взывал таким образом к моей помощи, заслышав мой голос. И ког-
224
да все было кончено, я, конечно, размышлял о том, что надо было бы сразу
подействовать на него своим полем, а не ждать пока начнется агония. Ведь
уже бывали, и не раз, ночные катаклизмы, которые я рассматривал как явле-
ние смерти, которую удавалось прогнать, подержав клеста в руке, вливая в
него свою энергию.
После клеста клетка пустовала недолго. Однажды старая чечетка слете-
ла сверху и попала между веток около кормового корыта. Она быстро выбра-
лась и встала на ветку, но смотрела как-то странно, вытягивая шею. Потом
прыгнула вниз и попала одной ногой на бортик корыта, а другой в само коры-
то. Ловкость ее движений скрадывала ее промашки, но все же они были за-
метны. Я подошел и нагнулся над ней. Птичка ковырялась в корме, погляды-
вала на меня и... в упор не видела. Чечетка была совсем слепая. По-видимо-
му, недуг развился совсем недавно. Я не допускал, что птичка долго жила в
комнате на ощупь и по слуху. Но все же даже приблизительно этот срок оце-
нить было невозможно. Пятнышек катаракты на глазах не было, т.е. причина
слепоты чечетки была иная, чем у клеста.
Я накрыл птичку рукой, и тут он словно взбесилась. Тщетно пытаясь
освободиться, она жалобно кричала. Точно также она кричала, когда 8 лет
назад соседка принесла ее мне в закрытом решете, найдя ее в парке со сло-
манным крылом. Меня очень удивило тогда, что это была тундряная чечетка,
т.е. родом она была откуда-то из далекого севера. Эти чечетки отличаются от
более южных миниатюрным клювом и белой поясницей.
В клетке я разжал руку, и чечетка бросилась на заднюю стенку. Она сра-
зу сообразила, что оказалась в клетке, и была в отчаянии, несмотря на свое
незавидное состояние. Эта чечетка всегда отличалась от других чечеток сво-
им независимым характером и даже некоторой жесткостью.
Пометавшись в клетке, она неожиданно успокоилась и скоро уже шари-
ла клювиком по полу в поисках корма. Через пару дней она уже вела себя в
клетке так, словно все эти годы просидела в ней. Она очень быстро уяснила
все, что ей требовалось. Надо сказать, что независимость этой чечетки была
связана и с ее более развитыми, чем у других чечеток, умственными способ-
ностями.
В отличие от клеста, чечетка сохранила прекрасную физическую фор-
му, т.е. она могла летать с такой же легкостью, как и годы назад. По жердочке
она бегала как челнок. Несмотря на подвижность, на препятствия она наты-
калась мягко, а не с размаху. Добежав до стенки клетки, она ставила на нее
ногу и делала своеобразный реверанс. Если она встречала на своем пути мой
палец, то соприкоснувшись с ним, она ставила на него ногу и касалась клю-
вом, пытаясь выяснить, что это такое нарушает количество движения в одну
сторону. Она тут же обнаруживала истинную природу препятствия и прини-
малась усердно долбить палец.
Как я уже говорил, в конце концов птицы свыкаются с тем, что не видят;
и начинают петь и перекликаться со зрячими обитателями комнаты. После-
днее особенно важно для общественных птиц, поэтому для слепой чечетки
225
жизненно необходимым фактором была голосовая связь с более молодыми
чечетками, которых она знала еще будучи зрячей. Общение сообщало ей
жизненную энергию, и чечетка, уже перевалившая за 10 лет, оставалась очень
подвижной и даже лётной. В клетке она нередко перелетала от стенки к стен-
ке, а, когда я вынимал ее из клетки, она могла улететь куда-нибудь на шкаф и
свалиться там, наткнувшись на ветку. Удивительным образом она натыкалась
на препятствия, словно воздушный шарик, и падала тоже мягко и безболез-
ненно, как будто ее окружала воздушная подушка. Однако падения действо-
вали на нее морально. Она не понимала, почему не получается то, что всегда
было привычным образом действий.
Как и клест, чечетка слушала мои излияния ей на ухо и оживлялась,
когда я приходил с работы и подавал голос. Жизнь, как известно, состоит из
питания, чтобы поддерживать материальное тело, и получения впечатлений,
чтобы поддерживать душу. У слепой птицы душевная деятельность зависит
от того разнообразия звуков, которые она слышит, особенно, если с опреде-
ленными звуками у нее в памяти имеются какие-то ассоциации.
Приблизительно год чечетку нельзя даже было назвать больной, если
бы не ее слепота. Утром она слушала как я открываю дверцу клетки и насы-
паю корм. Этому предшествовали звуки от бутылки, которой я давил семеч-
ки. Поэтому у нее выработались рефлексы на последовательность звуков.
Прослушав ее, чечетка повисала на жердочке вниз головой, отрывалась от
нее и становилась на ноги. Довольно часто она не сразу находила корм, дви-
гаясь в другом направлении и проверяя клювом, что находится перед нею.
Однако много времени поиск не занимал. Устроившись около кучки, она при-
нималась пробовать, что попадает в клюв. Кое-что сдвигалось языком вбок и
выпадало из клюва. Она явно руководствовалась вкусовыми ощущениями, а
возможно и обонянием. Покушав, она подскакивала к стенке клетки, прыга-
ла на нее и по ней добиралась до любимой жердочки, хотя случалось, устра-
ивалась и на других жердочках. На жердочке она, прежде всего, тщательно
чистит клюв, а затем прислушивается: что делается вокруг? Как там товар-
ки? Убедившись, что все спокойно, она пускает громкую трель. Иногда ей
кажется, что в воздухе висит какая-то напряженность. И она начинает бегать
по жердочке с позывками, останавливается и прислушивается, и продолжает
изящно семенить взад-вперед. На мой взгляд в комнате ничего из ряда вон нс
происходит, но у нее свои взгляды.
Полтора года слепая чечетка сохраняла свою воздушную легкость в дви-
жениях и пылкость звукового общения. Но потом она словно отяжелела. С
жердочки она часто попросту плюхалась. Настенная акробатика теперь шла с
усилием. Чечетка подолгу молчала. Она прошла линьку и отрастила отлич-
ный хвост вместо огрызка, в который превратился прежний. Видимо, линька
и явилась причиной того, что на чечетку как-то сразу навалилась старость,
хотя она еще была далека от дряхлости и иногда испытывала прилив бодрос-
ти.
В это время я подсадил к ней старого зяблика, припадки которого учас-
226
тились. Скоро он освоился, и падучая его на время оставила. Чечетку зяблик
не трогал, за исключением тех случаев, когда скачущая чечетка натыкалась
на него. Зяблик тюкал чечетку, хотя и злобно (дескать, фурия какая-то, не
видит куда прет!), но слабо. Чечетка, тем не менее, жалобно кричала, так как
это вообще ей было свойственно. Но она так и не усвоила, что зяблик облю-
бовал заднюю жердочку и, размявшись, возвращается на нее, тогда как че-
четка обычно спала на передней жердочке. Однако иногда она обскакивала
всю клетку и непременно натыкалась на зяблика.
Наконец, ей стало ясно, что в клетке она не одна и от соседа ничего
хорошего ждать не приходится. Это было неприятное для нее открытие, ведь
больше года она могла двигаться по клетке как хотела, а поскольку клетка
просторная, то места для прогулок ей было достаточно. А теперь, выходит,
что она должна кого-то остерегаться. Сидя на своей жердочке чечетка пово-
рачивала голову за спину и словно всматривалась... где там тот... другой. На
самом деле она, конечно, не всматривалась, а вслушивалась, располагая уши
в направлении звука. Она, конечно, не претендовала, как клест, на монопо-
лию клеточного пространства; лишь бы ее не торкали.
Когда зяблик падал в припадок, чечетка со страхом вслушивалась в тре-
пыханье и не могла понять, что происходит. Возможно, что она заметила,
когда осталась в клетке одна, так как перестала оглядываться в дальний ко-
нец, где обычно сидел зяблик.
Между тем, здоровье ухудшалось. Все чаще чечетка как будто отключа-
лась от внешнего мира. Потом она начала спать так, что не пробуждалась
утром, когда я завтракал рядом и гремел чайником. Днем ее тоже клонило в
сон. Пушистый шарик пульсировал при затрудненном дыхании. Стало труд-
но, а вскоре и вовсе невозможно забраться на жердочку, и птичка спала на
полу. Однажды утром я нашел ее мертвой. Вероятно, смерть пришла ночью.
Но птицы не умирают в позе спящей, т.е. с клювом, зарытым в перья плеча.
Они успевают проснуться или во всяком случае поднимают голову, чтобы
последний раз сделать вдох, потому что на выдохе душа оставит тело.
В отличие от других умерших в комнате птиц выражение лица мертвой
слепой чечетки было не таким как при жизни. Оно утратило неуловимый дух
независимого характера, и весь облик трупика говорил о смирении и покор-
ности перед неизбежностью судьбы.
Слепые птицы учат тому, что даже когда потеряна видимость окружаю-
щего мира, и перед глазами всегда стоит чернота, можно чувствовать сколь
прекрасна жизнь. И пусть тело потеряло с годами гибкость, и появились раз-
ные другие проблемы со здоровьем, слепая птица старается вписываться в
окружающую среду и сколь можно, пропускает ее через свое восприятие.
Разумеется, восприятие окружения птицей, прожившей многие годы в ком-
нате, отличается от такового птицы в природе. Птицы в комнате утрачивают
ощущение опасности. Оно сменяется соблюдением осторожности, необхо-
димой в любой обстановке. Это и доказывают слепые птицы после свыкания
со своим недугом. Они по-прежнему полны жизнелюбия, которое и выража-
227
ют всем своим поведением, поскольку прониклись ощущением безопаснос-
ти. По мере истощения жизненных сил они приближаются к роковой черте с
ощущением исполненной полноты бытия, отведенной им.
Смерть птиц
В разных частях этой книги немало сказано о смерти конкретных птиц,
живших в моей комнате. Так уж создан этот мир, что птичий век значительно
короче человеческого. Каждый, кто в течение многих лет содержал птиц, дер-
жал в руках их трупики и сокрушался о том, что во всем мире никому нет
дела до того, что умерла птичка. Но разве может быть иначе? Только тот, кто
взял на себя ответственность за живое существо, должен пережить в своей
душе трагедию конца до сих пор непонятого наукой явления, называемого
жизнью.
Из того, что было сказано о Зинзюхе, слепом клесте, одном из зябликов
и др., явственно следует, что птицы ощущают приближение смерти. Как пра-
вило, они не желают умирать. Птицы с сильным характером противятся смерти
теми же способами, какими избавляются от житейских неприятностей, т.е.
бьются или пытаются улететь. Однако многие птицы встречают смерть без
сопротивления и даже не агонизируют. Некоторые умирают в состоянии комы,
т.е. утрачивают чувствительность за какое-то время до того, как перестанет
биться сердце.
В естественных условиях иногда случаются трагедии в мире птиц. На-
пример, при резком похолодании после оттепели зимой или ранней весной,
когда все покрывается корочкой льда, могут погибнуть целые стаи чижей,
чечеток и других мелких птиц. В последние десятилетия зафиксировано много
случаев массового отравления птиц в результате человеческой деятельности.
Но в отсутствие экстремальных ситуаций птицы в природе умирают
незаметно. Нет никакого оповещения окружения о том, что кто-то из них
собрался умирать или уже умер. Птичьи трупы незамедлительно исчезают.
Каждый из людей, кто исходил тысячи километров по диким местам, знает
какую редкость представляет птичий труп. Мясо нс залеживается на земле.
Его быстро находят и съедают. Желающих много - от насекомых и прочих
беспозвоночных до могучих зверей вроде медведя. Только на птичьих база-
рах можно увидеть под скалами множество трупов сразу. Но это лишь озна-
чает, что сюда давно не забредал белый медведь или хотя бы песец. Все же
достойно примечания то, что птицы прибыли сюда для выведения потом-
ства, а не для того, чтобы умереть. Что было причиной? Погодные ли неуря-
дицы, болезнь или несколько дробинок, сидящих в теле после выстрела?..
Птицы, хотя и совершают дальние путешествия, на родине довольно
привязаны к ограниченному пространству. Полярная крачка на зиму улетает /
с Таймыра на восток до Атлантики, а потом пересекает почти половину зем-
ного шара и промышляет в приантарктических водах. Дома же, на Таймыре
она не желает отдалиться от озера, где живет, на 2 км, хотя такому летуну как
полярная крачка это ничего не стоит.
228
И все же, наверное, у каждого вида птиц находятся индивиды, icoiopi.ii'
не устраивают регламентированную инстинктом личную жизнь, а отирании
ются в неизведанные края, где их родичи никогда не жили. Мы знаем катсю
рию людей, покидающих уют и благополучие, чтобы где-то мерзнуть, голо
дать и кормить комаров, а то и сыскать свой конец. Такая же категория есть и
среди птиц. Это не только чайка по имени Джонатан Ливингстон Ричарда
Баха, но и полярные овсянки, сорокопуты-жуланы, кулики-дутыши, дрозды
Науманна, городские ласточки, полевые луни и т.д. Слишком длинным дол-
жен быть перечень.
Эти разведчики по некоему общему принципу должны вернуться в род-
ные места, улететь на зимовку, а в следующем году отправиться на новое
место уже с партнером. Однако многие разведчики не возвращаются.
История открытия и заселения дальних стран человеком очень роман-
тична. Но в принципе она ничем не отличается от такой же истории у птиц.
Разве что опыт у них не передается и вновь прибывшие разведчики нс нахо-
дят трупов своих предшественников.
Жизнь многих птиц связана с деятельностью человека, преобразующе-
го ландшафты, которые так и называются антропогенными. Многие мелкие
птицы даже предпочитают такие ландшафты, поскольку в них существует
пестрая мозаика среды обитания, т.е. чередование лесков, кустарниковых за-
рослей, лугов и т.д. Самые разные птицы находят здесь благоприятные кор-
мовые и гнездовые условия. Однако существуют различные механизмы под-
держания популяций на определенном, обычно весьма низком, уровне. Лишь
в том случае, если какой-то вид использует сельское хозяйство, может про-
изойти увеличение численности птиц до огромных величин. Еще Брэм (15)
писал, что когда в 1864 г. домового воробья завезли в Северную Америку, то
его встретили там с восторгом. Однако: "Спустя 25 лет после ввоза воробья в
Америку, он привлечен к ответу, и тысячи свидетелей показали о нем одно
дурное, вследствие чего он и признан вредным для людей бездельником".
Разумеется, такую оценку воробью дали фермеры. А уже в нашем столетии в
Китае устраивали настоящие побоища воробьев. Но тут дело касалось, веро-
ятно, испанского воробья, стаи которого в районах Средней Азии способны
затмить солнце. Тополя в тугаях увешаны их гнездами, как новогодние елки
украшениями. С воробьями ведется борьба, но особого результата она не дает.
В последние десятилетия остро обозначилась проблема врановых. Про-
водились даже совещания, в которых принимали участие многие орнитологи
с разных концов страны. Обсуждались вопросы, что делать с растущим оби-
лием ворон, грачей, галок. Местами этих птиц столько, что когда вечером
они поднимаются в воздух и громко кричат, то захватывает дух от черноты и
гвалта.
Таким образом, если у одних видов птиц существует тенденция к сни-
жению численности (причем таких видов очень много), то другие явно пре-
успевают: их рождаемость превышает смертность. Желание человека влиять
на численность птиц в обоих случаях остается практически не реализован-
229
ным. Можно даже сказать, что деятельность человека способствует именно
тем процессам в жизни птичьего населения, о которых сказано. Хотя ученые
это понимают, сделать они могут очень немного. Человек травит птиц ядами
множеством способов, но кормит ворон на бесконечных помойках и свалках.
Вороны, в свою очередь, являются мощным фактором, ограничивающим
численность мелких птиц, пожирая их кладки и птенцов. Их растущая чис-
ленность является мощным психологическим фактором для мелких птиц, что
я постоянно наблюдаю у себя в комнате, поскольку до вороньей столовой
(помойки) всего с десяток метров. За последние годы число ворон в окрест-
ностях существенно возросло, тогда как мелких птиц столь же существенно
снизилось. Воронья проблема не является сугубо городской. Она - повсемес-
тная. Никто не знает, что нужно делать, но вороны сеют смерть среди перна-
тых, тогда как подлинные хищники становятся все малочисленное. Где-то в
тайных уголках они молча умирают, отравленные мясом своих жертв.
Известно, что птицы способны бурно реагировать при виде трупа свое-
го партнера. Существуют романтические истории о лебедях, гусях, журав-
лях, аистах и т.д. Не берусь отрицать все подряд, учитывая птичий индивиду-
ализм, но из своего опыта могу засвидетельствовать, что "рыцарскими под-
вигами", как правило, не страдают ни гуси, ни журавли, ни лебеди. Про мел-
ких птиц говорить вообще не приходится.Над умершим товарищем они не
стоят в траурной позе, а прыгают рядом и кормятся. Ничто не выражает их
печаль, если вдруг исчез приятель. Птица ведет себя так, словно ничего и не
случилось.
Можно подумать, что такое отношение живых к умершим говорит об
отсутствии у них даже того уровня интеллекта, который мы им "позволили".
На самом деле скорее обстоит наоборот. Подобное восприятие птиц можно
расценивать и как подтверждение наличия у них интеллекта или глубинного
понимания, подавляющего лишние эмоции. Ведь, даже "глупая курица" - те-
терка не будет задерживаться перед мертвым птенцом во имя спасения жи-
вых.
Меня не раз озадачивало поведение моих сожителей, когда в кормовом
корыте лежит труп, но многие его, что называется, в упор не видят. Но потом
я попытался стать на их место и понял, что психология птиц в подобной
ситуации более разумна, чем психология человека. Такое понимание дается
не сразу, слишком мы вплетены в эмоции и традиции, которые захлестывают
рассудок. Птицы никогда не драматизируют ситуацию. Они устремлены к
позитивному восприятию жизни, так как слишком много проблем, связан-
ных с самосохранением, постоянно встает перед ними. Птицы отрицают
смерть вопреки ее очевидности. До последнего своего момента птица пере-
живает только житейские ощущения, сколь бы тяжким не стало ее существо-
вание. В этом убеждает содержание птиц в неволе, поскольку в природе пти-
цы вряд ли доживают до старости.
Наступает время, когда организм птицы изнашивается. Она привыкает
к новому состоянию и редко пытается делать что-либо затрудняющее ее. Когда
230
же приближается финиш, птица его обычно ощущает и, как уже говорилось,
относится к этому по-разному. Однако раньше или позднее смертный порог
появляется, и каждый должен вскарабкаться на него. Угасание жизни подоб-
но угасанию костра: уже нет общего огня и местами почернели краснеющие
уголья, но кое-где они вдруг подергиваются и вспыхивает огонек, который
тут же и гаснет, тлеющая краснота становится серым пеплом и вот... уже нет
тепла, последние точки тления исчезли, огонь умер.
Жизнь - это процесс горения, поэтому и аналогия умирающего организ-
ма и костра столь тесная. Умирание птиц похоже одно на другое до ничтож-
ных мелочей, если оно естественное, т.е. дряхлый организм прекращает свою
работу. Выше уже рассказывалось о зяблике, подходившем к 14-летнему ру-
бежу проживания в моей комнате, а вместе с тем и к финалу.
Однажды утром у зяблика был квелый вид, и я понял, что это его после-
дние часы. Он не ел и не пил. Тельце его подергивалось, и клюв приоткры-
вался в такт с сердцебиениями, которые стали очень заметными. Из дальнего
конца клетки зяблик перебрался к ближнему, к моему месту. Похоже было,
что как и другие умиравшие птицы, этот зяблик ощущал приближение конца
и хотел, чтобы я ему как-то помог. Он вскидывал голову, когда моя рука зави-
сала над ним, но не двигался. Медленно текли часы, и только во второй поло-
вине дня смерть подошла вплотную. Зяблик уже лежал, уронив голову на
пол. Я взял его в руку. Сердце умирающей птицы билось неровно, и с каж-
дым ударом тело дергалось, и клюв приоткрывался. Иногда тусклый взгляд
приобретал осмысленность, зяблик приходил в сознание и смотрел на меня.
Его взгляд ничего не выражал, и он не старался освободиться, сил на это не
было. Вот он последний раз отключился, но сердце еще билось. Пару раз
тело напрягалось, все мышцы сводила судорога, но тут же отпускала, и тело
расслаблялось. Удары сердца становились все реже, и, наконец, наступил
последний миг. Очень быстро полузакрытые глаза сморщились, и труп око-
ченел. Жизнь, больше 15 лет прошедшая в моей убогой комнате, кончилась.
Смерть зяблика очень напомнила мне смерть попугая амазона, который
тоже с утра ожидал свой конец, и это было долгое постепенное слабение с
выходом из сознания и возвращением его, гулким сердцебиением сходящим
на нет.
Можно лишь предполагать, что мелкая птица, способная прожить до 15
лет, в природе проживает лишь половину этого времени. Затем следует либо
насильственная смерть, либо быстрое увядание где-нибудь под кустиком. И
то, и другое имеет огромное количество причин и невероятных случайнос-
тей. Как-то я был свидетелем того, как в зоосаду стайка воробьев вспорхнула
от кормушки в вольере с марабу. Воробьи, видимо, постоянно подкармлива-
лись близ этих птиц зловещего облика и привыкли к ним как к истуканам. Но
на этот раз один из воробьев пролетал близко около стоящего марабу. Мгно-
венно вскинулся чудовищный клюв, и воробей оказался зажатым между его
створками. Он угодил в эти тиски задней частью и, громко крича, старался
освободиться. Марабу чувствовал, что воробей схвачен ненадежно, и ждал
231
момент, сжимая створки, отчего раздавался хруст. Потом он одним движени-
ем препроводил воробья в глотку, и только что радостно чирикавший комо-
чек жизни исчез в утробе африканского монстра.
Смерть, даже экзотическая, есть конец всего, и не столь важно кто ее
приносит: марабу, ворона или перепелятник, которому по происхождению
своему суждено ловить мелких птиц и убивать их. И как негодует соколок
дербник, когда его бросок на мелкую птаху оказывается неудачным! Несколько
минут он кричит, сетуя на судьбу.
Собратья кречеты или полярные совы мирно подрастают в своем гнез-
де, пока родители обеспечивают их кормом. Но вот настал критический мо-
мент... Родители не могут поймать кого-либо. И тогда уже взматеревшие птен-
цы решают проблему голода каннибальским путем. Самый слабый собрат
идет на обед более сильным. Такова стратегия природы. Смерть необходима
для поддержания жизни. И чем труднее жизнь, тем проще отношение к смер-
ти.
Нельзя сказать, что в неволе у птиц легкая жизнь, поскольку она проти-
воречит природному смыслу — жить на свободе. Понимание же свободы у
разных птиц оказывается неодинаковым. Разумеется, все они связывают это
ощущение прежде всего с природной обстановкой. Но к этому в той или дру-
гой степени примешано то, что человек мыслит как внутреннюю свободу.
Наблюдения за птицами даже помогают большему осмыслению понятия
"внутренняя свобода" применительно к человеку. В самом деле, можно ду-
мать, что все птицы внутренне свободны, но это неверная установка, осно-
ванная на идее, что птица "куда хотит, туда летит". В действительности пти-
цы могут быть закомплексованы не меньше, чем люди, и по тем же причи-
нам. Их жизненная позиция основана на конкретных ситуациях, ставших
модельными, но главное - жесткими стереотипами. А это зависит уже от ха-
рактера, определяемого генетически, космологически и пр., одним словом,
от судьбы. Закомплексованность - это несвобода, поэтому не все птицы сво-
бодны так, как предполагается, глядя на них.
В главе об интеллекте птиц была отмечена связь ума и благополучия
птицы. На ее благополучии видно, что ее ум и свобода также связаны, хотя
что здесь первично сказать трудно. Однако умная птица и более свободна.
Просматривается и еще одна зависимость: умная птица меньше одолеваема
отрицательными эмоциями, следовательно, свобода связана с отрицательны-
ми эмоциями обратной зависимостью - чем птица свободнее, тем она спо-
койнее как в расцвете своей жизни, так и достигая жизненного предела.
232
Заключение
Когда городской житель оказывается лицом к лицу с природой, он неиз-
бежно преисполняется ощущения чего-то необыкновенного и возвышающе-
го. Зачастую он и не подозревает, что подвергается воздействию того фона, в
котором веками и тысячелетиями жили его предки. Этот фон представляет
собой тончайшее излучение Земли, создающее специфическую ауру, в кото-
рой развилась природа. Восприятие природы равносильно восприятию гар-
монии, поскольку гармония непостижимым образом разлита в природе, и
самый твердокожий человек способен это ощутить, хотя не может выразить
иначе как "ну, блин... воощще!". Впрочем, дать определение природной гар-
монии не могла до сих пор и наука. Эту гармонию более или менее удачно
отражали художники и поэты, писатели и музыканты, ученые-натуралисты.
Но сама суть природной гармонии остается нераскрытой.
Внешним выражением природной гармонии является сочетание много-
образных форм рельефа, множества видов растений и птиц. Они образуют
бесконечное число мозаик. Все органы чувств, данные человеку, включаются
в восприятие этих мозаик. В ансамбле переживаемых им ощущений особое
значение принадлежит птичьим голосам. Сами птицы зачастую не видны.
Многие ли видели соловья и знают, как он выглядит? Зато слышали его все,
если, конечно, в порядке орган слуха.
Большинство птиц ведет скрытный образ жизни и, если и появляются
иногда на глаза человеку, то он может сказать не более того, что такой-то вид
встречается в данной местности. Во многих случаях, правда, для такой кон-
статации необязательно даже видеть птицу; достаточно ее услышать. Понят-
но, что для этого надо знать голоса птиц.
Исследованием птиц люди занимаются очень давно, и в настоящее вре-
мя о птицах известно много. О них написаны толстенные книги. И тем не
менее некоторые стороны жизни птиц по сию пору остаются неизвестными.
Как великолепно выразился Барри Уилсон (в:26): "Между птицам и
людьми пролегла пропасть: понять друг друга до конца мы не в состоянии.
Мы можем лишь вообразить вслед за канадским зоологом Н.Бериллом, како-
во это - быть птицей: вести жизнь много более активную, чем другие живые
существа... Птицы живут в мире, полном радости, живут сегодняшним днем...
почти не зная прошлого и по-настоящему не предвидя будущего — живут
острым зрением и слухом, управляемые то радостью, то гневом, цепенея иног-
да от страха или восторга". Птицы представляют собой ту составляющую в
едином ансамбле природы, в которую человек вторгается с помощью своего
понимания на данном уровне своего познания. Что-то постоянно остается
для него непостижимым. Во-первых, сам процесс познания увеличивает осоз-
наваемое непознанное. Во-вторых, тут действует формула Эйнштейна: "что
имеем в теории, то и наблюдаем". Другими словами, если в нашем сознании
отсутствуют какие-то представления, то мы и не видим соответствующих этим
представлениям явлений, в том числе и в жизни птиц. В качестве примера
назову медитацию.
233
Понятие о медитации лишь недавно проникло во всем его объеме в со-
знание человека западного мира. И только тогда стало возможным уяснить
себе, что птицы медитируют. Для меня давно было ясно, что птицы могут
находиться в отрешенном состоянии, и я определял это их состояние в духе
соответствующего понимания — балдеют. Теперь, однако, стало ясно, зачем
они это делают, ведь они - неразумные существа. Но и для человека медита-
ция означает не только отключение всех органов чувств, но и, главным обра-
зом, "выключение" разума, избавление от каши мыслей. Следовательно, про-
цесс отключения от окружающей действительности является не только об-
щим для птиц и человека, но и ненавязчиво направляется какой-то неизвест-
ной силой. В настоящее время уже появились научные предпосылки (напри-
мер, 32) о сущности этой силы. Она оказывается сродни электромагнитному
полю, т.е. это, по всей вероятности, тоже поле, но другое. Представление о
нем смыкается с древним представлением о космической энергии, пронизы-
вающей все сущее. Считается также, что космическая энергия несет инфор-
мацию, однако, не следует думать, что эта информация имеет конкретное
содержание, т.е. может служить руководством к определенным действиям,
хотя это и не исключается. Она вообще не воспринимается мышлением, воз-
действует на подсознание какими-то неизвестными импульсами. Поэтому ее
воспринимает все живое, в том числе птицы. Эффект ее воздействия на птиц
определяется по соотношению с воздействием на человека, находящегося с
птицами рядом. Как уже говорилось, параллельные эффекты особенно четко
проявляются при негативном воздействии космической энергии или инфор-
мации, оказывающие подавляющее влияние на психику. Однако и позитив-
ное влияние космоса ощущается человеком и птицами одинаково. Просто
человек устроен так, что на негатив он реагирует сознательно, а позитив вос-
принимает, в основном, без осознания, как это делают птицы.
Над проблемой птичьего восприятия окружающей среды ученые рабо-
тают давно, и в этом плане сделаны впечатляющие открытия (26, 31). Тем не
менее, наподобие того, что "чужая душа — потемки", птичьи души остаются
и вовсе темными для человеческого понимания. Вместе с тем, если говорить
о понимании чувствами (без рассудочного вмешательства), то контакт с пти-
цей возможен. Отмечено, что "маленький ребенок и птица наиболее психо-
логически совместимы, их коммуникативные системы близки, на определен-
ном этапе может происходить параллельное развитие психики ребенка и пси-
хики птицы" (14). Авторы обосновывают эту мысль наблюдениями за разви-
тием детей и обучаемых этими детьми птиц "говорению" (в основном, вол-
нистых попугайчиков). Именно, процесс обучения птиц "говорению", по
мысли авторов, вскрывает стремление птиц к общению с человеком. А это
означает, что птицы по-своему понимают человека, его суть, его состояния.
Они словно видят человека насквозь и знают, когда с ним можно иметь кон-
такт.
В.Д.Ильичев и О.Л.Силаева (14) показали, что птицы практически ли-
шены так называемой новой коры головного мозга, которая у млекопитаю-
234
щих ответственна за высшие психические функции. Однако авторы сделали
очень важный вывод: "Как мы видим на примере "говорящих" птиц, это об-
стоятельство не может свидетельствовать о примитивности птиц,это не от-
брасывает их на низкую ступень эволюционного развития, как считали неко-
торые зоологи XIX и начала XX в.". Надо заметить, однако, что и современ-
ные зоологи в подавляющем большинстве смотрят на птиц свысока, не заме-
чая в их поведении всего того, что сопровождает жизнь человека. А между
тем, из поведения птиц человек может почерпнуть для себя немало полезно-
го. Кое-что я пытался показать в этой книге. Если ее читатель попытается
смотреть на птиц, встречающихся на его пути, с любопытством и любовью,
то он может не сомневаться, что птица поймет это и будет ему по-своему
признательна. А когда, при случае, читатель внимательно посмотрит в глаза
птице, он непременно убедится, что его ощущение при этом будет такое же,
как, если бы он смотрел в глаза человеку. В глазах птицы отражается все ее
существо, и мы может увидеть сердцем то, что нам знакомо по своему житей-
скому опыту. Мы можем ощутить, что птиц и нас связывают какие-то род-
ственные узы, но мы о них забыли.
235
Большую часть времени птицы в комнате проводят
на ветвях поближе к потолку. Многие предпочитают дер-
жаться поближе к "своим". Три зеленушки (в центре) осо-
бенно неразлучны.
Съемка при
специальном
мощном свете по-
чти не пугает об-
выкшихся птиц.
Реполов и вью-
рок лишь слегка
озадачены непри-
вычным потоком
света. Щегол (на-
верху) остается
невозмутимым, а
чечетка (в даль- I
нем углу) наблю-
дает за тем, что
происходит.
236
Чиж и поползень пытаются понять, зачем такой
яркий свет, но страха не испытывают.
Московка в ми-
нуту возбуждения
поднимает перья на
голове.
237
Затишье. Реполовы сидят на верхней полке, об-
ратившись друг к другу. Зеленушка (справа) рас-
слаблена.
В кормовом корыте. Чечетка (слева) выслушивает
брюзжание щегла, но полна решимости остаться на мес-
те. Другой щегол и снегирь не обращают внимания на
инцидент.
238
Московка и
лазаревка наме-
рены спрыгнуть
в кормовое ко-
рыто.
Лазоревка клюет яблоко.
239
Зинзюха обрабатывает кость.
Обыкновенная овсянка решила покушать.
240
Когда на столе появляется расколоченный грецкий
орех, все спешат ухватить кусочек.
Клест в нерешительности: то ли улетать, то ли пола-
комиться грецким орехом, но уж очень неприятно светит
киноосветитель прямо в физиономию.
241
Зеленушка обследует стол: и что за мерзость в пепель-
нице?!.
Зеленушка не может потерпеть, чтобы вью-
рок тоже сидел на кружке. Она предлагает ему
сматываться.
242
Чиж на блюдечке с водой только что заявил чечетке
свое "фе", отчего она отшатнулась, оперевшись на хвост.
А чиж уже глядит в воду, намереваясь побрызгаться. У
чечетки видны "штаны", а её когти разрослись как у хищ-
ника (пора подстригать).
Славка-чер-
ноголовка
птичка интелли-
гентная. Она
очень не желала
бы иметь дело с
этими неуклю-
жими зернояд-
ными.
243
В отличие от других обыкновенная овсянка чинно
ходит по столу, а не скачет сразу на двух ногах. В природе
она много времени проводит на земле.
Воробей мечется в клетке.
Зеленушка
(вид сзади) --
птичка кроновая.
На любой ветке
она чувствует
себя удобно.
Летящая Матрена.
245
Клест много лет
не мог привыкнуть
к потолку. Он зани-
мался гимнастикой,
откидываясь назад
и поглядывая на по-
толок.
Чиж Пантюха — весь внимание
246
Чечетка в вольере смотрит: что там на улице?!.
Не пора ли от-
правиться в волье-
ру — думает дубо-
нос. Для этого
нужно выскочить в
форточку.
247
Орехи на руке — это соблазнительно. Чиж Пантелей-
мои долго не раздумывает.
Но зачем та-
кой свет?.. — не-
доумевает Пан-
телеймон. У него
черная шапочка
с дефектом —
желтыми пе-
рышками, вы-
росшими на мес-
те черных, кото-
рые выдрала
Матрена, отстав-
ляя чижа подаль-
ше от себя.
248
Щур Матре-
ныч косит глазом
на семечки, но яр-
кая лампа, направ-
ленная на него, на-
стораживает его.
Надо бы искупаться... Это желание испытывают сра-
зу клест, дубонос, чиж Пантюха и зяблик, который уже
окунулся и слегка замочился.
249
Дубонос выпроваживает других с ванны и прыгает в
воду. Мокрый зяблик (справа) полагает, что он еще не до-
купался.
Очередь на купание.
250
Каждый предпочитает купаться без помех. Выорок
прогнал мокрого зяблика и самозабвенно плещется.
Купальщики теоретики — старые Матрена и снегирь.
Они предпочитают не забираться в воду с ногами, огра-
ничиваясь интенсивным брызганьем на краю ванны.
251
Брызгательное купание оказывается эффективным.
Матрена совершенно мокрая.
Славка-черноголовка предпочитает купаться в блюдеч- I
ке для питья. Но сначала она задумчиво смотрит в воду.
252
Снегирь растопыривает перья и усиленно брызгается
клювом, не залезая в ванну.
Чиж Пантелеймон купается, поднимая фонтан брызг.
Его энергия заражает других.
Дрозд рябинник следит за тем. что происходит, когда
другие уже спят.
Самка
снегиря внеш-
не всегда спо-
койна. Эмо-
ции не прояв-
ляются в её
позе или дви-
жениях.
254
Удивленная чечетка
вытягивается столбиком.
Заинтересо-
ванный рябинник
также вытягивает
шею.
255
Глядя наверх од-
ним глазом рябинник
грациозно изгибается.
Интерес зе-
ленушки также
выражается на-
клоном головы.
256
Зинзюха появляется из вольеры и смотрит, что за шум
наверху.
Перепуганный осветителем Зинзюха бросился на сет-
ку вольеры.
Но чиж Пантюха осветителя не боится.
А рябинник по-
глядывает с любо-
пытством на непри-
вычное явление.
258
Крыло у рябинника срослось неправильно и торчит в
сторону, хотя летает он нормально.
Матрена шествует по ветке словно канатоходец.
259
Снегири едят ягоды черноплодной рябины.
260
Самец снегирь сосредоточенно "жует" орех.
Медитирующие снегири.
261
Медитирующий щур Матреныч.
Болезненное разрастание клюва у московки.
262
Больные глаза очень хо-
чется постоянно чесать о
ветви.
263
"Очки" у самки зеленушки.
Слепой клест (видна катаракта глаза).
264
Старая Матрена берет с руки кусочки ореха и думает,
что делать дальше.
Старые птицы обычно выглядят неопрятными. Перья
у них слипшиеся.
265
В старости хорошо греться под лампой.
10-летни1
снегирь дожива
ет последние
дни в незавид
ном состоянии.
266
Медленно умирающий снегирь утратил связь с вне-
шним миром. Глаза его закрылись, кроме узкой щелки на
одном.
Старый чиж Пантелеймон на пороге клетки.
267
Временами Пантелеймон принимается приводить
порядок оперение.
Сил остало
мало и Пантеле
мон клюёт носол
дремоте.
268
В вольере Пантелеймон бегает по полу, так как залезть
на ветку очень трудно.
Птицы предпочитают мирное сосуществование
269
Цитированная литература
1. Лоренц К.З. Кольцо царя Соломона. М.: Знание, 1970. 220 с.
2. Скребицкий Г. Про наших птиц. М.: Детгиз, 1954.104 с.
3. Плавильщиков Н.Н. Юным любителям природы. М.: Молодая
гвардия, 1955. 317 с.
4. Михеев А.В. Определитель птичьих гнезд. М.: Учпедгиз, 1955.
104 с.
5. Портенко Л. А. Полезные и вредныептицы. М.; Л.: Изд. АН СССР,
1957. 135 с.
6. Лукина Е. Птичий городок. Л.: Детгиз, 1958.159 с.
7. Шнитников В.Н. Звери и птицы нашей страны. М.: Молодая
гвардия, 1957. 254 с.
8. Промптов А.Н. Птицы в природе. Л.: Учпедгиз, 1957, 3-е изд.
490 с.
9. Бёме Л.Б. Жизнь птиц у нас дома. М.: Изд-во МОИП, 1951.
230 с.
10. Бёме Л.Б. Певчие птицы. М.: Сов.наука, 1956. 267 с.
11. Носков Г. А., Рымкевич Т. А., Смирнов О.П. Ловля и содержание
птиц. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. 280 с.
12. Соколов Н.А. (составитель). Занимательное из жизни птиц.
Минск: Урожай, 1974. 142 с.
13. Кэрригер С. Дикое наследство природы. М.: Мысль, 1969.
220 с.
14. Ильичев В.Д., Силаева О.Л. Говорящие птицы. М.: Наука, 1990.
204 с.
15. Жизнь животных Брэма. Второй том — птицы. С.-Петербургь:
Просвещение, 1902. 880 с.
16. Соколов Н.Л. Любите и охраняйте птиц. М.: Просвещение, 1968.
79 с.
17. Гальченко П.Ф. Пернат! друз!. Кшв: Урожай, 1978. 200 с.
18. Тинберген Н. Поведение животных. М.: Мир, 1969. 192 с.
19. Тинберген Н. Осы, птицы, люди. М.: Мир, 1970. 334 с.
20. Владышевский Д.В. В мире птиц. Новосибирск: Наука, 1982.
158 с.
21. Голованова Э.Н., Пукинский Ю.Б. Птичьи заботы. Л.: Лениздат,
1967. 256 с.
22. Хейнрот О. Из жизни птиц. М.: Гос.изд.ин.лит., 1947. 214 с.
23. Мальчевский А.С., Голованова Э.Н., Пукинский Ю.Б. Птицы
перед микрофоном и фотоаппаратом. Л.: Изд.ЛГУ, 1976. 205 с. и
пластинка.
270
24. Панов Е.Н. Гибридизация и этологическая изоляция у птиц.
М.: Наука, 1989.510 с.
25. Карри-Линдал К. Птицы над сушей и морем. М.: Мысль, 1984.
204 с.
26. Уэлти К., Сторер Дж., Панникуик К. и др. Птицы. М.: Мир,
1983. 288 с.
27. Зубакина Е.В., Зубакин В. А. Об "эстетических вкусах" больших
конюг// Изучение колониальных птиц в СССР. Магадан, 1990.
28. Акош К. Думают ли животные? М.: Наука, 1965. 94.с.
29. Гржимек Б. Животные рядом с нами. М.: Прогресс, 1984.
30. Фаркаш X. Животный мир легенд и сказок. Алма-Ата, Кайнар.
1985.
31. Зорина З.А. Экспериментальное изучение некоторых
механизмов пластичности поведения врановых // Изучение птиц СССР,
их охрана и рациональное использование (тезисы докладов 1-го съезда
ВОО и IX Всесоюзной орнитолог, конференции 16-20 декабря 1986 г.).
Л., 1986.
32. Казначеев В.П., Спирин Е.А. Космопланетарный феномен
человека. Новосибирск: Наука, 1991. 304 с.
33. Милн Л.Дж., Милн М. Чувства животных и человека. М.: Мир,
1966. 303 с.
34. Жизнь животных. Птицы. 5 том. М.: Просвещение, 1970.611с.
35. Войнич А., ХерцегЭ. Одна ласточка весны не делает. М.: Мир,
1985. 228 с.
36. Менегетти А. Введение в онтопсихологию. Пермь: Хортон
Лимитед, 1993. 61 с.
37. Лоренц К. Агрессия (так называемое "зло"). М.: Прогресс,
Универе, 1994. 271 с.
38. Мантейфель Б.П. Экология поведения животных. М.: Наука,
1980. 220 с.
39. Дьюсбери Д. Поведение животных. Сравнительные аспекты.
М.: Мир, 1981.479 с.
40. Рон Хаббард. Дианетика. Современная наука душевного
здоровья. М.: Воскресенье, Нью Эра Пабликейшнс Труп, 1993. 562 с.
41. Лесли Р.Ф. Медведи и я. Л.: Гидрометеоиздат, 1987. 205 с.
42. Дубинин Н.П. Вечное движение. М.: Политиздат, 1989. 448 с.
43. Р.Хайнд. Поведение животных. М.: Мир, 1975. 855 с.
44. Пукинский Ю.Б. Птицы (природа Ленинградской области).
Лениздат, 1988. 143 с.
271
ISBN 5-7559-0033-7
Издательство "Петровский фонд"
Лицензия № 071085
от 22 сентября 1994 г.
Отпечатано в типографии
"Петровский фонд"
Санкт-Петербург, Большая Монетная, 16
Кожевников Юрий Пав-
лович, доктор биологичес-
ких наук, много лет делит
свое жилище с дикими
птицами, наблюдая их по-
ведение. Эти наблюдения и
составляют суть этой
книги. Сопоставления с на-
блюдениями в естествен-
ных условиях углубляют
понимание жизни и внут-
реннего мира птиц, в кото-
ром подчеркиваются весь-
ма специфические особен-
ности.
Многое в жизни птиц
напоминает жизнь людей
и наводит на размышления
об их судьбе.
Автор с благодарностью воспримет критику и пожелания,
присланные по адресу: 197022, Санкт-Петербург, ул. проф. Попо-
ва, 2, БИН РАН.