КРАСНОАРМЕЙСКАЯ
ЗВЕЗДА


ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ, 1923 год.


ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
КРАСНОАРМЕЙСКАЯ ЗВЕЗДА
стихи, поэмы, БАСНИ, ПЕСНИ
МОСКВА ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1983


Р2
Б38
Составитель С. Е. Придворов
4702010200-167 Н8.83
(6) Воениздат, 1983


«Страдание, борьба, подвиги и достижения восставшего пролетариата находили в Вас достойного певца. В Вашем лице поэзия, впервые в истории, так ярко связала свои судьбы с судьбами человечества, борющегося за свое освобождение, и из творчества для немногих избранных стала творчеством для масс».
М. И. Калинин
О ДЕМЬЯНЕ БЕДНОМ, МУЖИКЕ ВРЕДНОМ
Маленький фельетон о «Демьяне Бедном, мужике вредном» появился в газете «Звезда» от 16 апреля 1911 года. Под ним мелким шрифтом было написано имя автора — Е. Придворов.
Кто же такой был Е. Придворов, избравший впоследствии псевдоним Демьян Бедный?
Ефим Алексеевич Придворов родился в 1883 году в селе Губовка, Александровского уезда, Херсонской губернии (ныне Кировоградская область, УССР).
Дед поэта, Софрон Придворов, хорошо помнил времена аракчеевщины и даже носил на спине рубцы от палок.
1*
3


И дух замрет, когда, бывало, Начнет он повесть: Так-то, внук, За долгий век, почесть, немало Перетерпеть пришлося мук... Насчет помещичьего ига Нонь пишут книги мудрецы, А чем спина моя не книга? Заместо строк — на ней рубцы Писали, иродовы дети, Пуская розги в ход и плети...
«Ад и рай, что хочешь, то и выбирай».
Отец поэта, не имея возможности прокормить семью, ушел на заработки в город. В Ели- заветграде (ныне Кировоград) он был и сторожем в заводской конторе, и носильщиком на вокзале, и швейцаром в юнкерском училище.
Поэт в своих воспоминаниях пишет: «Помню я себя, однако, сначала городским мальчиком — лет до семи. Отец тогда служил сторожем при церкви Елизаветградского духовного училища. Жили мы вдвоем в подвальной каморке на десятирублевое отцовское жалованье. Мать с нами жила редкими временами, и чем эти времена случались реже, тем это для меня было приятнее, потому что обращение со мной со стороны матери было на редкость зверское.
С семи лет и до тринадцати мне пришлось вытерпеть каторжную совместную жизнь с матерью в деревне у деда Софрона, удивительно душевного старика, любившего и жалевшего меня очень. Что касается матери, то... если я остался жильцом на этом свете, она менее всего в этом повинна. Держала она меня в 4


черном теле и била смертным боем. Под конец я стал помышлять о бегстве из дому...» 1
С именем и образом матери в сознание поэта вошли многие мрачные страницы, знакомство с изнанкой жизни, с самыми страшными сторонами губовского быта. Но не только темное и мрачное было в тех жизненных впечатлениях, какие вынес Ефим из своего детства. Олицетворением всего хорошего и светлого в очень большой мере был дед поэта Софрон Федорович Придворов — неутомимый рассказчик, человек ясного ума и широкой души. Он вошел в поэзию Д. Бедного как мудрый собеседник, за словами которого стояли житейский опыт, проницательность и природная сметка.
Несколько лет посещал Ефим сельскую школу. Был он одним из лучших учеников, и за его любознательность и за увлечение Пушкиным Гоголем и Крыловым его очень любила учительница Марфа Семеновна Куликова. Спасаясь от материнских побоев, Ефим жил в школе и с упоением предавался чтению книг из личной библиотеки Марфы Семеновны.
Рано начал он добывать себе средства на жизнь. С малых лет научившись читать по- церковнославянски, он читал специально собиравшимся бабам и мужикам церковные вирши.
Был у Ефима и другой доход — отпевать умерших.
«Я умел бойко читать, — вспоминал Демьян Бедный, — и благодаря этой бойкости меня немного эксплуатировали: помирают в деревне густо, а я церковнославянский язык лучше знал, 1 Бедный Д. Собр. соч. в 5-ти т. М., Художественная литература, 1953, т. 5, с. 257.
5


чем русский, говорил на украинском свободно. И вот моей профессией в деревне было — за двадцать копеек вместо восьмидесяти, Которые платили псалтырщику, я голосил за упокой...» 1
Заработанные деньги тратил он на покупку дешевых изданий классиков. Ефимка читал их всюду, где позволяло время, даже в степи, на выпасе скота:
Ржаного хлебушка я брал с собой ковригу И с хлебом бережно засовывал в мешок Свою любимую, зачитанную книгу.
«Горькая правда».
Окончив четыре класса школы, он поступает на казенный кошт в Киевскую военно-фельдшерскую школу. В ее стенах будущий поэт и начинает свою литературную деятельность.
В мае 1900 г. Ефим Алексеевич Придворов, бывший курсант школы, получив звание военного фельдшера, отправляется к месту службы в город Елизаветград. Чад официальной благонамеренности и верноподданниче- ства, который царил в военной школе, не миновал его и в армии.
Прозрение пришло с событиями 1905 года, когда Придворов, сдав уже экстерном экзамен за гимназию, поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета.
В автобиографии Демьян Бедный писал об этом периоде:
1 Из стенограммы выступления на открытии Рабочего литературного университета в Москве 1 декабря 1933 г. — Архив Д. Бедного, Институт мировой литературы им. А. М. Горького.
6


«После четырех лет новой жизни, новых встреч и новых впечатлений, после ошеломительной для меня революции 1905—1906 годов и еще более ошеломительной реакции последующих лет я растерял все, на чем зиждилось мое обывательски-благонамеренное настроение» Ч
Стихи Придворова этих лет навеяны некрасовскими мотивами — страданием народа. Но во всех этих стихах много сомнений, растерянности перед лицом нахлынувших на поэта событий.
Демьян Бедный искренне рассказывает о своих первоначальных колебаниях, с которыми он навсегда покончил, войдя в повседневную большевистскую печать.
Бывает час: тоска щемящая Сжимает сердце... Мозг —в жару... Скорбит душа... Рука дрожащая Невольно тянется к перу...
Сомненье точит жала острые, Души не радует ничто, Впиваясь взором в строки пестрые, Я говорю: не то, не то...
«Бывает час: тоска щемящая...»
Идейные искания Д. Бедного в период становления его мировоззрения характерны для большинства людей со сходной биографией. Сама жизнь вела таких людей — выходцев из обездоленного крестьянства — к осознанию единственно верного революционного пути. Поэт позже признавал свои ошибки («Брел не раз я обалдело и не в ту стучался дверь»)’.
4 Бедный Д. Автобиография. — В кн.: Старое и новое. Изд-во ЗИФ, 1928, с. 12.
Я


По-настоящему плодотворная деятельность поэта началась только в 1911 году в «Звезде».
По имени героя самого первого, напечатанного в «Звезде» стихотворения его называли Демьяном Бедным. Это имя с февраля 1912 года стало псевдонимом поэта.
«Как только появились первые стихотворения, а потом басни Демьяна Бедного в нашей «Звезде», — рассказывает Бонч-Бруевич, — ...от Владимира Ильича пришло к нам в редакцию письмо, в котором он запрашивал, кто такой Демьян Бедный, обращал наше внимание на этого молодого, даровитого поэта и советовал нам как можно ближе привлечь его в нашу среду, к нам в газету. Он характеризовал его произведения как весьма остроумные, прекрасно написанные, меткие, бьющие в цель. И с тех пор он неизменно относился самым внимательным образом к творчеству Демьяна Бедного» !.
На духовное развитие молодого поэта большое влияние оказал В. Д. Бонч-Бруевич.
Он познакомил Придворова с большевиками: В. В. Воровским, Я. М. Свердловым, В. П. Ногиным. Первая встреча поэта с М. Горьким произошла на квартире Бонч- Бруевича.
«Звезда» стала вторым домом Демьяна Бедного. На страницах газеты появились его стихотворения «Сонет», «Праздник», «Не стало пламенных бойцов», «Лена» и ряд басен.
1 Бонч-Бруевич Вл. Ленин в поэзии.— На литературном посту. 1931, № 4, с. 5.


Все чаще откликается Д. Бедный на происходящие события. Так в стихотворении «Лена», написанном по поводу Ленского расстрела рабочих, поэт, проклиная убийц, зовет к революционной борьбе на расправу с царизмом:
О, братья! Проклят, проклят будет, Кто этот страшный день забудет, Кто эту кровь врагу простит!
В 1912 году он вступает в ряды большевистской партии и становится постоянным сотрудником газеты «Правда». В первом же номере газеты появляется его стихотворение «Полна страданий наших чаша». Стихотворение завоевало огромную популярность. «Поэт был прав, наша сила не угасла, она растет», — писали рабочие в редакцию «Правды».
«Сотрудничая в «Звезде» и «Правде», Демьян Бедный стал поэтом политическим, партийным. Большевистская идейность, политическая острота — отличительные черты его творчества этого периода. Но мы не исчерпали бы всех его особенностей, если бы ограничились этим определением. В большевистской поэзии Демьяна Бедного произошло соединение разобщенных с конца XIX века и всегда присущих русской поэзии пафоса и сухой иронии. Полное слияние гимнологического пафосного стиха с остро сатирическим стало, в конце концов, типической чертой, характерной особенностью предоктябрьской пролетарской поэзии. В творчестве Демьяна Бедного эта особенность боевой поэзии пролетариата проявилась с наибольшей полнотой. Сатира — вот то новое качество, которое резко выделило поэзию Д. Бедного и определило характер его деятельности 9


не только в годы работы в «Правде», ио и во весь последующий период»
Фельетон, памфлет, политическая эпиграмма, частушка и возрожденная поэтом басня — вот тот неисчерпаемый арсенал сатирического оружия, которым располагал поэт в своей литературно-политической борьбе. Демьян Бедный понял, что именно в жанре басни в условиях жесткой цензуры он может быть более активен и наиболее действен как революционный пролетарский поэт.
Демьян Бедный возродил басню Крылова. Нередко используя традиционные названия, как бы идущие от великого баснописца: «Муравьи»; «Кукушка», «Шпага и топор», «Ерши и вьюны», «Лапоть и сапог», он поясняет:
. Крылов.., Не мне снижать его талант огромный...
Я — ученик его почтительный и скромный...
Но не восторженно-слепой.
Я шел иной, чем он, тропой.
Отличный от него по родовому корню, Скотов, которых он гонял на водопой, Я отправлял на живодерню.
«В защиту басни»
Басенное творчество Д. Бедного нашло поддержку В. И. Ленина, который в мае 1913 гот да в письме к Максиму Горькому писал: «Видали ли «Басни» Демьяна Бедного? Вышлю, если йе видали. А если видали, черкните, как находите».
Поэт с гордостью вспоминает, что его «басенной пристрелкой» нередко руководил Владимир Ильич:
1 Куриленков В. Демьян Бедный. М., Советский писатель, 1954, с. 23.
Н)


И можно ли забыть, чьим гением они
Была тогда оценена?
Чтоб я не бил но дичи мелкой,
Л бил по зубрам бы, бродившим по лесам,
И по свирепым царским псам, Моею басенной пристрелкой Руководил нередко Ленин сам.
«В защиту басни».
Басни и стихи поэта завоевывают в народе огромную популярность. Отшлифовываясь на страницах большевистской печати, они становились все более острым, грозным оружием.
В начале империалистической войны поэта по мобилизации отправляют военным фельдшером на фронт. В сражениях фельдшер Е. Придворов проявлял выносливость и недюжинную храбрость. Свой долг фронтового лекаря он выполнял с усердием и честью. Писать на фронте приходилось урывками, но все же Придворов писал. О борьбе большевистской партии за перерастание войны захватнической в войну гражданскую, за братскую солидарность трудящихся всех стран много написано поэтом именно в этот период.
Вернувшись в 1915 году с Западного фронта, Д. Бедный сближается с М. Горьким и А. Серафимовичем. Он вместе с ними обрушивается на продажную буржуазную литературу, пропагандирующую «защиту царя и отечества».
Поэт разоблачает лозунги Временного правительства, которое продолжало империалистическую политику царизма, и несет в массы правду идей большевизма.
11


Нам в бой идти приказано: «За землю станьте честно!» За землю! Чью? Не сказано. * Помещичью, известно!
Нам в бой идти приказано:
«Да здравствует свобода!» Свобода! Чья? Не сказано. А только —не народа.
«Приказано, да правды не сказано».
Каким грозным оружием было это стихотворение, разоблачающее лицемерно-крикливые лозунги Временного правительства, становится ясно из напечатанной статьи в буржуазной газете «Вечерние биржевые ведомости»: «...В шестнадцати строчках этой песни содержится вся соль, весь яд той большевистской проповеди, которая разложила столько частей нашей армии... Это стихотворение — ответ на все речи и усилия Керенского, Савинкова, Лебедева, Филоненко и других, стремящихся возродить мощь нашей армии, возродить ее дух, поколебавшийся под влиянием таких вот, как эта песня, ядовитых посевов».
И как бы в ответ на эти слова через неделю на страницах «Новой, жизни» появилось стихотворение «К ответу», близкое по теме песне Демьяна Бедного, автором которого был Владимир Маяковский.
Владимир Маяковский и Демьян Бедный в этот острейший политический момент были вместе в одном ряду с Максимом Горьким, Серафимовичем и другими революционными писателями.
3 апреля 1917 года в Петроград вернулся из эмиграции В. И. Ленин. С этого дня вождь становится главным редактором газеты «Прав12


Да» и почти ежедневно бывает в доме на Мойке, где редакция становится штаб-квартирой большевистской партии.
Здесь, в стенах редакции, и состоялась первая встреча Д. Бедного с Лениным. Владимир Ильич очень внимательно относился к поэту. Демьян Бедный, в свою очередь, советовался с Владимиром Ильичем и посылал ему свои сборники новых стихов. В личной библиотеке В. И. Ленина среди его любимых книг хранятся произведения Демьяна Бедного.
Позже Демьян Бедный в своих стихах вспоминает:
Бывало, пишу...
Чтоб зажечь читателей боевым огнем,
Чтоб увлечь их задушевно-прельстительным слогом,
Пишу — и думаю все время о нем, Об Ильиче, судье взыскательно строгом... И стану я рисовать живей Красоту подвига, бытовое уродство, Во всем, во всем, даже в работе моей, Отражалось ленинское руководство.
«Живой образ Ильича».
Завершающей работой предоктябрьского творчества Демьяна Бедного надо считать повесть «Про землю, про волю, про рабочую долю», написанную поэтом во второй половине 1917 года. Эта повесть не является исторической хроникой. Здесь даже нет дат. Начав повесть с рассказа о царской войне, принесшей народу невзгоды и горе, Демьян Бедный в последующих частях —- «Петроград», «Февральская революция», «Демократическое надувательство» и «Большевистская быль» — показывает проникновение большевистских идей в царскую армию и деревню.
13


♦ * ♦
В октябре 1917 года, когда победивший пролетариат взял власть в свои руки, начала создаваться новая, социалистическая культура.
Лучшие из поэтов предоктябрьских лет — Маяковский, Брюсов, Блок — встали на сторону революции.
Граждане!
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде». Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде жизнь переделаем снова.
«Революция» поэтохроника
Так Владимир Маяковский приветствовал Советскую республику.
С первых дней Октябрьской революции Демьян Бедный находится на переднем крае борьбы. Его стихи знакомили миллионы читателей, зачастую в те годы малограмотных, одновременно и с политикой Советской власти и с поэзией.
12 марта 1918 года правительство Советской страны переехало в Москву, в Кремль, где получил квартиру и Демьян Бедный. Двери его квартиры были всегда распахнуты для гостей, и в свободные минуты считалось вполне обычным зайти к поэту «на огонек».
Здесь бывали В. И. Ленин, Н. К. Крупская, Я. М. Свердлов, М. И. Калинин, Ф. Э. Дзержинский, К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, В. К. Блюхер, Е. А. Щаденко и другие.
«Бывало, зайдет Владимир Ильич, — рассказывал Д. Бедный, — отдохнет немного после работы и снова спешит к новым делам..., При14


ходил Ильич усталый,-голодноватый, но выпивал только стакан чая. Время было голодное. И жил Ильич как все. И нас учил так жить» Ч
Летом 1918 года началась фронтовая дорога Демьяна Бедного. Он, поэт-агитатор, — в рядах Красной Армии.
Его стихи-листовки поднимали боевой дух красноармейцев, а листовки с обращением «К обманутым братьям» сбрасывались с самолетов, и результатом их агитационной мощи можно считать массовые переходы солдат белогвардейских и иностранных войск на сторону красноармейцев.
Гудит, ревет аэроплан, Летят листовки с авроплана. Читай, белогвардейский стан, Посланье Бедного Демьяна!
И эти послания, остроумные и меткие, понятные каждому солдату, летели в белогвардейские окопы, разъясняя обманутым братьям, кто их враги и кто — друзья.
С лета 1918 года и до осени 1920 года, когда был ликвидирован последний очаг бе- логвардейщины в Крыму, поэта можно было видеть почти на всех фронтах.
Будучи в ставке командующего Южным фронтом, Демьян Бедный пишет свой знаменитый «Манифест барона фон Врангеля»:
Как я писал тогда «агитки»!
Бил по-мужицки «под микитки»!
Под общий смех — в один присест! — У Фрунзе, помню, средь вагона Махнул от имени барона Красноармейцам — «манифест».
1 Д ы м ш и ц Ал. Поэт партии. — Огонек, 1963, ЭД 16, с. 12.
15


Многие стихотворения написаны поэтом на фронтах, а если он не имел возможности выехать в действующие войска, где необходимы были его стихи-агитки, его живое слово, то сочинял стихотворения или подписи к плакатам по возвращении в Москву. Так стихотворение-песня «Танька-Ванька» была написана за несколько часов и передана по телефону в Петроград, где бойцы не выдерживали тяжелых атак белогвардейских войск (танки красноармейцы называли «таньками»).
И у нас теперь умело Стали танек снаряжать. Да не в таньках, братцы, дело: Трус всегда охоч бежать. «Ванька, глянь-ка: танька, танька!».. «Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!» Как ухнет Ванька — Танька, глядь, колеса врозь!
Это стихотворение, по словам Демьяна Бедного, сыграло свою роль: бойцы смеялись, при- обадривались и перли на «танек».
Широкую популярность обрели песни поэта: «Красноармейская звезда», «Девичья песня», «Путеводная звезда», «Красная конница», «Коммунистическая марсельеза», «Батрацкая». Песня «Проводы» («Как родная меня мать провожала») была написана по совету В. И. Ленина, который, ознакомившись с книгой «Причитания Северного края», где приводились старые рекрутские и солдатские плачи, посоветовал Демьяну Бедному: «Хорошая книга, но слезливая. И очень антивоенная. По нашим временам другие песни надо. Может быть, такие же по форме, но чтобы видно было — раньше из-под палки шел солдат вое16


вать, черт те за что, а теперь по своей охоте за свое, за рабоче-крестьянское...» 1
С «Проводами» шли красноармейцы в бой.
В 1922 году на страницах «Правды» была помещена корреспонденция, рассказывающая о том, какие требования предъявлялись к советской красноармейской песне: «В жизни красноармейца песня такой же драгоценный спутник и друг, как котелок, ранец и прочие принадлежности походной жизни... Армия приобщалась слегка к революционному репертуару старых революционных песен, вроде «Варшавянки», «Смело, товарищи, в ногу!». Хотелось бы не замены, а песни новой, подлинно революционной, не подражательной и не перекроенной... Тут дело за нашими революционными поэтами».
Песни Демьяна Бедного закладывали основу такой массовой политической песни, продолжателями которой стали Л. Безыменский, А. Жаров, В. Лебедев-Кумач, М. Исаковский, С. Алымов и другие поэты.
Красочные плакаты художников Дени, Моора и Сварога с подписями Демьяна Бедного несли в массы огненное слово революции, бичевали контрреволюцию, поражали сопротивляющегося врага.
Творчество Демьяна Бедного имело огромный успех. Его песни, частушки, стихи, плакаты распространялись политуправлениями фронтов в грандиозных масштабах.
Учитывая заслуги Д. Бедного перед народом в дни революции, Советское правительство в 1 Воспоминания о Д. Бедном. М., Советский писатель, 1966, с. 410.
17


1923 году награждает его орденом Красного Знамени.
В обращении к Демьяну Бедному председатель Президиума ВЦИК М. И. Калинин писал:
«Велика заслуга всех тех, кто вооружил бойцов Красной Армии оружием революционного сознания, кто воодушевлял их на трудные и славные подвиги. Особо выдающиеся и исключительные заслуги Ваши, как поэта великой революции, оценены по достоинству рабоче-крестьянскими массами республики, и особенно участниками гражданской войны. Произведения Ваши, простые и понятные каждому, а потому и необыкновенно сильные, зажигали революционным огнем сердца трудящихся и укрепляли бодрость духа в труднейшие минуты борьбы».
Демьян Бедный, выступая на Первом Всесоюзном съезде советских писателей, характеризуя свое революционное творчество, сказал:
«Большинство того, что собрано в моих двадцати томах, это — разного калибра застывшие осколки, которые когда-то были разрывным снарядом... Они честно сделали свое революционное дело и имеют право рассчитывать на революционное уважение. Если не все, то часть их попадет не в архив, а в революционно-художественный музей, и не для того, чтобы ими любовались, а чтобы их изучали, как и из чего они делались, в чем заключалось мастерство изготовления агитационного снаряда».
♦ ♦ *
Творчество поэта в 20-е годы — тема дня. Он борется с пережитками прошлого: клеймит 18


расхитителей народного хозяйства, призывает к борьбе с разгильдяйством, * безответственностью на производстве, бескультурьем и пьянством, бичует кулака и религиозных прихвостней.
Поэт откликается на успехи страны в области индустриализации. Но, воспевая героический труд советского человека, он напоминает об опасности империалистической агрессии, разоблачает провокационную политику империалистов, вновь и вновь пытающихся нарушить нашу мирную, трудовую жизнь.
Наиболее крупное произведение, явившееся связующим звеном его творчества эпохи гражданской войны и восстановительного периода,— поэма «Главная Улица». Это пафосное произведение стоит в одном ряду с поэмами В. Маяковского, вошедшими в золотой фонд советской литературы. В поэме показан подлинный хозяин мира — трудовой народ, которым созданы все ценности и который по праву считает их своей собственностью.
Поэма раскрывала пути дальнейшего развития революционной борьбы, в которую будут вовлекаться все новые и новые страны, когда «закаленные резервы» выйдут на штурм капи-* тала, «на последний всемирный редут».
Движутся, движутся, движутся, ДВИЖУТСЯ! В цепи железными звеньями нижутся. Поступью гулкою грозно идут. Грозно идут, Идут, Идут На последний всемирный редут!
Творчество Демьяна Бедного не обошлось без ошибок. Поэт говорил о них, выступая де- 19


реД молодыми авторами в редакции «Комсомольской правды» 25 февраля 1933 года: «У меня как раз по линии сатирического нажима на дооктябрьское «былое» были свои «прорухи», выразившиеся в огульном охаивании России и русского и в объявлении лени и склонности к сиденью на печке чуть ли не русской, национальной отличительной чертой. Это, конечно, перегиб. Тут, как говорится, я «перекричал». Таковы некоторые места моих фельетонов: «Слезай с печки» и «Без пощады».
Еще раньше, в 1931 году, поэт в фельетоне «Вытянем!» признавал:
Я — злой.
Я крестьянски ушиблен Россией былой.
Когда я выхожу против старой кувалды, То порою держать меня надо за фалды,
1 Чтобы я, разойдясь, не хватил сгоряча Мимо слов Ильича, Что в былом есть и то, чем мы вправе гордиться..,
Нельзя забывать, что за творчеством поэта с времен появления его стихов и басен в «Звезде» постоянно следил В. И. Ленин. Ефим Алексеевич, возвращаясь с того или иного фронта, спешил к своему учителю и старшему другу повидать его, поделиться своими впечатлениями, прочесть новые стихи.
Владимир Ильич любил, ценил творчество первого поэта революции до конца своей жизни. Даже в тяжелые дни болезни он просил Надежду Константиновну кроме его любимых произведений почитать пафосные стихи Демьяна Бедного, которые он ценил более, чем сатирические.
20


Смерть Ильича глубоко потрясла поэта. Ленинская тема, зародившаяся еще в дни революции, позже вылилась в ряд лучших его произведений: «Вождь», «Рабочий привет», «Разве я неправ», «Любимому», «Ленинскому набору», «Снежинки», «Никто не знал», «Живой Ильич».
Творчество поэта предвоенных лет — героика социалистического труда. Замечательные новостройки первой пятилетки — нефтяные вышки Баку, Кузбасс, Магнптострой, Горьковский автозавод, Турксиб — запечатлены в стихах Д. Бедного.
Стихи и фельетоны поэта на международные темы разоблачали грязную закулисную политику иностранных капиталистических держав. Эти стихи как бы перекликаются с сегодняшним днем и кажутся прямо направленными против агрессивных планов врагов человечества, всех поджигателей новой мировой войны.
Позже Демьян Бедный, предвидя коварные планы гитлеровской Германии, писал:
И коль они в безумье яром
Нам заявить рискнут: «Война!», Мы им покажем контрударом, Как наша Родина сильна...
«Героическая памятка».
А когда фашистские полчища обрушились на нашу страну, поэт, как и в былые годы гражданской войны, становится солдатом Красной Армии. В тяжелые дни' боев на подступах к Москве Демьян Бедный писал:
Мы отразим врагов. Я верю в свой народ Несокрушимой тысячелетней верой. 21


х' Его стихи продолжали славную традицию боевой демьяновской революционной поэзии, традицию Окон РОСТА Маяковского. Его поэзия до конца (Демьян Бедный умер 25 мая 1945 года) оставалась грозным оружием в борьбе за нашу Советскую Родину.
Весь свой талант Демьян Бедный отдал на службу партии и народу и видел в этом свою цель, свое призвание.
Свет ПРИДВОРОВ


КРАСНОАРМЕЙСКАЯ ЗВЕЗДА
Марш
Не Марс нам светит с вышины, Не кровожадный бог войны, — Не ради подлых барышей Попов, дворян и торгашей, Сомкнув ряды, мы в бой идем: Мы бой с насилием ведем!
Как в чистом поле алый мак, Наш боевой сверкает знак, Свидетель связи вековой Семьи всемирной, трудовой, Символ победного Труда — Красноармейская Звезда!
Вся мироедская орда, Все угнетатели Труда, Все пауки, все кулаки. Завидя красные полки, Злой поднимают крик и вой: Псы чуют час конечный свой!
Как в чистом поле алый мак, Наш боевой сверкает знак, Свидетель связи вековой Семьи всемирной, трудовой, Символ победного Труда — Красноармейская Звезда!
.23


Все, кто влачил судьбу раба, Вся трудовая голытьба, Все бедняки, все батраки, Увидя красные полки, Спейхат приветом встретить их, Освободителей своих!
Как в чистом поле алый мак, Наш боевой сверкает знак. Свидетель связи вековой Семьи всемирной, трудовой, Символ победного Труда — Красноармейская Звезда!
Через деревни, города, Под алым знаменем Труда, Мы все идем плечом к плечу, Неся погибель палачу, Всем, кто питался ряд веков Кровавым потом бедняков!
Как в чистом доле алый мак, Наш боевой сверкает знак, Свидетель связи вековой Семьи всемирной,, трудовой, Символ победного Труда — Красноармейска# Звезда!
Мы — лишь отряд передовой Всемирной рати трудовой.
Вся рать идет за нами вслед Для сокрушительных побед.
Уж слышит в страхе стан врагов Железный гул ее шагов!
24


Как в чистом поле алый мак, Наш боевой сверкает знак, Свидетель связи вековой Семьи всемирной, трудовой, Символ победного Труда — Красноармейская Звезда!
1918


ПИСЬМО ИЗ ДЕРЕВНИ
Когда мне почтальон подаст письмо
«с оплатой», Последний грош отдам, но я письмо возьму. Я ждал его, я рад убогому письму:
Конверт замасленный, вид выцветшей, измятой Бумаги дорог мне, — он сердцу так знаком!
В печальных странствиях, в блужданиях по свету, Я сохранил себя природным мужиком
С душой бесхитростной, и детски рад привету Сермяжной братии, посланью из глуши
От мужичков единокровных:
В густых каракулях, в узоре строк неровных Застыла сердца боль и скорбь родной души.
«Здорово, брат! Земной от нас тебе поклон. Составить соопча письмо — твои соседи Сегодня собрались у Коренева Феди, А пишет Агафон.
Живем по-прежнему, берложные медведи. От нас каких вестей!..
В столице ноне ты, там ближе до властей, Там больше ведомо,-—ты нам черкни что-либо. Спасибо, брат, не забываешь нас!
За три рубля твои спасибо.
Здесь пригодилися они в тяжелый час:
26


Тому назад не будет, чай, недели* — Нуждались в деньгах мы для похорон: Лишился деда ты, скончался дед Софрон. Давно уж дед хирел, и вот — не доглядели: В минувший четверток, не знамо как, с постели Сам поднялся старик полуночной порой И выбрался во двор, да на земле сырой Так, без напутствия, и умер под сараем. Покой душе его!.. Пусть старички уж мрут! И нам-то, молодым, охти как ноне крут Да горек жребий стал!.. До сроку помираем... В чем держится душа!.. Разорены вконец.
Не зрим ни прибыли, ни толку.
К примеру — твой отец:
Последнюю намедни продал телку! За годы прежние с нас подати дерут, Уводят тощий скот, последнее берут. Выдь на голодный двор— и вой подобно волку!
Ни хлеба нет, ни дров;
А холод лют, зима сурова...
Чай, не забыл ты Прова?
Под праздник угорел со всей семьею Пров: Бедняк берег тепло, закрыть спешил печурку... Вся ночь прошла, лишь днем, уже почти в обед, Тревогу поднял Фрол-сосед,
Да поздно... Кое-как спасли одну дочурку... Что было слез — не говори!
Больших два троба, малых три... Ревели всей деревней.
К Арине тож пришла беда, к старухе древней: В губернии, в тюрьме повешен внук.
Душевный парень был, охочий до наук, — Книжонку сам прочтет, нам после растолкует. В понятье нас привел. Бывало, все тоскует О доле нашей...»
27


— Эх! иет больше сил читать!..
ш '
1908
* * *
Не примирился — нет! —яс гнусной рабской долей, Все так же пламенно я грежу вольной волей, Все с той же яростью позорный гнет кляну, Но — голос мой ослаб, но — песнь моя в плену, Но — грудь истерзана, и сердцу нет отрады, Но из усталых рук исторгнут грозный бич! Ликует злобный враг. Кровавой жатве рады, Клубятся в черной мгле, шипя победно, гады. Бой кончен. Нет бойцов. Призыва гневный клич Напрасен: из живых никто не отзовется, А мертвые из гроба не встают... .
И я молчу. Молчу.
Запел бы — не поется!
Заплакал бы — но слезы не текут.
1909
О ДЕМЬЯНЕ БЕДНОМ, МУЖИКЕ ВРЕДНОМ
Поемный низ порос крапивою; Где выше, суше — сплошь бурьян. Пропало все! Как ночь, над нивою Стоит Демьян.
В хозяйстве тож из рук все валится: Здесь — недохватка, там — изъян... Ревут детишки, мать печалится...
Оху брат Демьян! . . .
23


Строчит урядник донесение: «Так што нееловских селян, Ваш-бродь, на сходе в воскресение
Мутил Демьян:
Мол, не возьмем — само не свалится, — Один конец, мол, для крестьян.
Над мужиками черт ли сжалится...» Так, так, Демьян!
Сам становой примчал в Неелово, Рвал и метал: «Где? Кто смутьян? Сгною... Сведу со света белого!» Ох, брат Демьян!
«Мутить народ? Вперед закается!..
Связать его! Отправить в стан!..
Узнаешь там, что полагается!» Ась, брат Демьян?
Стал барин чваниться, куражиться: «Мужик! Хамье! Злодей! Буян!» Буян!.. Аль не стерпеть, отважиться?
Ну ж, брат Демьян!..
1909
СОНЕТ
В родных полях вечерний тихий звон, — Я так любил ему внимать когда-то
В час, как лучи весеннего заката Позолотят далекий небосклон. Мплей теперь мне гулкий рев, и стон, И мощный зов тревожного набата: Как трубный звук в опасный бой — солдата, Зовет меня на гордый подвиг он.
29


Средь суеты, средь пошлости вседневной Я жду, когда, как приговор судьбы, Как вешний гром, торжественный и гневный, В возмездья час, в час роковой борьбы, Над родиной истерзанной и бедной Раскатится набата голос медный.
1911
ЛЕНА
4 апреля 1912 года. Ленский расстрел рабочих.
Жена кормильца-мужа ждет, Прижав к груди малюток-деток.
—- Не жди, не жди, он не придет: Удар предательский был меток. Он пал, но пал он не один: Со скорбным, помертвелым взглядом Твой старший, твой любимый сын Упал с отцом убитым рядом.
Семья друзей вкруг них лежит, — Зловещий холм на поле талом! И кровь горячая бежит Из тяжких ран потоком алым. А солнце вешнее блестит!
И бог злодейства не осудит!
— О братья! Проклят, проклят будет, Кто этот страшный день забудет, Кто эту кровь врагу простит!
1912 ♦ * ♦
Полна страданий наших чаша, Слились в одно и кровь и пот. Но не угасла сила наша: Она растет, она растет!
30


Кошмарный сон — былые беды, В лучах зари — грядущий бой. Бойцы в предчувствии победы Кипят отвагой молодой.
Пускай шипит слепая злоба, Пускай грозит коварный враг, . Друзья, мы станем все до гроба За правду — наш победный стяг!
1912
СЫНОК
Помещик прогорел, не свесть конца с концом, Так роща у него взята с торгов купцом. Читателям, из тех, что позлословить рады, Я сам скажу: купчина груб,
П рощу он купил совсем не для прохлады, А — дело ясное — на сруб.
Все это так, чего уж проще!
Однакож наш купец, бродя с сынком по роще, Был опьянен ее красой.
Забыл сказать — то было вешним утром, Когда, обрызгана душистою росой, Сверкала роща перламутром.
«Не роща — божья благодать!
Поди ж ты! Целый рай купил за грош
на торге!
Уж рощу я срублю, — орет купец в восторге,— Не раньше осени, как станет увядать!» Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок: «Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!» «И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда. Нет хуже гибели для птиц, чем в эту пору! Да ты пошто ревешь? Какая те беда?» «Ой, тятенька! Никак ни одного гнезда
Мне не осталось... для разору!»
31


* ♦ ♦
Что скажешь о сынке таком? , Он жадность тятькину — в количестве сугубом,—
Видать, усвоил с молоком, ‘ Был тятька — кулаком.
Сын будет — душегубом!
1912
КЛАРНЕТ И РОЖОК
Однажды летом ।
У речки, за селом, на мягком бережку Случилось встретиться пастушьему рожку
С кларнетом.
«Здорово!» — пропищал кларнет.
«Здорово, брат, — рожок в ответ, —
Здорово!
Как вижу — ты из городских... •
Да не пойму: из бар аль из каких?»
«Вот это ново, —
Обиделся кларнет. — Глаза вперед протри
Да лучше посмотри,
Чем задавать вопрос мне неуместный.
Кларнет я, музыкант известный.
Хоть, правда, голос мой с твоим немного схож, Но я за свой талант в места какие вхож?!
Сказать вам, мужикам, и то войдете в страх вы.
А все скажу, не утаю:
Под музыку мою ।
Танцуют, батенька, порой князья и графы!
Вот ты свою игру с моей теперь сравни:
Ведь под твою — быки с коровами одни
Хвостами машут!»
32


«То так, — сказал рожок, — нам графы
не сродни,
Одначе, помяни:
Когда-нибудь они
Под музыку и под мою запляшут!»
1912
И ТАМ И ТУТ...
Химический анализ мази показал, что она не содержит никаких ядовитых веществ, за исключением свинца.
(Из речи Л и т в и н о в а-Ф а л и н с к о г о).
Умер рабочий завода «Вулкан» Андреев, застреленный городовым во время демонстрации.
(Из газет).
На фабрике — отрава, На улице — расправа.
И там свинец и тут свинец...
Один конец!
1914
ПУШКА И СОХА
Увидевши соху, «Послушай-ка, старушка, — Сказала пушка, — Аль ты глуха?
Я тут гремлю весь день, а ты и не слыхала? Ты что ж тут делала — ха-ха?» «Пахала, — молвила соха, —
Пахала».
2
Демьян Бедный
33


«Пахала? Что ты! Не смеши.
Работать для кого? Ведь ни одной души Не сыщется живой в разбитой деревушке. Так что ж тебе теперь осталось?
Отдыхать?!»
«Пахать, — соха сказала пушке, — Пахать!..»
* * ♦
На ниве брошенной, среди камней и терний, Не прерывая борозды,
Друзья, работайте от утренней звезды — И до вечерней!
Ваш мирный подвиг свят и нет его безмерней.
Под грохот пушечный, в бою, в огне, в аду Я думаю о вас, чей путь простерся
в вечность.
Привет мой пахарям, борцам за человечность!
Привет мой мирному — культурному труду!
1914


БАСНИ ЭЗОПА
ЛЕВ, ЛИСА II ОЛЕНЬ
У Льва Болела голова И кости старые ломило. «Ох, ничего-то мне не мило, И опротивели вы все! — Сказал он кумушке Лисе, Своей советнице сановной. — Казнить вас казнью поголовной, Чтоб понимали, значит... м-да!.. Ох, как под ложечкой сдавило... Ох, беда!.. И сердце: то замрет, то больно заколотит... На что ни погляжу, ото всего воротит. С чего бы это все?.. Аль помирать пора?..» «О царь! — Лиса в ответ. — Ты, помнится,
вчера Поужинать изволил очень плотно».
«Вчера? Я б и сейчас подзакусил охотно.
Да чем? Тому назад не больше два денька
В лесу я видел оленька: Красавец этакий, с ветвистыми рогами. Что, ежели б его ты привела сюда?
Вот это — царская еда:
Поесть — и закусить оленьими мозгами!» Чрез полчаса
2*
35


Неслась Лиса, По высочайшему веленью, Искать в лесу тропу оленью. Нашла и двинулась по ней.
К исходу двух иль трех (не помню точно) дней Олень разыскан. Вид принявши важно-строгий, Лиса к нему: «О дивнорогий!
Тебе я в качестве смиренного посла Известье важности великой принесла, Веленье нашего священного владыки. । Осиротеть должны мы скоро, горемыки: Лев — при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать, Беспомощной, печальной жертвой тленья, Царь — так милы ему олений ум, и стать, И прыть оленья! —
Царь, долго думая, размыслил передать Тебе бразды правленья.
Волк, дескать, лют, медведь — ленив, Свинья — глупа, а тигр — хвастлив...
Лишь об одном тебе нет двух различных мнений.
Пресекся львиный род, да здравствует олений! Спеши же к дряхлому царю,
Пока уста его злой смертью не сомкнуты. Пусть вместе с воющим народом я узрю Его последние счастливые минуты. О благороднейший, иди к нему скорей!» И новый царь зверей,
Принявши льстивые слова Лисы на веру, Ввалился в львиную пещеру, —
По в тот же миг, вконец испуганный и злой, Последней клятвою проклявши лисьи речи, Весь окровавленный от доброй львиной встречи, Махнул назад стрелой.
36


«Держи его!.. Лови!.. Да что же я?..
Да где я?.. — Ревел взбешенный Лев, собою не владея. — Вы шутки шутите со мной?..
Лиса! Верни его! Какой ни есть ценой, Но притащи его, злодея!» Лиса застыла: «Вот так раз! Вот так задача!»
Но делать нечего: приказ!
Пустилась в лес, едва не плача, От свежего следа не отрывая глаз. По следу выбравшись на тихую полянку, Лиса настигла беглеца.
«Не подходи! — вскричал Олень. — Убью подлянку!» «Ах все равно я жду конца!
II без того уж я убита.
Мне не страшны твои копыта И не страшны твои рога.
На, бей! От жизни мне равно не ждать уж толка:
Лев хочет посадить теперь на царство Волка, Да, Волка, моего презлейшего врага! Олень, ты — жалкий трус: к кому ты шел с опаской?
К царю, который ждал — с отеческою лаской Прижать тебя к своей груди, Кто, встав на радостях с постели без подмоги, Встречал тебя: «Мой сын, наследник мой, гряди!»
А ты... Какой позор! Скорей давай бог ноги! Мне вспомнить совестно! Я от стыда горю!..» Размяк Олень совсем: «Утешься, друг мой верный!..
Я совершил поступок скверный!.. Я... я покаюся... Веди меня к царю!..»
37


Лев ждал дружка: «А ну, теперь задай-ка тягу!» Схватил и уписал до косточки беднягу. Покамест Лев глотал кишки да потроха,
Лиса... мозгами закусила.
Хватился Лев мозгов: «Тьфу, дьявольская сила! Да где ж мозги?» «Мозги, ха-ха? —
Осклабилась Лиса в приличном отдаленья. — Что выдумал искать, ха-ха: мозги оленьи! Да разве ж могут быть мозги у дурака, Которому помял однажды Лев бока, А он, доверившись посулам, самолично В объятья львиные пожаловал вторично?!»
♦ * *
Мораль Эзопову боюсь переводить, Хоть перевод вполне возможен.
Стал ныне и Эзоп не очень-то надежен, С моралью надо погодить.
1914-1916
«ВРАЧ»
На клетку с птичками не раз Мурлыка-Кот глядел, не отрывая глаз:
«Ну что за миленькие пташки». Но пташки знали уж мурлыкины замашки.
Прослышав как-то стороной, Что нездоровится затворнице одной, Наш Кот на хитрости пустился: Надел очки, принарядился, Стал перед клеткою и, лапкой в дверь стуча, Мурлычит ласково: «Не надо ли врача?
38


Как чувствовать себя изволите вы, детки?» «Спасибо, хорошо, — ответили из клетки, —
Так хорошо, вообрази, Как будто бы тебя совсем и нет вблизи».
1914—1916
МАЛЬЧИК И ПРОХОЖИЙ
«Спа...си...те!.. Ай!.. То... ну!» «Вот видишь! — стал корить несчастного
прохожий. —
Зачем же ты, малец пригожий, Полез на глубину?
Ай-ай! Ну, разве можно
Купаться так неосторожно?
Ужо, дружок, вперед смотри...» Прохожий говорил с великим увлеченьем, А мальчик, втянутый в водоворот теченьем,
Давно пускал уж пузыри!
♦ * ♦
Есть тьма людей: нравоученьем Они готовы вам помочь в беде любой,
Отнюдь не жертвуя собой!
1914-1916
ПЕСКАРЬ
Бог весть из-за какой
Такой
Причины,
Среди морской
Пучины
Вели с Китами бой
Дельфины.
39


То увидал Пескарь: «Ой, братцы! Что я зрю? Голубчики, да что вы?!
Давайте я вас помирю!» «Вон! — гаркнули бойцы. — Да мы скорей готовы Все лечь костьми, чем дать мирить нас —
Пескарю».
1914—1916
СЛЕПОЙ
Какой-то бойкий паренек
На людях в праздничный денек, Для смеха всякие откалывая штуки, Слепому старику волчонка сунул в руки: «Вот, распознай-ка, что за зверь?» «Да что ж, он мал еще... Узнай его теперь! Одно могу сказать, — старик ответил парню,— Что этого зверька не след пускать в овчарню!»
1914—1916
ПЛАКАЛЬЩИЦЫ
Лишившись дочери любимой, Антигоны, Богач Филон, как должно богачу (Не скареду, я то сказать хочу), Устроил пышные на редкость похороны. «О матушка, скажи, как это понимать? — В смущенье молвила сквозь слезы дочь
вторая. — Сестре-покойнице ужели не сестра я
И ты — не мать, Что убиваться так по ней мы не умеем, Как эти женщины, чужие нам обеим?
40


Их скорбь так велика И горе — очевидно, Что мне становится обидно: Зачем они сюда пришли издалека При нас оплакивать им чуждую утрату?» «Никак, — вздохнула мать, — ты, дочь моя, слепа? Ведь это — плакальщиц наемная толпа, Чьи слезы куплены за дорогую плату!»
В годину тяжких бед умейте отличать
Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден молчать, От диких выкриков и воплей неуемных Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!
1914—1916
ОТВЕТ
Седая старина Отмечена великими делами.
У зайцев как-то шла война
С орлами.
Спасаясь от когтей и клювов мощных птиц, Герои серые в тревоге Молили о подмоге
Лисиц.
«Помочь вам?— был ответ.— Нам это слышать лестно.
Покинув тихий наш овраг, Охотно с вами в бой пошли бы мы совместно.
Когда б нам не было известно, Кто — вы и кто — ваш враг».
1914-1916
41


помощь
Каким-то случаем сошлись— Медведь с Китом, И так сдружились крепко оба, Что, заключив союз до гроба, Друг другу поклялися в том,
Что каждый помогать другому будет в горе, Ну, скажем там, болезнь случится иль война...
Вот, как на грех, пришлося вскоре Нарваться Мише на Слона.
Увидевши, что близко море, Стал Миша друга звать скорей: «Кит-братец, помоги осилить эту тушу!» Кит в берег тычется, — увы, царю морей
Не выбраться на сушу!
Медведь Кита корит:
«Изменник! Продал душу!»
«Кому? — ответил Кит. — И в чем моя вина? Вини мою природу!
Я помогу тебе, как только ты -Слона Швырнуть сумеешь в воду!»
«Дурак! — взревел Медведь. — Не знал бы я беды,
Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!»
1914-1916
КОЛЕСО И КОНЬ
В телеге колесо прежалобно скрипело. «Друг, — выбившись из сил, Конь с удивлением спросил, —
В чем дело?
Что значит жалоба твоя?
Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!»
42


♦ * ♦
Иной с устало-скорбным ликом,
Злым честолюбьем одержим, Скрипит о подвиге великом, Хвалясь усердием... чужим.
1914—1916
ВОЛК И ЛЕВ
У Водка Лев отбил овцу.
«Грабеж! Разбой! — Волк поднял вой. —
Так вот какой ты есть защитник угнетенных!
Так вот изнанка какова
Твоих желаний затаенных!
Вот как ты свято стал чужие чтить права! •
Пусть льстит тебе низкопоклонник,
А я... Когда при мне нарушил царь закон, Я, не боясь, скажу, что он
Из беззаконников — первейший беззаконник!
Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый
гнев!..»
«Брось! — усмехнулся Лев. — Все это без тебя мне хорошо известно, Как не в секрет и волчий нрав.
В своих упреках ты, конечно, был бы прав, Когда бы сам овцу добыл ты честно!»
1914—1916
ВОЛК И ОВЦА
Волк тяжко занемог: Почти лишившись ног, Лежал он, как колода,
43


Без ласки, без ухода. В такой беде, увидевши Овцу, Взмолился Волк:
«Роднулечка-Овечка, Остановись на два словечка! Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу. Ах, знаю, я ~ злодей, и нет мне оправданья! Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь
другом, А ты, ты сжалишься в порыве состраданья
Над умирающим врагом! Предсмертной жаждою томимый нестерпимо, Святая, кроткая, я об одном молю:
Помочь мне доползти к реке, текущей мимо, Где я жестокие страданья утолю!»
«Ужель,— Овца в ответ,— я сделаюсь виною Того, чтоб ты остался жив, Себя водою освежив
И закусивши после... мною?»
1914-1916
ДУВ И КЛИНЬЯ
Пав жертвой дровосека, Вздохнул могучий Дуб на весь зеленый бор: «Как ни обидно мне, друзья,
на человека И на его топор,
Но во сто крат больней мне видеть клинья эти, Которые меня стремятся расколоть:
Все из моих ветвей — мои родные дети Зубами острыми впились в родную плоть!»
1914—1916
44


ГЕРАКЛ И ПЛУТОС
Покинув брепный этот мир, Обожествлен душой и телом, , Геракл на небе первым делом Попал к богам на пир.
Геракла боги обступили,
С ним вместе чокались и пили, Вели душевный разговор,
И, хоть, подвыпивши, несли порою вздор, Геракл их слушал терпеливо, Всем крепко руки жал и кланялся учтиво, Ответив дерзостью Плутбсу одному.
«Скажи, Гераклушка, — Зевс подошел к нему, —
За что ты богача Плутбса так обидел?» «За то, — сказал Геракл, — что в жизни я
не видел
Его друзей средь честной бедноты, Что все Плутбсовы приятели-любимцы Сплошь негодяи-лихоимцы. .
И первые плуты!»
1914—1916
ОСЕЛ И ЛЕВ
«Друзей мы ценим не числом,
А качеством», — читал я где-то, Ан вот подите же: Лев дружбу свел с Ослом.
Ну, что вы скажете па это?
Лев! С кем? С Ослом? Да почему?
А потому!
Мне ж все подробно знать откуда? Должно быть, царская причуда!
45


Льву... Все дозволено ему!
Ослов ли брать к себе на службу Иль заводить с ослами дружбу.
Хоть, впрочем, нет большой диковинки и в том, Что просто Лев с тоски, чтоб отогнать зевоту, Решил обзавестись не другом, а шутом.
Так это аль не так, мы выясним потом.
Однажды, взяв Осла с собою на охоту,
Лев дал ему работу:
Зайдя вперед, пугать зверей, чтоб, ошалев, Они неслись туда, где притаился Лев.
Осел в усердии великом
Всех всполошил ослиным криком.
Добычи вдосталь было Льву.
В час отдыха, со Львом разлегшись важно рядом, «Что, друг, — спросил Осел, — а страшно я реву?» Окинув «друга» хитрым взглядом,
Лев отвечал:
«Беда как страшно! Я — оглох!
Не только ты переполох
На всех зверей навел немалый,
Но в страхе жители бегут из ближних сел;
Да сам я струсил бы, пожалуй, Когда б не знал, что ты — осел!»
1914—1916
ДОБРЯК
Расхвастался Медведь перед Лисой: «Ты, кумушка, не думай, Что я всегда такой угрюмый: Злость на меня находит полосой,
46


А вообще, сказать не лицемеря, Добрей меня не сыщешь зверя.
Спроси хоть у людей: ем мертвых я аль нет?»
«Ах, кум, — Лиса в ответ, —
Что мертвые?! Я думаю другое:
Слух добрый о себе ты всюду б утвердил,
Когда бы мертвецов ты менее щадил, Но... оставлял живых в покое!»
♦ ♦ ♦
Смысл этой басенки не нов
Для лицемеров и лгунов:
Прочтут, поймут... и не покажут вида, Что их касается обида!
1914-1916
УМ
Однажды Барс перед Лисою
Хвалился силою своею и красою: «Уж не прогневайся, я говорю любя:
Как погляжу я на тебя.
Чем, думаю, со мной поспорить ты могла бы?
И ростом ты мала,
II силой не взяла, II ноги слабы...
Тогда как у меня...»
«Прости свою рабу, —
Лиса ответила лукаво, — Нашел ты с кем равняться, право!
Я за одно лишь то благодарю судьбу, Что ты, по милости своей, со мною дружен. Твои достоинства... Я знаю их сама!
Когда бы к ним еще немножечко ума...» «Что? —• ухмыльнулся Барс. — Ум?!
Разве так он нужен?!»
1914—191$
47


ГЕРМЕС
Какой-то токарь, плут известный и повеса, Состряпав наскоро из дерева Гермеса И притащив его на рынок продавать, Стал покупателей умильно зазывать: «Для лиц всех возрастов и для любого пола Гермес — за три обола!
За три обола!
Купив его, нужды не будешь знать ни в чем, Весь век свой проживешь в довольстве и покое: Кто беден — станет богачом, А кто богат — разбогатеет вдвое!» «Ба! — кто-то из толпы, задетый за живое, Взял на смех продавца, — чудак же ты, видагь, Что сам сбываешь с рук такую благодать!» «Эх, — продавец в ответ, — иди ты, братец, к шуту!
Ведь то пойми: сказать Гермесу не в укор, Он хоть отзывчив, да не скор, А три обола мне нужны сию минуту!»
1914—1916
ТОФУТА МУДРЫЙ
В далеком-предалеком царстве,
В ненашем государстве, За тридевять земель
Отсель,
Средь подданных царя мудрейшего Тофуты Случилось что-то вроде смуты.
«Разбой! — кричали все. — Грабеж!»
Шли всюду суды-пересуды: Порядки, дескать, в царстве худы, Насилья много от вельмож!
48


Одначе
Хоть бунтовали все, но в общей суете Верх брали те, Кто посильней да побогаче:
«Чем лезть нам, братцы, напролом, Нарядимте послов — Т.офуте бить челом; Проведавши от них о нашей злой обиде, Царь нас рассудит в лучшем виде».
Но — то ли сам дошел, то ль расхрабрясь от слов
Вельможи главного, злодея Протоплута, Не допустил к себе послов
Мудрейший царь Тофута.
«Нелепо, — молвил он, — мне слушать их, зане Все, что известно им, известно также мне. , А ежли что мне неизвестно,
О том им толковать подавно неуместно!»
Но черный люд не сдал: боролся до конца, Пока не выкурил Тофуту из дворца.
И что же? Не прошло, поверите ль, минуты, Как власть, отбитую народом у Тофуты, Присвоили себе все те же богачи, Да так скрутили всех, хоть караул кричи, У бедных стали так выматывать все жилы, Как «не запомнят старожилы».
Пошел в народе разговор:
«Попали мы впросак!» «Того ль душа хотела?» «Эх, не доделали мы дела!» <<От богачей-то нам, гляди, какой разор!» Потолковали, Погоревали
И богачей смели, как сор.
Жизнь сразу вышла на простор!
Я в этом царстве жил недавно,
49


И до чего живут там славно, На свой особенный манер!
Как это все у них устроено на месте И с применением каких геройских мер, Вы этого всего нагляднейший пример В Коммунистическом найдете манифесте.
1917
«МЕСТ БОЛЬШЕ НЕТ» ‘
Что Николай «лишился места», Мы знали все без манифеста, Но все ж, чтоб не было неясности, Предать необходимо гласности Для «кандидатов» всех ответ, Что «места» тоже больше нет.
1917
БРАТАНИЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ
Организованное братание воз* можно лишь после заключения все* общего мира.
(«И з в е с т и я П е т р о г р. Сов. р. и с. д е п.», № 5 9, меньшевистская статья «Призывы к брата* н и ю»).
Товарищ, сойдемся вдвоем И во всем поквитаемся:
Сначала друг друга убьем, А потом... побратаемся.
1917
1 Первый раз было напечатано в «Известиях Петроградского Совета» в номере от 5 марта 1917 г.
§9


МОЙ стих
Пою. Но разве я «пою»?
Мой голос огрубел в бою,
И стих мой... блеску нет в его простом наряде. Не на сверкающей эстраде
Пред «чистой публикой», восторженно-немой, И не под скрипок стон чарующе-напевный
Я возвышаю голос мой —
Глухой, надтреснутый, насмешливый и гневный.
Наследья тяжкого неся проклятый груз, Я не служитель муз:
Мой твердый, четкий стих — мой подвиг ежедневный.
Родной народ, страдалец трудовой, Мне важен суд лишь твой,
Ты мне один судья прямой, нелицемерный, Ты, чьих надежд и дум я — выразитель верный, Ты, темных чьих углов я — «пес сторожевой»!
' 1917
ТАВРИЧЕСКИЙ ДВОРЕЦ
Вся власть Учредительному собранию!
(Вопль отчаявшихся буржуев и «с о ц и а л-п р е д а т е • л е й»).
На Невском буржуи вчера «выступали», По Невскому несся их жалобный вой: «Пропали достатки все наши, пропали!
Мы жертвою пали в борьбе роковой!» Проклявши «отродье» предместий фабричных, Буржуи, грозя дать «злой черни» отпор,
51


Склоняли знамена у банков столичных, Рыдали навзрыд у банкирских контор. Прошли весь Литейный, пошли по Шпалерной. Узревши Таврический дряхлый дворец, Гадали на пальцах в тоске суеверной: Удастся иль нет им игрой лицемерной Опять оттянуть свой жестокий конец? «Нас выручат только казацкие плетки!» «Не верю я в свой депутатский билет!» Чернову Милюкова обняв у решетки, Рыдал ему долго в пикейный жилет.
На нового друга загадочным взглядом Глядел, ухмыляясь, кадетский хитрец. Вороны тревожно кричали над садом, И сумрак спускался на дряхлый дворец.
* ♦ ♦
Суровый хозяин равнины холодной, Народ, ты создашь Всенародный Совет Не здесь! Не в темнице свободы народной Свобода родится на свет!
1917
МИР!
Умолкли злобные проклятья.
Кровавый кончен пир.
И близок, близок, сестры, братья, Мир, долгожданный мир!
— Мир! — зову братскому я внемлю. Вчерашний враг — мне друг.
1 Где кровь лилась, сырую землю Прорежет мирный плуг!
52


Звени, набата голос медный!
Вставай, рабочий люд!
Пой, торжествуя, гимн победный, Освобожденный труд!
1917
У ГОСПОД НА ЕЛКЕ
Помню — господи, прости!
Как давно все было! — Парень лет пяти-шести, Я попал под мыло.
Мать с утра меня скребла, Плача втихомолку, А под вечер повела «К господам на елку».
По снежку на черный ход Пробрались искусно.
В теплой кухне у господ Пахнет очень вкусно.
Тетка Фекла у плиты На хозяев злится: «Дали к празднику, скоты, Три аршина ситца!
Обносилась, что мешок: Ни к гостям, ни к храму. Груне дали фартушок — Не прикроешь сраму!»
Груня фыркнула в ладонь, Фартушком тряхнула.
«Ну, и девка же: огонь! — Тетушка вздохнула. —
53


Все гульба нейдет с ума, Нагуляет лихо!
Ой, никак, идет «сама»!» В кухне стало тихо.
Мать рукою провела У меня под носом. В кухню барыня вошла, — К матери с вопросом:
«Здравствуй, Катя! Ты — с сынком? Муж, чай, рад получке?» В спину мать меня пинком: «Приложися к ручке!»
Сзади шум. Бегут, кричат: «В кухне — мужичонок!» Эвон сколько их, барчат: Мальчиков, девчонок!
«Позовем его за стол!» «Что ты, что ты, Пепка!» Я за материн подол Уцепился крепко.
Запросившися домой, Задал реву сразу.
«Дём, нишкни! Дурак прямой, То ль попорчен сглазу»-
Кто-то тут успел принесть
Пряник и игрушку: «Это пряник. Можно есть». «На, бери хлопушку».
«Вот — растите дикарей: Не проронит слова!..
Дети, в залу! Марш скорей!» В кухне тихо снова.
54


Фекла злится: «Каково?
Дали тож... гостинца!..
На мальца глядят как: во!
Словно из зверинца!»
Груня шепчет: «Дём, а Дём!
Напечем-наварим.
Завтра с Феклой — жди — придем.
То-то уж задарим!»
Попрощались и — домой.
Дома — пахнет водкой.
Два отца ■— чужой и мой —
Пьют за загородкой.
Спать мешает до утра Пьяное соседство.
♦ * *
Незабвенная пора, Золотое детство!
1918
КЛЯТВА
Это будет последний И решительный бой.
(Из «Интернационала»).
Шли за попом, как за пророком, Молили жалобно царя.
Незабываемым уроком Стал день девятый января.
55


Оплакав братские могилы, Прокляв навек слова мольбы, Мы накопляли долго силы Для сокрушительной борьбы.
День расправы кровавой, Мы клялися тобой Завершить твое дело Всенародной борьбой!
Терзал нам грудь орел двуглавый. Палач казнил нас без суда.
И шли не раз мы в бой кровавый Под красным знаменем Труда.
Врагов настигла злая кара. И после многих страшных встреч Для беспощадного удара Мы поднимаем грозный меч.
День расправы кровавой, Мы клянемся тобой: Это будет последний И решительный бой!
1918
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕВАЛ
Везут меня иль сам я еду, Но знаю, сидя на возу, Что рано праздновать победу, Что гады ползают внизу, Что воздух весь насыщен ядом И что свободно мы вздохнем, Когда в бою с последним гадом Ему мы голову свернем.
56


Друзья, в великом, как и в малом, Есть заповедная черта: Перед последним перевалом Дорога более крута.
Напрячь должны мы все усилья, Чтоб после схватки боевой С вершин в Долину изобилья Войти семьею трудовой!
1918
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ МАРСЕЛЬЕЗА
Мы — пожара всемирного пламя, Молот, сбивший оковы с раба. Коммунизм — наше красное знамя, И священный наш лозунг — борьба. Против гадов, охрипших от воя, Пожиравших все наши труды, Для последнего страшного боя Мы сомкнем трудовые ряды.
Кто честен и смел, пусть оружье берет, Свергай кабалу мироеда!
Нас ждет или смерть, иль победа, Вперед, вперед, вперед, вперед, вперед!
Наших братьев погибших мильоны, Матерей обездоленных плач, Бедняков искалеченных стоны — Скажут нам, где укрылся палач. Пусть же знает, укрывшись в палаты, Кто служил золотому тельцу, Что настал час жестокой расплаты Кулаку и банкиру-дельцу.
Кто честен и смел, пусть оружье берет (и т. д.). 57


Всем насильникам воли народной, Всем кормившимся нашим трудом, Всем, кому был статьею доходной И завод и молитвенный дом, Всем, чьих прибылей ради разбойных Наша кровь и текла и течет, — Умиравшие, гнившие в войнах, Неоплатный предъявим мы счет.
1918
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ГУДОК
Глубокою ночью воздух морозный
Прорезал призыв твой тревожный и грозный: «Вставай, поднимайся, рабочий народ! Смертельный твой враг —у ворот!»
Твой голос, стозвучным подхваченный гудом, Звучал, как набат, над трудящимся людом: «Вставай, поднимайся, рабочий народ! Насильник стоит у ворот!»
Твой клич повторил пролетарий всесветный, Доносится к нам его голос ответный:
«Проклятье злодеям, творящим разбой!
К оружью, народ трудовой!»
Услышав твою боевую тревогу, К нам рать трудовая спешит на подмогу. И, слыша ее сокрушительный шаг, Трепещет зарвавшийся враг.
58


Священные храмы труда и свободы. Застыли в суровом молчанье заводы, Проходят пред ними в щетине штыков
Ряды пролетарских полков.
Гуди же, гудок! Всему миру поведай, Что все мы умрем иль вернемся с победой! «Вставай, поднимайся, рабочий народ! Смертельный твой враг —у ворот!»
1918
МАЯК
Мой ум — мужицкой складки, Привыкший с ранних лет брести путем угадки. Осилив груды книг, пройдя все ранги школ, Он все ж не приобрел ни гибкости, ни лоска: Стрелой не режет он воды, как миноноска, Но ломит толстый лед, как грузный ледокол. И были для него нужны не дни, а годы, Чтоб выровнять мой путь по маяку Свободы.
Избрав, я твердо знал, в какой иду я порт, И все ненужное, что было мне когда-то
И дорого и свято, Как обветшалый хлам я выбросил за борт. Душа полна решимости холодной — Иль победить, иль умереть свободной. Все взвешено. Пути иного нет. Горят огни на маяке Свободы.
Привет вам, братья, с кем делю я все невзгоды!
Привет!
1918
59


НА ЗАВАЛИНКЕ (Беседа деда Софрона)
Кто на завалинке? А, ты, сосед Панкрат! Здорово, брат!
Абросим, здравствуй! Друг Микеша, это ты ли?
Ну, что вы, деда не забыли?
А я-то до чего вас, братцы, видеть рад!.. Покинувши на время Петроград, Прибрел я, старина, в родную деревеньку. Что? Как мне в Питере жилось? Перебивался помаленьку, Всего изведать довелось.
С врагами нашими за наше дело споря, Немало вытерпел я горя, Но... терпит бог грехам пока: Не только мяли нам бока,
Мы тоже кой-кому помяли их изрядно. Да, схватка крепкая была...
Как вообще идут дела?
Ну, не скажу, чтоб очень ладно:
Тут, глядь, подвох, а там — затор.
Народные враги — они не дремлют тоже.
Одначе мы... того... нажмем на них построже.
Чай, не о пустяках ведем мы с ними спор.
Не в том суть нашей схватки, Что мироедов мы уложим на лопатки. Нет, надо, чтобы враг наш лютый — сбитый
' с ног —
Подняться больше уж не мог.
Иначе, милые, сыграем мы впустую.
Подобный проигрыш случался зачастую.
Раз наши вечные враги, Очнувшись, сил накопят,
60


Они не то что гнуть начнут нас в три дуги, А всех в крови утопят.
И учинят грабеж такой, Что ой-ой-ой!
Вот почему всегда твержу я, Чтоб по головке, мол, не гладили буржуя.
Вот, други-братцы, почему
Из щелкоперов .кой-кому,
Умам трусливым и нелепым, Я стариком кажусь свирепым.
А вся загвоздка в том, что я твержу одно: Родной народ, тебе другого не дано.
Сваливши с плеч своих грабительскую шайку, Завинчивай покрепче гайку!
Завинчивай покрепче гайку!!
И если хочешь ты по новой полосе
Пройти с сохою трудовою, Все корни выкорчуй! Все корни злые, все,
Со всею мусорной травою!..
%918
ВОЖДЮ
Тов. Ленину в день рабочей печати посвящаю
Как этот день мне мил и дорог!
Ряд долгих лет прошел с тех пор...
Теперь — повержен злой наш ворог, Тогда — мы с ним вступали в спор.
Тогда — нас было так немного, Но знали мы, на что идем...
Был каждый шаг проверен строго ' Тобой, испытанным вождем.
Рождалась «Правда» наша в муках, Окружена стеной врагов, — Но пролетарий в первых звуках Услышал звон своих шагов.
61


Ты был за дальнею границей, Но духом с нами был всегда, — Росла, страница за страницей, Святая библия труда...
Нам каждый день грозила кара И беспощадный вражий суд, Напор открытого удара И козни тайные Иуд.
Из ликвидаторского стана Какой бесстыжий несся вой! Работой Мартова и Дана Был восхищен городовой.
Для заклинателей «стихии», Для дряблодушных торгашей Мы были аспиды и змии, Гроза мещанских шалашей.
Теснил нас лютый враг жестоко. Редел отряд наш боевой, И в злую пору одиноко Звучал далекий голос твой.
Но перенесши все невзгоды И взявши с бою каждый шаг, Мы на крутых путях свободы Вновь утвердили алый стяг.
Незыблем он на новой грани!
И наша вера велика:
— Не осквернит священной ткани Ничья враждебная рука!
1918
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Еще не все сломили мы преграды, Еще гадать нам рано о конце.
Со всех сторон теснят нас злые гады Товарищи, мы — в огненном кольце!
62


На нас идет вся хищная порода. Насильники стоят в родном краю. Судьбою нам дано лишь два исхода: Иль победить, иль честно пасть в бою. Но в тяжкий час, сомкнув свои отряды И к небесам взметнув наш алый флаг, Мы верим все, что за кольцом осады Другим кольцом охвачен злобный враг, Что братская к нам скоро рать пробьется, Что близится приход великих дней, Тех дней, когда в тылу врага сольется В сплошной огонь кольцо иных огней. Товарищи! В возвышенных надеждах, Кто духом пал, отрады не найдет. Позор тому, кто в траурных одеждах Сегодня к нам на праздник наш придет. Товарищи, в день славного кануна Пусть прогремит наш лозунг боевой: «Да здравствует всемирная коммуна!» «Да здравствует наш праздник трудовой!»
1918
«ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ»
У батюшки Ипата Водилися деньжата.
Конечно, дива тут особенного’нет:
Поп намолил себе монет!
Однакоже, когда забыли люди бога
И стали сундуки трясти у богачей, Взяла попа тревога:
«Откроют, ироды, ларек мой без ключей!»
Решив добро свое припрятать повернее, Поп, выбрав ночку потемнее,
63


Перетащил с деньгами ларь В алтарь
И надпись на ларе искусно вывел мелом: «Сей ларь — с Христовым телом».
Но хитрый пономарь,
Пронюхав штуку эту
И выудивши всю поповскую монету,
Прибавил к надписи: «несть божьих здесь телес: Христос воскрес!»
Что пономарь был плут, я соглашусь, не споря, Плут обманул плута — так кто ж тут виноват?
Но я боюсь, чтоб поп Ипат Не удавился с горя.
1918
О ПОПЕ ПАНКРАТЕ, О ТЕТКЕ ДОМНЕ И ЯВЛЕННОЙ ИКОНЕ В КОЛОМНЕ
СИРЕЧЬ-ПРО ПОПОВСКИЙ КАРМАН И ПОПОВСКУЮ СОВЕСТЬ ДУШЕСПАСИТЕЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
Глава I
«Эх, кабы мне да такой приход, сиречь парафин, Как у отца Евграфия! —
Плакался поп Панкрат: — Сам ему черт не брат.
Прихожане у него, как прихожане:
Богатые горожане,
Дворяне родовитые
Да купцы именитые.
Что ни праздничек, то приношение.
Сущее искушение!
Живет себе, значит, отец Евграф, Как какой-нибудь князь или граф.
64


Все-то у него водится, Пояс на нем не сходится, Ряса с шелковыми отворотами, Не удручен никакими заботами. Попадья одета по-модному, Дети ходят по-благородному, — Три раскрасавицы дочки, Словно весною цветочки, Грудью — пышны, талией — узки Лопочут весь день по-французски; Надушатся да припомадятся, — Что куклы нарядятся:
В шляпках, в перчатках, в шалях, Мастерицы играть на роялях. Шуры-муры ведут с женихами — Изъясняются с ними стихами;
В постные дни скоромятся. Сундуки от приданого ломятся!.. Вот где приходец попался! Господи! — поп убивался. — Чем я так пред тобой провинился, Что на бедной поповне женился, Что взял за нею в приданое Бездоходный приход да одеяло рваное? Всего-то у меня живота — Собака да два кота.
Хожу по приходу На смех народу — Тощий, замызганный, Грязью забрызганный; Попадья — в кисейном платочке; Кацавейка в заплатах — на дочке. Без призору поповна бродит: Где кормят, туда и ходит; Догуляться так долго ль до срама? Народ весь отбился от храма.
3
Демьян Бедный
65


Посмотришь в церкви — не густо, Пошаришь в карманах — пусто! На трех старушонок глянешь, Сразу увянешь.
Сердце полно сокрушения. Церковь — без украшения, Врата покосилися, Ризы давно износилися, Правь хоть службу в рогоже. Вразуми мя, праведный боже! Как безбожника к церкви привадить? Как мне дело наладить, Чтоб от нищенской жизни избавиться, С нуждой-горем расправиться?» Дошло поповское к богу моление, И бысть попу вразумление.
И о том будет речь моя, братпе, Как господь порадел о попе Панкратие.
Глава II
Кто бывал на базаре в Коломне, Говорить тому неча о Домне. Трещит тетка, Словно трещотка, Перед старым ларем: «Пряники с инбирем!
Пряники с инбирем!
Недорого берем!
Пышки с медом — Фунтик с походом! Петьки, Гришки, Вот где коврижки: У кого — с гнилью, У меня — с ванилью!» Народ у ларька толпится. Тетка на слова не скупится:
66


Шутки-прибаутки, । Не молчит ни минутки, В гости позовет и в гости напросится, Со всеми словцом перебросится, Все-то у нее покупатели Друзья-приятели.
Опроси полбазара:
Старосту Вавилу, бакалейщика Назара, Фильку лесника
И Прова мясника,
Кузнеца Фрола, бондаря Акима, Дьячка Афанасия и сторожа Клима, — Ухмыльнувшись ухмылкой нескромною, Все не нахвалятся Домною!
Шла когда-то про Домну слава: Раскрасавица, бойкого нрава, — Мужу — молодка, свекру — находка. Овдовела — соблазн для всего околотка, И не раз уверял, кто узнал ее в деле: Сатана в бабьем теле!
Не боялася Домна ни порчи, ни глазу: Целый полк мужиков хороводила сразу; Ублажая охочих ребят без отказу, Не одну горемычную душу согрела.
Нынче тетка весьма постарела, Притомилась — умаялась, По церквам монастырским в содеянном каялась.
За большую теперь прослыла богомолку. В час досужий бубнит без умолку, Разъясняет святое писание: Кому, за что и какое наказание.
Исполняя обеты все в точности, Пребывает Домна в непорочности, И уж святости теткиной есть подтверждения: Бывают тетке видения!
3*
67


Глава III
Дело было весною в начале поста. Поп Панкрат, попадью лобызнувши в уста, Молвил как-то ей утречком в среду: «В Москву на денечек поеду».
Обошел поп в Москве все толкучки, Нагляделся на всякие штучки. Чего на толкучках тех нету!
Успевай вынимать лишь монету. Бирюльки, свистульки, хлопушки, Одеяла, ковры и подушки, Рубахи из лучшей сарпинки, Посуда, калоши, ботинки, Гармошки, книжонки, картинки, Браслетки, колечки, брелочки («Эх, купить бы для дочки!»). Обошел поп весь Сухарев рынок, Воротил отец нос от новинок, Средь народа толкался-топтался, В старом хламе копался, С затаенной усмешкою щуря глаза На затрепанные образа.
Разбирался в иконах без устали: «Николая купить? Златоуста ли?» Перебрал дюжин пять страстотерпцев- святителей, Преподобных отцов-небожителей.
Поплюет на икону, подышит, потрет, Бросит в хлам и другую икону берет. О цене осторожненько справится. Чем икона старей, тем попу больше нравится. «Ну, вот этой иконе какая цена?» «Пять целковых».
«Посовестись! Ветошь одна!
68


Лик весь темен, и риза облуплена!» Сторговались: икона за трешницу куплена! Пои уехал домой в восхищенье великом С богородичным выцветшим лицом.
Глава IV
Попадья о попе Панкрате тревожится: Бате явно неможется.
У окна вечерами сидит да вздыхает, Да луну, что есть моченьки, хает: «Рассветилася как, окаянная»!
«Что с тобой, голова бесталанная? — Попадья так попа утешала: — Чем луна тебе, поп, замешала?
Непорочная мати-царица,
Что с тобою, Панкраша, творится?
Лег бы лучше в постель, отлежался».
Поп ворчал, раздражался.
Снова вечер, и снова наш поп у окна: «Ущербляется, вишь ты, луна».
И как стала луна ущербляться, Стал отец поправляться.
Вот и выдалась темная ночка.
На кровати попова раскинулась дочка; Разметав одеяло с горячего тела, Попадья возле бати храпела.
Не слыхали они, как отец, словно тать, Забрался под кровать, Как мешок он оттуда с иконою вынул, Надел рясу, шапчонку надвинул И шмыгнул осторожно в холодные сени, — Как под ним заскрипели ступени И как щелкнул затвор.
Вышел батя с иконой во двор,
69


Со двора — за ворота, ■ Там до первого шел поворота, — Оттуда задворками, Шлепая в лужах опорками, Промочивши насквозь своп ноги, До проезжеИ пробрался дороги; По дороге, прибавивши шагу, Он пришлепал к оврагу И у старой березки, Там, где бьет родничок «Вдовьи слезки», Пять шагов отсчитавши к востоку И разгребши руками сухую осоку, Положил поп икону облупленную, На толкучке за трешницу купленную, После снова осокой прикрыл аккуратно И пустился вприпрыжку обратно.
Глава V
Поп Панкрат в алтаре, Словно мышь в норе, Осторожно похаживает, Бородку поглаживает, На престоле просфорки раскладывает, Сквозь врата на говельщиц поглядывает. Шевелят старушонки беззубыми ртами. Перед царскими перед вратами Заливается псаломщик Илья: «Да исправится молитва моя!» Сторож Клим перед иконостасом Илье подтягивает басом.
Тетка Домна в черной наколке, Как подобает богомолке, Стоит на коленях у любимой иконы, Неистово бьет поклоны, Машет головой — пе остановится, К исповеди готовится.
70


Глава VI
Поп с Домной припал к аналою, Голова с головою.
От попа пахнет ладаном, от Домны — ванилью.
Шепчет батя под епитрахилью: «Не мне, раба божья, тебя исповедывать, Не мне про грехи про твои разведывать. Грешен сам я во многом, Ты же, Домна, ходишь пред богом. Спаси и помилуй нас, божия мати!
Удостоена ль, Домна, ты новой благодати? И какие тебе за святые радения Бывают по ночам видения?» «Всякие, отец, всякие!
Всякие, родименькой, всякие!» «Молилась ли, Домна, ты о грешном люде, Молила ль богородицу о милости-чуде?» «Молила, отец, молила, Молила, родименькой, молила!» «Не являла ль тебе богородица знамени: Лика святого в божественном пламени?» «Являла, отец, являла, Являла, родименькой, являла!» «Не поведала ль мать-богородица, Где икона такая находится?» «Поведала, отец, поведала, Поведала, родименькой, поведала!» «В нечестивом ли граде, иль в чистом поле (Где обресться иконе приличествует боле)?» «В поле, отец мой, в поле.
В поле, родименькой, в поле!» «В открытом ли месте, в овраге ль сокрытом, Родничком целебным омытом?»
71


«В овраге, отец, в овраге, В овраге, родименькой, в овраге!» «Не в овраге ли нашем у белых березок, У того ль родничка — «Вдовьих слезок»?» «У «слезок», отец, у «слезок»!
У «слезок», родименькой, у «слезок»!» «С запада ль темного, с ясного ль востока Прикрывает икону осока?» «С востока, отец, с востока, С востока, родименькой, с востока!»
Затряс поп жидкой косою, Вскочил, как ужаленный осою, Стал пред вратами главными, Пред говельщиками православными, И поведал громогласно с амвона: «Братие! Домне явилась икона!» Ахнули богомольцы.
Сторож затрезвонил в колокола и колокольцы, Поп в светлые ризы облачился, И все, кто в церкви случился, С хоругвями и образами, Заливаясь радостными слезами, Пошли за попом и за Домною Открывать икону под Коломною.
Глава VII
Обрелася икона облупленная, На толкучке за трешницу купленная. У Панкрата в церкви народу — Не пробить к иконе проходу!
Пред иконой новоявленною, Свечами уставленною, Молилися днями-ночами. Торговал Клим шибко свечами.
72


Выбиваясь из последней мочи, Поп молебны служил дни и ночи. Как вернется домой — покрякивает, На счетах отец побрякивает, Над бумажками поп ухмыляется, Доходам своим удивляется, К попадье игриво привалится, Попадья попом не нахвалится.
Поповна, как шалая, носится, В Москву за нарядами просится. Словом, зажил наш батя не худо. Про великое новое чудо Повсюду пошла из Коломны молва, Скоро стала трезвонить о чуде Москва. Слух о чуде дошел до прихода, Где, на зависть Панкрату, уж двадцать три года
Поп Евграф безмятежно священствовал, В православии народ совершенствовал, Служил богу, царю и отечеству Да умело ласкался к купечеству.
Поп Евграф о коломенском чуде проведал. Как проведал, с досады в тот день не обедал. «До обеда ль тут, матушка?
Слышь, в Коломне что выкинул тихий Панкратушка?
Мы-то тут дураками какими сидим. Л-адно, брат, мы еще поглядим!»
Глава VIII
В приемной его преосвященства Набилося духовенства
Со всей епархии
Всякой иерархии:
Дьячки, попы, протопопы, — Пресмыкаются духовные холопы,
73


Взирают на секретаря умильно, Меж собой препираются сильно; Попрекают друг дружку, Что лезет в чужую кружку, Свинью соседу подкладывает, Иа соседский приход поглядывает, Развивает непотребную элоквенцию Разводит лихую конкуренцию.
Сообщают попы друг дружке без зазрения
совести
Епархиальные новости:
Там проворовался отец-казначей;
Там вышла склока из-за калачей;
Там за обедней — на смех всему городу — Отец Флор благочинному вцепился в бороду; Там отец Феодул Ризы в карты продул;
Там отец Иустин
После пьяных крестин, Очутившись на панихцде, Отколол трепака в лучшем виде; Там отец Феогност Оскоромился в пост: Прихожанами был на страстной на седмице Уличен в полуночных прогулках к вдовице; Там отец Ипполит С пономаршей шалит, А пономарь не сокрушается, С попадьей утешается.
Ржут долгогривые отцы, Словно жеребцы, Смеются — не отдышутся, Животы у всех колышутся.
1 Элоквенция — красноречие.
74


Один поп Евграф нахмуренный Жует мундштук прокуренный, Дымок разгоняет рукою. Не дают ему мысли покою. Не сводит глаз иерей С архиерейских дверей И секретарю паки и паки Делает таинственные знаки. Как дошел до Евграфа черед, Выскочил Евграф вперед. Секретарь ему шепнул осторожно: «Не плошай. Надеяться можно. Все приготовлено, Как было условлено». «Спасибо. Сие не останется втуне!» (Евграф у него побывал накануне!)
Глава IX
Отец перед владыкою Таким-то предстал горемыкою! Ударил земных -три поклона । У владычнего трона. «Ну, отец, излагай свое дело». Поп Евграф речь повел тут умело, Говорил о попе о Панкрате и Домне Об иконе, которой -не место в Коломне, — - Остается-де чудо не чудом, Раз святыня хранится под спудом; От сего-де доходов святых умаление. Ежели ж, дескать, воздать сей иконе моление, Заменивши Коломну столицею, То доходы пожнутся сторицею.
«Так, — Евграф своим мыслям привел подтверждение, — Чудотворной иконы хождение
75


По Москве и селеньям окрестным Даст иконному причту и местным, Коль доход разделить по главенству, То-бишь, вашему преосвященству Отсчитать первым делом одну половину, А другую... Сейчас все в уме я прикину...» «Что ты, милый мой, что ты!
Ну, зачем же в уме? Вот, отец, тебе счеты!» Поп Евграф, рассчитав всю материю, Пред владыкою развел бухгалтерию. Так на счетах приманчиво все выходило, Инда дух у святого отца захватило. Восхищенный доходов грядущих делением, Рек владыко попу с умилением: «Ладно, отче! Зело я тобою доволен, Вижу, сколь ты, Евграф, богомолен, — Посему — из Коломны иконы божественной, После службы торжественной, Мы в ближайшее же воскресение Сотворим всенародное перенесение И, приняв во внимание Все твое об иконе святой ревнование, Утвердим в твоем храме ее пребывание!»
Глава X
Поклонился Евграф преосвященному. И сбылося все по-реченному: Свершилось в ближайшее воскресение Коломенской иконы перенесение. Архиерей в дорогом облачении, При великом народа стечении, В сослужении своры поповской Со всей епархии Московской За акафистным молебном В икосе хвалебном (
76


Икону облупленную,
На толкучке за трешницу купленную, Воспел в умилении сице: «Радуйся, благодатная царице!
Радуйся, утешительнице скорбящих!
Радуйся, крепкое возбуждение спящих! Радуйся, рая цветение вайное!
Радуйся, дев и вдовиц веселие тайное! Радуйся, болящих исцеление!
Радуйся, пастырей церкви бодрость и вразумление!
Радуйся, храмов и алтарей украшение! Радуйся, царских престолов важнейшее ограждение!
Радуйся, от домашния брани и вражды ограждающая!
Радуйся, от пагубных начинаний и несмыслен- ных пожеланий воспящающая!
Радуйся, неизреченных милостей неиссякаемая чаша!
Радуйся, радосте наша!
Покрый нас честным твоим омофором!»
Попы владыке подтягивали хором. Поп Евграф заливался с владыкою рядом. Сзади всех с помутившимся взглядом, Отобраньем иконы жестоко ударенный, Поп Панкрат голосил, как ошпаренный. Не до радости было бедняге Панкрату: Чем теперь возместит он такую утрату? Церковь будет опять у него бездоходною, Снова — горькая жизнь с попадьею голодною И с поповной, в лохмотья наряженной. С жизнью, только что было налаженной, Распроститься Панкрату навеки приходится; «Пресвятая владычица, мать-богородица! Сыне божий, Иисусе Христе!
77


Всю-то жизнь нет мне счастья, у всех я в хвосте.
Для того ль я с иконою столько трудился, Чтоб трудами моими Евграф насладился?» От иконы оттертый другими попами, Так шептал помертвевшими батя губами: «Спелись черти! А я... Чем теперь я утешусь?.. Все пропало!.. Повешусь... Повешусь...
Повешусь!..»
" Послесловие
Светила жгут им (образам)... Очернело есть лице их от дыма храмины...
За всяку цену куплени суть, в них же несть духа. Без ног на рамех носятся, являюще свое бесчестие человеком, осрамляются же и служащие им... Требы же их продающе жрецы (священницы) на зло употребляют: такожде и жены их варят от них, ни единому же убогу ни немощну подают. От ^р-из и.х .вземлюще жрецы цдевают жёны свои и дети.
(Послание Иеремии).
Что я, братцы, скажу вам в своем послесловий? Не впервой я пишу о духовном сословии, И о нем мое слово еще не последнее.
Нет на свете породы — поповской зловреднее. Темнотой нашей эта порода питается, Потому-то она так упорно пытается, Набросав нам камней и поленьев под ноги, Совратить нас со светлой и вольной дороги. Нахлобучив на лбы клобуки, камилавочки, Превративши все храмы в доходные лавочки, Обративши в приманки кресты и иконы, Обирают нас жадные слуги маммоны.
78


Чудотворных икон с богородичным ликом «Наявляли» попы в изобилье великом: Тут тебе — «Мать Косинская»,
«Мать Новодворская». «Мать Сосновская», «Мать Святогорская», «Помощь в родах», «Призри на смирение»... «Не рыдай мене, мати», «От бед избавление»... Сколько этих попами приманок «наявлено», Сколько ими икон на Руси «напрославлено» — До полтысячи всяких названий, не менее! Люду темному — чудо, попу — прокормление. Знает поп, на икону добившись «патента»: На весь век для него обеспечена рента! Брюхо дома набивши, акафист почитывай, Да доходы потом с попадьею подсчитывай! Бог, изволите видеть, создатель вселенной, Свою мощь проявляет... дощечкой «явленной», Словно фокусник жалкий в смешном балагане, Что яичницу жарит в дырявом кармане!
Так нелепо глупа и убога Мысль и воля поповского бога! Бог такой им и нужен — иного не надо! — Чтоб покрепче дурачить духовное стадо.
Так — намедни толпился с попами народ У Кремлевской стены, у Никольских ворот. Чудо, дескать, явилося тут небывалое: Знамя ветром разорвано алое!
Николаю ж угодничку — дело приметное! — По нутру только царское знамя трехцветное!
Вот куда шарлатаны духовные клонят: Нашу вольную волю заране хоронят, На возврат самодержцев былых уповают, Аки лютые волки, в церквах завывают И, оскаливши злобно несытую пасть, Проклинают народно-советскую власть!
79


Я не злую вам ересь, друзья, проповедую. С мужиками, мужик, по-мужицки беседую, Наша воля и власть — вот где чудо-пречудное! Пережить нам приходится время претрудное. Навалились на нас нестерпимые бедствия, Трижды проклятых прежних порядков
последствия.
Мироеды пытаются взять нас измором. Им попы подвывают озлобленным хором. Живоглотов связало единое горе.
С ними все их прислужники в общем сговоре: Меньшевистские трутни с эсерами правыми. Их знамена сверкают орлами двуглавыми. Их воззванья пропитаны черной отравою, Они жаждут упиться кровавой расправою Над рабочим народом, над всей беднотою, Что на них наступила железной пятою! Братья! Враг наш умеет прикинуться другом. Лаской пробует взять нас, не взявши испугом. Не склоняйте же слуха к лукавым наветам. Будьте твердой опорой народным Советам, До конца дотерпите тягчайшие беды.
Близок час окончательной нашей победы. Пусть не дрогнет никто в эту смутную пору. Приготовьтесь достойно к лихому напору Мироедской и черной поповской орды.
Будьте все наготове! Смыкайте ряды!
1918
ПОД САМАРОЙ
I
Волга желтою волною
Моет заросли ракит;
Низко-низко над водою Чайка белая летит.
80


Ты скажи-скажи мне, чайка, Не видала ль ты, открой: Где укрылась вражья шайка? На горе иль под горой? Кто вдали за перелеском Быстро скачет на коне?
Кто вспугнул ружейным треском Диких уток в стороне?
То не красные ль дозоры Обнаружили врага?
И не враг ли, прячась в горы, Очищает берега?
II
Необозримая равнина, Далекий оклик журавлей. Стальная серая щетина Промокших скошенных полей. Деревня. Серые избушки. Кладбище. Церковка, пред ней Повозки, кони, ружья, пушки, Снаряды, люди у огней. Армеец гуторит с соседом, Что есть за что костями лечь. В полку оратор пред обедом Держал напутственную речь. Он говорил: «Вперед! В Самару! Друзья, в решительном бою Пусть враг узнает вашу кару! Добейте подлую змею!» «Слыхал?»
«Слыхал!»
81


«Добьем, известно!»
«Вперед нас, гадина, не тронь!» Глаза простые смотрят честно.
Трещит приветливо огонь.
1918
ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
Боевая песня
Глухая ночь — не навсегда, Не вечны мрак и жуть: Уж предрассветная звезда Нам освещает путь.
Фабричный молот, сельский плуг В ее лучах горят.
Рабочий, пахарь — брат и друг — Мы стали в тесный ряд!
Навеки спаяны одной Жестокою судьбой, Мы некрушимою стеной Идем на смертный бой.
Идем на смертный бой с врагом В бой! Отступленья нет!
Пусть мрак еще царит кругом, Но близится рассвет!
Глухая ночь — не навсегда, Исчезнут мрак и жуть. Нам наша красная звезда Указывает путь!
1918
82


КРАСНАЯ ВИНТОВКА
Песня
Много вынес невзгод
Наш несчастный народ,
Гнул веками пред барами спину, Злые муки терпел И в отчаянье пел
Заунывную песнь про дубину:
«Эй, дубинушка, ухнем, Эй, зеленая, сама пойдет/ Сама пойдет, сама пойдет, Подернем, подернем Да ухнем!»
Но дождались мы дней, Стал народ поумней И, простившися с рабской сноровкой, На проклятых господ, Объявивши поход, Не с дубиной идет, а с винтовкой.
Эй, винтовочка, ухнем,
Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
Мироедская рать
Хочет нас покарать, '
Руки-ноги связать нам веревкой, Но то в холод, то в жар Разъярившихся бар
Перед красной кидает винтовкой.*
83


Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
В деревнях кулаки Собирали полки Для поддержки помещичьей своры. Бедняки ж, кулакам Наложив по бокам, Бар последней лишили опоры.
Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
Стали баре скулить, Бар заморских молить: «Ой, верните нам землю и банки!» Англичанин, француз, Заключивши союз, Присылают им войско и танки.
Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
Англичанин — хитрец, Но народ наш — мудрец, И плюет он на вражьи уловки.
84


Танки вязнут в снегу Мы ж лихому врагу Пулю в лоб шлем из меткой винтовки.
Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
Для банкирской мошны Наши ружья страшны, Но страшней наша вольная воля. Мы за волю свою Станем грудью в бою: Смерть милей нам, чем рабская доля!
Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
Мы пощады не ждем: Иль в бою все падем, Иль врагов уничтожим всех с корнем! Ради светлых годин, Братья, все, как один, Общей силою ухнем — подернем!
Эй, винтовочка, ухнем, Эй, заветная, сама пальнет, Сама пальнет, сама пальнет, Подернем, подернем Да ухнем!
1918
85


КРАСНОАРМЕЙЦЫ
' Повесть
Блажен, кто летом иль зимой, Перекрестивши грудь ремнями, С дорожным посохом, с сумой Бредет родными деревнями; Блажен, кто, душу отводя В избушке тесной иль на сходе, Простую речь ведет, будя Отвагу новую в народе. Мне это счастье не дано, Хоть на него я уповаю. Все, все, чем сердце так полно, В стихах простых я изливаю. Вам, кровным братьям-мужикам, Для глаз — далеким, сердцу — близким, Вам, горемыкам-беднякам, ; Я поклонюсь поклоном низким:
«Вот, братцы, я; каков уж.есть, Мужик и сверху и с изнанки.. 1 С отцом родным беседу весть Я не могу без перебранки;
Что на уме, то на славах. • • - . Так* затевай, кто хочет, -ссору. • Коль я скажу, что в.головах- . .. *
У мужиков немало сору, - Что не дождаться нам добра, Коль мы не станем помудрее, Что из голов нам всем пора Весь мусор вытряхнуть скорее, Что лежебочество — порок: Раз мы встряхнуться не сумеем, То не пойдет нам воля впрок: Все потеряем, что имеем;
86


Что будет, братья, очень плох Конец и наш и наших планов, Коль баре, взявши нас врасплох, Вновь будут стричь нас, как баранов. Друзья! От вражеской орды, Чтоб отстоять наш труд и волю, К оружью все! Сомкнув ряды, Вперед, на бой за нашу долю!»
1
Поп мужиков вовсю ругает: «Погрязли, ироды, в грехе!» Сам кулаку глазком мигает: «Ох-хо-хо-хо!» — «Эх-хе-хе-хе!»
У кулака под вечер гости.
Попа расперло от ухи.
«Ну ж рыбка, Пров, совсем без кости!» «Эх-хе-хе-хе!» — «Их-хп-хи-хи!»
«Отец, еще по рюмке, что ли? Кумышка, право, не плоха». «За гибель всей батрацкой голи!» «Их-хи-хи-хи!» — «Ах-ха-ха-ха!»
Смеется поп. Кулак гогочет: «Смешно, отец. А злость в груди Так и клокочет и клокочет!» «Все, брат, уладим! Погоди!»
«Излишки хлеба отобрали: С семьей хоть но миру иди.
Участок мой переорали...» «Все, браг, вернется! Погоди!»
87


«Коров забрали и лошадок.
Что день, поборов новых жди!..» «Вот наведем ужо порядок.
Все, брат, поправим! Погоди!»
2
Парни девок хороводят, Девки форсу задают. По деревне парни ходят, Девкам песенки поют.
Дуньке, Груньке, Таньке, Маньке Парни песенки поют.
«Хороши наши ребята, Только славушка худа!» Вы, девчонки-голубята, Выходите-ка сюда!
Дунька, Грунька, Танька, Манька, Выходите-ка сюда!
Эх ты, горе наше, горе, Распроклятая тоска! Заберут парнишек вскоре В болыпевицкие войска!
Дунька, Грунька, Танька, Манька, Заберут парней в войска!
Кавалерия ль, пехота, Нам на них бы не глядеть, Нам стражаца неохота, Лучше б дома нам сидеть.
С Дунькой, с Грунькой, с Танькой, с Манькой
Лучше б дома нам сидеть.
88


Пров Кузьмич —- ума палата И первейший богатей, Говорил он нам: «Ребята, Жаль вас, сукиных детей!
Федька, Петька, Гришка, Тришка, Жаль вас, сукиных детей!
Болыпевицкие порядки...
Нам за них ли воевать?
Мой благой совет: ребятки, Начинайте бунтовать!
Федька, Петька, Гришка, Тришка, Начинайте бунтовать!»
Поп Ипат за Провом тут же Стал нам песню напевать: «Чтобы не было нам хуже, Надо, детки, бунтовать!
Федька, Петька, Гришка, Тришка, Надо, детки, бунтовать!»
Эка жалость овладела
И попом и богачом!
Как добраться тут до дела
И узнать, загвоздка в чем?
Федька, Петька, Гришка, Тришка, Как узнать, загвоздка в чем?
Поп глаза уставил в святцы, А кулак трясет мошной.
Ой, не кажется ль вам, братцы, Что их речь — подвох сплошной?
Федька, Петька, Гришка, Тришка, Это все — подвох сплошной.
89


3
Стал с мужиками Пров судачить. Кулак, известно, с головой, И бедняков ему дурачить, Чай, не впервой:
Привык он драть на сходах глотку И на подмогу нанимать
Всех, кто готов продать за водку Отца и мать.
Голь горемычная гуляла:
«Ну, подливай же, старый хрыч!» Голь горемычная гуляла, Себя, детей закабаляла
За магарыч.
У Прова нынче те ж ухватки, — Сулит не водку, так муку: «Уж вы доверьтеся, ребятки, Мне, старику!
Пускай не раз вам голодуху Пришлось терпеть из-за меня, Все ж и по плоти и по духу
Я вам родня.
Из одного я с вами теста.
Мук ваших видеть не могу.
Вот не сойти мне, братцы, с места, Коли я лгу!
Вам всей душой готов помочь я, Чтоб скорби ваши облегчить.
От вас лишь надо полномочья Мне получить.
90


На кой нам леший все Советы И Комитеты бедноты?
Все богачи уже раздеты До наготы.
Всё уравняли вы, ребятки.
О дележах ли ныне речь?
Мы уравненные достатки Должны беречь.
Никто не должен с нас налога Ни силой брать, ни по суду.
Пора нам, братцы, вспомнить бога И жить в ладу.
Пусть кто-то где-то с кем-то бьется, Л наше дело — сторона.
И власть Советская, сдается, Нам не нужна.
Нам за нее вести сраженья — Кровь понапрасну проливать.
На все ее распоряженья Давай плевать!
К чему нам — станьте все на этом! — Своих детей сдавать в полки?
Пусть бьются сами с целым светом Большевики!»
Деревня Прову — что ж! уступит?
А так! Кулак ведь с головой: Он бедняков продаст и купит.
Чай, не впервой!
91


4
Шум пошел средь мужиков, Воют живоглоты.
В строй сдавать своих сынков Нет у них охоты.
«Ни охоты, ни нужды».
«Мы не красной масти, Никакой у нас вражды
Нету к прежней власти».
«Мы вернувшихся господ
Встретим хлебом-солью:
Укротите лишь народ И расправьтесь с голью».
«Дайте нам передохнуть
От советской пытки, Все добро свое вернуть И покрыть убытки».
«Ах, верните нам скорей Старые порядки.
Мы зажжем у алтарей Вечные лампадки!»
«Братцы, ставьте приговор!» «Леший с ним, с декретом!»
«Кем объявлен нам набор: Нашим комитетом!»
Стали дальше толковать, Разыгрались страсти: «Надо, братцы, бунтовать
Против новой власти!»
92


На деревне бьют в набат, Хоть огня не видно.
Кулачье и поп Ипат Выпивши солидно.
К Комитету бедноты
Злая мчит орава:
«Голь проклятая!» — «Скоты!» «Будет вам расправа!»
Пров Кузьмич летит орлом.
Батя скачет рядом.
«Жарьте, братцы, напролом Сразу всем отрядом!»
«Бей колом!» «Бей колом!»
«Ах вы, супостаты!» «Брать детей у нас силом
В красные солдаты?!»
«Бей! Бей! Не робей!»
«А, поймалась шайка!»
«У, растак вас!..» — «Бей их! Бей!»
«Пров Кузьмич, поддай-ка».
«Раз!.. Раз!.. Вытек глаз?
Счет за все делишки!
Будешь знать, как брать у нас Хлебные излишки».
«Вот!.. Вот!.. Дуй в живот!» «Поп, давай винтовку!
Дулом в рот! Дулом в рот!» «Трах!.. Склонил головку?!»
93


«Лй да поп, — ревет толпа, — Добивай прикладом!» С озверелого попа
Пот катится градом.
Пров, взобравшись па конек, Рвет флажок кумачный: «Экий, братцы, нам денек Выдался удачный!»
5
Пров по горнице похаживает, Пров бородушку поглаживает, Он гостей обходит с женкою, , Угощает самогонкою, Стол под. ежей чуть не ломится, Поп в Филиппов пост скоромится, Выпивает да покрякивает, Своим мыслям сам поддакивает. А у бати мысли черные, Мысли черные, упорные, Забрало попа сумление: «Учинилось преступление, Будут страшные последствия, Комиссар примчит для следствия, Комиссар, а с ним солдатушки.
Уведут меня от матушки, Разлучат навек с супругою...» Стал тут поп реветь белугою, Отпевать себя заранее: «Над-гроб-ное рыдание... Творяще песнь аллилуя, аллилуя, а-ллилу-я! Ма-атушка моя, Перпетуя! На кого ж я тебя покидаю?
94


Пла-а-чу и рыда-ю! Красноармейцев ожида-а-ю! И вижу во гробех лежащую Всю компанию настоя-ащую.
О-о, чудесе!
Пропали мы, братие, все! Предадимся тлению По большевицкому повелению! Сопряжемся довременной смерти!.. Это вы меня подкузьмили, черти! Вы, халдеи окаянные!»
Зашумели гости пьяные, Заварилось препирательство, П репирател ьство-ругате льство, Пир сменился перепалкою, Перепалка — общей свалкою. Поп домой примчал озлобленный, Страстотерпцу уподобленный, Всем, что было, ошарашенный, Синяками разукрашенный: «Ой ты, матушка-голубушка, Где твоя да лисья шубушка? Одевайся да укладывайся. Почему, сама догадывайся.
Удерем скорей отсюдова. Доберемся в ночь до Чудова, А оттуда до Кручинного, До отца до благочинного. Этим делом он заведует, — Он запрячет нас как следует!»
6
У Прова голова разбухла с перепою, А мужики уже бегут к нему толпою. «Пров!» — «Что такое?» — «Поп удрал!» 95


«Шут с ним!» — «Потолковать хотели мы
с тобою».
«Про что?» — «А, стало быть, как страх нас всех забрал».
«С чего бы так?» — «Худые вести». «Отколь?» — «Видали, говорят...
Уж близко... Человек, примерно, этак в двести Красноармейский к нам идет сюда отряд».
«Так».—«Так-то так... А только, ежли, скажем, Нам ждать от них беды, то лучше мы... того...
Уж мы тебя, голубчик, свяжем
И как на главного зачинщика укажем!
Терпи один за всех, чем все за одного».
Вмиг с Прова Кузьмича похмелье все слетело, Взмолился Пров: «За что ж меня вы так?..» «За дело!..»
«Ой, братцы, я ж...»
«Молчи, не то...»
«За что?.. За что?!»
«Ребята, связывай, чего там!»
«Он, вражий сын, с попом всю кашу заварил».
«Он, пес! Не я ль вам говорил:
Не верьте вы его о мужиках заботам?
Нашли «заступника». Тож—«общий антирес»!» «Пам, что ль, равняться с ним? Сыскались богатеи!»
«Мы только что хомут господский сняли с шеи, А он... в хомут опять! У, толсторожий бес!» «Повесят вот тебя за все твои затеи!»
7
Вдоль по деревне с гиком-криком Бегут мальчишки в раже диком. «Микитка, черт глухой!» «Чаво?»
96


« Красноармейцы!»
«Где?»
«А во!»
«Смотри-кось, как шагают в ногу!» «Никак поют?»
«Поют, ей-богу!»
«А наши, глянь ты, каково?
Связали Прова и.,, того...
Зачем-то тащат на дорогу!»
8
Красноармейская походная песня
Левой! Правой! Левой! Правой!
Через горы и леса!
Иль погибнем мы со славой, Иль покажем чудеса!
Против вражьего напора Ощетиним мы штыки.
Люду бедному опора Наши красные полки.
Грозной силой, черноземной, Сокрушим мы всех господ: Против банды их наемной Трудовой идет народ.
В кровожадного бандита Мы вонзим свои штыки. Люду бедному защита Наши красные полки.
За свою мы бьемся долю, Барской власти не бывать. Смерть тому, кто нашу волю Хочет в цепи заковать.
4
Демьян Бедный
97


Против вражьего напора Ощетиним мы штыки. Люду бедному опора Наши красные полки.
Кулаку, попу, банкиру — Всем, кто кровью нашей пьян, Поубавит спеси-жиру Власть рабочих и крестьян.
В кровожадного бандита Мы вонзим свои штыки. Люду бедному защита Наши красные полки.
Зря терять нам время неча. Не напрасно враг спешит. Боевая наша встреча Вековой наш спор решит.
Против вражьего напора Ощетиним мы штыки.
Люду бедному опора Наши красные полки.
Выше взвейся, наше знамя. Не согнися, штык стальной! Пролетарских бунтов пламя Охватило шар земной.
В кровожадного бандита Мы вонзим свои штыки. Пролетариям защита Наши красные полки.
Кровной спаянные спайкой Со всемирной голытьбой, За нее мы с вражьей шайкой Поведем последний бой!
98


Против вражьего напора Ощетиним мы штыки.
Люду бедному опора Наши красные полки.
9
Жарко Прову от «припевки», Мужики кругом галдят. Зарумяненные девки На солдатиков глядят.
Дуньки, Груньки, Таньки, Маньки На солдатиков глядят.
«Эвон, как шагает браво!» «Тра-та-та-та! Тра-та-та!» «Все парнишки наши, право, Перед ними — мелкота».
Дуньки, Груньки, Таньки, Маньки, Ваши парни — мелкота.
От обиды и задора
У парней глаза горят: «Что ж боялись мы набора?» «Дураки мы», — говорят.
Федьки, Петьки, Гришки, Тришки: «Дураки мы», — говорят.
«Призовут пусть всех нас сразу, Так не станем мы тужить.
Все пойдем мы без отказу В Красной Армии служить!» Федьки, Петьки, Гришки, Тришки Будут в армии служить!
1918
4*
99


ПРОВОДЫ
Красноармейская песня
Как родная мать меня Провожала, Как тут вся моя родня Набежала:
«А куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек, Да в солдаты!
В Красной Армии штыки, Чай, найдутся.
Без тебя большевики Обойдутся. (
Поневоле ты идешь? Аль с охоты?
Ваня, Ваня, пропадешь Ни за что ты.
Мать, страдая по тебе,
Поседела, Эвон в поле и в избе Сколько дела!
Как дела теперь пошли: Любо-мило!
Сколько сразу нам земли Привалило!
Утеснений прежних нет И в помине.
Лучше б ты женился, свет, На Арине.
100


С молодой бы жил женой, Не ленился!»
Тут я матери родной Поклонился.
Поклонился всей родне
У порога:
«Не скулите вы по мне Ради бога.
Будь такие все, как вы, Ротозеи,
Что б осталось от Москвы, От Расеи?
Все пошло б на старый лад, На недолю.
Взяли б вновь от нас назад Землю, волю;
Сел бы барин на земле Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале Самой лютой.
А иду я не на пляс — На пирушку, Покидаючи на вас
Мать-старушку:
С Красной Армией пойду Я походом,
Смертный бой я поведу С барским сбродом,
101


Что с попом, что с кулаком — Вся беседа:
В брюхо толстое штыком Мироеда!
Не сдаешься? Помирай, Шут с тобою!
Будет нам милее рай, Взятый с бою, —
Не кровавый, пьяный рай Мироедский, — Русь родная, вольный край, Край советский!»
1918
ПРОСТЫ МОИ ПЕСНИ
Писал я, друзья, не для славы, Не для легкой забавы, Не для сердечной услады.
Не сладкие рулады, Не соловьиные трели Выводил я на нежной свирели: Просты мои песни и грубы. Писал я их, стиснувши зубы. Не свирелью был стих мой — трубой, Призывавшей вас всех на решительный бой С мироедской разбойной оравой.
Не последним бойцом был я в схватке кровавой. Просты мои песни и грубы, Зато беднякам они любы.
Не боялся я критики строгой: • Шел упорно своею дорогой. С вами шел я, товарищи, с вами иду И идти буду вместе... пока упаду!
1919
102


ЧАСТУШКИ
(Девичьи)
Говорила дураку:
Не курил бы табаку, А сосал бы соску. — Рубль за папироску!
Исходила я все лавки, Канифасу не нашла. Пуд муки за три булавки Я приказчику дала.
Ой, хохонюшки, хо-хой, Ходит барин за сохой, В три ручья он слезы льет: — Нашей кровушки не пьет!
Косит Федя на реке
В новом барском сюртуке. Нарядился дуралей, — Ты в поддевке мне милей!
На платочке я для Феди Вышиваю буки-веди.
В Красной Армии, в бою, Помни милую свою!
Будь я парнем, не девицей, Была б вольною я птицей. Не сидела б, не тужила, В Красной Армии служила!
1919
103


ПОДРУГАМ, СЕСТРАМ, МАТЕРЯМ
Привет подвижницам, чей путь высокий прям! Привет мой женщинам, идущим к цели ясной, Подругам, сестрам, матерям Героев нашей рати Красной!
И друг, и брат, и сын, идя на смертный бой, Пусть знают, жертвуя за волю братской
кровью, Чьи очи скорбные следят за их судьбой С немым восторгом и любовью!
Но трусы жадные, кем овладел испуг
И кто покинул пост, где стойко бьются братья, Пусть знают, чьи их ждут суровые
проклятья
И для кого они—не сын, не брат, не друг!
Наступят дни: весь мир цветущим будет раем, Власть утвердит свою освобожденный Труд.
Но друга, матери, сестры последний суд Не оправдает тех, на ком клеймо Иуд. Позор предательства вовеки несмываем!
1919
ПРАВДА
С товарищами красноармейцами беседа по душам
ОТ ТОВАРИЩЕЙ КРАСНОАРМЕЙЦЕВ ДЕМЬЯНУ БЕДНОМУ
Письмо1
Перед вражьими окопами
Притаилась наша часть: Бьемся с царскими холопами За Советскую мы власть.
1 Переложено в стихи подлинное письмо красноармейцев.
104


Не страшна нам сила черная
И не страшен нам Колчак: Сила красная, упорная Не боится злых атак.
Как Колчак ни хорохорится, А ему не сдобровать: Кто на красный штык напорется, Уж не будет воевать.
Велика отвага гордая У испытанных частей, Но слабеет сила твердая От нерадостных вестей.
Пишут из дому родители, Плачет каждая строка: Там какие-то грабители Утесняют мужика.
Мужики во всем ответчики, Власть — как новая метла: Где начнут мести советчики, Все повыметут дотла, Обернулась-де татарщиной Власть рабочих и крестьян. Не под новой ли мы барщиной, Дорогой наш брат Демьян?
Мы твои читали повести. Правду слов твоих ценя, Просим дать ответ по совести: Правду ль пишет нам родня?
105


Ответ
ДЕМЬЯНА БЕДНОГО ТОВАРИЩАМ КРАСНОАРМЕЙЦАМ
Пред товарищами милыми Я не скрою ничего.
Вам пишу я не чернилами, — Кровью сердца своего.
Нету глупости разительней, Чем прикрашивать все сплошь. Правда горькая пользительней, Чем подслащенная ложь.
Мы — не боги несудимые:
Не минует нас молва, Но спасибо вам, родимые, За открытые слова.
Дышат правдою сгущенные Краски вашего письма.
Шайки гадов развращенные Навредили нам весьма.
Власть былая обезглавлена, И сбежали господа, Но не вся еще раздавлена Подхалимская орда.
Холуи царя Романова, Челядь сброшенных господ, Перекрасившися заново, Взбаламутила народ.
Приспособясь помаленечку, Так, чтоб было ей тепло, Где — прижала деревенечку, Где — ограбила село.
106


Доведя ж до озверения
Волость целую, скорей Полк звала для усмирения Непокорных бунтарей.
Замутили эти гадины Нам немало волостей. Нет, не жалко перекладины Нам для этаких властей.
По делам крестьянским следствия Нам пришлося наряжать: Кто чинит крестьянам бедствия? Что их стало раздражать?
Как пошли везде ревизии, Сразу диву все дались: Черносотенные физии В комиссарах обрелись.
Где — урядники, где — стражники, Где — сам черт не разберет: Воры, взяточники, бражники Повылазили вперед.
От усердия их ярого Всем досталось по бокам. Новый строй похуже старого Показался мужикам.
Невдомек им, что не видели
Строя нового они:
Те ж их аспиды обидели, Что их жали искони.
107


Отвечали безответные.
Кулаки ж да торгаши Той порой себе несметные Наживали барыши:
В город крадучись сторонкою, Чтоб избечь беды какой, Промышляли самогонкою И припрятанной мукой.
Деньги прятали в кубышечки И... кляли большевиков, Что последние излишечки, Мол, берут у бедняков.
Бедняки и отдувалися. Мироеды ж кулаки, Знай, в Советы набивалися И... спасали сундуки.
Наконец, по малом времени, Правда выплыла на свет: Получил от нас по темени Не один такой Совет.
Ленин дал распоряжение, Чтоб, прижучив кулаков, Больше вникнуть в положение Всех трудящих мужиков, —
Стаю черную, речистую, Перекрашенных ворон Вывесть всю на воду чистую, Проучив за весь урон, —
108


Сделать чистку повсеместную Всех запакощенных мест И послать в деревню честную Большевистский манифест:
Мол, пора вам, люди милые, Твердо стать на новый путь, Беспорядки, вам постылые, По-иному повернуть, —
Не шуметь, махая вилами,
И не пятиться назад, А своим умом и силами Строи ь жизнь на новый лад, —
Новой зласти быть не слугами, А союзной стороной, Чтобы общими потугами Послужить стране родной, —
Укрепить житье свободное, Вольный труд, советский строй, И за счастье всенародное Стать при случае горой. (
Чтоб опять какая гадина Не вошла в большую роль, Нынче власть деревне дадена: Проводить везде контроль.
Все деревни, все селения, Чтоб избыть тисков крутых, Присылайте заявления, Наряжайте понятых.
109


Не пугайтеся охальников: Есть у нас на них узда, Всех разнузданных начальников Ждет возмездие суда.
Не потерпим укрывательства И поблажки не дадйм.
За насилья, надругательства Никого не пощадим.
Но, хоть слухи ходят разные, Помнить, братцы, надлежит: Про поступки безобразные За сто верст молва бежит.
Есть, однако, люди честные, — Ими мы не так бедны, Но их подвиги безвестные Сразу многим не видны:
'Им противно своеволие, Их душе корысть чужда. Дайте нам таких поболее, Вся уляжется вражда!
Будут все наросты сглажены При согласии в делах.
Все заделаем мы скважины, Сырость выведем в углах.
Вековой болячки-хворости В день один не излечить, Все ж надеемся мы вскорости Облегченье получить.
ПО


Бойся больше разнедужиться, Подбодрись, родной народ!
Надо всем нам понатужиться, Перейти последний брод.
От врагов оградой прочною Оградившись с трех сторон, Мы не кончили — с восточною И несем на ней урон.
Здесь сильна рука Иудина
И обдуман адский план: Горемыку-простолюдина На господский взять аркан, —
Силой взять иль речью лживою С толку сбить и улестить, Чтоб потом тройной наживою Все убытки возместить.
Чтоб имения дворянские, Вновь оставшись без земли, Руки черные, крестьянские, В прежний облик привели,
Чтобы к барам вновь вернулася Сила прежняя и власть, Чтобы кровью захлебнулася Ненасытная их пасть,
Чтоб, у старого и малого Вырвав нищенский кусок, Из народа обнищалого Выжимать последний сок,
111


Чтобы вновь орлы двуглавые Осеняли трон царя,
Чтобы войны шли кровавые За проливы и моря,
Снова те же приказания,
Свист бичей и звон оков, Податные истязания Разоренных бедняков,
Та ж деревня обделенная,
Те ж вампиры-города, Та ж навек закабаленная Воля пасынков труда.
Братья милые, любимые, Горько, горько нам теперь: Всем нам муки нестерпимые Причиняет Голод-зверь.
Тяжек бой с врагами внешними И с прохвостами внутри.
Сжаты страшными мы клешнями, — Вот зажмут, того смотри.
Не худое мы затеяли, И не зло у нас в уме: Много дряни мы отвеяли, Но бредем еще во тьме.
Долго баре нами правили, Приучали нас к кнуту, И в наследство нам оставили Робость мысли, слепоту.
112


Спавших спячкой непробудною, Разбудила нас гроза, И теперь, в минуту трудную, Сонно жмурим мы глаза, —
В миг великий пробуждения, Разметав своих врагов, Ждем как будто понуждения Для решительных шагов.
Но для дела мало смелости: Нужен ум и нужен глаз.
Зло от нашей неумелости Получалося не раз.
Поработаем — научимся.
Первый опыт как ни туг, Перебьемся, перемучимся
И осилим наш недуг, —
Соскребем коросту гнойную, Косность рабскую и лень, Обративши страду знойную В трудовой веселый день.
Одинаково нам дороги
Труд на пашне, в мастерской, Та ж семья, — не злые вороги, — Сельский люд и городской.
Общим станем мы содружеством Жизнь налаживать свою, Силой равные и мужеством
И в работе и в бою.
113


Бой последний, бой решительный Доведем же до конца, Пусть удар наш сокрушительный Выбьет дух из подлеца.
Вместе с жирными чалдонами 1 Доконаем Колчака, Чтобы царскими законами Не стращал он мужика,
Чтобы жертвой не напрасною Были черные года, Чтоб взошло над Русью Красною Солнце Правды и Труда.
СТАРОЕ И НОВОЕ
Старое
Ой калина, ой малина, Вот вам старая былина1  2.
Ой калина!
Ой малина!
«А бывало, братцы, встарь — Хоть дубиной приударь.
Ой калина!
Ой малина!
Ни из чести, ни из платы Не пойдет мужик в солдаты.
Ах калина!
Ах малина!
Пальцы рубит, зубы рвет, В службу царскую нейдет.
1 Жирные чалдоны — сибирские кулаки.
2 Старое заимствовано из старых солдатских песенников.
114


Ох калина!
Ох малина!
А когда служить сберется,
Словно с жизнью расстается, Ох калина!
Ох малина!
Тут жена, и сват, и брат, Гришка, Сидор и Кондрат.
Ой калина!
Ой малина!
Как по мертвом зарыдают, До кружала провожают.
Ах калина!
Ах малина!
Всей деревней заревут:
Ваньку в рекруты сдают!
Ох калина!
Ох малина!»
Новое
Эх калина да эх малина, Ни к чему теперь дубина. Эх калина!
Да эх малина!
Погонялки мы не ждем,
В Красну Армию идем.
Эх калина!
Да эх малина!
Красный штык — защитник плута.
Мы не барская прислуга,
Безответная, Подбуфетная.
Красной Армии полки — Люд фабричный, мужики.
Рать свободная, Всенародная.
115


Всю господскую ораву Распотроним мы на славу, Сволочь барскую, Челядь царскую!
Всем господским холуям Накладем мы по шеям Уж умеючи, Не жалеючи!
Сбросив трутней с нашей шеи, Перепашем мы траншеи.
Плуги, бороны
Во все стороны!
С песней, утренней росой, По лугам пройдем с косой. Эх калина!
Да эх малина!
Хлеб в полях заколосится, С рожью в уровень пшеница Колосистая, Золотистая!
Урожай убрав с полей, Заживем мы веселей.
Эх калина!
Да эх малина!
Оживут леса и воды, Загремят везде заводы Громом радостным, Сердцу сладостным.
Все машины пустим в ход.
Пошевеливайсь, народ.
Дуй-наваливай! Бей-накаливай!
Без досады, без помехи Починяй свои прорехи.
Перекраивай, Перестраивай!
116


Отворяй, мужик, амбар: Получай за хлеб — товар
Не бракованный, Патентованный!
Эх калина, да эх малина.
— Здравствуй, тетка Акулина, Эх ты пряная Да румяная!
Здравствуй, дядя Финоген! Начинай-ка, что ль, обмен.
Вот калина!
Вот малина!
Вот те вилы! Вот брусок!
Вот коса — стальной носок!
Вот калина!
Да вот малина!
Вот те сбруя, вот подковы! Деткам к празднику обновы.
Вот калина!
Да вот малина! Карамельки, сахар, чай! Подходи-ка, получай!
Вот калина!
Да вот малина!
Глядь, и бабушка Ненила На обмен присеменила:
— Ах, батюшки!
Ах, матушки!
Сразу бабка расцвела, Раскрасавица была!
— Эх, бабушка!
Ты разлапушка!
Вот те ситец, вот застежки, Вот те, бабка, полсапожки!
Уж и ладненьки, Да нарядненьки!
117


Бабка выпечет калач, Обрядится вся в кумач.
Эх ты, модница, Греховодница! Дед Нефед, покинув печку, За Совет затеплит свечку
И помолится, Да поклонится! Жил я, скажет, сотню лет, — Помирать охоты нет!
Да калина!
Да малина!
Нет господского уж дышла, Вот когда нам воля вышла,
Воля-волюшка, Счастье-долюшка!
«Отче наш, иже еси...» Хорошо жить на Руси!!
Эх калина!
Да эх малина!!
1919
ГЕНЕРАЛ ШКУРА
Настоящая фамилия деникинского генерала Шкуро^ как оказывается, не Шкуро, а Шкура — по отцу, казачьему атаману, мордобой- це и шкуродеру.
Чтоб надуть «деревню-дуру»,
Баре действуют хитро:
Генерал-майора Шкуру
Перекрасили в Шкуро.
118


Шкура — важная фигура:
С мужика семь шкур содрал, Лй да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура — царский генерал!
Два соседа — Клим с Лвдеем — Голосят во все нутро: «Оказался лиходеем Генерал-майор Шкуро!»
Ждали, видно, с ним амура, — Он же в лоск их обобрал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура — царский генерал!
Плачет тетушка Маланья, Потеряв свое добро: «Вытряс все до основанья Генерал-майор Шкуро!
На Совет смотрела хмуро, — Вот господь и покарал!» Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура — царский генерал!
Раздавал, подлец, воззванья: «Буду с вами жить в ладу.
Против вашего желанья Ни за что я не пойду».
В волке скажется натура, Как бы сладко он ни врал, Ай да Шкура, ай да Шкура, Шкура — царский генерал!
«Я, — твердил, — такого мненья: Перед богом все равны».
Глядь, за ним в свои именья Все вернулися паны.
119


Счесть его за балагура, Так, гляди, он что удрал — Этот Шкура, этот Шкура, Расторопный генерал!
Шкура к барам: «Извините...
Мужичье поблажек ждет. Так уж вы повремените, Ваше к вам само придет».
Мол, такая «конъюнктура»; Подкузьмил совсем Урал.
Очень хитрый этот Шкура, Шкура — царский генерал!
«Пусть вперед мужик привыкнет К барской власти, господа!» Тут мы в крик. А он как цыкнет! Мы с испугу — кто куда.
Шкура — важная фигура, С мужиков семь шкур содрал, Ай да Шкура, ай да Шкура, Ну и что за генерал!
Назывался демократом, .
Брал обманом. А потом Расправлялся с нашим братом И прикладом и кнутом.
В волке скажется натура, Как бы сладко он ни врал, Ай да Шкура, Шкура, Шкура, Шкура — царский генерал!
Стали «шкурники» порядки
На деревне заводить: Кто оставлен без лошадки, Кто в наряды стал ходить.
120


Стали все глядеть понуро: Чтобы черт тебя побрал, Пес поганый, волчья шкура, Шкура — царский генерал!
Поп да дьякон — богомольцы — Вкруг парней давай кружить: «Поступайте в добровольцы Генералу послужить!»
Шкура — в этом вся причина, — Кто не шел — тех силой брал. Ай да Шкура, молодчина, Расторопный генерал!
Да парней-то нету боле, Дезертиры есть одни, «Добровольцы» поневоле — Горько каялись они:
Страх берет и совесть мучит Всех «зеленых» молодцов.
Ай да Шкура, он научит, Всех проучит подлецов.
Взвыли дурни: «Злому гаду Сами влезли мы в хайло, Вот в какую нас засаду Дезертирство завело!»
Бьют и слева их и справа, Бьют враги и бьет родня: Вся «зеленая орава» В первой линии огня!
Той порой казачьи шайки Всюду рыщут, все берут, — Что не так — сейчас «в нагайки» Иль в холодную запрут.
121


Воют всеми голосами
Клим, Аким, Авдей, Панкрат: «Ай да Шкура! Видим сами, Что ты есть за демократ!»
После дел такого рода Научившись рассуждать, Красной Армии прихода Вся деревня стала ждать. «Караул! Не жизнь, а мука: Шкура шкуру с нас сдерет!» Это, братцы, вам наука: Быть умнее наперед!
1919
О МИТЬКЕ-БЕГУНЦЕ И ОБ ЕГО КОНЦЕ
1
Ну-тка, братцы, все в кружок На зеленый на лужок.
Трында-брында, трында-брында, На зеленый на лужок.
Я вам песню пропою
Про деревню про свою.
Трында-брында, трында-брында, Про деревню про свою.
Все деревни обошел, Нигде лучшей не нашел.
Трында-брында, трында-брында, Нигде лучшей не нашел.
122


Как у нас-то кулаки, Они все не дураки.
Трында-брында, трында-брында, Они все не дураки.
С ними дело-то веди, Пальца в рот им не клади.
Трында-брында, трында-брында, Пальца в рот им не клади.
Потому — народ такой, — Палец сцапают с рукой.
Трында-брында, трында-брында, Палец сцапают с рукой.
Мастера они орать Да декреты разбирать.
Трында-брында, трында-брында, Да декреты разбирать.
Вмиг сумеют отличить:
Надо «дать» иль «получить»?
Трында-брында, трында-брында, Надо «дать» иль «получить»?
«Получить» — декрет хорош, «Дать» — цена декрету грош!
Трында-брында, трында-брында, «Дать» — цена декрету грош.
Города нас извели: Коммунизму развели!
Трында-брында, трында-брында. Коммунизму развели!
123


Как Перфильев наш Кузьма, Оборотлив он весьма.
Трында-брында, трында-брында, Оборотлив он весьма.
Перед миром лебезит, Коммунистам всем грозит.
Трында-брында, трында-брында, Коммунистам всем грозит:
«Не ходите по следам.
Я вам Митьки не отдам!» Трында-брында, трында-брында, Я вам Митьки не отдам.
А Митюха у Кузьмы
Дома прячется с зимы. Трында-брында, трында-брында, Дома прячется с зимы.
Дезертир — сынок родной — Прохлаждается с женой.
Трында-брында, трында-брында, Прохлаждается с женой.
То скрывается в лесу.
Ан беда-то на носу.
Трында-брында, трында-брында, Ан беда-то на носу.
Дезертирам всем беда, Не уйти вам от суда!
Трында-брында, трында-брында, Не уйти вам от суда!
124


2
МУРАВЬИНАЯ КОММУНА
Дремлет Митя на прогалинке лесной. Хорошо лежать на травушке весной, Эх, на травушке-муравушке лежать, Резвы ножки то раскинуть, то поджать. Смотрит Митя: рядом возится жучок, Настоящий работяга-мужичок, Копошится у навоза целый день; Муравьи в труху изъели старый пень, То туда бегут мурашки, то сюда, После общего веселого труда
В муравейник мчат — порядки там навесть. Муравьиная коммуна, так и есть! Тронул Митя муравейник сапогом, Муравьи из муравейника — бегом. Дружно кинулись в атаку на врага, Митя — смахивать рукой их с сапога, Ан мурашки лезут тучей из травы, За коммуну не жалеют головы, — Храбрецы уже у Мити на руке. Как ожженный, Митя бросился к реке, Наступивши по дороге на жука. Раскраснелася у Мити вся рука. Раздеваться стал наш Митя — весь в огне, Слышит — бегают мурашки по спине. Окунулся Митя в речку с головой: «Муравейник-то, одначе, боевой.
Что бы делал я, когда бы не вода?» Ай, мурашки! Коммунисты хоть куда!
3
Митька, одевшись, сидит над рекой, Мокрые волосы гладит рукой, С маслицем хлеб уплетает.
125


Митьке невесело. Митька сердит.
На воду Митька печально глядит.
Думушка где-то витает.
Гложет Митюху и стыд и тоска: «Где-то там красные бьются войска...
Бьются за правое дело...
Спутал мне голову тятенька мой...» Вечером Митька плетется домой.
Ноет усталое тело.
Дома Митюхе, одначе, не спать:
Будет всю ночь лихорадка трепать,
Будет то слева, то справа Слышаться лай растревоженных псов, Топот и звуки чужих голосов:
«Не на меня ли облава?» Митька все чаще ночует в лесу. «Глаша, еды принеси». — «Принесу».
«Режь мне потолще краюхи».
Глаша смеется. Мигает свеча.
Эх, и сноха ж у Кузьмы Лукича!
Сам выбирал... для Митюхи.
4
Митька прятался умело. За потворство же ему Волостной совет «на дело» Приневолил стать Кузьму.
Муж на фронте у Малашки, Неуправка ей самой, — По наряду ползапашки Ей запахано Кузьмой, —
126


Уделить пришлось навозу, Нарубить, привезть дрова. Затаил Кузьма угрозу: «Вот они пошли права!
Митька, слышишь? Ваших пару Подрядить бы молодцов: Пусть-ка всыпят комиссару, Чтоб не мучили отцов.
Мямли, будь вам разнеладно!
По другим-то волостям Комиссаров беспощадно Оптом бьют и по частям!»
На свирепого папашу
Митька жалобно смотрел: «Так-то так... Заваришь кашу, — Угораздишь под расстрел!»
5
Пришло из города в деревню «обращенье»: Мол, дезертирам всем объявлено прощенье
В последний раз.
Все, кто не явится исполнить долг свой честно, Караться будут повсеместно, —
Таков приказ.
Дается льготный срок. А после — не взыщите: Тому, кто отказал республике в защите, Пощады нет.
И кто предателя подобного укроет, Тот сам себе могилу роет.
Один ответ.
127


Все, в «перелетчики» попавшие случайно
Те были льготою довольны чрезвычайно: Пришли на сбор.
Кулацкие ж сынки и сволочь всякой масти Решили дать Советской власти
Лихой отпор.
У Митьки-бегунца приятели нашлися, К нему с винтовками молодчики сошлися
В лесной отряд.
Митюха дробовик отцовский взял с собою.
«Слышь, не сдавайсь, сынок, без бою;
Всади заряд!»
Ватага молодцов, Вавила — коноводом, А как рискованно в своих местах с народом
Стать на ножи, —
Ушли в чужой уезд. В лесу, в деревне, в поле Пришлось пуститься поневоле
Па грабежи:
Где выкрадут коров из-под чужой повети, Где унесут добро, хранившееся в клети.
В конце концов
Сумели насолить так трудовому люду, Что мужики пошли повсюду
На бегунцов.
6
О Колчаке ходили слухи.
Росли надежды кулачья. «Большевики, едят вас мухи!
Что Волга? Чья?»
128


Читая каждый день газеты, Кузьма Лукич глядел орлом: «Чать, скоро, братцы, все советы
Пойдут на слом.
В Москве дошло до забастовок, Шумят рабочие, хе-хе!» Кузьма на радостях обновок
Привез снохе.
В лес дезертиры перестали Крестьянских угонять коров: Держаться все поближе стали
Своих дворов.
Но вот пошли другие вести.
Вновь кулаков тоска грызет: «Колчак отогнан верст на двести...
Нет, не везет!
Знать, счастья долго дожидаться». Пришла худая полоса.
И бегунцам пришлось податься Опять в леса.
7
Ванька, Фролка, Пров, Николка
Да Панкрат, Клим, Епишка Да Микишка
Крепко спят.
5
Демьян Бедный
129


Митька, Петька, Гришка, Федька У костра Трубки курят, Балагурят До утра.
Вот светает, Быстро тает
Синь-туман. Лес проснулся. , Не вернулся Атаман.
«Эх, Вавила!» Охватила
Всех тут жуть: «Поднимайтесь, Собирайтесь,
Братцы, в путь!»
«Эх, Вавила!» Приуныла
Вся семья. Гнутся ветки. «Гей, вы, детки!
Вот и я!
Из разведки Прямо редкий
Вышел прок. Эвон, сколько — ( Жрите только! —
Приволок.
Тише, Гришка: Тут кумышка,
Не пролей.
130


Кто потянет, Сразу станет Веселей.
В сборе все ли?» Парни сели На траве.
Пили смело, Зашумело
В голове.
На ку мышку До излишку Налегли.
«Эх калина!» «Эх малина!» «Ай л юли!»
«Сдобна, пряна, И румяна, И бела
Наша тетка, Что лебедка, Проплыла!»
Фролка пляшет, Шапкой машет: «Ну ж дела
Слышь, ребята: Женка брата Родила!»
Фролка скачет, Митька плачет, Сам не свой
Весь трясется, Оземь бьется Головой!
5*
131


8
«Ой, лесные вы ребятушки, зеленые, Вы головушки-головки забубенные, Дезертиры, бегуны вы все проворные, А настали дни-денечки нынче черные, Пробежало лета больше половинушки, А куда теперь податься нам, детинушки? Возле Питера войска разбиты белые И колчаковцы бегут, как ошалелые. Войско красное с Урала как воротится, По лесам оно за нами поохотится, Покарает дезертиров всех без жалости, Половину расстреляет нас по малости. Уж и так-то мы в лесу боимся шороху, А придется, видно, нам понюхать пороху, А придется передаться нам Деникину. Я, Вавилушка, флажок зеленый выкину, Будь что будет, раз такое положение. Не пошлют авось нас сразу же в сражение. Той порою, может, смута и уляжется: Как Деникин победителем окажется.
Все домой вернемся с честью мы с великою: На коне донском, с нагайкою и с пикою!»
9
«Ваше выс-с-превосходительство! Верьте истинным словам, Вы — законное правительство, И явилися мы к вам!»
«Мо-л од-цы!»
«Мы не красные, — зеленые, Натерпелися мы бед.
Все в побегах закаленные: Не угнать за нами вслед».
«Мо-лод-цы!»
132


«Мы от красных отбивалися, Отбивались день и ночь: По лесам густым скрывалися, Удирали во всю мочь».
«Мо-лод-цы!»
«Еле-еле к вам пробилися, Трудный сделали мы путь, Все ужасно истомилися: Нам бы малость отдохнуть!»
«Мо-лод-цы!»
Был бы отдых вам, ребятушки, Если б враг не напирал, Все вы — бравые солдатушки, — Ухмыльнулся генерал: —
Мо-лод-цы!
Вашу доблесть в полной мере я Оценю само собой, Всех зеленых — в знак доверия — Назначаю в первый бой!
Мо-лод-цы!»
10
Перекосились рожи сразу
У всех «золеных молодцов»: По генеральскому приказу ‘ Ведут в окопы бегунцов.
Дрожат в руках у них винтовки, II сердце так щемит-щемит, А красный враг без остановки Их артиллерией громит.
133


В груди у Митьки все упало.
А сзади хохот казаков:
«Учили вас, чертей, да мало... Сменять — на что?! — большевиков!»
«Ох, Митя, — плачется Вавила: Раскис зеленый атаман, — Могила всем нам тут, могила!.. Полезли сами мы в капкан!
Слышь? Тут, что ночь, то перебежки: К большевикам бегут донцы!» А сзади злее все насмешки: «Эй вы, лесные храбрецы!
Вон там, за рощей, «враг» укрылся, Идти в атаку ваш черед!»
Со страху в землю б Митька врылся, Не то что двинуться вперед!
И
Все зеленые вояки
Доигрались до конца: Не вернулись из атаки, Кроме... Митьки-бегунца!
«Вместе, Митя, плутовали, — Вместе будем помирать!» Но Митюху — Митькой звали: Умудрился вновь удрать!
Засверкали только пятки. , Криков сзади не слыхал.
Верст полсотни без оглядки, Не присевши, отмахал.
134


В поле прятался за рожью Иль в оврагах по кустам, — Мчал, как волк, по бездорожью, По неведомым местам.
Как-то утром заблестела Перед Митькою река.
Камышами шелестела Мутно-желтая Ока.
Тут дорожка уж знакома.
Огляделся бегунец: «Скоро, скоро буду дома, Скоро мукам всем конец.
Повинюся перед миром, К комиссару сам приду.
Был, скажу я, дезертиром, — Покарайте по суду.
Пусть я совесть успокою. Смерть? Расстрел? Не задрожу, Жизнью подлою такою Больше я не дорожу.
Был досель в отцовской воле, У отца на поводу.
По его указке боле
Я уж — баста! — не пойду.
Пощадить меня решите?
Дайте милость лишь одну: Мне на фронте разрешите Кровью смыть свою вину!»
135


12
Входит Митя, словно вор, На отцовский двор.
Никого среди двора.
Поздно. Спать пора.
«Глаша, Глаша... Сколько дней Не видался с ней.
Рада будет как теперь!» В дом открыта дверь.
Митя, ставши на порог, Устоять не мог, —
Захватило сразу дух, Свет в очах потух.
Старый свекор и сноха... Нет для них греха!
Позабывши честь, закон, Не стыдясь икон...
Глаша шепчет старику: «Дверь-то... на крюку?»
Митька бросился, как зверь: «Вот те, стерва, дверь!»
«Ай, спасите!» — Глаша в крик. Зарычал старик.
136


В горло сын отцу впился: «Вог где правда вся?»
Старина тряхнул плечом: «Все мне нипочем!»
Подвернулся тут топор.
Кончен сразу спор.
Глаша вопит у ворот.
Прибежал народ.
Смотрит, ахает, скорбит: Сын отцом убит!
13
Могилка свежая. И крест. А на кресте,
В сердечной простоте,
Под образком, глядящим кротко, Каракулями кто-то вывел четко:
«Поплачьте все над Митей-бегунцом.
Боялся смерти он. Скитался дезертиром.
И дома смерть нашел: убит родным отцом. Спи, дорогой товарищ, с миром!
Раскаявшийся дезертир Спиридоновского лесного отряда Тимофей Ряз...»
(Фамилия неразборчива).
1919
197


К КОММУНИСТКАМ
Сейте разумное, доброе, вечное!
Н. Некрасов.
Когда проснулся темный раб, Свет не дошел еще к рабыне. Будите ж, сестры, «темных баб», Во тьме коснеющих поныне.
Вокруг десятков героинь Мятутся душ слепых мильоны. Им поп гласит: «Аминь, аминь!» И заставляет бить поклоны.
Лукавым веря словесам, Отравлены поповской ложью, Глухие к новым голосам, В слепом порыве к небесам Они бредут по бездорожью.
Все, кто прозрел, идите к ним, К заблудшим сестрам на подмогу, И покажите выход им На нашу светлую дорогу.
Они посевов добрых ждут:
Разумных слов и мудрой книги, — Так сейте ж их, они взойдут. И с душ томящихся спадут Их вековечные вериги!
1919
138


БОГАТЫРСКИЙ БОЙ
Белым саваном покрытый, Рот осклабив во всю ширь, По Руси на тощей кляче Едет Голод-богатырь.
Шею вытянув худую, Закусивши удила, Кляча медленно ступает, Топчет мертвые тела.
Кляча медленно ступает, Топчет мертвых и живых, Обессиленных, голодных, Стариков и молодых.
Стоном стонет Русь родная, Плачут дети и отцы, И все гуще устилают Путь пред клячей мертвецы.
Едет Голод, похваляясь: «Эка, право, благодать!» Супротивника злодею В диком поле не видать.
Похваляясь, ухмыляясь, Едет Голод-богатырь, — Где копьем ударит Голод, Там — могилы и пустырь.
Не ломается, не гнется Богатырское копье.
Трупы Голоду — закуска, Кровь холодная — питье,
139


Пла*1, и Стоны, и проклятья Для него — застольный хор.
Вслед за ним плетется свита — Слуги верные и двор.
Слуги — сволочь, сброд наемный, Душегубы-палачи,
Двор — священство и бояре, Мироеды-богачи.
Голод им дает защиту, И усладу, и покой, Ради них он Русь за горло Взял костлявою рукой.
«Гей! —попы грозят крестами И удавкой — палачи. — Гей, сдавайся, люд голодный! Покоряйся и молчи!
Воля-вольная и счастье Не далися дуракам.
Вновь мы сядем вам на шею, Приберем вас всех к рукам.
Богатырь наш славный, Голод, Он никем не победим.
Голь стреноживши, мы больше Ей поблажки не дадим!»
Белым саваном покрытый, Рот осклабив во всю ширь, По Руси на тощей кляче Едет Голод-богатырь.
140


Тихо-тиХо стонет поле, Скорбно травы полегли. Смотрит Голод в даль немую. Кто-то скачет там вдали.
Ближе, ближе, ближе, ближе...
Голод шепчет: «Что за бес?» Осадил он сразу клячу, Взял копье наперевес.
Голод шею пригибает В ожиданье боевом.
Красный Всадник мчится полем На коне на огневом.
Острой саблей замахнувшись И привставши на седле, «Эй! — кричит он. — Долго ж, Голод, Ты гуляешь по земле!
А пора уже, пожалуй, Поквитаться мне с тобой!» Это бой последний, братцы, Богатырский страшный бой.
Не на жизнь, а на смерть бьется Богатырь с богатырем.
Если Голод одолеет, Все бесславно мы помрем.
Если ж саблей Всадник Красный Череп Голоду снесет, Всех убогих, всех голодных Он от гибели спасет;
Н1


Солнце в небе заиграет, Ла луга падет роса, Зацветут, зазеленеют Нивы, рощи и леса;
Загудят, как рой пчелиный, Деревушки, города, — Зазвенят повсюду песни Счастья, воли и труда.
И над Голодом сраженным, Свой увидя приговор, Будут выть предсмертным воем Челядь верная и двор:
И священство, и бояре, И купцы, и прочий сброд, — Все, чью власть навеки сбросил Пробудившийся народ!
1919
БОЕВОЙ ПРИЗЫВ
К работницам и крестьянкам!
Подруги, сестры, в трудный час В свои ряды зовем мы вас, Зовем борцов отважных, честных, Работниц скромных и безвестных. Силен противник, и трудна Пас истомившая война;
Быть может, ждут еще нас беды, И горечь слез, и тяжесть мук, Но злым врагам из наших рук Не вырвать знамени победы!
142


Враги усилили напор,
Они спешат. Спешат недаром: Их тыл охвачен весь пожаром, И срок настал — с врагами спор Решить одним стальным ударом.
Подруги, сестры, в трудный час В ряды борцов зовем мы вас, Отважных, бодрых, стойких, честных, Работниц скромных и безвестных.
Придут иные времена, И будут новым поколеньем Произноситься с умиленьем Святые ваши имена.
1919
КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СБОР
Вступайте в Коммунистическую партию!
Товарищ, ты у грозной грани.
Идет последняя борьба.
Знай: в этот час на поле брани Твоя решается судьба!
Судьбы жестокая секира
Сразит того, кто духом слаб: Иль ты — хозяин новый мира, Иль ты — последний жалкий раб.
Пример отчаянной отваги Дает твой враг. Добей его! Стальной конец дворянской шпаги, Смотри, у сердца твоего!
143


Но ты — готов ли ты к отпору?
На клич призывный в городах К коммунистическому сбору Явился ль ты и в злую пору Стоишь ли в боевых рядах?
1919
ФРОНТОВЫЕ ЧАСТУШКИ
Вот веселые, живые Вам частушки фронтовые. Эх, дуди, моя дуда, Подходи, народ, сюда!
До чего народ доводит, Что буржуй с ума уж сходит, Потому — сойдешь с ума, Ежли треснула сума!
«Эх ты, горе мое, горе, Забурлил народ, что море!» Адмирал Колчак скулит, Что загривочек болит.
«Изорвало бурей снасти, Нет верховной больше власти!» Адмирал Колчак скулит, Чемодан собрать велит.
По какой Колчак причине Не в верховном больше чине? Адмирал душой скорбит: Красным войском он разбит!
144


Получил Колчак по роже, А Деникин просит тоже.
Рожа, правда, широка: Так и просит кулака!
Вот те, выродок злодейский! Знай кулак красноармейский! Как он сядет промеж глаз, Не попросишь в другой раз.
Эх калина, эх малина, Как Деникин-то, скотина, Ай люли-люли-люли, Лезет, сволочь, в короли.
Рожу сморщивши брезгливо, Говорит «король» визгливо: «Вот тебе, народ честной, Манифест в руке десной!
Смерть смутьянам-коммунистам, А вся власть — капиталистам! Вот какой, народ честной, Манифест в руке десной!
В левой ручке — получай-ка: Крест, казенка и нагайка, Вместо воли и земли!» Вот кто лезет в короли!
С ним дворянские валеты, Золотые эполеты, Свора целая властей,— Принимай, народ, гостей!
145


Ой вы, гости, злые гости, Изломаем мы вам кости И ко всем чертям иошлем Вместе с вашим королем!
1919
КАПИТАЛ
Да не будут тебе бози инии разве мене.
Любуясь дивною картиной, Рабы, склонитесь предо мной! Своей стальною паутиной Опутал я весь шар земной. Я — воплощенье капитала. Я — повелитель мировой.
Волшебный блеск и звон металла — Мой взгляд и голос властный мой.
Тускнеют царские короны, Когда надену я свою. Одной рукой ломая троны, Другой — я троны создаю. Моя рука чертит законы И отменяет их она.
Мне все «отечества» загоны, Где скот — людские племена.
Хочу — пасу стада в долинах, Хочу — на бойню их гоню. Мой взмах — и области в руинах, И храмы преданы огню.
Средь всех твердынь моя твердыня Стоит незыблемой скалой.
Храм биржевой — моя святыня, Конторский стол — мой аналой.
146


Мое евангелье — балансы, Богослужение — «игра», Дары священные — финансы, Жрецы мои — бухгалтера. Я в этом храме — жрец верховный, Первосвященник ваш и вождь. Свершая подвиг мой духовный, Я золотой сбираю дождь.
Мои сокровища несметны, Их не отдам я без борьбы. Да будут вечно ж безответны Мной усмиренные рабы!
Да будут святы им ступени, Где жду я жертвы их трудов! Да склонят все они колени, Целуя прах моих следов!
1919
НА ЗАЩИТУ КРАСНОГО ПИТЕРА
Красным бойцам
Наш тяжкий путь окрашен кровью, Но колебаньям места нет.
Врага кичливому злословью, Бойцы, дадим один ответ: Докажем, всей ударив силой, Что рано радуется гад, Что будет черною могилой Ему наш Красный Петроград!
Осада! Осада!
Бойцы Петрограда,
Привет вам из Красной Москвы!
Восторженных слов говорить вам не надо, Бойцы Петрограда, Победу решаете вы!
147


Скажу ль вам, героям: Мы силы утроим?
Нет чисел, нет меры такой, 41 об вашу отвагу измерить, исчислить.
Кто может помыслить, Кто смеет помыслить — Схватить вас за горло рукой? Безумец какой?
Вся барская свора, Вся челядь — опора Своих благодетелей, бар — На вас наступает в неистовстве яром. Бойцы Петрограда, вы встали недаром: Врагу вы ответите мощным ударом.
Удар — на удар!
И снова и снова
За Питером слово:
Он первый к победе укажет нам путь. Разбив своим молотом барскую шпагу, Ему суждено боевую отвагу
В полки, утомленные боем, вдохнуть.
В тяжелую пору, Готовясь к отпору Врагам, угрожающим ей, Москва вслед за Питером, твердым и смелым, По вражеским ордам, и черным и белым, Ударит всей мощью своей!
Осада! Осада!
Бойцы Петрограда, Привет вам из Красной Москвы!
148


Восторженных слов говорить вам не надо, Бойцы Петрограда, Победу решаете вы!
1919
МАНИФЕСТ ЮДЕНИЧА
Ты петроградец? Ярославец? Аль из других каких ты мест? Ступай, и в Питере, мерзавец, Всем объяви мой манифест: Моя-де милость всем едина И кара тоже... по вине.
Ты что?! Навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
Я на копе на белом еду, Я еду-еду, не свищу, Над вамп одержав победу, Я шкуру с вас со всех спущу! Права штафирки-гражданина Вам пропишу я на спине. Мол-чать! Навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
Я — офицер былой закалки, Я службу нес при трех царях, И не привык без доброй палки Я речь вести о бунтарях. Чтя свято волю господина, Раб, подчиняйся ей вполне! Да, да! Навытяжку, скотина! Не смей дышать, нодлец, при мне!
149


«Хамья, — сказал я так в приказе, — Не образумить без плетей».
Недаром мною на Кавказе Пугают матери детей.
Я был грозой для осетина, И кровь пустил я всей чечне, Я... Стой навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
Держал в ежовых рукавицах Я всех солдат. Расчет простой: Я был для них один в трех лицах — И бог, и сын, и дух святой.
Без палки — что за дисциплина? И особливо на войне.
Ну, ну! Навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
Муштруя старою муштровкой Белогвардейских дураков, Держу по суткам под винтовкой Нерасторопных мужиков, Порю... На это есть причина: Льнут, стервы, к красной стороне, А ты... Навытяжку, скотина!
Не смей дышать, подлец, при мне!
На Петроград своих болванов Теперь я двигаю не зря: Трон, где сидел дурак Романов, Получит умного царя, Хотя б меня, — не все ль едино? Лишь только б жить по старине. Держись навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
150


Без черной масти нет колоды, И масти нет без короля. Я покажу вам, чьи — заводы! Я покажу вам, чья — земля! Клянуся честью дворянина, Я дам вам землю... на луне! Хе-хе! Навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
Склонись же в скорби покаянной, Мой верноподданный народ!
С белогвардейской ратью пьяной Стоит Юденич у ворот.
Любуйся: это ль не картина? Твой самодержец — на коне! Стой, стой навытяжку, скотина! Не смей дышать, подлец, при мне!
1919
КРАСНЫЙ ФЛОТ
Жуя огрызок папиросы, Я жду из Питера вестей: Как наши красные матросы Честят непрошенных «гостей»!
Фортов кронштадтских ли снаряды Сметают «белые» ряды?
Или балтийские отряды С пехотой делят все труды?
Но — без вестей я знаю твердо: Там, где стоит наш Красный Флот, Там — красный флаг алеет гордо, Там — революции оплот,
151


Там красный фронт — броня стальная, Там — нерушимая стена, Там — тщетно пенится шальная Белогвардейская волна!
1919
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ВЫШКА
По слухам, Юденичем сломана мощная радиостанция Детского Села,
Радиостанция у Детского Села, Увы, она уж не цела — Воздушная скороговорка!
От Вудро Вильсона, злой радости полна, Несется радиоволна
Ллойд-Джорджу в Лондон из Нью-Йорка: «Ну, как дела? Ну, как дела?»
«Победа! Праздновать ее должны мы пышно. Радиоголоса из Детского Села Не слышно!»
А башня Эйфеля стучит-стучит-стучит:
«В России радио молчит!» Как угорелые, в Париже Буржуи мечутся по банкам, по кафе: «Ура, Юденич-Галифе!» «Побольше крови — к цели ближе!» «Великолепные дела!»
«Победа, праздновать ее мы будем пышно, Радиоголоса из Детского Села Не слышно!»
Умолкло Детское. А жуть врагов берет: «Юденич! Что ж он стал?
Вперед!»
Но у Юденича одышка.
153


Не уничтожена могучая волна.
Вся Русь Советская — одна Коммунистическая вышка! Глух лакированный апаш, Но к тем, к го век трудясь, живет совсем не пышно, К их сердцу братскому доходит голос наш, Им сердца нашего биенье
Слышно! Слы-ы-ы-ш-но!
1919
мпллпончпк-миллион
Письмо деникинским «добровольцам»
Белогвардейские газеты сообщают, что московские купцы ассигновали один миллион рублей «николаевскими» тому полку Добровольческой армии, который первым вступит в Москву.
Что, подлецы, довоевались?
Почем цена продажных душ?
На чем с купцами сторговались?
За то, чтоб мы в Москву ворвались, Какой купцы сулят вам куш?
Хе-хе, талончик,
Ха-ха, талон
На миллиончик,
На миллион!
Не смоет никакое мыло
Кровавых пятен с палачей.
В полку б тысчонки две вас было, «Бери: «пять катенек» на рыло От благодарных богачей!»
153


Хе-хе, талончик, Ха-ха, талон На миллиончик, На миллион!
Не повезло вам, душегубы: Бумажки мимо проплыли. Теперь облизывайте губы: Не взять пять сотен почему бы Заместо воли и земли?
Хе-хе, талончик, Ха-ха, талон На миллиончик, На миллион!
На добровольце — рвань, опорки. И вдруг — пять сотен молодцу! Эх, открывай, купец, затворки! Глядь, за полфунтика махорки Пошли «все катеньки»... к купцу.
Хе-хе, талончик, Ха-ха, талон На миллиончик, На миллион!
Купцу попавшись на уловку, Для добровольца б дурака Осталось что? Продав винтовку, Купить хорошую веревку И поискать в лесу... сука.
Хе-хе, талончик, Ха-ха, талон На миллиончик, На миллион!
154


Предатель злой родного люда Иного стоит ли конца?
Слышь, добровольная паскуда? Иди и вешайся, Иуда, В кулак зажавши «дар» купца.
Хе-хе, талончик, Ха-ха, талон На миллиончик, На миллион!
1919
ТАНЬКА-ВАНЬКА
Фронтовая песня
Красноармейцы Петроградского фронта называют танки «таньками».
Танька козырем ходила, Пыль по улице мела, Страх на Ваньку наводила, Форсовитая была!
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!.. Подступиться — думать брось!» Расхрабрился как-то Ванька, — Танька, "глядь, копыта врозь!
Уж как Ваньца размолодчик, Он прицел берет на глаз. Нынче красный он наводчик В артиллерии у нас.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Эх ты, дуй ее паркрозь!» Как пальнет по таньке Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
155


В Красной Армии воякой Ванька стал за первый сорт, В переделке был он всякой, И в бою Ванюха — черт.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Эх ты, дуй ее наскрозь!» Как пальнет по таньке Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
Ежли кто при виде таньки Вдруг начнет ошалевать, Ванька лается: «Без няньки Не привыкли воевать?!»
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!..» Как ухнет Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
Вишь от таньки как подрали Все под Детским-то Селом. Мы ж руками танек брали Под Одессой и Орлом.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!..» Как ухнет Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
«Таньке ходу нет в болоте, Не пойдет она в снегу.
С пушкой подступы к пехоте Не один я стерегу».
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Где она? Собьем небось!..» Как пальнет по таньке Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
156


«Пусть лишь танька подвернется, Угощу я калачом.
Танька к белым не вернется, Не вернется нипочем».
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Не уйдет от нас небось!» Как пальнет по таньке Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
И у нас теперь умело Стали танек снаряжать.
Да не в таньках, братцы, дело: Трус всегда охоч бежать.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Ну так что?! Сплошал небось?
Эх ты, трус!» Как ухнет Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
Шкурник вечно в злой тревоге, Смотрит в страшные очки.
Все телеги на дороге Для него — броневички.
«Ванька! Танька прет с разбега! Защищаться — думать брось!» «Да ведь это же телега, Пронесло б тебя наскрозь!»
Жалкий трус от бабьей палки Убежит наверняка.
Но бойцы стальной закалки Посильней броневика.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Лезет, стерва, на авось!»
Как пальнет по таньке Ванька, — Танька, глядь, колеса врозь!
157


Танька тож не без осечек, Таньке люб не всякий грунт — И завзятый человечек Подорвет ее в секунт.
«Ванька, глянь-ка: танька, танька!..» «Ладно. Справимся небось».
Как пальнет по таньке Ванька,— Танька, глядь, колеса врозь!
Танька — ценный приз для смелых, Трусу — пугало она.
Стоит таньку взять у белых — Белым сразу грош цена.
Взвоют белые ребятки, — Тут их малость поднажать, Засверкают только пятки, Как начнут они бежать.
На карачках за машиной Лезет белая орда.
Таньку сбей — толпой мышиной
Все помчат невесть куда:
Унести лишь ноги рады.
Красный, знай-ка, напирай, Таньки, пушки и снаряды — Все у белых забирай!
Хоть не в таньках, братцы, дело (Надо смелость уважать!), Но и мы теперь умело Стали таньки снаряжать.
Ванька — эвон! — через ниву Прет на таньке молодец, Дует белых в хвост и в гриву! Тут и песенке конец!
1919
158


ПРАВДА-МАТКА
ИЛИ-КАК ОТЛИЧИТЬ НА ФРОНТАХ ПОДЛИННЫЕ ЛИСТОВКИ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО ОТ БЕЛОГВАРДЕЙСКИХ ПОДДЕЛОК ПОД НИХ
Вожу пером, ребятушки, По белому листу. С народом я беседовать Привык начистоту. За словом, сами знаете, Не лезу я в карман, Но не любил я отроду Пускаться на обман. За правду распинаюст я Уж много-много лет И за словечко каждое Готов держать ответ. Написано — подписано, Читай меня — суди. Любовь и злая ненависть Сплелись в моей груди: Любовь — к народу бедному, И ненависть — к панам, К царям, попам, помещикам И всяческим «чинам». За то, что раскрываю я Всю правду бедняку, Меня б дворяне вздернули На первом же суку.
Пока же на другой они Пускаются прием: Печатают стишоночки, Набитые враньем. Стишки моею подписью Скрепляют, подлецы,
159


Чтоб их вранье за истину Сочли бы простецы.
Но с подписью поддельною Уйдешь недалеко.
Мои ль стихи, иль барские, Друзья, узнать легко: Одной дороги с Лениным Я с давних пор держусь. Я Красной нашей Армией Гордился и горжусь.
Мне дорог каждый искренний И честный большевик.
В моем углу два образа: Рабочий и мужик. За строй коммунистический Стоял я и стою.
Помещикам, заводчикам — Пощады не даю.
Стремясь рассеять знанием Души народной мрак, Я — враг всех бабьих выдумок И всех поповских врак.
Как вы, люблю я родину, Но — не рабыню-Русь, Которой помыкала бы Разъевшаяся гнусь.
Люблю я Русь народную. Советский вольный край. Где мироедам — места нет. Где труженикам — рай. Еще, друзья, приметою Отмечен я одной: Язык — мое оружие — Он ваш язык родной.
Без вывертов, без хитростей, Без вычурных прикрас
160


Всю правду-матку попросту Он скажет в самый раз. Из недр народных мой язык И жизнь и мощь берет. Такой язык не терпит лжи, Такой язык не врет.
У Кривды — голос ласковый, Медовые уста,
У Правды — речь укорная, Сурова и проста;
У Кривды — сто лазеечек,
У Правды — ни одной;
У Кривды — путь извилистый, У Правды — путь прямой;
В сапожках Кривда в лайковых, А Правда — босиком, — Но за босою Правдою Пойдем мы прямиком!
1919
ТРОЙКА
Мчалась пара... генералов — «Уж Москва невдалеке».
Шел Деникин на пристяжке, А Колчак — в кореннике.
Приступили к перепряжке, Головой Колчак поник: Он с Юденичем в пристяжке, А Деникин — коренник.
Мы... Юденича загнали И загнали Колчака, Нынче, братцы, остается Нам свалить коренника.
1919
6
Демьян Бедный
161


ЦАРСКИЙ СОН
Чертогов царских анфилады...
Покои дальние в дворце...
Мерцанье робкое лампады...
Иконок тусклые оклады... Молитвенник на поставце, С закладкой синею страница, — Над ней — склоненная царица В ночном халате и чепце...
С супругой благоверной рядом, Уставясь в угол мутным взглядом, Зевая, крестит лоб, живот, Самодержавный идиот.
Ханжи творят свои обряды, Пред тем как лечь на ложе нег. А там, на площади — отряды... В крови чугунные ограды...
В зловещих пятнах смятый снег...
Дворец охраной отгорожен От воплей буйной нищеты. Но странно-жуток и тревожен Сон коронованной четы.
Всю ночь ей снится: в день ненастный, Под дальних воплей гневный хор, Ей чей-то голос грозный, властный Выносит смертный приговор!
1920
ТРУД
Связь потеряв с обычной обстановкой, Отдавшись весь работе фронтовой, Ищу я слов, рифмующих с «винтовкой», Звучащих в лад с командой боевой. Но слово есть одно, святое слово, То слово — Труд. Оно горит огнем,
162


Оно звучит чеканно и сурово.
Вся наша мощь, все упованье в нем.
Товарищ, знай, справляя наш субботник: К победе путь — тернист и каменист.
Кто коммунист — тот истинный работник, Кто не работник — тот не коммунист!
1920
МАНИФЕСТ БАРОНА ФОН ВРАНГЕЛЯ
Ихь фанге ан 1. Я нашинаю.
Эс ист 2 для всех советских мест, Для русский люд из краю в краю Баронский унзер 3 манифест.
Вам мой фамилий всем известный:
Ихь бин 4 фон Врангель, герр барон.
Я самый лючший, самый шестный Есть кандидат на царский трон.
Послюшай, красные зольдатен 5: Зашем ви бьетесь на меня?
Правительств мой — все демократен, А не какой-нибудь звиня.
Часы с поломанной пружина — Есть власть советский такова. Какой рабочий от машина Имеет умный голова?
Какой мужик, разлючный с полем, Валяйт не будет дурака?
У них мозги с таким мозолем, Как их мозолистый рука!
Мит клейнем 6, глюпеньким умишком Все зо генаннтен 7 простофиль Иметь за власть?! Пфуй, это слишком! Ихь шпрехе 8: пфуй, дас ист цу филь!9 Без благородного сословий Историй русский — круглый нуль.
6*
163


Шлехьт! 10 Не карош порядки новий! Вас Ленин ошень обмануль!
Ви должен верить мне, барону.
Мой слово — твердый есть скала.
Мейн копф11 ждет царскую корону, Двухглавый адлер 12 — мой орла.
Святая Русслянд... 13 гейлих эрде... 14 Зи лигт им штербен 15, мой земля.
Я с белый конь... фом вейсен пферде... 16 Сойду цум альтен 17 стен Кремля.
И я скажу всему канальству: «Мейн фольк 18, не надо грабежи! Слюжите старому начальству, Вложите в ножницы ножи!» Вам будут слезы ошень литься. «Порядок старый караша!» Ви в кирхен 19 будете молиться За мейне руссише душа.
Ви будет жить благополучно И целовать мне сапога.
Гут!20
«Подписал собственноручно» Вильгельма-кайзера слуга, Барон фон Врангель, бестолковой Антантой признанный на треть: «Сдавайтесь мне на шестный слово, А там... мы будем посмотреть!!»
Баронскую штучку списал и опубликовал Демьян Бедный.  1920 Пояснение немецких слов: ’Я начинаю.
2 Это есть. 3 Наш. 4 Я есмь. 5 Солдаты. 8 С маленькими. 7 Так называемых. 8 Я говорю. 9 Это чересчур. 10 Нехорошо. 11 Моя голова. 12 Орел. 13 Россия. 14 Святая земля. 15 Она находится при смерти. 16 С белого коня. 17 У старых. 18 Мой народ. 19 В церквах. 20 Хорошо.
164


КРАСНАЯ КОННИЦА НА ЮЖНОМ ФРОНТЕ
Наша конница — Беззаконница: Адмирала, Генерала Фон барона Бьет с разгона, На чины на их не глядя. Браво, дядя!
Бей, чего робеть? Не о ком скорбеть! Мы ли с Врангелем не сладим, Пули в лоб ему не всадим, И ему и всем, кому Нынче весело в Крыму?
Нынче там у них веселье, Шампанея льет рекой.
Завтра ждет их всех похмелье: На тот свет на новоселье!
Со святыми упокой, Рабы божие, Толсторожие, Фабриканты, Спекулянты, Слуги верные Антанты, Все огрызки старой власти, Белой, черной, желтой масти, И фон Врангель, их правитель — Шустрый немец стрекулист, — Всем им в райскую обитель Пропускной дадим мы лист. Мы в грехе и мы в ответе (Уж «грешим» четвертый год!) — Как-нибудь на этом свете Перебьемся без господ.
165


Братцы-другй, Перебьемся, Перемаемся, От натуги Перегнемся — Не сломаемся! Все исправим, дайте срок. Для себя работа впрок, Без насилья, без обмана, Не для барского кармана. Перебьемся год-другой, Солнышко проглянет, Колокольчик под дугой Песенку затянет: «Делень-день!
Делень-день!
Наступает красный день!» Зашумев веселым роем, Мы под солнечным лучом Все дороженьки покроем Яркоалым кумачом.
Пировать когда ж мы станем, Всех покойничков помянем: Адмиралов, Генералов, Передохших чинодралов, Всех князей и всех баронов, Полицейских фараонов, Всех помещиков, банкиров, Всех сосавших нас вампиров, Спекулянтов, Фабрикантов, Трутней всех и всех шмелей! Бей их, братцы, не жалей! Гнусным змеям Ядовитым,
166


Всем злодеям Родовитым, Угнездившимся в Крыму, Нет иного приговора: «Погибай, лихая свора! Нет пощады никому!!!»
1920
КОННАЯ ВТОРАЯ
По фронтам по всем кочуя, Насмотрелся я чудес.
Вот и нынче — к вам качу я, Еду, еду —- что за бес?!
Где же «Конная Вторая»?
Впереди, да впереди!
«Мне ее, — вздыхал вчера я, — Не догнать, того гляди!»
Трух да трух моя кобыла.
Кляча, дуй ее горой!
Доскакал я все ж до тыла «Конной Армии Второй».
Где приятель мой, Шаронов?
На скаку разузнаю.
«Эвон там, где треск патронов,— Эскадрон его в бою».
Еду дальше. Люди. Кони.
Целый табор у костров.
После этакой погони Разомлел я — будь здоров!
167


И всю ночь казак Шаронов Мне мерещился во сне: Вздев на пику трех баронов, Он их жарил на огне...
Смех кругом: «Робя, гляди-ко, Врангель щерится, что кот!» Три барона выли дико: «Шерти!» — «Зволечь!» — «Ох, мейн готт!»
Сзади хохот: «Жарьтесь, твари!
Это вам за все дела!»
Я проснулся. Запах гари: У меня горит пола.
Леший с ней, с полою этой! На войне дыра — фасон, Все ж доволен я приметой. Эх, кабы да в руку сон!
Чтоб от красных эскадронов Вражья сила подрала, — Чтоб скорей от всех баронов Лишь осталася зола!
1920
ПЕЧАЛЬ
Дрожит вагон. Стучат колеса. Мелькают серые столбы.
Вагон, сожженный у откоса, Один, другой... Следы борьбы. Остановились. Полустанок. Какой? Не все ли мне равно. На двух оборванных цыганок Гляжу сквозь мокрое окно.
168


Одна — вот эта, что моложе — Так хороша, в глазах — огонь. Красноармеец — рваный тоже — Пред нею вытянул ладонь. Гадалки речь вперед знакома: Письмо, известье, дальний путь... А парень грустен. Где-то дома Остался, верно, кто-нибудь.
Колеса снова застучали. Куда-то дальше я качу. Моей несказанной печали Делить ни с кем я не хочу. К чему? Я сросся с бодрой маской И прав, кто скажет мне в укор, Что я сплошною красной краской Пишу и небо и забор.
Души неясная тревога
И скорбных мыслей смутный рой.. В окраске их моя дорога Мне жуткой кажется порой! О, если б я в такую пору, Отдавшись власти черных дум, В стихи оправил без разбору Все, что идет тогда на ум! Какой восторг, какие ласки Мне расточал бы вражий стан, Все, кто исполнен злой опаски, В чьем сердце — траурные краски Кому все светлое — обман!
Не избалован я судьбою. Жизнь жестоко меня трясла. Все ж не умножил я собою Печальных нытиков числа.
169


Но — полустанок захолустный... Гадалки эти... ложь и тьма... Красноармеец этот грустны и Все у меня нейдет с ума!
Дождем осенним плачут окна. Дрожит расхлябанный вагон. Свинцово-серых туч волокна Застлали серый небосклон.
Сквозь тучи солнце светит скудно.
Уходит лес в глухую даль.
И так на этот раз мне трудно Укрыть от всех мою печаль!
1920
ЧЕСТЬ КРАСНОАРМЕЙЦУ!
Превознесу тебя, прославлю, Тобой бессмертен буду сам.
Г. Р. Державин,
Красноармеец — Пров, Мефодий, Вавила, Клим, Иван, Софрон — Не ты ль, смахнув всех благородий, Дворян оставил без угодий, Князей, баронов — без корон?
Вся биржа бешено играла «На адмирала Колчака». Где он теперь, палач Урала? Его жестоко покарала Твоя железная рука!
Деникин? Нет о нем помина.
Юденич? Вечный упокой.
А Русь Советская — едина. Сибирь, Кавказ и Украина Защищены твоей рукой!
170


Ты сбавил спеси польской своре, Сменив беду полубедой. Кто победит, решится вскоре, Пока ж — ты мудро доброй ссоре Мир предпочел полухудой.
Ты жаждал подвига иного: Рабочей,’ творческой страды. Где места нет у нас больного? Пора, дав жить тому, что ново, Убрать гнилье с родной гряды.
Но оставалася корона, Еще не сбитая тобой. И — всходов новых оборона — Ты на последнего барона Пошел в последний, страшный бой.
Под наши радостные клики Хвалой венчанный боевой, Гроза всех шаек бело-диких, Ты — величайший из великих, Красноармеец рядовой!
Герой, принесший гибель змею, Твоих имен не перечесть!
Тебе — Вавиле, Фалалею, Кузьме, Семену, Еремею — Слагаю стих я, как умею, И отдаю по форме честь!
1920
171


СОВЕТСКИЙ ЧАСОВОЙ
Баллада
Заткало пряжею туманной Весь левый склон береговой. По склону поступью чеканной Советский ходит часовой.
Во мгле туманной берег правый.
За темной лентою Днестра Припал к винтовке враг лукавый, В чьем сердце ненависть остра.
Кто он? Захватчик ли румынский?
Иль русский белый офицер?
Иль самостийник украинский?
Или махновский изувер?
Пред ним, дразня его напевом
Рабочей песни боевой, На берегу на том, на левом, Советский ходит часовой.
Лукавый враг — стрелок искусный, Послал он пулю, знал куда. Но не ушел убийца гнусный От справедливого суда:
В кругу ль убийц, ему подобных, Наедине ли, все равно, Под вихрь и чувств и мыслей злобных Ему мерещится одно:
Там, над Днестром, во мгле туманной, Все с той же песнью боевой, Все той же поступью чеканной Советский ходит часовой!
1922
172


ГЛАВНАЯ УЛИЦА
Поэма
1917-7/Х1 —1922 г.
Трум-ту-ту-тум! Т ру м-ту-ту-ту м! Движутся, движутся, движутся, движутся, В цепи железными звеньями нижутся, Поступью гулкою грозно идут, Грозно идут, Идут, Идут На последний, на главный редут.
Главная Улица в панике бешеной: Бледный, трясущийся, словно помешанный, Страхом смертельным внезапно ужаленный, Мечется — клубный делец накрахмаленный, Плут-ростовщик и банкир продувной, Мануфактурщик и модный портной, Туз-меховщик, ювелир патентованный,— Мечется каждый, тревожно-взволнованный Гулом и криками, издали слышными, У помещений с витринами пышными, Средь облигаций меняльной конторы,— Русский и немец, француз и еврей, Пробуют петли, сигналы, запоры: — Эй, опускайте железные шторы!
— Скорей! — Скорей! — Скорей! — Скорей! — Вот их проучат, проклятых зверей, Чтоб бунтовать зареклися навеки! — С грохотом падают тяжкие веки Окон зеркальных, дубовых дверей. — Скорей!
173


— Скорей!
— Что же вы топчетесь, будто калеки? Или измена таится и тут!
Духом одним с этой сволочью дышите? — Слышите?..
— Слышите?..
— Слышите?..
— Слышите?..
— Вот они... Видите? Вот они, тут!..
— Идут! — Идут!
С силами, зревшими в нем, необъятными, С волей единой и сердцем одним, С общею болью, с кровавыми пятнами Алых знамен, полыхавших над ним, Из закоулков, Из переулков, Темных, размытых, разрытых, извилистых, Гневно взметнув свои тысячи жилистых, Черных, корявых, мозолистых рук, Тысячелетьями связанный, скованный, Бурным порывом прорвав заколдованный Каторжный круг, Из закоптелых фабричных окраин Вышел на Улицу Новый Хозяин, Вышел — и все изменилося вдруг: Дрогнула, замерла Улица Главная, В смутно-тревожное впав забытье,— Воля стальная, рабоче-державная, Властной угрозой сковала ее: — Это —мое!!
Улица эта, дворцы и каналы, Банки, пассажи, витрины, подвалы, Золото, ткани, и снедь, и питье,— Это — мое!!
174


Библиотеки, театры, музеи, Скверы, бульвары, сады и аллеи, Мрамор и бронзовых статуй литье,— Это — мое!!.
Воем ответила Улица Главная. Стал богатырь. Загражден ему путь. Хищных стервятников стая бесславная Когти вонзила в рабочую грудь. Вмиг ощетинясь штыками и пиками, Главная Улица — страх позабыт! — Вся огласилася воплями дикими, Гиком п руганью, стонами, криками, Фырканьем конским и дробью копыт. Прыснули злобные пьяные шайки Из полицейских, жандармских засад: — Рысью... в атаку!
— Бери их в нагайки!
— Бей их прикладом!
— Гони их пазад!
— Шашкою, шашкой, которые с флагами, Чтобы вперед не сбирались ватагами, Знали б, ха-ха, свой станок и верстак, Так их! Так!!
— В мире подобного нет безобразия! — Темная масса!..
- Татарщина!..
—Азия!..
— Хамы!..
— Мерзавцы!..
— Скоты!..
— Подлецы!.. — Вышла на Главную рожа суконная! — Всыпала им жандармерия конная!
— Славно работали тоже донцы!
175


— Видели лозунги?
— Да, ядовитые!
— Чернь отступала, заметьте, грозя.
— Правда ль, что есть средь рабочих убитые? — Жертвы... Без жертв, моя прелесть, нельзя! — Впрок ли пойдут им уроки печальные?
— Что же, дорвутся до горшей беды!
Вновь засверкали витрины зеркальные.
Всюду кровавые смыты следы. Улица злого полна ликования, Залита светом вечерних огней. Чистая публика всякого звания Шаркает, чавкает снова на ней, Чавкает с пошло-тупою беспечностью, Меряя срок своих чавканий вечностью, Веруя твердо, что с рабской судьбой Стерпится, свыкнется «хам огорошенный», Что не вернется разбитый, отброшенный, Глухо рокочущий где-то прибой!
Снова...
Снова.
Бьет роковая волна...
Гнется гнилая основа...
Падает грузно стена.
— На!..
- На!..
— Раз-два, Сильно!..
— Раз-два, Дружно!.. — Раз-два, В ход!!.
Грянул семнадцатый год.
176


— Кто там?
Кто там
Хнычет испуганно: «Стой!»
— Кто по лихим живоглотам Выстрел дает холостой?
— Кто там виляет умильно? К черту господских пролаз!
— Раз-два, Сильно!..
— Е-ще
Раз!.. |
— Нам подхалимов не нужно! Власть — весь рабочий народ!
— Раз-два, Дружно!..
— Раз-два, В ход!
— Кто нас отсюдова тронет? Силы не сыщется той!
Главная Улица стонет Под пролетарской пятой!!
Эпилог
Петли, узлы — колеи исторической...
Пробил — второй или первый? — звонок. Грозные годы борьбы титанической — Вот наш победный лавровый венок!
Братья, не верьте баюканью льстивому: «Вы победители! Падаем ниц».
Хныканью также не верьте трусливому: «Нашим скитаньям не видно границ!»
177


Пусть нашу Улицу числят задворками Рядом с Проспектом врага — Мировым. Разве не держится он лишь подпорками И обольщеньем, уже не живым?!
Мы, наступая на пашу, на Главную, Разве потом не катилися вспять?
Но, отступая пред силой неравною, Мы наступали. Опять и опять.
Красного фронта всемирная линия Пусть перерывиста, пусть не ровна. Мы ль разразимся словами уныния?
Разве не крепнет, не крепнет она?
Стойте ж на страже добытого муками, Зорко следите за стрелкохт часов.
Даль сотрясается бодрыми звуками, Громом живых боевых голосов!
Братья, всмотритесь в огни отдаленные, Вслушайтесь в дальний рокочущий шум: Это резервы идут закаленные.
Т ру м-ту-ту-ту м! Трум-ту-ту-тум!
।
Движутся, движутся, движутся, движутся, В цепи железными звеньями нижутся, Поступью гулкою грозно идут, Грозно идут,
Идут,
Идут
На последний всемирный редут!..
1922
178


ЛЮБИМОМУ
Живые, думаем с волненьем о живом И верим, хоть исход опасности неведом, Что снова на посту ты станешь боевом, Чтоб к новым нас вести победам.
В опасности тесней смыкая фронт стальной, Завещанное нам тобой храня упорство, Мы возбужденно ждем победы основной, Которой кончишь ты, любимый наш, родной, С недугом злым единоборство!
1923
ВПЕРЁД И ВЫШЕ!
На ниве черной пахарь скромный, Тяну я свой нехитрый гуж.
Претит мне стих языколомный, Невразумительный к тому ж.
Держася формы четкой, строгой, С народным говором в ладу, Иду проторенной дорогой, Речь всем доступную веду.
Прост мой язык, и мысли тоже:
В них нет заумной новизны,— Как чистый ключ в кремнистом ложе, Они прозрачны и ясны.
Зато, когда задорным смехом Вспугну я всех гадюк и сов, В ответ звучат мне гулким эхом Мильоны бодрых голосов:
179


«Да-ешь?!» — «Да-ешь!» — В движенье массы. «Свалил?» — «Готово!» — «Будь здоров!» Как мне смешны тогда гримасы Литературных маклеров!
Нужна ли Правде позолота?
Мой честный стих, лети стрелой — Вперед и выше! — от болота Литературщины гнилой!
1924
СНЕЖИНКИ
Засыпала звериные тропинки Вчерашняя разгульная метель, И падают и падают снежинки На тихую, задумчивую ель.
Заковано тоскою ледяною Безмолвие убогих деревень. И снова он встает передо мною— Смертельною тоской пронзенный день.
Казалося: земля с пути свернула.
Казалося: весь мир покрыла тьма. И холодом отчаянья дохнула Испуганно-суровая зима.
Забуду ли народный плач у Горок \ И проводы вождя, и скорбь, и жуть, И тысячи лаптишек и опорок, За Лениным утаптывавших путь!
1 Горки — подмосковная деревня, где скончался В. И. Ленин.
180


(Пли лентою с пригорка до ложбинки, Со снежного сугроба на сугроб.
И падали, и падали снежинки
На ленинский — от снега белый — гроб.
1925
КЛЯТВА ЗАЙНЕТ
Поэма
1
Вошла и сказала ему: «Саламат!»
Мирза потянулся и хмыкнул в халат.
Жена у Мирзы — хоть картину пиши. — Якши!
Жена у Мирзы — его третья жена —
Юна и, как тополь высокий, стройна.
Средь женщин узбекских прекраснее нет Зайнет.
Узбекам, двум братьям ее удалым,
Большой за нее уплатил он калым, И третий замок он навесил на дверь
В ичкерь.
2
Под присмотром свирепой свекрови,
Злобно хмурившей брови,
Проходила Зайнет, прикрываясь чадрой, Мимо — страшно сказать! — «Комсомола», Где, гудя, как пчелиный встревоженный рой, Жизнью новой бурлила советская школа,
181


Где на все голоса и лады
Нараспев повторяли, твердили склады
Из украшенной ленинским обликом книжки Черноглазые бой-ребятишки: «Ну-дыр-бай бай-ляр-дан ер-ал-ды Ек-са-ляра бер-ды...»
Дома, сонный, обрюзглый, помятый, Ждал Зайнет ее муж и владыка, Мирза. И вздохнула Зайнет, опуская глаза: « Пр-ро-клятый!!»
3
«Велик Алла!
Велик Алла!» —
На минарете пел мулла
Святой напев молитвы краткой.
Презрев домашний произвол, Зайнет вбежала в «Комсомол», Скользнувши в дверь, как тень, украдкой. «Зайнет! Откуда ты, скажи, Пришла домой без паранджи?
Ты осквернила дом изменой!
Где ты была, шакалья кровь?» — Шипела яростно свекровь, Кривя злой рот, покрытый пеной.
И отвечала ей Зайнет:
«Была я там, где светит свет, Где учат ленинским законам, Где объясняют, как найти К свободе верные пути Узбекским девушкам и женам!»
182


А через день тупой Мирза, Покорных жен своих гроза, Рычал от злости и от боли: Он потерял Зайнет-жену. Зайнет бежала в Фергану, Зайнет спаслася от неволи!
4
Год тяжкого труда — по дням и по ночам — Прошел, как светлый сон, для боевой беглянки. С какою верою живой ее речам
Внимали бедные дехканки!
На фронте — шла она в разведку и в секрет. И басмачи не раз бранились бранью злобной: «Поймаем — пуля в лоб! У красных больше нет Другой разведчицы подобной!»
Рвалася к подвигам — и тем была жива, Всегда — на скакуне иль полковой двуколке. И легендарная уже росла молва
О черноглазой комсомолке.
5
Хмурый Мирза в Фергане В грязной сидит чайхане, Полон замыслом темным.
Дал, не скупясь, он монет, Кун за убийство Зайнет, Двум убийцам наемным.
Был их ответ: «Потерпи, Мы уж разыщем в степи След твоей комсомолки!»
Ночью, напавши на след, Смяли узбеки Зайнет, Словно дикие волки,
183


Рвали, оскалив клыки,
Жилы из левой руки,
— Будешь вечно калека! —
В шею, дробя позвонок, Острый вонзили клинок Два преступных узбека.
6
Прошло пять месяцев. Ферганская больница. Зайнет—в повязках вся, лицо—кровавый струп.
Нет, не кошмарный сон ей снится, Она — калека, полутруп.
Блуждает взор, и речь Зайнет звучит невнятно, Слух острый притуплен, трясется голова.
Врачи дивятся: «Непонятно,
Как ты осталася жива!»
Зайнет свезли в Москву. Москва сильна наукой.
Зайнет возвращены и речь, и взор, и слух.
И в комсомолке однорукой
Зажегся вновь бунтарский дух.
«Коммуниверситет трудящихся Востока» Зайнет мерещится во сне и наяву.
У гроба нового пророка
Она сказала: «Я живу!
И ты — живешь во мне заветами твоими. На родине моей — в кишлак из кишлака — Дехканкам темным я их понесу, пока Сумеет начертить твое родное имя
Моя последняя рука!»
1925
Пояснение некоторых слов:
Саламат — приветствие. Якши — хорошо. Калым — выкуп за невесту.Ичкерь — внутренний двор Дехканки — крестьянки. Чайхана — вроде чайной. Кишлак — деревня. Паранджа — лицевое покрывало. Кун — награда за месть.
184


ПАМЯТИ МИ ТОГО ДРУГА, БОЕВОГО ТОВАРИЩА
Друг, милый друг!.. Давно ль?.. Так ясно вспоминаю:
Агитку настрочив в один присест, Я врангельский тебе читаю «Манифест»:
«Ихь фанге ан. Я нашиваю».
Как над противником смеялись мы вдвоем!
«Ихь фанге ан!.. Ну до чего ж похоже!» Ты весь сиял: «У нас среди бойцов — подъем. Через недели две мы «нашинаем» тоже!»
Потом... мы на море смотрели в телескоп. «Что? Видно врангельцев?» —«Не видно.
Убежали».
Железною рукой в советские скрижали Вписал ты «Красный Перекоп»!
И вот... нежданно-роковое Свершилось что-то... Не пойму. Я к мертвому лицу склоняюсь твоему И вижу пред собой... лицо живое!
Стыдливо-целомудренный герой...
Твой образ вдохновит не одного поэта.
А я... Дрожит рука... И строк неровный строй Срывается... И скорбных мыслей рой
Нет сил облечь в слова прощального привета!..
1925
РАЗГАДКА
«Октябрьским» праздникам не все, не все им рады, Не все любуются на красные парады.
185


В то время как одни
Восторженно встречают эти дни,
Другие предаются плачу, Пытаясь разрешить мудреную задачу: «Какие силы нас спасут? Какой герой? Доколь советскую терпеть мы будем участь? Когда же рухнет он, проклятый новый строй? Чем объяснить его проклятую живучесть?
В чем зло?—шипят они.—Разгадка в чем? Ну в чем?!»
Шипят, наморщивши прожухлые морщины.
А молодая жизнь играет, бьет ключом, И «новый строй»—у новой годовщины!
Да, были времена!..
И поучительна седая старина.
«Душа» иародная сегодня ли раскрыта?
От пра-пра-прадедов идет народный сказ,
В нем — поэтический показ Простонародного мучительного быта. Не княжьи грамоты, не летописный свод. Что мог он записать, неграмотный народ? С усмешкой горькою и прибауткой грустной Он душу отводил в побаске, в сказке устной, С искусством гения зашифровавши в ней Мечты о красоте грядущих светлых дней.
Бывало, сколько раз бывало: Великий государь, боярин или князь Дремал, под пышное забравшись одеяло, А дед-баюн, скосясь на дрыхнущее сало, До полночи пред ним плел сказочную вязь.
Привыкнувши всю жизнь таиться
и бояться, Пред сильными ползя ползком, ложась ничком, Мужик прикинуться умеет дурачком, Когда над сильным он захочет посмеяться.
186


А в сказке был ему простор!
Он в сказке шельмовал царя и царский двор, Бояре были все прямые остолопы,
С холопами — цари, а пред царем — холопы. И всех — царя, бояр — дурачил кто?— сморчок, Не фряжский принц, не князь Тверской или
Смоленский,
А так — парнишка деревенский, Запечный богатырь, Ивашка-дурачок!
Нет, сказка не была пустою балагурью.
И «дурь» мужицкая была особой дурью.
Ни змей-горынычей, ни окиянских бурь Не трепетала эта дурь,
На трудный подвиг шла, на страшные
мытарства.
Ныряла в глубину, взлетала в высоту, Чтоб оттягать себе царевну-красоту
И за царевною — полцарства.
Жар-птицей бредила, ослепши в темноте.
Дворцы ей снилися — в бескрайней нищете,
Сгибаясь под господским гнетом, Искала для борьбы дубинку-самобой И, бездорожная, в лазури голубой
Летела птицей в край любой,
Обзаведясь ковром — волшебным самолетом. Голодною, сомлев от барского тягла, На отдых в хижину свою она брела, Голодною в тягло впрягалась спозаранку, Но в сказочных своих мечтах изобрела
Усладу, скатерть-самобранку,
В обычай стало ей пить мертвую, когда Дни мертвые ее из рук вон были худы, Но песенку про то, что кончится беда, Что где-то — поискать — живая есть вода, Ей пели гусли-самогуды.
187


Порою клином ей сходилася земля, Но оттого не став угрюмой нелюдимкой, А сердце сказкою-утехой веселя, Спасалася она под шапкой-невидимкой, Срывалась с места, «шла вразброд» И грела кистенем «лихой боярский род» Под боевую перекличку: «Сарынь на кичку!»
Не слышно клекота двуглавого орла, Истлели когти, клюв, два сломанных крыла. Русь черносошная доверилась Советам: Они несут ей всё, чего она ждала, Согласно сказочным заветам. Жар-птица?! Вот она, гляди: С гербом советским на груди Горит несчетными огнями!
Жар-птицей овладеть — все ночи станут днями. Русь темная была и — поросла быльем: Все наши города, посады, деревушки, До самой худенькой избушки и клетушки, Не брезгуя ничем, ни хлевом, ни жильем, Мы электричеством зальем!
Сверкай, советская деревня и столица!
Свет электрический — чем не твоя жар-птица? Теперь любуйся: вот она перед тобой Волшебная дубинка-самобой!
Враг знает, больно как дубинка эта бьется, Что Красной Армией зовется!
Вот артиллерия, вот конные полки,
Вот комсомольский цвет — герои-моряки, Вот неоглядные ряды стальной пехоты, — Над ними, в облаках, смотри, вблизи, вдали, Стальные реют журавли,—
То наши чудо-самолеты!
188


ГА вон по целине — на поприще ином —• Идет волшебник-агроном,
Целитель пахоты больной, ученый знахарь: Он знает, за какой землей уход какой, И знает он, что клад мужицкий под рукой, А рядом богатырь, железный самопахаръ, Прабабушке-сохе гудит заупокой.
Стихает здесь и там мужичья перебранка; Трехполье тощее оставив позади, Дивятся мужики, что их земля, гляди, Взаправду скатерть-самобранка!
А вон в избушке Пров, Авдотья, Клин, Панкрат Умильно слушают волшебный аппарат. Деревне по сердцу советские причуды!
Москва по радио ей голос подает, Про все, что деется на свете, знать дает: То наши гусли-самогуды!
Ивашка-дурачок, парнишка боевой, Полцарства добывал, рискуя головой. Ан вечно — на престол лишь заносил он ногу — Какой-то заяц роковой Перебегал ему дорогу!
Но был он выручен другим богатырем: Рабочий, бившийся без устали с царем, В час горький подоспел Ивашке на подмог^: «Эй паря-простота! Чудак же ты, ей-богу! Полцарства ты хотел? Все царство заберем!» «Все царство? — отвечал Ивашка. — Тож не худо!»
Вот было чудо!
Это чудо Зовется «Красным Октябрем»!
189


Так пролетарская решила все замашка! «Дворцами бредил ты, Ивашка?
На, получай дворец, где нежились цари!» И вот в Ливадии всем мужикам — смотри! — Рабочий преподнес, а не святой Егорий, Дворец — крестьянский санаторий!
«Души» мужицкой — в том господская беда — Не разгадали господа.
А сколько делали они лихих попыток, Чтоб от нее иметь свой даровой прибыток! За непокорное земное житие
Грозили ей в церквах загробной божьей местью И насмерть отравить пыталися ее Патриотическою лестью.
Порфироносные российские цари
Не раз пытались ей, жующей сухари, Внушить великие славянские начала: «Христолюбивая! Вперед!
За Русь святую!» Но молчала Христолюбивая, воды набравши в рот.
А те, чьи черепа пустые малоёмки, Твердили, что «душа народная — потемки» И русский-де народ — «загадочный народ»!
Загадка для господ была неразрешима — Разгадка не совсем по вкусу им была. И старина для них казалась нерушима.
Ан вот — вся старина разрушена дотла, Свершились наяву чудесные явленья, И над седым Кремлем — залог осуществленья Уже не сказочных, а ставших явью благ — Г о рит-полощет с я советский красный флаг!
1925
190


НИКТО НЕ ЗНАЛ..
(«22 апреля 1870 года»)
Был день как день, простой, обычный, Одетый в серенькую мглу.
Гремел сурово голос зычный Городового на углу.
Гордяся блеском камилавки, Служил в соборе протопоп. И у дверей питейной лавки Шумел с рассвета пьяный скоп. На рынке лаялись торговки, Жужжа, как мухи на меду. Мещанки, зарясь на обновки, Метались в ситцевом ряду. На дверь присутственного места Глядел мужик в немой тоске, — Пред ним обрывок «манифеста» Желтел на выцветшей доске. На каланче кружил пожарный, Как зверь, прикованный к кольцу, И солдатня под мат угарный Маршировала на плацу.
К реке вилась обозов лента. Шли бурлаки в мучной пыли. Куда-то рваного студента Чины конвойные вели. Какой-то выпивший фабричный Кричал, кого-то разнося: «Про-щай, студентик горемычный!»
Никто не знал, Россия вся Не знала, крест неся привычный, Что в этот день, такой обычный, В России... Ленин родился!
1927
191


ЯСНЕЕ ЯСНОГО
За последнее время наблюдается снижение добычи нефти в Мексике, которая начинает уступать в этом отношении Венецуэле (Ю. Америка).
(Из газет).
Нью-йоркские банкиры и дельцы
Доселе Мексику держали под уздцы:
Нет стран для них приманчивей, чем страны, Где нефтяные бьют фонтаны.
В Венецуэле, на беду, Нефть в истекающем году Так бурно захлестала, Что Мексика отстала: Венецуэла впереди.
Теперь того лишь и гляди, Что у нее появятся припадки Особой, нефтяной — так скажем — лихорадки, Потом произойдет борьба, переворот, Потом у берегов, чтоб «наводить порядки» Появится... нью-йоркский флот!
*
Чтоб это предсказать, не надо быть пророком Или кончать советский вуз.
Не натрудит мозгов над этаким уроком
И восьмилетний карапуз!
1927
НАС ПОБИТЬ, ПОБИТЬ ХОТЕЛИ!
Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, А мы тоже не сидели, Того ложидалися!
192


У китайцев генералы Всё вояки смелые: На рабочие кварталы Прут, как очумелые.
Под конец они, пройдохи, Так распетушилися: На советские «подвохи» Дать отпор решилися:
«Большевистскую заразу Уничтожить начисто!» Но их дело стало сразу Очень раскорячисто.
Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, Но мы тоже не сидели, Того дожи да лися!
Так махнули, Так тряхнули, Крепко так ответили. Что все Чжаны Сюэ-ляны
Живо дело сметили,
Застрочили быстро ноты Мирные и точные.
Мастера своей работы Мы, дальневосточные!
Наш ответ Чжан Сюэ-лянам — Схватка молодецкая, А рабочим и крестьянам — Дружба всесоветская!
’А7 Демьян Бедный
193


Нас побить, побить хотели, Нас побить пыталися, Но аты даром не сидели, Того дожидалися!
1929
О ПИСАТЕЛЬСКОМ ТРУДЕ
Склонясь к бумажному листу, Я — на посту.
У самой вражье-идейной границы, Где высятся грозно бойницы
И неприступные пролетарские стены, Я — часовой, ожидающий смены. Дослуживая мой срок боевой, Я — часовой.
И только.
Я никогда не был чванным нисколько. Заявляю прямо и раз навсегда Без ломания
И без брюзжания:
Весь я — производное труда И прилежания.
Никаких особых даров.
Работал вовсю, пока был здоров. Нынче не то здоровье, Не то полнокровье.
Старость не за горой.
Водопад мой играет последнею пеною. Я — не вождь, не «герой».
Но хочется так мне порой Поговорить с молодою сменою. Не ворчать, Не поучать,
194


Не сокрушенно головою качать, Не журить по-старчески всех оголтело. Это — последнее дело.
Противно даже думать об этом. Я буду доволен вполне, Если мой разговор будет ясным ответом На потоки вопросов, обращенных ко мне: «Как писателем стать?»
«Как вы стали поэтом? Поделитеся вашим секретом!» «Посылаю вам два стихотворения И басню «Свинья и чужой огород».
Жду вашего одобрения Или — наоборот».
Не раз я пытался делать усилие — На все письма давать непременно ответ. Но писем подобных такое обилие, Что сил моих нет, Да, сил моих нет Все стихи разобрать, все таланты увидеть И так отвечать, чтоб никого не обидеть, Никакой нет возможности При всей моей осторожности.
После ответного иного письма Бывал я обруган весьма и весьма. Человек, величавший меня поэтом, У меня с почтеньем искавший суда, Обидясь на суд, крыл меня же ответом: «Сам ты, дьявол, не гож никуда! Твое суждение глупо и вздорно!» Благодарю покорно!
Я честным судом человека уважил И — себе неприятеля нажил. Вот почему нынче сотни пакетов Лежат у меня без ответов.
7з7*
195


Лечить стихотворно-болезненный зуд... Нет, к этим делам больше я не причастен. А затем... Может быть, и взаправду мой суд Однобок и излишне пристрастен.
И сейчас я тоже никого не лечу. Я только хочу
В разговоре моем стихотворном Поговорить о главном, бесспорном, Без чего нет успеха ни в чем и нигде, О писательском — в частности — тяжком
и черном, Напряженно-упорном, Непрерывном труде.
Вот о чем у нас нынче — так и прелюде бывало! — Говорят и пишут до ужаса мало.
Убрали мы к дьяволу, скажем, Парнас, Ушли от превыспренних прежних сравнений, Но все же доселе, как нужно, у нас Не развенчан собой ослепленный, Самовлюбленный, Писательский неврастенический «гений». «Гений!», это порожденье глупцов И коварных льстецов, Это первопричина больных самомнений И печальных концов.
Подчеркиваю вторично И категорично, Чтоб сильней доказать мою тезу: Не лез я в «гении» сам и не лезу, — Я знаю, какие мне скромные средства Природой отпущены с детства.
Но при этаких средствах — поистине
скромных — Результатов порой достигал я огромных.
196


Достигал не всегда: Писал я неровно. Но я в цель иногда Попадал безусловно. Врагов мои песни весьма беспокоили, Причиняли порой им не мало вреда, Но эти удачи обычно мне стоили Большого труда, Очень, очень большого труда И обильного пота:
Работа всегда есть работа.
Зачем я стал бы это скрывать, Кого надувать?
Перед кем гениальничать, Зарываться, скандальничать?
Образ был бы не в точности верен — Сравнить себя с трудолюбивой пчелой, Но я все же скрывать не намерен, Что я очень гордился б такой похвалой. И к тому разговор мой весь клонится: Глуп, кто шумно за дутою славою гонится, Кто кривляется и ломается, В манифестах кичливых несет дребедень, А делом не занимается
Каждый день, Каждый день, Каждый день!
Гений, подлинный гений, бесспорный, Если он не работник упорный, Сколько б он ни шумел, свою славу трубя, Есть только лишь дробь самого себя. Кто хочет и мудро писать и напевно, Тот чеканит свой стиль ежедневно.
8 Демьян Бедный 197


«Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто ежедневно с бою их берет!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной, Дитя, и муж, и старец пусть идет».
Гете. «Фауст». Мы все в своем деле — солдаты, Залог чьих побед — в непрерывной борьбе. Творец приведенной выше цитаты Сам сказал о себе:
Меня всегда считали за особенного счастливца, и я не стану жаловаться и хулить течение моей жизни. Однако в сущности она была только труд и работа, и я могу сказать прямо, что вряд ли за свои семьдесят пять лет я провел четыре недели в свое удовольствие. Моя жизнь была вечным скатыванием камня, который требовалось подымать снова.
Гете. Разговоры, собранные Эккерманом. Запись от 27 января 1824 г.
А можно ли наш жизнетворческий строй Сравнить с той далекой-далекой порой, Когда Гете не мог оторваться от мифа О бесплодной работе Сизифа?
Наше время пное, Пролетарско-культурно-победно-стальное! Мы не зря ведь училпся в ленинской школе. Нам должно подтянуться тем боле, Чтоб в решающий час не попасть нам впросак. Наша литература — не дикое поле, Пролетарский писатель — не вольный казак. Не нужна, ни к чему нам порода писак Богемски-разгульной, ленивой повадки. Писатель культурно-творческой складки, Колоссальный, стихийно-могучий Бальзак, Болел разрешеньем «ужасной загадки»: Что в искусстве главнейшее — в литературе, В музыке, в живописи и в скульптуре?
198


Скульптура есть непрерывное осуществление ТОГО события, которое в живописи единственный раз и навеки олицетворялось именем Рафаэля! Разрешение этой ужасной загадки основано исключительно на непрерывном, постоянном труде, так как тут физические трудности должны быть настолько побеждены, рука должна быть до того выправлена, послушна и покорна, что скульптор может бороться заодно с тем неуловимым духовным началом, которое приходится олицетворять, облекая его плотью и кровью. Если бы Паганини, который умел передавать свою душу в струнах скрипки, провел три дня, не упражняясь в игре, он бы внезапно превратился в обыкновенного скрипача.
Непрерывный труд есть закон для искусства точно так же, как закон для существования, так как искусство есть идеальное творчество. Потому-то великие артисты, истинные поэты не ждут ни заказов, ни покупщиков: они производят сегодня, завтра, вечно. Из этого вытекает привычка к труду, это непрерывное столкновение с трудностями, поддерживающее их в постоянном сочетании с музой, с ее творческими силами. Канова жил в своей мастерской, и Вольтер жил у себя в кабинете. И Фидий и Гомер, должно быть, поступали так же.
Бальзак. «Бедные родственники». Собр. соч. ' в русск. перев. Изд. 1896 г. Т. П, с. 196—197.
Я наспех пишу. По заказу.
Всего не высказать сразу.
Тороплюсь основное сказать как-нибудь, Не дав своим мыслям надлежащей чеканки. Молодых творцов, лишь начавших свой путь, Спешу отвлечь от опасной приманки.
Нет «жрецов», «алтарей» и «лавровых венков», — Ни к чему атрибуты нам дряхлых веков И эстетическое худосочие.
Соцстроительство—дум наших всех средоточие. Мы у письменных наших — не столов,
а станков —
8*
199


Мастера и рабочие.
Подчинись трудовому режиму суровому, Осознав, как подъем наш опасен и крут, Окультурим и облагородим по-новому Боевой, пролетарский писательский труд!
1931
ДОРОГА ГИГАНТОВ
Призывно-бодрый клич и трудовой всполох...
В бетон и сталь свою переключая волю, Свершая славный путь на рубеже эпох, Горды мы жребием, нам выпавшим на долю.
Не малый путь лежит за нами, и видней Все, нами сбитые, заторы и помехи.
Пусть враг пророчит нам, что самых черных
дней
Еще должны мы ждать. Пусть! Чем борьба трудней,
Тем будут радостней добытые успехи.
Мы знаем: наш напор — он крепнет с каждым днем, Хотя каких бойцов работа подкосила!
Со сменой юною, клокочущей огнем Порыва бурного, с пути мы не свернем, И не собьет с него нас никакая сила.
В потомстве будет свят наш коллективный труд И святы имена всех, чей подъем был крут, Всех — от простых бойцов до вождевых талантов, 200


Всех — от искателей подземных жильных руд, Сталелитейщиков, ученых лаборантов, До пламенных певцов и музыкантов, — И путь, наш славный путь, потомки назовут Путем — строителей, дорогою —
гигантов.
1931
ПОРОГИ
В день пуска Днепростроя А. М. Горькому
Сегодня — день от всех отличный, Сегодня — праздник символичный: Сегодня утренней порой В наш боевой рабочий строй Победно входит «энергичный» Наш торжествующий герой — Электросильный Днепрострой. Как мы мечтали, как гадали, Как нажимали все педали, Как торопили дни, часы, Чтобы скорей мильонно-тонной Мускулатурою бетонной Он обрастал — кремнисто-донный Гигант невиданной красы!
Как много пигалиц пищало, Как много воронов вещало О «фантастической игре», «Затее дикой» на Днепре. И вот — затея стала фактом, Игра — великим, смелым актом, И мир, весь мир, в любой стране, Мир пролетарский — с теплой лаской, Мир буржуазный — с злой опаской,
201


С тоской, понятной нам вполне, Внимает радиоволне И ловит радостные хоры, Рабочий смех и разговоры, И — голос будущих судьбин — Гул торжествующих турбин! А там, за звуками, картина: Сталебетонная плогина, Замкнувши ток днепровских вод, Дает им новый, точный ход, Чтоб Украине, «неньке милой» Ч Они запели в наши дни Не то, что пели искони. Организованною силой Отныне сделались они!
Вперед днепровские пороги Не преградят уж им дороги, Не будет их водоворот Ломать челны, губить народ. Все вековечные заторы, Ликуя, волны погребли.
В глубоководные просторы Войдут морские корабли И станут гордо у плотины, Где чудо-электротурбины Дают — неслыханный захват — Мильярды сило-киловатт, Невидимых, но ощутимых Богатырей неутомимых, Отважных электросолдат, Всегда готовых вмиг, по знаку, За поворотом рычага, Лавиной ринуться в атаку На старо-косного врага,
1 Н е н ь к а - мать.
202


Который уж не будет боле Держать в убожестве, в неволе, И чудо-Днепр, и чудо-поле, И эти чудо-берега!
Взрывая скалы, землю роя, Водой Днепра пороги кроя, Мы на плотине Днепростроя Свершали подвиг трудовой. Темп забирая боевой, Мы до конца его не сдали И — средь машин, бетона, стали — В работе творчески-живой Мы, закаляясь, обрастали Мускулатурой волевой. На горе вражеским пророкам, Их предсказаньям вопреки, Мы повышали гонку срокам, Снуя по руслу и протокам В бетон закованной реки. Мы сдали творческий экзамен! Всей зло-пророческой гурьбе Теперь кричать «аминь» и «амен» Не нам придется, а себе.
Там, где с порогами в борьбе Вода, бурля, взметалась пылью, Где историческою былью Дышала каждая скала, Свершились дивные дела: Над ровной водной пеленою, Над новозданной глубиною, Гряду порогов поборов И к реву их неумолимы, Победу празднуя, зажгли мы —
203


Взамен угаснувших костров — Гирлянду солнц-прожекторов. Чтоб больше древние пороги Не заступали нам дороги К грядущей, сказочной судьбе, С водой и скалами в борьбе Мы не работали — горели!
Пороги есть в одном Днепре ли? Им в жизни не было числа.
Не позабыть всей тьмы и зла, Всей тяготы непереносной Минувшей жизни старо-косной: Она «порожиста» была.
Не только взрослые — и дети — В пучине жизни заодно, Разбившись о пороги эти, Метались горестно, бедно, В тоске — изранено смертельно — Метались брошенно, бездельно И опускалися «на дно».
О, сколько жизней, сил, талантов, Народных творческих гигантов, Топя тоску свою в вине, Тоску по жизни светлой, новой, С разумной творческой основой, Страдало, корчилось «на дне»! Их всех, чьи гибли дух и тело «На дне» погибельно-гнилом, Их сердце Горького узрело, И пожалело, и согрело Сердечно-ласковым теплом, И перед всем раскрыло светом: Кто погибал «на дне» на этом, Кого забросила сюда.
204


Кого измяла, сокрушила, Услады жизненной лишила, Лишила радостей труда Порогов жизненных гряда.
Работы горьковской итоги Росли пред нами вглубь и вширь. Он рвал проклятые пороги, Передовой наш богатырь, — В боях с ним вражеская стая Не мало понесла потерь, — Он шел, ряды врагов сметая, Как он сметает их теперь.
Ему, грозе дворцов, чертогов При старом строе, при царе, Ему, «взрывателю порогов», Тех, что мы рвали в Октябре, Ему, певцу иной культуры, Культуры нашей, трудовой, Ее стальной мускулатуры, Ее закалки волевой, Ему, чье знамя буревое Пред нами реет столько лет, Моим «Стихом о Днепрострое»^ О нашем энерго-герое, Я энергичный шлю привет!
1932
ЕЖ
Где объявился еж, змее уж там не место. «Вот черт щетинистый! Вот проклятущий бес-то!
Ну, погоди ужо: долг красен платежом!»
205


Змея задумала расправиться с ежом, Но, силы собственной на это не имея, Она пустилася вправлять мозги зверьку,
Хорьку:
«Приятель, погляди, что припасла к зиме я: Какого крупного ежа!
Вот закусить кем можно плотно!
Одначе, дружбою с тобой дорожа, Я это лакомство дарю тебе охотно. Попробуешь, хорек, ежиного мясца, Ввек не захочешь есть иного!» Хорьку заманчиво и ново
Ежа испробовать. Бьет у хорька слюнца: «С какого взять его конца?» «Бери с любого!
Бери с любого! —
Советует змея. — С любого, голубок!
Зубами можешь ты ему вцепиться в бок Иль распороть ему брюшину,
Лишь не зевай!»
Но еж свернулся уж в клубок. Хорь, изогнувши нервно спину, От хищной радости дрожа, Прыжком метнулся на ежа И напоролся... на щетину.
Змея шипит: «Дави! Дави его! Дави!..
Да что ты пятишься? Ополоумел, что ли?!»
А у хорька темно в глазах от боли
И морда вся в крови.
«Дави сама его! — сказал змее он злобно. — И ешь сама... без дележа.
Что до меня, то блюдо из ежа,
Мне кажется, не так-то уж съедобно!»
206


Мораль: враги б давно вонзили в нас клыки, Когда б от хищников, грозящих нам
войною, Не ограждали нас щетиною стальною Красноармейские штыки.
1933
ПЧЕЛА
В саду зеленом и густом
Пчела под розовым кустом Заботливо и радостно жужжала.
А под кустом змея лежала.
«Ах, пчелка, почему, скажи, судьба твоя Счастливее гораздо, чем моя?»
Сказала так пчеле змея:
«В одной чести с тобой мне быть бы надлежало.
Людей мое пугает жало, Но почему ж тогда тебе такая честь И ты среди людей летаешь так привольно?
И у тебя ведь жало есть, Которым жалишь ты, и жалишь очень больно!» «Скажу. Ты главного, я вижу, не учла, —
Змее ответила пчела, —
Что мы по-разному с тобою знамениты,
Что разное с тобой у нас житье-бытье, Что ты пускаешь в ход оружие свое Для нападения, я ж — только для защиты».
1933
207


УЛЬТРАКОРОТКАЯ ВОЛНА
Ультракороткие волны — подлинные «лучи смерти». В будущих войнах они будут играть решающую роль.
(Из буржуазных газет).
Ультракороткие волны с полным основанием можно назвать «лучами жизни». Они в советских лабораториях успешно применяются для консервирования молочных и овощных продуктов, пастеризации томатов, облучения зерен на предмет повышения урожайности и т. д. В клиниках они с разительным успехом использованы для излечения малярии.
(Из советских газет).
В писаньях прессы буржуазной За каждым словом западня, Уснащена приправой разной Одна и та же «злоба дня»,
Ее пройдохи-журналисты
С большою помпой подают, — На слух неопытный — солисты, Как будто разное поют:
Кто про мороз, а кто про иней, — Но партитура их одна.
Была недавно героиней «Ультракороткая волна».
О ней трубили так и этак, На лад различный расцветив, Но у статей и всех заметок Был общий, жуткий, лейтмотив.
208


Дав пищу хищному экстазу, Значенья мрачного полна, Орудьем смерти стала сразу Ультракороткая волна.
Заклокотало словоблудье Продажно-пишущей шпаны: «Какое мощное орудье Для истребительной войны!»
«Весь вражий фронт из дальней дали Сразим невидимой волной!» «Война, какой мы не видали, Перекроит весь шар земной!»
«Пред смертоносною волною Ничто все вражьи рубежи!» «Война!»
«Войны!»
«Войне!»
«Войною!»
На все склонялось падежи.
И лишь в одной стране, в Советской, Импульсов творческих полна, Содружна вузам, школе детской Ультракороткая волна.
Она — с подмогой аппаратов — Осуществлять привлечена «Пастеризацию томатов» И «облучение зерна»,
Она работница — на грядке, .
Она на ниве — хлебодар, Наносит гибельный удар Она в больницах лихорадке;
209


У нас — средь творческой структуры, Средь мирных подвигов страны, — Она — орудие культуры, А не орудие войны, —
Оценена иной ценою, У нас волшебная волна Не смертоносною волною, «Волною жизни» названа.
Крепя свои живые клетки, Цветет Советская страна.
В ней жизнетворческоп расцветки
Не только дивная волна:
Того же жизненного тона, Задачи той же зрелый плод — Стальная наша оборона, Красноармейский наш оплот, —
В броне военной арматуры Богатыри родной страны — Орудье мира и культуры, А не грабительской войны.
Но горе тем, кто с этой силой
Рискнет померяться в бою:
Оплатят собственной могилой
Они нахрапистость свою,
В часы ответной грозной кары
Они узнают, как сильны
Ультракороткие удары Бе стремительной волны!
1934
210


КРАСНОАРМЕЕЦ ИВАНОВ
Героическая повесть к пятнадцатилетию взятия Перекопа
Хотя писал я правду-матку, Все ж привлекал порой угадку, И опыт жизни, и чутье, Когда отрывками, враскладку, Вносилось медленно в тетрадку Повествование мое.
Оно писалося заочно, Не беспорочно в том, ином, Оно в подробностях не точно, Но очень точно в основном.
1
За сретеньем через неделю Сын у Лукерьи родился. Мать просияла сразу вся. Была пьяна она без хмелю. Сказал ей как-то муж, Егор: «Ты до каких же это пор Все подносить мне будешь дочек?» И вот другой уж разговор — Муж вышел весело во двор И крикнул свекру: «Тять! Сыночек!» У свекра, дедушки Луки, Тепло по телу до онучек, Во рту запрыгали пеньки, — Детишек любят старики.
Лука обрадовался: «Внучек!» Что дальше? Поп и кумовья. «Чей?» — справясь кратко о младенце, Сгреб деловито поп Илья
211


Полтину, хлеб и полотенце — Дар для духовного отца. «Ну, как же нам наречь мальца, Чтоб не висело имя гирей?.. Февраль... Десятое число... Кто в святцах значится?.. Порфирий!» Порфирию не повезло: Кум от Порфирия отрекся. «Хар-лам-пий...»
И Харлампий спекся: Был забракован он кумой. Как наиболее удобный, Был признан Прохор преподобный. Вернулись крестные домой. Стряхнув с себя в сенях порошу (Ведь дело было-то зимой), В избушке матери самой, Лукерье то-бишь, сдали ношу: «Вот принимай сыночка, Прошу!»
Так в книгу жизни без чинов (Не в них крестьянская основа) Был вписан Прохор Иванов, Сынок Егора Иванова И внучек дедушки Луки. «Ну, дедка, водку волоки!» Стол застучал веселым стуком. Обсели водку мужики.
Закуски всей — капуста с луком. «Егор, с сынком!»
«Хрен старый, с внуком!» «Пошли господь ему деньки Покраше наших!»
«Дай-то, боже!» «Егор, за Прошку по второй!»
212


«Лукерья, что ж ты? Выпей тоже! Сынок-то выдался -- геро-о-ой!» В год первый нынешнего века (Для хронологии строка) Так жизнь встречала человека, Точней — мужицкого сынка. Согласно прежним родословным Был человеком он условным Иль, выражаясь языком, У всех господ тогда обычным, В мальцах звался он тем «щенком» Что, взросши, станет горемычным, Забитым «серым мужиком».
Итак, в деревне Камышевой, Включенной в Жиздринский уезд, Прилиты водкою дешевой Рожденье Прошино и крест. Над этой важной пьяной вехой Качать ли скорбно головой? Хмель был единственной утехой Крестьянской жизни горевой. Все нахлесталися, понятно.
В избушке стало неопрятно. Под стол — сказать им не в укор — Свалился дед, за ним — Егор. Кума и кум — она «под мухой», Он распьяным-пьяным-пьяно, Икая на версту сивухой, Поволоклись домой давно.
Уж ночь зловещею старухой Глядела в мутное окно. Раскинув тонкие ручонки, Сморив себя в дневной возне, На печке спали две девчонки И братца видели во сне.
213


Лукерья — кто ж ее осудит! Порыв такой незаглушим — Гадала: «Сын!.. Какой он будет, Когда он вырастет большим?» Воспеты русские просторы, Но в них тонул... крестьянский вой. Есть деревушка под Москвой Со старой кличкою — Раздоры. Не кличка это, а печать, Клеймо враждебности отпетой. Могли б мы прежде кличкой этой Все деревушки величать.
Раздоры, вечные раздоры, Неумолкаемые споры Из-за лоскутных дележей, Картины мрачные разлада Старосемейного уклада, Когда у братьев, жен, мужей, Отцов, детей мозги мутило И при разделах доходило До потасовок и ножей.
Брат старший разорял меньшого, Меньшой — палил его дотла. Как все деревни, Камышева Полна раздорами была.
Егор недавно был солдатом. Вернувшись, не был принят братом. Кондрат Егора отделил, А заодно — без долгой речи — Как добрый сын, еще свалил Отца, Луку, ему на плечи.
Лишь в глупых выдумках слыла Деревня дружной и единой.
Егор с Кондратом пуповиной Был связан кровной, родила Их мать одна. (Звалась Ариной.)
214


II что же? Ненависть была Взаимно-братская — звериной. Двух братьев трудно примирить. Что ж про соседей говорить!
Людскому верить разговору - Судьба гадает без разбору: Кому плетет из роз венки, Кому дает всю жизнь пинки. Тот под гору, а этот в гору Пошли у деда, у Луки, Его родимые сынки.
Не повезло ни в чем Егору, И тут не так и там не в пору. Егор валился в бедняки.
Судьба Кондрату ворожила: Он — лютый выжига и жила — Тянулся явно в кулаки.
К Егору в гости на крестины Он не пришел и не был зван. А дома лаялся: «Болван! Всей пахоты полдесятины, Ни справы нет, ни животины, А он туда ж — плодить детей. Лукерья тоже, словно кошка, Рожать готова дважды в год. Богатство в дом: сы-ниш-ка! Прош-ка! Для дураков и то приплод!»
2
Я часть подробностей отброшу, Не стану ими донимать.
Совместно маленького Прошу Растили — дед, отец и мать.
215


Растили. Как тогда растили По деревушкам детвору? От груди на землю спустили, Ребенок ползал по двору, Потом он на ноги поднялся И, в рубашонке до пупа, За Жучкой по двору гонялся, Потом — на улицу тропа. Учила улица — не книжка — Уму и крепкому словцу. Лет в десять был уже парнишка Во всем помощником отцу, Прел на скамейке сельской школы И, разобравшись в букваре, Читал священные глаголы В евангелье и псалтыре.
Слеглась в мозгу его окрошка Из бога, ангелов, чертей, Царя, царицы, их детей.
Сам поп сказал однажды: «Прошка В деревне первый грамотей».
Скажу — хотя б скороговоркой,— Что жизнь былая вдоль и вкось Была покрыта черствой коркой, Проплесневевшею насквозь До .затхло пахнущего чрева. Но в «пятом» доблестном году Вся корка — барам на беду — Ломаться стала от нагрева. Я эту речь к тому веду, Что над деревней корка тоже Большие трещины дала: Мужик стал вдумчивей и строже Вникать в российские дела, Не затыкал, ушей уж плотно,
216


Ловил рабочую молву И вез из города охотно, Хоть было страшно и щекотно, Уже не сказку про Бову. Был рад он книжечке хорошей О светлой жизни, о земле, О мироедской кабале. Таная книжка перед Прошей Раз оказалась на столе. Что получилось в результате? Забыв свои тринадцать лет, Сынок безграмотному тяте Стал разъяснять в убогой хате, В чем корень всех крестьянских бед,— Сказавши правду, не навет, О дяде собственном, Кондрате, Что он кулак и мироед.
Через неделю до Кондрата Дошел про книжечку слушок. Кондрат, взъярившись до кишок, Охрипнув от густого мата, Грозился «Прошке-сморкачу»: «Ужо его я, супостата, Мне подвернется, проучу!» И до того вошел в горячку, Такую волю дал нутру, Что в кровь избил свою батрачку, Аксинью, Прошину сестру. Другая Прошина сестрица — Не от добра, как говорится,— Тож не росла в родном тепле, Батрача где-то на селе.
Все шло в деревне, как обычно: Бедняк мотался горемычно, А мироед и живоглот Себе наращивал живот;
217


Те, у кого водился скот, Спешили запастись кормами; Встал урожай пред закромами Стогами свежими, и вот — В разгар уборочных работ — Грозой, военными громами Взгремел «четырнадцатый год». Не так уж солнышко сияло, • Не так синели небеса;
Не так зарей кроваво-алой На травы падала роса; Не так над кровлями избушек Вилися белые дымки.
На царский фронт, под жерла пушек Пошли неволей мужики. Егор... Не долги были сборы: Война, как коршун, сразу — хвать! Пошел Егор, как все Егоры, За что-то с кем-то воевать.
Остался Проша с дедом, с маткой. Ей — с поседевшей головой, Склоненной часто пред лампадкой,— Пришлось не долго быть солдаткой: Письмо из части войсковой Ее сразило вестью краткой. Лукерья сделалась вдовой. Старик Лука походкой шаткой Ходил, бродил едва живой И вскоре помер. Дома, в поле, Стараясь матери помочь, Мужая с каждым днем все боле, Работал Проша день и ночь. Писать о том, что было дальше — Писать о том, что знают все: Воз вековой российской фальши Шел на последнем колесе.
218


Еще ухаб, и возу — крышка, Воз развалился. Дело — пас! Не спас царя Распутин Гришка, Буржуев Керенский не спас: ИхМ красных стрелок передвижка Обозначала смертный час: Пришел Октябрь. В Стране Советов Громами Ленинских декретов Заговорил рабочий класс.
3
Деревня скоро раскусила (Середняки и бедняки), Чем нам грозила вражья сила И что несли большевики.
Бело-эсеровскою корью, Там, где болели этой хворью, Переболели мужики.
Средь них пошла вовсю расслойка На эту сторону и ту.
Кулак увидел: неустойка! Уж ни угроза, ни попойка Не укрощают бедноту. Былому не было возврата, Бедняцкий облик был уж нов. Пошел на дядю, на Кондрата, Племянник, Прохор Иванов. Враги один другого жали Поочередно. Шли толчки. Кондрата сторону держали Деникины и Колчаки.
У Проши крепкою опорой Была рабочая Москва. Верх: стороне забрать которой В боях решалось года два.
219


Был Проша полон гордой страстью, Когда, дождавшися чреды, Был призван он Советской властью В красноармейские ряды.
Лет девятнадцать — что за годы, Но парень кряжистой породы И крепкой воли, ставши в строй, Свершал труднейшие походы, Как самый подлинный герой. И вот уж он под Перекопом. Задорно глядя на Сиваш, Смеялся он над белым скопом:
«Аминь! Конец приходит ваш!» Чтоб, сброд последней тли дворянской Лишив последнего гнезда, Тем порешить с войной гражданской, Из-под Варшавы из-под панской Был переброшен он сюда.
Огретый нами по затылку, Барон, как в щель поганый клоп, Забрался в крымскую бутылку И перекопской пробкой — хлоп! Но, на барона хлынув лавой, Наш красный фронт ударом в лоб Свел счеты с вражеской оравой, Неувядаемою славой
Покрыв советский Перекоп.
Тот полк испытанный, в котором Был Проша, честь завоевал: Он вражий фронт атаковал, Стремясь прорвать лихим напором, Заходом в тыл, Турецкий вал.
Бойцов разил огонь шрапнельный, Но — уж они на берегу.
220


Неотразим удар смертельный По ошалелому врагу!
Уж вражий фронт — не фронт, а каша.
«Эй, наша, братики, берет!»
Стал Проша, выйдя из Сиваша, Готовый ринуться вперед.
Но в этот миг — пред самой целью — Ему, чьим ранам под шинелью Терялось точное число, Белогвардейскою шрапнелью На части сердце разнесло.
Стыдливо-скромный, как девица, Но с дерзкой смелостью орла, Он пал, как скошенная птица, Раскинув руки — два крыла.
Угасли щек румянец нежный И тела юного тепло.
Под утро тиною прибрежной Холодный труп заволокло. ...Победа. Краткий отдых в поле. Бойцы раздули огонек.
«Эх, не видать нам Проши боле!» «Жаль. Был геройский паренек!»
4
«Правда» 25 августа 1935 г.
Армянок (Крым) 24 августа. (По телеграфу.) Кузнец колхоза «Красный полуостров» Иван Павлов, собирая картечь в обмелевшем Сиваше, обнаружил тело красноармейца, убитого белогвардейцами в бою под Перекопом в 1920 году.
Находясь в пропитанной солью тине, труп хорошо сохранился. На теле отчетливо видна шрапнельная рана в области сердца.
В одном сохранившемся документе сказано: «Дано сие удостоверение от сельского совета А...вской волости, ...ской губернии, Прохору Иванову, который
221


действительно мобилизован приказом Советской власти на действительную военную службу в ряды Красной Армии, 1901 года рождения».
Тело бойца Красной Армии перевезено в Армянск. Погибший в бою 15 лет назад красноармеец Прохор Иванов похоронен с воинскими почестями.
Пятнадцать лет прошло — не мало - С той исторической поры, Когда, у гада вырвав жало, Мы все, что фронт его держало, Из крымской выбили норы.
Незабываемое дело
Незабываемых сынов
Страны родной, громивших смело Белогвардейцев и панов, Дыханьем нашим овладело, Когда твое нашли мы тело, Красноармеец Иванов.
Ты — неизвестный — стал известным,
Убитый — снова стал живым, Живым примером повсеместным Несокрушимо-стойким, честным Героям нашим боевым.
Живой твой образ — он повсюду.
Нет, не убито, не мертво: В строенье жизни, равной чуду, Передалось родному люду Биенье сердца твоего.
Ты — соучастник в общей доле.
В сталеупорной нашей воле Мы видим волю и твою, — В потоке силы — в цехе, в поле, В подземной шахте, в новой школе — Мы видим силу и твою,—
222


В советском творческом обличье Обличье видим и твое,— В гигантском Партии величье Величье видим и твое.
Враги вкруг нас шипят недаром: 11м сознавать невмоготу, Каким — ири натиске их яром — Мы им ответим контрударом По их прогнившему хребту.
Мы укрепляем нашу силу,
Мы все в работе — стар и мал, Чтоб сбавить вражьим бандам пылу, Чтоб дать отпор «свиному рылу» И — при нужде — и в лоб и с тылу Атаковать «фашистский вал».
Стальные выковав доспехи, Мы, если грянут вновь бои, Сметем с дороги все помехи. И эти новые успехи — Успехи будут и твои.
Герой не гибнет, умирая: Двойная жизнь ему дана, И эта жизнь его вторая Бессмертной славою полна.
Ты, в годы вражеской облавы Гроза баронов и панов, Боец простой и величавый, Войдешь в блистательные главы Летописанья нашей славы, Красноармеец Иванов!
223


КОГО МЫ БИЛИ
КОРНИЛОВ
Вот Корнилов, гнус отборный, Был Советам враг упорный. Поднял бунт пред Октябрем: «Все Советы уберем!
Все Советы уберем, Заживем опять с царем!» Ждал погодки, встретил вьюгу. В Октябре подался к югу. Объявившись на Дону, Против нас повел войну.
Получил за это плату:
В лоб советскую гранату.
КРАСНОВ
Как громили мы Краснова! Разгромив, громили снова И добили б до конца,— Не догнали подлеца.
Убежав в чужие страны, Нынче он строчит романы, Как жилось ему в былом «Под двуглавым...» Под Орлом.
Настрочив кусок романа, Плачет он у чемодана: «Съела моль му-у-ундир... шта-ны-ы-ы-ы, Потускнели галуны-ы-ы-ы ».
ДЕНИКИН
Вот Деникин — тоже номер!
Он, слыхать, еще не помер, Но, слыхать, у старика И досель трещат бока.
224


То-то был ретив не в меру.
«За отечество, за веру И за батюшку-царя» До Орла кричал: «Ур-р-ря!» Докричался до отказу. За Орлом охрип он сразу И вовсю назад подул, Захрипевши: «Кар-ра-ул!» Дорвался почти до Тулы. Получив, однако, в скулы, После многих жарких бань Откатился на Кубань, Где, хвативши также горя, Без оглядки мчал до моря. На кораблике — удал! — За границу тягу дал.
ш КУ р о
Слыл Шкуро — по зверству — волком, Но, удрав от нас пешком, Торговал с немалым толком Где-то выкраденным шелком И солдатским табаком.
Нынче ездит «по Европам» С небольшим казацким скопом Ради скачки верховой На арене... цирковой.
МАМОНТОВ
Это Л/кшжтов-вояка, Слава чья была двояка, Такова и до сих пор: — Генерал и вместе — вор! «Ой да, ой да... Ой да, эй да!» — Пел он весело до «рейда»,
225


После рейда ж только «ой» - Кое-как ушел живой;
Вдруг скапутился он сразу, Получивши то ль заразу, То ль в стакане тайный яд. По Деникина приказу Был отравлен, говорят, Из-за зависти ль, дележки Протянул внезапно ножки.
колчак
Адмирал Колчак, гляди-ко, Как он выпятился дико. Было радостью врагу Видеть трупы на снегу Средь сибирского пространства: Трупы бедного крестьянства И рабочих сверхбойцов. Но за этих мертвецов Получил Колчак награду: Мы ему, лихому гаду, В снежный сбив его сугроб, Тож вогнали пулю в лоб.
АННЕНКОВ
Сел восставших усмиритель, Душегуб и разоритель, Искривившись, псом глядит Борька Анненков, бандит. Звал себя он атаманом, Разговаривал наганом; Офицерской злобой пьян, Не щадя, губил крестьян, Убивал их и тиранил, Их невест и жен поганил.
226


Много сделано вреда, Где прошла его орда. Из Сибири дал он тягу. Все ж накрыли мы беднягу, Дали суд по всей вине И — поставили к стене.
СЕМЕНОВ
Вот Семенов, атаман, Тоже помнил свой карман. Крепко грабил Забайкалье. Удалось бежать каналье. Утвердился он в правах На японских островах. Став отпетым самураем, Заменил «ура» «банзаем» И, как истый самурай, Глаз косит на русский край. Ход сыскал к японцам в штабы: «Эх, война бы! Ух, война бы! Ай, ура! Ур... зай! Банзай! Поскорее налезай!» Заявленья. Письма. Встречи. Соблазнительные речи! «Ай, хорош советский мед!» Видит око — зуб неймет!
ХОРВАТ
Хорват — страшный, длинный, старый, Был палач в Сибири ярый И в Приморье лютый ^верь, Получивши по кубышке, Эта заваль — понаслышке — «Объяпонилась» теперь.
227


ЮДЕНИЧ
Генерал Юденич бравый, Тоже был палач кровавый, Прорывался в Ленинград, Чтоб устроить там парад: Не скупился на эффекты, Разукрасить все проспекты, На оплечья фонарей Понавесить бунтарей.
Получил под поясницу, И Юденич за границу Без оглядки тож подрал, Где тринадцать лет хворал И намедни, помер в Ницце — В венерической больнице Под военно-белый плач: «Помер истинный палач!»
МИЛЛЕР
Злой в Архангельске палач, Миллер ждал в борьбе удач, Шел с «антантовской» подмогой На Москву прямой дорогой: «Раз! Два! Раз! Два!
Вир марширен нах Москва!» Сколько было шмерцу герцу, Иль, по-русски,— боли сердцу: Не попал в Москву милок! Получил от нас он перцу, Еле ноги уволок!
228


МАХНО
Был Махно — бандит такой.
Со святыми упокой!
В нашей стройке грандиозной Был он выброшенным пнем. Так чудно в стране колхозной Вспоминать теперь о нем!
ВРАНГЕЛЬ
Герр барон фон Врангель. Тоже — Видно аспида по роже — Был, хоть «русская душа», Человек не караша!
Говорил по-русски скверно И свирепствовал безмерно. Мы, зажав его в Крыму, Крепко всыпали ему.
Бросив фронт под Перекопом, Он подрал от нас галопом.
Убежал баронский гнус.
За советским за кордоном Это б нынешним баронам Намотать себе на ус!
♦
Мы с улыбкою презренья Вспоминаем ряд имен, Чьих поверженных знамен После жаркой с нами схватки Перетлевшие остатки
Уж ничто не обновит:
Жалок их позорный вид, Как жалка, гнусна порода Догнивающего сброд а*
229


Что гниет от нас вдали, Точно рыба на мели.
Вид полезный в высшей мере Тем, кто — с тягой к злой афере, Злобно выпялив белки, Против нас острит клыки.
1935
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
Штыком пронзенный «голубь мира» — Фашистских планов первый акт, Картина эта не сатира, А надвигающийся факт.
Мы видим пред собой воочью, Кто мир пытается взорвать, О планах чьих и днем и ночью Нам невозможно забывать.
Крепя свой фронт стальной всечасно, Мы говорим об этом ясно, Чтоб враг, оскаливший свой клык, Заране знал бы, как опасно Эмблему мира брать на штык.
1936
ДРАЙ ПЕТУК!
Баллада
Офицер фашистский роту По-фашистски просвещал, Мародерскую работу Ей на фронте обещал:
230


«Птис ви есть хотель? По-руски Знайте слов немяожка штук: Энтен — утки, гензе — гуски, Вместа гуски — драй петук!»
Офицер фашистский роту Мародерству обучал, Не смягчая ни на йоту Основных его начал: «Мародерство есть без шутки Блакароднейший наук.
Гензе — гуски, энтен — утки, Вместа гуски — драй петук!
Грабьте птис в любой колхоза. Птис во всех дворах гуляйт. Всех мужик пугайт с угроза. Не боится? Застреляйт!
Змело требовайт закуски, Виривайт ее из рук.
Энтен — утки, гензе — гуски, Вместа гуски — драй петук!»
Но советская пехота
Немцев встретила на честь: Полегла почти вся рота, Остальным хотелось есть, Отощалые желудки Натерпелись адских мук. Гензе — гуски, энтен — утки, Вместа гуски — драй петук!
Ворвалися мародеры В украинское село, А «по-руски» разговоры Позабыли, как назло.
231


Кто-то вдруг припомнил фразу После дьявольских потуг. По дворам фашисты сразу Заорали: «Драй петук!»
Ели, пили, веселились... Сном закончив пьяный пир, В ту же ночь переселились Немцы все в загробный мир. Партизаны, из засады Налетев, как сонных мух, Их избили без пощады: «Вот вам, гады, Драй петук!»
В Киле, в Гамбурге, в Берлине Слез не выплакать очам. Мародеров семьи ныне С дрожью слышат по ночам: Кто-то дверь легонько тронет, Постучится — тук, тук, тук! И всю ночь надрывно стонет: «Драй петук!.. Драй петук!.. Драй петук!..»
1941
ГИТЛЕР И СМЕРТЬ
Сил самых мерзостных подручный, Шагает Гитлер-людоед.
С ним рядом спутник неразлучный Свой оставляет мертвый след. Они пройдут по ниве тучной, И нивы тучной больше нет.
232


Сады лишаются в мгновенье Своей красы, своих плодов. Зловещей пары появленье Под гул оружья всех родов Уничтожает населенье Цветущих сел и городов.
Но, полный пьяного угару, Как натиск вражеский ни яр, Враги узнают нашу кару В тот час, когда — и млад и стар — Обрушим мы на эту пару Наш сокрушительный удар!
1941
Я ВЕРЮ В СВОЙ НАРОД
Пусть приняла борьба опасный оборот, Пусть немцы тешатся фашистскою химерой, Мы отразим врагов. Я верю в свой народ Несокрушимою тысячелетней верой.
Он много испытал. Был путь его тернист. Но не затем зовет он родину святою, Чтоб попирал ее фашист Своею грязною пятою.
За всю историю суровую свою
Какую стойкую он выявил живучесть,
Какую в грозный час он показал могучесть, Громя лихих врагов в решающем бою!
Остервенелую фашистскую змею Ждет та же злая вражья участь!
9 Демьян Бедный 233


Да, не легка борьба. Но мы ведь не одни Во вражеском тылу тревожные огни.
Борьба кипит. Она в разгаре.
Мы разгромим врагов. Не за горами дни, Когда подвергнутся они Заслуженной и неизбежной каре.
Она напишется отточенным штыком
Перед разгромленной фашистскою оравой: «Покончить навсегда с проклятым гнойником, Мир отравляющим смертельною отравой!»
1941
СЧАСТЛИВЫЙ БЕНИТО
С фронта русского Бенито Шлет невесте письмецо. Он воюет знаменито. Результаты — налицо.
«Что за люди, миа Бьянка, В этой чертовой стране: Здесь крестьянин и крестьянка — Партизан иль партизанка,— Все участвуют в войне!
Надо быть всегда на страже: Люди скрытны и хитры. Здесь приходится нам даже Опасаться детворы.
Случай был — один из многих: Пред йзбушкою одной Три подростка босоногих В пляс пустились озорной.
234


Мы смеялись, чужестранцы — Немцы, венгры, итальянцы,— Ухватившись за бока. Есть ли где на свете танцы Удалее гопака?!
Но когда мы все, солдаты, Закричали: «Молодцы!» — Полетели в нас гранаты! Вот они какие хваты, Украинские мальцы!
Грохот, вопли, стоны, охи...
Той порой мальчишки — фить! «Плясунов» средь суматохи Было некому ловить.
Три советских пионера
Нам сплясали мастерски: От красавца офицера Лишь осталися куски,
Десять с ним солдат убито, Вдвое — раненых; средь них Я, удачливый Бенито, Твой возлюбленный жених.
Сохранен святою девой, Счастлив я. Тебе привет Я пишу рукою... левой. Потому что — правой нет!»
1941
9*
235


РУССКИЕ ДЕВУШКИ
Зеркальная гладь серебристой речушки В зеленой оправе из ивовых лоз, Ленивый призыв разомлевшей лягушки, Мелькание белых и синих стрекоз, Табун загорелых, шумливых детишек В сверкании солнечном радужных брызг, Задорные личики Мишек, Аришек, И всплески, и смех, и восторженный визг. У Вани — льняной, солнцем выжженный волос, Загар — отойдет разве поздней зимой. Малец разыгрался, а маменькин голос Зовет почему-то: «Ванюша-а! Домо-о-ой!»
У мамки — он знает — большая забота: С хозяйством управься, за всем присмотри,— У взрослых в деревне и в поле работа Идет хлопотливо с зари до зари,— А вечером в роще зальется гармошка И девичьи будут звенеть голоса. «Сестре гармонист шибко нравится, Прошка,— О нем говорят: комсомолец — краса!» Но дома — лицо было мамки сурово, Все с тятей о чем-то шепталась она, Дошло до Ванюши одно только слово, Ему непонятное слово — «война».
Сестрица роняла то миску, то ложки, И мать ей за это не стала пенять. А вечером не было слышно гармошки И девичьих песен. Чудно. Не понять. I
Анюта прощалася утречком с Прошей: «Героем себя окажи на войне!
Прощай, мой любимый, прощай, мой хороший! — Прижалась к нему,— Вспоминай обо мне!»
236


А тятя сказал: «Будь я, парень, моложе... Хотя — при нужде — молодых упрежу!» «Я, — Ваня решил, — когда вырасту, тоже Героем себя на войне окажу!»
Осенняя рябь потемневшей речушки Уже не манила к себе детворы.
Ушли мужики из деревни «Верхушки», Оставив на женщин родные дворы. А ночью однажды, осипший от воя, Ее разбудил чей-то голос: «Беда!
Наш фронт отошел после жаркого боя! Спасайтеся! Немцы подходят сюда!»
Под утро уже полдеревни горело, Металася огненным вихрем гроза. У Ваниной мамки лицо побурело, У Ани, как угли, сверкали глаза. В избу вдруг вломилися страшные люди, В кровь мамку избили, расшибли ей бровь, Сестрицу щипали, хватали за груди: «Ти будешь иметь з нами сильный любовь!»
Ванюшу толчками затискали в угол. Ограбили все, не оставив зерна.
Ванюша глядел на невиданных пугал И думал, что это совсем не война, Что Проше сестрица сказала недаром: «Героем себя окажи на войне!», Что тятя ушел не за тем, чтоб пожаром Деревню сжигать и жестоким ударом Бить в кровь чью-то мамку в чужой стороне.
Всю зиму в «Верхушках» враги лютовали, Подчистили все — до гнилых сухарей, А ранней весною приказом созвали Всех девушек и молодых матерей.
237


Злой немец — все звали его офицером - Сказал им: «Ви есть наш рабочая зкот, Ми всех вас отправим мит з корым карьером В Германия наша на сельский работ!» Ответила Аня: «Пусть лучше я сгину, И сердце мое прорастет пусть травой!
До смерти земли я родной не покину: Отсюда меня не возьмешь ты живой!» За Анею то же сказали подружки. Злой немец взъярился: «Ах, ви не жалайт Уехать из ваша несчастный «Верхушки»! За это зейчас я вас всех застреляйт!» Пред целым немецким солдатским отрядом И их офицером с крестом на груди Стояли одиннадцать девушек рядом. Простившись с Ванюшею ласковым взглядом, Анюта сказала: «Ванёк, уходи!» К ней бросился Ваня и голосом детским Прикрикнул на немца: «Сестрицу не тронь!» Но голосом хриплым, пропойным, немецким Злой немец скомандовал: «Фёйер! Огонь!» Упали, не вскрикнули девушки. Ваня Упал окровавленный рядом с сестрой.
Злой немец сказал, по-солдатски чеканя: «У рузких один будет меньше керой!» Все было так просто — не выдумать проще: Средь ночи заплаканный месяц глядел, Как старые матери, шаткие мощи, Тайком хоронили в березовой роще Дитя и одиннадцать девичьих тел.
Бойцы, не забудем деревни «Верхушки», Где, с жизнью прощаясь, подростки-подружки Не дрогнули, нет, как был ворог ни лют! Сметая врагов, все советские пушки В их честь боевой прогрохочут салют!
238


В их честь выйдет снайпер на подвиг-охоту И метку отметит — «сто сорок второй»! Рассказом о них вдохновит свою роту И ринется в схватку отважный герой! Герой по-геройски убийцам ответит, Себя обессмертив на все времена, И подвиг героя любовно отметит Родная, великая наша страна!
Ио... если — без чести, без стойкости твердой — Кто плен предпочтет смерти славной и гордой, Кто долг свой забудет — «борися и мсти!», Кого пред немецкой звериною мордой Начнет лихорадка со страху трясти, Кто робко опустит дрожащие веки И шею подставит чужому ярму, Тот Родиной будет отвержен навеки: На свет не родиться бы лучше ему!
1942
РУССКАЯ ЖЕНЩИНА
В «двенадцатом году» — кавалерист-девица И в «Крымскую войну» — отважная сестрица, Она в дни Октября в «семнадцатом году» Шла в Красной гвардии в передовохМ ряду. Да, русской женщине недаром мир дивится! II не читали ль мы о немцах в эти дни, Как напоролися они На героиню-сталинградку.
Она, взамен того, чтоб указать пути
Врагам, как дом — для них опасный — обойти. Их вывела на тесную площадку Под самый наш огонь и крикнула бойцам: «Стреляйте, милые, по этим подлецам!»
239


Пусть стала жертвою она немецкой мести, Она пред миром всем раскрыла, как велик Дух русской женщины и как прекрасен лик, Суровый лик ее, готовой каждый миг На подвиг доблести и чести!
1942


*
«ОКНА ТАСС»
ФАШИСТСКАЯ ВОРОНА, ИЛИ ЭРЗАЦ-ПАВА
С воровскою, с уголовною сноровкой Занялась ворона-дура маскировкой: В хвост воткнули ей, вороне, павьи перья. «Покор-р-рить — кар! кар! — весь мир могу теперь я!» Геббельс взвыл: «Мейн бравер фюрер! Мейне пава!
Ждет тебя победоноснейшая слава!»
Полетела эрзац-пава по Европам, Наследила эрзац-пава не сиропом, Кровью, смертью, разореньем наследила, Затрубила: «Весь я Запад победила!
Остается мне дорваться до Востока: Я расправлюся с Москвой в мгновенье ока!»
Но колючим оказался фронт восточный. Был успех у злой вороны, да не прочный: Под Москвою, под советскою столицей, Грянул гром над разьярившеюся птицей. Не ждала она подобного урона, Растеряла павьи перья все ворона! Просчиталась птица подлая, ошиблась. «Я жива! — она кричит.— Я не расшиблась! Я окрепну, я поправлюся весною!»
241


Но — стальною наступаем мы стеною! Но — могуча наша сила — оборона! Мы добьем тебя, фашистская ворона!
1942
ГОРДОСТЬ РОДИНЫ
Победоносные страна ведет бои.
Народной доблести не выразить словами. «Герои, сыновья мои,
Мать-Родина гордится вами!»
1942
ГЕРИНГ, ПАЛАЧ-ВАМПИР, ФАШИСТСКИЙ ОБЕР-БАНКПР
Карьеры Геринга кровавого начало.
В пивной бандитское чудовище мычало: «Какой же это пир — сосать из кружки бир?!» Ему мерещился иной, кровавый пир.
Бандит стал палачом. Палач стал богачом. Забив немецкие мозги фашистским сором, Став зверски промышлять соседних стран разором, И нас решил он — вот ожегся гад на чем! — Поработить огнем фашистским и мечом.
Но подошла гроза к фашистскому генштабу. Как ни топорщится и чем нам ни грозит Фашистский гад, банкир и хищный паразит, Стальной советский штык, с ног сбивши эту жабу, Свернет ей позвонки и шею ей пронзит!
1942
242


«фашистский рай»
Палач и жертва. Резкий свист Бича. Казнят не- иноземца, А провинившегося немца За то, что он — антифашист!
У женщин, у живых мощей, Берут последние обноски, Всё грабят — вплоть до детской соски. Сбор — «добровольный сбор» — вещей!
Приемов «вежливых» показ (Таков фашистский был приказ). Прилавок. Ни одной вещицы.
Но — вправлен «вежливый отказ» В эрзац-улыбку продавщицы!
«Фриц» заслужил билет в балет.
— Любуйтесь танцами, обрубки! — Жена, чтоб не попасть в ответ, Сердечком складывает губки.
— Улыбок! Хмурость — под запрет! — «Фашистский рай» — собачий бред!
1942
ПОДЛУЮ ТВАРЬ - НА ФОНАРЬ!
«Лаваль, кто он? Его багаж?» «Торгаш».
«Чем он торгует, черт возьми?»
«Людьми».
«Своею, стало быть, родной...»
«Страной».
243


«Французов продает, как скот?» «Вот, вот!»
«Он немцам выполнит наряд?» «Навряд».
«Кто портит гаду оборот?» «Народ».
«Французы все настороже?» «Уже».
«Так он сидит как на ноже?» «Уже».
«К зиме продержится Лаваль?» «Едва ль».
«Не избежит злодей суда?»
«О да!»
«Получит, значит, эта тварь...» «Фонарь!»
1942
ФАШИСТСКАЯ «ФОРТУНА»
Пред нами главные фашистские уроды, Всем их проклятые известны имена.
Кому — война, Кому — доходы. Фашистская «фортуна» — вот она, Особой, так сказать, бандитской моды.
1942
ЗНАК ЛЮБВИ НАРОДНОЙ
Бери, защитник наш отважный, Предмет любой:
Наш дар — продукт отборный, важный Перед тобой.
244


На вкус на свой, тебе угодный, Любой предмет
Прими, как знак любви народной: Ей меры нет!
, 1942
НЕМЦЫ ГОРЮЮТ: РУССКИЕ НЕ ПО ПРАВИЛАМ ВОЮЮТ!
Геббельс хочет скрыть тревогу: Русским ставит он в вину, Что они ведут, ей-богу, Не по правилам войну!
Что сказать бойцам советским? «Бьем мы гадов, не таим, Не по правилам немецким, А по правилам своим!»
1942
СВЕРХУГОЛОВНЫЙ ЭКСПОНАТ
Фашистский «фюрер», предводитель, Виновник величайших бед, Разбойник лютый и грабитель, Детоубийца, людоед, Он будет связан, ввержен в клетку, На клетке сделают отметку С обозначеньем: «Гитлер. Гад» («сверхуголовный экспонат!»). Гнус, презираемый всем светом, Бандит, готовый со стилетом Ворваться в каждый мирный дом, Предстанет в диком виде этом Перед карающим судом.
1942
245


БОЕВОЙ СИГНАЛ
Прекрасной Франции поруганная честь, У। роза смертная ее культуре, жизни.
Нетэн с Лавалем... Как приятна будет весть О том, что Францией под клич народный —
„ «месть» —
Растоптаны предательские слизни.
Нет, гордой Франции фашистский злой полон Не долго уж терпеть: в огнях уж небосклон, ,
Уж слышатся со всех сторон
Сил нарастающих грозовые раскаты, И героический Тулон
Дал боевой сигнал: «Ускорить час расплаты!»
1942
МЕСТЬ
Легенда
С грустной матерью, ставшей недавно вдовой, Мальчик маленький жил в Верее пдд Москвой. Голубятник он ласковый был и умелый Как-то утром — при солнечном первом луче — Мальчик с голубем белым на левом плече Вдруг без крика на снег повалился, на белый, К солнцу лик обернув помертвелый.
Вечным сном он в могиле безвременной спит.
Был он немцем убит.
Но о нем — неживом — пошли слухи живые, Проникая к врагам через их рубежи, В их ряды, в охранения сторожевые, В их окопы и в их блиндажи.
246


*
По ночам, воскрешенный любовью народной, Из могилы холодной Русский мальчик встает
И навстречу немецкому фронту идет.
Его взгляд и презреньем сверкает и гневом.
И, все тот же— предсмертный! —храня его вид, Белый голубь сидит На плече его левом.
Ни травинки, ни кустика не шевеля, Через минные мальчик проходит поля, Чрез колюче-стальные проходит препоны, Чрез окопы немецкие и бастионы.
«Кто идет?» — ему немец кричит, часовой. «Месть!» — так мальчик ему отвечает.
«Кто идет?» — его немец другой Грозным криком встречает.
«Совесть!» — мальчик ему отвечает.
«Кто идет?» — третий немец вопрос задает. «Мысль!» — ответ русский мальчик дает. Вражьи пушки стреляют в него и винтовки, Самолеты ведут на него пикировки, Рвутся мины, и бомбы грохочут кругом, Но идет он спокойно пред пушечньш зевом, Белый голубь сидит на плече его левом.
Овладело безумие лютым врагом.
Страх у немцев сквозил в каждом слове и взгляде.
Била самых отпетых разбойников дрожь.
«С белым голубем мальчика видели...»
«Ложь!» «Нет, не ложь: его видели в третьей бригаде».
247


«Вздор, отъявленный вздор!»
«Нет, не вздор. Мальчик...»
«Вздор! Уходите вы к шуту!» «Вот он сам!»
Мальчик с голубем в ту же минуту Возникал, где о нем заходил разговор.
С взором грозным и полным немого укора Щел он медленным шагом, скрестив на груди Свои детские руки.
«Уйди же! Уйди!» — Выла воем звериным фашистская свора. «Ты не мною убит! Я тебя не встречал!» «И не мной!» — выли немцы, упав на колени. «И не мною!» Но мальчик молчал.
И тогда, убоявшись своих преступлений И возмездья за них, немцы все — кто куда, Чтоб спастися от кары, бежать от суда, — II ревели в предчувствии близкого краха, Как на бойне быки, помертвевши от страха. Страх охватывал тыл, проникал в города, Нарастая быстрее повальной заразы.
По немецким войскам полетели приказы С черепными значками, в тройном сургуче: «Ходит слух —- и ему не дается отпору, — Что тревожит наш фронт в полуночную пору Мальчик с голубем белым на левом плече. Запрещается верить подобному вздору, Говорить, даже думать о нем!»
Но о мальчике русском все ширилась повесть. В него веры не выжечь огнем, Потому — это месть, это мысль, это совесть!
И о нем говорят всюду ночью и днем.
248


Говорят, его видели под Сталинградом: По полям, где судилось немецким отрядам Лечь костьми на холодной, на снежной парче, Русский мальчик прошел с торжествующим взглядом, Мальчик с голубем белым на левом плече!
1943
БОГАТЫРСКИЙ НАКАЗ
Снявши шапку, в день морозный, Бородат, седоголов, (
Богатырь-силач колхозный Боевых — на подвиг грозный — Выпускает соколов: «Ой вы, соколы родные, Крепкогрудые, стальные, Час, минутка дорога!
Вылетайте на работу, Соколиную охоту, Бейте, соколы, с налету Распроклятого врага! Ни нутра его, ни пуха, Не щадите ничего, Чтоб в стране Советской — духа Не осталось от него!
1943
ГРОЗОВОЕ ПРЕДВЕСТИЕ
Таков фашистский мрачный фатум: Во славу фюрера-балды За отклоненный ультиматум Пожать кровавые плоды.
249


Фашистам не дано отсрочки, И сталинградские цветочки Им предвещают там и тут, Какие ягодки их ждут!
1943
НЕИЗБЕЖНОЕ
Глуша фашистский брех бравурный, Москву включивши в аппарат, Благоговейно мир культурный Внимает слову — Ленинград.
Уж сроки — верят все — недолги. Вновь прозвучат слова Москвы: «С врагом стряслося у Невы То, что стряслося с ним — у Волги!»
19-13
СЛАВА!
Есть символика в природе, В пышном солнечном восходе, Прочь гонящем темноту, Есть символика в народе, В трудовом ею бьпу, В историческом сиянье Боевых его годов, — Есть символика в названье Русских рек и городов.
Над великою Москвою, Над святыней мировою, Звезды вечности горят,
250


И над Волгой и МевоЮ Блещут славой боевою С младшим братом старший брат — Сталинград и Ленинград.
Ленинград со Сталинградом, Обменявшись братским взглядом, Завершают подвиг свой.
Сколько силы, воли твердой В их уверенной и гордой Перекличке боевой,
В их геройстве безграничном, В полыханье их знамен, В сочетанье символичном Их сверкающих имен!
На врага победным строем, Расправляясь с подлым сбродом, Наступает фронт стальной.
Слава воинам-героям!
Слава братским всем народам! Слава всей стране родной!
1943
ЗА НАМИ - РОДИНА СТОИТ!
Россия, — слово о тебе, О сказочной твоей судьбе, О мощи, гибельной для наглых сумасбродов, Пытавшихся грозой грабительских походов Сжечь все, что в доблестном твоем стоит гербе, О крепости твоих стальных основ и сводов, О героическом, испытанном в борьбе, Содружестве твоих народов!
251


Многоплемённая вёлиКая семья!
В едином строе бытия
Она слилась в одно и кровно и духовно: Мухтара мужеством любуется Илья, О подвигах Ильи, восторга не тая,
Мухтар слагает песнь любовно;
Самед на смерть идет, чтоб не погиб Семен, Собою жертвует Семен за жизнь Самеда, И перекличка их имен
Гремит в боях вокруг священных их знамен, Пароль их — Родина, и лозунг их — Победа!
Враг угрожает их родным полям, лесам, Родным лугам, горам, ущельям и долинам. Прислушайся к бойцам, к их грозным голосам: То рядом исполин с могучим исполином
В бой ринулись в строю едином, — Презренье, ненависть и месть фашистским псам В их львином натиске, в полете их орлином!
Сурово-боевым содружеством горды, Бойцы прошли сквозь днп неслыханной
страды,
Деля совместные и радости и беды, И осеняет их ряды Крыло сверкающей Победы!
Но потесненный враг еще не сломлен, нет!
Канун блистательных побед
Есть боевой канун наигрознейшей схватки.
Былинный помнить мы обязаны завет: «Не порешив врага, богатырям не след
Средь чиста поля на обед Открыто разбивать палатки;
252


Пока не размозжил ты черепа змеи, Успокоения не ведай!»
Нам предстоят еще тягчайшие бои
Пред тем, как увенчать все подвиги свои Всесокрушающей победой!
Фашистский лютый гад до смерти ядовит, Он яд опаснейший к концу борьбы таит. Богатыри, добьем израненного гада!
За нами Родина стоит!
Победа — доблести награда!
1943
ПАШИ ДЕТИ
Повесть 1
Гремели пушки за горой.
Служа в депо «Орел второй», Отец в тот день, такой угарный, Был в рейсе: вел состав товарный. Да, машинист он был — герой. Осталися под немчурою Мать с Таней, младшей их сестрою, И вот они — два огольца, Два разудалых молодца.
Спастись Володе и Сереже С Танюшей было б можно тоже, Но как больную мать спасти? Мальцы — взялась где сила! Чудо! — Ее пытались унести, Но шибко сделалось ей худо.
1 В повести рассказывается о фактах, имевших место в г. Орле.
253


Туда, сюда..- Л немчура Уже галдела у двора. Семья забилась в темный угол. Но от немецких серых пугал Сначала было полбеды:
Рвалися немцы до еды —
Уж до чего же жрать здоровы! Семья лишилася коровы, И боровка, и кур. Иу что ж! Па то п немцы. Дело ясно. Лишь покосись — они за нож. С такими в спор вступать опасно,— Фронт от Орла ушел вперед, В Орел явились немцы-бесы С особым прозвищем — «эсэсы», Тут до людей дошел черед: Повсюду обыски, облавы, Людей хватали для расправы;
Кто попадал в немецкий ад, Не возвращался уж назад.
В семье Сереже и Володе Пришлось быть набольшими вроде И хлопотать насчет еды, Ходить в тайник на огороде Так, чтоб не выдали следы.
В ту зиму был жестокий холод. На рынок — в довершенье бед — Привоза не было. «Обед» И «хлеб» — сменило слово «голод». Людей пошло вовсю косить. Всплошную семьи вымирали.
Покойников не убирали: Их было некому носить. Семья Володи и Сережи До лета все же дожила.
254


Денечки летние погожи, В избытке света и тепла, Да и с едою тож поправка. Хоть не заменит хлеба травка, Голодным вкусен всякий злак. Перебивались кое-как. За летом осень вновь сырая, За нею вслед зима. Вторая. Свалил и мать и Таню мор. Немецкий ставленник, квартальный, Фрол Сукин, пьяница и вор, Гад безобразный и нахальный, Ввалился с руганью во двор, Пристал к Володе и Сереже: «Больных скрывать! Вы это что же, Пошли на это, знать хочу, С ума большого или сдуру!
Сейчас же марш в комендатуру, . Объявку сделайте врачу!» Врач дал лекарство без отказу: «Вот капли. Свалит всю заразу». От этих капель — верно! Да! — Мать с Танечкой заснули сразу, Заснули сразу — навсегда!
Отраву матери и Тане Дал врач. Каких еще улик! Ведь немцы знали все заране: Пришел в предутреннем тумане К воротам крытый грузовик. В него забросили два трупа, А домик — ладный, не халупа — Был подожжен. Сгорел дотла. Сгорело их гнездо родное, Осталося сироток двое И без семьи и без угла.
255


Пришлося — в зимнюю-то пору!— На огороде лезть им в нору (Картошка, благо, в ней была). Там и ютились до тепла.
Пошли меж тем у нас на фронте Великолепные дела.
Ярились немцы: их не троньте, Не отдадут назад Орла!
Шли их полки на фронт и роты. Но уж в Орле огонь лизал Столбы немецкие. Вокзал Громили наши самолеты. Повеселел в Орле народ: «Слышь, наша сила верх берет!» Пустились немцы в эту пору Хватать орловцев без разбору*. Людей ловили день и ночь, Чтоб их в Германию волочь. Пришлось Сереже и Володе Сидеть все время в огороде, Не вылезая из норы, Густой покрывшейся крапивой. Но тут их, выпялив шары, Накрыл квартальный шелудивый: «Хе-хе! Укрылись от жары! Ну, вылезайте, комары!» Мальцы подумали: «Пропали!» Так на вокзал они попали, Где пред погрузкою в вагон Загнали их в людской загон.
В загоне уймища народу, Все, как опущенные в воду, У всех, видать, на сердце лед. «Сбежать! — вздохнул Володя.— Дудки! Забор. Сторожевые будки.
У каждой будки пулемет».
256


Всполбх был ночью. Две сестры ли, То ль две подружки — раз и раз! — Себе ножами жилы вскрыли. «Жаль, нету ножичка у нас!» Мальцам хотелось сделать то же, Но передумали. «Не гоже! Дрожит немецкий гарнизон, Уж наши близятся, похоже, Так умирать какой резон! Устроить с жизнью-то разлуку Всегда успеется».
«Ай-ай!» — Горел костер, и невзначай Ожег себе Сережа руку. Тут повели два брата речь: «А ведь не плохо б руку сжечь. У немцев на здоровых виды. На кой им леший инвалиды!» «Давай сожжем. Прямой резон!» А подходил уж эшелон. Девиц два брата торопили, Костер плотней бы обступили, Ручонку, как кувшин гончар, Володя первый сунул в жар, Шипя, растрескалася кожа. Но, изо всех крепяся сил, Губу Володя закусил, Успев сказать: «Терплю, Сережа. Я маме с Таней подносил Рукою этою отраву. Казню теперь ее по праву!»
Володя муку превозмог, В костре с минуту руку жег, Не вынимал ее оттуда, Пока ему не стало худо.
257


Очнувшись, носом потянул: «Запахло жареным. Забавно!» На брата ласково взглянул: Сережа был испуган явно, Едва ворочал языком: «Володя... ты... — И тихо хныкнул. — Володя, ты меня... силком...
И рот зажми... чтоб я не крикнул». «Силком. И рот тебе зажми.
Я ж однорукий, в толк возьми.
Девицы, может, вы... Готовы: Разрюмились! Годны на что вы! Хотите всполошить народ, Завывши всеми голосами!
Ложись, Сережа... Мы уж сами...» Володя, в ход пустив живот, Зажал собой Сереже рот
И придержал его ручонку. Потом хвалил его: «Ну вот! А то... изобразил девчонку!» Перед погрузкой в эшелон Явился офицер в загон Уродство мальчиков приметя, Сказал: «Зашем нам эта детя!» И приказал: «К шертям их! Вон!»
Два мальчика, родных два брата, Лежат в палатке медсанбата.
При возвращении Орла Их паша часть подобрала. Они и в ласке и в привете. О них прописано в газете По чистой правде, без прикрас.
Ну, есть ли где еще на свете Такие дети, как у нас!
1943
258


ЗА СОВЕТСКОЕ ОТЕЧЕСТВО!
Любовь к Отечеству всех доблестей начало. Любовью этой мы сильны. На том стоим.
Оно росло, цвело, мужало,- п крепчало, И поражало мир величием своим.
Речь первая о нем там, где сойдутся двое, К нему обращены сердца их и глаза.
Содружество его народов боевое
Сказалось — для врагов смертельно-роковое — В фашистском ужасе и похоронном вое: Столь сокрушительна была его гроза!
Мы чтим Отечество и чтим его Законы, Их не отнять у нас: какие лишь циклоны К земле ни гнули нас — и не могли согнуть! Бой за Отечество ведя, свои заслоны
Мы двинули вперед, и мы щадить не склонны Зверье, что на него дерзнуло посягнуть!
Преодолели мы тягчайшую науку.
Мы пред врагом стоим с карающим мечом. Кто на Отечество на наше поднял руку, Тому мы руку — отсечем!
1944


СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Свет Придворов. О Демьяне Бедном, му¬
жике вредном. Вступительная статья ... 3
Красноармейская звезда 23
Письмо из деревни 26
«Не примирился — нет!..» 28
О Демьяне Бедном, мужике вредном .... —
Сонет 29
Лена 30
«Полна страданий наших чаша...» —
Сынок («Помещик прогорел...») 31
Кларнет и рожок 32
И там и тут 33
Пушка и соха .....' —
Басни Эзопа
Лев, Лиса и Олень 35
«Врач» 38
Мальчик и прохожий 39
Пескарь —
Слепой / 40
Плакальщицы —
Ответ 41
Помощь 42
Колесо и Конь —
Волк и Лев 43
Волк и Овца —
Дуб и клинья 44
Геракл и Плутос 45
Осрл и Лев —
Добряк («Расхвастался Медведь перед Лисой...») 46
Ум («Однажды Барс перед Лисою...») .... 47
Гермес 48
260


Стр.
Тофута Мудрый
«Мест больше нет»
Братание после смерти
Мой стих
Таврический дворец ,
Мир!
У господ на елке
Клятва
Последний перевал
Коммунистическая марсельеза
Революционный гудок
Маяк
На завалинке
Вождю
В огненном кольце
«Христос воскресе»
О попе Панкрате, о тетке Домне и явленной
иконе в Коломне
Под Самарой
Путеводная звезда
Красная винтовка
Красноармейцы
Проводы
Просты мои песни
Частушки (девичьи)
Подругам, сестрам, матерям
Правда
Генерал Шкура
О Митьке-бегунце и об его конце
К коммунисткам
Богатырский бой - . .
Боевой призыв
Коммунистический сбор
Фронтовые частушки
Капитал
На защиту Красного Питера
Манифест Юденича
Красный флот
Коммунистическая вышка
Миллиончик-миллион
Танька-Ванька
Правда-матка
Тройка
48
50
51
52
53
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
80
82
83
86
100
102
103
104
118 122 138 139
142 143 144 146
147
149
151
152
153
155
159
161
261


Стр.
Царский сон
Труд
Манифест барона фон Врангеля . .
Красная конница на Южном фронте
162
163
165
Конная Вторая
Печаль .’
167
Честь красноармейцу!
Советский часовой
168
170
172
Главная Улица
Любимому
Вперед и выше!
Снежинки
Клятва Зайнет
Памяти милого друга, боевого товарища . . . Разгадка
Никто не знал
173
179
Яснее ясного
Нас побить, побить хотели!
О писательском труде
Дорога гигантов
Пороги
Еж
Пчела
Ультракороткая волна
Красноармеец Иванов
Кого мы били
Фашизм —- это война
Драй петук!
Гитлер и смерть
Я верю в свой народ
Счастливый Бенито . . .
Русские девушки
Русская женщина
180
181
185
191
192
194
200
‘201
205
207
208
211
224
230
232
233
234
236
239
«Окна ТАСС»
Фашистская ворона, или эрзац-пава . * . . 241
Гордость Родины 242
Геринг, палач-вампир, фашистский обер-банкир — .
«Фашистский рай» 243
Подлую тварь — на фонарь! —
Фашистская «фортуна» 244
Знак любви народной —
262


. .г Стр.
Немцы горюют: русские не пр правилам воюют! 245
Сверхуголовный экспонат —
Боевой сигнал . . 246
Месть . . . . . . • —
Богатырский наказ 249
Грозовое предвестие —
Неизбежное 250
Слава! . . —
За нами — Родина стоит! 251
Наши дети 253
За Советское Отечество! 259


Бедный Демьян
Б38 Красноармейская звезда: Стихи поэмы, басни, песни.—М.: Вбениздет, 1983.— 263 с., с портр. ,
В пер.: 1 р. 10 к.
В книгу вошли широко известные произведения -о В. И. Ленине, о Красной Армии, о защите молодей Советской республики, о новой жизни тружеников города и деревни.
Б 4702010200-167 И8 ВБК 84Р7
068(02)-83 ' Р2
Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов)
КРАСНОАРМЕЙСКАЯ ЗВЕЗДА Стихи, поэмы, басни, песни Редактор Л. В. Булатова Художник А. А. Акимов Художественный редактор Т. А. Тихомирова Технический редактор Е. В. Дмитриева Корректор Н. М. Опрышко
ИБ № 2122
Сдано в набор 06.08,82. Подписано в печать 22.03.83. Г-60267 Формат 70х90/з2. Бумага тип. МД. Гарнит. обыкн.-нов.
Печать высокая. Печ. л. 8’/4. Усл. печ. 1л. 9,65 + 1 вкл. — */1в п. л^ <>,075 усл. печ. л. Усл. кр.-отт. 9,83. Уч.-изд. л. 11,5с. Изд» М 4/8001. Тираж 50 000 экз. Зак. 131. Цена 1 р. 10 *:
Воениздат
103160, Москва, К-160 ~ г 2-я типография Воениздата
191065, Ленинград, Д-65, Дворцовая пл., д. ДО.


ъена 1 р 10