Текст
Я.СЛУРЬЕ
ДВЕ ИСТОРИИ РУСИ
15 ВЕКА
Iakov S. LURIA
L’ETAT MOSCOVITE
AU XVе SIECLE
Deux visions de I’histoire
a travers les chroniques russes
PARIS
INSTITUT D’ETUDES SLAVES
9, rue Michelet (VIе)
1994
ДВЕ ИСТОРИИ РУСИ
XV ВЕКА
Ранние и поздние,
независимые и официальные летописи
об образовании Московского государства
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
1994
©EditionsDmitrij Bulanin, Saint-P6lersbourg
et Institut d’£tudes slaves, Paris, 1994.
Tous droits reserves. La ioi du 11 mars 1957 interdit les copies ou reproductions destinees it une utilisation collective.
Toute representation ou reproduction integrate ou partielle i'aite par quelque procede que ce soit — photographic,
photocopie, microfilm, bande magnetique, disque ou autre —, sans le consent ement de Г auteur et de redileur, est
illicite et constitue une contrefa^on sanctionnee par les articles 425 el suivanls du Code penal.
INSTITUT D’ETUDES SLAVES
Editions dmitrij bulanin
ISSN 0079-0001
ISBN 2-7204-0281-8
ISBN 5-86007-007-1
Памяти друга
Александра Александровича
ЗИМИНА
ВВЕДЕНИЕ
§ 1. ПОСТАНОВКА ТЕМЫ
Древняя Русь становится все более популярной в наше время. Древ-
нерусские памятники из научных изданий, подготовленных специа-
листами и рассчитанных на них, перекочевывают (без особых усилий со
стороны их новых издателей) в книжки, украшенные стилизованными
под «древность» рисунками и предназначенные для массового читателя.
На улицах, площадях, у скверов торгуют иконами, также призванными
изображать старину.
За всем этим, видимо, стоит не только мода, но и искренний, живой
интерес. Не вполне удовлетворенные итогами XX века люди хотят найти
тот отрезок истории России, когда она стояла на наиболее «верной»,
органичной для нее почве. XVIII и XIX века при всей привлекательности
роскошного дворянского быта не кажутся идеалом, иоо, как-никак, это
было время крепостного права. Правда, в 1861 году крестьяне получили
волю, но ограниченность этой воли и крайняя нужда в земле так явно
связаны с революциями 1905 и 1917 гг., что считать идеальной эпохой
время последних Романовых тоже трудно.
Можно обратиться к более ранним временам — к эпохе Петра I. Но
крепостное право существовало и тогда, а православная церковь, столь
влиятельная в древней Руси, была лишена своего главы — патриарха.
Роль его взял на себя сам царь, и в «духовный регламент» был введен
многозначительный пункт, повелевающий священникам докладывать об
антигосударственных замыслах, услышанных от прихожан на исповеди.
Не лучше ли XVII столетие? Но это был «бунташный век», время
закрепощения крестьян, Смуты и Степана Разина, никоновской рефор-
мы, поколебавшей устои древнего православия, время'истязаний и каз-
ней старообрядцев.
Не лучше и XVI век — Иван Грозный, опричнина, которую прослав-
ляли при Сталине и которую тем более не хочется вспоминать.
Остается XV век — время создания Русского государства, свободного
наконец от ханского ига. Время, когда крепостное право не существовало
еще в тех законченных формах, которые сложились позже. Время соо-
ружения доныне стоящих стен московского Кремля и его великолепных
соборов. Время расцвета русской письменности и летописания.
Не тот ли это столп, на котором можно утвердить образ идеальной
Руси, восприявшей наследие Сергия Радонежского и собранной
Василием II и Иваном III, — образ, подвергшийся порче и искажению в
последующие века?
Примерно такое место отводили XV веку в русской истории
философы, ста вившие в нашем столетии общие вопросы истории России
6
ВВЕДЕНИЕ
и «русской идеи». «Трагедия русской святости» — так назвал Г. П. Фе-
дотов отход от заветов XIV—XV веков, совершившийся в середине XVI
века. Сущностью этой трагедии была, по мнению Федотова, победа на-
правления, связанного с игуменом Волоколамского монастыря Иосифом,
иосифлянства, над противоположным направлением, нестяжательством,
провозвестником которого был старец Нил Сорский. Нил и другой ста-
рец, Паисий Ярославов, «не могли проявить сочувствие к кострам и каз-
ням» еретиков, которых добивались Иосиф Волоцкий и его сподвижник,
архиепископ Новгородский Геннадий. В 1503 году на соборе в Москве
«неожиданно нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не
было»... В противоположность нестяжателям, дорожившим «независимо-
стью от светской власти», Иосиф Волоцкий и его последователи работали
«над укреплением самодержавия»: «Иосиф содействовал развитию
политического сознания московского царя в царя православного... В
церковных делах его времени слово Иосифа было решающим. Это он на
соборе 1503 г. отстоял против старцев Нила и Паисия неприкосновен-
ность монастырского землевладения». «В борьбе с Нилом Сорским и его
учениками Иосиф — сам не желая того — разрушил традиции преподоб-
ного Сергия, ставшие стеснительными для религиозного одеяния пыш-
ного московского царства». В этом «трагедия древнерусской святости».1
Такую же роль приписывал спору Иосифа с Нилом и Н. А. Бердяев.
«Иосиф Волоцкий и Нил Сорский являются символическими образами
в истории русского христианства...» — писал он. «Иосиф Волоцкий был
за собственность монастырей, Нил Сорский — за нестяжание ... Иосиф
Волоцкий представитель православия, обосновавшего и освящавшего
московское царство ... защитник розыска и казни еретиков, враг всякой
свободы. Нил Сорский ... защитник свободы по понятиям того времени,
он не связывал христианство с властью, был противник преследования
и истязания еретиков. Нил Сорский — предшественник вольнолюбивого
течения русской интеллигенции. Иосиф Волоцкий — роковая фигура не
только в истории православия, но и в истории русского народа».2
Эта же схема легла в основу построений ряда других авторов,
писавших о духовной истории Руси в XV веке. О победе «формального
направления» Иосифа как событии, губительном для «русской святости»,
писали Кологривов и Смолич;3 решающим моментом в русской истории
считал победу Иосифа над Нилом Г. Штёкль: победой Иосифа Волоцко-
го над направлением Нила, выступавшего «против религиозно-
политического тоталитаризма», было нарушено равновесие между
«политически-релйгиозной статикой» и «динамической энергией проте-
стующей воли к реформе».4
Следует заметить, однако, что самое противопоставление «формаль-
ного» направления Иосифа Волоцкого «нравственно-либеральному» на-
правлению Мила было незнакомо источникам и неизвестно русской
историографии до конца 60-х годов XIX века. Впервые оно было выска-
зано в пореформенной либерально-славянофильской публицистике
О. Миллером и Костомаровым; более развернутую форму эта идея по-
лучила в магистерской диссертации Жмакина (1881 г.).5 Уже тогда
критики, преимущественно консервативного направления, отмечали,
что построение это в сущности не имеет фактического обоснования, но
вплоть до 60-х годов нашего века схема Жмакина пользовалась непре-
рекаемым авторитетом у историков и философов.
Исследованиями последних десятилетий была опровергнута, в сущ-
ности, вся фактическая основа этих построений. Нам неизвестно ни одно
выступление Нила Сорского против наказания еретиков; напротив,
ПОСТАНОВКА темы
7
именно к Нилу и Паисию обращался Геннадий, архиепископ Новго-
родский за помощью в своих спорах с еретиками.6 О сочувствии и пря-
мом содействии Нила противоеретической деятельности волоколамского
игумена свидетельствует недавно обнаруженный факт: древнейший и
авторитетнейший список «Просветителя» Иосифа Волоцкого, преподне-
сенный как вклад в Волоколамский монастырь еще при жизни Иосифа,
изготовлен в значительной части рукой Нила Сорского. Рукой Нила
написаны самые острые разделы книги (начало вступительного «Ска-
зания о новоявившейся ереси», «слова» 1-е, 2-е, частично 7-е, 8-е, 9-е
и 10-е),7 в которых доказывалось отступничество («жидовство»)
еретиков, дававшее, как указывал Иосиф, каноническое основание для
их сожжения, даже если они покаются.
Легендой оказалось не только «вольнолюбие» Нила и его борьба с
преследованием еретиков. Нет оснований утверждать, будто Нил высту-
пал против монастырского землевладения. О требовании Нила в 1503 г.,
«чтобы у монастырей сел не было», повествовало «Письмо о нелюбках»,
написанное между 1548 и 1566 гг., через много десятилетий после собора
1503 г. (именно его цитировал в своей книге Г. Федотов). О недостовер-
ности этого источника свидетельствует содержащийся в нем грубый
анахронизм: выступление против монастырских сел приписывалось
здесь Паисию Ярославову, умершему в 1502 г., за год до собора.8 К 40—
60-м годам XVI в. относятся и все остальные источники, в которых ут-
верждалось, что на соборе 1503 г. поднимался вопрос о монастырском
землевладении. В современных документах, связанных с собором
1503 г., речь идет о запрещении церковной службы попам-вдовцам и о
запрете на получение «мзды» за поставление на церковные должности,
но нет ни слова о монастырских землях.9
Из этих замечаний вовсе не следует, что в конце XV или в XVI веке
не происходили глубокие изменения в духовной жизни Древней Руси;
ими не снимается вопрос о своеобразии учения Нила Сорского и его
отличиях от взглядов Иосифа Волоцкого. Однако обращение к
источникам свидетельствует все же о том, что историографическая
традиция, на которой базировались представления о духовной истории
XV в., далеко не бесспорна.
Так же обстоит дело и с социальной историей этого столетия. Каковы
были причины складывания Московского государства? Уже в
историографии XIX в. установилось представление, что главными
противниками создания единого государства в XV и XVI вв. были «вель-
можи» и «бояре», в особенности бояре-княжата, сидевшие на землях,
бывших прежде суверенными владениями их предков. Н. П. Павлов-
Сильванский, сравнивший общественные институты Древней Руси с
феодальным строем в Западной Европе, пришел к выводу, что на Руси,
как и на Западе, на смену «политическому феодализму» пришла сослов-
ная, а затем абсолютная монархия. Но на Западе королевская власть,
противостоявшая феодальной знати, опиралась на слои, заинтересован-
ные в централизации, — рядовое дворянство, буржуазию городов. Следуя
этой схеме (и ссылаясь на набросок статьи Энгельса, озаглавленной при
его издании «О разложении феодализма и возникновении национальных
государств»), советские историки объясняли создание единого Русского
государства складыванием единого рынка на Руси и поддержкой, оказан-
ной московским государям служилым дворянством и посадским насе-
лением. Не совсем понятной при таком построении оказывалась только
дальнейшая судьба Московского государства: нарастающее усиление де-
спотизма государей, завершившееся опричниной Ивана Грозного, а за-
8
ВВЕДЕНИЕ
тем — Смутой. Историки, видевшие наиболее идеальный путь развития
Московской Руси в реформах Адашева середины XVI в., усматривали в
отступлении от этих реформ некую досадную аномалию.
Исследования последних десятилетий поставили под сомнение и это
построение. Обнаружить черты складывания единого рынка в XV веке
тем более трудно, что сколько-нибудь значительный материал
источников дошел до нас лишь с конца XV века (Писцовые книги);
традиционное представление о борьбе дворян-помещиков, под-
держивавших московских государей, с боярами-вотчинниками, противо-
стоящими им, оказалось несостоятельным. Боярские вотчины, мель-
чавшие при семейных разделах, не так уж отличались от поместий; и
помещики и вотчинники были обязаны нести военную службу; и на тех
и на других распространялись государевы милости и опалы.10
И в этом случае сомнительность принятой концепции не снимает са-
мой проблемы. Перед историками продолжают стоять вопросы о том,
почему единое государство сложилось в XV в. (а не в XIV или XIII
столетии), почему оно приняло в XVI веке форму самодержавной де-
спотии. Несомненно, что при изучении истории образования Московско-
го государства необходимо будет сопоставить ее с историей других госу-
дарств в XV—XVI вв. — и не только на Западе, но и на Востоке. Однако
и при решении таких вопросов в силе сохраняется незыблемое условие
исторической науки: обоснование любых построений источниками.
Этот главный вопрос стоит не только перед исследователем, изуча-
ющим социальную историю Московской Руси или историю обществен-
ной мысли (духовную историю) XV—XVI вв. Столь же резко стоит он
и перед исследователем политической истории.
На первый взгляд, главные этапы политической истории XV в. уста-
новлены наиболее твердо. Усиление могущества московских князей
после Куликовской битвы — победа над удельными князьями при Ва-
силии Темном — присоединение Новгорода — окончательное свержение
монгольского ига — вот основные этапы политической истории Руси
XV в. Но как все это происходило? Насколько верны наши представ-
ления о конкретных фактах истории XV в.? Проблема «белых пятен» в
истории — одна из наиболее острых проблем нашего времени, однако ча-
ще всего речь идет о «белых пятнах» истории XX в. Но все ли благопо-
лучно в наших знаниях о русском средневековье? Легко показать, что и
в политической истории Московской Руси накопилось множество ничем
не подтвержденных «общих мест», ложных знаний и представлений, да-
же следов прямых фальсификаций, издавна вошедших в школьные
учебники и широко популяризуемых в литературе и искусстве.
§ 2, ОБЩИЕ ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Откуда мы черпаем сведения об истории, в частности сведения об
истории образования Московского государства? У людей, не занимаю-
щихся специально историей, а иногда и у историков нередко возникает
представление об историческом знании «вообще», о неких «общеизвест-
ных» положениях, принадлежащих к области «внеисточникового»
знания.11 Это иллюзия. Конечно, разрабатывая конкретную историче-
скую тему, мы исходим уже из тех или иных общих представлений, из
знаний, добытых вне данного исследования. Такие общие представления
имеют эвристическое значение, они ставят перед историком определен-
ные вопросы и задачи исследования. Но, во-первых, эти общие представ-
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
9
ления также получены другими исследователями из каких-то
источников, а во-вторых, направляя поиски фактов в ту или иную сто-
рону, общие представления не могут, однако, служить доказательством
при установлении конкретного факта. Конкретные факты устанавлива-
ются в истории, как и в естественных науках, только эмпирическим
путем, а эмпирической основой исторического знания служат
источники.
При исследовании политической истории Древней Руси основной
источник — летописи. Как и любой источник, летопись может быть
использована историком с двумя исследовательскими целями: во-пер-
вых, как свидетельство, на основе которого возможно установление кон-
кретного факта или группы фактов, и, во-вторых, как памятник куль-
туры и общественной мысли определенной эпохи («исторический оста-
ток», «остаток прошлого»).
Вторая задача редко ставилась в науке XVIII—XIX вв., склонной
скорее к механическому разделению источников на «истинные» и «лож-
ные». Но уже с конца XIX и в особенности в XX веке историки обратили
внимание на то, что неточность и недостоверность источника представ-
ляет собою важный факт, так как характеризует самый памятник, его
тенденцию, идеологию и т. д.
Однако подход к памятнику только как к «остатку прошлого», отра-
жению идеологии и «ментальности» определенной эпохи, не должен
приводить к сугубому релятивизму — к представлению о том, что
«историческое исследование» неотделимо от историка, что оно —
«произведение искусства». Ни один историк не может отрешиться от
реконструкции фактической истории изучаемой им эпохи, от стрем-
ления выяснить, по выражению Л. Ранке, «как это было на самом де-
ле».12 Историю объединяет «с любой другой наукой» ее «доказательный
характер», писал Р. Коллингвуд. Тот же ученый заявлял, что ответ на
вопрос, «чтб доказывают свидетельства, данный компетентным исследо-
вателем, вызывает не больше сомнений, чем ответ на любой вопрос,
решаемый в любой области научного знания».13
Это очень ответственное утверждение. История — не точная и не экс-
периментальная наука. Если сопоставлять ее метод с методами других
наук, то наиболее близкой к ней оказывается древняя наука права,
юриспруденция. Как и любой серьезный юрист, историк должен
исходить из принципа, сформулированного еще в римском праве, но
имеющем не только судебно-следственное, но и общее логическое зна-
чение: «обязанность (бремя) доказательства (onus probandi) лежит на
том, кто является автором (доказываемого положения)»; «доказательст-
14
во лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает».
В историческом исследовании в роли «автора доказательства» высту-
пает сам исследователь. Именно он «утверждает» некое положение. Ка-
кова же в этом случае роль источника? Когда речь идет об установлении
какого-либо исторического факта, то роль источника совершенно опре-
деленна: он, по определению того же Коллингвуда, выступает в роли
человека, который занял «положение свидетеля на процессе и должен
подвергнуться перекрестному допросу».15 Но свидетели, как известно,
бывают разные — осведомленные и неосведомленные, беспристрастные
и пристрастные. К свидетелю неприменим важнейший юридический
принцип «презумпции невиновности»; он — нс обвиняемый, его никто
не судит; решается лишь вопрос о том, принять или не принять его пока-
зания. 'Гакона же и роль источника; неубедительны поэтому попытки
некоторых историков освободить его от «мелочной критики», исходить
10
ВВЕДЕНИЕ
не из его достоверности, а из «симпатии» к нему.16 Признание недосто-
верности показаний источника не стоит в прямой связи с его нравствен-
ной, политической или какой-либо иной оценкой; решая вопрос о его
достоверности, историк, по словам того же Коллингвуда, исходит из
одного лишь принципа: «Ты не можешь сообщить ничего, как бы резонно
это ни было, кроме того, что доказывают исторические свидетельства,
1 7
подвергнутые критическому исследованию».
Конечно, источник, свидетельствующий о далеком прошлом, — дале-
ко не то же самое, что живой свидетель на обычном судебном процессе.
Свидетель в идеале должен сообщать о непосредственно увиденном и
услышанном; если он не был связан с событием непосредственно, то дол-
жен доказать, что узнал о нем от другого, почему-либо недоступного
следствию в данное время лица. С источником по истории прошедших
веков дело обстоит иначе: мы ставим лишь вопрос о его современности
или несовременное™ описываемому событию (как и о его тенденциях и
т. д.). Что же делать историку, который не располагает современными
событию источниками? Очевидно, в этом случае, как и при юридической
процедуре, встает вопрос о том, есть ли веские основания утверждать,
что данный свидетель опирается на отсутствующего, но несомненно су-
ществовавшего очевидца. Источником может считаться только такой
памятник, который отражает событие или непосредственно, или через
недоступные, но ясно обнаруживаемые посредствующие звенья.
Как это ни странно, но это положение признается далеко не всегда.
Против него высказался недавно даже такой тонкий источниковед, как
С. М. Каштанов. Возражая автору этих строк, он назвал «теоретически
неприемлемой» посылку «о большей достоверности ранних источников
по сравнению с поздними, хотя нередко бывает и наоборот — все зависит
от конкретного случая».18 С Каштановым не согласился Зимин, отметив,
что в принципе «показания современников заслуживают предпоч-
тения».19 Конечно, современность источника не может служить га-
рантией его достоверности. Автор, писавший через 10—20 лет после со-
бытия, может быть менее тенденциозен или даже более осведомлен, чем
близкий современник. Но в тех случаях, когда временной интервал меж-
ду событием и его отражением в источнике значителен, превосходит вре-
мя жизни определенного поколения, требуется доказательство того, что
в распоряжении позднего автора был более ранний памятник.
Столь же необходима дифференциация источников по степени их
пристрастности и беспристрастности: независимый источник, даже если
он сочувствует той или иной стороне, совсем не то же самое, что
источник официозный или официальный, для которого высказываемые
положения имеют насущное политическое значение.
Сопоставление современных летописных памятников с поздними и
независимых с официозными — одна из главных задач при изучении
истории XV в.
§ 2.1. Летописные источники по истории XV века
Каждая из глав этой книги начинается с краткой сводки мнений
историков о разбираемых далее исторических событиях. Речь идет, есте-
ственно, не о развернутой историографии вопроса, а о неких основных
положениях, получивших широкое признание в трудах историков.
Такие сводки начинаются обычно с Н. М. Карамзина, но было бы жаль,
если бы у читателя создалось впечатление, что главная тема книги —
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
11
спор с Карамзиным. Чаще всего сложившиеся в науке представления
восходят к Карамзину, но источниковедческие принципы историографа
в ряде случаев расходились с принципами его предшественников и
многих преемников. Для В. Н. Татищева Никоновская летопись (далее:
Ник.) была одним из основных источников (наряду с Воскресенской
летописью) — в частности, и при изложении истории XV в. Карамзин,
обращаясь к летописям, искал по возможности «древнейшие списки»,
критически относясь к Ник. с ее «вымыслами» и «баснословием».20 Го-
раздо менее «скептичными» по отношению к поздним источникам ока-
зались непосредственные преемники Карамзина — представители
«скептической школы», считавшие, что историк вправе привлекать даже
«мутный источник», если он соответствует законам «исторического ус-
ловия жизни»; ту же мысль высказывал и С. М. Соловьев.21
Но, отвергая «баснословия» Ник., Карамзин при изложении истории
XV в. не видел возможности последовательной замены ее более ранними
источниками. Из «харатейных» (пергаменных) источников, которые
особенно ценил Карамзин, Лаврентьевская и Новгородская I по Сино-
дальному списку заканчивались XIV в.; лишь до 1408 г. доходила
Троицкая летопись. Основной корпус летописей XV в. был недоступен
Карамзину или оказался вне сферы его внимания. Он не придавал, в
частности, особого значения «Софийскому временнику», упомянув его
лишь в одном из примечаний к своему вводному очерку «Об источниках
Российской истории до XVII в.»: «Так называемый Воскресенский (на-
печатанный) есть Софийский Новогородский список Нестора и Продол-
жателей его». По-видимому, речь идет о Воскресенском списке
Софийской II летописи, первая часть которой представляла собой до-
вольно поздний (XVI в.) список Софийской I летописи.22 Не имея на-
дежных летописных текстов XV в., Карамзин при изложении историг
XV в. вынужден был пользоваться в основном Ник. и другими
Летописями XVI столетия.
Столь же вынужденным было обращение Карамзина к Степенной
Книге, которую он охарактеризовал как «выбор из летописей с некото-
рыми прибавлениями, более или менее достоверными».
4 С. М. Соловьев, опираясь на тот же корпус летописей, что и Ка-
рамзин, в значительной степени возвращался к источниковедческой
Традиции Ник. и Татищева — тем более что традиция эта в применении
К истории XV в. во многом соответствовала его «государственнической»
концепции. Не пересматривал летописных источников по историй XV в.
И В. О'. Ключевский.
I Целый ряд летописных источников XV в. был введен в науку
А. А. Шахматовым, открывшим многие из них (Симеоновскую, Ника-
норовскую, Вологодско-Пермскую, Ермолинскую, Московский свод
1479 г. и ряд других) и определившим «основные своды» конца XIV и
XV вв. — непосредственные источники дошедших до нас более поздних
летописей. Историки (А. Л. Пресняков, М. Д. Приселков) уже в начале
XX в. отметили первостепенное значение трудов Шахматова для
Исторической науки. Работы Шахматова были продолжены
М. Д. Приселковым, А. Н. Насоновым и другими исследователями.
К сожалению, построения Шахматова и его последователей, основан-
ные на сравнении дошедших до нас летописных текстов, не оказали до-
статочного влияния на последующую историографию.
Отчасти это обстоятельство связано с особенностями научного метода
А. А. Шахматова, на которые не всегда обращали внимание историки и
Литературоведы.
12
ВВЕДЕНИЕ
Как и большинство построений в гуманитарных науках, выводы, сде-
ланные Шахматовым на основе сопоставления многочисленных сводов,
имели, строго говоря, предположительный характер. Но предпо-
ложительные суждения, как известно, имеют разную степень убедитель-
ности. Сравнивая между собой различные летописи, Шахматов уста-
навливал, что на определенном протяжении они совпадают между собой,
а далее расходятся. Отсюда он делал вывод, что такие летописи вос-
ходили к «основным сводам» — сводам-протографам, которые, в свою
очередь, вместе с другими «основными сводами» восходили к протогра-
фам более высоких степеней (Приселков определял их как «большие
скобки» в схеме Шахматова). Эти выводы могут расцениваться как
гипотезы, т. е. такие предположительные суждения, без которых невоз-
можно объяснить определенную совокупность фактов. Совпадение двух
или целого ряда летописей — бесспорный факт; исследователь, который
захочет проверить соответствующие выводы Шахматова или его после-
дователей, должен либо принять его предположение о данном «основном
своде», либо предложить свое альтернативное объяснение соотношениям
изучаемых летописей. Иную степень доказанности имели предполо-
жения о характере гипотетических «основных сводов»: уточнение
объема их известий, вероятность времени написания и места их состав-
ления, условное их определение, а также определение протографов бо-
лее высоких степеней («больших скобок»). Такие предположения были
уже скорее догадками, чем гипотезами.23 Именно поэтому Шахматов не-
редко отказывался от первоначальных определений и датировок
гипотетических сводов-протографов, заменяя их другими. Но такой
оФказ никак не отменял наблюдений над соотношениями летописных
сводов: связь между ними, зависимость от общих источников оставались
несомненными и требовали объяснения.
К сожалению, однако, авторы, опиравшиеся на труды Шахматова,
мало учитывали его сравнительно-текстологическую работу, охотнее
используя предложенные им определения. В их трудах нередко можно
встретит^ ссылки на гипотетические своды (например, «Владимирский
свод 1185 г.», «Владимирский полихрон» начала XIV в., «Летописец
великий русский» 1389 или 1392 г., «Полихрон Фотия» 1418—1423 гг. и
т. д.). Встречаясь со ссылками на такие памятники, читатель не всегда
понимает, что перед ним — не реальные, а гипотетические тексты, к ко-
торым он не может непосредственно обратиться.
Но еще чаще происходит иное. В своей исследовательской практике
историки нередко игнорируют факты летописной генеалогии, убедитель-
но (иногда — неопровержимо) установленные Шахматовым и его после-
дователями. Летописные рассказы цитируются без какой-либо системы,
независимо от характера тех сводов, в которых они содержатся. Све-
дения из них извлекаются на основе «внутренней достоверности» дан-
ного рассказа. Опасность такого метода, примеры которого мы будем
приводить в дальнейшем многократно, очевидна. Выводы о первичности
текста одних версий и вторичности других легко могут быть опроверг-
нуты при привлечении и сравнении всех версий рассказа и учете взаимо-
отношений между сводами. «Правдоподобный» рассказ вовсе не должен
быть правдивым, «реалистичность» повествования иногда достигается
путем исправления; «краткий» рассказ оказывается сокращенным.
Игнорирование истории летописания, соотношений между ле-
тописями приводит к тому, что, по выражению источниковедов 30-х гг.,
летописи привлекаются «потребительски» и произвольно. Главное место
среди источников часто занимают те же самые памятники официального
(Mil ПАЯ СХЕМА
13
великокняжеского и царского летописания конца XV—XVI в., на кото-
рые опирались исследователи до Шахматова. Своеобразная гегемония
Ник. и других памятников XVI в., характерная для историографии
XVIII—XIX вв., продолжает существовать. Результатом оказывается
восприятие фактов в их «московской политической трактовке», против
которого еще в 1940 г. предостерегал М. Д. Приселков.24
А между тем наблюдения Шахматова и его последователей позволя-
ют с достаточной степенью убедительности определять соотношения до-
шедших до нас летописей и говорить о характере «основных сводов»
XV в.,, лежащих в их основе. Конечно, не все выводы исследователей о
летописной генеалогии представляются равно убедительными; работа
источниковедов, работавших после Шахматова, а затем и Приселкова
позволяет внести ряд коррективов в генеалогию летописей и особенно в
определение их протографов. В 1976 г. автор этой книги попытался
обобщить доступный нам материал по истории летописания XIV—
XV вв. в специальной монографии.25 В данной работе делается попытка
восстановить на основании летописных источников политическую
историю XV в.
Само собой разумеется, что предложенные автором и его предшест-
венниками схемы и определения сводов подлежат проверке и во многих
звеньях неизбежно будут изменены. Но игнорировать результаты срав-
нения доступных нам летописей, «потребительски» использовать
летописные рассказы «как таковые», без учета параллельных текстов и
летописной генеалогии, нельзя — это неизбежно приводит к произволь-
ности и неубедительности выводов, основанных на таких построениях.
Привлечение летописных текстов требует прежде всего установления
соотношений между ними.
§ 3. ОБЩАЯ СХЕМА ЛЕТОПИСАНИЯ XV ВЕКА
Основная схема соотношения летописных сводов XV в., основанная
на исследованиях А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова
и других исследователей,26 в общих чертах такова.
§ 3.1. Наиболее ранней из летописей XV в. можно считать Троицкую
летопись (далее: Тр.), доведенную до 1408 г. и основанную на своде
1305 г. (Лаврентьевская летопись). Но Тр., как известно, погибла в
1812 г., и прямым ее отражением остаются обширные выписки, содер-
жащиеся в примечаниях к «Истории государства Российского» Н.М.Ка-
рамзина. Вплоть до 1390 г. к Тр. близок текст Симеоновской летописи
(Сим.) и Рогожского летописца (Рог.); можно полагать, что в основе
этих двух летописей до 1391 г. лежал общерусский (московский) свод
конца XIV или начала XV в., который отразился и в Тр. Однако в раз-
деле, охватывающем 1392—1408 гг., между Тр., с одной стороны, и
Рог.—Сим. нет или почти нет совпадений. Мы можем поэтому говорить
о двух сводах конца XIV—начала XV в.: о своде, доведенном до 1408 г.,
дошедшем в Тр., и о своде, доведенном до 1412 г., дошедшем в Рог. и
Сим. и составленном, по всей видимости, в Твери. Совпадения с Тр.
обнаруживаются также во Владимирском летописце (далее: Вл.) XVI в.
и в Белорусско-Литовских летописях (§ 3.1.3).27
§ 3.1.1. Рог. дошел до нас в довольно раннем списке — середины
XV в., и текст его заканчивается как раз 1412 годом, но рассматривать
си) как прямое отражение общего протографа Рог. и Сим. мы не можем:
в начале Рог. здесь помещена краткая летописная компиляция, доведен-
14
ВВЕДЕНИЕ
ная до 6796 (1288) г. и основанная, очевидно, на двух источниках: на
кратком Суздальском летописце и на летописи, включающей большое
количество новгородских известий. А. А. Шахматов считал, что
источником Рог. в этом случае был Новгородско-Софийский свод (см.
ниже, § 3.3) — общий протограф Новгородской IV (HIV) и Софийской I
(CI) летописей, но ряд явно вторичных по отношению к CI чтений, обна-
руживающихся в Рог. и совпадающих с HIV, дает основание Предпола-
гать, что источником Рог. в этой части была сокращенная версия HIV.
Сама же HIV была составлена, по всей видимости, в 30-х годах XV в. —
не ранее 1418—1428 гг. (см. ниже § 7.2.1 и § 9); следовательно, текст
HIV был использован составителем Рог. незадолго до написания самого
Рог. (его единственного дошедшего до нас списка). С 6796 (1288) по 6935
(1327) г. в Рог. читается тверская летопись, близкая к Тверскому
сборнику (см. ниже, § 3.2.3); с 6836 (1328) по 6882 (1374) г. тверские
известия Рог. перемежаются с известиями, сходными с Сим. и восхо-
дящими к их общему протографу; с 6882 (1374) до 6920 (1412) г. в Рог.
содержится идентичный Сим. текст свода 1412 года.28
§ 3.1.2. Сим. в дошедшем до нас списке XVI в. — летопись конца
XV в., доведенная до 7002 (сентябрь 1493) г.; помещеннбе здесь в начале
родословие великих князей доведено до Дмитрия, внука Ивана III, и,
возможно, свидетельствует о том, что летопись была писана в период
пребывания Дмитрия на великокняжеском престоле в 1498^—1502 гг. Ле-
тописный текст начинается здесь с 6685 (1177) г. и с самого начала
близок к Тр. — можно думать поэтому, что с начала до 6920 (1412) г.
Сим. отражает общий с Рог. протограф, хотя сопоставление с Тр. и Рог.
дает основание полагать, что отдельные летописные фрагменты в более
ранней части и известия 6909 (1401)—6917 (осень 1408) гг. вставлены
в Сим. из ее второго источника — свода конца XV в. Вторая часть Сим.
начинается с 6918 (1410) г., и возникающее таким образом
дублирование 6918—6920 гг. свидетельствует о том, что текст с 1410 г.
до конца восходит к другому источнику — своду конца XV в.29
§ 3.1.3. Частично связаны с традицией Тр. и Сим.—Рог. также Бело-
русско-Литовские летописи. Одна из этих летописей, именуемая в на-
учной литературе Белорусской I (Никифоровский, Супрасльский,
Слуцкий и Академический списки), — сборник, сложный по составу и
включающйй в себя «Летописець великих князей Литовскых»; помещен-
ное в нем «Избрание летописания изложено въкратце» также неодно-
родно; начальная его часть (до 1309 г.) заимствована из Новгород-
ской IV (см. ниже, § 3.3.2); текст за 6893 (1385)—6954 (1418) гг. — в
основном из Софийской I летописи (см. ниже, § 3.3.1); в разделе за 6818
(1310)—6893 (1385) гг. Белорусская I летопись сходна с Тр. Текст ее за
6926 (1418)—6954 (1446) гг. может считаться своеобразным продол-
жением Тр. (или ее общего с Сим.—Рог. протографа).30
§ 3.2. Параллельно с общерусским летописанием, ведшимся в Моск-
ве, события XV в. получили отражение в летописании местном — нов-
городском, тверском, псковском, возможно, также ростовском (или суз-
дальском) .
§ 3.2.1. Новгородская I летопись (HI) старшего извода доходила до
середины XIV в., но в HI младшего извода отразилось летописание Нов-
города второй половины XIV и начала XV в.
HI младшего извода дошла до нас в Академическом и Комиссионном
списках середины XV в. (поздние копии Академического списка —
XVIII—XIX вв.), а также в Троицком списке XVI в., содержащем самое
начало летописи. Текст Академического списка обрывается на 6949
оыцля ( Х1:мл
15
(1441) г., текст Комиссионного списка доведен до 6954 (1446) г.; в своих
заключительных разделах они, несомненно, связаны с HIV (ср.
й 3.3.2).31
§ 3.2.2. Из числа псковских летописей Псковская 1-я доходила в сво-
ем первоначальном виде (судя по Тихановскому списку) до 6977
(1469) г., Псковская 2-я доведена до 6994 (1486) г. В Псковской 3-й
летописи (как и в более поздних списках Псковской 1-й) изложение вы-
ходит за пределы XV в. (в Архивском 2-м списке текст доходит даже до
начала XVII в.), но отражает, возможно, некий общий протограф псков-
ских летописей, доходивший до 80-х гг. XVb.32
§ 3.2.3. Летописный памятник, который называют Тверским
сборником или Тверской летописью (Тв. сб.), был составлен в 1534 г. в
Ростове (дошел в списках XVII в.); он включает в себя в начальной
части ростовский летописный материал. Начиная с 6793 (1275) г. в Тв.
с б. следует собственно Тверская летопись, имеющая сходные с Рог.
известия до 1375 г. и основанная, по всей видимости, на общем прото-
графе — тверском своде, доведенном до этого года. Некоторые известия
конца XIV—начала XV в. восходили, возможно, в этой летописи к ана-
логичным известиям в своде, составленном в Твери и отразившемся в
Рог.—Сим. (см. выше, § 3.1). Вплоть до известия о завоевании Твери
Иваном III в 6994 (осень 1485) г. преобладает тверской материал, вос-
ходящий, очевидно, к летописанию времени независимости, но уже
падение Твери летопись отметила записью, свидетельствующей скорее
о ее связи с тверским владыкой, которого Иван «с Твери не свел», не-
жели с местным великокняжеским двором; после этого собственно
тверские известия прекращаются; рассказывая о пожаре 7001 (1493) г.
церкви «Николы на Песку», «за рекою», летопись даже не поясняет, что
пожар происходил в Москве. Заканчивается Тв. сб. 7007 (1499) годом.33
§ 3.2.4. Трудно определить происхождение летописного свода первого
десятилетия XV в., завершающего Московско-Академическую летопись
(МАк). Эта летопись, сохранившаяся в рукописи XV в., до 6714 (1206) г.
совпадает с Радзивиловской летописью; далее содержит текст, сходный
с Софийской I летописью (см. ниже, § 3.3.1). Но третья ее часть, с 6745
(1237) по 6927 (октябрь 1418) г., представляет собой краткую летопись,
уделяющую особое внимание Ростову и ростовским, но также и суздаль-
ско-нижегородским князьям.34
8 3.3. Важнейшим звеном летописания XV века был свод, лежащий
в основе двух больших летописных семей — Софийской I (CI) и Новго-
родской IV (HIV) летописей — Новгородско-Софийский свод.
§ 3.3.1. CI дошла до нас в двух редакциях — старшей и младшей.
Старшая редакция оканчивается 6926 (1418) г. Наиболее ранний список
младшей редакции, Бальзеровский (конец XV в.), доводит хроно-
логически последовательное, хотя и имеющее ряд пропусков (нет годо-
вых статей за 6932, 6936—6938, 6944, 6948, 6950—6952 гг.) изложение
событий до 6964 (1456) г.; далее следуют статьи 6968 (1460)—6970
(1462) гг. и сказание о походе на Новгород («Словеса избранна...») 6979
(1471) г. Особая версия CI, содержащая после 6926 (1418) г. ряд допол-
нений из Сокращенных сводов и доведенная до 7017 (конец 1508) г.,
читается в CI по списку Царского (С1Ц) (ср. § 3.7.2).35
§ 3.3.2. HIV дошла в двух редакциях — первой, доведенной до 6945
(1437) г. (Новороссийский и основной текст Голицынского списка), и
второй, доведенной до 6955 (1447) г. (Фроловский список), но продол-
женной в ряде списков (Строевский и Синодальный) до 6985 (1477) г.
Очень близка к HIV и содержит текст, в значительной степени ар-
16
ВВЕДЕНИЕ
хетипный по отношению к ней, Новгородская Карамзинская летопись
(НК), дошедшая в списке конца XV в.; текст ее обрывается на 6936
(1428) г. Особую редакцию HIV представляет собой Новгородская Хро-
нографическая летопись (НХр.), где текст до 6955 (1447) г. (определен-
ный Шахматовым как Новогородская V летопись) близок ко второй
редакции HIV, но содержит ряд добавлений из HL В дальнейшей части
НХр. оказывается близкой к летописанию конца XVI в. — Сокращенно-
му летописному своду (см. ниже, § 3.7.2), великокняжескому
летописанию (см. § 3.9).36
§ 3.3.3. Близка к HIV Летопись Авраамки (ЛА), названная так по
приписке, сделанной в Смоленске в 7003 (1495) г. «рукою многогреш-
ного раба божия Авраамка», но написанная, видимо, в середине века.37
В начале ЛА читается тот же сокращенный текст HIV, что и в Рог. (ср.
§ 3.1.1) с рядом дополнений; с начала XIV в. до 6954 (1446) г. ЛА близка
к Новгородской летописи (читающейся в составе НХр.); с 6955 (1447) г.
по 6977 (1469)г. ЛА обнаруживает совпадения с HIV второй редакции,
но гораздо полнее ее и содержит ряд уникальных известий.
§ 3.4. Вопрос о времени появления первых московских великокня-
жеских сводов принадлежит к числу наиболее трудных вопросов истории
летописания. Шахматов и Приселков считали, что великокняжеское
летописание велось в Москве уже с XIV в.; считая свод 1408 г. (Тр.)
митрополичьим, Приселков все же склонен был предполагать, что
параллельно митрополичьим сводам существовал великокняжеский «Ле-
тописец великий русский», оказывавший влияние на митрополичье
летописание. Но первым реальным памятником великокняжеского
летописания он признавал все же свод 1472 г., отразившийся в Никано-
ровской (Нкр) и Вологодско-Пермской (ВП) летописях. Есть ли возмож-
ность обнаружить более ранние памятники великокняжеского
летописания? Существование великокняжеского летописания до се-
редины XV в. не подтверждается какими-либо конкретными текстами.
Сходный с Нкр и ВП текст дошел в двух до сих пор не изданных
памятниках — Музейном летописце (Муз.), где последовательное изло-
жение доведено до 6960 (1452) г., и в Летописи Лавровского, основной
текст которой обрывается на 6977 (1469) г. Текст Муз. и Летописи Лав-
ровского, судя по некоторым известиям, первичнее текста Нкр и ВП.38
Нельзя ли предположить, что первоначальный великокняжеский свод
был составлен в 50—60-х гг. XV века? Предположение это заманчиво,
но следует иметь в виду, что в дошедших до нас списках Муз. и Летописи
Лавровского содержатся статьи из ВП за более поздние годы, и мы не
можем с уверенностью сказать, были эти статьи добавлены к основному
тексту из летописи типа ВП, или Муз. и Летопись Лавровского
опирались на некую первоначальную редакцию ВП. Бесспорно, во вся-
ком случае, что текст Муз., Летописи Лавровского, Нкр и ВП представ-
ляет собой наиболее ранние из дошедших до нас памятников велико-
княжеского летописания, составленные не позднее начала 70-х гг. XV в.
Основным источником этого и последующего летописания была CI, и
лишь некоторые известия до 1418 г. не отыскиваются в более раннем
летописании.
§ 3.4.1. Текст Нкр заканчивается 6980 (осень 1471) г., и можно пред-
полагать, что свод, лежащий в основе Нкр и ВП, не переходил за се-
редину 70-х годов, ибо дошедший до нас фрагмент свода 1477 г. (см.
ниже, § 3.5) отражает уже последующий этап великокняжеского
летописания.39
ОБЩАЯ СХЕМА
17
§ 3.4.2. В ВП после окончания общего с Нкр текста до 6980 г. следует
иной текст, связанный, по-видимому, с вологодской епископской кафед-
рой.40
§ 3.5. Следующим за Нкр—ВП памятником великокняжеского
летописания следует считать свод 1477 г., фрагмент которого дошел до
нас в особой компиляции, имеющей название «Летописец руский от
ссдмидесят и дву язык» (Лихачевский, Прилуцкий и Уваровский
виды).41 Текст летописного свода 1477 г. помещен в этой компиляции
лишь начиная с 6925 (1417) г. (до этого в «Летописце от 72-х язык»
читается текст, сходный с Ермолинской летописью, — см. ниже, § 3.7.1),
но окончание его 6985 (1477) г. явно не случайно. После 6985 г. три
вида расходятся между собой; в Лихачевском виде (Лих.) далее следует
текст великокняжеского свода, близкий (но не идентичный) своду
1479 г. (см. ниже, § 3.9) и Сим.; в Уваровском (Ув.) — текст, близкий
сперва к Типографской, а затем — к Софийской II и Львовской
летописям (см. ниже, § 3.8 и 3.10.1). В Прилуцком же виде (Прил.)
вслед за статьей 6985 г. помещена роспись «князей русских» и «царей»
ордынских, заканчивающаяся старшим сыном Ивана III Иваном Моло-
дым; Василий (будущий Василий III) не упомянут (он родился в марте
1479 г.). Это родословие свидетельствует о том, что текст Прил. за
6925—6985 гг. представляет собой фрагмент свода, составленного, как
отметил уже А. Н. Насонов, «не ранее 1477 (6985) г., на котором кон-
чается летописный текст, и не позднее 1479 (6987) г., когда у великого
князя Ивана Васильевича родился сын Василий».42 Вслед за родословием
в Прил. читается текст, близкий к Типографской летописи.
§ 3.6. Московский свод 1479 г. (Моск.) стал основой всего велико-
княжеского и царского летописания последующего времени. В отличие
от свода 1477 г., сохранившегося в виде фрагмента в «Летописце от 72-х
язык», свод 1479 г. дошел до нас в полном объеме, и его первая часть
существенно отличается от CI и Нкр—ВП; она включает наряду с
известиями из Новгородско-Софийского свода большие заимствования
из летописи типа Тр., из южнорусского летописания и какого-то особого
владимирского свода первой трети XIII в. (читались ли все эти заимство-
вания в своде 1477 г., мы не знаем, так как его первая часть не сох-
ранилась).
По сравнению с предшествующими летописями (Тр., Сим.—Рог.,
111V—CI и Нкр—ВП) текст Моск, или, вероятнее, его протографа, обще-
IX) с Ерм. (ср. § 3.7.1),43 - «Московско-Софийского свода» или «особой
обработки» Новгородско-Софийского свода или — носит более мирской
характер: свод 1408 г., его тверская редакция и Новгородско-Софийский
свод были, очевидно, митрополичьими сводами; в Моск, (как и в Ерм.)
некоторые специфически церковные мотивы и формулы сокращены,
что, конечно, не означало какого-либо отказа от церковной ортодоксии
(ряд житийных сюжетов был введен именно в этот свод).
Текст свода 1479 г., к сожалению, не сохранился в близких по вре-
мени рукописях.
§ 3.6. 1. Архивская (так наз. Ростовская) летопись конца XVII—
XVIII в. (Арх.), в которой Шахматов обнаружил этот памятник, состоит
в основном из двух частей: из Московского великокняжеского свода, до-
веденною до описания триумфального возвращения Ивана III из Нов-
юрода, строительства Успенского собора и пожара в сентябре 6988
(1479) г., и следующего далее в рукописи Новгородскою свода 1539 г.
(см. ниже, § 3.10.3); некоторые известия из этою свода (заимствованные
из «Сказания о Мамаевом побоище») включены и в первую часть Арх.
18
ВВЕДЕНИЕ
Найденный Шахматовым позже Эрмитажный список XVIII в. за-
канчивается известием о переговорах Ивана III с осажденным Новгоро-
дом в декабре 6986 (1477) г., но это не окончание, а обрыв текста.
§ 3.6. 2. Уваровский список Моск., изданный в ПСРЛ, т. XXV, — бо-
лее ранний, чем Архивский и Эрмитажный (он был переписан в XVI в.),
но содержит более позднюю редакцию великокняжеского свода, доходя-
щую до 7000 (1492) г. и близкую к другим версиям того же свода 90-х гг.
Существование его источника — свода 1479 г. — может быть подтверж-
дено сменой почерка как раз на том известии о пожаре, которым за-
канчивается свод 1479 г. в Архивском списке, и повторением далее го-
довой даты 6988.45
§ 3.7. Наряду с официальными сводами летописание XV в. включало
и своды, независимые от великокняжеской власти. Один из таких сво-
дов, связанный с северорусскими землями и, возможно, с Кирилловым-
Белозерским монастырем, отразился в Ермолинской летописи (Ерм.),
Сокращенных сводах конца XV в. (СС), частично и в Устюжской
летописи (Уст.).
§ 3.7.1. Дошедшая до нас в единственном списке конца XV в. (ГБЛ,
Музейное собр. № 8665)46 Ерм. состоит из двух основных частей. Первая
часть Ерм. до 6926 (1418) г. сходна со сводом 1479 г.; можно полагать,
что источником ее в этой части было то же сочетание Новгородско-
Софийского свода с Тр. и другими летописями, которое отразилось в
Моск. Опираясь на общий с Моск, протограф, Ерм. довольно последова-
тельно сокращала предшествующие тексты, из-за чего у историков
порой возникает иллюзия большей последовательности и первоначаль-
ности ее изложения. Но никаких оригинальных известий в этой части
Ерм. не обнаруживается. Иное дело — текст Ерм. с 6936 (1428) по 6980
(1472) г., близкий к СС и Уст. и отражающий их общий источник —
северный свод начала 70-х годов XV в. Здесь содержится ряд своеобраз-
ных и даже уникальных известий. С 6981 (осень 1472) г. текст Ерм. рас-
ходится с СС, Уст. и сходен до 6989 г. с кратким «Летописцем русским».
Кроме того, он включает и ряд известий, связанных с деятельностью
московского архитектора и строителя Ермолина в 1462—1472 гг. (этим
объясняется и название, данное этой летописи Шахматовым). За-
канчивается текст Ерм. 6996 (1488) годом.47
§ 3.7.2. До нас дошло три вида СС — Соловецкий, Погодинский и Ма-
зуринский. Начальный текст в них расходится с Ерм. и, возможно, отра-
жает тот северный свод, который был заменен в Ерм. текстом, сходным
с Моск. С 6936 (1428) по 6980 (1472) г. СС близки к Ерм., но после
этого года текст Соловецкого вида обрывается, а в Погодинском и Мазу-
ринском видах отражается великокняжеское летописание конца 70-х—
90-х гг. в двух различных редакциях (см. ниже, § 3.9).48 Близок к СС
также текст памятников начала XVI в. — CI по списку Царского (СЩ)
и Русского Хронографа.
§ 3.7.3. Уст., составленная в начале XVI в., близка к СС и в началь-
ной (до 6936) г. и в последующей части, хотя содержит ряд своеобразных
известий (как местных, устюжских, так и легендарных, видимо,
поздних). Возможно, что в Уст. отразился и новгородский летописный
источник времени падения Новгорода (см. ниже, § 11.2).49
§ 3.8. К числу независимых летописных сводов относится также и
ростовский свод конца 80-х гг. XV в. (связанный, очевидно, с местной
архиепископской кафедрой), читающийся в Типографской летописи
(Тип.). Он дошел до нас в двух редакциях, совпадающих до 6992
(1484) г., — Синодальной и Академической; можно предполагать, что
оыцля схема
19
первоначальный текст свода, как и в Академической редакции, доходил
до 6998 (1490) г. Первая часть Тип. (до 6931 (1423) г.) представляет
собой краткое изложение великокняжеского свода 1479 г. (Моск.); текст
второй части включает ряд известий, связанных с Ростовом и ростовской
епархией.50 Текст, сходный с окончанием Тип., читается в Прилуцком
и Уваровском видах «Летописца от 72-х язык».
§ 3.9. Окончание великокняжеского летописного свода после 1479 г.
сохранилось кроме Уваровского списка Моск. (§ 3.6.2) в Сим. (ср.
§ 3.1.2), а также в заключительных разделах Лихачевского вида «Ле-
тописца от 72-х язык» (ср. § 3.5), Погодинского и Мазуринского видов
Сокращенного свода (§ 3.7.2) и НХр. (§ 3.3.2). В этих летописях, по-
видимому, отразились разные редакции великокняжеского свода — пер-
вой и второй половины 90-х гг. XV в. (см. ниже, § 13.2).
§ 3.10. В настоящий обзор мы не включаем характеристики
летописных сводов XVI в. — они интересуют нас лишь в той мере, в ка-
кой в них отразились недоступные своды XV в.
§ 3.10.1. Единственный свод XVI в., включивший в свой состав
значительный массив известий XV в., не известных по другим
источникам, — это свод 1518 г., лежащий в основе Софийской II (СИ) и
Львовской (Льв.) летописей.51 Начальная часть свода 1518 г. (до 6905
(1398) г.) нам известна в основном по Льв.: из двух списков СП—
Архивского и Воскресенского — Архивский не имеет начала до 6905 г.,
а в Воскресенском начальная часть заимствована, очевидно, из другого
источника. Начало свода 1518 г. было сходно, судя по Льв., с Ерм.
(§ 3.7.1). В своем окончательном виде свод 1518 г. был, по-видимому,
составлен при митрополичьем дворе и в заключительной части отражал
великокняжеское летописание первых десятилетий XVI в., пополняя его
материалами митрополичьего архива (например, грамотами, связан-
ными с Флорентийской унией). Но одним из важнейших источников сво-
да 1518 г. был свод 80-х гг. XV в., связанный с церковными кругами,
оппозиционными Ивану III; отразились в своде 1518 г.( или в его пред-
шественнике, своде 80-х гг.), также и известия северного свода, ле-
жащего в основе Ерм.—СС (§ 3.7). Текст свода 1518 г. после 6991
(1483) г. читается, кроме СП—Льв., еще в Уваровском виде «Летописца
от 72-х язык».
§ 3.10.2. Никоновская летопись (Ник.) в своей первоначальной
редакции была создана в 20-х гг. XVI в. Ник. отражает не дошедшие до
нас источники лишь в известиях конца XIV—начала XV в. Текст Ник.
за XV в. восходит в основном к трем источникам — к Сим. (см. выше,
§ 3.1.2 и 3.7.2), НХр. (§ 3.3.2 и 3.7.2) и к близкой Ник. по времени
Иоасафовской летописи; отличие Ник. от этих источников в тексте после
XIV в. обычно является следствием редакторской работы.52
§ 3.10.3. Новгородский свод 1539 г., дошедший до нас в составе Нов-
городской летописи Дубровского (НДубр.), Отрывке русской летописи
по Воскресенскому Новоиерусалимскому списку и частично (начиная с
1480 г.) в Арх. (см. выше, § 3.6.1), представляет собой компиляцию, со-
единяющую HIV второй редакции (ср. выше, § 3.3.2) со сводом,
состоящим частью из новгородских (типа НХр.), частью из общерусских
статей (включая «Словеса избранна» о походе на Новгород в 1471 г.,
Послание на Угру архиепископа Вассиана). Наиболее своеобразны в
НДубр. и сходных летописях известия 1498—1500 гг. (под ошибочными
датами 7000—7001), отражающие, очевидно, первоначальную редакцию
великокняжескою летописания, переделанную в остальных летописях
пекле победы Василин 111 над его племянником и соперником Дмитрием-
20
ВВЕДЕНИЕ
внуком. В последней части свод 1539 г. обнаруживает связь с боярской
фамилией Квашниных, служивших у новгородского архиепископа Ма-
кария. С этим связаны и вставки в рассказ о Куликовской битве в
НДубр. и Арх. Близка к своду 1539 г. неизданная Новгородская Уваров-
ская летопись.53
§ 3.10.4. Воскресенская летопись, составленная между 1542 и
1544 гг., в основном отражает великокняжеское летописание конца
XV—начала XVI в.; дополнительными источниками служили рос-
товский свод 80-х гг. — Тип. и внелетописные памятники (§ 3.9).54
§ 3.10.5. Степенная книга 1560—1563 гг. в значительной степени
опиралась на Никоновскую летопись (в свою очередь она повлияла на
позднюю редакцию Ник. — Лицевой свод), но переделывала и «исправ-
ляла» свои источники в таких масштабах, которых не знало предшест-
вующее летописание — даже Ник. Вероятный составитель Степенной
книги — митрополит Афанасий, занимавший святительский престол в
1564—1566 гг., во время учреждения опричнины; затем он оставил
«митрополию за немощь велию», что рассматривается как свидетельство
противоречий между ним и Иваном Грозным, но Степенная книга была
составлена как своеобразный памятник правящей московской династии,
не допускающий никаких известий, могущих бросить тень на «в благо-
честии просиявших» носителей «богоугодных добродетелей».55
К остальным летописным памятникам XVI в. мы будем обращаться
в дальнейших разделах книги.
В последующих главах помещены генеалогические схемы (стеммы),
отражающие взаимоотношения между летописями времени Василия I
(конец XIV—первая четверть XV в.), борьбы за великое княжение при
Василии II (вторая четверть XV в.), присоединения Новгорода (1456—
1479 гг.) и последних десятилетий княжения Ивана III (1480—1505 гг.).
Летописи представляли собой своды, включавшие разнородный ма-
териал, и при определении их генеалогии учитывались, естественно,
взаимоотношения сводов в целом. Но общая схема взаимоотношений
между сводами оказывается весьма сложной, и изображение ее на
едином чертеже связано с рядом трудностей (она оказывается, в част-
ности, очень обширной по размеру). В специальной работе мы пытались
построить (с неизбежными упрощениями) такую схему.56 В схемах,
помещенных в этой книге, отражаются отношения между летописями в
основном в тех частях сводов, которые охватывают соответствующие
периоды.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Федотов Г. П. Святые древней Руси. М., 1990. С. 167—186 (книга вышла в свет в
Париже в 1931 г.).
2 Бердяев Я. Русская идея. Paris, 1971. С. 11.
3 Kologrivof J. Essai sur la saintete en Russie. Bruges, 1953. P. 243; SmolitschJ. Russisches
Monchtum. Wurzburg, 1953. S. 109—126.
4 StoklG. Die politische Religiositat des Mittelalters und die Entstehung des Moskauer
Staates // Saeculum. Munchen, 1951. Bd 2. H. 3. S. 412—415.
5 Миллер О. Вопрос о направлении Иосифа Волоколамского // ЖМНП. 1868. № 2.
С. 529 и 545; К{остомаро)в Н. [Рец. на книгу И. Хрущева «Исследование о сочинениях
Иосифа Санина»] // Вестник Европы. 1868. Кн. 4. Стлб. 969—970; Жмакин В. Митрополит
Даниил и его сочинения. М., 1881. С. 23—24, 33—35, 62, 91—92 и 107. Ср.: Лурье Я, С.
Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV—нач. XVI в. М.; Л., 1960.
С. 10—16.
6 В доказательство терпимости Нила Сорского историки ссылались на то, что ответ
Нила на запрос Геннадия о наступлении конца мира в 7000 г. (в связи с его спорами с
ПРИМЕЧАНИЯ
21
орешками) нам нсизнестен (Архангельский А. С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. СПб.,
1882. Ч. I. С. 30 33; ср. с. 281; KologrivofJ. Essai sue la saintetd en Russie. P. 195). Но даже
эпл чрезвычайно слабый аргумент «от умолчания» был недавно поколеблен: в августовском
томе Великих Миней Чстиих содержится послание о 7000 годе, возможно представляющее
собой ответ Паисия и Нила на запрос Геннадия (Русский феодальный архив XIV—первой
трети XVI в. М., 1987. Вып. 3. № 45, с. 695—696).
7 Клосс Б. М. Нил Сорский и Нил Полев — списатели книг // Древнерусское искусст-
во: Рукописная книга. М., 1974. № 2. С. 150—167; Прохоров Г. М. Автографы Нила Сорско-
14) //Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1974 г. М., 1975. С. 37—54.
8 Письмо о нелюоках см. в книге: Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 366—
369. Ср.: Зимин А. А. Княжеские духовные грамоты XVI ст. // Исторические записки. М.,
1948. Т. 27. С. 270, примеч. 31.
9 Ostrowski D. G. A «Fontological* Investigation of the Muscovite Church Council of 1503. (A
Thesis in History — May 1977). Ann Arbor, 1983 (microfilm/xerography). P. 273—335; Плигу-
зов А. И.: 1) Памятники раннего «нестяжательства» первой трети XVI в. Автореф. канд. дис.
... канд. ист. наук. М., 1986. С. 18, 20; 2) «Соборный ответ» 1503 г. // Русский феодальный
архив. М., 1988. Вып. 4. С. 749—813; 3) Историографические заметки о «нестяжательст-
вс» // Архив русской истории. М., 1992. Вып. 2. С. 5—33.
10 Ср.: Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России (XV—XVI вв.). М.,
1985. С. 199—221.
11 Ср.: Лурье Я. С. Логические основы критики источника // Источниковедческие
разыскания. 1985 г. Тбилиси, 1988. С. 32—39.
12 Ranke L. V. Samtliche Werke. Leipzig, 1874. Bd 33—34. S. VII. Ср.: Лурье Я. С. О путях
доказательства при анализе источников (на материале древнерусских памятников) // Воп-
росы истории. 1985. № 5. С. 61—62, 65—66.
13 Коллингвуд Р. Дж Идея истории; Автобиография. М., 1980. С. 231—233, 239—240.
14 Кодексы римского права: Gaius. Institutiones II, tit. 20; Corpus juris civilis: Digestae,
jXXII, tit. 3,1.21 e.a. Ср. предисловие П. И. Люблинского к кн.: Стифен Дж. Очерк доказа-
тельственного права. СПб., 1910. С. XXXIX—XL (Люблинский связывал этот принцип с
проблемой деления фактов на положительные и отрицательные).
15 Коллингвуд Р. Дж Идея истории. С. 246, 255—257.
16 MarrouH.-J. Ober die historische Erkanntnis. Munchen, 1973. S. 115—120, 323—336.
17 Collingwood R. G. The Limits of Historical Knowledge // Winks R. W. The Historian as
Detective: Essays on Evidence. N.Y., 1968. P. 518,522.
18 Каштанов С. M. Социально-политическая история России конца XV—пер-
вой пол. XVI в. М., 1967. С. 105.
19 Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. М., 1982. С. 169.
20 Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1. Примеч. 293, 418,
419, 422, 424ит.д.
21 Каченовский М. Т. Исторические справки об Иоанне Екзархе Болгарском // Вестник
Европы. 1826. № 13. С. 199; Надеждин Н. Об исторической истине и достоверности //
Библиотека для чтения. СПб., 1837. Т. 20. С. 153—154,162; Соловьев С. М. История России
с древнейших времен. СПб., 1896. Кн. 2, т. 6—10. Стб. 1402—1404. (Изд. «Обществ, поль-
зе»)-
22 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1. С. 25, примеч. . В ком-
ментариях к т. 1 указывается, что «Нестор дополненный, например Софийский Новго-
родский» у Карамзина — это «Российская летопись по списку Софейскому Великого Нова-
города», изданная «Библиотекой Академии наук» в СПб. в 1795 г. (там же. С. 351, № 104).
Но у Карамзина «Софийский Новгородский список Нестора» определяется как «Воскре-
сенский (напечатанный)», а в издании 1795 г. был использован иной, «весьма новый» (по
определению П. Строева) список. Более вероятно, что речь у Карамзина шла о Воскресен-
ском списке Софийской II летописи, использованном П. Строевым в издании «Софийского
временника» (М., 1820. Ч. 1; см. с. XXV—XXVII), готовившемся параллельно со вторым
изданием «Истории государства Российского».
23 Ср.: Лурье Я. С.: 1) О гипотезах и догадках в источниковедении // Источникове-
дение отечественной истории. 1976. М., 1977. С. 35—37; 2) Схема истории летописания
А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова и задачи дальнейшего исследования летописей //
ТОДРЛ. Л., 1990. Т. 44. С. 186—188.
24 Приселков М. Д История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940. С. 6 (далее:
Приселков. История). О термине «потребительское отношение к источнику» см.: Лурье Я. С.
О некоторых принципах критики источников // Источниковедение отечественной истории.
М., 1972. Вып. 1. С. 83—84, 87—92.
25 Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976 (далее: Лурье. Летописи).
26 См. об этой схеме: Лурье Я. С. Генеалогическая схема летописей XI—XVI вв., вклю-
ченных в «Словарь книжников и книжности древней Руси»// ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 40.
С.190 205.
27 Pckohci рук цию Гр. см.: Присе яков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста.
М.; JI., 1950; Вл П(ТЛ. М., 1965. Т. 30. 7 146 (далее: Приселков. ’Гр.).
22
ВВЕДЕНИЕ
28 ПСРЛ. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1.
29 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18.
30 ПСРЛ. СПб., 1907. Т. 17; М., 1980. Т. 35.
31 Новгородская летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 101 —509.
32 Псковские летописи. М.; Л., 1941 —1955. Вып. 1—2.
33 ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15.
34 Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872. С. 465—512; ПСРЛ. 2-е изд. Л.,
1928. Т. 1,вып. 3.
35 ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 81—275; Т. 6. С. 11—111; 2-е изд. (не завершено). Л.,
1925. Т. 5, вып. 1. Список Царского опубликован в изд. 1851 г. в разночтениях к основному
тексту CI.
Г6 ПСРЛ. СПб., 1848. Т. 4. С. 1 — 165; 2-е изд. Пг., 1915. Т. 1,вып. 1; Л., 1925. Вып. 2.
С. 321—470; НХр. — ПСРЛ. Т. 4. С. 138—165 (фрагменты); 2-е изд. Пг., 1917. Ч. 2, вып. 1
(не завершено); НК содержится в рукописи ГПБ, F.IV.603.
37 ПСРЛ. СПб., 1889. Т. 16. Данные о времени написания рукописи любезно сообщены
Б. М. Клоссом.
38 Музейный летописец содержится в рукописях: ГБЛ, ф. 178 (Музейное собр.),
№ 3271 и частично — БАН, 34.2.31, л. 411 и сл. (с 6932 г.). Летопись Лавровского —
Львовский филиал БАН УССР, ф. Ossolineum, № 2126 и 2178. Ср.: Лурье. Летописи.
С. 129—135.
39 ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 17—162
40 ПСРЛ. М.; Л , 1959. Т. 26.
41 ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 11 — 163 («Летописный свод 1497 г.»), 165—357 («Ле-
тописный свод 1518 г.»). Лихачевский вид не издан; рукопись — ЛОИИ, ф. 238, on. 1,
№ 365.
42 Ср.: Насонов А. Н. Материалы и исследования по истории русского летописания //
Проблемы источниковедения. М., 1958. Вып. 6. С. 254.
43 См. ниже, § 12.
44 Архивская летопись — ЦГАДА, ф. 181, № 20 (25); ср.: Шахматов А. А. О так назы-
ваемой Ростовской летописи. М., 1904. Эрмитажный список — ГПБ, Эрмитаж, собр.,
№4166.
45 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 7—333 (с. 337—396 — фрагменты Эрмитажного
списка). Смена почерка — ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
46 Считаю необходимым отметить здесь досадный ляпсус в моей книге «Общерусские
летописи XIV—XV вв.» (с. 169): вместо шифра «Муз. собр., № 8665» здесь указан № 3271.
47 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23; ср.: Летописный свод XV в. // Материалы по истории
СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 275—321.
48 ПСРЛ. Т. 27. С. 163—298 («Сокращенный летописный свод 1493 г.»), 299—367
(«Сокращенный летописный свод 1495 г.»). Неизданный Соловецкий вид — ГПБ, Солов,
собр., № 922/1032.
49 ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 17—103.
50 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24.
51 ПСРЛ. СПБ., 1853.Т. 6. С. 119—276; 1910—1914. Т. 20, ч. 1—2.
52 ПСРЛ. СПБ., 1862—1901. Т. 9—12. СПб., 1904. Т. 13, 1-я половина (фототипич.
воспроизведение: М., 1965).
53 ПСРЛ. Л., 1925. Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 471—536; СПб. 1853. Т. 6. С. 277—315. Новго-
родская Уваровская летопись — ГИМ, собр. Уварова, № 568; ГПБ, собр. Погодина, № 1403.
54 ПСРЛ. СПб., 1856—1859. Т. 7—8.
55 ПСРЛ. СПб., 1908—1913. Т. 21, 1-я и 2-я половины.
56 Лурье Я. С. Генеалогическая схема летописей XI—XVI вв., включенных в «Словарь
книжников и книжности древней Руси». С. 196.
Глава I
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
§ 4. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ КНЯЖЕНИЯ ДМИТРИЯ ДОНСКОГО
Время Дмитрия Донского не входит в рамки настоящей книги, но
исследователь, изучающий историю XV в., не раз испытывает необ-
ходимость обратиться к этому времени. Оно как бы бросает отсвет на
всю последующую эпоху; Дмитрий Донской, его важнейшие совре-
менники — Сергий Радонежский, Киприан — постоянно упоминаются в
исторических трудах, посвященных истории создания и возвышения
Московского государства.
В примечании к своему рассказу о Куликовской битве Н. М. Ка-
рамзин писал: «Мы имеем два описания сей войны: одно действительно
историческое и современное, находящееся в Ростовской) и других до-
стоверных летописях, а другое напечатанное с разными отменами в
киевском Синопсисе и в Никойловской) лет(описи), баснословное и
сочиненное быть может в исходе XV века Рязанцем, иереем Со-
фронием...» Далее Карамзин отмечал еще «баснословный» характер и
«явную ложь» в повествовании Никоновской летописи (далее: Ник.):
рассказ о совещании Дмитрия с Киприаном, которого в действитель-
ности не было в это время в Москве, столь же анахронистическое
известие об образе Владимирской Богоматери, в действительности до-
ставленном в Москву позже, упоминание уже отмененной должности
тысяцкого, князей «Кемских, Андомских, Курбских», которые
появились значительно позже, и т. д.
Карамзинская критика рассказа о Куликовской битве в Ник. и других
поздних источниках во многом сохраняет свое значение. Однако, отверг-
нув эти источники, Карамзин все же не нашел возможным построить
свой рассказ на основе летописи, которую он сам открыл и ввел в науч-
ный оборот, — Троицкой (Тр.) (см. выше, § 3.1). «Сочиненному»
описанию войны 1380 г. он противопоставил «историческое и современ-
ное», содержащееся в летописи, которую он называл Ростовской. Так
называемая Ростовская или Архивская летопись (Арх.) доступна нам
(8 3.6.1): первая ее часть, содержащая рассказ о Куликовской битве,
основана на московском великокняжеском своде 1479 г., но включает и
большие заимствования из упомянутого Карамзиным «баснословного»
сочинения — Сказания о Мамаевом побоище, отразившегося в Ник.,
Синопсисе и других многочисленных памятниках. Таким образом,
влияния Сказания о Мамаевом побоище Карамзин не мог избегнуть, ни
следуя Арх., ни следуя Ник. Характеризуя рассказ Ник. как «сказку»,
Карамзин заметил: «Следуя во всем Ростовскому летописцу, мы впрочем
нс отвергаем некоторых обстоятельств, вероятных и сбыточных, в ней
24
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
находящихся: ибо думаем, что автор ее мог пользоваться преданиями
современников». В основном тексте «Истории...», описывая Куликов-
скую битву, Карамзин включил в свой рассказ целый ряд эпизодов, вос-
ходящих (через Ник. или Арх.) к Сказанию о Мамаевом побоище: не-
посредственное участие Дмитрия в битве, подвиги монахов, посланных
Сергием, — Пересвета и Осляби, поиски Дмитрия после победы и т. д.1
Примерно так же использовали летописные и внелетописные
источники о Куликовской битве и преемники Карамзина, несмотря на
то, что им были доступны и другие изданные к тому времени летописи —
Софийская I (С1), Новгородская IV (HIV), — С. М. Соловьев, изла-
гавший события 1380 г. в основном по Ник.,2 и почти все историки после
Соловьева (исключением был, пожалуй, только В. О. Ключевский, во-
обще не включивший рассказ о Куликовской битве в свой «Курс русской
истории»). Даже в тех случаях, когда отдельные известия Ник. вызы-
вали сомнения, известия эти отбирались по принципу «правдоподобия».
Так, Н. И. Костомаров обратил внимание на «множество явных выду-
мок, анахронизмов, равным образом и преданий, образовавшихся в на-
родном воображении о Куликовской битве уже позже» и отразившихся
в Ник. Он отверг, в частности, содержащийся в этой летописи, вслед за
Сказанием о Мамаевом побоище, рассказ об обмене одеждами между
Дмитрием и Михаилом Бренком и о «лежании под деревом» Дмитрия
как «очевидную нелепость», однако включил заимствованный Ник. из
того же источника рассказ о засадном полке, ибо рассказ «дополняет для
нас то, о чем без того должны были догадываться ...»3
Благодаря открытиям А. А. Шахматова историкам стал доступен
основной корпус источников конца XIV и XV в.; после Шахматова
историкам, пишущим о XIV в., нет необходимости опираться на такие
заведомо поздние памятники, как Арх., Ник. или внелетописные ска-
зания. Находка Симеоновской летописи (Сим.; ср. § 3.1.2), а потом и
Рогожского летописца (Рог.; ср. § 3.1.1 )4 дала возможность восстановить
текст Тр., известный Карамзину, но не доступный его преемникам. Ес-
тественно встает вопрос: почему в рассказе о Куликовской битве Ка-
рамзин опирался не на столь ценимую им Тр., пергаменную летопись
начала XV в., а на вызывавшие у него большие сомнения поздние
источники? Реконструируя текст Тр. по Сим. и Рог., М. Д. Приселков
справедливо заметил, что Карамзин (чья единственная ссылка на Тр. в
рассказе о Куликовской битве свидетельствует о том, что в ней известие
об этой битве читалось) пренебрег повествованием Тр., «как слишком
кратким и незначительным». Действительно, рассказ «О великом
побоище иже на Дону», читающийся в Рог.—Сим. и, очевидно,
идентичный Тр., занимает в печатном тексте менее двух страниц:
летописец перечисляет погибших (включая Михаила Бренка и Алексан-
дра Пересвета, занявших в более поздних рассказах важное место), со-
общает, что Дмитрий и его войска «возвратися оттуду на Москву в свою
отчину с победою великою, одоле ратным, победи врагы своя. И мнози
вой его возрадовашася, яко обретоша корысть многу: погна бо с собою
многа стада, кони и велблуды, и волы, им же несть числа, и доспехи, и
порты, и товар». Ничего не говорилось здесь о какой-либо роли Сергия
Радонежского, а Александр Пересвет, погибший в битве, не упоминался
как монах.5
Вскоре после открытия Сим. Шахматов высказал мысль о том, что в
Сим. и, очевидно, в Тр. о Мамаевом побоище «содержалось краткое со-
общение, имеющее все черты первоначальной записи, а не позднейшего
сокращения».6 К иному выводу пришел С. К. Шамбинаго в исследо-
КНЯЖЕНИЕ ДМИТРИЯ донского
25
вании «Повести о Мамаевом побоище». Наиболее ранним из сох-
ранившихся источников по истории Куликовской битвы Шамбинаго
считал пространную Летописную повесть ( в HIV, CI и Воскресенской),
датируя се концом XIV в. На основе Летописной повести в начале XV в.
был сложен, по его мнению, поэтический памятник — Задонщина (По-
ведание Софонии), и на той же основе возникло и Сказание о Мамаевом
побоище, древнейшую редакцию которого (Киприановскую редакцию,
включенную в Ник.) он датировал второй четвертью XV в.7 А. А. Шах-
матов высказал в отзыве на работу Шамбинаго ряд возражений автору,
но согласился с тем, что пространная летописная повесть (текст HIV, CI
и других летописей) предшествовала известию Сим. и возникла уже в
конце XIV в.8
В ряде статей 60—70-х гг. М. А. Салмина тщательно сопоставила все
летописные рассказы о Куликовской битве и показала, что аргументы
Шамбинаго, побудившие Шахматова отказаться от мнения о кратком
рассказе о Куликовской битве в Тр. (Сим.) как об источнике простран-
ной летописной повести, несостоятельны. Пространная летописная
повесть была создана на основе рассказа Тр. составителем общего про-
тографа HIV и CI.
Рассказ о «Доньском» сражении 6888 (1380) г. здесь несомненно имел
в основе краткий текст, читающийся в Сим.—Рог. (Тр.), но дублировки
в этом рассказе очевидны. Уделив значительное внимание Олегу Рязан-
скому как союзнику Мамая, «поборнику бесерменскому» и «новому
Иуде предателю», компилятор заставил Дмитрия Донского узнавать о
посылке Олегом «своей силы» на помощь Мамаю дважды. В первый раз
Дмитрий узнавал об этом еще в Москве, перед походом, и призывал на
Олега гнев божий. Но затем, после описания Куликовской битвы и воз-
вращения Дмитрия в Москву, в CI—HIV читается заимствованная из
краткого рассказа Тр. фраза: «Поведоша князю великому, что Олег Ря-
ланьский посылал Мамаю на помощь свою силу ...» Рассказ значительно
расширен по сравнению с предшествующим летописным текстом: однако
расширение это достигнуто главным образом за счет риторических
отступлений, этикетных оборотов и речей действующих лиц. Дополнен
список воевод, погибших в битве (о Пересвете сказано, что он «бывый
преже боярин брянский», но он еще не назван монахом), но явно не-
удачно, так как некоторые из названных лиц погибли либо раньше, либо
значительно позже Куликовской битвы. Впервые в этом летописном рас-
сказе появляется известие об участии Сергия Радонежского, приславше-
го на Дон свою грамоту с благословением.9 Эта же повесть с некоторыми
изменениями читается и в более поздних летописных сводах — Москов-
ском своде (Моск.), Ермолинской летописи (Ерм.) и других.10 Предло-
женная М. А. Салминой схема генеалогии летописных рассказов о
Куликовской битве, принятая и другими исследователями, не была
поколеблена в работах последующего времени.11
Однако историки, писавшие о Куликовской битве в последние де-
сятилетия, в очень незначительной степени обращались к вопросам
летописной генеалогии. М. Н. Тихомиров и Л. В. Черепнин считали
наиболее достоверным источником информации о Куликовской битве
рассказ Ерм. (и сходный с ним рассказ Львовской) летописи, хотя уже
А, А. Шахматов указывал, что рассказ Ерм.—Льв. был кратким извле-
чением из Пространной повести CI—HIV (Новгородско-Софийского сво-
да), близким к тексту Московского свода 1480 (1479) г.
М. Н. Тихомиров, правда, упоминал рассказ Сим. (Тр.), как древней-
шее летописное сообщение о битве. Но первоначальным вариантом про-
странной редакции повести он считал рассказ Ерм., полагая, что он был
составлен до начала XV в. (смерть Олега Рязанского в 1402 г.), и,
описывая битву, опирался в основном на Ерм. Рассказ Ник. он также
использовал, но выборочно. К числу легенд, содержащихся в рассказе
Ник., М. Н. Тихомиров отнес известие об участии в подготовке сра-
жения Киприана и Сергия Радонежского; не признал он достоверными
и описание ночного гадания Дмитрия Донского и Дмитрия Боброка Во-
лынца, и рассказ о нахождении Дмитрия Донского вдали от поля боя,
где после битвы его обнаружили воины, посланные Владимиром Андре-
евичем Серпуховским. Но, отвергая эти известия как «памфлет, направ-
ленный против великого князя», Тихомиров проявил такую же непо-
следовательность, как Костомаров, — заимствовал из этого «памфлета»
рассказ о засадном полке, предопределившем исход боя, и известие об
обмене доспехами между Михаилом Бренком и Дмитрием Донским.12
Сходным образом интерпретировал летописные рассказы о Куликов-
ской битве и Л. В. Черепнин. Он заявил, что «наиболее ранний
летописный вариант» летописного рассказа о событиях 1380 г. «со-
хранился в составе Ерм. и Льв.» (текст Льв. сходен с текстом Ерм.),
упоминая Сим. лишь как один из таких же «ранних летописных
памятников», что и Ерм. и Льв. (хотя никаких специфических совпа-
дений между Сим. и этими двумя летописями, которые отличали бы их
от CI, HIV, он не указывал). Что касается рассказа Ник., то Черепнин
рассматривал его как переработку Летописной повести «распространен-
ного типа» и Сказания о Мамаевом побоище, относящуюся к середине—
второй четверти XV в., но с дополнениями «редакции XVI в.». Тем не
менее в ряде случаев он усматривал в рассказе Ник. «отражение каких-
то реальных явлений». «Чертами реальности», по мнению историка,
отличалась и сцена поединка инока Пересвета с Темирь-мурзой:
«известная поэтическая окраска ... не меняет общего впечатления».13
Перед нами, таким образом, оценка показаний источников о Куликов-
ской битве, основанная не на изучении генеалогии и общего характера,
а на основе «общего впечатления» о «реальности» этих показаний.
С тем же подходом, основанным на оценке вероятности отдельных
сообщений, мы встречаемся и в ряде других работ, в частности в мно-
гочисленных статьях, вышедших в свет в связи с шестисотлетием
Куликовской битвы в 1980 г. Никто из исследователей не принимает
известия об участии Киприана в подготовке сражения с Мамаем, но роль
Сергия оценивается по-разному. Сомневались в его участии в подготов-
ке к сражению вслед за Тихомировым В. Т. Пашуто и В. А. Кучкин, но
признавали такое участие Г. М. Прохоров и Р. Г. Скрынников.14
Постоянно фигурируют в исторических описаниях Куликовской
битвы восходящие к Ник. и Сказанию о Мамаевом побоище эпизоды,
достоверность которых уже вызывала споры: рассказ о засадном полке
под предводительством Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка,
об обмене одеждами между Дмитрием и Михаилом Бренком, о монахах
Пересвете и Ослябе, посланных Сергием, об участии князя в битве и
поисках его после сражения и т. д.
Нам представляется особенно важным то обстоятельство, что ни один
из этих эпизодов не встречается в летописях конца XV—начала XVI в.
В Новгородско-Софийском своде и зависимых от него летописях
упоминалось послание Сергия Дмитрию, но рассказ о воинах-иноках
Пересвете и Ослябе и их участии в битве, как и эпизоды с переоде-
ванием, Михаилом Бренком и засадным полком принадлежат поздним
летописям — Ник. и другим — и внелетописной традиции.
КПИЖГНИ1 ДМИТРИЧ донского
27
Об одном из имел стоп иен ы х источников, повествующих о Куликов-
ской битве, мы уже упоминали — это Сказание о Мамаевом побоище.
Исследуя историю текста этого памятника, Л. А. Дмитриев убедительно
доказал, что первоначальной редакцией Сказания о Мамаевом побоище
была не та версия, которая читается в Ник., а иная, отдельная редакция,
п которой, вопреки хронологии, союзником Мамая выступает не
литовский князь Ягайло, а его отец Ольгерд.15 Наличие в источнике
Ник. и других летописей XVI в. этого анахронизма, как и столь же явно
неверного известия об участии Киприана в подготовке к битве 1380 г.,
свидетельствует о позднем происхождении самого этого источника,
('читая, однако, что анахронизмы Сказания о Мамаевом побоище не мо-
гут рассматриваться как «исторические ошибки, возникшие из-за того,
что произведение писалось через большой промежуток времени после
описываемого в нем события», Дмитриев полагал, что «вместе с тем дол-
жно было пройти и определенное время после этих событий, что давало
возможность воспринимать их в некотором обобщении и в умышленном
или неумышленном совмещении». Он датирует Сказание о Мамаевом
побоище первой четвертью XV в.16 Но в первой четверти XV в. Ягайло
был еще жив (он умер лишь в 1434 г.); живы были и многие совре-
менники событий 1380 г. Можно ли было в это время вопреки хорошо
известным летописным источникам того времени (например, своду
1408 г.) так резко искажать известные факты, приписывая союз-
нические отношения с Мамаем умершему в 1377 г. Ольгерду, а еще
живому до 1406 г. Киприану — заведомо невозможные действия?
Ряд исследователей предложили более позднюю датировку Сказания
о Мамаевом побоище. А. А. Зимин, М. А. Сал мина, В. А. Кучкин и
А. И. Плигузов датировали Сказание концом XV в. В. С. Мингалев —
первой третью XVI в.17 Вслед за Карамзиным В. А. Кучкин отметил
явно анахронистические элементы Сказания — в частности, упоминание
среди участников битвы князей Андомских (Андожских), а также
упоминание Константино-Еленовских ворот Кремля, получивших это
название лишь в 1491 г. Он пришел к выводу, что Сказание было сос-
тавлено не ранее 80—90-х гг. XV в.18
Помимо летописей и Сказания о Мамаевом побоище о Куликовской
битве повествовал еще один источник — Задонщина. Однако
фактический материал, содержащийся в этом поэтическом памятнике,
довольно беден, а датировка его далеко не установлена: он возник во
всяком случае не позднее 70-х гг. XV в. (время написания древнейшего
списка памятника), но попытки датировать его концом XIV в. не пред-
ставляются достаточно убедительными.19
Серьезного внимания заслуживает предположение, высказанное еще
А. А. Шахматовым в отзыве на работу Шамбинаго: о существовании у
Сказания о Мамаевом побоище и Задонщины общего протографа, кото-
рый ученый условно назвал «Словом о Мамаевом побоище». О сущест-
вовании такого памятника свидетельствовали, по мнению Шахматова,
совпадения между Задонщиной и Сказанием и явное стремление Ска-
зания подчеркнуть роль серпуховского князя Владимира Андреевича в
Куликовской битве: в конце XV и в XVI в., когда Серпуховское княже-
ство перестало существовать, едва ли могли возникнуть подобные тен-
денции.20 К предположению Шахматова недавно вернулась
Р. П. Дмитриева, высказав мнение, что «писание Софония рязанца»,
упомянутое в Тверском сборнике XVI в., это не Задонщина и не Ска-
зание о Мамаевом побоище, а их общий источник — предполагаемое сер-
пуховское «Слово»?1 Предположения эти весьма заманчивы, но, для то-
го чтобы реконструировать несохранившееся «Слово», мы имеем весьма
мало данных: текст в Тверском сборнике состоит всего из нескольких
строк; совпадения между «Сказанием о Мамаевом побоище», «За-
донщиной» и Летописной повестью также весьма невелики и в ряде слу-
чаев имеют характер вторичных заимствований и т. д. Явное под-
черкивание роли серпуховского князя действительно представляется не-
сколько странным в памятнике конца XV—начала XVI в. Но
Серпуховское княжество существовало не только до смерти Владимира
Андреевича в 1410 г. Внук Владимира Василий Ярославич сыграл важ-
нейшую роль в междоусобной войне середины XV в., способствовав
победе Василия II над его соперником Дмитрием Шемякой, что не поме-
шало Василию Темному заточить его в 1456 г. Но и после этого года
Василий Ярославич, пребывавший в заточении (он умер в 1483 г.), имел
активных сторонников, устраивавших заговоры в его пользу (см. ниже.
С. 162). На протяжении всего этого периода появление сочинения, где
воспевалась решающая роль деда серпуховского князя в Куликовской
битве, могло быть вполне актуальным.
История Куликовской битвы должна быть, конечно, предметом осо-
бого источниковедческого исследования. В пределах нашей темы важно
отметить прежде всего отличие позднейших «украшенных» летописных
рассказов от ранних, близких по времени к концу XIV в. Рассказ, сох-
ранившийся в этих источниках, невелик по объему, но он дает основание
утверждать, что сражение с Мамаем было «великим побоищем», за-
вершившимся «победой великой». Об этом свидетельствует не только
рассказ Тр. (Сим. и Рог.), но и не зависимые от общерусского
летописания Псковские летописи (в HI младшего извода — рассказ, свя-
занный с пространной Летописной повестью Новгородско-Софийского
свода).22 О «великой битве» с Мамаем сообщают и иностранные хроники
начала XV в.23
Но историк может использовать летописные рассказы о Мамаевом
побоище не только как источник информации, но и как «остаток прош-
лого», памятник общественной мысли. В этом смысле и бедная
фактическими дополнениями, но весьма расширенная за счет
эмоциональных дополнений повесть Новгородско-Софийского свода
представляет значительный интерес. Включив в свое изложение ряд рас-
сказов о борьбе тверских князей против Орды, сводчик тем самым дал
как бы предысторию Куликовской битвы. При рассмотрении даль-
нейших этапов истории летописания мы постоянно будем обнаруживать
в сводах XV и XVI вв. отражения Повести о Куликовской битве Новго-
родско-Софийского свода — сперва с небольшими вариациями, а затем
в расширенном виде (§§ 9, 12, 14). Постоянное обращение к этой теме
свидетельствует о том, какое место заняла Куликовская битва в общест-
венном сознании и как ее осмысление углублялось с течением времени.
Судьба летописных рассказов 6890 (1382) г. о нашествии на Москву
хана Тохтамыша и о смерти Дмитрия Донского в 6897 (1389) г. была во
многом аналогична судьбе рассказа 6888 (1380) г. Первоначальными и
в этих случаях были относительно краткие рассказы Тр., переданные
Рогожским летописцем и Симеоновской летописью. Краткие сообщения
летописного свода конца XIV—начала XV в. легли в основу двух раз-
вернутых повествований Новгородско-Софийского свода, откуда с неко-
торыми изменениями они были заимствованы почти всем последующим
летописанием.
Однако повесть о нашествии Тохтамыша на Москву в Новгородско-
Софийском своде, восходя, как и повесть о Куликовской битве, к более
КПЯЖСПИС ДМИТРИЯ донского
29
раннему краткому рассказу! расширила первоначальный текст не только
за счет риторических отступлений и описаний чудес, но и на основе до-
полнительного фактического материала. Риторика преобладала скорее в
рассказе о Тохтамыше сводчика конца XIV—начала XV в. (Тр., Рог.,
Сим.). Сообщив, что «князь же великий Дмитрий Ивановичь, то слы-
шав, что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бой, ни
противу его поднял рукы, противу царя Тохтамыша, и поехав в свой
град на Кострому», летописец ограничился упоминанием о том, как та-
тары, «оболга» предводителя московского войска князя Остея (внука
Ольгерда) «лживыми речми и миром лживым», захватили город и
учинили жесточайшую расправу над жителями. Описание этой распра-
пы, созданное на основе грандиозного нагромождения синонимов, «пле-
тения словес», является главной особенностью рассказа Тр.24
Новгородско-Софийский свод ввел в рассказ 6890 г. ряд важных
фактических данных. Здесь упоминается, что Тохтамыш хотел напасть
на Русь «злохитрием», «да не услышано будет на Руси устремление его»
и схватил и задержал поэтому «всех гостей русских». Но некие «добро-
хоты на пределах ордынских» (по-видимому, татары) предупредили
Дмитрия. Здесь также упоминается, что Дмитрий не решился на войну
с Тохтамышем, но этому предшествует упоминание о том, что князь
♦нача думу думати...» Такое колебание объяснено тем, что когда
Дмитрий «нача думу думати... с прочими князьями», то обнаружил
i рсди них «розность», из-за чего Дмитрий «бы в недомышлении велице
и убоялся стати в лице противу самого царя... и не ста на бой противу
ст* (так в HIV; в CI: «бысть в недоумении и размышлении, не хотя
стати противу самого царя»). Подробный рассказ об обороне Москвы,
следующий далее, несколько противоречив. Летописец сообщает, что
«псташя вечемь народи мятежници, недобрии человецы, людие кра-
молници (так в HIV; в CI—«народи мятежници, крамолници»):
хотящих изити из града не токмо не пущаху вой из града, но и грабяху,
ни самого митрополита не постыдешася, ни боляр нарочитых...» (речь
идет о бегстве митрополита Киприана из осажденного города, о чем
умалчивала Троицкая летопись). Но вместе с тем летопись сообщает о
героизме защитников города, о московском суконнике Адаме, за-
стрелившем сына «некоего князя ординьского». О коварстве осажда-
ющих, обманувших и убивших Остея, сообщается в повести дважды:
один раз в точном соответствии с Троицкой и второй раз подробно, с
упоминанием предательской роли суздальских князей.
В Московском своде (Моск.) 1479 г. и в Ермолинской летописи
упоминание о том, что Дмитрий «бысть в недоумении и размышлении,
не хотя стати противу самого царя», изменено: в Московском своде —
только «бысть в недоумении и размышлении», в Ермолинской — «в не-
доумении быв». В Моск, и в Ерм. эпитет «мятежници, крамолници» был
перенесен с людей, не выпускавших митрополита и бояр из града, на
самих беглецов — «мятежников же и крамольников, иже хотяху выйти
из града...»26
Эти изменения и сокращения, особенно заметные в Ерм. (где в
результате сокращения о гибели Остея сообщалось не дважды, а один
раз), побуждали Л. В. Черепнина видеть именно в рассказе Ерм. о То-
хтамыше (как и в ее рассказе о Куликовской битве) «наиболее близкое
к истине изложение событий». На рассказ Ерм. о событиях 1382 г.
опирался и М. Н. Тихомиров, относивший его ко времени, близкому к
1382 г. Оба историка упоминали также и рассказ Сим. и Рог., но
считали, что он был написан параллельное рассказом Ерм. — по мнению
30
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
Тихомирова, «каким-то монахом» (в отличие от светского автора Ерм.);
по мнению Черепнина — тверским летописцем, враждебным «москов-
ской великокняжеской власти».27
Такое определение не только противоречит всей системе летописной
генеалогии (не учитывается рассказ С1 и HIV и др.), но и не подтверж-
дается самим рассказом о нашествии Тохтамыша. Рог. и Сим.
действительно основывались на тверской редакции общерусского
летописного свода, но никаких специфических тверских черт в рассказе
о нашествии Тохтамыша здесь не обнаруживается. Нет оснований сом-
неваться в том, что помещенный в Рог.—Сим. рассказ, как и весь текст
этих летописей до 6898 (1390) г., совпадает с Тр., отражая не тверское,
а общерусское (митрополичье) летописание.
Изменения в тексте пространной повести о Тохтамыше, присущие
Ерм. и Моск, (восходящим к общему протографу), никак не свидетель-
ствуют о раннем происхождении рассказа 6890 (1382) г. в Ерм., как и о
его «близости к истине». Перенесение определения «крамольники и мя-
тежники» с восставших москвичей на беглецов явно противоречит тому,
что далее говорится об этих москвичах: они «ни самого митрополита ус-
рамилися, но на вся оградишася, ни бояр великих устрашишася» и «гра-
бяху» их.28
Об относительно позднем происхождении той версии рассказа о Тох-
тамыше, который содержится в Ерм., свидетельствует и единственное
существенное отличие ее от версии Моск. Говоря о стенах московского
Кремля, Ерм. замечает, что татарам удалось сбить с них москвичей,
«еще бо граду тому ниску сущу». Очевидно, это было написано после
того, как стены Кремля были «поновлены» в 60—80-х гг., причем на
одной из стадий этой работы в ней участвовал В. Д. Ермолин?9
Рассказ о нашествии Тохтамыша в Тр. и в совпадающем с нею тексте
Рог.—Сим., как и рассказ тех же летописей о Куликовской битве, оста-
ется наиболее ранним из доступных нам источников об этих событиях.
Однако значительные дополнения рассказа о Тохтамыше HIV и CI поз-
воляют предполагать, что в этом случае Новгородско-Софийский свод
располагал дополнительными сведениями (устными или письменными)
о событиях 1382 года.
Иначе обстоит дело с другим сообщением Тр. (Сим.—Рог.), также
значительно расширенным в Новгородско-Софийском своде, — о смерти
в 6897 (1389) г. Дмитрия Донского. Известие о смерти Дмитрия в
летописном своде конца XIV—начала XV в. — краткая некрологическая
запись, совершенно аналогичная предшествующим записям о кончинах
князей и иерархов в том же своде. Текст 6897 г. в Новгородско-
Софийском своде основан на этой краткой записи, но он представляет
собою обширную статью, озаглавленную «Слово о житии и преставлении
Дмитрия Ивановича, царя Руськаго».30 Статья эта, в значительной сте-
пени усвоенная последующим летописанием, не содержит каких-либо
фактических данных по истории княжения Дмитрия, которых не было
бы в предшествующих частях Новгородско-Софийского свода. Как пока-
зал А. А. Шахматов, именно из повести о Куликовской битве, содержа-
щейся в этом своде, заимствованы все упоминания о Мамаевом побоище.
Исследователи расходились между собой в вопросе о датировке этого
памятника. А. А. Шахматов считал, что упоминание о всенародном
оплакивании Дмитрия свидетельствует о том, что «Слово» писал совре-
менник его погребения; к концу XIV в. относил его и А. В. Соловьев; к
такой же датировке в настоящее время склоняется Г. М. Прохоров.
В. П. Адрианова-Перетц, обратившая внимание на близость «Слова» к
КНЯЖГ1Н1Г НАС ИЛИЯ I
31
сочинениям Епифания Премудрого, в частности к его Житию Сергия,
считала, что «('лоно» было написано неким подражателем Епифания
после 1417—1418 гг., когда было написано Житие Сергия (А. В. Соловь-
ев признал «Слово» сочинением самого Епифания). А. И. Плигузов
считает, что «Слово» возникло после краткой летописной повести о
Куликовской битве в своде 1408 г. (Тр.), но до включения его в Новго-
родско-Софийский свод, который он датирует 1425 г.31 М. А. Салмина
отметила использование в «Слове» документального источника — духов-
ной грамоты Дмитрия Донского. Исследовательница обратила внимание
также на любопытное добавление к текстам из завещания Дмитрия: о
юм, что умирающий князь передал своему сыну Василию «великое кня-
жение, яже есть стол отца его и деда и прадеда». Именно это обстоя-
1сльство побудило исследовательницу датировать «Слово» временем
феодальной войны в Московском княжестве в 1430—1448 гг., когда воп-
рос о прямом (от отца к сыну) или косвенном (от брата к брату) насле-
довании великокняжеского престола приобрел особое значение.32 Проб-
лема датировки «Слова», тесно связанная с оценкой его как памятника
общественной мысли несомненно заслуживает рассмотрения. Но мы
перейдем к этой теме в дальнейшем изложении — в связи с общей ха-
рактеристикой Новгородско-Софийского свода.
Пока же отметим, что единственным памятником, более или менее
современным событиям конца XIV—начала XV в., остается свод, до-
шедший в Тр., Рог. и Сим. Судя по цитатам Карамзина, текст Тр. был
и этой части идентичен тексту Рог.—Сим. Далее, как мы увидим, поло-
жение изменится: текст Рог.—Сим. явно разойдется с фрагментами,
переданными Карамзиным, и нам придется рассматривать три разных
общерусских традиции, отражающих время Василия I Дмитриевича:
Тр., Рог.—Сим. и Новгородско-Софийский свод.
§ 5. КНЯЖЕНИЕ ВАСИЛИЯ I
И РУССКО-ОРДЫНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
§ 5.1. Построения историков
«Дмитрий оставил Россию, готовую снова противоборствовать
насилию ханов; юный сын его, Василий, отложил до времени мысль о
независимости...» — так начинал Н. М. Карамзин главу, посвященную
княжению Василия Дмитриевича. В изложении истории этого княжения
Карамзин имел одно важное преимущество над своими преемниками: он
располагал текстом Троицкой летописи (Тр.), которая для них уже стала
недоступной. Однако в целом ряде случаев историограф отступал от это-
14) источника, предпочитая более поздние летописи, и в их числе Нико-
новскую (Ник.), хотя и продолжал иронически комментировать ее
«изобретения».
После нашествия Тохтамыша Василий Дмитриевич, как и сыновья
нижегородского и тверского князей, должен был отправиться в Орду в
качестве заложника. Что было с ним потом? Опираясь на Архивскую
(так называемую Ростовскую) (Арх.) летопись и Ник., Карамзин писал,
что в 1386—1387 гг. Василий «тайно ушел в Молдавию, к тамошнему
воеводе Петру, нашему единоверцу, и мог возвратиться в Россию только
через владения Польские и Литву...»; он явно иронически воспринял
известие Ник., будто, возвращаясь из Волошской земли, Василий
приехал в Немецкую, где Ви гонт взял с него обещание жениться на его
32
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
дочери: «Каким образом Василий мог ехать в Россию через Пруссию?»
Благословленный умирающим отцом на государство, Василий, писал Ка-
рамзин, «был возведен на престол во Владимире послом царским Шах-
матом». Вскоре после этого великий князь отправился в Орду, куда
ездил и князь Борис Константинович Городецкий (суздальский); пред-
метом исканий Бориса «был единственно Нижний Новгород, отнятый у
него племянниками». Тохтамыш, утвердив «Нижегородскую область» за
Борисом, «не усомнился признать Василия наследственным ее госуда-
рем»; «посол ханский, царевич Улан, долженствовал возвести его на
престол Нижегородский». В Нижнем Новгороде князь Борис был в не-
доумении, но его вельможа, именем Румянец, заявил, что «посол царев
и бояре Московские идут сюда единственно для утверждения любви и
мира с тобою: впусти их и не оскорбляй ложным подозрением»; затем
«коварный Румянец... предал Бориса слугам великокняжеским». Борис
и его племянники Василий и Симеон, пытавшиеся бороться с
Василием I, стали «жертвою общей пользы государственной».
Повествуя затем о завоеваниях Тимура (Тамерлана) и победе его над
Тохтамышем в 1395 г., Карамзин в основном опирался на иностранные
источники, но рассказывал, опираясь в основном на Ник. и ее позднюю
редакцию — Лицевой свод, о том, что Тамерлан, дойдя до Ельца,
«спешил удалиться от непогод осенних...» — «юный государь мог бы
приписать спасение отечества великодушной своей твердости, но вместе
с народом приписал оное силе сверхъестественной...» Более подробно
рассказывал Карамзин о попытке Тохтамыша победить ставленника Та-
мерлана — Тимур Кутлука («Тимур Кутлуя») с помощью Витовта, пос-
тавившего условие, «как уверяют наши летописцы, чтоб сей хан отдал
Москву Литве», и о разгроме на Ворскле в 1399 г. сил Тохтамыша и
Витовта Тимур Кутлуком.
Несколько страниц уделил Карамзин нашествию Эдигея в 1408 г.
Здесь он довольно широко привлек Тр. (особенно в примечаниях, где
приведены важные выписки). Известие Тр. о том, что тверской великий
князь Иван Михайлович, призванный Эдигеем помочь ему при осаде
Москвы, дошел лишь до Клина и возвратился, побудило Карамзина за-
метить, что «Иоанн Михайлович поступил в сем случае как истинный
россиянин и друг отечества...» Из другого «летописца» было извлечено
Карамзиным известие о том, что накануне нашествия Эдигея в Москве
«уже мало оставалось бояр старых и... юные советники великокняжеские
мечтали в гордости, что они могут легко обманывать старца Эдигея...»
По Арх. и Ник. цитировал Карамзин письмо Василию от Эдигея, где тот
вспоминал, что прежде на Москве были «нравы и дела добрыя, когда
жил боярин Федор Кошка... Ныне сын его Иоанн, казначей и друг
твой...»
На рассказе о нашествии Эдигея, по словам Карамзина, заканчивал-
ся «харатейный Троицкий летописец»; историограф предполагал, что
«летописец умер», и отмечал, что «до самой смерти Василия
Дмитриевича все известия кратки и неполны в других летописях». Одно
из таких известий, приведенное Карамзиным со ссылкой на Ник., — рас-
сказ о победе одного из изгнанных суздальских князей, сына Бориса
Константиновича Даниила, над братом Василия Петром Дмитриевичем
под Лысковом и о разграблении царевичем Талычем вместе с суз-
дальским воеводой города Владимира в 1410 г.33
С. М. Соловьев, датировавший бегство Василия из Орды 1385 г., то-
же считал (опираясь на Ник.), что Василий I после вступления на
престол вновь «отправился в Орду и купил там ярлык на княжество
КНЯЖКИИК ВАСИЛИЯ I 33
Нижегородское»; рассказ о присоединении Нижнего Новгорода он также
основывал на Ник. По Ник. излагал Соловьев битву на Ворскле 1399 г.
и нашествие Эдигся в 1408 г.; текст письма Эдигея он цитировал по «Со-
бранию государственных грамот и договоров», где оно было опубликова-
но по неизвестному списку.34
В начале XX в. в науку, как мы уже отмечали, вошли два новых
летописных памятника — Симеоновская летопись (Сим.) и Рогожский
летописец (Рог.), сходные, судя по карамзинским цитатам, по крайней
мере до 1389—1390 гг. с Тр. Однако открытия эти далеко не сразу и не
полностью отразились в исторической науке.
А. Е. Пресняков обратил внимание на рассказ Сим. о падении само-
стоятельности Нижегородского великого княжества, отметив замечание
Сим., что после занятия московскими войсками Нижнего и поездки
Насилия в Орду «бысть радость велика в граде Москве о приезде его»,
по он не сопоставил рассказ Сим. о присоединении Нижнего Новгорода
с известиями других летописей о том же событии и не отметил противо-
речий между ними. Пресняков уделил некоторое внимание судьбе суз-
дальских князей после завоевания Нижнего. С борьбой суздальских кня-
зей за свою отчину историк связывал столкновения начала 10-х годов и
набег Талыча на Владимир.35
Л. В. Черепнин, описывая присоединение Нижнего Новгорода в
1392—1394 гг., отмечал, что «наиболее полный рассказ о падении не-
ia виси мости Нижегородского княжества содержится в Рогожском
летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике...», но полагал,
что автором рассказа Рог.—Сим. был «сторонник раздробленности». Из-
ложение событий 1392—1394 гг. он начинал со ссылки на Ермолинскую
истопись (Ерм.) и строил его, как и в других случаях, прежде всего на
пой летописи. Упоминая известие Софийской I (CI) и Новгородской IV
(HIV) летописей, отсутствующее в Рог.—Сим. и в Ерм., что Василий I
i нерва «ходил ратью» на Нижний Новгород, а потом получил от хана
ярлык на него, Черепнин видел в рассказе CI—HIV лишь «перестановку
i обытий», созданную для того, чтобы отразить упреки «в использовании
Орды не только в дипломатических, но и в военных целях». Ссылаясь
на известие Ник., Черепнин высказывал мысль, что «присоединение
Нижнего Новгорода к Московскому княжеству не произошло столь быст-
|м> и безболезненно, как об этом говорят некоторые летописи».
В отличие от Карамзина, Соловьева и Преснякова, Черепнин, изла-
гая историю княжения Василия I, уделил значительное внимание
понести о нашествии Тимура в 1395 г., появившейся, как мы увидим, в
относительно поздних летописных памятниках. Привлекая в этом слу-
чае, как и в других, в качестве основного источника Ерм. и предполагая,
что Повесть о Темир-Аксаке, содержащаяся в этой летописи, «была со-
। гавлена вскоре после 1395 г.», Черепнин утверждал, что повесть эта
• интересна некоторыми фактическими данными, отсутствующими в
Симеоновской летописи и в Рогожском летописце»; за ее «церковной
оболочкой» можно «разглядеть подлинное поведение народных масс».
Разбирая повесть о нашествии Едигея в 1408 г., читающуюся в
различных летописях, Черепнин рассматривал их тексты как различные
♦варианты» одного и того же рассказа. «Наиболее ранний» из этих
вариантов сохранился, по его мнению, в Ерм. Повесть о Едигее в Рог.—
(’им. Черепнин определял как созданный в Твери «довольно вдумчивый
и верный разбор русско-ордынских отношений», но относил его «пример-
но к середине XV в.». В рассказе Тверского сборника об этих событиях
исследователь усматривал некоторые черты «провинциализма», не-
34
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОМ БИТВЫ
умение «выделить главное в цепи наблюдаемых явлений, дать им глу-
бокую политическую оценку». Текст грамоты Едигея, помещенный в
HIV,. Черепнин определил как «литературно обработанный ярлык», ус-
матривая в рассказе Рог.—Сим. полемический «ответ на ярлык
Едигея».36
Ни в одной из перечисленных работ описание событий княжения
Василия Дмитриевича не предварялось сколько-нибудь полным
анализом летописных сводов, повествующих об этих событиях. Рекон-
струкцию политической истории времени Василия I следует поэтому на-
чать с такого анализа.
§ 5.2. Показания летописей
§ 5.2.1. Летописные своды конца XIV—первой половины XV века
Наиболее ранней из известных нам летописей, отражающих время
Василия I, следует считать Тр. Но летопись эта доступна нам лишь в
цитатах, сохраненных в «Истории» Карамзина; реконструкция ее по
Рог.—Сим. и другим летописям особенно затруднительна для периода
после 6899 (1391) г., когда текст Тр., судя по тем же карамзинским
цитатам, расходится с текстом Рог.—Сим.
Трудно сказать, что сообщалось в Тр. о вокняжении Василия и присо-
единении Нижнего Новгорода. В Рог.—Сим. бегство Василия из Орды в
Подольскую землю и его возвращение в Москву описываются под 6893
(1385)—6895 (1387) гг., но у Карамзина об этих событиях сообщено без
ссылки на Тр. Прямой ссылкой на Тр. Карамзин подкрепил лишь
известие о женитьбе Василия I на Софии Витовтовне в 6898 (1390) г.
Косвенными отражениями известий Тр. о борьбе за Нижний Новгород
служат указания Карамзина, что в Тр., в отличие от Ник., нет известий
о двукратной поездке Василия I в Орду в 1392 г. для получения прав на
нижегородское княжение, процитированное им известие Тр. 6902
(1394) г. о смерти бывшего великого князя Нижегородского Бориса Кон-
стантиновича, погребенного «в Суждале в своей отчине», и известие о
бегстве в Орду его племянников Василия и Семена Дмитриевичей,
ходивших в ответный поход на Нижний Новгород с татарами; как
датировано это известие в Тр., не совсем понятно. О том, что текст Тр.
за эти годы не был идентичен тексту Рог.—Сим., свидетельствует приве-
денная Карамзиным в примечании к известиям 1393 г. резкая инвектива
Тр. против новгородцев, которые «часто правают ко князю к великому
и паки рагозятся, и не чудися тому: беша бо человеци сурови, непо-
корней, упрямчиви, непоставни...» Текст этот отсутствует не только в
Рог.—Сим., но и во всех доступных нам летописях.
Мы не знаем, как отразился в Тр. летописи поход Тимура. Лишь в
примечании к рассказу о том, что в память о чудесном избавлении от
завоевателя Василий воздвиг храм Богоматери на Кучковом поле, Ка-
рамзин приводит цитату из Тр.: «... место бысть тогда на Кучкове поле,
близ града Москвы на самой на велицей дорозе Володимерьской». Под
1399 г., повествуя о войне между ставленником Тамерлана Тимур Кут-
луком и Витовтом, поддержавшим Тохтамыша, Карамзин цитировал,
ссылаясь на Тр., слова Витовта Тохтамышу: «Аз тя посажу в Орде на
царстве, а ты мя посадишь на княжении на великом на Москве». Под
тем же 1399 г., по свидетельству Карамзина, в Тр. содержалось известие
о том, что к умиравшему в то время великому князю Тверскому
Михаилу Александровичу вернулся из Орды его посол, «а с ним посол
Княжнин: насилия i
35
Тсмирь-Кутлуев именем Бскшик да Саткин... и привезоша ярлыки
нисаны на его имя», и о приходе Семена Суздальского к Нижнему Нов-
юроду.37
Несравненно лучше известно нам то, что повествовала Тр. о на-
шествии Едигея. Фрагменты рассказа о нем, читавшиеся в этой
летописи, могут быть восстановлены по «Истории» Карамзина, не только
упомянувшего о том, что Тр. заканчивалась описанием нашествия
Едигея, но и приведшего развернутые цитаты из Тр. (с прямыми ссыл-
ками).
Таких цитат у Карамзина пять:
1) «Князь ордынский Едегей повелением Булата царя приде ратью,
и с ним 4 царевича, да прочий князи татарстии, а се имена их...» (сле-
дует перечисление имен);
2) дата прихода Едигея: «...и бысть в Филипово говенье декабря) в
1 день, в субботу до обеда приде Едегей к Москве...»;
3) упоминание о посылке царевича «Тегрибердея» и других князей с
30000 «избранные рати» в погоню за Василием I;
4) описание поведения тверского князя Ивана Михайловича, на-
правившегося было по приказу Едигея на помощь ему, но вернувшегося
с дороги в Тверь: «и таковым бо коварством премудрова, ни Едегея раз-
гнева, ни князю великому погруби, обоим обоего избежа, се же створи
уменски, паче же истински... »;
5) рассказ о том, как «в Орде некый царевич приобрете себе некия
(поборники, паче же обрете время благополучно, егда вся Орда исто-
шися»; пространная цитата кончается словами: «за малым бо и самого
царя не захвати и мног мятеж в Орде створив, отведе...»
Кроме того, в тексте «Истории» Карамзин привел в переводе на сов-
ременный русский язык известие о том, что татары вели за собой плен-
ных русских, связав их друг с другом, и о том, что богатые при известии
об уходе Едигея обещали наградить бедных, сильные — не теснить сла-
бых, и* солгали перед Богом.38
Наиболее ранние из летописей, повествующих о княжении Василия
I на всем его протяжении, включая время после нашествия Едигея, —
< вод, отразившийся в Рог.—Сим., Московско-Академическая летопись
(МАк), Новгородская I летопись (HI) младшего извода и Новгородско-
(офийский свод.
В Рог.—Сим. рассказывается под 6893 (1385) г. о бегстве Василия I
h i Орды, под 6894 (1386) г. — о его прибытии в «Подольскую землю в
нсликыя Волохи», а под 6895 (1387) г.—о возвращении в Москву с
князьями и панами «лятьскими», «ляхами» и «литвой». Лишь после этого
под 6897 (1389) г. сообщается о смерти Дмитрия Донского, походе
Бориса Константиновича Нижегородского в Орду на помощь Тохтамышу
и|Н)тив Темир Аксака (Тимура) и посажении Василия I на престол ца-
ревым послом Шахматом. Под 6899 (1391) г. в Рог.—Сим. читается
и знестие о приходе из Орды «князя великого Нижнего Новгорода»
Бориса Константиновича. После этого под 6900 г. в Рог.—Сим. помещен
развернутый рассказ об отказе Василия I от «крестного целования»
Борису Константиновичу, о поездке московского великого князя в Орду
к Тохтамышу для получения Нижнего Новгорода «на кровопролитие, на
погибель христианскую». Вслед за этим повествуется о занятии Нижнего
Новгорода татарами и «боярами москвичами», когда старейший нижего-
|н)Д(кий боярин Василий Румянец предал своего государя, и Борис «с
княгинею и с детьми» были развезены «по градом». Далее говорится о
новой поездке Василия в Орду: «Тоя же осени месяца октября в 20 день
36
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ НИ ! вы
прииде князь великий Василей Дмитреевичь на Москву, посажен Богом
и царем. Тактамышь придасть ему царь к великому княженью Новъго-
род Нижний с всем княжением, и бысть радость велика в граде Москве
о приезде его». Рассказ Рог.—Сим., как мы увидим, был частично вос-
произведен в Тверском сборнике и в Ник. М. Д. Приселков, реконст-
руируя текст Тр., включил в начало 6900 г. рассказ о присоединении
Нижнего Новгорода из Рог.—Сим. Едва ли такая реконструкция
правильна. Карамзин, описывая присоединение Нижнего Новгорода,
опирается на Ник. Если бы в его распоряжении был рассказ Тр., дающий
более яркую и определенную характеристику этого события, — рассказ,
идентичный тому, который читается в Рог.—Сим., — он не преминул бы
его использовать или хотя бы отметить его существование.
О борьбе Тохтамыша с Тимуром в Рог.—Сим. упоминается уже под
6897 (1389) г.; о походе Тимура на Русь рассказывается кратко под 6906
(1398) г.: «Приходил Темир Аксак Шамарханьскы на Рускую землю, и
князь велики Василей Дмитриевич ходил противу ратию и стоял на
Оце... Темир Аксак, дошед Елча, возвратися въ свояси, и бысть во граде
Москве радость велика». Под 6907 (1399) г. там же кратко сообщалось
о войне между Тимур-Кутлуком и Витовтом: «... бысть бой князю
великому Витовту Литовьскому с царем с Темер Кутлуем на реце на
Ворльськле и одоле царь Витовта и побеже Витовт в мале дружине...»
Приселков предположительно ввел в реконструкцию Тр. и тексты Рог.—
Сим. о Темир-Аксаке и Темир-Кутлуе, перенеся только текст о Темир-
Аксаке с 6906 (так в Рог.—Сим.) на 6903 (1395) г., под которым на-
шествие Тамерлана упоминается Карамзиным. И в этом случае, как и
в реконструкции 6900 г. (присоединение Нижнего Новгорода), это
решение представляется сомнительным. Карамзин, рассказывая о похо-
де Тамерлана, не привел никаких текстов, сходных с Рог.—Сим., а
единственная процитированная им фраза о построении храма Богома-
тери с монастырем «на Кучкове поле» настолько не связана с рассказом
Рог.—Сим., что Приселков отказался от попытки ввести ее в реконст-
рукцию.39 Рассказ о сражении с Темир-Кутлуем на Ворскле в Рог.—
Сим. также не содержит приведенной Карамзиным цитаты — слов
Витовта Темир-Кутлую — и тоже едва ли может быть отнесен к Тр.
Отличие свода, лежащего в основе Рог.—Сим., от свода, читавшегося
в Тр., с наибольшей ясностью обнаруживается из сопоставления расска-
зов о нашествии Едигея в этих двух сводах. Годы, начиная с середины
6909 (1401) по начало 6917 (конец 1408) в своде 1412 г., судя по Рог.,
были пропущены; в Сим. известия 6909—начала 6917 г. были пополне-
ны по другому источнику — великокняжескому своду конца XV в. (см.
выше, § 3.1). Из этого второго источника в Сим. взяты первые фразы
рассказа об Едигее; в Рог. этот рассказ сохранился, очевидно, в более
первоначальном виде.
Шахматов полагал, что текст рассказа о Едигее, сохранившийся в
Рог.—Сим., это и есть текст Тр., заканчивавшейся, по свидетельству Ка-
рамзина, «описанием Едигеева нашествия»; в своей ранней работе
Приселков согласился с этим мнением.40 Но в дальнейшем, работая над
реконструкцией Тр., Приселков убедился в том, что рассказ о Едигее в
своде 1408 г. не мог совпадать с рассказом Рог.—Сим.: совместить рас-
сказ этих летописей с карамзинскими цитатами из Тр. просто невозмож-
но.41
Вывод Приселкова был, бесспорно, правилен. Обратившись к расска-
зу Рог.—Сим., мы можем убедиться в том, что рассказ этот совершенно
иной по характеру, чем рассказ Тр. Рассказ Рог.—Сим., помещенный
КНЯЖГ.11ИЕ ВАСИЛИЯ I
37
под 6917 (осень 1408) г., начинается словами: «Приключилося таково
зло грех ради наших на Руси. Беззаконные измаилтяне лукавей мир
съчиниша с русскыми князми нашими...» Далее автор обращается к со-
бытиям, предшествующим нашествию Едигея. Летописец решительно
высказывается против всякой двойной игры и «заблуждения», «от прав-
ды» в сношениях с «иноплеменниками», которые «лестно и злоковарно
честьми окладают князей наших, и дары украшають и тем злохитрьство
свое потаають и мир глубок обещевают имети с князьми нашими, и та-
ковым пронырством ближняа от любве разлучают, и усобную рать межи
нас съставляють» Когда Василию I «ключися некый гнев имети со тьстем
свои Витовтом», московский князь, по словам летописца, обратился к
Едигею, который, ведя переговоры с Москвой и с Литвой, «болми на гнев
поостри их». Едигей прислал помощь Василию во время похода против
Витовта на Плаву. Такого поведения не одобрили служившие Василию
«старци», осуждавшие «юных наших бояр» и напоминавшие великому
князю, что подобным образом древние князья Киева и Чернигова, «име-
юще брань между собою, подъимающе половци на помощь», а те вы-
сматривали русский «наряд» (устройство, снаряжение, вооружение) —
так же могут поступить и нынешние «измаильте» (измаильтяне). «Яко-
же и сбысться» — татары сообщили Едигею, что русские «не желателни
суть на кровопролитие, но суть миролюбци». Кроме того, Василий
принял к себе соперника Витовта — католика («лях бе верою»)
Свидригайла Ольгердовича, которому был дан в удел «многославный Во-
лодимерь, еже есть стол земля Рускыя». Мы не знаем, сообщалось ли об
этом в Тр. (Карамзин привел из нее только известие о приезде
«Швитригайла» в июле 1408 г.), но Рог.—Сим. особо отметила это пожа-
лование: «...и таковаго града не помиловавше москвичи, вдаша в
одрьжание ляхови...» После трех лет «нестроения» русские и литовские
силы, встретившись на Угре, «взяша мир». Едигей заявил Василию, что
идет на Витовта, но в действительности неожиданно пошел на Москву;
Василий не успел собрать войска и «отъеха» в Кострому. Татары осадили
Москву, сожгли Переяславль, Ростов и Нижний Новгород. Тогда же вы-
яснилась и бесполезность передачи владимирского «стола» Свидрйгайлу:
«...храбрии наши ляхове, иже величаве дръжаще град пречистыа бого-
матере, мужественные их лысты только на бег силу показаше».
Рассказ Рог.—Сим. о Едигее не содержит никаких совпадений с рас-
сказом Тр., известным нам по цитатам Карамзина.42 Вопреки мнению
ряда авторов, это не «вариант» единой повести о Едигее, а совершенно
самостоятельный памятник. Он содержит немного конкретных и цифро-
вых данных; он отмечает только длительность осады Москвы — «дваде-
сят дний». В основном этот рассказ — страстный призыв к единству в
борьбе против «агарян»; автор его оправдывает свое «неговейное» (не-
почтительное) описание этих событий примером «Селивестра Выдо-
божьского» (Сильвестра Выдубицкого, которого он считал автором По-
вести временных лет), также писавшего «вся добрая и недобрая», «не
43
украшаа написанного».
Под 6919 (1410—1411) г. в Рог.—Сим. читаются известия о том, что
«князи новгородскыи» (т. е. нижегородско-суздальские) «с татары взяша
град славный Володимерь, стол земли Русскыя и пречитыя икону
ограбиша» и что «тое же зимы бысть бой князю Петру Дмитреевичю
Московьскому с князми новогородскими на Лыскове, сташа же на костех
князи новоюродьскыи Нижняго Новгорода» (в Сим. о нападении на
Владимир сообщались еще раз, однако по-иному, так как с 6918 г. эта
38
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
летопись следует своему второму источнику, и известия 6918—6920 гг.
здесь дублируются).44
6920 (1412) годом заканчиваются известия общего протографа Рог.—
Сим. Следующим по времени памятником летописания следует, видимо,
считать краткую летопись 6745 (1237)—6927 (октябрь 1418) гг., чита-
ющуюся в заключительной части Московско-Академической летописи
(МАк; ср. § 3.2.4). Летопись эта была, очевидно, связана с Ростовской
землей, но уделяла внимание и другим землям, в частности суздальско-
нижегородским. О пребывании Василия Дмитриевича в Орде здесь не
упоминается, но под 6896 (1388) годом сообщается о том, что после
смерти отца Василий «седе на великом княжении, в граде в Володимери,
на своем столе»; не упомянув о судьбе Нижнего Новгорода, летопись
сообщает, что в 6900 (октябре 1391) г. «прииде из Орды на Москву князь
великый Василей Дмитреевичь». Под 6917 (осень 1408) г. в МАк сооб-
щается о нашествии Едигея, который «съжже град Серпохов... и прииде
к Москве месяця декабря в 5»; воины его «град Переяславль пожгоша,
а в Ростове и в Юрьеве... много зла створиша...» Время пребывания
Едигея «у города» определено в «3 недели» — «а людей множьство в
полон поведе, а граду ничтоже не створи». Под 6918 (1410) г. рассказы-
вается о нападении «безбожных татар» «изгоном к Вол од и мерю», причем
они не только «церковь сборную святыя Богородица разграбиша», но и
«град пожгоша, от того огня и колоколы разлияшася... сие же зло
створися месяца июля». В отличие от свода 1412 г. МАк не сообщает,
что в нападении 1410 г. участвовали нижегородские князья, но о судьбе
этих князей, Даниила и Ивана Борисовичей здесь сообщается под 6925
(1417) и 6926 (1418) г., когда, согласно летописи, сперва приехали, а
потом «отбежали» из Москвы «князи новьгородскые Данило, да Иван
Борисовичи».45
Столь же кратки известия о времени Василия I в HI младшего извода,
доходящей, в отличие от HI старшего извода, до 40-х гг. XV в., но
отразившей, возможно, в этой части новгородское летописание начала
XV в. Под 6895 (1387) г. здесь сообщалось, что «выиде из Орды князя
великого сын князь Василий Дмитриевич», который «седе на великом кня-
жении» в 6898 (1390) г., а под 6900 (1392) г. — о том, что «вышед из Орды
князь великый Василий Дмитриевиць и взя Нижний Новъгород и пойма
князей и княгинь в таль; а князь Семеон бежа в Орду». Никаких известий
о Темир-Аксаке и даже упоминания его имени в HI нет; под 6907 (1399) г.
упоминается лишь «цесарь татарьский Темир Кутьлуй», приславший
своих послов к Витовту с требованием выдать «нашего беглова цесаря
Тактомыша», на что Витовт ответил отказом. Следствием этого явилась
«у реце Воръсколы в Татары:кой земле» «сеца зла, якоже и не бывала
Литовьской земле с татары». Подробно описанное поражение «Литовской
земли» трактуется как наказание Витовту за то, что он был «преже
крестиан», но «отвержеся православный веры и крестьянства и прия лят-
скую веру», хотя «пленити Рускую землю и Новъград и Пыжов». Под 6916
(1408) г. в HI читается краткое сообщение о приходе Едигея, «тестя Шаде-
бега, цесаря татарьского» к Москве «месяца ноября в 23 день», причем под
Москвой якобы стоял «сам цесарь»; среди захваченных городов упомина-_
ются, кроме Переяславля, Ростова и Нижнего Новгорода, также Серпу-
хов; указано, что татары ушли от Москвы, взяв «окуп» в 3 тысячи рублей
и на обратном пути «взяша город Рязань». Под 6918 (1410) г. сообщается,
что «князь Данил ей Борисович, Нижняго Новагорода отчиць старый взя
столный город Володимирь, попленив и пожьже, а татарове и церковь свя-
тую Богородицу златоверхую одраша».
KI 1ЯЖ1.11ИК ВАС ИЛИЯ I
39
Получили отражение в HI и события, о которых совсем не упоми-
налось в Тр. и Рог.—Сим., — борьба между Москвой и Великим Новго-
родом из-за северных новгородских Двинских земель. В 6905 (1397) г.
Василий I, опираясь на своих сторонников в рядах двинского боярства,
сделал попытку присоединения Двинской земли, но в следующем 6906
(1398) г. новгородцы, получив благословение от своего владыки, отвое-
вали свою «отцыну» и казнили предводителя мятежных бояр Ивана
Никитина; брат его Анфал бежал. В 6909 (1401 г.) Василий I вновь за-
хватил Двинскую землю, жестоко расправившись с враждебными ему
двинянами; новгородцы и на этот раз вернули себе эту область.46
Новгородско-Софийский свод, дошедший до нас в Новгородской IV
(HIV), в сходной с нею Новгородской Карамзинской (НК; далее отме-
чаем единственный случай несовпадения ее с HIV), и в Софийской I
(СО летописях, содержит обширный материал по истории Руси при
Василии I. Но уже первые известия о вокняжении Василия заключают
в себе странные противоречия. Под 6895 (1387) г. в CI сообщается, что
«князь великий Василей Дмитриевич прииде из Орды от царя Тахтамы-
ша месяца генваря в 19»; в HIV перед словом «генваря» сказано еще «и
ста на Москве». Далее в HIV—CI под 6897 (1389) г. помещено «Слово
О житии и преставлении» Дмитрия Ивановича, где упоминается, что
перед смертью Дмитрий «призвав же первие сына своего Василия» и
передал ему великое княжение. Но уже после «Слова» и описания
смерти Дмитрия в этих летописях сообщается, что «князь Василей
Дмитриевич уеха от царя Тахтамыша за Яик». При этом обстоятельства
возвращения Василия в Москву и его похода на Нижний Новгород как-
то связываются с событиями в Орде, когда «на Тактамыша приде ца-
ревич (HIV — «муж силен исполин») из Шамахинской (HIV — «Ша-
мнрхийской») земли и бысть им бой силен» (HIV сообщает о приходе
этого противника Тохтамыша под 6898 г., CI — под 6900 г.). Повествуя
под 6900 (1392) г. о поездке Василия I к Тохтамышу, HIV—CI говорят
о получении им «великого княжения», а не Нижнего Новгорода, и лишь
затем сообщается, что Василий I пошел «под Нижний Новгород ратию
и взя город за себе, а князи и княгини пойма в полон, а князь Семен
Дмитреевичь убежа в Орду». Под 6901 (1393) г. в HIV—CI сообщается
О поездке Василия «въдругий ряд» к Тохтамышу, о пожаловании
(очевидно, задним числом) ему Нижегородского княжества по смерти
Бориса Константиновича. В HIV упоминается еще, что Василий «ходил
ратью на Нижний Новгород на князя Семиона» (в CI нет). Известие
6903 (1395) г. о нападении Семена Дмитриевича на Нижний Новгород
I HIV—CI сходно по тексту с известием Тр. 1399 г. («сътвориша
Лесть...», оправдания Семена: «не аз... но татарове») и, очевидно, было
Ваимствовано из этой летописи или ее протографа; сходно и
Перечисление болгарских городов, занятых при ответном походе брата
Василия I Юрия; согласно HIV, «никто уже не помнит толь далеча воева
Русь тотарьскую землю», как Юрий Дмитриевич.
Как и в HI, в HIV—CI нет рассказа о нашествии Темир-Аксака, хотя
Сам он упоминался уже под 6898 (1390)—6900 (1392) гг. как царевич
«из Шамархийские земли», воевавший с Тохтамышем. Под 6903
(1395) г. в HIV—CI рассказывалось о Темир-Кутлуе: «Бысть бой царю
Темир Кутлую с Тохтамышем и прогна Тактамыша в Литву, а сам седе
на царстве»; под тем же годом сообщается, что Витовт притворился
(«творяся»), что идет на Темир-Кутлуя, а сам пошел на Смоленск; под
6906 (1398) (HIV 6907) г. читается рассказ о действительном походе
Витовта на Темир-Кутлуя, о ею сговоре с Тохтамышем: «Аз тя посажу
40
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
в Орде на царстве, а ты мя... на Москве» — и об их поражении на Вор-
47
скле.
Какого происхождения это известие Новгородско-Софийского свода?
Шахматов предполагал, что рассказ о сражении 6908 г. восходил в HIV
и CI к новгородскому источнику, сходному с HI младшего извода. Одна-
ко никаких текстуальных совпадений между этими рассказами в HI и
HIV—CI не обнаруживается. Напротив, декларация Витовта в HIV—CI
дословно совпадает с аналогичным текстом Тр., приведенным Ка-
рамзиным, и, очевидно, восходит к своду 1408 г. или его протографу. В
HI зачинщиком войны выступает Темир-Кутлуй, и хотя Витовт осуж-
дается здесь за отступничество от «крестьянской веры» и враждебность
Русской земле и Новгороду, план раздела ее между Витовтом и Тохта-
мышем не упоминался.
Под 6913 (1405) г. в HIV—CI (в НК — 6912) сообщается о захвате
московскими воеводами в «татарских местах» жены Семена
Дмитриевича Суздальского, не раз пытавшегося отвоевать суздальско-
нижегородские земли, и о «покорении» Семена Василию I; далее следует
своеобразное некрологическое известие о том, что «преставися раб
божий» князь Симеон, «иже многы истомы претерпевы в Орде и на Руси,
тружавыйся, добиваяся своей отчины... 4-м царем служив: первому То-
хтамышю, другому Темир-Аксаку, третьему Темир-Кутлую, четверто-
му Шадибеку и не успе ничто же...»
Известия о новгородско-московских столкновениях в 1397—1401 гг.
из HI были включены в Новгородско-Софийский свод с большими со-
кращениями: отброшено было упоминание о походе новгородцев для воз-
вращения своей «отцыны» по благословению владыки (отмечен только
самый факт отвоевания); столкновение 6909 (1401) г. не отразилось в
CI и упомянуто только в HIV—НК.48
Как и в HI, в HIV—CI кратко сообщается о нашествии Едигея в 6916
(1408) г; о приходе Свидригайла к Василию и его последующем бегстве
здесь не упоминается. Дата прихода к Москве (23 ноября) и размер «оку-
па» (3000 руб.) совпадают здесь с HI, но известия о приходе «самого
цесаря» здесь нет; срок стояния под Москвой — месяц; захваченные го-
рода — Переяславль, Ростов, Юрьев, Дмитров. Вместе с этими краткими
сведениями в HIV—CI фигурирует «грамота» (ярлык), посланная Едиге-
ем Василию I. Летописи, отражающие Новгородско-Софийский свод,
передали этот текст по-разному. CI закончила известие о нашествии
словами «приела Едигей грамоту свою к великому князю на Москву»,
но не привела самой грамоты; Новгородская Карамзинская летопись,
отражающая первоначальный текст HIV (ср. § 3.3.2), после известия о
нашествии упомянула «грамоту» и далее привела ее полный текст; в HIV
после известия о нашествии читается текст грамоты без всякого пояс-
нения. Грамота Едигея включает жалобы на то, что Василий I не ездил
на поклон к трем сменившим друг друга ханам — Темир-Кутлую,
Шадибеку и Булату. Вспоминая «добры нравы», которые были в Москве
в прежние времена, Едигей упрекает Василия за то, что он не слушал
«старцев земских думы», советовавших чтить «царевых послов», «лгал»
в своих грамотах в Орду и утаивал причитающееся хану «серебро».49
Под 6918 (1410) г. в HIV сообщается о том, что «князь Данила
Борисович, Нижнего Новгорода отчич, с татары взя столный город Во-
лодимерь, попленив и пожже»; в CI еще добавлено, что татары «в церкви
святыя Богородица чюдотворную икону пречистыя Богоматери одра,
злато обоимаша...»50
КНЯЖЕНИЕ ВАС ИЛИЯ I
41
К числу летописей первой половины XV в. может быть отнесена так-
же одна из Белорусско-Литовских летописей, именуемая Белорусской I
(Бел.). Состав ее сложен; до 6893 (1385) г. она сходна с Тр., но даль-
нейший текст Бел. вплоть до 6954 (1418) г. представляет собой, по-
видимому, краткое изложение CI. О бегстве Василия I от Тохтамыша за
Яик в Бел. сообщается под 6897 (1389) г.; присоединение Нижнего Нов-
города не упоминается. Сходно с CI и HIV сообщается и о Темир-Кут-
луе: «Быст бой Темир-Кутлую с Тактамышем, и прогна Тактамыша в
Литву, а сам седе на царство». Но далее в Бел. следует текст, которого
нет в CI—HIV и который совпадает с началом более поздних летописных
рассказов: «Того же лето попущением божиим некым... изыде гордый,
суровый и безчеловечный... от Агары рода Темир...» Рассказ 6906
(1398) г. о сговоре Тохтамыша с Витовтом и битве на Ворскле, как и о
сдаче Семена Суздальского в 6913 (1405) г., сходен с CI—HIV. Совпа-
дают в CI—HIV и фактические данные в кратком известии о нашествии
Едигея в 6916 (1408) г.51
§ 5.2.2. Летописные своды второй половины XV и XVI веков
Ко второй половине XV века относятся летописи, которые мы можем
с достаточным основанием возводить к московскому великокняжескому
летописанию. Наиболее ранними отражениями этого летописания мож-
но считать, очевидно, Музейный летописец (Муз.), доведенный до 6960
(1452) г., и Летопись Лавровского, основной текст которой обрывается
на 6977 (1469) г. Оба этих памятника близки к своду 1472 г., содержа-
щемуся в Никаноровской (Нкр) и Вологодско-Пермской (ВП) летописях
(см. выше, § 3.4), и текст их, как и текст Нкр—ВП, в значительной
степени основывается на CI.
Полностью соответствуют CI известия Нкр—ВП и предшествующих
памятников о вокняжении Василия (о возвращении его из Орды сооб-
щается дважды — под 6895 и 6897 гг.), о походе на Нижний Новгород
«ратью» в 6900 (1392) г., о пожаловании Нижним в 6901 (1393) г. и на-
падении Семена на Нижний Новгород в 6903 (1395) г., о Темир-Кутлуе
и Витовте в 6903 (1395) и 6906 (1398) гг., о войне Новгородом в 6905
и 6906 гг., о сдаче Семена в 6913 (1405) г.
Но построение рассказа о Едигее и о нападении Талыча оказывается
в Нкр—ВП и близких к ним летописях довольно сложным. В основном
тексте Муз. до 6960 г. читаются точно такие же известия о приходе в
6916 (1408) г. Едигея и нападении на Владимир в 6918 (1410) г., как в
CI. Но после окончания всего текста Муз. на 6960 (1452) г. здесь поме-
щены дополнительные статьи, и среди них подробная повесть «О Едигее»
и развернутый рассказ о нападении Талыча на Владимир. Аналогичную
картину мы наблюдаем и в Летописи Лавровского — там дополнитель-
ные статьи о Едигее и Талыче помещены тоже после окончания основ-
ного текста, обрывающегося на 6977 (1469) г. Какого же происхождения
ли статьи?
Повесть о Едигее содержит все те элементы повествования Тр., ко-
торые известны нам по цитатам Карамзина: приход Едигея «повелением
Булата»-царя с 4 царевичами, хитрость тверского великого князя Ивана
Михайловича (но с поправкой: вместо «се же створи уменски, паче же
истински» — «прсмудрс бо сиа сотвори»), нападение «некого царевича»
па Орду и т. д. Очевидно, перед нами — рассказ, заимствованный из сво-
да 1408 г. или близкого ему памятника.
И нон) происхождения повесть «О Талыче царевиче и пленении
Владимира». Здесь также содержится ряд ярких описаний (подробности
42
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
нападения во время полуденного сна горожан, истязание ключаря
Патрикея в церкви Богородицы, дата 3 июля). Но рассказа о событиях
1410 г. в своде 1408 г. быть не могло; Муз., Летопись Лавровского и
Нкр—ВП содержат наиболее древний текст повести «О Талыче ца-
ревиче». В Нкр—ВП оба рассказа о нападении Талыча были уже вклю-
чены в основной текст, но довольно неуклюже: повесть «О Едигее» после
краткого известия 6916 (1408) г., совпадающего с CI, под вновь повто-
ренной датой 6916; непосредственно вслед за ней повесть «О Талыче
царевиче», а затем, под 6918 (1410) г. краткое сообщение о нападении
на Владимир, сходное с CI.
Таким образом, в Нкр—ВП и предшествовавших им летописных Тек-
стах известия о Едигее и Талыче оказались дублированными — изло-
женными дважды: по CI и другим источникам.
Для того чтобы понять характер изменений, внесенных в изложение
истории Василия I в великокняжеском летописании конца 70-х гг.
XV в., необходимо иметь в виду, что в основе Московского великокня-
жеского свода 1479 г. (Моск.) лежал Московско-Софийский свод,
отразившийся, помимо Моск., также и на Ермолинской летописи (Ерм.)
(§ 3.6, 3.7.1). Главной особенностью этой летописной работы было до-
полнение Новгородско-Софийского свода (CI) по ряду других
источников, одним из которых был свод 1408 г. (Тр.). Уже Нкр—ВП и
предшествовавшие им памятники использовали «Повесть о Едигее» из
свода 1408 г.; во второй половине 70-х гг. аналогичная работа была
произведена на всем протяжении текста.
Уже рассказ Моск, о вокняжении Василия I и присоединении Нижне-
го Новгорода представлял собой комбинацию известий Новгородско-
Софийского свода, воспроизведенных в Нкр—ВП, с известиями более
раннего летописания. В HIV—CI (и в Нкр—ВП), как мы знаем, содер-
жалось два известия о возвращении Василия Дмитриевича из Орды —
под 6895(1387) г. и под 6897 (1389) г., уже после рассказа о смерти
Дмитрия, а поездка его в Орду и последующий поход на Нижний Нов-
город связываются с нападением на Тохтамыша «Шамархийского» ца-
ревича. В Моск, о бегстве Василия из Орды сообщается еще ранее — под
6893 (1385) и 6894 (1386) гг., а под 6897 (1389) г. после смерти Дмитрия
упоминается о походе Бориса Константиновича в Орду и посажении
Василия на престол послом Шихоматом — так же, как читается в Сим.—
Рог., и как, по всей вероятности, читалось в Тр. Однако о нападении на
Тохтамыша «из Шамархийской земли царевича» в 6900 (1392) г. также
сообщается. Последующие известия (начиная с 6900 (1392) г.) сущест-
венно расходятся в Моск, как с HIV—CI, так и с Сим.—Рог. Ни о каком
походе на Нижний Новгород и низложении Бориса Константиновича
здесь не упоминается. Присоединение Нижнего Новгорода в том же году
изображается как акт, совершенный с разрешения хана: Василий «многу
честь от царя прием и дары, еще же предасть ему к великому княженью
и Новъгород Нижний и Городец... Ни один из прежних великих князей
не прият тако ни у которого царя... И бысть тогда радость велика в Ру-
стей земли...» После еще нескольких известий мы читаем: «...князь
великый Василей Дмитреевичь иде с Москвы в Новъград Нижней, и с
ним бояре его старейшин... и пакы въвратися на Москву, наместничество
приказав Дмитрию Александровичи) Всеволожу...» Как мы видим, здесь
нет ни слова ни о «рати», ни о Борисе Константиновиче, ни о его пле-
мянниках. Упоминание о них появляется лишь под 6902 (1394) г.: Моск,
сообщает сперва о смерти Бориса Константиновича, похороненного «в
Суздале в своей отчине», а уже затем — о бегстве его племянников.
КНЯЖ1ПИ! НАСИЛИЯ I
43
Откуда были взяты эти известия? Судя по тому, что ряд известий Моск,
совпадает с дошедшими до нас в цитации Карамзина известиями Тр.,
отсутствующими в Сим.—Рог. (осуждение новгородцев за убийство
«христолюбца Максима» в 6901 г., известие о смерти о похоронах Бориса
Константиновича, о бегстве и последующих действиях его племянника
(’смена), можно думать, что источником, по которому протограф Моск,
дополнил Новгородско-Софийский свод, был здесь свод 1408 г. По всей
видимости, описание обстоятельств присоединения Нижнего Новгорода
в Тр. было примерно таким же, каким оно оказывается в великокняже-
ском своде 1479 г. (Моск.): сперва хан «придает» Василию Дмитриевичу
Нижний Новгород, и Василий посылает туда наместников; затем
умирает Борис, похороненный «в своей отчине», и уже после этого его
племянники бегут в Орду. Рассказ о сдаче Семена Суздальского и не-
крологическая статья о нем отнесены здесь не к 6913 (1405) г., как в
11IV—CI и Нкр—ВП, а к 6910 (1402) г.
Существенные изменения внесены в Моск, в рассказ о Темир-Аксаке.
Можно полагать, что именно протограф этого свода был первым
летописным памятником, где появилась обширная повесть о «безбожном
царе именем Темирь Аксак» и об иконе Богородицы, спасшей Москву от
сю нашествия, — повесть, получившая широкое распространение в по-
(ледующем летописании. С включением в летописное повествование под
6903 (1395) г. этой повести связана любопытная переделка в Моск, тек-
ста предшествующего известия 6897 (1389) г. Как и в Рог.—Сим. (воз-
можно, и в Тр.), в Моск, под этим годом сообщается о походе Бориса
Константиновича на помощь Тохтамышу в Орду, но если в Рог.—Сим.
противник Тохтамыша именовался Темир-Аксаком, то в Моск, вместо
н ою — «Темерь-Кутлуй». Очевидно, это было связано с тем, что Темир-
Лксаку еще предстояло появиться в развернутом повествовании и пре/-
иарять рассказ о нем кратким и маловыразительным известием сводчик
нс хотел (под 6900 г. косвенное упоминание о Тимуре, правда, появля-
лось, но без имени — он упоминался лишь в качестве анонимного «Ша-
мархийского» царевича). Под тем же 6903 (1395) г., где была помещена
повесть о Темир-Аксаке, в Моск, сообщалось о походе Витовта на Смо-
ленск под предлогом похода на хана, но с обратной переделкой имени:
мнимый противник литовского князя именовался не Темир-Кутлуем
(как в CI и Нкр—ВП), а «Темирь-Аксаком».
Известия о новгородско-московской войне за Двинскую землю
(хнованы в Моск, на CI и Нкр—ВП, но с новыми сокращениями: нет
известия 6905 (1397) г. о попытке присоединения двинских земель.
В рассказах о Едигее 6916 (1408) и Талыче 6918 (1410) гг. протограф
Моск., несомненно, опирался на предшествующий великокняжеский
свод (Нкр—ВП), но устранил дублировки текста, сохранив только раз-
вернутые повести об обоих нашествиях и исключив краткие известия о
них. Под 6916 (1408) г. Моск, (как и Ерм.) упомянула о приходе
Сиидригайла к Василию и о пожаловании его Владимиром (но без осуж-
дения). Можно думать, что и это известие было заимствовано из недо-
шедшего текста Тр.53
Изложение истории Василия I, содержащееся в Моск., было вос-
произведено и в великокняжеском своде 90-х годов (§ 3.6.2) и в Воскре-
сенской летописи XVI в. (§ 3.10.3).54
Ермолинская летопись (Ерм.), как мы уже отмстили, восходила в своей первой части к
общему с Моск, протографу, но последовательно сокращала его — н рассказе о первых годах
княжения Василия I я Ерм. некоторые известия опущены (нет похода Бориса Кон-
< гантинояича н Орду я 6897 г. и сп> возвращения or гуда в 6898 г., нет упоминания о войне
Тохтамыша с «Шамархийским» царевичем). Сокращена по сравнению с протографом
чч ГУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
Моск.—Ерм. и повесть о Темир-Аксаке, но в известиях о походе Витовта на Смоленск
мнимый противник его именуется, как и в Моск., Темир-Аксаком. Отличия Ерм. от Моск,
невелики: отметим лишь, что к рассказу о Едигее, читающемуся в Моск., добавлено сходное
с CI сообщение о посылке Едигеем грамоты великому князю, а под 6918 (1410) г. участником
нападения на Владимир назван «княжь Данилов сын Борисовича Иван Довлат Нижняго
Новгорода». Текст Ерм. воспроизведен в этой части «Летописцем от 72-х язык» (§ 3.5).55
Типографская летопись (Тип.) в основном изложении истории
Василия I следовала Моск., сокращая его известия. Не обнаруживает
черт сокращения по сравнению с Моск, только повесть о Тимуре: она
достаточно пространна; характеристика «Темир Яксака» читается здесь
и в начале повествования (легенда о рабском происхождении «Желез-
ного Хромца») и в середине.56
Отличаются от изложения Моск, известия о начале княжения Василия I в Сокращенных
сводах конца XV в. (СС). С 6936 (1428) г. СС сходны с Ерм. и восходят с ней к одному
протографу (ср. § 3.7.2), но предшествующий текст СС имеет более оригинальный характер
и, возможно, отражает тот же свод, который был заменен в Ерм. общим с Моск, источником.
Под 6897 (1389) г. в СС сообщается о смерти Дмитрия Ивановича, но нет ни слова о сыне его
Василии. Только под 6898 (1390) г. СС впервые сообщают о появлении Василия в Москве,
связывая его приезд с событиями в Орде: «А на Тахътамыша царя прииде ин царь силен из
Щамахейския земли и бысть сеча велика. А князь Василий Дмитреевичь утече за Яик и
прииде на свою вотчину на Москву. И после из Орды прииде посол Улан-царевич и посади
князя Василиа Дмитреевича на великое княжение». Изложение ряда событий 6900 (1392) г.
(поездка Василия в Орду и поход на Нижний Новгород, бегство Семена) совпадает с HIV—CI
(как и в HIV, сообщается о походе 6901 г. на Нижний Новгород на князя Семена
Дмитриевича). Рассказ о Тимуре отсутствует в двух видах СС, Соловецком и Мазуринском,
но краткая версия Повести о Тимуре помещена в Погодинском виде СС. Известие о Едигее
основано здесь, очевидно, на CI, но с небольшим искажением: дата его прихода — 26 ноября
6916 г. (время пребывания и размер «окупа» совпадают с CI).
Устюжская летопись начала XVI в. (Уст.) в основном сходна с СС,
но рассказ о бегстве Василия из Орды в 6898 (1390) г. здесь более под-
робен и красочен: «...утече у сечи тое за Яик реку и за Волгу. И бежа
за Дон, блюдяся погони, и вожи облудилися, и прибеже на Киев. А в ту
пору случися на Киеве быти великому князю литовскому Витовту Кес-
туевичю. И сотвори великому князю Василию Дмитриевичю велию
честь, пиры и дары почти его, и на пиру рече ему Витовт: „князь
великий Василей Дмитреевич, женися у меня и яз тебя пущу к Москве;
а не женишися, и яз тебя пошлю опять ко царю в Орду, или здесе ты
добр“. И размысли себе князь великий Василей Дмитриевичь, и обручя
у Витовта Софью княжну...»
Такой же фольклоризированный характер имеют в Уст. рассказ о
победе царя «Темир Теклуя» над Витовтом в 6908 (1400) г., краткая
версия повести о Темир-Аксаке под 6910 (1402) г. и известие 6913
(1405) г. о князе Семене Суздальском.57
Сложен состав известий о времени Василия I в Тверском сборнике
(Тв. ,сб.). Сборник этот, как мы знаем (§ 3.2.3), составлен в Ростове в
первой половине XVI в., но включает и тверской летописный материал.
Бегство Василия Дмитриевича из Орды составитель Тв. сб. относил к 6894 (1386) г. и
непосредственно связывал его приезд с приездом Киприана: «...с ним ис Киева приеха
митрополит Киприань, и не принял его князь великий»; не имеет аналогий в других
летописях сообщение Тв. сб. о женитьбе Василия I: «тое же зыми женися князь велики
Василей у Витовта, Софию поня добрую: добрый нрав име отцев, не сыта бе блуда». Повесть
о Тимуре помещена в Тв. сб. в редакции, близкой к ряду сводов XVI в., в частности к своду
1518 г., отразившемуся в Софийской II и Львовской летописях. Рассказ о победе Темир
Кутлуя над Витовтом и Тохтамышем в 6907 (1399) г. близок вТв. сб. к рассказу HIV—CI, но
с некоторыми отличиями (отмечено, что «Тахтамыш преже всех побежа, а после Витовт
побеже в мале дружине»).
Наиболее близкими к летописанию XV в. оказываются в Тв. сб. рас-
сказы о присоединении Нижнего Новгорода и о Едигее — оба они обна-
КНЯЖЕНИЕ НАСИЛИЯ I
45
руживают черты близости к своду, отразившемуся в Рог. и Сим. Как и
и Рог.—Сим., рассказ о присоединении Нижнего в 6900 (1392) г. начина-
ется со слов: «...сложи целование крестное князь великий Василей князю
великому Борису Константиновичу, и поиде к Орде просити Новагорода
Нижняго»; далее следует не совсем вразумительная фраза: «преможе бо
многое събрание на кровопролитие», которой в Рог.—Сим. соответствует
более развернутое сообщение о том, что Василий добивался Нижнего
11 он города «на кровопролитие, на погибель христианскую» и что «без-
божный же татарове взяша и сребра многое и дары великии, и взя
Нижний Новгород златом и серебром, а не правдою...» Дальнейшее
изложение в Тв. сб. также несколько сокращено, но боярин Румянец,
«Июдин образ взем», осуждается так же решительно, как и в Рог.—Сим.
Рассказ о событиях 6916 (1408) г. начинается в Тв. сб. не с описания
। лмого похода Едигея, а с описания отношений между Русью (Москвой
и Тверью), Литвой и татарами. Именно в этой связи Тв. сб. и приводит
рассуждения «старцев», осуждавших «думу иных наших бояр» и на-
поминавших о печальном примере древнего Киева и Чернигова, «яко же
бысть ся». Далее, после рассуждений о московско-тверском столкно-
вении из-за стояния на Плаве (с обращениями: «отче боголюбивый Вар-
ламе», «освященная главо») и других известий, в Тв. сб. следует рассказ
о самом нашествии Едигея, иной, чем в Рог.—Сим., — с рядом подроб-
ней гей, отсутствующих в других летописях (упоминание князя,
архиепископа и бояр, сидевших с Владимиром Андреевичем в осаде в
Москве, более подробное описание военных действий татар вне Москвы).
Какого происхождения этот рассказ? Едва ли все эти подробности содер-
жались в протографе Рог.—Сим. Скорее можно предполагать влияние
па Тв. сб. некоей летописной или внелетописной повести (ср. заголовок
•О Плаве повесть» под 6914 г.).
Под 6918 (1410) г. в Тв. сб. также содержатся известия, близкие к
Рог.—Сим., но не совпадающие с ними. Повествуя о нападении на
Владимир, Тв. сб. не упоминает об участии в нем «князей новго-
|юдских», сообщая, что город взяли «татарове» «изгоном»; указывая, что
। агары разграбили церковь Богородицы, летописец сообщает еще: «и
хнязя великого двор пожгоша (и) иные мнози, а люди старые посекоша,
а молодиа в полон поведоша, месяцы июля в 6 день; и взад идя взяли
(’ га род у б и Муром». Далее сообщается о бое на Лыскове, о котором из
астописей XV в. упоминали только Рог.—Сим.: «...месяца генваря 15
день бысть бой на Лискове князю Петру Дмитриевичу, и князем Рос-
гоискым, и Ярославьскым, и Суздальским с князем Даниилом
Ворисовичем, и с братом его князем Иваном, и с болгарьскими князми,
и с Жукотынскими и Мордовскыми; бысть между ними сече зла, и ту
убиен был князь Суздальскый Даниил Васильевичь... и разидоша ся
микдо в свояси». Последнее известие — явный ляпсус; князь «Даниил
Васильевичь» в бою на Лыскове не участвовал, а Даниил Борисович не
погиб в этой битве.58
Влияние Рог.—Сим. можно предполагать и в одном летописном
памятнике XVI в., текст которого доведен до 7031 (1523) г., —
Владимирском летописце (Вл.). Вплоть до конца XVI в. памятник этот
отражает влияние какого-то летописного свода, близкого к Тр. и Рог.—
(’им.; далее основным источником его была, очевидно, HIV.
О иступлении на престол Василия I здесь сообщается только под 6898
(1390) г.; под 6900 (1392) г. сообщается, что Василий «ходил в Орду к
царю Тактамышу» и «того же лета... взял Нижний Новгород, а князь
(смен Дмитрсевич бежал в Орду». Краткое известие Вл. о нашествии
46
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
Тимура в 6903 (1395) г. не могло быть заимствовано ни из летописи типа
Сим.—Рог., ни из HIV, где такого известия нет: «Тогда приходил на
Рускую землю Темирь Аксак. Князь великий Василей Дмитреевичь иде
противу его и на реке Угре стрете его. И коего дни чюдная икона вла-
дычица наша Богородица прииде в град Москву, и того дни смятеся
Темир Акскак и бежа от реки Угры». Последняя фраза совпадает с HIV:
«Того же лета был бой Темир Кутлую царю с Тактамышем царем и прог-
на Тактамыша в Литву, а сам сяде на царство».
Под 6907 (1399) г. упоминается «бой... Темирь Кутлую царю с Витовтом и с Тактамы-
шем царем; Темирь Кутлуй победе Витовта». В кратком известии о нашествии Едигея время
его пребывания под Москвой («месяц») и сумма «окупа» (3000 руб.) совпадают с HIV, но дата
«прихожения Гидигнева» — 4 декабря. Под 6919 (1411) г. во Вл. содержится известие о бое
на Лыскове, более короткое, чем в Тв. сб., и более близкое к Рог.—Сим.: „Был бой князю
Петру Дмитреевичю на Лыскове с князи Нижнего Новагорода, велми силен бой был, и сташа
князи на костех из Нижнего Новгорода**; известия о нападении Талыча на Владимир здесь
нет.59
В летописном своде 1518 г., дошедшем до нас в Софийской II (СП)
и Львовской (Льв.) летописях (ср. § 3.10.1), известия до 6905 (1397) г.
доступны нам в основном по Льв. — текст СП до этого года сохранился
лишь в Воскресенском списке летописи, идентичность которого более
древнему, Архивскому, вызывает сомнения.
В Льв. текст почти всюду совпадает с Ерм., но под 6900 (1392) г. перед известием о
поездке Василия I в Орду указано: «Того же лета сложил целование князю великому Борису
Костентиновичю князь великий Василей Дмитриевичь...», а в конце года (после сообщения
о пожаловании Василия I Нижним Новгородом) упоминается, что великий князь «иде Нов-
город Нижней ратью... а князь Семен Дмитреевич убеже в Орду, а княиню его князь великий
поймал...»
Повесть о Темир-Аксаке читается в Льв. и Воскресенском списке СП
в особой редакции, более близкой к Тип., чем к Моск, и Ерм.
Рассказ о нашествии Едигея в СП—Льв. сходен с Ерм.; единственное отличие от Ерм.
заключается в указании двух дат, относящихся к началу осады Москвы Едигеем: «ста в
Коломянском ноября 26, декабря же 1 распусти... вой». Рассказ «О пленении Володимеря»
Талычем и суздальским воеводой в 6918 (1410) г. совпадает в СП—Льв. с Моск.60
Никоновская летопись (Ник.) в изложении истории княжения
Василия I опиралась прежде всего на Сим. — летопись, оказавшую на
Ник. непосредственное влияние (и в своей первой части, до 1412 г. вос-
ходящей к общему протографу с Рог., и во второй, где она передавала
великокняжеское летописание конца XV в.). Однако текст из Сим. до-
полнялся и по ряду других источников. Уже под 6892 (1384) г. упомина-
ется о том, что во время пребывания в Орде Василия Дмитриевича «сму-
щаше убо их некий князь Ординский, обещевая комуждо дати великое
княжение...» Рассказ о бегстве Василия Дмитриевича из Орды помещен,
в соответствии с Сим., под 6894 (1386) г., но, как и в Уст., здесь приво-
дятся красочные подробности сговора.о женитьбе Василия на Софии
Витовтовне: «...и пришедше ему в Немецкую землю и позна его князь
Витовт Кестутьевич и удержа у себя, тогда бе Витовт в Немецкой зем-
ле... Имяше же Витовт у себя дщерь едину, и сию въсхоте дати за князя
Василия Дмитреевича, и глагола ему: ,;отпущу тя к отцу твоему в землю
твою, аще поимёши дщерь мою за себе, единочаду сущу у мене“. Он же
обещася тако сотворити...» С «Немецкой землей» связывает женитьбу
Василия I на Софии Ник. и в известии 6899 (1391) г.: «...оженися князь
велики Василей Дмитреевичь в Немецкой земле у Витовта Кестуть-
евича. Бысть тогда Витовт в Немецкой земле, бежал из Литвы в Не-
мцы...» К рассказу Сим. о завоевании Нижнего Новгорода в 6900
(1392) г. в Ник. было добавлено, что «даде царь Тохтамыш под князем
Борисом его княжение Новгородцкое к Москве». При этом, однако, были
Схема взаимоотношений летописей, отражающих время Василия I (1389 — 1425)
48
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
опущены слова о том, что обращение к татарам означало «крово-
пролитье» и «погибель христьянскую»; опущено и осуждение Румян-
ца, — напротив, этот боярин доказывает своему господину, что «царев
посол Тахтамышев» и бояре великого князя хотят «мира подкрепити и
любовь утвердити вечную» (именно этот текст использовал Карамзин).
В известиях о Тимуре и Тимур-Кутлуе Ник. опиралась на целый ряд
источников. Уже под 6895 (1387) г. в Ник. читается уникальное
известие о том, что «царь Аксак Темирь, пришед, взял Арнач у Тахта-
мыша царя Воложского»; под 6897 (1389) — известие о походе Бориса
Константиновича на помощь Тохтамышу, причем, в отличие от Моск,
и следовавших ему летописей, противник Тохтамыша именуется Темир-
Аксаком. Под 6900 (1392) г. Ник. сообщает о сражении Тохтамыша с
«Аксак-Темирем» и о поражении Тохтамыша; аналогичное известие
вновь помещено под 6901 (1393) г., но оно сопровождается указанием,
что Тохтамыш опять возвратил себе царство. Второму известию пред-
шествует рассказ (под 6900 г.) «О Темире, иже победи царя Баозита»
(турецкого султана Баязета), о победе его над Баязетом сообщается и
под 6903 (1395) г. и под 6909 (1401) г. Под 6906 (1398) г. говорится о
том, что Тохтамыш, освободившийся было от власти Темир-Аксака, был
изгнан Темир-Кутлуем. Под 6907 (1399) г. помещен рассказ о битве на
Ворскле, значительно расширенный по сравнению с предшествующими
летописными известиями. Повесть о нашествии Темир-Аксака и чуде
Богородицы, помещенная в Ник. под 6903 (1395) г., в основном совпа-
дает с версией СП—Льв., однако в ряде случаев отступает от нее (до-
бавлено видение Богоматери Тимуру во сне и др.).
В рассказе о нашествии Едигея в 6917 (осень 1408) г. Ник. следовала
своему основному источнику — Сим., включая начало рассказа, взятое
Сим. из ее второго источника — великокняжеского свода (перечисление
татарских царевичей, участвовавших в походе). Из какого-то источника
второй половины XV в. типа Моск, было, очевидно, взято упоминание
о походе тверского князя Ивана Михайловича, вызванного Едигеем, но
вернувшегося из Клина «вспять», по прибытии «скоросельников» с
известием о нападении «царевича» на Орду. По одной из редакций HIV
(вероятно, по HIV по Хронографическому списку, бывшей одним из
источников Ник.), дан текст грамоты Едигея, дополненный текстом его
обращения к Витовту, созданным, возможно, самим редактором Ник.
В рассказе о нападении Талыча и бое под Лысковом обнаруживается
присущая Ник. анахронистическая контаминация источников. Все
известия помещены здесь под 6919 г., но в результате соединения све-
дений из двух частей Сим. известие о сражении под Лысковом помещено
раньше известия о нападении Талыча. Следуя известию первой части
Сим., сходной с Рог. (где не было известия о Талыче), Ник. сообщает,
что под Лысковом «сташа на костех князи Новгородские Нижнего Нов-
города» (добавлено: «и князи Казаньстии»). Следуя другому источнику
(второй части Сим.), Ник. рассказывает о нападении Талыча на
Владимир. Рассказ об этом нападении соединен в Ник. под 6919 г. с
известиями о митрополите Фотии: «Того же лета пресвященный Фотий...
поиде с Москвы в Володимерь, и тамо ему пребывшу неколико дний и
не слышавшу ничто же... понеже время бысть тогда тихо и мирно»; к
этой фразе присоединяется сходный со второй частью Сим. текст о на-
падении нижегородского князя и татар: «И се князь Данило
Борисовичь... приведе к себе царевича Талыча... И приведоша к Во-
лоди мерю... в полдень спящим...» Далее Ник. возвращается к Фотию и
его благополучному отбытию из Владимира и снова повторяет начало
княжение: нас илия i
49
рассказа о нападении Талыча (но уже как сообщение, полученное
Фотием): «...се прииде ратию в Володимерь царевич Талыч... и стадо
градское взяша...» К рассказу о ключаре Патрикии добавлено, что он
был «родом гречин, иже прииде с Фотием из грек». Перед нами явная
контаминация нескольких текстов — Сим. и других источников, в част-
ности какого-то рассказа (видимо, житийного) о митрополите Фотии.61
§ 5.3. Опыт реконструкции фактов
Обстоятельства бегства из Орды Василия I перед его вступлением на
престол не вызывали споров между историками: все они признавали, что
в 1386—1387 гг. Василий Дмитриевич бежал из Орды в Подольскую зем-
лю, побывал у молдавского («волошского») воеводы и виделся по дороге
с Витовтом. Отмечалась лишь явная недостоверность рассказа Ник. о
путешествии Василия через «Немецкую землю».62 Мы не знаем, что со-
общала о бегстве Василия и его возвращении в Москву Тр., но в Рог.—
('им. речь идет именно о 1386—1387 гг. и о бегстве через Подольскую
землю и «Волохи»; о возвращении Василия в 1387 г. сообщают и HI и
великокняжеские своды второй половины XV в. Но в Новгородско-
('офийском своде изложение обстоятельств возвращения Василия в
Москву оказывается странным и противоречивым: о приходе Василия I
«из Орды от царя Тахтамыша» сообщается как под 1387 г., так и после
«('лова о житии и преставлении» и описания смерти Дмитрия, и именно
иод 1389 г. упоминается отправление Василия из Орды «за Яик».63 Эту
версию Новгородско-Софийского свода восприняли также СС и Уст.,
отнеся бегство Василия за Яик к 1390 г. и прямо связав его с нападением
ни Тохтамыша царя «из Шамахейской земли» (HIV также относила на-
падение «Шамархийского исполина» к 1390 г.; CI — к 1392 г.).
Как может быть объяснено такое изложение обстоятельств вокня-
жения Василия I в Новгородско-Софийском своде? Можно ли предпола-
гать, что Василий возвращался из Орды в Москву дважды: в 1387 г. (че-
рез Подольскую землю) и снова — в 1389 г., бежав за Яик? Возможно,
что перед нами дублировка одного и того же события, объясняющаяся,
кик это часто бывает в летописях, использованием двух различных
источников. Привлечение разных летописных сводов из различных кня-
жеств — характерная особенность Новгородско-Софийского свода;
помимо московского и новгородского летописания, свод этот привлекал
цстописи и других княжеств, иногда противостоявших московским
князьям. Так, под 6868 (1360) г., сообщая о получении суздальско-
нижегородским князем Дмитрием Константиновичем (братом Бориса
Константиновича, которого сверг Василий I) ярлыка на великое кня-
жение Владимирское, Новгородско-Софийский свод отмечал (как и
МАк), что хан дал «коемуждо отчину свою». К какому-то немосковскому
и неновгородскому (судя по HI, относившей возвращение Василия к
1387 г.) источнику могло восходить и известие о бегстве Василия I из
< )рды в 1389 г. Нам трудно судить о том, как и когда в действительности
произошло возвращение Василия Дмитриевича из Орды в Москву, но
возможно, что бшгтво княжича было связано со столкновением Тохта-
мыша с Тимуром (Темир-Аксаком), которое и русские, и восточные
нс сочники относят именно к 1389 г/'4
Грудное положение, в котором оказался Тохтамыш перед лицом на-
шествия 'Тимура, было, по нсей видимости, причиной его нспоследова-
ильной политики в связи с присоединением Василием 1 Нижнею Нов-
50
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
города. Противоречия между летописными рассказами об этом событии
не были в достаточной степени отмечены историками.
Пресняков считал, что «обстоятельный рассказ» Ник. о присо-
единении Нижнего Новгорода «по существу тот же, что, например, в
Симеоновской», ибо во всех летописях мы «имеем по-разному сокращен-
ную передачу более полного изложения».65 Приводя известия Сим.,
Пресняков не поставил вопроса об отношении текста этой летописи к
рассказу Тр., хотя вывод Шахматова о связи Сим. с Тр. был ему изве-
стен, и, издавая Сим. в ПСРЛ, сам Пресняков публиковал сох-
ранившиеся в цитатах Карамзина параллельные тексты Тр.66
Как ни лаконичны эти цитаты, они дают веские основания полагать,
что резкое обличение сводом-протографом Рог.—Сим. поведения
Василия I, добивавшегося в Орде санкции на присоединение «Новогоро-
да Нижняго княжения князя великого Борисова на кровопролитье, на
погибель христианскую» и взявшего его «златом и серебром, а не прав-
дою», отсутствовало в Тр.; в противном случае Карамзин едва ли прошел
мимо столь яркого известия. Вместо совершенно ясной формулы Сим.,
поставившей Василию в вину «кровопролитье» и «погибель христианс-
кую», Пресняков привел явно смягченную формулу Тв. сб.: «преможе
собрание многое на кровопролитье», объяснив эти слова как указание
летописца «на отклоненную переговорами угрозу татарского на-
шествия».67 Ник., как и Тв. сб., опиралась на рассказ свода, доведенного
до 1412 г. (Сим.), но смягчила его еще сильнее, исключив слова о «кро-
вопролитьи» и осуждение Василия.
Черепнин отметил своеобразие рассказа Рог.—Сим., но объяснял его
тем, что рассказ «дошел до нас через тверское летописание и отражает
политические тенденции тверских феодалов». К общей характеристике
протографа Рог.—Сим. мы еще обратимся, пока же отметим, что основа
этого свода — отнюдь не тверская, а общерусская: недаром вплоть до
1390 г. он в основном идентичен своду 1408 г. — Тр. В рассказ 1392 г.
сводчик, как можно полагать, внес рассуждения, которых в Тр. не было,
но на события тех лет он смотрел скорее с московской, чем с тверской
точки зрения. Черепнин не случайно задался вопросом, почему Рог.,
Сим. и следующий им Тв. сб. «молчат о том, что московское правитель-
ство использовало для приведения в покорность Нижнего Новгорода
военную силу», предположительно объясняя это тем, что летописец,
«сторонник раздробленности», сделал это, чтобы еще сильнее за-
клеймить «вероломство» «нижегородских* бояр — изменников» Борису.68
Более вероятно объяснить это тем, что составитель протографа Рог.—
Сим. опирался здесь на московское общерусское летописание (откуда,
возможно, и был взят заключительный пассаж: «и бысть радость велика
в граде Москве о приезде его»), лишь дополняя его своими рассуж-
дениями.
Как же разворачивались, по всей видимости, события 1392 г.? Ка-
рамзин, ссылаясь на недоступный нам, к сожалению, текст Тр., указал
только, что в этой летописи не было известий о двукратной поездке
Василия I в Орду — до и после присоединения Нижнего Новгорода. Но
в этом отношении Тр. совершенно одинока среди других летописей. И в
Сим.—Рог., и в HIV—CI упоминаются именно две поездки в Орду в
1392 г.; о двух поездках сообщали Моск, и следующие ей летописи XV—
XVI в., и Ник.
Резкое различие между летописными рассказами о событиях 1392 г.
заключается не в утверждении двукратности или однократности поездок
Василия в Орду, а в определении результата первой поездки. В Сим.—
КНЯЖ1НИ1 НАС ИЛИЯ I
SI
Рог. сообщалось, что «безбожные татаровс» во время этой поездки взяли
к'рсбро Василия Дмитриевича, но не говорилось о том, что Нижний
Новюрод пожаловал ему сам Тохтамыш, хотя и упоминался некий
„посол", поехавший затем в Нижний Новгород; ничего не говорилось о
получении Василием Нижнего до его завоевания и в HIV—CL Прямое
утверждение, что «царь» до завоевания «предасть» Василию «Новъгород
Нижний» впервые появилось в Моск. В Ник. слова: «И даде царь Тохта-
мыш... великое его княжение Новгородцкое к Москве великому князю
Насилью Дмитриевичю» — вставлены в текст, восходящий к Сим. и
повествующий о первой поездке Василия в Орду, — перед нами явная и
тенденциозная интерполяция. Ясное указание Сим.—Рог. (как и HIV—
< *1 > на то, что хан «предасть» Василию Нижний Новгород после низвер-
жения Бориса, говорит, очевидно, о получении санкции на присо-
единение только в итоге завоевания.
И это понятно. Перед лицом нашествия Темир-Аксака хан должен
был лавировать между русскими князьями. Он не мог позволить себе
наказать бежавшего из Орды Василия: в 6897 (1389) г. Василий I был
1кн ажен на престол во Владимире «царевым послом Шихматом». Но в
him же году Борис Константинович ходил в Орду на помощь Тохтамышу
против его грозного противника, — странно было бы, если бы в следую-
щем году хан, только под влиянием Василиева «злата», отдал москов-
। кому князю княжество своего верного вассала Бориса. Татары, помо-
Н1ИП1ИС Василию в завоевании Нижнего Новгорода, действовали,
очевидно, как это часто бывало в Орде, сами по себе, а не по прямой
(дикции хана. О том, что официально завоевание Нижнего Новгорода
Пыл о признано не сразу, может свидетельствовать и документальный
нс юн ник — жалованная грамота, данная великим князем Борисом Кон-
। । аптиновичем нижегородскому Благовещенскому монастырю в декабре
6902 (1393) г., т. е. несомненно уже позже 6900 года.69
Было ли присоединение Нижнего Новгорода мирным? Черепнин был,
пи всей видимости, прав, когда указывал, что «присоединение Нижнего
Нов1орода к Московскому княжеству произошло не столь просто и без-
болезненно», но он напрасно при этом ссылался на утверждение Ник.,
чю нижегородский князь не хотел «пустити» татар и московских бояр
•ио град к себе»: эти слова представляют собой еще одну интерполяцию
Пик. в текст Сим. с целью подкрепить миротворческую концепцию
присоединения Нижнего и бросить тень на Бориса. О том, что в 6900 г.
Василий I «ходи под Нижний Новгород ратию и взя город себе», сообщал
I ton юродско-Софийский свод, и опирался он в этом случае на какой-то
НСЗаВИСИМЫЙ источник (судя по отсутствию этих слов в HI, — не новго-
|и»дский). Черепнин считал, что известие HIV—CI о том, что Василий I
< нерва ходил под Нижний Новгород ратию, а уже потом хан «дал ему...
11ош'ородьское княжение», было «перестановкой событий»: для укреп-
ления «престижа» Москвы и «подъема национального сознания» нужно
было приписать Василию, а не татарам инициативу в подчинении
Нижнего Новгорода.70 Эта сложная конструкция не представляется
убедительной. С точки зрения московской официальной идеологии, как
мы увидим, санкция хана даже в 1432 г. (во время споррв в Орде сына
и брага Василия I) считалась наиболее бесспорным юридическим осно-
ванием права на престол, и князья ничуть не склонны были ее стеснять-
(в В известии Новгородско-Софийского свода за 1392 г. нет никакой
перестановки событий. HIV—CI в этом случае нисколько не противоре-
чат ('им.—Рог.: оба наиболее ранних источника ни слова не говорят о
предварительном согласии Тохтамыша на получение Василием нижего-
52
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
родского престола, и поход 1392 г. можно было с полным основанием
воспринимать как «поход ратию». Но когда присоединение Нижнего
Новгорода стало совершившимся фактом, Тохтамыш не решился
ответить на него решительным ударом — таким, какой был памятен
москвичам по 1382 г., — и дал, очевидно, задним числом санкцию на
присоединение.
Однако присоединением Нижнего Новгорода в 1392 г. борьба мос-
ковских князей с суздальскими не закончилась — согласно Тр., пле-
мянник Бориса Константиновича Семен Дмитриевич вскоре захватил
Нижний Новгород. Когда это произошло? Ссылки Карамзина на Тр. в
этом случае оказываются противоречивыми и не совсем понятными. В
одном из примечаний (145) Карамзин под единой ссылкой на
«Троицк(ую) лет(опись)» сообщал о событиях «6902 (1394) г.»—-о
смерти Бориса Константиновича и о нападении Семена Суздальского на
Нижний Новгород с татарами, когда воеводы Семена и татары
«створиша лесть», нарушили клятву, а Семен оправдывался: «Не аз есмь
створивый се, но татарове»; при известии о походе Василия Семен и та-
тары ушли из Нижнего Новгорода. Однако в тексте «Истории», к кото-
рому была сделана эта ссылка, Карамзин относил нападение Семена к
1399 г., а в другом примечании (175) он писал: «По Троицк(ой)
лет(описи5 и другим, Симеон взял Нижний в 1399 г., а по некоторым —
еще в 1395 г.: первое летосчисление вернее». Можно было бы думать,
что в первом примечании Карамзин просто пропустил в ссылке на Тр.
дату «6907 (1399)» между известиями о смерти Бориса и нападении Се-
мена. Но в Тр. мог иметь место какой-то разнобой с датами — судя по
летописанию последующего времени. В Рог.—Сим. нападения Семена
нет. Известия Новгородско-Софийского свода в этом случае противо-
речивы. В HIV сообщается о походе Василия I на Нижний против Семе-
на Дмитриевича дважды — под 6901 (1393) г. (это известие воспроизве-
дено в СС) и под 6903 (1395) г.; в CI первого известия нет; под 6903
(1395) г. и в HIV и в CI сообщается о нападении Семена с помощью
царевича Ентяка и далее приводятся оправдательные речи суздальского
князя, совпадающие с теми, которые помещены в Тр. и других
летописях под 6902 или 6907 г. Под 6903 (1395) г. сообщают о напа-
дении Семена Нкр—ВП и в первоначальном тексте Моск. Но в Уваров-
ском списке Московского свода, отражающем редакцию 90-х гг. XV в.
(§ 3.6.2), к известию 6903 г. «Взятье Новагорода Нижнего от Ентяка ца-
ревича» сделана киноварная приписка: «Не туто зри. Зри, сия война бы-
ла в лето 907, а се написано зде с летописца с нового харатьяного, и яз
не усмотрил сего, что тамо же», а под 6907 (1399) г. в тексте: «В то же
лето взят бысть Новъгород Нижней и на Болгары князь Юрьи ходил, а
писано назади в лето 903, зане опись в летописце была»; вторая запись
воспроизведена и в Погодинском виде Сокращенного свода (§ 3.7.2).71
Как мы уже отмечали, не осуществившийся поход Тимура (Темир-
Аксака) на русские земли почти не отразился, в летописании первой
половины XV в. В Тр., судя по Карамзину, упоминалось только место
построения церкви (которая в летописании последующего времени свя-
зывалась с памятью об избавлении от нашествия); ни в Сим.—Рог., ни
в HIV—CI никаких известий об этом нашествии нет. Развернутые рас-
сказы о Тимуре появляются в летописании лишь с 70-х гг. XV века — в
Моск, и Ерм.
Повесть о Темир-Аксаке изучалась главным образом как литератур-
ный памятник; привлекались не только ее тексты в летописях, но и
отдельные списки (не ранее второй половины XV в.). В. П. Гребенюк
КНЯЖ1НИ1 НАСИЛИЯ I
53
выделил из летописных рассказов две редакции: 1) редакцию А, к кото-
|М)й он относил повесть, читающуюся в СП—Льв.; к той же редакции
относятся и тексты в Тв. сб. и в ряде летописей XVI в.; 2) редакцию Б,
к которой относится повесть в Моск., а также в Ерм. и некоторых других
летописях. Текст повести о Темир-Аксаке в Тип. представляет собой, по
мнению Гребенюка, соединение редакций А и Б; плодом дальнейшей
обработки являются и тексты в Ник.72 И. Л. Жучкова убедительно пока-
зала, что текст повести в Моск.—Ерм. («редакция Б», по Гребенюку)
первичнее текста СИ—Льв. («редакция А») и что текст в Тип. не явля-
ется переработкой редакции А, а, напротив, восходя к тексту Моск., в
с вою очередь, лежал в основе текста СП—Льв.73 Отвергли построения
II, II. Гребенюка также А. Эббингхаус и Д. Миллер. А. Эббингхаус
полагал, что ссылка Карамзина на Троицкую летопись в известии о по-
с г|юении храма Богоматери «на Кучкове поле» (ср. § 5.2.1) была
ошибочной. Д. Миллер считает, что летописный рассказ о нашествии
Тимура возник не ранее середины XV в., ибо его еще не знал Новгород-
। к о-Софийский свод; наиболее ранней версией рассказа он признает рас-
। киз Погодинского вида Сокращенного свода, возводя его к Кирилло-Бе-
лозерскому своду 1472 г.74
11о что представляет собой Повесть о Темир-Аксаке как
ис торический источник и в какой степени она отражает факты истории
конца XIV в.? Попытки исследователей приблизить время написания
понести о Темир-Аксаке ко времени его похода на Русь (вскоре после
1.195 г. — по Черепнину, между 1402 и 1408 гг. — по Гребенюку) пред-
с ганляются неубедительными. Обнаруженное Гребенюком сходство фра-
зы из Тр., приведенной Карамзиным: «Место бысь на Кучкове поле, на
4 лмой на велицей дорозе Владимирской» с текстом в повести о Темир-
Аксаке в Тип., не свидетельствует о том, что повесть в целом читалась
н Гр. (если бы она там была, Карамзин не ограничился бы приведением
•гой фразы). Едва ли служит доказательством раннего происхождения
новости (как полагала И. Жучкова) и начальная фраза из нее, приве-
/ц'нная в Белорусской I летописи (Бел.), — как проник этот отрывок в
компиляцию начала XVI в:, содержащую Бел., сказать пока невозмож-
но.п Едва ли можно согласиться и с Д. Миллером, что источником
новости был Кирилло-Белозерский свод 1472 г. : если считать, что
Кирилловский свод в части, предшествовавшей началу XV в. (и не
отразившейся в Ерм.), может быть реконструирован по СС, то,
очевидно, эта версия рассказа должна была читаться и в Соловецком и
н Мазуринском видах СС, а между тем в этих видах, как и в Уст., она
он утствует. Погодинский вид СС в своих отличиях от остальных обна-
руживает сходство с Моск. (Уваровский список).
Во всяком случае, реконструировать на основании повести о Темир-
Аксаке последней трети XV и XVI вв. «политическую концепцию,
4 ложившуюся в среде передовой части феодального класса» в конце
XIV в., как это делал Черепнин, весьма рискованно.77
Мы далеко не полностью представляем себе характер русско-
ордынских отношений после разгрома Сарая Тимуром в 1395 г. и вытес-
нения Тохтамыша Темир-Кутлуком и стоявшим за ним Едигеем. Особ-
няком стоит известие Тр., приведенное Карамзиным и отсутствующее
но всех других летописях, о том, что когда в 1399 г. умирал великий
князь Тверской Михаил, к нему пришли послы от Темир-Кутлуя и
«нривезоша ярлыки, писаны на его имя».78 О каких «ярлыках» идет
реч». только ли о тверском или также и о владимирском, которого
inept кис* князья домогались в течение всею XIV в.? Даже если «великое
54
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
княжение» понималось теперь уже только как великое княжение Твер-
скос, то и в этом случае дарование ярлыка Михаилу (и его сыну Ивану,
унаследовавшему престол), а не его сопернику Юрию Всеволодовичу,
связанному с Москвой, было для Василия I неудачей.79
Очень мало изучены как исторические источники рассказы о на-
шествии Едигея в 1408 г., сохранившиеся по крайней мере в трех не-
зависимых летописных традициях первой половины XV в. — в Тр., в
Рог.—Сим. и в Новгородско-Софийском своде. Совершенно необосно-
ванным представляется мнение тех авторов, которые определяли все
рассказы о Едигее как «варианты», «редакционные обработки», —
термины, которые предполагали бы наличие общего протографа и хотя
бы частичное единство этих памятников. Между тем никаких тексту-
альных совпадений между Повестью об Едигее в Тр. (и близких к ней)
и аналогичной повестью в Рог.—Сим. никто не обнаружил. Не сходен с
этими двумя повестями и рассказ о Едигее в HIV—CI (совпадает только
цифра «окупа», данного Едигею, — 3000 рублей, но та же цифра есть и
в HI и могла быть заимствована из новгородского источника Новгород-
ско-Софийского свода).80
Что же представляют собой эти три рассказа? Наиболее официозным
был, очевидно, рассказ свода 1408 г. (Тр.) — недаром на нем впос-
ледствии строилось великокняжеское летописание XV в. Своеобразный
характер рассказа протографа Рог.—Сим. отметил Приселков, выска-
завший мнение, что рассказ этот был составлен «в Твери едва ли не со
слов отъехавшего в Тверь какого-то политического деятеля».81 Л. В. Че-
репнин, относивший рассказ Сим.—Рог. «к середине XV в.», тоже
считал, что он был составлен «вряд ли в Москве», отмечая, что в этом
рассказе «москвичи» упоминаются как некая внешняя сила и сообщается
о судьбе принадлежавшей Твери «Клинской волости». Связь повести о
Едигее в Рог.—Сим. с Тверью достаточно очевидна — о ней свидетель-
ствует обстоятельство, не замеченное авторами, писавшими об этой
повести:82 совпадение рассуждений о недопустимости интриг с татарами
в Рог.—Сим. и в Тв. сб. Но видеть в этой повести только тверской
памятник едва ли правильно — для того чтобы понять его тенденции,
следует учесть характер всего протографа Рог.—Сим. в целом.
Между рассказами о Едигее в своде, доведенном до 1412 г., и в Нов-
городско-Софийском своде обнаруживается своеобразная перекличка.
В Рог.—Сим. (и в Тв. сб.), как мы знаем, виновниками «пакости
земли нашей», случившейся в 1408 г., объявлялись некие «юные бояре»,
побуждавшие великого князя к союзу с Едигеем: «Не бяшеть в то время
на Москве бояр старых, но юнии свещевахуть о всем...» Этим «юным
боярам» противопоставляются «старци», предостерегавшие Василия I от
союза с «измаильтянами». Черепнин усмотрел в этих высказываниях
«оппозицию со стороны части боярства», недовольного тем, что мос-
ковские князья «выдвигали на передовые политические позиции
широкие круги землевладельцев».83
Однако тема вытеснения «старцев земских» и «боляр старейших» при
Василии I младшим поколением фигурирует и в известиях Новгородско-
Софийского свода о тех же событиях — но с прямо противоположной ха-
рактеристикой противостоящих сторон. Тема эта затрагивается от имени
Едигея в его «грамоте», упомянутой в CI и приведенной в Новгородской
Карамзинской летописи (НК) и в HIV. Что это за памятник? Новгород-
ско-Софийский свод был единственным летописным текстом XV в.,
включившим его в свое повествование; из этого свода его, очевидно,
заимствовала Ник. Но в исторической литературе грамота Едигея стала
КНЯЖ1НИ1 НАС ИЛИЯ I
55
и пцч гной блаюдаря другому изданию, пользовавшемуся значительным
авторитетом, «Собранию государственных грамот и договоров» (СГГиД).
Откуда взяли текст грамоты издатели СГГиД, неизвестно; они обоз-
начили его лишь как «грамоту (в списке) ордынского князя Эдигея»;
изображен и я печати, которым сопровождались подлинные грамоты,
здесь нет/4 Черепнин, пересмотревший при издании «Духовных и дого-
ворных грамот» (ДиДГ) рукописи, положенные в основу СГГиД,
видимо, не обнаружил какой-либо рукописи, на которой могли основы-
вл гься издатели, публикуя «грамоту Эдигея» (возможно, что источником
был какой-либо летописный список). В «Образовании Русского цент-
рализованного государства» Черепнин определил грамоту Едигея как
• литературно обработанный ярлык», но полагал, что памятник этот все
же предшествовал повести Рог.—Сим., в которой он усматривал
полемический «ответ на ярлык Едигея».85
I !ока никаких списков «ярлыка», которые предшествовали бы тексту
в НК—HIV, не обнаружено, мы не можем сказать, подлинный это до-
кумент или плод литературного творчества составителя Новгородско-
(\м|)ийского свода и какой именно автор отвечал другому в споре о ста-
рых и молодых боярах. Не становится ясным и то, какова была расста-
новка сил при дворе Василия I накануне и во время нашествия Едигея.
11|ютивоставление «юных бояр» старейшим — стойкая этикетная форму-
ла, заимствованная из источника, прямо названного в Рог.—Сим., —
11 овеет и временных лет. Возможно, что в данном случае за нею стояла
реальная смена приближенных князя. В «грамоте» Едигей называет кон-
кретные имена — «добрый человек» Федор Кошка, как представитель
•бояр старейших», следивший за исправным поведением русского «улу-
4 а» и уплатой «выхода», и противостоящий отцу «сын его Иван казначей,
любовник и старишина» Василия I, нарушивший прежнюю
•пошлину».86 Здесь, как видим, именно прежним «старцам земским»
приписывается покорность Орде, но водораздел проходит в пределах
одной боярской фамилии — Кошкиных (Кобылиных). Какова была
действительная роль двух названных деятелей и отражало ли это
н|ютивопоставление действительные политические споры в Москве (и
когда именно, в начале XV в. или ближе к его середине, когда создавался
Нонюродско-Софийский свод) — тема, требующая дальнейшего иссле-
дования.87
После нашествия Едигея вновь встал вопрос о том политическом
дм го, с которого началось княжение Василия I, — о присоединении
Нижнего Новгорода. Каково было положение суздальских князей и как
обс тояло дело с их претензиями на Нижний Новгород в первые де-
(мгилетия XV века? Уже Соловьев отмечал исчезновение «летописных
известий о судьбе князей суздальских» в этот период. О том, что «наши
летописные своды говорят об этих событиях глухо и с явными недо-
молвками», писал Пресняков; он предполагал, что набег Талыча на
Владимир «едва ли был выполнен без опоры на Нижний Новгород».88
(’прав едл и в ость этого предположений подтверждается текстом рассказа
о набеге Талыча на Владимир 1410 г. Рассказ этот (в Нкр—ВП и сход-
ных с ними летописях, как и в последующем летописании) начинается
(/швами: «Того же лета князь Данило Борисович Нижнего Новгорода
нриведс к себе царевича Талыча...» А. Н. Насонов сделал из этого вы-
вод, что «Данило и Иван были посажены в Нижнем Едигеем во время
ею нашествия» и что в 1410 г. Даниил из Нижнего послал Талыча
• вместе со своим боярином на Владимир». С выводом Насонова со-
г'нн ился и Черепнин.
56
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
Говоря о борьбе суздальских князей с Москвой в 1410—1411 гг.,
историки следовали известию Ник., повествуя о битве под Лысковом как
о событии, предшествовавшем набегу Талыча на Владимир.90 А между
тем, сообщение Рог. и первой части Сим. (как и известие Тв. сб.) не-
сомненно свидетельствуют о том, что нападение Талыча на Владимир
предшествовало битве под Лысковом, закрепившей победу суздальских
князей. Обратный порядок Ник., как мы видели, — явное следствие со-
единения в ней известий двух разнородных частей Сим. Но узнать о
развитии этих событий из современного им летописания мы уже не мо-
жем: на первой статье 6920 (1412) г. оканчивается текст общего протог-
рафа Рог. и первой части Сим.
После 1412 г. HIV—CI остаются как бы в одиночестве среди обще-
русского летописания первой половины века, а на 6926 (1418) г. обры-
вается общий протограф старшей редакции CI и HIV. Общерусские
известия Новгородско-Софийского свода в этой части очень бедны. Под
6920 (1412) г. HIV—CI сообщают о событии, весьма важном для всех
русских княжеств: «...князь великий Василий Дмитриевичь ходи в Орду
ко царю Зеледисалтану, Тактамышеву сыну, а князь Иван Тферскый
был в Орде у того же царя...»91 Речь идет о важном событии в истории
Золотой Орды — об изгнании Едигея и вступлении на престол Джелал-
ад-Дина (сына Тохтамыша). Уникальное добавление к этому известию
(воспроизведенному почти всем последующим летописанием) содержит
Ник.: там говорится, что «выидоша из Орды князи Нижняго Новгорода,
пожалованы от царя... своею их отчиною». Сводчику XVI в. не было
никакого основания вымышлять это известие, неблагоприятное для мос-
ковских князей. Вполне возможно поэтому, что перед нами известия,
восходящие к записям, ведшимся при Сарайской епископии и доступные
митрополичьему летописцу, составившему Ник.92
Положение изменилось в 6922 (1414) г. Брат Василия I Юрий, по
сообщению Тв. сб., захватил Нижний Новгород и изгнал Даниила и его
братьев.93 В 6925 (1417) г. Даниил с братом, согласно Московско-Ака-
демической и более поздним летописям, приезжал в Москву, очевидно
рассчитывая на какое-то соглашение с Василием I, но уже в следующем,
6926 (1418) г. они «пакы отбежаша».94
Каковы же были итоги княжения Василия I ? Мы очень мало знаем
о последних годах его правления: после 1418—1425 гг., которыми за-
канчивается сходный текст CI и НК—HIV и доступное нам изложение
Новгородско-Софийского свода, в общерусском летописании обна-
руживается зияющий провал — вплоть до окончания междоусобной вой-
ны в Московском княжестве в середине XV века. Однако на основании
имеющихся у нас данных можно утверждать, что главный политический
успех Василия Дмитриевича — присоединение им Нижнего Новгоро-
да — был весьма непрочным. В 1410—1412 гг. суздальский князь Даниил
Борисович вновь овладел Нижним, и завоевание это, очевидно, было
утверждено ханом. И в 1406—07 гг. ив 1417 г. в двух последовательных
редакциях своей духовной грамоты Василий I выражал явную неуве-
ренность в возможности передать Нижний Новгород своему наследнику:
«А оже ми дасть Бог Нижний Новгород...» В последней редакции 1423 г.
формула стала более определенной, но едва ли это означало оконча-
тельное утверждение московского князя в Нижнем Новгороде.95 Суз-
дальские князья и, конкретно, далеко не завершивший свой жизненный
путь Даниил Борисович продолжали бороться за свою отчину и после
смерти Васлилия I. Сохранились монеты, на которых Даниил Борисович
именуется великим князем.96 До нас дошла жалованная грамота
( НОДЫ НАЧАЛА XV III КА
57
архимандриту нижегородского Благовещенского монастыря Малахии,
которую дал «князь великий Данило Борисович» «того лета, коли князь
великий Данило Борисович вышел на свою отчину от Махметя царя
в другим раз». Уточнить дату этой грамоты помогает дошедший до нас
перечень жалованных грамот, полученных Благовещенским монасты-
рем, среди них назван «список с грамоты великого князя Данила
Борисовича 6950 году», т. е. 1442 г.97 1442 год, как мы увидим (§ 7.3),
был трудным годом для сына Василия Дмитриевича, Василия II: «Мах-
мег царь» — Улу-Мухаммед в это время закрепился на Волге, опираясь
именно на Нижний Новгород, и в 1445 г. под Суздалем разбил и взял
в плен московского князя. Борьба из-за Нижегородско-Суздальского
княжества, которой началось княжение Василия I, не окончилась этим
княжением — она сказалась и на судьбе преемника Василия
Дмитриевича. Не удалось Василию I, как мы видели, отвоевать у Нов-
города Двинскую землю. Весьма непрочными были и позиции Василия I
но отношению к Литве: об этом свидетельствуют и тесная связь с Витов-
гом и такой поразительный факт, как передача Свидригайлу в «дер-
жание» древней великокняжеской столицы — Владимира. Столь же не-
определенными оставались после смерти великого князя и русско-
ордынские отношения: сыну Василия в борьбе за престол пришлось,
как в былые времена, обращаться к хану.
§ 6. СВОДЫ НАЧАЛА XV ВЕКА КАК ПАМЯТНИКИ
ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
Как и любые памятники, летописи XV в. служат не только
источником информации, но и сами представляют собой «остатки прош-
лого», памятники общественной мысли определенной эпохи. Конечно,
нс нее летописи, привлекаемые в качестве источников по истории конца
XIV—начала XV в., могут быть охарактеризованы как памятники этого
Н1>смени. Речь может идти лишь о сводах, завершающихся началом
XV века и, следовательно, более или менее современных этим со-
бытиям, таких, о которых мы имеем достаточно цельное представ-
ление. В рамках данной главы следует рассмотреть с такой точки зрения
свод, доведенный до 1408 г. (Троицкую летопись) и свод, доведенный
до 1412 г. (Рогожский летописец и первую часть Симеоновской
летописи). Новгородско-Софийский свод, хотя он и заканчивается в
доступном нам виде 1418—1422 гг., может быть связан со временем
борьбы за московский престол после 1425 г. и будет рассмотрен в сле-
дующей главе.
Характеристика свода 1408 г. затрудняется, как мы знаем, тем
обстоятельством, что бесспорный текст его за XIV в. устанавливается
только по прямым ссылкам Н. М. Карамзина на Тр.; текст Сим. и
отчасти Рог. вплоть до 6899 (1391) г. сходен с Тр., но полной уверен-
ности в их идентичности у нас нет; начиная с 1392 г. эти тексты явно
расходятся. Но даже на основе одних лишь прямых ссылок Карамзина
мы знаем, что Тр. специально отмечала деятельность Киприана, в част-
ности, поездки митрополита по западнорусским землям митрополии (в
1404 или 1405 г.), которым обычно уделяли мало внимания другие
летописи, 41’0 под 6915 (сентябрь 1406 г.) в Тр. было помещено заве-
щание Киприана (завещания других митрополитов в большинстве
летописей отсутствуют). На связь свода 1408 г. с окружением Киприана
указывает то, что здесь несомненно читался резко враждебный со-
58 РУСЬ IIOCJli: КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
псрнику Киприана по московской митрополии Михаилу-Митяю рассказ
о Митяе под 6885 (1377) г. По всей видимости, своду 1408 г. принадле-
жало и приведенное Карамзиным среди «разных случаев» времени
Василия I известие, отсутствующее во всех остальных летописях (вклю-
чая Рог. и Сим.), где под 1 января 1406 г., вслед за упоминанием о воз-
вращении Киприана из Киева в Москву, говорится о смерти
митрополичьего «печатника»: «...преставился архимандрит Дорофей
печатник добрый наш старец...» Все эти обстоятельства побудили
М. Д. Приселкова прийти к выводу, что работа над составлением этой
летописи «велась при жизни Киприана, а после его смерти закончилась
составлением летописного общерусского свода 1408 года».98
Мнение М. Д. Приселкова о тесной связи свода 1408 г. с Киприаном
и его окружением поддержали Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев.99
Л. А. Дмитриев привел (по реконструкции М. Д. Приселкова) целый
ряд известий Тр., свидетельствующих о неизменных симпатиях
летописи к Киприану: сообщение под 1376 г. о том, что Киприан был
«поставлен в митрополиты» (без упоминания, содержащегося в Новго-
родской I летописи и всех последующих летописях о том, что новгород-
цы отвергли пребывавшего в Литовской Руси Киприана, ибо признавали
московского митрополита Алексея); известие о пире и «светлой» радости
по поводу прихода Киприана в 1381 г. в Москву; известие 1382 г. об
отъезде Киприана из Москвы без указания (читающегося в CI-HIV и
последующих летописях), что Киприан был изгнан Дмитрием;
упоминание о всеобщей радости при возвращении Киприана в 1390 г.
Известия эти были включены М. Д. Приселковым в реконструкцию Тр.
на основании Рог.—Сим., но принадлежность известий 6890 (1382) г. и
6898 (1390) г. своду 1408 г. подтверждается тем, что фрагменты этих
известий приведены Карамзиным с прямой ссылкой на Тр.
Предположение о связи свода 1408 г. (Тр.) с окружением Киприана
не вызвало серьезных возражений в научной литературе. Попытка
И. Б. Грекова связать с Киприаном другой памятник гипотетический
«Летописец великий русский» конца XIV в. и противопоставить его,
таким образом, своду 1408 г., несостоятельна. О «Летописце великом
русском» мы знаем только из известия Тр. за 6900 (1392) г. о том, что
в «Летописце» сообщалось об исконном непокорстве новгородцев; боль-
ше никаких следов этого памятника не сохранилось.100
Ряд соображений, относящихся к атрибуции Тр., был высказан
Б. М. Клоссом. Исследователь оставил в стороне вопрос о связи свода
1408 г. с окружением Киприана, но обратил внимание на ряд
упоминаний о Троицком монастыре и его основателе Сергии Радонеж-
ском, содержащихся в Рог., Сим. и в реконструкции Тр., и на некоторые
параллели между текстами этих памятников и сочинениями писателя-
агиографа конца XIV—начала XV в. Епифания Премудрого. Клосс
отметил в этой связи помещенные в реконструкции упоминания о
Троицком монастыре как «великиа... обители» (6882 г.), «великыя лав-
ры» (6883 г.) и о Сергии как «святом», «великом», «преподобном» старце
(6882, 6883, 6892, 6900 гг.). Похвала Сергию в Тр. под 6900 г. отсутст-
вует в Рог.—Сим., но она была кратко упомянута Карамзиным в приме-
чании: «похвала святому Сергию листах на 20; нет ничего историческо-
го; один набор слов, иногда забавный». Клосс указал, что дошедшее до
нас в ряде рукописей Похвальное слово Сергию Епифания Премудрого
занимает 18—24 л. и может поэтому считаться идентичным с той Пох-
валой, которая читалась в Тр.; он отметил также близость выражений
в известии о смерти Сергия в 6900 г. в Рог.—Сим. и в Похвальном слове
I ПЛЧЛЛЛ AV III .К Л
3V
Сергию Епифания; Наконец, утверждение в помещенной в Рог.—Сим.
некрологической статье о жене князя Андрея Суздальского, будто она
родилась в 6839 (1331) г., в царствование императора Андроника и при
архиепископе Каллисте, перекликается с аналогичной неверной
датировкой правления обоих византийских исторических лиц в
епифаниевском Житии Сергия, где год его рождения (1321/1322) обоз-
начен как «царства царя Андроника Цареградского, а патриарха Калы-
ста».101
Заметим, что приведенные Клоссом тексты (так же, как анахронизм
в датировке правления Андроника и Каллиста) обнаруживаются только
и Рог.—Сим. и включены в реконструкцию на основании этих
летописей; ни один из них не приведен в цитатах Карамзина из Тр.;
нет их и в Московском своде, сохранившем, как отметил исследователь,
множество заимствований из Тр. Но даже если ряд приведенных вы-
ражений и читался в Тр., то речь идет об отдельных, довольно обычных
формулах. Такой же характер общих формул имеют и совпадения между
Словом Епифания о Стефане Пермском и повестью о Митяе 6882—
6885 гг. в Тр., отмеченные Б. М. Клоссом вслед за Г. М. Прохоро-
вым.102
Гораздо более важным, с нашей точки зрения, представляется сопо-
ставление тенденций Тр. и сочинений Епифания, в частности, его
Жития Сергия. По наблюдениям Клосса, Епифаний представлял устрой-
ство великого княжения Владимирского в виде союза суверенных кня-
жеств во главе с князем Владимирским.103 Ни Сергий, ни его биограф
Епифаний не были москвичами; оба они происходили из ростовских зе-
мель; Троицкий монастырь, основателем которого был Сергий, а иноком
Епифаний, был основан в Радонеже, на земле удельного княжества Сер-
пуховского. Говоря о присоединении Ростова к Москве во время на-
шествия приведенной Иваном Калитой татарской рати Федорчука в
1327 г., Епифаний писал, что после этого нашествия «наста насило-
вание, сиречь княжение досталося князю великому Ивану Даниловичю,
купно же и досталося княжение ростовьское к Москве. Увы, увы тогда
граду Ростову...»104 Совершенно иначе трактовал последствия похода
Федорчука и победы Ивана Калиты свод 1408 г.: «..хеде князь великий
Иван Даниловичь на великом княжении всеа Русии, и бысть оттоле
тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и
эакалати христиан, и отдохнуша и починуша христиане от великиа
истомы и многыя тягости, от насилиа татарского, и бысть оттоле тишина
велика по всей земли». Формула о «сорокалетней тишине» могла, есте-
ственно, возникнуть только по истечении названного летописцем соро-
калетнего срока1 после 6836 (1328) г., года вокняжения Калиты; и
действительно, сводчик вновь к ней вернулся, упоминая о походе
Ольгерда на Москву в 6876 (1368) г.: «Толь велико зло от Литвы не бы-
вало в Руси, аще и от татар бывало: от Федорчуковы рати до Олгердовы
лет 41». Очевидно, составитель протографа Тр. придавал такой трак-
товке успехов Москвы очень важное значение, а между тем Епифаний
трактовал их совершенно иначе. О «насилии работы», «тивуньских про-
дажах» и «тяжких данях», налагаемых из Москвы на Пермскую землю,
писал. Епифаний и в Житии Стефана Пермского.106
Если близость свода 1408 г. к Киприану и его окружению бросается
в глаза, то особой близости к Троицкому монастырю мы здесь не заме-
чаем. В своде упоминаются Сергий и основанный им монастырь, но
ничего не творится о роли Сергия во время войны с Мамаем, о чем
упоминали впоследствии и житие Сергия,107 и все летописи XV в.,
60
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ ьи гвы
начиная с HIV и CI; в отличие от этих летописей, свод 1408 г» ничего
не знает и о интердикте («затворение» церквей), наложенном, согласно
более поздним летописям, Сергием в 6873 (1365) г. на великого князя
Бориса Константиновича Суздальско-Нижегородского за неподчинение
Дмитрию Ивановичу: в Тр., судя по Рог.—Сим., утверждалось, что этот
интердикт был наложен в 6871 (1363) г. посланцами митрополита Алек-
сея архимандритом Павлом и игуменом Герасимом.108 По всей
видимости, известия Тр. в этих случаях были более достоверны, но са-
мый факт появления подобных сообщений о Сергии не в этом своде, а
в более позднем летописании, не свидетельствует о связи Тр. с Троиц-
ким монастырем.
Были ли Киприан и Сергий близкими людьми и единомыш-
ленниками? Предположение о существовании некоего единого
движения, «партии» «всероссиян» (сторонников единой митрополии
«всея Руси»), толкавших Дмитрия «на войну с „безбожными" и „пога-
ными" татарами», было высказано Г. М. Прохоровым. В число этих
«всероссиян» Прохоров включал митрополита Киприана, Дионисия Суз-
дальского, Сергия Радонежского и Феодора Симоновского.109 Но
Киприан находился в 1380 г. в Литве и ничем не обнаружил своего со-
чувствия Дмитрию в войне с Мамаем. Не проявил стремления к борьбе
с ханом Киприан и во время осады Москвы Тохтамышем в 1382 г. Связь
Сергия и Феодора с Киприаном выводится Прохоровым из того, что в
1378 г. он написал им грамоту с просьбой помочь занять митрополичий
престол, но реакция обоих адресатов на это письмо осталась неизвест-
ной. Во всяком случае, когда Киприан после этого письма попытался
самовольно поехать на Русь, никакой поддержки от Сергия и Феодора
он не получил: его арестовали и выслали. В гневной грамоте, написанной
после этого, Киприан предал анафеме и проклял всех, кто посмел «за-
таити» его грамоту, следовательно, и Сергия. Дионисий в 1383 г. сам
добился сана митрополита вместо Киприана, а Феодор Симоновский
поддержал двух соперников Киприана—Дионисия и Пимена.110
Киприан вовсе не склонен был «толкать» Дмитрия на борьбу с Ордой.
Первые столкновения с ордынскими войсками происходили в начале
XIV в., и важнейшую роль в них играла Тверь. Это было выступление
великого князя Тверского и Владимирского Михаила Ярославича в
1317 г. против ханского баскака Кавгадыя, приведенного на Русь мос-
ковским князем Юрием Даниловичем, и восстание против другого бас-
кака, Щелкана (Чол-хана) в 1327 г. Свод 1408 г. содержал кратчайшие
сведения об этих событиях, проникнутые промосковскими тенденциями
(мы уже упоминали рассуждения этого свода о «сорокалетней тишине»
после победы Ивана Калиты). Очень кратко, как мы видели, сообщала
Тр. о Куликовской битве; говоря о нападении Тохтамыша, она под-
черкивала, что Дмитрий «не принял рукы противу царя Тохтамышя»;
одобряла она поведение тверского великого князя Ивана Михайловича,
который во время нашествия Едигея «ни Едигея разгнева, ни великому
князю погруби» — «Се же сотвори уменски, паче же истински».
«По своим основным идеям, воплощенным в Троицкой летописи, она
является в полном смысле московской», отмечает Клосс.111 Это спра-
ведливо, хотя, очевидно, такая позиция отличала составителя свода
1408 г. от Епифания Премудрого. Рассказывая о борьбе за великое кня-
жение московских князей с суздальско-нижегородскими, Тр. твердо на-
стаивала на том, что московские князья, в отличие от своих соперников,
получили это княжение в наследство «от отца своего и деда и прадеда»,
резко осуждала она и новгородцев, не подчинявшихся митрополиту. Но
( ВОДЫ НАЧАЛА XV НЕКА
61
в тех случаях, когда Киприан расходился с Москвой, составитель Тр.
уже не был таким полным сторонником ее политики. До приезда в Моск-
ву в 1381 г. Киприан пребывал в Западной Руси под властью литовского
великого князя Ольгерда, признававшего его „митрополитом всея
Руси"; свод 1408 г. отзывался об этом князе, хотя и «зловерном» (не
христианине), чрезвычайно почтительно, подчеркивая, что он «не толмо
силою, елико и умением воеваше» и «удержа себе власть велику», и
противопоставляя его воздержание от вина пьяному и безрассудному
поведению московских и суздальских воевод в битве на Пьяне в 6885
(1377) г. (в связи с чем близкий к Киприану сводчик позволил себе изде-
вательский каламбур: «под Пьяною пьяни»). Неприязненное отношение
Киприана к Дмитрию Ивановичу, дважды изгонявшему его из Москвы,
и к митрополиту Алексею, сопернику Киприана (в 1376—1377 г.) по
митрополии «всея Руси», отразилось в известии Тр. под 6876 (1368) г.
о том, как „князь великий Дмитрий Иванович Московской да Алексей
митрополит зазваша князя великаго Михаила Александровича Тферска-
IX) любовью на Москву... да его изымали".112
Таким образом, свод 1408 г. можно рассматривать как митрополичий
свод, составленный в Москве. Основу его до 1305 г. составлял обще-
русский свод 1305 г. (представленный Лаврентьевской летописью), но
изложение истории XIV и первых лет XV века в основном строилось
на московских материалах. Существовало ли в те годы параллельно с
митрополичьим также московское великокняжеское летописание? Воп-
рос этот может быть поставлен в связи с уникальным текстом Тр. под
6900 (1392) г., приведенным Карамзиным и отсутствующим в Рог., Сим.
и всех остальных летописях: говоря об исконной непокорности новго-
родцев, летописец указывает, что ни один князь, даже «великий Алек-
сандр Ярославичь», «не уноровил им», и предлагает читателю для под-
тверждения своих слов: «разгни книгу, Летописец великий Русьский,
и прочти от великаго Ярослава и до сего князя ныняшьняго...»113 Отме-
чая, что тождество Сим. и Тр. (судя по Карамзину) доходит до 1390 г.,
Шахматов высказывал предположение, что «Летописец великий
Русьский» представлял собой свод, доведенный до 1390 г., когда
Киприан был окончательно утвержден в Москве, — Киприановскую
редакцию общерусского митрополичьего свода, использованную в Тр.
как источник.114
Это построение было отвергнуто М. Д. Приселковым в ходе работы
над предпринятой им реконструкцией. Анализ реконструированного
текста позволил Приселкову, как мы уже видели, с несомненностью ус-
тановить связь Тр. на всем ее протяжении с митрополитом Киприаном
и части, где Рог. и Сим. тождественны этой летописи, и в последней
части, восстанавливаемой только по цитатам Карамзина. Но если Тр.
была митрополичьим сводом, то что представлял собой «Летописец
великий Русьский», на который она ссылалась как на предшествовавший
памятник? Именно определение Тр. как митрополичьей летописи
побуждало Приселкова считать, в отличие от Шахматова, что «обще-
русский митрополичий свод 1409 г.» (Тр.) имел в числе своих
источников московскую великокняжескую летопись, «великий русский
летописец», очевидно, оканчивавшийся смертью Дмитрия Донского.115
Однако этому выводу Приселкова противоречило им же сделанное на-
блюдение: в летописании последующего времени не обнаруживается
никаких следов иной московской традиции XIV—начала XV в., нежели
те которая представлена Тр. Это наблюдение Приселкова получило
подтверждение и при привлечении материала московских сводов XV в.:
62
гус ь поели куликовс кой ьигвы
вес следы московского летописания, отличного от Тр., которые пытались
отыскать писавшие на эту тему авторы, в последующей летописной
традиции (в особенности в Никоновской летописи) оказывались либо до-
полненными известиями московской и немосковской традиции XIV в.,
либо тенденциозными дополнениями XVI в. Отсутствие в летописях
после Тр. московских известий, независимых от свода 1408 г., побудило
Приселкова прийти к выводу, что составитель этого свода (Тр.), «ссы-
лаясь на Летописец великий русский, имел его в качестве своего основ-
ного, едва ли не полностью исчерпанного источника до 1389 г.
включительно».116 Если это так, то можно полагать, что свод 1390 г. был
первой редакцией общерусского митрополичьего свода, а свод 1408 г. —
второй его редакцией.
Многие вопросы, связанные с летописанием конца XIV—начала
XV в., по-прежнему нельзя считать решенными. Как ни важны ука-
зания Приселкова, что цитаты Карамзина за этот период, данные без
прямых ссылок на источник, относятся к Тр., то обстоятельство, что «со-
общение об источниках Карамзина», которое Приселков в 1939—
1940 гг. откладывал «к другому месту и времени», не сохранилось и не
дошло до нас, неизбежно будет порождать сомнения в происхождении
той или иной неаннотированной цитаты историографа.117
Восходил ли текст Сим.—Рог. после 1390 г. к Тр. или к предшествую-
щему ей памятнику? Установить это тем более трудно, что с начала 6909
(1401) по 6917 (конец 1408) г. текст Рог. отсутствует, а в Сим. этот про-
бел дополнен (как установил Б. М. Клосс) по второму источнику
летописи — Московскому своду конца XV в.118
Протограф Рог. и Сим. до 1390 г., несомненно, восходил к общему
с Тр. источнику — по всей видимости, к митрополичьему своду конца
XIV—начала XV в. Что же представляет собой конец протографа Рог.—
Сим. текст 1391 —1412 годов? Анализ известий обеих летописей за этот
период свидетельствует прежде всего об их связи с Тверью. Об этом
говорят не только совпадения с Тверской летописью в рассказе о присо-
единении Нижнего Новгорода в 6900 (1392) г. и о нашествии Едигея
в 6917 (конце 1408) г., но и ряд известий о Твери за 6898 (1390)
6907 (1399) гг., не совпадающих или сходных лишь частично с
известиями Тр. (насколько мы можем судить о ней по ссылкам Ка-
рамзина).119
Известия о присоединении Нижнего Новгорода и о нашествии Едигея
в Рог.—Сим. отличаются от Тр. не только совершенно иными
фактическими сведениями. Они обнаруживают тенденции, противосто-
ящие тем, которые характерны для Тр.
Свод 1408 г. не дает оснований говорить о появлении каких-либо
централизаторских и антиордынских тенденций в московском лето-
писании. Он в основном придерживался московских позиций при изло-
жении между княжеских споров, делая исключение только для тех слу-
чаев, когда позиция Киприана расходилась с великокняжеской. Его
тверская переработка резко и определенно осуждала политику Василия
I и при завоевании Нижнего, и в ходе событий, предшествовавших на-
падению Едигея. При этом сводчик высказывал весьма необычные для
владимиро-московских летописцев XIII—XIV вв. мысли. Московская
митрополичья летопись и после 1390 г. считала наилучшей политикой
в отношении Орды осторожное маневрирование; составитель протографа
Рог.—Сим. думал уже об иной политике, независимой и от хана, и от
литовского великого князя. Еще Приселков и Черепнин предполагали,
что Повесть о Едигее в Рог.—Сим. была создана в Твери. Она была свя-
( КОДЫ НАЧАЛА XV III КА
6.1
лапа, как мы видели, с тверской Повестью о Плаве, но в тверскую
летопись XV века (судя по Тверскому сборнику) вошло только вступ-
ление к Повести о Едигее, а не сама повесть из Рог.—Сим. Протограф
Рог—Сим., по всей видимости, представлял собой своеобразнейший
памятник — не просто тверской или московский.
Тверская редакция общерусского свода не была самостоятельным и
цельным литературным памятником. Ее основной текст до 1390 г. был
идентичен тексту свода 1408 г. (включая рассказы о Куликовской битве,
о Тохтамыше); в ней отсутствовали известия 1401—1408 гг., непосред-
ственно предшествовавшие рассказу о нашествии Едигея. Но в послед-
ней части свода его редактор позволил себе занять более смелую
позицию по отношению к ордынской власти. Именно поэтому создатель
тверской редакции осмелился сравнить свой труд с прославленным
памятником древнего летописания — с Повестью временных лет «оного
великаго Селивсрста Выдобожьского».
Когда была составлена тверская редакция общерусского свода конца
XIV—начала XV в.? Наиболее естественным, на первый взгляд, пред-
ставляется отнесение ее к 1412 г., на котором оканчивается текст Рог.
и первой части Сим. Во время нашествия Едигея жители московских
земель, занятых неприятелем, искали убежища в Твери. Имя одного из
них нам известно: это был инок Троицкого монастыря Епифаний Пре-
мудрый. В письме «некоему другу своему Кириллу», какому-то тверско-
му иерарху, Епифаний писал: «...Внегда бежах от лица Едегеева на
Тверь, устрашихся, паче же всех у тебе преуспокоих претружение мое,
и тебе возвестих печаль мою, и тебе явствовах все книжие мое, елицы
от разсеяния и от расточения осташася у мене».120 Естественно предпо-
лагать связь этого памятника с деятельностью московских беглецов
(таких, как Епифаний), доставивших в Тверь летописное „книжие44,
оставшееся у них от „рассеяния44.
Но есть основание сомневаться в этой дате. Его дает один из наиболее
ярких рассказов Рог.—Сим. — о нашествии Едигея. Самый рассказ име-
ет эпические черты: автор повествует о том, что было „в время некто44;
впрочем, в конце рассказа он же говорит об описанных событиях как
„приключьшихся в дни наша44. Но наиболее важным для датировки
представляется указание, что „тогда Витовту владеющу всею землею
Киевскою и Литовскою44. Можно ли было так писать о Витовте, отнюдь
не перестававшем быть государем Литовской земли и сюзереном вас-
сального Киевского княжества? Витовт оставался им вплоть до смерти в
1430 г.
Из этого, по-видимому, можно сделать вывод, что текст протографа
Рог.—Сим., доведенного до 1412 г., подвергся какому-то редакти-
рованию после 1430 г. Если это так, то памятник мог быть связан в своем
окончательном виде со временем борьбы за московский престол и
усиления Твери в 30-е годы XV века. С этим, возможно, связаны и
резкие высказывания против Свидригайла в рассказе 1408 г. о на-
шествии Едигея: Свидригайло после 1430 г. стал литовским великим
князем и играл важную и противоречивую роль в судьбе русских кня-
жеств.
Тенденции протографа Рог.—Сим. дают основание сопоставить его с
другим памятником, нс связанным с какой-либо одной политической
властью, — с Новгородско-Софийским сводом второй четверти XV века.
64
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ БИТВЫ
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892. Т. 5. С. 42—46,
примем. 65—80 (далее: Карамзин. Т. 5). Во время печатания этой книги вышло новое
издание т. 5 Карамзина.
2 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб., [б. г.] Кн. 1, т. 1—5.
Стб. 978—980, 1319—1321. (Изд. «Обществ, польза») (далее: Соловьев. История. Кн. 1).
3 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.
СПб., 1896. С. 219, примем. 1, 220, примем. 2.
4 Шахматов А. А.: 1) Общерусские летописные своды XIV и XV вв. // ЖМНП. 1900.
№ 9. С. 147—149; 1901. № 11. С. 64—66; 2) Разыскания о древнейших русских летописных
сводах. СПб., 1908. С. 208, примем. 1.
5 Приселков. Тр. С. 419—421; ПСРЛ. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1. Стб. 139—141; СПб.,
1913. Т. 18. С. 129—130. На то, что Пересвет в первоначальных летописных сообщениях не
монах, а скорее светское лицо, обратил внимание В. А. Кучкин: Кучкин В. А. Свидание
перед походом на Дон или на Волгу // Наука и религия. 1987. № 7. С. 51—53.
6 Шахматов А. А. Общерусские летописные своды... // ЖМНП. 1901. № 11. С. 65.
7 Шамбинаго С. К. Повесть о Мамаевом побоище. СПб., 1906.
8 Шахматов А. А. Отзыв о сочинении С. К. Шамбинаго. СПб., 1910 (отдельный
оттиск из «Отчета о 12-м присуждении премий митр. Макария»). С. 117—121, 203—204.
9 ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6. С. 90—98; Пг., 1915; Л., 1925. Т. 4, ч. 1. С. 310—325.
10 Салмина М. А. «Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задонщина» // Слово
о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 344—384.
11 Хорошкевич А. Л. О месте Куликовской битвы // История СССР. 1980. № 4. С. 94—
97; Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле // Вопросы истории. 1980. № 8. С. 7; Плигу-
зовА. И. [Комментарии] // Живая вода Непрядвы. М., 1988. С. 617—620. Ср. возражения
М. А. Салминой С. Н. Азбелеву и И. Б. Грекову: Салмина М. А. Еще раз о датировке «Ле-
тописной повести» о Куликовской битве. С. 3—39 (ср. предыд. примем.).
12 Тихомиров М. Н. Куликовская битва 1380 г. // Повести о Куликовской битве / Цзд-
подгот. М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига, Л. А. Дмитриев. М., 1959. С. 345—347, 369—371.
Рассказ Ермолинской летописи см.: ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 125—127.
13 Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV вв.
М., 1966. С. 596—619 (далее: Черепнин. Образование).
14 Пашуто В. Т. «И въскипе земля Руская...» // История СССР. 1980. № 4. С. 79,
примеч. 18; Кучкин В. А. Свидание перед походом на Дон или на Волгу. С. 51—53; Прохо-
ров Г. М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978. С. 107;
Скрынников Р. Г. Куликовская битва // Звезда. 1980. № 9. С. 17.
15 Дмитриев Л. А. 1) О датировке Сказания о Мамаевом побоище // ТОДРЛ. М.; Л.,
1954. Т. 10. С. 185—199; 2) История памятников Куликовского цикла // Сказания и повести
о Куликовской битве / Изд. подгот. Л. А. Дмитриев и О. П. Лихачева. Л., 1982. С. 333.
16 Дмитриев Л. А. 1) Куликовская битва в литературных памятниках Древней Руси //
Русская литература. 1980. № 3. С. 21—23; 2) История памятников Куликовского цикла.
С. 341—342.
17 Зимин А. А. «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина» // Археограф, еже-
годник за 1967 г. М., 1969. С. 41—58; Мингалев В. С. «Сказание о Мамаевом побоище» и его
источники. Автореф. дис.... канд. ист. наук. М.; Вильнюс, 1971; Салмина М. А. К вопросу о
датировке «Сказания о Мамаевом побоище» // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 29. С. 98—124; Живая
вода Непрядвы / Сост. А. И. Плигузов. М., 1988. С. 625—626.
18 Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле // Вопросы истории. 1980. № 8. С. 7; ср.:
Живая вода Непрядвы. С. 625—626.
19 Важнейшим аргументом в пользу такой датировки представлялись многим авторам
слова автора Задонщины, что слава побоища на Дону «шибла... къ Арночи (к Ворна-
ваичам)... и кТорнаву (Которнову)», между тем как «Орнач» (Ургенч) был разрушен Тиму-
ром в 1387—1388 гг. а «Торнав» (Тырнов) захвачен в 1393 г. турками (Тихомиров М. Н.
Древняя Москва (XII—XV вв.). М., 1947. С. 202—203; Моисеева Г. Н. К вопросу о датировке
«Задонщины» // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 224—227; Кучкин В. А. Победа на Куликовом
поле. С. 7). Однако даже если автор Задонщины знал о разрушении этих городов, он,
описывая события 1380 г., мог упомянуть о них как о еще существовавших. А. И. Плигузов,
не признающий датирующими признаками пространной редакции Задонщины ссылки на
Ургенч и Тырнов, считает первоначальной версией Задонщины ее краткую редакцию, пола-
гая, что время возникновения ее совпадает с временем создания «Слова о житии Дмитрия
Ивановича», датируемого им 1408—1425 гг. (Живая вода Непрядвы. С. 621—622). Ср.:
Дмитриев Л. А. Куликовская битва в литературных памятниках Древней Руси. С. 9.
2С Г Шахматов А. А. Отзыв о сочинении С. К. Шамбинаго. С. 177—188.
21 Дмитриева Р. П: 1) Был ли Софоний рязанец автором Задонщины? // ТОДРЛ. Л.,
1979. Т. 39. С. 18—25; 2) Об авторе Задонщины // Сказания и повести о Куликовской битве.
С. 360—366. Ср.: ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 440. Не разбирая аргументацию
примечания
65
P. II. Дмитриевой, P. Г. Скрынников высказал недавно предположение о создании «основы»
Сказания в кругах, близких к серпуховским князьям, в первой трети XV в. (Скрынников Р. Г.
Где и когда было сос тавлено «Сказание о Мамаевом побоище»? // Исследования по древней
и новой литературе. Л., 1987. С. 205—210).
22 Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 24; М., 1955. Вып. 2. С. 106; Новгород-
ская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 376—377. Рассказ о
Куликовской битве в HI младшего извода близок к тексту Новгородско-Софийского свода и
а некоторых случаях даже ближе к Тр.—Сим.—Рог., чем текст HIV—CI (ср.: Салмина М. А.
«Летописная повесть» о Куликовской битве и «Задонщина». С. 349—350; Лурье. Летописи.
С. 92—93). А. И. Плигузов считает повесть о Куликовской битве в HI младшего извода
первоначальным текстом, написанным для новгородского «Софийского временника» 1421 г.
(Живая вода Непрядвы. С. 619). Однако текст Новгородского свода начала XV в., лежащего
и основе Новгородско-Софийского свода, нам недоступен; дошедшие до нас списки HI млад-
шей) извода — середины XV в.; вероятнее поэтому, что повесть о Куликовской битве в HI
одна из версий (м. 6. более ранняя) текста Новгородско-Софийского свода (ср. § 3.2, § 9).
23 Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище» // Слово о
полку Игореве и памятники Куликовского цикла. С. 503, 507—508.
24 ПСРЛ. Т. 15, вып. 2. Стб. 143—146; Т. 18. С. 131—133; Приселков. Тр. С. 422—424.
25 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 326—337; Т. 6. С. 98—103.
26 ПСРЛ. Т. 25. С. 206—210; Т. 23. С. 127—129.
27 Тихомиров М. Н. 1) Древняя Москва. М., 1947. С. 192—195; 2) Средневековая Мос-
27
Ким в XIV—XV вв. С. 247—251; Черепнин. Образование. С. 629—647.
28 Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в
древнерусской литературе. Л., 1970. С. 266—269; СалминаМ. А. Повесть о нашествии То-
итамыша // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 39. С. 136—148; ГребенюкВ. П. Борьба с ордынскими
йймосвателями после Куликовской битвы и ее отражение в памятниках литературы первой
пол. XV в. // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 52—62. В. П. Гребе-
нюк, присоединяясь по существу к мнению двух предшествующих авторов о генеалогии
рассказов о Тохтамыше, утверждает почему-то, что Московский свод и Ермолинская
летопись «независимо друг от друга» передали текст Новгородско-Софийского свода (с. 59 и
61). Но обе эти летописи восходили к общему протографу — своду 1472—1479 гг. («особой
обработке» Новгородско-Софийского свода, или Московско-Софийскому своду).
29 ПСРЛ. Т. 23. С. 157; Т. 26. С. 277—279. Ср.: Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Вос-
точной Руси XII—XV вв. М., 1962. С. 179; Лурье. Летописи. С. 175—176; Гребенюк В. П.
Борьба с ордынскими завоевателями... С. 60.
30 ПСРЛ. Т. 15, вып. 2. Стб. 156; Т. 18. С. 138—139; Приселков. Тр. С. 634—635;
ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 351—356; Т. 6. С. 104—111. Ср.: СалминаМ. А. «Слово о житии и о
преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго» // ТОДРЛ. М.; Л., 1970.
Г 25. С. 92—93.
3 Шахматов А. А. Отзыв о сочинении Шамбинаго. С. 119; Адрианова-Перетц В. П.
Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго //
ТОДРЛ. М.; Л., 1947. Т. 5. С. 91—92; Соловьев А. В. Епифаний Премудрый как автор
«Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго» //
ТОДРЛ. М.; Л., 1961. Т. 17. С. 85—106; Прохоров Г. М. Непонятный текст и письмо к
Мказчику в «Слове о житии и о преставлении вел. кн. Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» //
wa.1985. Т. 40. С. 246—247; Живая вода Непрядвы. С. 620—621.
32 СалминаМ. А. «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ива-
новича, царя Русьскаго». С. 98—104. Ср.: Vodoff W. Quand a pu etre compose le Panegyrique
du grand-prince Dmitrii Ivanovich, «tsar» russe? // Canadian-American Slavic Studies. 1979.
T. 13. № 1—2. P. 82—101. В недавно опубликованной работе М. А. Салмина высказала
сомнение в предложенной прежде датировке на том основании, что Дмитрий в «Слове»
именуется князем «всея Руси» и «царем»; по мнению исследовательницы, это доказывает,
что «Слово» было написано в XVI в. и имеет в виду в самом деле не Дмитрия, а Василия III
(Салмина М. А. «Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя
Русьскаго», памятник XVI в.? // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985.
С. 159—162). Но Новгородско-Софийский свод, содержащий «Слово», дошел до нас в HIV
И (’I. наиболее ранние списки которых (списки Карамзина и Оболенского CI, Ново-
российский список HIV, Новгородская Карамзинская летопись) даже по времени написания
пгноснтся к концу XV в., а Рог., основанная в начальной части на HIV, — не позднее се-
редины XV в. Титул «всея Руси» употреблялся уже в начале XIV в. в грамоте патриарха как
гитул тверского великого князя Михаила Ярославича (РИБ. СПб., 1880. Т. 6. № 16), о
•царском престоле», «царском венце», «царствовании» великого князя Бориса Александ-
ровича писал в середине XV в. его придворный панегирист инок Фома (Памятники литера-
(уры древней Руси: Вторая половина XV в. М., 1982. С. 280, 300, 302). Ряд других примеров
см. в статье: Vodoff IV Rrmnrquce sur la valeur du terme «tsar» appliqud aux princes russes avant
II» milieu du XVf sl<*< Ir // Oxford SlavonicPapers. 1978. N.S. Vol. II.P. 1 — 41.
’’ Карам шн T 5 (’ 62 65.
66
РУСЬ ПОСЛЕ КУЛИКОВСКОЙ битвы
34 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб., [б. г.] Кн. 1, т. 1—5.
Стб. 978—980, 1319—1321. (Изд. «Обществ, польза») (далее: Соловьев. История. Кн. 1).
35 Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 277,
примеч. 1, 280—281, примеч. 1 (далее: Пресняков. Образование).
36 Черепнин. Образование. С. 663—679, 715—735.
37 Карамзин. Т. 5. Примеч. 144, 145, 148, 157, 175, 185. Ср.: Приселков. Тр. С. 436,
438—440, 446, примеч. 3, 450—451,452.
38 Карамзин. Т. 5. С. 121—122, примеч. 205, 207, 208; ср.: Приселков. Тр. С. 468—471.
39 Приселков. Тр. С. 446, примеч. 3.
40 Шахматов А. А. Общерусские своды XIV—XV вв. // ЖМНП. 1900. № 9. С. 168—
173; Приселков М. Д. Летописание XIV в. // Сборник статей по русской истории, посвящен-
ных С. Ф. Платонову. Пб., 1922. С. 34—35. Ср.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их куль-
турно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 297—298.
41 Приселков. История. С. 115.
42 Сходной с Тр. и более поздними летописями могла бы показаться первая фраза
рассказа о Едигее в Сим.: «...князь ординский, именем Едигей, повелением Булата ца-
ря...» — и далее перечисление татарских князей (ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 155). Но
фраза эта — не из протографа Рог.—Сим., а из второго источника Сим. — свода конца
XV в.: в Рог. этого начала нет (ПСРЛ. Пг., 1922. Т. 15, ч. 1. С. 177).
43 ПСРЛ. Т. 18. С. 136—143, 155—159; Т. 15, ч. 1. Стб. 151—165, 177—186. Ср.:
Приселков. Тр. С. 439—440, 446, примеч. 3, С. 468—471.
44 ПСРЛ. Т. 15. Стб. 186; Т. 18. С. 159—160.
45 Текст МАк см. в Приложении к изданию Лаврентьевской летописи: Летопись по
Лаврентьевскому списку. СПб., 1872. С. 509—512; ПСРЛ. Л., 1927. Т. 1, вып. 2. Стб. 538—
540.
46 Новгородская летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 381—402.
47 ПСРЛ. Т. 5. С. 243—247, 251; Т. 4, ч. 1. С. 367—380, 383—386. Под «князем
Василием Дмитриевичем», бежавшим в 1389 г. за Яик, невозможно понимать Василия
Дмитриевича Кирдяпу Суздальского, ибо он, согласно Рог.—Сим., бежал от Тохтамыша и
был пойман раньше, в 6894 (1386) г.
48 ПСРЛ. Т. 5. С. 53—254; Т. 4, ч. 1. С. 398. Этого текста нет в Рог.—Сим. (в Сим.
конец его вставлен из дополнительного источника), но Приселков (Тр. С. 453—454) пола-
гал, что оно взято из Тр., и ввел его в реконструкцию. У Карамзина (примеч. 146) некролог
Семена приводится под 1402 г. (как в Моск., Ник. и более поздних летописях), но ссылки на
Тр. у него нет.
49 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 406—407; Т. 5. С. 257, примеч. „б“; ГПБ, F.IV.6O3, л. 416 об.—
444.
50 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 412; Т. 5. С. 258.
51 ПСРЛ. Т. 17. С. 46; Т. 35. С. 30—31,51—52.
52 ПСРЛ. Т. 26. С. 155—179; Т. 27. С. 82—97. Ср.: ГБЛ, ф. 178 (Музейное собр.),
№ 3271, л. 236—240 (ср. л. 195), 240—240 об.; БАН, 34.2.31, л. 441 об.—444об.; Летописец
Лавровского —Львовский филиал БАН УССР, ф. Ossolineum, № 2126, с. 521—528 (ср.
с. 375), 528—530.
53 ПСРЛ. Т. 25. С. 212—240. Издание ПСРЛ отражает более позднюю редакцию Моск.
90-х гг.; ср. первоначальную редакцию: ГПБ, Эрм., 416 6.
54 ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 49—86.
55 ПСРЛ. Т. 23. С. 130—143; М.; Л., 1963. Т. 28. С. 85—93, 248—258 (участником
набега 1410 г. здесь называется не «Иван Довлат», а сам Даниил Борисович).
56 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 156—175. А. Эббингхаус считал текст в Тип. наиболее
ранним из рассказов о Темир-Аксаке, связывая его появление со «стоянием на Угре» в 1480 г.
(Ebbinghaus A. Die altrussische Marienikonen-Legenden. Berlin, 1990. S. 148—149, 154—155.
(Osteuropa-Institut an der Freien Universitat Berlin. Slavistische Veroffentlichungen. Bd 70)).
57 ПСРЛ. Л., 1982. T. 37. C. 37—39 и 79—82.
58 ПСРЛ. T. 15. Стб. 444—486.
59 ПСРЛ. М., 1965. Т. 30. С. 128—131.
60 ПСРЛ. Т. 6. С. 122—139; Т. 20. С. 205—229 (известия о прямом участии Даниила
Борисовича или его сына в нападении на Нижний Новгород здесь нет).
61 ПСРЛ. Т. 11. С. 84, 90—93,121—127,151—162,167, 172—174, 205—211,219. Ср.:
Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв. М., 1980. С. 184;
Лурье Я. С. О возможности и необходимости при исследовании летописей // ТОДРЛ. Л.,
1981. Т. 36. С. 32.
62 Пресняков. Образование. С. 333; Черепнин. Образование. С. 652.
63 ПСРЛ. Т. 5. СПб., 1851. С. 243—247; ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 367—380. Датировка и
детали этих событий несколько расходятся в HIV (включая ее первоначальную версию,
Новгородскую Карамзинскую летопись) НК и CI. В НК—HIV удвоены известия о вступ-
лении Василия I на престол в 6898 г. (первое сообщение и известие о «посажении» Василия I
Уланом-царевичем разделено известием о приходе «исполина из Шамарханьской земли») и
1П Л
67
о походе* Век илия I ни Нижний 11ошх)|)од и 69(Ю г. (удвоения связаны с заимствованием одной
h i ист ий из 11онтродской I летописи).
64 Ср.: Насонов Л. II Минеолы и Русь: (История татарской политики па Руси). М.; Л.,
1940. С. 138» примем. 2; Сборник материалов» относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л.»
1941.11. С. 111 — 112, 156 -158.
6, 5 Пресняков. Образование. С. 277, примем. 1. «Антимосковской редакцией» и «твер-
ской обработкой» некоего (не известного по Карамзину) известия Тр. считает известие
Рог. -Сим. и Муравьева (МуравьеваЛ. Л. Московское летописание второй пол. XIV—нам.
XV в. М , 1991. С. 99).
66 ПСРЛ. Г. 18. С. 279—283.
67 Пресняков. Образование. С. 277, примем. 1.
Черепнин. Образование. С. 665 и 668.
64 АФЗиХ. М., 1951. Т. 1. № 229; ср. АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 294, примем. Ср.: Прес-
няков. Образование. С. 277, примем. 1.
70 Черепнин. Образование. С. 664—665, 672. Возражая Л. В. Черепнину, В. А. Кучкин
писал, что древнейшие летописные свидетельства опровергают мнение о захвате Нижнего в
{(гаультате военного похода московского государя (Кучкин В. А.: 1) Нижний Новгород и
1ижегородское княжество в XIII—XIV вв. // Польша и Русь. М., 1976. С. 251, 259;
2) Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X—XIV вв. М.,
1984. С. 231, примем. 226). Но о походе Василия I «под Нижний Новъгород ратию» сообщает
достаточно ранний источник — Новгородско-Софийский свод, а известие Рог.—Сим. о том,
что, заняв Нижний, москвичи «начаша в колоколы звонити, стекошася людие», вовсе не
свидетельствует о поддержке завоевания вечем.
71 ПСРЛ. Т. 25. С. 225, примем, «б», 229; ср. Т. 27. С. 263.
72 Гребенюк В. П. «Повесть о Темир-Аксаке» и ее литературная судьба в XVI—
XVII вв. // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII—нач. XVIII в.). М., 1971.
<’. НЦ—206.
73 Жучкова И. Л. '. 1) «Повесть о Темир-Аксаке» в составе летописных сводов XV—
XVI вв. (редакция Б) // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984. С. 97—
109; 2) «Повесть о Темир-Аксаке» Типографской летописи: (К вопросу о первоначальных
редакциях произведения) // Литература Древней Руси: Источниковедение. Л., 1988.
(’. 82—95; 3) Повесть о Темир-Аксаке // Словарь книжников и книжности Древней Руси.
Л., 1.9S9. Вып. 2, ч. 2. С. 283—287 (далее: Словарь).
74 Ebbinghaus A. Die altrussische Marienikonen-Legenden. S. 139—159; Miller D. How the
Mother of God Saved Moscow from Timur the Lame’s Invasion in 1395: The Development of a
I egend and the Invention of the National Identity // 7. Internationale Konferenz zur Geschichte des
Klcver und des Moskauer Reiches (10.—17. Jh.) in Berlin vom 20.—25. Sept. 1992 (ксерокс).
75 Ср.: Miller D. How the Mother of God Saved Moscow... P. 15.
76 Miller D. How the Mother of God Saved Moscow... P. 14—15, 34.
77 Черепнин. Образование. С. 674—675; Гребенюк В. П. «Повесть о Темир-Аксаке»...
С. 186—189. Л. Муравьева также считает, что в Тр. читалась некая «пространная запись
событий» 1395 г., кратко переданная в Сим.—Рог. (МуравьеваЛ. Л. Московское
латоуисание второй половины XIV—нач. XV в. С. 102).
7Я Карамзин. История. Т. 5. Примем. 185.
79 Насонов А. Н. Монголы и Русь. С. 141 —142.
Я( ) Черепнин. Образование. С. 715—734. Ср.: Греков И. Б. Варианты «Повести о на-
шествии Едигея» и проблема авторства Троицкой летописи // Исследования по истории и
историографии феодализма: К 100-летию со дня рождения Б. Д. Грекова. М., 1982. С. 223—
226; Муравьева Л. Л. Московское летописание-второй половины XIV—нач. XV в. С. 174—
IN.
Приселков. История. С. 116.
Я2 Черепнин. Образование. С. 720—722, 729; Греков И. Б. Варианты «Повести о на-
шествии Едигея». С. 225 и 226—230. Единственное указание на то, что под 1409 г. «в Симе-
ииомской летописи есть места, буквально повторенные в Тверском сборнике под 1408 г. (в
сообщении о мудрых речах старцев по поводу союза русских князей с татарами)», находим
В ранней статье Шахматова, в которой он еще не использовал Рог. и не предполагал сущест-
ВОманин общего источника Рог. и Сим., доведенного до 1412 г. (Шахматов А. А. Обще-
русские летописные своды XIV и XV вв. // ЖМНП. 1900. № 9. С. 148).
Черепнин. Образование. С. 727.
м СГГиД. М., 1819. Т. 2. № 15.
*' Черепнин. Образование. С. 730—731.
*ft ПСРЛ. Т. 4,ч. I. С. 406—407; ГПБ, F.IV.603, л. 416 об.—418.
11' В своей классической работе о боярских фамилиях Веселовский привел текст «ярлы-
ма« по IIIV, никак гiv не прокомментировав (Веселовский С. Б. Исследования по истории
класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 147 и 149).
яя Соловьев Исюрия Кн. 1. Стб. 1013; Пресняков. Образование. С. 280—281.
яи Насонов А II Монголы и Русь. С 142 143; Черепнин. Образование. С. 735.
90 Карамзин. История. Т. 5. С. 125, примеч. 11; Соловьев. История. Кн. 1. Стб. 1012;
Пресняков. Образование. С. 280.
91 ПГОП т л .. 1 п ли. тг с п эся
92
С.18|3
94
95
ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 412; Т. 5. С. 258.
ПСРЛ. Т. 11. С. 219. Ср.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи.
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 487.
Летопись по Лаврентьевскому списку. С. 513; ПСРЛ. Т. 1. С. 540; Т. 5. С. 243—244.
Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.; Л.,
1950. №20, 21,22.
96 Орешников А. Русские монеты до 1547 г. М., 1896. С. 193. № 891—892; Ильин А. А.
Классификация русских удельных монет. Л., 1940. Вып. 1. С. 35—36.
97 АФЗиХ. Т. 1. № 223; ср.: АСЭИ. Т. 3. № 294, С. 320—321. Уже нижегородский
историк XIX в. Храмцовский высказывал мысль, что грамота эта была дана между 1423 и
1442 гт. (Храмцовский Н, Краткий очерк истории и описание Нижнего Новгорода. [Б. м.],
1857. Ч. 1. С. 40; ср.: Пресняков. Образование. С. 281, примеч. 6). Перечень жалованных
грамот, опубликованный в АСЭИ, говорит в пользу последней из двух дат. Малахия был
архимандритом Благовещенского монастыря вплоть до 1446 г. (АСЭИ. Т. 3. № 297).
95 Карамзин. Т. 5. Примеч. 54—57, 232, 254; Приселков. Тр. С. 407—413; Присел ков.
История. С. 130.
99 Лихачев Д. С. Русские летописи... С. 296—297; Дмитриев Л. А. Роль и значение
митрополита Киприана в истории древнерусской литературы // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 39.
С. 226—228.
100 Греков И. Б. Варианты «Повести о нашествии Едигея* и проблема авторства
Троицкой летописи. С. 220—221 (ср.: Советское славяноведение. 1982. № 2. С. 44—45).
И. Б. Греков ссылался в этом случае на мнение М. Д. Приселкова и К. Н. Сербиной, но в
указанных им работах такое мнение не высказывается (ср.: Приселков. История. С. 121,130,
135).
101 Kloss В. Determining the Authorship of the Trinity Chronicle // Medieval Russian
Culture. Berkeley; Los Angeles; London, 1993. Vol. 2. P. 56—74.
102 Kloss B. Determining... Ср.: Прохоров Г. M. Памятники переводной и русской лите-
ратуры XIV—XV вв. Л., 1987. С. 116—117.
103 Kloss В. Determining...
104 Памятники литературы древней Руси. XIV—сер. XV в. М., 1981. С. 288 (далее:
ПДД&.
Приселков. Тр. С. 359 и 388 (Карамзин, Т. 5. Примеч. 15).
106 Житие Стефана епископа Пермского, написанное Епифанием Премудрым. СПб.,
1897. С. 87.
107 ПЛДР. Вып. 4. С. 386. Ср.: Кучкин В. А. Сергий Радонежский // Вопросы истории.
1992. №9. С. 75.
108 Приселков. Тр. С. 379. Ср.: ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 292; Т. 5. С. 230.
109 Прохоров Г. М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л.,
1978. С. 78, 107.
110 Там же. С. 195—201; ср.: РИБ. Т. 6. Приложение, § 33, стб. 210—220.
111 Kloss В. Determining...
112 Приселков. Тр. С. 377 (Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1992.
Т. 4. Примеч. 392), 378, 386 (Карамзин. История. Т. 5. Примеч. 10), 387 (Карамзин. Ис-
тория. Т. 5. Примеч. 13), 388 (Карамзин. История. Т. 5. Примеч. 15), 402—404 (Карамзин.
История. Т. 5. Примеч. 44). Ср.: Приселков. История. С. 135—140.
пз Приселков. Тр. С. 439 (Карамзин. История. Т. 5. Примеч. 148).
1J4 Шахматов А. А. Общерусские летописные своды // ЖМНП. 1900. № 9. С. 151.
Приселков М. Д. Летописание XIV в. С. 32.
Приселков. История. С. 121; Лурье. Летописи. С. 62—65. Ср.: Лурье Я. С. О воз-
115
116
можнрсти и. необходимост и при исследовании летописей // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 25—31.
117 Приселков. Тр. С. 30—31. Решению этого вопроса, к сожалению, не помогает и
недавно опубликованная работа Л. Л. Муравьевой. Предлагая «сравнительно-критический
анализ», или, точнее, перечень всех известий, читающихся в аннотированных и неан-
нотированных примечаниях Карамзина, в Сим.—Рог., Моск., Владимирском летописце,
СС, МАк, а также Ерм. и Ник., Муравьева время от времени отмечает, что данное известие
(в том числе за 1390—1408 гт.) «вероятно», «возможно» или «наверно» читалось в Тр.;
никаких текстологических аргументов она не приводит (Муравьева Л. Л. Московское
летописание второй половины XIV—нач. XV в. С. 73, 97—113).
118 Клосс Б. М., Лурье Я. С. Русские летописи XI—XV вв. // Методические рекомен-
дации по описанию славяно-русских рукописей для сводного каталога рукописей, хра-
нящихся в СССР. М., 1976. Вып. 2, ч. 1. С. 113.
119 См. выше. С. 44—45. Ср.: Лурье Я. С. О московском летописании конца XIV в. //
ВИД. Л., 1979. Вып. 11. С. 8.
120 ПЛДР. Вып. 4. С. 446.
Глава II
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ
ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
§ 7. БОРЬБА ЗА ПРЕСТОЛ
§7.1 . Построения историков
Борьба Василия II за великокняжеский престол с его дядей Юрием
Дмитриевичем, а затем с двоюродными братьями — Василием Косым и
Дмитрием Шемякой, начавшаяся со смерти Василия I в 1425 г. и за-
кончившаяся смертью Шемяки в 1453 г., рисовалась в летописях, сос-
тавленных после окончания борьбы, как борьба законного русского го-
сударя с узурпаторами. Вслед за официальным летописанием второй
половины XV и XVI в. так же трактовали эту борьбу и историки.
Н. М. Карамзин начинал рассказ о княжении Василия II с заимство-
ванного им из Никоновской летописи сказания о чудесных прорицаниях
Василию I при рождении сына: «Бог дарует тебе сына и наследника всей
России... дай имя великому князю Василию». «...Народ с того времени
видел в нем будущего Государя, ожидая от него, как вероятно, чего-
нибудь необыкновенного. Надежда осталась без исполнения, но могла
быть причиною особенного усердия москвитян к сему внуку Донского».
Это усердие особенно проявилось, по мнению Карамзина, в 1433 г., ког-
да Юрий Дмитриевич в первый раз овладел московским престолом:
«Приехав в Коломну, Василий начал отовсюду сзывать к себе народ,
бояр, князей: все шли к нему охотно, ибо признавали его законным Го-
сударем, а Юрия хищником, согласно с новою системою наследства, бла-
гоприятнейшею для общего спокойствия... В несколько дней Москва опу-
стела: граждане не пожалели ни жилищ, ни садов своих, и с драгоцен-
нейшим имуществом выехали в Коломну, где недоставало места в домах
для людей, а на улицах для обозов. Одним словом, сей город сделался
истинною столицей великого княжения, многолюдного и шумного. В Мо-
скве же царствовали уныние и безмолвие... Случай единственный в на-
шей истории и произведенный не столько любовию к особе Василия,
сколько усердием к правилу, что сын должен быть преемником отца в
великокняжеском сане!»
Так же примерно описывал историограф и борьбу Василия
Васильевича с Шемякой. Казанский царь Махмет, пленивший Василия
и 1446 г., затем «объявил ему свободу, требуя от него единственно уме-
ренного окупа и благодарности». Но Шемяка распустил слухи о том, что
• Василий будто бы клятвенно обещал все государство Московское царю
Мах мету», и «сыскались изменники и в Москве, которые взяли сторону
Шемяки, вообще нелюбимого»; Василий был пленен и ослеплен. Шемя-
ка, «попирая ногами справедливость, древние уставы, здравый смысл,
70
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
оставил навеки память своих беззаконий в народной пословице о суде
Шемякине, доныне употребляемой». Но в 1447 г. слепой князь снова
овладел Москвой — «граждане с радостию вновь присягнули Василию».
Повествуя о заключительном этапе борьбы — отравлении Шемяки в
Новгороде в 1453 г., Карамзин признавал, что «великий князь изъявлял
нескромную радость» по этому поводу, но оговаривал, что смерть Ше-
мяки «казалась нужною для государственной безопасности».1
У С. М. Соловьева история борьбы за великокняжеский престол была
изложена менее эмоционально и без явного пристрастия к деятелям
XV в. В одном случае он даже полемизировал с Карамзиным, хотя и не
называл своего предшественника: говоря об условиях освобождения
Василия II из плена («окуп, сколько может» — по другим сведениям,
«200 тыс. рублей»), он писал, что «во всяком случае трудно согласиться,
чтоб окуп был умеренный». Для него борьба между Юрием и
Василием — это борьба между старым порядком родового владения
великим княжеством (когда престол достается старшему в роде) и новым
порядком наследования сыном после отца: «...Полноправный, по
старине, наследник старшинства князь Юрий Дмитриевич Звениго-
родский отказывается признать старшинство племянника, отказывается
признать законность нового порядка престолонаследия... Слабый отрок
вступает в борьбу против сильного своим правом старого дяди, следова-
тельно, все преимущества, по-видимому, на стороне последнего, а меж-
ду тем побеждает малолетний племянник, и тем резче обнаруживается
вся крепость нового порядка вещей...» «Невозможность восстановления
старины» была «торжественно показана» при отказе Юрия в 1433 г. от
престола и возвращении Василия.
Борьбу сыновей Юрия против Василия II было трудно объяснить
борьбой между «стариной» и «новым порядком» — ведь дети Юрия же-
лали наследовать отцу, умершему (после вторичного возвращения в Мо-
скву) на великокняжеском престоле («новый порядок»!). Но С. М. Со-
ловьев считал, что в этом случае борьба Юрьевичей за престол «идет во
имя права самосохранения; доведенные до отчаяния, озлобленные неу-
дачею, Юрьевичи повинуются одному инстинкту самосохранения и не
разбирают средств для достижения цели...».2
Носителем «нового порядка преемства великокняжеской власти»
считал Василия II и В. О. Ключевский. В ходе московской усобицы, по
словам Ключевского, «духовенство, князья, бояре и другие служилые
люди решительно встали за Василия»; «все влиятельное, мыслящее и
благонамеренное в русском обществе стало за него, за преемство
великокняжеской власти в нисходящей линии».3
Представление о прогрессивности исторической позиции Василия II
воспринял и Л. В. Черепнин, хотя расстановку сил в борьбе за велико-
княжеский престол он характеризовал по-иному. Суть этой борьбы он
увидел в том, что «крепнувшей великокняжеской власти, опиравшейся
на служилое боярство, формирующееся дворянство, поддерживаемой го-
рожанами, удалось подавить сопротивление удельно-княжеской и бояр-
ской оппозиции, шедшей из феодальных центров, которые отстаивали
свою независимость». Юрий Дмитриевич, по мнению Черепнина, «явно
хотел вернуться к тем порядкам, при которых любой князь мог получить
от хана ярлык на великое княжение»; при Дмитрии Шемяке «борьба
сторонников феодальной раздробленности против политики цент-
рализации происходит уже в неприкрытом виде».4
На каких же источниках основывались эти построения историков? В
наименьшей степени летописание XV века было доступно Карамзину.
БОРЬБА ЗА ПРЕСТОЛ
71
При изложении истории предшествующих веков он опирался на Лаврен-
тьевскую, Новгородскую I и Троицкую летописи, но Лаврентьевская и
Новгородская I старшего извода оканчивались XIV в., а Троицкая —
1408 г. Ряд сводов XV в. был доступен Карамзину в рукописях, но своды
эти были еще не исследованы и не датированы. В результате основным
источником для Карамзина при изложении истории XV в. оказывалась
Никоновская летопись, о «баснословиях» которой он в предшествующем
изложении не раз высказывался весьма язвительно, да еще Архангело-
городский летописец (Устюжская летопись), связь которого с обще-
русским летописанием оставалась для него неясной.
В лучшем положении были Соловьев и Ключевский — им доступны
были тома ПСРЛ, содержавшие Софийскую I и Новгородскую IV
летописи, но обе летописи были изданы по произвольно выбранным
спискам без учета летописной генеалогии, и место их в истории
летописания не установлено; в ряде случаев текст воспроизводился с
пропусками и ссылками на предшествующие тома ПСРЛ. Черепнин
писал уже после появления работ А. А. Шахматова и его последователей
о летописании XV в., но к работам Шахматова он обращался лишь спо-
радически, и, привлекая летописные источники, в недостаточной сте-
пени учитывал их генеалогию.
Радикальному пересмотру история борьбы за московский престол была
подвергнута в посмертно изданной книге А. А. Зимина «Витязь на рас-
путье».5 К выводам Зимина, во многом принятым автором настоящей
работы, мы обратимся в дальнейшем изложении. Пока же отметим, что и
этому капитальному труду, основанному на разнообразных источниках,
не предшествовало специальное исследование летописных памятников,
столь нужное для решения вопросов истории второй четверти XV века.
§ 7.2. Показания летописей
§ 7.2.1. Современные летописные своды
Каковы же эти источники? Следующим этапом русского летописания
после окончания общерусского свода 1408 г. и его тверской редакции в
Рог.—Сим. можно считать Новгородско-Софийский свод — протограф
Софийской I (CI), Новгородской Карамзинской и Новгородской IV (HIV)
летописей (см. выше, § 3.3). Но текст этих летописей после 6926 (1418) —
6933 (1425) гт. не совпадает, и мы не знаем, в какой степени он отражает
общерусское летописание времени борьбы за престол после 1425 г.
Старшая редакция CI оканчивается 1418 г., и о дальнейших со-
бытиях мы может судить только по младшей редакции.6
Первое известие о вступлении Василия II на престол читается в CI под
6933 (1425) г. после известия о смерти Василия I: «того же лета сын его
князь Василей Васильевич седе на великом княжении». Под 6940 (1432) г.
сообщается, что дядя Василия II «князь Юрьи Дмитриевичь сперся о
великом княжении своим братаничем»; они «поидоша в Орду ко царю
Махметю; царь же предасть княжение великое держати Василию
Васильевичи)». Под 6941 (1433) г. рассказывается о том, как «князь Юрьи
Дмитриевич възлютися за то, что ему не дал царь княженья великого,
поиде ратью к Москве»; он одержал победу под Клязьмой над пле-
мянником, бежавшим после поражения в Тверь, «прииде на Москву и седе
на великом княжении*. О ссылке Василия 11 в Коломну С1 не сообщает
ничего; она ограничивается сообщением, что «того же лета князь Юрьи
Дмитриевич!» оста mi Москву, и поехал в свою отчину». Под 6942 (1434) г.
72
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
говорится о возвращении Василия II в Москву, его походе на Галич и
ответном походе Юрия Дмитриевича на Москву, граждане которой
«отвориша ему град». Юрий сел на великокняжеский престол, но «того же
лета, месяца июня 5, преставися князь великий Юрьи Дмитриевичь», а
Василий вновь сел «на великом княжении». После 6942 г. CI ничего не со-
общает о междоусобной борьбе в Московском княжестве вплоть до 6954
(1446) г. Под этим годом повествуется о приходе «князя Дмитрия
Юрьевича» (Шемяки) «со князем Иваном Андреевичем» (Можайским) на
Москву и пленении ими княгинь и бояр, о «поимании» Иваном Андре-
евичем Василия в Сергиеве монастыре, о приведении его «с нужсю» к Мо-
скве и ослеплении. Упоминается также, что дети Василия II Иван и Юрий
«убегли в град Муром», и рязанский владыка Иона по поручению «князя
великого Дмитрия Юрьевича», явившись в Муром, «взя их на свою душу,
и князь великий Дмитрей Юрьевичь посади с отцем вместе». Под тем же
годом, наконец, сообщается о том, что «князь великий Василий», выпу-
щенный Дмитрием, «бежа в Тферь и собра воя многы», а «князь великий
Дмитрей», придя на Волок и «видев свое изнеможение и побежа в Галич».
Под 6955 (1447) г. сообщается, что «седе князь великий Василей
Васильевичь на великом княжении на Москве». Последствия феодальной
войны отражены еще в кратких известиях CI 6957 (1449) г. о победе над
Дмитрием под Галичем, о его изгнании в Новгород и о смерти Шемяки в
Новгороде в 6961 (1453) г.
Дошедший до нас текст младшей редакции CI был завершен,
очевидно, после окончания борьбы за великокняжеский престол — здесь
уже сообщается о победе Василия II и смерти Шемяки, но крайняя сдер-
жанность и лаконичность рассказа об этой борьбе позволяют предпола-
гать, что в основе текста младшей редакции CI лежал другой рассказ,
составленный еще до окончания войны, — возможно, сокращенный в CI,
но еще должным образом не проредактированный (сохранились
великокняжеские титулы Юрия Дмитриевича и Дмитрия Шемяки).
Тем больший интерес представляют известия об этих событиях, сох-
ранившиеся в новгородских летописях, близких или даже современных
борьбе за Москву. Известия эти дошли в Новгородской I летописи млад-
шего извода (HI), доведенной до середины XV в. (см. выше, § 3.2.1), в
Новгородской Карамзинской (НК), в Новгородской IV (HIV) (см.
§ 3.3.2) и Новгородской Хронографической (НХр) летописях.7
HI младшего извода дошла до нас в двух списках, один из которых
(Академический) обрывается на 1441 г., а другой (Комиссионный) до-
веден до 1446 г. Текст НК обрывается на 1428 г. Первая редакция HIV
(Новороссийский и основной текст Голицынского списка) доходит до
1437 г.; вторая редакция (Фроловский и основной текст Строевского и
Синодального списков) — до 1447 г.; близка к ней в этой части и НХр
(к дополнительным текстам этих летописей мы обратимся в дальнейшем
изложении). Сходна в разбираемой части с HI и HK-HIV (и восходит,
очевидно, к протографу двух последних) Летопись Авраамки (ЛА) (см.
§ 3.3.3), основной текст которой доведен до 1469 г.8
По своему составу и происхождению HI младшего извода, с одной
стороны, и НК, HIV, НХр и ЛА — с другой, существенно различаются
между собой. HI младшего извода, как и лежащая в ее основе HI стар-
шего извода, — летопись новгородская по преимуществу; общерусских
известий здесь очень мало. НК и HIV вплоть до 1418—1425 гг. сходны
с CI и явно восходят к общему источнику, который может быть опреде-
лен как Новгородско-Софийский свод. При этом текст НК первичен по
отношению к HIV.4 Однако в той части, которая отражает войну за мо-
БОРЬБА ЗА ПРЕС ГОЛ
73
сковский престол, все эти новгородские летописи в значительной сте-
пени сходны.
Первое по времени известие новгородских летописей, предвещающее
будущую войну, — сообщение HI и НХр под 6927 (1419) г., и в НК, HIV
и ЛА под 6927 (1419)—6929 (1421) гг. об отъезде из Москвы в Новгород
князя Константина Дмитриевича, которого его брат Василий I хотел
привести «в целование» под «своего сына Василья». Под 6932 (1424) г.
в HI, HIV и ЛА сообщается о том, что умер «князь великий Василий
Дмитриевич» (в HIV — «Московский»); в НК вслед за этим читается:
«седе на великое княжение сынь его Василий». Если учесть, что именно
право Василия II на великокняжеский престол было основным предме-
том династической борьбы после 1425 г., то станет ясным, что отличие
НК от новгородских летописей, не сообщающих о вокняжении Василия,
отнюдь не случайно. Отличие НК в известии о Василии II от остальных
новгородских летописей делает особенно интересным почти дословное
совпадение этого известия с известием CI за 6933 (1425) г. — расхож-
дения минимальны: в CI — «сын его Василий Васильевич седе на
великом княжении»; в НК — «седе на великое княжение сын его
Василий». Сплошное совпадение текстов CI и НК—HIV, как мы уже
отмечали, наблюдается до 6926 (1418) г., но это вовсе не значит, что их
общий протограф заканчивался этим годом: он мог доходить и до более
поздней даты и быть заменен иным окончанием в одной из двух
летописных семей. Видимо, известие CI—НК о вступлении Василия II
в 6932—6933 г. на престол принадлежало этому общему протографу —
Новгородско-Софийскому своду, а в HIV, вторичной по отношению к
НК, оно было опущено.
К сожалению, дальнейшее рассмотрение известий НК о феодальной
войне оказывается невозможным — на середине годовой статьи 6936
(1428) г. текст ее обрывается. Вскоре после этого года обнаруживаются
разночтения между первой (Новороссийский и Голицынский списки) и
второй редакцией HIV.
Прямые известия о борьбе московских князей за великокняжеский
престол начинаются в новгородских летописях с 6939 (1431) г. Сообщив
о смерти митрополита Фотия, HI, вторая редакция HIV и ЛА добавляют:
«Того же лета ходиша князи Русстии в Орду, Юрий Дмитриевичь,
Василей Васильевичь». Но текст первой редакции HIV оказывается не-
сколько иным: «Того же лета поидоша князи Рускии в Орду, князь
Василей Васильевичь о великое княжение с дядею своим Юрьем Дмитре-
свичем и даша царь Махмет» (последние три слова этого явно оборван-
ного известия читаются только в Новороссийском списке — в Голицын-
ском их нет). Расхождения продолжаются и под следующими годами. В
HI и НХр под 6940 (1432) г. читается: «Выидоша князи рустии из Орды
без великаго княжениа», далее следуют новгородские известия; затем
вторично следует дата 6940 г. и сообщается: «Выидоша князи рустии из
Орды: князь Василий Васильевич, Юрьи Дмитриевич, цесарь Махметь
даше княжение великое Василию Васильевичю на всей Руской земли».
Перед нами — явная дублировка. О том, что второе известие 6940 г. бы-
ло добавлено к первому, свидетельствует то обстоятельство, что новго-
родские известия здесь также дублируются: дважды сообщается о пост-
роении церкви святых Апостолов и о приезде князя Юрия Семеновича
из Литвы. В 111V второй редакции и в ЛА также помещены два известия
о возвращении князей из Орды, но о том, что они вышли «без великого
княжения», сообщается под 6940 г., а о том, что «царь Махмет» дал
«княжение великое князю Насилью Васильевичу» — под 6941 г. (только
74
БОРЬБА ЗА III-ЛИКОВ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
в одном, Академическом списке HIV сохраняется текст Н1); при этом
дублировка новгородских известий устранена, хотя и по-разному.10 В
первой редакции HIV двойного сообщения о возвращении князей из
Орды (как и дублировки новгородских известий) нет: под 6940 г. здесь
однозначно указывается, что «выидоша князи Руски изо Орды, князь
Василей Васильевичь и Юрий Дмитриевичь; и даша царь Махмет кня-
жение великое на всей Руской земли князю Василью Васильевичю». Чем
объясняется столь важное расхождение между новгородскими
летописями, мы попытаемся ответить далее; пока же перечислим даль-
нейшие известия этих летописей о борьбе за великокняжеский престол.
Под 6942 (1434) г. в HI, HIV второй редакции и в ЛА читается:
«Князь Юрьи Дмитриевич взя град Москву и сяде на великом кня-
женьи». Далее сообщается о приезде Василия Васильевича в Новгород и
о тревоге, которую вызвал у новгородцев его приезд («выиха весь
Великый Новъгород ратью на поле... и князь Василий бысть тогда на
Городищи, и не бысть новгородцом ничего же»), о том, что «того же лета
преставися князь великий Юрьи Дмитреевич», и о возвращении
Василия II в Москву. HIV первой редакции и в этом случае отличается
от остальных. Известие: «Князь Юрьи Дмитриевичь взя град Москву»
читается здесь без упоминания о вступлении Юрия на великокняжеский
престол; приезд Василия в Новгород и тревога в городе оказываются,
таким образом, никак не мотивированными, и об его возвращении в
Москву сообщено до известия о смерти Юрия Дмитриевича. Известие о
смерти Юрия различается в двух списках первой редакции: в Ново-
российском списке упомянут титул дяди Василия II, но спутано его
имя — «преставися князь великий на Москве Дмитрей Юрьевичь»; в
Голицынском списке — «преставися князь Юрье Дмитриевичь». Под тем
же 6942 г. HI, HIV второй редакции и ЛА сообщают о приезде в Новго-
род старшего сына Юрия Дмитриевича Василия (Косого), а затем об его
отъезде, во время которого он «много пограби» новгородские земли. В
HIV первой редакции нет упоминания о поведении Василия Юрьевича
в Новгороде, но сообщено, что он «поеха из Новагорода к Москве». Со-
перничество Василия Юрьевича с Василием II никак не отмечено в нов-
городских летописях, но под 6944 (1436) г. сообщено об его ослеплении
великим князем.
Годовые статьи 6943 (1435) —6945 (1437) гг. отражают особенно
важную для новгородцев тему — взаимоотношения между Новгородом и
великим князем. В HI, HIV второй ред. и ЛА сообщается, что в 6943 г.
Василий II «человаше крест» новгородцам, соглашаясь «отступитися» их
«отцины» — Бежецкого Верха, Волока Ламского и Вологды, и обещал
«слати своих бояр на розвод земли», но в 6944 г. не выполнил это обе-
щание: «князь великой своих бояр не посла, ни отцины новгородчкой
нигде же новгородцом не отведе, ни исправы не учини». В HIV первой
редакции оба эти известия значительно короче: под 6943 г. не говорится
об обещании Василия II «слати своих бояр на розвод земли», а под
6944 г. — об отказе от присылки бояр (только: «не бысть от князя
великаго управы»).
Наконец, под 6945 (1437) г. во всех новгородских летописях сообща-
ется о согласии новгородцев уплатить посланному великим князем бо-
ярину Юрию Патрикеевичу дань — «черный бор», о прибытии в Москву
митрополита Исидора и поездке к нему новгородского владыки. Именно
этим известием заканчивается Новороссийский список H1V и, как пред-
положил А. А. Шахматов, первая редакция H1V в целом (и Голицын-
1>()1*1>ЬЛ ЗА lll’l'i rojl
75
ском списке здесь смена почерка и следует иной текст, не принадле-
жащий HIV).
Ознакомление с рукописью Новороссийского списка не только подт-
верждает это предположение Шахматова, но помогает понять обстоя-
тельства составления этой редакции. Последние слова летописи в этом
списке: «к митрополиту Сидору, месяца июля 7 на память святаго отца
нашего Фомину недилю» написаны, как это делалось в конце текста,
треугольником вершиной вниз, а после этого следует запись: «Господи,
помози рабу божью Григорью Васильевичи) на многа лета».11
О ком здесь идет речь? В литературе как будто не было попытки
ответить на этот вопрос. А между тем личность человека, связанного с
написанием летописи, может быть определена. «Григорий
Васильевич» — это, очевидно, Григорий Васильевич Заболотский, на-
местник Василия II, у которого новгородцы Яким Гуреев и Матвей Пет-
ров получили откупную грамоту, «коли был князь велики Василеи
Васильевич в Великом Новегороде», т. е. в 1434 г.12 О Г. В. Заболотском
как наместнике в Новгороде в середине XV в. и принадлежавшем ему
Бежецком Верхе упоминается и в грамотах Василия II.13 В начале кня-
жения Ивана III Г. В. Заболотский упоминался как боярин и наместник
великого князя, а также крупный землевладелец.14
Связь первой редакции HIV с наместником Василия II в Новгороде
объясняет многие особенности этой редакции. Конечно, HIV и в первой
редакции — летопись новгородская, но составитель ее проявил куда
большую лояльность Василию Васильевичу, чем составители HI и вто-
рой редакции HIV: под 6940 (1432) г. он однозначно сообщил о полу-
чении Василием II в Орде «княжения великого», умолчал о вступлении
Юрия в 6942 (1434) г. на великокняжеский престол; смягчил известие
о невыполнении Василием II данных Новгороду обязательств.
Следует ли считать первоначальным текстом HIV тот, который сох
ранился в первой редакции HIV, или тот, который совпадает в HI, вто-
рой редакции HIV и ЛА? Несомненно, что одним из источников НК и
HIV была какая-то редакция HI, но не та, которая дошла до нас в
Комиссионном списке, где текст доведен до 6954 (1446) г. (текст Ака-
демического обрывается на 6949 г.). Можно поэтому полагать, что не-
которые особенности известных нам списков HI и HIV второй редакции
отражают переделку первоначального текста: об этом, по-видимому,
свидетельствует дублирование в HI известия 6940 г. (и противо-
речивость известий 6940—6941 гг. в HIV второй редакции и в ЛА)15 об
исходе спора между Юрием и Василием в Орде. HI младшего извода
(Комиссионный список), заканчиваясь 1446 г., еще ничего не говорит о
выступлении Шемяки в этом году против Василия, но вполне вероятно,
что составлена она была, когда второй этап борьбы за престол уже на-
чался, и занимать вполне однозначную позицию в династическом споре
было неосторожно.16 Тем более неудобно было занимать подобную
позицию составителю второй редакции HIV, заканчивавшейся 6956
(1447—началом 1448) г., когда борьба между Василием Темным и
Дмитрием Шемякой, как мы увидим, была особенно острой. Этим,
видимо, можно объяснить двойственность и противоречивость известий
о споре в Орде в 1434 г. в разбираемых памятниках.
Но и текст HIV первой редакции не производит впечатления
первичного и вполне последовательного. Умолчание о вступлении Юрия
в 1434 г. на великокняжеский престол, делающее непонятным сооб-
щение о взятии им Москвы и противоречащее употреблению велико-
княжеской) титула в рассказе о его смерти, — очевидно, черта вторичной
76 БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
обработки текста, связанной, как мы уже отметили, с составлением
редакции 1437 г. при наместнике Василия II Григории Заболотском.
Сообщения о московско-новгородских отношениях и о борьбе за
великокняжеский престол после 1437 г. начинаются в HI, HIV второй
редакции и в ЛА с известия 6949 (1441) г. о новом столкновении
Василия II с Новгородом, закончившемся «докончанием». Под 6950
(1442) г. рассказывается о столкновении Василия II со вторым сыном
Юрия Дмитриевича — Дмитрием Шемякой. Дмитрий просил Новгород
принять его «на своей воле» — новгородцы ответили: «хошь, княже, ты
к нам поеди, а не въсхошь, ино как тебе любо». Под 6953 (1445) г. нов-
городские летописи сообщают о посылке Василием II татар «на литовь-
скыи го роды, на Вязму и на Брянеск» и о его походе на «татарского цеса-
ря Махмета», приведшем, несмотря на потери русских войск, к отступ-
лению татар. Но далее повествуется о новом столкновении великого
князя с «Махметем» — битве под Суздалем, окончившейся пленением
Василия II. Под 6954 (1446) г. в тех же летописях сообщается об осво-
бождении Махметом великого князя за «окуп» — «двесте тысячь рублев,
а иное Бог весть да они». О последствиях этого события мы из HI уже
не узнаем — на 6954 г. оканчивается текст ее Комиссионного списка
(текст Академического списка кончался еще раньше).
О дальнейших событиях 6954 г. сообщают HIV второй редакции
(Фроловский и Академический списки; в Строевском и Синодальном
списках хронологическая сетка сдвинута и год этот обозначен как 6955)
и ЛА. Согласно этим летописям, Дмитрий Шемяка, Иван Можайский и
великий князь тверской Борис «изымаша князя великого Василия
Васильевича Московьского, ослепиша его» за прислужничество татарам
«и за тот гнев: ослепил де брата Дмитриева Юрьевича князя Василия».
Далее сообщается о вокняжении Дмитрия в Москве и о пленении
Василия, его матери, жены и детей, и о соглашении Шемяки с Новго-
родом — «князь Дмитрий крест целова на всех старинах». В конечной
части статьи 6955 (1447) г. HIV второй редакции (в Строевском и Сино-
дальном — 6956 г.) и ЛА описывают следующий этап феодальной войны
как полное разорение Русской земли, от которого Новгород отстранялся:
«Князь Василей выбежа во Тферь, и приехаша к нему князи и бояри и
татари, и слышав князь Дмитрий и князь Иван Можайский, и выехаша
за Волгу и Галичь и на Кострому и на Вологду, и стоаху противу себе
о реце о Волге, а новгородци не въступишася ни по едином, а землю
Русскую остаток истратиша, межи собой бранячися...»
На этой патетической ноте рассказ HIV о феодальной войне XV в.,
в сущности, заканчивается: Строевский и Синодальный списки HIV
ничего не рассказывают о вступлении Василия в Москву и его конечной
победе, ограничившись только кратким сообщением о смерти Дмитрия
Юрьевича в Новгороде в 6961 (1453) г.; в других новгородских
летописях, имеющих продолжение, дальнейший рассказ заимствован из
неновгородского летописания. В ЛА сообщается о том, что Василий в
6955 (1447) г. «въеха в Москву и на великом княжении сел», о победе
Василия над Шемякой под Галичем и бегстве Дмитрия в Новгород в 6957
(1449) г., о его пребывании там в 6959 (1451) г. и смерти в 6961 (1453) г.
Но ЛА, оканчивающаяся 6977 (1469) г., составлена уже после окон-
чания борьбы за великокняжеский престол в Москве.
Можно предположительно указать еще один памятник, отражающий
летописание, ведшееся до окончания борьбы за великокняжеский
престол. Это летописный текст, дошедший в составе литовско-русского
сборника, именуемого в литературе Белорусской I летописью. Сборник
БОРЬБА ЗА ПРЕСТОЛ
77
сложен по составу и включает в себя заимствования из разных летописей
(см. § 3.1.3). Но с 6926 (1418) г. Белорусская I содержит текст (или
фрагменты) некоего свода, доведенного до 6954 (1446) г. и, возможно,
составленного около этого года. Несколько известий этого свода связано
с феодальной войной: о том, что после смерти Василия I в 6933 (1425) г.
«отъеха князь Юрий в Галичь» и что в том же году митрополит ездил
«на Кострому и в Галич ко князю Юрыо», о пленении в 6953 (1445) г.
Василия II «царем Магметемь» под Суздалем и освобождении великого
князя «по окупе — дати на собе ему окупа много множество», а также
заключительное известие о свержении Василия II Дмитрием Шемякой
и его неназванными сподвижниками — «и выимаше ему очи, а сам сяде
на великомь княжении на Москве».17
Конечно, восстанавливая историю феодальной войны второй чет-
верти XV в., историки не могут ограничиваться современными ей
источниками. Привлечены должны быть и памятники, составленные
позже 1447 г., в середине XV в.
Таковы Псковские летописи (ср. § 3.2.2).18 Как и HI, HIV второй ред.
и ЛА, Псковские 1-я и 3-я летописи не сообщали о вокняжении Василия
в 6933 (1425) г.; они утверждали, что в 6940 (1432) г. в результате
поездки в Орду «князей великих» Юрия и Василия «княжения не взят
ни един». Подобно CI, эти летописи сообщают о двукратном вступлении
Юрия на московский престол — в 6941 (1433) и 6942 (1434) гг., причем
второй поход Юрия объясняется тем, что Василий пошел на «дядю сво-
его, а через мирную руку и правду». Любопытно, что в псковских
летописях рассказывается об ослеплении Василия в 6954 (1446) г., но
нет ни слова о последующей победе над Шемякой и возвращении на
престол — сообщается только о смерти Шемяки (без указания причины)
в Новгороде в 6961 (1453) г.
Наряду с новгородскими и псковскими летописями о феодальной вой-
не в Москве повествовали и тверские источники, дошедшие до нас, к
сожалению, в весьма фрагментарной форме в рукописях XVI и XVII вв.
Первый из них, «похвальное слово» великому князю тверскому Борису
Александровичу, составленное его придворным писателем, именуемым
в рукописи иноком Фомой, около 1453 г., строго говоря, не является
летописным памятником, но включает тексты «от летописца вкратце»,
впрочем, относящиеся лишь к 6953 (1445) — 6961 (1453) гг. Предшест-
вующие события, связанные с борьбой за великокняжеский престол, ав-
тор не упоминает. Он начинает рассказ с того, что «некто от прирож-
денных великих князей московских, зовомый князь Дмитрей, а прозва-
ны от людей Шемяка», находившийся «в докончании» с Василием II и
Борисом, «хотя убити брата своего старийшаго Василии»; с помощью
«брата своего князя Ивана» он захватил его в Троицком монастыре и
ослепил; упоминается в рассказе и захват детей Василия, вызванных из
Мурома с помощью рязанского владыки Ионы и коломенского владыки
Варламия. В отличие от новгородских летописей, автор не пишет об
участии в заговоре Шемяки и Ивана Можайского своего государя —
Бориса Тверского. Лишь под 6954 (1446) г., упомянув ссылку Василия
в Вологду, он пишет о том, что Дмитрий «послал» к Борису о том, что
Василий «целовал тотаром, по что твою отчину, великое княжение
Тферьское, да и наши отчины хощет предати тотаром»; Борис «опытал»
о великом князе Василии и стал на его сторону и заключил с ним союз.
Пекле патетических сцен встречи Бориса и Василия следует описание
взятия Москвы, л затем и Углича, куда бежал Шемяка, тверскими и
московскими войсками и обручения сына Василия Ивана с дочерью
78
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
Бориса Марией. Под 6960 (1452) упоминается женитьба Ивана на
Марии, под 6961 (1453) г. — нападение Шемяки на тверской город
Кашин; на этом текст «Слова» обрывается.19
Тверская летопись (Тверской сборник), дошедшая до нас, была состав-
лена не ранее 1499 г. — после ликвидации независимости Твери (см. вы-
ше, § 3.2.3), но в основе ее, очевидно, лежал некий тверской свод времени
независимости. Трудно сказать, что представлял собой этот тверской свод
(был ли он великокняжеским или владычным) и как его следует
датировать, но известия о феодальной войне в Москве здесь не обна-
руживают черт зависимости от позднейшего великокняжеского
летописания и могут считаться оригинальными. Под 6939 (1431) г. в Твер-
ской летописи читается: «Поиде в Орду князь великий Василей Москов-
ской, и выиде из Орды на другое лето, и князь Юрий». Как мы видим, твер-
ской летописец, подобно псковским и отчасти новгородским, ничего не го-
ворит об успехе Василия II в Орде. Далее сообщается о победе Юрия над
Василием в 6941 (1433) г., его первом восшествии на «великое княжение»
и бегстве Василия в Тверь, а под 6942 (1434) г. — об уступке Юрием кня-
жения Василию и о двух событиях, не упомянутых в С1 и других ранних
источниках — об убийстве Семена Морозова сыновьями Юрия и об ослеп-
лении Иванй Дмитриевича Всеволожского. В конце годовой статьи
упоминаются взятие Василием Галича и бегство Юрия в Белоозеро. Даль-
нейшие события описываются под 6943 (1435) г.: «сеча зла», в которой
«поможе Бог князю Юрию», бегство Василия, вокняжение Юрия, смерть
«благоверного князя Юрья Дмитриевича на Москве» и возвращение
Василия на престол. Далее к борьбе за великокняжеский престол тверской
летописец возвращается лишь 6953 (1445) г., сообщив о битве под Сузда-
лем, пленении Василия II, пожаре в Москве, во время которого «княины
великааСофиа побежала ко Твери, и князь Дмитрей Шемяка Юрьевичьз
Дубны великую княиню Софию увернул к Москве». Далее повествуется,
как «приихал из Орды на Москву князь великий Василий Василиевич, а с
ним татарове, дани имать великиа, с себе окуп давати татарам», а затем —
о заговоре Шемяки и Ивана Можайского, захвативших Василия «в мана-
стыре на Маковце», его ослеплении и ссылке в Вологду, причем
«Василиевы бояре» отъехали «к великому князю Борису Александ-
ровичу». Об участии Бориса Александровича в борьбе за московский
престол Тверская летопись, как и «Слово» Фомы, упоминает лишь под
6954 (1446) г. в связи с бегством Василия из Вологды в Тверь и с союзом
Бориса с Василием; далее рассказывается о бегстве Шемяки из Москвы,
войне с ним и вступлении Василия в Москву. К заключительному этапу
войны с Шемякой Тверская летопись возвращается лишь под 6957
(1449) г., упомянув победу Василия под Галичем и смерть Шемяки в 6961
(1453) г.21’
§ 7.2.2. Великокняжеские летописные своды второй половины XV века
Наиболее подробный рассказ о феодальной войне в Московском кня-
жестве читается в великокняжеском летописании второй половины
XV в. Эта летописная традиция дошла до нас в Никаноровской (Нкр) и
Вологодско-Пермской (ВП) летописях и в великокняжеском
летописании конца 70-х гг., легшем в основу последующего официаль-
ного московского летописания. Можно предполагать, что существовала
и более ранняя редакция великокняжеского летописания 50—60-х гг.
XV в., отразившаяся в Музейном летописце (Муз.) и Летописи Лавров-
ского (см. выше, § 3.4). Но по отношению к общему источнику H1V—CI,
ЬОРЬЬЛ ЗА 11Г1С1 <>JI
79
Повгородско С офийскому своду (и конкретно по отношению к С1) текст
дошедших до нас версий великокняжеского летописания явно вторичен.
Московское великокняжеское летописание второй половины XV в.
дает богатую, хотя и нарисованную с позиций уже победившего
Василия 11 картину событий, предшествовавших его победе.
Описание этих событий в Нкр—ВП (как и в Муз. и в Летописи Лав-
ровского, сходство с которыми мы далее не оговариваем) начинается с
рассказа 6933 (1425) г. о смерти Василия I, отказе Юрия признать права
племянника и его отъезде в Галич и Нижний Новгород, переговорах
Василия с дядьями — удельными князьями и посреднической деятель-
ности митрополита Фотия. Подробные сведения приводятся здесь о споре
в Орде в 6940 (1432) г., где интересы Василия II защищал его пред-
ставитель боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. Согласно этим
летописям, хан, выслушав обе стороны, «даст великое княжение велико-
му князю Василью Васильевичю». Под тем же годом сообщается о ссоре
между соперниками после возвращения и о бегстве Юрия в Галич. Под
6941 (1433) г. сообщается о бегстве от великого князя Ивана
Дмитриевича Всеволожского и содержится подробный рассказ о ссоре на
свадьбе Василия II из-за золотого пояса, когда-то полученного
Дмитрием Донским в приданое от суздальского великого князя, якобы
подмененного тысяцким Василием Вельяминовым и доставшегося в кон-
це концов старшему сыну Юрия Галицкого, Василию Косому. Ссора эта
привела к новым военным действиям между дядей (на сторону которого
перешел Иван Дмитриевич Всеволожский) с племянником, к победе
Юрия, бегству Василия в Тверь и приходе Юрия в Москву на великое
княжение. Далее сообщается о том, что Юрий дал племяннику «Колом-
ну в удел», после чего «многие люди начаша отказыватися от князя
Юрия за великого князя, а поидоша х Коломне безпрестани...» «Князь
же Юрьи, видя яко непрочно ему великое княжение» и поссорившись с
детьми (убившими его «любовника» Семена Морозова), уступил престол
Василию II и вернулся в свои отчины.
О следующем столкновении дяди с племянником Нкр—ВП сообщают
под 6942 (1434) г. Предлогом к выступлению Василия II было то, что
при его столкновении с детьми Юрия у них «были воеводы его со
многими людьми». При новом столкновении с дядей в Ростовской
области Василий опять потерпел поражение и бежал в Новгород. После
недельной осады Москвы Юрий «город взят»; Василий пошел из Новго-
рода в Кострому и Нижний Новгород, «и восхоте в Орду поити». Но в
это время в Москве умер Юрий Дмитриевич; престол хотел занять
Василий Юрьевич, но на это не согласились его младшие братья
(Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный), и престол вновь достался
Василию II.
Под 6943 (1435)—6944 (1436) гт. в Нкр—ВП повествуется о борьбе
Василия II с Василием Косым и об ослеплении последнего. Под 6946
(1438) г. сообщается о битве с покинувшим Орду Махметом (Улу Мухам-
медом) под Болевом, когда Василий II послал против него «двух князей
Дмитресв Юрьевичев», которые «все грабяху», и русские войска были
разбиты. Под 6953 (1445) г. в великокняжеском своде рассказывается о
новом столкновении — с сыновьями Махмета под Суздалем, во время ко-
торого был разбит и пленен Василий II. Далее сообщается о пожаре и стра-
хе перед татарами в Москве и о нс состоявшихся переговорах хана с Ше-
мякой, об освобождении Василия II за «окуп», о перехвате
i подвижниками Василия посольства Шемяки к Махмету, о возвращении
великого князя в Москву. Далее под тем же годом читается обширный рас-
80
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
сказ (летописная повесть): «О великого князя поимании... у Троицы в
Сергееве монастыре». Повесть эта, с рядом живых сцен и подробностей,
может считаться записью рассказа близкого свидетеля событий, как пред-
полагал М. Д. Приселков, самого Василия Темного в последние годы его
жизни.21 Наряду с подробным описанием «поимания» здесь содержится
упоминание о предшествовавшем заговоре Дмитрия Шемяки, Ивана
Андреевича Можайского и великого князя Бориса Александровича Твер-
ского — «мнози же от москвич в думе с ними бяху, бояре же и гости, беша
же от черньцов в той думе с ними». После привезения плененного Василия
в Москву его ослепили и сослали в Углич, а мать — в Чухлому. Далее
повествуется о бегстве в Литву сторонников Василия II — Василия Ярос-
лавича Серпуховского, Федора Басенка и других — и значительно под-
робнее, чем в CI, об участии Ионы по указанию Шемяки в захвате увезен-
ных в Муром детей Василия Темного и назначении Ионы митрополитом.
В конце годовой статьи летописец сообщает о том, что Шемяка, «видя то,
что про великого князя многие люди отступают от него», и по настоянию
Ионы согласился «выпустити великого князя...»
Годовая статья под 6955 (1447) г. в Нкр—ВП также весьма обширна.
Здесь рассказывается об освобождении Василия из углицкой ссылки,
когда слепой князь признал справедливость своего низвержения, о ссыл-
ке его в Вологду, полученную им в вотчину, об отъезде Василия оттуда
в Кириллов монастырь и Белоозеро, а затем в Тверь, где он заключил
союз с великим князем Борисом. Далее подробно рассказывается о дея-
тельности сподвижников Василия — Василия Ярославича Серпуховско-
го, Федора Басенка и других, а также татарских царевичей — Касыма и
Ягупа, и о взятии Москвы воеводами Василия — «а граждан приведоша
к целованью за великого князя Василья...» Заканчивается годовая статья
известием о решении Шемяки выпустить из ссылки мать Василия II.
Под 6956 (1448) г. рассказывается о походе Василия II на Галич и
примирении его с Дмитрием, скрепленным «проклятыми грамотами»,
данными Шемякой. Однако под 6958 (1450) г. сообщается о новом похо-
де Василия II на Галич, взятии города и бегстве Шемяки; под 6960
(1452) г. — о войне с Шемякой под Кокшенгой и Устюгом. Наконец, под
6961 (1453) г. читается известие о смерти Шемяки: «умре напрасно в
Новегороде и положен бысть вь Юрьеве монастыре, а пригони с той ве-
стью подъячей Беда, а оттоле бысть диак».22
В великокняжеском летописании последующего времени: во фраг-
менте свода 1477 г., в Московском своде 1479 г. (Моск.) и в совпадаю-
щем с ним (с небольшими отклонениями) тексте Симеоновской летописи
(ср. § 3.5, 3.6, 3.9)23 — рассказ о войне за великокняжеский престол в
основном совпадает с рассказом свода 1472 г. (Нкр—ВП). Добавлен в
Моск, лишь 6923 (1415) г. рассказ о чудесном прорицании при рождении
Василия II о том, что он будет «помощник от Бога всему роду вашему» —
тот самый рассказ, который, по мнению Карамзина, побуждал народ
ждать от этого государя «чего-нибудь необыкновенного». Дальнейшие
добавления в основном были связаны с темой, к которой мы еще
обратимся (митрополит Исидор и Флорентийская уния), как и к неко-
торым деталям описания военных действий.24
г
§ 7.2.3. Независимые летописные своды второй половины XV века
Рассказ свода 1472 г. (Нкр—ВП) оказал, по всей видимости, влияние
на известия о феодальной войне в летописном своде, дошедшем до нас
в Ермолинской летописи (Ерм.), Сокращенных сводах (СО, а также в
Устюжской летописи (Уст.) и кратком «Летописце русском». До 6926
БОРЬБА ЗА ПРЕСТОЛ
81
(1418) г. Ерм., как мы знаем (§ 3.6), отражает общий с Моск, протограф.
Из этого памятника в Ерм. вошло, очевидно, сказание 6923 (1415) г. о
чудесном прорицании при рождении Василия II. Но начиная с 6938
(1430) г. и вплоть до 6981 (конца 1472) г. в Ерм. отражается в основном
иной источник, лежащий в основе также СС и Уст. Памятник этот, как
мы уже отмечали, был, по-видимому, сводом, созданным на севере
Руси—в Кирилло-Белозерском монастыре (ср. § 3.7.1).25 Кирилло-бе-
лозерский сводчик, использовавший в значительной степени великокня-
жеское летописание, создал все же памятник, весьма самостоятельный
по конкретному материалу и общим тенденциям.
Под 6933 (1425) г. известие о смерти Василия I и вокняжении
Василия II сопровождается в Ерм. упоминанием об отправлении Юрия
к Галичу (в СС сообщается еще, что за Юрием, перешедшим из Галича
в Нижний Новгород, был послан его брат Андрей, который, «не дошед,
воротися»; в Уст. сказано, что Андрей поступил так, «норовя... Юрию»).
Под 6938 (1430) г. Ерм. сообщает о столкновении Василия II с Юрием,
севшим в Нижнем Новгороде, и отправлении против него его брата Кон-
стантина (в СС этого известия нет). Под 6939 (1431) г., сразу после
известия о смерти Фотия, Ерм.—СС и сходные с ними летописи сооб-
щают о походе Василия и Юрия в Орду (Ерм.: «князь великый в Орду
поиде, и князь Юрье после поиде») и о том, что хан дал великое кня-
жение Василию; в 6940 (1432) г. Василий сел «на великом княжении»;
согласно СС и Уст., Василия посадил на престол прибывший с ним из
Орды «Мансырь улан-царевич». Под 6941 (1433) г. Ерм.—СС, вслед за
великокняжеским сводом, рассказывают (хотя и короче) о споре из-за
золотого пояса, выступлении Юрия (с участием Ивана Дмитриевича)
против племянника и его первом вступлении на великокняжеский
престол. Далее рассказывается об уступке Юрием Коломны Василию и
о том, что к последнему перешли «князи и бояре, воеводы и дети боярь-
скые и дворяне от мала и до велика», «не повыкли бо служити удельным
князем» (в СС — «не повыкли галичским князем служити») и об отказе
Юрия от великокняжеского престола в пользу племянника. Среди лю-
дей, пришедших к Василию в Коломну, упоминается и Иван
Дмитриевич Всеволожский, а в Ерм. в конце 6941 г. читается загадочное
известие: «Того же лета князя великого Иван Дмитриевич поймал, и с
дстми, да и очи ему вымали» — очевидно, это ошибка, и речь должна
была идти, как и в Тверской летописи, о том, что именно князь великий
ослепил Ивана Дмитриевича.
Сходен с великокняжеским летописанием в Ерм.—СС и рассказ 6942
(1434) г. о вторичном вокняжении Юрия в Москве, но в Ерм., как и в
CI, указывается, что «город ему отворили» (в СС и Уст. нет); сходно и
известие о несогласии младших Юрьевичей с вокняжением Василия Ко-
сого. В Ерм. сообщается еще, что, бежав из Москвы, Василий Косой за-
хватил с собой тещу Василия II Марию Голтяеву. Под 6943 (1435)—6944
(1436) гг., повествуя о борьбе Василия II с Василием Косым, Ерм.
приводит ряд известий о расправе Василия Косого над жителями север-
ных земель (Заозерье, Устюг, ростовская епископия); в СС и Уст. сох-
ранились лишь фрагменты этих известий, но, судя по этим фрагментам,
в общем протографе они, очевидно, читались.26
Рассказ о битве под Беловом в 6946 (1438) г., во время которого «два
князя Дмитрия Юрьевича» упустили возможность победы над Махметом
и были разбиты, близок в Крм. СС к великокняжескому летописанию,
но в СС нет имен князей, ходивших на Махмета, — они именуются
просто «великими князьями рускыми» (в Уст. под 6949 г. содержатся
82
|>()РЫ>А ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО В ГОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
еще уникальное известие об освобождении Шемяки «ис поимания» из
Коломны). Под 6950 (1442) г. Ерм.—СС восполняют пробел в велико-
княжеском летописании, сообщая о нападении Василия на Шемяку, не
удавшемся из-за предательства дьяка Кулодаря Ирешского, которого
великий князь за это велел «кнутом бити» и лишил дьячества (в СС
известия о предательстве Кулодаря нет, но упоминается о его нака-
зании) ; противников примирил игумен Зиновий Троицкий.
Известие о битве под Суздалем в 6953 (1445) г. в Ерм. обрывается
на середине (из-за дефектности рукописи), но, судя по сохранившемуся
тексту и окончанию годовой статьи в СС, оно не было идентично Нкр—
ВП. Также своеобразны и известия 6954 (1446) г. о заговоре Шемяки
против Василия; среди участников заговора не называется Борис Твер-
ской, но упоминаются монахи Троицкого монастыря, а в СС — коло-
менский наместник Иван Старков; заговор мотивируется (в Ерм.)
обвинением Василия в том, что он «землю царю процеловал», и же-
ланием «царю не давати денег, на чем князь велики целовал» (но не
упоминается обвинение Василия в намерении отдать царю Москву и
сесть в Твери). В рассказе 6955 (1447) г. об отправлении Василия в Во-
логду особая роль отводится игумену Кириллова монастыря Трифону,
освободившему Василия от крестного целования Шемяке (в Ерм. также
игумену Макарию Желтоводскому и кирилловскому старцу Симону
Карлсмазову); союз Василия с Борисом Тверским упоминается и в Ерм.,
СС и Уст. (в Уст. добавлены слова Бориса: «Оже у меня жениш сына...
и аз тебе буду пособник и сам...»); в Ерм. приводится заявление Василия
Борису (возможно, добавленное к общему протографу): «аще еси ко мне
изменил... то все ныне забуду... и приму тя в любовь и в одиначество,
аще ли сего не восхощешы, то имам воевати отчину твою и грады твоя
имати».
Не совпадают с Нкр—ВП известия Ерм.—СС 6958 (1450) г. о походе
на Галич и 6960 (1452) г. о сражении под Кокшенгой. Под 6961 (1453) г.
говорится, что Шемяка умер «со отравы» (в Уст. под 6982 — от «лютаго
зелия»); в Ерм. читаются и подробности — участие в отравлении дьяка
Стефана Бородатого, посадника Исака Борецкого и повара Поганки,
давшего своему князю «зелие в куряти»; к известию о пожаловании
вестника смерти Василия Беды дьячеством добавлено, что «прорекоша
ему люди мнози, яко не надолго будет времени его, и помале сбысться
ему».
Ростовский свод 80-х гг. XV в., отразившийся в Типографской
летописи (Тип.),27 вплоть до 6931 (1423) г. сходен со сводом 1479 г. (ср.
§ 3.8) — оттуда в Тип. проник, очевидно, рассказ 6923 (1415) г. о
прорицании при рождении Василия II. Но дальнейший, довольно
краткий текст свода не обнаруживает зависимости Тип. от предшеству-
ющих летописей. Под 6938 (1430) г. Тип. сообщает о споре в Орде, ут-
верждая, что «царь же дасть княжение великое князю Василью, а князю
Юрию придал к Галичю Звенигород, Рузу, Вышегород, Дмитров...» Сра-
жение Василия с Юрием на Клязьме, когда «поможе Бог князю Юрью»,
отнесено к 6940 (1432) г., а под 6941 (1433) г. упоминается сражение на
Куси, где «пособи Бог Юрьевичем Василию и Дмитрию», и они позвали
отца пойти «на княжение», но «он же не хотя взяти княжение под
Василием Васильевичем». Таким образом, в Тип. говорится только об
однократном пребывании Юрия в Москве — в 6942 (1434) г., после побе-
ды «в Ростовском у святого Николы», «поможе Бог князю Юрыо Дмитре-
евичю», и он сел «на великом княжении», но «того же лета ироставися
ьорььл зл Iipi:ctoji
аз
благоверный и христолюбивый великий князь Юрьи Дмитреевичь», а
Василий Васильевич согнал Василия Косого.
Под 6943 (1435)—6944 (1436) гт. сообщается о войне Василия II с
Василием Косым, когда «поможе Бог великому князю», и Василий
Юрьевич был ослеплен; при этом приводятся подробности военных
действий Василия Косого (поддержанного тверским князем) в Вологде и
Заозерье. Под 6953 (1445)—6955 (1447) и 6957 (1451) гт. значительно
короче, чем в большинстве летописей, сообщается о битве под Суздалем,
свержении, ослеплении, возвращении на престол и победе над Шемякой
Василия II; о смерти Шемяки в 6961 (1453) г. дана кратчайшая справка:
«преставися... в Новгороде в Великом».
§ 7.2.4. Своды XVI века
Из летописей XVI в. наиболее оригинальные известия по истории
феодальной войны при Василии II содержит летописный свод 1518 г.,
отразившийся в Софийской II (СП) и Львовской (Льв.) летописях.
Свод 1518 г. (см. § 3.10.1) соединил материалы официального велико-
княжеского летописания десятых годов XVI в., документы из ми-
трополичьего архива и текст оппозиционного летописного свода 80-х гг.
XV в. Отсюда сложность (а иногда и противоречивость) известий свода
1518 г. Из великокняжеского летописания вошло в СП—Льв. известие
о прорицании при рождении Василия II в 6923 (1415) г. Из Ерм. в СП—
Льв. заимствовано известие 6938 (1430) г. о первом выступлении против
Василия II его дяди Юрия, бежавшего в Нижний Новгород. Поход кня-
зей в Орду и возвращение их в 6939 (1431) г. излагаются здесь, как в
СС (возвращение Василия в сопровождении Мансырь-улана). Сходно с
известиями того же источника, и особенно с СС, и изложение истории
борьбы за престол в 6940 (1432) —6944 (1436) гт. Описание отъезда
«всих людей» от галицких князей здесь еще усилено: «не остася у отца
их никого, ни у них». Но под 6945 (1437) г. в СП—Льв. читается весьма
своеобразное известие о посылке Василием II «двух Дмитреев
Юрьевичей» и их поражении под Белевом — известие это, перекликаю-
щееся с аналогичным рассказом в Устюжской летописи, возможно, вос-
ходит к кирилло-белозерскому своду, лежащему в основе Ерм., СС и
Уст.29 Известие 6950 (1442) г. о столкновении Василия II с Шемякой
опять совпадает с СС. Известия 6953 (1445)—начала 6954 (осень
1445) гг. о Суздальской битве, пленении и освобождении Василия II ока-
зываются в СП—Льв. сходными с великокняжеским летописанием, но
начиная с рассказа о заговоре Шемяки текст СП расходится с текстом
Льв. Сопоставление обеих летописей с предшествующим летописанием
обнаруживает, что вплоть до 6961 (1453) г. текст СП, если не считать
нескольких сокращений и добавок из СС (участие в заговоре Шемяки
Ивана Старкова, роль игумена Трифона в освобождении Василия II от
клятвы), сходен с текстом Моск. В Льв. же мы находим иной текст, ча-
стью, возможно, дополненный редактором XVI в., а частью отражающий
общий протограф СП—Льв. — свод 1518 г. или даже свод 80-х гг. XV в.
Уже под 6953 (1445) г. Льв. содержит отсутствующие в более ранних
летописях известия о том, что Шемяка после пленения Василия II писал
Махмету, «чтобы великому князю убиту быти», и что во время осады
Москвы татарами (в отсутствие плененного Василия II) «княини же
великая С оф и а и княини великая Мария с прочими княинями обеща-
нная сидети с ними в осаде, а бежати хотящих повелеша им възвращати,
а града нс хотяху <н гавити». Рассказ Льв. об ослеплении Василия в 6954
(1446) г. включает подробности, отсутствующие в других источниках,
84
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРГИ XV ВЕКА
но явно совпадающие с подробностями ослепления Василька Теребовль-
ского в Повести временных лет («вложиша дьцьку на пупе его... яко и
переем трескотати»). Совершенно новым по сравнению с предшеству-
ющим летописанием оказывается известие о том, что Дмитрий Шемяка
«восхоте топити» детей Василия «в реце в Волзе, в мехи ошивши, но не
дасть ему владыка Иона». Дальнейший рассказ об отправлении
Василия II в Вологду близок к СС, но в отличие от других летописей
тверскому князю Борису влагается в уста такое обращение к Василию:
«жени у меня сына своего Ивана; а не женишь, и аз тебя выдам опять
князю Дмитрею»; Василий же «неволею обруча дщерь Марию у князя
Бориса у Олександровича за сына своего...»50 Известия 6957 (1449) —
6958 (1450) гг. о последних столкновениях с Шемякой сходны в Льв. с
СС, но под 6961 (1453) г. читается в значительной степени оригиналь-
ный рассказ о смерти Шемяки: «Того же лета посла великий князь Сте-
фана Бородатого в Новгород с смертным зельем уморити князя Дмитрея.
Он же приеха в Новгород к боярину князю Дмитрееву Ивану Нотову (в
др. списке: Котову), поведа ему речь великого князя; он же обещася,
якоже глаголет Давид: яды хлеб мой възвеличи на мя лесть; призва пова-
ра на сей совет. Бысть же князю Дмитрею по обычью въехоте ясти с
полудне и повеле себе едино куря доспети. Они же окаяннии смертным
зелием доспеша его и принесоша его пред князь; и яде не ведый мысли
их; не случи же ся никому дата его. Ту же разболеся и лежа 12 дней
преставися; и положен бысть в церкви святаго мученика Егория в Но-
вегороде».
Рассказ Воскресенской летописи о событиях феодальной войны очень близок к Моск.;
добавлена лишь (из текста, близкого к Ерм.—СС) годовая статья 6950 (1442) г. — о разрыве
с Шемякой и предательстве Кулодара Ирежского и некоторые детали.31
Никоновская летопись (Ник.) описывала эту борьбу, соединяя
известия ряда летописей предшествующего времени с небольшими
редакционными добавлениями (§ 3.10.2).32
Из великокняжеского летописания (Симеоновской летописи) был заимствован рассказ
6923 (1415) г. о прорицаниях при рождении Василия II; из Новгородской Хронографичес-
кой летописи — известие 6927 (1419) г. о намерении Василия I «подписать под сына своего
Василья брата своего меншаго князя Константина Дмитриевича», бежавшего в Новгород.
Рассказ о первом столкновении соперников в 6940 (1432) г. тоже взят из великокняжеского
летописания, однако известие о том, что Василия посадил на престол Мансырь-улан, вос-
ходит к Ерм.—СС или СП—Льв. 6941 (1433) г. начинается в Ник. с известия о ссоре
Василия II с Иваном Дмитриевичем Всеволожским и о его бегстве к Юрию.
Сообщив о первом вступлении Юрия на московский престол и пере-
даче Василию Коломны, Ник. вслед за Ерм.—СС расширила известие о
переходе «многих людей» к Василию и добавила еще: «и нача звати к
себе людей отвеюду и мнози собирахуся к нему». Известие Ник. было
использовано и еще сильнее «расцвечено» Карамзиным.
О столкновении Василия с Шемякой в 6950 (1442) г., не упомянутом великокняжеским
летописанием, Ник. сообщает в соответствии с Ерм.—СС и HIV. Рассказ о перипетиях
борьбы за власть в 6953 (1445)—6960 (1452) гг. в основном сходен с рассказом великокня-
жеского летописания; сходно и известие 6961 (1453) г. о смерти Шемяки.
Своеобразным завершением тех изменений, которые пережил в
историческом повествовании XV—XVI вв. рассказ о борьбе Василия II
за великокняжеский престол, можно считать изложение Степенной
книги (1560—1563). Впервые появившееся в великокняжеском своде
Василия Темного обвинение Шемяки в попытке — хотя и не удавшей-
ся — вступить в 6953 (1445) г. в переговоры с Махметом, превратилось
здесь в утверждение, будто пекле пленения Василия под Суздалем «бра-
86
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
тоненавистный же князь Дмитрий Шемяка Юрьевич, радуяся безумный,
посылает к поганым многая дарования о убиении великого князя, вла-
столюбия недугом объят быв...» Выразительное заявление Василия II в
6955 (1447) г. о его «грехах и беззакониях» перед православным
христианством: «его же изгубих и еще изгубити хотех» было в Степен-
ной книге выпущено и заменено упоминанием, что «вси сущие ту пла-
кахуся, дивяшася такой его смирению и умилении», а упоминание о том,
что Василий наградил вестника смерти Шемяки в 6961 (1453) г. —
утверждением, что этот князь «прият коньчину от отравы, от домашьних
своих, о нем же виликий князь благоутробным нравом братолюбно по-
скорбе, яко же Давид о Сауиле».33
§ 7.3. Опыт реконструкции фактов
Как же можно представить себе ход событий? Излагая историю этого
периода, не только Карамзин и Соловьев, но и более поздние историки
далеко не всегда дифференцируют летописные рассказы, постоянно ссы-
лаясь на Никоновскую и Воскресенскую летописи и другие поздние
источники, в основном сводившие и тенденциозно передававшие
известия более ранних летописей.
Юридической основой спора между Василием II и его дядей Юрием
Дмитриевичем, приведшего к феодальной войне, были духовные грамо-
ты Дмитрия Донского, «приказывавшего» свою отчину «всем детем
своим» — Василию, Юрию и другим, и противоречившие им духовные
Василия I, завещавшего и «вотчину» (Москву), и «великое княженье»
не братьям, а сыновьям (сперва Ивану, а после его смерти —
Василию II).34 Историки (Соловьев, Ключевский, отчасти Пресняков),
придававшие большое значение этим различиям как отражению «поряд-
ков княжеского владения» и наследования — по «старейшинству» или по
«вотчинности», меньше обращали внимания на обстоятельства, при ко-
торых Дмитрий в какой-то степени ограничил права своего старшего сы-
на.35 Только Л. В. Черепнин высказал предположение, что Дмитрий,
учитывая, что его сын, бежавший из Орды, уже договорился о женитьбе
на дочери Витовта, боялся перехода после смерти Василия власти над
Москвой «во владение литовского княжеского дома» и «постарался пре-
дупредить эту возможность в своем завещании».36 Но обстоятельства
возвращения Василия Дитриевича из Орды, как мы видим, не вполне
ясны. Новгородско-Софийский свод сообщает об отъезде Василия из
Орды и прибытии его в Москву дважды — до и после рассказа о смерти
Дмитрия?7 Может быть, составляя завещание, Дмитрий не был уверен
в судьбе своего старшего сына.
Как это ни странно, но даже начальный факт княжения Василия II —
вступление его в 1425 г. на престол—не подтверждается наиболее
ранними летописями: HI, HIV, Псковские и Белорусско-Литовские
летописи, сообщив о смерти Василия I, не упоминают о вступлении на
престол его сына; определенно сообщают об этом лишь CI, НК, а также
великокняжеские и другие летописи, составленные после окончательной
победы Василия Темного. Судя по тому, что известие о вокняжении
Василия II сохранилось и в НК (а в HIV пропуск его был уже, очевидно,
вторичным явлением), его можно относить к Новгородско-Софийскому
своду, но молчание остальных новгородских, псковских и белорусско-
литовских летописей все же весьма многозначительно.
Как же был решен вопрос о престолонаследии после смерти
Василия I? Реальная власть, очевидно, находилась после 1425 г. в руках
I.OI4J.A ЗА ni’M’IOJI
87
митрополита Фения и матери малолетнего князя Софии Витовтовны.
Юрий, согласно Белорусско-Литовским летописям и великокняжескому
летописанию, отъехал в Галич; к тому же году относит великокняжеская
летопись бегство Юрия в Нижний Новгород (Ерм. относила это послед-
нее событие к 1430 г.). В 1428 г. были сделаны, очевидно, первые
попытки примирения Василия II с Юрием при участии других братьев
Василия I. Об этом свидетельствует дошедший до нас договор от 11 мар-
та между Василием и Юрием, скрепленный печатями Василия II, Кон-
стантина, Юрия и Андрея Дмитриевичей и подписью митрополита
Фотия,38 а также упомянутые в Описи архива Посольского приказа
1626 г., но не сохранившиеся договоры Юрия с Василием II и Андреем
Дмитриевичем и Юрия и его сына Дмитрия с Василием II того же 1428 г.
(но без числа и месяца).30 Какие из этих договоров были заключены
раньше, а какие позже — неясно, но весьма существенно, что в договоре
от 11 марта Юрий именуется просто «князем» (и «молодшим братом»
Василия II), а в остальных — «великим князем». О роли дядей
Василия И Константина (выражавшего, согласно новгородским
летописям, протест против назначения Василия II наследником еще в
1419—1421 гг.) и Андрея мы узнаем только из более поздних летописей,
и извесхия их, как мы уже отмечали, противоречивы.40 Об активной
позиции удельных князей свидетельствует и написанная около 1427 г.
духовная грамота Кирилла Белозерского, в которой он, передавая свой
монастырь под покровительство белозерского князя Андрея
Дмитриевича, шестикратно именовал его «великим князем». Такая
титулатура, конечно, не была произвольной со стороны Кирилла или
случайной: в предшествующих грамотах (1413 и 1422 гг.) игумен в со-
ответствии с обычаем называл своего патрона (как и Юрия
Дмитриевича) просто «князем».41
Об обстоятельствах спора в Орде в 1432 г. мы можем судить, к сожа-
лению, только на основании великокняжеского свода, составленного не
ранее 50-х годов. Однако, несмотря на тенденциозность этого источника
(и всех его последующих отражений), он заслуживает внимания уже
потому, что сообщает ряд подробностей, явно не вытекающих из общей
тенденции и даже противоречащих ей. Особого внимания заслуживает,
например, сообщение великокняжеского летописца, что «князь великии
по отечьству и по дедству искаше стола отца своего, князь же Юрьи
летописцы старыми спискы и духовною отца своего великого князя
Дмитрия». Не менее выразительна и речь представителя Василия II
Ивана Дмитриевича Всеволожского, обращенная к хану Улу Махмету:
«Нашь государь князь великий Василей ищет стола своего великого кня-
жениа, а твоего улуса, по твоему цареву жалованью и по твоим девтерем
и ярлыком, а се твое жалованье перед тобою. А господин наш князь
Юрьи Дмитреевич хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте
отца своего, а не по твоему жалованью вольного царя, а ты волен в своем
улусе, кого восхочешь жаловати по твоей воле...» Конечно, на людей
XV в., читавших этот летописный текст до окончательного падения
ордынской власти в 1480 г., ссылка представителя Василия II Ивана Все-
воложского на «жалованье великого царя» в противовес «мертвой гра-
моте» Дмитрия Донского производили менее шокирующее впечатление,
чем на историков XIX—XX вв. Однако она все же была многозначитель-
ной. Уже Пресняков высказал убедительное предположение, что, говоря
хану: «а се твое жалованье перед тобою», — Всеволожский имел в виду
заранее полученный для Василия П (очевидно, его отцом) ханский
ярлык.47 Возражая Преснякову, Черепнин утверждал, что речь здесь
88
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
шла не о ярлыке Василия II, а о том, что еще Василий I занимал престол
по ханскому «жалованью» и передал его сыну. Но о правах Василия I в
1432 г. никто не спорил: слова «а се твое жалованье» явно указывают
на документ, относящийся к Василию II.43
Помимо завещания Дмитрия Донского Юрий, согласно Нкр—ВП и
последующему великокняжескому летописанию, доказывал свои права
еще «летописцы старыми спискы». М. Д. Приселков полагал, что речь
шла о Летописце великом русском редакции 1389 г., который как старый
список противопоставлялся новой редакции — Летописцу великому рус-
скому 1425 г., отразившемуся, по мнению исследователя, в тексте
великокняжеского свода, дошедшего в Нкр—ВП.44 Но предположение о
Летописце великом русском 1425 г. — простая догадка, основанная на
представлении, что с конца XIV в. в Москве наряду с митрополичьим
систематически велось великокняжеское летописание. Если же опирать-
ся на реальные тексты, то вероятнее думать, что Юрий представил хану
летопись типа Тр. (или ее протографа конца XIV в.), где действительно
можно было найти близкий по времени пример перехода великокняже-
ского престола после смерти Симеона Гордого в 6862 (1354) г. к его бра-
ту Ивану (отцу Дмитрия Донского), хотя у Симеона оставались дети
(как и Василий II, несовершеннолетние) Даниил и Михаил (их рож-
дение упоминалось в Тр. под 6855 и 6857 гг.; о смерти никаких известий
нет).4* Однако в рассказе великокняжеского летописца нет упоминаний
о том, чтобы Всеволожский, в противовес Юрию, ссылался на какие-
либо «новые списки» — он, очевидно, опирался только на волю хана.
Даже из изложения великокняжеского летописца совершенно ясно,
что приверженцы Василия II более настойчиво и определенно рассчиты-
вали на «жалование великого царя», чем Юрий Дмитриевич. Каков же
был исход спора в Орде? Он не вполне ясен. Согласно CI и более поздней
великокняжеской летописи, «царь... предасть княжение великое»
Василию II; так же излагает дело и первая редакция HIV, составленная
в Новгороде в 1437 г. при великокняжеском наместнике. Но HI и вторая
редакция HIV сообщали, что первоначально оба претендента вышли из
Орды «без великого княжения» и лишь потом Василий II получил от ха-
на престол; неопределенным считали исход спора в Орде Псковская и
Тверская летописи. Заслуживает внимания и судьба защитника интере-
сов Василия II в Сарае — Ивана Дмитриевича Всеволожского. Наиболее
ранние летописи ничего не сообщают о нем; великокняжеский летописец
под 1432 г. рассказывал об его успешной миссии, а под следующим 1433
годом кратко сообщал: «побежал от великого князя боярин его Иван
Дмитреевич ко князю Костянтину на Углечь, а оттоле в Тферь»; далее
рассказывалось о его переходе к Юрию и активной борьбе против
Василия II. Дальнейшие известия о И. Д. Всеволожском обнаруживают-
ся только в Тверской и (в дефектной форме) в Ерм. (ослепление Всево-
ложского), а также в летописях XVI в. — Никоновской и Медоварцев-
ском летописце. В Никоновской летописи сообщалось, что в 1433 г. «бо-
ярин великого князя Василиа Васильевичя Иван Дмитреевичь,
служивый ему со всем прилежанием и истинным сердцем во Орде, и
великое княжение ему у Махметя царя взя, и восхоте за великого кня-
зя... дщерь свою дати... И не возхоте сего князь великий... и мати его...
И тако Иван Дмитриеевич с Москвы побежа... на Углечь... и оттоле во
Тферь, а со Твери в Галич ко князю Юрью Дмитреевичю...» Это сооб-
щение в какой-то степени перекликается с известием другого памятника
первой трети XVI в. — с кратким Мсдоварцевским летописцем, где так-
же помещено отсутствующее в ранних источниках подробное объяс-
БОРЬБА ЗА ПРЕСТОЛ
«9
нение разрыва между Иваном Дмитриевичем и Василием II, последо-
вавшего после миссии Всеволожского в Орде. Медоварцевский летописец
сообщал, что Иван Дмитриевич был «оклеветан и зрака лишен за то,
что егда бе с великим князем Василием в Орде, тогда де и с князем
Юрьем сватался дчерию своею за его сына, да и Димитров царь дал кня-
зю Юрью по Иванову слову».46 Конечно, в летописях XVI в. переда-
вались уже фамильные предания почти вековой давности, но и из отры-
вочных известий более ранних летописей можно сделать заключение,
что опала и ослепление Всеволожского были связаны с не вполне удач-
ным для Василия II окончанием спора в Орде в 1432 г.
Война между Василием и Юрием в 1433—1434 гг. по-разному отра-
жена в наиболее ранних источниках: CI, как и Псковские и Тверская
летописи, сообщает о двукратном завоевании Юрием великокняжеского
престола — в 1433 г. и после оставления им Москвы снова в 1434 г.; HI
и HIV — только о взятии Москвы в 1434 г. (в HIV первой редакции даже
без прямого упоминания о великокняжеском престоле). Подробный рас-
сказ о событиях этих двух лет — первой победе Юрия, получении
Василием Коломны в удел, уступке престола Василию, новых военных
действиях и вторичном взятии Москвы •— появляется в великокняже-
ском летописании Василия Темного. Только в этом летописании и
зависевших от него летописях появляется, в частности, рассказ об отъез-
дах в Коломну «многих людей», постоянно воспроизводившийся в
историографии. Напротив, о вероломном походе Василия на Юрия в
1434 г. (о чем писала Псковская летопись) и о том, что при вторичном
походе Юрия на Москву граждане «отвориша ему град», — о событиях,
о которых сообщала отнюдь не враждебная Василию летопись С1, —
великокняжеское и последующее летописание умалчивало.
Борьба за престол после скоропостижной смерти Юрия в 1434 г. по-
лучилатвесьма бедное отражение в раннем летописании: из новгородских
летописей мы узнаем только о взаимоотношениях Василия II и старшего
сына Юрия Василия Косого с Новгородом и об ослеплении Василием II
его соперника в 1436 г. Повествуя о событиях между 1434 и 1446 гг.,
историки обычно опираются на великокняжеское летописание, но сле-
дует отметить, что рассказ этого летописания, при всей его обширности,
о некоторых событиях умалчивает. В великокняжеском своде Василия II
и зависимых от него летописях полностью пропущена годовая статья
6950-го, т. е. 1442 г. А между тем о том, что столкновение между
Василием II и Шемякой в 1442 г. происходило, свидетельствует известие
HI и HIV об обращении Шемяки с просьбой об убежище в Новгороде.
Подробно о событиях в 1442 г., когда Василий не сумел захватить Ше-
мяку врасплох, сообщил северный (кирилло-белозерский) свод,
отразившийся в Ерм.—СС; известие это было воспроизведено затем в
СП, Льв., Воскресенской и Ник.47 К 1442 г., как убедительно показал
Л. В. Черепнин, относится и договор между Василием Васильевичем и
Дмитрием Юрьевичем, заключенный после «розмирия» и разрыва пред-
шествующего договора 1436 г. и вводивший новый институт третейского
суда между обоими князьями. В те же годы возобновилась борьба суз-
дальских князей за свои владения и за Нижний Новгород.48 Очевидно,
ход событий 1442 г. представлялся летописцу Василия Темного малобла-
гоприятным, в связи с чем известия этого года не были включены в свод.
Существование двух договоров Василия с Дмитрием — 1436 и 1442 гг.,
как и явные пробелы н рассказе великокняжеского летописца о междукня-
жеской борьбе вплоть до 1446 г., дают основание предполагать, что после
смерти Юрия и победы над Василием Косым в 1436 г. Василий вовсе не
90
1>ОРЫ>Л ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ во ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
ощущал себя бесспорным главой государства и великим князем. Об этом
же свидетельствует и еще один памятник — «союзная» деньга Василия и
Дмитрия (очевидно, Василия II и Шемяки). Монета эта принадлежит к
тому же типу «союзных» (двуименных) денег, какие Василий II чеканил
совместно с удельными князьями Московского великого княжества (Сер-
пухов, Можайск, Дмитров и др.), но отличается она тем, что названные в
надписи на ней два князя именуются не «великим князем» и «князем», а
оба — «великими князьями». Можно утверждать с уверенностью, что мо-
нета великих князей Василия и Дмитрия не могла быть чеканена в 1446 г.,
когда Шемяка, захватив власть, ослепил Василия, а затем сослал его в Во-
логду: Шемяка не только не признавал тогда Василия великим князем, но
и принудил его дать «проклятые грамоты» с отречением от великокняже-
ского титула. Не могла она быть чеканена и в последующие годы, когда
Василий Темный вновь занял Москву, успешно воевал в Шемякой и в
свою очередь не признавал его великим князем. Вес монеты — промежу-
точный между весом ранних монет Василия II и Юрия (1434 г.) и весом
великокняжеских монет Дмитрия Шемяки (1446—1447) и последнего
периода правления Василия — также делает наиболее вероятным отне-
сение ее к 1434—1446 гг. Когда она была чеканена? Повествуя о битве под
Белевом в 1437 г., СС сообщает, что тогда «бой бысть великим князем рус-
скым... с царем Махметем»; между тем в этом бою участвовали как раз
войска Василия II и Шемяки.49 Двоевластие «великих князей» могло
относиться к этому или к иному году указанного периода, но оно представ-
ляется вполне возможным.
Дальнейшие события, в ходе которых Шемяка захватил власть и
ослепил Василия II, связаны со сражением под Суздалем в 1445 г., когда
Василий был побежден и пленен татарским «царевичем» Мамотеком
(сыном Улу Махмета), а в 1446 г. выпущен из плена. CI, HI, HIV и
Псковские летописи повествовали об этих событиях весьма кратко, и
только Тверская летопись сообщала некоторые любопытные подроб-
ности. Через неделю после Суздальской битвы в Москве возник большой
пожар (о нем сообщили и другие летописи), и, согласно Тверской
летописи, при этом пожаре мать великого князя София пыталась бежать
из Москвы, а Дмитрий Шемяка заставил ее вернуться. А. А. Зимин,
обративший внимание на это известие, сделал из него важное заклю-
чение, что в этот тревожный момент, когда можно было ожидать на-
шествия татар, а великого князя в Москве не было, Шемяка, как
старший в роде, возглавлял власть в городе и не допустил бегства
великой княгини.50 В великокняжеском летописании Василия Темного
московский пожар упоминался; упоминалось и то, что мать и жена
Василия с детьми и боярами «идоша к Ростову», но о роли Шемяки в
этих событиях ничего не говорилось. Великокняжеский летописец под-
черкивал как раз недостойное поведение Шемяки, не пришедшего на
помощь Василию во время Суздальского сражения, а затем ведшего яко-
бы переговоры с Улу Махметом. Но если допустить, что между
Дмитрием Шемякой и ханом возник сговор, то почему же Улу Махмет
отпустил Василия на свободу? Великокняжеский летописец объяснял это
довольно сложным образом: хан посылал к Шемяке «посла своего
Бегича», и Шемяка посылал к нему своего посла «со всем лихом на
великого князя», но «сим же еще не дошедшим до татар, но бывшим им
в Муроме... Бог, видя того немилосердие и на своего господина зло-
мыслие и братоубиение, преложи на кротость сердца... агарян, мнеша
бо убита посла своего от Шемяки», и они отпустили Василия. К несо-
стоявшимся переговорам Шемяки с татарами великокняжеский
ЬОРЬЬЛ ЗА IIITCTOJI
»)1
летописец возвращался и под следующим, 1446 г., рассказывая, как сто-
ронники Василия перехватили посла Шемяки, который «воротися назад
к Мурому», а ханского посла поймали и «оковали». Тот же рассказ
отразился и в Ерм., где инициатива в срыве переговоров приписана воз-
вратившемуся из плена великому князю, который велел «переимати»
ханского посла Бегича — «а муромские наместници к Бигичу выслаше
меда много; он же напився и усну... а после утопиша его». Известия
этого нет в СС и Уст., отражавших общий с Ерм. протограф, и, очевидно,
оно представляет собой дополнение к Ерм. — возможно, из устного
источника.Трудно сказать, имела ли версия о переговорах Шемяки с ха-
ном (обычно принимаемая историками как бесспорный и весьма много-
значительный факт)51 реальные основания, но появилась эта версия уже
после окончательной победы Василия Темного и явно должна была
противостоять другим известиям, получившим широкое распростра-
нение сразу после возвращения Василия из плена. Об огромном «окупе»,
обещанном Василием татарам, сообщали и новгородские летописи, и
псковские, и Тверская. Об этом не мог умолчать и великокняжеский
свод, сообщивший, что Махмет отпустил Василия II, «утвердив его кре-
стным целованием, что дать ему с собя окупу сколько может», — это
известие, как справедливо заметил еще Соловьев, далеко от его ка-
рамзинского истолкования как обязательства «умеренного окупа и бла-
годарности». Формула «окуп, колко может» воспроизводится и Ерм., и
более поздними летописями.
Именно эти уступки Василия татарам и стали затем главным пред-
метом обвинения против Василия II при его пленении и низвержении с
престола. HIV и ЛА приводили такие обвинения, высказанные Василию
его противниками в 1446 г.: «Чему еси татар привел на Рускую землю,
и городы дал еси им, и волости подавал еси в кормление? А татар
любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости,
а злато и сребро и имение даешь татаром...»52 Упоминания об этих
обвинениях не мог избежать и великокняжеский летописец, нарочито
гиперболизировавший слова Шемяки, распускавшего якобы слухи, буд-
то Василий II «царю целовал, что царю сидети на Москве и на всех гра-
дах Руских и на наших отчинах, а сам хочет сести на Тфери»; затем,
рассказывая о пленении Василия в Троицком монастыре князем Иваном
Можайским, он приводил его слова: «се сотворихом христьянства деля
и твоего окупа, видевши бо се татарове, пришедшии с тобою, облегчат
окуп, что ти царю давати».53
Не могла умолчать великокняжеская летопись и о том, что после
освобождения Василия Темного из ссылки и пожалования ему в удел
Вологды в 1447 г. низверженный князь признал свою вину, за которую
был наказан: «И не сие мне пострадати было грех моих ради многих и
беззаконий моих, и преступлений в крестном целовании пред вами, пред
своею старейшею братьею и пред всем православным христьянством, его
же изгубих и еще изгубить хотел есми до конца».54 Конечно, приводя
эти слова, великокняжеский летописец подчеркивал христианское
смирение своего князя, но вместе с тем он еще раз подтверждал, что
основанием для низвержения Василия было обвинение в измене
«христьянству» — т. е. в сговоре с ханом.
При таких обстоятельствах совершенно естественно, что после воз-
вращения Василием великокняжеского престола ему необходимо было
выдвинуть контробвинение против Шемяки: противник великого князя
был обвинен в уклонении от участия в Суздальской битве и в несосто-
чвшихся, но предполагавшихся переговорах с Улу Махметом. Первое из
92
БОРЬКА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРГИ XV ВЕКА
этих обвинений содержалось уже в составленной в 1447 г. грамоте ду-
ховенства Шемяке: иерархи утверждали, что во время сражения с Ма-
мотеком, несмотря на многократные просьбы Василия, Шемяка «ни сам
к нему не поехал, ни воевод своих с своими людьми не послал».55 Однако
обвинения в переговорах с Улу Махметом здесь не было — оно появилось
только в великокняжеском летописании.
Последние эпизоды борьбы с Шемякой, естественно, отразились в
летописях, составленных уже после победы Василия Темного. Самый
яркий из них — гибель Шемяки в 1453 г. Великокняжеское летописание,
как мы знаем, умолчало об обстоятельствах его смерти, но сообщило,
что он умер «напрасно» и что подьячий, сообщивший эту весть Василию,
получил дьяческое звание. О подробностях отравления Шемяки со-
общили неофициальные летописи (Ермолинская, Львовская). Отметим,
однако, что те списки HIV, которые продолжены далее 1447 г., говоря о
смерти Шемяки, никак не указали причину его смерти, хотя он погиб
и был похоронен в Новгороде, и они должны были быть лучше других
осведомлены об этом. Видимо, новгородские власти были заинтересова-
ны в таком умолчании.
Сопоставление летописных памятников по истории феодальной вой-
ны 1425—1453 гг. позволяет поставить под сомнение традиционные
взгляды на историю этой войны. Нет оснований утверждать, что «все
влиятельное, мыслящее и благонамеренное в русском обществе» стояло
на стороне Василия II. Весьма популярный в историографии рассказ о
том, что, когда Юрий в 1433 г. занял престол и отправил Василия в Ко-
ломну, все стали отъезжать к молодому князю, основывается на
летописи Василия Темного, составленной после его победы. Наиболее
ранняя общерусская летопись (CI) свидетельствует скорее о другом: о
том, что в следующем, 1434 году москвичи «отвориша град» вторично
вступившему в столицу Юрию Дмитриевичу.
Ни понимание характера войны за великокняжеский престол как
борьбы между «старым» и «новым порядком», ни разделение обеих бо-
рющихся сторон на «сторонников феодальной раздробленности» и про-
водников «политики централизации» не представляется достаточно
убедительным. П. Нитше справедливо заметил, что в позициях обеих сто-
рон невозможно видеть «борьбу за или против определенных
принципов» — «прямого наследования» или «старшинства в роде
(Seniorat)», «централизации» или «раздробленности»; Юрий боролся не
«против», а «за центральную власть».56 А. А. Зимин обратил внимание на
то, что ни в одном из летописных источников нет никаких данных о том,
что Василия II в его борьбе с соперником поддерживало городское насе-
ление; московские торговые люди упоминаются как раз как участники за-
говора Шемяки в 1446 г.57 «Гости и суконники» выступали и как сто-
ронники старшего брата Шемяки — Василия Косого.58 Заметим, что о та-
кой расстановке сил сообщали не враждебные Василию II источники, а
летопись Василия Темного и договор Василия Косого с Василием II.
Еще меньше оснований усматривать в политике галицких князей
какие-либо проордынские тенденции. Известие великокняжеского свода
о том, что в 1431 г. Василий и Юрий, «сперыпися о великом княжении,
похотеша итти в Орду ко царю Махмету», никак не свидетельствует в
пользу мнения Черепнина, что Юрий «хотел вернуться к тем порядкам,
при которых любой князь мог получить от хана ярлык», — инициатива
обращения в Орду здесь в равной степени принадлежала обеим сторо-
нам. Юрий Дмитриевич, как отметил Зимин, еще в 1395 г. воевал «То-
тарьскую землю» «никто же не помнит толь далеча»; во время спора
( kMI'liA МИТРОПОЛИИ
93
1432 г. он ссылался нс на «царево жалованье», как его противник, а на
завещание Дмитрия Донского. Наконец, и в 1446 г. обвинения в потвор-
стве «татаром» и предательстве интересов «христиан» адресовались в
основном Василию II.
Нет оснований говорить об особой непопулярности Шемяки на Руси:
выражение «Шемякин суд», возникшее гораздо позже, было связано,
очевидно, не с Дмитрием Шемякой, а с персонажем из сатирической
повести XVII в. (где Шемякой зовут судью-взяточника); хронограф, на
который ссылался Карамзин, связывая «Шемякин суд» с галицким кня-
зем, до сих пор не разыскан; видимо, он был составлен позднее
сатирической повести.
Каковы же были реальные позиции борющихся сторон? Отмечая осо-
бую роль Галицкого княжества и северных районов Руси, как
территории, где существовало свободное крестьянство и развивалась со-
ледобывающая промышленность, А. А. Зимин высказал мысль, что
именно Юрий Галицкий, а затем Дмитрий Шемяка были истинными на-
следниками дела Дмитрия Донского, поднявшими «знамя борьбы с та-
тарскими насильниками».60 Позволяет ли анализ летописных
памятников поддержать столь кардинальный пересмотр оценки сил, бо-
Кжшихся во второй четверти XV в. за власть в Северо-Восточной Руси?
ст оснований видеть в галицких князьях представителей «удельно-
княжеской оппозиции», но об их стремлении поднять знамя Дмитрия
Донского также нет свидетельств. В историографии не ставился, в сущ-
ности, вопрос, когда сложилось и было определенно выражено в русской
письменности представление о Дмитрии Донском как воплощении идеи
национального освобождения и объединения.
Для того чтобы понять, как развивалась идеология государственного
единства в памятниках русской общественной мысли — в частности, в
летописях, необходимо обратиться к теме, связанной с тем же
историческим периодом — к истории русской церкви в первой половине
XV в.
§ 8. СУДЬБА МИТРОПОЛИИ ВО ВРЕМЯ
ФЕОДАЛЬНОЙ ВОЙНЫ
§ 8.1. Построения историков
История русской церкви после смерти Фотия в 1431 г. излагается в
историографии вплоть до настоящего времени не по ранним источникам
(известия которых немногочисленны), а в соответствии с летописной и
внелетописной традицией, сложившейся во второй половине XV и в
XVI вв.
Почти все историки следуют в этом случае схеме, содержащейся уже
в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Каоамзин
писал, что после смерти Фотия русская церковь «сиротствовала» без гла-
вы, этим думал воспользоваться митрополит литовский Герасим и «ста-
(М1лся подчинить себе епископов России, но без успеха», «наконец
Василий созвал святителей и велел им назначить митрополита: все
единодушно выбрали знаменитого Иону, архиерея Рязанского». Далее
Карамзин, ссылаясь на «летописцев», писал, что «таким образом
исполнилось достопамятное слово блаженного Фотия», предсказавшего
Ионе, еще юному иноку Симонова монастыря, роль «первого святителя
земли Русской*». Но предсказание это «исполнилось уже после» — кон-
стантинопольский патриарх назначил митрополитом грека Исидора, а
«Иона возвратился в свою Рязанскую епархию, хотя бесполезно съездив
в Грецию, но обласканный царем и патриархом», обещавшим ему
митрополию после Исидора. Исидор поехал на Флорентийский собор,
против чего заранее протестовал Василий II. Когда же Исидор вернулся
в Россию, отступив от православной веры, великий князь «вступил в
прение» с ним и, «вторично избрав Иону в митрополиты», отправил в
1443 г. в Константинополь своего посла, но «приказал ему воз-
вратиться», узнав о совершенном отступничестве греков; «с того времени
Иона первенствовал, кажется, в делах нашей церкви». Окончательно
Иона стал главой русской церкви после победы Василия в 1448 г., когда
епископы, «в угодность государю, посвятили Иону в митрополиты, ссы-
лаясь будто бы... на данное ему (в 1437 г.) патриархом благословение,
но Иона в грамотах своих... говорит, что он избран по уставу апостолов
российскими святителями...»61
Ту же самую схему событий мы находим и у С. М. Соловьева:
избрание Ионы, которого опередил в Константинополе Герасим,
пережидавший прекращения усобиц в Москве, но так и не успевший
туда приехать, ибо он был казнен литовским князем; неудачная поездка
Ионы в Константинополь и назначение Исидора; Флорентийская уния
и изгнание Исидора; победа над Шемякой и избрание «давно наречен-
ного на митрополию» Ионы.62
Так же излагалась история избрания Ионы и в трудах по истории рус-
ской церкви митрополита Макария (М. Л. Булгакова) и Е. Е. Голубинско-
го. Упоминая о Герасиме, поставленном на митрополию в 1433—1434 гг.,
Голубинский утверждал, что «должно быть принимаемо за гораздо и са-
мым решительным образом более вероятное, что Герасим был поставлен в
митрополиты только литовские, а не всея России». Единственно, что вы-
зывало сомнения у Голубинского, это утверждение «наших сказаний»,
будто Василий II еще в 1437 г., до поездки Исидора на собор, мог
«противиться путешествию своего митрополита на собор, результатом от
которого ожидалось воссоединение латинян с православною церковью...
Влагаемые сказаниями в уста великого князя слова: „аз не хощу со-
единения с Римляны, понеже не прияхом мы от Грек в соединении закона
с ними быти“, имеют весь свой смысл по отношению к тому соединению,
которое действительно состоялось, и представляют собою совершенную
бессмыслицу по отношению к тому соединению, которое ожидалось».63
Говоря о показаниях источников, относящихся к истории русской
церкви в 1431—1448 гг., Голубинский, как видим, определил их обоб-
щенно как «сказания», не дифференцируя летописных источников, рас-
сказов о Флорентийской унии (вошедших затем в летописание) и вне-
летописных памятников, которыми особенно охотно пользовались
историки. Нет такой дифференциации и в работах более поздних иссле-
дователей. Наиболее широко привлекались при исследовании церковной
истории этого периода эпистолярные памятники, которые сохранились
только в рукописях конца XV и XVI в. и которые воспринимались как
документы 30—40-х гг. XV в. Единственным историком, поставившим
под сомнение аутентичность этих памятников, был А. Циглер, к наблю-
дениям которого мы еще обратимся. 64 Остальные авторы считали не-
сомненным, что Иона уже вскоре после смерти Фотия был избран на
митрополичий престол, ездил в Константинополь, хотя не получил там
утверждения; после неудачи унии на Руси вновь выдвигался как
кандидат в митрополиты и, наконец, в 1448 г. окончательно занял
митрополичий престол. Даже Н. А. Казакова, посвятившая снециаль-
( УДЬЬА МП 11’01 ЮЛИИ
95
ную статью летописным известиям о начале автокефалии русской
церкви, принимала как факт то обстоятельство, что Иона «был в Кон-
стантинополе в 30-е гг. XV века».65
На каких источниках основывается традиционная схема истории ус-
га новления автокефалии в России XV в.? Существовали ли современные
летописные записи о поездках Ионы в Константинополь?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо, как и в других
случаях, обратиться к летописной традиции XV в., разграничивая сов-
ременные и более поздние источники — независимые и официальные.
§ 8.2. Показания летописей
§ 8.2.1. Современные летописные своды
Обратившись к летописным памятникам первой половины XV в., мы
обнаруживаем, что ни один из них ни слова не говорит о назначении
Ионы на митрополию ни в 1431 г., ни в какое-либо время до 1448 г. Еще
более неожиданные результаты дает обращение к немосковским — нов-
городским, псковским и тверским — летописям: в них нет ни слова и об
избрайии Ионы на митрополию в 1448 г.
CI впервые упоминает Иону лишь под 6954 (1446) г. Повествуя о том,
как в 6954 (1446) г. Дмитрий Шемяка «поймал» Василия II и ослепил его,
летописец сообщает, что, не успев захватить детей Василия, Ивана и
Юрия, бежавших в Муром, «князь великий Дмитрий Юрьевич посла по
них в Муром владыку Рязаньского Иону, он же взя их на свою душу, и
князь великий Дмитрий Юрьевич посади их с отцем вместе». Как видим,
Иона выступает здесь не как «нареченный на митрополию», а как «влады-
ка Рязаньский», берущий «на свою душу» весьма важное и далеко не бе-
зобидное поручение «великого князя Дмитрия Юрьевича». Раннее
происхождение этого известия подтверждается тем, что Шемяка здесь
(как еще в двух местах) именуется «великим князем». Не менее интересно
и то, что в рассказе о событиях, предшествовавших 1446 г., CI не упомина-
ла ни единым словом ни Исидора, ни его изгнание после унии. Конечно,
текст CI (Бальзеровского списка), как мы уже знаем (см. § 3.3.1), фраг-
ментарен, и многие известия в нем пропущены, вероятнее всего, из-за
редактуры 1456— 1471 гг. Но известия за 1437, 1439 и 1441 гг. в нем все же
читаются — однако среди них нет ни слова об унии и о реакции на нее
Василия II. Ясно, что если первоначальный текст был здесь выпущен, то
из-за того, что он не удовлетворял редакторов, работавших в конце кня-
жения Василия II и в начале правления Ивана III. Лишь под 6957 (1449) г.
С1 кратко сообщила о том, что «князь великий Василей Васильевич по-
стави себе митрополита нЛ Москву Иону владыку Рязаньского, собрав
владыкы».66
Еще более любопытную картину дают летописи немосковские — нов-
городские (времени независимости) и псковские. Ни в тех, ни в других
Иона вообще не упоминается — ни как иерарх (до 1448 г.), ни как
митрополит. HI не могла сообщить о поставлении Ионы в митрополиты
в 1448 г., ибо текст ее доходит лишь до 6954 (1446) г. Но о деятельности
его как епископа и тем более о поездках в Константинополь, если бы
они происходили, ей, естественно, следовало бы упомянуть. Ни слова о
поставлении Ионы нет и в списках младшей редакции HIV (Строевском
и Синодальном), которые продолжены до 6985 (1477) г. Все три
Псковские летописи переходят достаточно далеко за пределы 1448 г., и
их умолчание о поездках в Царьград и об избрании Ионы в 1448 г. нс
могло быть следствием неосведомленности.
<)(> ЬОРЬЬА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
Но, умалчивая об Ионе, все эти летописи вовсе не изображали дело
так, что после смерти Фотия на Руси вообще не было митрополита. Под
6939 (1431) г. HI и HIV сообщали о смерти Фотия, а под 6942 (1434) г.
о том, что «поиха на поставление Еуфимей Новгородской к митрополиту
Герасиму в Смоленьско... Того лета прииха в Новъгород архиепископ
Еуфимей, поставлен и благословен митрополитом Герасимом». Мы
видим, что новгородский летописец вовсе не считал Герасима
митрополитом «только литовским, а не всея России», как думал Го-
лубинский. Под 6945 (1437) г. в тех же летописях сообщается, что
«прииха изо Цесаряграда на Москву от патриарха Иосифа Сидор Гричин
на митрополию», а вслед за этим, по известию HIV старшей редакции
(отсутствовавшему в HI и HIV младшей редакции), «поеха на Москву
архиепископ Новгородский владыка Еуфимий к митрофолиту Сидору...»
Именно этим сообщением и заканчивается текст HIV старшей редакции.
В HI и HIV младшей редакции сообщалось еще (под тем же годом) о
приезде митрополита Исидора в Новгород, а затем в Псков. Под 6949
(1441) г. в тех же летописях рассказывалось о возвращении Исидора «из
Рима» в роли «митрополита римьского», а в 6950 (1442) г.'—об его
изгнании из Москвы (мы еще вернемся к этим известиям).67
В той же последовательности сообщают о митрополитах/после Фотия
и Псковские летописи: под 6942 (1434) г. здесь совершенно однозначно
указано, что «Герасим владыка приеха из Царяграда в Смоленско от
патриарха поставлен митрополитом на Ру скую землю», и не поехал в
Москву из-за войны между «князьями великими», под 6943 (1435) г. —
о сожжении Герасима князем Свидригайлом; под 6946 (1438) г.—о
приезде Исидора, пребывавшем в Пскове 7 недель, и его изгнании из
Москвы в 6950 (1442) г.68
Сходно с новгородскими летописями сообщает об Исидоре летопись
Авраамки. Об Ионе здесь впервые упоминается под 6967 (1459) г. в
связи с тем, что к нему ездил на поставление новгородский владыка.69
Тверская летописная традиция дошла до нас, как уже упоминалось,
в «Слове», приписываемом иноку Фоме, и Тверской летописи (Тверском
сборнике).
В «Слове» Флорентийский собор подробно упоминается во внеле-
тописной части, но рассказ о нем сводится к описанию маршрута
ездившего туда Фомы и к речам во славу тверского великого князя
Бориса, вложенным в уста греко-православных иерархов. В числе этих
иерархов должен был, очевидно, упоминаться и Исидор, но текст его
речи, к сожалению, не сохранился: соответствующее место в рукописи
вырвано. В «Летописце вкратце», включенном в состав «Слова», несмот-
ря на то что он охватывает 6953 (1445)— 6961 (1453) гт., упоминания
о поставлении Ионы на митрополию нет.70
В Тверском сборнике XVI в. также нет упоминания об Ионе и его пос-
тавлении в 1448 г. — первые известия об Ионе появляются лишь под 6966
(1458) и 6969 (1461) гг. в связи с тем, что им были поставлены в эти годы
тверские епископы. В предшествующем тексте читается лишь под 6949
(1441) г. явно вставная статья об Исидоре, воспроизводящая версию
великокняжеских сводов об его изгнании из Москвы, причем говорится,
что он поминал в молитвах не только папу, но и «кесаря», а скованный
«убежал в портах бесерменских» сначала в Тверь, а потом в Литву.71
§ 8.2.2. Великокняжеское летописание второй половины XV века
Московское великокняжеское летописание, как мы уже отмечали,
дошло до нас в сводах второй половины XV в. Здесь впервые появляется
СУДЬБА МИТРОПОЛИИ
97
утвердившаяся зачем версия истории русской митрополии после смерти
Фотия. Митрополит Герасим не упоминается совсем. Под 6945 (1437) г.
сообщается о том, что митрополит Исидор «прииде из Царяграда на Мо-
скву... и приат князь его честне», но Исидор, вопреки просьбам великого
князя, решил направиться «в Рим на осмый собор» и «поиде к Риму».
Под 6947 (1439)—69948 (1440) гг. рассказывается о неприятии Исидора,
вернувшегося с собора, и о его бегстве — в значительной степени сходно
с новгородскими и псковскими летописями. Но упоминание о пребы-
вании Ионы в Царьграде появляется не среди известий, предшеству-
ющих 1448 г., а лишь в связи с сообщением о поставлении Ионы на
митрополичий престол в декабре 6957 (1448) г. Упоминание это звучит
весьма странно. Сообщив об избрании Ионы «Епископы Рускими» (и
отметив, что среди них не присутствовали новгородский и тверской вла-
дыки), летопись прибавляет: <<А преже того, коли в Цареграде был о
исъправлении митрополии, и он от святейшаго патриарха и от всего, еже
о нем священного собора после Сидора на митрополию...» Такая форму-
ла, с пропуском сказуемого, не порождена дефектом в каком-либо из
дошедших до нас летописных списков. Так читается текст и в Воронцов-
ском списке Музейного летописца (в Музейном списке нет соответству-
ющего листа), и в Летописи Лавровского, и во всех списках Нкр и ВП.
Лишь в Лондонском списке ВП читается: «от... собора благовернаго пос-
лание Сидора на митрополию», но сказуемого нет и здесь.72
Н. А. Казакова, обратившая внимание на этот дефектный текст (в
Нкр и ВП), пришла к заключению, что слова «от... собора благовернаго
после Сидора» представляли собой искажение слов «благословен после
Сидора», правильно переданных в более поздних летописях, где ошибка
Нкр—ВП была, по ее мнению, исправлена на основе послания
Василия II императору Константину.73 Но в послании Константину (мы
к нему еще обратимся) нет этих слов («благословен после Сидора»).
Текст в наиболее ранних памятниках великокняжеского летописания
явно дефектен, но как он должен был читаться первоначально, неясно
(м. б.: от «собора благовернаго уведа послание Исидора»?)
Когда же Иона мог быть в «Царьграде о исъправлении митрополии»?
Казалось бы, о таком важном и редком событии, как поездка претенден-
та на митрополию в Царьград, следовало бы сообщить под соответству-
ющей датой, но никакого известия о такой поездке (и о наречении Ионы
на митрополию) до №51 г. в этих летописях нет. Единственное
упоминание об Ионе как претенденте на митрополию до 6957 г. ана-
логично известию CI и имеет отнюдь не лестный для владыки характер.
В 6954 (1446) г., сообщает великокняжеская летопись, Дмитрий Шемя-
ка, решив захватить детей Василия Темного, увезенных сторонниками
ослепленного князя, «призва к себе епископа Рязанского Иону на Мос-
кву, и пришедшу ему, обеща ему митрополию», с тем чтобы тот поехал
«в свою епископью, в град Муром, дети великого князя на свой патра-
хель взял». Иона осуществил замысел Шемяки, обещав сторонникам
Василия соблюсти безопасность детей великого князя. Дмитрий послал
Ивана и Юрия с Ионой «ко отцу на Углечь в заточение», а затем повелел
Ионе «итти к Москве и сести на дворе митрополиче».74
Московское летописание последующих лет строилось на этом расска-
зе великокняжеского свода. В основном совпадал с текстом свода 1472 г.
текст великокняжеского свода 1477 г. (см. выше, § 3.5).75 Как и Нкр и
ВП, свод 1477 г. повествовал о пособничестве Ионы Шемяке в захвате
детей Василия Темною в 1446 г. О поставлении Ионы митрополитом
здесь также сообщалось только под 1448 г., однако дефектная фраза сво-
98
БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
да 1472 г. получила сказуемое и обрела смысл, более благоприятный для
Ионы: «А прежде того, коли в Цареграде был о исправлении
митрополии, и он от святейшего потриарха... благословен последи Сидо-
ра на митрополию». Значительному распространению подвергся рассказ
об Исидоре в Московском своде 1479 г. Если в Нкр, ВП и своде 1477 г.
лишь кратко говорилось о поездке Исидора «в Рим» в 1437 гг., то в своде
1479 г. появляется под 6954 (1437) г. обширная статья «О Сидоре
митрополите, как прииде из Царяграда на Москву», восходящая к вне-
летописному «Слову на латыню». В состав этой статьи включены и пос-
лание Исидора «в Лятьскую, Литовскую и Немецкую землю» после его
возвращения с Флорентийского собора, и грамота папы Евгения
Василию II. Вставной характер всей этой статьи с несомненностью обна-
руживается из того, что об изгнании Исидора в 1440 г. вопреки хроно-
логии сообщается уже в статье 6945 (1437) г., хотя об этом, вслед за
сводом 1472 г., сообщается также и под 6948 (1440—1441) г., из-за чего
известие о возвращении Сидора дублируется.76
Из числа немосковских летописных сводов (хотя и составленных на
территории, находившейся под властью московского великого князя)
следует упомянуть еще свод, лежащий в основе Ерм., СС и Уст. и
отразившийся еще в нескольких летописях (ср. § 3.7). Как и в CI, здесь
нет никаких упоминаний о претензиях Ионы на митрополичий престол
после смерти Фотия; лишь под 6957 (1449) г. сообщается, что «Иона,
владыка Рязаньский», был впервые поставлен на Москве «своими
епископы».
Ерм. сообщает, кроме того, об участии в 6954 (1446) г. рязанского
владыки в захвате Шемякой детей Василия II. Восходит ли это известие
к общему с СС источнику, мы не знаем, ибо известный нам текст Ерм.
доходит до 6996 (1488) г. и содержит ряд более поздних дополнений к
общему с этими сводами источнику. Не можем мы поэтому сказать, вос-
ходит ли к северному своду 1472 г. известие Ерм. под 6949 (1441) г. о
том, что после возвращения Исидора «из Рима» «обличися его безумие
от Аврамия, епископа Суздальского, и от Василия дьяка, прозвищем
Карла».77 В СС этих известий нет, и здесь лишь кратко сообщается под
6949 (1441) г., что «митрополит Исидор убежал с Москвы», а под 6957
(1449) г. — что Иона был поставлен на митрополию «своими еписко-
пы».78 Столь же лаконичны аналогичные известия и в «Летописце Рус-
ском», кратко отражающем известия того же северного свода, но в нем
сохранилось зато известие о святительской деятельности Исидора до его
поездки в Италию: «в лето 6946 (1438 г.) Сидор пошел к Риму на 8 сбор,
похоронив княгиню Еупраксу».79 Известие о приходе «Сидора из Рима»
и его «поимании» в 6948 (1440) г. и бегстве в 6949 (1441) г. (последнее
совпадает с СС) здесь крайне лаконичны, как и известие 6957 (1449) г.
о поставлении на митрополию Ионы.
Совершенно спутаны известия о судьбе митрополии в Устюжской летописи (Уст.). Уже
под 6945 (1437) г. здесь сообщено, что Сидор пришел с «осмого собору» и поминал «папу
римского», за что был помещен в Чудов монастырь; после этого говорится*,, что он «на другую
зиму поехал в Рим на собор к папе Еугению»; под 6949 (1441) г. — «Сидор митрополит
убежал с Москвы, вдругие был пришел». Под 6957 (1449) г. сообщается о поставлении Ионы,
но во всех списках летописи он именуется «Иоанн».50
В другой независимой летописи конца XV в. — Типографской (Тип.) известия о
митрополии после Фотия появляются лишь в статье 6962 (1454) г., где говорится, что Иона
(по другим спискам «Иоанн») поставил ростовского архиепископа Феодосия, и лишь под
6969 (1461) г., в связи со смертью Ионы («Иоанна») задним числом сообщается о его постав-
лении на Москве архиепископами «по благословению патриарха Цареградскаго, ходил ссй
Иона (в другом списке «Иоана») в Царьград и взя благословение у патриарха и от сех мест
начата ставити митрополитов па Москве и к Царюграду не ходя, изобладал бо бите Царе
мьградом Турскый царь и царя убий и пути не дает...»51
(УДЫ.Л МИТРОПОЛИИ
99
g 8.2.3. Летописи XVI века
Из летописей XVI в. Воскресенская летопись точно воспроизвела рас-
сказ Московского свода с единственной поправкой: основной рассказ об
Исидоре, о соборе во Флоренции и послание Исидора 1439 г. здесь анах-
ронично помещены под 6945 (1437) г., известие о приезде Исидора на
Русь и послание папы Василию — под 6948 (1440) г., а рассказ о бегстве
Исидора — под 6949 (1441) г.82
В СП—Льв. известия о церковных событиях 1431 —1448 гг. явно име-
ют двойственное происхождение. Обе эти летописи, как мы уже отме-
чали (§ 3.4), восходят к своду 1518 г., но в основе его, в свою очередь,
лежал свод 80-х гг. XV в. Именно к этому, довольно независимому от
великокняжеской традиции источнику следует, очевидно, отнести
вклинившееся внутрь явно более позднего рассказа об «осмом соборе»
известие о том, что, отправляясь в Рим, Исидор похоронил «княгиню
Евпраксию». Текст этот совершенно идентичен тексту в «Летописце Рус-
ском» конца XV в., где он читается сам по себе, вне повествования об
«осмом соборе». Следом того же источника можно считать и отражение
в обеих летописях поставления Ионы на митрополию: в СП известие о
его поставлении вообще отсутствует; в Льв. под 6957 (1449) г. к крат-
кому сообщению о его поставлении добавлено: «И разделися оттоле
митрополия Литовский рубеж». Известие о разделении митрополии в
СП—Льв. вклинилось, вопреки хронологии, и в заключительную часть
летописной статьи 6946 (1438) г.; оно связывалось с решением польского
короля Казимира признать соперника Ионы, Григория, и предложением
Василию принять его на «Русскую митрополию, зане об Иона
митрополит престарелся уже. Князю же великому слова королева не
приемшу, а Сидорова ученика не приемшу же, а Иона же митрополит
посла грамоту к своим епискупом, дабы не приимали благословенна, и
оттоле разделися митрополиа...» Возможно, что и это текст из свода кон-
ца 80-х гг. XV в.
Но основной текст СП—Льв. восходит, очевидно, к своду 1518 г. —
отсюда и включение в него целой группы грамот (действительных или
мнимых), связанных с Флорентийским собором; краткое известие о
приезде Исидора на Русь и его отъезде в Рим в 6946 (1438) г. соединено
здесь с обширной статьей «О осмом соборе», в состав которой введена
«запись» папы Евгения — решение о Флорентийской унии. Далее под
тем же годом, после послания Исидора и послания папы Василию II,
помещена грамота Василия, адресованная «царю греческому», где го-
ворится о tom,l что еще до поставления на митрополию «сего Исидора»
(прежде, однако, в грамоте не упомянутого) князь, «по преставлении...
митрополита Фотея», «понудил» поехать в Константинополь «Иону
епископа Рязаньского, мужа суща духовна» и своего посла, «честнейше-
го боярина князя Василия», но царь и патриарх «нашего... прошения не
приняли» и назначили Исидора. Осудив «латинские обычаи», привезен-
ные Иёидором после собора, князь просит в этой грамоте разрешить «в
нашей земли поставление митрополита». Во введении к этой грамоте го-
ворится, что князь «нарядил» послом «Полуекта Моря, иже был послом
с Ионою в Царьграде». Далее помещено послание папы «Пиуса Римска-
«королю Полскому Андрею» (Казимиру) с просьбой признать
митрополитом «Сидорова ученика» Григория (с датой 6954 г., включен-
ной внутрь годовой статьи 6946 г.). Под 6948 (1440) г. вновь сообщается
о приезде и изгнании Исидора.81
В Никоновской летописи (Ник.) обработка материала Московского
свода выразились в более последовательном распределении этого ма-
1<М) liOPbEA ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО В ГОРОЙ ЧЕТВЕР ГИ XV ВЕКА
териала по годам: под 6945 (1437) г. помещено известие о приезде
Исидора на Русь и отъезде в Рим, под 6946 (1438) г. — о его путешествии
через Ливонию, под 6947 (1439) г. — о начале Флорентийского собора
до приезда в Италию византийского императора, под 6948 (1440)—6949
(1441) гг. — основная часть всего пространного рассказа, включая пос-
лание Исидора и послание папы Василию II (посланий Василия II импе-
ратору и послания папы Казимиру здесь нет) и под 6951 (1443) г. под
заголовком «О Исидоре, како побеже из Москвы и Рим» — ряд
антилатинских статей.83
Таким образом, и в летописных сводах первой трети XVI в. нет ка-
кой-либо особой записи о поездке Ионы после смерти Фотия в Царьград.
Упоминание об этой поездке в своде 1518 г. дано не как погодная запись,
а как пояснение к грамоте, помещенной под 6946 (1438) г., — т. е. под
явно не соответствующим ее содержанию годом (грамота, судя по ее тек-
сту, должна была относиться к 1443 г., а поездка Ионы, согласно грамо-
те, происходила «по преставлении... митрополита Фотия»). В Ник.
известие 6957 (1448) г. о поставлении Ионы, заимствованное из
великокняжеского летописания XV в. («а преже того, коли в Царьграде
был... благословен после Исидора»), изменено так, что можно подумать,
что Иона ездил в Царьград в 1448 г.: «В лето 6957 декабря 15 поставлен
бысть... как был Иона в Цариграде после Исидора и патриарх его бла-
гословил и грамоту ему дал». Здесь совсем уже непонятно, когда Иона
получил благословение от патриарха в Царьграде.
Окончательную форму рассказу о поставлении Ионы, как и рассказу
о борьбе за великокняжеский престол, дала Степенная книга. В основу
изложения здесь положено житие Ионы, помещенное в составленных
еще до нее Великих Минеях Четиих. Как и в минейном житии, рассказ
об Ионе начинается с «Пророчества Фотия митрополита», предсказав-
шего молодому иноку, что он будет «велик святитель во странах Русскиа
земли» (именно на Степенную книгу опирался Карамзин, приводя этот
рассказ). О назначении Ионы рязанским епископом сказано, что оно со-
вершилось «по пророчеству преже его бывшего великого святителя
Фотия», но далее говорится, что «по преставлении» Фотия «в шестое
лето» Василий созвал «святители Российская земли» и было решено
избрать Иону, отправившегося «Царствующий град», — таким образом,
первое поставление Ионы и его посылка в Царьград отнесены к 1436—
1437 гг. Далее, однако, это избрание связывается с осуждением и
изгнанием Исидора: «тогда хотяше поставлен быти в митрополиты всей
Рустей земли... Иона», но этому помешал «враг человеческому роду все-
лукавый дьявол». Оправдав роль Ионы в захвате детей Василия Шемя-
кой «лукавством» и «лестию» этого князя, редактор деликатно пояснил,
что после этого Дмитрий повелел Ионе «жити на митрополиче дворе,
понеже наречен бысть и благословен на русскую митрополию». Но далее
Ионе приписывается роль обличителя Шемяки, чье примирение с
Василием Темным изображается как полная капитуляция: «И Шемяка
срама и страха исполнился... каяся и прощения прося, и себе повинно
творяше». При таком изложении поставление «сего дивного » Ионы ока-
зывается бесспорным и естественным завершением победы над внутрен-
ней смутой и зарубежным «латынством».
§ 8.3. Опыт реконструкции фактов
Мы установили, таким образом, что ни в одной из современных со-
бытиям 1431 —1448 гг. летописей ничего не говорится о назначении
( УДЬЬЛ МИТРОПОЛИИ
101
Ионы преемником Фотия и его сношениях с Константинополем до
1448 г.; более поздние летописи сообщают о его назначении и поездках
не под соответствующими датами, а задним числом, явно путая порядок
событий.
Чем же объясняется в таком случае, что историки вплоть до настоя-
щего времени постоянно сообщают о том, что Иона был наречен на
митрополию еще в начале 30-х гг., что он ездил (один или несколько
раз) в Константинополь и что перед его поставлением Василий II обра-
щался к императору и патриарху?
Убеждение это основывалось не только на поздних летописных
памятниках типа Никоновской летописи или Степенной книги, но и
на источниках, которые представлялись исследователям документаль-
ными.
Первый из них — уже известная нам грамота, помещенная в своде
1518 г. (СП и Льв.), а также почти идентичный с нею текст, сох-
ранившийся в сборнике 90-х годов XV в. известного кирилло-белозер-
ского книгописца Ефросина — ГПБ, Кир.-Бел. собр., № 11/1088.86
Версия, помещенная Ефросином, отличается от версии свода 1518 г.
лишь тем, что послание Василия обращено не к императору, а к «все-
ленскому патриарху» — «правителю душ православного християньства».
Согласно этой грамоте, от крещения Руси прошло не «четыреста и
пятьдесят и пять лет», как читается в СП—Льв. (где грамота, таким
образом, датируется 988+455, т. е. 1443 г.), а «четыреста и пятьдесят
лет и три лета» (988+453=1441 г.). Текст этой грамоты в обеих версиях
вызывает множество вопросов. Когда Иона ездил в Константинополь:
«по преставлении» Фотия, т. е. сразу после 1430 г., в 1433 г. — однов-
ременно с Герасимом, или же в 1437 г., когда был назначен Исидор?
Кому и когда была адресована грамота? Согласно тексту Ефросина —
патриарху в 1441 г., но патриархом тогда был Митрофан II, сторонник
унии, и обращаться к нему с резким осуждением всякого соединения
С «латинами» было бы очень странно. В своде 1518 г. грамота адресована
царю, т. е. императору, и может быть датирована 1443 г., но импе-
ратором в этом году был Иоанн VIII Палеолог, участник Флорентийско-
го собора, подписавший унию, и обращаться к нему было также не-
уместно. О том, что грамота Василия II может рассматриваться в луч-
шем случае как неосуществленный проект, свидетельствует и свод
1518 г., где после грамоты и довольно фантастического упоминания о
том, что «царь отьиде в Рим на царьство и ста в латыньскую веру»,
сообщается, что великий князь «посла послов възвратити воспять». Не
разъясняют историю сношений с Константинополем и текст, предва-
ряющий в своде 1518 г. грамоту Василия II о том, что великий князь
(очевидно, в 1443 г.) отправил это «писание», «нарядив... послом По-
лу скта Моря, иже был послом с Ионою в Цареграде», и сама грамота,
в которой упоминается, что после смерти Фотия великий князь
«понудил» (или «понуждал») ехать в Византию Иону и «честнейшего
боярина нашего Василия».87 Значит ли это, что Полуект Море должен
был ехать в Царьград уже вторично? Полуект Море, судя по родос-
ловцам, реальное лицо — четвертый сын боярина Василия Глебовича
Сорокоумова, но никаких упоминаний о нем, кроме приведенного
известия свода 1518 г., не сохранилось. С. Б. Веселовский, доверявший
известию СП, отождествлял Полиевкта Море с упомянутым там же
«честнейшим боярином Василием», именуя его «Полиевкт (Василий)
Море», но укалывал, что Полуект (Полиевкт) Море не мог иметь бо-
ярскою чипа, ибо такою чина нс было у ст старших братьев.88 Нет,
102 БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
по-видимому, никаких сведений и о том, чтобы кроме христианского
имени Полиевкта то же лицо носило другое, также христианское, имя
Василия; Василием звался его отец.
А. Циглер, единственный автор, поставивший под сомнение грамоту
1441—1443 гг. и признавший ее «подделкой, восходящей к 60-м годам
XV в.», отметил также, что в этой грамоте император (Иоанн VIII) и
патриарх, якобы отказавшие Ионе в Константинополе в поставлении,
упоминаются без имен и в третьем лице, между тем как по смыслу здесь
следовало бы употребить второе лицо или сказать (о патриархе) «твой
предшественник». Он обратил внимание, кроме того, на явную связь
между этой грамотой и более поздними памятниками: «Словом на ла-
тыню» 1461 г. и грамотами против киевского митрополита Григория,
посылавшимися в Литву с конца 50-х гг. Циглер указал еще, что во вто-
рой грамоте Василия в Константинополь, написанной после поставления
Ионы (и также не вызывавшей сомнений у исследователей), ни словом
не упоминается о грамоте 1441—1443 гг.89
Вторая грамота Василия II в Константинополь, адресованная импе-
ратору и также сохранившаяся в двух версиях, сообщает об избрании
Ионы на митрополию как об уже свершившемся факте и, следовательно,
должна была быть написана между 1448 г., когда Иона был поставлен,
и 1453 г., когда пал Константинополь. Однако сохранилась она только
в двух формулярных сборниках митрополичьих грамот начала XVI в.
(ГИМ, Синод., № 562, и Увар., № 512),90 и лишь в последнем из
них имеется датирующее указание, что со времени смерти Фотия про-
текло «двадцать первое лето» (1430+21=1451); в первой версии грамоты
это указание отсутствует. Еще более важно другое расхождение между
двумя версиями грамоты: в одной из них (Синод. 565) невозможность
своевременно сообщить в Константинополь об избрании Ионы туманно
объясняется «разгласием» «в ваших благочестивых державах в церкви
божией» и «неудобьпроходимым шествием» в Константинополь; в другой
(Увар., № 512) — действиями Исидора и «оного латыньского еже во
Флоренции неосвещенного собора». Но как раз эта версия содержит
указание, что она «к царьградскому царю Костянтину... не пошла». В
обеих версиях второй грамоты, в отличие от первой, сделана попытка
объяснить, почему Иона, чья поездка в Константинополь якобы была
решена сразу после смерти Фотия, приехал туда лишь семь лет спустя —
в 1437 г.: «не вемы, како по божиим неизреченным судьбам, ему ли
самому на дорозе помедливши, Богу ли так изволившю, оному ко Ца-
рюграду достигнута не поспевшю...» Еще более важно другое расхож-
дение с первой грамотой — во второй грамоте утверждается, что «царь
и патриарх» уже при назначении Исидора объявили Иону его пре-
емником: «А что божия воля о Сидоре произмыслит, или смертию скон-
чается, или иначе о нем что ся състанет, и ты, Иона, епископ рязанский,
готов благословен на той великий престол Киевский и всея Руси». Такое
предварительное назначение преемника еще живому и здоровому
митрополиту представляется весьма странным. Е. Е. Голубинский
считал, что утверждение, будто патриарх и император благословили
Иону быть преемником Исидора, «очень сомнительно». А. В. Карташев,
также признававший аутентичность приведенных грамот, отмечал, что
содержавшееся в них утверждение, будто патриарх уже в 1436 г. на-
значил Иону преемником Исидора, было либо «прямой фальшью», либо
«неизбежной дипломатией», долженствовавшей служить «аргументом
в пользу домашнего поставления Ионы». Циглер отмечал, что грамота
(УДЬЬЛ МИТРОПОЛИИ
103
1451 г. содсржиг «много подозрительных мест», но не считал ее, в
отличие от грамот 1441 —1443 гг., прямой подделкой.91
Противоречивость и сугубая сомнительность этих грамот в Кон-
стантинополь делает особенно интересным памятник, лишь недавно вве-
денный в научный оборот. Это духовная грамота (завещание) Ионы,
не включенная в митрополичьи формулярники, но обнаруженная в со-
ставе сборника XVI в. (по-видимому, конволюта) ГПБ, Q.L1468
(л. 149—154 об.).92 Духовная грамота Ионы, написанная по уста-
новившемуся с 1406 г. образцу духовной Киприана, помечена, как и
следует, датой его смерти — «месяца марта в 31 день... в лето 6969
(1461 г.)», однако составлена она была ранее — в начале 50-х гг. XV в.,
после ухода с престола византийского патриарха-униата Григория Мам-
мы в 1450 г. и рождения у Василия II сына Андрея Меньшого в 1452 г.
и до падения Константинополя в 1453 г.93 А. И. Плигузов и Г. В. Се-
менченко, опубликовавшие найденную автором этой книги духовную
Ионы в издании «Русский феодальный архив XIV—первой трети
XVI в.», объяснили расхождение между временем составления и вре-
менем окончательного оформления духовной тем, что «либо сам Иона
дополнял исходный вид духовной, либо это делал кто-то другой уже
после смертй митрополита», и склонились «ко второй гипотезе». Мы
считаем возможным, что завещание оформляли после смерти Ионы,
но не видим в этом расхождении чего-либо экстраординарного: духов-
ная, естественно, составлялась завещателем заранее, но вступала в силу
лишь после его смерти. Дает ли расхождение между датой составления
завещания Ионы и датой его смерти основание для того, чтобы подоз-
ревать, как были склонны составители «Русского феодального архива»,
в дошедшем до нас тексте духовной Ионы «продукцию позднейших
компиляторов»?94 Едва ли это правильно. Вряд ли после кончины
митрополита было необходимо переделывать духовную, составленную
покойным владыкой.
А между тем текст духовной Ионы оказывается в разительном
противоречии с текстом приведенных грамот, якобы направленных
императору и патриарху. Ни одного слова о «наречении» Ионы Фотием
на митрополию (Фотий упоминается лишь в связи с поставлением на
рязанскую епископию), о его поездке в Константинополь и о полу-
ченном там от императора и патриарха обещании передать ему «великий
престол Киевской и всея Руси», если с Исидором «что ся състанет»,
здесь нет. Иона ссылается лишь на «нужу бывшаго ради церковнаго
мятежа в Цариграде в царех и патриаршестве и за съединение их же
с латиною о вере», на «мятежи земьские» и на «долготу пути», пре-
пятствующую сношениям с Царьградом; свое право на митрополичий
престол он обосновывает «изволением» великого князя и избранием
епископами в соответствии с правилами «святых апостол в богоносных
отець»; он надеется, что восстановившееся «в Цариграде»(в 1450—
1453 гг.) «древнее благочестие» позволит ему достигнуть «благословенна
от святей нашиа зборныа апостольскыа церкве святыа Софиа и святаго
православного патриарха...»95
Все это явно противоречит тексту грамот, читающихся в форму-
лярниках, и рукописной традиции конца XV—начала XVI в. Если бы
Иона в 1434—1437 гг. ездил в Царьград и получил там условное «наре-
чение» на митрополию после Исидора и если бы в 1441— 1443 и 1448—
1453 гг. великий князь писал об этом в Константинополь, то почему же
О своих поездках туда умолчал Иона в завещании, написанном как раз
И 1450—1453 гг.? Даже если бы дошедший до нас текст духовной Ионы
104 1>()1*Ы>Л ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕР ГИ XV ВЕКА
был составлен неизвестным компилятором XVI в. из двух вариантов
(1452—1453 и 1461 гг.) завещания, то зачем было бы этому
компилятору, работавшему тогда, когда автокефалия русской церкви
давно стала свершившимся фактом и какие-то связи с патриархом в
Стамбуле уже наладились, умалчивать о сношениях с Константинопо-
лем и «наречении» Ионы еще в 30—40-х гг.? Такое умолчание в духов-
ной грамоте митрополита при любой ее датировке совершенно непонят-
но — если бы, конечно, факты, упомянутые в грамотах, традиционно
датируемых 1441 —1443 гг., действительно имели место.96
Таким образом, новонайденная духовная грамота Ионы подтвержда-
ет то, о чем свидетельствует наиболее ранняя и независимая летописная
традиция: недостоверность рассказа о «наречении» Ионы на митрополию
после смерти Фотия. Завещание Ионы, так же, как и сомнительный ха-
рактер грамот, традиционно датируемых 1441—1443 и 1448—1453 гг.,
дают основание усомниться и в правильности передачи текста еще в
одном памятнике, сохранившемся в митрополичьем формулярнике
XVI в. Речь идет о грамоте епископа Ионы (без указания епископии) в
Нижегородский Печерский монастырь 6941 (1433) г. В этом документе
Иона за 15 лет до своего вступления на митрополичий престол упомина-
ется в качестве «епископа нареченного в святейшую митрополию рус-
скую» (между тем даже в грамотах, датируемых 1441—1443 и 1448—
1451 гг., упоминания о таком «наречении» нет). Грамота в Печерский
монастырь помещена в митрополичьем формулярнике не среди близких
по времени документов, а в дополнительной части, после посланий кон-
ца XV в., и в словах «нареченного на святейшую митрополию» можно
усматривать позднейшую интерполяцию.97
Столь же сомнительны и сношения Ионы с императором и патриар-
хом. Поездка русского ставленника на митрополию в Константино-
поль — событие настолько необычное и важное, что странно было бы,
если бы оно не отразилось в источниках. Конечно, 1431—1448 гг. —
смутное время для Московской Руси, но поездки русских послов на Фло-
рентийский собор, происходившие в те же годы, породили, как мы
увидим, ряд литературных памятников; поездки же Ионы — только
странные и противоречащие друг другу показания источников конца XV
и XVI в.
Попробуем поэтому восстановить историю русской митрополии за
этот период, не опираясь на сведения сомнительных памятников.
Через три года после смерти Фотия, в 1434 г., в Константинополе
был назначен новый митрополит «на Русскую землю» — смоленский
епископ Герасим. Нет оснований считать, вслед за Голубинским, что Ге-
расим был поставлен только в литовские митрополиты (подобно
Киприану в конце XIV в.): и в Новгороде, и в Пскове его считали за-
конным главой русской церкви, и никаких сведений об отказе от
признания его митрополитом со стороны иерархов других русских зе-
мель не существует.
В 1435 г. Герасим был казнен литовским князем Свидригайлом
Ольгердовичем. Казнь была необычайно жестокой — после четырехме-
сячного заточения Свидригайло «огнем его сожже». Во всех трех
Псковских летописях указывается, что Герасим был казнен по
обвинению в измене в пользу соперника Свидригайла — Сигизмунда
Кейстутовича, но если Псковская 1-я летопись утверждала, что
Свидригайло изъял у Герасима «грамоты переветныя», то Псковская 3-я
выражала сомнение в справедливости казни: «а то ведает сам Христос
оя
промежи ими о том».
(УДЬЬА МИТРОПОЛИИ
105
Герасим был связан помимо Литовской Руси с Новгородом и Пско-
вом, и не поехал в Москву, согласно Псковским летописям, «зане князи
руския воюются и секутся о княженьи великом на Руской земли». В та-
ком же примерно положении оказался и следующий митрополит, пос-
тавленный патриархом в 1437 г., — игумен константинопольского мона-
стыря св. Дмитрия Исидор. Незадолго до приезда Исидора, в 1436 г.,
Василий II победил и ослепил своего соперника, сына Юрия Галицкого,
Василия Косого. С братом Василия Косого, Дмитрием Шемякой,
Василий заключил договор, но уже в декабре 1437 г., вскоре после
приезда Исидора, русские полки, предводительствуемые Дмитрием Ше-
мякой и младшим сыном Юрия Дмитрием Красным, потерпели пора-
жение под Б елевом, и поражение это сразу же привело к враждебным
отношениям между Василием II и Шемякой (в 1441—1442 гг. им
пришлось заключить после какого-то столкновения новый договор).
Обстановка в Москве была немногим более благоприятной для Исидора,
чем для его предшественника Герасима, и после полугодового пребы-
вания в Москве в начале сентября 1437 г. Исидор отправился в Новго-
род, в декабре — в Псков и пробыл там три месяца." Эта поездка не
была только началом путешествия Исидора на церковный собор в
Италию. Новгород издревле был одним из основных центров русской
митрополии: уже в конце XII в. глава новгородской епархии получил
сан архиепископа и стал, таким образом, следующим по значению после
митрополита иерархом Северо-Восточной Руси (только с конца XIV в.
в пределах Владимирской митрополии появился второй архиепископ —
Ростовский). На Новгород ориентировался в период московской смуты
Герасим; эту линию, очевидно, продолжил и Исидор.
Поездка Исидора на собор, который должен был ради спасения Кон-
стантинополя от турок соединить православную и католическую церкви,
была решена уже при его поставлении. Как отнеслись к миссии Исидора
на Руси? Уже Голубинский признавал, что сообщение «сказаний» об
изначальной враждебности Василия II всякому воссоединению церквей
«представляет собой совершенную бессмыслицу». Несомненно, что это
известие, появившееся впервые (сперва в очень краткой форме) в
великокняжеском летописании не ранее конца княжения Василия Тем-
ного, не подтверждается независимым летописанием — новгородским,
псковским и тверским; о том, что Исидор в 1437 г. в Москве «принят бе
честне», сообщало и независимое северное летописание несколько де-
сятилетий спустя (Ерм.). О святительской деятельности Исидора во вре-
мя его пребывания в Москве свидетельствует и известие, восходящее к
тому же северному летописанию: о том, что еще до поездки на собор
Исидор выполнял свои святительские обязанности, «похоронив княгиню
Еупраксу» (Евпраксию-Елену, вдову князя Владимира Андреевича Сер-
пуховского).
Вопрос о Флорентийской унии 1439 г. и об отношении к ней на
Руси — вопрос сложный и выходящий за рамки исследования летописей
XV в. как источников по истории образования Московского государства.
Флорентийский собор получил отражение в ряде документов и записей,
ведшихся западными и греческими участниками собора, и механическое
соединение показаний этих источников с легендарно-публицисти-
ческими сказаниями, созданными на Руси после принятия унии (такое
соединение находим уже у Карамзина),100 представляется неправомер-
ным. Русские* сказания, в сущности, не отражают тех догматических
споров, которые велись в Ферраре' и Флоренции (о исхождении Святого
Духа, о причащении, о чистилище, о папской супрематии). Перед нами
106 БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕР ГИ XV ВЕКА
либо простые описания (типа «хожений») путешествия русских
участников собора в Италию и обратно, либо сочинения против унии,
написанные в традициях и духе древнерусской публицистики. К первой
группе относится «Хождение во Флоренцию», примыкающая к нему «За-
метка о Риме»101 и «Исхождение» Авраамия, епископа суздальского и
участника собора;102 ко второй — «Повесть о восьмом соборе» суздаль-
ского иеромонаха Симеона (в двух версиях) и возникшее на его основе
«Слово избрано от святых писаний, еже на латыню», включающее «пох-
валу благоверному великому князю Василию Васильевичу всея Руси».103
Первая группа памятников имеет неофициальный характер и представ-
ляет большой интерес как источник по истории развития русских куль-
турно-географических знаний и ознакомления Руси с Западной Евро-
пой, но об истории самого собора и унии сообщает очень мало. Вторая
группа отличается резкой тенденциозностью и имеет целью «обличение
латын» и прославление московского великого князя. Промежуточное ме-
сто между этими двумя группами занимает тверское «Похвальное слово»
Борису Александровичу:104 здесь нет описания споров на соборе и
полемики с «латынами», но самое описание собора сводится к
перечислению речей иерархов, якобы восхвалявших тверского великого
князя Бориса, и едва ли не самым главным предметом изложения
служит апология этого князя.
Оба представителя русской церкви, митрополит Исидор и епископ
Авраамий Суздальский, впоследствии участвовавший в избрании Ионы
митрополитом, унию подписали — подпись Авраамия читается на
латинском тексте грамоты Флорентийского собора.105 Наиболее ранний
русский памятник, связанный с Флорентийским собором, «Хождение во
Флоренцию», совершенно бесстрастно сообщает о том, что, когда
«написаша грамоты събора их, како веровати в святую Троицк), и
подписа папа Еугений и царь греческий Иоан, и вси гардиналове, и
митрополиты подписаша на грамотах своею рукою», и что потом «Сидор
и Аврамий, владыка русский, благословилися у папы на Русь, и поиде
из Флоренцы на Русь...»106 О том, что единственный «посол русских»,
т. е. тверской посол Фома, принимал участие в литургии — мессе, кото-
рую служил папа при участии Исидора, сообщал греческий участник
собора и решительный враг унии Сильвестр Сиропул.107 Наконец, и в
тверском «Слове», написанном уже после собора, около 1453 г., нет
никакого осуждения унии.
Наиболее ранним из памятников, посвященных Флорентийскому со-
бору и осуждающих унию, является «Повесть» Симеона Суздальца:
здесь появляется уже утверждение, что Авраамий не хотел подписывать
соборные грамоты, но «митрополит же Исидор я его и всади в темницю,
и сиде неделю полну и тому подписавшюся не хотением, но нужею»,
и что Симеон, также сидевший в крепости, вместе с послом Фомой
(по второй версии — с помощью противника унии Марка Эфесского)
бежал «из Венециа», а затем скрывался в Новгороде?08 Когда была
написана «Повесть» Симеона? Представляется вполне убедительным
мнение авторов, относивших «Повесть» и содержавшуюся в ней похвалу
Василию II ко времени не ранее 1447 г., когда Василий вернул себе
престол, — вероятнее всего, к 50-м гг. XV в.100 Об относительно поз-
днем времени написания «Повести» свидетельствует и содержащееся в
ней явно неверное и тенденциозное утверждение, что тверской посол
Фома был послан «от великаго князя Московского Василия
Васильевича», что противоречит не только тверскому «Слову», но и
«Хождению» и фрагменту «О пресвитере» из жития Сергия, где Фома
(УДЫ»Л МИТРОПОЛИИ
107
именуется тве|иким послом?10 Легшая в основу «Слова на латыню»
1461 —1462 гг. «Повесть», видимо, написана около этого года. Этому
не противоречит то обстоятельство, что в ней не упоминаются избрание
на престол Ионы в 1448 г. и падение Константинополя в 1453 г.,111 —•
эти факты не упомянуты и в тверском «Похвальном слове», состав-
ленном после 1453 г.
Как же был принят Исидор после возвращения с собора? Наиболее
раннее упоминание о приезде Исидора в 1441 г. на Русь и его отъезде
из нее в 1442 г. содержится в новгородских летописях. В HI и младшей
редакции HIV под 1441 г. кратко сообщается, что, вернувшись из Рима,
Исидор «нача поминати папу римьского», но «Литва и Русь за то не изы-
машася» (не отреклись от митрополии или, напротив, не приняли нов-
шеств?). Под 1442 г. говорится, что, услышав от Исидора на богослу-
жении поминание «папы римского», Василий II «повеле жити ему в мо-
настыре и приставам повеле стрещи его, он же избеже в Тферь и оттоле
в Литву». Но, несмотря на относительно раннее происхождение этого
известия (1447—1448 гг.), оно явно противоречит еще более раннему
документальному источнику — договору между Василием II и тверским
великим князем Борисом, заключенному «по благословению отца наше-
го Исидора, митрополита Киевского и всея Руси». Как указал уже Че-
репнин, упоминание в договоре, «что ся есте воевали с царем», с несом-
ненностью указывает на то, что он был заключен после Белевской битвы
и похода Улу Махмета на Москву в 1438—1439 гг.. следовательно, после
сентября 1437 г., когда Исидор уехал на собор.112 Но он не мог быть
заключен и до возвращения Исидора в сентябре 1440 г., ибо тот в дого-
воре упоминается. Следовательно, сразу после возвращения Исидора
митрополит рассматривался в Москве не как отступник, подлежащий за-
ключению и изгнанию, а как «отец наш» «митрополит Киевьский и всея
Руси». Можно поэтому думать, что и отъезд Исидора в 1441 г. не имел
характера бегства и что греческие рукописи, вывезенные им из Москвы
и находящиеся в Ватикане, были взяты с собой митрополитом не в
1437 г., когда он направлялся в Италию лишь временно и должен был
вернуться, а именно при окончательном отъезде?13
Весьма знаменательно, что первое известие о неприятии унии и
изгнании Исидора появилось именно в новгородских летописях. Факт
этот следует сопоставить с тем, что и Симеон Суздальский, первый
публицист, осудивший унию, сообщал, что после бегства из Флоренции
он пробыл «лето все у великого святителя у владыки Еуфимия Нового-
родскаго» и именно тогда (согласно первоначальной версии «Повести»)
записал все, что видел и слышал.114 «Латинская» опасность ощущалась
н Новгороде и Пскове куда сильнее, чем в Москве, — через три года
после приезда Исидора, в 1445 г., обеим республикам пришлось испы-
тать очередное нашествие ливонских «немец».
Мы не знаем, существовали ли какие-нибудь различия в отношении
к унии между соперниками в борьбе за престол — Василием и Шемякой.
В 1441 г., как раз перед приездом Исидора, Василий II воевал новго-
родские земли, а в следующем году Шемяка во время борьбы с Василием
просил в Новгороде убежища, но к моменту приезда Исидора в Москву
между Василием II и Новгородом был уже заключен мир.
Первое появление имени Ионы на страницах летописей XV в. и пер-
вая его попытка овладеть митрополичьим престолом, упомянутая там,
была во всяком случае связана с вокняжением Дмитрия Шемяки в
1446 г. Именно Иона, как мы уже знаем, помог Шемяке захватить детей
плененною и ослепленного противника — об этом сообщали и CI и
108 ЬОРЬБЛ ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
великокняжеское летописание Василия Темного. Сам Иона происходил,
согласно его житию, из Галича и был, очевидно, связан с тамошними
удельными князьями. Победа Шемяки дала ему возможность сесть «на
митрополиче дворе».
После возвращения Василия Темного в Москву и возобновления
борьбы за власть снова встал вопрос о митрополии. Летом 1447 г.
Дмитрий Шемяка и Иван Можайский в договорной грамоте с князьями,
признавшими Василия II великим князем, заявили, что не поедут к
великому князю до тех пор, «доколе будет у нас в земле отец нашь
митрополит».115 Сам Иона, по-видимому, в том же году перешел на сто-
рону Василия Темного, но митрополитом его пока еще никто не призна-
вал. В увещевательной грамоте духовенства Дмитрию, написанной в де-
кабре 1447 г., подпись Ионы стоит на третьем месте, после Ефрема Ро-
стовского и Авраамия Суздальского, и именуется он по-прежнему
епископом Рязанским.116
Только год спустя, в декабре 1448 г., Василий дал согласие на пос-
тавление Ионы на митрополию — как заметил А. А. Зимин, «сильные
мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда ста-
раются быть преданными».117 Но в избрании Ионы не участвовали главы
церкви двух независимых русских земель — Новгорода и Твери (хотя
великокняжеская летопись утверждала, что они дали заочное согласие
на избрание), ни тот, ни другой не упоминались и в предшествующем
увещевании духовенства Шемяке. Знаменательно в связи с этим, что ни
в новгородских, ни в псковских, ни в тверских летописях поставление
Ионы митрополитом никак не упоминалось. Такой же оставалась и
позиция новгородского и тверского епископов по отношению к Ионе и
после его вступления на митрополичий престол. Не пользовался Иона
общим признанием и внутри Московской земли: даже такой близкий к
великокняжескому дому деятель, как игумен Пафнутий Боровский, «не
велел звати Ионы митрополитом».118
В грамоте, адресованной в 1448 г. «благородным и благоверным кня-
зем... и всему купно христоименитому господскому людству», Иона ссы-
лался в подтверждение своих прав на митрополичий престол на «преж-
нее на нас повеление святого царя и благословение... патриарха», но
ничего не говорил о своей поездке в Константинополь (видимо, эта
версия появилась позднее).119
Попытки Ионы добиться признания за пределами великого княжест-
ва Московского и подчиненных ему земель и многочисленные
памятники, имеющие целью обосновать его права на митрополичий
престол, относятся уже ко времени после окончания феодальной войны.
§ 9. ЛЕТОПИСИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА
КАК ПАМЯТНИКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
Летописные своды, современные войне за великокняжеский престол,
служат для нас, как и летописи предшествующего времени, не только
источниками информации о событиях. Они были также и «остатками»
этих событий — памятниками общественно-политической мысли того
времени.
По-настоящему современным феодальной войне 1425 г. можно
считать лишь Новгородско-Софийский свод, отразившийся в CI и НК—
HIV, а также в HI младшего извода.
Своеобразный состав Новгородско-Софийского свода уже не раз
отмечался в научной литературе. Именно в этом своде до нас дошли
Ill IIHIIH И ПИ’НОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА 109
важнейшие летописные рассказы, отсутствовавшие во владимирско-мо-
сковском летописании, — в сводах 1305 (Лаврентьевская летопись), 1408
и в Рог.—Сим. Пространные повести о Куликовской битве и нашествии
Тохтамыша, «Повесть о житии и преставлении Дмитрия Ивановича, ца-
ря Русского» были впервые введены в летописание Новгородско-
Софийским сводом; на основе кратких рассказов новгородских
летописей были созданы повести о битве новгородцев с суздальцами в
1170 г. (Знамение Богородицы), о битве на Липице в 1216 г.; из псков-
ских летописей заимствована повесть о князе Довмонте, из тверских —
о князе Михаиле Ярославиче, восстании против Щелкана и о князе
Михаиле Александровиче. Значительно расширены были на основе
объединения разных источников также рассказы о нашествии Батыя, о
житии Александра Невского и ряд других. Новгородско-Софийский свод
лег в основу всего общерусского и новгородского летописания последу-
ющего времени. Когда же и каким образом он был составлен?
А. А. Шахматов, установивший существование Новгородско-
Софийского свода, и М. Д. Приселков предполагали существование двух
этапов в складывании этого памятника: составление митрополичьего
свода, Владимирского полихрона Фотия, в 1418— 1423 гг. и основанного
на нем свода в 1448 г. Полихрон Фотия отразился, по их предполо-
жению, в Ермолинской летописи и в Хронографе, свод 1448 г. — в HIV
и CI. Шахматов считал свод 1448 г. новгородским; Приселков — обще-
русским (митрополичьим).120 Дальнейшие исследования обнаружили,
что и Ермолинская летопись, и Хронограф отражают летописание конца
XV или начала XVI в. и не могут служить основой для реконструкции
свода 1418—1421 гг.121
О Новгородско-Софийском своде мы можем судить в основном по вос-
ходящим к нему летописям — CI и НК—HIV.122 Что же представлял со-
бой этот свод?
Автор этих строк, предположительно принимая датировку его 1448 г.,
считал, вслед за Приселковым, что это был митрополичий свод, фрагмен-
ты окончания которого сохранились в CI младшего извода (а в HIV были
заменены новгородскими известиями). А. А. Зимин в посмертно
опубликованной монографии «Витязь на распутье» согласился с предпо-
ложением об одноэтапном (а не двухэтапном) складывании Новгородско-
Софийского свода, но вернулся к мнению Шахматова о его новгородском
происхождении. Однако такое предположение все же находится в
противоречии с общерусским характером свода в целом и с его явным со-
чувствием митрополичьей и великокняжеской власти в статьях, описы-
вавших новгородско-московские конфликты в конце XIV в.124 А. Г. Боб-
ров, также согласившийся с тем, что в основе CI, НК и HIV лежал один
свод, составленный не ранее 1418 г., на котором заканчивается их общий
текст, признал этот свод митрополичьим, но датировал его 1418 г.125
Однако такая датировка наталкивается на ряд серьезных затруд-
нений.
Своеобразие Новгородско-Софийского свода заключается в том, что
свод этот — бесспорно общерусский, впервые поставивший на всем про-
тяжении тему борьбы за независимость Руси, но вместе с тем
защищавший права и традиции отдельных земель и княжеств. Наряду
с общерусскими известиями здесь важнейшее место заняли известия
новгородские, причем подбор этих известий весьма характерен. Свое-
образие их ясно обнаруживается из той обработки, которой они под-
верглись при последующем использовании Новгородско-Софийского
свода (конкретно (Я) великокняжеским летописанием (Нкр—ВП).
НО ЬОРЬЬЛ ЗА В1ЛИКО1: КНЯЖЕНИЕ во ВТОРОЙ ЧЕТВЕРГИ XV ВЕКА
Уже А. А. Шахматов обратил внимание на то,, что содержащиеся в
известиях CI за 6690 (1182), 6695 (1187), 6703—6704 (1196) и 6705
(1197) гг. упоминания о том, что новгородцы «путь показаша» своему
князю и «выгнаша» князей, изменены в Нкр на упоминания о том,
что такой-то князь «выеде» и «поиде по своей воле».126 Сплошное срав-
нение CI (и совпадающей с нею HIV) с Нкр—ВП обнаруживает, что
перед нами последовательная система изложения Новгородско-
Софийского свода, которую столь же систематически устраняло
великокняжеское летописание.
Под 6644 (1136) г. Новгородско-Софийский свод повествовал о том,
как новгородцы, псковичи и ладожане «здумаше, яко изгоните» князя
Всеволода, предъявив ему требования, ставшие с того времени свое-
образной конституцией Новгорода, и «выгнаша» его «от себе»; в
великокняжеском летописании этот рассказ опущен, а вместо «здума-
ше... изгоните» и «выгнаша» употреблен более мягкий термин «сосла-
ша». Под 6662 (1154) г. в CI сообщается, что новгородцы «изъгнаша
князя Ярослава», но приглашенный вместо него князь ушел из Нов-
города в Киев, оставив вместо себя сына; новгородцы, возмущенные
тем, что князь «не створи им наряда», «показаша» путь его сыну и
«введоша в Новгород» другого князя; в великокняжеском летописании
о нарушенном «наряде» и изгнаниях ни слова: один князь «изыде»,
другой — «приде».
Далее в Новгородско-Софийском своде об изгнаниях («выгнаша», «не
въсхотеша», «путь показаша», «выведоша») и приглашениях
(«посадиша», «пояша», «приведоша», князь «крест целова», «приела... с
поклоном... к новгородцем») упоминается под 6668 (1160), 6678 (1170),
6684 (1176), 6687 (1179), 6688 (1180), 6689 (1181), 6690 (1182), 6729
(1221), 6730 (1222), 6763 (1255), 6772 (1264), 6773 (1265), 6781 (1273),
6790 (1282), 6792 (1284), 6801 (1293), 6841 (1333), 6849 (1341) гг. В
великокняжеском летописании (Нкр—ВП) эти формулы во всех случаях
заменены («приде, седе на столе», новгородцы «добиша челом»). В раз-
деле, содержащем известия второй половины XIV в., контраст между
Новгородско-Софийским сводом и великокняжеским летописанием не
так заметен — это связано с тем, что Новгородско-Софийский свод здесь
сочувствует великому князю и митрополиту, но все же под 6901 (1393) г.
в CI—HIV подчеркивается, что новгородские послы «мир докончиша по
старине», а под 6906 (1398) г. — что новгородцы «взяша мир» (обе эти
формулы будут исправлены в Нкр—ВП).127
Большинство известий об изгнании князей восходило в Новгородско-
Софийском своде к HI, но известия эти были перенесены отнюдь не ме-
ханически. Множество новгородских известий сугубо местного значения
(смена посадников и тысяцких, происшествия в городе, строительство)
было оставлено, судя по CI, за пределами Новгородско-Софийского сво-
да (составителю HIV, как мы увидим, пришлось потом снова вставлять
такие известия). С другой стороны, в Новгородско-Софийский свод был
включен ряд известий о новгородско-княжеских отношениях, которых
не было в HI. Уже известие 6668 (1160) г. о том, что новгородцы «вы-
гнаша» Святослава Ростиславича и «не въсхотеша» принять вместо него
брата Андрея Боголюбского, было взято Новгородско-Софийским сводом
не из HI, а из Лаврентьевской—Тр.: в ином контексте, среди целого ряда
известий о законных изгнаниях и приглашениях князей новгородцами,
оно звучало, очевидно, иначе, чем во владимиро-московском
летописании XIV и начала XV в. Под 6677 (1169) г. в HIV и CI (старшей
редакции) помещен рассказ о нападении сына Андрея Ботлюбского на
HI IOIIIK И lli rinHI ПОЛОВИНЫ XV Bl KA
111
Новгород и чуде* i иконой Знамении Богородицы, приведшем к тому, что
новгородцы «избита» и «изымааше» суздальцев и установили праздник
Знамения (в Нкр—ВН упоминания об «изымании» суздальцев и уста-
новлении праздника были опущены). Рассказ о чуде Знамения отсутст-
вовал и в HI, и в Тр. (где, вслед за Лаврентьевской, ничего не говорилось
о поражении суздальцев); он был, очевидно, введен в летописание самим
составителем Новгородско-Софийского свода. Оригинальный характер
имело и известие 6685 (1177) г. об отказе новгородцев принять князя
Мстислава Ростиславича; в HI об этом сообщалось кратко (под 6684 г.),
и только в Новгородско-Софийском своде появилась многозначительная
декларация новгородцев: «Поиди прочь, а мы себе князя добудем. Ты у
нас будя, а иныя волости ищеши неправо».
Значительному расширению, по сравнению с HI, и важным допол-
нениям, по неизвестным источникам, подвергся в Новгородско-
Софийском своде рассказ о победе новгородцев над владимиро-суз-
дальскими князьями под Липицей в 6724—6725 (1216—1217) гг.: в рас-
сказ было введено рассуждение боярина, с многозначительным мирским
именем Творимир, о недопустимости браней между князьями, и особен-
но настойчиво прославлялся Мстислав Удалой — князь, признававший
неотъемлемые права Новгорода и защищавший их.128
Уместно ли было такое внимание к правам новгородцев в летописи
митрополита Фотия? Зачем было этому митрополиту столь усердно под-
черкивать их права? Ни о каких симпатиях Фотия к Новгороду мы
ничего не знаем. Фотий предостерегал новгородцев и особенно пско-
вичей от всяких «дел душевредных»129, но никогда не проявлял особого
интереса к новгородским вольностям. Малохарактерны для 10-х гг.
XV в. междукняжеские столкновения, которые дали бы основание для
важнейшего лейтмотива Новгородско-Софийского свода — темы борьбы
между «братьями»-князьями. Суздальские князья участвовали в напа-
дении в 6918 (1410) г. татарского «царевича» Талыча на Владимир,
событии, произошедшем при Фотии, но как раз об этом CI—HIV со-
общили лишь в краткой заметке; пространный рассказ о нападении
Талыча проник в великокняжеское летописание второй половины века
не из Новгородско-Софийского свода, а из какого-то неизвестного
источника. В конце жизни Василия I он вступил в конфликт с братом
Константином из-за престолонаследия, но и это первое предвестие бу-
дущей династической борьбы относилось к 6927 (1419)—6928 (1420) гг.
и не отразилось в дошедшем до нас общем тексте CI—HIV, заканчивав-
шемся 6926 г.
Для решения вопроса о времени и обстоятельствах составления Нов-
городско-Софийского свода нужно прежде всего обратиться к окон-
чаниям двух основных летописей, отразивших этот свод, — CI и HIV.
Где кончается текст CI младшей редакции, сказать трудно —
редакция эта могла быть составлена в самом конце феодальной войны —
в 6954—6956 (1446—1448) гг. (к тексту 1448 г., возможно, восходило
именование Дмитрия Шемяки, наряду с его отцом Юрием, «великим
князем»), или в 6964 (1456) г., или в 6970 (1462) г. (где обрывается пос-
ледовательное погодное изложение), или даже в 6979 (1471) г. (до-
полнительная статья о походе на Новгород). Но где кончался оригинал
этой редакции — текст, который может быть с той или иной степенью
вероятности возведен к Новгородско-Софийскому своду? Пытаясь
ответить на этот вопрос, мы должны обратить внимание на статью 6942
(1434) г.—о вступлении на великокняжеский престол Юрия
Дмитриевича, ею смерти и новом вокняжении Василия II: после этой
112 ЬОГЬЬА ЗА BI JIHKOI К11ЯЖГНИ1: ВО В ТОРОЙ 4i:TBi:r I И XV ВИКА
статьи в тексте CI наступает трехлетний перерыв—до 6945 (1437) —
6949 (1441) и 6964 (1456) гг. Значение 6942 (1434) г. как переломного
момента в тексте CI подчеркивается важным наблюдением, сделанным
М. Д. Приселковым. В известии 6945 (1437) г. о битве на Белеве, сле-
дующем здесь за 6942 г., впервые появляется стилистический оборот,
встречающийся затем в CI еще два раза: «по разгневанию Господа Са-
ваофа и по умножению грехов хрестьянскых, побиша рать Руськую»;
вновь эта же формула повторена затем в рассказе о поражении
Василия 11 под Суздалем в 6953 (1445) г. и пожара в Архангельском со-
боре в 6958 (1450) г. Вполне вероятно, как думал уже Приселков, что
эти формулы свидетельствовали о писательской манере одного автора и
принадлежали «руке сводчика 1456 г.»130 или более позднего редактора.
Но основой всех редакций CI можно предположительно считать текст до
6942 (1434) г., предшествующий вставке с «Саваофом», и видеть в нем
отражение свода, доведенного до 1434 г.
Как отразился Новгородско-Софийский свод в НК и HIV? Наиболее
ранним отражением его можно считать, очевидно, НК. Структура этой
летописи, как уже отмечалось, своеобразна: до 6495 (987) г. (крещение
Руси) здесь читается единый текст, сходный с С1, а далее следуют две
выборки текста — с 6587 (1079) по 6919 (1411) и с 6496 (988) по 6936
(1428) гг. В статьях первой выборки преобладают новгородские
известия, но читаются и общерусские, близкие к CI (а иногда явно
вторичные по отношению к CI); в статьях второй выборки преобладают
общерусские (опять-таки близкие к CI). Если годовые статьи обеих
выборок соединить, то получается текст, очень сходный с HIV (но в
ряде случаев явно первичный по отношению к ней). Несомненно, что
НК на всем протяжении восходит к Новгородско-Софийскому своду
(как и H1V, она не следует С1, а отражает общий с нею источник);131
вместе с тем она дополнена рядом новгородских известий. Как объяснить
ее структуру? НК дошла до нас в единственном списке (ГПБ, F.IV.603),
и А. А. Шахматов предполагал, что перед нами просто неудачный опыт
работы: новгородский летописец сперва попытался сделать из «обык-
новенного летописного свода», близкого к H1V, выборку новгородских
известий до 6919 г., но выборка эта «благодаря известной ме-
ханичности» оказалась неудачной, и после окончания первой выборки
переписчик восполнил по оригиналу все, что пропустил прежде.132 Воз-
можно и другое объяснение структуры НК. Летописание XV в. знает
памятники, в которых текст расположен не в едином хронологическом
порядке, а в виде двух выборок: сперва помещены наиболее важные
для составителя рассказы, а затем основной текст, начиная с древ-
нейших времен. Именно так построен, например, текст великокняже-
ского свода в ВП. Не исключено, что составитель НК также сознательно
разделил текст своего протографа на две части: сперва поместил те
разделы, которые содержали наиболее важные для него известия из
новгородской истории, а затем — все остальные. Ясно, во всяком случае,
что обе выборки неразрывно связаны друг с другом — в ряде случаев
их известия без соединения с текстом другой выборки совершенно бес-
смысленны. Они восходят к единому летописному тексту.133
Текст НК (второй выборки) обрывается на 6936 (1428) годе. С этого
же примерно года начинают обнаруживаться некоторые расхождения
между первой (Новороссийский и Голицынский списки) и второй
редакцией H1V. Не означает ли это, что первоначальная новгородская
версия Новгородско-Софийского свода была составлена около 1428 г.?
Едва ли это так. Общий текст Новороссийского и Голицы некого списков
М1СГ011И(’И ИКРПОИ ПОЛОВИНЫ XV Bl'KA
113
доходит не до 6936» а до 6945 (1437) г. Окончание НК под 6936 г. — это
именно обрыв текста (на середине фразы: «а то серебро браша...»); в
обеих редакциях H1V совпадения не оканчиваются на 6936 г.: первые
слова 6937 г. также совпадают. Именно поэтому А. А. Шахматов, сопо-
ставлявший эти тексты, пришел к заключению, что «ввиду отсутствия
прямых указаний на существование редакции, доведенной до 1428 г.,
мы будем рассматривать только две засвидетельствованные списками
редакции: первую, доходящую до 1437 г., и вторую, доходящую до
1447 г.».134
Первая редакция HIV, доведенная до 1437 г. и составленная при
великокняжеском наместнике Григории Васильевиче Заболотском, до-
шла до нас (ее копией был Новороссийский список HIV). И этот именно
текст дает веское основание для определения даты, ранее которой
(terminus ante quem) был составлен Новгородско-Софийский свод. Если
в конце 30-х гг. существовала первая редакция HIV, то, значит, ее про-
тограф, Новгородско-Софийский свод, уже существовал к этому вре-
мени. Именно наблюдения над Новороссийским списком, сохранившим
запись, связанную с владельцем или заказчиком HIV, дают основания
отказаться от датировки Новгородско-Софийского свода 1448 годом,
предложенной Шахматовым и прежде разделявшейся автором этой
книги.135
Новгородско-Софийский свод был составлен до 1437 г. — когда и как?
Очень важное значение для понимания судьбы этого свода имеет сопо-
ставление его с другим памятником летописания первой половины
XV в. — HI младшего извода. Наиболее надежное основание для
датировки этой летописи дает ее Комиссионный список, заканчива-
ющийся 1446 г., — в остальных списках текст обрывается, и из него
нельзя извлечь датирующих данных. Соотношения между HI младшего
извода и HIV оказываются сложными. Несомненно, что какой-то текст
HI в редакции, доведенной до начала XV в., был источником Новгород-
ско-Софийского свода, но дошедшая до нас HI младшего извода в свою
очередь уже испытала влияние Новгородско-Софийского свода. Из Нов-
городско-Софийского свода, как отмечал Шахматов, в HI младшего
извода попали жития Александра Невского и Михаила Черниговского,
повесть о Куликовской битве.135 Известия о событиях феодальной вой-
ны, содержащиеся в HI младшего извода, как мы уже видели, имеют
черты относительно позднего происхождения и, возможно, вторичны по
отношению к тексту HIV первой редакции. Но именно взаимоотношения
CI—HIV с HI младшего извода помогают понять историю возникновения
Новгородско-Софийского свода.
Выше уже объяснялось, почему общий протограф CI и HIV, Новго-
родско-Софийский свод, не может считаться новгородской летописью, —
это явно общерусский свод. Но общерусский, по всей видимости,
митрополичий свод, дошедший в CI и HIV, был тесно связан с Новгоро-
дом — об этом свидетельствует уже обилие в нем новгородских известий.
В статье о HI Б. М. Клосс недавно высказал мысль, что в HI младшего
извода были «включены материалы, использованные в создавшемся в
это время в Новгороде митрополичьем своде (Новгородско-Софийском
своде, по терминологии А. А. Шахматова)».137 Эту беглую мысль следу-
ет, по нашему мнению, развить и конкретизировать.
Составление митрополичьего свода в Новгороде могло быть осущест-
влено» естественно, в то время, когда в Москве не было митрополита.
Такое время наступило после смерти Фотия в 1431 г. В 6941 (1433) г. в
Царьграде был наречен митрополитом «на Русскую землю» смоленский
114 БОРЬБА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО В ТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
епископ Герасим, приехавший осенью на Русь, но не отправившийся в
Москву, «зане князи руския воюются и секутся о княжении великом на
Русской земли», как отметил псковский летописец.138 Весной 6942
(1434) г., согласно HIV, «к митрофолиту Герасиму на Смоленске»
поехал ставиться «на владычьство» новгородский архиепископ
Евфимий 11.
Митрополия продолжала существовать — но она существовала вне
Москвы. Мы традиционно связываем представление о митрополии с
представлением о митрополите — и именно о митрополите, пребываю-
щем в Москве. Но митрополия — это обширное учреждение, не прек-
ратившее свою деятельность со смертью Фотия в 1431 г. Среди до-
шедших до нас документов митрополичьего архива, естественно, сох-
ранилось лишь немного грамот, относящихся ко времени после Фотия и
до вступления на престол Ионы в 1448 г. (их всего две);139 после 1448 г.
они редко переписывались. Но существование всего обширного
митрополичьего двора с митрополичьими боярами, наместниками, воло-
стелями, дворецкими, судьями, тиунами, приказнцками, дьяками, подь-
ячими с несомненностью подтверждается и грамотами Фотия, и грамо-
тами Ионы.140 Двор этот, конечно, существовал и действовал после
Фотия и до Ионы. Так, «Ананья диак митрополич» был «послухом» в
грамоте Фотия 1419 г., и в той же роли он выступал при «нареченном в
святейшую митрополию» Ионе в 1448 г.141 «Митрополичь диак Карло»
упоминается в меновных грамотах Ионы 1456, 1458 гг., в его же грамоте
польскому королю Казимиру 1458 г. и в подтвержденной Ионой устав-
ной грамоте Киприана, и тот же «Василий дьяк, прозвищем Карло»,
упоминается в Ермолинской летописи под 6949 (1441) г.142 как
обличитель «безумия» вернувшегося из Флоренции митрополита Исидо-
ра. «Обличал» Карло Исидора или нет, мы не знаем, но ясно, что он был
вполне реальной фигурой (тому свидетельство грамоты 50-х гг.) и
служил митрополичьим дьяком в период между 1431 и 1448 гг.
Митрополичий двор в 1431 —1448 гг. не мог все время находиться в
Москве, где «воевались и секлись» князья, ему приходилось действовать
где-то вне ее, и наиболее благоприятным местом, естественно, мог быть
Новгород, с которым был связан Герасим Смоленский и где во время свое-
го первого приезда на Русь (1437 г.) провел значительную часть времени
митрополит Исидор. Именно здесь, вероятнее всего, мог быть составлен
общерусский митрополичий свод, осуждавший вражду между князьями и
отстаивавший идею независимости и единства Руси в сочетании с
признанием прав отдельных земель, и в первую очередь — Новгорода.
Определить время составления этого свода мы можем лишь предпо-
ложительно. Если первоначальный замысел такой русской летописи и
подготовка к работе над ним могли относиться еще ко времени Фотия,
то составлялся свод, очевидно, уже в Новгороде, в тот период, когда
центр митрополии находился вне Москвы, вероятнее всего—при Ге-
расиме Смоленском (1433—1435). Заметим, что среди источников Нов-
городско-Софийского свода могут быть обнаружены и источники смо-
ленские. Заметны они особенно сильно в Повести о Липице, ярко харак-
теризующей общие тенденции свода. Краткий рассказ HI о битве 1216 г.
новгородцев с суздальцами был, как мы знаем, в Новгородско-
Софийском своде значительно расширен и в центре его поставлена фигу-
ра Мстислава Удалого, князя, принадлежавшего к смоленскому роду
Ростислав и чей. В рассказ был вставлен ряд подробностей об участии в
битве «смольнян», о тяготах, понесенных ими во время похода. При этом
особое ударение делалось именно на заслугах смоленских князей —
НГТОНИСИ первой ПОЛОВИНЫ XV HI.КА
115
Ростиславичсй. )ти князья несколько раз именовались в Повести
«нашими князьями» и прославлялись: «Ростиславля племени да князи
мудри суть и рядни... Князи же милостивы, племя Ростиславле, и до
крестьян добри...» Известия, связанные со Смоленском и смоленскими
Ростиславичами, в Новгородско-Софийском своде читаются и под
6732 (1224) г., и под 6738 (1230) г., и под другими годами.143 Смоленск
не был уже в то время столицей самостоятельного княжества (он был
присоединен в 1404 г. к Литовскому государству), но местные традиции
(и, вероятно, местные летописи) там продолжали существовать.
Конечно, для окончательного решения вопроса о происхождении Нов-
городско-Софийского свода требуются еще дальнейшие исследования.144
Необходимо тщательно изучить ряд памятников новгородского
летописания. Очень важно также привлечение одной из Белорусско-
Литовских летописей — Белорусской I летописи (Супрасльский и
Никифоровский списки). Примеры, которыми А. А. Шахматов пытался
доказать связь Новгородско-Софийского свода с митрополитом
Фотием,145 не подтверждаются проверкой: рассказ о прибытии Фотия в
Москву под 6918 (1410) г. ио селе, завещанном ему Владимиром Серпу-
ховским, читается в Никоновской летописи (из какого-то особого, посвя-
щенного Фотию источника) и отсутствует в CI и HIV; отсутствует в них и
рассказ о нашествии Талыча в 6918 (1410) г., впервые появившийся в
великокняжеском летописании и расширенный в Никоновской
известиями о Фотии; известие 6920 (1412) г. о поездке новгородского вла-
дыки к Фотию — новгородское; в CI его нет; вновь к Никоновской вос-
ходит рассказ 6922 (1414) г. о том, как на Фотия восстали «неблази чело-
веци», и т. д.146 Связь с Фотием обнаруживается не в Новгородско-
Софийском своде, а в тех фрагментах общерусского летописания, которые
содержатся в Белорусской I летописи наряду с отрывками из HIV и CI. Под
6918 (1410), 6919 (1411), 6924 (1416), 6926 (1418), 6928 (1420),
6929 (1421), 6933 (1425), 6934 (1426), 6935 (1427) гг. в этой летописи
действительно читается сплошная цепь известий о Фотии и церковных де-
лах.147 Но любопытно, что оригинальные разделы Белорусской I, не вос-
ходящие к HIV и CI, как раз совершенно не обнаруживают черт влияния
Новгородско-Софийского свода. Видимо, при Фотии действительно
велись погодные записи для какого-то будущего свода, и часть из них ока-
залась в руках компилятора, составившего около 1446 г. местную церков-
ную летопись, использованную затем составителем Белорусской I
летописи. Но обширный свод конца 30-х гг., созданный за пределами
Литовской Руси (т. е. Новгородско-Софийский свод с рассказами о борьбе
с Ордой, о Куликовской битве и т. д.), до западно-русского летописца в
1446 г. еще не дошел; фрагменты HIV и CI были включены в Белорус-
скую I летопись позднее.
Дальнейшая судьба Новгородско-Софийского свода была весьма слож-
ной и значительной. В старшую редакцию CI он был включен без особых
изменений, но доходил лишь до 6926 (1418) г. В младшей редакции С1 —
продолжен записями до 1448 г., а затем и подвергнут некоторой, хотя и не
очень последовательной, обработке. Статья 6677 (1169) г. о чуде Зна-
мения была заменена статьей из Лаврентьевской—Тр. противоположного
направления; к статье 6678 (1170) г. было сделано неожиданно грубое
анти нов городе к ос добавление: «таков бо бе обычяй блядиным детем».148 В
рассказе о столкновении новгородцев с Александром Невским в
6763 (1255) г. замысел «вящих» новгородцев против «меньших»,
отстаивавших «правду новгородскую», был охарактеризован, в отличие от
('I старшей редакции, не как «сонет зол», а как «совет благ».149 Но добавки
116 1>ОРЫ>Л ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
эти имели случайный и крайне непоследовательный характер: все осталь-
ные известия об изгнаниях и приглашениях князей и о незыблемости нов-
городского «наряда» сохранились.
Сложное и многостороннее влияние оказал Новгородско-Софийский
свод на новгородское летописание, породив НК, где фонд новгородских
известий был пополнен, и HIV первой редакции (1437 г.), где он был
еще значительно расширен (добавлены, в частности, сведения из семей-
ного летописчика Матфея Михайлова), а в 1448 г.—HIV второй
редакции. Но при этом, как отметил Приселков, в летописании продол-
жали отражаться «два политических течения умиравшего Новгорода» —
традиция, опиравшаяся на HI прежнего, сугубо местного состава и лишь
пополнявшая его отдельными статьями из общерусского свода (жития
Александра Невского и Михаила Черниговского, рассказы о Куликов-
ской битве), и традиция Новгородско-Софийского свода.150
Но и в Новгороде и в Московском великом княжестве Новгородско-
Софийский свод, при всех внесенных в него изменениях, сыграл важ-
нейшую роль основы всего последующего летописания. Его роль сопо-
ставима с ролью Повести временных лет в русском летописании после
XII в., и анонимный составитель Новгородско-Софийского свода с пол-
ным правом может считаться своеобразным «Нестором XV века».151
Тенденции этого «Нестора XV века» помогают многое понять в
истории русской общественной мысли. В научной литературе выска-
зывалось мнение, что «договорное сознание», основанное на взаимных
обязательствах между представителями феодального общества, харак-
терно для Западной Европы, где «договор, скрепляющий его ритуал ...
получают ценностный авторитет», на Руси же «договор воспринимался
как дело чисто человеческое» и «система взаимных обязательств меж^у
верховной властью и феодалами» получила «отрицательную» оценку. 2
Новгородско-Софийский свод (с его настойчивым подчеркиванием «пра-
ва» в отношениях между князем и русскими землями) показывает,
что такая оценка разделялась на Руси не всеми и не везде. Вместе с
тем, широко развернутая в своде идея национального единства и борьбы
за независимость позволяет понять, как и когда было поднято в XV в.
«знамя Дмитрия Донского». Все рассказы о Дмитрии Донском, о
Куликовской битве и о предшествующих ей восстаниях против хана
восходят в летописях второй половины XV и XVI в. к Новгородско-
Софийскому своду; традиционные представления об этих событиях (в
частности, о роли Сергия Радонежского в войне с Мамаем) имели
источником именно «Нестора XV века».
Ни Василий II, ни его противники не были сознательными носите-
лями идеи единства Руси. Идея эта была выдвинута безымянными
книжниками, вынужденными во время московского «нестроения»
покинуть Москву и вести летописную работу вне ее. В этом отношении
судьба Новгородского-Софийского свода была аналогична судьбе свода,
отразившегося в Симеоновской летописи и в Рогожском летописце.
Протограф Рог.—Сим. — независимо от того, был ли он создан в
10-х гг. XV в. или позже, одновременно с Новгородско-Софийским сво-
дом, — сыграл иную роль в истории летописания. Это тоже был свод,
соединивший разные традиции — московскую и тверскую, но масштабы
работы его составителей были несравненно более скромными: он был
основан на общерусском своде, близком к Тр., и лишь дополнил его в
последней части. «Нестор XV века» пошел значительно дальше. Он не
только осуждал лавирование между Ордой и Литвой, но осмыслил уроки
борьбы с ханом в XIV в. (восстания, Куликовская битва, нашествие Тох-
ПРИМЕЧАНИЯ
117
гамыша) и указал на конкретные, хотя и не осуществившиеся впос-
ледствии, пути осуществления единства с помощью договорных отно-
шений («наряда») между русскими землями.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Карамзин. История. Т. 5. С. 150, 161, 183, 194, 198, 202, 212.
2 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб., [б. г.]. Кн. 2, т. 6—9.
(Далее: Соловьев. История. Кн. 2) Стб. 1051—1052, 1057, 1059, 1066. (Изд. «Обществ,
польза»).
3 Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1904—1906. Ч. 2. С. 53, 57.
4 Черепнин. Образование. С. 743, 748, 763.
5 Зимин А. А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М., 1991.
6 Известия CI младшей редакции о событиях 1425—1453 гг. см.: ПСРЛ. СПб., 1851.
Г. 5. С. 263—271 (далее все ссылки на конкретные известия в CI и других летописях см. в
। с кете под годами от С. М.). Бальзеровский список CI — Архив ЛОИИ, колл. 11, № 23.
7 Новгородская I летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 412—427;
ПСРЛ. Л., 1925. Т. 4, ч. 1. С. 427—444. Неизданная НК — ГПБ, F.IV.603. Новгородская
Хронографическая летопись как отдельный памятник издана только до 6860 (1352) г.
(ПСРЛ. Пг., 1917. Т. 4, ч. 2, вып. 1); дальнейший текст летописи опубликован только в
разночтениях и приложениях Б и В в старом издании HIV (ПСРЛ. СПб., 1848. С. 109—126,
138—145, 146—165).
s ПСРЛ. СПб., 1889. Т. 16. Стб. 172—193.
9 Ср.:Лурье Я. С.: 1) Новгородская Карамзинская летопись//ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 29.
(’. 207—213; 2) Летописи. С. 81—82.
10 В HIV 2-й редакции оба известия помещены под 6940 г.; в ЛА о построении церкви
Апостолов — под 6940 г., а о приезде Юрия Семеновича — под 6941 г.
11 ПСРЛ. Т. 4,ч. 1.С. 453. Ср.: БАН, Собр. тек. пост., № 1107, л. 337 об. (с. 674).
12 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 93. С. 149.
13 ЛихачевН. П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. С. 105—106; АСЭИ. М., 1952.
Г. I. №262, С. 190. Ср.: АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 15, с. 31.
14 АФЗиХ. М., 1951. Ч. 1. № 103, с. 99; АСЭИ. Т. 1. № 288, с. 206; № 423, с. 311;
№ 455, с. 341; № 523, с. 396; М., 1958. Т. II. № 385, с. 385; № 385а, с. 386.
15 Шахматов склонен был объяснять повторение летописной статьи 6940 (1432) г. тем,
что протограф Комиссионного списка был составлен в 1432— 1433 гг. {Шахматов А. А.
Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.; Л., 1938. С. 174; ср. С. 165; далее:
Шахматов. Обозрение). Но дублирование это может объясняться и редакционной работой
сводчика 1446 г., стремившегося совместить две версии событий 1432 г.
16 Шахматов объяснял отсутствие имени Шемяки в перечне князей в Комиссионном
списке (Новгородская первая летопись... С. 465) тем, что текст списка был составлен в
1453—1462 гг. — после смерти Шемяки, хотя отмечал, что он мог быть написан и до 1446 г.
(Шахматов. Обозрение. С. 171). Более вероятной представляется эта последняя дата, тем
более что следующие статьи того же перечня заканчиваются Василием Дмитриевичем с
сыновьями или даже Дмитрием Донским (Новгородская первая летопись... С. 466—467).
17 ПСРЛ. СПб., 1907. Т. 17. Стб. 59—70; М., 1980. Т. 35. С. 56—61.
18 Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 39—51; М., 1955. Вып. 2. С. 126—140;
ср.: Вып. 2. С. 41—49.
19 ПЛДР. Вторая пол. XV в. М., 1982. С. 312—332. Об авторстве «Слова» см.: Philipp W.
Г’1п Anonymus der Tverer Publizistik im 15. Jahrhundert // Forschungen zur osteuropaischen
(ieschichte. 1983. Bd 33. S. 239—246; Poliakov F., Vodoff V. Un auteur tverien du XVе siecle et
M'N sources // Revue des etudes slaves. Paris, 1992. T. 64. P. 413—431.
20 ПСРЛ. СПб., 1863. T. 15. Стб. 489—495. Ср.: Насонов А. Н.: 1) Летописные
нпмятники Тверского княжества // Изв. АН. Сер. VII. Отд. гуманит. наук. Л., 1930. № 9.
(’ 739—751,771—772; 2) О тверском летописном материале в рукописях XVII в. // АЕ за
1957 г. М., 1958. С. 32; Лурье. Летописи. С. 55.
21 Приселков. История. С. 172.
22 ПСРЛ. М.; Л., 1959. Т. 26. С. 183—213; М.; Л., 1962. Т. 27. С. 100—118.
23 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С 241 242, 248—273; СПб., 1913. Т. 18. С. 162, 171 —
/08; М.; Л., 1963. Г. 28. С. 96—112, 262 - 280; известия, сходные с московскими великокня-
жескими сводами, начинаются в этой летописной компиляции («Летописце от 72-х язык»)
юлько с 6925 6933 и , известия 6950 6952 it. опущены (в У кировском виде иод 6951 г.
HuibKO «Мустофл 1ю6ш на Рязани»)
118 БОРЬКА ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
24 В Моск, нет, в отличие от Нкр—ВП (и Воскресенской), известия 6953 (1445) г. о том,
что воевода Алексей Игнатьевич подошел к великому князю «из Володимеря» (ПСРЛ. Т. 25.
С. 262; ср.: ГПБ, Эрм. 4166, с. 654; нет и в Сим. — ПСРЛ. Т. 18. С. 262).
25 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 144—145, 146—155 (под 6948 г. ср. в Ерм. рассказ о
прорицании при рождении Ивана III, аналогичный рассказу о Василии II) ; Т. 27. С. 268—
274, 342—348; Л., 1982. Т. 37. С. 40—45, 84—89; Летописный свод XV в. // Материалы по
истории СССР. М., 1955. Т. 2. С. 308—311. Ср.: Лурье. Летописи. С. 201—209.
26 Ср.: ПЛДР. Вторая пол. XV в. М., 1982. С. 643.
27 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 177, 182—184.
28 ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6. С. 140, 143—180; СПб., 1910. Т. 20, ч. 1. С. 230, 232—262.
29 Известие об измене Григория Протасьева во время этого сражения отсутствует в Ерм.
и СС, но упоминание в Ерм. под 6946 г. о наказании Протасьева дает основание предпола-
гать, что и известие Уст., Соф. II и Льв. об этом восходит к Кирилло-Белозерскому своду (ср.:
ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 644).
30 Под 6956 (1448) г. в Льв. упоминается, что умерший князь Василий Юрьевич (Ко-
сой) «положен бысть в церкви Архангела Михаила на площади», — это известие, очевидно,
восходит к группе известий свода 1518 г. о захоронениях в Архангельском соборе (ср.: Лурье.
Летописи. С. 234).
31 ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 87—88, 95—144.
32 ПСРЛ. СПб., 1897 (фототип. изд. — М., 1965). Т. 11. С. 225—226, 235; СПб., 1901.
Т. 12. С. 1—77, 109.
33 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21, ч. 2. С. 457—471,510.
34 ДиДГ. М.;Л., 1950. № 12,20,21,22.
35 Соловьев. История. Кн. 2. С. 1051 —1052; Ключевский В. О. Курс русской истории.
Ч. 1. С. 411; Ч. 2. С. 52—53; Пресняков. Образование. С. 384—385.
36 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. М.; Л., 1948. Ч. 1. С. 60—
62.
37 См. выше. С. 39.
35 ДиДГ. С. 63—67, № 24.
39 Там же. С. 462.
40 См. выше. С. 81.
41 Ср.: Лурье Я. С. Вопрос о великокняжеском титуле в начале феодальной войны
XV в.// Россия на путях централизации. М., 1982. С. 147—152.
42 Пресняков. Образование. С. 387.
43 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 104—105. Ср.: NitscheP.
Grossfiirst und Thronfolger. Koln; Wien, 1972. S. 49—51. (Kolner historische Abhandlungen.
Bd 21); Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 46.
44 Приселков. История. С. 168—169.
45 ПСРЛ. Т. 15. Ч. 1. Стб. 57 и 59; Т. 18. С. 95 и 97; Приселков. Тр. С. 368 и 371. Ср.:
Кучкин В. А. «Свой дядя» завещания Симеона Гордого //История СССР. 1988. № 4. С. 157.
46 Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1977 г. М., 1977. С. 7—11.
47 Вероятно, на основании Ник. сообщал об этом столкновении Карамзин (Карамзин.
История. Т. 5. С. 183), но непонятно, из какого источника взято им упоминание о том, что
Дмитрий подступил к Москве, «собрав несколько тысяч бродяг».
4® ДиДГ. № 38. Ср.: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 125—128;
Зимин А. А. О хронологии духовных и договорных грамот XIV—XV вв. // Проблемы
источниковедения. М., 1958. Т. 6. С. 303—304; AlefG. The Battle of Suzdal in 1445: An Episode
in the Muscovite War of Succession // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. 1978. Bd 25.
S. 19. Anm. 37. О московско-суздальских отношениях в те годы см. § 5.3.
49 Лурье Я. С. Двуименные монеты Василия II и двоевластие в Москве // Средневеко-
вая Русь. М., 1976. С. 84—88.
5" ° Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 105—106.
51 Черепнин. Образование. С. 787—788; AlefG. The Battle of Suzdal in 1445. S. 19;
Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 106—107; Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси. Но-
восибирск, 1991. С. 31. Л. В. Черепнин ссылался в этом случае на явно позднее известие Льв.,
которое «прямо говорит» о желании Шемяки, «чтобы великому князю убиту быти».
52 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 443; Т. 16. Стб. 189.
53 ПСРЛ. Т. 26. С. 202.
54 ПСРЛ. Т. 26. С. 204—205; Т. 27. С. 112—113.
55 РФА. М., 1986. Вып. 1. С. 104—105, № 19.
56 Nitsche Р. Grossfiirst und Thronfolger. S. 48, 56—57.
57 Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 200—201.
5S Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.; Л.,
1950. № 36. С. 104 (далее: ДиДГ).
59 Карамзин. История. Т. 5, примеч. 338. Ср. Черепнин. Образование. С. 800—801;
Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 157—158. В известных нам хронографах слова о *П1е-
мякином суде» отсутствуют; определить хронограф, упомянутый Карамзиным, нс удалось и
последним издателям «Истории» (М., 1993. Т. 5. С. 420, примем. 189).
ПРИМЕЧАНИЯ
119
f ,n Зимин Л .1 Вп i иль на распу i ы*. С. 68, 195.
h l Карамзин Hi горня 1.5. C. 170—172, 181 —182,204.
f ,; Соловьев. История. Кн. 2. Стб. 1259—1261.
Макарий. История русской церкви. СПб., 1899—1879. Г. 4, кн. 1. С. 104—106; Т. 5,
кн 2. С. 366; Т. 6, кн. 1. С. 8—22; Т. 9. С. 37—39; Голубинский Е. Е. История русской
церкви. М., 1900. Т. 2, ч. 1. С. 414—458.
64 Ziegler A. Die Union des Konzils von Florenz in der russischen Kirche. Wurzburg, 1939.
65 Павлов А. С. Теория восточного папизма в новейшей русской литературе канониче-
ской) права// Православное обозрение. 1879. Декабрь. С. 759—765; DenissoffЕ. Aux
origines de 1’Eglise russe autocephale // Revue des etudes slaves. Paris, 1947. T. 23. P. 71—73;
Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Париж, 1959. Т. 1. С. 348—358, 360—
363; AlefG. The Council of Florence // Slavic Review. Oct. 196*}. Vol. 20. № 3. P. 390—407;
Казакова H. А. Известия летописей и хронографов о начале автокефалии русской церкви //
ВИД. Л., 1983. Т. 15. С. 92—102; Белякова Е. В. К истории учреждения автокефалии рус-
ской церкви // Россия на путях централизации. С. 152—159; Зимин А. А. Витязь на рас-
путье. С. 84—85.
66 ПСРЛ. Т. 5. С. 264—269.
67 Новгородская первая летопись... С. 417, 419, 421—422; ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 434,
436—437.
68 Псковские летописи. Вып. 1. С. 40—46; Вып. 2. С. 43—47, 126—131, 133—135.
69 ПСРЛ. Т. 16. Стб. 179—183, 198.
70 ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 270—278; ср. С. 610.
71 ПСРЛ. Т. 15. Стб. 491,496.
72 ПСРЛ. Т. 26. С. 192, 194, 208, 361; Т. 27. С. 106—107, 115. Ср. БАН, 34.2.31,
л. 437 об.—438; Львовский филиал БАН УССР, ф. Ossolineum, № 2126, С. 457.
73 Казакова Н. А. Известия летописей и хронографов о начале автокефалии русской
церкви. С. 94.
74 ПСРЛ. Т. 26. С. 203; С. 111 —112.
75 ПСРЛ. М ; Л., 1963.Т. 28. С. 101—102, 110,268—269,277—278.
76 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 253—261,266—267, 270. Ср. рукопись ГПБ, Эрмитаж,
собр., № 4166, л. 317—327, 335 об.—336 об., 340. Ср. также: Лурье Я. С. Идеологическая
борьба в русской публицистике конца XV—начала XVI в. М.; Л., 1960. С. 368—370.
77 ПСРЛ. СПб, 1910. Т. 23. С. 149—150, 152, 154.
78 ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 271—273, 346—347; Т. 37. Л., 1982. С. 87.
79 Материалы по истории СССР. М., 1955. Т. 2. С. 309—310; ср. ПСРЛ. СПб., 1853.
Т. 6. С. 152; ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 20. С. 241.
80 ПСРЛ. Т. 37. С. 43, 44, 86—88.
81 ПСРЛ. Т. 24. С. 184—185.
82 ПСРЛ. Т. 8. С. 100—106, 108—109.
83 ПСРЛ.Т. 6. С. 151 — 169, 178; Т. 20. С. 241—242, 244—255, 261.
84 ПСРЛ. Т. 12. С. 23—61, 74. Ряд интересных наблюдений над текстом папской гра-
моты в СП, Льв. и Ник. сделал А. Данти (Древнерусский текст грамоты Флорентийского
собора 1439 г. Флоренция, 1971), но, к сожалению, был мало знаком с данными летописной
генеалогии и придерживался опровергнутого уже в конце XIX в. Н. П. Лихачевым и Шахма-
товым взгляда на Ник. и Льв. как на памятники XVII в., связанные с деятельностью Никона.
Отмеченные Данти отличия Льв. в тексте папской грамоты от СП и Ник. требуют, очевидно,
особого рассмотрения.
85 ПСРЛ. Т. 21, ч. 2. С. 505_512.
86 РИБ. СПб, 1880. Т. 6, ч. I. № 62 (стб. 525—536); ПСРЛ. Т. 6. С. 162—167; Т. 20.
С. 251—254.
87 ПСРЛ.Т. 6. С. 162, 167; Т. 20. С. 251,254.
88 Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М.,
1969. С. 325, 327—328.
89 Ziegler A. Die Union des Konzils von Florenz... S. 102—107.
90 РИБ. T. 6. № 71 (стб. 575—586); Русский феодальный архив XIV—первой трети
XVI в. М., 1986—1988. Вып. 1— 4. № 13, С. 88—91 (далее: РФА). А. И. Плигузов и Г. П. Се-
менченко, датировавшие эту грамоту временем между 1448 г. и началом 50-х гг. (РФА.
Вып. 1. С. 215—219; Вып. 2. С. 647; Вып. 4. С. 900—901), никак не объясняли умолчания в
ней о другом памятнике, который они также считали подлинным, — о грамоте патриарху,
помещенной в сборнике Ефросина, или к императору, согласно своду 1518 г. (РФА. Вып. 3.
С. 648). Нс останавливается на этом вопросе (как и на внутренних противоречиях в грамо-
ie), и II. В. Синицына, датирующая первую грамоту, вслед за Е. Голубинским, мартом—
сентябрем 1441 г. (Синицына Н. В. Автокефалия русской церкви и учреждение московского
патриархата (1448 1589 гг.) // I (еркопь, общество и государство в феодальной России. М.,
1990. С 128)
м| ГонуОнш кии /< И< гория русс кои церкви. Т. 2. С. 483, примем. 1; Карташев А. В.
Очерки по ш гории русской церкви С 358 361, Ziegler A. Die Union des Konzils von
Horen/. . S. 107
120 1>О1*Ы>Л ЗА BIUIHKOI'. КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV ВЕКА
92 Завещание Ионы содержится в шестилистной тетради (л. 149—154 об.), вплетен-
ной, очевидно, в сборник Q.I.1468; водяной знак — очень плохо различимая сфера типа:
Лихачев, № 1910, 1911 —1567 (ср.: Briquet, № 14008—1559 г., № 14013—1570 г.). За
помощь в установлении палеографических особенностей рукописи сердечно благодарю
В. М. Загребина.
93 РФА. Вып. 3. № 23, с. 649—654; ср. С. 644—645. А. И. Плигузов и Г. В. Семенчен-
ко уточнили предложенную нами датировку, указав, что в духовной упоминается сын
Василия II Андрей Меньшой, родившийся 8 августа 1452 г. (Там же. С. 646).
94 Там же. С. 647—648. Авторы, как и прежние исследователи, считают, что Иона в
1438 г. был избран на русскую митрополию, в 1434—1436 гг. ездил в Константинополь и что
в 1441 г. Василий II сносился по этому поводу с Константинополем, хотя признают, что
утверждение в грамотах 40-х гг., будто Иона не был поставлен митрополитом в 1436 г. «по
причине невинного опоздания... более напоминает хорошую мину при плохой игре». На этой
же точке зрения стоит и Н. В. Синицына (Синицына Н. В. Автокефалия русской церкви...
С. 126—127).
95 Там же. С. 649—650. В словарной статье об Ионе автор настоящей книги высказы-
вал мнение, что Иона «действительно претендовал на то, что он стал единственным законным
митрополитом после смерти Фотия (1430 г.)», ибо утверждал в завещании, что пробыл на
престоле 30 лет (см.: Словарь. Вып. 2 (вторая половина XIV—XVI в.). Л., 1988. Ч. 1.
С. 422—423). Но это недоразумение. В духовной сказано, что со времени поставления Ионы
в митрополиты до дня составления завещания «третье на десять лето течет» (С. 653). Это
означает, что к марту 6969 (1461) г. прошло тринадцать лет от поставления его в
митрополиты; следовательно, отсчет шел именно от декабря 6957 (1448) г., когда Иона был
официально избран митрополитом (1448+13~1461).
96 Это умолчание никак не объяснили ни А. И. Плигузов и Г. П. Семенченко (РФА.
Вып. 3. С. 646—648), ни Н. В. Синицына, не реализовавшая свое обещание изложить аргу-
менты против мнения А. Циглера и автора этих строк (см.: СиницынаН. В. Автокефалия
русской церкви... С. 128).
97 РИБ. Т. 6. № 61, стб. 521; РФА. Вып. 2. № 90, с. 282. А. И. Плигузов и Г. П. Семен-
ченко в подтверждение факта избрания Ионы в митрополиты в 1432 г. ссылаются еще на
духовную князя Василия Васильевича Галицкого 1443 г., явленную «владыце Ионе» (АСЭИ.
Т. 1. № 108, с. 87; ср.: РФА. Вып. 3. С. 647). Но «владыкой» можно было именовать Иону и
как рязанского епископа.
98 Псковские летописи. Вып. 1. С. 43; Вып. 2. С. 131.
99 Согласно новгородским летописям, Исидор приехал в Новгород «октября в 9», «а на
зиме» поехал в Псков; согласно псковским — приехал в Псков «на память святаго отца
Николы, в рождественское говение» (6 декабря) и пробыл 7 недель. В «Хождении на Фло-
рентийский собор» дата приезда в Новгород — «октября в 7 день»; даты прибытия в Псков и
пребывания там — те же, что и летописях, но этому противоречат слова «Хождения», что
Исидор «бысть же в Новегороде седмь дний» (ПЛДР. XIV—сер. XV в. М., 1981. С. 468—
470). Если Исидор прибыл в Новгород 7—9 октября, а в Псков — 6 декабря, то он провел в
Новгороде около двух месяцев, а в обеих землях — не менее трех.
100 Карамзин, История. Т. 5. С. 174—180, примеч. 297—300; Пирлинг П. Россия и
Папский престол. М., 1912. Кн. 1. С. 58—89; Рамм Б. Я. Папство и Русь в X—XV вв. М.; Л.,
1959. С. 226—137. К числу источников по истории собора, которым «можно поверить»,
Б. Я. Рамм причисляет не только рассказ Симеона Суздальца, но также и совершенно фан-
тастическое антиуниатское сочинение конца XVI в., где утверждалось, что патриарх на-
значил Исидора митрополитом по ходатайству римского папы, вопреки желанию Василия П
^01 ПЛДР. XIV — сер. XV в. С. 468—495; Acta Slavica Concilii Florentini. Narrationes e
Documenta / Ed. J. Krajcar, S. J. Roma, 1976. P. 3—46 (далее: Krajcar).
102 Попов А. Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинение
против латинян (XI—XV вв.). М., 1875. С. 399—406; Прокофьев Н. И. Русские хождение
XII—XV вв. // Литература древней Руси и XVIII в. М., 1970. С. 252—264. (Учен. зап. МГПР
им. Ленина. № 363).
103 Попов А. Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинение
против латинян. С. 344—359, 360—395; Повесть Симеона Суздальского об осьмом (фло
рентийском) соборе // Павлов А. С. Критические опыты по истории древнейшей греко
латинской полемики против латинян. СПб., 1878. С. 198—210 (далее: Павлов) ', Малинин В
Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901. Приложения. С. 89—
101,102— 114 (далее: Малинин); Krajcar. Р. 47— 121.
104 Лихачев Н. П. Инока Фомы Слово похвальное о благоверном великом князе Борис
Александровиче // ПДПиИ. СПб., 1908. Т. 168. С. XVIII; ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 270-
278.
105 Epistolae Pontificae ad concilium Florentium specta / Ed. Georgius Hoffman. Romac
1944, 1946. II. P. 68—79. Ср. Древнерусский текст грамоты Флорентийскою собора 143(,
Флоренция, 1971 (статья А. Данти). В списках грамоты, помещенных в русских сборника
И т.
11ГИМКЧЛ11ИЯ
121
XVI XVII нн. <1*1 II», 1I отд., 1572, л. 101; БЛ11, Устюжск., 10, л. 146 об.—150; ср.: Krajcar.
Р. 133 -135), подши I, Авраамия пропущена.
ПЛДР. Вторим ПОЛ. XV в. С. 484, 486; Krajcar. Р. 30, 33.
107 lourent V. l-es «Mdmolrcs» du Grand Eccl&iarque de I’Eglise de Constantinople
Sylvestrc-Syropoulos sur Ic concile de Florence (1438—1439). Paris, 1971. P. 500—501.
10Я Павлов. С. 206; Малинин. С. 97—110; Krajcar. Р. 67—68, 95—96.
109 Павлов. С. 102—103. Ф. И. Делекторский (Делекторский Ф. И. Критике-
библиографический обзор древнерусских сказаний о Флорентийской унии. СПб., 1895)
предполагал, что первоначальные записки Симеона велись по свежим впечатлениям, но «не
были изданы Симеоном в свет*, обработал он их в Новгороде, но не позднее 1458 г., когда
умер новгородский владыка Евфимий II (С. 11—15); в. 1461 —1462 гг. было составлено на
основе Повести Симеона «Слово... на латыню* (С. 16—17). Черепнин относил авторскую
работу Симеона к 1447—1448 гг. (Черепнин Л. В. К вопросу о русских источниках по
истории Флорентийской унии // Средние века. М., 1964. Т. 25. С. 178—179); эту датировку
приняли и Н. А. Казакова (Казакова Н. А. Западная Европа в русской письменности XV—
XVI вв. Л., 1980. С. 64) и Крайцар (Krajcar. Р. 49). Вторую версию Крайцар относит к
1448—1453 гг. (Р. 77), третью —к 1461-—1462 гг. (Р. 107).
110 Павлов. С. 199; Малинин. С. 90; Krajcar. Р. 53. Ср.: ПЛДР. XIV—сер. XV в. С. 470,
478; Попов А. Историко-литературный обзор... С. 340.
111 Эти аргументы в пользу датировки Повести 1447 г. высказывал Черепнин (Че-
репнин Л. В. К вопросу о русских источниках по истории Флорентийской унии. С. 179).
112 ДиДГ. № 37. С. 105—107; ср.: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—
XV вв. Ч. 1.С. 124—125.
113 Ср.: Фонкич Б. Л. Греческо-русские культурные связи в XV—XVII вв. М., 1977.
С. 12___15, 23.
114 Павлов. С. 199, 206—207; Малинин, С. 89, 97, 110; Krajcar. Р. 52, 68—69, 97.
115 ДиДГ. №46. С. 141.
116 РФА. Вып. 1. № 19. С. 103.
117 Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 207.
118 Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 191.
119 РИБ. Т. 6. № 64; РФА. Вып. 1. № 7.1 (нет оснований поэтому видеть в этой ссылке
па «повеление святого царя* указание на поездку Ионы в Константинополь; ср.: РФА.
Вып. 4 С. 899).
120 Шахматов. Обозрение. С. 133—160; Приселков. История. С. 142—164.
121 Лурье. Летописи. С. 67—121.
122 Текст НК первичен по отношению к HIV, но и НК—HIV и CI восходят к общему
протографу — Новгородско-Софийскому своду. CI, по-видимому, лучше передала структу-
ру протографа: здесь сохранился ряд общерусских статей, нет специфических новгородских
добавлений (ср.: Лурье Я. С. 1) Летописи. С. 81—83; 2) Еще раз о своде 1448 г. и Новгород-
ско-Карамзинской летописи // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 200, 214—215). Но из этого не
вытекает, как неточно изложил мою точку зрения Дж. Линд (Lind J. In the Workshop of a
Fifteenth Century Russian Editor: The Novgorod Karamzin Chronicle and the Making of the Fourth
Novgorod Chronicle // The Medieval Text: Editors and Critics. Odense, 1989. P. 81), что текст
I IK—HIV по своему характеру вторичен по отношению к CI: и в НК—HIV, и в CI содержится
ряд и первичных, и вторичных чтений.
Зимин А. А. Витязь на распутье. С. 137—138.
Ср.: Лурье. Летописи. С. 104-107.
Бобров А. Г. Из истории летописания первой половины XV в. // ТОДРЛ. СПб.,
123
124
125
1993. Т. 46. С. 6—11.
126 Шахматов. Обозрение. С. 354—355. Ср.: Приселков. История. С. 176.
127 См.: Лурье Я. С. О политических идеях общерусского свода 1448 г. // Festschrift fiir
F. von Lilienfeld. Erlangen, 1982. S. 135—152.
128 Ср.: Лурье Я. С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV—XVI вв. //
ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 98—103.
1 29 РИБ. Т. 6. № 33; ср. № 34, 41,42, 43, 55, 56.
130 Приселков. История. С. 162.
131 Ср.: Лурье Я. С.'. 1) Новгородская Карамзинская летопись // ТОДРЛ. Л., 1974.
Г 29. С. 207—213; 2) Еще раз о своде 1448 г. и Новгородской Карамзинской летописи //
ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 200—201, 208—214.
‘32 Шахматов. Обозрение. С. 193— 195.
133 Ср.: Лурье Я. С. Еще раз о своде 1448 г.... С. 201.
134 Шахматов. Обозрение. С. 184.
135 Шахматов. Обозрение. С. 164, 179. Ср.: Лурье. Летописи. С. 108—110, 116—120.
Заметим, кстати, что датировка 11овгородско-Софийского свода 30-ми гг. удачнее, чем его
in несение к 1448 г , согласуется с палеографическими особенностями по крайней мере двух
метписей, oipa nnminx »ioi свод, -- 111 по Комиссионному списку и Рогожского летописца,
начальная часи. Koiopoio (до 6796 г.) включат i займе топания из 111V (ср.: Лурье. Летописи.
( 88 90). Komih ( ИО1НН.1И t писок hmcci водяные знаки, да 1ируемые 1441 1451 гг. (Нов
122 ВОРЬБЛ ЗА ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРГИ XV ВЕКА
городская первая летопись... С. 7); Рогожский летописец— 1443—1452 гг. (ПСРЛ. Пг.,
1922. Т. 15, ч. l.C. V—VIII).
136 Шахматов. Обозрение. С. 163—164; Лурье. Летописи. С. 91—93. Текст повести о
Куликовской битве в HI младшего извода оказывается в некоторых случаях даже ближе к
источнику этой повести — краткому рассказу Троицкой (Симеоновской) летописи, чем
текст CI и HIV. Это может объясняться тем, что протограф HI младшей редакции создавался
во взаимодействии с составлявшимся тогда же в Новгороде текстом Новгородско-Софийско-
го свода (см. след, примеч.).
137 Клосс Б. М. Летопись Новгородская первая // Словарь. Вып. 1 (XI—первая пол.
XIV в.). Л., 1987. С. 246.
138 Псковские летописи. Вып. 1. С. 42; Вып. 2. С. 44 и 128.
139 АФЗиХ. М., 1951. Ч. 1. № 231, 232; ср. № 95.
140 АФЗиХ. Ч. 1. № 29, 41, 79, 95, 96, 115, 126, 133, 135, 145, 172, 201, 202, 211, 277.
141 АФЗиХ. Ч. 1. № 42, 95.
142 АФЗиХ. Ч. 1.№ 115, 126 и 201; РФА. Вып. 1. № 61; ПСРЛ. Т. 23. С. 150.
143 Лурье Я. С. Повесть о битве на Липице... С. 114—115; Fennell J. The Tatar Invasion
of 1223: Source Problems // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. 1980. Bd 27. S. 27—
28.
144 Отнесение Новгородско-Софийского свода к 30-м гг. XV в. (до 1437 г.) естественно
дает основание поставить вопрос, отразился ли как-нибудь в этом своде спор о Орде в 1432 г..
Мы уже отмечали, что Юрий, доказывая свои права «летописцы старыми списки», ссылался,
возможно, на известия летописей конца XIV—начала XV в. о переходе престола в 1354 г. от
Семена Гордого к его брату, несмотря на то, что у Семена оставались дети. Его противник ни
на какие летописи не ссылался, но если составитель свода работал во время или вскоре после
спора в Орде, то сюжет этот не мог его не интересовать. Любопытно в связи с этим отметить,
что указания Тр. и сходных летописей (см. выше. С. 88) о рождении у Семена сыновей
Даниила и Михаила в 1347 и 1349 гг. в CI отсутствуют (ПСРЛ. Т. 5. С. 226; ср.: ГПБ,
Q.IV.298, л. 413 об.; нет их в кратком тексте Нкр—ВП—ПСРЛ. Т. 26. С. 115; Т. 27. С. 65).
В HIV известие о рождении Даниила читается под 6856 (1348) г. (ПСРЛ. Т. 4, Ч. 1. С. 279);
в Московском своде, несмотря на его зависимость от CI и Нкр—ВП, это известие, уже
потерявшее, очевидно, свою актуальность, помещено (ПСРЛ. Т. 25. С. 177).
145 Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV и XV вв. // ЖМНП. 1900.
№9. С. 173—174.
146 ПСРЛ. Т. 11. С. 212—230.
147 ПСРЛ. Т, 17. Стб. 54—60; Т. 35. С. 54—55.
148 ПСРЛ. Т. 5. С. 164, примеч. «б».
149 Ср.: Лурье Я. С. О политических идеях общерусского свода 1448 г. С. 144.
150 Приселков. История. С. 150.
151 Ср.: Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Л., 1988. С. 30—37.
152 Лотман Ю. «Договор» и «вручение себя» как архетипные модели культуры //
Проблемы литературной типологии и исторической преемственности. Учен. зап. Тартус. гос.
ун-та. Тр. по рус. и слав, филол. 32. Тарту, 1981. С. 5—7.
Глава III
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
§ 10. ОТ ЯЖЕЛБИЦКОГО ДО КОРОСТЫНСКОГО МИРА
§ 10.1. Построения историков
В трудах историков война Василия П с Новгородом в 1456 г., за-
кончившаяся Яжелбицким миром, и поход Ивана III на Новгород в
1471 г., приведший к заключению мира на Коростыни, излагаются
обычно в разных разделах и главах.
Поход 1456 г. обычно связывается с победой над Шемякой и рас-
сматривается как возмездие новгородцам за их поведение в ходе борьбы
за великокняжеский престол, поход 1471 г. — как борьба с «литовской
партией» Марфы Борецкой.
Н. М. Карамзин повествовал о событиях 1456 г. в пятом томе «Ис-
тории», а о событиях 1471 г. — в шестом томе, целиком посвященном
времени его любимого героя — Ивана Ill.
«Усмирение Новгорода» в 1456 г. Карамзин связывал с тем, что,
«ободренный смертию опасного злодея» Шемяки, Василий II «начал дей-
ствовать гараздо смелее и решительнее в пользу единовластия» — «нов-
городцы давали убежище неприятелям Темного», «великий князь имел
и другие причины к неудовольствию». «Смирив Новгород», Василий
«предоставил сыну своему довершить легкое покорение оного».1
Главной причиной войны 1471 г. Карамзин считал сближение Нов-
города с польсют-литовским королем Казимиром: «Легкомысленный на-
род более нежеле когда-нибудь мечтал о прелестях свободы; хотел тес-
ного союза с Казимиром, и принял от него воеводу, князя Михаила
Олельковича...» После смерти новгородского архиепископа Ионы и
избрания его преемника Феофила «открылся мятеж, какого давно не бы-
ло в сей народной державе». Главную роль в событиях Карамзин отводил
Марфе Борецкой — исторической фигуре, которой он еще в 1803 г., до
написания «Истории», посвятил особую повесть — с вымышленными
персонажами, длиннейшими речами действующих лиц и сентименталь-
ными сценами.2 В «Истории» Карамзин писал о Марфе Борецкой: «Воп-
реки древним обыкновениям и правам славянским, которые удаляли
женский пол от всякого участия в делах гражданства, жена гордая, че-
столюбивая, вдова бывшего посадника Исаака Борецкого, мать двух сы-
новей уже взрослых, именем Марфа, предприняла решить судьбу оте-
чества. Хитрость, велеречие, знатность, богатство и роскошь доставили
ей способ действовать на правительство... Сия гордая жена хотела осво-
бодить Новгород от власти Иоанновой и, по уверению летописцев, выйти
замуж какого то вельможу литовского, чтобы вместе господствовать,
именем Казимн|ювым, над своим отечеством... В числе ревностных дру-
124
ПРИСОЕДИНИ!1ИЕ 11ОВГОРОДЛ
зей посадницы был монах Пимен, архиепископский ключник... Волнуе-
мый честолюбием и злобою, Пимен клеветал на избранного владыку Фе-
офила и на митрополита Филиппа, желал присоединения новгородской
епархии к Литве, и лаская себя мыслию получить сан архиепископа от
Григория Киевского, Исидорова ученика, помогал Марфе советом, коз-
нями, деньгами». В результате действия «страстей личных» Марфы и
Борецких «совершилось, чего издавна желали завоеватели литовские и
чем Новгород стращал иногда государей московских: он поддался
Казимиру добровольно и торжественно»; был заключен договор с коро-
лем. Следствием этого явились объявление Иваном войны и Шелонская
битва, после которой «вестник вручил Иоану договорную грамоту с
Казимиром, найденную на их обозе с другими бумагами, а также пред-
ставил ему человека, который писал оную». После этого московские вой-
ска опустошили новгородские «села до самой Нарвы»; сдался также нов-
городский город Демон. Иван III согласился вступить с новгородцами в
переговоры, но «явил пример строгости», повелев отрубить голову
Дмитрию Борецкому, Василию Селезневу и другим «знатнейшим
пленникам». Дав новгородцам «великое прощение», Иван взял с них
дань, обещал «править Новгородом согласно с древними уставами оного,
без всякого насилия», и «оставил в покое и саму Марфу Борецкую, и не
хотел упомянуть о ней в договоре, как бы из презрения к слабой жене».3
Ту же схему событий мы находим и у С.М.Соловьева. Если в ранней
работе (магистерской диссертации) «Об отношениях Новгорода к
великим князьям» С. Соловьев видел в столкновениях 1456 и 1471 гг.
последовательные этапы борьбы «между старою и новою Русью»,4 то в
«Истории» они описывались в разных томах (четвертом и пятом) и почти
не связывались между собой. Поход 1456 г. трактовался как «месть от
Москвы» за поддержку Шемяки; поход 1471 г. — как одно из основных
«следствий собирания Русской земли около Москвы». Как и Карамзин,
Соловьев именует противников Ивана III «литовской стороной», желав-
шей подчинения новгородской епархии киевскому митрополиту
Григорию. Во главе «литовской стороны» стояла Марфа Борецкая, имев-
шая «сильную власть над детьми по обычаю и личному характеру». Нов-
городцы ссылались прежде на «старину», но «теперь, замышляя поддан-
ство литовское, они теряли это преимущество, переходившее на сторону
великого князя...» Сразу после смерти архиепископа Ионы в Новгород
приехал Михаил Олелькович, «выпрошенный Новгородом у короля
Казимира» не для защиты города, а «для усиления себя, для угрозы Мо-
скве»; «говорят, что князь Михаил указывал Марфе жениха в одном из
панов литовских». «Наконец литовская сторона осилила: отправили пос-
ла с поминками и с челобитьем к королю...» Уговоры великого князя и
митрополита не подействовали; началась война, завершившаяся пора-
жением новгородцев на Шелони.5
Так же излагал историю московско-новгородских отношений в этот
период и И. Беляев. После 1456 г. «новгородцы не исполняли
Яжелбицкого договора, не платили великокняжеских пошлин,
удерживали за собою земли, по договору уступленные великому кня-
зю...», а после 1470 г., когда скончался «любимый в Новгороде и в Моск-
ве новгородский владыка Иона», «партия Марфы Борецкой и молодежи»,
не сумев провести своего кандидата в архиепископы, «постановила на-
реченного владыку Феофила послать на поставление в Киев к тамошне-
му митрополиту и принять в новгородские князья Казимира...» Послан-
ные Новгородом посадники, «как значится в дошедшей до нас договор-
ной грамоте, заключили с королем Казимиром договор». Иван III и
ДО MH'OCHilllCKOi О МИРА
125
после этого «думал еще уладить дело мирно», но «партия Борецких, всем
заправлявшая», не шла на переговоры. Следствием этого был военный
поход и поражение Новгорода.6
По этой же схеме строил изложение и Н. И. Костомаров, несмотря
на его симпатии к «севернорусским народоправствам». Упоминая войну
1456 г., Костомаров писал, что уже перед ней «Казимир предлагал нов-
городцам свою помощь; но в то время ненависть к московскому само-
властию не дошла еще до решимости искать покровительства у государя
латинской веры». Переходя затем ко времени Ивана III, Костомаров
указывал, что «недовольство Москвою обращало в Новгороде желание и
надежды к Литве», хотя «вести о попытках католиков распространить
папизм между православными» могли доходить до Новгорода. Как и его
предшественники, Костомаров считал, что «на челе партии, ненавидев-
шей московское самовластие», явилась Марфа Борецкая, хотя ее «наме-
рение выйти замуж за князя Михаила Олельковича и властвовать с ним
В Новгороде, под верховным покровительством короля Казимира», он
признает «басней», созданной «велеречивым московским повествовате-
лем», «потому что Марфа была уже не в таких летах, когда можно было
думать о замужестве». Далее Костомаров излагает события 1470—
1471 гг. по уже знакомой схеме: обращение к Казимиру о присылке
Михаила Олельковича, смерть архиепископа Ионы и избрание Фе-
офила, ужаснувшегося «мысли просить поставления от Григория», но «со
Страхом недоверия» склонившегося «на литовскую партию»; договор с
Казимиром; война и Шелонская битва.7
От этой схемы не отошел и А. Е. Пресняков, хотя он и считал, что
создание «в Новгороде крупного наместничества для православного маг-
ната» Михаила Олельковича «едва ли было в намерениях короля».8
Верность традиционной схемы впервые поставил под сомнение
польский историк Ф. Папэ. Он обратил внимание на то, что Михаил
Олслькович вряд ли мог прийти в Новгород по воле Казимира, так как
Отношения между ними были отнюдь не дружественными, и что договор
Новгорода с польско-литовским королем, сохранившийся в одном из
московских рукописных сборников, отсутствует в своде документов
Казимира — в Метрике Литовской. Папэ пришел к выводу, что договор
С Казимиром представлял собой лишь новгородский проект, не по-
лучивший утверждения короля.9
Внимательно изучил хронологию событий 1470—1471 гг.
К. В. Базилевич. Он отметил, что согласно «московской летописной
Записи» поездка новгородских послов Панфила Селифонтова и Кирилла
Иванова к Казимиру с челобитьем о присылке им князя предшествовала
приезду Михаила Олельковича, прибывшему в Новгород 8 нояб-
?я 1470 г., через три дня после кончины архиепископа Ионы, умершего
ноября. Но имена этих двух послов читаются в «докончательной гра-
моте» Новгорода с Казимиром. Между тем, в грамоте упоминается уже
новый владыка Феофил, поставленный в архиепископы после приезда
Михаила (15 ноября 1470 г.); следовательно, приезд Михаила не мог
быть результатом посольства Селифонтова и Иванова. Поэтому договор
С Казимиром Базилевич относил к апрелю—маю 1471 г., т. е. ко вре-
мени после отъезда Михаила из Новгорода 15 марта 1471 г.10
Хронологическую схему К. В. Базилевича принял в основном и
В. Н. Вернадский: он также считал, что переговоры с Казимиром, «за-
вершившиеся подписанием договорной грамоты», проходили после пре-
бывания Михаила в Новгороде. Но договор с Казимиром он рас-
сматривал как «важнейший документ», бывший «беспрецедентным ак-
126
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
том в истории Новгорода» и приведший к походу Ивана III летом
1571 года.11
В отличие от В. Н. Вернадского, Л. В. Черепнин не согласился с
мнением К. В. Базилевича, что «Михаил Олелькович был приглашен
новгородцами независимо от Казимира», хотя и не высказал каких-либо
конкретных возражений против аргументов своего предшественника.
«Тайное посольство» новгородцев к Казимиру, приглашение Михаила
Олельковича и «церковное подчинение Литве» Л. В. Черепнин рас-
сматривал как неразрывно > связанные между собою звенья единой
политики, направленной на «переход под власть Литвы».12
Ю. Г. Алексеев также считает «обращение к Казимиру и пригла-
шение Олельковича» результатом «деятельности литовской партии» —
«партии Борецких».13
Характеристика договора с Казимиром как неосуществленного про-
екта была принята А. А. Зиминым. А. А. Зимин предполагал, что дого-
вор был составлен около июня 1471 г., упоминая в связи с этим, что
договор «попал в руки Ивана III во время Шелонской битвы, когда он,
по сообщению летописи, найден был на поле боя “в кошевых вьюках”».14
Согласилась с определением договора как проекта А. Л. Хорошкевич,
отметившая также, что никакого единства действий между Олель-
ковичами (Михаилом и братом его Семеном) и Казимиром не сущест-
вовало.15
Однако ни историки XIX в., располагавшие довольно ограниченным
кругом летописных источников, ни их преемники, имевшие возмож-
ность ознакомиться с ранее не известными летописными сводами, вве-
денными в науку со времени А. А. Шахматова, не предпринимали
специального исследования летописей, повествующих о борьбе между
великим князем и Новгородом с конца 50-х до 70-х годов XV в. Такое
исследование может дать ответ на многие вопросы истории московско-
новгородских отношений.
§ 10.2. Показания летописей
§ 10.2.1. Современные летописные своды
Наиболее ранним из летописных памятников, рисующих взаимоотно-
шения между Новгородской республикой и великим князем после победы
над Шемякой, следует считать Летопись Авраамки (далее: ЛА), текст ко-
торой заканчивается 6977 (1469) г., и Псковскую 1-ю летопись (Тиха-
новский список) (§ 3.2.2.), доведенную до того же года. В обеих летописях
еще нет событий 1471 г., но предшествующие события отражены.
ЛА, как мы уже видели (см. выше, § 3.3.3.), близка ко второй
редакции HIV. Но на известии 6955 (1447) г. о том, что в борьбе между
собой Василий II и Дмитрий Шемяка «земли Руской остаток
истратиша», заканчивается основной, Фроловский, список HIV второй
редакции; дальнейшие известия в двух остальных списках этой
редакции, Строевском и Синодальном, довольно кратки (§ 3.3.2.).
Видимо, поэтому Шахматов рассматривал их не как третью редакцию
HIV, а как дополненный текст второй редакции.
С того же 6955 (1447) г. начинается и расхождение ЛА с кратким
продолжением основного текста HIV в Строевском и Синодальном
списках. В ЛА изложение событий 6955 (1447)—6977 (1469) гг.16 до-
вольно пространно; освещаются, в частности, новгородско-московские
отношения. Рассказ о походе Василия II на Новгород в 6964 (1456) г. (о
Щ1 KOI'IH I Illi K KOI О МИГА
127
котором в HIV вообще не упоминается) начинается с важного сооб-
щения, отсутствующею в других летописях, — о том, что великий князь
«поднял царевича Момотяка с татарьскою силою на Великый Новгород»;
противники Новгорода последовательно обозначаются как «московице и
татарове». Под 6966 (1458) г. ЛА сообщает о смерти архиепископа
Евфимия («мним же его свята»), а под 6967 (1459) г. о его преемнике —
новом новгородском владыке Ионе и в связи с этим впервые упоминает
поставившего его «всесвященного вселеньского митрополита» Иону, о
котором прежде ни одна новгородская летопись не говорила ни слова. В
6968 (1460) г. в Новгород, согласно ЛА, приехал великий князь, пок-
лонившийся «Новугороду отчине своей мужем волным» и гробу новго-
родского святого Варлаама Хутынского, от которого тогда же произошло
чудесное исцеление «постелника князя великого именем Григорий» (в
HIV о чуде содержится лишь кратчайшее упоминание, но перед этим
сообщено, что новгородцы при приезде великого князя «на стороже
жиша»). Под 6970 (1462) г. сообщается о приезде московских послов в
Новгород, связанном с какими-то «многими замышлениями» от «князя
великого Василия Васильевича», которыми «возмущахуся новгородци»,
а владыка Иона «не поеха к великому князю». В свою очередь Василий II
«нача... возмущатися от гнева на архиепископа Иону и на Великий Нов-
город, что к нему не поехал, а не помяну милости на согрешающих, зане
прозре, яко приходят дние его». «Гнев» Василия 11 на Новгород, таким
образом, прямо связывается с уже предустановленным концом его
жизни; упоминая о его смерти, ЛА рассказывает, что накануне кончины
великий князь жестоко расправился с «друголюбными советниками» за-
точенного им серпуховского князя. Под 6971 (1463) г. повествуется о
том, как владыка и другие новгородцы ездили к новому «князю велико-
му Ивану Васильевичи) всея Руси», но «о блазем миру не успеша ничто
же» (одновременно рассказывается о том, как против Новгорода высту-
пали псковичи, «мьнимая наша братьа»); в связи с этим конфликтом
новгородцы посылали послов «к королю в Литву» и к князьям-эмигран-
там. Отголоском этих столкновений служит, по-видимому, последняя
статья ЛА за 6977 (1469) г., начинающаяся словами: «Возмутившимся
хрестьаном о неправды в Великом Новгороде, написаша грамоту и крест
на ней человаша, и в ту же неправду внидоша...» Далее сообщается о
поездке архиепископа Ионы во Псков, во время которой он оставил
своим наместником ключника Пумина (Пимена) «на вся дела» и кото-
рая, очевидно, окончилась удачно, судя по словам летописца: «Благо-
дарим Бога в его путешествие... благославлен Бог, изволивший тако».
Псковская 1-я летопись (Тихановский список) содержит довольно
мало общерусских известий за тот же период до 6977 (1469) г. Никак
не мотивируется здесь поход Василия II в 6964 (1456) г. «на Великий
Новъгород на свою отчину», когда псковичи послали воевод на помощь
Новгороду, «древних времен не поминая, что псковичем новгородцы не
помогали». Впрочем, сразу же сообщается о том, как «владыка новго-
родский Еуфимей» вместе с новгородцами и псковичами бил челом
великому князю «за свою вину», и был заключен мир. Приезд Василия II
в Новгород в 6969 (1461) г. и дальнейшие взаимоотношения с Новгоро-
дом и Москвой освещались лишь в той мере, в какой они касались псков-
ских дел (помощь против немцев, уход наместника Александра Чар-
торийского, споры о назначении в Псков отдельного епископа).17 О про-
должении этих событий сообщали уже Псковская 2-я и 3-я летописи.
Следующие по времени за ЛА и Псковской 1-й летописью источники
о новгородски московских отношения х принадлежат московскому
128
11РИСОЕДИ1 IE11ИЕ 11ОВГОРОДЛ
летописанию и относятся ко времени после 1471 г. Первый из них —
великокняжеский свод начала 70-х гг., дошедший в Нкр—ВП (из тек-
стов, которые можно считать более ранней версией того же свода, Му-
зейный летописец доходит до 1452 г., а Летопись Лавровского — до
1469 г.). Другой источник — помещенное в дополнительной части CI
младшей редакции (Бальзеровский список) сочинение, озаглавленное:
«Словеса избранна от святых писаний о правде и смиренномудрии, еже
створи благочестия делатель благоверный великий князь Иван
Васильевич... даже и о гордости величавых мужей новгородских...» Если
считать, что в основе CI лежал митрополичий Новгородско-Софийский
свод, то «Словеса избранна» можно тоже считать памятником, связан-
ным с митрополией. Предшествующие «Словесам» краткие летописные
статьи упоминают (без подробностей) смерть Шемяки в 6961 (1453) г.
и поход Василия II 6964 (1456) г. «к Нову городу Великому ратью», ког-
да новгородцы «добита челом князю великому».18 Начиная с
6970 (1462) г. в CI следует перерыв в известиях и лишь после этого, под
6979 (1471) г. — «Словеса избранна».
В рассказе великокняжеского свода (Нкр—ВП) поход на Новгород в
6964 (1456) г. описан подробнее, чем в ЛА, Псковской 1-й летописи и
CI. Названы имена московских воевод Оболенского-Стриги и Федора Ба-
сенка (но ничего не говорится об участии татар), описывается битва под
Русой, когда воеводы великого князя стреляли по коням новгородцев и
вызывали этим панику. По условиям мира, заключенного по челобитью
архиепископа Евфимия, новгородцы уплачивали 10 тысяч рублей и обя-
зывались не держать у себя великокняжеских «лиходеев, изменников».
Под 6968 (1460) г. описывается поход Василия II «к Новугороду миром».
Рассказ о походе на Новгород предваряется в великокняжеском
летописании описанием под 6978 (1470) г. «страшных» и «удивления до-
стойных» знамений в городе, предвещавших «кровопролитие». Далее под
6979 (1471) г. помещена обширная повесть «О ноугородцех и о владыце
Феофиле» — развернутый рассказ о походе на Новгород, завершившемся
Шелонской битвой и Коростынским миром. Исходным моментом в
конфликте летописец считал смерть новгородского владыки Ионы и
избрание на его место жребием священноинока Феофила, намеревавше-
гося обратиться за утверждением к митрополиту Филиппу, когда «неко-
торый» из новгородцев, «посадничи дети Исаковы Борецкого с матерью
своею Марфою», поддержанные «худыми мужиками вечниками», вы-
ступили «за короля Польского и великого князя Литовского Казимира».
Сторонники Москвы, «посадници, и тысяцкие, и лутчие люди» упрекали
противников в том, что они хотят «за короля датися и архиепископа
поставити от его митрополита... Григорья, называющеся митрополитом
Руси, а ученик той Сидоров сущей, латыненин». «Злодеици», согласно
великокняжескому своду, «послаша к королю с поминки многими
Панфила Селифонтова да Кирила Иванова сына Макарьина», чтобы тот
«государю нашему Великому Новгороду и нам господин был»; «король
же... князя посла с ним Михаила Олелькова сына Киевского». Далее рас-
сказывается, как после бесполезных увещеваний великий князь, заявив:
«отчина моя, Великий Новгород, отступают от меня за короля, и
архиепископа своего ставити им у его митрополита Григория, латы-
нянина суще», — 23 мая пошел походом на Новгород, а 31 мая отправил
войска и на новгородскую Двинскую землю. 20 июня в поход отправился
сам Иван III, «а с ним царевичи Данияр и прочие вой». Уже во время
похода Даниил Холмский и другие воеводы «разпустиша ноя своя на
многия места жсщи и пленити, и в полон вести, и казнити без милости»,
ДО МИЧИ ТЫНСКОГО МИРА
129
пленникам «самим меж себя повелеша носы, губы, уши резати и отпу-
ска™ их к Новуюроду...» Далее следует подробное описание победы мо-
сковских войск на Шелони 14 июля, завоевания новгородской земли «по
реку Нерову», согласия Ивана III дать «опас» новгородцам для мирных
переговоров, казни в Русе 24 июля новгородских посадников Дмитрия
Борецкого, Василия Селезнева и других, войны на Двине, триумфаль-
ного вступления в Новгород и условий мира.19
«Словеса избранна»20 дают в принципе ту же схему событий 1471 г.
Уже начало этого рассказа явно указывает на его связь с митрополичьей
канцелярией: здесь почти дословно пересказывается грамота
митрополита Филиппа в Новгород, посланная в марте 1471 г. Как и
великокняжеский свод, «Словеса» начинают свое повествование со спора
о преемнике умершего новгородского владыки Ионы; в качестве со-
перника Феофила называется «Пумин, еже бысть стараго владыки
ключник» — тот самый, о котором ЛА упоминала под 1469 г. как о на-
местнике Ионы, правившем епархией во время поездки владыки в
Псков. В связи со спором о владыке говорится, что «новгородстии людие
юрдостию в себе разсверепевше... да сами взыскаша себе латынскаго
держателя государем». В отличие от великокняжеского свода «Словеса»
здесь не говорят о посольстве новгородцев к Казимиру, но они также
упоминают о приезде Михаила в Новгород от Казимира «прежде того».
Различаются и характеристики пролитовской партии в обоих расска-
зах. В великокняжеском своде ее представители именуются «посадничи
дети Исаковы Борецкого»; имя их матери Марфы упоминается здесь
один раз и более в рассказе о событиях 1471 г. не фигурирует. «Словеса
избранна» — единственный летописный памятник, где Марфа Борецкая
занимает видное место. Именно здесь содержится известие, повторенное
Карамзиным и Соловьевым и отвергнутое Костомаровым, — о том, что
Марфа «сплется лукавыми речьми с литовским князем с Михаилом, да
по его слову хотячи поити замужь за литовьского же пана за королева...
да с ним хотячи владети от короля всею Новгородскою землею». Грехов-
ность «величавых мужей новгородских» с очевидностью доказывается
прельщением их «лукавой женой»; Марфа сравнивается с Иезавелью,
Иродиадой, византийской царицей Евдоксией и библейской Далилой.
Дальнейшее изложение событий в «Словесах избранных» отличается
от рассказа великокняжеского летописания главным образом на-
стойчивым подчеркиванием того, что победа над Новгородом соверша-
лась по божьей воле и сопровождалась чудесами: «Земля же их бяше
Новгородьская озеры и болоты вельми наводнена... а ныне по божьей
благодати, свыше от Бога данней благочестивому великому князю... ка-
ко изсше земля их, ни капли дождя с небеси на землю их не бывало...
тако бо господь на них изсохновение земли наведе...» Чудеса сопровож-
дают войну и далее. Новгородцы при виде княжеского войска колеблют-
ся, «яко пьяни», и обращаются в бегство. «Не тако бо зрети в них беаше,
якоже бы руками человеческими побиваемыми бытиим, но невидимою
силою живаго Бога... вси устрашаеми зело»; всюду, даже там, где никто
за ними на гнался, слышался новгородцам страшный «ясак» великокня-
жеских полков: «Москва!»
Существенно отличается в «Словесах» от великокняжеского свода и
версия о соглашении новгородцев с Казимиром. В Нкр.—ВП, как мы
отмечали, об отправлении послов к королю рассказывалось сразу же
после сообщения о спорах из-за поставления Феофила. В «Словесах» сог-
лашение с Казимиром фигурирует в конце рассказа, в связи с описанием
Шелонской битвы. Именно после :ггой победы московские воины, утвер-
130
11РИСОЕДИ11ЕНИЕ НОВГОРОДА
ждают «Словеса», «сматряюще обретоша в кошевых въюцех у них
списки, в них же бяше написано с королем новгородское докончание;
они же видевше и подивишася, да в той час послаша к своему госуда-
рю...» Сразу же вслед за этим идет рассказ о казни новгородских
пленников: «Егда же сим всем изобличи их князь великий, и тако вос-
полеся на лукавые новгородци, и повеле их казнити мечем, болших
посадников да и жить их, в них же и оноя прелестныя жены Марфы
старей сын ея Дмитрей...» Великокняжеский свод, подробнейшим обра-
зом описавший Шелонскую битву, в отличие от «Словес», ни одним сло-
вом о якобы захваченном трофее — договоре с Казимиром — не упомя-
нул, а о казнях пленников сообщил не в связи с Шелонской битвой, а
после описания дальнейших успехов Ивана III.
Рассказ великокняжеского свода начала 70-х гг., читающийся в
Нкр—ВП, почти без изменений был воспроизведен последующим
великокняжеским летописанием — фрагментом великокняжеского свода
1477 г.(в «Летописце от 72-х язык»), Московским сводом 1479 г. и, вслед
за ним, великокняжеским летописанием конца XV—первой половины
XVI в. (Симеоновская, Воскресенская летописи).21 «Словеса избранна»
были включены в состав летописей первой трети XVI в. — Софийской II
и Новгородской летописи по списку Дубровского (свод 1539 г.).22 Пря-
мых связей между рассказом великокняжеского свода и «Словесами
избранными» нет. Косвенным отражением «Словес» можно было бы
считать только одну фразу, вставленную в своды 1477 и 1479 гг. и отсут-
ствовавшую в своде 1472 г., — о том, что удача летнего похода на нов-
городскую землю была чудом, ибо « земля их многи воды имать около
себе и езера великие и реки и болота многи и зело непроходимы» и что
великокняжеские войска решились на такой поход, ибо «упование
положиша на господа Бога».
Враждебны Новгородской республике были не только великокня-
жеские летописи и «Словеса избранна», но и другие неновгородские
летописи, хотя изложение их отличалось от великокняжеского и
митрополичьего летописания.
Близок по времени к событиям был свод, доходивший до 1472 г. и
отразившийся в Ерм., СС и отчасти в Уст. Составленный, видимо, в
Кирилловом Белозерском монастыре, свод этот был скорее враждебен,
чем дружествен Новгороду, постоянно нападавшему на белозерские
земли, но он был далек и от хитросплетений московской политики. В
рассказе о походе «ратью на Великий Новгород» в 6964 (1456) г., когда
«новгородцев смердов били, а иных поймали», подчеркивалась роль «Фе-
одора Басенка, удалого воеводы», наиболее решительного сторонника
Василия II во время борьбы с Шемякой, которому Ерм.—СС вообще уде-
ляли особое внимание. Федор Басенок выступал главным персонажем и
в известии о походе Василия в Новгород «миром» в 6968 (1460) г.: здесь
рассказывалось, что, когда Басенок «пил у посадника и поеха ночи на
Городище», «ударища на него шил ники и убиша у него слугу»; новго-
родцы же «придоша всем Новым городом на великого князя к Городищу:
чаяли, что князя великого сын пришел ратью на них, и едва утолишася,
мало упасе Бог от. кровопролития». Как и в ЛА, рассказ о смерти
Василия II в 6970 (1462)г. в Ерм.—СС непосредственно связывается с
рассказом о предшествовавшей смерти Василия жестокой расправе над
приверженцами серпуховского князя (хотя текстуальных совпадений
между этими рассказами нет).
Совсем по-иному, чем в великокняжеском летописании, рассказыва-
ется в Ерм.—СС и сходных с ними летописях о походе на Новгород в
ди ЫНЧН Tlillll КОГО МИРА
131
6979 (1471) г. Повествование начинается с известия о смене новгород-
ского архиепископа Ионы, но ни о каких спорах из-за владычного пре-
стола после его смерти ничего не говорится. Не упоминается здесь и о
Борецких и их борьбе против Москвы, о сношениях новгородцев с
Казимиром и приезде Михаила Олельковича. Без всяких предуведом-
лений летописец сообщает о том, что 20 июля 1471 г. Иван III пошел к
Новгороду, «воюючи и пленяющи за их измену и неисправление»; особо
повествуется о войне в северной Двинской земле. Жестокое поведение
великого князя по отношению к побежденным новгородцам не связыва-
лось ни с какими-либо соглашениями их с Казимиром, а просто сообща-
лось: «а посадников приведоша к великому князю, он же, разъярився за
их измену, и повеле казнити их: кнутом бити и главы их отсещи».23
Из Псковских летописей о походе 1471 г. сообщают лишь Псковские
2-я и 3-я летописи; Псковская 1-я летопись, как мы уже знаем, доводила
рассказ только до описания новгородско-московских и новгородско-
псковских столкновений конца 60-х гг. Псковские 2-я и 3-я летописи
содержат ряд сходных известий до 1481 г., но реконструировать их
общий источник, доведенный до этой даты, затруднительно — совпа-
дений между ними не так уж много. Так, под 6976 (1468) г. Псковская
2-я летопись сообщает, что новгородский «архиепископ Иона хотел
положити на пскович неблагословление, а митрополит Феодосий о том
ему возбранил»; известие это отсутствует в Псковской 3-й летописи, и
оно явно сомнительно, ибо уже в 6973 (1465) г. Феодосий оставил
митрополичий престол.
Псков был союзником Москвы во время похода 1471 г., и псковский
рассказ о событиях этого года не мог быть сочувственным Новгороду. В
дополнительном тексте Псковской 1-й летописи в Погодинском списке
изложение 6978 (1470)—6979 (1471) гг. опущено. В Псковской 2-й
летописи, доведенной до 1486 г., под 6978 (1470) г. без всяких коммен-
тариев сообщается о смерти владыки Ионы и избрании Феофила, а под
6979 (1471) г. поход Ивана III мотивируется лишь тем, что великий князь
«хотя отомстити Великому Нову городу древняя нечьсти и многиа гру-
бости»; о сущности же этих «нечестий» и «грубостей» летопись умалчива-
ет, ссылаясь на общерусское (очевидно, великокняжеское) летописание:
«О сем аще хощеше уведати, прошед Руский летописець, вся си обря-
щеши». В конце рассказа упоминается жестокая расправа над пленными
новгородцами без упоминания их имен и без какой-либо мотивировки: «к
великому князю приведоша, и немилостиво казнивше их, и секирою
отсекши им главы, к колоде прикладая». Подробный рассказ о походе
1471 г. содержится лишь в Псковской 3-й летописи, но, хотя здесь утверж-
дается, что «приехал в Новъгород на стол князь Михаило Олелкович кня-
зей киевских ис королевы рукы новгородци испросен», приезд его никак
не связывается со спором о владычном престоле и обвинениями в
«латинстве». Более того — летописец точно указывает, что Михаил
приехал в Новгород 8 ноября 6979 (т. е. в ноябре 1470) г., через 3 дня после
того, как скончался, «ноября в 5», архиепископ Иона. А это значит, что
М и хайл был приглашен в Новгород еще при прежнем владыке Ионе — без
такого приглашения он не мог бы за три дня спешно собраться и прибыть в
Новгород. Соответственно, и об избрании жребием нового владыки
летописец сообщает после известия о приезде Михаила, подробно
перечисляя кандидатов — не только Пумина (Пимена) и Феофилакта
(Феофила), но и Варсонофия (Варфоломея). После этого говорится (без
всякого объяснения) о расправе над неудачливым кандидатом Пименом и
о том, что брат Михаила Олельковича «князь Семеон Киевский» умер,
132
I Н’ИСОЕДИ! IE! imp: HOB! Ol’O ДА
«честно боронив свою отчину град Кыев от силней себе ординских царей и
от татар». Только потом летописец сообщает о предложении Ивана III
псковичам: «аже ми не добиеть челом Великой Новъгород о моих
старинах, тогда бы есте моя вотчина Псков послужил мне великому князю
на Великий Новъгород за мои старины»; в чем заключались эти претензии
по поводу «старин», ничего не говорится. Далее, после ряда других
известий, читается еще одно важное сообщение. 15 марта 6979 (1471) г.,
т. е. еще до объявления Иваном III войны Новгороду и похода на него,
«выеха из Новагорода князь Михайло Кыевски, а поеха на Киев, на свою
вотчину». Шелонская битва упомянута весьма кратко; о казни новгород-
цев ничего не говорится.24
Тверской сборник, доведенный до 7007 (1499) г. и содержащий фраг-
менты тверского летописания до 6994 (1486) г., сообщал о походах
великих князей на Новгород лишь весьма лаконично: в 6964 (1456) г.
«ходил князь великий Василей Васильевич Московский на Новгород
ратию... и новгородцы добили ему челом 9 тысящь рублев...»; в 6979
(1471) г. «князь великий Иван Васильевич Московский ходил ратию на
Новгород... да бой был на Шелоне... воеводы были под Новгородом твер-
скыи...»2^
Новгородская версия всех этих событий известна нам в недостаточ-
ной степени. Единственный летописный рассказ, противостоящий всем
промосковским версиям событий 1471 г., — рассказ Строевского и Сино-
дального списков HIV. Рассказ этот следует за известиями 6961 (1453)—
6977 (1469) гг., несравненно более краткими, чем в ЛА. Рассказ 6978
(1470)—6979 (1471) гг. более подробен. Он совершенно не связывает
церковные дела и приезд Михаила с московско-новгородской войной. О
смерти Ионы, избрании Феофила и приезде «тое же осени» Михаила
Александровича сообщается под 6978 (1470) г. (но без таких точных дат,
как в Псковской 3-й), о «нелюбим» и походе Ивана III на Новгород —
под 6979 (1471) г. Редакция HIV, содержащая этот рассказ, доведена до
6985 (1477) г. и, следовательно, составлена не менее, чем через пять лет
после поражения. Победу великого князя она воспринимала как «на-
пасти» и «печаль», но никаких контробвинений против него не выстав-
ляла.26 Рассказ Строевского и Синодального списков HIV читается в
летописном своде, доведенном до 6985 (1477) г., - по-видимому, в пос-
леднем независимом новгородском своде. Отразился этот рассказ еще
только в Устюжской летописи — в соединении с текстом северного свода,
читающемся в Ермолинской летописи и Сокращенных сводах.27 Более
поздняя Новгородская Хронографическая летопись отказалась от перво-
начального новгородского рассказа, полностью заменив его рассказом се-
верного свода.28
§ 10.2.2. Своды конца XV и XVI веков
В числе летописных сводов, повествовавших о московско-новго-
родских отношениях до Коростынского мира, следует упомянуть еще
ростовский свод 80-х гг., отразившийся в Типографской летописи
(Тип.), и свод 1518 г., отразившийся в Софийской II (СП) и Львовской
(Льв.) летописях.
О походе 6964 (1456) г. Тип. сообщала сугубо лаконично: «князь
великий Василей ходи к Новугороду великому». В последующее пятнад-
цатилетие новгородская тема возникает в Тип. только однажды: сообщая
под 6973 (1465) г. о поставлении митрополита Филиппа, летопись
упоминает, что новгородский архиепископ Иона, как и его тверской соб-
рат, «не поехаша никоих ради нуждь и повелеша подписатися». Рассказ
ДО КО1Ч1< ГЫИСКОГО МИРА
133
6979 <1471) г. «О брани на Новгород» по своему построению оказывается
близким к рассказу великокняжеского свода, но не обнаруживает тек-
стуальных совпадений с ним. О смерти архиепископа Ионы здесь кратко
сообщено перед основным рассказом и без комментариев. Но далее рас-
пря из-за владычного престола вслед за великокняжеским летописанием
связывается с Казимиром: новгородцы обратились к нему, «прося у него
собе князя, и к митрополиту Григорью, такому же латынину, прося у
него собе епископа... Король же дать им князя Михаила Олельковича
Киевскаго...» Однако далее содержится важное сообщение, что «князь
же Михаил пребысть у них недолго время,, и прииде ему весть, что брат
его старейши, князь Семен, на Киеве преставися. Он же тое зимы поиде
из Новагорода к Киеву».29
Текст двух летописей, отражающих свод 1518 г. (§ 3.10.1), — СП
и Льв., — в изложении событий в ряде случаев оказывается неодина-
ковым. Известия о новгородско-московских отношениях за эти годы в
обеих летописях не имеют прямых текстуальных совпадений с великок-
няжеским летописанием, хотя проникнуты сходной тенденцией. Из-
вестия о войне 6964 (1456) г., о приезде Василия II в 6968 (1460) г.,
идентичные в СП и Льв., близки к Ерм.—СС. Здесь сообщается (хотя
и короче) о попытке «шилников» убить Басенка, но приводится также
речь, якобы обращенная архиепископом Ионой к Новгородцам: «О бе-
зумнии людие! Аще великаго князя убьете, что вы приобрящете? Но
болшую язву Новгороду доспеете: сын бо его болшей князь Иван се
послышит ваше злотворение, а се часа того рать испросивше на вы,
и вывоюют всю землю вашу»; после этой речи «окаяннии возввративша-
нся от злыя мысли своея». Обширное повествование о походе
6979 (1471) г., враждебное Новгороду, расходится в СП и Льв. Оно
отражает целый ряд источников: рассказ ростовского свода (Тип.), «Сло-
веса избранна от святых писаний» и какой-то особый, самостоятельный
памятник, из которого взято чрезвычайно любопытное известие о том,
что, отправляясь в поход на Новгород, Иван Ill «испроси матери своей
у великой княгини дьяка Степана Бородатого, умеюща воротити
(Льв.:«говорити по») летописцом Русским: егда, рече, придуть, и он
взепоминаеть ему говорити противу их измены давные, кое изменяли
великим князем в давные времена, отцем его, и дедом, и прадедом».
Этот последний источник, по-видимому, более последовательно отражен
в тексте Льв. за 6979 (1471) г., чем в СП, — рассказ о событиях этого
года значительно короче, чем в СП, и завершается «Словесами избран-
ными».30
Никоновская летопись (Ник.) в изложении событий 6964 (1456) —
6979 (1471) гг. в основном следовала великокняжескому летописанию
последней трети XV в. (добавлены только заголовки и незначительные
подробности): существенно расширен рассказ о событиях 1471 г. был
только в наиболее поздней редакции Ник.—Лицевом своде. Здесь добав-
лены фрагменты из «Словес избранных» (послание митрополита
Филиппа в Новгород, подробное описание засухи в Новгороде) и текст
из жития Зосимы и Савватия — «Збытие пророчества преподобнаго
Ч оси мы Соловецкаго».31
Еще более был распространен рассказ великокняжеского летописания
и Степенной книге. Из жития новгородского архиепископа Ионы здесь
был заимствован рассказ о предсказании этим святителем «великой Орды
разорения» и «Российскому царству распространения», из жития
Михаила Клопского — о разрушении Иваном III «самовластия» Новгоро-
да, из жития Зосимы, как и в Лицевом своде, — «Збытие пророчества пре-
134 ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
ДО МИЧИ ТЫНСКО1 О МИРЛ
135
подобного Изосимы*. Шире привлечены и фрагменты «Словес избран-
ных» — не только послание Филиппа и засуха в Новгороде, но и особая
статья («титла 5») «О погибельном ухищрении злоумныя жены Марфы».
Составитель Степенной книги нашел также объяснение странному
противоречию, обнаружившемуся и в «Словесах», и в великокняжеском
летописании: Михаил Олелькович изображается здесь как ставленник
Казимира, чье приглашение было одним из поводов к походу Ивана III, а
между тем Михаил покинул Новгород еще до начала войны с Москвой.
Согласно Степенной книге, отъезд Михаила был еще одним следствием
«окаянства» Марфы: «Она же, окаянная, не токмо себя и душу свою, но и
чада своя в конечьную пагубу вовлече, по немнозе же и литовского князя
М и хайла Олельковича от себя отгнаша».32
§ 10.3. Опыт реконструкции фактов
Во всех трудах историков московско-новгородские противоречия,
приведшие к войне 1471 г. и Коростынскому миру, связываются с
«литовской партией» в Новгороде, склонной к сближению с Казимиром
и киевским митрополитом-униатом. Провозвестником такой политики
считался обычно новгородский архиепископ Евфимий II. Однако
никаких оснований для такой оценки Евфимия II не существует.
Евфимий действительно принял в 1434 г. поставление на владычный
престол от митрополита Герасима, но этот смоленский иерарх был в то
время единственным митрополитом всея Руси, поставленным в Кон-
стантинополе, и никаких соперников в Москве, куда он не поехал из-за
тамошних смут, не имел.33 Никак нельзя усматривать в деятельности
Евфимия какой-либо склонности к заключенной в 1439 г. Фло-
рентийской унии. Напротив, первое летописное осуждение унии чита-
ется, как мы видели (§ 8.2.1), в новгородских сводах —HI младшего
извода и в HIV. Симеон Суздальский, автор первого русского сочинения
против унии, утверждал как раз, что, бежав из Италии после
подписания Исидором унии, он нашел убежище в Новгороде у Евфимия,
где пробыл «лето все»: «дошедшу ми святаго владыки Еуфимия богоспа-
саемого Великого Новагорода, списах сия, яже видех и слышах».34 «По-
весть» Симеона Суздальского была, вероятно, написана не сразу после
собора, а два десятилетия спустя, но самая ссылка Симеона на Евфимия,
занявшего святительский престол до 1458 г.,‘как на своего покровителя
достаточно показательна.
Нет никаких оснований видеть в Евфимии носителя «реакционного
новгородского сепаратизма».35 Евфимий много сделал для усиления и обу-
стройства Новгорода. При нем была осуществлена грандиозная
строительная деятельность в новгородском Кремле, на Торгу и в Новго-
?одской земле; работавший по поручению Евфимия агиограф Пахомий
’срб с восхищением описывал построенные Евфимием храмы, которые
«яко звезды или горы» стояли вокруг Св. Софии.36 При Евфимии был уста-
новлен и расширен культ ряда новгородских святых. Но никакой направ-
ленности против Москвы или против великокняжеской власти в деятель-
ности Евфимия II не обнаруживается. Новгород старался держаться по
возможности нейтральной позиции по отношению к боровшимся за
великокняжеский престол князьям. Совершенно неверно, что «призыв к
единству Руси не зазвучал на страницах новгородской летописи даже в
:гги годы»?7 Напротив, общерусский Новгородско-Софийский свод,
призывавший к такому единству (с признанием прав отдельных земель),
136
ПРИСОЕДИНЕНИИ НОВГОРОДА
был создан, как мы имели основание предполагать, в Новгороде в годы
московских междоусобий; уже в 1437 г. была составлена первая редакция
HIV, основанная на Новгородско-Софийском своде.
Вопрос об отношении новгородской церкви к митрополии и после
1448 г. оставался весьма сложным. Избрание Ионы митрополитом не бы-
ло утверждено патриархом, и новгородский и тверской владыки в пос-
тавлении не участвовали. Более того, Евфимий в ответ на грамоту
Ионы, перешедшего на сторону Василия II и призывавшего Новгород не
предоставлять убежище Шемяке, довольно ядовито заметил (судя по
ответной грамоте Ионы), что в каком-то из своих прошлых посланий
сам Иона называл Дмитрия Юрьевича «сыном»; Евфимий просил Иону
не посылать ему теперь «грамот с тягостию».3* Но это не означало еще
признания какого-либо иного митрополита, ибо первоначально у Ионы
соперников не было. В 1452 г. даже наиболее опасный из соседей Мос-
квы — польско-литовский король Казимир, договорившись со своим
«братом великим князем» Василием II, выразил согласие на получение
Ионой митрополии.39 В этой обстановке вопрос о признании Ионы не-
зависимыми русскими землями (Новгородом и Тверью) и западно-
русскими князьями оставался открытым.
Прямое столкновение Василия II с Новгородом в 1456 г., во всяком
случае не было связано с обвинениями Новгорода в связях с польско-
литовским государем или какими-нибудь церковными деятелями в
Литве. Поводом к походу на Новгород были довольно туманно обозна-
ченные в великокняжеской летописи «неустроения ноугородец».
Единственная внешняя сила, фигурировавшая в военных действиях,
упоминалась в самой ранней из летописей — ЛА. Это царевич Мамотяк
и его «татарове», воевавшие на стороне Василия II. Судя по участию
татар в следующем походе 1471 г., это упоминание представляется за-
служивающим доверия.
Не проливает дополнительного света на обстоятельства войны 1456 г.
и текст Яжелбицкого договора, сохранившегося (в московском докумен-
тальном сборнике конца XV—начала XVI вв.) в виде двух грамот — нов-
городской и московской, каждая из которых, очевидно, была обсуждена
и утверждена противоположной стороной. В новгородской грамоте под-
тверждались права Новгорода на его владения — Волок, Торжок, Волог-
ду и другие, в московской — обязательство Новгорода не принимать
«лиходеев» великого князя.40 Историки придавали большое значение
двум обязательствам, содержащимся в этой грамоте: признанию необ-
ходимости «печати великого князя» в новгородских документах и сло-
вам: «А вечным грамотам не быти». В своей ранней работе Соловьев
писал, что предпосылкой войны было введение Новгородом права веча
«раздавать грамоты», что свидетельствовало якобы о том, что новгород-
цы, любившие «говорить о старине», «сами забыли ее»; в «Истории
России» он не упоминал этой предпосылки, но объявлял отмену вечевых
грамот и введение княжеских печатей важными «новыми условиями»,
введенными Яжелбицким миром.41 В. Н. Вернадский справедливо ука-
зал, что пункты о печатях великого князя и об отмене вечевых грамот
помещены в договоре в разных местах и в последнем случае речь шла
только об отмене судебных грамот веча.42 О том, что Яжелбицкий дого-
вор не привел к отмене любых вечевых грамот, свидетельствуют вечевые
грамоты монастырям, выдававшиеся вплоть до окончательного присо-
единения Новгорода в 1478 г.43
Как складывались политические и церковные отношения между
Москвой и Новгородом после 1456 г.? Отношения эти определялись не
до кого< пинского мигл
137
только позицией новгородской стороны. В 1458 г. умер Евфимий 11, и
его преемником на владычном престоле стал Иона. Впоследствии оба
этих новгородских святителя были канонизированы, и автор жития
Ионы (составленного во всяком случае после освобождения от татарско-
го ига в 1480 г.) изображал новгородского владыку любимцем Василия II
и Ивана III: «...Московьстии князи много любяху его и с говением
почитаху... И любя его зело, почиташе его князь аки отца...» Согласно
житию, именно этот новгородский владыка предсказал сыну Василия II
освобождение «от ординьских царей»: «О сем пророчестве святителя
старца услади князь и возвеселися зело об обещании свободы сынови
своему от ординьских царей».44
В действительности, однако, отношения между митрополитом Ионой
и его новгородской тезкой были весьма сложными. В начале 1459 г.
митрополит поставил Иону архиепископом Новгородским; новгородский
владыка ездил в Москву. Но с конца 50-х гг. права самого Ионы на
престол митрополита всея Руси стали серьезно оспариваться. Иона вы-
нужден был обратиться к ряду святителей с посланиями против
появившегося у него в Литовской Руси соперника. Этим соперником был
Григорий, нарицающий себя «митрополитом Киевским и всея Руси» и
бывший, по уверениям его соперника Ионы, «злейшим учеником»
Исидора и ставленником униатского константинопольского патриарха
Григория Маммы. В защиту своих святительских прав митрополита
Иона писал литовско-русским епископам, литовским князьям и панам,
а также новгородскому владыке Ионе.45 Ситуация была тем более серь-
езной, что митрополита Григория поддержал Казимир, отказавшийся от
своего первоначального согласия на поставление Ионы; как писал не-
сколько спустя Иван III, Казимир обращался «еще к нашему отцу
великому князу к Василию... о том, чтобы есмя приняли к собе его
митрополита Григорья».46 Так же датировалось изменение позиции
Казимира и в более позднем летописном сообщении, сохранившемся в
СП—Льв. после рассказа о Флорентийском соборе и унии: «Егда же
приде Сидоров ученик Григорей в митрополитех в литовскую землю,
Андрею же королеви Польскому с прошением посла к своему брату к
великому державному Василию Васильевичью... дабы к себе приял на
Русскую митрополию: зане бо Иона престарелся уже...»47 Но, несмотря
на обращение митрополита к новгородскому владыке и его тверскому
собрату Моисею, в приговоре членов церковного собора и их посланиях
литовским епископам против Григория участвовали только епископы
ростовский, суздальский, коломенский, сарайский и пермский, но среди
них не было ни новгородского, ни тверского, ни рязанского владыки.48
Неопределенность позиции Новгорода и Твери в этом важнейшем
для митрополии споре была, по-видимому, причиной двух актов москов-
ской политики: поездки Василия II в 1460 г. в Новгород, совпавшей с
признанием обеими сторонами местных святых — московского Сергия и
новгородского Варлаама, и своеобразного переворота, учиненного Мос-
квой в Твери в 1461 г., когда умер великий князь Борис и на престол
вступил его малолетний сын Михаил: владыку Моисея (того самого, ко-
торый вместе с Ионой не подписал грамоты против Григория) «свели с
владычества», а нового владыку, Геннадия Кожу, «ставили на Москве...
а ставил его митрополит Иона».49
Но и эти шаги не привели к устранению новгородско-московских
противоречий — в 1462 г., согласно ЛА (см. выше, § 10.2.1), новгородцы
вновь «возмущахуся» какими-то «замышлениями» Василия II, и Иона
отказался ехать в Москву; в 1463 г., после вступления на престол Ива-
138
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
на III, архиепископ Иона ездил к нему, но не достиг «благого мира». И
именно тогда, при Ионе, которого его житие и Степенная книга изобра-
жали другом и любимцем московских князей, был предпринят шаг, ко-
торый спустя несколько лет мог уже рассматриваться как государствен-
ная измена: новгородцы, согласно ЛА, обратились к польско-литовскому
королю Казимиру, «о княжи возмущении еже на Велики на Новъгород
Ивана Васильевича» и послали также послов к бежавшим в Литву князь-
ям — «ко князю Ивану Ондреевичю Можайску (!) и к князю Ивану
Дмитриевичу» (сыну Шемяки).50
Однако эта несостоявшаяся попытка не вызвала непосредственных
ответных акций со стороны великого князя и даже не была упомянута
в великокняжеском летописании.
Отношения между новгородской епархией и московской митрополией
во многом оставались в эти годы неопределенными. В 1461 г. умер
митрополит Иона, и его преемником стал Феодосий. Феодосий также
был поставлен в Москве без санкции Константинополя (новгородский
владыка, как и прежде, не присутствовал при его поставлении), однако
в 1464 г. произошло событие, отмеченное в великокняжеском своде и в
ЛА: в Москву приехал греческий иерарх Иосиф, нареченный умершим
перед этим иерусалимским патриархом на митрополию Кесарии
Филипповой (в Палестине), затем он посетил и Новгород. Но это был
не просто визит: официальное поставление Иосифа на митрополию
состоялось именно в Москве, и поставил его Феодосий, не упустивший
при этом возможности осудить своего литовского соперника Григория.51
Тем самым как бы возобновлялась прерванная связь московской церкви
с греческой. Тогда же новгородский владыка Иона обещал в ответ на
послание Феодосия «не примешатися» к его киевскому сопернику
Григорию.52
Но этот успех померк в связи с куда более важным событием, произо-
шедшим в 1467 г.: киевский митрополит Григорий получил признание не
только от униатского патриарха, пребывавшего в Риме, но и от его со-
перника Дионисия, занимавшего патриарший престол в завоеванном тур-
ками Константинополе. Дионисий, ученик и последователь прославлен-
ного противника унии Марка Эфесского, не только поддержал киевского
митрополита, но и заявил, что «великая зборная наша церковь не имает, а
ни держит, а ни именует за митрополитов» Иону и его преемников.53 К
этому времени московским митрополитом уже был Феодосий; в 1465 г. он
оставил митрополию при довольно загадочных обстоятельствах (согласно
позднему известию СП—Льв., якобы из-за слишком строгого отношения к
«попам и диаконам»);54 митрополитом стал Филипп. Характерно, что
новгородская летопись (ЛА), упоминавшая под 1461 г. поставление Фео-
досия на митрополию и охарактеризовавшая его как иерарха «благоумна
и честна»,55 о восшествии на престол в 1465 г. Филиппа (как прежде
Ионы) даже не упомянула. Великокняжеская летопись отметила, что при
поставлении Филиппа в 1465 г. «елици» (в числе которых был новго-
родский владыка) «не пришли на поставление».56
Таковы были московско-новгородские отношения в конце 1470 г., ког-
да в Новгороде умер владыка Иона, был выбран жребием его преемник
Феофил, и встал вопрос о том, у какого митрополита должен получать
поставление новый архиепископ. Еще при жизни Ионы Иван 111
обратился к новгородскому владыке со специальным посланием по поводу
признания патриархом прав Григория, заявив, что «ся уже православие
изрушило» не только у греков-униатов, но и греков в Константинополе,
ибо на церквах, оставленных «турецким царем» патриарху, «крестов нет,
ДО КОНН ТЫНСКОГО МИРА
139
ни звону у них нет», и поэтому «имеем его от себя, самого того патреярха,
чюжа и отречена».57 Споры о том, к какому митрополиту должен
обратиться за поставлением новгородский владыка, и стали, по-видимо-
му, единственным поводом к походу на Новгород в 1471 г.
Существовал ли в 1470—1471 гг. сговор между «литовской партией»
в Новгороде и Казимиром, и был ли приезд Михаила Олельковича свя-
зан с таким сговором?
Как уже отмечалось в научной литературе, приезд Михаила Олель-
ковича в Новгород никак не мог быть связан со спорами о поставлении
нового новгородского архиепископа Феофила в Москве или в Киеве, ибо
Михаил Олелькович приехал всего через три дня после смерти Ионы
(выехал он явно до его смерти) и за неделю до избрания Феофила. Едва
ли поэтому приезд Михаила был связан с церковными делами. Был ли
его приезд чем-либо необычным в истории Новгорода? Князья из Литов-
ской Руси приглашались в Новгород постоянно; в 1414 г. князем-«кор-
мленщиком» в Новгороде был Иван Владимирович, дядя Михаила
Олельковича, в 1435, 1445 и 1459 гг. — другой его родич — Юрий Семе-
нович, сын Семена-Лугвеня, многолетнего «опекальника» Новгорода и
защитника его от Ливонского ордена.58 Заслуживает внимание то обсто-
ятельство, что в последний раз Юрий Семенович был приглашен в Нов-
город уже после Яжелбицкого мира и что приглашение это, очевидно,
не вызвало какой-либо реакции со стороны Москвы.
Михаил Олелькович был вассалом и родичем Казимира, но еще более
тесные родственные узы связывали его с московским великим князем:
Михаил был двоюродным братом Ивана III, сыном сестры Василия Тем-
ного Анастасии, помогавшей брату в борьбе за престол. Старший брат
Михаила Семен, по известию великокняжеской летописи, «был на Моск-
ве» в 1451 г. «у бабы своея Софии и у князя Василия у дяди своего».5^
Вплоть до 1470 г. Семен Олелькович был князем-наместником в Киеве,
но когда он умер, Казимир отказался назначить Михаила (уже побы-
вавшего с ноября 1470 по март 1471 г. в Новгороде и покинувшего его)
князем-наместником в Киев.®0 Объяснялось это тем, что эта ветвь литов-
ской великокняжеской фамилии, будучи православной, поддерживала
связи с северо-восточной Русью: уже дед Семена и Михаила, Владимир
Ольгердович, согласно литовской хронике Быховца, «бегал на Москву и
тым пробегал отчызну свою Киев».61 Спустя десять лет, в 1481 г.
Михаил Олелькович был обвинен Казимиром в заговоре против ка-
толической «веры святой» в пользу Москвы. Задним числом ему ставился
В вину также отъезд из Новгорода в 1471 г. Он был казнен. Из русских
источников о его казни сообщил только свод, отразившийся в СП—Льв.;
великокняжеская летопись умолчала о ней.62
Нет никаких оснований считать, что политическая позиция Михаила
в 1470 г. отличалась от той, которую занимала его княжеская фамилия
до и после этого года.63 Нет также оснований утверждать, что киевская
митрополия в это время «признала унию» с католической церковью и
Михаил приехал из «униатского Киева».64 За несколько лет до столкно-
вения Ивана III с Новгородом, как мы уже знаем, враждебный унии кон-
стантинопольский патриарх признал законным митрополитом «всея
Руси» киевского митрополита и отлучил от церкви московского.
Что же представляла собой так называемая «литовская партия» в
Новгороде? В 1463 г. в Новгороде, как мы знаем, была предпринята
попытка связаться с Казимиром и князьями-эмигрантами, но ЛА, со-
общившая об этой попытке, называет в связи с этим только одно имя —
«Олуфсрья Васильевича Слизня», которого посылали к королю. Кто был
140
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
этот Олуферий Васильевич? Был ли он идентичен с Яковом
Васильевичем Слизнем, новгородским посадником в 1475 г.,
принимавшим Ивана III во время похода «миром» в Новгород после Ко-
ростынского мира?65 Этого мы не знаем — во всяком случае, о наказании
его великим князем после 1471 г. ничего не известно. Традиционно
«литовская партия» связывается в научной литературе с Борецкими.
Действительно, после Шелонской битвы Иван III казнил в числе других
Дмитрия Исаковича Борецкого; мать его Марфа упоминалась в мос-
ковских источниках как противница московского князя. Но московская
великокняжеская летопись упоминала Марфу лишь как мать
«посадничих детей», в 1471 г. в одной единственной фразе; значительное
внимание уделяли ей как «лукавой жене» лишь «Словеса избранны» (см.
выше, § 10.2.1). Можно полагать, что именно к «Словесам избранным»
восходили упоминания о роли Марфы в памятниках XVI в.: в житии
Зосимы и Савватия Соловецких, составленном в начале XVI в.,66 в
Никоновской летописи и Степенной книге. Вплоть до 1471 г. ни одна
летопись не сообщала о столкновениях семейства Борецких с
Василием II или Иваном III. Напротив, в 1453 г. глава этого семейст-
ва — Исак Борецкий, муж Марфы и отец Дмитрия, выступал, согласно
Ерм., в роли агента Василия II, участвовавшего в отравлении Дмитрия
Шемяки.67
Таким образом, имеющиеся у нас сведения о деятельности «литов-
ской партии», якобы вызвавшей поход Ивана III, весьма скудны и
сомнительны. Вопрос о том, к какому митрополиту предстояло обра-
щаться за поставлением новоизбранному владыке Феофилу, очевидно,
действительно, вызывал споры (хотя сам кандидат на владычный
престол был сторонником московского митрополита). 22 марта 1471 г.
митрополит Филипп обратился с грамотой к «нареченному на влады-
чество» Феофилу, духовенству и выборным властям Новгорода, предо-
стерегая их против обращения к живущему в Литве Григорию, а заодно
и против Константинополя, «одержимого» «погаными турки». Но
никаких упоминаний о каком-либо посольстве новгородцев к Казимиру,
договоре с ним или о Михаиле Олельковиче, уехавшем 15 марта в Киев,
в грамоте не было.68
Что же представлял собой договор Новгорода с Казимиром, счита-
ющийся обычно документальным доказательством сговора «литовской
партии» с королем, вызвавшим поход на Новгород? Он дошел до нас в
единственном списке — сборнике новгородских и двинских грамот, сос-
тавленном в конце XV в. несомненно в Москве. Новгородский архив
XV в., как убедительно показал Л.В.Черепнин, не сохранился.69 Не-
официальный характер этого договора виден уже из того, что, упоминая
«короля польского и князя великого литовского», с которым заключено
соглашение, договор даже не называет его имени.
Договор в сборнике сопровождается заголовком «Список с докончан-
ные, что были написаны собе ноугородци с королем лета восемьдесят
девятого». Но, вопреки К.В.Базилевичу, эта запись никак не может
считаться доказательством того, что «в руках составителя сборника на-
ходился список с утвержденной новгородской грамоты». Заголовок, сде-
ланный составителем сборника, очень странен и вызывает как раз серь-
езные недоумения.70 «Восемьдесят девятый год» — это 6989, т. е. 1481 г.,
когда Новгород был уже окончательно присоединен к Москве. Если бы
эта запись была верна, то договор следовало бы относить совсем к иному,
более позднему времени. В 6988 (1480) г., как мы увидим (см. ниже,
§ 11.3), Иван III действительно арестовал и сослал в Москву Новгород-
ДО КОПИ ГЫ1К КО10 МИРА
141
ского архиепископа Феофила—того самого, за интересы которого он
якобы выступал но время похода 1471 г. Не должен ли был договор
6989 г. из московского архива подкрепить обвинение против Феофила?
Но как могли в 1481 г. новгородцы писать о войне и возможном
примирении с Иваном III: «а умиришь, честны король, Новгород с
великим князем...»? Это явно не согласуется с заголовком договора.
Значит ли это, что этот текст представляет собой фальшивку, созданную
в великокняжеской канцелярии, хотя и не в 6989-м (если считать эту
дату опиской), а в 6979 (1471) г.? Едва ли! Будь это так, «измену» нов-
городцев можно было бы изобразить куда определеннее. Между тем до-
говор предоставляет польско-литовскому государю весьма урезанные
права и охраняет новгородские вольности. Очевидно, перед нами
действительно проект договора, составленный в Новгороде в 1470—
1471 гг. Как уточнить эту дату? Рассказ великокняжеской летописи
относит посольство к королю «Панфила Селивонтова, да Кирила Ива-
нова сына Макарина» ко времени спора из-за архиепископского престола
и изображает приезд Михаила Олельковича как ответ на эту миссию.
Панфил Селифонтов и Кирил Иванов как представители Новгорода (на-
ряду с посадниками Дмитрием Борецким и другими) названы и в про-
екте договора. Но перед приездом Михаила в ноябре 1470 г. договор со-
ставлен быть не мог: в нем, как мы видели, упоминается война с Ива-
ном III, а она началась в мае—июне 1471 г. В «Словесах избранных»
утверждалось, что «списки» «новгородского докончания» были найдены
у новгородцев в «кошевых вьюках» во время Шелонской битвы 14 июля
1471 г.; тут же «и того человека обретша у собе же, кто их писал». Имена
новгородских послов, с которыми были посланы «докончалные списки»,
«Панфилья Селивонтова да Кирила Иванова сына Макарьина», названы
в «Словесах избранных» именно в связи с нахождением договора. О дву-
кратных соглашениях новгородцев с Казимиром ни один источник ниче-
го не говорит; очевидно, речь идет об одном и том же соглашении, по-
разному датированном в «Словесах» и в великокняжеской летописи.
Какая из двух датировок — данная в великокняжеском своде или в
«Словесах избранных» — могла быть ближе к действительности? Если
рассматривать текст договора с Казимиром как проект, то относить его
можно только к более позднему времени, когда уже началась война с
Иваном III: об этом свидетельствует упоминание о необходимости
примирения с великим князем в проекте договора.
Итак, ни договор с Казимиром, ни приглашение Михаила Олель-
ковича не могли быть поводом к походу на Новгород. Конечно, между
Москвой и Новгородом после Яжелбицкого мира не раз возникали
противоречия и споры — но менее всего они были связаны с Литвой и
«латинством». Столкновения эти определялись спорами из-за вопроса о
подчинении новгородских владык, Евфимия и Ионы, московскому
митрополиту, покушениями Новгорода на Двинские земли, но в еще
большей степени — откровенным нарушением великокняжеской вла-
стью одного из главных условий Яжелбицкого мира. Согласно
Яжелбицкому договору, в число «волостей ноугородских» входили Волок
и Вологда. Между тем Василий II не затруднился менее чем через пять
лет завещать их своим сыновьям в качестве удельных княжеств.
Юридическим оправданием этого акта никак нельзя считать, как это
делал Л.В.Черепнин, то обстоятельсвто, что Волок и Вологда были вклю-
чены в договор 1456 г. «по старой памяти» и что Василий II и его на-
следник присягнули на этом докторе, «поскольку этому тексту они
142
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
придавали чисто декларативное значение».72 Несомненно, что налицо
было грубое нарушение московской стороной заключенного ею договора.
В мае—июне 1471 г. огромное московское войско с участием та-
тарских сил двинулось на Новгород и Северную Двину. Если об участии
татар в войне 1456 г. сообщала лишь новгородская летопись (ЛА), то
участие в 1471 г. «князей царевичевых Даньяровых со многими татары»
отмечается и великокняжеской летописью. ’Лишь после Шелонской
битвы, согласно Строевскому и Синодальному спискам HIV, «новго-
родци посла в Литву, чтобы король всел на конь за Новъгород, и посол
ездил кривым путем в Немци, до князя немецкого до нестеря, и
възвратился в Новъгород, глаголюще яко нестер не дасть путь чрес свою
землю в Литву ехать».73 В Устюжской летописи, соединявшей в этом
случае кирилло-белозерское и новгородское летописание, говорится еще,
что «князь местер не пропустил посла, норовя великому князю».74 Вер-
ность этих сообщений подтверждается современными ливонскими
источниками. Как раз в августе 1471 г. ливонский магистр обсуждал
обращение к нему новгородских послов в связи с войной, которую вели
против Новгорода «московский король» и Псков, но соглашался помочь
Новгороду только в случае возвращения Ливонии спорных псковских
территорий и требовал предварительных переговоров и соглашения.75 Но
все эти дипломатические хитросплетения уже запоздали — новгородские
силы были разгромлены.
Проект договора с Казимиром был, по всей видимости, составлен в
Новгороде в мае—июне 1471 г. перед Шелонской битвой. Был ли этот
договор действительно захвачен как трофей у новгородцев, разбитых на
Шелони? Л. В. Черепнин и А. А. Зимин76 принимали с доверием
известие «Словес избранных». Но оно вызывает серьезные сомнения: для
чего было новгородцам, идущим в бой против московских войск, брать
с собой этот проект договора с королем? Находка на поле боя у побеж-
денных врагов компрометирующих их документов — скорее литератур-
ный мотив, чем исторический факт. Этот мотив уже встречался в
летописании: в Повести о битве на Липице в 1216 г., содержавшейся в
CI, несомненно знакомой составителю «Словес избранных», рассказыва-
лось как раз о том, что смоляне, одержавшие под предводительством
Мстислава Удалого победу над Юрием и Ярославом Всеволодовичами,
«взяли на победе в станех Ярославлих» грамоты, разоблачающие замыс-
лы Юрия и Ярослава.77 Иван III мог, естественно, добыть текст договора
с Казимиром иным, менее эффектным путем (например, через своих
сторонников в Новгороде). В «Словесах избранных» ссылка на договор
(несомненно использованный составителем этого рассказа) была встав-
лена в описание Шелонской битвы и дополнена сомнительным
известием об обретении его «списков» (и заодно того «человека... кто их
писал») для того, чтобы оправдать явно смутившую современников бес-
судную расправу над пленными новгородскими посадниками. Той же
пропагандистской цели служило и включение текста договора в единый
сборник с другим разоблачительным документом — договором между
князьями можайским и серпуховским, бежавшими в Литву и
стремившимися вернуть свои уделы, присоединенные Иваном III.
В том же сборнике была помещена и «новая доканчалная грамота
великому князю с Новым городом на Шолоне» — документ, который в
исторической литературе именуется Коростынским договором (сох-
ранился он, в отличие от договора 1456 г., и в отдельном списке). В до-
говоре этом специально оговаривалось обязательство Нов юрода «не
отдатися» «за короля и за великого князя литовского», нс просить у него
НЛДГНИК 11<Н11<И'ОДСК()Й РГЛ НУЬЛИКИ
143
князей «на при1О|юды» и «нигде не ставить» владык, «о проч с московско-
го митрополита». Заодно из числа новгородских «волостей» исчезли Во-
лок и Вологда; оставалось только обязательство выдачи «десятины и
пошлины» с этих земель новгородскому владыке.78
Почему же Новгород потерпел поражение? Суть произошедших в
1471 г. событий гораздо убедительнее объясняется в заключительных
статьях HIV (Строевский и Синодальный списки), чем во всех осталь-
ных летописях. Перед нами как раз такой особо ценный для источнико-
всда случай, когда источник «сообщает известия, противоречащие
основной его тенденции».79 Новгородская IV летопись, естественно, вов-
се не сочувствовала великому князю. Но и она не могла не признать,
что во время войны в Новгороде не было единства; люди отказывались
идти в бой, говоря: «яз человек молодый, испростеряхся конем и доспе-
хом».80
Видеть главную причину войны 1471 г. в новгородской «измене» и
«латинстве» можно, только если следовать тенденциозной и противо-
?ечивой версии московского летописания. За девять лет до 1471 г., в
463 г., к Москве были присоединены ярославские земли — и в этом слу-
чае Иван III вовсе не ссылался на сношения ярославских князей с
каким-либо внешним врагом. Без таких ссылок обошелся великий князь
и семь лет спустя — при окончательном присоединении Новгорода.
§ 11. ПАДЕНИЕ НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
§ 11.1. Построения историков
Обстоятельства окончательной победы Ивана III над Новгородом и
уничтожения всех республиканских институтов в Новгородской земле
описываются во всех исторических трудах примерно одинаково.
Уже Н. М. Карамзин намечал два основных этапа «совершенного
покорения Новгорода».
В 1475 г. Иван III, желая «исследовать на месте причину главных
неудовольствий», «призываемый младшими гражданами, отправился к
берегам Волхова...» Далее Карамзин, опираясь на летописные рассказы
и Разрядную книгу, подробно описывал пребывание Ивана III в Новго-
роде, пиры, получение даров и судебные разбирательства. Отмечая, что
«падение держав народных обыкновенно предвещается наглыми зло-
употреблениями силы, неисполнением законов; так было и в Новгоро-
де», Карамзин писал, что Иван III решил, что жалобы на шесть новго-
родских бояр (Василия Ананьина и других) справедливы, что их «вина
доказана», и сослал их в Муром и Коломну. «...Решительный суд
великокняжеский полюбился многим новгородцам, и они стали отправ-
ляться с жалобами в Москву, умное правосудие Иоаново пленяло сердца
тех, которые искали правду и любили оную...» «Сии многочисленные
друзья великого князя, может быть сами собою, а может быть по сог-
ласию с ним, замыслили следующую хитрость. Двое из оных, чиновник
Назарий и дияк веча, Захария, в виде послов от архиепископа и всех
соотечественников явились перед Иоанном (в 1477 г.) и торжественно
назвали его Государем Новгорода вместо Господина, как прежде имено-
вались великие князья в отношении к сей народной державе. Вследствие
того Иоанн направил к новгородцам боярина, Федора Давидовича,
спросить что они подразумевают под названием Государя?» «Изумлен-
ные граждане» ответили, что нс посылали с этим к великому князю;
«забвенные единомышленники Марфы воспрянули как бы от глубокого
сна»; « народ остервенился»; несколько сторонников Москвы (Василий
Никифоров, Захарий Овин с братом) было казнено.
В ответ на это Иван III осенью 1477 г. пошел походом на Новгород
и осадил город. Новгородцы не отважились на решительную битву, сог-
ласились на отмену веча, посадничество и уступку великому князю
половины архиепископских и монастырских земель. В начале 1478 г.
Иван III покинул побежденный Новгород, увезя в Москву «славный ве-
чевой колокол новгородский». «Хотя сердцу человеческому свойственно
доброжелательствовать республикам, основанным на коренных правах
вольности, ему любезной», — писал Карамзин, «история должна прос-
лавить в сем случае Иоанна, ибо государственная мудрость предписыва-
ла ему усилить Россию твердым соединением частей в целое, чтобы она
достигла независимости и величия...».81
Такое же описание событий мы находим у Соловьева — и в диссер-
тации об отношениях Новгорода с великими князьями, и в «Истории
России». Он отмечал только, что между именами осужденных в 1475 г.
за насилия новгородцев «встречаем имена большею частию известных
врагов Москвы; это обстоятельство ведет к заключению, что здесь дей-
ствовали причины политические, что на эту битву следует смотреть как
на продолжение борьбы двух сторон — Литовской и Московской». Говоря
о челобитьи Подвойского Назара и дьяка Захара, Соловьев указывал,
что «летописи не сообщают ясных подробностей, кем собственно и как
устроено это дело». Поход 1477—1478 гг. Соловьев описывал сходно с
Карамзиным, но истории борьбы Ивана III с Новгородом на этом не за-
канчивал. И в диссертации, и в «Истории России» он рассказывал также
о том, что в 1479 г. Иван III получил известие о нарушении Новгородом
присяги и о тайном союзе новгородцев с Литвой и с римским папой. Иван
сделал вид, что собирается на войну с Ливонией, но в действительности
направил войска в Новгород. Новгородцы затворились, однако великий
князь послал против них артиллерию, и город сдался. Крамольники
были казнены, архиепископ Феофил, участвовавший в заговоре, сослан
в московский Чудов монастырь.
Источником этого рассказа, неизвестного Карамзину, был обнару-
женный Погодиным и Соловьевым в 1845 и опубликованный в 1847—
1848 гг. (в «Чтениях ОИДР») текст четвертой части «Истории
Российской» Татищева;83 после Соловьева он широко вошел в научный
оборот.
Костомаров полагал, что Назар и Захар были «челобитчиками», но
«в Москве разумели их послами от владыки и от всего Великого Новго-
рода», и «великий князь тотчас придрался» к употребленному ими титу-
лу «Государя»: «остается темным, участвовал ли Феофил в этой продел-
ке; скорее надобно предположить, что нет ... Кажется все это сложилось
само собою — от суда... Кружок бояр, хотевший возвыситься через угоду
великому князю, заметив, что ему особенно нравится такой титул, за-
думал эту проделку...» После описания похода 1478—1479 гг. Костома-
ров, как и Соловьев, рассказывал о заговоре 1479 г., когда новгородцы
восстановили «вечевой порядок» и «избрали посадника, тысячского».84
В отличие от Карамзина, Соловьева и Костомарова, Г. Карпов и
И. Беляев не сомневались, что посольство 1477 г., назвавшее Ивана III
«государем», было отправлено вечем, которое «принявши сии предло-
жения написало от имени Феофила и всего Великого Новгорода к
великому князю грамоту». Отвергая мнение «большей части наших
историков» о том, что посольство «было проделкою Подвойского и вече-
вого дьяка с немногими приятелями», Беляев утверждал, что «ни в одной
НЛД1 миг Новгороде КОЙ 1’1 ( ПУЬЛИКИ
145
летописи нет и намеков на то, чтобы современники здесь подозревали
тут какую-либо хитрость и тайную проделку» и что «великому князю
не было надобности хитрить» — он мог обойтись «без такой проделки,
приличной не могущественному государю, а какому-нибудь мелкому
интригану». Вече, по мнению Беляева, «могло прежде соглашаться на
посылку грамоты под руководством одной партии, а потом, под руковод-
ством другой партии, отречься...» Примерно так же представлял историю
с новгородским посольством и Карпов, утверждавший, что, «дозволив
себе уже одну крайность» (наименование Ивана III «государем»), «нов-
городцы бросились назад в другую». Беляев и Карпов принимали и
татищевское известие о заговоре 1479 г. в Новгороде.85
Более осторожно излагал историю событий 1475—1479 гг. А.Е.Прес-
няков. Лиц, арестованных в 1475 г., он определял как «бояр партии Бо-
рецких», но указывал, что «в это дело в. к. Иван вплел заново и
обвинение в попытке передаться на литовскую сторону и тем придал
уголовному делу политический характер, что дало ему повод для
отсылки арестованных окованными в Москву...» Что касается обращения
новгородцев, назвавших в марте 1477 г. Ивана III «государем», то Прес-
няков полагал, что «такой шаг был подготовлен из Москвы с помощью
новгородских угодников великокняжеской власти». Сомневался историк
в достоверности татищевского рассказа о новгородском восстании в
1479 г. Он, правда, соглашался с Ф. Папэ в том, что завоевание Ива-
ном III Новгорода стало как бы «током, который наэлектризовал все
враждебные Москве элементы», но рассказ Татищева «о попытке новго-
родского восстания, о розысках и казнях» считал составленным «из черт
позднейших репрессий и „выводов44 из Новгорода».86 В отличие от Прес-
някова К. В. Базилевич признал (с некоторыми оговорками) рассказ
Татищева о событиях 1479 г. достоверным, хотя и взятым «из неизвест-
ного источника».87 Л. В. Черепнин рассматривал наименования великих
князей «государями» как «политический акт», подготовленный в Моск-
ве, но «осуществленный от имени новгородского правительства». Он
упоминал и новгородский «заговор против московского правительства»
1479 г., указывая, что, «судя по данным, приведенным Татищевым»,
новгородские бояре завязали опять сношения с Казимиром.88
Вернадский рассматривал события 1475—1479 гг. как время «агонии
Новгородской республики», особенно ясно обнаружившейся «в событиях
весны 1477г., когда амплитуда колебаний достигла размаха от посылки
в Москву о „государстве44 до кровавой расправы на вече с Захаром
Овиновым и Василием Никифоровым». Вопреки И.Беляеву, Вернадский
считал, что «посылка ... о „государстве44» в 1477 г. «не только не была
оформлена решением веча, но вряд ли была обсуждена даже на совете
господ»; скорее это был «заговор сторонников великого князя». Отмечая
вслед за Пресняковым, что завоевание Новгорода встревожило враждеб-
ные Ивану III силы, Бернадский тем не менее не использовал татищев-
ского рассказа о восстании 1479 г.89 С осторожностью отнесся к тому же
рассказу и Ю.Алексеев: указав, что подробности похода, приведенные
Татищевым, «в известной степени правдоподобны», он отметил, что эти
подробности, «не подтверждаемые никакими источниками», являются,
«по-видимому, своеобразной контаминацией, свойственной этому авто-
ру». Тем не менее главку, посвященную событиям 1479 г., Ю. Г. Алек-
сеев озаглавил: «Заговор Феофила».90
Как и построение историков о предшествующих событиях, данные о
последних годах новгородской независимости нуждаются в проверке на
лсто! 1 иены х истомниках.
§ 11.2. Показания летописей
§ 11.2.1 .Современные летописные своды
Обращаясь к летописям, повествующим о событиях 1475—1479 гг.,
историк оказывается в еще более трудном положении, чем при исследо-
вании предшествующего периода. Наиболее ранний памятник велико-
княжеского летописания, свод начала 70-х гг., отразившийся в Нкр и
ВП, доходил до осени 1471 г.; на этом Нкр заканчивается, а в ВП поме-
щена иная летопись. На 1472 г. заканчивался и общий протограф Ерм.,
СС и Уст. (вероятно, кирилло-белозерский свод); далее в Ерм. отразился
(до 1481 г.) иной, хотя также неофициальный свод. Дополнительный
текст второй редакции HIV, содержащийся в Строевском и Синодальном
списках, доходит до 1476 г.
Независимое новгородское летописание, таким образом, отражает
лишь начало интересующего нас периода. Под 6489 г. в последней части
HIV повествует о том, что «той осени (осенью 1475 года — год, очевидно,
уже сентябрьский) приехал в Новъгород князь великий московьский
Иван Васильевич (далее в Строевском списке конца XV в.: «царь всеа
Руси»; в Синодальном этих слов нет) в силе велице на миру и зая вси
манастыри и дворьци монастырьскии... и пойма на городищи 6 бояринов
новгородцких» (посадника Ивана Афанасьевича с сыном, брата Дмитрия
Борецкого Федора и других); подводится итог: «а в то время Новгород-
цкой области убытка много с кровью». На следующем, 6985 (осень
1476) г. текст летописи заканчивается.91
Некоторое представление о дальнейшем продолжении и окончании
независимого новгородского летописания, возможно, дает Устюжская
летопись (Уст.). Под 6983 г. здесь читается текст, очевидно, восходящий
к тому же новгородскому источнику: «Князь велики ходил на миру в
Новъгород в силе велице; иззянял двори и манастыри, в Юрьив и Го-
родище... и 6 бояринов на Городище поймал...» А под 6985 г. в Уст. со-
общается: «Тое же осени от великого князя посол Федор Давыдович. И
ста на вечи и рече слово: „Бояре новгородски и весь Новъгород,
приходил в великому князю ваш подвойский Назарей и дьяк ваш вечной
и ркуще тако: Новгородские посадники, и тысяцкие и весь Великий
Новъгород нарекли князей себе Ивана Васильевича и сына его Ивана
Ивановича государем Новугороду: вы чем великих князей имеете?“».
Далее говорится, что «чернь» заявила, что они о том не «посылывали»,
и ссылалась на бояр — «и начата на бояр народ злобу имети». Далее
описываются «брань» в Новгороде, убийство двух посадников («Захарья
Григорьивичя да брата Кузму») и арест двух других («Луку Федотова
да Феофилакта Захарьина»): «И потом приведите их на вече, и пожало-
ваша их, и целовали крест, что им хотети добра Новугороду». На этом
примирении заподозренных посадников с вечем рассказ Уст. заканчива-
ется; никакого упоминания о последовавшей далее войне и падении Нов-
города здесь нет.92 Были ли известия 6985 г. в Уст. дополнением мест-
ного летописца начала XVI в. или текстом, на котором обрывался его
новгородский источник (после окончательного падения Новгорода не-
зависимое летописание республики уже не могло продолжаться),
неизвестно.
Следующим по времени памятником, отражающим события 1475—80
и последующих годов, можно считать фрагмент великокняжеского свода
1477 г., сохранившийся, как мы уже упоминали (§ 3.5), в составе «Ле-
тописца от 72-х язык».93 Более раннее происхождение свода 1477 г. по
сравнению с Московским сводом 1479 г. обнаруживается из уже отмс-
НЛДЕ11И1С НОВГОРОДС КОЙ РЕСПУБЛИКИ
147
ценного нами (§ 8.2.1) обстоятельства: отсутствия в нем вставного рас-
сказа о Флорентийском соборе, который помещен в своде 1479 г.
Изложение московско-новгородских отношений начинается в своде
1477 г. с сообщения о том, что осенью 6984 (1475) г. «пошел князь
великий к Новугороду миром, с людьми многими... месяца декабря в 10
день приведены на Москву посадницы новгородские: Василей Онаньин,
Афонасов с сыном, Богдан Лошиньской». Никаких подробностей пребы-
вания Ивана III в Новгороде, как видим, нет; далее сообщается о поезд-
ке в Москву архиепископа Феофила и посадников с ходатайством о за-
точенных посадниках и о решении великого князя отправить одних
ссыльных в Коломну, а других в Муром. 23 марта 6985 (1477) г., по со-
общению свода, «прииде из Новагорода к великому князю посадник За-
харий Овинов за приставом великаго князя со многими новогородцы,
инем отвечевати, коих обидел, а на иных искати, а того не бывало изна-
чала, как земля их стала и как велицыи князи учали быть от Рюрика
на Киеве и на Вододимери и до сего великаго князя Ивана
Васильевича...»; далее сообщается о приходе еще иных новгородцев «об
обидах искати и отвечивати». Как видим, запись важная: речь идет об
отмене древнего обычая — судиться новгородцам только в Новгороде, но
ни о каком новом титуле Ивана III нет речи. Далее сообщается лишь о
посылке в апреле в Новгород послов Федора Давидовича, Ивана
Борисовича и дьяка Василия Долматова. Кончается год изложением
майских событий: смертью игумена Пафнутия Боровского и необычно
поздним морозом 31 мая. На этом свод и кончается — в Прилуцком виде
следует уже упомянутый перечень князей и царей, в Лихачевском и
Уваровском видах — тексты из других источников.94
§ 11.2.2. Великокняжеское летописание после падения Новгорода
Московский свод 1479 г. был составлен, очевидно, уже после победы
над Новгородом. В своде 1479 г. рассказ 6984 (октябрь 1475) г. «О поезде
великого князя в Новъгород» начинается, как и в своде 1477 г., со слов
«пошел князь великы к Новугороду миром...», но далее следует подроб-
нейшее, день за днем, описание путешествия Ивана III по Новгородской
земле. Уже в начале рассказа Моск, идиллическая картина похода
«миром» нарушается упоминанием о том, что Иван III был недоволен
«кормами», присланными ему владыкой, и лишь затем «нелюбие влады-
це отложил», и о том, что новгородцы просили дать им приставов, «да
быша от вой его не изграблени». К словам о встрече, устроенной велико-
му князю местными властями и «всем Великим Новгородом» (термин,
которым обозначалось вече), сделан выразительный московский ком-
ментарий: вече — «государь их, невегласов, непоставнии людие» (так в
Эрмитажном и Уваровском списках; в Архивской летописи, содержащей
далее новгородский свод, вместо этого: «с великой любовью сретоша»).
После перечня торжественных встреч, устроенных великому князю,
праздничных обедов, подарков описываются жалобы ему со стороны
посадников, тысяцких, бояр и «изветников», суд над боярами Василием
Онаньиным, Богданом Есиповым, Федором Исаковым и другими и их
осуждение. Со сводом 1477 г. под 6984 г. сходно лршь известие о том,
что «декабря 10 приведены на Москву посадницы Василий Ананьин, Бог-
дан, Федор да Иван Лошинской, Иван с сыном со Олферием».
Под следующим, 6985 (1477) г., со сводом 1477 г. совпадает известие
о приходе 23 марта в Москву посадника Захария Овинова с ходатайством
по судебным делам, завершающееся торжествующей записью о том, «что
тою не бывало от начала, как земля их стала... до сего Ивана
148
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
Васильевича...» Но после этого известия (и известия о пожаре в Москве
20 марта) под вновь повторенной годовой датой «лета 6985» свод 1479 г.
сообщает, что «месяца марта архиепископ Новгородский Феофил и весь
Великы Новгород прислали к великим князем, Ивану Васильевичю и
сыну его Ивану, послов своих, Назара Подвойского да Захария дьяка
вечного, бити челом и называти их себе государи». Указывая, что преж-
де новгородцы «ни которого великого князя государем не зывали, но гос-
подином», летописец в связи с этим вновь употребляет формулу: «а на-
перед того, как земля их стала, того не бывало». В ответ на челобитие,
согласно своду 1479 г., Иван III 24 апреля (в отличие от предыдущего
известия, здесь точная дата) через послов Федора Стародубского и
других запросил Новгород, «какого они хотят государства», но новгород-
цы «заперлися» и «назвали то лжею». Далее следуют те же известия,
какими заканчивался свод 1477 г., — о смерти Пафнутия и о морозе 31
мая, а затем (т. е. уже после последней майской даты) свод 1479 г. вновь
повествовал (на этот раз подробно) о том, что после приезда московских
послов новгородцы «взбеснеша, яко пьянии», обвинили посадника
Василия Никифорова в «перевете» (измене) и «без милости убиша его,
а по обговору Захарьи Овина, а потом и самого Овина убиша и з братом
Кузьмою... и к королю пакы восхотеша». При этом известии Иван III
«проелезися» и заявил митрополиту, что новгородцы предложили ему
«чего не хотел есмь у них — государьства, и они того заперлися, а на
нас лжу положили».
Далее под 6986 (осень 1477 и зима 1478) г. следует рассказ о походе
на Новгород «войною», еще более подробный, чем рассказ 6984 г. о похо-
де «миром»; в походе участвуют татарские войска Даньяра. Война за-
вершается полной капитуляцией новгородцев — признанием того, «с чем
посылали Назара и Захара», согласием на уничтожение веча, посадниче-
ства, «поиманием» и ссылкой бояр (в числе их «Марфы Исаковы с вну-
ком»), отправлением в Москву «вечного колокола»: «...и привезен бысть
и вознесли его на колокольницю на площади и с прочими колоколы
звонити. А как и стал Новгород, Русская земля, таково изволение на
них не бывало ни от которого великого князя, да ни от иного ни от кого».
Известий о каком-либо последующем новгородском заговоре в своде
1479 г. нет: на сентябре 6988 (1479) г. кончается текст этого свода. В
Уваровском списке, где текст доведен до начала 90-х гг., читается крат-
кое сообщение, что 26 октября 6988 (1479) г. «князь великы Иван
Васильевичь поиде к Нову городу великому миром...», а 9 сентября (дата
явно спутана, т.к. следует после 26 октября) «повеле изымати князь
великы владыку новогородского Феофила в Новегороде Великом и посла
его к Москве... и посади его в монастыре у Чюда и седел полтретья лета,
ту и преставися».95
Рассказ свода 1479 г. о событиях 1475—1479 гг., несомненно, основы-
вался на каких-то записях (типа разрядов), которые велись при велико-
княжеской канцелярии.96 Рассказ этот лег в основу большинства обще-
русских летописных сводов конца XV и XVI в. Вторая часть этого расска-
за —о войне 6986 (1478) г. читается еще в одном относительно раннем
летописном памятнике — в Лихачевском виде «Летописца от 72-х язык».
Вплоть до 6985 г., как мы знаем, этот «Летописец» содержал свод 1477 г., в
котором не упоминался приезд новгородских послов, назвавших Ивана III
«государем». Но после 6985 г. тексты трех видов «Летописца» расходятся,
и Лихачевский вид содержит тот же рассказ о событиях 6986 г., что и свод
1479 г. Нет здесь только известия об изымании, заточении и смерти Фе-
офила в 6988 г.97
11АД1НИ1 НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
149
Тексты рассказов о событиях 1475—1479 гг. в различных летописях
нс были в полной мере сопоставлены между собой. Единственная попыт-
ка такого сопоставления была сделана лишь для рассказа о походе
«миром» в 1475—1476 гг. — в исследовании И. В. Лепко 1948 г. К сожа-
лению, однако, исследовательница в очень малой степени учитывала на-
блюдения Шахматова над летописными сводами, содержащими этот рас-
сказ; ряд летописей, не опубликованных в то время, в частности Мос-
ковский свод, не были ею учтены.98 При сопоставлении между собой
различных версий этого рассказа необходимо, конечно, учитывать их
датировку и соотношения текстов.
В еще одной редакции великокняжеского свода, доведенной до 90-х гг. XV в. и читаю-
щейся в Симеоновской летописи (далее: Сим.), сохраняется та же схема событий, что и в
своде 1479 г. (поход «миром», челобитная о «государстве», поход «войною»), но в рассказе о
походе «миром» отсутствует характеристика встречавших Ивана новгородцев как «невегла-
сов, непоставных людей» (но нет и указания, что они «с великой любовью сретоша» Ива-
на III) и значительно сокращен рассказ о судах над «винными» новгородцами и о пирах в
ноябре—декабре 6984 (1475— 1476) г. Ряд сокращений обнаруживается и в рассказе о похо-
де «войною» 6986 г. (переговоры 24 ноября с посадниками и владыкой, занятие Городища,
переговоры 25 ноября, 4 и 7 декабря). Об аресте Феофила сообщается еще более лаконично,
чем в Московском своде конца XV в. (нет заточения в Чудовом монастыре и смерти), но под
19 января (а не 9 сентября) 6988 (1480) г."
$ 11.2.3. Своды конца XV века
С 80-х гг. XV в. внемосковскйе летописание не было вполне не-
зависимым — даже в Твери и Пскове, официально присоединенных в
1485 и 1510 гг.
В Тверской летописи, доведенной до 7007 (1492) г., нет упоминания о походе на Новго-
род «миром», а поход 6986 (1478) г. описан без всякой мотивировки: «Ходил князь великий
Иван Васильевич к Новугороду Великому, и взял Новгород и колокол вешной свесил...»;
далее содержится анахронистическое известие, что в Новгороде Иван III «поставил на вла-
дычьство Енадья Московитина» (в действительности Геннадий был поставлен архиеписко-
пом Новгородским лишь в 1484 г.100).
В Псковской 2-й летописи (Синодальный список) также нет ни похо-
да «миром», ни какого-либо объяснения похода 6986 (1478) г. Рассказ
об этом походе начинается со слов «князь великий Иван Васильевич раз-
гневася на Великий Новгород...», но прежде сообщается о приезде
великокняжеского посла Волнина «поднимати пскович на Великий Нов-
город»; далее упоминается еще гонец Василий Дятлев и перечисляются
псковские посадники, вышедшие в поход. Описав страдания новгородцев
«от многаго недостатка и стесненна» и безуспешные челобитья владыки
Феофила и бояр, летописец сообщил об их капитуляции: «Не быти в
Великом Новгороде ни посаднику, ни тысяцкому, ни вечю», и завершил
свой рассказ записью: «Се же написах от много мало бывшия пагубы
Великому Новугороду, елико слышах и елико ми ум постиже». Под 6988
(1480) г. содержится известие о том, что великий князь «Великого Но-
вагорода и Пскова владыку акы пленника с собою в Москву сведе».101
В Типографской летописи (Тип.), содержащей свод конца 80-х гг.,
связанный с ростовской владычной кафедрой, известия о Новгороде бо-
лее подробны. В 6984 (в октябре 1475) г. великий князь пошел «к Но-
вугороду, на свою отчину, добровольно... и даст управу Великому Но-
вугороду, приведе их в свою волю, лутчих посадников поймав, оковавши
их, на Москву посла...» Рассказ 6986 (1478) г. «О войне на Новъгород»
не содержит какого-либо обоснования нового похода, хотя обнаруживает
полную лояльность Ивану III: «...Посадников же и крамолников, кото-
рые не хотели добра великому князю, испоимав, на Москву отосла... И
в всем поможе Бог и святая Богородица государю нашему... над его
150
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
изменники, и по та места преста новогородское вечи и вся власть их и
посадникы и тысячьские...» Содержится здесь и более подробное, чем в
великокняжеском летописании, хотя и не очень вразумительное сооб-
щение об аресте владыки Феофила в 6988 (1479—1480) г. (без более точ-
ной даты): «ходил князь великий Иван Васильевич к Новугороду
Великому и стоял в Новегороде в Славиньском конце с всеми людьми,
половину города и испрятал ему сее стороны... Князь же великий изыма
архиепископа Новогородского в Новегороде Феофила в коромоле и посла
его на Москву и казну его взя... Не хотяше бо той владыка, чтобы Новъ-
город был за великим князем, но за королем или за иным государем,
князь бо великий коли пръвые взял Новъгород, тогда отья у Новогород-
ского владыки половину волостей и сел и у всех монастырей...».102
Фрагменты того же ростовского свода, совпадающие с Тип., можно
обнаружить и в двух видах «Летописца от 72-х язык» — Прилуцком и
Уваровском (см. выше, § 3.5 и 3.8).
Основной текст, доведенный до 1477 г., здесь продолжен иным летописным текстом, чем
в Лихачевском виде: в Прилуцком виде, после родословий, завершающих свод 1477 г.,
следует начиная с 6976 (1468) г. (из-за чего известия 6976—6985 гг. здесь помещены дваж-
ды — в разных версиях) текст, сходный с Тип. Сходны с Тип. известия о походе «доброволь-
но» в 6984 г., «О войне на Новгород» в 6986 г. и о «коромоле» новгородского владыки Фе-
офила в 6988 г. В Уваровском виде нет такой дублировки, как в Прилуцком: за известиями
6986 г., завершающими свод 1477 г., здесь непосредственно следует 6986 (1478) г., сходный
с Тип. и Прилуцким видом, и читаются, таким образом, только рассказ «О войне Новгород-
ской» 6986 г. и о «коромоле» новгородского владыки Феофила в 6988 г.103
В Вологодско-Пермской летописи (ВП), после окончания общего
источника с Никаноровской — свода начала 70-х гг., также следует про-
должение, по-видимому, северного, вологодского происхождения
(ср. § 3.4.2). Здесь воспроизведен текст, сходный со сводом 1477 года:
рассказ о походе 6984 (1475) г. без подробных известий, содержащихся
в своде 1479 г., известие о приезде в Москву Захарии Овинова в 6985
(1477) г. без какого-либо упоминания о титуловании Ивана III госуда-
рем, и, что особенно примечательно, здесь нет никакого упоминания об
окончательном присоединении Новгорода в 6986 (1478—1479) г. Нет и
упоминания о последующем аресте Феофила.104
1472 годом оканчивается не только великокняжеский свод, лежащий
в основе ВП—Нкр, — на этом же годе заканчивается и северный свод,
отразившийся в Ермолинской летописи, Сокращенных сводах и отчасти
в Устюжской летописи, (ср. § 3.7). Начиная с 6981 (осень 1472) г. тек-
сты этих памятников расходятся между собой.
В Ерм. под 6984 (1476) г. читаются кратчайшие сообщения о походе великого князя «к
Новуграду миром» и о походе 6986 (1478) г. «с многими силами», когда он «взял град и
колокол вечный привезя Москву».105 В Погодинском виде СС содержится сокращенная и
несколько измененная версия рассказа Московского свода 1479 г. о событиях 1475—1479 гг.:
краткое известие 6984 (1476) г. о походе «миром», известия 6985 (1477) г. о приезде Захарии
Овинова и о посольстве, назвавшем великого князя и его сына «государи», что, как отмеча-
ется здесь, было предпринято «без Великого Новагорода ведома», о походе «войною» в 6986
(1478) г., закончившемся распоряжением «колокол вечный спустити и вече разорити», и
походе «миром» 19 января 6988 (1480) г., когда был «пойман» владыка Феофил. Известия
Погодинского вида СС оыли воспроизведены в Софийской I летописи по списку Царского,
доведенной до 7017 (конца 1508) г. (СШ).106 В Мазуринском виде СС изложение еще короче
— упоминается только поход «миром» в 6984 г., но о сношениях в 6985 г. и завоевании
Новгорода в 6986 г. нет ни слова; сообщается только о «поимании» в январе 6988 (1477) г.
Феофила.
Такое же умолчание о новгородских событиях 6986—6988 гг. обна-
руживается и в Устюжской летописи: до 6985 (1477) г. здесь, как мы
видели, возможно, читался текст новгородского происхождения (завер-
шающийся крестоцелованием на вече заподозренных в измене Новгород-
НЛНГНИГ НОВГОРОДСКОЙ 1Т.( ПУЬЛИКИ
151
цен), но продолжения этот эпизод не имел, и о завоевании Новгорода
(как и о «поимании» Феофила) здесь нет ни слова.
11с упоминается завоевание Новгорода и в Новгородской Хронографической (Новгород-
< кой V) летописи, секта пленной уже после присоединения Новгорода (текст ее доходит до
7(Ю4 (1496) г.) и близкой до 6955 (1447) г. к HIV второй редакции — в последней части она
совпадает с Мазуринским видом СС.
§ 11.2.4. Своды XVI века
Летописи XVI в., излагая историю падения новгородской не-
зависимости, опирались в основном на известия летописания конца
XV в. В своде 1518 г., отразившемся в Софийской II (СП) и Львовской
(Льв.) летописях, со значительной полнотой переданы известия
великокняжеского летописания за 1475—1479 гг.
Рассказ 6984 (1475—1476) гг. о походе «миром» («О поезде великого князя в Великий
Новъгород») совпадает с рассказом Моск, (однако, как и в Архивской летописи и в Сим., о
новгородцах вместо «невегласы... непоставные людие», сказано: «с великой любовью срето-
ша...»). К своду 1479 г. восходят и известия о том, что новгородцы просили великого князя
прислать приставов, «да быша вой его не изграблени», и упоминания, что Иван III пил
«весело» и «долго вечера» в гостях у архиепископа и при приеме новгородцев на собственном
дворе, которые казались И. В. Лепко невозможными в великокняжеском летописании и
восходящими к новгородскому источнику.107
Однако не все известия СП—Льв. совпадают с Моск.: до рассказа о
походе «миром» среди довольно беспорядочно расположенных известий
6983 г. (перед известием об Аристотеле и «Хождением за три моря» Афа-
насия Никитина) содержится известие, которого нет в других летописях
и которое, возможно, восходит к особому, независимому источнику сво-
да 1518 г.: «Тое же осени, месяца октября 2, ездил князь велики во свою
отчину, и тамо ноугородци не дашася ему в суд; князь велики поймав
их и посади в Переяславли». Рассказ 6985 (1477) г. о приезде Захарии
Овинова и послов, назвавших Ивана III и его сына «государями», в СП—
Льв. совпадает с Моск. Совпадает и рассказ 6986 (1478—1479) гг. об
окончательной победе над Новгородом; лишь в конечной части этого рас-
сказа сохранилось уникальное известие, очевидно, восходящее к не-
зависимому источнику: «Бывшю же великому князю в Новегороде,
прииде весть ложная в Казань, яко не взял великий князь Новагорода,
и побили его новугородци, и сам четверг убежа ранен; и посла рать свою
Казаньский на Вятку. Потом царю прииде правая весть, что взял князь
велики Новгород и наместники посажа, и посла царь Казанский и велел
скоро воем своим възвратитися...» Известие об аресте Феофила в СП—
Льв. помещено не под 6988, как в Моск. (Уваровском списке), а под
6987 г. (без более точной даты) и изложено лаконично: «Ездил князь
велики в Новгород Велики и поймал владыку Новугородскаго и посади
в Москве». Под 6990 (1482) г. читается уникальное и не подкрепляемое
другими источниками сообщение о том, что польский король «приела
Богдана, прося Новагорода Великого и Лук Великих».108
В Иоасафовской летописи 20—30-х гг. XVI в. (Иоас.) текст близок к великокняжескому
летописанию конца XV в. (Моск, и другие), хотя имеет сокращения (не столь значительные,
как в Сим.) в рассказе о «походе миром» в 6984 (1475—1476) гг. (нет, в частности, просьбы
новгородцев защитить их от великокняжеских «воев», описания некоторых пиров и даров;
указано, что новгородцы встретили Ивана III «с великой любовью»); известия 6985 г. (послы
и титул «государя») и описание войны 6986 г. также идентичны Моск, (и подробнее, чем в
Сим.); под октябрем 6988 г. сообщается о новом «походе миром» в Новгород, а под январем —
об аресте и ссылке Феофила. 9
В Воскресенской летописи (Воскр.) рассказ о «походе миром» 6984 (1475—1476) гг.
короче, чем в Моск. ( но нс так значительно сокращен, как в Сим.); известия 6985 г. и
обширный рассказ 6986 г. «О походе' великого князя на Новъгород ратию» идентичны пред-
шествующему великокняжескому urioiuti линю. Но известия об аресте Феофила восходят
152
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
здесь к другому источнику, использованному в этой части Воскр.,-к ростовскому своду
80-х гг., дошедшему в Тип. (ср. § 3.8 и 3.10.3): под 26 октября 6988 (1479) г. повествуется «о
походе к Новугороду миром» (эти слова даже вынесены в заголовок годовой статьи) и о
«коромоле» Феофила (без особой даты), хотевшего, чтобы Новгород был «за королем или за
иным государством».110
После присоединения к Русскому государству Новгорода в 1479 г. и
Пскова в 1510 г. летописание этих городов уже не было самостоятель-
ным, но все же включало некоторые известия, которых не было в
великокняжеском летописании.
В Новгородском своде 1539 г. (Новгородской летописи Дубровского)
рассказ о приходе Ивана III в Новгород «миром» в 6984 (1475—1476) г.
в основной части представляет собой перечень пиров и полученных
великим князем даров с ноября 1475 г. по 15 января 1476 г. («пир 3 на
великого князя у владыки» — в Моск, он датирован 19 января). Но после
пира «в 15 день» в летописи Дубровского читается известие: «В 16 день.
Приеха владыка Феофил к великому князю с челобитьем, с половиною
волостей владычных да монастырских 6 монастырей половину... И князь
велики пожаловал архиепископа: половину волостей не имал их...»111
Известий о такой конфискации в 1476 г. нет в более ранних летописях,
и уже И. В. Лепко заметила, что эта статья совпадает с известием СП
об аналогичной конфискации и смягчении ее 6 января 6986 (1478) г. во
время окончательного завоевания Новгорода (то же известие читается
под 6986 г. и в Моск., и в других летописях, отражающих великокня-
жеское летописание). Лепко предположила все же, что было две
конфискации — в 1476 и 1478 гг. Возражая ей, В. Н. Вернадский указал,
что ни в одной летописи нет известий о двукратной конфискации нов-
городских церковных земель; налицо, очевидно, ошибочное перенесение
летописцем XVI в. известия 6986 года в статью 6984 г. Дальнейший
текст подтверждает явно спутанный характер рассказа летописи Дуб-
ровского: в конце его сообщается о поимании «6 бояринов» и далее вновь
говорится о начале похода — «Был в Новегороде князь велики миром,
октября 22 в понедельник» (22 октября 1475 г.).112 О посольствах 6985 г.
здесь ничего не сообщается; о «Взятии Великого Новаграда лета 6986»
сообщено кратко: великий князь пришел «воюючи и пленяющи...», вла-
дыка и новгородцы «назвали его государем, и Новгород ему Великий
отворили». Под 26 октября 6988 (1479) г. сообщается о пребывании Ива-
на III в Новгороде «миром», стоянии «в Славне», а под 19—24 января —
о поимании Феофила, ссылке его «к Москве с Ыльею Васильевичем»,
пребывании в Чудовом монастыре и смерти. Эта же ссылка Феофила с
сопровождавшим его «Ыльею с Васильевичем» упоминается и в фраг-
ментарном тексте Новгородской Архивской (Новгородской II) летописи
конца XVI в.113
В Псковских летописях XVI в. рассказ о присоединении Новгорода
восходит, видимо, к рассказу псковского летописания конца предшест-
вующего века (ср. § 3.2.2). В Погодинском списке Псковской 1-й
летописи (продолжающем Тихвинский список и доведенном до 1547 г.)
изложение событий близко к изложению в Псковской 2-й летописи
(Синод, списку), упомянутому нами выше (§ 11.2.3). Здесь также нет
ни похода «миром» в 6984 (1476) г., ни событий, предшествовавших
походу 6986 (1478) г., а описание этого похода в основном совпадает с
Псковской 2-й: приезд Дятлева (предшествующего посольства Волнина
нет), «князь великий... разгневася», челобитья Феофила и новгородцев
и конечный результат: «не быти в Новегороде ни посадником, ни ты-
сецким, ни вечю». Заключается описание этих событий иной, но также
патетической записью: «Иное бы писал, и не имею что писати от многим
НЛДГПИ1 НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
153
жалобы». Под 6988 (декабрь 1479 —январь 1480) г. сообщается, что
псковичи узнали о приезде великого князя в Новгород и что «князь
великий владыку новгородского Феофила свел его на Москву».114 В
Псковской 3-й летописи (своде 1567 г.), в отличие от остальных
Псковских летописей, содержится известие о событиях, предшество-
вавших окончательному завоеванию Новгорода: под 6985 (1477) г. рас-
сказывается, что в мае этого года в Новгород приехал посол Федор Да-
выдов и заявил на вече, со слов великого князя, «что его есте государем
собе назвали и за него есте задали» и потребовал «Ярославля... дворище
очистити... которые то чинили, а без Великого Новгорода ведома тую
прелесть чинили. А Василья Онаньина ту поймав, в на вече исыпекли
топори в частье...» Далее следует тот же подбор известий (включая
посольство Волнина), но с Псковской 2-й сходна лишь формула (повто-
ренная дважды) окончательной капитуляции: «ни посадником, ни ты-
сяцким... ни вечу не быти». Рассказ последовательно ведется с точки
зрения псковских участников похода 6985 г.; заключительная формула:
«Се же все бысть по строению божию; что мы о сем помысляти много
или писанию предавати». Под декабрем—январем 6988 г. краткое сооб-
щение* о приезде Ивана III в Новгород и о Феофиле, совпадающее с
текстом Псковской 1-й.115
Ближе к великокняжескому летописанию версия событий 1475—1479 гг., помещенная
и тексте, который был приплетен каким-то книжником к Бальзеровскому списку CI младшей
редакции. Текст этот был писан совсем иным почерком, чем основной (приплетенная тет-
радь — сер. XVII в.), но в научной литературе содержащийся в нем рассказ о событиях
1475—1479 гг. определялся все же как рассказ «Софийской первой летописи». А. Н. Насонов
установил, что Бальзеровский список содержит в этой части псковско-новгородский свод
первой половины XVII века.116 Рассказ о приходе Ивана III в Новгород «миром» в 6984 г.
оказывается сходным с аналогичным рассказом Новгородской летописи Дубровского —
здесь также дается в основном перечень пиров (хотя с некоторыми отличиями в датах) и
также в этот рассказ вклинивается сообщение о конфискации 16 января владычных и мона-
стырских земель.
Очевидно, рассказ летописи Дубровского и Бальзеровского списка восходит к некоему
общему источнику, и можно предполагать, что источник этот уже был переделкой подобного
рассказа великокняжеского летописания о походе 6984 г. (в Бальзеровском списке
упоминание об аресте посадников и бояр также вынесено в конец — после перечня пиров).
Известие 6985 (1477) г. о посольствах в Москву совпадает здесь с Погодинским видом СС и с
CI, но летописная статья 6986 (1477—1478) г. оказывается сходной с Псковскими
летописями (приезд Дятлева в Псков, «не быти в Новегороде ни посаднику, ни тысецким, ни
нсчю») и даже включает фразу Псковской 2-й: «...не имею что писати от многия жалобы».
Известие декабря—января 6988 (1479— 1480) г. т акже совпадает с Псковскими летописями,
по сообщение о ссылке Феофила дано чуть подробнее («посади его в монастыри у Чюда») -11'
В Никоновской летописи текст рассказов о «походе миром» в 6984, о посольствах 6985 г.,
о завоевании Новгорода в 6986 г. и о «походе миром» и поимании Феофила в октябре—янва-
ре 6988 г. вполне аналогичны рассказам Иоас. Но в Лицевом своде, содержащем наиболее
позднюю редакцию Ник., к рассказу 6984 г. сделан ряд дополнений, восполняющих про-
пуски Иоас. (приемы и пиры с 7 по 22 ноября и с 6 декабря по 14 января), и сближающих
текст с великокняжеским летописанием конца XV в. и с СП—Льв.; расширен и рассказ о
«походе миром» — аресте и ссылке Феофила в 6988 г. — он сходен с Воскр. и Тип.118
В Степенной книге материал предшествующего великокняжеского
летописания сильно сокращен, но важнейшие для этого летописания
этапы событий 1475—1479 гг. выделены в отдельные главки: «О шествии
великого князя в Великий Новъград миром» 6984 г. и «Третие шествие
великого князя к Новуграду ратию, их и облада» — рассказ о походе
6986 г., которому предшествует сообщение о посольстве «архиепископа
Феофила» и «всего Великого Новъграда», назвавшего великих князей
♦государьми себе» и «мятежь в новоградьцех» — «яко возбесиша или яко
пьянии развращенная глаголаху, яко же пред Шелонским отступлением,
и ко кралю паки приложитися восхотеша». Но, хотя повествование о
войне и подчинении Новгорода завершалось формулой великокняжеско-
154
НРИ( О1ДИН1НИ1 НОВГОРОДА
го летописания: «...тако же изволение нс бысть на них ни от которых
великих князей, ни от иного», — составитель Степенной счел нужным
прибавить к предшествующим еще одну главу: «Четвертое шествие
великого князя в Новъгород и о поимании архиепископа и боляр Ново-
градских, и приведении людей». Под этим заголовком сообщается об
«изымании» Феофила в 1479 г. (дана только дата похода на Новгород —
26 октября 6988 г.) с обвинением, вошедшим в летописание из ростов-
ского свода: «...уведав, яко новоградский архиепископ крамолует и
умышляет быти Нову граду не за великим государем, но за коро-
лем...».119
Такое превращение первоначального краткого сообщения об аресте
новгородского владыки в «четвертое шествие великого князя в Новъград»
предвещало уже татищевскую версию о широчайшем новгородском за-
говоре в 1479 г.
§ 11.3. Опыт реконструкции фактов
Предпосылки войны 1477—1478 гг. были заложены уже в Коростын-
ском договоре, создавшем противоречивое правовое положение Новго-
родской республики после 1471 г. — сочетание ее суверенитета с принад-
лежностью к державе Ивана III. Эту противоречивость Л. В. Черепнин
справедливо отметил, цитируя формулу Коростынского договора 1471 г.:
«ваша (московских князей) вотчина, мужи вольные».120
При окончательном завоевании Новгорода Иван III почти не прибе-
гал к тем пропагандным аргументам, которые играли столь важную роль
в 1471 г.: к обвинению новгородцев в «латинстве» и «литовской»
ориентации. Лишь в рассказе свода 1479 г. о том, что новгородцы
отреклись от данного якобы Ивану III титула «государя» и «възбеснеша,
яко пьяни», добавлено, что они «к королю паки восхотеша», но далее,
при описании переговоров с осажденным Новгородом этот мотив исче-
зает, и больше великий князь к нему не возвращается.
Невозможность новых обвинений в религиозном отступничестве
определилась и церковной политикой самого Ивана III после 1471 г.
Уже осенью 1471 г., сразу после Коростынского мира, псковичи были
поражены необычным зрелищем: в Псков из Ливонии прибыла невеста
Ивана III, племянница «царьградского царя Константина»; невесту эту,
по сообщению Псковской 3-й летописи, сопровождал «свой владыка, не
по чину нашему оболчен... не имея же поклонениа к иконам, и креста
на себе рукою не перекрестяся...»121 Это был папский нунций Бонумбре,
сопровождавший Зою Палеолог, которую на Руси назвали Софией.
Знали ли на Руси, что Зоя—София была воспитанницей папы и ка-
толичкой? О том, что она была «папе во племени» (т. е. якобы родст-
венницей папы), несомненно, было известно, и великокняжеский
летописец отмечал, что переговоры о браке велись с папой, хотя и ут-
верждал, что София была «православная христианка». Согласно италь-
янским источникам, не только сама Зоя была «дочерью апостольского
престола», но и посол русского князя «выразил папе свое благоговение
в таких выражениях, которые равносильны были признанию полной
покорности»; со своей стороны, папа хвалил Ивана III за то, что «тот
принял Флорентийскую унию, никогда не ходатайствовал о назначении
архиепископа у константинопольского патриарха, возведенноп) в сан
свой турком, и выразил желание на брак с христианкой, воспитанной
под сенью апостольского престола».122 Даже если ставить под сомнение
достоверность этого известия, бесспорно, что брак с воспитанницей паны
ПАДЕНИЕ НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
155
вызывал возражения со стороны митрополита Филиппа, только что
осудившего Новгород за «латинство» на основании одних лишь подоз-
рений в сношениях с митрополитом, пребывавшего под властью литов-
ского государя. Заслуживает внимания в связи с этим тот факт, что,
хотя о браке русские послы договорились с папой уже в марте 1469 г. и
в 1470 г. папа адресовал польскому королю грамоту о пропуске русских
послов, невеста прибыла на Русь лишь осенью 1472 г. Очевидно, во вре-
мя «крестового похода» на впавший в «латинство» Новгород неудобно
было демонстрировать брак с папской воспитанницей, приехавшей с
папским легатом, — поездку пришлось отложить. Двусмысленность бра-
ка с Зоей-Софией ощущалась и после ее приезда. Великокняжеская
летопись утверждала, что Ивана III и Софию венчал митрополит, но
независимый летописный источник, сохранившийся в СП—Льв., писал
о том, что митрополит готовился к диспуту с «легатосом» (который не
состоялся) и, очевидно, уклонился от участия в бракосочетании, ибо
«венча же протопоп коломенский Осея, занеже здешним протопопом и
духовнику своему не повеле, занеже вдовци».123 Почти сразу же после
этого митрополит оставил митрополию по болезни. Отношения Ива-
на III с преемником Филиппа Терентием складывались малобла-
гоприятно — уже с 1478 г. начались столкновения с ним великого князя.
Иван III не только не склонен был в борьбе с Новгородом после
1471 г. выступать в качестве защитника интересов церкви. Напротив,
уже во время новгородского «похода миром» 1475—1476 гг. он, по
известию новгородской летописи, «зая вси монастыри и дворьци мона-
стырский». Известия поздних новгородских и псковских источников о
том, что в январе 1476 г. Иван конфисковал половину владычных зе-
мель, очевидно, являются следствием путаницы (эта конфискация
произошла два годя спустя),124 но сама эта путаница могла быть
следствием того, что из более ранних новгородских источников
летописцы XVI в. знали, что склонность к покушению на монастырскую
собственность великий князь обнаружил уже во время «похода миром».
Непосредственным поводом к окончательному завоеванию Новгорода
был вопрос о титуле «государя», данном новгородскими послами Ива-
ну III и его сыну в 1477 г. Историки уже высказывали сомнения (см.
§ 11.1) в том, что этот титул был предложен великому князю вечем и
архиепископом, но предполагали, что предложение все же было выска-
зано какой-то группой новгородцев. Текст свода 1477 г., дошедшего в
составе «Летописца от 72-х язык», обнаруживает, что даже после
отправления в апреле 1477 г. в Новгород московского посольства (кото-
рое, очевидно, должно было в какой-то форме поднять вопрос о новом
титуле) утверждение о том, что титул предлагали сами новгородцы, в
великокняжескую летопись еще не было введено. Первичность текста
свода 1477 г. очевидна — он вполне последователен. Напротив, текст в
своде 1479 г. обнаруживает ряд странных особенностей. Рассказ о
посольстве Назара и Захара внесен здесь с повторенной годовой датой
«6985»; он не имеет указаний на число и месяц, присущих соседним
известиям свода; вновь употреблена уже использованная выше формула:
«а наперед того, как и земля их стала, того не бывало». Странные черты
обнаруживает и подробный рассказ о приеме московских послов
«възбесившимися» новгородцами, помещенный в своде 1479 г. после
окончания текста, совпадающего со сводом 1477 г. Последнее известие,
которым кончался свод 1477 г., — о позднем морозе, датировалось 31
мая; следовательно, майские известия были уже закончены, но рассказ
о приеме послов начинался словами: «и того же месяца, и еще послом
156
11РИСО1ЩИ1!HI IИI' НОВГОРОДА
великого князя в Новгороде, и бысть мятеж...♦ Вполне естественно за-
ключить, что перед нами интерполяции — вставки, сделанные после то-
го, как началась война, и повод к ней нужно было провозгласить хотя
бы задним числом.
Была ли история с титулом «государя» с самого начала задумана как
повод к войне, и была ли она действительно предметом посольства в
Новгород Федора Давыдовича (Хромого или Стародубского-Пестрого) в
1477 г.? Московское посольство, приехав в Новгород, вероятно,
действительно выдвинуло версию о новом титуле, якобы дарованном
Ивану новгородцами. Но пока «весь Великий Новгород» (т. е. новгород-
ское вече) не высказался по этому вопросу достаточно определенно, эту
не слишком убедительную аргументацию не вводили в великокняже-
скую летопись. Новгородцы могли признать новый титул — и тогда не
было бы никаких оснований для войны и московские порядки пришлось
бы внедрять «миром», как это будут делать тридцать лет спустя в Пско-
ве. Они могли, напротив, отвергнуть посольство и тем самым дать
великому князю хотя бы такой повод к войне, какой был в 1471 г. Не
произошло ни того, ни другого — титул не был принят, но гнев веча был
обращен только на заподозренных в измене новгородцев,125 «начаша не-
годовати на бояр, и посла великого князя отпустили».126 Великому кня-
зю пришлось сделать версию о титуле «государя» предлогом для новой
войны, и эта сомнительная история была введена в летописание.
В какой степени завоевание Новгорода в 1478 г. было связано с поль-
ско-литовской угрозой? Казимир не вмешался в московско-новгород-
скую войну ни в 1471-м, ни в 1478 г. — это определялось общими тен-
денциями его политики в те годы. Внимание литовского государя было
направлено не на русские земли, а на его польские владения и на
взаимоотношения Польши с западными соседями. Польский хронист
Длугош упоминал Новгород как край, якобы когда-то принадлежавший
литовским князьям, — в связи с чем Михаил Олелькович именовался
«префектом» короля в этом городе. Согласно более поздним источникам,
при осуждении на казнь Михаила ему ставилось в вину то, что он в
1471 г. покинул Новгород, но о событиях 1471 г. Длугош не писал ни
слова и о Михаиле упоминал только в связи с его неудачной попыткой
овладеть в этом году Киевом. Говоря о событиях 1479 г., Длугош утвер-
ждал, что Новгород, «покинутый» Казимиром, был присоединен Ива-
ном III, обещавшим якобы уплатить за него крупную сумму денег
(русские летописи ничего не сообщали о таких, очевидно, фан-
тастических переговорах). Во всяком случае, решение Казимира в
1479 г. не вмешиваться в московско-новгородские дела представлялось
Длугошу мудрым.127
Присоединение Новгорода в 1479 г. не было связано с какой-либо уг-
розой Русскому государству — оно представляло собой один из этапов
последовательного процесса расширения великокняжеских владений.
Что же касается церкви, то великий князь начал именно в те годы на-
ступление на ее земельные богатства. В 1478 г. Иван III конфисковал
10 владычных волостей и половину владений крупнейших монастырей
Новгорода. Новая конфискация владычных земель была осуществлена в
1479—1480 гг. в связи с арестом и ссылкой Феофила.
История этого ареста и ссылки подверглась явной переделке и
расширению в поздней традиции. Мы уже отмечали крайний лаконизм
первоначального сообщения об аресте Феофила в Московском своде кон-
ца XV в. и появление версии о «коромоле» владыки лишь в ростовском
владычном своде 80-х гг., использованном псковскими летописями
ЛЕТОПИСИ 70-х ГОДОВ XV ВЕКА
157
XVI в.12М Заслуживает ли доверия красочный рассказ Татищева о
широком международном заговоре новгородцев с королем, ханом и
римским папой в 1479 г.? Согласно Татищеву, новгородцы «мнози на-
чата тайне колебатися и королем ляцким и князьям литовским ссы-
латися», «король обесчевал итти к Новугороду» и обратился «к хану
Большой орды» и папе; «папа деньги повеле ему взяти в Лятской и
Литовской земле от церквей, дабы... привести Русь в их поганую
латинскую веру». Далее описываются тайный (даже от собственного сы-
на) поход Ивана III на Новгород, осада города, длившаяся «две
седмицы», и обстрел его артиллерией, которой, как и за год до того,
командовал Аристотель. Город был взят, и подвергнутые пытке заго-
ворщики сообщили, что «архиепископ с ними бысть заедин», великий
князь сослал архиепископа, казнил 100 крамольников, разослал «1000
семей детей боярских и купцов» по «городам низовым» и 7000 — «по го-
родам на посады и в тюрьмы разосла и в Новгороде казни».129
Если описание последующих репрессий было, по вероятному предпо-
ложению Преснякова, составлено Татищевым «из черт позднейших
репрессий и „выводовu из Новгорода», то самый рассказ о походе в
1479 г. находится в вопиющем противоречии с летописными
источниками: совершенно невероятно, чтобы новый поход на Новгород
через год после победы и двухнедельная осада города были скрыты
официальным великокняжеским летописанием, столь детально
описавшим «поход миром» 1475—1476 гг. и военный поход 1477—
1478 гг. Перед нами, конечно, характерная для Татищева «реконст-
рукция» фактов на основе широчайшего распространения известия, ко-
торое историк мог почерпнуть из Воскресенской летописи или Лицевого
свода XVI в.
Но самый факт ареста Феофила и конфискации церковных земель
не вызывает сомнений: до нас дошла отреченная грамота Феофила, в
которой ни о какой измене и заговоре не упоминалось, но владыка
признавал «убожество своего ума и великое смятение своего неразу-
мения».130 Факт этот историки уже сопоставили с другим, известным
нам из внелетописных источников: с переводом по приказу великого
князя в том же 6988 (1479—1480) г. в Москву двух священников, один
из которых, Алексей, был назначен протопопом только что построенного
главного храма страны — Успенского собора, а другой, Денис, — насто-
ятелем соседнего Архангельского собора. Согласно тем же источникам,
оба они были виднейшими новгородскими еретиками.131
§ 12. ЛЕТОПИСИ 70-х ГОДОВ XV ВЕКА КАК ПАМЯТНИКИ
ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
Вторая половина XV в. — время, от которого до нас дошли первые
сохранившиеся памятники официального великокняжеского
летописания. Летописание это, возможно, было уже представлено сво-
дом 50—60-х гг., дошедшим до нас, однако, лишь во фрагментарном
виде (Музейный летописец и Летопись Лавровского). С определенно-
стью мы можем говорить о трех великокняжеских сводах 70-х гг. — сво-
де 1471 —1472 гг., своде 1477 г. и своде 1479 г.
Основой великокняжеского летописания был Новгородско-
Софийский свод—точнее, та его версия, которая представлена в CI.
Свод начала 70-х гг. (Нкр—ВП) опирался на CI старшего извода; какая
именно версия CI лежала в основе свода 1477 г., неизвестно, так как
последний дошел до нас лишь во фрагменте 1425—1477 гг., и какова
158 ПРИСОЕДИНЕНИИ НОВГОРОДА
была его первая часть, мы не знаем, (люду 1479 г., но всяком случае,
предшествовала сложная работа по соединению 11овн)родско-Софийско-
го свода со сводом 1408 г. и другими источниками (отразившаяся и в
первой части Ерм.); при этом, очевидно, учитывалась и младшая
редакция CI.
Главные идеи Новгородско-Софийского свода, во всяком случае, под-
верглись решительному пересмотру во всех редакциях великокняжеско-
го летописания. В Новгородско-Софийском своде (см. выше, § 9) с чрез-
вычайной последовательностью отмечались все случаи осуществления
новгородцами своих прав — изгнания и приглашения князей и заклю-
чения договоров. В великокняжеском своде начала 70-х гг. (Нкр—ВП),
как мы уже упоминали, все эти сообщения (« изгнаша», «указаша путь»,
«пригласиша», «взяша мир») с такой же последовательностью уничто-
жались и заменялись ( «прииде», «выиде», князь «вда» новгородцам сво-
его родича, новгородцы «добита челом»). Сокращен был и особенно
важный для Новгородско-Софийского свода рассказ о битве на Липице
в 6724 (1216) г.; нет ссылки новгородцев на «крест божий» и утверж-
дения, что в битве «слава и похвала» владимиро-суздальских князей
«погыбе».132 Когда была произведена такая обработка? Текст Музейного
летописца, доведенный до 1452 г., слишком фрагментарен, и мы на-
ходим там только два примера замены чтений Новгородско-Софийского
свода ( в рассказе о битве на Липице — те же сокращения, что и в Нкр—
ВП; в известии 6906 (1398) г. — «добиша челом» вместо «взяша мир»).
В тексте Летописи Лавровского, доведенном до 1456 г., все отмеченные
замены Нкр—ВП обнаруживаются, — трудно поэтому сказать, были ли
они произведены после Яжелбицкого мира 1456 г. или после Коростын-
ского мира 1471 г. Но оба эти мира провозглашали незыблемость
«старины» в новгородско-княжеских отношениях — важно поэтому было
так видоизменить в летописании самую «старину», чтобы она соответ-
ствовала новым взаимоотношениям. Какое значение придавали мос-
ковские власти идеологическому обоснованию своей политики, видно из
свидетельства свода 80-х годов, сохраненного СП и Льв.,—о
присутствии в обозе Ивана III в 1471 г. дьяка Стефана Бородатого,
«умеюща воротити летописцем Русским», вычитывая из них «измены
давные» новгородцев. Исправления в своде начала 70-х гг. — наглядный
пример такого умения «воротити летописцем».
Тема «латинства», поднятая в связи с походом 1471 г., не получила
значительного отражения в своде 1472 г., как и в своде 1477 г. Здесь уже
появляется утверждение, что Василий II в 1437 г. отговаривал Исидора
от поездки на собор и о том, что после возвращения на Русь Исидор был
обличен, заточен и бежал «к Риму», однако известия о Флорентийском
соборе и унии еще весьма кратки и лаконичны.
Переломным моментом в истории великокняжеского летописания
было создание того летописного памятника, который и лег (в разделе до
1425 г.) в основу Московского свода 1479 г. (Моск.) и Ермолинской
летописи (Ерм.). Этот памятник не ограничивался уже систематической,
но в значительной степени механической, обработкой текста CI, как
свод 1472 г., а соединил известия Новгородско-Софийского свода с
известиями из свода 1408 г. (Тр.), причем и те и другие последовательно
переделал в духе официальной великокняжеской идеологии. Он иско-
ренил неблагоприятные для московских князей тенденции Новгородско-
Софийского свода («дьявол» как вдохновитель похода Ивана Калиты на
Тверь в 1330 г., выражение сочувствия тверскому князю в 1339 г., фор-
мула «комуждо отчину свою» в рассказе о получении суздалыко ниже-
ЛЕТОПИСИ 70-х ГОДОВ XV ВЕКА
159
городским князем в 1360 г. великого княжения), но вместе с ними и
прокиприановские тенденции свода 1408 г. ( похвалы Ольгерду и изде-
вательская формула под «Пьяною пьяни»). Новгородско-Софийский
свод повествовал о событиях конца XII—первой трети XIII в. на основе
новгородского летописания и известий свода 1305 г. (Лавр, и Тр.), то
протограф Моск.—Ерм. привлек для изложений событий этого времени
еще два источника — южнорусскую летопись (отличную от Ипатьев-
ской) конца XII в. и владимирский свод первой трети XIII в. Свод этот,
обнаруженный А. Н. Насоновым, был определен нами как «особая обра-
ботка» Новгородско-Софийского свода. 3 Однако это определение не
представляется достаточно удачным. Может быть, по аналогии с Новго-
родско-Софийским сводом, протограф Моск.—Ерм. следовало бы имено-
вать Московско-Софийским.
Что касается переделки известий Новгородско-Софийского свода о
новгородских вольностях, то она была произведена в Московско-
Софийском своде не менее тщательно, чем в своде 1472 г., но на основе
иных принципов. Так, рассказ CI об изгнании новгородцами князя Свя-
тослава Ростиславича в 6668 (1160) г. был не просто сокращен, как в
Нкр—ВП, но заменен известием из южного источника, а рассказ 6676
(1168)—6677 (1169) гг. о чуде Знамения заменен рассказом из Лавр.—
Тр.; в последнем случае протограф Моск.—Ерм. следовал младшей
редакции CI. Известие 6842 (1334) г. о том, что Иван Калита, пригла-
шенный новгородцами, «приеха в Новгород», изложено в совсем иной
форме: «...князь велики Иоан Данилович пожалова отчину свою, отдаст
им нелюбья, и иде в Новъгород на стол...» (так в Моск.; в Ерм.: «и пожа-
лова их князь велики...»). Под 6901 (1393) г. к известию о присылке
новгородцами послов к Василию I «с челобитьем о старине» в Моск, до-
бавлено: «...лучших людей, бьюще челом за свои вины и за грубости и
за неисправленья своя» ( в Ерм.: «добиша челом»). Под 6906 (1398) г.
упоминание о том, что новгородцы «взяша мир» с великим князем, за-
менено не просто словами «добиша челом», как в Нкр—ВП, а формулой:
«и князь велики пожаловал их, мир взя» (в Ерм.: «пожалова их, даст им
мир»).
В Ерм. текст общего с Моск, протографа сильно сокращен, и мы не
можем поэтому сказать, принадлежит ли целый ряд других случаев за-
мены формул Новгородско-Софийского свода протографу Ерм.—Моск.,
или самому своду 1479 г. Так, под 6644 (1136) г. в рассказе о выступ-
лении новгородцев против Всеволода Мстиславича вместо обвинения
Всеволода в том, что он «не блюдеть смердов», в Московско-Софийском
своде употреблена особенно обидная для новгородцев (с точки зрения
московского летописца) формула «не блюдеть людей черни». Рассказ о
битве на Липице в 6724 (1216) г. подвергся дальнейшим изменениям по
сравнению с Нкр—ВП — опущено именование смоленских Ростисла-
вичей «нашими князьями», нет слов о их доблестях, нет обличения хва-
стовства владимирских князей («навержем их седлы») перед битвой, нет
слов о победе новгородцев: «И велик, братие, промысл божий!...» Рассказ
о столкновении новгородцев с Александром Невским в 6763 (1255) г. не
сокращен в своде 1479 г. так радикально, как в своде 1477 г., но свод
1479 г., совпадая опять с CI младшей редакции (и в соответствии с
великокняжеской политикой в Новгороде в 1471—1478 гг.), охарак-
теризовал замысел «вящших» людей Новгорода против «правды новго-
родской» как «сонет благ».
Общие принципы преодоления тенденций Новгородско-Софийского
свода в своде 1479 г. (или в его протографе — Московско-Софийском
160 присоединение Новгорода
своде) лучше всего отражает обработка известим 6678 6679 (1170—
1171) гг. об изгнании князя Романа Мстиславича: свод 1479 г. не стал,
подобно своду 1472 г., стыдливо заменять в этом случае «выгнаша нов-
городцы князя Романа» на «выде из Новгорода», а, сохранив «выгнаша»,
добавил: «таков бо бе обычай окаянных смердов изменников». Здесь сно-
ва совпадение с CI младшей редакции, но там было, как мы видели, еще
энергичнее («обычай блядиным детям»). Однако для московского
великокняжеского летописания после 1478 г. эта поправка имела глубо-
ко принципиальное значение: в Новгороде устанавливалось «государство
как на Москве», и прежний «обычай окаянных смердов изменников»
можно было теперь не скрывать, а, напротив, подчеркивать.134
Московское великокняжеское летописание, несмотря на его ге-
нетическую связь с CI, решительно и твердо отвергло концепцию дого-
ворных отношений князей-братьев, идею взаимно признанного «наря-
да», характерную для Новгородско-Софийского свода. Какими же иде-
ями было проникнуто само великокняжеское летописание?
М. Д. Приселков отмечал, что свод 1472 г. должен был оканчиваться
описанием строительства Успенского собора ( что не состоялось, ибо на-
чатое здание рухнуло), а свод 1479 г. завершался описанием «торжест-
венного открытия» этого собора, как «нового центра вселенского
христианства». Здесь, по мнению ученого, отражалась основная идея
свода — идея «Москвы как третьего Рима»: строилась не просто церковь,
а «заместительница многовековой „соборной" церкви, цареградской
„Софии"».135 Но великокняжеские своды нигде не сравнивали Ус-
пенский собор с цареградской Софией. Свод 1472 г., а вслед за ним своды
1477 и 1479 гг. писали лишь о построении церкви «в меру храма
Пречистыя Богородица, иже во Володимире» — т. е. владимирского Ус-
пенского собора?36
Более определенное место заняла в своде 1479 г. анти-«латинская те-
ма»: в отличие от сводов 1472 и 1477 гг., здесь появился под
6945 (1437) г. развернутый рассказ «О Сидоре митрополите, как прииде
на Москву» с включением последующих событий 1437—1441 гг., нару-
шающими хронологическую последовательность летописного рассказа
(описание Флорентийского собора, папские грамоты Василию, изгнание
Исидора). И все же говорить о какой-то последовательной идеологичес-
кой концепции великокняжеского летописания в своде 1479 г. едва ли
возможно. Такая концепция, связанная скорее не с теорией Москвы —
третьего Рима, а со Сказанием о князьях Владимирских, появится уже
позже — в летописании XVI в. — в Воскресенской и Никоновской
летописях.
Отсутствие такой концепции обнаруживается и при рассмотрении
летописного отражения другой темы, имевшей важнейшее значение для
русской общественной мысли XV в., — темы освобождения от ханского
ига. В Новгородско-Софийском своде рассказ о побоище «на Дону с Ма-
маем» был значительно расширен по сравнению с кратким рассказом
сводов конца XIV—начала XV в. за счет риторических отступлений,
«чудесных эпизодов», упоминаний о Владимире Серпуховском и сыновь-
ях Ольгерда, о грамоте святого Сергия Дмитрию (но без известий о его
помощи великому князю, посылке Пересвета и Осляби и т. д., которым
предстояло появиться позднее). Обратившись к великокняжескому
летописанию (своду 1479 г. и его протографу — Московско-Софийскому
своду), мы обнаруживаем, что никаких дополнений в рассказ о Куликов-
ской битве Новгородско-Софийского свода здесь внесено нс было.
Великокняжеский сводчик сократил слишком пространные пи га гы из
лиониси 70-х ГОДОВ XV ВЕКА
161
церковной литературы, молитвы, выпустил упоминание о том, что перед
Куликовской битвой Дмитрий «совокупней со всеми князьями
русскими», — и этим ограничился. К 1479 г. уже, несомненно, сущест-
вовала «Задонщина» — ее краткая редакция была помещена в сборнике
Ефросина как раз в этом году, но никаких следов влияния «Задонщины»
на великокняжеское летописание XV в. мы не обнаруживаем (скорее,
можно предполагать обратное влияние — летописи на «Задонщину»).
Несущественные изменения внес свод 1479 г. и в рассказ Новгородско-
Софийского свода о Тохтамыше.137 Тема освобождения от власти Орды
явно не была в центре внимания летописца московского великого князя.
Официальное летописание конца XV в. — великокняжеское; вопреки
А. Н. Насонову, следов митрополичьего летописания в этот период мы
не обнаруживаем. Общий источник свода 1479 г. и Ерм.—Московско-
Софийский свод — не имеет никаких черт церковного летописания —
напротив, сопоставление его со сводом 1408 г. и Новгородско-
Софийским сводом свидетельствует о последовательном исключении
библейских цитат и религиозных сентенций.138 Это говорит, конечно, не
о критическом отношении сводчика к церкви, а лишь об «обмирщении»
свода, о придании ему черт светского летописания. Следов
митрополичьего летописания мы не найдем и в других сводах конца
XV в.
Неофициальное летописание второй половины века — это
летописание местное, внемосковское, несмотря на общерусский харак-
тер ряда его памятников. Мы уже упоминали последнюю новгородскую
летопись времен независимости — окончание HIV второй редакции, сох-
ранившееся в Строевском и Синодальном списках. Летописный текст,
доведенный до 1476—1477 г., читающийся в этих списках, не ставил
своей целью полемику с другими — великокняжескими — летописями.
Летописец осуждал не великого князя, а собственных изменников —
«переветников», например некоего Упадыша, помогавшего великому
князю и «заколачивавшего» новгородские пушки; летописец сочувство-
вал новгородским «меньшим людям» и осуждал «лутших», о которых
шла «молва, яко те приведоша великого князя на Новгород». Но сам он
склонялся к покорности судьбе и пессимизму: «А то, Бог сердцеведець,
и суди им, зачинающим рать и обидящим нас».
Официальному московскому летописанию противостояло не только
летописание больших земель, терявших свою независимость, — Новго-
рода, Твери, Пскова. Неофициальное летописание, как мы можем пред-
полагать, велось во второй половине XV в. и в иных местах — например,
в монастырях, издавна связанных с летописным делом. В этом отно-
шении особого внимания заслуживает летописный свод, доходивший,
очевидно, до 1472 А и служивший общим источником Ерм. и СС. Мы
уже несколько раз обращались к известиям этого свода: в нем отмеча-
лась роль игумена Кирилло-Белозерского монастыря Трифона (а заодно
и кирилловского старца Симона Карлсмазова) при освобождении
Василия II в 1447 г. от «крестного целования» Дмитрию Шемяке,
открывшего слепому князю путь к возвращению на престол (§ 7.2), мно-
гократно отмечались подвиги другого сподвижника Василия II в борьбе
за престол и дальнейшей политике — Федора Васильевича Басенка
(§ 10.2.1). Но Басенок, верно служивший Василию Темному, был вскоре
после смерти этого князя ослеплен его преемником, Иваном III, а в
1473 г. сослан в Кириллов монастырь.
С Кирилловым Белозерским монастырем связывают свод-протограф
Ерм.,СС (отчасти и Усг.) — нс только известия о Трифоне и Басенке.
162
ПРИС’<)! ДИ11Г.ИИ1’. НОВГОРОДА
Текст свода во многих случаях совпадает i icm юм кратких
кирилловских летописцев. В этом же своде сохранился ряд известий о
Белозерском княжестве, его князьях и о других северных землях. Лица,
которым давались на страницах свода отрицательные характеристики
(Кулодарь Ирешский, Григорий Перхушков), также были связаны с бе-
лозерСкими землями, но не с Кирилловым монастырем. Общий источник
Ерм.—СС заканчивался рассказом о смерти князя Юрия Васильевича
Дмитровского, давшего монастырю тарханную и несудимую грамоту и,
вероятно, оставившего монастырю после смерти (Юрий умер бездетным)
ряд деревень.139
Протограф Ерм.—СС был независимым, во многом даже
оппозиционным по отношению к великокняжеской власти сводом. Он не
только прославлял опального Федора Басенка, но и давал резко отрица-
тельные характеристики ряду лиц, близких к великому князю (боярин
Ощера, княжеский наместник Перхушков, постельник Айдар Карпов).
Рассказывая о смерти Шемяки в 6961 (1453) г., свод прямо указал, что
враг Василия Темного умер от «отравы» — в Ерм. приводились и подроб-
ности этого отравления, устроенного дьяком великого князя.
Особенно дерзкими были две статьи свода — о казни в 6970 (1462) г.
серпуховских детей боярских и дворян и о явлении в следующем 6971
(1463) г. ярославских чудотворцев. Серпуховские дети боярские
пытались освободить из заточения в Угличе своего князя Василия Ярос-
лавича, верного сподвижника Василия Темного, «пойманного» его не-
благодарным родичем шесть лет до этого; казнь их была особенно жес-
токой — Василий II приказал их «казнити, бита и мучити, и конми во-
лочити по всему граду и по всем торгом, а последе повеле им головы
отсещи». Летописец отмечал не только всеобщий «ужас и смятение» от
этой казни, но и то, что она была совершена в Великий пост, и что «не
по мнозе времени» после этой расправы сам великий князь «разболеся
и умре».140 Заслуживает внимания, что ту же казнь «друголюбных со-
ветников» серпуховского князя с таким же осуждением описывал и дру-
гой независимый книжник — составитель новгородской летописи,
отразившейся в ЛА. Здесь тоже описывались кровавые подробности рас-
правы, способной устрашить даже «злаго, пронырливого дьявола», и так-
же казнь серпуховских дворян связывалась с последующей кончиной
Василия II.141 Никакой текстуальной связи между обоими рассказами не
было — очевидно, они отражали впечатление независимых наблюдате-
лей от расправы 1462 г.
Рассказ о явлениях ярославских чудотворцев в следующем году, уже
после вступления Ивана III на престол, отличался в Ерм.—СС необыч-
ной для летописания иронией. Сообщив о том, что в Ярославле явились
чудотворцы, князья XIII века, и «почало от их гроба прощати множество
людей бесчисленно», летописец играл словом «прощати», сообщив,
что чудотворцы «явились не на добро» последним ярославским князьям,
которые «п р о с т и л и с я со всеми своими вотчинами»; далее «новым чу-
дотворцем», а заодно и «цьяшосом (дьяволом)» именовался «сущей
созиратай Ярославской земли», наместник Ивана III Иоан Агафонович
(очевидно, Иван Стригин-Оболенский).142 Нам уже приходилось выска-
зывать мнение, что рассказ этот мог быть связан с ростовским владыкой
Трифоном, о котором другая летопись сообщала, что он не поверил в
явление ярославских святых, однако дерзкий, почти кощунственный ха-
рактер рассказа делал его едва ли возможным для владычною свода (к
которому относил его А.А.Шахматов), но гораздо более уместным для
ПРИМЕЧАНИЯ
163
келейного летописания Кириллова монастыря, где Трифон в течение 12
лет был игуменом и где стал игуменом его брат?43
Кирилло-Белозерский свод 1472 г., лежащий в основе Ерм.—СС, мож-
но считать достаточно независимым летописным сводом. Но весьма ха-
рактерно, что даже этот, во многом оппозиционный по отношению к
великокняжеской власти, свод не противопоставлял уже складывавшейся
самодержавной системе какую-либо программу, подобную той, которую
мы можем видеть в Новгородско-Софийском своде. Идея «братолюбия»
князей, договорных отношений между русскими землями явно оказалась
нереальной. Северный летописец упоминал жестокость Ивана III по отно-
шению к побежденным новгородцам, но он не сомневался в его «исправ-
лении» (правоте) в этой борьбе. Даже когда этот свод осуждал Василия
Темного за его расправу над серпуховскими дворянами, он ни в малейшей
степени не сомневался в его положении «осподаря» русских земель:
«...Николи же таковая не слышаша, ниже видеша в русских князех быва-
емо, понеже бо и недостойно бяше православному великому осподарю, во
всей подсолнечной сущю, и такими казнями казнити...»144
Отметим, что этот необычный вселенский титул — «великого оспода-
ря, во всей подсолнечной суща» — был дан московскому великому князю
не его официальным летописанием, а независимым книжником.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Карамзин. История. Т. 5. С. 212—215.
2 Сочинения Карамзина. СПб., 1848. Т. 3. С. 166—238.
3 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб, 1892. Т. 6. С. 17—19, 16—
30 (далее: Карамзин. Т. 6).
4 Соловьев С. Об отношениях Новгорода к великим князьям: Историческое исследо-
вание. M., 1845. С. 135, 145.
5 Соловьев. История. Кн. 1. Стб. 1088, 1351—1358.
ь Беляев И. Рассказы из русской истории. M., 1866. Кн. 2. С. 500—518.
7 Костомаров Н. Севернорусские народоправства во времена удельновечевого укла-
да. СПб., 1863. Т. 1. С. 147—149, 158—181. Решительный оппонент Костомарова Г. Карпов
высказывал, правда, некоторые сомнения в том, что Марфа Борецкая была «заводчиком
смуты в Новгороде», но он утверждал, что в послании митрополита в Новгород в марте 1471 г.
ют «придавал значение Борецким, как важным членам партии» (Карпов Г. История борьбы
Московского государства с Польско-Литовским 1462—1508. M., 1867. С. 50—51). Однако в
названной им грамоте (РИБ. Т. 6. № 102) нет ни слова о Борецких.
8 Пресняков. Образование. С. 432.
* Рарёе Fr. Polska a Litwa па przelomie wiek6w srednich. Krakow, 1904. T. 1. S. 38—40.
10 Базилевич, К В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая
половина XV в. М., 1952. С. 92—96.
11 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961. С. 270—
273.
12 Черепнин. Образование. С. 855—856. Л. В. Черепнин упоминал даже, со ссылкой на
московские летописные своды, проектировавшийся «брак будущего наместника из числа
литовских панов со знаменитой представительницей новгородского боярства Марфой Борец-
кой» (Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. М.; Л., 1948. Т. 1. С. 364).
13 Алексеев Ю. Г. Москва и Новгород накануне Шелонского похода // Новгородский
исторический сборник. Л., 1989. Вып. 3 (13). С. 92—94.
14 Памятники русского права. М., 1953. Вып. 2. С. 260. Дата эта подтверждается на-
блюдениями В. Л. Янина, отметившего, что в договоре упоминается степенный тысяцкий
Насилий Максимович, занимавший этот пост с февраля по август 1471 г. (Янин В. Л. Новго-
родские посадники. М., 1962. С. 294).
Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца
XV начала XVI в. М., 1980. С. 78.
16 ПСРЛ. СПб., 1889. Г. 16. С. 190—224.
17 11сковскис летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 53—71;ср.:М., 1955. Вып. 2. С. 49 и
( 143.
ПСРЛ. (116 . 1851 Г 5 С . 271 272
164
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВ1Ч)РОДА
19 ПСРЛ. М ; Л., 1959 Т. 26. С. 215—217, 230 - 243; М ; Л . 1962 I 27 < 119 121,
129—136.
20 ПСРЛ. СПб., 1853. Г. 6. С. I —15.
21 ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 121 — 129, 290—298; М., 1949. I 25 С. 284—291;
СПб., 1913. Т. 18. С. 225—234, СПб., 1859. Т. 8. С. 159—168.
22 ПСРЛ. Т. 6. С. 191 —194; СПб., 1910. Т. 20, 1-я пол. С. 283—296; Л., 1925. Т. 4, ч. 1,
вып. 2. С. 498—512.
23 ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 155—159; Т. 27. С. 274—277, 348—351; Л., 1982. Т. 37.
q 89___92.
24 Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 54—55, 172—185.
25 ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. С. 495—497.
26 ПСРЛ. СПб., 1848. Т. 4. С. 127—129; Л., 1925. Т. 4, ч. 1. С. 446—449.
27 ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 47 и 92—93. ИзН1У взято сообщение Устюжской летописи
о неудачной посылке новгородского посла в Литву через Немецкую землю; подробности,
возможно, добавлены устюжским летописцем: «местер не пропустил посла, норовя великому
князю... И слышав то князь великий, что новгородцы послали в Литву, задаются за короля...»
28 пт п т а г
29
30
31
32
33
34
Малинин. Приложения, с. 89, 97.
35 Вернадский В. И. Новгород и Новгородская земля... С. 243.
36 Памятники старинной русской культуры, изд. Г. Кушелевым-Безбородко. СПб.,
1860—1862. Вып. 4. С. 19—20.
Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля...С. 249.
ПСРЛ. Т. 4. С. 150.
ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 184—192.
ПСРЛ. Т. 6. С. 181—182, 191—194; Т. 20. С. 263—264, 282—296.
ПСРЛ. СПб., 1901 (фототип. переиздание: М., 1965). Т. 12. С. ПО—113, 125—141.
ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21, 1-я пол. С. 516, 527—528,530—542.
Ср.: Вернадский В. И. Новгород и Новгородская земля... С. 241—242.
Acta Slavics Concilii Florentini / Ed. J. Kraicar, S. J. Roma, 1976. P. 25, 68—69; cp.
37 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля...С. 249.
38 РФА. Вып. 1. № 59. С. 201—202.
39 РИБ. Т. 6. № 67. Вслед за А. С. Павловым А. И. Плигузов, Г. П. Семенченко и
Н. В. Синицына считают, что грамота Казимира 1451 г. последовала за обращением Ионы к
киевскому князю Александру Владимировичу (РИБ. Т. 6. № 66; РФА. Вып. 1. № 65; ср.:
Вып. 3. С. 647—648; Синицына И. В. Автокефалия русской церкви... С. 131). Такое соотно-
шение представляется возможным, но не обязательным: в грамоте Александру Иона
упоминал, что Казимир «писал до нас... свой лист» — митрополит мог подразумевать имен-
но грамоту Казимира 1449—1450 гг.
40 ГВНиП. М.; Л.; 1949. № 22—33, с. 39—43.
41 Соловьев С. Af.: 1) Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 129—130;
2) История. Кн. 1. Стб. 1089; Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства. С. 149.
42 Вернадский В. И. Новгород и Новгородская земля... С. 259.
43 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. М.; Л., 1948. С. 363. Ср.: АСЭИ .
Т. 1.N9 453.
44 Памятники старинной русской литературы, изд. Г. Кушелевым-Безбородко. СПб.,
1862. Вып. 4. С. 30—32; ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 360—366.
45 птлк Т А ХТо Я1 Я^ ЯА Я7- /'г» • DfbA Пып 1 Mo € Cl QA
46
47
48
49
50
51
52
53
РИБ. T. 6. №81,85, 86, 87;ср.:РФА. Вып. 1. №5,51,34.
РИБ. T. 6. № 100 (стб. 707).
ПСРЛ. Т. 6. С. 169; Т. 20. С. 256.
РИБ. Т. 6. № 83, 84; ср.: РФА. Вып. 1. № 14.
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 496.
ПСРЛ. Т. 16. Стб. 214.
РИБ. Т. 6. № 135 (стб. 927). Ср.: ПСРЛ. Т. 16. Стб. 215; Т. 26. С. 221; Т. 27. С. 123.
РИБ. Т. 6. № 99.
Щапов Я. Н. Восточнославянские и южнославянские рукописные книги в собраниях
Польской Народной Республики. М., 1976. Т. 2. Приложение № 52, с. 145—147. Ср.: Ма-
карий- История Русской церкви. СПб., 1879. Т. 9, кн. 4. С. 36—38.
54 ПСРЛ. Т. 6. С. 186; Т. 20. С. 277.
55 ПСРЛ. Т. 16. С. 205.
56 ПСРЛ. Т. 26. С. 222; Т. 27. С. 124.
3? РИБ. Т. 6. № 100.
Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 212—214; ср.: Пресняков.
58
Образование. С. 142, 328.
59 ПСРЛ. Т. 26. С. 116; Т. 27. С. 210.
60 DlugoszJ. Opera omnia. Cracoviae, 1878. T. 13. S. 462.
61 ПСРЛ. M.; 1972. Т. 32. С. 162—163.
62 ПСРЛ. Т. 6. С. 233; Т. 20. С. 348.
63 Не может служить доказательством униатства Михаила Олельковичп упоминание
его имени н поздних западнорусских списках послания киевского митрополит Михаила
пане Сиксту IV, датированною 1476 г. (Акты |()ю Западной Руси. Кием. I887 Ч. 1, т. 7.
ПРИМЕЧАНИЯ
165
(199). Самое это послание свидетельствовало не об униатстве его составителей, а об их
< (ремлении защитить православное население Литовской Руси от притеснений; именно
поэтому там утверждалось, что «несть бо разньствия о Христе грекам и римляном и нам
( ущим росийским славяном, вси едини тоже суть» (ср. Макарий. История Русской церкви.
<’116, 1879. Т. 9. С. 46—47). В единственном русском списке XVI в. этой грамоты (ГИМ,
( инод, собр., № 700, л. 298 сл.), почти не известном исследователям (упоминал его лишь
.inгор, не знавший о происхождении послания: Жданов И. Н. Русский былевой эпос. СПб.,
1895. С. 116—117, примеч. 2), подписи Михаила Олельковича нет; содержащийся в
поздних списках грамоты пышный титул князя «великословное княжа, ясно врожденный
Михаил, брат по крови пресветлого короля полского, князя Казимира литовского...») вызы-
вает сомнения в его подлинности. О сомнительности подписей в списках XVII века см.:
Вучинськш Б. «Грамота Mixauia i грамота Нгфонта» // Записки исторично? i фиюлопчног
с скцп УкраТнського Паукового Товариства в КиТвь КиТв, 1914. Кн. 13. С. 31.
64 Алексеев Ю. Г. «К Москве хотим»: Закат боярской республики в Новгороде. Л., 1991.
( '. 42—43.
65 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 302, 312, 314, 316.
66 ВМЧ. Апрель 8—21. М.; 1912. Стб. 538.
67 ПСРЛ.Т. 23, С. 155.
68 РИБ. Т. 6. № 102 (стб. 728—729).
69 ГПБ, ОСРК, Q.IV.14, л. 23—27 об.; ГВНиП. № 77. С. 129—132. Ср.: ЧерепнинЛ. В.
Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 334—354.
70 ГПБ, ОСРК, Q.IV.14, л. 23; ГВНиП, № 77, с. 129. Базилевич цитировал этот заголо-
вок неточно: «лета семьдесят девятого» (Базилевич К. В. Внешняя политика Русского цент-
рализованного государства. М., 1952. С. 93), опираясь на неверное указание в ААЭ (Т. 1.
( 64).
71 Ср.: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 272.
72 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 359.
73 ПСРЛ. Т. 4. С. 128; Т. 4, ч. 1. С. 447.
74 ПСРЛ. Т. 37. С. 92.
75 Грамота ливонского магистра гроссмейстеру Немецкого ордена 13 августа 1471 г.:
I iv-, Est- und Kurlandisches Urkundenbuch, 1-te Abt. Riga; Moskau, 1910. Bd 12. S. 478—480,
№ 840. Ср.: Казакова H. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения: Конец XIV—
кич. XVI вв. Л., 1975. С. 145—146. Мнение Ю. Г. Алексеева, что «к весне 1471 г. проявляют-
i ч контуры политической (если не военной) коалиции Литвы, Ордена и Новгорода» (Алек-
। сев Ю. Г. Москва и Новгород... С. 96), представляется чисто умозрительным и не подтвер-
ждается источниками.
76 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 344—345; Памятники русско-
in права. Вып. 2. С. 260.
77 ПСРЛ. 2-е изд. Л., 1925. Т. 5. Вып. 1. С. 196.
78 ГВНиП. № 26—27. С. 45—51.
79 Ср.: Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. 2. С. 642.
80 ПСРЛ. Т. 4. С. 128; Т. 4, ч. 1. С. 446.
81 Карамзин Н. М. История. Т. 6. С. 63—87.
82 Соловьев С. М.: 1) Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 148—161;
История. Кн. 1. Стб. 1367—1378.
83 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 67—68; ср. там же. С. 9—
К)
84 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства. С. 205—234.
85 Беляев И. Рассказы из русской истории. Кн. 2. С. 54—572; Карпов Г. История борь-
(»ы . С. 74, 90—92. К известию о заговоре 1479 г. Карпов относился более осторожно, указы-
•шч, что оно сохранилось «только в одной дошедшей до нас летописи», но принимал его и
< норил с Костомаровым, доказывая, что суровые меры Ивана III по отношению к Феофилу
и 11ош'ородцам были оправ/Аны, ибо «он поступил точно так же, как поступали все Государ-
( । псиные люди, решающие спасти дело столетий последним средством...»
86 Пресняков. Образование. С. 437—441.
87 Базилевич К В. Внешняя политика Русского централизованного государства.
( 125—127.
8 Черепнин. Образование. С. 862—875.
89 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 291—307, 319.
90 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989. С. 17—22, 176,
примеч. 79—80.
91 ПСРЛ. Г. 4. С. 130; Т. 4, ч. 1. С. 449—450.
ПСРЛ. Т. 37. С. 48 (ответ «черни»: «то ведают бояре») и 94 («то посылали бояря, а
нпро^д гоп) не ведает»).
м Насонов А. /7. Материалы и исследования по истории русского летописания //
11р<»6лсмы источниковедения. М., 1958. Вып. 6. С. 254. В своей последней работе А. Н. На-
<141011 видоизменил эки вывод, указав, что фрагмент 1417—1477 гт. мог представлять собой
н'К4 । московского г вода 1479 г, в котором конец был о (брошен, или предшествующую
166
ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА
99
юо
101
102
юз
104
105
редакцию московского свода 1477 г.» (Насонов А. //. История русчиош иг (описания XI
нач. XVIII в. М., 1969. С. 374). Нам представляется, однако, что щи и ройка < иода 1477 г. даже
более очевидна, чем датировка свода 1479 г.: свод 1477 г. в Прилуцком нидс имеет четкое
окончание и следующее за ним (и соответствующее окончанию) родословие князей.
94 ПСРЛ. Т. 28. С. 139—149 и 309—312.
95 ПСРЛ. Т. 25. С. 304—326; ГПБ, Эрмит. 4166, С. 759—794. Ср.: ЦГАДА, ф. 181,
№ 20/25, л. 554.
96 Карпов Г. История борьбы Московского государства с Польско-Литовским.
М., 1867. С.‘78; Лихачев Д. С. Русские летописи... С. 357. В дошедших до нас разрядах
походы «миром» 6984 г. и «ратью» в 6986 г. изложены лишь кратко (Разрядная книга 1475—
1598 гг. М., 1966. С. 17—19).
97 Архив ЛОНИ, колл. 238 (Н. П. Лихачева), on. 1, № 365, л. 826 (чернильной нуме-
рации) — 850 об.
98 Лепко И. В. Поход Ивана III «миром» в 1476 г. // Учен. зап. ЛГГТИ им. А. И. Герце-
на. Т. 78. Каф. истории СССР. Л., 1948. С. 133—165.
пп ПСРЛ. Т. 18. С. 250—266.
ПСРЛ. Т. 15. С. 497—498.
Псковские летописи. Вып. 2. С. 57—58.
ПСРЛ. Т. 24. С. 195—198.
ПСРЛ. Т. 28. С. 146—148, 312—313.
ПСРЛ. Т. 26. С. 254—255.
ПСРЛ. Т. 23. С. 161 —162. С рассказом о покорении Новгорода, возможно, связано
известие Ерм. под 6948 (1440) г. о пророчестве Михаила Клопского при рождении Ивана III,
что от него будет «погибение граду нашему» (ПСРЛ. Т. 23. С. 150).
106 ПСРЛ. Т. 27. С. 279—280; ср.: Т. 6. С. 33—35.
107 Лепко И. В. Поход Ивана III «миром* в 1476 г. С. 136,142 (вопреки И. В. Лепко, в
СП не употребляется новгородский мартовский год — 6984 и 6986, года начинаются с
осенних месяцев). В. Н. Вернадский справедливо отверг мнение И. В. Лепко о новгородском
происхождении «Повести о поездке Ивана III на Новгород» (идентичной в Моск, и в СП),
отметив, что «рассказы о встречах и пирах в основе имеют подневные записи великокня-
жеских дьяков» (ВернадскийВ. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 295—296,
примеч. 21).
ПСРЛ. Т. 6. С. 200—221, 234; Т. 20. С. 302, 313—335 (в Льв. указано место зато-
чения Феофила в Москве — «у Михайлова Чюда в монастыре»), 350.
109 Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 90—119.
110 ПСРЛ. Т. 7. С. 181—199, 203—304.
111 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 514—515.
112 Лепко И. В. Поход Ивана III «миром* в 1476 г. С. 152—153; Вернадский В. Н. Нов-
город и Новгородская земля... С. 316—317.
113 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 516; ср.: Т. 30. С. 200.
114 Псковские летописи. Вып. 1. С. 75—77.
115 Псковские летописи. Вып. 2. С. 209—219.
116 Насонов А. Н. История русского летописания XI—нач. XVIII в. С. 253; Псковские
летописи. Вып. 1. С. XXVI, LVU—LXI. Ср. Лепко И. В, Поход Ивана III «миром» в 1476 г.
С. 136—137; Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 316.
117 rrCDTT ТАГ* (А_1О
118
119
120
121
122
123
ПСРЛ. Т. 6. С. 16—19.
ПСРЛ. Т. 12. С. 158—189, 197 (Лицевой свод в правых колонках).
ПСРЛ. Т. 21. 1-я пол. С. 543—551.
Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 1. С. 370—371.
Псковские летописи. Вып. 2. С. 190.
Пирлинг П. Россия и папский престол. С. 182—183.
ПСРЛ. Т. 6. С. 196—197; Т. 20. С. 299. Ср. Хорошкевич А. Л. Русское государство в
системе международных отношений... С. 177—185.
124 См. выше, § 11.2.4 (С. 152).
125 Сообщение Псковской 3-й об убийстве Василия Онаньина, приведенное В. Н. Вер-
надским (Вернадский В. И. Новгород и Новгородская земля... С. 298—299), явно ошибочно:
Онаньин еще прежде был сослан в Москву и отправлен в заточение (ср.: Янин В. Л. Новго-
родские посадники. М., 1962. С. 342).
126 ПСРЛ. Т. 37. С. 48, ср. С. 94.
127 DlugoszJ. Opera omnia. Krakdw, 1870. T. 6. S. 515, 657—658 (польский текст);
Krakow, 1878. Т. 14. Р. 547, 657—658 (латинский текст). Ср.: Krupska A. W sprawie genezy
tzw. spisku ksi^iat litewskich // Roczniki hiatoryczne. 1982. T. 48. S. 132—133.
Сомнительность этого известия (повторенного Воскресенской летописью) спра-
ведливо отмечал Зимин (Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. М., 1982. С. 77)
129 Татищев В. И. История Российская. Т. 6. С. 67—68.
130 РИБ. Т. 6. № 110; РФА. Вып. 2. № 77.
ПРИМЕЧАНИЯ
167
131 «Сказание о новоявившейся ереси» Иосифа Волоцкого — см. Казакова Н. А. и
Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV—нач. XVI в. М.; Л., 1955.
<’471.
132 Ср.: Лурье Я. С. О политических идеях общерусского свода 1448 г. // Festschrift fur
Г. von Lilienfetd. Erlangen, 1982. S. 137—142.
133 Насонов A. H. История русского летописания XI—нач. XVIII в. С. 210—225, 288—
293; Лурье. Летописи. С. 156—161.
13< Ср.: Лурье Я. С. О политических идеях общерусского свода... С. 143—145.
135 Приселков. История. С. 183—184.
136 ПСРЛ. Т. 26. С. 244; Т. 28. С. 130, 299; Т. 25. С. 293.
137 СалминаМ. А. 1) «Летописная повесть о Куликовской битве» и «Задонщина» //
♦Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 344—384;
2) Повесть о нашествии Тохтамыша // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 134—151.
138 Насонов А. Н. История русского летописания XI—нач. XVIII в. С. 293—294; Лурье.
Летописи. С. 159—161.
139 АСЭИ. Т. 2. № 163 (С. 98—99), 267 (С. 179). Ср.: Лурье. Летописи. С. 201—209.
140 ПСРЛ. Т. 23. С. 157.
141 ПСРЛ. Т. 16. С. 207—208.
142 ПСРЛ. Т. 23. С. 158. Ср.: АСЭИ. Т. 1. № 338 (С. 345).
143 АСЭИ. Т. 2. № 315 (С. 280—282). Ср.: Лурье. Летописи. С. 201—204.
144 ПСРЛ. Т. 23. С. 157.
Гл а в a IV
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
§ 13. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫНСКОГО СУВЕРЕНИТЕТА
§ 13.1. Построения историков
Окончательный отказ московских великих князей от признания их
вассальной зависимости от ордынских «царей» связан с так называемым
«стоянием на Угре», или «Угорщиной», в 1480 г. В отличие от Дмитрия
Донского его правнук князь Иван III не вступил в сражение с татарами,
не одерживал победы над ними, но именно теперь, через сто лет после
Мамаева побоища, с властью «царя» было покончено. Спокойный, даже
несколько будничный характер этого исторического события удивлял и
порой смущал историков.
Не вполне последовательным было в этом случае отношение
Н. М. Карамзина к источникам. С одной стороны, рассказывая о со-
бытиях 1480 г., он совершенно игнорировал приведенную в «Записках»
Герберштейна и использованную В. Н. Татищевым легенду о низвер-
жении ига как следствии требований Софьи Палеолог. Скептически
отнесся он и к рассказу Казанской истории XVI в., также использован-
ным Татищевым, — о том, что Иван III, получив от татарского посла
ханскую «басму (или образ царя)», истоптал ее ногами и тем самым
объявил «свободу России».1 Карамзин указывал, что «другие летописцы,
согласнее с характером Иоанновой осторожности и с последствиями,
приписывают ополчение ханское единственно наущением
Казимировым». Но другой рассказ той же Казанской истории — о том,
как Иван, узнав о походе Ахмата, «велел царевичу Нордоулату и вое-
воде Звенигородскому, князю Василью Ноздреватому, с небольшим
отрядом сесть в судна и плыть туда Волгою, чтобы разгромить без-
защитную Орду или по крайней мере устрашить хана», — Карамзин
излагал с полным доверием. Сопоставляя Ивана III с Дмитрием
Донским, Карамзин писал, что Иван, «зрелостию лет, природным хлад-
нокровием, осторожностью располагаемый не верить слепому счастию»,
не мог допустить, чтобы все его «успехи медленные, постепенные,
кончились гибелью нашего отечества, и единственно от нетерпения», и
желал поэтому «удалить решительную битву». Стоит отметить, что сло-
ва эти были написаны Карамзиным как раз во время войны 1812 года,
и «осмотрительная уклончивость» Ивана III должна была напоминать
ему тактику Барклая-де-Толли и Кутузова. Далее, упомянув переход
Ахмата от занятой русскими войсками Оки к Угре и возвращение Ивана
в Москву, Карамзин описывал «неудовольствие народное» и выступ-
ление духовенства против «друзей мира, коварных или малодушных».
После прихода великою князя в Кременец для управления войском егчэ
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
169
«любимцы», «тучные вельможи боярин Ощера и Григорий Мамон», «не
переставали шептать князю, что лучше искать мира... Сии внушения
действовали, тем сильнее, что были согласны с правилами опасливого
ума Иоаннова». Узнав о переговорах Ивана III с ханом, ростовский
архиепископ Вассиан написал ему «письмо, достойное великой души
бессмертного мужа» — после этого Иван «не мыслил более о средствах
победы и готовился к битве». Но вместо битвы явилось «зрелище
удивительное: два воинства бежали друг от друга, никем не гонимыя!»
Объяснение «бегства Ахматова» историограф находил у «Летописца Ка-
занского» — поход Нордоулета и Василия Ноздроватого на Орду: «Сие
обстоятельство служит к чести Иоаннова ума: заблаговременно взяв ме-
ры отвлечь Ахмата от России, великий князь ждал их действия, и для
того не хотел битвы». И все же Карамзин отмечал, что «славнейшее дело
Иоанново для потомства, конечное свержение ханского ига, в глазах со-
временников не имело полной, чистой славы, обнаружив в нем, по их
мнению, боязливость и нерешительность, хотя сия мнимая слабость
происходит иногда от самой глубокой мудрости человеческой...» К теме
низвержения власти Орды Карамзин возвращался и в панегирике Ива-
ну III, которым завершался шестой том его «Истории»: «рожденный и
воспитанный данником степной Орды», Иван III, «силой и хитростью
восстанавливая свободу и целость России, губя царство Батыево», «изоб-
рел благоразумнейшую, на дальновидной умеренности основанную для
нас систему войны и мира, которой его преемники должны следовать
постоянно, чтобы утвердить величие Государства».2
Непоследовательно использовал известия источников о событиях
1480 г. и С. М. Соловьев. Рассказ Казанской истории о потоптании бас-
мы он признавал «сильно подозрительным», полагая, однако, что «го-
раздо вероятнее» известие Татищева о роли Софии Палеолог в низвер-
жении ига. Впрочем, ряд иных деталей в рассказе Герберштейна,
использованных (и расцвеченных) Татищевым (об унизительных обря-
дах, которым подвергались предки Ивана III при приезде ханских пос-
лов), он отвергал. Еще более существенным было то, что Соловьев, в
отличие от Карамзина, отвергал известие о нападении Нордоулета на
Орду как причине отступления Ахмата, указывая, что «известие это на-
ходится в одном из самых мутных источников, в высокопарном Ска-
зании о земле царства Казанского». В целом же объяснение поражения
Ахмета, данное С. М. Соловьевым, было, несомненно, связано с его
общей идеей «органического развития» исторического процесса: «Орда
падала само собой от разделения, усобиц, и стоило только воспользо-
ваться этим разделением и усобицами, чтобы так назывемое татарское
иго исчезло без больших усилий со стороны Москвы».3
Сходную непоследовательность обнаруживал и Н. И. Костомаров,
отвергавший рассказ Казанской истории о «басме», но принимавший
известие того же источника о походе Ноздроватого и Нордоулета на
Орду-4
Возражая Карамзину и другим историкам, Г. Карпов утверждал, что
известия о воздействии на Ивана III советов его «любимцев» исходят от
некоего «враждебного летописца», влиянию которого поддался и Ка-
рамзин. Этот «враждебный рассказ», отражавший стремления «князей»,
желавших «взять себе всю славу знаменитых дел», а также «послание
владыки Вассиана, если только оно не подделка, давало опору написать
рассказ о нашествии Ахмата и подшутить над Иваном III так, чтобы
потомки не очень-то благоговели перед первым Русским Государем...»
Однако, пытаясь определить характер источников, повествовавших о со-
170
ГОСУДАРЬ «ВС ЕЯ РУСИ*
бытиях 1480 г., Карпов нс подверг их сколько-нибудь подробному расс-
мотрению, определив лишь как рассказ с «официальным характером»
(Никоновская летопись) и, в противовес первому, «враждебный к Ива-
ну III» (Софийская II). Он полагал, что «составители летописи, когда
брали в основу рассказ с официальным характером, все-таки под-
верглись влиянию талантливого враждебного летописца».5
Разделение источников по истории «стояния на Угре» на официаль-
ные своды (Воскресенская и Никоновская летописи) и неофициальную
(или «частную») летопись (Софийская II) принял и И. А. Тихомиров,
причем тексты, осуждающие Ивана, он считал приписками читателей,
сделанными под влиянием послания Вассиана.6
А. Е. Пресняков несколько расширил объем привлекаемых источ-
ников, включив в их число Новгородскую Хронографическую летопись
конца XV в. и Вологодско-Пермскую летопись. Он отверг известия Ка-
занской истории — не только «наивно-театральную» сцену «потоптания»
ханской басмы, но и рассказ о походе посланных Иваном III войск на
Орду. Но и он считал, что во всех дошедших до нас летописях со-
единились два рассказа — официальный и враждебный по отношению к
великому князю. «Яснее всего выступает двойственность источников,
какими пользовались летописцы, в Софийской второй летописи», —
писал Пресняков. Полагая, что два рассказа, отразившиеся в СП, «со-
хранены данным сводом довольно фрагментарно и подлежат восстанов-
лению путем сравнительного изучения с другими текстами», историк,
однако, не предпринял попытки такого восстановления. Предполагая,
что «в сводах, таких как Воскресенский и Никоновский, естественно
ожидать исключения элементов, враждебных великому князю», Прес-
няков отмечал, что все-таки и в этих сводах сохранялось упоминание о
влиянии на Ивана III «злых человек сребролюбцев, богатых и брюха-
тых, предателей христианских». Аналогичную двойственность он
усматривал и в рассказе Вологодско-Пермской летописи, хотя в ней нет
текстуальных совпадений с другими сводами. Но и здесь упоминаются
колебания великого князя, и «швы компиляции все-таки видны». В кон-
це концов Преснякову так и не удалось обнаружить летопись, которая
описывала бы политику Ивана III как вполне последовательную, и он
противопоставлял летописи не источник, а построение своего собрата-
историка Фредерика Папэ. На основании анализа международно-
политической обстановки и стратегического положения Руси в 1480 г.
Папэ утверждал, что иерархи, осуждавшие великого князя, «с преу-
величенной риторикой требовали битвы в самый неподходящий момент,
а затем по-своему окрасили изложение всей этой истории» (вопрос о том,
существовало ли в русской летописной традиции изложение, не окра-
шенное тенденциями иерархов, Папэ не ставил).7
Еще до появления в печати статьи А. Е. Преснякова А. А. Шахматов
обратил внимание на летопись, опубликованную в конце XVIII в., но нс
исследованную и недостаточно учтенную историками, — на Типограф-
скую летопись. Шахматов считал, что в основе Типографской летописи
лежал ростовский владычный свод, созданный вскоре после смерти
архиепископа Вассиана. В Вассиане Шахматов видел автора не только
послания на Угру, но и летописной повести об Угре, отразившейся в
Типографской и в ряде других летописей. Еще определеннее о связи рас-
сказа об Угре (как и других известий) Типографской летописи с ростов-
ской архиепископской кафедрой и о влиянии этого свода на последую-
щее летописание (Софийская II, Львовская, Воскресенская летописи)
освоь()жд1:пи1: от орды
171
Шахматов писал в большой работе о русских летописных сводах XIV—
XVI вв., опубликованной посмертно/
В 1921 г. Типографская летопись была издана (Шахматовым, а после
его смерти — Пресняковым, не уделявшим ей должного внимания преж-
де). Эта публикация облегчила возможность сопоставления ее с другими
летописями. Такое сопоставление позволило прийти к выводу, что
противоречивость текста повести об Угре в СП—Льв. объяснялась со-
единением в их протографе двух летописных источников (не считая вне-
летописного — послания Вассиана): одного — сравнительно лояльного по
отношению к Ивану III (близкого к Типографской), и другого — более
обличительного по отношению к великому князю. Для историка важно
в этом случае одно обстоятельство: именно из рассказа Тип. было взято
упоминание о «злых человеках», отвлекавших великого князя от борьбы
с татарами, и именно этот рассказ лежал в основе ряда других
летописей.9 А публикация в 1949 г. Московского свода конца XV в. обна-
ружила, что и этот летописный памятник содержит рассказ, в котором
упоминалось влияние «злых человек» на Ивана III.
Текст Московского свода был уже учтен в книге К. В. Базилевича о
внешней прлитике Ивана III, содержащей раздел, посвященный со-
бытиям 1480 г. Однако, считая, что в Московском своде «при сдержан-
ном отношении к Ивану III» допущены такие выражения о Софии Па-
леолог, «которые никак не могли иметь места в великокняжеской
летописи», Базилевич признал рассказ Московского свода составленным
в «митрополичьей канцелярии». Второй источник, рассмотренный им, —
рассказ СП—Льв. — Базилевич считал «весьма ненадежным и недосто-
верным источником», «не летописной записью, а политическим памф-
летом, написанным значительно позже описанных событий»; рассказа
Типографской летописи он вообще не разбирал. Отвергнув рассказ Гер-
берштейна и Татищева о роли Софии Палеолог в освобождении от та-
тарского ига и известие Казанской истории о потоптании Иваном III
ханской басмы, Базилевич, однако, полагал, что в Казанском летописце
сообщались и «достоверные факты» о нападении Урдовлета (Нур-Дау-
лета) и Ноздроватого на Орду как одной из причин отступления Ахмата.
Привлек Базилевича в качестве источника по истории похода Ахмата и
еще один весьма поздний памятник — «Ярлык Ахмета-царя», помещен-
ный в сборнике XVII в., данном патриархом Никоном в Воскресенский
11овоиерусалимский монастырь. В этом «ярлыке» Ахмет требует от Ива-
на III, чтобы он собрал «подать в 40 день» в 60.000 алтын, а сам «Боты-
сво знамение у колпока верх вогнув ходил, занеж блужные просяники».
Отвергнув предположение архимандрита Леонида, связывавшего най-
денный им памятник с «потоптанием» басмы Иваном III, Базилевич все
же признал его подлинность и отнес ко времени после отступления
Ахмата от Угры.10 Абсолютную фантастичность этого «ярлыка» и его не-
соответствие подлинной восточной терминологии убедительно показал
'). Кинан.11
П. Н. Павлов, как и К. В. Базилевич, считал необходимым
едщищать Ивана III от обвинения в колебаниях и уступках «злым че-
ловекам». Исходной посылкой его работы был уже отмеченный в науч-
ной литературе факт: влияние ростовского свода (Тип.) на официальное
мстописание последующего времени и связь ростовского свода с
архиепископом Вассианом. Однако показания всех этих источников
Павлов отвергал, объявляя самого Вассиана представителем «консер-
вативной группы феодалов», стремившимся к объединению русских сил
/цинь в расчете на то, что «во имя этого объединения русских сил
172
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ*
великий князь пойдет на уступки феодальной знати, upctсндонавшей на
руководящую роль в стране». Официальные и официозные летописи пос-
ледующего времени переписали с некоторыми изменениями
«оппозиционный рассказ ростовского летописания». Что же касается
современного событиям «официального рассказа великокняжеского
летописания», который должен был, очевидно, дать верную картину со-
бытий 1480 г., то он, по словам Павлова, «мог быть уничтожен, как было
уничтожено немало ценных документов в истории любой страны».12
Вопрос о летописных памятниках, включавших в себя Повесть об Уг-
ре, не был в достаточной мере рассмотрен и в работах И. М. Кудрявцева,
объявлявшего рассказ Московского свода наиболее ранним сообщением
о событиях 1480 г., а «иронические замечания» по адресу великого князя
объяснявшего влиянием «антимосковских группировок». Позицию
Вассиана Кудрявцев считал совпадающей «с настроением трудового на-
рода». По мнению автора, Послание Вассиана утверждало «позицию
великого князя», а Повесть об Угре «развенчивала» его.13
Построения Базилевича и других авторов отражали довольно харак-
терные для советской историографии 1950-х гг. тенденции. Смысл их
определил М. Н. Тихомиров, заметивший, что, обвиняя летописцев в
тенденциозности, сам К. В. Базилевич проявляет определенную тен-
денциозность, рисуя деятельность Ивана III в плане полной апологии
всех его мероприятий. Тихомиров считал достоверным не только
известия большинства летописей о колебаниях великого князя, но и
упоминания СП—Льв. о возмущении московских граждан, требовавших
от Ивана III решительного выступления против хана. Он полагал, что
одинаково тенденциозно говорить об Иване III или об Иване Молодом
как победителе, хвалить или порицать Вассиана и т. д., ибо отказаться
от пассивного сопротивления татарам заставили великого князя именно
горожане.14
Идейная борьба, возникшая в связи с нашествием Ахмата, городские
движения 1480 г. привлекали внимание и других историков —Л. В. Че-
репнина.15 и А. Н. Насонова.16 Оба они считали известия о выступле-
ниях горожан против уступок хану в СП—Льв. заслуживающими дове-
рия. Не получил поддержки и взгляд на Вассиана Рыло как на вырази-
теля стремлений «консервативной группы феодалов» — большинство
авторов видели в Вассиане не консерватора и реакционера, а, напротив,
одного из идеологов складывающегося Русского государства.
Целый ряд работ, посвященных событиям 1480 г., вышел в свет в
связи с пятисотлетием этого события — в 1980-х гг. В 1980 г. вышли в
свет научно-популярная книга В. В. Каргалова и статья В. Д. Назарова
о свержении ордынского ига; в 1983 г. — брошюра В. Д. Назарова на ту
же тему.
Характеристика «Угорщины» в книге Каргалова близка к той, кото-
рую мы находим в работах начала 50-х годов — Базилевича и особенно
Павлова. Исследования по истории летописания, опубликованные в 60—
70-х годах (как, впрочем, и более ранние работы на эту тему), никак
не отразились на работе автора. Так же, как и Базилевич, Каргалов
привлек чрезвычайно узкий круг летописей XV в., игнорируя Тип., а
рассказ СП рассматривал как «составленный, видимо, в Ростове и отра-
жавший позиции церковной верхушки (митрополит Геронтий,
архиепископ Вассиан и их окружение)». Так же, как и Павлов, автор
совершенно не разграничивал представителей этой «церковной вер-
хушки», объявляя Вассиана выразителем се интересов и совершенно
игнорируя на этом основании его Послание на Угру. Своеобразно
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
173
использовал автор и текст СП и других летописей. Там, где они подк-
репляли его утверждения (например, при упоминании превосходства
русских войск в дальнем бою, важной роли «тюфяков» и пушек), он на
них охотно ссылался; там же, где в летописях говорится о выступлении
московских «гражан» против нерешительной политики великого князя
и о воздействии на него «богатых и брюхатых», Каргалов их
игнорировал, иногда даже прямо обрывая цитаты из источников, в ко-
торых содержатся такие сообщения. Вслед за Павловым автор утверж-
дал, что упоминания в большинстве летописей о колебаниях Ивана III
объяснялись влиянием оппозиционных источников, а первоначальный
«рассказ великокняжеского летописания мог быть уничтожен...» С до-
верием принимал автор известия об Угре в поздних источниках. На
основании Казанской истории он повествовал о «потоптании» Иваном III
ханской «басмы» перед столкновением с Ахматом и о походе Нурдовлета
на Орду.17 Сообщения Татищева, как и летописи, Каргалов использовал
выборочно: известие о «развернутом плане войны», составленном Ива-
ном III на специальном совете, принял безоговорочно, утверждение о
роли Софии Палеолог в низвержении ига, заимствованное Татищевым
у Герберштейна, столь же решительно отверг.18
Совершенно иначе, чем книжка Каргалова, построены статья и бро-
шюра В. Д. Назарова. Начиная ее с характеристики летописных
источников, автор опирался на основные исследования по истории
летописания и на выводы специальной работы, написанной им совместно
с Б. М. Клоссом. Свою реконструкцию событий 1480 г. Назаров строил
на анализе всех основных летописных рассказов и посланий Вассиана,
отмечая, что, «конечно же, ошибочна трактовка его как политически
реакционного». Оставил в стороне исследователь и рассказы поздних
источников (Казанской истории, Герберштейна, Татищева). Единствен-
ным исключением в этом отношении явился «ярлык Ахмед-хана» из
сборника XVII в., который Назаров, следуя Базилевичу, признал
подлинным документом. Опираясь на летописи XV века, Назаров
признал достоверными факты «яростной борьбы мнений» в Москве в
1480 г. и «резких упреков горожан» Ивану III. В отличие от предшест-
вующих авторов, Назаров и Клосс не ограничились абстрактными ука-
заниями на возможность существования не дошедшего до нас раннего
«официального рассказа великокняжеского летописания», где не было
бы указаний на колебание Ивана III, но и попытались найти такой рас-
сказ. Первоначальной версией рассказа великокняжеского летописания
о событиях 1480 г. они признали рассказ неизданного пока Лихачевского
летописца (конечной части особого вида «Летописца от 72-х язык»). К
этому предположению, представляющемуся спорным, 19 мы обратимся
в дальнейшем изложении.
Последней по времени работой об освобождении России от ханского
суверенитета является книга Ю. Г. Алексеева — единственная научная
монография, специально посвященная этой теме. Как и Назаров, Алек-
сеев уделил серьезное внимание летописным известиям о событиях
1480 г. и учел последние исследования по истории летописания. Вслед
за автором этих строк Алексеев подверг сомнению взгляд на Лиха-
чевский летописец как на современный событиям памятник велико-
княжеского летописания. Но признавая, что в великокняжеских сводах
90-х гг. (а следовательно, и во всем последующем великокняжеском и
царском летописании) отразилась версия ростовского свода (Тип.), ко-
торая, по его мнению, «была столь же мало реалистична, сколь и тен-
денциозна», автор приходит к выводу, что великокняжеского летописно-
174
государь «всея гуси*
го рассказа «или по каким-то причинам (каким?) нс существовало, или
он по каким-то причинам (каким?) до нас не дошел».2" Он высказывает
лишь гипотезу, что существовали «официальные записи документаль-
ного характера типа походного дневника», отразившиеся в источнике,
которому Алексеев придает особое значение, — во Владимирском
летописце XVI в., а также в великокняжеских сводах 90-х годов и Во-
логодско-Пермской летописи.
Как же объяснить известия большинства источников 80—90-х гг.
XV в. о колебаниях великого князя и влиянии на него сторонников
примирения с ханом? Оценка Алексеевым этих известий представляется
противоречивой. С одной стороны, он признает, что «ропот московских
горожан, по всей вероятности, имел место. В пользу этого говорят, во-
первых, относительно. независимые друг от друга показания двух
источников, во-вторых, правдоподобность самого факта, вытекающего
из бесспорно известной ситуации». Но «тенденциозные летописные тек-
сты о событиях 1480 г.», говорящие о влиянии сторонников компромисса
на великого князя и о его колебаниях, отражали, по мнению Алексеева,
«оппозиционные настроения удельно-клерикальных кругов, защитников
,,старины“». В какой-то степени выразителем взглядов этих
«оппозиционных настроений» исследователь, очевидно, считает
архиепископа Вассиана, чья тенденция, выраженная в Послании на Уг-
ру, «глубоко отразилась на летописной традиции и оказала сильнейшее
влияние на позднейшую историографию» о событиях на Угре. Правда,
«Вассиана нельзя считать активным членом клерикальной оппозиции»,
но ему все же было свойственно «активное неприятие „советников “
великого князя и по существу негативная позиция по отношению к
действиям самого великого князя...» Общая характеристика Вассиана у
Алексеева оказывается своеобразным компромиссом между взглядами
большинства исследователей и мнением Павлова и Каргалова: «Вас-
сиан — достаточно сложная разноплановая фигура...»21
Против чего все-таки роптали горожане и выступал Вассиан? Имели
ли место какие-то колебания Ивана III в 1480 году? Ясного ответа на
эти вопросы мы в книге Алексеева не находим.
При изучении «стояния на Угре» исследованию летописей уделялось
большее внимание, чем при рассмотрении других событий русской
истории XV в. Однако вопрос об отношениях между летописными
источниками и в этом случае остается спорным и требует дальнейшего
изучения.
§ 13.2. Показания летописей
§ 13.2.1. Современные летописные своды
Наиболее ранними летописными памятниками, отражающими со-
бытия 1480 г., можно считать ростовский владычный свод, читающийся
в Тип. и в сходных с нею в этой части Прилуцком и Уваровском видах
«Летописца от 72-х язык», и летописные тексты, продолжающие мос-
ковский великокняжеский свод 1479 г.
Связь с ростовской архиепископией обнаруживается в Тип. на всем
ее протяжении (систематические сведения о поставлениях на престол
ростовских владык, ряд ростовских известий); свод этот был либо
официальной летописью ростовской кафедры, либо тесно связан с нею.
Вопрос о времени составления этого свода связан с вопросом об ст окон-
чании: в одной из версий Тип. он оканчивается 6992 (1484) г., в дру-
осв()Ь()жд1:ни1: от орды
175
гой —6997—6998 (1489—1490) гг.; до последней даты доходит сходный
с Тип. текст в Прилуцком и Уваровском видах «Летописца от 72-х
язык». Поэтому рассматриваемый памятник может быть определен как
ростовский свод 80-х гг. XV в.
Рассказ о «стоянии на Угре» в Тип. и сходных с нею летописях не-
посредственно следует за известным уже нам (см. выше, § 12) рассказом
об «изымании» и ссылке Феофила — с осуждением новгородского вла-
дыки. Далее рассказывается о выступлении против великого князя его
братьев Андрея Углицкого («Андрея Большого») и Бориса Волоцкого, их
обращении за помощью к королю Казимиру и о неудачных попытках
ростовского владыки Вассиана и бояр, посланных Иваном III, побудить
братьев к примирению. Сочувствие летописца великому князю
очевидно: указывается, что «вси людие быша в страсе велице от братии
его... по лесом бегаючи мнози мерли от студена без великого князя», и
были рады, когда великий князь вернулся в Москву; не добившись
примирения с братьями, Иван III «положи на Бозе упование». Именно
тогда «славяше (объявил) царь нашествие иноплеменных», и Иван III
отправил на берег Оки своего сына Ивана и брата Андрея Вологодского
(«Андрея Меньшого»). После этого следует еще несколько известий,
среди которых сообщение о том, что Иван III «не приа челобитиа» брать-
ев, и уже после этого — развернутая повесть о нашествии царя Ахмата
«в единой думе с Казимиром», начинающаяся с описания расстановки
войск Ивана Молодого и Андрея на берегах Оки. «Слышав же царь
Ахмат, что князь великый стоить у Окы по брегу с многими силами, и
поиде к Литовьской земле, опходя реку Оку...» Ахмат стал на реке Угре,
куда великий князь послал сына, брата и воевод, которые «сташа на
Угре и броды и перевозы отняша», а сам поехал в Москву на совет к
митрополиту, матери, дяде, «к духовному своему отцу архиепископу Ро-
стовьскому Васияну» и к боярам, которые молили его, чтобы «стоял
крепко за православное крестьянство». Иван III пошел на Угру и стал в
Кременце «с малыми людми, а людей всех отпусти на Угру». В Москве
мать Ивана III, архиепископ Вассиан и троицкий игумен Паисий
«молиша великого князя о братии его», князь принял «моление их... рек-
ша их жаловати», и великая княгиня велела им идти «к великому князю
на помощь вборзе». «Царь же и с всеми своими татары поиде по Литовь-
ской земле мимо Мченеск и Любутеск и Одоев и, пришедше, ста у Во-
ротыньска, ожидая к собе королевы помочи. Король же не иде к нему,
ни посла, быша бо ему свои усобицы, тогда бо воева Менгирей, царь
Перекопской, королеву Подолскую землю, дружа великому князю». Да-
лее описываются перестрелка на Угре: татары «начаша... стреляти»
русских, а русские Стрелами и пещальми многих побиша... бысть страх
на обоих, едини других бояхуся», и приход братьев в Кременец. Туда
же Иван III приказал отступить сыну и Андрею Меньшому, «бояшеся
татарского нахождения». Когда «отступиша от берегу наши», татары, ду-
мая, что «берег дааху им Русь и хотять с ними битися», побежали, а
русские, думая, что татары бегут за ними, отступили в Кременец. Князь
же с сыном, братьями и воеводами отступил еще далее — к Боровску,
обещая вступить в бой «на тех полях», но слушая «злых человек, среб-
ролюбцев богатых и брюхатых, предателей хрестьянских, а норовников
бесермснских, иже глаголють: „Побежи и нс можеши с ними битися“,
сам бо дьявол их усты гл а гола шс», прельстивший Адама и Еву. Тогда и
совершилось «пречистые чюдо: едини от других бежаше и никто не же-
няше». Далее, пекле упоминания о бегстве Ахмата в Орду и об убийстве
176
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ*
его ногайским царем И на ком, приводится единственная и агой повести
точная дата — «царь побежал ноября 11».
После новой годовой даты — «в лето 6989» — повествуется о возвра-
щении Ивана III в Москву, всеобщей радости и примирении великого
князя с братьями: Андрей получил Можайск, Борис — села, «и ут-
вердившеся крестным целованием и разыдошася». Далее следует чрез-
вычайно интересный текст, имеющий очень выразительную ком-
позицию: он состоит из трех частей. Первая часть посвящена второй же-
не Ивана III — Софии Палеолог: «Тое же зимы прииде великая княгиня
Софья из бегов, бе бо бегала на Белоозеро... а по которым странам
ходила, тем пуще стало татар от боярьских холопов, от кровопивцев кре-
стьянских. Воздай же им, Господи, по делом их и по лукавству
начинания их... Но премилостивый Бог не презри... слез крестьянских,
помилова своим милосердием. Аминь». Вторая часть объясняет, что все
написанное сказано не в укор, а в поучение тем, кто похваляется, что
«своим оружием избавил Русскую землю, но дадут славу Богу...», и в
похвалу «добрым и мужественным»; в конце — «Аминь». Третья часть —
обращение к этим «храбрым мужественным» сынам русским с призывом
сохранить «свое отечьство, Рускою землю от поганых», чтобы не увидеть
«распленения и разграблениа» своих домов и детей, « и поруганна над
женами и над дщерми», как пострадали «инии велици и славни земли
от турков, еже глаголю: Блъгаре и Сръби и Греци и Трапизон и Аморея
и Арбанасы и Хръваты и Босна и Манкуп и Кафа», которые не проявили
мужества, сбежали «с именми многими и з женами и з детми в чюжие
страны, вкупе с златом и души и телеса своя погубиша...» и завидуют
умершим. Автор сообщает, что своими глазами видел «великих госу-
дарьи, избегших от турков» и скитающихся по чужим странам: «От та-
ковыя беды пощади, Господи, нас православных хрестьян... Аминь».
После окончания повести об Угре в Тип. читается ряд известий,
частично связанных с событиями 1480 г. Это известие 6989 (1481) г. о
смерти архиепископа Вассиана и князя Андрея Вологодского и о постав-
лении новых иерархов с заключением: «Увыи, увыи! Погибе благовер-
ный от земля, грех ради наших...» Под 6991 (сентябрь 1482) г. сообща-
ется о нападении крымского хана Менгли-Гирея на Киев «грех ради
наших», пожарах и пленениях в Киеве; событие это характеризуется как
«злоба». Под 6992 (1484) г. сообщается о бегстве за рубеж князя Верей-
ско-Белозерского, об арестах и истязаниях «болших» и «житьеих» нов-
городцев. Под 6993 (1485) г. в тех списках Тип., где можно предполагать
продолжение того же ростовского свода, рассказывается о том, как «рас-
торже мир князь великии с тверьским князем Михаилом Борисовичем»
из-за его намерения «женитися ему у короля» и принудил тверского кня-
зя к признанию себя «молотшим братом»; далее рассказывается об
«обидах» тверским боярам, новых сношениях Михаила с Литвой, походе
на Тверь и ее присоединении.22
Летописные тексты, продолжающие великокняжеский свод 1479 г., в
наиболее полном виде представлены Московским сводом конца XV в. по
Уваровскому списку (далее: МУ), доведенным до 7000 (1492) г., и Симе-
оновской летописью (далее: Сим.), где великокняжеское летописание
отражено с 6918 (1410) до окончания на 7002 (сентябрь 1493) г.
(ср. § 3.1.2). В пределах 70—90-х гг. XV в. то же летописание отражено
в окончании Лихачевского вида «Летописца от 72-х язык» с 6985 (1477)
по 6996 (1488) г. (далее: Лих.), Погодинского вида Сокращенного свода
с 6981 (1473) по 7002 (ноябрь 1493) г. (далее: Пог.), Мазуринского вида
Сокращенного свода с 6981 (1473) по 7003 (1495) г. (далее: Ма е), Нов-
освобождение от огды
177
городской Хронографической летописи (далее: НХр.) с 6980 (1472) по
7004 (сентябрь 1495) г. и близкого к двум последним текста неизданного
сборника ГИМ, Син. № 963.
Сопоставление рассказа о событиях 1480 г. во всех этих летописях
обнаруживает, что все они, хотя и в разной степени, совпадают с рос-
товским рассказом Тип. Вместе с тем основной текст этих летописей не-
сомненно отражает великокняжеское летописание. Здесь содержится
официальный рассказ о походе на Новгород и его осаде в 1478 г. На-
шествие Менгли-Гирея на Киев, датированное 6992 (сентябрь 1483) г.,
характеризуется не как «злоба», а как законный акт возмездия за союз
с Ахматом: «...по слову великого князя Ивана Васильевича всея Руси
прииде царь Миньгырей Перекопьскыя орды... и град Кыев взя и огнем
сжегл за неисправление королевское, что привел царя Ахмата Болшие
Орды с всеми силами на великого князя Ивана Васильевича всея Руси,
а хотя разорити веру христианскую». Иначе, чем в Тип., описывается
поход на Тверь: известия о подчинении тверского князя и «обидах»
тверским боярам здесь нет, но сразу же сообщается о походе в августе—
сентябре 6993—6994 (1985) гг. на тверского князя «за его неправду, что
он посылал грамоты к королю литовскому Казимиру»; в некоторых из
перечисленных летописей (Пог., Сим.; в МУ здесь лакуна) тверские бо-
яре именуются «коромольниками».
Начало рассказа о походе Ахмата в великокняжеских сводах, сходное
в изложении событий (поход Ахмата по соглашению с Казимиром,
отправление сына и брата великого князя на Оку, поход Ивана III в Ко-
ломну) , не совпадает по тексту. Наиболее существенное отличие расска-
за великокняжеского летописания — наличие ряда точных дат: отправ-
ление войск на Оку датировано здесь 8 июля 6988 г., поход Ивана к
Коломне 23 июля (в МУ «23 июня», но в Пог., Маз. и Сим. — «23 июля»)
и пребывание его там «до Покрова» (1 октября), приход Ивана III в Мо-
скву 30 сентября, приход его на Угру 3 октября. Однако повествователь-
ная часть в основном идентична с Тип.
В летописях, отражающих великокняжеское летописание 80—90-х гг.
XV в., совпадают с ростовским сводом упоминания, что Ахмат, «слышев
то», что против него стоят «многие люди», «поиде в Литовьскую землю».
Далее совпадает с Тип. упоминание о том, что после прихода сына и брать-
ев великого князя на Угру «Ахмат поиде со всеми силами мимо Мченск и
Любутеск и Одоев и пришед, ста у Вороты иска, ожидая королевы помощи.
Л король сам к нему не поиде, ни силы своея не посла, понеже убо быша
ему свои усобици...» Эти совпадения обнаруживаются во всех текстах,
включая Лих. В остальных памятниках великокняжеского летописания
совпадений с Тип. значительно больше. В МУ и Пог., как и в ростовском
рассказе, сообщается, что по приходе в Москву Ивана III митрополит, дя-
дя и мать (не упомянут только Вассиан) молили его, чтобы он «стоял креп-
ко за православное христьянство». Далее в МУ, Пог., Маз. и Сим. в основ-
ном совпадает с Тип. весь текст, начиная с похода Ивана III на Угру, с
одним довольно интересным исключением: МУ и Пог., приводя слова
<«предателей христьянских»: «...не можешы с ними стати на бою», — ука-
зывают, что в этом случае «дьявол тогда усты Мамоновы глаголаше»
(имени Мамона не было в ростовском рассказе). В Сим. и сходных с нею
этих слов нет.23 Совпадает упоминание о том, что, выйдя на Угру, татары
« начата... стреляти», а русские «стрелами и пищальми много побита», о
гом, что «егда стала река», Иван II1 отозвал сына, брата и воевод и что он
слушал «злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей
христианских, а коровников бесерменских»; далее дословно совпадают
178 ГОСУДАРЬ «ВСГ.Я РУСИ»
слова «предателей» («Побежи...»), упоминание дьявола, Адама и Евы.
Как и в Тип., уход татар осмысляется как чудо: «едини от другых бежаху
и никто же нс женяаше». В выражениях, совпадающих с ростовским рас-
сказом, сообщается и о последующих событиях (нападение ногайского ца-
ря на Орду, гибель Ахмата, неудачная попытка одного из царевичей
ограбить «украину» за Окой, возвращение князя из Боровска, его благо-
дарность Богу, Богородице и святым, соглашение Ивана III с братьями). В
МУ, Пог. и Маз. совпадает и первая часть трехчастной концовки ростов-
ского рассказа — о возвращении великой княгини Софии «из бегов»: «бе
бо бегала за Белоозеро... а не гонима никым же... и по лукавъетву
начинания их...» Сходно и известие о смерти Вассиана; далее, как мы ука-
зывали, совсем иные, официальные тексты.
Каково же соотношение между ростовским рассказом Тип. и
описанием событий 1480 г. в великокняжеских сводах? Вторичность
основного повествования в МУ, Сим., Пог., Маз. и НХр. по сравнению
с Тип. очевидна: концовка ростовского рассказа очень последовательна
и выразительна; в великокняжеском описании сохранился, как можно
полагать, лишь фрагмент се первой части (не говоря уже о том, что весь
рассказ в целом с упоминанием «предателей христианских» — со-
ветников великого князя более уместен в устах ростовского, нежели
великокняжеского летописца). Но как объяснить соотношение Тип. с
Лих., где совпадают с ростовским рассказом лишь два фрагмента?
Б. М. Клосс и В. Д. Назаров обратили внимание на своеобразие тек-
ста, помещенного в Лих. после окончания общего для всех видов «Ле-
тописца от 72-х язык» свода 1477 г. Прежде всего, текст здесь доведен
до 6996 (1488) г. (не считая приписок). Исследователи полагают, что
памятник был составлен около этого года, тем более что и рукопись
датируется по филиграням 80—90-ми гг. Кроме того, текст Лих. за
1477—1488 гг., по сравнению с другими памятниками великокняжеской
традиции, приводит более полные и развернутые даты, относящиеся к
княжеской семье (а под 6993 г. и более верное указание о рождении сына
не у Ивана III, как сообщено в других летописях, а у его сына Ивана).
Исходя из этого исследователи пришли к выводу, что Лих. представляет
собой «очень ранний (современный описываемым событиям) памятник
великокняжеского летописания, строго официальный по своему харак-
теру», а рассказ об Угре в этой летописи — «официальное повество-
вание», составленное «в конце зимы—весной 1481 г.», ибо в нем (в
отличие от остальных летописей) не сообщается об убийстве Ахмата.
Как же объяснить в таком случае отношения Лих. с Тип., с одной
стороны, и Лих. с другими памятниками великокняжеского
летописания — с другой? Клосс и Назаров объясняют их следующим
образом: по их мнению, именно рассказ Лих. повлиял на ростовский рас-
сказ, чем и объясняются текстуальные совпадения между ними («слы-
шев... поиде в Литовскую землю», «Мченск, Любутеск и Одоев... ста у
Воротынска...»). Но соотношение других многочисленных совпадений
между Тип. и остальными памятниками великокняжеского летописания
авторы объясняют прямо противоположным образом: именно ростовский
рассказ об Угре, читающийся в Тип., оказал влияние на аналогичные
рассказы в Маз. и НХр. (как и в Сим., которую авторы не упоминают)
и в еще большей степени на МУ и Пог. Таким образом, предполагается
довольно сложная картина взаимных влияний: первоначальный
великокняжеский рассказ был использован ростовским сводчиком, а за-
тем великокняжеское летописание в свою очередь обратилось к ростов-
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
179
скому своду, соединив известия из прежнего «официозного летописания»
с рассказом ростовского книжника.
Но есть ли необходимость в такой сложной текстологической схеме?
Текст Лих. за 1479—1488 гг. действительно содержит ряд уточненных
дат и известий, но еще больше в этом тексте явных пропусков известий.
Мы уже отмечали (см. выше, § 11.2.2), что в Лих. нет известия об аресте
Феофила в 1479—1480 гг. Не упомянув о судьбе Феофила, Лих. тем не
менее сообщает под 6990 (1482) г. о поставлении его преемника Сергия,
но под 6992 (1484) г. опять не упомянуто оставление престола этим нов-
городским владыкой (поставление его преемника в следующем году упо-
мянуто). Точно так же здесь нет известия о смерти в 6989 (1481) г.
Вассиана, хотя есть упоминание о поставлении нового ростовского вла-
дыки. О приходе к Ивану III в 6988 (1480) г. царевича Нордоулата со-
общено дважды, но нет читающихся в других сводах известий 6990
(1482) г. (в рукописи ошибочно — «6900») о бегстве в Москву Федора
Бельского и посольстве Курицына в Венгрию.
Если отсутствие известия об убийстве Ахмата в 1481 г. Клосс и На-
заров считали доказательством написания рассказа об Угре в Лих. в кон-
це зимы—весной 1481 г., когда московское правительство еще не было
уверено в этом факте, то пропуск ряда других известий они объясняли
тем, что «Лих., несомненно, сокращает в отдельных случаях свой
источник». С этим связан и несколько неожиданный вывод авторов:
«Лих. был исполнен, скорее всего, по заказу частного лица (сам по себе
он неофициального происхождения), который, однако, имел доступ к
летописным записям, ведшимся при дворе великого князя».24
Но такой вывод явно противоречит мнению авторов, что рассказ
об Угре в Лих. содержит «полный и ранний вариант великокняжеского
летописания». Противоречие между мнением исследователей о рассказе
Лих. как «официальном по своему характеру» памятнике или как о
продукте частного редактирования (в частности, сокращения) велико-
княжеского летописания отметил Ю. Г. Алексеев, справедливо ука-
завший, что, «разумеется, это далеко не одно и то же: во втором случае
едва ли может идти речь о „краткой великокняжеской повести об
У горщине“».25
Рассказ Лих. о событиях 1480 г. значительно короче, чем рассказ
остальных памятников великокняжеского летописания. Свидетельствует
ли это о его первичности по отношению к ним? Рассказ Лих. о походе
Ахмата начинается словами: «Тое же весны...» Соответствующее ему на-
чало в других летописях «Того же лета...» носит более широкий характер
(«в том же году...»). Но говорит ли это о первичности текста Лих.? Не-
посредственно переду известием о нашествии здесь, как и в других
летописях, читалось известие об изымании «той же весны» царевича
Айдара; замена «того же лета» на «тое же весны» могда быть сделана
просто по смыслу. Никаких дат, которых не было бы в остальных
памятниках великокняжеского летописания, здесь нет; во всех них чита-
ется дата «3 октября»; единственное отличие Лих. возникает лишь при
осмыслении этой даты. В МУ и Пог. мы читаем: «князь великы поиде с
Москвы противу царя октября в 3. И пришед ста на Кременцу... а людей
всех отпусти на Угру... а сын его... и брат... стояша на Угре»; в Сим. и
сходных летописях — то же самое, но за словами «князь великы... к Кре-
менцу в 3 октября» непосредственно следует: «а князя великого сын...»
В Лих. текст сходен с последними летописями, но после слова «Кремен-
цу» стоит крестик и читается: «тое же осени октября 3». Далее постав-
лена точка и пекле нее: «сын его князь велики Иван...» Поэтому дату
ГОСУДАРЬ «ВСПЯ РУСИ»
1В0
«3 октября» можно в равной степени относить и к Инану III, и к Ивану
Молодому, и эта особенность текста Лих. может осмысляться по-разному
и не свидетельствует о его первичности.26 Между тем Клосс и Назаров
сами отметили «поразительный» факт: в рассказе Лих., который они
признали официальным, «полностью отсутствует описание военных
действий летом—осенью 1480 г.». Действительно, здесь нет известия о
том, что русские воеводы заняли «броды и перевозы» на Угре, нет и
читающегося в Тип. и в памятниках великокняжеского летописания
описания перестрелки на Угре, когда русские «стрелами и пищальми
многих побиша». Но уже эта особенность Лих. подсказывает наиболее
убедительный, по нашему мнению, вывод: рассказ Лих. об Угре есть
простое сокращение более обширного рассказа великокняжеского
летописания, где сохранилось несколько заимствованных этим
летописанием из ростовского свода фрагментов, но остальное (как и весь
рассказ о борьбе мнений на Угре, о «предателях христианских», о воз-
вращении Софии) было опущено.
Что же представляют собой тексты повести об Угре в других
памятниках великокняжеского летописания конца XV в.? Они довольно
четко разделяются на две группы. К первой принадлежат МУ и Пог., ко
второй — Сим., Маз., НХр. (и близкий к нему текст ГИМ, Син. № 963).
В Сим., Маз. и НХр. не упоминалось, в отличие от МУ и Пог., что в
Москве митрополит, мать и бояре молили Ивана, чтобы он «стоял за
православное христьянство». В МУ и Пог., как и в Тип., неприход короля
на помощь Ахмату объясняется нападением на Подолию Менгли-Гирея,
а в Сим. и сходных летописях такого объяснения нет, и известие о на-
падении Менгли-Гирея помещено отдельно. Но особенно существенно
другое отличие. В МУ и Пог., вслед за Тип., рассказ о соглашении Ива-
на III с братьями заканчивается фразой: «И укрепишася крестным це-
лованием разидошася». В Сим. и сходных летописях соглашение с брать-
ями упоминается, но фраза «И укрепишася крестным целованием
разидошася» отсутствует. Это, конечно же, не случайность, а сознатель-
ный пропуск. В 1491 г. Иван III нарушил «крестное целование» 1481 г.,
заточив Андрея Углицкого, а к 1494 г. обоих братьев уже не было в
живых, а их уделы были включены в состав великокняжеских владений.
Если же мы учтем, что текст, читающийся в Пог., доходит до 1493 г., а
в Маз. — до 1495 г., то естественно возникает предположение, что та
версия великокняжеского рассказа, которая читается в МУ и Пог., сос-
тавлена до 1494 г., а версия Сим. и сходных летописей — после этого
года.27 В Сим. не упомянут Мамон и смягчена также по сравнению не
только с МУ, Пог., но и с Маз. и НХр. фраза о возвращении Софии
Палеолог: «...прииде великая княгиня Софья з Бела озера; бе она тогда
была на Белеозере, егда царь на Угре стоял».
Соотношение между рассказами об Угре в ростовском своде и в
великокняжеском летописании можно представить себе следующим
образом. Вскоре после «стояния на Угре» повесть об этом событии была
составлена в кругах, близких к ростовскому владыке Вассиану — как мы
увидим, она явно перекликалась с посланием Вассиана на Угру Ива-
ну III. Повесть эта не была написана как летописная — в ней не было
сетки точных дат. Характер этой повести определял и ее построение —
она завершалась, как мы уже отмечали, трех частным поучением, каж-
дая из частей которого кончалась словом «Аминь». Жанровый характер
этой концовки, к сожалению, совсем нс учитывался исследователями,
воспринимавшими ее как «приписки». И. М. Кудрявцев даже датировал
две из них 1498—1502 гг., а третью — 1493—1500 гг., хотя они читались
()Сво1И)ЖД1:ни1* от огды
181
в ростовском своде 80-х гг. и частью в великокняжеских летописях кон-
ца века.28 Клосс и Назаров отвергли эту датировку, но и они не придали
значения композиционному единству концовки, рассматривая «так на-
зываемые приписки» как слитые из-за «неудачной редакционной рабо-
ты» разнородные элементы, датируемые разными годами.29 Нам пред-
ставляется, что концовка — органическая часть ростовского рассказа, а
содержащийся в ней призыв к «храбрым мужественным» сыновьям
Русским защищать «свое отечьство, Рускою землю» отнюдь не терял сво-
его смысла после отхода Ахмата от Угры. Отдельная повесть об Угре
была затем помещена в ростовский свод; при этом в нее была вставлена,
после известия о бегстве Ахмата «ноября 11», явно неуместная годовая
дата «6989» (годы в Тип. сентябрьские, и годовая дата должна была пред-
шествовать И ноября).
Великокняжеские своды опирались на ростовскую повесть, но до-
полнили ее, в частности, точными датами — можно полагать, что в рас-
поряжении великокняжеских летописцев были какие-то записи типа
разрядных; к сожалению, в дошедших до нас разрядных книгах эти
записи (как и полные разряды новгородских походов) не сохранились.
В 90-х гг., как мы видели, в великокняжеском летописании сложились
две версии повести об Угре — с упоминанием о крестном целовании Ива-
на III братьям и без него. С какой из этих версий связан краткий рассказ
Лих.? Известия о соглашении с братьями здесь нет, но два чтения 6988—
6989 гг. сближают Лих. с Сим. и близкими к ней летописями. Как и в
Сим., Маз. и НХр., здесь не упоминается, что в Москве Ивана молили,
чтобы он «стоял за православное христьянство»; как и в перечисленных
летописях, неприход Казимира на помощь Ахмату объясняется
бывшими у него «усобицами», а известие о нападении Менгли-Гирея на
Подолию помещено отдельно после рассказа об Угре; между тем, в МУ—
Пог., вслед за Тип., этот неприход непосредственно связывается с
крымским нападением на Подолию. Сами по себе оба варианта известия
об «усобицах» не имеют датирующего значения: первоначально на Руси
могли считать, что Казимир не выступил из-за нападения на Подолию,
но могли объяснять его пассивность и иными причинами.30 Но совпа-
дения Лих. не с ранней, а с более поздней версией великокняжеского
летописания 90-х гг. заслуживают внимания. Хотя Лих. — памятник,
дошедший в ранней рукописи, датируемой концом XV в., и в памятнике
этом обнаруживаются уточнения дат и фактов, но основой его все же
можно считать великокняжеское летописание второй половины 90-х гг.
Следующий по времени памятник, служащий источником по истории
«Угорщины», — Вологодско-Пермская летопись (ВП), содержащая после
окончания свода 14J2 г. (общего протографа Нкр и ВП) летописный
текстг связанный, по всей видимости, с епископом Пермским Филофеем,
наиболее ранняя редакция которого, доведенная до 1499 г., дошла в Лон-
донском списке летописи. Свод пермского владыки не обнаруживает
враждебности к великому князю, но это и не официальный великокня-
жеский свод: нападение Менгли-Гирея на Киев в 6991 (1483) г. описы-
вается как бедствие «грех ради наших». Рассказ об Угре, совпадающий
с ВП, содержится также в двух летописных сборниках (конца XV и
XVI в.), включающих и Музейный летописец (см. выше, § 3.4).
Внутри рассказа об Угре помещено в ВП Послание архиепископа Ро-
стовского Вассиана на Угру. Этот памятник, сохранившийся также в
отдельной рукописной традиции, впервые проник в летописание,
очевидно, в конце XV в.,31 а в XVI в. был включен также в свод 1518 г.
(Софийская II, Львовская и другие летописи), Новгородский свод 1539 г.
182 ГОС УДАРЬ «ВС ЕЯ РУС И»
(Новгородская летопись Дубровского) и другие.Высказывавшиеся в
научной литературе сомнения в подлинности послания Вассиана п пред-
ставляются неосновательными: памятник сохранился в рукописи конца
XV в. (ГБЛ, ф. 178, № 3271); о принадлежности его достаточно ранней
традиции свидетельствует и включение в первую редакцию ВП 1499 г.
Никаких черт позднего происхождения (анахронизмов, несов-
местимости с данными более ранних источников) послание не обна-
руживает. Напротив, текст его во многих отношениях перекликается с
Повестью об Угре в ростовском своде (Тип.) и великокняжеском
летописании. В заключении ростовской повести спутники Софии Пале-
олог, бежавшие с нею на Белоозеро, осуждались за то, что «быша их
жены тамо, возлюбиша бо паче жены, неже православную християнскую
веру, и святыя церкви, в них же просветишася и породившеся банею
святаго крещения...», и тут же упоминались виденные автором «нему-
жественные» обитатели «великих славных земель» (южные славяне и
греки, среди которых была София и брат ее Андрей, приезжавший не-
задолго до этого на Русь), бежавшие «от поганых» с «именми многими
и з женами и з детми». А в послании Вассиан напоминал Ивану, что его
предок Дмитрий Иванович «не усумнеся... не рече в сердце своем „жену
имею, и дети, и богатество многое; аще и землю мою возмут, то инде
вселюся“, но без сомнения скочи в подвиг...», и призывал «христо-
любивое воиньство... яко истиннии присные церковная чада» последо-
вать примеру Дмитрия.34
Независимо от того, стало ли послание Вассиана известно уже сразу
в 1480—1481 гг., или же оно начало бытовать в качестве историко-
публицистического памятника лишь в составе летописания конца XV и
в XVI в., оно представляет собой важный исторический источник.
Вассиан, писавший, по его словам, уже после того, как Иван III
приезжал «в царствующий град Москву» и отправился на Угру, сообщал,
что ему стало известно, что «прежние твои развратници не престают,
шепчуще в ухо твое льстивая словеса, и совещают ти не противитися
сопостатом»; он опровергал, очевидно, и аргументы этих «разв-
ратников», «яко под клятвою есмы от прародителей, еже не поднимати
рукы противу царя...»
Сам по себе рассказ об Угре ВП и сходных текстов не обнаруживает
никаких текстуальных совпадений с ростовским и великокняжескими
сводами, но излагает основные события 1480 г. сходным образом. Рас-
сказу предшествует известие о посылке королем «ордынского князя
Акирея Муратовича» с призывом пойти на великого князя, от которого
отложились братья. Отличие рассказа ВП от других рассказов заключа-
ется, главным образом, в том, что здесь не разграничиваются военные
действия на Оке и Угре, а говорится о приходе Ахмата «на усть Угры»
и о стоянии брата и сына Ивана III «по Оке и по Угре на 60 веръстах».
Об отъезде Софии с детьми «к Белуозеру» сообщается не в конце рас-
сказа, а в середине; сообщается также, что выйти из Москвы собиралась
и «Марфа, мати князя великого», но митрополит Геронтий, архиепископ
Вассиан и «владыка Прохор Подрельский» били Марфе челом, чтобы «не
оставила православного христьянства», и она, к «немалой радости» го-
рожан, осталась. Тогда же состоялось и соглашение с братьями. Харак-
терной особенностью рассказа является настойчивое подчеркивание
роли (наряду с Терентием и Вассианом) епископа Сарского (Подрель-
ского) Прохора. Подробно и конкретно рассказывается о переговорах
Ивана III с Ахматом во время стояния на Угре: «послаша ко царю Ахма-
ту своего боярина Ивана Феодоровича Товаркова, чтобы царь смиловал-
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
183
ся...» Царь не принял «теши», отправленной Иваном, и потребовал
прихода самого Ивана; тогда Иван отправился в Москву «помощи
просити у всемилостивого Спаса...» Таким образом, о поездке Ивана III
в Москву сообщается не до описания перестрелки на Угре, а после нее
(до похода на Угру вообще не упоминается об отъезде князя из Москвы).
Здесь опять упоминаются благословения матери, митрополита,
Вассиана, Прохора и всех владык и «затворников» «на безбожного царя
Ахмата». Далее упоминался поход Ивана на Оку, которую Ахмат пытал-
ся перейти «под Опаковым городищем», и о многих, которые «не хотяще
земли Руской добра», начали «великому князю думати не явно, чтобы
от берегу отступил, а царю бы не грубил». Потом упоминаются грамоты
митрополита, Вассиана и «игуменова Пасеина» (т. е. троицкого игумена
Паисия Ярославова) и приводится послание Вассиана. После послания
Вассиана сообщается, что «приим грамоту митрополичью... и
архиепископью Вассианову и игуменову Пасеину», Иван «исполнился»
«мужества и крепости»; к нему пришли братья, а Казимир к Ахмату не
подошел. После этого упоминается отступление к Боровску, «как мощно
бы стати противу безбожного царя...», но «нападе на нь страх велик», и
татары отступили. Далее перечисляются разграбленные Ахматом «грады
литовские».
В рассказе ВП сравнительно немного дат: еще до послания Вассиана
упоминается, что Ахмат пришел на Угру 8 октября, в течение 4 дней
бился с русскими войсками Ивана Молодого и Андрея Меньшого, после
послания — что он «стоял на Угре 10 день, а всего в Литовьской земле
стоял б недель», и указывается, что отошел он от Угры «в четверг, канун
Михайлову дни», т. е. 8 ноября.35
Из летописей XV в., сообщающих о событиях 1480 г., можно упомянуть еще краткую
запись в заключительной части Ермолинской летописи: «Прииде царь ординьский Ахмат и
стоял в начяле у Оки, а оттоле иде на Угру и на Угре стоял лето все, и до зимы, и Литовьскую
землю плени безчислено... а князя великого войску ничтоже зла створи...»36 В последней
части Тверской летописи (доведенной до 1499 г.) еще короче: «Приходил царь Ахмат и стоял
на Угре 6 месяцы..»: далее перечисляются участвовавшие в войне с Ахматом воеводы
Михаила Тверского.37 В Псковской 2-й летописи, доведенной до 6994 (1486) г., известия о
походе Ахмата совсем нет, хотя о ссоре князей Андрея и Бориса с Иваном III в сентябре 6989
(1480) г. и о нападении «перекопского царя» на Киев в 6991 (осень 1482 г.) сообщается.38
§ 13.2.2. Летописи XVI века
Исследователи, писавшие о «стоянии на Угре», уже давно обратили
внимание на рассказ об этом событии в Софийской II (СП) и Львовской
(Льв.) летописях.
Как мы уже знаем, (см. § 3.10.10), в основе этих двух летописей
лежит свод 1518 г., Кесьма сложный по своему составу: в нем отразилось
великокняжеское летописание первого десятилетия XVI в. (с возмож-
ным добавлением материалов из митрополичьего архива), ростовский
свод 80-х гг. (Тип.) и какой-то своеобразный, в значительной степени
уникальный источник того же времени. Кроме того, в рассказ об Угре
свода 1518 г. включено и Послание Вассиана на Угру.
Начало рассказа о событиях 6987 (1479)—6989 (1481) гг. в СП—
Льв.39 не находит соответствия в других летописях: здесь повествуется
о выступлении братьев против Ивана III, но с сочувствием излагаются
их претензии к великому князю: «князь Юрий умер, брат их старейший,
и князю великому вся вотчина досталася, а им подела не дал из тое
вотчины; Новгород Великий взял с ними, ему ся все подостало, а им
жеребия не дал из нею... уже ни за бояре почел братию свою...» Но после
этот фрагмента следует текст из ростовского свода (Тип.), отражающий
IЯ4 ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ*
совсем иные тенденции: упоминается, что при возвращении великого
князя из Новгорода «рады быша все людие: быша бо в велицс страсе от
братии его...» К своеобразному источнику восходит, очевидно, и фраза,
вставленная в СП—Льв. в рассказ о переговорах с братьями: вынужден-
ный начать эти переговоры Иван «многа нелюбие подержа на матерь,
мнев, яко та сдума братье его от него отступити, понеже князь Ондрея
вельми любяше...» Известия конца 6987—начала 6988 гг., включая на-
чало рассказа о нашествии Ахмата, в СП и Льв. расходятся: СП совпа-
дает с Тип.;40 Льв. — с великокняжеским летописанием (какая из этих
летописей здесь воспроизводит свод 1518 г., а какая изменяет его, неяс-
но).41 Далее, начиная со слов «...и начаша наших стреляти, а наши на
них...», текст СП и Льв. опять совпадает и следует ростовскому своду.
Однако после описания прихода Ивана III к Кременцу и Боровску поме-
щен опять совершенно уникальный текст: «...И ужас наиде на нь и вос-
хотеша бежати от брегу, а свою великую княиню Римлянку и казну с
нею посла на Белоозеро, а мати же его великая княини не захоте бе-
жати, но изволи в осаде сидети, а с нею и с казною послал Василия
Борисовича и Ондрея Михайловича Плещеева и диака Василия Долма-
това, а мысля будет божие разгневание, царь перелезет на сю сторону
Оки и Москву возмет и им бежати к Окияну морю. А на Москве остави
Ивана Юрьевича да диака Василия Мамырева». Следующая за этим
фраза, очевидно, должна была связать текст с помещенным далее Пос-
ланием Вассиана: «Да сиде туто владыка Ростовский Васиан: слыша, что
хощет князь великий бежати от берега, написа грамоту к великому кня-
зю на берег, вещающе сице...» Текст, следующий в СП—Льв. за пос-
ланием Вассиана,42 связан с этим посланием более искусно: «Князь же
велики не послуша того писания владычня Васианова, но советников
своих слушаше, Ивана Васильевича Ощеры, боярина своего, да Григория
Ондреевича Мамона...», которым, как и анонимным «развратникам» в
ростовском своде и в послании, приписывается пристрастие к «богатству
многому» и «женам и детям». Разграничить здесь связку, сочиненную
сводчиком 1518 г., и уникальный источник этого свода труднее, чем в
предшествующем тексте, но есть основания полагать, что именно к
уникальному источнику восходят аргументы, которые приводили, сог-
ласно летописи, Ощера и Мамон, «накладывая» «великому князю ужас»:
воспоминания о неудачном сражении Василия II под Суздалем и о бег-
стве Дмитрия Ивановича на Кострому при нашествии Тохтамыша. Сле-
дующий далее текст уже явно восходит к иному источнику, чем рос-
товский свод и Послание Вассиана: в противоречии с текстом ростовско-
го свода, где речь шла о пребывании русских войск на Угре (Кременец,
Боровск), здесь упоминается о том, что Иван «остави всю силу у Оки
на березе, а городок Каширу велел сжечи, и побежа на Москву...» Это
вполне соответствует словам, помещенным до послания, о том, что
Иван, боясь, что «царь перелезет на сю сторону Оки», отослал Софию
и думал бежать «к Окияну». Ясно, что уникальный текст был «наложен»
в своде 1518 г. на остальные источники неудачно: в начале статьи 6988 г.
свод 1518 г., в соответствии с ростовским и великокняжеским рассказом,
уже сообщил о переходе Ахмата с Оки на Угру и поездке Ивана III в
Москву; о том, что он уже прежде беседовал с князем в Москве, Вассиан
упоминал и в послании. Во вклинившемся же до и после послания
Вассиана тексте уникального источника речь шла об Оке. Именно это
неудачное соединение в своде 1518 г. разновременных текстов из
различных источников и приводило исследователей к мнению, что
Иван III ездил в 1480 г. в Москву дважды.*' Между тем уникальный
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
185
источник явно описывал здесь приезд Ивана в Москву с Оки летом
1480 г., ибо переход татар к Угре упоминался в его рассказе далее. Кон-
кретные детали пребывания Ивана III в столице описаны в тексте
уникального источника более подробно, чем в ростовском и великокня-
жеском рассказе: говорится о ропоте «граждан», из-за которого Иван III
предпочел не быть в граде, а провести «2 недели» в Красном сельце,
«бояся граждан мысли злыя понимания». Упоминаются здесь и поучения
Вассиана, и безуспешные попытки великого князя вернуть в Москву сы-
на, который отказался вернуться, а при переходе Ахмата на Угру
передвинул войска туда, чтобы не пропустить татар. Затем сообщается
о приходе Ивана III в Кременец и его переговорах с Ахматом, «чтоб
отступил прочь, а улусу своего не велел воевати». Ахмат требовал, чтобы
Иван сам явился к нему; не добившись этого, просил прислать сына,
брата или прежнего посла в Орду Микифора Басенкова. Но наступили
«мразы великыи», и татары, которые были «нагы и босы, ободралися»,
бежали 11 ноября прочь.
Таким образом, в своде 1518 г. совмещены разные памятники «сто-
яния на Угре» — ростовская повесть (и фрагмент великокняжеского сво-
да в Льв.), Послание Вассиана на Угру и рассказ особого источника,
фрагменты которого содержатся в СП—Льв. на протяжении всего XV в.,
вплоть до 80-х гг. Особенно ярко характеризует этот источник известие
о нападении Менгли-Гирея на Киев в 6990 (1482) г. Если для ростов-
ского свода это нападение было «злобой» «грех ради наших», а для
великокняжеского летописания — возмездием за помощь Казимира
Ахмату, то свод, отразившийся в СП—Льв., не скрывая, что «князь
же велики посла к Менгирею к Крымскому, повеле воевати королеву
землю», описывал действия Менгли-Гирея как «пакости», убийство и
пленение людей, и не без язвительности сообщал, кому крымский хан
передал свою добычу — «суды служебные Софьи великой, золотой потир
да дискос прислал к великому князю». Перед нами, несомненно, резко
оппозиционный по отношению к великому князю свод, доведенный до
6993 (1485) г. (участие Аристотеля Фиораванти в походе на Тверь).44
Стало быть, сам по себе этот свод может быть датирован 80-ми гг.
XV в. Нет оснований считать, что написание его как-то связано с По-
сланием на Угру Вассиана — оба памятника были соединены лишь в
своде 1518 г.
О событиях 1480 г. упоминали как краткие летописцы XVI в., так и
официальные своды — Иоасафовская, Воскресенская и Никоновская.
Очень краток рассказ об Угре во Владимирском летописце первой
четверти XVI в., доведенном до 7031 (1523) г. (далее: Влад.). Он состоит
из одних дат: «Месяца октября 6 день... приходил царь Ахмут к Угре
реке... И прииде на Угру князь великий месяца того же 11 день, а на
Угре стоял князь великий пол 5 недели, а от Угры царь Ахмут побежал
месяца ноября 10 день в пяток, а князь великий того дни пошол в Бо-
ровск, а на Москву оба князя великии пришли месяца декабря 28 день
во вторник».45 Едва ли можно считать вслед за Ю. Г. Алексеевым, что
во Влад, отразились современные событиям официальные документы
«типа походного дневника». Отражение «официальных записей типа
разрядных» автор предполагает и в великокняжеских сводах, и в ВП, и
во Влад., сводя их в единую хронологическую таблицу.46 Между тем да-
ты этих трех источников ни в одном случае не совпадают. К вопросу о
датировке событий 1480 г. мы еще обратимся, пока же отметим, что
предполагать отражение записей разрядного типа естественнее всего в
великокняжеских сводах конца XV в., а не в ВГ1 и тем более не во Влад.
186
ГОСУДАРЬ ♦BCI-Я РУСИ
О том, насколько мало наличие точных дат свидетельствует об отра-
жении в летописных памятниках современных официальных записей,
показывает рассказ Устюжской летописи (далее: Уст.). Рассказ здесь
поздний, основанный на Послании Вассиана (или на своде 1518 г.), но
с рядом живописных подробностей явно устного происхождения.
Иван III «убоявся против царя стояти и побеже от Угры к Москве и на
Белоозеро за великою княгинею. И удержа его владыка-Васьян Рыло, а
ркучи так: „Князь великий, не бегай, аз иду против тотар, а ты живи
на Москве". И тако укрепи его». Иван вообще не идет на Угру, туда
направляются его братья Андрей Углицкий и Борис; узнав об этом,
Ахмат обращается в бегство. Но все это фантастическое повествование
уснащено точными датами: царь бежал «сентября в 15 день», Андрей и
Борис приходят позже, «месяца сентября в 20 день», даже убийство
Ахмата «царем Иваком» сопровождается «точной датой» — «месяца ген-
варя в 6 день».47
Прямое влияние Послания Вассиана обнаруживается в рассказе краткого летописца,
доведенного до 20-х гг. XVI в. и сохранившегося в сборнике ГПБ, Кирилло-Белозерское
собрание, № 14/139 (XVI в.). Здесь Ивану III приписываются слова, приводившиеся
Вассианом как слова «духов... лстивых, шепьчущих на ухо...»: «Под клятвою есмя от пра-
родителей не подымати рук на царя», и далее (совсем без мотивировки) приводится ссылка
на библейскую историю и борьбу Израиля с царем Адонивезоком (Книга Судей, I, 1 —17),
данная Вассианом в более развернутом виде в соответствующем контексте. Фольклорные
черты рассказа обнаруживаются в речи, якобы произнесенной матерью Ивана III: «Ино
любиш частые дани имати и крестьянство продаати, и сахар ясти, сладкыа меды пити и вино
и потешатись (с) своими бояры...»48
Обратившись к великокняжескому и царскому летописанию XVI в.,
мы обнаруживаем, что здесь рассказ об Угре воспроизводит в основном
версию великокняжеского летописания конца XV в., опиравшегося, как
мы видели, на ростовский рассказ.
Иоасафовская летопись (далее: Иоас.) почти полностью передает рассказ МУ—Пог.:
здесь говорится, что митрополит, мать и дядя «молиша» великого князя стоять «за православ-
ное христьянство», неприход Казимира объясняется тем, что «воева Мин-Гирей... королеву
Подольскую землю»; среди «злых человек», «предателей христианских», которых слушал
великий князь, называется по имени Мамон («диавол... усты Мамоновы глаголаше»); в конце
рассказа упоминается крестное целование братьям, но заимствованная из ростовского свода
первая часть концовки — о возвращении Софии Палеолог с Белоозера — изменена пример-
но так же, как в Сим.: «...отсылал бо ее князь великий на Белоозеро татарьского ради
нахождения».49
В Никоновской летописи (далее: Ник.) текст точно соответствует тексту Иоас. с
единственным исключением — нет имени Мамона среди «предателей христианских», кото-
рых слушал князь.50
Воскресенская летопись (далее: Воскр.), передающая, как мы знаем,
текст московского великокняжеского летописания, сделала любопытное
исключение для рассказа о событиях 1480 г. Здесь она обратилась к
источнику великокняжеского рассказа конца XV в. об Угре — к ростов-
скому рассказу (Тип.). Из ростовского рассказа взято начало; как и в
Тип., в Воскр. отсутствуют все точные даты, приведенные в великокня-
жеском летописании. Но после упоминания о бегстве обоих войск и
убийстве Ахмата в Орде следует текст третьей части концовки ростов-
ского рассказа: «О храбрии, мужественнии сынове Рустии... Аминь» и
дата бегства Ахмата (читающаяся и в Тип.) — «ноября 11». Далее вклю-
чен текст из другого источника — Послания Вассиана на Угру, а затем,
уже по великокняжескому летописанию, известия с новой датой —
6989 г. — о возвращении великого князя в Москву, «докончании» с
братьями (без «крестного целования») и краткие сообщения: «Тое же
зимы прииде великая княгиня Софиа с Белаозера» и вторично (в первый
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
187
раз было в рассказе об Угре, сходном с Тип.): «Тогда же Перекопский
царь Менгирей воеваша Подолскую землю королеву».51
Лицевой свод, основанный на Ник., в рассказе об Угре, как и в ряде других известий,
следует Воскр., включая Послание Вассиана с заимствованным из Степенной книги вступ-
лением. После окончания послания и годовой даты 6989 помещен текст (о соглашении с
братьями и возвращении Софии), сходный с Иоас.—Ник.52
Такое следование официальных летописей XVI в. летописанию кон-
ца XV в. весьма знаменательно. Если бы существовал современный со-
бытиям 1480 г. официальный рассказ великокняжеской летописи, в ко-
тором не упоминалось бы о влиянии на Ивана III «предателей
христианских», то совершенно невозможно допустить, чтобы велико-
княжеские и царские летописи XVI в. предпочли бы такому рассказу
версию, в которой говорилось о колебаниях великого князя в этот
решительный момент. Никакого государственного переворота после
1480 г. на Руси не было; великокняжеское летописание, прославлявшее
Ивана III как великого государя, присоединившего Новгород, Тверь и
иные земли, благополучно сохранилось и воспроизводилось в сводах
XVI в. Тем не менее рассказ об Угре, основанный, хотя и с изме-
нениями, на версии ростовских книжников, продолжал бытовать в
официальном летописании. Иная, абсолютно апологетическая версия со-
бытий 1480 г., появилась не ранее середины XVI в. и в памятниках в
сущности уже не летописного характера.
Как и в других случаях, усилила апологетические мотивы в истории
предшествовавшего века Степенная книга. Глава «о прихождении на Уг-
ру безбожнаго царя Ахмата» начиналась здесь с описания произошед-
шего «прежде бо сих за 8 лет» нападения того же Ахмата на город
Алексин, когда татары якобы «побегоша, гоними гневом божиим»
(летописи XV в. описывали сражение под Алексином в 1472 г. далеко не
так восторженно, а независимый свод, отразившийся в СС и Ерм., го-
ворил в этом случае о позорном поведении алексинского воеводы Бек-
лемишева) . Далее сообщалось о прорицаниях освобождения от
«Ордъских царей», высказанных некогда митрополитом Ионой и
«другим Ионой», архиепископом Новгородским. В рассказе о нашествии
Ахмата упоминалось о том, что «все православие во страсе велице бяху»
и «на Москве же людие в осаде быша», упоминается также, что поход
«Мингирея» на Подольскую землю помешал Казимиру,,но ни о каких
колебаниях великого князя не было ни слова. Говорилось лишь о том,
что «тогда же беша много размышьления в многих человецех: овии
тыцахуся и до крови и до смерти с погаными братися, овии же на бегство
умышляюще»; и фраза эта служила вступлением к Посланию Вассиана
(она была воспроизведена и в Лицевом своде). Послание Вассиана по-
служило «на укрепление и на пользу многим» и «без всякого сумнения
единодушьно охрабришася все Руськое воинство и по многи дьни бьяхуся
с погаными, стояше лето все и осень». К Ивану пришли братья, «великий
же князь с любовию прият их» (крестное целование не упоминается);
«егда же слыша Ахмат приближение князей, побеже к Орде». После это-
го несколько неожиданным оказывается сообщение о чуде «Пресвятыя
Богородица» — «едини других бояхуся, и друзии от единих бежаху». Ко-
нец рассказа также вполне идилличен: «Великая же княгини София тог-
да бысть на Беле езере, а оттуду паки прииде на Москву. Милосердный
бо Бог светлую победу без крови показа христианом на противныя...»;
ногайский царь убил Ахмата, «и Орду его взя. Тако да погибнет всяк,
хотяй озлобити богоизбранное и Российское царство». Заканчивается
рассказ сообщением о всеобщей радости и установлении праздника
Схема взаимоотношений летописей, отражающих события конца XV
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
189
Пречистой Богородицы «месяца июня в 23 день» (последнее известие
также было заимствовано Лицевым сводом).53
Но наиболее смело переделывал историю событий 1480 г. автор Ка-
занской истории — памятника, созданного во второй половине XVI в.,
во всяком случае позже 1564 г. Именно в этом источнике появился рас-
сказ о потоптании Иваном III ханской «басмы» — «парсуны лица его», и
этим поступком объяснялся поход Ахмата: «Царь же, слышев сие,
великою яростию воспалився, огнем и гневом дыша... и прииде на Русь
к реце Угре в лето 6989-е, ноября в 1 день» (и здесь, как и в других
памятниках XVI в., дается конкретная, хотя и явно неверная дата).
Иван III «изыде без страха в лице нечестивому царю Ахмату к той же
реке Угре», которая именуется по этому случаю «пояс самыя Пречистыя
Богородицы». «Царь же, видев великого князя... против его изшедша не-
боазненно... и дивляшеся толикому новому дерзновению его...» Далее
следует второе известие Казанской истории, пользовавшееся большим
доверием, чем первое, — о посылке Иваном III на Орду «Нурдовлета Го-
родецкого» и Василия Ноздроватого, попленивших «жен и детей вар-
варских», бегстве Ахмата от Угры и «конечном запустении Златыя
Орды».54
Как и привлеченный К. В. Базилевичем «ярлык Ахмед-хана» (а так-
же рассказы Устюжской летописи и краткого Кирилло-Белозерского
летописца), Казанская история отражала уже новый этап в восприятии
событий 1480 г. — легендарный.
§ 13.3. Опыт реконструкции фактов
Отношение историков к летописным рассказам о событиях 1480 г.
представляется парадоксальным. В истории Руси XV в. мало фактов, ко-
торые были бы освещены в столь разнообразных по направлению и вме-
сте с тем современных событию источниках, как «Угорщина». «Стояние
на Угре» получило отражение в независимом, но лояльном по отно-
шению к великокняжеской власти ростовском своде 80-х гг. и в резко
оппозиционной летописи, возникшей примерно в то же время в церков-
ных кругах (один из источников свода 1518 г. — СП—Льв.). Вместе с
гем рассказ великокняжеского летописания также может быть
датирован временем не позднее 90-х гг. И тем не менее рассказы всех
этих летописных сводов нередко отвергались исследователями, и им
предпочитались легенды «мутных источников».
Наиболее понятны теоретические предпосылки такого скепсиса у Ка-
рамзина, считавшего Ивана III создателем «России нынешней» и осуж-
давшего современников^ «в глазах» которых « славнейшее дело Иоанно-
во для потомства, конечное свержение ханского ига... не имело полной,
чистой славы».55 Но и позже, вплоть до последнего времени, историки
(даже такие, как Пресняков) чаще ставили вопрос о том, что мог или
что должен был делать Иван III в 1480 г., чем вопрос о происхождении
и достоверности источников.
В последние годы источники эти стали рассматриваться вниматель-
нее, чем прежде. Однако и в наше время своеобразный военно-
исторический подход к этий теме — попытки построить хронологичес-
кую сетку военных операций по разным источникам — преобладает над
подходом источниковедческим. Но возможно ли суммировать содер-
жащиеся в разных источниках даты? Мы уже отмечали, что древне-
русские книжники, очень любившие выставлять точные даты, уснащали
ими явно неверные, даже фантастические сообщения.
190
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
Наиболее достоверная дата «стояния на Угре*, сообщаемая разными
источниками, включая ростовский рассказ, — 11 ноября 1480 г., когда
войска Ахмата ушли от Угры. Когда именно Ахмат пришел к Угре и
когда туда отправился Иван III? В великокняжеских сводах нет даты
прихода Ахмата на Угру, и вполне вероятно, что она не была точно изве-
стна в Москве. Северный владычный летописец конца XV в. (ВП)
датирует приход Ахмата 8 октября и утверждает, что он стоял там «де-
сять день» (хотя ушел, согласно ВП, 10 ноября); летописец XVI в.
(Влад.) датирует его приход 6 октября; Алексеев предполагал, что «пере-
довые отряды татар действительно могли появиться на Угре за два дня
до подхода главных сил».56 Но есть ли надобность в таком согласовании
источников? Согласно большинству великокняжеских летописей 90-х гг.
XV в., Иван III отправился на Угру 3 октября (очевидно, к этому вре-
мени Ахмат уже должен был там находиться); очень неясный текст Лих.
позволяет отнести эту дату либо к Ивану III, либо к его сыну. Желая
согласовать сообщение великокняжеского летописания с известиями
СП—Льв. о том, что Иван III пробыл в Москве две недели (а явился он
туда, согласно великокняжеским летописям, 30 сентября), Назаров
относит дату 3 октября не к Ивану III, а к Ивану Молодому, и принима-
ет известие Влад, о прибытии великого князя на Угру 11 октября (хотя
и в этом случае полных двух недель все-таки не получается)?7 Дату эту
принимает и Алексеев, но пытается согласовать ее с известием велико-
княжеских сводов, полагая, что великий князь «выступил к Кременцу
3 октября, а оттуда послал свои главные силы на Угру»; от Москвы до
Кременца путь занял 3—4 дня, «и примерно 2—3 дня требовалось для
перехода главных сил от Кременца к устью Угры» (находился ли среди
этих «главных сил» великий князь, неясно).58
В этом случае опять возникает вопрос: нужно ли согласовывать даты
разновременных, не во всех случаях осведомленных и не беспристраст-
ных источников? Великокняжеские летописцы были, естественно,
заинтересованы в том, чтобы не подчеркивать длительность пребывания
Ивана III в Москве, и сводили это пребывание всего к трем дням (30
сентября — 3 октября); враждебный великому князю летописец говорил
о двух неделях его обитания «в Красном селце»; но все они были
пристрастны, и приведенные ими данные не могут рассматриваться как
объективные факты.
Если составление точного расписания событий лета—осени 1480 г.
едва ли плодотворно, то более осуществимым и куда более важным де-
лом представляется решение вопроса о характере происходивших в это
время столкновений и споров в Москве. О колебаниях Ивана III, о воз-
действии на него неких «богатых и брюхатых» бояр, не советовавших
«со царем битися», сообщают самые различные источники XV в. О
«прежних развратниках» Ивана III, шепчущих ему «льстивая словеса»
и советующих «не противитися сопостатом», писал архиепископ
Вассиан, все поведение которого, судя по летописям, было абсолютно
лояльным по отношению к великому князю и которому поэтому никак
нельзя приписывать «негативную позицию» в 1480 г. Вдобавок у нас нет
оснований утверждать, как это делает Ю. Г. Алексеев, что «все
летописные рассказы о событиях осени 1480 г. испытали более или менее
сильное влияние» Послания Вассиана на Угру.5? Ростовская летописная
повесть и Послание Вассиана, несомненно, вышли из одной среды; воз-
можно даже, что они были созданы одним автором, но зависимость рос-
товской повести от Послания (и се вторичность) отнюдь нс доказана. В
ВП рассказ о событиях 1480 г. соединен с Посланием Вассиана, но мы
ОСВОЬОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫ
191
и в этом случае нс можем быть уверены в том, что рассказ был создан
под влиянием Вассиана, а не соединен с ним при составлении свода
1499 г. И уж совсем нет оснований утверждать, что рассказ
оппозиционного свода 80-х гт., соединенный в СП—Льв. (своде 1518 г.)
с фрагментами других сводов и Посланием, был создан под влиянием
последнего. Конкретные факты, упоминаемые в ростовском рассказец
оппозиционном летописном рассказе 80-х гг., в великокняжеском
летописании и в северном своде 1499 г. (ВП), не могли быть взяты из
Послания Вассиана.
Достоверность известий о спорах и колебаниях во время «стояния на
Угре» наиболее убедительно доказывается наличием этих известий в
великокняжеских сводах во всяком случае уже в 90-х гг. XV в. Велико-
княжеские своды ни в какой мере не были заинтересованы в том, чтобы
приписывать Ивану III какие-либо колебания в 1480 г. Почему же они
об этом писали? Пресняков полагал, что обвинения Ивана III в не-
решительности возникли из-за того, что «книжников, даже чуждых этой
обличительной тенденции, прельстил образ бегущих друг от друга войск,
ибо с помощью этого образа узрели они в „падении татарского ига“ чудо
божие».60 Едва ли можно согласиться с таким объяснением. Заметим
прежде всего, что в рассказе уникального источника свода 1518 г. (СП—
Льв.), где наиболее резко подчеркивается послушность Ивана III «злым
советникам» и ропот на него «граждан», нет никакой темы чуда. Ссылки
на чудо при объяснении исторических событий довольно обычны в
летописях, но включать рассказ, задевающий самого великого князя,
только для того, чтобы ввести тему чуда, официальные летописцы едва
ли стали бы.
Упоминание в великокняжеских сводах о колебаниях Ивана III в
1480 г.—это как раз пример таких показаний источника, которые
никак не вытекают из его общей тенденции, и поэтому заслуживают
доверия. Великокняжеские летописцы, как и все остальные источники
(Послание Вассиана, ростовская повесть, рассказ в ВП, уникальный
источник СП—Льв.), упоминали о спорах в 1480 г. по той простой
причине, что о них прекрасно знали современники.
Существование каких-то противоречий в русском обществе во время
похода Ахмата отмечается всеми источниками. Наиболее резко обна-
ружились эти споры в связи с бегством из Москвы на Белоозеро Софии
с многочисленной свитой и уже во время самого «стояния на Угре», когда
некие советники Ивана III отговаривали его от войны с ханом, ссылаясь
на «клятву», данную «царю» его прародителями.
Несколько непоследовательно отношение Ю. Г. Алексеева к этим
известиям. Историк гсцов признать, что в окружении Ивана III «могли
быть (и, по-видимому, были) сторонники компромисса с ханом ценой
определенных уступок ему», и что горожане могли роптать «против
поведения представителей господствующего класса, покидавших
столицу». Но картина событий 1480 г., нарисованная источниками,
начиная с Послания Вассиана, по мнению Алексеева, была «столь же
мало реалистична, сколь и тенденциозна»; она стала источником
«стойких и злополучных историографических легенд о трусости и неспо-
собности русского руководства, о стихийном, анонимном характере
победы над Ахматом и т. д.».
А между тем известия о спорах и идейной борьбе во время
«Угорщины» принадлежат к числу таких известий, о которых на-
стойчиво и определенно говорят различные, в ряде случаев независимые
друг от друга источники. В оппозиционном своде 80-х гг., отразившемся
192
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
в СП—Льв., названы имена двух лиц, не советовавших князю «против
татар за крестьянство стояти и битися», — Ивана Васильевича Ощеры и
Григория Андреевича Мамона. Первое из этих имен названо и в
великокняжеском своде первой половины 90-х гг., отразившемся в МУ
и Пог.: «Сам бо дьявол тогда усты Мамоновы глаголаше...» Вместе с
этими двумя именами могут быть названы еще некоторые. В за-
ключительной части ростовской повести осуждается великая княгиня
София, «бегавшая» на Белоозеро, хотя ее «не гонял никто», и произно-
сятся проклятия ее свите, из-за которой местным жителям «пуще стало
татар от боярских холопов, от кровопивцев крестьянских». Человек, воз-
главлявший эту свиту, назван в источнике СП—Льв.: это Василий
Борисович Тучко.
О том, что опалы на некоторых лиц после 1480 г. были связаны с
событиями этого года, «когда в Москве, в тылу у войск, стоявших на
Угре против татар, разыгралась борьба в семье великого князя и в среде
бояр», — писал С. Б. Веселовский.61 Но против кого были направлены
эти опалы? Ростовский свод, где помещена Повесть об Угре (Тип.),
свидетельствует о том, что через три года после возвращения Софии с
Белоозера в положении «великой княгини римлянки» произошли какие-
то изменения. Под 6992 (1484) г. здесь сообщается, что в связи с
женитьбой сына на дочери молдавского («волошьского») князя Иван III
хотел «дарити сноху» «сажением» (ожерельем) своей первой жены, но
оказалось, что София «много истеряла казне великого князя», когда да-
вала подарки своему брату (Андрею Палеологу) и ожерелье — пле-
мяннице, выданной замуж за князя Василия Михайловича Верейского,
наследника того самого Белозерского княжества, куда «бегала» София.
Как отразилось это на судьбе Софии, летопись не сообщает, но Василия
Михайловича Иван III приказал «поимати», и тот вынужден был бежать
в Литву. В 6993 (1485) г. великий князь «поймал» сопровождавшего
Софию на Белоозеро Василия Тучка-Морозова и его брата; об этой опале
сам Тучко вспоминал и в своем духовном завещании. Опала В. Б. Туч-
ка получила отражение и в весьма своеобразном источнике — в перечне
отпущенных на свободу послужильцев опальных бояр, где упоминается,
в частности, 9 семей его бывших послужильцев. Обнаруживаются и по-
слу жильцы другого человека, сыгравшего важную роль во время «сто-
яния на Угре», — «Ощеринские», принадлежавшие уже известному нам
Ивану Ощере.63
Но были ли как-то связаны между собой Василий Тучко, Ощера и
Мамон, удерживавшие великого князя от войны с Ахматом? Веселовский
считал их представителями противоположных партий. Ссылаясь на пос-
лание Ивана Грозного, утверждавшего, что Василий Тучко якобы го-
ворил его деду Ивану III «многая поносная и укоризненная слова», Ве-
селовский предполагал почему-то, что Василий Тучко упрекал великого
князя в трусости, а Ощера и Мамон «были представителями партии,
противной В. Б. Тучко с товарищами».64 Едва ли это справедливо. Тучко
упоминается в летописях вовсе не как сторонник активных военных
действий, а как глава свиты, сопровождавшей Софию в ее бегстве на
Белоозеро — тех самых людей, которых осуждал автор ростовской
повести, защитник решительной борьбы с Ахматом. Описывая это бег-
ство, автор ростовской повести писал в ее заключительной части, что
жителям Белоозера «пуще стало татар от боярьских холопов, от кро-
вопивцев крестьянских», и обвинил беглецов в том, что они, взяв с собой
жен «возлюбиша бо паче жены, нсже православную крестьянскую веру».
Б. М. Клосс и В. Д. Назаров считали крайне сомнительным, что холо-
()С1ЮБ()жд1:ни!: от орды
193
нам позволили взять с собой жен и что «нелепо обвинение холопов в
предательстве христиан».65 Но речь в ростовской повести шла, конечно,
обо всей свите Софии, возглавленной Тучко (хотя и холопы в XV в. не-
редко становились привилегированными лицами) ;66 видимо, предатель-
ство христиан заключалось, по мнению летописца, в насилиях и само-
управстве во время всенародного бедствия. Каковы были (если были)
«поносные слова» Тучко, о которых век спустя заявлял Грозный, мы не
знаем, но современники ставили в вину ему и другим спутникам Софии
не излишне горячие призывы к сопротивлению Ахмату, а скорее устра-
нение от такого сопротивления.
Признавая теоретически возможность существования «сторонников
компромисса» в окружении Ивана III, Алексеев категорически отвергает
принадлежность Ощеры, Мамона и Тучка к «консервативной
оппозиции». Он указывает на то, что они принадлежали к числу «самых
старых и опытных деятелей в окружении великого князя», и на то, что
«В. Б. Тучко выполнял важное и ответственное поручение великого
князя, обеспечивая эвакуацию из Москвы на Белоозеро великой
княгини Софии...» Из кого же тогда, однако, состояла упомянутая Алек-
сеевым «удельно-клерикальная оппозиция, в существовании которой
нельзя сомневаться»? Алексеев упоминает братьев Ивана III, вы-
ступивших против него накануне 1480 г., а также «клерикалов (в том
числе и архиепископа Вассиана)», в глазах которых «злыми со-
ветниками» оказывались «ближайшие советники великого князя,
виднейшие деятели его правительственного аппарата».67 Но братья
великого князя в трудную минуту пошли на соглашение с ним и вы-
ступили против Ахмата; Вассиан и даже враждебный ему митрополит
Геронтий призвали к решительному сопротивлению хану; а
«ближайших советников» после «стояния на Угре» именовали «предате-
лями христьянскими» официальные великокняжеские своды 90-х гг.
Упорное отрицание рядом историков единогласного свидетельства
источников о нежелании Ивана III и его советников вступить в
решительную борьбу с Ахматом связано, на наш взгляд, с представ-
лением о великокняжеской власти как о некой твердыне, политика ко-
торой всегда должна быть тождественна государственным интересам.
«Прогрессивная» великокняжеская власть непременно должна опираться
па горожан, заинтересованных «в прекращении феодальной анархии», и
вести «общую политическую линию на бескомпромиссную борьбу с на-
шествием», а противостоять ей, естественно, могут лишь «реакционно-
феодальные элементы».
На деле все было, видимо, гораздо сложнее. Политика компромиссов
с ханом — традиционная политика отца Ивана III Василия Темного; она
восходила и к более давним московским традициям. В ходе борьбы с
галицкими князьями Василий II не раз опирался на Орду; особенно ска-
залось это после Суздальской битвы 1445 г., о которой вспоминали сов-
ременники. Служилые татарские царевичи сыграли важную роль в за-
воевании Новгорода. Приближенные Ивана III, ссылавшиеся в 1480 г.
на «клятву» хану, не были, конечно, противниками великокняжеской
власти. Они были давними слугами Василия II и выступали в соот-
ветствии с традиционной политикой московских князей. «Клятва хану»
была важным элементом русского исторического сознания XIV—XV вв.;
готовность Вассиана снять эту «клятву» отражала новое явление в рус-
i кой общественной мысли. Неудача и бегство Ахмата реально
уничтожили «клятву» хану. Великий князь, пожинавший плоды
политического успеха, менял свою идеологическую политику. И, как это
194
I ОСУЛЛР!» • ЩТЯ гуси
часто бывает при переменах государственной политики, вину за пронг
лыс колебания власть охотно теперь возлагала на «прежних раз
вратников», действовавших в соответствии с традиционной политикой.
Вот почему ростовская повесть была включена в великокняжеское
летописание после 1480 г. Да, действительно, великий князь приказы-
вал своим войскам «отступити от брега и придти к себе на Кременець,
бояшеся татарского нахождения», но виноваты в этом были «предатели
христьянские, а норовники бесерменские», которые советовали «госуда-
рю на зло христьянское».
Отступление Ахмата от Угры знаменовало собой важнейший момент
истории Древней Руси: после 1480 г. падение ордынского суверенитета
молчаливо признал даже сын Ахмата Муртоза. Обращаясь к Ивану II1
в 1487 г., он ни словом не упомянул о прежних взаимоотношениях.68
История «стояния на Угре» давала повод историкам обратиться к не-
которым философско-историческим проблемам. Какова была непосред-
ственная роль Ивана III в событиях 1480 г.? Довольно скромное место
отводили Ивану Васильевичу в истории низвержения татарского ига Со-
ловьев и Костомаров: первый считал, что «Орда падала сама собой от
разделения, усобиц», и Ивану III «стоило только воспользоваться» этим,
чтобы «так называемое Татарское иго исчезло...»; второй, весьма
отрицательно характеризовавший поведение князя в 1480 г., полагал,
что «Русь на самом деле уже прежде стала независимою от Орды».69
Очень решительно возражает против взглядов Соловьева (а заодно и
следовавшего ему Чернышевского) на события 1480 г. Ю. Г. Алексеев.
Отмечая, что исторические события совершаются «в соответствии с
общими законами исторического развития, реализующимися в
действиях живых людей», историк утверждает, что «наиболее доступный
и надежный путь для оценки того или иного исторического лица —
анализ объективных результатов его деятельности».70
Трудно согласиться с таким путем оценки исторических деятелей —
ведь если мы будем оценивать их деятельность по результатам, то весь
исторический процесс превратится в своеобразную «историю удачни-
ков». Доказывает ли осуществление того или иного исторического акта
величие и правильность политики лица, стоявшего у власти, когда этот
акт был совершен? Был ли выдающимся военным деятелем Александр I,
чьи войска одержали победу в Отечественной войне 1812 г., или Сталин,
«верховный главнокомандующий» в 1941 —194.5 гг.? История не знает
эксперимента, но исторические источники нередко красноречиво свиде-
тельствуют о том, что официальный глава государства, одержавшего
победу, далеко не всегда является выдающимся стратегом: успех или не-
успех исторического деятеля зависит от множества обстоятельств, среди
которых далеко не главными оказываются его личные свойства. Даже
если считать, что исторический процесс в той или иной степени реализу-
ется в действиях государственных или военных руководителей, то
«Угорщина» едва ли может служить подтверждением такого тезиса. Мы
очень мало знаем о личных свойствах великого князя — по всей
видимости, он был скорее дипломатом, чем военачальником. Источники
по истории «Угорщины», которыми мы располагаем, едва ли позволяют
относить неуспех Ахмата и успех русских войск на счет военных талан-
тов великого князя.
Но сами по себе события 1480 г. были весьма знаменательны: они
означали формальное окончание власти «царя» над Русью. «...Напрязи,
и спей, и царстьуй истинны ради, и к tvгости, и правды!» — призывал
Вассиан Ивана 71 Уже в 70-х гг., г,осле присоединения Новпнхнп.
БОРЬКА ЗА ВЛАСТЬ
195
Иван III в жалованных грамотах стал употреблять новый титул —
«великий князь всея Руси»; после «стояния на' Угре» и окончательного
присоединения Твери этот титул стал обычным.72
§ 14. БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ В КОНЦЕ XV ВЕКА
§ 14.1. Построения историков
Изложение истории конца XV в. в трудах всех историков отличается
одной своеобразной чертой. Довольно подробно излагается история
внешней политики Ивана III в последние годы его правления — богатый
материал для ее описания дают и летописи, и частично дошедшие до нас
от конца XV в. посольские дела. Несравненно беднее изложение внут-
ренней истории. После 1485 г. почти все земли Северо-Восточной Руси
были присоединены к Москве; в том же году умер последний удельный
князь из поколения Василия Темного — Михаил Белозерский. Говоря о
политической борьбе этого периода, историки в сущности сводят ее к
одной теме — к борьбе за престолонаследие.
Соперничеству между наследниками Ивана III уделял значительное
внимание Н. М. Карамзин. Упомянув о том, что кончина старшего сына
Ивана «произвела вопрос», кому быть наследником государства — сыну
Ивана Ивановича и внуку Ивана III Дмитрию, ил\ же сыну Ивана III
от второго брака Василию, Карамзин указывал, что «бояре думали раз-
но» об этом. Сторонников Дмитрия и его матери Елены Стефановны
«было гораздо более, отчасти по любви, которую все имели к велико-
душному отцу Дмитриеву, отчасти и потому, что мать его окружали
только россияне: Софию же многие греки, неприятные нашим вельмо-
жам». Считая, что брак Ивана III с Софией Палеолог имел важнейшее
значение для России, ибо «она стала известна в Европе, которая чтила
в Софии племя великих императоров Византийских», и что, вследствие
этого брака, Иван, «по свойству с царями греческими, принял и герб их,
орла двуглавого», Карамзин полагал, что и в вопросе о престолонаследии
важнейшее значение имело происхождение Софии и ее сына «от крови
императоров греческих». Карамзин рассказывал о заговоре, устроенном
в 1497—1498 гг. сторонниками Василия, о жестокой расправе Ивана с
заговорщиками и о торжественной коронации Дмитрия-внука «венцом
Мономаховым». Но Иван III, по словам Карамзина, чтил в Софии
«отрасль знаменитого императорского дома», а она «имела тонкую гре-
ческую хитрость и друзей при дворе». Вскоре он «узнал козни друзей
Елениных, и, считая Себя обманутым, явил ужасный пример строгости
над знатнейшими вельможами». «Ревностными друзьями Иоаннова вну-
ка и недоброжелателями Софииными» были, по мнению историографа,
«знатнейшие вельможи» — московский наместник Иван Юрьевич
Патрикеев и воевода Симеон Ряполовский; Симеону Ряполовскому
отрубили голову, а Патрикеева с сыном Вассианом постригли в монахи.
«К сожалению, летописцы не объясняют всех обстоятельств сего любо-
пытного происшествия», — писал Карамзин, но из примечаний к «Ис-
тории» можно видеть, что источником для предположения о связи Ря-
।юловского и Патрикеевых с Еленой и Дмитрием служила ему Степен-
ная книга. Не нашел Карамзин в источниках каких-либо объяснений
последовавшей спустя несколько лет опалы и заключения Елены и
Дмитрия: «Может быть, открылись новые недозволенные происки чес-
толюбивой Елены, или нескромные слова, внушенные ей досадою,
196
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
оскорбившие ее свекора, или клевета представила ему невестку в виде
опасной заговорщицы: не знаем», — писал он. В отличие от историков,
писавших после него, Карамзин не связывал еще Елену с еретиками: о
соборах 1490 и 1503 гг. и о казни еретиков он упоминал кратко, опираясь
в основном на «Просветитель» Иосифа Волоцкого. Важную роль в даль-
нейшем изучении этой темы сыграло одно указание Карамзина, которо-
му сам историограф, по-видимому, не придал особого значения: расска-
зывая о Судебнике 1497 г., Карамзин отметил, что для этого Уложения
«Иоанн велел дьяку Владимиру Гусеву собрать наши древние судные
грамоты»; он ссылался при этом на Типографскую летопись в издании
XVIII в. Таким образом, у историков возникало представление, что
Владимир Гусев, казненный в 1498 г. за заговор в пользу Василия, был
участником важнейшей кодификационной работы времени Ивана III.73
С Патрикеевыми и Ряполовским связывал Елену и Дмитрия и
С. М. Соловьев, придававший, однако, борьбе при дворе Ивана III куда
более широкое значение. Он полагал, что «современники и ближайшие
потомки» приписывали установление единовластия и ослабление князей
и бояр Софии Палеолог, ссылаясь при этом на свидетельство Берсеня
Беклемишева, заявлявшего уже при Василии III, что «какова бы она ни
была, да к нашему нестроению пришла», и на враждебные высказывания
Курбского о Софии. Утверждая, что на стороне Василия «мы видим толь-
ко детей боярских и дьяков», Соловьев, как и Карамзин, исходил из
известия Степенной книги о том, что после разыскания «крамол»
Патрикеевых и Ряполовского Иван начал не радеть о внуке. В отличие
от Карамзина Соловьев был знаком с внелетописным памятником,
изданным в 1847 г., — посланием обличителя ереси Иосифа Волоцкого
архимандриту Митрофану, где приводилось признание Ивана III, что он
знал о ереси и что в ересь была вовлечена и Елена Стефановна. Он сде-
лал отсюда естественный вывод о близости Иосифа к Василию и Софии
Палеолог.74
Таким же образом представляли соотношение противоборствующих
сил при Иване III Н. И. Костомаров и В. О. Ключевский,75 да и все
почти исследователи, писавшие о борьбе за престол при Иване III.
Некоторые наблюдения, противоречащие этой схеме, были сделаны
на основе не летописных известий, а внелетописных памятников. Так,
А. И. Никитский, изучавший еретические движения в Новгороде,
отметил, что еретики вовсе не были сторонниками боярства и
противниками великокняжеской власти; к их числу принадлежал, в ча-
стности, «дьяк и великокняжеский любимец» Федор Курицын.
М. А. Дьяконов (а вслед за ним и В. Вальденберг) указал на то, что
Иосиф Волоцкий не был безусловным защитником неограниченной
власти государя, но выступал за решительное сопротивление ей, если
она отступает от правоверия.76 Мнение о роли Софии Палеолог как
носительницы идеологии самодержавной власти также вызывало сом-
нения у историков. В. И. Савва показал, что женитьба на Софии не вы-
звала никаких изменений в придворном и дипломатическом ритуале в
конце XV в. Наконец, и появление двуглавого орда на печати Ивана III
и на монетах XV в. тоже не может объясняться браком Ивана III. Спра-
ведливо отмечалось также, что Иван III никогда не претендовал на
византийское наследство, якобы принадлежавшее .его супруге.77 Наблю-
дения Н. П. Лихачева и С. Б. Веселовского опровергли мнение Ка-
рамзина, что участник заговора 1497 г. Владимир Гусев был дьяком: Гу-
севы происходили из знатного рода Добрынских; заговорщики 1497 г.
были связаны с удельным княжьем.™
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
197
В работе 1941 г. автор этой книги обратил внимание на сомнитель-
ность некоторых летописных известий, служивших основой харак-
теристики династической борьбы конца XV в. Так, в Типографской
летописи, на которую ссылается Карамзин, говорилось, что после поса-
жения на княжение Дмитрия князь великий «окольничим и всем судиям
уложил суд судити бояром по судебнику Володимера Гусева писати», но
Карамзин при цитировании опустил слово «писати» (читавшееся и в
издании XVIII в.). Обращение к тексту Тип. естественно подсказывало
предположение о том, что слова «Володимера Гусева писати» едва ли
имели отношение к фразе о судебнике, что слова эти были скорее нача-
лом какого-то известия о заговоре Владимира Гусева. Что же касается
известия о связи между разысканием «крамол» Ряполовского и Патрике-
евых и падением Дмитрия, то оно принадлежало единственному и весь-
ма позднему источнику — Степенной книге XVI в.79 Те же мысли
развивались и в статье 1948 г., где в научный оборот были введены два
новых летописных памятника — краткий Погодинский летописец, в ко-
тором сообщалось о заговоре Василия в 1500 г., приведшем на этот раз
к его победе и «поиманию» Дмитрия и Елены, и более обширная
летопись из того же Погодинского собрания ГПБ (впоследствии она была
названа Холмогорской), где говорилось о протесте казанского царя Мах-
мет Аминя против отстранения Дмитрия от власти.80
Сомнения в правильности традиционных представлений о расстанов-
ке сил при дворе Ивана III были поддержаны двумя историками —
Л. В. Черепниным и К. В. Базилевичем. Черепнин согласился с тем, что
запись в Типографской летописи не свидетельствует об участии Гусева
в составлении Судебника, и высказал мнение, что заговор 1497 г. в поль-
зу Василия Ивановича был делом рук оппозиции, связанной с бывшими
уделами Московского княжества, в частности, с Угличем. Патрикеевых
Черепнин, как и большинство историков, считал приверженцами
Дмитрия-внука и противниками Василия, но полагал, что Патрикеевы
были сторонниками централизованной власти и что именно они
принимали участие в создании Судебника 1497 г. Опалу Патрикеевых
и Ряполовского Черепнин объяснял их отрицательным отношением к на-
чавшейся в конце века русско-литовской войне.81 Базилевич также
считал, что Гусев, не имевший отношения к, составлению Судебника,
был, как и другие заговорщики 1497 г., связан с удельным княжьем.
Базилевич не принимал и известия Степенной книги о близости
Патрикеевых к Елене и Дмитрию. Так же, как и Черепнин, он связывал
опалу Патрикеевых с русско-литовской войной, но думал, что до 1499 г.
София также была противницей разрыва с Литвой,
Н. А. Казакова гфедставляла себе расстановку сил в династической
борьбе конца XV в. примерно так же, как Черепнин: полагая, что
Владимир Гусев и заговорщики 1497 г. были связаны с удельной
оппозицией, а Патрикеевы были сторонниками государственной цент-
рализации, она все же считала достоверным известия Степенной книги
о связи Патрикеевых с Дмитрием и Еленой.83
За последние десятилетия история династической борьбы конца XV в.
привлекала внимание многих историков — и русских, и зарубежных.
Никто из них не пытался, насколько нам известно, отстаивать взгляд на
Гусева и заговорщиков 1497 г. как на сторонников единовластия и вра-
гов боярства, но вопрос о позиции Патрикеевых и их отношениях с
Дмитрием-внуком, как и о причинах постигшей их опалы, решался по-
разному. А. А. Зимин, С. М. Каштанов, X. Рюсс, А. Л. Хорошкевич и
Н. Коллманнм склонны связывать Патрикеевых с партией Елены и
198 ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
Дмитрия; Дж. Феннсл, Дж. Файн, П. Нитше, Г. Алеф*5 сомневаются в
существовании связи между ними. Большинство авторов считают, что
перипетии династической борьбы конца XV в. в значительной степени
предопределились внешней политикой тех лет, но кто из противосто-
ящих друг другу соперников придерживался той или иной внешне-
политической ориентации, остается предметом дискуссии. Наиболее
очевидна связь между судьбой Елены Стефановны и отношениями с
Молдавией, где правил ее отец Стефан Великий; возможно, что заклю-
чение союза Ивана Ш со Стефаном содействовало возвышению Елены
и Дмитрия, а ослабление дружеских отношений с Молдавией — их
падению.86 Сложные отношения с Литовским государством — заклю-
чение брачного союза (женитьба Александра Литовского на дочери Ива-
на III) в 1494 г. и война 1499 г. — также могли отразиться на династиче-
ской борьбе. Но кто был сторонником русско-литовского сближения, а
кто поддерживал начавшуюся затем войну? Как родичи литовских кня-
зей и участники переговоров с Литвой в 1494 г. Патрикеевы могли дер-
жаться пролитовских позиций (и это могло отразиться на переговорах).
Через свою мать (дочь киевского наместника Александра-Олелько
Ольгердовича) в родстве с литовскими князьями была и Елена Стефа-
новна, хотя ее отец воевал с польско-литовским государем. Но замужем
за литовским государем была и дочь Софии Палеолог Елена Ивановна.
Объяснений столкновений между соперниками, их успехов и падений
в конце XV в. исследователи искали и во внутренней политике. Кашта-
нов, привлекший обширный актовый материал, обратил внимание на
постоянные изменения в титулатуре обоих соперников — Василия и
Дмитрия. Наблюдения эти чрезвычайно интересны, но в какой степени
такие изменения отражают официальную политику, а в какой — са-
мочинные действия князя-наследника? В начале 1498 г. Дмитрий-внук
был венчан шапкой Мономаха как «великий князь всея Руси»; во второй
половине того же года он стал употреблять этот титул в бежецкой и
других грамотах. Каштанов полагал, что «присвоение Дмитрием во вто-
рой половине 1498 г. титула великого князя „всея Руси“ и его даль-
нейшие территориальные претензии» вызвали тревогу Ивана III, и «к
концу 1498 — началу 1499 г. Дмитрий был фактически отстранен от
участия в делах внутреннего управления».87 Но если Иван III сам даро-
вал Дмитрию титул великого князя всея Руси, то почему употребление
внуком этого титула должно было вызвать противодействие деда?
Г. Алеф и Н. Коллманн полагают, что главной причиной падения
Патрикеевых были их чрезмерные претензии на власть в ущерб иным
боярским фамилиям. Но почему это падение произошло именно в 1499 г.
и было ли с ним связано отстранение от власти и заключение Елены и
Дмитрия в 1502 г.?88
Легко заметить, что все эти предположения строились в основном на
внелетописных источниках — на жалованных грамотах, генеалогических
данных, дипломатических документах и т. д. Нас же в данном случае
интересует тот вид источников, из которого извлекается основной корпус
известий по политической истории Руси XV в., — летописи.
§ 14.2. Показания летописей
§ 14.2.1. Современные летописные своды
При изучении известий летописей о династической борьбе Ивана III
приходится исходить из того, что среди общерусских сводов конца
1>ОРЫ>Л ЗА ВЛАСТЬ
199
90-х гг. оппозиционных или независимых уже не обнаруживается.
Общий текст независимого ростовского свода 80-х гг., читающегося в
Тип., доходит до 6992 (1484) г., далее эта летопись распадается на две
редакции — Синодальную (Тип. Син.) и Академическую (Тип. Ак.).
Наиболее своеобразны известия, читающиеся в Тип. Ак.; вплоть до 6998
(1490) г. текст этой редакции отразился и в своде 1518 г. (СП, Льв.,
Увар.). Среди известий — уникальный рассказ 6996 (1488) г. о наме-
рении Ивана III «поймать» своего брата Андрея и об его отказе от этой
попытки, о наказании «на торгу кнутом» «новгородских попов», которых
обвинил «владыка Генадей из Новгорода Великого». Любопытно, однако,
что о дальнейших событиях после 6997 (1489) г.—о соборе против
еретиков в 1490 г., о «поимании» Андрея год спустя, о поставлении
митрополита Зосимы в Тип. Ак. нет ни слова — текст содержащегося
здесь свода не переходит в сущности за 6998 г.89 Среди летописей
90-х гг. можно обнаружить лишь провинциальные версии официального
летописания, содержащие добавления (иногда ценные) к изложению со-
бытий, данному в Москве.
Московский свод конца XV в. (МУ), Погодинский (Пог.) и Ма-
зуринский (Маз.) виды Сокращенного сврда, Симеоновская летопись
(Сим.), Новгородская Хронографическая летопись (НХр), Прилуцкий
вид «Летописца от 72-х язык» (Прил.) и сходный с ним текст Типо-
графской летописи Синодальной редакции (Тип. Син.) заканчиваются
90-ми гг. XV в.90 Факты, отмеченные в этих сводах, как и заключитель-
ные известия Тип. Ак., служат как бы прелюдцей к основным событиям
борьбы за престол в конце XV—начале XVI в.
Под 6998 (1490) г. МУ, Пог., Сим., Прил. и Тип. Син. (в МУ со-
хранился только конец известия) сообщают о смерти сына Ивана III
Ивана Ивановича и о казни лечившего его «лекаря жидовина мистра
Леона». Под 6999 (осень 1490) г. в этих же летописях читается известие
о возведении на престол митрополита Зосимы и о созванном им соборе
против еретиков — Захара чернеца, Дениса попа Архангельского и
других. О самом соборе и ереси сообщается весьма лаконично: «...обы-
скав их ереси по архиепископским Генадиевым подлинным спискам... от
святыя церкви отлучиша и в заточение их разослаша». Под 7000 (сен-
тябрь 1491) г. помещена развернутая статья «О поимании князя Андреа
Васильевича и его детей ...», где отказ Ивана III от крестного целования
Андрею Углицкому оправдывается его изменой. Под 7001 (ноябрь
1492) г. в Пог., Сим., Прил. и Тип. Син. (текст МУ оканчивается ранее)
читается краткое известие, на которое уже обратили внимание авторы,
писавшие об истории династической борьбы в конце XV в.: «побежал от
великого князя в Лит^у Юшко Елизаров». Речь идет о Юрии Елиза-
ровиче Гусеве, брате заговорщика 1497 г. Владимира Гусева.
Перечисленные летописи несомненно отражают великокняжеское
летописание конца XV в. Но к тому же великокняжескому летописанию
восходит в этой части повествования и текст других летописей — Маз.,
НХр и ВП. В этих летописях ничего не сообщается об обстоятельствах
смерти Ивана Ивановича в 6998 г.91
Существенные различия обнаруживаются в различных летописных
версиях рассказа о соборе против еретиков в 6998 г. Уже в Маз. рассказ
этот подробнее, чем в великокняжеских летописях; добавлено, что
еретики хулили «православную веру» и были осуждены не только по
новгородским, но и «по московским свидетельствам». В особой версии
Маз., читающейся и ГИМ, Синод, собр. № 963, в НХр и ВП он имеет
еще более развернутый вид. Среди участников собора названы «старци
государь «всея руси
200
Паисся и Нил» (Паисий Ярославов и Нил Сорский); к перечисленным
в других летописях еретикам добавлены еще их безымянные «единомыс-
ленники» (в ВП еще названы отсутствующие и в НХр имена: «на Иваш-
ка на Максимова, на Ивашка Протопопова сына Олексеева, сии же два
Ивашка тогды збежали»), и далее следует подробное описание «ересей
скверных дел», близкое, хотя и не идентичное обвинениям архиепископа
Новгородского Геннадия, расширенным впоследствии Иосифом Во-
лоцким; отмечено, что приговор еретикам выносили не только
митрополит Зосима и собор, но также «вторый благочестивый и великий
царь Костянтин, князь великый Иван Васильевича..». В НХр и ВП более
развернуто излагался и приговор: «..и из сану извергоша и проклятию
предаша»; заканчивается статья изложением догмата о Троице и
«аминем».
На 6999 годе (вскоре после рассказа о соборе на еретиков) обрывается
основной текст НХр, далее в эту летопись, как установил Б. М. Клосс,
вставлена тетрадь с иным текстом, восходившим к Иоасафовской
летописи.92
В Маз. текст продолжен до 7003 (1495) г. и включает известие 7002
(1494) г. о том, что «митрополит Зосима остави митрополию и съиде в
келью в манастырь на Симаново, и оттоле к Троици»; в Прил. и
Тип. Син. чуть подробнее: «остави митрополию не по своей воли...» Да-
лее в Прил. под 7004 (1496) г. сообщается о поставлении нового
митрополита Симона и о том, что «тогда же бывший митрополит Зосима
у Троицы в Сергиеве причащася божественых тайн на орлеце во всем
святительском чину» (в Тип. Син. этого известия нет; оно находит
единственную параллель в Тверской летописи). В ВП под 7002 г.: «со-
слал князь великий митрополита Зосиму с митрополии». Под 7005
(1497) г. в Прил. и Тип. Син. сообщается о том, что великий князь
принес покаяние перед митрополитом Симоном и другими иерархами,
«прося у них прощениа о своем брате князе Андрее Васильевиче, что
своим грехом, неосторожею, его уморил»; в ВП этих известий нет.
На 7005 (1497) г. оканчивается текст Прил. (к тексту Тип. Син.
после 7005 г. мы еще обратимся). В ВП текст охватывает несколько бо-
лее широкий период — до 7007 (1499) г., которым заканчивается первая
редакция этой летописи (Лондонский список).
В своем полном, доступном нам объеме все общерусские летописи,
повествующие о борьбе за власть во второй половине 90-х гг. XV в.,
относятся уже к XVI в. — времени после окончательной победы и вступ-
ления на престол в 1505 г. Василия Ивановича.
Восстановить текст великокняжеского летописания последних лет
XV в., предшествовавшего окончательной победе Василия, помогает
свод первых десятилетий XVI в. — свод 1539 г., сохранившийся в Нов-
городской летописи Дубровского (НДубр.), Архивской (так наз. Ростов-
ской) летописи (Арх.) и ее копии в составе одного из списков Ник., в
Отрывке Русской летописи по Воскресенскому Новоиерусалимскому
списку (Отр.), а также в Новгородской Уваровской летописи (НУв.)
XVII в.93
Летописный фрагмент, сохранившийся в своде 1539 г. и НУв., легко
выделяется из остального летописного текста. Вплоть до 6999 (1491) г.
читающиеся в них известия близки к НХр и Маз. и обнаруживают уже
отмеченные нами отличия этих летописей от остальных сводов; обрыва-
ется этот текст на тех же известиях осени 6999 г., что и НХр. Но после
этого, начиная со слов: «В лето 7000 в 6 день воспалился князь великий
Иван Васильевич!» всея Руси на сына своего...» следует рассказ об опале
БОРЬБА зл власть
201
Василия и Софии, произошедшей, судя по другим летописям, в 7006
(1498) г. А. А. Шахматов убедительно объяснил датировку этого текста
в своде 1539 г.: составитель оригинала этого свода прочел дату 7006
3S) как 7000 (#3), а цифру 6 (S) принял за число неизвестного ме-
сяца.94 Очевидно, располагая текстом летописи, имевшей лакуну (или
заканчивавшейся) под 6999 г., составитель оригинала свода 1539 г. за-
полнил ее по другому источнику, неправильно истолковав читавшуюся
в нем дату. В НУв. и Отр., в отличие от НДубр. и Арх., дата опалы
Василия правильно обозначена 7006 годом. Наименее полон интересу-
ющий нас фрагмент в Отр. — он включает только одну годовую статью
с упоминанием опалы Василия и коронации Дмитрия; вслед за 7006 г.
в Отр. непосредственно следует известие 7022 (1514) г. В НДубр. и Арх.
за годовой статьей, ошибочно обозначенной 7000 годом, следует еще
одна, обозначенная снова как 7000, но исправленная на 7001, где речь
идет 6 событиях, датируемых в последующих летописях 7007
(1499) г., — о поимании Патрикеевых и Ряполовского и о прощении
Василия; далее пропущено несколько слов и следуют известия о войне
с Литвой, с правильной датой 7008 (1500) г., завершающиеся известием
о победе на Веэдюше в июле этого года. В НУв. расположение известий
такое ^е, ошибрк в датах нет, и пропущенные в НДубр. и Арх. слова
(^ «пожаловании» Софии) сохранились. Но во всех этих летописях за
описанием победы на Ведроши и перечислением пленников («...да пан
Литавар моршалко») следует уже совершенно иной текст.
Сопоставление фрагмента 7006—7008 гг. в своде 1539 г. и НУв. с пос-
ледующим летописанием позволяет понять взаимоотношения между
ними. В летописях начала XVI в. — Софийской I по списку Царского
(СЩ) и своде 1518 г. читается в основном тот же текст, что во фраг-
менте 7006—7008 гг.: «Восполелся князь великий Иван Васильевичь
всеа Руси на сына своего князя Василья...» Но С1Ц и основные летописи
XVI в. предваряют слова «вспалеся князь великый» словами «по дьяволю
действу», и далее указывается, что великий князь казнил сторонников
Василия и Софии «в той спалке». Совсем по-иному рассказывает об этих
событиях фрагмент 1498—1499 гг. Опала Василия и Софии отнюдь не
объясняется здесь «дьяволим действом»; никаких сомнений в реальности
заговора нет, и описываются подробности заговора и действия
зачинщиков — «диака Феодора Стромилова» и других лиц, узнавших,
что «князь великий хощет жаловати великим княжением Во-
лодимерским и Московским внука своего князя Дмитрия Ивановича», и
их план, «что князю Василию от отца своего отъехати, великого князя
казна пограбити на Вологде и Белеозере». Детально описываются казни
участников — Афанасия Ропченка, Поярка Рунова брата (четверто-
вание), Федора Стромилова, Владимира Елизарова (Гусева), князя
И. Палецкого Хруля и Щавия Скрябина (обезглавление). Далее сооб-
щается, что великий князь «опалу положил на жену свою на великую
княгиню Софию о том, что к ней приходили бабы с зелием, и обыскав
тех баб князь великий велел их казнити... а с нею от тех мест начат
жити в брежении». После этого следует описание коронации Дмитрия
«бармами Мономаховыми» и «шапкой». Под следующим годом помещено
известие об опале на «Ивана Юрьевича наместника Московского» и его
детей и об опале Семена Ряполовского; указывается, что Патрикеева
Иван III «пожаловал по печалованию Симона митрополита». И наконец,
сообщая о «пожаловании» Василия, свод 1539 г. указывает, что великий
князь «вины ему отдал», а в НУв. — что Иван «и свою княгиню Софию
пожаловал, нелюбовь ей отдал и начал с нею жити по первому».
202
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
Несомненно, что в своде 1539 г. и в НУв. гекс г ленник кого рассказа
первичен, а в СЩ и последующих летописях - вторичен. После вокня-
жения Василия III и заточения его противников едва ли кто либо стал
дополнять рассказ об опале на него, коронации Дмитрия и прощении
Василия и Софии столь неприятными для них подробностями. Фрагмент
1498—1500 гг. может быть датирован именно тем временем, каким он
оканчивается, — 1500 годом, когда Василий и София были прощены,
Василию был дарован Новгород, но самый факт их «вины» не вызывал
сомнений.
Текст фрагмента 1498—1500 гг. следует сопоставить с первой
редакцией ВП, доведенной до 7007 (1499) г., и двумя тесно связанными
с нею памятниками — кратким Вологодско-Пермским летописцем, дове-
денным до 7008 (1500) г. (Кр. ВП),95 и с кратким летописцем По-
годинского собрания, доведенным до 7017 (1509) г. (Кр. Пог.).96 В
Кр. ВП ряд чтений не только совпадает с первой редакцией ВП (отлича-
ясь от других редакций), но и может считаться отражением более ранней
традиции, чем чтения самой первой редакции (Лондонского списка).97
Сообщая под 6998 (1490) г. о смерти Ивана Ивановича, Кр. ВП ука-
зывает, в отличие от ВП, что он «преставися... на столе своем на Мос-
кве», что немаловажно, ибо именно положение Ивана Молодого как
сидевшего «на столе» великого князя давало основание’его сыну
Дмитрию претендовать на престол. В Кр. ВП нет известия об отставке
Зосимы и поставлении Симона; нет вообще известий 7001—7003 гг. Об
опале на Василия и Софию в 7006 г. в ВП не было ни слова, между тем
в Кр. ВП читается, как во фрагменте 1498—1500 гг. (хотя и короче):
«вспалился князь велики Иван Васильевичь на сына своего на князя
Василия и на его матерь великую княгиню Софью». Далее и в Кр. ВП,
и в ВП сообщалось о получении великокняжеского престола Дмитрием
Ивановичем, но в Кр. ВП не просто указывалось, что Иван «посади на
великое княжение внука своего» (как в ВП), а читалась, более
значительная формула: «благословил и пожаловал великим княжением
Владимирским и Московским и всея Русии государством...» В ВП под
7006 (1498) г. и в Кр. ВП под 7007 г. сообщается о том, что Иван III
поймал «бояр своих» «Ивана Юрьевича» (Патрикеева) с детьми и Семе-
на Ряполовского «за их измену», что он хотел их казнить, но «упросил
их» от казни митрополит Симон и владыки; Ряполовский был казнен,
Иван Юрьевич и его сын Василий пострижены в чернецы. В Кр. ВП
отмечена еще судьба второго сына Патрикеева — Ивана: согласно одно-
му из списков летописца, «Иван Мунынка» был посажен «за приставы»,
согласно другому — посажен «на Москве в железех». Далее обнаружива-
ется любопытное расхождение между ВП и Кр. ВП. В ВП здесь не
упоминались София и ее сын Василий (об их опале в 1497 г., как мы
уже отметили, в ВП не сообщалось); в Кр. ВП говорилось, что 21 марта
7007 (1499) г. Иван III пожаловал Василия, «вину ему отдал и нарек его
государем великим князем и дал ему великое княжение Великий Нов-
город и Псков, да и свою великую княгиню Софью пожаловал, нелюбья
отдал, почал с нею жити по прежнему». В ВП вместо этого содержалось
сходное с фрагментом 1498—1500 гг. известие о поимании в апреле 7006
(1498) г. вслед за Ряполовским и Патрикеевым «князя Василья Ромода-
новского да Ондрея Коробова Тферитина». .В Кр. ВП не только не было
известия об этой опале, но и приводилось в конце летописной статьи
7007 г. противоречащее ей, по-видимому, известие о том, что Иван III
посылал «князя Василия Ромодановского» и «дьяка Кулешина»48 к
литовскому великому князю Александру с требованием, чтобы Алек-
ЬОРЬЬЛ ЗА КЛАСТЬ
203
сандр «не нудил от греческого закона в римский» свою жену — дочь Ива-
на III Елену. Последняя статья Кр. ВП за 7008 (1500) г. содержала уже
известия о войне с Литвой, которых не было в первой редакции ВП,
доведенной до 7007 г., и наряду с ними сообщение о том, что «того же
лета князь велики Иван Васильевичь в Новегороде поотнимал у владыки
и у монастырей земли».
Краткий Погодинский летописец (Кр. Пог.), доходящий до 7017
(1509) (взятие Пскова), отражает, очевидно, традицию ВП, следующую
за первой редакцией, но близкую к этой редакции. Фрагментарный ха-
рактер изложения в этом летописце (часто читаются лишь начальные
известия годов) определяет отсутствие ряда известий ВП и Кр. ВП. О
смерти» Ивана Молодого в 6998 г. в Кр. Пог. не упоминается; как и в
ВП, здесь нет известия 7006 г. об опале Софии и Василия и о снятии с
них вины в 7007 г.; о посажении Дмитрия-внука на великое княжение
сообщено так же лаконично, как и в ВП. Но, в отличие от первой
редакции ВП, здесь упоминалось пожалование Василия Ивановича
великим княжением Новгородским в 7007 г.: «того же лета, месяца июля
29 ден, князь великий Иван Васильевичь пожаловал своего сына князя
Василья Новым городом на великое княжение на Ноугородское, а князя
Юрья на Дмитров, а князя Дмитрея Углечем» (речь идет о младших
сыновьях Ивана III). А под 7008 г. здесь читается уникальное известие
о заговоре и победе Василия в 1500 г.: «Князь Василей сын великого кня-
зя Ивана, хотя великого княжения и хотев его истравити на поле на
Свинском у Самьсова бору, и сам побежа вь Вязьму с воими и советники.
А князь великий нача думати со княгинею Софиею, и возвратиша его,
и даша ему великое княжение под собою, а князя Дмитрея поимаша и
с материею княгинею Еленою». Далее читается отсутствующее в других
летописях известие того же летописца 7010 (1502) г., естественно до-
полняющее известие 7007 г.: «отпустил князь великий дете (так!) своих
князя Юрья да князя Дмитрея на удел вь Дмитров и на Углеч».
Сопоставление ВП с фрагментом 1498—1500 гг. и с ее краткими
версиями позволяет понять происхождение этой летописи и историю
летописания в последнем десятилетии XV в. В основе его лежало
официальное великокняжеское летописание, отражением которого мож-
но считать МУ, Сим. и близкие к ним (с небольшими вариациями)
летописи." НХр. представляла уже особую редакцию великокняжеского
летописания. Читающийся здесь подробный рассказ о соборе против
еретиков под 6999 г. свидетельствует о том, что рассказ этот был сос-
тавлен в кругах, особенно заинтересованных этим сюжетом; очень»мно-
гозначительно в связи с этим и то, что в начале годовой статьи при
описании поставления Зосимы на митрополию подробно приводился
текст грамоты новгородского архиепископа Геннадия — известного бор-
ца с ересью. Связь с Геннадием обнаруживается и в помещенном после
рассказа о соборе описании «знамения» в Новгороде; Учтем, наконец,
что и сама НХр. была новгородской летописью, в основе которой лежала
HIV второй редакции.
Отражение новгородской версии великокняжеского летописания
можно предполагать и в. той версии Маз., которая содержится в списке
Син. № 963: здесь также дан развернутый рассказ о соборе на еретиков
в 6999 г. и о «знамении» в Новгороде. Те же добавления мы обна-
руживали и в ВП, начиная уже с его первой редакции. Но в Кр. ВП
рассказа о соборе и связанных с ним статей нет, и, что еще важнее,
после кратких известий об опале Василия и Софии, пожаловании
Дмитрия «Владими|мким и Московским и всея Руси государством» и
204
ГОСУДАРЬ •ШТ.Я РУСИ»
опале Патрикеевых и Ряполовского здесь читается совпадающее с фраг-
ментом 1498—1500 гг. известие о том, что Иван 111 Василию «вину...
отдал» и Софию «пожаловал, нелюбья отдал». А ведь текст Кр. ВП
оканчивается тем же 7008 (1500) г., что и дошедший до нас в своде
1539 г. фрагмент, включая лишь одно, весьма интересное известие, ко-
торого нет во фрагменте — о конфискации земель у новгородского вла-
дыки.
Что же представлял собой этот краткий летописец? Он связан с
традицией ВП, и, судя по известию 6991 г. о походе на вогуличей, — с
Русским Севером. Но наиболее характерные вологодские и северные
известия (6989, 6991, 6999, 7000, 7001, 7002, 7007 гг.) здесь не обна-
руживаются. Отражал ли Кр. ВП великокняжеский свод 1500 г. или уже
первичную северную обработку этого свода — во всяком случае, он, на-
ряду с фрагментом 1498—1500 гг., дает представление о великокняже-
ском своде, доведенном до 1500 года. Первая редакция ВП, явно связан-
ная с вологодской кафедрой епископа Филофея, тоже, видимо,
сложилась еще до окончательной победы Василия III, но в ней
отразилось влияние той летописной редакции, которая создавалась при
дворе собрата Филофея — архиепископа Геннадия Новгородского.
Краткий Погодинский летописец отражал уже некое продолжение пер-
вой редакции ВП, сохранившее, однако, драгоценные известия, отсут-
ствующие в других летописях.
К концу XV в. может быть отнесен еще один летописный свод,
ставший к тому времени провинциальным, — Тверская летопись, или
Тверской сборник (Тв.), доведенный до 7007 (1499) г.101 Под 6998
(1490) г. Тв. сообщает о смерти «благоверного и христолюбивого»
великого князя Ивана Ивановича (которого, согласно известию 6994 г.,
Иван III «пожаловал Тверию»), под 7000 (сентябрь 1491) г. — о том, что
Иван III «поймал брата своего князя Андреа Васильевича и дрьжа его в
велице истоме», а в следующем году «преставися князь Андрей
Васильевичь Углецкой в нужной смерти». Поставление и отставка
Зосимы (как и собор на еретиков) здесь не упоминаются, но упомянуто
возведение в 7004 (сентябрь 1495) г. на митрополичий престол Симона;
в конце той же годовой даты читается известие, совпадающее с уже упо-
мянутой летописью — Прил.: о том, что Зосима в Троицком монастыре
«причащался божественых таинь на орлеце во всем святительском
чину». Под 7006 (1498) г. содержится известие о «поимании» и казни
Владимира Гусева (упомянутого ранее под 6991 (1483) г. как приезжав-
шего к Тверскому великому князю Михаилу и выгнанного им «вон з
ызбы»), а под 7007 (1499) г. — известие о «поимании» Патрикеева с сы-
ном и казни Ряполовского.
Таковы известия о борьбе за великокняжеский престол в сводах кон-
ца XV в. Все остальные летописные известия относятся ко времени после
победы Василия — к XVI в.
§ 14.2.2. Летописи XVI века
Наиболее ранними из летописных сводов XVI в. можно считать свод,
доведенный до 7017 (осень 1508) г. и читающийся в СЩ, и свод 1518 г.,
отразившийся в СП, Льв. и в Уваровском виде «Летописца от 72-х язык»
(Увар.).
Вплоть до 6993 (1485) г. свод 1518 г., как мы знаем (§ 3.10.1), пере-
давал некий независимый летописный свод, но после этого года свод
1518 г. может рассматриваться как одна из версий официального
великокняжеского летописания, отразившаяся и в С1Ц.
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
205
Рассказ о соборе на еретиков 6999 (осень 1490) г. в С1Ц и в своде
1518 г. сходен с рассказом большинства сводов конца XV в. и не имеет
дополнений, читающихся в НХр., ВП и Маз. Известие об отставке
Зосимы в 7002 (1494) г. более подробно, чем в более ранних летописях:
«...не своею волею, но непомерно пития держашеся»; под 7004 (1496) г.
здесь читается развернутое сообщение о поставлении митрополита
Симона с описанием церемонии и произнесенных при этом речей (в ко-
торых Иван III именовался «самодержавным государем»). Рассказ об
опале на Софию и Василия в 7006 (декабрь 1497) г. резко отличался от
рассказа, читающегося во фрагменте 1499—1500 гг. Никакого описания
заговора сторонников Василия здесь нет, и сообщается лишь об их казни,
причем Владимир Гусев назван первым, и нет дифференциации казней.
Далее в СЩ кратко сообщалось о том, что Иван III «благословил и
посадил на великое княжение Володимерское и Московское всея Руси
внука своего, князя Дмитрея Ивановича», а в своде 1518 г. подробно
описывается это «посажение» и сопровождавшие его церемонии. Из-
вестие января 7007 (1499) г. о «поимании» Патрикеева с детьми и Ря-
половского в СЩ и своде 1518 г. короче, чем в ВП, Кр. ВП и фрагменте
1499—1500 гг.: нет упоминания о «печаловании» митрополита Симона,
нет ни известия о судьбе младшего сына Патрикеева, ни известия об
аресте Ромодановского и Коробова. Под тем же годом (21 марта) в С1Ц
и своде 1518 г. сообщается, что «пожаловал князь великый Иван
Васильевичь всеа Руси сына своего князя Василья Ивановичя, нарекл
его государем великым князем, дал ему Великый Новгород и Псков
великое княженье».
Дальнейшие известия СЩ и свода 1518 г., выходящие за хроно-
логические рамки первой редакции ВП, Кр. ВП и фрагмента 1499—
1500 г., сообщают о событиях, завершивших борьбу за великокняжеский
престол. В апреле 7010 (1502) г. Иван III «положил опалу на внука сво-
его великого князя Дмитрея и на его матерь на зеликую княгиню Елену»
и «посади их за приставы», и «посадил на великое княженье Володимер-
ское и Московское и всея Руси» Василия; под 7013 (осень 1504) г. сооб-
щается о том, что «князь великий Иван Васильевич и сын его великий
князь Василей Иванович всеа Русии... обыскаша еретиков и повелеша
лихих смертною казнью казнити», и о смерти «Елены Волошанки» — в
СЩ без указания обстоятельств смерти; в своде 1518 г. — «в нятстве»;
под 7017 (1509) г. в своде 1518 г. упоминается, что Дмитрий умер «в
нужде и в турме».102
В отличие от СЩ и свода 1518 г. свод, читающийся в составе Устюж-
ской летописи (Уст.), имеет мало общего с официальным великокня-
жеским летописанием. Дошедшие до нас списки Уст. — поздние, XVII—
XVIII вв., изложение в них доходит до конца XVI—начала XVII вв., но
общий текст разных списков доходит до 7024 (1516) г. Лежащий в его
основе свод мог бы считаться довольно ранним. Рассказ о «поимании»
Андрея Угличского в 7000 (1492) г. здесь весьма красочен: описывается,
как великий князь звал брата «к себе хлеба ясти», тот пришел «в запад-
ню», а «князь великий, мало посидев с ним и поговоря мало, и выйдет
от него в повалушу», а затем «князь Семен Ряполовский со многими
князьми и бояры приде в западню... и рече слово слезен ко князю
Андрею: „Государз... пойман еси богом да государем../4»; под 7002
(1494) г. сообщается, что «преставися князь Андрей Васильевичь Угле-
чьский в заточенье и в железех». Опала на Василия и Софию и коро-
нация Дмитрия в '/ст. не упоминаются; под 7006 (1498) г. сообщается о
поимании «в-ызмгнг” Патрикеевых и Ряполовского, под 7008 (1500) г.
4V0
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУ СИ»
о том, что «князь великий Иван Васильевичь посадил сына своего
великого князя Василья Ивановича на великое княжение, а внука своего
князя Дмитрея Ивановичя посадил в камень и железа на него возложил.
Того же лета преставися великая княгини Елена, княжа Ивана Ива-
новичя», а под 7017 (1509) г. о смерти Дмитрия «в заточении».103 Явная
хронологическая неверность сообщений об аресте Дмитрия и смерти
Елены дает основание подозревать, что и остальные своеобразные
известия Уст. за 90-е годы (как и за предыдущие) не документального,
а скорее фольклорно-художественного происхождения.
Во Владимирском летописце (Вл.), доведенном до 7031 (1523) г., содержится сокращен-
ная версия известий, известных нам по сводам конца XV в.: о смерти Ивана Молодого в 6998
(1490) г., поставлении Зосимы в 6999 (1491) г., «поимании» Андрея Васильевича в 7000
(1492) г. Известия о дальнейшей судьбе Зосимы близки к Прил.: «...остави митрополию не
по своей воли», далее к перечислению монастырей, куда отправился Зосима, добавлено: «...а
оттоле на Белоозеро». После известия о поставлении в 7004 (1496) г. Симона упоминается,
что Зосима в Сергиеве монастыре причащался «во всем святительском чину». Известия о
«поимании» и о казни Владимира Гусева с товарищами «в помышлении их зло на государя»
и о «поимании» Ивана Юрьевича (Патрикеева) и его детей («упросил митрополит Симан»)
помещены одно за другим под дважды повторенной датой 7007. Под 7010 (1502) г. сообща-
ется о возведении на великое княжение Василия Ивановича, известий о коронации и опале
Дмитрия нет.104
Из летописей XVI в. внимание историков привлекал текст за-
ключительной части Тип. Син. (в частности, загадочная запись 7006 г.
с упоминанием Владимира Гусева). Уже издатели Типографской
летописи отметили, что в рукописи Тип. Син. после листа, где помеще-
ны известия 7003 (1495) г., вклеен лист, написанный иным почерком.
Текст этот не имеет ничего общего с текстом Прилуцкого вида «Ле-
тописца от 72-х язык» (Прил.), с которым Тип. Син. совпадала в разделе
после окончания в ней текста ростовского свода 1484 г. После вклейки
в Тип. Син. читается конец (начала нет) сходного с Прил. известия 7005
(1497) г. о покаянии Ивана III перед митрополитом Симоном в смерти
брата Андрея, которым кончается Прил., и далее опять текст иного
источника. Что же это за источник? А. Н. Насонов, исследовавший
рукопись ГИМ, Синод. № 789, содержащую Тип. Син., установил, что
текст за 7004 (1496) г. на вклеенном листе и текст в Тип. Син. после
7005 г. чрезвычайно близок к тексту найденного ученым Троицкого
летописца XVI в. Именно этому источнику Тип. Син., общему с
Троицким летописцем, принадлежат помещенная после известия о во-
княжении Дмитрия-внука в 7006 (1498) г. статья о Судебнике «великого
князя», а затем — известие 7006 (1498) г. о том, что «поймал князь
великии Володимера Елизарова сына Гусева, да Офонасья Яропкина...»,
т. е. то самое известие, намерение «писати» о котором, как уже предпо-
лагали Черепнин и автор этой книги, высказывал писец Тип. Син.
В основном тексте Тип. Син. (после вклейки) о казни Гусева с товарищами в 7006
(1498) г. сообщается вслед за известием о покаянии Ивана III в смерти брата. Сходство с
Троицким летописцем обнаруживается в Тип. Син. и после вклейки — вплоть до окончания
этого летописца 7033 (1525) г.; сама Тип. Син. продолжена еще до 7042 (1534) г. Троицкий
летописец представляет собой компиляцию, начинающуюся «летописцем вкратце» и
состоящую из общерусского свода XVI в. с вкраплением троицких монастырских записей; в
части до 7004 г., не сходной с Тип. Син., он включает известие о «поимании» Андрея
Углицкого в 7000 (сентябрь 1491) г. «великим князем Иваном, братом своим родным» с
подробностями («положиша на него чепь и оковаша двух сынов его») и о смерти Андрея в
7001 (1493) г. Под 7006 (1498) г. в обоих памятниках читается уже упомянутое нами
известие о казни Гусева с товарищами (без подробностей), а под 7007 (1499) г. — столь же
краткое сообщение о «поимании» Патрикеевых и казни Ряполовского. Никаких известий об
опале и последующем вступлении на престол Василия, как и об опале Дмитрия и Елены,
здесь нет; лишь под 7013 (1505) г. сообщается, что «преставися великая княини Елена
Волошенка Ивана Ивановича нужною смертию в заточении» (обстоятельства смерти
Дмитрия в 7017 г. не отмечены).10^ В целом заключительная час и» Тин. Син., npiiiuirKaBiiiau
БОРЬЬА ЗА ВЛАСТЬ
207
внимание исследователей загадочной записью о «судебнике Владимира Гусева», никакой
существенной информации о борьбе за власть в конце XV в. не содержит.
В Иоасафовской летописи (Иоас.), доведенной до 7028 (1520) г.,
читаются уже знакомые нам известия предшествовавшего великокняже-
ского летописания.
Это смерть Ивана Ивановича и казнь Леона Жидовина в 6998 (1490) г.; поставление
Зосимы и сообщение о соборе на еретиков (без описания их ересей) в 6999 (осень 1490) г.
Текст между 6999 и 7005 г. в единственной рукописи Иоас. пропущен; возможно, он сох-
ранился во вставной тетради в НХр., где сообщается о заточении Андрея Углицкого в 7000
(сентябрь 1491) г., бегстве Юшки Елизарова в 7001 (ноябрь 1492) г., об отставке Зосимы в
7002 (1494) г. — с объяснением, идентичным С1Ц и своду j 518 г.: «непомерно пития держа-
шеся и о церкви божией не радяше». С 7004 (1496) г. (поставление Симона) снова продол-
жается текст Иоас.: известия об опале Василия и Софии («по диаволю действу») в 7006
(конец 1497) г., об опале Патрикеевых и Ряполовского и пожаловании Василия Великим
Новгородом в 7007 (1499) г. сообщается так же, как в С1Ц и своде 1518 г.; о коронации
Дмитрия в 7006 подробно (как в своде 1518 г.).
Однако в конце 7007 г. читается известие, аналогичное тому, которое
помещено в Кр. ВП под 7008 г., — о том, что «по благословению Симона
митрополита» Иван III «поймал» в Новгороде «церковные земли за себе,
владычни и монастырские, и роздал детем бояр в поместье».
Известия 7010 (1502) г. об опале на Елену и Дмитрия и возведение Василия на великое
княжение «всеа Руси» и 7013 (1504) г. о соборе на еретиков совпадают с известиями С1Ц, но,
как и в своде 1518 г., упомянуто, что Елена умерла «в нятстве», а Дмитрий в 7017 (1509) г. —
«в нужи, в тюрме». 6
Все перечисленные известия в первой редакции Никоновской
летописи (Ник.) совпадают с Иоас. (включая текст тетради, попавшей
в НХр.). Попало в Ник. и известие Иоас. о конфискации Иваном III в
7007 (1499) г. новгородских владычных и монастырских земель. 107
В Воскресенской летописи (Воскр.) читается отсутствующее в Иоас.—Ник. известие
6996 (1488) г. из Тип. и свода 1518 г. о намерении Ивана III «поймать» брата Андрея и о
наказании кнутом новгородских попов, но в отличие от Иоас.—Ник. нет казни Леона
Жидовина в 6998 (1490) г.; собор на еретиков в 6999 (1490) г. описан подробно (как в НХр.);
нет бегства Юшки Елизарова в 7001 г.; к известию об опале Василия и Софии в 7006 г. «по
дьявольскому навожению» добавлено «и лихих людей совету». Известия о конфискации
новгородских церковных земель в 7008 (1500) г. нет. В остальном текст совпадает с Иоас.—
В Лицевом своде, дополнившем Ник. по Воскр., вставлены известия Воскр. о несостояв-
шемся «поимании» князя Андрея, о новгородских попах 6996 (1488) г. и о соборе на еретиков
в 6999 (1490) г.; известие об опале 7006 (1498) г. изложено в формулировке: «по диаволю
действу и наважению и лихих людей совету»; в основном текст совпадает с Ник.109
Во второй редакции ВП (Академический список), доведенной до 20-х гг., и третьей
редакции, доходящей до середины XVI в., известия первой редакции (см. § 14.2.1) дополне-
ны известием 7010 (1502) г. о том, что Иван III «положил опалу» на Дмитрия-внука и на
Елену «за некое их прегрешение, с очей сосла и в крепости посади и до их смерти» и
«учинил... самодержцемчВасилия, известиями о казни еретиков в 7013 (1505) г., о смерти
Дмитрия «в ну жди и в тюрме» в 7017 (1509) г.110
В продолжении Псковской 3-й летописи по Архивскому 2-му списку
читается известие о конфискации Иваном III в 7007 (1499) г. новго-
родских церковных земель — возможно, что оно заимствовано из
летописи типа Иоас.—Ник.111
В основном тексте Русского Хронографа, составленного в начале XVI в., русские статьи
доходят только до 1453 г., но уже в древнейшем его списке 1538 г., писанном в Волоколам-
ском монастыре, читаются дополнительные известия, доведенные до 7044 (1536) г., и среди
них явно навеянная «Просветителем» Иосифа Волоцкого статья 6979 (1471) г. о приходе в
Новгород с Михаилом Олельковичем «жидов торгом», о возникшей там «христоборной ереси
жидовской» и о сведении с митрополии Зосимы «ереси ради и многого сквернения и пьянь-
стпа»п7002 (1494) г."2
В продолжении Хронографа, читающемся п списке ГПБ, Погод. № 1443 и доведенном
до 7059 (1551) г., п-кн и гсстий 6998 (1490) г. о смерти Ивана Молодого, о соборе на
4VO
1иСУДЛ1’Ь «НСКЯ РУСИ
еретиков и 6999 (1490) г., о «поимании» Андрея Угяицкого и 7000 (сентябрь 1491) г. сходен
с Воскр., но в известии об оставлении Зосимой митрополии пет упоминания, что он «пития
держашсся», а после известия о поставлении митрополита «Симеона» (вместо Симона)
упоминается, как и во Вл., о причащении Зосимы «во всем святительском чину». Далее под
7007 (1499) г. читается довольно необычная комбинация известий. Сперва сообщается о
поставлении Дмитрия «на великое княжение» и упоминаются присутствовавшие при этом
иерархи. Затем сообщается: «Того же лета воспалися князь великий Иван Васильевич на
свою великую княгиню Софью, да и на сына своего на князя Василья, да и жалобу сотвори
перед митрополитом Симоном и перед архиепископы и перед всем священным собором, да в
той же опале казнил князь велики Володимера Елизаровича с товарыщи». Далее следует
перечисление бояр великого князя, начиная с Ивана Юрьевича (Патрикеева), и дьяков, а
потом снова известие о посажении на великое княжение Дмитрия-внука, о поимании и
пострижении Патрикеевых и казни Ряполовского и, наконец, о «пожаловании» Василия
Новгородом и Псковом. Под 7010 (1502) г. сообщается об опале Дмитрия и Елены, посажен-
ных «за приставы», и о посажении Василия «на великом княжении на Володимерьском и на
Московском» и о смерти Елены, под 7016 (1508) г. о смерти Дмитрия «в ну же, в темнице».113
Холмогорская летопись (Холм.), доведенная до 7067 (1559) г.,
начиная с 6905 (1397) г. сходна с ВП; она близка к первой редакции
этой летописи, но после 7008 (1500) г., которым заканчивается текст
первой редакции, обнаруживает и некоторые совпадения (7013, 7019,
7034 гг.) с последующими редакциями ВП; по-видимому, источником
Холм, служила первая редакция ВП, продолженная до 20-х гг. XVI в.
Но наряду с этим источником Холм, был и какой-то свод XVI в., близкий к Льв. С ВП
сходно известие Холм, о возрасте Ивана Ивановича, умершего в 6998 (1490) г. — «а всех лет
живота 32», но неизвестно, откуда взято указание, что Иван Молодой умер «на Твери» (нет
и известий о погребении). Однако известие об отставке Зосимы дано в такой же редакции,
как в Льв. под 7002 (1494) г., и в других летописях: «непомерно питья держашеся...» Как и
ВП, под 7010 (1502) г., Холм, объявляет причиной опалы Елены и Дмитрия-внука «некое их
прегрешение»; как и ВП, под 7017 (1509) г. сообщает о смерти Дмитрия «в нужды в тюрьмы».
Сходно с известием ВП за 7013 (декабрь 1504) г. (хотя и с некоторыми сокращениями)
сообщается в Холм, и о казни еретиков и о последовавшем после этого разрыве казанского
царя Махмет Аминя с великим князем.
Но далее в Холм, читается уникальное известие о том, что Махмет
Аминь мотивировал свой поступок тем, что он «целовал роту за великого
князя Дмитрея Ивановича» и «не рекся быти за великим князем
Васильем Ивановичем», который «изменил братаничю своему».
Порядок предшествующих событий — опалы, пожалования Василия в 1498—
1499 гг. — изложены в Холм, в такой же последовательности, что и в продолжении Хроно-
графа: сперва сообщается о том, что Иван «посадил на великое княженье... Дмитрея Ива-
новича»; затем об опале на Василия и Софью «по дьяволю действу» и казни Гусева с то-
варищами (но вторичного известия о посажении Дмитрия, в отличие от продолжения
Хронографа, нет, и известию об опале на Патрикеевых и Ряполовского предшествует отдель-
ное известие об опале Ромодановского и Коробова); затем — о пожаловании Василия
великокняжеским титулом, Новгородом и Псковом.114 Особенностью Холм, является вклю-
чение в нее текста из «Сказания о новоявившейся ереси» («Просветителя») Иосифа Волоц-
кого. Текст этот помещен в Холм, на том месте, где в ВП и Льв. читалось известие о соборе на
еретиков в 6999 (осень 1490) г., но рассказ о ереси, как и в «Просветителе», начинается с
упоминания о приходе в Новгород в 6979 (1471) г. «жидовина Схарии». В распоряжении
составителя Холм, был, очевидно, текст «Просветителя» 2-й редакции,115 где упоминалось
только об обращении в ересь «некоего не реку архимандрита, но свинью, радующегося калу
блудному, именем Зосиму...», но о том, что именно этот архимандрит и стал потом
митрополитом, не сообщалось (в 1-й редакции об этом упоминалось), в связи с чем в Холм,
о поставлении Зосимы сообщается без всякого комментария (дата его поставления на
престол — 26 сентября — была ошибочно отнесена к смерти еретика Алексея).116
«Просветитель» был использован и еще в одном памятнике второй
половины XVI в. — Степенной книге. Однако если составитель Холм,
просто переписал имевшийся у него текст «Сказания о новоявившейся
ереси», то создатель Степенной книги, как и в других случаях, переска-
зывал и переделывал свой источник. «Просветитель» он привлекал в
двух местах: в «одиннадцатой степени» и «пятнадцатой степени». В пер-
вый раз, повествуя о перенесении мощей митрополита Алексея, ('’тенен-
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
209
ная книга отмечала роль будущего новгородского архиепископа Ген-
надия в поставлении церкви во имя Алексея и в связи с этим упоминала,
что «в та времяна бысть некто еретик жидовин именем Скарина», а Ген-
надий узнал о ереси и «писанием изъяви благочестивому и христо-
любивому великому князю Ивану Васильевичи) всеа Русии и сыну его,
благоразумному великому князю Василию и пресвященному Терентию,
митрополиту всея Руси». После Терентия «бысть приемник его Зосима
митрополит, при нем же совершися собор той, и вся гнилость еретичес-
кого мудрования тогда по всей Русьтей земьли... истребися... Зосима же
митрополит за некое преткновение превеликаго престола Руськия
митрополия вскоре лишен бывает...» В «пятнадцатой степени», посвя-
щенной Ивану III, составитель Степенной книги вновь вернулся к собо-
ру «на новоградьския еретики», не называя на этот раз имени «некоего
жидовина», но в перечне еретиков следуя «Просветителю». О первом
обращении Геннадия в Москву с жалобами на еретиков он рассказывал
на этот раз по-иному, утверждая, что Геннадий «возвести о сих отьцу
своему, преосвященному Филипу митрополиту всеа Русии», хотя
Филипп умер в 1473 г., а Геннадий пришел на новгородскую
архиепископию в 1485 г., через двенадцать лет после смерти Филиппа.
Не менее анахронистичным было и настойчивое утверждение автора о
том, что на соборе 6999 (1490) г. «бысть великий князь Василий Йва-
новичь вместо самодержавного отьца своего». Далее повествовалось о
сожжении Волка Курицына и других еретиков — т. е. о приговоре собора
1504 г., на котором Василий III действительно участвовал. Но со-
единение этих двух соборов в единый никак нельзя считать следствием
недоразумения. Все источники Степенной книги — и летописи, и «Про-
светитель» — четко различали соборы 1490 и 1504 гг. Составитель Сте-
пенной не мог не знать этого, как знал он и то, что Василий III родился
в 6986 (1478) г., и что в 1490 г. ему было двенадцать лет. Но ему важно
было показать, что отец Ивана IV уже с младых лет «велику ревность
о Бозе показа».
Своеобразие рассказа о соборе на еретиков помогает понять и ха-
рактер другого известия Степенной книги — о соперничестве из-за пре-
стола при Иване III. И в этом случае автор Степенной пренебрегал
обычным хронологическим порядком событий, начиная главу 24 «о на-
речении на государство» с известия о том, что в 7007 (1499) г. Иван III
«начат жаловати и любити богоизбраннаго сына своего, великого князя
Василия... и дал ему великое княжение: Великий Новград и Псков.
Тако же начат любити и жаловати и свою великую княгиню Софию».
Только после этого автор сообщал, что «малым бо пред сим, яко за
два лета, некоих ради людских крамол гнев имел на них», великий
князь «благословил внука своего князя Дьмитрея Ивановича великим
княжением Владимерским и Московским и всеа Русии... Потом же
великий князь испыта подробну вся преже бывшая крамолы, их же
ради повели князя Симиона Ряполовского казнити... Князя же Ивана
Юрьевича и сына его князя Василья Косово... милость над ним сотвори:
смерти не предаст их. И отпущени быша и во иноческий чин облеко-
шася... Та же великий князь о внуке своем, великом князе Дьмитрии,
не радети нача и за приставы посади его и матерь его, великую княгиню
Елену, ид еже во своя времена сконьчастая». О смерти Елены «в нятстве»
и Дмитрия — «в нужи, в тюрме», — о событиях, о которых сообщило
большинство летописей XVI в. (даже официальных),—Степенная
книга сочла нужным умолчать.117
210
ГОСУДАРЬ «ПСРЯ РУСИ
§ 14.3. Поиски фактов среди умолчаний
Реконструкция истории борьбы за власть в конце XV в. оказывается
одной из наиболее трудных задач, стоящих перед историком Руси XV
века. Главная причина трудностей — унификация летописного дела,
почти полное прекращение независимого общерусского летописания.
Великокняжеские своды конца XV в., осведомленные о событиях того
времени, явно умалчивают о них и об их тайных причинах. Летописцы
XVI в., менее осведомленные, либо следуют своим предшественникам,
либо дополняют их сомнительными домыслами.
Кто стоял за придворными партиями, боровшимися за наследие Ива-
на III? Какова была позиция самого великого князя? Чем определялись
резкие повороты в его династической политике? Не имея сколько-нибудь
прямых и достоверных данных для ответов на эти вопросы, историки
прибегали к предположениям и сложным построениям.
Особо важную роль во всех рассуждениях о династической борьбе
конца XV в. сыграли два момента: убеждение, идущее от Карамзина, в
том, что женитьба на Софии содействовала установлению российского
самодержавия, и известие Степенной книги, связывавшее опалу на
Василиями Софию и коронацию Дмитрия с «крамолами», в результате
«испытания» которых Иван III казнил Ряполовского и постриг в монахи
Патрикеевых. Карамзин считал, что сторонниками Елены и Дмитрия
были «знатнейшие вельможи»; для Соловьева борьба между партиями
Елены—Дмитрия и Софии—Василия — борьба между боярами и незнат-
ными сторонниками самодержавной власти. Современные исследователи
поставили под сомнение такую характеристику обеих партий. Высказы-
валась даже мысль, что именно София была связана с Патрикеевыми и
Ряполовским. Но и при такой постановке вопроса роли Патрикеевых и
других боярских фамилий придавалось важнейшее значение для харак-
теристики династической борьбы конца XV в.
Достоверность рассказа Степенной книги подвергалась сомнению —
о позднем и тенденциозном характере этой версии писал автор этих
строк и ряд других исследователей. Возражая С. М. Каштанову,
ставившему под вопрос самую «посылку о большей достоверности
ранних источников по сравнению с поздними», А. А. Зимин писал, что
«опираться на Степенную книгу, каким бы соблазнительным ни каза-
лось ее известие, все же нельзя, ибо нет оснований считать, что по инте-
ресующему нас поводу памятник обладал каким-то „особым“ (древним)
источником информации».118
У нас не только нет оснований предполагать, что Степенная книга,
составленная через шесть десятков лет после описываемых событий,
опиралась в этом случае на особый, ранний, источник. Мы знаем другое:
рассказ Степенной книги в этом, как и в других случаях, имеет все
признаки позднего и тенденциозного вымысла. Мы знаем, как лживы и
недостоверны были известия Степенной книги о событиях первой
половины века (§ 7.2.2, 8.2.2), о присоединении Новгорода (§ 10.2.2,
11.2.2), «стоянии на Угре» (§ 13.2.2). Теми же чертами обладает и рас-
сказ о событиях конца XV в.: исказив историю соборов 1490 и 1504 гг.
ради прославления Василия III, составитель Степенной книги временное
возвышение его соперника излагал как следствие «людских крамол».
Но, отвергнув известие Степенной книги, Зимин высказал мнение,
что для того, чтобы связать Патрикеевых и Ряполовских с Дмитрием-
внуком, «есть достаточно данных помимо Степенной книги». Каковы же
эти данные? Зимин указал на то, что в летописном фрагменте 1498—
ЬОРЬЬА ЗА ВЛАСТЬ
211
1500 гг., сохранившемся в своде 1539 г., известие о прощении «вины»
Василия и пожаловании его Новгородом следует непосредственно за рас-
сказом о казни Ряполовского и опале Патрикеевых; в своде 1518 г. (СП,
Льв., Уваровский вид «Летописца от 72-х язык»), как и в СЩ, между
этими двумя известиями помещен ряд известий о посольских делах. Сле-
довательно, полагает Зимин, в более поздних летописях «первоначаль-
ная связь событий была нарушена».119 Но скрывалась ли за помещением
дополнительных известий между двумя интересующими нас сооб-
щениями какая-либо тенденция? Для чего нужно было летописцам
XVI в. сознательно разделять эти два события? В первой редакции ВП
между известиями о «поимании» Патрикеевых и Ряполовского и о пожа-
ловании Василия также читаются другие известия — об опале Ромода-
новского и Коробова и о посылке воевод против вогуличей. А между тем
первая редакция ВП доведена до конца 1499 г. и относится примерно к
тому же времени, что и фрагмент 1498—1500 гг. В Тв. сб. известия о
«поимании» Гусева с товарищами и «поимании» Патрикеевых с Ряпо-
ловским следуют одно за другим (известия о коронации Дмитрия здесь
вообще нет) и изложены в одинаковых выражениях. Придавать соседст-
ву известий свода 1500 г. о Патрикеевых и о прощении «вины» Василия
столь важное значение не следует и потому, что это прощение не озна-
чало еще его победы над Дмитрием — она совершилась несколько лет
спустя и, как мы знаем из Краткого Погодинского летописца, после важ-
нейшего шага Василия — его попытки отъезда на западную границу.
Остальные аргументы в пользу установления связи между
Дмитрием-внуком и Патрикеевыми сводятся к тому, что
И. Ю. Патрикеев, подписывавший множество грамот, участвовал в со-
ставлении одной грамоты, которую писал дьяк Федор Курицын, а
Курицын и мать Дмитрия Елена принадлежали к одному еретическому
кружку.120 Такая аргументация не представляется убедительной. Но
если связь Патрикеевых с Дмитрием остается недоказанной, то все разы-
скания о деятельности Патрикеевых, интересные сами по себе, не помо-
гают понять подоплеку династической борьбы в конце XV в.
Не дает ключа к объяснению борьбы за престолонаследие и фигура
Владимира Гусева. Несомненно, что Гусев не был дьяком, что он и его
родичи принадлежали к довольно знатной фамилии Добрынских. Вскоре
после ареста и заточения Андрея Углицкого в Литву бежал брат
Владимира Гусева Юшко. Но доказывает ли это связь Гусевых с
Угличем? Никаких прямых данных о такой связи у нас нет.121
Не очень определенны и связи с княжествами, присоединенными к
Москве, у обоих враждовавших наследников престола — Василия и
Дмитрия. Отец Дмитрия, великий князь Иван Молодой, после 1485 г.
был посажен «на всей вътчине на Тверской», но получил ли Дмитрий
после смерти отца в 1490 г. какие-либо права на Тверь, неясно; вскоре
после смерти Ивана Ивановича на Твери «посажен был» Василий.122
Более обоснованными представляются предположения о связи между
династической борьбой и внешней политикой Ивана III. Мать Дмитрия
Елена была дочерью молдавского государя Стефана Великого, и возвы-
шение ее сына в 1498 г., вероятно, было связано с русско-молдавским
союзом против Литвы, а падение Дмитрия — с поражением Молдавии в
войне и примирением ее с Ягеллонами; в свою очередь опала и заточение
Елены и Дмитрия были расценены Стефаном как враждебный акт со
стороны московского государя. Но едва ли можно видеть в русско-мол-
давских отношениях основную причину изменения династической
политики Ивана III: как справедливо отмечает А. Л. Хорошкевич,
212
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
уделившая значительное внимание этому вопросу, изменение внешне-
политической ориентации Стефана Великого оыло лини» ♦дополнитель-
ной причиной» крутого поворота, совершенного Иваном III в начале
XVI в.123
Существовала, возможно, и какая-то связь между борьбой за мос-
ковский престол и русско-литовскими отношениями. Однако связь эта
не так заметна, как в отношениях со Стефаном. В дальнейшем мы еще
обратимся к этому вопросу, но пока заметим, что поведение
Ю. И. Патрикеева и С. И. Ряполовского во время переговоров с Литвой
в 1492—1494 гг. (явившееся, возможно, причиной их опалы пять лет
спустя) ничего не говорит о внешнеполитической позиции Елены и
Дмитрия, чья близость к Патрикеевым и Ряполовскому, как мы уже
отметили, никак не доказана.
Наиболее важным из внелетописных источников, помогающих
понять суть событий, о которых столь отрывочно и сдержанно, как бы
сквозь зубы, говорят летописи, можно считать послание волоколамского
игумена Иосифа архимандриту Андрониковскому Митрофану, написан-
ное в 1503 г., после заточения Елены и Дмитрия. Конечно, высказы-
вания Иосифа Волоцкого далеко не всегда были достоверны, но в данном
случае они не вызывают сомнений, ибо при жизни Ивана III волоко-
ламский игумен едва ли решился бы исказить сущность разговора с ним.
Иван III признался Иосифу в своем близком знакомстве с ересью — он
знал, «которую дръжал Алексей протопоп ересь и которую дръжал Фе-
одор Курицын», и в том, что в ересь была «сведена» его сноха Елена
Стефановна.124 Именно это свидетельство Иосифа дает основание свя-
зать партию Елены с еретиками, с которыми по крайней мере в течение
двух десятков лет (протопоп Алексей появился в Москве в 1472 г., а в
1490 г. уже умер) поддерживал какие-то отношения и сам великий
князь. Опала и заключение Елены и Дмитрия совпали с разгромом
ереси.
О том, что за династической борьбой конца XV в. стояли другие,
весьма значительные противоречия в московском обществе, свидетель-
ствует и целый ряд лаконичных и малопонятных сообщений о церков-
ных делах, то и дело появляющихся на страницах летописей.
В 1499—1500 гг., как раз в период наиболее острого противостояния
Дмитрия-внука и Василия, произошло важное, но очень скупо освещен-
ное в летописях событие — секуляризация церковных и владычных зе-
мель в Новгороде. До последнего времени сведения об этой секу-
ляризации основывались на довольно поздней традиции — на сообщении
Иоас. и Ник., воспроизведенном еще одним из списков Псковской 3-й
летописи. Но нахождение известия об этой конфискации в кратком
летописце, отражающем, очевидно, свод 1500 г., предшествующий пер-
вой редакции ВП (Кр. ВП), доказывает, что перед нами — не позднее,
а, напротив, современное сообщение, записанное еще до прихода к
власти Василия. В Кр. ВП это известие изложено короче, чем в Иоас.—
Ник. и Псковской 3-й летописи; в Кр. ВП оно датировано 7008 г., а в
остальных — 7007 г., и, кроме того, в летописях XVI в. есть указание на
«благословение митрополита Симона». Мы не можем сказать поэтому,
восходит ли известие Иоас.—Ник. и Псковской 3-й летописи к тому же
источнику, что и Кр. ВП, или же оно независимо отражает тот же факт.
Но само сообщение не вызывает сомнений.
Секуляризация 1499—1500 гг. отражает один из этапов сложной
истории взаимодействий великокняжеской власти и церкви в последних
десятилетиях XV в. Мы знаем, что после отлучения Константино-
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
213
польским патриархом в 1467 г. русского митрополита Иван III объявил
не только униатскую, но и православную греческую церковь
«нарушившейся» (§ 10.3); он сам назначал и лишал сана митрополитов:
в 1465 г. оставил престол Феодосий; в 1484 г. великий князь принуждал
к отставке Терентия. Осенью 1490 г. на престол был возведен
митрополит Зосима; вскоре он собрал собор против еретиков. Но в 7002
(1494) г. Зосима оставил митрополию; фрагмент великокняжеского
летописания, читающийся в Маз., сообщает об этой отставке без ком-
ментариев — «остави митрополию»; в Прил. и Тип. Син.: «...не по своей
воли»; в ВП — «сослал князь великий митрополита Зосиму с митропо-
льи». Понять причины оставления Зосимой митрополии помогают вне-
летописные источники — послание Иосифа Волоцкого епископу Нифон-
ту Суздальскому, написанное в 1492—1494 гг., в котором он обвинял
митрополита в тесных связях с осужденными еретиками, еретических и
чуть ли не атеистических (отрицание бессмертия души) взглядах и
призывал к борьбе с ним.125 Как же официально трактовалась отставка
Зосимы? Никаких обвинений против него, очевидно, не выдвигалось: да-
же обличитель ереси архиепископ Геннадий Новгородский писал, что
«отец Зосима митрополит, своея ради немощи, оставил стол рускиа
митрополиа».126 Можно думать поэтому, что именно Маз. передает в
этом случае версию великокняжеского летописания; Прил., Тип. Син.
и ВП дополняют эту версию. Оскорбительная формула: «...но непомерно
пития держашеся» появляется лишь в начале XVI в. (СЩ, свод 1518 г.),
после вокняжения Василия III.
Не только об отставке Зосимы официальная летопись сообщала без
особых подробностей. Самый рассказ о соборе на еретиков также был
здесь весьма краток и лаконичен: о сущности ересей, за которые были
осуждены еретики, великокняжеский свод (судя по МУ, Пог., Сим.,
Прил. и Тип. Син.) ничего не сообщал; дополнительные подробности
появились лишь в летописях, восходящих, по всей видимости, к
летописанию владыки Геннадия. В ВП, связанной с вологодской владыч-
ной кафедрой, вместе с расширенным рассказом о соборе появилось со-
общение, что великий князь «сослал» Зосиму с митрополии.
Что же произошло после этого? Преемником Зосимы стал после не-
которого перерыва (в 1496 г.) Симон, но какие-то права ненавистный
обличителям ереси митрополит Зосима сохранил: в Прил. и в Тверской
летописи, уже после известия о поставлении Симона, сообщается о до-
вольно необычном факте причащения уже отставленного митрополита
«во всем святительском чину». Что же означало назначение Симона?
Поведение этого иерарха представляется довольно противоречивым. В
1497 г., согласно Прил. и Тип. Син., именно он принял покаяние Ива-
на III в том, что тот «своим грехом, неосторожею уморил» брата
Андрея.127 В 1499 г. Симон ходатайствовал за опальных Патрикеевых,
в 1499 г. благословил Дмитрия на великое княжение и, если верить
Иоас.—Ник. и Псковской 3-й, дал согласие на секуляризацию новго-
родских церковных земель. Лишь с 1504 г. позиция Симона ясно опре-
делилась: он возглавил собор, осудивший на казнь еретиков, и далее вы-
ступал как решительный сподвижник Иосифа Волоцкого.
Какие же факты могут быть извлечены из лаконичных известий
летописей конца XV в.? Наиболее красноречивым оказывается здесь
именно умолчание великокняжеского летописания о важнейших со-
бытиях этого периода. Как бы ни характеризовать еретические
движения крнца века, бесспорно, что перед нами — явление, потрясшее
современников и породившее обширную литературу (главным образом.
214
ЮСУДАРЬ «ВСВЯ РУСИ»
«обличительную», ибо сочинения самих еретиков нам почти недоступ-
ны). Иван III знал о ереси и об участии в ней ею снохи — матери на-
следника престола. Почему же обо всем этом молчала великокняжеская
летопись? Очевидно, именно потому, что позиция самого великого князя
была такова, что заявлять о ней, по крайней мере до поры до времени,
он не считал возможным. Характерно, что о первом наказании прислан-
ных обличителем ереси Геннадием «новгородских попов» (которых,
впрочем, признали виновными лишь в том, что они «поругались иконам
пьяни») сообщил не великокняжеский, а едва ли не последний не-
зависимый общерусский свод (Тип. Ак., СП, Льв., Увар.).
Если греческая церковь «изрушилась», то из этого естественно дол-
жны были вытекать изменения не только в церковном управлении, но
и в самой вере. Каковы были религиозные воззрения Ивана III, нам
неизвестно, но приведенную тем же независимым летописным сводом
странную клятву Ивана III в 1488 г. своему брату: «небом и землею и
Богом сильным, творцом всея твари» — едва ли можно считать ортодок-
сально-церковной. Мы очень мало знаем о сущности ереси конца XV в.,
но, судя по наиболее ранним и достоверным источникам, нападкам
еретиков подвергались именно монашество и монастыри, а следователь-
но, и монастырское землевладение. Секуляризация, объявленная в
1499 г., после коронации Дмитрия «бармами Мономаховыми» и «шап-
кой», знаменовала собой важный итог политики Ивана III в конце века.
Стоит заметить, что и за рубежом победа Дмитрия рассматривалась как
переломное событие в истории Русского государства: «...с этим внуком
имеет старый государь русских все управление страной один в своих
руках — и хочет других двух родных сыновей оставить без всякой власти
и уделов. Это ливонскому магистру... во многих отношениях тяжело и
невыгодно...» — писал посол ливонского магистра германскому импера-
тору.123
Связь с еретиками, назначение наследником Дмитрия-внука, секу-
ляризация — все это были, по-видимому, отражения некоей политичес-
кой линии Ивана III, которая не была еще провозглашена официально
и, несомненно, наталкивалась на противодействие. Наиболее ярким и
прямым отражением этого противодействия был заговор Василия и
Софии в 1497 г., приведший к их опале и коронации Дмитрия. Об этом
свидетельствуют и смена Зосимы Симоном и противоречивая позиция
последнего. Переломным моментом в великокняжеской политике едва
ли можно считать опалу Патрикеевых и прощение «вины» Василия III.
Ведь и после этих событий Дмитрий оставался великим князем всея Руси
и наследником и была произведена конфискация земель «у владыки и у
монастырей» в Новгороде.
Переломным моментом в политике Ивана III представляется со-
бытие, освещенное в единственном источнике, принадлежащем, однако,
к относительно ранней традиции, — в Кратком Погодинском летописце
(Кр. Пог.), близком к первой редакции ВП. Это известие 7008 (1500) г.
об отъезде Василия Ивановича к Вязьме и о крутом повороте в политике
Ивана III: о возвращении к власти Софии, о передаче Василию «велико-
го княжения» и о поимании Дмитрия и Елены. При всей лаконичности
этого известия оно заполняет важнейший пробел в доступной нам
истории династической борьбы: переход от ситуации, отраженной в
летописном фрагменте 1499—1500 гг., первой редакции ВП и Кр. ВП,
где Дмитрий выступал еще как великий князь-наследник, к новому
периоду, когда наследник и его мать оказались «пойманными» и к власти
пришли Василий и София.
БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
215
Рассказ Кр. Пог. в последние десятилетия не раз привлекал
внимание историков. С. М. Каштанов дал наиболее вероятное опреде-
ление места, куда направился, «хотя великого княжения и хотев его
истравыти», Василий Иванович, — Самцово («Самьсов бор») около
речки Свинки («на поле на Свинском») в районе между Вязьмой и До-
рогобужем.129 Кого или что хотел «истравити» Василий? Дж. Феннел
толковал «истравити» как «опустошить (to lay it waste)»; П. Нитше —
как «отравить (vergiften)», допуская, что Василий намеревался отравить
отца или племянника. В более широком смысле «истравити» может озна-
чать «истребить, извести, нанести урон» и т. д.130<
Какова связь между этим замыслом Василия и его отъездом в район,
где как раз в это время шли военные действия (14 июля — битва на Вед-
роше, где были разбиты литовские войска)? Каштанов видел эту связь
в том, что «Василий, желая великого княжения, хотел добиться пора-
жения Ивана...» Он полагал даже, что предводитель литовского войска
Константин Острожский, «возможно, послал отряд на соединение с
Василием и его людьми. Столкновение этого объединенного отряда с
русским войском на Свинском поле окончилось поражением Василия,
который попал в Москву, вероятно, уже в качестве военнопленного».131
А. Л. Хорошкевич сделала попытку передатировать известие
Кр. Пог. Наиболее сомнительным ей показалось утверждение, что
Василий в 1500 г. хотел «великого княжения», противоречащее тому,
что он уже получил этот титул в 1499 г., когда Иван III «вины ему отдал
и нарек его государем великим князем». Исследовательница предпо-
ложила поэтому, что известие, помещенное в Кр. Пог. под 1500
(7008) г., в действительности должно быть отнесено к 1493 (7001) г. —
времени, когда Дмитрий впервые стал упоминаться в качестве на-
следника.132 Но такое исправление текста представляется неоправдан-
ным. Известие 7008 г. помещено в Кр. Пог. на своем естественном мес-
те — после 7007 г.; под 7001 г. в Кр. Пог. читается иной текст. Если
относить известие Кр. Пог. за 7008 г. к 1493 г., то совсем непонятным
становится его окончание: «...а князя Дмитрея поимаша и с матернею
княгинею Еленою». Ни о какой опале и «поимании» Елены и Дмитрия
в 1493 г. нам ничего не известно — напротив, положение их вплоть до
начала XVI в. было вполне прочным. Гораздо более вероятной представ-
ляется терминологическая неточность Кр. Пог.: речь в нем шла о том,
что Василий в 1500 г. хотел добиться не только титула «великого князя»,
связанного с Новгородом (который он получил в 1499 г.), но и реального
положения великого князя, наследника.
Иную конъектуру к известию Кр. Пог. предложил А. А. Зимин. Он
высказал мнение, что «погубить на Свинском поле пытались литовцы
Василия. Именно от них он бежал в Вязьму».133 Но такое истолкование
текста предполагает, что между словами «хотя великого княжения» и
«хотев его истравити» имеется какой-то пропуск, который необходимо
заполнить; необъясненной остается и связь между стремлением Василия
к «великому княжению» и его неудачным появлением на театре военных
действий.
Что именно произошло в 7008 (1500) г. «на поле Свинском» и в Вязь-
ме, остается неясным. Но игнорировать известие Кр. ВП, как предлагает
Ю. Г. Алексеев, утверждающий, что оно не может служить «надежным
источником»,134 на наш взгляд, неправомерно. Перед нами известие ран-
него и, по-видимому, независимого источника. Между 1499 и 1502 гг.
произошло что-то, резко изменившее политику Ивана III. Какой-то де-
216
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
марш Василия, приведший к такой смене политики, представляется
поэтому вполне вероятным.
Почему Иван III, вместо того чтобы вновь наказать своею мятежного
сына, пошел на уступки ему и его матери? Ответ, очевидно, нужно
искать в более широких явлениях его политики. Великий князь
стремился к существенным изменениям в своих отношениях с церковью.
Дж. Феннел справедливо, на наш взгляд, связал выступление Василия
в 1500 г. с непосредственно предшествовавшей этому выступлению нов-
городской секуляризацией. Независимо от того, рассматривать ли такую
секуляризацию как «княжескую реформацию» или же как одну из под-
готовлявшихся реформ, надо признать, что налицо был острый кризис
в отношениях между государством и все еще достаточно могущественной
церковью. Позиция московских князей по отношению к греческой
церкви была непоследовательной уже со времени Флорентийской унии
1439 г. Василий II допустил Исидора после заключения унии к роли
гаранта московско-тверского договора, но затем отверг унию и
митрополита-униата, следуя, очевидно, новгородскому владыке
Евфимию II, и назначил митрополита без санкции Константинополя.
После 1453 г. позиция московских князей не стала более определенной.
В 1464 г. в Москве было совершено посвящение в сан греческого иерар-
ха, принадлежавшего к патриархии, находившейся под властью турок,
но в 1469 г. Иван III объявил константинопольского патриарха «чюжа
и отречена», когда тот признал законным митрополитом всея Руси не
московского, а киевского митрополита. В 1471 г. великий князь обвинил
новгородцев в «латинстве» за одно только намерение принять благо-
словение владыки от митрополита киевского, а спустя год он женился
на воспитаннице римского папы, явно зная о ее католическом испо-
ведании. В Литовской Руси Иван III выступал защитником «греческого
закона», хотя приверженцы этого закона считали своим пастырем имен-
но киевского митрополита. Война 1499 г. началась с бегства правос-
лавных князей из Литвы в Москву. Победа на Ведроше привела к
значительным территориальным приобретениям, но большая часть За-
падной Руси (Белоруссии и Украины) осталась вне юрисдикции велико-
го князя и московского митрополита. Связь великого князя с еретиками
и дальнейшие реформационные шаги не только наталкивались на
противодействие духовенства, но и подрывали его роль как носителя
«греческого закона». Для того, чтобы иметь возможность считаться
защитником православия в Литве, нужно было прежде всего
примириться со своими иерархами.
Резкое изменение позиции Ивана III на пороге XVI в. означало,
очевидно, отказ от его прежних политических планов. Именно поэтому
политика эта не получила сколько-нибудь полного отражения в
великокняжеском летописании и выглядит в нем как цепь внезапных и
загадочных действий.
§ 15. ЛЕТОПИСИ КОНЦА XV—НАЧАЛА XVI ВЕКА
КАК ПАМЯТНИКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
Конец XV в. — время, когда завершается независимое общерусское
летописание.
Последние независимые общерусские своды — ростовский свод 80-х
годов (Тип. Син., Тип. Ак., Прил.) и другой свод, составлявшийся,
видимо, в каких-то московских церковных кругах в те же 80-е годы, а
затем использованный в своде 1518 г. (СП, Льв., Увар.). Независимый
ЛЕТОПИСИ КОНЦА XV —НАЧАЛА XVI ВЕКА
217
свод 80-х годов (последним известием которого, читающимся в составе
свода 1518 г., было, по-видимому, известие об участии итальянского ма-
стера Аристотеля Фиораванти в походе на Тверь в 1485 г.) был явно
связан с церковью он последовательно выступал на стороне
митрополита Геронтия в его столкновениях с Иваном III, но осуждал и
Геронтия за его «неверие» в чудеса от гроба митрополита Феогноста и
«небрежение» к его могиле.135 Где и кем мог быть составлен этот свод?
Насонов, считавший свод 80-х гг., отразившийся в СП—Льв.,
митрополичьим, связывал его с деятельностью Родиона Кожуха, «дьяка
митрополича» в 1461 —1482 гг., чье сказание о чуде «великого чюдот-
ворца Варлама» (Хутынского) помещено в своде под 6968 (1460) г.135
Клосс и Назаров предполагали, что свод был связан с Успенским собором
и составлен одним из клириков этого собора.136 Последнему предполо-
жению, однако, противоречит то обстоятельство, что настоятелем Ус-
пенского собора в 1480 г. стал, по сообщению Иосифа Волоцкого, нов-
городский еретик Алексей, назначенный по воле Ивана III137 и,
очевидно, не склонный осуждать великого князя за его обиды церкви и
кремлевское строительство, как это делал составитель свода 80-х гг.
Видимо, свод, доведенный до 1485 г. и отразившийся в СП—Льв., сле-
дует считать оппозиционным церковным сводом, не пытаясь точно опре-
делить его автора и место составления.
Уже Кирилло-Белозерский свод 1472 г., отразившийся в Ерм., СС и
сходных летописях, принимал победу великого князя над Новгородом и
подчинение им ряда русских земель как совершившиеся факты и
ограничивался лишь критикой великокняжеской власти, если она пос-
тупала «недостойно». На тех же позициях стояли и составители двух
независимых сводов 80-х гг. — с той только разницей, что они не обна-
руживали никакой склонности к свободомыслию (которую можно усмот-
реть в статье о ярославских чудотворцах Кирилло-Белозерского свода),
а были вполне ортодоксальны в церковных вопросах.
В 90-х гг. с независимым общерусским летописанием было поконче-
но. И в конце XV в. и в XVI в. вне Москвы — в Новгороде, Пскове, Во-
логде, а также, видимо, в Твери, Ростове, Устюге и других местах про-
должали составляться своды, но это были лишь местные варианты
официального общерусского летописания или сугубо провинциальные
летописи, питавшиеся слухами, поступавшими из столицы или склады-
вавшимися на местах.
Зато официальное летописание велось при великокняжеском дворе
весьма интенсивно. От 90-х гг. до нас дошло по крайней мере две
редакции великокняжеского свода — первой и второй половины де-
сятилетия; на пороге XVI в. сложилась редакция, которая спустя два го-
да уже стала неприемлемой из-за династического переворота и замены
Дмитрия-внука Василием. Редакции эти порождали местные версии —
в покоренном Новгороде, в Вологде, но в основе всех их лежали пос-
ледние великокняжеские своды.
Если от конца XIV и первой половины XV в. до нас дошли своды,
связанные с митрополией, а летописные записи, которые, вероятно,
велись при дворах великих князей, не обнаруживаются сколько-нибудь
ясно в доступных нам сводах, то летописание второй половины XV в. по
всему его составу и содержанию можно считать великокняжеским.
По-видимому, и в XVI в. летописное дело велось не параллельно в
двух канцеляриях — великокняжеской и митрополичьей, а в некоем
взаимодействии: свод 1518 г. был, очевидно, митрополичьим, но осно-
ванным, особенно с конца 80-х гг., на великокняжеском летописании;
218
ГОСУДАРЬ «НСВЯ РУСИ*
так же, очевидно, можно представить и происхождение свода 1526—
1530 гг. (Ник.); менее ясно место составления свода 1542 1544 гг., вед-
шегося в годы боярского правления и связанного с Шуйскими (Воскр.).
Какова же была идеология официальною великокняжеского
летописания, безраздельно утвердившегося с конца XV в., каким обра-
зом оно утверждало необходимость и неограниченные права самодер-
жавной власти московских «государей всея Руси»? Обычно исследова-
тели, писавшие о развитии идеи государской и царской власти в России,
прочно связывали эту идею с Иосифом Волоцким и иосифлянством, а
также с сочинениями псковского инока Филофея о «Москве — третьем
Риме».139
Великокняжеские своды конца XV—начала XVI в. ни в какой мере
не подкрепляют это мнение. Мы уже отмечали (§ 12), что в рассказе
свода 1479 г. о строительстве Успенского собора вовсе не видно отра-
жения идеи «Москва — третий Рим»: новый собор сравнивался не с кон-
стантинопольской Софией, а лишь с владимирским Успенским собором.
Не подтверждается великокняжеским и царским летописанием пред-
ставление о важной роли иосифлян в развитии официально-государст-
венной идеологии московского самодержавия. В конце XV в. Иосиф Во-
лоцкий не только не стремился обосновывать идею самодержавия Ива-
на III, но вместе со своими единомышленниками склонен был отвергать
такого государя как «царя-мучителя» или даже обновителя «древнему
Каинову злу», погубившего своего брата, «Авеля праведного».140 Из-
менилась его позиция только в начале XVI в., когда Иван III пошел на
разрыв с еретиками и угроза секуляризации монастырских земель была
отвращена. Лишь после этого Иосиф стал проповедовать, что царь вла-
стью «подобен есть всевышнему Богу». Влияние Иосифа Волоцкого и
иосифлян мы обнаруживаем впервые в своде 1518 г. (СП, Льв.,
Увар.),141 где под 7017 (1509) г. с полным сочувствием волоколамскому
игумену излагается история его ссоры с новгородским архиепископом
Серапионом и вынужденной отставки последнего; воспроизведен был
этот рассказ и в первоначальном тексте Ник., связанном с преемником
Иосифа по Волоколамскому монастырю, а потом митрополитом
Даниилом. Но уже в древнейшем списке Ник. — списке Оболенского —
этот рассказ был вырван, а оставшаяся его часть заклеена;142 в 1539 г.
Даниил был смещен с митрополичьего престола, и естественно, что
крайне тенденциозный рассказ об Иосифе и Серапионе был изъят из
летописания. В своде 1539 г. (Новгородская летопись Дубровского) и в
последующих летописных текстах этого рассказа уже нет и Иосиф Во-
лоцкий занимает весьма скромное место. Его «Просветитель» не был
использован даже в Ник.; он отразился лишь в дополнении к Русскому
Хронографу, составленном в Волоколамском монастыре в 1538 г., и в
Холмогорской летописи середины XVI в. Конечно, Ник., одним из соз-
дателей которой был митрополит Даниил, в широком смысле может
считаться иосифлянским памятником — ряд статей, специально внесен-
ных в эту летопись, был посвящен борьбе с ересями (в основном
древними и, возможно, вымышленными) и защите церковного земле-
владения (тоже частью на мнимоисторическом материале). Но в изло-
жении близких по времени событий и борьбы с ересями конца XV—на-
чала XVI в. составитель Ник. был довольно сдержан.
Каковы же были основополагающие идеи великокняжеского
летописания в период окончательной победы московских государей:
каким образом официальное летописание обосновывало создание едино-
го государства и как представляло себе его устройство? Ответить на этот
ЛЕТОПИСИ КОНЦА XV—НАЧАЛА XVI ВЕКА
219
вопрос на материале сводов конца XV—начала XVI в. весьма за-
труднительно. В первой половине XV в., в период внутреннего «нестро-
ения» и борьбы за московский престол составитель Новгородско-
Софийского свода, «Нестор XV века», ставил, видимо, перед собой воп-
росы подобного масштаба. Но его мечта о «братстве» русских князей и
объединении их на основе признаваемого всеми «наряда» не нашла
реального осуществления. В наследство будущим летописцам этот
памятник оставил лишь несколько тем, получивших широкое распрост-
ранение.
Одной из этих тем была тема Куликовской битвы — как исходного
момента для создания независимого и суверенного Русского государства.
Толчок к новому обращению к Куликовской битве дали события
1480 г. Уже в Послании на Угру архиепископ Вассиан ставил Ивану III
в пример его прадеда, «великого князя Дмитрия», который «мужьство и
храбрьство показа за Доном над теми же окаанными сыроядци, еже са-
мому ему напреди битися...» В Послании Вассиана нет следов За-
донщины или Сказания о Мамаевом побоище — упоминая о том, что
Дмитрий бился с татарами «напреди» своего войска, Вассиан мог
опираться на Пространную повесть Новгородско-Софийского свода, где
это обстоятельство отмечалось.143 Однако самый образ Дмитрия Донско-
го был для архиепископа весьма важен: именно пример Дмитрия, кото-
рый, по словам Вассиана, не беспокоился о «жене», «детях» и «богатстве»
и не думал «инде вселиться», должен был посрамить «прежних раз-
вратников», советовавших Ивану III «не противитися супостатом».
Пример Дмитрия был тем более важным, что о нем, по утверждению
независимого свода 80-х гг., дошедшего до нас в СП—Льв., вспоминали
и противники войны с ханом, ссылаясь на то, что прадед Ивана III, «егда
Тохтамыш приходил... бежал на Кострому, а не бился с царем».144 Было
бы очень заманчиво, как это делает Ю. Г. Алексеев,145 видеть в
упоминании о бегстве Дмитрия от Тохтамыша «антитезу» посланию
Вассиана, но прямых данных о связи между двумя памятниками у нас
нбт (они читаются рядом в своде 1518 г., но это могло быть делом рук
сводчика XVI в.). Но так или иначе тема победы Дмитрия Донского над
Мамаем обрела новую актуальность в 1480 г. Однако введение в
летописание наиболее развернутого повествования о Куликовской
битве — Сказания о Мамаевом побоище — произошло лишь в XVI в.
Наиболее ранним летописным текстом, куда было включено Сказание,
считается обычно Лондонский список ВП, содержащий первую
редакцию этой летописи, доведенную до 1500 г.146 Но Сказание о Ма-
маевом побоище читается в этом списке не в самом тексте первой
редакции ВП — там помещена как раз Пространная повесть о Куликов-
ской битве из Новгородско-Софийского свода, а в другой части
рукописи, в ее втором томе, вместе с Повестью о Темир-Аксаке. Вся же
рукопись Лондонского списка ВП относится не к началу XVI в., а ко
второй его половине.147 Даже и во второй редакции ВП, составленной в
20-х гг. XVI в. (Академический список), нет Сказания о Мамаевом
побоище — там читается все та же Пространная повесть из Новгородско-
Софийского свода. Только третья редакция ВП в середине XVI в.
включила в основной текст Сказание о Мамаевом побоище, заменив им
Пространную повесть.
Когда именно возникла та редакция Сказания, которая затем была
включена в ВП, мы не знаем, но, по наблюдениям Л. А. Дмитриева, это
была уже не первая редакция Сказания — первоначальной была так на-
зываемая Основная редакция памятника (сохранившаяся в отдельных
220
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
списках XVI—XVII вв.), где в роли союзника Мамая и противника
Дмитрия выступал не Ягайло, как было в действительности, а уже
умерший в 1380 г. Ольгерд (это обстоятельство, на наш взгляд, свиде-
тельствует о позднем происхождении Сказания о Мамаевом побоище да-
же в его первоначальном виде) и подробно описывалась роль Сергия Ра-
донежского как вдохновителя и деятельного помощника Дмитрия (в
Новгородско-Софийском своде Сергий лишь коротко упоминался). В
редакции Сказания о Мамаевом побоище, помещенной в ВП, имя кня-
зя — противника Дмитрия было исправлено: он назван Ягайлом, но сох-
ранился другой, не менее явный анахронизм: Дмитрия ободряет
митрополит Киприан, которого в 1380 г. в Москве не было.
Еще более поздняя редакция Сказания о Мамаевом побоище
отразилась в Ник.,148 хотя именно Ник., составленная в 30-х гг. XVI в.,
была наиболее ранней летописью, включавшей этот памятник в свой
текст. Перед редактором Ник. стояла задача согласовать текст Сказания
со своим летописным текстом, где рассказывалось и об Ольгерде и Ягай-
ло, и о Киприане. В Ник. не только имя Ольгерда как союзника Мамая
было исправлено на Ягайло, но и была сделана попытка объяснить,
каким образом Киприан оказался в Москве во время Мамаева побоища.
В источнике Ник.—Сим. сообщалось, что Киприан (первая попытка ко-
торого быть принятым Дмитрием Ивановичем была неудачной и
кончилась высылкой) приехал в Москву «в лето 6889 в четверг 6 недели
по велице дни, на праздник Възнесения Господня», т. е. поздней весной
1381 г., через полгода после Куликовской битвы.149 Составитель Ник.
опустил это известие, а внутрь Сказания, помещенного под предшест-
вующим, 6888 (1380) г., вставил фразу: «прииде Киприан... в четверток
6-а недели по Пасце, в праздник Вознесениа Христова» — таким обра-
зом, Киприан оказался в Москве до Мамаева побоища. Заодно та же дата
возвращения Киприана — «в лето 6888» — была вставлена и в Повесть о
Митяе,150 где в Сим. (вслед за Тр.) под 6885 г. излагалась история не-
удачливого кандидата в митрополиты, охватывающая 1377—1381 гг., и
где в конечном упоминании о приезде Киприана даты «в лето 6888» еще
не было.151 Благодаря такой переделке редактор Ник. имел возможность
рассказать не только о благословении Дмитрия Киприаном, но и
приписать этому митрополиту весьма активное участие в последующих
событиях.
Отдельные заимствования из Сказания о Мамаевом побоище обна-
руживаются также в Новгородском своде 1539 г.152
Но все это относится уже к летописанию XVI в. — не ранее 30-х гг.
До XVI в. ни Сказание о Мамаевом побоище, ни какой-либо иной вне-
летописный памятник о Куликовской битве в летописание не включал-
ся—сведения о ней ограничивались Пространной повестью Новгород-
ско-Софийского свода.
На формирование идеологии единого государства оказал влияние не
только Новгородско-Софийский свод, но, возможно, и другие
памятники, не связанные прямо с великокняжеской властью. С се-
редины XV в. московский великий государь стал восприниматься — не
только в Москве, но и за ее пределами — как единственный «православ-
ный великий государь», пребывающий «во всей подсолнечной» (именно
так именовал его Кирилло-Белозерский летописец, упрекавший «оспо-
даря» за поведение, недостойное столь великого призвания). Какую-то
роль в формировании представления об особой роли московского госу-
даря сыграли, очевидно, падение Константинополя в 1453 г. и разрыв с
греческой церковью. Однако разрыв этот, как мы видели, не прок-
ЛЕТОПИСИ КОНЦА XV—НАЧАЛА XV! ВЕКА
221
ламировался в летописании в прямой форме — он выразился в таких
внелетописных памятниках, как послание Ивана III новгородскому
архиепископу Ионе в конце 60-х гг., где говорилось, что греческое пра-
вославие «ся... изрушило»,153 и получило более развернутую форму в
«Извещании о пасхалии» митрополита Зосимы 1492 г. Опираясь на еван-
гельскую формулу «и будут перви последни и последни перви», Зосима
приписывал роль бывших «первых» грекам, а прежних последних,
ставших «первими», — «новому граду Констянтину — Москве и всей рус-
ской земли».154 Но такая концепция неизбежно подразумевала постро-
ение не только нового государства, но и новой церкви — взамен
«нарушившейся». Осуществление таких идей, естественно, не могло
быть безболезненным. Уже через два года после «Извещения о пас-
халии» Зосима под давлением враждебных ему церковников был лишен
митрополичьего сана; спустя еще десять лет, как мы знаем, было разг-
ромлено и все еретическое движение.
Завеса молчания, скрывающая историю идейной борьбы конца XV в.,
препятствует также пониманию того, как развивалась идея власти мос-
ковских государей в этот период. Наиболее важным компонентом этой
идеи была, очевидно, легенда о регалиях Мономаха и происхождении
русских князей от императора Августа, введенная в русскую пись-
менность Спиридоном-Саввой, тверским кандидатом на митрополию в
70-х гг. XV в., поставленным константинопольским патиархом, но
отвергнутым и заточенным на Руси. Фантастическую генеалогию от
«Августа-кесаря» Спиридон-Савва в своем Послании о Мономаховом
венце доводил первоначально до тверских, а не до московских князей,
что свидетельствует о тверском происхождении легенды. В 90-х гг. ле-
генда была, возможно, использована для обоснования коронации
Дмитрия-внука (потомка и тверских и московских князей) «шапкой» и
«бармами Мономаха». Но в летописание легенда о происхождении от
Августа в XV в. не проникла — трансформированная в 10-х гг. XVI в. в
«Сказание о князьях Владимирских», она появилась лишь в Воскр. и в
редакции Ник., возникшей в середине XVI в.155 Что касается теории
«Москва — третий Рим» псковского монаха Филофея, развивавшей,
видимо, идеи «Извещения о пасхалии» Зосимы, то она, как мы уже
отметили, в XVI в. (в отличие от XVII в.) широкого распространения не
имела и в летописании никак не отразилась.
Мы приходим, таким образом, к выводу, который может показаться
парадоксальным. Если в течение XV в., в период, когда объединение Се-
веро-Восточной Руси в единое государство еще не было завершено,
летописи были богаты фактическим содержанием и отличались идейным
разнообразием, то в конце века, когда Московское государство было соз-
дано, в летописании возникают явные пробелы в изложении фактичес-
кой истории и не обнаруживается каких-либо новых идей. «Еретическая
буря» последней трети XV в., о которой писал Иосиф Волоцкий, не
отразилась в современном ей летописании; идеи, высказанные во вне-
летописных памятниках этого периода («Москва — новый град Кон-
стянтина», наследие «Августа-кесаря»), войдут в летописание лишь в
XVI в. или не войдут совсем.
Великокняжеская власть победила и не ощущала нужды в идейном
обосновании победы. Умалчивая о злободневных событиях своего вре-
мени, летописцы предпочитали исправлять историю прошлых лет. Пер-
вые отчетливые признаки такого исправления мы видели в великокня-
жеском своде 1479 г. (или в его непосредственном протографе); в XVI в.
эти тенденции широко развили Ник. и особенно Степенная книга. Оба
222
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
эти памятника оказали сильнейшее влияние на труды историков,
писавших об образовании Русского государства в XV в. Обращение к бо-
лее ранней и неофициальной летописной традиции помогает устранить
позднейшие вымыслы и заполнить многие «белые пятна» истории Мос-
ковской Руси.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 67. Ср.: Гербер штейн
Сигизмунд. Записки о Московии. М., 1988. С. 68.
2 Карамзин. История. Т. 6. С. 91 —104, 218—219.
3 Соловьев. История. Кн. 1. Стб. 1350, 1425—1431.
4 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.
СПб., 1896. Т. 1. С. 268—273.
5 Карпов Г. История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. М., 1867.
Ч. 1.С. 112—119.
6 Тихомиров И. А. Обозрение состава московских летописных сводов. СПб., 1896.
С. 32.
7 Пресняков А. Е. Иван III на Угре // Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья
и почитатели. СПб., 1911. С. 280—290; ср.: Рарёе F. Polska a Litwa па przelomie wiekow
Srednich. Krakow, 1903. T. 1. S. 59.
8 Шахматов A. A.: 1) Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод. СПб.,
1904. С. 82—83; 2) Обозрение. С. 295—296, 297, примеч. 3.
9 Лурье Я. С. Из истории политической борьбы при Иване III // Учен. зап. ЛГУ. 1941.
№ 80. Сер. ист. наук. Вып. 10. С. 78—88.
10 Базилевич К В. Внешняя политика Русского централизованного государства второй
половины XV века. М., 1952. С. 120—123, 134—167.
11 Keenan Ed. The Yarlyk of Axmed-xan to Ivan III. // International Journal of Slavic
Linguistics and Poetics. 1969. Vol. 12. Ср.: Лихачев Д. С. Курбский и Грозный — были ли они
писателями? // Рус. литература. 1972. № 4. С. 209; Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и
Курбского: Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1979. С. 126.
12 Павлов П. Н. Действительная роль архиепископа Вассиана в событиях 1480 г. //
Учен. зап. Красноярского пед. ин-та. 1955. Т. 4, вып. 1. С. 202—212. Исследование
П. Н. Павлова первоначально представляло собой курсовую студенческую работу, написан-
ную в Педагогическом институте им. А. И. Герцена под руководством автора этой книги
(работавшего в Институте до 1949 г.). В курсовой работе Павлов опирался на рассказ Тип. об
Угре и развивал мысль о влиянии этого рассказа на последующее летописание. В диссер-
тации (Освобождение Руси от татарского ига. Л., 1951) Павлов изменил свою прежнюю
точку зрения, признав Вассиана представителем консервативной группы феодалов и выска-
зав предположение о существовании не дошедшего до нас официального рассказа об Угре.
13 Кудрявцев И. М.: 1) «Послание на Угру» Вассиана Рыло как памятник
публицистики XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1951. Т. 8. С. 161 —178, 185—186; 2) «Угорщина» в
памятниках древнерусской литературы // Исслед. и мат. по древнерусской литературе. М.,
1961. С. 23—60.
14 Тихомиров М. И. Средневековая Москва XIV—XV вв. М., 1957. С. 231—237.
15 Черепнин. Образование. С. 876—882.
16 Насонов А. Н. История русского летописания XI—нач. XVIII в. М., 1969. С. 313—
314,328.
17 Каргалов В. В. Конец ордынского ига. М., 1980. С. 76, 81 —134.
18 Каргалов В. В. Конец ордынского ига. С. 84—85 и 137. Вслед за Ю. А. Лимоновым
(Лимонов Ю. А. Культурные связи России с европейскими странами в XV—XVII вв. Л.,
1978. С. 181) мнение о роли Софии Палеолог в низвержении ига автор приписывает
хронисту конца XVI—начала XVII в. Р. Гейденштейну, хотя Гейденштейн, очевидно,
заимствовал это представление от Герберштейна.
19 Назаров В. Д.: 1) Конец ордынского ига // Вопросы истории. 1980. № 10. С. 110—
120; 2) Свержение ордынского ига на Руси. М., 1983. С. 10—16, 44—56. Ср.: Клосс Б. М.,
Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании конца XV в. //
Древнерусское искусство XIV—XV вв. М., 1984. С. 283—313.
20 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. Л., 1989. С. 63 (вопросы в
скобках принадлежат Ю. Г. Алексееву).
21 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. С. 45—132.
22 ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 198—203, 235—236. Ср.: ПЛДР. Вторая пол XV и. М.,
1982. С. 514—521.
ПРИМЕЧАНИЯ
223
23 ПСРЛ. СПб., 1842. Т. 4. С. 153—154; СПб., 1913. Т. 18. С. 267—269; М.; Л., 1949.
Т. 25. С. 326—328; М.; Л., 1962. Т. 27. С. 282—284, 355—357. Ср.: Архив ЛОИИ, колл. 238
(Н. П. Лихачева), on. 1, № 365, л. 851—852 об.
24 Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси...
С. 284—292, 296.
25 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. С. 59—60.
26 Ср.: Лурье Я. С. Конец золотоордынского ига («Угорщина») в истории и литерату-
ре // Рус. литература. 1982. № 2. С. 61—62.
27 В статье 1982 г. ошибочно указано, что в Сим. и сходных летописях отсутствует
читающееся в МУ и Пог. упоминание о конкретных условиях соглашения Ивана 111 с брать-
ями — передача Можайска Андрею, а Борису — сел {Лурье Я. С. Конец золотоордынского
ига в истории и литературе. С. 57). В действительности в Сим. и сходных летописях опущено
только «крестное целование» братьям.
25 Кудрявцев И. М. «Угорщина» в памятниках древнерусской литературы. С. 56—60.
29 Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси...
С. 294—296.
30 См. об этом: Лурье Я. С. Конец золотоордынского ига в истории и литературе. С. 57,
примеч. 14. «Усобицей», помешавшей Казимиру помочь Ахмату, был, очевидно, заговор
Михаила Олельковича и других князей, но московское летописание, связывавшее Михаила
с новгородской «изменой», предпочитало о нем умалчивать.
31 ПСРЛ. М.; Л., 1956. Т. 26. С. 266—275; ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 522—537. Вне
летописи — см. в сборниках, содержащих Музейный летописец (ГБЛ, ф. 178 (Музейное
собр.), № 3271, л. 19 об.—26) и в митрополичьем формулярнике (ГИМ, Син. 562, л. 157—
166 об.; ср.: РФА, № 67).
32 ПСРЛ. СПб., 1856. Т. 6. С. 225—230; СПб., 1859. Т. 8. С. 207—213; СПб., 1901.
Т. 12. С. 202—212; СПб., 1910. Т. 20, ч. 1. С. 339—347; Л., 1925. Т. 4, вып. 2. С. 517—523.
33 Ср.: Карпов Г. История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. Ч. 1.
С. 112—119; Halperin Ch. J. The Tatar Yoke. Columbus, Ohio, 1986. P. 154, 158.
34 Шахматов. Обозрение. С. 295—296; Лурье Я. С. Из истории русского летописания
конца XV в. С. 158—159; Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига
на Руси... С. 296—298.
35 ПСРЛ. Т. 26. С. 262—266, 273—274. Совпадающий с ВП текст рассказа об Угре - в
сборнике ГБЛ, ф. 178 (Музейноесобр.), № 3271, л. 252—255об.; БАН, 34.2.31, л. 457 об.—
461.
36
37
38
39
40
ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 162.
ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 498.
Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 61, 68—69.
ПСРЛ. Т. 6. С. 222—225, Т. 20. С. 336—339.
В СП, как и в Тип., неприход Казимира объясняется нападением «царя Перекопско-
го», но вместо «Подольскую землю» здесь читается «Волынскую землю».
41 Клосс и Назаров при рассмотрении рассказа об Угре в своде 1518 г. кладут в основу
текст Льв., хотя и не мотивируют этого. Они полагают, что текст статьи 6987 г. восходит в
Льв. к Сокращенным сводам и сближается с текстом ГИМ, Син. № 963, который оба автора
определяют как Сокращенный свод редакции 1491 г. (Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы
о ликвидации ордынского ига на Руси... С. 285 и 306; ср.: Лурье. Летописи. С. 250,
примеч. 16).
42 ПСРЛ. Т. 6. С. 230—232; Т. 20. С. 345—347.
43 Тихомиров М. Н. Средневековая Москва в XIV и XV вв. С. 233.
44 Лурье. Летописи. С. 235—238. Последним уникальным известием независимого сво-
да 80-х гг. следует, очевидно, считать известие не 6991 (1483) г., как указано в книге, а 6993
(1485) г. об Аристотеле.
45 ПСРЛ. М., 1965. Т. 30. С. 137. Последняя дата — явный ляпсус; речь идти может о
вторнике 28 ноября.
46 АлексеевЮ. Г.: 1) Владимирский летописец и победа на Угре // ВИД. Л., 1985.
Т. 16. С. 128—130; 2) Освобождение Руси от ордынского ига. С. 62—63, 102—113.
47 ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 94—95. Несмотря на явную фантастичность рассказа Уст.,
Ч. Галперин признал «дополнительные фактические детали» этого рассказа заслужива-
ющими внимания, ибо летописец этот «благодаря своему географическому положению имел
хорошую возможность собрать сведения относительно событий в степи» (Halperin Ch. The
Tatar Yoke. P. 160).
48 Лурье Я. С. Новонайденный рассказ о «стоянии на Угре» // ТОДРЛ. М.; Л., 1962.
Т. 18. С. 289—293. Мое замечание, что рассказ краткого Кирилло-Белозерского летописца
был написан, когда «еще не сложился совершенно фантастический рассказ» Казанской
истории, было почему-то истолковано Ч. Галпериным как указание на то, что рассказ крат-
кого летописца «способствовал (contributed) фантазиям Казанской истории» (Halperin Ch.
I'he Tatar Yoke. P. 160).
49 Иоасафовская летопись. M. 1957. С. 120—122.
50 ПСРЛ. Т. 12. С. 200—212 (левая колонка).
224
ГОС УДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ*
51 ПСРЛ. Т. 8. С. 205—213.
52 ПСРЛ. Т. 12. С. 200—212 (правая колонка).
53 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21, ч. 2. С. 555—565.
54 Казанская история. М.; Л., 1954. С. 55—57; ПЛДР. Середина XVI и. М., 1985.
С. 308—312. Ср.: Словарь. Вып. 2, ч. 1. С. 450—458 (ст. Т. Ф. Волковой).
55 Карамзин, История. Т. 6. С. 222.
56 Алексеев Ю. Г.: 1) Владимирский летописец и победа на Угре. С. 130; 2) Освобож-
дение Руси от ордынского ига. С. 106.
57 Назаров В. Д Свержение ордынского ига. С. 50.
58 Алексеев Ю. Г. Владимирский летописец и победа на Угре. С. 130—132.
59 Алексеев Ю. Г, Освобождение Руси от ордынского ига. С. 117.
60 Пресняков А. Е. Иван III на Угре. С. 285.
61 Веселовский С. Б, Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М.,
1969. С. 206.
62 ПСРЛ. Т. 23. С. 126; АСЭИ. М., 1952. Т. 1. № 612.
63 Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев.
С. 156; Базилевич К В. Новгородские помещики из послужильцев в конце XV в. // Ис-
торические записки. М., 1945. Т. 14. С. 71.
64 Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев.
С. 206 и 326.
65 Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига... С. 294.
66 Зимин А. А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1973.
С. 290—297.
67 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. С. 128—132.
68 Сб. РИО. СПб., 1884. Т. 41. С. 68—69.
69 Соловьев. История. Кн. 1. Стб. 1350; Костомаров Н. И. Русская история в жизне-
описаниях ее главнейших деятелей. Т. 1. С. 273.
70 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. С. 58—59.
71 ПСРЛ. Т. 26. С. 272; ПЛДР. Вторая пол. XV в. С. 534.
72 АФЗиХ. Ч. 1. № 316; АСЭИ. Т. 1. № 516; Т. 2 № 254, 256, 266; Т. 3 № 291. Ср.:
Каштанов С. М. Социально-политическая история России конца XV—первой пол. XVI в.
М., 1967. С. 123, примеч. 194а; Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. М., 1982.
73 Карамзин. T. 6. C. 44—45, 126—127, 175—179, 200—201, 225, примеч. 451 и 609;
ср.: Летописец, содержащий российскую историю от 6714/1206 лета до 7042/1534 лета...
который служит продолжением Несторову летописцу. М., 1784. С. 339.
74 Соловьев. История. Кн. 1. Стб. 1405, 1407—1470, 1552—1553, 1561. Ср.: Чтения
ОИДР. 1847. Т. 1.
75 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях... Т. 1. С. 293—295, 303;
Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1906. Ч. 2. С._ 160—161, 198—199.
76 Никитский А. И. Очерк внутренней истории церкви в Великом Новгороде. СПб.,
1879. С. 167—168.; Дьяконов М. А. Власть московских государей. СПб., 1889. С. 94—95 и
129; Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916. С. 94—95 и 129.
77 Савва В. И. Московские цари и византийские василевсы. Харьков, 1901;
Solovjev А. V. Les emblemes heraldiques de Byzance et des Slaves // Seminarium Kondakovianum.
Praha, 1935. T. 7. P. 145—149; Лихачев Д. С. Национальное самосознание древней Руси. М.;
/8 Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. С. 113; Веселовский С. Б.: 1) Владимир Гусев
— составитель Судебника 1497 г. // Исторические записки. 1939. № 5; 2) Исследования по
истории класса служилых землевладельцев. С. 317.
79 Лурье Я. С. Из истории политической борьбы при Иване III // Учен. зап. ЛГУ. 1941.
№ 80. С. 88—90.
80 Лурье Я. С. Первые идеологи московского самодержавия (София Палеолог и сс
противники) // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. 1948. Т. 78. С. 81 —106.
81 ЧерепнинЛ. В. Русские феодальные архивы. Т. 1. С. 293—303, 306—318.
82 Базилевич К В. Внешняя политика Русского централизованного государства.
С. 360—376.
83 КазаковаН. А.: 1) Вассиан Патрикеев и его сочинения. М.; Л., 1960. С. 40—48;
2) Очерки по истории русской общественной мысли: Первая треть XVI в. Л., 1970. С. 91 —99.
84 Зимин А. А. : 1) О политических предпосылках возникновения русского абсо-
лютизма // Абсолютизм в России (XVII—XVIII вв.). М., 1964; 2) Россия на рубеже XV-
XVI столетий. С. 160—177; Каштанов С. М. Социально-политическая история России...
С. 102—116; Russ Н. Adel und Adeloppositionen im Moskauer Staat. Wiesbaden, 1975. S. 86—
94; Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца
XV—нач. XVI в. С. 102—112; Kollmann. N. Consensus Politics: The Dynastic Crisis of the 1 490n
Reconsidered // The Russian Review. 1986. Vol. 45. P. 245, 250 254.
8^ Fennell J. A. G.: 1) The Dynastic Crisis 1497—1502 // The Slavonic and I 'asl I 'uropean
Review. I960. Vol. 39, № 92, Dec. P. 19—22; 2) Ivan the Great of Moscow london, 1961
ПРИМЕЧАНИЯ
225
Р. Ill —114; Fine J. V. A. The Muscovite Dynastic Crisis of 1497—1508 / / Canadian Slavonic
Papers. 1966. Vol. 8. P. 198—215; NitscheP. Grossfiirst und Thronfolger. Koln, 1972. S. 150—
151. (Kolner historische Abhandlungen. Bd 21); AlefG. Aristocratic Politics in Moscovy in the Later
XV and Early XVI Centuries // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. 1980. Bd 27.
S. 79—81.
86 Fennell J. L. G. The Dynastic Crisis 1497—1502. P. 12—13; Хорошкевич, А. Л. Рус-
ское государство в системе международных отношений. С. 106—108.
87 Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 93—95.
88 AlefG. Aristocratic Politics... Р. 8; KollmannN. Consensus Politics... P. 252—253.
89 ПСРЛ. T. 24. C. 235—237; ср.: ПСРЛ. T. 6. C. 238—239; T. 20. C. 353—355; T. 28.
C. 318—319.
90 ПСРЛ. T. 25. C. 331—333; T. 27. C. 289—294, 360—366; T. 18. C. 273—279; T. 4.
C. 157—159; T. 28. C. 154—160; T. 24. C. 206—213.
91 В МУ (сохранился конец известия), в Пог., Сим., Прил. и Тип. Син. сообщается о
том, что казненный в 6998 г. за неудачное лечение лекарь Леон был привезен «из Веницеи»
братом Софии Андреем Палеологом; в Маз., НХр. и ВП этих подробностей нет.
92 Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв. М., 1980. С. 36—
37.
93 ПСРЛ. Т. 4, ч. 1. С. 527—533; Шахматов А. А. О так называемой Ростовской
летописи. М., 1904. С. 82—87; ПСРЛ. Т. 12. С. 263—265 (об этом списке Ник. см.:
Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи... С. 270—271); ПСРЛ. Т. 6. С. 279. Ср.
также: Азбелев С. Н. Текстологическое исследование Новгородской Уваровской летописи //
ТОДРЛ. М.; Л., 1960. Т. 16. С. 279—282.
94 Шахматов А. А. О так называемой Ростовской летописи. С. 55.
95 Клосс Б. М. Вологодско-Пермские летописцы XV в. // Летописи и хроники. М.,
1976. С. 278—282.
96 Лурье Я. С. Краткий летописец Погодинского собрания // Археограф, ежегодник за
1962 г. М., 1963. С. 442—444.
97 Ср.: Клосс Б. М. Вологодско-Пермские летописцы XV в. С. 267—268.
98 Соотношение известия об опале Ромодановского и Коробова и их посольстве в Литву
остается неясным. Карамзин, упоминавший об опале Ромодановского и Коробова в приме-
чании 451 к т. 6 «Истории», ссылается при этом на рукопись ВП (Синод. № 365), отмечая,
что Ромодановского постигла опала «тогда же, в апреле», что и Патрикеевых и Ряполовского,
а об их опале он сообщал под заголовком «Иоанн мирится с супругою и казнит бояр. Г. 1499»
(Т. 6. С. 178). Но в ВП об опале Ромодановского и Патрикеевых сообщается под 7006 г.
Каштанов считает, что Ромодановский и Коробов были арестованы в апреле 1499 г.; отмечая,
что в сентябре 1498 г. они упоминались в разрядах, полагает, что известие летописей о
посольстве Ромодановского в Литву в 7008 (1499/1500) г. было ошибочным (Кашта-
нов С. М. Социально-политическая история России... С. 117—118, примеч. 184). Зимин
колебался в датировке ареста Ромодановского, указав в одном случае, что «не успел кн.
Ромодановский вернуться в Москву» из посольства 1498 г., «как он был „пойман“» совместно
с Коробовым, а в другом — что «в апреле 1499 г. Ромодановский был „пойман"», в связи с
этим он полагал, что известие о посольстве Ромодановского в 1499/1500 г. было «официозной
версией, далекой от истины» (Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 162—
163 и 183). Согласование известия Кр. ВП (которого оба автора не знали) с известием ВП
возможно лишь в том случае, если считать, что Ромодановский почти сразу же был прощен.
99 Выше (§ 13.2.1, с. 179—180) отмечались отличия между рассказом об Угре в МУ—
Пог. и Сим.—Маз.—НХр. («крестное целование» братьям). Вместе с тем существуют и
другие различия между этими двумя группами летописей (исключение во второй из них ряда
известий о репрессиях против новгородских бояр в 80-х гг., об отъездах в Литву и т. д.).
Различия эти побудили Каштанова предполагать, что Маз. («свод 1495 г.») был связан с
«деятельностью кружка лиц, близких к митрополиту Зосиме» и княгине Елене Волошанке;
предположение Каштанова было поддержано Зиминым (Каштанов С. М. О списках двух
неопубликованных сводов (1493 и 1495 гг.) // Проблемы источниковедения. М., 1955.
Вып. 4. С. 460—465; Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 24—25). Но Маз.
по этим основным чертам близка к Сим. и отражает в основном великокняжеское
летописание; можно предполагать, что лежащий в их основе свод был составлен в период,
когда Елена была матерью наследника престола, но едва ли непосредственно в кругах,
близких к ней, и уж тем более к Зосиме, который, судя по тексту Маз., к 1494 г. уже «остави
митрополию» (ср.: Лурье. Летописи. С. 248—251). О соборе на еретиков, как мы отмечали,
Маз. сообщала чуть подробнее, чем Сим. и МУ—Пог., но судить по этому обстоятельству о ее
характере затруднительно.
100 Ср.: клоссБ. М. Вологодско-Пермские летописцы XV в. С. 267.
ПСРЛ. Т. 15. Стб. 500—504.
ПСРЛ. Т. 6. С. 37—50, 239—244, 249; Т. 20. С. 354—375, 381; Т. 28. С. 320—337,
101
102
343.
юз
104
ПСРЛ. Т. 37 С 50—52, 97—100.
ПСРЛ Т. 30 С 137—139.
226
ГОСУДАРЬ «ВСЕЯ РУСИ»
105 ПСРЛ. Т. 24. С. 206—216. Ср.: Насонов Л. //. Исюрим pv* < юн» jk'ioiiiiciiiihm XI
нач. XVIII в. С. 378—388, 553 (указатель).
106 Иоасафовская летопись. С. 128—147, 155; ср.: ПСРЛ.’Г. 4. С 159 165.
107 ПСРЛ. Т. 12. С. 222—258; Т. 13. С. 11.
108 ПСРЛ. Т. 8. С. 219—244, 250.
109 ПСРЛ. Т. 12. С. 219—220 (правая колонка), 223—228 (правая колонка), 246 (пра-
вая колонка).
110 ПСРЛ. Т. 26. С. 295—301.
111 Псковские летописи. Вып. 2. С. 252.
112 ПСРЛ. Т. 22, ч. 1. СПб., 1911. С. 459—463.
113 ПСРЛ. Т. 22, ч. 1. С. 505—537.
114 ПСРЛ. Т. 33. Л., 1977. С. 125—135.
115 Ср.: Казакова Н. А. и Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси
XIV—начала XVI века. М.; Л., 1955. С. 478—482.
116 ПСРЛ. Т. 33. С. 127— 128. Вместо указания, что «Генадие присылает к дръжавному
и к митрополиту» (так в «Просветителе»), в Холм.: «к державному митрополиту».
11Г ПСРЛ. Т. 21, 2-я пол. С. 367—368, 567—572.
118 Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 105; Зимин А. А.
Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 169—170.
119 Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 170, 176—177.
120 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. Ч. 2. С. 313—314; Каш-
танов С. М. Социально-политическая история России... С. 107; Зимин А. А. Россия на
рубеже XV—XVI столетий. С. 172—174.
121 Мерепнин придавал особое значение тому, что запись «Владимира Гусева писати»
(за которой, по его мнению, скрывалось не дошедшее до нас «описание дела Гусева») сох-
ранилась в Тип. Син.; там же читалось сообщение о покаянии Ивана III в гибели Андрея
Углицкого; ссылаясь на мнение Шахматова об углицком происхождении Тип. Син., он
высказал мнение о проуглицком характере дела Гусева; это мнение поддержал Каштанов
(Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. Ч. 2. С. 293—294, 303; ср.: Шах-
матов А. А. Обозрение. С. 299; Каштанов С. М. Социально-политическая история
России... С. 81). Но текст Тип. Син. после 7005 (1497) г., как обнаружил Насонов (ср.
§ 14.2.2), восходит к позднему Троицкому летописцу; известия 7029 (1521)—7034
(1526) гг., связанные с Угличем, содержатся именно в этой части; известие 7001 (1493) г. о
бегстве Юшки Елизарова содержится не только в Тип. Син., но и в Пог., Сим. и Прил.
(§ 14.2.1). Ср.: Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 144—145.
122 ПСРЛ. Т. 15. С. 500. Ср.: Каштанов С. М. Социально-политическая история
России... С. 36.
123 Хорошкевич А. Л. Русское государство конца XV—нач. XVI в. С. 107, 113—114;
ср.: Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 85—86.
124 Казакова Н А. и Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения... С. 436.
125 Казакова Н. А. и Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения... С. 427—
433. Своеобразный итог спору о датировке послания Нифонту подвел Зимин (Зимин А. А.
Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 313, примеч. 33).
126 РИБ.Т. 6. № 121.
127 То обстоятельство, что это известие читается и в Прил., и в Тип. Син., делает
несомненной его принадлежность летописанию конца XV в., предшествующему победе
Василия. Черепнин и Каштанов придавали большое значение сходству между известием
Тип. о покаянии Ивана III перед Симоном и известием в продолжении Хронографа о том, что
Иван, прежде чем наложить опалу на Софию и Василия и казнить Гусева, «жалобу сотвори
перед митрополитом Симоном» (ср. § 14.2.2); они полагали, что известия Тип. и продол-
жение Хронографа дополняют друг друга (Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 2.
С. 302—303; Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 99—100). Но
рассказ в продолжении Хронографа — поздний и, очевидно, спутанный; едва ли он восходит
к общему источнику с Тип. и позволяет восстановить их общий протограф.
128 Liv-, Est- und Kurlandisches Urkundenbuch, 2-te Abt. Bd 1, № 1023, cp.: Suppiementum
ad Historica Russiae Monumenta. Petropoli, 1848. P. 318. Ср.: Казакова H. А. Русско-
ливонские и русско-ганзейские отношения. Л., 1975. С. 220—221.
130 FennellJ. L. G. The Dynastic Crisis 1497—1502. P. 7; Nitsche P. Grossfurst und
Thronfplger. S. 158.
-L-5-L Илшишилл С'' Cnnua ni.im_nnnt/Tuiierizaa urrnnua C* 1 A4 1
132
133
134
135
136
137
Каштанов С. М. Социально-политическая история России... С. 164—165.
Хорошкевич, А. Л. Русское государство начала XV—конца XVI в. С. 110—111.
Зимин А. А. Россия на рубеже XV—XVI столетий. С. 186—188.
Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси. С. 203.
Ср.: Лурье. Летописи. С. 239.
Насонов А. Н. История русского летописания. С. 306—307.
Клосс Б. М. и Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынскою ига на Руси...
C. 309—310.
138 Казакова H. А. и Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движении. С. 471.
ПРИМЕЧАНИЯ
227
139 Малинин. С. 394 и 580—594; Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры.
СПб., 1903. Ч. 2. С. 23—28.
140 Послания Иосифа Волоцкого / Подгот. текста А. А Зимина и Я. С. Лурье. М.; Л.,
1959. С. 155 и 167. Автор этих строк, обнаруживший «Послание вельможе Иоанну», где
осуждается «Каин», погубивший «Авеля праведного», усмотрел в нем осуждение Ивана III в
связи со смертью его брата Андрея Углицкого, заточенного и умерщвленного по приказу
великого князя (именно в связи с этим автор послания вспоминал о «Каинове зле»), а также
покровителя Иосифа, Бориса Волоцкого, ожидавшего той же участи и умершего после
вызова в Москву; Андрей и Борис, наряду с двумя другими братьями, умершими ранее
(Юрием Дмитровским и Андреем Вологодским), подразумевались, по нашему мнению, в
послании под «четверочисленными столпами» (и «четверосветлым светильником»), которых
оплакивал автор (ср.: Лурье Я. С. Послание вельможе Иоанну о смерти князя // Slavia. 1958.
Т. 27, Ses. 2. S. 216—225). Против такого понимания и атрибуции послания высказались
Морозова {Морозова Л. Е. Вопрос об авторе «Послания вельможе Иоанну о смерти князя»,
приписываемого Иосифу Волоцкому // Проблемы истории СССР. М., 1979. Вып. 8. С. 37—
57) и Плигузов (Плигузов А. И. О хронологии посланий Иосифа Волоцкого // РФА. М.,
1992. Вып. 5. С. 1044—1045). Возражения обоих исследователей против атрибуции пос-
лания Иосифу заслуживают рассмотрения. Но предположение, что «четверосветлый
светильник» — это четыре брата Василия III — Симеон Калужский, Дмитрий Жилка,
Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий, — совершенно неубедительно. Василий III умер
в 1533 г. — до заточения и смерти Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого. Исключать
Василия после 1533 г. из числа усопших «столпов» не стал бы самый горячий приверженец
Юрия и Андрея; следовало бы тогда говорить о «пятисветлом светильнике». Кого же при
таком толковании следует понимать под «Каином»? Елену Глинскую? Но женщину древне-
русский книжник едва ли стал бы уподоблять Каину; он вспомнил бы Иезавель, Иродиаду
или еще какую-нибудь древнюю злодейку. И уж никак нельзя было подразумевать под
«Каином» двух младенцев — семилетнего Ивана или четырехлетнего Юрия.
141 ПСРЛ. Т. 6. С. 249—250; Т. 20. С. 382, Т. 28. С. 344.
142 ПСРЛ. Т. 13. С. 11; ср.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи...
С. 22—23.
143 ПСРЛ. Т. 6. С. 96; Т. 4, ч. 1. С. 321.
144 ПСРЛ. Т. 6. С. 227—228, 230; Т. 20. С. 342, 345.
145 Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига. С. 119.
146 Дмитриев Л. А. Литературная история памятников Куликовского цикла // Ска-
зания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 335.
147 ПСРЛ. Т. 26. С. 7; ср.: Luria J. The London and L’vov Manuscripts of Vologda-Perm
Chronicle // Oxford Slavonic Papers. 1972. N. S. Vol. 5. P. 92.
148 Ср.: Дмитриев Л. А. Литературная история памятников Куликовского цикла.
С. 334—336.
149 ПСРЛ. Т. 18. С. 131.
150 ПСРЛ. Т. 11. С. 41, 49, 55.
151 ПСРЛ. Т. 18. С. 125. Ср.: Карамзин. Т. 5, примеч. 60.
152 Шахматов А. А. О так называемой Ростовской летописи. С. 24—26; ПСРЛ. Т. 4,
ч. 1. С. 486—487.
153 РИБ.Т. 6. № 100.
154 РИБ. Т. 6. № 118.
155 ДмитриеваР. П. 1) Сказание о князьях Владимирских. М.; Л., 1955. С. 159—170
(ср. рец.: И ОЛЯ. 1956. Т. 15, вып. 2. С. 171—177); 2) О текстологической зависимости
между разными видами рассказа о потомках Августа и о дарах Мономаха // ТОДРЛ. 1976.
Т. 30. С. 217—237; Гольдберг А. Л. К истории рассказа о потомках Августа и о дарах Моно-
маха // ТОДРЛ. Т. 30. С. 204—216.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АСЭИ — Акты социально-экономической истории Сспг|П> 11<н «очной Рус и конца XIV
начала XVI в.
АФЗиХ — Акты феодального землевладения и хозяйства.
БАН — Библиотека Российской Академии наук (С.-Петербург).
ВИД — Вспомогательные исторические дисциплины.
ВМЧ — Великие Минеи Четии.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина, ныне Российская госу-
дарственная библиотека (Москва).
ГВНиП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова.
ГИМ — Государственный Исторический музей (Москва).
ГПБ — Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ныне
Российская Национальная библиотека (С.-Петербург).
ДиДГ — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения.
ЛГПИ — Ленинградский государственный педагогический институт им. А. И. Герцена,
ныне Российский государственный педагогический университет (С.-Петер-
бург) .
ЛГУ — Ленинградский государственный университет им. А. А. Жданова, ныне С.-Пе-
тербургский государственный университет.
ЛОИИ — Ленинградское отделение Института истории СССР АН СССР, ныне С.-Пе-
тербургский филиал Института Российской истории Российской Академии
наук.
ПДПиИ — Памятники древней письменности и искусства.
ПЛДР — Памятники литературы Древней Руси.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РИБ — Русская историческая библиотека.
РФА — Русский феодальный архив XIV—первой трети XVI в.
Сб.РИО — Сборник Русского исторического общества.
СГГиД — Собрание государственных грамот и договоров.
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы.
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов, ныне Российский госу-
дарственный архив древних актов (Москва).
Чтения — Чтения в Обществе истории и древностей Российских при имп. Московском
ОИДР университете.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Схема взаимоотношений летописей, отражающих время Василия I ......... 47
Схема взаимоотношений летописей, отражающих время Василия II......... 85
Схема взаимоотношений летописей, отражающих время присоединения
Новгорода....................................................... 134
Схема взаимоотношений летописей, отражающих события конца XV в. ... 188
УКАЗАТЕЛИ
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Август, римский император 221
Авраамий, епископ Суздальский 98, 106,
108, 121
Адам, московский суконщик 29
Адашев Алексей Федорович 8
Адрианова-Перетц В. П. 30, 65
Айдар, царевич татарский 179
Акирей Муратович, посол Казимира IV 182
Александр I, император 194
Александр, вел. кн. Литовский, сын
Казимира IV Польского 198, 202—203
Александр (Олелько) Владимирович, сын
кн. Киевского Владимира Ольгердовича
164, 198
Александр Пересвет 23, 24, 25, 26, 160
Александр Ярославич Невский, вел. кн.
Владимирский 61, 109, 113, 116, 159
Алексеев Ю. Г. 118, 126, 145, 163—165,
173—174, 179, 185, 190, 191, 193—194,
215, 219, 222—224, 226—227
Алексей, митрополит Московский 58, 59—
61, 208
Алексей, протопоп Успенского собора 157,
208, 212, 217
Алексей Игнатьевич, воевода 118
Алеф Г. (Alef G.) 118—119, 197—198, 224
Анания, дьяк 114
Анастасия, дочь Василия I Дмитриевича,
жена кн. Семена (Лугвеня) Ольгер-
довича 139
Андомские (Андожские) князья 23
Андрей Васильевич Большой (Угличский),
сын Василия II 175—176, 180, 184, 186,
199—200, 204—207, 211, 213, 222, 226
Андрей Васильевич Меньшой (Воло-
годский), сын Василия II 103, 175—177,
183, 226
Андрей Дмитриевич, кн. Можайский, сын
Дмитрия Донского 81, 87
Андрей Иванович Старицкий, сын Ива-
на III 227
Андрей Юрьевич Боголюбский, сын Юрия
Долгорукого, кн. Владимирский НО—
111
Андроник, византийский император 59
Анфал Никитин 39
Архангельский А. С. 20
Афанасий, митрополит Московский 20
Афанасий Никитин, купец 151
Ахмат, хан Большой Орды 168—169, 171 —
173, 175—187, 189—194, 223
Базилевич К. В. 125—126, 140, 145, 163,
165, 171 — 173, 189, 197, 222, 224
Барклай-де-Толли 168
Басенков Никифор Федорович 185
Басенок Федор Васильевич 80, 130, 132,
161, 162
Баязет (Баязид, Баозит), турецкий султан 48
Бегич, посол 90—91
Бегунов Ю. К. 65
Беда, дьяк 80, 82
Беклемишев, воевода 187
Бекшик, посол 35
Бельский Федор, кн. 179
Беляев И. 124, 144—145, 163, 165
Белякова Е. В. 119
Бердяев Н. А. 6, 20
Вернадский В. Н. 125—126, 136, 145, 152,
163—166
Берсень Беклемишев И. Н. 196
Бобров А. Г. 109, 121
Богдан, польский посол 151
Бонумбре Антоний, папский нунций 154
Борецкие 124, 126, 131, 135
Дмитрий Исакович 124, 129—130,
140—141
Исак, новгородский посадник 82,
123—124, 128—129, 140
Марфа 123—125, 128—130, 140, 143,
148, 163
Федор Исакович 146, 147
Борис Васильевич Волоцкий, сын Василия
II 175—176, 183, 186, 222, 226
Булат, ордынский хан 40, 66
Бучшськж Б. 165
Вальденберг В. 224
Варлаам Хутынский 127, 137, 217
Варлам, епископ коломенский 77
Варсонофий, духовник 131
Василий I Дмитриевич, вел. кн. Мос-
ковский 20, 31—37, 38—57, 62, 66—67,
69, 71, 73, 76, 79, 81, 86—88, 117, 159
Василий II Васильевич Темный 5, 20, 56,
69—95, 97—103, 105—108, 116, 118,
230
УКАЗАТЕЛИ
/20, 123, 126—128, 130, 132—133,
136—137, 139—141, 158, 160—163,
184, 193, 216
Василий III Иванович, сын Ивана III 17, 19,
195—197, 200—212, 214—215, 226—
227
Василий Ананьин (Онаньин), новго-
родский посадник 143, 147, 153, 166
Василий Борисович — см. Морозов
Василий Васильевич, кн. Галицкий, сын
Василия Юрьевича Косого 120
Василий Долматов, дьяк 147, 184
Василий (Карло), дьяк 98, 114
Василий Михайлович, кн. Верейско-Бело-
зерский, сын Михаила Андреевича Ве-
рейского 176
Василий Никифоров, боярин 144—145, 148
Василий Юрьевич Косой, сын Юрия
Дмитриевича, кн. Галицкого 69, 74, 76,
79, 81—83, 92, 105
Василий Ярославич, кн. Серпуховской, сын
Ярослава Владимировича 28, 80, 162
Василько Ростиславич, кн. Теребовльский,
сын Ростислава Владимировича 84
Вассиан Рыло, архиепископ Ростовский
169—176, 180—187, 190—194, 219, 222
Вельяминов Василий Васильевич 79
Веселовский С. Б. 67, 102, 7/9, 192, 196,
223—224
Витовт, вел. кн. Литовский, сын Кейстута
31, 32, 34, 36—39, 40—41, 43—46, 48,
57, 63
Владимир Андреевич, внук Ивана
Даниловича Калиты, кн. Серпуховской
26, 27, 45, 115, 160
Владимир Всеволодович Мономах, вел. кн.
Киевский, сын Всеволода Ярославича
214, 221
Владимир Ольгердович, кн. Киевский, сын
вел. кн. Литовского Ольгерда 139
Волнин, великокняжеский посол 149, 152
Воронин Н. Н. 65
Всеволод Мстиславич, сын кн. Мстислава
Владимировича Киевского ПО, 159
Всеволожские
Дмитрий Александрович 42
Иван Дмитриевич 78, 79, 81, 84, 87—
89
Гейденштейн Р., немецкий хронист 222
Геннадий, архиепископ Новгородский 6, 7,
20, 21, 149, 199—200, 203, 208—209,
212—213, 223
Геннадий Кожа, епископ Тверской 137
Герасим, митрополит Московский 93—94,
96—97, 101, 104—105, 114, Г35
Герасим, игумен 60
Гербер штейн, Сигизмунд 168—169, 171,
173
Геронтий, митрополит Московский 155,
172, 182—183, 208—209, 212, 216
Голубинский Е. Е. 94, 96, 102, 104—105,
119—120
Гольдберг А. Л. 227
Гребенюк В. П. 52—53, 65, 67
Греков И. Б. 58, 67—68
Григорий, Литовский митрополит 99, 102,
124, 128. 133, 137—138, 140
Григорий, (кн 1ГЛ1.ИИЧИЙ Насилия II 127
Григорий Мпммн, KoiK IIIII !И11()П()Л1.СКИЙ
патриарх 103, 137
Григорий Перхушкоп 162
Григорий 1)ротасы'н, пос вода Н8
Гусевы (Доорыпские)
Владимир Елизарович 196—197, 199,
201, 204—206, 211, 224, 226
Юрий Елизарович (Юшко) 199, 207,
211, 226
Далила, библ. 129
Даниил, игумен Волоцкий, впоследствии
митрополит Московский 218
Даниил Семенович, сын кн. Симеона Гор-
дого 88, 122
Данияр, татарский царевич 128, 142, 148
Данти A. (Danti А.) 119, 121
Делекторский Ф. И. 121
Денис, протопоп Архангельского собора
157, 199
Д желал-ад-Дин, сын Тохтамыша (Зе-
ледисалтан) 56
Дионисий, патриарх Константинопольский
138
Дионисий, епископ Суздальский 60
Длугош Ян (Dlugosz J.) 156, 164, 166
Дмитриев Л. А. 27, 57—58, 64, 219, 227
Дмитриева Р. П. 27, 64, 227
Дмитрий Боброк Волынец, воевода 26
Дмитрий Иванович Донской, сын Ивана II
Ивановича, вел. кн. Московский 23, 24,
25—28, 29, 30, 31, 35, 38, 39, 42, 44, 49,
59—61,65, 79, 86, 88, 93, 109, 116, 117,
160, 168, 182, 184, 219—220
Дмитрий Иванович, внук Ивана III 14, 19,
195—198, 201—203, 205—215, 217
Дмитрий Иванович Углицкий (Жилка),
сын Ивана III 203, 227
Дмитрий Юрьевич Красный, сын кн. Юрия
Дмитриевича Галицкого 79, 81, 83, 105
Дмитрий Юрьевич Шемяка, сын кн. Юрия
Дмитриевича Галицкого 28, 69—72,
76—86, 89—93, 95, 97—98, 100, 105,
107—108, 111, 117—118, 123—124,
126, 128, 130, 136, 138, 140, 161
Дорофей, печатник митрополита Киприана
58
Дьяконов М. А. 196, 224
Дятлев, Василий, великокняжеский гонец
149, 152, 153
Евгений, папа римский 98—99, 106
Евдоксия, жена виз. имп. Аркадия 129
Евпраксия (Елена Ольгердовна), вдова кн.
Владимира Серпуховского 98—99, 105
Евфимий II, архиепископ Новгородский
96, 107, 114, 127—128, 135—137, 141,
215
Едигей, хан 32, 33—35, 36—38, 40—42,
43—46, 48, 53—56, 60, 62—63, 66, 68
Елена Ивановна, дочь Ивана III, жена кн.
Александра Литовского 198, 203
Елена Стефановна, дочь молдавского гос-
подаря Стефана .Великого, жена Ивана
Молодого 195— 198, 203, 205 209, 212,
214—215, 225
Ентяк, татарский царевич 52
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
231
Епифаний Премудрый 31, 58—60, 63, 65,
68
Ефрем, епископ Ростовский 108
Ефросин, монах Кирилло-Белозерского мо-
настыря 101, /79, 161
Жданов И. Н. /65
Жмакин В. 6, 20
Жучкова И. Л. 52—53, 67
Заболотский Григорий Васильевич, на-
местник 75—76, 113
Захар, еретик 199, 208
Захарий Григорьевич, новгородский посад-
ник 146
Захарий Овин (Овинов) 144—145, 147—
148, 150—151
Захарий, дьяк 143—144, 146, 148, 155
Зеледисалтан — см. Джелал-ад-Дин
Зимин А. А. 5, 10, 2/, 27, 64, 71, 90, 92,
108—109, 117—119, 121, 126, 142, /66,
197, 210—211, 215, 224—226
Зиновий, игумен Троицкий 82
Зосима, митрополит Московский 199—200,
202—209, 212—214, 220—221, 225
Зосима Соловецкий 133, 135, 140
Зоя Палеолог — см. Софья Палеолог
Ивак, ногайский хан 176, 186
Иван I Данилович Калита, вел. кн. Москов-
ский, сын Даниила Александровича
59—60, 158
Иван II Иванович Красный, вел. кн. Мос-
ковский, сын Ивана I Калиты 88
Иван III Васильевич 5, 14, 15, 17, 18, 20,
72, 84, 95, 97, 118, 123—133, 135, 137—
158, 161 — 163, /66, 168—187, 189—
216, 218—220, 223—226
Иван IV Васильевич Грозный 5, 7, 20, 209
Иван Андреевич, кн. Можайский, сын Анд-
рея Дмитриевича 72, 76, 80, 91, 108, 138
Иван Афанасьевич, новгородский посадник
146—147
Иван Борисович, боярин 147
Иван Васильевич, сын вел. кн. Василия I
Дмитриевича 86
Иван Владимирович, сын кн. Киевского
Владимира Ольгердовича 139
Иван Дмитриевич Шемячич, сын кн.
Дмитрия Юрьевича 138
Иван Иванович.Молодой, сын Ивана III 17,
146, 172, 175, 178—180, 183, 190, 195,
199, 202—204, 206—208, 211
Иван Никитин, двинский боярин 39
Ивашка Алексеев, еретик 200
Ивашка Максимов, еретик 200
Иезавель, библ. 129
Ильин А. А. 68
Илья Васильевич, боярин 152
Иоанн VIII Палеолог, византийский импе-
ратор 101—102, 106
Иона, епископ Рязанский, впоследствии
митрополит Московский 72, 77, 80, 84,
93—108, 114, 120, 136—138, 187
Иона, архиепископ Новгородский 123—
125, 127—129, 131—133, 137—138,
141, 164, 187, 220
Иосиф, митрополит Кесарийский 138
Иосиф, патриарх Константинопольский 96
Иосиф Волоцкий 6, 7,21,167, 196, 200, 207—
209, 212—213, 217—218, 221, 226—227
Исидор, митрополит Киевский и всея Руси
74—75, 80, 93—100, 102—107, 114,
120, 124, 135, 137, 158, 160
Кавгадый, баскак 60
Казакова Н. А. 94, 97, 119, 121, 167, 197,
224, 226
Казимир IV (Андрей), король польский
99—100, 114, 123—126, 128—131, 133,
135—142, 145, 156, 164—165, 168, 175,
177, 181, 183, 186—187, 223
Каллист, Константинопольский патриарх 59
Карамзин Н. М. 10, 11, 13, 21, 23, 24, 31 —
33, 34—36, 37—38, 40—52, 53, 57—62,
64, 65—67, 68, 69—71, 80, 85, 93—94,
100, 105, 117—120, 123, 129, 143, 163,
168, 189, 195—197, 210, 221, 223—225,
227
Каргалов В. В. 172—174, 222
Карпов Айдар, постельник 162
Карпов Г. 144—145, 163, 166, 169—170,
222—223
Карташев А. В. 102, 119—120
Касым, татарский царевич 80
Каченовский М. Т. 21
Каштанов С. М. 10, 21, 197—198, 210,
214—215, 224—226
Квашнины, бояре 20
Кемские, князья 23
Кинан Э. (Keenan Ed.) 171, 222
Киприан, митрополит Киевский и всея
Руси 23, 25—27, 29, 44, 57—60, 61, 103,
104, 220
Кирилл Белозерский 87
Кирилл Иванов — см. Макарьин
Клосс Б. М. 21, 58—60, 66—68, 113, 122,
173, 178—181, 192, 200, 217, 222—227
Ключевский В. О. 11, 24, 70—72, 86, 117,
196, 224
Кобрин В. Б. 21
Коллингвуд Р. (Collingwood R. G.) 9, 10, 21
Колманн Н. (Kolmann N.) 197—198, 224
Кологривов И. (Kologrivov I.) 6, 20
Константин XI Палеолог, византийский
император 97, 154
Константин Дмитриевич, сын Дмитрия
Донского 73, 84, 87—88, 111
Коробов Андрей 202, 205, 211, 225
Костомаров Н. И. 6, 20, 24, 64, 125, 129,
144, 163—165, 194, 196, 222, 224
Кошкины (Кобылины) 55
Иван Федорович 32, 55
Федор Андреевич Кошка 32, 55
Кудрявцев И. М. 172, 180, 222
Кузьма Григорьевич, новгородский посад-
ник 146
Кузьма Овин, посадник новгородский 148
Кулешин, дьяк 202
Кулодарь Ирешский, дьяк 82, 84, 162
Курбские, кн. 23
Курбский Андрей Михайлович, 196
Курицын Иван Волк 209
Курицын Федор 179, 196, 211—212
Кутузов М. И. 168
Кучкин В. А. 26, 27, 64, 67—68
232
УКАЗАТЕЛИ
Леон, лекарь 199, 207, 225
Леонид, архимандрит 171
Лепко И. В. 149, 151 —152, 166
Лимонов Ю. А. 222
Литавар, маршал 201
Лихачев Д. С. 57—58, 66, 766, 222, 224
Лихачев Н. П. 777, 119—120, 196, 222, 224
Лотман Ю. М. 722
Лошинские
Богдан (Есипов), новгородский
посадник 147
Федор, новгородский посадник 147
Иван, новгородский посадник 147
Лука Федоров, новгородский посадник 146
Лурье Я. С. 20, 27, 22, 65—66, 68, 117—
119, 121—122, 167, 222—227
Макарий (М. Л. Булгаков) 94, 779, 164
Макарий, митрополит Московский 20
Макарьин Кирилл Иванович, новгородский
посол 125, 128, 141
Максим, новоторжец 43
Малахия, архимандрит 57
Малинин В. 720—727, 164, 226
Мамай 25, 26—28, 59, 116, 160, 219—220
Мамотек, татарский царевич 90, 92, 127,
136
Мамырев Василий, дьяк 184
Мансырь Улан, татарский царевич 81, 83, 84
Мария Борисовна Тверская, жена вел. кн.
Ивана III 78
Мария Федоровна Голтяева, жена кн. Ярос-
лава Владимировича Серпуховского 81
Мария Ярославна Серпуховская (Марфа),
жена Василия II 83, 175, 177, 182
Марк, митрополит Эфесский 106, 138
Марфа — см. Мария Ярославна
Матвей Петров, новгородец 75
Матфей Михайлов 116
Махмет, царь — см. Улу-Мухаммед
Махмет-Аминь 197, 208
Менгли-Гирей (Менгирей), крымский хан
175—177, 180—181, 185—187
Миллер Д. (Miller D.) 52—53, 67
Миллер О. 6, 20
Милюков П. Н. 226
Мингалев В. С. 27
Митрофан II, патриарх Константино-
польский 101
Митрофан, архимандрит Андрониковский
196, 212
Митяй-Михаил 58, 68, 220
Михаил, митрополит Киевский 164
Михаил Андреевич, кн. Белозерский, сын
Андрея Васильевича Можайского 195
Михаил Бренков (Бренок) 24, 26
Михаил Всеволодович, кн. Черниговский,
сын Всеволода Чермного 113, 116
Михаил Клопский 133, 766
Михаил Александрович (Олелькович),
внук Владимира Ольгердовича, кн.
Киевский 123—126, 128—129, 131 —
133, 135, 139—141, 156, 164—165, 207,
223
Михаил Семенович, сын Симеона Гордого
88, 722
Моисеева Г. II. 64
Моисей, епископ Тверской 137
МОМОТНК, СМ. МйМО1ГК
Морозов, Василий Ьорт ович Тучко, бо-
ярин 184, 192 193
Морозов Семен, приближенный кн. Юрия
Галицкого 78—79
Морозова Л. Е. 227
Мстислав Ростиславич, кн. Ростовский,
сын Ростислава Юрьевича 111
Мстислав Мстиславич Удалой, сын
Мстислава Ростиславича, кн. Новго-
родский и Галицкий 111, 114, 142
Муравьева Л. Л. 67
Муртаза, хан, сын Ахмата 191
Мустафа 777
Назар, подвойский 143—144, 146, 148, 155
Назаров В. Д. 172—173, 178—181, 190,
192, 217, 222—224, 226
Насонов А. Н. 11, 13, 17, 22, 55, 66—67,
117, 153, 159, 161, 165—167, 172, 206,
216, 222, 225
Нестор летописец 11, 27
Никитский А. И. 196, 224
Никон, патриарх Московский 779, 171
Нил Полев 27
Нил Сорский 6, 7, 20, 21, 200
Нитше П. (Nitsche Р.) 92, 118, 197, 214,
224, 226
Нифонт, епископ Суздальский 213, 226
Ноздреватый Василий, кн. 168—169, 171,
189
Нордоулат, татарский царевич (Нур-Дау-
лет; Урдовлет) 168—169, 171, 173, 179,
189
Нотов (Котов) Иван 84
Нур-Даулет — см. Нордоулат
Олег Иванович, кн. Рязанский, сын Ивана
Ивановича 25, 26
Ольгерд, вел. кн. Литовский, сын Гедимина
27, 59—60, 158, 160, 219—220
Онаньин — см. Василий Ананьин
Онуфрий Иванович, сын новгородского
посадника Ивана Афанасьевича 147
Орешников А. 68
Осея, протопоп Коломенский 155
Ослябя, чернец 24, 26, 160
Остей, кн., внук Ольгерда 29
Ощера — см. Сорокоумовы
Павел, архимандрит 60
Павлов А. С. 119—121, 164
Павлов П. Н. 171 — 172, 174, 222
Павлов-Сильванский Н. П. 7
Паисий Ярославов, игумен Троицкий 6, 7,
27, 175, 183, 200
Палеолог Андрей 182, 192, 225
Палецкий Хруль Иван, кн. 201
Панфил Селифонтов, новгородский посол
125, 128, 141
Папэ Ф. (Рарёе Fr.) 124, 145,163, 170, 222
Патрикеевы, кн. 196—198, 200, 204, 210—
214, 222
Василий Иванович (Вассиап) Косой
195, 202, 204, 209, 224
Иван Иванович (Мунынка) 202
Иван Юрьевич 184, 195. 201 202.
204 209
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
233
Юрий Патрикеевич 74
Патрикий, ключарь 42, 49
Пафнутий Боровский 108, 147—148
Пахомий Серб, писатель 135
Пашуто В. Т. 26, 64
Пересвет — см. Александр Пересвет
Петр I 5
Петр Дмитриевич, кн., сын Дмитрия Дон-
ского 32, 37, 45—46
Петр, молдавский господарь 31
Пимен, архимандрит Переяславский 60
Пимен, архиепископский ключник 124,
127, 129, 131 — 132
Пирлинг П. 120, 166
Пиус (Пий II), папа римский 99
Плещеев Андрей Михайлович 184
Плигузов А. И. 21, 27, 31,64, 65, 103, 119—
120, 164, 227
Поганка 82
Погодин М. П. 144
Полуект Море — см. Сорокоумовы
Попов А. 120—121
Поярко, заговорщик 201
Пресняков А. Е. 11, 33, 49, 55, 65—67, 68,
86—87, 118, 125, 145, 157, 163, 170—
171, 189, 191, 223
Приселков М. Д. 11, 12, 13, 16, 21,24, 36—
38, 54, 57—58, 61—62, 64, 65—68, 80,
88, 109, 112, 116, 117—118, 121—122,
160
Прокофьев Н. И. 120
Прохор, епископ Подольский (Сарский)
182____183
Прохоров Г. М. 21, 26, 30, 59—60, 64, 65
Рамм Б. Я. 120
Ранке Л. (Ranke L. v.) 9, 21
Родион Кожух, митрополичий дьяк 216
Роман Мстиславич, сын кн. Киевского
Мстислава Изяславича 160
Романовы 5
Ромодановский Василий, кн. 202, 205,
211, 225
Ропченок Афанасий, заговорщик 201
Ростиславичи, Смоленские князья 115, 159
Румянец Василий 32, 35, 45, 48
Рюрик 147
Рюсс X. (Russ Н.) 197, 224
Ряполовский Семен Иванович, кн. 195—
197, 200—202, 204—214, 225
Савва В. И. 196, 224
Савватий Соловецкий 133, 140
Салмина М. А. 25, 27, 31, 64, 65, 166
Саткин 35
Свидригайло Ольгердович, кн. Литовский
37, 40, 57, 63, 96, 104
Святослав Ростиславич, сын кн. Ростислава
Мстиславича Киевского НО, 159
Селезнев Василий 124, 129
Семен Олелькович (Александрович), внук
Владимира Ольгердовича, кн. Киевский
126, 132—133
Семен (Лугвень) Ольгердович, сын Ольгер-
да, кн. Литовского 139
Семенченко Г. В. 103, 119—120, 164
Серапион, архиепископ Новгородский
218
Сербина К. Н. 68
Сергий Радонежский 5, 6, 23, 24, 25—26,
31, 58—60, 68, 116, 137, 160, 219
Сергий, архиепископ Новгородский 178
Сигизмунд, сын кн. Литовского Кейстута
, 104
Сикст IV, папа римский 160
Сильвестр, игумен Выдубицкий 37, 63
Сильвестр Сиропул 106
Симеон, суздальский иеромонах 106—107,
120, 135
Симеон Иванович Гордый, вел. кн., сын
Ивана I Калиты 88, 122
Симеон Иванович Калужский, сын Ивана
III 227
Симон, митрополит Московский 200—202,
204—208, 212, 214, 226
Симон Карлсмазов 82, 161
Синицына Н. В. 120, 164
Скария, еретик 208
Скрынников Р. Г. 26, 64, 65, 222
Скрябин Щавий, заговорщик 201
Слизень Олуферий Васильевич 139—140
Яков Васильевич 140
Смолич И. (Smolitsch I.) 6, 20
Соловьев А. М. 30, 31, 224
Соловьев С. М. 11, 21, 24, 32, 33, 55, 64,
65, 67, 68, 70—72, 85, 91, 93, 117—119,
124, 129, 136, 144, 163—165, 169, 194,
196, 210, 222, 224
Сорокоумовы
Василий Глебович 101
Полуект Море 99, 101 —102
Иван Васильевич Ощера-Глебов 162—
184, 192, 193
Софоний Рязанец 23, 24, 64
Софья Витовтовна, жена вел. кн.
Василия I, дочь Витовта Литовского 34,
44, 46, 78, 83, 90, 139
Софья Палеолог (Римлянка), жена Ивана
III 154—155, 168—169, 171, 173, 176,
178, 180, 182, 184, 186—187, 191 — 193,
195—197, 200—205, 207—209, 214—
215, 222, 226
Спиридон-Савва, митрополит 221
Сталин И. В. 5, 194
Старков Иван 82, 83
Стародубский-Пестрый Федор Давыдович,
кн. 143, 146—148, 153, 156
Степан Разин 5
Стефан, епископ Пермский 59, 68
Стефан Великий, молдавский господарь
198, 211
Стефан Бородатый, дьяк 82, 84, 133, 158
Стифен Дж. 21
Стромилов Федор, дьяк 201
Стригин-Оболенский Иван Агафонович,
кн. 162
Суздальские князья 37, 111
Андрей Константинович, сын Кон-
стантина Васильевича 58
Борис Константинович, вел. кн. Ни-
жегородский (Городецкий), сын
Константина Васильевича 32—34,
35—36, 42—44, 48, 49—52, 60
Василий Дмитриевич Кирдяпа, сын
Дмитрия Константиновича 32, 34,
66
234
УКАЗАТЕЛИ
Даниил Борисович, сын Бориса Кон-
стантиновича 32, 38, 40, 44, 45, 48,
55—57, 66
Дмитрий Константинович, сын Кон-
стантина Васильевича 49
Иван Борисович, сын Бориса Кон-
стантиновича 38, 45, 55
Иван Данилович Довлат, сын Даниила
Борисовича 44, 66
Симеон Дмитриевич, сын Дмитрия
Константиновича 32, 34, 35, 38—
40, 41, 43—45, 51—52
Тактамыш, Тахтамыш — см. Тохтамыш
Талыч, царевич ордынский 32, 33, 41—43,
46, 48, 55, 56, 111, 115
Татищев В. Н. 11, 144—145, 157, /66,
168—169, 171, 173, 221
Тверские князья
Борис Александрович, вел. кн., сын
Александра Ивановича 65, 76—78,
80, 82, 96, 106—108, 137
Иван Михайлович, вел. кн., сын
Михаила Александровича 32, 35,
41, 48, 53, 56, 60
Михаил Александрович, вел. кн., сын
Александра Ярославича 34, 54, 61,
109
Михаил Борисович, вел. кн., сын
Бориса Александровича 137, 176,
204
Михаил Ярославич, вел. кн.
Владимирский, сын Ярослава Ярос-
лавича 60, 65, 109
Юрий Всеволодович 53
Тегрибердей 35
Творимир, боярин 111
Темир-Акса к — см. Тимур
Темир Кутлук (Кутлуй), хан 32, 34—36,
38—40, 41, 43—45, 46, 48, 53
Темир-мурза 26
Тимур Хромой (Тамерлан, Темир-Аксак)
32, 33—35, 36, 38—41, 43—45, 46, 48—
49, 51—53, 64, 66
Тихомиров И. А. 222
Тихомиров М. Н. 25—26, 29, 30, 64, 65,
172, 222—223
Товарков Иван Федорович, боярин 182
Тохтамыш, хан (Тактамыш) 28—30, 31 —
32, 34—36, 38—41, 42—46, 48—51, 56,
60, 65—66, 108, 116, 161, 184, 219
Трифон, игумен Кирилло-Белозерского
монастыря, впоследствии епископ Рос-
товский 82, 83, 161—163
Улан, ордынский царевич 32, 44
Улу-Мухаммед (Махмет), хан 57, 69, 71,
73—74, 76—77, 79, 81, 83—84, 90—92,
107
Упадыш, новгородец 161
Файн Дж. (Fine J. V. А.) 197, 225
Федор, игумен Симоновский 60
Федор Давыдович — см. Стародубский-
Пестрый
Федорчук, татарский воевода 59
Федотов Г. II. 6, 7, 20
Феннел Дж. (I'riinrll J I. (».) 122, 197,
214—215, 224, 22л
Феогност, митроноли! Киевский и всея
Руси 216
Феодосий, митрополит Московский 138,
212
Феодосий, архиепископ Ростовский 98
Феофил (Феофилакт), архиепископ Нов-
городский 123—125, 128—129, 131—
132, 138—141, 144—145, 147—154,
156—157, /66, 175, 176
Феофилакт Захарьин, новгородский
посадник 146
Филипп, митрополит Московский 124,
128—129, 132—133, 135, 138, 140, 155,
209
Филофей, епископ Пермский 181, 204
Филофей, старец /20, 218, 221
Фиорованти Аристотель 151, 157, 185, 216
Фома, инок 65, 77—78, 96, 106, 120
Фома, тверской посол 106—107
Фонкич Б. Л. 121
Фотий, митрополит Киве кий и всея Руси
49, 73, 79, 81, 86—87, 93, 96—100,
101—109, 111, 114—115, 120
Холмский Даниил Дмитриевич, кн. 129
Хорошкевич А. Л. 64, /63, 197, 211, 215,
224, 226
Храмцовский Н. 68
Циглер A. (Ziegler А.) 94, 102—103, 119
Чарторыйский Александр, кн. 127
Черепнин Л. В. 25—26, 29, 30, 33, 50—55,
62, 64, 65—67, 70—72, 86—89, 92, 107,
117—119, 121, 126, 140—141, 145, 153,
163—166, 172, 197, 206, 222, 224, 226
Чернышевский Н. Г. 194
Шадибек, ордынский хан 38, 40
Шамбинаго С. К. 24, 25, 27, 64
Шахмат (Шихомат) 35, 42, 51
Шахматов А. А. 11, 12, 13, 14, 16, 17, 18,
22, 23—25, 26—27, 30, 36, 40, 49, 61,
64, 65, 66, 68, 74—75, 109—110, 112—
113, 117, 119, 121—122, 126, 149, 162,
170—171, 201, 222—223, 225, 227
Швитригайло — см. Свидригайло Ольгер-
дович
Штекль Г. (Stockl G.) 6, 20
Щапов Я. Н. /64
Щелкан (Чол-хан), баскак 60, 109
Эббингхаус A. (Ebbinghaus А.) 53, 66, 67
Энгельс Ф. 7
Юрий Васильевич, кн. Дмитровский, сын
Василия II 72, 95, 97, 162, 183, 226
Юрий Всеволодович, сын вел. кн.
Владимирского Всеволода Большое
Гнездо 142
Юрий Дмитриевич, сын кн. Дмитрия Дон-
ского, кп. Галицкий 39, 52, 56, 69 79,
81—83,86 '89,92—93, 105, 111 112,
/22
УКАЗА ГЕЛЬ ЛЕТОПИСЕЙ
235
Юрий Иванович Дмитровский, сын Ивана
III 203, 227
Юрий Патрикеевич — см. Патрикеевы
Юрий Семенович, сын кн. Лугвеня
(Семена) Ольгердовича 73, 117, 139
Ягайло, вел. кн. Литовский, кор. польский,
сын Ольгерда 27, 219—220
Ягуп, татарский царевич 80
Яким Гуреев, новгородец 75
Янин В. Л. 163, 165—166
Я|юпкин Афанасий, окольничий 206
Ярослав, сын вел. кн. Всеволода Большое
Гнездо 142
Ярослав Изяславич, кн. Новгородский, сын
Изяслава Мстиславича 110
Ярослав, вел. кн. 61
Denissoff Е. 119
Halperin Ch. 223
Krajcar J. 120—121, 164
Krupska A. 166
Laurent V. 121
Lilienfeld, F. von 167
Lind J. 121
Marrou H.-J. 21
Ostrowski D. G. 21
Philipp W. 117
Poliakov F. 117
Vodoff W. 65, 117
Winks R. W. 21
УКАЗАТЕЛЬ ЛЕТОПИСЕЙ
I. ЛЕТОПИСНЫЕ ТЕКСТЫ
Архангелогородский летописец — см. Ус-
тюжская летопись
Архивская (т. н. Ростовская) летопись
ЦГАДА, ф. 181, № 20 (25) 17, 18, 19,
20, 22, 23, 24, 31, 147, 151, 200—201,
225
Белорусская I летопись 14, 41, 53, 77, 115
— Академический список 14
— Никифоровский список 14, 115
— Слуцкий список 14,
— Супрасльский список 14, 115
Белорусско-Литовские летописи 13, 14, 41,
86, 115
Владимирский летописец 13, 45, 68, 174,
185, 190, 206, 223
Вологодско-Пермская летопись 11, 16, 17,
41—43, 52, 55,. 78—80, 82, 88, 97—98,
110—111, 118, 122, 128—130, 146, 150,
157—159, 170, 174, 181—183, 186,
190—191, 199—200, 202—203, 207—
208, 213, 219, 223, 225
— Лондонский список (I редакция) 97,
181, 200, 208, 211, 214, 219
— Академический список (II редакция)
207, 219
— III редакция 207, 219
Вологодско-Пермский краткий летопи-
сец — см. Краткий Вологодско-Перм-
ский летописец
Воскресенская летопись 11, 20, 24, 43, 84—
85, 88—89, 99, 117, 130, 151, 153, 157,
160, 170, 185—187, 207, 221
Ермолинская летопись 11, 17, 18, 19, 25,
26, 29, 30, 33, 42, 43—44, 46, 52, 65, 68,
81—83, 84, 86, 88—90, 91—92, 98, 105,
109, 114, 118, 130—133, 140, 146, 150,
158—159, 161 — 163, 166, 183, 187, 217
Иоасафовская летопись 19, 151, 153, 185—
187, 200, 207, 212—213, 223, 225
Ипатьевская летопись 159
Краткий Вологодско-Пермский летописец
(ГИМ, Синод. № 963 и ЦГАДА, Маз.
№ 737) 197, 202—205, 212, 214, 225
Краткий Кирилло-Белозерский летописец
(ГПБ, Кир.-Бел., № 14/139) 186, 189, 223
Краткий Погодинский летописец (ГПБ,
Пог. № 1612) 197, 202—203, 211, 214—
215
Лаврентьевская летопись 11, 13, 22, 61,
66—67, 71, 109—111, 115, 159
Летописец ГИМ, Син. № 963, близкий
Симеоновской летописи, Мазуринскому
виду Сокращенных сводов, Новгород-
ской Хронографической летописи 180,
199, 203, 223
«Летописец вкратце» — в сост. «Слова пох-
вального» вел. кн. тверскому Борису
77—78, 96
«Летописец Русский» краткий (Ле-
тописный свод XV века) 18, 81
«Летописец русский от седмидесят и дву
язык» («Летописец от 72-х язык») 17,
44, 117, 130, 146, 148, 150, 155, 178
— Лихачевский вид (ЛОИИ, ф. 238, on. 1,
№ 365) 17, 19, 22, 147—148, 150, 172—
173, 176—181, 190
— П рилу цк ий вид (Летописный свод
1497 г.) 17, 19, 22, 147, 150, 174—175,
199—200, 204, 206, 213, 216, 225
— Уваровский вид (Уваровская летопись,
Летописный свод 1518 г.) 17, 19, 22,
117, \47, 150, 174—175, 204, 210, 214,
216—217
Летописный свод 1488 г. из собр. Н. П.
Лихачева — см. Летописец от 72-х
язык, Лихачевский вид
«Летописный свод 1497 г.» — см. «Ле-
тописец от 72-х язык», Прилуцкий вид
«Летописный свод 1518 г.» — см. «Ле-
тописец от 72-х язык», Уваровский вид
Летопись Авраамки 16, 72—77, 91,96, 117,
126—128, 130, 132, 136—139, 142, 162
Летопись Лавровского (Львовский филиал
БАН Украины, ф. Ossolineum, № 2126,
№ 2178) 16, 22, 41—42, 66, 78—79, 97,
57—58
236
УКАЗАТЕЛЬ
Лихачевский летописец — см. «Летописец
от 72-х язык*, Лихачевский вид
Лицевой свод XVI века 20, 32, 133, 135,
153, 157, 187, 207
Львовская летопись 17, 19, 25, 26, 44, 46,
48, 52, 83—84, 89, 92, 99, 101, 118—
119, 132—133, 137, 139, 151, 153, 155,
158, 166, 171 — 172, 181, 183—185,
189—192, 199. 204, 208, 210, 214, 216—
219, 223
Медоварцевский летописец (БАН, Архан-
гельское собр. Д. 193) 88—89
Московский свод 1479 г. — см. Своды-про-
тографы, Московский свод конца XV в.
— Архивский список — см. Архивская
летопись
— Эрмитажный список 11, 18, 22, 66, 147
Московский свод конца XV в., Уваровский
список 18, 19, 43, 53, 147, 148, 151,
176—181, 186, 192, 199, 203, 213, 222,
225
Московско-Академическая летопись 15, 35,
38, 49, 56, 66, 68
Музейный летописец 16, 22, 41, 78, 79,
157—158, 181, 223
— Музейный список (ГБЛ, ф. 178, Музей-
ное собр., № 3271) 97
— Воронцовский список (БАН, 34.2.31) 97
«Нестор дополненный» (определение Ка-
рамзина) — см. Софийская II летопись,
Воскресенский список 21
Никаноровская летопись 11, 16, 17, 41 —
43, 52, 55, 78—80, 82, 88, 97—98, 110—
111, 118, 122, 128—130, 146, 157—159,
181, 219
Никоновская летопись 11, 13, 19, 20, 23,
24, 26, 27, 31—33, 36, 46, 48—52, 54—
55, 62, 67—68, 69, 71, 84—85, 88—89,
100—101, 115, 119, 133, 140, 153, 160,
170, 185—187, 200, 207, 209, 212—213,
217—218, 220—221
— Список Оболенского 218
Новгородская I летопись старшего извода
(Синодальный список) 11, 14, 22, 38,
65—66, 71, 110
Новгородская I летопись младшего извода
14, 22, 28, 35, 38, 39—40, 49, 51, 58,
65—67, 71—77, 86, 88—90, 95—96,
107—111, 113, 116, 117, 119, 122, 135
— Академический список 14—15, 72—73,
75—76
— Комиссионный список 14, 15, 72, 75—
76, ИЗ, 117, 122
— Троицкий список 14
Новгородская Архивская (II) летопись 152
Новгородская IV летопись 14, 15, 16^ 17,
24, 25, 26, 29, 30—31, 33—34, 39—41,
42—44, 45, 48—54, 55—56, 58—59,
65—66, 71—76, 79, 84, 86, 89, 91—92,
96, 108—110, 111—115, 117, 122, 127,
132, 135, 143, 164
— I редакция 15, 72—76, 88—89, 96, 112—
113, 116, 136
— Голицынский список 15, 72—75,
112—113
— Новгородский список 15, 65, 72—
75, 112—113
— И редакции 15. 16, 19. 72 77. 95 96.
107. 112 113. 116, 117, 126, 151. 161,
203
— Академический список 74, 76
— Синодальный список 15, 72, 76, 95,
126, 132, 142—143, 146, 161
— Строевский список 15, 72, 76, 95,
126, 132, 142—143, 146, 161
— Фроловский список 15, 72, 76, 126
Новгородская Карамзинская летопись 16,
39, 41, 54, 56, 65—66, 71—73, 75, 86,
108—109, 112, 116, 117, 121
Новгородская летопись Дубровского 19, 20,
130, 152—153, 182, 200—201, 218
Новгородская Уваровская летопись 20, 22,
200—201
Новгородская Хронографическая (V)
летопись 16, 19, 48, 72—73, 84, 117,
132, 150, 170, 177—178, 180—181,
199—200, 203, 205, 207, 225
Отрывок летописи по Воскресенскому Но-
воиерусалимскому списку 19, 200—201
Повесть временных лет 37, 62
Погодинский краткий летописец — см.
Краткий Погодинский летописец
Псковская 1-я летопись 15, 17, 104, 126—
128, 131, 153
— Погодинский список 131, 152
— Тихановский список 15—16, 126—127
— Тихвинский список 152
Псковская 2-я летопись 15, 127, 131, 152—
153
— Синодальный список 149, 152
Псковская 3-я летопись 15, 77, 104, 127,
131, 153—154, 166, 207, 212
— Архивский I список 15
— Архивский II список 207
Псковские летописи 22, 28, 65, 77, 86, 89,
91, 95—96, 117, 119—120, 122, 153,
156, 163, 166, 225
Радзивиловская летопись 15
Рогожский летописец 13, 14, 15, 16, 17, 24,
25, 28, 29, 30, 31, 33—35, 36—39, 43—
46, 48—54, 56, 57—63, 65—67, 68, 109,
116, 122
«Российская летопись по списку Софий-
скому Великого Новгорода» (изд. АН,
СПб., 1795) — Софийская I летопись 21
Ростовская летопись, так называемая —
см. Архивская летопись
Свод 1479 г.—см. Московский свод
1479 г.
Симеоновская летопись 11, 13, 14, 15, 17,
19, 24—25, 26—28, 29, 30, 31, 33—35,
36—39, 43—46, 48—50, 51—54, 56,
57—63, 65—67, 68, 80, 84, 109, 116,
118, 122, 130, 149, 151, 176—181, 199,
203, 220, 222, 225
«Сокращенный летописный свод 1493 г.»
— см. Сокращенный свод конца XV в..
Погодинский вид
«Сокращенный летописный свод 1495 г.»
— см. Сокращенный свод конца XV в..
Мазуринский вид
Сокращенный свод конца XV в. 18, 19, 44,
49, 52—53, 68, 81—83. 84. 88 -92, 98,
118, 130—133. 146, 150, 161 163, 187,
217. 223
УКАЗАТЕЛЬ ЛЕТОПИСЕЙ
237
— Мазуринский вид 18—19, 22, 44, 53,
150—151, 176—178, 180—181, 199—
200, 203, 205, 213, 225
— Погодинский вид 18, 19, 41, 22, 52—53,
150, 153, 176—181, 186, 192, 199, 213,
222, 225
— Соловецкий вид 18, 43, 22, 53
Софийская I летопись 11, 14, 15, 16, 17, 24,
25, 26, 29, 30—31, 33, 39—41, 42—44,
49—54, 56, 58—59, 65—66, 71—73,
77—79, 81, 86, 88—90, 92, 95, 97—98,
107—115, 777, 722, 142, 152, 153, 158—
159
— старшая редакция 15, 71, 111, 115—116,
157
— Карамзинский список 65
— младшая редакция 15, 71—73, 109, 111,
115, 158—160
— Бальзеровский список 15, 95, 7/7,
128, 153
Софийская I летопись по списку Царского
15, 18 , 22, 150, 201—202, 204—205,
207, 210, 213
Софийская II летопись 11, 17, 19, 44, 46,
48, 52, 82, 84, 89, 99, 101, 118—119,
130, 132—133, 137, 139, 151, 153, 155,
158, 170—173, 181, 183—185, 189—
192, 199, 204, 210, 214,216—219
— Архивский список 19, 46
— Воскресенский список 11, 19, 27, 46
«Софийский временник» (определение Ка-
рамзина) — см. Софийская II летопись,
Воскресенский список 11, 27, 65
Степенная книга 11, 20, 84—85, 100—101,
133, 135, 138, 140, 153—154, 187, 195—
197, 208—210, 221
Тверской сборник (Тверская летопись) 14,
15, 27, 28, 33—34, 36, 44—46, 50, 52,
54—56, 62, 77, 88—92, 96, 149, 183,
200, 204, 211, 213
Типографская летопись 17, 18, 19, 20, 44,
46, 52, 66—68, 82, 99, 132—133, 149—
152, 153, 170—172, 174—178, ISO-
184, 186—187, 192, 196—197, 199, 222
— Академическая редакция 18, 19, 199,
214, 216
— Синодальная редакция 18, 199—200,
206, 213, 216, 225—226
Троицкая летопись 11, 13, 14, 16, 17, 27,
23—25, 28, 29, 30, 31—41, 42—43, 49—
54, 7—62, 65—67, 71, 88, 110—111,
115, 777, 722, 159, 220
Троицкий летописец XVI в. 206, 226
Устюжская летопись 18, 44, 46, 48, 53, 71,
81—83, 98, 118, 130, 132, 142, 146, 150,
161, 164, 186, 189, 205
Холмогорская летопись 197, 207, 218
Хронограф Русский 18, 109, 207
— Продолжение (ГПБ, Пог. № 1443)
207—208, 218, 226
II. СВОДЫ — ПРОТОГРАФЫ
«Владимирский полихрон» начала XIV в.
(гипотеза А. А. Шахматова) 12
«Владимирский свод 1185 г.» (гипотеза
А. А. Шахматова) 12
Кирилло-Белозерский свод 1472 г. (Север-
ный свод) — протограф Сокращенного
свода XV в., Ермолинской и Устюжской
летописей 53, 81, 83, 89, 98, 118, 130,
146, 150, 161—162, 217, 220
Краткий суздальский летописец (источник
Рогожского летописца) 14
«Летописец великий русский» 1389 или
1392 г. (гипотеза А. А. Шахматова) 12,
58, 62, 88
«Летописец великий русский 1425 г.»
(гипотеза М. Д. Приселкова) 88
Московский свод конца XV в. (великокня-
жеский) — протограф Эрмитажного и
Уваровского списков, источник ряда
летописей конца XV—начала XVI вв.
См. Московский свод 1479 г., Эрмитаж-
ный список; Московский свод конца
XV в., Уваровский список; Архивская
летопись 11, 14, 17—19, 23, 25, 29—30,
42—44, 46, 48, 50, 52—53, 62, 65—66,
68, 80—81, 84, 98—100, 118, 130 146—
148, 150—151, 158—161, 171 — 172,
176, 198—200
Московско-Софийский свод («особая обра-
ботка» Новгородско-Софийского свода)
— протограф Московского свода конца
XV в. и Ермолинской летописи 17, 42,
65, 159—160
Независимый церковный свод 80-х гг.
XV в. — см. Свод 80-х гг. XV в.
Новгородский свод 1539 г. — протограф
Новгородской летописи Дубровского,
Отрывка летописи по Воскресенскому
Новоиерусалимскому списку, второй
части Архивской летописи 17, 19, 20,
181, 200—202, 204, 210, 218
Новгородско-Софийский свод-протограф
Новгородской IV и Софийской
I летописей 14, 15, 17, 25, 26, 28—30,
31, 35, 39—42, 43, 49, 51—54, 55—57,
63, 65, 71—73, 79, 86, 109—111, 112—
116, 121—122, 128, 135—136, 158—161,
163, 218—220
«Особая обработка» Новгородско-Софий-
ского свода — см. Московско-Софий-
ский свод
«Полихрон Фотия» 1418—1423 гг. (гипоте-
за А. А. Шахматова) 34, 109
Псковско-Новгородский свод начала
XVII в. 153
Ростовский свод конца 80-х гг. XV в. —
протограф Типографской летописи 156,
189
Свод 1305 (общерусский) — оригинал Лав-
рентьевской летописи 61, 108, 159
Свод 1389 г. (1390 г.) (гипотеза А. А. Шах-
матова) — см. «Летописец великий
русский»
Свод конца XIV—начала XV в. (в составе
Свода 1408 г.) — см. Свод 1389 г.
238
УКАЗАТЕЛИ
Свод 1408 г. — оригинал Троицкой лето-
писи 13, 14, 17, 30, 40, 43, 54, 57—62,
109, 158, 161
Свод 1448 г.—см. Новгородско-Софий-
ский свод
Свод 1472 г. (великокняжеский) — прото-
граф Никаноровской и Вологодско-
Пермской летописей 16, 41, 98, 130,
150, 157—160, 181
Свод 1477 г. (великокняжеский) — источ-
ник «Летописца от 72-х язык» 16, 17,
80, 92, 98, 130, 146—147, 150, 155,
157—160
Свод 80-х гг. XV в. (Независимый церков-
ный свод) — источник Свода 1518 г. 19,
158, 216—217, 223
Свод конца XV в. — источник Симеонов-
ской летописи — см. Московский свод
конца XV в. 14, 36
Свод 1500 г. (великокняжеский) — прото-
граф Новгородского Свода 1539 г. и
Краткого Вологодско-Пермского лето-
писца 19, 201—202, 204, 217
Свод 1508 г ирок>гр1н|) Софийской I
летописи по списку Царской) 204
Свод 1518 г. проюграф Ливонской и
Софийской II летописей и заключитель-
ной части Уваровскоп) вида «Летописца
от 72-х язык» 19, 44, 46, 83, 99, 101,
118, 132—133, 151, 181, 183—186,
189—191, 199, 201, 204—205, 210, 213,
216—219, 223
Свод 1526—1530 гг. — протограф Никоно-
вской летописи 214
Свод 1542—1544 гг. — протограф Воскре-
сенской летописи 214
Северный свод 1472 г. — см. Кирилло-Бе-
лозерский свод
Тверская редакция Свода 1408 г. — про-
тограф Рогожского летописца и Симео-
новской летописи 13, 14, 17, 57, 62—63
Тверской свод 1375 г. — источник Твер-
ского сборника и Рогожского летописца
14, 15, 62
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение.................................................................. 5
§ 1. Постановка темы ..................................................... 5
§ 2. Общие источниковедческие проблемы.................................... 8
§ 2.1. Летописные источники по истории XV века .................... 10
§ 3 (§3.1—§3.10). Общая схема летописания XV века........................ 13
Примечания ............................................................. 20
Глава I. Русь после Куликовской битвы.................................... 23
§ 4. Последние годы княжения Дмитрия Донского............................ 23
§ 5. Княжение Василия I и русско-ордынские отношения..................... 31
§ 5.1. Построения историков ....................................... 31
§ 5.2. Показания летописей......................................... 34
§ 5.2.1. Летописные своды конца XIV—первой половины XV века ... 34
§ 5.2.2. Летописные своды второй половины XV и XVI веков......... 41
§ 5.3. Опыт реконструкции фактов .................................. 49
§ 6. Своды начала XV века как памятники общественной мысли .............. 57
Примечания .............................................................. 64
Глава II. Борьба за великое княжение во второй четверти XV века.......... 69
§ 7. Борьба за престол................................................... 69
§ 7.1. Построения историков ....................................... 69
§ 7.2. Показания летописей......................................... 71
§ 7.2.1. Современные летописные своды ........................... 71
§ 7.2.2. Великокняжеские летописные своды второй половины XV века 78
§ 7.2.3. Независимые летописные своды второй половины XV века . . 80
§ 7.2.4. Своды XVI века........................................... 83
§ 7.3. Опыт реконструкции фактов .................................... 86
§ 8. Судьба митрополии во время феодальной войны .......................... 93
§ 8.1. Построения историков ....................................... 93
§ 8.2. Показания летописей......................................... 95
§ 8.2.1. Современные летописные своды ........................... 95
§ 8.2.2. Великокняжеское летописание второй половины XV века ... 96
§ 8.2.3. Летописи XVI века ...................................... 99
§ 8.3. Опыт реконструкции фактов ................................. 100
§ 9. Летописи первой половины XV века как памятники общественной мысли 108
Примечания ........................................................... 117
Глава III. Присоединение Новгорода .................................... 123
§ 10. От Яжелбицкого до Коростынского мира............................. 123
§ 10.1. Построения историков .................................... 123
§ 10.2. Показания летописей ..................................... 126
§ 10.2.1. Современные летописные своды........................... 126
§ 10.2.2. Своды конца XV и XVI исков............................. 132
§ 10.3. Опыт реконструкции фактов................................... 135
§ 11. Падение Новгородской республики.................................... 143
§ 11.1. Построения историков ....................................... 143
§ 11.2. Показания летописей......................................... 146
§ 11.2.1. Современные летописные своды........................... 146
§ 11.2.2. Великокняжеское летописание после падения Новгорода ... 147
§ 11.2.3. Своды конца XV века............................................ 149
§ 11.2.4. Своды XVI века ................................................ 151
§ 11.3. Опыт реконструкции фактов................................. 154
§ 12. Летописи 70-х годов XV века как памятники общественной мысли.... 157
Примечания ............................................................ 163
Глава IV. Государь «всея Руси» ........................................ 168
§ 13. Освобождение от ордынского суверенитета ......................... 168
§ 13.1. Построения историков ..................................... 168
§ 13.2. Показания летописей....................................... 174
§ 13.2.1. Современные летописные своды......................... 174
§ 13.2.2. Летописи XVI века ................................... 183
§ 13.3. Опыт реконструкции фактов................................. 189
§14. Борьба за власть в конце XV века ................................ 195
§ 14.1. Построения историков ..................................... 195
§ 14.2. Показания летописей....................................... 198
§ 14.2.1. Современные летописные своды......................... 198
§ 14.2.2. Летописи XVI века ................................... 204
§ 14.3. Поиски фактов среди умолчаний............................. 210
§ 15. Летописи конца XV—начала XVI века как памятники общественной мысли 216
Примечания ......................................................... 222
Список сокращений................................................... 228
Список иллюстраций.................................................. 228
Указатели: ......................................................... 229
Именной указатель (сост. Н. И. Милютенко) ..................... 229
Указатель летописей (сост. Н. И. Милютенко) ................... 235
Яков Соломонович Лурье
ДВЕ ИСТОРИИ РУСИ XV ВЕКА
Ранние и поздние, независимые и официальные летописи
об образовании Московского государства
Редактор издательства И. И. Шефановская
Художник Р. 77. Костылев
Технический редактор Н. Ф. Соколова
Корректор Е. В. Орлова
ЛР № 061824 от 23 ноября 1992 г.
Сдано в набор 05.08.93. Подписано к печати 02.06.94. Формат 70*1001/i6.
Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура тайме. Усл. печ. л. 19,5. Печ. л. 15.
Тираж 1200. Цена договорная. Тип. зак. J9S
Издательство «Дмитрий Буланин»
Отпечатано в Первой типографии ВО «Наука»
199034, Санкт-Петербург, В-34, 9 линия, 12.