Автор: Мид М.
Теги: этнография жизнь народа обычаи образ жизни фольклор социальная структура общество как социальная система социология социологические исследования гендерное равноправие издательство росспэн
ISBN: 5-8243-0586-2
Год: 2004
Текст
Margaret MEAD
Male and Female
ИНСТИТУТ СОЦИАЛЬНОЙ И ТЕНДЕРНОЙ ПОЛИТИКИ
Маргарет МИД
Мужское и женское.
Исследование полового
вопроса в меняющемся
мире
Москва
РОССПЭН
2004
УДК 39+316.3/.4=03
ББК 60.54
M 57
Редакционный совет
серии «Тендерная коллекция — зарубежная классика»:
Бенедиктова Т.Д., Воронина O.A., Гениева Е. Ю., Дубин Б. В.,
ДробижеваЛ. М., Зверева Г. И., Казавчинская Т. Я., Кон И. С,
Конкина Е. В., Ливергант А. Я., Петровская Е. В.,
Посадская-Вандербек А. И., Садомская Н. П., Самойло Е. Н.}
Сорокин А. К, Утешева Н. Т., Федорова Л. И., Хасбулатова O.A.,
Чистяков Г. П., Юрьева И. Ю., Ярыгина Т. В.
Научный редактор и рецензент. А. Казанков
Перевод с английского и общая редакция. М. Ошурков, Л. Михайлова,
Д. Кутузова
МидМ.
M 57 Мужское и женское: исследование полового вопроса в
меняющемся мире. — М.: «Российская политическая
энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. - 416 с.
ISBN 5-8243-0586-2
В данной книге, опубликованной впервые в 1949 г. и пересмотренной
автором в 1964 г., М. Мид задается вопросом о том, что значит — быть
мужчиной или быть женщиной9 Как будут мужчины и женщины представлять
себе свои мужские и женские качества в быстро меняющемся мире
двадцатого (и добавим — двадцать первого) столетия, когда приходится
пересматривать столь многие понятия? Книга написана с привлечением
материала о культурах семи племен и народов Южных морей, которые автор
исследовала сама, а также данных по всем известным мировым культурам,
где рождались мифы, выражающие связь между мужчинами и
женщинами, женщинами и детьми, с применением методов науки антропологии,
изучающей сложившиеся обычаи и помогающей сопоставить, каким
образом люди на едином биологическом наследственном материале
выстроили столь различные и удивительные культуры. Талантливая
исследовательница, блестяще владеющая пером, пытается предложить способы,
«применив которые мы как цивилизация можем сполна использовать особый
дар женской половины рода человеческого в не меньшей мере, чем
мужской... проявить и применить все природные таланты людей».
Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.
ББК 60.54
© Margaret Mead, 1949, 1955
© «Российская политическая энциклопедия», 2004
ISBN 5-8243-0586-2 ©А. Б. Орешина, оформление серии, 2004
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «МЕНТОР»
Шесть лет едва ли можно считать достаточным
сроком для заявлений о новых целях или для выдвижения новых
аргументов. Кто-то, конечно, может стенать «mea culpa»,
особенно после появления рецензий, вменяя мне в вину
написание этой книги, вместо знакомства с другими книгами,
которые написал бы более боговдохновенный автор. Но я думаю,
что американский раздел уже устарел, несмотря на краткий
срок, миновавший со времени его написания, хотя
сравнительные комментарии по вопросам образования в западном мире
сохранили ту же ценность, что и в 1929 году, когда я писала
«Взросление на Самоа», отчего я и посчитала полезным
напомнить, как давно это было написано. А предисловие к
«Взрослению на Новой Гвинее» я с удовольствием писала накануне
возвращения к манус, чтобы выяснить, что произошло с теми, кого
я знала двадцать пять лет назад детьми.
Это весьма отчетливо выявляет контраст между описанием
нашего быстро меняющегося общества и семи малочисленных
обществ Южных морей, которые служат фоном для его
исследования. Мои полевые записи не нуждаются в коррекции,
поскольку все они превратились в свидетельства прошлого,
отделенного от настоящего гораздо более резкими переменами, чем
те, которые заставляют нас пересматривать описание нашего
собственного общества. Эти записи ценны потому, что
относятся к тому периоду, когда каждое из этих малых обществ — самоа,
манус, арапеш, мундугумор, чамбули, ятмул и бали —
сохраняло свой собственный стиль жизни, понимание которого скорее
было бы искажено, чем дополнено добавлением к описанию тех
мест, где еще двадцать пять лет назад мужчины исполняли
пугающие фаллические танцы или прорицатели отыскивали
спрятанные частицы заколдованной кости, отчетов детских клиник
и заседаний Ассоциации родителей и учителей.
Но и в США произошли перемены. Автономная семья из
двух родителей и двух детей, где жена считает, что дом и
карьера — это слишком много, а одних домашних забот
недостаточно для полноценного ощущения своего вклада; роддом, где
матери и новорожденные содержатся строго раздельно, а
анестезированной маме приходится лишь постепенно привыкать к
5
ребенку, при чьем рождении она находилась в глубоко
бессознательном состоянии, — все это постепенно уходит под
воздействием нового типа семьи, в которой дети есть радость
жизни, а чем больше их будет — тем в большей степени родители
ожидают получить радость от всех и каждого из них.
Семейная жизнь, в которой акцент ставится скорее на
самих детей, чем на их «будущее и ориентировочную стоимость
выравнивания их зубов для голливудской улыбки»; семейная
жизнь, которую можно, так сказать, всю целиком — детей,
собаку, кошку, самые необходимые пожитки — загрузить в
двухдверный автомобиль; семейная жизнь, когда мать еще
настолько молода, что ее не беспокоит противоречие между работой и
домом, поскольку она еще и не выходила на постоянную
работу, поэтому время забот об этом настанет, когда вырастут дети,
а пока она и бабушка сбиваются с ног — вот современный
идеал. По мере того как обостряются проблемы в мире, по мере
того как мы начинаем осознавать зависимость каждого от
событий, происходящих на другом краю света, когда молодым
людям становится понятным, что вся жизнь теперь есть
обдуманный риск, это заметно увеличивает ценность близких
отношений и детей в семье. Материальные приобретения
кажутся не такими всеопределяющими в мире, где почти ежедневно
появляются в печати новые оценки вероятности потерь в
случае термоядерного конфликта; невесты в наши дни не
распаковывают свои свадебные подарки в течение многих лет, а
молодые отцы беседуют больше о рецептах молочных смесей для
детей и ходунках для них, чем о скачках и биржевых торгах. Дети
и еще больше детей — вот что определяет направление
развития жизни, становится связующим фактором для мужчин, в той
же мере, что и для женщин.
Собственно для мужчин даже еще в большей степени, чем
для женщин. И в этом состоит необходимость — частично из-
за беспрецедентных изменений в семейной жизни в США,
отчасти в свете новых данных недавно оформившейся
сравнительной науки этологии — пересмотра теоретической основы
этой книги, уместность признания «mea culpa», но не перед
критиками, которые недовольны тем, что я не смогла написать
книгу о реализации личности в зрелом семейном союзе, — в
этом вопросе мои неискушенные туземцы снабдили меня очень
малым количеством новой информации, — но за попытку
отмахнуться от старой позиции «о птичках» в вопросе о том,
откуда берутся дети, посредством весьма бойкого замечания, что
люди, в конце концов, млекопитающие, а не пернатые.
6
Междисциплинарные исследования подводят к мысли, что
мы, вероятно, можем лучше понять половое поведение
человека как биологической особи, в особенности родительское
поведение, изучая птиц, которые, подобно людям, реагируют
скорее на зрительные стимулы, поступающие от партнера, а не
как подавляющее большинство других млекопитающих, — на
запах, и у которых птенцы рождаются столь беспомощными,
что нуждаются в специально созданном убежище. И
сентиментальные люди, которые рассказывают детям о фактах жизни на
примерах мамы-птички и пернатого папы, хотя и окольным
путем, оказываются ближе к истине, чем они сами или все мы
раньше предполагали.
Ибо хотя еще встречается утверждение, что у человеческих
особей не существует отцовского инстинкта, появляется все
больше свидетельств о вероятности наличия у них, так же как
и у самцов млекопитающих и птиц, рефлекса защиты
детенышей своего биологического вида. Этот рефлекс, который очень
легко пробуждается при виде младенца, совершенно не
задействован, поскольку с малышами обычно возятся мамы,
няньки, бабушки. Общество, конечно, может по-прежнему
полностью игнорировать это обстоятельство, изгоняя отцов из
детской и затрачивая массу усилий на изобретение различных
поощрений и наказаний по типу кнута и пряника для удержания
отцов исключительно на работе для обеспечения своих
отпрысков средствами существования. Но позвольте отцу в
буквальном смысле взять в руки своего крошечного ребенка, и
увидите, какой запас энтузиазма это высвободит и в отношении
этого конкретного ребенка, и других, подобных ему. Ибо в наши
дни именно отцы хотят много детей, а молодые матери,
вознаграждаемые удовольствием от их неподдельного участия в
совместном деле, идут отцам навстречу и рожают ребенка за
ребенком, невзирая на то, что родителям приходится
попеременно проводить бессонные ночи, пока новорожденный научится
понимать разницу между днем и ночью.
Еще слишком рано предсказывать, к каким результатам в
будущем это приведет: возможно, мы высвободили процесс,
который трудно будет контролировать. Возможно, было бы лучше,
чтобы именно мать была тем из двух родителей, который
больше хочет ребенка, чтобы вводился некоторый контролирующий
фактор в соотношение между возможностями и запросами. Но
радости жизни, связанные с большой семьей, полной малышей,
определенно являются тем фактором, который необходимо брать
в расчет при исследовании динамики развития определяющих
7
общественные тенденции молодых людей из среднего класса в
середине двадцатого столетия.
И еще одна тенденция, сформировавшаяся в последние шесть
лет, стала явно выраженной: все более ранние свидания, сдвиг
периода ухаживания на подростковый возраст, что позволяет
избежать скуки от игры, к которой один из партнеров не готов,
приводит к заключению некоего пакта «постоянства» —
соглашения, по которому юноша и девушка гарантируют друг другу
теплоту отношений и свободу от вечных сомнений как убить
очередной субботний вечер. Это приводит к формированию
ранних браков, а те, в свою очередь, — к рождению веселых семей,
которые делят заботы о множестве детей — и котят — с новыми
соседями из новых пригородов. На наших глазах возникает
новая модель отношения полов.
Маргарет Мид
Октябрь, 1954
Выражение благодарностей
Полевые сезоны, на результатах которых основана эта
книга, охватывают период времени в четырнадцать лет, с 1925 по
1939 г.; осмысление материала происходило на протяжении всей
моей жизни в науке: с 1923 по 1948 г. Полевые и
исследовательские работы осуществлены при щедрой поддержке нескольких
организаций: Американского музея естественной истории,
который покровительствовал и поощрял меня с 1926 г. и
обеспечивал мои полевые изыскания из средств фонда Фосса;
Национального исследовательского совета; Комитета исследований
в области задержки психического развития, поддерживаемого
тридцать третьей степенью шотландского чина Северной
масонской зоны контроля; Морской администрацией
Соединенных Штатов на Самоа; Совета по исследованиям в области
общественных наук; Управления внутренних дел метрополии и
территорий Австралии; Администрации мандатной территории
Новой Гвинеи; правительства Голландских Восточных Индий и
различных правительственных агентств Соединенных Штатов.
Во время моих длительных периодов нахождения в местах,
далеких от проторенных путей цивилизации, мне очень помогли
кавалер ордена Британской Империи судья Дж. М.Филлипс,
мистер Э. П. У. Чинери, мистер Эдвард Р. Холт и миссис Холт и
выдающийся художник, ныне покойный, Уолтер Спайз. Я
бесконечно признательна коллегам-антропологам Грегори Бейт-
сону, Джейн Беллоу, Рео Форчуну и нашему балийскому
ассистенту Ай Мэйди Калер. Невозможно даже выразить чувство
неоплатного долга, которое я ощущаю по отношению к тем
сотням людей островов Тихого океана, чья доброжелательность,
толерантность к различиям, доверие ко мне, вера в мои добрые
намерения и живая любознательность позволили провести эти
исследования. Многие из детей, так сказать, прошедших через
мои руки, из чьего напряженного или спокойного поведения я
извлекала уроки, которые нельзя было больше никак получить,
теперь уже стали взрослыми мужчинами и женщинами, а
мгновения их жизни, задокументированные антропологом,
навсегда сохранят некое чудесное качество, как для антрополога, так
и для них самих. За пределами главного течения цивилизации
они сохранили в неизменном виде тонкую ткань своей культу-
9
ры и благодаря такой верности сделали свой вклад в наше
современное понимание возможностей и потенциала всего
человечества.
Хронологически эта книга отражает развитие моего
понимания данной проблемы за годы, прошедшее со времени
публикации книги «Пол и характер» в 1935 г. Но она также
основывается на одном из основных аспектов, интересовавших меня
на протяжении всей жизни в науке, поэтому я хочу выразить
признательность за ценные мысли и советы таким авторам, как
Франц Боус, Рут Бенедикт, Лютер Крессман, Уильям Филдинг
Огберн, Эдвард Сапир, Рео Форчун, Э. Р. Рэдклиф-Браун,
Филипп Мосли, Эрл Т. Энгли, Роберт и Хелен Линд, Лоуренс и
Мэри Фрэнк, Грегори Бейтсон, Джон Доллард, У. Ллойд Уор-
нер, Эрик Хомбургер Эриксон, Гардинер и Лоис Мэрфи, Кин-
гсли Ноубл, Джофри Гоурер, Курт Левин, Роберт Лэм, Хэролд
Вулф, Готхард Бут, Мари Джахоуда, Эрвин Шуллер,Эвелин
Хатчинсон, Фрэнсис Илг, Роуда Метро, Натан Лейтес, Марта
Вольфенштейн и Эдит Кобб. За помощь в подготовке этой
рукописи я признательна своей крестной Изабель Эли Лорд, а
также Мари Эйхельбергер, Марион Марковиц, Кэрол Кейем,
Джудит Калвер и Кэтрин Шнайдер. Моей бабушке Марте Рам-
зей Мид, моему отцу Эдварду Шервуду Миду и матери Эмили
Фогг Мид я обязана верой в то, что знания стоят поисков, что
наблюдения и анализ могут быть проведены с
воодушевлением, которое способно оказать конструктивное влияние как на
тех, кого изучает, так и на того, кто изучает, и в заключение,
ощущением принадлежности к моему собственному полу,
которое направило мои исследования на работу с детьми.
Маргарет Мид*.
КоббУэбб
Фоллз Вилидж, штат Коннектикут
19 октября 1948 г.
* Содержание этой книги излагалось в лекциях «The Jacob Gimbel Lectures
in Sex Psychology» (San-Francisco, California, 1946), читавшихся под эгидой
Стэнфордского и Калифорнийского университетов.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «МЕНТОР»
ПЯТНАДЦАТЬ Л ET СПУСТЯ
Одно из приятных дополнительных свойств публикации книг
в мягкой обложке — возможность обдумать все заново. Я не
отношусь к числу авторов, которые способны с улыбкой
отмахиваться от советов рецензентов написать совсем другую книгу, где,
по возможности, не отводилось бы так много места разговорам
«об этих туземцах». Собственно говоря, в антропологии первые
описания примитивных народов обретают вечную значимость,
ибо те люди и то сообщество, которое мы описывали,
претерпевают достаточно сильные изменения, отчего любые
последующие экспедиции не в состоянии будут внести значительных
корректив в фиксацию первоначальной картины. И если бы мой
изобретательный первый издатель Уильям Морроу не побудил
меня в 1927 году включить в книгу «Взросление на Самоа»
сравнительные главы о поведении американских подростков, что в
целом я считаю полезным, мне почти нечего было бы добавить.
Но на сегодняшний день раздел книги, где речь идет о
поведении американцев, заметно устарел, причем еше в большей
степени, чем заключительные главы «Взросления на Самоа»,
написанные двадцатью годами ранее. Корейская война послужила
поворотной точкой в отношениях американцев к браку и семье,
после чего начала развиваться та тенденция, которую стало
принято называть «приспособлением к временам после Второй
мировой войны». Поэтому именно в сравнительно-описательной
части, касающейся обычаев и поведения американцев, требуются
весьма значительные изменения. Часть из них я затрагиваю в
предисловии, написанном в 1954 году. Но в заключительных
описаниях прежнего образа жизни примитивных племен или такого
народа, как балийцы, чья развивавшаяся изолированно
экзотическая культура теперь поглощается современной Индонезией
и попала под влияние развернувшейся там общественной
борьбы, приходится следить за тональностью повествования. Из
чисто описательной части необходимо полностью исключить
следы позднее полученной информации, иначе она потеряет свою
ценность. При этом следовало также включить те наблюдения,
и
которые я произвела за 25 лет, прошедшие с момента выхода в
свет книги: новое описание манус, перескочивших разом через
две тысячи лет постепенного развития, и наблюдения на Бали
1957 года как раз во время изгнания последних голландцев из
Индонезии, когда дети, родившиеся в деревне Баджоинг Геде,
за те двадцать лет, что я у них не была, в школах начали изучать
геометрию.
Кроме того, со времени завершения книги произошли
довольно значительные перемены в теоретических основах
антропологии. За последние пятнадцать лет развилось живое
взаимодействие между культурологией и экспериментальными
наблюдениями за животными — приматами, копытными и
птицами, что позволило глубже понять биологически заданные
основы и возможные типы более специфического
инстинктивного поведения человека. Накопился и новый материал по
первобытным людям, что позволило отодвинуть границы
познания в глубины истории. Возобновившийся в связи со
столетием со дня рождения Чарлза Дарвина интерес к эволюционной
теории был подкреплен также экспериментальными работами
психиатров, позволивших по-новому интерпретировать
известные открытия 3. Фрейда.
В более широком обмене мнениями, где данная книга
неизбежно и вполне намеренно должна была послужить
аргументом, также произошли огромные изменения. Хотя часть умов
предвидела, сколь значимые перемены в человеческих
взаимоотношениях повлекут за собой применение новых средств
связи, открытие и использование ядерных вооружений, влияние
коммунистического евангелизма и повсеместное увеличение
численности населения, общественное мнение в целом на этот
счет еще не сложилось. Изменение сознания, которое должно
повлечь за собой освоение космического пространства, также
относилось к области научной фантастики. Битвы между
наукой и религией, ведшиеся на протяжении всего XIX века, не
завершились, что показывает хотя бы тот факт, что сэр
Джулиан Хаксли пишет сегодня предисловие к книге завзятого
иезуита, а дети в американской католической школе благоговейно
изучают вклад Чарлза Дарвина и Галилео Галилея. Полная
значимость проблемы роста численности населения в то время
толком не осознана. Не была известна оральная контрацепция.
По разным причинам еще не укрепилось стремление жителей
как высокоразвитых, так и развивающихся стран к увеличению
размера семьи. Если коротко — в 1947 году мы жили в очень
отличающемся от современного мире, опасность исчезновения
12
человечества была менее остра, можно было тратить весь пыл
негодования на менее глобальные проблемы. Однако
вопросы, заботившие меня в те годы, выросли, как я и боялась, до
масштаба угрозы. По-прежнему в обществе неверное
отношение к грудному вскармливанию: с одной стороны, не все
матери имеют возможность кормить детей собственным молоком,
а с другой — тех матерей, дети которых не особенно хорошо
развиваются и растут на их молоке, называют
«пренебрегающими своим долгом». В области половых отношений последние
пятнадцать лет прошли под знаком превозношения копуляции
благодаря эффективному воздействию отчета Кинси* в США
и романа «Любовник леди Чаттерлей» в Великобритании. Эти
два творения статистика и романиста-мечтателя не
способствовали ни становлению индивидуальности, при котором секс
входит составной частью в личностное развитие, ни развитию
чувства ответственности, потому что половой акт был
произвольно вырван из всей биологически обоснованной цепочки
взросления, воспроизводства и родительства. Уменьшилась наша
терпимость к иным формам психосексуальной жизни, помимо
сериальной моногамии, при которой пары формируются и
распадаются без осознания того эффекта, который это
формирование оказывает на его участников и их детей, и вклад пар в
функционирование общества. Усилилось осуждение одиночек,
страх в отношении половых извращений, стремление
родителей насильно поженить детей, если дочь забеременела, а также
настойчивость убеждения, что половые отношения должны
продолжаться без всякого перерыва на протяжении всей
жизни, наподобие пищеварения.
Перечисленные тенденции получили более выраженное
распространение во всем англоговорящем мире, их можно
отметить повсюду, где ощутимо влияние средств массовой
информации, разносящих воздействие таких исследований, как
отчет Кинси, либо книг Д. Г. Лоуренса, будто те диктуют рецепты
для настоящей жизни, пусть и в массовом изложении. Но то,
что сегодня происходит в США, вполне может развернуться
завтра в Канаде или Англии и поэтому является законной
причиной для тревоги. Тем более если считается, что наша модель
должна подходить и для всего технически недостаточно
развитого мира в той же мере, что и для нас.
* Демографический отчет Кинси (Kinsey Report), опубликованный в
1948 году, содержал, в частности, утверждение, что каждый третий мужчина в
США испытывал оргазм при гомосексуальных отношениях {Прим. перев.)
13
Сразу после Второй мировой войны развился новый тип
поведения отцов, утвердившийся в студенческих городках
университетов в семьях фронтовиков, которые учились на
специальные государственные пособия. Жизнь в стесненных
условиях на небольшой доход заставила молодых отцов
волей-неволей больше возиться со своими новорожденными детьми, в
результате сложился иной тип отцовского поведения. Тогда, в
1947 году, казалось, что и ранние браки между студентами, и
работа молодых жен ради материального поддержания мужа и
детей, и активное участие отцов в уходе за малолетними
детьми постепенно сойдут на нет и все возвратится к прежнему
положению дел — превалированию индивидуальной
ответственности отца за материальное благосостояние одно- или двухдет-
ной семьи, когда молодой отец зарабатывает деньги, а мать
занимается домом, детьми. Но с началом корейской войны в
жизнь американцев вновь проникли пессимистические
настроения, и вновь, как в годы Великой депрессии, люди потеряли
ощущение уверенности в будущем, вернулся и настрой carpe
diem*, свойственный военной поре. Родители и
образовательные учреждения давали согласие на браки студентов, молодые
отцы продолжали заботиться о младенцах, потребность в
ранних браках и раннем обзаведении детьми усилилась.
При выборе супруга сдвиг на все более и более ранний
возраст заметно отличал современную манеру ухаживания от
доминировавшей в 30 — 40-е годы, причем родители и общество
нацеливали молодежь на ухаживание еще в подростковом
возрасте. В этих новых условиях родители обрели небывалую
прежде в условиях Америки возможность контролировать
выбор своими детьми супруга или супруги, в то время как
раньше широкие возможности выбора и территории для
заселения позволяли сыновьям идти вразрез с родительскими
желаниями, а женщинам давали возможность выходить замуж без
приданого. Но теперь, когда родителям приходилось
обеспечивать своему сыну условия для ухаживания за будущей
женой, который еще даже не имел права водить машину, а
впоследствии поддерживать молодую семью материально, пока
их сын закончит свое обучение, они получали реальную
возможность оказывать значительное влияние на выбор
партнера. В результате сужался круг выбора, определенный
интересами классового или религиозного характера, а от родителей
жениха и невесты теперь ожидали более согласованных дей-
* Carpe diem — лови день, живи одним моментом (лат.)
14
ствий по поддержке молодой семьи, чем раньше. Изменились
и некоторые другие, более существенные аспекты
добрачного поведения: к долгу сохранения девственности невестами
добавилась еще одна фаза — попытка юноши, уже выбравшего
себе невесту, противостоять ее желанию вести себя с ним
более свободно, когда ей наконец показалось, что она уже
выбрала подходящего партнера. Если общество в целом
настроено на ранний брак и обзаведение детьми, если молодые
мужчины делают выбор в пользу женитьбы и производства
потомства взамен обретения самостоятельности и зрелости на
основе заработанной финансовой независимости, если молодые
жены рожают детей словно наперегонки, то у юношей и
девушек постепенно складывалось более спокойное отношение к
беременности до брака, напоминающее ритуалы ухаживания
у крестьян в некоторых европейских странах, когда
добрачные половые отношения развивались под присмотром и
контролем родителей.
Этот сложный комплекс выразился в таком типе добрачных
и брачных отношений, которые возлагают значительное бремя
обязанностей как на юношей, так и на девушек. Среди
образованных людей укрепилась модель женитьбы детей до обретения
ими финансовой независимости. По окончании школы или
колледжа девушка устраивается на несложную, но хорошо
оплачиваемую работу, которая не мешает ей стать матерью, или даже
родить несколько детей, что добавляет к обязанностям мужа
помимо учебы необходимость выполнять работу по дому и искать
дополнительный заработок. Постоянная потребность брать от
жизни все и сразу вводила молодых в большие долги ради
обеспечения детям таких домашних условий, на обретение которых
предыдущее поколения тратило долгие годы, постепенно
накапливая средства. Стремление не отстать, удержаться на уровне все
повышающегося жизненного стандарта постоянно довлеет над
мужем и женой как в личной жизни, так и зачастую в жизни вне
дома. Кроме того, уровень общения между мужем и женой,
родителями и детьми также высок, возможно, даже никогда не был
насколько высоким. Столь характерный для американской
культуры всего четверть века назад разрыв между
несовершеннолетними детьми и их родителями, принадлежащими к среднему
классу, сократился, хотя по-прежнему наблюдается среди новых
иммигрантов из других стран и тех, чьи доходы недавно
достигли уровня, позволяющего причислить их к среднему классу.
Причем идеал романтической любви постепенно
отодвигался на задний план, замещаемый надеждой найти «подходящего»
15
супруга или супругу. Но степень ожиданий идеальности
нового типа брака также весьма высока, поэтому браки быстро
распадаются, когда реальность совместной жизни в пригородах не
соответствует романтическим представлениям о ней.
Существует резкий контраст между взглядами людей среднего возраста,
которые видят в требовании более ранних браков стремление
молодежи к постоянному и более доступному сексу, в то время
как сама молодежь скорее следует коллективной моде, чем
выдвигает индивидуальные требования, связанные с
романтической любовью или легализацией сексуального удовлетворения.
С подобной практикой раннего родительства, зависимого от
поколения их собственных родителей, связано несколько
последствий: незавидная судьба женщин, не сумевших закончить
образование, когда их дети уже выросли; высокий процент
мужской смертности в возрасте от 40 до 60 лет; бесцельность жизни
женщин старшего возраста, у которых не остается ни детей, ни
мужей, о которых они могли бы заботиться; одинокая жизнь
разведенных или овдовевших женщин с малолетними детьми.
Можно подытожить вышесказанное — распределение ролей между
полами и поколениями в США претерпело коренное изменение:
очень ранние браки, ранее появление детей, большие семьи,
эмоциональная самодостаточность каждой из них,
изолированно существующей в пригороде и напрягающей силы в попытке
достичь изобилия в реальности, а не в отдаленном будущем.
Сосредоточение всех душевных сил на доме и домашних, когда
понижается значение дружеских связей, ответственности перед
обществом, успеха в творчестве, вызывается, скорее всего,
неуверенностью в завтрашнем дне, характеризующей это поколение.
Никогда прежде от полных сил образованных мужчин не
требовалось проявления заботы о младенцах в таком объеме, ни в
одной из цивилизационных моделей прошлого. Увлечение
материнскими заботами всегда считалось препятствием для
проявления женщинами творческого подхода к работе, однако теперь
создается опасение, что счастье отцовства послужит не меньшим
отвлекающим фактором для мужчин.
Несмотря на попытки отдельных стран, озабоченных
данной проблемой (Японии, СССР, Индии) контролировать
рождаемость, представляется, что главной проблемой столетия,
уступающей лишь задаче предотвращения мировой военной
катастрофы, является вопрос: как рассматривать
самореализацию человека — с точки зрения осуществления
биологического или социального потенциала. Сейчас как никогда важен
творческий вклад каждого мужчины, каждой женщины в но-
16
вые начинания — их инициатива, изобретательность,
способность улучшать ситуацию, но именно возможность внести
такой вклад подавляется соревновательной неумеренностью
чисто биологического самовоспроизводства.
Если бы я писана эту книгу сегодня, то в теоретической
части уделила бы больше внимания чертам, унаследованным
человеком от более ранних разновидностей гоминид, а также
параллелям между поведением Homo sapiens и видов за
пределами отряда млекопитающих. Думаю, я недооценила
плодотворность сравнений людей и птиц — важность остроты зрения,
устройство укрытия, присутствие обоих родителей для ухода за
детенышами у тех и других делает подобные сопоставления
значительно глубже привычных метафор, применяемых для
разъяснения детям, откуда те, собственно, берутся.
В 1947 году я делала особый акцент на необходимости
выработки общественных механизмов, умерявших соревнование
между членами человеческой семьи, чему исторически
служило табу на инцест. Медицинские данные, собранные за
последние 15 лет, говорят о непрочности этого табу, которое в
отсутствие адекватных общественных наказаний может перестать
действовать. Современные данные показывают, что не
существует надежной внутренней защиты против инцеста между
родителями и детьми, отчего каждое общество должно
вырабатывать свои запреты, причем пересматривая и совершенствуя
их по мере надобности.
В то время как биологической функции табу на инцест для
защиты от умственной неполноценности уделялось излишне
много внимания, недостаточно акцентировалась
необходимость общения между родителями, имеющих общих детей. Это
достаточно странно, тем более если учесть, что нам
свойственно все рассматривать с исторической, эволюционной точки
зрения, что в браке дети, имеющие хотя бы одного общего
родителя, становятся навсегда братьями и сестрами, но связь
через общего ребенка может быть совершенно прервана путем
развода. Теперь, когда мы ищем новых способов
ориентироваться на будущее, где дети станут коренными жителями, а
мы — иммигрантами из прошлого века, принятие
существующей связи через будущее, а не через прошлое, через
переданную потомкам комбинацию генов, а не просто через пассивное
участие в прежних комбинациях, может породить полезную
перестройку выражения через культуру нашей биологической
наследственности, основанной на взаимодействии двух
индивидуумов противоположного пола.
17
В книге я достаточно полно обсуждаю современное
положение, требующее от ребенка мужского пола особой работы по
обузданию инстинктивных импульсов по отношению к
родителю мужского пола, который значительно больше и сильнее
его, которое настраивает мальчика на многолетнее ожидание
своего возмужания. Сегодня я бы еще добавила гипотезу,
согласно которой подобное поведение соперничества
выработалось на ранней биологической стадии развития человека,
когда мужчины взрослели гораздо быстрее, поэтому современный
период обучения, отделяющий детство от взрослого состояния,
приходится на более поздний по сравнению с тем временем
период. Тогда кризис, известный как Эдипов, предстанет на
рубеже, когда обществу Homo sapiens стало нужно
согласовывать, встраивать возникший на гораздо более ранней стадии
развития импульс в современные культурные модели
поведения, основанные на более длительном периоде обучения и
полового созревания. Такой взгляд на проблему будет ближе
представлениям, традиционным для английского общества,
требующего подавления сильных и потенциально опасных
импульсов у детей, а не американским, предполагающим, что вина за
недостаточный контроль над импульсивностью детей лежит на
родителях. Все это ставит новые вопросы о степени, в какой
неподатливость инстинктивных составляющих поведения
способна — особенно в таких больших и разнородных социумах,
как американский, — повлиять на созревание, возможность
найти пару и поддерживать благотворное отношение к
потомству. Представление, что благодушное отношение к детям
воспитателей и педагогов может устранить значительную часть
нарушений и сбоев в современном мире, видимо, нужно будет
дополнить значительно более строгими требованиями
применения методов культурной адаптации для сглаживания
биологических расхождений.
Проиллюстрируем последнее положение на примере
грудного вскармливания в современном обществе. Когда иного
способа вскармливания не существовало, младенцы, не способные
благополучно развиваться на материнском молоке, умирали, а
у женщин с небольшим количеством грудного молока никак
не могло быть много детей. Причем в отсутствие заменителей
грудного молока при виде хиреющего ребенка повышалась
тревожность матери, что, в свою очередь, приводило к
прогрессирующему уменьшению количества молока. С биологической
точки зрения это вполне оправданно, так как ребенок,
которого оказалось сложно выкормить, умирает, мать может снова за-
18
беременеть, а нового ребенка, вероятно, легче будет выкормить.
С появлением искусственного вскармливания у множества
детей, которых ждала неминуемая гибель, возник реальный шанс
выжить. Вероятность оптимального сочетания пары «мать —
дитя» при искусственно созданных условиях выживания
уменьшается с каждым поколением. Причем в связи с тем, что
функционирование организма может в значительной мере зависеть
от впечатлений первого года жизни, будущие поколения,
искусственно поддерживаемые синтезированными продуктами и
заботами улучшающегося медицинского обслуживания, станут
демонстрировать все большие отклонения, как врожденные, так
и приобретенные.
У общества есть несколько способов отреагировать на
создавшееся положение. Мы можем настаивать на возврате к
простейшему варианту, представленному, между прочим,
обществами, в которых большая часть младенцев, выкармливаемых
грудным молоком, умирала, — и пытаться убедить всех наших
матерей кормить грудью, либо полностью перейти на
полноценное искусственное вскармливание, либо разработать методику
выбора способа вскармливания, которой сможет
воспользоваться любая супружеская пара при определении своей
способности обеспечить ребенка полноценным питанием. Выбор
решения будет определять в свою очередь тип полового
поведения, степень приемлемости индивидуальных различий и тип
взаимоотношений между полами. Признание чрезвычайности
той степени, в которой мы способны сохранять жизнь детям,
биологически неподходящих друг другу брачных партнеров и
ущербных пар «мать — ребенок», может привести нас к
осознанию и того факта, что мы должны ожидать все
увеличивающегося размаха вариаций биологически определяемых
поведенческих реакций среди взрослых мужчин и женщин.
Практика показала, что введение искусственного
вскармливания уменьшает детскую смертность, а при добавлении
грудного молока (одно или несколько кормлений)
смертность еще сильнее сокращается. Мы много преуспели в
спасении обреченных в прошлом на гибель младенцев, в
коррекции зрения с помощью очков, слуха для тех, кто
недослышит, с помощью слуховых аппаратов, в изготовлении
протезов для инвалидов. Мы давно добиваемся единых
брачных правил, безотносительно к темпераменту или
специфическим пристрастиям супругов. Восстаем против любого
экономического уклада, когда мужчинам не дозволяется
вступать в брак и иметь детей. Словом, всеми силами стремимся
19
претворить в жизнь эгалитарные принципы для устранения
наиболее вопиющих расхождений между отдельными
людьми и полами (что, впрочем, противоречит представлению об
индивидуальной неповторимости). Стремясь обеспечить
молодым супругам полноценную в биологическом
отношении жизнь с начала половозрелости, мы неизбежно
игнорируем особенности при ухаживании и подборе пары. Чем
больше внимания мы будем уделять переводу молодых людей в
женатое состояние и удержанию в нем, вне зависимости от
того, на ком они женаты, тем больше один брак будет
походить на другой. Вполне может оказаться так, что
потребуется специально заняться исследованием различий в половом
поведении с учетом возможных стилей самореализации. С
распространением повсюду в мире современных стандартов,
принятых средним классом — медицинского обслуживания,
образования и общения, — группы населения, чей стандарт
ниже, вынуждены подтягиваться. Все большее число домо-
хозяйств отвечает гигиеническим нормам, больше детей
учатся читать, мужья чаще стали обсуждать с женами свои
проблемы и относительно реже бить, а теперь настала пора
подумать — не стоит ли сделать требование ко всем молодым
супругам соответствовать единым стандартам при
воспитании детей несколько менее строгим? Может быть,
распространение оральных контрацептивов (в особенности таких,
которые смогут сделать решение о зачатии осознанным и
ответственным) вызовет к жизни совершенно новую ситуацию
во всем мире, дав толчок развитию совершенно иным
формам полового поведения?
Тогда вместо того, чтобы втискивать наших юношей и
девушек в смирительную рубашку ожиданий типичного брака,
что сопровождается необходимостью постоянно
подстраиваться, испытывая нервное напряжение, появится
возможность разнообразить представление о стиле жизни. Если
посмотреть на нашу нетерпимость к холостым, незамужним,
гомосексуалистам под этим углом зрения, то понуждение ко
вступлению в брак со стороны общества, причем даже
неоднократному, можно рассматривать как попытку социума
отреагировать на растущее многообразие способностей и
склонностей у родителей и детей.
В теоретическом разделе, рассматривающем ритм жизни
женщины, я бы сегодня выделила некоторые новые моменты.
При сравнении с женскими особями других видов у человека
выделяются два специфических признака: девственная плева
20
и период менопаузы. Клинические данные последних лет
показывают, что функцией плевы является понижение
эротической возбудимости девушек, у которых появляется больше
времени для формирования сложного комплекса материнского
поведения, нежности. Если это и впрямь так, то плева станет еще
одним примером эволюционного приспособления человека
наряду с увеличением длительности периода обучения и
задержкой способности к воспроизводству у обоих полов.
Я бы особо выделила одну функцию периода менопаузы:
возможно, благодаря ей увеличивалась продолжительность
жизни женщин, чтобы их опыт мог принести пользу
соплеменникам. По-видимому у самых ранних примитивных форм
древних людей женщины умирали раньше мужчин. Хотя
менопауза сокращает детородный период, опыт пожилых
женщин служит важным ресурсом выживания, особенно для тех
родовых групп, где мужчины погибали от ран, полученных
на охоте или в вооруженных стычках. Если рассмотреть все
три специфических человеческих признака вместе —
наличие девственной плевы, длительного периода взросления и
периода менопаузы, — они могут служить объяснением,
почему сокращение репродуктивного периода по отношению
к продолжительности жизни повышало выживаемость у
первобытных людей.
В наши дни добавился еще один дополнительный фактор,
повышающий продолжительность жизни женщин, —
медицинская помощь в период беременности и родов, в то время
как для мужчин не существует медицинского наблюдения
такого качества. Жизнь многих женщин была спасена
преодолением осложнений при родах. Чтобы жизнь мужчин
продлилась на сходный срок, нужно уменьшить риски социального
характера, связанные с их ролью в обществе. Развивая
аналогию, следует задуматься, как мудрее с эволюционной точки
зрения распорядиться возросшим числом здоровых женщин,
вышедших их детородного возраста, которые не заняты
всецело воспитанием малолетних детей. В современном мире все
больше говорят о том, что женщинам хорошо было бы
взяться за подготовку условий для всеобщего мира. Существует даже
мнение, что женщины по своему устройству более, чем
мужчины, предрасположены к миру, посвящая себя жизни, а не
разрушению, поэтому цивилизации, не придерживающиеся
равноправия, при утере женской компоненты на
государственном уровне в большей степени склонны к подавлению и
разрушению.
21
При ближайшем рассмотрении, однако, может
показаться, что эволюционной подоплеки тут почти не наблюдается.
К примеру, известна свирепость самок при защите детенышей,
в битве им вовсе не свойственно проявлять игровые
элементы, отмечаемые в ритуальных схватках самцов тех же видов.
Необоснованно утверждение, что мать малолетних детей
более миролюбива, более ответственна и больше печется о
всеобщем благосостоянии, чем ее муж или брат. Другое дело
женщины, чей репродуктивный возраст закончился, над
которыми не тяготеют больше ежеминутные заботы об
эгоистических интересах маленьких детей, женщины, которых
многолетний опыт ухода за другими людьми — юными и старыми,
потерявшими близких, больными — сделал мудрее. Пережив
своего супруга, подобно ее доисторическим
предшественницам, такая женщина в наши дни могла бы найти новый смысл
жизни в труде на благо других, кому она может принести
пользу. Результаты предварительных исследований
показывают, что понимание невозможности иметь больше детей
высвобождает своего рода нерастраченную энергию,
сберегавшуюся для так и не состоявшегося материнства, которую
женщина тогда может отдать искусству, науке, религиозному
служению. Если специально предусмотреть сферу приложения
сил для таких женщин, это помогло бы также уменьшить
антипатию мужчин, которые трудятся на ниве, урожай с
которой заведомо снимут женщины через много лет после их
смерти; кроме того, таким образом повысилась бы вероятность
разработать в будущем способы дополнительной защиты,
которые позволили бы продлить жизнь и мужчинам.
В свете растущей необходимости выработать в социуме
предохранительные механизмы, которые предотвратят
возникновение новых мировых войн, угрожающих самому существованию
человечества на Земле, нужно глубже исследовать природу
мужского поведения, тем более что многие полагают, что
происхождение от хищных предков, охотников и воинов делает мужчину
воинственным и внутренне предрасположенным к разрушению.
Наблюдения за другими видами выявили большую важность
агрессивности, с которой самцы птиц и зверей защищают своих
самок и детенышей. Гораздо плодотворнее представляется
рассматривать поведение мужчин по отношению к представителям
его собственного вида (как, например, на войне), чем по
отношению к представителям других видов, служащих ему
источником пропитания. Несомненно, долгие века заставили людей
признать всех членов своего вида людьми, вне зависимости от их
22
цвета кожи, степени развитости их умений или верований, но
также привели к возникновению крупных групп, члены
которых воспринимаются как «свои», в то время как представители
враждебной группы низводятся на уровень «недочеловеков» или
законной добычи. История войн показывает, что наиболее
упорно мужчины сражаются, защищая женщин, детей, родину,
идеалы, когда задействована их роль покровителя. Поэтому вполне
может оказаться, что в мире, из которого война исчезнет как
ремесло, не придется бороться с разрушительными импульсами
мужчин, поскольку у них будет больше возможностей проявить
себя покровителями.
Известно, что в 20-е годы XX века попытка изменить
положение женщин сопровождалась настойчивым
утверждением права женщин на достижение сексуального
удовлетворения, равного по силе мужскому, в результате чего от женщин
стали требовать еще большей чуткости к состоянию мужчин,
уподобляя своего рода музыкальным инструментам и
игнорируя все прочие стороны их личности. Современный акцент
на незамысловатом фаллическом культе с кульминацией в
момент соития безотносительно к полноте человеческой
личности может служить симптомом необходимости переоценки
востребованности современной культурой мужского
потенциала. Отступление в область фаллического атлетизма —
альтернатива нескончаемой череде домашних дел, однако ни тот, ни
другой вариант не позволяют реализовать мужской
потенциал в полной мере.
Вполне вероятно все же, что у молодых мужчин существует
биологически заданная потребность проявить свою
физическую состоятельность, чему в прошлом служили охота и
военные набеги. Теперь, впервые в человеческой истории, настало
время, когда молодым людям повсеместно придется понять, что
они не могут больше без последствий для себя убивать членов
ни своей группы (это будет квалифицироваться как
преднамеренное убийство), ни любой другой, потому что таким образом
они совершат преступление перед человечеством. В прошлом
на героические поступки вдохновлял призыв к молодежи
отдать жизнь за Родину, особенно когда ей угрожали враги извне.
В настоящее время молодые мужчины находятся в особо
сложной ситуации, ведь от возможности мировой катастрофы не
может спасти никакой личный героизм, а врожденная
потребность проявить личную храбрость и агрессивное
покровительство не находят новых способов выражения. Теперь главными
мужскими добродетелями стали достоинства, направленные на
23
улучшение домашней сферы, те, что традиционно почитались
приличествующими женщинам, — терпение, выносливость,
упорство в достижении цели. Поэтому важно, чтобы будущие
ориентиры строились с учетом жертвенности — когда в
отсутствие возможности умереть за Родину все же оставалась бы
возможность пожертвовать собой ради того, что дорого. Занятия
физической культурой и спортом — лишь часть ответа.
Вероятно, исследования космоса, глубин океана и земных недр
станут в будущем более достойной задачей.
Нью Йорк, 15 апреля 1962 г.
Маргарет Мид
Посвящается моим отцу Эдварду
Шервуду Миду и матери Эмили Фог Мид
Часть первая
Введение
Глава I
Значение поставленных нами вопросов
Как будут мужчины и женщины далее представлять
себе, в чем должны заключаться их мужские и женские
качества в нашем двадцатом столетии, когда приходится
пересматривать столь многие понятия? Действительно ли мы излишне
приспособили мужчин к домашним делам в ущерб их
природной склонности к приключениям и напрасно привязали их к
машинам, которые, по сути, лишь усовершенствованные
челноки и ткацкие станки, ступы и пестики-переростки, палки-
копалки в новом обличье, — ведь все это прочно находилось в
ведении женщин в прошлые столетия? Действительно ли мы
обездолили женщин, лишив их естественной близости с
детьми, научив искать работу на стороне вместо тепла детской
ладошки, стремиться завладеть престижным постом в этом
полном конкуренции мире, а не почетным местом возле
пылающего очага? Неужели мы и впрямь совершили непоправимую
ошибку, допустив женщин получать равное с мужчинами
образование? А может, все же сделали важный шаг для
улучшения человеческой природы?
Эти вопросы звучат в сегодняшней Америке повсюду и в
различных вариантах. Они становятся поводом для опросов
общественного мнения, предметом научных исследований и
журнальных статей, авторы которых с жаром и тревогой
обсуждают современные взаимоотношения между полами. В
фильмах красивые девушки в черепаховых очках и туфлях-лодочках
сначала высмеиваются и подвергаются унижениям за их
стремление вступить в соперничество с мужчинами, а за отказ от
борьбы и признание своей роковой ошибки великодушно
прощаются, их даже начинают считать хорошенькими! Мужчин с
25
рекламных плакатов уверяют, что на них непременно обратят
внимание, стоит только надеть именно такую шляпу — прежде
в этом пытались убедить женщин.
Вся уверенность в определении ролей исчезла, повсюду
заметны попытки создать новую традицию, не менее прочную, чем
та, которая прежде наставляла девочек и мальчиков, давала им
возможность повзрослеть, найти будущего спутника жизни,
пожениться и завести детей. Моды несут на себе печать
неуверенности: «новый облик» образца 1947 года частично повторяет
черты матерей сегодняшних девушек, юноши снова могут
загореться желанием взять их в жены по примеру отцов, а девушки
обрели новую женственность, приспосабливая свою размашистую
походку к позабытому шелесту пышных юбок, которые некогда
носили их матери. Каждая пара влюбленных должна решить, как
повести себя в том вековечном балете отношений между
мужчиной и женщиной, где они — новые танцоры, где для них еще
не написаны партии, где надо импровизировать, танцуя. Если
он настойчив, должна ли она уступить, и если да, то насколько?
Когда она требовательна, должен ли он сопротивляться, и как
твердо? Кому надлежит сделать следующий шаг вперед, кому —
отступить? Что значит — быть мужчиной? Что значит — быть
женщиной?
Ни одна книга не может полностью ответить на столь
фундаментальный вопрос человеческого существования. В моей
книге, лежащей сейчас перед вами, я стремилась сделать три
вещи. Прежде всего моей задачей было помочь людям осознать
то, что в основе всех представлений о взаимоотношении полов
лежат различия и сходство строения человеческого тела.
Разговор о теле и его строении — дело непростое. Мы настолько
привыкли прикрывать свое тело, говорить о физических
особенностях с помощью переносных выражений, эвфемизмов,
что даже половую принадлежность младенцев скрываем под
голубыми и розовыми ленточками. Трудно осознать то, что
всегда было окутано ритуалами приличия и умолчаний. Мы не
приемлем — и справедливо — переписи ласк, сведенных по
принципу частотности применения, а также рассказов о
детстве, изложенных наподобие истории болезни. Поэтому,
чтобы живо представлять обретаемый телом опыт, в результате
которого мы становимся мужчинами и женщинами, и не терять
необходимой дистанции, я в первой части книги обращаюсь к
культуре семи племен и народов Южных морей, которых я
изучала на протяжении четверти века. По сути, они получают те
же навыки, что и мы: каждое дитя у материнской груди должно
26
понять, что оно л ибо того же пола, что мать, носившая его, либо
противоположного, к которому принадлежит его отец. Пусть
мальчик, выросши в юношу, будет носить копье и лук со
стрелами, а не кейс и «вечную» ручку, но ему тоже нужно научиться
ухаживать за девушкой, завоевать ее внимание, а потом
удержать ее. Женщины могут быть облачены только в жалкие
лоскутки и проводить свои дни в простейших трудах, но,
принимая предложение мужей, рожая детей где-нибудь на зеленом
холме, порой даже без укрытия от дождя, точно так же должны
осознать себя женщинами и матерями, совершенно также, как
и те, кто рожают своих детей в современных клиниках. Следуя
за детьми по пути познания принадлежности к тому или
другому полу, мы можем получить некоторое представление о том,
как люди становятся мужчинами и женщинами, чуть лучше
понять, когда наступил такой момент осознания своего пола у
нас самих. Поэтому я назвала вторую часть книги «Мы и наше
тело».
Часть «Проблемы общественные» я писала с привлечением
материала не только о культурах семи племен и народов
Южных морей, которые исследовала сама, но также на основании
данных по всем известным мировым культурам, где рождались
мифы, связанные с трудом, выражающие связь между
мужчинами и женщинами, женщинами и детьми, о вскармливании и
воспитании детей, возникающие в связи с необходимостью
урегулировать сексуальные импульсы в соответствии с
потребностями общества. Чтобы лучше устроить семью, которая могла
бы успешно существовать в современном мире, лучше снач&па
изучить, какие формы ее устройства существовали в прошлом,
какие элементы неизменно повторяются вне зависимости от
конкретного общества, каким образом правила, касающиеся
инцеста, обусловили формирование семейной жизни в ее
современном виде. Какова роль семьи, как она функционирует,
каково соотношение между семейной жизнью со всеми ее
стрессами и ограничениями, жертвами и наградами, и естественной,
всегда готовой прорваться мужской энергией, а также
спонтанной, медленно раскрывающейся отдачей женщин? Каждое
известное в истории общество пыталось по-своему решить эти
проблемы, возникающие в результате несовместимости
спонтанности, присущей мужскому поведению, и монотонности
домашнего труда, а также от чрезмерного совпадения женской
покорности и передачи следующим поколениям давно
изживших себя традиций. В наше время, когда миллионы женщин
живут, не найдя себе пары, бездетными или же в одиночку вос-
27
питывают своих детей, когда столько мужчин не могут найти
себе покоя и бродят по планете неприкаянными, эта проблема
не стала менее актуальной, от нее по-прежнему никуда не уйти.
Если закрывать на нее глаза, остаться полноценным человеком
не удастся.
В четвертой части книги — «Мужчины и женщины в
современной Америке» — я возвращаюсь на родную почву, к
насущным для современного общества США проблемам, связанным
с отношениями между полами — в детстве, во время
ухаживания и женитьбы — в сравнительном аспекте, в сопоставлении
с обычаями других стран.
И наконец, я пытаюсь предложить способы, применив
которые мы как цивилизация можем сполна использовать
особый дар женской половины рода человеческого в не меньшей
мере, чем мужской, что позволит развиться такой
цивилизации, которая бы смогла проявить и применить все природные
таланты людей. Каждая из частей книги внутренне завершена.
Читатель может начать знакомство с ней с того, как дети
взрослеют на островах Южных морей, либо с проблем, связанных с
полом в обществе, либо с их проявления в США сегодня — это
зависит от личного вкуса и темперамента. Все части написаны
с применением методов науки антропологии, изучающей
сложившиеся обычаи и помогающей сопоставить, каким образом
люди на едином биологическом наследственном материале
выстроили столь различные и удивительные культуры.
Различие между двумя полами — одно из важных условий,
легших в основу многих разновидностей культуры, которые
придают людям чувство собственного достоинства и
положение в обществе. Во всех известных нам обществах люди всегда
преломляли по-своему биологически обусловленное
разделение труда, причем таким образом, что зачастую даже трудно
догадаться, какие биологические различия послужили
первопричиной. Исходя из различий и контрастов, свойственных
человеческому телу, люди строили аналогии, соотносящие их с
Солнцем и Луной, днем и ночью, добром и злом, силой и
нежностью, упорством и переменчивостью, выносливостью и
уязвимостью. Причем одно и то же свойство приписывалось то
одному полу, то другому. То мальчиков считали крайне
уязвимыми и потому делали объектами неусыпной заботы, то
девочек. В некоторых культурах родители должны собирать
приданое дочерям и заниматься привораживанием женихов с
помощью магии, а в других — главной заботой родителей
становится вопрос о женитьбе сыновей. Одни народы полагают женщин
28
слишком слабыми для работы вне дома, другие же поручают
им переносить тяжелые грузы, «потому что голова у них
крепче, чем у мужчин». Периодичность репродуктивной функции
женщин побудила народы некоторых стран считать женщин
естественным источником магических и священных сил, для
других они из-за этого являлись вместилищем прямо
противоположных сил и понятий; некоторые религии, включая наши
традиционные европейские, отвели женщинам подчиненную
роль в религиозной иерархии, другие же построили всю
систему символических взаимоотношений с потусторонним миром
на имитации мужчинами естественных женских функций. Кое-
где женщин сравнивают с ситом, которое не держит самые
важные секреты, а у иных самыми большими сплетниками слывут
мужчины. Вне зависимости от рассматриваемой сферы — будь
то пустяки или самые кардинальные вопросы, от прихотей,
проявляющихся в украшениях и косметике, до священных
предметов, символизирующих место человека во Вселенной, —
мы обнаруживаем множество способов распределения половых
ролей, противоречащих друг другу.
Но эти роли всегда присутствуют. Нам не известна ни одна
культура, где было бы заявлено и признано, что между
мужчинами и женщинами не существует иной разницы, кроме той,
что проявляется в их вкладе в производство потомства, что в
остальном они — просто люди, разница между которыми
заключается лишь в индивидуальных дарованиях,
безотносительно к полу.
Насколько нам известно, ни в одной культуре свойства
характера — глупость и сообразительность, красота и уродство,
дружелюбие и враждебность, предприимчивость и
отзывчивость, смелость, терпение, трудолюбие — не воспринимаются
просто как свойства человеческой натуры. Пусть радикально
противоположным образом (в одной культуре то или иное
качество считается типично мужским, в другой — типично
женским, иногда — присуще тем и другим), вне зависимости от
случайности такого распределения (ведь никак не может быть, что
головы у женщин одновременно и крепче, и слабее для
переноски грузов, чем у мужчин), тем не менее во всех известных
обществах оно существует.
Таким образом, в XX веке, когда мы пытаемся пересмотреть
свои ресурсы и добавить толику знаний о человеческой
природе, перед человечеством предстает поразительно путаный и
противоречивый массив данных о половых различиях.
Поэтому есть все основания задать вопрос: «А действительно ли они
29
важны?» Существует ли на самом деле между ними разница, в
дополнение к очевидной анатомической и физической,
имеющая глубинную биологическую основу, которая может
скрываться за оболочкой знаний, отражающих уровень развития того
или иного общества, но реально существующая? И не
проявляется ли она в поведении всех мужчин и всех женщин? Не
должны ли мы считать, к примеру, что смелая девушка может
проявлять отчаянную отвагу, но никогда не сравняется в этом с
юношами? Или что мужчина, весь день выполняющий
монотонную работу, может научиться производить за день намного
больше, чем любая женщина, но за счет больших жертв с его
стороны? Реальны ли эти различия и действительно ли мы
должны принимать их в расчет? Если исходить из факта, что
все мужчины и женщины в человеческой истории всегда
устраивали свою жизнь в соответствии с социальным
распределением ролей, которые, судя по всему, вовсе не одинаковы для
всего человечества — иначе как бы могли члены другого
племени, живущие в соседней долине, устроить все прямо
наоборот, — действительно ли необходимо такое распределение? Тут
следует различать два вопроса в зависимости оттого, с каким
типом обязательности мы имеем дело. Таким, которым нельзя
пренебречь оттого, что он коренится в нашей биологической
природе представителей отряда млекопитающих и может
привести к болезни индивида или сообщества, если не реагировать
на эти базовые черты? Либо с менее глубоко заложенным, но
тем не менее настолько социально удобным и привычным, что
пренебрегать им невыгодно с экономической точки зрения —
к примеру, если с самого рождения воспитывать детей очень
по-разному, учить ходить, одеваться и действовать резко
отличным образом и специализироваться в разных видах работы, то
не будет ли это проще? Однако существует и третья
возможность. Разве не несет в себе разница полов некую растущую
ценность, не является ли она одним из природных ресурсов,
откуда черпали все общества, но который ни одно общество еще
не разработало в полной мере?
Мы живем в такое время, когда любой вопрос следует
рассматривать в зависимости от степени его неотложности. Не
являются ли перечисленные выше аспекты существующих и
будущих половых ролей чисто теоретическими и
периферийными по сравнению с насущными проблемами нашего
времени? Когда, так сказать, Рим пылает, не лишнее ли дело —
дискутировать по такому вопросу? Думаю, нет. От того насколько
точно мы сможем оценить свои ограничения и свой потенциал
30
как человеческих существ и, что важнее, человеческих обществ
будет зависеть, выживет ли наша цивилизация, которую мы
теперь способны уничтожить. Никогда прежде человечество не
было поставлено перед таким выбором. Да, в прошлом
группка дикарей могла забрести слишком далеко на север и
замерзнуть с приходом зимы, а в Южных морях воинственный отряд
мог сесть в каноэ и отплыть на запад, чтобы никогда больше не
вернуться; соседние племена истребляли культуру друг друга,
единицы выживших добирались до мест, обжитых людьми,
говорящих на ином языке, и принимали их обычаи. Целые
народы продавали в рабство, города ровняли с землей,
переселенцы уничтожали культуру коренных народов, питавшую их души,
лишали их человеческого облика и низводили до уровня
полуголодных дикарей; военные могли заставить силой целые
группы влачить жалкое существование под гнетом навязанных
суровых правил, коверкая судьбы людей до конца жизни. Ничто
из этого перечня средств силового воздействия — убийство
людей, уничтожение общественных связей, объединяющих
людей, разрушение тонкой сети культуры, без которой те, кто
могли быть ее гордым носителем, остаются голыми и жалкими, —
ничто не ново. Этими средствами насилия человек обладал с
тех пор, как он начал создавать традиции, включающие
умение изготавливать оружие наряду с орудиями труда,
организацию вооруженных отрядов и дипломатических маневров
наряду со сплочением охотничьих и собирательных групп, —
традиции, включавшие также желание убедить другие группы
людей, что их обычаи хуже, а боги — ложны. Но поселения людей
были широко разбросаны по лику Земли, заселение которой
заняло долгие тысячелетия, большинство отрядов,
отправлявшихся в дальнюю дорогу, не достигали своей цели, из
пятидесяти каноэ лишь одно добиралось до атолла, а остальные
тонули. Поэтому, хотя жизнь людей и жизнь обществ находилась в
опасности, целые культуры оказывались в руках людей,
которые не знали их основ, самой великой, разнообразной
традиции пестрых человеческих культур ничего не угрожало. Да, даже
языки могли полностью исчезнуть, хотя трудно поверить, что
столь сложное и совершенное человеческое изобретение как
язык, слова которого с любовью произносили губы стариков и
детей, мог перестать существовать. Но это факт, и о многих
языках североамериканских индейцев мы знаем только по текстам,
записанным со слов последних членов исчезнувших племен.
Исследователи древностей ломают голову над расшифровкой
надписей на мертвых языках по знакам, оставленным на кам-
31
не. Но возможность иметь язык, средство выражения,
уверенность, что у всех людей, объединяющихся для жизни в группы,
будут существительные и глаголы, фонетический рисунок речи
для общения друг с другом — этой возможности ничто не
угрожало. Потому что вне зависимости от того, сколько языков
исчезало, в других местах развивались новые среди тех людей,
которых не затрагивали эпидемия, катастрофа, землетрясение или
война, уничтожившие другую часть человечества или записи,
хранившие язык.
Когда те из нас, которым сейчас около пятидесяти или
больше, были детьми, мы увлекались в книгах по истории
рассказами от утраченных секретах закалки стали, варки стекла для
витражей, а позже осознали, что канули в вечность целые
цивилизации и теперь никто, ни мужчины, ни женщины, не могут
через свою культуру, речь или образ жизни воспроизвести гех
сложных переплетений обычаев, которые в древности
существовали в Греции, Персии, Египте или Перу. Утрата полезных
навыков порой поражает особо впечатлительных до глубины
души: как, к примеру, могли бывшие мореходы-островитяне в
Южных морях забыть искусство постройки каноэ и стать
навеки пленниками своих островков? Если же простые
островитяне могли утратить такое необходимое искусство, не могло ли
случиться так, что более развитые народы лишились в
процессе развития чего-то еще более существенного? Могло ли так
случиться, что современные люди позабыли свои коренные
связи со всем остальным живым миром до такой степени, что
начали писать стихи в ритме машин, безвозвратно лишившись
сердца? В сиюминутной погоне за властью могли ли мы вовсе
отринуть Божественное и воздвигнуть непреодолимый барьер,
отделяющий нас от многовековой мудрости? Не мы первые
задаемся этими вопросами: поэты и философы минувшего
ощущали опасность, таящуюся на пути, ведущем к сосредоточению
в человеческих руках слишком большой власти. Но какими бы
мы ни были впечатлительными, как бы мы ни оплакивали
исчезновение славных времен и совершенства достижений
культуры Древней Греции, елизаветинской Англии, флорентийского
Возрождения XIV века, — мы все еще занимались только
духовными упражнениями, приучали свой разум и сердце к
большей чувствительности к культурным традициям человечества
во всей их совокупности. Сейчас же мы столкнулись лицом к
лицу с реальной проблемой, требующей неотложного решения.
Теперь мы живем в совершенно ином мире, столь тесно
спаянном, что ни одна группа людей не может погибнуть в катаст-
32
рофе (от эпидемии, революции, агрессии извне или голода), не
задев при этом всей планеты. Как бы этого ни хотелось
изобретателям, теперь невозможно утаить открытие типа пороха,
чтобы использовать его для запуска шутих, а не пушечной
стрельбы. Мы приближаемся к тому моменту, когда, буквально
выражаясь, каждый наш шаг не просто может отозваться на
всеобщей истории, но почти наверняка будет важен для мира в целом.
Подобно тому как культура всех небольших человеческих
сообществ в прошлом росла, изменялась, расцветала и угасала,
подвергалась забвению или вливалась в иную культуру, причем ни
одно из событий, происходивших внутри нее, не проходило
бесследно, так и в современном мире культура сливается сегодня в
единое целое в своей взаимозависимости, хотя еще и далеко не
едина из-за содержащихся в ней контрастов и расхождений.
И те решения, которые мы примем как отдельные люди и
как полномочные члены объединений людей, могут столь
жестко обусловить наше будущее, как никогда прежде. Мы
закладываем основы образа жизни, который может столь широко
распространиться, что у него не будет достойных соперников,
а человеческое воображение одновременно станет и
защищено от вторжения извне и помех, и заключено в рамки тех
правил, которые мы создадим. Ибо для творческого мышления
человеку нужен стимул контраста, непохожести. Печальный
опыт учит нас как трудно человеку, воспитанному в рамках
одной цивилизации, выйти за пределы ее категорий, представить,
к примеру, как в языке может быть 13 родов. Мужской,
женский, средний — это ясно, а как вообразить себе еще десять?
Тем, кто с детства привыкли считать синий и зеленый разными
цветами, даже подумать сложно, что можно их не различать,
или что можно воспринимать не оттенки цветов, а их
интенсивность. Большинство женщин в Америке и Европе
совершенно не могут понять, как можно ощущать себя счастливой,
будучи третьей женой в полигамном браке и делить мужа с двумя
другими женщинами. Отсутствие медицинской помощи
воспринимается нами как пробоина, которую необходимо
немедленно заделать. Совершенно неизбежным образом культура,
внутри которой мы живем, формирует и ограничивает наши
представления; позволяя нам действовать и думать
определенным образом, она тем самым все сильнее лимитирует все иные
варианты, а то и исключает их вовсе, не давая ни думать, ни
чувствовать по-иному либо наперекор.
Поэтому пока у нас есть еще выбор, пока мы лишь
начинаем исследовать свойства человеческих взаимоотношений, по-
33
добно тому, как естественные науки подступали к изучению
свойств материи, исключительно важно, какие мы будем
ставить вопросы, потому что от их постановки зависят ответы, а
именно они определят пути для дальнейшего продвижения
будущих поколений.
Взаимоотношения между мужчинами и женщинами,
родителями и детьми — центральные для человеческих
взаимоотношений. От их устройства зависит, что впитает младенец с
молоком матери, потому что еще прежде, чем научится ходить,
он усвоит стиль взаимоотношений между полами и научится
игнорировать все иные.
Чтобы понять, насколько наш собственный опыт
ограничивает способность ставить вопросы, попробуем проследить,
как зависит от постановки вопроса ответ на него. Допустим,
мы спросим: «Не обладают ли женщины такими же
способностями, что и мужчины, для выполнения задачи х?» Либо
наоборот: «Не обладают ли мужчины такими же, как и женщины,
способностями для выполнения задачи /?» Исследования
подобного свойства обычно сводятся к количественным
сопоставлениям, в результате которых может обнаружиться, что либо
мужчины чуть быстрее женщин справляются с предложенной
задачей, либо наоборот. Ответ может оказаться чуть сложнее,
скажем, женщины все делают медленнее, но аккуратнее, а
мужчины справляются быстрее, но им недостает точности мелких
движений для выполнения данной конкретной задачи. Стоит
дать подобный ответ, как в нашей культуре его тотчас
начинают эксплуатировать — работодатели, государственные
агентства по трудоустройству (из самых лучших побуждений);
возможно также, что какая-то группа людей начнет использовать
отмеченные различия или, напротив, свести их на нет, чтобы
получить лучшую работу за ту же зарплату, или же займется
изобретением машины, которая минимизирует разницу. Но
выявленная разница ни в том, ни в другом случае не
подсказывает новых путей использования человеческого потенциала.
Лишь увеличивается или уменьшается вероятность, что
мужчины и женщины станут работать вместе на фабрике, сам же
факт не будет стимулировать конструктивного использования
различий, а либо послужит фоном для изобретения некоего
способа их нивелировать, либо станет мотивом
предоставления тому или иному индивидууму определенной работы.
Здесь можно провести аналогию с тем, как относятся к
людям с дефектами зрения и слуха. Очки и слуховые аппараты
устраняют явную разницу в эффективности выполнения задач.
34
Если острота зрения некогда отличала охотника, а блаженная
близорукость — поэта, теперь мы знаем, как влияет наличность
ношение очков и слуховых аппаратов. Используя изобретение,
мы уравниваем эффективность поведения людей с
различными способностями, намного расширяя круг тех, чье поведение
становится приемлемым для общества, но устраняя различия,
которые могли бы послужить подспорьем для улучшения
мировой цивилизации. Чем больше вопросов о половых
различиях мы будем ставить с той целью, чтобы начать их
эксплуатировать либо устранить, тем скорее мы найдем способ избавиться
от них окончательно, как от основы неравенства и
растрачивания ресурсов, с одной стороны, но и как от залога будущего
развития с другой.
Несомненно, существует немало областей, где поставить
подобный вопрос весьма полезно, а с конкретным,
выраженным в цифрах ответом в руках можно довольно творчески
поработать. Бессмысленно закрывать для женщин те области
деятельности, где их несколько меньшая по сравнению
мужчинами мускульная сила является помехой, в то время как
несложное приспособление способно повысить эффективность
труда. Абсурдность таких запретов особенно очевидна, когда
запреты сопровождаются рассуждениями о задаче как «не
женской» либо такой, которую «не пристало выполнять мужчине».
В таких случаях, когда половая принадлежность становится
поводом запрета применения своих сил в той или иной сфере,
требуется совсем немного объективных исследований, чтобы
разрушить этот миф. Если мы признаем, что дарование каждого
человека самоценно и не должно пропасть из-за произвольно
установленных расовых, половых, классовых или
национальных барьеров, тогда мы должны точно установить, какие
из принятых обществом различий непомерно раздуты, в то
время как могут быть без особого труда преодолены в нашем мире,
построенном на применении рационализации и всякого рода
приспособлений.
Возможно, что задаваемые нами вопросы о половых
различиях смогут повлиять на фундамент будущего мира, который
все мы строим, кто не задумываясь, а кто — со всей страстью
сердца. Вопросы могут ставиться таким образом, что они будут
касаться ограничений, налагаемых на наше поведение
половой принадлежностью, т. е. тех ограничений, которые
характерны для нас как для млекопитающих. В этом случае каждое
слово вопроса будет нести подспудный дополнительный смысл,
затрагивая самые основы: «Насколько следует оберегать бере-
35
менную женщину от физических усилий?»; «Где разумный
предел монотонности труда для здорового молодого мужчины?»;
«Сколько сексуальных контактов необходимо для
умственного здоровья?»; «Как часто маленькому ребенку, которому, как
медвежонку, необходимо возиться со сверстниками, кусаться,
царапаться, следует разрешать кусаться, брыкаться, рвать вещи
на кусочки?»; «Не следует ли чаще разрешать так поступать
мальчикам, чем девочкам?»; «Какие скидки следует делать
женщинам из-за их месячных?» Все подобные вопросы,
возникающие при нашем теперешнем желании разобраться в своей
зависимости от биологической природы и устроить свою жизнь с
учетом такого понимания, касаются ограничения наших
возможностей. Они особо выделяют необходимость некоторых
скидок, потому что если мы не станем их делать, то придется в
итоге дорого заплатить за нежелание их учитывать —
здоровьем, счастьем отдельных людей и целых обществ, утерей
гармонии и красоты культуры, мира на Земле. Постепенно создается
картина, рисующая то, что можно обозначить как основные
человеческие потребности, за пределы которых желательно не
выходить, чтобы не провалиться в неведомые ловушки. Но в
результате задача строительства обитаемого мира превращается в
нечто наподобие попытки строить дом глядя одним глазом в
муниципальные правила районирования, а другим — в
требования управления здравоохранения, вместо конкретной
кладки стен, или в приготовление ужина исключительно по
таблицами потери полезных витаминов при кулинарной обработке
вместо поваренной книги. Сколько ни прибавляй к перечню
основных человеческих потребностей, если рассматривать
жизнь с этой точки зрения, как сейчас принято, не удастся
выйти за пределы взгляда на человека как на пленника своей
ограниченности. Нам даже могут обещать, — если провести
необходимые исследования, составить список и тщательно
удовлетворить эти потребности — в витаминах, минералах,
определенном количестве граммов протеина, а также в отдыхе,
жидкостях, кислороде, освобождении от напряжений (это,
несомненно, наиболее корректный способ определения занятий сексом,
если считать категорию потребностей базовой), постоянном
контакте с сенсорно определяемым близким человеком на
протяжении первых двух лет жизни и т. д. и т. п., — удастся
построить хорошее общество, воспитать здоровое потомство, развить
и продолжить культурные традиции без искажений, без
всякого рода темных двусмысленностей и обманчивых альтернатив —
словом, укрепить мир.
36
Однако подобные обещания лишь разочаровывают. Стоит
внимательнее всмотреться в лица сидящих в зале, которым
излагается, притом довольно часто, этот рецепт спасения мира
ораторами, чей оптимизм и любовь к представителям рода
человеческого безграничны и неколебимы: по мере того как рисуется
картина всеобщего мира, добропорядочных граждан, здоровых
детей и разумно сбалансированной культуры, душами
слушателей овладевает уныние. Ибо над всеми привлекательными
образами — прямых детских ножек, которым не грозит искривление
вследствие недостатка витамина А, мужчин и женщин с ясным
взором и легкой походкой, которым не страшны приступы
подагры и глаукомы, настигающие холостяков, ровно сидящих за
столами школьников, чье зрение охраняет ежегодный осмотр
офтальмолога, — над всеми этими картинами благополучия
витает дух ограничений. Если принять человеческие потребности
в качестве единственной меры того мира, что мы желаем
построить, становится пресно жить. Вкус не противный, потому что
правильное питание, отдых и половая гигиена, несомненно,
оздоровляют организм, но тем не менее пресный, отчего
нестерпимо хочется запретного, контраста, нарастает желание впиться
«в уста, таящие призыв, и хлеб святой вкусить»1.
Из простых требований изучить человеческую природу,
оценить потребность мужчин и женщин (детей мужского пола,
стариков и старух, людей обоего пола самого различного
физического склада) можно извлечь не много энтузиазма. Все
приводимые рецепты негативного свойства: как не заболеть
рахитом, не пойти по кривой дорожке, не стать клептоманом или
не выжить из ума. Как не стать начинающим диктатором, не
развязать войну, не стать сексуальным маньяком или палачом
в концлагере. Как не ошибиться, как не видеть снов — не
вообще снов, а скорее таких, которые вместо того, чтобы служить
средством разрядки антиобщественных импульсов,
перебираются в бодрствующее сознание и становятся фоном для
стихотворчества — дурного свойства. Все эти утопические планы
каким-то образом упускают из виду другую сторону, хотя
задача вроде бы состоит как раз в том, чтобы приблизиться к ней:
что люди не просто хотят избежать совершения неправильных,
злых и деструктивных действий, но всегда стремились узнать о
своей способности действовать конструктивно, творить доброе,
справедливое и прекрасное.
Впрочем, в тот период истории, который мы переживаем,
противоположная крайность также не может быть для нас
выходом. Ни аскеза, ни экстатические представления, игнориру-
37
ющие биологические потребности нашего тела, не могут
служить утешением. Слишком недавно мы осознали те тонкие
органические связи, из-за которых сильное расстройство
приводит к параличу и апоплексии, оставленный без оплаты счет
от бакалейщика становится опухолью, которая
обнаруживается при рентгеновском обследовании желудка, а казалось бы,
позабытые девичьи переживания оборачиваются жестокими
болями дисменорреи. К примеру, если маленький мальчик
начинает вдруг есть бумагу вместо обычной пищи, то не стоит
дожидаться, пока он дожует все театральные билеты во время
дедушкиного дня рождения, а лучше отвести его сразу на
консультацию к детскому врачу. Сегодня мы верим в действенность
федеральной программы питания, по требованию которой в
хлеб начали добавлять микроэлементы, что помогло изгнать
пеллагру с юго-востока США. Современные американцы, а
также значительная часть жителей Западной Европы, Китая и
Японии не могут теперь закрыть глаза на ставшее им известным
устройство нервной системы, чувствительность кожных
покровов, реактивность желудочно-кишечного тракта. Возможно,
картина мира, когда священники могли спокойно заявлять «Нас
цивилизация не интересует, мы занимаемся колонизацией
царства Небесного», и приводила в умиление тех, кого влечет к себе
Шартрский собор, однако таким образом церковь уводит из
мастерских цивилизации нужных работников. Те, кто сегодня до
такой степени отдают себя похвальной задаче колонизации
Небесного царства, что не заботятся о соблюдении санитарных
норм при строительстве и правил общественного
здравоохранения, отсекают себя от будущих колонистов, которых желали
бы вывести к вечному свету и Господу. Обретение формы,
подходящей для царства Небесного — а именно так можно
резюмировать человеческий потенциал, отличающий его от прочих
млекопитающих, — никоим образом не может заменить
современным мужчинам и женщинам недавно открытых способов
поддержания хорошей физической формы здесь, на Земле.
Но на самом деле нет нужды принимать эту дилемму,
выбирать между Землей и Небесами, между телесными
потребностями и духовными возможностями, между ограничениями и
потенциалом. Горшечнику приходится постоянно помнить об
ограничениях материала, с которым он работает: добавлять к
глине определенное количество песка, покрывать глазурью по
известной ему технологии, сушить и обжигать при заданной
температуре. Но осознание свойств материала не накладывает
ограничений на красоту формы, придаваемой глине рукой ху-
38
дожника, умудренного опытом традиции и обогащенного
собственным видением. Только если горшечник позабудет, что
творит из глины, и пожелает, чтобы горшок вышел «по его
хотенью» сам собой, пока он будет спать, если любой творец
сочтет, что для успешного исхода дела не обязательно видеть
результат перед умственным взором, достаточно применения
инструментов, скажем, щипцов и линеек, то они обречены на
неудачу. Оттого, что мы являемся представителями отряда
млекопитающих, причем мужскими и женскими особями, у нас
есть ряд ограничений, которые мы должны осознать,
стараться их компенсировать, и если не думать о них постоянно (что
утомляет), то строить свое поведение с учетом этого факта. Есть
ряд вещей, которые мужчины не способны делать оттого, что
являются мужчинами, и женщин их принадлежность к
женскому полу также в чем-то ограничивает: привнесение семени,
зачатие, вынашивание ребенка и его вскармливание
распределены между полами по-разному. По мере развития тела
девочек и мальчиков у них возникают различные потребности,
ориентированные на выполнение будущей репродуктивной
задачи. На протяжении всей нашей жизни задача продолжения рода
сопутствует нашему индивидуальному развитию как
личности, поэтому мы должны осознанно подходить к этому вопросу.
Попытка ее игнорировать может сказаться множеством
способов, зачастую совсем неожиданных: в повышенной
кислотности и язве, вспышке раздражительности, ссоре или неудачном
стихотворении (появление удачного стихотворения, правда, так
просто не объяснишь). Однако пока мы будем ставить вопрос
подобным образом, выясняя каковы ограничения,
накладываемые полом, неизбежные условия, цена, которую придется
платить волей-неволей, то будем лишь усиливать давний конфликт,
муссировать ложную дилемму между высоким и низким,
духовным и животным, телесным и духовным.
Поэтому когда мы касаемся самых животрепещущих
вопросов в области сходств и различий, уязвимых сторон каждого из
полов, обязательно нужно также спрашивать: «А каков
положительный потенциал половых различий?» К примеру, если
мужчинам сложнее отвлечься от своих сексуальных желаний, чем
женщинам, чем вознаграждается подобная особенность? Как
шок от раннего осознания, что, в отличие от женщин, они
никогда не смогут выносить ребенка, повышает творческую
активность мальчиков, но также делает их более зависимыми от
результата? Если в силу естественного ритма полового созревания
половые признаки у маленьких девочек порождают у них неко-
39
торую ревность к братьям, половой член у который виден сразу,
и побуждает на время искать ложной компенсации, пока они не
поймут, что их зато ждет материнство, это, вероятно, понижает
их запросы. Но нет ли здесь и положительных моментов? Если
при каждом шаге мы возьмем за привычку спрашивать, каковы
ограничения и потенциал, нижние и возможные верхние
пределы того, что мы поделены на два пола и имеем различия, тогда
нам удастся не только уточнить положение полов в
современном мире (что само по себе немало), но достичь большего. Мы
укрепим представления, что любые вопросы, касающиеся
человека, требуют ответа не только в сфере ограничений и
возможностей, но непременно в обеих. Мы укрепим веру в
человеческую сущность, укорененную в нашем биологическом наследии,
которым нам не следует пренебрегать, но способную подняться
до высот, с которых каждое новое поколение сможет заглянуть
на следующую ступеньку.
Глава II
Как пишет антрополог
В американское словоупотребление не так давно
проникло выражение из лексики общественных организаций
и комитетов, где приходится думать о реакции на твои слова:
«с моего места». Зачастую эту фразу произносят полушутливо,
однако она знаменует большую перемену. Когда человек с
извиняющейся улыбкой, как бы подсмеиваясь над собой,
добавляет эту фразу, он таким образом признает, что «со своего
места» никто не может рассмотреть всей картины, а только часть
правды — с позиции одного пола, одной культуры, либо одной
науки, которая сама по себе может соединять взгляды мужчин
и женщин, а также представителей разных культур, но сама по
себе является лишь частью общего знания и без вклада многих
людей неполна. Данная книга пишется с позиции женщины
средних лет, американки, антрополога. Частью аргументации
книги является утверждение, что женщины видят мир
по-иному, нежели мужчины, чем помогают человечеству полнее
осознать себя. Несомненно, американка будет писать о США не так,
как иностранка, потому что вопросы американского общества
ее будут волновать сильнее. Вклад антрополога требует, вместе
с тем, более развернутого пояснения.
Материалом изучения для антрополога является поведение
людей, которые живут сейчас по законам, оставленным им
предками. Лабораторией антропологам служат небольшие
группы людей, живущих изолированно и сохранивших благодаря
изоляции, произошедшей по причине географического
расположения или исторических обстоятельств, свои обычаи, живо
отличающиеся от тех, которые наблюдаются у более крупных
цивилизованных народов. Главным в изучении примитивных
народов не может быть желание узнать больше о
происхождении нашего поведения. У эскимосов, ашанти, самоанцев,
индейцев племени шайенн существует своя история, не короче
нашей, но другая. Знакомясь с ними, мы можем больше узнать
о некоторых взаимосвязях между примитивной технологией,
41
отсутствием стабильных пищевых запасов, небольшой
численностью и другими аспектами жизни общества, но мы можем
использовать эти данные лишь как косвенные свидетельства;
узнать достоверно, каким образом сообщество наших
собственных предков соотносилось с наблюдаемыми формами, нам,
видимо, никогда не удастся. Но при изучении примитивных
обществ можно получить материал, который даст пищу для
размышлений о видах человеческого поведения. Мы
отправляемся туда, где живут эти народы, чтобы найти данные,
свидетельствующие о тех пределах, которые объединяют всех нас как
людей, а также о различиях человеческого поведения, которых
мы даже и вообразить себе не могли, если бы не наблюдали
воочию.
В работе антропологов существует ряд особенностей,
обусловленных спецификой их труда. Поскольку мы общаемся с
представителями примитивных народов, у которых
отсутствует письменный язык, пришлось разрабатывать методы
исследования поведения в процессе его осуществления, а не по
памяти и записям на бумаге, как это происходит в нашей
жизни — по материалам опросов, анализу налоговых деклараций,
завещаний, разного рода свидетельств и т.п. Работаем мы по
большей части в одиночку или разнополыми парами по ряду
причин: в силу ограниченности финансовых средств,
недостатка квалифицированных специалистов и срочности
выполняемой задачи либо от того, что сами примитивные сообщества
зачастую так малы, что больше двоих наблюдателей разного
пола они и не могут принять. Из-за индивидуального
характера нашего труда представление об аспектах жизни общества и
простое желание привезти с собой информацию о всем, что
входит в культуру народа, — их искусстве, фольклоре, системе
родства, способе изготовления горшков и приготовления пищи,
ритуалах женитьбы и похорон — постепенно развилось в
принципиальный подход. Антропологи стали делать выводы только
с учетом всей совокупности данных об обществе. У нас нет
специализации только на поведении младенцев, или
деятельности консультантов, или устройстве жилья, как бывает у
студентов, работающих в рамках нашего сложного общества.
Поэтому в полевых условиях мы учимся осмысливать многие вещи в
их совокупности, что достаточно непривычно для тех, кто
занимается изучением человеческого поведения. Подобный
способ мышления, когда целый ряд внешне не связанных вещей —
как кормят ребенка, как покрывают резьбой деревянный столб,
служащий дому опорой, как возносят молитву, создают стихо-
42
творение, как выслеживают оленя, — соотносится с целым,
которым является образ жизни народа, мы переносим и на
работу в нашем собственном обществе.
Эта практика сравнения отдельных способов поведения,
например у ятмул Новой Гвинеи, незавершенность актов
поведения, наблюдаемых в игровом отлучении от груди (за
которым следует настоящее отлучение), в криках на собак, которые
те постоянно игнорируют, и в нескончаемых ссорах между
социальными группами, складывается в единое понятие
«культура». Опять-таки взгляд в целом на балийскую культуру
позволяет понять, что существующая на Бали традиция стоить дом
из независимых, изготовленных заранее частей отражает
представление балийцев о человеческом теле как о системе
независимых частей, которые хотя и собраны вместе, но их порядок
не воспринимается как единственно возможный. Мы ищем
закономерностей среди множества аспектов человеческого
поведения в современном обществе и полагаем, что они
существуют, так как люди воспитаны на общей традиции и разделяют
общий взгляд на мир.
Кроме того, антропология — сравнительная наука. Мы
делаем выводы, сопоставляя аналогичные действия людей в
различных культурах. Даже специально посылаем студентов в среду
экзотических народов, где они видят резко отличающиеся от
наших обычаи, причем иногда настолько, что, как ни
старайся, не удастся наложить наблюдаемое на известные в родной
культуре образцы. Когда же приходится жить в культуре,
которая совершенно не похожа на нашу, антропологам остается
только приспосабливаться. Мы учимся говорить (или хотя бы
слышать и понимать сказанное) на самых разных языках, где
используется много родов или ни одного, где слова
соединяются таким способом, который не имеет ничего общего с
известными нам грамматическими категориями, а составлены
из звуков, которые в принципе можно произнести, если
хорошенько потренировать свои речевые органы, но они тоже
совсем иного звукоряда, чем тот, к которому мы привыкли с
детства. Даже наши мышцы начинают автоматически следовать
почерпнутым из чужих обычаев привычкам. На Самоа я
привыкла сгибаться чуть ли не вдвое, проходя мимо сидящего
человека выше меня рангом, и по сей день, когда я миную
глубокоуважаемого мною человека, вдруг ощущаю странное
щекотание в пояснице. Мы учимся задавать детям, которые плачут,
не только дежурный вопрос «Что случилось?». Учимся
находить иные объяснения таким жестам и телодвижениям, как сжа-
43
тые зубы или опущенные руки в процессе интерпретации
человеческого поведения в одном незнакомом контексте, а затем
стараемся не потерять гибкости оценок во всех остальных.
Поэтому студент-антрополог, переживший погружение в иную
культуру, становится уже человеком, которого можно сравнить
с настроенным музыкальным инструментом.
Однако не стоит путать переживаемое им изменение с тем,
которое испытывают люди, путешествующие по разным
странам, женятся на представителе другой культуры или говорят на
нескольких языках. Простого знания, что животное на
четырех ногах, называемое по-английски «dog», с таким же успехом
может обозначаться и как «chien», «hund», «nubat», «maile» и
т.д., недостаточно. Люди, которым повезло в детстве выучить
несколько языков, обладают драгоценным качеством,
позволяющим им понимать людей других культур. Но антрополог
понимает, что необходимо также разобраться, что означает
рукопожатие у различных народов, и уметь правильно
сориентироваться, когда встречает их представителей. Кроме знания
чужих обычаев и умения использовать то одни, то другие, судя
по обстоятельствам, антрополог должен постоянно следить за
возможными различиями — в тоне голоса, в
последовательности реакций и поведенческих актов. Так, в одной стране ссора
постепенно угасает, а в другой может быть сопряжена с
обменом рядом реплик вначале, от чего зависит, перерастет ли она в
драку или стороны отгородятся друг от друга стеной молчания.
Если читатель желает получить удовольствие от
антропологического обсуждения проблем нашего общества,
особенно в четвертой части книги, следует прямо ответить еще на
один вопрос: не является ли такое осознание человеческого
поведения бесстрастным и бесчеловечным? В сердцах людей,
далеких от науки, давно укоренилось мнение, и они
сомневаются, что знание и доброта совместимы, боятся, что большее
понимание может привести к манипуляции людьми,
холодному стремлению к власти. Этот страх выливается в байки о
детях психологов и психиатров, когда любой недочет, любая
неудача подхватываются и раздуваются в «очередной
эксперимент над детьми». Поэтому очень важно, как будут
воспринимать антропологов в тех отдаленных уголках света, где они
стали уже неотъемлемой частью пейзажа наряду с торговцем,
государственным чиновником и миссионером, какие станут
рассказывать о них истории. В настоящее время чаще всего
антропологов, работающих в юго-западной части Тихого
океана, обвиняют в том, что они сбрасывают свое платье и наде-
44
ваются в местные «костюмы». Заметьте, никто не обвиняет их
в том, что они нарушают ход жизни местного населения,
безжалостно ломают посадки, чтобы иметь возможность
понаблюдать обряд сельскохозяйственной магии, или, скажем, что
они отравляют специально несколько людей разного пола и
возраста, чтобы выяснить разницу в похоронных обрядах.
Однако неизменно их обвиняют в том, что украшения
цивилизации, парик, рубашки, гетры антропологи отбрасывают
прочь ради того, чтобы переодеться в травяную юбку,
набедренную повязку или вообще чтобы ходить нагишом. У меня
самой был случай, когда я принимала государственного
чиновника, одетая в безукоризненный белый полотняный
костюм, но через три месяца это не помешало ему живописать,
как я выглядела в травяной юбке и махровом полотенце. Но
хоть такие истории и возмутительны, можно найти в них и
утешение. Потому что хотя антропологи практически никогда не
снимают всех украшений цивилизации и не переодеваются в
туземную одежду, тем не менее в россказнях о них есть
несколько моментов, верно отражающих дух их работы. Так,
отказ от украшений цивилизации и желание примерить на
себя — попытаться понять — местную культуру отражает
основное намерение антрополога; отбрасывание расовых,
классовых и гигиенических предрассудков, которыми заражены
европейцы и американцы, согласие принимать пищу из рук
туземцев — без этого невозможно ничего понять. И наконец,
байки совершенно верно отражают, что основным методом
исследования антрополога является не эксперимент, а
наблюдение и личное участие. Антрополог не только фиксирует, что
местные жители едят саго, но и пробует сам съесть столько,
чтобы стало ясно, насколько оно насыщает; не только
записывает и фотографирует, как ребенок цепляется за шею
матери, сидя у нее на спине, но и сам носит этого ребенка, чтобы
ощутить его ручонки у себя на шее; спешит или следует с
неохотой на церемонию; стоит на коленях, наполовину
ослепленный дымом благовоний, когда говорят духи предков или,
напротив, отказываются явиться. Антрополог погружается в
местную обстановку и наблюдает за происходящим, но не
становится туземцем. Таким образом, истории про
антропологов достаточно правильно улавливают суть их работы:
принимать людей, среди которых они работают, такими же
разумными существами, как и они сами, не больше и не меньше.
Прилагать все усилия для точной и подробной записи их
обычаев, причем стараясь своими действиями не нарушить ткань
45
их жизни, рассматривая ее как ценное дополнение к науке о
человеке.
Пережив столь полное погружение в чужой образ жизни,
антрополог затем сопоставляет конкретные данные и свое
осознание различных культур. Если повезет, как мне, то
постепенно удается познакомиться с рядом сопоставимых примитивных
обществ, причем каждое новое ложится в памяти антрополога
на предыдущие, усиливая контрастность, столь же
неизгладимо, как и в записных книжках. Но независимо от того, много
различных обществ удастся изучить или нет, антрополог
использует материал о них, осмысляя, к примеру, записи об
эскимосских обычаях, даже если он никогда не был в Арктике, или
с новым пониманием воспринимать рассказываемую в Новой
Гвинее историю, в которой женщины упрекают мужчин
фразой: «Неужели у тебя нет костей?»
Для выяснения вопроса о женском и мужском, видах
отличия детей мужского и женского пола, взрослых мужчин и
женщин у антропологов существуют свои методики. Мы не
прибегаем к выполненным размытыми красками картинкам, на
которых мужчины видят одни образы, а женщины — другие. Не
прибегаем к подсчету, насколько чаще девочки строят низкие
и уютные домики, а мальчики — башни. Не подвергаем
группы мужчин и женщин тестам на скорость машинописи или
нажимания кнопок. Не впрыскиваем мужские и женские
гормоны в крыс или морских свинок для проверки изменения их
поведения. Не занимаемся подробным исследованием истории
болезни приходящих к нам в клинику пациентов,
демонстрирующих столь глубокие структурные отклонения, что половую
принадлежность этих людей трудно определить. Не выясняем
мы и причин анатомического, эндокринного и психического
свойства, приведших к перемене образа жизни мужчин,
решивших жить, как женщины, или женщин, принявших решение
жить, как мужчины. Все эти подходы к изучению половой
дифференциации вполне результативны и важны. Но метод
антропологов — непосредственно на месте исследовать
примитивные общества, не подгоняя их заранее к теориям, а вместо
этого задавать вопросы открытого типа1. Как маленькие девочки
и мальчики осознают свою роль в различных обществах?
Какие типы поведения считаются женскими, какие — мужскими?
Какое поведение респонденты затрудняются соотнести со
свойственным определенному полу? Насколько женщины похожи
на мужчин для данной культуры, насколько они отличаются?
На начальной стадии мы не стремимся конкретизировать, су-
46
ществуют ли какие-либо черты характера, которые члены
данной культуры соотносят с принадлежностью к тому или иному
полу, скажем, пассивность, инициативность, любопытство,
склонность к абстрактному мышлению, интерес к музыке.
Однако мы спрашиваем, чего люди разных культур ожидают от
поведения детей, как они используют разницу в поле ребенка
для определения социальной роли и каким образом им удается
получить желаемую реакцию.
Подобного рода опрос несет несколько функций. Во-первых,
он устраняет предубеждения и заранее заданные нашей
культурой представления о мужчинах и женщинах, касается ли это
традиционных представлений о врожденных различиях либо
относительно более современных попыток отменить большую их
часть. Это освобождает сознание от всякого рода аргументов за
и против феминистского движения, начиная с туманных
идиллических представлений о всеобщем мире под
предводительством женщин до агрессивных доказательств неспособности
женщин к созданию великих музыкальных произведений.
Приходится буквально выметать, словно пожухлые листья с
парковых дорожек по осени, тысячу и одно утверждение такого сорта,
чтобы начать мыслить непредубежденно: «Разве это не
по-мужски?»; «Мужчины — что большие дети»; «Женщины так
ребячливы»; «Женщины чувствительнее мужчин»; «Мужчины
чувствительнее женщин»; «Женщины более непостоянны, чем
мужчины»; «Мужчины более непостоянны, чем женщины»;
«Поведение женщин более разнообразно»; «Поведение мужчин более
разнообразно» и т.д.
Однако от того, что антропологическая методика
заключается в погружении в чужую культуры, изучение чужого языком
обычаев, возникает особая трудность, связанная с
необходимостью передать результаты людям своей культуры.
Представить очерк сильно отличающихся обычаев одной культуры не
так сложно. Но можно подробно описать в книге образ жизни
самоанцев, манус, эскимосов или баганда и провести за собой
читателей в их жилища, усадить среди плакальщиков на
похоронах или включить в свадебный танец, передать им настолько
невероятные беседы, свидетелями которых были сами, что хотя
бы часть впечатлений антропологов от контакта с иной
культурой передастся читателям. Совсем нелегко бывает, когда
требуется разобраться в системах родства, где бабушка и внучка
обозначаются одним термином, где двоюродным и
троюродным братьям и сестрам предписываются различные ритуалы
обращения, или осознать, каким образом дух отца не дает бол-
47
тать невестке. Если антрополог действительно хочет передать
ощущение живых обычаев изученного им народа, в книге это
вполне можно сделать. Читателям представляется возможность
сравнить три культуры в одной книге, для этого нужно не
только перенестись на другой континент, но и сопоставить мягкие
семейные обычаи индейцев пуэбло и папуасов с нравами
каннибалов. По прошествии времени названия экзотических
племен забудутся, конкретные примеры из жизни, ритуалы,
связанные со смертью, колдовством и различными периодами
человеческой жизни сольются в памяти, но останется главное —
исключительное многообразие проявлений и выражения нашей
человеческой натуры.
Пока мы лишь стремились, чтобы отчет антрополога мог
помочь образованному читателю, будь то психиатр, биолог,
геолог, судья, врач-педиатр или мать пятерых детей, постичь две
вещи: либо что с некоторыми проблемами человеческого
поведения (скажем, с подростковыми или склонностью к
пьянству) можно справляться как-то иначе, да и сами они могут
отличаться (восприимчивость к искусству), либо степень, до
которой обычаи могут отличаться. Для того чтобы выполнить
первую задачу, разрушающую заданность представления, что
приобретенное поведение может развиваться только так, как это
принято у нас, достаточно сравнения с единичной другой
культурой. Для успешного решения второй требуются три-четыре.
В данной книге я стремлюсь выполнить иную задачу. Я не
просто хочу живо зафиксировать, что у различных народов
половые роли распределяются разным образом, не только
продемонстрировать, как воспитывается то или иное их восприятие
с самого раннего детства, через подростковый период с
плавным переходом к обычаям взрослых мужчин и женщин. Я
пытаюсь донести до читателя те позитивные открытия сходства,
сделанные при сопоставлении многих культур, те основы
женского и мужского, которые непременно следует принимать во
внимание. Мне важно как сообщить о выводах, так и о том,
как я к ним пришла.
Эту задачу куда сложнее осуществить, а насколько
сложнее — можно проиллюстрировать одним случаем из жизни.
Как-то раз в этнологическую статью, которая должна была
выйти под редакцией известного геолога, я включила абзац, где
описывала представления самоанцев о признаках наступившей
беременности, которые в точности совпадали с современными
акушерскими данными. Редактор вернул статью с пометкой
«как и во всем мире». Если бы я писала, что у некоего народа
48
считается, что тошнит по утрам беременных только первенцем,
либо что беременность там продолжается шесть месяцев,
редактор бы не возражал, потому что это бы отличалось от наших
представлений и наблюдений. Поэтому всего нескольких слов
о людях, которые не видят связи между соитием и зачатием либо
считают, что младенцы в миниатюрной форме скитаются в
снегу, пока не вскарабкаются в утробу матери по шнуркам ее
ботинок, достаточно, чтобы завладеть воображением читателя,
ощутимо его встряхнув. «О, — подумает читатель, — значит, люди
не всегда так хорошо представляли себе механизм зачатия, как
мы теперь (воистину, следует быть проницательным читателем,
чтобы добавить последнее замечание, ибо нам свойственно
полагать, что ученым теперь все известно), хм, интересно,
значит, я понимаю, как это могло повлиять на устройство семьи и
на то, насколько отцы хотят присматривать за детьми», и т.д.
«Когда я говорю, что мало в каких культурах люди оказались
способными совершенно умаляет роль матери, хотя, скажем
жители острова Россел верят, что отец откладывает яйцо в лоно
матери2, которая рассматривается как пассивный приемник, а
черногорцы отрицают, что мать имеет какое-либо отношение
к ребенку3, эти факты тоже поражают, потому что читателю
очевидно, что отрицать роль матери в качестве родителя
гораздо сложнее, чем роль отца. Но если не провести читателя через
серию таких потрясений, сопоставимых по силе с образами
полузамерзших Дюймовочек, ползающих в снегу в поисках
материнских шнурков, либо близнецов, которые в ожидании
реинкарнации скачут маленькими птичками среди группы
женщин, желая выбрать из них подходящую мамочку, если
написать: «Во всех человеческих обществах признано, что
женщины вынашивают детей» — читатель скорее всего согласится и
проигнорирует мое утверждение, разве что спросит: «Ну и что?»
Однако между расхожим утверждением «естественно, инцест
повсюду неприемлем», которое проистекает оттого, что
говорящий воспитан в убеждении запретности инцеста в своей
культуре, и утверждением антрополога «у всех известных
человеческих обществ существуют правила против инцеста» —
большая разница, заключающаяся в огромном объеме накопленного
опыта и собранных данных, чем неспециалист обладать не
может. Инцест для человека, воспитанного в XX веке в США,
будет означать сексуальные сношения между биологическими
родителями и детьми, а также родными братьями и сестрами.
Двоюродные братья и сестры для него в эту категорию
попадать не будут, хотя он может считать, что подобный брак спо-
49
собен привести к безумию, или же принадлежать к секте, где
для его разрешения требуются особые причины. Для
антрополога инцест относится к одной родственной группе, однако его
утверждение будет сделано на основе изучения огромного
количества различных инцестуальных групп, куда включаются от
нескольких сотен членов клана до таких случаев, когда в
разряд двоюродных родственников, на которых запрет не
распространяется, попадает двоюродная бабушка. После
сопоставления данных о запрете на инцест по всем культурам племен
Земли, с их многообразными расширяющими и
ограничивающими условиями, утверждение антрополога обретает новую
степень абстракции. Между утверждениями «естественно, инцест
повсюду неприемлем» и «у всехизвестныхчеловеческих обществ
существуют правила против инцеста» лежат тысячи дотошных
исследований, проведенных в свете походной лампы или
костра, путешественниками, миссионерами и современными
учеными на различных континентах. Но как тому, кто пишет,
предъявить эти наблюдения читателю, чтобы возникло
желание понять сообщаемое?
Обычно для преодоления преграды между наблюдениями
ученого и наблюдениями человека, в данной науке
несведущего, мы пользуемся простой властью авторитета. На
суперобложке книги или на титульном листе я обозначаю все свои
регалии, все звания и награды или наиболее престижные из
них. Читатель может таким образом убедиться в моей
квалификации. Если же он желает найти более убедительные
подтверждения — может проверить, что я собой представляю, по
какому-нибудь справочнику. Затем, убедившись, что данный
автор действительно там значится, что я в свое время
подверглась обязательному ритуалу получения ученой степени,
получала награды, участвовала в экспедициях и публиковала
специальные монографии, читатель знакомится с
предложенной ему книгой как плодом труда «авторитетного
специалиста в данной области». Если же он вдруг пожелает
воспользоваться моим материалом, скорее всего ему придется
проверить, согласны ли с моим мнением другие специалисты,
насколько сильны мои позиции среди них, насколько
аргументированы позиции моих противников и чем объясняются их
возражения — существом дела или
политико-идеологическими пристрастиями и приверженностью научной традиции.
В том же случае, если мнение, высказываемое в книге, будут
пытаться применить в повседневной жизни, такие читатели
рано или поздно окажутся втянутыми в спор, где в ответ на
50
мнение одного специалиста, обрушиваемое на чью-то голову,
на их собственные найдут мнения других авторитетов.
Результат такого «обмена мнениями» столь же легко предугадать, как
и ответ на детский вопрос: «Мамочка, а что произойдет, когда
человек, верующий только в Бога, и человек, верящий только
в науку, задумают поговорить о природе?» Тупиковый
результат таких споров есть лишь проявление тупиковых
конструкций в сознании современных людей, которым принятое ими
существование витаминов, атомов, эндокринных желез и
комплексов веществ в размышлениях о сложностях современной
жизни помогают мало.
Мне бы хотелось добиться большего. Между своим
утверждением и восприятием его читателями мне бы хотелось
вставить некую цезуру, паузу, за время которой читатели смогли
бы не просто принять мое право как специалиста высказать
его, но поняли бы как я пришла к такому утверждению.
Чтобы лучше представить себе, какого типа опыт
привносит антрополог в разрешение любых человеческих проблем,
возьмем расхожее утверждение «любовь отыщет себе дорогу» —
один из лейтмотивов нашей культуры. У молодого американца
эта фраза скорее всего вызовет в сознании образы трудных
переездов, скажем, автостопом через все Соединенные Штаты,
либо 36 часов за рулем с парой остановок, чтобы перекусить
хот-догом, ради того, чтобы успеть повидаться с девчонкой,
пока та не отправилась в Европу или не решила выйти замуж за
другого. Или же, скажем, планы девушки скопить достаточно
денег, купить подходящую ткань, придумать фасон и сшить
самой платье для танцевального вечера, чтобы снова очаровать
прежнего милого на танцах. Можно себе представить целую
череду различных препятствий, которые надо преодолеть:
неполадки автомобилей, сложности на работе, недостаток денег,
нестыковки авиарейсов, а то и несговорчивость родителей, если
любящие достаточно молоды либо родители достаточно
богаты, чтобы их мнение принималось в расчет. Причем к
картинам из собственного опыта будут примешиваться сцены из
фильмов, эпизоды романов, радиосериалов, к примеру, как Том
Микс пересекает бесконечную прерию, одна из полных
эмоционального напряжения ролей Ингрид Бергман, несколько
реплик из «Ромео и Джульетты», какая-нибудь строчка из
полузабытой «валентинки». У более умудренных к
переживаниям могут примешаться сомнения в сущности любви — не
является ли это лишь сентиментальным обозначением «бури
гормонов», причем и у них в общую картину вольются образы
51
пронзенных сердец, морских узлов «верные влюбленные» и
надпись «Джонни любит Алису» на стене заброшенного дома.
Любовь— общепризнанное чувство, испытываемое людьми,
которых мы можем представить наподобие нас самих, кто
одевается, как мы, ездит на автомобилях, соревнуется с
соперниками, при отказе борется с депрессией, а при согласии готовы
прыгать до небес. Даже историю «Ромео и Джульетты» в
Америке зачастую воспринимают, будто она происходила
примерно с такими же парнем и девушкой, как и живущие на
соседней улице, а кровная месть — лишь как украшение сюжета.
В конце концов никому доподлинно не известно, что
переживали сами Ромео и Джульетта. Причем и Шекспир знал не
намного больше нашего, потому что он, английский драматург,
писал об этом для английских зрителей начала XVII века.
Знание прошлого может подарить нам ряд красивых выражений,
однако они обозначали собой чувства, малопонятные теперь,
когда верность после смерти вызывает подозрения, пагубно
отражается на друзьях и родных, да и вообще представляет
интерес скорее для психиатра, чем для поэта.
Между подобным молодым читателем, который ничего,
кроме США, не видел, а на обычаи других веков и других
народов смотрел исключительно сквозь очки, предоставленные
Голливудом и современными авторами исторических романов,
с чьих страниц они предстают мало отличающимися от тех,
что свойственны американцам сегодня, и антропологом,
сидящим рядом с новогвинейским охотником за головами под
крытой камышом крышей его дома, есть много отличий. У нас
в США миллионы людей, которые в силу того, что их
родители были иностранцами, нутром чувствуют, что жизнь может
сильно отличаться в различных обществах. Есть также много
тысяч людей, живших в странах Европы, Азии и Латинской
Америки не наездами, у которых были близкие отношения с
медсестрой, любовником или другом в тех краях, и для них
фраза «любовь отыщет себе дорогу» будет иметь совсем
другой смысл. Они жили в семьях сербов и шотландцев,
влюблялись в немок-медсестер и итальянок, у них остались друзья во
Франции, причем между ними устанавливались куда более
близкие и доверительные отношения, чем между белым
ученым XX века и членами племени на Новой Гвинее. С позиций
своего эмоционального опыта такие люди могут спросить:
«Если задачей является установление живых эмоциональных
взаимоотношений с людьми иного образа жизни, не
являются ли те, кто уже жили и любили в иных странах, лучше под-
52
готовленными для понимания поведения с позиций
межкультурного взаимодействия, чем ученые, разгуливающие с
блокнотами, не столько наблюдающие, сколько занятые их
записью?» На первый взгляд, тут трудно возразить. Перед
внутренним взором встает образ американского малыша, который,
уперевшись ножками и крепко сжав зубы, пытается
вырваться из цепких рук немецкой тетушки, или молодого
американского художника, который с замиранием сердца следит, сидя
напротив своей жены-француженки, за мимолетным
отражением настроений на ее лице. И если сравнить эти картинки с
видом антрополога, который записывает свои наблюдения,
сидя за столом в деревне охотников за головами, которым сам
факт нанесения знаков на бумагу может представляться
магическим обрядом, то представляется маловероятным, что
антрополог лучше разберется в том, что бродит в голове у
охотника за головами, чем маленький ребенок и любящий
молодой человек, которым это жизненно необходимо, разберутся
в чужих ценностях тех, кого они хотят понять.
И все же у антрополога есть опыт, дающий ему
неоспоримое преимущество и над молодым человеком, всю ночь
объяснявшимся в любви на чужом языке, и перед женой,
последовавшей за мужем в чужую страну. Такое преимущество дает ему
цель, присущая его науке. Если вам шесть лет и мамочка хочет,
чтобы вас воспитывала гувернантка-немка, отчего в доме
перебывало уже их несколько, вы присмотрелись к их повадкам и
знаете, как избавиться от очередной фройлейны, пусть хотя бы
ради того, чтобы на ночь рассказали другую сказку. Если вы
владелец фабрики, ритм работы которой постоянно срывается
из-за межнациональных стычек рабочих, то волей-неволей
придется научиться «ладить с итальянцами», а если политический
деятель — то со временем научитесь играть на подобных
конфликтах. Но и для ребенка, присматривающегося к
гувернанткам, и для новенького в классе в чужой стране, для любовника,
изучающего лицо любимой, для невестки, пытающейся
распознать, чего хочет свекровь-иностранка, наблюдение — всегда
лишь средство для достижения конкретной практической цели
в жизни. Что придает самим наблюдениям иной характер,
нежели у антрополога, ведь новому возлюбленному и новому
психоаналитику вы будете рассказывать в разной манере даже об
одном и том же происшествии. О поразившем вас в детстве
эпизоде (как вы бродили по заброшенному дому в одиночку, или
увидели, как соседский врач ампутировал кисть руки
раненому, или как на ваших глазах отец упал с мельницы) любимому
53
человеку или другу вы расскажете, желая укрепить ниточку
своих взаимоотношений, ища сочувствия, понимания и доверия.
И ваш рассказ будет подстроен к предыдущим репликам,
чтобы служить откликом в общем разговоре и крепить возникшую
связь, углублять доверие. В беседе же с психоаналитиком
искренний взаимообмен впечатлениями, необходимый для
установления близких взаимоотношений, сменяется включением
в процесс поиска причин психических нарушений. Если
психиатр достаточно квалифицирован, а пациент заметно
страдает от тревог и страшных воспоминаний, приведших его за
помощью к врачу, тогда объективный акцент на поиске причин
сохранится до конца лечения, достигнутое понимание также
будет использовано не для укрепления личных
взаимоотношений, а для закрепления результатов лечения, и в итоге пациент
навсегда сможет закрыть за собой дверь кабинета, где
проводились консультации, чтобы больше туда не возвращаться.
Пациент изменится. Опыт врача от общения с пациентом будет
значительно отличаться от опыта пациента, более того, они вряд
ли захотят обсуждать его вместе.
Когда антропологи прибывают в деревню какого-то
племени, в одиночку или женатой парой, чтобы поселиться там на
время, ситуация также находится под сознательным контролем.
Антрополог предпринимает изучение чужой культуры не для
того, чтобы ему тут выстроили дом, посадили сад, носили
поклажу, строили посадочную полосу для самолета или
обратились в его религию. Он даже не ставит себе целью, как хотел бы
врач, вылечить их от болезней и изменить представление о
санитарии, убеждая, например, чтобы они хоронили мертвых на
чистеньком кладбище поодаль от деревни, а не под полом
хижин, «чтобы им было не так одиноко». Антрополог не хочет ни
улучшать жителей деревни, ни обращать их в свою веру, ни
править ими, ни торговать с ними, ни вербовать их, ни лечить. Он
лишь хочет понять их и добавить эти данные в общую копилку
сведений о человеческих ограничениях и возможностях*.
Подобно психоаналитику, который должен направить все свои
действия к достижению одной цели — излечения больного,
* Сказанное выше относится к изучению культуры. Возникла и активно
развивается прикладная антропология, чьей задачей является улучшение
взаимоотношений между правительством и коренными народами, либо между
двумя совместно проживающими этническими группами, или любыми
другими взаимодействующими национальными группами. В этих случаях
допустимо вмешательство и применима иная этика.
54
антрополог должен вести наблюдения, чтобы понять действия
окружающих его людей и их культуру. Для непрофессионала
обсуждения методики работы психоаналитика могут
показаться маловажными. К примеру, к чему дискутировать по такому
вопросу, как стоит или нет пожимать руку пациенту, посещая
его на дому, обязательно ли иметь в кабинете для консультаций
два выхода? Но именно потому, что отношения между врачом
и пациентом не являются полноценными
взаимоотношениями, а лишь осуществляются ради определенной цели,
стилизованы, так и важны эти детали, кажущиеся на первый взгляд
пустяковыми.
Поэтому, планируя поселиться в туземную деревню,
антрополог тщательно взвешивает все мелочи, подчиняя их своей
главной задаче. Где стоит построить дом? Не там, откуда
открывается самый красивый вид, или где воздух лучше всего,
или где тише всего, или куда реже забредают свиньи, или
подальше от домов сварливой старой вдовы Маннгвон, которую
всегда трясет от злости, да Квови Коги Кумбана, чей
новорожденный сынишка Магджиендо все плачет и плачет, ни на
минуту не смолкает — его было отдали в другую семью, но потом
вернули среди ночи. Нельзя руководствоваться обычными
соображениями при выборе места жилища — ни красотой, ни
спокойствием, ни благоприятностью для здоровья. Начинать
следует с общего плана поселения, особо отмечая, где
расположены святилища, мужские дома, места отдыха, наиболее
часто используемые маршруты перемещения. Затем выяснить,
чьи дома прежде стояли на незанятых участках, причем какая
за ними была слава. Если, к примеру, как случилось с нашим
домом в Алитоа, там располагался прежде дом для мужских
церемоний, то земля будет считаться «горячей» и посетители
будут опасаться приходить к вам, чтобы перенасыщенная
магическими чарами земля не поглотила частицу их существа.
Или, как было у манус, вместе с пустырем к вам может перейти
по наследству дух обитавшего там недавно умершего человека,
отчего его родственницы ни за что не переступят порог вашего
нового дома. Однако мотивом отказа от перенасыщенного
магией места или обиталища агрессивного духа должно быть не
собственное стремление к спокойствию или пристрастие к
более мирным духам, а трезвый выбор другого расположения
главного наблюдательного пункта, каким станет ваш дом, как
доставляющего меньше осложнений для работы.
К примеру, мы выбрали место расположения дома в деревне
Тамбумум на реке Сепик в 1938 году по следующим соображени-
55
ям: оно находилось не в самом центре, а ближе к тому краю
деревни, где она ближе всего подходила к соседней, что позволяло
расширить контакты и с соседней деревней. Достаточно близко оно
было и от большого мужского дома — оттуда доносились звуки
флейт, тогда муж мог отправиться туда и посмотреть, что
происходит. Наш дом стоял в окружении нескольких домов, где было
по многу маленьких детей, по их крикам и плачу можно было
догадаться о происходящем — я знала особенности голосов всех
детей, поэтому, заслышав в два часа ночи тревожные нотки в голосе
двухлетней Немангке, поспешила туда и застала родителей в
такой сильной ссоре, что мать запретила дочери приближаться к
отцу. Кроме того, наш дом стоял как раз между двух троп —
мужской, проходившей берегом реки, и женской, которая шла с
внутренней стороны деревни. Пока я сидела и работала, мне были
видны все, проходившие мимо, даже не надо было записывать имен,
однако они отмечались у меня в голове, и если вдруг из них
формировалась группа, о цели которой я не могла догадаться, либо
несколько человек, обычно не ходивших вместе, вдруг
объединялись, я тут же шла смотреть, что происходит. Мы строили дома
без стен, используя только большое брезентовое полотнище как
настил, и приходилось его натягивать, часто посреди ночи, когда
разыгрывалась сильная буря. Сразу за дверью располагалась
удобная платформа, где люди любили вечерами собираться и подолгу
беседовать; от палящих лучей полуденного тропического солнца
такой открытый дом давал мало защиты, но он служил
замечательным наблюдательным пунктом. Наконец, последним
обстоятельством, решившим выбор места для дома, был тот факт, что
жена нашего соседа Бангвина была беременна, а в примитивных
общинах очень сложно наблюдать роды, потому что либо дети
рождаются часа в два ночи, либо тогда, когда мать ловит рыбу на
реке. В итоге, правда, и у Тчамволе ребенок родился, когда она
рыбачила, но я находилась достаточно близко, чтобы слышать,
как Бангвин ругал жену, что она слишком долго ходит
беременной, Тчамволе же отвечала: «Отчего ты кричишь? Ребенок
родится, когда пожелает. Он — человек, и сам выбирает, когда ему
появиться на свет. Ведь он не поросенок или щенок, чтобы
рождаться, когда того захотят другие». Мы смогли заснять на пленку
ссору, когда Бангвин порубил на мелкие кусочки плетеную корзину,
служившую кроватью его второй жене (как если бы в
американских условиях он разнес рояль или новую машину), а также сцену,
когда Тчамволе, которая после родов находилась в другом доме и
ходила там за ребенком, в порыве ревности ко второй жене,
наслаждавшейся в это время супружеским вниманием Бангвина,
56
подошла к кокосовым пальмам, принадлежавшим ей, первой
жене, и поместила на них запрещающий знак. Поэтому, с
антропологической точки зрения, выбор места рядом с домом
беременной женщины вполне оправдался.
Подобно выбору места для жилища и конструкции самого дома
ко всем прочим моментам следует подходит с точки зрения
улучшения возможностей для наблюдения. Слуг выбирают не потому,
что они хорошо готовят или не воруют, хотя приятно, когда они
обладают и этими качествами, но по наибольшей выгоде для
практической работы — как представителей двух крупнейших семейств
или двух сторон недружелюбных кланов в деревне, либо
подбирают подходящего пола и возраста, чтобы привлечь или хотя бы
не отпугнуть тех, кого хотелось бы использовать в качестве
информантов. Так у манус, где я хотела исследовать маленьких
детей, все помощники по дому были чуть моложе четырнадцати лет,
потому что с мальчиками более старшего возраста возникала
проблема табу, тогда маленьких девочек не пустили бы ко мне в дом.
Подростки 12—14 лет — не самый идеальный вариант в качестве
работников по дому, не раз весь обед летел в воду лагуны, над
которой стоял на сваях наш дом, когда повара сцеплялись друг с
дружкой на кухне. Зато среди нескольких тысяч детских
рисунков, собранных мною там, было немало и девичьих.
Однако эта необходимость планировать все свои действия,
выбирать всегда в пользу наилучшего выполнения основной
задачи, отнюдь не означает, что ваши взаимоотношения с
жителями деревни должны быть холодно-деловыми. Но даже когда у
вас на руках обмякшее тельце утонувшего ребенка, которого вы
до последнего пытаетесь вернуть к жизни, несмотря на то, что
надежды почти нет, вы все же не должны упускать из внимания
и то, как ведет себя его мать, в отчаянии бьющая себя по голове
деревянным подголовником, а не предаваться самой печали и
воспоминаниям об умерших у вас на руках крошках. Все
собственные побуждения, которые могут вылиться в стихотворение
или молитву, желание написать письмо или покинуть сцену
смерти и побыть одной (чего вообще никогда не бывает в полевых
условиях) — все они должны быть отодвинуты на второй план и
подчинены необходимости наблюдать, слушать, регистрировать
и пытаться понять. Даже собственные срывы (как было со мной,
когда после бессонной ночи, проведенной у постели
тяжелобольного балийского ребенка, я ненадолго отлучилась, а когда
возвращалась холодным утром, какие выдаются там в горах, меня
во дворе покусали собаки и я разрыдалась от беспомощности,
обиды и жалости к себе) по возможности антрополог должен
57
тоже использовать в качестве стимула для наблюдения — как
люди отреагируют на подобное проявление чувств.
Способы вхождения в жизнь местного населения у
антропологов бывают самые разные — перевязывание ран и язв,
помощь в починке современных механизмов, участие в охоте,
предоставление мясных консервов для деревенского
праздника... Но как бы ни сложились ваши отношения, когда на
протяжении долгих месяцев вы будете жить, открытые всем
радостям и горестям целой деревни, вы должны всемерно
использовать их ради главной цели — понять изучаемую вами культуру.
Поэтому те находки, которые антрополог привносит в
изучение взаимоотношения между полами, отличаются и от
впечатлений человека, испытавшего на себе воздействие
различных культур, и от наблюдений историка, вынужденного
конструировать картину развития по фрагментарным
документальным свидетельствам, дошедшим до нас волей случая.
Наподобие клинических данных, гораздо менее ярких и
увлекательных, чем те же события в изложении романиста, наблюдения
антрополога отличаются особым порядком расположения
материала и специфической применимостью, но благодаря
целенаправленности сбора и наблюдений обладают неповторимой
ценностью для понимания человеческого поведения.
Следующий важный вопрос: что именно наблюдает
антрополог при работе с примитивным народом?
Вероятно, важнее всего, что антрополог должен определить
пути анализа материала практически в ходе его сбора. К примеру,
если лингвист хочет изучить особенности речи говорящих
по-английски жителей Ирландии, Квинсленда или горца из
американского штата Кентукки (чей говор явно отличается и интересен для
изучения), он вооружится знанием грамматической и
фонетической системы английского языка и других индоевропейских
языков. Вопрос, которым задается лингвист, заключается не в том,
что собою представляет их говор, а чем он отличается от прочих
разновидностей разговорного английского. Однако когда мы
отправляемся исследовать племя на Новую Гвинею, нам
приходится задаваться и вопросом о природе его языка, и по отдельным
фразам, вытянутым у неловко сидящего с этнологом туземца, мы
пытаемся распознать особенности грамматики этого языка. Так
же обстоит дело и с изучением поведения мальчиков и девочек,
мужчин и женщин. Когда изучаешь роль женщин в некоей
южнонемецкой деревушке, то применяешь знания о том, как менялась
эта роль в различных странах Европы, как определяет их место
римское и тевтонское право, как влияли католицизм и протес-
58
тантизм, и на таком фоне выявляешь особенности, присущие
именно данной деревушке. Но в неведомом новогвинейском
племени подобный ход мысли невозможен. Когда мы причаливаем
или останавливаем носильщиков, если путешествуем по суше, у
незнакомого поселения, то не имеем представления, люди
какого пола здесь будут носить украшения, женская или мужская это
бритая голова, показавшаяся из-за куста, и кто там виднеется у
верхушки пятнадцатиметровой кокосовой пальмы — мужчина,
потому что женщинам не пристало заниматься таким опасным и
трудным делом, как лазание по пальмам, либо женщина, оттого,
что в этих краях лазать на пальмы положено именно детям и
женщинам. Учиться понимать и разбираться, что к чему, мы должны
непосредственно из наблюдений за людьми, в частности понять,
как себя ведут здесь свекрови, и есть ли в местном языке слово,
обозначающее «свекровь». Антрополог привыкает следовать за
материалом, ждать, присматриваться, пока из множества мелких
действий и разговоров небольшой группы людей, среди которых он
живет такой насыщенной жизнью, не начнет вычленяться
структура. Таким образом удается избежать тех вопросов, которые
формулируются лишь на основе опыта нашей и других известных
цивилизаций4.
Затем из всего массива данных наших собственных
наблюдений и почерпнутых у других антропологов — образов, фраз,
звуков, хранимых в памяти, и фактов, записанных на
карточках, которые можно перебирать на досуге, мы извлекаем
материал для построения гипотез, их проверки и наметки новых
направлений исследования. Таков процесс, отличающий
расхожее утверждение «естественно, ни в одном обществе» и
утверждение антрополога «ни в одном из известных обществ», и
мне хотелось бы, чтобы читатели не упускали эту разницу из
виду при дальнейшем чтении.
Слово «мужчина» вызывает в моей памяти череду образов
мужчин с белой, коричневой, желтой, черной кожей, коротко
стриженых, бритых наголо и с огромными узлами волос на
голове, в вечерних костюмах и облаченных лишь в украшения из
блестящих перламутром полумесяцев на обнаженной груди;
мужчин с перекатывающимися буграми мускулов на мощных
руках и с руками, изящными по-девичьи; тех, кто с трудом
может удержать в корявых пальцах инструмент тоньше тесла, и тех,
кто нижет мелкий бисер на нитку; мужчин, которых оскорбляет
сам запах младенца, и таких, кто нежно баюкают малышей в
крепких своих ладонях; таких, кто постоянно размахивают
руками, словно готовясь метнуть копье, и таких мужчин, кто все-
59
гда готов сложить ладони в жесте прощения и мольбы; мужчин
от полутора до двух метров ростом. А рядом с ними стоят
женщины множества оттенков цвета кожи, с обритыми головами или
с длинными распущенными волосами, с такими длинными
грудями, что их иногда перебрасывают через плечо, или с
маленькими, высокими и упругими, как на изваяниях, украшающих
гробницу Медичи во Флоренции; женщин, играющих своими
травяными юбочками при ходьбе, и таких, которые те же
юбочки носят наподобие жестких щитов, охраняющих их честь;
женщин, чьи руки кажутся без ребенка пустыми, и иных, что держат
младенца на расстоянии вытянутой руки, будто это дикая
кошка и может поцарапать; одни так и рвутся в бой, впереди своих
мужей, а другие стремятся укрыться при первых признаках
ссоры; женщин, чьи руки снуют туда-сюда, не останавливаясь ни
на минуту, — и с руками, устало опущенными на колени после
долгого дня, полного трудов. А перед ними, позади, рядышком,
сидя у матерей на спине, плечах, притянутые к телу куском
материи, в сетчатых или плетеных заплечных коробах или пришну-
рованные к доскам-люлькам, которые висят на стене типи, —
дети. Их одежда может ничем, кроме размера, не отличаться от
взрослой, и они будут долго путаться в длинных юбках, пока не
научаться ходить, а может отсутствовать вовсе, и лет до десяти-
одиннадцати дети могут ходить нагишом; безвольно сидеть на
спинах матерей, пока те толкут рис в ступе, или гоняться друг за
другом, или сжиматься в комочек, когда плоскодонное каноэ
перевернется и ребенок вместе с матерью очутится в воде; кое-где
даже нет слова для их обозначения — детей могут вначале
называть «мышами» или «жучками», а потом «маленькими людьми»,
в иных же местах их появления жаждут, а каждое слово
воспринимают как откровение; где-то считают до появления зубов
вообще еще не людьми, а если зубы вырастают неровно —-
чудовищами; одни дети тоскливо жмутся к ногам родителей и не
имеют никаких игрушек, а другие веселы и игривы, будто
переполнены смехом.
Эта книга о мужчинах и женщинах в детстве и когда они
становятся взрослыми. Перед умственным взором читателей
предстанут образы, отличающиеся от моих. Но если им удастся
расширить значение слов «мужчина», «женщина», «дети»,
которые станут рождать отзвук тех разновидностей человеческого
поведения, о которых я пытаюсь рассказать, то я сочту свою
задачу выполненной.
Часть вторая
Мы и наше тело
Глава III
Первый опыт
В этой книге я буду обращаться в основном к
материалам, полученным при изучении семи народов из области
бассейна Тихого океана, среди которых я жила и работала. На
островах Пасифики группы людей отделены друг от друга
морскими просторами и горными цепями; они не выработали
социальных форм объединения в большие королевства и поэтому
сохранили резко отличные обычаи. Семь различных обществ
очень трудно одновременно держать в памяти. Частности их
обычаев порой так несопоставимы: скажем, обрученные юноши-
манус должны ложиться лицом вниз и прикрываться циновкой,
когда их будущие тещи проходят мимо, а подростки-арапеши всю
ночь охотятся на лангустов, не выпуская рук своих юных
нареченных невест; молодые мундугуморы после бурной любовной
сцены возвращаются домой исцарапанные и вынуждены
придумывать достойные оправдания своим ссадинам; на Бали
невесту принято красть, и она, поеживаясь от утренней прохлады,
озирается — не покажется ли кто на улице, чтобы тогда
изобразить сопротивление, или можно тихо ускользнуть с юношей,
выбранным ею в мужья; перед глазами встают картины, как
молодой муж-чамбули из-за досадного недоразумения копьем
поранил свою жену в щеку через трещину в полу; как охотник за
головами ятмул сговаривается со своим сверстником, чтобы тот
изнасиловал его жену и тем принудил к повиновению; и как де-
вушка-самоанка сообщает возлюбленному шепотом, где будет
ждать его под пальмами.
Я попытаюсь вкратце представить каждое из племен, как
прежде в длинном запутанном романе выводили и
представляли читателю действующих лиц. Эти семь племен и народов,
61
обитающих на островах, в горах, у озера, в морской лагуне и на
берегу реки, и будут выступать коллективными действующими
лицами, разделяющими тот или иной образ жизни. Их
привычные жесты и повадки, выработанные веками, вплетают свою
ниточку в ткань человеческого существования, и моей задачей
будет показать, как это происходит. И если в театре зритель,
бывает, заглядывает в программку, чтобы получше разобраться
в происходящем, надеюсь, и читателю этой книги
небесполезно будет порой заглядывать на эту страничку, чтобы напомнить
себе характер целого племени.
Семь племен Южных морей*
Самоанцы
Самоанцы — рослое племя полинезийцев со светло-
коричневым цветом кожи, которые живут на небольшом
архипелаге, часть островов которого принадлежит США**. Их
образ жизни полон торжественных обрядов. Самоанцы — вожди
и ораторы, принцы и принцессы деревень, группы молодежи и
пожилых людей, которые совместно сажают
сельскохозяйственные культуры и собирают урожай, ловят рыбу и
воздвигают постройки, совместно устраивают праздники и танцы. В их
мире нет спешки, пища — в изобилии, природа щедра, а жизнь
гармонична и нетороплива. Уже свыше ста лет как они
крещены и встроили основные положения христианства в свои
обычаи и обряды, по воскресеньям надевают очень красивые
накрахмаленные передники, но по-прежнему ходят босиком и
гордятся своим образом жизни.
Манус с островов Адмиралтейства
Манус — небольшое энергичное племя рыбаков и
торговцев, которые строят дома на сваях в соленых лагунах
поближе к рыбным угодьям. Они высокого роста, очень смуглые,
поджарые, полные энергии, смышленые, хорошо
схватывающие любые навыки; этический кодекс их основан на вере, что
духи мертвых накажут за лень, манус достигли высокого уров-
* См.: Приложение I.
** С 1962 г. Самоа — независимое государство, с парламентарной
системой правления. Выборы в парламент проходят каждые пять лет.
Законодательное собрание избирает премьер-министра и секретаря. Премьер
назначает правительство {Прим ред.)
62
ня жизни и поддерживают его неустанным трудом. Пуритане
до мозга костей, они всецело отдаются труду, рассматривают
любовь и чувственные удовольствия как ненужное отвлечение
и быстро приспосабливаются к западным нормам жизни, к
машинам, денежному обмену.
Горные арапеши
Горные арапеши — это худые, постоянно
недоедающие люди мягкого нрава, живут на крутых и неплодородных
Торричеллиевых горах Новой Гвинеи. И без того малоимущие,
они постоянно стремятся скопить денег, чтобы купить новые
музыкальные записи и модную одежду у живущих на
побережье торговцев и откупиться от колдунов более свирепых
племен, живущих внутри страны, на равнинах. Они обладают
отзывчивым характером, поэтому, хотя почти постоянно
недоедают, тем не менее арапеши большую часть времени тратят на
помощь соседям и защиту их интересов. И мужчинам, и
женщинам больше всего нравится что-нибудь выращивать —
детей, поросят, кокосовые пальмы, а страшатся они больше
всего, что новое поколение, достигнув зрелости, будет
малочисленным и менее достойным, чем предки, и что в конце концов
под их пальмами не останется больше людей.
Каннибалы мундугуморы с реки Юат
Эти крепкого сложения своенравные люди живут на
берегах быстрой реки, но не имеют о ней никаких сказаний. Они
торгуют с плохо питающимися, жалкими людьми буша,
живущими на менее плодородных землях, и ведут на них охоту.
Мундугуморы большую часть времени ссорятся или занимаются
охотой за головами, а в обществе мужчины привыкли стоять сами
за себя. Женщины не менее самоуверенны, чем мужчины; они
относятся к рождению и воспитанию детей как к неприятной
обязанности, являются основными добытчицами пропитания,
предоставляя мужчинам строить планы и сражаться.
Озерные чамбули
Чамбули, которых насчитывается всего около
шестисот человек, обосновались на берегу одного из самых
прекрасных озер в Новой Гвинее, блестящего, как полированное
черное дерево, на фоне далеких гор и холмов, где живут
арапеши. В озере растут пурпурный лотос, большие розовые и
белые водяные лилии, водятся белая скопа и голубая цапля. Там
63
женщины чамбули, проворные, без украшений,
трудолюбивые и распорядительные, занимаются рыбной ловлей и носят
рыбу на продажу, а мужчины, разукрашенные и импозантные,
занимаются резьбой по дереву, рисованием и разучиванием
танцев, традиционную охоту за головами заменила у них
практика покупки жертв для подтверждения своего мужского
достоинства.
Охотники за головами ятмул с реки Большой Сепик
На большой медленно текущей реке, куда впадает
река Юат, стекающая с тех же гор, где живут арапеши, и с
которой озеро, где живут чамбули, соединено каналами, стоят
нарядные деревни племени ятмул, охотников за головами,
резчиков по дереву, красноречивых ораторов, высоких, постоянно и
яростно стремящихся доказать свою мужественность, где
женщины выступают исключительно в роли зрителей бесконечных
представлений, разыгрываемых мужчинами. Они хорошо
питаются, потому что в пропитанной влагой почве хорошо растет саго,
а женщины ловят много рыбы. Ятмулы строят великолепные
дома для церемоний и военные каноэ, покрытые замечательной
резьбой, а в своих больших деревнях собирают все виды
искусства и стили, танцы, мифы окружающих народов. Они явно
выдаются среди соседей талантами, но выраженная гордость
делает их уязвимыми.
Балийцы
Балийцев насчитывается сотни тысяч, а не
несколько тысяч, как самоанцев, или несколько сотен человек, как у
племен Новой Гвинеи, и они не являются примитивным
народом — культура Бали через Азиатский континент связана с
нашей историей. Легкие, изящные, с волнистыми волосами,
с телом, каждый изгиб которого танцует по отдельности,
балийцы имеют весьма сложную организацию жизни с
гильдиями и индуистскими ритуалами, хрониками и храмовыми
орденами, рынками и искусством, которое напоминает
европейское Средневековье. Сосредоточенные на небольшом
острове с красивейшими и разнообразными ландшафтами, эти люди
всю жизнь превратили в искусство. Воздух напоен музыкой
днем и ночью, а люди, чьи взаимоотношения легки и лишены
тепла постоянства, неустанно репетируют роли в пьесе, где не
поощряемые в жизни чувства будут выражены стилизованно
и изящно.
64
Таков список наших актеров. Я выбрала их по той простой
причине, что сама изучала их обычаи и могу провести
сравнение: сопоставить балийский магический танец с играми
новогвинейского ребенка, вполголоса высказанные жалобы женщи-
ны-манус на приставания мужа и громкие вопли ятмулки,
которая честит мужа за то, что он не проявляет к ней никакого
интереса. Причиной привлечения этого материала было не
желание проиллюстрировать некий тезис или даже ряд проблем,
освещаемых в книге, но целый комплекс причин
профессионального, практического и теоретического, а также личного
свойства, накопившихся за четверть века исследований.
Несомненно, книга не исчерпывает всех возможных подходов к
изучению взаимоотношений между полами. Тут вы не найдете
данных о тех социумах, где мужчины запугивают сыновей до
полного подчинения себе, где женщин считают воплощением злых
сверхъестественных сил, недостает и материалов об обществах,
построенных на крайне интенсивных религиозных чувствах,
крайней экономической эксплуатации, тирании или классовом
разделении. Отсутствуют также и такие, где мужчины
доказывают свою мужественность производством немыслимого для
женщины количества детей. Однако у семи описанных племен
и народов можно будет отметить немало такого, что заставит и
задуматься, что побудит наше воображение к усиленной
работе, чтобы представить, какой бы могла быть наша жизнь, если
бы не шла так, как идет сейчас.
В ходе разговора обычаи этих семи племен будут возникать
по мере надобности — иногда это будет поза, например,
мужчины, склоняющего женщину к соитию, или жест — скажем, в
танце, который показывала одна старая женщина, в другой
раз — подробное описание церемонии или сцены общения
между матерью и ребенком, свидетелем которой я была.
Однако мой подход коренным образом отличается от прежней
антропологии курьезов, когда кабинетный ученый писал то о
свирепом ритуале человеческого жертвоприношения, то о
приворотных обрядах, не особенно заботясь установлением связи
между привлекаемыми фактами. Я же извлекаю отдельные
детали из целого и стремлюсь поддержать у читателей ощущение
цельной картины, хотя ни в коем случае не желаю перегружать
их внимание всем сонмом чуждых общественных
установлений. Из всех различий, контрастов и неожиданных способов
устроить свою жизнь в целом и между полами в частности,
между родителями и детьми, использовать присущие мужчинам и
женщинам творческие возможности, должно в итоге родиться
65
большее понимание ценности для цивилизации разделения
человечества на два пола, важности этого противопоставления,
которое мы, приходится с прискорбием признать, чаще всего
игнорируем, порой искажаем, но никогда не использовали в
соответствии с полным потенциалом, заложенным в нем.
При обсуждении особенностей отношения к мужчинам и
женщинам меня в первую очередь будут занимать коренные
различия между ними, прежде всего — в репродуктивной
сфере. Каковы различия в функционировании, возможностях,
чувственном восприятии и уязвимых местах мужчин и женщин,
проистекающие из особенностей строения их тел,
предназначенных взаимно дополнять друг друга? Как способности
мужчин связаны с тем фактом, что их репродуктивная функция
сводится к единичному акту, а способности женщин — с тем
фактом, что им для выполнения своей репродуктивной функции
требуется девять месяцев вынашивания ребенка, а затем — до
недавнего времени — долгие месяцы вскармливания грудью?
В чем заключается вклад каждого пола самого по себе, а не
воспринимаемого как несовершенная версия противоположного
пола?
В современной жизни, когда наши тела прикрыты одеждой,
скрадывающей их особенности, когда мы передаем свои
ощущения телесности через отдаленные символы тростей,
зонтиков и дамских сумочек, нетрудно потерять чувство
целесообразности строения человеческого тела. Но когда живешь среди
примитивного племени, где женщины спереди и сзади
прикрыты лишь травяными фартучками и могут сбросить даже их, если
желают оскорбить товарок или отправляются вместе купаться,
мужчины облачены в лубяную набедренную повязку или,
когда убьют соперника, в шкурку летающей лисицы, которая,
вероятно, и является знаковым украшением для совершенного
деяния, но сама по себе почти ничего не скрывает, а меленькие
дети вообще ходят нагишом, телесная связь между
младенцами, детьми и взрослыми очень заметна. В западном обществе
недавно стали применять терапевтический метод,
позволяющий путем тщательной дедукции по воспоминаниям больного
неврозом или несдерживаемым фантазиям психически
неуравновешенного человека восстановить, каким образом строение
человеческого тела, со всеми его входными и выпускающими
отверстиями, повлияло в детстве на формирование отношения
к миру. Сходным образом детский психоаналитик наблюдает у
себя в консультационном кабинете, как ребенок играет с
фонтанчиком, делает пирожки из песка, вставляет друг в друга ми-
66
сочки разного размера или ловко направляет паровозик в
туннель. Психоаналитик наблюдает и за ребенком, которого
привели на консультацию родители, встревоженные его
привычкой все тащить в рот и поедать, последней каплей послужил
случай, когда чадо затолкало в рот театральные билеты и
измочалило их вконец зубами. Не ускользает от внимания
психоаналитика и привычка другого ребенка приделывать
игрушечному мальчику груди из пластилина, а потом сердито их
отрывать, или прилеплять кукле-девочке пенис, а потом
кастрировать ее игрушечными ножницами. В течение долгих сеансов,
наталкиваясь на внутреннее противодействие самих родителей,
давно научившихся скрывать от самих себя собственные
телесные реакции, постепенно реконструируются детские образные
представления, причем большая их часть кажется обычно
взрослым, воспитанным в современном обществе, довольно
фантастическими.
Еще в большей степени это касается взрослых пациентов,
когда они, расслабленно лежа на кушетке, рассказывают
психоаналитику длинные и сложные истории из своего детства,
которых, по мнению родителей, с ними никак не могло
произойти, потому что они в младенчестве лежали спеленутые у
себя в кроватке, и в детской кроме них никого не было.
Символы, всплывающие на консультации у психоаналитика или в
больнице, никак не могут уложиться в сознании у
большинства людей, выросших в современном обществе и ставших
нормальными взрослыми его членами. Почти все дети сосут
краешек одеяла или кисточку своей шапочки, но театральные
билеты уже не всякий в рот потянет. Правда, большинство даже
вполне хорошо воспитанных взрослых водевильная сценка с
морковкой или спаржей заставит расхохотаться. И в то же
время, почти для всех нас большую часть времени театральные
билеты, комиксы и багажные бирки — просто театральные
билеты, комиксы и багажные бирки, и только; а морковки за
пределами сцены — просто овощи, которые детей всячески
принуждают есть, а взрослых уже нет. Полностью
телесно-ориентированные образы маленького ребенка позднее
сглаживаются, перекрываются позже сформированными и социально
приемлемыми, лишь тоненькая ниточка памяти питает то
восприятие, которое заставляет подростков хихикать, а у взрослых
вызывает взрывы хохота.
Впрочем, так и должно быть. Сама цивилизация зависит от
закономерной трансформации первичных впечатлений детства
в подчиняющуюся правилам символику взрослой жизни, где
67
трости являются знаком принадлежности к определенному
классу или подчеркивают индивидуальность владельца,
зонтики защищают от дождя, в сумочках носят необходимые на день
мелочи, и люди четко знают, что является пищей, а что — нет,
отчего глотание шпаг вошло в репертуар развлекательных
представлений. Те, кому не удалось осуществить подобную
трансформацию, сходят с ума и заполняют палаты психиатрических
лечебниц. Те, кто оставляют себе доступ в кладовые
впечатлений детства, но обладают талантом и умением их выразить,
становятся нашими художниками и актерами, способными
соединить ранние человеческие впечатления с провидческими
способностями и любовью к человечеству, делаются пророками, а
те, кто наполняют их ненавистью, — опасными демагогами,
гитлерами и Муссолини. Но и для тех, кто вещает, и тех, кто
внимает, актера на сцене и аплодирующих зрителей,
художника и тех, кто восполняет свой потускневший запас
воспоминаний перенесенными на полотно образами, — для всех между
детством и настоящим временем должна сохраняться не
полностью прозрачная завеса. Если ее убрать, художественное
воображение хиреет и умирает, пророк разочарованно смотрит на
себя в зеркало с циничной усмешкой, а ученый бросает все и
отправляется на рыбалку. Зрители же — школьники, толпа на
улице — останутся необратимо обделенными. Много лет назад
сельский житель в Новой Англии получил откровение от
Господа, что каждый может поступать, как пожелает. Как ни
досадно, жители деревни, как один, сняли платье и принялись
буйно скакать на четвереньках, издавая дикие вопли. Ни у кого
не появилось лучшей идеи.
Общую значимость и благотворную функцию
трансформации первичных телесно-ориентированных образов в
культурно приемлемый вид прекрасно демонстрирует недавний
случай с ребенком из отделения детской психиатрии1. Маленькая
девочка жила вместе с матерью в публичном доме. При
поступлении в больницу она раз за разом, что бы ни рисовала —
домик, дерево, церковь — себя изображала в виде фаллоса,
входящего во влагалище матери, и предупреждала «не смейте мне
перечить». Но постепенно, по мере того как шло время,
воспоминания о жизни в публичном доме тускнели, и к девочке
возвращались душевное равновесие и здоровье, дома становились
просто домами, на деревьях появлялись яблоки, церковь тоже
стала просто церковью, ребенок смог покинуть лечебницу
Однако если это так и если даже особо одаренным здоровым
людям ради собственного благополучия необходимо следить,
68
чтобы сохранялась завеса вторичной интерпретации между их
личностью и лежащей в глубине их сознания памятью детства,
наполненной импульсами неконтролируемой ярости и
пугающими деталями, то задача ученого, стремящегося прояснить
понимание проблем современности, — не прорвать эту завесу, с
трудом поддающуюся восстановлению, а сделать ее прозрачной.
Во-первых, заниматься вопросами раннего детства нужно с
полным осознанием необходимости такого исследования для
понимания человеческой сущности на пути к человечеству,
способному лучше пользоваться символами нашей великой традиции.
Во-вторых, читатели должны осознать причастность своего тела
цивилизованному миру— с зубами, которые пережевывают
пищу, а не кусают других людей; с полостями внутри тела,
которые переваривают пищу у обоих полов и служат для
вынашивания детей женщинам, а вовсе не являются колдовскими
пещерами для замуровывания туда врагов и разрезания их на части; с
половыми органами, помогающими людям любить друг друга, а
не вести войны маленьким сердитым детям, запертым в детской
мира великанов. Примеры из клинической практики и опыта
детских садов, показывающие многотрудность и постепенность
процесса воспитания, а также наблюдения за
четырех-пятилетними детьми, которые при ближайшем рассмотрении
выказывают черты, еще не позволяющие считать их полностью
цивилизованными, тем не менее не свидетельствуют, что
большинство из нас не обрели культуры и не могут оставаться
культурными людьми. Когда поднимается температура, ломит тело и
раскалывается голова, вид кровати неудержимо притягивает, но
здоровые даже довольно утомленные мужчины и женщины
могут полдня выбирать мебель в магазине или бродить по
музейным залам в Фонтенбло, Хэмптон Корт или по американским
залам Метрополитен, не хлопаясь по дороге на каждую кровать.
Если мы действительно желаем разобраться в половых
различиях у человека, как они формируются в раннем детстве — как
растущий ребенок использует каждый дюйм своей кожи, каждый
напряженный мускул и нерв, все чувствительные слизистые
оболочки, чтобы познавать и исследовать мир вокруг себя, — тогда
тог младенческий период, который для нас далеко позади, а для
еще не рожденных поколений — впереди, необходимо
исследовать без отвращения, без нездорового ажиотажа, не отводя
стыдливо глаз, таким, каков он есть, как процесс обретения нами
человеческих черт.
Наше обращение к раннему детству не означает вместе с тем
что все человеческие цивилизации создаются детьми. Детское
69
восприятие мира, где взрослые уже приняли для себя тот или
иной образ жизни, становится, в свою очередь, той основой, к
которой, вырастая, дети могут либо приспособиться, либо,
восстав, изменить ее. Следуя за ребенком по пути познания
цивилизации, мы изучаем процесс передачи, а не создания
культуры, но на этом пути лежит немало открытий.
О внутриутробных ощущениях ребенка и том, как различные
культуры осмысливают их, мы пока знаем очень мало. Арапеши
считают, что ребенок спит, пока не чувствует, что готов
родиться, и тогда выныривает наружу. Ятмулы думают, что ребенок
волен или поспешить, или задержаться с появлением на свет. «Что
ты кричишь на меня? — отвечала Тчамволе мужу. — Ребенок
родится, когда пожелает. Он человек, и сам выбирает, когда ему
родиться. Ведь он не поросенок и не щенок, чтобы рождаться по
чужой воле». Чамбули говорят: «Роды трудные, оттого что мать
не собрала достаточно хвороста». Возможно, что в различных
обществах придание движениям ребенка в утробе матери
большей или меньшей автономности, представление об активной или
пассивной роли матери могут повлиять на обучение уже в
утробе, причем по-разному у обоих полов. Вполне вероятно, что
между матерью и младенцем женского пола существует большая
биохимическая связь, а с плодом мужского пола — некий контраст,
о чем у нас пока нет достоверных сведений. Во время родов, вне
зависимости от положения матери — на четвереньках,
ухватившись за два шеста или за веревку из ротанга, которая
свешивается с крыши, в окружении одних женщин или поддерживаемой
мужем за талию, посреди группы гостей, занятых игрой, или
пристегнутой к современной родильной кушетке — ребенок
переживает резкий контраст от соприкосновения с миром, куда его
выталкивают, тянут, роняют, вбрасывают из среды, где он
развивался при постоянной температуре, в мир, где и температура, и
давление, и условия питания совершенно иные, где, чтобы жить,
необходимо дышать. Уже на этом этапе может возникать
разница в отношении к новорожденным разного пола — мальчиков
могут откачивать и спасать, а девочек даже душить при
рождении, в зависимости от существующей традиции, но нам не
известно, воспринимают ли девочки и мальчики сам процесс родов
по-иному или нет. Похоже, существует половое различие
чувствительности кожи у мальчиков и девочек, отчего при большей
чувствительности мальчик может считать себя девочкой, а
девочка с более грубой кожей может и себя считать мальчиком, и
выглядеть мальчиком в чужих глазах. Шок при рождении от
соприкосновения с иным миром всей поверхностью кожи, самый
70
сильный, поэтому вполне вероятно, если кожная
чувствительность действительно различна у мальчиков и девочек, то тут
может лежать и первоначальное различие восприятия родов. В
современном обществе, когда в родильной палате совершается это
таинство, где термостат поддерживает постоянную температуру,
применяют наиболее совершенные медицинские мази и масла
и самые мягкие ткани для оборачивания новорожденного,
трудно себе представить, насколько ощутим может быть родовой шок.
Но совсем не трудно почувствовать это, когда роды происходят
просто на холме, у небольшого костра, возле которого, дрожа,
сидят несколько женщин вместе с роженицей, и ребенок,
наконец, мягко падает на подставленный холодный, покрытый
утренней росой большой лист и остается там лежать, может быть,
минут пять, пока мать не перережет и не перевяжет пуповину, не
спрячет плаценту и не вытрет ему глазки и носик. Только тогда
голенького извивающегося младенца берут на руки и подносят
к материнской груди. Вне зависимости от того, разнятся ли эти
первоначальные впечатления у мальчиков и девочек,
впоследствии их осознание принадлежности к определенному полу
может вновь вернуть их к моменту рождения, который они в свое
время пережили, и подключить представление о нем к общей
картине. Желание вновь обрести тот мир, где тело испытывает
ровное мягкое давление со всех сторон, а дыхание дается без
всякого труда, к чему стремились мистики всех времен, может очень
по-разному входить в фантазии родителей, ожидающих
рождения ребенка. У будущей матери может усилиться ощущение
защиты, которую она оказывает ребенку в ее утробе, а у будущего
отца могут вызвать ощущение нависшей угрозы или искушения.
Для него идентификация с неродившимся ребенком приемлема
лишь отчасти, так как он уподобляет жену его матери. У обоих
будущих родителей фантазии могут вернуть их воспоминания к
тому моменту, когда у них самих только еще должны были
появиться младший брат или сестра, и тогда жена и муж будут
прибегать к разным методам защиты. Нам не известно в точности,
какие следы в организации нервной системы оставляет родовой
шок, но тщательное исследование способов обращения с
новорожденными — прижимают ли их нежно к груди, поднимают за
пятки и шлепают, пеленают ли так туго, что они лишь по
прошествии многих недель снова могут увидеть свет, или ставят на
крепкую вытянутую руку матери, чтобы он, как маленький
лягушонок, сразу показал, на что хватает его силенок, —
недвусмысленно указывают на зависимость последующего обращения и
возникающих фантазий от этого первого опыта. Как бы ни был
71
мал опыт самого ребенка при рождении, мать, выносившая его,
присутствовавшая при родах повитуха, отец, который стоял
рядом или вышагивал в коридоре, или ходил за советом к колдуну,
все они несут следы родового опыта и могут передать его
подрастающему ребенку. Наши теории познания сильно изменятся,
если мы будем доподлинно знать, сохраняют ли мужчины и
женщины воспоминания — и притом различающиеся — об этом
изменении температуры и том, как они начали дышать,
непосредственно, либо узнают об этом из образности и поэтических
представлений взрослых. Но в любом случае, усвоил ли мальчик со
слов матери нечто иное от того, что его кожа сохранила менее
резкую память о шоке при родах, или от того, что понимает —
пережить роды суждено было ему лишь однажды, в то время как
девочка переживает в ослабленном виде то, что предстоит ей
пережить снова, когда ее собственный ребенок будет рождаться на
свет, родовой опыт входит в символическую систему освоения
мира женщин, тело которых устроено для вынашивания детей, а
также мужчин, которым этого не дано.
С момента рождения — а скорее всего, даже со времени,
предшествующего ему, — можно выделить контрастирующие
типы отношения матери к ребенку. К младенцу могут
относиться как к маленькому, но цельному существу — маленькому
зверьку, маленькой душе, маленькому человечку, который
способен в некоторой степени противопоставлять свои желания и
нужды материнским. Такое поведение называется
симметричным1, мать относится к ребенку как к существу, подобному ей
самой, и реагирует на его поведение, как если бы оно почти не
отличалось от ее собственного. Либо она может относиться к
ребенку как к совершенно отличному от нее существу,
принимающему то, что она дает, причем все аспекты, отличающие
его поведение от материнского, особо выделяются, когда она
всемерно опекает, защищает и постоянно кормит это
зависимое, слабое существо. Этот тип поведения можно обозначить
как взаимодополняющее, или комплементарное, когда каждый
из членов пары играет свою роль, которая рассматривается как
дополнительная по отношению к другой. Новая тема
возникает, когда считается, что во взаимоотношениях матери и
ребенка возникает элемент обмена, когда ребенок принимает то, что
дает мать, а позже, как бы в погашение долга, возвращает.
Акцент ставится не на симметричном или взаимно дополняющем
распределении ролей, когда речь идет об индивидуальностях
двух людей, схожих или нет в своем поведении, а на обмене
ценностями между матерью и ребенком. Такое поведение мож-
72
но назвать взаимным, или реципрокным?. Выражения чувств,
любви, доверия, слезы могут стать при взаимообразном
поведении своего рода ценностями, наподобие материальных
объектов, поэтому прототипом для наименования этого типа
поведения и послужил взаимообмен. Все три типа поведения
присутствуют во взаимоотношениях матери и ребенка во всех
культурах. Когда подчеркивается развитие личности ребенка — это
проявление симметричного поведения, если выделяется его
беспомощность и слабость — комплементарного, а когда
говорят, что мать дает не грудь, а свое молоко — это элемент
взаимного поведения. Но отдельные культуры заметно отличаются
друг от друга по преобладанию того или иного типа поведения.
Поэтому мы можем сопоставлять материнское поведение в
различных обществах в соответствии с выделенными типами
поведения. Арапеши относятся к младенцам как к мягким,
уязвимым драгоценным существам, которых необходимо
защищать, кормить и лелеять. Не только мать, но и отец должны
играть эту роль общей протекции и защиты. После родов отец
ребенка не выполняет никакой работы и спит рядом с
роженицей, и пока ребенок не достигнет определенного возраста, он
должен воздерживаться от сношений даже со своей другой
женой. Мать повсюду носит младенца с собой привязанным под
грудью лубяной полосой или в мягкой веревочной сетке, где
ребенок лежит, свернувшись клубочком, как в материнской
утробе. Когда бы у него ни возникло желание поесть, даже если
он не выказывает никаких признаков голода, ребенка кормят,
внимательно и нежно. И у девочек, и у мальчиков
стимулируется ротовая отзывчивость. На протяжении всего долгого
младенческого возраста детей оберегают, носят с собой в сетчатых
сумках, которые у матерей крепят на лбу, а у отцов на плечах,
вниз и вверх по крутым горным тропам, не требуют от них
выполнения никаких задач, сопряженных с трудом или
точностью исполнения, и все интересы ребенка сфокусированы
вокруг его рта. Даже материнская грудь, которая постоянно
находится в пределах досягаемости, недостаточно стимулирует рот,
поэтому маленькие дети часами могут тихо играть своими
губами, пуская пузыри, мягко потягивая губы пальцами,
складывая их в дудочку и в другие фигуры. Хватательный же
ротовой рефлекс не получает развития. Щедро предлагаемую
материнскую грудь не надо ни энергично хватать, ни кусать.
Способ переноски детей не развивает и хватательный рефлекс рук,
что могло бы усилить хватательный ротовой рефлекс.
Мальчики и девочки-арапеши постоянно пассивно принимают то, что
73
им предлагают, и могут раскричаться, только если им откажут
в кормлении, что иногда случается, потому что пищи в
племени всегда недостает.
И мальчики и девочки познают жизнь с помощью рта. В
глазах отражается то же пассивное ожидание. Глаза блестят и рот
оживляется, издавая возбужденные крики, когда детям
показываешь яркие красивые цвета, но руки не тянутся агрессивно,
чтобы схватить, а в глазах не заметно активного любопытства. Ара-
пеши являются племенем, где общение между взрослыми и
маленькими детьми сосредоточено на одном органе — рте и лишь
на одной его функции — пассивной восприимчивости. У арапе-
шей, как у всех прочих людей, взрослым предстоит научиться,
как использовать все их тело в актах половой зрелости для
своего воспроизводства. Для девушек это довольно легко4.
Перенести отношение приятной восприимчивости со рта на вульву,
мягкого ожидания и оптимистического приятия, требует совсем
небольшого сдвига в поведении. Среди арапешей можно
наблюдать, как жена, которой пренебрегают, приносит мужу еду и
испытывает трогательную благодарность, когда он ее принимает,
но я ни разу не слышала, чтобы женщина там жаловалась на
неспособность мужа удовлетворить ее. Даже во время ссор никто
не выкрикивает обвинений в импотенции. Согласно
традиционному свадебному ритуалу будущий муж подростком двенад-
цати-четырнадцати лет начинает кормить свою нареченную
жену, исполняя таким образом ту роль, которую для него играли
мать и отец, а молодая женщина остается в той же
психологической роли, к которой приучена с детства пассивная,
зависимая, привыкшая, что ею дорожат и о ней заботятся. И она, в свою
очередь, окружает своих детей той же заботой.
А что происходит с мальчиком-арапешем? Как помогает
выжить среди свирепых охотников за головами и наводящих
чары колдунов в горной труднопроходимой местности в
Новой Гвинее представление, что отношения между людьми
основываются либо на пассивном приятии, либо на обеспечении
еды и питья? Внутри своего общества он не становится гомо-
сексуалом, хотя мальчишки часто возятся и ластятся, хихикая,
друг к другу. Но противоположное отношение — желание
доминировать, навязывать свою волю, лежащее в основе
активного гомосексуального поведения, — развивается слишком
слабо, как и активное неприятие пассивности, что является
предпосылкой для формирования типа гомосексуализма с
перемежающимися активной и пассивной ролями. Взрослея, мужчи-
ны-арапеши становятся гетеросексуалами, с большим подозре-
74
нием относящимися к слишком активным в сексуальном
отношении женщинам других племен, которые могут утаить часть
их семенной жидкости и использовать в магических целях. Даже
к собственным молодым женам, которых они кормили своими
руками и о которых заботились, они не испытывают полного
доверия, существует даже особый ритуал, во время которого
супруги доверительно обмениваются своими половыми
выделениями. Даже соитие в хорошо знакомой домашней
обстановке может таить в себе опасность. В жизни арапеш военные
столкновения занимают очень незначительное место, они чаще
всего становятся жертвами всяческих козней, подкупа,
запугивания со стороны более агрессивных соседей; чужие
произведения искусства им нравятся до такой степени, что свое
искусство они практически не развивают. Во время охоты они
настораживают ловушки и ждут, когда в них попадется добыча,
либо «ходят по бушу в поисках дичи», а ссоры между отрядами
охотников чаще всего вспыхивают из-за того, что они не могут
договориться, кто первый заметил животное. Мужские
ритуалы у арапешей, на которые женщины не допускаются,
акцентируют материнские черты. Мужчины делают надрезы на руке,
смешивают кровь с кокосовым молоком и дают выпить
посвящаемым, которые тем самым становятся их детьми (так как у
ребенка при рождении кровь матери). Молодые мужчины,
которые легкомысленно «поели запретных фруктов» (эту фразу
используют и для обозначения случайных половых связей),
надрезают себе пенис и дают вытечь крови, чтобы восстановить
здоровье.
Таким образом, арапеши при воспитании детей делают
основной упор на взаимодополнительность в той форме, что
проще всего трансформируется женщинами во взрослый тип
женского полового поведения. В их обществе страдают только те
женщины, которые, несмотря на весь этот опыт обучения, все
же настроены позитивно по отношению к сексу и пытаются
достичь собственного оргазма. Но в этом обществе труднее
стать мужчиной, особенно в тех творческих, утверждающих
свою волю, продуктивных сторонах жизни, от которых
зависит существование цивилизации. Если воспитание здесь
подходит для большинства женщин, оно удовлетворяет лишь
небольшое количество мужчин.
Но восприимчивость — лишь одна из двух возможных
моделей ротового поведения маленького ребенка и может быть
перенесена на другие части тела. Рот не только нежен и
восприимчив, губы младенца могут не только мягко охватывать материн-
75
ский сосок; рот — орган, способный также хватать и требовать,
и даже самый маленький ребенок может жестоко намять грудь
своими беззубыми деснами, если не получает достаточно пищи.
Когда мать держит младенца на руках, она может относиться к
нему как к пассивно восприимчивому крошке или как к
активному существу, обладающему требовательностью, волей и
умеющему за себя постоять. Эти активные взаимоотношения по-
прежнему комплементарны: ребенок берет, мать отвечает на
просьбу, либо покорно, либо внося какой-то активный элемент,
либо даже может отобрать грудь, если ребенок чрезмерно
требователен. У охотников за головами ятмулов выражены обе
модели—и восприимчивое, и требовательное поведение. С самого
рождения к ребенку относятся как к отдельному маленькому
существу, обладающему собственной волей. Пока у матери еще
не прибыло молоко, новорожденному дает грудь кормилица,
заботливо вставляющая ему в рот сосок, но уже при этих первых
кормлениях заметен намек на тот жест, которым впоследствии
матери будут прекращать детские истерики, затыкая им своим
соском рот, будто бутылку содовой пробкой.
Проходит несколько недель, и мать-ятмулка перестает
носить младенца повсюду с собой или держать на коленях, когда
сидит и занимается какой-то работой, а помещает неподалеку
на высокую скамейку, где он должен хорошенько накричаться,
пока его не покормят. Удостоверившись, что ребенок
действительно проголодался, мать подходит и кормит, пока тот не
наестся как следует, а он, потратив много энергии на крик, и ест
энергичнее, мать тоже дает ему грудь более решительным
движением. Еще раньше, чем прорежутся зубки, ребенку дают
жевать кусочки сушеного птичьего мяса, а первыми
появляющимися зубами он покусывает округлые ракушки на материнском
ожерелье. В таких взаимоотношениях между матерью и
ребенком воспитывается ощущение рта как настойчивого,
требовательного органа, берущего от мира все, что тот, в разумных
пределах, согласен ему отдать. Ребенок усваивает — если
настойчиво добиваться, тебе, как равному, уступят, а желание
утвердить свою волю будет вознаграждено5. Дети обоего пола
перенесут позднее образы, полученные ими в период
вскармливания, на восприятие соития, у девочки формируется более
активное представление о ее роли, а у мальчика — более
активная картина роли женщины. Позднее, во время ритуала
инициации, на головы юношей, проходящих его, будут надевать
гигантское изображение вульвы6.
76
На притоке реки Сепик живут мундугуморы, чье активное
отношение к воспитанию маленьких детей, наблюдавшееся у
ятмулов, зашло гораздо дальше. Женщинам-мундугуморам
активно не нравится обязанность рожать детей, и самих детей они
не любят. Детей носят в плотных грубых корзинах,
царапающих кожу, а позже — за спиной у матери, далеко от груди.
Матери кормят детей стоя и, едва те хоть немного насытятся,
отталкивают прочь. Если случается семье взять на воспитание
новорожденного, оставшегося без родителей, его держат
постоянно голодным, чтобы он очень энергично сосал. Таким
образом формируется сердитый, нетерпеливый, жадный характер.
Позднее любовные отношения развиваются у них наподобие
первого раунда боксеров-профессионалов, в любовную игру как
обязательная важная часть входят укусы и расцарапывание.
Пойманного пленника мундугуморы съедали, а потом,
рассказывая об этом, смеялись. Когда же злость мундугумора
возрастала настолько, что обращалась даже против него самого, он
бросался в каноэ и плыл вниз по течению, чтобы там его съело
другое племя.
Во всех трех племенах рот играет важную роль в способе
передачи ребенку отношения взрослых к миру. Представляется
весьма вероятным, что при кормлении каждый ребенок узнает
что-нибудь о том, насколько охотно мир может предоставлять
ему пищу, дает ли он ее щедро или скупо. Но для истинной
передачи того типа отношения, которое обусловливает
понимание ребенком своей культуры и собственной половой роли, рот
должен восприниматься по-особому не только ребенком, но и
взрослым. Первоначальный образ женской восприимчивости
восходит к тому времени, когда девочку саму кормили в
младенчестве, и когда она, став женщиной, вставляет свой
набухший сосок в ротик новорожденного, тот давний образ
оживает; через знание, переданное таким путем, происходит
обретение основного опыта. Несомненно, у детей различна
чувствительность губ, ритм и сила сосания. Эти индивидуальные
различия, которые, собственно говоря, могут быть связаны с
типом физической конституции, но они в значительной мере
предопределяют индивидуальные особенности личности, а сама
личность будет развиваться в соответствии с преобладающим
типом отношений в обществе, определенном социальном
классе или области, где воспитывается ребенок.
В некоторых культурах взрослые меньше уделяют внимания
рту и гораздо сильнее стремятся научить ребенка
контролировать свои выделения. Кормление может происходить не так
77
сосредоточенно на процессе поглощения, как ребенка учат
концентрировать внимание на другом конце пищеварительного
тракта, функциями которого, в отличие от пассивного приятия
или активной требовательности рта, являются удержание и
извержение. Акцент перемещается со взаимодополняющего типа
отношений на такой, когда ребенок сначала берет, а потом
отдает. Таким образом познаются отношения типа «личность —
вещь», подчеркиваются взаимные, а не взаимодополняющие
отношения. Позднейший перенос на половые органы
отношений, сформированных в связи с экскрецией и удалением
отходов, приводит к ханжеству, спешке, отсутствию удовольствия и
любовной игры при соитии. Подобный тип отношений, когда
родители чаще всего общаются с ребенком на тему удаления
его отходов, довольно часто встречается в нашем обществе.
Среди описываемых племен наиболее ярко и отчетливо он
проявился у манус с островов Адмиралтейства — группы
отъявленных пуритан, где женщины никогда не раскачивают бедрами,
прикрытыми травяной юбочкой, а сами эти юбочки — весьма
ходовой товар в постоянном обмене товарами, девушкам не
дозволяют флиртовать, а любовь, даже привязанность между
братом и сестрой, оценивается в товарном выражении. Здесь, в
деревушках из каменного века существовала проституция, и
хозяин захваченной в военном набеге пленницы-проститутки
неплохо на ней зарабатывал. Женщина-манус никогда не
распускает завязок своей травяной юбочки, даже во время родов.
Супружеское соитие совершается спешно и под покровом, как
нечто постыдное, любой другой вариант расценивается как
прелюбодеяние и сурово карается неусыпными стражами
пуританских нравов. Женские и мужские роли очень слабо
отличаются: и мужчины и женщины играют одинаково важную роль
в религиозной системе, оба пола одинаково активны в
экономических отношениях. Если мужчина глуп, родственники
подыскивают ему умную жену для компенсации этого
недостатка. Половой акт превращается в некую совместную экскрецию,
что включает усвоенный с детства тип отношений у обоих
полов, но не в равной мере, потому что женская половая роль
совершенно принижена, мужчина же до некоторой степени
продолжает предписанную ему деятельность. Но общее
понижение ценности половых отношений и половой
привлекательности настолько велико, что различием в женском и мужском
восприятии практически можно пренебречь. Некоторый
элемент содомии среди молодых мужчин является естественным
дополнением такой системы сексуального обучения.
78
Однако люди могут также не обращать особого внимания
на оба конца пищеварительного тракта. Они могут как бы между
делом кормить детей, совершенно не думая убирать за ними, а
общаются с ними по-иному — через то, как их носят, как
ограничивают движения рук и ног, как прижимают и поглаживают
их кожу, как реагируют на их сигналы. У балийцев
наблюдается частичная коммуникация с использованием рта ребенка, но
наиболее выразительная часть связана с помещением
предварительно пережеванной (по аналогии с отрыгнутой) кашицы
из бананов и риса на губы младенцу, которая при малейшей
попытке ребенка криком выразить протест запихивается ему в
рот. Не удивительно, что такое насилие впоследствии
вызывает тенденцию прикрывать и плотно зажимать рот. Поглощению
пищи сопутствует выраженное чувство стыда, а питью,
восходящему к свободному сосанию молока из подтянутой к себе
материнской груди (детей носят над грудью), —
непринужденное удовольствие. Через всю жизнь балийцев проходит четкое
разделение между легким и серьезным: с одной стороны,
твердая пища и дефекация, с другой — легкая пища и
мочеиспускание, аналогично различаются поступки — переспать со своей
женой или с неизвестным партнером на одну ночь. Младенец
впервые сталкивается с этим разделением во время кормления.
Кроме того, в отличие от четырех племен, рассматривавшихся
выше, балийцы очень рано обращают внимание на внешние
половые органы ребенка. Мать, кормилица, все окружающие
постоянно пощипывают, потягивают пенис мальчика,
поигрывают им. И при этом приговаривают: «Хорошенький,
хорошенький, хорошенький» — только мальчикам. Вульву девочки
мягко поглаживают, приговаривая: «Красивая, красивая,
красивая» — прилагательное, используемое только в женском роде.
Женщина обращается с маленьким мальчиком примерно так
же, как с его пенисом. То же постоянное поддразнивание, и
пощипывание, посторонние всегда норовят потрогать пенис
маленького мальчика на руках у матери.
Но большая часть первого опыта балийского ребенка
связана с ощущение всего его тела, пока мать носит его с собой,
будто он остается ее частью; ребенок пассивно раскачивается,
подвязанный у матери на груди, пока та толчет рис быстрыми
ритмичными движениями. Таким образом у него развиваются
отношения с миром по типу «часть —целое», когда каждая часть
тела воспринимается им как целое, и в то же время — часть
целого. Половая принадлежность оценивается в первую очередь
по отношению к пенису как таковому. Мужской гомосексуа-
79
лизм здесь — не столько комплементарное самоутверждение,
сколько поиск максимального выражения мужских признаков;
в тех случаях, когда встречался женский гомосексуализм (как в
древности при дворцах раджей), использовались поддельные
фаллосы. Когда маленькие балийцы кладут палец в рот,
внимание, по всей видимости, концентрируется на поверхности
самого пальца, а не на губах или ротовой полости. Любовная
игра выражается почти исключительно в обмене взглядами, для
обозначения которого даже есть особое выражение: «глядеть
друг на друга будто два бойцовых петушка»; впоследствии же
ощущение напряженности быстро угасает после первого
столкновения чувств.
Даже этот краткий обзор способов, которыми члены
различных обществ передают свои традиции детям, демонстрирует,
насколько сложен процесс формирования образа половой роли
взрослых членов общества у подрастающего поколения,
которое подвергается комплексному воздействию на протяжении
многих лет. Тело ребенка со всеми его отверстиями
подвержено различного рода давлению, стимуляции, запретам и
поощрениям. Его могут касаться либо только женские руки, либо
мужские и женские, либо маленьких девочек, либо маленьких
мальчиков. Младенца могут считать частью матери, отдельным
самостоятельным существом, неполным существом, жучком
или богом. Но каковы бы ни были детали обретения
первоначального опыта, половой акт между взрослыми людьми
является комплементарным: мужчина проникает, женщина впускает
в себя, вне зависимости от любых искажений этих
анатомических основ или затуманивания той или иной культурной
традицией. По тому, как с ним обращаются взрослые разного пола,
каждый маленький ребенок формирует представление о
собственном теле, а также о том, как должны выглядеть люди
противоположного пола, что впоследствии войдет частью в его
половую потенцию и определит половую роль. Вероятно,
акцент на рте как зоне взаимодействия между взрослыми и
детьми предоставляет наиболее живые образы будущего соития, но
в то же время и чревато большими опасностями, потому что
слишком сильное ожидание поощрения приятия
несовместимо с ролью взрослого мужчины и может даже привести к
половой инверсии, а слишком большой акцент на настойчивой
требовательности рта может вызвать образ сверхактивной в
половой сфере женщины, чрезмерно требовательной и путающей.
В семейных ссорах между ятмулами мужья горько сетуют, что
жен очень трудно удовлетворить.
80
Итак, мы видели, что преобладание внимания ко рту или
половым органам ребенка формирует комплементарное
отношение активности — пассивности, начала — ответа,
проникновения и принятия. Мы также видели, что акцент на
устранении выделений чаще всего ведет к установлению
соответствующего акцента на потреблении, удержании и выделении
отдачи и получении по определенной мере. Чтобы преобразовать
их в симметричное отношение, необходимо проигнорировать
или исказить эти частичные отношения, являющиеся, по сути,
асимметричными. Если искажение активно, возникают
ситуации, отразившиеся в ссоре между ятмулками, когда одна
яростно кричит: «Сейчас я тебя поимею!», а другая столь же яростно
отзывается: «Чем это?»
Балийский мужчина сохраняет симметричные отношения
через специфический отказ от комплементарных ситуаций. Он
прикрывает свой рот, затыкает уши, отказывается быть
восприимчивым и принимать чужое воздействие, не хочет дать себя
уговорить другому человеку. Внешне он уступает, однако при
попытке собеседника с более высоким статусом навязать
комплементарное поведение в любой форме, кроме в высшей
степени символической, балиец неожиданно переводит свое
поведение в преувеличенно-комплементарное, чем предлагает
вышестоящему собеседнику попасться в ловушку. Для
восстановления баланса мужчине приходится тогда пойти на
попятную и отказаться от агрессивного навязывания своей воли.
Кроме того, важной частью первого опыта, который
впоследствии войдет составной частью в представление ребенка о
своей половой роли, является различие его роста по
отношению к окружающим. Казалось бы, размеры родителей и детей
явно отличаются, и тут трудно что-либо изменить, но тем не
менее мы находим у различных культур способы повлиять на
это восприятие. Взрослые могут подчеркнуть черты схожести
детей и родителей, одевать детей совершенно так же, как и
взрослых, сокращать разницу в размере и увеличивать половое
различие. В некоторых областях Японии четырехлетние
мальчики только по той причине, что они мужского пола, могут
совершенно терроризировать мать и всех остальных родственниц
в доме. Принадлежность к мужскому полу спасает его от
вполне заслуженной порки, какую ему могла бы задать любая из этих
взрослых женщин, и имеет большее значение, чем физические
размеры. Всякий раз, когда подчеркивается принадлежность к
определенному полу, превалирующая над ростом,
дополнительно акцентируются значение и взаимодополнительность двух
81
полов. Когда же дети все вместе рассматриваются как существа
более низкого статуса по сравнению со взрослыми обоего пола,
тогда половые различия минимизируются.
В некоторых культурах акцент на одном из вариантов, в
других — используют оба. Так, в культуре ятмулов
подчеркивается симметричное поведение, то в тех случаях, когда это
невозможно, применяют сложные схемы, не позволяющие
комплементарному поведению между мужчинами выйти из-под
контроля. Маленький ребенок одновременно узнает о
возможностях пассивности и приятия по энергично-утверждающему
способу обращения с ним матери, а также выгодах
самоутверждения, потому что его не кормили, пока он явно не
настаивал на своем желании. Матери не только относятся к
новорожденным как к существам, наделенным волей, но нередко
пытаются на полном напряжении сил противостоять какому-
нибудь двухлетнему упрямцу, который в ужасе кидается прочь
от занесенной над ним палки. Но палка тем не менее так
никогда и не опускается на его спину. Ребенку дозволяется
убежать и скрыться, на полном напряжении его сил, а мать
возвращается к прерванной работе, ворча насчет резвости и
неуправляемости крепости воли сорванца. Взрослые мужчины
разгоняют мальчишек, осыпая их камнями, сердитые отцы
расхаживают по деревне, осыпая проклятиями восьмилетних
сыновей, которые чуть не спалили ценные посадки саго.
Тысячами способов взрослые сообщают ребенку: «Ты очень
силен. Сильнее, чем выглядишь, сильнее, чем сам думаешь.
Настолько силен, что можешь даже довольно успешно
противостоять нам». И когда мать берет себе еду, ребенок визжит от
ярости и заставляет ее дать ему первый кусок.
Но, несмотря на явное поощрение силы, маленькие
мальчики попадают в одну группу с девочками и женщинами по
сравнению с взрослыми мужчинами, обладающими
наибольшей силой из всех или желающими в это верить. Маленькие
мальчики сидят вместе с матерями в домах для поминания
мертвых, по-девичьи изящно склоняются над игрушечными
принадлежностями для приготовления пищи и с нежностью носят
своих младших братишек и сестренок. В деревне нередко
можно услышать дюжину названий для мужеложства, из уст как
мужчин, так и женщин, но если два мальчишки попытаются
выполнить то, о чем слышали, более старшие мальчики
вооружат каждого палкой и заставят биться друг против друга. Во
взрослой жизни нередки сложные ритуалы с переодеванием
мужчин в женщин с утрированием их меньшего роста и вооб-
82
ще меньшей значимости, а женщин — в мужчин, когда
подчеркивается склонность к хвастовству и позерству.
Вместе с тем повсеместно мужчины крупнее женщин,
сильнее, чем они, а взрослые крупнее и сильнее детей. Маленького
мальчика могут заставить усомниться в наличии у него
мужских качеств, потому что он намного меньше взрослых
мужчин, или, наоборот, могут утвердить его во мнении, что
мужская сущность неотторжима от него и абсолютна, так как дает
ему преимущество по сравнению с женщинами, которые
гораздо больше него. Девочка может бороться с мальчишками и
даже побеждать тех, которые слабее и меньше ее, и среди детей
обоих полов, противопоставленных миру взрослых, может
привыкнуть считать себя не слабее мужчин. Или же с девочкой
могут обращаться с такой преувеличенной учтивостью, что она
совсем крошкой обретет весьма завышенное мнение о своих
женских чарах, вряд ли возможное без активного
подкрепления мужчинами, намного старше, крупнее и важнее ее.
На протяжении всего долгого процесса социального
научения три описанных типа поведения — комплементарное,
симметричное и реципрокное — влияют друг на друга в большей
или меньшей мере, пока одна из взаимодополняющих сторон
не начинает явно преобладать, почти как при симметричном
поведении, с единственной разницей в возрасте партнеров (как
у арапешей, где из-за основного акцента на отзывчивости и
приятии считается, что мужья должны быть значительно
старше жен). Либо утверждающий, напористый характер
отношений вскармливания может взять верх, тогда оба пола
становятся напористыми и требовательными. Посредством узнавания
тела происходит научение способам, которыми оно действует.
Глава IV
Модели равенство, накопительства и
зависти к материнскому лону
В предыдущей главе мы следовали за ребенком в его первом
восприятии окружающего общества и пытались понять, каким
образом через его взаимодействие, главным образом с
кормящей матерью, формируются его первые представления о
комплементарном характере половых взаимоотношений. Теперь мы
попытаемся представить себе, каким образом эти семь культур
структурировали, —посредством ритуалов и церемоний,
—относительные роли мужчин и женщин; понять, каким образом
эти культуры оценивали (или игнорировали) базовые
анатомические половые различия.
Существуют два пути, которые могут помочь нам чему-то
научиться с помощью этих записей о мужских домах с резными
колоннами, о том, как женщины ловят рыбу, пока мужчины
судачат, как мужчины правят волами, пока женщины отправляются с
приношениями в святилище, о мужчинах, завивающих волосы, и
бритых наголо энергичных женщинах, о женщинах, чьи жесткие
травяные юбочки как бы растворяются на глазах, и о мужчинах,
быстро стареющих от чрезмерных трудов по производству
потомства. Они не только указывают нам на неведомые ранее
возможности в нашем собственном обществе и в любых иных, но также
помогают яснее понять основы взаимоотношений между
мужчинами и женщинами, слишком затуманенные разнообразием и
сложными взаимодействиями современной западной
цивилизации. Стены отделяют нас друг от друга в наиболее важные
моменты жизни, школа разделяет детей разного возраста, одежда
отделяет нас от нашего тела и от тел других людей. В тех же редких
случаях, когда стены расступаются (во время похорон, на
которые невозможно не пойти; на свадьбе, где до затуманенного
вином сознания гостей все же доходит сознание значимости
совершающегося брака, и они плачут, сами не зная почему; когда
новорожденному дарят такое количество одежды и так суетятся вокруг
него, что этого с лихвой хватило бы сотне маленьких самоанцев, а
за всей суматохой почти незаметна становится растерянность мо-
84
лодых родителей, не успевших подготовиться к новой роли), —
даже тогда наше представление о себе и противоположном поле
делается скорее более фантастическим, чем проясняется.
Возможно, реальность жизни в Америке во второй
половине XX века сильнее мешает воспринимать простую телесность
человеческих взаимоотношений из-за того, что мы живем в
период очередного сдвига маятника; вспоминая урывками о
встречах и ограниченной половой распущенности военных лет,
ныне мы погружаемся во всеобщее господство неприличия в
речи и рекламе. Но картинка длинноногой девицы из журнала
ничуть не помогает мужчине, прилепляющему ее на стенку,
почувствовать себя свободнее ни по отношению к его
собственному телу, ни к ее. Наше общество приучило нас не думать о
своем теле. Труднее забыть о нем, если повсюду встречаются
изображения полураздетых соблазнительных девиц. В этой
ситуации пуританин, возможно, станет грешить чаще, но не
свободнее относиться к собственному телу, а напоминание о
своей телесной природе неизбежно будет по-прежнему
восприниматься как угроза теми людьми, чьи представления о
контролируемом, ответственном и пристойном поведении построены
на отрицании телесных реакций. Чтобы побороть подобные
трудности, присущие обществу, воспитанному в пуританских
традициях, не помогут даже шеренги журнальных девиц, груди
которых, выставленные на всеобщее любование, совершенно
не предназначены для любовного выкармливания их детей.
Решение лежит скорее в выработке большей свободы
отношений друг с другом, когда мы вполне одеты. Отсутствие одежды
лишь усиливает нашу напряженность и неуверенность.
При изучении экзотических племен с совершенно не
похожим на наш образом жизни, к тому же живущих в жарком
климате, где нагота связана в первую очередь с приспособлением к
климатическим условиям, а не с неумением шить одежду из кожи
или приделывать подметки к сандалиям, можно легко
наблюдать, как изменяется тело людей при росте, как взрослые
общаются с детьми через различные способы обращения с тельцем
малышей, — и все же оставаться самим одетыми. Не соотносясь
напрямую с нашим собственным телом, но одновременно
находясь вдали от тех мест, где дедушка вдруг замечает, что внучке
уже необходим бюстгальтер, мы можем здесь несколько отстра-
ненно наблюдать за телесными реакциями в надежде, что таким
образом лучше познаем закономерности и возможности
человеческого поведения, чем если бы оголились у себя дома,
обнажив свою чувствительную, непривычную к этому кожу. Поиски
85
просветителями XVIII века благородного дикаря, обитателя Рая,
еще не тронутого змеем-искусителем, сегодня могут
восприниматься как эскапизм либо желание насладиться зрелищем
эротических сцен, однако можно видеть тут и желание найти путь к
взаимопониманию. Даже наиболее бесчувственный бизнесмен,
примерный семьянин дома, порой пускается в загул, приезжая в
чужой большой город, но когда он приехал на Бали,
привлеченный видом девушек с обнаженной грудью на рекламе тура, то
захотел там остаться, чтобы понять, почему люди тут выглядят
такими довольными и спокойными.
Если же мы вернемся теперь к наблюдению за маленькой
девочкой и маленьким мальчиком, живущими в мире, где тела
мужчин и женщин всех возрастов лишь слегка прикрыты
одеждой и принимаются как данность, то увидим, что наша девочка
рано узнает, что она женского пола и через некоторое время,
стоит ей только подождать, станет матерью. Маленький
мальчик узнает, что он мужского пола, и если преуспеет в
мужественных поступках, то когда-нибудь станет мужчиной и сможет всем
доказать свои мужские качества. Когда он смотрит на девочек
и женщин вокруг себя и сравнивает их тела со своим, то может
прийти к одному из трех заключений: «Я — мужчина, а они
никогда не станут мужчинами», «Я мужчина, но могу стать
женщиной», «А может быть, женщины — на самом деле мужчины?»
Возможно, наличие такого большого количества незамужних
и бездетных женщин в западном обществе мешает мужчинам
понять, что все женщины могут родить ребенка, а они — нет, а
также заставляет считать женщин несовершенными
мужчинами, неполными, кастрированными, частичными мужчинами,
никогда не способными достичь равного с ними статуса
оттого, что лишены присущего мужчинам «оборудования».
Сходным образом маленькие девочки в современном обществе не
могут больше из наблюдений за окружающими женщинами
обрести полную уверенность и сказать «поскольку я — девочка, у
меня когда-нибудь родится ребенок». Разница между полами в
нашем мире, разделенном стенами домов и квартир,
воспринимается детьми в сочетании с различием занятий, одежды,
социальных привилегий. Не у всех женщин есть дети, но не всем
мужчинам также приходится мыть посуду. Летчиками,
гангстерами, морскими капитанами, полицейскими могут быть
только мужчины, равно как выигрывать чемпионаты по прыжкам с
трамплина и становиться президентами США.
Примечательно, что до сих пор не смогли придумать подходящей роли для
жены и детей президента: их статус временный и производный.
86
Но в тех обществах, где все без исключения женщины
выходят замуж и даже стерильные могут взять и выкормить
приемного ребенка, где беременность — заметное и интересное
всем событие, маленькие мальчики со всей определенностью
понимают, что у них никогда не сможет родиться ребенок, как
бы они ни представляли это себе в играх, а позже — в
специальных совместных мужских церемониях, имитирующих
вынашивание и роды. Хотя все социальное устройство,
соединение мужчин и женщин в семьи, слова родства убеждают их, что
они станут отцами, но роль отца гораздо сложнее уяснить, чем
роль матери. Маленькая девочка прижимает ладошку к
растущему материнскому животу; там — ребенок, и наступит день,
когда и внутри ее тела, устроенного так же, как у матери, будет
расти ребенок. Она идет играть в песке, нагребает песок себе
на вульву, запечатывая себя, чтобы стать сосудом для новой
жизни. Когда она прячет куклу, щенка, игрушечный огурец или
свою маленькую сестренку куда-нибудь в закрытое место, то
может мысленно перенестись в будущее. Ее сексуальные
возможности в настоящем не заметны, в то время как у брата
внешне видны. Он может хвастать своим признаком мужского пола,
она же может только ждать, когда наступит созревание.
Даже маленькому мальчику очевидна его «любовная
оснащенность», но что такое быть отцом? К отцовству приводит
нечто, развивающееся в теле другого человека. Вдобавок на это
уходит очень много времени. Одной из причин, затрудняющих
задачу убеждения людей правильно питаться, а не просто есть
досыта, состоит в том, что симптомы недостаточности
витамина С проявляются спустя очень долгое время, отчего многим
взрослым людям трудно поверить в важность следовать
рекомендациям. Маленьким же детям, чей опыт значительно более
ограничен, чьи представления о будущем намного более
зыбки, акт зачатия, за которым лишь через несколько месяцев
следуют роды, гораздо труднее представить, чем беременность и
рождение. Подробный анализ символики игр маленьких детей
говорит о том, что мальчики, ориентируясь на впечатления,
почерпнутые из жизни взрослых, играют в соитие, в
беременность, но они реже играют в зачатие, в имитацию процесса,
который начинает один человек, а завершает другой.
Воображение маленьких мальчиков занимают образы мужчины,
который достигает своего в качестве любовника для
доказательства своих мужских способностей, и женщины, которая растит
ребенка в себе, что порой воспринимается как меньшее, а
порой — как большее достижение. Шестилетний мальчик-манус
87
кричит отцу: «Почему бы тебе не соединиться с женой, вместо
того, чтобы ее бить?» Его представления о половом акте могут
быть сравнительно полны и разнообразны, в зависимости от
дозволяемых взрослым в его обществе практик и эмоций, но
представления этого мальчика об отцовстве туманны,
поскольку не подкреплены опытом его собственного тела.
Вне зависимости от того, проявляют ли сами взрослые
интерес к половым органам младенца или у них существует на это
запрет, сами дети различным образом осознают их
предназначение. Дети обоего пола испытывают кратковременные
импульсы оргазмического удовольствия, причем мальчики в среднем
быстрее связывают свои ощущения с половыми органами, чем
девочки. Постепенно (или — вдруг) дети узнают, что
различное обозначение, обращение к ним, фразы и поступки,
которые считаются подходящими или как для мальчиков или
девочек, «маленьких мужчин» или «маленьких женщин», «мужских
существ» или «женских существ» связаны особым образом с их
половыми органами. Это знание будет содержать в себе
множество смыслов в меру того, в какой степени маленький
ребенок способен непосредственно ощущать преемственность
между своим собственным телом и телами взрослых.
Искренне желая снять некоторые табу, потерявшие смысл в
современном обществе, кардинально изменившиеся с тех пор,
когда они были в ходу, американские родители сами захотели
оградить детей от формирования выявленных
психоаналитиками комплексов и показывались детям нагишом. Однако,
когда после этого во время консультаций выявилась новая вспышка
неврозов среди маленьких детей, родители встревожились, ибо,
по словам психоаналитиков, их действия вовсе не явились
панацеей, так как дети по-прежнему испытывали страх и были не
в состоянии принять свою половую принадлежность.
Эти реформаторы в своих благих намерениях упустили
серьезное звено в цепи обучения. В примитивном обществе
ребенок с самого начала получает, а в развитом обществе может
получить на пляжах уверенность, что между его детским
тельцем и телом взрослого существуют промежуточные стадии
постепенных изменений и роста. Маленькому мальчику
необходимо видеть, как меняется у старших детей и подростков
форма тела, когда появляются волосы под мышками и на груди,
как постепенно развиваются наружные половые органы, как
пробивается первый пушок на лице, еще не требующий
бритья, чтобы крепко увязать в сознании ощущение связи своего
неразвитого маленького тела и тела взрослого мужчины, в ко-
88
торого он со временем превратится. Маленькая девочка для
обретения такой же уверенности должна представить себя в
длинной цепочке образов — от достигшей брачного возраста
девушки с едва наметившимися грудями до зрелой молодой
женщины, через первое зачатие и беременность к образу роженицы, а
затем кормящей матери. Именно так и происходит в
примитивном обществе, где тело едва прикрыто одеждой и
практически все существенные его изменения протекают на глазах у
детей. Взрослый может там быть весьма деликатен, в самом
подлинном смысле этого слова, т. е. не навязывать
неподготовленному взгляду других вид тех частей тела, которые могут
шокировать или смутить, как, например, балиец, который идет
после бани, слегка прикрывая половые органы ладонью. Но
взгляду ребенка, не знающему ни страха, ни подкупа (чтобы
научить притворству), предстают живые картины человеческого
развития от младенчества до полной зрелости. Тогда просто не
остается места для озабоченности и испуга, испытываемого
сынишкой взрослого большого папы, который в
просветительских целях может продемонстрировать ему только себя.
Не хочу сказать, что и в примитивных обществах, где почти
не знают одежды, нельзя придать опыту знакомства с
развитием человеческого тела пугающие черты. Намеренно члены этих
обществ могут весьма глубоко внедрить страх в сознание
мальчиков. Воображение мужчин расцветило многими цветами
свою таинственную мужскую сущность в культурах Южной
Америки, Африки и Океании, и существуют племена, где
старики испытывают страх перед нарастающей сексуальностью
юношей, который они стремятся победить через
пантомимические действа и жестокие обряды инициации, когда юношей
подвергают обрезанию, выбивают им зубы и проводят через
множество других унижений, после чего только допускают в
разряд мужчин. Контраст между маленьким и большим,
особенно в сочетании с ожиданием дня, когда потребуется
совершить некое действие, вполне можно использовать для
устрашения, как в культуре в целом, так и на воображение ребенка с
его фантазиями или повышенной чувствительностью.
Но давайте рассмотрим те общества, где маленький ребенок
растет с осознанием нормального хода развития человеческого
тела до взрослого состояния и где обряды инициации не
сопровождаются страхом кастрации. Голый малыш бродит по
деревне неверными шагами. Когда ноги поскальзываются, ручка
тянется к пенису, чтобы поддержать равновесие. Упал — ручка
опять тянется к пенису, чтобы проверить — на месте ли он, а
89
также чтобы вообще за что-нибудь ухватиться. В языке нет
никаких умолчаний, запрещающих называть пенис его именем
либо придающих оскорбительный оттенок этому органу, как
случается в языках тех культур, где ханжески выпалываются из
употребления все слова, обозначающие органы размножения
или акты размножения, — обычно из-за чрезмерного
отождествления с актами экскреции. С малышом разговаривают о его
пенисе также, как о руках, ногах, глазах или носике. Этот орган
у него имеется, совершенно определенно. Он принадлежит к
мужскому полу. Он пока мал, но придет день, когда,
постепенно изменившись, как это происходит у него на глазах с
другими мальчиками, он вырастет окончательно. Он станет
мужчиной и не станет женщиной.
Читатель, хорошо осведомленный в области неврозов
представителей современного западного среднего класса, может
спросить меня, почему я начала с мальчика, а не с
травмирующего опыта маленькой девочки, осознавшей, что она хуже
приспособлена к битве жизни по сравнению с братом. Однако эта
нередкая причина расстройств, приводящая западных женщин
на кушетку психоаналитика, развивается в обществе, где все
постоянно прикрывают свое тело одеждой, а также в таком, где
мужской статус поощряется, в ущерб женскому, настолько, что
зависть к социальной роли, которую играет отец, может
слиться с сознанием того, что маленький брат или его приятель
обладают более «выдающимся» анатомическим оборудованием.
Как мы увидим позже при обсуждении разновидностей
половых ролей в обществе, возникновение зависти к роли
противоположного пола у отдельных личностей практически
неизбежно, но выраженная зависть к анатомическим особенностям,
присущим этому полу, — совершенно иное дело: она может и
развиться, и не возникнуть совсем.
Для голеньких ребятишек, бегающих на солнце под
пальмами, половая принадлежность девочек столь же ясна, как и
их братишек, но, по сравнению с ними, девочки могут найти
своим особенностям меньшее применение. Когда девочка
спотыкается и падает, то хватается за голову или пытается
обхватить себя руками. Женские органы сокрыты у нее внутри, она
не может ни потрогать их, ни увидеть, ни положиться на них,
ни пощеголять ими. В тех обществах, где взрослые выделяют
половую принадлежность детей, где мужчины специально
заигрывают с маленькими девочками, а женщины дразнят
маленьких мальчиков, девочки отвечают движениями всего тела,
изгибаясь и по-женски изящно застывая. Маленький мальчик
90
гордо вышагивает, иногда выставив свой пенис, но большей
частью — тесак, нож, палку, шест, которыми он размахивает на
ходу, отражая невидимые удары и красуясь перед
окружающими. Вне зависимости от степени символизма такого поведения
у мальчика оно концентрируется на подчеркивании
значимости фаллоса, у девочки — более рассредоточено и включает все
тело. Мальчик подкрепляет свои действия символическими
предметами. Часто он еще и кричит, добавляя энергию голоса
к энергичности демонстрируемых поз.
Маленькая девочка в таком обществе встречается с
открытым и простым отношением к беременности. Деторождение
может быть укрыто от глаз всех, кроме взрослых: либо, как на
Бали, дети сами боятся близко подходить, наслушавшись
сказок о ведьмах, которые бродят вокруг, чтобы получить
новорожденного; либо взрослые могут не подпускать детей к
роженице, как у арапешей; или же детей могут шугать, бросая в них
пригоршню мелких камушков, а они тихонько будут
прокрадываться назад, чтобы посмотреть на происходящее в щелку
жалюзи, как на Самоа. Но ни в одном из этих семи обществ
беременность не скрывают, ведь, собственно, чтобы скрыть ее
от глаз окружающих, требовалась бы не только специальная
одежда, но и полностью закрытые жилища и экономическая
система, которая бы позволяла удалить женщин почти изо всех
областей производственной жизни, как это было возможно для
определенных классов в Европе XIX века. «Ай Вайян
беременна, когда-нибудь и ты будешь носить ребеночка. О! Ну и
кругленький же у тебя животик! Может, ты уже сейчас беременна?»
На Бали девочки двух-трех лет большую часть времени ходят,
специально выставив вперед свой животик, а пожилые
женщины их похлопывают и приговаривают: «Беременная». Таким
образом девочка узнает, что, несмотря на едва приметные
признаки ее принадлежности к женскому полу, когда вместо
грудей — кнопочки, как у брата, а вместо вульвы — складочка, все
же настанет день, когда и она забеременеет, когда у нее
родится ребенок. А в глазах маленьких детей того незамысловатого
общества, где самые большие здания не превышают
пятнадцати футов в высоту, а самая большая лодка — двадцати футов в
длину, рождение ребенка — одно из самых больших и
замечательных достижений, какое можно себе представить. Кроме
того, девочка узнает, что у нее будет ребенок не оттого, что она
сильная, энергичная или предприимчивая, не в награду за
трудолюбие и приложенные усилия, но просто в силу того, что она
девочка, а не мальчик, а девочки вырастают в женщин, кото-
91
рые в итоге, если они будут беречь свои женские качества,
смогут родить ребенка. В ее обществе могут существовать
некоторые предосторожности для девушек — к примеру, они должны
воздерживаться от некоторых видов пищи или натирать себя
жгучей крапивой, чтобы лучше росла грудь, но в целом
подчеркивается необходимость следовать естественному ходу
вещей, с небольшой стимуляцией роста груди без применения
значительных дополнительных усилий и стараний. Внешне
признаки принадлежности девочки к женскому полу могут быть
не столь очевидны, как у брата, но дайте срок — у нее родится
ребенок.
А тем временем что может означать теперешняя и будущая
мужская роль для мальчика, который воспитываетя в обществе,
где столь заметна функция женщины в качестве
продолжательницы рода? В этом отношении семь описываемых обществ
достаточно сильно отличаются. Однако наибольшее отличие
наблюдается не на реке Сепик, где располагаются огромные мужские
дома — самые крупные постройки среди всех наших семи
культур, т. е. там, где можно наблюдать наиболее впечатляющие
достижения мужчин по сравнению с теми культурами, где они не
особенно выделяются. И, как ни странно, не в тех из них, где
мужчины и женщины сильнее всего различаются по
физическому складу. Скажем, на Бали завистливые чувства может
пробуждать лишь наличие пениса, но в остальном люди обоих полов
выглядят там на удивление похожими: у мужчин мускулатура
гладкая, а груди довольно заметно развиты, а женщины
примерно одного с ними роста, тонкого сложения и с маленькими
высокими грудями. Оказывается, наибольшее символическое
значение приписывается половым различиям, к которым питают
наибольшую зависть, испытывают стремление к компенсации,
ритуальному подражанию противоположному полу и т.п. Оно
возникает в тех обществах, где в качестве основного типа
общения с младенцем выделяется грудное вскармливание, т.е.,
наиболее комплементарный тип отношений из всех типов
телесного взаимодействия. При акцентировании отношений
вскармливания, естественно, усиливается взаимодействие между матерью
и ребенком или между кормилицей и тем, кого она
вскармливает. Ребенка нельзя оставить надолго ни с отцом, ни с
дедушками-бабушками, ни с воспитательницей или няней —
привязанность к груди превалирует надо всем. Когда же вдобавок к этому
распределению ролей отделенность мужчин от женщин инсти-
туируется, возводится мужской дом и начинают соблюдаться
мужские церемонии инициации, вся система превращается в са-
92
мовоспроизводящуюся, когда каждое новое поколение
мальчиков вырастает среди женщин, идентифицирует себя с
женщинами, завидует женщинам, а затем, чтобы утвердить
пошатнувшуюся уверенность в своей принадлежности к мужскому полу,
изолируются от женщин. Их сыновья вновь вырастают среди
женщин, фокусируя все свои интересы на них, и в итоге вновь
нуждаются в чрезмерно-компенсаторных ритуалах для
собственного спасения.
Ибо насколько бы маленький мальчик ни был уверен в
своей принадлежности к мужскому полу и ни был убежден, что
когда-нибудь станет мужчиной, тем не менее для него
сохраняется проблема идентификации со взрослым. Знание, что он
станет мужчиной, еще не является гарантией, что он захочет
им стать, так же как в нашем перекошенном западном
обществе девочка, осознающая свою женскую принадлежность, не
обязательно пожелает стать женщиной. Вероятность
неудовлетворенности своей половой ролью в качестве взрослого еще
усиливается, если момент полного осознания принадлежности к
определенному полу совпадает с тем возрастом, когда
понятны лишь самые очевидные и бросающиеся в глаза аспекты этих
ролей: что женщины рожают детей, а мужчины ездят верхом и
убивают врагов. Лишь позднее девочка узнает, что страх не убить
льва портит удовольствие от охоты, а мальчик начинает
понимать, что беременность — это долгая, растягивающаяся на
девять месяцев плата за несколько выдающихся мгновений.
У семи обществ Южных морей отмечаются практически все
разновидности возможного развития событий. На Самоа и Бали,
где акцент делается на отношении к ребенку как к некоей
цельности, а выкармливание носит вполне конкретный, неразмытый
характер, а устранению выделений практически вообще не
уделяют внимания, ребенок вырастает в мире двух полов, в таком
мире, где ни к мужчинам ни к женщинам нет безразличного или
совершенно одинакового отношения. На Самоа ребенок учится
уважать главу домохозяйства не потому, что тот мужчина, а как
«матаи». Мальчиков и девочек одинаково прогоняют, и те и
другие тихонько возвращаются, чтобы понаблюдать за
праздничным пиром или парочкой уединившихся влюбленных в лунные
ночи. Во время различных церемоний мужчины и женщины
пируют отдельно, но самые большие праздники для всех
бывают тогда, когда «таупоу» — принцесса праздника и верховный
вождь-наследник «манайя» танцуют совместный танец в
сложных париках из человеческих волос. Ни мальчиков, ни девочек
не торопят и не заставляют ничего делать. Собственно, на Са-
93
моа юноше нечего бояться принуждения, а девушка, которая
хочет чего-то достичь и проявляет способности к управлению,
имеет множество возможностей проявить себя в активной и
организованной жизни женских групп. Определенность в
отношении собственной половой принадлежности, разделение ухода за
детьми, воспитания и вскармливания, отсутствие фиксации на
устранении выделений, которые могли бы заставлять стыдиться
половых отношений, а также наблюдение мира взрослых, где у
мужчин и женщин существуют роли, которые их
удовлетворяют, — все это вместе взятое позволяет самоанцам вырастать
уравновешенными людьми, причем их индивидуальности не
мешает даже долголетнее пребывание вдали от Самоа.
Бали во многих отношениях являет собой контраст по
отношению к Самоа. Жизнь на Самоа течет без напряжения,
незамысловато, когда долгими лунными вечерами люди танцуют
одни и те же танцы и аплодируют шутке, которую слышали уже
множество раз. Христианство было принято просто как
приятная форма общения, когда поет хор, женщины надевают
шляпки, а священники молятся и читают проповеди на очень
красивом языке.
Жизнь же балийцев, напротив, протекает как тщательно
расписанное хождение по лезвию бритвы. Люди, чье детство
вначале шло весьма напряженно, а затем под ослабленным
контролем переходят от личных взаимоотношений к участию в весьма
сложных и взаимозависимых художественных и религиозных
видах деятельности: женщины целыми днями готовят сложные
подношения, мужчины месяцами разучивают новое
оркестровое произведение, маленьких детей учат танцевать в трансе на
горячий угольях, причем жизнь каждого до такой степени
зависит от определения своего местонахождения в пространстве и
времени, а также в своей касте, что даже переезд на двадцать миль
вызывает душевную травму. Однако и тут мужчины и женщины
не разделены, кроме тех случаев, когда у них проходят
специальные церемонии. Как на Самоа жена вождя-оратора, так и на
Бали жена брамина — верховного жреца — будет верховной
жрицей, а главный старейшина может быть замещен во время
деревенского храмового праздника его женой. Разделение труда
существует, но, когда оно переменяется, никто не возражает. Чуть
больший акцент на маскулинности сопутствует несколько
более акцентированной материнской роли во время воспитания по
сравнению с отцовской и выражается скорее в анатомическом
символизме чрезмерной фиксации на чувствительности
пениса, чем в интересе к достижениям мужчин.
94
У манус также наблюдается достаточно равное
распределение ролей в экономической и религиозной жизни. Торговые
достижения ценятся больше военных успехов (вооруженные
вылазки предпринимаются в основном для захвата добычи или
изредка, чтобы отомстить за убитого), и как в торговле, так и в
религиозной сфере женщина-манус может играть заметную роль.
Наиболее важным отличием культуры манус является
понижение ценности сексуальных отношений и связи между мужем
и женой. Ханжество, приравнивание полового акта к
экскреции, неразрывная связь между женщиной и собственностью,
организация всей экономической жизни вокруг брака, отчего
адюльтер составляет ему реальную угрозу — все это делает
женскую роль менее привлекательной по сравнению с мужской.
В качестве представительниц не поощряемых телесных
функций и принадлежа к полу, который в силу своего
физиологического устройства гораздо более зависим от телесных
изменений, женщины испытывают здесь больше ограничений. Если
женщины сплетничают — духи очень сердятся; если женщина
согрешит с кем-то — духи принесут несчастье. Но мужчины-
манус могут свободно грешить за пределами племени и с теми
женщинами, которые не принадлежат к кругу экономически
значимых членов племени. Все это отражается на детях. На
просьбу нарисовать мужчину и женщину дети рисовали
мужчин с пенисами, а женщин в травяных юбочках. После родов к
женщине не допускают мужа, который затем должен вернуть
ее, заплатив большой выкуп брату жены, а пока он может
свободно находить себе развлечение в деревне, с какой-нибудь
бесприданницей. Устанавливающаяся в раннем детстве связь
между отцом и сыном сердечная и длительная, а маленькая
девочка вначале привязывается к отцу, а затем, когда ей
исполняется пять-шесть лет, должна вернуться к женщинам, потому
что иначе выполнение необходимых для будущего брака табу
доставит неудобства мужчинам и мальчикам, с которыми
общаются отец и брат. Ее соотнесение с группой женщин не
сравнимо с радостной и полной идентификацией брата с группой
мужчин. Выросши, женщина-манус при походке никогда не
раскачивает бедрами, а тяжелые украшения, которые она
носит невестой или надевает позднее в годовщину свадьбы, в
большей степени служат для обозначения богатства, чем для
красоты; порой она так устает от этой ноши, что старается незаметно
проскользнуть назад в дом, не заботясь о том, сосчитаны ли
низки раковин-монет. Смыслом свадебного пира является
передача состояния, а не невесты.
95
Пример манус весьма поучителен, потому что демонстрирует
случай, когда женщинам не доставляет никакого удовольствия
быть женщинами, но не по той причине, что они лишены
общественного признания, получаемого мужчинами, — женщины
здесь вполне могут быть влиятельными, обладать властью и
богатством, — но в первую очередь от того, что крайне умаляется
чувственный и творческий компонент женской роли в качестве
жены и матери. Даже прикосновения регламентированы:
мужчина может дотрагиваться до грудей только одной женщины —
своей двоюродной кросс-кузины, с которой при всем при том он не
должен быть нежен (так как нежность положено проявлять
только к родной сестре) и с которой не должен вступать в половую
связь. В современных западных теориях зачастую выпадает из
внимания тот факт, что зависть к мужской половой роли может
возникать не только по причине переоценки мужских достижений в
общественной сфере, но также из-за недооценки роли жены и
матери. Когда достичь чего-нибудь можно лишь вне дома,
предприимчивые и инициативные женщины не переносят, когда их
хотят ограничить лишь домашней сферой, но эта сфера
оценивается слишком низко, женщинам также не доставляет удовольствия
быть женщинами, а мужчины не ценят женскую роль и не
испытывают по отношению к ней никакой зависти.
Во внутренних частях Новой Гвинеи большинство племен
практикуют обряд мужской инициации в сходной форме. Я
работала в четырех из них — среди арапешей, мундугуморов, чам-
були и ятмулов — поэтому интересно будет сравнить их, чтобы
выявить особенности проявления общей модели. Культура с
мужским обрядом инициации, где есть мужские дома, в
которых мужчины собираются на церемонию, куда не допускаются
женщины и не прошедшие инициацию мальчики, являет сбой
весьма устойчивый социальный институт большой силы,
отчего при сломе системы инициации, как случалось при влиянии
религиозных миссий, переживала коллапс вся культура.
Постепенно группы людей, влекомых причинами личного
характера, под воздействием эпидемий и контактов с соседними
племенами начали отклоняться от своих первоначальных культур,
поддерживавшихся системой инициации. Различные племена
Новой Гвинеи, живущие в близком соседстве, одинаково
питающиеся, говорящие на родственных наречиях, видоизменяли
коренной институт мужских домов и инициации. Поэтому
записи об этом дают ценные ключи к пониманию взаимодействия
между социальным институтом и развитием взглядов на
половую принадлежность и половые роли.
96
Огромные мужские дома, впечатляющих размеров деревни
с великолепным искусством и большими каноэ ятмулов,
живущих в среднем течении реки Сепик, можно взять в качестве
примера стабилизации системы инициации из-за сложности и
эклектизма культуры в целом. У каждого патерналистского
клана в деревне есть собственный надел земли, где стоят высокие
жилые дома среди деревьев, к конькам остроконечных крыш
которых прикреплены деревянные маски, а на верхние этажи
ведут крепкие лестницы. Ближе к медленно текущей реке,
которая во время ливней затопляет деревню, где люди тогда
передвигаются на каноэ, располагается мужской дом, куда
запрещен вход женщинам, а на покрытых илом берегах реки
рядком лежат каноэ, которыми пользуются как мужчины, так и
женщины. Кроме относительно небольших клановых мужских
домов в каждой деревне есть также один или даже два-три
больших общих мужских дома, построенных объединенными
усилиями нескольких кланов. Это крепкие сооружения,
способные простоять многие десятилетия, если их не сожгут во время
вражеского набега. На верхнем этаже находятся огромные
щелевые гонги, флейты, маски и прочие впечатляющие
ритуальные принадлежности мужского культа. Внутри такого дома для
церемоний проходят все важные события сложного мужского
ритуала, приготовления к войне, обсуждение спорных
вопросов, там же проходят обряды перед началом охоты на
крокодилов и отправкой военного отряда. Обычно нижний этаж не
закрывается, чтобы женщины и дети, стоя на почтительном
расстоянии, могли наблюдать за повседневными делами,
происходящими внутри. Но для обряда инициации и других важных
ритуалов строится специальное большое помещение из
пальмовых листьев. В него, иногда через проход, выполненный в
виде крокодила, после серии унижений и нанесения
ритуальных надрезов, которые впоследствии станут рубцами, наконец
вводят юношей, позволив им занять места рядом со взрослыми
мужчинами в мужском доме. В мифах инициации
рассказывается, что священные предметы, производящие шум, были
вначале открыты женщинами и потом переданы мужчинам, с тем
чтобы мужчины могли хранить эти секреты всегда.
А в просторных жилых домах тем временем течет обычная
деревенская жизнь. Женщины идут рыбачить и
возвращаются с уловом, плетут корзины, группами перемещаются по
деревне вместе с маленькими мальчиками и девочками. Когда
мужчины возвращаются к себе домой, там у них нет никакой
особой роли. Они в основном ссорятся с женами, причем жены
97
в долгу не остаются и яростно кричат на них в ответ. По
отношению к группе мужчин группа женщин, кроме особых
случаев, выступает в роли восхищенных наблюдателей, но
поодиночке ятмулы и ятмулки — сущие язвы. В семейном же кругу
отец часто берет на руки младенца или катает двухлетнего
малыша на коленке, приговаривая при этом что-нибудь с
материнскими интонациями и материнскими жестами.
По-матерински же он покрикивает на детей постарше, притворяясь,
что они сильнее его, заставляет напрягаться до предела их
силенок, хвалит за напористость, но помогает и научиться
наслаждаться пассивным приятием, хотя, по ятмулским
представлениям, мужчины не должны предаваться пассивности.
В детстве юноши живут той же жизнью, что и женщины, даже
присутствуют на больших церемониях плакальщиц, куда
мужчин обычно не допускают, мужчин же они видят либо дома,
где те являют собой бледную копию матери, либо издали в
величественных фантастических представлениях. Позже,
после инициации, сознательная память о детском периоде их
жизни потускнеет. Они будут говорить: «Видимо, мать брала
меня с собой, чтобы оплакивать мертвых, потому что я вижу,
как женщины водят с собой туда маленьких мальчиков. Но я
этого не помню». И все же, когда мы давали одиннадцати-две-
надцатилетним мальчикам игрушки, то самой любимой игрой
оказывалось оплакивание, когда они в воображении
возвращались к дням детства, проведенного с матерью, блеск и
напор жизни взрослых мужчин манили их меньше. Мальчики
почти столько же времени проводят, ухаживая за
младенцами, как и девочки, даже младшие подростки подолгу играют с
малышами. В своих манерах они весьма женственны, гибкие
и стройные, в их поведении, кажется, ничто не предвещает
напыщенности и прямолинейного упрямства, свойственного
взрослым мужчинам.
Вначале мальчики неизбежно идентифицируют себя с
женщинами, которые относятся к девочкам и мальчикам
одинаково: симметрично — как к сердитым маленьким сгусткам
своеволия и комплементарно — как к объектам, которым
можно заткнуть рот, сунув туда сосок. В раннем подростковом
возрасте, задолго до того, как у них может возникнуть желание
покинуть привычное окружение, мальчиков подвергают
инициации, после чего следует несколько тоскливых месяцев, а
то и лет, когда женщины гонят их от себя прочь наподобие
скромниц-нимф, прогоняющих случайного свидетеля их
купания, а сами юноши не испытывают ни малейшего желания
98
присоединяться к мужчинам*. В мужской группе
преобладает выраженное, преувеличенно-маскулинное поведение с
постоянным применением выражений из области
фаллического нападения как на мужчин, так и на женщин.
Одновременно соблюдается строгий запрет на проявления пассивности,
мужской гомосексуализм внутри племени не находит
развития. Малейшая слабость или признак пассивности
рассматривается как искушение, мужчины нередко расхаживают по
деревне, комично привязав к ягодицам круглые деревянные
табуреточки. Мальчик из отдаленной деревни или другого
племени воспринимается как доступная жертва, а когда
молодые ятмулы отправляются работниками в другие деревни,
то выступают там при встречах с мужчинами из других
племен как активные гомосексуалисты. Но внутри группы
система удерживает их, ярко демонстрируя, до какой степени
можно извратить воспитание мужчины, чтобы он одновременно
испытывал постоянное побуждение к сексуальным
отношениям с другими мужчинами, и в то же время держал их под
строгим контролем.
Половые отношения с женщинами у ятмулов активны и
энергичны. Причем женщины могут применять различные приемы
соблазнения, например усомниться в мужских качествах
избранника (это можно сделать, послав маленький знак любви и задать
один из вопросов, упоминавшихся нами ранее: «Разве у тебя нет
костей?» или «Ты мужчина или женщина?» — через посредника)
или специально предстать перед юношей в провоцирующей позе.
В процессе воспитания как одно из центральных качеств
развивается постоянная готовность как к защите, так и к
нападению. Дети постоянно настороже, поэтому, чтобы шлепнуть
провинившегося, нужно шлепнуть его без всякого
предупреждения. Стоит им ощутить малейшее напряжение в позе
взрослого — тут же прыгнут во все стороны, только их и видели.
А чтобы побудить мужчин сделать что-нибудь, дражайшим
половинам или другому клану требуется осыпать их градом
оскорблений и упреков; скажем, жена, у которой опустел погреб,
будет во всю мощь своих легких ругать мужа, чья лень,
непредусмотрительность и вообще недостаточная энергичность
позорят ее, детей и его самого перед свояками.
* Это описание относится к наблюдениям 1938 г. в деревне Тамбунам.
Практика отсылки мальчиков в ученики на плантации значительно
уменьшила возраст инициации, так как вернувшиеся работники были бы уже
слишком упрямы и великовозрастны
99
Если проследить за устройством социальной структуры,
связанной с инициацией, которая отделяет женщин с детьми от
мужчин, в трех других, менее буйных новогвинейских
племенах, нам удастся понять, как столь сильный институт может
быть видоизменен. Деревни чамбули, проживающих вблизи
эбеново-черного красивого озера к юго-западу от реки Сепик,
внешне мало отличаются от ятмулских: те же жилые дома,
стоящие клановыми группами мужские дома вблизи озера,
инициация и сложный ритуал, разыгрываемый
инициированными мужчинами перед восхищенными глазами женщин. Но
характер женщин-чамбули отличается большей силой и
строгостью, хотя и не столь пылок, как у ятмулок. Если у ятмулов
женщины относятся к ребенку как к такому же сильному,
способному настоять на своем существу, который может с
определенной пользой дать волю своему гневу, то женщина-чамбули
делает по-своему. Она легко и весело кормит ребенка либо
грудью, либо различными леденцами на палочке, корневищами
лилий, сладкими семенами и фруктами. Если ятмулка может
грозно погнаться за двухлетним набедокурившим ребенком с
трехметровым веслом, угрожая убить (подобного рода угрозы
никогда не приводятся в исполнение), мать-чамбули просто
берет негодника под мышки и уходит вместе с ним. У ятмулов
украшения носят женщины и дети, а у чамбули — мужчины и
дети, женщины ходят бритыми наголо, без всяких украшений,
очень деловитые. Ятмул — хозяин в своем доме, но ему
приходится бороться за это право с женой, которая практически не
уступает ему в силе; при этом жены ссорятся между собой, что
облегчает мужу задачу. У чамбули мужчина женится на дочери
одного из «братьев» из клана матери, так что невеста входит в
семью сестры своего отца. Являясь одновременно теткой и
свекровью девушки, свекровь хорошо относится к молодой жене.
Женщины в семье составляют единое ядро, они постоянно и
энергично что-то делают вместе, а маленькие мальчики тем
временем ковыляют между ними, никто на них не обращает
особого внимания; юноши какое-то время робко сидят с
краешку от женской группы, а затем убегают в мужской дом.
Вместо общих церемоний инициации, принятых у ятмулов,
чамбули практикуют инициацию маленьких мальчиков по одному в
семейном кругу, где им делают несколько насечек, но акцент
делается на торжественности церемонии и на передаче
ценностей, а не на ребенке. Мальчиков-ятмулов превращают в
мужчин, слишком подчеркивая при этом их близкий женскому
статус, предшествовавший инициации, унизительно заталкивают
100
в рот фигурки в масках, нахлобучивают на голову гигантскую
вульву; мальчикам-чамбули просто делают несколько насечек
и несколько месяцев содержат отдельно ото всех.
Взрослые мужчины-чамбули норовисты и упрямы,
недоверчивы друг к другу интересуются искусством, театром, а также
могут бесконечно перемывать всем косточки, обмениваясь
сплетнями. Очень обидчивы, причем, в отличие от сердитого
отпора, свойственного уязвленному ятмулу, чамбули
проявляют мелочность, характерную для тех, кто чувствует себя
слабым и одиноким. Мужчины носят здесь красивые украшения,
ходят за покупками, занимаются резьбой и росписью по
дереву, танцами. Еще до установления контроля колониальной
администрации над островом чамбули от активной охоты за
головами перешли к ритуальному убийству захваченных
пленников, почти без сопротивления бежали от опустошительных
набегов соседей-ятмулов вглубь острова, а вернулись только
после того, как британское владычество сделало это возможным.
Длинные волосы мужчины закручивали в локоны, а не
отрастившие себе длинных кудрей — привязывали себе локоны из
волокна ротанговой пальмы.
Только в этом обществе из всех, где мне довелось работать,
девочки десяти-одиннадцати лет были значительно умнее и
предприимчивее мальчиков. Даже в сумятице ятмулского
воспитания маленьким мальчикам удается вырасти смелее и, как
правило, любознательнее девочек, но у чамбули сознание
маленьких будущих мужчин, которых дразнят, балуют,
предоставляют самим себе или держат в изоляции, характеризуется
небольшой концентрацией внимания и практически неспособно
справиться ни с одной задачей.
Культ инициации на Новой Гвинее сводится, по сути, к
представлению, что мужчины могут стать таковыми, лишь
подвергнувшись новому ритуальному рождению, т.е. захватив, в
составе социальной группы, у женщин те функции, которые
последние выполняют естественным образом. Однако чамбули
видоизменили культ, переместив акцент на те виды
деятельности, которые выступили на первый план, когда чамбули
отказались от воинственности как идеала. Они лишь частично
приспособили общественной устройство к главному своему
интересу — искусству Мужчина-чамбули становится художником
под крылом сильной практичной женщины, которая его
портит и вертит им, как хочет. Длинноносые черно-белые маски,
которые он вырезает, сделаны искуснее многих в целой
области, но они неминуемо напоминают оборотней.
101
А живущие за двумя реками от чамбули в пятидесяти милях
мундугуморы с реки Юат поступили совершенно иначе с
системой инициации. На основе характерной для данного района
модели родства, которая отличается неопределенностью в
предпочтении материнских либо отцовских линий, им удалось
создать такую систему, которая сильнее любых известных
родственных предпочтений отграничила мужчин друг от друга.
Генеалогическая линия называется у мундугуморов «горе» —
«веревка» и состоит из мужчины, его дочерей, внуков от дочерей,
дочерей внуков и т.д. Все ценные вещи, включая священные,
которые относятся к мужскому культу, передаются по этим
генеалогическим линиям. Даже если девушка выходит замуж
«побегом», она всегда старается прихватить с собой богато
изукрашенную резьбой священную флейту, принадлежащую отцу.
Если у женщины два сына, которые будут принадлежать к
одной линии, табу разделяет их, запрещая есть из одной миски и
разговаривать друг с другом за исключением тех случаев, когда
они разгневаны. Мальчики и девочки равным образом
вырастают в мире, который к ним резко враждебен и разобщен.
Мальчиков обучают знать свое место в обществе, свои термины
родства и сложные сочетания родственных запретов их матери, а
девочек — отцы. Люди обоих полов независимы,
недружелюбны, энергичны, мальчики и девочки вырастают со сходным
типом личности. Мужских домов для сбора всех мужчин не
существует, потому что даже двое мужчин-мундугуморов не
смогли бы спокойно сидеть рядом. Социальной ячейкой выступает
домохозяйство* где жены одного мужчины поддерживают
некоего рода сотрудничество, а его дочери — до определенной
степени бывают едины, но каждая мать превращает сыновей
во врагов отцу и своим сводным братьям. Инициация
перестала быть совместным обрядом, спаивающим воедино мужчин, а
сделалась демонстрацией власти имеющего влияние мужчины,
во время которой еще не прошедшие инициацию, вне
зависимости от их возраста, могут подвергаться издевательствам и
получать раны от инициированных. Инициация у девочек
проходит через соблюдение табу.
В таком обществе женщины практически не развивают
своих женских качеств. Беременность и вскармливание являются
ненавистными состояниями, и мужчины презирают своих жен
за то, что они ходят беременными. Мужчины рассматривают
женщин как людей, за которых они сражаются и через которых
могут получить повреждения. Если у мужчины, задумавшего
жениться, нет сестры, чтобы отдать ее за жену, ему придется
102
отдать ценную флейту. Тут мы наблюдаем довольно
любопытную ситуацию: флейты, в высшей степени мужские символы в
мужском культе, которые повсюду тщательно скрывают от
женских глаз, чтобы не навлечь беды на всех мужчин, у мундугу-
моров приравниваются к женщинам, почти столь же ценны,
как и женщины, и женщинам разрешают их видеть с куда
меньшей охотой, чем мальчикам. Представление юношей о своей
роли исчерпывается постоянным противоборством с
мужчинами, которые через женщин связаны с другими
противоборствующими мужчинами.
Женщины маскулинизированы до такой степени, что
каждая женская черта, кроме относящихся к половому
воспроизводству, рассматривается как недостаток, любой намек на
женские или материнские свойства личности у мужчин
воспринимаются как наказуемая слабость и помеха. Разделение на две
группы — взрослых мужчин, с одной стороны, и женщин и
детей — с другой, практически исчезло, но ценой, как и у чамбу-
ли, стала угроза выживания племени. Враждебность и
озлобленность мундугуморов дошли до такой степени, что они
стали есть людей, родственных им по языку. Никаких признаков
племенной солидарности у них не отмечается, поэтому,
видимо, лишь волей случая они сдались перед миссионерами
прежде, чем пали от рук соседей.
Горные арапеши — четвертая культура, где общественная
жизнь построена на разделении между мужчинами и
женщинами, а юноши обязаны проходить инициацию, чтобы их
приняли в группу взрослых мужчин. У арапешей есть те же самые
атрибуты мужского культа, что и у описанных ранее племен:
дощечки-гуделки, священные флейты, маски, закрытое
помещение, где инициируемый подвергается скарификации,
особые отношения между тем, кто совершает инициацию, и
новичком. Но если у чамбули эта система сдала позиции под
воздействием перемены местами мужского и женского этоса, у
мундугуморов она распалась из-за формирования общей
враждебной к окружающим системы нравственности, где кроме
простых анатомических различий не осталось больше никаких
комплементарных отношений, у арапешей же она сохранилась из-
за акцентирования материнских, родительских черт у мужчин
и женщин. Арапеши уютно себя чувствуют в маленьких
горных хижинах и вместе заботятся о своих детях. Мужской дом
им почти ни для чего не нужен, кроме ритуалов, более того — в
тех местах, где живут арапеши, такие дома трудно строить. Мало
свободного времени, да и его предпочитают потратить на то,
юз
чтобы лучше накормить детей. Все ритуалы перетрактованы в
покровительственном духе, мужчины избегают
демонстрировать ярость жестокого воплощения сверхъестественного
покровителя мужского культа женщинам и даже, по большей части,
самим инициируемым.
В таком обществе маленькие мальчики и девочки растут
вместе, родители обоего пола постоянно у них перед глазами в
качестве образца. Мальчики осознают, что они мужского пола,
по строению своего тела, имени и получаемым навыкам.
Девочки также понимают свою принадлежность к женскому полу
по особенностям своего тела, именам и маленьким сеткам для
переноски тяжестей, которые матери надевают им на голову.
Дети обоего пола блаженно греются холодным утром у костра
и играют своими губами. Маленькие девочки видят, как
матери переносят тяжелые грузы в головных сетках, а маленькие
мальчики — что отцы носят все на коромыслах. Мальчики
знают, что со временем и они станут участвовать в делах мужчин,
может быть, даже будут произносить речи и участвовать в
схватках. Это обязанность мужчин. Сыновья видят, какими
усталыми возвращаются отцы наутро домой в тех редких случаях, если
всю ночь играют флейты, а мужчины сидят, не смыкая глаз.
Когда выносят наружу эти гигантские флейты или когда на
улицы деревни выходит мифическое чудовище мужского культа,
оставляя на земле вмятины, где об нее ударялись его яйца, и
роняя по дороге гигантские плетеные из листьев ножные
браслеты, женщины должны бежать прочь из деревни. Мужчины
не должны никогда приближаться к той части деревни, где
женщины рожают детей, терзаемые любопытством, которое им не
суждено никогда удовлетворить. И мальчики, и девочки
должны присматривать за маленькими детьми, чтобы впоследствии
стать хорошими родителями. Родительские заботы потом
быстро истощают организм, как мужчин, так и женщин. «Вы бы
посмотрели на него, каким он был красавцем до того, как у него
появились все эти дети».
Проблем с идентификацией половых ролей у мальчиков и
девочек-арапешей не возникает, их жизнь течет в
традиционном ритме; и вероятно, мужчинам к нему сложнее
приспособиться. Однако и здесь, хотя мужские дома были практически
заменены семейными, где родители обоих полов воспитывают
детей обоих полов вместе, изменение культа инициации не
прошло без последствий для приспособления к половой роли.
Теперь, после знакомства с четырьмя вариациями культа
инициации, будет полезно пристальнее взглянуть на его основу, так
104
как она являет собой неоспоримую противоположность
западным представлениям о взаимоотношениях полов. С нашей,
западной, точки зрения, сотворенная из мужского ребра женщина
может в лучшем случае стремиться, причем безуспешно,
подражать превосходящим силам и высшему предназначению
мужчины. Однако лейтмотивом культа инициации является
признание, что женщины, умеющие рожать детей, обладают тайной
жизни. Роль мужчины неясна, неопределенна и, вполне
возможно, необязательна. Ценой больших усилий мужчина находит
способ компенсировать свою внутреннюю неполноценность.
Обзаведясь различными таинственными шумовыми
инструментами, чья магическая сила зиждется на том, что слышащие звук
не представляет себе формы инструментов, издающих его (т. е.
женщины и дети не должны знать, что на самом деле это
бамбуковые флейты, полые стволы дерева или овальные деревянные
плашечки, жужжащие на скрученной бечевке), мужчины
забирают мальчиков у женщин, помечают их как неполных существ,
а затем сами превращают мальчиков в мужчин. Женщины могут
производить на свет детей, это так, но лишь мужчины могут
делать других мужчинами. Иногда почти неприкрыто, порой
завуалированно, во время церемонии осуществляется это второе
рождение — посвящаемого глотает крокодил, символизирующий
мужскую группу, и он выходит с другого конца как
новорожденный, после чего его какое-то время держат в «матке», кормят
кровью из рук и ухаживают за ним мужчины-«матери». Культ
основан на мифе о том, как церемония была украдена у
женщин, либо — в другом варианте — ради ее осуществления
женщин убивают. Таким образом, мужчины обретают свои мужские
качества воровским образом и через пантомиму, и вся
церемония разом потеряет свою силу, стоит всем узнать, на чем она
основана. Поэтому вся эта шаткая структура, охраняемая
бесконечными табу и системой предосторожностей, питаемая
женским стыдом у ятмулов, опаской потерять способность к
продолжению рода у арапешей, добродушным мужским
тщеславием у чамбули, ударами и тычками у мундугуморов с их странным
образом перевернутой идентификацией девушки и флейты, —
ритуал инициации как таковой может существовать лишь до тех
пор, пока все будут следовать установленным правилам. Муж-
чины-ятмулы, которые видели опасность для устройства своего
общества в приходе европейских порядков, угрожали со слеза-
Ми ярости на глазах показать флейты женщинам, чтобы
ускорить развал, поэтому тот миссионер, который это сделал,
успешно погубил целую культуру
105
Западному человеку, воспитанному в обществе, всегда
превозносившем достижения мужчин и принижавшем роль
женщин, все вышесказанное может показаться слишком
надуманным, а если он вспомнит, что от каких-то бамбуковых флейт,
на которых играют внутри сплетенных мужчинами из
пальмовых листьев коморок, имитирующих женское лоно, зависит
представление о своем мужском достоинстве не у мирных
пастухов, а у отважных и свирепых охотников за головами,
крепкого сложения и шести футов ростом, то он может укрепиться
в своем мнении. Однако если цельте общества способны
построить свои ритуалы вокруг выражения зависти к женской роли
в попытке ее имитировать, это облегчит исследование
возможности, что зависть к социальной роли противоположного пола
или сомнения в принадлежности к своему полу — явления
существующие, возможны как для женщин, так и для мужчин, и
могут быть значительно усилены культурными установками.
Глава V
Отцы, матери и просыпающиеся импульсы
В каждом обществе растущий ребенок
сталкивается не только с переменами в собственных чувствах о себе и
окружающих его людях, но также и с отношением к нему
самому, а особенно — родителей. При достижении детьми
возраста пяти-шести лет их внимание к своему полу и полу
взрослых заметно усиливается. Например, дети могут начать
противиться, когда кто-нибудь пытается дотронуться до их
гениталий, хотят носить одежду, особенно девочки. Меняется и
отношение к ним взрослых. Тот факт, что во всех
описываемых обществах девочки первыми начинают прикрывать свое
тело одеждой, говорит опять-таки прежде всего о том, что они
ждут, когда станут женщинами, а для мальчиков осознание
своей маскулинности еще впереди. Девочки четырех-пяти лет
выглядят в представлении мальчиков более старшего
возраста и взрослых мужчин вполне женственными и
привлекательными, поэтому их привлекательность, так же как и у старших
сестер и матерей, следует скрывать и охранять от мужского
взгляда. Чем полнее признаются женские качества (как их
присутствие, а не как отсутствие мужских), тем настойчивее
девочек учат их охранять. Маленькая девочка, миленькая и
очаровательная, может представлять сильное искушение для
взрослого мужчины, поэтому общество изобретает различные
способы как защитить, ограничить и научить ее не выставлять
напоказ признаки своего пола, пока она еще не набралась ума
их умерять. Напротив, как бы мать ни подчеркивала у
маленького сына мужские качества, что вызывает в ней самой
скорее прилив материнских чувств, чем желания, у самого
мальчика уже воспитаны сильные защитные барьеры против
материнской привлекательности.
Инцест матери с сыном — редчайшая форма инцеста в мире.
Чтобы сделать действительно привлекательными связи между
пожилыми женщинами и юношами, годящимися им в
сыновья, требуются достаточно сложные ухищрения. Вне всякого
107
сомнения, основа большей привлекательности молодых
женщин для мужчин старше их возрастом и более старших мужчин
для молоденьких девушек закладывается в раннем детстве.
При воспитании мальчика акцент делается на другом.
Достаточно только глянуть, как маленький мальчик стороной
обходит группу мужчин на Бали, которые иначе могли бы
потянуть его за пенис, если бы он прошел рядом, или как яростно
сопротивляется ритуальному избиению сестрой отца
маленький ятмул, чтобы понять: сексуально окрашенные
взаимоотношения пугают их, заставляют отступать к воспоминаниям
глубокого детства о пассивной рецептивности, когда
материнская грудь питала их. Каждый контакт вызывает страх — либо
потерять пенис, либо никогда не обрести мужские
способности, либо снова стать пассивным зависимым младенцем у
материнской груди. Когда страх формирования пассивности как
черты характера довлеет над сознанием взрослых (т. е. когда в
обществе признается гомосексуализм, — в качестве
положительной или неодобряемой практики, без разницы), ситуация
усугубляется. Родители начинают придираться к ребенку,
всячески испытывать его или сетовать на мягкость его характера.
Почему, к примеру, восьмилетний балиец Джелис просидел
весь день с женщинами и девочками, ластясь там ко всем,
вместо того, чтобы выгнать волов в поле? Возможно, его
родители-крестьяне, живущие в деревне Баджоинг Геде,
никогда не видали ни одного трансвестита-гомосексуала в глаза (их
называют на Бали бантджи,), но они встревожены. Жизнь на
Бали воспринимается как уже отснятая пленка, которую
осталось только проявить, поэтому, проявив удивительную
родительскую предприимчивость и чувство ответственности,
они решили, что пассивность Джелиса как-то связана с тем,
что он обожает набивать рот сладостями, и убедили торговца
передвинуть свою лавку, которая находилась прямо напротив
их дома, подальше. Если мальчик будет слишком мягок и
податлив — ему не стать мужчиной. Индейцы прерий, которые
превыше всего ценят храбрость в бою, следили за
соответствием поведения маленьких мальчиков своим представлениям
столь пристально, что буквально заставили многих сдаться и
надеть женское платье.
За исключением редких случаев анатомического
гермафродитизма есть все основания полагать, что гомосексуализм
возникает из сочетания ожиданий и страхов взрослых с
таящимися в поведении детей особенностями, которые никогда
бы не проявились в полной мере, если бы общество их не при-
108
знало или если бы оно не допускало комплементарной
позиции — как у ятмулов. Причем озабоченность тем, что
мальчики не смогут вырасти настоящими мужчинами, гораздо шире
распространена, чем сомнения в способности девочек стать
женщинами, а среди семи культур Океании последней
тревоги не отмечается вовсе. Если рассматривать женщину как мать,
а не возможного конкурента в какой-то области
деятельности или потенциально строптивую жену, доля мальчишечьих
черт у маленькой девочки может быть способом защиты от
мужских посягательств, пока она не повзрослеет. Некоторые
племена американских индейцев опасались проявления
мужского типа поведения у женщин, и им пришлось за это
поплатиться: в одиночку девушка-омаха является безвольной
жертвой. Чтобы компенсировать излишнюю податливость ее
характера, родителям приходилось повсюду ее сопровождать, а
мужчины норовили воспользоваться чрезмерной
податливостью, поэтому нередки были групповые изнасилования не
очень разборчивых женщин.
К тому времени, когда мальчики и девочки достигают
возраста первых экспериментов с просыпающимися
сексуальными импульсами, наступает кризис в их отношениях со
взрослыми, который в психоаналитической теории был
назван Эдиповой ситуацией (по имени царя из
древнегреческой мифологии, который убил своего отца и женился на
матери). В самом общем виде в этот период развития дети,
сильно все переживающие и способные ощущать удовольствие,
но еще недостаточно зрелые, чтобы наладить истинно
семейные взаимоотношения, должны прийти к определенному
согласию с родителями и одновременно разобраться в
сумятице своих чувств. Юноша должен умерить свою страстную
привязанность к матери и отказаться от соперничества с
отцом, девушка — от соперничества с матерью и отчасти
привязанности к отцу. Они должны принять родителей своего
пола в качестве своей модели социального полового
поведения, а также осознать, что пока необходимо отложить
получение сексуального удовлетворения и что родители в первую
очередь пара друг с другом, а не с детьми. Взрослому
зачастую трудно признать, что и ему были присущи черты
Эдипова комплекса, выявляемые в остаточном виде при анализе
снов или методом свободных ассоциаций. Сам термин
«Эдипов комплекс» несет в себе отрицательный подтекст, так как
получил свое название от неудачника Эдипа, которому не
удалось разрешить объективный конфликт, а не от других,
109
порой рискованных путей его разрешения, применявшихся
различными культурами*.
Во всех известных обществах у мальчиков отмечаются
некоторые проявления того, что психоаналитики называют
латентным периодом, или периодом ожидания, — когда
открытый интерес к сексуальной сфере внешне исчезает, мальчики
живут в собственном мире, безразличные или даже
враждебные по отношению к девушкам, занятые физическими
упражнениями и соперничеством друг с другом. Они уже переросли
жадно принимаемые детские чувства, но к более утонченным
взрослым удовольствиям еще не готовы. Существует ли некий
* Интересно обратиться к написанном еще до Фрейда стихотворению
американского поэта Юджина Филда «Узурпатор» (1850—1895); поэту тогда
казалось, что мужчины справились с этой проблемой (здесь и далее перевод
стихов Л. Михайловой):
Ну вот, уж в стане супостат.
Хоть странен бунт его, и он
Смеется, поднимает гвалт...
Четыре года — как рожден!
Подумать, правил я один,
И столько гордых лет.
Теперь на троне будет сын,
А мне там места нет.
Снует, изменник он, на свой манер,
Так только дети могут
Сказал: «Вот буду маме кавалер,
Как вы ласту больсой и стлогий».
О, жадный мальчик, ведь имел
Всегда местечко в сердце мамы!
Неужто пожалеешь папе-старине
Теперь хоть части малой самой?
А мама — мне лишь сожалеть —
Займет в том сторону твою,
Нельзя монархов двух иметь
В сердечном ей краю
Но детства годы пролетят твои,
И, бородатый удалец,
Забудешь все, что говорил
Про кавалера двух сердец.
Так смуту прекрати, сынок,
И сердце мамы мне верни,
За это ты другое в срок
Получишь в дар, в залог любви.
И та, что скажет: «Сердце отдаю»,
От бога восприимет свет,
Что ясно озарит всю жизнь твою,
Как мамин мне уж много лет.
ПО
внутренний психологический механизм, переводящий
мальчика в латентный период, нам не известно, но в пять-шесть лет
перед ребенком совершенно определенно встает задача: как ему
в ближайшие семь-восемь лет строить свои отношения со
взрослыми и как быть со своим телом. Задача усложняется в том
случае, когда ребенок растет в маленькой семье, где единственной
женщиной является мать, любовно и бережно вскармливавшая
сына, и его зависимость от нее, а единственным мужчиной —
отец, который, хотя и доброжелательный, но все же соперник
в любви к матери. Затем наступает некий момент, когда либо
ребенка посылают учиться в частную школу, как в
состоятельной английской семье, либо рождается второй ребенок, либо у
ребенка начинается смена зубов, — с этого момента он
перестает быть малышом под полной женской опекой. Чем
сильнее взрослые подчеркивают женские или мужские качества, тем
острее маленькие мальчики будут ощущать давление ситуации,
соперничество со стороны отца, потенциальный половой
контраст с матерью. И чем сильнее мать будет ощущать себя
женщиной в общении с мужчинами, тем легче ей будет отдалить
сына от себя. Все складывается по-иному, если акцентируется
феминность женщины и маскулинность мужчины. Тогда мать,
наоборот, может цепляться за растущего сына, а его мужские
качества будут в большей степени развиваться в
противостоянии ее материнским чувствам, чем в соперничестве с отцом.
Когда мужчины жестоки и грубы, а их отцовские чувства
развиты слабо, и даже в малютках мужского пола они видят
растущих соперников, такие отцы, чтобы загасить боязнь
соперничества, будут подсознательно подстегивать развитие у сына
самостоятельности, чтобы он поскорее покинул дом: «Ступай
прочь от своей матери», — как бы говорят его действия. Так,
для обоих родителей-мундугуморов, крайне озабоченных
своими женскими и мужскими сексуальными качествами, даже
еще не родившийся младенец уже представляет собой угрозу и
потенциального соперника, поэтому они не видят никаких
привлекательных качеств в роли родителей. Дородовые табу,
которые в других обществах защищают ребенка, у мундугуморов
оберегают родителя: если муж вступит в половые сношения с
беременной женой, то покроется чирьями или зачнет еще
одного ребенка и получит двойню, что считается в племени
полной катастрофой. Но у арапешей, для которых родительская
роль значительно важнее сексуальной, половые сношения
продолжаются достаточно долго во время беременности, потому
что считается, что ребенок складывается по частичкам, и толь-
///
ко тогда, когда этот процесс, по их представлениям,
завершается, муж перестает спать с женой, оберегая желанного
ребенка. Таким образом формирование Эдиповой ситуации
ощущается еще задолго до рождения ребенка, и можно уже понять,
каким образом в дальнейшем будет решаться ситуация
соперничества между сыном и отцом или матерью и дочерью.
Кроме того, дети в возрасте пяти-шести лет находятся на
стадии концентрации всего, что они до сих пор узнали, и
приспособления этих знаний для вступления в более широкий круг
общения. По-прежнему вблизи матери, у груди которой
привязан другой малыш (если и не ее собственный, то соседский),
ребенок этого возраста присматривает за младшими
братишками и сестренками, которые не научились еще как следует
оправляться, одновременно пытаясь осознать принадлежность
к своему полу, поэтому поведение, выбранное в этот период,
окажет заметное воздействие на дальнейшую его жизнь. С
момента пробуждения первых половых импульсов до
возможности быть полноценным родителем должно пройти длительное
время, поэтому такой переходный период совершенно
закономерен. Вдобавок каждый взрослый в семье был когда-то
ребенком, и опыт, полученный в это время, впоследствии войдет в
навыки взрослого члена общества. В любом обществе те
преждевременные и бесполезные половые импульсы, которые
бродят в теле пяти-шестилетних детей, хорошо знакомы
родителям. При виде пятилетнего сына, красующегося с копьем или
посылающего стрелы в цель, клянчащего у матери позволения
прильнуть к ее груди и сурово прогоняемого прочь как уже
слишком большого для такой привилегии, отец вспоминает
себя в его возрасте, когда с ним поступали так же.
В однородных, медленно изменяющихся обществах такое
пробуждение воспоминаний очень эффективно, потому что все
взрослые, с которыми будет сталкиваться мальчик,
переживали сходные чувства, и будут служить средством
воспроизведения традиционного отношения. Мундугумора-отца в свое
время его родители держали весьма жестко и строго, и лишь
иногда ему давали поблажку другие взрослые,
мальчики-подростки, дяди с материнской стороны или соседки. Он старается
обходиться со своим сыном так же. Никакие временные
послабления не смогут переменить отношения ребенка к миру, от
которого он видел только враждебность и где даже мать давала
ему грудь с большой неохотой и кормила не досыта. В
пятилетнем возрасте детей-мундугуморов уже отсылали в племя
временных союзников в качестве заложников. Находясь там и зная,
J12
что их запросто смогут лишить жизни, если военные планы
переменятся, мальчики должны были научиться ненавидеть
людей, среди которых им пришлось жить, выучить их язык и
разведать все тропы, чтобы потом, когда они вырастут, а
племена из союзников превратятся во врагов, послужить в
качестве ценных разведчиков. Способности выдержать такую
проверку не мешали никакая мягкость и снисходительность со
стороны взрослых. Когда родился младший брат, мать могла
снова допустить старшего к груди, впервые без неохоты — ей
нравилось наблюдать, как два маленьких мужчины борются за
право припасть к ей груди. В противоборстве с отцом мать на
стороне сына: она старается сохранить дочь в семье, чтобы
обменять ее потом на жену для сына, в то время как муж стремится
обменять дочь на еще одну жену для себя. И наоборот, отец
ревниво следит за дочерью и пользуется первой возможностью
обменять ее на новую жену, пока сын еще слишком молод,
чтобы противостоять ему всерьез. Интересы совершенно явно
противопоставлены, Эдипова ситуация разрешается
противоборством всех мужчин без исключения. Мундугумор вырастает в
суровых условиях, но умеет и радоваться такой жизни: при
воспоминании, как его зубы вгрызались в плоть врага, он широко
улыбается. По легенде мундугуморов, смерть явилась в мир
тогда, когда люди разучились останавливать кровь и раны стали
смертельными. Мундугуморы настолько враждебны по
отношению ко всем мужчинам и ненасытно-жадны по отношению
к женщинам, что в современном обществе это сочетание
поставило бы их в весьма сложное положение либо привело к
участию в тайной и, скорее всего, преступной деятельности, но
никакому перевоспитанию, религиозному обращению или
психоанализу они не поддавались. В самом же племени этот тип
отношений передавался неизменным, и, пережив горячие
обиды детства, каждый отец воспитывает сына таким образом,
чтобы он встречал все тяготы жизни яростным смехом.
Итак, в примитивном обществе мы изучаем отцовскую роль
не по воспоминаниям отдельных личностей, чье душевное
состояние подверглось значительному расстройству,
приведшему их в кабинет психиатра или социального работника, а по
наблюдениям за живым взаимодействием между людьми,
когда отец гладит по головке или отталкивает ребенка от себя,
одобряет или дразнит, а тот на это реагирует. Попутно мы
анализируем запреты, влияющие на взаимодействие между
родителями и детьми. И обнаруживаем, что роли отца, матери, жены в
значительной мере стилизованы, отчего каждый человек, ока-
113
завшийся в этой роли, знает, чего от него ждут, вне
зависимости от того, молод ли и силен отец, стар и слаб, или же стар и
силен, а мать может накормить семерых своим молоком или
способна дать ребенку всего несколько капель и вынуждена
зависеть от помощи других женщин, чтобы выкормить его.
Поэтому можно достаточно подробно описать пути
разрешения Эдиповой ситуации в той или иной культуре. В нашем
обществе приходится нередко слышать: «Если бы отец был
другим человеком, то у него не развились бы такие проблемы». Но,
видимо, точнее было бы сказать: «Если бы он родился в
обществе с другим типом отцовской роли...»
Там, где эта роль предполагает большие силу и достоинство,
слабый отец ставит под угрозу развитие сына, обеспечивая его
меньшим количеством возможностей для самоутверждения по
сравнению с соседями. Но в тех обществах, где приветствуется
легкий, дружеский стиль отцовства, когда отец — союзник
ребенка, там сильный, замкнутый и властный отец являет собой
угрозу. Даже в нашем, весьма пестром обществе, где каждая
семья воспитывает детей по-своему и, как правило, никто не
знает, какие методы применяют за закрытыми на автоматический
американский замок дверями, тем не менее существует общее
представление о некоем должном поведении, которому
принято следовать, пусть и не всегда точно и прямо.
Культуры заметно отличаются по степени свободы
сексуального опыта у детей и подростков до брака, а также по тому, на
кого возлагается ответственность за соблюдение
сдержанности. На Самоа поощряется формирование типа личности, для
которой секс будет приносить радость личности, весьма
умелой в этой области, но не до такой степени, чтобы
представлять собой опасность для окружающих и для общественного
порядка в целом. Самоанцы сквозь пальцы смотрят на легкие
любовные приключения, но решительно против союзов
страсти и не предоставляют места в обществе тем, кто станет
упорствовать в связи с женщиной или мужчиной в ущерб другому,
более приемлемому по социальному статусу союзу. Требование
уступчивости ухаживаниям многих претендентов на руку и
одновременно предоставления свидетельств девственности при
вступлении в брак несовместимы по существу, разрешением
этого противоречия послужило возложение бремени
девственности не на всех девушек деревни, а на таупоу — ритуальную
«принцессу». Ее скорее стерегли, чем освобождали от
искушения. Кроме того, доказательство девственности всегда можно
было сфальсифицировать. Таупоу, не успевшая предупредить
114
своих опекунш-дуэний о том, что она, собственно, не таупоу и
опозорившая таким образом в ночь свадьбы всю деревню,
рисковала быть забитой насмерть, причем не за свою моральную
неустойчивость, а за неспособность запастись куриной кровью
на этот случай.
Брачные союзы заключались между семьями с некоторым
вниманием к пожеланиям молодых, которые жили достаточно
продолжительное время с подходящими партнерами и
беременели от них, что считалось хорошей подготовкой к брачным
отношениям, а с теми, кто не особенно подходил —
«встречались под пальмами» раз или два. Добрачные и послебрачные
сексуальные связи носили легкий, ни к чему не обязывающий
характер, чтобы не нарушать надежности половых отношений
между мужем и женой, настолько прочных, что самоанцы
демонстрируют одни из наивысших показателей прироста
населения в современном мире.
При исследовании причин, отчего эти вполне откровенно
сексуальные отношения не угрожают социальному порядку,
основанному на стабильности брака, и не нарушают его, мы
обнаруживаем, что взаимоотношения ребенка и родителя довольно
рано рассредоточиваются среди большой группы людей. Мать-
самоанка сама выкармливает ребенка грудью, кормит щедро,
досыта, но если у нее недостаточно молока, ребенка
выкармливает специально подобранная кормилица; в процессе
вскармливания устанавливается легкая, но весьма специфическая
телесная связь. Помимо этого ребенка кормят, утешают и носят с
собой попеременно все женщины того дома, где он растет, а потом
он «ездит» по деревне на детях-няньках, которые повсюду ходят
с малышами, посадив их себе на бедро. Когда ребенок голоден —
его кормят, когда устает — его носят, хочет спать — укладывают.
Если же он нарушит вдруг ревом чинные переговоры старших,
наложит кучу в доме или устроит истерику, наказывают не
малыша, а девочку-няньку, чьей обязанностью было предотвратить
подобные неприятности и оттащить его подальше, чтобы не
слышно было рева. А пока он слишком мал, чтобы понимать,
как следует себя вести, со временем же, постепенно у него
разовьется чувство приличия —мафауфау. Общество взрослых
охраняется от их неумелости, а им самим не приходится бояться, что
неумением контролировать кишечник, громкими воплями или
настойчивыми требованиями они нарушат ход вещей. Когда же
они чуть подрастут, дети постарше или взрослые могут тратить
значительное время, убеждая их делать то, что они и без того
делают. Помню, меня выводила из себя привычка десятилетних
115
повторять без конца четырехлетним, а двадцатилетних —
десятилетним «Соия! Соия! Соия!», т.е. «Сидите тихо! Сидите тихо!
Сидите тихо!», хотя те и без того сидели как мышки, скромно
скрестив перед собой ноги и уважительно глядя на старших.
Собственно, дети получают слишком много категоричныхных
запретов, отчего ребенок как будто болтается внутри некоей
структуры на вырост. Его почти никогда не просят сделать что-либо,
требующее напряжения, слишком трудное, для чего
потребовалось бы долго сидеть, скрестив ноги и руки и не моргнув глазом.
Ему даже редко доверяют делать то, что он может делать
хорошо, будто предоставляя ему свободное пространство не из
соображения большей безопасности, а чтобы стимулировать
дальнейшее развитие. Все взрослые перенимают часть благородной
манеры поведения главы семейства, в чьем присутствии положено
принимать пищу в очень официальной манере, нельзя чесаться,
щекотать друг друга, хихикать или сидеть развалясь. Но вне
формального круга общения, вне дома и семьи, и даже в самом
доме, когда там не происходит ничего официально-значимого,
можно и перекусывать в промежутках между основными
приемами пищи, даже жадно и неаккуратно засовывать в рот пищу,
чесаться, хихикать и сидеть развалясь сколько угодно. Но
постепенно устанавливаются различные типы общения.
Формальная манера общения между родителями и детьми
остается, в определенной мере, на всю жизнь; родители никогда
не обсуждают с детьми вопросы сексуальной сферы, хотя могут
совместно наблюдать весьма откровенные танцы. Формальность,
тем самым, связана с пространственным нахождением, причем
ребенок достаточно долгое время не несет ответственности за
выполнение приличий. Родители его не отчитывают, ребенок не
должен чрезмерно напрягаться и сдерживаться, стоит ему
выказать признаки беспокойства — нянька просто отводит его
подальше, чтобы не оскорблять ушей взрослых его ревом. Ребенок
узнает: «У тебя есть тело, которое повинуется разным
побуждениям и может сделать неприличные вещи, но это просто оттого,
что ты еще слишком мал. Никто на тебя не будет сердиться за
это, но твоей маленькой няньке не поздоровится, если она
позволит тебе, невинному, сделать что-то не так». Незрелость
детских эмоций подкрепляется общим настроем системы
отношения к детям, где это рассматривается как естественное и
желательное состояние. Движение по направлению к взрослению
происходит в таком замедленном темпе, что стремления
соскользнуть назад, в приятную безответственность, не развито.
Едва самоанский ребенок научится сидеть тихо и ему разрешат
116
мирно заниматься чем-то там, где ему хочется, он практически
не испытывает больше искушения превратиться в вопящую и
брыкающуюся угрозу торжественному достоинству новой роли.
В пяти-шестилетнем возрасте дети переходят в другую
категорию, и их перестают оберегать от возможных последствий
неразумности желаний и неконтролируемости импульсов,
которыми они могут нарушить достойное течение жизни. Девочки сами
становятся няньками, к которым переходит обязанность удалять
кричащих малышей за пределы слышимости. Маленькие
мальчики начинают хвостиком следовать везде за старшими
мальчиками, учась рыбачить, плавать, управлять каноэ, лазать по
деревьям и обретают прочие мелкие навыки, которые положено
иметь мужчине. Внимание девочек сосредоточено на роли
помощниц по дому и пригляде за малышами, которых считают
упрямыми и в силу этого в большей степени обузой, чем
подопечными. Мальчики же выступают прилежными учениками на
самой нижней ступеньке лестницы навыков и умений, всячески
стремясь быть принятыми в круг старших мальчиков.
Разрешение везде их сопровождать выступает эффективным стимулом
улучшения поведения, и совершается удивительное
преображение требовательных тиранов, склонных к вспышкам
неукротимого и неконтролируемого гнева, в рассудительных маленьких
девочек-нянек и сдержанных маленьких мальчиков-водоносов
и собирателей наживки для рыбной ловли.
Разделение на группы мальчиков и девочек в этом возрасте
довольно резкое и подкрепляется самым сильным табу в
самоанском обществе — на отношения между братьями и сестрами.
Причем табу затрагивает не только родных сестер, но и двоюродных,
что включает всех девочек в доме. Братья и сестры не должны
болтать и разговаривать друг с другом, ходить вместе или
дотрагиваться друг до друга, не должны также участвовать в одной и той
же досуговой группе. Так как от одной четверти до трети всех
девочек деревни попадают в категорию «сестер», это практически
разделяет группы старших детей, когда они собираются
набедокурить или как-нибудь развлечься, на однополые. Это также
разрывает связь между девочкой-нянькой и ее
мальчиком-подопечным. Женщины же любовно пользуются прозвищем «теи»,
означающим младшего брата или сестру Ограничение общения
между братом и сестрой означает и резкую перемену в поведении
малолеток мужского пола, которые от периода жадного,
эмоционально-раскрепощенного детства, когда стоило им шевельнуть
пальцем — и они могли заставить сестру едва старше себя выполнить
свое желание, вступают в новый период самыми малозначимыми
117
и неумелыми членами группы старших мальчиков. Время начала
соблюдения табу остается на усмотрение самого мальчика: он
должен начать избегать старшую родную или двоюродную сестру,
молодую тетю, совсем недавно заботливо ухаживавших за ним, «когда
почувствует смущение или стыд». Никто его не торопит:
наблюдая за окружающими, по их замечаниям, по их виду и взглядам,
которые они бросают на него, мальчик начинает осознавать, что
приближается к возрасту, когда по собственной воле ставит
барьер между собой и импульсивностью детства, тем самым
декларируя начало следования табу. На протяжении всего периода
детства и раннего юношества мальчики и девочки проводят время в
двух раздельных группах, причем это разделение поддерживается
проявлением ритуальной враждебности, иногда на уровне
словесной перепалки, иногда — метания друг в друга легких предметов.
Позднее, когда они почувствуют себя готовыми, юноши, у
которых уже был сексуальный опыт с девушками старше них,
выбирают из группы младших девушек себе партнершу. Считается, что в
каждой паре один из партнеров должен обладать большим
опытом. Я только раз наблюдала на Самоа серьезное несоответствие,
когда первый сексуальный опыт травмировал партнеров —
неуклюжи были оба, и девушка, и юноша.
Сексуальное соответствие взрослых друг другу на Самоа —
одно из самых гладких в мире. Страсть и ответственность
настолько слиты, что детей любят, растят и воспитывают в
больших семьях, которые намного стабильнее и лучше защищают
детей, чем основанные лишь на весьма тонкой личной связи
двух родителей. У взрослых формируется довольно устойчивый
тип характера, позволяющий им переносить значительное
давление внешнего мира, сохраняя спокойствие и уверенность.
Цена, которую платит общество за эту ровную, щедро
доставляющую удовольствие систему, за стабильность, — отсутствие
возможности применить особые дарования, особую
сообразительность, проявить интенсивность переживаний. На Самоа
трудно себя проявить мужчинам и женщинам глубоко
чувствующими, страстными натурами, способным на сложное
эстетическое переживание, ревностное религиозное служение.
Исключение всех этих интенсивных переживаний,
гарантирующее сохранение долго складывавшегося чувства уверенности в
себе, имело в качестве побочного эффекта распространенность
сплетен, оговоров и политических интриг на местном уровне,
но весьма хитрых и запутанных. Выпадают из самоанского
общества одаренные люди, чьи интенсивные переживания
могли бы помочь справиться с Эдиповой ситуацией с родителями
118
в качестве главных актеров. Только вот в самоанском обществе
нет драмы, в которой они бы стали играть. Отец слишком
занят поддержанием неспешно развивающихся отношений всей
социальной группы, его эмоции распространяются на всех
членов большой семьи, чтобы ощущать настоятельную
потребность в матери своего крохотного сына как какую бы то ни было
проблему. Это его просто не интересует. Собственная
сексуальность его не пугает, не заботит его и то, может ли он полностью
удовлетворить в этом плане свою жену, и в жене он не замечает
признаков чрезмерной требовательности или потери
эмоциональной устойчивости, поэтому в душе у него не возникает
тревоги и никаких защитных по происхождению импульсов,
которые могли бы его заставить встать в позицию вызова или
защиты по отношению к маленькому сыну. Сходным образом и
матерям нет никакой необходимости искать удовлетворения
требований, проистекавших бы от неудачной сексуальной
жизни с мужьями, в воображаемой связи с сыновьями, которые
могли бы когда-нибудь их удовлетворить. Самоанская
культура демонстрирует, пожалуй, ярче, чем все прочие известные
общества, что трагизм или мягкость решения Эдиповой
ситуации зависят от взаимоотношений между родителями и детьми,
а не от сплетения биологических импульсов ребенка.
Если сопоставить общества самоанцев и мундугуморов, то мы
увидим, что они оба готовят детей к взрослой жизни, но если в
первом напряжение между родителями и детьми специально
понижается, то во втором — половая специфичность и
враждебность между родителями и детьми преувеличиваются. Дети
становятся жизнеспособными взрослыми и тут и там. Но сами эти
общества обладают различной степенью жизнеспособности.
Самоанцы лучше многих других племен приспособились к
воздействию западной цивилизации. Из европейских товаров
они взяли ткань, ножи, лампы и керосин, мыло, крахмал,
швейные машинки, бумагу, ручки и чернила, но по-прежнему ходят
босиком, одеты в прохладные короткие саронги, а дома
построены из местных материалов и скреплены веревками из
кокосового волокна. Ураганами срывает металлическую крышу с
домов белых людей, листами жести время от времени кого-то
убивает, стены домов рушатся. А самоанский дом изящно
складывается с приходом урагана, потом его можно отстроить из
тех же шестов. Местные жители приняли протестантизм, но
переформулировали некоторые из его самых строгих
постулатов. Самоанский проповедник спрашивает: «К чему так горько
каяться, когда Бог всегда готов вас простить?» Ни обучение гра-
119
моте, ни христианские миссии, ни современная техника не
нарушили ровного хода событий и той гибкости, с которой эта
группа людей, чья культура основана на довольно
разбросанных, но теплых человеческих взаимоотношениях,
приспособилась к изменившимся обстоятельствам. Мундугуморы всегда
находятся на грани воспроизводства, перед опасностью
разделения на слишком мелкие группы, что может привести к
исчезновению культуры, пренебрежения слишком большим
количеством ритуалов, отчего сами эти ритуалы могут забыться и
тоже исчезнуть. Разрешение Эдипова конфликта путем
противоборства каждого мужчины со всеми прочими может
удовлетворять на индивидуальном, личностном уровне. Мундугумор
враждебен по отношению ко всему остальному миру, но
смеется над всеми горестями и напастями. Но на уровне общества в
целом и его способности противостоять чрезвычайным
обстоятельствам и переменам, а также объединяться в более
крупные социальные единицы, различие между двумя
рассматриваемыми обществами становятся разительными.
Общество мундгуморов восприняло новые события на
грани трагедии. Люди скорее боролись, чем стремились
приспособиться. Мужчина, который в пять лет взбунтовался против
отца и ушел из дома, в шесть был отдан заложником в другое
племя, в пятнадцать женился (причем ему пришлось защищать
жену от притязаний нескольких взрослых мужчин), не
особенно легко сдается даже перед силами природы. По словам
мундгуморов, они ненавидят воду и страшатся ее, не очень умело
управляются с каноэ до сих пор*, несмотря на то, что река,
возле которой они живут, сменила русло, разделив племя на две
части. Они не смогли приспособить методы воспитания к су-
* Восстанавливать события прошлого у дописьменных народов — дело
неблагодарное. Определенно можно только сказать, что изменение речного
русла, о котором рассказывают мундугуморы и с чем согласуется их
отношение к каноэ — факт вполне правдоподобный, если судить по особенностям
поведения новогвинейских рек вообще. Возможно также, что необычная
неуклюжесть при управлении каноэ, боязнь, что дети могут утонуть,
разделение племени на две части по разные стороны реки объясняются ухудшением
приспособления к неизменным условиям обитания или — третий вариант —
эти черты возникли в результате незафиксированного и забытого
переселения Мундугуморы могли приближаться ближе к реке и наконец
переправиться через нее, а позже возложили на реку вину за то, что она разрезала их
территорию пополам и усложнила им жизнь В любом случае сущность
довода не меняется: по причине ли стихийной перемены речного русла или
добровольного переселения они оказались в таком положении, но справились
они с ним неумело.
120
шествованию на берегах быстротекущей реки, поэтому жизнь
в деревне была осложнена утомительными попытками отогнать
детей от воды, вместо того, чтобы научить их в нее не падать.
Время от времени кто-то не мог устоять перед искушением и
сталкивал чужого ребенка или слабоумного старика в воду, где
те тонули. Необходимость стеречь детей от опасности
свалиться в воду объясняли вовсе не интересами детей, а неудобством
далеко ходить за водой, потому что после того, как кто-то
тонул, воду из-за табу нельзя было пить несколько дней. По
словам мундугуморов, когда вода отделила их от других членов
племени, они стали их гораздо реже видеть; а теперь у
некоторых даже возникло предположение — возможно, не будет
ничего страшного, если съесть кого-то из родственного по языку
племени. Мундугуморов можно рассматривать как людей, чье
приспособление к окружающей среде было на грани
возможного для отдельных личностей, но на уровне сообщества в
целом они нуждались в слишком благоприятных обстоятельствах
для выживания. Пока мундугуморы могли охотиться на своих
значительно менее агрессивных соседей, которые вдобавок
делали для них большинство предметов, а пищу, которой было
много, в основном собирали женщины, гасившие свои
агрессивные импульсы во время рыбалки и питаясь лучше мужчин
либо соревнуясь с другими женами в приготовлении для
общего мужа более вкусных блюд, общество существовало на
сносном уровне. Появившиеся в этих краях европейцы вначале
пытались подчинить мундугуморов карательными
экспедициями. Но при виде горящих деревень и членов своего племени,
застреленных карательным отрядом, те только хохотали в
ответ. Именно так и должны были умирать мужчины. Только когда
старейшин — привыкших к повиновению окружающих
мужчин с большим количеством жен, — бросили в тюрьму, они
подчинились правительству, не сумев вынести вынужденного
бездействия и яростной ревности при мысли, что пока их держат в
тюрьме, кто-то забавляется с их женами.
Разрешение Эдиповой ситуации в варианте арапешей столь
же специфично и зависит от благоприятности окружающей
ситуации. Однако, если мундугуморы подчеркивают яростную
связь разнополых родителей и детей, подстегивающую ревность
между всеми мужчинами и большинством женщин, арапеши,
напротив, притупляют любой интерес к разнополым
пристрастиям между родителями и детьми. Считается хорошо, если дети
в семье разного пола, родители относятся к дочерям и
сыновьям практически одинаково. Если ребенок обладает выдающейся
121
по сравнению с другими интенсивностью переживаний, он
может попытаться установить более тесные отношения с
родителем противоположного пола, но какая бы то ни было
ситуация может развиться только в случае встречной не менее
интенсивной реакции. Как мальчики, так и девочки вовлечены в
занятия семей, связанных родственными отношениями, когда
каждая семья делит силы между выращиванием продуктов для
еды, кормлении поросят и детей и взаимопомощью. У детей
пяти-шести лет порой случаются вспышки ярости, когда их
недостаточно кормят, но взрослые стараются их скорее
успокоить, как-то ублажить, чем оборвать или наказать. Сходные
приступы ярости от невозможности удовлетворить
завышенные требования случаются и в более старшем возрасте, что
составляет определенную опасность для общества в целом. К
примеру, не получивший во время праздничного пира отклика на
свою просьбу помочь в чем-то или дать взаймы еды может
украсть «грязь» (волосы, обрезки ногтей и т.п.) обидчика и
отнести их колдуну. Ребенок понимает, что его истерики
непереносимы для взрослых и мешают нормальному ходу вещей. Став
взрослым, он присоединится к тем, кто наказывает
провокатора, а не того, кто агрессивно отвечает на провокацию. Когда
основные личные взаимоотношения вращаются вокруг пищи,
а люди меняются ролями — то их кормят, то они кормят,
различие между материнской и отцовской ролями весьма
невелика: оба родителя мягко обращаются с детьми, оба их любят, оба
порой впадают в необъяснимо-дурное настроение. Некоторую
тревогу у арапешей вызывает подростковый возраст, а не
поведение детей пяти-шести лет, — считается, что те еще слишком
малы и слабы, чтобы приносить какой-то вред.
Весьма характерно, что латентного периода у арапешей не
существует. Маленьких мальчиков не прогоняют из дому, где
мать не проявляет ни повышенной требовательности, ни
чрезмерного поощрения их маскулинности, а отец не пытается
относиться к ним ни как к потенциальным соперникам, ни как к
потенциальным жертвам. Поэтому дети по одному — по двое
ходят то за старшими мальчиками, то за мужчинами, то за
женщинами, — за кем придется. Только с приближением полового
созревания они начинают собираться однополыми группками,
когда девочки учат ритуалы, связанные с менструальной
хижиной, и шепчутся о том, как растут у них груди, а мальчики
серьезно обсуждают, какие виды пищи теперь нельзя есть, чтобы у
них правильно росли гениталии. Табу меняет свою ориентацию
в этот период: если прежде родители сдерживали свою поло-
122
вую жизнь для охраны детей, теперь подростки должны
оберегать родителей, особенно после завершения своего
длительного процесса женитьбы и не давать им пищи, приготовленной
на очаге, возле которого они с юной женой совокуплялись.
В обществе арапешей, где мужчин заботит в первую очередь не
соперничество друг с другом из-за внимания женщин, а
необходимость совместно кормить людей всех возрастов и обоего
пола, внимание в области половой жизни смещается со
специфичности Эдипова комплекса на внутреннюю борьбу, которую
каждый человек должен вести со своими внутренними
импульсами, если он или она не хотят стать бесплодными и желают
сохранить энергию, чтобы вырастить новых людей. Родители
выступают союзниками в борьбе, которую ведут их дети, не
обременяя их тяжелыми запретами, не отталкивая их от себя,
не подначивая их сильными аргументами, чтобы не
стимулировать излишне внимание на половой сфере. Любая
внутренняя борьба может быть трансформирована в деятельность ради
детей, как, к примеру, братья по племени Вабе и Омбомб,
достаточно неуправляемые сами по себе, личности с явно девиант-
ным поведением, положили конец своим ссорам с женами,
решив помочь своим племянникам найти жен, а Вабе вдобавок
решил усыновить ребенка* Итак, среди арапешей к
шестилетним детям относятся мягко, без различия пола, заботятся о том,
чтобы их получше накормить и защитить, пока они не смогут
сами обеспечить свое развитие — мальчик своей девочки-жены,
которую он кормит, а девочка — своего тела, залога жизни ее
будущих детей.
Эта система уязвима. В первую очередь она не застрахована
от несчастных случаев и смерти. Арапеши — мягкий и
трудолюбивый народ, они карабкаются вверх и вниз по крутым
горным тропам, чтобы помочь соседу и накормить друг друга,
сдерживают свои импульсы и сосредоточивают внимание не на себе,
а на других людях. Такая система беззащитна перед «дурными
происшествиями». Если все стремятся накормить детей,
очевидно, что должен иметься запас пищи. Но пищи иногда нет
совсем. Почва здесь малоплодородная, система возделывания
сельскохозяйственных культур — весьма несовершенна. Когда
мужчина готов помогать жене расти и развиваться на
протяжении многих лет, терпеливо ожидая, пока она не достигнет зре-
* Подробное описание отклонений этих личностей приведено в первой
части книги «Пол и темперамент», а также в четвертой части книги «Горные
арапеши» {The Mountain Arapesh. Part IV, passim Appendix He).
123
лости, когда его и ее возможности дать жизнь новому
поколению не окрепнут, а она, в свою очередь, готова с
благодарностью принять этот долг ожидания и дар пищи из рук супруга,
крайне несправедливо, если один из них умрет до срока и тем
самым нарушит всю систему. Сама смерть для арапешей, за
исключением угасания очень старых членов племени или
ребенка со врожденными дефектами, непонятна. В сочетании с
непониманием феномена смерти склонность арапешей к
приливам ярости (берущим свое начало в детстве, если те, кто
говорил о своем желании их накормить, не давал пищи), делает их
уязвимыми перед колдовством, а также перед муками
внутренней борьбы, начинающимися, когда сознанием овладевают
подозрения кого-то в наведении порчи или других колдовских
действиях. В Новой Гвинее, где пищи не так уж много, а голод
и холод — привычные спутники, недостаточно, чтобы
родители сохраняли нежное и заботливое отношение к детям. Им
очень трудно убедить детей, что бессильный гнев в их голосе
при отказе малышам в пище, направлен вовсе не на них, а на
голод, отсутствие пищи, потому что в сердитый голос
вплетаются нотки и их собственной детской ярости, когда их не
могли накормить. Внешний мир, коренастые колдуны соседнего
племени со злобными лицами легко играют на таком детском
вызове или необдуманном поведении глупых членов племени
и тех, кто демонстрирует какие-либо отклонения и плохо
приспособленных к жизни арапешей, отчего разлад усиливается.
Если бы их земли были плодородны, а леса изобиловали
дичью, они могли бы всегда накормить своих детей. Никто бы
тогда не валялся на земле посреди деревни с залитым слезами
личиком и не умолял, рыдая, дать ему кокоса, когда все
оставшиеся кокосовые орехи приберегались для скудной
праздничной трапезы, с которой все родственники все равно уйдут
голодными. Но, с другой стороны, если бы их земли были
плодородны, а леса богаты, маловероятно, что они по-прежнему
принадлежали бы такому племени, как горные арапеши. Повсюду
в Новой Гвинее плодородные долины, богатые рыбой реки,
сухие участки, где растут кокосовые пальмы, и сырые саговые
болота, где растения произрастают без особого труда со
стороны людей, — все эти земли принадлежат более агрессивным
племенам. Родительское поведение, позволяющее нехватке
пищи наносить такой урон их тщательно возведенным
укреплениям социальной защиты, делает арапешей непригодными
для открытого соперничества с их более воинственными
соседями, которые обычно выбирают между двумя возможностя-
124
ми: шантажировать их с помощью колдовства или нападать на
них открыто. Обычно выбирается шантаж, в результате
которого горные арапеши соглашаются оказывать гостеприимство
направляющимся в долгий путь на побережье жителям равнин,
а сами продолжают жить в этом суровом к ним мире, под
постоянной угрозой, что их род иссякнет, потому что детей,
которых с таким трудом удается выкормить, становится все меньше
и меньше.
Еще одним решением Эдиповой ситуации является трехдет-
ная система, когда каждый из детей обоего пола вначале
является фаворитом, затем оттесняется следующим с этого
привилегированного места и наконец становится свидетелем того, как
узурпатора вытесняют с захваченного места2. Система
воспитания детей сосредоточивает внимание ребенка, который
должен таким образом выйти из Эдиповой систуации и занять
место в зале ожидания мира детства, на драме, в которой
действующими лицами являются оба младших ребенка и оба родита-
ля. У ятмулов и на Бали старший, третий от конца, ребенок
становится той сценой, где разыгрывается эта драма между миром
родителей и миром его восприятия. Если мундугуморы и
арапеши задают тон отношений между родителями и детьми еще
до рождения ребенка, а период напряженности приходится у
них на время отнятия от груди, когда рождается следующий, у
балийцев и ятмулов отнятый от груди ребенок остается возле
матери, в квартете из матери и троих малышей, а старший
нянчится с младшим.
Среди семерых описываемых нами культур можно найти и
другие решения. Мальчиков могут отсылать в дом к родителям
матери на весь период до инициации, когда, после нескольких
лет свободного развития, когда им потакали вдали от суровых
отцов, их вновь возвращают к реальности взрослой жизни, как
у батонга. Ила же детская сексуальность может время от
времени использоваться взрослыми, как в племени каинганг в
Бразилии. Но ни в одном из известных обществ не
игнорировали этот самый примечательный аспект человеческой
природы — преждевременный расцвет сексуального влечения у
детей, столь не подготовленных еще для продолжения рода3.
У каждого взрослого в памяти заложены воспоминания дет-
сва, всегда готовые всплыть или даже высказаться, которые
вместе с детскими импульсами создают динамику драмы,
которую должно проживать каждое поколение. Природа этой
драмы различна для народов различных культур. В
изменяющемся мире части системы рассогласуются: там, где детство долж-
125
но было перерасти в подростковый период со свободным
выражением чувств, на него налагают ограничения, и наоборот,
воспитанным в строгости детям предоставляют больше
свободы в юношестве. Чем сильнее смешиваются методы
воспитания, тем меньше детям удается ощутить принятую в его
культуре последовательность событий, предшествующих переходу
во взрослое состояние. Задача взаимопроникновения культур
в изменяющемся мире всегда осуществляется
приспособлением индивидуальных человеческих жизней к встречающимся
трудностями. Способность закреплять такие
приспособительные моменты, наподобие фиксации в культуре традиционных
блюд и манер приема пищи, входит в общую культуру
человечества, это часть эволюционного механизма, обретенного
человеком благодаря уникальному устройству своего сознания.
Если применять его без понимания сути — порой можно
методом проб и ошибок достичь высокого уровня развития
цивилизации, обладающей красотой и мощью, а можно завести ее в
тупик, создать систему запретов, искажающую проявление даже
разрешенных чувств и поступков. Но нам предстоит еще
доказать, что мы способны развить такое понимание и,
руководствуясь представлением о свободном человечестве, сократить
период растраты сил на века незнания, избежать цинизма и
заложить основы новой невинности, не базирующейся на
человеческих жертвах.
Глава VI
Пол и темперамент
От способа разрешения Эдиповой ситуации в
значительной мере зависит, как девочка или мальчик будут
воспринимать свою половую принадлежность. Но ребенку еще не
просто определить и принять ее, зная, что в соответствии со
строением своего тела он вырастет в мужчину или женщину с
определенной репродуктивной ролью. Чем старше становится
ребенок, тем большего его (ее) начитает волновать вопрос:
«Насколько я мужчина (или женщина)?» Окружающие люди кого-
то из мужчин называют слишком женственным, кого-то из
женщин — мужеподобными, а других — настоящими
мужчинами или настоящими женщинами. Дети слышат, что какие-то
из занятий мужчин считаются более или менее для них
подходящими, а у женщин — постыдными для ее женского
достоинства или нет. Такие качества, как отзывчивость, упрямство,
чувствительность, стоицизм, выносливость, сила воли,
приписывают одному из полов в большей мере, чем другому. Ребенок
видит вокруг себя не одну модель отношений, но множество и
примеряется к ним: в зависимости от их понимания он может
чувствовать себя уверенно и спокойно, обеспокоенно и
неуверенно или вообще отчаяться разрешить вставшую перед ним
проблему.
В любой группе людей возможно расставить мужчин и
женщин по некоей шкале между наиболее воплощающими в себе
мужские и женские признаки, тогда в середине окажутся те, у
кого менее всего выражены специфические признаки того или
иного пола. Это касается как вторичных (оволосение
гениталий, наличие бороды, подкожного жира и т. д.), так и
первичных половых признаков (размер грудей, таза, соотношение
обхвата бедер и туловища). Различия могут быть даже более
выраженными, если мы введем такие признаки, как
чувствительность кожи, тембр голоса, размашистость движений. Кроме
того, вне зависимости от размера группы, число людей,
принимающих занятия или платье противоположного пола либо
живущих половой жизнью с представителями своего пола, бу-
127
дет очень невелико. Наличие полного трансвестизма будет
зависеть то того, насколько такая возможность признается той
или иной культурой.
Среди многих племен американских индейцев
существовала социальная роль «бердане» — мужчины, одевавшегося как
женщина и выполняющего женскую работу, в противовес
чрезмерному акцентированию роли храбрости и выносливости
среди мужчин. В других частях света, например в Океании,
несмотря на довольно частые в церемониях ритуальные перемены
ролей, во многих племенах не существует представления о
возможности для кого-либо из членов племени полностью
осуществить такую перемену в своей жизни. Отмечаются иногда поло-
ролевые перевертыши для обоих полов (как у народов Сибири,
где перемена половой роли связана с шаманизмом); только для
мужчин, но не для женщин; либо с большой степенью
случайности, без всяких правил. Но есть по крайней мере два
примера, когда в этом поведении выражается контраст социальных
ролей: выразительный трансвестизм индейцев-мохаве1, где
переодетый мужчина изображает беременность и роды, удаляясь
из поселения и ритуально «разрешаясь от бремени» камнями, а
также отмеченный мною у самоанцев, которые не признают
трансвестизма, пример — один юноша явно предпочитал
сидеть среди женщин и плести циновки. Общество может
изобрести весьма сложные роли, которые привлекут многих людей,
но без подсказки не стали бы их искать. Из опасения, что их
поведение сочтут женоподобным, многие юноши могут искать
спасения в выраженно-женском поведении. Социальная
девиация может возникнуть из-за пустяка — чуть более редкой
растительности на подбородке, чуть более выступающих грудных
желез. Если мы хотим понять такой опыт, как приходится
делать всем детям, следует посмотреть, как значение этих
различий расценивают теоретики.
Мы пока отбросили всю сложную культурную надстройку,
выделив только наличие или отсутствие трансвеститных ролей,
их признание и толерантность к ним либо откровенное
подавление гомосексуальных отношений, но даже на этом уровне
отмечаются различия, требующие объяснения. После анализа
самооценок из подробных психоаналитических описаний
пациентов западного общества, демонстрирующих, как различные
ошибки воспитания, ошибочная идентификация не с тем
родителем, чрезмерный страх перед родителем противоположного
пола могли подтолкнуть мальчиков и девочек к половой
инверсии, перестановке ролей, тем не менее остается понять основ-
128
ное. Если выстроить мужчин любой группы людей в ряд, мы
увидим широкий диапазон внешнего выражения мужских
признаков, также как и степени выраженности маскулинного
поведения. Женщины любой группы продемонстрируют сходное
разнообразие, даже с большим разбросом, если дополнить картину
рентгеновскими снимками, чтобы не обманываться внешним
впечатлением от объема бедер и точнее определить женские
репродуктивные качества по объему малого таза2. Не объясняет ли
этот диапазон различий эндокринным балансом в организме,
зависимостью полноценного функционирования обоих полов от
взаимодействия мужских и женских гормонов, а также их
взаимодействия с другими железами внутренней секреции? Не
обладает ли каждый человек потенциально бисексуальностью,
которая может быть спровоцирована физиологически избытком
или недостатком тех или иных гормонов, психологическим
нарушением в процессе взросления личности либо социально,
когда мальчиков воспитывают только женщины или же, наоборот,
совершенно отдельно от женщин, а также когда обществом
предписываются или поощряются различные формы перемены
ролей? Когда люди (или крысы) подготовлены общественными
установками реагировать сексуально на других особей своего
пола как на взрослых, предпочитая их особям
противоположного пола, — не является ли это воздействием на обоеполую
основу личности, в значительной мере отличающуюся по своей
структуре у членов той или иной группы?
На первый взгляд представляется весьма вероятным, что,
видимо, подобная гипотеза должна лечь в основу
исследований. Действительно, если взять группу маленьких мальчиков,
может показаться более легким подготовить к перемене роли
тех, кто выглядит «как девочка», а из группы девочек — тех, кто
более всех похож на мальчишку. И не означает ли тогда эта
«легкость» наибольшую степень проявления физической
бисексуальности? Однако имеющийся материал заставляет нас
задуматься. Самые тщательные исследования не выявили связи
гормонального баланса и проявлений гомосексуального
поведения. Несомненно, немногие люди, обладающие как
мужскими, так и женскими половыми органами, являют собой редкие
аномалии, но и их изучение пока пролило недостаточно света
на главную проблему. Как у женщин, так и у мужчин в целом,
как ни странно, не выявлено положительной корреляции
между очень высокой степенью выраженности половых признаков
и плодовитостью. У супермужчины-здоровяка может вообще не
быть потомства, а у самого бледного, замухрышистого, жено-
129
личных народов, я пришла к предположению, что в каждой
группе людей существуют представители тех же типов
телосложения, что мы начинаем выделять среди населения своей
страны, хотя в различной пропорции и, возможно, не полного
набора основных типов. Кроме того, я также полагаю, что
присутствие этих контрастных типов телосложения важно для
развития у ребенка оценки своей половой идентификации.
Если мы признали наличие сопоставимого диапазона типов
телосложения в каждом человеческом обществе, распределение
в любом отдельно взятом континууме по степени выраженности
мужских качеств будет дезориентирующим, особенно в глазах
растущего ребенка. Следует вместо этого выделить несколько
типов континуумов, и уже внутри них различать наиболее
маскулинных представителей и людей с наименее выраженными
мужскими половыми признаками. Мужчина маленького роста
и хрупкого сложения, без признаков бороды и развитых
мускулов, который становится отцом выводка детей, тогда не будет
выглядеть таким уж отклонением от нормы, а будет
восприниматься как мужской вариант человеческого типа, где оба пола
маленького роста, хрупкого сложения и с небольшим
оволосением. Высокая молодая женщина с едва заметными грудями,
которая тем не менее способна нормально выкормить своего
ребенка, хотя молоко у нее, кажется, струится прямо из ребер,
тогда тоже не будет рассматриваться как женщина с
недостаточно развитыми половыми признаками, ибо это совершенно
противоречило бы успешному вынашиванию и выкармливанию ею
нескольких детей, а будет отнесена к тому типу людей, у
которых женщины обладают маленькими и почти незаметными
грудями. Мужчина-гора с обросшей волосами грудью, чьи мужские
достоинства бледны и невыразительны, тогда будет
восприниматься просто как менее выраженный мужской вариант внутри
типа, где нормой является обладание горой мышц и сильной
растительностью. А женщина, чья малая плодовитость
контрастирует странным образом с полными грудями и бедрами — лишь
как представительница типа женщины с подчеркнуто
развитыми грудными железами и широкими бедрами, невысокая
способность рожать детей которой выделяется только потому, что
ее обычно сравнивают с женщинами менее крупной
комплекции. Кажущееся расхождение между рентгенограммой тазовой
области и внешними измерениями также может быть
объяснено, если подойти с предлагаемой точки зрения.
Сходным образом выделяются и варианты внутри типов
личностных характеристик. Страстная инициативная женщина
132
тогда попадет в одну группу со страстными инициативными
мужчинами и будет тогда выглядеть не львом, а львицей в
подобающем ей окружении. Если поместить робкого
застенчивого мужчину бок о бок не с бой-бабой, а с еще более робкой,
чем он, женской версией, он на ее фоне будет выглядеть
гораздо мужественнее. Полный мужчина с мягкой грудью, двойным
подбородком и выступающими ягодицами, которому
достаточно, казалось бы, только шляпку надеть, чтобы совсем
превратить его в женщину, рядом с не менее полной женщиной все же
останется мужчиной с достаточно недвусмысленно
выраженными половыми признаками: главное сопоставлять его не с
мужчиной другого типа, а с женщиной его собственного.
А изящные танцоры мужского и женского пола, практически
вовсе без бедер и груди, вместе с тем не будут восприниматься
как женоподобный мужчина и женщина-мальчик, а лишь как
мужчина и женщина своего особого типа. Совершенно так же,
как невозможно определить пол самца кролика при
сопоставлении его поведения со львиным, оленьим или павлиньим (куда
логичнее проводить сравнение кролика с крольчихой, льва со
львицей, оленя с оленихой, а павлина с павой), не стоит
сопоставлять наличие бороды у мужчин со степенью развитости ipy-
ди у женщин, сваливая в кучу всех мужчин и всех женщин, а
значительно полезнее было бы и для науки, и для наших детей,
если бы мы искали сопоставления внутри группы мужчин и
женщин определенного типа.
Большое количество весьма запутанных теоретических
вопросов тогда тоже прояснится. Возьмите, к примеру,
проявление половой активности и причины того, почему наибольшая
активность проявляется рано взрослеющими мужчинами.
Являются ли такие мужчины более маскулинными либо просто
мужчинами другого типа? Возьмем еще два крайних примера:
скажем, женщину, живущую в племени, где, как у арапешей,
нет даже представления о женском оргазме, но сексуально
активную и знающую, чего она хочет от партнера, и другую
женщину, воспитанную по нормам племени наподобие мундугу-
моров, от которой ждут сексуальной требовательности, а не
материнской заботы, но проявляющую, напротив, заботливость
и отзывчивость. Такие отклонения не будут больше
рассматриваться как выражения большей или меньшей феминности, а
как различные типы женщин, настолько биологически
глубоко заложенные, что никакие усилия общественного
воспитания не смогли их полность подогнать к тому типу, который в
Данной культуре считается женским или мужским.
133
Кроме того, растущий ребенок будет сталкиваться с
отдельными людьми — взрослыми, подростками и детьми, — которых
общество будет делить на мужскую и женскую группы в
соответствии с их основными половыми признаками, но которые на
деле выказывают достаточно широкий диапазон как
физических особенностей, так и черт поведения. Из-за огромной
важности основных половых признаков, которые во многом
предопределяют восприятие мира ребенком через телесные
реакции и реакцию других людей на его принадлежность к тому или
иному полу, большинство детей избирают женские или мужские
качества как свою первую идентификацию среди окружающих.
Но после этого растущий ребенок начинает сравнивать себя с
окружающини не только по физическому строению, но в
большей степени по своим побуждениям и интересам. Все ли они
подобают их полу? «Я — мальчик», но «мне нравятся яркие
цвета, а цвет интересует только женщин». «Я — девочка», но «я
быстронога и обожаю бегать и прыгать. Бег, прыжки, стрельба
стрелами — занятия для мальчиков, а не для девочек». «Я мальчик»,
но «мне нравится мять в пальцах мягкие ткани; трогать все —
женское занятие, поэтому оно меня будет приближать к
девочкам». «Я — девочка», но «пальцы мои так неуклюжи, мне
гораздо легче махать топором, чем нанизывать бисер на нитку;
топоры держать — мужское дело». Значит, ребенка, продолжающего
исследовать свои силы, заставляют отказаться от части своего
биологического наследия, которое вступает в резкий конфликт
с половым стереотипом его культуры.
Кроме того, половой стереотип, предопределяющий
соотношение человеческих интересов и занятий с их полом, не
абсолютно беспочвен. Представление о том, что приличествует
делать мужчине в определенном обществе, предписывающий,
чем интересоваться и заниматься каждому полу, имеет
некоторую объективную базу. Идеал мужчины в определенном
обществе может близко соответствовать тому или иному типу
мужского темперамента. Идеал женщины может соответствовать
женщине такого же типа или же другого. Помочь же детям, не
принадлежащим к этим предпочтительным типам,
классифицировать себя смогут лишь их бесспорные первичные половые
признаки. Их импульсы, предпочтения, так и, позднее, черты
телосложения — все будет отклоняться от принятой нормы. Всю
жизнь они будут обречены ощущать себя среди членов своего
пола неполноценными мужчинами и женщинами только
оттого, что культурный идеал основан на ином наборе черт, не
менее полноценном. Поэтому и сидит похожий на кролика муж-
134
чина маленького роста возле того, кому больше подходит
сравнение со львом, страдая от несоответствия и недостатка
мужественности, и может быть, единственно по этой причине
вечно мечтает о женщине-львице. А та, убежденная до глубины
души в отсутствии у нее женственности по сравнению с
маленькими, кроличьего типа женщинами, преобладающими в
данном обществе, единственно от отчаяния может стремиться к
браку с кроликоподобньтм мужчиной. Возможно также, что этот
похожий на кролика мужчина, который в полной мере проявил
бы присущую ему силу чувства и другие маскулинные черты,
если бы был воспитан в рамках культуры, признающей его
полноценным мужчиной, способным выбрать супругу, удержать и
защищать ее, опустит руки, внутренне причислит себя к
женщинам и сделается настоящим гомосексуалистом,
соединившись таким образом с мужчиной, обладающим полным
набором великолепных мужских качеств, которых он лишен от
рождения.
Иногда встречаются пары мужчин сходного типа
телосложения и поведения, художников или музыкантов. Один из них
позиционирует себя как воплощение маскулинности, с
блестящими волосами и сверкающими глазами, который может
заставить всех женщин в помещении, куда заходит, ощутить себя
еще женственнее. А другой идентифицирует себя как любитель
мужчин, взгляд и поступь его неуверенны, а при встрече с
группой женщин он старается подладиться к ним с извиняющейся
интонацией. Но по своим физическим характеристикам,
вкусам, складу ума эти мужчины настолько близки, что их можно
поменять местами. Первый воспитывался в жесткой
обстановке наподобие американского фронтира, а второй — в
космополитски-европейской; в мире первого мужчине не подобает
брать в руки ничего кроме револьвера, охотничьего ножа или
хлыста, а в мире второго мужчины играют на тонких
музыкальных инструментах. При наблюдении за такой парой
плодотворнее искать не возможные гормональные отклонения, но более
выраженное расхождение, причем в большей степени у
одного, чем у другого, между их образом жизни и нормами,
принятыми в данном обществе для мужчин.
Если действительно различия между типами телосложения
столь велики, что маскулинность может так сильно отличаться
У мужчин различных типов и даже иметь некоторые
фемининные признаки, намечаются далеко идущие выводы,
касающиеся не только интерпретации внутриполовой вариативности, а
также перемены полов и полового несоответствия, отмечаемые
135
внутри любого общества, но и в самой модели
взаимоотношений между полами. В некоторых несложно устроенных
обществах, а также в некоторых кастах внутри сложных обществ
можно заметить тенденцию к выделению в качестве эталона для
обоих полов людей одного типа телосложения. Аристократы,
пастухи-скотоводы, лавочники могут, соответственно, ценить
выше всего утонченный изящный чувствительный тип, либо
тип высокорослых, неукротимо гордых, вспыльчивых,
сексуально требовательных и трепетных людей, либо полных и
спокойных мужчин и женщин. Но мы не знаем, дополняют ли
мужские и женские идеалы друг друга таким образом, в любой
данной культуре. Похоже, что, когда идеалы двух полов бывают
существенно взаимосвязаны, имеется возможность
формирования более тонко сбалансированного, более
соответствующего биологическим предпосылкам идеала брачного союза, и
реально существующие формы браков бывают тогда более
гармоничными. Когда те мужчины и женщины, которые не
соответствуют идеальным типам, пытаются использовать
разнообразие формы брачных союзов, иногда напоминающих изящно
переплетенные па изысканного балета, в другом случае
характеризующиеся напряженной гордой сдержанностью, а в
третьем — дежурным послеобеденным стаканом горячего молока,
но ставших одобренными и развитыми идеальными
моделями, — эти мужчины и женщины по крайней мере
сталкиваются с последовательными, хотя и чуждыми им культурными
образцами, что облегчает освоение последних.
Давайте на минуту представим аристократическую семью,
для которой идеальный тип мужчины и женщины
подразумевает высокий рост, гордый, вспыльчивый темперамент,
большую и очень избирательную сексуальную требовательность.
И вот в такой аристократической семье рождается толсгенький
мальчик, отличающийся добрым нравом, который очень
любит поесть и имеет совершенно неопределенные вкусы. На
протяжении детских лет его будут пытаться приучить к поведению,
присущему совсем иному типу, чем у него, включая
представление об идеале женственности в образе гордой, нервной,
требовательной аристократки. Женившись на подобной девушке,
он будет знать, как с ней обращаться и что она будет от него
ожидать. Если же он женится на девушке, столь же сильно
отличающейся от идеального типа, как и он, тем не менее у
каждого из них в сознании будет уже заложен выученный тип
поведения: они будут относиться друг к другу таким образом, как
если бы оба были нервные и гордые натуры. Их жизнь в таком
136
случае будет более искусственной, чем у пары, в
действительности обладающей качествами того типа, для которого были
подогнаны эти культурные роли, однако сама определенность
ролей мужского и женского поведения помогает их играть.
В любой столь жестко нормативно очерченной культурной
ситуации, найдутся такие индивиды, которые поднимут бунт,
покончат с собой, — если культура допускает этот, — уйдут в
загул, станут фригидными, уйдут в себя, сойдут с ума; или — если
хватит божьего дара — станут инноваторами новых форм
культуры. Но большая часть этих бунтовщиков все же усвоит
традиционные модели поведения, даже если они им чужды.
Поэтому в каждом из изучавшихся мной обществ
выделялись те, кто особенно резко не совпадали с преобладающим
типом телосложения и предполагаемого поведения, и те, кто
приспосабливались тем или иным образом, в зависимости от их
собственного типа телосложения и культурных предпочтений.
Скажем, юноша, который вырастет в высокого, гордого,
своенравного мужчину, кого гордость делает весьма
чувствительным и склонным к смущению, будет иметь на Бали, Самоа,
среди арапешей и манус совершенно разную судьбу. У манус он
укроется в системе рангов и различий, которые у них в ходу,
будет сильнее интересоваться ритуалами, чем торговлей, а в
обычную при торговых сделках перебранку будет вносить
больше жара и гнева, чем положено. В селении Самоа такому
мужчине из-за его чрезмерной вспыльчивости придется много лет
ждать, пока ему доверят стать главой семьи, пока он не
растратит своих страстей в противоборстве с мягким
сопротивлением его неподобающему эгоизму. На Бали такой человек может
брать на себя большую ответственность по сравнению с
другими, а когда окажется не в состоянии выполнить взятые
обязательства, станет мрачным и нелюдимым от смущения. А вот
среди живущих в Новой Зеландии маори такой человек мог бы
стать почти что воплощением идеального типа: его гордость
соответствовала бы потребности в гордом характере, буйство —
потребности в силе, а способность быть нежным в страсти
нашла бы совершенное выражение, потому что идеальная
женщина здесь обладала бы такой же гордостью и нежной
страстностью, что и он.
Но в сложно устроенных современных обществах нет столь
явно выраженных предпочтений и столь идеально
совпадающих ожиданий даже в одном социальном классе, внутри
профессиональной группы или в сельской местности.
Предписанные мужчинам и женщинам роли не обязательно согласуются
137
друг с другом, и каким бы ни был мужской идеал, имеется
малая вероятность того, что соответствующий ему женский тип
также будет идеальным. Случайные обстоятельства, связанные
с миграциями, межклассовыми браками, жизнью на границе
между двумя культурами могут привести к тому, что женский
идеал будет взят совсем из другого типа, нежели мужской. Сам
стереотип может быть усложнен ожиданиями разного
характера и затем вновь разделиться, так что тип идеального
любовника будет сильно отличаться от идеала брата или мужа. Модель
взаимоотношений между полами: соотношение сдержанности
и интимности, активности и уступчивости, инициативы и
ответа, может являться результатом смешения нескольких
совместимых типов поведения, а не вытекать из одного типа.
Необходимо гораздо больше материалов о пределах в которых эти
конституционные типы могут быть идентифицированы и
изучены, прежде чем мы сможем ответить на дальнейшие
вопросы о дифференциальной силе, стабильности и гибкости
культур, в которых половые идеалы порой имеют смешанный
характер или звучат единой лирической темой; причем эти
идеалы или настолько инклузивны, что каждый мужчина или
женщина находит в них свое неясно определенное место, или столь
резко очерчены, что множество мужчин и женщин вынуждены
вырабатывать противовесные модели поведения за пределами
этих идеалов.
Признание таких возможностей в значительной мере
повлияет на подход к воспитанию детей в современном обществе. Мы
будем иметь возможность перестать характеризовать поведение
мальчика, проявившего интерес к занятиям, считающимся
женскими, а также более склонного к проявлению чувств как
«женственное» или «женоподобное», а вместо этого попытаться
представить, к какому типу маскулинности он ближе,
мужчиной какого типа он может стать. Первичные половые
признаки, определяющие принадлежность мальчиков к мужскому
полу, — качества межтиповые, аналогичные отнесению в один
класс самцов кролика, льва и оленя, но ни в коем случае не
перекрывающие их специфичных видовых кроличьих, львиных
или оленьих свойств. И тогда не потребуется
классифицировать маленькую девочку на том основании, что она проявляет
большую, чем положено девочкам, склонность разбирать и
разламывать вещи, как неженственную. В этом будущем мире
детям не станут отказывать в их принадлежности к своему полу
оттого, что они выше или ниже, чем полагается, худее или
толще, с более или менее выраженной растительностью на теле,
138
не придется им и расплачиваться потерей половой
идентификации за особую природную одаренность: мальчикам — за
тонкое осязание, а девочкам — за удалую езду верхом.
Если мы способны придать человечеству дополнительный
импульс для преодоления испытаний и препятствий нашего
труднейшего периода истории, необходимо предоставить
картину такого благодарного будущего, чтобы никакая жертва не
показалась слишком великой на пути к его достижению. И в
этой картине будущего исключительно важна та степень, с
которой мужчины и женщины смогут чувствовать себя
комфортно в своих собственных телах и во взаимоотношениях с
представителями другого типа3.
Глава YII
Основные закономерности
полового развития человека
Какими бы различными ни были пути становления
личности в зависимости от культуры, где растет человек,
существует ряд базовых закономерностей, которых пока ни одна из
известных культур не избегла. После ознакомления с рядом
контрастирующих методов образования в семи различных
обществах можно выделить эти необходимые закономерности.
С ними необходимо считаться при всех попытках разобраться,
что происходит в нашем собственном обществе и в любом ином,
разобраться в самих себе или построить желаемое будущее для
наших детей.
Мы видим, что ощущение принадлежности к
определенному полу у ребенка и степень осознания важности этой
принадлежности зависит от ряда условий. В первую очередь это
зависит от устройства собственного тела, что помогает девочке
легче соотнести представления о зачатии и родах со своими
ранними воспоминаниями о питании материнским молоком, в то
время как мальчику тот же опыт может в лучшем случае
прояснить женскую роль, но при попытке интерпретации его
собственной — скорее будет запутывать ситуацию. Девочка,
радостно принимавшая материнскую грудь, питавшую ее, не
должна производить в себе никаких радикальных структурных
изменений для того, чтобы принять впоследствии взрослые
половые отношения. Поглощение, приятие внутрь для нее —
форма поведения, глубоко соответствующая биологическому
ритму всего ее существа. Так как в воображении одна часть тела
может с легкостью заменять другую при сопоставимости их
формы или поведения, у девочки вдобавок к обычным
желаниям бегать, прыгать, исследовать и трогать все вокруг себя
могут развиться неприятные желания и чрезмерный интерес к
собственному остаточному фаллосу — клитору. Но данные,
полученные при исследовании множества культур, не
подтверждают широко распространенное предположение тех
исследователей, которые изучают только современную западную
140
культуру, что эта так называемая «фаллическая» фаза является
непременным препятствием, которое девочкам необходимо
преодолеть, а также что она по своему системному характеру
вообще сопоставима с переносом рецептивного поведения,
приятия, ассоциируемого первоначально с принятием пищи,
на половую сферу в процессе половой идентификации
мальчиками. При возникновении нарушений половой
идентификации ни неподобающий мальчикам акцент на
восприимчивости, ни чрезмерная фиксация девочек на вторжении не могут
напрямую быть соотнесены с телесными реакциями. Следует
рассматривать их как интерпретацию телесной реакции двумя
маленькими существами, живущими в мире, населенном
представителями двух разных полов различного возраста, где
копуляция, беременность, роды и грудное вскармливание —
формы поведения, требующие половой дифференциации — столь
же значимы, как не дифференцированные поглощение пищи
и жидкости, пищеварение и выделение. Телесные реакции
ребенка — напряжение и различные деятельные проявления,
возможности поглощать пищу, удерживать ее внутри тела и
выделять остатки, а также способность к взаимодействию
(частичному и комплементарному, симметричному в своей
целостности, или взаимообразному) нельзя рассматривать лишь в
качестве развивающей последовательности. Всегда неподалеку от
ребенка, разрывающего что-то на кусочки своими первыми
зубками, находится взрослый, у которого сложилась весьма
определенная модель восприятия кусания, разрывания, разъятая на
части, анализа. Не ведая ни о чем таком, ребенок кусает
яблоко и пробует на нем свои зубки.
Рука взрослого сочувственно сжимается, реагируя на
хранящийся в памяти хруст яблочной мякоти на зубах; в этой
реакции также кроется понимание, что скоро ребенок сможет
причинить другим боль, поэтому понадобится его сдерживать,
а может быть, и тайная радость от воспоминаний о давно,
казалось бы, позабытых собственных сердитых фантазиях.
Ребенок ощущает весь этот комплекс — едва заметное
напряжение обнимающей малыша материнской руки и то, как мать
облизывает губы, как она подсознательно сжала челюсти,
усваивая тем самым, что означает «кусать». Порой взрослые
фантазии столь далеко отстоят от реальности, что тело
ребенка вносит в его сознание представления о некоем органе или
Действии, которое окружающие его взрослые пытаются
полностью отрицать. Тогда, возможно, было бы важно вновь
подчеркнуть то, что вне зависимости от слов взрослых, их ошу-
141
щений или подавленных желаний, у ребенка есть тело; что его
ротик вначале сосет, позже кусает, а также может плеваться и
держать пищу за щекой всю ночь; что ребенок — не просто
«чистая доска», а энергичный растущий организм, ведущий
себя сообразно возрасту и силе. Причем растет он не в
стеклянной витрине и не в консультационном кабинете, а в
жизни. Искусственное освещение в витрине позволило бы
замечательно сфотографировать ребенка со всех сторон, но
картина его поведения, сформировавшегося в других
обстоятельствах, вышла бы очень абстрактной. Конечно, можно
устранить фактор воздействия других людей и рассматривать
ребенка как развивающийся организм, неизбежно
продвигающийся к взрослению. Но подобные операции не проходят с
человеческим опытом. Мальчикам приходится воспринимать
свою маскулинность лишь в отношениях с другими людьми
обоих полов, а девочки прислушиваются не только к биению
собственного сердца. Если мать, которая держит ребенка на
руках, настолько сильно осознает его будущую способность
кусаться, что воспринимает энергичное сосание младенца
будто он уже кусается, вполне возможно, что ребенок получит
представление о кусании прежде, чем у него вырастут зубы.
Но это представление возникнет не от собственного
ощущения в деснах и не из-за латентного желания съесть свою мать,
но, скорее всего, вырастает из представлений матери, у
которой уже есть зубы, о том, что может рот другого человека
сделать с нею самой или с любым другим объектом; даже из-за ее
ответной реакции на простое напряжение его тельца, которое
она попыталась отодвинуть.
Если игнорировать степень зависимости того, как ребенок
будет интерпретировать функции собственного тела, от
влияния других людей, может показаться, что
врачи-психоаналитики в нашем обществе занимаются совершенно
фантастическими изысканиями. К примеру, не так редко встречающийся
случай: психоаналитик описывает убеждение маленького
мальчика, что детей рожают через анальное отверстие,
причем это представление подкрепляется живой игрой и
словесными формулами, возможно, даже кошмарами, когда
мальчику снится, что у него рождается таким образом ребенок.
Читателю или слушателю, пытающимся осознать данный
материал, кажется, что психоаналитик говорит (причем самому
психоаналитику тоже зачастую кажется, что он именно это
имел в виду) о процессе осмысления мальчиком своего
жизненного опыта, когда он ел, переваривал пищу, а затем выде-
142
лял экскременты, в результате чего придумал всю эту
историю с анальными родами.
Но на самом деле причина не так проста. Мальчик этот
придумал свой вариант на основе накопившегося у него опыта
общения с мужчинами и женщинами всех возрастов в сочетании
с пониманием функционирования своего тела. Чем больше
общество затемняет взаимоотношения между мужчинами и
женщинами, прячет человеческое тело в слоях одежды, окружает
процесс выделения отходов из организма ханжеством,
навлекает на соитие покров тайны и стыда, скрывает беременность,
сами роды от мужчин и детей, прячет процесс грудного
вскармливания, тем необычнее и непредсказуемее будут попытки
ребенка понять, составить воедино свое понимание жизни обоих
полов и той степени, до которой его растущий организм, его
тело вписывается в этот процесс.
Но даже в тех обществах, где почти никакие из
перечисленных выше препятствующих обстоятельств не действуют,
где ребенок может свободно наблюдать, как меняется тело у
окружающих его людей всех возрастов, и видеть, что
происходит, когда люди умирают, но и там на детей будет влиять
родительское приятие или отторжение половой роли, чем будет
обеспечиваться воспроизводство в каждом новом поколении
предполагаемого типа характера или систематического
искажения его. Система не только несет в себе некую стержневую
модель и набор из нескольких моделей для отдельных каст или
классов, в ней заложены также и границы возможных
отклонений. Мальчик-манус, выросши, может оказаться способен
к насилию над незнакомыми женщинами, стать вуайеристом
или настоящим сатиром, оставаясь при этом в здравом
рассудке, но он никогда не станет заботливым и нежным
любовником. Ему просто неоткуда почерпнуть такую модель
поведения при наблюдениях за окружающими взрослыми. Арапеш
может стать пассивным гомосексуалистом при встрече с
мужчиной из другого племени, может стать импотентом,
может возвести гигиенические ритуалы, предписанные ему для
исполнения, в автоэротический ритуал, но сексуальное
насилие и активный гомосексуализм полностью исключены его
моделью поведения, если он бесповоротно не сошел с ума.
Поэтому мы должны рассматривать детей в свете
постоянно реинтерпретируемого ими собственного телесного опыта,
развивающегося в процессе восприятия ими также
развивающихся, зрелых и увядающих тел окружающих их мужчин и
женщин. Если представить себе этот постоянно идущий процесс в
143
двуполом мире, то станет ясно, что существуют основные
биологические закономерности, неизбежно оказывающие влияние
на каждую новую интерпретацию.
Первая из них заключается в том, что и мальчиков и
девочек вскармливает грудью мать, т.е. девочка получает
приглушенную картину комплементарного поведения с существом
того же пола, а мальчик вступает с самого начала в
комплементарные отношения с существом противоположного пола. Вне
зависимости от способности трехмесячного ребенка распознать
разницу между полами, его мать, вне всякого сомнения, их
прекрасно осознает, что сквозит во всем ее поведении: улыбке,
обнимающей младенца руке, всей позе, хотя и по-иному в
различных обществах и при различном темпераменте женщин.
Девочка-малютка — миниатюрная копия ее самой. «Я тоже
когда-то ощущала себя так же, как и она теперь» — передает
она всем своим существом дочери. Для девочки такое
отношение помогает просто и без напряжения достичь
идентификации со своим полом, — для нее это что-то существующее, не
требующее особых размышлений и принимаемое естественно.
Но о мальчике мать будет думать: «Для него все по-другому».
Приятие для сына играет совсем иную роль, нежели для
дочери. При трансформации в термины взрослой жизни это
перестановка женской и мужской ролей: «Я ввожу, а он принимает.
Но прежде, чем стать мужчиной, ему придется научиться не
только пассивно воспринимать». Таким образом, первые
ощущения у девочки близки ее природе. Поведение матери и
дочери соответствует одной и той же модели, представление матери
о том, что сердца их бьются в унисон, придает развитию
ребенка непосредственный стимул. Маленькая девочка усваивает
истину: «Я есть, я существую». Однако маленький мальчик
узнает, что он должен начать отделять, отличать себя от самого
близкого ему человека; причем если он этого не сделает, то
никогда не осуществится, не станет человеком сам, поэтому —
читает он в улыбке матери, ее легком кокетстве или,
возможно, агрессивном напряжении рук либо преувеличенной
пассивности, когда она, уступая, предлагает ему грудь — он должен
понять, кто он такой, что он мужчина, а не женщина. Так на
самом пороге жизни мальчику предлагается приложить
дополнительные усилия в попытке самоопределения, а девочке —
пассивное приятие того, кем она является.
В ходе обсуждения уже изложенного материала мы описали
способы, которыми различные общества искажали, сверхак-
центировали или нивелировали принадлежность к тому или
144
иному сексу. В этой главе, однако, я подчеркиваю те
биологические закономерности, на которых покоятся эти культурные
вариации. Вне зависимости оттого, насколько счастливой или
несчастливой считается принадлежность к женскому полу,
нравится ли женщинам быть женщинами или в глубине своей
психики они сопротивляются этой данности, — они учат своих
маленьких дочерей тому, что те принадлежат к одному с ними
полу, а сыновей — осознанию противоположной
принадлежности. Эта фундаментальная закономерность связана,
конечно, с лактацией и проецированием в социальных паттернах
того, что, поскольку женщины кормят младенцев грудью,
именно они должны заботиться о них. Если бы кормление грудью
было совершенно исключено — как в нашем техницированном
обществе, например, а братья и отцы в равной мере с матерями
заботились бы о младенцах — эта биологическая
закономерность могла бы исчезнуть. Вместо обучения девочек осознанию
того, кем они являются, а мальчиков — того, кем они должны
стать, акцент переместился бы на такие аспекты, как
относительная сила и размеры представителей разных полов;
характер мотиваций растущих детей изменился бы, а вместе с ним,
возможно, и вся психология полов. На самом деле в настоящее
время социально-психологические последствия факта лактации
представлены универсально, поскольку во всех обществах
считается, что забота о детях — это в большей степени женское,
чем мужское дело. У нас нет, таким образом, возможности
определить, основано ли стремление мужчин к утверждению
качеств своего пола путем дифференциации от женщин по
критерию достижений или еще на чем-либо, кроме этой, самой
ранней базы. Культуры, подобные арапеш, демонстрируют, с
какой легкостью там, где родители не акцентируют в
воспитании жесткого различия между полами, а мужчины принимают
роль кормильца, это мужское стремление может быть
приглушено. Но это приглушение в целом, кажется, сопряжено со
слишком большой ценой, которую приходится платить
обществу; это побуждает исследователя задаться вопросом о
наличии, возможно, нескольких филогенетических кррней
мужского самоутверждения. Но, как бы то ни было, отношения
мать — ребенок в настоящее время представляют почти
идеальный контекст, в рамках которого девочка учится быть самой
собой, а мальчик — необходимости действовать.
Следующая стадия становления у ребенка его сексуальной
идентификации связана с переменой роли грудного
вскармливания, когда, по мере роста ребенка, осуществляется переход
145
от пассивного восприятия к активному поиску материнской
груди. Мать либо допускает к ней, либо нет, что заметно
изменяет ситуацию научения. Активный поиск груди младенцем-
мальчиком может быть расценен матерью как проявление
мужской настойчивости и поощрен, либо, если для нее
по-прежнему важнее перемена ролей, она может посчитать это
проявлением жадности и ненасытности, опустошающих ее, не дающих
подкрепления ее женским качествам. К младенцу-девочке
могут относиться сходным образом, считая чрезмерную
активность неподобающей для будущей женщины, либо не
придавая ей особого внимания как разновидности обычной
восприимчивости. Таким образом, этот период, когда ребенок от
пассивного приятия переходит к активному поиску груди, чреват
возникновением возможного рассогласования в базовых
отношениях между развивающейся активностью рта ребенка и
предлагаемой матерью грудью. Поэтому неудивительно, что
именно в этот период закладываются осложнения во
взаимоотношениях между матерью и ребенком, а также в отношениях
ребенка к другим людям, что делает особенно важным и
плодотворным исследование ситуации вскармливания со второй
половины первого года жизни до периода отнятия от груди.
Затем наступает момент отлучения от груди, всегда до
определенной степени эмоционально напряженный, вне
зависимости от того, идет ли речь о периоде, когда ребенок уже
научился ходить, говорить и самостоятельно заботиться о себе, или
же о том времени, когда он еще не ходит и в основном занят
«мыслями» о питании. Девочка выходит из тесной
взаимосвязи между матерью и ребенком, но ей предстоит в свое время
вновь ее испытать. Мальчик прерывает ее навсегда, переживая
вновь лишь до определенной степени во время полового акта,
символизирующего возвращение в утробу. Среди
всевозможных видов отношений между полами для женщин, вероятно,
наиболее благодатно то, которое устанавливается между
матерью, кормящей грудью сына, причем, если это так, матери
передают это ощущение сыновьям. «Еще месяц покормлю», —
желая продолжить эти драгоценные отношения, отвечает мать
на замечания окружающих: «Он уже достаточно большой, пора
бы его отнимать от груди». А мальчик, в свою очередь, усвоит,
что женщины больше всего ценят именно такие отношения, а
когда вырастет, то не станет заставлять жену спать с собой,
позволяя ей уделить больше времени кормлению сына, и цикл
воспроизведется. Но для дочери предназначается более резкий
отказ: «Ты должна привыкать к другой роли. Должна перестать
146
быть младенцем, которого вскармливает мать, а начать
готовиться самой стать женщиной, которая будет кормить своих
малышей». У арапешей маленькие девочки разделяют
чрезвычайно высокую материнскую оценку грудного вскармливания
и так же, как и мальчики, очень неохотно отказываются от
груди. У манус матери к этому времени успевают передать
дочерям свое отсутствие энтузиазма при исполнении материнских
обязанностей, и девочка относится к материнской груди
слегка насмешливо. Но вне зависимости от нюансов, для мальчика
отлучение от груди означает конец существовавших к этому
времени отношений, а для девочек — конец фазы одних
комплементарных отношений и начало подготовки к следующей.
Период, когда маленькие дети учатся управлять своим
процессом выделения, представляет еще одну биологическую
основу для их половой идентификации. Существует
определенная связь между видами поведения, связанными с анусом, и
теми, которые связаны со ртом ребенка. Хотя извержение пищи
изо рта происходит в случае болезни, каких-либо
неожиданностей или неприятных переживаний, тем не менее рот способен
ее извергать. Перемена направления движения пищи в
пищеводе и глотке, заканчивающаяся рвотой, характеризуется теми
же спазматическими сокращениями, как и неожиданная
дефекация, и неприемлемость извержения пищи может быть
перенесена на отношение к дефекации. Если ребенок в
младенчестве уже усвоил определенное отношение к поглощению пищи,
научился защищать свой рот от посягательств других людей или
от попадания туда посторонних предметов либо приобрел
привычку удерживать пищу подолгу во рту, не глотая, все эти
привычки могут перейти на его отношение к выделению.
Культуры, характеризующиеся озабоченностью в этой области, где
выделение считается постыдным, имеют тенденцию не
признавать единства желудочно-кишечного тракта, открытого с
обеих сторон, где пища должна продвигаться в одном
направлении, но способна двигаться в обоих.
Поэтому интерес ребенка к поглощению, удерживанию
внутри и выделению почти всегда усиливается при переходе с
грудного вскармливания на другие виды пищи и острой
необходимости поддержания гигиены (во всех известных
человеческих обществах существуют правила поддержания гигиены).
В этот период представление о качествах, присущих мужчинам
и женщинам, и ощущение собственной причастности к тому
или иному полу получает новый толчок к развитию.
Понимание, что пища не просто принимается внутрь, но после погло-
147
щения может изменяться, и что продукты переработки могут
выделяться наружу, может оказать весьма значительное
влияние на представление детей о зачатии, внутриутробном
развитии и родах. Если при этом детям дозволяется испытывать
некоторую ответственность их организма за продукт выделения
и интерес к процессу, сохраняется и естественное отношение к
родам. Но если в результате общего ханжества не допускается
никаких упоминаний о продуктах переваривания пищи, это
может настолько усилить акцент на разложении пищи и
превращении ее в нечто неприемлемое, что вытеснит все другие
аспекты, оставив лишь разрушительный смысл поглощения и
восприятия, а вместе с тем наделит все органы восприятия —
вульву так же, как и рот, — в глазах как мужчин, так и женщин
разрушительными, опасными свойствами. Либо на уровне
культуры общества может утвердиться отрицание важности
преобразования вообще, или того, что человеческий организм
получает что-либо из пищи. Так, среди тробрианцев, известных
своим отрицанием отцовской биологической роли в продолжении
рода, отрицаются также полезные свойства пищи — считается,
что она просто попадает в тело, а потом выходит наружу в
менее приятном виде. Еще одна крайность в ассоциировании
приема пищи с соитием наблюдается в фантазиях американских
девушек-подростков, отказывающихся от еды из-за глубоко
засевшего в подсознании страха, что они могут забеременеть, если
станут есть1.
Двойственная роль выделительного тракта служит также
фоном для усиления или ослабления половых различий. Если
ко всем выделениям относятся одинаково скрытно, когда
считается постыдным вид любых органов выделения и
мочеиспускание, окруженное такими же табу, как и дефекация, должно
производиться сугубо наедине, половые различия,
проявляющиеся при половом акте, могут сглаживаться, а связанные с
вынашиванием детей могут преувеличиваться. Таким образом,
усиливается вероятность сопоставления детей и фекалий. Там
же, где существует более вольное отношение к
мочеиспусканию, разница в строении мужских и женских органов
проявляется заметнее. Хотя в подобных обстоятельствах женщины
обычно мочатся стоя, поэтому нередко встречающаяся у
маленьких девочек на Западе зависть к мальчикам отсутствует,
сами мальчики выставляют напоказ свое умение попадать при
этом в цель перед девочками, если культура это допускает, или
друг перед другом. Без сомнения, это также один из ключевых
моментов развития, когда у мальчика может либо развиться
148
незамысловатая гордость обладания пенисом, либо его чувства
в этом отношении могут быть глубоко травмированы, а у
девочек может возникнуть некоторая досада, а у некоторых даже
отчаяние — тут им никак не удастся потягаться с мальчиками.
В любых обсуждениях о том, как влияет модель отношения к
выделению на отношение к сексу, необходимо, еще в большей
степени, нежели при сопоставлении с моделью грудного
вскармливания, проявлять внимание к допустимым для данной
культуры вариантам. Весь процесс поглощения пищи,
переваривания и выделения достаточно сложен, и его интерпретация
может осуществляться самыми различными способами. Различие
физического строения между девочками и мальчиками может
быть сильно затушевано в соответствии с культурной
традицией, не существует никакого единства в определении вклада
данной стадии детского развития в становление половой
идентификации, хотя с большой долей уверенности можно сказать, что
этот вклад существует почти всегда, и немалый.
Однако важно подчеркнуть, что желудочно-кишечный тракт —
это система организма, с помощью которой тело входит в
определенные отношения с объектами, а не с людьми: пища
поглощается, питательные вещества всасываются, а ненужные,
отработанные удаляются из организма. С другой стороны,
первый опыт питания у ребенка связан прежде всего с его
отношениями с другим человеком — матерью, как бы туманно ни
отличал младенец себя от материнской груди (многие
исследователи периода младенчества считают, что это отличие весьма
невелико). Дальнейшее различие будет связано с тем, кормит
ли мать, ухаживающая за ним, младенца грудью, или нет —
отношения с предметами и людьми у ребенка будут
складываться различным образом. Усилить эти различия могут также
обстоятельства и обычаи, связанные с прорезыванием зубов. У ят-
мулов, как уже отмечалось, ребенок покусывает деснами бусы
из крупных белых раковин, висящие у матери на шее. Когда
боль в деснах побуждает ребенка куснуть материнскую грудь,
мать не полностью лишает свои отношения с ребенком
личного оттенка, она только переключает доставляющий ей боль
ротик ребенка на свое ожерелье. Но на Бали ребенок покусывает
серебряную коробочку, висящую у него на шее, где прежде по
традиции хранился кусочек его собственной высушенной
пуповины. И когда он хочет что-то куснуть, то он учится тому
(если вообще воспринимает данный акт как акт личное
действие), что это действие направлено на некое продолжение
самого себя, а не на других людей. А после гиперстимуляции,
149
когда мать своими пощипываниями и щекоткой
растормошила его, тот же ребенок часто предпочитает сосать палец на ноге,
даже если может обратиться к материнской груди.
Но каким бы ни был — приносящим удовлетворение или
нет — переход от связи с телом матери к своему собственному,
в межличностном плане или предметно-личностном, он
весьма важен. Если в ситуации вскармливания уход и забота о
ребенке, контакт с матерью воспринимаются не как самые
важные, а отношения между взрослым и ребенком строятся вокруг
процесса поглощения пищи и удаления отходов
жизнедеятельности, то у ребенка может сформироваться представление, что
в мире, где отношения с другими людьми рассматриваются
преимущественно как взаимообмен, где «производство» детей
сопоставимо с изготовлением других вещей, — вещи важнее
людей, а роды выступают в таком случае своего рода
вычленением, отчуждением, овеществлением ребенка. В образах нашего
индустриального общества человеческое тело превращается в
фабрику, производящую новые человеческие существа, что
замещает уподобление фабрики несовершенной модели
человеческого тела. Продукты жизнедеятельности человеческого тела
теряют свою соотнесенность с личностью, а по мере
уменьшения соотнесенности с собственным телом усиливается
ориентация индивидуума на внешний мир. Этим обусловлена
структура характера манус, а также достаточно распространенного в
современном обществе типа характера, хотя его появлением у
племени Адмиралтейских островов, находящемся на уровне
развития каменного века, где люди верят в духов и живут в
домах на сваях, доказывает, что, несмотря на связь с машинной
цивилизацией, динамика возникновения данного типа
характера глубинно связана с восприятием людьми их собственного
тела. Подобное овеществление, отделение личности от
окружающего мира ярко проступает в том, как манус относятся к
выкидышам и абортам, когда каждый из зародышей получает
имя и к ним относятся как к полностью сформировавшимся
личностям. Через несколько лет и сама мать уже не будет
делать никаких различий между выкидышем, произошедшим на
третьем месяце, мертворожденным ребенком и младенцем,
умершим спустя несколько дней после рождения. Все они
перешли во внешний, окружающий мир, во имя их произошел
обмен собственностью, и для матери они равноценны.
Таким образом, к пониманию своей принадлежности к
определенному полу, связанному с его половыми органами,
ребенок добавляет и этот более ранний опыт, когда подсказки со
150
стороны собственного тела были усилены
взаимоотношениями с другими людьми. Если родители проводили различие,
причем не задумываясь, между детьми разных полов, то мальчик
может гордиться принадлежностью к мужскому полу, считать
свое сложение впечатляющим, достойным демонстрации
окружающим и того, чтобы им похвастать. Девочка будет
значительно менее уверена, что ее сложение — повод для гордости.
Ее гениталии, вне всякого сомнения, гораздо менее заметны и
впечатляющи, чем у брата. Даже если она осознает, что
принадлежит тому же женскому полу, что и мать, у нее все же нет
грудей, да и живота совсем не видно, как бы она ни старалась
его выставлять, отчего в него только со смехом тыкают
пальцем и подшучивают: «Неужто ты уже беременна?» Если
мальчик вполне уверяется, что он мужского рода, если думает лишь
о своем обладании пенисом и не задумывается о проблемах
отцовства, пока неподвластных его пониманию, девочке
приходится принимать на веру обещания, что она станет матерью в
будущем. Понятие материнства гораздо легче осознать, чем
понятие отцовства, но анатомические мужские особенности
предоставляют своим обладателям более непосредственное и
скорое вознаграждение, чем женские. Причем чем точнее с
биологической точки зрения осуществились ранние стадии
становления половой идентификации, чем больше дала мать
мальчику почувствовать его принадлежность к мужскому полу, а
девочке — к женскому, тем в больше этот период принесет
ободрения мальчикам и неуверенности девочкам.
Но решение Эдиповой ситуации происходит по-разному для
мальчиков и девочек. На пике ощущения своей
маскулинности мальчику приходится признать, что он еще совсем не готов
принять на себя ответственность ни за какую женщину — ни
взрослую, ни маленькую девочку. Ему еще предстоит вырасти,
многое узнать и многому научиться, прежде чем он сможет
вступить в соперничество со взрослыми мужчинами. Это может
пугать мальчика, если отец ощущает зреющую маскулинность
сына как угрозу либо передает ему собственные страхи перед
мужской ролью в этом мире. У мальчика это может вызывать
ярость, если противостоящие ему мужчины рисуются ему столь
малозначительными, что победить их не должно составить
труда, и может лишать всякой храбрости, если взрослый мужчина
в данной культуре представляется существом несравненной
силы и отваги, свирепым и воинственным, как индеец прерий.
Достижение статуса взрослого связывается либо с
достижением физической зрелости, либо добычей головы, либо накопле-
15 J
ния собственности в количестве, достаточном для выкупа жены.
Но почти всегда условием получения права рассчитывать на
женское внимание для мужчины становится необходимость
научиться действовать определенным образом, что требует от
него подчас немалых усилий. В некоторых обществах не
обращают особого внимания на сексуальные игры мальчиков,
хвастающихся друг перед другом или играющих в свадьбу с
маленькими девочками. Но вне зависимости от того, разрешены
такие игры или нет, мальчиков учат, иногда напрямую, иногда
исподволь, что придется пройти еще долгий-долгий путь,
прежде чем из самоуверенных жадных пятилетних мальчишек они
превратятся в мужчин, способных и завоевать внимание
женщины, и удержать ее в мире, полном других мужчин.
Затем специфика выражения данной стадии взросления
вызывает новую перемену положения мальчиков и девочек
местами. Мальчик узнает, что ему предстоит приложить
дополнительные усилия для вступления в мир взрослых мужчин, что
первый же шаг различения себя и матери, осознания отличия
своего тела от ее ставит его на путь долгих лет усилий, которые
могут и не увенчаться успехом. В сознании мальчика также
остается представление, что родить ребенка способна женщина,
сможет его сестренка, когда вырастет, а невозможность
совершить подобное для него служит скрытым стимулом достигнуть
чего-нибудь в другой сфере. Он начинает долгий процесс
развития и обретения навыков, результат которого, если им
считать не только обладание женщиной, но и способность быть
отцом, в значительной мере неопределен.
Но девочка не сталкивается с подобной проблемой. Табу и
правила поведения, предписываемые ей, призваны оберегать ее
просыпающуюся женственность от взрослых мужчин. Она
учится скрещивать ноги перед собой, подбирать и под себя, когда
садится или скромно соединять. Она носит одежду, которая
должна еще лучше защитить ее от нападений и от
преждевременной дефлорации. Во всех многочисленных правилах поведения
и ограничениях, запрещающих выставлять напоказ обнаженные
половые органы, скитаться без пристанища, участвовать в
набегах на поля и т. п., — делать все то, что брату не запрещается,
сквозит предупреждение: «Не спеши. Подожди». Причем все эти
правила обрушиваются на девочку как раз тогда, когда брату
дозволяется гораздо чаще бывать на людях, ходить обнаженным, не
особенно следить за собой — само такое внешнее
пренебрежение к нему мира взрослых явственно выражает отсутствие
опасений: пока он не способен предпринять ничего, что имело бы
152
значение для кого бы то ни было. Поэтому у ятмулов, арапешей,
мундугуморов и чамбули мальчик начинает носить набедренную
повязку тогда, когда пожелает, а девочку, даже совсем
маленькую, одевают в травя ную юбочку, обертывая ее вокруг талии
крошечного тельца. А с приближением подросткового периода
будут усиливаться знаки внимания: надзор со стороны пожилых
женщин-дуэний в тех обществах, где ценится девственность,
станет строже, а в тех, где ей не придается особого значения, —
усилятся настойчивость и откровенность притязаний со
стороны пожилых мужчин. Вслед за первоначальной неуверенностью
в своей роли как будущей матери начинает стабильно расти
убеждение в осуществимости этого предназначения,
увенчивающееся после замужества (в «примитивном» обществе выходят замуж
все женщины) беременностью и рождением ребенка, — столь
реальным и ценным опытом, что очень небольшое число
женщин, слишком слабых здоровьем и воспитанных в обществе,
мало ценящем материнство, могут полностью от него отречься.
Таким образом, жизнь женщины начинается и завершается с
ощущением уверенности: вначале при идентификации с
матерью, а затем, когда она сама становится матерью — эта
идентификация подтверждается ее способностью дать жизнь новому
человеческому существу. Период сомнений и зависти к брату
весьма короток, приходится на ранний возраст и сменяется
долгими годами уверенности.
Для мужчин же градиент повернут в противоположную
сторону*. Ранний собственный опыт во взаимоотношениях с
матерью заставляет мальчика осознать свои отличия от нее,
признать, что он не такой, как она, и не похож на существ,
которые производят другие человеческие существа понятным и
прямым образом, используя свое тело. Вместо этого он должен
повернуться лицом к внешнему миру, исследовать его и
научиться что-то в нем производить, найти способ выразить себя через
тело других людей. Краткий период ясной уверенности, что он
находится во всеоружии и полностью экипирован для
подвигов — понимаемым им как простая копуляция или
демонстрация своей силы, — сводится на нет пониманием, что на самом
деле он еще не готов к действиям. Эта навязанная
неуверенность, период приложения усилий и стараний никогда не
заканчивается. Мальчик вырастает в юношу, может добыть
голову или собрать выкуп за невесту, может жениться и жена может
родить ребенка, но этот ребенок, вероятно, никогда не даст ему
* Градиент — это вектор, имеющий направление. (Прим. ред.)
153
столь полной уверенности и удовлетворения, равного тому,
которое получает женщина. Возможно, культуры, подобные ара-
пешам, для которых создание будущего ребенка связано с
представлением о последовательной и кропотливой работе со
стороны обоих родителей, пока ребенок собирается из порций
семенной жидкости отца и крови матери, дают отцу ребенка
чувство реального свершения. Но версия отцовства по-арапеш-
ски — это все-таки миф, который порожден той высокой
ценностью, которой наделяют арапеши родительскую роль. На
самом простом уровне человеческого общества у мужчин не было
никакого способа установить связь между половым
сношением и отцовством, но по мере укрепления привычки к
сопоставлению наблюдений вычленилась зависимость между его ролью
как отца ребенка после единичного успешного полового акта.
Современная генетика вновь повысила статус отца, который
вносит такое же количество генетического материала для
формирования организма ребенка, как и мать, однако она еще не
повысила нашу способность доказать, что данный мужчина
является отцом данного ребенка. Генетика лишь усилила
возможность доказательства, что конкретный мужчина не
является отцом конкретного ребенка. Можно защитить мужчину в
суде и помочь подтвердить или опровергнуть подозрения в
неверности жены, но увеличить уверенность в отцовстве пока
нельзя*. Несмотря на все достижения биологических наук,
отцовство базируется по-прежнему на концепции, выведенной
путем умозаключения, и даже менее доказуемо, чем было в
некоторые предыдущие периоды истории. Подытоживая, можно
сказать, что если женщина в тех обществах, где практически
все женщины выходят замуж, гарантированно разрешает
сомнения, связанные со своей половой идентификацией, возникшие
у нее в младенчестве и детстве по мере ее роста и взросления,
мужчине требуется постоянно подтверждать свою
маскулинность и определять ее для себя заново.
Во всех известных человеческих обществах признается
потребность мужчины в свершениях и подтверждении их
достижений. Мужчины могут заниматься приготовлением пищи,
ткать, одевать кукол или ловить птиц колибри, но если эти
занятия почитаются в данном обществе подходящими для
мужчин, то все его члены, как мужчины, так и женщины, будут
признавать их очень важными. Когда же те же виды деятельности
* В настоящее время генетика уже разработала способ с высокой
степенью достоверности установить отцовство. {Прим. ред.)
154
выполняются женщинами, они считаются менее важными.
В очень многих обществах степень уверенности мужчин в
своей маскулинности связана их правом или способностью
осуществлять некий вид деятельности, к которому женщины не
допускаются. Собственно, им необходимо дополнительно
подкрепить свое мужское достоинство запретом женщинам
прикладывать свои усилия в некоей области или совершать некие
действия. Здесь можно усмотреть внутреннюю связь между
маскулинностью и гордостью как потребностью престижа,
который бы превалировал над доступным любой женщине. Не
существует, пожалуй, конкретных свидетельств, что мужчинам
необходимо какое-то специфическое превосходство над
женщинами, скорее, им необходимо постоянное подкрепление,
поощрение их достижений, отчего само понятие достижения
во многих культурах определяется как нечто, на что женщины
не способны или чего они не делают, а не как непосредственно
то, что мужчины делают хорошо.
В различных цивилизациях снова и снова возникает
проблема определения мужской роли — сажать ли им сады или
растить скот, убивать дичь или убивать врагов, строить мосты или
размещать банковские акции, — чтобы у мужчины
складывалось ощущение, что он достиг чего-то значимого,
сопоставимого по значимости усвоенному с детства материнскому
удовлетворению от появления детей. Женщинам же достаточно
создать на уровне культуры условия, позволяющие им выполнять
свое биологическое предназначение, чтобы ощутить полное
удовлетворение. Исследовательский дух может быть привит
склонным к успокоению после рождения детей женщинам
только образованием. Мужчинам для обретения ими сознания
сложившейся жизни, выполненного предназначения помимо
отцовства необходимы выработанные культурой долговременные
и устойчивые формы выражения. В каждой культуре такие
формы самоудовлетворения конструктивной деятельностью для
мужчин были в той или иной мере выработаны, без искажения
или ущемления их мужского достоинства. Однако меньшее
количество культур нашло способ поддержать чувство
священного неудовлетворения, беспокойства у женщин, которые бы
искали иного пути подтверждения, нежели связанный с
беременностью и рождением детей.
Часть третья
Проблемы общества
Глава VIII
Ритм работы и игры
Теперь мы можем перейти от рассмотрения того,
каким образом ребенок усваивает свою половую роль, к другой
точке зрения на данный вопрос. Чтобы человеческое
сообщество — большое или маленькое, сложное или простое,
основанное на примитивной охоте и рыболовстве или на сложной
сети взаимного обмена продуктами производства, — словом,
любое человеческое сообщество могло выжить, в нем должна
быть модель устройства социальной жизни, которая
принимает в расчет различия между полами. При более широком
взгляде, охватывающем весь обитаемый мир, встает вопрос: какие
проблемы необходимо решить для того, чтобы общество могло
выжить? Одна из этих проблем — как установить ритмическое
чередование активности и отдыха, которое в большинстве
обществ выражается в чередовании деятельности-работы,
осмысленной и направленной на некие цели, лежащие за пределами
самой этой деятельности, и деятельности-игры, служащей
подкреплением самой себе?
Вклад каждого из полов становится особенно заметен в том,
как связаны физиологические ритмы человека и придуманные
способы упорядочения дня и ночи, месяцев, лет, — жизни как
континуума, который можно бесконечно разделять на более
мелкие отрезки, или жизни как повторяющихся циклов
рождения и смерти. Обратив внимание на физиологические
ритмы, мы замечаем, что жизнь женщины с четко определенными
жизненными этапами, разделенными такими вехами, как
менархе, дефлорация, беременность, рождение ребенка, грудное
вскармливание и менопауза, — очень отличается от жизни
мужчины, в которой детство постепенно и практически незаметно
156
переходит в юность, а затем в зрелость, и первая ночная
поллюция или первый половой акт не оставляют на теле мужчины
никакой отметины и не имеют никакого смысла, кроме того,
какой сам человек решит им приписать. Мы можем
рассмотреть также те сложнейшие системы, через которые понятие
времени нашло свое выражение в культуре, — замысловатые
периодические структуры в математике и музыке — в
областях, где женщины практически не оставили своего следа. Мы
можем взглянуть и на месячный цикл, сквозь который
проходят практически все женщины, цикл возрастания и
уменьшения напряженности и восприимчивости по мере того, как тело
неустанно готовится к зачатию, которое может случиться, но
не происходит. Мы можем сравнить эти циклы также с
приступами энергичности и уныния у мужчин, у которых вроде бы
нет календарного ритма, если только не привязывать
настроение мужчины к месячному циклу его жены. И наконец, у нас
есть заявление исследователей-эндокринологов, изучавших
взаимосвязь гормонов и степени утомления, которые
предполагают, что у женщин есть способность к длительной
монотонной работе, а у мужчин ее нет. Однако мужчины способны
быстро мобилизоваться и разом выплеснуть энергию, и после
этого они нуждаются в отдыхе и восстановлении своих ресурсов.
Эти контрасты настолько разительны, что с первого взгляда
видно, что если бы культура строилась на основе ритмических
особенностей, предпочтений и способностей одного пола, то
представители другого пола испытывали бы от этого
сильнейшее неудобство. Во всех культурах, в которых мужчины и
женщины вместе занимаются «мирскими делами», должен
существовать компромисс между жизненными ритмами мужчин и
жизненными ритмами женщин. Но способ нахождения этого
компромисса в разных культурах различается, и выгоды, которое
получают люди при этом, так же отличны среди разных народов.
Сравните монотонную, повторяющуюся работу, с одной
стороны, и работу рывками с последующим отдыхом — с другой.
Мы можем видеть отчетливую связь между способностью
мобилизоваться и выплеснуть энергию и тем, что мы знаем о
гормональном устройстве мужчин. Очевидно, что такую
способность можно сформировать и у женщины путем
физиологических воздействий, но ценой этому будет ее маскулинизация на
Уровне вторичных половых признаков. Остальные
допущения, — касающиеся того, что раз мужчины более способны
работать интенсивными рывками, то монотонный труд более
утомителен для них, чем для женщин, приспособленных приро-
157
дой к повторениям, отчего они могут выдерживать
монотонную работу без возникновения психического утомления, —
пока еще не находят экспериментального подтверждения.
Из всех исследованных на данный момент народов жители
острова Бали менее всего склонны испытывать усталость. Днем
и ночью по дорогам бегают мужчины и женщины, легко и
ритмично передвигаясь с грузом столь тяжелым, что требуется
несколько человек, чтобы взгромоздить его на голову или плечи
носильщика. Днем и ночью звучит музыка, мужчины
постоянно играют на музыкальных инструментах после многих часов
работы на рисовом поле по колено в грязи. Час за часом
деятельность продолжается. Никто не напрягается, всему присущ
постоянный размеренный, но быстрый темп. Мускулатура
мужчин развита практически так же, как мускулатура женщин, —
не очень сильно, однако потенциально мышцы могут нарасти.
Когда жители Бали работают грузчиками в доках под
неусыпным присмотром и побуждением европейцев, их мускулатура
нарастает и крепнет. Но у себя в деревнях они предпочитают
поднимать тяжести сообща, а не в одиночку, и сзывают
множество человек для выполнения любого действия. Таким образом,
когда они переносят с места на место дом или несут на
кладбище гигантскую двенадцатиметровую башню для кремации, то
собираются сотни мужчин, и никто не напрягается. При
строительстве домов, при подготовке к празднеству, церемонии
рабочих рук всегда больше, чем необходимо, и поэтому всегда есть
свободное время. Задания всегда разделяют на мелкие и очень
мелкие кусочки, чтобы поручить хотя бы что-то каждому.
Мужчины и женщины работают безо всякого принуждения, делают
паузу, чтобы перекурить, пожевать бетель, пойти прогуляться,
поиграть с ребенком, сыграть пару-тройку тактов на любом из
музыкальных инструментов, который найдется поблизости, —
и снова берутся за работу. В их языке нет слова, означающего
«усталый», есть только слово, которое лучше всего
переводится как «слишком усталый». Оно используется в тех редких
случаях, когда присутствует стресс, например во время мужских
соревнований по пахоте, когда каждый гонит своих пестро
украшенных быков по сухим рисовым полям в предгорьях, а
потом возвращается домой и много часов отсыпается. Этот
выплеск энергии, который западные люди считают для мужчин
естественным, очень выматывает балийских мужчин.
Здесь, на Бали, способность внезапно мобилизовать усилия
для того, чтобы поднять тяжелый груз или рвануться куда-то
во все лопатки, всегда игнорировалась. И мужчины, и женщи-
158
ны проходят очень большие расстояния под ношей, которую
они сами не в силах поднять, но под которой они могут легко и
быстро идти, много часов работают в поле и, освеженные
несколькими минутами так называемой «прогулки в забытье»,
переходят к многочасовым пляскам или к нарезанию зелени
или мяса для жертвоприношений. Если бы балийцы были
единственным известным нам народом, мы бы никогда не
догадались, что у мужчин может быть гора мышц и что им
свойственно работать, чередуя вспышки бурной активности с периодами
восстановления.
Но так же, как рабочий ритм балийцев не опирается на
способность мужчин к особому усилию, так же их календарь не
делает женщинам никаких скидок в связи с их циклами.
Менструации и беременность лишают женщину права участвовать
в церемониях, менструирующая женщина не имеет права
заходить в храм и даже в священный садик во дворе ее дома.
Беременные и недавно родившие не имеют права заходить в дома,
где хранятся особые идолы или подходить слишком близко к
жрецу, который должен сохранять свою чистоту для церемонии.
Однако сложный календарь балийцев, в котором недели,
состоящие из одного, двух, трех и так далее до десяти дней,
сменяют друг друга, никоим образом не подстраивается под эти
женские ритмы. Праздник наступает, а менструирующая
женщина не имеет права принять в нем участие. Рождается
ребенок, и родители, которые должны были играть важную роль в
каком-то празднестве, привязанном к календарю, не имеют
права участвовать. Назначается церемониальный танец, и за
день до этого события впервые начинается менструация у
одной из маленьких танцовщиц — и она уже больше никогда не
имеет права танцевать этот танец. Календарь определяет жизнь,
жизнь движется дальше, и женщины, а через них и их
мужчины исключаются из дальнейшего участия. Поэтому
неудивительно, что женщины здесь обычно определяют менструацию
как «неспособность войти в храм», о беременности говорят как
о «ранении» или «увечье», которое не дает им возможности
участвовать в церемониях и празднествах.
Можно подумать, что особого рода напряжение и разрядка
каждого из полов в балийской культуре не принимаются во
внимание, ни циклическая и оргазмическая разрядка материнства,
совокупления или, у мужчин, способность к очень мощным
физическим усилиям. И поэтому приходится искать другой
способ для разрядки, мы обнаруживаем его в балийских
религиозных церемониях, а точнее, в припадках или пароксизмах,
159
которых происходят во время их проведения. Эти пароксизмы
очень мощные, очень жестокие, но в них нет ничего
специфичного для того или другого пола. Мужчины и женщины,
вооруженные кинжалами-крисами, обращают их против самих себя
и, после разыгрывания яростной атаки на себя, падают,
содрогаясь, на землю. Когда транс заканчивается, женщинам
расчесывают и заплетают волосы (то же самое делают во время
родов, чтобы успокоить женщину), мужчинам и женщинам
плещут в лицо холодной водой из священных источников. Они
возвращаются к обычной жизни, в которой нет спешки,
напряжения и разрядки, к жизни, в которой и мужчины, и женщины
день за днем спокойно заняты чем-то, которая совершенно
искусственным образом подразделяется на отрезки времени в
соответствии с двумястами десятью днями балийского года.
Лунный календарь, гораздо более близкий к природе, известен им,
но не считается заслуживающим особого внимания.
Нам не нужно далеко ходить за другим примером — в
суровых условиях, на крутых склонах хребта Торричелли в Новой
Гвинее, где еды мало, а от одного огорода до другого
приходится далеко идти, вечно голодные горные арапеши тратят много
времени, карабкаясь вверх и вниз по практически отвесным
склонам, и женщины крепко держат в зубах веревки,
которыми крепится ноша у них на голове. Когда случается праздник,
это всегда значит, что на плечи недостаточного количества
людей сваливается слишком много работы. Им приходится много
часов проводить в болотистых зарослях пальм саго, откуда и
мужчины и женщины возвращаются с опухшими красными
глазами, изможденные и не желающие ничего больше делать.
Любая работа — тяжелая, все дороги — слишком крутые и
слишком длинные, и любая ноша слишком тяжела для
носильщика. Обычно большую часть грузов носят женщины,
считается, что у них голова сильнее. Мужчины носят кабанов и
большие бревна, и плечи их натерты в кровь шестами для
переноски. В деревне, когда случается выходной, и мужчины, и
женщины просто сидят с пустыми руками и ничего не делают.
Женщины держат у груди младенцев. О таких днях говорят: «Мы
так устали сегодня, мы поспим в деревне». Женщины наравне
с мужчинами участвуют в тяжелой работе, а мужчины, наравне
с женщинами — в мелкой рутине повседневной жизни:
заботятся о детях, поддерживают огонь, собирают еду в зарослях
кустарника. Но в целом ритм работы ближе к тому, что
считается мужским типом выплесков энергии. Что характерно, в этом
обществе отсутствует рукоделие, которое обычно занимает руки
160
женщины других народов. После долгого дня лазания по горам
руки женщин так же недвижны, как и руки мужчин.
У арапешей нет календаря, и поэтому на течение дней не
накладывается никакая выдуманная человеком схема, нет и
календаря, основанного на наблюдениях за Луной и звездами.
Арапеши отмечают перемещение созвездия Плеяд по
небосводу, но у этого нет никакой цели. Во всех других местах ямс
высаживают по календарю, поэтому есть периоды голода и
периоды изобилия, горные же арапеши сажают ямс круглый год.
Ритм работы, который мы считаем женским, — работа,
которая никогда не заканчивается, потому что всегда есть
необходимость готовить еду и ухаживать за кем-то, особенно за
детьми, здесь сочетается с тем ритмом, который мы считаем
мужским, в котором нерегулярные усилия чередуются с
нерегулярными же периодами отдыха.
И мужчины, и женщины приспосабливаются к женским
циклам. Во время менструации женщина отдыхает в
маленьком, на скорую руку построенном шалаше на другой стороне
холма, а мужчина должен сам за собой ухаживать, заботиться о
детях и не заходить в свой ямсовый огород, так как на это
время это запрещено женщине. Когда жена беременна, муж
разделяет все табу, налагаемые на нее, а после родов он лежит
рядом с женой, как будто он тоже рожал и теперь отдыхает, и эти
роды отнимают у него столько же лет жизни, сколько у его
жены. Если бы мы не знали о существовании других народов,
кроме балийцев и арапешей, нам все равно не удалось бы
обнаружить какие-то биологические различия в жизненном
ритме обоих полов. Если бы мы были знакомы только с арапеша-
ми, мы могли бы подумать, что женщины способны на очень
большие физические усилия, а менструации и беременность так
или иначе сказываются на мужчине.
У балийцев не существует различия между работой и игрой.
Один вид работы отличается от другого в первую очередь по
степени святости. Т. е., нарезание мяса в храме — это работа для
богов, а нарезание мяса дома — это просто работа. Но
обитающие в домах на сваях люди-рыбаки народа манус с островов
Адмиралтейства проводят различие между работой и
праздностью, очень похожее на то, какое проводили наши
пуританские предки. И мужчины, и женщины усердно трудятся.
Мужчины ловят рыбу, строят дома, отправляются в дальние
торговые путешествия. Женщины готовят пищу, коптят рыбу,
торгуют на местном базаре, нижут бусы и плетут юбочки из травы.
Праздность считается грехом, заслужить ее можно особо тяже-
161
лой работой, например, мужчины бездельно шатаются по
деревне после того, как они всю ночь проторчали по пояс в
холодной воде на рыбалке. Женщина, родив ребенка, сидит
неподвижно, пока ее муж не насобирает достаточно саго, чтобы
выкупить ее обратно у ее брата. Здесь, всего лишь в одном
градусе от экватора, мужчины и женщины усердно работают, у них
множество дел и забот. Их все время подгоняют
взыскательные, требовательные духи предков. Любая болезнь считается
наказанием, которое накладывают призраки за какое-то
экономическое нарушение — неспособность выплатить долг,
построить дом или взяться за новое предприятие. Менструация
считается настолько постыдной, что ее скрывают. Женщину не
наказывают и не поощряют. Табу, наложенное на отца
новорожденного, позволяет ему частичную праздность, только
когда он соберет количество пищи, достаточное для всех обменов
и выплат, связанных с рождением ребенка. В целом мир людей
манус весьма справедлив в распределении работы и
праздности между полами. Краткий период праздности после рождения
ребенка объединяет женщин и мужчин. На плечах женщин
лежит несколько большая доля рутинной работы, но мужчины у
них столь деятельные, что различие в загруженности работой
практически незаметно. В тех обществах, где работа — это
вопрос долга и обязательств, невыполнение которых влечет
суровые религиозные санкции, потенциальная способность
женщин к монотонной работе, а мужчин к нерегулярным
энергичным усилиям преобразуется путем социального присвоения
обязанности быть деятельным.
Среди охотников за головами племени ятмул, обитающих в
среднем течении реки Сепик, мы находим разделение ритмов
работы и игры, которые очень напоминают нам современные
теории межполовых различий. Женщины все время
жизнерадостно заняты работой в группах, они не знают, что такое —
быть вынужденными что-то делать, они отвечают за
ежедневную ловлю рыбы, за тот улов, который будет продан на рынке.
Они собирают хворост и носят воду, готовят и плетут большие
цилиндрические москитные сетки — это миниатюрные
комнатки, защищающие людей от прожорливых москитов.
Практически все время бодрствования они заняты какой-то работой.
Они почти никогда не выказывают признаков усталости, не
раздражаются и не ропщут на бесконечную работу по дому и
рыбную ловлю. Мужчины же занимаются только
эпизодической работой — построить дом или каноэ, всем скопом
поохотиться на крокодила в период засухи или на небольших грызу-
162
нов, выжигая при этом траву Создание декораций для
церемониальных представлений — это тоже работа мужчин. Ни одно
из этих дел не делается «вовремя», каждое из них предваряется
длительными склоками, угрозами, обвинениями в бессилии и
беспомощности, подначиванием «на слабо». В результате для
того чтобы взяться за что-то, мужчины должны как следует
разозлиться и возбудиться — тогда у них будет достаточно запала
для этого. Они часто хватаются за какое-то дело, но запал
проходит, и оно так и остается недоделанным. В работе мужчин
очень много демонстративности, недостаточной для того,
чтобы довести работу до конца, но когда они что-то делают, то
демонстрируют массу усилий, любое действие совершается всем
телом, и после этого они энергично жалуются на то, что очень
устали.
Когда маленькие мальчики и девочки играют вместе, они
подражают жизни взрослых — мальчики охотятся на птичек,
девочки этих птичек готовят, все вместе они разыгрывают
похороны или шаманские ритуалы. И тот, кто рассказывает про
игру, часто добавляет: «И мы пришли обратно в деревню и
девочки сказали: «Давайте завтра опять поиграем!» А мальчики
ответили: «Нет, мы устали, давайте завтра отдохнем».
Женщины народа ятмул могут совершенно спокойно делать
неинтересную работу, не сбиваясь с ритма и не испытывая того, что
европеец называл бы скукой. Мужчины же народа ятмул
испытывают к таким занятиям тихое отвращение. Эта
особенность замечательно иллюстрируется эпизодом, который
произошел, когда мы только приехали в деревню Тамбунам. Мы
попросили Томи, туземца, который предоставлял нам
информацию, принести глины с берега реки и замазать щели между
москитной сеткой и неровным полом нашей противокомари-
ной комнатки. Томи принес глину и начал с прохладцей
замазывать эти трещины. Потом он велел позвать пять его жен,
поделил глину на две части, одну часть отдал женам, дабы они
продолжили унылую работу по замазыванию^щелей, а из
оставшейся части глины слепил очень красивого крокодильчика
Для украшения порога.
Таким образом, если бы теоретик, изучающий естественные
Для мужчин и женщин ритмы работы, основывал бы свои
концепции на ятмулах, ему было бы очень просто решить, что
мужчина — прямой потомок охотника, кочевника, способного к
мощным усилиям, но нуждающегося в длительных периодах
восстановления. Он решил бы также, что женщина самой
природой лучше приспособлена к рутинной работе повседневной жиз-
163
ни, так как женщины не сопротивляются и не бунтуют против
мира, в котором их работу по определению нельзя довести до
конца, и руки их практически никогда не бывают свободными.
К менструации ятмулы относятся просто: менструирующая
женщина не должна готовить для своего мужа, за
исключением того случая, когда она на него злится и хочет причинить ему
небольшой вред. Это никого не ущемляет, так как дома ятму-
лов организованы весьма специфическим образом: две семьи
живут на противоположных концах дома и всегда есть лишние
женщины, чтобы что-то делать — дополнительные жены,
вдовы и незамужние дочери. На время родов мать может
вернуться в свою семью, где ее освободят от работы, но на мужа
никаких жестких табу не накладывается. Есть, правда, социальное
требование, чтобы у мужчины единовременно была беременна
только одна жена, не больше. В ином случае мужчина получает
выговор от старейшины клана: «Ты что себе позволяешь, у тебя
три жены одновременно беременны! Ты кто такой вообще? Кто
у тебя теперь по дому будет работать? Кто хворост будет
носить? Ты, что ли?» Для того чтобы мужчины собирали саго даже
для своих семей, их приходится специально заставлять. Воздух
в деревне всегда звенит от воплей и цветистых проклятий
женщин, которые гонят мужей собирать саго для дома.
Среди жителей Самоа ритмы работы распределены более
равномерно. Хотя мужчины иногда тратят много сил, охотясь
на черепах или акул, и мужчины, и женщины занимаются
огородничеством и рыбной ловлей. И мужчины, и женщины
готовят, и мужчины, и женщины занимаются рукоделием. Даже
самый главный старейшина не сидит сложа руки. Сидя среди
своих советников, он скручивает о бедро сеннит (веревку из
кокосового волокна) или плетет из нее километры шнуров,
необходимых для скрепления домов и лодок. Женщины проводят
много часов за плетением циновок, тонких, как полотно, в
приданое дочерям «богатых и знатных» семей, или грубых
циновок, которые служат постелью всем жителям деревни. Работа
распределяется в первую очередь в соответствии с возрастом и
статусом, а не с полом. И мужчины, и женщины — сильные и
мускулистые, все лазают, все носят тяжести, все чередуют
энергичную работу с периодами спокойной деловитости и долгими
часами песен и плясок. Спокойной, удовлетворенной и
деловитой жизни противостоят периоды, когда вся деревня идет в
гости — к кому-нибудь на свадьбу или просто, чтобы нанести
«визит вежливости». В течение двух или трех месяцев они
торчат в гостях и не работают, а только празднуют, но это значит,
164
что потом им придется кого-то тоже приглашать, что выльется
в тяжелую работу. Мужчины и женщины, молодые и старые,
равно участвуют в празднествах и работе. Нет ощущения
давления или спешки, хотя иногда возникает много шума и
оживления по вопросам, связанным с церемониалом и этикетом.
Пятилетние дети носятся повсюду, восклицая: «О, какие
тяжкие заботы навалились на наш дом!»
Таким образом, обзор даже пяти обществ показывает нам,
насколько произвольно могут устанавливаться ритмы работы
мужчин и женщин. Если научные исследования в конце
концов продемонстрируют нам какие-то врожденные различия в
способности переносить длительную монотонную работу или
работать в режиме нерегулярных бурных выплесков энергии,
то придется подумать, как достичь оптимального результата и
перестроить общество таким образом, чтобы работа женщин,
пусть более монотонная, могла быть «завязана» на циклы
менструации и беременности, а работа мужчин, менее
монотонная, осуществлялась бы в любых чрезвычайных условиях, так
как мужчины не подвержены таким периодическим подъемам
и спадам в способности выполнять работу, как женщины.
Возможно, мы обнаружим, что если вся работа не сильно к чему-
то привязана, так что женщины не слишком перегружаются в
свои периоды изменения способностей, а мужчинам при этом
не запрещается «совершать трудовые подвиги», если это им
кажется правильным, — тогда адаптационный выигрыш может
быть даже больше, чем неудобство, вызванное совершенным
соответствием ритма работы и врожденного ритма каждого из
полов.
До сих пор мы рассматривали распределение усилий во
времени и возможные различия между полами во врожденных
способностях и приобретенном, усвоенном поведении. Но между
мужчинами и женщинами есть и другое различие, не менее
поразительное, чем различие их суточных и месячных циклов. Это
различие в сюжете, замысле их жизни. В женском
переплетении биологического предназначения и карьеры есть
естественная высшая точка, которую можно чем-то замаскировать,
приглушить, прикрыть, можно даже публично отрицать ее
наличие, но она продолжает оставаться существенной частью
представления каждого из полов о своей сущности. Невозможно
преувеличить значимость того, что ребенок, будь то мальчик
или девочка, формирует представления о своей половой роли
при взаимодействии с представителями обоих иолов. И каковы
бы ни были особенности другого пола, они формулируются как
165
нечто, чем я не являюсь, нечто, чем я никогда не смогу стать,
нечто, чем я хотел(а) бы быть, нечто, чем я мог(ла) бы стать.
Высшая точка в женской судьбе содержит в себе особое
качество бытия, в мужской судьбе отсутствующее. Девушка
является девственной. После разрыва девственной плевы —
физического, если таковая наличествует, или символического, если
плева такова, что ею можно пренебречь, — она девственной
больше не является (она превращается в нечто иное). Юная
балийка, которую кто-то спросил: «Тебя зовут Ай Тева?», — а
она выпрямилась и ответила: «Я — Мен Бава (т. е. Мать Бавы)»,
абсолютная правда. Она — Мать Бавы; она останется ею, даже
если Бава завтра умрет. Лишь в том случае, если бы он умер, не
получив имени, люди стали бы звать ее «Мен Белазин», т.е.
Мать, Потерявшая Дитя. Таким образом, этапы жизни
женщины необратимы и неоспоримы.
Это — естественная основа для того, чтобы девочка была
больше сосредоточена на бытии, чем на делании. Мальчик
усваивает, что он должен действовать по-мужски, вновь и вновь
доказывая свою мужественность, тогда как девочка знает, что
она уже является девочкой, и ей необходимо всего лишь
воздерживаться от мальчишеского поведения.
На фоне природной определенности, задающей
биологическую сторону жизни женщины, девственницы и бездетные
выделяются очень рельефно. Среди мужчин такая выделенность
может быть достигнута только путем сложных культовых действий.
Маленькая девочка девственна. После дефлорации она
больше не является девственной; с ней произошло нечто
конкретное, определенное, совершенно отличное от постепенного
экспериментирования мальчиков с совокуплением. Только в тех
обществах, где сексуальное экспериментирование отложено на
достаточно поздний возраст и юноша может никогда не
касаться женского тела, пока не вырастет и не решит вступить с
женщиной в половой акт, — только в подобных обществах первое
совокупление может стать для мужчины событием,
приравниваемым по остроте, значимости к дефлорации женщины. Так
же и переходный возраст, половая зрелость наступают в жизни
девочки драматическим образом, это ни с чем нельзя спутать.
А в жизни мальчика все изменения происходят постепенно:
ломается и становится более низким голос, изменяется
растительность на теле, появляются эякуляции. Не существует
момента, когда мальчик может сказать: «Все, вот теперь я стал
мужчиной», — если не включается общество и не дает свое
определение. Одна из функций, которую выполняют
разнообразно
ные церемонии инициации мужчин во всем мире — когда
взрослые мужчины надрезают сверху, подрезают снизу,
обрезают крайнюю плоть пениса, покрывают шрамами или другим
способом обезображивают мальчиков-подростков, грубо
обращаются с ними, — состоит в том, чтобы прервать естественным
образом не прерываемое развитие мальчика и отметить этот
разрыв как переход на новый уровень. Возникло бы у мужчин
желание подобной четкости стадий развития, если бы у
женщин не было необратимости менархе, — мы не знаем. В любом
случае первая менструация у девочки проводит черту между
детством и жизнью взрослой женщины. В разных культурах это
событие встраивается в контекст по-разному, но нет такой
культуры, где бы отрицалось существование этого явления или его
значимость*.
Среди пуританского народа манус менархе — важная
церемония, так как все прочие менструации необходимо скрывать
вплоть до вступления в брак. В их языке нет слова,
обозначающего девственность, а кровотечение вследствие разрыва
девственной плевы попросту отождествляется с менструацией;
считается, что после вступления в брак менструации
возобновляются.
Ханжество этого народа доходит до такой степени — даже
умирающие женщины не ослабляют завязки своих травяных
юбочек, — что осмотр гениталий совершенно немыслим,
поэтому маловероятно, что манус откроют для себя девственную
плеву. Менструацию они называют «кеканбвот» («нога» —
притяжательное местоимение третьего лица — «сломана»), так что
в понятии менархе содержится идея травмы, повреждения,
которая у некоторых народов придерживается для дефлорации.
Девочка-манус, менструирующая впервые, становится главной
героиней большой церемонии; другие девочки из этой деревни
приходят спать к ней домой, происходит обмен пищей и
праздник брызг в лагуне; мужчин не допускают, а женщины устра-
* Опираясь на опыт той невероятной находчивости, с которой мужчины
«перефразировали» свою собственную физиологию, мы, конечно, можем
представить, как это могло бы быть сделано. Можно было бы, например,
девочке ежемесячно ритуальным образом пускать кровь из гениталий, так,
чтобы пришедшая менструация вписалась в уже существующую модель
поведения. Еще более искусственная практика — это хирургическое
восстановление девственности, практикуемое в некоторых европейских борделях.
Рассматривая любую связь между врожденным и культурно приобретенным,
такие странные, причудливые возможности следует иметь в виду, но не нужно
преувеличивать их важность
167
ивают для себя несколько веселых вечеринок — и все,
последующие менструации девушки держатся в строжайшем
секрете. Соответствующая церемония для мальчиков, когда им
протыкают уши и произносят сходные заклинания, выглядит
несколько бледно по сравнению с женской. Что-то произошло
само в девочке, что перевело ее из одного физического
состояния в другое; и что-то было сделано с мальчиком, что придало
ему иной социальный статус.
У арапешей первая менструация происходит, как правило,
через несколько лет после того, как маленькая невеста
переходит жить к родне своего будущего мужа. Мальчик-жених
вместе с родственниками охотится и возделывает землю для того,
чтобы кормить и растить свою невесту. Ее первая
менструация — повод для проведения обряда; приходят ее братья и
строят для нее специальный шалаш за пределами деревни, чтобы
защитить поселение от опасных сверхъестественных сил,
контактирующих с менструирующей женщиной. Девочку
усаживают, предостерегая, что ноги должны быть вытянуты вперед, а
колени приподняты. У нее забирают старую юбочку из травы и
браслеты с предплечий и либо отдают кому-то, либо
уничтожают. Старшие женщины из ее рода обучают ее, как
сворачивать листья жгучей крапивы и вставлять их в вульву, чтобы грудь
росла быстрее. Эта практика объясняет, почему у арапешей не
бывает переживания дефлорации, если только мальчик-муж не
«украдет» свою жену прежде первой церемонии взросления.
Девочка постится в течение пяти-шести дней, а потом выходит
из шалаша и возвращается в деревню, чтобы ее разрисовали и
украсили.
Женщины надевают ее старую сумку-сетку ей на голову,
украшенную листьями вейньяла (wheinyel). В рот ей кладут ярко-
красный листик в форме сердечка. Такой же листик носят
проходящие инициацию новички во время церемонии тамберан.
Ее муж должен принести жилку от листа кокосовой пальмы и
немного мебу, ароматных зеленовато-желтых цветов, на паре
листьев аливхивас. Он ожидает свою невесту в середине агеху;
она подходит медленно, опустив глаза, волоча ноги из-за
долгого поста; женщины поддерживают ее под мышки.
Муж стоит напротив нее и ставит большой палец своей ноги
на большой палец ее ноги. Она смотрит ему в лицо, а он берет
жилку от листа кокосовой пальмы и сбрасывает старую сумку-
сетку с ее головы — эту сумку надел ей на голову в раннем
детстве ее отец, только сговорив род мужа взять ее в качестве
невесты. В этот момент девочка роняет изо рта ярко-красный ли-
168
стик и высовывает язык, распухший и обложенный из-за
поста. Муж вытирает ее язык землей мебу. Тогда девочка
аккуратно, придерживаясь одной рукой, садится на кусок коры
саговой пальмы и вытягивает ноги прямо перед собой. Муж
протягивает ей ложку, обернутую листком, и чашку супа, сваренного
им самим. Он поддерживает ее руку своей, когда она подносит
ко рту первую, а затем и вторую ложку супа. К третьей ложке ее
силы восстанавливаются настолько, что она уже может есть
самостоятельно. Когда девочка доедает суп, ее муж берет один
из клубней ямса вабалал и ломает его пополам. Половину она
съедает, а вторую половину он кладет на стропило дома. Это
залог того, что жена не будет обращаться с ним, как с чужаком
и не выдаст его колдунам. Считается, что этот обряд передал
мужу часть личности жены, чтобы она не смогла так поступить
с ним. Кусок ямса не снимают со стропила, пока девушка не
забеременеет1.
Народы, живущие на берегах Сепика — ятмулы, чамбули и
мундугуморы, — не проводят обрядов, связанных с
менструацией, их больше заботит разработка мужских ритуалов
инициации, нежели гарантия женской плодовитости.
На Самоа первой менструации уделяется немного внимания,
зато невероятно важная церемония — признание дефлорации
вступившей в брак женщины. Достаточно свободное
отношение к добрачному сексу сочетается с неумеренной гордостью в
том, что касается социального ранга: девушка из знатной
семьи, таупоу, «принцесса», обязательно должна оставаться
девственной до брака. Официальный представитель («посланник»)
жениха должен продемонстрировать собравшимся гостям
пальцы, обмотанные белой тряпицей, испачканной кровью.
Большую белую простыню из древесного волокна, также с пятнами
крови, вывешивают у дома. Но если невеста уже не
девственна, она должна набраться мужества и сказать об этом старым
женщинам своего рода, и тогда они дадут ей куриной крови.
Так самоанцы с особым искусством в сочетают требования тела
с изящным и упорядоченным укладом жизни. Самоанцы
нашли способ сделать дефлорацию не то чтобы обратимой, но хотя
бы неоднократной, пусть и не в физиологическом, а в
социальном аспекте.
А на Бали менструация также важнее дефлорации.
Девочки, у которых первая менструация наступила рано, пытаются
это скрывать, так как боятся, что если об этом кто-то узнает, то
тогда их быстро выдадут замуж за тех, кто придется по душе их
родителям. Девочки, у которых менархе наступает поздно —
169
особенно те, что из высших каст, где в связи с первой
менструацией устраиваются сложные и красивые церемонии, — с
тревогой ожидают ее прихода, а дождавшись, очень радуются.
На Бали бездетность входит в систему представлений о
выборе различных путей. Девушка из касты браминов может стать
жрицей-девственницей — и тогда ей нельзя выходить замуж —
или она может сначала выйти замуж, а стать жрицей уже
потом. В горных деревнях, бездетные мужчины и женщины
могут достичь социального статуса, непосредственно
следующего за наивысшим. Но если дети есть, среди них должен быть
как минимум один мальчик, потому что семьи только с
дочерьми оказываются ущемленными в социальном плане.
Бездетность может привести человека почти на самую высокую
ступень социальной иерархии, про незамужних женщин говорят,
что они «взыскуют неба», но если мужчина стремится достичь
максимальной социальной реализации, тогда у него
непременно должен быть ребенок, причем сын. Люди народа манус
пытаются утверждать, что завести ребенка можно усилием воли,
без всякого телесного взаимодействия. Женщины усыновляют
детей и называют их «своими собственными», покрывая
молчанием, что касается биологического происхождения ребенка,
так же, как они со множеством подробностей экономического
свойства говорят о своих выкидышах — так, как если бы это
были полноценные доношенные дети.
И тем не менее сколь бы по-разному в различных культурах
ни обставлялось рождение ребенка, скрыть беременность
невозможно — если только женщина живет не в мегаполисе или
сложно устроенном сообществе, — отличие рожавшей
женщины от нерожавшей неоспоримо. В некоторых обществах любая
беременность, даже завершившаяся выкидышем на второй или
третьей неделе, переводит женщину в разряд «матерей»; в
других культурах для того, чтобы считаться матерью, необходимо
родить живого ребенка. Бывают и такие культуры, где
женщина, все дети которой умерли, неважно, в каком возрасте,
приравнивается к нерожавшим. Но различие между матерями и
бездетными — абсолютное — все равно сохраняется.
Еще одна резкая, необратимая перемена происходит при
наступлении менопаузы. В тех обществах, где рождение детей
считается чем-то нечистым, как, например, на Бали,
женщины постклимактерического возраста вместе с девственницами
участвуют в церемониях, на которые женщины
репродуктивного возраста не допускаются. Там, где женщинам
предписывается скромность в речах и действиях, пожилые женщины
по
могут быть свободны от этих запретов, и тогда они ругаются и
говорят непристойности так же часто, или даже чаще, чем
любой мужчина. Но и в этом случае с женщиной происходит
нечто — раз и навсегда. Мужчины теряют свою репродуктивную
способность по-другому.
Таким образом, жизнь женщин состоит из дискретных,
резко разграниченных стадий, и акцент практически неизбежно
делается на бытии — быть девственницей, перестать быть
девственницей, быть бездетной, быть родившей, быть пожилой
женщиной, неспособной больше рожать. Нельзя сказать, что
женщины теряют девственность поэтапно, что у них частично
наступила первая менструация или что они осуществляют
серию все более успешных попыток доносить ребенка до
положенного срока — без чрезмерных ухищрений культуры,
отрицающих физиологию репродуктивной системы.
Для того чтобы в жизни мужчины появилась столь же
драматическая последовательность фаз, что-то может быть
сделано с его телом — обрезание, надрезание или подрезание
крайней плоти, выбивание зубов, нанесение шрамов или
татуировок — какой-то ритуал, во время которого члены его племени,
вооруженные орудиями данной культуры, не следуя более
никакому ясному биологически унаследованному ритму,
изменяют, уродуют или украшают его тело.
Или же в самом обществе должны существовать
искусственные социальные различия; так, например, в горных деревнях
на Бали неженатый мужчина должен всю жизнь находиться
вместе с мальчиками, а во Французской Канаде на ранних
этапах колонизации неженатым не давали лицензии на охоту и
рыбную ловлю2, потому что обществу необходимо было
обеспечивать высокий уровень рождаемости из-за высокой детской
смертности. В некоторых культурах дело доходит до
организации искусственной мужской менструации, ежемесячного
кровопускания, чтобы мужчины также могли избавиться от
«дурной крови» и стать такими же здоровыми, как женщины. Мы
наблюдали, как в Новой Гвинее на мужском подражании
родам и воспитанию детей выстроены целые системы ритуалов,
но эти системы насквозь искусственны и порождены
воображением мужчин, которым жизнь женщин представляется
манящей и драматичной. По мере того как увеличивается
продолжительность жизни, менопауза, явление среди приматов
неизвестное, — возможно, из-за того, что они просто раньше
умирают, — становится все более явным, мы вновь
обнаруживаем попытки подчеркнуть наличие у мужчин чего-либо ана-
171
логичного. Несмотря на то, что всего лишь один мужчина из
сотни испытывает на физиологическом уровне нечто подобное
климаксу, критические периоды — с сопутствующим
искажением настроения и поведения — могут случиться даже у
любого президента банка.
Когда люди рассматривают свое биологическое наследие и
ту степень, до которой оно определяет их жизнь, тут же
выясняется, что женщины в этом хуже всех поддаются
перевоспитанию. Зачатие и рождение — такие же неподатливые фазы
жизни, как сама смерть. Примириться, прийти к соглашению
с ритмами женщин — значит придти к соглашению с жизнью
как таковой, воспринимая в первую очередь приказы тела, а не
повеления искусственной, созданной мужчинами, пусть и
трансцендентально прекрасной цивилизации. Следование
преимущественно мужскому ритму работы подчеркивает
безграничность возможностей; следование женским ритмам
подчеркивает определенность и ограниченность того, что доступно.
Когда в Америку приезжает переселенец из какой-нибудь
маленькой европейской страны, где возможности нового
строительства однозначно (или по крайней мере ему так кажется)
определены прошлым и любая новая дорога по сути повторяет
тропу, проложенную еще доисторическим человеком, —
просторы канзасских равнин бросают ему потрясающий вызов: здесь
можно построить все что угодно. Менее оформленная
биология мужчины бросает человечеству примерно такой же вызов.
Неудивительно, что в эпоху, когда границы перестали быть не-
переходимыми, землю изрыли шахтами, а небеса превратились
в пути сообщения, ритмы женщин стали представляться
досадной помехой, физическим дефектом, который необходимо
заглушить, превзойти, выбросить из головы.
Такая эпоха неизбежно должна была сосредоточиться на
обезболивании родов маленьких мам, на таблетках, которые
«помогают вам отлично выглядеть даже в эти дни», на
искусственном вскармливании и теленянях для младенцев, а также
на том, чтобы «в восемьдесят выглядеть на восемнадцать».
Когда люди завороженно наблюдали за биением
собственного сердца, более замысловатая биология женщин становилась
моделью для художников, мистиков и святых. Когда
человечество отворачивается от созерцания природы к тому, что
может быть изобретено, изменено, построено, сделано во
внешнем мире, все естественные свойства людей, животных,
металлов из путеводных нитей превращаются в недостатки, с
которыми надо бороться. В популярной литературе последних
172
двух лет полно брюзжания и брани в адрес женщин, и это, на
мой взгляд, не что иное, как несмелые попытки наладить
более сбалансированное отношение между нашей
биологической природой и искусственным миром, который мы создали.
Женщину ругают за то, что она хочет стать матерью и за то,
что она хочет остаться бездетной, за то, что она хочет и съесть
пирожок, и сохранить его, а также за то, что она не хочет
этого делать. Поистине можно задаться вопросом: «Что стало с
теми необратимыми данностями, которые отчасти придавали
человеческой жизни смысл?»
Глава IX
Отцовство у человека - социальное
изобретение
Мужчин и женщин всех цивилизаций всегда
заботило, что именно отличает человека от животных и в какой мере.
В примитивных обществах это вылилось в подчеркивание
родства между человеком и теми животными, на которых он
охотится и от которых тем самым зависит его жизнь, — охотники
танцуют вокруг костра в масках, изображающих животных.
В других сообществах, например на Бали, подчеркнутое
отрицание всякого родства человека с животными, даже
противопоставление человека животным очевидно проявляется в
ритуальной церемонии изгнания из человеческого сообщества тех,
кто был уличен в инцесте. На них надевают деревянное ярмо,
как на домашних свиней, а затем заставляют ползти на
четвереньках и есть прямо ртом из свиного корыта, прощаться с
богами жизни и уходить в «землю наказания», где они будут
служить только богам смерти. Широко распространенное в
культурах явление, определяемое как тотемизм, состоит в том, что
отдельные группы внутри общества, кланы и пр. обозначают
свои отличия от других подобных групп, указывая на свое
родство с определенным животным. Это животное может служить
талисманом, именно этот клан может иметь право есть его
мясо — или, наоборот, мясо этого животного навсегда
становится для членов клана табу. Практически все народы
сравнивают человека с различными животными, желая выразить свой
гнев или нежность. Родители бранят детей за то, что те ведут
себя, как свиньи или собаки, беспечно именуют котятками или
ласточками, упрекают за то, что они подобны диким зверям,
или восхищаются стремительностью и яростью, которой
ребенок сходен с тем или иным жителем лесов. Люди так или иначе
относились к своему сходству с животными и отличию от них
задолго до Дарвина, чья эволюционная система
происхождения человека от животных была столь же отвратительна для
многих его современников, как отвратительно для балийца
видеть ребенка, ползущего, как животное.
174
Эта тема разрабатывалась в великих мировых религиях,
воплощалась в поэзии, например, в проповеди святого
Франциска Ассизского птицам; влияла на целый образ жизни, — джайн,
к примеру, отказывается пить воду, которая может содержать
какие-нибудь зародыши, драматизировалась в средневековых
судебных процессах над животными и получала уродливое
отражение в позиции некоторых людей, которые, будучи зверски
жестокими со своими двуногими соплеменниками, проявляют
повышенную заботу о лошадях. Дети с криком просыпаются,
когда им снятся жуткие звери, которые могут их убить, и это —
оборотная сторона того, что родители считают некоторые
импульсы детей животными. За поэзией и символикой, за
пробуждающей воспоминания красотой великих жертвенных символов,
таких, как, например, страдание Агнца Божьего за людей или
утверждение родства человека со всеми живыми существами, за
невежеством и насилием, за профанацией этого родства, за
бранью, когда максимальное унижение человека сводится к
отождествлению его сексуального поведения с поведением животных,
встает один и тот же повторяющийся вопрос: в чем состоит
уникальность человека и что он должен делать, чтобы сохранить ее?
Задолго до того как появились философы, способные
систематически исследовать этот вопрос, люди со спутанными
волосами и телами, вымазанными грязью, понимали, что их
человечность — нечто такое, что может быть утеряно, нечто хрупкое, что
следует оберегать жертвоприношениями и табу, лелеять в
каждом новом поколении. «Что мы должны делать, чтобы быть
людьми?» — вот вопрос, древний, как само человечество.
И за этим вечным вопросом кроется признание людьми того
факта, что телесные особенности человека, его прямохождение,
его почти безволосое тело, его гибкий, противопоставленный
другим большой палец и потенциальные способности его мозга
не составляют человечность как таковую. И даже долгий срок
беременности, после которой единственное человеческое дитя
появляется на свет еще недостаточно сформировавшимся для
того, чтобы полностью впитать в себя сложную цивилизацию,
не дает никаких гарантий сохранения человечности. В нашей
повседневной речи мы говорим о звере в человеке, о тонком
покрове культуры, и эти выражения обозначают наше неверие в
то, что человечество всегда и по определению человечно.
Человеческое в нас основывается на множестве проявлений
выученного поведения, сплетенных в бесконечно хрупкие и
никогда прямо не передаваемые по наследству узоры. Если бы нам
Удалось оживить муравья, найденного в кусочке балтийского ян-
175
таря, которому 20 миллионов лет, он бы, несомненно,
воспроизвел типично муравьиное поведение. Наше предположение
достойно доверия по двум причинам: во-первых, потому, что
сложное поведение муравьев, в соответствии с которым его
сообщество разделяется на меньшие касты с предопределенными
функциями, заложено в самой структуре его тела; во-вторых, даже
сумей он усвоить нечто новое, он не смог бы передать этот навык
другим муравьям. Повторение бесчисленными поколениями
одного и того же вида поведенческих стереотипов, более сложных,
чем грезы технократической утопии, обеспечивается именно
этими двумя обстоятельствами: поведением, заложенным в
физическую структуру тела, и неспособностью передавать новый опыт. Но
даже простейшие формы человеческого поведения таковы, что
ребенок не может воспроизвести их спонтанно; необходимо,
чтобы другие люди обучали его. Еще задолго до того, как маленький
кулачок сможет нанести удар, сердитые жесты ребенка несут на
себе отпечаток не его давнего животного прошлого, а навыков
употребления дубин и копий его родителями. Женщина,
предоставленная самой себе во время родов, взывает не к надежному
инстинктивному образу, который подскажет ей, как перевязать
пуповину и обтереть ребенка, а беспомощно перебирает в памяти
обрывки народных верований и разных баек. Она может
вспомнить виденное ею поведение животных в таких случаях, но в
своей собственной природе ей не найти надежных подсказок.
Мы можем гордиться нашими носами или губами, нашими
почти безволосыми телами, нашими красивыми плечами и
изящными кистями рук, но когда вид какого-нибудь уродства,
делающего человека похожим на зверя, заставляет нас отпрянуть в
ужасе, когда мы содрогаемся при встрече с представителями
другой расы и опознаем их по признакам, которые свидетельствуют
об их большей «животности» по сравнению с нами, например
европеоидов — по тонким губам и волосатости, некоторых
монголоидов —по плоским носам, негроидов — по цвету кожи, —
то за внешним страхом смешения рас кроется нечто другое —
знание, что все формы культурного поведения могут быть
утеряны, что их обретение и сохранение стоит дорого. Всякий раз,
когда страхи людей находят свое выражение в каких-нибудь
социальных формах — в больших групповых ритуалах заклинаний,
чтобы солнце вновь вернулось на небеса, на новогодних
церемониалах балийцев, когда все мужчины целый день соблюдают
тишину, чтобы могла продолжиться жизнь, или же у ирокезов,
когда раз в год мужчины стараются прожить день так, как он им
предстал в видении, исповедуются в грехах, даже бросаются го-
/76
лыми в ледяную воду под воздействием видения — это
выражение страха становится также и средством его укрощения. Все эти
ритуалы — выражение одной и той же идеи, повторяемой вновь
и вновь: только вместе люди могут быть людьми, их человечность
зависит не от индивидуального инстинкта, а от традиционной
мудрости их общества. Когда люди теряют ощущение того, что
они могут положиться на эту мудрость — потому ли, что они
оказались в среде тех, чье поведение не является для них гарантией
преемственности цивилизации, или же потому, что они больше
не могут пользоваться символами своего собственного
общества, — они сходят с ума, медленно отступают, часто ведя
безнадежные арьергардные бои, отдавая пядь за пядью свое
культурное наследие, усвоенное с таким трудом, но неспособное
обеспечить безопасность следующего поколения.
Этот страх скорее следует отнести на счет человеческой
мудрости, чем считать его проявлением какого-то
иррационального начала. Он так глубок, что может распространиться на
самые мелкие, несущественные действия. Мельчайшие детали
поведения человека — какую пищу он ест, в какое время, в
каком обществе и на тарелках какой формы — могут стать для
человека условиями переживания сохранности его
человечности. В кастовых обществах, таких, как Индия или
юго-восточные штаты США, где культурно определяемая принадлежность
к человеческому роду неразрывно связана с членством в какой-
нибудь кастовой группе, запретные формы общения с членами
другой касты означают потерю самого статуса человека.
Чувство принадлежности к тому или иному полу также глубоко
пронизано такими установками. Так, казачка в романе
Шолохова, судача о том, как появилась эта странная турчанка среди
казаков, говорит: «Сама ее видала — в шароварах... Я как
разглядела, так и захолонуло во мне...» В культурах, где манеры
поведения за столом — основной признак, эмблема человека:
люди не могут есть за одним столом с тем, кто ест не так, как
они, в особенности если эти манеры определяют еще и
принадлежность к касте или классу, так что присутствие за столом
человека, едящего по-иному, автоматически отождествляет всех
остальных присутствующих с ним и его кастовой
принадлежностью. Сильные мужчины из Западной Европы чувствуют себя
униженными, когда встречают людей из Восточной Европы, где
мужчины присаживаются на корточки, чтобы помочиться, а
современная австралийка испытывает странную неловкость,
когда американка велит своему супругу принести коктейль.
Каждый маленький жест вежливости, внимания, учтивости,
777
исходящий от других, ценится именно за то, что является с
трудом приобретенным, и тем, что можно легко потерять.
На этом фоне нам и следует рассматривать социальные
предписания, регулирующие отношения между полами, которые
всегда были существенны для сохранения человеческого общества.
За тысячами мимолетных и незначительных символов —
приподнятой шляпой джентльмена, опущенными глазами леди,
горшком с геранью на подоконнике немецкого бюргера или
вычищенными до блеска ступеньками дома фабричного рабочего из
Средней Англии — существует ли за всем этим некое ядро,
сохраняемое всеми обществами, утеря которого означала бы утрату очень
дорого приобретенных, усвоенных аспектов их человечности?
Если мы взглянем на все известные человеческие общества,
мы повсюду найдем какую-то форму семьи, некоторый набор
постоянных правил, побуждающих мужчин помогать женщинам
заботиться о детях, пока те малы. Специфически человеческая
черта семьи состоит не в том, что мужчина защищает женщин и
детей,— это есть и у приматов. Она заключается и не в
горделивой власти самца над самками, за благосклонность которых он
состязается с другими самцами,— это мы также разделяем с
приматами. Отличительная черта самца человека — забота,
выражающаяся, в частности, в том, что он всегда помогает женщинам и
детям добывать пищу. Сентиментальные обороты речи, столь
распространенные в современном западном мире, где пчелки,
муравьи и цветочки призваны иллюстрировать сокровенные
аспекты человеческого поведения, затемняют понимание того,
насколько новым для животного мира, искусственным является
именно это поведение самцов человека. Правда, птицы-отцы
кормят свой молодняк, но люди очень далеко отстоят от птиц на
эволюционной лестнице. Самец бойцовой рыбки строит гнездо
на пузырьков воздуха и удерживает самку лишь на время,
необходимое ему, чтобы выдавить из нее икру. Затем, отогнав ее, он
без особых успехов старается подобрать икринки, выпавшие из
гнезда, и если он не сожрет икру или мальков, то оставляет
некоторое потомство. Но эти аналогии из мира птиц и рыб далеки
от человека. Если мы возьмем наиболее структурно близких к
нам животных — приматов, то увидим, что самец у них не
кормит самку1. Обремененная детенышами, с трудом поддерживая
свое существование, она кормится сама. Самец может драться,
чтобы защитить ее или обладать ею, но он не заботится о ней.
Когда-то на заре человеческой истории было осуществлено
социальное нововведение: самцы стали кормить самок и
малышей. У нас нет никаких оснований считать, что эти кормя-
178
щие самцы имели хотя бы малейшее представление о
физиологических основах отцовства, хотя вполне возможно, что пища
была наградой самке, не особенно разборчивой в своих
сексуальных пристрастиях. Во всех известных человеческих
обществах повсюду в мире будущий мужчина усваивает, что, когда
он подрастет, одной из обязательных вещей, которые ему
придется делать, чтобы стать полноправным членом общества,
будет обеспечение пищей какой-нибудь женщины и ее детей.
Даже в очень простых обществах небольшая часть мужчин
может уклониться от выполнения этой обязанности, стать
бродягами, бездельниками, мизантропами, живущими в одиночестве
в лесах. В сложных обществах большое число мужчин
уклоняется от бремени кормления женщин и детей, уходя в
монастыри и кормя там друг друга или же приобретая такую
профессию, которая дает им, по мнению общества, право на
содержание за его счет, — например армия и флот или буддийские
монашеские ордена в Бирме. Но вопреки всем этим
исключениям каждое известное общество прочно основывается на
усвоенном мужчинами поведении — кормить детей и женщин.
Это поведение, эта защита женщин и детей, вместо того,
чтобы предоставить их самим себе, как принято у приматов, может
принимать различные формы. Почти во всех обществах
женщины также выполняют какие-то работы по сбору или
выращиванию пищи, но среди народов, живущих почти исключительно на
мясе и рыбе, эта женская деятельность может ограничиваться
обработкой, приготовлением и хранением пищи. Там, где охота
обеспечивает лишь незначительную часть рациона питания, а роль
мужчин сводится в основном к участию в охоте, женщины могут
брать на себя девять десятых работы по сбору пищи. В некоторых
обществах, где мужчины уходят на заработки в большие города,
вся пища выращивается оставшимися дома женщинами, в то
время как мужчины на заработанные деньги покупают орудия "труда
и другую утварь. Разделение труда осуществляется самыми
различными путями. Поэтому мы можем в некоторых обществах
столкнуться с очень ленивыми мужчинами или, наоборот, с
женщинами, необычно свободными от каких бы то ни было
обязанностей, как в бездетном городском доме в Америке. Но основа
сохраняется повсюду. Мужчина, наследник традиции, должен
обеспечивать женщин и детей. У нас нет никаких оснований
считать, что мужчина-животное, не прошедший школу социального
обучения, смог бы делать что-нибудь подобное.
От социального устройства общества зависит, каких женщин
И каких детей будет обеспечивать мужчина, хотя главное прави-
179
ло здесь, по-видимому, предполагает, чтобы он обеспечивал
женщину, с которой находится в половой связи, и все ее потомство.
При этом может быть совершенно несущественно, считаются ли
эти дети его собственными или какого-нибудь другого
мужчины из того же клана, либо же просто законными детьми его жены
от прежних браков. Дети могут оказаться в его доме также
благодаря усыновлению, выбору, сиротству. Это могут быть
девочки, предназначенные в жены его сыновьям. Но представление о
доме, в котором вместе проживают мужчина или мужчины и их
партнерши, женщины, доме, куда мужчина приносит пищу, а
женщина ее готовит, является общим для всего мира. Однако эта
картина может видоизмениться, и именно эти ее модификации
показывают, что данное правило не является чем-то глубоко
биологическим2. Мужчины, жители островов Тробриан, заполняют
ямсом амбары своих сестер, а не жен. На островах Ментавай все
мужчины работают в хозяйстве своих отцов до тех пор, пока
втайне зачатые ими дети не подрастут и не смогут работать на него.
До этого времени детей усыновляет дед по матери, и кормят их
братья матери. Общий социальный эффект при этом остается
тем же самым: каждый мужчина проводит большую часть своего
времени, обеспечивая женщин и их детей, в данном случае —
детей своей сестры вместо собственных. При крайних формах
матрилинейности мужчина может работать в домохозяйстве
матери своей жены, а в случае развода возвращается в
собственный материнский дом, где существует за счет пищи,
выращенной живущими в этом доме мужьями его сестер, как это имеет
место в поселениях индейцев зуни. Но даже здесь, где социальная
ответственность мужчин за женщин кажется сведенной на нет,
мужчины продолжают трудиться, чтобы накормить женщин и
детей. Еще более яркий пример, когда мужчины работают для
того, чтобы прокормить детей, даже если их связь с матерью этих
детей стала очень слабой, дает современное индустриальное
общество, где множество детей живет в неполных семьях, получая
помощь от государства за счет налогов, которыми облагаются
работающие мужчины и женщины с более высокими доходами.
Так что хорошо устроенные члены общества становятся отцами,
обеспечивающими тысячи детей, находящихся на общественном
попечении. Здесь мы снова видим, сколь расплывчатым
оказывается желание мужчины обеспечивать собственных детей, ибо
его легко подорвать различными социальными установлениями.
Материнская забота и привязанность к ребенку, очевидно,
настолько глубоко заложены в реальных биологических условиях
зачатия и вынашивания, родов и кормления грудью, что только
180
очень сложные социальные установки могут полностью подавить
их. Там, где людей приучили превыше всего в жизни ценить
статус, где высшей ценностью оказывается достижение положения в
обществе, женщина может задушить своего ребенка
собственными руками3. Там, где общество слишком высоко ставит принцип
законнорожденности, мужчины становятся надежными
кормильцами законных детей только за счет того, что незамужние матери
подвергаются остракизму и могут бросить своих детей или даже
убить. Там, где рождение детей наказывается социальным
неодобрением и наносит оскорбление чувствам мужа, как у мундугумо-
ров, женщины могут идти на все, чтобы не рожать детей. Если
женское чувство адекватности своей половой роли грубо
искажено, если процесс родов скрыт наркозом, мешающим женщине
осознать, что она родила ребенка, а кормление грудью заменено
искусственным вскармливанием по рецептам педиатров, — в этих
случаях мы также можем обнаружить очень серьезные
расстройства материнских чувств, нарушения, которые могут охватить
целый социальный класс или регион. Но имеющиеся в нашем
распоряжении данные показывают, что проблема должна
по-разному ставиться для мужчин и для женщин. Мужчинам нужно
прививать желание обеспечивать других, и это поведение, будучи
результатом научения, а не врожденным, остается весьма хрупким и
может довольно легко исчезнуть при социальных условиях,
которые не способствуют его сохранению. Женщины же, можно
сказать, по самой своей природе являются матерями, разве что их
специально будут учить отрицанию своих детородных функций.
Общество должно исказить их самосознание, извратить
врожденные закономерности их развития, совершить целый ряд
надругательств над ними при их воспитании, чтобы они перестали
желать заботиться о своем ребенке, по крайней мере в течение
нескольких лет, ибо этого ребенка они уже взращивали в 'течение
девяти месяцев в надежном сосуде собственного тела.
Таким образом, в основе тех традиционных форм, с помощью
которых мы сохраняем наши приобретенные человеческие
свойства, лежит семья, где мужчины постоянно обеспечивают
женщин и детей, заботятся о них. В семье каждое новое поколение
молодых мужчин учится соответствующему заботливому
поведению, и тем самым на их биологически данную принадлежность
к мужскому полу накладывается эта усвоенная родительская
роль. Когда семья рушится, как это бывает при рабстве, при
известных формах договорного труда и при крепостном праве, в
периоды сильных социальных потрясений, вызванных
войнами, революциями, голодом, эпидемиями и другими причинами,
181
эта тонкая нить культурной передачи рвется. В такие времена,
когда первичной ячейкой в заботе о детях вновь становится
сильная биологическая связь матери и ребенка, мужчины теряют
ясность ориентации, а те особые условия, благодаря которым
человек поддерживал преемственность своих социальных
традиций, нарушаются и искажаются. До сих пор всем известным
истории человеческим обществам всегда удавалось
восстанавливать временно утраченные ими формы. Негр-раб в
Соединенных Штатах содержался как племенной жеребец, а его дети
продавались на сторону, поэтому недостаток отцовской
ответственности все еще чувствуется среди черных американцев,
принадлежащих к рабочему классу. В этой среде первичной ячейкой
заботы о детях оказываются мать и бабушка, мать матери, к этой
ячейке подчас присоединяются и мужчины, даже не внося в нее
никакого экономического вклада. Но с приобретением
образования и экономической обеспеченности этот
дезорганизованный образ жизни отбрасывается, и американский неф-отец
среднего класса, пожалуй, почти чрезмерно ответствен.
Часто поселения на границах какой-нибудь осваиваемой
страны первоначально создаются одними мужчинами. Тогда в
течение нескольких лет единственные женщины в этих
селениях — проститутки, но позднее в них привозят и других
женщин, и семья восстанавливается. До настоящего времени не
было такого долгого перерыва в семейной структуре, который
изгладил бы из памяти мужчин представление о ее ценности.
Это сохранение семьи вплоть до наших дней, ее
восстановление после катастроф или идеологических разрушений не дает,
однако, гарантии, что так будет всегда и что наше поколение может
расслабиться и успокоиться. Люди научились быть человечными
ценой большого труда и сохранили свои социальные
изобретения вопреки всем превратностям судьбы. Это произошло отчасти
потому, что при жизни маленькими, изолированными группами,
отделенными друг от друга реками и горами, непонятными
языками и враждебной пограничной стражей, часть из них всегда
могли бережно сохранить дорого купленную мудрость, которой
пренебрегли другие малые группы. Точно так же как некоторые
группы смогли избежать эпидемии, быстро стершие с лица земли
других, или избежать ошибок в питании, приведших к
медленному ослаблению и вымиранию других групп. Не случайно
наиболее успешные и крупномасштабные случаи ликвидации семьи
происходили не среди простых дикарей, существовавших на
грани выживания, а среди великих наций и сильных империй, с
богатыми ресурсами, громадным населением и почти неограничен-
182
ной властью. В древнем Перу людей переселяли по воле
государства. Оно забирало многих девочек из их деревень, делая неприг-
лянувшихся ткачихами в больших женских монастырях, а
приглянувшихся — наложницами знати. В России до 1861 года
крепостных женили по приказу помещиков и обращались с ними
скорее как со скотом, чем как с человеческими существами. В
нацистской Германии рождение внебрачных детей всячески
поощрялось: для таких детей и их матерей оборудовались
превосходные ясли, и государство полностью заменяло отца, беря на себя
обеспечение ребенка. Нет никаких оснований полагать, что эта
практика, продлись она достаточно долго у народов, сумевших
оградить своих членов от сведений о других, прошлых или
современных образах жизни, не могла бы восторжествовать. Советская
Россия после кратковременного эксперимента по ослаблению
брачных уз и снижению родительской ответственности за детей
вновь стала подчеркивать роль семьи, но это произошло в
контексте мировых отношений и в соревновании с остальным
миром. Неудачные исторические попытки построить общества, в
которых Homo sapiens действовал бы не как знакомое нам
человеческое существо, но как существо, напоминающее скорее
муравья или пчелу, хотя и с усвоенными, а не врожденными
схемами поведения, служат нам предостережением. Сильнее, чем
аналогии, которые примитивные люди видели между своим
поведением и поведением мохнатых обитателей леса, они напоминают
нам, что мы пользуемся нашей современной формой
человечности в кредит и что можно потерять ее.
Если мы, таким образом, признаем, что семья, это
структурированное объединение двух полов, где мужчины играют
определенную роль в обеспечении женщин и детей, была
первичным условием возникновения человечности, мы можем
исследовать и другое: каковы те универсально человеческие
проблемы, которые должны решать люди, живущие семьями, помимо
первичной — воспитания у мужчин привычек и правил
заботливости. Во-первых, необходимо добиться определенного
постоянства семей, известных гарантий, что одни и те же люди будут
вместе трудиться и иметь общие виды на будущее, по крайней
мере не на один сезон и ожидая, что их союз будет длиться всю
жизнь. Как бы легок ни был развод, как бы часто ни
распадались браки, в большинстве обществ существует представление о
постоянной супружеской связи, идея, что брак должен длиться,
пока живы оба супруга. Жен могут возвращать по причине их
бесплодия или требовать от клана жены другую жену взамен;
братья могут отдавать своих жен младшим братьям, с которыми
183
они будут лучше ладить; жены могут оставлять мужей или
мужья жен по пустяковым предлогам. И все же представление о
браке, длящемся всю жизнь, сохраняется. Ни одно известное
общество не изобрело достаточно прочной формы брака,
которая не включала бы в себя посылки «пока смерть не разлучит
нас». С другой стороны, очень немногие примитивные общества
довели эту посылку до крайности, до отказа признать
возможность разного рода ошибок в браке. Юридическое требование
пожизненного брака при всех обстоятельствах более всего
подходит для тех обществ, которые настолько организованны, что
группа может безлично принуждать индивида, каковы бы ни
были фактические отношения между полами. Сейчас одно из
условий создания и сохранения семьи как определенной
социальной формы — обещание сохранять отношения на всю жизнь
(в немногих случаях отношения как к сестре, а не к жене, но и
здесь речь идет об отношениях, длящихся всю жизнь).
Чтобы обеспечить прочность и непрерывность отношений,
образующих семью, каждое общество должно решить проблему
соперничества мужчин из-за женщин так, чтобы они не
перебили друг друга, не монополизировали женщин, лишив тем самым
многих мужчин жен, не отогнали бы слишком много молодых
мужчин, не обошлись бы жестоко с женщинами и детьми в
брачном соперничестве4. Когда мы представляем себе двух мужчин,
вооруженных дубинами, стоящих друг против друга над
сжавшейся от страха женщиной, мы подходим к проблеме
соперничества как к чему-то, принадлежащему нашему отдаленному
прошлому и не свойственному современному обществу.
Но образцы, регулирующие соперничество в выборе
сексуального партнера, являются не унаследованными, а
приобретенными, усвоенными. Именно поэтому они могут потерять свою силу
в любой момент и должны постоянно приспосабливаться к
меняющимся условиям, иначе они будут разрушены, как не
соответствующие более требованиям жизни. Говорят, что одной из
причин, приведших к росту нацистской партии в Германии, была
губительная практика Веймарской республики отдавать все
имевшиеся рабочие места старшим мужчинам, что лишало молодежь
возможности соперничать с ними в борьбе за женские милости.
Во время Второй мировой войны различия в плате, получаемой
американскими и британскими солдатами, имело значение
прежде всего в самой Великобритании, так как оно давало первой
группе преимущество над второй в ухаживании. Всякий раз, когда мы
сталкиваемся с резким изменением образа жизни, разделения
труда, соотношения между полами, как в гарнизонах островов на
184
Тихом океане во Вторую мировую войну, перед нами вновь встает
проблема соперничества за женщину. Она необязательно
приводит к дракам, ударам ножом или камнями между двумя
мужчинами, оспаривающими одну и ту же женщину. Но она может
приводить к падению групповой морали, к осложнению
производственных задач, к формированию революционных партий. Она может
нарушать отношения между союзниками или же опрокидывать
шансы на успех у демократической революции.
В современных обществах, где полигамия более не
разрешена, а женщины не уходят в монастыри, выдвигается новая
проблема — проблема соперничества женщин из-за мужчин.
Здесь перед нами пример проблемы, которая своим
происхождением почти полностью обязана обществу. Это продукт самой
цивилизации, наложенный на биологические основы. Если
соперничество за полового партнера рассматривать на
простейшем физиологическом уровне, то именно мужчины с их
постоянным влечением к женщине, с большей физической силой,
не обремененные потомством, оказывались естественными
соперниками друг друга. Женщины, хотя и не обязательно
пассивные и незаинтересованные зрители борьбы за них, все же в
большей степени были пешками в игре. Но когда цивилизация
заменила кулаки и зубы сначала каменными топорами,
ножами, винтовками, а затем более тонким оружием престижа и
власти, проблема соперничества двух представителей одного пола
за представителя другого стала все более отходить от своей
биологической основы. Так, в тех обществах, где женщин больше,
чем мужчин, — наше обычное западное соотношение полов —
и где моногамия является правилом, мы находим наряду с
борьбой мужчин за женщин и борьбу женщин за мужчин. Может
быть, нельзя привести лучший пример того, что может сделать
общество, чем это характерное дополнение соперничества за
полового партнера: пол, в наименьшей мере биологически
приспособленный к борьбе, включается в активное соперничество.
Имеется весьма много разнообразных решений проблемы,
какие мужчины должны обладать какими женщинами, при
каких обстоятельствах и как долго, равно как и менее обычной, но
современной проблемы — какие женщины могут обладать
какими мужчинами. Некоторые общества допускают периоды
дозволенной свободы половых отношений, в которых люди,
считающие себя способными справляться с большим числом
представителей противоположного пола, чем это позволено в
обычной жизни, получают возможность осуществить свою мечту.
Некоторые общества практикуют передачу или временный об-
185
мен женами между друзьями, так что сотрудничество мужчин
подкрепляется еще и половыми связями. Некоторые общества
разрешают всем мужчинам, принадлежащим к одному и тому же
клану, иметь половые сношения с женами каждого из них.
Отсюда и происходит кажущееся нам странным правило, что в
период беременности жена может иметь половые сношения
только с супругом. Среди усиаи, обитающих на Большом острове в
архипелаге Адмиралтейства, юноши и девушки в течение года
под надзором взрослых предаются веселью, а в конце года
устраивают праздник, после которого каждый может выбрать себе
партнера на одну ночь. После чего девушки обычно выходят
замуж за более взрослых мужчин, а юноши женятся на
зажиточных и опытных вдовах. В некоторых обществах более сильным
мужчинам, сильным борцам, охотникам, мастерам земледелия,
носителям народных преданий разрешается иметь больше жен,
чем остальным. И во всех обществах необходимо в решении этой
проблемы иметь в виду не только реальное положение вещей,
такое, как относительная нехватка мужчин или женщин, но и
мечты, воспитанные этим конкретным обществом. Мужчина-
мундугумор будет обращаться со своей единственной женой так,
как если бы она была одной из нескольких жен, потому что
идеальный мужчина у мундугуморов — это муж нескольких жен,
хотя сам он, слабый и бедный, может иметь всего лишь одну
хромую жену, покрытую лишаями, в то время как у его брата их
восемь или девять. Но мужчина-арапеш с двумя женами, одна из
которых — вдова его брата или беглянка из более воинственных
равнинных племен, будет всегда относиться к каждой из жен,
как если бы она была его единственной, той, которую он
кормил и лелеял в течение всего долгого периода обручения. Народ
манус, сам пуритански моногамный, живущий среди
жизнерадостных полигамных племен, считает, что в мире
катастрофически не хватает женщин. Поэтому они не только стремятся
обручить своих сыновей как можно раньше, но и повествуют о
самых непристойных схватках в потустороннем мире задушу
каждой умершей женщины. Папуасы кивай практикуют
чрезвычайно усложненные магические ритуалы, для того чтобы обеспечить
своим мальчикам удачный брак, а у эскимосов распространены
как убийство младенцев-девочек (основывающееся на теории,
что девочек слишком много), так и полигамия, приводящая к
отнятию жен у других, так как женщин недостаточно.
Все эти ситуации соперничества, однако, касаются взрослых,
безотносительно к тому, оказывается ли в их основе борьба между
более сильным взрослым и слабым юношей, или же между более
186
привлекательной молодой женщиной и более обеспеченной
старой, или же, наконец, борьба между сверстницами. Но имеется и
еще одна проблема, которую должно решить каждое общество, —
защита сексуально незрелых, лежащая в основе проблемы
инцеста. Мы уже рассмотрели различные способы обращения с
развивающейся сексуальностью ребенка: как самоанский ребенок в
годы своей половой незрелости защищен системой табу,
налагаемых на отношения между братьями и сестрами; как
идентификация ребенка с родителем того же пола, что и его собственный,
придает особые формы напряженности и запретов отношениям с
родителем другого пола. Защита детей от родителей, однажды
принятая за желательную, связана и с потребностью защиты
родителей от детей. Уберечь десятилетнюю девочку от посягательств
отца — необходимое условие общественного порядка, но и
защита отца от искушений — обязательное условие его социальной
адаптации. Защитные механизмы, уберегающие ребенка от
вожделений родителей, воспитываемые в нем, находят свое
существенное дополнение в установках родителей по этому вопросу.
Как правило, табу инцеста расширяется самыми различными
путями, так что не развитый в половом отношении ребенок
защищается от всех взрослых, хотя эта защита может быть как
минимальной, например у каинганг, у которых все дети получают
изрядную дозу сексуальной стимуляции от взрослых, так и
максимальной, как в старой французской системе воспитания jeune fille.
Эти запреты разрабатываются в виде неформальных табу, как,
например, табу «развращения младенца», либо же в виде
юридического определения «возраста согласия». Поколение назад матери
объясняли своим дочерям это понятие как «возраст, в котором
девушка может согласиться себе на погибель».
Основные правила инцеста охватывают три известных
отношения в семье: отец—дочь, мать—сын, брат—сестра.
Социальная необходимость правил, предотвращающих половое
соперничество внутри семьи, хорошо иллюстрируется условиями
семейной жизни у мундугуморов. Там табу на брак между
людьми различных поколений было нарушено, не выдержав
создавшейся благодаря ему чрезмерно усложненной системы брачных
отношений. Мужчины получили возможность обменивать
своих дочерей на новых жен для себя. Но это породило
соперничество между отцом и сыном за дочь-сестру, так как и тот и другой
хотели ее обменять на жену. Общество мундугуморов
превратилось в джунгли, где каждый мужчина стал врагом другого. Оно
еще существует только благодаря памяти о прежних социальных
нормах, все еще соблюдаемых некоторыми людьми. Но именно
187
эта память и не дает обществу приспособиться к новым
условиям. Первичная задача любого общества — сохранить
сотрудничество людей в кооперативных формах труда, и любое
положение вещей, делающее всех членов общества врагами друг друга,
для него фатально. Если мужчина — человек, обеспечивающий
свою семью, то он должен обеспечивать своих сыновей и
племянников, а не конкурировать с ними. Если ему необходимо
сотрудничать с другими мужчинами, то он обязан разработать
правила взаимоотношения с ними, исключающие прямое
сексуальное соперничество.
Общества, сложившиеся на основе принципа
взаимопомощи мужчин, а не их соперничества, могут перестроить табу на
инцест так, что в них будет подчеркиваться не необходимость
удерживать родственников от борьбы между собою, но
необходимость устанавливать с помощью браков новые
родственные связи. «Если ты женишься на своей сестре, — говорит ара-
пеш, — то у тебя не будет шурина. С кем же тогда ты будешь
работать? С кем охотиться? Кто поможет тебе?» И гневное
осуждение вызывает антисоциальный человек, не выдающий
свою сестру или дочь замуж, ибо обязанность мужчины —
создавать новые родственные связи с помощью женщин,
принадлежащих к его семье. Но приобретение себе шурина для
совместной охоты, как у арапешей, невестки, чтобы командовать ею,
как у японцев, или даже разрешение на царский инцест между
братом и сестрой, как у древних египтян или гавайцев, — все
это усовершенствование основного принципа инцеста. Им же
является и расширение круга лиц, охваченных инцестуальны-
ми запретами. Иногда это расширение может простираться так
далеко, — как, например, у австралийских аборигенов, — что
только благодаря великому чуду молодой человек может найти
себе жену. В своей основе правила инцеста — способ, с
помощью которого сохраняется семейная ячейка, а отношения
внутри ее становятся личными и индивидуальными.
Распространение правил инцеста на различные формы защиты всех
молодых, детей всего общества, их защиты от эксплуатации или
негуманного отношения к ним — лишь один из примеров того,
как охранительные и защитные находки нашей человеческой
истории служат моделями для регулирования более широких
аспектов социального поведения.
Глава X
Мужская сила и женская восприимчивость
Несмотря на то, что человеческая семья зависит от
социальных изобретений, которые заставляют каждое
поколение мужчин желать заботиться о женщинах и детях, эти
изобретения основываются на специфичных сексуальных
взаимоотношениях между мужчинами и женщинами, заданных
биологически. У людей нет брачного сезона, у женщин нет течки,
периода возрастания и затухания повышенной
восприимчивости. Поэтому люди и до сих пор могут делать сексуальные
отношения основой для создания пары на всю жизнь.
У приматов полноценная сексуальная активность
определяется временем, когда самка готова к зачатию. В иное время
самец не испытывает к данной самке никакого сексуального
интереса. Существуют свидетельства, позволяющие предполагать,
что цикл изменения готовности к зачатию есть и у «самок
человека», но теперь он по-другому воздействует на брачное
поведение и деторождение1. Когда антропологи начали тщательно
изучать примитивные народы, были обнаружены такие общества,
где существовала значительная свобода добрачных сексуальных
отношений, но практически не было незаконнорожденных
детей. Однако стоило девушкам, имевшим полную свободу до
брака, выйти замуж, как они начинали благополучно зачинать и
рождать детей. Народы островов Самоа и Тробриан — это два
примера наилучшим образом исследованных обществ с подобной
свободой добрачных отношений, и нельзя сказать, что они не
отличаются плодовитостью. Было предложено первое
объяснение: в отдельных регионах, в особом климате, некоторые
фрагменты популяции характеризуются особым зазором между
менархе и овуляцией, таким образом, девушки могут выглядеть
зрелыми за год или два до обретения полноценной способности
к зачатию2. Хотя это объяснение и может отчасти быть верным,
оно не описывает всю ситуацию в целом. Возможно, более
значимым для зачатия является переход контроля над временем
полового акта от женщины к мужчине, что происходит при вступ-
189
лении в брак. Похоже, что в этом есть определенное
символическое соответствие тому, что произошло при становлении
человечества. В вышеуказанных примитивных обществах до
вступления в брак именно девушка решает, будет она встречаться со
своим любовником под пальмами, или — с необходимыми
предосторожностями — примет его у себя дома, или в своей
постели в «доме молодых», — или не примет. Он может умолять,
упрашивать, посылать ей подарки, просить посланца произнести
очаровательную речь, но окончательный выбор остается за
девушкой. Если она не хочет — она не приходит, не приподнимает
уголок своей циновки, не ждет под пальмами. Каприз, перемена
настроения, легкая неприязнь — и юноша остается ни с чем. Но
в браке все меняется. Мужчина и его жена делят стол, кров и
ложе. Вместо ложа может быть циновка на полу, шалаш в
джунглях, «комнатка от москитов» на берегах реки Сепик, десятая
часть общесемейного спального мешка, но мужчина, согласно
различным правилам этикета и табу, имеет доступ к своей жене.
Именно непериодичное, настойчивое желание мужчины
создает условия для зачатия, а не перемены настроения, которые
настолько по-разному проявляются у разных женщин, что их
невозможно считать общей, закономерной характеристикой всех
представительниц пола.
Многие писатели, авторы книг по проблемам пола и
человеческой семьи, весьма подчеркивают тот факт, что самец,
мужчина, способен на насилие.
Это — достаточно резкий и даже пугающий способ
обозначения по сути более сложного явления. У людей самец может
совокупляться с относительно невозбужденной и незаинтересованной
самкой. У нас нет свидетельств, которые бы предполагали, что
насилие в полном смысле этого действия, т. е. половой акт с
абсолютно не желающей этого самкой, когда-либо становилось
признанной социальной практикой. Оно может развиваться как
форма отклоняющегося поведения под влиянием разнообразных
особых социальных условий: когда мужчины отделены от женщин и
поддерживают крайне враждебное отношение к ним, в кастовых
ситуациях, где нет адекватного социального разрешения, которое
обеспечило бы взаимное принятие, или когда насильник или
жертва определенно не в своем уме. Для среднестатистической
здоровой, сильной женщины весьма маловероятно претерпеть
насилие (т. е. половой акт, полностью противоречащий ее
сознательному и бессознательному выбору) со стороны
среднестатистического невооруженного мужчины. Для этого необходимы особые
условия, такие, например, как необычайные различия в размерах,
190
культурные различия, заставляющие девушку цепенеть от ужаса,
а мужчину — неправильно истолковывать незнакомую
ситуацию, — или какие-то другие неожиданные или необычные
условия. Существует множество примитивных обществ, в которых о
насилии мечтают, грезят представители одного из полов или же
обоих, но в этих обществах применяются адекватные социальные
меры для того, чтобы предотвратить насилие в реальности. Даже
в нашем собственном обществе в те дни, когда женщина, шедшая
в одиночестве по улице в темное время суток, скорее всего,
привлекла бы к себе нежелательное внимание, существовало широко
распространенное знание о применении шпилек для шляп не по
назначению. Мужчина добу мечтает о насилии, но женщина добу
владеет разнообразными техниками, не позволяющими ему
добиться успеха. Мужчины-ятмулы постоянно говорят о насилии,
грезят о ситуациях, где обнаженная, беззащитная женщина
предоставляет для этого все условия, но в реальности им приходится
привлекать сверстников, чтобы дисциплинировать, наказать
посредством насилия тех женщин, чьи мужья оказались бессильны
привести их к порядку. Насилие случается и в современных
обществах, где существует так много уровней и «подразделений» с
различными нравами, в результате чего некоторые мужчины и
женщины оказываются полностью неспособны интерпретировать
поведение представителей противоположного пола, воспитанных
в других условиях. Также мы в современном обществе не всегда
обладаем адекватными техниками для диагностики психических
заболеваний или признания того или иного состояния
психическим заболеванием. И все же современное изнасилование — акт
поведения, совершено отличный от любых аналогий,
существование которых мы можем предположить.
Однако произошел большой сдвиг от простого,
периодичного, биологически определенного брачного сезона приматов, во
время которого самцы должны состязаться друг с другом, а также
обрести благосклонность самки в тот самый момент, когда она
физиологически восприимчива. В человеческой семье мужчина
способен настаивать на исполнении своих желаний, невзирая на
незаинтересованность, скуку, усталость, отвращение, омерзение
женщины и даже полный отказ с ее стороны. Когда происходит
сдвиг от женской готовности к половому акту в сторону мужской
готовности, на мужчину ложится ответственность, с которой не
приходилось сталкиваться самцам на всех других ступенях
эволюционной лестницы. В стаде приматов самки периодически
демонстрируют восприимчивость, и с ними совокупляются те
самцы, которых они принимают. С самцом, который не возбудился,
191
вообще ничего не происходит. В этот день он не дерется с
другими самцами, он сидит себе спокойненько и вычесывается. Ему
даже может достаться кусок пищи получше, потому что его более
активные соплеменники чем-то где-то заняты. Ну а жена ему не
нужна. Если не брать в расчет сексуальную активность, самец-
примат исключительно самодостаточен. Он сам находит пищу, сам
ее ест, сам может искать паразитов в своей шерсти. Он не
эскимос, ему не нужна жена для того, чтобы жевать кожу и шить из
нее сапоги, не папуас — жена не нужна ему, чтобы кормить его
свиней. Он не похож и на мужчин из других обществ, где жена
требуется мужчине для того, чтобы обеспечить ему место в
состязаниях по плаванию, штопать ему носки, выделывать шкуры
животных, которые он приносит с охоты. Ему не нужна жена и для
того, чтобы заботиться о своих детях. У него нет детей — в этом
смысле. Дети есть у самок, самки о них и заботятся. Таким
образом, в то время, когда особенно активный самец дерется со
своими соперниками, чтобы добиться доступа к восприимчивым
самкам, менее активный (временно или постоянно) самец может
посидеть спокойно. Его никто не укоряет, самки его не дразнят.
Скорее всего, он проживет дольше, чем его более активные
«товарищи по стаду». Импотенция его не волнует
Но с того момента, как длительные парные взаимодействия у
людей превращаются в совместную жизнь, а восприимчивость
женщины такова, что она доступна для полового акта
практически в любое время, возникает масса новых проблем. Сексуальные
достижения мужчины оказываются связаны с его потребностью
обзавестись женой, с его связью с детьми, о которых он
приучился заботиться, и с его положением в обществе. В то время как
самец-примат нуждается в самке по непосредственным
физиологическим причинам (и только), человеческий самец, даже на
простейших уровнях социального развития общества, о которых у нас
есть хоть малейшие сведения, нуждается в жене. И жена всегда,
во всех обществах, во всех известных условиях, считается чем-то
большим, чем просто объект или средство удовлетворения
вожделения мужчины. Таким образом, большое разнообразие
производных, выученных форм поведения включаются в отношения
мужчины и женщины, придавая им форму и усложняя их.
Лишенная каких-либо социальных условностей или окруженная особым
набором социальных договоров, конвенций, определяющих ее
всего лишь как непосредственно доступный объект
удовлетворения сексуального желания, безо всяких других социальных
атрибутов, активная, восприимчивая, готовая к совокуплению
человеческая самка может вызвать у большинства самцов-мужчин тот
192
же самый вид отклика, который мы встречаем среди приматов.
Сексуально активный мужчина активно и отреагирует, вялый
отреагирует вяло, если отреагирует вообще. Даже среди белых крыс
есть активные и пассивные самцы. Но в тот момент, когда
человеческие взаимоотношения оказываются определены
условностями ухаживания, брака, престижа, обмена свойственниками,
проживанием в хорошем месте и т.п., присущий мужчине
спонтанный сексуальный выбор уступает некоторым другим желаниям.
Он хочет сохранить жену, а это означает, что ему придется спать с
ней больше или меньше, чем ему самому бы хотелось. «Что вы,
жены, думаете, — кричит разъяренный супруг-ятмул, — я из
железного дерева и могу совокупляться с вами столько, сколько
хочется вам?» Женщины народа манус говорят: «Совокупление
отвратительно. Единственный муж, которого можно терпеть, это тот,
чьи приставания практически неощутимы». Каждая культура
устанавливает свои предпочтения для мужчин и женщин в качестве
мужей, жен и любовников, и позволяет развиваться большим или
меньшим индивидуальным различиям. Мужчины и женщины,
воспитанные в одной и той же культуре, будут разделять одни и те
же сексуальные идеалы. Мужчине известно, кого считают
хорошим любовником, известно, в каких условиях жена, скорее всего,
запустит в него горшком или шлепнет ребенка, побьет собаку или
сбросит наземь лестницу, так что муж не сможет подняться в ее
хижину, или велит ему спать на кушетке в гардеробной. Вместо
простого, ничем не осложненного сексуального желания,
контролируемого периодичностью женских циклов, как происходит у
приматов, самец человека сталкивается с тем, что его
непосредственное желание всегда увязано с какими-то другими
соображениями. Но мужская сексуальность срабатывает лучше всего,
когда она реализуется максимально автоматично, когда организм
мужчины реагирует на простой набор сигналов, определенных как
сексуально возбуждающие. Это может быть вид обнаженного тела,
особый аромат духов, репутация женщины как доступной и
покладистой или просто встреча с женщиной наедине, на тропинке
в зарослях или в пустой квартире. Как только реализация
мужской сексуальности осложняется множеством идей, касающихся
сентиментальной любви, престижа, моральных норм, теориями о
связи сексуальности с успехами в спорте и религиозностью,
мужской силы — с творческой деятельностью, сексуальное
функционирование может стать гораздо менее автоматическим и менее
надежным. Не случайно, что в группах элиты — среди
аристократии, интеллектуалов, художников — во всех культурах были
созданы разнообразные вспомогательные практики, направленные
193
на стимуляцию желания у мужчин, будь то извращения, новая
наложница каждую ночь, гомосексуальность или драматизация
неясных навязчивых фантазий. Эти формы возбуждения мужского
желания возникают с завидной регулярностью, хотя в тех частях
популяции, где нет такого выбора, особых пристрастий и
смущающих идей, с совокуплением дело обстоит гораздо проще.
Если рассматривать людей в сравнении с приматами, можно
увидеть, что у мужчины, в отличие от женщины, гораздо больше
сексуальной инициативы. Возможно, одна из дилемм, один из
сложных выборов, которыми просто утыкана вся история живых
существ, состоит в том, что то самое обстоятельство, которое
делает более прочной его инициативу — институт человеческого
брака, —вводит множество новых сложностей. Ехидно говоря, чем
больше мужчина думает, тем меньше он способен
совокупляться, — до тех пор, пока совокупление и мысль не будут умело
интегрированы на всех уровнях3. В тех культурах, где считается, что
количество всех ресурсов и благ ограничено, вложение «энергии»
в сексуальную активность будет с большой вероятностью
считаться потерей или растратой, в результате которой человек не
способен будет достичь успеха в какой-то другой области. С другой
стороны, в тех сообществах, где высоко ценится и подчеркивается
мужественность — охотника, воина, любовника, — потенция
может быть высокой. Однако, можно сказать, что чем более развит
межличностный аспект сексуальных отношений, тем больше
личность каждого из партнеров, их настроение, степень усталости,
отношение к миру и друг к другу принимаются в расчет и тем
меньше (слабее, реже и т.п.) будет сексуальная активность. В
некоторых индейских племенах американских прерий связь между
мужем и женой гораздо более тесная и более личностная, чем в
других примитивных сообществах, о которых у нас есть сведения.
Ухаживание временами длится несколько лет, и бывает так, что
после свадьбы новоиспеченный муж еще неделями упрашивает
жену вступить с ним в сексуальный контакт. Старые воины с
тоской вспоминали о том, как после свадьбы они целыми ночами
лежали рядом с женой без сна, и только тихо разговаривали. Имен -
но среди американских индейцев возник фантастический
обычай использования «одеяла целомудрия» — одеяла с дыркой
посередине, которое женатая пара, желающая в эту ночь заняться
сексом, должна была взять у старейшины племени. Именно в этих
индейских племенах большая разница в возрасте между детьми
считается предметом гордости.
Большая часть нерешительности и озабоченности
настроением партнера, которая «встроена» в браки, где есть сильная меж-
194
личностная связь, «кристаллизуется» в культурных формах,
снимающих с сексуальных партнеров бремя размышления,
подавляющего самоконтроля или ожидаемой «по календарю»
активности. Все культуры островов Тихого океана, за исключением балий-
ской, запрещают заниматься сексом во время беременности.
Мужчине не приходится думать о настроении своей жены. Секс
попросту запрещен, и за нарушение этого табу полагается суровое
наказание. Когда мужчины в деревне ятмулов собираются
отправиться на охоту за человеческими головами, накануне они все
собираются спать в мужском доме, подальше от искушения.
Менструирующие женщины в племени арапешей уходят жить в
отдельные хижины за пределами деревни, а если им необходимо
куда-то пойти, они пользуются малоизвестными тропками.
Среди аристократов в разных культурах принято, что муж и жена
имеют отдельные спальни, чтобы достоинство благородной дамы было
защищено от назойливых посягательств, которые не пристали ее
положению. Наличие какой-либо другой активности,
конкурирующей с сексуальной, — такой, например, как беременность,
грудное вскармливание, охота, рыболовство, война, молитва,
художественное творчество, — результат которой не известен
заранее, часто выражалось в виде периодов воздержания. Таким
образом, с человека снималось бремя выбора между сексуальной
активностью и какими-то другими делами.
В культуре существуют достаточно эффективные способы
регуляции активного сексуального поведения самцов путем
социальных предписаний, изолирования этой активности,
связывания ее с определенным временем и местом. Все эти запреты и
ограничения снижают сексуальную активность мужчин. Но
гораздо труднее справиться с утратой спонтанности, когда
сексуальная активность реализуется, невзирая на наличие или
отсутствие желания у человека в данный конкретный момент.
Конечно, создаются позитивные модели. Мужчины в каждом
обществе должны научиться модулировать свою потенцию, удлинять
или укорачивать продолжительность или частоту совокуплений,
для того чтобы приблизиться к тому идеалу поведения, который
внушается и мужчинам, и женщинам с детства. От этого идеала,
от этой модели зависит успешность сексуальных взаимодействий
в данном обществе. Но если культура предписывает, что
мужчина обязан заниматься любовью с определенной женщиной, в
определенное время и в определенном месте, тогда может
возникнуть сопротивление или бунт. Народный обычай брачной
ночи, во время которой мужчина и женщина и становятся
мужем и женой в полном смысле слова, и сексуальная активность
195
мужчины подвергается подробному разбору и, возможно,
одобрению со стороны общественности, когда к сексуальным
проявлениям жениха предъявляются чрезмерные требования, — этот
обычай сходит на нет. На самом деле именно от способности
мужчины противостоять тем моделям сексуального поведения,
которые чересчур ограничивают его спонтанность, зависит
благополучие отдельного человека и всей расы. Мужчина может
вполне обоснованно утверждать, что от его способности понять,
что культура, которая не защищает его сексуальность, в конце
концов погибнет, потому что не будет детей, которые
распространят эту культуру дальше. Он может потребовать, причем
максимально энергично и с полной социальной ответственностью,
чтобы общественные предписания, которые ограничивают и
чрезмерно определяют его импульсивность, были изменены.
Потребность легко и радостно выражать свою сексуальность
служит «точкой проверки» каждого человеческого общества.
Возможно, именно поэтому мужчин зачастую и считают
двигателем прогресса человеческой истории.
Самка человека, женщина, в отличие от самок остальных
приматов, больше контролирует собственную сексуальность.
Она научилась заменять простой импульс множеством других
форм поведения. Самка примата — существо, зависящее от эс-
трального цикла, в соответствии с которым возрастает и
затухает ее готовность к совокуплению.
В некоторых случаях она может предлагать себя, как и
молодые самцы, в обмен на пищу и защиту, но это максимум того,
что можно сравнить с современной проституцией. Опытная
женщина в течение длительного периода воспитания, научившаяся
ценить разнообразные вознаграждения и бояться различных
наказаний, обнаруживает, что ее восприимчивость, которая,
возможно, и несет на себе след периодического изменения фертиль-
ности, может быть в значительной степени модулируемой. Для
обеспечения готовности к совокуплению от женщины
требуется значительно меньше, чем от мужчины. Ей достаточно всего
лишь расслабиться, и она может научиться сочетать простую
податливость с тысячью других причин: победой, овладением
мужчиной и его удержанием подле себя, будь то любовник или
муж, уравновешиванием сегодняшнего настроения с
завтрашним, и встраиванием ее сексуальной восприимчивости в общий
спектр взаимоотношений. Едва ли можно сомневаться в том, что
мужчина, который обучился различным механическим
способам стимулирования своей сексуальности для того, чтобы
совокупляться с женщиной, которую он в данный момент не желает,
196
совершает большее насилие над собственной природой по
сравнению с женщиной, которой нужно всего лишь принять того
мужчину, к которому она может относиться no-всякому но,
возможно, не желать его активно в данный момент.
Институт брака во всех обществах — это модель, внутри
которой напряжение, нагрузка, наложенные цивилизацией как на
женщин, так и на мужчин, должны быть преодолены. Это модель,
внутри которой каждый мужчина для того, чтобы обрести
разнообразные поощрения, должен освоить новые формы поведения,
внутри которых сексуальная спонтанность все еще возможна.
А женщины должны научиться дисциплинировать свою
сексуальную восприимчивость в связи с тысячью других соображений.
В моногамных обществах одно из основных ограничений,
налагаемых на мужчину, — это однообразие, ему приходится спать
всегда с одной и той же женщиной. Но в полигамных обществах
мужчина жалуется на то, что жены предъявляют к нему чрезмерные
требования. В моногамных обществах женщина жалуется на то,
что у мужчины слишком большие запросы, а в полигамном
обществе можно обнаружить, как каждая из жен пытается заманить
мужа именно в свою хижину. В быстро изменяющихся обществах
красноречивые и ответственные люди, скорее всего, начнут
писать романы и развивать философские учения о том, как
реализуется баланс между женской и мужской сексуальностью в данных
условиях. При этом они вновь обнаружат, что цивилизация
порождает стресс из-за сочетания постоянного доступа мужчины к
своей партнерше (или партнершам), и женской способности
контролировать свою сексуальную восприимчивость.
В некоторых обществах в отдельные исторические периоды
особо подчеркиваются ограничения, налагаемые на мужчин.
В культуре, где личность столь подчинена культурным
образцам, как на Бали, до такой степени, что даже зрители
драматической постановки, наслаждающиеся ею, не испытывают
эмоционального контакта ни друг с другом, ни с актерами,
танцовщикам, — проблема импотенции становится очень значимой.
На свадьбах часто разыгрывают шуточную пантомиму, в
которой крис склоняется книзу, даже перед легкой циновкой из
сплетенных листьев. И мужчины беспокоятся, что связь
между теми социальными предписаниями, в соответствии с
которыми они вступают в брак, с одной стороны, и
неопределенными, ненадежными ритмами их собственных тел — с другой,
окажется настолько слабой, что у них никогда не будет детей.
Здесь, чтобы заставить мужчин вступать в брак, существуют
достаточно суровые санкции, и общество так или иначе наказы-
197
вает тех, у кого нет детей. Потенция рассматривается на Бали
как проблема ненадежности мужского ответа, в которой
мужчина всегда оказывается посрамленным угрожающей женской
ненасытностью. Он может вначале отреагировать на ее
красоту, но не сможет поддерживать добрые отношения, потому что
слишком часто она оказывается не прекрасной сестрой, но
сестрой безобразной, которые в драматических постановках
изображаются, соответственно, как мать и теща.
Среди арапешей проблема состоит не в поддержании
потенции, а в том, чтобы устоять против обольщения сильными и
сексуальными женщинами: «Она будет держать тебя за щеки, ты
будешь держать ее за груди, твоя кожа задрожит, вы переспите друг с
другом, она украдет часть жидкости твоего тела, а потом отдаст ее
колдуну, и ты умрешь». За пределами безопасных границ дома и
мест, где можно остановиться в пути, где проживают тетя,
двоюродная сестра или нареченная брата, простирается мир чуждых,
странных женщин, которые могут соблазнить мужчину и тем
самым привести его к смерти. Ни один из арапешей не пришел на
порог нашей полевой клиники, чтобы попросить лекарство для
восстановления потенции; арапеши приходили для того, чтобы
получить снадобья, которые бы исцелили их от того вреда и зла,
которые колдовство, последовавшее за обольщением, сотворило
с ними. Но относительное наличие потенции вовсе не
обязательно удовлетворяет всех женщин-арапешей, потому что та
случайная незнакомка из арапешей, которая, невзирая на культурные
устои, очень активно проявляет свою сексуальность, с очень
высокой вероятностью впишется в модель подозрительной
женщины, которая стремится соблазнить мужчину, чтобы его убить.
У манус, пойманных в ловушку тем, что совокупление у них
обозначается как форма экскреции (или «выведения наружу», как
доктор Кинси предпочитает ее называть), не получают удовольствия
от сексуальных отношений в браке, ни мужчины, ни женщины.
В идеальном доме, с точки зрения и мужа, и жены, двое детей —
один ребенок, который спит рядом с мужем с одной стороны очага,
и другой ребенок, который спит радом с женой по другую сторону
очага. Когда мужчины и женщины состарились вместе и дети их
наполовину выросли, они могут расслабиться и разговаривать, и
даже есть совместно, освобожденные от гнусного бремени
взаимоотношений, которые обозначаются в терминах омерзения и стыда
для обоих. Уровень рождаемости у манус крайне низок. Проблемы
с потенцией у них тоже не фиксируются. Не существует открытых
намеков, что от мужчин ждут чего-то особенного, а
неприязненное отношение жен к сексу, возможно, действует как достаточный
198
стимул для того, чтобы преодолеть бремя стыда, так же, как и
проститутка из пленных, которая обслуживает группу мужчин,
является их символом приемлемого сексуального приключения.
Среди всех народов, которые я изучала, самоанцы обладают
наиболее радостным и легким отношением к сексу,
подчеркивая в первую очередь и в основном особое межличностное
измерение полового акта. Отличный любовник-мужчина
определяется прежде всего как тот, кто может доставить удовлетворение
женщине и сам при этом получает удовлетворение. Гордость
мужчины может быть крайне уязвлена, если девушка в ту же ночь
принимает второго любовника. Первый любовник при этом не
определяет свое положение в терминах потенции, а наоборот, в
терминах личной неуклюжести. С характерной самоанской
склонностью к медлительности занятия любовью
рассматриваются как нечто, к чему необходимо подходить постепенно,
подготавливая тело девушки, чтобы она могла насладиться
любовником, и внимание самого любовника сдвигается с тревожного
инспектирования своей собственной адекватности на его
взаимоотношения с девушкой. Сексуальный неудачник на Самоа —
это моетотоло, «крадущийся в ночи», мужчина, использующий
ожидание женщиной своего истинного любовника и
проскальзывающий под покровом темноты с тем, чтобы воспользоваться
ее готоностью. Но подобная легкость в сексуальных
взаимоотношениях на Самоа обеспечивается всей системой воспитания
детей, которую я описала ранее, за счет расширения круга
личных взаимоотношений, в рамках которых воспитывается
ребенок до тех пор, пока детские эмоции не растворятся вместо того,
чтобы быть сломленными и разрушенными, как на Бали.
Состязательность и соперничество приглушаются и
контролируются. Ни на юношей, ни на девушек не накладываются
требования индивидуального успеха, любовь между мужчиной и
женщиной — это легкий и приятный танец, в котором человек
может быть либо очень изящным, либо, увы, неуклюжим и, таким
образом, оставаться без партнера. В более позднем возрасте
любовь — это хорошая пища, которую часто едят вместе, с
шутками и в хорошем настроении. Это все не усложняется ни стыдом,
ни стремлением, ни какой-то способностью глубоко заботиться
и вникать в чужую душу. На Бали все время звучит музыка, в
каждом селении время людей занимают ритуалы и подношения,
скульптор работает над незаконченным рельефом в храме,
башни для кремации, которые строятся в течение недель,
поднимаются в своем кратковременном великолепии над пальмами. На
Самоа танцы, которые никогда не утомляют людей, просты и
199
зависят, скорее, от изящества, нежели от сюжета, от блеска
человеческой кожи, нежели от костюма. В самоанской культуре
каждый ребенок учится просить простых вещей, и каждый
ребенок обладает знанием полностью удовлетворять свои желания.
Я назвала эту главу «Мужская сила или женская
восприимчивость», чтобы подчеркнуть различие проблем, с которыми
встречаются мужчины и женщины в человеческой культуре.
Современный мужчина всегда сталкивается с риском, что
цивилизация может диктовать ему условия и тем самым ограничивать
его спонтанность. Способность женщины к восприимчивости,
как правило, усиливается в цивилизации за счет ее
способностей планирования, за счет ее желания завести дом, семью,
детей, иметь еду, компанию или продолжение любых отношений,
которые неявным образом привязаны к проявлению ее
собственного плотского желания. Отсутствие женской пламенной
чувственности может иногда оказаться ключевым в тех случаях,
когда привычные условия жизни временно разрушаются, и не
существует подлинной брачности, а только временная связь
между «самками и самцами», как, например, в оккупированном
городе во время войны и во внебрачных интрижках, которые
строятся на страсти. В подобных условиях пламя женской страсти
считается важным именно потому, что сексуальное
функционирование мужчины не усложнено ни одним из тысяч маленьких
соображений, которые вмешиваются в человеческую жизнь.
Солдат, который сталкивается с холодной женщиной, уйдет к
другой, которая менее холодна, если она доступна. Страстный
любовник отвернется от хладной любовницы, но мужчина, как
перспективный или уже настоящий муж, а именно к этим
категориям относится большинство мужчин, большую часть
времени, просто по самой природе человеческой цивилизации, всегда
имеет другие соображения. Он ищет себе не самку, идеально
соответствующую желанию, которое свойственно другим
млекопитающим, не такую партнершу, которую представляет собой
обезьяна в эструсе перед самцом, но он ищет жену, чья
восприимчивость будет некоторым образом соответствовать его
периодической потенции, потенции, которая может быть увеличена
или уменьшена не относящимися к делу соображениями стыда,
надежды, гордости, успеха, накопления, престижа, власти, того,
занимает ли он свое место в мужском доме, во время охоты на
дикого вепря или на встрече совета директоров.
Существует множество примитивных обществ, в которых
женская восприимчивость — это все, что требуется или ожидается от
женщины. Маленькие девочки учатся у матерей и по тому, как
200
отцы гладят их по головке или обнимают их без всякого
беспокойства, тесно прижимая к себе, что женщины должны быть
восприимчивыми, а не активно сексуальными, они не должны
утверждать свою сексуальность. То, что целые общества могут
игнорировать способность к оргазму как аспект женской
сексуальности, необходимо связывать с гораздо более слабой
биологической основой для подобного оргазма. Действительно, в рамках
человеческого общества возможно построение жизнеспособной
культурной системы, чрезвычайно отстраненной от любой
биологической основы. Большая часть нашего выученного
поведения, такого, например, как ходьба, развивается только после того,
как рефлекторное поведение, являющееся его структурным
прототипом, исчезает4. И Гезелл, который верит в практически
неизбежные последствия человеческой зрелости, верил в историю
ребенка Маугли, который бегал с волками на четвереньках^. Все наше
пищевое поведение настолько отсоединено от мудрости тела, что
любая искусственная модель питания, в которой адекватное
снабжение тела питанием может зависеть от одного или двух
конкретных блюд, которые содержат лишь одно питательное вещество,
нуждается в поддержке со стороны социального научения.
Глубоко укореняются представления о том, что определенные блюда
готовятся определенным образом, и их можно есть только в
определенное время дня. Из опыта мы знаем, что дети, сталкиваясь с
разнообразием блюд, все из которых имеют достаточную
пищевую ценность, будут выбирать для себя хорошо
сбалансированную, но индивидуальную диету, компенсируя в этот день тот
перекос, который был накануне, перекос, хорошо известный
специалисту по питанию, который проанализировал эту пищу6. Мы
знаем, что крысы, которых кормили искусственным питанием,
витаминами, минералами в чистых стеклянных трубках, могут
сделать лучший выбор, чем тот биохимик, который планирует для
них диету7. Но мы знаем также, что крысы, которых не кормят и
не поят, сохранят достаточно сообразительности, чтобы пойти к
воде, а не к еде, если они не могут их видеть и чуять, но если
поместить воду или еду рядом*, крыса выберет любимую еду, от
которой ей еще больше захочется пить, и она, соответственно,
почувствует дискомфорт, но не пойдет в таком случае к более
нейтральной и необходимой для организма воде.
Мы можем предположить, исходя из некоторых данных, что у
людей есть способность выбирать между различными видами
пищи, которые содержат основные питательные вещества таким
образом, чтобы создавать биологически полезный тип питания,
но эта способность не будет проявляться нигде, кроме как в спе-
201
циальных условиях, которые никогда не существовали до
нынешнего столетия, когда стали возможны анализ пищевой ценности
и выделение отдельных питательных элементов. В это же время
дети учатся есть пищу, ставшую привычной после длительного
процесса бессознательных проб и ошибок. Ребенок учится есть
эту пищу и не есть другую, основываясь не только на какой-то
скрытой биохимической чувствительности к отдельным
витаминам, хотя эта скрытая чувствительность может быть
биологической основой для ключевых открытий, но, основываясь на
родительском поведении, на изъявлении родителями наслаждения или
отвращения, на награде или наказании с их стороны, на целой
батарее санкций и условий обучения, ребенок, наконец,
усваивает: это еда для меня, может быть, это и является для кого-то едой,
но не для меня, еще он усваивает: это — еда для животных, но не
для людей, это не съедобно. Качество зубов, форма тазовых
костей, сопротивляемость определенным заболеваниям или
способность залечивать раны у целых народов может зависеть от той
тщательности, с которой их представители развивают эти навыки
как культурно передаваемые, а не генетически предопределенные.
Таким образом, учитывая все, что мы знаем о человеческих
культурах, вполне вероятно, что обучение, играющее решающую
роль для полового воспроизводства, заменило у человека
изначальные биологически заданные модели поведения.
Человеческая самка проявляет способность к сексуальной стимуляции, и
можно утверждать, что меньшая частота мастурбации среди
девочек, характерная для нашего общества и для всех обществ в
Южных морях, которые я изучала, — это вопрос всего лишь
анатомических особенностей. Гениталии девочки в меньшей степени
выставлены наружу, поэтому их реже касается мать и сам ребенок.
Если мастурбация социально не признается, ей не учат ни
родители, ни старшие дети, девочка может этому так и не научиться.
Но оставим эту часть обсуждения. Заметим только, что не
существует данных, которые связывают способность к зачатию с
женским оргазмом таким же образом, как способность оплодотворить
связана с эякуляцией у мужчины. Сильная, стойкая эрекция,
насколько бы она ни была разотождествлена с желанием и
искусственно стимулирована, все-таки является необходимой
составляющей оплодотворения. Если бы в обществе были созданы такие
способы воспитания детей, которые бы полностью подавили
способность к эрекции и эякуляции у мальчиков, такое общество
вскоре вымерло бы. Не существует объяснений, что женский
оргазм настолько же важен для зачатия, по крайней мере у
большинства женщин. Поэтому у нас достаточно оснований предпо-
202
лагать, что способность к оргазму у женщины — это, скорее,
потенциальное состояние, которое может развиться в данной
культуре или в данной жизненной истории человека, нежели некая
врожденная часть полной человеческой самореализации
женщины. Готовность женского организма к оплодотворению в качестве
условия, необходимого для зачатия, настолько же несомненна, как
и необходимость в мужской эякуляции. Мужскую способность
вводить половой орган во влагалище гораздо лучше сравнить с
адекватностью женского организма для зачатия, вынашивания и
рождения ребенка, нежели со способностью женщины к оргазму.
Было проведено несколько интересных экспериментов на
крысах, в которых исследователь, принимая единичную
копуляцию за единицу анализа для сравнения поведения самок и
самцов, обнаружил, что способность к копуляции и
способность к научению позитивно связаны для самцов крыс, и
никаким образом не связаны для самок крыс9. Некоторые из
интерпретаций подчеркивают, что для самца участие в акте
копуляции гораздо более сложно и утомительно, нежели для самки.
Однако когда эксперименты были продолжены, и способность
самки к научению сравнивалась не с ее способностью к
копуляции, но с ее материнскими проявлениями, была обнаружена
такая же степень связи, как между успешностью копуляции и
научением у самцов. Биологический вклад самки состоит в ее
материнстве, а не только в акте совокупления, при котором
крысе достаточно просю оставаться в неподвижности.
Но все же мы сталкиваемся с противоречивыми данными.
Существуют общества, в которых женщины активно
сексуальны, они осознают свою потребность в оргазмах и стремятся к
ним с таким же рвением, как и мужчины, и в этих же обществах
женщины, неактивные в сексе, наказываются. Мундугуморы —
это наиболее знакомое мне общество, где ожидается, что
женщина будет получать такое же удовлетворение от секса, как и
мужчина. Тот факт, что некоторые женщины все же не
достигают его, можно объяснить низким тонусом или
неблагоприятными условиями научения и так далее. Но тогда нам приходится
разбираться с такими сообществами, как арапеши, где несмотря
на то, что большинство женщин утверждают, что у них никогда
не было оргазма, и само это явление не имеет общепризнанного
названия, не распознается, некоторые женщины испытывают
очень сильное сексуальное желание, которое может быть
удовлетворено только посредством оргазма. Если отрицается, что у
Женщины вообще может быть оргазм, что происходит с этими
конкретными женщинами? Не являются ли они, как могут пред-
203
положить некоторые теории, более маскулинными, т.е. не
отмечается ли у них другой гормональный статус? Конечно, если
сравнить их с многими другими женщинами одного и того же
общества, женщины повышенно сексуальные временами
больше будут казаться похожими на маскулинный тип. Интересно,
не усвоили ли они случайно в детстве на опыте, что оргазм — это
потенциальная способность любого человеческого тела, и не
развилось ли у них потом специфическое пристрастие, ведь
представители обоих полов могут иметь аппетит к особой пище, хотя
подобное пищевое поведение может и не иметь первично
биологического значения? И это возможно. Исследователи,
описывающие это, отсылают нас к пуританским высказываниям о
различиях между хорошими женщинами, которые «не
пробуждены», и плохими женщинами, которые «пробуждены». Но
теоретик, утверждающий, что оргазм — это врожденная реакция
женщин, может с легкостью описать «непробужденных» женщин как
некое искажение, которое породила пуританская цивилизация.
Согласно альтернативной теории способность к усвоению
полного, тотального оргазмического отклика в различной
степени присутствует у всех женщин, и различия могут быть очень
небольшими, они зависят от таких деталей, как относительная
чувствительность разнообразных эрогенных зон. Возможно, что
гораздо более диффузное распределение женской сексуальной
восприимчивости, когда более чувствительной становится то
одна часть тела, то другая — соски, губы и так далее, может
породить эффект «спускового крючка». Общества, подобные
самоанскому, где приветствуется разнообразие сексуальной
прелюдии, сконцентрированной не только на эрогенных зонах,
будут включать в репертуар мужского поведения такие действия,
которые смогут пробудить практически всех женщин,
насколько бы разными они ни были. Но в тех культурах, в которых
многие формы прелюдии запрещены или отметаются за счет
социальных условностей, — которые, например, настаивают на том,
что оба партнера должны быть одетыми, или что свет должен
быть потушен, или все телесные запахи должны быть
закамуфлированы дезодорантами или благовониями, — этот
потенциал, который все женщины способны развить в достаточно
благоприятных условиях, может быть проигнорирован для
значительной их части или для подавляющего большинства. Важно
понять, что подобный нереализованный потенциал не всегда
переживается как фрустрация, досада, недостаток чего-либо.
Полезно было бы рассмотреть некоторые другие
возможности и вариации женского репродуктивного цикла, которые мо-
204
гут быть проигнорированы или развиты посредством
культурных предписаний. Утренняя тошнота во время беременности
может быть полностью игнорируема или она может ожидаться у
каждой женщины, так что женщина, которую не тошнит, — это
большое исключение, или утренняя тошнота может быть
привязана только к самой первой беременности. В тех обществах, в
которых утренняя тошнота и отрицается или привязывается
только к первой беременности, все же некоторых женщин тошнит
очень сильно. Тошнота может быть признаком отвержения
недавно зачатого ребенка, но в обществе, подобном нашему, где
все социальные ожидания привязаны к утренней тошноте, и
подружка женщины тут же цачинают расписывать ей, как ужасно
она будет себя чувствовать, любое предположение, что тошнота
указывает на бессознательное отвержение будущего ребенка,
просто запрещается для осознания. Тошнота и задержка
менструации могут, наоборот, быть для какой-то женщины
проявлением отчаянной надежды на то, что она беременна. При этом
тошнота воспринимается всего лишь как социально
признанный стимул и становится психосоматической, она вызвана очень
интенсивными мыслями об этом. В обществах, которые не
признают утреннюю тошноту за нормальное ощущение для
беременных, или в тех обществах, где ожидается, что тошнить будет
только тех, кто забеременел впервые, тошнота может быть
выражением отвержения, но она может быть менее
«психологическим» расстройством, которое находится в рамках нормального,
но все-таки статистически необычно и проявляется вопреки
культурным ожиданиям. (Очень редко встречающиеся
«приливы» у мужчин в качестве проявления климакса тоже могут
являться истероидно-женской идентификацией, но могут
основываться на какой-то редкой особенности обмена веществ в
организме.) Таким образом, об утренней тошноте мы можем сказать,
что там, где она культурно установлена как подходящее
ощущение для любого периода беременности или связана с порядком
беременностей, например, характерна только для первой
беременности, большинство женщин будут испытывать по утрам
тошноту. Там, где нет социальных ожиданий, что беременность
сопровождается тошнотой, только немногих женщин реально
будет тошнить. Конвульсивная рвота —это способность любого
человеческого организма, ее можно игнорировать, отрицать и
запрещать в значительной степени.
Все те же самые наблюдения можно сделать по поводу дис-
менореи (менструальных болей). Самоанцы признают
умеренную боль как нормальное сопровождение менструации, и дос-
205
таточно большое количество девушек упоминают о том, что
испытывают подобную боль10. Арапеши говорят, что у них нет
никаких менструальных болей, возможно, потому, что крайний
дискомфорт от сидения на тонком слое коры на влажной
холодной земле в протекающем шалаше из листьев на склоне
горы, натирая собственное тело жгучими листьями крапивы,
забивает любое ощущение боли.
Подробное изучение менструальных болей в Америке
оказалось неспособно раскрыть какие-то факторы, общие для женщин,
которые жалуются на боль, помимо общения в детстве с
женщиной, которая тоже жаловалась на менструальные боли. Хотя
возможность некоторых изменений в организме не была устранена,
есть причины, что мы имеем дело с феноменом внимания,
вероятно, сравнимом с явлением каузалгии, когда женщина страдает
от того, что она осознает сокращения матки, которые не
вызывают никакой боли у других1 '. Культурные ожидания могут быть
важным фактором для пробуждения подобного осознавания, так же,
как практики, подобные йоге, могут приучить людей сознательно
переживать те телесные процессы, которые в норме находятся
ниже уровня сознательного восприятия.
Есть еще одна гипотеза, связанная с этим, которую можно
привести, чтобы объяснить, на основании чего в некоторых
обществах у женщины развивается ищущее, очень
сексуальное поведение и стремление к оргазму, а в других сообществах
мы видим женщину, чьи сексуальные реакции менее оргаз-
мичны и более диффузны. Вполне возможно, что может быть
некое врожденное различие, связанное с типом телосложения,
различие, которое может иметь какие-то анатомические
соответствия, например клитор большей величины, больше
выдающийся наружу, или клитор, расположенный ближе ко
входу во влагалище, соски, более способные к эрекции, и так
далее, или различие, которое может быть более тонким и
зависеть от тонуса, темпа и временных характеристик
функционирования нервной системы в целом. Здесь, как и в других
случаях, культура может черпать основу поведения из одного
типа и навязывать их другому, в результате чего мы имеем
какие-то несоответствия выученного поведения и
врожденного. В частности, балийская процедура кормления малыша,
когда ребенок сидит высоко на бедре матери и нагибается,
когда хочет поесть из высоко расположенной маленькой
материнской груди, подходит для доминирующего на Бали типа
телосложения, но подобный способ неловок и труден для
женщины, у которой более отвислые груди. В других племенах,
206
где груди у женщин вытягиваются, отвисают до такой
степени, что некоторые могут закидывать их через плечо, типично
балийская женщина, у которой маленькие крепкие груди,
будет, скорее всего, испытывать еще большие неудобства. В
маленьких сообществах, где практикуются близкородственные
браки, соотношение различных типов телосложения в
популяции может сильно меняться, и таким образом, физическая
конституция может постоянно влиять на культурное научение.
В больших гетерогенных популяциях, подобных нашей, такая
избирательность едва ли возможна, что приводит к
радикальным формам научения и даже изменениям формы тела, в
частности, это проявляется в теперешнем запросе на
пластическую хирургию на женской груди и дисциплине питания,
которой женщины подчиняются, чтобы приблизиться к
современному американскому идеалу стройности. Если бы
реальные конституциональные различия в способности к оргазму
были обнаружены в связи с ростом и полнотой, это могло бы
обеспечить нас каким-то ключом к тому, почему в некоторых
культурах реакция женщин вполне диффузна, но при этом они
счастливы, других же делает счастливыми лишь выполнение
их конкретных требований в сексуальной сфере, а те, кто
отклоняются от принятых форм поведения, в большей или
меньшей степени несчастны, и медленно дрейфуют вслед за теми,
кому удается общепринятый вариант.
Материал сравнительного исследования культур не дает нам
оснований предполагать, что оргазм является интегральной
врожденной частью сексуального поведения женщин, в
отличие от мужчин, и в значительной степени предполагает, что
большая часть копулятивного поведения женщин — это
выученное поведение. Теории, считающие естественным
поведением для женщин наличие либо отсутствие оргазма и
игнорируют важность научения, не только не соответствуют
критериям научности, но служат продвижению такого общественного
отношения, которое совершает насилие над природой женской
сексуальности и налагает вовсе не нужное бремя на
взаимоотношения между полами.
Глава XI
Репродуктивное» человека
В наши дни в урбанизированном обществе, когда
дети превратились в чрезвычайно дорогостоящие предметы
роскоши, а людей столь много, что мы чаще думаем о
подъемах и спадах на графиках прироста населения, нежели о
значимости отдельного ребенка, для многих проблема репродукции
человека стала означать не что иное, как контроль над
рождаемостью. Похоже, что существует глубоко укоренившееся
мнение о том, что зачатие происходит автоматически, и если не
предпринять какие-то чрезвычайные меры, то каждый
половой акт будет приводить к появлению на свет ребенка.
Историю о том, как «жили-были король с королевой, а вот детей у
них не было...», заменили анекдоты о порвавшихся
презервативах и прочих неудачах контрацепции. Несмотря на то, что
бесплодных мужчин и женщин становится все больше, а
заодно и клиник по лечению бесплодия, обыденное сознание вес
еще сосредоточено на том, как бы избежать зачатия, а не на
том, как завести ребенка. В подобной однобокости нет ничего
загадочного. Искажения подобного рода встречаются в любой
исторический период, когда социальное устройство меняется
быстрее, чем структура характера народа, живущего в этих
условиях. Пару поколений тому назад большая часть населения
Соединенных Штатов жила в сельской местности.
Современное общество требует, чтобы семья была маленькой и
мобильной, но в представлениях американцев о родительстве
доминирует образ матери-героини, родившей бессчетное количество
детей. Иногда изображается, что все эти дети живы, иногда —
что многие умерли во младенчестве. Считается, что
современная женщина находится на волосок от участи, которая хуже
смерти, — родить подряд, с очень небольшими промежутками,
около дюжины детей.
Но несмотря на то, что современное отношение к
продолжению рода (а именно, что если ничего
специально-контрацептивного не предпринять, то зачатие обязательно
ПРОИЗОЙДЯ
дет, — точка зрения, которую разделяют как защитники, так и
противники планирования семьи) — объяснимо, оно тем не
менее однобоко. Любое человеческое общество сталкивается
на самом деле не с одной популяционной проблемой, а с
двумя: как произвести на свет и вырастить достаточно детей — но
не слишком много. Определения «достаточно» и «слишком
много» в разных обществах весьма различаются. В молодой
колонии или становящемся военизированным государстве
здоровых детей никогда не бывает слишком много. Когда, если
можно так выразиться, количество детей начинает преобладать
над качеством, социальное давление в области продолжения
рода становится более заметным. Жители аграрных стран, где
количество обрабатываемых земель ограниченно, вынуждены
либо поддерживать популяцию на стабильном уровне, либо
позволять молодежи эмигрировать, либо развивать у себя
какое-нибудь производство. Примитивные народы, живущие на
клочках земли, не отличающихся плодородностью,
вынуждены неустанно бороться на равновесие: как сделать так, чтобы
мальчиков и девочек было нужное количество, сколько детей
необходимо зачать и вырастить, в каком случае жизнью одного
ребенка следует пожертвовать ради жизни другого — в редких
случаях, например, младенец становится пищей для более
старшего ребенка. В примитивных сообществах, так же как и в
сложно организованных современных обществах, существует
опасение, что уровень рождаемости упадет слишком низко, и
общество вымрет. Когда сообщество сталкивается с новой
ситуацией, — будь то прибытие белого человека на острова
Тихого океана, исчезновение бизонов с американских равнин,
появление огнестрельного оружия или даже необходимость
обустраивать жизнь на берегу реки, если в прошлом группа обитала
в глубине зарослей, — может оказаться, что многие социальные
параметры изменились настолько, что становится
невозможно поддерживать популяционную динамику на стабильном или
желаемом уровне. Многие популяции Южных морей, знать не
знающие о контрацепции, стали вымирать по мере экспансии
белого человека. Некоторые небольшие группы полностью
исчезли с лица земли. Группы побольше находились в
неустойчивом состоянии на протяжении жизни одного поколения, прежде
чем новый мир обрушился на них, а затем восстановили
достаточную стабильность для того, чтобы было зачем двигаться
дальше.
Подобное сокращение рождаемости может оказаться
параметром, весьма точно отражающим отчаяние, но мы до сих пор
209
все еще очень мало знаем о тех механизмах, которые
обеспечивают эту связь. Очень часто снижение рождаемости не
объясняется такими простыми социальными условиями, как более
поздний возраст вступления в брак или меньшая частота
вступления в брак, а также такими явно направленными на достижение
этой цели практиками, как применение противозачаточных
средств, аборты и убийства младенцев. За этими извечными
приемами есть более тонкий фактор, готовность к продолжению рода
или ее отсутствие, глубоко укорененные в структуре характера и
мужчин, и женщин. Мы до сих пор не знаем, каким образом
функционирует эта готовность или неготовность, на каком
этапе процесс репродукции блокируется, — но факты не
позволяют нам сомневаться в том, что это имеет значение.
Помимо динамики численности населения, регистрируемой
статистически, помимо осознанного беспокойства о размере
охотничьего или воинского отряда в селении или о том, что
каждому ребенку достается все меньше земли, — существует и
отношение мужчин и женщин к рождению детей,
сформировавшееся и усвоенное в процессе развития. Мы уже видели
свидетельства тому, что мужчинам, скорее всего, не свойственно
от рождения желание иметь детей. Они усваивают его, причем
практически всегда — в раннем детстве, либо посредством
идентификации с матерью или зависти к ее способности рождать
детей, или же за счет идентификации с отцом в его роли
создателя и кормильца семьи, — роли, определяемой
исключительно социально. Мы также поняли, что усвоение именно этого
желания — одно из основных для сохранения общества. В
любом обществе, обеспечившем условия для того, чтобы
мужчины стремились становиться отцами и заботиться о детях,
любой мужчина, который не хочет иметь детей, будет чувствовать
себя в какой-то степени отклоняющимся от нормы. Он может
обозначить этот пробел в воспитании как извращение и стать
гомосексуалистом. Может предпочесть такое положение в
обществе, где его кормят и заботятся о нем, как о ребенке: уйти в
монастырь, удалиться от мира в какой-нибудь академии или
университете или пойти служить в армию. Если психиатр
обследует его, то обнаружит, что он существенно отличается от
структуры характера мужчин, ожидаемой в данном обществе,
и что он очень уязвим, но не по причине каких-то
противоестественных особенностей, а из-за того, что он не научился тому,
что большинство мужчин его возраста, класса,
интеллектуального уровня, обладающие сходным типом восприимчивости,
уже усвоили. Он не более ненормален, чем интеллигентный
210
американец, получающий весьма скромную зарплату, но
настаивающий на том, что детей должно быть много.
Психиатрическое обследование такого патриарха, несомненно, выявило
бы не менее важные пробелы в воспитании, хотя такой
мужчина, конечно, гораздо меньше переживал бы беспокойство по
поводу своей «инаковости» и реже обращался бы к психиатру,
потому что его поддерживает опыт прошедших столетий. И за
«недоученное», и за «избыток усвоенного» можно получить
суровые телесные расстройства — отклонения от
индивидуального пути часто сопровождаются соматическими
расстройствами1. У нас нет способа узнать, приходится ли «в валюте»
соматических заболеваний платить дороже за отказ от реализации
определенной биологической функции, чем некоторые люди
платят за отсутствие возможности писать музыку в
определенном стиле или одеваться не так, как хочется, а как должны,
исходя из вкусов их социального класса.
Таким образом, когда говорят, что у мужчин нет
природного стремления к отцовству и поэтому они вовсе не обязательно
страдают, отказываясь иметь детей, мы все же должны признать,
что отказ от отцовской ответственности в большинстве обществ
обходится самому мужчине очень дорого.
Бали — замечательный пример общества, где само обилие
поощрений за вступление в брак подразумевает, что людям это
состояние не понравится. Вселении Баджоинг-Геде (Bajoeng
Gede) мужчина, не вступивший в брак, не может достигнуть
самого высокого социального статуса. Он всегда остается на
нижней ступени социальной лестницы, старейший из юнцов;
он так и не достигает «цветущей молодости». Бездетный
мужчина никогда не может достичь вершины социальной
пирамиды, полной святости, его предел — ступень, следующая за
наивысшей. Но хуже всего приходится тому мужчине, который
отважился на отцовство, но зачинает только девочек. В
Баджоинг-Геде, например, если у мужчины четыре дочери, и в
течение четырех лет после рождения последней больше детей не
рождается, то его лишают права активно участвовать в жизни
селения. Однако его положение может моментально
измениться, как только у него родится сын. В браке мужчина постоянно
озабочен тем, желает ли он свою жену в достаточной мере,
чтобы зачать ребенка. Социальные установления постоянно
разлучают мужа и жену: один уходит, другой остается сторожить
Дом, один в деревне, другой в огороде. Брак — формальность,
он социально навязан для того, чтобы человек родил детей, без
которых он не сможет достичь полной социальной реализации.
211
На Бали есть мужчины и женщины, которые отказываются
вступать в брак. Бездетные мужчины и женщины, а еще пуще —
те, кто похоронил единственного ребенка-девочку, так тяжело
переживают свое положение, что становятся мрачными,
антисоциальными, увлекаются азартными играми и подрывают
материальную основу своего существования.
Негативные предписания социального устройства
порождают людей, которые вообще отказываются вступать в брак и
иметь детей, и тех, кто реагирует на негативные предписания
настолько интенсивно, что без достижения социально
успешного родительства их личности вообще разрушаются. Однако
мне неизвестны случаи каких-либо крайних вариантов
поведения у родителей единственного умершего
ребенка-мальчика. На самом деле в Байджоинг-Геде — это наиболее
социально поощряемая позиция, потому что подобный социальный
статус дает родителям ребенка такую степень социальной и
индивидуальной завершенности, которую только смерть может
прервать. Мужчины, у которых есть еще живые дети, в какой-
то момент должны отойти от всей активной жизни, когда их
самый младший ребенок вступает в брак или когда рождается
первый внук или внучка, но мужчина и женщина, родители
единственного умершего ребенка-мальчика, защищены до
самого конца данного воплощения. Это единственное
обстоятельство драматизирует природу социального давления на родитель-
ство на Бали. Родить мальчика также желательно для того,
чтобы было кому потом молиться за предков. Семьи, где есть одни
дочери, усыновляют своих зятьев, бездетные семьи также —
иногда, но не всегда — усыновляют ребенка-мальчика.
Однако потребность в том, чтобы кто-то потом молился за предков,
не настолько сильно внедряется в общество, как потребность в
социальном завершении человека в данном воплощении.
Последовательность этого завершения интересна. Первый этап —
это холостые и незамужние, они не завершены по
определению, единственное исключение — это девушка из касты
браминов, которая по своему праву стала жрицей, но ей,
соответственно, запрещается вступать в брак. Т.е. она уже достигла
статуса, которого в нормальных условиях достигает
ограниченное число замужних женщин-браминок, ей некуда идти
дальше. Брак был бы шагом назад в ее развитии. Далее у нас есть
замужние и женатые, у которых родились только девочки,
потом замужние и женатые, у которых вообще нет детей, и
наконец, у нас есть замужние и женатые, у которых родился по
крайней мере один сын.
212
Племя маринд-аним* довело до крайности опасение, что
гетеросексуальная активность для мужчин и женщин никогда
не будет достаточно приятной, чтобы они ей предавались.
Молодые мужчины маринд-аним проходят период
высокоритуализированных гомосексуальных отношений, и потом, во
время ритуала, который готовит большую группу юношей к
посвящению в мужчины, приносят в жертву мужчину и
женщину, сплетенных в объятии, — их бросают в яму и убивают в
качестве необходимой жертвы. Страх, что никто по своей воле не
предпочтет гетеросексуальную любовь, — это весьма крайняя
позиция, она драматизирует один из полюсов шкалы, в то
время как народы, которые накладывают строжайшие
ограничения на гетеросексуальную половую жизнь, явно демонстрируя
свой страх, что в ином случае гетеросексуальная любовь
выйдет из берегов, — это другой полюс шкалы. Нам неизвестны
примитивные народы, которые бы в той или иной степени не
демонстрировали признание того, что соитие связано с
репродукцией, с продолжением рода, пусть даже они обозначают это
как «прокладывание пути для духа»: они могут говорить, что во
время соития создается путь для души ребенка, чтобы она
могла войти в утробу матери. Могут говорить, что совокупление —
это способ накормить душу ребенка после того, как она уже
вошла в тело матери. Таким образом, инстуционализирован-
ные представления о естественности гетеросексуальных
импульсов, или о необходимости их стимуляции снабжают нас
индикатором социального отношения к репродукции. Они,
кстати, часто бывают противопоставлены друг другу... или
молитвы и культы плодородия могут сопровождаться ритуалами,
стимулирующими гетеросексуальное желание. В ином случае
молитвы и ритуалы плодовитости могут сопровождаться
ритуалами, стимулирующими гетеросексуальное желание. У
мужчин связь между врожденными сексуальными импульсами и
продолжением рода — это, похоже, приобретенное поведение,
и об этом свидетельствует большое разнообразие
противоречивых культурных решений этой ситуации. Мужская
сексуальность кажется изначально сфокусированной только на одной
цели — на непосредственной разрядке; именно общество
обеспечивает мужчин желанием иметь детей, желанием вступать в
установленные, оформленные межличностные отношения,
которые приводят в порядок, контролируют и усложняют,
разрабатывают изначальные импульсы мужчины2.
* Новая Гвинея. (Прим. ред )
213
У женщин, однако, мы сталкиваемся с чем-то совершенно
отличным. Для мужчин половой акт сам по себе является
целью, разрешением ситуации и удовлетворением, но для
женщины аналогом будет не единственное переживание
совокупления, насколько бы самодостаточным оно ни казалось, но весь
цикл беременности, рождения и грудного вскармливания.
Обычно в тех обществах, где продолжительность жизни
невелика, женщины могут посвятить примерно только половину
своей жизни, а в тех обществах, где продолжительность жизни
больше, — всего лишь треть своей жизни рождению и
воспитанию детей. Большая часть сообществ постоянно подчеркивает,
что способность к деторождению — это значимый аспект
женственности. Во многих обществах к девочкам, не достигшим
половой зрелости, и к женщинам после менопаузы относятся
почти так же, как к мужчинам. Общество, которое не
определяет женщин как изначально предназначенных для
деторождения, гораздо легче преодолевает или развенчивает различные
табу или социальные барьеры. Очень важно, что мупдугуморы,
даже несмотря на то, что у них есть оформленная в рамках
общественного устройства система взглядов, основанная на
недопущении женщин к посвящению в мужской культ,
одновременно отказываются признавать роль женщин в деторождении
и допускают женщин в «таинство священных флейт». В
поисках аналогии обратимся к обществу американских индейцев
пуэбло — зуньи, в котором культурная традиция не поощряет
среди мужчин никаких видов деятельности, не носящих
конструктивного, консервативного и пронизанного заботой о
детях характера, и в котором — с другой стороны — женщины
допускаются к инициации в ритуальные мужские общества. Но
в то время как у мундугуморов только случайная ленивая
девочка откажется от небольших испытаний посвящения, у зуни
немногие женщины пользуются своими привилегиями. В
досоветской России детородная способность женщин имела
небольшую ценность, и поразительно, насколько легко русские
допускают женщин в те занятия, которые обычно считаются
мужскими, в частности — дают им на войне винтовки и
пулеметы. У чамбули, где женщины являются добытчицами,
мужчины сетуют на то, что их женам вдобавок приходится и
заботиться о детях. Молодые мужчины бесконечно докучали нам
уговорами, чтобы мы снабдили их племя козами: «Мы бы
доили коз и кормили бы малышей. А женщины слишком заняты,
им надо делать другие дела». Позже мы увидим, каким образом
в Соединенных Штатах, где большая часть воспитания и обра-
214
зования женщин одинакова с мужским воспитанием и
образованием и где доминирует представление о равных
экономических возможностях, все равно при замужестве от женщины
ожидается, что она будет воспитывать детей и хозяйничать по дому,
и эти ожидания на 180 градусов отличаются оттого общего, что
мальчики и девочки узнают о жизненном выборе.
Другими словами, мужчинам еще в раннем возрасте
приходится учиться стремлению заводить и лелеять детей и
поддерживать общество, в котором дети не только защищены от
врагов, но и имеют все необходимое. Женщинам, с другой
стороны, приходится учиться хотеть завести детей только в
социально предписанных условиях.
Маленький мальчик смотрит на свое тело и на тела других
мужчин любого возраста и осознает свой потенциал
исследовать, разбирать на части, создавать новое, проникать в тайны
мира, сражаться и любить. Маленькая девочка смотрит на свое
тело и на тела других женщин всех возрастов и осознает свой
потенциал рожать ребенка, держать его, кормить грудью,
ласкать, заботиться о нем. Логике груди, не предназначенной для
кормления ребенка, можно научить, лишь используя весьма
изощренные культурные навыки. Для этого девочкам можно
создать такие учебные условия, где каждая из них захочет стать
мальчиком и будет сожалеть о том, что родилась девочкой.
Девочкам можно внушить, что быть женщиной и родить
ребенка — это синоним увечья, искалеченное™ и насилия над
собственным телом. Девочки могут научиться не желать детей, но
это неестественно и социально навязано. Культура может
заново истолковать малейшую деталь устройства женского тела.
Можно называть влагалище и вульву той частью, которая дает
непосредственное наслаждение, и больше не считать ее дверью,
сквозь которую в мир приходит новая жизнь. На груди можно
навесить ярлыки эрогенных зон, и их необходимо развивать и
лелеять только потому, что они являются ценными
устройствами для занятия любовью, а не потому, что когда-нибудь они
будут кормить детей. Мягкость женского тела может
рассматриваться не только как поверхность, к которой младенец
прикасается своей крайне чувствительной, нежной, только что из
утробы, кожей, но можно эту мягкость и нежность
воспринимать как нечто презренное, что необходимо «укреплять».
Матку тоже можно рассматривать не как место благодатного
расширения, но как угрозу, которую необходимо еще сильнее
сжать, поглощая для этого магические корни, от которых
женщина становится бесплодной, как делают в поселении Тевара,
215
где живут добу Матку можно воспринимать как участок,
который необходимо изолировать от остального чрезмерно
плодовитого тела путем операции по перевязке труб. Красота
бесплодных женщин может стать настолько значимой для племени,
скажем, как на Бали, где ведьму называют «женщиной, чья дочь
отвергнута в браке», и которая затем из мести готовит
прекрасных, не способных рожать маленьких девочек для того, чтобы
они разносили смерть по этой земле.
Ведьма, фигура которой появляется с однообразным
постоянством во всем мире — среди цивилизованных и
нецивилизованных народов, в густых зарослях джунглей или на
перекрестках европейских городов, — это женщина, которая улетает на
метле или на ободранном пруте, оставив свою пустую кожу
рядом со спящим мужем, чтобы ввести его в заблуждение и
заставить поверить, что она на месте. Важно, что подобного
воспроизводящегося сходного всюду образа мужчины, который при
помощи магии творит зло, — не существует. Колдуны, чародеи
и черные маги появляются и исчезают в разное время в разных
культурах, а ведьма остается — как символ настолько глубокий,
что ее не может развенчать даже наиболее энергичное
культурное воображение.
На Бали ведьма — главный персонаж драматических
постановок. Ее изображают обладающей внешними признаками и
женского материнства, и мужской зрелости, у нее отвислые
груди, а тело ее покрыто густыми волосами. Дети изображают
ее, скрючивая пальцы на руках, как будто ведьма готова их
схватить и уничтожить, но в зрелом возрасте ведьма — это
изображение страха, она пугающая и перепуганная одновременно,
одинокая, странным образом передвигающаяся, странным
образом покачивающаяся, она стоит внутри магического круга,
которым дружелюбный дракон обводит ее и всех остальных
жителей деревни. Ведьма находится среди них, но они в
безопасности до тех пор, пока она не может призвать себе других
ведьм. В танце джогет, очаровательном, исполняемом на
улице маленькой девочкой, не достигшей еще подросткового
возраста, для того, чтобы вызвать восторг у мужчин деревни,
танцовщица изображает нечто желанное и то, чему
невозможно сопротивляться в женщинах. Она берет куклу,
изображающую ведьму, и ставит свою изящную ножку на голову кукле,
вминая ее в пыль. Далеко от Бали, в верховьях реки Сепик в
Новой Гвинее, где ведьмы встречаются только в сказках, я
однажды обнаружила маленькую пятилетнюю девочку,
танцующую над братом-младенцем, которого она положила в ямку
216
выкопанную в земле. Никогда не видев ничего подобного, не
обучавшись традиционным танцам, она воспроизвела те
движения, которые на Бали были возвышены до уровня
драматургии. Фигура ведьмы, которая убивает живые существа, которая
душит младенцев, сам взгляд которой вызывает выкидыши у
коров и заставляет сворачиваться свежее молоко, — это
проявление человеческого страха перед тем, что может сделать роду
человеческому женщина, которая не хочет рожать и
воспитывать детей или которую вынудили отказаться от этой
возможности. Ведьма может отстраниться от мужского желания и тем
самым скрыть связь с самой жизнью. «Она может умчаться,
оставив свою пустую кожу рядом со спящим мужем».
Женщины, подобно мужчинам, — это существа, способные учиться,
их поведение в зрелом возрасте также зависит от их детского
опыта. Они настолько глубоко могут усвоить желание не иметь
детей, что станут опасными для всей жизни на Земле.
Но, похоже, не существует точного свидетельства тому, что
выученное нежелание иметь детей неизбежно вызывает
настолько неразрешимый конфликт с женским естеством, что
женщине приходится платить чрезмерно высокую цену,
досадуя и ненавидя свою участь, а эта ненависть будет
резонировать, отзываться в жизнях окружающих ее людей. Один
психиатр, работающий в Соединенных Штатах, однажды подвел итог
своего клинического опыта: «Я никогда не видел женщину, в
социальном и физическом плане способную иметь детей и
отказавшуюся от этого, которая не страдала бы психологически
от этого отказа». Вполне возможно, как и сделали бы
некоторые крайне настроенные современные авторы, истолковать его
утверждение следующим образом: стремление женщины иметь
детей настолько глубоко укоренено в основе ее природы, что
попытка вмешиваться в это и каким-то образом его изменять
неизбежно приводит к расстройству, если не к тяжел ому
душевному заболеванию. Они бы сказали: человек не может отучиться
дышать, не может отучиться есть и спать — он может
научиться только модулировать и регулировать эту деятельность,
равным образом женщины не могут отучиться от желания иметь
детей. Но если еще раз внимательно прочитать утверждение
психиатра, стоит обратить внимание на выражение — «в
социальном плане». Т. е. женщины страдают от того, что сами
вначале научились стремиться иметь детей, а потом отказались от
этого.
Та же самая ситуация повторяется, если старший сын
короля не способен нести ответственность за королевство, если стар-
217
ший помощник капитана не способен принять на себя
ответственность за корабль, когда капитан умирает во время
путешествия. То же самое происходит со студентом, который
получил стипендию для обучения музыке в Европе, растранжирил
там предоставленные деньги и время, а музыке вовсе не
обучился. Во всех перечисленных примерах у человека будет
серьезное психологическое расстройство.
Человеческое общество накопило множество способов, как
можно научить людей тому, что они должны делать. И
существует соответствующая «батарея» наказаний, накладываемых
извне или изнутри на тех, кому не удается сделать то, чему они
были обучены. Женщины в нашем обществе усвоили, что брак
и деторождение идут вместе и что, кроме каких-то
чрезвычайных обстоятельств, — таких, например, как наследственное
заболевание, плохое здоровье одного из партнеров,
дополнительное финансовое бремя, когда необходимо оказывать кому-то
помощь, например заботиться о родителях, братьях или
сестрах, — во всех остальных случаях избегание родительства — это
избегание ответственности. В данном случае и женщины, и
мужчины целенаправленно избегают ответственности,
демонстрируя тем самым социально неприемлемый путь, что в
конечном счете на них же неблагоприятно и сказывается.
Даже данные из соматических больниц подтверждают, что,
как правило, менопауза проходит тяжелее и карциномы
принимают иную форму у женщин, которые никогда не рожали.
Однако и это нельзя считать доказательством упрощенческой
теории о том, что женское тело мстит за неиспользование его
по назначению, т. е. для материнства. Для незамужней
женщины или для бездетной замужней женщины, которая хотела, но
не имеет детей, менопауза наступает как последнее
уничтожение надежды, возможности, и поэтому с менопаузой приходит
отчаяние, а оно может вести за собой болезнь. Но ключевым
тут является придаточное предложение «которая хотела иметь
детей». Те, кто выучились чего-то желать, будут страдать, если
они этого не достигли. Исключение — заключается в том
случае, если они еще и научились считать самоотверженность
высокой добродетелью.
Институт монашества, где во имя служения Господу
мужчины и женщины отказываются от функции продолжения рода,
от своего детородного потенциала, — пример социально
приемлемой традиции, в рамках которой женщины могут
научиться не желать иметь детей. Всегда, если маленькие девочки
сидят, допустим, под деревом и болтают о будущем, одна какая-
218
нибудь скажет убежденно и считая это чем-то хорошим: «А я
стану монашкой и буду носить клобук и заботиться о согнях
малышей», или «буду ухаживать за больными», или «буду
учить», или «весь день молиться». Во всех обществах, где это
возможно, есть социально приемлемые установки, в рамках
которых женщина может отказаться от функции продолжения
рода, не нанося при этом себе ущерба. Однако утрата
религиозной веры или сомнение в собственном религиозном
призвании может впоследствии поколебать результаты этого
научения, и святая монашка может превратиться в бедную
сумасшедшую, которая не слышит больше голоса ангелов, но слышит
голоса своих нерожденных детей. Для женщин возможно
создать такие профессии, которые подразумевают отказ от
деторождения, и эти профессии способны предоставить маленьким
девочкам возможность в будущем самореализоваться без
материнства. Когда эти решения не усложнены каким-либо
отрицанием женственности, необходимостью полностью отвергнуть
возможность иметь детей, этот процесс научения, возможно,
проще, чем тот, когда маленькая девочка выбирает так
называемый мужской путь развития, потому что он кажется ей чем-то
глубоко привлекательным. Стать врачом в Советском Союзе и
в Соединенных Штатах — это два совершенно разных пути,
потому что в США женщина-врач — это очень поощряемое
исключение, в то время как в России женщины-врачи
составляют социально поддерживаемое большинство. Но у нас
недостаточно данных, чтобы утверждать тождественность ролей, в
которых женщины самореализуются, не имея детей, с теми,
которые можно истолковать как сублимацию стремления к ро-
дительству. Мы до сих пор полностью не знаем, до какой
степени любая девочка или группа девочек может научиться не
желать иметь детей.
Нет у нас также и свидетельства тому, является ли обучен-
ность не следовать каким-то исходно телесным более
деструктивной, чем обученность следовать какому-то исходно
социально социальным путем, не имеющем телесной основы. Если
общество обучает своих мужчин быть конструктивными,
мирными, кроткими за счет лишения их возможности активно
наслаждаться своей сексуальностью, так, как это происходит,
например, у народов зуни и арапешей, тогда эти мужчины
заплатят свою цену за новые знания и новые навыки. Но самоанцы,
такой же мирный и конструктивный народ, эту цену не
платили. Мужская сексуальность никогда не определялась у них как
агрессивность, которую необходимо обуздать и усмирить, ее
219
расценивали всего лишь как наслаждение, которому можно
предаваться в правильное время и с правильными партнерами.
Правильнее было бы сказать, что в любом обществе женщины
и мужчины обучаются так или иначе толковать смысл своих
телесных различий и значимость своих репродуктивных
органов. Во время этого обучения культура может определить,
какое поведение требуется от представителей каждого пола —
таким образом, что это бремя будет тяжелым или легким.
Возможно, наиболее бросающаяся в глаза часть подобных
установок, — это то, как выражают словесно и образно само
деторождение. Некоторые общества определяют деторождение
как нечто предельно опасное. Ацтеки считали, что небеса
окрашивает в красный цвет кровь мужчин, погибших в битвах, и
кровь женщин, умерших родами.
Другие могут относиться к деторождению как к такому
простому процессу, что только сама мать с надеждой высчитывает,
чтобы ее ребенок родился в лагере, и поэтому получит шансы
выжить, а не во время холодного перехода в течение дня, когда
он несомненно умрет. Усилия и мучения при родах могут быть
настолько преувеличенными, что после рождения ребенка муж,
деля их с женой, ложится рядом с ней отдохнуть. Или,
например, походив из угла в угол в приемной родильного дома, —
съездить на Бермуды, чтобы развеяться. Старухи могут так запугать
детей россказнями о муках матери и о колдовстве, что дети от
страха на время родов стараются крепко заснуть, — или же,
наоборот, дети могут шнырять по деревне, выискивая, нет ли где
интересных родов, чтобы на них посмотреть. В иных культурах
женщине положено так стонать или визжать, чтобы все
молодые наблюдательницы расхотели бы рожать, и когда придет их
собственное время, визжали бы совершенно так же. Или
женщины, напротив, могут усвоить, что роженица должна вести себя
тихо и достойно, обращая внимание на то дело, которым она
занята, не растрачивать зря свои силы и не нарушать покой семьи
громогласными воплями. Таким образом, роды проходят также
в соответствии с социальным и культурным их восприятием —
как опасные и болезненные для матери, интересное и
поглощающее занятие, обычное, хоть и рискованное, или же
сопровождающееся совершенно сверхъестественным риском. Мужчины
вне зависимости от того, позволяют ли им смотреть на роды,
вносят свой вклад в их восприятие, и я видела, как мужчины,
которые давали нам информацию, корчились на полу в
потрясающей пантомиме болезненных родов, не видев и не слышав
никогда, как ведет себя рожающая женщина.
220
Воображение и мужчин, и женщин участвует в
установлении любого элемента человеческого поведения, даже если он
свойствен представителям только какого-то одного пола. И
более того, представители обоих полов, обладающие особыми
наклонностями, могут придать этому установлению какую-то
доминирующую ноту. Мужчины, которые воспринимают
совокупление как нечто агрессивное, обладают одними
фантазиями о жутком воздействии своих неконтролируемых,
агрессивных желаний на жен, что очень сильно отличается от фантазий
других мужчин, для которых совокупление — это просто нечто
приятное, видимо, именно такой взгяд отражается в
следующем описании родов: «Ребенок спокойно спит до тех пор, пока
не придет пора родиться, а потом поднимает ручки над
головой и выходит».
Одно из самых существенных изменений современности —
это уменьшение страха умереть родами среди женщин, потому
что статистика показывает, что количество женщин, умерших
от родов, сократилось3. Но в свете моих кросс-культурных
изысканий это кажется культурно ограниченной точкой зрения. Не
статистика материнской смертности, а взгляд на деторождение,
бытующий в обществе, определяет, как будут восприниматься
роды — как ситуация, где женщина рискует жизнью, как
ситуация, где женщина обретает ребенка или социальный статус,
или путь на небеса, — любой аргумент в пользу женского
инстинктивного материнского поведения, подчеркивающий
преобладание биологического субстрата над позднее присвоенным,
с чем сталкивается девочка с самого рождения, должен так или
иначе быть согласован с этим огромным разнообразием
отношений к родам и деторождению в целом. Нельзя утверждать
одновременно, что роды — это невыносимая боль и
переносимая боль, что это одновременно ситуация, от которой
женщины в ужасе отшатываются, и ситуация, по направлению к
которой все женщины естественным образом движутся с
готовностью и радостью, что это одновременно опасность, которою
необходимо избегать, и полная женская самореализация, к
которой необходимо стремиться. По крайней мере что-то одно
нужно считать научением, и в свете современных знаний
женское и мужское отношение к родам сложно и противоречиво.
Общество может взять любой аспект и разрабатывать его. Оно
даже выбирает несколько противоречий во всем, чему человек
выучивается, в любом культурно разработанном поведении: чем
дальше мы отходим от биологической основы, тем свободнее
полет воображения. Существует определенный резон верить,
221
что мужское воображение, развивающееся без информации от
непосредственных телесных ощущений и переживаний, могло
непропорционально сильно повлиять на общекультурные
структуры убеждений и практик, связанных с родами.
Возможно, имеет существенное значение, что в тех полинезийских
обществах, где муж участвует в родах не в качестве мага или
жреца, отношение к родам крайне простое и ничем не
замутненное: женщины не визжат, а работают, а мужчинам не требуется
производить впоследствии каких-либо искупительных
действий.
Но за принятием или отвержением тенденции к
продолжению рода, родов как таковых, заботы и выращивания детей, —
всегда лежит культурная традиция, в рамках которой мальчики
и девочки обучаются принимать мир, где существуют два пола
и особая роль каждого из полов. Общества могут достичь
разного успеха в обучении мальчиков и девочек их
репродуктивной роли, и когда оба пола настроены против продолжения
рода, тогда эти общества вымирают, даже если им вовсе не
известны противозачаточные средства.
Таким образом, в течение многих тысяч лет один народ за
другим сражался с проблемами плодовитости и бесплодия,
пытаясь путем проб и ошибок, с наскоку приспособить
желаемое количество детей к возможному и необходимому, и
вписать все эти количества в существующие социальные
практики. Возможно, когда-нибудь разовьется такая культура, в
которой коммуникация внутри каждых парных отношений будет
настолько хороша, что не нужно будет никакого иного
контроля рождаемости, помимо женских естественных ежемесячных
ритмов способности к зачатию. Представляется достаточно
ясным, что чувствительность женщины к изменениям в ее
собственном теле может безопасно удерживать ее «встреч под
луной» в обществе, где к любви относятся легко, но эта же
женская чувствительность недостаточно сильна для того, чтобы
противостоять тысяче давлений такой сложной социальной
организации, как наша, в которой естественные импульсы
смазаны и вписаны в мир, определенный будильниками,
фабричными гудками и регулярным расписанием поездов,
организации, в которой есть месяцы, благоприятные для вступления в
брак, сезон поездки на Бермуды, напряжение ежегодной
встречи директоров или подготовка премьеры пьесы, которая
должна вот-вот выйти на сцену. Но когда мы наблюдаем за
чрезвычайными мерами, к которым прибегают простые народы,
чтобы их уровень рождаемости вписывался в социальную струк-
222
туру, например, когда мы видим, как народность тода швыряет
новорожденных девочек в грязь, чтобы буйволы затоптали их
насмерть, а оставшийся избыток мужчин потом делит общую
жену, прибегая к чрезвычайно сложным предосторожностям,
чтобы сохранить мир в доме, мы, возможно, осознаем, что вовсе
не сама по себе современная цивилизация в смысле
урбанизации привела к отчуждению людей от их собственного
телесного ритма. Между тем периодом, когда наши бродячие предки
могли без труда отличить ядовитую ягоду от целебного корня,
и сегодняшним днем, когда мы, кажется, знаем уже
достаточно, чтобы подобрать подходящую диету для младенца, —
между двумя этими периодами люди неуклюже, испытующе
пытались наложить созданный человеком образ жизни на организм,
который может выдумывать подобные пути, отличные от
естественного образа жизни, но не обладает автоматической
способностью приспосабливаться к ним. Между первой кроватью,
сделанной из сухой травы, первым валуном, послужившим
основой стены, загораживающей от ветра, или первой ветвью, из
которой было изготовлено орудие труда, — возможно, между
первой женщиной, которая сама пришла и легла спокойно, а
не будучи охваченной желанием, рядом с избранным
мужчиной, между первым мужчиной, который начал регулярно
делиться с нею добычей, с одной стороны, и наиболее
современными достижениями устройствами атомного века —
радионяней, гомогенизированным молоком, обогащенным
витамином D, или трансплантацией части глаза от мертвеца к
живому, человечество путешествовало по одному и тому же пути, и
этот путь не был естественным. Было бы сентиментальной
чушью рассуждать об «естественном» поведении эскимоса,
сидящего на корточках в меховой одежде, заботливо расшитой его
женой, обутый в ботинки, кожу для которых жена любовно
изжевала, — сидит он и удерживает в руках, обтянутых
рукавицами, хитроумно изготовленный гарпун, и выжидает появления
тюленя. И так же смешно и нелепо было бы называть
«неестественным» поведение современного человека, обутого в
ботинки фабричного производства, которые жена любовно купила
ему на распродаже, одетого в фабричный костюм из
фабричной ткани, сделанной из импортированной из Австралии
шерсти, когда он работает на конвейере, обслуживая машину для
закатывания консервов. Все это подобно ссорам между
специалистами по питанию, теми, кто против обогащения хлеба
витаминами, потому что это неестественный способ обращения
с естественным хлебом, выращенным не из дикорастущей пше-
223
ницы, с использованием искусственных орудий труда, смолот
на современной мельнице и испечен в печи, сложенной
руками людей. Наша проблема не в том, чтобы быть
естественными, что могло бы означать, по сути, срывание с себя последних
клочков цивилизации, отказа от речи и возвращения к жизни
животных. Наша проблема не в том, чтобы быть более или
менее естественными и усвоить какие-то просторечные
выражения, деревенские жесты или отправляться на охоту с надувным
матрасом, есть хлеб из муки грубого помола или из цельного
зерна, как будто бы это могло удержать нас от ужасного
искусственного состояния. Наша проблема в том, чтобы развить и
разработать новый способ эволюции, ту драгоценную систему
выдумок и усвоенных социальных практик, которая и
отличает человека от других живых существ. Нам не нужен «более
естественный» хлеб, сделанный из зерна, хотя бы немного более
похожего на пищу диких животных, хотя и «испорченный» за
несколько сотен лет культивации и повышения
питательности, нам нужен хлеб, сочетающий в себе больше
неестественности, больше, а не меньше результатов научных исследований,
новых достижений, новых знаний.
Наши характерные человеческие качества зависят от нашей
относительной бесплодности, от долгого периода развития
человеческого плода и от той зависимости младенца, которая
делает возможным рождение всего лишь нескольких детей,
которых можно воспитывать долго и с любовью. Наша
человечность зависит от теплого отклика и мужчин, и женщин,
отклика» тесно не привязанного к репродуктивным циклам
женщины. Но для того чтобы развить и привести к зрелости этот
потенциал брачных отношений, для того, чтобы прийти к
равновесию между усвоенным желанием иметь детей и финансовой
возможностью осуществить это, чтобы нам не нужны были
грубые и бесчеловечные меры для уравновешивания этого числа,
чтобы никакая часть популяции не воспитывалась как
психологически бесплодная, чтобы никакие жизни не начинались для
того, чтобы быть выброшенными под ноги слепых богов, нам
необходимо больше знаний и гораздо более тщательно
разработанная модель человеческих взаимоотношений, чем та,
которую мы сейчас имеем.
Часть четвертая
Мужчины и женщины
в современной Америке
Глава XII
Наша сложная американская культура
Об американском народе практически невозможно
писать об как о едином целом, стоит только взглянуть на
широкие просторы Соединенных Штатов, на разнообразный
ландшафт, сотни различных народных обычаев, которые хранятся
«в карманах» южных гор, на голых утесах Новой Англии, в
одиноких лачугах посреди равнин. Разве не непреодолимая
пропасть легла между матерью-иммигранткой, нежно
укладывающей ребенка в люльку, которую она привезла из Европы, и
молодой матерью-американкой, озабоченной соблюдением
расписания кормления и гигиены, которое требует, чтобы
ребенок в «конвертике», предохраняющем от сосания пальца,
кричал до полного изнеможения, потому что не настало время для
следующего кормления, и сверхсовременной матерью, которая
отбросила все эти расписания, и кормит своего младенца,
когда его душа пожелает? Если верно то, что любая деталь мира,
окружающая ребенка, чрезвычайно важна для формирования
его половой роли в зрелом возрасте, являются ли эти детали
перышками или цветком в волосах маленького мальчика,
носовым украшением из бисера или пятнышком краски на лбу
маленькой девочки, мягкостью куска вязаного полотнища на
гладкой шкуре зародыша буйвола или шершавой
поверхностью грубосплетенной корзины, — если это настолько важно,
то тогда, действительно, как можно говорить об американских
младенцах и о том, как они становятся мужчинами и
женщинами, способными любить и рожать детей? Но если вы войдете
в самый простой, ниже среднего, американский дом, в незапи-
рающуюся хижину издольщика, где сосновые комли горят в
очаге, в квартиру без мебели — только ковры, привезенные с
225
Ближнего Востока, даже в этих условиях, которые так сильно
отличаются от двухэтажного беленького домика с зелеными
ставнями, общепризнанного «американского дома», вы,
скорее всего, найдете если даже и не современную детскую
кроватку с боковыми решетчатыми стенками, то уж по крайней
мере каталог для заказов по почте или календарик с
изображением современной детской кроватки. Там, куда вещи или
новый образ жизни, связанный с ними, еще не проникли из-за
того, что семейный уклад слишком сильно укоренен в старой
традиции, или из-за того, что заработанных денег не хватает
для приближения к американскому уровню жизни, тем не
менее и туда уже добрался образ нового стиля жизни, этого
самого современного американского стандарта: в виде каталогов для
заказов продуктов по почте, через радиопередачи,
видеофильмы, даже в том случае, если жители этого дома смотрят кино
всего лишь два раза в год. Женщины могут все еще носить
длинные юбки из набивного ситца, как их бабушки, но дочери уже
покупают дешевые, но с фирменной этикеткой, — варианты
того, что носят на Пятой Авеню и на Голливудском Бульваре.
Кроме традиционной корзинки с завтраком, которую берет с
собой ребенок в сельской местности, помимо традиционной
еды обязательно должен быть кусок хлеба из магазина, или
ребенок будет стыдиться и не возьмет свой завтрак с собой.
Постепенно, но настойчиво стандартная американская культура
презентует себя богатым и бедным, новичкам и даже коренным
жителям континента, чьи предки скитались по прериям еще до
того, как испанцы привезли в Новый Свет первую лошадь.
Мы, естественно, можем спросить: достаточно ли того, что
новая культура всего лишь предъявляет себя? Конечно, мать,
которая сидит, развалясь в провисшем дверном проеме,
лениво переворачивая страницу каталога, который изображает
наилучшую соковыжималку для того, чтобы готовить ребенку
апельсиновый сок, но сама просто засовывает леденец
поглубже ему в рот, пока тот плачет, — сильно отличается от стройной
молодой домохозяйки, одетой в очаровательный передничек,
которая отмеряет дозу апельсинового сока для младенца и мило
улыбается при этом. Питательная ценность здесь совершенно
различная, у одного ребенка будет явный дефицит витамина С,
особенно если мать начнет беспокоиться и запретит ребенку
есть сырые овощи с огорода. У другого ребенка, скорее всего,
не будет дефицита витамина С. Даже если ребенок матери,
которая живет в хижине, вырастет большим и пойдет в старшие
классы, в конце концов взгляд со стороны не отличит его от
226
городского ребенка, выросшего в безукоризненно чистой и
опрятной маленькой квартирке, разница все же будет. Эти двое
детей, предложим, это девочки, когда станут сами мамами,
будут следовать предписаниям одного и того же педиатра,
заботясь о своих детях, но одна из них будет уверена в том, что она
делает правильно то же, что делала ее мать. Другая же будет
сожалеть о том, что ее мать вовремя не позаботилась о ее зубах и
будет стыдиться воспоминаний о том, чего ее мать не делала.
В полумраке кабинета психоаналитика две эти женщины
расскажут совершенно разные истории о своих детских
воспоминаниях, которые сформировали у них образ отношений
между отцом и матерью. Одна вспомнит голоса за тщательно
прикрытой дверью, разговор, который периодически прерывается
телефонным звонком, из-за этого прихолось открывать дверь
и внимательный ребенок запомнил напряженные лица,
обрывок наполовину понятой фразы. У другой всплывут
воспоминания о родительских ссорах, потому что все жили в одной и
комнате и спали, возможно, под одним и тем же вылинявшим
лоскутным одеялом, били друг друга и мирились прямо на
глазах у детей. Досада на то, что рассказчицу не пригласили на
какое-то мероприятие или не взяли в женский клуб в старших
классах будет различаться во всех деталях, даже в том,
расскажет ли женщина об этом или нет.
Среда, в которой вырастут два мальчика, которые потом
станут чьими-нибудь мужьями, будет не менее разной, хотя
(что важно) их статус и самоощущения могут быть
противоположными, потому что девочка из грязной хижины может
вырасти и выйти замуж за мальчика из города, а девочка,
выросшая в городе, может выйти замуж за мужчину из хижины.
В одной из семей отец может смутно вспоминать
кисло-сладкий вкус леденца и ощущение мокрых штанишек, которые
никто не переодел, — в другом случае те же воспоминания
будут у матери. И разница состоит именно в том, кто из
родителей вспоминает какой из стилей жизни. Один отец может
чувствовать себя более отчужденным от своего маленького
сына, такого аккуратненького, такого чистенького, в
накрахмаленном костюмчике для игры, который выглядит
немножечко по-девчоночьи, — этот отец будет более отделен от
сына, нежели от дочери, потому что он вспомнит мальчишку,
который очень сильно отличался от его сына, но не помнит
Другой маленькой девочки. Мать, выросшая в хижине,
почувствует, как ее пальцы стиснулись от зависти и от желания
обладать этим, когда она разглаживает электрическим утюгом
227
рюшечки на платье своей маленькой дочки и вспоминает
вылинявшее платье, доставшееся ей от кого-то в наследство,
которое ее матери было некогда или не хотелось перешивать.
Однако выросшая в городской квартире женщина, общаясь с
мужем, который не понимает, почему деньги надо тратить так,
как она это делает, будет гневно поджимать губки, вспоминая
тщательно отглаженные рюшечки из своего детства, и
ожесточится против его нежелания дать своему ребенку то, на что
ребенок имеет полное право.
Каждый дом выглядит по-своему. В современной
Америке только у проселочных дорог, в горах, в деревнях, откуда
молодежь уходит, среди сообществ освобожденных и
брошенных рабов, в маленьких общинах испаноговорящих
народов, которые придерживаются образа жизни
шестнадцатого века, — можно обнаружить такие отношения между
родителями и ребенком, между дедушками, бабушками и
внуками, как в примитивных обществах. Во всех остальных
областях Соединенных Штатов каждая пара родителей
радикально отличается от любой другой пары, потому что ни у
кого нет идентичных воспоминаний, поэтому невозможно
поставить рядом две семьи и сказать: «Да, эти четверо
родителей ели одинаковую пищу и играли в одинаковые игры,
слышали те же самые колыбельные, пугались тех же самых
гоблинов, усвоили, что одни и те же слова являются
неприличными, усвоили один и тот же образ того, что значит быть
мужчиной и женщиной, восприняли и были готовы передать
нетронутой традицию, целостную, неизменную, которую они
получили от своих родителей».
Каждый дом отличается один от другого даже в рамках
одного и того же класса, социального уровня; партнеры
настолько отличаются друг от друга, как одно племя в Новой Гвинее от
другого. «А у нас дома мы никогда не запирали дверь в ванну».
«А у нас дома мы всегда стучали, прежде чем зайти в комнату
другого человека». «А мама всегда требовала предъявить
письма, которые мы получили, даже когда мы уже выросли». «А у
нас даже самую маленькую бумажечку, на которой было что-то
написано, передавали непрочитанной». «А у нас было
запрещено говорить о ногах». «Папа говорил, что «пернуть» — это
гораздо более честное слово, нежели «осквернить воздух», но
предупреждал, чтобы при тетушке Алисе мы этого не
говорили». «А мама говорила, что если я буду лазать по деревьям, у
меня руки загрубеют». «А моя мама говорила, что маленькие
девочки должны растягивать ноги и упражняться».
228
Соседи, троюродные и двоюродные братья растут в
совершенно разных домах, одна семья воспитывает ребенка в
благочестии, в сохранении личной тайны, четко различая половые
роли, а другая семья очень открыта и растит детей в таком
стиле, что девчонки похожи на сорвиголов. И вновь женятся дети
из разных семей, и вот у нас снова стычки, и вот они снова идут
не в ногу, эти новоиспеченные родители. Каждая семья
отличается от любой другой, нет двух одинаковых родителей, даже
если Pix кормили кашей из тарелок с одинаковым рисунком, но
кормили их все же по-разному. Жесты кормящих рук, будь то
руки матери, бабушки, ирландки-кухарки, английской
няньки, негритянской мамки, нанятой девчонки из деревни — это
уже не те, всегда повторяющие одни и те же движения руки
человека из однородного общества. Руки недавно только
приехавшего из другой страны неуверенны, когда этот человек
держит незнакомые ему вещи и пытается сунуть ложку в рот
ребенка, который странно себя ведет и странно разговаривает.
Движения рук старушки несут признаки неуверенности
прошлых поколений: пальцы могут подрагивать или цепляться за
недавний контакт с вновь приехавшим и малопонятным
чужаком. Но именно потому, что каждый дом отличается от всех
остальных, именно потому, что ни одна супружеская пара не
может без усилий вспомнить одни и те же колыбельные, —
именно этим все американские дома и схожи. Антрополог,
изучавший новогвинейское племя, может часто до малейших
деталей предсказать, что будет происходить в каждой семье, если
возникла ссора, что будет сказано при примирении, кто
сделает первый шаг, какие будут при этом слова сказаны и в
сопровождении каких жестов. Но ни один антрополог не может даже
надеяться сделать нечто подобное в Соединенных Штатах.
Когда происходит ссора, повод для ссоры, способ примирения и
тот, кто его осуществляет, будет отличаться в каждом доме.
В чем будет состоять максимальное различие между
родителями и детьми, тоже нельзя предсказать. Но форма, вариант
ссоры, способ примирения, тип любви, форма отсутствия
взаимопонимания будут сходны самими своими различиями1. В
одной семье муж будет выражать свое несдерживаемое желание,
принося цветы, в другой семье — игриво пиная кошку, когда
заходи! в дом, в третьей — устраивая суету вокруг ребенка, в
четвертой — сосредоточившись на радиоприемнике, в то
время как жена будет демонстрировать принятие или отвержение
его эротических ожиданий, намазывая на себя еще больше
губной помады или стирая ее совсем, суетливо убирая комнату, или
229
сладко засыпая на заваленном одеждой кресле, или лениво
играя с кудряшками ребенка. Не существует модели, патерна,
простого слова или жеста, которые повторяли бы все мужья в
присутствии всех маленьких детей, которые вырастут и тоже будут
мужьями и женами в свою очередь и выступят совершенными
исполнителями балета приближения или отступления.
В каждой американской семье складывается свой
собственный какой-то код, тайный язык, которого больше никто не
знает. Именно это и есть сущностное сходство, сущностный
порядок среди всех внешних различий, потому что в каждом
американском браке этот тайный код формируется из
индивидуального прошлого двух партнеров, сведенных вместе, из
случайностей медового месяца, тестя с тещей, свекра со свекровью.
Здесь намечается еще одна закономерность: если этот код, или
язык, разделяют все жители поселения, если на нем говорят
приветливые и угрюмые, красноречивые и упрямые, если те же
самые слова произносятся звучным голосом и неуверенным,
сбивающимся, язык этот становится особенно точным, и
каждый звук четко и совершенно отличается от прочих. Младенец,
поначалу издающий самые разные, приятные и не очень
звуки, прислушивается, и постепенно диапазон звуков, которые
он издает, сужается. Там, где раньше он произносил, гулил и
выбулькивал из себя сотни вариантов звуков, он
ограничивается теперь полудюжиной, и доводит их до совершенства и той
четкости, с которой говорят старшие. Постепенно, насколько
бы ни сбивался его язык, и насколько бы плохо он ни слышал,
он все же заговорит на языке своего народа так, что все будут
его понимать. Модель, доведенная до совершенства устами,
языками многих различных людей, произносящих те же самые
слова, оттачивает речь любого новичка. То же самое, что и с
речью, происходит и во всем остальном, со своевременностью
проявления инициативы, ответа, приказа и послушания.
Малыш идет в ногу с окружающей его толпой и не может не
усваивать свою роль.
Но в культуре, подобной современной американской,
ребенок не видит подобного гармоничного, повторяющегося
поведения. Нельзя сказать, что все мужчины закидывают ногу на
ногу с той же самой уверенной мужественностью, или
присаживаются, расставив ноги, на деревянные табуретки, чтобы
защититься от нападения сзади. Нельзя сказать, что все
женщины ходят маленькими семенящими шажками или сидят и
лежат, тесно сдвинув бедра, даже во сне. Поведение любого
американца или американки сложносоставное и не является
230
совершенно воспроизведенной версией других, у которых, в
свою очередь, была не единая модель (выраженная многими
голосами и многими способами, но все же единая), но сотня
различных индивидуальных стилевых моделей, лишенных
достоверности и точности группового стиля. Человек, который
протянул руку для приветствия, или для того чтобы стереть
слезу, или поддержать споткнувшегося чужого ребенка, никогда
не будет уверен, что эту руку примут, а если примут, то поймут
ее «правильно», так как она была предъявлена. Там, где
ритуалы ухаживания ясны, девушка знает, каков будет результат, если
она улыбнется, или рассмеется, или опустит взгляд, или тихо
пройдет мимо группы молодых людей, собирающих урожай, с
оранжевым кукурузным початком в руках. Но в Америке одна
и та же улыбка может вызвать ответную ухмылку, взгляд,
отведенный в смущении, шаг навстречу с явно не мирными
целями, или за девушкой вслед кто-то пойдет по пустынной улице,
и не потому, что каждый из мальчишек, который по-разному
отвечает, чувствует по отношению к девушке разное, но
потому, что каждый по-разному понимает тот ключ, то сообщение,
который она дает.
Таким образом, несмотря на то, что каждый дом отличается
от всех остальных, существует очень много общего, что можно
сказать о каждой американской семье, особенно если мы
сосредоточимся на так называемых «мэйнстрим», на основном
течении американской жизни, осознавая, что в этом потоке у
новоприбывших есть заводи старых обычаев и выступы совсем
чуждых. Детали будут очень сильно различаться, но реакция на
эти различия, лежащие за ними, уже сама обрела вид и форму.
Речь, жесты американцев отличает эта манера поиска верного
тона, допускающая возможность остаться непонятым при
углублении отношений, возможность быстро создать грубоватый
код общения, который сгодится на время, эта постоянная
необходимость проверять, правильно ли ты понял другого
человека, и создавать несовершенную, непосредственную,
поверхностную и чересчур ориентированную на внешнее
впечатление коммуникацию.
Есть еще кое-что, в чем сходны американские семьи, как
бы они ни различались. Можно сказать, что в этом
американские семьи и американские дома уж точно не похожи на
европейские, потому что американская семья ориентирована на
будущее, на то, кем могут стать дети, а не на воспроизведение
прошлого или стабилизацию настоящего. В кастовом обществе
каждый родитель сидит и смотрит на ребенка, который, к доб-
231
ру или к худу, воспроизведет отцовский образ жизни, женится
на девушке из той же касты, будет одеваться, ходить и думать
таким же образом, так же копить деньги или тратить их,
заниматься любовью или подвергаться посмертным обрядам, — все
будет как у его предков. Даже если образ жизни сына меняется,
он меняется одновременно с образом жизни других членов этой
касты, и таким образом, он все еще в каком-то смысле
остается верен заветам предков. В мобильном, текучем классовом
обществе, таком, как американское, родители, сидящие на
высоком крыльце старинного кирпичного дома в Хеллс Китчен,
или в просторных домах Гайд-парка, Иллинойса, на ранчо в
Неваде, или в городке шахтеров в Пенсильвании, понимают,
что их воспоминания не имеют общих деталей, — но когда они
смотрят в будущее, то видят примерно одно и то же. Их дети
одеты в одинаковые костюмы от Брукс Бразерс, их шапки
сдвинуты набекрень под углом, который рекомендуется для того,
чтобы вас полюбили самые лучшие девушки, у них чековая
книжка в кармане жилета, успех в их глазах, и одна и та же
марка машины ожидает их у дверей. Если бы их дедушки и
бабушки были живы, — гордые венгерские землевладельцы,
английские эсквайры, валлийские шахтеры, ловкие швейцарские
ремесленники, шотландцы, которые знают, какой образец
совершенства продемонстрировать детям, — эти бабушки и
дедушки лишь покачали бы головами, и каждый по-своему стал бы
отрицать это сияющее видение: «Вот уже тысячи лет никто не
выходил из нашей долины, а те, кто делали такие попытки,
погибали». «Ни один из нашего рода еще не осквернил своих рук
черной работой». «Мужчины нашей семьи ездят на лошадях, а
не на автомобилях». С течением времени из-за различий, из-за
паралича надежда сузилась к одной тоненькой ниточке
ожиданий предков, которая была возложена на плечи детей. Но
прадедушки и дедушки уже далеко, в другой стране, в другом
городе, они принадлежат к другому классу, они не существуют для
этих детей духовно, а может быть, и телесно. Как бы ни были
непохожи друг на друга родители по различным признакам,
вероятно, им даже сидеть за одним столом было бы не очень
ловко, тем не менее, они мечтают об одном. В то время как
каждая маленькая деревенька, каждая отдельная каста или
диалектная группа в Европе или Азии приводится к одному стандарту
прошлого, безошибочно передаваемого каждому новому
поколению, народ Америки, Северной и Южной, Востока и
Запада, острижен под одну гребенку будущим — образом тех домов,
в которых все надеются жить, а не тех, в которых они роди-
232
лись, образом того, как, по их мнению, будут выглядеть их
жены, а не воспоминаниями о складках материнской юбки, в
которые они когда-то зарывались лицом.
Существует, конечно, множество исключений: на Бикон-
хилле в Бостоне, в Мэйн-Лайн около Филадельфии новое
поколение закрепляется в мире, где жизнь окружающих очень
текуча и изменчива. Существуют исключения и в городках
шахтеров, где люди, пересаженные на американскую почву
непосредственно из Европы, еще не усвоили, что сын шахтера
вовсе не обязательно должен стать шахтером. Существуют
исключения среди издольщиков Юго-востока, которые с
изумлением услышали во время кампании «Поделись мясом» в течение
Первой мировой войны, что, согласно расчетам правительства,
обычные люди съедают два фунта (870 г) постного мяса в
неделю. Сохранились исключения и среди жителей лачуг, которые,
впервые поехав куда-то на поезде в 60 лет, говорят, что это
«очень похоже на кэб и на частный извоз, но только извозчик
едет тогда, когда ему скажут». Но ограниченность, бедность,
бессилие жизни в рамках этих исключений, среди замкнутых
старых семей, изолированных шахтеров, живущих далеко друг
от друга издольщиков и прочих людей, — это те самые
исключения из правила, указывающие на текучесть всей остальной
американской жизни. Трагедия высшего класса, которому
больше некуда подниматься и осталось только опускаться, потому
что в Америке нет понятия о сохранении своей позиции, — или
горькая непримиримость миллиона шахтеров, пойманных в
ловушку профессиональной группы, которая отрицает
практически все заявленные ценности американской жизни, — все они
служат только для того, чтобы оттенить, сделать отчетливее
настоятельную мечту о будущем. Эта мечта одевает собою и
тощие чумазые щиколотки ребенка из хижины, и узловатые
колени ребенка из трущоб, и крепенькие, напитанные
витаминами ножки девочек из среднего класса. Как бы ни были
изуродованы ножки девочек недостатком солнечного света и
витаминов, неподходящей обувью, они надеются носить те самые
нейлоновые чулки, которые сияют со страниц журналов и
газет, с рекламных объявлений. Американская девочка
воспринимает свои ноги не от прикосновения шерсти, шелка или
воздуха, шершавой или гладкой хлопчатобумажной ткани, того,
что она когда-то носила, не по ощущению прикосновения
этого материала, материнской штопки на пятках — это для нее не
самый сильный и не самый привлекательный образ. Она видит
себя одетой в чулки, сделанные из материала, к которому она,
233
возможно, никогда в жизни не прикасалась. Естественно, ее
ноги становятся для нее скорее визуальным образом, который
она сама строит и видит, а не воспоминанием ощущений кожи,
движущихся мускулов, сдавленных или оглаживаемых
детскими носками или гольфиками.
С силой мечты, с силой идеала, к которому стремятся
американцы самого разного происхождения, имеющие самый
разный опыт, связана жгучая неудовлетворенность своей
собственной семьей и собственным детством. Группа студентов
перемывает косточки собственному прошлому. Обсуждает те
ошибки, которые сделали родители.
Одна семья была чересчур строгой и подавляла
спонтанность, другая — слишком снисходительной и не оставляла
пространства для здорового бунта, в третьей семье настолько
беспокойно пытались пробудить у ребенка спонтанность, что она
стала для него бременем. В самой природе американской
мечты заключено то, что ее никто не может достичь, и каждая
семья в чем-то этому идеалу не соответствует. В каждом доме не
хватает чего-то, что есть в том идеальном доме, где никто не
живет. Ни одна мать не может стать всем, чем должна бы стать
американская мать, ни одно романтическое увлечение не
обладает всеми качествами настоящей любви. Это происходит не
от того, что идеал настолько высок, но от того, что эта мечта
спроецирована в будущее; это не попытка воспроизвести
прошлое. В тех обществах, которые пытаются верно и с любовью
воспроизвести модели прошлого, к примеру, построить свой
дом по старинной модели, так или иначе с этим не
справляются, — из-за бедности, из-за пассивности и бездеятельности, из-
за невезения, плохого здоровья или неспособности
организовать свою жизнь. У очень немногих хватает воображения для
того, чтобы выйти за рамки прежней модели и создать новую.
Но в тех обществах, которыми руководит еще не воплощенный
образ будущего, неспособность воплотить модель — это
явление совсем другого порядка. Стиль жизни, который видит
вокруг себя растущий ребенок — это стиль, который может быть
реализован только данным методом воспитания детей,
который сам по себе основывается на этом стиле жизни. Вы можете
научиться жить в домах с определенным устройством, изящно
и без усилий, только если вас воспитали в этих комнатах, где
мебель была именно так расставлена, так светила лампа или
свеча. На террасе Леопольдскрон в Зальцбурге летом 1947 года
для австрийских музыкантов была вывешена здоровенная
люстра со свечами. Американские слушатели смогли уделить му-
234
зыке очень немного внимания, потому что они очень
беспокоились о свечах — не погаснут ли они, смогут ли музыканты
разглядеть свои партитуры при колеблющемся свете свечей?
Сегодня мы больше не можем зажигать свечки на елке в
Рождество, не потому что они стали более опасны, но потому, что люди
утратили необходимые навыки безопасного обращения со
свечами, навыки, которые требуют огромного внимания к
хлопающим занавескам или распущенным волосам ребенка.
Идеальные взаимоотношения между человеком и другими людьми
зависят от любящей привязанности. По мере того как глаза
младенца, а потом ребенка постарше впитывают те же самые
модели общения, и слой за слоем откладывается в его уме в
соответствии с другими слоями, даже если они внешне друг другу
противостоят.
Таким образом, не только невозможно достаточно
подробно описать все ступени, которые американцы проходят к
взрослости, но также невозможно почувствовать, что все эти шаги
были сделаны хорошо. Подобное расхождение между
актуальным и реальным воспринимается как расхождение между мной
и всеми остальными, как выпадение из стандарта района,
шайка, школьного класса, других мужчин в конторе, всего
остального факультета. Это также расхождение между тем, каким
человек должен быть и что он должен чувствовать, и что он
чувствует в реальности. «У меня есть муж, я его очень люблю, у
меня замечательный ребенок, у меня много денег, я умная и
красивая, но, — жалуется молодая жена, — я не могу назвать
себя полностью счастливой». «Мне иногда кажется, что я беру
от жизни не все, что могу, я чувствую, будто жизнь проходит
мимо. А счастлива ли я настолько, насколько я должна быть
счастлива?» Старый, прекрасно реализуемый пуританский
императив «работай, откладывай деньги, отрицай веления плоти»
изменился, и теперь его заменил нереализуемый императив на
будущее: «будь счастливым, будь реализованным, воплощая
идеал».
Очень трудно прожить жизнь без должной подготовки,
развивать отношения с людьми, в детстве толком не
установившиеся, очень трудно поднять ко рту ложку, когда рука не
помнит, как держать ее в пальцах. Очень сложно все это,
особенно для новых американцев, чьи родители или бабушки с
дедушками были чужеземцами на этих берегах, или для тех
американцев, которые оставили один социальный класс ради
другого. Эта проблема настолько сложна, что большинство тех, кто
с ней сталкивается, отрицают ее наличие. Не вписывавшиеся в
235
окружение бабушки и дедушки, родители с неправильным
произношением, все они забыты, стерты из памяти. Четкие,
точные воспоминания о подлинных лицах и позах поспешно
завешивали двумерными, плоскими картинками, более
соответствующими американскому идеалу. Барак, квартира без
отопления и горячей воды, тысяча отклонений от «американского
дома» — все они отброшены как случайности, ничего общего
не имеющие с «образом Я». Таким образом американские
солдаты, будучи в Европе во время Второй мировой войны,
абсолютно честно смотрели на британские трущобы и говорили: ни
один американец так не живет. Британцы, которые видели
фотографии района пыльных бурь на юго-западе США,
фотографии кварталов «задних дворов» в Чикаго, трущоб южных
городов, вполне естественно думали, что американцы лгут. Но
американцы не лгали, они просто говорили так, как они всегда
были приучены говорить — об идеале, который для них
составлял правду об Америке. Люди в Америке, конечно, живут очень
по-разному, — потому что они иностранцы, или потому что им
не везет, или потому что они лишены каких-то прав, или у них
нет честолюбия. Просто люди, может быть, так и живут, но
американцы живут в таких чистеньких, беленьких домиках с
зелеными ставнями. Слепо и жестко американская мечта
пробирается на первый план. Процесс отрицания реальности
происходит постепенно, это не один единственный акт отвержения,
развода с прошлым, которое не привело к желаемой цели, но
это постепенное приспособление, переход от жизни, какая она
есть, к тому, какой жизнь якобы должна быть.
Настоящая гостиная с потрепанной мебелью, с
вышедшими из моды вязаными подлокотниками, лампа с жутким
изображением тропического пейзажа в красно-зеленых тонах,
нарисованных сверху надутом и закопченном непрозрачном
стекле, превращается в призрачных предков гостиной модели
этого года в витрине мебельного магазина в центре города. Шаль
или платок, которые бабушка до сих пор повязывает на голову,
превращается в своего рода шляпку, и полностью
преображается, когда новые платки входят в моду. То и дело воображение
снует между тем, что переживают органы чувств, — и
желаемым, которое кажется завершенным, совершенным.
Американцы тоже люди разные, с разным жизненным
опытом, поэтому они по-разному реагируют на эти расхождения. Есть
такие, которые отказываются отрицать эти расхождения и
выражают жгучее осознание расхождений в американской культуре
либо в циничном отрицании всех ценностей, либо в партизанщи-
236
не меньшинств, или в энергичных усилиях улучшить жизнь в
сообществе, чтобы актуальное стало ближе к идеальному.
Последние — это либералы, дрожжи в политическом тесте, на которых
американское общество полагается для того, чтобы за мечтой
стоило следовать. Без них мы бы пропали, но с ними нам неудобно,
потому что они черпают силы из расхождений, которые лежат в
самом сердце американской жизни. Мы не только действительно
имеем абсолютно из ряда вон выходящее социальное неравенство,
фантастические контрасты между богатыми и бедными,
невыносимые противоречия между идеалом и практикой в нашем
обществе. В других обществах были такие же контрасты, но
реагировали там на социальные изменения совсем по-другому. Структура
же американского характера сама по себе построена на
потребности постоянно сводить воедино в собственной жизни актуальное
настоящее и нереализуемое будущее, поэтому для нас социальные
расхождения имеют особую значимость. Когда нам указывают на
них, они задевают сердце и совесть практически каждого:
некоторые беспокойно спят, большинство сует руку в карман, чтобы
дать немного мелочи на хорошее дело, а совсем немногие, у
которых, видимо, толерантность к противоречиям ниже всего, злятся,
переходят к защите или организуют контратаку. Недавние
исследования в Калифорнийском университете были посвящены
изучению контраста структуры характера у тех, кто стремится
защищать группы населения с ущемленными правами (рабочих,
евреев, негров и прочих), и тех, кто активно настроен против
меньшинств2. В группе защитников собрались те, кого можно
классифицировать как «невротиков» — это те, кто встроил в свой
собственный характер противоречия, которые содержатся в
культуре. В группе противников собрались те, у кого имеется очень
высокая потребность в постоянстве и единстве, кто не может
переносить двойственность, кто сгладил свое восприятие реальности,
втиснув его в тесную и законченную структуру и в результате
оказался сверхприспособленным, но с вероятностью
психопатического срыва*.
Эти группы представляют три точки зрения на
американскую жизнь. Либералы не смягчили свой взгляд на настоящее,
чтобы жить ближе к мечте, но вместо этого обострили свое вос-
* Обе структуры зависят от быстрых социальных изменений, но особые
формы, которые этот контраст принимает в Соединенных Штатах, связаны с
природой изменений в американской культуре, сочетанием идеологии,
ориентированной на будущее, и условием экстенсивной миграции из других
культур, из деревни в город и из одного класса в другой.
237
приятие и стали бороться за то, чтобы сделать мечту
реальностью, или же оставить эту битву в отчаянии. Представители
большинства притупили свое восприятие, пожертвовав его
остротой, чтобы жить, как бы всецело в мечте, и наконец,
реакционеры, не способные ни переносить расхождения, ни
справляться с ним полумерами, полностью отрицают наличие
расхождений и поощряют отрицающие их действия. В личной жизни эта
последняя группа находит убежище в проекциях и фантазиях,
а также в стремлении обвинять других людей. В политической
жизни они защищают различные формы реакции, заменяющие
наши традиционные политические мечты принятием
социального неравенства, расовой и кастовой системы, насилия и
уродливых проявлений социальной жизни.
Публикация отчета Кинси привлекла большое внимание к
контрасту между этими группами. Реформаторы удваивают
свои усилия, чтобы половое воспитание больше
соответствовало тому, с чем человек столкнется в своей реальной
социальной жизни, они не опускают глаз, не снижают планку, они
удваивают усилия. Большинство же тревожно вздрагивает или
морщится, когда ему приходится смотреть на графики,
предполагающие, что расхождения, которые они одновременно и
реализуют, и отрицают, настолько распространены. Их так
трудно игнорировать, когда они напечатаны черным по белому.
Когда мужчина знает, что его неверность в браке, которой он
стыдится и по поводу которой чувствует вину, может быть
помещена, как ячейка в сотах, на таблице, где указаны проценты
мужчин его возраста и класса, вся его система
психологических защит подвергается угрозе, система, где он грешил и
каялся в своих грехах, и в своем покаянии как бы осуществлял свой
нереализуемый идеал. Реакционеры объединяются с
циниками и предполагают, что «то, что есть, — правильно» и что
законы и идеалы необходимо переделать для того, чтобы признать
отклонения и различия между идеалом и практикой и оставить
усилия движения к идеалу.
Любая попытка описания, каким путем американские
мальчишки и девчонки становятся мужчинами и женщинами,
усваивают стиль жизни как способ выражения и определения
половых ролей и одновременно самовыражения, должна все это
учитывать. Чтобы выделить закономерности в сугубо
индивидуальных условиях и способах взросления американцев,
нужно найти метод подхода. Когда я рассказываю об отсутствии
чувственности у ребенка племени мундутуморов, я могу
непосредственно связать это с отсутствием телесного контакта с ма-
238
терью или другими людьми, с жесткостью и шершавостью
корзинки для переноски младенца, вообще с тем, как заботятся о
ребенке и как его держат. Но когда мы обсуждаем нарушения
чувственности у американских женщин, это приходится
связывать не с тем, брали ли их на руки или нет, заворачивали в
мешковину или одеяльце из лебяжьего пуха, гладили в
младенчестве или нет, потому что было и так и этак. Важнее то
разительное расхождение реального чувственного переживания и
визуального образа идеала, предъявляемого всем без
исключения. Поскольку мечта недостижима, любой чувственный опыт
необходимо в какой-то степени отрицать, искажать или
критиковать, чтобы выжить. Поэтому нарушение чувственности у
американок возникает совсем на другом уровне. Это не просто
привычность к жестким поверхностям и избегание касания,
допустим, щеки щекой, не простое пуританское отрицание тела,
не простая тихая ярость против прижимающей к груди
мощной материнской руки. Все это есть и может проявиться в
подробной истории болезни у психиатра или психоаналитика, но
когда мы говорим о недостатке кожной чувствительности у
американцев в целом, нечувствительности, на которую
обращает внимание европеец, нечувствительности, которая
привносит в секс столько визуального, связывает занятие любовью в
первую очередь с внешним видом, — наше описание
отстраняется от личного опыта какого-то конкретного американца к
общему порядку, который возникает в переживании
практически всех американцев, стремящихся приблизиться к идеалу
половых отношений или приблизить его к себе, но у каждого из
них при этом не хватает особого, специального, необходимого
опыта и навыка поведения.
Но есть и второй способ для того, чтобы обсуждать половые
роли в Америке и связывать их с тем детским опытом,
которого большинство американцев просто никогда не имели. Все
люди в какой-то степени способны предчувствовать
переживания любого состояния. Мы видим заплаканное или
искаженное сильными чувствами лицо, и можем реконструировать горе
и шок, проложившие эти морщины. Общаясь с перепуганным,
грубым и агрессивным ребенком, мы угадываем грубое
отношение, которое сделало его таким воинственным. За мягкостью
и расслабленностью женского тела мы чувствуем любовный акт,
который привел ее к этому состоянию. Таким образом, вокруг
портретов идеального американца и идеальной американки в
умах реальных женщин и мужчин создаются образы тех
переживаний детства и юности, которые могли привести к этому
239
результату. Идеальная американка выглядит как школьница, у
нее телосложение школьницы, и можно вообразить себе
множество условий, например, личико младенца, нежно умытое
сверхмягкой губочкой, свежий воздух из открытого окна,
кастрюлька с водой на батарее, чтобы воздух в комнате не был
слишком сухим, кремы «с добавлением нашей секретной
формулы», лосьоны для детской кожи, защищающие от
обветривания и солнечных ожогов, хорошее пищеварение, отсутствие
запоров, в результате чего тело не удерживает ни капельки
ядовитых шлаков дольше, чем положено, диета, тщательным
образом составленная из обогащенного белками хлеба, диета без
излишков сладкого и жирного, вкусная и полезная пища,
простыни из нежной материи, отстиранные мылом, не
содержащим грубых химических составляющих, половая жизнь,
свободная от всего, что до сих пор считается вредным для цвета
лица. Из процедур, рекомендованных для правильного ухода
за младенцем, девочке, девушке, женщине на основе угроз,
предупреждений, обещаний, рекламных объявлений, из
темных воспоминаний детства создается образ того, как
необходимо воспитывать дочку, чтобы у нее был столь же
безупречный цвет лица, как у девушки на журнальной обложке.
Текущие практики, опирающиеся на научные данные,
авторитетные суждения педиатра, диетолога, физиотерапевта и
гигиениста, стиль, навязанный современными литературой, кино и
радио, лежащие за ним убеждения и навязчивые повторения
реклам, все они сплетаются, чтобы для идеала —
воображаемого будущего, — создать воображаемое прошлое. Пока мать
моет розовые нежные щечки своей малютки-дочери,
устанавливаются новые отношения между тем, как она ухаживает за
ребенком, и тем, каким ребенок вырастет. Отношения, очень
сильно отличающиеся от повторяющего прежние модели,
верного традициям воспитания в прежних стабильных обществах;
методы, используемые двумя мамашами, будут различными,
противоречивыми, они будут сомнительным образом связаны
с достижением прекрасного цвета лица, но общим будет
желание, чтобы ребенок такое качество обрел. Заявленная цель —
это некий общий знаменатель для различных практик.
И наконец, американцам постоянно показывают то, каким
образом американцев растят, каким образом они занимаются
любовью, женятся, заводят детей, и этот образ сам по себе есть
идеал, к которому воспитание и образование их столь
сомнительно и ненадежно приспособило. Хотя мы не можем
проследить историю жизни каждого американца и каждой американ-
240
ки сквозь все противоречивые ступени, которые привели их к
взрослости, мы можем весьма точно проследить образ
«заявленного» развития, рекомендованный и всячески
поддерживаемый вариант, модель, заявленную в фильмах, устами
воспитателей, радиокомментаторов и рекламных агентов. Это образ, к
которому взрослые приспосабливают свои воспоминания о
собственном прошлом, они пытаются наложить на воспитание
собственных детей. В этом маленьком белом домике с
зелеными ставнями, в котором едва ли есть кто-то живой, вполне
возможно описать рутинную заботу о младенце, и слова любви,
которые произносят юноша в безупречно сидящем белом
фланелевом костюме и девушка в прекрасном платье для
свиданий. Можно заранее угадать все слова, которыми
новоиспеченный отец выражает свои чувства по поводу новорожденного
сына. В этом идеализированном образе будут, конечно,
пробелы, потому что есть ряд областей, которые никогда не
упоминаются ни в популярном, ни в тем более изящном искусстве.
«Почему, — спрашивает в 1949 году американский ребенок, не
сдерживаемый различными запретами, — в книгах никто
никогда не ходит в туалет?» Эти зияния для любой культуры
могут быть заполнены лишь частично, даже когда эта культура
гомогенна и относительно неизменна. Каждая женщина очень
мало знает о половой жизни прочих женщин, она очень мало
знает о родах, кроме рождения собственного ребенка, о том,
как выглядят половые органы, помимо половых органов
любимого человека, о беспокойных фантазиях соседки — «разве
люди вообще об этом думают?». Все это может быть описано и
помещено в контекст, чтобы помочь выстроить понимание
половых ролей в нашей меняющейся американской культуре.
Таким образом, пытаясь приложить антропологические
находки к проблеме двух полов в Америке, мы сдвигаем фокус
нашего наблюдения на другой уровень, мы исследуем
одинаковое среди многообразия контрастов и различий и
описываем влияние идеала на ожидание американцев.
Глава XIII
Ожидаемый детский опыт
В Америке не существует магических способов
распознавания пола будущего ребенка. Родители чаще всего не
склонны подбирать имя для мальчика или для девочки, либо,
следуя логике «когда берешь с собой зонтик, дождя как раз не
бывает», наоборот, тщательно подбирают имя ребенка того
пола, который для них нежелателен. Не существует социальных
причин для предпочтения одного пола перед другим.
Женщины, родившие сыновей, не ценятся выше, а мужчины не
считаются обладающими меньшей мужской силой, если зачинают
только дочерей. Правда, можно вспомнить попытку лидера
герл-скаутов основать группу «Отцы, родившие только
дочерей» в одном из городков на Дальнем Западе. Эта попытка была
встречена с некоторым смущением и без энтузиазма, однако
очень сомнительно, что американцы вообще захотят примкнуть
к группе, в названии которой есть слово «только», хотя бы даже
«владельцы только роллс-ройсов». Сейчас ожидания, что сын
продолжит работу отца, настолько невелики, что в Америке не г
необходимости непременно родить сына, чтобы он
унаследовал отцовское дело.
Но в жизни американцев существуют различия между тем,
есть ли дети в принципе или их нет. Язвительный критик
называл единственного ребенка в семье среднего класса
«статусным» — такой ребенок просто придает этим родителям статус
родителей, обзаведшихся ребенком. Для обеспечения этого
статуса пол ребенка не важен. Существует более сильная тенденция
называть сына по отцу, чем дочь по матери, так
воспроизводится патрилинейная традиция, тем более что если и мать и дочь
зовут одинаково, то мать приходится, называть «большой
Сьюзен» или «старшей Сьюзен», а ни одно из этих прилагательных
женщинам не нравится. Достаточно распространенное в
прошлом предпочтение, чтобы первенец был мужского пола,
сейчас в значительной степени скомпенсировано частым
изображением в рекламе американской семьи с двумя детьми, причем
242
девочка бывае-i обычно старше мальчика. Маленькие сестренки
остались в грезах мужчин, американские сестры — чаще всего
старшие сестры, в мужском восприятии они воплощают собой
закон и порядок, привилегии, манипуляцию, жеманную манеру
говорить, а не нежность, беззащитность, короче говоря, не то,
что хочется защищать, о ком хочется заботиться, и т.д.
Американцев считают, что когда в семье дети разного пола —
это лучше, чем когда только мальчики или только девочки.
Родителей только мальчиков или только девочек жалеют, и всегда
существует опасность, что третий или четвертый ребенок в
череде мальчиков или девочек будет чувствовать, что разочаровал
родителей. Так очень простые случаи распределения по полу
внутри каждой семьи создают структуру, в которой ребенок
может почувствовать себя нежеланным, и особенно нежеланным
из-за своего пола. Очень многие американцы в начале своей
жизни (в подростковом возрасте или чуть старше) испытывают
на себе неэффективность противозачаточных средств и
безуспешность любительских попыток аборта. К горечи чувства, что
«я был всего лишь несчастным случаем», «я был нежеланным
ребенком», «меня бы здесь не было вообще, если бы кто-то не
поленился дойти до аптеки», — может быть всегда добавлено
«они хотели еще одного ребенка, только если бы это была
девочка», «если бы они знали, что следующий ребенок обязательно
будет мальчиком, они бы вообще не стали заводить детей». Пол
ребенка едва ли можно переделать, и это уже в течение многих
столетий приводило к гибели династий и обрекало на неудачу
планы многих людей. В Соединенных Штатах пол ребенка — это
одна из граней принятия или отвержения им собственного
прошлого. «Я родился того пола, какого хотели родители», или
наоборот. Без сомнения, именно отвергающий родитель сообщает
ребенку о том, что они хотели мальчика или, наоборот, девочку,
но каждый родитель в то или иное время в большей или
меньшей степени отвергает ребенка, и поэтому, даже если ребенку
прямо не говорили, что хотели ребенка другого пола, ребенок
может умозаключить из обшей картины общества, что он так или
иначе не смог соответствовать ожиданиям родителей*1.
Не у каждого ребенка настолько хватает уверенности в себе
и чувства защищенности, чтобы сказать, как одна маленькая
Девочка, которая услышала как-то раз свою мать, говорившую,
* Это может отчасти объяснить довольно удивительные резульгаты
опроса Форчун, проведенного осенью 1946 года, где 3,3% мужчин сказали, что,
родись они вновь, они хотели бы стать женщинами.
243
что ей всегда хотелось иметь близнецов. И девочка,
покачиваясь, мечтательно произнесла: «Да, я бы хотела быть
близнецами, но не могла быть близнецами, поэтому я стала собой».
Пол ребенка, отмеченный его именем, — это способ
донести до друзей и родственников, которые не видели малыша, сам
факт рождения. До рождения ребенка те матери, которые
надеются на благополучный исход, могут использовать уже
выбранное для ребенка имя. Но только после рождения ребенок
моментально превращается из некоего «просто ребенка»
непонятно какого пола в именованного индивида с выраженным
полом. На Бали новорожденному не дают имени, его называют
прозвищем типа «мышка» или «червячок», пол ребенка
вызывает не очень большой интерес, кроме тех случаев, когда
рождение мальчика защищает положение отца в обществе: если у
него уже родилась дочка, сын абсолютно необходим. Но
добрая или дурная служба, которую пол ребенка может сослужить
отцу, полностью отделена от ребенка как такового. Балийский
ребенок, по сути, лишен пола до тех пор, пока не состоится
процедура присвоения имени, когда ребенку исполняется
ПО дней. Но в Америке нет места для откладывания
признания пола ребенка, и как только ребенок рождается, его пол
полностью определен, так же, как и имя. Об этом свидетельствует
даже существующий язык цвета, где голубой означает
мальчика, а розовый — девочку. Эти цвета фигурируют в
приглашениях, подарках и это является существенным при подборе вещей
для малыша и украшений для детской.
В это время тело ребенка приобретает различный опыт,
который будет влиять на восприятие мужчинами и женщинами
своего тела и тела представителей противоположного пола, и
взаимоотношений между ними. В идеале все американские
матери должны рождать детей в клинике, все больше и больше
детей на самом деле появляются на свет там. Это означает, что,
за исключением немногих случаев, отец отсутствует во время
родов, мать передают под опеку профессионалов, докторов и
медсестер. В течение месяца перед родами мать готовится
оставить дом и мужа, но не для того, чтобы отправиться к
родителям или к брату, как во многих примитивных обществах, но
чтобы оказаться в чужих стенах, где она и многие другие
незнакомые ей женщины будут лежать вместе и рожать среди
чужих людей. Когда рождается ребенок, сам процесс родов
происходит вопреки силе тяготения на родильном столе, который
сделан не для того, чтобы вес ребенка помогал процессу
рождения, но чтобы облегчить акушеру подход к роженице и воз-
244
можность оказать ей помощь. Первый крик часто бывает
вызван энергичным шлепком. Мать, находящаяся под наркозом,
не слышит первого крика, хотя недавние исследования
показали, что у первого крика есть своя функция в индуцировании
сокращения матки роженицы. Младенца уносят и кладут в одну
из множества кроваток, его губы, готовые сосать, беспомощно
чмокают впустую. Плачь — не плачь, ничего не меняется,
первичные телесные способности, с которыми рождается ребенок,
изначально не получают поощрения. Ребенок может сосать, но
ему не дают грудь. Ребенок может плакать, чтобы к нему
пришли на помощь, но никто не держит его на руках, не кормит и
не защищает. Тело ребенка полностью завернуто в мягкую
ткань, первейшая задача которой — отделить одно тело от
другого. Второй урок этой ткани ребенок получит, когда его
отнесут к матери, в подходящий час, согласно его весу при
рождении. Его аккуратно положат на столик на колесиках и
поместят возле полностью одетого тела матери, тщательно
стерилизованная, очищенная грудь которой выставлена на несколько
сантиметров, и ребенка убеждают сосать. Это убеждение —
достаточно мрачное дело, медсестра знает, каким образом
держать ребенка, который довольно часто настолько ослабел от
голода, что больше не хочет есть. Медсестра держит ребенка за
затылок и заднюю часть шеи и прижимает к материнской
груди. Поел ребенок или нет, его должны увезти от матери через
указанное количество минут, а мать остается. Иногда ее соски
болят от усилий маленьких голодных челюстей, иногда мать
обеспокоена и испытывает боль оттого, что молоко
скапливается, а ребенок его не сосет. Едва ли ребенку и матери
доставило удовольствие это упорядоченное, фланелевое переживание.
В течение девяти или десяти следующих дней мать держит
ребенка только спеленутым и берет на руки по расписанию, отец
вообще не прикасается к ребенку. Довольно многие мамы от
грудного вскармливания полностью отказываются, и к тому
времени, когда ребенка и мать выписывают, мать успевает
привыкнуть, что контакт с ребенком имеет определенную форму
Недостаток молока, неумение ухаживать за ребенком,
давление акушерок и педиатров, настаивающих хотя бы на докорме,
все достаточно естественны в тех условиях, где к
новорожденному ребенку относятся так, как будто его здоровье и
благополучие зависят от механической точности, с которой его
кормят, и от того, чем именно его кормят. Мать усваивает, что с ее
молоком в любом случае что-нибудь да не в порядке, и она
становится нетерпеливой, молока либо слишком много, либо
245
слишком мало, оно л ибо слишком жирное, либо слишком
жидкое, оно сочится из сосков, выпуклых, болезненных или так
или иначе неприспособленных для кормления. Женщина
может с облегчением взяться за бутылочку и смеси, полагаясь на
надежную резиновую соску с дыркой, которую можно
увеличить с помощью иголки или булавки, полагается на бутылочку
с делениями, в которую детское питание правильного состава
и правильной температуры может быть налито в нужном
количестве. Устранить непокорство и нерегулируемость
человеческого тела, ничто не должно угрожать поправке в весе —
главному критерию здорового существования ребенка.
Большинство американских матерей сразу или через несколько недель
отказываются от грудного вскармливания и, принимая
механическое совершенство бутылочки в ущерб представлению о
своем теле как источнике пищи для ребенка, утешают себя, что
ребенку будет тем лучше, чем успешнее он приучится
использовать прекрасную механическую бутылочку, аккуратно,
вовремя, в нужных количествах, чем больше ребенок будет
принимать внешний ритм и чем быстрее он оставит свои
особенные ритмы, которые принес в этот мир. Потому что первичное
переживание, которое усваивает ребенок, — это физический
прототип сексуальных отношений, комплементарных
отношений между телом матери и телом ребенка.
Эти отношения подменяются отношениями между
ребенком и какой-то вещью, вещью, которая имитирует грудь, но с
которой обращаются не как с частью тела матери и не как с
частью тела ребенка. Если мать держит ребенка на руках, когда
дает ему бутылочку — эта практика была рекомендована как
способ дать ребенку больше того, что не совсем точно
называется «телесным контактом», — бутылочка в большинстве
случаев становится орудием, продолжением ее руки, а не
продолжением ее груди. Мы не знаем, в каком возрасте ребенок уже
может понять точные различия между стеклянной бутылочкой
с резиновой соской, которые свободно перемещаются в
пространстве, и человеческой грудью, — но мать ощущает это
различие с самого начала, и ее опыт и переживания доступны
ребенку и передаются через ее голос, руки, сам ритм ее бытия.
Она не предлагает ребенку себя, а верно и эффективно
обеспечивает ребенка бутылкой, внешней по отношению к ним
обоим, подменяя непосредственные взаимоотношения
опосредованными вещью.
В течение первых месяцев жизни мать постоянно озабочена
здоровьем и ростом ребенка, она должна кормить его правил ь-
246
ной пищей, правильно его купать, предохранять кожу от
опрелостей и пересыхания, заботиться о том, чтобы ребенок не
перевозбуждался, не простужался и не заражался никакими
болезнями. Купание — это ритуал, который может быть главным
событием дня, но, как правило, он исполнен не наслаждения,
а тревоги и озабоченности. Об американских малышах, скорее
всего, заботятся лучше, чем о других малышах в мире, и
уровень детской смертности стабильно снижается, а все малыши в
целом более пухленькие и демонстрируют меньше признаков
дефицита витаминов. Хорошо накормленный, хорошо
выкупанный, хорошо присыпанный присыпкой и хорошо одетый
младенец лежит в своей кроватке и пьет хорошо
пастеризованное молоко из хорошо стерилизованной бутылки. Потом он
засыпает, перед этим, скорее всего, предварительно поплакав,
потому что никто ему плакать не помешает и не возьмет его на
руки, засыпает прекрасно отрегулированным сном, часть сна
на одном боку, часть на другом, чтобы голова была правильной
формы. Все это время его взвешивают, измеряют и наблюдают
за ним. Ребенок должен вписываться в нормы, — будь то
нормы Гезелла, если мать его образованная, или составленные по
советам кумушек, если женщина мало читает или вообще
безграмотная. Мать тщательно наблюдает за тем, когда во рту
ребенка, который едва ли когда-то смыкался на материнской
груди, появляются зубки, вовремя ли они появляются, раньше или
позже среднего, и потом у нас возникает проблема сосания
пальца. Будет ли ребенок сосать палец? Современный педиатр
может порекомендовать пустышку, старую добрую пустышку,
которую еще можно найти в небольших тесных аптеках далеко
от центра города. В этом случае ребенок не будет сосать палец.
Педиатр может даже попытаться засунуть пустышку в рот
довольного ребенка, которого иногда все же кормят грудью,
потому что педиатр убежден, что удовлетворение сосательного
рефлекса, таким образом, поможет избежать сосания пальца.
Табу на сосание пальца объясняется прежде всего интересами
гигиены и хорошего внешнего облика, но в первую очередь, —
гигиены. Сосание пальца испортит дыхание ребенка и его
прикус; рот в первую очередь нужен ребенку для того, чтобы есть
правильную пищу, поэтому рот должен быть чистым. Никаких
резиновых игрушек с пола и никаких грязных пальцев во рту, —
и ребенок заснет, обнимая старую плюшевую собачку или
сломанную куклу, потому что в плане комфорта и наслаждения он
зависит от вещей, которые не являются частями чьего-либо
Teiïa, ни тела ребенка, ни тела его матери.
241
В эти ранние месяцы особое внимание уделяется чистоте
половых органов, на них не должно быть раздражений, потому
что раздражение будет привлекать внимание ребенка к
половым органам, а это может привести к мастурбации*. Все это
время ребенка активно поощряют расти, использовать руки и
ноги, учиться передвигаться, следить взглядом за предметами
и реагировать на звуки. Независимо от пола, — в особенности
независимо от пола, — поскольку есть особая связь между
телом матери и младенца, ребенка поощряют быть активным и
энергичным. Когда мать купает ребенка, она игнорирует все
бросающиеся в глаза половые отличия. Внешне большинство
взрослых не проводит особенного различия между
обращением с мальчиками и обращением с девочками. Скорее всего, эта
разница всегда есть, потому что даже довольно маленькие дети
демонстрируют явные различия в том, как они сами
обращаются с представителями своего и противоположного пола. Но
все эти отличия скрыты, пока ребенок находится в
младенческом возрасте и о нем заботится преимущественно мать. Ритуал
материнской любви, исполненного чувства долга делает
неуместным какое-то особенное щекотание или поддразнивание, к
такому поведению относятся неодобрительно, потому что
можно перевозбудить ребенка, гиперстимулировать его.
Таким образом, мальчики и девочки равно учатся
использовать свой рот, как и свои руки, как нечто берущее. Это
активные части тела, которые приходят в контакт с миром с какой-
то целью. Рот — это не способ быть с кем-то, это способ
обращения с безличной окружающей средой. Мама существует для
того, чтобы вам в рот засовывать какие-то предметы —
бутылки, ложки, печенья и кольца для прорезывания зубов. Глубоко
в неизреченной картине мира и отношений мужчин и женщин,
которая есть у младенца, лежит образ изначального
удовлетворения, которое происходит оттого, что что-то засовывают в рот.
Позже, при виде американского солдата за границей
озадаченные иностранцы, обсуждающие американские нравы, могут
считать, что для них жизненно необходим апельсиновый сок
или кока-кола, или еще какой-то вид американской модной
еды, потому что еще в младенчестве взаимодополняющие от-
* Настойчивые попытки некоторых педиатров свести на нет табу на
мастурбацию привели к возникновению современного извращения, когда
родители практически навязывают ребенку желание мастурбировать.
Сомневаюсь, какой из двух методов эффективнее избавляет ребенка от простого
наслаждения исследовать собственное тело.
248
ношения ребенка и груди были заменены патерном, который
симметричен, который можно чередовать. «Дадим малышу пе-
ченьице, а теперь, малыш, дай маме печеньице». В этом патер-
не, в этой модели удовлетворяющий объект вмешивают в
отношения двух людей, и глубокие структурные различия между
женской и мужской ролью теряются. Обследования детей в
Соединенных Штатах отмечают, что и мальчики, и девочки в
каком-то возрасте начинают делать маме брачные
предложения. Так что мы не можем сказать, что когда мальчик говорит,
что он хочет жениться на маме, — это проявление его
сексуальности, потому что если это так, то почему же девочки
делают предложения? Но к чему ведет это брачное предложение?
«Когда я вырасту, мама, я обязательно на тебе женюсь и куплю
тебе красивый дом, большой автомобиль и меховую шубу...»
Эта игра в «вот я тебе дам что-то и ты мне что-то дай» вовсе не
обязательно должна происходить между представителями двух
полов, когда она основывается на бутылочках и сухариках, а не
на глубоком специфическом переживании контакта с грудью.
На втором году жизни мы доходим до следующего этапа
обучения, одинакового для мальчиков и девочек, это контроль над
выделительной системой, за дефекацией и опорожнением
мочевого пузыря. Здесь анатомические различия между
мальчиками и девочками более остро привлекают материнское
внимание. «Мальчиков сложнее приучить» — так говорят, как
будто бы вменяя в вину мальчикам их особую неподатливость и
упрямство. Но говорят так же: «Ну, с мальчиком легко на весь
день пойти гулять в парк, вы можете послать его за кустик», и
эта фраза потом откликается в комментарии маленькой
девочки по поводу пениса, когда она впервые увидела писающего
маленького мальчика: «Мм, отличная штука, надо брать с
собой такую на пикник!» Начало эгоистического оценивания
мужского органа именно здесь, девочка воспринимает его как
некий орган, которого у нее нет и который умеет делать особые
вещи, в результате создаются условия для зависти маленьких
девочек, которая часто проявляется позже. Эта зависть
подобна зависти к чужому велосипеду или роликовым конькам,
активная, ищущая зависть к чему-то, к какой-то вещи, при
помощи которой можно что-то делать, а вовсе не та глубокая нар-
циссистическая рана, описанная в классических для Европы
случаях невроза. Еще позже эта зависть проявится очень живо,
с одной стороны, в том, что женщина будет настаивать на том,
что она сядет за руль своей машины, а в другом случае — в культе
пышной груди и длинных ног. С одной стороны, эта зависть
249
подчеркивает активность и власть, а с другой — части тела,
которые вызывают восхищение и высоко оцениваются во
взрослом возрасте. Типичная американка ходит как будто бы в
полном вооружении, она не семенит позади супруга теми
маленькими шажками, которые подходят не человеку, а совершенно
иному существу, но она и не использует свой собственный
способ ходьбы, чтобы какой-то мужчина дополнил ее.
Американка может верить, что она нуждается в чем-то, что называют
«сексуальным удовлетворением», в нем можно нуждаться, как,
допустим, здоровый человек нуждается в физической нагрузке.
И она может желать выйти замуж, но ни в своей походке, ни в
своей манере она никоим образом не проявляет то, что она —
часть и, возможно, противоборствующая часть возможного
союза двух людей.
Постепенно маленькие мальчик и девочка, которых
обучают тревожные и озабоченные чувством долга матери,
усваивают еще кое-что. Помимо анатомических различий между
мужчинами или женщинами, они усваивают, что акт дефекации в
правильном месте в правильное время — это хорошо, в то
время как то, что мы выделяем, настолько плохо, что если мы
будем удерживать в себе продукты переваривания пищи дольше
установленного времени, у нас возникнут всевозможные
проблемы. Для маленького ребенка, особенно для маленького
мальчика, становится жизненно важным учиться «вовремя
сказать маме», потому что мальчикам контроль мочевого пузыря
дается сложнее, чем девочкам. Тревожное планирование
вместо спонтанного действия, необходимость предвосхищать
непредвиденные ситуации, длительные поездки в автомобиле, в
общественном транспорте, пробки, походы в кино или в гости
к бабушке — все это приходится рассматривать в свете
потребности «вовремя сказать маме». Невозможность вспомнить это
наказывается лишением материнской любви, про которую
ребенок уже понял, что ее можно получить, если ты хорошо себя
ведешь. «Мама любит своего маленького сыночка, когда он
помнит, что он должен вовремя ей сказать». Так ребенок
усваивает, что опорожнять кишечник и мочевой пузырь вовремя —
это очень важно, и невероятно важно достаточно много об этом
думать, чтобы не вышло конфуза. Американские улицы очень
сильно отличаются от улиц Франции или Италии, где более
попустительски относятся к непосредственным мужским
импульсам, а женщины — предполагается — должны справлять
нужду дома. В Соединенных Штатах общественные туалеты
предназначены специально для чрезвычайных ситуаций, для
250
тех людей, которые не справились с планированием, которые
застряли в пробке, а вовсе не для того, чтобы просто
облегчиться, когда приспичило.
Эта связь опорожнения кишечника и мочевою пузыря, с
одной стороны, и добродетельного поведения и здорового
образа жизни — с другой, вполне соответствует особому
устройству американских туалетов и ванных комнат, /де бумажные
полотенца и салфетки для мьпья, купания и подтирания
располагаются близко и очень часто используются как взаимозамс-
няющис. Другие культуры были навязчиво озабочены тем,
чтобы скрыть продукты выделения, относясь к ним с
отвращением, как к чему-то нечистому, и в результате туалет находился
далеко отжилых помещений. Но американское включение
опорожнения кишечника и мочевого пузыря в ритуал здорового
образа жизни привел к тому, что промозглый, сырой и
непривлекательный сортир заменился максимально эффективным и
приятным во всех отношениях унитазом, который сам
смывает все то, что было правильно и вовремя выделено из
организма; и в результате человек чувствует себя победителем, он
находится в хорошей форме и готов продуктивно работать весь
день.
Огромное значение, которое матери приписывают обучению
навыкам опрятности, имеет этот период жизни, когда у
ребенка формируется некий архетип телесных функций. На более
ранней стадии ребенок учился брать, а теперь он научился
отдавать, чтобы не хранить у себя ничего неподходящего или
вредного. Современное градостроительство и домостроительство
обеспечили полную санитарию, внешнюю привлекательность
и комфортабельность всего процесса. Выложенная белой
кафельной плиткой кухня ресторана и туалет весь в кафеле — это
два этапа ритуала. Так и слышишь, как мамочка
приговаривает: «Когда все правила здорового образа жизни выполняются,
тогда ты можешь наслаждаться жизнью».
Но в то время как мать с завидной стойкостью избегает
демонстрировать предпочтение ребенка того или иного пола и
может относиться к мальчикам и девочкам практически
одинаково, иногда, правда, устало вздыхая оттого, что мальчишки более
упрямы и хуже подчиняются избранной ею модели поведения, —
отец в это время ведет себя с детьми весьма по-разному: играет с
маленькими мальчиками в достаточно грубые игры и, можно
сказать, Слегка ухаживает за дочкой, выбирая игры помягче.
Старшие братья, старшие мальчики еще больше подчеркивают
то признание половых различий, которое демонстрирует отец,
251
они шпыняют, дразнят, подначивают маленького мальчика,
утягивая его как бы за собой в грубость и сопротивление, а
маленьких девочек попросту игнорируют, потому что с ними не
интересно. Несмотря на то, что имеются большие классовые и
региональные различия, существует и общая тенденция —
маленькие мальчики узнают, что такое мужественность, в достаточно
грубых и жестких играх с отцами и старшими братьями, и в
результате они принимают отношения соперничества и
бесконечные перебранки мужских групп как данность. От матери
мальчик узнает, что поощрение в виде пищи и похвалы приходит,
когда он растет, хорошо себя чувствует, достигает успеха, учится
независимости, контролирует свое тело и хорошо умеет
управляться с разными предметами, вещами. Если мальчик делает то,
что говорит мама, то мама его наградит. Позднее, когда он
вступит в брак, награда будет приходить, когда он станет хорошо
зарабатывать, по субботам чинить жалюзи и выводить жену в кино.
Без материнской поддержки и одобрения он ничтожен,
обеспокоен и очень боится, что его лишат любви. Но от отца он
усваивает, что отношения с мужчинами требуют всей силы воли —
нужно с юмором воспринимать удары, тычки и подножки,
щипки, невзирая на возраст, и считать, что это все забавно. И отец, и
мать требуют, чтобы маленький мальчик действовал всегда в
полную силу, превозмогая себя, и он всегда немного боится, что
требуемой силы у него не окажется. И отец, и мать надеются, что он
не будет вести себя как маленький, что он не будет неженкой,
что он будет хорошо учиться, хорошо проявлять себя в спорте и,
позже, на работе. Все эти три надежды включают некую нотку
страха неудачи.
В это время маленькая девочка узнает о своем поле двумя
путями. Она тоже не должна быть плаксой или неженкой, она
никогда не должна вести себя как мальчик, про которого говорят,
что он — девчонка. От отца она знает, как играть в ту
единственную игру, в которую он умеет играть с женщинами: он, дразня,
просит, а она, дразня, отказывает. Очень важно, что для
американских девочек старший мужчина — не эксплуататор, а скорее
всего, жертва, это пожилой богач, содержащий любовницу Отцы
мягко относятся к дочерям, позволяют им попозже вставать,
покупают им конфетки, а матери должны все время сурово
смотреть, чтобы отец совсем не избаловал дочь. Таким образом,
маленькая девочка усваивает, что она должна окрутить своего папу,
несмотря на то, что делает другая женщина.
Для маленькой девочки этот конфликт проходит довольно
легко, это еще цветочки, а ягодки созревают в подростковом
252
возрасте, когда девочки начинают считать, что матери
вмешиваются в их отношения с мальчиками.
Кроме всего прочего запрещение быть неженкой ставит
девочку в очень странное положение. Ей не говорят, что она не
должна вести себя как мальчик, ей не говорят, что она не
должна быть сорвиголовой. Этот запрет, который преобладал два
поколения тому назад, хотя и вызывал гнев у активных и
особенно одаренных девочек, был по крайней мере ясным и
простым. Быть сорвиголовой значило дико носиться, лазать по
деревьям, воровать яблоки из садов, драться, играть в
мальчишеские игры вместо того, чтобы не уходить далеко от дома,
заплетать косички, играть в куклы, в домики, тихонько сидеть,
скрестив ноги, и плакать в подходящих обстоятельствах. Ну а
мальчикам таким же образом достаточно было просто
объяснить, что не надо сильно переживать по поводу аккуратности и
чистоты одежды, и не надо убегать из-за стычек с другими
мальчишками. Пока мальчиков и девочек просто просили избегать
четко определенного паттерна поведения противоположного
пола, страдали лишь немногие представители каждого из
полов, хотя и, может быть, достаточно остро, вырастая
неудачниками, гомосексуалистами, мизантропами и отшельниками, но
большинство все же было способно приспособиться к этой
модели. Женщины рыдали и падали в обморок, мужчины
ругались и топали ногами, но не плакали. Мужчины в любой
ситуации сидели враскоряку, а женщины томно скрещивали
лодыжки. Мужчины работали, зарабатывали деньги и брали на себя
все, что было грубым, опасным и могло женщин запачкать.
Считалось, что мужчины лучше могут справиться с любой
грязью, кроме той, которая собирается под кроватью и у
маленьких мальчиков за ушами.
Но современные группки маленьких мальчиков и девочек в
детском саду смотрят друг на друга с одной и той же позиции,
одним и тем же взглядом, они одинаково готовы драться или
избежать драки. И мальчикам, и девочкам запрещают драться,
а потом очень тревожно наблюдают за мальчиками, а потом за
девочками, почти так же тревожно, чтобы проверить, не
пасуют ли они перед трудностями, не подчиняются ли они этому
запрету безусловно. В этом возрасте у маленькой девочки,
кажется, больше ресурсов и возможностей, чем у ее брата. Ее
отношения С/отцом менее требовательные и обязывающие, в них
больше непосредственного поощрения и поддержки, нежели в
отношениях ее брата с их матерью. Из других культур мы
знаем, что мать, которая склоняет голову перед владетельной му-
253
жественностью своего четырехлетнего сына, поощряет его
самоутверждение как самца, как мужчины, и в той степени, в
которой она служит моделью для маленькой девочки, зароняет
в ее душу негативное отношение к женской роли. В Америке
потакающий отец льстит и всячески балует дочку, и в
результате она оказывается весьма уверенной в себе. Роль матери —
требовательность по отношению к мужу и сыну. Она ни в коей мере
не заставляет маленькую девочку чувствовать, что она по
самой своей природе вынуждена быть слабой или играть
приниженную роль. Брату говорят, чтобы он хорошо себя вел с
сестрой, а сестре никогда не говорят, что она должна чистить его
ботинки, или мыть за ним посуду, или прислуживать ему как
образу ее будущего хозяина и повелителя.
Здесь ясно виден сюжет, который Вольфенштейн и Лейтес
выделили в американских фильмах середины 40-х годов.
Мальчик ожидает, что либо отец будет на его стороне, либо отец
плохой, и можно нанести ему сокрушительное поражение позже в
жизни и не испытывать по этому поводу вины. Девочка ожидает,
что ее отец, а потом и муж, будут нуждаться в значительной
переделке, никакая победа не является окончательной, каждый
следующий день ее необходимо повторять. Мальчик видит свою мать,
а потом и жену личностью, которая дает ему подтверждение, что
он хороший, которая одобряет его поведение. Это
подтверждение хорошести необходимо мальчику, как хлеб с вареньем на
кухне холодным зимним днем. Но ему приходится выплачивать цену
этой поддержки воздержанием от всех радостей
безответственности, неаккуратности, ненаправленного либидозного поведения,
образно говоря отказом пойти на рыбалку.
Возрастная группа от шести до двенадцати лет сохраняет
прежнюю враждебность между полами. Мальчики обнаруживают,
что единственный способ чем-то отличаться от девочек, вкусы
и поведение которых практически идентичны, — это не иметь
с ними никакого дела. Мальчишеская компания в маленьком
американском городке в начале века основывалась на
презрении к девчонкам, которые не умели делать ничего забавного, а
только сидели и играли в какие-то глупые игры.
Мальчишеская шайка 40-х годов — это отчаянный способ защиты от того,
чтобы стать неженкой, что, будучи достаточно широко
истолкованным, означает «не уподобиться девчонкам», но девчонки
тоже стремятся не быть неженками, носятся на роликовых
коньках, на лыжах, плавают, упражняют свои длинные ноги,
которые больше нет необходимости томно скрещивать. И для
них наилучший способ не стать неженкой, т.е. не вести себя
254
как тот мальчик, про которого говорят «как девчонка», — это,
конечно, быть вместе с мальчишками. Поколение тому назад
маленькие девочки ставили чайные столики, чтобы
защититься от грубых мальчишек, которые могли бы поломать их кукол
и растоптать их чайные наборы. Теперь, став матерями, они еще
иногда по старинке стараются купить девочкам кукольные
столики и не приглашают мальчиков к дочерям на дни рождения.
Но, по мере того как половые роли приходят к малышам, от-
фильтровываясь в поведении подростков, научившихся не быть
неженками, маленьким девочкам все меньше нравятся
кукольные вечеринки и хождение в кукольные гости, когда
мальчишки, грубо вторгаясь, устраивали им «переполох на голубятне».
Никому, а меньше всего тем мужчинам, которым они будут
стараться потом понравиться и которые женятся на них, не
нравятся эти трепетные женские особи, которые краснеют,
бледнеют, падают в обморок, в которых нет никакого «стержня».
Интересно отметить, что девушки перестали краснеть, в
старом смысле этой формы реакции, когда дети краснели, когда
их просили что-то показать взрослым, что-то сделать для
взрослых, а женщины и девочки краснели, когда их просили сделать
что-то, считавшееся подходящим только для мужчин и
мальчиков. «Посмотрите на нее — она покраснела», — так теперь в
смешанной в разнополой компании говорят теперь о девушке,
которой понравилось откровенное заигрывание. «Я краснею,
когда я очень счастлива и уверенно себя чувствую», — говорит
двадцатилетняя девушка.
Таким образом, у нас есть целая серия изменений, которая
происходит по мере того, как мальчики и девочки
воспитываются все более одинаково, играют в одни и те же игры,
становятся все более компетентными в использовании собственного
тела. Переход от мальчишеских и девчоночьих групп к
разнополым парочкам, свиданиям, встречам, происходит все раньше и
раньше. Перепуганные учителя говорят: «Ну вот, в прошлом году
это началось в седьмом классе, а в этом году — уже в шестом».
Старые, вошедшие в обиход модели враждебности, когда
мальчишки ломали кукол и дергали девчонок за косы, девчонки
плакали, а мальчишки смеялись, теперь заменились новой
подростковой моделью свиданий. Едва ли там меньше враждебности,
просто она по-другому выражается. В том возрасте, когда весь
наш кросс-культурный сравнительный материал предполагает,
что мальчики наименее готовы вступать в сексуальную жизнь и
брать на себя инициативу, их втягивают в поведение, которое
подражает сексуальной активности юношеского возраста.
Глава XIV
Поведение, предшествующее ухаживанию,
и взрослые сексуальные требования
Так называемые свидания (dating) американских
подростков, которые постоянно упоминаются в кино,
сериалах, радиопостановках, в рекламных объявлениях, в
руководствах по этикету для мальчиков и девочек, это, конечно,
специфическая манера поведения среднего класса. Мальчишки из
трущоб, мальчишки, которые бросают школу в 14 лет после
седьмого класса, сельские ребята, которые рано оставляют
школу, чтобы работать на ферме, держатся стайками до тех
самых пор, пока они не окажутся способными вступать в
полноправные сексуальные отношения. Они продолжают считать
женщин в первую очередь средством собственного
удовлетворения до и вне брака, специально предназначенным для того,
чтобы вынашивать детей, готовить им еду и спать с ними после
вступления в брак. Их привычки и привычки тех девушек,
которых они будут впоследствии преследовать и, возможно,
женятся на них, очень сильно отличаются от стилизованной
модели свиданий, представленной в популярном искусстве. Но
так же, как и модели одежды, хотя и очень различаются по цене,
сейчас изготавливаются в одном стиле, отчего девушка из
рабочего класса, бедная, одевается в принципе в той же манере,
как и гораздо более богатая девушка, — так же
распространяется и стиль поведения, установленный средним классом. Этот
стиль формирует мечты и обусловливает неудовлетворенность
тех групп, которые не могут достичь их ни в какой форме.
Среди малообеспеченной части населения меньше
иммигрантов первого поколения, которые настаивают на том, что
дочерей до брака должны сопровождать более зрелые
женщины или пожилые дамы. Подобных переселенцев становится все
меньше, но все больше становится дешевых отелей, в которых
устраиваются танцы, подражающие очень сложным и
тщательно устроенным мероприятиям социальной верхушки, которые
в какой-то степени способствуют внебрачным связям. То, что
раньше называлось «выходом в свет», сейчас становится все
более стандартизированным. Вечеринки и празднества все
256
больше переносятся из домов, где нет слуг, в отели, где
появление незваных гостей настолько вероятно, что приемы и
ухватки, которые раньше можно было встретить только на
танцплощадке в шахтерском поселке субботним вечером, теперь
появляются даже в высших кругах. Все эти изменения сужают
пропасть между социальным стилем слоев, лишенных привилегий,
и обладающих привилегиями. Это вовсе не означает, что
различия исчезают совсем, что девушка, которая заплатила 100
долларов за платье, не может точно оценить стоимость платья
девушки, сидящей от нее в кинотеатре через проход, и сказать,
что оно стоило 14 долларов 78 центов, но они обе сидят в
одном и том же кинотеатре, в одном и том же ряду, и за билеты
они заплатили равную сумму. Если нарисовать их силуэт, то
разницы не будет никакой. Элита может застенчиво прятаться
за слово «свидание», но девушки из этого класса, оставшись
одни вечером в субботу, плачут столь же горько, как и все
другие. Дело не в том, что мы становимся в меньшей степени
снобами или меньше настаиваем на классовых границах, но
различие между классами постоянно уменьшается. Девушка с
фабрики, девушка из общества, дочь издольщика, которая может
взять почитать на время экземпляр журнала «Лайф», который
не на что купить, все так или иначе реагируют на платье,
которое описано как «приманка для свидания». Одну из них
передернет от такого определения, а две остальные с грустью
подумают о том, что они сами будут надевать в ближайшую субботу,
и как себя будут вести их возможные спутники. Но образ этого
платья проникает глубоко в их сознание и играет там роль,
конечно, значительно отличающуюся от той, которую это платье
играет в жизни девушки, ближе всего соответствующей
изображенной на обложке.
Когда в группе мальчиков и девочек в средних классах1
устанавливаются ритуалы свиданий, прежние битвы за
одобрение и благоволение отца или матери неожиданно выходят на
поверхность. Это потребности, которые проявлялись в ранние
годы, когда оба родителя беспокоились, смогут ли их дети
достичь чего-то значительного. Во многих обществах, которые я
описала ранее в этой книге, дети надолго отходят от
сексуальных состязаний, живут и общаются в рамках однополой
детской группы, где они постепенно дозревают до взрослой
жизни. Очень вгЬкно, что наиболее бросающиеся в глаза различия
обнаруживаются между группами маленьких мальчиков и
девочек в тех обществах, где окончательные взаимоотношения
между мужчинами и женщинами преисполнены сексуальнос-
257
ти. Это Самоа и Бали. В этих случаях отношения между
мужчинами и женщинами в наименьшей степени описываются в
терминах настойчивости, самоуверенности, агрессии,
соперничества и т.п. Родительская любовь и лишение родительской
любви не «завязаны» на развивающиеся самоуверенность и
агрессивность ребенка, но привязаны к телу ребенка, и это тело с
самого начала воспринимается как тело мальчика или
девочки, который позднее станет мужчиной или женщиной, т. е. это
тело сразу воспринимается как исполненное мужской или
женской сексуальности. Это ожидание сексуальности (или
требование сексуальности) слишком велико для того, чтобы
мальчики могли с ним справиться и чтобы для девочек оно было
социально безопасно, поэтому дети отходят от сексуальности
и ждут, пока не повзрослеют достаточно, чтобы вновь
встроиться в общую картину, найти себе любимого человека
согласно той модели, которую они усвоили от родителей.
Но американские родители изначально не рассматривают
своих детей как принадлежащих к одному или другому полу, по
крайней мере это не важно для детско-родительских
отношений. То, что у этих маленьких существ есть тело,
отзывающееся на прикосновение руки родителя или на свет в его (ее)
глазах, — тоже не так важно. Родители-американцы в первую
очередь озабочены ростом личности своих детей, и они
воспринимают своих детей как потенциальное достижение, как
средоточие потенциала, и поэтому детям необходимо давать
наилучшие шансы, наилучшее образование, наилучшую тренировку
навыков для того, чтобы они могли достичь успеха в жизни.
Жизнь — это гонка, в которой и мальчики, и девочки должны
участвовать с ясным взглядом, свежим дыханием, чисто
умытые, не забывая таблицу умножения, чтобы в итоге допрыгнуть
до нужной и точно приземлиться. Это гонка, в которую они
должны вступить как можно быстрее, в четыре года они уже
звонят по телефону, умеют обращаться с деньгами,
занимаются спортом и проявляют свои умения и компетентность, совсем
как взрослые.
В других сообществах взросление — это достаточно
устрашающее дело для ребенка, который воспринимает его как
принятие телесной роли взрослого. Для мальчика взросление
означает стать любовником взрослой женщины и отцом детей,
для девочки — стать любимой и матерью. Но стоит девочке
окинуть взглядом свое крохотное тельце, или мальчику — свои
зачаточные половые органы, — они понимают, что необходимо
подождать, и прекращают играть в «маминого сынка» и «папи-
258
ну девочку». Ведь играть им пришлось бы в одиночку, и они
ждут, ждут десять лет или околотого, пока не повзрослеют. В
общем, чем более специфически сексуальными будут взрослые
отношения, а это может в свою очередь включать взгляд на
представления о браке как преимущественно сексуальном
воздержании, и при этом отсутствие сексуальных отношений не
заменяется ничемдругим,таквот, чем более сексуальными
оказываются взаимоотношения взрослых, тем в большей степени
дети воспитываются в восприятия взрослости как
сексуальности, тем больше дети нуждаются в том, чтобы расти в покое и
не подвергаться постоянно требованиям, которые они не
могут выполнить. Возможно, правильнее было бы обсуждать
латентный период — период между детской сексуальностью,
сосредоточенной на родителе, и пробуждением сексуального
самосознания у подростка, как особый феномен движения к
сексуальной зрелости, который можно заглушить или, наоборот,
каким-то образом подпитать и усилить, что зависит от
социального устройства общества и установлений.
Но в Америке, где родители делают больший акцент на
развитие личности ребенка, на жизненном успехе, мальчики едва
ли отличаются от девочек по поведению и ожидаемой
структуре характера, их поведение практически не связано с моделью
поведения родителя того же пола, и для латентного периода
остается все меньше и меньше места. Для
мальчика-американца повзрослеть — вовсе не значит взять на себя ответственность
и риск полноценного сексуального поведения. Повзрослеть
означает надеть длинные брюки, как старший брат, водить
машину, зарабатывать деньги, ходить на работу, быть
начальником самому себе и позвать девчонку в кино. Ну, может,
немного петтинга, а может и много, с девчонкой, которую только за
этим все и приглашают. Но никто не ожидает, что имитации
сексуального поведения взрослых, которая присутствует в
ритуале свиданий, приведут к взрослым результатам, т. е.,
например, брачному союзу на всю жизнь или беременности.
Свидания — это всего лишь часть состязания, социальной игры, в
которой мальчики и девочки демонстрируют свою
популярность, предъявляя себя группе сверстников, будучи в паре с
популярным представителем противоположного пола2. Успех
среди девчонок, если на тебе правильная шляпа или ты
моешься правильным мылом, — это часть личности молодого
человека, которого раньше или позже позовут в главный офис
компании и скажут, что он-таки назначен на долгожданную работу
младшего руководителя. Но так же, как менеджер по персона-
259
лу, будет рад узнать, что молодой служащий обладает успехом у
девушек, тот же самый менеджер по персоналу нахмурится, если
узнает, что этот молодой человек или его ровесник славен
своими добрачными сексуальными похождениями. Любовь и
успех, к которым стремятся мальчишки и девчонки, о чем они
мечтают и ради чего они расчесывают волосы, чистят ногти,
изучают книги по этикету, копят карманные деньги и
заработок, эта любовь и этот успех имеют очень небольшое
отношение к сексу или к телу как таковому.
Эта социальная игра называется «свидания», мальчики
приглашают девушек, девушек необходимо пригласить, чтобы они
пошли, поэтому мальчики вынуждены просить. И мальчики, и
девочки должны одеваться надлежащим образом, согласно
молодежной моде на данный момент, свидание должно проходить
таким образом, чтобы вся референтная группа сверстников
смогла об этом узнать, иначе свидание не считается. Долгая
связь ухаживания и особой одежды в течение многих столетий
здесь скрывает подлинную суть вопроса. Из-за того, что
свидание и особый выбор одежды настолько связаны, существует
предположение, что свидание и есть ухаживание. Но мужчины
прежде раскрашивали себе лица не для того, чтобы завоевать
женщину, а для того, чтобы произвести впечатление на врагов
или мужчин-соратников, а оружием женщины в битве с себе
подобными были жемчуга и страусовые перья. Одежда, цветы,
танцплощадка — все это части игры, но их нельзя
отождествлять ни с ухаживанием, ни с первично сексуальным
поведением, хотя модель так называемых «свиданий», конечно, очень
сильно влияет на взаимоотношения более взрослых
американцев и американок.
То, что «свидания» — это в первую очередь игра,
состязание, в которой публично признанная популярность, — это
желанный приз, можно проиллюстрировать, рассмотрев
поведение тех, кто не ходит на свидания, но отстраняется или еще в
достаточно раннем подростковом возрасте образует
постоянную пару. Здесь мы обнаруживаем две группы: первая —
молодые люди (юноши и девушки), чья пробудившаяся
сексуальность доросла сама до того, что их уже можно назвать
влюбленными друг в друга, и поэтому игра в свидания для них
бессмысленна, им не нужно демонстрировать что-то публике, им
просто нравится быть в обществе друг друга. Вторая группа —
это те мальчики и девочки, которые, не будучи влюбленными,
зависят друг от друга, нуждаются в защите друг друга, это не-
популярная девочка и непопулярный мальчик, которые скры-
260
вают свою неудачу, свой недостаток популярности, делая вид,
что они очень нравятся друг другу Вне группы ходящих на
свидания есть большие периферические группы: мальчики и
девочки, которые настолько физически незрелы или некрасивы,
что чувствуют себя неподходящими для этой игры, где как бы
ожидается физическая готовность к сексу, и еще мальчики и
девочки, у которых недостаточно денег или подходящей
одежды для этой игры, мальчики и девочки, которые настолько
глубоко заинтересованы в чем-то другом, что это защищает их от
желания тратить время на игру, которая им совершенно не
интересна. Ноу тех, кто допущен к игре, есть глубокий страх быть
неправильным, ненормальным, это естественное следствие
второпях составленных и слабо усвоенных культурных моделей.
Страх отклониться от этих моделей удерживает их в игре,
окружающий их мир подростков, каждый журнал, который они
берут в руки, и ожидания их родителей — все это заставляет их
продолжать игру, потому что считается, что это способ
продемонстрировать свою успешность.
Но какое воздействие модель свиданий оказывает на
актуальное половое поведение американцев? В первую очередь она
определяет взаимоотношения мужчины и женщины как
ситуативные. Вы «ходите на свиданку», вы определяете свою
подругу, как «та, с которой вы ходите на свидание», вы стонете,
потому что в городе не с кем пойти на свидание. Ситуация,
определяемая как свидание, включает в себя выход в свет с
девушкой или юношей правильного социального происхождения,
в достаточной степени популярных, т.е. популярность этого
мальчика или девочки должна быть немного выше, чем ваша
собственная. Именно по этому тоскуют и этим хвастаются,
когда достигают. Рассматривая ситуацию поверхностно, мы можем
обнаружить не так много отличий от «девочки в лодочке» из
мечтаний английских студентов или «девочки под полной
луной», которая постоянно встречается в романтических песнях.
Но мальчик, который хочет, чтобы у него было свидание, вовсе
не заинтересован собственно в девушке, он заинтересован в
том, чтобы быть в некой ситуации, преимущественно на
публике, где знакомые люди увидят его вместе с девушкой, увидят,
что у него есть девушка, и не просто девушка, а девушка,
которая хорошо овевается и уделяет ему внимание. Он выводит ее в
свет подобно тому, как выезжает на своей новой машине,
чтобы похвастаться, но в данном случае отношение к девушке еще
более безличное, чем к машине, потому что машина
принадлежит ему (пока и он, и машина целы), а девушка согласилась
261
выйти с ним всего лишь на один вечер. Эта долгая практика
стремления и получения удовлетворения из ситуаций, которые
сами по себе бессодержательны, дальше станет для
американца хорошей заменой, по мерс того как он приспосабливается к
требованиям новой работы, учится забывать старых друзей с
прежней работы, потому что они больше не входят в состав
группы, с которой он сейчас общается, от него ожидают
стилизованной теплоты и сердечности по отношению к
сослуживцам3. Во время последней войны английские наблюдатели были
смущены кажущимся противоречием между тем, что среди
американцев подчеркивается дружба между однополчанами, они
очень горевали и у многих были нервные срывы после смерти
приятеля, но подробное исследование показало, что эти
отношения дружбы были временными и преходящими. Было
обнаружено, что эта самая «дружба» была «встречей по одежке»: они
дружили, потому что они оказались распределены в одну и ту
же военную часть, а вовсе не потому, что каким-то образом
понравились друг другу как личности. В результате эта дружба не
дозревала и не становилась настоящей. Приятель-солдат, так
же как и «девушка-на-свидание», — это функция ситуации,
внутри которой определена модель поведения. Это не значит,
что плохо прошедшее свидание не может вызвать
переживаний, поскольку обязательства по отношению к тем, с кем
человек оказался в паре в рамках данной ситуации, для
американской молодежи очень важны. Даже если раньше ты не
встречал человека, с которым ты сейчас пошел на свидание, следует
сделать все возможное, чтобы не расстроить своего партнера.
На самом деле все даже хуже, если вы встречаетесь первый раз,
потому что ваш партнер (друг или подруга) в меньшей степени
способен связать ваше поведение с какой-то регулярной и
вполне простительной особенностью характера, и таким образом не
принимать ваше поведение близко к сердцу.
Модели поведения, усвоенные во время свиданий, не
только учат американских мальчиков и девочек ситуативному
подходу к отношениям, но эти самые модели поведения важны,
так как этот первый случай обнаружения эмоционального
аспекта принадлежности к тому или иному полу в жизни
американцев позитивно оценивается с тех пор, как голубая или
розовая ленточка была повязана на погремушке или детской
коляске. Страх, что мальчик окажется неженкой, конечно,
присутствует всегда. Но во многих обществах, где мамы, кормя
грудью младенца, хорошо осознают, что мальчик принадлежит к
другому полу, а девочка — к их собственному, — первичное ус-
262
воение половых ролей происходит очень рано и в течение
жизни не подвергается сомнению. Такое усвоение возникает в
глубоко эмоциональной ситуации, а ситуация кормления — это
прототип сексуальных отношений взрослых, не только из-за
своей взаимной дополнительности, но и по эмоциональному
тону. Мать может дразнить, позволять, провоцировать,
поддаваться, у нее может меняться настроение. Так же может вести
себя жена или любовница впоследствии, и такой же мужчина
захочет видеть свою жену. Но в американской модели, где к
детям обоего пола относятся в первую очередь как к
личностям, когда в отношения с ними вмешиваются вещи и
бутылочки, кроватки, пеленки разделяют тела родителей и тела детей, —
все служит для того, чтобы заглушить это изначальное
усвоение. Там, где половые различия подчеркиваются, акцент
делается на самоуверенность и агрессию, а не на подавление
телесных чувств. Вместо ситуации, в которой половая потребность
ребенка крайне очевидна в четыре года, после чего скрывается
до переходного возраста, мы имеем ситуацию приглушенной
детской сексуальности и переживания собственного пола, за
которым следует высоко развитая ролевая игра в раннем
подростковом возрасте, вызванная вовсе не активностью половых
желез и даже не воспоминанием о детских телесных радостях,
но требованиями игры в свидания. Дети оказываются
втянутыми в нее не вследствие призыва или потребностей тела, но
из-за собственной самоуверенности, агрессивности,
стремления к достижению, стремления быть успешными и
популярными. Причем правила игры и вся игра описываются в очень
сексуально нагруженных терминах. Девочка должна
позаботиться о своих груди и ногах, а внимание мальчика
сосредоточивается на всех мужских принадлежностях. Преувеличение
принадлежности к определенному полу является одним из
условий игры, а секс как таковой оказывается вторичным — это
способ получить желаемое или достигнуть поставленной цели.
Девочка усваивает, что чем она привлекательнее и на
работе, и на танцплощадке, тем больше у нее шансов получить
повышение по службе или удачно выйти замуж. Она усваивает,
что над привлекательностью можно работать, используя разум,
деньги и ловкость. У девочки нет оправдания, она не может
поникнуть в-етчаянии из-за того, что у нее плохая фигура или
«не такие» брови. Соответствующая диета или аккуратно
скроенная одежда поможет исправить фигуру, правильно
подобранная косметика поможет исправить брови. В одной из
известных «Школ очарования» на церемонии выпуска на экран про-
263
ецируется фотография каждой выпускницы до поступления, на
этих фотографиях мы видим избыточный вес, плохой вкус в
одежде и отсутствие элегантности, а потом девушка
отдергивает бархатный черный занавес и выходит сама, стройная,
подтянутая, прекрасно одетая и накрашенная. Наибольших
оваций заслуживает не самая красивая, но та, которая больше
всего изменилась. Мальчик, который отказывается пригласить на
свидание девочку, которая не строго выравнивает шовчики на
чулках, делает то же самое, но в точности наоборот. Он
гордится девушкой, которая следит за собой, которая показывает, что
она вложила достаточно сил, чтобы он мог ею гордиться. И
облик мальчика тоже все больше и больше начинает
соотноситься с этой задачей — волосы, зубы, прическа, шляпа, костюм,
все это должно демонстрировать, что он заботится о своем
внешнем виде, а также о том, что он вообще уделяет
внимание — повышению по службе, потребителю, рекламной
кампании, клиенту и своей привлекательности как человека, с
которым можно пойти на свидание. Если рассматривать все это с
точки зрения другой культуры или с точки зрения недавнего
визита в область собственного бессознательного, все это дает
нам картину народа, где молодежь чрезвычайно озабочена
сексом. Их единственный интерес в жизни — это любовь, и
любовь определяется исключительно телесно, но мне кажется, что
это огромная ошибка. Этот постоянный акцент на
сексапильном внешнем облике — скорее, результат использования
гетеросексуальной игры как прототипа успеха и популярности в
подростковом возрасте. Модель свиданий влияет на
сексуальные отношения в молодости и в зрелом возрасте еще и
по-другому. Мы, американцы, отказались от института дуэньи,
которая сопровождает незамужнюю девушку, мы позволяем и даже
одобряем ситуации, в которых молодежь может предаваться
сексуальным экспериментам, каким пожелает, любым
вариантам сексуального поведения. В то же самое время наше
неодобрение, если девушка забеременеет, не стало меньше, и
проблема незамужней матери, которой теперь нужно понять, что
же делать с ребенком, тоже не стала ни чуточки легче. Мы не
одобряем аборты, но при этом практически невозможно
обеспечить адекватную и доступную информацию о контроле
рождаемости в силу конфликта позиций протестантов и католиков
по поводу этических вопросов, связанных с этой ситуацией. Мы
растим девочек так, чтобы они были свободны, доступны,
бесстрашны, и их больше не защищают, как в других культурах,
стыдливость и страх. Мы воспитываем мальчиков так, чтобы
264
они были столь же свободны и доступны, привыкали к
обществу девочек и были требовательными по отношению к ним.
Мы помещаем нашу молодежь в непереносимую, в общем-то,
ситуацию: мы обеспечиваем им все условия для того, чтобы они
делали то, за что мы их потом обязательно накажем.
Американская культура придумала странный способ
адаптации к этой ситуации, т.е. петтинг, — сексуальные практики,
которые не приводят к беременности. Сохранение девственной
плевы, техническая девственность, стала гораздо менее важной,
но беременность вне брака до сих пор как бы под запретом.
Петтинг — это решение проблемы, но у петтинга свои
собственные эмоциональные эффекты, он требует от юноши и девушки
особенного типа адаптации. Первое правило петтинга — это
потребность сохранять полный контроль над тем, насколько
далеко зайдет дело. Один импульс, одно воплощенное
желание полностью обладать или полностью отдаться — и игра
постыдно проиграна. Контроль в этой опасной игре, очень
похожей на катание на лыжах с горы, но к которой вовсе нельзя
относиться также, всегда отдается девушке. Ожидается, что
юноша будет просить как можно больше, а девушка не должна
поддаваться ему. Можно счесть успешным свидание, где вообще
нет петтинга, но только состязание умов, парирование
словесных ударов: юноша пытается убедить девушку, что он
настолько популярен, что у него хватит отваги попросить чего угодно,
а девушка убеждает его, что она настолько популярна, что
вовсе не нуждается в том, чтобы что-то ему отдавать. Если они друг
другу нравятся, когда имеет место петтинг, юноша ожидает, что
именно девушка будет удерживать его в рамках, а девушка
ожидает, что он позволит ей удерживать его.
Именно из этой игры, которая снова и снова повторяется,
иногда в течение десятилетия или около того до брака,
происходит более поздняя картина супружеской жизни в Соединенных
Штатах, где именно жена устанавливает модель сексуальных
отношений. Именно из этого происходит неспособность многих
американок полностью отдаваться в сексе, что для многих
иностранцев оказывается источником смущения, досады, обиды, в
результате чего формируются различные компенсации,
например использование алкоголя для того, чтобы ослабить контроль,
и популярный ^шф о непобедимом и неотразимом любовнике.
Даже если девушка достаточно созрела, чтобы реагировать на
предупреждения собственного тела, она сталкивается с
необходимостью быть как бы совестью двоих, и в то же самое время ей
приходится весело, легко и ловко играть в игру, которая никогда
265
не заканчивается, и в которой она всегда может проиграть.
Потому вовсе не удивительно, что фильмы и истории о любви в
журналах восславляют стремление к полному подчинению,
которому, однако же, никогда нельзя предаваться.
Модель поведения мальчика столь же сильно влияет на него.
Он учится ценить ситуацию, в которой его держат в узде, в
рамках, и девальвировать, обесценивать ситуацию, где девушка —
плохая, где девушка, которой он хочет прямо сейчас обладать,
доступна, и для него поощряющей ситуацией становятся
отношения, в которых женщина может сказать «нет», и часто так и
делает. Специалисты, проанализировавшие современные
фильмы, подчеркнули растущую значимость образа
«хорошей-плохой девчонки», которая выглядит как, возможно, плохая, а в
конце оказывается хорошей4. Та же самая тенденция была
предречена в куплетах начала 20-х годов:
Как быть нежной стервой, мне нужен совет,
Как согласие дать, сказавши «нет»?
В каком-то смысле ответ был воплощен в культуре
американских подростков. Сейчас количество беременностей среди
школьниц и студенток колледжей не стало существенно выше,
чем двадцать пять лет тому назад, если рассматривать в
процентном соотношении, учитывая количество и тип студентов.
Двадцать пять лет назад были и дуэньи, и свидания
назначались пораньше, не было поздних встреч. Сталкиваясь с
требованием играть в эту опасную игру, молодежь бравирует и
высоко задирает нос. Поразительное число людей рассматривают
ситуацию с точки зрения того добра, которое она приносит, и
считают, что хорошо, когда мальчик и девочка помогают друг
другу «держаться на плаву». Такое партнерство, в котором
каждый должен полагаться на помощь, понимание,
ответственность и честность другого, — это основа современного
американского брака. Браки молодых, которые, может быть даже
чудом сохранились, пройдя испытания войны, жизни с
родственниками, инфляции, слишком раннего родительства, неврозы
посттравматического стресса, изоляцию и жизнь в чужих
местах, основывались именно на этих добродетелях. Партнерство,
которому научились юноша и девушка, когда они играли в
сексуальные игры, удерживает их вместе, и они могут быть вполне
счастливы, если расходящиеся нормы сексуального
удовлетворения не были добавлены, ко всему прочему, к тем
требованиям, которые американская культура налагает на человека,
чтобы он мог назвать себя счастливым.
266
Во время периода свиданий существует императив, что
подросток должен постоянно иметь возможность играть с сексом
и выигрывать. Чем младше мальчик и девочка, когда они
учатся играть в эту игру, в игру частично незавершенного, высоко
контролируемого потакания импульсу, тем лучше они могут
этому научиться. Чем они младше, тем меньше ситуаций, где
может прорваться сильное чувство, которое помешает им
учиться, но потом наступает брачный союз, и там императив совсем
другой. Теперь в браке и мужчина, и женщина должны быть
счастливы и всем довольны, здесь больше не имеет значения
симметрия удовлетворения мальчика или девочки в той же
самой опасной ситуации, когда они хотели выиграть совместно.
В браке счастливая сексуальная жизнь по-разному
определяется для мужчины и для женщины.
Для мужчины необходимо всеми силами избегать утраты
потенции, которая определяется количественно — подсчиты-
вается частота и длительность эрекций, интервал между
первой и повторной эрекцией, аккуратность, точность в оценке
силы собственного импульса. Существует неявное
предположение касательно мужчин, что всякий, кто совокупляется,
счастлив. Тот тип сексуальной жизни, который раньше
помещался за пределы брака, в кварталах красных фонарей, теперь в
какой-то степени оказался «импортирован» в брак. Теперь, так
же как и тогда, мужчины не вырабатывают каких-то особых
приемов, техника секса даже если и освоена, то в значительной
степени скорее не благодаря, а вопреки, и к технике относятся
с некоторым презрением. Но в то время, когда смыкалась
пропасть между «хорошей женщиной», на которой мужчина
женился, уважал ее и не распутничал с ней, и, с другой стороны,
«плохой женщиной», к которой мужчина прибегал для
разрядки физического влечения, и чья сексуальная свобода считалась
просто вспомогательным средством для стремительного
сексуального удовлетворения, — по мере того как «плохая» и
«хорошая» женщина становились все более похожими друг на друга,
возникало и новое поведение при свиданиях и петтинге. В
английской и американской литературе поднялась шумиха
относительно права и потребности женщин в таком же
сексуальном удовлетворении, как и у мужчин.
Эта шумиха>была скрыта под личиной исследования
женской психики, в результате которого обнаружилось, что у
женщины существует такая же потребность в сексуальном
наслаждении, как и у мужчины. Седобородые мужчины с лицами
святых, которые писали об этом и стремились добиться призна-
267
ния этой точки зрения, наверняка, ощущали себя Дедами
Морозами, которые принесли мешок подарков изобилия туда, где
раньше была пустошь и мерзость запустения. Эти новости
распространились, и примерно во время Первой мировой войны
этот акцент на сексуальном удовлетворении женщины совпал
с ослаблением сексуального контроля и с тем, что женщины
стали все больше и больше работать в промышленности.
Хорошей женщиной теперь стала называться женщина, которая
должна получать удовольствие от секса, и получать его
аналогично тому, как это переживает мужчина. Сейчас эту точку
зрения нельзя назвать несостоятельной, и во Франции, и на
Самоа считается, что в счастливых сексуальных отношениях
мужчина должен гордиться тем, что он доставил удовольствие
женщине, приведя ее к оргазму, сравнимому с его собственным. Ни
на Самоа, ни во Франции не считается, что простое
совокупление может привести к таким результатам. Возможно, мы
перешли от пуританской позиции, в которой женщины не
должны были получать удовольствие от секса, в то время как
«плохие» женщины не получали удовольствие больше ни от чего, к
такой сексуальной философии и практике, где мужчина
обучается различным способам приведения женщины к оргазму Но
теперь на сцене появляется еще один источник влияния, такой
же сильный, как и первый, — это доктрина, что женщина
должна испытывать оргазм совсем как мужчина, и что женщины
должны испытывать оргазм не за счет выученной
отзывчивости, реактивности, но от простого акта совокупления. Если
женщина не испытывает оргазма при совокуплении, психиатры
стали называть ее фригидной под влиянием европейской
мужской версии межполовых различий. Однако, похоже, нет
причин верить, что бурный оргазм как реакция на простое
совокупление является естественным для всех женщин или что это
верно для сколько-нибудь значительного числа женщин.
Таким образом, у нас имеется довольно сложный набор
стандартов сексуальной адаптации, которые развивались бок о бок
с изменениями в сексуальном поведении подростков, но эти
стандарты для взрослых и правила для подростков не очень
хорошо соответствуют друг другу. В подростковом возрасте
мальчик научается тому, что проявления его потенции
контролирует девочка, она учится не выходить за пределы каких-то рамок
и четко контролировать себя и другого. А потом в браке они
сталкиваются с требованиями, чтобы он действовал прямо и
непосредственно, а она должна испытывать оргазм от
простого и примитивного проявления потенции. Возвращение к пет-
268
тингу считается регрессом и со стороны мужа, и со стороны
жены. Мужу не нравится, когда что-то или кто-то
вмешивается в проявления его потенции, которая теперь есть главный знак
его успешной мужественности. Жена чувствует себя
«неправильной», если она настаивает на заменяющих способах
удовлетворения, а еще она ощущает себя виноватой, если ее не
«уносит», и это после многих лет обучения вести себя так, чтобы ее
не «уносило». Однако полная, тотальная релаксация, женское
подчинение, самоотдача считается чем-то отличным от
оргазма, и оно едва ли доступно женщинам, которые в течение
многих лет всячески выкорчевывали в себе стремление
подчиниться, отдаться.
Подобные расхождения между требованиями,
предъявляемым к мальчикам и девочкам-подросткам, — действовать и
одновременно контролировать свое гетеросексуальное
поведение, с одной стороны, и с другой стороны — более поздними
стандартами, из-за которых такое количество браков не
достигают того, что называется сексуальной реализацией,
счастьем, — вовсе не удивительно. Счастливые сексуальные
отношения в браке стали теперь обязанностью, долгом, так же как и
любое другое требование успеха в Америке. Американская
культура так быстро росла, и она составлена из такого количества
источников, что присутствие противоречий, подобных тем,
которые есть даже в более старых и более слаженных
культурах, что не удивительно, но похоже, что очень важно понимать,
что чем более успешно младшие подростки справляются со
сложностями свободы и требуемого поведения на свиданиях,
тем хуже они оказываются приспособлены к тому, чтобы
соответствовать критериям сексуальной адаптации в браке.
Глава XV
Пол и жизненный успех
В западной цивилизации в течение долгого времени
у мужчин считалось, что мужчины создавали образ
женственности, которому женщины неохотно подчинялись, а
женщины — систему требований, к которым мужчины
приспосабливались еще более неохотно. Именно таким образом было
структурировано наше общество, женщины были хранительницами
дома, они настаивали на том, чтобы мужчины вытирали ноги о
коврику двери, а мужчины были хранителями женщин в доме
и настаивали на том, чтобы женщины скромно сидели по
домам и никуда особенно не ходили. Существовала тысяча
вариаций этих требований, от способа держать чайную чашку до
запрета жене курить, а дочери — коротко стричься. С одной
точки зрения, эти требования создавали приятное напряжение,
на основе которого можно было строить этикет, а мужчина мог
декларировать свое естественное мужское желание быть
свободным, грязным, безответственным, непунктуальным, если бы
его жена не настаивала на том, что он должен каждый вечер
вовремя приходить к ужину. Эту картину можно разрабатывать
до совершенно болезненной бесконечности, и девушки,
пытающиеся строить свою собственную жизнь, могут то и дело
останавливаться и говорить: «Но ведь мужчинам не нравятся
женщины, которые...» Однако одно дело — признавать все эти
установления, как культурное средство, которое поддерживает
рабочее равновесие между мужскими и женскими ролями, но
совсем другое дело — принимать из всерьез и говорить о
«мужском» мире или, как пишет Эмили Джеймс Патнэм во введении
к своей книге «Леди»: «Чему он ее научил, на том она и стоит»1,
и таким образом, отрицать факт, что мужчины и женщины
вполне разделяют представления о «женщине, достойной того,
чтобы взять ее в жены» и «хорошем муже», т. е. «потрясающем
любовнике, за которого только дура замуж не пойдет», или
«прирожденном старом холостяке». Выражения «мужчина из
мужской компании» или «женщина из женской компании» вовсе не
270
означают базового рассогласования между мужчинами и
женщинами по поводу 1 ого, какой тип мужчин лучше ладит с
мужчинами, чем с женщинами, но, наоборот, коренное согласие
между мужчинами и женщинами о том, какими бывают
мужчины и женщины.
Когда мужчина и женщина спорят по поводу достаточно
стойкой, с твердым характером, работящей и
целеустремленной девушки, женщина говорит: «Она составит счастье
какого-то мужчины, став его женой», а мужчина произносит: «Не
верю, что какой-то мужчина захочет на ней жениться». На
самом деле никакого конфликта между спорщиками здесь нет.
Несогласный мужчина на самом деле имеет в виду то же самое,
что и женщина, говоря о «хорошей жене», но он говорит: «Ну
кому нужна такая хорошая жена?» В прошлом веке, когда миры
высшего и среднего классов были настолько защищены от
«плохих» женщин, которые одевались в яркие цвета и были
исполнены особого шарма, это вовсе не означало, что «хорошие»
женщины считали «плохих» непривлекательными. Мужчина,
досадуя на требования жены, которая постоянно лежала после
рождения первого ребенка, искал себе сияющую леди в
большой шляпе с пером, а его жена, лежавшая на диване,
воображая себе ту даму в шляпе с пером, соглашалась с ним в том, что
эта женщина привлекательна. И оба сходились на том, что
мужчине вполне естественно и неправильно было бы увлечься этой
женщиной, а для жены вполне естественно и правильно было
бы обидеться на это. Таким образом, и отец, и мать, и брат, и
сестра, сосед, священник, учитель, будущая теща, возможная
жена, местный Дон Жуан, местный мудрец, так же как
комики, радио, кинофильмы, — все вместе создавали образы
разных мужчин и женщин, которых будут любить, ценить,
ненавидеть и игнорировать мужчины, женщины или оба пола сразу.
Итак, любая нерешительность женщины и любое
проявление неистовства у мужчины не должны быть сведены к
какому-то мужскому заговору, цель которого — заставить женщин
быть самими собой. В равной степени, застенчивость у
мужчины или требовательность у женщины не являются
проявлением какого-то женского заговора, цель которого — управлять
мужчинами. В разных культурах существуют стили
взаимоотношения между мужчинами и женщинами. Когда эти обычаи
создают роли, хорошо подходящие друг к другу, таким образом,
что законы, обычаи, идеалы и практические возможности
достаточно близки друг к другу, мужчины и женщины в этом
обществе достаточно счастливы, им везет. Но расхождения меж-
271
ду мужскими и женскими ролями велики, когда идеал красоты
или храбрости, инициативы, скромности, ответственности,
которых требует культура от людей, не давая им при этом
адекватных средств для развития данной инициативы или
ответственности, слишком высок, когда эти качества недостижимы
для большинства людей, — тогда страдают и мужчины, и
женщины. Страдание людей обоего пола — мужчина, который не
способен в силу своего воспитания принять роль сильного
покровителя, патриарха, которая от него все еще требуется, или
женщины, которой в детстве давали слишком большую
свободу передвижения, а потом сажают под замок, это страдание, это
расхождение, это чувство неудачи, неспособности сыграть
назначенную роль, становятся причиной социальных изменений.
Достаточно лишь проследить за распространением движения
за политическое равноправие для женщин по различным
странам, и обратить внимание на то, насколько разными,
противоречивыми бывают реакции женщин в различных странах, и
насколько мала казалось бы очевидная связь между низким
положением женщин и громкостью звучащих требований о
правах.
К сожалению, у нас нет соответствующего сравнительного
материала, касающегося попыток изменить статус мужчин,
например параллельных движений, таких, как «отмена
алиментов», разногласий в связи с тем, следует ли платить семейные
субсидии отцами или матерям, споры о законах, касающихся
общей собственности супругов. Попытки освободить мужчин
от ответственности и от ограничений, которые больше не
кажутся разумными, не собираются воедино под эгидой
«движения в защиту прав мужчин», и не рассматриваются
международными комитетами по легальному статусу мужчин. Однако
подробный анализ всех этих законодательных реформ покажет
достаточно ясно, что существует также постоянный процесс
освобождения мужчин от ограничений, которые не
соответствуют современным условиям. Судебные разбирательства в
случае нарушения обещания жениться — глупый пережиток в
мире, где женщины сами в половине случаев делают
предложение мужчинам, равно как и случаи «отчуждения влияния» —
раскола семьи, соперничества между двумя мужчинами, когда
женщина уподобляется нежной, гнущейся на ветру лилии,
звучат столь же фальшиво. Ситуация, когда мужчина должен
выплачивать содержание молодой бездетной женщине, имеющей
равный с ним уровень образования, и ради этого должен
откладывать свой следующий брак, выглядит уже совершенно
272
нечестно. Но историческая тенденция, которая поместила
женщин среди групп угнетаемых меньшинств, когда
расследовались случаи законодательного и социального насилия при
трансформации общества из статусного, где права были
«врожденными» — в общество, основанное на договоренности, где
права еще необходимо устанавливать, усложнила
рассматриваемый вопрос и дала кажущуюся очевидной основу для
убеждения, что это мужской мир, в котором женщины всегда
подвергались притеснениям и всегда должны бороться за свои права.
И мужчинам, и женщинам приходится тратить достаточно
много сил, чтобы переориентироваться и понять, что этот мир
сделан не одними мужчинами, где женщины — безвольные и
беспомощные дуры, или же могущественные интриганки,
скрывающие свою силу под широкими юбками, — но
сотворен человечеством для людей обоих полов, только в этом мире
и мужские и женские роли иногда были хорошо оформлены, а
иногда плохо. Порой мужчинам легче, женщинам же остается
искать поддержки и утешения у гадалок, в грезах, средствах для
мастурбации, жиголо, скорбеть телом и духом. Иногда именно
женская роль определена в терминах, которые настолько
соответствуют реальности их судьбы, что женщины выглядят
весьма благополучными, а мужчины охотятся за призраками. Но
несомненно то, что относительная доступность многих
возможностей, способность реализовать ту или иную роль влияет и на
мужчин, и на женщин. Женщины, которые выглядят
безмятежными, в то время как кажется, что мужчины постоянно
ошибаются и околдованы чем-то, платят свою цену за
несогласованность мужской роли. Мужчины, которые кажутся гораздо
более облагодетельствованными и свободными, чем женщины,
еще не достигли того уровня самоосознания и самореализации,
которого они могли бы достичь, если бы их жены и матери
играли те роли, которые могли бы и рады были бы выполнять.
Сейчас в Соединенных Штатах издают много книг, полных
гнева и возмущения по вопросу взаимоотношений мужчины и
женщины. Есть книги, которые обвиняют женщин в том, что
они становятся мужеподобными, и это вредит им самим и всем
на свете, и есть другая группа книг, или иногда в тех же самых
книгах можно прочесть, что мужчины стали женоподобными.
Когда читатели следуют настойчивым предложениям и
предположениям таких книг, как «Современная женшина:
утраченный пол», которая заканчивается нападками как на мужчин,
так и на женщин, они сознают, что мы проходим сквозь период
расхождения в сексуальных ролях, которое настолько очевид-
273
но, что попытка скрыть цену, которую платят за это оба пола,
становится все менее успешной. Только если мы будем
продолжать по привычке говорить о положении женщин «в вакууме»,
мы не сможем понять, что там, где страдают представители
одного пола, представители другого страдают так же. Покуда мы
верим, что современные проблемы сексуальной адаптации
связаны исключительно с положением женщин, мы вынуждаем
себя совершить серию ошибочных ходов. Когда мы пытаемся
вытолкнуть женщину из дома, затолкать ее в дом и опять
вытолкать из дома, мы тем самым еще более запутываем сложную
ситуацию из-за того, что мнение общества постоянно
меняется, меняются технологии и увеличивается скорость и
радикальность культурных изменений.
В течение нескольких последних лет Америку было модно
называть матриархальной страной, что являлось насилием над
разумным антропологическим термином. Матриархальное
общество — это такое общество, в котором все или практически
все законодательные силы, связанные с установлением
порядка и управлением семьей, власть, касающаяся собственности,
наследства, брака и дома, принадлежит женщинам, а не
мужчинам. Таким образом, мы можем говорить о матрилинейных
обществах, в которых мужчины наследуют имя, земли и статус
или все это вместе или по отдельности от брата матери через
нее. Это вовсе не означает в данном случае, что женщины
обладают какой-то властью, хотя это система, в которой
женщины занимают достаточно высокое положение, таким образом,
в данном обществе едва ли возможна полигамия. Или мы
можем говорить о матрилокальных обществах, в которых дом и
земля — это владения женщины, они переходят от матери к
дочери, причем мужья дочери поселяются в роде жены, а
сыновья переезжают к женам. Эта система еще менее совместима
с полигамией или с проявлением какой-либо значительной
власти мужьями и о щами, которые живут под крышей дома
тещи. Существует многообразие модификаций, в которых,
допустим, тело женщины возвращают в род ее родителей, чтобы
похоронить, или в некоторых обществах родство по матери
играет важную, но иную роль по сравнению с родством по отцу,
или есть, например, такой вариант на Самоа, что у сына сестры
есть право вето на семейных советах в семье матери. Есть и еще
более редко встречающиеся системы, например в племени
ирокезов политическая власть сосредоточена в руках женщин,
потому что именно женщины-старейшины даруют титулы,
наделяющие обладателя политической властью.
274
Когда мы рассматриваем современное американское
общество в свете этих установлений, становится очевидно, что
слово «матриархат» не только вовсе не описывает ситуацию, но на
самом деле мешает нам четко видеть проблемы2. Женщины в
Соединенных Штатах берут фамилию мужа и их дети тоже
носят фамилию мужа. Ожидается, что женщина будет жить в том
месте, которое муж выберет для совместной жизни, и отказ
вести себя подобным образом приравнивается к поводу для
развода. Предполагается, что мужчины будут содержать жен и
детей, но не предполагается, что женщины будут содержать
мужей, также не предполагается, что братья будут содержать
сестер. С точки зрения закона, несовершеннолетняя женщина
зависит от отца, а после достижения совершеннолетия — от мужа.
Согласно нашим законам, мы — общество патриноминальное,
патрилинейное, патрилокальное и по закону, по большей
части, патриархальное. То обстоятельство, что американские отцы
не соответствуют простонародному понятию патриарха с
длинной бородой и десятью детьми, не очень важно. И мужчины и
женщины воспитываются в этой открыто патерналистски
ориентированной системе взглядов. Существуют законы,
препятствующие тому, чтобы мужчина бил жену, но если жена бьет
мужа, необходимо привлекать совсем другие понятия.
Женщина определяется изначально как нечто беспомощное,
нуждающееся в защите и материальной поддержке. Кроме всего
прочего, мы также общество моногамное, где любая форма
полигамии, даже наиболее распространенная фактически,
вызывает общественное неодобрение.
Эту систему взглядов на семью мы унаследовали из
Европы, но перенесена она была в Америку в чрезвычайных
обстоятельствах, власть отца над сыном была поражена
ослаблением санкции лишения земельного наследства, новая страна
давала бесконечные возможности для того, чтобы покинуть дом.
Власть мужа над женой изменялась гораздо более тонким
образом, в дни первых поселений женщин было мало, и поэтому
соперничество заженщину вынудило мужчин обратиться к
другому стилю ухаживания, нежели в тех странах, где у мужчин
есть возможность выбирать из дюжины девиц, у каждой из
которых есть приданое, или по крайней мере мужчина может
сидеть и расслабляться, будучи уверенным в себе, в то время как
дюжина матерей пытаются навесить ему на шею собственных
дочек. Приданое исчезло, и мужчина сватался не к женщине с
приданым, а к женщине самой по себе. Изменилось
представление о ценностях, связанных с женщиной. Мягкость, кротость,
275
домоседство и робкое цепляние за мужа, когда он отправлялся
куда-то всего л ишь за две мили, было очень хорошо в Европе, в
Старом Свете. Но американка времен первых поселений была
вынуждена совершенно одна работать на здоровенной ферме в
течение многих недель, воспитывать детей, помогать проезжим
и даже отбиваться от индейцев. Сильные женщины, женщины
с характером, решительные женщины, у которых есть
внутренний «стержень», подходили здесь лучше всего. Изменился и
стереотип старой девы, привезенный из Британии: вместо
мужеподобной тетки, которая очень любит своего извечного кота
и предпочитает общество племянников, теперь старая дева
стала кроткой маленькой женщиной, у которой дома кошки и
которая больше любит племянниц. Однако внешнее мужеподо-
бие, несмотря на «заказом» на женщин с сильным характером,
способностью обращаться с деньгами и вести дела, не
поощрялось. Ожидалось, что женщина все еще будет отличаться
женственностью, будет привлекательной, и что ее
привлекательность должна только возрастать, потому что в браке выбирают
по ней, а не по ее приданому. Браки по выбору, которые
обозначались как «браки по любви», налагали гораздо более
высокие требования внешней привлекательности как на мужчин,
так и на женщин.
В суете и суматохе освоения нового континента женщинам
были переданы многие новые задачи, помимо ведения
фермерского хозяйства, воспитания детей и противостояния
индейцам в отсутствие мужей. По мере того как на скорую руку
сколоченные маленькие приграничные поселения становились
похожи на настоящие деревни и городки, все потихонечку
очищалось, игорные дома и салуны закрывались, этот процесс в
представлении поселенцев совпадал с приездом одной или
более «приличных женщин». Более тонкие аспекты жизни,
моральные, эстетические ценности были переданы женщинам по-
новому, в более активной форме. Америка — это не Европа, где
ожидалось, что женщины будут молиться больше, чем
мужчины, но не будут принимать на себя ответственность за
пределами дома. Женщина-подвижница, презревшая требования
приличия ради борьбы за права, стала неотъемлемой частью
американской истории, начиная с ранних дней Анны Хатчинсон,
причем и мужчины, и женщины признают этот аспект нашей
культуры очень ценным. Мужья могут надеяться, что их
собственные жены не услышат призыва менять и реформировать
мир, но это надежды такого же порядка, как и у религиозной
матери, которая хотя и учит своего маленького сына молиться,
276
но все же надеется, что он станет капитаном, а не
священником. В идеале в Соединенных Штатах вершить добрые дела
предоставляется вдовам и старым девам, — таким образом, эти
два чрезвычайно больших класса женщин счастливы,
занимаясь столь общественно-необходимыми делами. Интересно
отметить изменение отношения к миссис Рузвельт и к ее
энергичному, неустанному интересу к социальному благоденствию.
В качестве вдовы президента она подвергалась нападкам и
обвинениям со стороны мужчин, которые готовы были первыми
снять шляпу перед толпой благородных американских женщин,
которые, например, боролись за отмену рабства. Однако
проявление неудовольствия благотворительной активностью
миссис Рузвельт значительно снизилось после смерти президента
Рузвельта, когда ее энергичная борьба за права человека стала
моделью для вдов, а не для жен.
Старая дева, защищающая права человека, стремящаяся к
повышению качества образования, городского
благоустройства, социального законодательства, выступающая за свободу
для угнетенных меньшинств, постепенно стала стереотипом в
тех профессиях, где женщины профессионально делают
добрые дела, особенно это касается образования и социальной
работы. Мужчины редко приходят в эти области, отчасти из-за
страха быть обвиненными в женоподобии. В этих областях им
позволяется в первую очередь административная или
финансовая роль. Англичанин, который активно занимался
общественной работой, спросит: «А где же ваши мужчины? На
приглашениях стоят их имена, но когда мы приезжаем на
международные конференции, то встречаем практически одних
женщин». «А, наши мужчины, ну, они являются председателями
советов, определяют финансовую политику нашей
организации, но всю реальную работу делают женщины. Мужчины
слишком заняты, чтобы ездить на конференции».
При подобном историческом развитии, конечно,
совершенно невозможно выделить причину и следствие, скорее, здесь
было бы правильнее говорить о бесконечном, движущемся по
спирали процессе, где деятельность добрых женщин
оказывается непосредственным поводом для какой-то реформы,
реформы начинают считать женским делом, это привлекает к
данной сфере деятельности женщин, и в результате она
становится еще более венской, а мужчины из нее исключаются.
Между двумя мировыми войнами было отмечено
постепенное снижение желания женщин заниматься теми областями
деятельности, которые были отмечены как «области служения»,
277
и которых считалось, что женщины должны ni норировать
плохую оплату и тяжесть работ ы, потому что сама эта деятельность
не даст возможности упражнять свои женские качества, заботу
о детях, больных, несчастных и беспомощных. Вся тенденция
к профессионализации сферы служения и заботы означает
сдвиг от самоотдачи, которую мы до сих пор видим в браке и в
родительстве у женщин, к роду деятельности, где человек
уделяет определенные часы и выполняет тоже строго
определенные, ограниченные обязанности. Очевидно, что этот идеал
американской женщины важен для той, которая стремится
вступить в брак, и для старой девы, которая стремится к
самореализации в этой жизни. Все это изменение — часть
взаимопроникновения мужского и женского идеалов. Мальчики и
девочки, сидящие рядом за партами, учащиеся по одним и тем же
учебникам, усваивающие одни и те же стандарты, таким же
образом усваивают, что два наиболее уважительных критерия
для выбора профессии — это возможность карьерного роста и
интересность работы. Даже социальные работники, каждый час
рабочего дня которых должен, если они действительно
собираются делать то, что выбрали, быть посвящен сердечной
готовности помочь, будут оправдывать свой выбор данной
работы тем, что эта работа интересна или что эту работу женщина
может хорошо исполнить. Люди не могут просто признать, что
им хочется помогать другим живым существам, почему-то им
приходится за это оправдываться.
В текущий исторический период, когда стиль поведения
женщин изменяется, стиль поведения мужчин также
перестраивается. Мужчина должен был зарабатывать на жизнь, он
должен был иметь дело с грубой реальностью мира конкуренции,
прокладывать себе дорогу, а то идти напролом в мире, где
каждый мужчина потенциально может стать президентом.
Средний американский городок не обучил мужчину пониманию или
наслаждению искусством, обычное эстетическое выражение
для мужчины было закрыто и считалось женским делом. Даже
в наши дни, когда мужчина начинает серьезно заниматься
музыкой, изобразительным искусством или поэзией, к нему
начинают относиться с подозрением. Мужчины
демонстрировали свою мужественность в практическом мире бизнеса, в
фермерском хозяйстве (женщины вели дом, а мужчины даже
коров доили) и в политике (крутой, коррумпированной, без
жиденького реформаторского подхода). По мере того как наша
культура переходного периода создавала упрощенные
ценности для того, чтобы иммигранты из множества стран могли об-
278
щаться друг с другом, соперничество за простые проявления
признаков успеха — деньги, вещи, которые можно купить за
деньги, власть над людьми и над вещами, — возрастало3.
Грубая реальность мира соперничества, где скорость движения
каждого мужчины определяется скоростью движения его
соперника и гонка никогда не заканчивается, поразила мужчин
раньше, чем женщин. Стремительно расширяющаяся
экономика, которая облегчила жизнь женщин, оказалась более
требовательна к мужчинам. И наконец, мы доходим до
стереотипов сегодняшнего дня: усталый муж, который просто хочет
посидеть дома, расстегнув ворот рубашки, и жена, которая хочет,
чтобы ее вывели в свет, мать, которой уже надоело смотреть на
детей и которая все время тычет мужа, чтобы он больше
позанимался с детьми, в то время как муж думает, что если бы ему
только дали такую возможность, он бы уехал к чертовой
бабушке на рыбалку. Для того чтобы получить признание мужчин и
женщин, американец должен в первую очередь достичь успеха
в своем бизнесе. Он должен продвигаться, зарабатывать
деньги, быстро расти в плане карьеры и, по возможности, должен
быть также привлекательным, обходительным, хорошо
причесанным, в курсе всех дел, должен хорошо проявлять себя в тех
развлечениях, которые приняты в его социальном кругу, он
должен хорошо обеспечивать дом, содержать свою машину в
хорошем состоянии, быть достаточно внимательным к жене,
чтобы даже не дать другим женщинам шанса привлечь его
внимание. Женщина, чтобы получить такое же признание, должна
быть умной, привлекательной, должна знать, каким образом
она может подать себя в наилучшем виде при помощи одежды
и манеры вести себя, она должна успешно привлечь и
удерживать возле себя поначалу нескольких мужчин, а потом одного,
она должна работать по дому, ухаживать за членами семьи так,
чтобы муж был влюблен в нее по самые уши, а дети бы
преодолели все рискованные ситуации, касающиеся питания,
психологических и нравственных аспектов взросления, и также
стали на путь к успеху. Кроме того, у женщины должно быть
время для внешних по отношению к семье занятий, будь то
церковь, работа, какая-то общественная деятельность, дача или
ферма, например, или помощь благотворительной Младшей
Лиге (Junior League). На женщину, у которой хватает времени
только на рабрту по дому, навешивается ярлык, что ей
приходится слишком много делать, а это означает, что либо она не
компетентна, либо муж недостаточно ей помогает, либо они
плохо предохранялись и у них слишком много детей.
279
Однако в данном случае подчеркиваются не особенности
мужских и женских ролей, а успех в отыгрывании этих ролей.
Успешный мужчина и успешная женщина завоюют признание
и мужчин, и женщин. Они получат награду за то, что
подтвердят своей жизнью, что вполне возможно быть таким, как мама
сказала, если ты хочешь, чтобы она тебя любила. В рамках
социологического опроса вполне возможно выявить огромное
количество зависти среди американцев4. Эти социологи
обнаруживают людей, которые смотрят программы типа
интеллектуальных игр для того, чтобы увидеть, как люди с высшим
образованием не могут найти правильный ответ. Но эта зависть
сказывается в скорости, с какой злословие о какой-либо
известной личности заполняет страницы желтой прессы, когда
разражается скандал. Однако гораздо шире распространено
неподдельное удовольствие, которое американцы получают,
наблюдая за тем, кто действительно достиг успеха, проявляется ли это
в прощальном банкете в честь руководителя, который нашел
себе работу получше, или в вечеринке, на которую собирается
весь квартал, чтобы отметить переезд одной только семьи в
лучший дом. Потому что вместе с молочной смесью, которую
материнская забота поместила в бутылочку, американский
младенец усваивает необходимость достигать успеха, обрести
правильный вес, вовремя научиться ходить, четко переходить из
класса в класс школы, иметь хорошие оценки, играть в
школьной спортивной команде, участвовать в школьном женском
клубе и, наконец, стать тем, кого другой человек считает
успешным. Вместо отца, который вбивал палкой в ребенка
дисциплину, потому что считалось, что ребенок — вместилище
дьявола, и если пожалеть розгу, то испортишь ребенка, вместо
матери, которая утешала и лечила ребенка, и учила его, как
избежать побоев, теперь мать практически всегда в одиночку
печется о том, как обеспечить успех: она не размышляет о
врожденной злобе ребенка, но ищет в нем признаки того, что он
достигнет успеха, будет хорошим и не проиграет в жизненной
гонке.
Подобная подготовка, сходная для мальчиков и девочек,
влияет на них совершенно по-разному. Мальчик подвергается
двум важным воздействиям: женщины учат его быть
мужчиной, а это подразумевает, что он не может
идентифицироваться с матерью или учительницей5. Для того чтобы стать
мальчиком, он должен делать, как мама скажет, но делать это
по-мужски. Кроме всего прочего, можно стать мальчиком, если ты
будешь есть правильную еду, получать хорошие оценки — в про-
280
должение маминых предписаниий, но к тому же надо еще
вести себя по-мужски, надо не быть неженкой, надо уметь
постоять за себя. Все драки должны быть защитными, но не уметь
драться — значит быть размазней, поэтому надо создавать
такие ситуации, которые удовлетворят матерей двух маленьких
мальчиков, каждый из которых дерется, защищая себя, следует
высочайшим стандартам и одновременно учится, как не быть
«маменькиным сыночком». Только старшие братья или
старшие братья друзей могут непосредственно научить маленького
мальчика тому, что значит «быть мальчиком». Было отмечено,
насколько возросла подростковая преступность во время
последней войны, когда старших сыновей забрали из семей. Но
старший брат сам по себе пытается справиться с ролью
взрослого человека, которую мама и внешний мир определили для
него, а маленький мальчик, который все время за ним
хвостиком ходит, подражает ему, тем самым подражает человеку,
который весь устремлен в будущее, по направлению к работе,
машине и повышению в должности.
В трущобах, в анклавах, где живут недавно приехавшие
иммигранты или неудачники, эта последовательность социального
развития искажается6. Взрослые мальчики не могут учиться на
ошибках отцов, не могут воспринимать неудачи отцов в
качестве примера мужского успеха так, как это переистолковывают
их матери. Мальчишки становятся главарями шаек, и в
результате на их младших братьях происходит некое короткое
замыкание в обществе. Асоциальная жизнь мальчишек в бандах
составляет основу взрослого криминального мира в Америке, она
оттеняет развитие нормальных американцев, где мать, которая
понимает американский мир, может указать на отца, который,
несмотря на то, что не представляет собой достаточно хорошую
модель для подражания сына, все-таки на правильном пути, и
мальчик его несомненно превзойдет. В этой модели старшие
мальчики обращены не на восхищенно взирающую на них
младшую мальчишескую аудиторию, но вперед, в
приглашающий и, вполне возможно, приветливый мир взрослых.
Старшие мальчики позволяют младшим ходить за ними хвостиком
и учиться, пока они не создают проблем. Взгляд всей семьи
обращен вперед, и каждый мужчина в группе есть всего лишь
указатель того, куда, как и зачем должны двигаться мужчины.
Никто нс, представляет собой неподвижной ступеньки на
социальной лестнице. В эпоху мира героями маленьких
мальчиков — неважно, являются ли их отцы зеленщиками или
президентами банков — становятся политики, пожарники, летчи-
281
ки, ковбои, игроки в бейсбол, мужчины, которые отыгрывают
в своих реальных жизненных ролях проявляющиеся активные
двигательные импульсы тела маленького мальчика. Его мать
иногда позволяет ему прыгать на диване, потому что в
книжках написано, что детей нельзя ограничивать, а иногда говорит
ему, чтобы он ничего не ломал. И в ее голосе, и в голосе
диктора радиопрограммы, который объявляет его любимую
радиопередачу, в голосе школьной учительницы, в голосе всех, кто
его окружает, маленький мальчик, который хочет стать
полицейским или бейсболистом, слышит, что он вырастет, станет
ответственным и будет делать деньги. Он усваивает, что если
он хочет настаивать на том, чтобы идти работать в полицию или
профессиональный бейсбол, ему придется настаивать не на том,
что он хочет это делать, но на том, что он может на этом
заработать хорошие деньги и продвинуться. Он усваивает, что пока
у него нет работы, машины, жены, детей, он никогда не
сможет себя уважать, потому что его собственное самоуважение,
так же, как самоуважение его матери сейчас, отберут у него, и
он останется одиноким и неудовлетворенным. Жизнь — это
такая работа, в которой можно достичь успеха, если
постараться, все желательные качества можно приобрести, если обращать
внимание на внешний вид, навыки, отношения с людьми.
Мальчик усваивает, что поощрения за успех — это любовь,
поддержка и одобрение, свет в глазах матери, хлеб с вареньем,
неограниченный доступ к холодильнику, облегчение и радость в
глазах отца. Мать не обрадует его индейский воинственный
клич по высшему классу, хотя она сама купила ему костюм
индейца (ведь у детей должна быть ролевая игра, да и у других
мальчишек есть такие костюмы). Ее приведут в восторг первые
школьные хорошие оценки или первые заработанные деньги.
Отец не ощущает растущую мужественность сына в качестве
угрозы и вызова своей собственной. Отец уже давно просто один
из родителей, и успех его сына — это часть его родительского
успеха, он чувствует себя правильным мужем и правильным
отцом. Отец зачастую чрезмерно опекает сына и чрезмерно
беспокоится о нем. Поэтому даже окружные судьи и президенты
компаний развозят за заболевших сыновей газеты, чтобы те
научились обязательности. На самом деле награда за
демонстрацию восхищенным и помогающим родителям собственной
инициативы, независимости и уверенности в себе в
повседневных занятиях, которые в дальнейшем приведут к успеху,
настолько высока, что, даже несмотря на страх поражения,
маленький американец вырастает чрезвычайно оптимистичным,
282
очень чувствительным к похвале, признанию и положительной
оценке со стороны окружающих. Неудача воспринимается как
временный откат, препятствия нужны для того, чтобы их
преодолевать, и только слабак воспринимав поражение не как
стимул для того, чтобы вкладывать больше сил и стараться еще
сильнее. «Сложное мы делаем сразу, ну а на невозможное
уходит чуть больше времени».
Основная ловушка для мальчика в этой модели взросления
лежи г в условности всего этого процесса. С одной стороны,
мальчик всегда может добиться аплодисментов, сделав
следующий шаг, перейдя из команды третьего ранга в команду
второго ранга, с позиции последнего по успеваемости в классе к
позиции предпоследнего, набрав очередной фунт веса или
выросши на дюйм. Родители аплодируют с удовольствием, легко
и от души, потому что они чувствуют, что от детей зависит их
собственный успех и их право посчитать этот успех платой за
родительское самопожертвование, но, с другой стороны,
похвала никогда не бывает окончательной. Если не сделать
следующий шаг, тогда одобрение останется лишь в
воспоминаниях... и для того, чтобы это переживание вернулось, надо снова
работать. Если ты делаешь успехи, мама любит тебя, отец
ухмыляется, и гордится, и грубовато утешает, когда ты терпишь
неудачу Но никогда в детстве, и может быть, никогда во всей
жизни невозможно прибыть куда-то окончательно, завоевать
любовь и похвалу, которые непреходящи, безусловны, и
которые нельзя у тебя отобрать. Это — основа того самого
американского неприятия иммигрантов, далеких от великодушия
государственных законов о помощи для нуждающихся семей,
противоречащих американской же готовности помогать другим,
щедро отдавая свое время и деньги. Американцев, в отличие от
некоторых других народов, не учат тому, что запас ресурсов
ограничен, и выигрыш одного человека — это проигрыш
другого. Они, скорее, усваивают, что количество призов в гонке,
количество пятерок на класс всегда меньше, чем количество
состязающихся, и чем больше людей вступают в гонку,
бесконечную гонку за пятеркой, тем тяжелее становится завоевать приз.
Мальчик не то чтобы стремится наносить поражения другим,
но он искренне надеется, что ему удастся превзойти других,
чтобы его считали успешным. Другие люди — это всего лишь
обстоятельства, это не соперники, это не противники,
которым надо нанести поражение, это участники состязаний,
которых надо обставить. Воспитание американца не позволяет ему
издеваться над поверженным противником, глумиться над ним
283
и, позднее, в состязательном мире, который требует грубого
иногда до жестокости соперничества, эта игра не доставляет
мужчине удовольствия. Он принимает как то, что должен
двигаться дальше и продолжать достигать успеха, продвигаться,
чтобы сохранить свое место среди других. Методы, которые он
использует, — это всего лишь часть игры, и в компенсаторном
добром приятельстве, которое зачастую вмешано прямо в это
отвратительное соперничество, грубые методы оказываются не
приемлемы.
В тех взаимоотношениях между мужчинами, где удается
полностью избавиться от соперничества, может бесконечно
продолжаться очаровательная игра в агрессию «понарошку», в
«дурак — сам дурак» — безвредная и целительная.
Но в мире, где вся пробуждающаяся мужественность
мальчика оказывается «привязана» к успеху, роль сестер, девушек и
жен очень сложна. Из-за того, что в раннем детстве чаще всего
именно мать, а не отец, высказывает ребенку свое одобрение
или неодобрение, назойливый голос совести и у мальчиков, и у
девочек — преимущественно женский. Этот голос говорит: «Ты
не достиг того успеха, которого должен был достичь».
Мужчина, который чувствует себя проигравшим, неудачником,
злится на женщин и на все те ценности и устои, которые
олицетворяют и защищают женщины, — социальные ценности,
законодательство по социальному обеспечению и страхованию,
«сентиментальную доброту школьных училок». На женщин
злится не только неудачник, но и тот, кому за успех приходится
платить слишком высокую цену, и потому он повторяет снова
и снова, как много ему приходится работать, как он сам
поднял себя из низов до своего теперешнего положения, и как
незаслуженно легок путь других.
Успешный американец, не чувствующий, что он
переплатил за свой успех, не испытывает беспокойства и угрызений
совести, много вкладывает в благотворительность, посылает
пищу голодающим европейцам, голосует за прием закона о
социальном страховании и даже заседает в комиссии, заботясь о
том, чтобы любимое благотворительное учреждение его жены,
получило бы все, в чем нуждается. Но это добродушие может в
любой момент смениться злобным противостоянием
«доброжелателям», заставившим его вступить на путь, уводящий его в
ситуации безжалостного соперничества в сторону от цели — ни
поддержка больницы, ни повышение зарплаты школьным
учителям, которым сейчас его просят о помочь, никак к ней не
приближают. Чрезмерно поддаваться требованиям гражданской
284
добродетели — подозрительно. Мужчина, чтобы быть
мужчиной, должен доказать, на что он способен на своем поприще, и
только после этого может завещать состояние детскому дому.
Идеальная карьера американца начинается с того, что
бедный мальчик сидит на коленях у матери и учит молитвы, а
потом поднимаегся из низов, сражаясь с жесткими
обстоятельствами и применяя при этом, без всякой девчачьей мягкости,
но и без удовольствия, методы, подходящие для подобной
битвы. А в конце своей жизни, став миллионером, он завещает свои
деньги, — нет, не своим детям, потому что это испортило бы
им характер, лишив их необходимости преодолевать
трудности, без которой невозможен никакой успех, но завещает свои
деньги на добрые дела городским или государственным
школам, библиотекам, галереям искусств и детским домам. Мама
учила его, что он должен уважать все это, прилагая все свои
усилия к тому, чтобы достичь успеха. Хорошие женщины
сделали его таким, какой он есть, и в конце они получают доход,
чтобы тратить его на свои проекты и цели, а между началом и
окончанием жизни он очень старается стать тем мужчиной,
каким они учили его быть. По мере того как материнская
любовь становилась все более и более обусловленной успехом,
мама и школьная учительница сливаются в голове ребенка, и
учительница принимает на себя некоторые аспекты плохой
матери, которые когда-то в прошлом веке приписывались
мачехам в волшебных сказках.
Сестра играет весьма специфическую роль в жизни
американского мальчика, нацеленного на успех, который
измеряется в сравнении с успехом его сверстников и оценивается в
основном женщинами, а не мужчинами. Сестра становится
вдвойне соперником по мере того, как она начинает быстрее расти,
чем мальчик, более тщательно делает уроки, получает меньше
синяков и шишек в драках, легче усваивает те предметы,
которые преподают женщины. Характерно то что, американская
сестра — это старшая сестра, и родители всегда принимают ее
сторону, она всегда настолько пронырлива и хорошо умеет себя
подать, что всегда выигрывает. Она может выйти сухой из воды
и получает те же самые награды, затратив меньше усилий, а
поэтому мальчик мечтает о младшей сестренке, которую
можно превзойти безо всяких усилий7. Обычай американских
матерей подталкивать детей в развитии путем оскорбительных,
вызывающих сравнений, особенно невыносим, когда
мальчика сравнивают с сестрой, двоюродной сестрой или соседкой.
Мальчику внушают, что он должен превзойти девочку, потому
285
что он мальчик, и что вполне честно мерить их одной и той же
меркой, потому что они оба ездят на велосипедах или не
боятся в одиночку спать на третьем этаже, или относятся к
продвинутой части учеников своего четвертого класса. Их
сопоставляют, будто они совсем ничем друг от друга не отличаются,
причем, не важно, подходит это всему остальному миру, или нет.
Если же для достижения высшего результата лучше считать
ихнепохожими —делают так. Если мальчик плачет, его бранят
больше, чем девочку, которая не плачет. Когда девочка в чем-
то обставляет мальчика, ему говорят, что это гораздо хуже, чем
если бы его обставил другой мальчик. Эта девочка может быть
уже практически вдвое больше этого мальчика, а ему говорят,
что он не должен ее бить, потому что она девочка. Они сидят
рядышком в детском саду, и взрослые сравнивают, кто лучше
ведет себя за столом, потом они сидят бок о бок в школе, и их
сравнивают по тому, у кого аккуратнее тетрадки, кто
пунктуальней, кому лучше дается чтение, письмо, арифметика.
Девочка сидит и все время бросает мальчику вызов, и примерно в
половине случаев она его побеждает, а иногда даже чаще. До
тех пор пока в старшей школе не наступает благословенное
облегчение, не начинаются точные науки и экономика, где
девочек не поощряют больше к успеху. По мере того как мальчик
сидит и терпит поражение по крайней мере в половине
случаев, он усваивает, что, во-первых, девочки могут делать
большинство из вещей, доступных мальчикам, и могут получить за
это награду, и во-вторых, что совершенно невозможно терпеть,
когда девочки получают награды, которые могли бы получить
мальчики, потому что общество устроено так, и эта ситуация
унизительна.
В более позднем возрасте это выражается в относительно
высокой доступности большинства профессий для женщин, но
при этом и в очень высокой конкуренции, даже в тех областях,
к которым женщины лучшим образом подготовлены, как
некоторые государственные службы. Там существует очень
интенсивное противодействие назначению женщин на
высокооплачиваемые посты, дающие право принимать решения, ибо
это два наиболее распространенных способа, посредством
которых мужчины демонстрирую свой успех. Многие общества
воспитывали мальчиков, просто наставляя их не вести себя как
девочки, но в таком воспитании неизбежно есть потери, оно
внушает мужчине неотступный страх возможной утраты того,
что он имеет. Но когда помимо установки, что он должен
любой ценой не быть девочкой, его еще и постоянно заставляют
286
соревноваться с девочками в том самом возрасте, когда
девочки взрослеют гораздо быстрее, причем соревноваться в
решении задач, поставленных женщинами, с которыми девочки
проще справляются, устанавливается очень ощутимая
амбивалентность. Американские мужчины вынуждены основывать по
крайней мере часть своей высокой мужской самооценки на
победе над женщинами в смысле денег и статуса. И
американские женщины соглашаются с ними и презирают того
мужчину, которого обставили женщины. Когда американские
женщины действительно поднимаются до социального статуса
обладания властью, им очень сложно относиться к своим
подчиненным-мужчинам хоть с какой-то достойной
восприимчивостью. Ведь только неудачник может оказаться под началом у
женщины. В душе же они съеживаются, если зарабатывают
больше, чем мужья, если хотят чувствовать себя женщинами.
Или же они, напротив, швыряют свой успех в лицо мужу,
отдавая дань соперничеству между полами. В результате мы
приходим к противоречивой картине общества, которая вроде бы
широко распахивает двери для женщин, но потом
интерпретирует каждый шаг женщины к успеху как разрушающий ее
собственные шансы на вступление в брак, а так же вредный для
мужчин, которых она обгоняет на своем пути.
Сильнее всего этот антагонизм разгорается в среднем классе
и среди тех, кто стремится достичь статуса среднего класса,
потому что навыки среднего класса — это те, которые женщинам
легче всего довести до совершенства, а мужчины в этой области
чувствуют себя наиболее ограниченными — требуется ни в чем
не давать себе потачки. У матерей из среднего класса,
получивших высшее образование домохозяек, предостаточно времени
для того, чтобы воспитывать растущих детей по своему
усмотрению, лишая их любви или давая им любовь, в зависимости от
того, демонстрирует ли ребенок правильную позицию и
правильное поведение. Добродетели среднего класса — экономность,
накопление денег, предприимчивость, пунктуальность,
способность заранее планировать, усердно работать, контролировать
существующие импульсы, уважение к мнению других,
подчинение кодексу поведения, — это добродетели, которые можно
усвоить. Те навыки и умения, в которых физическая сноровка
играет какую-то роль и в которых мужчинам легче достичь
совершенства, такие, например, как охота, верховая езда, борьба,
отсутствуют if списках ценностей среднего класса. Добродетели
среднего класса, усвоенные во взаимообразных отношениях
матери и ребенка, проистекают из модели «желудочно-кишечного
287
тракта», т.е. мы нечто вбираем в себя, храним, выдаем во
внешний мир по порядку, но в этой модели мальчику очень сложно
разобраться: как сохранять контроль над выделением и
одновременно каким-то образом не препятствовать своим
импульсивным приливам мужественности.
Девочка, хотя ее специфические женские характеристики не
пробуждены, испытывает меньшие трудности по мере того, как
она учится следовать правилам подходящего времени и места.
Таким образом, в течение всего детства американский мальчик
должен соревноваться, дома и в школе, с девчонками, которые
опережают его практически во всех занятиях, за которые
полагается награда, даже в умении постоять за себя, но не лезть в
драку. Спорт, тесно связанный с физической силой и
обнаружением уязвимых мест противника, остается практически
единственной областью, где девочки не вступают в прямую
конкуренцию с мальчиками, и спорт для мужчин в течение всей
жизни представляется потрясающим путем бегства от
соперничества с женщинами, даже если вся спортивная жизнь
заключается в просматривании публикаций в газетах. И все из-за того,
что приходится раз за разом бросать кости, даже зная, что они
налиты свинцом и выиграть невозможно, но выход из игры
грозит утратой любви и самоуважения.
Но какова же позиция девочки, легкое и успешное
соперничество которой с братом гарантировано домашними условиями
и условиями школьной системы? Если смотреть с мужской
точки зрения, девочка — это старшая сестра, которой все легко
дается, которая всюду прорывается вперед. Ей не говорят, что из-
за того, что она девочка, она не должна чего-то делать, что она
должна сидеть себе на подушечке, скрестив ножки и опустив
глаза и ровно класть строчку в шитье, а напротив, поощряют
учиться всем тем же вещам, что и мальчик. Мальчика стыдят, когда
девочка его превосходит, и изжившие себя символы мужского
физического превосходства привлекают для подкрепления
таких рутинных задач, как «не забыть почистить зубы» или
«сделать уроки». Мужское вековое убеждение, что для успеха в
сексуальных отношениях нужно быть сильным, направляется
совершенно не по адресу. Но в то же самое время девочке говорят,
что она должна делать все лучше, чем ее брат, не потому, что ее
будут унижать, если она проиграет, но просто потому, что
девочкам проще быть хорошими. Этот парадокс соревнования между
мальчиками и девочками был обобщен в стихотворении
Уиттиера «В школьные дни», одном из первых стихотворений, в
котором были отмечены радости и горести совместного обучения.
288
В этом стихотворении рассказывается история девочки, которая,
на вопрос учительницы ответила правильно, в результате чего
мальчик получил плохую оценку8.
Извини, что я первой сказала,
Ненавистно мне первое место,
И призналась, потупив глаза
Я люблю тебя, разве не видно?
Но заметим, что поэт — мужчина — столь сладко и с такой
тоской вспоминая о девочке, так мило морализует, видя, что ее
отношение контрастирует с позицией большинства людей, —
Потом узнал в суровой школе жизни —
Как мало тех, кто, превзойдя его,
Жалел бы о своем успехе,
Лишь оттого, что влюблены в него, —
тем не менее очень ловко и окончательно убивает эту девушку:
О дева! На ее могиле
Уж сорок лет растет трава!
Таким же образом уроженец Новой Гвинеи рассказывает
историю о женщине, которая протягивает мужчинам символы,
посредством которых они могут утешить себя в том, что она их
превосходит, а потом просит, чтобы ее убили. Любовь на таких
условиях невыносима. В американских девочек встроен
конфликт другого порядка, они тоже обязаны делать уроки и
слушаться матери, чтобы не утратить материнской любви,
одобрения учительницы и тех наград, которые даются за успех. Ей
тоже нравится хлеб, щедро намазанный вареньем, и доступ к
холодильнику. Все это ее, стоит лишь попросить. «Для
маленьких девочек и для хороших маленьких мальчиков», — гласит
объявление в окошке кондитерского магазина в Нью-Йорке.
Все это — ее, по праву рождения, но все же, — какой ценой!
Если она хорошо усвоит правила, если она будет получать
хорошие оценки, выигрывать стипендии, если она получит
работу начинающего обозревателя-репортера, тем самым она
сделает нечто непростительное в глазах окружающих. Каждый шаг
вперед в работе в качестве «успешного гражданина Америки»,
независимо от пола, означает для нее шаг назад в качестве
женщины и, соответственно, некоторый ущерб, причиненный
какому-то мужчине, потому что мужественность в Америке
определена не'абсолютно, ее необходимо подтверждать и вновь
завоевывать каждый день. Один из существенных элементов ее
определения — это способность побеждать женщин в любой
289
игре, в которую играют оба пола, в любой деятельности, в
которую оба пола вовлечены.
В той мере, в какой маленькая девочка разделяет позицию
покойной героини Уиттиера, она отвергает этот выбор, эту
дилемму. Действительно, ей сейчас, в третьем классе, приходится
демонстрировать на уроке умение писать, потому что ее
маленькой, ориентированной на успех душе слишком горько
переносить поражения. Но потом она сменит роль и выйдет из
нечестного соревнования, выйдет из игры с залитыми свинцом
игральными костями, станет успешной в другой области, как жена
и мать. Отчаянная потребность в успехе остается, хотя не такая
сильная, как у мальчика, потому что для девочки успех
требуется просто как и от всех других людей, и для нее нет угрозы,
что в противном случае ее не будут считать настоящей
женщиной. Мальчиков поражение лишает мужественности, девочки,
если они, кроме всего прочего, еще и симпатичненькие, могут
оказаться более желанными, если им нужен юный рыцарь для
того, чтобы делать им уроки. Но такой расклад постепенно
уходит в прошлое. Постепенно в Соединенных Штатах
распространяется ожидание одинаковой структуры характера у мужчин
и женщин. Согласно опросу, проведенному в 1946 году
журналом «Форчун», мужчин спрашивали, на которой из трех
одинаково привлекательных девушек мужчина предпочтет
жениться: той, которая никогда не работала, на работавшей девушке,
достигшей умеренного успеха, или на добившейся
чрезвычайных успехов9. Предпочтения распределились следующим
образом: 33,8 % —за умеренно успешную, 21,5 % — за
чрезвычайно успешную и всего лишь 16,2 % — за девушку, которая
никогда не работала. До сих пор умеренно успешные являются
самыми предпочтительными. Но вместе с этим
предпочтением возрастает давление на девушек, чтобы они до брака успели
поработать и работали бы, например, до рождения первого
ребенка, и чтобы они «начали что-то делать», даже если это всего
лишь волонтерская работа или энергичные занятия
собственным хобби, как только ее дети пойдут в школу. Мужчины
хотят, чтобы женщины повышали свою самооценку, но достигая
меньшего успеха по сравнению с ними, а в дополнение
ублажали их соревновательные амбиции за счет некой
замещающей деятельности, достигая хотя бы какого-то успеха. Вполне
вероятно, что неким внутренним образом оцениваемая
дистанция между словами «умеренно» и «чрезвычайно» означает, что
«умеренно успешная» это «успешная за чей-то счет, в
соревновании с другими», в противовес «побеждает меня в моей соб-
290
ственной игре». В любом случае успех понимается всегда как
выигрыш, как победа над кем-то. Девушка, которая никогда
не работала, возбуждает подозрения. Может быть, она не смогла
получить работу? Может быть, если бы она попробовала
работать, то стала бы неудачницей? А кому нужна
жена-неудачница, пусть даже сколь угодно приятная как личность и
поддерживающая мужа в самомнении? Интересно, что из женщин,
отвечавших на тот же самый вопрос, 42,2 % женщин считали,
что мужчины выберут умеренно успешную девушку, только
12,1 % думали, что мужчина предпочтет девушку, которая
никогда не работала, и всего 17,4 % считали, что мужчина
предпочтет чрезвычайно успешную. «Форчун» так комментирует
этот факт: «С очевидностью мы можем сказать, что мужчины
вовсе не так боятся способных девушек, как об этом думают
женщины. Это особенно верно для мужчин малоимущих,
небогатых, 25 % которых считают, что чрезвычайно успешная
девушка станет наиболее желанной женой. Бедные женщины
также очень часто отдают предпочтение чрезвычайно успешной
девушке — в 24,7 % случаев, в то время как женщины из
состоятельных семей, верхний слой среднего класса, не очень
поддерживают «успешную женщину», ей отдают свои голоса всего
лишь 12,3 % опрошенных». И обратите внимание, что именно
верхний слой среднего класса воспитывает девочек
практически так же, как мальчиков, и именно эти девочки в детстве
непосредственно конкурируют с мужчинами, с мальчиками, и
испытывают то давление, о котором я говорила выше.
Итак, на протяжении всего периода воспитания и развития
ее профессиональных интересов, девушка сталкивается с
дилеммой: с одной стороны, она должна демонстрировать свои
способности, чтобы ее считали успешной, однако, не
переусердствовать, достаточно способностей, чтобы получить
работу, но без особой приверженности работе, которая сделает ее
либо чрезмерно успешной, либо лишит ее желания полностью
оставить работу ради брака и материнства. Два шага вперед,
один шаг назад — вот ее танец. Или она должна принять все
последствия. А какие последствия? Не получится выйти замуж?
Если бы только это, то все было бы не так серьезно. Женщин в
мире вообще больше, чем мужчин, и разные общества нашли
вполне реализуемые пути создания обетов безбрачия,
добровольного смирения и при этом смогли обеспечить достойную
жизнь для женщин. Монашка, которая отдает свою
женственность, свое потенциальное материнство Богу, во благо всего
человечества, которая заменяет создание детей во плоти забо-
291
той и молитвами о детях Божьих, может сама чувствовать себя
частью Божьего плана и реализовать долг человеческий,
«лелеять и защищать жизнь людей и жизнь всего мира»10. В
переполненном автобусе или вагоне метро, где мужчины теперь
позволяют женщинам с детьми на руках стоять — ведь
женщины теперь самостоятельно зарабатывают деньги, не правда
ли? — монахиням как сестрам милосердия до сих пор уступают
место.
Но женщина в Соединенных Штатах, которая
предпочитает карьеру браку, не получает при этом столь же
удовлетворительного и обеспеченного признанием места в мире. То же
самое чувство, которое иногда делает американцев щедрее всех
других обитателей мира, но заставляет голосовать против
въезда в страну нескольких тысяч бездомных сирот вдобавок к
ощущению, что любой успех женщины ставит мужественность
мужчин под угрозу, противодействует полному признанию такой
роли женщины. Если женщина достигает успеха в профессии,
скажем, в преподавании в школе, мужчины либо полностью
игнорируют эту сферу деятельности, либо приходят к
совершенно чудовищным выводам, скажем, что женщины
неспособны преподавать историю Америки во втором классе, причем
любая попытка женщин защитить себя все более принижает их
в их же собственных глазах. Никто — ни сами мужчины, ни
женщины, над которыми они берут верх, не считают, что для
дела будет лучше, если менее квалифицированный мужчина
займет место директора школы «через голову» пяти лучше
подготовленных женщин. Ни мужчины, ни женщины не рады
такой ситуации. И женщины, способные, ответственные,
работящие, которые могут составить до 80 % опрошенных в
школах, и мужчины, которые могут составить остальные 20 %, и
большой процент всех, отвечающих на данный вопрос,
подозревают, что главная причина повышения по службе
неподходящего мужчины, заключалась только в том, что «нужен был
мужчина».
Возможно, когда способные женщины, положившие жизнь
на профессию-служение, профессию, где большим
подспорьем становятся свойственные женщинам живое воображение и
терпение с детьми, постоянно видят, что их обходят мужчины —
одна из важных причин, по которым происходит отток
женщин из таких профессий в промышленность, бизнес, где их
нельзя так просто отстранить и обойти. За пределами школ,
больниц и т.д. женщины могут использовать другое оружие.
В то время как школьная учительница или женщина — соци-
292
альный работник пользуется в основном интонациями
материнского голоса, настойчиво требующего, чтобы мужчины вели
себя хорошо, оружие женщины в бизнесе в Соединенных
Штатах может включать также использование женщинами
собственной сексуальности для достижения честолюбивых целей.
В книге «В постели плачем мы» («In Bed We Cry») Илки Чейз
описывает трагедию данной ситуации, когда успешная бизнес-
леди представляет угрозу самой себе и своему любимому
мужчине1 '. Маленькая девочка, которая слышит призыв успеха
лучше, чем призыв своего будущего женского естества и
материнства, тем самым слышит призыв к соперничеству и
состязаниям, в которых нет запрещенных приемов. Брат ее был лучше
подготовлен к ожидаемому поведению в состязательном мире:
честная игра, никакой травли, никаких ударов ниже пояса —
это часть этики, которую и он, и она усвоили на игровом поле,
но там все действовали в рамках убеждения, что все мальчики
сильнее, чем все девочки. Возможно, часть этого ее
собственного стремления к успеху происходит из этого сравнения, из
утверждения, что мальчики всегда превосходят девочек.
Влечение к успеху могло усиливаться оттого, что некоторые двери
закрывались перед ней из-за того, что «женщины всегда
оставляют работу и выходят замуж», а некоторые — из-за насмешек
брата и отца, что «у девчонок всегда нелады с цифрами». Так
или иначе, девушку определяли как более слабую, но в
Америке не существует правил, запрещающих подчиненным
применять нечестные приемы. В той степени, в которой
большинство американок следует правилам честной игры, «ты мне — я
тебе» и не принимают финансового содержания, они делают
это потому, что считают себя не менее сильными, чем
мужчины. Они отказываются от преимуществ. Но для женщины,
которая в мужской области деятельности достигает успеха,
честное поведение практически невозможно, потому что все
общество определило это подобным образом. Женщина, которая
достигает большего успеха, чем мужчина, в мужской профессии,
где нет другой альтернативы, кроме как победить некоторое
количество мужчин, — эта женщина совершает нечто
враждебное и деструктивное. Если же она обладает женской красотой
и привлекательностью, ее поведение тем более
воспринимается как деструктивное. К мужеподобной, безобразной
женщине могут относиться как к замаскированному мужчине, и
таким образом ей прощают ее успех, но для успеха женственной
и прекрасной женщины алиби не существует. Чем более она
женственна, тем меньше ей простится. Это вовсе не означает,
293
что любая женщина, которая входит в сферу бизнеса или
какую-либо другую сферу, где она находится в крайнем
меньшинстве, является враждебной и деструктивной, но это
действительно значит, что любая женщина, у которой с детства
накопился слишком большой запас подавленной деструктивности,
оказывает в ситуации психологической опасности, когда
помещается в роль, столь определенную. Для женщины, у
которой очень сильно развито материнское чувство, это
положение может быть вообще неприемлемым. Таким образом, брат и
сестра, мальчик и девочка, воспитанные вместе, усваивают, что
каждый из них хочет, из того, что каждый из них может дать
другому. Девочка учится дисциплинировать и заглушать свое
честолюбие, которое общество постоянно стимулирует, так как
считается, что все девушки — белые воротнички «делают
карьеру», а карьера — это нечто очень пышное и очень роскошное,
в то время как большинство мужчин, обладающих сходными
умениями, попросту работают. И у нас есть ситуации, которые
на поверхности выглядят очень странно, так как по мере того,
как все больше и больше женщин работают, мужчины
оказываются все менее заинтересованы в том сражении, которое
позволяет им достигать профессионального успеха. Полвека тому
назад взор особо одаренной девушки, которая поступила в
колледж, был обращен вперед, к профессии и к карьере. Сама
мысль о браке отстранялась, убиралась с дороги как некое
увечье, ограничение, дефект. Теперь девушка с теми же самыми
способностями готова признать, что ей хотелось бы выйти
замуж, и сейчас она более склонна пожертвовать карьерой ради
брака, нежели пожертвовать шансом выйти замуж ради
карьеры. Сейчас все более и более признается, что девушки должны
работать до тех пор, пока не выйдут замуж, а если кому-то не
повезет, то это может означать — всю жизнь, и девушки
трудятся, стараются приобрести навыки, профессию. Если у них
есть мозги и способности, если они виртуозно овладели
навыками, то при потребности в успехе, работа может поглотить их
на время целиком, но никогда до такой степени, чтобы
полностью заглушить желание выйти замуж.
Современное общество не будет относиться к женщине, на
которой не остановил внимания никакой мужчина, с той
простой жалостью, как век тому назад относились к девушке,
которую никто не пригласил на танец. Сейчас выносится более
суровый вердикт: должно быть, она невротичка, она не следит
за собой, она не использовала свои шансы. Именно об этом
думают и говорят молодые незамужние женщины, когда упоми-
294
нают более старшую. Успех для женщины означает «найти и
удержать мужа». Это гораздо более верно, чем поколение тому
назад, когда считалось, что мужчина ищет женщину. И
некоторые женщины, обретя новую свободу за пределами дома,
почувствовали, что она настолько дурманит, что они готовы
пожертвовать собой ради работы. Это вовсе не удивительно в
мире, где на неженатого мужчину смотрят как на неудачника,
редкую птицу, который, несмотря на то, что вокруг полным
полно девчонок, которые хотят замуж, не сумел найти себе ни
одной. Неженатого мужчину рассматривают как лентяя, как
настолько неспособного к действию человека, который даже
пошевелиться не хочет. Но чем большего успеха мужчина
достигает на работе, тем более все вокруг уверены, что он станет
замечательным мужем. Чем более успешна женщина, тем
больше народу боится, что из нее не выйдет хорошей жены. Обзор в
журнале «Fortune» обобщил те причины, почему мужчины
должны бы предпочитать чрезвычайно успешных девушек. Эти
причины — эффективность, способность эффективно работать,
понимание денежных вопросов и способность поддерживать
мужей и помогать им. Репортер добавляет: «Никто не считает
интеллект женщины ценным качеством и практически никто
не говорит, что с ней будет проще общаться и налаживать
отношения». Старая, с бородой, фраза, что даже лучшие
повара — мужчины, нуждается в сноске, что американские
мужчины воспитаны так, что они не будут получать удовольствие,
будучи мужьями успешных шеф-поварих.
/
Глава XVI
Каждой семье - собственный дом
Убеждение, что у каждой семьи должен быть
собственный дом, кажется трюизмом, с которым соглашается
практически каждый американец, совершенно не задумываясь.
Большинство американцев признают также факт, что у нас не
хватает домов, и это — из-за отсутствия возможности строить
дома в 30-е годы и во время Второй мировой, и существует
расхождение между платой за жилье и зарплатой, и надо с этим
что-то делать, но необходимо осознать, что слово «семья»
теперь означает все меньшее число людей. Количество семей
постоянно возрастает, и поэтому потребность, чтобы у каждой
семьи был собственный домик, возрастает непомерно.
Сенаторы южных штатов иногда могут подниматься против каких-
то прав для женщин, утверждая, что место женщины — в доме,
но большинство законодателей тем не менее склоняются
перед вопросом: «А в чьем доме?» Место женщины в
Соединенных Штатах больше не в доме, и лишение ее того, что во всех
других обществах является ее правом, это часть нашего
убеждения, что у каждой семьи должен быть дом, и в нем — только
одна женщина. И более того, каждая семья должна состоять
только из мужа, жены и несовершеннолетних детей.
Считается, что все другие формы совместного проживания
обладают массой неприятных сторон. Считается, что когда живут
вместе мать и сын — это плохо для сына, это неспособность
разрезать пуповину, и это испортит ему жизнь. Дом, где живут отец с
дочерью, подвергается меньшему неодобрению, но когда
девушка достигает возраста вступления в брак, отца начинают чернить,
а дочь подталкивать к тому, чтобы она «покинула гнездо». Дома,
где живут брат с сестрой, достаточно распространенное убежище
для небогатых детей из благородных в другие эпохи, также
вызывают упреки и неодобрение, даже если кто-то из этой пары уже
овдовел и имеет детей. В этом случае скажут, что при подобном
проживании кто-то пожертвовал своим счастьем. Не вступившие
в брак дети, которые могут сами себя содержать, не должны дер-
296
жаться родительского дома. Им следует покинуть родительский
дом, жениться и завести свой собственный. Также не должны
пожилые родители вступивших в брак детей проживать в домах
своих детей, а особенно — если эти самые пожилые родители оба
живы и могут поддерживать друг друга. Если же только один из
них остался в живых — могут быть варианты. Четкость
американского убеждения, что тесть и теща, свекор и свекровь, а в
особенности теща и свекровь, приносят вред браку, не принимает в
расчет одиночество пожилых. Мы уважаем их, когда они сами
заботятся о себе, но при этом у нас не организована социальная
поддержка. Мы очень настаиваем на том, что все другие формы
проживания, кроме нуклеарной семьи в отдельном доме, хуже и
изначально нежелательны. Единственное исключение — это
ситуации, когда живут вместе две разведенные женщины, или когда
разведенная или овдовевшая женщина с детьми возвращается
жить в дом к каким-нибудь родственникам, например к
незамужней сестре или к отцу*. Правильная позиция женщины с детьми,
муж которой умер или которая разведена, — надеяться, что она
снова выйдет замуж, и считать что теперешние условия жизни,
проживания — это временное явление. Дети нуждаются в том,
чтобы в доме был мужчина, который будет их воспитывать, и если
у них нет отца, их жалеют. Считается, что дедушка или дядя не
являются достаточно хорошей заменой. Что касается домов, где
вместе живут две незамужние женщины, то к ним относятся с
терпимостью, которая включает в себя некоторую жалость к
женщине, которая не вышла замуж, но такое отношение постепенно
угасает. Современные молодые женщины, которые работают и
вместе снимают жилье, теперь должны все больше находить
оправдание в том, что у них проблемы с жильем или в вопросах
экономии, чтобы оправдать свое совместное проживание. Будут
сомнения и даже опасения, что шансы выйти замуж для одной из них,
если не для обеих, подвергаются опасности за счет подобных
условий жизни. Совместное проживание нескольких мужчин
признается только в казармах, спальнях колледжей и в рабочих
лагерях, в очень жестко моделированной ситуации, где считается, что
мужчины слишком молоды для того, чтобы жениться или жен-
* В 1947 г. только у одной семьи из десяти не было отдельного дома, из
тех, у кого не было своего дома, 2 500 000 семей — женатые пары с детьми или
без детей, т. е. это люди, которые с точки зрения культуры имеют право
считать, что и* счастье настолько же подвергается угрозе, как здоровье во время
голода. Три четверти миллиона составили один родитель с детьми,
преимущественно матери с детьми1
297
щины не могут их сопровождать. Мужчины, которые вместе
снимают квартиру или дом, вызывают большие подозрения в
гомосексуальности. Этика, которая создает все это социальное
неодобрение, пытается воздействовать упреками на того, кто
кажется более эгоцентричным, и поднять того, кто, кажется, страдает,
основана на твердом американском убеждении, что один из
наиболее страшных грехов — ограничивать эмоциональную свободу
другого человека, его право жить так, как ему хочется. А хорошая
жизнь определяется как жизнь в браке, и поэтому любые условия
проживания, которые мешают человеку, потенциально
способному выйти замуж или жениться, — являются плохими, и попытка
получать от подобных условий проживания выгоду — это эгоизм
и эксплуататорство.
Подобные позиции и предпочтения создают мир, в котором
человек должен либо состоять в браке и иметь собственный дом,
либо жить в одиночестве, есть в ресторанах, всю ночь читать в
постели, два раза ходить на одно и то же кино, зависеть от
бесконечных ежедневных расписаний и от собственной инициативы, с
кем провести время. На этом фоне неудивительно, что для
американцев одна из основных ценностей брака — это товарищество,
это возможность вместе проводить время, потому что мы люди
разговорчивые, и нам нужен другой человек, чтобы мы
полностью почувствовали себя собой. Никогда, ни в детстве, ни в
юности, мы не получаем подготовки или практики самодостаточной
изоляции. Все, что ребенок сам по себе делает тихо, является
подозрительным. «Чего это там так тихо? Наверное, он затеял что-
нибудь нехорошее». Если кто-то погружен в грезы, в фантазии,
это вызывает неодобрение. Люди, которые лучше бы посидели весь
день дома с хорошей книжкой, вместо того, чтобы пойти с
друзьями на вечеринку, получают низкие баллы в личностных тестах.
Даже такие простые чувственные радости, как, например, чтение
лежа в ванне утром в воскресенье, считаются самопотаканием и
антисоциальной деятельностью. Считается, что большую часть
времени, которое человек проводит один, он провел бы лучше,
если бы рядом с ним были другие люди. А время и деньги — это
такие ценности, которые необходимо тратить наилучшим
образом. Ребенок уходит из дома, где у всей семьи одна общая
гостиная, в школу, где он играет и учится в группах, потом он проходит
подростковый возраст и юность, где каждый вечер, когда ему не
надо учиться и не с кем пойти на свидание, он страдает от
одиночества и, выросши, переживает любой временный разрыв в
существующем товариществе как совершенно невыносимый. Захода в
пустую комнату, он тут же включает радио, чтобы убить тишину.
298
«В тишине, — говорит поколение тех, кто привык учиться сидя в
комнате с орущим радиоприемником над головами, — нам как-
то не по себе». Иными словами это можно выразить так: когда
кто-то остается наедине с самим собой, практически неизбежным
оказывается вопрос: «Что ты такого натворил, чтобы тебя
оставили одного?» Детей, за которыми наблюдают, не ищут ли они
одиночества, наказывают, заставляя раньше лечь спать или
вернуться из общей комнаты в свою пустую.
Не хочешь слушать слов моих,
Тогда проверь, и не на смех,
Когда тебя наверх пошлют
Лечь спать в тишь и уют,
От мамы прочь и прочь от всех,
Тогда спроси: «Кто плохо вел себя?»
В ответ услышишь истину,
Простонет ветер горестно:
«Ты-у-у-у-у-у-у!
Ты-у-у-у-у-у-у!
Ты-у-у-у-у-у-у!»2
Если человек сам ищет одиночества или против своей воли
оказывается в одиночестве, это в обоих случаях подозрительно
и непривлекательно. Чем более человек популярен и любим, чем
больше его общества ищут, — тем более эгоистичным
становится сидеть дома и читать хорошую книжку, ведь из-за этого по
крайней мере один человек, а то и несколько станут
несчастными не по своей воле. Выражение «быть хорошим спортсменом»
изменило свое значение в Америке по сравнению с
традиционным английским смыслом и теперь означает, что человек никогда
не отказывается делать что-то, что считается забавным, если хоть
один человек просит присоединиться вас к компании. Такие
оправдания, как «устал», «надоело» или «мне надо учиться (или
написать письма, или штопать носки)», больше не
принимаются. Критики потребности американцев в одобрении компанией
других людей часто упускают из виду, что в культуре, подобной
нашей, все общепризнанные потребности также включают
всеобщий долг, и что если определять каждого человека,
находящегося в уединении, как одинокого, тогда очевидно, что
негласный долг всех людей — быть с кем-то еще. Поэтому дети
должны с кем-то играть, подростки должны ходить на свидания, а
взрослые Должны жениться и заводить собственный дом.
Гарантированная компания и родительство, таким образом,
становятся двумя социально желательными ценностями,
которые невозможно реализовать вне брака. Практически любая дру-
299
гая человеческая потребность, которая до того реализовывалась
в семье, теперь может быть реализована вне ее. Рестораны
обеспечивают нас пищей, клоуны, кино и радио — развлечениями,
новостями и сплетнями. Есть прачечные, химчистки, ателье, где
можно заштопать носки и почистить свое зимнее пальто, в
парикмахерских можно постричься и сделать маникюр. Где-нибудь
на улице можно найти автомат, который почистит тебе ботинки,
или чистильщика. Для получения сексуального удовлетворения
больше нет необходимости выбирать между браком и общением
с проституткой. Для большинства людей, не скованных
религиозными ограничениями, секс доступен на дружеской основе,
безо всякой ответственности. Изобретение автомобиля
избавило любовников от необходимости снимать квартиру
Развлекаться можно в отеле или в клубе. Когда человек болеет, он
отправляется в больницу, когда умирает, его может на вполне
профессиональном уровне похоронить соответствующее учреждение.
Автоответчик будет говорить по телефону, а служба доставки
продуктов — ходить по магазинам. Прежние потребности в еде,
пристанище, сексе и развлечениях все могут быть совершенно
спокойно и эффективно реализованы за пределами дома, и тем
не менее сейчас в нашей стране гораздо больше женатых пар,
чем за всю ее предшествующую историю.
Брак — это такое состояние, к которому юных американцев
все подталкивают, и внутри которого американки,
воспитанные в духе энергичности и активности, стараются реализовать
те желания, которые, с одной стороны, поощрялись, а с другой
стороны — заглушались в них еще с детского возраста. Хотя
существуют другие культуры, где женщины в большей степени
доминируют в доме, Америка явно выделяется по степени, до
которой женщины устанавливают стиль дома. Это может быть
связано событиями, которые послужили фоном: возможно, с
тем, что вся сфера эстетического в эпоху первопроходцев была
предоставлена женщинам, из-за уверенности, что все должны
трудиться, а мужчины слишком уставали на работе, чтобы
тратить силы на убранство дома и прочее, и, что также очень
важно, это было связано с распределением обязанностей в семье
иммигрантов, не говорящих по-английски. Когда иммигранты
приезжали в эту страну, муж отправлялся на работу, чтобы
зарабатывать деньги, а жена пыталась изобрести, каким образом
можно жить, и это разделение труда, когда один зарабатывает
деньги, а другая создает стиль жизни, только возрастало,
становилось более интенсивным. Наши модели городской жизни
с высокоразвитыми системами транспортных коммуникаций,
300
означающими, что все меньше мужчин возвращаются домой в
обеденный перерыв, — это еще один фактор, подтверждающий
стиль жизни. По мере того как все больше отдельных школ
сливаются в большие школьные учреждения, а расстояния между
школой и домом увеличиваются, в школе начинают кормить
детей обедом, а дом, где все дети — школьного возраста, в
течение дня пустует. У мамы есть свободное время, чтобы
просматривать журналы и переделывать интерьер в гостиной, или
она может заниматься проблемами мира во всем мире, или
местной системой школьного образования, в то время, когда не
говорит по телефону, не ждет посыльного из прачечной и не
выполняет какого-нибудь поручения.
Таким образом, уделом женщин становится определение
стиля жизни семьи, и она консультируется с мужем и спрашивает у
него совета только по самым важным вопросам, просто потому,
что у нее такая работа. Включаясь в нее на ранних стадиях брака
и материнства, в этот брак она изливает всю энергию, которая
накоплена во время здорового, хорошо откормленного,
активного детства. Если у нее хорошее образование и она получила
подготовку для какой-нибудь работы вне дома или даже для
какой-то карьеры или, более того, если она достигала какого-то
успеха до брака, тот стиль жизни, который она устанавливает в
доме, будет еще более подчеркнут, потому что она хочет всем
доказать, какая она хорошая жена и хорошая мать. Иногда она
может совершенно открыто и честно сказать: «Да, я знаю, что
моя девочка уже достаточно большая, чтобы самой ходить в
школу, но все равно я ее подвожу, ведь это, кроме всего прочего,
оправдание тому, почему я до сих пор сижу дома». Чаще — без
каких-то осознанных, проговоренных комментариев по поводу
сомнений, является ли домашнее хозяйство работой на полную
ставку, женщина просто вкладывает больше усилий в свой
сложный день. Здесь применяются те же стандарты, что и к успеху
мужа: подобно ему, она так же должна делать свои дела хорошо и
соответствовать все более и более высоким стандартам.
Когда мы анализируем задачу ведения домашнего хозяйства
в современных Соединенных Штатах, в доме, который
прославлен на страницах женских журналов и подразумевается в
идущих чередой радиопостановках, мы сталкиваемся с очень
интересным противоречием: хорошо оснащенный дом, на
который нацелены все рекламные объявления, — это дом, где
практически все можно делать быстрее и с меньшими усилиями:
белье отбеливается практически моментально, простыни
гладятся с легкостью необыкновенной, дополнительная насадка
301
на пылесос очистит поверхность ваших книг, новое средство
для полировки серебра заставит ваши ложки выглядеть
новыми. По сути, американка и ее муж, — который так же не
избегает рекламных объявлений, даже если не слушает
радиопостановки, — знают, какой везучей, современной и свободной
может она быть, если просто хорошо оснастит свой дом. И
действительно, похоже, что в двадцатые годы, когда
домработницы и слуги были вполне доступны, у замужней женщины, у
которой было дома немного всяких технических
приспособлений и по крайней мере одна служанка, находилось время,
чтобы поиграть в бридж. Ее образ существует теперь разве только
в воспоминаниях работающих женщин старше пятидесяти лет,
которым до сих пор кажется, что у домохозяйки до черта
времени, особенно если сравнить жизнь домохозяйки с жизнью
женщины, которая должна и работать, и делать все дела по дому,
как сейчас живут очень многие из американок, не по желанию,
а по необходимости. Было также и время, когда только-только
появились новые прачечные, пекарни, доставка молочных
продуктов и консервов, магазины готового платья и химчистки,
казалось, жизнь американцев невероятно упростилась.
Пылесос был замечательным дополнением в доме, где ковры
чистили щеткой-выбивалкой, прачечные были манной небесной для
дома, где детские пеленки кипятили в баке для белья, а
пекарни — для тех хозяек, у которых изготовление хлеба занимало
целый день. Но так же, как наши современные медицинские
паллиативные средства создали новую уязвимость и новые
болезни, так же новое оснащение дома привело не к большему
количеству свободного времени, чтобы, например, поиграть с
малышом или, свернувшись калачиком, почитать у камина, или
для работы в школьном родительском комитете, — напротив,
в сочетании с другими тенденциями в жизни американской
домохозяйки, нагрузка только возросла и ее жизнь стала не
легче, а гораздо утомительнее. Большинство жителей городов не
осознают, что, как указывает доклад Брин Маур, работа по дому
занимает 60,55 часов в неделю в типичной фермерской семье,
78,35 часов в городских домах в городах, где меньше 100 тысяч
жителей, и 80,57 часов в городах, где жителей больше 100
тысяч3. Причем, это было до войны и в мире, который
постепенно стабильно двигался к 40-часовой рабочей неделе.
Возможно, наиболее значимое слово в семейных
отношениях, которое было выдумано достаточно давно — это слово
«бебиситтер». Это дополнительный человек, который приходит в
семью и сидит с детьми, когда оба родителя уходят из дома. Совре-
302
менная мать и жена живет одна — муж приходит домой только
вечером — с детьми, которые в младенчестве и раннем возрасте
занимают 24 часа ее времени в сутки, и ожидается, что у нее вся
работа по дому будет продел ываться с заводской четкостью:
разве у нее нет станков — стиральной машины и пылесоса? Из ее
жизни практически исчезли те компенсации, которые раньше
сопровождали жизнь домохозяйки. Она больше ничего не
заготавливает и не производит никакого продукта в смысле запасов,
консервов, сушений, солений, варений, разве что в сельских
областях это сохраняется. Два раза в год она не делает
сумасшедшую генеральную уборку. Она не закатывает вечеринок, где ею
восхищаются из-за того, что она приготовила горы всякой еды,
но, наоборот, ею восхищаются, потому что по ее виду можно
сказать: «Хм, выглядит, как будто у нее это не заняло вовсе
никакого времени». Мы на наших фабриках стремимся избавиться от
человеческого труда, параллельная тенденция наблюдается и в
домах. Успешная современная домохозяйка должна всегда
выглядеть так, будто она вообще никогда ничего не делала, и
никогда ничего не будет делать. Она должна уметь создавать
законченный эффект безо всяких сил, даже если она всю субботу
обеспечивала способ в воскресенье подать завтрак безо всяких
усилий. Творческая активность, которая от нее ожидается, — это
мастерство управления конвейерной линией, а не любовная
работа с материалом, не шитье, не вязание и приготовление
вкусной еды для детей. Она покупает, торгуется, выбирает,
переносит, собирает, координирует, составляет маленькие кусочки
времени вместе, чтобы прожить эту неделю, и часто хвастает:
«Хорошая была неделя, ничего плохого не случилось».
Средняя молодая американка очень весело подходит ко всем
этим задачам. Они, конечно, больше действуют ей на нервы,
чем лишают ее физических сил, на них тратится время, но едва
ли после них болит спина. В ее невероятно чистом и
отполированном доме, на кухне, где ручка венчика для взбивания яиц
соответствует по цвету стремянке, она двигается, легко
создавая чудесные блюда, от которых ее муж и дети станут
счастливыми и сильными. Однако две веши омрачают ее счастье: страх,
что, несмотря на то, что у нее практически никогда нет
времени, она, может быть, все же, делает недостаточно, т. е. работает
не на полную ставку, и сомнение в связи с тем, что хотя ей, так
же как и ее брату, говорили, что право выбирать работу — это
святое право каждого американца, она не чувствует, что она
сама выбрала эту работу. Она захотела стать женой и матерью,
но она, может быть, вовсе не хотела вести дом. Таким образом,
303
говоря словами современных американцев, «это все на нее
свалено, потому что она женщина». Домохозяйка — не полный
статус, который можно с гордостью выбрать, но это долг, от
которого невозможно скрыться и при этом быть счастливой в
браке. Женщины, которые работают, спрашивают ее, чем она
занимается, говорит: «Так, ничем, домом в основном». 80
часов в неделю работы, и беби-ситтер приходит домой раз в
неделю или на вечер. Она очень одинока, потому что она
занимается той работой, в которой ей другие женщины теперь не
помощницы, одним глазом присматривая за играющими детьми,
и стремится при этом выглядеть свежей и отдохнувшей к тому
моменту, когда муж придет домой.
Когда мы сузили семью-дом, исключили из него бабушку,
незамужнюю сестру, незамужнюю дочь и, как часть того же
самого процесса отказа делить дом с любым другим взрослым,
исчезла и служанка, — и тем самым мы приумножили
количество домов, в которых вся жизнь семьи должна быть каждый
день организована полностью в одиночку: должна быть
приготовлена еда, собран детям в школу и мужу с собой завтрак,
дети — выкупаны, двери — заперты, собаки — выгуляны,
кошачьи лотки — вычищены, продукты — заказаны, стиральные
машины — запущены, цветы — посланы больным, торт надень
рождения — испечен, карманные деньги — разобраны,
холодильники — разморожены. Там, где раньше один большой
кофейник служил нуждам десяти или двенадцати человек, теперь
необходимо три или четыре раза кипятить маленькие кофей-
нички, за ними надо следить, их надо мыть и полировать.
Каждый дом был сведен к голым сущностным элементам,
настолько голым, что даже примитивные народы сочли бы это
непристойным. Надо покормить ребенка, ответить на телефонный
звонок, выключить газ под чайником, который выкипает,
утешить старшего ребенка, который сломал игрушку, открыть две
двери одновременно — и все это одними и теми же руками, в
один и тот же момент, одна и та же женщина. Она —
специалист по питанию, детский психолог, инженер, менеджер по
производству, эксперт по закупкам, и все — в одном лице. Муж
считает, что у нее полным полно свободного времени, и она
может планировать его, как хочет, — и завидует ей. Она
считает, что у него есть четкое расписание обязанностей, и завидует
ему. В той степени, в которой они, ко всему прочему, видят друг
друга как людей одинаковых, с одинаковыми вкусами и
предпочтениями, каждый в какой-то степени неудовлетворен и не
понимает, почему другой раздражается.
304
В истории не нова ситуация, когда мужчины и женщины
неправильно воспринимают роли друг друга или завидуют друг
другу, но значимый аспект американской ситуации
заключается в том, что существуют различия между тем, как мы
воспитываем мальчиков и девочек: «Каждый имеет право выбирать
себе работу и партнера в браке», — а потом организуем
домашнее хозяйство таким образом, как будто это цена, которую
женщине приходится платить. Но мы не считаем работу той
ценой, которую приходится платить мужчине. Мужчины
подготовлены к тому, чтобы стремиться получить работу на
мельнице, в шахте, на ферме, в офисе, в газете, на корабле и
воспринять ее как признак собственной мужественности, успеха.
И они очень хотят, чтобы жена и дети увенчали этот успех. Но
современные женщины не обеспечены таким же ясным путем
в карьерном развитии семейной жизни: их специально не
обучают хотеть купить квартиру, городской или сельский дом,
поселиться в доме без лифта или в каком-то другом виде дома.
Американская женщина хочет иметь мужа — да, детей — да,
собственный дом — да, конечно, ведь это совершенно
невозможно — жить вместе с другими людьми! Но работа по дому...
Американка вообще не уверена, что она «что-то будет делать»
после того, как выйдет замуж. Значительная часть мужчин
хотела бы иметь другую работу, чтобы им по крайней мере
больше платили, или чтобы статус был повыше, или условия
работы иные. Но им не приходится сталкиваться с расхождением,
когда готовят к выбору и воспитывают ради достижения успеха
в жизни, где любовь имеет значение, где нужно выйти замуж, и
невозможностью почувствовать тем не менее, что супруг,
которого она выбирает и работа, которой они занимаются после
вступления в брак, не зависят друг от друга. То, что
испытывают женщины, можно проиллюстрировать, предложив
гипотетическую ситуацию, где мужчина планирует свою жизнь и
рассказывает вам, что он бы хотел стать банковским служащим,
или адвокатом, или пилотом, а потом добавляет «Я хотел бы
заниматься этим, если я, конечно, не женюсь». «Почему?» —
спросите вы. «Ну, потому что тогда мне придется стать
фермером, это лучше для детей, знаете».
Нет, мы не нашли никакой достойной замены связи между
работой по дому и материнством. Хорошие детские сады и
школы могут поместить детей в комфортные условия на много часов
в день, и эти условия зачастую гораздо лучше, чем маленькая
семья, где два злобных соперника могут в течение многих часов
ссориться, драться и наносить друг другу различные травмы.
305
Холодильники и замороженные продукты дают нам возможность
готовить еду, не проводя много часов рядом с кастрюлей, за
которой все время надо следить. Если кто-то серьезно заболеет, —
есть больницы. Но задача интеграции жизни маленьких детей,
даже с помощью яслей, садов, школ и детских площадок, — это
все еще для женщины работа на полный день. Если женщина
покидает дом и идет работать на полный или даже не полный
рабочий день, ее место в доме должна занять другая женщина,
иначе дети пострадают. Ребенок, который простужен или болен
каким-нибудь инфекционным заболеванием, от которого у него
нет прививки или иммунитета, не может ходить в детский сад
или школу. Американки становятся все более независимыми,
предприимчивыми, больше работают, они не хотят быть просто
частью какой-то функциональной системы, они очень
настаивают на том, что когда они действительно делают оплачиваемую
работу, то работают на строго профессиональной основе, задей-
ствуя только часть своей личности, — когда же они работают по
дому, они должны полностью контролировать ситуацию. Но цена
этой автономии также возросла. Все почти так же, как в мечте
первопроходца, которая привела европейцев самого разного
происхождения и превратила их в независимых американских
фермеров, которые могли заняться чем угодно. Эта мечта
сохраняется и доныне в вечной и неизменной ностальгии по курятнику
или по бизнесу, где человек сам себе начальник. Как будто бы
эта мечта оказалась передана женщинам, которые реализуют ее
в своих домах, но без полной радости, — они не чувствуют, что
это их работа, что они выбрали это сами, также, как они
выбрали мужа и детей.
Американка, у которой есть дети, относится к домашнему
хозяйству настолько внимательно и подходит к этому с такой
ответственностью, что ее работа по дому включает
бесчисленные рейды и экскурсии за его пределами в качестве покупателя,
шофера семьи, ответственного гражданина, который должен
защищать окружающую среду, в которой растут ее дети. Надо
работать для того, чтобы улучшать школы, игровые площадки,
систему здравоохранения. К старой пуританской энергии
женщины-первопроходца теперь добавляется признание, что
современный изолированный дом, именно потому, что он настолько
изолирован, чрезвычайно зависит от соседей, от сообщества.
Функции, которые ни одна женщина не может сама по себе в доме с
себя снять или реализовать их все сразу, должны быть каким-то
образом распределены и организованы в сообществе вокруг нее.
И даже в этом случае болеть матерям нельзя: когда они болеют,
306
не существует адекватных общепринятых социальных путей
разрешения этого чрезвычайного обстоятельства в жизни их детей.
Но насколько бы активно замужняя женщина с маленькими
детьми не подходила к работе в сообществе, ее жизнь все же
сосредоточена и ее время заполнено в первую очередь домом и,
самое главное, детьми. Она может настаивать и упрашивать мужа,
чтобы он ее выводил куда-нибудь, она может громко
жаловаться на одиночество и скуку домашней работы, но она не может
пожаловаться на то, что ей нечего делать.
И еще тяжелее матери подростков, когда дети вырастают и
уходят из дома учиться или работать, и ее материнская задача
завершена. Общество, которое давит на нее со всех сторон, говорит ей,
что она не должна портить жизнь своим детям, что она должна
позволить им жить своей жизнью, что она должна сделать их
независимыми и самодостаточными. Но чем более строго и верно
она следует этим внушениям, тем интенсивнее она рубит сук, на
котором сама и сидит. Однажды, хотя она все еще остается
молодой женщиной, она увидит перед собой за завтраком только
одного человека — мужа, будет одинока, совсем одинока в их доме.
Она лишилась работы, ее основное оправдание — работа, ради
которой она отказалась от всего, закончена. И все равно два или
три раза в день нужно готовить еду, отвечать на звонки и
убираться в доме, но теперь тарелок стало гораздо меньше, и нет
необходимости так часто мыть пол и натирать его, потому что дети его
больше не топчут. Нельзя сказать, что женщина полностью
лишилась работы, но она как будто отстранена от должности, ее как
будто засунули на чердак, как ненужную вещь, положили на
полку, дали ей какое-то плацебо, — как в больших организациях, где
есть срок трудового найма, стараются скрыть от служащего,
который еще слишком молод, чтобы быть отправленным на пенсию,
что его, все же, собираются уволить. Этот домашний кризис,
конечно, гораздо более сложен, если он попадает, ко всему прочему,
на время гормональной нестабильности и бурных эмоций и
страхов, которые окружают менопаузу; этот биологический фактор
еще усиливает стресс. Неоправданный страх утраты плотского
желания сочетается с необходимым признанием окончания
репродуктивного периода4. Для замужних американок, у которых
были дети, страх утраты привлекательности и страх стать
эмоционально нестабильными перевешивает беспокойство по поводу
конца репродуктивного периода, потому что они уже родили того
самого единственного или тех двух или трех детей, которые
служат обоснованием и оправданием их брака, и, по крайней мере
сознательно, больше детей иметь не хотят.
307
В это самое время отец сталкивается со своими
сложностями. Его роль во взрослении детей, особенно во взрослении
сына, состоит в том, чтобы быть его другом и союзником,
помочь ему отлепиться от материнской юбки. В той степени, в
которой отец симпатизирует растущей направленности сына на
поиски работы и подходящей девушки, и облегчает ему
продвижение в этом направлении, он — хороший отец. Он должен
успокаивать тревогу матери, поддерживать мальчика в его
малых эскападах, защищать его в случае не особенно страшных
проделок, быть по-братски понимающим. Но в той степени, в
которой ему это удается, он подвергается риску. Он вновь
переживает, по крайней мере в воображении, свою собственную
наливающуюся свободу молодого человека, свободу, которую
он в столь раннем возрасте и с такой готовностью променял на
постоянную, не дающую передышки работу, которая
поддерживает его брак. Вспоминая свою жизнь, он может начать
чувствовать, что он никогда не жил по-настоящему, что он
слишком рано остепенился. Это чувство может быть еще сильнее,
если оно приходит в тот период, когда он осознает, что ему,
скорее всего, не удастся дальше продвинуться на работе или в
профессиональной области. Пока он еще мог подниматься в гору в
своей жизни, его манили великие награды, которые
американцам сулит успех, но теперь он больше не будет подниматься,
ему, скорее всего, придется работать дольше только для того,
чтобы удержать свое место, а эта мысль не обнадеживает.
Когда он помогает своему сыну убежать от матери, жена для него
становится той, от кого он сам, несмотря ни на что, так и не
смог убежать в приятные, безответственные утехи. Видя свою
жену глазами сына и глазами друзей сына, он становится
нетерпелив с ней, потому что она для него олицетворяет
законченное, самодовольное достижение. Вот он здесь, ему еще не
так много лет, и жизнь его уже закончилась, не будет новой
любви, не будет новых стран, которые он сможет завоевать, и
впереди только пустота. Пока его еще не выгнали с работы,
может быть, он даже на пике своей рабочей силы, но сама
природа жизненного цикла в Америке такова, что он чувствует себя
стариком. Ему, возможно, придется очень много сил потратить
на то, чтобы бороться с импульсом бросить это все и уйти, и у
него могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем, от
которых он может даже умереть до срока.
При поверхностном взгляде можно решить, что проблема, с
которой сталкивается супружеская пара средних лет, живущая в
собственном доме, заключается в том, что основная жизненная
зон
задача матери завершена, а она все еще сильна и здорова и
должна теперь найти какое-то другое русл о для своей энергии, онадол-
жна приспосабливать свою жизнь к привычкам и потребностям
мужа, жившего все эти годы подле нее в этом самом доме, — в то
время как жизненная задача мужа все еще разворачивается. Но
из-за той огромной значимости, которой у нас наделяют
молодость, из-за того, что мужчины и женщины обращают свой взгляд
в молодость, а зрелый возраст приносит так мало поощрений,
мужчина и женщина, мать и отец, муж и жена испытывают
разочарование, кризис. Этот кризис может еще усилиться, если
умирают их родители и имеются сложности с размещением старика,
оставшегося в живых, или он долго болеет, а потом приходится
продавать дом и мебель, и все это усугубляет внутренний
конфликт, связанный со старением. Каждый шаг этого процесса
переживается более остро из-за того, что считается, что каждая
женатая пара должна быть самодостаточной, а многие такие пары
забыли, как это делается. Они не могут надеяться на то, чтобы вновь
жить со своими женатыми детьми или с овдовевшими,
незамужними или неженатыми братьями и сестрами. То, что они очень
сильно друг от друга зависят, не могут друг без друга, часто
считается признаком хорошего брака. Пожилые муж и жена стали
настолько близки, что они как будто бы стали единой личностью, и,
как большинство американцев, они испытывают потребность в
других людях, чтобы чувствовать себя завершенными, чтобы кто-
то давал им одобрение, подтверждал, что они хорошие, избавлял
их от самокопания, которое возникает в моменты, когда человек
остается в одиночестве, и от упреков в адрес самого себя, которые
неизбежны, когда мы обрекаем других людей на одиночество.
Кризис, когда дети-птенцы вылетают из гнезда, решаем.
Некоторые пары пытаются завести еще одного ребенка, для
которого существуют очень нежные сленговые фразы: этого
ребенка называют «маленький постскриптум» или «последний
цветок на снегу», что изменяет интонацию старого народного
изречения «ребенок переходного периода». Завести еще
одного ребенка — это еше одно подтверждение, до какой степени
жизнь женщины в этом доме и сам брак был сосредоточен на
детях. Наиболее популярное решение для женщин — это взять
все лучшее из той независимости, о которой они так тосковали
все то время, пока были привязаны к дому, и пойти работать
куда-нибудь волонтером или вернуться к своей профессии, в
рамках которой они работали до вступления в брак. Но при этом
они сталкиваются с риском, особенно если они успешно
преодолели все нестабильности, связанные с менопаузой. Свобод-
309
ные от своей наибольшей ответственности предыдущего этапа
и имеющие впереди еще двадцать вполне полноценных лет, эти
женщины могут увлечься деятельностью в своем сообществе
или радостями работы, от которой они надолго были
отвлечены. И так как именно подъем настолько важен в Америке, их
бравый подъем энтузиазма может очень сильно
контрастировать с невеселым признанием мужьями застоя на их
жизненном пути. Брак дочери и позволение участвовать в воспитании
внуков могут приглушить энергичное отношение жены к
своей новой деятельности, но это подразумевает серьезную
проблему для мужа, которому теперь надо как-то разобраться с тем,
что он стал дедушкой. Кто захочет быть дедушкой в стране, где
пожилой возраст не считается почтенным и вообще никаким
образом не поощряется? Женщина его непозволительных
мечтаний — это все еще стройная девушка-подросток, моложе
замужней дочери, которая с каждым шагом к зрелости все
сильнее спихивает его с дистанции.
Сейчас все больше пар серьезно и осознанно подходят к
этому периоду, привлекая личные и материальные ресурсы, и
планируют выход на какую-то абстрактную, далекую и
несбыточную пенсию, но отводят себе еще примерно двадцать
полноценных рабочих лет. В той степени, в какой и муж, и жена
способны вместе создать новый замысел своей жизни, для них этот
кризис становится прорывом, а не провалом. Вероятно,
общество признает в будущем, что в этот период профессиональное
консультирование необходимо не меньше, чем в подростковом
возрасте, потому что каждая супружеская пара в своем
собственном домике подвергается давлению и сложностям,
неизвестным в обществах, организованных по-другому. И что
характерно для смены цикла ответственности, молодые женатые
сыновья и замужние дочери сидят в своих маленьких домиках
и пытаются решить, что бы такое сделать с папой и с мамой.
Этот вопрос не решается путем приглашения родителей жить
вместе с детьми, но необходимо найти для родителей что-то,
чем они смогут заинтересоваться. В идеале они
перепланируют свою жизнь, приспособятся и будут жить независимо от
своих детей, если не случится ничего чрезвычайного, будут
иногда подменять дочь и невестку в качестве беби-ситтеров, т.е.
будут приходить домой к детям, когда дети будут оттуда
уходить. И наконец, они выйдут на пенсию и уедут в домик во
Флориде, где, как благочестиво надеются их детки, у них будет
полным-полно друзей их возраста.
Глава XVII
Возможен ли брак на всю жизнь?
Американский идеал брака — это один из наиболее
бросающихся в глаза примеров нашего настойчивого
честолюбивого желания совершенства*. Это одна из наиболее сложных
форм брака, которую когда-либо предпринимало человечество,
и, как ни странно, жертв на этом пути совсем немного, если
учитывать чрезвычайную сложность и трудность задачи. Но
идеал настолько высок, а сложностей так много, что,
несомненно, брак — это та область американской жизни, где
необходим очень четкий и последовательный пересмотр отношений
между идеалом и практикой.
В американском идеале брака выбор со стороны обоих
партнеров не просто приветствуется, но необходим. Жизнь легче, если
выбор детей одобряют родители, но ни закон, ни социальные
ожидания не требуют от них одобрения. Молодые люди,
которые позволяют своим родителям вмешиваться в их собственный
брак, считаются либо эмоционально незрелыми, либо
попавшими в ловушку родительских подачек. Но идеальная девушка и
идеальный юноша выбирают друг друга и вступают в брак,
невзирая на все препятствия. Возможно, они учились в одной и
той же школе. Есть постоянно встречающаяся сентиментальная
тема «Помнишь, ты написала на моей грифельной доске «Я
люблю тебя, Джо», когда мы еще были детьми?» или
противоположная картина, изображающая инициативу мужчины «Я любил тебя
с тех пор, как ты была совсем малышкой-ползунком». Они
могли входить в одну и ту же компанию в старшей школе, могли
ходить на свидания, а потом, наконец, понять, что созданы друг
для друга. Они могли встретиться в поезде, на пароходе, во время
дорожно-транспортного происшествия, кораблекрушения, на
пожаре, стоя в очереди, на вокзале, организуя свидание вслепую,
или познакомиться по переписке. «В воскресенье, 2 мая 1943 года,
я получил от нее первое письмо. Я тогда находился в Альбукер-
* См. приложение II
311
ке (штат Нью-Мексико), и в субботу, 3 июня 1944 года, мы
поженились в Сент-Луисе (штат Миссури)». Их знакомство
перешло в уверенность, что они созданы друг для друга, когда вдруг
обнаружилось, что брат одного и дядя другой играли, правда, в
разное время, в футбольной команде одного и того же колледжа
на Среднем Западе.
Но сидение за одной партой в четвертом классе, когда он
макал ее косички в чернила, или поездка домой в одном и том
же автобусе, или встреча взглядами в клубе во время войны,
или возбуждение, которое возникло между мужчиной и
женщиной, которую его сосед по комнате пригласил на
презентацию, — все это — особый шанс, особое везение, которое
сводит вместе двоих, чтобы они могли выбрать друг друга. Одна и
та же школа, один и тот же городок, одна и та же железная
дорога обладают одинаковым функциональным значением в
романтической структуре, которая отказывается от всех реалий
времени и пространства, общих привычек и общего
социального происхождения, на которой всегда основывался брак.
Все усилия родителей скомпенсировать это, собирая детей
в группы им подобных, как бы той же «породы», того же
вероисповедания, класса, расы, можно отчасти интерпретировать
как предосторожности против этого романтического идеала
выбора кого-то только для себя лично. Эти старания
родителей поддерживаются, к счастью для стабильности
американского брака, страхом американцев покинуть собственный класс
или по крайней мере тот класс, к которому они хотят
принадлежать. Не только родители, но и ищущие партнера молодые
люди и девушки изрядную долю своих поисков проводят в
подходящих кварталах, где шанс встретить свою истинную любовь
может реализоваться только в рамках соответствующего
списка приглашенных. Но в противоположность этой
предосторожности мы обнаруживаем в современном популярном искусстве
постоянно воспроизводящуюся тему встречи молодого
человека и девушки в обстоятельствах, когда им кажется, что они не
подходят друг другу, — только для того, чтобы в конце они
выяснили, что кроме всех личностных качеств, за которые их
хочется любить, они, кроме всего прочего, не кухонный мужик и
не девушка-птичница, а ходили в «правильные» школы, были
знакомы с «правильными» людьми, или, наоборот, оба были
бедными и сами поднялись до успеха, и поэтому могут
действительно понять друг друга.
Очень маленькие примитивные общества часто обозначают
«брак» словом «выбор», но в данном случае юноша выбирает
312
из восьми или десяти девушек, большинство которых, или, как
правило, всех, он знал всю жизнь, — или, если невесту берут в
соседней деревне, по крайней мере все девушки выросли в
практически одинаковых с ним социальных условиях.
Но в Соединенных Штатах, где, пожалуй, самые
значительные различия, ограничивающие выбор — расовые, каждому
юноше или девушке приходится выбирать из нескольких
миллионов потенциальных партнеров. Влюбленность может
случиться с кем угодно и где угодно, мужчина может влюбиться в
любом возрасте, начиная с детского сада и кончая домом
престарелых, но для женщин считается опасным и ведущим
скорее к проблемам, нежели к счастью, влюбиться после того, как
дети достигли подросткового возраста, а сами женщины
прекратили делать вид, что им не больше тридцати пяти.
Нельзя также сказать, что влюбленность организуется с
опорой на прошлое и воспроизводит вековой уклад жизни
предков, один из которых умер в той постели, в которой они
родились. Когда мы слышим от мальчика: «Я хочу такую девушку,
чтобы она совершенно была похожа на ту, что вышла за
папочку» или от девочки: «О, если б мама не вышла замуж за папу,
папа, несомненно, женился бы на мне», — это, скорее,
говорит нам про отношения детей и родителей, чем о сознательном
признании, что будущее собирается повторить прошлое.
Девушка его мечты никогда не будет одеваться так же, как его мать,
не будет и внешне похожа на его мать. Она может говорить
совсем с другим акцентом, готовить другую еду, во всех
отношениях по-другому вести домашнее хозяйство, и ожидается, что
она будет в отношении большей части аспектов брака и работы
по дому расходиться во мнениях как с собственной матерью,
так и с матерью мужа.
Выбор собственной жизни, собственной мечты приходит из
будущего, он либо совсем не связан с прошлым, либо четко ему
противоречит. Первый признак ассимиляции иммигрантов —
это брак за пределами собственной группы. Его подкрепляет
поведение родителей, которым проще во всем винить
смешанный брак, нежели принимать вероотступничество двух
молодых людей, имеющих одинаковое происхождение. Недавно
вышедший популярный роман «Белый козленок» («White
Fawn») обобщает всю эту ситуацию1. Девушка из бостонской
аристократической семьи при совершенно неблагоприятных
обстоятельствах встречает молодого многообещающего врача
из бедной ирландской семьи — он сбивает машиной ее собаку.
Каждый из них очень любит свою семью, а все, кто дает им со-
313
веты, считают их брак невозможным, так как обе семьи живут
в Бостоне, а молодой человек решил достичь успеха, несмотря
на то, что для него многие двери тут закрыты. И тогда они
приходят к решению: если в Бостоне им хода не будет, то они
смогут начать «жизнь сначала» в каком-нибудь далеком городе,
например в Сиэтле. Оба получили хорошее образование,
Сиэтл будет домом для них обоих, а манеры поведения, которые
соответствуют другому социальному уровню, быстро
отшелушатся, потому что жена научит его всему необходимому, ведь
она любит его настолько, что готова отказаться ради него от
всего. Побеждает любовь, побеждает демократия. Честная
гордость бостонского ирландца, верность основной природе
касты, выражающаяся языком морального индивидуализма,
—реабилитированы, оправданны, и новый растущий американский
город получает замечательного молодого доктора и семью, от
которой он может зависеть.
В этой истории есть линия матери девушки, которая
заигрывает с более молодым мужчиной, привязанным к больной
жене. Когда же его жена умирает и он получает возможность
вступить в новый брак, мать девушки благородно «отпускает»
его. Таким образом, несмотря на то, что подчеркивается
абсолютная, все превосходящая важность любви между теми, кто
может вступить в брак друг с другом, от любви, которую
невозможно воплотить в браке, необходимо отказаться. Мать
девушки, все еще молодая и очаровательная, изображаемая в
изящном неглиже, награждается за свою самоотверженную жизнь с
суровым старым мужем радостью за дочь, которая нашла
решение своей проблемы. В Америке каждый год возникают
тысячи браков, которые, несмотря на то, что они не настолько
драматичны, организуются в таких же сложных условиях, и в
дальнейшем они будут случаться еще чаще, по мере того как
молодые женщины обретают не меньшую раскованность, чем
мужчины.
Романтическая любовь, когда выбор ограничен десятью
девушками, которые все имеют одно социальное происхождение
и одинаковую подготовку к ведению домашнего хозяйства,
может совершенно безопасно следовать превосходству
физической привлекательности. То, как локон ложится на шею,
взгляд, особый смех девушки или особый разворот плеч
юноши, особая скромность или, наоборот, дерзость в его глазах,
могут служить поводом, чтобы выделить одного молодого
фермера или рыбака из группы, отличать его от других. Подобные
изящные свойства не являются надежным руководством, ког-
314
да человеку приходится выбирать партнера из миллиона ничем
для него друг от друга не отличающихся людей. Но выбор с
опорой на физическую привлекательность все еще остается
мужским и, в несколько меньшей степени, женским идеалом. В то
время, когда осторожные могут сказать: «Я бы хотела больше
узнать о нем, прежде чем я его полюблю», все же наиболее
романтическим идеалом и частой практикой остается «я
влюбилась в него еще до того, как узнала, как правильно пишется
его имя». В то время, когда брак расценивается как успешный
и счастливый, именно неосторожный тип поведения будет
считаться доказательством, что брак основан на настоящей
любви. Мать не может не вспомнить свою романтическую
историю, которую так часто пересказывали, когда ее дочь
повторяет тот же самый неосторожный ход. Если мать желает в то же
самое время предостеречь свою дочь, она расскажет, как и в
какой степени брак разочаровал ее.
Довольно часто встречающаяся тема в современных
кинофильмах — это «хорошая-плохая» девчонка, девушка, которая
будучи встреченной в сомнительных обстоятельствах, в
результате все равно оказывается хорошей девушкой, на которой
вполне можно жениться2. Подобная не общепринятая,
анонимная встреча с девушкой подходящего класса, лиги — это
идеальное разрешение дилеммы американского брака, когда для
того, чтобы доказать свою любовь, вы должны отбросить все
практические соображения при совершении выбора брачного
партнера, но при этом, чтобы брак был счастливым, партнеры
должны быть как можно более похожи друг на друга.
Здесь имеется в виду другая сторона романтической
картины: принятие женщин практически на равных, надежда на
товарищество, хорошую компанию, взаимопонимание, которое
возникает от общих вкусов, политических пристрастий,
спортивных навыков, выбора друзей и даже, согласно одному из
вариантов предсказания успешности брака, одинакового
процента интроверсии или уверенности в себе. Люди все реже
считают, что сильный должен брать в жены слабую, что для
мужчины-интеллектуала лучше всего жена достаточно легкого
поведения, хотя он может и предпочитать неинтеллектуальную
жену, и что количественные различия в уровне образования
между мужем и женой — это хорошо. То, что мальчики и
девочки получают одинаковое образование, работает на сходство
между ними. Один из идеалов нашего брака — это баланс
между «брать» и «давать». Простые контрасты, например различие
в росте или цвете кожи, волос, могут добавлять браку пикант-
315
ность, однако общество настаивает, чтобы жена признавала
свой статус домохозяйки, чтобы по крайней мере одна точка
различий была установлена. Но реальные личностные
различия между мужчинами и женщинами при этом
недооцениваются. Таким образом, дилемма, которая так аккуратно и
славно разрешается в фильмах и романах, в жизни не так проста.
Мужчина должен найти себе девушку, которая будет его
близнецом во всех аспектах социального происхождения,
религии, образования и жизненного опыта, в обстоятельствах,
которые убедят обоих, что каждый выбрал другого из
миллионов соперников, за счет каких-то врожденных, свойственных
только этому человеку качеств, не зависящих ни от чего
вышеперечисленного. Молодые люди потешаются над красивой
девушкой или известным футболистом, которые, вместо того,
чтобы отправиться исследовать новые земли, выходят замуж за
соседа или женятся на соседке, до такой степени социальное
окружение пугает новоявленную пар, считая, что им для
счастья чего-то явно не хватает и у них ничего хорошего не выйдет.
Более мудрые сомневаются в том, что есть шансы на счастье в
тех случаях, где есть большие классовые различия, или в
области образования, они считают, что из этого ничего хорошего не
выйдет. Так же, как личный выбор считается единственным
критерием для планирования брака, так же личный выбор и
цена свидетельства о браке и проведения брачной церемонии —
это все, что требуется для двух незамужних/неженатых людей
подходящего возраста, — а в отдельных штатах и
соответствующей расы, — для того, чтобы вступить в брак.
Некоторые штаты требуют медицинскую справку, иногда
пару просят подождать три дня, но больше ничего не
требуется. Никто не настаивает на том, чтобы у мужчины была работа
или чтобы он доказал, что сможет содержать семью. Не
требуется, чтобы девушка обладала хотя бы одними навыком для
ведения домашнего хозяйства. Она, возможно, даже яйца
вкрутую не умеет сварить, ребенка никогда на руках не держала,
никогда сама не причесывалась и не стирала носки. Не только
не требуется родительского согласия, но не нужны и люди,
знающие о прошлом мужчины и женщины, которые могли бы
высказать соображения, что опрометчиво соединяться узами
брака с тем, кто провел полгода в психиатрической больнице,
соответствующем интернате или тюрьме. Сами по себе, одни,
без ссылок на прошлое, без всяких социальных гарантий
будущего, молодые люди смогут вступить в брак, в котором они,
теоретически, эмоционально и по закону, пробудут до конца
316
своей жизни. Покамест подобные сиюминутные браки
распространены во время войн или в больших городах, но тот факт,
что они вообще возможны, высвечивает форму американского
брака — недостаток защиты, которую мы предоставляем
молодым людям, пытающимся полностью воплотить социальные
ожидания насчет себя, будто они и в самом деле хорошо знают,
кого выбирают себе в качестве спутника жизни и не
нуждаются ни в совете, ни в помощи.
Не считается также, что новобрачные нуждаются в
финансовой помощи. По сути, работодатель, который платит
женатому мужчине более высокую зарплату, чем неженатому,
считается хитрецом, который нашел легкий способ платить
неженатому меньше. Мы также недовольны тем, что в
супермаркеты принимают в основном незамужних девушек, которые
живут с родителями и тратят немного, и потому соглашаются на
низкую зарплату. И то и другое считается эксплуатацией.
Фирма может предпочитать женатых сотрудников, потому что они
с меньшей вероятностью оставят работу, но замужних женщин
может отказываться принимать, потому что у них слишком
много забот дома. В данном случае явно отдел кадров
защищает интересы фирмы, а не женатых мужчин и замужних женщин.
Профсоюзы, борющиеся за привилегии для более пожилых и
проработавших дольше сотрудников, совершенно не
обращают внимания на потребности замужних и, например,
распределяют молодых женщин с маленькими детьми на работу в
ночную смену. Мир, в котором новобрачные должны каким-то
образом позаботиться о себе, ничего для них не делает, и если
женщина оказывается беременной, она обнаруживает, что
гораздо труднее оказывается снять квартиру, потому что есть
целые дома, где нежелательно присутствие детей.
Не ожидается, что и родители будут оказывать финансовую
поддержку. Чаще всего добрый папочка или социально
настроенная мать устраивает для дочки свадьбу, старшие настаивают
зачастую на устройстве свадьбы против воли молодых. Друзья
могут чем-то помочь, но это опять же зависит от особенностей
времени и места. Никакого приданого, никакого выкупа за
невесту, никакого дома для жены, никаких возков, нагруженных
перинами и медными чайниками, ни коровы, ни своей земли,
нет нового шатра, ни топчана, ни кровати с четырьмя
столбиками, никакого нового белья, тонкого полотна — все это не
нужно для новобрачных. Конечно, мы не отрицаем, что
многие отцы делают сыновьям или дочерям дорогие подарки на
свадьбу — дома, машины, но это сверх ожидаемого и не требу-
317
ется от родителей. Никто не укорит их, если они не могут чего-
то предоставить детям, и детям всегда немножечко стыдно за
такие дорогие подарки, потому что молодые должны сами
твердо стоять на ногах. Это стремление к независимости настолько
велико, что состоятельные родители, которые планируют
завещать все деньги детям, позволяют молодым страдать и
бороться с нищетой в течение нескольких лет именно тогда,
когда их потребности максимально велики, вместо того, чтобы
помочь им, — что, по мнению родителей, может испортить
характер детей. Страх вновь сесть на шею отцу или свекру
постоянно заставляет молодую пару приумножать усилия,
потому что в Соединенных Штатах никогда невозможно
окончательно достичь зрелости, степень которой зависит от
способности содержать себя*.
Таким образом, лишенные заботливых ограничений и
помощи, которой во многих других обществах окружают
новобрачных, каждая молодая пара начинает свою жизнь сама по
себе. Они начинают «строить совместную жизнь». В идеале они
сами, только они вдвоем выбирают, где они будут жить, каков
будет стиль их жизни, потратят ли они свои деньги на машину
или купят домик в деревне, купят мебельный гарнитур для
гостиной или для спальни, светильник или радиоприемник. Одна
из причин, осложняющих жизнь женатых детей из высшего
класса в Соединенных Штатах, — убеждение их родителей, что
им должны позволять управлять стилем жизни детей, потому
что есть такая вещь, как «имя», приличествующий их семье
стиль жизни и т.п. Но доминирующий американский идеал
рекомендует, чтобы дети протестовали против стиля жизни
родителей и стремились его изменить, нежели чтобы родители
вмешивались в определение детьми своего стиля жизни.
Эта независимость от родительского влияния, конечно,
сопровождается щепетильным вниманием либо к соблюдению
стиля того социального слоя, к которому они принадлежат или
стремятся принадлежать, либо некоего образа подобного слоя,
который они получают из журналов или с витрин
супермаркетов. Выбор, который им позволяется делать, на самом деле ог-
* Тот же самый страх утраты зрелости, за которую так дорого было
заплачено, может быть обнаружен в американском отношении к Великобритании,
в постоянно возникающем политическом призыве сохранить нашу свободу
от британского политического вмешательства, в силу чего политическая
столица страны была перенесена в тридцатые годы XVIII в. в Чикаго, чтобы
король Георг не мог влиять на политические процессы в Америке.
318
раничен очень узкими рамками, даже когда кажется, что он
чрезвычайно индивидуален, например, вы можете сделать
рождественскую открытку с фотографией вашей собаки или
малыша, но обставлять ли дом в стиле модерн, в эклектическом или
в классическом стиле, покупать ли белый или
красновато-коричневый радиоприемник, «форд» или «шевроле», жить в
городе или в пригороде, — все это воспринимается как
настоящая дилемма, решать которую супругам приходится все чаще
вместе. Практически исчезли ситуации, когда невестке
приходится подстраиваться под неустанно командующую и
попрекающую ее свекровь, или когда муж навязывает свой
собственный стиль жизни либо вынужден полностью принимать стиль
жизни жены. Хотя потребительские запросы жены более
существенны для классовой позиции семьи, в идеале муж должен
соглашаться с ее выбором, оставляя детали на ее усмотрение.
Они вместе планируют, когда родится их первый ребенок, если,
конечно, не принадлежат к вероисповеданию, где считается,
что время рождения ребенка — это Божий промысел. Они
подбирают ребенку имя и планируют его будущее, здесь снова
детали воспитания и обучения ребенка предоставляются жене, но
ожидается, что муж тоже будет этим интересоваться. Уже не
существует патриарха и кормильца семьи, который настаивает
на своем праве управлять собственным домом, но чаще
возникает ситуация, когда жена недовольна мужем, который, по ее
мнению, недостаточно интересуется домашними делами.
Если социальное происхождение мужа и жены сходно, они
могут пренебречь своими маленькими расхождениями в
качестве составляющей брака и счастливо переругиваться в
течение четверти века о том, стоит ли заводить собаку или
кошку, ехать на побережье или в горы, оставаться дома или идти
куда-нибудь, однако эти разногласия — мелочи на фоне
значительного согласия. Но когда географическое
происхождение, класс, национальность и религия различаются, тогда
самое маленькое решение, которое, по сути, должно быть
следующей петелькой в хорошо связанной новой жизни, может
вместо этого все запутать. Самое незначительное, скажем,
поесть ли второпях на кухне или разложить завтрак в
специально купленные для этого коробочки, которые так любят дети
из рекламы, выключать ли свет во время первой брачной ночи,
посылать ли телеграмму вместо того, чтобы написать
письмо, — каждое из этих решений может внезапно заставить
увидеть в другом человеке инопланетянина, не потому, что он
утратил те личные качества, за которые был выбран, но потому
319
что неосознанные различия в происхождении оказались
гораздо глубже, чем утверждали оба.
Идеал сексуальных отношений, с которым молодые люди
вступают в брак (как правило, мужчины могут не
соответствовать ему, но должны об этом молчать) — это идеал целомудрия
обоих. Мужчина, который может сказать девушке, что она у
него первая, американками до сих пор ценится почти
настолько же, насколько мужчина ценит ситуацию, когда он у
женщины первый. До наступления эры петтинга необходимо было
игнорировать весь добрачный сексуальный опыт мужа и по
возможности вытеснить наличие этого опыта из сознания жены.
Теперь каждый обречен задаваться вопросом, до каких
пределов дошел в свое время другой, с кем и в каких обстоятельствах.
Различные договоренности об искренности, которые сейчас
возникают — это покрывало на прежней скрытности,
основанной на доминировавшем, но теперь отрицаемом двойном
стандарте. Договоренности об открытости существуют, но все же
они лишь скрывают нечто более глубокое. Потому что прежнее
требование подлинной девственности невесты и достойной
сдержанности жениха, что включало также запрет на владение
любовными техниками, теперь заменилось решимостью начать
с «чистого листа» в то же время, что зачастую означает
оставить в прошлом свой прежний сексуальный опыт. Но это
весьма эффективный способ не дать ему даже каким-то образом
обогатить новоиспеченный брак. Вместо того чтобы помочь
другому человеку расслабиться, использовать возможность
прислушаться к биению сердца другого человека, потому что
собственное ускорившееся сердцебиение теперь уже не так
поражает, оба партнера делают попытку в новом браке занять
позицию «как если бы», в которой любой опыт из прошлого уже не
важен.
Эта способность заблокировать прошлое, отгородиться от
него и входить в любую новую ситуацию, будь то работа или
романтическое увлечение, с невинностью, которая для
европейца сопоставима разве что с несчастным случаем, когда в
результате удара по голове отшибает память, является особым
американским свойством, плодом потребности всегда быть
готовым к бегству и одновременно крепко укорененным в
окружающем3. Ориентированные вовне, на время, место и текущие
реалии жизни, мы развиваем в себе способность быстро
реагировать, запоминать и использовать имена в разговоре,
воспринимать горести и радости мужчины за соседним столиком или
женщины, сидящей напротив в поезде, как наши собственные.
320
Тоска по прошлому не находит себе места среди людей,
которые всегда должны куда-то двигаться — к лучшей работе, клуч-
шему дому, к новому стилю жизни. Для иммигранта,
приехавшего из Польши в Нью-Джерси, из Массачусетса в Айову или
из Иллинойса в Калифорнию, ностальгия по прежнему стилю
жизни — серьезная угроза приспособлению к новым
условиям. Для детей иммигрантов существует другая опасность,
потому что они могут усвоить не непосредственную тоску по
Польше или Массачусетсу, но то чувство нереальности,
лишенности корней, ощущение перекати-поля, которое владеет их
родителями. От этого тоже необходимо защищаться, и проще
всего сделать это, воспринимая реальность настоящего в
качестве единственно возможной реальности; при этом строя
планы на будущее, которое может быть иным. Поэтому
американцев не шокирует, когда один и тот же человек говорит в
течение года трем девушкам: «Ты единственная, кого я когда-либо
любил», потому что прежняя девушка сразу определяется как
«нелюбимая» за счет того, что теперь он любит другую.
Прежняя любовь, прежний опыт обозначаются как «прошедшее», а
настоящее становится единственной реальностью для обоих.
Если ничего не получится, значит, это просто было
ненастоящее, а вот следующий опыт может оказаться «тем самым»,
поэтому каждая работа, каждый дом, каждый друг и каждый
любовник будет с легкостью принят, с оптимизмом и сердечно, и
никакая неудача в пути не лишает человека возможности
дальнейшего успеха, что весьма полезно для его здоровья.
Большая свобода сексуального экспериментирования, таким
образом, не так много и дала в плане более легкой сексуальной
адаптации в браке. Доступность и легкость остаются
подозрительным напоминанием о том, что с листа, на котором уже
писали, невозможно стереть все без следа, и прежние неудачи, от
которых человек отрекся, все еще присутствуют в виде
подспудной тревоги. Преувеличенная озабоченность другим
человеком — то, что в Америке считается хорошими
межличностными отношениями, в которых каждый расстраивается от того,
что боится, что другой расстроится, — эта версия отношений
делает сексуальное поведение чрезвычайно скованным и
напряженным, лишая людей спонтанности. Чем больше
женщины понимают, что сексуальное удовлетворение может значить
для мужчины, тем больше они беспокоятся, опасаясь, что их
мужья не получают того самого сексуального удовлетворения,
и чем в большей степени мужчины беспокоятся о том,
доставили ли они удовлетворение женам, — тем меньше каждый из
321
партнеров оказывается способен просто реагировать на
другого. И в американской культуре практически нет некой
промежуточной полосы между постоянной зависимостью от желаний,
надежд, мыслей, чувств другого человека, и с другой стороны,
полным безразличием ко всему помимо собственных желаний.
Возможность, что партнер может воспринять заботу о другом
как нечто чрезвычайно сложное и отказаться от этого, и в
результате у него не останется ничего, кроме самопотакания,
пронизывает все сексуальное поведение американцев, и в
результате этого брак, каким бы утомительным он ни был, кажется
единственной альтернативой грубой и бессмысленной
эксплуатации личности другого человека. Любовные интрижки,
которые не приводят к браку, рассматриваются как эксплуатация.
Иногда оба партнера эксплуатируют друг друга, таким образом
клеймо аморальности и причинения вреда другому человеку
снимается, но даже в этом случае общие ожидания
заключаются в том, что по-настоящему хорошие отношения завершаются
окончательным и весьма непростым принятием на себя
ответственности.
Эта надежда на полное принятие на себя обязательств и
ответственности очень хорошо вписывается в традиционную
форму брака, в которой церковь и государство вместе настаивают
на том, что все браки длятся целую жизнь, и что инициатор
расторжения брака будет сразу помечен как неудачник, если не
преступник и не враг общества. Вся поэзия, все пословицы и
поговорки, подразумевающие, что брак будет длиться до тех
пор, «пока смерть не разлучит нас», сохранились до сих пор,
несмотря на то, что в большинстве штатов и государств
приняты законы, позволяющие дешевые и быстрые разводы.
Социальное давление, требующее развода, довольно легко понять со
многих точек зрения. Подчеркнутая значимость выбора,
которая доведена до своего предела при вступлении в брак,
вступает в противоречие со всем предыдущим опытом американца,
убеждающим его, что не бывает необратимого выбора. Все люди
должны иметь право что-то менять или куда-то перемещаться,
если им не нравится их теперешний дом, они могут менять
работу, найдя другую, переходить из школы в школу, менять круг
друзей, менять политические и религиозные пристрастия.
Свободе выбора сопутствует право передумать. Если мы можем во
всех видах человеческих отношений так или иначе исправить
прежние ошибки, то почему брак должен быть единственным
исключением? Если только личный выбор другого человека в
качестве партнера делает брак настоящим браком, тогда стоит
322
хотя бы одному из партнеров передумать и сделать другой
выбор, подлинность брака исчезает. Супруг, который цепляется
за подобный брак, совершает один из страшнейших
американских грехов — он ограничивает свободу другого человека,
эксплуатирует его и использует в своих целях прежний и уже
погибший импульс другого человека, превращает ошибку,
совершенную в прошлом, в тюрьму в настоящем. Чем больше
современная психология и литература подчеркивают значимость
следования импульсу, тем туже каждый из супругов оказывается
связан обязательством не ограничивать возможность
следования импульсу другого человека. В каждом треугольнике, когда
двое состоят в браке, трое попадают в ловушку, потому что
женщина или мужчина, которую желают двое других, свободна
выбирать между ними. Он или она может получить развод, если
он(она) действительно любит третьего человека, и если кто-то
кому-то не дает развода — это акт враждебности по
отношению к тому, кто любит обоих. А когда тот человек, которого
отчасти отвергли, неспособен дать развод, это ограничивает
свободу двух других людей. Этические проблемы, которые не
возникают в странах, где церковь и государство не только
встают на защиту человека и учат его, но и принуждают к
повиновению, браки на всю жизнь гораздо чаще встречаются.
Поэтому описанные выше этические проблемы связаны с уровнем
свободы, который имеется в Соединенных Штатах.
Таким образом, в Америке укрепилась своя особая этика,
поддерживающая весьма противоречивый кодекс брака и
развода. Молодых людей и девушек поощряют вступать в брак, как
если бы этот брак был на всю жизнь, но в то же время они
усваивают информацию о том, что разводы достаточно часты, и что
существует определенная этика, которая в дальнейшем может
привести к разводу. С трибун и кафедр мы часто слышим
яростные поношения, где все, кто получают развод, называются
эгоистичными существами, склонными к самопотаканию, но пока
развод был ограничен эгоистичными и самопотакающими,
разводов было мало, и можно было вполне спокойно убеждать
молодых людей в том, что развод может случиться с кем-то
другим, но не с ними. Но сейчас развод настолько встроился в этику
нашего поведения, что мужья или жены лежат без сна и
думают: «Может, мне развестись?», «Может, она будет счастливее с
кем-то еще?», «Может быть, он будет лучше развиваться с кем-
то другим?», «Не порчу ли я его жизнь?», «Не порчу ли я ее
жизнь?», «-Разве правильно оставаться с кем-то просто из
чувства верности?», «Что произойдет с детьми, если так пойдет и
323
дальше?», «Разве детям хорошо жить в доме, где столько
сложностей и напряжения?». Вся страна оказывается пронизанной
убеждением, что практически любой брак, за исключением
того, где оба партнера глубоко привержены какой-то
религиозной ортодоксии, может закончиться разводом, и развод
обозначается как нечто, чего по крайней мере один из супругов в
несовершенном браке обязан потребовать. Это убеждение
меняет наши ожидания и во много раз усложняет брак.
Сложнее становится по двум причинам: во-первых,
ожидание постоянства в браке достаточно велико, чтобы любое
непостоянство считать неудачей, если не грехом, а еще потому, что
ко всей остальной нестабильности и отсутствию гарантий в
американской жизни добавляется еще и беспокойство по поводу
брака. В Соединенных Штатах, где любой статус относителен,
где можно потерять любую работу, где мужчин судят по тому,
насколько им удается продвигаться, а не по тому, как им уже
удалось продвинуться, не по тому, в каком положении они сейчас
находятся, для предыдущих поколений брак предоставлял
убежище от этой вечной неуверенности, от вечных тревожных
потуг. Достигал ли мужчина успеха или терпел поражение, жена
была рядом, а если, в свою очередь, женщина была
недееспособна, или ей никак не давалась работа по дому, она была
плохой матерью, или же, наоборот, была идеалом и совершенством,
муж был всегда рядом. Практически каждый здоровый человек
знал, что у него есть по крайней мере одна гавань, где его
корабль может бросить якорь и где ветер успеха и поражения дует
менее резко. И быть увлекающимся человеком, когда не
существовало реальной опасности, что новое романтическое
увлечение будет искушением оставить семью, было безопасно.
Коль стану я ее любовью навеки,
А мне она — другом до самых седин,
Мы счастливы будем настолько,
Что даже дороже небесного рая станет наш поцелуй4.
Эту строфу замечательно можно было бы вписать в поэму о
чьей-нибудь жене, которая называлась бы «Моя старая добрая
любовь». Любовные увлечения не рассматривались слишком
пристально там, где не было другого выбора. После
вступления в брак уже никто не спрашивал у партнера, насколько он
его любит, но сейчас, с растущим опасением, что любой брак
может окончиться разводом, неважно, насколько влюблены
друг в друга партнеры, насколько они ответственны,
насколько сильна была в каждом любовь, брак превратился из убежи-
324
ща в повседневную работу. Так же, как мужу приходится
никогда не забывать о вероятности потерять работу, жене теперь
приходится сталкиваться с возможностью потерять свою и
обнаружить себя в полном одиночестве вне той жизни, которую
она выбрала, причем часто с маленькими детьми, о которых ей
одной приходится заботиться. И муж, и жена сталкиваются с
необходимостью постоянно вновь выбирать друг друга, вновь
убеждать и устраивать, устанавливать и подтверждать свой
выбор и выбор другого человека, который никак невозможно
сделать раз и навсегда. Жена, которая ходит по дому в бигуди,
теперь красит губки прежде, чем разбудить мужа, а муж, который
заглядывается на женщин, обнаруживает, что сейчас это не
доставляет ему столько удовольствия. И так как ее обязанность —
быть всегда неизменно желанной, а его обязанность — не
оказываться в ситуации, где другие женщины могут стать для него
желанными, это значит — никогда не появляться в обществе
без жены. Это означает, что любой случайный флирт
приобретает угрожающую окраску, которую европейцы, недавно
приехавшие в Америку, понимают с очень большим трудом. Там,
где есть свобода для развода, меньше свободы для случайных
связей или страстной внебрачной любви любого типа.
Однако ожидание постоянства, основанного, конечно, на
статистике, — потому что, несмотря на то, что в некоторых
возрастных группах разводы часты, большинство браков все же на
всю жизнь, — это ожидание не только не защищает
новоиспеченный брак, но подвергает его угрозе, потому что
американское поведение в браке, усвоенное молодыми людьми от
собственных родителей и родителей друзей, основано на
окончательности брака. К ссорам, подначкам, небрежению, упрямству,
можно относиться совсем по-другому, когда ты знаешь, что брак
не может быть разрушен. Но теперь после каждой ссоры
возникает вопрос: «Хочешь развестись? Может, я хочу развестись?
Может, она хочет развестись? Может, на этом все и
закончится? К чему мы вообще идем?»
Неизвестна причина, почему мы не можем разработать
манеру поведения и обычаи, соответствующие теперешней
гораздо большей хрупкости брака в Соединенных Штатах. Эти
новые манеры и обычаи нам чрезвычайно необходимы, потому
что другое решение, т. е. разработка более суровых законов,
связанных с разводами, едва ли проявится. С тех пор как свобода
разводиться стала частью этики на значительной территории
Соединенных Штатов, простое возвращение назад стало
регрессивным шагом. Те самые причины, которые сделали развод
325
необходимым — чрезвычайная разнородность населения США
и большая вероятность плохого приспособления друг к другу в
нашей системе свободного брачного выбора, — сохранятся.
Мы, скорее всего, будем продолжать развиваться дальше, к
новой модели поведения, соответствующей новым условиям.
Даже сейчас имеются признаки, что мы уже на пути к этому.
Вероятностью возникнут новые модели поведения,
удовлетворяющие новым условиям.
В модели брака, где принято, что он может быть и на всю
жизнь, и временным, вполне возможно начать работу по
поиску путей установления постоянства, наиболее
соответствующего воспитанию детей, которые считаются незрелыми до
двадцати с небольшим лет. Можно привлечь сколько угодно
свидетельств, что детям наносится больший вред, когда они живут в
несчастливой семье, — а это соответствует высказанным и
невысказанным обидам и сожалениям по крайней мере одного
родителя, — поэтому можно утверждать, что им лучше, когда
они живут пусть и с одним родителем, но в хороших
отношениях. Мы сейчас не можем представить доказательств, что в
неполной семье детям лучше, чем в полной и не очень
счастливой. Одна из наиболее важных мыслей, которую любой
ребенок усваивает в семье, это как следует соответствовать
собственному полу и вступать в полноценные отношения с
противоположным полом. Научиться этому непросто, требуется
постоянное присутствие и отца, и матери, чтобы данные знания и
навыки стали прочными. Если ребенок должен научиться, как
держать на руках младенца, его самого должны держать на
руках, а если он должен знать, каким образом представители
противоположного пола держат ребенка, его должны держать на
руках оба родителя. Ребенок должен наблюдать за обоими
родителями, как они реагируют на его импульсы, как они
контролируют и смягчают свои собственные импульсы, как они
формируют свое поведение так, чтобы защищать ребенка, и как
в подростковом возрасте оба родителя отпускают его, чтобы он
отправлялся в мир. В идеале оба родителя присутствуют на
свадьбе, чтобы благословить детей и придать форму браку, и
для того, чтобы помочь выросшим детям принять родительскую
роль, чтобы дети могли наблюдать за тем, как ведут себя их
собственные родители в качестве бабушек и дедушек. Именно
таким образом человеческая жизнь получает полное раскрытие,
и лучшего пути мы пока не знаем.
Однако такая преемственность выглядит совсем
по-другому в меняющемся обществе, нежели в стабильном, и в
разного
родном обществе по сравнению с однородным. В
меняющемся обществе, таком, как наше, модели организации поведения
никогда не могут быть совершенными, поэтому они должны
быть гораздо менее регламентированными. Дочери уже
больше не учатся печь хлеб так, как делали это их матери, в лучшем
случае они могут научиться с удовольствием кормить семью,
но уже другими продуктами, приготовленными по-другому Мы
уже не можем, вспоминая, как выглядели бабушкины очки в
золотой оправе или дедушкина трость, создать свой портрет в
возрасте семидесяти лет. В лучшем случае мы можем обратить
внимание на то, с какой энергией наши бабушка с дедушкой в
80 лет отправлялись в путешествие, с какой безмятежностью
они сидели на солнышке и вспоминали те гимны, которые пели
в детстве. Эти воспоминания о дедушке и бабушке могут стать
основой для представлений ребенка о его дальнейшей жизни,
но существует потребность сформировать виды обучения,
которые вышли бы за пределы особенностей данной конкретной
семьи, чтобы ребенок был способен научиться чувствовать и
действовать в еще не рожденном мире, в мире, который
воображение взрослых не в силах представить себе. Самому же миру
будет хуже, если дети усвоят очень конкретные, особенные
модели поведения, которые двадцать лет спустя, когда они уже
станут взрослыми, заставят их страдать от ностальгии по
утраченной жизни. Сейчас мы уже знаем, как можно все это
организовать, каким образом в яслях и детском саду жизненный
опыт каждого отдельного ребенка может быть переведен на
другой язык и расширен, и сделан доступным для других детей.
Каким образом родительские предписания могут перестать
быть категоричными, типа «Никогда не ешь на улице», «Не
звони в дверной звонок больше трех раз», «Не принимай подарка
от мужчины, если ты не можешь прямо тут его использовать
или вернуть», как новый тип обучения может привести к
другому типу усвоения правил, который включает признание, что
надо соблюдать определенные манеры при еде, чтобы людям
было приятно в обществе друг друга, что социальные правила
и изобретения достаточно полезны и достойны уважения, и что
отношения между полами требуют определенного оформления,
чтобы просто защитить тех, кто в них участвует. Но на самом
деле достаточно сложно передавать модель таким образом,
чтобы она могла как-то защитить следующее поколение и не стать
ему тюрьмой. Чтобы тонкие различия, которые вводит эта
модель, не мешали бы, не сделали бы молодых людей
неспособными вводить свои собственные, ведь они никогда не будут
327
попросту повторять или довершать данную им модель, они
будут создавать новую, свою собственную. В результате будет,
естественно, больше жертв, чем в старых традиционных
обществах, где пять поколений играли в прятки под одной и той же
яблоней, рождались и умирали на одной и той же кровати на
высоких ножках.
Одна из особенных характеристик изменяющегося
общества — это возможность так называемой «отложенной
зрелости», когда перемены в жизни наиболее сложно устроенных и
гибких индивидуумов происходят все позже и позже. В очень
простых обществах процесс понятия себя и своей роли в
жизни завершался у детей примерно к шести или семи годам, и
после этого они попросту ждали наступления физической
зрелости для того, чтобы полностью принять свои обязанности.
Но в большинстве обществ подростковый и юношеский
возраст — это период переоценки и, возможно, переориентации
себя по отношению к целям, которые формулирует общество.
В культуре, подобной нашей, может существовать второй или
третий юношеский период, и наиболее сложно устроенные и
впечатлительные люди могут до самой смерти находиться в
состоянии вопрошания, быть способными к изменению, они
могут, как Франц Боас, в 77 лет начать перечитывать мировой
фольклор в свете новых теоретических разработок. Ни один из
тех людей, кто ценит цивилизацию и сознает, каким образом
человечество соткало свою жизнь из продуктов собственного
воображения, по мере того, как оно переплавляло
воспоминания, переживания настоящего и надежды на будущем,
соединяя их воедино — ни один не может считать эту отложенную
зрелость, эту возможность повторяющихся кризисов
подросткового возраста и изменений жизненных планов ничем, кроме
выигрыша.
Но в мире, где люди могут переориентировать всю свою
жизнь в 40 или в 50 лет, брак на всю жизнь становится гораздо
более сложным, потому что у каждого из супругов есть право
на личностный рост и средства для его осуществления.
Каждый может открыть в себе скрытый талант и начать его
развивать, каждый может отречься от парализующей невротической
тенденции и начать все заново. С того самого времени, как
женщинам стали давать образование, брак и семья оказались под
угрозой возможного развития или неспособности к развитию
как мужей, так и жен. Говорят «он ее перерос», или менее
распространенное выражение, но которое становится все более
частым: «она переросла его». В обществе, где высокая мобиль-
328
ность предписана каждому гражданину и каждый мужчина
должен умереть, принадлежа к совсем другому социальному
классу, нежели тот, из которого он вышел, или посвятить свою жизнь
тому, чтобы не двигаться вниз по социальной лестнице (это
единственное, чем могут заниматься представители высшего
класса), — опасность, что супруг или супруга собьется с
общего темпа, очень велика. Ко всем остальным непомерным
требованиям к идеальному супругу, которого мы выбираем из
целого мира, как идеально соответствующего нам, добавляется
еще и «способность расти». Родители-арапеши применяют
разные магические уловки, чтобы девочка, которая растет
слишком быстро, оставалась все-таки меньше своего юного мужа,
иначе образующееся различие в росте разрушит брак. Но у
американских влюбленных нет ни гаданий, ни предупредительной
магии, которая гарантирует им, что они будут расти и меняться
в ногу друг с другом. Помочь решению проблемы может
только ее признание и шанс дать молодым людям возможность
становиться в момент выбора, когда они оценивают, станет ли он
или она их сотоварищем на всю жизнь, и добавить к своим
критериям «способность расти и меняться примерно в том же
темпе, что и я». Причем они должны научиться относиться к
неудачам и поражениям, неспособности расти и меняться со
стороны другого человека, как к трагедии, но не как к
предательству Неожиданно обнаруженное и неисправимое различие в
скорости личностного роста может оказаться вполне законной
причиной для развода, причем такой, которую оба супруга
смогут принять так же просто, как в некоторых случаях бесплодие
принимается как повод для расторжения брака. Когда
существует признание того, что изменение скорости личностного
роста — это всего лишь функция жизни в сложном
современном мире, тогда семья, где возникает опасное расхождение в
этой области, сможет получить профессиональную помощь, так
же, как и бездетные пары могут обратиться в клинику
бесплодия. И так же, как в клинике бесплодия, некоторым из тех, кто
обращается за помощью, помочь можно, а некоторым — нет.
Но в результате изменится взгляд на жизнь, потому что в
течение многих тысяч лет мужчины и женщины считали причиной
бесплодия призраков, демонов, ведьм, эльфов, чародейство
соседнего племени и в первую очередь злобу и низость
партнера. Но сейчас вполне возможно обратиться за
профессиональной помощью к врачу, терапевту или психиатру, и таким
образом избегать ненужных трагедий. А в том случае, когда их
невозможно избежать, оба партнера воспринимают это мягче и
329
легче, потому что так же, как не может быть брака, если оба
партнера не согласны на это, так же не может быть и развода,
если оба партнера на это не согласны.
Среди чернокожих пигмеев*, обитающих на Филиппинских
островах, где маленькие энергичные мужчины и женщины
подчиняются вождю, в обществе, которое напоминает нам о
временах, когда мир был юным, — если оба партнера согласны на
развод, больше ничего не требуется, брак распадается сам
собой. Принятие религиозной веры, которая включает идеал и
обещание нерасторжимости брака, несет с собой определенное
представление о достоинстве человека. Но если бы мы не
позволяли паре, которая по собственному выбору вступила в брак,
не имея для этого никаких законодательных помех, после
этого разводиться, это было бы насмешкой над всеми ценностями
человеческого достоинства. В Соединенных Штатах как
минимум 71 миллион верующих, и многим из них вера больше не
гарантирует, что их брак продлится всю жизнь. Для остальных
61 миллиона жителей США должна быть создана или
обнаружена модель, которая сделает для них возможным относиться
к разводу, когда он происходит, с достоинством и сожалением.
В результате каждая женатая пара сможет открыто работать над
тем, чтобы сохранить свой брак.
Есть признаки, что энергичное молодое поколение сейчас
именно этим и занимается, они учатся обращаться с
беспрецедентной и противоречивой свободой добрачных отношений,
которую им вручило общество, вырабатывая те правила,
которым потом смогут следовать. Они учатся охранять свои
ожидания влюбленности таким образом, что случайно встреченная на
железнодорожном вокзале девушка, которая становится судьбой
главного героя, все больше остается на киноэкране, где ей
положено быть, и все меньше попадает в реальную жизнь, где,
скорее всего, она станет разочарованием. Молодые люди
вырабатывают новые модели общения, знакомства, узнавания друг
друга, чтобы заменить ими вышедший из моды долгий период
обручения, какие-то условности которого сейчас кажутся
совершенно искусственными и неискренними. Вместо старой теории
о том, что девушка как-то «пробудится» после вступления в брак,
и существовавших позднее компенсирующих «пробных браков»
сейчас вырабатываются новые методы знакомства и проявления
собственной уверенности и доверия. Эти методы включают
больше стадий частичного принятия на себя ответственности, посте-
* Иначе называемых негрито, аэта, агта.
330
пенное вовлечение друзей в предполагаемый брак, обеспечение
большего количества возможных путей к отступлению для
каждого партнера без вреда для его достоинства. Молодежь
предъявляет более реалистичные требования к личности будущего
партнера, отчасти под влиянием отрезвляющего сознание того,
сколько браков военного поколения развалилось под давлением
длительной разлуки, необходимости поиска жилья и прочего, когда
супруги обнаружили, что у них не хватает чего-то необходимо
для того, чтобы в современных Соединенных Штатах
оставаться в браке*. Общество в целом начинает лучше осознавать
сильнейшие напряжения, которые раньше были связаны с браком, и
потребность в многообразии новых мер — консультирование для
собирающихся вступить в брак, консультирование для семейных
пар, ясли, детские сады, услуги уборщиков и домработниц, и так
далее, для того, чтобы снять напряжение с каждой из молодых
супружеских пар, от которых требуется построить, опираясь
только на себя, целый стиль жизни в мире, в котором ни они, ни кто
другой еще никогда не жил. Для того чтобы заменить заботу и
защиту, которую раньше предоставляли группы родственников,
племенные старейшины, семейные советы и родители, теперь
необходимы более широкие социальные институты, которые
будут служить той же самой функции, но выглядеть иначе.
И они — медленно и встречая сильное сопротивление, — но все
же появляются.
В то же самое время молодые супруги, похоже, гораздо
больше стремятся иметь детей, чем в недалеком прошлом. К детям
теперь не относятся ни как к неизбежной составляющей
жизни, ни как к неизбежному наказанию, которое возникает в
браке, дети теперь стали ценностью, люди стремятся иметь детей
и работают для этого. Дети стали ценностью, ради которой стоит
жить. Требования взаимности между мужем и женой
чувствуются и здесь тоже, это требования, чтобы каждый вносил свою
лепту в сделанный выбор, как в планирование, когда и как
заводить детей, так и в радости и заботы об их воспитании. По
мере того как рабочая неделя становится короче и два
выходных дня становятся общим для всех американцев явлением,
потихонечку исчезают многие из тех зол, с которыми
сталкивается семья, живущая в пригороде. Раньше отец работал
столько и приходил домой всегда так поздно, что не мог уви-
* Послевоенные разводы в 1945 г составляли около'фети всех
заключенных в это время браков и, возможно, согласно данным Уильяма Ф. Отбери,
количество разводов сократится до одного на каждые пять или шесть браков^.
331
деть детей, а в воскресенье чувствовал себя слишком усталым,
чтобы с ними заниматься. Два выходных дня из семи дней в
неделю обеспечивают достаточную свободу действий, чтобы
даже чрезмерно уставшие, изможденные мужчины могли
сначала расслабиться, ослабить пояса, сбросить ботинки и,
отдохнув, с готовностью чем-нибудь заняться с детьми. Все шире
распространяется убеждение, что дети — это не обязанность, а
радость, и загруженные разными сложностями люди задаются
вопросом: «получаю ли я достаточно удовольствия от общения
с детьми?» или «получают ли мои дети достаточно удовольствия
от общения со мной?»
Но какими бы ни были поводы для тревоги, брак,
ответственный, по собственному выбору, равно как ответственный,
выбранный самим человеком и полный радости способ
жизни, — это гораздо более вероятная цель потомков пуритан,
нежели просто жалобы на утрату правоверия, в которых долг
перед какой-то неназванной сущностью с пафосом и
совершенно неподходящим образом заменяет долг перед Богом. В той
степени, в какой все супружеские отношения и родительство
стали более ответственными, ортодоксальный верующий так
же чувствует себя более защищенным, он меньше
подвергается угрозам со стороны распадающихся стандартов общества, где
многие живут, даже не скучая по утраченной религии.
Но если эти новые паттерны ответственности будут
развиваться, тогда ключевым моментом станет, чтобы как в теории,
так и на практике мы принимали то, что разводом может
закончиться любой брачный союз, кроме тех случаев, когда
религия обоих партнеров строго запрещает это. Мы должны
лишить развод клейма неудачи и греха, мы должны убрать
недостойные аспекты законов о разводе, которые подразумевают
либо установление виновника, либо обвинение в тайном
сговоре. Необходимо сформировать такие социальные практики,
чтобы мы могли заявлять перед обществом о разводе трезво и
ответственно, так же, как мы предъявляем миру начало брака.
Это означает — каким-то образом разобраться с той печалью,
со скорбью, которые столь сложны для американцев как в
ситуации со смертью, так и в ситуации развода. Мы празднуем
рождение ребенка, пляшем на свадьбах, но все чаще и чаще
стремимся убрать мертвецов с жизненной сцены безо всяких
празднеств и церемоний, без того, чтобы предоставить
молодым и старым возможность осознать, что смерть — это такая
же часть жизни, как и рождение. Мир, в котором человек
может сказать в буквальном смысле «пусть мертвые хоронят сво-
332
их мертвецов» — это ужасный, отвратительный, безобразный
мир, в котором гниющие трупы валяются на улицах, а живые
должны бежать и спасать собственную жизнь. Мертвый брак —
это печальное зрелище, брак, который расторгнут смертью, —
тоже бесконечно печальное явление. В 1947 году на каждые
100 семей приходилось 12 неполных, 9 за счет вдовства, одна
за счет развода и две за счет того, что один из супругов покинул
другого. И смерть, и рождение — это части жизни. Если мы
признаем, что мы живем в обществе, где брак может закончиться,
и в некоторых случаях должен закончиться, тогда мы сможем
дать каждой молодой и каждой пожилой супружеской паре
шанс разобраться с теми сложностями, с которыми они
встречаются, и осуществить подлинные, настоящие усилия, чтобы
преодолеть эти сложности. Брак когда-то был гаванью, из
которой некоторые супружеские пары беспечально отправлялись
в плавание, некоторые ложились в дрейф в гавани и гнили, а
некоторых просто разбивало о берег. Сейчас брак — это
плавание в открытом море, где нет гавани нигде, и каждый партнер
должен держать свою вахту и очень заботиться о том, чтобы
корабль вообще куда-то плыл. Каждая форма брака может быть
достойной и приносящей удовольствие, если люди решат
организовать ее таким образом.
До тех пор, пока развод остается чем-то нехорошим, хотя
при этом за него никого не наказывают, чем-то, что следует
скрывать, но при этом доступным для каждого, мы можем
ждать, что будет возникать все больше безответственных
брачных союзов, в которых один или оба партнера попросту
говорят: «Ну ладно, если у нас не получится, мы разведемся».
Результатом такого отношения является очевидное возрастание
количества разводов. Но если молодежь вместо этого сможет
сказать: «Сознавая все сложности, мы будем стараться
сохранить наш брак», — тогда количество безответственных браков
и безответственных разводов может сократиться, причем
общество должно приветствовать тех, кто пытается начать снова,
признать ту веру в брак, которая вкратце отражена в названии
фильма «В этот раз — навсегда» (This Time, for Keeps).
/
Глава XVIII
Каждому свое
Мы уже видели, как и мальчики, и девочки
понимают, наблюдая за собственным телом и тем как другие реагируют
на их тела, что они принадлежат к мужскому или женскому полу.
Можно признать позицию одного пола как более уверенную,
стойкую, правильную, и при этом другой пол является бледным
отражением, дополнением или несовершенной версией того
первого пола. Мы видели, что девочка может чувствовать себя
неполноценной личностью, и провести всю жизнь, пытаясь
подражать мужским достижениям, и что сходным же образом
мальчик может чувствовать себя незавершенным и провести всю
жизнь в символическом, неестественном подражании
женскому материнству. Каждый пол может быть повержен влиянию
другого пола, или же влияние представителя другого пола может
давать ощущение большей реализации. Возможно любое
решение, но ни одно из них не является неизбежным. Если родители
говорят, что один ребенок менее полноценный, менее
потенциально одаренный, имеет меньше права быть свободным,
меньше должен претендовать на любовь и защиту или меньше
служит для них источником гордости, чем другой, ребенок этого
пола во многих случаях будет испытывать зависть. Если
общество определяет каждый пол как обладающий неотчуждаемыми
ценными качествами самими по себе, но не связывает эти
качества с репродуктивными различиями между полами, тогда и
мужчины, и женщины будут гордыми и сильными, но будут
отсутствовать некоторые ценности, происходящие из контраста между
мужчинами и женщинами. Если в определение женщины не
входит материнство, мужчины могут обнаружить, что их
собственная мужественность кажется несколько неадекватной, потому
что ее продолжение в отцовстве тоже теряет свое определение.
Если мужественность определяется в основном понятиями отеи,
муж и любовник, то женщины обнаружат, что их потенциальная
женственность (в смысле способности быть женой) менее
значима, чем потенциальное материнство.
334
В определенные периоды истории в определенных
социальных условиях взгляд со стороны может обнаружить, что один
пол как будто бы выигрывает, а другой проигрывает, но в
любом случае эти выигрыши и проигрыши оказываются
временными. Если женщинам не позволяют пользоваться умом,
страдают не только их дочери, но и сыновья. Чрезмерный акцент
на значимости мужской силы в результате сделает жизнь
мужчины настолько же инструментальной, насколько чрезмерный
акцент на исключительно репродуктивной функции делает
таковой жизнь женщины. Если провести глубокий анализ и
рассмотреть происходящее за достаточно длительный период,
держа при этом в уме все возможные вариации, на которые
намекают другие культуры, или которые полностью воплощаются в
других культурах, — то мы придем к определенному
заключению: при неблагополучии каждого из полов обедняется вся
культура. И представители того пола, которые, образно
выражаясь, наследуют землю, наследуют отнюдь не все. Чем более
целостной является культура, тем более целостен каждый ее
член: каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок.
И мужчины, и женщины с самого рождения обретают форму
за счет присутствия и поведения обоих полов, каждый пол
зависит от взаимодействия с другим. В тех мифах, где
описываются острова, на которых живут только одни женщины без
мужчин, всегда правомерно содержатся какие-то огрехи в этом
изображении. Мир, где существует только один пол, — это
несовершенный мир, потому что это мир без будущего. Только
отрицание самой жизни делает возможным отрицание
взаимозависимости полов. Когда эта взаимозависимость признается
и прослеживается в малейших деталях к первому переживанию
ребенка, переживанию контраста между шершавостью бритой
щеки и глубоким голосом отца и более мягкой кожей и более
мягким голосом матери, — любая социальная программа,
которая утверждает, что целостность представителей одного пола
может быть достигнута без привлечения представителей
другого пола, автоматически отвергается. Изолированное
рассмотрение положения женщин становится таким же однобоким, как
изолированное рассмотрение положения мужчин. Вместо
этого нам следует подумать о том, как мы будем жить в мире, где
существуют два пола, чтобы и мужчины, и женщины
извлекали пользу в каждый момент из каждого выражения
соприсутствия двух полов.
Настаивая на построении мира, в котором бы оба пола
благоденствовали, мы не скрашиваем и не отрицаем особую уяз-
335
вимость каждого из них и признаем, что мальчикам в каких-то
случаях труднее чему-то научиться, чем девочкам, а девочкам в
других случаях приходится труднее, не игнорируем и периоды
большей физической уязвимости одного пола по сравнению с
другим. Мы не отрицаем, что когда и о мальчиках, и о девочках
больше заботится мать, нежели отец, мальчик поймет, что
первый человек, к которому обращена его любовь, не похож на
него, а девочка поймет, что она обращает любовь к той,
которая похожа на нее. По мере того как каждый проживает первые
теплые контакты с миром своим маленьким ротиком, для
одной это станет прототипом взрослых отношений, но для
другого все будет иначе. Это не означает, что мы неспособны
распознать тот период, когда половая принадлежность маленькой
девочки гораздо менее проявлена, нежели половая
принадлежность маленького мальчика. Мальчик может до
эксгибиционизма гордиться признаками своей мужественности, а девочке
приходится игнорировать то, что кажется дефектом,
недостатком в ней самой, в пользу обещанного будущего материнства.
Это означает, что мы признаем, что контроль над
выделениями, обучение планированию, ответственности, подавлению
импульсов в соответствующий период и в правильном месте
оказывает разное влияние на мальчиков и на девочек. Мы
признаем также, что дети копируют поведение взрослых мужчин и
женщин и используют его в качестве ключа для своих будущих
ролей. Очевидность беременности, к которой может
стремиться девушка, затеняет роль отца, которая гораздо более сложна
для того, чтобы воображение маленького мальчика могло ее
постичь.
Также, как девушка (или девочка) уязвима по отношению к
любым культурным мерам и нормам, которые так или иначе
ограничивают ее свободу, ее право использовать свой разум или
свое тело так, как позволено мальчику, таким же образом
мальчик уязвим перед культурными нормами, которые
подталкивают и подгоняют его, чтобы он брался за задачи, на которые у
него может не хватить сил, если достижение считается
необходимым для того, чтобы подтвердить его еще несовершенную
мужественность.
Отдавать каждому полу должное, полностью признавать
особую уязвимость и нужду в защите — означает смотреть глубже
поверхностного сходства детей старшего дошкольного и
младшего школьного возраста, когда и мальчики, и девочки,
отложив в сторону проблемы сексуальной адаптации, готовы
учиться одним и тем же вещам. К мальчикам и девочкам
предъявляло
ются одинаковые требования относительно скорости обучения,
школьная система закрывает глаза на то, что девочки
превосходят мальчиков вначале как минимум ростом, и что девочкам
значительно проще изучать определенные предметы, в
результате чего и мальчики, и девочки могут страдать в течение этого
периода: мальчик опасается, что девочка его превзойдет, а
девочка опасается превзойти мальчика. И тот и другой страх
приносит существенный вред полноценному развитию мужчин и
женщин в дальнейшем, но действует по-разному: Мальчик
злится и досадует на женские достижения, а девочка страшится
собственной одаренности и с пренебрежением относится к ней.
Достижение девочкой переходного возраста ясно и
очевидно. Только культурные установки, согласно которым
хронологический возраст важнее реальной степени зрелости, или же
нормальность позднего достижения зрелости по сравнению с
ранним ставится под сомнение, могут заставить девочку так же
усомниться в собственной женственности, как сомневаются
мальчики в своей половой принадлежности, понимая менее
четкие и определенные признаки собственного взросления.
Физически юноша и девушка уже готовы к полноценным
сексуальным отношениям, но их сдерживает необратимость
соития для женщины. Эта необратимость прорыва
девственной плевы часто приостанавливает спонтанность и юноши, и
девушки. И наконец, когда они решаются на полноценные
сексуальные отношения, снова происходят перемены.
Мужчина может вновь пережить фантазии о том, что он
возвращается в тело матери, но женщина должна принять свою
ответственность перед самой собой, свою готовность стать
сосудом, в котором может быть укрыта новая жизнь. Однако с
момента зачатия ее полноценная половая принадлежность, ее
способность зачать, выносить и родить другое человеческое
существо уже подтверждена, и она ее уже никогда не
лишится. Мужчине, который оплодотворил женщину, не дается
такой полной гарантии его мужественности, его отцовство до
самого конца остается логически выведенным знанием, а для
ощущения полноценности половой принадлежности
необходимо вновь и вновь подтверждать потенцией, а не фактом
состоявшегося отцовства. Идут годы, и женщина столкнется с
тем, что ей придется полностью отказаться от способности
рожать детей, и завершение репродуктивного периода,
менопауза, будет столь же необратима и безошибочна, как
менархе, которое обозначало начало этого репродуктивного
периода. Но мужчина утрачивает свою потенциальную способность
337
стать отцом, так же, как и потенцию, постепенно, нечетко и
отчасти обратимо. Утрата способности быть отцом не
происходит как единое опустошающее событие, а женщины
довольно часто именно так воспринимают менопаузу, а не как
возможность мирного принятия определенного жизненного
шага, что для женщин тоже возможно. Мужчина испытывает
одновременно и психологические выгоды и риск,
сопряженные с более размытым во времени процессом старения.
Тенденция нашего современного общества состоит в
сведении к минимуму всех различий в обучении, ритме, типе и
времени подкреплений и в попытке по крайней мере сгладить
отдельные различия, которые кажутся дефектами или
ограниченностью какого-то определенного пола. Если воспитание
мальчиков требует больше усилий — прилагайте больше усилий.
Если девочки растут быстрее, чем мальчики, отделите одних от
других, чтобы мальчики не страдали. Если женщина
несколько слабее мужчины, изобретите станки и устройства, чтобы
женщины могли делать ту же самую работу. Но любое
уменьшение различий и уязвимости какого-то одного пола
уменьшает соответствующую силу представителей другого пола,
уменьшает способность мужчин и женщин дополнять друг друга
и символически соответствует запечатыванию конструктивных
восприимчивости женщины и энергичной, направленной
вовне деятельности мужчины, заглушая и то, и другое, и сводя все
это в конце концов к достаточно скучной версии человеческой
жизни, где и женщины, и мужчины лишены полноты
человеческого бытия, которую каждый из них мог бы иметь. Надо
хранить каждый пол и слабые места каждого пола, защищать их и
лелеять, помогать им проходить сквозь кризисы, которые
временами для представителей одного пола гораздо тяжелее
проходят, чем для представителей другого. Но, защищая мужчин и
женщин, мы можем и сохранять их различия. Простая
компенсация различий в конце концов становится формой отрицания.
Если представители каждого пола хотят полностью
реализовать свою половую принадлежность, каждый мальчик и
каждая девочка должны чувствовать себя целостными людьми. Мы
в первую очередь люди: хотя половая принадлежность очень
быстро становится для нас важнее расовой и мальчики из расы,
которая считает себя высшей, будут говорить, что они бы
скорее стали мужчинами так называемой низшей расы, нежели
женщинами собственной расы, но не желают подобным
образом сравнивать себя с животными и выбирать, не стать ли ему
каким-нибудь животным. Наиболее чванливого мужчину по-
338
трясет предложение сохранить, и, может быть, даже
приумножить его мужественность ценой того, что он превратится в льва
или самца-оленя. Женщина с самым сильным, глубоким
материнским чувством не предпочтет, чтобы ее превратили в овцу
или мышь, или крысу, дабы только сохранить ее женственность.
«Оставьте меня человеком, любой ценой, ну Господи,
пожалуйста, пусть я буду человеком своего пола и смогу достичь
полной реализации» — это обобщение позиций и мужчин, и
женщин во всех культурах нашего мира.
Мы можем так их воспитать, что они захотят родиться
представителями другого пола, и тем самым мы можем навсегда
повредить их полноценной и счастливой жизни, но они даже в
этом случае ни за что не променяют свою принадлежность к
человеческому роду. Мы уже поняли, насколько вредоносны
для реализации могут быть некоторые из социальных
условностей, которые в каждом обществе служат для различения
полов. Каждое известное общество создает и поддерживает
искусственные различия в профессиональной занятости и
различные личностные ожидания для каждого пола, которые
ограничивают человечность, диапазон возможностей другого пола.
Одна из форм, которую принимают эти различия, — это
отрицать разброс величин по какому-то признаку среди
представителей одного из полов, и настаивать таким образом, что все
мужчины должны быть выше всех женщин, что любой
мужчина, который ниже любой женщины, является в меньшей
степени мужчиной. Это самая простая форма ущербных
социальных конвенций, но существуют тысячи других,
укорененные в нашей неспособности распознать великое разнообразие
человеческих существ, которые теперь перемешиваются и
образуют пары в одной великой смеси, которые включают
различия в темпераменте настолько большие, как если бы кролик
спаривался со львом, а овцы с леопардами.
Одной задругой человеческим чертам, по которым внутри
каждого из полов очень много различий, приписывают
свойства «маскулинная» или «феминная», мужское или женское.
Обилие растительности на теле может считаться животным
признаком, и, таким образом, мужчины оказываются
вынуждены брить бороды, а женщины брить ноги и подмышки.
С другой стороны, обилие растительности может считаться
доказательством мужественности, тогда женщины бреют головы,
а мужчины носят парики. Бритье отнимает время, мужчина, у
которого нет бороды, чувствует себя лишенным мужского
достоинства, а ^сенщина, у которой между грудей растут три воло-
339
синки, может быть принята за ведьму. И даже в этом случае
приспособление к этим стереотипам причиняет относительно
меньше вреда, чем в том случае, когда личностные различия
распределяются таким же образом. Если инициатива отдана
одному полу, особенно в самих сексуальных отношениях,
большое количество браков будет искажено и даже уничтожено в
той степени, в какой партнер, которому запрещается проявлять
сексуальную инициативу, это именно тот, кто в данной паре
способен инициировать сексуальный акт. Таким образом, этот
человек либо устраняется из этих отношений, или начинает
лгать, манипулировать, и в результате отношения
пропитываются фальшью. То же, что происходит с инициативой,
происходит и с ответственностью. И мужчины, и женщины
способны брать на себя определенную инициативу, и некоторые
представители каждого из полов в отношении некоторых
представителей другого пола в определенное время и в определенном
месте должны, если они хотят действовать как целостные
личности, проявлять инициативу, невзирая на то, к какому полу
они принадлежат, или проявлять ответственность, невзирая на
свой пол. Если стереотипы это воспрещают, каждому из
членов пары рискованно проявлять инициативу и ответственность.
Мы можем увеличить масштаб, перейдя от простых
физических различий, через взаимодополняющие определения,
которые чрезмерно подчеркивают роль половых различий и
неподходящим образом распространяют их на другие аспекты
жизни, к стереотипам таких сложных видов деятельности,
которые вовлечены в формальное использование интеллекта, в
искусство, в правление и религию.
Во всех этих сложных достижениях цивилизации — тех
действиях, тех подвигах, тех достижениях, которые являются
славой человечества и от которых зависит наша надежда на
выживание этого созданного нами мира, — существовала тенденция
проводить искусственное различение, ограничивающее
активность одного пола, и, таким образом, отрицая истинный
потенциал человека, ограничивающее не только мужчин и
женщин как таковых, но, в той же степени, развитие самой
деятельности. Один из простых примеров — это пение.
Существуют общества, в которых все поют исключительно мелодически
невыразительные, ритмичные и унылые песнопения. Общество
манус, построенное на сходствах мужчин и женщин,
относятся к такого рода обществам. Есть общества, в которых
женщины поют своими голосами, а мужчины поют фальцетом.
Возможно, были общества, в которых пели мужчины, а женщинам
340
позволялось петь только тем, у кого были низкие голоса
(альты). Существуют общества, которые стремились достичь
полной красоты хора во всем диапазоне человеческих тембров, но,
соединяя религию и музыку, они хотели исключить из хора
женщин, потому что женщины не подходили для активной
деятельности в рамках церкви. С поверхностной точки зрения голоса
мальчиков вполне могли заменить женские, так же, как и
голоса кастратов. Таким образом, мы можем получить музыку,
выстроенную на прекрасном сочетании мужских и женских
голосов, но ценой исключения из хора женщин и кастрации
некоторых мужчин.
Во всей истории самые сложные роды деятельности
определялись и переопределялись то как женские, то как мужские,
то как не принадлежащие ни к какому полу, иногда они
считались основывающимися в равной степени на одаренности
обоих полов, иногда на специфической одаренности каждого из
полов. Когда деятельность, в которую каждый может внести
свой вклад, — и скорее всего к этой категории относятся все
сложные профессии, — отводится только одному полу,
богатство и разнообразие уходят из самой деятельности. Всякий раз,
когда сложная деятельность определяется как принадлежащая
только одному полу, участие представителей другого пола в этой
деятельности затрудняется и считается некой уступкой. На Бали
не существует жестких табу против того, чтобы мужчины или
женщины практиковали особые искусства другого пола, но
рисование на Бали всегда было мужским искусством. Когда
одаренная маленькая девочка-подросток в селении Батэан, где
уже было примерно 60 молодых мужчин,
экспериментировавших с современным нововведением — рисованием на бумаге,
попыталась рисовать по-новому, т. е. с натуры, вместо того
чтобы воспроизводить общепринятые стилизованные
изображения мира, юноши-художники выражали свое неодобрение до
тех пор, пока она не прекратила так делать и не стала
достаточно неудачно воспроизводить тот стиль, в котором рисовали они.
Те самые половые различия, которые дали ей возможность
видеть мир немного по-другому, и через это внести в культуру что-
то новое, сделали ее уязвимой, и в результате ее нововведение
могло быть уничтожено.
В другом случае последствия вхождения представителя
одного пола в дела другого пола, если дела этого
противоположного пола менее престижны, могут быть просто
разрушительными. В древнем Самоа женщины делали прекрасную ткань из
коры, выдавливая волнистые с мягкими закруглениями линии
341
на циновках, где узор был вышит при помощи жилок из листа
кокосовой пальмы. Когда появились металлические орудия,
мужчины, потому что именно они определялись как резчики,
научились вырезать деревянные узорные доски, которые были
мощнее, и с которыми было проще работать, чем со старыми
циновками. Но узоры, сделанные теми, кто не чувствовал
самого искусства, пострадали и сделались однообразными,
скучными, и даже попытка женщин получить обратно свободу в
составлении узоров расписыванием циновок краской вместо
того, чтобы использовать узорные доски, провалилась.
В религии мы сталкиваемся с тем же самым. Религиозный
опыт и религиозное лидерство могут быть привилегией только
одного пола, и периодически видения божественного у
представителей иного пола могут быть наказуемы. Женщину могут
назвать ведьмой, мужчину — извращенцем. Вся картина
бывает настолько спутана, подлинная одаренность и социальное
определение половых ролей смешаны, что в результате мы
имеем достаточно странные модели общества, которые
объединяют воедино сексуальные извращения, трансвестизм и
религиозные функции, как, например, в некоторых сибирских
племенах. Всегда существует вероятность, что общество лишит
один из полов возможности делать то, что могут делать оба пола.
Ни один из человеческих талантов не способен полностью
расцвести в человеке, которого грозятся исключить из числа
мужчин или женщин. Настоятельное ограничение потенциала
обоих полов, обозначение какой-то деятельности как привилегии
только одного пола в результате приводят к трагедиям, когда
человек не может правильно определить свой собственный пол,
и мужчина становится гомосексуалистом, потому что его
желание рисовать или танцевать общество классифицирует как
проявление женственности. Или женщина становится
активной лесбиянкой потому, что ей нравится ездить верхом или
работать с логарифмической линейкой. Если есть интерес,
который представители другого пола проявляют к виду
деятельности, которая отдана представителям другого пола, тогда все, кто
осуществляют вторжение, могут выиграть. Так, например,
мужчины были практически полностью вытеснены с должностей
школьных учителей в Соединенных Штатах. Могут произойти
и гораздо более странные вещи. Скажем, в какой-то момент
гинекология и акушерство могли попасть в сферу
деятельности практикующего врача. Если его больше всего интересуют
репродуктивные способности женщины, — интерес к
акушерству и педиатрии будет расти. То же самое может происходить
342
и с женщинами, чей интерес в медицине был определен как
мужской. Может появиться группа практикующих врачей,
состоящая из мужчин, имеющих свое представление о женской
роли, и женщин, которых очень отталкивают встроенные в эти
представления ограничения. Все вместе они могут придать
медицинской практике такие странные формы, когда женщины,
способные внести какой-то существенный вклад, исходя из
своего непосредственного знания женственности, не имеют
права его высказать, а мужчины настойчивее руководствуются
своими фантазиями, чем если бы среди них не было женщин.
Такое противоречие способно в конце концов привести к
переориентации беременных на «естественные роды», без
стимуляции и обезболивания, и в результате им будет возвращена
простая власть рождать их собственных детей, что, в
соответствии с основным направлением развития человеколюбивой,
но однобокой медицины, было у них практически отобрано.
Я так подробно остановилась на этом конкретном примере,
потому что вне зависимости от наших благородных намерений
по перестройке воспитания и мужчин, и женщин они должны
вносить свой полный и особый вклад в каждый из сложных
процессов цивилизации — в медицину, юриспруденцию,
воспитание, религию, искусство и науку, — эта задача очень сложная.
Пока где-то некая профессия или искусство определяются как
женские, мужчины, которых привлекает эта работа, уже
страдают или пострадают в будущем, если будут пытаться заниматься
этим делом. Даже если общественное мнение по поводу
приемлемости для мужчин тех или иных занятий не заставляет их
сомневаться в собственной мужественности, сами
установившиеся среди женщин правила внутри этих видов деятельности могут
их настолько утомить и запутать, что они фактически не смогут
делать эту работу по-особому, а станут делать ее почти так же,
как женщины, только хуже. Когда профессия определяется как
мужская, женщины, которые первыми вступают в нее, будут
подобным же образом ущемлены и их вклад искажен1. Они
могут обратиться к этой профессии исходя из простого стремления
действовать, как мужчины, чтобы соревноваться с ними, чтобы
доказать, что они не хуже них. Подобные влечения,
компенсаторные и производные, вместо того чтобы быть первичными,
будут замутнять их видение, и пальцы, которые должны были
быть ловкими, станут неуклюжими в попытках подражать
поведению другого пола, столь желанному для них. Если же они
пойдут в профессию исходя из каких-то первичных мотиваций, из
любопытства или из желания творить или участвовать в какой-
343
то деятельности, которая их восхищает сама по себе, — они так
же, как и мужчины, которые занимаются той работой, где
женщины установили свои порядки, обнаружат, что они на каждом
повороте не могут действовать достаточно хорошо, потому что
порядок работы полностью установлен представителями
другого пола. Так же, как и представитель другой культуры
спотыкается и путается на каждом шагу в чужой стране, протягивает руку
к дверной ручке, которой в этом месте нет, поднимает ногу,
чтобы наступить на отсутствующую ступеньку, борется с чувством
голода, возникающим в те часы, когда есть не положено, а ухо
его привыкло реагировать на звуки, которых на этих странных
улицах нет, таким же образом человек, который приходит в
профессию, которая была прерогативой другого пола, будет
спотыкаться и путаться и не сможет полностью реализовать то, что он
хотел бы.
Как может такой иммигрант состязаться с теми, чье
воспитание дает им возможность находить собственный путь без
усилий, изящно, не совершая ложных шагов и бессмысленных
движений? Будь то искусство или науки, сам образ мышления, вся
система символов, в которой новичок может работать,
облегчает каждый шаг представителю того пола, для которого эта
работа предназначена, и создает препятствия на каждом шагу
представителям того пола, от которого не ожидают участия в
этой профессии. Эти же однополые модели ограничивают и тот
пол, который занимается этой работой. Чем дольше какое-то
действие осуществляется представителями только одного пола
и чем меньше переплетается воображение обоих полов в этом
действии, тем больше оказывается ограничение.
Вполне может оказаться, что одним из объяснений упадка
великих цивилизаций, философия оказывается
несостоятельной, вырождается искусство, а религия теряет свою энергию,
может оказаться слишком жесткая привязка к прозрениям и
одаренности всего лишь одного из полов. Чем более высокого
развития достигает какая-то творческая способность, которая
определялась как только мужская или только женская, тем
больше раскалывается личность того, кто занимается таким
творчеством, тем глубже опасность, что личная жизнь,
связанная с супружеством и родительством, которые замкнуты на
присутствие представителей другого пола, будет четко
отделена от творческой жизни, мыслей и действия. Это может, в свою
очередь, привести к решениям-паллиативам, таким, как,
например, различие в древнегреческом обществе между женой и
гетерой. Жена не образованна, а гетера обладает массой раз-
344
личных талантов. Сложность гетеросексуальных отношений
может заставить значительную часть людей в обществе
практиковать безбрачие или гомосексуальность. Чем глубже
приверженность человека к творческой деятельности, будь то
управление государством или наука, промышленность или
искусство, религия или исследование земель, тем полнее люди будут
стремиться реализоваться в них. И тем в большей степени эти
люди будут уязвимы, если сама эта деятельность лишь
частично отражает наши человеческие свойства, воплощающиеся в
двух полах.
Так же существует очень простое соображение: если нет
никаких доказательств, что интеллект — это свойство всего лишь
одного пола, любые профессиональные ограничения, которые
не дают одаренным женщинам проявлять свою одаренность,
сильно вредят им и миру, который нуждается в творческой
активности и одаренности всех людей. Однако вклад женской
одаренности представляет очень сомнительную ценность, если
приход женщин в те сферы, которые определялись как
мужские, пугает мужчин, лишает женщин женственности,
заглушает и искажает тот вклад, который женщины могли бы
внести, — их присутствие либо исключает мужчин из профессии,
либо меняет свойства мужчин, которые в нее приходят. Едва
ли можно сказать, что кто-то выиграл, если та борьба, сквозь
которую захватчикам приходится пройти, ограничивает
изначальный женский вклад, который они могли бы сделать.
Вполне логично утверждать, что профессии, связанные с
воспитанием, по идее, должны включать представителей обоих полов:
если мы обучаем и мальчиков, и девочек, то обучать их должны
и мужчины, и женщины. Поэтому профессии, связанные с
обучением и воспитанием, возможно, утратили даже больше,
чем приобрели, когда мужчины перестали работать не только в
начальных классах, где особые женские качества очень
нужны, но даже в старших классах, где мальчики страдают от того,
что их учат только женщины. Учителя-мужчины нашли себе
убежище в университетах, где они ревниво охраняют свои
кафедры от прихода женщин в те сферы, где женское прозрение
крайне необходимо. Наблюдаемая последовательность вполне
может заставить человека остановиться, задуматься и
предположить, что лекарство в данном случае оказалось хуже, чем
болезнь.
Подобные вещи с гораздо большей вероятностью
происходят там, где женские способности оцениваются как
количественно, а не качественно отличающиеся от мужских2. Гово-
345
рят, что существует множество женщин, которые так же умны
или умнее, так же сильны или сильнее, такие же хорошие или
даже, возможно, лучшие организаторы, нежели мужчины.
Крестовые походы в защиту прав женщин работать в любой сфере
занятости обращаются против них самих. Приход женщин в ту
или иную профессию определяется как состязание, а это
опасно. Это состязание может выражаться в том, что, как жалуются
советские женщины-инженеры железнодорожницы, их
допускают работать только с двигателями на товарных поездах. Или
это может проявляться в совершенно обессиливающих
противоречиях, которые существуют в Америке, где исключительно
сложно простить человека, который выиграл в той же гонке, и
очень просто заявить о своем потенциальном успехе в той
гонке, в которой человек не участвовал. Практически все
экскурсы американок в те сферы, в которые женщины никогда или в
течение многих эпох не приходили, обозначаются в этих
терминах соревнования и состязания. Признаки этой опасной
тенденции повсюду. На тихоокеанском побережье весной 1948 года
стояли большие рекламные щиты, где рекламировался хлеб, и
девушка замахивалась бейсбольной битой, мальчик позади нее
держал рукавицу ловца. По слогану «Вот как надо» в
нью-йоркской подземке, в которой текст, описывающий обручальное
кольцо как знак подневольности, подчинения,
иллюстрируется изображением мужчины в смокинге, который надевает
кольцо на свой собственный средний палец. Глупо было бы
игнорировать те знаки, которые предупреждают нас о том, что
современная ситуация, когда женщина, влекомая собственным
любопытством, которое стимулировалось теми же условиями,
в которых воспитывались и мужчины, или под давлением
социальных условий, не дающим множеству женщин иметь
собственный дом и детей (четверть американских женщин
достигают менопаузы, не родив ребенка)3, — эта современная
ситуация не хороша ни для мужчин, ни для женщин. Нам
необходимо очень тщательно подсчитывать, каков выигрыш, какие
возможности имеются для того, чтобы, опираясь на особую
восприимчивость каждого из полов, восстановить баланс и
продолжать двигаться дальше.
В Америке будет существовать очень большое искушение
грубо поправить равновесие, ограничить приход женщин в
новые сферы вместо того, чтобы изменить саму природу их
поступления туда. Однако, откатываясь назад, мы теряем
возможность осуществить какие-то социальные нововведения,
которые дадут женщинам возможность вносить такой же вклад в
346
цивилизацию, какой они сейчас вносят в продолжение рода.
Сейчас и на протяжении всей истории дела обстояли так, что
мы использовали мужские дарования в обоих аспектах, а
женщин только для продолжения рода. Общество требовало от
представителей каждого из полов, чтобы они жили таким
образом, чтобы могли рождаться дети, лелеяли собственную
мужественность и женственность, дисциплинировали себя и ее,
чтобы соответствовать идеалам родительства, и оставляли
после своей смерти новое поколение. Это означало, что мужчины
должны были желать выбирать и завоевывать женщин в
качестве любовников, защищать и содержать их в качестве мужей,
и защищать и кормить их детей в качестве отцов. Это означало,
что женщины должны быть готовы принять мужчин как
любовников, жить с ними как жены и зачинать, вынашивать,
рождать, кормить и лелеять их детей. Любое общество, которое не
способно реализовать эти требования к своим членам и
получить от них все необходимое, исчезает.
Но от мужчин общество требовало и получало нечто
большее, чем это. В течение тысяч поколений от них требовалось
не просто быть хорошими любовниками, мужьями и отцами,
даже если все это подразумевало организацию мужского
братства для того, чтобы защищать женщин и детей от нападений.
От мужчин требовалось, чтобы они развивали, разрабатывали,
каждый в рамках своих способностей, ту структуру, в рамках
которой воспитываются дети, чтобы они строили высокие
башни, широкие дороги, создавали образы будущего, проникали
все глубже в секреты природы, изучали новые пути,
придумывали как сделать жизнь более человечной и более
удовлетворительной. И среди всех этого присутствовало молчаливое
разделение работы, корни которого, возможно, теряются в том
периоде истории, когда творчество деторождения перевешивало
в своем великолепии каждое из действий, которые совершали
мужчины, как бы они ни танцевали и ни изображали, что
рождают на свет инициируемых юношей. В таком разделении
труда содержалось предположение, что женщины, рожая детей, и
так делают достаточно, а во всех остальных делах работать
должны мужчины.
Это предположение становится все менее приемлемым по
мере достижения мужчинами успеха в принятой на себя
работе. По мере того как цивилизация становится сложной,
человеческая жизнь определяется как индивидуально ценная,
помимо ее ценности в составе человечества, и огромные
структуры законодательства и управления, религии, искусства и науки
347
становятся ценными сами по себе. Когда ими занимаются
мужчины, эти области цивилизации становятся проявлением
мужского аспекта человечности, и мужчины очень гордятся
своими достижениями, В той степени, в какой женщины
оказываются изгнаны из этих областей деятельности, они теряют часть
своей принадлежности к человеческому роду. Неграмотная
женщина не в меньшей степени человек, чем неграмотный
мужчина. Пока грамотность — это удел немногих мужчин, а
большинство из них не умеют писать, женщина может практически не
переживать какого-либо снижения самооценки, но когда
способность читать и писать становится практически всеобщей,
возможности общения, доступ к книгам, точность мышления
возрастают, — тогда, если женщины не могут научиться писать,
потому что они женщины, они становятся как бы ниже
ростом, и начинается некий тонкий процесс, который подрывает
целостность обоих полов. Если женщина переживает некую
утрату собственного участия, и это переживание
компенсируется другими формами власти, например железной волей тещи
или свекрови, которая в свое время была домашней и
покладистой женой, как в Японии и Китае, — тогда модель равновесия
может принять форму скрытых искажений человеческих
взаимоотношений, которые могут сохраняться в течение веков.
Когда женское переживание неполного, ущербного участия в
делах общества выражается прямо, в виде бунта против
ограничений, которые общество наложило на нее, мы можем
наблюдать ту свободу для женщин, которая была незадолго до
падения Римской империи, или формулировки целей
женского движения XIX века. Но каково бы ни было компенсаторное
приспособление к обществу, женское убеждение в собственной
способности непосредственно вносить вклад в человеческую
культуру будет значительным образом искажено, и изоляция
мужчин, которые либо подвергаются скрытой угрозе, либо
открытому нападению в мире, который они построили одни,
будет возрастать.
Если мы решимся принять предположение, что можем
построить лучший мир, используя особую одаренность каждого
из полов, мы достигнет двух видов свободы: свободу
использовать еще незатронутые дары каждого из полов и свободу
принимать и культивировать в каждом из полов их сильные
стороны. Вполне возможно, что обнаружатся особые сферы,
например, физические науки, математика, игра на музыкальных
инструментах, в которых мужчины в соответствии со своим
полом, так же как в соответствии со своей одаренностью, всегда
348
будут на шаг впереди, — женщины могут с легкостью
следовать в этих областях за мужчинами, но именно мужчины будут
всегда совершать там большинство открытий. Мы можем
также обнаружить, что женщины посредством того научения,
которое подразумевается при материнстве, которое, будучи раз
пережито, может быть с большей легкостью передано всем
женщинам, даже бездетным, нежели мужчинам, обладает особым
верховенством в науках о человеке, зависящих от особого типа
постижения, который принято называть интуицией, если не
анализировать ее особо. Если интуиция действительно
основывается на способности распознавать отличия другого от себя,
нежели на способности проецировать себя вовне, создавая
гипотезу, вполне может оказаться, что величайшая интуитивная
одаренность может быть обнаружена среди женщин. Точно так
же, как в течение многих столетий игнорировались
математические способности мужчин, и люди считали «один, два, два и
один, и собака», а потом на пальцах, также и одаренность
женщин пропадала втуне, не взращивалась, не культивировалась.
Как только мы признаем, что одаренность и способности
женщин настолько же важны, как и способности мужчин, и
начнем придавать женским дарам форму, пригодную для
передачи в обучении, наша культура значительно обогатится. И нам
следует готовиться к тому, что одаренность женщин и мужчин
будет объединена в процессе научного синтеза. Теперешние
науки, к сожалению, однобоки, лучше умеют разрушать,
нежели созидать, гораздо лучше оснащены для того, чтобы
анализировать материальный мир, в который мужчина может
спроецировать свой интеллект, чем для исследования мира
межчеловеческих отношений, которое требует социализированного
использования интуиции. Мать, усвоившая, что ребенок,
который всего лишь час назад был частью ее организма, теперь —
отдельное человеческое существо, у которого свои нужды и
потребности, а если она будет судить о них по себе, то ребенок
умрет, — эта мать проходит ничем не заменимую школу. Учась
заботиться о другом человеке, она начинает совершенно иначе
воспринимать людей, чувствовать их, думать о них.
Мы можем оставить это особое материнское знание на том
уровне, на котором оно существует сейчас, или разработать его
более тщательно и сделать частью нашей цивилизации. Уже
сейчас мужчины и женщины, работающие совместно в
области наук о человеке, обнаруживают, что прозрения,
свойственные каждому из полов, значительно обогащают
формирующееся понимание. Мы понимаем, что платим разную цену за по-
ч
349
стижение: например, для того, чтобы понять, как происходит
социализация детей в культуру, мужчина должен обратиться к
собственному детству, но путь женщины — иной, ее задача —
научиться понимать матерей. Важно и то, и другое; только
мужское или только женское понимание всегда частично. Мы
сможем создать целостное общество, только если будем применять
способности, специфичные для каждого из полов, равно как и
общие для обоих полов, способности человека и человечества.
Каждый шаг, оставляющий позади запутанную ситуацию,
создававшуюся столетиями, болезнен и неизбежно
несовершенен. Это порочный круг, где невозможно найти ни начала, ни
конца, когда мужчины переоценивают женские роли, а
женщины переоценивают роли мужчин, — и это приводит к
высокомерию, презрению, к отвержению части нашей
человечности, доставшейся нам так дорого. Те, кто хотели бы разорвать
этот круг, сами являются его продуктом, несут его в себе и
выражают его несовершенства каждым своим движением; они
могут бросить вызов этому кругу, но разорвать его они не в
силах. Но, обратив внимание на существование такого
порочного круга, проанализировав его, мы сможем создать атмосферу
проявления мнений, в которой те, кто придут после,
выращенные уже при свете знания, льющемся как в прошлое, так и в
будущее, смогут сделать следующий шаг. Только признав, что
изменения в обществе могут совершить только те, кто каждой
клеточкой своего тела чувствуют и сознают, почему эти
изменения необходимы, сможем мы вышколить свои сердца,
научить их терпению, чтобы строить верно и прочно, зная, что
цивилизацию создают живые люди. И в этом не только плата,
но и почет.
Примечания к главам
Часть первая
Глава 1
1 Из «Беседы с сердцем» Леонии Адаме:
То сердце, что любило, но знать не знало святости своей,
(Что сетовать — для жизни сердце ведь любить должно, как губы — ловить
воздух)
Все ж той любовью освящало без затей
Твой жизни путь, кто призван даровать другим свой дух:
Так сотни раз без всякого разбора рот раскрывался съесть кусок,
Но освященный хлеб вкусит — лишь голоду оставив срок».
Those Not Elect. New York: McBride, 1925. P. 12.
Глава II
1 Mead M. Anthropological Data on the Problem of Instinct // Psychocomatic
Medicine. 1942. Vol IV. P. 396 — 397 (Симпозиум — Второй коллоквиум по
психодинамике и экспериментальной медицине)
2 Armstrong W.E. Rössel Island. Cambridge University Press, 1928. P. 100.
3 Обзор Дороти Деметракопулу работы М. Дарема «Законы и обычаи
Балкан» (Demetracopoulou. D. Durham M.E. Laws and Customs of the Balcans //
American Anthropologist. N.S. 1930. Vol. 32. P. 670).
4 Для тех, кто интересуется, каким образом подобные результаты
используются при формулировании гипотез, которые могут быть проверены на
материале по примитивным культурам, описание следующей стадии может
послужить пояснением.
По завершении предварительного сбора материала, когда удалось,
наконец, привести в систему разрозненную мозаику бессмысленных
словосочетаний по фонетическим и грамматическим признакам, свести в группы родства
слова, которыми дети называют взрослых, обращения людей друг к другу в раз-
личное время и в различных обстоятельствах, и понять значение таких фраз
как: «он цыплячий сокол», «но череп мы не брали» «у него была быстрая шея»,
мы должны все осмыслить и упорядочить. А дальше? Быть может, краткий
набросок того, как мой разум искал ответ, окажется полезным.
Предположим, кто-то, интересующийся детской психологией или
религией, поставил бы мне вопрос: «Что вы можете сказать о том, как связано
представление о длящейся молодости и вера в бессмертие9» Прежде всего я
быстро бы прошлась по хранящимся в памяти данным о примитивных
обществах, и вспомнила бы, скажем, что американские индейцы в целом мало
интересовались вопросом бессмертия, и духи конкретных умерших людей не
ч
351
играли у них важной роли. Возможно, я бы повторила фразу. «Мы
прорастаем поутру, а вечером — покос», чтобы проиллюстрировать отношение
индейцев прерий к смерти. В то же самое время целый ряд конкретных и
определенных образов будет проходить перед моим мысленным взором:
сакральные обращения индейцев к рыбе — подойти и быть пойманной, а затем
бросание ее костей обратно для возрождения; духи мертвых — целый пантеон из
другого мира, но не чьи-то личные дедушка и бабушка — которые являются
на танец в масках в поселения зуни, вера индейцев-омаха, что все близнецы
прошли через реинкарнацию Мелкие фрагменты из работ многочисленных
этнологов незамедлительно также явятся в памяти, подтверждая значимость
затронутой проблемы. Затем мой разум обратится к другим частям света
земного шара, попутно стремясь соотнести информацию по категориям Т. е к
примеру, я могу сказать: «А в Индонезии... » — и позволить своему уму
дальше перебирать различия в отношениях к предкам или могу обратиться к
смежной области: «Давайте посмотрим также на культу почитания предков и
реинкарнации в дополнение к общей картине». Если реинкарнация
представляется уместной в данном контексте, я могу задуматься над тем, где среди
известных цивилизаций верят в нее, и могу затем добавить: «Конечно,
интересно было бы выяснить, какова взаимосвязь между человеком при
рождении и после окончания нынешней жизни». Это в свою очередь может
привести к сопоставлению эскимосов и балийцев: у обоих народов к младенцам
относятся как к существам, обладающим при рождении пророческими
способностями, в обеих культурах детей рано обучают сложным навыкам и
ремеслам. И здесь я могу поставить следующий вопрос: «А не является ли
ключевым моментом взаимосвязь между обучением и представлениями о
рождении и бессмертии?» После чего сопоставлю отношение балийцев,
считающих, что личность возрождается снова и снова в одной и той же семье, отчего
жизненный цикл лишен какой бы то ни было кульминации и просто
является цепочкой циклов взаимодействия между нашим и иным миром, — и
отношения к этому же вопросу манус, по представлениям которых человек как
существо первоначально создается из вещества отцовского и материнского
тел, входит в полную силу при достижении зрелости, короткое время
непосредственно после смерти существует в виде могущественного духа, а затем
опускается на все более низкие уровни, вплоть до морских моллюсков и
планктона. Затем я могу рассудить так. балиийцы верят, что учиться не поздно ни
в каком возрасте — малыши и весьма пожилые учатся относительно легко,
без явных внутренних усилий и внешнего принуждения (ср. русское «век
живи — век учись». — Прим. ред.), пожилые люди довольно долго не теряют
внешней красоты, в то время как у манус люди уже в сорок лет — развалины.
Вероятно, здесь существует взаимосвязь, которую стоит исследовать глубже.
Основываясь на этом выводе, я могу продолжить поиск: знаю ли я еще
какие-либо группы людей, которые верят в реинкарнацию, но где
одновременно отмечается заметный упадок жизненной силы к концу жизни, тем самым
пытаясь выявить негативные примеры, могущие опровергнуть мою рабочую
гипотезу. В то же время я буду перебирать в уме, что мы знаем об обучении
разных возрастных групп в различных культурах, а также собственно об
обучении как о понятии и о его видах: натаскивание и зубрежка, метод кнута и
пряника, обучение без всяких наказаний, и — на другом уровне — буду
вспоминать конкретные примеры, живые картинки: как резчик по дереву
обучается своему искусству (плюс, примечанием, данные о возрасте, в котором
мальчиков отдают в подмастерья искусному резчику и т.д.). Илия вновь могу
352
обратиться к понятиям «вера в реинкарнацию» и «жизненный цикл» как к
двум этнографическим категориям, для чего, возможно понадобится
подъехать в библиотеку Иельского университета и покопаться там в каталоге, где
собраны и упорядочены по категориям материалы по огромному множеству
обществ, отчего их легче соотносить. Или же в результате у меня может
сложиться свой набор вопросов, для ответа на которые придется обратиться к
специальной литературе: «Был ли в сравнительном исследовании двух
африканских племен по усвоению новых историй, упомянут возраст обучаемых9»
«Неплохо бы вернуться к рукописи Джемеши, где рассматриваются
женщины после менопаузы, которые считали, что только теперь они начали
понимать, как на самом деле наслаждаться сексом» и т.д.
Это один из способов использования сравнительных данных. Он
включает: процесс выдвижения некоего вопроса; использование данных,
собранных со всех континентов; выдвижение рабочих гипотез по ходу
исследования с предварительной их проверкой сведениями из активной памяти; и в
итоге выбор и закрепление той гипотезы, которая представляется
продуктивной и поддающейся проверке, либо по имеющимся литературным
данным, либо путем новых полевых исследований Причем не обязательно
снова среди примитивных племен, а в психологической лаборатории или
исследовательской клинике Каждый антрополог использует сравнительный
метод по-своему, но суть метода остается прежней.
(См. статью Г. Бейтсона «Мысленный эксперимент при анализе
полученного наблюдением этнографического материала». Bateson G. Experiments in
Thinking about Observed Ethnological Material // Philosophy of Science. 1941. Vol. 8.
P. 53-68.)
Часть вторая
Материал этого раздела почти полностью взят из моих
собственных полевых наблюдений или из работ коллег по
экспедициям. Полную библиографию опубликованных материалов
по данным семи культурам можно будет найти в приложении II.
В этих примечаниях я буду приводить только отдельные
ссылки, которые, по моему мнению, представляют особый интерес
для читателей, или указывают на первоисточник.
Глава III
1 Bender L., Montague A. Psychotherapy through Art in a Negro Child // College
Art Journal. 1947. Vol. VII. P. 12-17.
2 Эти взгляды первоначально развивались Грегори Бейтсоном по
материалам, полученным на ятмулах. См.: особенно в связи с этим: Bateson G. Culture
Contact and Schizmogenesis//Л/ял. 1935. Vol. XXXV. P. 178 - 83; Naven. Cambridge
University Press, 1936; Some Systematic Approaches to the Study of Culture and
Personality// Character and Personality. J 942. Vol. XL. P. 76 — 84; Morale and National
Character // Civilian Morale / Ed. by G. Watson, H. Mifflin. Boston, 1942. P. 71 - 91.
3/B таком использовании термина «reciprocal» я подразумеваю нечто
несколько отличное от определения, данного в работе Бейтсона «Мораль и на-
353
циональный характер». Рассматривая как определенный тип культуру манус,
я определяю реципрокное (взаимное) поведение как такое, при котором
предметы, товары или взгляды и представления циркулируют, передаются друг
другу как между двумя лицами так и внутри группы (взаимообразно).
Представим себе такую последовательность событий: А ударяет Б, Б ударяет А,
где А — отец, а Б — сын. Ее можно рассматриваться как взаимодополняющую
(комплементарную), если характер и восприятие нанесенных ударов
различны; т. е. отцовская взбучка в наказание за ослушание, ребенок в раздражении
и обиде отвечает на нее своим ударом. Возможна и симметричная трактовка,
если акцент делать на противостоянии отца и сына, встречающихся лицом к
лицу и побивающих друг друга. Но если наиболее важным элементом
становятся не относительная сила или слабость удара, наказание за провинность
или оказание помощи, сопоставимость или несопоставимость статуса детей
и взрослых, а обмен именно ударами, как если бы это были некие презенты:
раз один дали, значит, его следует вернуть, — тогда речь идет о
взаимообразном поведении.
Как подчеркивал Грегори Бейтсон, именно способ представления
цепочки событий с точки зрения ее участников позволяет выделить эти разные типы
поведения в целях их дальнейшего анализа.
4 До приезда к арапешам в 1931 г. я не приступала к серьезной
систематической работе с зонами тела. Хотя я уже была знакома с основополагающей
работой З.Фрейда в этой области, но не представляла, как применить ее в
полевых исследованиях, пока не прочла первый экспедиционный отчет Гезы Ро-
хейма (Roheim G. Psychoanalysis of Pnmitive Culture Types // International journal
of Psychoanalysis. 1932. Vol. XIII. P 1 — 2 (Roheim Australasian Research Number).
Тогда я написала домой с просьбой прислать тезисы работ К.Абрахам
(K.Abraham). Освоенные систематически на практике Эриком Хомбургером
Эриксоном, эти идеи стали составной частью моего теоретического
инструментария. Часть книги «Балийский характер» основана на них, в
особенности иллюстрации 38 — 44 (Plates 38 — 44). Как раз во время подготовки этих
материалов Грегори Бейтсон последовательно увязывал зональную карту
Эриксона с категориями комплементарного поведения. Для ознакомления с
промежуточной версией этой карты см.: Mead M. Research on Primitive
Chilldren // Manual of Child Psychology / Ed. by L. Carmichael. New York, Wiley.
1946. P. 670-672.
5 Bateson G. Social Planinng and the Concept the «Deutero-Learning» //
Science, Philosophy and Religion, Second Symposium (^Conference on Science,
Philosophy, and Religion). New York, 1942. P 81—97.
6 Детально это описано у Бейтсона: Bateson G. Naven. Cambrige University
Press, 1936.
Глава V
1 Field E. To Usurper // Poems of Childhood. New York: Scribner, 1904. P. 80.
2 Mead M. Age Patterning and Personality Development //American Journaloj
Orthopsychiatry. 1947. Vol. XVII. P. 231-240; Bateson G., Mead M. Balinese
Character. Plate 74; Mead M. The Family in the Future // Beyond Victory / Ed
R.N.Anshen. New York: Harcourt Brace, 1943. P. 68 — 87.
3 Bateson G. Sex and Culture // Annals of the New York Academy of Science.
1947. Vol. 47. P. 603-64.
354
Глава Vf
! Dcvereux G. Institutionalized Homosexuality on the Mohave Indians// Human
Biology. 1937 Vol.9 P. 498-527
2 Greulich W.W, Thorns H., Ruth CT. A Study of Pelvic Type and Its
Relationship to Body Build in White Women // Journal of American Medical
Association. 1939 Vol 112 P. 485-493.
1 Наша ответственность при выборе гипотез относительно человечества
глубока и ко многому обязывает. Помимо долга научных работников,
которые должны уже при выборе рабочих гипотез стремиться к тому, чтобы
работать с самыми эффективными из них, у нас есть и другие обязательства. Как
члены человеческого сообщества, живущие в 1948 году, мы также обязаны
активно исследовать те гипотезы, которые представляются самыми
многообещающими, открывая наиболее перспективные области исследований.
Гипотезы относительно типа телосложения в этой связи являются
обоюдоострым оружием. В той степени, в которой в них констатируется возможность
внутренних и неотъемлемых различий между отдельными людьми, они
позволяют делать опасные экстраполяции на группы, различающиеся по
расовым признакам. Легко выделить определенный тип человеческого существа
и отождествить этот тип с определенной локально-региональной группой, к
примеру, нордическая группа севера Европы, а поскольку люди этого типа
А — высокие и сухощавые, то можно посчитать его черты неотъемлемыми
для группы людей, которая уже как группа должна быть выше и сухощавее
другой группы людей. Следующим шагом такого ложного обоснования
будет разновидность неорасизма, со всеми опасными его сопутствующими
чертами, тогда как ход истории нам подсказывает, что наступил период, когда
намного полезнее акцентировать модифицируемые черты человеческой
природы по сравнению с постоянными характеристиками. Стоит изучающим тип
телосложения сделать всего две основные ошибки — смешать культурные
установки в поведении отдельного личностного типа с присущими этой
личности от природы темпераментом и отождествить относительные
физические характеристики внутри группы с относительным положением группы в
границах человечества в целом, — чтобы оказаться в недвусмысленной
ситуации непростительного расизма. В действительности эта опасность столь
велика, что при выборе направления исследований и выявлении
определенных черт, связанных с типом телосложения, следует проявлять чувство
повышенной ответственности
Глава VII
1 Rahman L., Richardson H. В., Ripley H. S. Anorexia Nervosa with Psychiatric
Observations // Psychosomatic Medicine. 1939. Vol. 1. P. 335 —365.
Часть третья
В этой части я использовала данные
антропологических наблюдений для прояснения общих проблем,
связанных с понятиями семьи, взаимоотношениями между полами,
проблемами рождаемости и стерильности, гетеро- и гомосек-
355
суальности с привлечением результатов современных
исследований по эндокринологии, сравнительной физиологии,
физиологии и возрастного развития человека. Мой метод основывался
в значительной степени на обсуждениях результатов лично с
исследователями в каждой из этой областей, чьи установки и
подходы к изучению предмета мне известны и которым я
доверяю, с использованием рекомендованных ими наиболее
важных работ. Я не буду здесь пытаться представить
систематическую библиографию; я не собираюсь также и делать обзор
состояния исследований в перечисленных областях, не считая
себя достаточно подготовленной для такой работы. При
работе над этой книгой я по мере возможности старалась задавать
отдельным выбранным мною исследователям такие вопросы,
чтобы ответы на них выводили меня на материалы, которые бы
либо опровергали, либо дополнительно освещали
интересующие меня проблемы. В первую очередь я должна выразить
благодарность доктору Лоуренсу К.Франку, чей широкий
кругозор и прекрасная ориентация в специальной литературе очень
мне помогли, а также Эрлу Т. Инглу, Уильяму Грейлиху,
Грегори Бейтсону и Эвелин Хатчинсон; я многим обязана
опубликованным работам Кингсли Нобеля, Франка Бича, А.Маслоу,
Р. Карпентера, С. Цукермана и Т. К. Шнейрлы.
Глава VIII
1 Mead M. Sex and Temperament in Tyree Primitive Societies. New-York: William
Morrow, 1935 (Reprinted: From the South Seas. New York: William Morrow, 1939).
P. 94.
2 Miner H. St. Denis, A French-Canadian Parish. University of Chicago Press,
1939. P. 5.
Глава IX
1 Я обязана пониманием этого важного отличия и его проявления в
общественной жизни С Цукерману (Zuckerman S. Functional Affinities of Man,
Monkeys and Apes. Harcourt Brace, 1933)
2 Краткое описание некоторых из этих контрастов см.: Mead M. Contrasts
and Comparisons from Primitive Society // Annals of the American Academy of
Political and Social Sciences. 1932. Vol. 160. P. 22-28
3 Это делалось женщинами из племени ареои на древнем Таити и
некоторыми женщинами из индейского племени натчез, которые таким образом
могли повысить свой социальный статус.
4 Seligmen В Z. Incest and Descent, Their Influence on Social Organization //
Journal of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland. 1929.
Vol. LIX. P. 231 —72; Fortune R. Incest // Encyclopedia of the Social Sciences / Ed.
by R. A. Edwin, Al. Johnson. New York: Macmillan. 1932. Vol. 7. P. 620-22.
356
Глава X
1 Benedek T., Rubenstein В. Correlation between Ovarian Activity and
Psychodynamic Processes: I. The Ovulative Phase; II. The Menstrual Phase //
Psychomatic Medicine 1939. Vol. I. P. 245 ff., 461 ff.
2 Эта гипотеза подростковой стерильности была представлена мне Эрлом
Инглом, и я внимательно пересмотрела свои материалы по Самоа для
первоначальной проверки ее справедливости. Эшли Монтегю проявлял
постоянный интерес к этой проблеме (см.: Adolecsent Sterility // Quarterly Review on
Biology. 1939. Vol 14. P. 13 — 34, 192 — 219). Гипотеза о взаимном
стерилизующем эффекте спермы от разных мужчин мне известна, но я не считаю, что
она согласуется с наблюдениями в примитивном обществе.
3 Сравните с древнееврейскими правилами и нормами, по которым
человек, демонстрирующий малую сообразительность, должен спать со своей
женой не чаще одного раза в неделю, сохраняя таким образом энергию, дабы
увеличить свою способность к раздумьям, но усваивающим какой-либо
предмет следует спать со свей женой каждый день, чтобы ум их освобождался для
штудий. Теоретические построения, подобные этим, можно сказать,
описывают еще один тип потенции как часть усвоенного поведения, более не
автоматического, но так глубоко интегрированного со всей структурой характера
человека, что способно работать надежно и хорошо (Babylonian Talmud: Seder
Nashin. Vol. 1 // Tractate Kethuboth / English translation. London: Soncino Press.
1936. Chapter V P. 369, 372).
4 McGraw M. B. Growth. A Study of Johnny and Jimmy. New York* Appleton-
Century, 1935.
5 Gesell A. Wolf Child and Human Child. New York: Harper, 1941.
6 Davis C. M. Self-Selection of Food by Children //American Journal of Nursing.
1935. Vol. 35. P. 403-410.
7 Richter СР., Holt L. E. Jr., Barelare B. Jr. Nutritional Requirements for Normal
Growth and Reproduction in Rats Studied by Self-Selection Method //American
Journal of Physiology. 1938. Vol 122. P. 734-744.
8 Young P.T. Appetite, Palatabiility and Feeding Habit: A Critical Review //
Psychology Bulletin. 1948. Vol. 45. P. 289-320.
9 Beach FA. Hormones and Behavior// Foreword by Earl T. Engle, New York-
Paul B. Hoeber, 1948
10 См.: Mead M. Table showing length of time since puberty, periodicity, amount
of pain during menses, masturbation, homosexual experience, heterosexual
experience, and residence or non-residence in pastor's household // Coming of age
in Samoa. New York: William Morrow. 1928. Appendix V Table I. P. 285.
11 Frank L. K., Hutchinson G. E., Livingston W. K., McCullloch W. S„ Wiener N.
Teleogical Mechanism // Annals of the New York Academy of Sciences. 1948. Vol. 50.
P. 178 - 278, особенно Livingston W.K. The Vicious Circle in Causalgia. P. 247 — 58.
Глава XI
1 Mead M. The Concept of Culture and the Psychosomatic Approach //
Psychiatry. 1947. Vol. 10. P. 57 — 76; Booth G.C. Variety in Personality and Its
Relatiion to Helth // Review of Religion. May 1946. P. 385-412;
357
Wolff H. G. Protective Reaction and Disease // Annals of Internal Medicine. 1947.
Vol.27 P. 944-69.
2 В книге доктора Кингсли «Сексуальное поведение мужских особей у
человека» (Kingsley A.C., Pomeroc W. В , Martin СТ. Sexual Behavior in the Human
Male. Philadelphia: Saunders. 1948) подразумевается именно такая простая
взаимосвязь между мужчиной и его импульсивными желаниями Доктор
Кингсли принимает за элементарный акт поведения то, что он называет «outlet»,
«выплеск» — немедленное преодоление возникшего затруднения и
рассматривает все сопутствующие происходящему обстоятельства как сопоставимые.
3 Было подсказано мне Эрнстом Крисом.
Часть четвертая
Глава XII
1 Для рассмотрения принципиальных вопросов анализа неоднородных и
развивающихся сообществ см.: Mcad M Educative Effects of Social Environment
as Disclosed by Studies of Primitive Societies // Environment and Education
(symposium). University of Chicago Press, 1942. P 48 — 61 (Supplementary
Educational Monographs. No. 54; Human Development Series. Vol. I); The Concept
of Culture and Psychosomatic Approach // Psychiatry. 1947. Vol. 10. P 57 — 76;
and Implication of Culture Change for Personality Development //American Journal
of Orthopsychiatry. 1947. Vol. XVII. P. 633-646; Bateson G Character Formation
and Diachronie Theory // Social Structure Studies Presented to A R. Radcliffe-Brown /
Ed. by M. Fortes. In preparation.
2 Frenkel-Brunswick E , Nevitt S.R. Some Personality Factors in Anti-
Semitism // Journal of Psychology. 1945. Vol 20. P 271-291.
Глава XIII
1 Women in America. Part I // Fortune Survey. October 1949. P. 10
Глава XIV
1 По вопросу предварительного анализа назначаемых встреч и свиданий
см.. Mead M. What is a Date?// Transatlantic. 1944. Vol. 10. P. 54,57-60; Gorer G.
The American People. New York. Norton. 1948. Chapter IV. P. 106-132.
2 Некоторым из моих наиболее значимых подробных материалов по
поведению связанному с назначаемыми свиданиями в Америке начала 1940-х я
обязана знакомству с неопубликованными материалами Рея Бирдвистсла.
(Ray Beardwhistel).
3 Обсуждение необходимости именно такого типа адаптируемости у
американцев см.: Eric H. Ego Development and Historical Change // The Psychoanalitic
Study of the Child. 1946. Vol. II / Ed. by Anna Freud et al. New York. International
Universities Press, 1947; Mead M. Trends in Personal Life // New Republic. 1946 Vol
115. P. 346 — 68; GorerG. The American People. New York: Norton, 1948.
4 Leites N. Wolfenstein M An Analysis of Themes and Plots // Annals of the
American Academy of Political and Social Science. 1947. Vol 254. P. 41—48.
358
Глава XV
1 Из предисловия к: Putnam E.G. The Lady. New York: Sturgis and Walton,
1910.
2 Mead M. On the Institutionalized Role of Women and Character Formation //
Zeitchriftfbr Sozialforschung. 1936. Vol. 5. P. 69-75.
3 По вопросу взаимоотношения культурных контактов и конкуренцией
вследствие совпадающей шкалы ценностей см.: Mead M Interpretive Statement//
Cooperation and Competition among Primitive People / Ed. M. Mead. New York:
McGraw-Hill, 1937. P. 458-511; Brothers and Sisters and Success // And Keep
Your Powder Dry New York: William Morrrow, 1943. P. 99— 114; Bateson G. Bali:
The Value System of a Steady State // Social Structure: Studies Presented to
A. R. Radcliffe-Brown / Ed. M. Fortes. London: Clarendon Press. The Pattern of an
Armaments Race. Part 1: An Anthropological Approach // Bulletin of the Atomic
Scientists. Vol. 2. P. 10— 11; Part 2: An Analysis of Nationalism. Vol. 2. P. 26 — 28;
Frank L. K. The Cost of Compensation // Society Is the Patient. Rutgers University-
Press, 1948. P. 21-36.
4 Herzog H. Why People Like the Professor Quiz Programm // Radio and the
Printed Page /Ed. RLazarfeld New York: Duell, Sloan & Pearce, 1941.
5 Подробнее об этом см.: Mead M The Chip on the Shoulder // And Keep
Your Powder Dry. New York: William Morrow, 1943. Ch. IX. P. 138-157; Gorer G.
The American People. New York: Norton, 1948. Ch. II. P. 50 — 69.
6 Я обязана пониманием этого момента аналитическому методу так
называемого «связывания концов» (end linkage): Bateson G. Morale and National
Character // Civilian Morale / Ed. G. Watson, Boston: Houghton Mifflin, 1942.
P 71—91) и данным, представленным в книге Фрэнка Танненбаума
(Tannenbaum F. Crime and Community. Boston: Ginn, 1936.
7 Серия карикатур под названием «Старшая сестра», которая на
протяжении многих лет публиковалась в американских газетах, представляет одну
часть общей картины, противовесом которой выступают фестивали
«младшей сестренки» Мужских Клубов в нижнем Нью-Йорке.
8 Цит. по: Collected Poetical Works of John Greenleaf Whittier/ Ed. Horace
E Scudder. Cambridge: Houghton Mifflin, 1884.
9 Обзор Women in America. Part I // Fortune. 1946. October. P. 8.
10 Репортаж о речи кардинала Спеллмана к выпускникам медицинского
факультета Джорджтаун с кого университета 17 марта (New York Times. 1946.
March 18. P. 1).
11 Chase I. In Bed We Cry. New York: Doubday, 1943.
Глава XVI
1 Working Papers of the National Conference on Family Life. 1948. Vol. I P. 1.
2 Из стихотворения Юджина Филда «Ночной ветер» («The Night Wind») в
сб.: Poems of Childhood. New York: Scribner, 1904. P. 112.
3 Цитировалось и обсуждалось Этель Голдуотер (Goldwater E. Woman's
Place// Commentary. December 1947. P. 578-585.
4 Benedek T. Climacterium: A Developmental Phase (готовится к выходу в
« Psychoanalytic Quarterly» ).
359
Глава XVII
1 Prouty О.H. White Fawn. Boston. Houghton Mifflin, 1931.
2 См. примечание 4 к главе XIV.
1 Erikson E. H. См. примечание 3 к главе XIV
4 An Old Sweetheart of Mine // Complete Works of James Whitcomb Riley/ Collect,
anded. E.H.Bobbs Eitel, Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1913 Vol LP. 68-72.
5 Ogburn W F. Who Will Be Who in 1980 // New York Times Magazine 1848.
May 30. P. 23.
Глава XVIII
1 Mead M. Cultural Aspects of Women Vocational Problems in Post World
War II // Journal of Consulting Psychology. 1946. Vol. 10. P. 23-28.
2 Наилучшее краткое изложение такого подхода к различиям полов
можно найти в кн.: Seward G H. Sex and the Social Order. New York and London.
McGraw-Hill, 1946.
1 См. примечание 5 к главе XVII.
Приложения
Приложение I
Краткие сведения и библиография о семи народах
и племенах Океании: самоанцах, арапешах,
мундугуморах, ятмулах, чамбули и балийцах
Здесь я предприняла попытку предоставить
читателю возможность предварительно сориентироваться, где
проживают различные племена, о которых я говорю в книге, какие
сведения о них имеются, когда и при чьем содействии
проводились полевые исследования, а также библиографические
ссылки. При изучении каждой культуры возникали свои
проблемы, отличные от других. На Самоа я работала в одиночку,
там много было сделано до меня и много было сделано после.
Имелся словарь, была известна грамматика языка, а также
английский язык мог быть использован при изучении местного.
У манус для анализа языка приходилось пользоваться пиджин-
инглиш, как для арапешей, мундугуморов и чамбули, а также в
работе с ятмулами мистера Бейтсона, результаты которого я
смогла использовать как основу для дальнейшего изучения
этого племени. Балийский язык был уже тщательно
проанализирован до нас, но с помощью англоговорящего помощника-
лингвиста мы нашли целесообразным выполнить анализ
заново по методикам, применяемым при исследовании
совершенно неизвестных языков. Во всех случаях туземный язык
изучался и осваивался, основная база располагалась в населенной
туземной деревне, жизнь которой прослеживалась и изучалась
досконально.
Подробное изложение полевых методов работы можно найти
в приложениях и во введениях ко множеству моих публикаций,
можно в этом отношении выделить Supernaturalism // The
Mountain Arapesh, II (см, ниже раздел С); Appendix II // Coming
of Age in Samoa. P. 259 — 265; Appendix I // Growth up in New
Guinea; и четыре статьи: More Comprehensive Field Methods //
American Anthropologist. 1933. Vol. 35. P. 1 — 15; Native Languages
as Field Work Tools // American Anthropologist. 1939. Vol. 41.
P. 189 — 205^ Living with the Natives of Melanesia // Natural History.
1931. Vol. 31. P. 62 — 74; Anthropological Data on the Problem of
Instinct // Psychosomatic Medicine. October 1942. Vol. IV
361
Общее описание географического региона Сепик Айтапе, где
проживают арапеши, мундугуморы, чамбули и ятмулы, можно
найти в: An Importing Culture // The Mountain Arapesh, I. 1933.
Vol. XXXVI. Part III. P. 153 — 166. Методики исследования,
применявшиеся на Бали и при работе у ятмулов, которые
представляют заметное продвижение по сравнению с более ранними
методиками, рассматривается в моей статье, Research in Bali,
1936—39: I. On the Concept of Plot in Culture, II. Methods of
Research in Bali and New Guinea // Transaction of the New York
Academy of Sciences. 1939. Series 2. Vol. 2. P. 24 —31.
Семь тихоокеанских культур
В следующих разделах я представлю в возможно
сжатой форме этнографический очерк культур семи племен,
которые я описала выше. При этом будут использованы некоторые
специальные термины, потому, что любые другие способы
представления материла потребуют слишком много места. Эти
приложения предназначаются для студентов и для тех читателей,
которые интересуются такими вопросами, как численность
описываемого племени или народа, природные условия
населяемой ими территории, время проведения наблюдения и тому
подобное. Я расположила очерки в порядке исследования мною
культур и дополнила библиографией из собственных
публикаций, публикаций моих коллег по исследованиям, а также
наиболее значимыми публикациями, которые последовали за
моими работами в этих областях. Расширенная библиография
более ранних работ имеется в моих публикациях.
А. Самой
Мои материалы были собраны в течение
девятимесячной экспедиции 1925—1926 годов в качестве стипендиата по
биологическим наукам Национального Исследовательского
Совета, в рамках исследовательского проекта, направленного
на изучение девушек-подростков.
На островах Самоа проживало в 1926 году 40 229 человек,
относящихся к полинезийской группе, цвет кожи самоанцев
светло-коричневый, волосы черные и волнистые, говорят
местные жители на языке полинезийской группы. Эти острова
были христианизированы в первой половине девятнадцатого
века и административно поделены под эгидой Лиги Наций на
две подмандатные территории: Западное Самоа под управле-
362
нием Новой Зеландии, состоящее из островов Уполу и Савайи,
и Американское Самоа, которое управляются
командованием морского флота США. Военные действия, также как и
взятие голов в качестве военных трофеев, смертная казнь,
приводимая в исполнение главой семьи или деревенским
советом, убийство детей, полигамия и публичная демонстрации
знаков лишения девственности запрещены. Местное
население знает грамоту на языке Самоа в европейской орфографии,
преподаваемую миссионерами, кроме того, оба правительства
обеспечивают начальный уровень образования на английском
языке. Копра является основным экспортным продуктом, на
доходы от ее продажи самоанцы покупают ткани, которые
вытесняют местный похожий на ткань материал из отбитого
лыка и плетеные покрывала, используемые только в
ритуальных целях, а также покупают фабричные москитные сетки
вместо плетеных из лыка. Керосиновые лампы и керосин,
мыло, крахмал, железные ножи и ведра уже вошли в обиход.
Бумагу, ручку, чернила наряду с карандашами широко
использовали для ведения записей и для активной корреспонденции
между островами. Налоги платили с выручки по операциям с
копрой, и только очень небольшое число самоанцев работали
по найму за деньги. Отчуждение земли было запрещено,
поэтому ни плантаторство, ни колониальная торговля не
процветали. Уровень медицинского обслуживания населения
высокий, благодаря компетентности медицинского
персонала морского флота США. Персонал морской базы состоял
примерно из двухсот человек, каждые три недели ходят рейсы
на Сан-Франциско и Сидней и обратно. Церковь являлась уже
частью каждой деревни, там же располагалась местная
школа. Пасторская семья содержится на средства деревенской
общины, на местных церемониальных торжествах ей
оказывают знаки почтения. Умеренная форма конгрегационализма
(Лондонского миссионерского общества) является
преобладающей религией, но имеются также и римско-католические
миссии и школы на Татуиле и, кроме того, небольшая
мормонская миссия.
Основной объем моих работ был сделан на отдаленном
острове Tay архипелага Мануа, главным образом в деревне Tay, и
те комментарии, которые последуют дальше, относятся
именно к этой группе островов, хотя большинство моделей
семейного поведения являются такими же и для всего данного
ареала. Тем не менее опыт общения с европейцами на больших
центральных островах, особенно в вблизи Уполу, где уже длитель-
363
ное время проживало европейское население, без сомнения,
внес некоторые отличия в манеры поведения и образ жизни,
по сравнению с теми местами, где сохранились нетронутые
условия жизни аборигенов.
Самоанцы живут в достаточно самостоятельных деревнях,
объединяемых церемониальными взаимосвязями и
управляемых собранием носителей наивысшего титула от каждой
деревни — Большим Фоно. В каждой деревне существовало
множество внутрисемейных титулов, отражающих место
человека по отношению к родовой линии и создающихся совместно
членами семьи с учетом пожеланий изредка при
вмешательстве со стороны деревенского совета, который состоит из глав
всех семейств. Титулы делятся на две группы — титулы
вождей и ораторов, взаимодополняющие по отношению друг к
другу. По форме деревенский совет дублируется в рамках
группы жен, внутри группы не имеющих титулов молодых людей
и такой же — девушек и жен мужчин без титулов. Эти четыре
группы и определяют каждая свою долю общественной
жизни в деревне. Каждая деревня имеет одного или нескольких
главных вождей, которые имеют право даровать особый
титул таупоу девушке из своего семейства и манайя — юноше.
Каждое семейство во главе с мужчиной-носителем титула
состоит из большого количества родственников, и работа
внутри него распределяется в соответствии с возрастом и
статусом; глава этой семьи решает, кому конкретно следует
работать в поле, кому ловить рыбу, сколько следует запланировать
сплести циновок и т.п., причем все произведенное считается
общей собственностью семьи. Семейные пары редко
проживают отдельно, авторитет принятия решений оставляется у
матаи (титул главы семейства), а не у биологического отца.
Как личности самоанцы сохраняли территориальное право
проживания по обеим родительским линиям и пользовались
правом вето на советах семьи матери. Система родства
простого двустороннего типа, с сильным табу на общение между
братом и сестрой. Социальный статус в значительной
степени определяется титулом, сыновья вождей по социальному
статусу относились к людям без титула.
Жители Самоа живут в круглых и овальных жилищах без
стен с высокими соломенными крышами и полами,
мощенными галькой и устланными циновками, на которых можно
сидеть или спать. Основной пищей является таро (колоказия),
ямс, плоды хлебного дерева, бананы, кокосы, в дополнение
едят кушанья из рыбы, ракушек, свинины и птицы. Пищу го-
364
товят на семейном или деревенском земляном очаге и подают
на свежесорванных зеленых листьях. У самоанцев нет
керамической посуды. В церемониях используют нетоксичный
напиток, приготовленный из корней Piper methysiicum. Одежда
состоит из короткого саронга, называемого туземцами лава-
лава и в настоящее время изготавливаемого из ткани,
матерчатой повседневной блузки для женщин и рубашки для
мужчин, которую они надевают при посещении церкви.
Некоторые из молодых людей имели татуировку, но татуирование
людей на Мануа запрещено уже в течение двух поколений.
И мужчины, и женщины постоянно ходят босыми.
Самоанцы спали еще на циновках, но уже клали под голову твердые
капковые подушки и использовали современные москитные
сетки. Европейская утварь, посуда и ножи присутствуют, но
используют только для угощения редких представителей
властей. В жилищах вождя и пастора имелось по столу и стулу
для такого рода посетителей; во всех остальных случаях жизнь
протекает на полу.
Домашнее хозяйство каждой семьи носит натуральный
характер и самодостаточно, но некоторые члены сообщества
специализируется на рыбной ловле, и затем эта рыба
обменивается в качестве подарков между близкородственными
семьями. Строительство домов и каноэ также являются
особыми ремеслами, за них полагается особая оплата. Торговли
как таковой не существует, есть постоянные различные мены
продуктами труда и услугами, причем циновки и тканепо-
добные материалы из луба становятся женским вкладом, а
пиша, деревянные миски и каноэ — мужской вклад. Семьи
участвуют в общих работах и вносят вклад в деревенские
пиры, часто называемые обряд перехода {rite de passage) для
членов семьи вождя. Отношения внутри семьи в общей
форме переносятся и на социальную организацию всего
племени в целом, таким образом, вся деревня живет и действует
как семейство кровных родственников вождя, а институт
главных ораторов имеет положение, сравнимое с матрили-
нейными родственниками. Родовые прерогативы включают:
титулы земли, участки для постройки дома, а также
некоторые специальные прерогативы, предусмотренные по статуту
определенному титулу.
Самоанцы выделяются среди других полинезийских
народностей имерно преобладанием социальной организации над
верой в сверхъестественное и важности именно
общественных санкций, т.е. санкций, налагаемых от имени всей обще-
365
ственной группы. «В старые времена у нас было два бога —
Танголоа и Деревня, но всегда Деревня была главнее».
Местное деревенское сообщество остается центром и источником
власти; структура титулов с одной стороны, и система
великих богов и родовых богов с другой — воспринимаются менее
серьезно. Ораторское искусство и танцы у самоанцев развиты
хорошо, в отличие от декоративного искусства, за
исключением разукрашивания полученного из коры похожего на ткань
материала втиранием в него узоров из красителей, несложных
узоров на циновках и палицах. Литература также неразвита.
Приемы ведения войны стилизованы и представлены как
часть взаимоотношений между деревнями, которые
выступали ритуальными противниками, при малом количестве потерь.
Враждебность между отдельными личностями выражалась
завуалированно, в основном в форме наговоров и интриг, а не
прямых схваток и столкновений. Рассматриваемое сообщество
демонстрирует экономику достатка, гибкую и
работоспособную форму социальной организации, в которой каждый
отдельный человек приспособлен в соответствии со своим
возрастом, полом и статусу, от каждого не требуют большего, чем
то, на что он способен, а также данный социум вполне
способен обеспечить удовлетворение набора представлений о
желательных условиях жизни: вознаграждение за труд,
потребности в пище, крове, половой жизни, удовольствиях,
социальном статусе и безопасности. Самые серьезные из
встречающихся заболеваний — это тропическая гранулема и
конъюнктивит, которые поддаются лечению современными
методами, и на сегодняшний день показатель прироста населения на
Самоа — наивысший в мире. Вплоть до Второй мировой
войны и, возможно, на протяжении ее (за этот период времени
мы еще не имеем полных данных) самоанцы являлись
примером наиболее успешного и безболезненного культурного
приспособления среди всех социумов, по которым велись
наблюдения и собирались материалы. Это успешное
приспособление может быть отчасти отнесено на счет гибкости данной
культуры, отчасти — экономическому демпфированию, что
предотвратило отчуждение земель и внедрение критериев
ценности европейской конкурентной экономики, отчасти —
счастливому соответствию между некоторыми сторонами
английского конгрегационализма и социальной организацией
самоанцев и в равной степени счастливому совпадение между
самоанской системой рангов и титулов с аналогичной системой
на морском флоте США.
366
Публикации о Самоа
Mead M. Coming of Age in Samoa (description of family life and psychological
development). New York: William Morrow, 1928 (reprinted: From the South Seas.
New York: William Morrow, 1939).
English editions. London Jonathan Cape, 1929, London: Penguin Books, 1943.
Spanish eition: Adolescencia y Cultura en Samoa / Trans, by Elena Dukelski
Yofife. Buenos Aries: Editorial Abril, 1945.
Mead M. A Lapse of Animism among a Primitive People// Psyche. 1928. Vol. 9.
P. 72-77.
Mead M. Samoa Children at Work and at Play//Natural History. 1928. Vol. 28
P. 626-36
Mead M. The Role of the Individual in Samoan Culture // Journal of the Royal
Anthropological Institute. 1928. Vol. 58. P. 481-495.
Mead M. Americanization in Samoa // American Mercury. 1929. Vol. 16.
P. 264-270.
Mead M. Social organization of Manua (formal theoretical and descriptive
treatment) // Bernice P Bishop Museum Bulletin 76. Honolulu, 1930.
Bernice P. Two South Sea Educational Experiments and Their American
Implications // University of Pennsylvania Bulletin 1931. Vol. 31. P. 493 — 497.
Bernice P. The Samoans // Cooperation and Competition among Primitive
Peoples/Ed. by M. Mead. New York: McGraw-Hill, 1937. Ch. IX. P 282-312.
Язык
Steubel O. Samoanische Texte // Veröffentlichungen aus dem Kiiniglichen
Museum für Völkerkunde. Vol. 4. Pt. 2-4. Berlin, 1896.
Pratt G. Grammar and Dictionary of the Samoan Language. 4th ed. Malua,
Samoa: London Missionary Society, 1911.
Лондонское миссионерское общество перевело на самоанский язык
Библию.
Физическая антропология
Sullivan L. R. A Contribution to Samoan Somatology // Bernice P.Bishop
Museum Memoirs. Vol. 8. Honolulu, 1921. P. 81 -98.
Sullivan L. R. Marquesan Somatology /With Comparative Notes on Samoa and
Tonga// Bernice P.Bishop Museum Memoirs. Vol. 9. Honolulu, 1923. P. 141 —249.
Культурные контакты
Keesing RM. Modern Samoa* Its Government and Changing Life. Stanford
University Press, 1934
Keesing F. M. The South Seas and the Modern World. New York: John Day,
1941 (Institute of Pacific Relations, International Research Series)
Психология^
Cook PH. The Application of the Rorschach Test to a Samoan Group //
Rorschach Research Exchange. 1942. Vol. 6 P. 51 -60.
367
Rowe N. A. Samoa under the Sailing Gods, New York Putnam, 1930.
Copp J. D. Autobiography of a Modern Samoan Boy — готовится к выходу в
издательстве Beacon Press
Население
Durand J. D. The Population of Western Samoa // Reports on the Population of
Trust Territories No. 1. United Nations Department of Social Affairs, Population
Division, Lake Success. New York, 1948. January 17.
Литература
Stevenson R. L. Vailima Letters / Chicago: Stone & Kimball, 1895
Stevenson R. L In the South Seas New York: Scribner, 1896.
Fraser J Some Folk-Songs and Myths from Samoa // Journal and Proceedings
of the Royal Society of New South Wales. 1890. Vol. 24. P. 195-217; 1891. Vol 25.
P. 70-86, 96-121, 121 - 146, 241-286; 1892. Vol. 26. P. 264-301.
Fraser J. Some Folk-Songs from Samoa // Journal of the Polynesian Society.
1896. Vol. 5. P. 171-183; 1897. Vol. 6. P 19-36,67-76, 107-122; 1898. Vol. 7.
P. 15-29.
Материальная культура
Te Rangi Hiroa (P. H. Buck). Samoan Material Culture // Bernice P. Bishop
Museum Bulletin 75. Honolulu, 1930
В. Манус с островов Адмиралтейства
В 1928 году, когда проводились эти исследования,
племя манус насчитывало 2000 человек, проживающих в
одиннадцати поселениях, расположенных вдоль южного побережья
Большого острова (Great Admiralty Island), центрального в
архипелаге островов Адмиралтейства — группы островов,
находящихся между Г 50' и 3° 10' южной широты и 146° и 148°
восточной долготы. Архипелаг представляет собой
«северо-западный отросток длинной цепи больших островов и групп
островов, вытянутый по направлению с северо-востока на
юго-запад и состоящий из Новой Ирландии, Соломоновых островов
и групп Новых Гебрид» (Цитируется Р.Форчуном из записей
бортового натуралиста судна «Челленджер» на стр. IV книги
«Религия Ману» — см. ниже, в библиографическом списке)
Туземцы имеют светло-коричневую кожу, высокий рост,
правильное телосложение, у них курчавые волосы меланезийского
типа, разговаривают они на языке меланезийской группы. Их
деревни поставлены в лагунах, прилегающих к их угодьям дня
рыбной ловли, за исключением одной деревни Мбуке, в которой
производят керамику, и нескольких полей, где возделывают саго, за-
368
воеванных у земледельческих племен Большого острова
Адмиралтейства. В остальном получение ими средств к существованию
напрямую зависит от рыбной ловли и торговли уловом.
Древесину для строительства хижин, лыко для рыбацких линей, утварь и
инструменты полностью закупают у других племен островов
Адмиралтейства, и поэтому транспортировка товаров в океанских
каноэ манус является важной услугой, которую они всегда могут
предложить другим жителям островов. У них имеется
разработанная денежная система, где расчетными единицами выступают
собачьи зубы и деньги-ракушки, и, несмотря на их периферийное
местонахождение и отсутствие земельных владений, за
исключением небольших искусственных платформ и маленьких
скалистых островков, это в большинстве своем богатые люди, которые
предпочитают торговать, а не воевать, но когда им приходится
воевать, выступают вполне искусными воинами. В их домах
находятся в изобилии деревянные предметы: большие щелевые гонги,
резные платформы-кровати и масса декоративно выполненных
горшков, купленных у других племен. Жизнь их зависит от
ежедневной рыбной ловли и от месячных сезонов большого рыбного
лова, по результатам которого они только и могут обеспечить себя
необходимой им углеводной пищей.
Политическая жизнь в деревне организуется сложной
системой обменных отношений между родственными группами, при
которых долговечные ценности обмениваются на продукты
питания, горшки, миски, травяные юбочки и т.п., таким образом
обеспечивается наличие постоянных стимулов для
экономической деятельности, которая еще больше стимулируется системой
религиозных верований, согласно которым каждая семья
поощряется и попадает под действие санкций, а также защищается от
чужих привидений духом недавно скончавшегося мужчины из
данного дома. Мужчины организованы в сообщества, состоящие
из финансовых лидеров и зависящих от них работников, а также
довольно большого числа независимых работников, которые
просто ловят рыбу и кормят свои семьи. Само понятие вождя как
таковое отсутствует, хотя остается различие в социальном статусе, и
совет деревни не присутствует ни в каком виде. Жесткий
моральный кодекс, поощряющий трудолюбие и контроль за
сексуальным поведением женщин-манус, усиливаемый верой, что все
болезни и недомогания являются наказанием духов за
экономическое прегрешение или за грехи на сексуальной почве,
поддерживает и сохраняем целостность и активность социума, с редким
отделением единичных индивидуумов, которые присоединяются
затем к другим сообществам.
369
Острова Адмиралтейства попали под европейское
управление в ходе немецкой колонизации и перешли под
управление Австралии после Первой мировой войны. Во время
проведения мною исследовательских работ жители еще не
попали под действие миссионеров, но в принципе было решено —
после того как самые влиятельные местные экономические
лидеры осуществили ради этого самый крупный обмен между
деревнями — эти острова станут католическими и заменят
системой тайной исповеди власть существующей системы
открытого признания, причем в то же время туземцы будут
обучаться писать и вести бухгалтерский учет. Многие мужчины-
манус служили в туземной полиции, еще во времена
германского владычества, и большинство подростков, которые еще
никуда не ездили работать, говорили на ломаном английском
(пиджин-инглиш). Широко распространено было
использование железа и скобяных товаров, бусы в дополнение к
ракушкам применяли в качестве денег, парусина вытеснила
паруса из циновок; женщины, которым предписывалось
тщательное избегание взглядов в связи с различными табу,
вместо циновок широко стали использовать тканые плащи, а
мужчины — одежду из хлопка вместо набедренной повязки из
отбитого до мягкости лыка. Однако островитяне управлялись с
предметами и возможностями европейской цивилизации
искусно и с достоинством. У них в обиходе была практика
добывать огонь по-прежнему с помощью кресала, рассматривая
спички как ненужную роскошь. Работая на европейцев, они
проявляли большую сообразительность, явные способности
к управлению механизмами и по типу характера особенно
хорошо подходили для службы полицейскими. Но эта
природная профессиональная склонность после участия в
знаменитой забастовке туземных рабочих 1929 года в Робауле,
организованной полицейскими, большинство которых
составляли манус, была несколько нарушена.
Манусы являются примером курьезной аномалии —
небольшая группа людей уровня каменного века, не имеющих
никаких политических форм организации сложнее родовой,
поддерживаемой близкородственными связями и обменами,
с чертами характера (пуританские нравы, способность
откладывать удовольствия ради экономической выгоды,
трудолюбие, обычай эксплуатировать других людей ради получения
прибыли, довольно высокий уровень абстрактного
мышления, включая и легкость обращения с техникой), до
удивления напоминающими те, которые обычно ассоциируются с
370
возникновением и развитием протестантизма или
современного капитализма в Западной Европе.
Острова Адмиралтейства захватывались Японией входе
Второй мировой войны и были отвоеваны объединенными
американо-австралийскими вооруженными силами. На Лоренго была
построена большая военно-морская и воздушная база США.
В настоящее время эти острова находятся под новым
управлением совета опеки бывших мандатных территорий Новой
Гвинеи и Папуа.
Полевые работы проводились мною вместе с доктором
Р.Ф.Форчуном в течение шести месяцев в 1928 — 1929 годах
на средства гранта, полученного мною от Совета по
исследованиям в области социологии. Тогда впервые при
исследовании культуры пришлось использовать ломаный
английский как промежуточный язык общения, причем пиджин-
инглиш мы осваивали при помощи манус — говорящего
ученика, который понимал, что ему говорили по-английски,
хотя почти не мог объясниться; одновременно мы изучали
язык манус.
Публикации о племени манус с островов Адмиралтейства
Mead M The Manus of the Admiralty Islands // Cooperation and Competition
among Primitive Peoples/ Ed. by Margaret Mead. New York. McGraw-Hill, 1937.
Ch.VH. P. 210-239.
Mead M. Growing Up in New Guinea New York. William Morrow, 1930
(reprinted* From the South Seas. New York: William Morrow, 1939).
English editions: London: George Routledge, 1931, London: Penguin Books, 1942.
Mead M Kinship in the Admiralty Islands. American Museum of Natural
History // Anthropological Papers. 1934. Vol. 34. Pt. II
Fortune R.F. Manus Religion. Philadelphia: American Philosophical Society,
1935.
Ранее выполненные наблюдения
Parkinson R H DreissigJahreinderSùdsee. Stuttgart: Streckerand Shroeder, 1907.
Язык
Meier RJ Mythen und Sagen der Admiralitätinsulaner // Anthropos. 1907
Vol 2. P 646-667, 933-941; 1908 Vol. 3. P. 193-206, 651 -671; 1909 Vol. 4.
P. 354-374
Fortune R. F. Manus Religion // Oceania. 1931. Vol. 2 P. 74- 108.
Mead M. An Investigation of the Thought of Primitive Children with Special
Reference to Animism // Journal of the Royal Anthropological Institute 1932.
Vol 62 P. 173-190.
371
Mead M. Two South Seas Educational Experiments and Their American
Implications// University Of Pennsylvania Bulletin 1931. Vol. 31. P. 493-497
Spitz R.A. Frühkindliches Erleben und Erwachsenenkultur bei den Primitiven,
Bemerkungen zu Margaret Mead «Growing Up in New Guinea» // Imago. 1935
Vol. 21. P. 367-387.
Статьи в популярных иллюстрированных журналах
Mead M. Melanesian Middlemen // Natural History. 1930. Vol. 30. P. 115 - 130.
Mead M Living with the Natives of Melanesia//Natural History. 1931. Vol. 31,
P. 62-74
Mead M. Water Babies of the South Seas // Parents' Magazine. 1930. Vol. 5.
P. 20-21.
Mead M. Savage Masters of the South Seas// Safety Education. 1931. Vol 10
P. 226-230.
С. Арапеши
Арапеши говорят на папуасском языке; это люди с
кожей бронзово-коричневого цвета и жесткими курчавыми
волосами, которые занимают клинообразный участок территории от
северо-западного тихоокеанского побережья Новой Гвинеи, через
три хребта гор Принца Александра до равнин, которые образуют
бассейн реки Сепик. Границы этой территории четко не
определены, сами жители не имеют общего для всей этой (относительно
компактно проживающей) группы самоназвания, и
наименование «арапеши» создано антропологами из слова, означающего на
местном языке человеческое существо. Это племя живет в трех
различных по природным условиям районах: на морском берегу,
где они занимаются рыбной ловлей и торговлей с близлежащими
островами; в горах, где они поддерживают весьма неустойчивые
условия жизни охотой, садоводством, возделыванием саго; а на
равнинах, где они непосредственно активно контактируют с
охотниками за головами, у них имеются большие участки ямса. Их
численность оценивается примерно между восемью и девятью
тысячами человек. Горные арапеши интенсивно изучались
доктором Р.Ф.Форчуном и мною и течение семи месяцев 1931 года, и
снова доктором Форчуном при его повторном визите в 1936 году.
Горные арапеши живут небольшими деревеньками (в
самой крупной из них насчитывалось около 85 человек), вокруг
деревенек разбросаны сады с садовыми домиками. Поселения
теоретически образованы одним родом по мужской линии, но
чаще всего жители привязаны в первую очередь к местности,
где располагается их жилище, и время от времени
вовлекаются в споры о границах или из-за женщин. Выраженные фор-
372
мы политической организации отсутствуют, за исключением
свободно структурированного управляющего совета
старейшин, из числа тех, кто за свою жизнь организовал уже немало
пиров, а также членов мужского культа, которые могут
накладывать санкции на нарушителей. Все виды работ —
садоводство, охота, строительство домов — осуществляются при
существенной кооперации трудовых усилий, взаимопомощи,
когда люди приходят на помощь кому-то начавшему работу,
или инициируют совместную работу.
Горные арапеши живут в постоянном устрашении со
стороны превосходящих их по силам и предприимчивости
равнинных арапешей, которые требуют под угрозой колдовской
порчи приема их как гостей и вымогают ценные подарки, и
контактируют с торговцами с побережья, от которых они
заимствовали сложные ритуалы на празднествах,
украшения и развлечения. Организация и осуществление
деятельности для удовлетворения притязаний равнинных
арапешей, получения желаемого от береговых арапешей, а также
обеспечения необходимого минимума для местной
церемониальной жизни — все это в совокупности требует от них
напряжения всех сил.
Родственные группы патрилинейны, жена обычно
переселяется к мужу, но родственные связи по материнской
линии также играют важную роль. Дома строятся как на сваях,
так и непосредственно на земле; женская одежда состоит из
двух свободных кусков материи из луба, подвязанных как
фартуки спереди и сзади, мужская — из узкой набедренной
повязки из такой же материи. Обмены между
свойственниками носят незначительный характер. Основным
наказанием является моральное осуждение, поддерживаемое
системой табу и санкционируемое марсалаями (marsalais) —
духами дождя; считается, что в местах их обитания также
собираются духи умерших, которые высвобождают рост как
таковой, а также всех остальных процессов, связанных с
развитием и жизнью, от проявлений активной сексуальности,
агрессивности и смерти.
Луки и стрелы, копья, горшки, плетеные сетки, которые
носят на голове, инструменты из камня — все это привозное и
полученное по обмену, хотя упрошенные копии этих
предметов производят на месте. Горные арапеши очень невысокого
мнения о своих способностях и мастерстве в качестве
ремесленников, поэтому и пытаются копировать художественные
работы своих соседей только самые примитивные.
373
Когда эта территория попала под управление Новой
Гвинеи после окончания Первой мировой войны, там сразу
началась практика работы по найму, и к 1931 году уже все
юноши должны были отправляться на работы в другую местность.
От европейцев они позаимствовали ножи, тесло, бусы,
спички, бритвы и лоскуты ткани, надеваемые мужчинами в виде
набедренных повязок и женщинами во время танцев. В ходе
Второй мировой войны арапеши оказались в зоне японской
оккупации и попали в зону боевых действий между
японскими и американо-австралийскими войсками. На равнинах
было обнаружено месторождение золота приблизительно в
дне пути по направлению в глубь острова от деревеньки Али-
тоа, где мы и работали, и это обстоятельство
предопределяло значительно более интенсивный культурный контакт еще
до Второй мировой войны.
Публикации по арапешам из Новой Гвинеи
Mead M The Arapesh of New Guinea // Cooperation and Competition among
Primitive Peoples/ Ed. by Margaret Mead. New York: McGraw-Hill. 1937. Ch.VII.
P. 20-50.
Уход за детьми и структура характера
Mead M. Sex and Temperament in Three Primitive Societies//The Mountain-
Dwelling Arapesh. New York William Morrow, 1935 (reprinted in From the South
Seas. New York- William Morrow, 1939). P 3-161.
English edition. Routledge G. London, 1935
Spanish edition: Sexo y Temperamento / Trans, by Ines Malinow: Buenos Aires:
Editorial Abril, 1947.
Swedish edition: Kvinnligt, Manligt, МдпБк^ / Trans by Gulli Hugbom.
Stockholm* Tidens Furlag, 1948.
Fortune R.F. Arapesh Maternity// Nature. 1943 Vol. 152. P. 164
Социальная организация, экономическое устройство, материальная
культура, подробности повседневной жизни
Mead M The Mountain Arapesh. American Museum of Natural History //
Anthropological Papers: I An Importing Culture. 1938. Vol. 36(1938) Pt. 3 P. 139 —
349; U. Supernaturalism. 1940. Vol 37. Pt. 3. P 317-451; III. Socio-Economic
Life, IV Diary of Events in Alitoa. 1947 Vol. 40. Pt 3. P 163-419; V The Record
of Unabelin (with Rorschach) в печати.
Язык и фольклор
Fortune R.F. Arapesh //American Ethnological Society Publications. 1942.
Vol 49
374
Ведение военных действий
Fortune R. F. Arapesh Warfare //American Anthropologist. 1940. \Ы. 41. P. 22 —41
Fortune R F. The Rules of Relationship Behaviour in One Variety of Primitive
Warfare// Man. 1947. Vol. 47 P. 108- 110.
Mead M. The Marsalai Cult among the Arapesh // Oceania. 1933. Vol. 4 P. 7—53.
Статьи в популярных иллюстрированных журналах
Mead M. Where Magic Rules and Men Are Gods// New York Times Magazine.
1933 June 25. P. 8-9.
Mead M. Where Sorcerers Call the Tune // Asia. 1934. Vol. 34. P. 232-235.
Mead M. Tamberans and Tumbuans in New Guinea // Natural History. 1934.
Vol.34 P. 234-236.
Mead M How the Papuan Plans His Dinner// Natural History. 1934. Vol. 34.
P. 377-388
Z). Мундугуморы из Новой Гвинеи
Мундугуморы — племя численностью несколько
тысяч человек, говорящих на папуасском языке, которому
присущи некоторые признаки упрощения вследствие его
использования в качестве языка для поддержания торговых
отношений. Ареал их проживания образован двумя кластерами
небольших поселений: четырех на одной стороне и двух на другой
стороне быстро текущей реки Юат, которая впадает со стороны
южного берега в реку Сепик недалеко от Юарамо. Доктор Фор-
чун и я работали среди этих людей в течение трех с половиной
месяцев осенью 1932 года. Хотя к тому времени среди них еще
не было миссионеров и они только недавно попали под
государственное управление (дети лет десяти-одиннадцати еще
имели опыт каннибализма), тем не менее они уже являли
собой пример картины прерванной культурной традиции.
Церемонии и празднества происходили весьма нечасто; большая
часть мужчин уехали на работы в других места, только
немногие из первой группы нанятых на работы вернулись
впоследствии домой.
Общество мундугуморов пронизывает сложная система
родственных связей и обмена, связывающая вместе
альтерирующие линиджи, которые называют «веревками», так что
мужчина принадлежит к родовому объединению отца его
матери, а женщина принадлежит к родовому объединению
матери своего отца. Система крайне трудно устраиваемых
браков, связывающая родовые объединения внуков перекрестных
двоюродных братьев и сестер, на практике уже не поддержи-
375
валась; за доминирующими мужчинами закреплялось
большое число жен в его полигамном домовладении,
значительную часть которых составляли несчастные, полуголодные,
живущие в страхе женщины из поймы реки, с травянистых
равнин, откуда прежде добывали жертвы для охоты за
головами и для каннибальских праздников, а позднее продолжали
обеспечивать корзинами, горшками, спальными корзинами
и прочим властных мундугуморов. Каждая из деревень
попеременно вовлекалась в союзы и конфликты с остальными мун-
дугуморскими деревнями и также с близрасположенными
поселениями соседних племен. Охота за головами со сложной
системой договоров и союзов, с наличием заложников и
шпионов, и ритуалами, чаще нарушаемыми, чем соблюдаемыми,
но тем самым служащими поводом для новых конфликтов,
являлась главным и основным занятием мундугуморов-муж-
чин, которые были так разобщены существующими
социально-организационными формами, что буквально каждый
мужчина воевал против всех прочих, за исключением периодов
временных союзов и перемирий на время церемоний. Кроме
этого мужчины занимались немного обычной охотой и
торговлей, и довольно мастерски — резьбой, росписью и
разукрашиванием деревянных фигурок, выработав при этом свой
художественный стиль. Женщины вместе маленькими
мальчиками делали всю остальную работу: возделывали саго,
занимались рыбной ловлей, собирали кокосовые орехи, ловко
взбираясь на пальмы — двигаясь со свободной, агрессивной
уверенностью в этом неистовом и опасном мире.
Мундугуморы живут в округе Сепик старой подмандатной
территории и были охвачены работой миссионеров примерно
между 1933 и 1938 годом, когда у меня появилась возможность
снова увидеть своего главного информатора Омблеана из Ке-
накатема, деревни, служившей нам штаб-квартирой. Согласно
своей специализации в наших полевых исследованиях, я в
основном занималась наблюдениями за поведением детей и
исследованием материальной культуры. Других опубликованных
отчетов поданному региону на момент публикации не имелось.
Публикации по мундугуморам из Новой Гвинеи
Уход за детьми и структура характера
Mead M. The River-Dwelling Mundugumor// Sex and Temperament in Three
Primitive Societies. New York. William Morrow, 1935 (reprinted // From the South
Seas, New York: William Morrow, 1939). P. 164 — 233.
376
Материальная культура и искусство
Mead M. The Mountain Arapesh: I. An Importing Culture. American Museum
of Natural History//Anthropological Papers. 1938. Vol. 36. Pt. 3. P. 139-349 (c
илл.)
Mead M. Tamberans and Tumbuans in New Guinea // Natural History. 1934.
Vol.34. P. 234-236 (с илл.)
E. Ятмулы из Новой Гвинеи
Ятмулы — племя, живущее в среднем течении реки
Сепик, являются представителями одной из наиболее
примечательных культур Новой Гвинеи. Их деревни
расположились по обоим берегам этой реки на протяжении от 150 до
250 миль от ее устья. Они говорят на сложном папуасском
языке, более простая форма которого используется в
качестве торгового жаргона соседними племенами. Их
удивительные поселения с домами на высоких сваях и
впечатляющими мужскими домами регулярно затопляются водами реки в
сезон дождей. Каноэ, предназначенные для ведения военных
действий, изысканно декорированы. Сложная система пат-
рилинейных кланов, дополняемая тщательно
соблюдаемыми связями родов по женской линии, с тремя формами
брака и несколькими типами возрастной и взаимнородственной
систем рангов — все это в совокупности породило богатые и
сложные формы общественной жизни. Отдельные деревни
формально связаны между собой целой системой
космологических и тотемных имен, а также представлениями о том,
что одни развились из других. Но центральной
политической организации не существует, и даже в самих деревнях,
наиболее крупная из которых насчитывает более пятисот
жителей, некие формы порядка устанавливаются только в
результате выяснения отношений каждой подгруппы этой
деревни с остальными подгруппами по одиночке. Охота за
головами и огромное число церемоний формируют тот фон, на
котором и разворачивается вся основная деятельность
мужской части этого племени. Люди живут не бедно, благодаря
большим запасам саго и рыбному хозяйству, которое ведут
женщины в искусственно создаваемых заводях.
Практикуются также в некоторой степени садоводство и
огородничество. Хотя некоторые деревни торгуют с жителями леса,
чтобы получить такие полезные предметы, как горшки,
каменные топоры и охру, в целом ятмулы находятся на полном
самообеспечении, практикуя широкий диапазон ремесел и ис-
377
кусств: плетение, резьбу по дереву, раскрашивание коры,
лепкой на черепах и т.д.
Наши сведения по этой культуре были получены в
результате четырех полевых экспедиций, предпринятых Грегори
Бейтсоном: в 1929 г. — краткосрочная экспедиция вверх по
реке для сбора коллекции и рекогносцировки; в 1930 г. —
шесть месяцев в деревне Миндимибит; 1932—1933 гг. — в
деревнях Канканамун и Палимбей; и восьмимесячное
стационарное пребывание в 1938 г. в Тамбунуме вместе со мной, где
я изучала детей и сотрудничала в сборе фотоматериалов для
сопоставления результатов с аналогичными данными по
Бали. Я многое почерпнула из обширных познаний мистера
Бейтсона по культуре ятмулов, однако все конкретные
сведения по детям получены именно в этой тамбунумской
экспедиции и связаны с отличями тамбунумской культуры от
культуры ятмулов, проживающих выше по реке, материалы
по трансвестизму откуда легли в основу книги «Naven» (см.
ниже).
Публикации по ятмулам из Новой Гвинеи
Bateson G Social Structure of the Yatmul People of the Sepik River. Pts. I —
III//Oceania. 1932. Vol. II. P 245-29, 401 -453.
Bateson G. Music in New Guinea// Eagle. 1935. Vol. 48. P. 158-170.
Bateson G. Culture Contact and Schismogenesis // Man. 1935. Vol. 35.
P. 178-183.
Bateson G. Naven: A Survey of the Problems Suggested by a Composite Picture
of the Culture of a New Guinea Tribe Drawn from Three Points of View. Cambridge
University Press, 1936.
Mead M. Public Opinion Mechanisms among Primitive Peoples // Public
Opinion Quarterly 1937. Vol. 1. P. 5- 16.
Mead M. Character Formation in Two South Seas Societies // Transactions of the
66th Annual Meeting of the American Neurological Association, 1940 P. 99— 103.
Mead M. Conflict of Cultures in America // Proceedings of the 54th Annual
Convention of the Middle States Association of Colleges and Secondary Schools,
1940. P. 1-19.
Mead M. Administrative Contributions to Democratic Character Formation at
the Adolescent Level // Journal of the Association of Deans of Women. Vol. 4 ( 1941 ).
P. 51-57.
Mead M The Family in the Future // Beyond Victory / Ed. by R.N. Anshen.
New York: Harcourt, Brace, 1943.
Mead M. Research on Primitive Children // Manual of Child Psychology /Ed.
by L. Carmichael. New York: John Wiley, 1946. P. 667-706.
Mead M. Age Patterning in Personality Development // American Journal of
Orthopsychiatry. 1947. Vol. 17. P. 231 — 240.
378
F. Чамбули
Племя чамбули небольшое — обшей численностью
всего 500 человек, которые проживают на берегу озера
Чамбули у подножья одноименной горы. Два водных пути связывают
это озеро с рекой Сепик, примерно на 180 миле от ее устья.
Чамбули говорят на непростом папуасском языке, который
окружающие их племена не понимают, и им приходится
специально осваивать языки соседей. Когда мы с доктором Фор-
чуном изучали их, в 1933 году, они находились под
управлением Мандатного правительства Новой Гвинеи уже семь или
восемь лет, а незадолго до этого им пришлось бежать со своих
исконных земель в страхе перед воинственными ятмулами,
разделившись на три группы для проживания вместе с местными
лестными жителями. Сейчас при вынужденном мире внутри
Британского содружества и благодаря инструментам из железа
они вовлечены в культурное возрождение: постройку целого
ряда изысканно декорированных мужских домов вдоль
побережья и больших семейных домов вдали от озера. У них есть
несколько садов, но в основном они занимаются рыбной
ловлей и обменом для получения других продуктов питания на
сезонных рынках. Женщины изготавливают циновки, корзины,
накидоки от дождя, противомоскитные корзины; мужчины
большую часть своего времени посвящают резьбе,
раскрашиванию скульптур и трудоемкой подготовкой к сложным
театрализованным представлениям. Внутри каждой из трех
деревень существует деление на патрилинейные кланы; кланы
связаны между собой через замужества в группах братьев матери и
упорядочиваются по различным видам перекрестных линий.
Интерес к искусству и к различного рода церемониям у
представителей этого племени проявляется больше, чем к
военному делу, и жертвы для охоты за головами либо покупались, либо
это были преступники из ближайшей деревни. Вдоль края
блестяще-черной поверхности озера изысканно и богато
разукрашенные люди в выразительных позах, являют собой картину
какого-то бесконечного балета, а женщины отправляются на
рыбную ловлю с большими розовыми водяными лилиями, за-
плетеными браслетами на предплечьях.
Планировавшееся разделение труда в полевых работах было
таким же, как и при изучении мундугуморов. Единственная
публикация по Чамбули — это Часть III моей работы «Пол и
темперамент» и разделы по материальной культуре и по
искусству, цитируемые в данной книге.
379
G Бали
Жители Бали резко выделяются среди других
народностей и племен, обсуждаемых в этой книге. Они относятся
не к примитивным племенам, а к индонезийцам,
говорящими на языке малайской группы, который в течение многих
сотен лет был подвержен непосредственному влиянию
высокоразвитых культур юго-восточной Азии и Китая. Почти
миллион человек на своем небольшом острове — площадью всего
в 2905 квадратных миль к востоку от Явы живут в обществе,
которое во многих отношениях сопоставимо со
средневековой Европой, по крайней мере до тех пор, пока Нидерланды
не установили здесь свое правление в начале XX века. Сама
страна состоит из маленьких королевств, в которых
правители из касты кшатриев нежестко главенствовали над
брахманским жречеством и взыскивали умеренную дань с
многочисленного, не разделенного на касты сельского населения,
проживающего в деревнях. Каждая была образцово организована
в самодостаточную социальную структуру, регулировавшую
вопросы землеотвода, ирригации и все типы социальной
организации, за исключением тех немногих, которые
царствующие правители выделили для себя. Индуизм глубоко проник
в структуру их религиозных верований, но также заметны и
черты древнего буддизма. Кастовая система, которая, как
считается, принесена была сюда с Явы, откуда яванцы-индуисты
бежали от притеснений магометан, установилась на Бали в
слабой форме: мужчина из высшей касты мог жениться на
женщине из низшей касты и передать своим детям
принадлежность к высшей касте.
Экономика базируется на комбинации общинно-родового
и феодально управляемого сельского хозяйства, в котором
ведущей культурой является рис, а также на системе торговли,
когда на рынках ремесленные изделия отдельных
производителей или групп и продукты питания покупают и продают за
деньги — китайские медные монеты. Дома у них —
относительно небольшие, но красивой архитектуры и образуют из-за
взаимного соответствия упорядоченную застройку, а храмы состоят
в основном из расположенных террасами огороженных
двориков и небольших храмовых построек, в которых индуистские и
доиндуистские боги почитаются в те или иные дни согласно
очень сложному календарю. Жрецы и писцы умеют делать
записи на древнем алфавите на листах из пальмовых листьев.
Кузнецы и ювелиры обрабатывают железо, золото и серебро,
380
на ткацких станках изготовляются изысканные ткани, в том
числе и цветные двойного плетения.
Искусства, в особенности музыка, танцы и театр,
чрезвычайно развиты, и большую часть времени у людей, чья дремотная
провинциальная манера поведения заключает в себе большой запас
потенциальной энергии, занимает практически непрерывное
приготовление к очередной театрализованной церемонии. Азартные
игры на деньги в основном вокруг петушиных боев весьма
распространены, но пьянство, несмотря на доступность
относительно очищенной от вредных примесей выпивки, встречается редко.
Практики вхождения в транс и прорицания, ритуалы,
приуроченные к определенным календарным датам, представляет большую
и важную часть религиозной жизни, которой пронизана вся жизнь
балийцев: от небольших жертвоприношений после каждого
приема пищи до пиров, устраиваемых правителями, стоимостью в
сотни тысяч гульденов. Несмотря на видимое различие между
правителем и крестьянином, между брахманским жрецом и
местным служителем деревенского храма, между простым
ремесленником из горной местности и искусным мастеровым с равнин —
символика ритуалов понятна для каждого жителя Бали. Таким
образом, хотя мы обнаружили крайние и детальные различия
между группами балийцев и между формальным поведением
различных каст или жреческих сект, структура характера оказывается в
высшей степени однородной, с небольшими отличиями между
деревнями, где обитатели никогда не входят в состояние транса и
где почти каждый практикует вхождение в транс.
Исследование такого развитого общества, несомненно,
представляет совершенно отличную задачу от регистрации данных
двумя исследователями при описании только что открытых, но уже
почти исчезающих примитивных культур. В течение двух лет, с
1936 по 1938 год, а также при повторном посещении в 1939 году,
когда мы с Грегори Бейтсоном работали в тесном сотрудничестве
с Джейн Бело, которая провела до этого там несколько лет (с
признательностью к профессиональным глубоким познаниям Коли-
на Макфи в музыке, а позже Уолтера Спайза, который посвятил
несколько лет интенсивному исследованию всех видов балийс-
кого искусства, и Кэтрин Мершон, которая специализировалась
на исследовании танцев и проявлениях религиозности в
поведении балийцев), мы могли исследовать углубленно лишь
отдельные аспекты социума: наблюдать за группами детей, или группой
танцоров, двигающихся в состоянии транса, или группой
молодых художников, календарными праздниками отдельной
деревни, фиксируя происходящее на бумаге, фото- и кинопленке. Име-
381
ется, конечно, обширная литература по Бали, как специальная,
так и популярная. Голландские студенты изучали право, а также
выстраивали хронологическую последовательность событий на
основе тщательного изучения археологических находок. Ниже я
приведу библиографию только наших работ и тех работ наших
коллег, которые привлекались нами в качестве источников.
Публикации о Бали
Структура характера и система символов
Bateson С, Mead M. Balinese Character: A Photographic Analysis. New York
Academy of Sciences Special Publication, 1942 (100 иллюстраций).
Abel T.M. Free Designs of Limited Scope as a Personality Index // Character
and Personality. 1938. Vol. 7. P. 50-62.
Bateson G. The Frustration-Aggression Hypothesis // Psychological Review
1941. Vol. 48. P. 350-355
Bateson G. Bali: The Value System of a Steady State // Social Structure: Studies
Presented to A.R.Radcliffe-Brown / Ed. by Meyer Fortes. Готовится к
публикации в издательстве Clarendon Press.
Belo J. The Balinese Temper // Character and Personality. 1935. Vol. 4.
P 120-146.
Belo J Bali: Ranga and Barong // American Ethnological Society Monograph.
1949. № 16.
Mead M. Researches in Bali, 1936—1939//Transactions of New York Academy
of Sciences. 1939. Ser. II. Vol. 2. P 1-4
Mead M. Public Opinion Mechanisms among Primitive Peoples // Public
Opinion Quarterly. 1937. Vol. I. P. 5- 16.
Mead M. Character Formation in Two South Seas Societies // Transactions of the
66th Annual Meeting of the American Neurological Association, 1940. P. 99 — 103
Mead M. Administrative Contributions to Democratic Character Formation
at the Adolescent Level // Journal of the National Association of Deans of
Women. 1941. Vol. 4. P. 51 —57 (reprinted in Personality in Nature, Society and
Culture / Ed. by Ci.Kluckhohn, H.A.Murray. New York: Knopf, 1948. Pt. III.
Ch. 37. P. 523-530.
Mead M. Conflict in Cultures in America // Proceedings of the 54th Annual
Convention of the Middle States Association of Colleges and Secondary Schools, 1940.
Mead M Educative Effects of Social Environment as Disclosed by Studies of
Pnmitive Societies // Symposium on Environment and Education // Supplementary
Educational Monographs (University of Chicago). 1942. № 54. P. 48 —61.
Mead M. Research on Primitive Children // Handbook of Child Psychology /
Ed. by L. Carmichael. New York: John Wiley, 1946. P 667 - 706.
Mead M. The Family in the Future // Beyond Victory / Ed. by R.N Anshen.
New York: Harcourt, Brace, 1943. P. 66 — 87.
Mead M. Age Patterning in Personality Development // American Journal of
Orthopsychiatry. 1947. Vol. 17. P. 231-240.
382
Общественная организация и религия
Bateson G. An Old Temple and a New Myth // Djawa. 1937. Vol. 17. P. 1 — 18.
Belo J. A Study of Customs Pertaining to Twins in Bali // Tijdschrift voor Ind.
Taal-, Land-, en Volkenkunde. 1935. Vol. 75. P. 483-549.
Belo J. A Study of a Balinese Family//American Anthropologist. 1936. Vol. 38.
P. 12-31.
Искусство
Bateson G. Bali* The Human Problem of Reoccupation // Supplementary
Material on the Exhibit, Museum of Modern Art, New York, 1942 (mimeographed)
Bateson G. (with Claire Holt). Form and Function of the Dance in Bali // The
Function of Dance in Human Society. A Seminar Directed by Franciska Boas, Boas
School. New York, 1944. P. 46-52.
Belo J. Balinese Children Drawings// Djawa. 1937. Vol 17. P. 1 - 13.
HoltC Les danses de Bali//Archives internationals de la danse. Pt. I (April 15,
1935). P. 51-53; Pt. II (July 15, 1935). P. 84-86.
Holt С. ThiiBtre et danses aux Indes Néerlandaises // Catalogue et
Commentaires, XIIIe Exposition des Archives Internationales de la Danse (1939)
Paris: Maisonneuve, 1939.
Holt С. Analytical Catalogue of Collection of Balinese Carvings in the American
Museum of Natural History, New York (не опубликовано).
McPhee С. The 'Absolute' Music of Bali // Modern Music. 1935. Vol. 12. P. 65.
McPhee С The Balinese Wanjang Koelit and Its Music // Djawa. 1936. Vol. 16.
P. 1.
McPhee С Angkloeng Music in Bali // Djawa. 1937. Vol. 17.
McPhee С Children and Music in Bali // Djawa. 1938. Vol. 18. P. I - 14.
McPhee C. Figuration in Balinese Music // Peabody Bulletin. 1940. May
McPhee С A House in Bali. New York: John Day, 1947.
McPhee C. Dance in Bali // Dance Index.
McPhee С Five-Tone Gamelan Music of Bali // Musical Quarterly.
McPhee C. Recording: Music of Bali; six Balinese compositions arranged for
two pianos and performed by Benjamin Britten and Colin McPhee. New York:
G.Schirmer
McPhee С Published Music: Balinese Ceremonial Music — Pemungkah,
Gambangan, Tabuh Te lu; transcribed for two pianos, New York: G. Schirmer.
Mead M. Strolling Players in the Mountains of Bali // Natural History. 1939.
Vol. 43. P. 17-26
Mead M. The Arts in Bali // Yale Review. 1940. Vol. 30 P. 335 - 347.
Mead M. Community Drama, Bali and America // American Scholar. 1941 —
42. Vol 2. P 79-88.
Zoete B. de, Spies W. Dance and Drama in Bali / Preface by Arthur Waley. New
York and London: Harper, 1939.
Приложение II
Этика постижения
Специалист в области социальных наук, работающий
с зарождающимся знанием, которое, несомненно, при должной
разработке изменит облик нашего мира, несет тяжелое бремя
ответственности. Когда этот ученый говорит, что, обретя
понимание, люди станут более свободными в выборе своего жизненного
предназначения, он утверждает не только, что постижение есть
благо само по себе, но также и то, что он может предложить хотя
бы часть этого постижения или по крайней мере путь к его
обретению. Есть люди, которые утверждают, что возрастание
понимания всегда разрушительно, что как только человек утрачивает
невинность — т.е. способность игнорировать неосознанные и не-
признаваемые части собственной личности, которые играли
неясную роль в его действиях, — он утрачивает и ту ограниченную
способность к хорошему поведению, которую имел. Те из нас, кто
верит в важность осознавать себя, кто убежден в том, что лишь
когда человек начнет лучше понимать самого себя, мы обретем
способность построить мир, в котором мужчины и женщины
смогут в большей степени реализовать свой потенциал и жить в
гармонии друг с другом, — придерживаются противоположной
позиции. Мы считаем, что человек уже утратил ту невинность,
которая была возможна в донаучную эпоху, и теперь, когда его
невинность уже поколеблена, человек вынужден продолжать
двигаться дальше или принять наказание — либо за самообман
страуса, прячущего голову в песок, либо за цинизм, в котором
альтернативные решения — власть или непосредственное
удовлетворение. Мы считаем, что новая, иная невинность достижима, новая
целостность, в которой наставление Христа «Пусть твоя левая рука
не знает, что делает правая» снова будет означать единство и
интеграцию, но на другом уровне*.
* Мф. 6"3. В этом абзаце я цитирую Нагорную Проповедь в том смысле, в
каком была обучена ее толковать; т. е , когда действуешь, действуй как
целостный человек, не высчитывая, какую выгоду тебе даст проявление щедрости и
великодушия. Но вскоре я обнаружила, что большинство читавших мою
рукопись и те, кого я спрашивала о значении этой цитаты, понимали ее иначе.
Практически все считали, что это описание злонамеренного, лицемерного поведе-
384
Ни один специалист в области социальных наук, который
близко соприкасался с применением достижений в его
профессиональной области во время Второй мировой войны, или тот, кто
глубоко изучал способы применения пропаганды и идеологической
работы в предшествующей ей период после Первой мировой
войны, не может усомниться в том, что осознание и постижение
могут быть как конструктивными, так и деструктивными, что
социальные науки сами по себе не являются большей гарантией добра
для человечества, чем теоретическая физика. Если
безответственно подходить к научным разработкам, и физика, и социальные
науки могут вести как к добру, так и ко злу, хотя в случае
социальных наук злом будет загнивание социальных структур, а не
стирание с лица земли десятка квадратных километров
какого-нибудь современного города. Большинство ученых, занимавшихся
в разных странах разработкой психологического оружия,
участвовавших в операциях, направленных на укрепление
взаимоотношений между союзниками или улучшение нравственной
атмосферы внутри страны, в целом принимали позицию, что во время
войны их работа состояла в том, чтобы побеждать врагов,
поддерживать хорошие отношения с союзниками и укреплять
нравственные устои общества. Этические основания операций, ведущих к
указанным целям, необходимо было вырабатывать по ходу дела*,
ния, интриганства, двурушничества или того, что в терминах современной
психиатрии называется «шизоидным». Большинство опрошенных даже не знали,
откуда цитата. Мне было интересно выяснить также, что представление о
внутреннем расколе и злонамеренности преобладало в Средние века. (См. в
особенности: Combe J. La Mort de l'Avare // Bosch J. Libraire Rimbali Pans, 1946. № 42.)
Тем не менее я решила сохранить этот речевой оборот, потому что он так ярко
высвечивает современное замешательство, касающееся взаимоотношений между
возрастающим пониманием и возможность невинности на более высоких
уровнях осознавания себя.
*Mead M. On Behalf of the Sciences // Symposium «Toward an Honorable World»
Wilson CoUege Bulletin. 1940. Vol. III. P. 19-29; Idem The Comparative Study of
Cultures and the Purposive Cultivation of Democratic Values; Bateson G. Social
Planning and the Concepts of 'Deutero-Learning' // Science, Philosophy, Religion:
Second Symposium, Conference on Science, Philosophy and Religion. New York, 1942.
P. 56 — 69, 81 — 97 respectively (papers delivered in September 1941); Bateson G.,
Mead M. Principles of Morale Budding // Journal of Educational Sociology. 1941
\fol. 15. P 206 — 20; Mead M. Are Democracy and Social Sciences Compatible Each
with Each // Keep Your Powder Dry New York. William Morrow, 1942; Ch. XI. P. 176 -
92; Idem. Reaching the Last W^man down the Road // Journal of Home Economics
1942. Vol. 34. P. 710 -13; Bateson G. The Science of Decency // Philosophy of Science.
1943. Vol. 10. P. 140-42; Idem. The Pattern of an Armaments Race. Part 1:
An Anthropological Approach; Pt. 2: An Analysis of Nationalism // Bulletin of the
Atomic Scientists. 1946 Vol. 2. P. 10- 11, 26-28.
385
на заседаниях комиссий по вмешательству, в службах разведки и
контрразведки, на допросах военнопленных, при перемещении
войск, в штабах союзных войск, при планировании операций,
включавших перехват писем или проработанные кампании
против распространения слухов. Пока еще не подведены даже
первые итоги: многие из тех, кто принимали в этом участие, еще не
высказались о том, что им удалось узнать. Но ни один человек,
кто во время войны пользовался разработками социальных наук,
не сомневается в том, что здесь существует проблема, с которой
необходимо разбираться.
Продолжая работать в беспокойное мирное время, мы видим
перед собой задачу прояснить самим себе и миру этику
постижения, этику, которая послужит руководством для тех, кто начинает
применять социальные науки осознанно и ответственно. Один из
вопросов дискуссии состоит в том, стоит ли предоставлять любые
знания в такой форме, чтобы они могли с легкостью быть
использованы теми, кому нельзя предъявить претензии за их
неправильное применение. Если мы начинаем анализировать современную
культуру — нашу собственную, культуру союзника,
беспокойного друга или вероятного и признанного врага, — то этот анализ, в
зависимости от своей точности, может быть использован либо во
благо, либо во зло. Это очень отличается от простого описания
культуры мундугуморов, которые уже шестнадцать лет тому назад
были исчезающей рассеянной группой людей на берегах некоей
неведомой реки в Новой Гвинее. Только если мы получим такое
этнологическое знание об отдаленном племени и обозначим его
крайне абстрактно, и потом переведем в конкретную
современную ситуацию, это знание сможет быть использовано в
практических целях. Политическая пропаганда, те люди, которые
строят козни, а также рекламщики, которые хитро продвигают одну
марку товара за счет другой, агенты зарубежных властей,
пытающиеся внести раскол в другую страну или вынудить союзника
сотрудничать, не смогут использовать эти данные без дальнейших
шагов, без более продвинутого знания. Действенность
прикладной антропологии зависит не только от знания набора
абстракций, вынесенного из лабораторий первобытного общества, но
также от конкретного знания ситуации, которую необходимо менять*.
* Конкретный пример использования подобных абстракций можно
посмотреть в работах: Bateson G. Morale and national characte // Civilian morale /
Ed. by G. Watson; Second Yearbook for the Society for the Psychological Study of
Social Issues. New York: Houghton-Mufflin, 1942 P. 71 -91, а дальнейшие
применения этих абстракций к проблемам англо-американских отношений опи-
386
Без знания американской, русской, французской, германской,
китайской, английской, японской культур даже самое подробное
изучение эскимосов, готтентотов, арапешей и шайеннов в целом
остается вполне безобидным и безопасным. Однако как только
тот же самый анализ производится в отношении современных
культур, проявляются новые возможности для эксплуатации,
манипуляции, коррупции и разрушения. Эту опасность мы должны
встречать лицом к лицу. Чем больше мы знаем сами о себе и о
других народах мира, тем больше вреда мы можем нанести, так
же, как и принести больше пользы. Только в том случае, когда
человек верит в бдительность, в то, что истина сделает людей
свободными, человек имеет оправдание пытаться создать и
распространить подобное знание.
Те из нас, кто глубоко озабочены взаимоотношениями
между нашими навыками в области социальных наук и нашим
миром, пытаются решить эту проблему разными путями. Как
прикладные антропологи, мы до сих пор ограничиваем себя очень
простыми этическими требованиями друг к другу. Мы
настаиваем на том, что прикладной антрополог должен иметь в виду
и принимать в расчет цели и средства, должен продумывать как
можно больше последствий, должен принимать в расчет благо
целого и должен быть верен идее возникающего в обществе
динамического равновесия, чтобы будущее было свободным.
За этими императивами, простыми и незавершенными, но
достаточно сложными для любой совести, каждый должен
подвергнуть свои методы исследования проверке собственными
этическими нормами**.
Существует второй аспект проблемы, который может быть
обобщен высказыванием «Недостаточное знание опасно»: что
бы кто-либо из нас не говорил по поводу современных
культур — это всего лишь недостаточное знание, оно частично,
неадекватно сформулировано, неполно, так же, как и любая
наука, особенно в период своего зарождения или нового роста.
Но очень немногие, кто исследовал историю медицины с
первой операции по трепанации черепа до современной
пересадки роговицы, согласятся, что мы должны были бы вообще от-
саны в Mead M. A Case of History in Cross-national Communications // The
Communication of Ideas / Ed. by Lyman Bryson. New York: Institute for Religious
and Social Studies, 1948. Ch. 13. P. 209-229.
** Комитет по этике общества прикладной антропологии работает с мая
1946 г., и отчет комитета был принят на встрече в Филадельфии 30 мая 1948 г.,
сейчас он готовится к публикации.
387
казаться от медицины, потому то на каждом историческом этапе
первые попытки операций не были успешными.
Недостаточное знание, если это первое знание, — это тот способ,
посредством которого люди продвигаются к новому знанию, и к нему
приходится относиться, как к опасному, только когда практик
или пациент переоценивает это знание. Старый аптекарь
делал лучшее из возможного на своем уровне, но ему не нужно
было запрещать практиковать в силу недостаточности
познаний до тех пор, пока не появились медицинские училища,
начавшие распространять знания более высокого уровня. А
когда они появились, пришлось ограничивать права не тех, кто
будет применять средства первой помощи, но аптекаря, а
потом медсестры. Недостаточное знание может быть опасно,
когда его используют те, кто разделяют только часть растущей
традиции. Аптекарь и медсестра, которым доступны
лекарственные средства и методы, которые они недостаточно изучили,
чтобы понять, все же пользуются доверием у тех, кто знает еще
меньше, и поэтому их медицинская практика должна быть
строго регламентирована и подвергаться контролю. Но запрещать
лучшему хирургу максимально использовать свои навыки и
знания по максимуму в новой операции или применять новое
лекарство, разработанное при максимальной защите
эксперимента, значило бы остановить развитие медицины. Опасность
наступает тогда, когда практик берет с согласия и ведома
пациента его жизнь в свои руки, опасность заключается в самом
пациенте, который переоценивает опыт врача и доверяет ему даже
тогда, когда врач сам его предупреждает: «здесь можно верить,
но доверять нельзя».
Ответственное поведение тех, кто использует научные
методы любым способом, который может оказать значительное
влияние на жизнь коллег, состоит в глубоком осознании смысла того,
что они делают. Ответственность состоит в том, чтобы доносить
до других людей это знание о связи новой информации с
жизнью каждого человека и жизнью его детей. Нет другой башни из
слоновой кости кроме той, в какую сам ученый запечатывает себя
и обещает, что результаты его исследований никогда никому не
будут сообщаться ни в какой форме. Обучение, усвоение нового
знания не опасно, потому что знания всегда очень мало, но очень
опасно не знать, насколько этого знания недостаточно.
Антрополог, работающий в обществе, как в Соединенных Штатах, так
и в Британии, часто сталкивается в первую очередь с полным
скептицизмом, и потом, если его вообще принимают, с таким
же полным и иррациональным доверием. Его обязанность в та-
388
ком случае — установить в своем собственном сознании и в
сознании других, что именно в данный период развития
антропологии он знает, что он может надеяться узнать, и каковы могут
быть последствия такого знания.
В связи с тем разделом книги, который имеет отношение к
американской культуре, я постаралась максимально четко
обозначить в терминах американской культуры риск и
«предохранители», которые, как мне кажется, вовлечены в это
конкретное обсуждение. Знание культуры в силу своего особого
отношения к свойственному именно нашему народу обычаю
самокритики влечет в Америке опасности, отсутствующие в других
культурах, хотя у них свои уязвимые места на пути
возрастающей осознанности.
У нас в Америке всегда были честолюбивые мечты,
первопоселенцы мечтали добраться на своем фургоне до звезд. Мы
не можем придти к согласию по поводу того, каким образом
необходимо строить новый фургон и по какому пути он
должен следовать, но у нас почти нет сомнения, что до тех пор,
пока видна хотя бы одна звезда в небе, мы, американцы, не
можем направить свой фургон к менее высокой цели, чем эта
звезда. Для нас невозможно стремиться к чему-то меньшему,
чем совершенство. У нас есть очень много способов
ограничивать наше определение этого совершенства или закрывать
глаза на состояние веревки, которой мы пытаемся прицепить
фургон к звезде. Иногда мы фургон отцепляем, чтобы просто
прокатиться для удовольствия, но с самого первого вдоха этого
воздуха, про который недавние иммигранты из Европы
говорят, что у детей от него такие розовые щечки, мы вдыхаем
убеждение, что не может не быть звезды.
Но общество, которое пытается прицепить свой фургон к
звезде, которое посвящает себя постоянному стремлению к
недостижимому идеалу, когда идеалы вчерашнего дня, будучи
достигнуты, низводятся на роль несовершенного приближения к идеалам
завтрашнего дня, привержено и многим другим вещам,
определенным стилям предрекания будущего и бунта, охотно приносит
в жертву какой-то выдумке огромное количество населения,
гибнут и отдельные люди, предавшие те идеалы, которых они не
смогли достигнуть или жить дальше в их свете. Мы оказываемся
привержены постоянному нахлесту нетерпеливых революционеров
и утопистов, их постоянной битве с ностальгирующими
реакционерами, причем те и другие с трудом выдерживают это
напряженное противостояния. В подобном обществе, где так много людей
неизбежно обладают различными представлениями о благе и о
389
том, как необходимо решать проблемы, возникающие тогда,
когда мы прицепляем свой фургон к звезде, любой, кому есть что
сказать, становится объектом тщательного рассмотрения, а каждый
из говорящих — это часть некоего целого. Существуют пророки,
которые предупреждают нас о том, что видение звезды
становится смутным или что прежняя звезда упала и надо найти какую-то
другую звезду Есть люди, которые находят новые звезды, есть
люди, которые находят непереносимым расстояние между
звездой и фургоном, который, грохоча, пробирается сквозь
полузамерзшие колеи во время весенней оттепели, и говорят: «Хватит,
это медленное паломничество никогда не кончится, давайте
отрежем эту чертову веревку от звезды, освободимся от
бесконечного движения к недостижимому идеалу, который всего лишь
обман, и накинем ее на то-то прочное и устойчивое, достоверное, в
прошлом или в будущем, и быстренько поедем туда». Есть люди,
которые думают, что посредством революции мы можем создать
рай на земле. Есть люди, которые говорят: «Посмотрите, какая
невозможно огромная дистанция между вашим фургоном и
вашей звездой. Примите же тот факт, что вы никогда не сможете
достигнуть ее. Обрежьте веревку, и покончим с этим. Давайте
принимать жизнь такой, какая она есть, давайте прокатимся на этом
фургоне с ветерком, давайте получать удовольствие, у нас только
одна жизнь». Все эти точки зрения характерны для жизни
американцев, каждый боится другого, каждый боится, что другой
заставит страну, и таким образом, и его, следовать тому пути,
которым он не хочет следовать. Это в природе нашего типа
цивилизации — считать, что все эти точки зрения должны присутствовать.
Это проблема нашего типа цивилизации, мы должны найти пути,
которыми каждый может внести свой вклад в целое.
Один из путей решения этой проблемы — это переключить
внимание с истинной природы звезды или вызывающей
сожаление скорости фургона к взаимоотношениям между ними, т. е.
крепости веревки*. Веревка должна быть достаточно крепкой
для того, чтобы те, кто знают, что там есть звезда, могли бы
одолжить свои глаза тем, кто находится на земле или страдает
куриной слепотой, а те, кто боится, что звезда упадет, могли бы
победить свой страх и двигаться дальше. Веревка не должна быть
настолько туго натянута, чтобы фургон поднимался на дыбы и
* Особенное обязательство ученого-специалиста в области социальных
наук — обращать внимание на связь между идеалами и их практической
реализацией я впервые осознала на лекции Рут Бенедикт в Балтиморе во время
Второй мировой войны.
390
медленнее двигался. Тогда те, кто обеспокоен скоростью
передвижения фургона, испытывают искушение сказать: «Давайте
примем какой-нибудь идеал, достижимый во времени и в этой
жизни, и доедем побыстрее». Другие, не ощущая движения,
говорят: «Давайте просто перережем веревку». Когда человек
думает о крепости веревки, это не означает, что он подвергает
сомнению значимость звезды или значимость скорости
фургона, такой человек просто говорит: «Я признаю, что природа
моей культуры — это одна из систем отсчета цивилизации, и
внутри нее я лучше всего приспособлен работать, и я беру на
себя ответственность беречь и лелеять ее. Я принимаю важность
пророка Иеремии, но когда Иеремий будет слишком много,
люди просто впадут в отчаяние, но не раскаются. Я признаю
значимость Амоса и Осии, но и опасность, которая
заключается в том, что когда слишком большое внимание уделяется
неспособности человека жить в соответствии со своими
идеалами, люди будут стараться как-то «срезать» свой путь.
Некоторые устремятся в светлое будущее, что является темой
коммунистического идеализма, другие захотят «срезать» в чрезмерно
упрощенное принятие власти и силы как главной ценности, —
к этому тяготеют фашисты. И наконец, я принимаю значимость
тех людей, которые выступают просто за радость и говорят: «Но
я хочу жить сейчас, пока я не умер, удерживая и пророков, и
утопистов от того, чтобы бросить эту жизнь теперешних людей
на алтарь какой-то будущей жизни, чтобы им подобные в
какой-то момент могли жить лучше». Принимая все это, человек
спрашивает себя: «Что я должен делать?»
Сохранять веревку в нужной степени натяжения означает
не отпускать наши идеалы слишком далеко от практики, от
нашей обыденной жизни. Это означает всегда искать те
области, где это происходит, и наиболее надежные способы
уменьшения напряжения. В главе XVII «Возможен ли брак на всю
жизнь?» я подробно обсуждала одну из тех областей, где из-за
того, что наш идеал брака явно подразумевает гарантию, что
брак продлится всю жизнь, гарантию, которую наше общество
не поддерживает больше, — мы приговариваем к смерти
тысячи брачных союзов, которые иначе могли бы быть спасены.
Таким же образом, в существующих идеалах, которые мы
выдвигаем для женщин, подразумевается, что женщины
наделяются полноценной свободой выбора, а после говорим, что тот
выбор, который делают многие из них — создание и
обеспечение семейного уюта для мужа и детей — в какой-то степени
неправилен. При воспитании мальчиков мы одновременно тре-
391
буем от них высокого уровня защитной агрессивности, и
убеждаем их в том, что первым лезть в драку — плохо*.
Построив свою культуру, всегда ориентированную на будущее,
на некий образ, сотканный из деталей, каждая из которых, будь
она достигнута, должна была бы быть отвергнута как
недостаточно хорошая, — мы все больше и больше привязываемся к
необходимости ни на секунду не расслабляться и постоянно наблюдать
за этими образами, а также теми, кто должен их воплотить в жизнь.
Сама я, ничуть не сомневаясь, посвящаю все свои усилия
решению этой задачи: сделать так, чтобы та веревка, соединяющая
фургон и звезду, была натянутой, но не слишком туго, прочной и
не тяжелой. Лично я принимаю культуру, в которой я живу и
двигаюсь, обладаю собственным бытием и могу работать на благо
всего человечества. Я принимаю тех пророков, которые оплакивают
наше несовершенное, замутненное видение. Я признаю право
революционера бросать вызов и разрушать то общество, которое
само недостаточно прочно, чтобы противодействовать ему.
Я признаю неукротимую волю к жизни тех, кто, будучи угнетен
требованиями, большими, чем они могут вынести, требуют
радостей и наслаждений, пусть легких и дешевых, но они
предпочитают радость апатии и отчаянию. Я признаю видение святого, но
оставляю за собой право указать, что священнослужители иногда
вместо того, чтобы сохранять это особое видение, создают такие
способы жизни, которые вовлекают людей в грех. Я признаю
также тех, кто говорит: «Я отказываюсь от всего этого, это — не мой
путь, я не хочу ни меняться, ни принимать это. Я — чужой в этой
стране, я родился не в свое время. Остановите Землю, я сойду!»
Пусть смеются враги,
Мол, дай волю ему —
Бросит весь материк
За другую страну**.
Ибо любовным воображением людей еще не было
создано культуры, где было бы равное место для каждого
темперамента***, нет и культуры, которая бы хранила столько бла-
* Mead M. And Keep Your Powder Dry. New York: William Morrow, 1942.
Ch. IX. P. 138-157.
** Последние строки стихотворения Джона Кроу Рэнсома (John Crowe
Ransom «Persistent Explorer») из книги: Two Gentlemen in Bonds. New York: Alfred
Knopf, 1927.
*** Моим систематическим пониманием проблемы неправильности,
аномальности и отклонений я обязана Рут Бенедикт, которая читала лекции по
этой теме в течение многих лет, прежде чем опубликовала свои «Лики
культуры» (Patterns of Culture) в 1934 г.
392
гословений, перевешивающих боль, обязательно
причиняемую кому-то из людей этой самой культурой. Я так же
признаю ответственность за то, чтобы защищать свободу от
любого, кто стремится посягнуть на нее*. Принимая как часть
мира, в котором я живу и храню свою душу, тех, кто понял,
что они здесь жить не могут, я сталкиваюсь с особенным
риском быть непонятой, точно так же, как и все те, у кого есть
эта особенная вера в развитие. Но понимание необходимо,
чтобы гарантировать, что каждый будет судим по его
подлинным заслугам, а не по каким-то возможно,
ненамеренным, но тем не менее разрушительным фальсификациям. Те,
кто считает эту страну сонмищем грехов и злобы, где люди
забыли о Боге и живут только сегодняшним днем, позабыв о
своей душе и своих ближних, — едва ли смогут поверить, что
я признаю многие из их обвинений и соглашаюсь с ними, но
не соглашаюсь с теми средствами, которые они готовы
применить, чтобы исправить ситуацию. Меня шокирует, как в
этой стране сейчас обращаются со смертью, но я не считаю,
что простой призыв к покаянию сможет исправить здесь хоть
что-нибудь. Не верю я также и в то, что следующий
правильный шаг — это снова перепоручить мертвецов священникам,
забрав их у сотрудников похоронных бюро. Вместо этого я
стараюсь осторожно описать нашу утрату понимания
духовных измерений смерти и соотнести это с теми изменениями,
которые происходят в нашем обществе. Рейнвольд Нибур
совершенно неправильно понимает меня и считает, что я верю
в современные погребальные ритуалы**. Ибо как же
человек может не осуждать их, если он полностью не на стороне
дьявола? Те, кто решили двигаться к светлому будущему, уто-
* Не следует понимать эго как культурный релятивизм, в том смысле, что
все «наборы» ценностей равно хороши. Как только человек задастся
вопросом «а хороши — для чего?», как iyrr же появляется критерий для
сопоставления, и можно сказать, что какая-то ценность более, а какая-то — менее
подходящая, а вообще — это разные пути к достижению некоего блага.
** В 1945 г. я послала статью, которая называлась «Как поживает религия
в плавильном котле» в многотомник «Религия в послевоенном мире»,
который издавал Виллард Сперри в издательстве Гарвардскою университета.
Представляя обзор это1 о многотомника в «Нью-Йорк Тайме», д-р Нибур
настолько превратно понял меня, что обвинил в защите и пособничестве тем
тенденциям в культуре, которые я описывала с сожалением. («Нью-Йорк Тайме»,
раздел «Книжные новинки», 2 сентября 1945 года). Когда его внимание было
привлечено к этому объяснению, он великодушно написал опровержение
(Нью-Йорк Тайме 1945 30 сентября).
393
пии на Земле, прогрессивной или реакционной, используя
этот идеал как цель, за которую следует сражаться, — и
побеждать, — таким же образом с легкостью сочтут меня
своим врагом. В силу моих понятий о том, что составляет нашу
культуру, я признаю их право бросать мне вызов, — даже
тогда, когда я прилагаю все усилия, чтобы упрочить наше
общество, дабы они не сумели разрушить его. Все потому, что
я верю в общество, которое позволяет людям такие вызовы.
Те же, кто оставили битву за стремление к звездам и сидит,
занавесив окна, надеясь, что еда, выпивка, секс или деньги
принесут им то счастье, которого их лишили чрезмерно
частые разговоры о звездах в детстве, — обеспокоенно заерзают
в своих креслах, если они вообще, конечно, что-то читают, и
пожелают, чтобы эта книга превратилась в радиопередачу, —
чтобы они могли переключить программу.
В моем голосе неизбежно будет звучать эхо тех самых
голосов, приведших их к самостоятельно избранному поиску
личного счастья, к которому они стремятся сейчас. Они
испугаются: а вдруг мне удастся победить? Они боятся, что попались,
будучи соблазненными ложным обещанием «если ты будешь
хорошим, жизнь будет иметь смысл», — но они чувствуют, как
радость и сила выхолащиваются из их энергичной и
чувственной любви к жизни. И наконец, что касается тех, кто сам, по
своей воле, решил оставить эту Землю, — они не предатели, а
вечные изгнанники из собственной страны, — они могут
почувствовать себя преданными — в особенном смысле, если они
читали мои отчеты и отчеты других антропологов об иных,
далеких странах. Из этих описаний они могли узнать, что
существуют в действительности такие стили жизни, где они бы не
чувствовали себя чужаками, а были бы дома. И, когда мы со
всей возможной верностью и точностью описываем другую
жизнь и другой способ структурирования мира, применяемый
там, а после с такой же верностью ценностям описываем то,
как мы сами, как целостный народ, создавали свой мир, —
тогда они чувствуют себя обманутыми. Ибо насколько бы они ни
отвергали тот стиль жизни, в котором родились, считая его,
возможно, предназначенным для других, но не для них
самих, — часть этого мира живет в их сердцах. Они, в конце
концов, говорят на языке своих матерей; матери по крайней мере
передали им некое представление о человечности, которое
предоставило возможность рассматривать отказ как вероятный и
достойный выбор. Эти люди скажут, что описывать иные
культуры — правильно и хорошо, а пытаться со скрупулезной точ-
394
ностью передать тот набор ценностей, что характерен для
Америки — это манипуляция.
Все мы, мужчины, женщины и дети, пророки,
революционеры, гедонисты, циники и разочаровавшиеся, те, кто заботятся о
прочности веревки, — все мы пытаемся укрепить свои сердца
против любой манипуляции, — до тех пор, пока не примем ее.
А чтобы принять «нашу», «свою» внутреннюю манипуляцию, мы
должны переименовать ее, назвать ее «волей Бога», или «волей
партии», или «естественным влечением, которое невозможно
отвергнуть». Мы боремся с манипуляцией не на жизнь, а на
смерть, когда она приходит извне. Но те из нас, кто, признавая
ценности демократического общества, полностью привержен
тому обществу, которое может расти и меняться, и внутри
которого люди имеют право делать новый выбор, — не только
борются с чужой манипуляцией, они еще и дают слово, что не
станут манипулировать сами. Эта проблема очень сложна и
постоянно меняет свой облик. Она не решается путем открытого
обозначения собственных целей и намерений, потому что те, кто
разделяет их частично, воспримут такое обозначение позиции
как манипуляцию. Эта проблема не решается путем четкого и
последовательного отказа от всех усилий, направленных на
отдельных людей, и путем работы только с культурными
процессами, хотя это и очень существенно*. Эта проблема не решается
путем сохранения чувства скромности, смирения и
относительной беспомощности, когда человек работает с культурными
процессами, хотя это тоже важно**. Не решается она и путем по-
именования того, против чего кто-то борется, так же четко.
Дьявол бросает человека в постель к чужим, и он же искажает
ясность видения. Эта проблема не решается путем объединения
себя с целостностью — для мира, потому что люди, которые не
являются целостными, могут почувствовать, что само
утверждение о целостности — это бесчестное соблазнение. Проблема не
решается даже путем описания методов, которые применяет
человек: «Смотрите, вы можете увидеть то же, что вижу я, если вы
проследуете пройденным мною путем. Посмотрите — это
заключено в игрушке, которая лежит на полу, в газете, которую вы
* Эти моменты я считала наиболее важными, когда писала главу
«Совместимы ли демократия и социальные науки» в книге «Храните порох сухим»
(And Keep Your Powder Dry. New York- William Morrow, 1942. P. 176-92).
** Мид М. Человеческие различия и мировой порядок// Мировой
порядок: интеллектуальные и культурные основания (World Order' Its Intellectual
and Cultural Foundations/ Ed. by Ernest Johnson. New York: Institute for Religious
Studies, 1945. Ch. IV. P. 40-51).
395
держите в руках, в последнем объявлении, звучавшем по радио,
в заголовке, который выкрикивают мальчишки — продавцы
газет». Потому что тогда те, кто чувствуют, что попали в ловушку
этой жизни, что это — очередной заговор, очередные козни,
игрушку подложили туда специально, чтобы подтвердить этот
пункт доказательства, диктора на радио подкупили, а газетный
заголовок — розыгрыш*.
Проблема выбора между свободой и знанием может быть
решена, я считаю, только в обществе, где есть те, кто работают,
и те, с кем они работают, — писатели и читатели, учителя и
ученики, целители и те, кто обращаются за исцелением. Они
учатся разделять веру в то, что умножение знания может
действительно освободить людей, что человек может повлиять на то,
чтобы культура стала ближе к образу и подобию человека,
насколько бы люди ни были различными, — без манипуляции,
* Аккуратное предупреждение против подобной ситуации было
вычеркнуто редактором, несмотря на мой очень сильный протест, из статьи про
групповую работу. Mead M. Group Leading as a Part of Group Education Workshops //
Journal of Educational Sociology. 1945. Vol. 18. P. 526 — 34: «Можно
предположить существование еще одной проблемы, связанной с лидерством. Если
группа должна доверять групповому переживанию (опыту), и отдельные люди
не должны искать помощи у руководителя группы, но полагаться на
совместное обдумывание разных вещей, — одному из членов команды
руководителей группы становится необходимо связывать многие различные вещи,
события: инцидент, случившийся в один из дней, историю, рассказанную кем-
то в другой день, смятение, испортившее какой-то момент дискуссии,
внезапный всплеск несогласия, показавшийся в тот момент необъяснимым, —
все эти моменты необходимо собрать и показать связь между ними. Это
служит двум целям: углубляется обучение, и сама последовательность
эмоционального потока конструктивно используется... Но здесь есть некоторая
опасность. Чем совершеннее мы используем каждую возможность, чем лучше мы
проговариваем связь между неловким инцидентом в понедельник,
оговоркой во вторник и т.д. — тем более согласованным кажется поведение
группы. Большинство участников межкультурных школ совершенно не
приспособлены к тому, чтобы систематически исследовать жизнь, чтобы видеть
культурное, групповое или индивидуальное поведение в качестве воплощения
каких-то закономерностей, которые можно воспринимать и на их
основании действовать В подобных обстоятельствах люди, которые более других
обеспокоены тем, как скрыть свои эмоции, могут испугаться и начать
обвинять руководителя в доминировании подавлении остальных, хотя
руководитель показал только неумолимость и безжалостность процесса. Именно это
вызывает страх и отвержение. Вполне вероятно, что проблема будет
обозначена в более знакомых терминах, например, как «неспособность следовать
общепринятым практикам образования взрослых». Сомнительно, что
работа с этими противоречиями на симптоматическом уровне — сбор комитета
или предложение дискуссии — окажется именно тем, в чем нуждаются люди,
и будет достаючно полезна».
396
без той власти, которая убивает, без утраты невинности,
которая лишает нас спонтанности. Более того, я верю, что
специалист в области социальных наук, который работает в одиночку
и представляет интересы всего лишь одного сегмента своего
общества, будь то революционеры, реакционеры,
реформаторы, правительственное бюро, национальная организация,
научная дисциплина или пропагандистский культ, — этот
человек сталкивается с риском разрушить нечто важное, если его
предпосылки не будут поняты всеми остальными*. Остальные,
на которых его работа влияет непосредственно, и те, на чью
любовь это может повлиять спустя 50 лет, не должны
соглашаться ни с его методами, ни с его целями. Но они должны
понимать природу убеждений, которыми он руководствуется. В
моем собственном случае я верю, что истина, воспринятая как
понимание людей, живущих на этой планете сегодня, может
сделать этих людей свободнее и тем самым лучше.
Специалист в области социальных наук, который убежден в
связи между знанием и свободой, с одной стороны, и хорошей
жизнью — с другой, может конструктивно работать только в
обществе, которое понимает его позицию. Вред приносит не
усилие человека, когда с целями и средствами, которые он
применяет, кто-то другой не соглашается. Вред возникает, когда
эти методы и цели неправильно поняты. Католические и
протестантские врачи уже давно сотрудничают в рамках
медицинской профессии, все они привержены клятве Гиппократа, но
католики и протестанты ссылаются на разные религиозные
убеждения каждый раз, когда им приходится во время родов
выбирать между жизнью матери и жизнью ребенка. До тех пор
пока один продолжает понимать другого и верит во
взаимоотношения между религиозной и медицинской этикой, — не
сомневается в искренности католического убеждения в том, что
вы не можете забрать жизнь, чтобы дать жизнь, даже если это
означает допустить, чтобы мать умерла, и в искренности
протестантского убеждения, что жизнь, которая уже частично была
прожита, должна иметь больше привилегий перед жизнью,
которая еще не началась, — этика всего общества не оказывается
нарушенной. Но если протестанты не могут увидеть
взаимосвязь католической веры и центрального убеждения в
ответственности врача за жизнь, и попытаются интерпретировать
* Mead M. Contemporary anthropology, краткое содержание лекции,
прочитанной в Королевском антропологическом институте, Лондон, 5 октября
1943 года (Man. 1944 Vol.45. P. 48-49).
397
поведение католиков с точки зрения некой пропаганды, чтобы
католиков стало больше, или же католики, в сравнимом
непонимании, будут убеждены, что протестант предпочитает убить
ребенка, тогда возможность здорового в этическом плане
сотрудничества между католиками и протестантами окажется в
серьезной опасности. Признание сущностных различий
между несогласием с позицией, чьи основные предпосылки ты
осознаешь, хотя и отвергаешь их, с одной стороны, и отвержением
некой позиции, потому что ты ее вовсе не понимаешь — с
другой, обеспечивает нам некое руководство в том плане, как мы
можем использовать появляющееся у нас сейчас понимание
культуры. Невозможно прийти к компромиссу с теми, кто
ратуют за убийство.
Именно потому я верю, что для достаточного количества
американцев представление о важности свободы приходит из
знания и понимания, а не по принуждению, не как некая
истина свыше, именно поэтому я считаю, что здесь вполне
оправданно использовать методы, основанные на этом
убеждении. Тем же, кто не верит в эту развивающуюся свободу, но
считает, что какое-то другое решение лучше для человечества,
важно понимать взаимосвязь между моим подходом и их. Если
они смогут назвать мой подход неправильным, исходя из
правильных соображений, тогда мир, в котором мы пытаемся
создать некое понимание, продолжит быть безопасным миром
для тех, кто живет в нем. Жечь ведьм в обществе, где и
ведьмы, и охотники на них приходят к согласию, что ведьмы
состоят в союзе с дьяволом, — это согласованный мир, в
котором каждое следующее поколение сохраняет выбор —
становиться ведьмами или нет. Когда же добрых и мягких людей,
которые по-своему любят Бога, обманным путем заставляют
жечь как ведьм, тех, кто на самом деле ведьмами не является,
но просто по-другому любят Бога, тогда вся культурная этика
оказывается под угрозой. Внутри группы, где человек
работает, есть равное обязательство прояснять положения, из
которых он исходит, тем, кто соглашается, и тем, кто не согласен с
его целями и методами.
В приложении III я рассматриваю некоторые аспекты роли
женщин и мужчин в нашей американской культуре.
Читатель в моем понимании отклонений в рамках нашего
общества найдет очень немногое, что позволит говорить об
обществе в целом, как о пациенте. Я не собираюсь
обсуждать культурное значение проституции, гомосексуального
промискуитета, венерических заболеваний, острого ал кого-
398
лизма и преступлений на сексуальной почве. Все это
случается, и частота, и форма, которую это принимает, служат
показателями плохого приспособления, которое существует
в Соединенных Штатах как и в любом современном
обществе. Это симптомы состояния общества, так же, как фобии
и навязчивые действия пациента являются симптомами
заболевания. Они системным образом связаны с культурой, и
если бы я собиралась писать полный отчет по какому-то
примитивному обществу, я бы обязательно включила описание
всех существующих в нем отклонений. Но хотя слова Лоу-
ренса Фрэнка «общество является пациентом», вероятно, и
справедливы, отдельные американцы, читающие книгу об
американском обществе, сами по себе не являются
пациентами, которые добровольно пришли в комнату для
консультаций, где, пока их лечат, они еще и защищены от тех
прозрений, которые слишком быстро на них наваливаются.
Именно из-за того, что неудачи плохо приспособившихся
людей системным образом связаны с наилучшими
достижениями хорошо приспособившихся людей, обсуждение этих
аспектов культуры может в данном контексте иметь
неблагоприятные последствия. Если читателя заставят поверить и
признать, что здоровая тенденция в его собственной
личности, то достижение, которым он обязан своей культуре, очень
тесно связано с поведением, которое он должен и может
отвергать и отвергает, — тогда он извлечет мало пользы из
анализа основных течений культуры. Здоровые, обязанные
своим здоровьем отказу от решений, могущих пагубно
сказаться на их здоровье или привели к опасному отклонению от
нормы, попросту отбрасывают подобные рассуждения. Или
же они могут начать действовать подобно врачу, который,
начитавшись Фрейда, залез на крышу автобуса и
торжественно рассматривает в себе гомосексуальные чувства по
отношению к пассажирам-мужчинам; заключив же, что никаких
гомосексуальных чувств у него нет, он спускается с крыши,
чтобы яростно напасть на прозрения Фрейда, — такой
процесс скорее затормаживает, нежели продвигает развитие
психотерапии. Особенные конфликты, проявляющиеся у
огромного большинства алкоголиков, присутствуют практически
у каждого американца, но человеку, который не является
алкоголиком, возможно, не стоит слишком близко
рассматривать их и, возможно, не стоит напоминать ему об этом. А для
тех, чье приспособление к культуре неустойчиво, подобное
обсуждение может вообще быть опасным. Хотя никакое
399
представление культурологической точки зрения, почему
некоторые американцы пьют или совершают преступление,
не приводит само по себе к проявлению этих симптомов,
даже описание может совершенно без нужды заставлять
людей укреплять свои моральные заслоны. А это, в свою
очередь, означает что читатели, чье приспособление к жизни
поколеблено осознанием, что не только благодатью Божьей
живут они, могут, вместо того чтобы милосердно раскрыть
объятия, начать разрушительный крестовый поход против тех, кто
слабее, чем они. Большая часть крестовых походов
основывалась на мобилизации именно таких тенденций, но
специалист в области социальных наук остановится на некоторое
время, прежде чем дать старт еще одному.
Общество — это пациент. Те, кто испытали в какой-то
степени боль или понесли ущерб, дают нам бесценное понимание
того, что с обществом не так. Но для того чтобы исцелить
общество, нам нужны люди, могущие использовать свою силу для
того, чтобы изменять процессы в культуре, которые ведут к
болезни. Я верю, что эти люди, чья культурная интеграция
осталась неповрежденной, смогут лучше использовать для этого
силы нового понимания, прозрения того, как для
сравнительного антрополога выглядят основные закономерности
культуры. Психиатр на вечеринке может замечать у своих друзей
симптомы, которые тревожат его, но он удерживает себя в рамках,
чтобы не упоминать их до тех пор, пока кто-нибудь из друзей
не придет в его кабинет как пациент. Таким же образом
антрополог, который рассматривает современное общество, может
замечать симптомы, которые очень тревожат его, и это
видение может служить основной движущей силой его работы.
Но я считаю, что подобный анализ должен быть оставлен
для специализированной работы компетентных групп, где
очень хорошо развита этика ответственности. Когда мы пишем
о том, что находится в свободном доступе для всех
заинтересованных граждан, я считаю, что мы должны ставить себя на
место этого читателя и не заставлять его принимать или отвергать
интерпретации, следствия из которых этот человек не хотел бы
слышать, если бы полностью осознавал их*. Мы еще не дос-
* Это один из наиболее серьезных пунктов критики по отношению к тому,
каким образом был опубликован и стал бестселлером отчет Кинси.
Внезапное устранение прежде гарантированного умалчивания оставило
беззащитными многих молодых людей именно в тех областях, где они хотели быть
конформными, и это их желание было защищено отсутствием знания о сте-
400
тигли такой стадии социальной осознанности, когда живущие
обычной жизнью мужчины и женщины могут позволить себе
знать о культурной психодинамике, которая объединяет их с
психопатами и преступниками или теми, кого неспособность
переносить ограничения культуры привела к алкоголизму или
к болезни в качестве защиты от этих ограничений. В тот самый
момент, когда мы признаем факт общей человечности и
ответственности как граждан за то, чтобы улучшать этот уязвимый
мир, мы должны также, по крайней мере в том мире, в котором
мы живем сегодня, отстраниться от такого подробного знания.
Проблема ответственности за наше осознанное поведение, за
поведение, которое мама называла хорошим, и за которое
учитель ставил нам оценку, за дарование которого мы молимся,
ради которого работаем и бесконечно боремся с собой,
достаточно сложна.
пени нонконформизма. См • Mead M An Anthropologist's Look at the Report //
Problems of Sexual Behaviour Proceedings of the Symposium on the First Published
Report of a Series of Studies of Sex Phenomena by Professor Alfred C. Kinsey, Wardell
B. Pomeroy, and Clyde E. Martin New York: American Social Hygiene Association,
1948. P 58-69.
Приложение III
Американская культура. Источники и опыт
Обычно антропологи, чтобы упражняться в объективности,
отправляются в другие общества, и на данный момент у нас в
очень незначительной степени разработана этика или система
взглядов, касающаяся использования антропологической
подготовки при рассмотрении культуры, членом которой является
сам исследователь. Эмоции, выбор, моральные предпочтения
неизбежно начинают окрашивать комментарий антрополога при
анализе современной культуры, его ли собственной или какой-
то, в которой он жил как член этого общества. Когда делается
попытка представить анализ данных в бесстрастных,
аналитических терминах, без очевидного, проговоренного взвешивания
роли субъекта, как было сделано Джеффри Горером в его
недавней книге «Американский народ» и как пыталась делать я,
особенно в работе «Как поживает религия в плавильном котле»*, —
рецензенты часто не понимали поставленной авторами задачи.
Когда человек пишет сердечно или гневно, сочетая способность
ставить диагноз и анализировать со способностью открыто
признавать свою позицию, — существуют другие опасности,
которые мы уже обсуждали в приложении II.
Лучшее, что может быть сделано в настоящий момент — это
максимально четко обозначить основу того, каким
пониманием обладает человек, как это понимание было получено, от кого,
с какой целью, и насколько человек осознает связанные с этим
пониманием опасности. Возможно, самое досадное
препятствие, с которым приходится сталкиваться антропологу,
создается теми, кто предоставляет ему научное право анализировать
примитивные культуры, но — либо от нежелания быть
поставленными в один ряд с примитивными народами, что, как им
кажется, будет неизбежным следствием такого подхода, либо в
силу сопротивления пониманию как таковому, — настаивает на
том, чтобы любое утверждение о нашей современной культуре
рассматривалось как «блестящая интуитивная догадка». Эта
* См.: библиографию на стр. 409.
402
форма критики адресуется даже таким книгам, как
«Хризантема и меч» Рут Бенедикт, и подразумевает, что когда два
антрополога, исходя из одних и тех же предпосылок, используя одни
и те же данные, независимо приходят к одному и тому же
заключению, или используют с полным знанием заключение, к
которому ранее пришел один из них, читатель безнадежно
запутывается, теряется и задается вопросом: «кто же у кого
позаимствовал эти интуитивные догадки?» Такая проблема не
возникает, если два этнолога соглашаются друг с другом в том, что
данный примитивный народ является патрилинеиным или
практикует трансвестизм.
В сложно организованном обществе у исследователя
одновременно и больше, и меньше материала, чем в примитивном.
Действительно, вооружившись всего лишь ручкой и
блокнотом, я могу зафиксировать значительную часть того, что
маленький, не владеющий письменностью народ может сохранить
в памяти. Но в этом случае у меня нет истории, письменных
источников, кино, комиксов, сценариев радиопостановок,
социологических опросов, статистических данных по переписи,
руководств для читателей, чтобы подкрепить то знание,
которое мои соратники и я можем обрести за несколько месяцев
работы в экспедиции. Наши знания исчерпываются тем, что
нам удалось увидеть, записать, расшифровать и
сфотографировать. Однородность, малая скорость перемен, небольшое
количество населения, отсутствие письменности — все это
служит нам на пользу и создает для нас совершенную
лабораторию, чтобы мы научились видеть закономерности, паттерны,
чтобы мы научились собирать воедино противоречивые
сведения о человеческом научении. Примитивное общество —
непревзойденная лаборатория, и ни один
исследователь-антрополог не предпочел бы разрабатывать теорию на материале
нашего собственного общества, покуда подходящее примитивное
общество доступно. С другой стороны, применение теорий для
современных целей человечества требует определенных знаний
об устройстве нашего общества. Для получения знаний мы
должны воспользоваться антропологическими методами сбора и
анализа данных, аналогичными тем, какие мы используем в
примитивных обществах. Пока еще невозможно применять
методы, основанные на антропологической теории, к
обществам, все данные по которым собраны в рамках других
научных дисциплин, будь то социология, история или психология.
Таким образом, когда мы пытаемся применять
антропологические методы к современным культурам, мы используем то,
403
что было наработано на примитивных обществах. Мы изучаем
поведение живых людей: что они говорят, что делают, как они
едят, как ходят. Мы изучаем популярное искусство, рекламу,
кинофильмы, слайды, радиопередачи, так же, как и
локализованные в данной культуре версии мировых изящных искусств.
Мы используем данные статистики, социологических опросов,
отчеты о переписи населения, записи в медицинских картах,
чтобы проверить наши наблюдения. Состояние многих из этих
гипотез было четко обозначено Натаном Лейтесом в работе
«Психо-культурные гипотезы касательно политических актов»
(«Psycho-Cultural Hypotheses about Political Acts»)*.
Мы, антропологи, чаще всего работаем поодиночке, мы
используем все методы наблюдения в полевых условиях, пока не
выделится некая закономерность, а тогда прекращаем
тщательно записывать каждое проявление этой закономерности, а
начинаем не менее пристально высматривать исключения и
внимательно прослеживаем каждое из них. Это значит, для того
чтобы иметь возможность сказать, что галстук — это часть
общепринятой одежды мужчин в Соединенных Штатах,
антрополог не пересчитывает мужчин в галстуках, но, однажды
обнаружив регулярное появление галстуков, он дальше начинает
тщательно отслеживать, кто и в каких обстоятельствах не
носит галстук, исследовать шутки о галстуках, самоубийц в
галстуках, девушек, которые носят галстуки, с какого возраста
мальчики начинают носить галстуки, кто имеет возможность
ходить без галстука и пр. Как только исследователь выделил,
закономерность, он начинает исследовать отклонения от нее
или какие-то изменения в рамках закономерности. Например,
в селении ятмулов я жила в доме между двумя дорогами.
Работая, я наблюдала за группами людей, которые проходили мимо.
Я не останавливалась для того, чтобы описать или как-то
обозначить каждую группу. Но каждый раз, когда сочетание
людей в группе было странным, например — ребенок со
взрослым, который обычно не заботится о нем, идущие вместе два
человека, про которых известно, что они друг с другом не
разговаривают, человек, про которого мне сказали, что он уехал
или сидит дома и болеет, — я тут же вскакивала и начинала все
выяснять. То же самое мы делаем и в своей собственной
культуре — бессознательно, правда, зато все время. Эта тенденция
выражается в вердиктах, что в семье друга, где-то на улице, в
* World Politics. 1948. Vol 1. P. 102—119.
404
клубе, в офисе «что-то не так». Существуют закономерности,
патерны ожидаемых взаимоотношений, звуков, расположения
мебели, вероятности смеха в ответ на шутку, времени обеда,
скорости реагирования на звонок в дверь. Именно к ним
относятся отклонения, именно на их основе делаются выводы,
например, что «У них какая-то беда», или «Там авария».
Обычный человек так или иначе улавливает особенности
отношений между людьми в собственной культуре, или обращения
людей с вещами. А антрополога специально этому обучают —
не только по отношению к ситуациям общения, но и к
культуре в целом. Глаз исследователя отмечает изменения в
символике рекламы, новые решения моральных дилемм в истории из
популярного журнала, использование такого слова, как
«субъективный» в новостной колонке «Нью-Йорк Тайме»,
использование цитат при описании идеологически неоднозначных
событий, транспаранты ко Дню Матерей, появление свечек в
пасхальном убранстве. Чем точнее и систематичнее
разработанные гипотезы, тем больше такого рода наблюдений человек
может сделать, пока ходит, читает, общается с людьми, сидит в
ресторане, едет в метро или в автобусе. В той степени, в какой
человек усвоил, что наблюдение за другими — это
дружественный акт, что приятно изучать других людей и самому быть
изучаемым, что новое постижение приносит новое наслаждение, —
эти бесконечные, практически не осознаваемые заметки
оказываются не обидны и столь же приятны, как для художника
или поэта — созерцать форму и оггенки, лица и ландшафты.
Это наблюдение аналитично, но в контексте — также и весьма
синтетично, поскольку человек сам является частью
реальности, которую он наблюдает. Такое наблюдение не сопряжено с
болью от рассечения на части чего-то дорогого и любимого.
Наблюдения за сложными закономерностями неизбежно
подкрепляются какими-то данными, и я не включила в текст этой
книги никаких предположений, данных для иллюстрации
которых у меня не было.
Моя собственная подготовка к тому, чтобы радоваться роли
исследователя культуры, была весьма благоприятной. Моя
бабушка была очень вдумчивой и восприимчивой
воспитательницей маленьких детей, она была открыта ко всем
достижениям современной ей детской психологии. Она учила меня не
только пойти на лужок и принести ту травку, которую она мне
описала, но она учила меня также прислушиваться к речи двух
моих младших сестер, записывать и понимать ее. Моя мама
считалась одним из первых исследователей межкультурного
405
контакта, и когда я еще была очень маленькой, она завершала
свое исследование по теме «Итальянцы в Америке: проблемы
иммиграции» (United States Bureau of Labor Bulletin. 1907. Vol. 14.
P. 475 — 533). Меня обмеряли и взвешивали так же, как и
итальянских детишек в сообществе, где мы жили и где мама
проводила свое исследование, и моя первая свадьба была на
итальянский манер, причем ей не только радовались, но и
оценивающе измеряли. Будучи семьей профессора, читающего
лекции в университетах, мы часто переезжали и критически
рассматривали каждое новое сообщество по соседству:
исследовали его нужды, как могли бы быть улучшены школы и так
далее. Все это я впитала в себя, когда взялась исследовать
способы бега в бейсболе, собирать разнообразные считалочки,
малоизвестные народные обычаи, то, как ведут себя люди, когда
одновременно произнесут одно и то же слово, или когда на пути
парочки, держащейся за руки, попадается фонарный столб или
дерево. Мои знания о культуре и мое уважение к социальным
наукам уже отчасти сформировались к тому моменту, когда,
будучи на третьем курсе, я стала работать под руководством
Франца Боаса и Рут Бенедикт. Можно сказать, что я стала
изучать американскую культуру, как только научилась говорить.
Мои знания и навыки оттачивались и специализировались в
течение многих лет, будучи направлены на конкретные
проблемы: подростковый возраст, подготовка учителей, питание,
размещение в домах, организация сообществ, психосоматические
заболевания, организация конференций, особенности
региональных субкультур, усилия по установлению контакта с
представителями других культур. Я очень много получила от
совместной работы в области значимых проблем со специалистами в
области социальных наук из других культур: покойным Куртом
Левином, Эриком Гомбургером Эриксоном, Грегори Бейтсо-
ном, Эрвином Шуллером, Натаном Лейтесом. Результаты
более чем двадцатилетнего сотрудничества с Джеффри Горером
были опубликованы в его книге «Американский народ» и в
моей — «Храните порох сухим», и я не пыталась определить,
чем именно я была обязана его наблюдениям и анализу. В
течение двух последних лет мне очень повезло, у меня было очень
много активных, восприимчивых и деятельных студентов,
которые собирали и анализировали данные, касающиеся
комиксов, кино, рекламы и так далее, и в результате помогли
расширить некоторые из имеющихся у нас гипотез. Я извлекла
большую пользу из масштабных исследований, которые команда
специалистов в области социальных наук предприняли по от-
406
ношению к различным аспектам американской культуры,
особенно из проектов «Миддлтаун» и «Миддлтаун в переходный
период», а также из серии «Город Янки», из работ чикагской
экологической школы и Чикагского комитета по развитию
человека.
Чтобы продемонстрировать все типы письменных
источников, которые сейчас доступны, я включаю сюда:
1. Библиографию значимых работ по американской
культуре, имеющих отношение к проблемам пола и семьи. Нельзя
сказать, что этот список в какой-то степени исчерпывающий,
но он может навести читателя на мысль, какого рода
материалы доступны. Проработав эти материалы, я могу сказать, что
юго-восточные штаты и Калифорния существенно
отличаются от «средней» американской культуры, и поэтому я включаю
материалы, касающиеся этих районов, только после очень
тщательного рассмотрения.
2. Список значимых для познания американской культуры
профессиональных занятий и попыток внести изменения в
американскую культуру, в которых я участвовала, работала, и
посредством которых я получила доступ к огромному
разнообразию неопубликованных материалов, историй
индивидуальных случаев, опросникам, детским сочинениям, коллекциям
рисунков, записей заседаний, правительственных отчетов и т. д.
3. Список моих собственных публикаций, касающихся
американской культуры. Они не делают мои комментарии,
приведенные выше, более надежными, но возможно, кому-то
покажутся интересными. В основном они приведены для того,
чтобы обозначить хронологию и область интересов.
Некоторые материалы об американской культуре
Bateson G. Morale and National Character // Civilian Morale,
Second Yearbook of the Society for the Psychological Study of Social
Issues / Ed. by Goodwin Watson. New York: Houghton Mifflin. 1942.
P. 71 —91.
Davis A., Dollard J. Children of Bondage. Washington, DC: American
Council on Education, 1940.
Davis A., Gardner В., Mary. Deep South. University of Chicago
Press, 1941.
Dollard J. Caste and Class in a Southern Town. New Haven: Yale
University Press, 1937.
Erikson E.H. Ego Development and Historical Change // The
Psychoanalytic Study of the Child / Ed. by Anna Freud et al. New York:
International Universities Press, 1947 Vol. 2. P. 359 — 96.
407
Gorer G. The American People. New York. Norton, 1948.
Hicks G. Small Town. New York: Macmillan, 1946.
Hohman L.B., Schaffner В. The Sex Life of Unmarried Men //
American Journal of Sociology. 1947. Vol. 52. P. 501 —07.
Kinscy A.C., Pomeroy W.B., Martin Clyde E. Sexual Behavior in the
Human Male. Philadelphia: Saunders, 1948.
Kluckhohn C, Florence R. American Culture* Generalized
Orientations and Class Patterns // Conflicts of Power in Modern Culture
(1947 Symposium of Conference in Science, Philosophy and Religion).
New York, 1947. Ch. IX. P.106-28.
Lynd R.S., Helen M. Middletown. New York: Harcourt, Brace, 1929.
Lynd R.S., Helen M. Middletown in Transition. New York: Harcourt,
Brace, 1937.
Myrdal G. The American Dilemma. New York: Harper, 1941.
Parsons T. Certain Primary Sources and Patterns of Aggression in
the Social Structure of the Western World // Psychiatry. 1947. Vol. 10.
P. 167-181.
Parsons T. Age and Sex in the Social Structure of the United States //
American Sociological Review. 1942. Vol. 7. P. 604—16.
Parsons T.The Kinship System of he Contemporary United States //
American Anthropologist. 1943. Vol. 45. P. 22 — 38.
Powdermaker H. After Freedom. New York: Viking Press, 1939.
Warner W. L., Lunt P. The Social Life of a Modern Community. Yale
University Press, 1941 (Yankee Town Series. Vol. 1).
Warmer W. L., Juht P. The Status System of a Modern Community,
fbid. Vol. 2.
Warner W.L., Strole L. The Social Systems of American Ethnic Groups.
Ibid. Vol. 3.
West J. Plainsville, U.S.A. New York: Columbia University Press, 1945.
Значимые для познания американской культуры
профессиональные занятия
1925— 1926 — Экспедиция в Американское Самоа, работа по заданию
военно-морских сил США
1939 — преподавание в колледже Вассар психологии развития ребенка и
социологии, а также в Нью-Йоркском университете, Университете
Колумбии и Педагогическом колледже; обработка большого количества
студенческих работ об устройстве американских домов, о переживаниях и позициях
американцев, анализ избранных аспектов американской культуры
1934 — семинар по межчеловеческим отношениям, Ганновер,
интенсивная работа с избранными учеными в области смежных дисциплин,
подготовка материалов для американских подростков о природе культуры как
таковой и американской культуры в частности
1934— 1935 — Комитет по изучению подросткового возраста в рамках
Ассоциации прогрессивного обучения; работа включала чтение и оценку
историй индивидуальных случаев подростков из разного социального окружения
408
1940 — обзор существующей литературы по психосоматической
медицине, включая опубликованные клинические случаи и их интерпретации,
основанные на выборке американских пациентов
1942— 1945 — исполнительный секретарь и руководитель
исследовательского проекта в Комитете по пищевому поведению в государственном
исследовательском совете; проведение большого количества качественных
исследований отношений и жизненных позиций, путешествие по всем
Соединенным Штатам, работа с местными общинами, исследование планов
застройки шести кварталов в крупных юродах, руководство подробным
исследованием особенностей американского отношения к питанию (результаты
обобщены и библиография приводится в Бюллетене № 108, 1943 г. и № 111,
1945 г. Государственного исследовательского совета: «Проблема изменения
пищевых привычек» и «Руководство по изучению и изменению привычек в
области питания»)
1942— 1948 — чтение публичных лекций разнообразным группам
населения, тщательный анализ обратной связи слушателей
1943 — в Великобритании: чтение лекций и анализ
американо-британских взаимоотношений по заказу британского Министерства информации и
американского Отдела военного информирования в Великобритании
1945 — интеграция исследований в области семьи при содействии Нью-
Йоркской Больницы и Общества по коммунальным службам Нью-Йорка в
мультидисциплинарный подход к семейно-ориентированному лечению
болезней (Richardson H. В Patients have families, Commonwealth Fund, New York,
1945)
Публикации Маргарет Мид об американской культуре
1927 — Group Intelligence Tests and Linguistic Disability among Italian
Children // School and Society. Vol. 25. P. 465-68.
1928 - Coming of Age in Samoa. Chaps. XIII and XIV. P 195 - 248.
1929 - Broken Homes // Nation. Vol. 128. P. 253-55.
1930 - Growing Up in New Guinea, Chaps. XIII-XVI. P. 211 -77
1931 — Standardized America vs. Romantic South Seas // Scribner's Magazine.
Vol. 90. P. 486-91.
1931 — The Meaning of Freedom in Education // Progressive Education. Vol. 8.
P. 107-11.
1935 - Sex and Achievement// Forum. Vol. 94 P. 301-03.
1936 — On the Institutionalized Role of Women and Character Formation //
Zeitschrift für Sozialforschung. Vol. V. P. 69—75.
1940 — Conflict of Cultures in America // Proceedings of the 54th Annual
Convention of the Middle States Association of College and Secondary Schools and
Affiliated Associations. P. 11 — 14
1941 — Administrative Contributions to Democratic Character Formation at the
Adolescent Level // Journal of the Association of the Deans of Women. Vol. 4. P. 51 — 57.
1941 — (with Gregory Bateson) Principles of Morale Building // Journal of
Educational Sociology. Vol. 15. P 206 — 20
409
1941 — On Methods of Implementing a National Morale Program //Applied
Anthropology. Vol 1. P 20 - 24.
1942 — And Keep Your Powder Dry. New York: William Morrow.
English Edition: The American Character, London. Penguin Books, 1944.
German Edition: Und haltet euer Pulver trocken / Trans, by J. Ewers-Bumiller.
München: Verlag Kurt Desch, 1946.
Italian Edition: Carattere degli Americani / Trans, by L. Franchetti. Firenze'
EdizioniU, 1946.
Austrian edition: Und Halte dein Pulver trocken / Trans by A. V. Bronner,
A.Crohmann. Wien: Phoenix Verlag, 1947.
1942 — An Anthropologist Looks at the Teacher's Role // Educational Method.
Vol. 21. P. 219-23.
1942 - Has the 'Middle Class' a Future // Survey Graphic. Vol. 31. P. 64-67, 95.
1942 — Customs and Mores //American Journal of Sociology. Vol. 47. P. 971 —90.
1943 — The Cultural Picture (No. 1 in series of four papers. The Modification
of Pre-War Patterns. Pt. II of «Problems of a War-Time Society») /American Journal
of Orthopsychiatry. Vol. 13. P. 596-99.
1943 - Why We Americans Talk Big // The Listener. Vol. 30. P. 494 (British
Broadcasting Co., London).
1943 - Can You Tell One American from Another? // The Listener. Vol. 30. P. 640.
1944 — The American Troops and the British Community. London: Hutchinson
(pamphlet).
1944 — A GI View of Britain // New York Times Magazine. March 19. P. 18 —
19,34.
1944 — Women's Social Position // Journal of Educational Sociology. Vol. 17.
P. 453-62.
1944 - What Is a Date? // Transatlantic. No. 10. P. 54, 57-60.
1944 - It's Human Nature // Education. Vol. 65. P. 228-233 (Murray Dyer
and Margaret Mead program of series «Science at Work» of American School of the
Air, Columbia Broadcasting System); 1945 — Wellesley School of Community
Affairs // Progressive Education. Vol. 22. P. 4 —8.
1945 — What's the Matter with the Family? // Harper's Magazine. Vol 190.
P. 393-99.
1945 — How Religion Has Fared in the Melting Pot // Religion in the Post-War
World Series / Ed. by W Sperry. Vol. Ill: Religion and Harvard University Press;
Ch.4.P.6l-81.
1946 — The American People // The World's Peoples and How They Live. London:
Odhams Press. 1946. P. 143-63.
1946 — Cultural Aspects of Women's Vocational Problems in Post World War II //
Journal of Consulting Psychology. Vol. 10. P 23 — 28.
1946 — The Women in the War// While You Were Gone /Ed. by Jack Goodman.
New York: Simon and Schuster, P. 274 — 90.
1946-Trendsin Personal Life//New Republic. Vol. 115. P. 346-348.
1946 — Pouvoirs de la femme- Quelques aspects du role des femmes aux Etats-
Unis //Esprit. Paris. November. P. 661 —671
410
1946 — The Teacher's Place in America // Journal of the American Association of
University Women. Vol. 40. P. 3 — 5
1946— What Women Want// Fortune. Vol.34 P. 172 — 75,218,220,223-224.
1947 — The Application of Anthropological Techniques to Cross-National
Communication// Transactions of the New York Academy of Sciences. Ser. 11 Vol 9
P. 133—152 (reprinted and expanded ;is «A Case History in Cross-National
Communications», sec below).
1947 — What Is Happening to the American Family? // Journal of Social
Casework Vol. 28. P. 323-330.
1947 — (with Alex Bavelas)The Dallas Convention and the Future of AAUW//
Journal of the American Association of University Women. Vol 41. P. 23 — 26.
1948 — Some Cultural Approaches to Communication Problems // The
Communication of Ideas / Ed. by L. Bryson New York: Institute for Religious and
Social Studies, 1948; Ch. II. P. 9-26.
1948 — A Case History in Cross-National Communications. Ibid. Ch. XIII.
P. 209-29.
1948 — The Contemporary American Family as an Anthropologist Sees It //
American Journal of Sociology Vol. 53. P. 453 — 459.
Содержание
Предисловие к публикации в издательстве «Ментор» 5
Предисловие к публикации в издательстве «Ментор». Пятнадцать
лет спустя 11
Часть первая. Введение 25
Глава I. Значение поставленных нами вопросов 25
Глава 11. Как пишет антрополог 41
Часть вторая. Мы и наше тело 61
Глава 111. Первый опыт 61
Глава IV. Модели равенства, накопительства и зависти
к материнскому лону 84
Глава V Отцы, матери и просыпающиеся импульсы 107
Глава VI. Пол итемперамент 127
Глава VII. Основные закономерности полового развития
человека 140
Часть третья. Проблемы общества 156
Глава VIII. Ритм работы и игры 156
Глава IX. Отцовство у человека — социальное
изобретение 174
ГлаваХ. Мужская сила и женская восприимчивость 189
Глава XI. Репродуктивность человека 208
Часть четвертая. Мужчины и женщины в современной Америке 225
Глава XII. Наша сложная американская культура 225
Глава XIII. Ожидаемый детский опыт 242
Глава XIV Поведение, предшествующее ухаживанию, и взрослые
сексуальные требования 256
Глава XV Пол и жизненный успех 270
Глава XVI. Каждой семье — собственный дом 296
Глава XVII. Возможен ли брак на всю жизнь? 311
Глава XVIII. Каждому свое 334
Примечания к главам 351
Приложения 361
Приложение I. Краткие сведения и библиография о семи
народах и племенах Океании: самоанцах, арапешах,
мундугуморах, ятмулах, чамбули и балийцах 361
Приложение II. Этика постижения 384
Приложение III. Американская культура. Источники и опыт 402
Некоторые материалы об американской культуре 407
Значимые для познания американской культуры
профессиональные занятия 408
Публикации Маргарет Мид об американски культуре 409
412
Маргарет Мид
Мужское и женское
Исследование полового вопроса в меняющемся мире
Компьютерная верстка: Т. А. Клименко
ЛР № 066009 от 22.07 1998. Подписано в печать 17.08.2004
Формат 60x90/16. Бумага офсетная № 1. Печать офсетная
Усл. печ. л. 26,0 Уч-изд. л. 25,8. Тираж 1500 экз Заказ № 5351
Издательство «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН)
117393, Москва, ул. Профсоюзная, д. 82
Тел. 334-81-87 (дирекция)
Тел./факс: 334-82-42 (отдел реализации)
Отпечатано во ФГУП И ПК «Ульяновский Дом печати»
432980, г. Ульяновск, ул Гончарова, 14