АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
ffif

LUCII ANNAEI
SENECAE
TRAGOEDIAE

ЛУИИЙ АННЕЙ
СЕНЕКА
<§^ё>;<§^§>
ТРАГЕДИИ
Издание подготовили
С.А. ОШЕРОВ, Е.Г.РАБИНОВИЧ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва 1983

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
Н. И. БАЛАШОВ, Г. П. БЕРДНИКОВ, Д. Д. БЛАГОЙ,
И. С. БРАГИНСКИЙ, А. С. БУШМИН, М. Л. ГАСПАРОВ,
А. Л. ГРИШУНИН, Л. А. ДМИТРИЕВ, Н. Я. ДЬЯКОНОВА,
Б. Ф. ЕГОРОВ (заместитель председателя),
Д. С. ЛИХАЧЕВ (председатель), А. Д. МИХАЙЛОВ,
Д. В. ОЗНОБИШИН (ученый секретарь), Д. А. ОЛЬДЕРОГГЕ,
Б. И. ПУРИШЕВ, А. М. САМСОНОВ (заместитель председателя),
Г. В. СТЕПАНОВ, С. О. ШМИДТ
ОТВЕТСТВЕННЫЙ РЕДАКТОР
М. Л. ГАСПАРОВ
© Издательство «Наука*, 1983 г.
: t^T~J без объявления Перевод, составление, статья,
U4u(U_:)— Ь6 примечания

* „4L. *
^
ЛУЦПЙ АННЕЙ СЕНЕКА.
С гермыв«Сократ и Сенека».
Берлин
Луцнй Анней Сенека

МЕДЕЯ
Действующие лица:
Медея Вестник
Кормилица Сыновья Медеи
К р е о и т Хор жителей
Ясон Коринфа
Действие происходит в Коринфе, перед домом Медеи.
После убийства Пелия, Ясон с супругой и детьми пребывает в
изгнании в Коринфе. Когда царь Креонт избирает Ясона в зятья, Медея от
мужа получает развод и от царя приказ вновь отправиться в изгнание.
Вымолив себе отсрочкою единый день, посылает она Креусе,
нареченной Ясона, убор и ожерелье, напитанные колдовскими снадобьями:
лишь надела их невеста, как пламенем вспыхнули дары, и, вместе с
подоспевшим на помощь родителем, злосчастная сгорела. Затем Медея
сыновей, рожденных от Ясона, на глазах отца умерщвляет и по небу
улетает.
Медея
Вы, боги брака, ты, рожениц страждущих
Хранящая Луцииа, ты, кто Тифия
Ладью учила первую обуздывать,
Пучину покоряя, ты, пучины царь,
И ты, Титан, вселенной день дарующий,
И ты, что светишь молчаливым таинствам,
Трехликая Геката,— вы, чьим именем
Ясон мне клялся, но и вы, к кому взынать
Мне больше подобает — вечный мрак, Эреб,
Без неба царство, маны беспощадные,
Царь скорбных стран с царицею, похищенной
Не для измены,— к вам мольба зловещая!
Ко мне придите вновь, змееволосые
Богини, людям за злодейство мстящие,
Держа в руке кровавый черный факел свой,
Придите столь же грозные, как некогда
Пришли ко мне в ночь брака — и пошлите смерть
Невесте, тестю и потомству царскому.
А жениху молю я участь горшую:
ю

6
Медея
Пусть будет жив он, пусть везде скитается.
Бездомный, нищий, робкий, опостылевший
Всем, у кого пороги обивает он,
Пусть обо мне тоскует. И — страшнейшая
Мольба: пусть дети вырастут похожими
На мать и на отца. Есть, есть отмщение:
Я родила. Так нужны ль пени тщетные?
Я ль на врагов не кинусь? Вырву факелы
Из рук и свет сорву с небес. О предок мой,
Всевидящий Титан и всеми видимый, .
Ты гонишь скакунов стезей привычною,
И на восход с полудня не свернул назад?
Дай, дай и мне на отчей колеснице мчать,
Дай в руки мне поводья раскаленные,
Чтоб укрощать упряжку огненосную.
Пускай Коринф, два моря разделяющий,
Сгорит и путь откроет двух морей волнам.
Одно мне остается: понести саАмой
Пред ними брачный факел и с молитвами
У алтаря заклать животных жертвенных.
По внутренностям их пути к отмщению
Ищи, душа, коль ты жива, коль есть в тебе
След прежней силы. Прочь все страхи женские,
Кавказом неприютным укрепи свой дух:
Нечестья все, что Понт и Фазис видели,
Увидит Истм. Неслыханные, дикие
Деянья, и земле и небу страшные,
Вынашивает дух мой: кровь, и смерть, и труп
Разрубленный.—Что вспомнила о малостях —
Девических делах? Боль мучит большая,
И грех страшнее подобает матери.
Вооружись же яростью на гибель им!
Пусть твой развод всегда живет в предапиях,
Как брак твой. С мужем как должна расстаться ты?
Как вышла за него. Не медли более,
Злодейкой дом покинь, злодейством созданный.
Хор
Пусть на свадьбу царей счастье дарящие
Боги вышних небес, боги пучин придут,
Пусть сберется народ благоговеющий!
Пусть, высоко подняв голову, шествует
Первым белый телец — жертва Юпитеру.
Телку снега белей неподъяремную
Ты, Луцина, прими. Ты, что удерживать
Можешь властью своей руку кровавую
Марса, мир даровав царствам воинственным,

Медея
7
В чьих не сякнет руках рог изобилия,
Нежным даром тебя, кроткая, мы почтим.
Также ты, что несешь факел законный свой,
Нам благое яви знаменье, мрак прогнав,
И сюда поспеши шаткою поступью,
В илетенице из роз вкруг головы хмельной.
Вестник ночи и дня, ты в небеса всегда
Слишком поздно, звезда, всходишь для любящих:
Жадно юные ждут жены и матери,
Чтоб скорее блеснул твой серебристый луч.
Наша дева затмит красой
Юных внучек Кекроповых
И которых город без стен
На Тайгетских растит хребтах,
Закаляя, как юношей,
И кого Аонийский ток
Иль священный поит Алфей.
Также, вождь Эсонид, и ты
Ярче блещешь красой, чем сын
Злобных молний, кто тиграми
Колесницу свою запряг,
Чем треножники движущий
Строгой девы лучницы брат,
Чем кулачный славный боец
С близнецом своим — конником.
Пусть всегда, о боги, молю,
Побеждает она всех жен,
Превосходит он всех мужей!
Стоит ей в хоровод женский вступить, тотчас
Пред ее красотой меркнет краса подруг.
Так сияние звезд гасит светило дня,
Так скрывается сонм частый Плеяд, когда,
Меж рогов золотых светом заемным весь
Круг заполнив, взойдет Феба в простор небес.
Так в багряном соку тирском меняет цвет
Белоснежная ткань, так на заре пастух,
Окропленный росой, видит рассветный жар.
Ты, что бросил теперь ложе фазийское,
Где привык ты ласкать нехотя, с ужасом
Исступленной жены груди немилые,
Счастлив с лучшею будь из эолийских дев:
Добровольно тебе тесть отдает ее.
Нынче, юноши, нам шутки дозволены:
Пусть на песни в ответ песенки вольные
Раздаются: дано редко язвить господ.

8
Медея
110 Ты, лучезарнейший бог, светоносного отпрыск Лиея,
Время настало зажечь сосновый факел смолистый,—
Сам запали нетвердой рукой священное пламя!
Пусть рассыпает толпа фесценнипские крепкие шутки,
Шумную брань,— но невеста идет пусть молча, в потемках,
Если выходит она за нездешнего мужа, беглянка.
Медея
Увы! Коснулись слуха песни брачные.
Не верю, до сих пор беде не верю я!
Лишив меня отца, престола, родины,
Здесь, на чужбине, бросить одинокую
120 Неужто мог Ясон? Меня, злодействами
Огонь и волны для него смирившую?
Иль мнит он: все преступное исчерпано?
Мой исступленный ум в смятенье мечется
От мысли к мысли: где же путь к отмщению?
Когда б имел он брата! А жена? Жену
Убить! — За все, что я терплю, не мало ли?
Коль средь пеласгов знают иль средь варваров
О преступленье, мне досель неведомом,—
Его свершить должна я! Укрепит твой дух
130 Мысль о злодействах прежних: о похищенном
Руне, о спутнике сестры чудовищной,
Мечом разъятом, по морю разбросанном,—
Отцу для погребенья,— и о Пелии
В котле кипящем. Часто убивала я,
Бесчестно проливала кровь — не яростью,
А лишь любовью движима злосчастною!
Но что Ясон мог сделать, коль над ним теперь
Чужая власть? На меч мог грудью броситься —
И должен был! Уймись, обида гневная!
140 Речей не надо злобных. Если можно, пусть
Живет он, мой, как раньше. Если ж пет, то пусть
Живет, Медею помня, сохранив мой дар.
Во всем Креонт виновен: он разбил мой брак
Своей надменной властью, мать лишил детей,
Союз, скрепленный многими залогами,
Разрушил: все, что должен, он заплатит мне
Один. Золою дом его рассыплется,
Увидит вихрь огня и дыма черного
Малея, что дорогой кружной шлет суда.
Кормилица
150 Молю, молчи! Вверяй лишь тайным жалобам
Свою печаль. Кто боль от ран мучительных
Выносит терпеливо, молча, с твердостью,

Медея
9
Тот и воздаст: опасен только скрытый гнев,
В словах излившись, мстить бессильна ненависть.
Медея
Мала та боль, что внемлет вразумлепиям
И прячется. Большое не таится зло,
А нападает.
Кормилица
Буйный удержи порыв:
Едва ли и молчанье защитит тебя.
Медея
Гнетет фортуна робких,— храбрый страшен ей.
Кормилица
Похвальна доблесть, лишь когда есть место ей.
Медея
О нет! Не может доблесть неуместной быть.
Кормилица
Не чаю, где исход, на что надеяться.
Медея
Кто ничего не чает — не отчается.
Кормилица
Ясон не верен, и Колхида за морем,
Нет больше ни богатства, ни могущества.
Медея
Медея есть! Я стою всех земель и вфд,
Огня, железа, и богов, и молний их.
Кормилица
Но страшен царь.
М е д е я
Отец мой, вспомни, тоже царь.
Корми лица
Войска...
Медея
Не страшны, пусть хоть из земли взойдут.
Кормилица
Погибнешь!
Медея
Смерть зову.

10
Медея
Кормилица
Беги!
Медея
Закаялась.
Кормилица
Медея!
Медея
Стану ею.
Кормилица
Дети...
Медея
Вспомни, чьи.
Корм илица
Бежать ты не решилась?
Медея
Отомщу сперва.
Кормилица
Пошлют погоню.
Медея
Задержать сумею их.
Кормилица
Молчи, умерь отвагу! До угроз ли нам?
Приспособляться должно к обстоятельствам.
Медея
Фортуна все отнимет — но не мужество.
Чу, дверь скрипит. Кто из дворца выходит там?
Креонт, надменный властью над пеласгами.
Входит Креонт.
Креонт
Колхидянка, Эета дочь зловредная,
iw До сей поры мой город не покинула?
Готовит что-то. Кто коварных рук ее
Не устрашится? Жалость ей неведома!
Скорей железом выжечь язву грозную
Хотел я, но на просьбы зятя поддался.
Что ж, пусть живет. Ее не трону. Только пусть
Уйдет, от страха нас избавив. Вот она,—
Меня словами хочет встретить гневными.
Уй, слуги! Не давайте ей приблизиться,

Медея
11
Молчать заставьте! Пусть она научится
Царю повиноваться.
(Медее)
Прочь ступай скорей,
Избавь наш край от грозного чудовища.
Медея
За что меня караешь ты изгнанием?
Креонт
Невинная! За что казнят, не ведает!
Медея
Коль ты судья, то выслушай, коль царь — вели.
К р е онт
Пусть царь неправ,— его веленье выполнишь.
Медея
Но прочной не бывает власть неправая.
К р е онт
Ступай в Колхиду.
Медея
Кто увез, тот пусть вернет.
К р е онт
Когда решилось дело, поздно речь держать.
Медея
Несправедливо даже справедливое
Решенье, коль судья сторон не выслушал.
К р е онт
А ты сама — ты выслушала Пелия?
Но говори,— начнем мы тяжбу славную.
Медея
Как трудно в сердце гпев умерить вспыхнувший,
Как все, кто держит жезл рукой спесивою,
Считают царским долгом до конца идти,
Об этом во дворце своем узнала я.
Хоть я сейчас погребена несчастьями,
Просительница брошенная, жалкая,
Но все ж и я отцом гордилась царственным
И славный род от Солнца происходит мой.
В краю, где вьются Фазиса излучины,
За Поптом Скифским, где вода болотная,
Стекая в море, влагу оцресняет в нем,
Где из-за Фермодонта рать безмужняя,

12
Медея
Щитами прикрываясь луновидными,
Грозит полям,—там царства моего отца.
Там я блистала, царской кровью гордая,
Со мною брака домогались юноши,
Каких теперь невесты домогаются.
Фортуна все взяла — дала изгнание.
На власть не полагайся! Воле случая
Могущество подвластно. Лишь одно дано
Вершить царям, чего не унесут года:
Несчастным помогать, приют молящему
Давать надежный. Из Колхиды вывезла
Я лишь одно: красу и славу Греции,
Детей богов, опору всех ахейских царств,
Я их спасла! Орфея вам вернула я,
Чье пенье движет скалы и леса влечет,
Я отдала вам Кастора и Поллукса,
И Бореадов, и Линкея зоркого,
Который видит за морем сокрытое,
И всех минийцев. О вожде вождей молчу:
Ничем вы за него мне не обязаны.
Всех вам дарю я — одного беру себе.
Что ж, нанадай, в злодействах обвиняй меня,—
Не отопрусь. Но есть на мне одна вина:
Та, что Арго спасла я. Стыд девический,
Отца я предпочла бы,— и пеласгов край
Погиб, вождей лишившись. Пал бы прежде всех
Твой зять, быков внрягая огнедышащих.
Пусть мне не даст фортуна тяжбу выиграть,—
В том, что спасла героев, не раскаюсь я,
А тем, что я в награду за вину взяла,—
Владеешь ты. Хоть осуди преступницу,
Но грех верни мне. Признаюсь, опасна я,—
Ты это знал, Креонт, когда, щеки твоей
Касаясь, о защите умоляла я.
Прошу опять: несчастьям дай приют моим,
Из города изгонишь — в царстве где-нибудь
Мне место дай, глухое и безвестное.
Креонт
Я не из тех, чей жезл силен жестокостью,
Пятою гордой не топчу униженных;
Тому, я мню, есть ясное свидетельство:
Дочь отдал я за бедного изгнанника,
Который в страхе ждет, что вдруг потребует
Его на казнь Акает, Полком правящий,
За то, что был погублен старец немощный —
Его родитель дряхлый — и что кознями

Медея
13
На преступленье дочерей толкнула ты,
Отца разъявших тело из любви к отцу.
Коль порознь ваши тяжбы будут слушаться,
То обелит себя Ясон: невинною
Он кровью не запятнан и не брал меча —
Лишь издали глядел па ваше сонмище.
Ты, ты одна злодейства все задумала,
Ты сочетаешь с женскою порочностью
Мужскую твердость и к молве презрение.
Ступай, мой край очисть, возьми смертельные
С собой отравы, всех избавь от ужаса,
В другой земле отныне искушай богов!
Медея
Велишь уйти? Верни корабль изгнаннице
И спутника верни мне: с ним я прибыла —
И без него должна бежать? Боишься ты
Войпы — так вместе изгони нас. Можно ли
Винить нас порознь? Пелий для пего убит!
Л брошенный отец, а брат растерзанный,
Хищенье, бегство (новобрачных этому
Мужья доныне учат) — не мои они.
Не для меня все зло, что совершала я.
К р е опт
Ступай! Речами время не затягивай!
Медея
Иду, но об одном молю: вина моя
Пусть на детей невинных не падет и впредь.
К р е опт
Спеши! Я их в объятья, как отец, приму.
Медея
Я заклинаю счастьем ложа царского,
Грядущими надеждами и прочностью
Престола, прихотям судьбы подвластного,—
Отсрочку дай хоть малую изгнаннице,—
Дозволь — быть может, перед смертью — матери
Детей обнять.
К р е опт
Для новых козней просишь срок.
Медея
Страшны ли козни, если срок так короток?
К р е опт
Для зла злодею долгий срок не надобен.

14
Медея
Медея
Ты и для слез не дашь несчастной времени?
К р е опт
Хоть страх привычный просьбам не велит внимать,
На сборы день даю перед изгнапием.
Медея
Довольно с лишком, можешь хоть убавить срок!
Сама спешу!
К ре опт
Но головой ответишь мпе,
Коль прежде, чем над миром светлый Феб взойдет,
Ты с Истма не уйдешь. Меня же свадебный
зоо Зовет обряд, к молитвам Гименей зовет.
Уходит.
Хор
Слишком дерзостен был, кто первым посмел
На утлой ладье взбороздить простор,
Кто легким жизнь доверил ветрам,
Кто, в морях проложив ненадежный нуть,
Между жизнью провел и гибелью грань —
Слишком тонкую грань из хрупких досок.
Встарь никто не следил за бегом светил
810 И от звезд, что эфир испещряют ночной,
Пользы не знал. Дожденосных тогда
Гиад не умел избегать корабль
И Оленской Козы опасных лучей
И Повозки в краю студеном небес,
За которой бредет старик—Волопас.
Тогда ни Борей, тогда ни Зефир
Не имели имен.
Но Тифий дерзпул над простором морей
Поднять паруса и новый закон
8*° Указал ветрам: то опи должны
Полотна надуть, словно полную грудь,
То, канат отпустив, боковой порыв
Мореходы хотят поймать и крепят
У средины ли мачт, у вершины ли мачт
Перекладины рей, когда алчность велит
Им любое ловить дуновенье ветров,
И плещется ткань парусов в вышине,
Горя багрецом.
Застали отцы беспорочный век,
830 Когда козпей и зла не ведал никто.
Каждый праздно жил у своих берегов,

Медея
15
Становясь стариком на ниве родной,
И, малым богат, только то имел,
Что снимал с полей отчизны своей.
Разделенный мир воедино собрав,
Попрала закон с Пелиона сосна,
Повелела морям удары терпеть,
И к страхам людей прибавился страх
Перед далью морской.
Но кару понес нечестивый челн:
Долго он плыл из страха в страх.
То две горы, затворы зыбей,
Сшибались, сойдясь с обеих сторон,
И грохот их был, как небесный гром,
И преграды кропил, и взметался до туч
Остановленный понт;
Бледный Тифий, забыв всю дерзость свою,
Уронил бразды из слабеющих рук,
С онемевшей умолк кифарой Орфей,
И голос в тот миг утратил Лрго.
То он миновал Сицилийский Пелор
И дева, чей стан опоясали псы,
Оскалила вдруг все пасти свои.
Страхом в тот миг кого не сковал
Напасти одной стозвучный лай?
То злая чума Авзоиийских вод
Звонкой песней своей улестила волну;
Лишь фракийский Орфей пиэрийской струной
Ту, что пеньем своим привыкла суда
Удерживать, сам, хоть с трудом, но повлек
Сирену вослед. Что же было пловцам
Наградой за все? — Золотое рупо
И Медея,— зло пучины страшней,—
Для первой ладьи достойный груз.
Но смирились теперь моря и любой
Приемлют закон, и не нужен Арго,
Что был слажен самой Паллады рукой,
Славный веслами челн, несущий царей:
Любая баржа повсюду плывет,
Нигде никаких нет больше границ,
На новой встают земле города,
Ничто на своих не оставил местах
Мир, открытый путям,
Индийцев поит студеный Араке,
Из Рейна перс и Альбиса пьет,
Пролетят века, и наступит срок,
Когда мира предел разомкнет Океан,
Широко простор распахнется земной

16
Медея
II Тефия нам явит новый свет,
И не Фула тогда будет краем земли.
Кормилица
(вслед удаляющейся Медее)
Зачем ты в дом торопишься, питомица?
Не поддавайся гневу и порыв сдержи!
Нет, как менада, богом одержимая,
В беспамятстве несется, вдохновенная,
По кручам Нисы или Пинду снежному,—
Так и Медея в исступленье мечется,
И на лице все признаки безумия:
Жар на щеках и вздохи учащенные,
Улыбки и потоки слез обильные
И вскрики: чувства в ней противоборствуют.
Не знает, на кого всю тяжесть гнева ей
Обрушить; стонет, угрожает, сетует.
Куда прорвется ярость, наводнившая
Ей сердце? Замышляется немалое
Злодейство: превзойдет она сама себя.
Приметы гнева знаю. Ждет нас страшное.
О, нусть напрасным страх мой боги сделают!
Медея
(самой себе)
Ты меру ищешь ненависти? Пусть она
Сравняется с любовью. Свадьбу царскую
Без мести ли оставлю? Встречу ль в праздности
День, что такой ценой был дан и выпрошен?
Доколе небо в равновесье держится,
Доколе мир проходит неизменный круг,
И нет числа песчинкам, и за солнцем день,
За ночью звезды следуют, и Аркт сухой
От волн бежит, и реки бег стремят к морим,
Дотоле гнев мой карой не насытится
И будет возрастать. Что звери дикие,
Что Сцилла, что Харибда, Авзонийские
Вбирающая воды и Сиканские,
Что Этна — гнет Титана? Что угрозы их?
Ни пенистый поток, ни море бурное,
Ни понт, взметенный Кором, ни раздутое
Ветрами пламя силой не сравняются
С моей враждой, все пред собою рушащей.
Боится он Креонта? Фессалийских войск?
Но истинной любви боязнь неведома.
Он сдался, уступая принуждению;
Но мог прийти к жене, слова последние

Медея
17
Сказать ей. Нет, боится он и этого.
Мог тестя упросить он, чтоб отсрочили
Изгнанье — но двоих родившей матери
Один дается день. О, я не жалуюсь
На краткий срок: такое этот день свершит,
Что все века запомнят. На богов пойду,
Низвергну все!
К ормилица
Смири ожесточенное
Бедою сердце!
Медея
Прежде чем увижу всех
Со мной поверженными,— нет покоя мне.
Влечь за собой — вот счастье погибающих.
Кормилица
Упорством умножаются опасности:
Бедой чреват раздор со власть имущими.
Кормилица уходит. Входит Ясон,.
Ясон
О, тяжкий рок мой, о, судьба суровая
И горькая всегда, щадит ли, гонит ли!
К спасенью средства, что страшней опасностей,
Мне посылают боги: если верность я
Хочу хранить жене, достойной верности,—
То жизнь отдам. А захочу сберечь ее,—
Отбросить нужно верность. Из отеческой
Любви я сдался, не из страха: нам вослед
Убиты будут дети. Коль живет еще
На небе справедливость, я взываю к ней!
Детьми лишь побежден отец. И матери,
Хоть сердце в ней неукротимо дикое,
О детях думать, не о ложе следует.
Решил мольбой смягчить я душу гневную.
Увидела меня. Вскочила в бешенстве.
Меня встречает ненавистью взор ее.
Медея
Бегу, Ясон, бегу! Менять пристанище
Не внове мне, причина только повая:
Лишь ради мужа прежде убегала я.
Уйду, твой дом покину, как велишь ты мне,
Лишь укажи, куда. В Колхиду, к Фазису,
Где мой отец? Или на берег, залитый
Абсирта кровью? Край какой укажешь мне?

18
Медея
Какое море? Устье ли Понтийское,
Где через Симнлегады я отряд царей
Вела домой, бежав за соблазнителем?
Иолк ли, дол Темпейский и Фессалию?
Закрыла я себе пути, которые
Тебе открыла. Ты приговорил мепя
К изгнанью — так назначь страну изгнания!
Мне царский зять велит — иду. Пытай меня,—
Я заслужила. Пусть казнит соперницу
Вражда царей, нусть руки скрутят путами,
Пусть заточат во тьме пещеры каменной,—
Я худшего достойна. Благодарности
Не знаешь ты! Но вспомни огнедышащих
Быков, и пашни урожай воинственный,
И страх перед неукротимым племенем,
И но веленью моему безжалостпо
Друг друга истребивших землеродпых рать!
Прибавь и Фриксово руно желанное,
Бессонного дракона, погруженного
В неведомый дотоле сон, и брата смерть —
В одном злодействе злодеяний множество,—
И дочерей, моей волшбой обманутых,
Разъявших старца, чтобы вновь пе ожил он.
Так заклинаю будущим детей твоих,
Надежным кровом, дланью, для тебя не раз
Запятнанной, пережитыми страхами.
Волной и небом, что союз скрепили наш,—
Верни, что должен, сжалься, если счастлив сам.
Я царство ради царств чужих покинула,
Из тех богатств, что скифами награблены
У всех народов вплоть до жаркой Индии
[У нас дома уж не вмещают золота,—
Им украшают рощи],— в бегство я взяла
Лишь брата, но и он тебе пожертвован,
Как и отец, и родина, и девственность.
Изгнаннице верни ее приданое!
Ясон
Тебя хотел казнить Креонт разгневанный,
Слезами я купил твое изгнание.
Медея
А я считала карой милость царскую.
Ясон
Беги, нока возможно: тяжек гнев царей.

Медея
19
Медея
Жене в угоду хочешь убедить меня,
Чтоб не было соперницы.
Ясон
Медее ли
Любовью попрекать?
Медея
Да, и убийствами,
И кознями. j*
Ясон
В которых не виновен я.
Медея
Виновеп ты во всем, что совершила я.
Ясон
Так я в твоих повинен злодеяниях?
Медея
Ты, ты: кому на пользу преступление,
Тот и преступник. Пусть хулят жену твою,
Ты защищай: в твоих глазах невинною
Должна я быть, ради тебя виновная.
Ясон
Жизнь немила, когда позором куплена.
Медея
Жизнь немила? Что ж за нее ты держишься?
Ясон
Уйми же гнев, в душе твоей бушующий,
О детях вспомни!
Медея
У Медеи нет детей,
Есть пасынки Креусы.
Я сон
Детям изгнанных
Родит царица братьев, слабым — сильная.
Медея
Да не придет тот день, когда смешается
С высоким родом гнусный род и братьями
Сизифа внуки станут внукам Фебовым.

20
Медея
Ясон
Зачем с собой меня влечешь ты к гибели?
Прошу, уйди!
Медея
Моим моленьям внял Креоит.
Ясон
Что для тебя мне сделать?
Медея
11 реступлепие.
Ясон
Цари и здесь и там...
Медея
Здесь зло страшнейшее:
Медея. Дай сразиться: победителю
Ясон наградой будет.
Ясон
Бедам сдался я.
Бессильный. Страху научись и ты у них.
Медея
Любой фортуны выше я была всегда.
Ясон
Грозит Лкаст.
Медея
Грознее враг другой — Креоит.
Беги от них обоих. Я не требую,
Чтоб ты напал па тестя, чтобы братскую
Ты пролил кровь: невинным уходи со мной.
Ясон
Как устоять перед двойною силою,
Когда союз с Лкастом заключит Креонт?
Медея
Прибавь еще Эета рать колхидскую,
Прибавь к пеласгам скифов: потоплю я всех,
Ясон
Мне скипетр царский страшен.
Медея
Не желанен ли?

Медея
2\
Ясон
Не дли речей, чтоб нас не заподозрили.
Медея
Юпитер всемогущий! Прогреми с небес
И, в руку взяв карающую молнию,
Ее метни сквозь тучи, потряси весь мир!
Не выбирай, не целься: пусть твоя стрела
Падет в меня или в него: кого она
Сразит, тот и виновен,— не заблудится
Меж нас огонь твой.
Ясон
К здравым воротись речам
И кротким мыслям. Есть у тестя что-нибудь,
Чем можно облегчить тебе изгнание,—
Всего проси!
Медея
Не раз богатства царские
Презрела я, ты знаешь. Лишь детей дозволь
Мне взять в изгнанье, чтобы на груди у них
Могла я плакать. Ты себе других родишь.
Ясон
Признаюсь: внять мольбе твоей мне хочется,
Но не велит любовь. Такое вынести
Меня и тесть мой не заставит царственный.
В них жизни смысл, лишь в них душа сожженная
Находит утешенье. Нет, скорей отдам
Дыханье, руки, очи!
Медея
(в сторону)
А Так он любит их?
Попался! Знаю место уязвимое.
(Ясону)
Но ты позволишь мне перед изгнанием
В последний раз обнять их, наставленья дать?
Мне дорого и это. И еще прошу:
В обиде если что не так я молвила,
Забудь о том. Хочу я, чтобы добрую
Хранил ты память обо мне. А гневных слов
Не вспоминай.

22
Медея
Ясон
Они из сердца изгнаны.
Прошу и я: дух усмири безудержный,
Будь кроткой. Беды облегчит спокойствие.
Уходит.
Медея
Ушел. Возможно ль? Нрав мой позабыл Ясон,
Мои злодейства? Я ушла из памяти?
Нет, не уйду! Все силы призови теперь,
Всю хитрость. Дали плод злодейства прежние:
Злодейством уж ничто тебе не кажется.
Нет места козням: ждут их. Так рази туда,
Где и не ждут удара. Должно сделать мне
Все, что Медея в силах, все, что свыше сил.
Входит Кормил и ц а.
Кормилица, скорбей моих наперсница,
Участница всех бед! Исполнить замысел
Мне помоги: есть плащ у нас, бессмертных дар;
В залог от Солнца роду дан Эетову,
Красою царства был он. Есть убор еще
Из золота с камнями самоцветными:
Им волосы повязывают. Пусть убор
И плащ невесте дети отнесут мои,
Заране злыми зельями напитанный.
Гекату призовем обрядом пагубным,—
Готовь алтарь, пусть в доме загудит огонь.
Хор
Не с такой пожар полыхает силой,
И летит копье, и бушует ветер,
Как в груди жены, когда муж обманет,
Злоба пылает.
Не с такой, когда гонит Лвстр ненастный
Зимние дожди,— выхода из русел,
Сокрушив мосты, но нолям гуляет
Истр половодьем;
Не с такой валы мчит, врываясь в море,
Родан, или Гем наполняет реки
В дни, когда снега растопляет солнце
Жаром весенним.
Где слепым огнем загорится ярость,
Не смирить ее никакой уздою.

Медея
23
Не страшна ей смерть: на мечи и копья
Гонит безумных.
Смилуйтесь, вину отпустите, боги!
Пусть живет морей покоритель первый!
Но побед ему не простил властитель
Царства второго.
Юноша дерзнул колесницей вечной
Править, но отца позабыл он мету,
И спалил его тот огонь, что сам он
В небе рассеял.
Торный выбрав путь, не заплатишь много,
Там иди, где шли до тебя другие,
Не дерзай вовек нарушать священный
Мира порядок.
Те, кто взял ладьи дерзновенной весла,
Кто священных рощ густолистой сени
Пелион лишил, кто проплыл отважно
Меж подвижных скал, и немало тягот
Испытал в морях, и канат причалил
К варварской земле, и с заморским златом
Шел в обратный путь,— заплатили смертью
Все они за то, что попрали право
Вод заповедных.
Покарало всех, оскорбившись, море:
Первым Тифий был, покоривший волны:
Принял руль его пеученый кормчий,
Сам же он вдали от родного края
Пал на берегу и к теням безвестным
Отошел; над ним невысокий холмик,
И, всегда скорбя о царе погибшем,
В гавани с тех пор корабли подолгу
Держит Лвлида.
Кто певучей был порожден Каменой,
Кто звучаньем струн заставлял потоки
Задержать свой бег и умолкнуть — ветры
Кто и птиц лесных, забывавших песни,
Собирал вокруг с деревами вместе,—
Он растерзан был на полях фракийских,
Голову унес ток скорбящий Гебра,
К Стиксу он сошел по тропе знакомой,
Но без возврата.

24
Медеч
Пал Нептунов сын от руки Ллкида,
Хоть и принимать мог обличий сотни,
Им же сражены Аквилона дети;
Сам он, мир земле даровав и морю,
Проложивши путь в подземелья Дита,
Заживо возлег на костер этейский,
Ярости огня предавая тело,
Ядом изъязвлен двусоставной крови —
Даром супруги.
Пал Анкей, сражен разъяренным вепрем.
Матери своей умертвивши брата,
Был погублен ты материнским гневом,
Злобный Мелеагр. По заслугам гибли
Все — но ты за что, Геркулесов мальчик,
Жизнью заплатил? Поглотили воды
Тихие тебя. Храбрецы, плывите
По волнам морей, когда смертным смирный
Страшен источник.
Идмон, хоть и знал наперед судьбину,
От змеи погиб средь песков ливийских;
Был для всех правдив — лишь себе солгал ты,
Мопс, и пал вдали от полей фиванских.
Если правду он о грядущем молвил,
То Фетиды муж обречен скитаться;
Лживые костры разложив, ахейцам
Навплий отомстит — и падет в пучину.
за отцову дерзость
Будет наказан.
Оилей умрет средь пучин от молний;
Жизнь свою отдаст за царя ферейцев
Алкестпда, рок искупая мужнин.
Пелий, чей приказ по морям отправил
Первую ладью за златой добычей,
Сварен на огне был в котле бурливом.
Отомщен сполна повелитель моря,
Сжальтесь же над тем, кто приказ исполнил,
Вечные боги!
Кормилица
Трепещет дух, боится зла великого.
Сама себя все пуще распаляет боль,
Взрастая, обретает силу прежнюю.
Я видела и раньше, как богам грозит
Медея и колеблет небо в ярости,—

Медея
25
Но большее сегодня замышляется.
В беспамятстве ушла в тайник свой гибельный,
Свои богатства извлекла, и даже то,
Чего сама боялась долго — множество
Страшнейших пагуб, тайных, скрытых, спрятанных.
С мольбой святынь рукой коснувшись левою,
Она зовет все язвы, что рождаются
В песках ливийских и в снегах нетающих
На Тавре, стужей северною скованном,
Всех чудищ — и из нор на заклинания
Ползет к ней нечисть, чешуей одетая.
Вот тело бесконечное влачит змея,
Кого ужалить ищет и тройной язык
Нацеливает, но волшбой смирённая,
Вся цепенеет и ложится, кольцами
Свернувшись. «Нет, ничтожно то оружие
И слабо зло, что дольняя родит земля:
Отыщем в небе яды. Час настал, пора
Подняться мне над кознями обычными.
Спустись ко мне с небес, змея, подобная
Реке огромной, двух зверей стеснившая
В могучих петлях — большего и меньшего
(Сияет первый нам, второй сидонянам).
Пусть змеедержец руки разомкнет и даст
Отравы нам, пусть на мои заклятия
Сойдет Пифон, враг близнецов божественных,
Пусть Гидра приползет со всеми гадами,
Рукою Геркулеса умерщвленными,
И ты приди, Колхиды страж покинутой,
Впервые иод мое уснувший пение!»
Прикликав змей породу многовидную,
Медея сносит вместе все зловредное
Вылье, что Эрике вырастил утесистый
И кровью Прометея утучненные
Хребты Ковка^а под снегами вечными,
И яд, каким парфянских стрел напитаны,
Мидийских и арабских жала острые;
Верет отравы, что под небом сумрачным
В лесах Герцинских ищут жены свевские;
Все, что растет весною, в пору новых гнезд,
И осенью, когда, морозом скованы,
Лишаются леса убора пышного,
Все, что цветет цветами смертоносными,
Все, что родит и копит сок губительный
В корнях переплетенных,— все ей надобно.
Одни растенья гемонийский дал Афон,
Другие — Пинд или хребты Папгейские,

26
Медея
Где нежный цвет серпом кровавым срезан был,
А третьи многоводным Тигром вспоены,
Или Дунаем, иль волнами теплыми
Гидаспа, самоцветами богатого,
Иль Бетисом, что имя дал стране, где он
Течет лениво в море Гесперийское.
Одни перед восходом Феба срезаны
Стальным серпом, другие — в полночь темную,
А третьи ногтем под заклятья сорваны.
Берет Медея травы смертопосные,
Из гадов выжимает яд, и свежие
Птиц внутренности гнусных: сердце филина,
Совы ушастой печень. По отдельности
Раскладывает яды: сила хищная
Огня в одних, в других скрыт холод медленный,
Над ядом заклинанья столь же страшные
Твердит. Но вот шаги ее послышались,
Запела. Мир дрожит от первых слов ее.
Входит Медея, поющая заклинанья.
Медея
Внемли мне, народ безмолвный, и богов загробных сонм,
И слепой извечный Хаос, и в жилище Дита мрак!
Души, что в пещерах смерти, в Тартаре заточены,
Все на свадьбу поспешите! Пусть прервется ваша казнь!
Иксион, ступи на землю: не кружится колесо.
Из Пирены свежей влаги зачерпнуть приди, Тантал!
Пусть лишь новый тесть Ясона кару понесет страшней:
Пусть по острым скалам камень вниз Сизифа увлечет.
Вас. кого без дна сосуды тщетным тяготят трудом,
Данаиды, кличу: ныне дело есть для ваших рук.
Ты приди, светило ночи, на заклятия мои,
В худшем из твоих обличий, тройственным грозя челом.
Обычай наш блюдя, простоволосая,
Босая, обошла я рощи тайные,
Из облаков сухих я ливни вызвала,
Вернула море вспять, и побежденные
Валы свои обратно Океан погнал.
Попрала я законы мироздания:
Средь звезд сияло солнце, и Медведицы
Коспулись моря. Ход времен смешала я:
От чар моих цвела пустыня знойная
И урожай зимой Церера вплела.
К истокам Фазис бурный бег направил свой,
И многоустый Истр смирил течение,
Вдоль берегов скользя волной ленивою.
Чу, загремел прибой, все море вздыбилось,

Медея
27
Хоть ветер и молчит: и роща древняя
Листы по моему веленью сбросила,
Сам Феб остановился, путь прервав дневной,
Гиады от моей волшбы колеблются,—
Пора, о Феба! К таинствам приди своим!
Тебе кровавых девять плетениц плету,
Узлы скрепивши змеями.
Тебе Тифона члены, посягавшего
Низвергнуть власть Юпитера.
Вот кровь, что перед смертью Деяпире дал
Коварный перевозчик Несс.
А этот пепел взят с костра Этейского:
Впитал он Геркулесов яд.
Вот любящей сестры, жестокой матери
Алфеи головня лежит.
Вот эти перья Гарпия оставила,
От Зета убегавшая,
А эти с крыльев стимфалид, лернейскою
Стрелой сраженных, падали.
Но алтари звучат, дрожат треножники —
Ты здесь, о благосклонная!
Вижу Тривии здесь проворных коней,
Не тех, что она, кругла и ясна,
Погоняет всю ночь, но тех, на каких,
Опечалив лик, натянув повода,
На мучительный зов фессалийских чар
Приближалась к земле. Пусть же тьму озарит
Печальным лучом тусклый светоч твой.
Новый ужас пролей в сердца людей,
Пусть в помощь тебе, Днктинна, звучит
Драгоценная медь — Коринфский сплав.
Для тебя обряд мы правим святой
На кровавой траве, для тебя горит
Полночным огнем мрачный факел, с костра
Погребального взят, для тебя чело
Запрокинула я и плач начала,
Для тебя, словно чип похоронный блюдя,
Распустила власы, их повязкой стянув,
Для тебя сотрясла я печальную ветвь,
Ее омочив в стигийской воде,
Обнажила грудь, священным ножом
Стала руки терзать. Пусть каплями кровь
Течет на алтарь: привыкай, моя длань,
Железо держать и любимую кровь
Терпеть научись: священный сок
Пролила я из ран.
Коль пеняешь ты, что так часто звала

28
Медея
Персеида, тебя,—о прощенье молю:
Причина одна тому, что твой
Многократно лук призывала я,
Одна лишь: Ясон.
Ты сама напитай для Креусы плащ,
Чтоб, едва она возьмет этот дар,
До мозга костей проскользнул огонь,
его Который теперь, таясь до поры,
В желтом золоте скрыт. Мне его Прометей,
Утробой своей искупивший вину,
Подарил, научив, как силу его
Искусно скрывать. И Мульцибер дал
Мне тонкий огонь, что серой покрыт;
И жар сберегла я тех пламенных стр^л,
От которых сгорел родич мой Фаэтон.
У меня в руках и Химеры дар,
У меня и огонь, что похитила я
830 Из зева быка и, с желчью его
Медузы смешав, повелела хранить
Сокрытое зло.
О Геката, острей сделай яды мои,
И семя огня, что таится в дарах,
Помоги сохранить. Пусть наощупь, на взгляд
Будут кротки они, но в жилы и в грудь
Жгучий жар вольют, чтобы плавилась плоть,
И дымился костяк, и невесты коса
Затмила, горя, брачный факел ее.
840 Вняли нашей мольбе: трижды дерзкой звучал
Гекаты лай, и священным огнем
Трижды подал знак яркий факел мне.
(Кормилице)
Все, что могла, свершила. Сыновей зови:
Невесте пусть несут дары бесценные.
Кормилица приводит детей.
Ступайте, сыновья злосчастной матери,
Чтоб вашим видом, просьбами, подарками
Смягчить царевну-мачеху. Но вновь ко мне
Вернитесь: вас в последний раз обнят», хочу.
Дети уходят. Медея входит в дом.
Хор
Кровавая менада!
Рб° Куда любовь слепая
Влечет? Какое злодейство
Безудержный гнев готовит?
В лице застыла ярость,

Медея
29
Надменно помаваешь
Главою ты, и очи
Царю грозят. Изгнанник
Может ли быть таким?
Горят багрянцем и;екп,
Но краску гонит бледность;
Цвет по лицу блуждает,
Сменяясь поминутно.
Все взад-вперед Медея
Шагает,— так тигрица,
Детенышей лишившись,
Мечется в гаигских лесах.
Владеть она не может
Ни гневом, пи любовью,
А ныне слили силы
Гнев и любовь. Что будет?
Когда ж она покинет
Пеласгов край, в Колхиду
Уйдет, царей и царства
От ужаса избавит?
О Феб! Гони скорее
Коней: пусть в благодатном
Ночном потопит мраке
День, бедами опасный,
Геспер, вожатый тьмы.
Входит Вестник.
Вестник
Погибло все; основа царства рухнула
И прах отца смешался с прахом дочери.
Хор
Чем их сгубила хитрость?
Вестник
Чем и всех царей:
Дарами.
Хор
Что за козни были скрыты в них?
Вестник
И сам дивлюсь, и самому не верится,
Как зло могло свершиться.
Хор
По какое зло?
660
870
880

30
Медея
Вестник
Как по приказу, алчный охватил огонь
Весь царский дом, и кровля уж обрушилась.
За город мы боимся.
Хор
Гасит все вода.
Вестник
Вот то и странно: влага пищу пламени
Дает, и чем преграда изобильнее,
Тем и огонь сильней, ее сжигающий.
Кормилица
(кричит в дом)
Медея! Скройся из земли Пелоповой!
В любой стране ищи себе убежища.
Медея
(выходя)
Мне прочь бежать? Да будь я и в изгпапии,
Вернулась бы на этот праздник свадебный.
Что медлишь, дух мой? Уступи влечению!
Ты мести рад, но вся ли месть исполнилась?
Его ты любишь, если успокоился,
Узнав, что холост мой Ясон. Найди ему
Невиданную кару и готовься сам:
Забудь закон священный, совесть прочь гони.
Та месть — не месть, что рук не оскверняет нам.
Расти твой гнев и сам зажгись, слабеющий,
В глубинах сердца черпай силу прежнюю,
Неукротимый! Что доселе сделано,
Пусть праведным зовут. Яви деяпьями,
Что жалкими и всякому доступпыми
Мои злодейства были. Упражнялась лишь
Моя обида. Как руке неопытной
На многое дерзнуть? Что гнев девический?
Средь бед мой дар окреп: Медеей стала я.
О нет, недаром брата я похитила,
Разъяла тело, клада заповедного
Отца лишила, старцу на погибель нож
Вручила дочерям. Ищи же, боль моя,
Кого губить: рукам достанет опыта.
Так на какого недруга коварного
Ты обратишься, гнев мой? В глубине дугаи
Решенье зреет, но боюсь признаться в нем

Медея
31
Себе самой. Я поспешила, глупая!
Когда бы от соперницы имел уже
Мой враг детей! Но пет — не мной, Креусою
Ясона дети рождены. Я выбрала —
И по заслугам! — казнь. К злодейству худшему
Готовься, дух! Моими, дети, были вы,
Но за отца преступного заплатите.
Ударил в сердце страх, все тело холодом
Сковало, гнев погас в груди трепещущей.
Вернулась мать, прогнав жену безумную.
Моих детей, родных моих ужели же
Я кровь пролью? Уймись, о гнев безумящий!
Гпуснейший грех, злодейство небывалое,
Прочь от меня! Какое искупать им зло?
Зло, что Ясон отец им, зло страшнейшее,
Что мать — Медея. Смерть им! Не мои они.
Смерть им — они мои. От преступления
Они чисты. Но так же был и брат мой чист.
Что ты, мой дух, колеблешься? Зачем кропят
Лицо мне слезы? Для чего любовь и гнев
Рвут сердце? На волнах ношусь, бессильная.
Когда сойдутся в битве ветры быстрые,
И в море поднимают волны встречные,
Кипит пучина,— и такой же бурею
Бушует сердце. Друг над другом верх берут
То гнев, то жалость. Горе, сдайся жалости!
Ко мне придите, дети! Утешаете
Лишь вы в несчастье. Так сплетем объятия!
Живые, жить вы будете для матери,
Хоть вас отец получит. Но уж близок срок —
И оторвут вас, плачущих, у изгнанной
От губ, от сердца. Умерев для матери,
Умрите для отца! Вскипает ненависть,
Растет обида, руку непослушную
Эриния толкает. Гнев, веди меня!
Когда бы с Танталидой я спесивою
Сравнялась в детях, дважды семерых родив!
Но мало кар я родила, бесплодная:
Всего двоих — для брата и родителя.
Куда толпой стремятся эти Фурии?
Кто нужен им? Кого разить готовится
Отряд кровавый преисподним факелом?
Как занесенный бич, змея огромная
Со свистом режет воздух. Головню в ко^о,
Мегера, мечешь? Тенью кто растерзанной

32
Медея
Явился? Это брат мой мести требует!
Заплатим — но не я одна. О, выжги мне
Глаза, терзай — грудь подставляю Фуриям!
Врат, удались! Вели богиням мщения
И манам вспять уйти и не тревожиться;
Вверь мне меня, моею отомсти рукой,
Схватившей меч: умилостивлю жертвою
Твои я маны.
Убивает сына.
Что за звук послышался?
Берутся за оружье, чтоб меня убить!
Скорей на кровлю поднимусь высокую,
Коль труд кровавый начат.
(Кормилице)
Ты ступай со мной.
И это тело унесу отсюда я.
Смелей, душа! Теперь не втайне доблесть ты
Потратишь: руку испытай при зрителях.
Входит в дом. Появляется Ясон, следом,
на его зов, вооруженные коринфяне.
Ясон
Кто, верные, скорбят о царских бедствиях,
Сюда бегите, чтоб схватить виновницу!
Ко мне с оружьем, воины отважные!
Злодейки дом обрушьте с основапия!
Медея
(выходит на кровлю)
Престол, отца и брата — все вернула я.
Владеют снова колхи золотым руном,
Вернулись власть и отнятая девственность.
О боги, снова кроткие! О свадебный,
О светлый день! — Нет, лишь злодейство кончено,
Не месть моя. Пока рука сильпа еще,
Кончай! — Что ж медлишь ты, душа могучая?
Гнев угасает, в сердце стыд, раскаянье.
Что сделала я, горе! Горе? Сделано,
Что сделано, хоть каюсь я. Невольное
Блаженство в душу входит. Мне Ясона лишь
Недоставало зрителем. Не сделала
Я ничего, злодейство без него свершив.

Медея
33
Ясон
Вой там, над скатом кровли, там стоит она!
Огня сюда! Пусть в пламени сгорит своем!
Медея
Твоих детей готовься схоронить, Ясон,
Насыпь курган им. Тестя и жену твою
Как должно, погребла я и тела сожгла.
Убит твой старший сын, и на глазах твоих
Второй твой сын погибнет.
Ясон
Я молю тебя
Во имя всех богов и бегства нашего,
И ложа, если верность я хранил ему,
Младенца пощади. Во всем повинен я
И смерти предаюсь: рази виновного.
Медея
Тебя в больное место поражу клинком.
Иди, гордец, ищи объятий девичьих,
А мать бросай.
Ясон
Довольно наказала ты
Одною смертью.
Медея
Если бы насытиться
Одною смертью я могла, обоих бы
Я пощадила. Но и двое боль мою
Не утолят. И даже будь во чреве плод,
Его мечом я вытравить хотела бы.
Ясон
Кончай же дело! Больше не прошу тебя
Я ни о чем,— лишь пытки длить не надобно.
Медея
Нет, насладись, обида, местью медленной.
Мой этот день: он был царем дарован мне.
Ясон
Меня убей!
2 Луций Анней Сенека

34
Медея
Медея
Ты просишь пожалеть тебя!
Убивает второго сына.
Все кончено. Отдать мне больше нечего
Тебе, обида. Взоры подними сюда,
Ясон неблагодарный. Ты узнал жену?
Всегда бегу я так. Пути небесные
Открыты: ждут драконы, под ярмо склонив
Чешуйчатые шеи. Па, бери детей!
В крылатой колеснице уношусь я прочь.
Ясон
Лети среди эфира беспредельного:
Ты всем докажешь, что и в небе нет богов.

ФЕДРА
Действующие лица:
Ипполит Т е с ей
Ф е д р а Вестник
Кормилица Ф е д р ы Хор афинян
Действие происходит в Афинах.
Амазонка Антиопа родила Тесею Ипполита, каковой объявил, что жизнь
будет вести целомудренную, ибо, всецело преданный охоте, чтил он
Диану и бежал Венеры. Федра, мачеха Ипполита, прельщенная его
красотой, теряет разум от любви. Пока Тесей пребывает в преисподней,
пытается она победить целомудрие юноши мольбами и лестью, но
бесстыдную жену Ипполит отвергает. Тогда в отчаянии меняет она любовь
на ненависть и по возвращении Тесея наговаривает на пасынка, будто
тот силою хотел ее обесчестить. Ипполит бежит из богомерзкого дома,
однако, когда поспешал он на чужбину, нежданно предстал пред ним
морской бык, посланный Нептуном по молитве Тесеевой, и, загородив
дорогу колеснице, исполнил ужасом Ипполитовых коней, так что те, не
чуя узды, понесли, опрокинули колесницу и тело упавшего юноши по
камням и терниям, терзая, поволокли. Узнав о смерти Ипполита, Федра
открывает супругу всю правду, и сама пронзает себя мечом над
останками погибшего. Тесей оплакивает гибель неповинного сына и
сокрушается о преждевременном своем гневе и о жестоком приговоре.
Растерзанные останки он собирает и соединяет, насколько может лучше.
Раннее утро. Перед дворцом появляется Ипполит
в сопровождении охотников.
Ипполит
По крутым хребтам, по тенистым лесам
Разойдитесь скорей, Кекропа сыны!
Проворной стопой обойдите кругом
Те места, где Парнет над низиной навис
Скалистой грядой, где бурливый поток
О берег бьет Триасийских долин
Быстротечной волной; к вершинам холмов
Взойдите, седым от рифейских снегов,
А другие — туда, где высокой ольхи
Верхушки сплелись, где ласкает луга
Росистый Зефир, чье дыханье велит
2*

36
Федра
Весенней траве прорастать из земли,
Где ленивый Илисс средь тощих полей
Неспешно скользит и зловредной струей
Жмется тесней к бесплодным пескам.
Вы — налево, туда, где дорогу в леса
Открыл Марафон, где овцы ведут
Отары ягнят за собой, ища
Пастбищ ночных; вы — туда, где Австр
Смягчает мороз суровых Ахарн
Дыханьем тепла.
Пусть один из вас — на сладкий Гимет,
К малолюдным другой Афиднам идет,
Давно мы и тот не тревожили край,
Где берег морской изогнулся лукой,
Где Сунийский мыс. И Флии зовут
Всех, чья славой лесной душа пленена:
Там вепрь живет — земледельцев гроза,
Что множеством ран известен давно.
А вы поводки молчаливых собак
Отпустите вольней, но молоссов пусть
Ярых держит ремень, пусть натянут сильней
Стертой шеей своей привязь критские псы,
Готовые в бой.
А спартанским псам (необуздан их род
И до дичи охоч) подвяжите теспей
Узлом поводки. Когда время придет,
Между гулких скал их лай зазвучит;
А до той поры пусть чуткий их нос
Ловит все ветерки и, низко склонясь,
Ищет нор, пока рассвет еще тускл
И росистая все отпечатки лап
Сохраняет земля.
Пусть один понесет груз редких тенет
На плечах, а другой — витые силки,
Пусть и долгая нить, багряным пером
Вкруг лесов запестрев, зверям преградит
Тщетным страхом путь.
Ты легкий дрот с размаху бросай,
Ты, в обеих руках тяжесть древка держа,
С широким копье острием направляй,
Ты, в засаде засев, громким криком гони
Пугливых зверей, а тебе — свежевать
После лова кривым добычу ножом.
О богиня, тебя, дева-лучница, жду,
Кому отдана в заповедных краях
Над пустынями власть, ты меткой стрелой
Поражаешь зверей, что студеный ток

Федра
37
Аракса пьют иль резвятся зимой
На дунайском льду, преследуешь ты
И на Крите лань, и в Гетулии льва
Десницей твоей или, легкое взяв
Оружье, разишь быстроногих серн.
Пестрый тигр тебе подставляет грудь,
И загривок свой — волосатый зубр,
И бежит к тебе круторогий тур,
Всем зверям, что живут в пустынных краях,
Там, где зрит их араб меж бесценных дерев,
Или в скудных своих полях — гарамант,
Иль в безлюдных степях — кочевой сармат,
Дикий прячет ли их Пиренейский хребет,
Скрывает ли их Гирканская дебрь,
Страшен лук тугой, о Диана, твой.
Если с тем, кто тебя благодарно чтит,
Сила твоя пребудет в лесах,
Не порвет ни один ни тенет, ни силков
Расставленных зверь; и возы заскрипят
Под тяжестью туш, и у сытых собак
Алым цветом кровь запятнает носы,
И к лачугам своим, торжествуя, пойдет
Толпа поселян.
О богиня, ты здесь: мне знак подают
Голосистые псы. Дебри кличут меня.
Сюда, сюда мы пойдем, где тропа
Нам путь сократит.
Охотники уходят. Из дворца появляется Федра,
за нею — Кормилица.
Федра
Великий Крит, бескрайних властелин морей,
Чьи корабли бессчетные причалены
У всех брегов и по путям Нереевым
Пучины бороздят вплоть до Ассирии,
Зачем ты в ненавистный дом заложницей
Меня отправил, в жепы дал врагу, чтоб я
В слезах и бедах чахла? Муж далеко мой:
Как всем своим подругам, верен мне Тесей.
Во мраке, за непроходимым озером,—
Там бродит воин жениха спесивого,
Царицы преисподней похитителя,
Служа безумью друга; и ни стыд, ни страх
Его не остановят: ложе блудное
За Стикс отца заманит Ипполитова.
Но больше боль гнетет теперь печальную.
Ни сон глубокий, ни ночной покой меня

38
Федра
Не избавляют от забот: недуг растет,
Жжет изнутри он, словно раскалепиый пар
В пещерах Этны. Ремесло Паллады я
Забросила, из рук работа надает.
Не любо ни дарами чтить святилища,
Ни в шествии нести средь жен аттических
Свидетелей безмолвных таинств — факелы,
Ни почитать мольбами и обрядами
Защитницу страны, судом ей отданной,—
Хочу зверей преследовать испуганных,
И крепкий дрот метать рукой изнеженной.
Зачем ты рвешься в лес, душа безумная?
Так вот он, .материнский роковой недуг!
В леса зовет весь род наш страсть ирестуипая.
Тебя теперь жалею, мать: недугом злым
Объята, стад свирепого вожатого
Ты дерзко полюбила; соблазнитель твой
Был дик и не тернел ярма, но все-таки
Он знал любовь. Какие боги \те теперь
Унять огонь помогут иль какой Дедал?
Пусть он, могуч искусствами Мопсопии,
Чудовищ заточивший в дом безвыходный,
Вернется, помощь обещая — что мне в том?
Венера роду Солнца ненавистного
Давно за цепи мстит свои и Марсовы,
Потомков Феба отягчая гнусными
Пороками. Из Ыинопд никто еще
Любви не ведал легкой: всех их грех влечет.
Кормилица
О ты, жена Тесея, кровь Юпитера,
Скорее страсть гони из сердца чистого!
Уйми огонь безумный и не слушайся
Надежды мерзкой. Кто любви противится
В ее начале — выйдет победителем.
А вскормишь сладостный недуг поблажками,
Ярмо тогда уж поздно будет сбрасывать.
Я знаю, не привыкла к правде спесь царей,
На верный путь охотой не свернет она.
Любой исход, что случай даст, я вынесу:
Близка свобода — вот и храбры старые.
С пути не сбиться, и желать лишь честного —
Вот первое; второе — меру знать в грехе.
Куда ты? Что бесславный вновь позоришь род?
Мать хочешь превзойти? Грех хуже чудиша:
Там лишь судьба виновна, а в грехах — твой нрав.
Ты веришь: если света дня не видит муж,

Федра
39
Проступок будет скрыт, бояться нечего?
Не думай! Пусть в Летейской бездне сгинул он
Иль Стикса вечным унесен течением,—
Но разве тот, кто над морями властвует,
Отец, творящий суд над ста народами,
Потерпит, чтобы зло осталось тайною?
Родители ведь зорки! Но поверим, что
Мы скроем гнусный грех лукавой хитростью,—
А матери родитель, озаряющий
Все на земле? А тот, кто сотрясает мир,
Чьи мечут длани молнию этнейскую,
Отец богов? Иль может быть, ты думаешь,
Что ты от дедов спряталась всевидящих?
Но пусть не видят боги благосклонные
Объятий грешных, блуду пусть подарится
Спокойствие, что злым делам неведомо,—
А страх души, что ведает вину свою,
И сам себя пугается — не кара ли?
Не будет безмятежным безнаказанный!
Любви преступной пламя угаси, молю,
Забудь свой грех, какого и у варваров
Не знали — ни на Тавре неприветливом,
Ни среди скифов, по степи разбросанных.
Очисти дух свой от преступных замыслов
И, вспомнив мать, страшись любодеяния!
Делить с отцом и сыном ложе хочешь ты,
Принять их семя в лоно нечестивое?
Что ж, извращай природу страстью мерзостной!
Как сиротеть без чудищ дому братнину?
Всегда ли мир услышит о неслыханном,
Всегда ли естество закон забудет свой,
Когда критянка любит?
Федра
О кормилица,
Все правда, знаю. Но безумство к худшему
Толкает, к бездне дух спешит заведомо,
Вотще взывая к помыслам спасительным.
Так, если против волн ладью груженую
Ведет гребец, напрасный пропадает труд:
Валы относят судно побежденное.
Что может разум? Правит, побеждая, страсть,
И вся душа во власти бога мощного.
Крылатый, всей землей повелевает он,
Неукротихмым жжет огнем Юпитера,
Изведал жар его Градив воинственный,
Изведал и кузнец трехзубой молнии:

40
Федра
Он, кто под Этной в горнах вечно пышущих
Вздувает пламя, малым опален огнем.
И даже Феба, стрелами разящего,
Пронзил стрелою мальчик, метче пущенной.
И небу в тягость и земле полет его.
Кормилица
Да, чтобы волю дать пороку гнусному,
Любовь назвало богом сладострастие,
Придав безумью мнимую божественность.
Так значит, сына по земле скитаться всей
Шлет Эрицина, чтоб из поднебесья он
Рукою нежной сыпал стрелы дерзкие
И наименьший всех богов сильнее бог!
Все, все безумных душ пустые помыслы:
Лук сына, мощь божественная матери.
Кто, в роскоши купаясь, наслаждается
Чрезмерным счастьем, хочет необычного,
И тут, фортуны спутница проклятая,
Приходит похоть, и тогда не нравится
Ни скромный кров, ни пища повседневная.
Но что ж туда, где беден лар, та пагуба
Заходит реже, чем в покой разубранный?
Но что ж свята Венера в низких хижинах,
Простой народ питает чувства здравые
И зпает меру? Властные, богатые
Меж тем желают больше, чем дозволено.
Мочь все стремится тот, кто может многое.
Как жить царице подобает, знаешь ты.
Страшись же: ведь вернется муж твой царственный.
Федра
Нет, надо мной любовь одна лишь властвует!
Его возврат не страшен мне: под светлый свод
Никто назад не вышел из спустившихся
В обитель вечной ночи и молчания.
Корм илица
Не верь Плутону. Царство пусть замкнет свое,
К вратам приставит стражем пса стигийского,—
Один Тесей отыщет заповедный путь.
Федра
Тогда простит, быть может, он любовь мою.
Корм илица
И к верной-то жене он был безжалостен:
Узнала Антиопа руку гневную.
Пусть даже мужа яростного тронешь ты,—

Федра
41
Ему как тронуть душу непреклонную?
Он даже слова «женщина» гнушается,
В суровом юность проводя безбрачии,
Бежит объятий: виден амазонки нрав.
Федра
К нему, туда, на те вершины снежные,
Через леса и горы вслед за ним лететь,
Стопою легкой путь кремнистый топчущим!
Кормилица
И он, остановившись, даст склонить себя,
Он для любви нечистой чистый нрав предаст?
К тебе забудет ненависть, что дикого
Возненавидеть женщин всех заставила?
' Федра
Умеем диких укрощать любовью мы.
Корм илица
Он убежит.
Федра
И в море побегу за ним.
Кормилица
Отца попомни!
Федра
Помню и о матери.
Кормилица
Бежит он женщин.
Федра
Не страшны соперницы.
Кормилица
Твой муж вернется.
Федра
Пирифою служащий?
Кормилица
Отец...
Федра
Отец был кроток с Ариадною.
Корм илица
Моей косой, посеребренной старостью,
Тебя вскормившей грудью, сердцем горестным
Я заклинаю: помоги сама себе!
Желанье исцелиться — к исцеленью шаг.

42
Федра
Ф е д pa
Стыд не покинул душу благородную.
Я повинуюсь. Направлять нельзя любовь,
Но можно победить. Не запятнаю я
Тебя, о слава. Выход есть из бед: пойду
За мужем. Смерть предотвратит нечестие.
Кормилица
Уйми души порывы исступленные,
Смиряй себя. За то достойна жизни ты,
Что казни признаешь себя достойною.
Федра
Смерть решена. Лишь смерти род не избран мной:
Окончить в петле жизнь? На меч ли броситься?
Иль с круч твердыни ринуться Палладиной?
Рука с оружьем чистоту спасет мою.
Кормилица
Моя ль допустит старость, чтоб погибла ты
До срока? Удержи порыв безумящий!
Того, кто умер, к жизни нелегко вернуть.
Федра
Ничто не помешает умереть тому,
Чья смерть — и долг, и твердое решение.
Кормилица
О госпожа, моей отрада старости,
Коль дух томит безумье беспощадное,
Презри молву! Ей дела нет до истины:
Слывут за лучших худшие, а лучшие —
За худших. Душу испытаем мрачную
Охотника угрюмого и дикого:
Моя забота — сердце укротить его.
Уходит вслед за Ф е д р о й.
Хор
О богиня, волн порожденье бурных,
Двойственный тобой Купидон рожденный
Факела огнем и стрелами грозен,
В блеске красоты шаловливый мальчик,
О, как метко он направляет стрелы!
До мозга костей прокрадется ярый
Потайной огонь, иссушая жилы.
Хоть язвит стрела неширокой рапой,
До последних жил боль пронзает тело.
Мальчику покой незнаком: по миру

Федра
43
Он проворно мчит, рассыпая стрелы;
В тех ли странах, что зрят рожденье солнца,
В тех ли, что вблизи Гесперийской меты,
В тех, где знойный Рак иссушает землю,
В тех ли, где на свет паррасийской пимфы
Из степей глядит ледяных кочевник,
Зпают этот жар: он лихим объемлет
Юиошей огнем и усталым старцам
Возвращает пыл, уж давно угасший,
Девам в душу льет незнакомый пламень
И велит богам, покидая небо,
В измененных жить па земле обличьях.
Феб гонял коров в Фессалийских долах,
Разномерной их созывал свирелью,
Отложив свой плектр ради стад рогатых.
Сам гонитель туч и небес создатель
Часто принимал облик малой твари:
Крыльями плескал, что белее снега,
Сладкогласней пел, чем пред смертью лебедь,
Или, став быком круторогим, резвым,
Деве среди игр свой хребет подставил,
С нею вторгся вдруг во владенья брата
И копытом греб, как веслом упругим,
Усмиренный понт рассекая грудью,
Трепеща в душе за свою добычу.
Та, что темный мир озаряет светом,
Знала злую страсть: о ночах забыла,
Отдала свою колесницу брату.
Научился он управлять упряжкой
Темною и путь выбирать короче.
Стали ночи срок нарушать привычный,
Поздно стал всходить день, когда под тяжкой
Колесницей той содрогалось пебо.
И Алкмены сын отложил колчап свой,
С грозной шкурой льва Геркулес расстался,
Дал себе надеть с изумрудом перстни,
Космы подчинил он закону гребня,
Золотым ремнем обвязавши голень,
На ногу надел башмачок шафранный.
Взял веретено, нрял рукой, привыкшей
Палицу держать и разить чудовищ.
Лидия, край богатейших царей,
И Персида глядит: свирепого льва
Шкура сброшена с плеч,
Подпиравших чертог высоких небес,
И тончайший наряд с тирийских кроен
Покрывает их.

44
Федра
Огонь этот свят, правду те говорят,
Кто знал его мощь. Где вокруг всех стран
Бежит Океан, где эфирным путем
Светила летят, белым жаром горя,
Там простер свою власть беспощадный стрелок.
Чьих стрел остроту под глубокой волной
Испытывал сонм голубых Нереид,
И все воды морей не залили огня.
Этот жар испытал и пернатых род,
И, Венерой язвим, телец молодой
Сражаться готов, чтобы стадом владеть,
И робкий олень, коль его любви
Соперник грозит,— рогами разит.
Зычным ревом страсть, зародившись в душе,
Знать дает о себе. Загорелым тогда
Индийцам страшней полосатый тигр,
И точит острей смертоносный свой клык
Кабан, и пасть его в пене вся.
Пышной гривой трясут пуиийские львы,
Когда движет Любовь,
Свирепый рык наполняет весь лес,
Любит в буйных волнах чудовищный зверь
И луканский бык: всю природу себе
Покоряет Любовь; неподвластных ей пет.
По приказу ее утихает вражда,
Пред ее огнем отступает гнев,—
Есть ли больше пример? Даже мачех злость
Побеждает она.
{Входит Кормилица.)
С чем ты пришла, кормилица? И где теперь
Царица? Есть предел ли страсти пламенной?
Кормилица
Надежды нет утишить злой недуг ее,
Конца не будет пламени безумному;
Ее снедает тайный жар, скрываемый
Напрасно: выдает лицо смятение,
В глазах огонь, на свет зрачки усталые
Не смотрят. Что ни миг — желанье новое,
То встать, то лечь велит ей боль неясная.
Идет — у ней колени подгибаются
И голова, как перед смертью, клонится,
Л ляжет на покой — полночи в жалобах,
Забыв про сон, проводит. То поднять себя,
То уложить прикажет, то причесывать,
То распустить ей кудри. В тягость бедная

Федра
45
Сама себе, от этого и мечется.
О пище, о здоровье и не думает,
Шатаясь, бродит. Где и сила прежняя,
И пурпур, ей лицо румянцем красивший.
Тоска ей гложет кости. Ноги слабые
Не держат, красота исчезла нежная,
В очах сиянье — признак рода Фебова —
Уж не мерцает: блеск померк потомственный.
Из глаз все льются слезы непрестанные
И орошают щеки: так на Тавре снег
Под струями дождя влажнеет теплого.
Но вот дворца ворота отворяются.
Откинувшись на ложе золоченое,
Покров желает сбросить свой в беспамятстве.
Федра
(на ложе в глубине сцены)
Снимите платье, затканное золотом,
С меня, служанки! Прочь, сок тирских раковин
И пити, что с ветвей серийцем собраны.
Пусть перевязь стеснит мне грудь открытую.
Возьмите ожерелье! Камень матовый
С ушей снимите — моря дар Индийского.
Не нужны ароматы ассирийские:
Пусть вольно упадут вкруг шеи волосы
До самых плеч, чтобы от бега быстрого
Вились по ветру пряди. Левой тул рукой
Возьму, а правой — легкий фессалийский дрот.
Была такою пасынка родившая,
Когда от Понта по земле Аттической
Вела она отряды меотийские
Иль танаисские, и в узел волосы
Сбирала, луновидным прикрывая бок
Щитом; такою полечу и я в леса.
Хор
Не сетуй: скорбь в несчастье не помощница.
Богиню-деву умоляй о милости.
Кормилица
(молится у алтаря Дианы)
Царица рощ, высоких гор пустынница,
В пустынных высях гор одпа лишь чтимая,
Приметы отврати от нас грозящие!
Богиня, средь лесных урочищ властная,
Ночных небес краса, светило славное,
Чьих перемен чредою озарен весь мир,
Трехликая Геката, снизойди к мольбам.

46
Федра
Смягчи упорный, мрачный Ипполита дух,—
Пусть выслушает нас, пусть сам научится
Любить, пусть загорится сердце дикое.
Опутай душу: пусть угрюмый, яростный
Признает власть Венеры. Ради этого
Все силы приложи — и пусть засветится
Твой ярче лик, пусть тучу разорвут рога,
И пусть коней твоих с пути эфирного
Не совлекут заклятья фессалийские;
Пусть ни один пастух не похваляется
Твоей любовью. Внемли, снизойди к мольбам!
Появляется Ипполит.
Вот он пришел почтить алтарь обрядами
И рядом никого. Что ж ты колеблешься?
Все дал мне случай — дело лишь за хитростью.
Трепещешь? Злое порученье выполнить
Непросто, но когда приказа царского
Поистине боишься — честь из сердца вон:
Велений царских худший исполнитель — стыд.
Ипполит
Зачем сюда стопой усталой старческой
Пришла ты? Отчего чело нахмурено,
Печален взгляд? Отец здоров мой, верю я;
Здорова ль Федра и чета сынов ее?
Кормилица
Не бойся: царство наше благоденствует
И лом цветет, счастливым взыскан жребием.
Смягчись же, раздели блаженство общее!
Лишь о тебе забочусь и тревожусь я:
Зачем себя смиряешь пыткой тяжкою?
Коль гонит рок, несчастным быть простительно;
Но если кто по доброй воле мучится,
Достоин блага потерять, которыми
Не пользуется. Вспомни, сколько лет тебе,
Дай волю сердцу! Факел ночью праздничной
Возьми: Вакх исцелит заботы тяжкие.
Дни быстротечны: наслаждайся юностью.
Теперь легко на сердце, лишь теперь мила
Венера. Что же все один на ложе ты?
Для неги волю дай унылой юности,
Ослабь поводья, жизни дней прекраснейших
Не упускай. Свое любому возрасту
Назначил бог, наш век ведя ступенями:
Веселье — юным, взор суровый — старости.
Зачем насильно естество смирять свое?

Федра
47
Та нива больше пахарю даст прибыли,
Где буйно зеленели всходы пышные;
То дерево всех выше в роще вырастет,
Что не подрезано рукой зловредною.
Высокий духом ближе к славным подвигам,
Когда свободой бодрой нрав его взращен.
Неискушенный в жизни, дикий, сумрачный,
Венере чуждый ты проводишь молодость.
Ты думаешь, мужчинам только трудности
Даны в удел: строптивых объезжать коней,
Сражаться в битвах Марса кровожадного?
Едва увидев руки Рока хищные
Отец вселенной тотчас озаботился,
Чтоб восполняло убыль вновь рожденное.
Пусть род людской расстанется с Венерою,
Его от угасанья сберегающей,—
И будет мир лежать пустыней жалкою:
Все море опустеет, рыб лишенное,
Зверей в лесу не будет, в поднебесье — птиц,
Одних ветров проляжет путь по воздуху.
Для смертных толп есть много видов гибели:
Нас губят море, козни и оружие.
Но пусть и их не будет — к Стиксу мрачному
Спешим мы сами. Если жизнь безбрачную
Одобрит юность — веком человеческим
Измерив жизнь, исчерпается род людской.
Живи и ты, природу взяв в наставники:
Бывай почаще средь сограждан в городе.
Ипполит
Но те живут вольней и беспорочнее
И лучше чтят обряды стародавние,
Кто, возлюбив леса, бежал из города.
Ни алчным не зажжется тот безумием,
Кто предался горам душой невинною,
Ни среди черни, к лучшим недоверчивой,
Не ищет славы, ни царям не служит он,
Не жаждет царства, и богатств, и почестей,
Надежды чужд и страха, не боится он
Язвящего укуса черной зависти,
Злодейств, возросших в многолюдстве города,
Не знает и, виновный, не пугается
«Любого шума; лживых не плетет речей,
Ему не нужны тысячеколонные
Чертоги, балки с пышной позолотою,
Алтарь он кровью не кропит обильною,
Осыпав сто быков мукой свящепною.
Живет безвинно под открытым небом он,

48
Федра
Лишь пустошам хозяин; ковы хитрые
Зверям лишь строит; от трудов усталое
В Илиссе нежит тело, в ледяной струе.
То на берег идет Алфея быстрого,
То сквозь чащобу лесом пробирается,
Где ток прозрачный Лерна льет студеная.
Кочует там, где птичьи стопы слышатся,
Где ветлы на ветру слегка колышатся,
Где буки стары. Возле речки-странницы
На голом дерне сладка дрема легкая,
Иль там, где из источника проворные
Бегут потоки, там ли, где среди цветов
Биясь весенних, струи ручейка журчат.
Плоды лесные, прямо с ветки сорваны,
И земляника в травянистых зарослях
Легко прогонят голод. Царской роскоши
Бежит он; пусть из золота тревожного
Надменный пьет, а воду родниковую
Отрадней черпать горстью; крепче выспится,
Кто спит на жестком, но уж в безопасности.
Ему для дел бесчестных ложе тайное
В углу не нужно дальнем; страх не прячет он
За многими стенами; вольный свет ему
Любезен; видит небо все дела его.
Так, верно, жили от богов рожденные
В тот первый век, когда ни жажды золота
Не знали, ни судьей между народами
Не встал священный камень, разделив поля,
Ни волн не рассекал корабль доверчивый,—
Свое лишь море каждый знал. За насыпью,
За строем башен города не прятались;
Не брался воин за оружье грозное,
Тяжелый камень, из баллисты пущенный,
Ворот не сокрушал; земля хозяина
Не знала и волам рабыней не была.
Сама тогда людей непритязательных
Кормила пашня, пищу лес природную
Давал, и грот — природное убежище.
Союз попрали алчность нечестивая,
Нетерпеливый гнев и похоть пылкая,
Сжигающая душу; властолюбие
Явилось, слабый стал добычей сильного,
А сила — правом. Тут руками голыми
Сражаться стали, тут оружьем сделали
Дубины, камни. Древко дрота легкое
Железом не венчалось, и у пояса
Не вешали мечей, и долгогривого

Федра
49
Не знали шлема. Гнев творил оружие.
Придумал Марс воинственные хитрости 65и
И сотни видов смерти. Вся земля была
Залита кровью, море красным сделалось.
Во все дома злодейство безнаказанно
Вошло; границ не знало преступление:
Брат убивает брата, сын родной — отца,
Муж от меча жены бесчестной падает,
Детей своих же истребляют матери.
А мачеха? Зверей она свирепее!
Всех зол источник — женщина; она душой
Завладевает, кознодейка. Блуд ее — б6°
Причина войн, пожаров, истребления,
Крушенья царств, племен порабощения.
Назвать довольно хоть жену Эгееву,
Медею, чтобы гнусны стали женщины.
Корм илица
Зачем грехи немногих ставить всем в вину?
Ипполит
Всех ненавижу, всех кляну, от всех бегу.
То разум, иль природа, иль безумие,—
Но ненавидеть сладко. Раньше вспыхнет лед,
Коварный Сирт волной гостеприимною
Суда встречать начнет, на дальнем Западе ь?о
Из волн Тефии встанет день блистающий
И волчьи пасти нежны будут с ланями,
Чем дух смирится, побежденный женщиной.
Кормилица
Упрямцев Купидон нередко взнуздывал
И ненависть гасил. На царство матери
Взгляни: и там несут ярмо Венерино,
Свидетель — ты, сын в племени единственный.
И пполит
Я утешаюсь после смерти матери
Одним: всех женщин вправе ненавидеть я.
Кормилица
(в сторону)
Как скалы, отовсюду неприступные, ево
Противятся прибою, влагу дерзкую
Презрев, так презирает он слова мои.
Входит Федра
Вот Федра к нам спешит нетерпеливая.
На что толкнет безумье? Что судьба сулит?

50
Федра
При виде Ипполита Федра падает без чувств.
Упала вдруг на землю бездыханная,
И щеки заливает бледность смертная.
Ипполит поднимает Ф е д р у.
Очнись, заговори скорей, питомица!
Вот — Ипполит твой держит па руках тебя.
Федра
Кто мукам возвратил меня, смятепием
Наполнив душу? Сладко так забыть себя.
Ипполит
Зачем бежишь ты света возвращенного?
Федра
Дерзай, душа! Пытайся! До конца иди!
В бесстрашном слове — сила. Робкой просьбою
Отказывать мы учим. Преступление
Почти свершилось, и стыдиться поздно мне.
Злом было полюбить; иди же далее,
Быть может, грех покрою брачпым факелом.
Успех ведь честным делает бесчестное.
Начни, душа!
(Ипполиту)
Молю, меня ты выслушай
Наедине. Пусть отойдут все спутники.
Ипполит
Вот место, где не будет нам свидетелей.
Федра
Уста, начавши, не желают вымолвить.
Речь с силой рвется, но сильней препятствие.
Свидетели мне боги: не хочу того,
Чего хочу.
Ипполит
Душа сказать желает — и сказать нет сил?
Федра
Большое горе немо, только малое
Болтливо.
Ипполит
Мать, твое поведай горе мне.
Федра
Могуче и почетно имя матери.
Скромнее зваться чувствам надлежит моим,

Федра
Зови меня сестрою иль служанкою,
Служанкой лучше: рабство я легко снесу.
Идти прикажешь снежными вершинами,—
И Пинда ледники не отвратят меня.
Вели пройти сквозь пламя, сквозь ряды врагов —
Грудь под мечи подставлю, не замедливши.
Вот жезл, что мне поручен: ты возьми его:
Царем ты должен быть, а я — служанкою.
Не дело женщин — городами властвовать;
Ты, мужественный, ты, цветущий юностью,
Отцу вослед над гражданами власть возьми
И вдовую молящую рабу прими
К себе на грудь.
Ипполит
Примета да не сбудется!
Сюда вернется цел и невредим отец.
Федра
Скупого царства царь пути обратного
Не открывал от Стикса молчаливого,—
Так похитителя жены отпустит он?
Иль сам Плутон к влюбленным снисходителен?
Ипполит
Вернут Тесея боги справедливые,
Доколе же не высказал решенья Дит,
Я братьев окружу любовью должною
И, чтоб себя вдовою не считала ты,
Тебе во всем я заменю родителя.
Федра
(в сторону)
О ты, любви надежда легковерная!
Довольно ли сказал он? Речь начну прямей.
(Ипполиту)
Услышь души признанье молчаливое!
Сказать хочу — и страшно.
Ипполит
В чем беда твоя?
Федра
И не поверишь, что возможно мачехе
Попасть в беду такую.
Ипполит
Говори ясней:
Двусмысленны слова твои.

52
Федра
Ф е д р а
Мне сердце жар
Безумный иссушил. Сжигает тайная
Любовь меня: в глубоких жилах кроется,
Утробу, кости изнутри сжигает мне,—
Уж кровлю дома пламя лижет легкое.
Ипполит
К Тесею ты горишь любовью чистою?
Федра
Да, Ипполит: люблю лицо Тесеево,
То, прежнее, когда впервые отроку
Пушок отметил нежный щеки чистые;
Таким его увидел дом чудовища,
Из чьих извивов был он нитью выведен.
Как он блистал! Обвиты кудри жертвенной
Повязкой, жар стыдливый па лице горит,
И на плечах лилейных — мышцы мощные.
Лицом — твоя Диана, иль мой Феб,— иль нет:
Лицом как ты. Таким он был, таким, когда
Им враг пленился. Так держал он голову.
Нет, ярче блеск твоей красы неприбранпой:
Ты весь в отца, и все ж от дикой матери
Частица красоты тебе досталася.
Есть в греческом лице суровость скифская.
Когда б вошел с отцом ты в бухту Критскую,
Тебе бы — не Тесею спряла нить сестра.
Приди, сестра, в какой бы части неба ты
Звездою пи сияла: в той же я беде.
Одной семьей мы — две сестры — захвачены:
Отцом — ты, сыном — я. И вот простерлося
У ног его с мольбою чадо царское.
Лишь для тебя, невинная и чистая,
Я изменилась, до мольбы унизилась.
Конец сегодня мукам — или мне самой.
Над любящею сжалься!
Ипполит
Царь богов, зачем
Так медлишь ты услышать и увидеть зло?
Когда метнешь рукою гневной молнию,
Сейчас коль небо ясно? Пусть обрушится
Эфир и в черных тучах день сокроется!
Светила, извратите непрямой свой путь
И вспять помчитесь. Ты, светило первое,
Титан, как можешь ты на нечестивое
Смотреть потомство? Скрой же свет, сойди во тьму!

Федра
53
Зачем, богов властитель, длань пуста твоя
И небо не сверкнет трехзубой молнией?
Меня рази, меня летучим пламенем
Испепели: я грешен, заслужил я смерть.
Я мачеху пленил.
(Федре)
Ты блуда гнусного
Меня достойным мнишь и злодеяния
Предметом легким? Заслужил я строгостью
Лишь этого? Всех женщин ты преступнее,
Бесстыдством затмеваешь мать, родившую
Чудовище: развратом запятнала та
Себя одну, но преступленье тайное
Двувидная улика обнаружила:
Младенец-полузверь раскрыл вину ее.
Ты выношена тою же утробою!
О, дважды, трижды ваша гибель счастлива,
Вы все, кого коварство или ненависть
Убили! Я тебе, отец, завидую:
Моя страшней твоей колхидской мачехи.
Федра
Сама я знаю участь рода нашего:
К запретному стремиться. Но тебе вослед
Пойду сквозь пламя, над собой не властная,
Через моря, утесы, реки быстрые.
Куда пойдешь, туда и я, безумная.
Гордец! К твоим стопам опять припала я.
Ипполит
Не смей бесстыдно тела непорочного
Касаться! Что? Опять в объятья падает?
Наружу меч: пусть по заслугам примет казнь.
Так! За волосы голову бесстыдную
Ей запрокину. Дева-лукодержица,
Не знал алтарь твой жертвы справедливее.
Федра
О, ты исполнить хочешь все мольбы мои,
Безумье исцелить. Молить не смела я,
Чтобы от рук твоих погибнуть чистою.
Ипполит
Нет, у меня и смерти ты не вымолишь!
Меч оскверненный прочь от тела чистого!
Какой теперь очистит Танаис меня
Иль Меотида, волны в Понт стремящая?

54
Федра
Не хватит Океана деду мощному,
Чтоб скверну смыть. О звери, о леса мои!
Убегает.
Кормилица
Випа открыта. О душа, что медлишь ты?
Ему припишем мы любовь нечистую.
Злодейством новым скрыть злодейство следует,
В опасности надежней наступление.
Дерзнули мы иль сами стали жертвами.
Кто будет знать, коль нет вины свидетелей?
Кричит.
Афиняпе, сюда! Вы, слуги верные,
На помощь! Ипполит в безумной похоти
Напал, теснит и смертью госпоже грозит!
Мечом пугает чистую! Вот прочь бежит,
Лишь бросил меч, от ужаса в беспамятстве.
У нас улика. В чувство приведите вы
Несчастную сперва. Волос растерзанных
Не трогайте: злодея обличат они.
Несите в город. Госпожа, очнись скорей!
Что грудь терзаешь, что в глаза не смотришь ты?
Не случай нас, а нрав бесчестит собственный.
Хор
Как безумный вихрь, он бежит отсюда,
Мчится, словно Кор, уносящий тучи,
Мчится, как звезда, что порывом ветра
Сметена с небес и в полете светлый
След оставляет.
Прежних дней красу пусть сравнит с твоею
Слава, что одной старине дивится,—
Ярче блещешь ты красотою светлой:
Так блестит луна полнотою круга
В ночь, когда, заткав меж рогов пространство
Золотым огнем, колесницей правит
Феба и земле заалевший кажет
Лик, меньших светил затмевая пламень:
Так горит, всходя, предвозвестник ночи,
Когда он, омыт в Океане, Веспер,
Сумерки ведет, когда гонит сумрак,
Имя сменивши.
От тирсоносных к нам индов явившийся,
Вечный отрок, кудрей долгих не срезавший,
Виноградным копьем тигров пугающий.
Вакх с рогатым челом, митрой повязанным,—

Федра
55
Ипполитовых косм не победишь и ты!
Либер, зря не гордись нежной красой лица:
Всем народам земли ведом рассказ о том,
Кто тебе предпочтен Федры сестрою был. 7ь-
Только смертным краса на благо ли?
Дар мимолетный, дар кратковременный,
Как ты спешишь по пути увядания!
Быстро пестрый наряд с вешних совлек лугов
Лета душного зной в пору, когда палит
Пламя жгучих лучей солнцестояния
И коротким путем мчит в колеснице ночь;
Быстро никнут цветы лилии белые,
Но редеет быстрей милых кудрей волна,
И на нежных щеках гаснет румяный блеск: ?70
Не бывает и дня, мига такого пет,
Чтобы ofi красоты часть не унес с собой.
Краток век красоты. Мудрый поверит ли
Бренным благам ее? Пользуйся тем, что есть!
Молча против тебя время ведет подкоп,
Будет завтрашний день хуже, чем нынешний.
Что ты в дебри бежишь? Мепыне ль опасностей
Там грозит красоте? В чаще глухих лесов,
В час, когда полпути в небе пройдет Титан,
Рой распутных наяд вдруг окружит тебя, 7м
В плен красавцев они вглубь родников влекут.
Из засады твой сон подстерегут всегда
Сонмы резвых лесных дриад
Что за панами вслед горными гонятся.
Иль со звездных небес взор обратит к тебе
То светило, кого старше аркадян род,—
И с упряжкой коней белых не справится.
Прошлой ночью у ней лнк зарумянился.
Хоть его ни одна тучка не застила;
Мы, боГИНИ ИСПуГ ВИДЯ, ВСТреВОЖИЛИСЬ 7У0
И, решив, что виной власть фессалийских чар
Стали медью греметь. Но лишь в тебе одном
Тут причина была: ночи богиня путь
Задержала затем, чтоб на тебя смотреть.
Если б меньше мороз это лицо терзал,
Если б реже его солнечный луч палил,
Блеск затмило б оно камня паросского.
Как прекрасно его мрачное мужество!
Как нависли бровей дуги тяжелые!
Только с Фебом сравню шею лилейную. боз
Бога пышным кудрям иго неведомо,
Вольно льются они на плечи стройные;
Ты милее, когда пряди короткие

56
Федра
В беспорядке лежат. Даже воинственных
И суровых богов ростом и силою
Ты дерзнешь превзойти: лишь Геркулес одип
Мог бы спорить с тобой крепостью юных мышц.
Грудью шире ты, чем грозный воитель — Марс.
Если б ты на коня сел легконогого
И проворной рукой гибкую взял узду,
Легче Кастора ты правил бы Килларом.
Пальцы мощной руки в петлю копья продень
И с размаху метни вдаль, что есть сил, его,—
Разве сможет послать так далеко стрелу
Критский лучник, что бьет дальше и метче всех?
Коль стрелу за стрелой ты на парфянский лад
Будешь в небо метать, то ни одна из них
Не вернется пустой: в птичью вонзившись грудь
Из-за туч принесет дичь тебе каждая.
Все века обозри: много ль найдешь мужей,
Чья краса бы на них не навлекла беды?
Пусть же будет к тебе милостив бог и пусть
Только старость тебя дивной лишит красы.
На что дерзнуть не смеет ярость женщины?
Невинному готовит обвинения
Чудовищные Федра, и свидетельство
Растрепанных волос и щек заплаканных
Заставит верить женским козням пагубным.
Кто это? Блещет красотою царственной
Лицо, и голова высоко поднята.
О, как он был бы на Питфея юного
Похож, когда б не эти щеки бледные,
Не сбившиеся волосы торчащие.
Тесей, Тесей на землю возвращается!
Те се й
Да, я ушел из края мрака вечного,
Темницы манов, из-под неба черного.
Как трудно оку свет желанный выдержать!
Сжал Элевсин Церерин дар четырежды,
Четырежды сравняли ночь и день Весы,
Покуда, пленник двойственного жребия,
Терпел все муки жизни, муки смерти я,
Одно от жизни сохранив угаснувшей:
Сознанье бед. Алкид мне был спасением:
Когда он силой пса исторг из Тартара,
То к свету поднебесному вернул меня.
Но сил лишилась доблесть истомленная,
Мой шаг неверен. О, как было трудно мне
Весь путь от Флегетона до границы дня

Федра
57
Бежать от смерти, поспевать Ллкиду вслед.
Но что за шум печальный вдруг послышался?
Откуда скорбь, и плач, и стон, поведайте,
И на пороге жизни — вопли слезные?
Достойна встреча гостя из подземных стран.
Кормилица
Упорно Федра жаждет умертвить себя,
Презрев наш плач, стремится к близкой гибели.
Те се й
Но что велит ей смертью встретить мой возврат?
Кормилица
Велит возврат супруга умереть скорей.
Те се й
Слова твои неясны и таят беду.
Скажи мне прямо, что за скорбь гнетет ее.
Кормилица
Не открывает тайны никому она,
В могиле хочет скрыть причину гибели.
Иди, молю, иди: спешить нам надобно.
Те се и
Скорее отворите двери царские!
Двери распахиваются.
За ними — Федра с мечом в руке.
Подруга ложа, мужа долгожданного
Ты так встречаешь? Почему ты тотчас же
Не выпустишь меча из рук и душу мне
Не успокоишь, не откроешь, что тебя
Из жизни гонит?
Федра
О великодушный мой
Тесей, твоим возвратом заклинаю я,
Детьми, престолом, прахом Федры умершей,—
Дозволь мне смерть.
Тесей
Поведай хоть причину мне.
Федра
Назвав причину, смерть напрасной сделаю.
Тесей
Но я один услышу то, что скажешь ты.

58
Федра
Ф едpa
Один лишь муж стыдливой и страшен женщине.
Тесе й
Я в сердце верном тайну сохраню твою.
Федра
Тот, кто молчанья хочет, пусть и сам молчит.
Тесе й
Тебе не дам я воли убивать себя.
Федра
Кто хочет смерти, тот везде найдет ее.
Т е сей
Какое преступленье жаждешь смертью смыть?
Федра
То, что живу я.
Те се й
Дела нет до слез моих?
Федра
Всех лучше смерть, что слезы близких вызовет.
Тесе й
Она молчит. Но в путах, под ударами
Мне выдаст тайну старая кормилица.
Рабу закуйте в цепи. Вырвет бич у пей
Сокрытое.
Федра
Остановись, я все скажу.
Те се й
Зачем лицо ты отвращаешь скорбное.
Прикрывши платьем слезы набежавшие?
Федра
Тебя, творец богов, зову в свидетели.
Тебя, огонь, в эфире ярко блещущий,
Начало положивший роду нашему!
К мольбам я не склонилась, под мечом мой дух
Был тверд,— но тело вынесло насилие,
И смою кровью я пятно позорное.
Те се й
Кто, кто был нашей чести осквернителем?
Федра
Кого всех меньше заподозришь.

Федра
59
Те се й
Кто, я жду.
Федра
Пусть скажет меч, что брошен был насильником,
Когда стечепья граждан испугался он.
Те се й
Увы, что вижу? Есть ли зло чудовищней?
Вот знаки, врезанные в кость слоновую
На рукояти,— рода честь актейского.
А сам куда бежал он?
Федра
Слуги видели,
Как, трепеща от страха, он умчался прочь.
Те се й
Ты, Благочестье! Ты, на небе правящий!
Ты, в царстве во втором валы вздымающий!
В роду откуда нашем язва гнусная?
Не скифским Тавром, не колхидским Фазисск,
А Грецией он вскормлен? Поколенья вспять
Идут, кровь дедов достается выродкам.
Вот дикий нрав воинственного племени:
Венеру долго отвергать — и чистое
Всем тело предавать. Отродье мерзкое,
Законом лучших стран не побежденное.
В любви греха боятся и животные,
Блюдет законы рода неразумный стыд.
Где строгий взор? Где лживое величие?
Где к старине угрюмая приверженность,
Суровость нравов, стариков достойная?
О жизнь лжеца! Глубоко чувства спрятаны,
Постыдный прав скрыт под личиной благостной,
Стыдливостью бесстыдство прикрывается,
Грех — благочестьем, дерзость — миролюбием,
Ложь — истиной, суровостью — изнеженность.
Ты, житель чащ, дпкарь, пустынник, девственник,
Блюл чистоту на горе мне? Мужчиной стать
Решил ты, ложе осквернив отцовское?
Царю богов я должен благодареп быть,
За то. что Аптиопа от моей руки
Погибла, что с тобою не осталась мать,
Когда я к Стиксу шел. Ступай изгнанником
К народам дальним; скройся хоть на край земли,
В пространства, Океапом отделенные,
В мир. что стопами к нашим обращен стопам;
В последних далях отыщи убежище,

60
Федра
Минуй страну под осью неба сумрачной,
Снега седые, зимы бесконечные
И ледяных ветров угрозы шумные,—
Ты все равно от кары не уйдешь моей!
Пойду за беглецом во все укрывища,
Далекие, глухие, бездорожные,
Преград не будет: знаешь сам, откуда я
Вернулся. А куда не долетит стрела,
Туда мольба домчится: три желания
Мне обещал исполнить, по мольбе моей,
Отец морской, поклявшись Стикса водами.
Пучины царь, дар заверши свой гибельный!
Пусть Ипполит покинет свет и юношей
К теням, которых я разгневал, спустится!
Чудовищную службу сослужи, отец!
Я дара бы последнего не требовал,
Не угнетенный бедами великими;
Во мраке Дита, в страшной бездне Тартара,
Когда вблизи грозил мне преисподней царь,
Мольбу сберег я. Ныне клятву выполни!
Отец, что медлишь? Волны почему молчат?
Вели, чтоб ветры гнали тучи черные,
Светила скрой и небо тьмою сотканпой,
Взмути пучину и прикличь морскую чернь,
Валы из дали Океана вызови!
Хор
О Природа, богов великая мать!
Огиеносного царь Олимпа, ты
Направляешь пути золотых светил
И блуждающих звезд; ты вращаешь, Отец,
Небесный свод на быстрой оси,—
Но зачем, зачем так заботишься ты
О вечных путях в эфире небес,
Чтобы в срок холода дыханьем седым
Обнажали леса, чтобы снова тенист
Стал кустарник в свой срок, чтобы летний Лев
Жарким зноем сжигал Цереры плоды,
Чтобы силы свои в положенный срок
Год опять умерял?
Как, державой такой управляя, где все
Глыбы тяжких светил в просторе небес,
Равиовесье храня, летят по кругам,
Ты покинул людей, слишком веря им,
Не заботясь о том, чтобы зло карать,
А добро награждать?
В людских делах порядок исчез;

Федра
61
Их фортуна вершит: вслепую рукой
Рассыпает дары, благосклонная к злым.
Над теми, кто чист, похоть верх берет,
В высоких дворцах коварство царит,
И фасции рад бесстыдным вручить
Народ, что одних ненавидит и чтит.
А доблесть и честь превратно всегда
Награждает судьба: ибо чистых душой
Злая бедность томит, но, пороком могуч,
Развратный царит.
О, мнимая честь! О, тщета стыда!
Но вот подходит вестник. Что спешит он так?
Во взорах скорбь, слезами щеки залиты.
Входит Вестник.
Вестник
О, горький жребий, злая доля рабская!
Зачем нести велишь мне вести страшные?
Те се и
Не бойся о любых поведать бедствиях:
Всегда готово сердце встретить горести.
Вестник
Уста словами горю не хотят служить.
Те се и
Скажи, что рок па дом обрушил гибнущий?
Вестник
Увы! Ужасной смертью Ипполит погиб.
Т е сей
Что сын погиб мой, раньше я, родитель, знал.
Теперь погиб насильник. Все поведай мне.
Вестник
Когда тревожным шагом прочь из города
Ушел изгнанник, быстрый ускоряя путь,
То скакунов запряг в ярмо высокое,
Им пасти усмирив уздой короткою;
Меж тем, к себе лишь обращаясь, проклял оп
Родную землю и не раз призвал отца.
Вот, отпустивши вожжи, он бичом взмахнул —
Но вдруг взметнулась в море с громким грохотом
До звезд волна, хоть ветер и безмолвствовал
И не гремело в небесах безоблачных:
Сама вскипела бурей гладь спокойная.
Такой волны ни Австр не гнал к Сицилии,

02
Федра
Ни Кор, в заливе Ионийском царствуя,
Таких валов на скалы не обрушивал,
Хлеща в Левкадский мыс седою пеною.
Волна стеной и вширь и ввысь вздувается,
Бежит к земле, чреватая чудовищем,
Не только кораблям грозя погибелью,
Но и земле. Накатом тяжким к берегу
Несется вал, и что несет, неведомо,
В непраздном лоне. Иль поднимет юлову
Из вод земля, и новый остров вынырнет?
Сокрылись скалы бога эпидаврского,
Скирона камни, славные злодействами,
Земля, между двумя морями сжатая.
Пока дивились мы в недоумении,
Взревело море, эхо отдалось меж скал;
Вал брызжет солью влаги извергаемой,
Бьют вверх и пропадают струи пенные,—
Так необъятный в Океане кит плывет,
Из пасти изрыгая струи бурные.
Уже нависла вод гора дрожащая,
Рассыпалась и выпесла чудовище
Страшней всех страхов, и сама вослед ему
На берег вторглась. Молкнет речь от ужаса:
Был грозен и огромен зверь невиданный —
Высокий бык с крутой лазурной шеею,
И с гривой надо лбом зеленоватою,
С мохнатыми ушами; а глаза двумя
Цветами отливают: алым пламенем,
Как у владыки стада одичалого,
И синевою моря, где рожден он был.
Играют на загривке мышцы твердые,
Вбирая воздух, ноздри раздуваются,
Подгрудок зелен, тиною облепленный,
Бока покрыты пятнами пурпурными.
А сзади тело зверя уже сходится
И волочится, чешуей покрытое,
Огромное. Такие в море западном
Киты суда глотают иль крушат в щепы.
Земля заколебалась; скот испуганный
Метнулся врассыпную, и забыл пастух
Бежать за стадом. Звери мчатся из лесу;
Оцепенев от страха леденящего,
Встает охотник. Только Ипполит один
Не знает страха, пробует сдержать коней
Уздой и звуком голоса знакомого.
Там, где холмы над морем обрываются,
Дорога есть над крутизной. Чудовище

Федра
63
Ее загородило, лютый гнев копя.
Когда же, так и этак изготовившись,
Взъярилось вдоволь,— бросилось вперед стремглав
Земли едва касаясь, и, ужасное,
Перед упряжкой замерло трепещущей.
Твой сын навстречу поднялся с угрозою,
В лице не изменившись, и воскликнул так:
«Мне дух не сломит тщетный страх: разить быков —
В роду Тесея, верно, труд наследственный!»
Но кони понеслись, вожжей не слушаясь,
С дороги прочь метнулись, колесницу мча;
Куда песет безумный страх взбесившихся,
Туда летят через утесы острые.
А он, как кормчий среди вод бушующих
Бег судна умеряет и умением
Обманывает волны, чтоб не били в борт,
Конями правит: то терзает губы им,
Натягивая вожжи, то витым бичом
По спинам хлещет. Неотступным спутником
Несется бык: со всех сторон пугает он
Коней, то вровень мчась, то обгоняя их.
Не убежать: везде торчат преградою
Навстречу им рога морского чудища,—
И в страхе скакуны не повинуются
Приказам: тщатся вырваться из упряжи,
Швыряя колесницу, на дыбы встают.
Ничком упал твой сын — и петли цепкие
Опутали его. Чем больше бьется он,
Тем туже гибкие узлы становятся.
А скакуны, почуяв злодеяние,
Мчат на свободе колесницу легкую:
Так, чуждый груз почувствовав и гневаясь,
Что свет дневной доверен солнцу ложному,
Низвергли Фаэтона кони Фебовы.
В крови все поле. Голова разбитая
Подскакивает на камнях. Терновники
Рвут волосы, кремни терзают острые
Лицо и губят ранами красу его.
Летят колеса, муку длят предсмертную.
Но вдруг вонзился острый обгорелый сук
Глубоко в пах — и тело пригвожденное
Возницы скакунов сдержало мчащихся.
На миг остановились — и препятствие,
Рванувшись, разорвали. В плоть впиваются
Полуживую все шипы терновые,
На всех кустах висят клочки кровавые.
Блуждают слуги по полям погибельным,

64
Федра
Везде, где путь свой Ипполит растерзанный
Отметил алой полосой широкою,
Собаки с воем ищут плоть хозяина.
Но труд усердный не помог все тело нам
Собрать. Таков ли жребий красоты людской?
Наследника, с отцом престол делившего,
Сиявшего всех ярче, как звезда в ночи,
Мы для костра сбираем погребального
Повсюду по кускам.
Т е сей
О, ты сильнее всех,
Нас кровными связующая узами
Природа! Мы тебя и против воли чтим:
Сгубить хотел — и о погибшем плачу я.
Вестник
Бесчестно плакать, если что хотел, то смог.
Те се й
Когда своею властью случай сделает
Желанное проклятым, горше нет беды.
Вестник
Что плакать, если не угасла ненависть?
Т е сей
Не об убитом — об убившем плачу я.
Хор
О людской удел, случай — твой господин;
Но меньше гнетет тех, кто меньше, судьба
И что легче, то боги легче разят.
Нам безвестный покой безмятежность дарит,
И в лачугах нам безопасно стареть.
На кичливый кров, вознесенный в эфир,
Налетает и Эвр, налетает и Нот,
Им безумный грозит Борей,
Кор их сечет дождями.
Редко грозит громовой удар
Влажной долине:
Но трепещет всегда Громовержца огней
Высокий Кавказ и Фригийский лес —
Кибелы приют: ведь Юпитер разит
Все, что ближе —на страх ему — к небесам.
Но не знает больших сотрясений и бурь
Смиренный кров плебейских домов.
Гром колеблет дворцы.
На крыльях летит ненадежных час,

Федра
65
И проворная нам не бывает верна
Фортуна вовек.
И он, кто вновь увидал над собой
Блеск небесных светил и сиянье дня,
Кто покинул мрак, оплакал теперь
Свой печальный возврат, ибо горший приют,
Чем даже Аверн, уготовил ему
Родной его край.
О Паллада, ты, что в Афинах чтима,
Если твой Тесей небосвод увидел,
Если он бежал от болот стигийских,
У Плутона ты не в долгу за это:
Ведь остался счет в преисподней прежним.
Но что за вопли из дворца доносятся?
Зачем схватила Федра меч в отчаянье?
Вносят тело Ипполита.
Вбегает Федра с мечом в руках.
Тесей
Какая боль язвит тебя безумием?
Зачем здесь меч? И почему рыдаешь ты,
Бьешь в грудь себя над телом ненавистного?
Федра
Меня, меня, жестокий властелин пучин,
Преследуй, на меня из вод лазоревых
Всех чудищ вышли, сколько их глубокое
Родит Тефии лоно, сколько прячет их
Далекий Океан в волнах блуждающих.
Тесей, ни разу не был безнаказанным
Для близких твой возврат: отца и сына он
Убил; любя иль ненавидя жен твоих,
Ты дом и род свой губишь одинаково.
О Ипполит, таким я вижу вновь тебя,
Из-за меня таким ты стал? Какой Прокруст
Иль Синие тело разорвал? Иль, может быть,
Двувидный критский бык, своим мычанием
Дедалов дом наполнивший, терзал тебя?
Увы, где красота твоя цветущая,
Где наши звезды — очи? Бездыханен ты!
Приди на миг, мои слова лишь выслушай:
Постыдного в них нет. Сама за смерть твою
Себя карая, Федра грудь преступную
Пронзит, от жизни и греха избавится
И вслед тебе за Стикс, за топи Тартара
За огненный поток пойдет, безумная.
Умилостивим маны: прядь прими мою,
Луций Анней Сенека

66
Федра
Что я с чела растерзанного срезала.
Соединить сердца дано нам не было —
Соединим же судьбы. Ты чиста — умри
Во имя мужа; а прелюбодейка пусть
Умрет во имя страсти. Не хватало лишь,
Купив такой ценою славу добрую,
Взойти на ложе мужа оскверненное.
О смерть благая, ты одна утишишь страсть.
О смерть святая, ты одна мне честь вернешь.
1190 Стремлюсь к тебе: укрой меня в объятиях.
Внемлите мне, Афины! Мне внемли, отец,
Что злее был губительницы-мачехи:
Я солгала. В больной рожден груди моей
Тот мнимый грех, который ты, Тесей, карал.
Погублен чистый клеветой нечистою,
Стыдливый, целомудренный.— Твой нрав тебе
Верну я. Грудь открыта, справедлив клинок,
Кровь льется в жертву праху непорочному.
Пронзает себе грудь.
Что сделать, когда сын убит,— у мачехи
1200 Учись, отец. Сойди в края стигийские.
Умирает.
Тесей
Жерла бледного Аверна и Тенара темный вход,
Утешение несчастных — тихий ток Летейских вод,
Нечестивца поглотите для бессчетных вечных мук!
Вы, чудовища морские, все сюда из всех морей,
Где бы вас Протей ни прятал в темной глубине пучин,
Упоенного убийством увлеките в бездну воли!
Ты, отец, всегда готовый разделить сыновний гнев,
Став сыноубийцей, смерти легкой недостоин я,
Кто растерзанное тело разметал по всем полям,
!2Ю Кто воистину преступен, ибо мнимый грех карал.
Все полно моим злодейством: звезды, маны, Океан.
Нет четвертого удела; трем известен царствам я.
Затем ли я вернулся, к небу путь открыв,
Чтоб над двумя убитыми двойной обряд
Вдовцом бездетным справить, запалить костер,
Который сына и жену сожжет моих?
Алкид, мне возвративший горький свет дневной.
Верни Плутону дар его, к теням меня
Отправь знакомым. Нет, зову напрасно я
1220 Покинутую смерть. Ты, искусившийся
В убийствах, страшных измыслитель гибелей,
К достойной казни сам приговори себя,,

Федра
67
Пригнуть ли сосны до земли вершинами,
Чтоб, распрямившись, разорвали надвое
Меня они? Со скал Скирона грянуться?
Я видел муки худшие, которые
Готовит Флегетон горящий узникам:
Я знаю место, знаю казнь, что ждет меня.
Злодеев тени, прочь! Пусть камень на плечи
Мне ляжет — вечный старца Эолида труд — *23°
И руки мне отяготит усталые;
Меня пусть манит влага и от уст бежит.
Ко мне пусть коршун улетит от Тития
Моей кормиться вновь отросшей печенью;
Покойся, Пирифоя моего отец:
Пусть колеса вращенье непрестанное
Мое мчит тело по кругам мучительным.
Земля, разверзнись! Хаос, поглоти меня!
Сегодпя с большим правом низойду к теням:
За сыном следом. В вечный дом прими меня, 1240
Плутон, без страха: с чистой целью прибыл я
И не уйду. Увы, не внемлют боги мне,
Лишь злым мольбам немедля внять готовые.
Хор
Тесей, для жалоб время есть бессрочное,
Сейчас воздай последний Ипполиту долг:
Растерзанное тело схорони скорей.
Тесей
Сюда, сюда останки тела милого
Несите! Члены в беспорядке сложены...
Ужели это Ипполит? Вину мою
Я признаю. Но чтобы не на мне одном *2бо
И не одна была вина,— родителя
Призвал я. Вот он, отчий дар, вот плод его!
О, горе лет преклонных, одиночество!
Несчастный, на груди согрей в объятиях
То, что от сына твоего осталося.
Хор
Растерзанного тела части жалкие
Сложи в порядке и верни на место их.
Сюда — десницу мощную; вот левое
Плечо узнать возможно; приложи к нему
Длань, что уздой привыкла усмирять коней. 12в0
Увы! Не все оплакать тело можем мы.
Тесей
Печальный труд терпи, рука дрожащая!
3*

68
Федра
Пусть не струятся слезы по сухим щекам,
Пока все члены не пересчитал отец
И тела не сложил. Что тут, лишенное
Обличья, искалеченное ранами?
Какая часть — не знаю, но твоя она.
Сюда клади, где место есть свободное.
И это — красота, звездой светившая,
Врагов потупить взоры заставлявшая?
Проклятый рок, бессмертных милость грозная!
Таким мой сын вернулся — по мольбе отца!
Прими дары последние родителя,
О многократно хоронимый! Пусть костер
Сожжет останки. Скорбный отоприте дом!
Пусть клич печальный огласит Мопсопию!
Вы к царскому костру несите факелы,
Вы в поле собирайте труп растерзанный,—
А этой яму выройте глубокую:
Пусть голову земля гнетет преступную.

ЭДИП
Действующие лица:
Эдип С т а рип из Коринфа
И окает а Форб ант
Креонт Вестник
Т и р е с и й Хор фиванских
Манто старейшин
Действие происходит перед царским дворцом в Фивах.
Когда Эдип царствовал в Фивах, на город напал жесточайший мор.
Креонт, брат Иокасты, был послан в Дельфы к Аполлону вопросить
оракул, какое средство потребно против столь великого бедствия. Бог
отвечал, что мор прекратится не прежде, нежели смерть Лая будет
отмщена и убийца изгнан. Тогда Эдип просит провидца Тиресия, дабы
открыл он волхвованием, кто убил Лая. Итак, слепец с помощью
дочери своей Манто прежде тщетно гадает по внутренностям жертвы,
а затем, обратясь к чародейству, вызывает тень Лая, и тот объявляет
убийцею самого Эдипа. Тут открывается истина, и понимает Эдип, что
подъял руку на отца своего и услаждался супружеством матери своей,
ибо свершить сие двойное злодеяние судила ему судьба. Преисполнясь
ярою на себя злобою, выкалывает o?i себе глаза и удаляется в изгнание,
а Иокаста пронзает себя мечом.
Эдип
Прогнавши ночь, восходит нерешительно
Титан в сиянье, мутной омраченном мглой;
Губительный огонь лучи унылые
Льет на дома, чумой опустошенпые,
И день являет жатву ночи смертную.
Кто царской власти рад? О, благо лживое,
Как много зла таит твой лик приманчивый!
Всегда под ветром горы поднебесные,
Всегда утесы, море разделившие,
Валов удары терпят и в безбурный день,—
Так пред фортуной власть царей беспомощна.
Полиба скипетр взять избег я счастливо, ,'-,
Бродил без страха, без забот, без родины —
И вдруг набрел на царство (бог свидетель мне).

70
Эдип
Ужасного боюсь: убить родителя
Своей рукой, как лавры мне дельфийские
Вещали — вместе с худшим злодеянием.
Но что страшнее, чем отцеубийства грех?
Промолвить стыдно! Поклянусь сыновнею
Любовью жалкой: Феб кровосмесительным
Грозит мне браком — гнусным ложем матери.
Гнал этот страх меня из царства отчего:
Пенаты покидал я не изгнанником —
Себе не веря, от себя права твои
Я защищал, природа. Все страшимся мы
Великих зол, хоть мним их невозможными,—
И самому себе боюсь я ввериться.
Мне, мне теперь готовит рок недоброе!
Что думать, если этот мор губительный,
Все племя истребляющий кадмейское,
Щадит меня поныне? Для какой беды?
Один среди крушенья всенародного,
Среди все новых воплей над умершими,
Я цел — и значит, Фебу обречен на суд.
Ты уповал, что царствовать на благо всем
Дано злодейству? Небо стало пагубным
Из-за меня: прохладный не живит Зефир
Несчастных, задыхающихся в пламени,
Но Пса пыланье умножает знойного
Титан, отяготивший Льва немейского.
Воды лишились реки, травы — зелени,
Иссохла Дирка, струйкой льется тонкою
Йемен, нагого дна не увлажняющий.
Во тьме сестра скользит по небу Фебова
И днем в унылой дымке небо бледное.
Не блещут звезды средь эфира ясного,
Тяжелый, темный землю задавил туман.
Скрыл горние твердыни небожителей
Лик преисподней. Не дает созревшая
Плодов Церера: золотой колышет злак
Колосья с мертвыми, сухими зернами.
И пет таких, кого бы гибель минула:
Все возрасты и оба пола падают.
Чума отцов с детьми и старых с юными,
И жен с мужьями на один кладет костер,
И нет на погребенье стона слезного.
Сама напасть упорством осушила нам
Глаза. Как то бывает в крайних бедствиях,
Иссякли слезы. На костер последнее
Дитя отец больной иль мать безумная
Влекут скорей, чтоб с остальными сжечь его.

Эдип
71
От скорби скорбь рождается: самих себя
Хоронят люди, вынося умершего.
Самих себя сжигают на чужом костре,
Крадут огонь: в несчастье сгинул всякий стыд.
Нет больше для костей холма отдельного:
Сгореть довольно! Да и это многим ли
Досталось? Для курганов нет земли, дерев
Нет для костров. Мольбы, искусство — тщетно все:
Кося врачей, болезнь лишает помощи.
С мольбой простер я руки, к алтарям припав,
Прошу судьбы скорейшей, чтоб отчизны я
Опередил крушенье, чтоб не после всех
Мне пасть — последним мертвым в царстве умершем.
О тяжкий рок, о боги, слишком грозные!
В той смерти, что народу уготована,
Мне одному отказано? Покинь страну,
Рукою смертоносной зараженную,
И небеса, что сделал ты тлетворными,
Пришлец злосчастный! Хоть к отцу и к матери
Беги скорей!
Входит И о к а с т а.
И о каст а
Что пользы отягчать беду
Напрасной пеней? Долг царя, мне мыслится,
Зло встретить груды©; чем исход сомнительней,
Громада царства чем сильней колеблется,
Стоять тем тверже подобает храброму.
Не дело мужу от фортуны прочь бежать.
Эдип
Нет, в трусости позорной неповинен я,
Бессильный страх моей неведом доблести.
Когда бы сила Марса, копья выставив,
Шла на меня, я стал бы врукопашную
Сражаться и с гигантами свирепыми.
От сфинкса, темные слова сплетавшего,
Я не бежал — от пасти окровавленной
И от костей, вкруг на земле белеющих;
Уже с утеса над добычей свесился
И крылья распластал он, и как ярый лев,
Хлеща хвостом, грозил мне,— но потребовал
Загадки я. Раздался сверху страшный стук
Его зубов, а когти, плоти ждавшие
Моей, крошили камень с нетерпепием.
Но речь, в узлы коварные сплетенную,
Распутал я, решил загадку грозную...

72
Эдип
Так что ж о смерти поздно стал молиться ты?
Мог умереть! Престол наградой подвига
Был — а теперь за гибель сфинкса платишь ты.
Да, прах проклятый хищного чудовища
Восстал на нас, от язвы той погубленной
И гибнут Фивы. Есть одно спасенье нам:
Коль Феб укажет некий путь к спасению.
Хор
110 Кадма славный род и за ним весь город
Убивает мор: озирают Фивы
Нивы вкруг себя — и жнецов не видят.
Смерть твоих бойцов истребляет, Либер,
Кто к далеким шел за тобою индам,
Смело гнал коня по полям восточным
И воздвиг твой стяг на границе мира;
Кто коричный лес и арабов счастье
Видел, и парфян, что, в обманном бегстве
Повернув коней, посылают стрелы,
120 На берег ступил заревого моря,
Где восходит Феб, открывая светлый
День, и з темный цвет красит голых иидов
Пламенем близким.
Погибаем мы, необорных дедов
Отпрыски, судьба нас уносит злая;
Шествиями смерть ежечасно чтим мы,
Длинной чередой поспешает к маиам
Скорбный строй, по путь прерывает часто:
Для печальных толп, что бредут к могиле,
130 Мало семь ворот распахнуть широко.
Встал носилок ряд, и теснят вплотную
Мертвые мертвых.
Первыми овец поразила язва,
Длшшорунный скот не глядел на травы.
Чуть коснуться жрец собирался шеи,
Руку заносил, чтобы ранить метко,
Как телец, блестя золоченым рогом,
Рушился без сил. На загривок падал
Тяжело удар, рассекая жилы,
14в Но секиру кровь не пятнала: черный
Изливался гной из зловонной раны.
Звонконогий конь, не закончив круга,
Падал, предавал ездока, склонивши
Шею бессильно.
Скот лежит в нолях, позабыт и брошен,
Гибнущих коров бык не водит хворый,
И средь скудных стад, средь телят недужных

Эдип
73
При смерти пастух, потерявший силы.
Ни волков олень не боится хищных,
Ни во гневе лев не рычит свирепо,
Лютость утерял и медведь мохнатый,
Прячущийся гад стал теперь безвреден,
Издыхает он с пересохшим ядом.
Ни тени листва — украшенье дерев
Не дарит хребтам лесистых гор,
Ни зелени нет на тучных полях,
Ни рук лозы не гнут до земли
Грозди, Вакхом полны,
Ибо чувствуют все наше горе и боль.
Толпа сестер взломала затвор
Темных Тартара бездн и факел несет;
Свое русло изменил Флегетон,
Воды Стикса слились с сидонской струей.
Алчно открыт черной смерти зев
И широко ее распростерты крыла;
И лодочник сам, что в емком челне
Охраняет ток темноводной реки,
Чья старость крепка, не может поднять
Непрестанным шестом утомленных рук,
Обессилев возить толпу за толпой.
Идет молва, что, теиарских цепей
Железо сломив, трехголовый пес
Бродит в наших местах, что стонала земля,
Что встречали в лесах привиденья, чей рост
Больше роста людей, что дважды с ветвей
Роща Кадмова снег отряхала, дрожа,
Дважды Дирки вода превращалась в кровь
И в молчанье ночном
Дважды слышался вой Амфионовых псов.
О, смерти злой невиданный лик,
Хуже смерти ты! Томной слабостью вдруг
Тело полнится все, алым жаром болезнь
Горит на лице; чуть видная сыпь
Покрывает лоб; срединный оплот
Тела жжет и палит раскаленпый пар,
Лишней крови прилив набухает в щеках, »
Неподвижен взгляд, проклятый огонь
Пожирает плоть; шум стоит в ушах,
Каплет черная кровь из запавших ноздрей,
Разрывая русло кровеносных жил;
До чревных глубин сотрясает тела
Хриплый, частый стон. Льнут грудью тесней
К холодным камням, их в объятьях сжав;
Чей свободен дом, чей страж погребен,

74
Эдип
Те уходят прочь, спеша к родникам,
Но жажду сильней распаляет вода.
Ниц лежит толпа, припав к алтарям,
Молит смерти: послать благосклонный бог
Может только ее; во храмы идут
Не с тем, чтоб смягчить обетом богов,—
Но чтоб голод богов насытить собой.
Эдип
Кто ко дворцу поспешно приближается?
Креонт ли, славный родом и величьем дел,
Иль правдой ложь душе недужной видится?
Хор
Креонт вернулся, как о том молили все.
Эдип
Страх пред судьбой томит: куда ведет она?
Два чувства разрывают сердце шаткое.
Где горькое и радостное смешаны,
Там жаждет знать душа — и опасается.
(Подошедшему Креонт у)
О брат супруги, если помощь гибнущим
Приносишь ты, скажи нам слово спешное.
Креонт
Ответы непонятны, темен жребий наш.
Эдип
Спасти пе хочет тот, кто путь к спасению
Укажет непонятно.
К ре онт
Тайны прячет Феб
Всегда в словах неясных.
Эдип
Повтори мне их:
Эдипу лишь загадки разрешать дано.
Креонт
Цареубийство искупить изгнанием
И отомстить за Лая Аполлон велит.
Тогда лишь в небо снова ясный день взойдет
И чистым даст дышать без страха воздухом.
Эдип
Кто был убийцей государя славного?
Скажи, кто назван Фебом? Покарать кого?

Эдип
75
К р е опт
Рассказать дозволь без страха то, что страшно рассказать.
Чуть лишь вспомню — цепенеет тело, в жилах стынет кровь.
Только я стопой смиренной в храмы Фебовы вошел,
И как должно поднял руки, умоляя божество,
С двух вершин Парнаса снежных долетел зловещий гул,
Аполлонов лавр близ храма всей листвою задрожал,
И Кастальская иссякла вдруг священная струя.
Разметавшись, встали дыбом у пророчицы власы,
Одержимой Фебом. Прежде, чем в пещеру низошла
Дева, снизу вдруг донесся голос, громче, чем людской:
«Кроткие звезды опять возвратятся в Кадмовы Фивы,
Если в изгнанье уйдет от Йемена и Дирки пришелец,
Лая сразивший царя, с младенчества Фебу известный.
И уж недолго тебе наслаждаться злодейским убийством:
Распрю начнешь сам с собой, и сыны унаследуют распрю,
Ибо вернулся ты вновь к материнскому лопу постыдно».
Эдип
То, что велят мне сделать небожители,
Я должен был воздать царю усопшему,
Чтоб святость скиптра не пятнали козпями.
Царь печься о царях обязан: тем, кому
Живой был страшен, дела нет до мертвого.
К р еонт
О мертвом мысли новый, больший страх прогнал.
Эдип
Страх помешал исполнить благочестья долг?
Кре опт
Да, страх пред Сфинксом и загадкой грозною.
Эдип
Теперь свершится кара: боги так велят.
Вы все, кто зрит на царство наше с кротостью:
И ты, кому подвластен звездный свод крутой,
И ты, краса и светоч неба, правящий
Двенадцатью созвездьями, вращающий
Проворным колесом века неспешные,
И ты, ночная странница, идущая
Всегда навстречу брату; ты, властитель бурь,
Кто мчит в лазурной колеснице по морю,
И ты, лишенных света царь обителей,
Услышьте! Пусть убийца Лая изгнанный
Ни ларов, ни надежного убежища,
Ни края не найдет гостеприимного,
230
240
25>

76
Эдип
Пусть брак ему и дети лишь позор дадут,
Пусть он своей рукой убьет родителя,—
Пусть все свершит (что можно пожелать страшней?),
Чего избег я. Места пет прощению!
Клянусь тем царством, где, пришелец, правлю я,
И тем, что я покинул, и домашними
Богами, и отцом-Нептуном, плещущим
В наш берег с двух сторон волнами мелкими;
Ты мне свидетель, боже, отверзающий
Уста пророчицы киррейской вещие:
Пусть так родитель безмятежно старится
И на престоле встретит свой последний день
И будет у Меропы муж один — Полиб,
Как милосердье не спасет виновного.
Но где произошло убийство, вспомните:
Был бой открытый иль засада гнусная?
К р е опт
К священным рощам у ключа Кастальского
Он шел дорогой меж густых терновников,
Где три пути среди полей расходятся:
Один через Фокиду, Вакху милую,
Идет, где ввысь от пашен поднимается
Парнас двуглавый склонами пологими;
Другой приводит к двум морям в Сизифов край,
К Олепским нивам — третий, что извилистой
Долиною бродячих достигая вод,
С рекой пересекается элейскою.
Врасплох напали здесь на мирно шедшего
Разбойники, свершив злодейство тайное.
Появляется Т и р е с и й, ведомый М а н т о.
Но вот как раз, ответом Феба призванный,
Тиресий к нам спешит стопой нетвердою,
И с ним Манто, ведущая незрячего.
Эдип
(Тиресию)
О, первый после Феба, небом избранный,
Кого карать, скажи нам, истолкуй ответ.
Тире сий
Речь медлит на устах, отсрочки требуя,
И ты не должен удивляться этому:
Часть правды скрыта для слепца немалая.
Но зову Феба, зову Фив я следую:
Судьбу отыщем. Будь, как прежде, юною
И жаркой кровь, я бога в сердце принял бы.

Эдип
11
Пусть к алтарю пригонят белоснежного
Тельца, ярма на шее не терпевшего.
Ты, дочь, отца опора, дня лишенного,
Жертв перечисли мне приметы вещие.
Манто
Пред алтарем предстала жертва тучная.
Т и ре сий
Теперь всевышних призови торжественно
И алтари осыпь восточным ладаном.
Манто
В огне священном ладан в честь богам горит.
Т up e сий
Что ж пламя — щедрое объемлет пиршество?
Манто
Вдруг полыхнуло ярко — и упало вдруг.
Т up e сий
Стоял ли прямо светлый и блистающий
Огонь, взметнув до звезд пыланье чистое,
По ветру разметавши пряди дымные,
И:'я по краю полз, пути не ведая,
Клонясь к земле клубами дыма мутными?
Манто
Нет, многовиден был огонь измепчивый.
Как сплетена Ирида дожденосная
Из многих красок, темных туч предвестница,
Дугой полнеба пестрой охватившая,
Так и огонь: какого цвета не было,
Какой в нем был, не скажешь. В желтом синее
И красное мелькало, сверху тьма вилась.
Но вот в раздоре разошелся надвое
Огонь; враждебно пепел разделяется
Единой жертвы: страшно мне смотреть, отец.
Вакх, на алтарь возлитый, превратился в кровь,
Вокруг чела царева заклубился дым,
Всего плотней перед лицом сбирается
И мутный свет тяжелым застит облаком.
Скажи, что это значит!
Тupeсий
Что же я могу
Сказать, когда в смятенье потрясенный ум?
Что молвить? Зло хоть велико, но спрятано;
Всегда в приметах ясных бог являет гнев,—

78
Эдип
Так что ж теперь хотят открыть всевышние
И не хотят, и прячут гнев губительный?
Они стыдятся, а чего — не ведаю.
Скорей осыпь тельцов мукой соленою.
Они спокойно ль смотрят на простертые
К ним для обряда руки?
Манто
Поднял голову
Телец; глядит он на восток, пугается
Рассвета и от солнца отвращает взгляд.
Т up e сий
з*о От одного ль удара наземь падают?
Манто
Телица, бросившись на нож приставленный,
От первой пала раны; но шатался бык,
Не тотчас после двух ударов рухнувший
И лишь с трудом упорный испустивший дух.
Тире сий
Кровь быстро ль из разреза льется узкого
Иль раны полнит медленно глубокие?
Манто
У этой, только грудь пронзили, хлынула
Струя из раны; у того лишь скудною
Росою окропила нож: с пути свернув,
збо Из глаз и рта струится кровь обильная.
Т up e сий
Сулят нам ужас жертв зловещих знаменья.
Но что, скажи, во внутренностях видишь ты?
Манто
Что это? Не обычным легким трепетом
Они трепещут,—руки сотрясает мне
Утроба, брызжет кровь из жил все новая.
Глубоко сердце спрятано истлевшее,
Все жилы бледны, внутренностей многих нет,
Гнилая печень черной желчью пенится.
Примета для единовластья грозная:
360 Две головы лежат буграми равпыми;
Лишь тонкая отрезанные головы
Покрыла пленка, не скрывая тайного.
Враждебный бок так мощно поднимается,
Семь жил напрягши; пересек их наискось
Порог и вспять мешает возвратиться нм.

Эдип
79
Нарушен весь порядок, не на месте все,
Все сдвинуто назад: не справа легкое,
Вмещающее дух, лежит кровавое,
Не слева сердце, мягкими одеждами
Не облекает внутренностей тучный жир.
Извращена природа, все нарушены
Законы. В чем причина, допытаемся.
Что это? О печестье! Вот зачатый плод
Лежит не так, как должно, у не ведавшей
Быка телицы; стонет он и движется,
Трепещут члены слабые от судорог;
Белесой кровью внутренности черные
Осквернены. Но вот тела безглавые
Встают, шагают, целятся в прислужников
Рогами; внутренности из-под рук бегут.
Звук, поразивший слух твой,— не мычание
Быков, не голос дальний стад испуганных:
Взревел огонь на алтарях трепещущих.
Эдип
Что нам несут ужасной жертвы знаменья,
Открой: бесстрашным слухом я слова приму.
Нас крайность бедствий делает спокойными.
Т up e сий
Об этих бедах скоро вспомнишь с завистью.
Эдип
Скажи о том лишь, что велит нам бог узнать:
Чьи руки кровью царскою запятнаны?
Т up e сий
Ни тем, что высь на легких бороздят крылах,
Ни внутренностям, вырванным из жертв живых,
Не обнаружить имя. Путь избрав другой,
Царя из края вечной ночи вызовем:
Пусть он убийцу, из Эреба выпущен,
Сам назовет. Молить неумолимого
Должны мы Дита, Стикса обитателей
Извлечь на свет. Кому поручишь таинство?
Ибо тебе, верховному властителю,
Грешно увидеть тени.
Эдип
Ты ступай, Креопт,
Второй, к кому все взоры обращаются.
Т up e сий
Пока затгюры Стикса отпираем мы,

80
Эдип
Хвалу воспойте Вакху всенародную.
Т и р е с и й, К р е о н т и М an т о уходят.
Хор
Трепетным все увенчайте плющом разметенные кудри,
Тирсом вооружив нисейским нежные руки.
Вакх, низойди, светлый бог, неба краса,
К нам, что в Фивах твоих мольбы
Воссылают к тебе,
Простирая ладони ввысь.
Кротко к нам обратись ликом девическим,
Взглядом звездных очей злой разгони туман.
Алчность рока смири скорей
И Эреба угрозы.
Подобает тебе вплетать цветы вешние в кудри,
Стягивать их волну митрой тирийской
Или ягодоносным
Гибким побегом плюща венчаться,
Вольно по плечам распуская пряди
Или в узел их собирая снова.
Мачехи когда опасаясь гневной,
Рос ты, Вакх, приняв подмененный образ,
Золотом волос подражая деве,
Платье подвязав пояском шафранным,
Женственные ты полюбил уборы,
Вольные плащей долгополых складки.
В золоченой ты колеснице ехал,
Длинной львов накрыв упряжных одеждой;
Видел это весь край земли восточный,
Кто из Ганга пьет, кто ломает прочный
Лед на Араксе.
Едет вслед за тобой Силен на осленке невзрачном,
Черен раздутый обвит плетеницей из лоз виноградных;
Шествием таинств обряд открывают беспутные мисты.
За тобой летит отряд бассарид,
В эдонской они пляске бьют стопой
В крутой ли Пангей, во фракийский ли Пиид.
Средь кадмейских ли жен менада одна
Нечестивая вслед пошла за тобой,
Огигийский Иакх, небридой твоей
Священной себе опоясавши стан
И легкий тирс потрясая в руке,
И власы для тебя распустив но плечам
И безумной груди.
Лишь когда уже был растерзан Пенфей
If язвящий пыл покинул фиад,
Свой незнаемый грех узрели они.

Эдип
81
Матери Вакха сестра владеет блистающим морем,
Кадма дочерь Ино с Нереидами в пляске кружится,
Властен и отрок-пришлец над волнами великого моря,
Вакха брат Палемон, божество не из самых ничтожных.
Когда шайкой похищен тирренской ты,
Отрок, был, вмиг Нерей успокоил зыбь,
В луг тотчас превратил голубой простор.
Вешней в нем зеленеет листвой платан
И любезная Фебу лавров сень.
Стаи болтливых птиц шумят в ветвях,
Вкруг весла проворный обвился плющ,
Реи вяжет лоза виноградная.
На носу зарычал идейский лев,
На корме улегся индийский тигр.
Вплавь пираты спасаются в ужасе,
Чтобы в новом обличье вынырнуть:
Все, что ниже локтей, отпадает у них,
С животом воедино срастается грудь,
Короткие руки висят с боков,
Под волну плывет кривая спина,
Пучину сечет луновидный хвост,—
Гнутые мчатся вослед парусам уходящим дельфины.
Вез тебя, Вакх, лидийский Пактол драгоценной волною,
Что золотые несет мимо берега знойного струи.
Гетские стрелы с плеча, тетиву с побежденного лука
Сиял массагет, добавляющий кровь в молочные чаши;
Царство узнало тебя секиродержца Ликурга,
Край тебя узнал, где живут залаки,
И народы, что под свист Борея
Пашни меняют,
Также племена вблизи студеных
Вод Меотиды.
На кого глядит с вершины неба
Эриманфских звезд двойная повозка.
Покорил ты, бог, кочевых гелонов,
У суровых дев отобрал оружье,
Фермодоптские вниз лицом дружины
Пали, пред тобой простираясь,—
Каждая тотчас, отложивши стрелы,
Стала менадой.
Обагрен был Киферон священный
Офионовым убийством.
Претиады в лес устремились, Аргос
Вакха начал чтить на глазах Юноны.
Наксос, что лежит среди вод Эгейских,
Брошенную отдал царевну
В жены тебе, возместив утрату

82
Эдип
Лучшим супругом.
Пемза сухая
Излила напиток Никтелия;
По траве ручьи потекли с журчаньем,
Сладостным земля напиталась соком —
Белоснежного молока струею
И лесбосским в смеси с душистым тмином.
Новобрачную провожают в небе:
Феб распевает гимны,
По плечам распустивши кудри,
Потрясают факелом брачным
Два Купидона.
Огпепный дрот отложил Юпитер,
Ненавистный ему, когда Вакх подходит.
Будут доколе нестись светила по древнему небу
И Океан обегать в кольцо заключенные земли,
И Лупа обретать утраченный свет в полнолунье,
И поутру предвещать восходы будет Денница,
Будет доколе чужда Медведица сини Нерея,—
Чтить сияющий лик мы Лиея прекрасного будем.
Возвращается К р е о н г.
Эдип
Твой скорбпый взор все говорит заранее.
Чья жизнь вернет нам милость небожителей?
К р е опт
Ты говорить велишь мне, страх велит молчать.
Эдип
Когда ты к Фивам безучастен гибнущим,
О близких вспомни, чей престол шатается.
К реонт
То, что узнать ты хочешь, не захочешь знать.
Эдип
Неведенье — от бед лекарство слабое.
Ты скроешь средство к общему спасению?
К р е опт
Лечится грех лекарствами постыдными.
Эдип
Скажи, что слышал, или, силой сломленпый,
Узнаешь сам, что может гнев властителей.
Кр е опт
620 Велят сказать — а сказанное гнусно им.
610

Эдип
83
Эдип
За всех пичтожной жизнью ты поплатишься,
Если обряда тайну не откроешь вслух.
К р е опт
Дозволь молчать. Когда о меньшей вольности
Царей просили?
Эдип
Часто всех речей вредней
Немая вольность царствам и царям была.
К р е опт
Где и молчать нельзя, что там позволено?
Эдип
Ослушник, кто молчит, хоть молвить вэлено.
К ре опт
Что вынудил сказать, то кротко выслушай.
Эдип
Карают ли за слово подневольное?
К реонт
Под городом есть роща черных падубов,
Долина рядом, Диркой орошенная.
Там, голову подняв вечнозеленую
Над рощей, кипарис вокруг собрал ее;
Раскинул дуб прогнившие от времени
Кривые сучья; он расколот надвое
От старости, и половина рухнула
С разорванных корней, но удержалася,
О ствол чужой опершись. Липы, лавры там,
И мирт пафосский, и ольха, плывущая
В морях на веслах. Феба гладкоствольная
Сосна встречает и с Зефиром борется.
Там посредине дерево огромное
Всю рощу осеняет тенью тяжкою,
Ветвями заслонив деревья меньшие.
Под ним стоит, не зная света Фебова,
Унылая вода, всегда холодная;
Ключ окружен ленивый топью илистой.
Гадатель дряхлый, только лишь пришел туда,
Не медлил ни мгновенья. Место мрак дало.
Разрыли землю, сверху жар насыпали,
Похищенный с костров. Жрец в погребальные
Одежды облачился, ветвью стал трясти.
До пят закрыла ноги палла грязная,
В одежде скорби старец скорбно шествует,

84
Эдип
Седины тис венчает, приносящий смерть.
Вспять овцы чернорунные отводятся
И темные телицы. Насыщается
Живою плотью пламя погребальное.
Зовет он манов, и царя над манами,
И вход к Летейским водам стерегущего,
Устами повторяет исступленными
Заклятия, которыми смиряет он
Иль принуждает тени. Льет он кровь в огонь,
Жжет жертвы целиком, кровавой влагою
Пещеры наполняет, белоснежное
Льет молоко и Вакхом возлияния
Творит рукою левой, и, потупившись,
Глухим и грозным кличет маны голосом.
Гекаты псы залаяли, печальный гул
В долинах трижды прозвучал, и дрогнула,
Сотрясшись, почва. Молвит жрец: «Услышан я,
Слова не тщетны: хаос разверзается,
Народам Дита к свету открывая путь».
Насторожив листы, деревья съежились,
И треснули дубы, и роща в ужасе
Вся задрожала, и земля отпрянула
С глубоким стоном: то ли Ахеронт стерпеть
Не мог того, что бездна потревожена,
То ли Земля, дорогу погребенным дав,
Вскричала, связей всех разрывы чувствуя,
То ль цепью Цербер загремел тяжелою.
Вдруг почва расступилась, зазиял провал
Огромный. Сам озера неподвижные,
И подлинную ночь, и бледных видел я
Богов средь манов. В жилах кровь холодная
Застыла. Вырвалась толпа свирепая,
Стоит с оружьем племя все драконово,
Зубов диркейских всходы, грозных братьев рать.
Тут завопили Ужас и Эриния,
И все, что прячет и рождает вечная
Ночь: вот Печаль, терзающая волосы,
Недуг, больную голову роняющий,
Страх, Старость, тягостная для самой себя,
Чума — напасть народа огигийского.
Мы чувств лишились. Даже дева, знавшая
Искусств» старца, обмерла. Лмшь он один,
Силен увечьем, созывал бескровные
Народы Дита. Как туманы лещие,
Они летали, воздух неба вольного
Впивая. Столько листьев нет на Эриксе,
Цветов на Гибле столько нет в разгар весны,

Эдип
85
Когда пчелиный рой в клубок сплетается,
Не столько бьется в берег Ионийский волн,
Не столько птиц, секущих небо крыльями,
Меняет, убегая от угроз зимы,
На нильское тепло снега стримонские,
Сколько теней привлек призыв гадателя.
Спешат трепещущие души спрятаться
Во мраке рощи. Вынырнули первыми,
Зет, за рога быку пригнувший голову,
И Амфион, держащий сладкогласную
Кифару, камни двигавшую звуками;
Тантала дочь средь сыновей, кичливая,
Подняв в гордыне безопасной голову,
Считает тени; мать проходит худшая,
Безумная Агава, и терзавшая
Царя толпа, и следом за вакханками
Ненфей со взором, полным и теперь угроз.
Лишь тот, к кому взывали, показав едва
Лицо, скользнул стыдливо прочь и спрятался
От толп поодаль. Но мольбы стигийские
Твердит пророк настойчивей, и скрытое
Лицо открыл он — Лай. Страшусь и вымолвить:
Все члены кровью залиты запекшейся,
Покрыты грязью сбившиеся волосы.
Сказал он гневно: «Кадма род неистовый,
Пролить родную кровь всегда вы счастливы!
Вздымайте тирсы, дланью исступленною
Сынов терзайте: в Фивах материнская
Любовь — злодейство худшее. Не гнев богов
Тебя, отчизна, губит, но злодейство лишь.
Не тяжкий Австр вредит и не дыхание
Сухой земли, дождями не насыщенной,
Но царь, убийством мерзостным добывший жезл
И ложе несказанное родителя;
Как сын он гнусен, как отец гнусней стократ,
Отяготивший вновь утробу матери,
Туда проникший, где зачат был некогда,
Себе родивший (у зверей такого нет)
Сестер и братьев. Зол сплетенье страшное,
Чудовище, запутанней, чем сфинкс его!
Тебя, кто держит жезл рукой кровавою,
Настигну я, отец неотомщенный твой,
Со мною сваха вашей свадьбы — Фурия
С бичом свистящим; дом кровосмесительный
Разрушу, нечестивой истреблю войной.
Пускай скорее царь, из края изгнанный,
Куда захочет, шаг направит пагубный.

8Г>
Эдип
Пусть лишь уйдет он,— и весна цветущая
650 Вернет вам травы, чистое дыхание —
Животворящий воздух и листву —леса.
Мор, Язва, Смерть, Зараза, Мука, Горе, Боль —
Вся свита с ним уйдет, его достойная.
От наших сам захочет удалиться он
Жилищ скорее, но шаги свяжу ему
Я тяжестью, чтобы, пути не видя, он
Полз, старческой клюкой дорогу щупая.
Земли его лишите. Неба я лишу».
Эдип
Холодный трепет до костей объял меня.
6$° Чего боялся, в том н обличен я был.
Меропа отрицает грех супружества,
Жена Полиба; руки обеляет мне
Живой Полиб: убийство и постыдный брак
Отец и мать опровергают. Где ж еще
Вине есть место? Лай оплакан Фивами
Был прежде, чем явился я в Беотию.
Кто — бог иль старец лживый — Фивам пагубен?
Поймал я кова хитрого участников:
Прикрыв коварство именем богов, пророк
670 Лжет, ибо власть моя тебе обещана.
К ре онт
Ужель с престола свергнуть я хочу сестру?
Когда бы верность родственникам царственным
Мое не укрепляла место прочное,
Сама фортуна мне, всегда тревожная,
Была б страшна. Пусть боги и тебе дадут
Груз этот сбросить и не быть раздавленным.
Чем ниже место, тем и безопаснее.
Эдип
Меня ты убеждаешь добровольно с плеч
Груз власти сбросить?
К реонт
Я бы так советовал
«о Тому, кто волен выбрать состояние,
А ты обязан дальше несть судьбу свою.
Эдип
Вернейший путь для тех, кто жаждет властвовать,.
Хвалить досуг и сон, и участь скромную.
Покои — личина беспокойных частая.

Эдип
87
К р е о н т
Не защищен я верностью испытанной?
Эдип
Коварным верность к козням облегчает путь.
К р е о н т
Избавленный от тягот власти, царскими
Я обладаю благами: силеп мой лар
Стеченьем многих граждан; не бывает дня,
Чтобы к престолу близость не осыпала
Мой дом дарами; роскошь, яства щедрые,
Для многих мною милости добытые,—
Чего мне не хватает при такой судьбе?
Эдип
Чего ты не имеешь. В счастье меры нет.
Кре опт
Я осужден, хоть дело не разобрано?
Эдип
А разве в жизни вы разобрались моей?
Тиресий разве наше дело выслушал?
Но осужден я. Вы пример мне подали.
К р е опт
А если я невинен?
Эдип
Даже мнимый страх
Считает царь бесспорным.
К р е о н т
Страхов истинных
Заслужит этим.
Эдип
Отпусти виновного —
Врагом он станет. Все, что подозрительно,
Да сгинет.
К р е опт
Так врагов находят.
Эдип
Царствовать
Тот не умеет, кто врагов пугается.
Страх — страж царей.
К реонт
Боится сам боящихся
Злой деспот. Страх по кругу возвращается-

88
Эдип
Эдип
Стеречь в пещере каменной преступного!
Я во дворец к себе вернусь тем временем.
Уходит. К р е о н т а уводят.
Хор
Не ты — этих бед причипа:
Лабдакидов судьба разит
Не отсюда: издревле гнев
Богов их гонит. Роща Кастальская
Дала приют пришельцу сидонскому.
И выходцев тирских омыла Дирка,
Когда, устав добычу Юпитера
Искать по свету, встал Агеноров сын
Под нашим дубом и похитителя
Сам смиренной почтил мольбой.
По приказу Феба
За бродячей он вслед пошел телицей,
Чью не сгибали
Шею плуг кривой иль ярем повозки;
Странствовать кончив, народу имя
По знамепованной дал телице он,—
С той поры земля, что ни час, рождала
Новых чудовищ:
То змей, из дола темного выползший,
Шипит, превыше крон вековых дубов,
Превыше старых сосен
И святых дерев Хаопийской рощи
Поднявши темную голову,
Но большей частью тела влачась в траве.
Или почва сама, чревата нечестьем,
Здесь рождает оружье: витого рога
Звук раздается, зычным напевом
Гнутой меди труба отвечает;
Тогда лишь уста, язык и голос,
Самим незнакомый, они испытали
В кличе враждебном.
Два братских стоят отряда в полях.
Грозные всходы семян достойны,
Одним лишь днем измерен их век,
Родились они, чуть денница взошла,
И все падут до вечерней звезды.
Чудеса страны пришельцу страшны,
Пугает война новорожденных орд,—
Но погибли все на его глазах
Сыновья земли и вновь низошли
В то лоно, что их родило лишь на миг.

Эдип
89
Да минует нас грех гражданских распрь!
Да не знает земля Геркулесовых Фив
Между братьями битв!
А участь твоя, о Кадма внук,
Кто, оленем став, увидал на челе
Небывалый груз ветвистых рогов
И сворой своей затравлен был?
Без дорог, стремглав по лесам, по горам
Бег проворных копыт Лктеон стремит,
Избирая глушь утесов и чащ:
Перья страшны ему, что колеблет Зефир,
И тенета, что он расставил сам.
Наконец увидал он в глади воды
И рога надо лбом, и звериный лик,—
Там, где девственный свой омывала стан
Богиня, чей стыд пощады не знал.
Эдип
Все тот же в сердце страх и мысль тревожная.
Твердят все боги, горние и дольние,
Что мною Лай убит,— но дух противится,
Себя же лучше, чем все боги, знает он.
Уходит память вспять по следу стертому:
Свалил однажды я дубиной встречного,
Отправил к Диту старика, теснившего
Меня с пути повозкой,— далеко от Фив,
В Фокиде, там, где три пути расходятся.
Входит II о к а с т а.
Жена, прошу, рассей мои сомнения;
В какую пору жизни Лай погиб, скажи:
В расцвете ль первых свежих сил иль в дряхлости?
И о каста
Он был ни юн, ни стар, но ближе к старости.
Эдип
Был окружен ли царь толпою спутников?
И окает а
Нет, многих увела дорога ложная,
При Лае верный труд оставил считаных.
Эдип
Удел царя хоть кто-то разделил из слуг?
И окает а
Лишь одного сгубила храбрость верного.

90
Эдип
Эдип
Виновный найден! Место и число сошлись.
Скажи лишь время.
И окает а
Десять уж собрали жатв.
Уходит.
Входит Старик — посланный из Коринфа.
Старик
(Эдипу)
Тебя народ коринфский на престол отца
Зовет. Полиб ушел к покою вечному.
Эди п
Со всех сторон фортуна бьет жестокая.
Какой судьбой погублен был отец, скажи.
Старик
Сон отрешил от тела душу дряхлую.
Эдип
Никем не умерщвленный, умер мой отец.
Благочестиво к небу руки чистые
Поднять я вправе: больше не страшна им кровь.
Но худшая грозит мне часть судьбы моей.
Старик
В отцовском царстве всякий страх рассеется.
Эдип
Вернусь туда — но опасаюсь матери.
Старик
Боишься той ли, кто в тревоге трепетной
Ждет сына?
Эдип
Гонит прочь любовь сыновпяя.
Старик
Вдоветь ей дашь?
Эдип
Страшнейший страх затронул ты.
Старик
Какой боязнью скрытой стеснена душа,
Скажи. Царям молчаньем я привык служить.
Эдип
По слову Дельф боюсь я брака с матерью.

Эдип
91
С тарик
Оставь постыдный страх, боязнь напрасную:
Тебе ведь не была Меропа матерью.
Эдип
В подложном сыне ей какая выгода?
Старик
Царям дает сын гордую уверенность.
Эдип
Как царской спальни тайны ты узнал, старик?
Старик
Тебя Меропе эти руки отдали.
Эдип
Ты отдал ей младенца? Где ж ты взял меня?
Старик
Пастух тебя на Кифероне отдал мне.
Эдип
Тебя какой же случай в этот лес привел?
Старик
За стадом вслед рогатым я пришел туда.
Эдип
Так назови приметы тела верные.
Старик
Железом были пронзены стопы твои;
Изъян ступней распухших имя дал тебе.
Эдип
Спрошу еще: кто тело в дар вручил тебе
Мое?
Старик
В горах он снежных стадо царское
Пас и над кучкой пастухов начальствовал.
Эд ип
Как звался он?
Старик
У стариков в бездействии
Слабеет первой память утомленная.
Эдип
Узнал бы ты по виду, по лицу его?

92
Эдип
Старик
Быть может: часто и примета малая
В нас будит память, сроком погребенную.
Эдип
Пусть со стадами, что для жертв собрали мы,
Придут и пастухи; над ними старшего
Скорей ко мне ведите, слуги царские.
Слуги уходят.
Старик
Тому, что долго иль судьбой, иль разумом
Сокрыто было, дай остаться тайною:
Открывшему во зло бывает истина.
Эдип
Каких мне зол бояться горше нынешних?
Старик
Коль труд искать велик, найдешь великое.
Престола благо здесь, там — благо общее.
Они равны. Касаться ни к чему не смей:
Пускай сама собой судьба откроется.
Эдип
Нельзя тревожить только счастье прочпое;
Не страшно тронуть то, что близко к гибели.
Старик
Ты хочешь род найти знатнее царского?
Смотри, чтобы, найдя отца, не каяться.
Эдип
Найду, чья кровь во мне, пусть и постыдная;
Решенье твердо.
, Входит Ф о р б а и т.
Вот он, дряхлый тот старик,
Под чьим началом стадо было царское,
Форбант. Лицо иль имя это помнишь ты?
Старик
Его черты как будто брезжут в памяти:
Они и незнакомы, и знакомы мне.
{Фор банту)
Не ты ли, когда Лай царил над Фивами,
На Кифероне пас стада отборные?

Эдип
93
Форбант
Да, Киферон, где плодоносны пастбища,
Все новый летом нашим корм дает стадам.
Старик
Меня ты знаешь?
Фор бант
Память сомневается...
Эдип
Ему когда-то передал ты мальчика?
Что ж ты бледнеешь? Ищешь слов? Колеблешься?
Ответь! Враждебна истине медлительность.
Ф орбант
Ты тронул то, что скрыто долгим временем.
Эдип
Скажи, покуда правды боль не вырвала.
Фор бант
Ему я дал младенца — бесполезный дар:
Не мог он жить, небесный видеть свет не мог.
Старик
Бог отврати примету! Выжил он и жив.
Эдип
Но почему не мог он жить, ты думаешь?
Фор бант
Продето сквозь ступни, железо тонкое
СкоБало ноги, опухолью вздутые,
И рана жгла заразой тело детское.
Эдип
(самому себе)
Чего еще ты ищешь? Рок приблизился!
(Ф ор банту)
Чей сын то был?
Фор бант
Мне клятва не дает сказать.
Эд ип
Огня сюда! В огне забудешь клятвы ты.
Ф ор бант
Таким путем кровавым ищешь правды ты?
Помилуй!

94
Эдип
870
860
Э б U П
Пусть кажусь тебе безудержно
Жестоким,— но в твоих руках спасение:
Скажи мне правду. Кто он? Кто отец его?
Кто мать?
Форбант
Женою он рожден на свет твоей.
Эдип
Земля, разверзнись! Ты, над тьмой владычащий
Теней правитель, во глубины Тартара
Умчи весь род, превратно устремленный вспять!
Мечите камни в голову преступную,
Мечите копья, граждане! Отец и сын
II брат пускай разят меня, пусть матери
Возьмут мечи, пусть мечет головни с костров
Больной народ. Бесчестье века, я средь вас,
Священных прав губитель, всем всевышним враг,
Кто, воздух незнакомый в первый день вздохнув,
Достоин смерти был. Что преступленьями
Ты заслужил, то сделать и решись скорей.
Иди, ступай, не медли во дворец войти,
Поздравь жену, что род детьми умножила.
Уходит.
Хор
Если б мог я судьбу мою
Сам устроить по выбору,
Я попутный умерил бы
Ветер, чтоб его напор
Не срывал дрожащих рей.
Пусть, не уклоняясь вбок,
Ветер плавно и легко
Гонит бесстрашную ладью.
890 Так и жизнь безопасно меня
Средним пусть ведет путем.
Киосского боясь царя,
Отрок правит к звездам путь,
Полагаясь на свое
Новое уменье, птиц
Он стремится превзойти
Взмахами подложных крыл,—
Чтоб у моря имя отнять.
А искусный старик меж тем
900 Равновесие Дедал
У срединных находит туч;
Своего он ждет птенца

Эдип
95
(Если ястреб налетит,
Выводок распуганный свой
Собирают птицы так),
Той порой как он в волнах
Бьет руками в путах крыл —
Дерзкого орудий пути.
Все, что меру превзошло,
На сыпучем стоит песке. 91°
Появляется Вестник.
Что там? Слышу стук дверей.
Царский выходит к нам слуга,
Скорбно качая головой.
Что принес ты нам, скажи.
Вестник
Когда, узнав свой род, Эдип уверился,
Что в преступленьях, предреченных судьбами,
Повинен он, и сам же осудил себя,
Поспешно в ненавистный он ушел дворец.
Так лев ярится на равнинах Ливии
И грозно рыжей потрясает гривою. 92<>
Лицо ужасно, взор мутит безумие,
То стой, то ропот слышны; но спине течет
Холодный пот; угрозами бушует он,
Боль глубока, но через край уж хлынула.
Себе он сам готовит участь некую,
Своей судьбе подстать. «Что медлишь с карою? —
Он молвит.— Сердце пусть пронзят преступное,
Жизнь оборвут огнем или каменьями!
Где тигр, где птица хищная, которая
Мою утробу выест? Киферон, ты знал мо
Злодейств немало — так пошли зверей своих
Из дебрей либо свору разъяренных псов;
Верни Агаву! Смерти не страшись, мой дух:
Лишь смерть у рока вырвет нас безгрешными»*.
Тут, рукоять схватив рукой нечистою,
Он меч извлек. «Что ж, карой столь короткою
За столько зол заплатишь и сквитаешься
Одним ударом? Смерть — твой долг родителю;
А матери, а детям, что в недобрый час
Родились, что ты дашь? А жалкой родине, мо
Твою вину так тяжко искупающей?
Тебе не расплатиться! Пусть изменится
Природа, все законы извратившая
Свои на мне, измыслив род неслыханный:
Пусть много даст мне жизней, чтобы многими
Карать смертями, и рождаться вновь и вновь

96
Эдип
Для новых казней. Ум свой призови, Эдип!
То, что лишь раз бывает, может долгим быть.
Продли же смерть! Блуждай такой дорогою,
Где мог бы ты равно живым и умершим
Остаться чужд. Не до конца убей себя,
Не так, как Лая! Что же, дух мой, медлишь ты?»
Тут слезы полились дождем внезапные.
«Ужель довольно плача? Влагу легкую
Вы льете, очи? Вытечь за слезами вслед
Должны вы. Хватит с вас, о боги брачные?
Прочь из глазниц!» —Так в яром гневе молвит оп,
Зловещим запылали щеки пламенем,
Уже глаза в глазницах еле держатся.
Во взорах ярость, гнев, решимость дерзкая,
Как у безумца. Вот со стоном бешеным
К лицу поднес он руки. А глаза меж тем
Недвижно и упорно смотрят на руки,
Стремясь навстречу ране. Искривленными
Перстами в очи жадно он впивается,—
И вот, с корней своих глубоких сорваны,
Два шара вниз скатились. Но не отнял рук
И раздирал погтями все упорнее
Пустых глазниц он впадины глубокие,
Все меры перешедши в тщетной ярости.
Покончивши со светом храбро, голову
Он поднял и глазницы к небесам воздел,
Тьму пробуя впервые. После выдернул
Все, что из глаз свисало, и победно он
Воззвал к богам: «Пощаду дайте родине,
Понес я кару, сделал все, что должно: ночь
Обрел я, ложа моего достойную».
Дождь гнусный залил щеки: изобильную
Оборванные жилы изрыгали кровь.
Хор
Пас ведет судьба: не противьтесь судьбе!
Суета забот не изменит вовек
Непреложный закон ее веретен.
Все, что терпим мы, смертный род, на земле,
Все, что делаем мы, свыше послано нам,
И Лахеза блюдет предрешенный ход
Пряжи, и никому эту нить не развить.
Первый день нам дает и последний наш день.
Не в силах бог ни один изменить
Роковой череды, сцепленья причин.
Для любого решен свой порядок: его
Не изменит мольба. Пред судьбою страх

Эдип
97
Многим пагубен был: убегая судьбы,
К своей судьбе приходили они.
Чу, стукнула дверь. Вот выходит он,
Не видя дня, не ведомый никем
Трудным шагом бредет.
Входит Эдип.
Эдип
Все копчено ко благу; отдан долг отцу.
Как тьма отрадна! Кто из небожителей,
Смягчившись, мраком мне окутал голову?
Кем я прощен? Бежал я дня-свидетеля,
Но не своей руке обязан: свет меня
Бежит. Вот лик, Эдипу подобающий.
Входит И о к а с т а.
Хор
Смотри, как Иокаста исступленная
В беспамятстве летит, как мать кадмейская,
Когда с сыновней головой оторванной
Опомнилась. Заговорить с повержеппым
И хочет, и боится. Гонят беды стыд,
Но слово медлит.
Иокаста
Сыном ли назвать тебя?
Колеблешься? Ты сып мой! Стыдно сыном быть?
Молчать не надо! Что глазницы полые
Ты отвращаешь?
Эдип
Кто мне вновь дает глаза
И отнимает тьму? То голос матери!
Все, что свершил я, тщетно. С ней встречаться вновь -*
Нечестье. Пусть нас разделит, преступников,
Пучина, пусть под нашим обращенный впиз
К другим светилам, к солнцу бездорожному
Безвестный мир укроет одного из нас.
Иокаста
В чьих винах рок виновен, неповинен тот.
Эдип
Мать, слов не надо, слух мой пощади, молю,
Ради того, что от меня осталося,
Ради в недобрый час рожденных отпрысков,
Ради грехов безгрешных дома нашего.
Анной Сенека

98
Эдип
И ока ста
Что цепепеешь ты, душа? Участница
Всех зол, не хочешь кары? Человеческих
Законов честь сгубив кровосмешением,
Умри, мечом исторгни нечестивый дух.
Пусть хоть отец богов, весь мир колеблющий,
Меня сразит стрелой во гневе огненной,—
1030 Все ж кара не сравнится с преступленьями,
Чудовищная мать! На смерть решилась я
И смерть найду. Мать тою же срази рукой,
Что и отца, и дело заверши свое.
Похищу меч — от этого погиб меча
Мой муж... Зачем берешь ты имя ложное?
Мой свекор. В грудь ли острие вонзить себе
Иль глубже в горло погрузить? Не ведаешь,
Какую выбрать рану? В чрево бей, рука,
Где выношены дети и средь них — мой муж.
Убивает себя.
Хор
1040 Она мертва. На ране умерла рука,
Клинок из чрева током крови вытолкнут.
Эдип
К тебе, защитник правды, вещий бог, к тебе
Взываю. Рок в моем отцеубийстве лишь
Виновен; сделал больше, чем боялся, я
И мать сгубил своими злодеяньями.
Бесчестный рок, о лживый Феб, превысил я.
Стопой нетвердой по тропам невидимым
Бреди, певерный путь шагами щупая,
Рукой дрожащей раздвигая мрак слепой.
1060 Прочь! Шаткой поспеши в изгнанье поступью.
Нет, стой! О тело матери споткнешься ты.
Ободритесь, болезнью отягченные,
Усталые и жизнь едва влачащие:
Я прочь иду — и воздух за спиной моей
Добрее станет. Чья душа чуть держится,
Кто не встает, пусть ток его живительный
Вдохнет. Подайте помощь умирающим:
Земли порок смертельный уношу с собой.
Жестокий рок, недуга трепет гибельный,
iow Чума, бессилье, злые боли — все со мной
Ступайте. Вы поводыри мне лучшие.

ФИНИКИЯНКИ
Действующие лица:
Эдип П о линик
Антигона Этеокл
Иокаста Вестник
Эдип, после того как сам себя ослепил и по собственной воле удалился
в изгнание (как это описано в «Эдипе»), побежденный бедствиями,
решает наложить на себя руки; однако же, уступая мольбам дочери своей
Антигоны, соглашается претерпевать жизнь. Меж тем сыновья его Этеокл
и Полиник затевают нечестивую войну, ибо Этеокл отказался передать
брату царство, как было о том договорено. Иокаста тщетно старается
их примирить. Здесь обрывается рассказ Сенеки: он не повествует
о том, как братья в бою убили друг друга, хотя об этом говорят
и Еврипид и Стаций.
Пустынная местность.
Эдип
{Антигоне)
Отца слепого посох, истомленного
Опора тела, дочь, хоть и рожденная
В нечестье, но на счастье,— брось родителя.
Зачем ты направляешь шаг блуждающий?
Позволь мне падать! Легче я один найду
Желанный путь, из жизни уводящий прочь,
Чтоб он избавил мир от лицезрения
Моей главы проклятой. Мало сделал я:
Хоть и не вижу больше дня-сообщника,
Но видим всем. Ладонь, ко мне приросшую, ю
Ты убери — дай слепоте вести меня
Туда, где склоны ввысь вознес стремнистые
Мой Киферон, где быстрый Актеон летел
Через хребет скалистый и своих же свор
Добычей пал, где через рощи темные,
Через долины богом подгоняемых
Вела сестер и, злодеянью радуясь,
Мать впереди несла на тирсе голову,
Где Зетов бык бежал, влача истерзанный
4*

100
Финикиянки
Труп за собой, где кровью на терновниках
Отмечен путь свирепого чудовища,
Где над водой возносится вершиною
Скала Ино, где мать от преступления
Спасаясь преступленьем, с сыном прянула
В пучину, чтобы утонуть с ним. Счастливы,
Кому судьба столь добрых матерей дает!
Есть и мое в тех чащах место: вновь меня
Оно зовет настойчиво; спешу туда
Уверенно, туда без провожатого
Дойду. Зачем к себе вернуться медлю я?
Дай смерть мне, Киферон, дай в том убежигце,
Где должен был я сгинуть во младенчестве,
Погибнуть старцем. Казнь закончи прежнюю!
О ты, кровавый, грозный и безжалостный,
Щадишь иль убиваешь,— твой давно уже
Мой труп; верши то, что отцом поручено,
А ныне также матерью. Душа моя
Былой желает кары. Что ж ты пагубной
Любовью, дочь, меня связала? Зов отца
Услышал я. Спешу к тебе, не гневайся!
Вот Лай в венце кровавом, мною отнятом,—
В глазницы мне пустые он впивается,
Чтоб очи вырвать. Видишь, дочь, родителя?
Я вижу! Так отвергни жизнь враждебную,
Трусливый дух, лишь часть ее отвергнувший!
В бессилье кары больше не оттягивай,
Всю смерть прими. Как, нерадивый, жизнь влачить
Могу я? Сил для новых больше нет злодейств.
Нет, я предвижу: силы есть... Покинь отца,
Покинь, о дева! Страшно после матери...
Антигона
Ничто, родитель, рук не оторвет моих
От тела твоего: у старца спутницу
Отнять нельзя. С оружьем домогаются
Богатых братья царств, дворца Лабдакова,—
Но мне досталась часть наследства лучшая:
Ты сам, отец. Не вырвет у меня ее
Ни брат, что царство захватил Фиванское,
Ни тот, что полчища ведет из Аргоса.
Юпитер пусть, обрушив небо громами,
Меж наших рук соединенных молнию
Метнет,— но их не разорвет. И твой запрет
Мне не преграда: буду вопреки ему
Тебя вести. Пусть на равнину хочешь ты,
Пусть на обрыв — я всюду впереди пойду:

Финикиянки
101
Ты выбирай дорогу — но для нас двоих.
Со мной погибнуть можно, без меня — нельзя.
Вот вознеслась скала крутой вершиною,
Глядит в простор пучины, что к подножью льнет:
Туда ты хочешь? Голый тут навис утес,
Глубокой там земля зияет трещиной,—
Туда ты хочешь? С кручи здесь летит поток,
Обломки катит он горы изъеденной,—
Туда мы прянем? Я тебя удерживать
II побуждать не буду: ты желай — а я
Пойду, но только первой. Хочешь смерти ты?
Умру я раньше. Будешь жить — пойду вослед.
Но дух смири, верни былое мужество,
Невзгоды одолей великой силою:
Кто среди бедствий умер — сдался бедствиям.
Эди п
Откуда дух высокий в доме проклятом,
Дочь и сестра, на род свой непохожая?
Ты веришь, рок? Родил я душу чистую!
Нет, мой удел я знаю: если это так,
Так значит мне на гибель. Извращаются
Законы естества: к истоку быстрые
Вернутся реки, тьму на небо выведет
Титана светоч, Геспер возвестит восход,
И, чтоб мои умножились несчастия,
Мы тоже станем чисты! Для Эдипа есть
Одно спасенье — не иметь спасения.
Дай за отца отмстить неотомщенного,
Казнь довершить. Доселе совершенное —
Лишь месть за мать. О дева благородная,
Оставь меня: ты только гибель длишь мою,
Отца живого похороны долгие.
Засыпь землею тело ненавистное,—
Ты все влечешь отца непогребенного,
Зовя любовью это. Кто препятствует
Спешащим к смерти, равен тем, кто силою
На смерть пас гонит. Равен? Нет, он хуже них,
Убийцы злей, кто держит смерти жаждущих.
Чем отнимать, уж лучше навяжи мне смерть.
Дочь, отступись: казнить себя и миловать
Я вправе сам. Власть отдал добровольно я —
Но над собой я властен. Верной спутницей
Мне будь и меч вручи — но меч, запятнанный
Отцеубийством. Или сыновья мои
Владеют им, как царством? Пусть он будет там,
Где надобно злодейство; пусть его берут

102
Финикиянки
Мои сыны — но оба! Лучше мне сложи
Костер высокий — чтоб в огонь я бросился,
Прильнул к нему, исчез в посмертном пламени,
Чтоб в пепел сердце твердое рассыпалось,
И все, что есть во мне живого. Море где?
Туда, где скал гряда его разрезала,
Где ток Йемена быстрый изливается,
Веди,— где звери, кручи, море бурное,
Коль поводырь ты верный. Я туда хочу,
Где на утесе Сфинкс полузвериными
Сплетал устами хитрости. Туда направь
Мой шаг, оставь там, чтоб скала проклятая
Не пустовала. Худшее чудовище,
Там сяду я, о нашем роке темные
Слова твердя, для всех неразрешимые.
Кто пашет в царстве мужа ассирийского,
Кто Дирки чтит источник, рощу Кадмову,
Прославленную змеем, из Еврота пьет,
Кто видит Спарту, близнецами славную,
Кто урожай снимает с поля тучного
В Элиде, под Парнасом иль в Беотии,
Внемли мне! Разве Фив чума свирепая,
Запутывая речи смертоносные,
Могла придумать столь неразрешимое?
Зять деда и соперник своему отцу,
Брат детям и родитель братьев собственных;
Жена, что мужу своему родит детей,
Себе же — внуков. Как распутать гнуспости?
Я сам, хоть верх и взял над Сфинксом некогда,
Свою судьбу не скоро разгадать смогу.
Зачем мольбы ты тратишь и пытаешься
Смягчить мне сердце? Твердо в нем решепие:
Душа со смертью слишком долго борется,
Во тьму пора ей; эта для злодейств моих
Тьма не темна. Хочу в Эребе скрыться я
Иль глубже, чем в Эребе. Стало радостью,
Что раньше было долгом. Помешать нельзя
Мне умереть. Меча не дашь, и к пропасти
Путь преградишь, и шею сунуть в петлю мне
Ты запретишь, и травы ядовитые
Все спрячешь? Польза от заботы будет ли?
Смерть всюду. Бог надежно обеспечил нас:
Нет никого, кто жизни бы не мог отнять,
И никого, кто смерть бы отнял. Тысячи
Дорог ведут к ней. Мне и безоружных рук
Довольно. Эй, сюда, рука! Всю боль свою,

Финикиянки
«03
Все силы собери, все нетерпение.
Для раны места не хочу указывать:
Я весь преступен. Где захочешь, там казни.
Иль вырви сердце, столько зла вместившее,
И грудь, и всю утробу мне оставь пустой; 16°
Иль пусть дробят удары горло гулкое,
Вонзятся ногти в жилы, чтобы кровь лилась;
Иль впейся вновь, куда привыкла, старые
Вскрой раны, ороси их кровью гнойною
II дух упорный, неприступный выпусти.
А ты, отец, откуда б ни судил мою
Расплату,— и не думал я, что карою
Мог искупить такое злодеяние,
И не довольствовался смертью прежнею,
Лишь часть себя отдавши. Умирать хотел 17°
Я член за членом — но потребуй должное.
Теперь плачусь я казнью, а тогда принес
Лишь на могилу жертву. Так направь удар
Руки ленивой: крови лишь отведала
Опа в тот день моей, насилу вырвала
Глаза, желавшие того. Но мужество
Во мне осталось то же, что и в миг, когда
Глаза поторопили руку робкую.
Вот правда: их подставил ты охотнее,
Чем вырвал. Руку прямо в мозг вонзи теперь, 18°
Где смерть ты начал, там и доверши ее.
Антигона
Родитель благородный, дочь песчастную —
Прошу о малом — ты спокойно выслушай.
Ни в прежний дом, каким он был, вернуть тебя
И в царство, мощью славною цветущее,
Я не хочу, ни чтобы долгим временем
Не усмиренный в сердце погасил ты гнев,
Хоть подобало мужу столь могучему
Не подчиняться скорби и пред бедами 29о
Не отступать. Не то, что мнишь ты, доблестно —
Бояться жизни,— но великим бедствиям
Противостать, о бегстве и не вспомнивши.
Кто рок попрал, кто блага жизни сладкие
Отринул, добровольно бремя горестей
Тяжеле сделал, нужды нет кому в богах,
Зачем тому искать и жаждать гибели?
То дело робких. Смерти не презрел еще,
Кто жаждет смерти. Чьи достигли бедствия
Предела, тот отныне в безопасности.
К твоим же и захочет бед прибавить бог, 20°

10'i
Финикиянки
Да разве сможет? Сам ты мог умножить их
Лишь тем, что вынес смертный приговор себе.
Но не за что: виною не запятнан ты.
Себя невинным можешь звать тем более,
Что против воли всех богов невинен ты.
Так чем же распален ты, что язвящую
Боль умножает? Что из мира этого
Тебя в подземный гонит? Чтоб не видеть дпя?
II так не видишь. Чтобы дом и родину
Покинуть? Но при жизни ты лишился их.
Бежишь от сыновей своих, от матери?
Тебя от всех фортуна удалила прочь,
И что уносит смерть, все жизнью отнято.
Толпа у трона? По приказу первому
Ушла фортуны раньше. От кого бежать?
Эдип
От самого себя, и от сообщника
Всех злодеяний — сердца, от богов, от звезд,
От зла, рукой невинной совершенного.
Я все топчу поля Цереры щедрые?
Я воздух пью устами вредоносными?
Я насыщаюсь плодоносной матери
Дарами и глотком воды? Я, проклятый
Кровосмеситель, рук касаюсь девственных?
Я ухом внемлю звукам, чтоб услышать вдруг,
Как «сын» или «родитель» назовут меня?
О, если б мог я эти преградить пути,
Своей рукою вырвав, уничтожить все,
Сквозь что доходят узкой голоса тропой,
Для слов открытой. Даже осязать тебя,
О дочь, злодейств моих частица, тяжко мне.
Ожив, нечестье из души нейдет, и слух
Навязывает все, что вы дарили мне,
Глаза. Так что же мраком отягченную
Жизнь в вечный мрак не отпущу я? Здесь зачем
Среди живых удерживаю тень мою
И отягчаю землю? Бед каких я жду?
Престол и доблесть, дети и родители,
И хитроумье славное — все сгинуло,
Все отняла судьба моя враждебная.
Остались слезы — только их я отнял сам.
Дочь, отступись! Молений не приемлет дух,
И равной преступленьям казни требует.
Но что равно им? К смерти был младенцем я
Приговорен. Кому досталась горшая
Судьба? Еще и света не увидел я,

Финикиянки
105
Утробы не отверз, меня скрывающей,—
А уж меня боялись. Новорожденных,
Не дав им дня увидеть, уносила ночь —
Меня опередила смерть. До времени
Постигла смерть иных во чреве матери,—
Так те и не грешили. Был я спрятан, скрыт,
Не знал, виповен ли во зле чудовищном,
Но бог меня преследовал: его словам
Отец повиновался, осудив меня,—
Пронзил железом ноги и на корм зверям
В лесу оставил,— благо кровью цагрскою
Питал преступный Кнферон нередко их.
Кто богом осужден, кого отец отверг,
Того и смерть бежит. Слова оракула
Я оправдал: родитель пал от рук моих.
Но грех отцеубийства искупил я — тем,
Что мать любил. О наших брачных факелах,
О свадьбе стыдно и сказать. Но должен ты
И эту кару испытать. О, гнусное
Злодейство, для любых народов страшное,
Для будущих веков невероятное,
Позорное и для отцеубийцы. Я
В крови отца взошел на ложе отчее,
За зло вознагражденный злом ужаснейнтим.
Убить отца — не тяжкий грех: но мать моя
Со мной на ложе стала плодоносною,
Чтоб зло сполна свершилось. Преступления
В природе нет страшнее! Если ж есть, то мы
Родили тех, кто может совершить его.
Я бросил жезл, добытый кровью отчею,—
Других вооружил он. Моего судьбу
Престола знаю: крови не пролив святой,
Никто не сядет на него. Великие
Душа отца предсказывает бедствия:
Раздор посеян, клятва презирается,
Тот, захвативши власть, не отдает ее,
А этот всех богов зовет в свидетели,
Что попран договор и в бой всю Грецию
На Фивы движет; снова разорение
Ждет изможденный город; вновь грозят ему
Пожар и раны, им же — зло ужаснее,
Чтоб знали все, что мною рождены они.
Антигона
Отец, коль нет причины дальше жить тебе,
Одной довольно: сыновей взбесившихся
Смирить отцовской властью можешь ты один.

106
Финикиянки
Войны угрозу отвратить и юношей
Безумных обуздать, покой дать родиьс.
Фиванцам — мир и верность — клятве попраппой.
Себя лишая жизни, и других лишишь.
Эдип
В них есть любовь к отцу иль к справедливости,
В них — лишь убийства, власти, битвы жаждущих,
Преступных, гнусных — словом, сыновьях моих?
В нечестье состязаясь, и не думают
Они, куда ведет слепая ярость их,
Зло не считают злом во зле рожденные.
Ни до отца, позором удрученного,
Пи до отчизны дела властолюбцам нет.
Куда идут и что готовят, знаю я
И потому ищу дорогу к гибели
Скорейшую, покуда в доме нет моем
Страшней меня злодея. Что ты плачешь, дочь,
Обняв колени мне и непреклонного
Склонить мольбами тщишься? Только этим взять
Меня фортуна может; сердце твердое
Смягчаешь ты лишь, преданной любви пример
Давая в нашем доме. Ты приказывай:
Не тяжки для меня твои желания,
Велишь ты — и переплывет Эгейскую
Эдип пучину, пламя сицилийское,
Что из горы клубами извергается,
Вдохнет устами, жалить даст змее себя,
Которую покражей разъярил Алкид,
Велишь ты — печепь он подставит коршунам,
Велишь ты — будет жить.
Там же.
Вестник
Пример великий, отпрыск рода царского,
Боясь оружья братьев, Фивы вновь тебя
Зовут избавить родину от пламени.
Уж не угрозы — беды подступили к нам:
Брат, власти в свой черед законный требуя,
Привел на битву все народы Греции,
Гнетет семь станов стены семивратные.
Так отврати войну и злодеяние!
Эдип
Мпе ль злодеянья отвращать запретами,
Учить, чтоб рук не обагряли в родственной
Крови? Любви и права быть наставником

Финикиянки
107
Могу ли я? Они примерам следуют
Моих злодейств; хвалю и одобряю их,—
Пусть нечто совершат, отца достойное.
Делами благородство прирожденное
Явите, дети, славу и хвалу мою
Затмите,— пусть по праву я порадуюсь,
Что жив доныне. Знаю, сделать сможете:
На то родились; а врожденной доблести
Обычным злодеяньем не отделаться.
Мечи несите, жгите храмы факелом,
Огнем пожните жатву на родных полях,
Смешайте все и все влеките к гибели,
С землей равняя, стены сокрушайте Фив,
Обрушьте храмы на богов, запятнанных
Расплавьте ларов, с основапий сбросьте дом;
Сожгите город — но чтоб первым занялся
Покой мой брачный.
Антигона
Боли натиск яростный
Уйми, дай общим бедам умолить себя
И миротворцем к сыновьям приди твоим.
Эдип
Кто пред тобою — старец, полный кротости,
Кого зовешь ты миролюбцем выступить?
В душе вскипают гнев и боль огромная,
И большего я жажду, чем безумные
Юнцы и случай смеют. Распри мало мне
Гражданской; пусть на брата брат набросится;
Нет, мало! Пусть такой, как по обычаю
Положен нам, грех совершится: матери
Оружье дайте! А меня не выманят
Из этих дебрей, под скалой в пещере ли
Укроюсь, за оградой ли колючею;
Ловить отсюда буду слухи смутные,
Чтоб о сраженьях братьев, что смогу, узпать.
• • ........••••••
В Фивах.
И о каста
Счастливая Агава, что своей рукой,
Злодейство совершившей, как победы знак
Несла растерзанного сына голову,
Свершив злодейство не своею волею.
Не то мне тяжко, что сама преступна я:
Преступными я делала. И то легко:
Преступных я родила. В довершенье бед

108
Финикиянки
Должна любить врага я. Трижды падал снег
И в третий раз серпом Церера срезана,
С тех пор как сын без родины скитается
И просит у царей в изгнанье помощи.
Он зять Адраста, Истмом разделенное
Кому подвластно море; он и свой народ,
И семь на помощь зятю в бой увлек царей.
Что мне решить, чего желать, не ведаю.
В том прав он, что возврата власти требует,
В том, как,— неправ! О чем молиться матери?
Обоих вижу — а явить любовь нельзя,
Любви не нарушая. Одному добра
Желая, тем другому я желаю зла.
И все ж, хоть сыновья равно мне дороги,
К тому, чей хуже рок, а дело — лучшее,
Клонится дух, что слабых избирал всегда.
Родных дороже нам злосчастье делает.
Вбегает Наперсник.
Наперсник
Пока, царица, время в слезных жалобах
Теряешь ты, с мечами обнаженными
Подходят рати; к битве призывает медь
И знаменосец кличет в бой, подняв орлов.
К сраженью семикратному построились
Цари, горит отвагой племя Кадмово,
Друг против друга быстро мчатся воины.
Ты видишь? Туча пыли мглой скрывает день,
С полей, как дым, до неба поднимается
Земля, коней копытами разрытая,
И, если видит ясно страх, враждебные
Знамена блещут, копья ощетинились,
Передовой подходит строй, и золотом
На стягах имена вождей начертаны.
Ступай, свяжи любовью братьев, мир верпи
Всем нам, прерви запретом материнским бой.
Антигона
Иди, иди, родительница, шаг ускорь,
Смири оружье, вырви сталь из братских рук,
Меж двух мечей встань с грудью обнаженною!
Не отвратишь удары — первой их прими.
И окает а
Иду, иду, подставлю пикам голову,
Меж братьев встану: пусть разить желающий
Мать поразит; кто благочестен, бросит меч

Финикиянки
109
По материнской просьбе, кто бесчестен, тот
С меня начнет. Старуха, пылких юношей
Я удержу; нечестья на моих глазах
Им не свершить; а если и при мне свершат,
Так не одно.
Антигона
Зпамена придвигаются
К знаменам, клики слышатся враждебные;
Злодейство близко! Мать, спеши с моленьями!
Враги, как будто слезным просьбам вняв моим,
Мечей не обнажив, лениво сходятся.
Наперсник
Идет неспешно войско, но спешат вожди.
И окает а
Какой меня подхватит вихрь бушующий,
Какой помчит крылатый ветер по небу?
Какие стимфалиды понесут меня,
Свет затмевая тучей, или Сфинкс какой?
Какая по путям воздушным Гарпия,
Что голод злой блюдет царя жестокого,
Меня умчит и бросит меж враждебных войск?
Уходит.
Наперсник
Словно в безумье — или впрямь безумная —
Она несется, как стрела, что пущена
Рукой парфянской, иль как судно, бешеным
Подхваченное ветром, иль как падшая
С небес звезда, что быстрым чертит пламенем
Прямой свой след по небосводу темному;
Бегом бежит в беспамятстве — и тотчас же
Войска разводит просьбой материнскою.
Бой побежденный замер. Руки, жадпые
До крови и схватиться уж готовые,
Вдруг с копьями застыли занесенными.
Склонились к миру все, оружье брошено
Иль медлит в пожиах, только братья все еще
Им потрясают. Рвет царица волосы,
Упрямых молит, слезы льет,— но матери
Откажет тот, кто долго так колеблется.
Поле боя перед Фивами.
И окает а
В меня одну мечи направьте, юноши.
Все риньтесь на меня,— и вы, что прибыли

но
Финикиянки
От Инаховых стен, и вы, сошедшие
С твердыни Фив; пусть и враги, и граждане
Разят утробу, мужу братьев давшую.
Терзайте эти члены, размечите их.
Мечи кладите; оба рождены вы мной.
Сказать ли, от кого? Дать руки матери,
Пока чисты, спешите. Ненамеренно
Зло до сих пор творили мы в неведенье,
Виной фортуны; это лишь заведомо
Свершается злодейство. Выбор волен ваш:
Вам по душе святое благочестие,
Так мир мне подарите; по душе вам зло —
Так большее творите: между вами мать.
Раздор ли, жизнь ли той, что вам препятствует,
Кончайте! О, кого обнять мне первого,
К кому припасть из двух с мольбами слезными?
Влекусь любовью равной в обе стороны;
Тот не был дома; но не будет этого,
Коль вступит в силу договор меж братьями.
Двоих неужто видеть я лишь так могу?
Ты первым обними меня, кто с матерью,
Изгнаньем долгим истомленный, свиделся.
Сын, подойди, и в ножны нечестивый меч
Вложи, вонзи и пику занесенную
В родную землю; щит к твоей мешает мне
Груди прижаться грудью материпскою;
Отбрось его, и с головы воинственной
Сними убор, повязку развяжи на лбу,
Твое лицо верни мне! Что отводишь взор,
Зачем глядишь на руку брата с ужасом?
К тебе прильну и тело заслоню своим,
К твоей пусть крови чрез мою проложит путь.
Колеблешься? Боишься клятвы матери?
П о линик
Боюсь. Бессильны все права природные;
Такой пример мне подал брат, что можно ли
И матери поверить?
И окает а
Завяжи свой шлем,
Щит подними, рукою рукоять сожми;
С оружьем будь, доколе брат не снял его.
(Э т е о к л у)
Ты спрячь твой меч, мечей причина первая,
Коль мир ты ненавидишь и горишь войной,
Мать лишь о кратком молит перемирии,

Финикиянки
111
Дай в первый иль в последний раз изгнанника
Поцеловать мне. Мира домогаюсь я,—
Внемлите без оружья. Страшен он тебе,
А ты ему? Но вас обоих я боюсь
За вас обоих. Меч не прячешь? Радуйся
Любой отсрочке: в вашей битве лучшее —
Быть побежденным. Козней опасаешься?
Но если обмануть иль быть обманутым
От близких неизбежно,— лучше жертвой пасть.
Не бойся: сможет козни обоюдные
Мать отвратить. Вы вняли ль просьбам? Должно ль мне
Завидовать отцу? Я злодеяние
Предупредить иль ближе увидать пришла?
9 т е о к л повинуется ей.
Здесь спрятан меч, опущено оружие.
(П о ли ни к у)
К тебе теперь, о сын мой, просьбы матери,
Но прежде — слезы. Вот лицо, которое
Вернуть мне долго я молила. Изгнанный
С родпой земли, в чужом дворце ты прячешься;
О, сколько вод в скитаньях, сколько бедствий ты
Прошел! Тебя не мать в покой твой свадебный
Вела впервые; не она украсила
Своей рукой чертоги и повязками
Одела факел; не дарил ни золота
Ни городов, ни пашен тесть: в приданое
Ты взял войну. Врагу ты зятем сделался,
Чужого лара гость, лишенный родины,
Вдали обретший, а свое утративший,
Изгнанник без вины. Чтобы отцовскую
Сполна судьбу изведать, ты и спальнею
Ошибся брачной. Сын мой, после стольких лет
Мне возвращенный, сын, тревожной матери
Страх и надежда, с кем дать снова свидеться
Богов молила я, хоть возвращение
Твое бы столько ж у несчастной отняло,
Сколько дало. «Когда за сына страшно мне
Не будет?»—я спросила. Насмехаясь, бог
Ответил: «Когда страшен будет сын тебе».
Не будь войны, тебя бы я не видела,
Не будь ты здесь, войны б не знали. Страшную
Плачу я цену — по свиданью радуюсь.
Лишь бы ушли враги и на нечестие
Марс не решился; уж и то нечестие,
Что был так близко. Вся дрожу в беспамятстве,

112
Финикиянки
Двух братьев под ударом злодеяния
580 Друг против друга видя. Страх объял меня:
Едва страшней злодейства не узрела мать,
Чем то, что видеть ваш отец не в силах был.
Но пусть душа избавится от ужаса,
Пусть зла я не увижу,— горько мне и то,
Что увидать могла бы. Я утробою,
Тебя носившей тяжко, благочестием
Прославленным сестры, отца глазницами,
Откуда очи,— хоть и неповинный в зле,
Но за ошибку к каре присудив себя,—
54° Он вырвал, заклинаю: отврати огонь
От стен отчизны, войско со знаменами
Вспять отведи. И так ведь злодеяния
Большую часть свершил ты: видел отчий край
Врагов в своих полях и строй их, блещущий
Вдали оружьем, видел нивы Кадмовы,
Истоптанные конницей, летящую
На колесницах знать, и бревна в пламени,
В прах наши домы обратить готовые,
И братьев (даже в Фивах небывалый грех),
550 Напавших друг на друга. Это видели
Все граждане, все войско, ваши две сестры
И ваша мать. А если не видал отец,
То этим он себе обязан. Вспомни же
Эдина, чей обрек и заблуждение
На кару суд. Пенатов не круши мечом
Родных и Фивы, где стремишься царствовать.
Каким объят безумьем дух твой? Родину,
Вернуть желая, губишь? Чтоб твоей она
Была, ты хочешь, чтоб ее и не было?
560 Твое неправо дело, ибо землю ты
Палишь оружьем, топчешь урожай и всех
Сгоняешь с пашен. Не опустошают так
Удел свой: то, что жжешь ты, то, что жнешь мечом,
Чужим считаешь. Чтоб о царстве спорить вам,
Пусть будет царство! Копьями и пламенем
Ты метишь в эти кровли? Амфионовы
Низвергнешь глыбы? Их рука не двигала,
Влача приспособленьями скрипучими,—
Кифариым звоном, голосом влекомые,
57<> Они слагались сами в башни мощные.—
Ты их разрушишь? Унесешь победную
Добычу, уведешь отца ровесников,
А женщин, от груди мужей отторгнутых,
Враги потащат на цепи жестокие?
Ужели среди пленных толп фиванская

Финикиянки
113
Невеста побредет в дар женам Аргоса?
Ужель ты руки свяжешь за спиною мне,
Мать поведешь, триумф над братом празднуя?
Смотреть па граждан сможешь, смерти преданных,
Лежащих всюду? К милым поведешь стенам
Врагов на приступ, кровью, стоном, пламенем
Наполнишь Фивы? Дух ожесточенный твой
Так в гневе закоснел? А ты не царствуешь!
Что ж на престоле будет? К благочестию
Вернись, молю, в душе уйми неистовство!
Полиник
Чтобы всегда изгнанником, без родины
Скитаться, помощь у чужих вымаливать?
Не это ль я терпел бы, сам нарушивши
Союз и клятву? Ужли принесут ему
Награду козни, мне же — наказание?
Велишь уйти,— я покоряюсь матери,
Но дай, куда вернуться. Пусть владеет брат
Моим дворцом — но приюти хоть в хижине
Отверженца и скромными пенатами
За царство заплати. Супруге отданный
Как дар на произвол счастливой женщины,
За тестем-властелином поплетусь слугой?
С престола в рабство — тяжело падение.
И окает а
Если царить ты хочешь и жестокого
Жезла рука желает,— то в любой стране
В широком мире можешь ты добыть его.
Там поднял Тмол хребет, вином прославленный,
Где земли хлебородные раскинулись,
Где в половодье заливает золотом
Поля Пактол. Вьет столь же плодоносными
Равнинами Меандр струи бродячие
И быстрый Герм прорезал пашни тучные;
Потом на Гаргар, тучную Цере-рину
Страну, где полнят Ксанф снега Идейские;
Там имя Ионийских вод меняется,
Пролив сжимают тесный Абидос и Сеет.
Пли туда, где Понт к востоку выгнулся,
Где безопасен пристанями частыми
Ликийский брег. Престола там ищи с мечом,
Там пусть народы власти подчинят твоей
Отряды тестя. Здесь считай, что царствует
Отец поныне. Лучше быть изгнаппиком,
Чем так вернуться. Изгнан ты — виновен брат,

114
Финикиянки
Вернешься — сам виновен. Лучше силою
Добудь престол, злодейством не запятнанный.
Тогда и брат с тобой походом двинется,
Чтоб за тебя сражаться. В бой такой ступай.
Чтобы тебе любовь отца и матери
Сопутствовала. Через зло добытый жезл
Изгнанья тяжелее. Вспомни бедствия
Войны: непостоянный переменчив Марс.
Пусть ты привел сюда все силы Греции,
Пускай войска и вширь и вдаль раскинулись,
Неверен битв исход, судьба колеблется,—
Как Марс решит. Равняет и неравных меч.
Надежда, страх — в руках слепого случая. "
Неведома награда, но заведомо
Ты зло творишь. Но пусть твои моления
Исполнят боги, пусть бегут сограждане,
Поля усеет в поражепье гибельном
Телами войско, пусть восторжествуешь ты, '
Доспехи снимешь с брата, победив его,—
Сломать такие пальмы должно. Это ли
Война, коль будет радость победителя
Нечестием? Кого сразить стремишься ты, •
Того, сразив, оплачешь. Битву гнусную
Сам прекрати, избавь от страха родину,
Родителей — от скорби.
Полиник
И наказан брат
Не будет за злодейство вероломное?
И окает а
Не бойся: кару понесет он тяжкую,
Царем оставшись. Если сомневаешься,
Поверь отцу и деду. Кадм и Кадмово
Потомство скажет то же. Безнаказанно
Никто не правил в Фивах; не удержит власть
Клятвопреступник в них. К числу караемых
Прибавь и брата.
Э т еокл
Пусть! Всего превыше мне
Хоть мертвым быть с царями. Ты же в изгнанной
Толпе останься.
П олипик
Царствуй, ненавистный всем!
Э т е окл
Кто ненавистным быть боится, царствовать

Финикиянки
Н5
Не хочет; воедино власть и ненависть
Связал создатель мира — бог. Тот царь велик,
Кто ненависть гнетет. Любовью подданных
Царь связан; когда ропщут, больше может он.
Слаб тот властитель, кто любимым хочет быть.
И окает а
Власть не бывает долгой ненавистная.
Эт еокл
Цари пусть учат править, ты же быть умей
Изгнанником. За власть готов я царскую...
И окает а
Предать огню жену, пенатов, родину?
Эт еокл
За власть платить любую цену выгодно.

ГЕРКУЛЕС В БЕЗУМЬЕ
Действующие лица
Геркулес Лик
Юнона М е г а р а
Амфитрион Хор фиванцев
Т е сей
Действие происходит в Фивах.
Геркулес взял в жены Мегару, дочь Креонта, царя фиванцев. Пока он,
исполняя приказ Еврисфея, нисходит в преисподнюю, некий евбеец,
именуемый Лик, затевает мятеж и захватывает престол, а царя и
сыновей его умерщвляет, после чего понуждает Мегару к супружеству,
готовясь непокорство ее сломить насилием. Тут Геркулес, во-время во-
ротясь. изгоняет сотоварищей Лика, а его самого убивает. Не стерпев
столь счастливого оборота дела, Юнона насылает на Геркулеса безумие,
под воздействием коего он умерщвляет супругу свою вместе с детьми.
Когда же обрел он снова здравый рассудок, то был не в силах выносить
скорбь, так что лишь мольбами Амфитриона и Тесея от самоубийства
был удержан. Наконец отправился он с Тесеем в Афины ради очищения.
Площадь перед дворцом Геркулеса и храмом
Юнона
Юпитера сестра (лишь этим именем
Могу я зваться), мужа, что всегда мне чужд,
И горний свод $>фира я покинула,
Оставив небеса во власть соперницам:
Они — на небе, я — на землю изгнана.
Здесь, высоко над ледяными странами,
Ведет суда аргосские Медведица;
Где день с теплом весенним прибавляется,
Сверкает бык. Европу мчавший по морю;
Тут виден сонм, опасный кораблям средь волн —
Блуждающие дочери Лтлаитовы.
Там — Орион, богов мечом пугающий;
Созвездье есть Персея, сына золота,
Светила блещут близнецов: и Леди пых,
И тех, что родину рожденьем сделали

Геркулес в безумье 117
Недвижной; средь богов и Бромий с матерью,
Но мало и того: чтоб опозорено
Все было небо, кносский в нем горит венец.
Пусть я о давнем плачу,— но один лишь край
Фиванский, полный женами бесчестными,
Меня так часто делал, гнусный, мачехой!
Теперь Алкмена место пусть займет мое,
К обетованным звездам пусть поднимется
Сын, чье зачатье день у мира отняло,
Когда из моря Феб вознес восточного
Свой светоч поздно, по приказу мешкая,—
Моя вражда не сгинет! Да не стихнет гнев
В душе неукротимой! Боль жестокая,
Забыв о мире, вечно пусть ведет войну!
Но как? Все, что на страх земля враждебная
Родит, все, что возникло в водах, в воздухе
Пугающее, пагубное, мерзкое,
Побеждено. Одолевая бедствия,
Себе во славу обратив вражду мою,
Вознесся он. Жестокими приказами
Прославив сына, я отца одобрила.
Где солнце день приводит, где уводит вповь,
Двойное племя эфиопов близкими
Черня лучами, чтят непобедимую
Отвагу, богом называя пасынка.
Нет больше чудищ, мне трудней отдать приказ,
Чем выполнить — ему. Он рад велениям!
Ужели может повредить бесстрашному
Тирана воля? Все, чего боялся он
И что поверг, дало ему оружие:
И лев, и гидра. Ширь земли тесна ему,
Взломав врата Юпитера подземного,
Он с царскою добычей возвращается.
По что он сам! Устав теней нарушился.
Я видела: подземный мрак рассеял он
Отцу явил то, что у брата отчего
Отнять сумел. Так что ж в цепях не вывел он
Царя, уделом равного Юпитеру,
Не завладел Эребом, к Стиксу путь открыв?
От глубочайших манов путь назад открыт,
И всем видны проклятой смерти таинства,
Л Геркулес, взломав теней узилище
И надо мною торжествуя, с гордостью
Ведет по городам аргивян Цербера.
Я видела: день дрогнул, чуть увидев ncat
Затрепетало Солнце, да и я, взглянув
На пленника трехшеего, испугана

118
Геркулес в безумье
Была моим приказом. Но и это вздор!
За небо страшно: как бы победитель недр
Не занял высей, скипетр у отца отняв.
Не кроткой, не как Вакх взойдет дорогою
Он к звездам — путь круша пробьет, вселенною
Пустой захочет править. Мощь испытана:
Гордец узиал, что в силах верх над небом взять,
Когда держал его, подставив голову,
И плеч не гнул под тяжестью безмерною,
И лучше мир держался па его хребте.
Под бременем небес и звезд не дрогнул оп,
Хоть я давила сверху. Он стремится ввысь!
Спеши, мой гпев, смири надменный замысел,
Сражайся врукопашную! Зачем другим
Вражду препоручаешь? Прочь, чудовища,
Прочь, Еврисфей: ведь ты устал приказывать.
Титанам волю дай, врагам Юпитера,
Пещеру в Сицилийской отвори горе,
Пускай земля Дорийская, дрожащая
От корчей исполина, не гнетет его,
Пусть чудищ вновь родит Луна высокая,—
Он одолеет всех. Алкиду равного
Врага ты ищешь? Пусть с Ллкидом схватите я!
Вас, Евмениды, вас из бездны Тартара
Я кличу! Пусть рассыплют пламя волосы,
Пускай свистят в руках бичи змеиные.
Стремись, гордец, к чертогам небожителей.
Людской удел презревши! Или мнишь, что ты
Ушел от Стикса? Мапы здесь явлю тебе,
Из мрака я богиню распри вызову,
Что глубже тех глубин, где стонут грешные,
В пещере заперта горой тяжелою;
Из царства Дита вытащу и выведу
Все, что осталось: пусть Злодейство явится,
И лижущее кровь свою Нечестие,
Безумие, само себя разящее,—
Оно, оно пусть будет мне пособником!
За дело, слуги Дита! Выше факелы
Вздымайте! Строй, щетинящийся змеями,
Веди, Мегера, выхвати злотворною
Рукою балку из костра горящего!
Придите отомстить за Стикс поруганный,
Пусть потрясенный дух бушует пламенем
Неистовей, чем недра Этны полые.
Но чтобы, душу захватив Алкидову,
Безумца мне направить, стать безумною
Должна я. Что ж, Юнона, ты не буйствуешь?

Геркулес в безумье
119
Меня, меня лишите, сестры, разума, 110
Меня терзайте, если что я сделаю
Как мачеха. Отныне изменю мольбы:
Пусть доблестей вернется, невредимыми
Сынов застанет. Время улучила я,
Чтоб мне служила доблесть ненавистная.
Он победил нас — пусть же победит себя
II умереть захочет. Он Юпитером
Рожден — и это мне на пользу. Метко я
Направлю стрелы, с тетивы безумного
Слетевшие: помощницею пасынку 12°
Я буду в битве. Пусть же оскверненные
Злодейством руки в небо вознесет отец!
Пора начать сраженье: занялся рассвет,
Титан в шафранном близится сиянии.
Выходит Хор фиванцев.
Хор
Потускнел в небесах мерцающий свет
Поредевших звезд; побежденная ночь
Прячет огни с рожденьем дня;
Светоносца блеск прогоняет их сонм,
И холодный убор небесной оси,
Медведицы семь эримапфских звезд, wo
Дышло вниз повернув, призывают день.
На лазурных конях устремившись ввысь,
Глядит Титан из-за Эты крутой;
Чащи — славный приют кадмейских менад —
Заалели, едва окропил их свет,
II Диана бежит, чтоб вернуться вновь.
Просыпается труд и суровой рукой
Будит толпы забот, отпирает дома.
Еще иней седой покрывает траву,
А стада на нее выгоняет пастух; 14°
Уже с утра началась игра
Безрогих бычков по привольным лугам,
II вымя коров набухает опять.
Козленок бежит па нетвердых погах,
Резвится легко среди мягких трав.
Прокны сестре хорошо на заре
На ветке сидеть меж крикливых птенцов
И перья свои молодым лучам
Подставлять, а вокруг все громче звучит
Щебет птичьих стай, и гомон сплошной ш
Приветствует день.
Пловец, чья всегда в опасности жизнь,
Полнит вялую ткань дуновеньем тугим,

120
Геркулес в безумье
Вверив парус ветрам. Л этот сидит
На щелистой скале, и обманный крючок
Наживляет, и сжав удило рукой,
В беспокойстве следит за добычей — и вот
Ощущает леса, как бьется макрель.
Это — утро тех, чья невинна жизнь,
Безмятежен покой, чей доволен дом
Тем немногим, что есть. А чрезмерных надежд
И страхов толпа живет в городах.
От надменных дверей в чертогах царей
Не отходит один, забывая о сне;
Собирает другой богатства, хотя
Никакой их предел блаженства не даст,
И на грудах казны мнит себя бедняком.
А того оглушил черни радостный крик,
Пустотою надут, он на миг вознесен
Мимолетной волной народной любви.
Четвертый в суд на продажу принес
Препирательств злых подделанный гнев
И наемную речь. Безмятежный покой
Посещает лишь тех, кто запомнил, что наш
Скоротечен век, кто не тратит зря
Невозвратных часов. Срок дала нам судьба,
Так старайтесь его в веселье прожить:
Ведь уносится жизнь, и крылатые дни
Обращают круги быстролетных годов.
Выпрядают урок три мрачных сестры
И не крутят вспять своих веретен.
Род наш ветры несут навстречу судьбе
И не ведает он о себе ничего.
Добровольно идем мы к стигийским волнам.
И ты, Геркулес, чересчур спешишь
Увидеть край печальных теней:
Парки придут в свой законный срок.
Никому не дано их веленья уйти,
Никому — отложить записанный день:
Торопливых, нас урна примет в своп час.
Пусть не обо мне по многим краям
Разгласит молва, пусть во всех городах
Многословной хвалой не меня вознесут
До небесных звезд. Пусть надменно другой
В колеснице летит — а меня в краю
Пусть укроет родном безопасный кров,
Пусть к праздному смерть п старость придут,
Пусть фортуна в моем незаметном дому
Хоть смиренно, зато безотлучно сидит.
Падать доблести в прах с высоты страшней.

Геркулес в безумье
121
Вот в печали идет, власы распустив,
Могара среди малолетних сынов
И муж Алкмены, удрученный старостью.
М е г а р а, Амфитрион и дети подходят к алтарю.
Амфитрион
Судья вселенпой, на Олимпе правящий,
О, положи конец безмерным тяготам,
Предел несчастьям. Не бывало дня еще,
Спокойного за жизнь мою. <Сыновние
Труды нлодов не дали:> был конец одной
Беды ступенью к новой. Чуть вернется он —
Уж недруг припасен. В свой дом ликующий
Не заходя, спешит он в бой назначенный,
Л передышка если есть, то лишь пока
Ему дают приказ. Его с рождепия
Вражда Юнопы гонит. В дни младенчества
Сын был ли в безопасности? Чудовищ он
Душил, не зная, что такое чудище!
Ползли два гада с гребнями, навстречу им
Младенец полз, смотрел в глаза пылавшие
Змеиные спокойным, тихим взглядом он,
Был безмятежен, в кольцах тесных сдавленный,
Ручонкой нежной шеи сжал раздутые,
Готовясь к бою с гидрой. Лань проворную,
Ветвистый золотой убор носившую,
На Менале догнал он; лев, Немей бич,
Стонал, рукою Геркулеса стиснутый;
Зачем конюшни вспоминать бистонские,
Где царь своим же отдан был на корм копям,
Щетинистого вепря Эриманфских гор,
Тревожившего пажити аркадские,
Или быка, сто городов пугавшего?
Погублен был средь гесперийских стад своих
Пастух трехтелый с берега Тартесского,
От Океана, с Запада далекого,
Был пригнан скот на травы Киферопские.
Достигнув по приказу зноем солнечным
Сожженных летних стран в срединном поясе,
Разъял он горы надвое, пробил заплот
И водам Океана вольный путь открыл.
Потом, проникнув до золотоносных рощ,
Добычу у дракона взял бессонного;
А гада Лериы, чудище бессчетное,
Смирив огнем, не научил ли смерти он?
Небеспый свет привыкших застить крыльями,
Он с облаков не сбил ли стимфалийских птиц?

122
Геркулес в безумье
И племени царицей фермодоптского,
Не знавшей ложа, не был Геркулес разбит,
И рук, нетерпеливых к славным подвигам,
Не оттолкнул постыдный труд у Авгия.
Что пользы? В мире, им спасенном, нет его.
Все миротворца чувствуют отсутствие
Края: ликует зло, назвавшись доблестью,
Преступным честные подвластны, страх изгнал
Законы, ибо право — лишь в клинках мечей.
Я видел гнусною рукой поверженных
Сынов — престола отчего защитников,
Погиб последний отпрыск древа Кадмова
И с головою царский отнят был убор,
Главу венчавший. Фивы, как оплакать вас?
Пред кем трепещешь ты, бессмертных родина?
Не из твоей ли пашни плодоносной встарь
Взошел отряд с мечами обнаженными?
Не па твои ли стены сын Юпитера
Влек камни Амфион струнами звучными?
Не в твой ли град сходил с небес покинутых
Отец богов? Была ты небожителям
Приютом, и рождала их, и, может быть,
Родишь еще — и носишь иго подлое!
Потомки Кадма, племя Офиоиово,
Как пали вы! Трусливого изгнанника
Боитесь, дом отдав под гнет бездомному!
А кто злодейство в море и на суше гнал.
Жестоких власть круша рукою праведной,
Попал заглазно в рабство, терпит то, чего
Не допускает! В Фивах Геркулесовых
Владычит Лик, царем из ссыльных сделавшись.
Но ненадолго! Выйдет сын на вольный свет,
Найдет или проложит путь. Вернись, молю,
Приди с победой к дому побежденному!
Me га ра
Вернись, супруг мой, разведи руками тьму
И вырвись к свету; если ж вспять дороги нет,
И заперт путь, расторгни землю, выпусти
Все, что под властью черной ночи прячется,
И выйди сам. Какой стоял ты некогда,
Пробив хребты, чтобы теченью быстрому
Дорогу дать,—тогда под тяжким.натиском
Темиейский дол разверзся и, раздвинуты
Твоею грудью, расступились две горы,
II побежал Пеней дорогой новою,—
Таким в отчизну, к сыновьям, к родителям

Геркулес в безумье
123
Вернись, пределы мира на себе неся,
И все, что укрывало время алчное
Так много лет, верни, и толпы выведи,
Робеющие дня, себя забывшие.
Добычу принести лишь ту, что велена,
Алкида недостойно.— Но забыла я
Про наш удел, не в меру похваляясь. Кто
Мне день подарит, когда вновь к руке твоей
Я припаду, пожалуюсь, что мешкал ты?
Тебе, богов владыка, будут закланы
Быков неукрощенных сотни; таипства
Твои, царица злаков, справлю; в честь тебе
Безмолвно Элевсин поднимет факелы.
Что к братьям жизнь вернулась, мне покажется
В тот день, что мой отец живет и здравствует
И царством правит. Если же сильней твоей
Мощь, что тебя сковала, мы к тебе сойдем.
Иль нас спаси, вернувшись, иль возьми к себе!
Возьмешь — н боги не поднимут сломленных.
Амфитрион
С моею кровью породнившись, верно ты
Блюдешь детей и ложе Геркулесово,—
Ободрись духом, мысль направь па лучшее.
Верь, оп как после всех вернется подвигов,
Славней, чем был.
М егара
Чего хотят несчастные,
В то легче верят.
Амфитрион
А чего боятся, то
Им неизбежным мнится и незыблемым.
Все мысли страха к худшему направлены.
Мегара
Как погребенный в бездне и придавленный
Всей толщей мира к небу вновь отыщет путь?
Амфитрион
Как отыскал тогда, когда по высохшим
Краям прошел через пески, подобные
Волнам пучины бурной, когда в море он
Вошел п вышел дважды и, покинувши
На мелях Сирта свой корабль недвижимый,
Вброд через море смело переправился.

124
Геркулес в безумье
Ме гара
Щадит Фортуна редко самых доблестпых;
Недолго цел бывает, кто опасностям
Идет всегда навстречу; кто от гибели
Ушел не раз, однажды с нею встретится.
Но вот жестокий, с видом угрожающим,
Под стать осанкой всею праву подлому,
Подходит Лик с жезлом в руке украденным.
Лик
{приблизившись к алтарю)
Фив изобильных я владею областью
И краем, где простерла почву тучную
Покатая Фокида, где течет Йемен,
И всем, что видят выси Киферонские
И узкий Истм, два моря разделяющий,
Не как наследник праздный, домом отческим
Владеющий по праву; знатных дедов нет
В моем роду, и нет имен прославленных.
Есть доблесть у меня. Кто родом хвалится,
Тот горд чужим. Но, жезл держа похищенный.
Рука дрожит; спасенье — лишь в клинках мечей.
Коль знаешь: против воли граждан держишься,
Так меч не прячь в ножны. Престол шатается,
Когда под ним земля чужая. Власть мою
Все ж можно бы упрочить, если б с факелом
Ввели Мегару в царский дом и выскочку
Украсил знатный тесть. Она, я думаю,
Мне не посмеет отказать с презрением,
А брак отвергнет, в гордости безудержной
Упорна,— Геркулесов истреблю я дом.
Удержит ропот черни, граждан ненависть?
Уменье править — в том, чтобы терпеть ее.
Попробуем, коль случай мне представился:
Вот, голову накрыв одеждой скорбною,
Она стоит вблизи богов-заступников
И рядом с ней — отец Алкида истинный.
М е г а р а
Что гнусный змей, погибель рода нашего,
Готовит? Что затеял?
Лик
Ты, что царское
В наследство имя получила, выслушай
С терпеньем благосклонным то, что я скажу.
Была бы смертных ненависть бессмертною
И гнев, в душе возникнув, жил бы вечно в ней,

Геркулес в безумье
125
И меч держал счастливый, а несчастные
Готовили б мечи,— все истребила бы
Война: поля лежали бы не вспаханы,
И прах жилищ спаленных племена погреб.
По доброй воле победитель мирится
И поневоле — побежденный. Руку дай,
Прими мою в залог грядущей верности з;о
И будь царицей. Что ж молчишь и хмуришься?
Мега ра
Двойным убийством братьев, кровью отчею
Запятнанную руку взять? Нет, раньше день
Погаснет на востоке, встав на западе,
Снега скорее примирятся с пламенем,
Соединит Авзонию с Сицилией
Скорее Сцилла и поочередный бег
Евбейских волн в Еврипе остановится!
Ты отнял царство, братьев, отчий дом, отца;
Что есть еще? Одно лишь остается мне, 38°
Отца и братьев, царства, дома отчего
Дороже: ненависть к тебе, которая
От всенародной — только доля малая.
Что ж, властвуй, возносись душой надменною;
Бог-мститель за спиною гордецов стоит.
Я знаю Фивы: вспоминать ли женщин мне,
Терпевших и творивших злодеяния?
Двойной ли грех, супругом сына сделавший?
Два войска братьев и костер раздвоенный?
Тантала дочь, родительница гордая, зэо
Печальным камнем слезы на Сипиле льет;
Кадм, ощетинив страшным гребнем голову,
Измерив в бегстве царства Иллирийские,
Ползучим телом длинный здесь оставил след.
Вот для тебя примеры. Царствуй всласть, пока
Не кликнет и тебя судьба фиванская.
Лик
Довольно слов неистовых! Училась бы
У мужа, как терпеть приказы царские.
Я, взяв рукой победной жезл захваченный,
Владея всем, что покорил оружием, 40°
Законов не страшусь, но обвинения
Все ж кратко опровергну. Пал в бою отец?
Убиты братья? Меры не блюдет война,
Ей кровь — услада. Ярость обнаженного
Меча утишить или обуздать нельзя.
Он бился за отчизну, я же движим был

126
Геркулес в безумье
Алчбой бесчестной? Важен лишь исход войны,
А не причина. Время все забыть пришло:
Меч прячет победитель — должен ненависть
-410 Отбросить побежденный. Я не требую
Чтоб чтила ты, колена преклонив, царя:
Твое в крушенье мужество мне нравится.
Так вступим в брак: достойна ты царицей быть.
Ме гара
Кровь леденеет в жилах, дрожь все тело бьет;
Пронзило слух мой слово нечестивое.
Когда был мир нарушен и звучал вкруг стен
Осады грохот, ужас был неведом мне;
Но замуж...Страшно! Лишь теперь я чувствую
Мой плен. Пусть закуют, пусть долгим голодом
420 Мне медленную смерть продлят — но верности
Им не сломить. Твоею я умру, Алкид!
Лик
Муж канул в Тартар, что же так храбришься ты?
Мегара
Чтоб неба быть достойным, в Тартар он сошел.
Лик
Земли огромной бременем придавлен он.
Me гара
Не страшно бремя небеса державшему.
Лик
Заставлю!
М е гара
Не заставишь тех, кто смерть найдет.
Лик
Какой подарок к свадьбе припасти тебе,
Скажи.
Ме гара
Смерть подари мне или сам умри.
Лик
Ты, ты умрешь!
Мегара
И к мужу поспешу скорей.
Лик
43э Раб для тебя жезла дороже царского?

Геркулес в безумье
127
Мега ра
О, сколько раб жестоки* истребил царей!
Лик
Что ж у царя ярмо он носит рабское?
Ме гара
Сними великий гнет — не будет доблести.
Лик
В чем мнишь ты доблесть? Грудь подставить чудищу?
Ме гара
Нет, одолеть того, кто страшен каждому.
Лик
Но в Тартаре он, сколько ни бахвалился.
Me гара
С земли к светилам гладок быть не может путь.
Лик
Кем он рожден, что богом стать надеется?
Амфитрион
Злосчастная супруга Геркулесова,
Молчи! Мне должно возвратить родителя 44о
И род Алкиду истинный.— Неужто же
И после всех деяний, когда всем краям,
Что Солнцу утром видимы и вечером,
Мир дал он, укротив зверей чудовищных,
И на кровавой Флегре защищал богов,
Отец не ведом? Лжем мы о Юпитере?
Поверь вражде Юноны.
Лик
Ты Юпитера
Не трогай. Отпрыск смертной не достигнет звезд.
Амфитрион
Но так возникли многие бессмертные.
Лик
И были в рабстве, чтобы стать бессмертными? 45(>
Амфитрион
Делосский бог был стад ферейских пастырем.
Лик
Но не бродил по всей земле изгнанником...

128
Геркулес в безумье
Амфитрион
Рожден беглянкой на земле-скиталице?
Лик
Но Феб зверей страшился ли чудовищных?
Амфитрион
Змей первым кровью стрелы напоил его.
Лик
Забыл, какие в детстве вынес беды он?
Амфитрион
Из чрева матери исторгнут молнией,
К отцу-молниевержцу сын приблизился.
А тот, кто гонит тучи, правит бег светил,
Младенцем в критской скрыт пещере не был лп?
Тревогой платят все, родив великое;
Всегда рожденье бога стоит дорого.
Лик
Кого в несчастье видишь, знай, что смертный он.
Амфитрион
Кого отважным видишь, тем несчастья нет.
Лик
Отважен тот, с чьих плеч в подарок женщине
Упала шкура львиная и палица?
На ком пестрело ярко платье тирское?
Отважен тот, чьи космы непокорпые
Нард увлажнял, чья подвигами славпая
Рука в тимпаны бпла не по-мужсскп,
Кто митрой повязал чело суровое?
Амфитрион
Вакх не стыдится, распустивши волосы
11 легкий тирс держа рукой изнеженной,
Брести нетвердым шагом, волоча покров
Широкий, варварским расшитый золотом.
Труды закончив, доблесть расслабляется.
Лик
Тому пример — Еврита дом разрушенный
И дочери, как стадо в плен гонимые.
Не Еврисфей все это приказал ему
И не Юнона.
Амфитрион
Знаешь ты не все о нем:

Геркулес в безумье
129
В кулачном без приказа побежден бою
Своим оружьем Эрике, и убит Антей,
И алтари, пришельцев кровь впитавшие,
По праву кровью напились Бусирида;
Без приказанья предал смерти Кикна оп,
Не ранивши для ран неуязвимого;
Одной рукой повержен Герион тройной;
Средь них ты будешь, хоть на ложе брачное
Они не посягали.
Лик
Что Юпитеру,
То и царю дозволено. Жену свою
Юпитеру ты отдал, он отдаст царю.
Ты учишь сам, что могут жены лучшего
Избрать, а муж одобрит. Пусть отвергнет брак —
Родит мне сына знатного невольницей.
Мегара
Креонта тень, Лабдака лары, свадебный
Эдипа нечестивый факел, нашему
Супружеству такую же пошли судьбу.
Ко мне, невестки грозные Эгиптовы,
С кровавыми руками! Нет средь вас одной,—
Восполню Данаид число неполное.
Лик
Со мною брак строптиво отвергаешь ты,
Грозишь царю,— так знай жезла могущество!
Хватайся за алтарь! Тебя бессмертные
Не вырвут у меня, хотя бы к сонму их
Алкид вознесся в небо, плен земной взломав.
Несите бревна. Пусть горит святилище
И на молящих рухнет, и в одном костре
Жена со всем испепелится племенем.
Амфитрион
Прошу о том, о чем отцу Алкидову
Просить не стыдно: первым дай погибнуть мне.
Лик
Кто казнью всех подряд карает смертною,
Тот не умеет быть царем. Несчастному
Погибнуть запрещай, вели счастливому.
Покуда сносят бревна и растет костер,
Обряд обетный справлю в честь царя пучин.
Уходит.
5 ЛуциЙ Анной Сенека

130
Геркулес в безумье
Амфитрион
Мощь высших сил! Властитель и отец богов,
Метатель стрел, все смертное пугающих!
Остановите руку нечестивую
Тирана. Но что пользы мне взывать к богам?
Ты, сын, услышь, где б ни был ты. Но что это?
Гудит земля, и храма свод колеблется,
И преисподний грохот долетел из недр.
Он все услышал! Это Геркулеса шаг.
Хор
О Фортуна, мужам храбрым враждебная,
Не в награду добру ты раздаешь дары.
«Пусть легко Еврисфей в праздности царствует,
Пусть чудовищ разит мощный Алкмены сын,
Длань в бою утомив, небо державшую.
С шей змеиных сожнет пусть урожай голов,
Пусть плоды у сестер вырвет обманутых,
Чуть лишь очи смежить дреме впервые даст
Сна не знавший дракон, яблок бесценных страж».
Был и в Скифии он, в селах кочующих,
Где в отчизне своей каждый народ — пришлец,
И морей попирал лоно застылое —
У немых берегов влагу безмолвную.
Тут волной не плеснет гладь отверделая,
И сарматы пешком ходят косматые,
Где на всех парусах быстрый летел корабль.
Замер Понт, в череде года изменчивый,
То несущий легко судно, то всадника.
Здесь безмужних племен дева-владычица,
Стан привыкшая свой стягивать золотом,
Сдавшись в битве, сняла пояс прославленный,
Щит и с белой груди —тесную перевязь,
Глядя снизу, с колен на победителя.
Что манило тебя кручами Тартара,
Невозвратным путем смело прошествовать.
Прозерпины узреть царство похищенной?
Там ни Нот, ни Зефир легким дыханием
Не всколеблют волной гладь недвижимую;
Там чета близнецов, отрасль Тиндарова,
Не поможет судам робким, горя в ночи;
Черным омутом ток замер ленивых вод,
И когда племена гонит бессчетные
К манам бледная смерть, вечно несытая,
Все с одним лишь гребцом переправляются.
Одолей же закон Стикса угрюмого,
Вспять вертеться заставь веретено судьбы!

Геркулес в безумье
131
Царь, несчетными здесь правящий толпами,
В дни, когда разорял Несторов Пилос ты,
Сам схватился с тобой и трехконечное
Грозно поднял копье дланью губительной,
Но, когда ты нанес смерти властителю
Рану, он от тебя, смерти боясь, бежал.
Судьбы мощью сломи! Тени унылые
Пусть увидят лучи дня и распахнутый
Неприступный порог к небу откроет путь.
Мог однажды владык тронуть безжалостпых
Слезной песней Орфей, просьбой смиренною,
Евридику свою вновь возвратить моля.
Та, что следом влекла скалы, леса и птиц,
Чей удерживал звук реки бегучие
И проворных зверей, сладкая музыка
Раздается слышней в царстве безмолвия,
И смягчает сердца струн небывалый звон.
По усопшей жене плачут фракиянки,
Плачут боги, слезам горестным чуждые,
И с угрюмым челом судьи, что призваны
Все вины разбирать древних преступников,
Слезы вместе с певцом по Евридике льют.
Смерти сам властелин «Ты победил,—сказал,—
К свету вновь возвратись, но под условием:
Ты за мужем вослед сзади иди одна,
Ты взглянуть на жену вправе не прежде, чем
Явит блещущий день вам небожителей
И спартанский Тенар дверь распахнет вблизи».
Ненавидит любовь медлить, не может ждать:
Дар увидеть спеша, дар потерял Орфей.
Если Дита чертог песня сломить могла,
Значит, Дита чертог сможет и мощь сломить.
Входит Геркулес в сопровождении Т е с е я.
Герку лес
Краса небес, податель света благостный,
Пространство объезжающий двусклонное,
Земле чело являющий лучистое,
Прости, о Феб, коль взор твой недозволенным
Я зрелищем смутил: от мира скрытое
Лишь по приказу я открыл. Родитель мой,
Судья небес, взгляд заслони свой молнией,
А ты, второй по власти, царь пучин морских,
В глубинах скройся. Все, кто озирает мир
С высот и взгляд страшится осквернить, пускай
Поднимут очи к небу и стараются
Чудовища не видеть. Двое пусть глядят:
5*

1,32
Геркулес в безумье
Кто приказал и кто привел. Юнониной
Вражде тесна для казпей, для трудов моих
Земля. Я увидал для всех запретное,
Неведомое Фебу: своды темные
Мест, проклятому отданных Юпитеру;
II если б третий мне удел понравился,
Мог стать царем я. Хаос мрака вечного,
Его богов и нечто мрака худшее
Я видел — и вернулся, презирая смерть,
И всем явил увиденное. Что еще
Осталось? Дай, Юнона, одолеть его!
Ты слишком долго терпишь праздность пасынка.
Но почему с оружьем осаждают храм
И ужас битвы подступил к святилищу?
Амфитрион
Морочат ли мне взор надежды жадные,
Иль победитель мира, слава Греции
Покинул дом туманного безмолвия?
Ужели сын? Сковала радость тело мне.
Сын, Фив спасенье повдпее, но верное
Ты ль воротился к свету — или призраком
Обманут я? Нет, мышцы узнаю твои,
И рост, и руку с палицей прославленной.
Геркулес
Отец, что с вами? Почему жена моя
В одежде скорбной, дети грязью гнусною
Покрыты? Что за бедствие гнетет наш дом?
Амфитрион
Твой тесть убит, и Лик владеет Фивами;
Жене, отцу и детям угрожает смерть.
Геркулес
Ты видела, земля неблагодарная,
Нечестье — и на помощь Геркулесовой
Семье не вышел мною защищенный мир?
Но что я медлю? Жертву принести пора.
Пусть доблесть запятнаю, лишь бы Лик врагом
Последним был мне. Кровь пролью бесчестную!
Тесей, останься: как бы не нагрянул кто.
Ждет бой меня. Отец, жена, с объятьями
Повремените. Диту пусть доложит Лик,
Что я вернулся.
Уходит.
Тесей
Скорбь, царица, слезную

Геркулес в безумье
133
Гони из глаз. Ты сына невредимым вновь
Увидел —что же плачешь ты? Заплатит долг
Креонту Лик, коль знаю Геркулеса я.
Нет, не заплатит — платит. Заплатил уже.
Амфитрион
Любой да внемлет из богов мольбе моей
II нам поможет. Спутник сына славного
Прославленный, поведай нам о подвигах:
К унылым манам долгой ли дорогою
Он шел, чтоб цепь надеть на пса трехглавого.
Тесе й
Велишь ты вспомнить то, что и спасенную
Пугает душу. И сейчас не верится,
Что воздухом опять дышу живительным,
И ослепляет очи непривычный свет.
Амфитрион
Остатки страха в сердце победи, Тесей,
И у себя плода деяний лучшего
Не отнимай: что было тяжко выпести,
То вспоминать отрадно. Так начни рассказ.
Тесей
Молю порядок мира и властителя
Пространных царств, и ту, вотще которую
Близ Энны мать искала: безнаказанно
Дозвольте мне открыть в земле сокрытое.
Хребет в краю спартанском славном высится,
Где лес Теиара над морской навис волной;
Тут зев отверз дом Дита ненавистного:
В скале зияет устье необъятное
Бездонного провала; открывает склон
Для всех народов путь в пещеру черную.
Сперва идет дорога не во тьме слепой:
Здесь слабым светом брезжит день покинутый
И отблеск солнца, мглою поглощаемый,
Морочит зренье; утром так и вечером
Тускнеет свет, с ночною тьмой смешавшийся.
А дальше гладь пустых пространств раскинулась,
И род людской спешит лишь в эту сторону.
Идти нетрудно: сам собой уводит путь.
Как вдаль влечет отлив челны бессильные,
Так гонит воздух, под уклон стекающий,
И шаг направить вспять пи тепи цепкие,
Ни алчный хаос не дают. Медлительно
В глубинах Лета катится безбурная,

134
Геркулес в безумье
Прочь унося заботы. Л чтоб не было
Пути назад, бессчетными извивами
Тяжелый ток струится; так причудливый
Меандр блуждает: то с собой расстанется,
То вновь себя настигнет, и неведомо,
К истоку или к устью волны гонит он.
Коцит простерся топью; стонут филины
Над ним, и крик совы сулит недоброе.
Листвою черной чаща там щетинится;
В ней па высоком тисе вялый Соп повис,
Лежит в пей Голод с пастью провалившейся
И прячет поздний Стыд лицо, раскаявшись.
Страх, мрачный Ужас, Боль с зубовным скрежетом,
Недуг, Печаль, Война в железном панцире
Ютятся дальше и, с клюкой беспомощной
Бредущая, всех глубже Старость прячется.
Амфитрион
Есть там плоды Церерины иль Вакховы?
Те се й
Там нет лугов, что взгляд ласкают зеленью,
Хлеба под легким ветром не колышатся,
В лесу плодоносящих не найти ветвей.
Бесплодны и пусты поля подземные,
Окаменела почва в вечпой праздности.
Здесь — всех вещей предел, здесь мир кончается.
Недвижен воздух, неба свод ленивого
Всегда во тьме. Здесь все гнетет унынием;
Страшней, чем смерть, обители посмертные.
Амфитрион
А тот, кто в крае непроглядном царствует,
Откуда правит невесомым сонмищем?
Те се и
Есть место, в глубях Тартара сокрытое,
Мрак окружил его тенями тяжкими.
Из одного ключа тут врозь расходятся
Потоки: тихий (боги им клянутся все)
Уносит молчаливо вниз стигийские
Священные струи, а шумный, с грохотом
Катящий камни — Ахеронт, которого
Назад не переплыть. Двумя потоками
Дом Днтов опоясан, и огромные
Осенены чертоги рощей. Здесь врата
Отверсты, как пещера, здесь проход тепям,
Здесь двери царства. Поле вкруг простерлося,

Геркулес в безумье
135
Где, с гордым взором, восседая царственно,
Бог судит души, только что прибывшие.
Хоть мрачен он челом, по сходство с братьями
Есть родовое: это — лик Юпитера,
Но гневного. Средь ужасов ужаснейший
В том царстве — царь. Боятся па него взглянуть
И те, кого боятся все.
Амфитрион
А правда ли,
Что в преисподней кара, пусть и поздняя,
Злодея ждет, хоть он забыл вину свою?
Кто праведный судья, блюститель истины?
Те с е й
On не один, высоко восседающий,
Кто приговор теням выносит трепетным.
В одном суде Мииос дела расследует,
В других — Фетиды свекор и Миноса брат.
Что всякий совершил, то терпит. Каждого
Постигнет то, в чем подал сам он злой пример.
Владык кровавых видел там в темницах я,
Царей я видел, в ярости безудержных,
Как спину им терзала плеть плебейская.
А тот, кто кротко и бескровно царствовал,
Кто рук не запятнал, над жизнью властвуя,
И душу уберег, тот век свой счастливо
Исчерпав долгий, в небо устремляется
Иль в рощи Элизийские блаженные,
Чтоб стать судьей. Страшись любой, кто царствует,
Кровь проливать: по наивысшей платите
Вы за нее цене.
Амфитрион
В одном ли собраны
Злодеи месте? Правду ли гласит молва,
Что их казнят, сковав цепями вечными?
Те сей
Вьет Иксиона колесо крылатое,
Груз камня плечи придавил Сизифовы;
В реке по подбородок, все надеется
Старик, не раз обманутый, поймать глоток
Иссохшим ртом, но влага исчезает вмиг
Из уст, и голод дразнят на ветвях плоды.
Там вечной пищей Титий кормит коршупов,
Там Данаиды тщетпо воду черпают,
Мчат в нечестивом буйстве Кадма дочери
А алчных птиц страшится за столом Финей.

136
Геркулес в Оезумье
Амфитрион
Скажи мне, добровольно ли племяннику
Дит отдал дар иль с бою сын добычу взял?
Т е сей
Где никнут волны, где река не движется.
Утесом погребальным осененная,
Там старец, страшный видом, в грязном рубище,
Переправляет тени оробелые.
Узлом одежда на плече завязана,
На впалых борода щеках всклокочена
И шест в руках, которым правит лодку он.
Вот, к берегу пригнав ее порожнюю,
Зовет он тепи. Сын твой, оттеснив толпу,
О переправе просит, но кричит Харон:
«Куда ты, дерзкий? СтоШ Ни шагу далее!»
Алкид преград не терпит; перевозчика
Его же усмирив шестом, спускается
Он в лодку, тотчас под одним осевшую,
Хоть и вмещала толпы, и обоими
Бортами влагу Леты зачерпнувшую.
Трепещут побежденные чудовища:
Кентавры и лапифы — во хмелю враги;
На самом дне стигийской топи головы
Лернейский подвиг прячет плодовитые.
Дом завиднелся Дита ненасытного,
Там царства сторож яростный, стигийский пес
Пугает тени лаем, разрывающим
Три глотки. Голову в крови запекшейся
Гадюки лижут, змеи гривой вздыбились
Вкруг шей, и хвост-дракон шипит пронзительно.
Под стать обличью злость. Едва заслышал он
Шаги, как встали дыбом змеи-волосы
И к шелесту теней бесплотных чуткие
Насторожились уши. Сын Юпитера
Приблизился; в пещеру оробелый пес
Растерянно попятился — лишь гулкий лай
Безмолвье оглашал, да змеи грозные
Шипели на загривке. Звук, утроенный
Тройною пастью, даже и блаженным был
Теням ужасен. С левой снял руки герой
Ощеренную голову клеонскую,
Как щит ее подставил, скрытый шкурой весь,
Подняв десницей палицу победную,—
И нот она летает у него в руке,
Удары множа. Сокрушенный, сломленный,
Пес не грозит уж: головы повесивши,

Геркулес в безумье
137
В пещеру он забился. А властители
В испуге разрешили увести его
И в дар меня по просьбе друга отдали.
Рукой по шее потрепав чудовище,
На адамантовую цепь он взял его.
Вессопный сторож царства беспросветного,
Прижавши робко уши, позабывши злость,
Послушно влекся следом, свесив головы
И змееносным по бокам хлеща хвостом.
Когда к Тенара устьям мы приблизились,
И вдруг в глаза ударил свет невиданный,
Вновь злоба обуяла побежденного:
Стал цепь трясти и рваться и по склону вииз
Чуть не увлек с собою победителя.
Но на мои тут руки оглянулся он,
И пса, борьбой напрасной разъяренного,
Мы потащили с силою удвоенной
И вывели на свет. Увидев ясного
Простор блестящий неба и сиянье дня,
Глаза закрыл он, ненавистный день прогнав,
И повернулся вспять, и шею свесивши
Уперся в землю мордой, п в Алкидовой
Тени укрылся.— Но толпа с ликующим
Подходит кликом, увенчавшись лаврами,
И песней славит Геркулеса подвиги.
Хор
Еврисфей, тебя обогнав рожденьем,
Приказал рабу дна достичь вселенной;
Средь твоих трудов не хватало только
В третьем одолеть властелина царстве.
В темные войти ты посмел преддверья,
От которых путь пролегает к манам
Между черных чащ, и глухой, и мрачный,
Каждодневно вниз уводящий толпы.
Сколько в городах поспешает люда,
Жадного до игр, к новому театру,
Иль к царю богов на Алфей в Элиду,
Пятый год когда вновь приводит праздник,
Иль, когда часы удлинятся ночи,
И Весы, сравняв чаши, примут снова,
Жаждущие сна, колесницу Феба,
Сколько из домов прочь идет афинских
И спешит почтить мать-Цереру тайно
Празднеством ночным посвященных мистов,—
Столько вниз бредет по полям безмолвным
Толп: одни идут, от годов cornyвшись,

133
Геркулес в безумье
Жизни долгий срок их пресытил, грустных;
В цвете лучших лет низошли другие:
Дева, что досель не познала брака,
И эфеб, волос не остригший пышных,
И дитя, что мать в первый раз назвало;
Лишь ему дано, чтоб не так боялось,
Факелом себе освещать дорогу;
Прочие бредут через мрак уныло.
Что любой из вас испытал, покинув
Свет и ощутив, что над головою
Толща всей земли тяжело нависла?
Хаос плотен тут, чернота ночная
Мерзостна и зла, и пусты туманы,
11 безмолвный мир неподвижно празден.
Пусть пошлет туда нас попозже старость,
Никогда сойти в те края не поздно,
Из которых вспять не уйдет пришедший.
Для чего судьбы торопить жестокость?
Все мы, что толпой ширь земную топчем,
Низойдем к теням, па Коците парус
Будем поднимать. Для тебя взрастает
Все, что зрит восток, все, что видит запад,—
Милостива будь к племенам грядущим
Смерть! Коль медлишь ты, мы спешим навстречу:
Жизни первый час жизнь на час убавил.
День веселья настал для Фив!
Все коснитесь, молящие,
Алтарей пред закланьем жертв,
Пусть мужи между юных жен
Встанут в праздничный хоровод,
Пусть и жители тучных нив
В этот день распрягут быков.
Мир Алкид подарил земле
От заката до стран зари
И где, встав посреди небес,
Феб теней не дает телам;
Там, где долгий Тефин ток
Берега омывает, все
Укротил Геркулесов труд.
За Коцит и за Стикс проплыв,
Ярость Тартара он смирил;
Страх из мира теперь исчез:
Ниже Тартара пет пространств.
Тополиной листвой венчай,
Жрец, взметенные волосы.
Входит Геркулес.

Геркулес в безумье
Ш
Геркулес
Лицом на землю Лик упал, поверженный
Рукой победной; все, кто злодеяния
С царем делили, кару разделили с ним.
На алтари отца и небожителей
Я жертвы принесу теперь победные.
Молю тебя, во всех трудах помощница,
Воительница-дева, с чьей груди грозит
Эгида ликом, в камень превращающим.
Ликурга победив и море алое,
Приди, о Либер, с тирсом зеленеющим;
И Феб с сестрою, божество двоичное,
Феб, любящий кифару, а сестра — колчан;
Придите, сколько в небе братьев есть моих,
Но братьев не от мачехи. Стада сюда
Обильные гоните; все, что Индия
Сбирает благовонья и Аравия,
На алтари бросайте; пусть взовьется дым.
Пусть мне листвой украсит тополь волосы,
А ты оливой увенчайся отческой,
Тесей; я жертву принесу Юпитеру,
Ты города зиждителей, прославленный
Источник Дирки, и пещеру Зетову,
И лар почтишь царя — пришельца тирского.
Так сыпьте ладан!
Амфитрион
Кровью обагренные
Очисти прежде руки от убийства, сын!
Геркулес
Я возлиянья кровью непавистпою
Хочу творить всегда, богам отрадные
Превыше всех. Нельзя прппесть Юпитеру
Угодней жертвы, чем несправедливою
Убив царя.
^ Амфитрион
Моли же, чтоб трудам твоим
Родитель положил конец: усталому
Пусть даст он отдых.
Геркулес
Более достойные
Отца и Геркулеса вознесу мольбы:
Пусть небо, море и земля незыблемо
Стоят, пусть без помех путями вечными
Несутся звезды, мирно племена живут,

МО
Геркулес в безумье
Мечи исчезнут, все железо пахота
Трудом займет; пусть моря не тревожит вихрь,
Отец не мечет гневных молний, зимними
Питаемый спегами, не уносит прочь
Полей поток, трава не наливается
Зловредным соком. Пусть цари свирепые
Нигде не правят. Если зло родить еще
Должна земля, пусть поспешит, чтоб чудища
Моими были.— Что со мпой? Средь бела дня
Сгустился мрак, и Феба лик безоблачный
Стал темен. Кто же в бегство обращенный день
Погнал к востоку? И откуда черную
Ночь голову подъемлет? Почему зажглись
Дневные звезды? Первый из моих трудов,
Чуть не в полнеба лев сверкает яростный:
Вот-вот в звезду какую-нибудь вцепится
Клыками он; разверстый, дышит пламенем
Огромный зев, трясет он гривой огненной:
Сейчас, быть может, все созвездья осени,
Все, что приводит вновь зима студеная,
Одним прыжком перескочивши, вешнему
Тельцу сломает шею.
Амфитрион
Что случилось вдруг?
Зачем блуждаешь взором помутившимся
По небу? Где светила видишь ложные?
Геркулес
Усмирены и суша, и пучина вод,
Узнала нашу силу преисподняя;
Достойный труд лишь в небе Геркулесу есть,
Я устремлюсь в пространства мира горние,
Взлечу в эфир: мне звезды обещал отец.
И как пе дать? Алкида не вмещает уж
Земля и отдает богам. В распахнутых
Воротах, вижу, весь их сонм зовет меня,—
Одна мешает. Хочешь преградить мне путь?
Что ж, самому налечь па дверь упрямую?
Колеблешься? Сатурна сокрушу я цепь,
Дам волю деду, чтобы власть бессильную
Отца низвергнуть. Под моим водительством
Пусть в бой пойдут титаны; я лесистые
Хребты, дома кентавров, сам схвачу рукой.
Гора двойная к небу даст дорогу мне;
Хирон узрит свой Пелион под Оссою,
Олимп — ступенькой третьей ли положенный
Иль брошен ввысь — достигнет неба.

Геркулес в безумье
141
Амфитрион
Помыслы
Греховпые гони! Смири неистовый
Порыв души, великой и в безумии.
Геркулес
Что это? В бой пошли гиганты гнусные,
Бежал от манов Титий и с растерзанной,
Пустой утробой к небесам приблизился.
Дрожит Пеллена, Пелион качается,
И вянет дол Темпейский. Вновь гиганты Пинд
И Эту тащат, вновь Мимант взъяряется.
Чу! Свищут плети огненоспой фурии,
Она в костре обугленными кольями
Глаза мне колет. Тисифона гневная,
В венце из змей, ворота, из которых пес
Был выведен, загородила факелом.
(Замечает сына)
Л, вот оно, царя потомство злобного,
Отродье Лика. Вас отцу проклятому
Я сам верну. Лети же с тетивы моей
Стрела, как должно стрелам Геркулесовым
Лететь.
Амфитрион
Куда, куда зашло безумие?
Вот лука он согнул дугу широкую,
Вот отвязал колчан свой; с силой пущена
Свистит стрела — и дальше мчится, раною
Пробив навылет горло.
Геркулес
Что же медлю я
Все племя отыскать в укрытье? Ждет меня
В Микенах битва больше,— чтоб циклоповы
Упали глыбы, рухнув под моей рукой.
(Вламывается во дворец)
Пусть ходит дверь туда-сюда, сорвав засов,
Ломая косяки; пусть кров обрушится
Пусть будет виден весь дворец, где прячется
Отца-злодея сын.
Амфитрион
Вот руки нежные
Простер к коленям оп и молит жалобно...
О ужас! О злодейство небывалое!
Схватил безумец мальчика молящего

142
Геркулес в безумье
И, раскрутивши, бросил. Темя хрустнуло,
Обрызгал мозг чертоги. Из укрытия
Бежит сюда Мегара как безумная,
Младенца пряча на груди от гибели.
Геркулес
1010 Хоть на груди у громовержца скройся ты,
Тебя везде настигну и отправлю прочь.
А мф итрио н
(М е га ре)
Куда бежишь ты? Где ты хочешь спрятаться?
Нет от вражды Алкидовой убежища.
Его обнять попробуй, просьбой ласковой
Смягчить.
Мегара
О муж мой, пощади, молю тебя,
Узнай Мегару, сына, повторившего
Твои черты, узнай: к тебе он тянется.
Геркулес
А, мачеха, попалась! Так плати за все,
Отца освободи от ига жалкого.
1020 Но пусть умрет отродье раньше матери.
Мегара
Что ты творишь, безумный? Льешь ты кровь свою?
Амфитрион
Младенец, взглядом огненным испуганный,
Без раны умер: отнял ужас жизнь его.
Но вот и над женой занес он палицу,
И голова исчезла размозженная,
Лежит лишь тело. И на это смотришь ты,
Зажившийся старик? Когда скорбеть тебе
Претит,—смерть рядом: стрелам сына грудь подставь.
Прими удар от палицы, запятнанной
^зо Родною кровью.— Мнимого рази отца,
Чтобы хвале всеобщей не перечил он.
Хор
Зачем ты сам спешишь навстречу гибели?
Куда идешь, безумный? Спрячься, прочь бигя,
Число злодейств сыновних на одно убавь1
Геркулес
Все хорошо. Исчез род Лика гнусного.
Тебе, Юпитера супруга, должную

Геркулес в безумье
143
Принес я жертву и обет исполнил свой
Достойно. Жди закланий новых в Аргосе.
А мфитр ион
Нет, ты еще не кончил, заверши обряд.
Пред алтарем склоняет жертва голову 1040
И ждет ножа. Иду, спешу, ищу тебя,—
Рази! Но что с тобою? Взгляд блуждающий
Погас, поник. Неужто Геркулесовы
Вдруг задрожали руки? Застилает соп
Глаза ему, и голова склоняется,
Колени гнутся; вот на землю рухнул он,
Как дуб под топором, как глыба в гавани,
Где строят мол.— Ты жив ли, иль безумие,
Сгубив семью, убило и тебя, мой сын?
Нет, он уснул. Дыханьем грудь вздымается. 10б°
Дадим ему покой, чтоб угнетенную
Недуг покинул душу, побежденный сном.
Оружье уберите от безумного!
Хор
Пусть высокий эфир и эфира отеп
Скорбит заодно с плодоносной землей,
И морской простор, где блуждает волна,
И — прежде всех — ты, который земле
И бескрайним морям посылаешь лучи,
Чей прекрасный лик прогоняет ночь,
Огненосный Титан: ведь с тобой наравне
Геркулес видал и восход, и закат
И в обоих твоих побывал домах.
Небожители! Дух избавьте его
От видений злых и разум слепой
Просветите вновь. Ты, смиритель бед,
Сон, отрадный покой усталой души,
Жизни людской наилучшая часть,
Астреи сын, окрыленный бог,
Смерти смирный брат, жестокой сестры,
Ты, правду и ложь смешавший вождь
По грядущим дням, прозорливый слепец,
Скитаний приют, гавань жизненных бурь,
Покой после дня, тихой ночи друг,
Приходящий равно к царю и к рабу,
Ты, что род людской, которому смерть
Страшна, привыкать заставляешь к тьме,—
Утомленного, сон, успокой и утишь,
Опустись на того, кто простерт здесь без чувств,
Руки кротко ему необорные скуй,
1060

144
Геркулес в безумье
1080 Омраченной души не покинь, пока
Прежний разум вновь не вернется к нему.
Он лежит на земле, и кровавые сны
Сердце мучат его; еще не избыл
Он пагубу злой болезни своей.
Утомясь, привык под голову он
Палицу класть,— и ладонью пустой
Ищет тяжесть ее, и, поднявшись, рука
Тщетно падает вниз. Бушеванье в душе
Улеглось не совсем: так зыбь, если Нот
1,1,0 Растревожит ее, еще долго потом
Мятется, кипит и тогда, когда вновь
Стихнет натиск ветров. Усмири же в душе
Безумья прибой, пусть и доблесть, и честь
Вернутся к нему. Или лучше пусть
Исступленья вихрь душу дальше несет
В безумье слепом по тому же пути;
Лишь оно от вины обелит тебя впредь,
Ибо лучший удел — когда руки чисты,
Л коль их запятнал, так об этом не знать.
1100 Пусть теперь зазвучит Геркулеса грудь
Под ударами рук, побеждавших всегда,
Пусть хлещут они по плечам, небосвод
Привыкшим держать, пусть гулкий стон
Услышит эфир, услышит во тьме
Царица ее, и на шее досель
Волочащий груз огромных цепей,
В пещере своей затаившийся ik?c;
Пусть хаоса мрак вторит воплям беды.
И безбрежный простор преисподних под,
И воздух глубин, который узнал
Оружье твое.
Когда грудь гнетет столь великое зло,
Не должно в нее ударять легко:
Пусть твой плач во всех трех царствах зиучит.
Ты, висящий давно у него за плечом,
Украшенье бойца и оружье, лук
И тяжелый колчан, бейте, бейте сильней
Его по спине; пусть могучую грудь
Тяжелей крушит и терзает больней
Узловатый ствол; пусть оружье его
Разделяет с ним эту страшную боль.
Вы, Алкида сыны, вы, злосчастный род,
Тем идите путем, где на подвиг он шел;
Не пришлось вам, с отцом отправляясь вдаль,
Оружьем карать жестоких царей,
Не научены вы извиваться в пыли
1110
J135
113G
1122

Геркулес в безумье
145
1126
1129
Аргосских палестр; не успели вы стать
Могучи в борьбе и в кулачном бою; 1130
С пышногривым львом... лишь отважились вы
Из скифских достав колчанов стрелу
И меткой рукой направив ее,
Пронзить на бегу безопасную лань.
Так ступайте на Стикс, на берег теней, 1131
О невинные, вы, которых сгубил,
Лишь входящих в жизнь, отцовский недуг
И преступное зло. 1134
К разгневанным вы ступайте царям. 1137
Геркулес
Ь (приходя в себя)
Что здесь за край? Страна? В котором поясе?
Где я? Под осью ледяной Медведицы?
Иль на востоке? Или берег западный 114°
Простору Океана тут кладет предел?
На чьей лежу земле я? Чей я воздух пью?
От Дита я вернулся... Что ж простерты здесь
Кровавые тела? Иль преисподние
Душой владеют призраки и полчища
Мне средь живых мерещатся могильные?
Хоть стыдно молвить, страшно мне. Какое-го
Душа неведомое зло пророчит мне.
Где ты, отец? И где супруга, гордая
Толпой детей? Па левом почему плече
Нет шкуры льва? Куда покров девался мои
И он же ложе мягкое Алкидово?
Где лук? Где стрелы? Кто лишить оружия
Меня при жизни смог? Кто взял победную
Добычу? Разве и во сне не страшен я?
Хочу взглянуть я, кто же одолел меня.
Дай сил восстать мне, доблесть! Ведь недаром же
Отец покинул небо, чтоб зачать меня,
И ночь остановил... О, злодеяние!
Что вижу? Сыновья лежат убитые,
Жена мертва. Иль новый воцарился Лик?
Кто снова в Фивах кровь пролить отважился,
Когда вернулся Геркулес? О жители
Йеменских берегов, полей аттических,
И между двух морей земли Пелоповой,
На помощь! Укажите погубителя!
Пусть обратится гнев на всех; врагом моим
Пусть будет каждый, кто не назовет врага.
Алкида победитель, выйди! Мстишь ли ты
За Гериоыа, за коней фракийских ли. 117°
1150

146
Геркулес в безумье
Иль за владык ливийских, бой начни со мной,
Сейчас же: наг я, нападай с оружием
Моим на безоружного. Но что ж Тесен,
По что отец глаза отводит в сторону?
Повремените плакать. Кто семью мою
Всю предал смерти? Что же ты молчишь, отец?
Тесей, скажи всю правду, как привык Тесей!
Нет, оба лица спрятали в смущении
И слезы льют тайком. Стыдится надо ли,
Когда такое горе? Царь бессильный ли
Земли Аргосской, Лика ли убитого
Пособники беду на пас обрушили?
Отец, хоть ради славы прежних дел моих,
Скажи мне все: всегда второй святынею
Твое мне имя было. Кто поверг мой дом?
Кем побежден я? —
Амфитрион
Молча пусть уйдет беда.
Геркулес
Не мстить?
Амфитрион
Бывает часто пе ко благу месть.
Геркулес
Стерпеть кто в силах равнодушно бедствие?
Амфитрион
Кто большего боится.
Геркулес
По возможно ли,
Чтоб зло страшней и больше угрожало нам?
Амфитрион
Что знаешь ты, то бедствий доля малая.
Геркулес
Родитель, сжалься! Руки я с мольбой простер.
Что? Ты от них отпрянул? Так на них вина...
Откуда кровь? И чья стрела запятнана
Детоубийством? Вот на ней лернейский яд.
Моя стрела! Я руку пе ищу уже:
Кто может лук согнуть и тетиву его
Напрячь, моей руке едва подвластную?
Ввовь к вам взываю: я ли был убийцей их?
Они молчат. Убийца - я.

Геркулес в безумье
147
Амфитрион
Твоя лишь скорбь,
Вина Юноны. В деле нет преступника.
Геркулес
Греми на небесах, отец разгневанный,
Меня забывший, и рукой медлительной
За внуков отомсти. Пусть многозвездного
Вершины свода мечут пламя с грохотом,
Пусть на скале каспийской птица алчная
Получит тело связанное. Долго ли
Утесу Прометея пустовать средь круч
Безлесного Кавказа — обиталища
Зверей и птиц? Пусть запершие Скифский Поит
Растянут Симплегады тело, за руки
Привязанное к ним; когда ж содвинутся
Утесы в свой черед и к небу вздыбится
Волна от их схожденья, пусть препятствием
Лежать я буду между ними горестным.
Или сложить костер, дубраву вырубив,
И тело сжечь, убийством оскверненное?
Да, решено! Верну Алкида Тартару.
А мфитрион
Еще душа от бреда не избавилась:
Он гнев на гнев сменил, как все безумные,
Себя возненавидев.
Геркулес
Фурий гнусный дом,
Темница смерти, область, что назначена
Преступным, если глубже вас изгнанье есть,
В местах, ни мне неведомых, ни Церберу,
Укрой меня, земля. До края Тартара
Дойду, чтоб там остаться. О, суровый дух!
Тела дворец усеяли,— кто ж, дети, вас
Оплачет? Эти к бедствиям привыкшие
Глаза не знают слез. Отдайте палицу,
Отдайте лук, отдайте стрелы меткие!
Я для тебя сломаю лук и стрелы, сын,
И в жертву манам палица тяжелая
В твоем костре сгорит, и тул с лернейскими
Стрелами: кару понесет оружие,
И вы, для стрел, для палицы злосчастные,
Сгорите, руки, рук гнуснее мачехи.
Амфитрион
Кто назовет безумье преступлением?

148
Геркулес в безумье
Геркулес
Нередко преступленье — плод безумия.
Амфитрион
Будь Геркулесом: гору горя вытерпи.
Геркулес
i-'Ч Стыд пе настолько угасило бешенство,
Чтоб жить в нечестье пугалом для всех людей.
Тесей, оружье мне верни, оружие
Похищенное! Если исцелен мой ум,
Оружье дайте в руки. Л безумен я,—
Уйди, отец: я к смерти путь и так найду.
Амфитрион
Молю тебя во имя родовых святынь
И прав отца или кормильца, как бы ты
Ни звал меня, и седины, которую
Чтит благочестье,— сын, над сирой старостью
i-oo Ты сжалься. Есть одна у дома шаткого
Опора, свет один лишь у страдальца есть:
Так сохрани их, сын мой, сохрани себя.
Плоды трудов твоих не мне досталися,
Я лишь боялся: моря ли, чудовищ ли;
Цари, мечом иль алтарем грозившие,
Грозили мне. Отец скитальца вечного,
Я для себя тебя отныне требую.
Геркулес
Причины пет мне медлить и удерживать
Под этим небом душу; потерял я все:
1260 Оружье, разум, славу, сыновей, жену,
А после и безумье; оскверненной нет
Душе лекарства: исцеляет зло лишь смерть.
Амфитрион
Убьешь отца.
Геркулес
Чтоб не убить его, умру.
Амфитр и о н
При нем?
Геркулес
Я мерзость видеть приучил его.
Амфитрион
Но вспомпи о делах, всем людям памятных,
И ради них прости свои грех единственный.

Геркулес в безумье
',149
Геркулес
Как пе прощавший людям вдруг простит себя?
Лишь зло — мое; добро творил в неволе я.
Отец, любовь ли к сыну побудит тебя,
Или бесчестье, доблесть запятнавшее, 1т
Иль рок мой,— помоги, верни оружие!
Дай победить судьбу.
Т ее ей
Мольба родителя
И так сильна, но тронуть дай и нашими
Себя слезами. Встань и все враждебное
Сломи с бывалой силой. Прежним мужеством
Исполнись; дело доблести потребует
Немалой — запретить Алкиду гневаться.
Гер к улес
Живой — злодеем буду, мертвый — жертвой зла*
Спешу очистить землю. Мне давно уже
Чудовище нечистое, свирепое М*
Мерещится. Берись за труд, рука моя:
Один он будет больше всех двенадцати.
Ты медлишь? А была сегодня храброю,
Разя детей и мать. Не дашь оружия,—
Иль на фракийском Иинде лес я вырублю,
Сожгу и Кнферон, и рощи Вакховы
С собою вместе, или все фиванские
С владельцами дома и все с кумирами
Обрушу храмы на себя, в развалинах
Похороню мой труп. А если бременем **••
Чрезмерно легким будут для могучих плеч
И семь ворот, и стены Амфионовы,—
Груз в средоточье мира, отделяющий
Богов от смертных, на себя низвергну я.
Амфитрион
Возьми оружье.
Геркулес
Слышу речь, достойную
Отца Алкида. Этой сын убит стрелой.
Амфитрион
Она из рук твоих Юноной послана.
Геркулес
Теперь и мне послужит.

150
Геркулес в безумье
Амфитрион
Как несчастное
Трепещет сердце, бьется в грудь тревожную!
Геркулес
Вот лук мой.
Амфитрион
Добровольно и намеренно
Убийцей станешь.
Геркулес
Что велишь ты делать мне?
А м ф и т р и о н
Пег больше просьб, нет страха, не грозит мне скорбь.
Один ты можешь сына сохранить отцу,
Отнять и ты не можешь. В силах ты теперь
Меня счастливым сделать, а несчастным — нет.
Решай же, что решишь. Но знай, колеблется
II над твоею славой приговор сейчас:
Живи — иль будь убийцей. Еле держится
Во мне душа, годами удрученная
И бедами. С такою неохотою
Кто жизнь отцу дарует? Что ж мне длить ее?
Мечом пронзивши грудь — паду я жертвою
Убийцы-Геркулеса, но уж здравого.
Геркулес
Меч убери, родитель, пощади меня!
Ты, доблесть, терпеливо подчинись отцу.
Пусть новый труд к трудам моим прибавится:
Останусь жить. Родителя бессильного
Ты подними, Тесей: касаться чистого
Руке преступной страшно.
Амфитр и он
Эту руку я
Облобызаю, к сердцу приложу ее,
Чтоб скорбь прогнать.
Геркулес
Куда уйти в изгнание?
Какой омоет руку Танапс иль Нил,
Или персидский Тигр волной безудержпой,
Иль Таг, чьи воды замутило золото,
Иль Рейн свирепы]"!? Пусть прольется на руки
Мне ледяное море Мсотийское,
Пусть все Тефии волны пробегут по пим,
Но кровь в них въелась. В край какой ты скроешься,

Геркулес в безумье
151
Нечистый? На восток уйдешь, на запад ли?
Известный всюду, сам себя изгнания
Лишил я. Целый мир меня чурается,
Бегут обратно звезды, и Титан не так
Гпушался видеть Цербера. О мой Тесей,
Вдали мне отыщи укрытье тайное;
Всегда, судя чужие злодеяния.
Любил ты грешных. Отплати же равною
Услугой мне. Обратно в преисподнюю
Верни меня, чтобы в цепях навеки я
Тебя сменил. Там спрячусь я,— но пет, и там
Я всем знаком.
Тесей
Осталась только Аттика.
Г радив оружье вложит там в омытую
От крови руку. Геркулес, зовет тебя
Край, и богов от скверны очищающий.

ГЕРКУЛЕС НА ЭТЕ
Действующие лица:
Геркулес Алкмена
Иола Гил
Деянира Лих
Кормилица Ф илокт ет
Хор I: Эхалийские пленницы
Хор //; Этолийские женщины
Действие происходит на острове Евбее, в Трахине и на горе Эте.
Деянира негодует, ибо предпочтена ей Иола, дочь Еврита, царя Эхалии,
а потому посылает она Геркулесу одеяние, напоенное кровью
кентавра Несса, коего поразил Геркулес стрелой, смоченной в желчи Лерней-
ской гидры, ибо верит предсмертному увещеванию Несса, будто одеяние
сие есть вернейшее приворотное средство и незамедлительно ей
возвратит любовь супруга. Лишь только Геркулес, готовившийся на Евбей-
ском мысе, именуемом Кеней, свершить жертвоприношение, облекается
в присланное одеяние, тотчас же огнем занимается змеиная слизь,
и одежда, прилипнув к телу, пожирает пламенем плоть, проникая до кос-
стей. Распознав коварство Несса, Деянира накладывает на себя руки.
Геркулес убивает Лиха, доставившего погибельный дар, и поручает
Филоктету (коему, умирая, отдает лук и стрелы) устроить
погребальный костер на горе Эте. Там он и сожигает себя вместе с палицей и
львиной шкурой. Затем он является матери своей Алкмене и утешает ее
тем, что причислен к сонму небожителей.
Окрестности Эхалии на острове Евбее.
Геркулес
Отец богов, чьи длани мечут молнии,
Равно в домах обоих Феба зримые,
Отныне царствуй с миром: мной упрочен он,
Везде, где суше положил предел Нерей.
Не нужен гром: повержены коварные,
Жестокие цари, и все, что молнией
Разил бы ты, сломил я. Почему ж, отец,
Мне недоступно небо? Я пред всеми был
Юпитера достоин; даже мачеха
Удостоверила, что ты — родитель мой.

Геркулес на Эте
153
Что ж медлишь ты? Кому я страшен? Станет ли
Со мною небо непосильной тягостью
Для плеч Атланта? К звездам путь открой, отец!
К тебе я смертью был отпущен. Сгинуло
Все зло, землей рожденное и воздухом,
Водой и преисподней: льва в Аркадии,
В Стимфале — птиц, в горах Менала вепря пет;
Змей кровью золотые оросил сады;
Иссякла сила гидры; истреблен табун,
Над Гебром кровью чужестранцев вскормленный,
И пояс снят с врагини-фермодонтянки.
Умолкших судьбы видел — и вернулся я,
И Цербера увидел день испуганный,
И Цербер — солнце. Сил не обновить уже
Ливийскому Антею; пал на свой алтарь
Бусирид; Герион рукою тою же
Сражен, и страшный бык — ста городов гроза.
Земли чудовищные порождения
Истреблены моей десницей. Гневаться
Богам не должно. Если в мире нет зверей
И злобы — в сердце мачехи, то мне отца
Верни и к звездам дай дорогу доблести!
Указывать не надо: сам найду ее,
Ты лишь позволь. А страшны звери новые —
Пусть их скорей земля родит, пока она
Не потеряла Геркулеса. Кто на них
Пойдет? Кто в Арголиде удостоится
Вражды Юноны? Славу повсеместную
Я утвердил: нет края, где о ней молчат.
Меня узнали скифы под Медведицей,
Под знойным Раком — в Ливии, и в Индии,
Где Феб встает... Его зову в свидетели:
Не только там, где блещешь, ты встречал меня,
Но вслед моим триумфам сам не мог идти.
Пошел я дальше солнца, за грапицы дня,
Природу, землю за спиной оставил я:
Они, устав, отстали. Запредельный мрак
И хаос приняли меня — но в этот мир
Вернулся я, один из всех. Грозил не раз
Мне Океан, по буря над моей ладьей
Была бессильна. Что передо мной Персей?
Вражде твоей жены пустыня воздуха
Помочь бессильна; зверя для побед моих
Земля зачать боится,— и не выдумать
Ей новых чудищ, так что Геркулес теперь
Стал чудищем для всех: так много голыми
Руками одолел я зол невиданных

154
Геркулес на Эте
И преступлений. В юности, в младенчестве —
Зверей я не страшился. Что приказано,
То и легко. Ни дня пе знал я праздного.
А сколько чудищ без приказа царского
Я истребил! Юноны неотступнее
Гнала Алкида доблесть. Род избавил я
Людской от страха — но что пользы? Нет богам
Покоя. В небе всех, что были страшны ей,
Земля зверей узрела возпесенными
Туда Юноной. Став звездой ливийскою,
Убитый Рак обходит пояс выжженный;
Астрее Лев вручает быстротечпый год
И жаркою трясет на шее гривою,
У Австра отнимая тучи влажные.
Заполонили небо звери павшие,
Меня опередив, и па труды свои
Гляжу с земли я, победитель. Чудищам,
Зверям дала Юнона звезды, чтобы мне
Опасным стало небо. Но пускай она
Страшней земли и Стикса небо сделает,—
Меж звезд мне место даст она и гневная.
Коль после битв, чудовищ, пса стигийского
Не заслужил я звезд,— Пелор Италии
Коснется, воедино слив два берега:
Я отведу пролив от пих. Вели связать
Моря,— и волны Истм пропустит, двинутся
Актейские суда путем невиданным.
Мир изменю я: новыми долинами
Петр потечет и новым Танаис руслом.
Дай, дай богов, Юпитер, под защиту мне:
Где я стеречь их буду, там тебе перун
Не пригодится. Ледяную ль неба ось
Иль самый зпойный пояс мне велишь блюстп,
Знай: будут там все боги в безопасности.
Киррейских храмов, дома олимпийского
Пеан, убив Пифона, удостоился,—
Но сколько было в Гидре змей! Персей и Вакх —
Среди богов. Но мира часть большая ли
Восток, и чудищ всех страшней Горгона лн?
А кто из сыновей твоих от мачехи
Стяжал трудами небо? Я держал его —
К нему и устремляюсь. Лих, трудов моих
Товарищ, возвести триумф: Евритово
Низверг я царство. Вы ж туда гоните скот,
Где смотрит храм Юпитера Кенейского
В просторы вод Евбейских, грозных австрами.
Уводит, чтобы принести жертвы.

Геркулес на Эте
155
Хор
Если равен был срок счастья и жизни.—ты
Раисы богу; когда ж в стонах ты дни влачишь,
Их медлительный ход хуже, чем злая смерть.
Кто жестокость судеб гордой попрал пятой,
В челн последней реки смело ступив, тому
Не придется в плену цепь на руках носить,
Украшеньем идти в праздничном шествии.
Кто отбросит легко жизнь,— не узнает бед.
Если в море его судно обманет вдруг,
В час, когда над водой гонит Борея Лвстр
Или Эвра Зефир и расступилась глубь,—
Он обломки кормы зря не спешит связать,
Не надеется вплавь суши на них достичь.
Кто с готовностью смерть примет, один из всех
Не успеет узнать ужас крушения.
Мы в слезах извелись, плач иссушает нас,
В пряди сбитых волос въелась отчизны пыль.
Нас пожар не спалил, нас не убил обвал:
Льнешь к счастливым ты, смерть, мчишь от несчастных
прочь.
Живы мы. На полях хлеб не взойдет родных —
Лесом все зарастет; станут лачугами
Храмы павшие; скот гонит долоп туда,
Где остыть не успел землю засыпавший
Прах — единственный след прежней Эхалии.
Будет бедный пастух из фессалпйских мест
На свирели простой там выводить напев,
В песне слезной своей наш поминая век.
Лишь немного умчит кратких столетий бог,—
Будут спрашивать, где город родной стоял.
Счастье выпало мне в доме не бедном жить,
Не в бесплодных полях тощей Фессалии.
Но к Трахинским теперь скалам влекут меня,
Где растут но хребтам дебри колючие
И для горных отар лес незаманчивый.
Либо, если рабынь лучший зовет удел,
В Лргос их унесет Инаха быстрый бег,
Или будут они жить меж Диркейских степ
Там, где медленный ток скудный Йемен струит,
Где надменный Ллкид матерью был зачат.
Что за камень родил, дикий титан, тебя?
Высь Родопских хребтов, круча ли скифских скал,
Иль Афона обрыв? Может быть, выкормил
Полосатый тебя в чащах каспийских зверь?
Лжив рассказ, будто две ночи слились в одну,
И небесный эфир бег задержал светил,

156
Геркулес на Эте
И денницу сменил Геспер, и медлила
*60 В небе Делия, чтоб Солнцу не дать взойти.
Раной не уязвить твердость могучих мышц:
Слаб железный клинок, гнется халибов сталь,
И ломается меч, и отлетает прочь
Камень, в голую грудь тщетно ударившись.
Дразнит смерть и судьбу мощь пеоборпая:
Ни копья острие плоть не пронзит ему,
Ли стрела с тетивы скифской, напрягшей лук,
Ни сармата стрела, к стуже привыкшего,
Ни у знойных границ жаркого пояса
100 'Га, которую в грудь аравитянину
Метче KiioccKiix стрелков лучник парфянский галет.
Телом он проломил стены Эхалии.
Нет преград для него: что победить решил,
То уж побеждено. Много ли пужно ран,
Если рока страшней гневный Алкида лик
И угрозы его хватит, чтоб все сдались?
Был ли сам Бриарей, был ли гордец Гиант,
Над вершинами гор высясь Фессалии
170 И подняв в небеса руки змеиные,
Так же грозеп лицом? Счастье чем больше, тем
Больше ждет его бед. Что нам, Алкида гнев
Увидавшим, грозить может страшнее впредь?
Иола
Л я, увы, не разор очагов,
Не крушенье богов в святилищах их.
Не пожар, что отцов спалил и детей.
Богов и людей, гробницу и храм.
Одна средь ьсех оплакать должна:
От общих невзгод к другому зовет
Фортуна мой плач, о другом рыдать
180 Мне судьбы велят.
Чем начать мне плач? Чем кончать мне стон?
Все надо бы мне оплакать равно,
Но одну только грудь дает нам Земля,
И удар не звучит достойно беды.
О боги, молю, превратите меня
В многослезный кремень на Сиппле-горе,
Унесите туда, где течет Эри дан,
Чтоб и мне шелестеть меж сестер-Гелнад,
Или дайте среди Сицилийских камней
190 Сиреной рыдать над фессальской судьбой,
Иль умчите под кров Эдонийских лесов,
Чтоб с давлидской стенать я птицей могла,
Чей под Исмаром плач по сыпе звенит.

Геркулес на Эте
157
Дайте облик такой, чтобы голос мой
Оглашал тоской каменистый Трахин.
Кипрских Мирры слез все не сякнет ток,
По Кеике своем все стонет жена,
Танталида могла пережить себя,
Филомела лик изменила свой,
Имя сына твердит Паидиона дочь.
Что же руки мои не оделись досель
Опереньем крыл? Счастье, счастье бы мне
Было, если бы лес стал домом моим
И в родных могла я остаться местах
И на беды мои печально роптать
И о птице пошла Иоле молва.
Увы, увы!
Мне видеть пришлось, как отец мой погиб,
Как палицы пал смертельный удар
И тела куски разметал по дворцу.
Коль дала бы судьба могилу тебе,
Где бы только тебя искать не пришлось.
Я ль могла смотреть, как погиб ты, Токсей,
Кому нежных щек не одел пушок,
Чья еще не зажглась отвагою кровь?
Но вашу ли смерть оплакивать мне?
Справедливость ее вас укрыла от бед!
О своей судьбе впору слезы мне лить.
Скоро, скоро за шерсть, за веретено
Я возьмусь в плену. О, моя красота,
Которая смерть уготовит мне,
От тебя погиб весь дом наш, когда
За Алкида отец не отдал меня,
Побоялся взять Геркулеса в зятья.
Но в дом госпожи нам пора идти.
Хор
О безумица! Что озираться сейчас
На царство отца, на невзгоды свои?
Пусть исчезнет из глаз твой прежний удел!
Счастлив тот, кто мог и долю раба,
И долю царя
Терпеливо нести и обличье сменить.
Тот и тяжесть у бед, и силу отнял,
Кто невзгоды терпеть равнодушно умел.
Перед дворцом Геркулеса в Трахине.
Кормилица
В каком кровавом мечется неистовстве
Жена, когда к ней в дом войдет наложница!

158
Геркулес на Эте
Водоворот Харибды, Сцилла лютая
Не так опасны, зверь любой добрей ее.
Едва лишь красота Иолы-пленницы
Здесь заблистала, словно день безоблачный
Иль ясной ночью яркое созвездие,
Супруга Геркулеса, как безумпая,
Застыла, злобно глядя; так армянская
Тигрица смотрит, прянув от детенышей
Врагу навстречу; так, в душе почувствовав
Лиея, но куда нестись, не ведая,
Стоит менада с тирсом. После,— будто ей
Дом Геркулесов тесен,—заметалась вдруг:
То постоит, то мчится прочь—-с таким липом,
Как будто бы вся боль к нему прихлынула,
Покинув сердце. То грозит, то слезы льет.
Безумье заставляет каждый миг лицо
Меняться: то пылают щеки, то опять
Сгоняет краску бледность: стонет, сетует...
Чу, дверь скрипит! Спешит сюда — не терпится
Излить в словах невнятных думы тайные.
Деяни ра
Юнона, в небе где б ни пребывала ты,
Пошли такое на Ал кила чудище,
Чтоб гнев насытить мой. Коль плодовитую
Непобедимый гад вздымает голову,
Сам пеобъятней топи; если нечто есть,
Страшней, огромней, мерзостней чудовищ всох,
Чтоб отвернулся Геркулес, узрев его,
Пусть выползет из логова. А чудищ нет,
Так душу преврати мою: любою стать
Опа могла бы пагубой. Дай облик мне
Под стать страданью. Сердце не вместит угроз.
Зачем тебе весь мир переворачивать
По пропастям искать и в царстве Дитовом?
Всех в этом сердце ты найдешь — на страх ему —
Чудовищ... Здесь вооружи вражду свою!
Я мачехой пусть буду. Погубить моей
Рукою можешь пасынка! Что ж медлишь ты?
Возьми мой гнев на службу. Зло найди, вели —
Пойду на все. А ты отступишь,—ярости
Моей довольно будет.
Кормилица
Занедужила
Душою ты Уйми огонь бушующий,
Боль обуздай! Достойной мужа будь женой!

Геркулес на Эте
150
Д еянира
Родит Иола братьев сыновьям моим,
Невесткой Громовержца из рабыни став?
Вода и пламя потекут одним путем,
И будет пить из синих волн Медведица?
Без мести не уйду я. Небо ты держал.
Тебе покоем мир обязан,— что с того?
Есть нечто хуже гидры: боль разгневанной
Жены. Такой ли до небес вздымается
Огонь из Этны? Одолею все, что ты
Одолевал. Отнимет ложе пленница?
Чудовищ я боялась. Больше нет зверей,
Исчезли все: наложница проклятая
Их место заняла. Титан блистающий
11 ты, богов властитель! Мужем был моим
Алкид, пока под страхом жил. Молилась нам
Я для другой: мое досталось счастье — ей!
Вы для нее вернули, вняв моим мольбам,
Алкида невредимым. Кар невиданных,
Ужасных для него проси, о боль моя,—
Тебе все будет мало! Гнев Юноны слаб,
Ты научи ее, что значит ненависть!
Из-за меня сражался ты, и бог речной
Из-за меня окрасил кровью свой поток:
Он то змеею делался, то, сбросивши
Змеи обличье, в битву грозным шел быком,
И многих одолел ты в нем одном зверей.
Но верх взяла раба, а я отвергнута!
Нет, верх не взять ей: нашего супружества
Последний день последним будет днем твоим.
Но что это? В угрозах нет решимости,
Гнев гаснет. Что же, боль, ты стихла, жалкая?
Лишилась сил? К безмолвной женской верности
Велишь вернуться? Почему гореть огню
Не позволяешь? Сбереги решимость мне,
Коль заодно мы будем,— нужды нет в мольбах:
Придет без зова мачеха, чтоб мой удар
Направить.
Кормилица
На кого ты зло умыслила,
Безумная? На мужа, чей последний день
Отмечен будет, как и первый, славою.
Кто до небес всесветной вознесен молвой?
Войной на эти лары встапет Греция,
Низвергнет этолипский род и тестя дом,
А после на тебя обрушит факелы

160
Геркулес на Эте
И камни: мстить за своего защитника
Все будут земли. Сколько понесешь ты кар?
Пусть от людей уйдешь ты и от всей земли,—
Но тот, кто мечет молнии, отец ему.
Взгляни: летят огни по небу грозные
И от раскатов грозовых грохочет день.
Смерть мнишь ты безопасной? И ее страшись:
Брат свекра твоего над нею властвует.
Богов, родных по крови, всюду встретишь ты,
Куда ни кинься.
Д е янира
Знаю, зло задумано
Великое, но боль велит свершить его.
Кормилица
Погибнешь!
Д е янира
Да, но Геркулеса славного
Женой погибну! Утро не узрит меня
Покинутой вовек. Моим соперница
Не завладеет ложем. Раньше день взойдет
На западе, зажгутся над индийцами
Холодные созвездья, скифов зноем Феб
Согреет, чем меня увидят брошенной.
Я брачный факел кровью погашу своей.
Иль он умрет, иль я. К убитым чудищам
Пускай жену прибавит. К Геркулесовым
Пусть подвигам причтут меня. Хладеющим
Я телом ложе заслоню Алкидово.
К теням, к теням уйдет жена с охотою,
Но отомстив. От Геркулеса нашего
Пусть понесла Иола,— вырву плод сама,
Напавши на нее средь брачных факелов.
Пускай на свадьбу в жертву принесет меня
Проклятый,—лишь бы пасть па труп соперницы.
И бездыханный счастлив, кто врага подмял.
Кормилица
Зачем огонь сильнее разжигаешь ты,
Лелеешь боль, несчастная, и страх пустой?
Любя Иолу, он к царевне сватался,
Пока отец был жив. Служанкой сделалась
Царевна — и любовь не та уж: силы ей
Убавило Иолы рабство. Любим мы
Запретное. Что можно, то из мыслей прочь.

Геркулес па Эте
101
Д е янира
Нет, злая участь только распалила страсть:
За то, что вдруг лишилась дома отчего,
Что самоцветов нет в кудрях и золота,—
За беды любит сердце милосердное
Ллкидово. Все пленницы милы ему!
Кормилица
Сестру Приама он любил Дарданского,
Но уступил рабыню. Вспомни всех девиц,
Всех жен, кого любил он, от одной к другой
Переходя. Как Авгу, зачинавшую
Паллады хороводы, взял он силою,
Забыл твой муж: нет и следа былой любви.
Что говорить о прочих? Феспиады все
Покинуты: недолго к ним пылал Алкид.
Под склоном Тмола он любил лидиянку,
В плену у страсти брал корзинку легкую,
Сырую шерсть сучил рукой суровою;
Там сбросил с плеч он шкуру льва убитого,
Попавши в услуженье; митру там надел
На космы, от сабейской мирры влажные.
Везде горел он, но нестойким пламенем.
Д е яни ра
Всегда после скитаний льнет к одной любовь.
Кормилица
Как дочь врага, рабыню предпочесть тебе?
Д е янира
Прекрасен лес весенний, когда первое
Тепло листвой оденет ветки голые;
Когда же нежный изгнан Аквилоном Нот
И волосы распустит мгла студеная,
Уродливо нагие сучья выглядят.
Так наша красота за время долгого
Пути идет на убыль, меркнет блеск ее.
Не тем, что раньше, делается старое:
Уходит все, что было в нем желанного.
И материнство прелести убавило,
И возраст, уж не юный, все быстрей спешит.
Но не теряет красоты — сама взгляни! —
Рабыня: хоть не прибрана, хоть вся в грязи,
Но красота сияет и сквозь бедствия,
А если рок и случай что и отняли,
Так только царский сан. О том, кормилица,
Я и тревожусь, этот страх и гонит сон.
6 Луций Анней Сенека

1П2'
Геркулес на Эте
ьредь всех племен я славилась, все женщины
Желали .мужа моего в завистливых
Молитвах; кто каких бы ни молил богов,
Я мерою молений для аргосских жен
Была всегда. Где равного Юпитеру
Найду я свекра? Кто под небом мог бы стать
Мне мужем? Тот, под чьею властью был Алкид,
Сам в жены Еврисфей пускай возьмет меня,—
И это меньше! Не потеря — царь-супруг:
Муж-Геркулес — потеря больше всех потерь.
Кормилица
Быть может, роды вас помирят новые.
Д е янира
Жену и мужа роды разделят скорей.
Кормилица
Но в дар тебе сюда ведет рабыню он.
Д е янира
Тот, кто по городам во славе шествует,
Покрывши плечи шкурой зверя рыжего,
У гордых отнимает царства бедным в дар,
Чья грубая рука вздымает палицу,
О чьих поют и средь серийцев подвигах,
И средь племен, живущих на краю земли,—
Он легкомыслен, слава не влечет его.
Не для того, чтоб равным стать Юпитеру,
Не в поисках величья исходил он свет:
Любви он ищет, женщин домогается!
Откажут — он нохитит; истребит народ,
Чтобы добыть невесту; назван доблестью
Безудержный порок. Титан Эхалию
Поутру невредимою, а вечером
Разрушенною видел; а причина — страсть.
За Геркулеса выдать дочь откажется
Отец —так пусть боится: станет вмиг врагом,
Не ставши тестем; коль не взял в зятья — умри!
Что ж руки мне беречь от преступления,
Пока в притворном помраченье разума
Меня и сына не сразит он стрелами?
Ведь только так он прогоняет жен своих,
Таков развод,— и все слывет невинным оп:
Для всей земли злодейств его виновница —
Юнона. Что ж ты медлишь, мой ленивый гнев?
Пока не опустились руки, первым бей!

Геркулес на Эте
163
Кормилица
Убьешь ты мужа?
Д е янира
Он теперь Иолы муж.
Корм и л ица
И сына Громовержца?
Д е янир а
Он Алкмены сып.
Кормилица
Мечом.
А
Д е янира
Кормил ица
коль не сможешь?
Д е янира
Хитростью.
Кормилица
Откуда эта ярость?
Д е янира
Муж учил меня.
Кормилица
Убьешь того, над кем бессильна мачеха? 440
Д е янира
Гнев бога жизнь врагу несчастной сделает,
Людской ее отнимет.
Кормилица
Пощади его,
Хотя б из страха.
Д е янира
Всех презрел презревший смерть.
Что мне мечи?
Кормилица
Но тяжелее боль твоя
Обиды. По вине пусть будет ненависть!
За грех столь малый слишком приговор суров.
Д е янира
Неужто для жены не зло наложница?
Ничтожпым не бывает то, что больно нам.
6*

ш
1 еркулее на Эте
Кормилица
Ужель прошла любовь к Алкиду славному?
Д еянира
Нет, не прошла: проникла до глубин души
И с ней срослась. Но боль любви разгневанной
Сильней всех болей.
Кормилица
Колдовством удерживать
Мужей умеют жены и заклятьями.
По моему веленью зеленеет лес
Среди зимы и замирает молния,
Встают без ветра волны, утихает зыбь
И новые из почвы бьют сухой ключи;
Я двигаю утесы, двери Тартара
Я отворяю; по моим заклятиям
Вещают тени и смолкает адский пес.
Дит, небо, море, суша — все подвластно мпо:
День видит тьму, ночь —солнце: все меняются
Законы естества, когда колдую я.
Его мы сломим: путь найдут заклятия. *
Д еянира
Все травы Понта, все, что Фессалийский Пинд
Взрастил на склонах —где такой Fiafrrn мне яд,
Чтоб одолел его? Пусть заклинания
Луну на землю сводят от небесных звезд,
Растят зимою жатву, прерывают бег
Летучих молний, пусть от чар средь бела дня
По принужденью звезды загораются,—
Его не сломишь.
Кормилица
з Побеждал богов Амур!
Деянира
Сам будет побежден: с него оружие
Сорвет Алкид, свершив последний подвиг свой
Но заклинаю силой всех богов тебя,
Всем, что мне страшно: тайно что готовлю я,
Храни под спудом молчаливой верности.
Кормилица
Но что же втайне сохранить стремишься ты?
Деянира
Не копья, не мечи, не пламя грозное.

Геркулес на Эте
165
Кормилица
Хранить я буду верность молчаливую,
Коль нет злодейства; а иначе верность — зло.
Д е я н и р а
Все огляди, чтоб тайны не подслушали,
Пусть все углы обыщет взор внимательный.
Кормилица
Надежно место; третий здесь не спрячется.
Д е янир а
В укромном есть углу жилища царского
Пещера, нашу тайну берегущая.
Ни первый утра не проникнет луч в нее,
Ни поздний луч Титана, окунувшего
Коней усталых в Океан зардевшийся.
Там спрятан Геркулесовой любви залог.
Кормилица, признаюсь: дал его мне Несс,
Рожденный тучей и царем Фессалии,
Где Пиид вознес до звезд высокий голову
И Офрис выше облаков вздымается.
Когда, смиренный Геркулеса палицей
И всех зверей обличья перепробовав,
В каких мог превращаться, Лхелой предстал
Самим собой, с позором потерявши рог,
И в Аргос победитель Геркулес пошел,
Меня добывши в жены,— в эти дни Эвен,
Равниной мчавший в море воды полые,
Тек чуть не вровень с берегом обрывистым.
Переходить привыкший реку бурную,
Несс просит платы — и наперерез волнам
Идет грозящим, на спине неся меня,
Где с человеком конь соединяется.
Кентавр свирепый выходил уж на берег,
А Геркулес покуда посреди реки
Широким шагом хищный рассекал поток.
Кентавр, увидев, что еще далеко он,
Вскричал: «Ты мне досталась, будешь мне женой!
Его река задержит!» — и, схватив меня,
Помчался прочь. Алкид, рекой не скованный, N^
Кричит: «Коварный перевозчик, пусть в одном
Русле сольется с Гангом Петр — и две решу
Я одолею; а тебя стрела моя
Догонит». Лук опередил слова его,
Стрелой, далеко ранящей, несущей смерть
Кентавр был остановлен. Взглядом свет ловя,
Собрал он горстью кровь, из раны бьющую,

166
Геркулес па Эге
И отдал мне, в копыто перелив свое,
Которое сорвал рукою яростной,
И, умирая, молвил: «Удержать любовь
Яд этот может,— говорят колдуньи так.
Узнали это жены фессалийские
Со слов Микалы,— ей же изо всех одпой
Луна была покорна. Мужу платье дай,
Напитанное этой кровью, если вдруг
Похитит ложе у тебя соперница
И новую невестку дать Юпитеру
Захочет он. Но зелье береги во тьме;
Вдали от света силу сохранит оно».
Тут сон прервал слова, и оковал ему
Покой смертельный тело ослабелое.
А ты, за верность в тайну посвященная,
Ступай, одежду ядом напитай, чтоб он
Проник поглубже в тело и скорей сквозь плоть
Пробрался в душу.
Кормилица
Тотчас все исполню я,
А ты рукою верной стрелы нежные
В нас мечущего бога призови с мольбой.
Деян и ра
Молю тебя, земле и небу грозного,
Этнейской потрясающего молнией,
Опасного и для жестокой матери!
Скорей пусти стрелу рукою меткою,
Но не из легких выбрав, а из тех ее,
Каких ты ни в кого не посылал еще,
Из самых мощных; легкою тростинкою
Любить Алкида не заставишь. Твердою
Рукою лук согни, чтобы концы его
Сошлись, и ту достань стрелу, которою
Юпитера уметил, когда молнию
Он отложил, и лоб его рогами вспух,
И бык увез за море ассириянку.
Всели любовь, какой еще не видели:
Пусть учится любить жену. А факелы,
В его груди Полою зажженные,
Все угаси: упьется пусть моей красой.
И громовержца покорял нередко ты,
И с черным скинтрОхМ вечной тьмы властителя,
В чьем преисподнем царстве больше подданных.
Ты мачехи разгневанной сильней; так будь
Алкида победителем единственным!

Г'еруу*ее на Пте
167
Кормилица
Вот зелье, вот одежда Геркулесова,
Палладиной работой утомившая
Служанок наших. Пусть теперь впитает ткань
Отраву; зло умножу я заклятьями.
Смотри, как раз усердный Лих сиешит сюда:
Чтоб козни не раскрылись, зелье спрячь скорей,
Деянира
О Лих, тебя нечасто видят гордые
Палаты: ты всегда с царями, верный им!
Возьми одежду эту: я ткала ее,
Пока бродил он по свету и, пьян вином
Несмешанным, ласкал свою лидиянку
И сватался к Иоле. Угодив ему,
Смягчу жестокость сердца: угождением
И злых смиряют. Но наденет платье пусть
Не прежде, чем в огонь насыплет ладана
И призовет богов, венчанный тополем.
А я направлю таг в чертоги царские,
Молить у матери Амура милости.
Вы, что пришли со мной из дома отчего,
Оплачьте Калидона судьбы слезные.
Хор
Мы, что с первых лет были рядом с тобой,
Будем жребий злой оплакивать твой
И брачный покой, уж давно пустой.
Мы привыкли с тобой, Инеева дочь,
По мелям бродить Ахелоя, когда
К концу веспы половодье сойдет
И тихой струей змеится река,
И не гонит вперед стремительных вод
Мутный Ликорм, питавший ее;
В честь Палладьт мы у ее алтарей
Летшчий с тобой вели хоровод
И утварь несли для празднеств ночных,
Скрыв ее на дне кадмейских коптнип,
Когда зимнюю вновь прогонит звезду
И третье жару нам лето вернет,
И, священный удел богини хлебов,
Созовет Элевсин носвящепных своих.
Каких бы ты ни страшилась судеб,
С нами, верными, их раздели и теперь,
Ибо верпость редка
Там. где рушится в прах счастливый удел.
Кто бы ни был ты, властитель с жезлом,

168
Геркулес на Эте
Хоть ломится в твой дом через сто дверей
Весь народ, и в твоем теснится дворе,
Хоть средь многих толп и шествуешь ты,
Но средь многих толп есть ли верный один?
У дверей золотых Эриния ждет,
И где широко распахнутся они,
Там украдкой войдет коварный обман,
Скрывая клинок, а когда к толпе
Ты выходишь, идет злая зависть вслед;
И тьму сколько раз прогоняет заря,
Столько раз, считай, царь рождается вновь.
Кто чтит царя, а не царскую власть?
Чуть не всех влечет только блеск дворца;
Мечтает один стать ближе к царю,
Чтоб во славе шагать по простору столиц,
Ибо жалкой душе нужна лишь молва;
Мечтает другой насытить казной
Алчбу,— но ее не мог бы упять
Ни Истр, что таит самоцветы на дне,
Ни Лидия вся, ни далекий край,
Где веет Зефир и на диво ему
Как металл блестит златоносный Таг;
Пусть будет ему подвластен весь Гебр,
Пусть нанижет поля богатый Гидасп,
Пусть увидит он во владеньях своих
И Ганга исток, и устья его,—
Вся природа, вся для алчных мала.
Этот чтит царей п у царских дверей
Стоит всегда, чтоб, над плугом склонясь,
Землепашец вовек досуга не знал,
Чтобы тысячи их вели борозду,
Ибо жаждет он лишь богатства копить.
Тот чтит царей, чтоб врагов скорей
Погубить, чтобы всех попирать пятой:
Хочет сильным стать лишь затем, чтоб вредить.
Велико ли число тех, кто умер в свой срок?
Кто счастлив был на восходе луны,
Тех встающий день несчастными зрит.
Редко встретишь того, кто и счастлив и стар.
Мягче свежий дерн, чем тирийский багрец,
Безмятежнее сон призывает он,
Но бежит покой из-под крыш золотых,
И к пурпуру лож бессонница льнет.
Когда б распахнуть сердца богачей,—
О. сколько в них взметает тревог
Высокий удел! Бушует не так
Бруттийский залив, когда бьет его Кавр,—

Геркулес па Эте
169
Между тем бедняков безмятежны сердца.
Пусть кубок простой из бука долблен,—
Не дрожит рука, что держит его,
Дешева и легка еда бедняка,
Но не страшен ему обнаженный меч,—
В золотых меж тем кубках пенится кровь.
Если муж небогат и скромен, жена
Ожерельем носить не будет набор
Из блестящих даров багряных морей,
И мочки ушей не оттянет ей
Самоцвет, что добыт из вод заревых,
И шерсть не пройдет сидонских котлов,
Чтобы дважды впитать обагряющий сок
И не будет расшит меопийской иглой
Прозрачный наряд, на который нить
Сериец собрал с восточных дерев.
Любою травой окрашена ткань,
И спрядена нить неискусной рукой,—
Но за ложе свое не страшится жена.
Эриния злой светильник несет
К той, за кем целый день ходила толпа,
И счастливым себя не считает бедняк,
Пока не узрит, как счастливый пал.
Со срединного кто уклонится пути,
Тот с твердой навек дороги уйдет.
Один только день испросил для себя
И на отчую встал колесницу юнец,
Но упряжка сошла с привычных путей
Меж безвестных светил колесница его
Заблудилась, стремя к ним Фебов огонь,
И юнец погубил весь мир и себя.
Прочертив в небесах серединный путь,
Берегов достиг заветных Дедал,
Ни одно из морей не назвав по себе.
А Икар, дерзнув победить высотой
Пернатых полет
И презрев крыла, что создал отец,
Устремляется вверх, близ Феба летит
И безвестным волнам свое имя дает:
За величье платить мы паденьем должны.
И великим пусть, и счастливым пусть,
И могучим зовет толпа не меня,
Пусть к берегу мой жмется хрупкий челнок,
Пусть, крепчая, его не заставят ветра
Среди моря вдали бороздить простор:
Фортуна идет мимо тихих бухт,
В открытом она ищет море суда,

Г*рк1/:>ес на Эте
На которых до туч вознеслись паруса.
Но взгляни — бежит царица сюда,
Как менада, когда се ранит Вакх,
Почему в очах смятенье и страх?
Колесо ли судьбы несет тебя вниз?
Все открой: если вдруг отпираться начнешь,
Скажет взор твой о том, что скрываешь гы.
Входит Д е я н и р а.
Д е янира
По телу бродит дрожь ползучим холодом,
Трепещет сердце, дыбом встали волосы,
Не покидает ужас душу смутную
И вторят жилы сотрясенью печени.
Как поднятая Австром зыбь все плещется,
Хотя уже спокоен день безветренный,
Так дух мятется, сколько ни гоню я страх.
Бог не отступит, раз пачав преследовать
Счастливого. Таков конец величия!
Кормилица
Какой бедой влекома непосильной ты?
Д е янира
Отправив мужу платье с кровью Нессовой,
Печально я к себе пошла, не ведая,
Что мне тревожит душу. Нет ли кезней тут?
Хочу проверить. Наказал мне гнусный зверь,
Чтоб кровь ни солнца, ни огня не видела,—
И хитрость эта козни приоткрыла мне.
Лучей как раз не застило и облачко
И зной разлил кругом Титан пылающий.
Едва могу от страха слово вымолвить!
Чуть только я под пламя солнца бросила
<Клок шерсти, прежде в ту же погруженный кровь,>
Которой ткань одежды напитала я,
Волокна встали дыбом и распались вмиг,
Чуть шерсть в лучах согрелась. О, чудовищно!
Кал снег, на высотах Миманта блещущий,
Весенними ветрами растопляется,
Как вал усталый, выплеснувшись, пенится
На берегу, где волны Ионийские
В Левкаду бьют, как на горячем уголье
Богам угодный ладан расплавляется,
Так и волокна, исчезая, плавились.
Гляжу, дивлюсь — а уж дивиться нечему;
Вослед и почва начинает пениться
И гибнегг все, чего коснулось зелие.

Геркулес пп Эте
171
Но вот, я вижу, сын сюда торопится
В смятенье. Что, скажи, принес ты нового?
Г и л
Пеги, о мать, ищи себе убежища
За Океаном, сушей, Дитом, звездами,
За гранью, в подвигах отцом достигнутой!
Д е я н и р а
Душа беду великую пророчит мне!
Г ил
Юноны храмы, ныне торжествующей,
Тебя укроют; в остальные заперт вход.
Д е янира
Какой бедой я без вины постигнута?
Гил
Знай: светоч мира, страж его единственный,
Земной Юпитер, нам судьбой дарованный,
Погиб. Зараза мышцы Геркулесовы
Неведомая жжет. Непобедимого
Смирителя чудовищ победила боль.
О чем еще ты спросишь?
Д е янира
Все несчастные
Спешат услышать о своих несчастьях весть.
Что ждет наш дом? О лары, лары бедные!
Под грузом бед, вдовства, изгнанья жить мне впредь!
Гил
Ты не одна горюешь: будет целый мир
По нем стенать. И не считай своими лишь
Свершившиеся судьбы: ропщет род людской.
От горя стонешь — от него же стонут все,
Скорбишь ты скорбью, общею для всех земель,
И будешь первой в ней, но не единственной,
Несчастная!
Д е янира
Неужто так близка уже
Смерть к моему Алкиду? Все скажи, молю!
Гил
Все медлит смерть, однажды побежденная
В ее же царстве; судьбы не решаются
Свершить такое зло: Клото отбросила
Рукой дрожащей нряжу, оборвать страшась

Геркулес на Эте
Жизнь Геркулеса. День, проклятый день, ужель
Алкида днем последним ты посмеешь стать?
Д е янира
К судьбине, к манам, к небу преисподнему,
Скажи, ушел он первым? Иль успею я
Его опередить? Ответь, он жив еще?
Гил
Евбею, ввысь вершины возносящую,
Со всех сторон бьют волны; где хозяин Австр,
Там Кафарей разрезал море Фриксово,
А где земле студеный Аквилон грозит,
Еврип непостоянный гонит волны там,
Семь раз вперед стремя их и семь раз назад,
Доколь не канет в Океан усталый Феб.
Здесь на скале, за тучи задевающей,
Встал древний храм Юпитера Кенейского.
Пред алтарями был уже обетный скот
И ревом лес быки золоторогие
Наполнили; отец снял шкуру львиную,
От крови заскорузлую, и сбросил с плеч
Дубину и колчап. Твоей одеждою
Сверкая, космы увенчавши тополсхм,
Он встал пред алтарем: «Отец мой истинный,
Прими,— воскликнул,— жертвы! Пусть в огне святом
Пылает ярко ладан, собираемый
С деревьев Солнце чтящими сабеями!
Земле, и морю, и пучинам дал я мир,
Чудовищ истребив, пришел с победою,
Так отложи перуны!» — Тут прервал мольбы
И для него нежданный стон — и воплями
Отец наполнил небо: так с вонзившейся
Секирой бык бежит и прочь несет ее
И ревом полнит храмы задрожавшие,
Так в поднебесье громыхают молнии.
До волн, до звезд донесся Геркулесов стоп,
Ему Халкида вторила, услышали
Его Киклады, и вернулся отзвуком
Отцовский крик от Кафарейских рощ и скал.
Полились слезы... Врассыпную бросилась
Прислуга, мня, что снова он безумствует.
А он очами — факелами в пламени —
Обводит всех, ища, где Лих скрывается.
Тот обнимал рукой дрожащей жертвенник,
Почти что мертв от страха. Мало жизни в нем
Для кары оставалось, но схватил отец

Геркулес на Эте
173
Бесчувственное тело: «О судьба! Ужель
Лих прослывет Алкида победителем?
Нет, лучше стыд другой: Алкид убьет его.
Последний подвиг пусть бесславит прежние!»
Метнул он Лиха — и меж звезд над тучами.
Кропя их кровью, труп летел, как взмывшая
В эфир стрела, рукою гота послана
Иль тетивой кидона,— но летит она
Не так высоко. Тело в море грянулось,
На скалы — темя: там и там простерся Лих.
Отец кричит: «Постойте! Не безумен я!
Безумия и гнева хуже мой недуг.
Сам на себя направить ярость жажду я».
Назвав болезнь, себя терзать он принялся,
Одежду сбросить силясь, отрывал куски
Большого тела. Увидал впервые я,
Чтоб Геркулес не мог чего-то. Ткапь сорвать
Пытался он — но с нею плоть срывал с костей:
С буграми мышц срослась и с кожей пагуба.
Хотя причина непонятна бедствия,
Но есть причина! Изнемог от боли он:
То ниц простершись, припадет лицом к земле,
То в воду хочет — но в воде не меньше боль.
Идет на берег, к морю шумповолному,
Поддерживают слуги поступь шаткую.
О горький жребий! Геркулесу мы равны!
Теперь корабль, спокойным А ветром движимый,
С Евбеи Геркулеса — тяжкий груз — несет;
Дыханья нет в нем, взоры помрачила ночь.
Д еянира
Душа, что медлишь в страхе пред свершеппым злом?
Юпитер сына требует, соперника —
Юнона: миру я должна вернуть его.
Верни, что можешь! Пусть пронзит мне грудь клинок!
Так, так должна я сделать? Но под силу ли
Моим рукам такая кара? Свекор мой,
Рази невестку молнией! Не легкую
Возьми стрелу, но ту, что с неба пала бы,
Чтоб гидру сжечь, когда бы сына не было
Такого у тебя. Ту язву страшную,
Что злее гнева мачехи, спали скорей!
Метни стрелу, которой сверг блуждавшего
Климены сына: ведь и я сгубила мир,
Сгубив Алкида. Но зачем оружия
Молить мне у бессмертных? Меч возьми сама!
Жене да будет стыдно Геркулесовой

174
Геркулес па Эте
Молить о смерти, когда столько есть путей,
Ведущих к ней. Могу сама исполнить я
Мольбу, с утесов поднебесных бросившись.
Мой выбор сделан: с Эты, что себе лучи
Рассветные присваивает, свергнусь я.
Пусть круча растерзает, пусть на всех камнях
Изодранная плоть повиснет клочьями,
Пусть алым станет склон горы утесистый.
Но смерть одна легка.— Легка? Продли eel
Оружье выбрать все, душа, не можешь ты.
В покоях наших был бы Геркулесов меч,—
На нем найти мне гибель подобало бы.
Казнь от одной руки принять не мало ли?
Сходитесь, все народы! Камни, факелы
Мечи, весь мир,— и да не будет праздною
Ничья рука: заступник ваш погублен мной.
Без страха правьте впредь, цари жестокие,
Без страха, зло, вершись неусмиренное;
Пусть жертвы, закалающим подобные,
Алтарь увидит снова: путь открыла я
Злодействам, обрекла, лишив заступника,
Вас чудищам, тиранам, злых вражде богов.
Супруга громовержца! Почему досель
Меня не губишь, не бросаешь вырванный
У брата факел? Торжества и славы я
Тебя лишила: твоего соперника
Я первой извела.
Гил
Что ж пошатнувшийся
Ты рушишь дом? Грешивший в ослеплении
Не грешен; нет вины в вине без умысла.
Деянира
Кто все судьбе прощает и щадит себя,
Тот в слепоте виновен. Приговор мой — смерть.
Гил
Кто ищет смерти, хочет слыть преступником.
Деянира
Лишь смерть вину снимает с обманувшихся.
Гил
Бежать от Солнца...
Деянира
Солнце от меня бежит.

Геркулес на Эте
175
Г ил
Уйдешь из жизни?
Д е я н и р а
Жалкой — за Алкидом вслед.
Гил
Он жив п дышит поднебесным воздухом!
Д е янир а
Он мертв с тех пор, как победить смогли его.
Г и л
Покинешь сына? Дни свои прервешь сама?
Д е янир а
Кого хоронит сын, та вдосталь прожила.
Гил -
Вслед мужу...
Д е янир а
Первой чистая идет жена.
Гил
Ты приговором обличишь сама себя.
Д е янира
Казнить себя не станут виноватые.
Гил
Чьи руки чисты, чья вина — в неведенье, яоо
Тем сохраняли жизнь. Кто рок осудит сьой?
Дея нира
Любой, кому несправедливый выпал рок.
Гил
Но сам он в первом цвете сыновей убил,
Сразил Мегару стрелами лернейскими,
Направив их полет рукой безумною.
Убийца трижды, все же он простил себя,—
Себя, но не безумье: преступление
В истоках смыл Кинифа он ливийского.
Что ж ты, приговорив себя, упорствуешь?
Деянир а
Алкид, сломившись, вынес приговор, и я 910
Его исполню.
Гил
Если знаю я отца.

170
Геркулес на Эте
Вернется победителем кровавого
Недуга он: Ллкида не осилит боль.
Деянира
Изъел все тело гидры яд, я слышала,
Все члены язва отняла огромная.
Гил
Кто яд живого гада снес безвредно, тот
Не одолеет, мнишь ты, яд убитого?
Сразив средь топи гидру, смертоносные
Вонзающую зубы, победитель встал,
Весь ядом залит. Несса кровь погубит ли
Его, кто Несса победил свирепого?
Деян up a
Тех, кто на смерть решился, удержать нельзя.
Мое ж решенье твердо: мир покину я.
Кто с Геркулесом умер, вдосталь прожил тот.
Кормилица
Ради седых моих волос молю тебя
И груди, заменившей материнскую:
Б душе больной уйми угрозы шейные,
Оставь решенье умереть жестокое.
Д е ян и р а
Кто умереть отговорит несчастного,
К нему жесток; кончина часто — кара нам,
Но часто и для многих — милосердный дар.
Кормилица
Свои хоть руки защити: пусть знает он,
Что не жена, а козни извели его.
Деянира
Там защищаться буду. Приговор мой тверд,
А там пусть оправдают боги дольние
И руки Дит очистит — и над Летою,
Беспамятная тень, Алкида встречу я.
Но пет: ты, царства властелин беззвездного,
Готовь мне труд: затмила по неведенью
Я всех злодеев. Мир лишить заступника
Не смела и Юнона. Так назначь мне казнь!
Сизиф пусть разогнется, пусть валун его
Мои придавит плечи. От меня пускай
Уходит влага, жажду обманув мою.
Пусть по заслугам вечпо ты кружишь меня,
О, колесо владыки фессалийского.

Геркулес на Эте
177
В моем пусть чреве жадный коршун роется.
Меж Данаид одной нет,— место я займу.
Все расступитесь, маны! Дай мне быть с тобой,
Фазиянка: страшнее дело рук моих
Двух дел твоих кровавых, хоть преступной ты
Сестрой была и матерью. К твоим примкнуть,
Фракиянка, злодействам дай! Признай во мне,
О мать Алфея, истинную дочь свою!
Но ваши руки нечто столь великое
Сгубили ли? В Элизий прегради мне вход,
Сонм верных жен, блаженно обитающих
В священной роще! Вы же, внучки Беловы,
Коль вы в руках, залитых кровью мужнею,
Держали меч, забыв о чистых факелах,—
В моих руках свои признайте радостно!
Средь этих жен, в толпе их, я укрылась бы,
Но убегут от гнусных рук моих они.
Мой муж непобедимый! Духом я чиста,
Преступны руки. О мой ум доверчивый!
О лживость полузверя! Потеряла я
Тебя, отнять желая у разлучницы.
Прочь, Солнце! Вкрадчивая жизнь, которая
Несчастных держит в мире, прочь! Зачем мне мир
Без Геркулеса? Заплачу сполна тебе,
Отдавши жизнь. Иль дни продлить мне, может быть,
И для тебя, супруг мой, смерть сберечь мою?
Но есть ли доблесть в нем былая? Хватит ли
Руке вооруженной сил пустить стрелу?
Иль падает оружье, непослушен лук
Рукам повисшим? Мой великодушный муж,
Я жду их, если смерть способны дать они!
Отложим казнь. Как Лиха неповинного,
Круши меня! Забрось в края, безвестные
И для тебя! Как нечисть эриманфскую
Меня прикончи, как зверей... Но ты от них
Ушел живым.
Гил
Молю, смягчись! Судьбу свою
Прости: свободно от вины неведенье.
Д е янира
Ты хочешь чтить поистине родителей?
Так мать убей! Что ж робкая дрожит рука?
Что в сторону ты смотришь? Чтить и есть убить.
Боишься, медлишь? Чрез меня лишился ты
Отца, отца, которому обязан тем,
Что царь богов — твой дед! Я жизнь дала тебе,

178
Геркулес на Эте
5,1,0 Но большего лишила. Ты нечестия
Не знаешь? Так учись ему у матери!
Захочешь в горло или в материнскую
Утробу меч вонзить — тебе без трепета
Отдам я душу. Ты ведь не один свершишь
Злодейство: пусть умру я от твоей руки,
Но собственною волей. Геркулесов сын,
Робеешь ты? Так не в пример родителю
Приказов не исполнишь и не сломишь зла,
Бродя но свету. Вот — открыта полная
11)0* Мучений грудь. Рази рукой бестрепетной,
Вину я отпускаю. Пощадят тебя
И сами Евмениды. Слышу звук бичей!
Кто это там? В чьих космах змеи черные
Над бледными висками извиваются?
Зачем, Мегера, подступивши с факелом,
За мужа кары требуешь? Готова я.
Уже уселись судьи преисподние?
Сидят. Темницы, вижу, отворилась дверь.
Кто тот старик, что там плечом натруженным
1)10 Толкает камень? Побежден почти валун —
И рушится. Кого там колесо кружит?
Вот рядом встала Тисифона бледная
И требует к ответу. Пощади, не бей!
Мегера, факел убери стигийский свой!
Не я — любовь виновна... Что с того? Земля
Колеблется, и кровля с треском рушится...
Откуда эти толпы? Мне в лицо грозит
Весь мир, народы негодуют, требует
Заступника и мстителя вселенная.
1,20 О города, помилуйте! Куда бежать?
Для мук моих единственная пристань — смерть.
Свидетель мне — Титан в повозке огненной.
Свидетели мне боги: в смертный час мой здесь
Я оставляю Геркулеса.
Г и л
Прочь бежит
В беспамятстве. Она свой долг исполнила.
На смерть решившись. Долг и я исполню мой:
Остановлю порыв. О горе! Матери
Я помешаю — пред отцом виновен я;
Дам умереть ей — грешен перед матерью.
юзо Нет! Худшее злодейство — не снасти ее.
Выходит следом за матерью.

Геркулес на Эте
179
Хор
Правда, правда то, что святой,
Под Фракийской Ро допой встарь
Пиерийской звеня струной,
Пел Орфей, Каллиопы сын:
Не родится навек ничто.
Лиры внемля ладам, умолк
Шум стремительных горных рек:
Воды, вмиг потеряв напор,
Бурный бег позабыли свой,
И когда прервалась струя,
То бистоны далекие
Стали думать, что Гебр иссяк.
Лес, приблизившись, птиц принес,
Обитавших в его ветвях;
Если ж в небе они вились,
То, услышав песнь налету,
Камнем падали вниз без сил.
Скалы с места сорвал Афон
И, неся кентавров с собой,
Подле самой Родопы встал,
И от песен растаял снег.
Вот, покинув свои дубы,
Все дриады спешат к певцу,
Звери мчатся на голос твой
Вместе с чащей, где норы их.
Близ овцы, потерявшей страх,
Из Мармарики лев сидит,
Не боятся серны волков,
И змея, позабыв свой яд,
Из норы приползает.
Через двери Тенара он
К молчаливым манам сошел
Под бряцанье печальных струн.
Тартар слезной песней Орфей
И Эреба скорбных богов
Победил, одолевши Стикс,
Хоть клянется им царь богов.
Побежден, затих колеса
Круговой, непрестанный ход,
Печень Тития отросла,
Ибо птиц оковала песнь;
Перевозчик заслушался,
И по глади подземных вод
Без весла заскользил челнок;
И фригийский старец в тот час

180
Геркулес па Эте
Средь впервые недвижных вод
Жажды жгучей не чуял мук
1074 И к плодам не тянул руки.
1,01 Камень дал одолеть себя,
1083 Покатился вослед певцу.
10'9 В царстве Тартара темном всех
аиео Победила Орфея песнь
И Лахеза продлила нить
Евридики иссякшую.
Но когда, обо всем забыв
И не веря, что вслед идет
Евридика, взглянул он вспять,
То награды лишилась песнь:
Возвращенная гибнет вновь!
1090 И тогда, в напевах ища
Утешенья, вот что Орфей
I етам в скорбных пропел ладах:
Дан нам свыше закон такой
Богом, правящим ход времен,
Газделившим бегучий год
На четыре сменных поры:
Нет таких, кому не плетут
Нитей руки Парок скупых;
Кто рожден, кто жив,— тот умрет.
Нам поверить словам певца
Побежденный велит Алкид.
Скоро рухнут законы все,
И для мира наступит срок:
Неба южный свод погребет
Под собой Ливийский предел,
Где кочевник жил гарамант;
Погребет на севере свод
Леденимый Бореем край,
Что под осью лежит его.
И, утратив по небу путь,
Свет с себя совлечет Титан;
И восток падет и закат,
Когда рухнет небесная твердь,
И повергнет некая смерть
В новый хаос весь род богов,
И сама для себя она
Обернется кончиною.
В чем вместится тогда весь мир?
Или Тартар разверзнется,
^^ Чтоб в себя принять небеса?
Иль довольно пространств, эфир
1100
шо

Геркулес на Эте
181
Отделяющих от земли,
Чтобы мира беду вместить?
Где то место (грешно сказать),
Чтоб судьбу принять и богов?
Море, Тартар и звездный свод —
Все три царства вместит одно.
Но откуда безмерный шум
Долетел, поразив мой слух?
То Алкид говорит, Алкид!
Склоны Эты. Появляется Геркулес.
Геркулес
Титап, повороти коней измученных,
Пусть выйдет ночь и сгинет с небосвода день —
Мой смертный день. Пусть непроглядный мачехе
Мрак застит взор. Отец, к слепому хаосу
Вселенную верни, со скреп распавшихся
Обоим сводам неба дай обрушиться!
К чему беречь светила? Геркулеса ты
Теряешь! Озирай весь мир внимательней,
Чтоб Фессалийских не метнул хребтов Гиант
И легкой Энкеладу тяжесть Офриса
Не стала. Дверь темницы отворит Плутон
Надменный и отца, освобожденного
От уз, вернет на небо. Я, пришедший в мир
Быть вместо молнии твоей и факелов,—
Я к Стиксу возвращаюсь. Из под бремени
Пусть Энкелад восстанет и придавит им
Богов! С моею смертью станет власть твоя,
Родитель, ненадежна. Так пока враги
Не завладели миром, небеса обрушь
И схорони меня под их обломками!
Хор
Не тщетен твой страх. Громовержца сын:
Будет Оссу теперь давить Пелион
И Афон, подмяв Фессалийский Пинд,
Вознесет до звезд верхушки лесов;
Груз тирренских скал осилит Тифон,
Инариму плечом приподнимет он;
Этну вместе с жерлом поднимет плечом
И полой скалы расколет склон
Энкелад, не смирен огневой стрелой:
Погибнет с тобой все царство небес.
Геркулес
Я, смерть минуть сумевший, я, презревший Стикс,
С добычей через топи Леты вышедший —

182
Геркулес на Эте
С такой, что Феб чуть не упал с коней своих,
Я, в три державы трех богов проникнувший,
Я умираю, и орудье гибели
Моей не меч, пробивший с хрустом ребра мне,
Не камень, не скала, горе подобная,
Не Офрис весь; нет, не гигант, оскалившись
Свирепо, глыбой Нинда придавил мой труп:
Я без врага сражен (о доблесть жалкая!),
И смерти день мне оттого мучительней,
Что зла не уничтожил он, что отдал жизнь
Я не во имя подвига. О, вся земля!
О боги, прежних дел моих свидетели!
О ты, судья вселенной! Иль угодно вам,
Чтоб смерть вотще пропала Геркулесова?
Постыдный рок! Моим убийцей женщину
Все назовут. Кого же ради я умру?
Коль мне от женской пасть руки назначила
Судьба неодолимая и выпряла
Позорнейшую смерть, то пусть убила бы
Меня Юнона: пал бы я от женских рук,
Но власть держащих в мире. Слишком многого
Прошу? Так пусть бы амазонка скифская
Меня смирила. Кто она, сгубившая
Врага Юноны — к вящему стыду ее?
Чему ликуешь, мачеха? Что нынче вновь
Земля в угоду злобе родила твоей?
Тебя затмила в ненависти смертпая!
Слабее Геркулеса ты слыла досель,—
Теперь двоих слабее. Жалок гнев богов!
Когда б моею кровью зев насытил свой
Немейский зверь иль ею напоил бы я
Змею, что сотней окружила змей меня!
Когда б кентаврам отдан я в добычу был
Иль меж теней сидеть остался, скованный,
На вечном камне! Изумив судьбу, тогда
С последнею добычей я на свет дневной
От Стикса вышел, Дит не удержал меня...
Смерть от меня бежит и славной гибели
Везде лишает. Звери побежденные!
На Стикс не воротил меня трехвидный пес,
Узревший солнце, и под небом запада
Ни тел толпою дикий не сломил пастух,
Ни змей двойной. Увы, я смерть почетную
Терял так часто! В чем же честь последняя?

Геркулес на Эте
183
Хор
Если право свое на честь и хвалу
Знает доблесть,— смотри: Лета ей не страшна.
Мучит мужа не смерть, а стыд за нее.
Жаждет он, чтобы дни его оборван
Надменный враг — необъятный гигант,
Чтоб его сокрушил гороносец-титаь,
Чтобы смертью зверям он обязан был.
Но твоя же рука повинна в том,
Что гигантов уж нет, что нет и зверей
И осталось одно, что достойно сразить
Геркулеса: твоя могучая длань.
Геркулес
Какой же Скорпион иль Рак, сорвавшийся
Со знойной полосы небес, всю внутренность
Изжег мне? Сердце, прежде кровью полное.
Сухим огнем растягивает легкие
Горящие, жжет печень желчь иссохшая
И кровь из жил уходит паром медленным.
Спалив на теле кожу, язва гнусная
Достигла мышц и туловище съела мне,
Потом суставы, ребра — и до костного
Проникла мозга, в полых залегла костях,
Их твердость тает, рвутся сочленения
И весь костяк огромный разрушается.
Увы! Громада тела Геркулесова
Тесна заразе! Каково же гнусное
Должно быть зло, чтоб я огромиым счел его!
О города, взгляните, что от вашего
Осталось Геркулеса! Узнаешь меня,
Отец? В Немее шею зверя эти ли
Сдавили руки? Ими ль был натянут лук,
Низвергший с поднебесья стимфалийскич пгиц?
И эти ль ноги лань догнали быструю,
Сверкавшую рогов лучистым золотом?
Сквозь Нальну эти ль руки дали морю путь?
Царей, злодеев, чудищ изничтожили?
Мои ли это илечи, мир державшие,
Моя ль спина и руки, небу рухнуть вниз
Не давшие? Я ль сторожа стигийского
Повлек за Стикс? Где сила, погребенная
До похорон моих? Зачем Юпитера
Зову отцом и места в небе требую?
Амфитриона все сочтут отцом моим!
Что ты, чума, в утробе скрылась? Выйди же
Наружу! Что исподтишка язвишь меня!

184
Геркулес на Эте
Какой холодный Понт под небом Скифии
Тебя родил, какая глубь ленивых вод,
Иль Кальпа, к брегу мавров подступившая?
Дракон ли, с гребнем голову колеблющий,
Иль даже мне неведомое чудище?
Из крови ты лернейской родилась змеи
Иль на земле стигийским псом оставлена?
Каков твой облик? Всюду и нигде недуг!
Дай хоть узнать, какой убит болезнью я!
260 Но что ни есть ты,— хоть чума, хоть чудище,—
Боишься выйти! Кто же место дал тебе
Так глубоко? Вот кожу прорвала рука,
Утробу обнажив,— но глубже прячешься
Ты, с Геркулесом сходственная пагуба!
Что? Плачу я, и слезы по щекам текут?
Мои глаза, когда-то непреклонные,
Невзгодам слез вовеки не дарившие,
Всегда сухие, плакать научились вы!
Когда и где в слезах Алкида видели?
^27° Тебе лишь доблесть, столько зла сгубившая,
Тебе лишь поддалась. Меня заставила
Ты первой плакать! Первой на лице моем,
Как Симилегады твердом, как халибов сталь,
Разжала губы, влагой залила его.
Небес властитель! Плачущим, стенающим
Меня земля увидела, увидела
Юнона (это мне всего мучительней).
Вновь жжет сильней... Откуда эта молния?
Хор
Над чем не возьмет страдание верх?
1280 Тот, что тверже был, чем Фракийский Гем,
Кто суровей был паррасийской оси,
Отдал тело теперь страданью во власть.
Клонит голову он без сил по плечам,
И тяжесть ее все тело гнет.
Только доблесть с век гонит слезы порой:
Так под Арктом снег растопить до конца
Горячим лучом не смеет Титан,
И Солнца в его цветущей поре
Побеждается зной грядой ледяной.
Геркулес
129э На муки взгляд, родитель, обрати мои!
К твоей ни разу не прибег я помощи;
Ни гидры головами плодовитыми
Опутанный, ни тьмою преисподнею

Геркулес на Эте
185
Охваченный, средь топей видя рядом рок,
К тебе я не воззвал. Зверей чудовищных
И злых владык я истреблял — но к звездам глаз
Не поднимал, и все мольбы исполнила
Моя рука, ты ж ради сына молнией
Не нросверкнул. Лишь этот заставляет день
Просить: он, первым услыхав мольбу мою,
Последним будет. Молнии одной прошу!
Сочти меня гигантом: посягнуть и я
На небо мог бы, если бы не чтил в тебе
Отца. Хоть милосердным, хоть жестоким будь
Отцом, но сыну помоги и смерть его
Ускорь: пусть эта честь тебе достанется.
А если руки запятнать претит тебе,
Дай из-под Сицилийских круч пылающих
Титанам выйти: Оссу пусть метнут они
Иль Пинд, чтобы горою раздавить меня.
Беллоне дай взломать затворы Тартара,
Меч на меня поднять; пошли свирепого
Градива — он хоть брат мне, но от мачехи,—
Чтоб на меня с оружьем шел. И ты сестра
Алкиду —по отцу сестра, без матери! —
Пал лада! В брата брось копье! Ты, мачеха,
К тебе простер я руки; порази стрелой
(От женских рук ногибнуть я могу). Грозить
Не полно ли? Смирись, пора насытиться!
Мольбу Алкида слышишь. Что еще тебе?
Ни дальний край не видел, ни чудовище,
Чтоб я тебя молил. В сильнейшей ярости
Ты, мачеха, нужна мне,— что же стих твой гнев
\\ ненависть? Молю я смерти — ты щадишь.
О города земли, ужель оружия
Никто не даст мне? И мое похитили?
Пусть впредь чудовищ злобных не зачнет земля,
Когда меня схоронят, чтоб к моим рукам
Мир не взывал, а зло родится — пусть вослед
Родится мститель,—этим заклинаю вас:
Несите камни, бейте, победите боль.
Неблагодарный, медлишь, мир? Забыл меня?
От зла, от чудищ ты страдал доныне бы,
Не будь меня. Так своего заступника
Избавь от мук! За все добро вы можете,
Народы, расквитаться: платой будет смерть.
Алкме на
Куда идти мне, матери Длкндовой?
Где сын мой, где? Коль зренье не солгало мне,

186
Геркулес па Эте
Вот он — поникший, но с душой бушуюшеи.
Оп застонал. Все кончено. В последний раз
Обнять его мне дайте, излетающий
Принять устами вздох, прильнуть к груди его...
Но где она? Где плечи звездоносные,
Что мир держали? Кто же часть ничтожную
Тебе оставил от тебя?
Геркулес
Да, это я,
Алкид,—иль тень его, подобье жалкое...
Узнай меня, о мать! Что смотришь в сторону,
Что спрятала лицо? Иль устыди л ася,
Что Геркулес — твой сын?
А л к м е н а
Какое чудище
Мир породил? Какое торжествует зло
Над Геркулесом? Кто оп, победитель твой?
Геркулес
Жена повергла здесь Алкида хитростью.
Алкмена
Какие же сильней Алкида хитрости?
Геркулес
Те, что под силу женщине разгневанной.
А л кме на
Но как проникла в тело, в кости пагуба?
Геркулес
Через одежду женский яд вошел в меня.
А л кме на
Где ж та одежда? Наг лежишь ты, вижу я..
Геркулес
Со мной сгорела.
Алкме на
Ужли найден яд такой?
Геркулес
Как будто бы во мне змея лернейская
Блуждает н утробу гложут чудища.
Такое ль пламя бьет до туч в Си-кап и и,
На Лемносе горит, по своду нижнему
Небес дорогу жаром преграждает дню?
Меня в пучину моря бросьте, спутники,

Геркулес на Эте
187
В пучину рек —довольно ль будет Истра мне?
Нет, даже Океан, земли обширнейший,
Мой жар не одолеет, влаги мало в нем
Для мук моих: все воды в мире высохнут.
Зачем ты, Дит, вернул меня Юпитеру?
Держал бы лучше... Вороти во мрак меня,
Яви таким Алкида побежденному
Эребу без боязни: мне не нужен пес.
Смерть, нападай бесстрашно: умереть могу.
Алкмена
Не плачь, сломи страданья, покажи себя
Не сломленным и самой худшей мукою.
Смерть прогони и Тартар победи опять!
Геркулес
Когда б Кавказ к утесу приковал меня
И отдал жадной птице на съедение,
И Скифия стонала,— у меня бы стон
Не вырвался. Когда бы Симплегадамп
Бродячими я сдавлен был, то вынес бы
И этот гнет. Пускай бы погребли меня
Афон, что в воды врезался Фракийские.
Гем, Пинд, Мимант, что принимает молнии,
Пусть на меня бы рухнула вселенная
И колесница Фебова горящая
Пылала надо мною,— Геркулеса дух
Не покорился б воплю. Пусть терзают плоть
Чудовищ согни, и слетятся с криками
Все стимфалиды, и со всею силою.
Что есть в склоненной шее, рогом бык разит,
И встанет все, что только есть огромного,
И Синид злобный тело разорвет мое,—
Молчать я буду. Застонать не вынудит
Ни зверь, ни меч, ничто, с чем биться мог бы я.
Алкмена
Тебя сжигает не отрава женская:
Трудов и тягот чередою долгою
В тебе кровавый, может быть, взращен недуг.
Геркулес
Но где он, где? Осталось ли какое зло
При мне на свете? Пусть придет, пускай свой лук
Натянет: справлюсь с ним руками голыми,
Лишь бы явилось.
Алкмена
Горе! Боль чрезмерная,

188
Геркулес на Эте
Измучивши, лишила сына разума.
Оружье, умоляю, уберите прочь
И спрячьте стрелы страшные: ведь жар в лице
Сулит злодейство. Где я спрячусь, старая?
В безумье боль виновна: ею сломлен он.
11 я ума лишилась! Что мне прятаться?
Алкмена заслужила пасть от храбрых рук,
Хоть и преступных, прежде чем какой-нибудь
Меня погубит трус и недостойная
Рука восторжествует. Но устала боль:
Сковала дрема тело истомленное,
Лишь сотрясает тяжкое дыханье грудь.
Помилуйте нас, боги! Не хотите мне
Оставить сына, так земле заступника
Оставьте! Пусть исчезнет боль, и прежние
Накопит силы тело Геркулесово.
/' ил
О щедрый на злодейства, о несчастный день!
Мертва невестка, сын простерт Юпитера,
Лишь я остался, внук. Злодейством матери
Отец убит, коварством мать обманута.
Какой старик за весь свой век исчислит нам
Так много бед? Обоих отнял день один
Родителей. Но рок винить за прочее
Могу ли я, такого потеряв отца?^
Алкмена
Сдержи стенанья, славный Геркулесов сып,
Алкмены внук, с ней сходный горькой участью.
Быть может, боли долгий одолеет сон.
Но пет, покинул душу истомленную
Покой, вернув страданья телу, мне же — скорбь.
Геркулес
Что это? Вижу на крутом хребте Трахин,
Хоть смертный род покинул и вознесся я
К светилам. Кто же небо уготовил мне?
Отца я вижу, вижу примиренную
Юнону... Звук небесный поразил мне слух.
Что это? Зятем мачеха зовет мепя?
Чертог эфира светлый вижу, вижу путь,
Что Феба колесом проложен огнепиым,
И ложе Ночи, где витают сумерки.
Но кто твердыню запер, кто меня от звезд
Низводит? Мне в лицо упряжка Фебова
Дохнула, к небу я взошел — и вот опят»,
Трахин увидел. Кто земле вернул меня?

Геркулес на Эте
189
Внизу вздымалась Эта, подо мною был
Простерт весь мир. Ко благу ты затихла, боль!
В чем ты велишь, я признаюсь. Так смилуйся!
Вот, Гил, что принесли мне материнские
Дары. Когда бы мог я тою палицей,
Которой близ Кавказа оснеженного
Бил амазонок, жизнь прервать безбожную!
Мегара, ты ли, когда я безумствовал,
Женой была мне? Дайте лук и палицу!
Я славу оскверню свою: пусть женщина
Последним станет Геркулеса подвигом.
Гил
Оставь угрозы, мой отец: все кончено.
Мать кару понесла, какой ты требуешь:
Лежит она, своей рукой погублена.
Геркулес
Вновь хитрость! Пасть от рук Алкида гневного
Ей подобало. Лих лишился спутницы.
Но жаждет гнев на тело бездыханное
Излиться. Не избавится от ярости
Моей и труп. Зверям на корм отдать его!
Гил
Ее вину страданья перевесили:
Ты сам бы их убавил... От своей руки,
Но от твоих страданий умерла она.
А ты не злодеяньем, не коварностью
Жены простерт: измыслил эту хитрость Иесс,
Который пал, стрелой твоей ужаленный.
Ткань кровью полузверя напитала мать
И Нессу жизнью заплатил сегодня ты.
Геркулес
Все кончено, мой жребий совершается!
Последний день пришел. Об этой участи
Рек вещий дуб, рекли пещеры Кирры мне,
Парнасским сотрясаемые голосом:
«Падешь, Алкид, от рук тобой убитого
В бою победном: здесь тебе, прошедшему
Эреб, моря и земли, положен предел».
Нет больше жалоб: кончить дни пристало мне
Так, чтоб меня не пережил убийца мой.
Пора избрать мне смерть, меня достойную,
И день отметить славой, вечно памятной.
Пусть будут все леса на Эте срублены
И Геркулес сгорит в костре невиданном

190
Геркулес па Эте
Еще до смерти. Юный сын Пеанта, мне
Ты окажи услугу эту скорбную,
Чтоб светлый день пылал огнем Ллкидовым.
Ты ж просьбу, Гил, прими мою последнюю:
Средь пленниц дева есть, чей род, чью царственность
Ты но лицу заметишь: то Еврита дочь,
Иола; в брачный свой прими чертог ее.
Кровавый победитель, отчий дом у ней
Я отнял и Ллкида только дал взамен.
Он тоже отнят. Пусть же внук Юпитера,
Сын Геркулеса беды возместит ее,
Пусть, от меня зачавши, для тебя родит.
И ты, о мать прославленная! Твой Алкид
Жив для тебя. Не нужен погребальный плач*
Я доблестями мачеху в наложницы
Перед тобой низвел. Молва правдива ли
О ночи той удвоенной; иль смертным я
Зачат, а остальное — ложь, и не бьиш
Виновны мать и царь богов,— родителя
Я заслужил, до звезд вознесшись славою:
Мать к чести громовержца зачала меня.
Хоть он Юпитер, даже он считаться рад
Моим отцом. Не лей же понапрасну слез:
Средь жен аргосских гордою пребудешь ты.
Юпитера супруга жезлоносная
Такого сына родила ли? Женщине
Земной она завидует и матерью
Алкида слыть желает. Ежедневный путь
Верши один, Титан: я, бывший спутником
Твоим повсюду, в Тартар ухожу к теням.
Но и туда несу хвалу великую:
Пред всеми Геркулеса не сломил недуг,
Но Геркулес пред всеми одолел недуг.
Хор
О Титан, небес лучезарный светоч,
Чей, повеяв, жар колесницу ночи
Распрягать велит поутру Гекате!
На восходе дня возвести сабеям,
Па закате дня возвести иберам,
Всем, кого долит под Воотом стужа,
Всем, кого налит раскаленный пояс,
Возвести: спешит Геркулес в обитель
Вечных маиов. к псу, что пе спит ни мпгх,
Но оттуда он не вернется снова.
Туч надень покров, чтоб лучи затмились,
Бледный лик яви над землей печальной

Геркулес на Эте
191
И чело сокрой в облаках унылых:
Где, когда вослед за Ллкидом новым
Ты пойдешь, Титан, по стезе небесной?
К чьей деснице мир воззовет несчастный,
Если, на сто змей разделивший ярость,
Множественный гад народится в Лерпе?
Если страшным вновь для аркадян древних
Ориманфский лес из-за вепря станет?
Если, стужи злей под Геликой снежной,
Вскормленник крутых родопейских склонов
Стойла кровью вновь окропит людскою?
Кто вернет покой племенам дрожащим,
Если гнев богов повелит родиться
Чудищам опять? Вот лежит он, равен
Всем,— а был рожден Громовержцу равным.
Пусть же вопль звучит в городах бескрайних,
Женщины, волос не собравши в узел,
Пусть в нагую грудь ударяют с силой.
Каждый бог свой храм да замкнет,—лишь двери,
Страх забыв навек, распахнет Юнона.
К Лете ты идешь, к берегам стигийским
И ладья тебя не вернет оттуда,
К манам сходишь ты навсегда, хоть прежде
Смерть сломив, от них с торжеством вернулся.
Тенью к ним придешь, обнаживши плечи,
С томностью в очах, со склоненной шеей;
Не один в челне поплывешь стигийском...
Но ничтожен ты средь теней не будешь:
Станешь, как Эак или братья с Крита
За дела судить и разить тиранов.
Рук, о боги тьмы, налагать не смейте:
Славен тот, кто меч в чистоте оставил,
Хоть и был царем, и судьбе кровавой
Воли не давал в городах подвластных.
Доблесть! Ей меж звезд подобает место.
Северный ли край в небесах займешь ты,
Тот ли, где Титан опаляет зноем?
Будешь ли сверкать на закате теплом,
Слушать, как волна у морей слиянья
Гулко в Кальпу бьет? В небесах прозрачных
Где пребудешь ты? Вознесенный к звездам,
Будет ли Алкид от угроз избавлен?
Пусть тебе отец ото Льва подальше
И от Рака даст средь созвездий место,
Чтобы и Титан не дрожал, и звезды
С ной закон блюли, не страшась Алкида.
Теплой ли весной зацветут поляны,

192
Геркулес на Эте
Кудри ли с дерев упадут зимою,
Кудри ли дерев отрастут за лето,
Осень ли плоды унесет с собою,—
У земли тебя не отнимет давность,
С Фебом ты идти, со звездами будешь.
Раньше дно морей всколосится жатвой,
Пресною волной зашумит пучина,
Раньше низойдет и в запретной влаге
Сможет Аркт омыть ледяные звезды,
Чем тебя земля прославлять устанет.
Молим мы тебя, о родитель мира:
Не родится пусть ни зверей, ни пагуб,
И тиранов злых не боятся страны,
Ни в одном дворце пусть не будет властен
Мнящий, будто честь государя — в том лишь,
Чтоб всегда в руках был клинок подъятый.
Если ж вновь земля устрашится, молим,
Чтоб заступник ей был ниспослан, сирой.
Чу! Весь мир звучит! По Алкиде в горе
Плачет ли отец и стенают боги,
Или, оробев, то кричит Юнона
И от звезд бежит, Геркулеса видя?
Иль под грузом вдруг стал Атлант шататься?
Или маны злых задрожали пуще
И трехглавый пес, увидав Алкида,
В страхе мчится прочь, оборвавши цепи?
Мы ошиблись: к нам Пеаитнд подходит
С радостным лицом, и колчан, знакомый
ПлемепахМ земли, за плечом песет он,
Славный наследник.
Хор
Скажи, что сталось с Геркулесом, юноша,
С каким лицом он встретил смерть? Как вынес все?
Ф и л о к т е т
Спокойней, чем другие жизнь.
Хор
Так радостно
Он па костер поднялся?
Фи л октет
Доказал он всем:
Огонь — ничто. Осталось ли хоть что-нибудь
Непобежденным в мире? Все сломил Алкид.
Хор
Как храбрость мог явить он в жаре пламени?

Геркулес на Эте
193
Филоктет
Одно лишь было ело непобежденное,—
Огонь. Но, побежденный, как чудовища,
И он причтется к подвигам Алкидовым.
Хор
Поведай все, как пламя победил герой.
Филоктет
По всей разбрелся Эте скорбный наш отряд.
Там, тень листвы теряя, бук подрубленный
Во весь простерся рост; а здесь грозившую
Светилам ель пригнули, из-за туч ее
Зовут: она скалу влечет, обрушившись,
И валит мелколесье. Споря шелестом
С Додонским дубом, дуб стоял, раскинувший
Над рощей ветки, Фебу преграждавший путь,
С угрозой застонал он под ударами,
Сломал все клинья, лезвие халибское
Отбросил — и зазубрилось непрочное;
Когда же он поддался и увлек с собой
Всю ширь ветвей в паденье, осветилось вмиг
Лучами все вокруг; по небу с криками
Над рощею полегшей птицы мечутся
На крыльях утомленных, прежний дом ища.
Трещат деревья, чувствуют жестокость рук
Вооруженных и дубы священные:
Почет их не спасает, чтимых исстари.
Весь лес свезли. Из бревен перекрещенных
Костер вознесся (но Алкиду тесен он):
Горючая сосна, дубы упорные,
И остролист, и сверху — тополевый лес,
Убор чела сребристый Геркулесова.
А он — как лев, упавший на больную грудь,
Чей рык летит сквозь рощи пасамонские.
Кто б мог подумать, что к костру несут его?
С таким лицом не в пламя — к небесам идут,
С каким костер на Эте озирал Алкид.
Ломались бревна, когда был возложен он.
Дать лук свой просит, молвит: «Вот, возьми себе,
Пеапта сын, от Геркулеса в дар его.
И стимфалид, и гидру этот лук сразил,
И всех, с кем бился я не врукопашную.
Из этих ни одной стрелы в противника
Ты не пошлешь напрасно, а захочешь птиц
Бить в облаках,— вонзятся стрелы верные
В пернатых и с небес падут с добычею.
Луций Аынсй Сенека

194
Геркулес на Эте
Лук не обманет никогда руки твоей:
Привык он стрелы верною дорогою
Метать всегда, и сами путь найдут они,
Слетевши с тетивы. А ты последнее
Зажечь за это пламя согласись, молю.
Лишь эта, неподъемная ничьим рукам,
Пускай в огне сгорит со мною палица
И жарче сделает костер хозяина.
Ее ты получил бы, если б мог носить».
Он попросил, чтоб шкура льва немейского
Сгорела с ним. Под шкурой весь костер исчез.
Стонали все мы. Горе не оставило
Ничьи глаза сухими. Мать в неистовстве
Одежды рвет, до чресел обнажив себя,
Бьет с воплем в алчущую грудь ладонями,
Язвит богов словами и Юпитера,
И женским криком горы оглашаются.
«Уйми,— сказал он,— слезы, безобразною
Не смей кончину делать Геркулесову!
Спрячь скорбь, о мать! Зачем Юноне радостный
Ты даришь день, рыдая? Плач соперницы
Отрадно слышать злобной. Сердце слабое
Скрепи: грешно терзать меня родившую
Утробу, грудь-кормилицу». И с криком он,—
Такой, каким по Арголиде некогда
Вел пса, презрев Плутона, победив Эреб,
Судьбу дрожать заставив,— на костер возлег.
Кто колесницу вел в победном шествии
Так радостно? Кто из владык с таким лицом
Давал законы? Был покой в очах его!
И в нас умолкло горе побежденное,
Иссякли слезы: плач по умирающем
Казался стыдным. Даже мать, хоть женская
Велит рыдать природа, уж не плакала:
Родительница сыну уподобилась.
Хор
Пред тем, как быть сожженным, не молился он
Всевышним, иль вознес мольбы Юпитеру?
Ф илоктет
Смотрел он в небеса, в себе уверенный,
Искал глазами, не глядит ли где-нибудь
Отец, потом, простерши руки, вымолвил:
«Откуда б ты на сына ни взирал, отец,
Тебя молю, чьей волей день покоился,
А ночи две слились,— коль оба берега,

Геркулес на Эте
195
1710
1720
Где всходит и нисходит Феб, и Скифия,
И край, сожженный зноем, мне поют хвалу, 170°
Коль в городах не стонут, если нет злодейств
И не сквернятся алтари безбожные,
И мир везде, то к звездам допусти мой дух,
Молю тебя! Не смерти преисподняя
Обитель, царство черного Юпитера
Меня пугает — стыдно к побежденным мной
Богам вернуться тенью. Разгони же мглу,
Чтоб взор богов увидеть мог горящего
Алкида. А не дашь пи звезд, ни неба мне,
Так я заставлю... Если слово вырвали
Мучепъя,— область отвори стигийскую,
Дай року власть. Но сына испытай сперва:
Покажет этот день, что звезд достоин я.
Все, что свершил я, легким было. Нынешний
Найдет или осудит Геркулеса день.
Пусть мачеха увидит, как стерплю костер».
Огня он просит: «Спутник неустанный мой,
Возьми этейский факел. Что же дрогнула
Рука? Свершить боится нечестивое
Злодейство? Трус ленивый, возврати колчан,
Будь безоружен! Тетиву рука моя
Еще натянет! Что опять бледнеешь ты?
Алкида видишь, как он ждет сожжения?
Смотри! Пусть будет дух твой тверд, как взор его!
Но, небо распахнув, отец зовет меня.
Иду, родитель!» Ликом изменился оп.
Дрожа, кладет рука сосну горящую.
Огонь от тела прочь бежит, упорствует
Костер, но Геркулес за отступающим
Огнем стремится. Кажется, Афон иль Пинд
Иль весь Кавказ пылает: но ни звука он
Не проронил сквозь вой и грохот пламени.
О твердость! Застонал бы на таком костре
Тифон иль Энкелад, из почвы вырвавший
И на плечи взваливший Оссу в ярости.
Вот он, полусожженный и растерзанный,
Но с непреклонным взором, встал средь пламени,
Сказал: «Теперь ты мать моя поистине:
Так должио над костром стоять Алкидовым».
Средь жара, средь сжигающего пламени, 174°
Несломленный, недвижный, он не корчился
Горящим телом, но и не был в праздности:
Учил, увещевал, исполнил мужеством
Всех слуг. Казалось, пас он жжет, пылающий.
"Толпа, оцепенев, не верит пламени:
7*

196
Геркулес на Эте
Так величав он, так спокоен лик его...
Сгореть он не спешил, но смерти доблестной
Воздав довольно, по его суждению,
К себе собрал он бревна несгоревшие,
1760 Их распалил и, сильный и бестрепетный,
В огонь, где тот пылал сильнее, кинулся.
Лица достигло пламя. Уж косматая
Пылала борода, уже и волосы
Лизал огонь, вздымаясь и грозя глазам,
Но век не опустил он,— Что там? Вижу я
Несущую останки Геркулесовы
Алкмену, с воплями седины рвущую.
Входит Алкмена.
Алкмена
Судьбы, о боги, бойтесь! Геркулесов прах —
Как мал он! Вот чем исполинский сын мой стал.
1760 Взгляни, Титан: громада изничтожилась,
Вся уместилась на груди старушечьей.
Вот сына холм могильный. Урну малую
Едва Алкид заполнил. Как мне легок груз
Того, кто груз вселенной поднимал легко!
Сошедши в Тартар, в царство запредельное,
Вернулся ты; когда же от подземных рек
Придешь — пусть хоть один, пусть не с добычею
И не с Тесеем, светом дня обязанным
Тебе лишь? Груз вселенной навалившийся
1770 И пес Эреба разве смогут тень твою
Там удержать? Когда ты в дверь Тенарскую
Начнешь ломиться? Иль какой тесниною
Мне к смерти низойти? Коль невозвратною
Дорогой ты ушел, зачем на жалобы
Я трачу день, продляя жизнь ненужную?
Мне ль Геркулеса вновь родить Юпитеру?
Сын столь великий назовет ли матерью
Алкмену вновь? О, счастлив, слишком счастлив ты,
Фиванский муж мой! Когда сын в расцвете был,
1780 Сошел ты в Тартар; верно, боги дольние
Алкндова отца, пускай и ложного,
Боялись... Мне же, старой, ненавидимой
Царями злыми (коль остался где-нибудь
Злой царь), в каком укрыться крае? Горе мне!
Любой, что плачет по отцу убитому,
Сын на меня пойдет, расплаты требуя;
Коль есть Бусирид младший, младший есть Антей
В спаленном зноем поясе,— добычею
Ему я стану; если вновь во Фракии

Геркулес на Эте
1У7
Табун кровавый вскормлен, будет плоть мою
Табун свирепый пожирать. Иль, может быть,
(В том вся беда!) отмстит Юнона гневная:
Избавясь от Алкида побежденного,
На казнь она потребует соперницу,
Чтоб не родить мне больше. Сделал грозною
Мою утробу сын. Куда же спрятаться?
В какой из стран, в каком из поясов земли
Найду защиту? Сыном мать прославлена,
Где ж скрыться ей? К несчастным ларам родины
Бежать? Но Еврисфей владеет Аргосом!
Уйти к Йемену, в Фивы, в царство мужнее,
В покои, где я видела, любимая,
Юпитера? Какое счастье было бы
И мне увидеть Громовержца с молнией!
Когда бы извлечен был до рождения
Из чрева сын живым! Но нет, успела я
Увидеть, как Алкид мой спорил славою
С отцом бессмертным, и понять, как много рок
Похитил у меня. Неблагодарные
Народы! Кто доныне помнит, сын, тебя?
В Клеоны ли бежать, или к аркадянам,
Чей край ты не одним прославил подвигом?
Здесь гидру умертвил ты и свирепых птиц,
Здесь царь кровавый пал и лев, блистающий
Теперь средь звезд меж тем как ты лежишь в земле.
Коль благодарность в этом крае ведома,
Все племена Алкмену защитят твою.
Бежать к фракийцам? Ты ведь и над Гебром край
Спас, когда стойла вместе с царством рухнули.
Здесь дал ты мир, убив царя кровавого,—
А где не дал? Несчастная и старая,
Где схороню я сына? За Алкидов прах
Заспорит мир. Останки Геркулесовы
Какой народ желает, храм какой принять?
Кто просит, кто Алкмены ношу требует?
Какой не будет, сын мой, низок холм тебе?
Мир — вот твоей достойный славы памятник!
Пред чем твой страх? Прах Геркулеса держишь ты.
Тесней его прижми: тебе защитою
Останки будут. Отпугнет любых царей
И тень его!
Гил
Мать Геркулеса славного,
Не плачь, хоть сына и должна оплакать ты.
Не должно отягчать мольбою слезною

198
Геркулес на Эте
Того, чья доблесть року преградила путь.
Нам воспрещает добродетель вечная
Над храбрым плакать: плачут над ничтожными.
Алкмена
Не плакать мне по сыне, по заступнике?
Гил
Моря и суша,— все, что видит рдяный день
Меж Океанов с колесницы пламенной...
Алкмена
О, сколько с сыном я сынов утратила?
Не быв царицей, царства я дарить могла.
Средь матерей, живущих на земле, одна
Я не тревожила всевышних просьбами
При жизни сына: доблесть Геркулесова
Все дать могла мне. Кто бы из богов посмел
Мне отказать? Все просьбы сын держал в руке:
Не даст Юпитер — Геркулес исполнит их.
Средь смертных есть ли мать, меня несчастнее?
Одна окаменела, когда все ее
Потомство пало, когда дважды семь детей
Оплакала; но скольким детям равен был
Мой сын? Коль не было примера матери
Злосчастной, я, Алкмена, стану им теперь.
Прочь, матери, которым боль упорная
Велит доныне плакать иль которых скорбь
В утесы обратила: злее мой удел.
Вы, руки-горемыки, в грудь старушечью
Больнее бейте! Изможденных хватит ли
И дряхлых сил для похорон, которые
Рыдать весь мир заставят? Но усталые
Готовы руки к плачу; пусть завидуют
Мне боги: к плачу призову я род людской.
Собирайтесь сюда,
Чтоб оплакан был Юпитера сын,
Которого он с Алкменой зачал,
Когда день погиб, а ночи слила
Заря и сама погибла со дпем.
Плачьте, плачьте все над ним племена,
Чьим в стигийский предел он царям повелел
Жестоким уйти и меч положить,
Кровью людей увлажненный всегда.
Дапь воздайте слез по заслугам ему,
Пусть рыдает со мной весь круг земной:
Пусть оплачет его лазурный Крит,
Чья издавна земля Громовержцу мила;

Геркулес на Эте
199
Пусть бьют себя в грудь все сто племен,
Пусть курет, корибант потрясают над ним
Копьем и щитом в идейских руках:
Подобает над ним с оружьем рыдать.
Над могилой, о Крит, неложной стенай: 1880
Простерт Геркулес,
Что столь же велик, как Юпитер, был.
Ты Алкида оплачь, аркадян народ,
Раньше Фебы самой рожденный на свет:
Пусть от воплей Феней и Парфений звучат,
Пусть ударит стон в Меналийский склон,—
Вам громче велят по Алкиде рыдать
Средь ваших полей простертый кабан
И стая птиц, что застила день,
Навстречу стрелам поневоле мчась. шо
Вы оплачьте его в Аргосской земле,
Клеоны: ведь льва, грозу ваших стен,
Своею рукой
Ради вас задушил мой прославленный сын.
На Бистонских брегах бейте, матери, в грудь, 1695
Пусть над Гебром звучит студеным ваш стон: 1896а
Вы оплачьте его
За то, что детей не на корм табуну
Вы родите, что плоть вашу конь не сожрет.
Пусть плачет край, где Антея уж нет,
И страна, где злой был убит Герион. 190°
Плачьте все племена, чтоб ударам рук
В двух концах земли Тефия вняла.
Вы, о быстрых небес божества без числа,
Оплачьте и вы Геркулесову смерть:
На своих плечах держал мой Алкид,
О боги, свод ваших светлых небес,
Между тем как Атлант, что звездный Олимп
Вращает, вздохнул, сияв свой вечный груз.
Где, Юпитер, где твердыня твоя?
Где небесный дворец, что обещан ему? 1910
Он смертен, Алкид, умирает он,
Он лежит в земле. Сколько раз тебе
Помогал он сберечь огневую стрелу,
Когда бросить ее был бы должен ты!
Лишь в меня метни разящий огонь, 1915
Как в Семелу твою. 191ба
Ты обрел ли, мой сын, Элизийский приют,
Ты ступил ли на брег,
Куда всех людей природа зовет?
Или после того, как похищен был пес,
Стикс твой путь преградил, и в преддверье страпы, шо

200
Геркулес на Эте
Где правит Плутон, задержал тебя рок?
Какое, мой сын, смятенье сейчас
Средь теней царит?
Перевозчик свой челн отогнал ли вдаль,
И кентавры, тобой гонимы толпой,
Стуком копыт пугают ли мрак?
Спешит ли, страшась, все сто своих змей
Гидра скрыть под водой?
Всем ли страшен ты, кто твоим подвигом был?
то Нет, меня обманул, безумную, бред:
Ты не страшен, мой сын, преисподним теням,
И шкура, что снял ты с немейского льва,
На левом плече твоем не висит,
Прикрывая его рыжей гривой своей,
И зубов острия у висков не торчат;
Другому в дар отошел твой колчан,
Мечет стрелы теперь слабее рука,
Средь теней ты идешь безоружным, мой сып,
Затем, чтоб навек остаться средь них.
Геркулес
то Зачем, когда достиг я царства звездного,
Сойти с небес и силу рока чувствовать
Меня ты плачем заставляешь? Полно же!
Мне доблесть к звездам и к богам открыла путь.
Алкмена
Откуда звучит этот голос, как гром,
Поражая мой слух, прерывая мой плач?
Узнаю, узнаю: хаос вновь побежден.
От Стикса вновь ты, сын, возвращаешься?
Смерть победить сумел не однажды ты?
Царство ее снова осилил ты?
С черной ладьей, с унылыми водами?
Стал проходим Ахеронт медлительный
Хотя б для тебя, и вернуться вправе ты,
Даже по смерти судьбой не скованный?
Иль доступ сам Плутон преградил тебе,
В страхе за власть свою трепещущий?
Ведь мне пришлось увидеть воочию:
На деревах ты лежал пылающих,
Взвивалось к небу бешенство пламени
И ты горел. Почему ж последняя
Обитель не удержала тень твою?
Чем показался ужасен манам ты?
Иль Дит и тени твоей пугается?
I960

Геркулес на Эте
201
Геркулес
Не пленник я Коцпта многостопного,
И мрачный челн не переправил тень мою;
Не сетуй, мать, довольно: лишь однажды я
Увидел маыы; пламя побежденное
Спалило все твое во мпе, все смертное;
Оно сгорело; в небе — часть отцовская.
Прерви же плач, с каким хоронят матери
Сынов ничтожных: им лишь подобает скорбь.
Стремится доблесть к звездам, трусость — к гибелп.
Тебе, от звезд нисшедши, предвещаю я:
Кровавый Еврисфей тебе поплатится,
Под колесницей будет он лежать твоей.
А мне пора взлететь в просторы горние:
Вновь одолел Алкид твой преисподнюю.
Алкмена
Останься ненадолго! Нет, исчез из глаз,
Вознесся к звездам. Мнится ли очам, что сып
Явился им? Несчастный недоверчив ум.
Нет, торжеству я верю: божеством ты стал
Отпыие в пебе. В Фивы путь направлю я —
Вещать, что в храмах новый бог прибавился.
Хор
О доблесть! Вовек в край подземных рек
Не уходишь ты: кто храбр, тот живет,
И его не влечет суровый рок
За Летейский поток, но в последний час,
Когда изойдет отпущенный срок,
Слава путь ему открывает к богам.
И ты, герой, смиритель зверей,
Даровавший мир всей вселенной,— ты жив:
Так с небес озирай наш дольний край;
Если яростный зверь обличьем своим
Невиданным вновь устрашит племена,
Ты молнию сам в него метни:
Трезубой стрелой ты будешь разить
Отважней отца.

ФИЕСТ
ш
Действующие лица:
Тень Тантала
Фурия
Атрей
Фиест
Наперсник А тр ея
Пока в Микенах царствовал Атрей, Фиест, брат его, одержимый
властолюбием, тайно похитил золотого овна, ибо верили: у кого овен —
у того и царство. Соучастницей сего деяния была царица Эропа,
супруга Атрея, соблазненная Фиестом к прелюбвдейству. Отсюда
меж братьями вражда и война. После различных поворотов фортуны
(ибо из стиха 237 нижеследующей трагедии можно вывести, что и Атрего
довелось некое время скитаться, лишившись царства) Фиест, низвер"
гнутый с престола и изгнанный из города, долго влачил жизнь нищую
и жалкую. Между тем Атрей, возжаждав отмщения, дабы уравнять кару
со злодейством, прикинулся, будто хочет воротить брату прежнюю
милость. Итак, Фиест возвращается. Ему, все еще робеющему и не
верящему своему счастию, Атрей выказывает притворную радость, а затем
детей его, взятых заложниками, убивает у подножия алтаря и,
сготовив из них кушанье, угощает родителя, а кровью детей, смешанной
с вином, его поит. Свершив чудовищную месть, коей, говорят, и солнце
ужаснулось, так что свернуло с пути своего, Атрей с ликованием
открывает брату, какими яствами тот насыщался, и над его проклятьями
насмехается.
Тень Тантала
Кто из богов подземных прочь увел меня
Из мест, где ловит рот плоды бегучие,
Кто из богов небесных показал мне вновь
Дома живых? Танталу казнь ли найдена
Страшней, чем жажда, среди вод палящая,
Чем алчный голод? Иль нести придется мне
Сизифов камень, вниз всегда стремящийся?
Иль колесо мне тело будет рвать, кружась,
Или, в пещере Тития распластанный,
Кормить я буду птиц зловещих печенью,
И за ночь отрастив, что за день съедено,
Лежать, для чудищ лолным свежей пищею?
. I сыновья Фиеста
Тантал
П лис ф ен (без слов
Младший сын Фиеста (без слов)
Вестник
Хор микенских граждан

Фиест
203
На что заменят кару мпе? Судья теней,
Все пытки, сколько их ни есть для умерших
И сколько можешь новых ты прибавить к ним,
Таких, чтоб страж темницы устрашился их
И Ахеронт боялся, и в испуге мы
Дрожали все, готовь: подходят толпами
Мои потомки, предков превзошедшие,—
И чист я буду рядом с их злодействами.
Коль в нечестивых место есть обителях,
Его заполню. Не узнает отдыха
Минос, пока Пелопов дом стоит.
Фурия
Ступай,
Смути безумьем лары нечестивые.
В злодействах состязаясь, пусть поднимут меч
Все в свой черед, и стыд предела ярости
Пусть не кладет, и в ослепленных бешенством
Сердцах не гаснет гнев, и неизбывный грех
Придет ко внукам; прежний не успеют пусть
Возненавидеть, как возникнут новые,
И кара за одно злодейство многие
Родит; пусть то лишатся братья гордые
Престола, то престол вернет изгнанников,
И меж царей непрочных пусть колеблется
Фортуна, из могущества в ничтожество
Бросая, власть же мечут волны случая.
Когда же изгнанным злодеям родину
Бог возвратит, в злодейство пусть впадают вновь,
Пусть гнев не знает ничего запретного:
Пусть брата брат боится, сыновей — отец,
Сыны — отца, пусть будет смерть детей гнусна,
Еще гнусней — рожденье; мужу пусть грозит
Жена-врагиня; пусть пошлет их за море
Война, пусть кровью все края зальют они,
И над вождями всех племен пусть празднует
Победу Похоть; пусть легко вторгается
Блуд в нечестивый дом, пускай священные
Права пе чтутся братства. Пусть и небо злом
Вы оскверните: почему хранят досель
Светила строй, вселенной подобающий?
Пусть день покинет небо, ночь изменится!
Пенаты возмути, убийства, ненависть
И смерть прикличь,— чтоб дом Танталом полон был.
Пусть радостные лавры дверь высокую
Украсят, пусть блестят огни, достойные
Прихода твоего; пусть тут умножится

204
Фиест
Фракийский грех. Когда же кровь племянпиков
Атрею руки обагрит, когда сынов
Фиест оплачет? — На огне пусть пенятся
Котлы, пусть будут на куски изрублены
Тела и кровью отчий осквернен очаг;
На пир придешь ты к внукам сотрапезником:
Такой тебе не внове грех. Свободу ты
В тот день получишь, голод страшной трапезой
Ты утолишь; пить будут на глазах твоих
Кровь, смешанную с Вакхом. Пищу я нашла
Такую, чтобы сам бежал ты... Стой! Куда?
Тантал
К реке и к топи, к водам убегающим,
К ветвям с плодами, что от губ уносятся,
Дозволь вернуться мне на ложе черное
Темницы, если ж муки этой мало мне,
Русло смени: пусть между берегов твоих
Стою я, Флегетон, в потоке огненном.
Вы все, кто осужден на кару вечную
Законом рока, кто в пещере каменной
Лежит, всегда боясь обвала скорого,
Кто, в путах сидя, льва клыков оскаленных
Страшится или фурий строя мерзкого,
Кто факелы их с тела обгорелого
Пытается стряхнуть,— Тантала слушайте!
Я к вам спешу, поверьте искушенному:
Свою любите казнь. Когда дозволят мне
Покинуть верхний мир?
Фурия
Сперва раздорами
Наполни дом, к мечу любовь преступную
Внуши царям, смути сердца жестокие
Безумьем.
Тантал
Пытку мне терпеть положено,
Не пыткой быть. Сквозь трещины в земле меня
Шлют вверх, как пар зловонный, как несущую
Народам мор заразу. Внуков должен дед
Ввести во грех невиданный. Отец богов
И мой отец, хоть стыдно мне, хоть мукою
Болтливый мой язык наказан тяжкою,—
Я не смолчу. Велю вам: не скверните рук
Убийством нечестивым, алтари пятнать
Не смейте злобой. Вам помехой встану я...
Зачем грозишь ударами сплетенного

Фиест
205
Из змей бича? Зачем мне в чрево впившийся
Тревожишь голод? Жаждою сожженная
Пылает грудь, утробу злой огонь палит.
Иду с тобой!
Фур ия
Дели, дели безумье меж потомками!
Как ты, как ты пусть жаждут крови родственной,
Друг другу ненавистны. Пусть почувствует
Весь дом твое прикосновенье гнусное!
Довольно. Возвращайся в преисподнюю,
В поток привычный. Землям опечаленным
Тяжка твоя стопа. Вода в источниках
Исчезла в недра, русла — видишь — высохли
И жаркий ветер гонит тучи редкие.
Бледнеют рощи, где с ветвей бежали все
Плоды, а Истма берега, в которые
Волпами справа бьют и слева близкими
Два моря, узкой сушей разделенные,
Далекий звук неведомый услышали.
Вспять отступила Лерна, Форониды ток
Сокрылся, вод священных не струит Алфей,
И выси Киферона не белеются
Нигде снегов нетающих сединами,
Былая жажда угрожает Аргосу
И сам Титан не знает, надо ль гнать вперед
Вожжами день, в бессилье угасающий.
Исчезают.
Хор
Если кто из богов Аргос, ахейский град,
Или Писы дома, славной ристаньями,
Если кто возлюбил царство Коринфское,
Истм и гавани две, и разделенный понт,
Иль Тайгета снега, издали видные,—
Их сарматский Борей в пору холодную
Наметал на хребты, чтобы Этесий вновь
Летом их растопил, парусопосный ветр,—
Иль Алфей, что свои струи студеные
Мимо поприщ несет славной Олимпии,—
Пусть он нас осенит силою благостной,
Чтоб злодейств череда не началась опять,
Чтобы хуже, чем дед, не был наследник — внук
И меньших не влекли большие мерзости.
Пусть, устав нападать, ярость безбожную
Род Тантала уймет,— в водах иссохшего
Зла довольно! Закон и беззакония
Мера, общая всем, были парушены.

206
Фиест,
Пал предатель Миртил жертвой предательства,
От возницы, что с ним равен был верностью;
Море новым с тех пор именем славится,
Знают этот суда сказ ионийские.
Сын-малютка бежал поцеловать отца —
Нечестивый его встретил удар меча;
В жертву жадным печам пал он до времени,
Ты своею рукой тело разъял, Тантал,
Для бессмертных гостей приготовляя пир.
Вечный голод за те яства казнит тебя,
Вечной жаждой за пир страшный наказан ты:
Присудить не могли кары достойнее.
Изможденный, с пустой глоткой стоит Тантал;
Над преступной главой видит добычу он,
Что Финеевых птиц в бегстве проворнее.
Отовсюду к нему ветви дрожащие
Клонит тяжесть плодов, дразнят разинутый
Алчный рот дерева щедростью близкою.
Гонит жадность его и нетерпение;
Но, обманут не раз, он их не трогает,
Прочь отводит глаза, челюсти стиснувши,
Чтоб в ограде зубов голод удерживать.
Наклоняет тогда ближе к несчастному
Роща тяжесть богатств, манит насмешливо
Сверху спелость плодов, в нежной вися листве,
Чтобы вспыхнувший вновь голод велел ему
Тщетно руки вздымать. Лишь согласится он
Вновь изведать обман, только протянет длань,
Всю уносит опять осень подвижный лес.
Жажда следом идет, голоду равная;
Только вспыхнет она огненной мукою,
В жилах кровь раскалив,—рядом бегущие
Струи ловит он ртом, но расступается
Влага беглая вмиг и в иссыхающем
Исчезает русле, он же, преследуя
Воду, пьет из реки только густую пыль.
Входит А т р е й.
А г рей
Ленивый, слабый, праздный и (в больших делах
Царю упрека я не знаю худшего)
Не отомстивший, хоть нрава все попраны
Коварством брата,—что, Атрей разгневанный,
Стенаешь тщетпо? Должен был оружья звон
Наполнить мир, в два моря плыть должны были
Два флота, ярко полыхать пожарами
Поля и города. Земля Аргосская

Фиест
207
Пусть под копытом стонетХПусть пе сыщет враг
Укрытья ни в лесах, ни в горных крепостях,
Пусть возвестит в Микенах оо&злюдевших
Труба войну, а тот, кто ненавистного
Скрывает,— пусть погибнет смертью злейшею.
Могучий дом Пелопа пусть на голову
Мне рухнет — лишь бы и на брата рухнул он.
Душа, такое сделай, чтоб грядущий век
Хулил, но не молчал о злодеянии
Кровавом, страшном, чтобы сам свершить его
Желал мой брат. Не превзойдя злодея в зле,
Не отомстим мы. Можно ль одолеть его
Жестокостью? Простерт ли он, низвергнутый?
В удаче меру знает ли, а в бедствиях
Смирился ли? Строптивый знаю брата прав.
Он не согнется — можно лишь сломить его.
Пока он не окреп, собравшись с силами,—
Его застигнуть, иль застигнет праздного
Он сам. Злодейство посреди лежит и ждет,
Кто будет первым.
Наперсник
Славы не боишься ты
Дурной в народе?
Ат р ей
Благо царства высшее —
Что принужден народ дела властителя
Хвалить, не только что терпеть.
Наперсник
Кто хвалит нас
Из страха, тех нам страх врагами делает.
Кто к славе и любви стремится истинным,
Хвалы в душе, не вслух пусть добивается.
Ат р ей
И низких званьем хвалят от души, но лишь
Могучих — ложно. Пусть хотят и нехотя.
Напер сник
Царя желанья честны — все того ж хотят.
Ат рей
Когда лишь честным вправе повелитель быть,
Власть непрочна.

208
Фиест
Наперсник
Где стыд и честь отсутствуют,
Святое право, верность, благочестие,
Престол некрепок.
Ат рей
Верность, благочестие —
Для граждан. Царь пусть делает, что хочется.
Наперсник
Грешно вредить и злому брату, помни же!
А трей
Что с братьями грешно, то с этим праведно.
Чего не осквернил он преступленьями?
Каких злодейств не делал? Блудом отнял он
Жену, обманом царство. Власти древний энак
Коварством взял он, смуту внес коварством в дом.
В Пелоповых овчарнях благородный есть
Вожак отар богатых — сокровенный овн,
Чье тело все покрыла шерсть обильная
Из золота: той шерстью позлащенный жезл
Цари — Тантала внуки — носят новые.
Его владетель царствует, с ним связана
Фортуна дома. На лугу вдали от всех
Траву он щиплет, камень стережет его,
Степой объявший роковое пастбище.
Замыслив преступленье и втянув в него
Мою супругу, овна похищает он;
Здесь и лежпт исток взаимной пагубы.
По царству моему бродил я, изгнанный,
От козней не был безопасен весь мой род,
Дом болен и о власти клятва попрана,
Жена растленна, кровь детей неведома,
Одно известно: брат мне враг. Смелее же!
Начни: Таптал с Пелопом — вот пример тебе:
Затем и руки, чтоб ему последовать.
Скажи ты сам, как погубить проклятого?
Наперсник
Пусть от меча враждебный дух испустит он,
Ат рей
Я жажду кары — казнь же ей предел кладет.
Пусть кроткий убивает царь; в моей стране
Должны молить о смерти.
Наперсник
А закон и честь?

Фиест
200
Ат рей
Пусть этот дом покинут, коль когда-нибудь
В него вступали! Пусть раздор йесущая
Войдет в него эриния и с факелом
Двойным Мегера; мало мне безумия,
Что грудь палит: его я злом чудовищней
Умножу.
Наперсник
Что задумал ты, неистовый?
Ат рей
То, что обычной мерой не измерится.
Всего мне будет мало, хоть па все пойду.
Наперсник
Меч?
Ат рей
Мало!
Наперсник
Пламя?
Ат рей
Мало мне и этого!
Наперсник
Что ж будет ярости такой орудием?
Ат рей
Фиест!
Наперсник
Но гнев твой меньше этой пагубы.
Ат рей
Пусть так. Душа в смятенном ослеплении
Влечется, а куда — сама не ведает,
Но все ж влечется. Слышеп стон из недр земных,
Гром — в ясном небе, грохот сотрясает дом,
Как будто кровля рушится, и лары прочь
Взор отвращают; пусть же совершится грех,
И вам ужасный, боги.
Наперсник
Что готовишь ты?
А трей
Не знаю, по в душе растет огромное,
За гранями всего, что людям свойственно,
Толкает длань ленивую — не знаю, что,
Но страшное. Да будет так. Решись, душа,
Па зло, Пелопа сыновей достойное;

210
Фиест
Пусть оба совершат его. Одрисский дом
Знал пир безбожный; это зло великое,
Но бывшее однажды. Нечто большее
Придумай, скорбь! Мать и сестра давлидские,
Мне душу вдохновите! Случай схож, и вы
Направьте руку нашу. Пусть отец детей
Терзает, плоть их поедает с жадностью.
Так! Щедрою доволен я расплатою.
Но где он? Почему так долго чужд еще
Атрей вины? Витает перед взорами
Убийства образ,— как отца бездетностью
Я потчую. Что ж ты, мой дух, смиряешься
И, не свершив, страшишься? Будь отважнее!
В злодействе этом худший грех достанется
Ему на долю.
Наперсник
Но какою хитростью
Его заманим, чтобы он в силки попал?
Врагов везде он видит.
Атрей
Как захочет сам
Поймать, так будет поймап. Он надеется
На мой престол — в надежде же Юпитеру
Пойдет навстречу, молнией грозящему,
Сойдет в пучину бурную, в Ливийский Сирт,
В надежде согласится с братом встретиться,
Хоть это злом считает худшим.
Наперсник
Как же он
Поверит примиренью?
Атрей
Знай, доверчива
Бесчестная надежда. Но направлю все ж
Моих сынов сказать, чтобы укрывища
Покинув, па престол сменив изгнание,
Вернулся он и власти половину взял.
А сам презрит мольбы — так сыновей его,
Бедой разбитых, простодушных, выманю
Мольбами. Жажда власти застарелая
И нищета, и тяготы суровые
Принудят и в невзгодах закаленного.
Наперсник
Скитальцу время облегчило тяготы.

Фиъст
211
А т рей
Нет, с каждым днем сильней мы беды чувствуем.
Снести нетрудно юре, трудно — горести.
Наперсник
Других для мщенья выбери помощников.
А г рей
Легко веленьям худшим внемлют юные.
Наперсник
На что их наущаешь, сам изведаешь:
Зло часто возвращается к наставнику.
А г рей
Злу и коварству даже не наученных
Престол научит. Страшно злыми сделать их?
Такими родились! Что беззаконием
Считаешь ты, нечестьем и жестокостью,
Быть может, там готовят.
Наперсник
Сыновья должны
О кознях знать?
Ат рей
Нет, верность молчаливая
Чужда летам неопытным. Все выдадут!
Молчать нас учат лишь невзгоды долгие.
Наперсник
Что ж, и обмана твоего посредников
Обмапешь? А трей
Чтобы с ними не делить вины.
Зачем детей в мое злодейство вмешивать?
Пусть в нас одних себе даст волю ненависть.
Мой дух, ты дрогнул? Плохо! Если я щажу
Своих детей, так пощажу Фиестовых.
Пусть Менелай и Агамемнон служат мне
И знают, в чем. Рожденье их сомнительно,-*
Злодейством все проверю я. Откажутся
Вести войну, ссылаясь на родство с врагом,—
Он их родил. Так действуй! — Но испуганный
Взгляд открывает все; большие замыслы
Мы выдаем и нехотя; так скрой от них,
В каком они мне деле будут слугами.
Наперсник
Предупреждать не надо: страх и верпостт \тпо —
Но больше верность — в сердце все таить ьеляг.

212
Фиест
Хор
В царском доме прославленном
Братья, правнуки Инаха,
Не враждуют уж более.
Что вы рветесь, безумные,
Через козни взаимные,
Через кровь добывать престол?
Вам, занять его алчущим,
Что есть царство, неведомо.
Не богатство творит царя,
Не одежды пурпурные,
Не чела украшение,
Не дверей золоченых блеск;
Царь лишь тот, кто оставил страх,
Сердца помыслы злобного,
Кто ни жаждою почестей,
Не приязнью неверною
Черни не соблазняется,
Ни добытым на Западе
Или в русле сверкающем
Тага золотоносного,
Ни всей Ливии сжатыми
С жарких нив урожаями,
Кто не вздрогнет, когда чертит
Путь извилистый молния,
Или море взметает Евр,
Или волны вздымаются
В Адриатике ветреной,
Чей не сломят ни копья дух,
Ни мечей обнаженных сталь,
Кто достиг безопасности,
Кто глядит с высоты на все,
Сам навстречу идет судьбе
И без жалобы смерти ждет.
Пусть сойдутся всех страп цари,
Те, что дагов кочующих
Подчинили, что властвуют
Над алеющим берегом
Самоцветами полных вод,
Кто Каспийский открыл хребет
Для сарматских отважных орд,
Кто с Дунаем сражается,
Чей ногой попирают ток
Иль серийцами, славными
Шерстью (где б они пе жили),—
Царь повсюду — лишь дух благой.

Фиест
213
Нет нужды в мечах иль в конях,
Не нужны боязливые
Стрелы, что из притворного
Бегства всадник парфянский шлет.
Нет нужды и в орудиях,
Города сокрушающих,
Камни издали мечущих.
Царь лишь тот, в ком боязни нет,
Царь лишь тот, в ком желаний нет.
Это царство доступно всем.
Пусть кто хочет, на скользкие
Всходит выси могущества;
Я отрадой покоя сыт;
Пребывая в безвестности,
Наслаждаюсь досугами,
И, квиритам неведомый,
Молчаливо мой век течет;
А когда все мои пройдут
Дни бесшумно, то в старости
Я плебеем простым умру.
Смерть тому тяжела, кого
Знают все, но кто сам себя
Вплоть до смерти не мог познать.
Входит Фиест с тремя сыновьями.
Фиест
Отчизны кровли и богатства Аргоса,
Для тех, кто нищ, кто изгнан, благо высшее —
Родную землю и богов отеческих
(Коль боги есть), и смертным непосильного
Плоды труда — циклопов башни — вижу я,
И с юности знакомые ристалища,
Где побеждал с упряжкой я Пелоповой.
Меня встречает Аргос и народ его —
Но и Атрей. Беги в леса по-прежнему,
В густые дебри, жизнью там звериною
Живи среди зверей: неужто царская
Власть ложным блеском взоры ослепит тебе?
Смотря на дар, смотри и на дарящего.
Среди того, что все зовут невзгодами,
Был весел я и храбр — и снова страхами
Душа полна, и тело хочет вспять она
Увлечь. Иду — и сам себя неволю я.
Тантал
Отец застыл и путь прервал медлительный...
Что с ним? Кругом в сомненье озирается.

214
Фиест
Фиест
Зачем, душа, с таким простым решением
Так долго медлишь? Брату ты поверила
И царской власти — двум вещам обманчивым,
Но испугалась зла преодоленного,
Привычных бед? Теперь отрадны тяготы.
Еще спастись возможно! Возвратись назад]
Тантал
Что нам велит, скажи, увидев родину,
Вернуться вспять? Когда дары посыпались,
Зачем полу ты убираешь? Брат вражду
Оставил: власть он делит, расчлененному
Вернув единство дому и тебя — тебе.
Фиест
Что нам велит бояться, просишь ты сказать?
Не знаю сам, но, хоть не вижу страшного,
Страшусь. Хочу идти,— но непослушные
Колени гнутся, ноги сами прочь несут.
Так челн, веслом и парусами движимый,
Относит вал, борясь с веслом и парусом.
Тантал
Все, что преградой встало, что сковало дух,
Отбрось, награду вспомни: можешь царствовать
Отныне ты.
Фиест
А мог бы умереть уже.
Тантал
Что Rbiuie царской власти?
Фиест
Без желаний жить.
Тантал
Оставишь детям.
Фиест
Тесен для двоих престол.
Тантал
Несчастье счастью предпочесть заведомо?
Фиест
Поверь: большое ложным манит именем
И зря страшатся тяжкого. Покуда я
Стоял высоко,— и клинка па поясе
Своем боялся. Благо — никому не быть

Фиест
215
Ни в чем помехой, пищу безопасную
Есть, лежа на земле. Злодейство в хижины
Не вхоже, яства с тесного берут стола
Без страха: ведь отраву пьют из золота.
Верь, злость фортуны часто лучше милости.
На высях гор до неба возносящийся,
Не страшен пышный дом смиренным гражданам,
Не блещет костью потолок слоновою,
И часовые сон не охраняют мой;
Для нас не ловят рыбу флоты, моря вдаль
Не гонят глыбы мола, не питаем мы
Утробу данью целых стран, не жнут для нас
Далеких дальше гетов, дальше Парфии;
Юпитера забыв, не сыплют ладана
На мой алтарь, на кровле не растут моей
Насаженные рощи, не вздымают пар
Пруды большие, для меня согретые,
Дня сну не отдаем мы, ночи — Либеру;
Но и без стражи дом наш в безопасности,
Нас не боятся, бедность нам дарит покой.
Нет царства больше, чем без царств довольным быть.
Тантал
Бог власть дает — и отвергать грешно ее,
Как и стремиться к власти. Брат зовет тебя.
Фиест
Зовет он? То и страшно! Скрыта хитрость тут.
Тантал
Любовь не может не окрепнуть правая
И честность — не вернуться из изгнания.
Фиест
Фиеста любит брат? Скорей Медведицу
Омоет море, у брегов Сицилии
Прибой утихнет хищный, урожай взойдет
Из Ионийских волн, и непроглядная
Ночь землю осветит, скорей смешаются
Вода и пламя, смерть и жизнь, союз моря
И ветры заключат.
Тантал
Чего боишься ты?
Фиест
Всего. Нет меры страху: сколько ненависть
Захочет, столько оп свершит.

216
Фиест
Тантал
Что может оп?
Фиест
Не за себя боюсь я — ради вас Атрей
Мне страшен.
Тантал
Ты обмана опасаешься?
Фиест
В беду попавши, поздно быть опасливым.
Идем! В одном лишь ваш отец клянется вам:
Я не веду вас, но за вами следую.
Тантал
Иди смелей. Да будет благосклонен бог.
Входит Атрей.
Атрей
(в сторону)
В тенетах зверь запутался расставлепных!
Вот сам он, и отродье ненавистное
С отцом я вижу. Можно волю дать вражде,
Не опасаясь ничего. Явился он,
Фиест, явился — весь теперь в руках моих.
С трудом узде обида повинуется:
Так чуткий умбрский пес, пока не выследит
Добычу, поводку покорен длинному:
Лишь нюхает тропу, склонивши голову,
Иль, запах кабана учуяв издали,
Без лая рыщет носом; по едва вблизи
Завидит зверя,— рвется и хозяина,
Скуля, зовет, и удержать нельзя его.
Гнев не таится, видя кровь доступную.
Нет, пусть таится. Посмотри, как волосы
Свалявшись, пали на глаза печальные,
Как борода грязна. Что ж, будем честными!
(Фиесту)
Я брата видеть рад. Давно желанными
Объятьями ответь мне. Гнев и ненависть
Угасли; будем чтить отныне кровное
Родство и верность, из души изгнав вражду.
Фиест
Я все отверг бы, если б не был ты таким.
Но сознаюсь: свершил я, все свершил, что ты
Подозревал. Ты сделал братской верностью
Мою сегодня тяжбу безнадежною.

Фиест
217
Виновен точно, кто такому кажется
Виновным брату. Слезы лишь остались мне.
Колен впервые этою коснусь рукой,
Молить впервые буду: пусть исчезнет гнев
Из сердца. А заложниками верности
Возьми невинных этих.
Ат рей
Нет, колен моих
Не обнимай — ко мне приди в объятия.
И вы на грудь мою придите, юноши,
Опора старых. Взоры пощади мои,
Сбрось это платье, в царский облачись убор,
Как я, и царства часть от брата радостно
Прими. Мне к славе будет то, что отческий
Престол вернул я брату невредимому.
У власти быть — случайность; доблесть — власть отдать.
Фиест
Пусть за твои заслуги воздадут тебе
Достойно боги! Грязь на голове моей
Венца принять не хочет, и бесчестная
Рука бежит жезла. Позволь скрываться мне
Среди толпы.
А трей
Вмещает и двоих престол.
Фиест
Все, что твое, Атрей, своим считаю я.
А трей
От щедрости фортуны кто откажется?
Фиест
Любой, кто знает, что она отпимет все.
Атрей
Достичь великой славы не даешь мне, брат?
Фиест
Свою стяжал ты славу, дай и мне стяжать:
Отвергнуть власть — мое решенье твердое.
Атрей
Коль ты не примешь доли — власть оставлю я.
Фиест
Приму. Носить лишь имя буду царское,
А властью и оружием — тебе служить.

218
Фиест
Ат рей
Отныне будь увенчан, брат, а я пойду
Почтить всевышних жертвой предназначенной.
Хор
Кто подумать мог, что жестокий, гневный
Яростный Атрей, над собой не властный,
Так смутится вдруг, увидавши брата?
Большей силы нет, чем любовь святая:
Распри меж чужих бесконечно длятся,
Если ж кто любил, то любовь вернется.
Пусть, большой виной распаленный яро,
Гнев убьет приязнь и трубит к сраженью,
Пусть уздой звенят боевые кони,
С двух сторон мечи, обнажаясь, блещут,
Тем, кого Маворс горячит стрекалом
В жажде крови,— вновь положить оружье
Братская любовь повелит и, руки
Им соединив, приневолит к миру.
Кто нам из богов после смут нежданно
Подарил покой? Лишь вчера Микены
Звоном оглашал меч гражданской распри,
Матери детей, побледнев, держали,
Жены за мужей среди битв страшились,
С неохотой меч, заржавев в покое,
Долгих мирных лет, подчинялся длани;
Торопливо все укрепляли камни
Башен и стены, обветшавших праздно,
На засов врата запирали крепкий,
Опасаясь стрел, на часах стояли,
Не сомкнувши глаз, проводили ночи,—
Хуже страх войны, чем война, для граждан.
А теперь клинок не грозит нам больше,
А теперь умолк зык трубы тяжелый,
Хриплый рев рожка не тревожит слуха:
Нам на радость мир возвратился в город.
Так же в море, где высоко вскипают
Волны, когда их Кор Бруттийский хлещет,
Гулко бьет прибой по пещерам Сциллы.
В гавани валов мореход боится,
Что Харибды зев извергает хищный,
И циклоп глядит на отца с испугом,
Сидя на скале раскаленной Этны:
Как бы натиск волн не залил враждебный
Вечного огня в очагах подземных,
И бедняк Лаэрт устрашен, что может
Царство потонуть — так дрожит Итака,—

Фиест
219
Чуть напор ветров упадет могучий,
Кроткая, как пруд, вновь лежит пучина;
Воды, что вчера корабли пугали,
Нынче там и сям украшает парус,
Стелются они пред бегущим судном,
Так что можно рыб сосчитать подводных,
Где недавно понт устрашал Киклады,
Бурною волной острова колебля.
Краток срок всему: и беда и счастье
Чередой идут, но короче счастье.
На вершины час из глубин возносит.
Тот, чей произвол раздает престолы,
Перед кем, дрожа, племена склонились,
Мановеньем кто усмиряет персов,
Индов, что живут близ восхода Феба,
Дагов, чей набег для парфян опасен,—
В страхе держит жезл, перемен причины
Силясь угадать, угнетенный вечной
Бренностью вещей и грядущим темным.
Вы, которым бог — властелин вселенной
Право и казнить и щадить вручает,
Спесь и гордость прочь от себя гоните.
Тем, чем сами вы для подвластных страшны,
Угрожает вам властелин сильпейший,
Потому что власть есть над всякой властью.
Восходящий день ты встречал надменным —
Уходящий день проводил простертым.
Смертный, никогда не вверяйся счастью,
Смертный, не теряй среди бед надежды:
Их перемешав, не дает фортуне
Постоять Клото, и судьба катится.
Милости такой не являли боги,
Чтоб в грядущем дне был уверен смертный:
Наши все дела в постоянном вихре
Боги вращают.
Входит Вестник.
Вестник
Какой меня, окутав черной тучею,
Вихрь унесет, чтоб не был я свидетелем
Нечестья? Даже вам стыдиться надобно
Таких потомков, дед с отцом!
Хор
Что ты принес?
Вестник
Какой здесь край? Удел ли братьев праведных —*

220
Фиест
Лакедемон, Коринф ли, попирающий
Моря — иль Истр, по чьим водам уносятся
Аланов кони, иль земля Гирканская
Под вечным снегом, иль кочевья скифские?
Что здесь за край, сообщник дел чудовищных?
Хор
О них поведай, как бы страшны ни были.
Вестник
Пусть сердце успокоится и страх пройдет,
Сковавший тело. Образ преступления
Стоит в глазах! Умчи же, бури бешенство,
Меня туда, куда, у нас похищенный,
Уходит день.
Хор
Ты душу неизвестностью
Томишь. Открой, что знаешь. Кто злодей, о том
Не спрашиваю; кто из двух, скажи скорей.
Вестник
Есть часть Пелопова дворца, что с крепости
Глядит на юг, высоко вознесенная:
Она горой вздымается над городом
И под ударом держит граждан, ропщущих
Против царей. Чертог, толпу вмещающий,
Сверкает там, чьи балки золоченые
Несут столпы из мрамора пятнистого;
Известен всем и всеми посещаем он,
Но и другими дом богат покоями,
И много в глубине есть мест таинственных:
Так за старинным валом роща высится,
Средина царства; ветви плодоносные
Она не предает ножу садовому,
Но кипарисом, тисом, черным падубом
Затенена, и только побеждающий
Всю рощу высотою сверху дуб глядит.
Здесь совершают все цари гадания,
Здесь в дни тревог и бедствий молят помощи.
Дары висят повсюду: трубы звучные,
С Миртойского добыча побережия,—
Обломки колесницы, ось подложная
И все злодейство рода; здесь фригийская
Пелопова тиара, и триумфа знак —
Расшитая хламида и доспех врага.
Бьет ключ в тени; его струя ленивая
Стоит болотом, словно безобразное
Теченье Стикса — клятва небожителей.

Фиест
221
Молва идет, что ночью погребальные
Тут боги стонут, звон цепей доносится
И вопли манов; что и слышать страшно, тут
Мерещится; с костров старинных вставшая
Толпа тут бродит, привиденья жуткие
Витают, и нередко озаряется
Огнями роща, и горят без пламени
Высокие стволы, и откликается
Она тройному лаю, и тревожит дом
Рой призраков огромных. Страх и днем велик:
Здесь тьма всегда, и суеверным ужасом
При свете все полно. Здесь непреложные
Ответы получают все молящие,
Когда в пещере, чтоб открыть грядущее,
Бог возвышает голос. Лишь вступил сюда
Атрей безумный, к жертвенникам праздничным
Таща детей Фиеста — где найти слова? —
Как за спиной скрутил он руки юношам
И окружил виски повязкой скорбною;
Все было: фимиам и влага Вакхова,
И нож коснулся жертв, мукой соленою
Осыпанных; свершалось злодеяние
По чипу и обряду.
Хор
Кто же поднял пож?
Вестник
Сам был жрецом он: сам напевы смертпые
Поет, творя молитву погребальную,
Сам к алтарю встает и обреченные
Укладывает жертвы и заносит нож.
За всем следит — обряд исполнен в точности:
Затрепетала роща, почва дрогнула,
Дворец шатнулся, словно бы не ведая,
Куда упасть, как лодка на волнах. Звезда
С небес скатилась слева, черный след чертя.
Стекает кровью на огонь возлитое
Вино, кумиров плачет кость слоновая,
И царский трижды соскользнул с чела вепец.
Всех устрашили знаменья,— один Атрей
Все на своем стоит и угрожающих
Богов пугает. Выждав время должное,
Он к алтарям подходит, глядя яростно.
Как в дебрях Ганга между двух голод пал
Тельцов тигрица бродит, не решается,
В кого клыки вонзить ей, ибо в алчности
Обоих хочет, на обоих скалится

222
Фиест
И сдерживает голод нерешительный,
Так обреченных гневу нечестивому
Оглядывал Атрей, еще в сомнении,
Кто ляжет цервой, кто второю жертвою.
Хоть это и неважно, сомневается,
И в зле ища порядка.
Хор
Кто же первым пал?
Вестник
Чтоб быть благочестивым, отдал первенство
Он деду: первой жертвой заклан был Тантал.
Хор
С какой душой и взором отрок встретил смерть?
Вестник
Он не желал, спокойный и уверенный,
Молить напрасно; и рука жестокая
Так сильно палегла на нож вонзившийся,
Что прикоснулась к горлу. А когда клинок
Был вынут, долго труп стоял, не ведая,
Куда упасть - потом упал па родича.
А тот Плисфена к жертвеннику в ярости
Привлек и снес одним ударом голову.
Бок о бок с братом лет он, обезглавленный,
И нала голова с невнятным ропотом.
Хор
Что ж после двух убийств убийца делает?
Все множит зло или щадит он младшего?
Вестник
Как пышногривый лев в лесах Армении,
Над истребленным стадом торжествующий,
Хоть голод прогнан, хоть в крови клыки его,
Не укрощает гнева и, свалив быков,
Грозит телятам пастью утомленною,
Так и Атрей ярится, распаляя гнев;
Мечом, двумя убийствами запятнанным,
Забыв, кто под рукой стоит неистовой,
Насквозь пронзает тело он: вошедший в грудь
Клинок выходит из спины у отрока —
И, умирая, кровью из обеих ран
Алтарь он гасит.
Хор
О злодейство страшное!

Фиест
223
Вестник
Ты устрашен? Когда бы дальше грех не шел,
Он благочестьем был бы.
Хор
Зло ужаснее
В природе есть ли?
Вестник
Мнишь ты, это был конец?
Нет, лишь ступень!
Хор
Что сделать мог он? Выбросил
Тела зверям на пищу, не предав костру?
Вестник
Когда бы так! Пусть их земля не скрыла бы,
Не сжег огонь! Пусть он бы птицам выволок
Тела на растерзание и хищникам,
Пусть (то, что пыткой у другого было бы,
Здесь можно лишь молить), отец бы видел их,
Непогребенных! Сможет ли грядущее
Поверить? Дышат вырванные легкие,
Сердца трепещут, жилы раздуваются,
А он о судьбах, внутренности щупая,
Гадает, наблюдает жилы свежие.
Благоприятной жертвой успокоенный,
Для брата пиром занялся он: сам рассек
Тела на части, плечи сам широкие
И рук помехи отделил от туловищ,
Суставы обнажил и кости вытащил,—
Не тропул только лиц и рук, которые
В знак клятвы пожимал. И вот убоипа
Над медленным огнем сочится с вертела
Или кипит в котлах. От яств возложенных
Бежит огонь, и трижды перекладывать
В дрожащих очагах его приходится,
Чтобы горел насильно. Печень жарится,
На вертеле треща. Не скажешь, мясо ли
Иль пламя громче стонет, исходящее
Чадящим дымом: ввысь не улетает оп
Прямой струей, но тяжкой черпой тучею
Ложится, весь Пелопов дом окутавши.
О Феб, о терпеливый, пусть бежишь ты вспять,
И день уводишь с полпути небесного,—
Ты закатился поздно! Сыновей отец
Терзает, жадно отправляет плоть свою

224
Фиест
В могилу рта. Мастями блещут волосы,
Он сам в хмелю,— но часто в горле сжавшемся
Встают куски. Одно добро в беде твоей,
Фиест: что ты своей беды не ведаешь.
Но это не надолго: пусть коней Титан
Назад направит, сам себе навстречу мчась,
Пусть окружит злодейство тьмой невиданной
С востока ночь не в свой черед восставшая,—
Он все увидит. Беды все откроются.
Хор
О родитель земли, родитель небес,
С чьим восходом ночной убегает мрак
В уборе звезд, куда ты свернул,
Погубив посреди Олимпа день?
Почему, о Феб, ты прячешь свой лик?
Еще сонму светил Веспер не возвестил,
Что вечер пришел и не звал их взойти,
И покатый спуск закатных колес
Не велел отпрягать утомленных коней,
И к темной поре не склонялся день,
И в третий раз не пропела труба;
Изумлен земледел, что ужина час
Наступил — а быки не устали пахать.
Что сбило тебя с небесной тропы,
Что прогнало с пути, столь привычного пм,
Твоих скакунов? Иль, темницу взломав,
Из Тартара в бой вновь гиганты идут,
Побежденные встарь? Иль Титий опять
В бессильной от ран распаляет груди
Старинный свой гнев? Или плечи Тифон
Расправляет, стряхнув тяжкий гнет горы?
Иль флегрейские вновь пролагают враги
Пути к небесам, и фракийской пик
Оссы вповь Пелион фессалпйский подмял?
Извечный исчез в небесах черед:
Ни заката нет, ни восхода нет.
Мать росистых утр, у которой бог
Заревые всегда поводья берет,
В изумленье глядит: поменяли места
Начальный предел и конечный предел,—
И не может в понт колесницу свести
И усталый смыть пот с дымящихся грив.
И Солпце само в непривычный приют
Закатиться спешит навстречу заре,
И хотя еще ночь не готова взойти,
Гонит на небо тьму. Не идут чередой

Фиест
225
Звезда за звездой, в небе нет огней,
И рассеять мрак не приходит Луна.
Но любою ценой пусть будет ночь!
В тревожной груди, в потрясенных сердцах
Великий испуг:
Не крушенья ли срок сужденный настал,
Чтоб низвергнуть мир, чтобы хаос опять
Безвидный объял и людей и богов,
Окружил и твердь, окружил и моря,
Чтобы скрыла огни блуждающих звезд
Природа опять. Ведь не вечно вождь
Небесных светил будет, пламенник свой
Вознося, приводить века и черед
Лет и зим отмечать, и Феба огню
Навстречу спеша, не будет Луна
Ночи страх умерять и братних коней
Побеждать, прочертив на эфирном пути
Короче дугу,— но в лопо одно,
Смесившись, сойдет небожителей сонм,
И скошенный путь через поясы все,
Что кольцом охватил двенадцать светил,
По которому год долгим кругом идет,
Рухнув, рухнувших звезд паденье узрит.
Кто, едва лишь весна явит кроткий взор,
Теплым вверить велит ветрам паруса,
Овн в пучину падет, чрез которую он
Трепетавшую вез Геллу в давние дни;
Кто несет на рогах сонм дождливых Гиад
Телец увлечет в паденье с собой
И огни Близнецов, и Рака клешни;
Чей пылает всегда пламенеющий зной,
Геркулесов Лев упадет с небес,
Дева наземь падет, что бежала с земли,
Непреложных Весов гири рухнут, и вслед
Увлекут за собой Скорпиона они;
Гемонийскую кто натянул тетиву
С оперенной стрелой, потеряет Хирон
С оборвавшейся вдруг тетивы стрелу.
Тот, кто холод несет и праздность зимы,
Козерог упадет и урну твою,
Кто бы ни был ты, разобьет, и с тобой
Последний из всех — рухнет светоч Рыб.
Звездный Воз, никогда не касавшийся вод,
Пучина зальет, поглотившая все;
И скользкий Змей, что, подобно реке,
Посредине меж двух Медведиц пролег,
И огромный Дракон, и смежная с ним,
8 Лупий Анней С еиека

220
Фиест
Хоть и меньше него, ледяная звезда,
И повозки своей медлительный страж,
Арктофилак — все сошли уже с мест.
Неужели из всех, сколько было, племен
Только мы сочтены достойными пасть
Под крушеньем небес?
Неужели на нас пал последний срок?
Что бы солнцу теперь ми сделали мы —
Убили его иль изгнали его —
Удел наш тяжел!
Но довольно пенять! Уходи, боязнь!
Слишком жизнь дорога тому, кто ирннять
Не желает смерть, когда гибнет мир!
Входит А т р е й.
А трей
До звезд вознесшись, выше всех я шествую,
Небес касаюсь горделивым теменем:
Мои теперь венец и жезл наследственный.
Богов не потревожу: все мольбы мои
Исполнены. Довольно и с меня теперь!
Довольно? Нет! Хотя детьми умершими
11 сыт отец, продолжу. Чтобы не был мне
Преградой стыд, день скрылся. Так спеши, пока
На небе пусто. Если б убегающих
Мог удержать богов я, чтоб на мстящий пир
Глядели поневоле! Но увидит брат —
С меня довольно. Мрак, беду скрывающий,
Я сам рассею, если не захочет день.
В веселье безмятежном слишком долго ты
Пируешь! Уж довольно яствам отдано,
Довольно Вакху; трезвым для такого зла
Фиест мне нужен. В храме распахните дверь
Вы, слуги, и чертог откройте праздничный.
Хочу смотреть, как, головы детей узрев,
Он побледнеет, пли без дыхапия
Застынет, иль от боли вскрикпет. Это плод
Всех дел. Его я видеть не в несчастий
Хочу, но как несчастным он становится.
{Двери отворяются)
Чертог сияет от бессчетных факелов,
Брат возлежит на золоте и пурпуре,
Рукой хмельную подпирая голову.
Рыгает! Я теперь богов блаженнее,
Я царь царей. Желаний превзойден предел.
Он сыт, вино он емкой чашей черпает,—

Фиест
111
О, не жалей: довольно после стольких жертв
Осталось крови, цветом Вакха старого
Сокрытой. Пир закончи этой чашею!
Отец пусть выпьет в смеси кровь сыновнюю,
Не то мою бы выпил. Вот застольную
Запел он песню, над умом не властвуя.
Фиест
Дух злосчастный мой, истомленный бедой,
Пришел твой срок отдохнуть от тревог:
Прочь боязни гнет, прочь толпу забот,
Прочь, спутница всех, кто изгнанье знал,
Лихая нужда, прочь, тягостный стыд
За несчастья свои; откуда ты пал,
Важней, чем куда; но, рухнув с высот,
Немало для нас и твердой ногой
На равнине встать. Немало для нас
Под натиском бед, когда павших царств
Обломки летят, не склонять головы
Под тяжестью их, не сдаваться беде
И достойно отцов, не сгибаясь, держать
Развалин груз. Но теперь прогони
Тучу злой судьбы и приметы забудь
Несчастливых дней. Пусть без горечи взор
Научится вновь на радость глядеть.
Пусть прежний Фиест уйдет из души.
Есть порок у всех, кто бедствия знал:
Верить в счастье они не могут с тех пор.
Пусть удача опять возвратится к ним,
Но радость претит их скорбной душе.
Что ж меня ты зовешь, ликовать не даешь
В этот праздничный день, что мне плакать велишь,
О былая печаль, без причины восстав?
Запрещаешь зачем подобающий дню
Возложить мне венок? Запрещает, не даст
Вешним розам свисать с умащенных волос;
Маслянистый на них хоть и блещет амом,
Но вздыбил опять их внезапный страх,
И влажно лицо от невольных слез,
И средь песни вдруг слышен горестный стон.
Привыкнув к слезам, любит их печаль,
У несчастных страсть — рыдать без конца.
Любо им стенать, накликая беду,
Любо ткани одежд, что тирнйскнй багрец
Напитал, разрывать и протяжно вопить.
В ясных знаменьях мне возвещает мой дух
Грядущую скорбь, чуя новое зло:

22S
Фиест
Буря грозит мореходам всегда,
Когда вдруг вскипит при безветрии зыбь.
Какую беду, какую нужду
Ты придумал опять, безумный? Поверь
Брату с чистой душой. Бояться тебе
Или нет причин, или поздно уже.
Против воли моей все бродит в груди
Безотчетный страх, и слезы бегут
Внезапно из глаз,— а причин не понять.
Горе это и страх? Или радость в слезах
Изливает себя?
Ат рей
(приближается к Фиесту)
В согласье дружном, брат мой, день торжественный
Отпразднуем: он царство укрепит мое
И мир меж нами свяжет твердой клятвою.
Фиест
Я полон пищей, полон Вакхом досыта,
Но совершенным было б наслаждение,
Когда бы радость мог делить я с кровными.
Ат р ей
Здесь, у отца в объятьях, сыновья твои,
С тобой и будут: у тебя отнять нельзя
Детей отныне. Попроси — исполню я
И всех детей навек отдам родителю.
Ты ими будешь сыт, не бойся. Ныне же
Они с моими чин застолья празднуют.
Я призову их. Чашу подними: она
Полна родного Вакха.
Фиест
Брата дар хмельной
Приму и выпью, прежде возлияние
Богам отчизны оотворив. Но что это?
Все тяжелее чаша, и поднять ее
Рука не в силах; Вакх бежит от губ моих
И льется, обманув уста открытые.
Вдруг стол подпрыгнул с пола задрожавшего.
Огонь померк, и небо изумленное
Меж днем и ночью светочем покинуто.
Что это? Свод эфира потрясенного
Колеблется все больше; тьма сгущается,
Сошедшись с тьмою, к ночи ночь прибавилась,
Исчезли звезды. Пусть на эту голову

Фиест
229
Ничтожную падет гроза, сынов моих
И брата не затронув. Брат, верни детей!
А т ре й
Верну,— затем, чтоб уж никто не отнял их/
Выходит.
Фиест
Что за смятенье чрево мне встревожило?
Оно трепещет, бремя невтерпеж ему,
Грудь стонет будто не моими стонами.
Ко мне придите, сыновья, к несчастному,
Ко мне — и боль исчезнет, чуть увижу вас.
Откуда вы отозвались?
Атрей
(возвращается)
Объятия
Раскрой, родитель: узнаешь детей своих?
(Показывает головы сыновей на блюде).
Фиест
Я брата узнаю! Земля, как держишь ты
Злодейство это? Почему, разверзнувшись,
Путем широким к Стиксу преисподнему
Царя и царство в Хаос не низринешь ты,
Микены не разрушишь, не стряхнешь с себя
Дома, как прах? Пора стоять обоим нам
С Танталом рядом. Скрепы разорви везде,
И если есть пространство глубже Тартара
И глубже предков, толщей рухни всей туда
В обвале необъятном, погребая нас
Под Ахеронтом. Души пусть скитаются
Над головами нашими преступными,
Пусть Флегетон несет теченьем огненным
Песок над местом пашего изгнания...
Но нет, земли недвижна тяжесть косная,
Бежали боги.
Атрей
Лучше долгожданных ты
Приветствуй: меж троих дели объятия
И поцелуи. Брат препон не ставит вам!
Фиест
Вот каковы союз и клятва братская,
Конец вражды? Живыми уж не требует
Отец детей, но брата умоляет брат
О том, что дать мне может и злодей, и враг:

230
Фиест
Похоронить дозволь! Увидишь тотчас же:
Они сгорят. Родитель молит их отдать
Чтобы утратить.
Ат рей
Что от них осталось, все,
И все, чего уж не осталось, отдал я.
Фиест
На корм ли птицам жадным ты их выбросил,
Для чудищ сохранил иль отдал хищникам?
Ат р ей
Пируя нечестиво, съел ты сам детей.
Фиест
Так вот чего стыдились небожители,
Что день погнало вспять! О, как несчастному
Мне сетовать? Какие мне найти слова?
Вот вырванные руки, вот их головы,
Стопы, от ног изломанных отъятые,—
Все, что отец не мог вместить прожорливый.
Во мне их мясо бродит, грех проглоченный
Без выхода бунтует и стремится вон.
Дай меч мне, брат (моей довольно крови есть
На нем): клинком я выход отворю для них.
Не дашь меча? Так пусть же под ударами
Застонет грудь... Нет, руку удержи свою:
Не тронь теней. Кто видел злей нечестие?
Сармат ли — житель негостеприимного
Кавказа? Ужас ли земли Кекроповой,
Прокруст? Отец, давлю я сыновей моих,
Они меня... Где мера злодеянью есть?
А трей
Есть мера, когда зло творишь ты первое,—
Нет, когда платишь злом за зло. Все мало мне!
Лить кровь из ран тебе в уста горячую
Я должен был бы, чтобы из живых детей
Ты пил ее. Ускорив, обманул я месть
И гнев мой. Раны я нанес глубокие,
Я их заклал и алтари обетные
Умилостивил кровью; на куски потом
Тела разъял и часть в котлы кипящие
Я положил, а часть, шипя, на медленном
Зажарилась огне. Они не умерли,
Когда я жилы вырвал; как на вертеле
Плоть стонет, сам я слышал — и своей рукой
Жар подгребал, а лучше это делал бы

Фиест
231
Отец. Все нет обиде утоления:
Зубами ты терзал их, но не ведая,
Неведущих.
Фиест
Об этом злодеянии
Услышьте, море в берегах изменчивых,
И боги, где бы в бегстве не укрылись вы, ю7о
И Дит, и суша! Дай излиться голосу,
Ночь, темной мглою Тартара одетая.
(Тебе я отдан, видишь ты одна меня,
Хоть и без звезд). Бесчестной к вам не шлю мольбы,
Не за себя молю вас — для себя о чем
Могу молить? — лишь ради вас мольба моя.
Небес правитель, властелин эфирного
Дворца могучий, сумрачными тучами
Весь мир окутай; ветры пусть начнут войну
Между собой — а ты греми ужаснее, i°so
И в длань не то, каким разишь безвинные
Дома, но то, упали от которого
Трех гор громада и гиганты, равные
Горам, возьми тягчайшее оружие,
Метни огонь, и день верни утраченный,
Сверканьем молний свет восполнив, отнятый
У неба. Не колеблись: в этой тяжбе мы
Преступны оба,— или пусть хоть я один.
Меня рази копьем трехзубым огненным,
Мне грудь пронзи: если детей последнему 1090
Огню отец желает и земле предать,
Ему сгореть и должно. А не трогает
Ничто богов, не поражает молния
Виновных,— пусть тогда навек останется
Ночь, тьмою скрыв злодейства. Я не сетую,
Коль ты, Титан, упорствуешь.
Атрей
Воистину
Я победил! Злодейство тщетным было бы,
Когда бы меньше горевал ты. Верю вновь.
Что дети рождены от ложа чистого.
Фиест
Чем сыновья виновны? UOu
Атрей
Тем, что ты — отец.
Фиест
Детей отцу...

232
Фиест
Атрей
Да, и всего отраднее —
Что истинно твоих.
Фиест
Зову в свидетели
Богов...
Атрей
Не брачных ли?
Фиест
За преступление
Кто преступленьем платит?
Атрей
Ты скорбишь о том,
Что первым я успел, что яства страшные
Ты ел, а не готовил. Был твой замысел
Доверчивого тем же брата потчевать,
Такой же смертью — при подмоге матери —
Детей сгубить. Мешало лишь одно тебе:
то Своими ты считал их.
Фиест
Боги мстящие,
Придите! Им на кару отдаю тебя.
Атрей
Тебя на кару отдаю сынам твоим.

ТРОЯНКИ
Действующие лица:
Агамемнон Талфибий Андромаха
Пирр Старик Елена
Улисс Астианакс Поликсена
Калхант Гекуба Хор троянских пленниц
Действие происходит под Троей, в стане готовящихся отплыть
победителей-ахейцев.
Греки, сокрушив Илион, помышляют о возвращении в отечество, но
удержаны противным ветром. Явившись ночью, тень Ахилла
отказывает им в помощи, покуда не принесут ему искупительною жертвою
Поликсену, супружество с коей было поводом для убиения его. Не
согласный заклать возлюбленную свою Поликсену, Агамемнон
вступает в спор с Пирром. Калхант их примиряет, возвестив, что заклание
Поликсены неизбежно и что с нею вместе должно умертвить Астиа-
накса — итак, его, сокрытого матерью своей Андромахой, отнимает Улисс
и низвергает со Скейских врат. Поликсену же, приведенную, словно
невесту свахою, Еленой, Пирр умерщвляет на кургане отца своего.
Равнина. На заднем плане — дымящиеся развалины Трои.
Гекуба
Кто прочным мнит престол, кто мощпо властвует
В чертогах, не страшась богов изменчивых,
Доверчивой душой предавшись радостям,
Пусть на меня и Трою взглянет. Явственней
Рок не давал свидетельств, сколь нетверды все
Опоры гордых. Столп могучий Азии,
Обрушилась твердыня богоздаипая,
Хоть ей помочь пришли и те, которые
Пьют из семи студеных Танаиса русл,
И те, кто зрит, как струп в море алое ^
Льет теплый Тигр, всех раньше день встречающий,
И те, что с кочевыми рядом скифами
Над Понтом скачут толпами безмужними.
Мечами разоренный, наземь пал Пергам.
В обломках степы, украшенье города,

234
Троялки
Горят жилища, царский терем в пламени,
Клубится дым над домом Лссараковым,
А недруг, волю дав пожару алчному,
Горящий город грабит. Небо застится
Летящим дымом; омрачен, как тучею,
Золою черной Илиона яркий день.
Несыты гневом, видят победители
Упорный город — и уж не досадуют
На десять лет. Пугает и поверженный
Иергам, и победителю не верится,
Что мог он победить. Несут дарданскую
Добычу — сотни челнов не вместят ее.
Враждебные мне боги, вы свидетели,
Ты, пепел Трои, ты, властитель Фригии,
Кому весь город стал могильной насыпью,
Ты, сын, чья гибель стала Трои гибелью,
Вы, дети в царстве манов, тени меньшие,
Но многие: все, что случилось страшного,
Что предрекала Фебом одержимая,
Чьим вещим верить он же не велел устам,—
Нося Париса в чреве, я увидела,
Прежде Кассандры тщетной став пророчицей.
Не итакпец, крадучись со спутником
Ночным, не лжец Синон поджег вас факелом,—
То мой пожар, в моем огне горите вы.
Что стонешь, старость чересчур живучая,
О городе разрушенном? Недавние
Несчастья вспомни: Троя — горе старое.
Я видела царя убийство гнусное
У алтарей (нечестье небывалое!),
Как Эакид, схватив рукой свирепою
Седины, старцу запрокинул голову
Н острие вонзил клинка безбожного;
Когда ж его извлек из раны радостно,
Из старческого горла вышел меч сухим.
Кого не удержали от убийства бы
И жертва на пределе века смертного,
И боги, злодеяния свидетели,
И царства павшего святыни? Царственных
Отец детей лишен костра последнего
В горящей Трое! Мало небожителям
И этого. Невесткам, дочерям дает
Хозяев жребий; вслед им повлекусь и я,
Дешевая добыча. Тот желает взять
Жену Гелена, тот — супругу Гектора,
А тот Кассандры ложа домогается,—
Меня лишь страшно получить по жребию.

Троянки
235
Что стоны стихли? Нет, родные пленницы,
Рыдайте громче, бейте в грудь ладонями,
Воздайте Трое должное. Пусть вторит вам
Идейский лес — приют судьи проклятого.
Хор
Не неопытным ты новобранцам тоски
Приказала рыдать: много лет уж подряд
Мы слезы льем с той поры, когда гость
Фригийский достиг спартанских Амикл
И Кибелы сосна из священных рощ
Рассекла волну.
Десять раз серебрил снег на Иде леса.
Десять раз для костров мы срубали их кров,
И в Сигейских полях трепещущий жнец
Десятый успел собрать урожай,
С той поры как без слез не проходит и дня.
И сегодня опять есть причина рыдать.
Так начнем же наш плач. Подними, госпожа,
Горемычную длань. Мы, ничтожная чернь,
За царицей пойдем: ведь искусны мы все
В науке скорбеть.
Гекуба
Вы, что в бедах всегда неразлучны со мной,
Распустите власы: пусть пряди падут
На печальную грудь, и осыплет их
Трои теплый прах.
Пусть все видят вокруг наготу ваших рук,
Развяжите узлы на одежде тугой,
Пусть увидит любой вашу грудь нагой:
Для каких женихов ты прячешь ее,
Стыд, попавший в плен?
Пусть палла вам стан обовьет и не даст
Ниже тунике пасть, чтоб свободна была
Для ударов рука. Как пристал вам наряд,
Как пристал! Узпаю троянок толпу.
Повторите же вновь прежний скорбный чин,
Превзойдите себя в слезах: ведь сейчас
Наш по Гекторе плач.
Хор
Распустили мы все тугие узлы
После многих утрат поредевших волос;
Вот упали они, и горячий прах
Нам осыпал лицо: полной горстью его
Сегодня дает нам Троя собрать.
Пали складки одежд с обнаженных плеч,

236
Троянки
Только бедра прикрыв, и нагая грудь
Призывает удар неистовых рук.
Покажи, покажи свою силу, скорбь!
Пусть мой плач огласит Ретейский залив,
Пусть не как всегда эхо в полых горах
Возвращает один короткий звук
Последних слов — пусть весь повторит
Илиона вопль, чтоб услышал его
И понт, и эфир. Пусть ответит грудь
Сильней на удар исступленных рук:
Громче нужен мне звук, чем всегда,— ведь сейчас
Наш по Гекторе плач.
Гекуба
Для тебя ладонь бьет по мышцам рук,
По кровавым плечам для тебя она бьет,
Для тебя в виски стучат кулаки,
Для тебя и грудь растерзана в кровь
Материнской рукой, и алый поток
Обильно течет: открылись рубцы
Ран, что я нанесла в день твоих похорон.
Отчизны оплот, преграда судьбе,
Истомленным войной фригийцам ты был
Надежной стеной, на твоих плечах
Целых десять лет держался Пергам
И с тобою он пал: твой последний день
Последним днем нашей родины стал.
Полно! Гектор свое получил, и теперь
О Приаме пусть прозвучит ваш плач.
Хор
Старец! Фригии царь, дважды взятый в плен,
Прими наш плач! При тебе для страны
Любая беда повторялась всегда:
Дважды грек сокрушал мощь дарданских стен
Копьем и мечом, дважды нес нам смерть
Геркулесов колчан. Когда всех погребли
Гекубы детей, весь царственный сонм,
В череде похорон стал последним отец;
Громовержцу-царю в жертву заклан ты был
И, безглавый, лежишь у сигейских вод.
Гекуба
Не об этом рыдать вы, троянки, должны:
Разве можно скорбеть о том, что погиб
Мой Приам в этот час? Счастливый Приам,—
Повторяйте все. Он свободным идет
К преисподним теням; побежденный, влачить

Троячки
237
Данайцев ярмо не должен ваш царь,
На Атридов смотреть ему не пришлось
И увидеть вблизи Улисса-лжеца.
Шею низко склонив, он не будет брести
Средь добычи, триумф украшая врага,
И руки, что жезл привыкли носить,
За спиною связать не даст, и вослед
Колеснице царя Агамемнона он
В золотых цепях на глазах у Микен
Не будет идти.
Хор
Счастливый Приам,— повторяем мы все.
Он царство с собой унес, отходя;
В безопасной сени Элизийских рощ
Он бродит теперь и Гектора тепъ,
Счастливый, найдет средь праведных душ.
Счастливец Приам, счастливцы все,
Кто в битвах погиб п, все завершив,
Все унес с собой.
Входит Талфибий.
Талфибий
О вечный рок данайцев — медлить в гавани,
Плывут ли на войну или на родину!
Хор
Но что данайский медлить заставляет флот,
Кто запер из богов пути обратные?
Талфибий
Душа страшится, тело сотрясает дрожь.
Невероятным трудно верить знаменьям,
Но я их видел, видел! Восходящий день
Коснулся горных высей, свет осилил тьму,
Как вдруг земля, с глухим глубинным грохотом
Сотрясшись, взорам недра обнаружила;
Леса заколебались, по верхам дерев —
Священных рощ — широкий вдруг пронесся шум
И скалы с Иды грянулись расколотой.
Не только суша дрогнула: разгладился
Понт, своего Ахилла рядом чувствуя.
Разверзлась вмиг расселина бездонная
И к звездам путь открыл Эреб зияющий,
Взломавши землю, холм могильный вздыбивши.
Восстала фессалийца тень огромная,—
Таким, готовясь к главной битве с Троей, он
Равил фракийцев, юношу Нептунова

238
Троянки
200
220
Поверг, пернатой белизной блеснувшего.
Таким средь войск, подобно Марсу, буйствуя,
Телами реки запрудил, и в поисках
Пути блуждали Ксанфа струи алые;
Таким стоял на гордой колеснице он
И за собою Трою влек и Гектора.
Весь берег речью огласился гневною:
«Ступайте, нерадивцы! Увозите прочь
Дар, нашим манам должный! В мой направьте поит
Суда неблагодарные! Вы дорого
Мой искупали гнев — и впредь искупите.
Пусть Поликсена, с прахом обрученная
Моим, рукою Пирра будет заклана».
Так он промолвил громко и покинул день,
И канул в царство Дита, и закрылся вслед
Провал огромный. Моря гладь спокойная
Лежит недвижно, ветер не грозит волнам,
Чуть плещет зыбь о берег с легким шорохом
Да песнь Тритонов брачная доносится.
Входят Пирр и Агамемнон.
Пирр
К отчизне парус направляя радостный,
Ты позабыл Ахилла, хоть его рукой
Пергам разбит, и если после гибели
Его стояла Троя, то не ведая,
Куда упасть ей. Все, чего он требует,
Дать поспеши ему ты — запоздает дар.
Уж все награждены вожди. Ничтожнее
Не может быть награда для того, кто сам,—
Хоть был приказ бежать войны и в праздности
Жить, превзойдя пилосца долголетием,—
Явил себя мужчиной, козни матери
И лживость платья обличив доспехами.
Властитель негостеприимной Мисии,
Не напоил ли Телеф, вход закрыв в страну,
Неопытную руку кровью царскою,
Узнав и мощь ее, и милосердие.
Ээтион увидел побежденные,
Захваченные Фивы; разорению
Лирнес был предан малый средь высоких гор;
Пал город, Брисеидою прославленный,
И Хриса, распрю меж царей родившая.
Захвачен Скирос плодородный, пастбище
Фракийских стад, и знаменитый Тенедос,
И Лесбос, волны режущий эгейские,
И край, где катится Каик, разлившийся

Трояпки
230
От вешних вод, и Килла, Фебу милая.
Народов столько истребить запуганных,
Подобно смерчу, столько городов смести
Вершиной славы для другого было бы;
Не то —Ахилл: он этим только начал путь,
В бессчетных битвах к битве лишь готовился.
Что говорить о прочем? Не довольно ли
И Гектора? Вы Трою лишь разрушили,
А победил отец. Мне вспомнить радостно
Его дела и перечислить подвиги.
Пал на глазах Приама Гектор, старший сын,
Племянник пал Мемнон, оплакан матерью,
Что бледною от скорби в этот день взошла.
Тут победитель дрогнул пред содеянным,
Увидев сам, что смертны и сыны богинь.
Погибла амазонка, наш последний страх.
Зпай, деву из Микен или из Аргоса
С тебя отец мой вправе был бы требовать.
Колеблешься? Жестоким мнишь решение
Пелея сыну в жертву дочь Приамову
Принесть? Но как же дочь заклал Елене ты?
Тебе привычно то, чего я требую.
Агамемнон
Порок незрелых — не владеть порывами.
Но коль других влечет горячность возраста,
То Пирра — пыл отцовский; я надменные
Угрозы Эакида не ропща сносил:
Кто много может, многое умей стерпеть.
Тень славного вождя кровопролитьем ли
Жестоким чтить? Но первая обязанность —
Попять, что должно делать победителям,
Что побежденным вытерпеть. Насилие
Недолго правит, прочна власть умеренных.
Чем больше смертный вознесен фортуною,
Тем больше должен он себя обуздывать,
Превратностей боясь и благосклонности
Богов чрезмерной. Победив, увидел я,
Как миг величье рушит. Троя сделала
Нас гордецами злыми? Но стоим мы там,
Откуда Троя пала. Признаюсь, что сам
Когда-то, чванясь властью, заносился я;
Но то, что делает других спесивыми,
Мою сломило спесь: фортуны милости.
Ты мне придал и гордости, и робости,
Приам! Могу ли мнить, что власть — не слово лишь
В сиянье ложном, не повязка жалкая

240
Троянки
На волосах? Отнимет миг один ее,—
Не десять лет, не флот тысячевесельный:
Фортуна не со всеми так медлительна.
Признаюсь (да простит земля аргосская
Мои слова): фригийцев побежденными
Хотел я видеть, но сравнять с землей Пергам —
О, если б мог я помешать! Но яростью
2ео Горящий враг, во мраке побеждающий,
Узде не поддается. Все, что можно счесть
И низким, и жестоким, совершили гнев
И мрак, в котором буйство распаляется,
И меч, которому услада — бешенство,
Едва он выпьет крови. Что пережило
Пергам, пусть будет живо. Покарали мы
Довольно и сверх меры. Не позволю я,
Чтоб в дар могиле пала дочка царская,
Чтоб называли свадьбой злодеяние
290 Кровавое. За всех один в ответе я:
Кто злу не помешал, хоть мог,— велел грешить.
Пирр
Награды не получит тень Ахиллова?
Агамемнон
Получит: все герою будут петь хвалы,
О нем услышат и в краях неведомых.
А если праху легче, когда кровь течет,
Стадам фригийским тучным взрежет горла нож
И кровь польется, но не слезы матери.
Что это за обычай — в честь убитого
Живого убивать? Избавь родителя
800 От ненависти, а не казнью чти его.
Пирр
Надменный в дни, когда благополучие
Тебя возносит, робкий в дни опасности,
Тиран царей! Что, сердце вновь зажгла тебе
Внезапная любовь и похоть новая?
Один у нас добычу хочешь дважды взять?
Своей рукой верну Ахиллу жертву я,
А у себя оставишь — жертва большая
Падет, жреца достойная: и так давно
Царей рука не убивала Пиррова,
310 И равного зовет Приам.
Агамемнон
Не спорю я,
Пирр в битвах более всего ирославился

Троячки
241
Тем, что Приам убит рукой неистовой,
Отпа моливший.
Пирр
Знаю, кто молил отца
И кто с ним враждовал. Приам с моленьями
Сам приходил, а ты, от страха в трепете,
Молить врага боялся, поручив просить
Улиссу и Аяксу, сам же заперся.
Агамемнон
Но прямо скажем, страха твой отец не знал,
Когда суда горели, гибла Греция,
А он забыл о битвах, об оружии,
Перебирая струны лиры в праздности.
Пирр
Но Гектор, презиравший все мечи твои,
От страха перед песней Эакидовой
Дал мирно фессалийским кораблям стоять.
Агамемнон
Да, так же мирно и родитель Гектора
От фессалийских в Трою кораблей ушел.
Пирр
Жизнь сохранить царю — поступок царственный.
А гамемнон
Что ж у царя ты отнял жизнь своей рукой?
Пирр
Порою милосердней жизнь отнять, чем дать.
Агамемнон
Так ты из милосердья деву требуешь?
Пирр
Давно ль ты дев закланье стал считать грехом?
А гамемнон
Детей отчизне предпочесть не вправе царь
Пирр
Закона нет, чтоб не казнили пленного.
Агамемнон
Закон не запрещает — запрещает стыд.
Пирр
Что хочешь делать — право победителя.

242
Троячки
Агамемнон
Чье право, должен тот хотеть немногого.
Пирр
Скажи-ка тем, кто тяжкой властью десять лет
Был угнетен, кто нынче Пирром вызволен.
Агамемнон
Спесивцем Скирос...
Пирр
Братьев там злодеев нет.
Агамемнон
Среди пучины...
Пирр
40 Море не чужое нам.
Атрея и Фиеста славный знаю дом.
А гамемнон
Зачатый в тайном блуде с царской дочерью
Ахилла сын, еще не возмужавшего...
Пирр
Того Ахилла, чей над миром царствует
Высокий род: Эаку тени отданы,
Фетиде — море, небеса — Юпитеру.
Агамемнон
Того Ахилла, что убит Парисом был.
Пирр
С кем даже бог не бился врукопашную.
А гамемн он
Унять я мог бы делом речи дерзкие
а> И наглеца смирить, но даже пленников
Щадить мой меч умеет. Позовем сюда
Калханта. Уступлю, коль рок потребует.
Входит Калхант.
Ты, наши корабли от уз избавивший,
Своим искусством небо отпирающий,
Кому утробы жертв, земные грохоты
И звезд падучих огненные борозды
Рок знаменуют, ты, за чьи вещания
Великой я плачу ценой, ответствуй мне:
Что бог велит? Советом поддержи, Калхант.

Троянки
243
К алхант
Судьба за ту же цену нам откроет путь: зео
Должны мы деву в жертву фессалийскому
Принесть вождю: пускай в уборе свадебном
Невесты фессалийской ли, микенской ли
Иль ионийской Пирр отдаст отцу ее.
Таков обряд. Но знай: судам препятствует
Не только это. Кровью благороднее,
Чем кровь твоя, царевна, мы платить должны:
Пусть будет предан смерти, с башни сброшенный,—
Судьба велит,— Приама внук, сын Гектора.
Тогда пусть море полнит парусами флот. 370
Хор
Правда ль это — иль мы, робкие, тешимся
Сказкой, будто живет тень после похорон,
Хоть закрыла жена очи своей рукой
И последний наш день свет погасил навек,
И печальная весь урна вместила прах?
Будто пользы душе нет в погребении,
Но и после него длится несчастных жизнь?
Или весь я умру, и не останется
Даже части меня, чуть лишь с дыханием
В небо дух излетит, чтобы растаять в нем, 38°
И нагое лизнет тело огонь костра?
Все, что зрит восходя и заходя Титан,
Все, что синий омыл ток океанских вод,
Чью прилив и отлив дважды тревожит гладь,—
Время, мчась, как Пегас, быстро уносит прочь.
Так же, как дважды шесть бурно несется звезд,
Как столетних кругов бег ускоряет сам
Повелитель светил, как ускоряет ход
По извитым путям светлая Тривия,
К смерти мчимся мы все. Тех, кто достиг реки, зэо
Чьей клянутся водой боги всевышние,
Нет нигде. Словпо дым жаркого пламени,
Черный только на миг, тает, развеявшись,
Словно тучи, что нам тяжкими кажутся,
Иссушает Борей натиском холода,—
Расточается дух, нас оживляющий.
После смерти — ничто, смерть и сама — ничто,
Мета в дальнем конце быстрого поприща.
Алчный, надежды брось; робкий, забудь свой страх:
Время и хаос всех алчно глотают нас. 400
Знай: неделима смерть; губит и плоть она,
И души не щадит. Пропасть Тенарская,
Царство мрачных богов и неприступная

244
Троянки
Дверь, где выход хранит Цербер, трехглавый страж,
Все — пустая молва, толки напрасные,
Сказки вздорные, снам страшным подобные.
Спросишь: умерший, где буду я? — Там, где все,
Кто еще не рожден.
Входит Андромаха, с нею Астианакс и Старик.
Андр омаха
Зачем вы рвете волосы, фригиянки,
И скорбно бьете в грудь, и обливаетесь
Слезами? Легки были беды прежние,
Коль нынешние стоят слез. Недавно лишь
Для вас погибла Троя, для меня — давно,,
Когда свирепый тело потащил мое
И ось влекла со стоном тяжесть Гектора.
Я рухнула тогда, и беды новые
В бесчувственном сношу оцепенении.
Из рук врага я мужу вслед бы вырвалась,
Когда б не он. Он душу укрощает мне,
Велит не умирать и хоть о чем-нибудь
Молить богов, и муки продлевает срок.
Он отнял бедствий лучший плод: бесстрашие
Пред бедами. У счастья место отнято —
И для несчастий место есть просторное.
Как горько нам бояться, когда нет надежд.
Старик
Какой внезапный страх приспел средь горестей?
Анд р омаха
Из зол великих большие рождаются.
Судьба не завершилась Трои рухнувшей.
Старик
Бог, даже и захочет, так не сыщет бед.
Андромаха
Затворы Стикса распахнулись темные;
Чтоб не забыли страха побежденные,
Из бездны Дита мертвые встают враги.
Но что же лишь данайцам вспять открылся путь?
Смерть беспристрастна. И фригийцев общий страх
Мутит и мучит. Тем же самым ужасом
Потряс мне душу жуткий этой ночью сон.
Старик
Поведай страх свой, не таи видения.

Троячки
2'i5
Андромаха
Две трети ночи благодатной минули,
Покой забытый вдруг пришел к тоскующей,
Недолгий сон коснулся утомленных век,
Коль можно сном назвать оцепенение
Души разбитой. Гектор тут очам моим
Явился — не таким, каким в сражение
К судам аргивян шел с идейским факелом,
Каким, предав данайцев истреблению,
Снял подлинный доспех с Ахилла ложного;
Взор не лучился огненным сиянием,
Но, словно мой, был тусклым н потупленным,
И полным слез иод сбившимися прядями.
Я рада и такому... Головой качнув,
Сказал он: «Сон гони, супруга верная,
И сына спрячь: иного пет спасения.
Не плачь! Паденье Троп что оплакивать?
Уж лучше б вся погибла! Так скорее прочь:
Скрой сына — малый отпрыск дома нашего».
Холодный страх и трепет разогнали сон,
Гляжу туда, гляжу сюда испуганно,
Забыв о сыне, мужа одного ищу,
Но тень в объятья не дается лживая.
О сын, прямой наследник мощи отческой,
Ты вся надежда Трои и семьи в беде,
Ты слишком славен древней кровью царственной,
И слишком на отца похож: такие же
Глаза у мужа были и такая же
Осанка, поступь; те же руки мощные,
И рост, и плечи, и чело суровое,
И волосы, отброшенные на сипну.
Ты опоздал родиться для фригийцев, сын,
И поспешил для матери. Придет ли срок,
Когда, защитник Трои, мститель праведный,
Ты возродишь Пергам, везде раскиданных
Сберешь сограждан, имя им и родине
Вернешь? Но я удел наш помгао; страшно мне
Молить так много. Нет, довольно пленникам
Остаться жить. В каком тебя убежище
Я спрячу? Место где найдет надежное
Мой страх? Твердыня, славная богатствами,
И мощная стенами богозданными
Теперь лишь пепел: все огнем повержено,
Младенца даже негде спрятать в городе,
Огромном прежде. Место где обманное?
Есть холм священный, где супруг покоится,

246
Троячки
488
480
491
494
498
500
510
Его воздвиг высоко и богатствами
Приам украсил, в горе не скупившийся.
Враги пред ним робеют. Наилучший путь —
Отцу ребенка вверить. Что ж так жутко мне?
Боюсь, что будет холм могильный знаменьем.
Старик
В беде все средства хороши без выбора.
Андромаха
Как можпо спрятать — и не трепетать потом,
Что кто-то выдаст?
Старик
Устрани свидетелей.
Андромаха
А если спросят?
Старик
В Трое сын погиб, в огне:
Лишь тем спасались многие, что их сочли
Погибшими.
Анд ромаха
Нам не на что надеяться:
Высокий род, как тяжкий груз, гнетет его.
Что пользы скрыться, если в плен вернется он?
Старик
Так яр лишь первый гнев у победителей.
Анд ромаха
(А стиана ксу)
Какой тебя укроет в безопасности
Далекий край? Кто вызволит трепещущих?
Кто защитит их? Ты лишь и сегодня наш
Хранитель, Гектор. Дар супруги преданной
Ты сбереги: пусть прах твой жизнь спасет ему.
Ступай под холм, мой сып! Что ж отступаешь ты,
Укрытье презирая? Вот он, нрав отца:
Тебе бояться стыдно. С прежней гордостью
Простись, приноровись душой к превратностям.
Взгляни, как мало нас осталось: пленница,
Ребенок и курган. Уступим бедствиям,
Смелей войди в убежище священное,
Где прах отца. Несчастным коль поможет рок,
Спасен ты будешь. Если рок отнимет жизнь,
То погребен ты будешь.
(Прячет Астианакса в гробнице Гектора)

Троянки
247
Старик
Спрятан твой залог;
Но чтоб твоя боязнь его не выдала,
Скорей ступай отсюда и поодаль стой.
Андромаха
Чем от того мы ближе, за кого дрожим,
Тем меньше страх. Но я уйду, коль надобно.
Старик
Замкни уста, сдержи на время жалобы:
Царя Итаки слышу поступь страшную.
Андромах а
Земля, разверзнись! Ты, супруг мой, пропастью
Ее бездонной расколи и мой залог
Скрой глубоко у Стиксовой излучины.
Улисс подходит шагом нерешительным,
Задумчив взор: в душе плетет он хитрости.
Входит Улисс.
Улисс
Лишь об одном, прислужник злого жребия,
Прошу я: слово, мною возвещенное,
Моим ты не считай, но общим голосом
И войска, и вождей. Мешает позднему
Возврату сын твой. Так судьба велела нам.
Нас недоверье к миру ненадежному
Тревожить будет; за спиной маяча, страх
Заставит озираться, снять не даст мечей,
Пока врагам наследник будет Гекторов
Дух укреплять. Гадатель так сулит Калхант,
А если бы гадатель и молчал Калхант,
Сказал бы Гектор; страшен нам и сын его:
Даст быстро всходы семя благородное.
Так вдруг большого стада спутник маленький —
На лбу еще и рожки не прорезались —
Крутым загривком, головой могучею
Всех превзойдя, отцовским стадом властвует.
Так тонкий отпрыск срубленного дерева
Под стать отцу в короткий вырастает срок,
Вновь дарит землю тенью, небеса — листвой.
Так силу набирает позабытое
Под пеплом пламя. Боль, пускай неправая,
Есть мера всем вещам; сама размысли-ка —
И нас простишь, коль воин, что состарился
За десять лет и зим, войны пугается
И новых сеч, и Трои, не поверженной

248
Троячки
Как должно. Гектор будущий — немалая
Причина страха. Греков от нее избавь!
Она лишь держит корабли у берега.
Так не считай жестоким, что по жребию
Пришлось мне сына Гектора потребовать:
Я и Ореста требовал бы. Вытерпи
Веленье победивших.
Андромаха
О, когда б ты был
Со мною, сын, и знала я, какой бедой
Ты отнят, где исчез — то и пронзенная
Оружьем вражьим, и в цепях, терзающих
Мне руки, и средь пламени палящего
Я не могла бы материнской верности
Нарушить. О мой сын, какою участью,
Куда ты брошен? Бродишь ли равнинами
В блужданье безысходном? Или плоть твою
Унес отчизны дым? Иль победителю
Твоя в забаву кровь досталась? Или же
Растерзан зверем, кормишь ты на Иде птиц?
Улисс
Не лги: Улисса словом не обманешь ты.
Не раз я козни матерей разгадывал —
Бессмертных даже. Брось уловки тщетные.
Где сын твой?
Андромаха
Где мой Гектор? Где фригийцы все?
Что об одном спросил ты, обо всех спрошу.
Улисс
Добром не скажешь — вынудим призпапие.
Анд ромаха
Кто ждет и жаждет смерти, тем неведом страх.
У л ис с
Подступит смерть — слова забудешь громкие.
Андромаха
Сломить испугом хочешь Андромаху ты?
Грози ей жизнью! Смерти я молю давно.
Улисс
Огнем, бичами, смертными мученьями
Боль выдать все, что ты скрываешь, вынудит
И все исторгнет тайны из глубин души.
Сильней необходимость, чем любовь и долг.

Трояпки
249
Андромаха
Сули огонь, и раны, и мучительных
Сто видов пытки, голод, жажду жгучую,
И язвы, и клинки мечей, вонзившихся
В утробу эту, и темницы пагубу —
Все, чем грозит в испуге победивший враг.
Улисс
Таить, чтоб вскоре выдать — верность глупая.
Анд ромаха
Не поддается страху мать отважная.
Улисс
Но та любовь, в которой ты упорствуешь,
Велит и нам о детях позаботиться.
Я после битв, что долгих десять лет велись,
Калханта слов бы не боялся, если бы
Лишь за себя боялся. Телемаху ты
Войну готовишь.
Анд ромаха
Хоть признаться больно мне,
Но горем нашим греков я порадую.
Ликуйте, о Атриды! Весть отрадную
Доставь им, как всегда: сын сгинул Гектора.
У л ис с
Что это правда, чем ты поручишься нам?
Андромаха
Пусть худшее, чем могут мне грозить враги,
Случится, пусть скорей кончину легкую
Даст мне судьба и погребет на родине,
Земля пусть будет легкой праху Гектора!
Во тьме, среди погибших, сын покоится,
Как должно мертвым, скрыт в холме могильном оп.
Улисс
Род Гектора погиб. Судьба исполнилась!
О прочном мире возвещу данайцам я.
Улисс, опомнись! Верят все тебе, но ты
Кому поверил? Матери? Какая мать
Солжет такое, не боясь сулящих смерть
Примет? Примет боятся, когда нечего
Страшиться больше. Клятву мне дала она.
Коль солгала — чего еще бояться ей?
Теперь, душа, все козни, ковы, хитрости —
Всего Улисса призови: ведь истина

250
Троянки
Не гибпет. Пристальней следи за матерью:
Льет слезы, стонет — но в тревоге мечется,
Л беспокойным слухом ловит всякий звук.
В ней страх сильней, чем горе. Помоги, мой ум!
(Андромахе)
Должны мы в скорби утешать родителей,
Тебя же я поздравлю с тем, что сына нет:
Ужасней бы погиб он, с башни сброшенный
Единственной, что со стеной не рухнула.
Андромах а
Дух рвется вон из тела, подгибаются
Колени, в жилах кровь сковало холодом.
У л ис с
(в сторону)
Она дрожит. Так, так и можно вызнать все.
Страх выдал мать. Испуг теперь удвою я.
(Слугам)
Скорей ступайте! Материнской хитростью
Скрыт враг, пеласгов пагуба последняя:
Его добудьте, где бы он ни прятался.
Попался! Хорошо! Быстрей тащи его!
Что ж в страхе оглянулась ты? Ведь сын погиб.
Андромаха
Когда бы я боялась! Стал привычкой страх,
А от привычки долгой не отвыкнешь вмиг.
Улисс
Коль обреченный жертвой очистительной
Пасть со стены, обряда избежал твой сын,
Судьбой похищен лучшей, то сказал Калхант,
Что корабли умилостивить можем мы,
Лишь если в море прах рассеем Гекторов,
Сравняв с землею прежде надмогильный холм.
Коль скоро должной жертвы жрец лишается,
То на святыню руку поднимаем мы.
Андро маха
(в сторону)
Как быть? Двойной мне душу раздирает страх:
Сын — и останки Гектора священные.
Что победит? О боги беспощадные
И вы, супруга маны, бог мой истинный,
Клянусь, что в сыне лишь тебя любила я,
Мой Гектор! Пусть живет он, чтобы вновь явить

Троянки
251
Твой образ.— Допустить, чтоб греки вырыли
Твой прах из-под холма и волны бурные
Усыпали костями? Нет, пусть он умрет.
Ты сможешь — мать — смотреть на небывалое
Убийство — как твой сын родной покатится
С высокой кровли? Да, смогу, снесу, стерплю,
Лишь бы по смерти Гектор не тревожим был
Рукой врага.— Но муку сын почувствует,
А Гектор скрыт судьбою в безопасности.—
Решай, кого спасать. Неблагодарная,
Здесь Гектор твой. Так что же ты колеблешься?
Нет, лжешь: там тоже Гектор — не бесчувственный,
Мстить за отца, быть может, предназначенный.
Сберечь нельзя обоих. Что ж ты сделаешь?
Спаси того, которого боится враг.
У л исс
Оракулу послушен, прах я вырою.
Андромаха
Хоть вами был он продан?
Улисс
Из глубин холма
Останки я исторгну.
Анд ромаха
К вам взываю я,
О боги, и к Ахиллу! Пирр, блюди и ты
Долг, что отцом завещан.
Улисс
Будет срыт сейчас
Весь холм.
Анд ромаха
Досель на это святотатство лишь
Данайцы не дерзали: оскверняли вы
Бессмертных храмы, даже благосклонных к вам,
Но мертвых не касались. Безоружная
Пойду против оружья: гнев мне сил придаст.
Как амазонка, рати истреблявшая
Аргосские, как богом вдохновенная
Менада с грозным тирсом, что в беспамятстве
Не чует ран и ранит, ринусь я на них
И рядом с прахом лягу, защищая холм.
Улисс
(слугам)
Что медлите? Боитесь вопля женского

252
Троянки
И ярости бессильной? Поскорей приказ
Исполните.
Андромаха
Меня убейте раньше вы!
Нет, оттолкнули. Гектор, сбрось же груз земли,
Взломай судьбы затворы: даже тень твоя
Улисса усмирит.— О, вот он, факелом
Грозит вам. Видите, данайцы, Гектора,
Иль мне он только видим?
У л ис с
Я срываю холм.
А ядро маха
Что ты творишь? Отца и сына гибели
Единой предаешь? Быть может, просьбами
Смягчишь данайцев. Рухнет холм всей тяжестью
Сейчас же. Нет, пусть где угодно смерть найдет
Несчастный, лишь бы, сыном потревоженный,
Отцовский не засыпал еына прах. Улисс,
Вот я с мольбой твои колени обняла
Рукой, ничьих колен не обнимавшею.
От матери с терпеньем просьбы выслушай
И с милосердьем. К павшим и униженным
Тем кротче будь, чем выше рок вознес тебя.
Что дал несчастным, то фортуне отдал ты.
Пусть непорочным ложе ты найдешь свое,
Пусть дни Лаэрта длятся, чтобы встретил он
Тебя, и с ним твой сын, мольбы родителей
Достоинствами превзошедший славными:
Отца умом затмивший, деда — возрастом.
О, сжалься! Он лишь в утешенье матери
Остался.
Улисс
Выдай сына, а потом просп.
Анд ромаха
Клад злосчастный мой, в глубине земной
Затаенный мной, но не в добрый час,
Выходи сюда. Вот он, вот он, мой сын,
Страшный сотням судов.
{Сыну)
Пади же скорей
Господину к ногам п руки к нему
Простирай с мольбой и за стыд не сочти
То, что делать судьба несчастным велит.
Из мыслей гони и предков-царей,

Троянки
253
И Гектора прочь, и славный по всей
Вселенной престол Приама забудь:
Пленным будь в плену, колепа склони,
А ве чувствуешь сам, как гибель близка,
Подражай тогда материнским слезам.
(Улиссу)
И прежде пришлось Трое слышать плач
Ребенка-царя: малолетний Приам
Алкида смирил свирепого гнев.
Тот безудержный, тот, чья огромная мощь
Чудовищных всех одолела зверей,
Кто, Дита дверей запоры взломав,
Из мрака путь проложил назад,
Побежден был слезой младенца-врага
И сказал: «Возьми правленья бразды,
На престоле сиди, как отец твой, но
Не наследуй с жезлом вероломства его».
Вот что значило в плен к Геркулесу попасть.
Пусть примером вам будет кроткий тот гнев —
Или вам по душе лишь оружье его?
Молящий сейчас не хуже, чем тот,
Кто молил тогда. Просит он только жизнь,
А над Троей власть кому хочет, пускай
Фортуна отдаст.
Улисс
Хоть душу взволновало горе матери,
Волнуют больше матери ахейские,
Которым твой на горе мальчик вырастет.
Андромаха
Ему ль из пепла города развалины
Поднять? Когда у Трои кроме этих рук
Надежды нет,— ей не на что надеяться.
Мы пали так, что страшны никому уже
Не можем быть. Отец придаст ли мужества,
В пыли влачимый? Трою пережпв, отец
И сам средь бедствий мужество утратил бы.
Оп кары заслужил? Но есть ли худшая,
Чем рабское ярмо на шее царственной?
Дай стать рабом! Кто это запретит царю?
У л ис с
Пускай Улисс позволит — запретит Калхапт.
Андромаха
О, козпей злых кузнец изобретательный,
Врага ни разу не сгубивший доблестью,

254
Троячки
Но хитростью коварной отнимавший жизнь
И у пеласгов,— на жреца сложить вину
И на богов желаешь? Ты виновен, ты!
Ночной боец, теперь лишь ты отважился
Сразить и днем, и в одиночку — мальчика.
У л ис с
Улисса доблесть и данайцы ведают,
И лучше них — фригийцы. Тратить некогда
День на пустые речи: флот отплыть готов.
Л'нд р о мах а
Отсрочку дай: последний материнский долг
Над сыном я исполню, горе жадное
Прощальным утолю объятьем.
Улисс
Сжалиться
Когда бы вправе был я! Но отсрочку дать
Я вправе ненадолго. Сколько хочется
Рыдай теперь: плач облегчает тяготы.
Андромаха
(сыну)
Залог и гордость рода истребленного,
Последний павший в Трое, страшный недругу!
Тебе, о тщетная надежда матери,
Я долголетья деда, отчих подвигов,
Безумная, молила — бог не внял мольбе.
Ты жезл держать троянский, царским горд двором,
Не будешь, и над племенами властвовать,
И покорять народы побежденные,
Бегущих бить данайцев, тело Пирра влечь;
Рукою нежной легкое оружие
Ты не возьмешь, в лесистых гнать урочищах
Зверей не будешь; в праздник очищения
Троянских игр священный повторяя чин,
Не поведешь ты, отрок, строя конного;
Средь алтарей скользя ногой проворною,
Под громогласный рев рогов изогнутых,
Чтить древней пляской храм не будешь варварский.
О гибель, злее Марсовой жестокости!
Увидят стены зрелище ужаснее,
Чем Гекторова гибель!
Улисс
Перестань рыдать.
Сама собой не стихнет скорбь великая.

Троялки
255
Андро мах а
Срок, что прошу я, для таких ничтожен слез.
Повремени, чтобы глаза живому я
Сама закрыла. Пусть умрешь ты маленьким,
По враг тебя боится. Троя ждет тебя:
Свободный сам, к свободным уходи друзьям.
А с т иана к с
Мать, пожалей!
Андромаха
Что ж за меня ты держишься?
Бессильные объятья материнские
Не защитят. Как, льва услышав рыканье,
Бычок безрогий к робкой жмется матери,
Но тотчас мать убив, добычу меньшую
Хватает хищник челюстями мощными
И прочь несет, так от груди моей тебя
Враг отрывает. Поцелуи, слезы, стон
Мои ты унеси и, полный матерью,
Ступай к отцу, но передай и жалобу
Ему мою: «Коль манам чувства прежние
Не чужды и любовь не гибнет в пламени,
Как стерпишь ты, чтоб Андромаху отдали
Рабой данайцу-мужу? Возвращается
Один Ахилл, а ты лежишь бездейственный».
Вот, прядь мою возьми и слезы — мало их
Осталось после погребенья Гектора —
И поцелуи, чтобы передать отцу,
А мне оставь одежду в утешение:
К ней милый прах касался, и губами я
Найду его остатки.
Улисс
Нет конца слезам.
Помеху забирайте, дайте флоту путь.
Улисс со слугами уводят Лстианакса.
Хор
Край какой и дом призывает пленниц?
Дол Темпейский, гор Фессалийских кручи,
Фтии ли земля, что сама рождает
Для войны мужей, иль Трахин кремнистый,
Где в стадах приплод вырастает лучше,
Иль Иолк, морских покоритель далей?
Иль на Крите, сто городов вместившем,
Нас Гортина ждет? Иль в бесплодной Трикке,
Иль в Мотоне дом, средь ручьев бессчетных

256
Троячки
И густых лесов у подножья Эты,
Что смертельный лук на погибель Трое
Дважды послала?
Скудный ли Олен, где жилищ так мало,
Горный ли Плеврон, ненавистный Фебе,
Иль Трезен морской над широкой бухтой?
Или Пелион, что ступенью третьей
К небу был (Профой там владычил гордо
И Хирон, заняв полпещеры телом,
Возлежал, и с ним ученик гневливый,
В коем, по струнам ударяя плектром,
Ярость уж тогда распалял наставник
Песней о войнах).
Пестрым ли Карист изобильный камнем
Иль Халкиды брег над бурливым морем,
Там, где мчит Еврип непрестанно воды?
Иль Калидны, что всем ветрам открыты,
Гоноэсса ль, где не стихает ветер,
Иль Эниспы (их Аквилон страшится)
Или Пепарет близ брегов актейских,
Элевсин ли, град молчаливых таинств?
В истинный ли плыть Саламин Аяксов,
Или в Калидон, что прославлен зверем,
Или в край, где льет Титаресс ленивый
Волны по полям, чтоб нырнуть под море?
В Бессу, Фарис, в Скарф или к старцу в Пилос?
Ждет ли Писа нас, Громовержца город,
Славный венками?
Пусть умчит к любым берегам песчастных
Буря, пусть отдаст нас любому краю,—
Только бы не быть, где чума и гибель
Греков и троян родилася — в Спарте,
В Аргос не попасть и в Микены злые
Или на Нерит, что Закипфа меньше,
На Итаку, где скал опасна хитрость.
И тебя какой ждет удел, Гекуба?
Кто хозяин твой и в какие земли
Повезут тебя? Где ты дни скончаешь?
Входит Елена.
Елена
Для тех, чей брак безрадостен и пагубен,
Кто ждет убийства, крови, стона смертного,
Обряд Елена править всех достойнее.
Фригийцам и разбитым я должна вредить,
О ложной свадьбе Пирра рассказать, убор

Троянки
257
Надеть ахейский. Мною в сети поймана,
Погибнет от ножа сестра Парисова.
Пусть верит лжи: быть может, легче будет ей.
Нет лучше смерти, чем без страха смерти смерть.
Что медлить? Если зло творить нам велено,
Вина на повелевшем. Благородная
Дардана внучка, бог добрей взглянул на вас
И осчастливить свадьбою почетною
Тебя решил. Ни Троя уцелевшая,
Ни сам Приам бы не дал мужа лучшего:
Краса и гордость племени ахейского,
Тот, кто царит над пашнями Фессалии,
Желает взять тебя женой законною.
Тебя Тефия и богинь подводных сонм,
И кроткая царица волн мятущихся
Фетида назовет своей, с Пелеем ты,
С Нереем породнишься, Пирру став женой.
Смени одежду скорби платьем праздничным,
Забудь о плене: дай, рукой умелою
Я расчешу всклокоченные волосы,
Быть может, беды более высокий трон
Тебе сулили. Многим был на пользу плен.
Андромаха
Одной беды средь бед недоставало нам —
Веселья! Илион пылает рухнувший —
Как раз пора для свадьбы. Кто осмелится
Промолвить «нет» иль усомниться, если уж
Елена убеждает. Двух племен напасть
И пагуба, вождей могилы видишь ты
И кости, что лежат непогребенные
Повсюду? Поле ими твой усеял брак!
Из-за тебя Европы кровь и Азии
Лилась, когда на битву двух мужей своих
Смотрела ты, не зная, за кого молить.
Готовь обряд! Не нужен факел свадебный:
Горит в честь новобрачных Троя факелом.
Троянки! Величайте молодых теперь,
Достойно величайте: громче плач и вопль!
Еле на
Хотя большое горе чуждо разума
И непреклонно так, что вместе плачущий
Бывает ненавистен,— отстою себя
И пред судьей враждебным, больше выстрадав.
Оплакивает Андромаха Гектора,
Царя — Гекуба; тайно о Парисе лишь
9 Луций Аннсн Сенека

258
Троячки
Должна Елена плакать. Ненавистно вам
И тяжко рабство? Десять лет ярмо его
Ношу в плену я. Домы ваши рухнули,
Пал Илнон? Лишиться страшно родины —
Страшней бояться. Облегчает бедствия
Единство вам — а на меня разгневаны
II победители, и побежденные.
Кому отдаст рабыней случай каждую,
Неведомо, меня ж возьмет без жребия
Мой муж. На тевкров я войну накликала?
То было б правдой, если бы из Спарты к вам
Пришел корабль. Меня ж гребцы фригийские
Похитили, как дар, судье обещанный
Богиней. Снизойди к добыче! Ждет меня
Супруга приговор — судьи, пристрастною
Во гневе. Андромаха, перестань рыдать,
Склони ее... Сама едва не плачу я.
Андромаха
Беда нужна большая, чтобы плакала
Елена! Но о чем же? Что за хитрости
Задумал итакиец? Отвечай: должны
С вершины Иды сбросить деву, с кручи ли,
Где был Пергам? В пучину ли столкну i ее
Со скал, Сигея берегом изъеденным
Подъемлемых над бухтой хмелководною?
Что, что таишь ты под личиной хитрою?
Нет хуже зла, чем если станет зятем Пирр
Гекубе и Приаму! Не скрывай, скажи,
Какую казнь готовишь? К нашим бедствиям
Не прибавляй обмана. Умереть мы все
Готовы.
Елена
О, когда бы и меня пророк
Обрек мечу, прервал бы жизнь постылую,
Или под Пирра яростной десницею
Велел мне на могиле пасть Ахилловой,
С тобою, Поликсена, разделив судьбу!
Знай: в жертву праху своему избрал тебя
Ахилл, чтоб с ппм была жена в Элизии.
Андромаха
Взгляни, как весть о смерти благородный дух
Обрадовала. Царский принести наряд
Велит она и кудри расчесать дает.
Что смерть была ей свадьба, смерть что свадьба ей.
Но мать лишилась чувств от вести горестной,

Троянки
259
«зо
Сломили дух в ней беды. Встань, несчастная, 9М
Мужайся, душу укрепи разбитую.
На волоске жизнь держится непрочная:
Миг— и Гекуба может стать счастливою.
Нет, ожила. Несчастных избегает смерть.
Гекуба
Доныне сын Пелея нам на гибель жив
И не смирен? Рука Париса слабая!
Фригийской крови жаждет и в могиле прах.
Была вокруг меня толпа счастливая,
Делить меж всеми ласку, всем быть матерью
Я уставала. Лишь одна осталась мне,—
Покой средь бед, забота, радость, спутница;
Теперь в одной все дети, из одних лишь уст
Я слышу слово «мать». Душа упрямая,
Прочь улетай, хоть от последних похорон
Избавь меня. Нет, снова слезы хлынули
Из побежденных горем глаз потоками. 96в
Андромаха
Над нами плачь, Гекуба, нас оплакивай. *69
Умчат нас порознь корабли данайские, 97и
Ее одну земля укроет родины.
Елена
Знай ты удел свой, зависть бы сильней была.
Андромаха
Ужель мне пыток часть еще не ведома?
Елена
Хозяев жребий уж назначил пленницам.
Андромаха
Не утаи, кому я в рабство отдана.
Ел е на
Твой жребий первым пал юпцу скиросскому.
Андромаха
Кассандре благо! Феб ее от жребия
Безумьем спас. в78
Елена
Взял царь царей себе ее.
Г екуба
(Поликсене)
Дочь, радуйся! Твоей бы свадьбы жаждала 967
Себе Кассандра, Андромаха жаждала б. 968
9«

2G0
Трояпки
«79
•i'5 9SG
9 9-990
(Еле не)
Гекубу взять нашелся ли желающий?
Еле на
Улиссу ты досталась, хоть добычу он
Отказывался брать недолговечную.
Гекуба
Кто мечет жребий злобно и безумно так,
Что отдают царям царей? Безжалостный
Какой нас делит бог — судья, не знающий,
Как выбирать господ, и матерь Гектора
К Ахилловым доспехам прибавляющий?
Попасть к Улиссу! Лишь теперь я чувствую
Себя разбитой, пленной. Нет, не рабства я
991 Стыжусь — стыжусь хозяина. Бесплодная
Земля средь волн могилы не вместит моей.
Вези, вези меня, Улисс: я следую
За господином, а за мной — судьба моя:
Под ветром забушует море бурное,
9у5а <Друзей потопит, ты ж найдешь, вернувшись в дом>
Войну, пожар, мои с Приамом бедствия.
И до того тебе уже отмстила я,
Отняв награду, жребий захвативши твой.
Но вижу, Пирр, сверкая взглядом яростным,
100й Спешит сюда. Пирр, что ты медлишь? В грудь мою
Вонзай свой меч, дай свидеться родителям
Жены Ахилла. Кровь пролить столь дряхлую —
Тебя достойный подвиг. Уводи ее,
Бесчести гнусной жертвой небожителей,
Бесчести маны! Что мне к вам с мольбой взывать?
Взываю к морю, жертв таких достойному:
Пусть все суда пеласгов так же бедствуют,
Как тот корабль, в котором повезут меня.
Хор
Сладко в горе нам, когда сотни в горе,
1°1о Сладко стон толпы услыхать ответный,
Слезы и тоска нас терзают меньше,
Если тот же плач раздается всюду.
Никогда печаль с добротой не дружит:
Рада, если рок угнетает многих,
Если не один полюбился муке,
И не ропщем мы, разделив со всеми
Общую участь.
И в беде себя не сочтет несчастным
Ни один из нас, если нет счастливых.
102(* Пусть не будет тех, чья казна богата,

Троячки
261
Кто на ста быках поднимает пашни,
Скорбным духом вмиг бедняки воспряпут.
От сравненья лишь человек несчастен,
Сладко для того, чьи безмерны беды,
Радостных очей вкруг себя не видеть.
Горько на судьбу только тот пеняет,
Кто повел одно через море судно
И приплыл нагим на желанный берег.
Легче для того на морях невзгоды,
Кто видал, как вихрь потопляет разом
Сотни кораблей, кто терпел крушенье
И, хоть Кор валы отгопял от суши,
К берегу доплыл на обломке судна.
Горько плакал Фрикс, что упала Гелла,
Когда стад вожак на спине, сверкавшей
Шерстью золотой, в поднебесье поднял
Брата и сестру и над самым морем
Деву сбросил вниз. Не стенали Пирра
И Девкалпон, всюду волны видя,
И уж ничего, кроме волн, не видя,
И на всей земле лишь вдвоем оставшись.
Общий плач прервут и по свету наши
Слезы разнесут корабли, отчалив,
Чуть велит труба паруса поставить
И весло, трудясь заодно с ветрами,
В море флот умчит и отступит суша.
Каково тогда на душе нам будет,
Когда вдруг начнет уменьшаться берег,
Моря гладь — расти, и исчезнет Ида?
Матери тогда сын и мать — ребенку
Вдаль покажет: там, там стояла Троя,
И промолвит так, простирая руку:
«Илион стоял там, где нынче вьется
В небе серый дым, облака пятная».
Дом по этой мы отличим примете.
Входит Вестник.
Вестник
О, судьбы злые, горькие, жестокие!
Не видел Марс злодейства столь ужасного
За десять лет. Тебе ли первой, старая,
Или тебе о горе я поведаю?
Гекуба
Кому бы ни поведал, мне поведаешь.
Беда своя у каждого, но все — мои.
Кто умирает — мой; кто мой — тот бедствует.

262
Троянки
Вестник
Заклали дочь, со стен дитя низринули.
Но оба шли на смерть с великим мужеством.
Андрома ха
Все по порядку о двойном нечестии
Нам расскажи. Отрадно для высоких душ
До дна испить все муки. Ничего не скрои.
Вестник
Одна осталась башня от троянских стен:
С ее вершины, высоко вознесшейся,
Нередко в битвах направлял ряды Приам,
Судья сражений. Здесь на башне часто он,
Лелея внука на груди, когда врагов
Смятенных Гектор гнал мечом и факелом,
Ребенку подвиги отца показывал.
Вкруг этой башни, прежде — украшенья стен,
Теперь подобной камню одинокому,
Сошлись вожди, чернь собралась во множестве.
Суда пустыми бросив. Взобрались одни
На дальний холм, чтоб видеть без помехи все,
Другие, на вершину взгромоздясь скалы,
С трудом на ней держали равновесие.
Те на сосну залезли, те на бук, на лавр.
Весь лес от толп, висящих на ветвях, дрожит;
Кто на горе у самого обрыва встал,
Кто на сожженной кровле, на камнях сидит
Стены, готовой рухнуть. Ради зрелища
Бесчестят даже холм могильный Гектора.
Но вот сквозь толпы горделивой поступью
Улисс идет и тащит следом за руку
Приама внука; не помедлив, на стену
Дитя взошло. На башне, на вершине став,
Толпу вокруг обвел он взором огненным,
Не устрашенный. Словно зверя мощного
Детеныш нежный, силы не имеющий
Клыком разить свирепо, все ж с угрозою
Врага кусает, тщетной полный ярости,
Так мальчик, схваченный рукою вражеской,
Был горд и гневен. Тронут весь народ, вожди
И сам Улисс. Не плачет только тот, о ком
Все плачут. Тут, едва лишь прорицателя
Слова Улисс услышал и призвал богов
Жестоких,— добровольно сын твой ринулся
На землю царства дедова.

Трояк к и 263
Андромах а
Кто сделал это: скифы ли бездомные,
Иль колхи, или племя беззаконное
На берегах каспийских? Кровью детскою
Не орошались алтари Бусприда,
И Диомед в кормушки табунам своим
Не клал младенцев. Кто земле предаст тебя,
Кто члены соберет?
Вестник
Их не оставила
Крутая высь. Падением раздроблены,
Раскиданы все кости. Благородное
Лицо, высокий стан — приметы Гектора —
Ударом оземь тяжесть уничтожила.
Разбилось темя, грянувшись о камень, мозг
Из черепа истек. Обезображено
Все тело.
А идро маха
Он и тем похож на Гектора.
Вестник
Когда упал со стен высоких мальчик твой,
Ахейцы, хоть иечестье и оплакали,
На новое злодейство собрались смотреть
К Ахиллову кургану. Внешний склон его
Ретейскою омыт волной ленивою,
С другой же стороны ноля спускаются
К нему полого, валом окружая холм.
Все прибывая, как в театре, зрители
Заполнили весь берег. Эти думают,
Что новой смертью флот освобождается,
Те рады, что враждебный истребится род.
В толпе злодейство ненавидят многие,
Но смотрят. И глядят троянцы с трепетом,
Как Троя гибнет, как самих хоронят их.
Тут, как на свадьбе, с факелами шествие
Подходит. Тиндарида впереди идет
Понурясь. «Пусть бы так,— фригийцы молятся,—
Шла замуж Гермпона, пусть бы мужу так
Елену возвратили». Оба племени
Объяты страхом. Дева лик потупила
Стыдливо, но пылают щеки рдяные
И ярче блещет красота в последний час.
Так, погружаясь в море, Феб сияние
Льет краше, когда звезды начинают путь
И день сдается ночи нерешительный.

264
Троянки
Чернь в изумленье хвалит обреченную:
Одних краса растрогала предсмертная
И юность, а других — судьбы изменчивость,
И всех — готовность к смерти благородная.
Пирр впереди. Смотрящим сотрясают грудь
Рыданья состраданья. Первым поднялся
Юнец на холм высокий, на вершине встал
Кургана над гробницею отцовскою.
Назад не отступила дева храбрая:
Стоит, к убийце мрачным обратясь лицом.
Всем поразила души смелость; даже Пирр
Ударить медлит — чудо небывалое!
Когда же меч рука вонзила верная,
Потоком тотчас кровь из раны вырвалась,
Давая смерти путь. Но деве мужество
Не изменило: чтобы тяжелей земля
Была Ахиллу, на холме простерлась ниц
В порыве гневном. Плачут оба племени:
Фригийцы — робко, громко — победители.
Таков обряд был. Не стекла по склону вниз
И не застыла кровь: курган безжалостный
Ее всосал, до капли выпил тотчас же.
Гекуба
Плыви домой спокойно, рать данайская,
Без страха море борозди желанное
Под парусом: убита дева, мальчик мертв.
Окончена война. Но где извергну я
Отсрочку смерти — жизнь? Кого оплакивать
Должна я: внука, мужа, дочь иль родину?
Или себя одну? О смерть желанная,
К младенцам, к девам ты спешишь, жестокая,
Ко всем приходишь — лишь меня сторонишься.
Когда всю ночь среди мечей и факелов
Ищу тебя — ты прочь бежишь от жаждущей:
Враги, пожар, крушенье стен не тронули
Меня, хоть рядом и была с Приамом я.
Вестник
Скорей, скорей ступайте к морю, пленницы:
Флот отплывает, паруса поставлены.

АГАМЕМНОН
Действующие лица:
Агамемнон Кассандра
Тень Фиеста Электра
Эгисф С т р о фий
Клитемнестра Орест (без слов)
Кормилица Пи лад (бег слов)
Е в рибат, Хор аргосских женщин
вестник Агамемнона Хор троянских пленниц
Действие происходит в Микенах, во дворце Агамемнона
и перед дворцом.
Тень Фиеста, взыскуя отмстить злодейство (о коем читай в Преду-
ведомлении к ((Фиесту»), побуждает сына своего Эгисфа убить
Агамемнона. Итак, Эгисф на пиру умерщвляет Агамемнона, воротившегося с
победой от Трои, удушив крепкотканой одеждой, а помощницей ему
в сем деянии — Клитемнестра, каковую Эгисф соблазнил в отсутствие
супруга. После и Кассандру, возлюбленную Агамемнона, убивает он,
оторвав от алтаря, а Электру велит бросить в узилище, ибо сокрыла
она брата своего Ореста.
Тень Фиеста
Покинув царство Дита беспросветное,
Пришел я, выпущен из бездны Тартара;
Какой мне ненавистней мир, не ведаю:
Фиест бежит от мрака, от Фиеста — свет.
Душа трепещет, тело сотрясает страх:
Вот отчий дом, вернее молвить, брата дом,
Пелоповых чертогов дверь старинная.
Венчают здесь пеласги по обычаю
Чело царям, возносит здесь высокий трон
Того, кто держит гордый жезл. Здесь курия
Сбирается всегда, здесь правят пиршества.
Возврат отраден,— но, быть может, даже там
Мне лучше оставаться, близ унылых вод,
Там, где стигийский страж тройною гривою
Трясет, где колесо вращает быстрое
Привязанное тело, где срывается

2Г)П
Агамемнон
Со склона камень, труд напрасным делая,
Где разрывает птица печень вечную,
Где старец, среди вод палимый жаждою,
Глоток бегучий ловит ртом обманутым,
За яство, мерзкое богам, наказанный,
Но чья вина — моей лишь часть ничтожная.
Всех перечтем, кто, руки осквернивши, был
Приговорен Миноса кносской урною:
Всех, всех Фиест их превзошел злодействами,
Лишь брат — меня. Я стал, детьми насытившись,
Могилой их, свою утробу выел я.
Не этим лишь пятном отца отметила
Фортуна: мерзость худшую измыслила,
Велев мне обесчестить ложе дочери.
Свершил я гнусность, вняв словам бестрепетно.
Чтоб всех детей отец коснулся пагубой,
Дочь понесла, судьбою принужденная,—
Отца достойный плод. Природу вывернув,
Дед стал отцом, родитель — мужем, внуками —
Годные дети. День и ночь смесилися!
Но лишь по смерти к истомленным бедами
Приходит исполпенье темных жребиев:
Вождь над вождями, Агамемнон, царь царей,
За чьим поплыли сотни челнов знаменем,
Залив Троянский полотном заполнивши,
Взял Трою, когда десять лет отмерил Феб.
Идет сюда он — чтоб удар жены принять.
Черед приходит — кровью будет залит дом.
Кинжалы, копья, надвое разрубленный
Двойной секирой царский череп вижу я.
Злодейства ждать недолго: козни, смерть и кровь,—
Пир приготовлен. То, зачем рожден ты был,
Эгисф, уж близко. Что же стыд склонил твой взгляд?
Дрожь рук нетвердый обличает замысел?
Зачем ты мучишь сам себя вопросами,
Пристало ли тебе? Пристало: вспомни мать.
Но почему нежданно летней ночи срок
Продлился, уравнявшись с ночью зимнею?
Что держит в небе звезды заходящие?
Из-за меня Феб медлит? День верни земле.
Исчезает.
Хор
О фортуна, как ты морочишь царей
Изобильем благ! Что ввысь вознеслось,
Оснований тому прочных ты не даешь.
Престолу ловок неведом покой,—

Агамемнон
267
Каждый повый день опасенья песет,
Череда забот гнетет н томит,
От все новых бурь мятется душа.
Не беснуется так ни Ливийский Сирт,
Когда гонит валы то туда, то сюда,
Ни студеный Евксин, от донных глубин
Вздымая волну, не взбухает так
Близ небесной оси,
Где лазурную гладь минуя, Boot
По кругу ведет блистающий Воз,
Как участь царей опрокинуть бедой
Фортуна спешит. Жаждут страшными быть,—
Но страшными быть боятся они.
И ночь не дает прибежища им,
И бессилен сон, смиритель забот,
Им сердца облегчить.
Каких твердынь не рушила в прах
Череда злодейств, не тревожил всегда
Нечестивый меч? Законы и стыд
И верность святых супружеских клятв
Бегут из дворцов. Но тянутся к пим
Беллона, с чьих рук стекает кровь,
И Эриния, чей жжет надменных огонь,
Что в чрезмерных всегда обитает домах,
Которые миг низвергает любой
В низины с высот.
Пусть козней нет, пусть праздны мечи,—
Рушит тяжести гнет все великое сам:
Не по силам нести фортуне свой груз.
Попутный Нот надул паруса —
Но чрезмерный напор все же страшен им.
В облака вознеслась башня гордой главой —
Но сильней ее бьет дожденосный Австр;
Густую тень раскинувший лес
Видит, как вековой ломается дуб.
Метит молний огонь те, что выше, холмы,
Легче входит болезнь в большие тела,
И меж тем как бежит на воле пастись
Невзрачный скот — идет под топор
Самый статный телец.
Фортуна ввысь возносит лишь с тем,
Чтобы сбросить вниз. Чем скромнее, тем
Долговечнее все. Счастлив тот, кто с толпой
Разделяет удел — и доволен им,
Кого тихий влечет вдоль берега ветр,
Кто, дали морской лодку вверить боясь,
Правит веслом поближе к земле.

268
Агамемнон
Входит Клитемнестра.
Клитемнестра
Мой робкий дух, ты ищещь безопасности?
Что мечешься? Пути к добру отрезаны.
Сберечь лишь раньше можно было чистыми
Престол и ложе мужа вдовьей верностью.
Нет больше чести, права, нравов, верности,
Нет и стыда: погибнув, не воскреснет он.
Так брось узду, дай шпоры преступлению:
Идти всего надежней злу дорогой зла.
Коварство женщин вспомни: все, что сделали
Неверная жена, воспламененная
Любовью тайной, или руки мачехи,
На что, пылая нечестивым факелом,
Беглянка фазиапская отважилась;
Меч вспомни, яд — или вдвоем с изгнанником
На корабле украдкой из Микеп беги.
Твердишь о блуде, бегстве, о чужбине ты —
Грехах сестры? Нет, больший грех пристал тебе!
Кормилица
Владычица Микеп, дочь Леды славная,
О чем ты мыслишь молча? В бурпой что душе
Скрываешь, совладать не в силах с замыслом?
Безмолвна ты — но боль в глазах читается.
Что б ни было, дай волю, время дай себе:
Где ум бессилен, часто лечит долгий срок.
Клитемнестра
Для долгих сроков муки чересчур сильны;
В костях огонь, пылает сердце пламенем,
В союзе с болью страх язвит стрекалами
И ненависть в груди стучит, и душу мне
Склонив под иго, сдаться страсть постыдная
Не позволяет. И среди сжигающих
Moii дух огней бессильный и поруганный
Бунтует стыд. Влекусь волнами бурными,
Когда ж то вихрь пучину гонит, то прибой,—
Какому сдаться злу, волна не ведает.
Вот почему, из рук кормила выпустив,
Куда меня надежда, гнев иль скорбь помчат,
Туда и поплыву я, челн предав волнам.
Коль дух блуждает, случай — лучший вождь для нас.
Корм илица
Лишь безрассудный вслед идет за случаем.

Агамемнон
209
Клитемнестра
Коль пет другой, страшна ль судьба неверная?
Кормилица
Вина твоя сокрыта, если стерпишь ты.
Клитемнестра
Дворец прозрачен царский: всякий виден грех.
Кормилица
В зле прежнем каясь, зло готовишь новое?
Клитемнестра
Блюстп в злодействах меру — есть ли что глупей?
Корм илица
Злом зло покрыв, причины страха множим мы.
Клитемнестра
Железо и огонь — лекарства частые.
Корм илица
К последним средствам сразу прибегать нельзя.
Клитемнестра
Коль дело плохо, быстрый нужно выбрать путь.
Кормилица
Тебя удержит слово «муж» священное.
Клитемнестра
О муже мне ли думать, десять лет вдове?
Кормилица
О детях вспомни, что ему родила ты.
Клитемнестра
Да, все я помню: брачный факел дочери,
Ахилла-зятя. Честен он пред матерью.
Корм илица
Недвижный флот освободила дочь твоя.
Попт всколыхнула, праздной ленью скованный.
Клитемнестра
О боль и стыд! Тиндара дочь, дитя богов,
Я жертву флоту родила дорийскому.
Душой все снова вижу свадьбу дочери:
Достойно Пелопидов совершал обряд
Отец, пред алтарем стоявший жертвенным,
Как перед брачным. Испугался сам Калхант
Своих вещаний и огней отпрянувших.

270
Агамемнон
О род, виною каждой вины прежние
170 Превосходящий! Кровь за ветер отдала,
Жизнь — за войну. Как поднял паруса весь флот?
Не милостью боюв суда отчалили:
Авлида вон изгнала нечестивые.
Войну он вел под стать начальным знаменьям.
Глухой ко всем мольбам, плененный пленницей,
Добычу старцу не вернул Сминфееву,
Уже тогда он бредил девой Фебовой.
Ахилл, глухой к угрозам, не сломил его,
Ни тот, кто в небе зрит один грядущее,
180 Для нас — гадатель верный, а для пленниц — лжец,
Ни мор народа, пи костры горящие.
Когда чума вконец губила Грецию,
Без боя побежден, расслаблен похотью,
Наложницу он замешает новою;
Не должно ложу пустовать без варварки —
И вновь он любит, дочь жреца Лирнесскою
Бесстыдно из объятий мужа вырвавши.
Вот враг Париса! А теперь он новою
Любовью к вещей уязвлен фригиянке.
190 После побед троянских, Илион спалив,
Спешит супруг рабыни и Приама зять.
Вооружись, душа для боя тяжкого!
Сверши злодейство первой! Или ждешь ты дня,
Когда возьмут Пелопов жезл фригиянки?
Тебе мешают девы дома вдового
Или Орест — отца подобье? Будущих
Невзгод страшись для них; ведь смерч приблизился.
Что медлишь? Рядом мачеха безумная
Твоих детей. Иначе коль нельзя, пусть меч
2°» Тебе вонзится в сердце — и убьет двоих.
Две крови слей, погибни — но сгуби его;
Смерть с тем, в кого ты целишь,— смерть не жалкая.
Кормилица
Сдержи порыв, царица, обуздай себя,
Свой замысел измерь: сломивший Азию
Грядет Европы мститель, с долгожданною
Победой, в плен фригийцев и Пергам ведет.
Ты из засады хочешь на того напасть,
Кого Ахилл коснуться не посмел мечом,
Хоть выхватил его рукою дерзкою,
2Ю Ни Теламона сын, на смерть решившийся,
Ни Гектор, что на десять лет продлил войну,.
Ни черный сын Авроры, ни Париса лук,
Ни Ксаиф, тела кативший и оружие,

Агамемнон
271
Ни Симоент, чьи воды кровь окрасила,
Ни Кикн, морского бога белоснежпый сын,
Ни рать фракийцев, Ресом предводимая,
Ни с пестрым тулом, со щитом, с секирою
Царица амазопок? В доме отческом
Его убьешь ты, кровью запятнав алтарь?
И без отмщенья это стерпит Греция?
Коней, мечи, суда в волнах бессчетные
Представь и землю, кровью наводненную —
Все, что постигло тевкров дом захваченный,
Перенеси на греков. Чувства злобные
Ты подави и душу усмири сама.
Кормилица уходит. Входит Э г и с ф.
Эгисф
(самому себе)
Срок, устрашавший ум и сердце издавна,
Воистину подходит — мой последний срок.
Душа, что вспять бежишь ты? Что оружие
Бросаешь сразу? Знай, что боги злобные
Тебе удел погибельный замыслили,—
И на любую казнь им жизнь ничтожную
Отдай, встреть грудью все мечи, все факелы.
Чье таково рожденье, тем не кара — смерть.
(Клитемнестре)
Дочь Леды, средь опасностей союзница,
Лишь будь со мной; заплатит кровью пусть за кроь
Вождь нерадивый, но отец решительный.
Что ж страх внезапный залил щекп бледностью
И почему потуплен взгляд растерянный?
К лит е мнестра
Любовь к супругу, побеждая, гонит вспять —
Туда, откуда прежде удаляться мне
Не подобало. Возвратимся к верности:
К добру вернуться никогда не поздно нам,
Почти что сиял вину, кто в ней раскаялся.
Эгисф
Куда идешь, безумпая? Надеешься
На верный брак с Атридом? Если нет ипых
Причин, тяжелый в душу страх вселяющих,—
Фортуною, безудержной в надменности,
Кичливой спесп будет в пем умножен дух.
Он до победы в тягость был союзпикам —
А ныне к нраву, от природы злобному,
Прибавь победу. Отбыл он царем Микен,

272
Агамемнон
Придет тираном. В счастье дух заносится.
Вокруг него идет с какою пышностью
Толпа наложниц! Паче же других одна
Царем владеет — жрица бога вещего.
Делиться с ней согласна ты супружеством?
Она не согласится! Для жены страшней
Всех бед, когда захватит дом наложница.
Ни с кем нельзя ни ложе, ни престол делить.
К л ит е мне ст р а
Зачем, Эгисф, ты в пропасть вновь влечешь меня
И гнев раздуть стремишься потухающий?
Дал победитель волю над рабой себе,—
Жены-царицы это не касается.
Для трона и для спальни — не один закон.
Да и душа не может обвинять его
По строгому закону, помня свой позор.
Кому прощенье нужно, легче сам простит.
Эгисф
Мир заключить? Друг другу дать прощение?
Законов царской власти ты не ведаешь?
Судья, недобрый к нам и снисходительный
К себе, залогом власти почитает царь:
Что можно мне, то прочим заповедано.
Клитемнестра
С прощенной Менелай плывет Еленою,
Причиной и Европы бед, и Азии.
Эгисф
Но тайная Венера не похитила
Атрида сердце, лишь супруге верное.
А тот вину уж ищет и готовит суд.
Не мни позорным то, что совершила ты:
Что пользы в жизни честной, незапятнанной:
Кто сильным враг, тот виноват без следствия.
Не в Спарту ли изгнанницей отринутой
Вернешься? Нет исхода, если царь отверг
Жену. Напрасной гонишь страх надеждой ты,
Клитемнестра
Мои проступки только верным ведомы.
Эгисф
Вовек не входит верность в двери царские.
Клитемнестра
Богатой платой верность обяжу хранить.

Агамемнон,
273
Э гисф
Но плата побеждает верность платную.
Клитемнестра
Стыд восстает, в душе еще оставшийся.
Зачем его глушишь ты вновь и вкрадчиво
Даешь советы злые? Я должна в мужья,
Царя царей покинув, взять изгнанника?
Э гисф
Чем ниже для тебя сынов Атридовых
Фиеста сын?
Клитемнестра
А мало, так прибавь: и внук.
Э гисф
Я не стыжусь: рожден по воле Феба я.
Клитемнестра
Так Феб — виновник гнусного рождения,
Феб, из-за вас назад коней направивший?
Зачем бессмертных в нашу мерзость вмешивать?
Пробравшийся хитро на ложе брачное,
Прославленный лишь прелюбодеянием,
Прочь с глаз моих, бесчестье рода нашего!
Пускай свой дом свободпым царь и муж найдет.
Эгисф
Не внове мне изгнанье, к бедам я привык.
Царица, прикажи лишь — и не только дом
И Аргос я покину, но невзгодами
Измученное сердце поражу мечом.
Клитемнестра
(самой себе)
Дай сделать так, Типдара дочь кровавая!
(Эгисф у)
Должны мы доверять вины сообщнику.
Пойдем же вместе: темный, угрожающий
Исход событий сообща обсудим мы.
Уходят.
Хор
Аполлона воспой, славный юный сонм!
В честь тебе толпа
Венчает виски, и колебля в руках
Лавровую ветвь,
Распускает волну девичьих кудрей

274
Агамемнон
Древний Инахов род.
Что студеный ток Эрасинских ключей,
Что Еврота волну,
Что Йемена струю меж зеленых брегов
Молчаливую пьет.
К нашим и ты, о гостья из Фив,
Хороводам примкни:
Научила тебя вещунья Манто,
Тиресия дочь,
Как великих богов, Латоны детей.
Обрядами чтить.
Победитель, свой лук — ведь вернулся мир,^
Ты ослабь, о Феб,
И сними с плеча от легчайших стрел
Тяжелый колчан,—
Проворные пусть пробудят персты
Голос лирных струн.
Пусть, прошу, не звучит пронзительный лад.
Высокий напев,
Но под кроткий звон лиры плавно веди
Ту простую песнь,
Что ты пред судом искушенных муз,
Состязаясь, поешь.
Иль на низких струнах, бряцая, пропой
То, что пел ты богам,
Когда буйную рать Титанов поверг
Молний быстрый огонь,
Иль когда одна на другую гора,
Громоздясь, возвели
Для чудовищ злых ступенчатый путь,
Когда Пелион
На Оссе стоял, и обеих давил
Лесистый Олимп.
И ты, жена и сестра, что престол
Делишь высший, приди!
О царица, тебя, Юнона, мы чтим
В Микенах твоих.
В тревожной мольбе пред твоим божеством
Простертый хранишь
Ты Аргос одна, в деснице твоей
И мпр и война.
Агамемнона ты лавры в этот день
С победой прими,
Для тебя поет флейты праздничной букс
На много ладов,
Для тебя у дев с ученых струн
Плавно песня течет,

Агамемнон
275
Для тебя несут жены факел в руках,
Исполняя обет
И телица падет перед храмом твоим
Бела, словно снег,
Ей ни плуг не знаком, ни загривок у ней
lie натерт ярмом.
О Паллада, а ты, властелина громов
Многославная дочь,
Башни много раз дарданские ты
Поражала копьем,
Чтит тебя молодых и старших матрон
Единый хор
И храма врата, когда ты грядешь,
Отпирает жрец.
К тебе в венках из сплетенных цветов
Приходит толпа,
Тебя старики на склоне годов
Согласной мольбой
Благодарственной чтят, возлиянья творя
Дрожащей рукой.
Помним мы и тебя, о Тривия: глас
Наш знакомый услышь;
Ты, Луцина, велишь, чтобы Делос твой
На месте стоял;
Был прежде гоним всеми ветрами он,
Блуждал меж Киклад,
Прочный корень теперь держит сушу его,
Ветры он презрел
И дает причал кораблям, хоть привык
Раньше плыть им вослед.
Торжествуя, ты считала тела
Танталиды детей,—
И камень досель на Сипиле крутом
Плачевный стоит,
И старинный поднесь мрамор капли слез
Все новые льет.
Чтят горячо и жена, и муж
Богов близнецов.
Но прежде всех ты, владыка-отец,
Мощный молний огнем,
Мановеньем главы вершины небес
Колеблющий бог,
О Юпитер, к тебе восходит наш род,
Так прими дары
И на внука взгляни: в нем пращура кровь
Достойно течет.
1'о вот широким шагом поспешающий

276
Агамемнон
Несет нам воин знаки явной радости:
410 Копья железо лаврами украшено.
Здесь Еврибат, царя служитель преданный.
Входит Еврибат,
Еврибат
<392) Родные лары, храмы, алтари богов!
Себе не веря, долгим истомлен путем,
Вас чту поклопом! Все обет исполните:
Краса земли аргосской, вопреки всему,
С победой Агамемпон возвращается.
Входит Клитемнестра.
Клитемнестра
Ужель коснулась слуха весть счастливая?
Но где он, десять лет с тоскою жданный мной,
Где муж мой медлит — на земле иль на море?
420(400)
Еврибат
Он невредим и, славой возвеличенный,
Стопой коснулся берега желанного.
Клитемнестра
Почтим в счастливый этот день обрядами
Богов, хоть благосклоппых, но медлительных.
А ты поведай, брат супруга жив иль нет,
И о сестре поведай, где теперь она.
Еврибат
Молю богов о лучшем — а наверное
Морской безвестный жребий не дает сказать.
430(4Ю) Лишь разметало флот наш море бурное,
Как потеряла из виду ладья ладью.
А сам Атрид, блуждая средь безбрежных вод,
От них урон сильнейший, чем от битв, понес
И, словно побежденный, лишь разбитые
Ведет остатки флота-победителя.
Клитемнестра
Какой бедой суда мои потоплены?
Как братьев разлучила среди вод судьба?
Еврибат
О чем и молвить горько, ты велишь сказать,
Весть о несчастье сливши с вестью радостной,—
Но дух больной бежит рассказа страшного.
Клитемнестра
Открой мне все. Кто о беде боится знать,
^С420) Тот множит страх. Неведомое хуже зло.

Агамемнон
277
Е в рибат
Когда Пергам сожгли дорийцев факелы,
Добычу разделивши, в море вышли все.
Снимает воин меч с бедра натертого,
И на корме лежат щиты забытые;
Весло в руках, приученных к оружию;
Миг промсдленья долог нетерпению.
К отплытью знак на царской заблестел корме
И звук трубы гребцов ободрил радостных,
II С ЗОЛОЧеНЫМ НОСОМ СУДНО ВЫПЛЫЛО, 450(430)
Путь указуя кораблям бесчисленным.
Тут легкий ветер, к кораблям подкравшийся,
Ускорил ход; волна едва колышется,
Колеблемая легкими Зефирами,
Судами скрыт залив, судами блещущий.
Отрадно видеть Трои опустелый брег,
Отрадно зреть Сигейский мыс покинутый.
Гребцы все разом весла гнут упругие,
Спешат помочь ветрам руками юными,
В движенье мерном с силой напрягая их.
В борт плещет море, килями изрытое, 460(440)
В лазури пенные белеют борозды.
Когда полнее ветер паруса надул,
Ему, оставив весла, судно вверили,
И воины, разлегшись на скамьях, глядят,
Как с ходом судна берег удаляется,
Иль битвы вспоминают: храбрость Гектора,
И для костра за плату возвращенный труп,
И кровь царя на алтаре Юпитера.
А те, что в штиль, играя, взад-вперед снуют
Иль в зыбь спиною гнутой рассекают вал, 470(45с>
Резвятся рыбы по морю тирренские,
То кружат, то плывут у борта самого,
То обгоняют судно, то вослед скользят,
То первый хородовом обойдут корабль,
То радостной толпой проводят тысячный.
Но вот и берег скрылся, не видать равнин,
Чуть можно угадать хребты Идейские,—
Упорный видит лишь одну примету взгляд:
Над Илионом черный дым клубящийся.
Уже Титан усталых распрягал коней, 480(4бо>
День падал впиз и свет сменялся звездами.
На небесах лишь облачко растущее
Пятнало пламя Феба; море тихое
Закат нечистый сделал подозрительным.
Настала ночь, усыпав небо звездами,

278
Агамемнон
5CG(4P0)
Висят без ветра паруса. Вдруг тяжкий гул
С холмов скатился, предвещая худшее,
И застонали камни прибережные.
Еще не воя, ветер возмутил волну,
490<47°) Луна внезапно скрылась, звезды спрятались,
И море к небесам взметнулось рухнувшим.
Ночного мрака мало: тьма окуталась
Туманом черным, всякий угасившим свет,
Смешавшим влагу с небом. Разорили вмиг
Все море ветры, обнажив глубины дна:
С Зефиром Евр и Нот с Бореем борются —
Своим оружьем каждый — и взметается
Пучина, завиваемая вихрями.
Стримонский смерчем кружит Аквилон снега,
Пески и воды Сиртов мчит ливийский Австр.
Но мало Австра: тучами чреватый Нот
Дождем пучину полнит; сотрясает Евр
Моря Зари и царства Набатейские;
Из Океана Кор подъемлет голову,—
Все с оснований рушит мироздание,
И мнится — боги вместе с небом падают.
В природе черный хаос водворяется,
Валы перечат ветру, ветер гонит вспять
Валы, и морю моря не вместить уже,
L1C(490) И влага ливня с влагой волн смешалася.
Не быть слепыми, знать причину гибели —
И в этом облегченье нам отказано:
Мрак придавил нам веки, ночь стигийская
Объяла нас. Одни огни падучие
Горят — меж туч мелькающие молнии —
Но даже злой их блеск отраден страждущим,
Их свет желанен. Губит флот наш сам себя:
Борт давит борт, нос ближний сокрушает нос.
Один средь волн разверзшеюся пропастью
520<50°) Корабль проглочен — и извергнут вновь; другой"
От груза тонет; третий воду черпает
Разбитым бортом; тот волной десятою
Накрыт, а этот, легкий, украшений всех
Лишенный, по простору И карийских вод
Без весел, парусов и мачты, стройные
Взносивший реи, как обломок носится.
Бессильны ум и опыт и умение;
Что должно делать, скованные ужасом
Все позабыли; падает весло из рук.
53 (51 * Взывать к богам последний заставляет страх.
Данаец об одном с троянцем молится.
Вот сила рока! Пирр отцу завидует,

Агамемнон
279
Улисс — Аяксу, муж Елены — Гектору,
Приаму — Агамемнон. Все счастливцами
Зовут под Троей павших, кто убит мечом,
Чье имя помнит слава, кто лежит в земле.
«Дерзнувшие ль на подвиг морю тягостны?
Погубит рок трусливый храбрых воинов
Напрасной смертью? Кто бы ни был, боже, ты,
Кого страданья наши не насытили, 540<520)
Взор просвети свой! Даже Троя бедствия
Оплакала бы наши. Если в гневе ты
Упорен и дорийский жаждешь род сгубить,—
Зачем и тех, ради кого ты губишь нас,
Па гибель обрекаешь? Укроти валы:
Троянцев вместе флот несет с данайцами».
Что делать больше? Голос поглощен водой.
Еще беда: вооружившись гневного
Юпитера огнем, свершить пытается
Паллада то, что невозможно ужасу 550(э30>
Горгоны, и эгиде, и копью ее.
II вновь дохнула буря. С нею борется
Один Аякс: канатами старается
Он парус подобрать,— по пламя павшее
Его пронзает. Размахнувшись, новую
Паллада, как Юпитер, мечет молнию —
И та, пробив Аякса и корабль его,
Часть корабля уносит и Аякса в ней.
По, опаленный, из пучины бешеной
Встает он, как утес, и грудью бурные 5G0(54U)
Сечет валы, влечет корабль, охваченный
Огнем — и в море непроглядном светится
Один Аякс, окрасив волны отблеском.
Вот, выплыв на утес, вопит он в ярости:
«Все одолеть я жажду, море, молнию,
Огонь, валы, Палладу — превзойти себя.
Не убегал я в страхе перед богом битв,
Один сражаясь против Марса с Гектором,
И стрелы Феба путь не преградили мне:
Богов я как фригийцев побеждал,— и ты
Страшна мне? Брось рукой бессильной молнпю
Чужую! Пусть и сам он...» —Речь безумную
Хотел он продолжать — но поднял голову
Из вод Нептун и сиес скалу, ударивши
Трезубцем; и Аякса увлекла она,
Огнем, землей и морем побежденного.
Нас, гибнущих, зовет страшней крушение:
Над каменистым дном есть воды мелкие,
Где лживый Кафарей водоворотами
70(550)

280
Агамемнон
r>ac«(5eo)
:,9О(570)
595
600(580)
605
CI 0(590)
610(600)
Скрывает камни. Между ними вечное
Кипенье волн прихлынувших иль схлынувших.
На круче крепость есть, что на две стороны,
В два моря зрит: сюда — на край Пелопов твой,
На Истм, изгибом узким отделяющий
От моря Фрикса море Ионийское,
Туда,— на Халкедон, на Лемнос гибельный
И западню судов — Авлиду. В крепости
Родитель Паламедов нечестивою
Рукой вознес огонь, с высот сверкающий,
И флот на камни заманил предательски.
На острых скалах корабли недвижные:
Те скудная волна дробит об отмели,—
Перед плывет, корма пригвождена к скале,
А этот, вспять в просторы устремившийся,
Другим настигнут и разбит разрушенным.
Страшнее моря берег. К утру шквал утих
И Феб явил нам жертвы, принесенные
Во искупленье Трое ночью пагубной.
Клитемнестра
Скорбеть ли мне иль радоваться? Муж пришел —
И радуюсь невольно я, но горестна
Отчизны рана. Примири же с греками
Богов, родитель, небо потрясающий!
Все увенчайте радостной листвой виски,
Пусть флейт звучит напев священный, праздничный
И жертва на алтарь падет белейшая.
Но вот идет толпа простоволосая
Троянок, и — всех выше — жрица Фебова
Лавр потрясает вещий в исступлении.
Хор
О, сколь сладкое зло смертным заложено
В сердце: к жизни любовь,— хоть и открыт для всех
Путь, ведущий от зол: вольная страждущих
В пристань смерть зовет, где покой навеки.
Ни фортуны бури непостоянной,
Ни страх, ни огонь Юпитера пеправый
Его не нарушат.
Вечному миру
Не грозят ни толпы зловредных граждан,
Ни суровый вождь, ни ярость пучины.
Ветрами взметенной, ни строй враждебный^
Ни клубы пыли,
Поднятые варваров ордою конпой,
Ни народы, гибнущие с отчизной,

Агамемнон
281
Когда недруг жжет злым пожаром стены,
Ни войны свирепость.
Рабству тот положит конец,
Кто презрел богов легкомысленных,
Кто на черный ток Ахеронта,
На унылый Стикс без унынья глядит,
Кто жизнь свою дерзнет оборвать.
Будет он равен царю, равен богам. сгосою)
О, какая беда — не уметь умереть!
Видели родины мы крушенье в ту ночь роковую,
Когда дарданцев дома жег ты, огонь дорийский;
Не война теперь, не мечи победили
Город, павший встарь от стрел Геркулеса:
Ни Пелея сын и морской богини,
Ни любимый друг свирепого Пелида
Не сломил его, когда в заемных латах
Истреблял троянцев Ахилл подложный
Иль когда сам Пелид, гнев на скорбь сменивший, «40(б20>
Прянул в бой, и все на стенах высоких
Натиска его страшились троянцы.
Утратил наш город €42а
Последнюю честь: погибнуть отважно;
Дважды пять лет он держался,
Чтоб от хитрости пасть в единую ночь.
Видели мы дар коварный,
Возведенную данайцами громаду
Роковую мы доверчивой рукою
В город повлекли: содрогался часто
На пороге конь, что в утробе полой б50(бсо>
Скрытых нес царей и последнюю битву.
И могли бы мы опрокинуть их козни,
Чтобы хитрость врагов их же и сгубила:
Часто от толчка и щиты звенели,
И невнятный гул поражал наши уши,
Когда Пирр роптал, непослушный
Злокозненному Улиссу.
Забыли страх юноши Трои:
Тронуть канат рады священный.
Астианакс малолетний строй 6С0(640)
И та, кого ждет гемонийский костер,
Ведут за собой: юных дев — она,
Мальчиков — он. Нарядившись, несут
Жены дары по обету богам,
Нарядившись, отцы идут к алтарям,
Весь Илиоп — на одно лицо,
И — чего с тех пор, как Гектор сожжен,
Не видели мы — весела Гекуба.

282
Агамемнон
670(650,
680(f) 60)
690(670)
700( С80)
710(690)
Что в начале мне и что под конец
Ты оплакать велишь, о горе мое?
Стены — их возвели бессмертные нам
И разрушили мы?
Храмы — пепел их осыпал богов?
Нам не хватит дней, чтоб оплакать все.
О тебе наш плач, троянцев отец:
У меня на глазах, горло старцу пронзив,
Пирра яростный меч был запятнан едва
Скудной кровью царя.
Кассандра
Троянки, сберегите слезы: время их
Потребует и впредь. Оплачьте горестно
Свою погибель,— а в моих страданиях
Товарки не нужны мне; полно сетовать
Вам обо мне: одна снесу судьбу мою.
Хор
Сладко слезы смешать в единый ток;
Если горе таить, сильнее оно
Душу жжет и томит, сладко нам о родных
Всем вместе рыдать; и хотя наравне
С мужами ты терпеньем тверда,
Не оплакать тебе крушений таких.
Ни тот, кто напев переливчатый свой
На вешних ведет ветвях — соловей,
«Итис, Итис» твердя в бессчетных ладах;
Ни птица, что всем с высоких крыш
Говорит, говорит про бистопский грех,
Нечестивый обман супруга-царя,
Горьким стоном своим не оплачут твой
Достойно дом. Пусть даже начнет
Лебедь, средь лебедей звончайшпй певец,
Там, где Петр течет, где течет Танаис,
Последнюю песнь; пусть начнут посреди
Причитающих вод алкионы рыдать
О Кеике своем, когда, стихшим волнам
Не веря, они полагаются вновь
На морскую гладь и со страхом своих
Греют птенцов в плавучем гнезде;
Пусть идущая вслед бессильным мужам
В горе руки с тобой начнет терзать
Толпа, что мать башненосную чтит
И на хриплый призыв самшитовых флейт
Бьет в грудь, подняв об Аттисе вопль,—
Меры нашим пет, Кассандра, слезим,

Агамемнон
283
Ибо нашей беде меры также нет.
Зачем с висков повязки рвешь священные?
Должны всех больше чтить богов несчастные.
Кассандра
Несчастья наши всякий страх превысили.
Мне не смягчить мольбою небожителей,
А им, пусть и хотят, да нечем мучить нас,
И у фортуны силы все исчерпаны.
Отец, отчизна, даже сестры отняты:
Алтарь, гробница выпили всю кровь мою. т:о(700)
Где братьев сонм, где вся семья счастливая?
Истреблена! Чертоги старца жалкого
Стоят пусты. В палатах, сколько их ни есть,—
Невестки, все, кроме спартанки, вдовые.
Гекуба, мать царей, царица Фригии,
Родившая огонь,— удел изведала
Невиданный, приняв обличье хищное:
Среди развалин лает пережившая
Сынов, Приама, Трою, самое себя!
Хор
Внезапно смолкла Фебом одержимая, 730(тю)
Бледнеет, тело дрожь объемлет частая,
Подняв повязки, дыбом встали волосы,
Дыханьем тяжким ропот сотрясает грудь,
Блуждают взоры, очи, обратившись внутрь,
Вдруг стали слепы; вновь застыл недвижный взгляд.
Вот шествует, прямая, к небу голову
Высоко вскинув; богу непокорные
Уста вещать готовы — но старается
Речь удержать менада: Феб ей тягостен.
Кассандра
Зачем меня, гонимую неистовством, 740(?l0)
Утратившую разум, ты влечешь опять,
Парнас? Феб, отступись: я не твоя уже,—
Огонь свой угаси, мне в грудь вонзаемый.
Ради кого я вне себя безумствую?
Уж Трои нет — что ж делать лжепророчице?
Где я? Свет меркнет, очи застилает тьма,
Не видят очи неба, мраком скрытого.
Но вновь двумя день озаряет солнцами
Дома двойные в Аргосе удвоенном.
Идейский лес я вижу: между трех богинь 75Э(7?0)
Могущественных пастырь — роковой судья,
('тратитесь, о цари, потомства тайного:
Полей питомец этот ваш низвергнет дсм.

284
Агамемнон
Зачем взяла рука безумной женщины
Клинок? Кого — одеждою лаконянка,
Оружьем амазонка — поразит она?
Но что за новый образ приковал мой взор?
Зверей всех победитель, лев Мармарики
Лежит, и шею гордую, высокую
760('40) Зуб растерзал кровавый львицы дерзостной.
Родные тени! Всех вас пережившую,
Зачем меня зовете? За тобой, отец,
Иду, свидетельница общей гибели!
Ты, брат, оплот фригийцев и гроза врагов,
Не прежний блеск, не руки, обожженные
Пожаром кораблей, но раны, вздутые
От пут продетых, вижу. За тобой иду,
Троил, так рано Эакида встретивший!
Лик Деифоба не узнать: супруги дар!
770(750) Мне радостно пройти сквозь топь Стигийскую,
Мне радостно увидеть пса свирепого
И царство Дита алчного. Сегодня же
Челн этот переправит души царские —
И побежденную, п победителя.
Стикс, чьей водой клянутся небожители,
И тени, вас молю я: отворите свод,
Чтобы Микены видел легкий сонм троян.
Смотрите все, как судьбы обратились вспять.
Старухи — сестры гнусные
'80(760> Грозят плетьми кровавыми
И обгорелым факелом;
Распухли щеки бледные,
Одежда погребальная
Скрывает чрева впалые.
Гремят почные ужасы,
И тела кости мощного,
От времени изгнившие,
Лежат в трясине илистой.
Забыл старик измученный
790(770) О жажде, перестал ловить
Струю, от уст бегущую,—
Скорбит о смерти правнука.
Зато Дардан ликующий,
Отец наш, гордо шествует.
Хор
Само себя прервало исступление;
Колени подкосились... Так же падает
Телец под топором неверным жертвенный.
Поднимем тело. Вот уже к богам своИхМ

Агамемнон
285
Атрид в победных лаврах приближается.
Ему навстречу в одеянье праздничном
Спешит жена — и вспять с ним рядом шествует.
А гаме мной
Живым домой пришел я, вопреки всему.
Любимый край мой, здравствуй! Много варварских
Тебе несу богатств; тебе счастливая
Когда-то Троя, Азии оплот, сдалась.—
Но почему, склопив бессильно голову,
Пророчица поникла? Слуги, влагою
Ее холодной оживите! Снова свет
Померкший взгляд увидел.— Встань, приди в себя!
Мы после всех невзгод — в желанной пристани.
Настал нам праздник.
Кассандра
Праздник и для Трои был.
Агамемнон
Почтим алтарь.
Кассандра
У алтаря отец мой пал.
А гам е мнон
Взнесем мольбы Юпитеру...
Кассандра
Геркийскому?
Агамемнон
Ты мнишь, что видишь Трою?
Кассандра
И Приама в ней.
А гамемнон
Но здесь не Троя!
Кассандра
Троя: здесь Елена есть.
Агамемнон
Не бойся госпожи.
Кассандра
Свобода близится.
Агамемнон
Живи без страха.

286
Агамемнон
Кассандра
От него избавит смерть.
А гамем нон
Тебе опасность не грозит.
Кассандра
Тебе грозит!
А гамемнон
Что победителю опасно?
Кассандра
То, чего
«2o<soo) Не опасаешься ты.
Агамемнон
Слуги верные,
Держите деву, чтобы одержимая
Не натворила бед.— Отец, блистающий
Огнем небесным, мирозданьем правящий,
Кому несут добычу победители!
Супруга-брата власти сопричастная,
Аргивская Юнона! Вас почтить хочу
Обетной жертвой, смолами Аравии.
Входит во дворец.
Хор аргосских женщин
Аргос, славой своих граждан прославленный,
Аргос, любезный всегда мачехе гневной,
Ъ30(810) Кормилец питомцев могучих,
Восполнивший до чета
Число богов,— ибо сын твой
Дважды шестью заслужил трудами
Вечного неба,
Мощный Геркулес, для кого Юпитер,
Мировой закон нарушая, ночи
Удвоил часы, приказавши Фебу
Медленнее гнать быструю упряжку
И твоей велев не спешить колеснице,
83дб Бледная Феба;
Вспять отступила
840(820* Та звезда, что нмя свое меняет,
Дивясь в этот час называться Геспер;
Голову в свой черед подняла Аврора —
И склонила ее тотчас же вновь к плечу
843а Старого мужа.
Узнал восток, узнал п закат,
Что рожден Алкид: ведь неукротимый

Агамемнон
287
За одну лишь ночь он зачат не мог быть.
Скорый бег светил ради тебя прервался,
Мальчик, для неба рожденный.
Силу твою узнал как молния быстрый
Лев Немейский, твоей сдавлен рукою, 850(8зо)
И паррасийская лань,
Узнал и полей разоритель аркадских,
С громким ревом бык диктейские нивы
1 розный покинул.
Смертью он смирил плодовитость гидры,
Не дал ей рождаться, губя ей шеи,
Триединых братьев —
Из одной груди выраставших чудищ —
Палицей своей сокрушил он, напав,
Увел к восходу стада гесперийские, 8б0(&40)
У трехвидного отняв Гериона.
Он фракийских увел коней,—
Их тиран не травой с гебрского берега
Иль стримонских лугов вскормил:
Кровью пришлецов хищные конюшни
Он питал, пока пе обагрила
Зубы скакунов кровь их возницы,
Ипполита свирепая 807а
Увидала, что снят с нее
Пояс, и стимфалиды
Ср*'ДД туч настигнуты стрелами, b70(Sf>0)
С неба упали;
*А ветки, что отдавать не привыкли
Плодов золотых урожай, устрашились
Рук его и вверх, легче став, взметнулись.
И бессонный сторож холодный услышал
Звонкого клинка звучные удары,
Когда прочь Алкид уходил с добычей,
Без металла сад желтого оставив.
Преисподний пес, выведенный к свету,
На тройной цени, смолк и ни единой ssocsro)
Пастью не лаял, tela
Устрашенный дня незнакомым светом.
Пал пред войском твоим
Лживый дом Дарданида,
Лук узнав, что вновь будет страшен Трое,
Пал пред войском твоим
Пергам, простояв столько дней, сколько лет.
Кассандра
что вершится, десяти равно годам!
Что ж там, внутри? Награду за безумие

288
Агамемнон
Бери, душа! Победа побежденных ждет.
ьЭД870) Встает Пергам, влечет отец поверженный
Микены. Победитель убегает вспять!
Ничто очам в пророческом неистовстве
Так ясно не являлось. Вижу, радуюсь:
Мой взор не помрачен туманным призраком.
Так взглянем! В царском доме пышный пир накрыт:
Такой же пир фригийцы в свой последний день
Справляли; ложе блещет нашим пурпуром,
Вино — в старинном Ассарака золоте.
Сам царь в расшитых тканях высоко возлег,
90°(88°) Одеждой гордой облачен Приамовой.
Велит царица вражеский совлечь убор,
Покров надеть, женою верной сотканный.
Страшусь, душа трепещет! Ужли будет царь
Изгнанником убит, муж — соблазнителем?
Вершится рок. В крови узрит властителя
Последний пир, и с Вакхом кровь смешается.
Коварная одежда смертоносная
Влечет на гибель: рук царю не выпростать,
Всю голову закрыли складки мягкие.
91С(89°) Меч слева полу муж рукой трепещущей
Вонзил — и замер, неглубоко ранивши.
А царь, как вепрь щетинистый, когда его
Опутают тенета, он же рвется вон,
Ярится тщетно, стягивает туже сеть,—
Царь хочет разорвать кругом текущие,
Слепые складки, ищет, где же враг его,
Но Тнндарида, взяв секиру в ярости,
Как служка, что сначала глазом метится
Пред алтарями, прежде чем разить быков,
92°(90°) Оружьем нечестивым машет в воздухе.
Разит! Свершилось! Череп — часть ничтожная —
Висит, отрублен; кровь из шеи струями
Бежит, из уст упавших рвется стон еще.
Но мало им: он тело бездыханное
Мечом терзает; с ним она, помощница.
Под стать злодейством оба близким родичам:
Она — сестра Елены, он — Фиеста сын.
Титан заколебался на закате дня:
Своей дорогой мчаться — иль Фиестовой.
Входит Электра, ведущая Ореста.
Элект р а
930(910) По смерти отчей наш оплот единственный,
Беги, спасайся от злодейских вражьих рук.
Наш дом повержен, наше царство рушится.

Агамемнон
289
Кто этот гость, упряжку погоняющий?
Тебе я скрою, брат, лицо одеждою.—
Чужих боишься ты, душа безумная?
Родных страшись! Орест, пугаться незачем:
Я вижу помощь друга и защитника.
Въезжает С т р о ф и и на колеснице, с ним Л и л а д.
Строфий
Я, Строфий, пальму заслужив элейскую,
В Фокиду возвращаюсь, а сюда затем
Пришел, чтобы поздравить друга, битвами 940(92о>>
Низвергшего Пергам десятилетними.
Кто тут, слезами скорбное омыв лицо,
Робеет, стонет? Дочь узнал я царскую.
Электра! Что за слезы в доме радостном?
Электра
Отец погублен злодеяньем матери,
Теперь и сына ищут — вслед отцу послать.
Эгисф твердыню взял в боях Вепериных.
Строфий
О счастье, счастье! Долгим не бываешь ты.
Электр а
Во имя памяти отца, жезла его,
Всем ведомого землям, и богов, хоть в них 950(9зо>
Мне верить трудно,— брата у меня возьми!
Строфий
Хоть учит страху твой отец зарезанный,
Решусь и спрячу у себя Ореста я.
Нужна и в счастье верность, а в беде — вдвойне.
Награду битв потешных, украшение
Чела надень и ветвь возьми победную
Рукою левой, чтобы скрыть лицо листвой.
Пусть этот дар Юпитера Писейского
Тебя и спрячет, и ободрит знаменьем.
А ты, упряжкой править помогающий, 9б0(940)
Учись, Пилад, быть верным у родителя.
Эй, вы, чью резвость вся видала Греция,
Быстрей бегите, кони, из коварных мест.
Удаляются.
Элект р а
Ушел, бежал! Уносит бег безудержный
С глаз колесницу. Буду ждать врагов моих
Без страха, и сама подставлю голову.
Жена подходит, мужа победившая,
10 Луций Анней Сенека

290
Агамемнон
На платье — знак убийства, пятна алые,
И на руках кровь не засохла свежая.
L7L(950) Угрюмые грозят глаза злодействами.
У алтаря укроюсь. Близ твоих позволь,
Кассандра, быть повязок: страх один у нас.
Входит Клитемнестр а.
Клитемнестра
Дочь дерзкая и матери враждебная!
Обычай есть ли девушке бежать к толпе?
Электра
Тот дом, где блуд, должна покинуть девушка.
Клитемнестра
Кто девушкой сочтет тебя?
Элект р а
Да, дочь твою!
Клитемнестра
Смирись: я мать.
Элект р а
Ты учишь послушанию?
Клитемнестра
Мужскою полой дух твой гордый дерзостью,—
Беда научит помнить, что ты женщина!
Электра
980(96°) Меч женщинам пристал теперь, не правда ли?
К лит е мне ст ра
Ты мнишь, что с нами ты равна, безумная?
Электра
Вы? Кто же этот новый Агамемнон твой?
Как должно вдовам говори: ведь муж убит.
Клитемнестра
Царица я, и девы необузданной
Теперь прерву по праву речи дерзкие.
Где сын мой, где твой брат, ответь немедленно!
Электра
Его в Микенах нет.
Клитемнестра
Где сын? Верни его!
Электра
Верни отца!

Агамемнон
291
К лит емче ст ра
Куда его ты спрятала?
Электра
Не страшен повый царь ему: для матери
Довольно справедливой знать и это. 990(970)
Клитемнестра
Нет!
Для гневной мало! Ты падешь сегодня же.
Электра
Пусть от твоей руки паду. Покинула
Алтарь я: в горло бей, коль горло нравится,
А хочешь, как телице, шею мне рассечь,—
Твоей секиры шея ждет склоненная.
Готово для убийство все: в крови моей
Отмой супруга кровь с руки запятнанной.
Входит Э г и с ф.
К лит емчест ра
Престол со мной делящий и опасности,
Эгисф, спеши сюда! Позорит гнусными
Меня словами дочь — а брата спрятала. iooo(980)
Эгисф
Неистовая, смолкни! Материнский слух
Нельзя терзать речами недостойными!
Элект р а
Кто смеет поучать нас? Зло замысливший,
Во зле рожденный, имя чье неведомо
Родным: и сын сестры, и внук родителя?
К лит емче ст ра
Эгисф, что медлишь голову бесчестную
Снести мечом? Пусть брата или жизнь отдаст!
Эгисф
В глухой темнице каменной свой век прожив
И пытки всеми видами измучена,
Сама того, кто спрятан ею, выдаст нам. ioio<990)
Без сил, в нужде, в грязи и в заточении,
Вдова до брака, людям ненавистная,
Не видя света, сломится от бед она.
Электра
Дай смерть!
10*

292
Агамемнон
Э гисф
Я дал бы, если б не просила ты.
ids Карает смертью лишь тиран неопытный.
Электра
Что хуже смерти?
Э гисф
Жизнь, коль смерти хочешь ты.
Подальше, слуги, уведите чудище,
И на краю державы, от Микен вдали,
В пещере замуруйте, в непроглядной тьме:
Ю20(10оо Смирит темница, верю, беспокойную.
Клитемнестра
А эта жизнью пусть заплатит — царского
Утеха ложа и супруга пленная.
Отнявши мужа, пусть за ним последует.
Берите!
Кассандра
Нет, сама, опережая вас,
Пойду — и первой возвещу согражданам,
Как понт судов был полон опрокинутых,
Как недруг взял Микены, как вождя вождей,—
Чтоб участь Трои равной искупил судьбой,—
Дары жены сгубили: блуд и заговор.
юзо(ЮЮ) Ведите прочь: лишь благодарна буду вам!
Я счастлива, отчизну пережив!
Клитемнестра
Умри,
Безумная!
Кассандра
Придет и к вам безумие.

ОКТАВИЯ
Действующие лица:
Октавия Сенека
Кормилица Октавии Префект
11 о ппе я Вестник
Кормилица П о ппе и Два хора
Нерон римских граждан
Действие происходит в Риме в 62 г. н. э.
Клавдий Друз Цезарь казнил смертию Мессалину, родившую ему Британ-
ника и Октавию, ибо сошлась она с Силием, а после взял в жены,
Агриппину, дочь брата своего Германика, вдову Гнея Домиция Агено-
барба Нерона, и сыну ее Нерону отдал в супружество дочь свою
Октавию. После того, как Клавдий и Британник были погублены отравою,
кесарь Нерон дает развод Октавии, которую ненавидит, и женится на
Поппее Сабине. Смятенье и бунт народа, вызванное упомянутым
разводом, Нерон подавляет многими казнями, а Октавию, сосланную на
Пандатарию, велит убить.
Октавия
Сонм блуждающих звезд прогоняя с небес,
Аврора зажглась, и в огнистых кудрях
Восходит Титан, вселенной вернув
Сияние дня.
Ты, кого гнетет столько бед и певзгод,
Привычный плач уж пора начать,
Побеждая стон морских альцион,
Побеждая крик Пандионовых птиц,
Ибо жребий твой тяжелей их судеб.
Ты, о ком я вовек не устану рыдать,
Мать, в ком первый исток несчастий моих,
Мой горестный плач, родная, услышь,
Если чувства есть у бесплотных теней.
О, когда бы Клото своей дряхлой рукой
Уж давно мою перерезала нить,
До того как пришлось узреть мне, скорбя,

294
Октавия
Раны твои и лицо в крови.
О день, для меня ты печален всегда,
Твой свет с той поры
Ненавистней душе, чем черная ночь!
Мачехи гнет мне пришлось выносить,
Терпеть и вражду, и безжалостный взгляд,
Ею, ею был, Эринией злой,
Брачный факел мой стигийский зажжен
И погублен ты, несчастный отец,
Что и за Океан простер свою власть,
Объявшую мир,
Кто заставил бежать британскую рать —
Войско вольных племен, неизвестных дотоль
Нашим римским вождям.
Но погублен ты был коварством жены,
О родитель мой, и тиран захватил
В рабство твой дом и потомство твое.
Уходит. Появляется Кормилица.
Корм илица
Кто в пэрвый раз во лживый к нам вступив дворец,
Пленится первым бренных благ сверканием,
.Увидит скоро, что судьба сокрытая
Сгубила дом, могущественный некогда —
Род Клавдия, чьей власти был покорен мир
И Океана хлябь, от века вольная,
Сдалась и против воли приняла суда.
Он, кто британцев первым под ярмо склонил,
Чей флот наполнил даль морей безвестную,
Кто среди бурь, среди народов варварских
Был невредим — пал, умерщвлен женой своей,
Убитой вскоре сыном, брат которого
Погублен ядом. А сестра несчастная —
Она же и супруга — скорбь не в силах скрыть,
Злодея-мужа гневом запрещенную.
Бежит его стыдливая — но ненависть
Горит и в нем, палит нечистым пламенем.
Любовь моя и верность тщетно силятся
Ей боль души утишить: горе жгучее
Сильней моих советов; благородный пыл
Ей полнит сердце, в бедах силу черпая.
Увы, какое злодеянье гнусное
Провидит страх мой! Бог да отвратит его!
Октавия
(за сценой)
О Фортуна моя, не сравнится ничья

Октавия
295
Злая доля с тобой,
Пусть хоть твой повторю я, Электра, плач:
Тебе ведь никто запретить не мог
Оплакать отца,
И убийцам его отомстил твой брат,
Кого от врагов скрыла верность твоя
И спасла любовь.
Мне ж на злую судьбу, что и мать и отца
Похитила, страх роптать не велит
И оплакать твое убиенье, мой брат,
Хоть в тебе лишь была надежда моя
II недолгим ты утешеньем мне был.
На горе себе, только имени тень
Великого, я до сих пор живу.
Кормилица
Чу, питомицы стон долетел ко мне:
Тоскует она. Что же немощь твоя
Не направит к ней медлительпый шаг?
Входит Октавия.
Октавия
Ты, участница всех страданий моих,
О, кормилица, плач раздели со мной.
Кормилица
Настанет ли день, когда с тяжкой тоской
Расстанешься ты?
Октавия
Да: в этот день встретит Стикс мою тень.
Корм илица
Что накликала ты, пусть бог отдалит.
Октавия
Не твоя мольба, а злая судьба
Правит жизнью моей.
Кормилица
Боги, кротость явив, удрученной пошлют
Счастливее дни; но послушной сама
Ты и ласковой будь, чтоб мужа смягчить.
Октавия
Скорее смогу я свирепость львов
И тигров смягчить, чем тирана дух,
Безудержно злой.
Кто от славной рожден крови, тот ему враг,
И богов, и людей презирает он,

296
Октавия
То счастье, что мать небывалым добыть
Преступленьем могла и сыну дала,
Не по силам ему. Благодарность забыв,
Он стыдился того, что власть получил
От матери в дар, и наградой была
Ей, чудовищной, смерть от его руки.
Но, убита сама, будет имя она
Убийцы носить во веки веков.
Кормилица
Замолчи, не давай безрассудным речам
Свободно течь из смятенной души.
Октавия
Пусть буду я терпеть, не могут кончиться
Иначе бедствия мои, чем гибелью.
Убита мать, злодейски умерщвлен отец,
Погублен брат, я, скорбью угнетенная,
Несчастная, супругу ненавистная,
Подвластная рабыне, жизнь постылую
Влачу, дрожа. Но знай: боюсь не смерти я,
А преступленья: если бы судьбы моей
Злодейство не коснулось — умерла бы я
Охотно, ибо мука хуже смерти мне
Встречать тирана взгляд спесивый, яростный,
Со страхом целовать врага, которому
Невмочь повиноваться с той поры, как брат
Отравлен, а престолом завладел его
Братоубийца, гордый благоденствием.
Как часто брат приходит тенью грустною
Ко мне, когда глаза, от слез усталые,
Смежит мне сон и тело обретет покой.
То, факелы схватив руками слабыми,
В лицо и в очи он убийце метится,
То в спальный мой покой вбегает в ужасе,
А враг за ним — и вот ко мне прильнувшего
Со мною вместе меч пронзает гибельный.
Безмерный страх и трепет прогоняют сон,
Боязнь и скорбь к печальной возвращаются.
Прибавь еще соперницу, похищенным
У нас величьем гордую: в угоду ей
На корабле стигийском плыть отправил мать,
А после при крушении спасенную
Зарезал сын, пучин морских безжалостней.
Так мне ли ждать спасенья после этого?
В покой мой брачный входит уж соперница
И за разврат в награду громко требует

Октавия 297
Жены законной ненавистной голову.
Приди из мрака к дочери взывающей,
Отец, на помощь иль разверзни пропастью
Покров земли, чтоб к Стиксу я низринулась!
Кормилица
Напрасно тень отца зорсшь, несчастная,
Напрасно: после смерти о потомках нет
Ему заботы, если и при жизни он
Родному сыну предпочел чужую кровь,
Дочь брата взял на ложе печестивое
И с нею брак скрепил обрядом пагубным.
Отсюда потянулась преступлений цепь:
Убийства, козни, жажда крови, спор за власть.
На свадьбу тестя в жертву принесен был зять,
Чтоб, на тебе женившись, не возвысился.
Злодейство! Отдан был в подарок женщине
Силан и, кровью окропив отеческих
Пенатов, пал, безвинно оклеветанный.
Вступил — о горе! — недруг в дом захваченный:
Злодей врожденный, сразу зятем цезаря
И сыном стал он — происками мачехи,
Что брачный факел ваш зажгла и ужасом
Тебя женою стать ему заставила.
Успех победный ей придал свирепости:
Дерзнула посягнуть на власть священную
Над миром. Кто опишет козни льстивые,
Преступные надежды, ковы женщины,
Ступенями злодейств к престолу рвущейся?
Тогда святое благочестье в ужасе
Покинуло дворец; в него вселилася
Жестокая Эриния, священные
Стигийским лары осквернила факелом
Закон природы и стыда поправшая.
Жена подносит мужу яд, потом сама
От рук сыновних гибнет; вскоре ты почил,
Несчастный мальчик, по котором слезы льем,—
Опорой дома царственного, светочем
Ты мира был, Британник,— а теперь лишь тень
И легкий пепел. Слезы даже мачеха
Лила, когда костру мы тело предали
И красоту, которой ты крылатому
Был равен богу, жадный поглотил огонь.
Октавия
Пусть и меня погубит — иль убью его.

298
Октавия
Кормилица
На это сил природа не дала тебе.
Октавия
Дадут их гнев, обида, скорбь, несчастия.
Корм илица
Смиреньем мужа побеждай свирепого.
Октавия
Чтоб он мне брата воскресил убитого?
Кормилица
Чтобы в живых остаться и потомками
Род воскресить отцовский угасающий.
Октавия
Потомства ждут другого в доме цезаря,
Меня же брата рок влечет несчастного.
Кормилица
Приязнью граждан душу укрепи свою.
Октавия
В ней утешенье, но не избавление.
Корм илица
Народ силен.
Октавия
Но тот сильней, кто властвует.
Кормилица
Жену почтит он.
Октавия
Запретит соперница.
Корм илица
Всем ненавистна...
Октавия
Но зато любима им.
Кормилица
Женой не став...
Октавия
Так станет и родит детей.
Кормилица
Лишь поначалу пыл неистов юноши,
Но быстро гаснет — ведь любовь постыдная

Октавия
299
Питает лишь недолго пламя легкое,
К жене упрочив чувство целомудренной.
Та, кто на брак твой посягнула первою,
Рабыня, завладевшая хозяином,
Страшится...
Октавия
Не меня — другой соперницы.
Корм илица
Она теперь, униженная, робкая,
Возводит укрепленья, свой являя страх.
Крылатый бог, обманщик легкомысленный,
Ее покинет. Пусть она прекрасна, пусть
Могуществом гордится: краток счастья срок.
Те же пришлось обиды терпеть
И царице богов,
Ведь в чужих представал обличьях не раз
Родитель богов, повелитель небес:
То сверкал белизной лебединых крыл,
То являлся в Сидон круторогим быком,
То струился из туч золотым дождем.
Высоко в небесах звезды Леды горят,
Вакху стал уж давно домом отчий Олимп,
Гебы супруг, бессмертный Алкид
Не боится теперь Юноны угроз,—
Стал ей зятем тот, что недругом был.
Но мудрое верх смиренье взяло
Над обидой в душе царицы богов —
И владеет опа громовержцем одна,
За эфирный покой брачный страха в ней нет,
Ибо, смертной жены красотою пленен,
Не покинет супруг высокий чертог.
Ты здесь, на земле Юноне равна,
Августу ты и жена и сестра:
Так обиду смири!
Октавия
Скорей соединится хлябь со звездами,
Огонь с водою, с небом — Тартар сумрачный,
С росистой тьмой ночною — благодатный день,
Чем с нечестивым нравом мужа злобного
Душа смирится, брата не забывшая.
О, если бы на голову проклятую
Тирана царь богов обрушил молнию,
Которой часто землю сотрясает он,
Пугая нам сердца священным пламенем
И знаменьями новыми! Зловещая

300
Октавия
Комета распростерла свой мохнатый блеск,
Где Волопас повозкой правит медленный,
В ночном пути замерзший нескончаемом.
Злодей-правитель все сквернит дыханием
Вплоть до эфира, и сулят созвездия
Подвластным нечестивцу племенам беду.
Ужасен был Тифон, Земли разгневанной,
Юпитера презревшей, порождение,—
Но хуже эта язва, небожителей
И смертных враг, из храмов изгоняющий
Богов, а граждан — из отчизны. Брата он
Убийцей стал, кровь пролил материнскую,—
И видит свет, и длится жизнь зловредная!
Отец всевышний! Для чего вслепую ты
Рукой непобедимой мечешь молнии —
И медлит длань над головой преступною?
О, пусть бы за иечестья поплатился он,
Нерон поддельный, выродок Домиция,
Весь мир ярмом позорным угнетающий,
Пороками пятная имя Августа!
Кормилица
Да, быть твоим супругом недостоин он,—
Но року не противься и с судьбой смирись,
И не гневить старайся мужа злобного.
Быть может, существует бог карающий,
И день для нас еще наступит радостный.
Октавия
Уж с давних пор бессмертных тяжкий гнев навис
Над нашим домом; нас Венера первою
Карала матери любовным бешенством:
В безумье замуж шла она, замужняя,
Забыв детей, супруга и презрев закон.
К стигийскому явилась ложу мстящая
Эриния, вся змеями увитая,
И кровью загасила факел мерзостный,
Подвигнув дух разгневанного цезаря
На страшное убийство. Так погибла ты,
О мать моя! Меня на горе вечное
Ты обрекла и, дом предав наш гибнущий,
И сына, и супруга повлекла к теням.
Кормилица
Скорбеть и слезы лить благочестивые
Нельзя все снова, тень тревожа матери,
За тяжкое безумье поплатившейся.
Уходит.

Октавия
301
Хор
Что за молва долетела к нам?
О, если б могли не поверить мы ей,
Так много раз морочившей нас,
И новой жены в свой брачный покой
Наш цезарь не ввел, и супругой в дому
Клавдия дочь как прежде была,
Чтобы мира залог дать, родив детей,
Чтобы, войны забыв, ликовала земля
И Рима честь не померкла вовек.
Брата брачный покой в удел получив,
В нем Юнона царит,— что же Август наш,
Взяв супругой сестру, изгоняет ее
Из отчих палат? Благочестье теперь
Поможет ли ей и родитель-бог,
Целомудренный стыд и чистая жизнь?
И мы, едва повелитель погиб,
Забыли его, и мучительный страх
Убедил нас предать потомков его.
У предков в сердцах поистине жил
Римской доблести дух, поистине Марс
Был им дедом и кровь бога* в них текла.
Из этих стен изгнали они
Надменных царей.
И без мести твоя не осталась смерть,
О дева, кого родитель убил
Своей рукой, чтоб не быть ей рабой,
Чтоб нечистая страсть стяжать не могла
Победных наград;
И тяжкая вмиг началась война,
Когда от своей погибла руки
Лукреция дочь, когда злобный тиран
Обесчестил ее;
Как Тарквиний твой, поплатилась и ты
За злодейство тогда, о Туллия дочь,
Повозку гнала нечестивую ты,
Убитого труп переехав отца,
И старца плоть, растерзав, не дала
Возложить на костер.
Сыпа видеть и нам преступного дал
Безрадостный век: цезарь, мать обманув,
На губительном плыть ее корабле
По Тирренским волнам коварно послал.
Как велит приказ, мореходы спешат
Безбурный причал покинуть скорей,
Весла вспенили гладь,

302
Октавия
От берега вдаль несется корабль,
Но брусья его вдруг распались, и щель
Зазияла, открыв путь напору вод.
Тут громкий крик поднялся до звезд,
И женский плач примешался к нему.
Пред очами стоит ужасная смерть,
Каждый сам по себе ищет, как бы спастись:
Один, к доскам с разбитой кормы
Нагим прильнув, рассекает волну,
К берегу вплавь стремится другой,
Но многих рок погружает на дно.
Волосы рвет Августа свои,
Раздирает одежд полотно-и льет
Слез обильный поток.
На спасенье нет надежд у нее,
Побеждает беда,— и в гневе она
Восклицает: «О сын, за великий мой дар
Ты наградой такой мне платишь теперь?
Этой ладьи я достойна, о да,
За то, что тебя родила на свет,
Что цезаря власть и имя тебе
В безумье дала. Из подземных вод
Поднимись, мой муж, чтобы казнью моей
Насладиться вполне!
Виновата я в убийстве твоем,
По моей вине и сын твой погиб,
По заслугам сойду я к манам твоим,
Погребенья лишусь и скроюсь навек
В разъяренных волнах».
Хлещут волны в уста говорящие ей,
Погружается вглубь она, но вода
Вновь выносит ее; как велит испуг,
Бьет руками она, выбиваясь из сил,
По воде. Но живет в хмолчаливых сердцах
II велит презирать печальную смерть
Верность. Храбро плывут из последних сил,
Чтобы помощь подать своей госпоже,
Много слуг, и кричат, чтоб ободрить ее,
Хоть руками она едва шевелит,
И спешат подхватить. Но что пользы тебе
Было спастись из свирепых волы,
Обреченной пасть под сыновним мечом?
Как свершиться могло столь страшное зло,
В грядущих веках будут верить с трудом.
Злобствует сын, горюет, что мать,
Осталась жива,
И удвоить вину нечестивец спешит,

Октавия
303
Торопит смерть родившей его,—
Даже час ему отсрочки тяжел!
И посланный раб исполняет приказ:
Грудь госпоже рассекает мечом.
С одной лишь мольбой обратилась она
К убийце слуге: чтоб в утробу вонзил
Он проклятый клинок.
«Рази сюда,— сказала она,—
Здесь выношен был чудовищный зверь».
И эти слова
Со стоном ее последним слились,
И скорбный дух испустила она
Из кровавых ран.
Входит Сенека.
Сенека
Зачем ты мне, фортуна всемогущая,
Довольному своим уделом, лживою
Улыбкой улыбнулась, вознесла меня,
Дав страх изведать и грозя падением?
Мне лучше было на скалистой Корсике,
Вдали от бед, от зависти укрытому,
Где был свободен дух мой независимый.
Хватало мне досуга для любимых дел:
Я наблюдал созданье величайшее
Природы, нашей матери-искусницы:
Небесный свод, и колесницу Фебову,
Движенье неба, солнце в череде домов,
Диану в окруженье звезд блуждающих
И весь эфир в его красе блистательной.
Коль он стареет и к слепому хаосу
Вернуться должен, то последний мира депь
Крушеньем неба племя нечестивое
Раздавит, чтобы новое и лучшее
Возникло поколенье, возродив тот век,
Когда Сатурн вселенной правил юною.
Святая Верность с девой Справедливостью
Посланницы небес, богини сильные,
Над родом человеческим владычили,
Войны не знавшим и призыва трубного,
Не ведавшим оружья, городов своих
Стеной не обводившим: был повсюду путь
Открыт, и общим было все владением.
По доброй воле лоно плодоносное
Земля без страха отверзала, счастлива
Питомцев благочестьем. Но сменил их род
Не столь беззлобный. Третье поколение

304
Октавия
Хоть зла не знало, не искусства новые
Придумало: зверей в лесах преследовать,
Тяжелой сетью иль тростинкой легкою
Рыб, под водой таящихся, вытаскивать,
Обманывать пернатых,
В силки ловить, свирепых подчинять ярму
Быков, и плугом землю, ран не знавшую,
Взрыхлять,— и, уязвленная, плоды свои
В священном лоне глубже скрыла. Новый век,
Всех прежних хуже, в лоно материнское
Проник, железо отыскал тяжелое
И золото и в руки взял оружие.
Меж царств границы пролегли, и новые
Воздвиглись города, и стали с копьями
Чужое грабить или защищать свое.
Бежала, нравами гнушаясь дикими
Людей с руками, кровью обагренными,
С земли Астрея, звезд краса бессмертная.
Воинственность росла и жажда золота
По всей земле, и зло возникло худшее:
Страсть к наслажденью, вкрадчивая пагуба,
Что крепнет, в заблужденьях силу черная.
В пороках многих, издавна копившихся,
Мы тонем, и жестокий век нас всех гнетет,
Когда злодейство и нечестье царствуют
И всеми похоть властвует постыдная
И к наслажденьям страсть рукою алчною
Гребет богатства, чтоб пустить их по ветру.
Но вот нетвердым шагом, с видом сумрачным
Идет Нерон. Мне страшно: что замыслил он?
Ьходят Нерон и Префект.
Нерон
Распорядись: пусть тотчас Плавта голову
И Суллы мне доставят. Исполняй приказ.
Префект
Иду немедля в лагерь. Все исполню я.
Уходит.
Сенека
Нельзя решать о близких необдуманно.
Нерон
Легко быть справедливым, если страха нет.
Сенека
От страха есть лекарство: милосердие.

Октавия
305
Нерон
Уничтожать врагов — вот доблесть цезаря.
Сенека
Отца отчизны доблесть — граждан всех беречь.
Нерон
Мальчишек старики пусть учат кроткие.
Сенека
Нет, пылких надлежит смирять им юношей.
Нерон
В мои года советы мне не надобны.
Сенека
Нужны,— чтоб делал ты богам угодное.
Нерон
Богов бояться глупо: я их сам творю.
Сенека
Чем больше можешь, тем сильнее бойся их.
Нерон
Мне все фортуной нашею дозволено.
Сенека
Она легка,— не верь ее покорности.
Нерон
Не знают, много ль могут, лишь ничтожные.
Сенека
Честь — хоть и можешь больше, делать должное.
Нерон
Толпа лежачих топчет.
Сенека
Ненавистных лишь.
Нерон
Хранит нас меч.
Сенека
Надежней — верность подданных.
Нерон
Быть страшен должен цезарь.
Сенека
Должен быть любим.

оОО
Октавия
Нерон
Страх нужен!
Сенека
Тяжко все недобровольное.
Нерон
Хочу повиновенья.
Сенека
Справедливым будь.
Нерон
Я все решаю.
Сенека
С общего согласья лишь.
Нерон
Клинок внушит почтенье.
Сенека
Да не будет так.
Нерон
Терпеть и впредь без мести покушения,
Стяжать от всех презренье, вдруг убитым быть?
Ни Плавт, ни Сулла ссылкою не сломлены,
Их ненависть упорная пособников
Злодейству ищет, чтобы умертвить меня;
А в городе по-прежнему к изгнанникам
Сильна любовь, и в этом — все надежды их.
Враги умрут: они мне подозрительны.
И за любимым братом пусть постылая
Уйдет жена. Пусть рухнет все высокое.
Сенека
Прекрасно самым славным между славных быть,
Отчизне помогать, несчастных миловать,
Не быть поспешным в гневе, избегать резни,
Дать мир земле и веку своему покой.
Вот к небу верный путь, вот доблесть высшая.
Отец отчизны, Август, первым так достиг
Светил и чтимым богом стал в святилищах,
Хоть через все превратности войны его
Гнала фортуна по земле и по морю,
Пока он не поверг врагов родителя.
Тебе ж она без крови покорилася
И отдала легко бразды правления,
Моря и земли воле подчинив твоей.
Благоговейное согласье общее

Октавия
307
Убило зависть; и сенат и всадники —
Все за тебя; плебеи и сенаторы
Признали миротворцем и судьей тебя
Над всей землей; ты правишь, как божественный
Отец отчизны; жаждет Рим, вручив тебе
Всех граждан, чтоб это имя ты сберег.
Нерон
То дар богов, что Рим мне в рабство отдался
И с ним сенат, что мною устрашенные
И против воли молят нас униженно.
Щадить опасных цезарю и родине,
Надменных, знатных,— истинно безумие,
Когда довольно слова, чтобы сгинули
Все, кто мне подозрителен? Брут поднял меч,
Чтоб своего зарезать благодетеля.
В бою непобедимый покоритель стран,
Вождь, в почестях с Юпитером сравнявшийся,
Сам Цезарь пал злодеев-граждан жертвою.
О, сколько Рим, терзаемый раздорами,
Своей увидел крови! Август, доблестью •
Стяжавший небо, славный благочестием,—
Как много истребил он благороднейших,
Скитавшихся по свету, дом покинувших
В боязни смерти и оружья трех мужей,
Но в списки занесенных и зарезанных.
На рострах были выставлены головы
Убитых, и сенат не смел оплакать их,
Не смел стенать на оскверненном форуме,
Где кровь из шей текла по каплям черная.
Но тем кровопролитие не кончилось:
Зверей и хищных птиц Филиппы мрачные
Кормили долго; море Сицилийское
Суда глотало и отряды воинов.
Своею мощью потрясен был мир. И вождь,
В бою разбитый, корабли, готовые
Бежать, направил к Нилу, чтобы смерть найти.
И вновь Египет пил кровосмесительный
Кровь римского вождя, две тени легкие
Сокрыв. И лишь тогда война гражданская
Была погребена. Клинки, уставшие
Разить, вложили в ножны победители,—
И страх стал прочной власти основанием.
Мечи и верность войск хранили Августа,
И богом сделал сын благочестивейший
Его по смерти, храмы даровав ему.
Ждут звезды и меня, коль все враждебное

308
Октавия
Успеет упредить мой меч безжалостный
И дом потомством укреплю достойпым я.
Сенека
Божественным потомством дом наполнит твой
Дочь бога, украшенье рода Клавдиев,
Юнона, ложе с братом разделившая.
Нерон
Дочь матери развратной — как поверить ей?
И мне душой не предана Октавия.
Сенека
Любовь не так заметна в пору юности,
Когда велит ей стыд скрывать пылание.
Нерон
На это сам напрасно я надеялся,
Хоть явно выдавали к мужу ненависть
Угрюмый взгляд и нрав несообщительный.
Мне отомстить велит обида жгучая:
Супругу я нашел, меня достойную
Красой и родом: отступить пред ней должны
Все три богини, что на Иде спорили.
Сенека
Пусть будут мужу верность дорога в жене
И прав стыдливый; не подвластны времени
И вечны те лишь блага, что живут в душе,
А красоту уносит каждый день и час.
Нерон
Соединили боги все достоинства
В одной — и мне она судьбою отдана.
Сенека
Любовь да сгинет, и слепая вера с ней.
Нерон
Пред ней бессилен повелитель молнии,
Пучины, царство Дита — все доступно ей,
Тиран небес, на землю шлет богов она.
Сенека
Любовь людское заблужденье сделало
Безжалостным крылатым богом, дав ему
Палящий факел, лук и стрелы меткие,
Назвав Венеры и Вулкана отпрыском.
Любовь есть вкрадчивая сила жаркая,
В душе людей рождаемая юностью;

Октавия
309
Досуг, дары фортуны, роскошь — пища ей;
Когда ее лелеять перестанешь ты,
Она, слабея, в краткий угасает срок.
Нерон
А я источник жизни вечный вижу в ней,
Подательницу наслаждений. Гибели
Не знает род людской, благодеянием
Любви творя потомство. Учит кротости
Зверей она. Так пусть же этот бог несет
Мой брачный факел и отдаст Поппею мне.
Сенека
Но этой свадьбы римлянам не вытерпеть:
Ей помешают скорбь и благочестие.
Нерон
Что можно всем, один не вправе сделать я?
Сенека
Кто больше всех, с того всех больше требуют.
Нерон
Я испытаю, сил моих довольно ли,
Изгнать приязнь из сердца черни дерзкую.
Сенека
Повиноваться воле граждан должен ты.
Нерон
Плох тот властитель, над которым властна чернь.
Сенека
Ты не уступишь — вправе возроптать народ.
Нерон
Принудить вправе, коль не может вымолить?
Сенека
Как молвить «нет»?
Нерон
Уступки — не для цезарей.
Сенека
Сам откажись.
Нерон
И будешь побежденным слыть.
Сенека
Что нам молва!

310
Октавия
Нерон
Но многие ославлены.
Сенека
Кто выше всех, ей страшеп.
Нерон
Все ж язвит его.
Сенека
С молвой ты сладишь. Лишь бы нрав смягчили твой
Заслуги тестя, юность, чистый нрав жены.
Нерон
Оставь, не докучай мне, наконец дозволь
Мне делать то, что порицает Сенека.
Поппеи просьб и так я все не выполню,
Хоть понесла во чреве от меня залог.
Так что же день ближайший не назначить мне?
Уходят.
Появляется Призрак Агриппины.
Агриппина
Сквозь твердь земную вышла я из Тартара,
Стигийский факел сжав рукой кровавою:
Пусть сына свадьбу озарит преступную
С Поппеей — я же, мстительница скорбная,
Мой факел в погребальный превращу костер.
И средь теней убийство нечестивое
Я не забыла: маны неотмщенные
Покоя не нашли. За все, что сделала
Для сына я — мне был корабль наградою
И за престол — крушенья ночь и горький стон..
Хотела я оплакать гибель спутников
И сына грех — но не дали мне времени
Для слез: свой грех удвоил злодеяньем сын.
Клинок вонзился — и сквозь раны гнусные
Я средь священных ларов испустила дух,
Из моря спасшись. В сердце сына ненависть.
Не угасила кровь моя: забвению
Он предает дела и имя матери
И в страхе рушит надписи и статуи
По всей земле, которую — на горе мне —
Под власть убийце отдала любовь моя.
Супруг погибший тень мою преследует,
В глаза жене преступной метит факелом,
Грозит, корит судьбою сына, требует,
Чтобы ему убийца тотчас отдан был.

Октавия
311
Оставь! Он твой, лишь дай отсрочку краткую.
Эриния тирану уготовила
Конец достойный: бич, и бегство жалкое,
И казнь, что превзойдет пернатых Титпя,
Тантала жажду, труд Сизифа горестный
И колеса круженье Иксионова.
Пускай он возведет дворец из мрамора
Под золотою кровлей, пусть порог хранят
Когорты, пусть пришлет весь мир ограбленный
Ему богатства, руку пусть кровавую
Парфяне ловят, царство в дар принесшие,—
Настанет день, когда с душой преступною
Простится он и горло под удар врага
Подставит, побежденный, нищий, брошенный.
Увы, к чему был труд мой и мольбы мои?
Куда тебя во тьме ведет безумие
И рок, мой сын? Перед такими бедами
Стихает гнев тобой убитой матери!
О, если б раньше, чем тебя родила я,
Мне чрево растерзали звери дикие:
Моим бы ты, невинный и бесчувственный,
Погиб,— и царство мертвых безмятежное
Увидел бы со мной, прильнувший к матери,
Отца узрел бы там и славных прадедов,
Которых обрекли мы на позор и скорбь,
И ты, и я, тебя таким родившая.
Так скройся в Тартар, мать, жена и мачеха,
Всем близким лишь погибель приносившая!
Исчезает.
Входит Октавия.
Октавия
{хору)
Удержись от слез в этот праздничный день,
В день веселья, Рим, чтоб твоя любовь
И преданность мне не зажгли в душе
Повелителя гнев, чтоб не стать для тебя
Мне источником бед. Не впервые сейчас
В больную грудь вонзают клинок:
Были раны страшней. Избавленье от мук
Мне даст этот день, пусть даже меня
Он убьет. Мне впредь не придется встречать
Мужа злобный взгляд
И в брачный покой ненавистный входить
К рабыне моей:
Сестрой — не женой буду Августу я.
Лишь бы казни теперь и гибели злой

312
Октавия
Не бояться мне!
Но напрасны мечты! Иль забыла ты,
Обезумев на миг, злодейства его?
Лишь до этого дня тебя берегли,
Чтобы в жертву принесть на брачном пиру.
Для чего ж ты назад устремляешь взгляд,
На отчих в слезах пенатов глядишь?
Поспеши скорей от этих дверей,
И цезаря дом кровавый покинь.
Уходит.
Хор
Вот и, жданный давно, взошел этот день,
О котором не раз гласила молва.
Клавдия дочь проклятый Нерон
Из дома изгнал, и с победой в него
Поппея вошла, ибо наша любовь
И бессильная боль бездействуют: их
Тяжкий страх придавил.
О римский народ, где сила твоя,
Что могла сломить многих славных вождей,.
Побеждавшей всегда отчизне закон
Давала, а власть — лишь достойным мужам,.
Объявляла войну, заключала мир
И диких племен усмиряла вражду,
И пленных царей заточала не раз?
Повсюду блестят, оскорбляя наш взгляд
Кумиры: Нерон и бок о бок с ним
Поппея стоит.
Этот образ, что так на нее похож,
На землю вали, пусть не дрогнет рука
С ложа стащи ее самое,
Нападай с огнем и с враждебным копьем
На Неронов дворец!
Первый Хор удаляется.
Входит Поппея со своей Кормилице й-
Корм илица
Какая гонит тайная нужда тебя
Из спальни мужа в трепете, питомица,
И отчего испуг в глазах заплаканных?
День, о котором всех богов молили мы,
Нам воссиял: обрядом брачным связана
Ты с цезарем, плененным красотой твоей;
Богиня, презираемая Сенекой,
Мать Купидона отдала тебе его.
Воссевши во дворце на ложе гордое,

Октавия
313
Как ты была прекрасна! Поразила ты
Сенат своей красою, когда ладаном
И возлияньем чтила алтари богов,
Лицо закрыв прозрачной тканью огненной,
А рядом шел, как будто бы прильнув к тебе,
Меж граждан, счастья вам желавших радостно,
Походкой гордой цезарь, и лицо его
Сияло счастьем: так на ложе вел Пелей
Фетиду, из пучины пенной всплывшую,
И в радостном согласье небожители
И боги моря праздновали свадьбу их.
Что ж ты в лице внезапно измеиилася,
И слезы оросили щеки бледные?
П о ппе я
Минувшей ночи ужасы, кормилица,
И зрение, и разум помутили мне:
Бреду без чувств. Как только день мой радостный
Светилам мрачным отдал ширь небесную,
В объятьях тесных моего Нерона я
Забылась сном; но ненадолго был мне дан
Покой отрадный. Вижу: толпы скорбные
В чертог мой брачный собрались; бьют в грудь себя
Матроны Рима, распустивши волосы,
И трубный рев ужасный повторяется,
И мать Нерона, кровью обагренная,
С угрозой потрясает дымным факелом.
Иду за нею, страхом принужденная,
И вдруг земля широкою расселиной
У ног моих разверзлась; я лечу стремглав
И в изумленье вижу ложе брачное,
Где я сижу без сил; и вдруг идущего
Ко мне с толпою вижу мужа прежнего
И сына; мой Криспин спешит обнять меня,
Чтоб возместить разлуку поцелуями,
Но тут Нерон врывается трепещущий
И в горло меч ему вонзает с яростью.
Испуг великий тотчас забытье прогнал.
Еще я вся дрожу, и сердце в ужасе
Колотится. От страха онемела я,
И голос лишь твоя вернула преданность.
О горе! Чем грозят мне маны умерших?
К чему был сон, в котором муж мой пролил кровь?
Кормилица
Все то, что бодрствующий дух волнует нам,
Во сне таинственное чувство дивное

314
Октавия
К нам вновь приводит. Странно ли, что ложе ты
И мужа увидала, когда новый муж
В объятьях был? Пугают в день столь радостный
Удары в грудь, распущенные волосы?
Оплакивали так развод Октавии
Среди пенатов брата, ларов отческих.
Тот факел, что Августа пред тобой несла,—
Сулит он имя громкое, которое
Тебе завистники доставят. Прочный брак
Подземная сулит обитель вечная.
Клинок, который в горло твой Нерон вонзил,
Войн не накличет: всюду мир, и спрятан меч.
Так соберись же с духом, прогони боязнь,
В покой свой брачный возвращайся с радостью.
П оппе я
Нет, я решила в храмы, к алтарям пойти,
Принесть бессмертным жертвы и молить у них,
Чтоб отвратили сна приметы страшные,
Чтоб ужас отошел от нас к врагам моим.
Так вознеси и ты благочестивые
Мольбы богам, чтоб все, как есть, осталося.
Уходят.
Появляется Второй Хор.
Хор
Коль рассказы не лгут болтливой молвы,
Как Юпитер тайком предавался любви,
И то к Леде льнул, чью мягкую грудь
К пернатой своей прижимал груди,
То свирепым быком на спине по волнам
Европу нес, добычу свою,—
Он сойдет и теперь с подвластпых светил,
Объятий твоих, Поппея, ища,
Ибо он предпочтет и Леде тебя,
И Данае, что встарь дивилась, когда
Желтым золотом дождь пролился на нее.
Пусть спартанки красой будет Спарта горда
И наградой горд фригийский пастух,
Все же ты лицом Тиндариду затмишь,
Что причиной была жестокой войны
И фригийский град спалила дотла.
Но кто сюда в смятенье спешит?
Что нам несет, задыхаясь, он?
Входит Вестник.
Вестник
Все в карауле у дворца стоящие,

Октавия
315
От ярости народа защищайте дом!
Дрожа, когорты для охраны города
Ведут префекты; буйство ослепленных толп
Все нарастает, страхом не обуздано.
Хор
Но что им возмущает дух безумием?
Вестник
Их собрала в ряды любовь к Октавии
И гонит на любое злодеяние.
Хор
На что же и зачем они отважились?
Вестник
Хотят ей долю власти дать законную,
Вернуть ей ложе брата и дворец отца.
Хор
Они Поппее клятвой брачной отданы!
Вестник
Вот потому и жжет любовь упрямая
Сердца и гневом полнит безрассудным их.
Везде, где статуи Поппеи высились,
Из бронзы золотистой иль из мрамора,—
Они лежат, руками черни сброшены,
Разрушены железом, и обломки их,
Растащенные на канатах, втоптаны
С позором в грязь. Народа крик под стать делам:
Мешает страх мне повторить слова его.
Хотят огнем спалить чертоги цезаря,
Коль гневу их жену не выдаст новую
И ларов не вернет, смирившись, Клавдии.
.Чтоб о волненье граждан он узнал скорей,
Приказ префекта поспешу я выполнить.
Хор
Для чего затевать напрасно войну?
Необорна мощь Купидоновых стрел.
Ваш огонь он своим потушит огнем,
Которым гасил пламя молний не раз
И Юпитера в плен низводил с небес.
Горько будет вам за обиду ему
Вашей кровью платить. Гневлив этот бог
И терп'еть не привык, и не знает узды;
Это он повелел, чтобы ярый Ахилл
На лире бряцал, он данайцев сломил,

316
Октавия
И Атрида сломил, он разрушил Пергам
И много больших низверг городов.
И сейчас душа страшится того,
Что жестокая мощь божества нам несет.
Входит Hep он.
Нерон
820 О, до чего войска мои медлительны,
Как терпелив я в гневе, если факелы
Не погасил, преступно мне грозившие,
Я кровью граждан, если не текла она
По Риму, породившему мятежников.
Но смерть за все, что было,— кара малая,
Страшнее наказанья заслужила чернь.
А та, кого мне хочет навязать народ,
Та, что всегда была мне подозрительна,
Сестра-супруга, за обиду жизнью мне
830 Заплатит, гнев мой кровью угасив своей.
В моем пусть город скоро рухнет пламени,
Пожары покарают чернь зловредную,
Жестокий голод, нищета позорная.
Под нашей властью счастьем развратился плебс,
Неблагодарный, глух он к милосердию,
И мир, что даровал я, нестерпим ему,
И, одержимый беспокойной дерзостью,
Он к пропасти несется в ослеплении.
Ярмом тяжелым, гнетом бед смирять его
840 Я должен, чтобы смуты не затеял вновь
И на священный лик супруги цезаря
Поднять глаза не смел. Лишь страх пред карою
Научит чернь повиноваться принцепсу.
Но вот подходит тот, кого за преданность
И верность сделал я префектом лагеря.
Входит Префект.
Префект
Подавлен бунт народа; лишь немногие
Убиты — те, кто долго нам противился.
Нерон
И это все? Так ты приказ мой выслушал?
Подавлен бунт! Лишь в этом будет месть моя?
П рефект
8»о Но главари убиты нечестивые.
Нерон
А чернь, которая с огнем осмелилась

Октавия
317
Напасть на мой дворец, и волю цезарю
Навязывать, и с ложа влечь жену мою,
Все осквернив рукой кровосмесительной
И гнусным криком? Кары избежит она?
Префект
В обиде приговор выносишь гражданам?
Нерон
Да, и такой, чтоб не смолкала век молва!
Префект
Твой гнев, наш страх ему не будут мерою?
Нерон
Пусть первой та, кем вызван гнев, поплатится.
Префект
Скажи нам, кто — и не видать пощады ей.
Нерон
Сестры проклятой голову я требую.
Префект
Оцепененьем ужас оковал меня.
Нерон
Колеблешься?
Префект
За что не доверяешь мне?
Нерон
Щадишь врага.
Префект
Врагом зовешь ты женщину?
Нерон
Зову злодейку.
П реф ект
Кто же уличил ее?
Нерон
Бунт черни.
Префект
Кто направить может бешенство?
Нерон
Тот, кто их подстрекал.
П ре фект
Никто, я думаю.

318
Октавия
Нерон
Нет, женщина: природа склонность к злу в нее
Вложила, научив коварству вредному.
Пре ф ект
Но не дала ей сил.
Нерон
Чтоб неприступною
Она ие стала, чтобы силы слабые
Сломили страх и кара — слишком поздняя
Для столь давно виновной. Исполняй приказ,
Оставь советы и мольбы: отправь ее
На берег дальний морем — и вели убить,
Чтоб страх привычный в сердце успокоился.
Уходят.
Появляется Первый Хор.
Хор
О народа любовь, сколь многим была
Губительна ты: наполнял не раз
Попутный твой ветр паруса и ладью
Уносил далеко — и падал потом,
Покинув ее среди бурных волн.
Гракхов раннюю смерть оплакала мать,
Когда плебса любовь погубила их
И чрезмерный почет, что стяжали им
Знатпость, верность и честь, красноречье и ум,
Что законы познал, и отвага сердец.
Такую же смерть, о Ливии, тебе
Послала судьба: ни фасций твоих
Святость тебя не спасла, ни дом.
Примеры мне умножать не велит
Недавняя скорбь. Та, которой вернуть
Брата брачный покой и дворец отца
Захотел народ,— под стражей теперь,
Рыдая, идет на гибель, на казнь
У него на глазах. Благо бедности: ей
Скрыться дано под убогий кров;
А высоким домам страшен натиск бурь
И фортуны удар сокрушает их.
Входит Октавия.
Октавия
Куда вы меня влечете? Какой
Мне изгнания край назначил тиран
Иль царица его, если жизнь сохранить
Мне решила она, видя беды мои?

Октавия
319
Если ж смертью они хотят увенчать
Мой горький удел,— почему не дано
Мне пасть на родной жестокой земле?
Больше нет для меня надежды спастись:
Вот он, брата корабль, стоит предо мной,
На котором плыть отправил Нерон
Родную мать, а теперь и сестру,
Из брачных ее покоев изгнав.
fie чтимо никем благочестье теперь
И богов больше нет: лишь Эринии злой
Мир подвластен весь.
Кто достойно мою оплачет беду?
Где тот соловей, чьи стенанья моим
Могут вторить слезам? О, когда бы судьба
Соловьиные мне подарила крыла!
Сбросив тяжесть тоски, улетела бы я
На пернатых крылах от мрачной толпы,
От жестокой вражды, от кровавой резни,
Среди тонких ветвей в безлюдных лесах
Я сидела б одна, и жалобный мой
Ропот лился кругом из печальных уст.
Хор
Но родом людским управляет рок
И не может никто себе обещать
Надежных, прямых [по жизни путей],
По которым ведет нам навстречу беду
Каждый день, не вотще страшный нашей душе.
Пусть дух укрепят примеры тебе,
Которых давал так много ваш дом.
Не жесточе была фортуна к тебе.
Прежде всех назову
Мать многих детей, Агриппы дочь,
Невестку того, кто Августом стал,
Полководца жену, чье имя тогда
Славой по всей сияло земле,
Чье дарило ей чрево девять раз
Мира верный залог, но которой пришлось
Оковы, бичи, изгнанье узнать,
И утраты, и скорбь, и страшную смерть
После долгих мук. Хоть счастлива ты
В браке с Друзом была, о Ливия, но
Погубило тебя злодеянье, и вслед
Юлия твой повторила удел:
После долгих лет изгнанья она
Убита была, хоть без всякой вины.
И та, что тебя родила на свет,

320
Октавия
Не все ли могла вершить во дворце,
Супругу мила, потомством сильна?
И она, склонясь пред своим же рабом,
Солдатским мечом убита была!
А Нерона мать, что могла бы мечтать
О том, чтобы власть простереть до небес?
Пусть не смели гребцы враждебной рукой
Посягнуть на нее,
Разве долго ей плоть клинок не терзал,
И в жертву ее не сын ли обрек?
Октавия
И меня теперь свирепый тиран
Посылает к теням и манам во мрак,—
Так зачем же вотще медлю я до сих пор?
Влеките на смерть, вы, кому надо мной
Власть фортуной дана! Вас, о боги, зову,—
Нет, безумная, нет! Ты молить не должна
Небожителей: им ненавистна ты.
Я Тартар зову
И Эреба богинь, что злодеям мстят,
И тебя, отец, кто сам заслужил
Свою кару и смерть,— вы свидетели мне:
Смерти я не боюсь!
Снаряжайте корабль, вверяйте ветрам
Паруса, и направь, о кормчий, ладью:
К Пандатарии пусть несется она!
Хор
О легкий ветр, о мягкий Зефир,
Ты на облаке нес эфирным путем
Ифигению в день, когда Дева ее
С жестоких своих унесла алтарей,—
И эту умчи несчастную ты
Туда, где стоит стройный Тривии храм!
И Авлида не так, как Град наш, грозна,
Милосердней и край, где тавры живут:
Возливают там бессмертным богам
Чужеземную кровь,—
Рим убийством тешится граждан*

918
923
ДОПОЛНЕНИЯ
М. В. Ломоносов
МЕДЕЯ
Умножь теперь свой гнев и будь бодра, как прежде, 90
II стары злы дела почти за добродетель.
Медея ныне я, и дерзость в зле растет, 81
Весьма полезно мне, что мной убит мой брат,
Что мной растерзан был и на пути разметан;
Полезно, что отец лишен руна златого.
Не знаю, что теперь злый дух мой умышляет
И сам себе едва представить ясно смеет.
К неслыханному злу рука моя готова.
Примите, дети, казнь за отческу неверность.
Трепещет грудь моя и члены цепенеют!
Отходит лютость прочь: я стала снова мать.
Ах! как мне кровь пролить драгих своих детей?
Однако, не мои, пускай уже погибнут.
Ах нет, они мои! и ничему невинны!
Но равно как они, и брат невинен был.
Что зыблешься, мой дух? и слезы что текут?
Любовь влечет в страну, а гнев влечет в другую. *39
* * *
Ко мне, дражайший плод, в объятия бегите: 9*ь
Единых видит вас сей скорбный дом отраду.
Но пенависть кипит, болезнь воспламенилась, *51
И прежний гнев бодрит мои к убийству руки,
Я следую тебе, куда ни поведешь.
ГЕРКУЛЕС ЕТЕЙСКИЙ
Зевес, богов отец, его же сильный гром х
Страшит восток, и юг, и дальний солнцев дом,
Я мир тебе принес, ты царствуй безопасно:
Что было на земли и в тартаре ужасно,
То все я сокрушил Геройской сей рукой
И свету показал, что я рожден тобой.
Уж некуда тебе бросать горящи стрелы;
Я спас от многих бед вселенпыя пределы. 7
$31
11 ЛЯП^Я А иней Сенека

322
Дополнения
С. М. С о ло в ь е в
МЕДЕЯ
Хор
Нет, слишком отважен, кто первый дерзпул
Пускаться на ломком судне по волнам
И, на землю родную взирая в тыл,
Свою жизнь доверил неверным ветрам
И, в опасном пути рассекая моря,
Возлагая надежды на хрупкий сруб,
Меж дорогами жизни и смерти поплыл.
Отцы наши видели светлый век,
Невинный, не рчдевший козней злых,
И все, не касаясь чужих берегов
И спокойно старея на отчих полях,
Довольны немногим, не знали богатств,
Кроме тех, что рождает родная земля.
Никто не следил за течением звезд,
Украшающих синий, глубокий эфир;
Корабль не умел избегать по ночам
Ни дождливых Гиад, ни Оленской Козы,
Ни Медведицы Северной, коей вослед,
Направляя ее, проплывает Боот.
Ни грозный Борей,
Ни теплый Зефир не имели имен.
Над ширью морскою Тифис дерзнул
Развернуть паруса, и новый закон
Предписать ветрам: то парус надуть,
То к подножию мачты его опустить,
Чтобы встречные, южные ветры поймать.
То реи спокойно держать посреди,
То поднять их до самой вершины, когда
Всей бури ветров желает моряк
И, высоко рдея багряной каймой,
Дрожат паруса.
Хорошо разделенные мира концы
Воедино связал фессалийский корабль,
И морю удары терпеть приказал.
И к прежним страхам прибавился страх
Пред пучиной морской.
Но кару понес нечестивый корабль:
Средь ужасов долгих он путь совершал,.
Когда две горы, затворы пучин,
Сшибаясь друг с другом, далеко кругом

Дополнения
323
Стонали, гремели, как громы небес.
До самых туч
Стесненное море бросало волну.
И Тифис отважпый лицом побледнел
И выпустил руль из слабеющих рук,
И над лирой застывшей умолкнул Орфей,
II Арго, певучий корабль, онемел.
А вспомним про то, как Сицилии дочь,
Окруженная ярыми псами у чресл,
Залаяла пастями всеми зараз.
О, кто б не почувствовал дрожи в костях
При лае чудовища с множеством морд.
Иль про то, как — чума Авзонийских
брегов —
Сирена ласкала лазурную гладь
Волшебною песнью, и только с трудом
Фракийский Орфей
Сирену, губившую все корабли,
Пиэрийской кифарой своей покорил!
Какая ж награда морского пути?
Золотое руно
И Медея, которая моря страшней,—
Достойная мзда за первый корабль.
Теперь уступило нам море и всем
Подчинилось законам: не нужен теперь
Нам Арго — постройка Палладиных рук,—
Погоняемый веслами славных царей:
Пучина доступна любому челну.
Исчезли границы, на новой земле
Построили стены свои города,
Ничего не оставил на прежних местах
Кочующий мир.
Из Аракса холодного индус пьет,
И черпают персы Эльбу и Рейн.
Промчатся года, и чрез много веков
Океан разрешит оковы вещей,
И огромная явится взорам земля,
11 новые Тифис откроет моря,
И Фула не будет пределом земли.
* * *
11*

324
Дополнения
Кормилица
Скорей беги из Пёлопова края,
Ищи себе, Медея, стран других.
Медея
Чтоб я ушла? Нет, если бы я прежде
Бежала, возвратилась бы теперь;
Вот предо мною новый брак. Что медлишь,
Моя душа, осуществить порыв?
О, велико ли это отомщенье?
Безумная, должно быть, до сих пор
Язона любишь ты, когда довольно
Тебе его безбрачия! Ищи
Неведомой, необычайной кары.
Исчезни, стыд, исчезни, весь закон!
Ничтожна месть, когда невинны руки.
О, разожги твой задремавший гнев
И ярости старинные порывы
Со дна души смятенной зачерпни!
Пускай все то, что я досель свершала,
Покажется святым! Я то свершу,
Что назовут обычными, пустыми
Мои злодейства прежние. Я в них
Лишь упражняла гнев мой. Что могли
Осуществить неопытные руки
И девичье безумие? Теперь
Медея — я; мой ум созрел средь бедствий.
Отрадно брата голову отсечь
И члены разрубить его; отрадно
Украсть отца священное руно
И руки дочерей вооружить
На гибель старца. Гнев, ищи добычи!
Для всех злодейств годна моя рука.
Какие стрелы, гнев мой, ты готовишь
Коварному врагу? Не знаю, что
Душа внутри решила, в чем не смеет
Сама себе признаться. Слишком я
Поторопилась, глупая. О, если б
Он от твоей соперницы детей
Уже имел! Но все равно: Креуза
Твоих детей Язону родила.
Я избираю это наказанье
И вижу в нем венец моих злодейств.
Душа, готовься! Дети, что моими
Когда-то были, вы падете жертвой
За преступленья вашего отца.
Но ужас сердце сжал, и холод — в членах.

Дополнения
325
И дрожь — в груди. Ушел куда-то гнев,
Вернулась мать, супругу прогоняя,
Ужель пролью я кровь моих детей?
О, нет! Придумай что-нибудь получше!
Пускай уйдет подальше от меня
Безбожное, неслыханное дело!
За грех какой прольют бедняжки кровь?
За то ль, что рождены они Язоном
И матерью Медеей? Пусть падут!
Ведь не мои они, пускай погибнут...
Они мои, и нет на них вины,
Они так непорочны... Это — правда...
Но разве был виновен брат? Зачем
Колеблешься, душа моя, и слезы
Кропят лицо? Зачем любовь и гнев
На части рвут взволнованную душу?
Как яростные ветры бой ведут,
Со всех сторон гоня морские волны,
И море неуверенно кипит,
Так и в моем забушевавшем сердце
Любовь и гнев друг друга гонят прочь.
Гнев, уступи любви! Сюда, о дети,
Единая утеха для семьи
Разрушенной, скорей сюда придите,
Чтоб потонуть в объятиях моих.
Пусть вас живых отец имеет, только б
И матери иметь вас. Но гнетет
Изгнание и бегство. Скоро, скоро
От груди материнской оторвут
Их, плачущих, рыдающих. Пускай же
Не тешатся лобзаньями отца,
Когда они для матери погибли.
Вновь гнев растет и ненависть кипит.
Старинная Эринния невольно
Толкает руку, следую за ней.
О, если б вышла из моей утробы
На свет толпа надменной Танталиды
И дважды семь я родила детей!
Была бесплодна я для наказаний,
Но двух детей я родила — довольно,
Чтобы отмстить за брата и отца.
Куда стремятся эти толпы фурий?
Кому готовят пламенный удар?
Кому грозят кровавыми огнями
Отряды преисподней? Извиваясь,
Огромный змей гремит своим бичом.
Кому грозит ужасная Мегера?

326
Дополнения
А это чья растерзанная тень?
А! Это — брат: он требует отмщенья,
И я отмщу. Погасни, свет любви!
Терзай и жги, открыта грудь для фурий!
О брат, уйди, богиням отомщенья
Сокрыться в преисподней прикажи
И мне самой оставь меня. Вот этой
Моей рукою, обнажившей меч,
Воспользуйся, о брат, и этой жертвой
Смирю я тень твою. Но что за шум?
Оружие готовят и изгнаньем
Грозят мне. Чтоб убийство довершить,
На кровлю дома нашего взойду я!
И ты, кормилка, шествуй вслед за мной.
Твой этот труп с собою захвачу.
Ну, ну, душа! Что втайне тратить доблесть!
Яви ее перед народом всем.
Те же. Язон. Воины.
Язон
Сбегайтесь все, кто верны, кто состраждет
Несчастию царей, чтобы поймать
Виновницу ужасного злодейства!
Сюда, сюда, воинственная рать,
Разрушьте дом до самых оснований!
Медея
И скипетр мой, и брата, и отца
Вернула я, владеешь вновь, Колхида,
Добычею барана золотого.
Возвращено похищенное девство,
О, наконец, смягчились божества!
О, этот день мой — праздничный и брачный!
Но нет, не все отмщенье свершено,
Так продолжай, пока послушны руки.
Что медлишь и колеблешься, мой дух?
Мой гнев упал, раскаяние, стыд
Владеют мной. О, что я совершила,
Несчастная! Но пусть терзает стыд,
Что сделано, то сделано. Невольно
Огромное блаженство поднялось
В моей душе, оно растет все выше.
Недоставало только одного:
Вот этого свидетеля. Доселе
Я ничего не сделала. Без цели
Злодейства все, что были без него.

Дополнения 327
Язон
Вот, вот она грозит с обрыва крыши.
Огней сюда скорее, чтоб она
В своем погибла пламени!
Медея
Могилу,
Могилу для детей готовь, Язон,
И холм надгробный. Я похоронила
Твоих жену и тестя. Этот сын
Уже погиб, второй погибнет также,
Но на твоих глазах.
Язон
Молю тебя
Богами всеми, нашим общим бегством
И верностью супружеской моей,
О, пощади дитя! Коль кто виновен,
Так я один: убей меня скорее,
Рази мою преступную главу.
Медея
О нет! Там, где всего тебе больное,
Вонжу я меч. Иди теперь, гордец,
И домогайся девичьих объятий,
Бросая мать.
Язон
Довольно одного!
Медея
Когда б одним насытиться убийством
Могла моя рука, ни одного
Она бы не свершила. Слишком мало
И двух убийств для гнева моего.
Когда сейчас в утробе материнской
Скрывается залог твоей любви,
Его мечом я вырву из утробы.
Язон
О, продолжай! Я больше не прошу,
Но хоть отсрочку дай моим мученьям.
Медея
Нет, наслаждайся медленно, мой гнев!
День этот мой, я пользуюсь отсрочкой.
Язон
Меня, меня убей, ужасная!

328
Дополнения
Медея
Взываешь ты о жалости? (Убивает
второго сына.) Готово.
Окончено, и утолен мой гнев.
О, подыми, Язон неблагодарный,
Сюда глаза, опухшие от слез.
Ты узнаешь жену? Ведь мне привычно
Так убегать. Открылся в небо путь.
Два змея мне чешуйчатые шеи
Подставили. Отец, прими детей,
А я помчусь в крылатой колеснице.
Язон
Несясь в пространстве горнего эфира,
Свидетельствуй, что в нем уж нет богов!
ФЕДРА
Ф ед ра
О Крит великий, царь морей безбрежных,
Чьи корабли несметные покрыли
Широкий Понт до края, где Нерей
Стремит суда на Ассирийский берег!
Зачем меня наложницею дал
В немилый дом, где я женой врага
В слезах мой век печальный коротаю?
Мой муж бежал, и верен он жене
Той верностью, что свойственна Тезею.
Отважного любовника соратник
Спустился он во мрак озер подземных,
Чтоб вместе с ним похитить Прозерпину
С престола преисподнего царя.
Ни страх, ни стыд его не задержали:
И в Ахеронте беззаконных лож
Готов искать родитель Ипполита!
Но есть другая, большая печаль,
И от нее меня не отрешают
Ни мрак ночной, ни сон глубокий. В сердце
Растет беда, пылая, как огонь
В пещерах Этны. Празден мой станок,
Из рук невольно пряжа выпадает.
Охоты нет почтить дарами храм
И, замешавшись в хор аттидских жен,
Пред алтарем, в молчанье тайнодейства,
Метать огни и чистыми мольбами

Дополнения
329
Богиню чтить, владычицу Земли.
Хочу зверей преследовать бегущих,
Метать копье изнеженной рукой!
Зачем, мой дух, зачем ты любишь дебри?
Я матери несчастной узнаю
Преступный Рок. Всегда, всегда в лесах
Грешили мы. О, как мне жаль тебя,
Родительница! В страсти нечестивой
Дерзнула ты отдать любовь вождю
Свирепых стад. Твой обольститель был
И диким, и ярма не выносящим,
Но все же он любил... Но бог какой,
Какой Дедал мое угасит пламя?
Нет, если б сам афинянин искусный,
Что в темном доме запер Минотавра,
Вернуться мог, он не помог бы мне.
Возненавидев всех потомков Солнца,
На нас оковы Марса своего,
Да и свои Венера вымещает
И Фебов род обременяет весь
Постыдными грехами: ни одна
Из дочерей Миноса не любила,
Чтоб к той любви не примешался грех.
Кормилица
Тезеева супруга, славный отпрыск
Юпитера! из груди непорочной
Скорее изгони огонь греха
И не давай себя ласкать надежде.
Тот, кто любовь в начале подавил,
Воистину бывает победитель.
Но кто питал и возлелеял зло,
Нести ярмо, которому подпал,
Отказывается, но слишком поздно.
Мне хорошо известно, что цари
Не любят правды, в гордости своей
Пред истиной склоняться не привыкли;
Я понести ответственность готова
За мой совет: ведь близкая свобода
Рождает храбрость в старческой груди.
Наш первый долг — идти прямой дорогой,
А уклонившись, меру знать в грехе.
К чему идешь, несчастная? Зачем
Бесславный дом еще бесчестишь, мать
Желая превзойти? Здесь больший грех,
Чем зверь ее. Там был виною Рок,
Твоя ж любовь о сердце развращенном

330
Дополнения
Свидетельствует. Если безопасным
Проступок ты считаешь потому,
Что твой супруг не видит свет небесный,
Ты заблуждаешься. Пускай Тезей
Сокрыт навек Летейскою пучиной,
А об отце забыла, что законы
Дает морям и сотне городов?
Столь страшный грех оставит он сокрытым?
Отцовская забота прозорлива.
Но пусть его мы хитростью обманем,
Забыла ты о деде, чьи лучи
На целый мир сиянье изливают,
Отце богов, что сотрясает землю
И мечет пламя Этны? Неужель
Ты скроешься от пращуров всезрящих?
Но пусть на связь греховную твою
Небесные посмотрят благосклонно,
Соблазну покровительство дадут,—
Что скажешь ты о совести смятенной,
Душе, виною полной, вечпом страхе
Перед собой? Злодейство безопасным
Бывает, но спокойным — никогда.
О, погаси огонь любви преступной
И грех, какого варварские земли
Не видели, ни негостеприимный
Суровый Тавр, ни скифы кочевые!
Ужасное злодейство изгони
Из чистого ума и, вспомнив мать,
Страшись любовных связей небывалых.
От ласк отца стремясь к объятьям сына,
Ты смешанный зачнешь во чреве плод?
Так продолжай и опрокинь природу
Огнем преступным! Что ж чудовищ нет?
Что ж пуст дворец, где брат когда-то жил?
Что ж всякий раз увидит чудищ мир,
Природа все законы преступит,
Когда полюбит критяпка?
Ф ед ра
Я знаю,
Кормилица, ты правду говоришь.
Но страсть меня на худший путь влечет:
Сознательно душа стремится к бездне,
Ища вотще спасительных советов.
Так мореход противу встречных волн
Коль правит челн, его напрасен труд:
Y носится корма теченьем бурным.

Дополнения -331
Что может разум? Побеждает страсть
И бог могучий всей душой владеет.
Крылатый этот бог царит над миром
И самого Юпитера палит.
И Марс воитель ведал это пламя,
И бог — создатель молнии трехзубой —
И он, всегда вращающий золу
В пещерах Этны, тем огнем пылает;
И Феба, с лука мечущего стрелы,
Пронзает мальчик верною стрелой,
Летает он, тяжел земле и небу.
Корм илица
Постыдная, потворствуя пороку,
Решила похоть, что любовь есть бог,
И чтоб свободней быть, снабдила страсть
Названьем бога ложного. С небес,
Извольте видеть, сына посылает
На землю Эрицина; стрелы он
Рукою нежной сыплет, и владеет
Громадным царством меньший из богов.
То выдумка пустая душ безумных:
Венеры божество и лук Амура.
Кто в счастии живет чрезмерном, тот
Стремится к необычному. Тогда,
Большого счастья страшная подруга,
Приходит похоть. Повседневный стол
И здравый нрав становятся постылы.
И почему той похоти чума,
Дома изысканные выбирая,
Щадит пенатов скромных? Почему
Свята Венера в хижинах убогих
И здравы страсти у людей простых,
Держась в своих пределах? И, напротив,
Богатые, особенно цари,
Стремятся к беззаконному? Кто слишком
Могуч, тот хочет мочь, чего не может.
Ты знаешь, что царице подобает:
Страшись возврата мужа твоего.
Ф е дра
Одной любви покорно сердце Федры,
Я не боюсь возврата: никогда
Не возвращался тот под свод небесный,
Кто потонул в молчанье вечной ночи.
Кормилица
На Дита не надейся. Пусть запрет

Дополнения
Свое он царство, пусть стигийский пес
Хранит врата, Тезей найдет дорогу.
Ф едра
Быть может, он простит мою любовь.
Кормилица
Безжалостен он был к супруге чистой,
И дикая узнала Антиопа
Его руки жестокость. Но допустим,
Что сможем гнев его переломить,—
Кто сломит сына дух неукротимый?
Возненавидев даже имя женщин,
В безбрачье он свои проводит дни,
Бежит любви. Не забывай, что он
Из рода амазонок.
Ф едра
Вслед за ним
По высям снежным легкою ногой
Бегущим, прыгающим через камни,
Хочу лететь по рощам и горам.
Кормилица
Чтоб он твоим ласканьям уступил
И чистоту нарушил для Венеры?
И полюбил тебя, когда, быть может,
Из-за тебя всех женщин ненавидит?
Нельзя его мольбами победить.
Он дик!
Ф едра
Любовь и диких побеждает.
Кормилица
Он убежит.
Ф едра
Я вслед за ним хоть в море.
Кормилица
Отца ве забывай.
Ф едра
И мать я помню.
Кормилица
Весь род наш он презрел.
Федра
Так нет соперниц.

Дополнения
333
Кормилица
Придет супруг...
Ф ед ра
Кто? Спутник Перифоя?
Корм илица
Придет отец.
Ф ед ра
Он кроток был к сестре.
Кормилица
Вот этими седыми волосами
И грудью, изнемогшей от забот,
Сосцами, дорогими для тебя,
Молю, остановись в своем безумье.
Желанье выздороветь — часть здоровья.
Ф ед ра
Не вся стыдливость вышла из души.
Старушенька, я слушаюсь. Любовь,
Которая не хочет управляться,
Побеждена да будет. Доброй славы
Не оскверню. Один исход из бед:
За мужем я последую и смертью
Предотвращу несчастье.
Кормилица
О питомка,
Умерь души разнузданный порыв:
Ты потому-то и достойна жизни,
Что смерти мнишь достойною себя.
Ф ед ра
Смерть решена; вопрос о роде смерти:
Окончу ль петлей жизнь или железом,
Иль брошусь вниз с Палладина Кремля.
Кормилица
Ты думаешь, моя позволит старость
Тебе погибнуть? Яростный порыв
Останови. Вернуться к жизни трудно.
Ф ед ра
Ничто погибели не помешает,
Коль решено и должно умереть.
Моя рука отмстительницей будет
За чистоту.

334
Дополнения
Кормилица
Единая утеха
Моих годов преклонных, госпожа,
Когда так сильно страсть душой владеет,
Презреть молву: она ведь неправдива
И часто лучше или хуже дел.
К его душе, суровой, неприступной,
Я путь найду. Моя теперь забота
На юношу сурового напасть
И ум его сломить неумолимый.
ЭДИП
Хор
Ты погибло, славное Кадма племя,
С царством всем; твои опустели села,
Злополучный город, родные Фивы.
Смерть теперь, о Вакх, похищает воина,
Кто дерзал с тобой доходить до Инда,
И в полях зари, в колыбели мира
Водружал святые твои знамена.
Видел он счастливых арабов в рощах
Киннамона; видел коварных парфов,
В ложном бегстве мечущих злые стрелы»
Он вступил на Красного моря берег,
Где восходит, первым лучом сияя,
Феб и жгучим пламенем опаляет
Индусов черных.
Мы, потомки непобедимых, гибнем,
Под ударом валимся злого Рока;
Вновь и вновь справляем триумфы Смерти;
Длинный ряд стремится к теням загробным,
И отряд печальный, шаги замедлив,
Не находит больше холмов могильных,
И семи ворот не довольно толпам.
Груда тел растет, и друг друга давят
Гробы гробами.
Прежде всех болезнь на овец напала:
Плохо щиплет сочные травы агнец.
Поднял руку жрец, поразить готовясь
Шею жертвы рапой глубокой: слабый
Бык, блеснув золочеными рогами,
Пал мгновенно наземь, зияет в шее
Рассеченной рана большая; крови
Не видать на остром железе. Черный
Гной противный льется один из раны»

Дополнения
335
Звонконогий конь на ходу слабеет
И, ногой передней споткнувшись, наземь
Всадника валят.
На лугах валяется скот забытый,
Бык хиреет в стаде осиротелом,
В уменьшенном стаде пастух слабеет,
Умирая сам средь телят зачахших.
Не боятся хищных волков олени,
Замолкает гневного льва рыканье,
Прежней нет свирепости у медведей,
У змеи пещерной не стало яда,
Ссохлось жало, жалобно умирает.
Леса, потерявши кудрявый убор,
Не бросают на горы прохладную тень,
Не зелены нивы от тучной земли,
Не гнется полная Вакхом лоза
Под гнетом ветвей.
Все в мире почуяло нашу беду,
Разбивши Эреба глухого затвор,
Несется толпа преисподних сестер
Со светочем адским. Смешал Флегетон
С волнами Сидонскими Стикса волну.
Высоко летая, жадную пасть
Оскалила Смерть, все крылья развив.
И бодрый, и свежий под бременем лет,
Старик-перевозчик с широкой ладьей
Едва успевает усталой рукой
Налегать на весло. И ему не в мочь
Везти все новые толпы теней.
Но мало того. Идет молва,
Что пес порвал железную цепь
И бродит в наших местах. Земля
Ревет и стонет. По рощам ночным
Блуждают громадные призраки. Лес
Кадмейский, свой снег отряхая, дрожал
И дважды Диркею мутила кровь.
В молчанье ночпом
Уж выли не раз Амфионовы псы.
О новый, ужасный смерти вид,
Ужасней чем смерть! По членам больным
Разливается слабость, краснеет лицо,
По коже всей легкие пятна пестрят,
Покрывается потом вся голова,
И жаркий огонь пожирает ее;
Сжигает он тела всю крепость в конец,
Надувает ланиты от крови; зрачки
Неподвижно стоят, и проклятый огонь

336
Дополнения
Снедает все члены; в ушах звенит;
190 Из ноздрей струится черная кровь,
Разорвавшая жилы. Повсюду внутри
Клокотанье слышно. Несчастный бежит
И сжимает холодные камни в руках.
А кто без призора, чей дом опустел,
Устремляется к свежим ключам: от воды
Разгорается жажда сильней и сильней.
Валяются люди, припав к алтарям,
И молят о смерти: лишь это одно
Оставили боги. Ко храмам спешат
200 Уже без надежды на милость небес,
Но чтоб смертью насытить ярость богов.
ТИЭСТ
Т иэ ст
у2° О, сердце, от долгих уставшее бед,
Заботы тревожные прочь прогони!
Пусть скорбь убежит и страх убежит!
Печальная бедность, изгнания друг,
Пускай убежит, а с ней и позор.
Смотри, не откуда упал, а куда:
Великое дело — с вершины скользнув,
Устойчивой стать на равнине стопой.
Великое дело — под игом невзгод
Разбитого царства рухнувший груз
У3° Нести на плечах и шею не гнуть,
А прямо стоять под ударами зол.
Пришла уж пора: прогони облака
Свирепого Рока, печальных времен
Следы замети; здесь горю не место.
Пусть радостью будет твой лик озарен,
Душа, позабудь про былого Тиэста.
Обычно таков несчастных удел,
Веселью не верят они никогда,
»*о И напрасно Фортуны вернулись дары,
Страдальцу отвычная радость претит.
Зачем ты зовешь? Зачем не даешь
Отпраздновать праздничный день мой? Зачем
Мне плакать велишь, неизвестно отколь
Без всякой причины возникшая скорбь?
О, кто мне мешает свежим венком
Чело увенчать? Не дает, не дает...
Весенние розы упали с чела.
Власы, умащенные миром густым,

Дополнения
337
От страха внезапного встали, и пот,
Как дождь, невольно бежит по щекам,
И стон прерывает начатую речь,
Привычные слезы любит печаль,
Несчастным рыдания сладки всегда.
Я в жалобах весь готов изойти
И пурпуром Тирским насыщенный плащ
Готов разорвать... Мне мило стонать...
Уж видит грядущего горя черты
Мой ум — провозвестник близкой беды,
Свирепая буря грозит морякам,
Когда закипают без ветра валы.
Каких же пенастий, каких же тревог
Боишься, безумец? С доверием грудь
Пред братом открой, что б ни было там.
Твой страх запоздал, и причин ему нет.
Пускай не хочу, но смутный в душе
Блуждает ужас, внезапно из глаз
Вырываются слезы. Зачем? Почему?
Это скорбь или страх? Иль блаженство всегда
Орошает слеза?
АГАМЕМНОН
Эврибат
Когда Пергам
Весь пал от факелов дорийских,
Добычу разделив, поспешно все
Стремятся к морю, брошены мечи,
И по кормам лежат в пренебреженъе
Щиты, рука, воинственная прежде,
Берется за весло, и слишком долгой
Нам кажется малейшая задержка.
Едва блеснул на царском корабле
Знак к возвращению и звонкая труба
К отплытию пропела, перед всеми
Помчалась золоченая корма,
И тысяча судов вослед за нею.
Сначала дует нежный ветерок
На паруса. Спокойная волна
Чуть зыблется под веяньем Зефира,
Сияет море, и под кораблями
Скрывается. Приятно видеть нам
Троянские нагие берега,
Сигея опустелое прибрежье.
На весла налегает молодежь,

338
Дополнения
Одновременно взмахивая ими
И помогая ветру силой рук;
Сверкают рассекаемые волны,
Со стоном бьются о корабль, и пена
Лазурные пучины бороздит.
Когда же крепче ветер начал дуть,
Мы ветру вверили корабль, а сами
Расселись по скамьям и наблюдали
От глаз бегущий берег, повествуя
О бранях: и о Гекторе могучем,
Чье тело было выдано костру,
И о залитом кровью алтаре
Геркейского Юпитера. Меж тем,
Играющие в голубой пучине
Тирренские дельфины выплывают
И, весело образовав круги,
Бегут за кораблями, обгоняя
И снова следуя за ними. То
Их хор резвится у носов передних,
То окружает тысячный корабль,
Уже исчезли берег и поля,
И чуть виднеются вершины Иды.
Одно лишь различает острый взор:
То черный дым развалин Илиона.
Уже Титан готовился распрячь
Коней усталых, день в пучину канул
И зажигались звезды. Между тем
Сгустилось облако и заслонило
Сиянье упадающего Феба.
Такой закат сулил морскую бурю.
Рассыпала по небу звезды ночь,
Лежат без ветра паруса. Тогда
Зловещий гром пронесся по холмам,
И застонали берег и утесы;
Под ветрами вздымается волна,
Луна внезапно прячется и звезды,
До звезд пучина вздулась, неба нет.
И здесь не только ночь: густой туман
Сгущает тьму, похитив все лучи,
Смешавши с морем небо. Отовсюду
Все ветры, одновременно начав,
Пучину взбаламучивают. Эвр
Сражается с Зефиром, Нот — с Бореем:
Все мечут стрелы и, попав на море,
Крутят его водоворотом бурным.
Стримонский Аквилон кружит снега,
И гонит Австр ливийские пески.

Дополнения
339
И Австра мало. Ночь сгущает тучи
И множит волны влагой дождевой.
Приводит Эвр в движение Восток
И Набатейское колеблет царство.
И, наконец, из глуби океана
Несется ярый Кор. Как будто мир
Сдвигается с основ своих, и боги
Срываются с разрушенных небес,
И всем овладевает черный Хаос.
Волна ветрам противится, назад
Волну уносит ветр. Из берегов
Выходит море. С влагой дождевою
Мешается соленая волна.
И даже нет в кручинах утешенья —
Хоть знать причину гибели и видеть.
Во мраке гаснут все лучи, и Стикса
Настала ночь подземная. Однако
Порой сверкает молния из туч,
И так несчастным сладостны лучи,
Что света этого желают. Сам
Себя уничтожает флот, друг с другом
Сшибаются и кормы, и бока.
Его влечет зияющее море
Во глубину и извергает вновь.
Один корабль от собственного груза
Идет на дно, а этот накренился,
И захлестнул его десятый вал;
А там, растерзанный, опустошенный,
Волнами носится без парусов,
Снастей и мачт, увечная корма
Блуждает по всему простору моря
Ионова. И разум, и искусство
Бессильны перед этим злом. Сковал
Все члены страх, обязанность свою
Забыл пловец, из рук скользит весло.
В последнем страхе обратись к богам,
О том же молят греки и трояне.
Что значит Рок! Завидует отцу
Свирепый Пирр, Приаму — Агамемнон,
Улисс — Аяксу, Гектору — меньшой
Атрид, того счастливым называют,
Кто лег под Троей, пал в бою открытом,
Кого молва прославит, кто зарыт
В земле народа побежденного.
«Ужель средь волн бесславно мы погибнем?
Жалка судьба мужей могучих будет,
Бесцельно смерть. О* кто бы ни был ты,

340
Дополнения
Жестокий бог, неудовлетворенный
Бедою нашей, умиротворись!
Сама бы Троя плакала над нами!
Когда твой гнев упорен и угодно
Тебе весь род дорийский истребить,
Зачем же вместе с нами губишь тех,
Из-за кого мы гибнем? Пусть затихнет
Враждебное нам море. Этот флот
С данаями везет и пленных Трои...»
Но дальше голос волны заглушили.
И новая беда: вооружась
Гневливого Юпитера перуном,
Паллада то, чего не совершить
Копьем, Эгидой, головой,
Огнем отца свершает, и с небес
Грохочут бури новые. Один
Противится Аякс непобедимый;
Натягивает парус он, но пламя
Его пронзает. Новою Паллада
В него метает молньей, потрясая
Могучего десницей, подражая
Державному отцу. Перун пронзил
Аякса и корабль, унес с собой
И корабля остатки, и Аякса,
Но, опаленный, он встает из волн
Высокою скалою, режет волны
Могучей грудью и, обняв корабль,
Повлек его. Так борется Аякс
С напором волн слепых, и блещет море.
Заняв скалу, он яростно гремит:
«Над всем я торжествую; победил
Я иебо, море, молнию, Палладу.
И браней бог меня не испугал:
Преодолел я Гектора и Марса,
Не дрогнул я перед стрелами Феба,
С фригийцами и их я победил —
Тебя ли испугаюсь? Мечешь ты
Чужие стрелы слабою рукою!
Пусть грянет сам»... Дерзнул бы он и больше,
Но, голову подняв из глуби волн,
Отец Нептун трезубцем поразил
Его скалу, и, падая, она
Отважного с собой похоронила,
Сраженного землей, огнем и морем.
Но большая нас гибель стерегла.
Есть мелководье, вид его обманчив:
Там камни кроет под водоворотом

Дополнения
341
Обманный Кафарей, вокруг утесов
Бушует море, пеною вскипая.
На высоте вознесся кремль крутой,
Смотрящий на два моря: дальний
Брег Пелопа и Истм, что перешейком
Морям мешает Ионийским слиться
С волнами Фрикса; в стороне другой
Он видит Лемн, известный злодеяньем,
И Халкиду, и пристани Авлиды —
Задержку для судов. Владеет этим
Кремлем родитель Паламеда. Он
Выносит яркий светоч на вершину
И направляет на утесы флот
Огнем коварным. К заостренным камням
Пригвоздены суда, другие па мель
Садятся в мелководье; нос плывет,
А часть судна застряла на утесе.
Корабль, назад плывущий, на другой
Наскакивает, и разбиты разом.
Уже земли боятся корабли,
Предпочитают море. Но с рассветом
Затихла буря. Жертва воздана
За Илион, вернулся Феб на небо,
Ночную гибель озаряет день.
ОКТАВИЯ
Нерон
Исполни приказание: пришли
1 ого, кто Плавта головы и Суллы
Мне принесет, отрубленные с плеч.
Префект
Приказ исполнить не замедлю; в лагерь
Отправлюсь тотчас я.
Сенека
Не подобает
Постановлять решенья дерзновенно
По отношенью к близким.
Нерон
Справедливость
Легка тому, чья грудь не знает страха.
Сенека
Лекарство от боязни — милосердье.

342
Дополнения
Нерон
Большая доблесть — сокрушить врага.
Сенека
Но для отца отечества прекрасней
Спасать людей.
Нерон
Старик, читай уроки
Пред мальчиками.
Сенека
Должно направлять
Пылающую юность.
Нерон
Полагаю,
Что я в летах достаточно разумных.
Сенека
Пускай всегда деяния твои
Одобрят боги.
Нерон
Глупо мне бояться
Богов, которых я же сам творю.
Сенека
Тем больше бойся, чем могучей ты.
Нерон
Все позволяет мне моя Фортуна.
Сенека
Не доверяй изменчивой богине.
Нерон
Ничтожен, кто не знает, что ему
Позволено.
Сенека
Похвально совершать
Что подобает, а не то, что можно.
Нерон
Лежачего лягает чернь.
Сенека
Крушит
Тогог кто ненавистен.

Дополнения
343
Нерон
Охраняет
Царя железо.
Сенека
Но сильнее верность.
Нерон
"Предметом страха должен Цезарь быть.
Сенека
Но более — любви.
Нерон
Пускай страшатся...
Сенека
Насилием исторгнутое тяжко...
Нерон
И повинуются моим приказам.
Сенека
Приказывай лишь справедливо.
Нерон
Я сам постановлю.
Сенека
С согласья граждан.
Нерон
Моим мечом.
Сенека
Прочь этот страшный грех.
Нерон
Терпеть я буду ль дольше, чтобы крови
Моей искали, чтоб, неотомщенный
И презренный, внезапно я погиб?
Далекое изгнанье не сломило
Упорства их, готовят Плавт и Сулла
Преступных слуг убийства моего.
А в нашем городе еще осталась
Любовь к отсутствующим, и она
Изгнанников надежды согревает.
Я устраню мечом моих врагов.
Жена, мне ненавистная, погибнет,
Последует за братом дорогим.
Пускай падет все, что стоит высоко.

344
Дополнения
Сенека
Прекрасно выдаваться среди славных
Мужей, о родине заботиться,
Щадить несчастных, от убийств жестоких
Воздерживаться, меру в гневе знать,
Покой дать веку своему и миру.
Здесь доблесть высшая, дорогой этой
Мы достигаем неба. Так наш первый
Отец отечества, великий Август,
Во храмах почитается как бог.
Его, однако, на земле и море
*8« Войною долго мучила судьба,
Пока врагов отца не подавил он.
Тебе ж она без крови даровала
Свое благоволение и вожжи
Империи рукой вручила легкой
И покорила землю и моря
Твоей руки державной мановенью.
Побеждена согласием святым,
Смирилась зависть: за тебя сенат
И всадники. Желапием народным,
Решением отцов поставлен ты
И миротворцем, и судьей народов.
Ты правишь миром с именем святым
490 Отца отечества, и иросит Рим,
Чтоб это имя ты хранил, и граждан
Тебе вручает.
Нерон
Это — дар богов,
Что служит мне сам Рим с своим сенатом
И что они из страха предо мной
Смиренный глас возносят против воли.
Что за безумье — граждан сохранять,
Которые опасны для царя
И родины, притом же имениты,
Когда могу сомнительных людей
Я умертвить моим единым словом.
Дерзнул же на убийство государя
И благодетеля изменник Брут!
000 В строю непобедимый, покоритель
Народов, по высоким ступеням
Всходивший до Юпитерова трона,
Погиб от нечестивых граждан Цезарь.
Как много видел Рим своей же крови
И сколько раз растерзан был. А он,
Божественный, наследовавший небо

Дополнения
345
За добродетель, Август, сколько знатных
И юношей, и старцев погубил,
Рассеянных по миру, в страхе смерти,
Из родины бежавших, трепеща
Перед железом трех вождей, пред их
Доскою слез, приговоренных к казни.
Отцы в печали видели на рострах
Отрубленные головы; родных
Оплакивать нельзя, нельзя вздыхать
На форуме, телами оскверненном,
Сочащемся кровавым, черным гноем.
И здесь еще не кончены убийства:
Кормили долго плотоядных птиц
Печальные Филиппы; поглотило
И море Сицилийское мужей,
На кораблях друг друга убивавших.
Потрясся мир от сил вождей великих:
Антоний побежденный с кораблями
Стремится к Нилу, чтоб погибнуть там.
II снова кровью римского вождя
Египет развращенный напоился:
Две римских тепи он сокрыл в себе.
Там долгая погребена война
Гражданская; усталый победитель
Вложил в ножны притуплённый от ран
Кровавый меч и страхом утвердил
Свое господство. С помощью оружья
И верности солдат он вышел цел.
А благочестьем сына после смерти
Он сделан богом, в храмах почитаем.
Ждут звезды и меня, когда я первый
Моих врагов железом поражу
И утвержу мой дом потомком славным.
Сенека
Наполнит твой дворец небесным родом
Дочь Клавдия божественного; ей
Досталось ложе брата, как Юноне.
Нерон
Потомству матери развратной я
Не доверяю. Не принадлежала
Мне никогда душа моей жены.
Сенека
Не распознаешь в нежные года
Сердечных чувств; любовь скрывает пламя,
Когда она побеждена стыдом.

346
Дополнения
Нерон
Так понапрасну сам я долго думал,
Хотя я видел ненависть ко мне
В ее холодном сердце, в выраженье
Ее лица, и, наконец, решил
Отмстить за эту жгучую обиду.
Себе жену нашел я: и породой,
И красотой она меня достойна:
Уступят ей Юпитера жена,
Богиня браней, и сама Венера.
Сенека
Супруги честность, верность, непорочность
И чистота должны пленять супруга.
Одни лишь блага сердца и ума
Бывают долговечны, каждый день
Цветок красы безжалостно срывает.
Нерон
Лишь в ней одной сосредоточил бог
Все прелести, судьбе угодно было,
Чтоб ей такой родиться для меня.
Сенека
Не будь безумным: пусть тебя оставит
Любовь.
Нерон
Не может сам властитель молний
Избавиться от этого тирана:
Он проникает в море, в царство Дита
И небожителей низводит с неба.
Сенека
Неведение смертных создало
Любви божка крылатого, его
Вооруживши факелом и луком,
И думает, что он — Венерин сын.
Любовь есть сила духа, жар души,
От юности рождается она
И роскошью питается, досугом
Среди веселья благ Судьбы. Когда ж
Ее питать, лелеять перестанешь
Она угаснет, силы потеряв.
Нерон
Считаю я любовь причиной жизни,
Великою, бессмертной. Род людской
Любовью вновь и вновь воссоздается,

Дополнения
347
Она смягчает и зверей свирепых.
Пусть этот бог несет мой брачный факел,
Ведя Поппею к ложу моему.
Сенека
О, нет, не может вынесть гнев народа
Такого зрелища, не позволяет
Святое благочестие.
Нерон
Нельзя
Мне одному свершать, что можно всем?
Сенека
Чем выше сан, тем требованья больше
Народные.
Нерон
Хочу я испытать,
Как устоит пред силою моей
Их дерзкое к жене благоволенье.
Сенека
Желанью граждан кротко будь послушен.
Нерон
Там власти нет, где правит чернь вождями.
Сенека
Когда народ не может ничего
Добиться, справедливо негодует.
Нерон
Ужель есть право силой добиваться,
Где ничего не могут сделать просьбы.
Сенека
Отказывать — жестоко.
Нерон
Принуждать
Царя — безбожно.
Сенека
Пусть уступит сам.
Нерон
Чтоб шла молва о слабости его.
Сенека
Молва пуста.

348
Дополнения
Нерон
Но, если можно, многих
Она клеймит.
Сенека
Стоящих высоко
Страшится.
Нерон
Тем не менее кусает.
Сенека
Нетрудно заглушить ее. Пусть сломят
Тебя благодеяния отца,
Лета и целомудрие супруги.
Нерон
Отстань же, наконец! Ты слишком стал
Назойливым. Да будет можно мне
То сделать, что не нравится Сенеке.
Что медлю я обрадовать народ,
Когда моя возлюбленная в чреве
Несет залог священный, часть меня?
Ближайший день для брака назначаю!
ш

ПРИЛОЖЕНИЯ

^ШШ^Ш!^Ш!аШ^!^Ш;М1^^Ш
С. А. Ошеров
СЕНЕКА-ДРАМАТУРГ
1. ПЛОХИЕ ТРАГЕДИИ
Жанры имеют свою судьбу. И когда речь идет о литературе древнихг
судьба эта для нас—не только закономерная эволюция того или другого
литературного рода, но и случайные превратности: утрата памятников,
скудость сохранившихся фрагментов, изредка — счастливые новые
находки текстов. Пожалуй, наиболее «несчастная судьба» постигла римскую
трагедию. До нас дошло 10 трагедий (из них одна, очевидно,
незаконченная), приписываемых Луцию Аннею Сенеке (4 г. до н. э.— 65 г. н. э.),
государственному деятелю, философу-стоику, автору многочисленных (на
также сохранившихся не в полном объеме) морально-философских
трактатов и писем *. При этом единственная трагедия с римским сюжетом —
«Октавия» — явно ему не принадлежит, авторство другой трагедии —
«Геркулес на Эте» — оспаривается на основе многих косвенных
аргументов, подтверждаемых стилистическим анализом. Впрочем, некоторые
филологи прошлого вообще отрицали, что трагедии написаны Сепекой: иа
позднейших авторов упоминает о них только ритор Квинтилиан, который,
разделив наследие Сенеки по жанрам, говорит, правда, о «poemata» —
стихотворных произведениях вообще, не уточняя их жанра («Воспитание
оратора», X, 1, 129), но зато приводит в другом месте цитату из «Медеи»
(IX, 2, 8).
Совершенно гипотетическими остаются и все попытки датировать
трагедии. Прежде широко бытовало мнение, будто они написаны Сенекой
в молодости, до того, как он обратился к философии; другие, наоборот,
утверждали, что писал он их в последние годы жизни, когда, по
свидетельству Тацита, стал чаще сочинять стихи («Анналы», XIV, 52). Как
бы то ни было, даже у тех, кто признает авторство Сенеки, пет никаких
твердых опор для установления их хронологии.
«Загадочность» и уникальность этого единственного памятника
римской трагедии определили во многом и его истолкование. В самом делег
с чем можно его сравнивать? Римская трагедия существовала к моменту
гибели Сенеки около трех веков; мы знаем имена ее зачинателей —
Ливия Андроника, Невия, Энния, ее крупнейших мастеров, которых много
1 Более подробные данные о биографии Сенеки и его эпохе читатель найдет *
«Хронографе жизни и творчества Сенеки».

352
С. Л. Ошеров
читал еще Цицерон — Паку вия, Акция; знаем больше ста названий их
трагедий и некоторое количество цитат из них (наибольшим их числом
мы обязаны тому же Цицерону). Нам известно, как увлекались
трагедией многие поэты-дилетанты в конце республики и в первые
десятилетия империи: среди них — брат Цицерона Квинт, Юлий Цезарь, в юности
написавший своего «Эдипа», которого Август не разрешил публиковать,
сиодвижник Августа Асиний Поллион. Таких именно любителей — братьев
Писонов — учил писать трагедии Гораций в послании к ним, известном
под названием «Наука поэзии». Но, кроме дилетантов, работали и
большие поэты: Варий, друг Вергилия, прославился трагедией о Фиесте,
Овидий создал «Медею». Традиция была — но как соотносится с нею
драматургия Сенеки, мы почти не можем судить.
Оставалось сравнивать трагедии Сенеки с творениями греков, которые
он «перерабатывал» (так считал весь XIX век) в трагедиях на те же
самые мифологические сюжеты. Сравнением занялись в начале XVIII в.
и пришли к единодушному выводу: трагедии Сенеки хуже греческих.
Особенно резкой была критика Сенеки в Германии. Одним из
инициаторов был Лессинг: даже в ранней работе «О латинских трагедиях,
которые известны под именем Сенеки» он, хотя и считал построение
«Геркулеса в безумье» более искусным, чем композицию «Геракла» Еври-
сида, и восхищался характерами Атрея и Фиеста, все же упрекал
римского поэта в том, что он чрезмерно «расточителен в поэтических
красках», «доводит величие до напыщенности», а природа у него «чересчур
искусственна»2. «Окончательный приговор», во многом определивший
суждения потомков, был вынесен в «Лаокооне»: «Спорщики в котурнах
могут вызвать в лучшем случае лишь изумление. Именно этого названия
заслуживают все лица так называемых сенековских трагедий, и я твердо
убежден, что преимущественной причиной того, что римляне в
трагическом далеко не достигли даже и посредственности, были гладиаторские
игры. В окровавленном амфитеатре зрители отучались от всякой
естественности... Трагический гений, привыкнув к этим искусственным сценам
смерти, не мог не впасть в напыщенность и высокопарное пустословие» \
Лессингу вторил Гердер, видевший в трагедиях Сенеки
«искусственную», «головную» поэзию в противоположность «поэзии сердца, чувства»
у греков. Столь же беспощаден был и романтик Август Шлегель, который
писал в своих «Лекциях о драматическом искусстве»: «К какому бы
времени ни относились трагедии Сенеки, они напыщенны и холодны сверх
всякого описания, лишены естественности, характеров и действия,
возмущают бессмысленнейшими неловкостями и настолько лишены всякой
театральности, что, я полагаю, никогда не были предназначены перейти
из риторических школ на подмостки. Со старыми трагедиями, этими
высочайшими творениями поэтического гения греков, у них нет ничего
2 Lessing G. E. Saratliche Schriften / Red. Lachmann. In 24 Bd. Stuttgart, [o. J.J,
Bd 6. S. 187-188.
• Lessing G. E. Gesammelte Werke: In 10 Bd. Berlin, 1955, Bd. 5, S. 41.

Барельеф
Меркурия,
с изображением богов: Минервы, Юпитера, Юноны, Цереры, Бахуса,
Беневент

Район Рима императорской эпохи. Реконструкция.
Музей римской культуры. Рим

Капитолий в эпоху императоров. Реиопструкцил
Перистиль в доме Веттиев в Помпеях
12*

Жертвоприношение.
Барельеф с алтаря храма Нептуна
в Риме
Магистрат.
Музей в Гелъме
Сократ и Сенека. Герма.
Берлин

Минерва.
Неаполь. Национальный музей
Голова зверя на носу корабля.
Музей в Неми

Актеры и маска.
Геркуланум. Фреска

Трагический актер.
Помпеи. Фреска

Медея с сыновьями.
Помпеи. Фреска

•?0'^^'.<.; '••*'^*>'
-L-ii*.
Пелий с дочерьми.
Помпеи. Фреска

Юнона
в свадебном
наряде.
Помпеи. Фреска
Медея.
Помпеи.
Фрее ка

Teced после попеды над минотавром.
Помпеи. Фреска

Геркулес-младенец, побеждающий змей. Помпеи. Фреска
Свадебная процессия. Барельеф. Рим. Храм Сан-Лоренцо

г^
||
mm
■■:- .
л
>; ф-
Ж А Н
\
Г
•
Шё
•
Ж ¥ ■
■ Kf «, I
1," •"■'^й«*«йр t
6
ВУЗ '*>
V ibw% ■ щ
^к " , ^Jl> *
•
Геркулес и Деянира.
Помпеи. Фреска

Федра и Ипполит.
Роспись «Золоченной виллы» на Эсквилине в Риме.
Реставрация
Охота на кабана,
Рим. Мозаика

ff*VA
•
mm
Федра.
Помпеи. Фреска

Гибель Иенфея.
Помпеи. Фрески

Сенека-драматург
353
общего, кроме названий, внешней формы и мифологического материала;
и все же они встают рядом с ними, явно намереваясь их превзойти, что
удается им примерно так же, как пустой гиперболе — затмить
глубочайшую истину» 4.
Гнев Шлегеля и его предшественников был тем сильнее, что, по его
собственным словам, трагедии Сенеки «в силу слепого предрассудка,
ценящего все, что мы получили в наследство от древности, повлекли за
собой множество подражаний» 5. Между тем именно с этих подражаний
начинали все национальные драматургии Европы. В эпоху Возрождения
греческую трагедию знали только филологи, и трагическому учились
у одного Сенеки. Мало того, что его читали в школах; его трагедии
входили в постоянный репертуар школьного театра. Ему подражали те,
кто стоял у истоков трагедии: в Англии — Кид и Марло, во Франции —
Жодель и Гарнье; испанцы, итальянцы, немцы — все начинали с учения
у Сенеки. И не только начинали: специалисты обнаруживают цитаты
из Сенеки у Шекспира и влияние Сенеки — у Расина... Вообще, в
романских странах критика Сенеки никогда не была столь яростной, как
в предромаптической и романтической Германии, где «традиция» эта
закрепилась очень прочно.
Ибо, как ни странно, к тем же выводам, что и романтики,
приходила—с другой стороны — позитивистская классическая филология второй
половины XIX в. Один из влиятельнейших филологов, Отто Риббек,
писал: «Бесконечная пропасть отделяет эти нервные, бескровные, надутые
и напыщенные создания школьной техники от высоких творений Эсхила,
Софокла или Еврипида»6. То, что пропасть эта измеряется сроком по
крайней мере в четыреста пятьдесят лет (больше, чем от Шекспира до
Ионеско), как-то упускали из виду. Возникало впечатление, что римский
драматург брался за греческий оригинал только ради «калечащих
усечений и раздуваний, замены диалогов — мгновениями, духа — острословием»,
как писал один из самых многознающих и лишенных чутья филологов
Германии — Фридрих Лео7.
Для Лео было совершенно ясно, во имя чего Сенека калечил свои
греческие образцы: «Это ведь не трагедии, а декламации, составленные
по образцу трагедий и разделенные на акты»8. «Декламацию» нужно
понимать в строго-техническом смысле: так назывался самый
распространенный род упражнений в риторических школах. Ученикам задавалась
тема: существует такой-то закон; сложились такие-то обстоятельства; что
сказал бы в этих обстоятельствах такой-то, умоляя и доказывая
(тогда декламация называлась «суазорией» — от глагола «suadere —
убеждать») или опровергая противника (тогда декламации назывались
4 Schlegel A. W. Samtliche VVerke: In 12 Bd. Leipzig, 1846, Bd. 5, S. 344.
5 Ibid.. S. 345.
6 Ribbeck 0. Geschichte der romischen Dichtung. Stuttgart, 1892, Bd. Ill, S. 365.
7 Leo F. Die Composition der Chorlieder Senecas.— Rheinische Museum, N 52, 1897,
S. 97.
8 Leo F. Animadversiones criticae.— In: Senecae Tragoediae. Lipsiae, 1878, Vol. I,
S. 158.
13 Луций Анней Сенека

354
С. А. Ошеров
«контроверсиями»). Строить их полагалось по определенной схеме, с
применением «общих мест» (loci communes), нередко заостренных в
сентенцию, и риторических фигур, коих насчитывалось множество. Некоторая
аналогия с драмой возникала: были «предлагаемые обстоятельства», из
которых следовало извлечь — не «переживание», конечно, но
импровизированную по правилам речь от чужого лица, в которую входили не только
рациональные доводы, но и переживание... «Предлагаемые обстоятельства»
всегда имели мало общего с действительностью; иногда они просто
заимствовались из мифа. Отец Сенеки, тоже Луций Анней Сенека, оставил
своеобразные «риторические мемуары», где сохранил десятки декламаций
своих современников. Среди тем есть такая: «Агамемнон обсуждает,
приносить ли ему в жертву Ифигению, дри том что Калхант говорит, что
иначе отплыть невозможно» (Suas. III).
Нет сомнения, Фридрих Лео верно уловил сходство многих кусков из
трагедий Сенеки с такими декламациями. Эдип и Антигона, спорящие
о том, следует ли ему умереть («Финикиянки»), Лик, домогающийся
брака с Мегарой, и Мегара, отвергающая его, произносят самые
настоящие контроверсии, риторическая разработка которых очевидна. Речи
кормилицы, стремящейся образумить Федру («Федра», 124—177) или
соблазнить Ипполита (там же, 435—482),—построенные по всем
правилам суазории.
Все это так — и тем не менее Фридрих Лео и его последователи
ошибались в главном. Риторика, которая была главнейшим арсеналом
выразительных средств для Сенеки, воспринималась ими как самоцель. По их
мнению, Сенека стремился лишь к одному: угодить воспитанному в
риторических школах, а значит испорченному, вкусу эпохи. Именно по этой
линии стали возражать им оппоненты.
Одним из первых был крупнейший историк средних веков Леопольд
Ранке. В специальной статье9 он указал и на психологическую
разработку характеров, особенно женских, и на поэтические достоинства
трагедий Сенеки. Но прежде всего он попытался рассмотреть их в
историческом контексте — и увидел политический, аптиимператорский пафос,
свойственный литературе сенатской оппозиции цезарям, которую открыла
в ту эпоху историческая наука,— что дало возможность увидеть под
новым углом зрения многие явления духовной жизни императорского Рима.
Но большинство ученых черпали аргументацию из другого контекста.
Этим — вполне естественным — контекстом были прозаические сочинения
Сенеки: его трактаты и письма. Ход мысли был прост. Если основная
цель прозы Сенеки — обратить читателя в стоическую веру, то и в
трагедиях автор преследует ту же цель. И если сам философ выделял два
главных средства воспитания души: наставления и примеры, то в прозе
ведущее место отдается первым, в трагедиях — вторым. В том, что именно
такова была цель Сенеки, не сомневались уже самые первые его
истолкователи. Средневековый комментатор трагедий Николай Треве (1258—
1324) писал о Сенеке: «Его ученая зрелость, смотревшая с крутых вер-
9 Ranke L. Tragodien Senecas.— In: Abhandlungen und Versuche. Leipzig, 1888.

Сенека-драматург
355
шин добродетели, затем, полагаю я, склонилась к писанию трагедий,
чтобы, по обычаю разумных врачей, облекающих горькие противоядия
медовою сладостию и, не творя неудовольствия вкусу, дающих его ради
очищения гуморов и попечения о здравии, и самому с приятностью
подносить больным душам свидетельства доблести, погруженные в усладу
вымыслов, и тем искоренять пороки и взращивать из посеянных зерен
щедрый урожай добродетелей» 10. И филологи XVII в., заложившие
основу научной текстологии Сенеки, мыслили так же. В предисловии
к своему изданию трагедий 1623 г. английский эрудит Томас Фарнеби
(1575—1647) писал: «Сюда [в театр Сенеки.—С О.] пусть войдет хоть
Катон... Здесь господствует философия на котурнах, царит надевшая
маски Стоя» и. И до наших дней нескончаемым потоком появляются
работы, где отыскиваются соответствия, в большинстве своем неоспоримые,
идей, сформулированных в философской прозе Сенеки — и высказанных
или воплощенпых в трагедиях.
Отрицать связь философии Сепеки и его драматургии так же
невозможно, как отворачиваться от ее риторического характера. Однако
назидательность может объяснить изъяны трагедий, но не изменить их
оценку в глазах современного читателя, для которого дидактика есть
категория столь же отрицательная, как и риторичность. Отсюда происходит
наблюдаемая в последнее время тенденция отказаться от оценок и
изучать просто, «как сделаны» трагедии Сенеки, вне всяких сравнений или
в сравнении их структурных элементов с соответствующими
структурными элементами трагедии греков. Выяснено немало интересного и
важного, но целостный образ драматургии Сенеки исчезает. Потому что для
него нужно принять в расчет все: и риторику, и стоическую философию,
и элементы драматургической техники — и понять их сложную
взаимосвязь. И тогда уникальный феномен драматургии Сенеки сможет занять
свое место в истории римской духовной культуры.
2. ДРАМАТИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ. «ПЕСОК БЕЗ ИЗВЕСТИ»
Первое, что бросается в глаза современному читателю, когда оп
принимается за трагедии Сенеки — это вялость драматического действия и
многословие. Одно явно связано с другим: наибольшее место в трагедиях
занимают длинные, не двигающие действия монологи, песни хора; даже
реплики в диалогах часто разрастаются в пространные речи. Например,
в одной из самых богатых действием трагедий — «Агамемноне» — монологи
занимают 362 строки, хоры — 313 строк, речи в диалогах —147 строк,
диалог как обмен репликами —193 строки; «Геркулес в безумье» еще
более насыщен длинными рассуждениями и рассказами: на 200 строк
диалога — 654 строки монологов, 297 — отдано хору, 174 занимают речи,
обращенные к собеседнику.
10 Цит. по кн.: Dingel J. Seneca und die Dichtung. Heidelberg, 1977, S. 11.
11 Цит. по изданию Lugduni Batavorum, 1632, p. A3. Катон (I в. до н.э.)
—политический деятель и философ-стоик, образец стоической строгости нравов.
13*

С. А. Ошеров
Темп действия, да и само действие как бы не занимают драматурга.
Если мы посмотрим с этой точки зрения «Геркулеса в безумье», то
увидим, что ни пролог — длинная речь Юноны (1—124), ни вступительная
песнь хора (125—204) не дают даже экспозиции (мы лишь узнаем о том,
что Геркулес вернулся из Аида и вывел Цербера). И Амфитрион в своем
монологе, который по функции соответствует прологу еврипидовского
«Геракла» (его произносит тот же персонаж), не спешит сообщить о по-
ложэппи дел: лишь пятьдесят строк спустя он сообщает о захвате власти
в Фпзах пеким тираном, который назван лишь еще через 16 строк;
вопреки тому, что Юнона уже видела, как Геркулес ведет Цербера «по
городам аргивским», Амфитрион лишь надеется на возвращение сына 12.
И это становится темой и монолога Мегары, и спора отчаявшейся
женщины и полного надежды отца (279—332) — что с точки зрения «законов
драматургии» бессмысленно, поскольку уже известно, что Геркулес
вернулся, и читатель (зритель) не в состоянии разделять напряженной
тревоги героев.
Появление Лика тоже не сразу приводит к завязке — сватовству
тирана к Мегаре: их диалогу предшествует монолог (332—357), где Лик
последовательно логически обосновывает свое решение. Точно так же
подробно аргументированы и предложение Лика в речи к Мегаре, и ее
отказ; а вторая речь Лика по всем правилам риторической диалектики
опровергает один за одним доводы Мегары (358—413). Лишь после этого
Мегара дает свой окончательный ответ в тоне, эмоциопально весьма
высоком. Но тон этот не подхвачен: вновь начинается спор — в коротких
репликах стпхомифпи13 и в более длинных репликах обсуждается
Геркулес, его доблесть, его рабство, его происхождение (422—500) — и
действие вновь останавливается вплоть до угрозы Лика, начинающей новый
этап драмы. Но именно тут действие прекращается: мы не видим ни слуг
Лика, готовящихся сжечь семейство Геркулеса, ни испуга преследуемых —
после пятпстрочиой мольбы Амфитриона появляется Геркулес, и действие
прерывается песнью хора.
Вернувшийся Геркулес также пачппает с мополога (593—617) —
и лишь в копце его спрашивает, что происходит; но Амфитрион, не
ответив, произносит свой монолог (смысл его — в эмоциональном контрасте
последней реплике того же героя), и Геркулес выпужден повторить свой
вопрос. Только тогда — в двух строчках — отец сообщает сыну о
случившемся (даже не упомянув о сватовстве Лика) 14. И снова возможность
действия «упускается» Сенекой: если Еврипид создает эффектный диалог
Амфитриона с Ликом, не подозревающим о возвращении героя, а потом
вплетает убийство Лика за сценой в хоровую партию, то римский драма-
12 У Еврипида Амфитрион тратит 30 строк на то, чтобы назвать себя, рассказать
о последнем подвиге сына (с экскурсом в прошлое), о роде Лика — и перейти
к нынешнему положению дел.
13 Обмен репликами, равными одной строке. На важную роль сгущенного диалога
в трагедиях Сенеки указал Зейденштихер (Seidensticher M. Die Gesprachsverdich-
tung in den Tragodien Senecas. Heidelberg, 1970).
14 У Еврипида па ту же «информацию» потрачено 30 строк стихомифип.

Сенека-драматург
357
тург тратит на это две с половиною строчки, извлекая эффект именно из
скупости слов (три времени одного глагола!). Зато дальше 184 строки
отданы на описание загробного царства и подвига Геркулеса, за
которыми следует песнь хора.
Но и после стиха 895, когда начинается второй важнейший эпизод
драмы, неожиданная перипетия — безумье Геркулеса — все оттягивается
и, более того, воплощается прежде всего в слове переходящего в бред
монолога героя. Физические действия безумца описываются
Амфитрионом — и это единственный след театральной традиции в пьесе: уже в
драматургии эпохи республики был распространен прием, когда один актер
пел под флейту о действиях героя, а другой мимически изображал их;
при империи так исполнялись не только предназначенные для сцены
вещи, но, например, и куски из «Метаморфоз» Овидия. Но весь «театр» —
действенная кульминация драмы — занимает 67 строк (из 1344). По
пробуждении Геркулеса узнавание занимает значительно меньше места,
чем у Еврипида,— зато максимально используются все возможности
самообвинений героя (вместо развития — две речи, фиксирующие состояние).
Завершается трагедия спором о вине и наказании — быть может,
важнейшим во всей драме для Сенеки-моралиста, но бездейственно-статичным.
То, что было доказано на примере одной трагедии, может быть в
большей или меньщ^й степени обнесено ко всем. Бедность внешнего действия
дополняется отсутствием «'внутреннего действия». Высказывается все
(и даже больше чем нужно, с современной точки зрения), за словами
героя нет никакого остатка, который требует иного, несловесного
выражения. Об этом превосходно написал один из крупнейших поэтов нашего
века — Т. С. Элиот: «За диалогом драмы у греков мы все время осознаем
конкретпую зрительную реальность, а за ней — особую эмоциональную
реальность. За драмой слов стоит драма действия, тембр голоса и голос,
поднятые руки и напряжепные мышцы, индивидуальная эмоция... Фраза,
как бы она ни была прекрасна, символизирует еще большую красоту...
В пьесах Сенеки вся драма — в слове, и за словом нет иной реальности.
Кажется, его персонажи все говорят одним голосом, к тому же слишком
его форсируя; они по очереди декламируют». И далее: «Как во всякой
драме Сенеки, здесь полно деклараций, пригодных для слуха тех, кто
ничего не видит. Поистине, пьесы Сенеки могут быть практическим
образцом современной «радиодрамы»» 15.
Вслед за многими исследователями, Элиот объясняет это тем, что
трагедии Сенеки предназначались не для исполнения в театре, а для
рецитации — публичного авторского чтения вслух. Рецитации были одной из
самых распространенных форм бытования поэзии в императорском Риме,
встречались такие любители, которые готовы были «зачитать»
слушателей,—Сенека сам с иронией пишет о них («Письма к Луцилию»,
СХХШ, 11). Во всяком случае, рецитации были распространены куда
больше, чем театральное исполнение трагедий, даже старинных. Безуслов-
15 £7io£ Т. S. Seneca in Elisabethan Translation.— In: Selected Essays. London, 195S,
p. 68, 70.

358
С. А. Ошеров
но, установка на рецитацию наложила свой отпечаток на трагедии
Сенеки; во всяком случае, она психологически объясняет отрыв
драматического от сценического. Но, по-видимому, в любом случае драматургия
Сенеки рассчитана на слуховое восприятие или чтение — независимо от
того, как мыслил себе их предназначение автор.
Легче всего можно объяснить скудость внешнего действия, отсутствие
интереса к его развитию, к сюжету, к тому, что будет дальше (интерес
этот всегда присутствует при восприятии новоевропейской драмы — отсюда
и афоризм о ружье, которое должно выстрелить в последнем акте). Ведь
Сенека перерабатывал греческие трагедии, хорошо знакомые его
аудитории и в оригинале, и в прежних римских переработках. «Медея» Еври-
пида была уже переработана в Риме Эниием (II в. до н. э.), трагедию
о той же героине написал Овидий. Об Атрее и Фиесте были трагедии
у Энния, Акция (она пользовалась чрезвычайной любовью), Вария; об
убийстве Агамемнона — у основоположника римской литературы Ливия
Андроника (III в. до н. э.), у Акция16. Разумеется, Сенека отходил
в развитии сюжета не только от своих греческих образцов, но и от
римских предшественников. Так, Фиест у Акция возвращался, вероятно,
добровольно, с мольбой о помощи, но действительно замышлял зло
против Атрея. Астианакс в одноименной трагедии Акция, в отличие от «Троя-
нок» Сенеки, был спрятан в горах, а не в гробнице отца. Но, несмотря
на все эти детали, Сенека рассчитывал на восприятие подготовленной
аудитории, отлично знающей, как развертывается сюжет и какова будет
развязка.
Мало того: Сенека широко пользуется этим знанием ради достижения
особых эффектов. Когда Эдип, не понимая причин мора в Фивах, говорит
о том, что это он виновен, так как убил Сфинкса, и что Феб «укажет
некий путь к спасению», то тут всеведущий читатель (слушатель,
зритель) должен быть изумлен проницательностью Эдипа, не угадавшего на
этот раз лишь убитого, и тщете его надежды: ведь читателю известно,
что «путь к спасению» Фив будет путем гибели для Эдипа («Эдип»,
103—109). Когда же герой проклинает убийцу Лая, предрекая ему, кроме
скитаний и позора от детей, все те преступления, которых он сам избег,
то читатель не только понимает, что Эдип предрекает беды себе, но и
ощущает в этом «избег я» подлинную трагическую иронию.
Вообще, перспектива мифологических ассоциаций, даже выходящих за
пределы сюжета трагедии и требующая от воспринимающего немалой
учености,— один из любимых приемов Сенеки. Порой он нанизывает на
одну тему длинную цепь параллелей; так строится, например, первый
мополог в «Финикиянках»: младенцем Эдип должен был погибнуть на
Кнфероне — Киферон всегда был пагубен для фиванских царей —
вспоминаются мифы об Актеоне, Пенфее, Дирке, Ино (13—25). В яд, который
готовит Медея, входят «плоть Тифона, кровь Несса, головня Алфеи» и т. д.
(перечислены шесть мифов) и жар огня Вулкана, молний, испепеливших
1в Rihheck О. Scaenicae Romanorum poesis fragmenta. Lipsiae, 1871, Bd. 1. Tragicorum
fragmenta.

Сенека-драматург
359
Фаэтона и т. д. (еще семь мифов — «Медея», 773—784, 821—832).
Каждый новый миф,— иногда, на наш взгляд, даже «притянутый за волосы» —
явно радует автора, увлеченного неисчерпаемостью ассоциаций, и должен
доставить ту же радость читателю. Поэтому, чем длиннее перечень, тем
он эффектнее: каждое звено, прибавленное к цепи, действует сильнее
предыдущего и в этом смысле самоцелыю. Ведь Сенека явно
рассчитывает па того, кто знаком не только с Овидием, но и с «мифологической
ученостью» поэтов эпохи эллинизма пли неотериков — римских поэтов
I в. до и. э., также культивировавших эту ученость (Катулл, Кальв и др.).
Впрочем, нередко Сенека использует лишь один мифологический
намек, который создает целенаправленную, богатую смыслом ассоциацию,
связанную непосредственно с сюжетом драмы. Когда Кассандра на слова
Агамемнона: «Взнесем мольбы Юпитеру» — отзывается: «Геркпйскому?»
(«Агамемнон», 794) —читатель должен вспомнить, что у алтаря Юпитера
Геркийского убит Приам, и «услышать» невнятное самому герою
уподобление его участи — Приамовой. Клитемнестра, обдумывая будущее
преступление, делает выбор между всеми злодействами неверных жен,
мачех, Медеи (все перечислено) — и бегством с Эгисфом, т. е.
повторением «грехов сестры» («Агамемнон», 116—124). И далее эта параллель
с Еленой не раз появляется в трагедии: Менелай простил Елену —
значит и Клитемнестра может надеяться на прощение (274—275); словам
идущего на смерть Агамемнона: «Здесь не Троя» — Кассандра отвечает:
«Троя: здесь Елена есть» (795),—что понятно опять-таки только
зрителю, знающему развязку; и она же говорит в финале, что Микены и
Трою одинаково «дары жены сгубили: блуд и заговор» (1009). Так же
настойчиво проводится в «Федре» параллель между преступной любовью
героини к пасынку — и любовью ее матери к быку, в «Геркулесе
в безумье» параллели рождения Геркулеса и Вакха. Все эти ассоциации
создают дополнительные смыслы, делают более интенсивными отдельные
детали сюжета и даже реплики.
Особенно показательны в этом смысле 2 стиха в «Медее» (170—171),
каждый из которых разбит на четыре реплики. Нет исследователя,
который не цитировал бы по поводу реплик кормилицы и Медеи: «Медея! —
Стану ею»,— остроумного замечания крупнейшего филолога У. Вилламо-
вица-Меллендорфа: «Эта Медея уже читала «Медею» Еврипида» 17. Нужно
добавить еще одно: эта Медея знает, что и ее зрители читали не только
Еврипида, но и Аполлония Родосского или Акция 18 и потому не только
знают все, что традиционно связано с образом колхидской
царевны-колдуньи 19, но и сразу поймут, почему она «закаялась» бежать. Не меньшую
17 Wilamowitz-Moellendorf U. Griechische Tragodien. Berlin, 1926, Bd. Ill, S. 180.
18 В его трагедии о Медее сюжетом были преступления Медеи во время бегства пз
Колхиды.
19 Сенека широко пользуется таким подчеркнутым называнием имени, которое
должно вызвать представление обо всем характере, с этим именем связанном. Так,
когда Улисс в «Троянках» говорит, что теперь нужен «весь Улисс», это значит,
нужна вся хитрость и изворотливость героя (613). Сходные примеры — «Фиест», 259;
«Геркулес в безумье», 1239.

360
С. А. Ошеров
ассоциативную нагрузку несут п две другие пары микроренлик. Слова:
«Дети...—Вспомни, чьи» — это еще одно «ружье» из чеховского афоризма,
про которое читатель знает, что оно выстрелит: Медея уже сейчас
отделяет от себя детей, которых в финале убьет. А в словах: «Погибнешь! —
Смерть зову я»,— сконцентрировано то стоическое отношение к смерти,
которое Сенека столько раз излагал пространно и влагал в яркие
сентенции вроде: «Неужели я буду думать о том, что жпвому фортуна все
может сделать, а не о том, что с умеющим умереть ей ничего не сделать»
(«Письма к Луцнлию», XX, 7).
В этом примере с наибольшей очевидностью воплощен тот
стилистический идеал Сенеки, о котором он сам писал, хваля Луцилия: «Все
у тебя сжато, все по делу. Ты говоришь столько, сколько хочешь,
и смысла в сказанном больше, чем слов» (там же, LIX, 5).
Это стремление нагрузить смыслом минимальный отрезок текста — не
только короткую реплику, но и строку или фразу в длинной речи, чтобы
она сама по себе производила наибольший эффект,— прослеживается
у Сенеки в любом месте трагедий. Можно взять для примера даже
описательный монолог — произносимый Гекубой пролог к «Троянкам». Он тоже
даст нам целый набор приемов такой интенсификации частиц текста.
Пролог по своей задаче требует широкого охвата давних и недавних
событии, упоминания многих имен: все это есть — по в большинстве
случаев ничто не названо прямо, надо всем преобладает перифраза: «столп
могучей Азии, твердыня богозданная» — Троя (ее стены строили Феб и
Нептун), «властитель Фригии, кому весь город стал могильной
насыпью» — Приам, «сын, чья гибель стала Трои гибелью» — Гектор, «Фебом
одержимая, чьим вещим верить он же не велел устам» — Кассандра. Троя
горит — и из одной этой темы извлекается по крайней мере три эффекта;
один вновь дает мифологическая ассоциация: Трою подожгла сама
Гекуба, которой приснилось перед рождением Париса, что она родила факел;
два построены на коптрастах: черная зола Илиона омрачает яркость дня;
весь город горит — только убитый Приам («царственных отец детей»)
лишен погребального костра (риторическая фигура антитезы). Вообще,
антитеза то определяет эпитет («чересчур живучая старость»), то
заостряется до парадокса («победителю не верится, что мог он победить»),
то расширяется до противопоставления одного города — Трои — и многих
дальних земель, откуда пришли к ней союзники (после чего перспектива
снова контрастно сужается до горящего акрополя Трои — Пергама) —
и остается здесь, как и везде у Сенеки, любимым приемом. Особый
эффект достигается в описании гибели Приама: Эакид (Неоптолем),
схвативший старца за седины и запрокинувший ему голову — прямое
заимствование из Вергилия («Энеида», II. 552—553), меч, который выходит
неокровавлепным из старческого горла,— собственное добавление
драматурга, обогащающего чужой материал новой жестокой деталью.
Обилие этих жестоких деталей всегда отмечается исследователями и
почти всегда ставится в упрек Сенеке — как свидетельство порчи вкуса,
как желание ударить по нервам зрителей, притупленпым привычкой
к гладиаторским сражениям (это мнение Лессинга вошло даже в учеб-

Сенека-драматуог
361
пики). Прилагать наши критерии вкуса и паши психологические оценки
к столь далеким временам — дело рискованное, но отрицать, что Сенека
любит прибегать к этому сильно действующему средству, невозможно.
По-видимому, нагнетанием кровавых и страшных подробностей должно
было компенсироваться ослабленное ощущение трагизма привычного
сюжета. Всем было заранее известно, что Медея убьет сыновей; по что
опа убьет их на глазах зрителей — вопреки прямому запрету Горация
в «Пауке поэзии» (185),—в этом могла заключаться эффектная
неожиданность 20. Все знали, как погибнет Ипполит,— но если у Еврипида описание
гибели занимает 37г строки («Ипполит», 1236—1239), то Сенека
посвящает ему 20 строк, в которых «разрываемая плоть» (2 слова отданы этой
теме у Еврпнида) превращается в «терзаемое острыми каменьями лицо»,
«тело, разорванное впившимся в пах острым суком», «терновые шипы,
раздирающие полуживую плоть, так что на всех кустах висят
окровавленные клочья» («Федра», 1085—1104). Можно назвать еще немало
таких нагнетаний. Десять способов самоубийства перебирает Эдип
(«Финикиянки», 106—118, 147—165); 22 строки занимает дотошное описапие
симптомов болезни, истребляющей фиванцев («Эдип», 180—201).
Здесь, как и в мифологических перечнях, воздействует само число,
и каждый новый образ оказывается сильнее предыдущего. Источник
здесь — риторическая фигура «градации» (нагнетание близких по смыслу,
но возрастающих по силе слов), а роль слов играют отдельные образы,
каждый из которых воспринимается очень отчетливо в своей отдельности.
Тенденция интенсифицировать минимальный отрезок текста ясно
ощущается даже здесь, где основным средством воздействия служит
концентрация схожего. Но единообразие заботит Сенеку не так уж часто;
наоборот, как показал хотя бы анализ монолога Гекубы, для него все
равно, чем воздействовать: содержанием ли образа, пеобычной ли
ассоциацией, связывающей его с целым, или же параллелизмом, контрастом,
перифразой, одним словом, средствами риторическими, а иногда и просто
синтаксическими (но также заимствованными у риторики).
Сенека явно предпочитает слово, воздействующее здесь и сейчас, а
воздействие больших отрезков текста или даже целого, как кажется, ставит
в зависимость от суммы таких эффектов. Афористичность пе только не
противоречит тому, что кажется нам многословием21, но и прямо к нему
ведет. Ведь если каждая строка, каждая фраза заключает свой эффект,
то чем больше их будет, тем лучше.
Такое дробление текста было свойственно и прозе Сепекп,— что
отмечалось еще античными его критиками. Квиптилиан — поклонник Цлце-
20 Ведь и Гораций пятью строчками раньше говорил:
То, что дошло через слух, всегда волнует слабее.
Нежели то, что зорким глазам предстает необманно.
(Пер. М. Гаспарова)
21 Это кажущееся противоречие отметил еще Август Шлегель в «Лекциях о
драматическом искусстве»: «Авторы нашли срэдство даже при доходящем до темноты
эпиграмматическом лаконизме быть утомительно многословными» (Samtliche
Werke: In 12 Bd., Bd. 5, S. 345).

362
С. А. Ошеров
ропа, считавший красноречие времен Сенеки испорченным — упрекал его
в том, что он «глыбы предметов ломает мельчайшими сентенциями»
(«Воспитание оратора», X, 1, 130). По сведениям Светония, император
Гай Калигула называл стиль Сенеки «песок без извести» («Калигула».
53, 2). С одной стороны, это соответствовало тогдашней моде: Тацит
говорил, что «дарование Сенеки прямо отвечало вкусу его времени»
(«Анналы», XIII, 3, 1). С другой стороны, в трагедиях это было средство
возместить ежеминутно возобновляемыми эффектами ослабление интереса
к самому действию. Но главное — это давало Сенеке средство выполнить
задачу, которую он считал главной для драматического искусства.
3. СЕНТЕНЦИЯ, СПОР, ПОУЧЕНИЕ. «РЕЧЬ РАДИ ИСЦЕЛЕНЬЯ»
Если мы вернемся к разобранному монологу Гекубы, то увидим, что
первые же строки представляют падение Трои и судьбу ее царствующего
дома как частный случай общего правила: любая царская власть
непрочна. Буквально ту же общую мысль мы видим в песне хора «Агамемнона»,
сразу же вслед за прологом (57 слл), сходную — в начале «Эдипа», после
нескольких экспозиционных стихов. И по сути дела именно этой мысли
возражает Иокаста, отвечая на вступительный монолог Эдипа.
Почти каждая ситуация, возникающая в трагедиях, либо обсуждается
в общих терминах, либо дает повод высказать общую мысль. А присущая
Сенеке тенденция максимально наполнять смыслом минимальный
отрезок текста ведет к тому, что эта общая мысль чаще всего облекается
в форму краткой завершенной сентенции,— вроде той, что завершает
рассказ Иокасты:
Не дело мужу от фортуны прочь бежать.
Стремление это у Сенеки памерениое и осознанное. Во всяком роде
словесности он учит искать «полезные наставленья и благородные,
мужественные высказывания, которые немедля можно претворять в
действительность» («Письма к Луцилию», CVIII, 35). И, по-видимому, не
случайно, что в том же письме он подробно излагает свой взгляд на задачу
театра, задачу драмы: «Нас приводит в театр удовольствие, доставляемое
слуху либо речью, либо голосом, либо действием», но и в театре можно
почерпнуть полезпые поучения. «Нетрудно пробудить у слушателя жажду
жить правильно: природа во всех заложила основанья добра и семена
добродетели; все мы для нее рождены, и когда придет подстрекатель,
добро, как бы уснувшее в пашей душе, пробуждается. Разве ты не видел,
каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы
согласны и о чем нашим единодушием свидетельствуем, что это истина?
Нужда во многом бедным, жадным нужда во всем.
Скупец ко всем недобр, по злей всего — к себе.
Этим стихам рукоплещет последний скряга, радуясь обличению своих
пороков. Но разве такое действие не было бы, по-твоему, еще сильнее,
если бы спасительные наставления... были вложены в стихи, благодаря

Сенека-драматург
363
которым те же самые мысли легче проникают в души невежд? «Ибо,—
говорил Клеанф22,— как наше дыхапие, пропущенное сквозь длинный и
тесный ход трубы, с большей силой вырывается с другого ее конца и
производит отчетливый звук, так и наши чувства становятся отчетливей
благодаря сжатой непреложности стихов». Сказанное прозой слушается не так
внимательно и задевает меньше, а если в дело вступает размер, если
благородный смысл закреплен его стопами, то же самое изречение вопзается,
словно брошенное с размаху копье. Много говорено о презренье к деньгам,
говорились в поучение людям длинные речи о том, что богатство — \«е
в наследственном достоянье, а в душе, что богат тот, кто приспособился
к своей бедности, кто, имея мало, считает себя зажиточным. Но куда
сильнее поражают душу изречения вроде этих:
Кто хочет меньше, меньше и нуждается.
Имеет все, кто хочет, сколько надобно.
Слыша это или нечто подобное, мы не можем не признать истины. И вот
те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и
проклинают деньги» (8—12).
Сентенции — не изобретение Сенеки. Ими изобиловали уже трагедии
Еврипида, а комедии Менандра стали источником множества изречений,
которые вели самостоятельную жизнь как крылатые слова. То же
касается и римлян, о чем писал сам Сенека: «Ведь как много поэты говорят
такого, что или сказано, или должно быть сказано философами! Я не
беру ни трагедии, пи нашей тогаты23, которая тоже не лишена
серьезности и стоит посредине между трагедией и комедией; но и в мимах
сколько есть красноречивых строк! Сколько стихов Публилия2* надо бы
произносить не обутым в сандалии, но выступающим на котурнах!»
(«Письма к Луцилию», VIII, 8). Среди дошедших до нас фрагментов
римских трагиков немалое место занимают такие сентенции.
Однако, при всей традиционности приема, он занимает у Сенеки
особое место. Драматургу мало сгустить мысль в сентенцию, чаще равную
одному, реже двум стихам: он ищет для нее наиболее выигрышное место,
обычно в начале или в конце сравнительно длинной реплики либо
монолога. В «Эдипе» таких сентенций 6, а скрытых внутри реплики —
только 2; в более богатом сентенциями «Фиесте» отношение 11 к 8. Но
эти цифры не сравнимы с числом сентенций, равпых одной реплике, чаще
всего однострочной: в «Эдипе» таких сентенций 17, в «Фиесте» — 21.
Этому обособлению сентенций способствовала разработапная еще
в греческой трагедии форма стихомифии — обмена короткими (по строгим
правилам — однострочными) репликами. Сенека (в отличие от Еврипида)
пользуется стихомифией меньше и не столь неукоснительно придержи-
22 Клеанф (331—251 г. до н. э.) — один из основоположников стоической школы,
ученик и преемник ее создателя Зенона.
23 Комедия «из римской жизни» — с римскими именами персонажей, местом
действия, костюмами (отсюда и название).
24 Публилий Сир (I в. до н.э.) —автор мимов, многие цитаты из которых составили
сборники популярных изречений.

364
С. А. Ошеров
вается строгого правила: стих на стих. Но главное отличие — в содержании:
если у Еврнпида, особенно в трагедиях интриги, герои чаще всего
обсуждают, что им делать25, то у Сенеки наиболее частый вид стихоми-
фпп — спор, причем спор не о том, как поступать, а о том, должно ли
поступать так пли иначе с точки зрения морали. В таком споре реплики
естественно превращаются в моральные сентенции. Но и этого мало:
если один из противников выдвигает некое этическое положение, другой
противопоставляет ему свое, нередко используя слова первого и придавая
ключевым понятиям его реплики-сентенции иной смысл. Вот наглядней-
ший образец из «Троянок»:
Пирр. Закона нет, чтоб не казнили пленного.
Агамемнон. Закон не запрещает — запрещает стыд.
Пирр. Что хочешь делать — право победителя.
А г а м е м и о н. Чье право, должен тот хотеть немногого.
(333-336)
Сентенции «пеправых» оттеняют и подчеркивают сентенции «правых».
А кто прав, должно быть абсолютпо ясно зрителям моралиста Сенеки,
нравственная неопределенность на сцене для него, казалось бы,
недопустима, недаром он с удовольствием рассказывает анекдот о зрителях,
возмущепно прервавших восхваляющего золото Беллерофонта в
одноименной трагедии Еврипида, и об авторе, вынужденном просить их «подождать
и посмотреть, чем кончит этот поклопник золота» («Письма к Луцилию»,
CXV, 14—15). Без такой определенности нравственной позиции
невозможна та дидактическая установка на зрителя, которую Сенека сам, как
мы видели, считает основой драмы.
Установка на прямое, незамедлительное воздействие слова на
слушателя есть установка риторическая. О том, что убеждать,— дело
красноречия, говорили уже и софисты, и противник их Платон. Но если
последний утверждал, что ради этого «оратор всячески должен гпаться за
правдоподобием, зачастую распрощавшись с истиной» (Оедр, 272 Е. Пер.
А. Егунова), то уже Аристотель считал необходимым поставить правила
красноречия на службу истины. «Риторика полезна потому, что истина
и справедливость по своей природе сильнее своих противоположностей,
а если решения постановляются недолжным образом, то истина и
справедливость необходимо побеждаются своими противоположностями, что
достойно порицания... Необходимо уметь доказывать противоположное...
не для того, чтобы действительно доказывать и то, и другое, потому что
не должно доказывать что-нибудь дурное, но для того, чтобы знать, как
это делается, а также, чтобы уметь опровергнуть, если кто-либо
пользуется доказательствами несогласно с истиной» («Риторика» I, 1, 1355 а.
Перевод Н. Платоповой). Ко времени Сенеки философия давно уже
поставила риторику на службу проповеди своей истины, и сам Сенека
старательно присматривался к ее средствам, видя в них могучее орудие
*5 У Сенеки такого рола диалог только один: в «Троянках» (489—495), но и он
завершается сентенцией.

Сенека-драматург
365
воздействия па души людей, которых следует привести к зпаппю пстппы,
что равнозначно добродетели. В этом он видит цель красноречия: «Трудно
доверить, как бывает полезна речь, сказанная ради исцеленья,
направленная целиком ко благу слушателей. Неокрепшим умам легко внушить
любовь ко всему правильному и честному; да и над не слишком
испорченными и податливыми истина получает право собственности, если
найдет умелого ходатая» («Письма к Луцилию», CVIII, 12).
Поэтому риторическая разработка направленных на убеждение
фрагментов не является чем-то посторонним их содержанию. Сентенция —
самое концентрированное и сильное средство воздействия. Но не
единственное: очень часто носители истины произносят в ее защиту целые
речи, которые подчинены всем правилам риторики. Так, речь кормилицы
к Федре («Федра», 120—177) построена по точной риторической схеме:
вступление (124—139), где определяется содержание речи — требование
побороть незаконную любовь — и дается его общее обоснование наряду
с обоснованием собственной смелости: «пропозиция» — исходная общая
сентенция —и «аргумептация» — в данном случае опровержение
самооправданий Федры, ссылавшейся на родовое проклятие, и доказательство
практической и нравственпой невозможности преступления (140—164);
«заключение», где без прикрас описывается вся гнусность задуманного
(165—177). В ответной речи Федра выдвигает новый довод: всевластиость
Купидона (178—194), что вызывает новую аргументацию кормилицы,
также обоснованную «общими местами» о целомудрии бедности.
Такой спор «правого» и «пеправого» становится непременным
атрибутом сенековской трагедии (за исключением «Медеи»). Чаще всего
в роли «правого» выступает кормилица (если «неправый» — женщина,
как в «Федре», «Агамемноне») или «паперсппк» (как в «Фиесте»); иногда
это равноправпые персонажи (как Пирр и Агамемнон в «Трояпках»,
Амфитрион, Мегара и Лик в «Геркулесе в безумье»). Посвященпые
обсуждению общих вопросов, эти сцены не двигают драматического действия
(так в «Геркулесе» обсуждается дольше всего не брак Лика с Мегарой,
а происхождение и природа заглавпого героя). Мало того: те из них, что
больше всего направлены на воспитание зрителя, больше всего нагружены
поучепиями, вступают с действием в прямое противоречие.
Персонаж — глашатай истины — по условиям трагического жапра пе
может обращаться прямо к зрителю (это право принадлежит только
хору). Его увещевания призваны показать нравственную недозволепность
того, что тем задумано. Внутри трагедии риторическое убеждающее слово
должно воздействовать на конкретного слушателя. Иногда этого не
происходит: так наперсник не может поколебать Атрея и, вопреки всякой
логике характера, превращается из противника преступления в пособпика.
Но если убеждение не пропадает втуне, действие заходит в тупик. Федра
поддается уговорам кормилицы и избирает как избавление от греха —
самоубийство (исход, с точки зрения стоиков, не трагический).
Традиционный ход событий был бы отменен этой развязкой — и кормилица из
носителя истины превращается в ее извратителя. Точно так же в
«Агамемноне» слова кормилицы оказывают свое действие, ее аргументацию

366
С. А. Ошеров
использует в споре с Эгисфом сама Клитемнестра 26 — и действие не могло
бы продолжаться, если бы не внезапный отказ героини от правого пути.
Такой внезапный отказ от обретенной и даже от известной ранее
истины — не единичный случай в трагедиях. Фиест знает преимущества
бедности и безвестности перед царской властью — но поддается на уговоры
сына и тем обрекает детей на гибель, а себя — на невольное злодейство.
Даже перед Эдипом — героем, чье имя больше всего связывалось с
трагической безысходностью,— открылся бы выход, если бы он, как хотел
вначале, сложил с себя царскую власть, истинной цене которой посвящен
дидактический фрагмент вступительного монолога (6—11). Так между
убеждающим словом — риторическим словом, направленным на зрителя —
и драматическим действием возникает противоречие, которое снимается
лишь такими средствами, что они кажутся современному взгляду
изъянами драматургической техники. Между тем за этим противоречием кроется
более существенное содержательное противоречие.
4. ТРАГЕДИЯ И СТОЯ. «ЧТО МОЖЕТ РАЗУМ?»
Слова Фарнеби о стое, «царствующей» в трагедиях Сепеки,
справедливы — но лишь постольку, поскольку речь идет о прямом поучении.
Безусловно, между отдельными сентенциями в трагедиях и трактатах
Сенеки имеются прямые совпадения мысли27, а развернутые назидания
кажутся порой фрагментами сенековской прозы, переложенными в стихи.
Прежде всего это касается песен хора: мало связанный с действием, он
уже и до Сенеки выполнял функции прямого обращения к зрителю, чаще
всего назидательного. Свидетель тому — Гораций:
Хору бывает своя поручена роль, как актеру:
Пусть же с нее не сбивается он, и поет между действий
То, что к делу идет и к общей направлено цели.
Дело хора — давать советы достойным героям,
В буйных обуздывать гнев, а в робких воспитывать бодрость.
Дело хора — хвалить небогатый стол селянина,
И справедливый закон, и мир на открытых дорогах;
Дело хора — тайны хранить и бессмертным молиться,
Чтобы удача к смиренным пришла и ушла от надменных.
(«Наука поэзии», 193—201. Перевод М. Гаспарова}
Почти буквально следует Сенека совету Горация в первом хоре
«Геркулеса в безумье», где восхваляется безопасный и безмятежный удел
простых людей, чье счастье прочнее, чем у тех, кого вознесла фортупа.
Сходные мысли Сенека не раз излагает в прозе, например, в трактате
«О краткости жизни» (4, 1; 9, 4), в «Письмах к Луцилию» (XXXIV, 12).
А худший удел — царский: об ?том одинаково говорится как во втором
хоре из «Фиеста» (336—403), так и в трактате «О краткости жизни»
2* В одной из рукописей ее реплики - 288-301 — переданы кормилице.
27 Примеры см. ниже в примечаниях.

Сенека-драматург
367
(17, 1). Малая связанность хора с действием и фабулой позволяет
драматургу-философу вложить в его песни даже такие отвлеченные предметы,
как учение древних стоиков о неизбежном конце мира28 («Фиест»,
789—884), или любимые свои мысли о том, что мир превращается в одно
государство, один дом29 («Медея», 364—379; «теперь» в первой же строке
фрагмента указывает на современность автора, разрывает абсолютное
прошлое мифа). К числу столь же излюбленных и всеми стоиками, и
самим Сенекой принадлежит и мысль о смерти как избавлении от рабства
и тягот30, воплощенная в хорах «Агамемнона» (589—781) и «Троянок»
(67—169). Одним словом, хоры более всего позволяют Сенеке быть
последовательным стоиком в трагедиях31, как и сентенции, они составляют
замкнутые в себе, мало соотнесенные с целым единицы текста.
А между тем трагедия как целое, в самой основе жанра, и стоическое
учение в своей ортодоксальности — вещи в сущности друг другу
противоречащие. Стоя возникла как одно из тех философских учений после-
классической эпохи, которые ставили своей основной целью дать человеку
«евдемонию» — «блаженную жизнь». К этому направлена вся тщательно
разработанная этика и психология стоицизма; согласно им, «руководящим
началом» в душе человека является разум, обуздывающий чувства и
познающий истину. Познанная истина и есть добродетель. Истина, которую
следует постичь ради достижения добродетели, состоит в том, что человек
смертен, подвержен страданиям и превратностям, физическим мукам и
утратам. Раз поняв их неизбежность, стремящийся к добродетели и
мудрости подготавливается к ним и не считает бедствиями, коль скоро и
в них удается сохранить верность этической норме. Кто овладел
мудростью, для того пытки, *олод, смерть — своя и близких — принадлежит
к числу «вещей безразличных». «Много ли зла в пытках, во всем, что мы
называем бедствиями? На мой взгляд, только одно: они подрезают наш
дух, сгибают его, придавливают; но с мужем мудрым этого быть не
может. Он ни под какой тяжестью не согнется, ничто не сделает его ниже,
и все, что приходится сносить, будет ему по нраву. Ибо он не жалуется,
когда на его долю выпадает что-нибудь из того, что может выпасть
человеку. Он знает свои силы, знает, что должен носить тяжести. Я не
исключаю мудреца из числа людей, не утверждаю, что он чужд боли, словно
28 Сенека тут как будто развертывает в поэтические картипы слова из своего
«Утешения к Марции» (26,6): «Когда придет время миру угаснуть для обновления,
все падет собственной своей силой, звезды сшибутся со звездами, и в пожаре всей
материи одним огнем сгорит то, что теперь сияет порознь и в должном порядке».
29 Подробное изложение этих мыслей — в «Утешении к Гельвии», 6—8.
30 Эта идея особенно часто возвращается в прозе: только в «Письмах к Луцилпю»
она высказана в LIV, 4; LXX, XCI, 15 и т. д.
31 Сказанное не означает, что этим ограничивается роль хора в драматургической
ткани. Иногда, совсем напротив, хор является выразителем «заблуждений толпы»:
так в «Федре» (254—376) он утверждает божественность любви вопреки
рассуждениям кормилицы. Роль «неведающего» отведена хору в «Фиесте» (546—595, где
народ верит примирению братьев-врагов) и в «Агамемноне» (310—411, где
ликование народа контрастно оттеняет дальнейшую трагедию). В «Медее» хор (56—115)
прямо вплетен в действие: из него героиня узнает, что свадьба Ясона —
совершившийся факт.

368
С. А. Ошеров
бесчувственная скала. Я не забываю, что и он сложен из двух частей:
одна из них чужда разума — она чувствует терзания, ожоги, боль;
другая — разумная, и опа тверда в своих мнениях, бестрепетна, непобедима.
В ней-то и заключено высшее благо человека» («Письма к Луцилию»,
LXXI, 26-27).
Таким образом, стопки относили к числу «вещей безразличных» все
то, что, по Аристотелю, составляет, наряду с фабулой, самую суть
трагедии, ее «пафос» («страсть»): «Страсть же есть действие, причиняющее
гибель или боль, например, смерть на сцене, мучепия, раны и тому
подобное» («Поэтика», 52 в 13. Пер. М. Гаспарова). Цель стоической
проповеди — привести человека к мудрости, которая избавит его от страха
перед этими безразличными вещами, от сострадания,— то есть неразумного
сочувствия чужим бедам32, и от гнева не на тех, в ком мы видим
источник страданий. Цель слова в трагедии, по определению Аристотеля,—
«возбуждать страсти (такие как сострадание, страх, гнев и тому
подобное)» (там же, 55 а 36). Значит, если придерживаться точных
определений, «стоическая трагедия» невозможна, это — contradictio in adjecto: сам
жанр не в состоянии нести «примеры», подтверждающие доктрины
системы.
И в самом деле, в трагедиях мы не обнаруживаем воплощения этой
основы основ стоицизма, как и образа стоического мудреца,—
центрального образа философской прозы Сенеки. Лишь в сомнительном
«Геркулесе на Эте» развитие героя соответствует стоической программе:
одержав победу над муками, он на костре радуется им, как новой возможности
явить добродетель и поучать примером и словом. Кроме этого, стоическое
презрение к смерти и приятие гибели как избавлепия встречается у
Сенеки только однажды: у маленького Астианакса и Поликсены в «Трояп-
ках»33. Если всматриваться не слишком внимательно, эта трагедия во
многом может быть сведепа к системе «примеров» тех или иных
этических положений Сенеки. В первых же строках участь Трои, участь
Гекубы и троянок, переживших родину, представляется как пример пере-
мепчивости человеческой судьбы. Спор Агамемнона и Пирра показывает
два типа властителей, нарисованных Сенекой и в трактате «О
милосердии»: наделенного разумным милосердием правителя и пе признающего
никаких нравственных норм тирана (подробнее об этом образе нам
придется говорить дальше). Но самая большая по объему часть трагедии —
история спрятанного Андромахой и найденного Астианакса — явно не
имеет нравоучительного смысла. Богатая действием, она рассчитана если
не на любопытство слушателей, которым все равно известно, что хитрость
матери пе удастся, то на интерес к психологическому поединку двух
противников и прежде всего — на пробуждение сострадания, о котором
Андромаха тщетно молит Улисса и которое должен почувствовать зритель.
Холодный рационализм правоверной стой взрывается здесь изнутри, так
32 Сенека утверждает, что сострадание «есть порок ничтожной души,
сокрушающейся при виде чужих бедствий» («О милосердии», II, 5, 1).
33 Интересно отметить, что в обеих трагедиях победа над муками и смертью из
показана, а описана в рассказах вестников.

Сенека-драматург
369
же, как и многочисленными монодиями (сольными песнями) и хорами
троянских пленниц: удельный вес лирических фрагментов в «Трояиках»
больше, чем в любой другой из трагедий Сенеки.
«Троянки» — самый явный, но не единственный случай, когда автор
стремится вызвать сочувствие к герою. Как ни бьет по нервам описание
гибели Ипполита в «Федре», смысл его — именно возбудить страх перед
совершающимся, а значит и сострадапие к гибнущему герою, не по своей
вине изгнанному из того идиллического мира, который описан им в
монодии-прологе. В «Агамемноне», если гибель главного героя должна
потрясти прежде всего страхом перед огромностью преступления, то участь
Электры и особенно Кассандры, чей образ разработан тщательней и четче,
призвана тронуть слушателя. Примеры можно умножить, но так или иначе
уже самим фактом создания трагедии Сенека поневоле отменяет
стоическое бесстрастие. Впрочем, и не совсем поневоле: он был слишком открыт
для реальной жизни, слишком внимателен к психологии людей, чтобы
не понимать роли эмоций в жизни. Недаром он рассказывает о себе, как
однажды, измученный болезнью, отказался от самоубийства из жалости
к отцу («Письма к Луцилию», LXXVIII, 2) и как в старости заставляет
его бороться с недугами и немощью любовь к жене: «Ведь высоким
чувствам нужно идти навстречу» (там же, CIV, 1—3).
Первая ситуация повторена в трагедии о безумном Геркулесе: только
из любви к отцу остается жить осквернивший себя убийством герой.
И тот, и другой эпизод завершается сходными сентенциями: «Часто меня
тянуло покончить с собою,— по удержала мысль о старости отца, очень
меня любившего... Поэтому я и приказал себе жить: ведь иногда и
остаться жить — дело мужества»,—вспоминает Сенека. То же говорит Геркулес:
Ты, доблесть, терпеливо подчинись отцу,—
Пусть новый труд к трудам моим прибавится;
Останусь жить.
(1315-1317)
Таким образом, не только в драматургии, но и в фплософип Сенека
был достаточно непоследователен в вопросе об эмоциональных связях
между людьми и, следовательно, о сострадании. Впрочем, и в трактате
«О милосердии» он говорит, что сострадание неразумно постольку,
поскольку бывает направлено и на виновных. Что до трагедий, то тут
Сенека старается вызвать сочувствие прежде всего к невинным: к Ипполиту,
Кассандре, Мегаре, Гекубе; даже многогрешный Фиест выступает в
трагедии уже раскаявшимся и почти достигшим мудрости.
Но если люди страдают невинно, то естественно встает вопрос об
источнике их страданий. Согласно ортодоксальному стоическому
воззрению, все происходящее определяется роком, который есть не что ипое.
как неразрывная цепь причин и следствий, восходящая к некой единой
первопричине. О том, что «причина цепляется за причипу» («О
провидении», 5, 7) говорит и Сенека, причем не только в прозе34, но и
u Прежде всего в «Изысканиях о природе», II, 35—36.
14 Луций А иней Онека

370
С. А. Ошеров
ь трагедии о классическом «герое рока» — Эдипе:
Но в силах бог ни один изменить
Роковой череды, сцеплепья причин.
Для любого решен свой порядок: его
Не изменит мольба. Пред судьбою страх
Многим пагубен был: убегая судьбы
К своей судьбе приходили они.
(989-994).
Хор, как бывает по большей части у Сенеки, верен стоическим общим
местам. Еще древние стоики уподобляли человека собаке, привязанной
к повозке; если собака не хочет за нею следовать добровольно, ей
придется плохо. О необходимости следовать воле рока Сенека не раз говорит
и в прозе; однако такой абсолютный фатализм неприемлем для него до
конца, так как им снимается вопрос о выборе жизненного поведения и
об ответственности человека. Именно это выражено в сентенции Иокасты:
В чьих винах рок виновен, неповинен тот.
(1019).
Пусть с/дьба Эдипа служит примером, подтверждающим мудрость
хора,— его самоослепление есть не просто приятие рока, но и
утверждение нравственной нормы, индивидуально познанной и принятой,
признание ее принципом, стоящим выше рока. О том же говорит и Геркулес,
умоляя дать ему право пакарать свое невольное преступление смертью:
Дай победить судьбу.
(«Геркулес в безумье», 1272).
Но при всей близости ситуаций Сенека употребляет здесь другое слово:
не «fatum», a «fortuna». По большей части рок низводится Сенекой до
«фортуны», случайной и превратной судьбы, над которой может одержать
победу мудрец — человек, познавший нравственпую норму и
следующий ей. Ведь и философствуя, Сенека отказывается окончательно решать
вопрос о предопределенности: «Связывает ли нас непреложным законом
рок, божество ли установило все в мире по своему произволу, случай ли
без всякого порядка швыряет и мечет, как кости, человеческие дела,—
нас должна охранять философия. Она даст нам силу добровольно
подчиняться божеству, стойко сопротивляться фортуне» («Письма к Луци-
лию», XVI, 5).
Из этой триады стоический фатализм, как мы уже сказали, был
внутренне чужд Сенеке. «Фортуна» занимает в его философствовании
куда большее (а может быть и наибольшее) место. Но если возможна
«трагедия рока», то «трагедия фортуны» бессмысленна: случайное не
бывает трагическим. Об этом писал еще Аристотель: «Трагедия есть
подражание действию не только законченному, но и внушающему сострадание
и страх, а это чаще всего бывает, когда что-то одно неожиданно
оказывается следствием другого (в самом деле, здесь будет больше
удивительного, чем если что случится нечаянно и само собой)» («Поэтика», 52 а

Се иека-0 раматург
371
1—4). Поэтому, сколько бы ни говорили герои трагедий Сенеки о фортуне
и победе над нею, сколько бы ни пел о ней хор,— драматургу приходится
отыскивать источник совершающегося зла.
Еще менее плодотворна для драматургии была концепция,
предпочитаемая Сенекой в философии: судьба есть воля божества, которая не
может не быть благой. А так как, но учению стоиков, бог и мир
тождественны, то благ и миропорядок, которому подчиняется человек, достигший
мудрости. Страдания же посылаются богом лишь затем, чтобы закалить
добродетель человека в испытаниях и дать ему возможность явить ее
людям (об этом подробно сказано в трактате «О нровпдепии»). Пожалуй,
только в «Геркулесе на Эте» можно найти отзвуки этой концепции (хотя
прямого указания на волю богов нет). В остальных трагедиях вопрос
о пей не получает однозначного ответа.
Прежде всего нельзя упускать из виду, что боги традиционной
мифологии, из которой продолжала черпать сюжеты сенековская трагедия,
воспринимались и самим автором, и его слушателями во многом как
условность. Самому Сенеке всего ближе была концепция единого личного
бога, о котором он говорит в трактате «О благодеяниях» (IV7, 8, 3). О
мифологических сказаниях философ не раз высказывался вполне иронически,
говорил о «безумии поэтов, вымыслами питающих человеческие
заблуждения» («О краткости жизни», XVI, 4). Его младшие литературные
современники спорили о том, можно ли вообще обойтись без участия богов
даже в таком традиционном жанре как эпос: племянник Сенеки Лукан
поступил так в своей поэме «Фарсалия», Петроний этого новшества не
принял. Сенека в трагедиях не мог совсем обойтись без богов — но свел
их участие в действии к минимуму. Совершенно отсутствует у него прием
«deus ex machina» — появление бога в конце, разрешающее интригу и
у Еврипида, и у многих римских трагиков, которые, если судить по
Горацию, выпускали на сцену богов даже «для развязки узлов пустяковых»
(«Наука поэзии», 191). И прямое вмешательство олимпийцев в действие
мы встречаем только один раз в «Геркулесе в безумье». Пролог, в котором
бог рассказывает о будущехМ действии и о своей заинтересованности в нем,
встречается у Еврипида в 5 трагедиях из 17; соответствующая сцена
в «Геракле», послужившем образцом для Сенеки, перенесена в середину
пьесы. У Сенеки в произносимом Юноной монологе никакой
«информации» о будущем действии не содержится: главное в нем — предыстория,
искаженная ослепленным ревностью и ненавистью взглядом, то есть
саморазоблачение одержимой страстью души. В этом смысле Юнона не
отличается от других охваченных страстью персонажей, о которых нам
придется говорить дальше.
Еще в двух трагедиях пролог отдан персонажам «потусторонним»:
тени Фиеста в «Агамемноне» и тени Тантала с фурией в «Фиесте» 3\
Если тень Фиеста исполняет традиционную функцию пролога, то есть
сообщает о прошлом и предвещает будущее, то сама ее заинтересованность
в дальнейших событиях объясняется событиями давними и вполне чело-
35 У Еврипида тень появляется в прологе однажды — в «Гекубе».
14*

372
С. А. Ошеров
веческими. Сцена тени Таптала и фурии, наоборот, никакой
информативней функции не песет (предыстория выясняется лишь после хора, в сцепе
Атрея с наперсником), но зато должна объяснить грядущие злодеяния
вмешательством сверхчеловеческих сил. Прагматически их
заинтересованность никак не мотивирована зв, да и дальнейшие мотивировки действия
совершенно иные, чисто человеческие. Между тем силы загробною мира
как источник зла появляются у Сенеки неоднократно. Тень Ахилла
требует принести в жертву Поликсену, тень Лая — покарать Эдипа. Боги
мрака оказываются пособниками преступлений Медеи. В прозе Сенека
написал иронические слова: «/1 не так глуп, чтобы затянуть здесь Эпи-
курову песенку и повторять, что страх перед преисподней — вздор, что
не кружится колесо Иксиона, Сизиф не толкает плечом свой камень вверх
по склону, ничьи внутренности не могут ежедневно отрастать, чтобы их
снова терзали. Нет столь ребячливых, чтобы они боялись Цербера, и тьмы,
и призрачной плоти, одевающей голые кости» («Письма к Луцилию»,
XXIV, 18). В трагедии он отдает на описание загробного мира с Сизифом,
Иксионом, Титием, Цербером то одну двенадцатую («Эдип»), то одну
восьмую часть текста («Геркулес в безумье»). Случайность ли это? Или
же, утверждая в философии идею божественного провидения — источника
блага в мире, Сенека чувствовал, что ему должен соответствовать некий
источник иррационального зла? Этот источник не мог быть найден в
пределах стоического учения,— но старое, осмеянное рационалистами
предание, вынесенное за пределы философствования, открыло возможность
отыскать для него освященный временем символ. Сенека — «дядя
христианства» 37 — не был нечувствителен к религиозным веяниям века, и если
в его философствовании идея провидения вела его от олимпийского
пантеона к единому богу, то в его поэзии традиционный Аид приобретал
черты христианского ада — не только места искупления грехов, но и
источника мирового зла.
Все это, однако, остается в области ощущений, тогда как неизменный
морализм Сенеки требовал и в трагедиях прямого ответа на вопрос, в чем
источник зла. Стоя давала этот ответ, Сепека разделял ее учение: все
в мире — даже ветры и бури —благо, а во зло использует их человеческое
бешенство, безумие («Изыскания о природе», V, 18). И нельзя
оправдывать наши пороки, ссылаясь на богов: спор Федры и кормилицы (177—217)
резюмируется выводом, который Сенека делает в трактате «О краткости
жизни»: «Разве не значит разжигать наши пороки — приписывать их
богам, делая их виновниками, и давать болезни волю, извиняя ее примером
божества?» (XVI, 5). Итак, источник зла — пороки людей, кеторые суть
болезнь, бешенство, безумие. И те же слова мы на каждом шагу
встречаем в трагедиях. Их произносят не только морализирующие персонажи:
Юнона говорит о том, что она «в бешенстве» и «в безумии» («Геркулес
в безумье», 109), «бешенством» и «болезнью» называет свою страсть Фед-
ра, о безумии говорят Медея, Клитемнестра...
36 В отличие опять-таки от Еврипида, у которою Аполлон покровительствует Иону
как отец. Афродита мстит Ипполиту за пренебрежение и т. д.
37 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 19, с. 310.

Сенека-драматург
ото
Все это меняет саму концепцию трагедми по сравнению с греческой.
Аристотель говорит о том, что потом будет названо «трагической виной»,
как об «ошибке, оплошности» человека, «который не отличается ни
добродетелью, пи праведностью, п в несчастье попадает не из-за порочности
и подлости» («Поэтика», 53 а 7). У Сенеки самое употребительное слово
в трагедиях— «scclus», злодеяние, преступление. Именно злодеяния одних
героев в большинстве трагедий — главный источник страданий других.
О причинах преступлений Сенека писал так: «Есть две причины наших
преступлений: или в душе живет злонравие, укрепляемое превратными
мнениями, или, даже если ложные понятия ею не овладели, она склонна
к пим и легко развращается, прельщаемая какой-нибудь неподобающей
видимостью» («Письма к Луцилию», XCIV, 13). Ложные понятия,
превратные мнения побеждают разумное начало души и дают взять над ним
верх страсти (аффекту). Учение об аффектах — самая, может быть,
разработанная часть этико-психологического учения Сенеки. «Видимости»
возбуждают душу страстями только тогда, когда на то дает согласие разум
(«О гневе», 11, 3); ио затем страсть полностью овладевает душой,
становится безудержной, слепой, короче, делается безумием. Худшая из
страстей — гнев: из него проистекают все прочие, такие как дерзость,
жестокость, бешенство. Любовь также легко становится страстью и ведет
к бесстыдству. Страсти следует не умерять, как учат перипатетики,
о искоренять с самого начала, взывая к разуму и укрепляя его
основоположениями философии.
Большинство писавших о трагедиях Сенеки видело во многих из них
именно «драмы страсти», «примеры», долженствующие подтвердить общие
положения философской доктрины. В самом деле, есть ли более наглядная
иллюстрация тому, что страсть возбуждается видимостями, чем
вступительный монолог Юпопы в «Геркулесе»? Вся картина мира извращена
в ием аффектом «гнева», подстрекающего себя — в полном согласии с
трактатом на эту тему — мыслью о том, что он есть лишь ответ на вражду
противника. В видимостях многочисленных вип Агамемнона ищет
оправдания и одержимая гпевом, страхом и постыдной любовью Клитемнестра
(«Агамемпоп», 163—202). Самоанализ страсти или безумия,
невозможности управлять собой и своими поступками — тема монологов героинь
в «Федре», «Агамемнопе», «Медее», трагедиях, где конечным итогом
аффекта оказывается преступление.
Но сама возможность анализа собствеппой страсти показывает, что эти
героини принадлежат к категории людей, о которых Сепека писал: «В
душах, даже далеко зашедших во зле, остается ощущепие добра» («Письма
к Луцилию», XCVII, 12). Действительно, Сенеку-трагика интересует
больше всего именно противоречивость психологии, борьба аффекта и разума.
И Клитемнестра, и Федра не только помнят о лучшем пути, но и
пытаются первая — вернуться на пего, вторая — остановить падение хотя бы
смертью. И к той и к другой обращены речи кормилиц, по всем правилам
философской психагогики («руководства душами») пытающихся
напомнить им главнейшие основания морали и пробудить разум. И тут возни*
кает то противоречие между убеждающим риторическим словом и драма-

374
С. А. Ошеров
тическим действием, о котором было написано и за которым встает другое
противоречие: между верой рационалиста и моралиста Сенеки в силу
разума, укрепляемого философским наставлением, и наблюдением Сенеки-
писателя над жизнью, где «страсти» определяли судьбы не только
отдельных людей, но и римского мира. «Что может разум?» — восклицает Федра,
и в этом восклицании — ися глубина провала между доктриной
морализующего рационализма и жизненной реальностью18.
Впрочем, и разум, и отстаиваемая им моральная правота не всегда
оказываются лекарствами от страсти: так получается, может быть, вопреки
воле автора, в лучшей его трагедии: в «Медее». Не случайно в
традиционном разговоре одержимой двумя страстями — любовью и гневом — героини
с кормилицей та ни разу lie ссылается на общие моральные нормы и
приводит только доводы о трудности и опасности борьбы. Все моральные
сентенции отданы Медее, и страсть ее не питается видимостями: вина
Ясона налицо (недаром Сенека, отступив от своего образца — Еврипида,—
заставляет Медею узнать о бра ice Ясона прямо на сцене и на глазах
зрителя превращает борьбу за Ясона в месть ему), и отнюдь не мнимы ее
заслуги, на которые она ссылается в спорах с КреонтОхМ и Ясоном, требуя
от первого — милосердия (а не то он явит себя тираном), от второго —
верности. С точки зрения абстрактной морали Медея права, по
парадоксальность ситуации заключается в том, что заслуги Медеи суть сами
по себе преступления, вызванные страстью (бегство от обманутого отца,
убийство брата и Пелия). Определенность моральных категорий,
необходимая для драмы-«примера», теряется, разум, помнящий
основоположения этики, оказывается слугою страсти. Так далеко от своих доктрин
Сенека не уходил ни в одной из трагедий, ни в одной психолог с таким
успехом не побеждал моралиста.
Наряду с персонажами, одержимыми страстью, но пе забывшими
моральной нормы, в трагедиях есть особая категория действующих лиц,
в чьей «душе живет злонравие, укрепляемое превратными мнениями».
Они также являются виновниками чужих страданий, но подчеркнут в них
не аффект, а именно стойкость извращенных убеждений. Посредине стоит
Атрей: с одной стороны, он сам именует себя «разгневанным Лтреем»,
с другой, выдвигает против наперсника, когда тот пытается его
образумить, стройную и непоколебимую систему превратных мнений. Все
сентенции Атрея касаются царской власти и прав повелителя, как и сентеп-
ции Лика в «Геркулесе в безумье», Пирра в «Троянках», или Этеокла
в «Финикиянках», вовсе не одержимых аффектом. И эта система
превратных мнений полностью отождествляет названных персонажей с образом
тирана, парисовапиым Сенекой в трактате «О милосердии»: «Велико
различие между царем и тираном, хотя и тот и другой одинаково возводит
38 Это расхождение дало повод немецкому исследователю Дингелю видеть в
трагедиях Сенеки «антифилософию», сознательное опровержение стоических доктрин
(Dingel J. Seneca uod die Dichtung. Heidelberg, 1974). Взгляд этот столь же одно-
сторонен, как и воззрение на трагедию как на чистые иллюстрации стоического
учения.

Сене ка-драмат ирг
375
укрепления из оружия. Но у одного оружие — чтобы сделать из него оплот
мира, у другого — чтобы великим страхом обуздывать великую ненависть...
Ибо он и ненавистен, потому что внушает страх, и хочет внушать страх,
потому что ненавистен, и пользуется... ужасным стихом: «Пусть
ненавидят, только бы боялись» (I, 12).
Цитированный Сенекой стих впервые произнес Атрей в трагедии
Акция об Лтрее и Фиесте. Однако образ тирана, возникнув на сцене и
будучи повторен в десятках риторических декламаций, вернулся в жизнь
во времена последних Юлиев — Клавдиев. Калигула, с которого, по
единодушному мнению ученых, написап портрет тирана в трактате, любил
повторять слова Атрея (Светоний. Гай Калигула, 30, 1). «О милосердии» —
та книга Сенеки, в которой с наибольшей откровенностью сказалась
политическая задача автора: трактат обращен к Нерону и должен воспитать
из него царя, а не тирана. Жизненность этого образа и заставила Сепеку
так часто возвращаться к нему в трагедиях. Изощренная жестокость
Атрея, Эгисфа, Лика, надменность и дерзость Пирра, властолюбие Этеокла
должны были напоминать читателю о Калигуле, о старом Тиберии... И не
случайно в «Октавии» подражатель Сенеки вывел на сцену этот же
персонаж под именем Нерона и в споре с наперспиком, носящим имя Сенеки,
переложил в стихи основные мысли трактата «О милосердии».
5. ОСМЫСЛЕНИЕ И ПОВЕСТВОВАНИЕ. ЧЕГО ХОТЕЛ СЕНЕКА?
Таким образом, в трагедии Сенеки от основной задачи — прямого
поучения — отпочковываются еще две. Поскольку поучение, согласно
стоической психагогике Сенеки, слагается из наставлений и примеров, а
трагедия способна дать примеры главным образом отрицательные, то на их
изображении сосредоточивается особое впимаиие. Если причиной
нарушения сформулированных в наставлениях моральных норм оказывается
страсть, то она подвергается детальному анализу, а в результате
соответствующие куски приобретают самоценный психологический интерес,
нередко вступающий в противоречие с прописными догмами общих
назиданий. Если движущая сила злодеяний — закоренелое злонравие тирана,
то и его Сенека стремится показать во всей гнусности, и соответствующие
места приобретают интерес политической аллюзии. И поскольку все это
обычно сосуществует в одной трагедии,—ее драматическое единство,
целостность впечатления расщепляются.
Правда, обычно каждой задаче отдап особый структурный элемент
трагедии. Частый и в драматургии греков «агои» — спор — стаповптся
основным вместилищем сентенций и развернутых поучений. Если в споре
участвует тиран, то «общие принципы», отстаиваемые им, выступают во
всей своей противоестественности рядом с доводами оппонента — носителя
истины. Такие моменты настолько важны для Сенеки, что ради ппх он
забывает порой даже о простом единстве характера: так, в споре с Креон-
том («Эдип», 518—529) тиранические септенции вложены в уста Эдипа,
в прологе видевшего свою вину в том, что против воли стал царем. Когда
влым намерепиям тирана пытается воснрепятствовать равный противник,

37()
С. Л. Ошеров
спор заходит в тупик и превращается в пререкания, как спор Агамемнона
и Пирра в «Троянках» (203—348); а чтобы действие могло продолжаться,
требования тирана, вопреки моралистической установке, получают
санкцию свыше (или, скорее, из преисподней). Наоборот, Креонт в «Медее»
боится казаться тираном и уступает противнице, приписывающей ему
тиранический образ действий (179—300). Но во всех случаях спор есть
тот структурный элемент трагедии, где тиран разоблачается, независимо
от того, совершает ли он дальше свое злодеяние или карается (как Лик
в «Геркулесе в безумье»).
Впрочем, первое «саморазоблачение» Лика дано в монологе, где он
высказывает решение жениться на Мегаре (332—357). Монолог, в котором
излагается решение и дается его обоснование, встречается и в греческой
трагедии, но никогда он не играл такой роли, как у Сенеки. Дело в том,
что римский драматург никогда не ограничивался внешним,
прагматическим обоснованием. Когда Юнона («Геркулес в безумье») принимает
решение обратить против врага-пасынка его собственную доблесть, она
мотивирует это как будто бы фактами, говорит об изменах Юпитера, о
трудах Геркулеса,— но само их нагромождение, само расположение
аргументов (весь мир, прежде всего небо, полны свидетельств измен Юпитера —
одни Фивы многократно «делали Юнону мачехой» — все это служит
достаточным поводом для ее ненависти) должны не столько обосновать
решение, сколько показать, что одержимый аффектом гнева «жаждет испытать
обиду, лишь бы вредить» («О гневе», II, 5, 2) и ищет оправдания в ее
видимости. Потому что дальше факты уступают место домыслу (подвиги
Геркулеса доказывают, что он хочет захватить небо), а это, в свою
очередь, должно оправдать возрастание страсти до степени безумия. Так
монолог-решение превращается в «монолог аффекта» — и это обычное
явление у Сенеки. Точно так же построены монологи Лтрея («Фиест»,
176—204) и Медеи после спора с Креонтом (397—425), во многом —
начальный монолог Эдипа в «Финикиянках» (1—50), когда желание умереть
приобретает у героя характер навязчивой страсти, «сладострастной жажды
смерти» («Письма к Луцилпю», XXXIV, 24).
13 этих монологах аффект проявляет себя, так сказать, объективно, не
понятый еще самим одержимым. От них отличается монолог Федры
(65—128), которая сознает преступность своей страсти, но пытается
подыскать ей внешние оправдания. О принятии решения пока еще нет
речи, ему мешает именно сознание греха, и подспудно героиня знает все
те моральные аргументы, которые потом выскажет кормилица (о чем
Федра и говорит сама — 177—178). «Интерес действия» («Что я буду
делан, дальше?») полностью уступил место интересу психологическому. Тем
более это можно сказать о монологах Клитемнестры («Агамемнон»,
108—124, 131 — 144): здесь разум, не забывший о моральной норме,
противится страсти, соединившей в себе страх, гнев и преступную любовь.
Спор, который пойдет с кормилицей, в начале субъективирован, перенесен
в душу героини, монолог решения превратился в монолог колебания,
смысл которого — анализ аффекта самим одержимым. Такой же
самоанализ находим мы и в первых монологах Медеи (1—55, 116—149). Первый

Сенека-дрпматург
Til
из них скорее похож на «монолог аффекта», с тою только разницей, что
Медея, подобно Федре и Клитемнестре, понимает преступность своих
замыслов; однако ее гнев основывается па реальности, а не на видимостях,
и потому вопрос о праве на злодеяние для нее не встает (как не ставит
его и кормилица); зато во втором монологе возникают колебания — но не-
в результате борьбы разума и аффекта, а из-за противоборства двух
страстей: гнева и любви к Ясону. Психология страсти приобретает здесь
для Сенеки совершенно самостоятельный интерес, моральная оценка, если
и подразумевается, то не высказана (впрочем, и во всей трагедии точки
над i в этом смысле не поставлены).
Если выделять как три основных компонента трагедии повествование^
осмысление и переживание "', то совершенно ясно, что более всего Сенеку
занимает осмысление. Отсюда и преимущественная разработка таких
структурных элементов, как монолог решения (или колебания) и спор,
сочетающий сентенции-правила (или антисептенции тиранов) и речи-
суазории (увещевания). К осмысляющим моментам относятся и
«философские» песни хора. Как было уже сказано, они могут иметь весьма
косвенное касательство к сюжету и представляют собою порой чистую
философскую проповедь-диатрибу, которая, будь она изложена прозой,
заняла бы вполне органически место в «Письмах к Луцнлию» (например,
хоры в «Агамемноне», 57—107, в «Геркулесе в безумье», 125—201 и многие
другие). Это один полюс осмысления, где оно приобретает наиболее
абстрактный по отношению к сюжету и действию характер. На другом
своем полюсе —в монологах страсти или монологах колебания —
осмысление неразрывно сплавляется с переживанием, подчиняя себе даже такой
традиционно-лирический структурный элемент трагедии, как монодия
(сольная песня персонажа, весьма редкая у Сенеки). Наиболее наглядный
пример — монодия Фиеста (920—969): после первого обращения к самому
себе следует ряд общих сентенций о перемене от бед к счастью; перелом
начинается с новой сентенции: привыкшие к несчастьям не верят удаче —
и дальше идет описание неосознанных душевных порывов, впешних
признаков, изобличающих страх и скорбь, и новые попытки обуздать
невольные чувства. Излияние чувств подменяется самонаблюдением и
самоанализом, эмоциональное воздействие — столь свойственным Сенеке
интересом к психологии.
Если лирический фрагмент не давал возможности для морализующего
психологического анализа, то Сенека либо старался извлекать из
подсказанного сюжетом материала побольше дробных риторических эффектов
(таков единственный во всех трагедиях коммос — плач героя с хором —
в «Тропиках», 66—164) или нагнетать побольше впечатляющих «жутких»
деталей (такова монодия-заклинание Медеи, 740—842). Медея главным
образом описывает свои действия, перечисляет снадобья — и, несмотря па
лирические метры, ее песня мало чем отличается по существу, например,
от «отчета» Креонта о гадании Тиресия («Эдип», 530—658), смыкаясь
39 См.: Гаспаров М. Сюжетосложение в греческой трагедии.— В кн.: «Повое в
современной классической филологии». М., 1979, с. 1о2—J !2.

378
С. А. Ошеров
с «рассказом вестника» — осповным носителем входящего в трагедпю
повествования.
Сенека откровенно признавался в своей нелюбви к лирике («Письма
к Луцилию», XLIX, 5) и не был лириком, как не был, в сущиостп,
и поэтом, несмотря на весьма изощренное верспфпкациопное мастерство40.
Вместе с тем повествовательные части давали ему простор для описании,
которые он считал немаловажной задачей поэзии. «Ты описываешь Этну
в стихах и касаешься этого священного для всех поэтов места. Овидию
взяться за этот предмет не помешало то обстоятельство, что он был уже
исчерпан Вергилием, и оба поэта не отпугнули Корнелия Севера... Ведь
большая разница, берешься ли ты за предмет исчерпаппый или только
разработанный, который становится со дня на день изобильнее, ибо
найденное не мешает новым находкам. К тому же положение у последнего —
наилучшее: оп находит готовые слова, которые приобретают новый облик,
будучи расположены по-иному, и при этом не присваивает чужого,
потому что слова — общее достояние, а оно не становится собственностью
эа давностью владения» («Письма к Луцилию», XXIX, 5—6). Поэтому
неудивительно, что Сенека пользуется случаем описывать чрезмерно
подребно не только то, что относится к сюжету (например, гадание Ти-
ресия в «Эдипе»), но и то, что уводит далеко в сторону от пего (описание
загребного царства в «Геркулесе», бури в «Агамемноне»), И еще менее
удивительно, что в этих описапиях, может быть, главпый эффект, которого
добивается Сенека,—узнавание чужих, но иначе изложенных мотивов.
Показателен в этом отпошепии рассказ Еврибата о буре в
«Агамемноне» (441—598). Сам рассказ в сюжете трагедии восходит еще к
«Агамемнону» Эсхила, но если там оп занимает 42 строкп, то у Сенеки — 157
(примерно 15% текста), обогащенный множеством новых эпизодов и
мотивов. Источник их — во-первых, старинная латинская трагедия (а через
нее, возможно, неизвестные пам греческие образцы), во-вторых — «Энеида»
Вергилия. Начальные строки явно восходят к стихам нервого римского
поэта Ливия Апдроника в трагедии «Эгисф».
...сгорел Пергам, и жребием
Добычу поровняли меж участников...
От него же — мотив дельфинов, сопровождающих корабли:
Нерея скот курносый, игрелнвый, вел
Под песню хороводы, меж судов снуя...
Этот мотив, уже как предварение описания бури, был и в одной из
трагедий Пакувия:
...радуясь отплытыо, на игривых стаю рыб
Смотрим мы и наглядеться все не можем досыта...
Между тем к закату ближе море ощетинилось,
40 Насколько мы знаем, он первым применил в хорах завещанные римской поэзии
неотериками и Горацием лирические размеры. Трагики периода республики
ограничивались главным образом анапестами и восьмистопными хореями.

Сенека-драматург
37У
Мрак удвоился, ночные тучи тьмою взор слонят,
Пламя в облаках трепещет, небо потрясает гром,
Град и ливни проливные сразу падают стремглав,
Отовсюду ветры рвутся, вихри яростно встают,
Закипела вся пучина...
Налетая слева, справа, бьют, бросают челп валы,
Вперебой гнетут, колотят, с гребня скатывают волн...
...скрип канатов, столкновения судов
Треск и стук, раскаты грома, крики, вопли, свист снастей...
(Перевод Ф. Петровского и наш).
Последним строчкам явно подражал в описании бури Вергилий, ему,
в свою очередь — Сенека, который берет у него не только отдельные
образы (сопоставление заняло бы слишком много места), но и целые мотивы
и эпизоды. Мотивы обычно расширяются; если Вергилий посвящает
ветрам, поднявшим бурю, 3 строки и называет четыре имени («Энеида», I,
84—86), что важно в контексте целого, потому что ветры выпущены Эолом
по просьбе Юноны и потом им грозит Нептун,—то Сенека тратит 11 строк
(474—484) и осложняет 7 имен ветров шестью географическими
названиями. Если Эней в разгаре бури говорит о своей зависти к павшим под
Троей (1, 94—101), что согласуется с общим его настроением в первой
половине поэмы, то Сенека распространяет и детализирует этот мотив,
называя четыре пары победителей — побежденных прежде, чем упомянуть
об общей зависти (512—516). Если Юнопа, вспоминая о разметавшей флот
буре, говорит о мести Минервы Аяксу Оилиду («Энеида», I, 39—45), то
Сенека не упускает возможности подробно описать этот эпизод. Эффект
максимально впечатляющих деталей все время удваивается эффектом
узпавания оригинала, который должен представляться не столь жутким
и сильным... Поистине, «положение последнего наилучшее!»
Круг замыкается. В начале мы говорили о множественности эффектов,
размывающих цельность отдельных монологов или хоров в трагедиях.
Затем мы убедились, что разные структурные элементы одной трагедии
имеют разные задачи: моралистическое поучение в сентенциях,
философскую проповедь, психологический анализ, политическое разоблачение ти-
раппи, повествование и описание, соревнующиеся с повествованиями и
описаниями поэтов-предшественников. Множественность впечатлений,
иногда противоречащих друг другу, которая возникает при чтении
трагедий Сенеки, оказывается не результатом просчетов, изъянов
драматической формы, но чем-то, может быть, самым принципиальным в ее
строении. В чем же тут дело?
Римляне всегда относились к поэзии с пекоторым подозрением. Слово
казалось им издавна орудием политической и практической мудрости,
столь же важным для государства, как оружие в мужественных руках
на войне. От поэтического слова также требовали пользы — и Сенека был
в этом смысле истинпым римлянином. «Кто изучает Вергилия как
будущий грамматик, тот читает превосходную строку «Бежит невозвратное
время» и не думает так: «Нельзя спать! Кто не бежит, тот отстанет. То-

380
С Л. От с рол
ропливый день торопит нас и мчится сам. Нас влечет все дальше
незаметно для нас, а мы откладываем все на будущее и остаемся
медлительными в быстрине» («Письма к Луцилию», CVIII, 24). «Поэтому, когда
наш Вергилий говорит: «И злые радости духа», то слова эти
красноречивы, но не очень точны: ведь радости не бывают злыми. К наслаждению
приложил он это имя и так выразил все, что хотел, имея в виду людей,
довольных тем, что для них зло» (там же, LIX, 3). «Заблуждался, по-
моему, тот, кто сказал: «Доблесть милее вдвойне, если доблестный телом
прекрасен» [Вергилий.—С О.]. Ей не нужны никакие прикрасы: сама
она — лучшее украшение, ибо освящает всякое тело» (там же, LXVI, 2).
Так читает Сенека одного только своего любимого поэта, ища в нем
возможности познать истину, то есть пользы.
И пишет Сенека исключительно ради того же: во имя отыскания
истины и наставления в ней других. Причем истина эта всегда соотнесена
с жизненной практикой, в которую сам философ был так глубоко
погружен почти до самой смерти. Именно там, где между жизнью и писанием
возникает поле напряжения, достигает он высочайших художественных
результатов в философской прозе. Но могло ли возникнуть это
напряжение между жизнью и мифологической трагедией?
Мифология никогда не была у римлян в особой чести. Первые трагики,
писавшие на мифологические сюжеты, еще могли заинтересовать
современников самим действием, но уже близкие потомки запомнили из пих
прежде всего назидательные сентенции, да еще примеры тех или других
страстей. В целом же этот жанр казался слишком условным, чтобы в пем
могли найти выражение подлинно горестные чувства41. Когда в эпоху
гражданских войн поэты круга Катулла — неотерики — стали
культивировать мифологическую ученость по образцу своих эллинистических
учителей, это было проявлением прямой оппозиции традиционным требованиям
пользы. Тот же характер сохранила во многом мифология у Овидия и его
современников. Только Вергилий попытался вернуть мифу его
мировоззренческую значимость, но историко-философская конструкция,
воплощенная в нем, сама оказалась слишком противоречивой, чтобы эта попытка
удалась до конца.
В эпоху Сенеки не только мифологическая, по и всякая поэзия
перестала быть центральным жанром эпохи. Если Вергилию и Горацию еще
казалось, что империя есть восстановленная республика и служить ей
можно, возрождая старые гражданские ценности, то в эпоху Сенеки уже
было ясно, что жизнь идет по-новому и требует осмыслить перемены и
найти ценности новые. Отсюда — ведущая роль исторической и
философской прозы.
Разумеется, писались и стихи. Иногда они смыкались с раздумьями
над недавней историей и современностью (как «Фарсалия» Лукана) или
Цицерон, охотно приводивший сентенции Энния и ссылавшийся на изображение
страстей у Пакувия, пишет вместе с тем об «Илионе» последнего (после цитаты):
«Чего ему бояться, выводя под флейту такие отличные схяхи?» («Тускуланскж*
беседы*, I, XLIV, 106).

Сенека-драматург
3S1
пытались дать философские наставления в жп.ши (как сатиры Персия).
Но иногда они создавались иросто но инерции, эпигонски воспроизводя
старые образцы и тем сохраняя чистоту избранного жапра (такой будет,
папример, написанная во второй половине века «Аргоиавтпка» Валерия
Флакка).
По этому последнему пути Сенека пойти пе мог. Но и не в его силах
было вернуть мифу, который и для него самого был условностью,
мировоззренческую полноту и символическую емкость. Потому и в трагедии
он старался достичь того же, к чему стремился в прозе: поучать, давать
примеры страстей и злодеяний, стойкости и превратностей, исследовать
психологию, но еще и повествовать, описывать, соперничать с
предшественниками... Множественность задач при стремлении выполнить каждую
с наибольшей степенью воздействия разорвала цельность драматического
жапра, по избавила трагедии от скуки верного правилам эпигопства. Квин-
тилиан, не приемлющий творчества Сенеки и за это неприятие
извиняющийся, закапчивает свою характеристику: «Мпогое у него, как я сказал,
заслуживает одобрения, многое даже восхищения, нужно только потща-
тельпее отобрать; если бы только он сам это сделал! По природе он был
человек достойный и потому хотел лучшего и того, чего хотел, достиг*
(«Воспитание оратора», X, 1, 131).
Каждая эпоха отбирает и своих авторов, п свое у каждого автора.
Наше дело — понять, чего хотел Сенека. Он хотел писать трагедии, по
так, чтобы они были соотнесены с жизнью; для этого он хотел от них
пользы и правды, как сам их понимал. В этом — и объяснение, и
оправдание всех несовершенств его драматургии. И едва ли в его время в Риме
возможна была иная трагедия.

^ш^^^т^^шг^ш^^^^ш
II Р И М ЕЧАНИЯ
Трагедии Сенеки дошли до нас в нескольких рукописях.. Наиболее падежной
считается рукопись Bibliothecae Laurentianae во Флоренции (Codex Etruscus, XI —
XII вв.); однако она не еодержит «Октавии» и частично исправляется издателями
по кодексам другой группы. В основу настоящего перевода положено издание:
Seneca's Tragedies with an English translation by Frank J. Miller. Лондон, MCMXVI.
Издание это в свою очередь опирается на издание Фридриха Лео (Senecae tragoe-
diae rec. et emend. F. Leo, Berolini, 1879, vol. II), однако смягчает гиперкритические
принципы издателя. Переводчик везде, где возможно, возвращался от редакторских
исправлений к чтению рукописей, не оговаривая зти случаи в примечаниях.
Порядок трагедий соответствует хронологии мифических событий (но
поколениям героев). Сохранившаяся в рукописях последовательность неодинакова, явпо
не отражает времени написания и является случайной. Деление на действия и
сцены, отсутствующее в рукописях и для многих трагедии производимое разными
издателями по-разному, в переводе отсутствует. Обычную границу актов следует
полагать между песнями хора и следующими за ними диалогическими фрагментами.
Содержащиеся в рукописи средневекчжые «предуведомления» к трагедиям,
помещаемые после списка действующих лиц, переведены Е. Г. Рабинович.
* * *
Все трагедии Сенеки, кроме «Октавии», написаны на мифологические сюжеты
и насыщены именами и названиями из мира греческой мифологии. Многие из них
хорошо знакомы русскому читателю, другие менее известны, третьи (особенно,
когда они даны в намеке) с трудом понятны даже для специалиста. Но главное не
это. Для античного читателя все эти имена складывались в связную картину
мифологического мира и за каждым тянулась вереница ассоциаций: Истр (Дунай)
упоминался не сам но себе, а как знак крайнего Севера. Кадм не сам по себе,
а как олицетворение основанных им Фив, Зодиак не сам по себе, а как символ
прочности мироздания и пр. Чтобы ориентироваться в этой картине мира, здесь
предлагается краткий обзор того фона, на котором читатель должен представлять
себе действие трагедий Сенеки.
1. II м е н а.
Большинство мифологических героев у римских поэтов сохраняют свои
греческие имена (Ясон, Атрей и т. д.) — исключение составляют Улисс (греческий
Одиссей) и Геркулес (Геракл). Большинство богов, наоборот, выстунают под
римскими именами:
Веста, Юнона, Минерва, Церера, Диана, Венера,
Марс, Меркурий, Вулкан, Нептун, Аполлон и Юпитер.
Юпитер — греческий Зевс, царь людей и богов, сын Сатурна (Крояоса),
владыка грома и молний. Юнона — греческая Гера, сестра и ревнивая супруга Зевса-
Юпитера. Нептун — греческий Посейдон, брат Юпитера, владыка морей. Церера —
греческая Деметра, сестра Юпитера, покровительница земледелия.
«Законные» сыновьи Юпитера и Юпоны — Вулкан и Марс. Вулкан — греческий
Гефест, бог огня и кузнечного ремесла (его прозвище — Мульцибер, «плавитель»),
он обвтает на вулкапическом Лемносе, а кузница, где он с помощью
великанов-циклопов кует перуны Юпитеру, находится в кратере Этны. Марс — греческий Арес,

Примечания 383
бог войны (его прозвище — Градив, «выступающий впереди»). В греческой
мифологии его роль сравнительно скромна, в римской же (где он считался отцом Ромула и
Рема, основателей Рима) он упоминается очень часто.
Венера — греческая Афродита, супруга Вулкана и возлюбленная Марса. Она —
богиня любви, сопровождаемая своим сыном Амуром, или Купидоном (греческий
Эрот), крылатым мальчиком, вооруженным луком и стрелами, несущими любовную
страсть. Кроме того, Венера — мать троянца Энея, легендарного пращура римлян,
почитаемая в качестве «Венеры-прародительницы».
Минерва — греческая Афина-Иаллада, богиня мудрости, ремесел и военного
искусства, рожденная из головы Юпитера. Меркурий — греческий Гермес, сын
Юпитера, бог красноречия, торговли и воровства, вестник богов.
Диана — греческая Артемида, или Феба, дочь Юпитера и Латоны,
отождествляемая с Луной, покровительница охоты. Ее прозвища — «Днктиина»
(расставляющая тенета), «Делия» (рожденная на Делосе), «Лунина» (как девственная богиня-
родовспомогательпица). Ее брат Феб-Аполлон, отождествляемый с Солнцем,— бог
музыки, пророчества и очищения.
В число этих двенадцати «олимпийских» богов не входит Вакх, или Либер
(греческий Дионис), бог виноделия, завоеватель Индии, почитаемый в ночных
празднествах, изредка называемый тайным именем Иакх, а иногда такими
прозвищами, как Бромий («шумящий»), Никтелий («ночной»), Лией («утешитель»).
Вакха сопровождают безумные менады (вакханки), закутанные в шкуры и
вооруженные увитыми плющом жезлами — тирсами.
В олимпийскую дюжину не входят также часто упоминаемые Сенекой царь
и царица преисподней — Дит и Прозерпина. Дит - греческий Аид, или Плутон, брат
Юпитера; Прозерпина — греческая Персефона, дочь Юпитера и Цереры,
похищенная Дитом с соизволения Юпитера. С подземным царством теспо связана также
Геката — богиня чародейства и ворожбы, существующая в трех ипостасях: Луиа
на небе. Диана па земле, Прозерпина в преисподней; она изображалась трехликой
и почиталась ночью на перекрестках («Тривия»).
Вожества вод и лесов сохраняют свои греческие имена: это дриады (лесные
нимфы, обитающие в стволах деревьев), наяды (нимфы рек и ручьев), нереиды
(морские нимфы, дочери олицетворенного моря —Нерея). паны (божества полей
и лесов). Однако рядом упоминаются римские домашние божества—лары и
пенаты (часто метафорически означающие просто «родной дом») и обитающие в
преисподней духи умерших — маны (сохраняющие множественное число, даже когда
речь идет об одном покойнике, например, «мапы Лая») и богини родовой мести
фурии — греческие эринии (евмениды), совместно выступающие под своим
латинским названием, а по отдельности — под греческими именами (Алекто, Мегера и
Тисифопа).
Имена некоторых богов охотно употребляются в перепоспом смысле: война
называется «Марс», огонь — «Вулкан», хлеб — «Церера», вино — «Вакх».
2. Космологический фон.
Первоначально царем вселенпой был Сатурп (греческий Кронос). сын Неба и
Земли, управлявший миром вместе со своими братьями — титанами. Царство
Сатурна — золотей век. Сатурну было предсказано, что он будет низвергнут
собственным сыном, поэтому он проглатывал своих детей. Юпитер, младший сын
Сатурна, укрытый матерью на Крите, низверг отца, освободил своих братьев и сестер
и разделил с братьями власть над миром. Ему самому достались небо и земля,
Нептуну — море, Диту — преисподняя.
Небеса. На небесах выделяются два класса объектов: полностью
персонифицированные («астральные божества») и частичпо персонифицированные, то есть
связанные, по не вполне отождествленные с тем или иным мифологическим
персонажем: так, заря — всегда Аврора, возлюбленная Тифона и т. д. (полная
персонификация), а созвездие Ориона отождествляется с охотником Ориопом. но само
охотником не выступает, будучи скорее образом героя, нежели самим героем.
Полностью персонифицированы Солнце. Луна, Заря и Радуга.

384
Примечания
Солнце обладает двойной персонификацией. Во-первых, это греческий Гелиос,
правящий огнеииои квадригой, сын гитана и часто сам называемый Титаном.
Во-вторых, это Феб-Аполлон, сьш Юпитера, брат Дианы, в солнечной своей ипостаси
называемый, как правило. Фебом. Такой же двойной персонификацией обладает Луна:
во-первых, это сестра Гелиоса, дочь Титана, возлюбленная Эпдпмиона; во-вторых,
Диана-Феба, сестра Аполлона и небесная ипостась Гекаты (см. выше). Заря —
греческая Эос, римская Аврора, сестра Солнца и Луны. Радуга — Ирида, вестница богов,
чаще всего Юноны.
Вовсе пе персонифицирована «звезда Венеры» — планета Венера, называемая
в утреннем восхождении Люцифером («светоносен»), а в вечерпем — Веспер или
(по-гречески) Геспер («закатная»).
Кроме того, в трагедиях Сенеки упоминаются многочисленные созвездия, чаще
всего связываемые с тем или иным мифологическим персонажем. Прежде всего это
двенадцать зодиакальных созвездий: Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы,
Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы. Лев традиционно отождествляется
с убитым Геркулесом Неменскнм львом. Рак — также убитый Геркулесом товарищ
Лернейской гидры, Телец — бык-, в которого обратился Юпитер, чтобы похитить
Европу, а Близнецы — Диоскуры, сыновья Юпитера Кастор и Поллукс. Каждое
созвездие связывается с определенным временем года («знойный Лев» и т. п.). Порядок
зодиакальных созвездий — символ нерушимости космоса, поэтому, когда
обезумевшему Геркулесу чудится гибель вселенной, одним из образов этой гибели
оказывается перепутанный Зодиак.
Из прочих созвездий чаще всего Сенека называет Большую и Малую
Медведиц — незаходящне созвездия северного неба, главные ориентиры античных
мореплавателей. Заход Медведиц (погружение в Океан) ассоциируется с гибелью
вселенной. Большая Медведица часто называлась Колесницей, или Возом, затем это
название перешло и к Малой Медведице («Малая колесница»). С Большой
Медведицей связывался миф об аркадской нимфе Каллисто. или Гелике, возлюбленной
Юпитера, обращенной в медведицу для спасения от ревности Юноны и
вознесенной па небеса: отсюда поэтические выражения «аркадские» («маррасийскне». «эри-
манфские») звезды. Двойное созвездие Большой и Малой Медведиц называлось
Аркт (отсюда Арктика). Близ Медведиц находится созвездие Волопаса (Воота),
связываемое с холодом и севером, но не отождествляемое пи с каким
мифологическим персонажем.
Преисподняя — подземное царство Дита. Входом в преисподнюю в греческой
традиции считалась пещера близ Тенара на юге Пелопоннеса, в латинской — А верн-
ское озеро в Кампании. У Сенеки упоминаются и Тенар и Аверн. Вход в
преисподнюю стережет трехглавый и змеехвостый пес Цербер, отпрыск докосмического
чудовища Тифона. Граница Дитова царства — река Ахеронт. Души умерших,
направляющихся в преисподнюю, ожидает переправа через Ахеронт — поэтому греки и
римляне клали покойнику в рот медяк для уплаты перевозчику. Лодочник Харон —
сын Ночи, изображаемый обычно грязным и оборванным стариком. Стикс —
главная река преисподней (поэтому прилагательное «стигийский» в поэтическом язык»*
часто означает «адский», «подземный»), однако там имеются и другие реки: река
забвения Лета, огненный Флегетон, слезный Коцит.
Области преисподней следующие: Эреб, Тартар и Элизий. Эреб — собственно
преисподняя, резиденция Дита и Прозерпины. Там обитают души умерших, в
греческой мифологии — лишенные плоти и памяти и вполне безвредные, в римской —
опасные и требующие почитания. В трагедиях Сенеки эти души (маны) порой
поднимаются из преисподней, иногда по своей воле, иногда по воле некроманта.
В Эребе вершат суд над душами адские судьи: Минос, Эак и Радамант,
воздающие по заслугам праведникам и грешпикам. Праведники отправляются в Элизий —
это греческий рай, находящийся, однако, под землей, хотя некоторыми авторами
отождествляемый с Островами блаженных на дальнем Западе. Грешники
низвергаются в Тартар — мрачную бездну, где уже заключены побеждеппые богами титаны
во главе с Сатурном. Мучения грешников, томящихся в Тартаре (Тантала, Иксиона,
Спзифа Данаид и других), Сенека описывает многократно и очень подробно.
Впрочем названия Тартар и Эреб иногда применяются ко всей преисподней в целом.

Примечания
385
Бош ни родовой мести фурии также традиционно считаются обитательницами
преисподней, откуда выходят для преследования совершивших прес i \ .иение иро-
тив рода. Таким преступлением считается убийство кровного родственника:
поэтому матереубийца Орест сделался жертвой фурий, а мужеубийца Клитемнестра
жила спокойно, пока ее не настигла кровная месть.
Народные представления о преисподней были неоднозначны: например,
Сатурн не всегда представлялся узником Тартара, но часто и царем Элизия, где
длится завершившийся на земле золотой век. Кроме того, посвящение в мистерии
обеспечивало загробпое блаженство, будучи при этом общедоступным и —
соответственно— массовым, что, однако, не исключало опасливого отношении к подземным
божествам. У Сенеки эффектные описания ужасов Тартара ничуть не противоречат
прославлению освободительницы смерти.
3. Географический фон.
Океан. Западной границей античной ойкумены был Океан или Гесперпнекое-
(«западное») море,— то есть Атлантический океан. При разделе вселенной между
детьми Сатурна моря достались Нептуну, однако Океан и его супруга Тефия не
были низвергнуты в Тартар вместе с остальными титанами. Если Тефия
фигурирует в античных текстах в качестве «морской хозяйки» вообще (подобно Нсрею),
то Океан властвует преимущественно над внешними водами, окружающими круглую
землю. Это — царство последнего титана; отсюда значительные пересечения между
представлениями о преисподней и об Океане. Вся мифология Океана — своеобразная
смесь Тартара с Элизием. С одной стороны в Океане обитают змеевидные чудища:
трехтелый пастух Герион, сторожащий золотые яблоки дракон Л а дон и г. п.; с
другой стороны близ Океана находятся сады Гесперид, а пребывающий в их садах
титан Атлант поддерживает небеса в наказание за мятеж против богов. Таким
образом Океан — подобно Тартару — может рассматриваться как узилище титапов,
а поход Геркулеса на Запад может быть сравним с его походом в преисподнюю.
Ойкумена. Самой дальней из северных стран обитаемого мира была «крайняя
Фула» — видимо, Исландия или северная часть Скандинавии. По некоторым
легендам у северного предела земли обитало племя счастливых гиперборейцев,
у южного — блаженные эфиопы, у восточного — мудрые индусы (иногда звавшиеся
«восточными эфиопами»). По великому шелковому пути в Средиземноморье
доставлялся китайский шелк («серийская шерсть»), но местоположение этой
страны «серийцев» представлялось весьма смутно.
Стран света считалось, как и теперь, четыре — им соответствовали четыре
главных ветра, у Сенеки называемые как латинскими, так и греческими именами. Ног
(латинский Австр) — сирокко, влажный южный ветер, дувший преимущественно
в начале лета. Борей (латинский Септемтрион) — холодный северный ветер. Зефир
(латинский Фавоний) — западный ветер, дувший весной и в начале лета и несший
в Элладу дожди, а в Италию мягкую погоду, почему и возник поэтический образ
«нежного Зефира». Евр (латинский Вультурн) — восточный ветер, дувший по пре
имуществу зимой. Из многочисленных промежуточных ветров Сенека упоминает
только два: Кор и Аквилон (оба названия латинские). Кор пли Кавр — холодный
и сухой северо-западный ветер; Аквилон — северо-восточный ветер, часто
отождествляемый с Бореем,— близнецов-Бореадов Зета и Калаида Сенека называет детьми
Аквилона.
Азией в древности называлась нынешняя Малая Азия, омываемая с севера
Евкспнским Понтом (Черным морем), с запада — Эгейским морем, а с юга —
Финикийским. У Сенеки из многих малоазийских областей преимущественно
упоминаются западные —Фригия и Лидия (Меонпя) с золотоносной рекой Пактол.
Фригийским городом была Троя — отсюда частое «фригийский» вместо «троянский».
Далее к востоку Малая Азия становилась для грека дикой страной вокруг
снежных гор Тавр.
Кроме Малой Азии, греки хорошо представляли себе Финикию и Сирию
(иногда называемую Ассирией): «ассирийцем» допустимо было назвать финикийца,
например, Кадма. По названиям финикийских городов Тира и Сидона прилагательные

386
Примечания
«тирийскнй» и «спдонскин» часто употреблялись в значении «финикийский».
Восточнее финикийцев обитали арабы: пабатеи на севере и «счастливые» сабеи на юге.
Еще восточнее начинались владения (уже не мифологических, а исторических)
парфян, кошшком и лучников.
Глубинные области евразийского континента были в древности известны
довольно приблизительно: кочевые скифы, геты, сарматы, массагеты, даги и т. д.
упоминаются Сенекой без разбора, рядом с легендарными амазонками. Еще
восточнее находилась сказочная Индия, некогда завоеванная Вакхом — здесь не
упоминаются уже и названия племен. Дальним севером считались Евксинский Понт
(Черное море) и Меотида (Азовское море) с рекой Танаис (Дон); на восточном
берегу Евксииа в устье реки Фазиса (Рнонп) находилась Колхида, родина Медеи.
а неподалеку томился прикованный к Кавказу Прометей.
Африкой в древности пазывалась лишь северо-западная часть африканского
континента (область Карфагена), а сам континент назывался Ливией. У его берега
лежали пустынные отмели — Сирты, Большой и Малый (восточнее Карфагена).
К западу от Карфагена простиралась Гетулия, населенная кочевыми племенами.
Самой западной точкой Ливии были Геркулесовы Столпы у Гибралтарского
пролива — Кальпа и Абпла.
Все вышеперечисленные страпы н народы — варварские. Деление на греков
(впоследствии греков и римлян) и варваров сохраняло свою актуальность во все
века античности, в этом же духе осмыслялась и мифология: например, Троянская
война — война эллинов и варваров. Однако в то же время великие восточные
царства обладали для греков и римляп значительным престижем, а легендарные
восточные цари считались предками греческих героев: так, фригиец Пелоп — предок
микенских царей, а финикиец Кадм — фиванских.
В Европе (кроме Греции) Сенека, естественно, чаще других упоминает
Италию и Сицилию. Северная Европа и Испания (Иберия) у него фигурируют крайне
редко: упоминаются Рейн, Альбис (Эльба), Родан (Рона), Истр (Дунай),
золотоносный Таг (Тахо). Италия (в поэтическом языке — Авзония) отделена от
Сицилии проливом, охраняемым Сциллой и Харибдой. Сицилия (Сикання) была
хорошо знакома греческой мифологии: здесь Днт похитил укрываемую Церерой Про-
зерпипу, здесь (или па юге Италии) обитают сирены и т. д. Собственно италийская
мифология Сенекой практически не используется, но итальянизация
мифологической географии присутствует: страны света обычно конкретизируются
относительно Рима, а не Греции (север — Германия, а не Фракия и т. п.). Эта особенность
может отчасти объяснить тяготение римской поэтической традиции к отдаленным
ориептирам (сарматский север, насамонскнй юг и т. д.), обычно
приписываемое лишь ученой изыскаппостн — между тем использование «простых»
ориентиров было бы. но сути дела, куда сложнее: так, Эпир (запад для Греции,
восток для Италии) был менее однозначным символом, чем испанский Таг или
индийский Гпдасп.
Греция занимает юг Балканского полуострова. Опа делится па северную Грецию,
средпюю Грецию и южную Грецию (Пелопопнес).
Северная Греция делилась на две области: горный Эпир па западе и низменную
Фессалию па востоке. В Эпире (Хаонии) паходилось знаменитое Додопскоо
святилище Зевса с оракулом и священной дубравой. Фессалия (Эолня, Гемония. Пеласгия)
тоже была окружена горами, главпые из них—Олимп, Пелион. Осса. Офпис. Пинд;
по предапию. гнгапты. желая добраться до небес, пытались взгромоздить Пелноп па
Оссу и Олимп. На Олимпе обитали боги, на Пелионе — мудрый кентавр Хирон. из
различных областей Фессалии происходят знаменитые мифологические герои: здесь
Ахилл царствовал над мирмидонянами, Пирифой над лаппфами, уроженцем
соседнего Иолка был Ясон. На смежной Евбее помещалась и сказочная Эхалия, родина
Иолы, последней возлюбленной Геркулеса. С юга северную Грецию замыкала Эта —
горный хребет, на одной из вершин которого, по предапию, сжег себя Геркулес.
Из областей средней Греции следует назвать Аттику, Беотию. Этолнго и Фо-
киду.
Аттика (Актея, Мопсопия. Кекропова земля) —лежит па крайнем востоке Сред-
лей Греции, между морем и Киферонскими горами, прославленными многими ми-

Примечания
SSI
Греция в трагедиях Сенеки
фами (там был подкинут родителями Эдип, растерзан Актеоп, справлялись Вакховы
празднества). Главный город Аттики — Афины — в мифологические времена далеко
еще не был так знаменит, как впоследствии: из всех трагедий Сенеки лишь «Фед-
ра» имеет местом действия Афины. К северо-занаду от Аттики, за грядой Кнферо-
па, находилась Беотия (Аония, Огигия). Главный город Беотии — семивратные Фивы
(с их крепостью Кадмеей близ ручьев Йемена и Дирки), родина Вакха, Геркулеса,
Эдипа и множества других мифологических героев. Так как основателем Фив был
финикиец Кадм, а строителем семивратпой стены — местный герой-чародей Амфи-

388
Примечания
он, то в поэтическом языке «фиванский» часто заменяется на «кадмейскпй» («си-
лонский», «финикийский»), «Амфионов», а также «диркейский», «исменийский»
а пр. За Беотией на запад лежала Фокида (поэтически — Давлида), знаменитая
Дельфийским оракулом Аполлона. Дельфы — город над Кастальским источником
па юго-западном склоне горы Парнас («парнасский» и «дельфийский» — синонимы):
-туда из Фив направлялся Лап. когда повстречался с идущим из Коринфа Эдипом
и был им убит. Легендарная история Дельфийскою оракула следующая.
Первоначально в Дельфах прорицала сама Гея (Земля), затем сын Геи, дракон Пифон,
а затем Пифона убил Аполлон и по совершении очищения вступил во владение
оракулом. Оракул помещался над глубокой горной расселиной, откуда исходили
дурманящие пары — под действием этих паров пифия (прорицательница) изрекала
своп пророчества. Западпее Фокиды начиналась дикая Этолия с главпым городом
Калидином, в окрестпостях которого был убит знаменитый Калидонский вепрь. Из
Калидона Геркулес взял в жены Деяниру и боролся за нее с богом большой это-
липской реки — рогатым Ахелоем.
Узкий перешеек Истм соединял среднюю Грецию с южной. На перешейке
стоял между двумя морями Коринфу город Сизифа, место действия «Медеи». Далее
лежал полуостров Пелопоннес, «Пелопова Земля» — по имени древнего царя Пело-
па, сына Тантала.
Центральную часть Пелопоннеса занимает Аркадия (Паррасия) с дпкими
горами Эриманфом, Меналом и др. Аркадские горы были охотничьими угодьями
Дианы, аркадские нимфы были возлюбленными Юпитера (например, Каллисто —
Большая Медведица), а многочисленных аркадских чудовищ (эриманфского вепря, стим-
фалпГккпх птиц и т. д.) истреблял Геркулес. К востоку от Аркадии лежал Аргос.
В трагедиях Сенеки ипогда Аргосом называется вся Эллада, а «аргивянами» греки,
но кажущаяся двусмысленность всегда проясняется контекстом. Главнейшие города
Аргоса — Аргос, Тирпнф и Микены. Город Аргос на речке Инах был старейшей
столицей этих мест, однако потом уступил первепство Микенам. В Типинфе нес свою
подвижническую службу Геркулес (хотя родился он в Фивах) — одпако и Тирпнф
у Сенеки совергаеппо заслонен Микенами. Мифологические Микены — могучий
город, столица Атрея п Агамемпопа; это — память о реальном процветании Микен в
доаптичную эпоху (так называемая крито-микепская цивилизация). В
исторические же времена Микены постепенно хирели и в конце концов были вовсе
покинуты жителями.
К югу от Аркадии и Аргоса на реке Евроте под горой Тайгетом лежал Ла-
кедемон, или Спарта. В Лакедемоне правил брат Агамемпопа Меиелай, муж
Елены, в соседпих Амиклах Тинлар. супруг Ле.ты. земной отец Елены и Диоскуров.
В другой, соседней долине южпого Пелопоннеса находилось царство старейшего
героя Троянской войны — Нестора Пилосского. Наконец, к западу от Аркадии была
расположена Элида па реке Алфее. В центре ее находился город Писа — древняя
резиденция Пелопа. Рядом с ней находится Олимпия (не город, а священный округ
с храмами, заповедными рощами и т. д.)—там справлялись каждые четыре года
Олимпийские игры, часто упоминаемые в трагедиях Сенеки. Считалось, что их
учредил Геракл после победы над парем Элиды Авгием, чьи «авгиевы» конюшни он
очистил волами элпдекой рекп Алфея.
Южпой окраиной Греции был остров Крит с главным городом Кноссом. В
историческую эпоху роль Крита была невелика, зато в мифологии она огромна; это
память о догреческой (минойской) цивилизации, процветавшей в этом древнем
центре Эггиды. В петпере гопм Иды на Крите был спрятан от Сатурна младенец
Юпитер. Сделавшись паром богов, отт в образе быка увез на Крит похишеппую Европу,
с которой прижил здесь Мпноса — царя-закопода^еля. отца Федрт.т тт Ариадны. Из
других эгейских островов важнейшим был самый маленький — Делос, место
рождения Аполлопа и Дианы и центр их культа.
Северной окраиной этого мира была Фракия с горами Гемом и Родопой.
реками Гебром и Стримоном. Многочисленные фракийские племена (бистоны, эдоны,
одрисы и др.) не были родственны грекам, однако во многих греческих
мифологических сюжетах местом действия является Фракия, а героями — фракийцы. Полу-
эллипский и полуварварский облик Фракии отразился в мифологии: Орфей и Те-

Мир § представлении греков и римлян

300
Примечания
рей определенно принадлежат к кругу эллинских героев, а бистон Диомед столь же
определенно принадлежит к числу чужаков-варваров.
Греки (эллины) в поэтическом языке именуются также пеласгами (по Пеласгу,
легендарному царю Аркадии или Аргоса), данайцами (по Данаю, отцу Данаид и
царю пелопоннеского Аргоса) и ахейцами. В историческую эпоху эллины
делились па три главных племени: дорийское, эолийское и ионийское. Дорийцы
заселяли преимущественно Пелопоннес, эолийцы — Фессалию и Беотию, ионийцы —
Аттику и Евбею, а также малоазийскую Ионию. Единственным вполне сказочным
племенем Эллады были кентавры: люди с человеческими руками и конским телом.
Они считаются детьми царя фессалнйских лапифов Икснопа и тучи, принявшей
по воле Юпитера облик Юноны: Иксиону за посягательство на Юнопу достались
муки Тартара, а туча родила кентавров, навсегда сохранивших склонность к
чужим женам. Так кентавр Несс пытался похитить Деяттиру (сын Иксиопа —
дочь Юпитера), а на свадьбе сына Иксиона Пирифоя разыгралось целое побоище
между кентаврами и лапифами, чьих жен опи хотели умыкнуть. Однако
существуют и иные, добрые кентавры,— таков мудрый Хирон, воспитатель многих
героев, обитавший на склоне Пелиона. По преданию, Геркулес убивает злых
кентавров (в том числе Несса) сознательно, а добрых — по ошибке, но так или иначе все
они гибнут от его ядовитых стрел.
t\. Мифологический фол.
Уже из сказанного впдпо, как насыщен географический фон трагедий Сенеки
мифологическими ассоциациями. Сплетаясь друг с другом, они образуют как бы
временную перспективу событий: в них можно различить деяния старшего,
среднего и младшего поколения греческих героев. Нелегкую работу по увязыванию
местных мифов в одну общегреческую сеть произвели главным образом граммати-
ки-мифографы послеклассического периода. Опорпыми точками для них были
рассказы о больших предприятиях, привлекавших сразу много героев. Такими были
калидонская охота и плавание аргонавтов (на стыке старшего и среднего
поколений), подвиги Геракла и поход Семерых против Фив (среднее поколение),
троянская война (младшее поколение).
Старшее поколение в узком смысле слова сравнительно мало привлекало
внимание трагических поэтов: о нем вспоминали преимущественно в лирических
отступлениях. Здесь было несколько тем, вокруг которых группировались такие
воспоминания.
Лишь изредка здесь приходятся к слову старинные мировые катастрофы —
всемирный потоп, из которого спаслись герой Девкалпон с жепой Пиррен и
заселили землю новым людским племенем, а потом всемирный пожар, который чуть не
устроил Фаэтон, сын Гслиоса. взявшись править колесницей солнца и сбившись с
верного небесного пути. (Судьбу Фаэтона напоминает судьба Икара, сына Дедала:
спасаясь с отцом из критского плена по воздуху на искусственных крыльях из
воска и перьев, он взлетел слишком высоко к солнцу, воск растаял, и Пкар упал
в «Икарийское» море). Столь же редко вспоминаются древние борцы с
чудовищами — Беллерофонт, на крылатом копе Пегасе победивший Химеру, «спереди львицу,
сзади змею, и козу серединой», и даже аргосский Персей, летавший на крылатых
сандалиях и отрубивший змееволосую голову Медузы Горгоны, взгляд которой
обращал людей в камень: эту голову потом посила па своем щите-эгиде Минерва.
Орфей, фракийский певец-чародей, упоминается не раз, но его спуск в
преисподнюю за умершей Евридикой — лишь дважды.
В описаниях ужасов Тартара часто перечисляются четыре величайших
грешника: коринфский хитроумный царь Сизиф, перехитривший было даже пришедшую
за ппм смерть и за это вечпо вкатывающий в гору тяжелый камень: царь малоазий-
ского Снппла Таптал. пожелавший испытать всеведение богов, угостив их на пиру
мясом своего сыпа, и за это вечно страдающий «тапталовыми муками» голода и
жажды; Иксиоп, за покушепие на Геру прикованный к вечно вращающемуся
колесу, и Титий, за покушение на Латону брошенный в жертву корптупу, рвущему
его печень. Иногда к ним добавляются дочери аргосского Дапая, за убийство своих
мужей оиреченные наполнять водой бездоппую бочку.

11 римечаиия
391
Менее суровыми, по тоже достаточно назидательными карами за грехи были
превращения. Дочь Тантала Ниоба, мать семерых сыновей и семерых дочерей,
посмела равнять себя с богами и была наказана гибелью всех детей и
превращением в вечно плачущий утес на Си пиле. Кеик и Альциона были обращены в
зимородков за то, что называли друг друга, любя, Юпитером и Юноною. Фракийский
царь Терей, муж афинской царевны Прокны, дочери Нанднона. влюбился в ее
сестру Филомелу, изнасиловал ее и вырезал ей язык, чтобы скрыть грех; но она
выткала случившееся на полотне, показала Прокне, и тогда сестры убили Итиса,
маленького сына Прокны и Терея, и накормили его мясом злодея-отца. Ьоги в
негодовании обратили всех троих в птиц — удода, ласточку и соловья. Мирра за
кровосмесительную связь с отцом (которому она родила Адониса) была
превращена в дерево, источающее душистую мирру, а Гелиады, сестры Фаэтона,
оплакивавшие брата,— в деревья, источающие янтарь.
Целая вереница бедствий, постигавших древнейшие Фивы, охотпо
перечисляется в «Эдипе» и «Финикиянках». Кадм, основатель Фив, вырастивший первых их
поселенцев из брошенных в землю зубов дракона, сам перед смертью превратился
в дракона. Его внук Актеон, увидевший на охоте купающуюся Диану, был ею
превращен в оленя и растерзан собственными собаками. Из дочерей Кадма одна,
Семела, стала возлюбленной самого Юпитера (и понесла от пего Вакха), но
неразумно пожелала увидеть Юпитера в его божественном сиянии и погибла в огне;
другая, Ино (вскормившая Вакха), спасаясь от обезумевшего мужа, бросилась
н море и стала там морским божеством: третья, Агава, во время вакхических
неистовств убила и растерзала собственного сына Пеифея, враждебного Вакху.
А строители фиванскпх стен Зет и Амфпон (муж злосчастной Ниобы) должны
были жестокой казнью казнить свою злую мачеху Дирку, привязав ее к рогам
разъяренного быка.
Такое же роковое бедствие стоит и у начала царского дома в Микенах. Сын
Тантала Пелоп, чтобы стать царем Пелопоннеса, должен был победить в
колесничном беге прежнего царя; это он сделал, подкупив обещанием полцарства царского
возницу Миртила. Но выполнять обещание Пелоп не захотел и столкнул Миртила
в море (Миртойское море), а тот, умирая, проклял и Пелопа и всех его потомков.
Последствием этого проклятия станут трагические события «Фиеста» и
«Агамемнона».
Калидонская охота упоминается Сенекой ради одного сказочного мотива. Это-
лийский царь обошел жертвою Диану, богиня наслала па его поля страшного вепря,
па охоту собрались герои со всей Греции, но сразить вепря удалось лишь царскому
сыну Мелеагру. Из-за добычи завязалась ссора, и в ссоре Мелеагр убил двух братьев
своей матери Алфеи; тогда, мстя за братьев, Алфея решила умертвить сына. Жизнь
Мелеагра была заколдована: она должна была кончиться, когда догорит головня из
царского очага. Головня эта хранилась в ларце у Алфеи; теперь она бросила ее в
огонь, и когда она догорела, Мелеагр испустил дух.
Плавание аргонавтов образует предысторию сюжета «Медеи». Пелий, царь фес-
салийского Иолка, отправил Ясона, законного претендента на престол, за волшебным
золотым руном царя Эета в далекую Колхиду. В плавании участвуют почти все
греческие герои (хор перечисляет их имена и печальную судьбу каждого). Из
опасностей, встреченных в пути, упоминаются Симплегады—сталкивающиеся скалы у
входа в Черное море; а также прибрежные чудовища — хищные гарпии,
завораживающие сирены, опоясанная песьими головами Скилла. В Колхиде Ясон встречает
царевну-колдунью Медею, дочь Эета, и она из любви к нему совершает одно за
другим три преступления: в Колхиде — помогает Ясону выполнить царские задачи
и похитить у отца золотое руно; на возвратном пути — убивает и разрубает своего
брата, чтобы погребение его останков задержало погоню; в Греции — губит Пелия,
уговорив его дочерей разрубить его и сварить, чтобы вернуть ему юность, но в
решающий миг отказавшись им помочь. Сын Пелия Акает преследует Ясона и Медею,
они бегут в Коринф, и здесь Ясон задумывает бросить Медею и жениться на
коринфской царевне. Далее развертывается трагедия.
Среднее поколение героев представлено у Сенеки мифами о^ Геркулесе, Тесее
и Эдипе с его потомками: о них написано пять из десяти трагедий.

192
Примечания
Геркулес (Алкид) — самая иоиулярная фигура всей греческой мифологии.
Родился он в Фивах, жил преимущественно в Пелопоннесе, умер на Эте — таким
образом, его чувствовала своим и северная, и средняя, и южная Греция. Небесный
его отец — Юпитер, земной — Амфитрион, внук Персея; его преследует ненавистью
Юнона, поэтому большую часть жизни он проводит на службе ничтожного
микенского царя Еврисфея. Служба его — истребление чудовищ, наказание злодеев,
наведение на земле порядка и справедливости. Главный цикл 12 подвигов (область
которых постепенно расширяется от окрестностей Микен до пределов мира) — это
(1) одоление камеинокожего немейского льва, (2) многоголовой лернейской гидры,
(3) эриманфского вепря, (4) ловля Дианиной керннейской лани, (о) изгнание
медных стимфалпйскнх птиц, (6) добыча пояса царицы амазонок, (7) очищение
авгиевых конюшен, (8) одоление критского быка, (9) расправа с фракийским
Диомедом, кормившим коней человеческим мясом, (10) и с трехтелым великаном Герио-
ном на дальнем Западе, (11) добыча волшебных золотых яблок Гесперид и (12)
изведение трехглавого пса Цербера из преисподней. Вне этого цикла часто
упоминаются также истребление кентавров, расправа с ливийским великаном Антеем,
сыном Земли, и с египетским царем Бусиридом, приносившим богам человеческие
жертвы, победа над Эрпксом, сыном Венеры, и Кикном, сыном Марса, поход на
Трою («первая троянская война»), царь которой Лаомедонт не дал Геркулесу
обещанном награды за спасение его дочери Гесионы. Не менее многочисленны и
рассказы о любовных связях Геркулеса (от которых любили выводить свой род многие
династии): с 50 дочерями Феспия, с аркадской Авгой, с лидийской Омфалой (у
которой он тоже отбывал службу) и др. Первой женой его была Мегара из Фив — ее
и детей он убил в приступе безумия (трагедия «Геркулес в безумье»); второй
женой — Деянира из Этолии, которую он отбил у речного бога Ахелоя и у
кентавра Несса,— она сама невольно погубила его, ревнуя к новой любовнице, Иоле
из Эхалии (трагедия «Геркулес на Эте»), после чего Геркулес сжег себя заживо на
костре, был прнпят в сонм богов и получил в небесные супруги Гебу, богиню
юности.
Тесей, местный герой Афин, вошел в общегреческую мифологию сравнительно
поздно. Небесным его отцом считался Нептун, земным — афинский царь Эгей.
Юношескими его подвигами (наподобие Геракловых) было очищение дороги из
Пелопоннеса в Афины от злых разбойников (Прокруста, мучившего путников на слишком
коротком или слишком длинном «прокрустовом ложе»; Спннса, разрывавшего их
на части, привязавши к пригнутым соснам; Скирона, бросавшего их хищной
черепахе). Более всего прославился он победою над критским быкоголовым
чудовищем Минотавром, жившим в лабиринте; царевна Ариадна своею нитью помогла
ему выйти из лабиринта, а потом бежала с ним в Афины, но по пути он покинул
ее на острове Наксосе, так как ее пожелал взять в жены Вакх. Второй женой Тесея
была амазонка Антиоиа, родившая ему Ипполита (за нее он выдержал трудную
войну с амазонками), а третьей — критская царевна Федра, сестра Ариадны (их
отцом был царь Мипос. сын Юпитера и Европы, которую Юпитер похитил в образе
быка, а их матерью была Пасифая, дочь Гелиоса, сама воспылавшая когда-то
любовью к быку и родившая от него Минотавра). Любовь мачехи-Федры к пасынку-
Ипполиту и ее месть за отвержение этой любви — содержапие трагедии «Федра».
Начало трагедии разыгрывается на фоне последнего подвига Тесея — его
схождения в преисподнюю для безнадежной попытки добыть подземную царицу
Прозерпину в жены своему другу Пирифою; Тесей падолго оказался в подземном
плену, и спас его лишь Геркулес.
Эдип, царь Фив, был жертвою родового проклятия (в разных версиях мифа
мотивированного по-разному)—он должен был убить своего отца и стать мужем
своей матери. Поэтому отец его Лай приказал убить поворождешюго сына; но
Эдип спасся, вырос при коринфском царе Полибе, считая себя его сыном, потом
покинул Коринф, чтобы нечаянно не убить Полиба, в странствии встретил и,
повздорив, убил незнакомого ему Лая. а потом пришел в Фивы, освободил их от
чудовища Сфинкс, был призван в цари и женился на вдове Лая Иокасте. Через
несколько лет паступает узнапие и самонаказатше Эдипа — содержапие трагедии
«Эдип». Дальше версии мифа расходятся; общим остается лишь мот?:в проклятии,

Примечания
393
переданного Эдином двум его сыновьям от Иокасты, Этеоклу и Нолинику.
Действительно, между сыновьями началась распря: Этеокл изгнал Полиника, тот вступил
в союз с аргосским царем Адрастом и другими героями и пошел на Этеокл а походом
«Семерых против Фив»; это — содержание трагедии «Финикиянки». Кульминацией
похода был братоубийственный поединок Этеокла и Полиника — оба брата
погибли. Война кончилась победой фиванцев, но поколение спустя аргивяне взяли
реванш в походе «эпигонов», подросших сыновей Семерых: Фивы были взяты и
разорены. Так закончилась борьба двух славнейших городов мифологической
Греции, Аргоса и Фив; после этого оба они временно сходят со сцены (Аргос попадает
в зависимость от Микен) и в событиях следующего поколения почти не выступают.
Младшее поколение мифологической эпохи — это герои, участвовавшие в
троянской войне и возвращении из-под Трои.
Троя (Илион, Пергам) была городом на малоазиатском берегу, у входа в
Геллеспонт (Дарданеллы), под отрогами горы Иды; стены города, по преданию, были
сложены Нептуном и Аполлоном, правили в городе потомки царя Дардана (поэтому
«дарданский» значит то же. что и «троянский») —царь Приам, царица Гекуба и их
дети — Гектор, Парис, вещий Гелен и другие. Три богини — Юнона, Минерва и
Венера — поспорили, кто из них прекраснее, и спросили решения у Париса на
горе Иде; Парис присудил первенство Венере, и за это она помогла ему соблазнить
и похитить прекраснейшую женщину в Греции — Елену (Тиндариду, по имени ее
земного отца), дочь Юпитера и «Неды. Елена была замужем за царем Лакедемона
Менелаем, сестра ее Клитемнестра—за царем Микен Агамемноном: чтобы отомстить
за обиду, в поход собрались герои со всей Греции, во главе их встал Агамемнон.
Сильнейшим и славнейшим из них был Ахилл, царь мирмидонян из Фтии, сын
аргонавта Пелея и морской богини Фетиды, внук Эака (Пелид. Эакид); Фетида
пыталась удержать его от войны, оставив воспитываться на Скпросе среди
женщин, но тщетно. Все главные события десятилетней троянской войны связаны
с именем Ахилла: он ранит Телефа, сына Геркулеса (и потом исцеляет его
ржавчиной своего же волшебного копья), убивает Кикна. сына Нептуна (в начале
войны) и исполина-эфиопа Мемнона, сына Зари (па исходе войны); он, мстя за
гибель своего друга Латрокла, побеждает сильнейшего из троянских вождей —
Гектора. Из остальных греческих героев чаще других упоминаются два Аякса
(старший, сын Теламона, двоюродный брат Ахилла, т. е. тоже Эакид. и младший,
сын Онлея), Улисс (Одиссей), старец Нестор, прорицатель Калхант. После гибели
Ахилла (от стрелы Париса, направленной Аполлоном) его сменяет его сын,
необузданный Пирр (Неоптолем). Наконец. Троя была взята хитростью (засадой в
деревянном «троянском копе»), началось избиение и дележ добычи. Это — тема
трагедии «Тропики»: жертвоприношение царевны Поликсены на могиле Ахилла,
гибель юного Астнанакса, сына Гектора и Андромахи.
Возвращение греков-победителей было несчастливым: боги, помогавшие им
против Трои, отступились от них. Скитания Улисса общеизвестны по «Одиссее»
Гомера. Главная часть греческого флота потерпела страшное крушение у евбенского
мыса Кафарея — здес ь ему выставил ложные маячные огни старый Навплий, сын
Нептуна, мстя за своего сына Паламеда, в самом начале войны погубленного
кознями Улисса. Агамемнон (со своей пленницей Кассандрой, дочерью Приама,
пророчицей, которой никто не хотел верить) достпг своих Микен благополучно, но здесь
его ждала еще более жестокая гибель.
Агамемнон приходился правнуком тому Танталу, который пытался угощать
богов мясом своего сына, и внуком — тому Пелопу, которого вместе с его потомством
проклял погубленный им Мнртнл. У Пелопа было двое сыновей, Атрей и Фиест;
между ними завязалась борьба за престол в Микенах. Царем стал Атрей; Фиест за
это соблазнил его жену и подстрекнул на него его же сына Плисфепа, который пал
от руки отца. Тогда Атрей заманил Фиеста в Микены и (повторение мотива
людоедства) накормил его мясом его собственных детей; этот «Фиестов пир», от
которого солнце в небе повернуло вспять,—предмет кровавой трагедии «Фиест». Фиест
проклял брата и от кровосмесительной связи с собственной дочерью родил
последнего сына — Эгнсфа. чтобы тот стал отмстнтелем за отца. Срок мести наступил
в следующем поколении. Атрея сменил в Микенах его сын (Атрпд) Агамемнон

ш
Примечания. Медея
и вскоре ушел воевать под Трою. В его десятилетнее отсутствие Эгисф стал
любовником его жены Клитемнестры (сестры Елены) и сговорился с нею убить
Агамемнона. У Клитемнестры была своя причина мстить мужу: когда греки отплывали
пл Трою, то боги потребовали от них человеческой жертвы, и Агамемнон отдал на
заклание свою (и Клитемнестры) дочь — Ифигению. Теперь, когда троянская воина
кончилась, Клитемнестра устраивает вернувшемуся Агамемнону пышную встречу и
на пиру вдвоем с Эгисфом убивает его (вместе с Кассандрой); ото изображено
в трагедии «Агамемнон». Малолетний сын Агамемнона Орест с трудом избегает
смерти: его берет на воспитание друг Агамемнона Строфнн, и потом, выросши,
он придет мстить в свою очередь — убьет и Эгисфа и Клитемнестру, свою родную
мать. Мстить за новых убитых будет уже некому—Пелопидов в конце концов про*
сто не осталось,— и поэтому преследовать Ореста станут сами фурии,
законодательницы мщения; оправдание же пред ними он получит юридическое, в афинском
Ареопаге, так что родовое проклятие Пелопидов в конце концов снимется
простым большинством судейских голосов. Таков ближайший предел той
мифологической перспективы, в которую вписываются трагедии Сенеки.
* * *
МЕДЕЯ
(MEDEA)
Эта трагедия написана па сюжет, популярный у греческих и римских
трагических поэтов почти в такой же степени, как истории Атрея и Фиеста. Самой
знаменитой была «Медея» Еврииида; в тексте Сенеки встречаются текстуальные
совпадения с нею. Но миф о колхидской колдунье разрабатывался также Софоклом, Биотом,
Каркином, Диогеном, Неофроном. Эннпем. Акцием, Овидием, Луканом, Куриацием
Матерном. В частности, «Медея» Овидия считалась одной из лучших латинских
трагедий и не могла не оказать влияния на Сенеку.
Из всех греческих эпических циклов сказание об аргонавтах наиболее насыщено
сказочными элементами: к числу таких элементов относится и история любви Ясона
и Медеи, в которой распространеппейшие фольклорпые мотивы «волшебного
помощника» и «лесной жены». «Волшебный помощник» — лицо или предмет, при помощи
которого герой совершает все свои подвиги. «Лесная жена» — жительница тех стран,
где совершает (часто при ее помощи) свои подвиги герой, оставляемая им ради
возвращения на родину. Ясон самостоятельно и с помощью друзей добирается лишь до
Колхиды,— с этого времени все, что. совершается, совершает Медея, колхидская
колдунья. Добившись цели, Ясон пытается ее покинуть. Но это происходит уже не
в сказочной стране, а в Греции. Так сказочный сюжет превращается в сюжет
трагический.
2 Луцина —одно из имен Дианы (см. с. 383).
2~3 ...ты, кто Тифия... учила...— наставницей Тифия, кормчего аргонавтов, была
Минерва.
5-7 ...// ты, Титан... II ты... Геката...— Ясон клялся Медее Солнцем и Луной (см.
с. 384), Медея в ответ заклинает богов подземного мрака.
11""12 ...царь... с царицею, похищенной...— Медея обращается к Диту и Прозерпине,
сравнивая свою участь с судьбой Прозерпины.
,3~1в ...змееволосые богини...— фурии (эринии). Помогая Ясону, Медея убила своего
младшего брата Абсирта — поэтому к ней па свадьбу и явились богини родовой
мести.
43 ...Кавказом неприютным укрепи свой дух.— Т. е. воспоминанием о родине, куда
уже пет возврата.
47-48 ...труп Разрубленный...— Сперва Абсирта, а потом Пелия (см. с. 391).
62-ee yWj что удерживать можешь... руку кровавую Марса...— Венера,
возлюбленная Марса.
в7 ...ты, что несешь факел законный свой...— 1 нменси.

Примечания. Медея
395
71-74 Вестник ночи и дня...— Веспер; ;>то обращение к нему традиционно для
латинских свадебных стихов (см., например, Катулл, 61, 62).
76~81... Юных внучек Кекроповых... Иль священный поит Алфей.— Т. е. афинянок,
мужественных спартанок (...город без стен...— Спарта, укрепленная не
стенами, но доблестью граждан), беотнянок (аонияиок) и элидянок (из долины
Алфея).
82-85 Эсонид — Ясон; он сравнивается с Вакхом, зачатым молнией Юпитера и часто
изображаемым на колеснице, запряженной тиграми.
87 ...девы лучницы брат...— Аполлон (брат Лианы), вдохновляющий пророчества
восседающей па вещем треножнике Дельфийской пифии.
88-89 ...кулачный боец... с близнецом своим...— Кастор и Поллукс.
97 Круг заполнив, взойдет Феба в простор небес.— После этого стиха Лео
предполагает лакуну и заполпяет ее следующими строками:
На такую взглянуть стоит лишь юноше,
Вмиг румянец ему алый зальет лицо.
1,0 Лией.— Одно из имен Вакха (см. с. 383).
U1 ...фесценнинские... шутки...— ритуальные песенки и остроты, часто
непристойного содержания, которыми сопровождался проход невесты к дому жениха
в Риме (ср. выше. ст. 108). В Греции такого обычая не было.
121 ...Огонь и волны для него смирившую...— Медея помогла Ясону справиться с
огнедышащими быками, на которых он по приказу Эета должен был вспахать
поле. Далее вновь говорится об убийстве Абснрта; это убийство иногда
толкуется как жертва Нептуну. (См. также 131 — 132).
127 ...средь пеласгов...— т. е. греков (см. с. 390).
131 ...о спутнике...— Абспрте.
142 ...сохранив мой дар.— Т. е. жизнь свою, спасенную Медеей.
153-154 „.опасен только скрытый гнев...— Ср. в трактате «О нравах» (52): «Скрытая
ненависть хуже явной, потому и болтливый враг повредит тебе мепьгпе. чем
молчаливый».
1fi9 Войска... пусть хоть из земли взойдут.— Напоминание о победе над воинами,
выросшими из драконьих зубов.
106 ...прочной не бывает власть неправая.— Эта бездоказательная сентенция
постоянно повторяется в трагедиях Сенеки («Троянки», 258—251); «Фиест»,
215—217; «Финикиянки», 640).
214 ...рать безмужняя...— амазонки.
227-;пз mфКраСу и славу Греции...— Медея перечисляет участников похода за золотым
руном.
233 ...всех минийцев.— Минпйцы — общее название аргонавтов, принадлежавших
к минийской ветви эолийского племени.
2*7-248 шшшщеки твоей касаясь...— По обычаю тот, кто просил о защите, должен был
коснуться бороды своего покровителя.
257 Акает — сын Пелия, гонитель Ясона (см. с. 391).
313 ...и Оленской козы... лучей...— Имеется в виду коза Амалфея. молоком которой
был выкормлен Юпитер (по другим вариантам — нимфа, дочь Олеиа).
Превращена в звезду Капеллу.
314 ...Повозки в краю студеном небес...— Большой Медведпцы.
3i8-3i9 _Тифий дерзнул... Поднять паруса...— Здесь Арго описывается как первый
в мире корабль, а Тнфий — как первый кормчий. Поход аргонавтов в трактовке
Сенеки как бы завершает золотой век (см. с. 391).
336 ...с Пелиона сосна...— Из пелионских сосен был выстроен корабль аргонавтов.
373 ...Индийцев поит студеный Араке...—Т. е. юг сходится с севером, восток с
западом.
379 Фула — см. с. 385. В эпоху Возрождения эти стихи считались пророчеством об
открытии Америки.
384 ...По кручам Нисы...— Сказочная гора, где воспитывался Вакх, предводитель
вакханок-менад. ...или Пинду снежному...— В северной Греции.

396
Примечания. Медея
387 ...Жар на щеках и вздохи учащенные...— Ср. описание гнева в ст. 849 слл.,
а также в трактате «О гневе»: «Несомненные приметы безумия: дерзкий,
угрожающий взгляд, насупленный лоб, свирепое лицо, поспешный шаг,
беспокойные руки, изменившийся цвет лица, прерывистые бурные вздохи,— п у гнева
те же приметы: глаза горят и моргают часто, по лицу разливается краснота от
прихлынувшей из глубины груди крови, губы дрожат, зубы стиснуты...,
дыханье затруднепное и хриплое... стон и вопль...» (I, 1, 1—3).
410 ...Этна — гнет Титана? — Сенека называет погребенного под Этной Энкелада
титаном то ли по ошибке, то лп используя своеобразную метафору от функции
(враг Юпитера — значит. Титан).
415 Боится... Фессалийских войск? — Войск Акаста, царя Полка.
471 ...Фриксово руно...— Золотое руно, за которым плыли аргонавты, было снято
с волшебного барана, на котором по воздуху прилетел когда-то в Колхиду
греческий царевич Фрпкс (см. «Тропики», 1034—1038). Оно хранилось под
стражей дракона, которого Медея усыпила колдовской песнью.
523-524 ...«/т-обы братскую ты пролил кровь...— Акает приходился двоюродным братом
Ясону.
596-598 ...властитель Царства второго.— Нептун, получивший в удел море. Под
«первым покорителем морей» здесь, видимо, подразумевается не Тифий (ко
времени действия трагедии уже умерший), а Ясон.
616-669 Покарало всех... море...— Следует перечень аргонавтов, погибших недоброй
смертью.
6,7 Первым Тифий...— Тифий умер, не доплыв до Колхиды, в области мариан-
динов.
618 ...неученый кормчий...— После смерти Тнфия кормчим сделался Аякей,
погибший йотом при калидонской охоте (ст. 643).
623-624 АвлиОп — гавань, откуда впоследствии отплывали греки к Трое, принеся в
жертву богам И фи гению (см. с. 394).
625 ...певучей был порожден Каме ной.— Орфей, сын Каллиопы, был растерзан
вакханками на берегу фракийского Гебра.
632 ...но трипе знакомой...— «Тропа» в преисподнюю знакома Орфею, так как он
ходил туда за Еврпдикой.
634 ...f/ептунов сын...— Периклимен. которому Нептун даровал способность к
превращению; был убит Геркулесом при разрушении Пплоса.
635 ...от руки Алкида...— Геркулеса. См. трагедию «Геркулес на Эте».
636 ...Аквилона дети...— Бореады (Зет и Калаид), застреленные Геркулесом; их
могилы показывали па обрыве Теноса.
645 ...погублен... Материнским гневом Злобный Мелеагр.— См. с. 391.
647 ...Геркулесов мальчик...— Гнлас, которого похитили нимфы источника,
прельщенные его красотой.
•52 Ндмон — вещий сын Аполлона, шел в поход, заранее зная, что погибпет;
о смерти его рассказывалось по-разному; смерть от змеи чаще приписывалась
второму сыну Аполлона, Мопсу.
657 ...Фетиды муж...— Пелей, убивший своего брата Фока и изгнанный Эаком
с Эгпны.
вбо-661 за 0Тц0ву дерзость...— В тексте лакуна. Лео предлагает читать «Смертью сын
его». Однако Навплин пытался погубить ахейцев (см. с. 393) именно потому,
что сын его Маламед был казнен по ложному оговору Улисса.
ввз-664 Жизнь ...отдаст за царя ферейцев Алкестида...— Царь ференцев — Адмет. Е час
его смерти за него согласилась умереть жена его Алкестида.
680 ...святынь рукой коснувшись левою...— Знак обращения к злым демонам (левая
сторона считалась несчастливою)-.
•94-695 _змея^ подобная Реке огромной...—Имеется в виду Млечный Путь, часто
сравниваемый античными авторами с рекой (уподобление змее — специфика
колдовского контекста).
697 Сияет первый нам, второй сидонянам.— Речь идет о Большой и Малой
Медведицах. Греческие мореходы ориентировались на Большую Медведицу,
финикийские («сидоннне») — на Малую.

Примечания. Федра
397
698 ...змеедержец...— Северное созвездие (между Скорпионом и Змеей).
Связывалось с Эскулапом, богом врачевании.
700 IJ14фон связывался с северным созвездием Дракона (между Малой Медведицей
и Пефеем).
701 Гидра —созвездие южною неба (между Псамп и Чашей), связываемое с Лер-
ненекой гидрой.
7СП ...Колхиды страж покинутой...— Дракон, сюрожнвшпй золотое руно п
усыпленный Медеей.
701 Эрике — гора в Сицилии (названная по герою, убитому Геркулесом — см. Герк.
в безумье, 481), с храмом Венеры и приворотными Венериными травами.
713 ...В лесах Герцинских ищут жены свевские...— Герцинскими лесами здесь
названы лесистые горы в Германии, где обитало племя свевов.
720 ...гемонийский дал Афон... в море Гесперийское.— Т. е. травы Медеи — из стран
Севера (Фессалия-Гемония. горы Пинд и Пангей), Востока (индийский I и-
дасп), Запада (испанский Бетис).
734-735 и0 отделЬцости раскладывает яды...— Деление ядов на холодные п горячие
соответствует такому же делению лекарств tcyxne, влажные, горячие,
холодные). Основное различие в том, что лекарство должно уравновесить избыток
или недостаток одного из четырех начал (в котором и заключена причина
болезни), а яд, напротив, нарушает гармонию здорового тела.
750 ...светило ночи...— Луна в ипостаси трехликой Гекаты.
784 ...лернейскою стрелой...— Стрелой Геркулеса, отравленной ядовитой желчью
Лернейской гидры. Речь идет о 5 подвиге Геркулеса (см. с. 392).
791 ...На мучительный зов фессалийских чар...— Фессалия слыла страной
колдуний, умевших чарами сводить с неба Луну (она же — Диана-Диктинна и
Геката-Тривня, см. с. 383).
796 ...Коринфский сплав.— Коринфская медь (будто бы с примесью золота)
считалась наилучшей; ударами в медные сосуды сопровождали колдуньи свои
действия.
8,3 Персеида — Геката (с ее лунным ликом): здесь на нее иеренесено прозвище
колдуньи Цирцеи, дочери Персы.
828 ...Химеры дар...— Огонь: Химера была огнедышащим чудовищем.
829-вчо м0гонь „.похитила я Из зева быка...— Одного из огнедышащих быков Эета.
840-841 „.трижды... звучал Гекаты лай...— Гекате были посвящены собаки, и сама она
порой являлась собакой.
875-879 q фео-/ Гони скорее Коней...— Тонкое обыгрывание литературной традиции:
Геспер, в свадебных песнях призываемый иоскорее в.юйги (и уже
упоминавшийся хором в этом стереотипном контексте), здесь призывается, чтобы
поскорее окончить несчастливый день.
•»1 ...аз земли Пелоповой! — из южной Греции (см. с. 38У).
•11-92* Ср. в трактате «О блаженной жизни» (1. 5): «Они теряют единственное благо,
которое было у них среди бед — стыл греха — ибо превознося! то. чем прежде
смущались, и похваляются пороком»
вМ Когда бы с Танталидой я спесивою Сравнялась в детях, дважды семерых
родив! Танталида — Ниоба (см. с. 391).
1023 ...ждут драконы, под ярмо склонив Чешуйчатые шеи.— Медея улетае1 на
колеснице Гелиоса. Из Коринфа Медея бежала в Афины.
ФЕДРА
(PHAEDRA)
Эта трагедия в рукописях (и, соответственно, в изданиях) называется
по-разному— иногда «Федра», иногда «Ипполит». Известны еще четыре тра1едии на этот миф:
«Федра» Софокла, два «Ипполита» Эврипида. «Ипполит» Ликофрона. Есгь оспования
предполагать, что главным источником Сенеки был первый «Ипполит» Кврипида, не
имевший успеха и не сохринншпийся; до нас дошел второй его «Ипполит».

398
Примечания. Федра
Двойственность названия трагедии указывает на двойственность подхода к
мифу, точнее — к выбору протагониста мифа. Для Сенеки и для позднейшей
европейской драматургии героиней, без сомнения, является Федра — преступпая мачеха
добродетельного, по и бесцветного пасыпка. Поэтому и в нашем издании трагедия
назиапа «Федрой». Однако Ипполит — герой более сложный, нежели представляется
на первый взгляд. Ипполит отвергает не только любовь Федры, но и гнобую другую
любовь: предание объясняет это тем, что он — избранник (как бы мистический
супруг Дианы. Это избранничество отчасти предопределено исключительными
обстоятельствами его рождепия (связь необычного рождения с божественным
избранничеством— постоянная тема большинства мифологий). Ипполит — сын амазонки,
иными словами, не имяет права на жизнь: амазонки, рождавшие детей от чужестрап-
цев. убивали сыновей, и Ипполит выжил лишь потому, что был рожден пленной
Антиопой в Афинах. По понятиям афинян он — один из царских сыновей и не более,
по по понятиям амазонок его жизнь — резкое нарушение обычаев деторождения.
Нрдп Ипполита — компромисс между этим эллинско-скифским противоречием: он
живет, однако воздерживается от всех действий, могущих усугубить ошибку, то есть
принести к появлению потомства. Поэтому, когда он вызывает, наконец, страсть, то
страсть эта столь же «противозаконна», сколь «противозаконен» он сам. Миф не
делал различия между виной рождения (Ипполит) и виной жизни (Федра) — и то,
и другое было судьбой. Однако в ходе эволюции культуры трагическая ошибка
Ипполита была отодвинута на задний план трагической ошибкой Федры.
2-27 ...Разойдитесь скорей, Кекропа сыны!... II Флии зовут...— Ипполит рассылает
своих охотников (афинян, потомков Кекропа) по всей Аттике, перечисляя
аттические горы, реки и поселения. Охотники находятся в горах Парнета (ст. 4) в
северной Аттике и смотрят на юг. Прямо перед пими долина мелководного
Илисса (ст. 13), на которой стоят Афины; направо — плодородная Триасийская
равнина (ст. 6) близ Элевсина, и за ней Киферонские горы со снегами, как на
сказочном северном Рифее (ст. 8); налево — Марафон (ст. 18), место будущей
победы над персами; позади — городок Афидны, впереди — городок Ахарны
(ст. 21) с его «суровым» крестьянским людом; на крайнем юге — медоносная
гора Гимет (ст. 23), а за нею Сунийский мыс (ст. 27) —южпая оконечпость
Аттики. Ст. 14: «Где вьется Меандр меж холмистых равнин» исключается
издателями, т. к. Меандр — река в Малой Азии.
32 ...но молоссов пусть...— Молвссы — большие охотничьи собаки из Эпира.
48 ...багряным пером...— Красные перья выполняли в древности функцию крас-
пых флажков, при помощи которых и сейчас устраивают облавы на хищников.
54 ...дева-лучница...— Диана.
57~70 ...что студеный ток Аракса пьют... Скрывает ли их Гиркаиская дебрь...— т. е.
от крайнего Севера (сарматы, кавказский Араке) до крайнего Юга (Гетулия
в северной Африке, гараманты в Сахаре) и от Востока (прикаспийская Гирка-
пия) до запада (Пиренеи).
68 ...где зрит их араб меж бесценных дерев...— Имеются в виду жители
легендарной счастливой Аравии.
71 ...Иль в безлюдных степях...— этот стих перемещен Фридрихом Лео.
87 ...по путям Нереевым...— т. е. морским (см. с. 385).
89 ...в ненавистный дом заложницей...— Федра вспоминает о вражде Тесея и Ми-
носа, ощущая себя в Афинах пленницей.
98-98 Во мраке... бродит воин жениха спесивого.— Тесей находится в преисподней
вместе со своим другом Пирифоем, помогая тому отнять у Дита Прозерпину
(о возвращении Тесея см. также в трагедии «Геркулес в безумье»).
103 Ремесло Паллады...— ткачество.
107 ...безмолвных таинств...— Элевсинских мистерий.
109 ...Защитницу страны, судом ей отданной...— Минерву, спорившую с Нептуном
за владение Аттикой и победившую в споре, так как она подарила афинянам
масличное дерево, а Нентуп —- всего лишь соленый источник.

Приме-id и и я. Федра
399
1,3 ...материнский роковой недуг! — Мать Федры. Пасифая, пылала страстью к
быку и обратилась за помощью к Дедалу; тот сделал для нее деревянную
корову— забравшись в нее, Пасифая зачала от быка чудовищного Минотавра, для
которого Дедал построил Лабиринт.
124-128 ...роду Солнца ненавистного...— Солнце открыло Вулкану, супругу Венеры, ее
прелюбодеяние с Марсом, и гот опутал любовников железными сетями
(«Одиссея», VIII, 270 слл.). За это поплатилась Пасифая. дочь Солнца, и ее с Ммно-
сом дочери (Мнноиды) —Федра, влюбившаяся в Ипполита, и Ариадна,
предавшая отца ради Тесея.
129 ...кровь Юпитера...— Юпитер был отцом Миноса и дедом Федры.
132-135 /{то лю()в11 противится в ее начале...— Ср. в «Нравственных письмах к Луци-
лию» (CXVI, 3): «Так будем же при входе сопротивляться страстям, коль
скоро, как* я сказал, их легче не впустить, чем заставить уйти».
140 С пути не сбиться и желать лишь честного...— ср. в «Нравственных письмах
к Луцнлию» (XXXIV, 3): «Желание стать добродетельным — полпути к
добродетели)).
156 ...молнию этнейскую...— Юпитер, отец Миноса, вооружен перуном, скованным
циклопами в кузнице Этны.
164 Не будет безмятежным безнаказанный! — Ср. в «Нравственных письмах к Лу-
цилию»: «Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны» (XCV1I, 13)у
а также: «Преступник может удачно схоропиться, но полагаться на свою удачу
он не может» (CV, 83).
174 ...дому братнину? — Лабиринту, обиталищу убитого Тесеем Минотавра.
185-194 „бога мощного.— Амура, стрелы которого воспламеняют страстью и Юпитера,
и Марса (Градива), и Вулкана, ковавшего перуны Юпитеру, и лучника
Аполлона.
195-197 да^ чтобы волю дать пороку гнусному...— Ср. в трактате «О краткости жизни»
(16, 5): «Разве не значит разжигать наши пороки — приписывать их почин
богам и. примером божества извинять болезнь, давая ей волю?»
199 Эрицина — Прозвище Венеры по храму в сицилийском Эриксе.
209 Лар — бог домашнего очага, в переносном смысле — «дом».
223 ...пса стигийского...— Цербера (см. с. 384).
227 Узнала Антиопа руку гневную.— По одному из мифов, мать Ипполита Антиона
была убита Теееем, когда попыталась сопротивляться его браку с Федрою.
249 Желанье исцелиться — к исцеленью шаг.— Ср. в трактате «О благодеяниях»
(V, 2о, 4): «А следующая добродетель — желать, чтобы тебя образумили, и быть
в состоянии образумиться». Также в «Нравственных письмах к Луцилию»
(XXXIV, 3): «Желание стать добродетельным — полпути к добродетели».
260 ...твердыни... Палладиной? — со скалы Акрополя, где находился храм Минервы.
270-271 Слывут за лучших худшие...— Ср. в трактате «О гневе» (III, 41, I): «Утешим
совесть, а о молве заботиться не будем: пусть прослывем дурпыми, лишь бы
на деле были добрыми».
274 О богиня...— песнь хора обращена к Венере, дочери морской богини Дионы.
275 ...Двойственный... Купидон...— о двойственной природе Эрота (Амура,
Купидона), рожденного Богатством и Бедностью (Поросом и Ненией), пишет
Платон в «Пире». По Платону «Эрот по природе своей ни бессмертен, ни смертен»,
«находится посредине между мудростью и невежеством» и т. д. (203-204).
Двойственность Эрота и в легендарной его генеалогии: он изображается
мальчиком, сыном Венеры, по он же по Гесиоду («Теогония», 120) возник прежде
остальных богов, тем начавши преобразование хаоса. Двойственность
Купидона и в его коварстве, и в частом (особенпо в иконографии) раздвоении на
Эроса и Антзроса (бога ответной любви).
286 ...вблизи Гесперийской меты...—т. е. па крайнем Западе, у Геркулесовых
столпов.
288 ...свет паррасийской нимфы...— Имеется в виду Большая Медведица, созвездие
Каллисто.
29в фео- гонял коров...— Аполлон пас стада Адмета, царя Фор Фессалийских, ради
любви к дочери Адмета (это — редкий вариант мифа: чаще пастушество
Аполлона—наказание за убийство циклопов).

400
Примечания. Федра
298 ...Отложив свой плектр...— Плектр — бряцало которым играли на лире.
299-зов QaM гонитель туч...— Речь идет о превращен них Юпитера: в облике лебедя он
соединился с Ледой, а обратившись в быка, похитил Европу.
зо9-л«'> fQf что темныи мир озаряет светом...— Речь идеч о любви Луны к
прекрасному Эндимиону.
3,7-329 // Алкмены сын...— Геркулес, влюбленный ь лидийскую царицу Омфалу,
служил ей, переодевшись в женское платье. (Это — редкий вариант мифа: чаще
служба Геркулеса у Омфалы — искупление убийства Ифита).
35? ...луканский бык...— слон. Впервые римляне увидели этих животных в Лука-
нии (на юге Италии), в всйие 275—272 гг. до н. э. против царя Пирра с его
боевыми слонами.
338 ...сок тирских раковин...— финикийский пурпур.
3<" ...нити, что с ветвей серийцем собраны.— Имеется в виду китайский (серпй-
скпй) шелк.
Тул — колчан.
34:1 ...от Понта по земле Аттической...— Здесь некоторая путаница. После
похищения Тесеем Антиопы, амазонки пошли на Афины, желая вызволить царицу,
но она-то в походе не участвовала. На этом основании Фр. Лео исключает
ст. 398.
'.о2-4оз ...луновидным... щитом...— Амазонки изображались с пельтой — щитом в виде
серпа (полумесяца).
42t ...заклятья фессалийские...— То есть самые сильные заклятья, так как фесса-
лия была классической страной ворожбы (ср. роман Апулея «Золотой осел»).
422 ...Пусть ни один пастух не похваляется Твоей любовью.— Эндимион
(см. 30U—310).
507 ...Лерна... студеная.— Источник близ Коринфа, а не озеро в Арголиде, где
обитала Лернейская гидра.
529 ...встал священный камень, разделив поля...— Имеется в виду культ римского
бога границы Термипа, почитавшегося в виде межевого камия, и учрежденный
Пумой, преемником Ромула. Эта римская реалия не имеет точной греческой
параллели: хотя греки и поклонялись Гермесу в образе камня на
перекрестках, но гермы не были так тесно связаны с межой.
57' ...сын в племени единственный.— Амазонки убивали младенцев мужского пола,
так что самое существование Ипполита нарушает законы материнского
племени.
651-652 Обвиты кудри жертвенной Повязкой...— Тесей был послан в Лабиринт в
качестве жертвы людоеду-Минотавру (жертвепных животных венчали
священной повязкой).
ee2-66j Сестра — Ариадна, своей нптыо спасшая Тесея из Лабиринта, а потом
вознесенная на небо Вакхом.
717 ...Океана деду мощному...— Нептуну, отцу Тесея.
тьо-т>2 „.Веспер... гонит сумрак, Имя сменивши.— Здесь Ипполит сравнивается с
одним и тем же светилом — Венерой, называемой Веспером в вечернем
восхождении и Люцифером в утреннем.
754 От... индов явившийся, Вечный отрок...— Вакх, всегда изображавшийся юным
и женоподобным. Миф о завоевании Вакхом (Либером) Индии широко
распространен в античной традиции.
755 ...Виноградным копьем...— тирсом.
760 ...Кто тебе предпочтен Федры сестрою был.— Здесь некоторая
непоследовательность. Покинутую Тесеем Ариадну действительно взял в жены Вакх;
однако Тесея она любила ирежде Вакха, так что предполагаемое стихом
соперничество— очередной комплимент Тесею.
77г ...Будет завтрашний день хуже, чем нынешний.— Ср. в «Нравственных :гись-
мах к Луцилию» (CVIII. 25): «Лучшее пролетает мимо, наступает худшее».
78 ...В плен красавцев они вглубь родников влекут.— Намек на судьбу Гиласа,
похищенного наядами.
1Bt ...To светило, кого старше аркадян род...— Луна. Аркадяне считали себя
автохтонами и древнейшим населением Эллады, отсюда их поэтический этноним
«приселены» («предлунные»).

Примечания. Эдип
401
Т97 ...камня паросского.— Мрамора, лучшие сорта которого добывались на острове
Паросе.
8t1 ...Легче Кастора ты правил бы Килларом.— Кастор, сын Зевса, был
покровителем конников; Киллар — его чудесный конь, дар Нептуна.
831 Питфей — дед Тесея по матери, трезенский царь. Текст ненадежен; Миллер
читает «Пирпфой».
900 ...рода честь актейского.— Т. е. аттического.
968 ...летний Лев...— зодиакальное созвездие, в котором Солнце находится с 23
июля по 22 августа.
98" ...И фасции рад бесстыдным вручить...— Здесь речь идет о чисто-римской
(хотя и этрусской по происхождению) реалии. Фасции — пучок розог,
связанных красным ремнем, в середину пучка воткнута секира. Первоначально были
зпаком царской власти, после изгнания царей ок. 510 г. сделались
принадлежностью консулов и других высших магистратов. Фасции носились ликторами,
число которых также определяло важность магистратуры. «Вручить фасции»
озпачает избрать па одну из высших государственных должностей.
1021 ...Скирона камни...— близ Мегары, между Афинами и Коринфом; см. с. 392.
102* ...Земля, между двумя морями сжатая.— Истм.
1165-мев „т0Тца и сына он У бил...— Тесей погубил своего земного отца Эгея, потому
что, возвращаясь с Крита после победы над Минотавром, не заменил черный
траурный парус белым. Эгей, увидев корабль с тем же парусом, с каким он
вышел из Афин (когда вез Тесея на верную, казалось бы, смерть), решил, что
сын его погиб — и бросился в море, названное по нему Эгейским.
1189-1172 Прокруст, Синие — см. с. 392. Двувидный критский бы»...—Минотавр.
...Дедалов дом...— Лабиринт. Здесь и выше Федра перечисляет врагов,
побежденных Тесеем, вновь отождествляя отца и сына.
1201 Жерла бледного Аверна и Тенара темный вход...— римские (Аверн) и
греческие (Тепар) врата преисподней, см. с. 384.
1212 дет четвертого удела...— то есть мир разделен на три вотчины: Юпитера,
Нептуна и Дита.
1223 Пригнуть ли сосны...— так убивал путников Синие (и так же сам был казнен
Тесеем).
1225 Со скал Скирона грянуться? — Скирон сбрасывал путников со скалы, а внизу
их пожирала чудовищная черепаха.
I229-U37 злодеев тени...— Тесей перечисляет грешников, претерпевающих в
преисподней различные муки: Сизифа («Эолова старца»). Тантала, Тития, Иксиона
(отца Пирифоя).
1251-12*2 ...родителя Призвал л,—т. е. Нептуна, погубившего таким образом своего
внука Ипполита.
ЭДИП
(OEDIPUS)
Миф об Эдипе пользовался чрезвычайным вниманием греческих трагиков: кроме
сохранившегося «Эдипа-царя» Софокла, имеются сведения еще об одиннадцати
«Эдипах» (Ахея. Эсхила, Каркина, Диогена, Еврипида, Никомаха. Филокла, Феодекта,
Ксенокла, Ликофрона, Мелета) — недаром Аристотель в «Поэтике» так высоко
оценивает этот сюжет. Латинский «Эдип» до Сенеки был написан лишь однажды и
автором был Гай Юлий Цезарь; наследовавший Цезарю Август эту трагедию к
публикации и постановке запретил,— можно думать, что она воспринималась как
самоописание тирана и этим была небезразлична для Сенеки. Что до «Эдипа-царя», то
сходство его с «Эдипом» Сенеки очень умеренное — вряд ли Софокл был в данном случае
непосредственным источником.
Никаких отступлений от общеизвестной версии мифа об Эдипе у Сенеки нет.
О дальнейшей судьбе Эдипа имеются разные сказания. По «Эдипу в Колоне»
Софокла изгнанный фиванцами слепец находит таинственную смерть близ Афин в
святилище эриний, которых он умилостивил своими страданиями. По другой версии Эдип
15 Луций Aaacli Сенека

402
Примечания. Эдип
после открытия истины продолжает царствовать в Фивах, по третьей — заточается
в темницу сыновьями. Во всех случаях (хотя и по разным причинам) он проклинает
своих сыновей Этеокла и Полиника, что и вызывает их последующую гибель в
междоусобной войне (см. комментарий к трагедии «Финикиянки»).
1в~"17 ...как лавры мне дельфийские Вещали...— В Дельфах Эдип получил
предсказание, что убьет отца и женится на матери. Лавр — священное дерево Аполлона,
особо почитаемое в Дельфах, где пророчица (пифия) венчалась лавровым
венком и жевала лист лавра, очищаясь для прорицания.
39-*° ...пыланье... умножает Титан...— Солнце в зодиакальном созвездии Льва (см.
прим. к «Федре», 968). В это же время восходит и созвездие Пса.
413 Смерть твоих бойцов истребляет, Либер...— то есть мор истребляет фиванцев,
земляков Вакха (Либера), сына Семелы и внука Кадма, бывших якобы его
спутниками в походе на Индию (см. «Федра», ст. 754 слл).
118 ...парфян... в обманном бегстве...— Эта военная хитрость вошла у римлян в
поговорку.
130 ...семь ворот...— беотийские Фивы иногда называются Семивратными в
отличие от Стовратных Фив (египетских).
160 Толпа сестер...— то есть фурий. Традиция называет имена трех фурий
(эриний) : Алекто, Мегеры и Тисифоны, однако в поэтической традиции фигурирует
порой одна эриния, а порой множество.
1в2-1вз mtnpycAo изменил Флегетон, Воды Стикса слились с сидонской струей.— Т. е.
притоком Стикса сделалась река Йемен, на которой когда-то финикиец Кадм
(впрочем, уроженец не Сидона, а Тира) основал город Фивы.
177 ...Роща Кадмова...— В древней Греции был обычай посвящать участки земли
богам и героям: на такой земле находился храм или алтарь, а кроме того рос
лес, поскольку для земледелия она была заповедной.
179 ...вой Амфионовых псов.— Вой фивапских собак, названных амфиоповыми по
фиванскому царю Амфиону, преемнику Кадма.
232 ...снизу вдруг донесся голос, громче, чем людской...— Аполлон обратился к
Креонту не через пифию, а сам, тем указывая на важность дела.
2зз-2зв КроТки€ звезды опять... и т. д.— Пророческий бред пифии дельфийские жрецы
обычно перелагали в гексаметры,— поэтому Аполлон и вещает гексаметром.
Введение этого гексаметрического текста в трагедию придает ему кажущуюся
подлинность.
2в7 ...наш берег...— Истм, где расположен Коринф, который Эдип считает своей
родиной.
2" Уста пророчицы киррейской...— пифии. Кирра — гавань Дельф. поэтому в
поэтическом языке «киррейский» часто заменяет «дельфийский».
282 ...к двум морям в Сизифов край...— В Коринф. Сизиф основал на Истме город,
сначала называемый Коркирой, затем Ефирой и наконец Коринфом.
285 С рекой пересекается элейскою.— Путь из средней Греции на Олен, город в
Пелопоннесе, может пересечься с элейской рекой Алфеем только в своем
продолжении. Видимо, мифологическая география Греции была для Сенеки во
многом условна,
зов-зге Что ж пламя...— здесь описаны два вида гадапия: гадание по огню (пироман-
тия) и гадание по дыму (капномантия). Огонь и дым символизируют прошлое,
настоящее и будущее рода Эдипа. Взвившийся огонь с тьмой наверху означает
возвышение и гибель Эдипа. Два спорящих языка пламени — вражда сыновей
Эдипа, Этеокла и Полиника. Тьма около лица Эдипа предвещает его слепоту.
849-350 qt одного ль удара наземь падают? — Смерть двух жертв символизирует
самоубийство Иокасты и самоослеплепие Эдипа.
352 Но что, скажи, во внутренностях видишь ты? — Ниже описано гадание по
внутренностям жертвы (гиероскопия).
360 ...Две головы лежат буграми равными...— Снова предсказание вражды Этеокла
и Полиника.
383 Враждебный бок...— внутренности жертв делились на две части: «свою» в
«вражескую». Чрезмерное развитие «вражеской» — дурной знак.

Примечания. Эдип
403
384 ...Семь жил напрягши...— символ семерых царей, пытавшихся вместе с Полп-
ником завоевать Фивы. Все они погибли, кроме Адраста (см. трагедию Эсхила
«Семеро против Фив»).
871 Извращена природа...— намек на кровосмесительную связь Эдипа и Иокасты.
390 Ни тем. что высь на легких бороздят крылат...— Имеется в виду еще одгш (не
использованный Тпресием) способ гадания — ауспиции (гадание по полету
птиц).
Э9* Царя из края вечной ночи вызовем...— Тиресий предлагает, оставив гадание,
прибегнуть к магии, а именно к некромантии.
402 ...Хвалу воспойте Вакху всенародную.— Обращение к Вакху кажется
несколько неожиданным: хотя он — внук Кадма и тесно связан с Фивами, но к
истории Эдипа не имеет ни малейшего отношения в отличие от Аполлона, к
которому в данном случае обратиться гораздо уместнее. Можно полагать, что хвала
Вакху здесь является своего рода авторской декларацией: используя самый
знаменитый и самый трагический из трагических сюжетов. Сенека взывает
к божественному покровителю древней трагедии, родившейся из «дионпсий-
ского действа».
404 Тирсом... нисейским...— тирсом Нисейского бога (Вакха-Диониса): см. примеч.
к «Медее», 384. В поэтическом языке «нисейскпй» часто употребляется вместо
«вакхический».
409 ...ликом девическим...— Вакх всегда изображается женоподобным, что,
возможно, связано с экстатическими формами его культа, хотя ниже (418—423)
женственности Вакха дается эпическое, а не культовое объяснение.
4,7 ...митрой тирийской...— финикийской. Митра — головная повязка, часто богато
украшенная,— была восточным головным убором; восточные элементы в
культе Вакха всегда присутствовали.
418-419 Мачехи когда опасаясь гневной...— т. е. спасаясь от Юноны, преследовавшей
не только земных возлюбленных Юпитера, но часто и его детей. Потому-то
нпсейские нимфы, получив Вакха на воспитание от Юпитера, скрывали его,
переодевая девочкой.
481 ...беспутные мисты.— Таинства (мистерии) Вакха носили оргиастическпй
характер и по этой причине в Риме были запрещены.
432 ...отряд Бассарид... (буквально «лисьих») — вакханок, одетых в лисьи шкуры.
433 В эдонской... пляске...— т. е. фракийской; отсюда упоминание о горах Пангее
и Пипде. Это память о том, что культ Вакха, по-видимому, пришел в Грецию
с Севера.
4S7-4S8 ...небридой твоей... опоясавши стан...— оленьей шкурой, которую носили
вакханки.
442 ...пыл покинул фиад..— вакханок (буквально «туевых», то есть носящих венок
ив туи).
444-447 \jQT€pU Вакха сестра...— Ино, сестра Семелы, вскормившая (по некоторым
мифам) новорожденного Вакха, стала потом со своим сыном Палемопом
морскими божествами.
449-4бв т„Шайкой похищен тирренской...— Похищенный тирренскими пиратами, Вакх
превратил их в дельфинов.
473-474 ...народы, что под свист Борея пашни меняют...— Залаки, гелоны и пр.—
обитатели лесистой северной Европы, занимавшиеся подсечным земледелием.
471 ...Эриманфских звезд...— Двух Медведиц (см. с. 384).
479 У суровых дев отобрал оружие...— амазонок, обитавших, по преданию, на
берегу сказочного Фермодонта на север от Понта Евксинского.
485 ...Офионовым убийством.— Здесь в значении «убийство фиванца» (имеется
н виду Пенфей). Офион был спутником и помощником Кадма.
48е Иретиады в лес устремились...— дочери Прета, царя Аргоса; они считали себя
прекраснее Юноны и не поклонялись Вакху. За это Вакх паслал на ппх
безумие: вообразив себя коровами, они блуждали по лесам. Довольная таким па-
качанием. Юнона примирилась с Вакхом, которого до iex пор преследовала.
489 ...Брошенную... царевну...— Ариадну.
492 Никтелий — одно из имен Вакха (см. с. о83).
15*

404
Примечания. Эдип
5оо-501 .„Потрясают факелом брачным Два Купидона.— Очевидно, Эрос и Аптэрос
(см. прим. к «Федре», 285), часто изображавшиеся как два близнеца с
факелами. Некоторые комментаторы предполагают, что здесь отражен платоновский
миф о земной и небесной любви, но такая интерпретация кажется
поверхностной: у Платона эти два вида любви отчетливо противопоставлены и никак не
могут совмещаться.
539 ...мирт пафосский...— Венерин. Мирт был посвящен Венере, одпо из главных
святилищ которой находилось па Кипре в Пафосе.
550-568 Разрыли землю...— Жертва подземным богам была во всем противоположна
жертве богам небесным. Вместо алтаря копалась яма, вместо белых животных
умерщвлялись черные, жрец действовал левой рукой, был не в праздничной,
а в траурной одежде и т. д.
553 Палла — греческий плащ.
587-588 штМлемя все драконово...— Придя в Беотию, Кадм убил посвящеппого Марсу
дракона, а зубы его посеял в земле,— из них выросли воины («диркейские»
здесь в значении «фиванские»).
589 ...народа огигийского.— Т. е. фиванского, по имени древнейшего царя,
правившего этими местами еще до Кадма. Ср. ст. 437.
608 ...снега стримонские...— Стримои— река во Фракии.
610 ...Зет, за рога быку пригнувший голову...— Так Зет, строитель Фив, казнил,
привязав к разъяренному быку, свою злую мачеху Дирку. Далее
перечисляются другие герои и мученики фиванской старины — см. с. 391.
705-706 Боится сам боящихся Злой деспот.—Ср. в трактатах «О гневе» (II, 10, 3):
«Непременно будет многих бояться тот, кого многие боятся»; «О милосердии»
(I, 29, 5): «Непременно будет он бояться в той же мере, в какой желает,
чтобы его боялись».
710 ...Лабдакидов судьба разит...— т. е. фиванских царей (по имени Лабдака,
внука Кадма и отца Лая).
712-713 р0ща Кастальская дала приют пришельцу сидонскому.— Кадму, который был
послан отцом на поиски похищенной Юпитером Европы. Придя в Кастальскую
рощу на склоне Парнаса (в Дельфах), он получил оракул от Аполлона не
искать более сестру и основать новый город там, где остановится священная
телка.
724-747 q тои\ поры земля, что ни час, рождала Новых чудовищ...— Имеется в виду
дракон, убитый Кадмом, а затем выросшие из его зубов воины. В описании
дракона Сенека опирается на соответствующий рассказ из «Метаморфоз»
Овидия (III, 41—44):
Змей извивает меж тем чешуей покрытые кольца,
Гибкое тело средь чащ сгибает в огромные дуги,
Большею частью своей потом поднимается в воздух,
Сверху глядит на леса...
728 ...// святых дерев Хаонийской рощи...— т. е. додопского оракула; см. с. 387.
751 ...Кадма внук...— Актеоп (см. с. 390).
8,3 ...Изъян ступней распухших имя дал тебе.— «Эдип» буквально означает «опух-
лоногий».
892-898 Кносского... царя...— Миноса. Далее речь идет об Икаре.
980-988 flac ведет судьба...—Ср. в трактате «О провидении» (5, 7): «Судьба ведет нас,
и сколько кому остается веку определил уже первый час по рождении...
Заранее назначено, чему ты порадуешься и чем опечалишься, так что, хоть и
кажется, будто жизнь одного от жизни другого отличается до чрсзвычайпости,
а в итоге-то все приходит к одному: мы сами прах, и удел наш прах/;.
Ю05-1007 ш„мать кадмейская...— Агава, убийца Непфея.

Примечания. Финикиянки
405
ФИНИКИЯНКИ
(PHOENISSAE)
Трагедия эта сохранилась в отрывках, и существует предположение, что
дошедший до нас под названием «Финикиянки» текст является сводом фрагментов
нескольких трагедий. Первый эпизод — диалог изгнанника Эдипа с Антигоной —
соотносится с «Эдипом в Колоне» Софокла, поэтому не исключена возможность, что он
представляет собой единственный отрывок трагедии о скитаниях Эдипа, действие
которого происходит, естественно, вне Фив. Вторая, фиванская часть трагедии
соотносится с трагедиями о распрях сыновей Эдипа («Семеро против Фив» Эсхила
и «Финикиянки» Еврипида; известно также о существовании «Финикиянок» Фри
ниха и Акцпя). Назвапие «Финикиянки» (подобно названию «Троянки») дано по
хору фиванских женщин (фиванцы могли быть названы «финикиянами» как
потомки Кадма), однако хоровые партии не сохранились. Некоторое удивление может
вызвать неожиданное воскресение Иокасты, в финале «Эдипа» пронзившей себя
мечом. В этом попеременном следовании различным версиям мифа обнаруживается
эклектизм Сенеки и его пренебрежение сюжетом.
18 ...Мать впереди несла на тирсе голову...— Агава, см. с. 391.
19 ...Зетов бык...— см. прим. к «Эдипу», 610.
23-24 ...от преступления Спасаясь преступленьем...— Юнона, мстя Ипо за то, что она
вскормила Вакха, наслала безумие на ее мужа Афаманта; Афамант убил
одного из своих и ее сыновей, и тогда Ино сама бросилась в море со вторым сыном.
Там они сделались морскими божествами. Ср. «Эдип», 445—448.
54 ...дворца Лабдакова...— см. прим. к «Эдипу», 710.
125 ...в царстве мужа ассирийского...— В Беотии в царстве финикийца Кадма (см.:
прим. к «Геркулесу на Эте», 553).
128 ...Спарту, близнецами славную...— Имеются в виду близиецы Диоскуры, Кастор
и Полл у кс.
ив-154 Помешать нельзя Мне умереть...— Ср. в «Нравственных письмах к Луцилию»
(XX, 14—15); «Лучшее из устроенного вечным законом.—то, что он дал нам
один путь в жизнь, но множество прочь из жизни... Тебе нравится жизнь?
Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел».
314 ...пламя сицилийское...— Этна.
•ie-317 „.жалить даст змее себя, Которую покражей разъярил Алкид...— Имеется в
виду дракон Ладон, охранявший похищенные Геркулесом (Алкндом) золотые
яблоки Гесперид.
818 ...Велишь ты — печень он подставит коршунам...— Эдип говорит о муках Тития
или Прометея.
828 ...семь станов...— Союзниками Полиника были полководцы: Адраст, Тидей, Ка-
паней, Гпппомедонт, Амфиарай и Парфенопей (см. трагедию Эсхила «Семеро
против Фив»).
390 ...подняв орлов.— Чисто римская реалия — орлы изображались на значках
легионов.
445 ...От Инаховых стен...— из Аргоса.
422-425 ftaKUe Стимфалиды... или Сфинкс какой? Какая... Гарпия...— Перечисляются
крылатые чудовища: медные птицы (перебитые Геркулесом), фиванская за-
гадывательница загадок (побежденная Эдипом), злая птица, похищавшая
птицу у слепого царя Фипея (убитая аргонавтами).
5вв-5б7 Амфионовы... глыбы? — стены Фив (см. с. 389).
599-ei-> Если царить ты хочешь...— Иокаста призывает Полиника идти по
традиционному пути греческих завоевателей — па Восток: в Лидию (Тмол, золотоносный
Пактол, Герм, Меандр) и оттуда к северу (горы Ида и Гаргар близ
Геллеспонта, где Эгейское море переходит в Пропонтиду) и к югу (в Ликпю). Церера
здесь едва ли не отождествлена с идейской Кибелой, Матерью богов.
838 ...Сломать такие пальмы должно.—Т. е. отвергнуть подобную награду
(пальмовая ветвь была традиционной паградой победителя в ристании).

Л№ Примечания. Геркулес в безумье
ГЕРКУЛЕС В БЕЗУМЬЕ
(HERCULES FURENS)
Источник этой трагедии — «Геракл» Еврипида. Еврипид внес некоторые
изменения в традиционную версию мифа. Обычно убийство Мегары и детей относилось
к юности Геркулеса, до совершения им двенадцати подвигов — у Еврипида (и,
соответственно, у Сенеки) Геркулес впадает в безумье после пленения Цербера, т. е.
после выполнения последнего приказа Еврисфея. Образ тирана Лика, картина
расправы над ним, вмешательство неизбежного Тесея — все это также относится к
нововведениям Еврипида. У Еврипида Тесей просто уводит Геркулеса в Афины, а у
Сенеки обещает ему очищение, что является некоторым заимствованием из «Евменид»:
эсхиловский Орест оправдан афинским Ареопагом, а Геркулес Сенеки должен
получить очищение от Марса (Ареса),— этот Марс-очиститель явно напоминает о
знаменитом судилище на Ареевом холме.
Частые и немотивированные (или слабо мотивированные) припадки безумия,
которым подвержен Геркулес и которые делают его виновником гибели его же
друзей и родичей, в большинстве случаев объясняются преследованиями Юноны.
Однако нельзя не отметить, что и в случаях мотивированного убийства Геркулес ведет
себя более жестоко, чем большинство героев: например, убивая обидчика, истребляет
всех его детей, разоряет его город и т. д., так что создается впечатление, будто
безумие есть естественное продолжение воинской доблести. Так оно и было в
большинстве индоевропейских мифологий: таков ирландский герой Кухулин, индийский Бхи-
масена и т. д. Все эти мифы имеют своим источником обрядовую практику
индоевропейской древности, когда воины, идя в бой, одурманивались разными наркотиками
(эфедрой, ядовитыми грибами), чтобы привести себя в состояние безрассудной
ярости: действие наркотика могло длиться и после окончания боя, а потому такой воип
был опасен. У германцев этот обычай сохранялся особенно долго: еще скандинавские
берсеркп, опьянившись мухомором, шли на битву без лат и от ярости грызли
собственные щиты. Гнев Юноны оказывается уже вторичной мотивировкой безумия
Геркулеса, заменившей и давшей возможность сделать достоянием трагедии этот
архаичный мотив.
7 ...Ведет суда... Медведица...— Двойное созвездие Малой и Большой Медведиц.
i По мифу, аркадская нимфа Каллисто, возлюбленная Юпитера, была обращена
ревнивой Юноной в медведицу и в этом виде Юпитер вознес ее на небеса
(созвездие Большой Медведицы) вместе с их общим сыном Аркадом (созвездие
Малой Медведицы).
9 ...Сверкает Бык...— зодиакальное созвездие Тельца, соотнесенное с тем быком,
в которого превратился Юпитер, чтобы похитить Европу.
11 ...Блуждающие дочери Атлантовы.— Созвездие Плеяд, семи дочерей Атланта
н Плейоны. Три из них (Электра, Майя и Тайгета) были возлюбленными
Юпитера. Плеяды — осепнее созвездие, а осень была опасной для мореплавания.
12 Орион — созвездие южного неба. Видимо, ревность Юноны вызвана
обстоятельствами гибели Ориона, преследовавшего дочерей Атланта (в некоторых
мифах — Диану).
13 ...созвездие есть Персея...— созвездие северного неба, названное по Персею.
14 ...Светила блещут близнецов.. Лединых...— Зодиакальное созвездие
Близнецов (Кастора и Поллукса, сыновей Юпитера от Леды).
14-15 ...близнецов... родину рожденьем сделали Недвижной...— Имеются в виду
Аполлон (Солнце) и Диана (Луна), рожденные Латоной от Юпитера на
Делосе, который до тех пор был плавучим островом и лишь после рождения богов
остановился в центре Кикладского архипелага.
16 ...Бромий с матерью...— Семела и Вакх, ее сын от Юпитера. О вознесении Семе-
лы на небо сообщается и другими авторами, по без связи с определенным
созвездием.
18 ...Кносский... горит венец.— Венец Ариадны (ныне Северная Корона). Видимо,
Юнону приводит в ярость власть, приобретенная обожествленным Вакхом,
который оказался в состоянии вознести в небеса свадебную диадему своей
супруги.

Примечания. Геркулес в безумье
407
20 ...край Фиванский, полный женами бесчестными...— Семела и Алкмена, а
возможно и Аптиопа, мать Амфиона.
24~2в ...Сын, чье зачатье день у мира отняло...— Желая продлить ночь с Алкменой,
Юпитер запретил Солнцу всходить.
38 ...Двойное племя эфиопов...— По Гомеру («Одиссея» I, 23), «разделенное
надвое» - т. е. распространившееся на юге к востоку и к западу.
4* ...И леву и гидра...— Ядовитой желчью Лернейской гидры Геркулес отравил
гнои стрелы, а шкуру Немейского льва носил вместо панциря.
47 ...Юпитера подземного...— Дита (он ниже «брат отчий» — ст. 51).
,0 ...держал его...— Имеется в виду поход Геркулеса за золотыми яблоками Гес-
перид, когда он на время заменил Атланта.
82 ...исполина...— Энкелада, одного из побежденных Юпитером сторуких
великанов, погребенного на Сицилии под Этной. Сицилия названа Дорийской землей,
так как была з-аселена (в историческую эпоху) греками дорийского племени.
83 ...Пусть чудищ вновь родит Луна высокая...— По мнению итальянского
гуманиста Пико делла Мирандола, здесь отразилось пифагорейское представление,
будто Луна во всем подобна Земле, а стало быть, подобно Земле-Гее, способна
рождать чудовищ. Однако кажется не менее вероятным, что в данном случае
Луна понимается как третья ипостась Гекаты-Прозерпины, связываясь тем
самым с различными хтоническими существами.
ев-ев Евмениды (Эринии, Фурии) — мифологические существа со змеями вместо
волос и с факелами в руках, так что данное описание обратно традиционному.
128 ...Светоносца блеск...— Люцифера (Венеры) в утреннем восхождении).
iso-131 „Медведицы семь эриманфских звезд, Дышло вниз повернув, призывают
день.— Дышло — созвездие Большой Медведицы называлось иногда
Колесницей; Эриманф — гора в Аркадии, где обитала Калл исто.
146-U7 [jp0KHbl сестре хорошо... На ветке сидеть...— т. е. Филомеле-соловью.
181 ...три мрачных сестры...— парки.
2ов-208а Сыновние... не дали...— Слова эти сочинены Лео для заполнения лакуны.
2i5-2ie „.Чудовищ... Душил...— Юнона наслала на младенца Геркулеса двух змей,
которых он задушил.
£26-227 ^шКОнюшни... бистонские, Где царь своим же отдан был на корм коням...— Речь
идет о победе Геркулеса над Диомедом, царем фракийцев (бистонцев).
280 ...быка, сто городов пугавшего? — Речь идет о поимке Критского быка; стоград-
ный остров — обычный эпитет Крита.
232 ...Пастух трехтелый...— Герион, обитавший, по некоторым мифам, не в Океане,
а в Тартессе (ныне Кадис).
237 ...Разъял он горы...— Геркулесовы столпы (Гибралтар).
240 ...Добычу у дракона взял бессонного...— Ладона, сторожа золотых яблок Геспе-
рид, убитого Геркулесом.
245-24в „МЛемени... фермодонтского...— амазонок; Геркулес одержал победу над
царицей амазонок Ипполитой.
254-258 ...последний отпрыск древа Кадмова...— Тесть Геркулеса Креонт и его
сыновья, убитые Ликом, были последними потомками Кадма.
259 ...бессмертных родина? — Фивы были родиной Вакха, а также морских богов
Левкотеи и Меликерта.
268 ...племя Офионово...— См. прим. к «Эдипу», 485.
286-288 ...Темпейский дол разверзся... И побежал Пеней дорогой новою...— Между
Олимпом и Оссой по Темпейской долине протекает река Пепей, одноименная
с той, которую Геркулес отвел в новое русло, чтобы очистить конюшни Авгия.
По-видимому, Сенека (сознательно?) смешивает два Пене-я.
801-зо2 ...таинством Твои, царица злаков, справлю...— Цереры (греч. Деметры),
тайный культ которой отправлялся в Элевсине (элевсинские мистерии).
818-324 как погребенный в бездне... смело переправился.— Имеется в виду поход
Геркулеса на Гериона.
332 Фив изобильных я владею областью...— Лик владеет не только Беотией
(Фивы— главный город Беотии), но и всей Грецией до Пелопоннеса.
357 ...отец Алкида истинный.— Амфитрион. Лик не верит в божественное
происхождение Геркулеса.

408
Примечания. Геркулес в безумье
388 Двойной... грех...— Убийство Лая и брак Эдипа с Иокастой (см. «Эдип»).
389 Два войска братьев и костер раздвоенный? — Этеокла и Полиника (см.
«Финикиянки»). Оба они погибли в братоубийственной схватке, и по одному из
мифов пламя костра, в котором их сжигали, разделилось надвое.
390 Тантала дочь...— Ниоба.
392-394 „.[{адм, ощетинив страшным гребнем голову...— Кадм и его супруга
Гармония, находясь в Иллирии, обратились в драконов и, обретя бессмертие,
отправились в Элизий. Однако для Мегары существенен лишь самый факт превра-
щеыия, понимаемый в пессимистическом духе «Фиванской судьбы».
451 Делосский бог...— Аполлон, во искупление убийства Пифона служивший
пастухом у Адмета, царя Фер Фессалийских.
455 Змей... кровью стрелы напоил его.— Пифон, убитый Аполлоном.
457-458 Qhin _ Вакх, мать которого, Семела, иожелала увидеть Юпитера во всей славе
и была сожжена молнией.
459-4во mmmT0Tf кто... правит бег светил, Младенцем... скрыт в пещере...— Юпитер,
младенцем укрытый Реей от Сатурна, пожиравшего своих детей, в Идейской
пещере на Крите.
465-471 в подарок женщине Упала шкура львиная и палица? — Омфале, лидийской
царице. Когда Геркулес служил ей, она носила его львиную шкуру и палицу,
а он был облачен в женскую одежду, на азиатскую роскошь которой и
намекает Лик.
477 ...Еврита дом разрушенный...— Эхалия, где Геркулес добывал Иолу, дочь Ев-
рита (см. «Геркулес на Эте»),
485-48в м.предал смерти Кикна он...— Здесь Сенека смешивает двух Кпкнов: один —
сын Марса, убитый Геркулесом, другой — неуязвимый сын Нептуна,
сражавшийся в троянской войне и задушенный ремнем собственного шлема. См. с. 392.
499 Нет средь вас одной...— Мегара хочет занять место Гиперместры, которая
(единственная из пятидесяти дочерей Даная) пожалела своего молодого
супруга и не убила его в первую брачную ночь.
503 Хватайся за алтарь! — Священный закон делал неприкосновенным даже
преступника, пока он держится за алтарь, а нарушитель этой
неприкосновенности вместе с потомками был проклят.
5,5 Обряд... справлю в честь царя пучин.— Нептуна, отца Лика.
552-553 mmm4eTa близнецов...— Кастор и Поллукс, покровители мореплавателей;
считалось, что они спасают в бурю, появляясь огоньками на верхушках мачт
(позднее так называемые «огни св. Эльма»),
557 ...с одним лишь гребцом переправляются.— Имеется в виду Харон.
бво-566 Царь, несчетными здесь правящий толпами...— Царь Пилоса Нелей отказал
Геркулесу в очищении после убийства Ифита, брата Иолы. Геркулес разорил
Пнлос, убил Нелея с сыновьями, из которых спасся только Нестор, и ранил
Дита, помогавшего Нелею.
608 ...проклятому... Юпитеру...— Диту.
658 ...властителя Пространных царств...— Дита.
659-660 ^Ту которую близ Энны мать искала...— Прозерпину, похищенную Дитом в
сицилийской Энне.
684 ...Меандр блуждает...— Река в Малой Азии, чьи излучины дали название
известному орнаменту.
734 ...Фетиды свекор и Миноса брат.— Эак (отец Пелея) и Радамант.
758 ...Кадма дочери...— Ино, Агава и Автоноя, в вакхическом безумии
растерзавшие сына Агавы Пенфея.
759 финей — см. примеч. к «Финикиянкам», 422—425.
779 ...Кентавры и лапифы — во хмелю враги...— Лапифы, царем которых был Пи-
рифой,— горное племя в Фессалии, соседи кентавров. Оба племена сошлись на
свадьбе Ппрпфоя, где кентавры попытались похитить невесту и других
женщин, но были побеждены лапифами с помощью Геркулеса.
798 ...голову клеонскую...— голову Немейского льва (Немейская долина находилась
неподалеку от города Клеон).
830 ...обогнав рожденьем...— Еврисфей родился раньше Геркулеса, рождение
которою задержала Юнона, чтобы обмануть Юпитера, предсказавшего, что в этот

Примечания. Геркулес в безумье
409
миг родится владыка Персепдов — потомков Персея. Поэтому Геракл и должен
был подчиняться Еврпсфею.
840-841 элиоа __ место Олимпийских игр, устраивавшихся, как и теперь, каждые
четыре года. Однако римский люстр (очистительное жертвоприношение)
совершался раз в пятилетие — отсюда путаница у многих латинских авторов, не
исключая и Сенеку.
842-8W %когда часы удлинятся ночи...— Элевсинские мистерии справлялись после
осеннего равноденствия, когда Солнце входило в созвездие Весов.
853 ...эфебу волос не остригший пышных...— Юноша, не достигший гражданского
совершеннолетия и еще не посвятивший своих кудрей Аполлону. В
действительности ритуальная стрижка производилась обычно на несколько лет раньше
эфебпи — военного обучения, которое в обязательном порядке проходили
законные сыновья афинских граждан между 18 и 20 годами и после которой они
делались полноправными гражданами.
874 ...Жизни первый час жизнь на час убавил.— Ср. в «Нравственных письмах
к Луцилпю»: «Каждый день мы умираем, потому что каждый день отнимает
у нас частицу жизни, и даже когда мы растем, наша жизнь убывает»
(XXIV, 20).
воо-902 „.Воительница-дева,— с чьей груди грозит Эгида ликом...— Минерва, к чьей
эгиде была прикреплена голова убитой Персеем Медузы, взгляд которой
обращал врагов в камень.
907-908 Вратьев не от мачехи.— Меркурия, Вакха, Аполлона, Диоскуров и других
сыновей Юпитера не от Юноны, а от других богинь и женщин.
912 Пусть мне листвой украсит тополь волосы...— Тополь был посвящен Геркулесу.
913 ...оливой увенчайся отческой...— Олива была подарена Минервой афинянам и
сделалась своего рода символом Афин, где была основной
сельскохозяйственной культурой.
9,7 ...царя — пришельца тирского.— Кадма.
939-952 цто со мноц? Средь бела дня Сгустился мрак...— Геркулесу чудится, будто на
дневном небе смешались созвездия, и Лев, в зодиакальном знаке которого
Солнце находится с 23 июля по 22 августа, соприкасается с весенним (23
апреля — 22 мая) созвездием Тельца.
965 Сатурна сокрушу я цепь...— Геракл грозится освободить титанов из Тартара.
970-973 г0ра двойная...—Пелион и Осса; гиганты (чаще всего близнецы Алоады — От
и Эфиальт) пытались достигнуть небес и отнять власть у Юпитера,
взгромоздив их друг на друга или Оссу на Олимп. Этот миф постоянно встречается
в трагедиях Сенеки, упоминающего кроме Олимпа, Пелиона и Оссы также
другие северные горы (Пинд, Афон).
971 ...Хирон узрит свой Пелион...— Кентавр Хирон обитал на Пелионе.
981 Мимант — один из гигантов.
§97-998 „.циклоповы... глыбы...— Микенские стены, по преданию, были воздвигнуты
циклопами (отсюда «циклопическая кладка»).
1ов7 Астреи сын, окрыленный бог...— Бог сна (греч. Морфей, латинск. Сомн) —
брат смерти и сын Ночи, названной здесь Астреей (букв, «звездная»), хотя
обычно этот эпитет принадлежит богине справедливости Дике (см. «Геркулес
на Эте», 69).
Ю89-Ю92 шщшТак Зыбь, если Пот...— В переводе измевена синтаксическая конструкция
с целью скрыть лакуну после слов «Натиск ветров», не заполняя ее
гипотетически восстанавливаемыми стихами.
1114 ...во всех трех царствах...— Уделах Юпитера, Нептуна и Дпта.
U24-1125 в пыли Аргосских палестр...— Палестры — площадки для гимнастических
упражнений, непременного занятия свободнорожденного молодого эллина.
1128 ...с пышногривым львом...— Лео предполагает в этой строке лакуну.
пв4-11вб „Лсменских берегов... земли Пелоповой...— Т. е. Беотии, Аттики, Коринфа.
1180 Царь бессильный...— Еврпсфей.
1ззв-1зз7 ^т]у0бил ты грешных.- Грешные — Эдип, перед смертью нашедший
убежище у Тесея. и Орест, очищенпый в Афинах от греха матереубийства (хотя
и спустя много лет после смерти Тесея).

410
Примечания. Геркулес на Эге
ГЕРКУЛЕС НА ЭТЕ
(HERCULES OETAEUS)
Источник этой трагедии «Трахинянки» Софокла, хотя возможны параллели и с
несохранившимси «Гераклом сожигаемым» Спинфара. В отличие от прочих трагедий
здесь место действия — не столица (Микены, Фивы, Афины и т. д.), а захолустный
Трахин на склоне Эты, лишь узким проливом отделенный от Кенейского мыса на
Енбее, где находилась полусказочиая Эхалия, царство Еврита. Геркулес сватался к
его дочери Иоле, получил отказ, а затем в очередном припадке необъяснимой ярости
убил своего друга Ифита, брата Иолы. Уже женившись на Деннире, он
предпринимает поход на Эхалню, убивает Еврита с сыновьями и уводит Иолу, что и
оказывается причиной ревности Деяниры и его гибели.
Представление о посмертном обожествлении Геркулеса — сравнительно позднее.
В «Илиаде» (XV1I1, 117) говорится, что Геркулес укрощен смертью, но в «Одиссее»
<Х1, 501 ел.) тень его бродит в преисподней вместе с другими тенями, а «сам он»
обитает на Олимпе. Впрочем, эти стихи 602—603 о «нем самом» вставлены, по
преданию, лишь в VI в. до н. э. при первой записи гомеровских поэм.
L ...в домах обоих Феба...— На небесах и в преисподней (в дневном и ночном
домах Солнца).
19-20 ...истреблен табун...— Табун Диомеда Фракийского (Гебр—река во Фракии).
21 ...пояс снят с врагини-фермодонтянки.— Имеется в виду Ипполита, царица
амазонок, обитавших на берегу Фермодонта.
4* ...Но вслед моим триумфам...— Триумф, торжественное шествие победителя по
городу — римская реалия, впосимая в греческий миф. Ср. ниже, ст. 100.
б6-'2 Земля зверей узрела вознесенными...— Имеются в виду созвездия, связанные
с подвигами Геркулеса. Кроме упомянутых созвездий Рака и Льва (за
которыми следует Дева—Астрея), это также Дракон (по дракону Ладону,
сторожившему яблоки Гесперид), Гидра, Змея (по змее, убитой в Вифинии), Кентавр
(по Хирону).
78 Меж звезд мне место даст...— Созвездие Геркулеса находится между Змеедерж-
цем, Лирой и Драконом.
80 Пелор — мыс на сицилийской стороне Мессинского пролива.
92 Киррейских храмов...— дельфийских (Кирра — гавань Дельф на Коринфском
заливе).
93 Пеан — одно из имен Аполлона.
110 ...Украшеньем идти в праздничном шествии.— В обычае римских триумфаторов
было вести за собою при торжественном проходе к храму Юпитера
Капитолийского побежденного царя или полководца. Клеопатра покончила с собой, желая
избежать этого позора.
125 ...гонит долоп...— Долопы — племя, жившее к северу от Эты.
140 ...меж Диркейских стен...— В Фивах.
144 Высь Родопских хребтов...— Иль Афона обрыв? — Горы во Фракип.
147-150 джив рассказ...— см. «Геркулес в безумье», ст. 22—26. Делия (Делосская
богиня) — Диана, здесь в ипостаси Луны.
152 ...халибов сталь...— Кавказское племя халибов считалось изобретателем же-
лезоделия.
161 ...Метче кносских стрелков...— критских (по критскому Кноссу, столице Ми-
носа). Пешие критяне и конные парфяне были меткими лучниками.
166 ...Бриарей... Гиант...— Сторукие пеликаны, боровшиеся с богами.
186 ...многослезный кремень на Сипиле-горе...— Ниоба, обращенная в камень (она
же ниже, ст. 198 — Танталида).
188 ...меж сестер — Гелиад...— Гелиады — дочери Солнца; оплакивая своего брата
Фаэтона, они обратились в деревья над рекой Эрпданом (По).
iei-193 _//ль уМЧите под кров Эдонийских лесов...— ко Фракию (эдоны — фракийское
племя; Исмар — фракийский город). Здесь имеются в виду Прокна и Филомела
(см. с. 391, она же ниже. ст. 200 — Пандиона дочь).
196 Кипрской Мирры слез...— Мирра, мать Адониса за кровосмешение была
обращена в растение мирру, источавшую душистую смолу.

Примечания. Геркулес на Эте
41!
197 ...По Кеике своем... стонет жена...— См. прим. к «Агамемнону», 701.
213 Токсей — брат Иолы.
299-303 и3-за меня сражался ты...— Геркулес бился за Деяниру с Ахалоем (богом
реки Ахелоя, самой большой реки Греции) который трижды менял свой облик.
319 ...этолийский род...— Деянира была дочерью этолийского царя Инея (ср. ниже,
ст. 586).
328 ...Брат свекра твоего...— Дит, брат Юпитера.
363-364 Сестру Приама он любил Дарданского...— Гесиону, дочь Лаомедонта; далее
перечисляются другие паложницы Геркулеса.
371 ...любил лидиянку...— Омфалу (см. прим. к «Геркулесу в безумье», ст. 465—471).
378 ...сабейской мирры...— из «царства Савского» в южной Аравии, стране
благовоний.
429-4зо в притворном помраченье разума...— Деянира предполагает, что во время
событий, изображенных в трагедии «Геркулес в безумье», Геркулес лишь
прикидывался потерявшим рассудок.
492 ...царем Фессалии...— Иксионом.
498 ...с позором потерявши рог...— См. стихи 299—303. Под конец битвы Ахелой
предстал в облике быка, и Геркулес сломал ему рог — впоследствии этот рог
забрали нимфы, и он сделался рогом изобилия.
500 Эвен — река в Этолии.
526 Микала — знаменитейшая из фессалийских колдуний.
541-543 молю тебя... Опасного и для жестокой матери! — Амура, опасного и для
Венеры, не избегшей стрел своего сына.
553 ...бык увез за море ассириянку.— Европу (ассирийцами называли всех жителей
Ближнего Востока, включая финикиян).
564 ...Палладиной работой утомившая...— ткачеством.
591 Ликорм — приток реки Ахелая.
598-599 .„священный удел богини хлебов...— См. прим. к «Геркулесу в безумье»,
301—302.
603 ...верность редка...— Ср. в трактате «О спокойствии духа» (15—1): «Как
подумаешь, сколь редкостна простота и сколь певедома невинность, и что верность
бывает лишь ради выгоды...»
663-666 f]3 e0Q заревых... Прозрачный наряд...— Имеется в виду, во-первых,
финикийский (сидонский) пурпур из восточного («заревого») моря, и во-вторых,
китайский (серпйскпй) шелк, который поставлялся в штуках, но был слишком
тяжелым и плотным для средиземноморских модниц; поэтому ткань
распускали и ткали снова, делая ее тонкой и прозрачной, а затем украшая лидийской
(меонийской) вышивкой.
677-682 Один только день испросил для себя... юнец...— Фаэтон.
718 Нет ли козней тут? — Переведено по чтению Рихтера.
725а Клок шерсти...— Строка сочинена Ф. Лео для заполнения лакуны.
738 И гибнет все.— Далее в рукописях испорченная строка, не поддающаяся
восстановлению.
776-783 „Там Кафарей... Юпитера Кенейского.— Мыс Кафарей в Эгейском море
(«Фриксовой», см. прим. к «Медее», 471) — южный конец Евбеи, мыс Кеней с
Эхалней — северный, пролив Еврип с перемспным течением — западный.
793 ...Солнце чтящими сабеями! — в южной («Счастливой») Аравии.
820 ...Тетивой кидона...— критянина. Ср. выше прим. к ст. 161.
854 ...Климены сына...— Фаэтона.
908 ...преступление В истоках смыл Кинифа он Ливийского.— Здесь противоречие
с трагедией «Геркулес в безумье», в финале которой Геркулес отправляется
за очищением не в Ливию, а в Афины.
9i8-9*io Сразив средь топи гидру...— Место испорчено в рукописях и по-разному
восстанавливается издателями. Перевод приближен к чтению Этрусского кодекса.
946 ...Колесо владыки фессалийского.— Иксиона.
950 Фазиянка...— Медея.
9S3 фракиянка — Прокна с Филомелой.
958 ...внучки Беловы...—Данаиды (Бел был отцом Даная).
1041 Бистоны —фракийское племя. Орфей считался уроженцем Фракии.

412
Примечания. Геркулес на Эте
1075 ...фригийский старец...— Тантал.
Ю78-1082 ц к пЛ0дам не тянул руки.— Принят порядок строк, предложенный Г.
Рихтером.
1140 ...Энкеладу тяжесть Офриса...— Обычно Эпкелад представляется погребенным
не под фессалийским Офрисом, а под Этной.
П42-1143 штч0тца... вернет на небо.— Возвратит власть над миром Сатурну.
1158 Инарима (Энария) —остров в Тирренском море, под которым погребен Тифон.
1160 ...Погибнет с тобой все царство небес.— По другим рукописям: «Погибнут
с тобой все созвездья небес».
tiei-пвз .„презревший Стикс, С добычей... вышедший...— Имеется в виду пленение
Цербера.
И92-1205 к0гда б моею кровью...— Геркулес вновь перечисляет свои подвиги:
убийство Немейского льва и Лернейской гидры, победу над кентаврами, поход за
Цербером и освобождение прикованного к камню Тесен, убийство трехтелого
Гериона и дракона Ладона.
1239 Калъпа — один из «Геркулесовых столпов».
1273 ...халибов сталь...— См. прим. к ст. 152.
1281 ...суровей... паррасийской оси...— Северного полюса. (Аркадская Паррасия —
родина нимфы Каллисто, в чьем созвездии находилась Полярная звезда).
1315 ... по отцу сестра, без матери! — Минерва родилась из головы Юпитера.
1373 Смерть, нападай бесстрашно...— Геркулес победил демона смерти, чтобы
отбить у него Алкестиду.
1377-1382 Когда б Кавказ к утесу приковал меня...— Геркулес сравнивает себя с
Прометеем и с погребенными под горами гигантами.
1437 Зятем мачеха зовет меня? — Войдя в число олимпийских богов, Геркулес стал
супругом Гебы, дочери Юпитера и Юноны.
1473-U74 Qfi ЭТой участи Рек вещий дуб, рекли пещеры Кирры...— священная дубрава
в Додоне, где находился оракул Юпитера, и Дельфийское прорицалище
Аполлона. Кирра — см. прим. к «Эдипу», 269.
1485 ...сын Пеанта...— Филоктет.
1513-1514 ^ бывший спутником Твоим повсюду...— Т. е. обходя вслед за Солнцем
всю землю.
1519-1520 .„колесницу ночи Распрягать... поутру Гекате! — Геката здесь представлена
в ипостаси Луны.
i52i-i524 //д восходе дня...— Страны света представлены здесь в конкретных образах:
восток — земля аравийских сабеев, запад — земля испанских иберов, север —
под арктическим созвездием Волопаса (Воота), юг — срединный, раскаленный
зноем земной пояс.
1526 ...к псу, что не спит ни мига...— У трехглавого Цербера головы спали по
очереди.
1538 уелика _ Большая Медведица.
1539 ...Вскормленник крутых родопейских склонов...— Диомед Фракийский.
155в це 0диц в челне поплывешь...— Вслед за этим стихом предполагается лакуна;
Лес заполняется строкой: «Что с тобой одним потонуть боялся».
1558 ...братья с Крита...— Минос и Радамант.
1605 ...Славный наследник.— См. прим. к «Троянкам», 132—137.
1619-1636 шш0-ук подрубленный...— Описание рубки леса на погребальный костер стало
стойким поэтическим мотивом в подражание Гомеру (Илиада, XXIII, 110—123).
В римской поэзии его разработал Квинт Энний в эпической поэме «Анналы»
и Вергилий («Энеида», VI, 179—183).
1624 ...С Додонским дубом...— см. с. 387.
1643 ...сквозь рощи насамонские.— Насамоны — ливийское племя (жившее, однако,
не в рощах, а в степях).
1779 ...Фиванский муж мой! — Алкмена обращается к Амфитриону, умершему
раньше Геркулеса.
1799-1800 к несчастным ларам родины Бежать? — Алкмена была дочерью микенского
царя Электриона.
1803-1804 Какое счастье... ивидеть Громовержца с молнией! — Алкмена завидует Семе-
ле, сожженной молнией Юпитера.

Примечания. Фиест
<Ш
18Ю-1820 в Клеоны ли бежать...— Неподалеку от Клеон Геркулес убил Немейского
льва, в Аркадии — Лернейскую гидру, стнмфалийских птиц, эриманфского
вепря, во Фракии — Диомеда.
1833 ...Меж океанов с колесницей пламенной...— После этого стиха — лакуна,
которую Ф. Лео заполняет строкой:
Не ты одна — скорбят об избавителе.
1849-1851 Одна окаменела, когда все ее Потомство пало...— Ниоба.
1874-1879 ш„Пустъ оплачет его лазурный Крит...— На Крите, в пещере Иды (одпоимеп-
ной малоазийской Иде) был спрятан от Сатурна, пожиравшего своих детей,
младенец Юпитер. Его охраняли куреты (называемые также корибантами —
Сепека употребляет оба названия), которые плясали и били копьями в щиты,
чтобы Сатурн не слышал плача ребенка.
1880 Над могилой, о Крит, неложной стенай...— На Крите показывали могилу
Юпитера, которую Алкмена, естественно, считает ложной.
1885 ...Пусть от воплей Феней и Парфений звучат...— Переведено по чтению
Рихтера. Феней — гора в Аркадии, Парфений — в Арголиде.
198з-1»88 о доблесть! — Ср. Лактанций, Установления (III, 12, 11): «Сенека... в книге
о преждевременной смерти написал: «Доблесть — то, что может вручить нас
бессмертию и сравнять с богами».
ФИЕСТ
(THYESTES)
Эта трагедия написана на один из самых популярных античных трагических
сюжетов. Известно, не менее семи греческих трагедий с таким названием (Агафона,
Аполлодора, Каркина, Херемона, Клеофонта, Диогена, Еврипида) и семи римских
(Энния, Вария, Кассия Пармского, Басса, Куриация Матерна, Гракха, Сенеки). К
этому следует добавить довольно внушительный список «Атреев» (Софокла, Акция,
Помпония, Эмилия Скавра, Рубрена Лаппа) — вероятных сюжетных близнецов
многочисленных «Фиестов», поскольку Атрей и Фиест выступают равноправными
протагонистами мифа. По-видимому, этот сюжет воспринимался как политически острый:
так, известно, что «Фиест» Вария (считавшийся, наряду с «Медеей» Овидия одной
из двух лучших латинских трагедий) был впервые поставлен в честь победы Окта-
виана над Антонием, тогда как автор другого «Фиеста», сторонпик Аптоння Кассий
Пармскнй был Августом казнен. Все перечисленные трагедии, кроме «Фиеста»
Сенеки, сохранились в лучшем случае в незначительных отрывках, так что можно лишь
констатировать особое внимание поэтов к этому кровавому сюжету.
4 ...Дома живых? — Чтение других рукописей: «прежде виденные дома».
31-50 ...И кара за одно злодейство многие родит...— Фурия предсказывает судьбу
потомков Тантала: Атрея, Фиеста, Эгисфа, Агамемнона и Ореста.
54 ...чтоб дом Танталом полон был.— Чтение других рукописей: «Чтобы Танталов
дом наполнился злодейством».
56-57 ...Пусть тут умножится фракийский грех.— Поедание собственных детей (по
фракийцу Терею, супругу Прокны).
65-66 ...пить... Кровь, смешанную с Вакхом.— С вином.
115 ...Лерна, Форониды ток... — Лерна — болото, а Форонпда — речка близ Аргоса.
127-128 ^сарматский Борей...— дующий с севера, где обитают сарматы, Этесий —
летний пассатный ветер, дующий в Средиземноморье.
140-П2 /]ал предатель Миртил...— Описывается сперва судьба Миртила, а потом —
утопившего его Пелопа (в детстве его убил и предложил в пищу богам отец
его Тантал, но боги воскресили его).
154 ...Финеевых птиц...— гарпий.
215-2П р$е стыд и Честь отсутствуют...— Ср. в трактате «О милосердии» (I, 11, 4):
«Почему же царскую власть, состарившись, передают в наследство детгхм и
внукам, а могущество тиранов ненавистно и кратко?»

414
Примечания. Фиест
226 сокровенный овн...— золоторунный баран, рождение которого было
знаменьем, что владелец стада призван к царской власти. Чтобы присвоить его. Фиест
и соблазнил жену Атрея.
246 Я жажду кары — казнь же ей предел кладет.— Ср. в «Нравственных письмах
к Луцилию» (XCL 21): «Ты знаешь, сколь многим смерть припесла пользу,
сколь многих избавила от пыток, от нищеты, от жалоб...»
272 Одрисский дом...— дом фракийского царя Терея (по одрисам — одному из
фракийских племен).
275 Мать и сестра давлидские...— Прокна и Филомела.
837 ...правнуки Инаха...— Инах — речной бог, прародитель аргосских царей.
370 ...дагов кочующих...— Скифское племя, кочевавшее на северном Кавказе и в
Средней Азии.
371 Лидиянка — Омфала (см. примеч. к «Геркулесу в безумье». 465).
373 ...самоцветами полных вод...— Красного моря, где добывался жемчуг.
374 ...Каспийский ...хребет...— Кавказ.
378 ...ногой попирают ток...— Замерзающие воды Дуная стали постоянным
мотивом поэзии после «Скорбных элегий» Овидия.
388-403 царЬ лишь тот, в ком боязни нет...— Ср. в трактате «О блаженной жизни»
(2, 3 слл.): «Я всячески старался выделиться из множества и добыть
известность каким-нибудь дарованием; но тем я подставил себя под копье, открыл
зложелательству, куда меня язвить — и ничего больше. Видишь тех, кто
хвалит красноречие, домогается богатства, славит могущество? Все они или враги,
или — ничуть не лучше — могут ими оказаться. Велика толпа зевак, но столь
же велика и толпа завистников, и потому, если я прошу чего хорошего, так
только затем чтобы вкусить, а не затем, чтобы выставлять напоказ. То, что
привлекает взгляды, перед чем столбенеют, на что в изумлении показывают
друг другу — все это снаружи блистательно, а изнутри ничтожно».
896-400 ...квиритам неведомый... плебеем простым умру.— Такая романизация
греческих реалий, несомненно, намеренна. Квириты — граждане Рима,
называемые так по местному божеству Квирину. Плебеи — римские простолюдины.
Сенека воспользовался этими терминами, предпочитая намеку прямое
обращение к современникам.
408 ...циклопов башни...— По преданию, стены Микен были построены циклопами.
4вз-4в4 .„Юпитера забыв, не сыплют ладана на мой алтарь...— Если выше Сенека
порицает чрезмерную роскошь римской знати, то здесь прямо объявляет
нечестивым культ императора, введенный во всех римских провинциях еще во
времена Августа.
470 Нет царства больше, чем без царств довольным быть.— Ср. в трактате «О
благодеяниях» (III, 37, 3): «Вот царство — не желать царствовать, хотя и
можешь».
476-477 Скорей медведицу Омоет море...- Медведица, расположенная близ
небесного полюса,— пезаходящее созвездие.
497 ...умбрский пес...— Умбрами, или умбрскими псами называлась охотничья
порода (гончие), разводившаяся в Умбрип на севере Италии.
556 Маворс — Марс (архаическая форма его имени).
878 ...Кор Бруттийский...— ветер, дующий с Бруттия (полуостров на юго-западе
Италии).
682 ...циклоп глядит на отца с испугом...— циклоп Полифем, сын Нептуна,
обитавший на Сицилии.
588 Лаэрт — отец Одиссея, царь маленького и скудного острова Итаки.
607-622 #ы, которым бог... Право и казнить и щадить вручает...— Ср. в трактате «О
милосердии» (I, 7, 1): «Наилучшее правило, какое могу сообщить я принцепсу,
дабы он сообразовывался с ним, нижеследующее: да будет он для граждан
таким, каким молит богов быть к пему... И если кроткие и правосудные боги
не тотчас же карают преступления власть имущих, то насколько же
справедливее, чтобы человек, стоящий над людьми, правил милосердно?»
859 Дары висят...— Дары, посвященные богам Пелопом после воцарения.
881 ...ось подложная...— С ее помощью Миртил устроил так, что колесница его
царя перевернулась и победа досталась Пелопу.

Примечания. Троянки
415
в6* ...Лелопова тиара...— Фригиец Пелоп носил восточный головной убор.
61 * ...тройному лаю...—паю Гекаты, трехликой богини чародейства, иногда
принимающей облик собаки.
701 ...кумиров плачет кость слоновая...— Большие статуи богов делались из
дерева и покрывались золотом (там, где одежда) и слоновой костью (там, где лицо
и тело).
8,0 Флегрейские... враги...— гиганты, бившиеся против богов на сказочных Фле-
грейских полях.
830 ...Не круженья ли срок...— Стоическая космология учила, что мир в
назначенный срок рухнет и сгорит, чтобы возродиться вновь.
845 ...двенадцать светил...— двенадцать зодиакальных созвездий, перечисляемых
далее.
852 ...Кто несет на рогах сонм дождливых Гиад...— Созвездие Тельца, в котором
солнце находится в марте-апреле, в сезон дождей.
860 ...Гемонийскую... тетиву...— т. е. фессалийскую: созвездие Стрельца
отождествлялось с кентавром Хироном с фессалийского Пелиона.
874 Арктофилак—созвездие Волопаса (Воота).
«78-884 Неужели на нас пал последний срок? — Ср. в «Изысканиях о природе» (VI,
2, 9): «Если суждено мне пасть, пусть паду я, когда сотрясется мир,., ибо
великое утешение в смерти видеть, что и земля смертна».
903-907 Хочу смотреть...—Ср. в трактате «О милосердии» (II, 4, 3): «Можно сказать,
что когда свирепостью наслаждаются, это уже не жестокость, это — дикость...
Тех назову я жестокими, кто причину карать имеют, а меры не знают».
948 ...амом...— ароматное масло.
955 ...тирийский багрец...— Пурпур, называемый тирийским по Тиру,
финикийскому городу, вывозившему в древности этот драгоценный краситель; часто
метонимически — пурпурная ткань.
Ю08-МП9 ...Л" Стиксу преисподнему... в Хаос...— В данном случае Хаос (докосмическое
состояние вселенной) метафорически означает преисподнюю в ее
некосмической («адской») функции.
4077-юэо небес правитель...— Фиест обращается к Юпитеру, призывая его сокрушить
микепских царей, как он сокрушил некогда гигантов, взгромоздивших Пелион
на Олимп и Оссу, чтобы добраться до неба
4110 ...Своими ты считал их...— Атрей подозревал, что сыновья его Менелай и
Агамемнон в действительности — дети Фиеста, соблазнившего его жену.
ТРОЯНКИ
(TROADES)
Сюжет этой трагедии представляет собой контаминацию сюжетов двух
сохранившихся трагедий Еврипида: «Гекубы» и «Троянок» (известно также о
«Гекубе» и «Троянках» Акция и о «Гекубе» Энния) — в «Гекубе» рассказано об убийстве
Поликсены, а в «Троянках» — об убийстве Астнапакса. Влияние Еврипида здесь
очевидно, однако и расхождения с ним у Сенеки так значительны, что вернее говорить
не об источнике, а об отдаленном прототипе.
Если для греков классической эпохи троянцы были мифологизированными
варварами, то для римлян троянцы — соотечественники Энея — были легендарными
предками, а гибель Трои — первопричиной основания Рима. Повышение престижа
Трои естественно понижает престиж ахейских вождей, среди которых едва ли не
главным становится Пирр (Неоптолем), сын Ахилла, изображаемый поздней
традицией — прежде всего Вергилием — как воплощение дикости и необузданности,
доходящих до святотатства, каким было убийство Приама у алтаря. Этот Пирр
считался предком эпирских царей, в том числе знаменитого Пирра Эпирского, с которым
римляне воевали в III в. до н. э.— таким образом, если Троя была для римлян
«мифологическим Римом», то враги троянцев оказывались прообразами врагов Рима: v
римских поэтов мифологический Пирр превратился в злодея отчасти благодаря спосму
историческому тезке. Таким образом «Троянки», хотя и написанные на греческий

416 Примечания. Троянки
сюжет, оказываются близки римским историческим трагедиям (см. комментарий
к «Октавии») — таким, как «Ромул» Невия, «Сабинянки» Энния, и др.: и тут и там
изображается легендарная история римского народа, в конце концов покорившего
всех своих действительных и сказочных недругов.
7 ...твердыня богозданная...— Троя, чьи стены были воздвигнуты Аполлоном и
Нептуном.
9 ...из семи... Танаиса русл...— Ron впадает в море многочисленными протоками,
из которых в древности, как в Ниле, выделялись семь основных.
13 ...скачут толпами безмужними.— Амазонки, пришедшие на помошь троянцам.
17 ...над домом Ассараковым...— Ассарак — древний троянский царь, прадед Эпея.
31 ...Ты, сын, чья гибель стала Трои гибелью...— Гектор.
34 ...предрекала Фебом одержимая...— Кассандра, которая пророчествовала, но
которой никто Ее верил.
38 ...итакиец... со спутником...— Итакиец — Улисс, спутник — Диомед Аргосский:
они похитили в Трое «палладий» — кумир Минервы, хранивший Трою от
врагов.
39 ...лжец Синон...— ахейский воин, обманом убедивший троянцев втащить в Трою
деревянного коня. Фигурирует во II книге «Энеиды» и, видимо, заимствован
Сенекой у Вергилия.
40 ...мой пожар, в моем огне горите вы.— Намек на миф о том, что Гекуба перед
рождением Париса увидела во сне, будто родила факел.
4* Эакиб — здесь: Пирр, убийца Приама.
66 ...Идейский лес — приют судьи проклятого.— Намек на суд Париса, пасшего
стада на Иде, когда к нему явились три богини.
69-70 ...гость Фригийский достиг... Лмикл...— Амиклы — религиозный центр Спарты,
откуда гостивший у Менелая Парис («фригийский гость») похитил Елену.
71 ...Кибелы сосна...— корабль, построенный из срубленных на Иде сосен.
75 ...в Сигейских полях...— Т. е. в троянских; Сигей — гавань Трои на Ретейском
заливе (ст. 108).
92 ...палла... стан обовьет и не даст... тунике пасть...— Палла — верхняя женская
одежда, туника — нижняя.
132 Старец — Приам.
135-137 Дважды грек сокрушал мощь дарданских стен... нес нам смерть Геркулесов
колчан.— При жизни Приама греки захватывали Трою дважды: сначала — еще
в царствование отца его, Лаомедонта — Трою взял Геркулес, отдавший перед
смертью свой лук Филоктету (см. трагедию «Геркулес на Эте»). который в
свою очередь передал его Пирру (см. трагедию Софокла «Филоктет»). после
чего Троя была взята вторично.
151 ...триумф украшая врага...— См. прим. к «Геркулесу на Эте», 44.
164-165 увечный рок данайцев—медлить в гавани...— См. примеч. к «Агамемнону»,
158—170.
177 Понт, своего Ахилла рядом чувствуя.— Здесь с морем (Понтом)
отождествлена Фетида, мать Ахилла.
183 ...Разил фракийцев...— союзников троян.
183-184 „.юношу Нептунова Поверг...— Ахилл задушил Кикна, неуязвимого сына
Нептуна, и тот был обращен в лебедя.
187 ...Ксанфа струи алые...— Ксанф — река под Троей.
189 Трою влек и Гектора.— Убив Гектора, Ахилл привязал его тело к своей
колеснице.
212 ...превзойдя пилосца долголетием...— Нестора, жившего три поколения.
213-2U ^Явил себя мужчиной, козни матери... обличив доспехами.— Желая удержать
Ахилла от участия в войне, Фетида укрыла его на острове Скиросе, переодев
в женское платье. Улисс, приехав на Скирос, подал ложный спгпал боевой
тревоги; Ахилл невольно бросился к оружию и так был узнан.
И5-227 //е Напоил ли Телеф... руку кровью царскою...— Телеф, царь соседней с
Троадой Мисии на реке Каике, не давал ахейцам пройти через свою страну;
раненный копьем Ахилла, он был исцелен ржавчиной того же копья. Дальше
перечисляются места, связанные с «Илиадой»: малоазийские Фивы — ридина

Примечания. Троянки
417
Андромахи, дочери Ээтиона, Л up нес — родина Брисепды, и Хриса — родина
Хрисеиды, из-за которой поссорились Ахилл и Агамемнон.
239 Мемнон — убитый Ахиллом эфиопский царь, сын Приамова брата и богини
Зари.
243 Погибла амазонка...— Пенфесилея, союзница троянцев, тоже убитая Ахиллом.
304 ...похоть новая? — Видимо, на основании именно этих слов Пирра автор
«Предуведомления» назвал Поликсену возлюбленной Агамемнона. На самом деле
Пирр лишь пытается уязвить его, сопоставляя Поликсену с Брисеидой, некогда
отнятой у Ахилла.
812-317 ^Приам убит руко-й неистовой, Отца моливший.— Приам тайно приходил
к Ахиллу, чтобы выпросить тело Гектора; Агамемнон же, поссорившись с
Ахиллом, пытался мириться с ним лишь через посредников.
818-324 ...страха твой отец не анал, Когда суда горели...— Ахилл, разгневавшись на
Агамемнона за Брисеиду, удалился в свой шатер, и Гектор сжег греческие
корабли.
839-341 ...Атрея и Фиеста... дом, зачатый в тайном блуде...—Агамемнон попрекает
Пирра незаконным происхождением, а Пирр Агамемнгна — родовым
проклятием Атридов (см. трагедию «Фиест»), одновременно хвастаясь своим прадедом
Юпитером, отцом Эака, и бабкой своей Фетидой.
853 Ты, наши корабли от уз избавивший...— Именно Калхант посоветовал в Авли-
де принести в жертву богам Ифигению.
388 ...дважды шесть... звезд...— Двенадцать зодиакальных созвездий.
407-408 ...умерший, где буду я? — Ср. в «Нравственных письмах к Луцилию»:
«Смерть — это небытие; но оно же было и раньше, и я знаю, каково оно: после
меня будет то же, что было до меня» (IV, 4) и «Утешение к Марции»:
«Смерть... которая возвращает нас в то спокойствие, в каком мы пребывали до
того, как родились» (XIX, 5).
434 Смерть беспристрастна.— Ср. в письме к Луцилию: «Смерть не есть зло.— Ты
спросишь, что она такое? — Единственное, в чем весь род людской
равноправен» (CXXIII, 16).
443-447 Гектор... шел с идейским факелом...— Факел из идейской сосны. Андромаха
говорит о главных подвигах Гектора: сожжении ахейских кораблей и убийстве
Патрокла, сражавшегося в доспехах Ахилла.
569-570 це раз я козни матерей разгадывал...— Улисс обманом завлек Клитемнестру
с Ифигенией в Авлиду, а еще ранее хитростью увел Ахилла со Скироса (см.
примеч. к ст. 213—214).
684 Хоть вами был он продан? — Приам заплатил за тело Гектора богатый выкуп.
718-728 „.прежде пришлось Трое слышать плач Ребенка-царя...— Приама, когда
Геркулес победил Лаомедонта.
728 ...не наследуй... вероломства его.— Лаомедонт не отдал Геркулесу обещанной
награды.
731 ...вам по душе лишь оружье его...— Лук Геркулеса, отданный Филоктетом
Пирру.
752-753 ...хитростью... отнимавший жизнь ...у пеласгов...— Улисс коварством погубил
своих соратников Паламеда и Аякса Теламонида.
8ie-8i7 ...земля, что сама рождает Для войны мужей...— Фтия, жители которой
мирмидоняне были превращены Зевсом в людей из муравьев.
820-823 цль на Крите_ у подножья Эты...— Гортина находилась близ Кяосса на
Крите, Трикка — в Фессалии, Мотона — близ Трахина. Далее перечисляются
другие (подчас мелкие и малоизвестные) города и острова.
827 ...Плеврон, ненавистный Фебе...— Этот город, смежный с Калидоном, тоже был
наказан Дианой (Фебой) и предан чудовищному Калидонскому вепрю.
832 ...ученик гневливый...— Ахилл, воспитанник Хирона.
844 В истинный ли плыть Саламин Аяксов...— имеется в виду остров Саламин,
царство Аякса Теламонида. Кроме того, был город Саламин (на Кипре),
основанный выходцами с этого Саламина.
845 ...Калидон, что прославлен зверем...— калидонским вепрем.
848 ...к старцу в Пилос? — Нестору, царю Пилоса.
853-857 „.Только бы не быть... в Спарте, В Аргос не попасть...— Троянки предпочитают

413
Примечания. Агамемнон
любую участь рабству в Спарте, где родилась Елена, в Микенах (столице
Аргоса), где правит Агамемнон, или на Итаке, в царстве Улисса (Нерит и За-
кинф —островки рядом с Итакой, подвластные Улиссу).
«в7-9вй Дочь, радуйся/ — Стихи переставлены по конъектуре Лео и Рихтера.
э85-98в. 989-990 f(UK выбирать господ...— Слова, считающиеся вставкой, выброшены по
конъектуре Лео.
в7в ...юнцу скиросскому.— Пирру, родившемуся на Скиросе.
978 Взял царь царей себе ее.— Агамемнон, командующий союзным ополчением.
98в-987 штшМатерЪ Гектора К Ахилловым доспехам прибавляющий? — Улисс после
смерти Ахилла завладел его доспехами, из-за которых спорил с Аяксом Теламонп-
дом (см. трагедию Софокла «Аякс»).
•95-997 fl0Q ветром забушует море бурное...— Гекуба предсказывает Улиссу
странствия, описанные в «Одиссее». Ст. 995а сочинен Лео для заполнения лакуны.
1002 ...Жены Ахилла.— Поликсены.
1101-И02 шяшулисе ...призвал богов Жестоких...— Дита и Прозерпину.
ties-Hoe длемя беззаконное...— гирканы, славившиеся своей жестокостью.
1133 Тиндарида — Елена.
1135 Гермиона —дочь Елены и Менелая.
АГАМЕМНОН
(AGAMEMNON)
Эта трагедия написана под несомненным влиянием "Агамемнона» Эсхила — во
всяком случае, расхождения носят частный характер. Однако не дошедшие до нас
«Агамемнон» Иона и «Клитемнестра» Софокла и Акция также могли быть
источниками Сенеки. У Эсхила «Агамемнон» — первая часть трилогии об Оресте, в которой
после гибели Агамемнона последовательно описываются возвращение Ореста в
Микены, убийство им Эгисфа и Клитемнестры, его безумие и, наконец, его оправдание
в афинском Ареопаге. У Сенеки «Агамемнон», как и все прочие трагедии, ни в какой
цикл не включен, но рассчитан на читателя, хорошо знакомого и с мифологической
традицией, и с Эсхилом, поэтому появление в финале Строфия, отца Пилада,
увозящего с собой Ореста, ясно указывает на дальнейшее развитие событий. Следует еще
раз отметить, что месть Клитемнестры — кровная месть (за дочь), но не родовое
преступление (Агамемнон не приходится ей кровным родственником), а принесение
в жертву Ифнгении является именно родовым преступлением, сходным с
преступлением прадеда Агамемнона Тантала, пытавшегося угостить богов мясом родного
сына.
10 ...курия...— Чисто римская реалия (сенат или другой высший государственный
совет в Риме).
14 ...стигийский страж...— Цербер.
t5~21 ...где колесо вращает быстрое...— Фиест перечисляет казнимых в преисподней
Иксиоиа, Сизифа. Тития и Тантала.
24 ...Приговорен Миноса кносской урною...— При жизни Минос царствовал в
Кноссе на Крите. Урны использовались в древности для голосования и
жеребьевки и пыли непременной принадлежностью всякого суда. Известно, что
одно из тайных знаний, сообщаемых участникам мистерий, заключалось в
правилах поведения пред лицом загробных судей.
г9~зв мерзость худшую измыслила...—После чудовищной гибели детей, Фиест
обратился к оракулу, чтобы узнать, как может он отомстить Атрею. Ему было
предсказано, что от него и дочери его Пелопии родится сын (Эгисф), который
отомстит потомкам Атрея. Сын. рожденный от кровосмесительного союза
специально для мщении,— нередкий фольклорный образ: обычный человек
родственен двум семьям — материнской и отцовской, а «идеальный мститель»
принадлежит только одной семье, интересы которой и блюдет с удвоенным рвением.
ee~r* ...студеный Евксин...— По понятиям древних. Евксннский попт (Черное море)
находился так далеко но севере, что соседствовал с полюсом (небесной осью).
12и Беглянка фабианская...— Медея.

Примечания. Агамемнон
419
129 ...время дай себе...—Ср. в «Утешении к Марции»: «Время, то естественное
лекарство, которое утишает и величайшие скорби» (I, 6), а также в трактате
«О гневе»: «Сильнейшее лекарство от гнева — промедление» (II, 29, 1) п
«Сильнейшее лекарство от гнева —отсрочка» (III. 12, 4).
158-170 да я все помню...—Коща ахейцы отправились к Трое то безветрие задержало
в Авлиде их корабли, так что по совету вещего Калханта в жертву принесена
была Ифигения, дочь Агамемнона и Клитемнестры, вызванная в Авлпду
якобы для брака с Ахиллом.
175-18» .„плененный пленницей...— Хрисепдой, дочерью Хриса, жреца Аполлона
(Сминфей — эпитет Аполлона), которую Агамемнон похитил и не хотел
возвращать отцу, хотя за это Аполлон поразил ахейцев чумой. После этого
Агамемнон, наконец, уступил и отослал Хрисеиду, но отнял у Ахилла его
возлюбленную. Брисеиду из Лпрнесса; результатом этого был воспетый Гомером гнев
Ахилла.
177 ...бредил девой Фебовой.— Имеется в виду Кассандра, последняя возлюбленная
Агамемнона, которую Клитемнестра иронически сравнивает с Хрисеидой,
также «фебовой девой».
198 ...мачеха безумная...— Кассандра.
210 ...Теламона сын...— Аякс Теламонид, покончивший с собой, когда в безумии
обесчестил себя покушением на соратников.
212 ...черный сын Авроры...— Мемнон. царь эфиопов; вслед за ним названы другие
союзники троян — тенедосский Кикн, тоже сын бога (см. примеч. к
«Тропикам», 183), фракийский Рее и царица амазонок Пенфесилея.
214 Ксанф — (Скамандр) и Симоент — реки близ Трои.
25i-25t Отбыл он царем Микен. Придет тираном.— Различие между царем и тираном
в античности было весьма существенно. Царская власть имела юридическое
и религиозное обоснование, тирания сводилась к господству грубой силы.
Превращение тирана в царя было равно восстановлению порядка и законности —
именно поэтому Платон уговаривал сиракузского тирапа Дионисия II
сделаться царем, и именно поэтому Дионисий отказывался. Лить у римлян слова
«парь» и «тиран» стали почти равнозначны, и поэтому римские императоры
(принцепсы) долгое время по возможности избегали внешних атрибутов
царской власти; однако и тут Сенека в трактате «О милосердии» рисует в
назидание Нерону контрастные портреты царя и тирана. О значении этого
противопоставления в трагедиях см. статью, с. 365.
291 Зачем бессмертных в нашу мерзость вмешивать? — Ср. в «Нравственных
письмах к Луцилию» (XCIII. 1): «Я встречал многих, кто был справедлив к людям,
но ни одного, кто был бы справедлив к богам».
3,8 ...ток Эрасинских ключей...— близ Аргоса, где правит «Инахов род». К хору
аргпвяпок присоединяются и спартанки (с Еврота) и фиванки.
ses ...Бела, словно снег...— Для праздничных жертвоприношений употреблялись
белые быки и коровы.
384-385 ...чтобы Делос твой На месте стоял...—Делос был плавучим островом, но
после того, как на нем родились Диана и Аполлон, он остановился.
394 .„камень... на Сипиле...— Окаменелая Ниоба (Танталида).
412 Родные лары, храмы...— Издатели, вслед за рукописями, по-разному делят
строки в хоровой песне, поэтому в современных изданиях возникает разница
с нумерацией строк в издании Гроповия, по которому принято делить ссылки.
Эта нумерация приводится в скобках.
44i(42i) .„дорийцев...— Дорийцы справедливо считались древнейшим из трех
греческих племен (дорийского, ионийского и эолийского). Поэтому в данном случае
под дорийцами подразумеваются греки героической эпохи, чаще называемые
ахейцами или данайцами.
4в7 (447) за плату возвращенный труп...—тело Гектора, которое отец его Приам
выкупил у Ахилла.
4в8 (448) ...кровь царя...— После взятия Трои Приам был убит Пирром у алтаря
Юпитера.
471 (451) ...рыбы... тирренские...— дельфины, названные так по тирренским пиратам,,
превращенным Вакхом в дельфинов (об этом см. «Эдип», 449 слл.).

420
Примечания. Агамемнон
489-54в Еще не воя, ветер возмутил волну...— Сенека использует и, несколько
перекомпоновав, расширяет мотивы из описания бури в I книге «Энеиды»
Вергилия (I, 84—95; 104—107).
На море вместе напав, до глубокого дна возмущают
Воды Эвр, и Нот, и обильные бури несущий
Африк, вздувая валы и на берег бешено мча их.
Крики троянцев слились со скрипом снастей корабельных.
Тучи и небо и день из очей похищают внезапно,
И непроглядная ночь покрывает бурное море.
Вторит громам небосвод, и эфир полыхает огнями.
Близкая верная смерть отовсюду мужам угрожает. ч
Тело Энею сковал внезапный холод. Со стоном
Руки к светилам воздев, он молвит голосом громким:
«Трижды, четырежды тот блажен, кто под стенами Трои,
Перед очами отцов в бою повстречался со смертью!...»
Сломаны весла; корабль, повернувшись, волнам подставляет
Борт свой; несется вослед крутая гора водяная.
Здесь корабли на гребне волны, а там расступились
Воды, дно обнажив и песок взметая клубами...
553 (5зз)-57б (55в) „.Один А яке...— Рассказ о гибели Аякса Оилида — также
заимствование из «Энеиды» (I, 39—43):
...Но ведь сил достало Палладе
Флот аргивян спалить, а самих потопить их в пучине
Всех за вину одного Оилеева сына Аякса?
Быстрый огонь громовержца сама из тучи метнула
И, разбросав корабли, всколыхнула ветрами волны.
Сам же Аякс, из пронзенной груди огонь выдыхавший,
Вихрем вынесен был и к скале пригвожден островерхой.
586 Халкедон — анахронизм: этот город на Боспоре был построен лишь в
исторические времена.
see (5б8)-5эо (570) ...Родитель Паламедов...— Навплий, царь Евбеи и внук Нептуна.
Паламед участвовал в осаде Трои, но по ложному обвинению Улисса был
приговорен к смерти. Когда ахейцы возвращались из-под Трои и проплывали мимо
Евбеи. Навплий, желая отомстить за сына, зажег ложные огни на скалистом
мысе Кафарее (ст. 579), и ахейский флот почти полностью погиб.
607 ...жрица Фебова...— Кассандра.
бзв (616) ...Город, павший встарь...— См. прим. к «Троянкам», 132—137.
638 (6i8)-642 (622) jju любимый друг свирепого Пелида...— Поссорившись с
Агамемноном. Ахилл отказался участвовать в боях с троянцами, но в конце концов
согласился послать вместо себя Патрокла, разрешив ему надеть свои доспехи.
Патрокл был убит, и Ахилл, желая отомстить за его смерть, вновь вышел на
бой.
«44 (625)-672(692) щ..утоб от хитрости пасть в единую ночь.— Здесь и далее речь идет
о троянском коне, в котором греки под водительством Улисса проникли в
Трою. Снова использованы многие мотивы из «Энеиды» Вергилия (II, 234—
244):
Брешь пробиваем в стене, широкий проход открываем,
Все за дело взялись...

Примечания. Агамемнон
421
...Вокруг невинные девы,
Мальчики гимны поют и ликуют, коснувшись веревки...
О Илион, обитель богов, дарданцев отчизна.
Стены, что славу в бою обрели! За порог задевая,
Трижды вставал он, и трижды внутри звенело оружье;
Мы же стоим на своем, в ослепленье разум утратив.
вб1(в4п ш та^ кого ждет гемонийский костер...— Поликсена (см. «Троянки»). Гемоний-
ский — фессалийский, т. е. Ахиллов.
в71(в51) Стены — их возвели бессмертные нал...—См. примеч. к «Троянкам».
675 (655) .„троянцев отец...— Приам.
690 (67о>-697 (67?) //ц тот^ кто напев переливчатый свой...— Имеются в виду Филомела
(соловей) и Прокна (ласточка).
701 (68D-705 (685) ...алкионы...— зимородки: в зимородков превратились Алкиона и
Кеик, трахинские царь с царицей, за то, что звалп друг друга Юноной и
Юпитером.
7ов (б8в)-7ю (690) „.идущая вслед бессильным мужам...—в шествии жрецов малоазий-
ской богини Кибелы, оплакивающих ее погибшего возлюбленного Аттиса.
Жрецы этого оргиастического культа были скопцами (подобно оскопившему себя
Аттису).
708 ...мать башненосную...— Кибела изображалась обычно в венце, имевшем
форму городской стены.
724(704) ...кроме спартанки...— Елены, после смерти Париса выданной замуж за сына
Приама Деифоба.
72в (706) Родившая огонь...—См. прим. к «Трояпкам», 40.
728 (708) „.Среди развалин лает...— Гекуба после взятия Трои обратилась в собаку —
см. Еврипид («Гекуба») и Овидий («Метаморфозы», XIII, 567 слл.).
739(719) ...менада...— здесь: метафорическое название исступленной Кассандры,
одержимой не Вакхом, а Аполлоном.
742(722> Парнас—Здесь метафорически означает пророческое вдохновение (близ
горы Парнас находились Дельфы).
750 (7зо)-751 (731) jjdeucKuu лес я вижу...— место суда Париса («потомства тайного»
царя Приама).
754 (734)-75в (7зв) Зачем взяла рука безумной женщины Клинок? — Кассандра
предсказывает убийство Агамемнона спартанкой (лаконянкой) Клитемнестрой.
758(738> ...лев Мармарики...— Агамемнон (Мармарика — область в Африке,
неподалеку от Египта). Во времена Сенеки львы водились уже только в Африке.
764 (744)-757 (747) jbl^ брат, оплот фригийцев...— Гектор. Убив Гектора в поединке,
Ахилл, чтобы удовлетворить жажду мести (за Патрокла), привязал тело
убитого к колеснице, продев ремни в раны на ногах.
768 (748) Троил, так рано Эакида встретивший! — Троил, младший сын Приама, был
убит Ахиллом («Эакидом» по Эаку, отцу Пелея)
769(749) jjuk Деифоба не узнать: супруги дар! — Деифоб — сын Приама, ставший
супругом Елены после гибели Париса. Преданный женой, он был убит и
изуродован ахейцами.
789 (7в9)-792(772) ...старик измученный...— Тантал, прадед Агамемнона.
793(773) ...Дардан ликующий...— Прародитель троянцев радуется гибели того, кто
разрушил его город.
813(793) Взнесем мольбы Юпитеру... Геркийскому? — Юпитер Геркийский —
хранитель домашнего очага. У алтаря Юпитера Геркийского Пирр зарезал Приама
(«Энеида», II, 512).
829(809) ...Аргос, любезный всегда мачехе гневной...— Юноне.
840(820) ja звезда, что имя свое меняет...— Венера, в утреннем восхождении
называемая Люцифер, а в вечернем — Геспер.
84з-84за ...Голову ...Аврора... склонила... к плечу Старого мужа.— Супруга Авроры
Тифола, которому боги по ее просьбе даровали вечную жизнь; но вечную

422
Примечания. Октавия
юность она попросить забыла, поэтому вскоре Тифоп оказался дряхлым, хотя
и бессмертным стариком.
849 (829)-88в (866) Силу твою узнал...— Здесь перечисляются подвиги Геркулеса.
852 ...полей разоритель аркадских...— эриманфский вепрь.
853 ...диктейские нивы...— критские (по Дикте, горе на Крите, посвященной
Юпитеру).
863 ...тиран...— Диомед, царь бистонов.
875 ...бессонный сторож...— змей Ладон, стороживший золотые яблоки Гесперид.
884 Дарданид —побежденный Геркулесом царь Лаомедонт. Лук — см. прим. к
«Трояпкам», 132—137.
887 (8в7) „.Пергам, простояв столько дней, сколько лет...— Геракл взял Трою за десять
дней, Агамемнон — за десять лет.
917 (897) Тиндарида — Клитемнестра,— дочь Тиндара.
929(909) „£воей дорогой мчаться — иль Фиестовой.— После преступления Атрея
солнце свернуло с пути (см. финал трагедии «Фиест»). Таким образом Кассандра
сравнивает убийство Агамемнона со злодеянием Атрея.
938 (918) „.пальму заслужив элейскую...— Победив на Олимпийских играх (Олимпия
находится в Элиде).
юз2(1012) Придет и к вам безумие.— Кассандра пророчит безумие матереубийцы
Ореста.
ОКТАВИЯ
(OCTAVIA)
Эта трагедия долгое время приписывалась Сенеке, но вернее всего написапа уже
после его смерти, поскольку он выведен в ней действующим лицом. «Октавия» —
единственная в латинской литературе сохранившаяся претекста, т. е. трагедия
на римский, а не греческий сюжет. Остальные, сравнительно немногочисленные,
претсксты сохранились лишь в отрывках. Название «претекста» дано этому виду
трагедии по тоге претекста (с красной каймой), которую носили римские
магистраты. Греческая трагедия тоже допускала исторические сюжеты, но использовала их
редко, в то время как авторы претекст более тяготели к злобе дня, чем к
мифологии,— и в этом смысле «Октавия» может быть признана вполне типичной.
Семейные истории римских принцепсов вызывали интерес общества не только
из-за своей скандальности, но и из-за своего заметного влияния на судьбы
государства. Например, Клавдий женился на Агриппине, которая приходилась ему
племянницей (скандальный аспект), а потом отравила его, чтобы добыть власть Нерону
(государственный аспект). И все-таки нельзя не отметить, что развод Неропа
с Октавией, женитьба его на Поппее и даже убийство Октавии хотя и сходны с
обстоятельствами женитьбы и развода его отчима Клавдия, по государственного
значения не имели и никак не отразились ни на характере правления, ни па смене
правителей. Однако семейные дела Клавдия вызвали гораздо меньший общественный
резонанс. Нерон же действительно оскорбил римлян разводом с Октавией до такой
степени, что вынужден был вернуть ее из ссылки, хотя потом, разумеется, убил.
Трагедия несколько смещает порядок событий.
8 ...крик Пандионовых птиц...— Прокны и Филомелы (ласточки и соловья).
23 ...Ею... Эринией злой...— см. стих 593 слл.
26 ...за Океан простер свою власть...— В правление Клавдия была завоевана
Британия — поэтому сын его и получил титул Британник.
31 Но погублен ты был коварством жены...— см. с. 428.
46-47 ...сестра несчастная — Она же и супруга...— Октавия юридически считалась
сестрой усыновленного Клавдием Нерона. Уже брак Клавдия и Агриппины
считался в Риме кровосмесительным — тем более это касалось брака Нерона
с Октавией.
59-62 „%твой повторю я, Электра, плач...— См. трагедию «Агамемнон», а также
трагедию Софокла «Электра» и обе «Орестеи» (Эсхила и Еврипида). Октавия
сравнивает Клавдия с Агамемноном, а Агриппину с Клитемнестрой.
67 ...мой брат...— Британник.

Примечания. Октавия
423
70-/1 ...только имени тень Великого...— Имеется в виду Октавпан Август, по
которому названа Октавия. Римляне имели три имени: личное, родовое и семейное
(Марк Туллий Цицерон, Гай Юлий Цезарь), к которым добавлялись порой
прозвища. Женщины носили одно имя — чаще всего родовое: так дочь
Цицерона — Туллия, дочь Августа — Юлия и т. п. Однако женское имя могло быть
образовано также и от семейного: например, Мессалина (Мессаллы были из
рода Валериев, и она могла бы зваться Валерией). Октавия должна была
зваться Клавдией или Друзиллой (по родовому или семейному имени отца);
назвав дочь Октавией, Клавдий хотел подчеркнуть свое родство (более чем
дальнее) с великим Августом.
96 ...смерть от его руки.— См. пиже, прим. к ст. 125—129.
105 ...Подвластная рабыне...— Акте, вольноотпущеннице, возлюбленпой Нерона.
122 ...меч пронзает...— на самом деле Британник был отравлен, о чем отлично знал
автор трагедии.
125-12» Прибавь еще соперницу...— Мнение, будто Агриппина была убита в угоду
Поппее, представляет собой риторическую гиперболу, поскольку Нерон хотел
избавиться от своей слишком влиятельной матери гораздо раньше.
i28-i2f» При крушении спасенную Зарезал сын...— Обстоятельства убийства
описаны верно: Нерон подстроил кораблекрушение, нарочпо изготовив судно,
развалившееся на части в нужный момент, но Агриппина умела плавать и
спаслась—тогда Нерон велел заколоть ее (Светоний, «Нерон», 34). См. также
стихи 310—375.
140 ...Родному сыну предпочел чужую кровь...— усыновил Нерона, пренебрегая
интересами Британника.
141 ...Дочь брата взял на ложе нечестивое...—- Агриппина приходилась Клавдию
племянницей.
145—14? ца свадьбу тестя в жертву принесен был зять...— Луций Юний Сплав был
женихом Октавии еще до брака Клавдия и Агриппины; в день их свадьбы он
покончил с собой, а не был убит, как можно предположить из текста трагедии.
Впрочем, Силан был исключен из сенаторского сословия и всячески
преследовался (Тацит, «Анналы», XII, 3—4), так что самоубийство его было в
значительной степени вынужденным.
167-169 Несчастный мальчик... светочем Ты мира был...— Бритапник по рождению был
невольным антагонистом Нерона, в результате чего и погиб; поэтому
историческая и литературная традиция часто возвышает эту династическую
конкуренцию до уровня нравственного противоборства. На самом деле Британник
был подростком, ничем себя не проявившим, и пал жертвой монархических
амбиций Нерона, представляясь «светочем мира» лишь в сравнении со своим
сводным братом.
197 ...кто на брак твой посягнула первою...— Акте.
208 ...звезды Леды...— созвездье Близнецов (Диоскуров).
210 Геба — богиня юности, небесная супруга Геркулеса.
220 Августу ты и жена и сестра...— Август — непременный титул всех римских
императоров, оправданный, однако, у Нерона дальним родством с Октавианом
Августом. В такой же титул постепенно обратилось имя Цезаря.
23i-2?2 Зловещая Комета распростерла... блеск...— Об этой комете сообщает также
Таппт в «Анналах» (XIV, 32).
241-242 из Храмов изгоняющий Богов...— Нерон порой заменял изображения богов
собственными статуями. Культ гения императора, введенный Августом,
понимался его ближайшими преемниками (Тиберием, Калигулой, Нероном)
буквально — по примеру восточных монархов, они пытались притязать на
божественные почести.
249 ...Нерон поддельный, выродок Домиция...— Нерон по отцу принадлежал к роду
Домициев и лишь по матери — к императорскому роду Юлиев.
260 ...Б безумье замуж шла она, замужняя...— Мессалина справила свадебные
обряды со своим любовпиком Силием. не разведясь с Клавдием (Тацит,
«Анналы». М. 26—27).
292-29? ^поистине Марс Был им дедом...— Марс был отцом Ромула и Рема,
основавших Рим.

424
Примечания. Октавия
294-295 jj3 этих СТен изгнали они надменных царей.— Лукреция, дочь Лукреция Три-
ципитина (см. ст. 301—304), сенатора и городского префекта при последнем
римском царе Тарквинип Гордом, была обесчещена царскпм сыпом Секстом
Тарквинием, после чего лишила себя жизпи, призвав отца и мужа отомстить за
нее,— в результате Тарквинип были изгнапы, царская власть в Риме пала,
а поход их на Рим (тяжкая война) окончился неудачей.
29в-зоо // fie3 мести твоя не осталась смерть, О дева...— Речь идет о Виргинии, дочо-
ри народного трибуна Луция Виргиния, которая была предметом домогательств
тиранического децемвира Аппия Клавдия и была убита своим отцом во
избежание бесчестия. Аппий Клавдий после этого был по одним сведептшм казнен,
по другим — принужден к самоубийству. Император Клавдий был
представителем этого же рода (ветвь Клавдиев Неронов), таким образом усыновленный
Клавдием Нерон сравнивается здесь с одним из своих предков.
305-309 mmmKaK Тарквиний твой, поплатилась и ты... о Туллия дочь...— Имеется в виду
Туллия, дочь царя Сервия Туллия и супруга Тарквиния Гордого, который убил
своего тестя и захватил власть. Туллия совершила двойное преступление,
во-первых, содействуя мужу, во-вторых, надругавшись над телом отца.
388-372 q одной лишь мольбой... чтоб в утробу вонзил... клинок.— О той же просьбе
Агрттттпттпы, только более краткой («Рази в чрево!») сообщает Тацит
(Анналы XI, 8).
381 ...на скалистой Корсике...— см. «Хронологическую таблицу».
888 ...солнце в череде домов...— Т. е. зодиакальных созвездий.
391-433 коль 0И стареет...— Представление о циклическом развитии вселеппой —
периодическом возвращении хаоса — является общим местом аптичпой
космологии, как мифологической, так и философской. В системе стоической
философии эта циклическая концепция была весьма существенной (см. прим. к
«Фиесту», 830). По понятиям стоиков, космос, погибнув, возрождается точно таким
же, каким был в предшествующие периоды,— поэтому-то после гибели
нынешнего космоса снова должно наступить царство Сатурна (золотой век), затем
серебряный век. чуть хуже золотого, затем бронзовый век, когда человечество
пришло к своему нынешнему состоянию, но еще не успело окопмательпо
испортиться, и. наконец, гибельный железный век. Гесиод в «Трудах и днях»
упоминает также о веке героев, предшествующем железному, но для
стоической концепции упадка правов этот век пикакого значения пе имеот.
425 Астрея (буквально «звездпая») —здесь богиня справедливости Дике,
покинувшая землю с наступлением железного века.
437-438 .„пусть тотчас Плавта голову И Суллы мне доставят.— Речь идет о Рубеллии
Плавте (внуке брата Тиберия Длуза) и Корнелии Сулле (брате Мессалины),
которые были сначала сосланы Нероном, а затем по его приказу убиты
(Тацит, «Анналы», XIV, 57—59). Префект, к которому обращается Нерон — Тигел-
лин, префект претория (т. е. начальник личной гвардии императора) и,
согласно Таппту, инициатор убпйства Плавта и Суллы («Анналы», XIV, 57).
489 Иду немедля в лагерь.— Преторианские когорты стояли военпым лагерем в
пределах Рима, будучи, таким образом, зримым воплощением военной
диктатуры.
449 ...я их сам творю...— Нерон намекает на свое участие в убийстве Клавдия,
который после смерти был обожествлен.
477-478 ()тец отчизны, Август, первым, так достиг Светил...— Октавиап Август, чье
посмертное обожествление положило начало обычаю обожествлепия умерших
принцепсов. Однако первым «достиг светил» пе Октавпан, а Гай Юлий Цезарь,
обожествленный сразу после гибели. «Отец отчизны» — одип из титулов
Августа.
479-481 „Хоть через все превратности...— После смерти Цезаря его впучатый
племянник и приемный сып Октавиап расправился и с бывшими врагами, и с
бывшими друзьями покойного диктатора, сделавшись единоличным
повелителем Римской державы.
483-491 Благоговейное согласье...— По свидетельствам древних авторов, мирный —
если не считать отравлепия Клавдия — приход Нерола к власти действительно
на некоторое недолгое время расположил к пему общественное мнение.

Примечания. Октавия
425
492 То дар богов, что Рим мне в рабство отдался...— Нерон притязает на власть,
равную царской власти восточного типа, т. е. объявляет себя божественным
и абсолютным монархом, между тем как Рим юридически оставался
республикой, и император (нрпнцеис) считался правителем, но не властелином, так что
римляне были ему не подданными и тем более не рабами, а согражданами.
Реальность была гораздо сложнее, но автор трагедии исходит именно из
юридических предпосылок.
506-525 аяшкак много истребил он благороднейших...— После убийства Цезаря началась
гражданская война. Образовался второй триумвират, состоявший из Антония,
Октавиана и маловлиятельного Лепида. Массовые убийства сторонников
сенатской партии (в том числе Цицерона), занесенных в «списки»
(проскрипции) лежат на совести этих трех мужей, из которых Нерон называет только
Октавиана.
615-516 ^Зверей и хищных птиц Филиппы мрачные Кормили долго...— При Филиппах
(в Македонии) произошло решающее сражение армии триумвиров с армией
Нрута и Кассия, убийц Цезаря.
516-517 %щМОре Сицилийское... глотало... воинов.— Антоний и Октавиан сумели
договориться между собой и обратились против возглавившего римский флот Секста
Помпея, укрепившегося в Сицилии, разбив его в морском бою в Сицилийском
море.
«16-520 _вождъ В бою разбитый, корабли... направил к Нилу, чтобы смерть найти.—
В 31 г. до н. э. у мыса Акция на западе Греции Октавиан разбил флот Антония,
который бежал в Египет к своей супруге и союзнице царице Клеопатре, где
покончил с собой.
621-523 £гипет пил... Кровь римского вождя, две тени... Сокрыв.— Антония и Гнея
Помпея Великого, разбитого Цезарем и убитого в Египте.
521 ...Египет... кровосмесительный...— Египет назван так потому, что македонские
цари династии Лагидов женились только на сестрах (обычай этот был
установлен Птолемеем Филадельфом, влюбленным в свою сестру Арсиною).
52S ...сын благочестивейший...— Пасынок Августа, император Ти^ерий, известный
своей жестокостью. Хвалебный отзыв о них Нерона должен подчеркнуть
сходство двух злодеев.
546 ...Все три богини, что на Иде спорили.— Имеется в виду суд Парпса.
557-558 Дюбовь людское заблужденье сделало... богом...— Ср. «Федра», 1У5—1У7, и
прим. к пим.
593-595 Сквозь твердь земную вышла я... факел сжав...— Агриппина появляется с
факелом, словно фурия, так что на свадьбе Нерона с Поппеей вместо свадебного
факела зажгли стигийский факел мщения. Фурия, несущая брачный факел5—
общее место в трагедиях Сенеки (см., например, «Медея», 13—19; «Эдип», 644).
616 ...корит судьбою сына...— Клавдий преследует Агриппину за смерть своего
сыпа.Британника.
624-631 Пускай он возведет дворец из мрамора Под золотою кровлей...— После пожара
Рима Нерон, которого считали виновником этого пожара, стал воздвигать
в Риме огромный дворец — «Золотой дом».
628 ...Парфяне... царство в дар принесшие...—Парфянский царевич Тиридат
явился в Рим и получил от него царский венец (Светоний, «Нерон», 13).
629 ...Настанет день, когда с душой... Простится и горло под удар... Подставит...
нищий, брошенный.— Нерон бежал от восставших когорт и, покинутый всеми,
был, по собственной просьбе, убит своим отпущенником. Это пророчество явно
показывает, что трагедия написана после гибели Нерона, много времени
спустя после смерти Сенеки.
641 Отца узрел бы...— Гнея Домиция Энобарба, настоящего отца Нерона.
641 ...славных прадедов...—Очевидно, Домициев Энобарбов (родоначальник этой
ветви рода победил в копце II в. до н. э. галлов), и Клавдиев, чья родословная
восходит ко временам царей.
*57 ...К рабыне моей...— Акте, любовнице Нерона.
702 ...тканью огненной...— Наряд невесты был окрашен шафраном.
730 ...мой Криспин...- Руфрий Криспин, префект претория при Клавдии, первый
и уж Поппеи. Нерон, однако, отнял Поппею не у Крисппна, а у своего друга

426
Примечания. Октавия
Отона (впоследствии императора), который, по Тациту, сам сводничал Нерону
(«Анналы», XIII, 45—46), а, по Светонию, будучи подставным лицом,
скрывавшим связь принцепса, соблазнил Поппею («Отоп», 3). Впоследствии Криспин
был сослан на Сардинию за участив в заговоре Пизона и там получил приказ
лишить себя жизни (Тацит, «Анналы», XVI, 71).
773-777 „шСПартанки...— Елены, названной по своему земному отцу Тиндаридой.
Фригийский пастух — Парис.
803 ...ларов не вернет, смирившись, Клавдии.— Т. е. не сделает снова хозяйкой
дома Октавию, названную Клавдией в соответствии с традицией (см.
примечание к ст. 71). Имя ларов, домашних божеств, здесь метафорически означает
дом. К тому же по римскому обычаю хозяйка дома проводила большую часть
времени в атрии, где находились изображения ларов — там она вместе с
дочерьми и рабынями пряла шерсть.
8U-815 .„чтобы ярый Ахилл На лире бряцал...— Поссорившись с Агамемноном из-за
пленницы Брисеиды, Ахилл покинул поле брани и проводил время, играя на
лире (см. «Трояпки», 320—321).
8,в ..Атрида сломил...— Агамемнона, чьи любовные увлечения многократно
навлекали на него беду. В данном случае, видимо, имеется в виду его любовь к
Кассандре, оказавшаяся гибельной (см. трагедию «Агамемнон»).
882-88в Гракхов раннюю смерть оплакала мать...— Тиберий Семпроний Гракх и Гай
Семпроний Гракх, дети Корнелии (дочери Сципиона Африканского) были
народными трибунами соответственно в 133 и 123—122 гг. до н. э. Сначала
Тиберий пытался провести земельную реформу в интересах плебса и был убит,
затем та же участь постигла его младшего брата Гая.
887-888 такуЮ же смерть, о Ливии, тебе Послала судьба...— Марк Ливии Друз также
был народным трибуном и сторонником земельной реформы. В 91 г. до н. э.
был убит в собственном доме, и все проведенные им законы были отменены.
ввв-ввэ .„фасций твоих Святость...— Фасции — пучок розог с топором посредине. Их
несли перед магистратами, осуществлявшими высшую исполнительную власть.
Ливия не спасли ни высокое положение, ни неприкосновенность,
символизируемые фасциями.
©32-941 .„Мать многих детей, Агриппы дочь...— Агриппина Старшая, дочь
знаменитого полководца Марка Вппсания Агриппы и Юлии, дочери Октавиана AeiycTa,
супруга Германика, предположительного преемника Августа и популярного
полководца. После преждевременной смерти Германика и прихода к власти
Тиберия она была сослана на Пандатарию и умерла голодом. Сын ее —
император Калигула, а дочь — Агриппина Младшая — супруга Клавдия и мать
Нерона. Об Агриппине Старшей многократно упоминает Тацит в «Анналах». См.
также Светоний, «Тиберий», 63.
941-9*3 Хоть счастлива ты... была, о Ливия,.. Погубило тебя злодеяние...— Имеется
в виду Ливия, сестра Германика, жена сына Тиберия, Друза. Брак ее,
увенчавшийся рождением двойни, считался счастливым, но она была соблазнена
временщиком Тиберия Сеяном, и, по подозрениям, способствовала ему в
убийстве мужа, за что и была казне-на Тиберием.
944-946 .„Юлия твой повторила удел...— Дочь Агриппины Старшей и Германика,
изгнанная Калигулой, затем вернувшаяся в Рим, вновь изгнанная Мессалиной и,
наконец, убитая по приказу Клавдия. Сенека, виновный или подозреваемый
в связи с нею, был сослап за это на Корсику.
947 ...га, что тебя родила на свет...— Агриппина Младшая.
9в5-9вв „,30ву... Эреба богинь...— фурий: ведь убийство Нероном Октавии, сестры по
Клавдию — родовое преступление.
972 К Пандатарии пусть несется она! — Пандатария — остров в Тирренском море,
частое место ссылки во времена первых императоров.
973-982 ты на облаке нес...— Агамемнон по пророчеству Калханта принес в Аьлиде
в жертву Диане свою дочь Ифигению (см. трагедию Еврипида «Ифигения в Ав-
лиде»). Однако Диана (Дева, Тривия) заменила ланью Ифигению, уже
лежавшую на алтаре, и унесла ее по воздуху в Тавриду (современный Крым), где
сделала жрицей в своем храме. В жертву Деве тавры приносили чужеземцев —*
так едва не погиб Орест (см. трагедию Еврипида «Ифигения в Тавриде»),

Дополнения
ч27
ДОПОЛНЕНИЯ
М. В. Ломоносов (1711—1765). Фрагменты из трагедий Сенеки переводились
М. В. Ломоносовым для его «Риторики»; кроме приводимых здесь, он перевел еще
три отрывка из «Троянок». Это был первый (и на долгое время — единственный)
опыт перевода из трагедии Сенеки на русский язык. Ломоносов пользовался обычным
«высоким» стихом русского XVIII в.— 6-стопным ямбом: в «Геркулесе Етейском» —
рифмованным, в «Медее» — безрифменным. Оба приводимые примера вошли в
главу 6, «О возбуждении, утолении и изображении страстей»: «Геркулес Етейский» —
в § 125 (о честолюбии), «Медея» — в § 127 (о «смешении страстей»). Монолог Медеи
был переведен, применительно к задачам «Риторики», с большими сокращениями,
видными по нумерации стихов (соответствующей нумерации подлинника). Текст
печатается с некоторыми изменениями орфографии и пунктуации по изданию:
«Краткое руководство к красноречию, книга первая, в которой содержится Риторика, пока-
зующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная...
трудами Михаила Ломоносова, Императорской Академии Наук и Исторического
собрания Члена, Химии Профессора». СПб., 1748.
С. М. Соловьев (1885—1942), поэт-символист, племянник философа Вл. Соловьева,
переводчик Вергилия, Эсхила, Шекспира, Мицкевича и других поэтов, был автором
единственного полного перевода шести трагедий Сенеки («Медея», «Федра», «Эдип»,
«Тпэст», «Агамемнон», «Октавия»), Перевод делался в 1920-х гг.; 11 декабря 1924 г.
Соловьев делал доклад «О переводах трагедий Сенеки» в подсекции по изучению
художественного перевода Государственной Академии Художественных наук (ЦГАЛИ,
ф. 941, оп. 6, ед. 26). В своем переводе Соловьев следовал традиции, намеченной
И. Ф. Анненскпм в переводах Еврипида и Ф. Ф. Зелинским в переводах Софокла:
передавал размер диалогов подлинника («ямбический триметр») 5-стопным ямбом
с мужскими и женскими окончаниями, как в трагедиях Шиллера, Шекспира и
Пушкина, придавая этим тексту невольную стилизацию. Объем перевода от этого
растягивался; нумерация стихов в приводимых фрагментах соответствует не нумерации
С. Соловьева, а нумерации подлинника. Перевод был издан (с редакторскими
исправлениями Н. Ф. Дератани) отдельной книгой: «Люций Анней Сенека. Трагедии в
переводе Сергея Соловьева. Вступительная статья Н. Ф. Дератани». М.— Л., 1933. Текст
печатается по этому изданию с исправлением явных опечаток.
Щ5у\

тйтттт^тт$тш!шшшт
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА СЕНЕКИ
Ок. 55 г. Отец Сенеки-философа, ритор Луппй Анней Сенека Старший родился
до н. э. в Кордубе (ныне Кордова в Испании) в зажиточной семье римских
всадников. Римская республика — под властью «первого триумвирата»
Гн. Помпея, Г. Юлия Цезаря и М. Красса. Цезарь занят завоеванием
Галлии, Красе в 53 г. погибает в войне с парфянами.
49—44 г. Гражданская война между Помпеем и Цезарем, поражение Помпея и
до н. э. диктатура Цезаря.
43 г. Римская республика под властью «второго триумвирата» Гая Юлия Це-
до н. э. заря Октавиана (усыновленного внучатного племянника Цезаря), М.
Антония и Г. Лепида (который вскоре сходит со сцены).
30—31 г. Гражданская война между Антонием и Октавианом, поражение Анто-
до н. э. ния.
30-е — 10-е Сенека Старший в Риме учится риторике и дружит почти со всеми ора-
годы до н. э. торами своего времени.
29—27 гг. Октавиан справляет триумф, принимает имя Августа и становится
до н. э. единовластным правителем Римской республики.
ок. 10 г. Сенека Старший в Кордубе женится на Гельвии (ей будет посвящено
до н. э. одно из «Утешений» Сенеки-философа).
ок. 4 г. Рождение в Кордубе Луция Аннея Сенеки Младшего, философа. Его
до н. э. старший брат — М. Анней Новат, усыновленный Л. Юнпем Галлионом
(оратором, другом Сенеки Старшего) под именем Л. Юния Галлиона
Младшего;) ему будут посвящены трактаты «О гневе» и «О блаженной
жизни» Сенеки-философа. Его младший брат — М. Аипен Мела, отец
поэта Лукана.
10-е годы Сенека в Риме учится у философов-стоиков Сотиона и Фабиапа и у пи-
н. э. фагорейца Аттала.
14 г. н. э. Смерть Августа; власть переходит к его пасынку Тиберию.
20-е годы Сенека после колебаний между философскими занятиями и обществен-
н. э. ной деятельностью начинает выступать с судебными речами. Тяжелая
болезнь, мысли о самоубийстве, долгая поездка в Египет для лечения,
отдыха и ученых занятий. Ранние, несохранившиеся сочинения Сенеки.
Ок. 35 г. Престарелый Сенека Старший сочиняет 11 книг «Декламаций» —
антологию отрывков из контроверсий и суазорий времен его молодости с
критическими замечаниями и мемуарными отступлениями. Книга
посвящена сыновьям — Новату, Сенеке и Меле.
37 г. Смерть Тиберия; у власти его внучатный племянник Гай Калигула.
Родился Нерон, племянник Калигулы, будущий император.
37—41 гг. Правление Калигулы. Сенека в Риме, становится квестором, входит в
сенат; его ораторские выступления имеют успех и даже вызывают
зависть Калигулы. Первые сохранившиеся сочинения Сенеки: 3 книги
«О гневе» (?), «Утешение к Марции» (дочери оппозиционного историка
Кремуция Корда).
39 г. Родился М. Анней Лукан, поэт, сын Мелы, племянник философа. Около
этого времени умирает Сенека Старший; перед смертью он работал над
большим историческим сочинением «от начала гражданских войн и
почти до смертного дня».
41 г. Убийство Калигулы; у власти его дядя Клавдий. Мессалина, жепа
Клавдия, обвиняет Сенеку в прелюбодеянии с Юлией Ливиллой, сестрой
Калигулы. Клавдий заменяет Сенеке казнь ссылкой на Корсику.
41—49 гт. Сенека в ссылке на Корсике. Занятия философией. «Утешение к Гельвии»
(горевавшей об изгнании сына), «Утешение к Полибпю» (к временщику

Основные даты жизни и творчества Сенеки
429
Клавдия, в надежде на помилование), «О краткости жизни» и, вероятно,
некоторые другие «малые трактаты». Предполагается, что работа
Сенеки над трагедиями началась во время корсиканской ссылки; дальнейший
ход ее неизвестен.
42 г. Родилась Октавия, дочь Клавдия и Мессалины, героиня будущей
трагедии.
49 г. Клавдий, казнив Мессалипу, женится на Агриппине, сестре Калигулы и
матери Нерона. Помолвка Нерона с Октавией. дочерью Клавдия. По
просьбе Агриппины Сенека возвращен из изгнания и назначен
воспитателем Нерона.
50 г. Усыновление Нерона Клавдием.
51 г. Празднование совершеннолетия Нерона.
52 г. М. Апней Новат (Л. Юлий Галлиоп), брат Сенеки — смеппый консул^
а потом наместник провинции Ахайи (где ему, по преданию, приводят
на суд апостола Павла).
53 г. Брак Нерона с Октавией.
54 г. Смерть Клавдия, отравленного Агриппиной. Сатира «Апофеоз
божественного Клавдия» («Отыквление»), приписываемая Сенеке. Императором
становится 16-летний Нерон; за влияние на него борются, с одной
стороны, Агриппина, с другой — Сенека и префект претория Афраний Бурр;
практически власть в руках Сенеки и Бурра.
55 г. Отравление Британника, сына Клавдия и брата Октавии, возможного
претендента на власть. Сенека пишет программный трактат «О
милосердии» в 3 книгах с посвящением Нерону
56 г. Сенека — сменный консул. Он на высоте могущества и богатства, он
один из самых богатых людей в государстве.
59 г. Убийство Агриппины по приказу Нерона. Сенека пишет для Нерона
послание к сенату, в котором Агриппина обвиняется в покушении на
Нерона. Политическая репутация Сенеки начинает колебаться. Первое
публичное выступление Нерона как музыканта-исполнителя.
60 г. Игры в честь Нерона в Риме; Нерон вызывает из Афин молодого Лукана
и делает его своим другом. Около этого времени — трактаты Сенеки
«О блаженной жизни», «О спокойствии духа» (?) и др.
62 г. Изгнание и казнь Октавии, брак Нерона с Поппеей. Смерть (или
убийство) Бурра. Сенека просит об отставке и предлагает вернуть Нерону все
нажитое богатство; Нерон отказывается. Сенека затворяется дома и
уклоняется от государственных дел. Около этого времени — его
трактаты «О досуге» и 7 книг «О благодеяниях», попытка подведепня итога
и обоснования своей общественной деятельности. Лукап работает над
республиканской поэмой «Фарсалия» и попадает в опалу при Нероне.
Смерть стоического поэта Персия, посмертное издание его «Сатир».
63—64 гг. Сенека живет, отстранясь от политики и занимаясь философией. Его
последние сочинения — «Нравственные письма к Луцилпю» (молодому
ДРУГУ. прокуратору Сицилии) и «Естественно-исторические вопросы» в
7 книгах.
64 г. Публичные выступления Нерона. Пожар Рима, гонение на христиан.
65 г. Раскрытие заговора Пизона против Нерона, массовые репрессии. Лукан,
активный участник заговора, приговорен к казни и выпрашивает право
на самоубийство. Сенеке послан приказ покончить самоубийством. Он
вскрывает себе вены и умирает, диктуя писцам стоические рассуждения.
Вместе с ним кончает самоубийством его жена; вскоре затем — его
старший брат Новат (Галлион). Репрессии продолжаются и в следующем
году, когда погибают вождь сенатской стоической оппозиции Трасея Пет
и писатель, автор «Сатирикона» Петроний. Нерон правит до 68 г. и
погибает во время восстания.

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Лупий Анней Сенека. С гермы «Сократ и Сенека». Берлин. Фронтиспис
Барельеф с изображением богов: Минервы, Юпитера, Юноны, Цереры,
Бахуса, Меркурия. Беневент
Район Рима императорской эпохи. Реконструкция. Музей римской
культуры. Рим
Капитолий в эпоху императоров. Реконструкция
Перистиль в доме Веттиев в Помпеях
Жертвоприношение. Барельеф с алтаря храма Нептуна в Риме
Магистрат. Музей в Гельме
Сократ и Сенека. Герма. Берлин
Голова зверя на носу корабля. Музей в Неми
Минерва. Неаполь. Национальный музей
Актеры и маска. Геркуланум. Фреска
Трагический актер. Помпеи. Фреска
Медея с сыновьями. Помпеи. Фреска
Пелпй с дочерьми. Помпеи. Фреска
Юнона в свадебном наряде. Помпеи. Фреска
Медея. Помпеи. Фреска
Тесей после победы над минотавром. Помпеи. Фреска
Геркулес-младенец, побеждающий змей. Помпеи. Фреска
Свадебная процессия. Барельеф. Рим. Храм Сан-Лоренцо
Геркулес и Деянира. Помпеи. Фреска
Федра и Ипполит. Роспись «Золоченой виллы» на Эсквилине в Риме.
Реставрация
Охота на кабана. Мозаика. Рим
Федра. Помпеи. Фреска
Гибель Пенфея. Помпеи. Фреска
Греция времен Сенекп (с. 386)
Мпр в представлении греков и римлян (с. 388)

СОДЕРЖАНИЕ
Луций Апней Сенека
ТРАГЕДИИ
Перевод С. А. Ошерова
Текст
Примечания
МЕДЕЯ 5 394
ФЕДРА 35 394
ЭДИП 69 404
ФИНИКИЯНКИ 99 405
ГЕРКУЛЕС В БЕЗУМЬЕ 116 406
ГЕРКУЛЕС НА ЭТЕ 152 410
ФИЕСТ 202 413
ТРОЯНКИ 233 415
АГАМЕМНОН 265 418
ОКТАВИЯ 293 422
ДОПОЛНЕНИЯ
М. Б. Ломоносов
МЕДЕЯ 321
ГЕРКУЛЕС ЕТЕПСКИЙ 321
С. М. Соловьев
МЕДЕЯ 322
ФЕДРА 328
ЭДИП 334
ТИЭСТ 336
АГАМЕМНОН 337
ОКТАВИЯ 341
ПРИЛОЖЕНИЯ
С. А. Ошеров
СЕНЕКА-ДРАМАТУРГ 351
ПРИМЕЧАНИЯ (Сост. Е. Г. Рабинович) ... 382
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
СЕНЕКИ 428
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
430

Луций Анней Сенека
ТРАГЕДИИ
Ф
Утверждено к печати
Редколлегией серии
«Литературные памятники»
Редактор издательства О. И. Логинова
Художник В. Г. Виноградов
Художественный редактор 7. ГГ. Поленова
Технический редактор С. Г. Тихомирова
Корректоры
Г. М. Котлова% В. А. Шварцер
ИБ № 26942
Сдано в набор 29.04.83.
Подписано к печати 06.10.83.
Формат 70x907ц
Бумага типографская Jsb 1
Гарнитура обыкновенная
Печать высокая
Усл. печ. л. 32,9. Уч.-изд. л. 31,1. Усл. кр. отт. 34,07.
Тираж 100 000 экз. (2-й завод 50 001—100 000 экз.)
Тип. зак. 3389. Цена 4 р. 20 к.
Издательство «Наука»
117864 ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука <
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 10