ТАРАС ШЕВЧЕННО
ЕРЕТИК
Антирелигиозные
стихи и поэмы
Москва 1964
Издательство политической литературы

С(Укр.)1
Ш37
Составитель
В. ВИНОГРАДОВ
Художник
М. ОЛЬШЕВСКИЙ

Еретик
(Из поэмы)
Камень, его же небрегоша
зиждуший, сей бысть в главу
угла: от господа бысть сей, и есть
дивен во очесах наших.
Псалом 117, стих 22
Кругом неправда и неволя,
Народ замученный молчит,
А на апостольском престоле
Монах раскормленный сидит,
Он кровью, как в шинке, торгует,
Твой светлый рай сдает внаем!
О царь небесный! Суд твой всуе,
И всуе царствие твое.
Разбойники, людоеды
Правду побороли,
Осмеяли твою славу,
И силу, и волю!
Земля скованная плачет,
Словно мать по детям:
Кто собьет оковы эти,
Встанет в лихолетье
За евангелие правды,
За народ забитый?
Некому! Неужто ж, боже,
И не ждать защиты?
Нет, ударит час великий,
Час небесной кары!
3

Распадутся три короны
Высокой тиары!
Распадутся! Благослови
На смерть и на муки,
Благослови мои, боже,
Нетвердые руки!»
Так в келье Гус с неправдой злою
Решил бороться — разорвать
Оковы ада... и святое,
Святое чудо показать
Очам незрячим.
«Поборюсь...
Со мной всевышний!.. Да свершится!»
И в Вифлеемскую каплицу
Пошел молиться добрый Гус.
«Во имя господа Христа,
За нас распятого на древе,
И всех апостолов святых,
Петра и Павла особливо,
Мы отпускаем все грехи
Вот этой буллою... святою
Рабыне божьей ..»
«Этой самой,
Что позавчера водили
По улицам Праги.
Этой самой, что шаталась,
Упившися хмелем,
По шинкам да по казармам,
По монашьим кельям.
Эта деньги раздобыла
4

Да буллу купила —
И теперь свята... О боже!
Великая сила!
Великая слава! Помилуй людей!
Отдохни от гнева в светлых сенях рая1
За что погибают? За что ты караешь
Своих и покорных и добрых детей?
За что ты ослепил им очи
И вольный разум их сковал
Оковами кромешной ночи?..
Прозрейте, люди, день настал!
Глаза раскройте шире груди!
Проснитесь, чехи! Вы же люди,
А не потеха чернецам!
Злодеи, палачи в тиарах
Все обратили в прах и дым,
Как там, в Московии, татары,
И догматы свои слепым —
Нам навязали!.. Кровь, пожары,
Все зло на свете, войны, свары,
Мученья адские, а Рим
Распутством одержим.
Вот все их догматы и слава!
Чего славней!.. А нынче — вот
Установление конклава:
Кто, буллы не купив, умрет,
Тот — прямо в ад; а если плату
Ты внес двойную, режь хоть брата,
Всех, кроме пап и чернецов,
И в рай ступай в конце концов!
И вор у вора без пощады
Ворует... Тут же, в церкви. Гады!
Насытились ли вы вполне
5

Людскою кровью?.. Нет, не мне,
Великий господи, простому
Рабу, судить твои дела
Великие. Ведь людям зла
Не причинишь ты по-пустому!
Молю я: господи, помилуй.
Спаси ты нас, святая сила,
Язык мой язвами клейми,
Но язвы мира изыми.
Не дай глумиться ты лукавым
Над вечною твоею славой
И над смиренными людьми...»
И плакал Гус, творя молитву,
Слезами тяжкими. Народ
Дивился молча: что творит он?
И на кого он восстает?
«Глядите, люди: вот вам булла,
Что я читал...» — и показал
Ее народу. Всколыхнуло
Толпу: он буллу разорвал!?.
Из Вифлеемской той каплицы
До самой мировой столицы
Громам» это понеслось.
Монахи скрылись... Грозной карой
В конклаве это отдалось —
И дрогнула, кренясь, тиара!
Зашипели в Ватикане
Змеями монахи.
Авиньон с монашьим Римом
6

Зашептался в страхе,
Зашептались антипапы —
Потолки трясутся
От шепота. Кардиналы
Гадюками вьются
Вкруг тиары. И украдкой
Меж собой грызутся,
Что коты за мышь... И как же!
Тут ведь меху, кожи
Горы целые... а мяса!!!
Даже стены тоже
Вздрогнули при вести: в Праге
Уж гогочут гуси
И летят с орлами биться...
Всполошился, струсив,
Собрался конклав. Решили:
Меж собой не споря,
Встать на Гуса. И в Констанце
Воронью быть в сборе!
Да стеречь сверху и снизу
Зорче, чтоб дотоле
Не укрыться серой птахе
На славянском поле.
То не воронье слеталось —
Монахи толпою
Повалили; степь, дороги
Точно саранчою
Покрылись: герцоги, бароны,
Псари, герольды, шинкари
И трубадуры-кобзари —
Змеятся латников колонны.
7

За герцогинями без счета
Все немцы: соколов несут,
Те едут, те пешком идут...
Кишат! Всяк рвется на охоту,
Как гад на солнышко спеша!
О чех! Жива ль твоя душа?
Глянь, сколько силы повалило,
Ну, хоть на сарацина, в бой,
Иль на великого Аттилу!
А в Праге ропот, гул глухой,
И кесари и Вячеслава,
И весь собор тысячеглавый
Там вслух бранят наперебой,
В Констанц не отпуская Гуса.
«Жив бог! Жива душа моя!
Я смерти, братья, не боюся!
Я докажу тем змеям! Я
У них, несытых, вырву жала!..»
И Гуса Прага провожала,
Как дочь — отца...
На заре Констанц проснулся
В колокрльном звоне.
Собирались кардиналы,
Как быки в загоне,
И румяны, и дородны;
Прелатов орава,
Трое пап-, князья, баронство,
Венчанные главы
Собралися, как иуды
На суд нечестивый
Над Христом. И брань и ссоры,
8

Вой и крик визгливый,
Будто в лагере татарском
Иль в еврейской школе.
И вдруг разом онемели!..
Как в ливанском поле
Гордый кедр —так Гус в оковах,
Встал перед собором,
И окинул нечестивых
Он орлиным взором.
Задрожали, побледнели,
Молча взор вперили
В мученика. «Что ж, меня вы
Спорить звали или
Любоваться оковами?» —
«Стой, предерзкий, молча!» —
Гадюками зашипели,
Завыли по-волчьи.—
«Еретик ты! Еретик ты!
Ты погряз в расколе!
Ты усобицы лишь сеешь,
Ты святейшей воли
Не приемлешь!..» — «Одно слово!..» —.
«Господом проклятый,
Еретик ты! Еретик ты! —
Ревели прелаты.—
Ты усобник!..» — «Одно слово».—
«Замолчи, проклятый!..»
Гус взглянул на пап и молча
Вышел из палаты!..
«Победили! Победили!..»
Как обезумели,
9

«Аутодафе! Аутодафе!..»
Разом заревели.
И всласть монашеская братья
Всю ночь с баронами пила.
На Гуса сыпались проклятья...
Нот вот гудят колокола.
Идут молиться в церковь божью
За грешника монахи в ряд.
Горит багровая заря.
И солнце хочет видеть тоже,
Что с Гусом праведным творят?!
Загудел Констанц от звона.
В кандалах, под стражей,
На Голгофу ведут Гуса..,
И не дрогнул даже
Пред костром, ступил на пламя
Он с молитвой смело:
«О господи милосердный,
Что, скажи, я сделал
Этим людям? Твоим людям!
За что меня судят?
За что меня распинают?
О, молитесь, люди
Неповинные! И с вами
То же, то же будет!
Лютый зверь пришел, овечьей
Шкурою покрытый!
Точит когти... Горы, стены
От него защиты
Не дадут вам!.. Разольется
Багряное море
10

Крови, крови детей ваших...
О горе! О горе!
Вон те звери! В светлых ризах,
Злобой полон каждый...
Жаждут крови...» —
«Жги! Пожарче!» —
«Крови! Крови жаждут!
Вашей крови!..» — И за дымом
Праведника скрыло.
«О, молитесь же! Молитесь!
Господи! Помилуй,
Прости ты им — ведь не знают...» —
И не слышно стало!
Вкруг огня, как псы на страже,
Цепь монахов встала —
Всё боялись, чтоб не выполз
Он змеей из жара,
Не обвил кольцом корону
Или же тиару.
Погас костер; дунул ветер,
Всюду пепел сея.
Видели простые люди
Огненного змея
На тиаре. Расходились
И «Те deum» пели
Чернецы и за трапезой,
Вкушая, сидели
День и ночь — опухли даже.
Малою семьею
Сошлись чехи. Из-под пепла
Горсть земли с собою
Взяли в Прагу. Так монахи
11

Гуса осудили
И сожгли. Но божье слово
С ним не умертвили,—
Не думали, что ринется
После гуся яро
Орел с неба и расклюет
Гордую тиару.
Да и что им, разлетелись
Монахи, бароны,.
Точно с пира кровавого
Черные вороны.
Разгулялись по хоромам,
Даже не вспомянут!
Знай пируют да порою
«Те deum» затянут.
С корнем вырвали... Постойте!
Вон над головою
Старый Жижка из Табора
Взмахнул булавою.
10 октября 1845

Нe завидуй богатому:
Богатый не знает
Ни любви, ни уваженья,—
Он их покупает.
Не завидуй могучему,—
Тот всех угнетает.
Не завидуй и славному:
Хорошо он знает,
Что не его люди любят,
А тяжкую славу,
Что добыл он со слезами
Людям на забаву.
А сойдутся молодые —
Любовно, не споря,
Как в раю, а присмотреться —
Шевелится горе...
Не завидуй никому ты,
Приглядись ты к свету:
На земле не видно рая
И на небе нету!
4 октября 1845
13

Тогда мне лет тринадцать было,
За выгоном я пас ягнят.
И то ли солнце так светило,
А может, просто был я рад
Невесть чему, все походило
На рай небесный...
Уже давно на полдник звали,
А я в бурьяне, в тишине,
Молился богу, и едва ли
Хоть раз еще на свете мне
Так сладко, радостно молилось,
Так сердце весело цвело,
Казалось, небо и село
И даже стадо веселилось,
И солнце грело — не пекло!
Да не долго солнце в небе
Ласковое было:
Поднялось, побагровело,
Рай мой опалило.
Осмотрелся как спросонок:
Село почернело,
14

Божье небо голубое
И то потемнело.
На ягнят я оглянулся —
Не мои ягнята!
Оглянулся я на хату —
Нет у меня хаты!
Ничего господь мне не дал!..
Горький и убогий,
Я заплакал!.. А девушка
Рядом у дороги
Посконь дергала, родная.
Она услыхала,
Увидала, что я плачу,
Пришла, приласкала,
Слезы вытерла ребенку
И Поцеловала.
И снова солнце засияло,
И словно все на свете стало
Моим... дуброва, поле, сад!..
И мы, шутя, смеясь, погнали
На водопой чужих ягнят.
Пустяк! А вспомню, и сегодня
Тоска наполнит грудь мою,—
Ведь не пришлось в таком раю
Мне жить по милости гослодней.
Пахал бы я родное поле,
Не слыл юродивым, своей
Не знал бы горемычной доли,
Не проклял бога и людей!..
1847
15

Зацвела в долине
Красная калина,
Будто рассмеялась
Юная дивчина.
Любо, любо стало,
Пташка встрепенулась
И защебетала.
Проснулась дивчина
И, свитку накинув,
Из беленькой хаты
По травам несмятым
Спешит на долину.
Из рощи зеленой
Выходит, встречая,
Казак чернобровый,
Целует, ласкает.
Идут по долине,
Идут, напевают,
Как деточек двое.
Пришли к той калине,
16

И заулыбались,
И поцеловались.
Какого мы рая
Еще ожидаем?
Рай перед глазами,
А мы в божьем храме
Бога умоляем:
Подай ты нам рая!
Сказал бы я правду,
Да что толку будет?
Себе лишь на горе,
А попам и людям —
Им все равно будет.
1849

Нe молилась мать за сына,
Поклонов не клала,
А так себе, как придется,
Меня пеленала,
Напевая: «Пусть растет он
Да здоровым будет!»
И вырос я, слава богу,
Да не вышел в люди.
Лучше мне бы не родиться
Либо утопиться,
Чем гневить в неволе бога,
Самому томиться.
А я ведь не казны богатой
Просил у бога! Только хату,
Лишь хатку мне б в родном краю,
Да два бы тополя перед нею,
Да горемычную мою,
Мою Оксаночку; чтоб с нею
Вдвоем глядеть с крутой горы
На Днепр широкий, на обрыв
18

Да на далекие поляны,
Да на высокие курганы
Глядеть и думать и гадать:
Когда тут землю люди рыли?
Кого-то в ней похоронили?
И вместе тихо напевать
О рыцаре непозабытом,
О гетмане том знаменитом,
Которого живьем сожгли.
Потом бы мы с горы сошли
И над Днепром бы погуляли,
Пока не потемнели дали,
Пока мир божий не заснул,
Пока с вечернею звездою
Не встал бы месяц над горою,
Туман полян не затянул.
Мы б умилились, помолились,
А там бы ужинать пошли
В свою, а не в чужую хату.
Ты, господи, панам богатым
Даешь сады в своем раю,
Даешь высокие палаты,
Паны ж — и жадны и пузаты —
На рай твой, господи, плюют,
А нам и глянуть не дают
Из маленькой убогой хаты.
В раю лишь хатку небольшую
Просил и до сих пор прошу я,
Чтоб умереть мне над Днепром,
Хоть на пригорке небольшом.
1850
19

Когда б вы знали, господа,
Где плачут люди, вы тогда
Своих элегий не творили б
И бога всуе не хвалили б,
Не умилялись бы всегда!
За что, не знаю, называют
Мужичью хату божьим раем...
Там, в хате, мучился и я,
Там первая слеза моя
Когда-то пролилась! Не знаю,
Найдется ли у бога зло,
Что в хате той бы не жило?
А хату раем называют!
Ее такою не считаю,
Не называю тихим раем —
Ту хату на краю села.
Там мать моя мне жизнь дала,
И с песней колыбель качала,
И с песней скорбь переливала
В свое дитя. Я в хате той
Не счастье и не рай святой —
20

Я ад узнал в ней... Там забота,
Нужда, неволя и работа
И помолиться не дают.
Там ласковую мать мою
Свели в могилу молодую,
Труд с непосильною нуждою.
Отец поплакал, вторя нам
(Голодным, маленьким ребятам),
Но панщины ярем проклятый
Носил недолго он и сам.
Бедняга умер. По дворам
Порасползлись мы, как мышата.
Таскал я воду школярам.
Покуда братьев не забрили,
Они на панщину ходили.
А сестры... Сестры! Горе вам,
Мои голубки молодые!
Куда, бездомным, вам лететь?
Росли в батрачках, всем чужие,
В батрачках до седин дожили,
В батрачках вам и умереть!
Дрожу, когда лишь вспоминаю
Ту хату на краю села!
Такие, боже наш, дела
У нас в раю, страшней не знаю
На праведной земле твоей!
Ад сотворили мы на ней
И чаем неземного рая!
В ладу мы с братьями живем,
Руками братьев нивы жнем,
Слезами нивы поливаем.
А может быть... не утверждаю,
21

Мне кажется лишь... сам еси.„
(Ведь без твоей же воли, боже,
В раю нам мучиться негоже!)
Быть может, сам на небеси
Смеешься, отче наш, над нами,
Соает держа тайком с панами,
Как править миром!.. Глянь туда!
Вон видишь, вербы у пруда,
А вон из-за ветвей сверкает
Вода, белеет полетном,
А вербы никнут над прудом,
И ветви легкие купают,
И тихо шепчут... Правда, рай?
А приглядись к нему, узнай,
Что там творится, что бывает!
Конечно, радость и хвала
Тебе, единому, за святость,
За дивные твои, дела!
Нет, боже, не хвала, не радость,
А кровь, да.слезы, да хула,
Хула всему, всему! Не знают
Святого люди ничего!
Уже — ты слышишь! — проклинают
Тебя, владыка, самого!
1850

Юродивый
Во дни фельдфебеля-царя
Капрал Гаврилович Безрукий
Да унтер пьяный Долгорукий
Украиной правили. Добра
Они изрядно натворили,—
Немало в рекруты забрили
Людей сатрапы-унтера.
Особенно капрал Гаврилыч
Вдвоем с ефрейтором своим,
Отменно шустрым и лихим,
Так весь народ замуштровали,
Что сам фельдфебель любовались
Муштровкою и всем другим
И «благосклонны пребывали
Всегда к ефрейторам своим».
А мы смотрели и молчали,
Да молча мы скребли чубы,—
Немые, подлые рабы,
Холопы царские, лакеи
Капрала пьяного! Не вам,
Не вам, расшитые ливреи,
23

Доносчики и фарисеи,
За правду пресвятую встать
И за свободу! Распинать,
А не любить учились брата!
О, род презренный и проклятый,
Когда издохнешь ты? Когда
И мы дождемся Вашингтона
И правды нового закона?
Дождемся, верю! Будем ждать!
Не сотни вас, а миллионы
Полян, дулебов и древлян
Гаврилыч гнул во время оно;
А вас, почтенных киевлян,
И ваших милых киевлянок,
Отдал своим профосам пьяным
В батрачки тот сатрап капрал,—
Вам горя мало! А меж вами
Нашелся все же некий малый,
Такой чудак-оригинал,
Что в церкви.,, в морду дал капралу,
И зажило — как не бывало,
Как на собаке.
Так-то, так!
Нашелся все ж один казак
Из многотысячного люда,
Что всю империю смутил,
Сатрапу в морду закатил.
А вы, юродствуя, покуда
Был не совсем здоров капрал,
Юродивым тут нарекли вы
Святого рыцаря. А бывый
Фельдфебель ваш Сарданапал
Послал на каторгу святого,
24

А для побитого, седого
Сатрапа «вечно» пребывал
Преблагосклонным...
И другого
Не вышло ничего. И драму
По закоулкам темным самым
На свалку вынесли. А я...
О, ясная звезда моя! —
Меня из пут освобождая,
Ведешь на свалку к Николаю,
Над этой ямой выгребной
Огонь ты разливаешь свой
Животворящий. В смрадном хламе
Передо мной встают столпами
Его безбожные дела...
Безбожный царь, источник зла,
Гонитель правды, кат жестокий,
Что натворил ты на земле!
А ты, всевидящее око!
Знать, проглядел твой взор высокий,
Как сотнями в оковах гнали
В Сибирь невольников святых?
Как истязали, распинали
И вешали?! А ты не знало?
Ты видело мученья их
И не ослепло?! Око, око!
Не очень видишь ты глубоко!
Ты спишь в киоте, а цари...
Да чур проклятым тем неронам!
Пусть тешатся кандальным звоном,—
Я думой полечу в Сибирь,
Я за Байкалом гляну в горы,
В пещеры темные и норы
25

Без дна, глубокие, и вас,
Поборников священной волн,
Из тьмы, и смрада, и неволи
Царям и людям напоказ,
Вперед вас выведу, суровых,
Рядами длинными, в оковах...
1857

А. О. Козачковскому
(Отрывок)
Бывало, в школе я когда-то,
Лишь зазевается дьячок,
Стяну тихонько пятачок.
Ходил я весь тогда в заплатах,
Таким был бедным — и куплю
Листок бумаги. И скреплю
Я ниткой книжечку. Крестами
И тонкой рамкою с цветами
Кругом страницы обведу,
Перепишу Сковороду
Или «Три царие со дары»
И от дороги в стороне,
Чтоб обо мне кто не судачил,
Пою себе и плачу.
И довелося снова мне,
Под старость с виршами таиться,
Опять исписывать страницы,
И петь, и плакать в тишине,
И тяжко плакать. Я не знаю,
За что меня господь карает?
Учеником я в муках рос,
27

Учеником седеть пришлось,
Учеником и закопают.
Все это из-за пятачка,
Украденного у дьячка.
Вот так господь меня карает.
1847—16 марта 1858

Иржавец
(Отрывом)
Край ты мой далекий!
Роскошно цветущий, прекрасный,
богатый!
Кто только не мучил тебя? Если взять
Да вспомнить злодейства любого магната,
То можно и пекло само испугать.
Последний приказчик большого вельможи
И Данта жестокостью б мог поразить.
И все, мол, все беды — от бога! О боже,
Зачем тебе нужно невинных губить?
Замучены дети Украйны сердечной.
За что они гибнут и в чем они грешны?
И ты ль осудил их оковы носить?
1847—14 марта 1858
29

Молитва
(Отрывок)
Все на свете — не нам,
Все богам, все царям!
Корабли и плуги,
Все богатства земли,
Друг мой милый... А нам —
Нам любовь меж людьми!
31 мая 1860
30

Гимн черниц
Гром, ударь над божьим домом,
Домом тем, где смерти ждем мы,
Тебя, боже, проклинаем,
Проклиная, распеваем;
Аллилуйя!
Коль не ты бы, мы б любили,
Замуж мы бы выходили,
Мы бы деточек растили,
Хором пели, выводили:
Аллилуйя!
Обманул нас, бедных, боже,
Обокрал ты нас... Ну, что же!
И тебя мы обмануля,
Обманувши, затянули:
Аллилуйя!
Хоть постриг ты нас в черницы,
А мы-таки молодицы...
Мы танцуем, припеваем,
Припевая, повторяем;
Аллилуйя!
20 июня 1860
31

Свете тихий! Свете ясный!
Свете вольный и прекрасный!
Что ж тебя, мой свете милый,
В твоем доме придавило?
За что тебя опутали,
Сковали, сжали путами,
И покровами закрыли,
И распятием добили?
Не добили! Встрепенися
Да над нами засветися!..
На онучи будем, милый,
Раздирать покров постылый,
Мы прикурим от кадила,
Чудотворных в печи бросим.
Подметать же будем, милый,
В новых горницах кропилом.
27 июня 1860

Примечания
ЕРЕТИК
Ян Гус (1369—1415)—вождь чешского народа, поднявшегося на
борьбу с политическим гнетом Германской империи и религиоз-
ным гнетом католической церкви.
Тиара — головной убор папы римского.
Вифлеемская каплица — церковь в Праге, где Гус выступал с про-
поведями.
Булла — грамота, послание папы римского.
Конклав — совет кардиналов, избирающий папу римского.
Аттила — вождь воинственного племени гуннов, подчинившего в V в.
ряд народностей Западной Европы.
«Те deum»— начало католической молитвы.
Аутодафе — оглашение и приведение в исполнение приговоров инкви-
зиции.
Антипапы — папы, не признанные позднейшей церковной историей.
Жижка из Табора —Ян Жижка (ок. 1360—1424), выдающийся
чешский политический деятель и полководец. Возглавил движе-
ние таборитов, левое крестьянско-плебейское течение в гуситском
движении. Один из вождей народной борьбы против немецко-ка-
толического владычества.
ЮРОДИВЫЙ
Капрал Гаврилович Безрукий — имеется в виду киевский военный
губернатор Д. Г. Бибиков.
Унтер пьяный Долгорукий — речь идет о генерал-губернаторе
харьковском, полтавском и черниговском Н. А. Долгорукове.
Фарисей — в Древней Иудее приверженец религиозно-политического
течения. В переносном смысле слово «фарисей» употребляется в
значении «ханжа», «лицемер».
Поляне, дулебы, древляне — древние славянские племена.
Сарданапал — ассирийский царь, отличавшийся деспотизмом.
33

Великий кобзарь
На долю Тараса Григорьевича Шевченко выпала трудная судьба;
детство и юность, проведенные в неволе у помещика-кревостника,
короткий проблеск свободы, а затем долгие гады жестокой, убиваю-
щей в человеке лучшие чувства солдатчины «а далекой окраине цар-
ской России. Только на закате жизни поэт вновь обрел свободу, о ко-
торой мечтал все эти годы, воспевал в своих стихах и поэмах. Жизнь
Шевченко была пыткой, долгой, мучительной пыткой, с помощью ко-
торой царские жандармы хотели сломить вольный дух поэта. Эта
пытка надломила его физически, но она оказалась бессильной укро-
тить стремление поэта к свободе, к борьбе за освобождение народа
от рабства. До последних своих дней Шевченко оставался певцом
вольности, бунтарем, не склонившим свою голову перед теми, кто
угнетал народ, кто грабил родную ему землю.
Тарас Григорьевич Шевченко родился 9 марта 1814 г. в селе Мо-
ринцы, Киевской губернии, в семье крелостных богатого помещика
Энгельгардта. В детстве он изведал нужду, тяжкий, подневольный
труд, произвол хозяев. Ему было одиннадцать лет, когда он познал
сиротскую долю. Родной и близкой стала для пастушонка Тараса
неповторимая природа милой его сердцу Украины, привольные степи,
пьянящий ароматами степных трав воздух, щедрая земля, согретая
лучами солнца.
Первыми учителями Тараса были дьячки, которым он сполна
отрабатывал за те уроки грамоты, которые от них получал. Но самой
лучшей школой будущего поэта были встречи с бродячими певцами —
кобзарями, лирниками, бандуристами, разносившими по Украине бе-
рущие за душу думы, оплакивающие тяжкую судьбу народа, томя-
34

щегося в неволе, воспевающие ратные подвиги украинских казаков,
непокорных, свободолюбивых, смело бившихся с ненавистными па-
нами. Зачарованный мелодичными звуками кобз и бандур, мальчик,
слушал слепых певцов, я перед его глазами, проходили страницы
истории украинского народа. Так познавал маленький пастух мир,
который его окружает, жизнь, которую он несколько лет спустя от-
разил в своих стихах.
В юные годы возникла у Тараса Шевченко страсть к рисованию.
Изумительная по красоте природа Украины давала прекрасную на-
туру для начинающего художника, и Тарас на клочках бумаги на-
брасывал увиденные им пейзажи. Эта страсть к живописи во многом
повлияла на дальнейшую судьбу Шевченко.
В 1831 г. помещик Энгельгардт, совершая очередную поездку в
Петербург, прихватил с собой и юного Тараса. Здесь ему пришла
мысль сделать юношу своим крепостным живописцем. И он отдал
Тараса на выучку к художнику Ширяеву, державшему артель ма-
стеров, выполнявших заказы на различные живописные работы.
В Петербурге у Шевченко произошла знаменательная встреча с ху-
дожником Сошенко, который принял горячее участие в судьбе юноши.
С помощью выдающегося: живописца К. П. Брюлова, поэта В. А. Жу-
ковского и др. Сошенко удалось добиться выкупа Шевченко у кре-
постника Энгельгардта. В 1838 г. Тарас Шевченко стал свободным
человеком.
Поначалу жизнь, казалось, дарит ему все, что в ее власти. Шев-
ченко был принят в число слушателей; Академии художеств. Он по-
лучил возможность целиком посвятить себя, живописи и литературе.
За короткое время он добился больших, успехов, зарекомендовал
себя как талантливый портретист, пейзажист, иллюстратор. В акаде-
мии его называли «русским Рембрандтом». Но широкую известность
ему принесла литература. В 1840 г. Петербурге был издан первый
сборник его стихотворений:— «Кобзарь», который принес ему заслу-
женную славу. В этом сборшке, как отмечала критика, поэт пронес
во всех стихотворениях «горячую любовь к родине», к ее людям,
с которыми он пережил их невзгоды и страдания. Вместе с тем он
воспел стремление закабаленного украинского крестьянства к сво-
боде, уже в первых своих стихах став выразителем дум и чаяний
простого народа
Вслед за «Кобзарем» одно за другим выходят в свет новые сти-
хотворения и поэмы Шевченко. Поэт рассказывает в них о тяжелых
судьбах своих современников и, обращаясь к истории, рисует образы
вольнолюбивых казаков, боровшихся с угнетателями. Его произве-
35

дения проникнуты горячей верой, что украинский народ, имевший
великие традиции в борьбе за свободу, вновь поднимется, чтобы ра-
зорвать оковы, сковавшие его могучие силы.
В становлении взглядов молодого Шевченко несомненно сыграло
большую роль влияние лучших представителей передовой русской
интеллигенции, которую волновало будущее России. Шевченко сам
признавал, что это влияние во многом способствовало росту его со-
знательности, пониманию задач, которые стояли перед деятелями
украинской культуры в те годы.
И не случайно в своих произведениях он все чаще уходит от
истории к современности, Не случайно на место лирических разду-
мий о невыносимой жизни своих собратьев в стихах поэта выдви-
гается новая тема — тема революционного преобразования жизни.
Шевченко, гневно выступая против произвола, насилий, против по-
рабощения народных масс, в полный голос обращается ко всем угне-
тенным с призывом к вооруженному восстанию против самодержавия.
Но жизнь готовила поэту жестокий удар. В 1846 г. он вступил
в тайное общество «Кирилло-мефодиевское братство», которое в
числе других задач ставило своей целью объединение славянских на-
родов и уничтожение крепостничества. А год спустя, когда это обще-
ство было разгромлено царскими жандармами, Шевченко был аре-
стован и приговорен к ссылке с отбытием ее рядовым солдатом
оренбургского линейного батальона. Сам царь Николай I определил
судьбу поэта. На приговоре он размашистым почерком написал:
«Под строжайший надзор с запрещением писать и рисовать...»
В голой степи, выжженной суховеями, в далекой Орской крепо-
сти началась новая жизнь Шевченко. Великий поэт, песни которого
летели по украинской земле, имя которого было широко известно в
России, проходил службу рядовым солдатом. Жестокая военная дис-
циплина, муштра, ежедневные многочасовые занятия — все это отуп-
ляло, принижало человека, отнимало у него последние силы. Самым
сильным ударом для Шевченко был запрет заниматься любимым
делом.
Вскоре поэта перевели еще дальше — в Новопетровское укреп-
ление, заброшенное, пустынное место у Каспийского моря. И снова —
жизнь в казарме. И снова — тяжёлая солдатская служба. Только
2 августа 1857 г. через десять лет после своего ареста Шевченко бла-
годаря заступничеству друзей перед Александром II, сменившим на
престоле Николая I, наконец обрел свободу. Но только еще через год
ему было разрешено возвратиться в Петербург, где он был радостно
встречен верными своими друзьями.
36

В столице Шевченко сразу оказывается в водовороте жизни.
Россия этого периода дышит революцией. В стране назревает рево-
люционная ситуация. Шевченко встречается с известным польским
революционером Сигизмундом Сераковским, с Чернышевским, со
многими передовыми деятелями, выступавшими за свержение само-
державного строя. И поэт вновь призывает к борьбе с царизмом:
Когда же суд! Придет ли кара
На всех царей, на всех царей?
Придет ли правда для людей?
Должна прийти...
Шевченко верит в победу над силами зла, верит в то, что взой-
дет солнце свободы и новая, прекрасная жизнь наступит на земле:
Оживут озера, степи,
И не столбовые,
А мирские, как воля,
Дороги святые
Опояшут мир; не сыщет
Тех дорог владыка;
Но рабы на тех дорогах
Без шума и крика
Братски встретятся друг с другом
В радости веселой,—
И пустыней завладеют
Веселые села.
Поэт работал много, увлеченно. Он как бы старался наверстать
упущенное за годы царской ссылки. Но дни его были сочтены. Тяже-
лая болезнь подтачивала его организм. 10 марта 1861 г. Шевченко
скончался в возрасте сорока семи лет.
Шевченко был подлинно народным поэтом. Главным героем его
произведений был народ, которому- он посвятил свою жизнь, весь
свой могучий талант. Он любил людей и не мог, глядя на страдания
народа, стонавшего под ярмом угнетателей, оставаться безучастным.
Перелистывая страницы его произведений, мы видим в нем прежде
всего поэта-революционера, в полный голос заявившего о необходи-
мости с оружием в руках преобразовать мир. В своих стихах, пол-
ных гнева, он беспощадно разоблачал крепостников, наживавших
богатства на эксплуатации бедноты.
37

В этих же произведениях поэт выступал как воинствующий
атеист, обличавший религию и церковь, охранявшие устои крепостни-
ческого общества. Разоблачая религиозные сказки о боге, он писал
о том, что бог нужен богатым для того, чтобы, прикрываясь его име-
нем, творить свои кровавые дела и в то же время держать бедноту
в смирении. Он обращается к этому придуманному богу:
Ты, может, сам на небеси
Смеешься, господи, над нами
Да совещаешься с панами,
Как править миром?
Поэт утверждает в своих стихотворениях, что религия — это
дурман, который погружает людей в сладкий сон, уводя их с пути
борьбы за свои права, за свою свободу. Шевченко смело бичует слу-
жителей церкви, предающих интересы народа, способствующих его
закабалению. В одной из лучших своих поэм, «Еретик», он воспевает
Яна Гуса, возглавившего выступление народных масс против нена-
вистной католической церкви. В поэме «Гайдамаки» он открыто об-
виняет иезуитов в разжигании розни между славянскими народами.
Целый ряд своих стихотворений Шевченко облек в форму «Да-
видовых псалмов». Но стоит внимательно вчитаться в их строки, как
становится ясно, что это было для поэта только лишь удобной фор-
мой, в которой он проводил свои революционные идеи. Почти в каж-
дом из них содержатся атеистические мотивы, прямой вызов рели-
гии и церкви.
Атеизм Шевченко непосредственно вытекал из его воззрений.
Ставя со всей прямотой вопрос о революционном переустройстве со-
временного ему общества, поэт обрушивался на религию, которая
защищала самодержавный строй. Ему не удалось дожить до тех
дней, когда над его родиной зажглась заря свободы, но он был од-
ним из тех, кто проложил путь к свободе и счастью своего народа.
В своем знаменитом стихотворении «Завещание» поэт просил
похоронить его на родной Украине на берегу Днепра. Друзья Шев-
ченко выполнили его волю. На высоком берегу неподалеку от города
Канева находится могила поэта. Внизу, под кручей, гонит свои пен-
ные воды могучий Днепр. Десятки людей приходят сюда, чтобы по-
чтить память великого кобзаря, певца свободы. У возвышающегося
над Днепром памятника никогда не увядают цветы, возложенные
к его подножью многочисленными почитателями поэта. Память о нем
живет в сердцах народа. Она не угаснет никогда.
А. Васильев

Содержание
Еретик (Из поэмы) 3
«Не завидуй богатому» 13
«Тогда мне лет тринадцать было» 14
«Зацвела в долине» 16
«Не молилась мать за сына» 18
«Когда б вы знали, господа» 20
Юродивый 23
А. О. Козачковскому (Отрывок) 27
Иржавец (Отрывок) 29
Молитва (Отрывок) 30
Гимн черниц 31
«Свете тихий! Свете ясный!» 32
Примечания 33
А. Васильев. Великий кобзарь . 34

Шевченко Тарас Григорьевич.
ЕРЕТИК. Антирелигиозные стихи и поэмы.
М., Политиздат, 1964.
39 с. (Худож. атеистич б-ка).
На обороте тит. л.: сост. В. Виноградов.
С(Укр.)1
Редактор А. Белов
Художественный редактор Г. Семиреченко
Технический редактор О. Семенова
Сдано в набор 27 декабря 1963 г. Подписано в печать
21 января 1964 г. Формат 70 X 108. Физ печ. л. 1.
Условн. печ. л. 1,71 Учетно-изд. л. 1,43.
Тираж 150 тыс. экз. Заказ № 1903 Цена 6 коп.
Работа объявлена в Т. п 1963 г. № 311—320.
Политиздат, Москва, А-47, Миусская пл., 7.
Отпечатано с матриц типографии «Красный пролетарий»
Политиздата, Москва, Краснопролетарская, 16 в типографии
«Радянська Украiна», Киев, Анри Барбюса, 51/2. Зак 429