К 100-летию со дня рождения

А.С. Эфрон
fP
УССКИЙ

КНИГА ДЕТСТВА
Дневники

Ариадны Эфрон
1919-1921
МОСКВА

Русский путь

2013

УДК 882-94

ББК 84(2 Рос)6

Э-946
ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПРОГРАММА ПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ
Выпуск осуществлен при финансовой поддержке

Департамента средств массовой информации

и рекламы города Москвы
Книга подготовлена при участии

Российского государственного архива литературы и искусства

и Дома-музея Марины Цветаевой (Москва)
Составление, подготовка текста,

введение и примечания Е.Б. Коркиной
Художник И.И. Антонова

Макет О.В. Комаровой
Издательство и составитель книги

приносят благодарность Г.Б. Ванечковой [Прага)

за участие в работе с иллюстрациями
ISBN 978-5-85887-435-5
© Эфрон А.С. (наследники), 2013
© Коркина Е.Б., составление, введение, примечания, 2013

© Издание на русском языке, оформление.
ЗАО «Издательство “Русский путь"», 2013

ВВЕДЕНИЕ
«Аля — Ариадна Эфрон — родилась 5-го сентября 1912 г., в

половину шестого утра, под звон колоколов»1. Так записала в днев¬

нике ее двадцатилетняя мать, Марина Цветаева. В короткой запи¬

си заключены счастливые обстоятельства появления на свет этой

девочки — ранним утром, в златоглавой колокольной Москве, в

предпоследний год мирного времени прежней России.
Прибавим к этому, что она родилась у молодых, красивых роди¬

телей, которые к ее рождению купили девятикомнатный особняк

в Замоскворечье. И что в год ее рождения в Москве, на Волхонке со¬

стоялось торжественное открытие Музея изящных искусств име¬

ни императора Александра III — событие, увенчавшее труд всей

жизни ее деда, Ивана Владимировича Цветаева.
Она получила редкое имя, выделившее ее из всех. Имя — выбор

ее матери, ее печать.
«Я назвала ее Ариадной, вопреки Сереже, который любит рус¬

ские имена, папе, который любит имена простые ("Ну, Катя, ну,

Маша, — это я понимаю! А зачем Ариадна?"); друзьям, которые на¬

ходят, что это "салонно". <...> Назвала от романтизма и высокоме¬

рия, которые руководят всей моей жизнью.
—	Ариадна. — Ведь это ответственно.
—	Именно потому»2.
Высокой меры и ответственности, заложенных в ее имя, Цветае¬

ва неизменно ждала (и требовала) от дочери впоследствии.
Со дня появления на свет Аля стала центром жизни матери,

спустя годы Цветаева упомянет о своем «раннем и страстном ма¬

теринстве», отстранившем от нее заботу о литературной судьбе3.

После первого дневника зимы 1912-1913 гг. Цветаева заводит

большую тетрадь «Записи о моей дочери. И», куда записывает

гадания по книгам о ее судьбе, ее первые слова (даже слоги), са¬

мостоятельно произнесенные, и сколько у нее уже зубов, и что
1	Цветаева М.И. Письма к дочери. Дневниковые записи / Музей

М.И. Цветаевой в Болшеве. Калининград (М.о.): Луч-1,1995. С. 8.
2	Там же. С. 9.
3	См.: Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1990.

(Б-ка поэта. Большая сер.) С. 10.
3

Е.Б. Коркина
говорят окружающие о ее внешности, и свои стихи, ей посвящен¬

ные, — и так весь 1913-й и весь 1914-й г.4 И в дальнейших запис¬

ных книжках 1915-1916 гг. записи об Але — ее реплики, первые

стихи, рассказы — занимают добрую половину. Ее раннее детство

записано матерью буквально по дням.
А в январе 1919 г. Цветаева подарила шестилетней дочери пер¬

вую тетрадку для собственноручных записей. Ближайшей целью

такого подарка было приучить дочь к правильному письму и одно¬

временно к дисциплине. Обязательным заданием она назначила

две страницы ежедневного собственноручного письма. Эта пер¬

вая тетрадка — маленькая записная книжечка с узкими страница¬

ми, — задавая урок на таких именно страничках, она считала его

вполне посильным. Тем не менее в этой книжечке много записей

рукой Цветаевой со слов Али — по-видимому, «сверхурочно» та пи¬

сать отказывалась.
Отдаленная же цель Цветаевой помещалась гораздо выше. В

предисловие к своему сборнику 1913 г. «Из двух книг» она включи¬

ла следующее обращение: «Все мы пройдем. Через пятьдесят лет

все мы будем в земле. Будут новые лица под вечным небом. И мне

хочется крикнуть всем еще живым:
Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение, каж¬

дый жест, каждый вздох! <...>
Не презирайте "внешнего"! Цвет ваших глаз так же важен, как их

выражение; обивка дивана — не менее слов, на нем сказанных. За¬

писывайте точнее! Нет ничего не важного! Говорите о своей ком¬

нате: высока она, или низка, и сколько в ней окон, и какие на них

занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?
Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор

на обоях, драгоценный камень на любимом кольце, всё это будет

телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души»5.
Незаписанная жизнь исчезает бесследно, нельзя обрекать лю¬

бимое пучине небытия, а для этого необходим лично твой еже¬

дневный труд — вот что хотела Цветаева внушить дочери, вот

почему педантически настаивала на ежедневных записях как ис¬

полнении долга. Записи, составившие настоящую книгу, делятся

по своему характеру на две почти равные части. Первую образуют

записи 1919 г. — все они о матери или для нее (об этом свидетель¬

ствуют реплики, обращенные к ней во время писания).
4	См.: Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки: в 2 т. М.: Эллис

Лак, 2000. Т. 1:1913-1919. С. 10-84.
5	Она же. Стихотворения и поэмы. С. 8-9.
4

Введение
Начальные записи этой части фантастичны или экстатичны. В

центре мира — мать, Марина, солнце, без которого никакой жизни

нет и быть не может.
Направляющая рука Цветаевой чувствуется в записях 1919 г.

повсеместно. Мы угадываем задачи ежедневных уроков и —

страница за страницей — видим, как в ребенке воспитываются и

внимание к окружающей обстановке («Наш дом», «Мамина ком¬

ната»), и навыки организованного изложения своих впечатле¬

ний («1 мая 1919 года», «Принцесса Брамбилла»), и начала само¬

анализа («Все мои недостатки»). Не забывает Цветаева и о бли¬

жайшей цели. Читая записи Али, исправляет ошибки, объясняет

правила, приводит примеры и требует «работы над ошибками».

В одной из тетрадей встречается и «диктант», есть множество

«изложений» — пересказов прочитанных Алей книг, среди кото¬

рых «Огненный ангел» В .Я. Брюсова, «Русалочка» Г.-Х. Андерсена,

«Лихтенштейн» В. Гауфа и др.
Навыки правописания приобретаются буквально на глазах:

если в ранних записях встречаются слова, записанные на слух, не¬

правильный порядок слов и т. п., то уже в семь и восемь лет Аля

пишет вполне грамотно и литературно-изысканно.
Этими записями и стихами дочери Цветаева гордилась, чита¬

ла их во многих московских домах, что породило устную молву

об Але, весьма лестную. «Необыкновенная девочка!» — привет¬

ствует восьмилетнюю Алю Михаил Осоргин в «Лавке писате¬

лей».
Но в чем же была эта необыкновенность?
История знает примеры сверхранней детской одаренности в му¬

зыке — Моцарт самый яркий из них и самый известный, в рисо¬

вании — Надя Рушева, Коля Дмитриев (напомню читателю книгу

о нем Л. Кассиля «Ранний восход»). Ранняя духовная одаренность

известна нам из историй жизни некоторых святых (Елизавета Вен¬

герская, Тереза из Лизьё). Характер одаренности маленькой Али,

думается, не в собственном призвании, то есть не в самоволении

изнутри натуры, а в способности к восприятию внешнего влияния,

в естественной пластичности следования ему. Если в первоначаль¬

ных записях Али нам видится отражение мыслей и чувств Цвета¬

евой периода ее романтических пьес и театрализованных стихо¬

творных циклов, то в записях 1921 г. нас поражает естественность

в следовании иронии Цветаевой, ее насмешливости при взгляде на

ситуацию, человека или себя («Лиса», «Визит к запертому»). Это,

безусловно, и одаренность, и необыкновенность. Но источник их

вовне. Не стоит забывать о том, что поэтический мир Цветаевой
5

Е.Б. Коркина
повседневно формировал детское сознание. И этапы этого форми¬

рования запечатлели записи Али.
Как «бытописатель» Аля, по завету приведенного выше обраще¬

ния Цветаевой 1913 г., очень подробна и тщательна. Потому в ее

записях воссоздается живая жизнь послереволюционной Москвы,

катастрофическое время слома эпох, увиденное детскими глазами.

Такого не найти ни в каких мемуарах.
И первой это поняла сама Цветаева.
Детские записи Али могли бы выйти отдельной книгой в нача¬

ле 1920-х гг., и только кризис русского книгоиздательского дела в

Берлине помешал Цветаевой осуществить задуманное.
В мае 1922 г. Цветаева с девятилетней Алей уехала из советской

России. После их кратковременного пребывания в Берлине, муж

Цветаевой С .Я. Эфрон, в то время студент Карлова университета

в Праге, увез жену и дочь в Чехию. В уединении чешской деревни

Цветаева окончила начатую в России поэму «Молодец» и задумала

книгу документальной прозы, где запечатлелось бы пережитое ею

в революцию и Гражданскую войну. О своем замысле Цветаева рас¬

сказала в письме к Роману Гулю, работавшему в берлинской газете

«Накануне», и просила подыскать ей издателя.
«Прага, 27-го нов<ого> мая 1923 г.
<...> Книга моя будет называться "Земные приметы»”, и это

(весна 1917 г. — осень 1919 г.) будет I т<ом>. За ним последует
II	т<ом> — Детские Записки — который может быть готов также к

осени. Теперь слушайте еще внимательнее, это важно.
"Земные приметы" I т<ом> (1917-1919 г.) то, что я сейчас

переписываю, — это мои записи, "Земные приметы" II т<ом>

(1917-1919 г.) — это Алины записи, вначале записанные мной,

потом уже от ее руки: вроде дневника. Такой книги еще нет в

мире. Это ее письма ко мне, описание советского быта (улицы,

рынка, детского сада, очередей, деревни и т. д. и т. д.), сны, от¬

зывы о книгах, о людях, — точная и полная жизнь души шести¬

летнего ребенка»6.
Кажется, что Цветаева не ошиблась в утверждении уникально¬

сти подобной книги, ведь все известные нам литературные «дет¬

ства» написаны людьми взрослыми, часто уже опытными писате¬

лями, иногда с дистанции в несколько десятилетий.
В записях первой части Аля часто упоминает свою младшую се¬

стру Ирину.
6	Цветаева М.И. Собр. соч.: в 7 т. М.: Эллис Лак, 1995. Т. 6: Письма.

С. 527-528.

Введение
Вторая дочь Цветаевой родилась в Москве, в платном отделе¬

нии Воспитательного дома 13 апреля 1917 г. Насколько счастливы

были обстоятельства появления на свет Али, настолько несчаст¬

ливы — Ирины. Шел третий год мировой войны. В России произо¬

шла Февральская революция, царь отрекся от престола, рухнула

трехсотлетняя династия, огромная империя разваливалась, в стра¬

не начинались голод, хаос, беззаконие.
Ирина не дожила до трех лет. Она умерла в Кунцевском приюте

15 февраля 1920 г.
Во второй части книги, записях 1920-1921 гг. — «после приюта,

госпиталя и болезни», — характер Алиных записок изменяется,

как изменяются их отношения с матерью после смерти Ирины.

Цветаеву стали раздражать в дочери медлительность, неряшли¬

вость, капризность в еде, она все чаще отсылает Алю то к Бальмон¬

там, то к Скрябиным, то во Дворец искусств. И Аля отдаляется — не

всегда охотно, но постепенно уходит в свою отдельную жизнь на¬

блюдений, впечатлений, новых встреч и отношений с людьми. Из

ее записей исчезают гиперболические восхищения «Мариной», это

солнце уже не слепит глаза, и они видят окружающий мир. Появ¬

ляются пространные записи о других людях («Цыгане», «Тишай¬

ший»), где Цветаева едва упоминается. В рассказах «Визит в Ме¬

трополь», «Золотое сердце Эренбурга» она присутствует, но не как

главная героиня повествования, а в скромной служебной роли.
Эти записи ценны именно своей событийной стороной. Впо¬

следствии Цветаева включила некоторые из них — без измене¬

ний — в свои произведения («Герой труда», «Повесть о Сонечке»),

а тетради Али берегла всю жизнь, как свои.
В заключение о том, как сложилась судьба автора этих записей.
Ариадна Сергеевна Эфрон прожила недолгую и трудную, даже

по меркам русского XX века, жизнь.
В отроческие годы определилось ее призвание художника-гра-

фика, в Париже она училась в Училище прикладного искусства

(Arts et Publicité) и Высшей школе Лувра (École du Louvre). Однако

влияние отца, С.Я. Эфрона, который к концу 1920-х гг. эволюцио¬

нировал от неопределенно-евразийских взглядов к твердо-совет-

ским, отвлекло ее от систематической работы в своем ремесле (на

чем настаивала мать) и увлекло в Союз возвращения на родину, а

потом и на саму родину. В марте 1937 г. она вернулась в Москву,

где встретила любовь, нашла друзей, начала карьеру художника-

иллюстратора и прожила два счастливых года до ареста в августе

1939-го. С коротким перерывом ее голгофа продлилась до 1955 г.
7

Е.Бё Коркина
Оставшиеся двадцать лет жизни она посвятила публикации лите¬

ратурного наследия Марины Цветаевой, зарабатывая на жизнь ли¬

тературными переводами.
Ариадна Сергеевна Эфрон умерла в тарусской больнице утром

26 июля 1975 г. от третьего инфаркта на 63-м году жизни.
А теперь откроем детские тетради Али, и жизнь, исчезнувшая

сто лет назад, казалось бы, бесследно, воскреснет на этих страни¬

цах. Льдины с глыбами снега быстро плывут по Москве-реке, во

Дворце искусств на Поварской Александр Блок читает «Возмез¬

дие», над храмом Христа Спасителя взлетают ракеты первомай¬

ского салюта 1919 года, по сугробам московских улиц, пугая ред¬

ких прохожих, прыгают на ходулях и в саванах «пружинники», в

квартире на втором этаже в Борисоглебском переулке горит синяя

люстра, на черном камине стоит золотой верблюд, и Ирина в розо¬

вом платье кружится по комнате...
Е.Б. Коркина

1919

К МАРИНЕ. ДРУГ
Моя душа хочет вырваться.
И я брожу в каком-то недоуменья.
Я брожу.
И я хожу, в плену Душа моя.
МОЯ МЕЧТА. ДРУГ
Моя мать сидит у окна. А в окне поля, зеленые деревья

густые и крестьяне пашут землю. То ивы приятно шумят густы¬

ми вершинами. Там под деревьями матери сидят и кормят де¬

тей, а там лес дремучий, откуда доносится вой волков.
Ну спокойной ночи, завтра допишу.
О моя душа волнуется, моя грудь подымается, точно Любви

некуда идти. Мне хочется взять маму, прижать к груди, и моя

Любовь спокойно пойдет к груди, и будет идти и идти.
О	моя Любовь меня охватывает, и я точно лечу в огненных

облаках.
СОН
Мне снился сон. Будто я с няней на кровати сидела.

Няня вязала для Ирины кофту. Вдруг я слышу стук, я открываю

и вижу человека. За человеком я ушла наверх. Потом я опять

слышу стук, и опять отпираю и отхожу в сторону. Так же входят

люди, я их впускаю. И у самого последнего я вижу над головой

надпись — черт. Я пошла наверх, там встречает меня Ирина и

спрашивает, кто пришел, я говорю — молчи, черти пришли, а

Ирина поцеловала меня и ушла вместе со мной. Потом я вижу,

врывается черт и говорит — я возьму все вещи. Тогда я взяла

Икону и спрятала ее, потом я взяла еще какие-то вещи за кро¬

вать.
Потом приходили еще черти, но я им уже не открывала. И

вдруг приходит черт и целует Икону Иисуса Христа, а икону
11

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
оставил на том месте, где она была. Мамы не было дома, вдруг я

слышу что-то [Не дописано.]
СОН
Мне снился сон. Будто едет коляска, а в ней сидит го¬

сподин с дамой. Господин сидел в шубе летом. А дама даже без

пальто. А я была нищая с какой-то корзинкой и просила мило¬

стыни. И шел большой дождь и град, и было много народа, все

были одеты в белое, были облака густые, а сзади колесницы

шли пажи, в белом, в колпаках. И белые мундиры сзади идущих

сверкали, играли трубы, гремели барабаны вслед за колесни¬

цей.
Конец сна.
Целую Вас, Марина.
От Али.
СОН
Мне снился сон, будто Надя, Ирина и я путешествова¬

ли, вдруг мы вошли на двор. И видим стоит Дворец Снежной

Королевы. Надя села с Ириной на снегу, и я тоже. К нам приш¬

ли коты как леопарды, только серыми полосками. А головы

белые. Шел большой снег, и одна снежинка была огромная

для других снежинок. Это и была Снежная Королева, она

упала на крышу и стала расти и расти. Надя взяла котенка и

пошла куда-то и понесла котенка, вдруг появилась женщи¬

на в черном платье и что-то спрашивает, а Надя ей отвечает

и кивает головой. Мы выходим, какой-то рынок, мы пошли

по какому-то мостику, и я очень боялась, больше я не помню.

Нравится вам ето, Марина? Я в эту минуту очень волнуюсь и

стараюсь Ирину успокоить, она орет и качается так, что гром

идет.
СОЛНЦЕ*
Мне иногда кажется, что солнце — человек в широкой

одежде. Солнце быстрыми шагами шагает из города в город.

Но вот что странно: и в одном городе есть солнце, и в другом.

(А солнце одно, мама?)...
* Эта и четыре следующих записи рукой М.И. Цветаевой.
12

1919
ПРО ПОСЛЕДНЕЕ СОЛНЦЕ МИРА
Когда мир будет рушиться, солнце будет горячо гореть

в небе и смотреть грозно и зловеще. ...А когда останутся одни

развалины — день будет бесконечный.
ПРО ТО, ЧЕГО НЕТ НА СВЕТЕ
Вечная мгла. Этой мглы мы не видим. Но она есть посре¬

ди неба и земли.
ПРО МИР
Небо и земля кружатся, и я, когда в первый раз узнала об

этом, очень испугалась. Много звезд упало с неба, но столько же

их сменило.
СОН С 8-го НА 9 МАРТА 1919 г.
Канун весны
Мне снится, будто бы я вся среди листов, на которых по-

славянски написана Судьба моей матери, — но ни Марина, ни

мама, а только: Женщина, Женщина, Женщина... Я всё это чита¬

ла с таким увлечением и всё это в себя вбирала. Страницы были

огромные, — с небольшой дом. — Мне казалось, что я читаю

это весь Век. — Там были еще картины голубые с розовым, там

тоже была нарисована Судьба Марины. — Я так быстро читала,

что сразу забывала, и те же самые листы читала в сотый раз.
Этот сон был точно под туманным полотном, и я думаю, что

во сне я была сама — Судьба мамы. Во мне была какая-то сме¬

шанная Радость и Горе.
ВИДЕНИЕ ТРЕХ СТРАННИКОВ
Раз я лежала в маминой комнате на диване и смотрела

на дверь. В комнате было темно, я смотрела в щель. Там я ви¬

дела красноватый свет электричества, и вдруг я увидела около

себя что-то белое, я вгляделась и увидала из Священного Писа¬

ния трех Ангелов-странников. Они стояли так же обнявшись и

смотрели на меня пристально холодными глазами. Я тихо про¬

шептала: «Марина!»
СТРАННОЕ УТРО
Раз я проснулась и сказала маме: Марина, мне кажется,

что все подменено, что какие-то существа все подменили, и
13

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
пока я в доме, они подменяют те улицы, по которым я пойду.

Они подменили даже Вас, Марина, во время сна. А Марина ска¬

зала: а что же с твоей настоящей матерью, Аля? Я сказала: она

теперь на улице, в сугробе снега, — и я в это время улыбалась.

А мама спросила: Аля, а тебе не жалко твоей прошлой мамы? Я

сказала: нет. Марина спросила: какие же, Аля, эти существа? А я

сказала: это маленькие существа, они черные, у них крылья. Вы

были тоже этим существом. Вам они шепнули: «Будь Мариной».

Но как они ни старались, я узнала, что все как-то изменяется.

Марине сказала: вы подменены? Не знаю, Аля. А я спросила:

было ли с вами то в детстве? А Марина сказала: Было раз, ког¬

да я заспалась. А я сказала: Марина, а быть может, это будет у

меня на всю жизнь? Мама сказала: я не знаю. А я подумала, как

счастливы те, которые так живут, потому что для них вся жизнь

точно в тумане. Я встала, стала пить чай, а это чувство осталось,

и осталось, кажется, навек.
ХРАНИТЕЛЬ
Раз ночью я проснулась и посмотрела на маму. Она

спала, но над нею что-то стояло на задних лапах. Я всмотре¬

лась и увидала черного духа — в шерсти, с голым хвостом, на

конце кисточка как у льва или у пуделя. У него были мохна¬

тые уши. Глаза были закрыты, а крылья были как у летучей

мыши, а лапы он держал точно благословлял Марину. Глаза

под веками я чувствовала блестящими. Я смотрела, он не ис¬

чезал. Я не думаю, чтобы это было видение. Это был мамин

Хранитель.
ТО, ЧТО Я ДУМАЮ*
17-го марта 1919 г.
Как мы будем вспоминать об этом в будущем.
Марина. Вы будете юношей. Вы будете сидеть на террасе за

столом в саду. Вы будете пить вино. Я буду маленькой девочкой.

Вы спросите: «Дитя, жили ли мы еще когда-нибудь?»
Я скажу, смутно вспомня:
«Тогда была война. Вы были тогда женщиной. Я помню, у Вас

тогда были зеленые глаза. Вы были смелы. Вы жили в бедном

доме, в сумасшедшей столице. (Вы вздрагиваете.)
* Заглавие и дата рукой М.И. Цветаевой.
14

1919
Я говорю: «Я тогда была девочкой, Вашей дочерью. Я Вас

тоже тогда называла Вы».
Вы бросаете пить вино, смотрите на меня, слушаете.
Я говорю: «Ах! сколько, сколько было тогда бедных, когда мы

гуляли, сколько нищих у нас просили Христа ради». Вы переры¬

ваете меня и спросите: «А вы дали им?» А я скажу: «Если у нас

хватало, то мы давали». (Вы креститесь.)
Я говорю: «Мы жили в кухне, ели, как это, ах да, мороженая

картошка, сухие грибы и овсяный кофий. Вы ходили в очереди

в какие-то комиссариаты, и мы были одни из бедных, у нас не

было ни полфунта муки». (Вы мне киваете.) Я воскликнула: «О!

Боже. Вы так странно кивнули, как мне кивала моя мать, когда

она умирала. Ах, я вспомнила один случай. Раз я гуляла зимой,

чистила снег, вдруг я вижу, по моей дороге идет старый генерал

благородный. Я вижу, он несет миску и кувшин. Я немного сму¬

тилась.
Мы жили в кухне, у нас какая-то вода останавливалась, у нас

было ужасно беспорядочно. Когда я стояла возле чердака и гля¬

дела на потолок со сводами, то я говорила: «Это точно замок».
Вы вздыхаете.
Я говорю: «К нам изредка приходили люди. Я некоторых из

них помню. Помню один случай. Раз я слышу шум во сне, но

проснуться не могу. Вдруг я слышу голос Ваш. Вы звали меня,

я невольно проснулась и увидала высокого господина. Он был

молодой, у него были карие глаза и крупный розовый рот. Он

был в шубе.
Вы спрашиваете: «И у него была между волос седая прядь?»

Я говорю: «Была».
Вокруг нас лето, большие пышные кусты без цветов. На

клумбе одинокая роза.
22-го марта 1919 г.*
МОЙ ДОМ**
У меня был маленький деревянный дом с крыльцом. Я

была совсем одна. Я ходила в черном. Я ни у какой матери не

родилась, — так — явилась. Я не хотела пугать тех жителей, они
*	Дата рукой М.И. Цветаевой.
** Эта и три следующих записи рукой М.И. Цветаевой.
15

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
сами испугались. У меня был еще один друг: собака — рыжая —

очень лохматая, с зелеными глазами. ( — Марина! Может, эта

собака и были Вы? Только этого не пишите.)
У меня были большие книги. Когда кто-нибудь брал у меня

книгу, все листы обращались в черные, так что ничего нельзя

было прочесть. Я читала только ночью. Иногда ко мне прихо¬

дили люди, чтобы посмотреть, что я делаю, но я не показыва¬

лась. У меня не было никого из людей, но у меня были существа:

Смерть и Судьба. Я им приказывала. Я говорила Судьбе: «Судь¬

ба! Пойди и сделай этому человеку горькое». А когда Судьба

снова являлась, то я говорила: «Судьба, пойди к этому человеку

и сделай ему доброе».
Потом я посылала Смерть.
—	«Пойди, Смерть, к этому человеку и умертви его».
Я сама была — смешанно: Смерть — Ангел — Могущество —

Воин.
МОЙ ОТЕЦ
У меня отец был старик, и никого больше не было. Он

жил бедно. Он лежал в кровати все время, и я ему все время туда

накладывала сена. Я все время работала, — делала все, кроме

того, к чему я неспособна.
Но вот он умер. Но я его не хоронила и не закапывала. Я его

так любила, что спала с ним подряд восемь недель.
Но вот, в последний день, когда я спала, я услышала громовой

голос: — «Ты будешь волшебницей».
И, когда я проснулась, я очутилась уже в том домике.
Мой отец нарочно прикинулся, что умер, чтобы заставить

меня спать с мертвецом.
Он был волшебник и довел меня до того дома.
Я очень долго там жила и не умерла.
22-го марта 1919 г.
АНГЕЛ-ВОИН
Я очень смела. Я раз пошла на войну. И пошла вперед,

перед всеми, как барабанщик. Но те пули, которые попадали в
16

1919
меня -г- они не делали мне больно, делали мне приятно. Но мои

попадали в того, кого я [нрзб: избирала?]. Все за мной шли, зная,

что я — Вождь. И когда они оглянулись, то они увидели позади

себя черную, черную темноту. А когда поглядели вперед, то уви¬

дали сияющий свет.
Но вот я вся побелела и почувствовала себя Ангелом. Я через

Войну перевела воинов в Рай.
22-го марта 1919 г.
МУЧЕНИКИ
Мои пули попадали в людей тех, которые не верили в

Бога, которые любили вещи совсем новые, а когда они старе¬

ли, то они их рубили, разбивали и бросали в огонь. Но когда их

хотели хоронить, то они прилипали к земле. Их души мучились

до раскаяния.
Я знала все, я знала, кто они, я знала, как их зовут.
22-го марта 1919 г.
ПЕРЕД БЛАГОВЕЩЕНЬЕМ
Вечер. Дождь уныло и однообразно стучит в окно. Коло¬

кольный Звон грустно доносится до меня. Снег еще не совсем

сошел с крыш, я в задумчивости смотрю на небо и не могу на¬

чать того дела, которое (только начала) мне нужно. Я называю

этот дождь «Первая весть Весны». Потому что зимой дождь не

идет. Звон Благовещения удар за ударом наполняет мою душу.
В ЦЕРКВИ
Вчера я была в церкви. Когда мы вошли, она была полна

народа. Я с Мариной протолкалась к Распятию. Когда я огляну¬

лась, то не увидала Марины, но подумала: «Если Марина уйдет

и не найдет меня, то я останусь тут спать. И быть может, сюда

прилетят Ангелы?» Потом я опять увидела маму. Я два раза ото¬

шла от нее из желания подойти к Распятию. Я тихо и робко по-

цаловала Пригорок, на Котором был Распят Иисус Христос. Я
17

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
думала, что случится такое чудо, что явится Христос в облаке и

скажет всем хорошим: — Да исполнятся ваши желания.
Рядом со мной старик стоял, у него были белые волосы и дро¬

жащие руки. У него на одной руке было два обручальных коль¬

ца. И мне нынче приснилось одно из них, то, что покрупнее.
МУЗЫКА
Музыку не сочинили, не придумали. Она сама пришла с

неба к людям. Я знаю это потому, что в ней всегда слышится

что-то Божественное. Когда она весела, то мне грустно. Я боль¬

ше всего люблю марши. При закате я люблю грустную музыку,

она так похожа на закат. Она коварна и Божественна. Она обе¬

щает счастие, а насылает смерть.
Москва, Благовещение 1919 года
ТРИ ЛЮБИМЫХ ВЕЩИ НА СВЕТЕ

Родина в опасности. Музыка. Любовь.
Все эти три вещи я знаю.
Когда Родина в опасности, мне хочется быть в самой середи¬

не боя, но чувствовать себя как посередине комнаты.
Когда я слушаю Музыку, мне становится очень грустно, она

меня давит, хотя я и улыбаюсь.
Когда я люблю, я чувствую тесную цепь, которой я связана с

тем, кого люблю, хотя бы он умер.
МОЯ МАТЬ
Моя Мать очень странная.
Моя Мать совсем не похожа на мать.
Матери обыкновенно рады, что у них есть ребенок. Они вос¬

хищаются всеми его движениями. А моя Мать почти не любит

маленьких детей.
У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее

зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный

рост и руки, которые мне нравятся.
Ее любимый день Благовещение. Она грустна, быстра, лю¬

бит Стихи и Музыку. Она пишет Стихи. Она терпелива, терпит

всегда до крайности. Она сердится и любит. Она совсем не хочет

так жить, как живет. Она ходит на какие-то рынки с какими-то
18

1919
кошелками и кувшинами. Она близорука. Она всегда куда-то

торопится. У нее какие-то бесполезные службы. У нее большая

душа. Низкий нежный голос. Быстрая походка. У Марины руки

все в кольцах. Марина по ночам читает, у нее глаза почти всегда

насмешливые. На них всегда написаны слова и буквы, которые

держатся только одну секунду и появляются еще и еще. Она не

любит, чтобы к ней приставали с какими-нибудь глупыми во¬

просами. Она тогда очень сердится. Иногда она ходит как по¬

терянная, но вдруг точно просыпается, начинает говорить и

опять куда-то уходит. У нее раньше было много друзей. Но по¬

том они стали понемногу покидать ее, только потому что у нас

ничего нету.
КАК ОН ВАС РАЗЛЮБИЛ
Марина. Вы слишком горячо его любили. Ему нужна

была только часть Вашей Любви, чтобы поглотить ее и секун¬

ду любить. Он не хотел дать Вам свою нежность, он только по¬

казывал Вам ее, он Вас хотел погубить. Он ведь Ангел Измены.

Он хотел сделать это таинственно, чтобы никто не знал. У него

есть чары в виде серых львов, и они убивают людей. Он убил и

Вас. Вам только кажется, что Вы живы. Он стоит над Вами, как

победитель над своей жертвой. Марина. Вы его разлюбили во¬

время. Он еще не успел Вас совсем погубить. Вы его любили, а

он забывал Вас. Он не приходил. Он улыбался на то, что Вы ему

говорили, но думал о другом. Он свою нежность превратил в хо¬

лод. Марина.
Я смотрю с грустью на погоду. Я чувствую в небе <и> в земле

перемену. Небо слишком тяжело, а земля легка. Мне кажется,

что небо сейчас обвалится на меня и клубы дыма задавят меня.

Но у меня из моей горячей крови выйдет огромный пламень, он

все пожрет.
МОЙ ОТЕЦ
Мой отец очень храбр. Он очень слаб, в нем есть много

внутренней силы. Он очень красив, у него стройный рост, он вы¬

сокий, у него серо-зеленые глаза, огромные грустные. Черные

волосы, лицо длинное тонкое бледное. Черные брови длинные.

Длинные ресницы. Яркие тонкие губы. Руки как у святого и об¬
19

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ручальное кольцо. Он был на войне. Он молодой. Он такой бес¬

сильный пошел за родину. Мой отец быстрый. У него волосы на

пробор. Он легкий. Иногда он бывает медленный, но это когда

он уставал, а уставал он часто. Он часто не высыпался. И когда

он был весел, то глаза были так же грустны. И когда он улы¬

бался, то улыбка была или грустная, или задумчивая. Когда он

опускал глаза, то большая тень ложилась на его щеки. Он забот¬

лив. Не самовластен. У него все привычки хорошие. Он нежен,

добр, ласков. Каждый раз мало ест, боясь, что другим не хватит.

Он иногда восхищается вещью и радуется ей, но потом пройдет

день, и папа потерял ее, он часто сидел за столом и глядел на

какое-нибудь письмо. Он часто ходил по комнате, как бы что-то

думая. И каждый почти час слышно было, как он быстра схо¬

дил по лестнице и тихо хлопал входной дверью. В его довольно

громком голосе всегда слышалась тишина. Часто он сидел в глу¬

боком кресле, прислонялся тихо головой и так же тихо говорил.
МОЕ РАННЕЕ ДЕТСТВО
Я немного помню мое детство.
Раз я была в Феодосии. Я помню, как мы приехали из Москвы

в тот маленький домик, который стоял в Коктебеле. Мы вошли

в комнату, нас встретила Пра. Моя крестная мать. Та комната

была довольно маленькая. На стенах висели вышивки, стоял

диван, он был вышит разными цветами и кружками. А Пра была

одета в синий кафтан с желтой каемкой, у нее шаровары и сапо¬

ги. Она седая. Марина села на диван, я стояла посередине ком¬

наты и слушала глухой шум моря. Был вечер. Я тихо подошла к

Марине и спросила: «Марина, можно к морю?» Марина сказала:

«Нет».
У Пра был сын Макс. Он был черный, темные глаза. Там была

башня, в которую он входил. Пра иногда бросалась в море со¬

всем одетая. Там берег был весь в маленьких камнях. Кругом

были всё огромные туманные горы, они были серо-голубые. Я

помню. Я сидела с какими-то людьми, когда мама уплывала для

меня очень далеко. Это все то, что я помню из Коктебеля, и ска¬

жу то, что я помню, как мы были в Москве у маминой подруги

Сони. Вот мы вошли в ее дом. Входим в темный подвал и стучим,

нам открывает прислуга. Налево от меня стояла кухня. Мы вош¬

ли к Соне, там был диван, окно до-полу. Мама и Соня сидели за

столиком, я играла игрушками. Эти игрушки я до сих пор пом-
20

1919
ню, это были птенчик и турок с длинной трубкой, у него были

полузакрытые глаза, и он раскачивался со стороны в сторону.
Я теперь напишу про Александров. Я помню, в Александрове

стоял дом. Он был деревянный, и там была терраса, я помню,

там жила Ася, Маринина родная сестра, и муж ее Маврикий и

еще дети. Андрюша, мой двоюродный брат, и его родной брат

Алеша. Алеша был самый младший сын, а Андрюша старший.

Я помню, там были низенькие окна. Я помню, когда мы подхо¬

дили к кухне, то Надя всегда гонялась за нами с кочергой. Там в

одной комнате лежал на полу большой медведь. И там же сто¬

ял высокий диван, там только было большое окно. Я помню,

мы раз приехали туда из Москвы и вошли на крыльцо, вдруг

мы видим Маврикия. Он, когда нас увидал, то сейчас же повел

нас в свой дом, очень радовался. Я первым делом просилась на

медведя, я играла и радовалась, несмотря на вечер. Мы спали

на большом диване. И иногда по утрам, когда мы еще лежали, к

нам приходил Андрюша и что-нибудь рассказывал. Но я ничего

из его рассказов не помню. Я помню еще тот сад. Перед этим до¬

мом был большой сад. Там были разные клумбы, и между ними

была моя любимая клумба, самая скромная. Она была с розами.

Я наклоняла голову, и эти розы прислонялись к моей голове.
ЛЕДОХОД
(Страстной Четверг 1919 г.)*
Мы вчера вышли из дому, и Марина мне сказала: «Аля.

Мы пойдем смотреть Москву-реку и пойдем в Храм Христа

Спасителя». Когда мы вошли на бульвар, то Марина сказала:

«Можно сойти немного ниже». Мы стали быстро спускаться, а

Марина сказала: «Аля, лед идет?» Я сказала: «Кажется». Мари¬

на сказала: «Разве ты не видишь, какими глыбами он несется?»

Когда мы подошли к загородке, то я увидала, как вода подня¬

лась и затопила берега. Льдины с глыбами снега на себе быстро

плыли по Москва-реке, их было много. Вдруг пронеслась широ¬

кая четвероугольная доска. Я глядела на лед. Он проплывал то

в образе домика, лодки и глыбы белых развалин дома. Этот лед

шел только на другой стороне реки. Вдруг прошли люди с ве¬

ревками в воде, они ловили рыбу. Я видала, как маленькие дети

без калош ставили ноги на доски, которые стояли под водою.
* Заглавие и дата рукой М.И. Цветаевой.
21

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Потом мы пошли в Храм Христа Спасителя. Марина купила

три свечи и зажгла их у женщины. Марина приставила меня к

стене с моей свечой. Пламень то стоял прямо и красиво, то изги¬

бался от легкого ветра. Марина потушила свечу. Я пошла с Ма¬

риной на середину Храма. Я с горем и жалостью стала глядеть

на святых. И мои глаза вдруг остановились на славянской над¬

писи. Там было написано о Иисусовой Смерти и о Его Воскресе¬

нии. Мы стояли недолго, но я молилась мысленно с особенным

рвением к Богу.
Потом мы опять пошли смотреть лед.
КАК Я ХОТЕЛА БЫ ВСТРЕТИТЬ ПАСХУ
Марина. В Пасху я бы хотела раньше лечь спать. Только в

Вашей комнате, или не лежать, а сидеть у Вас на коленях. Мари¬

на. Если бы я в ту ночь спала в Вашей комнате. Когда зазвонит

Колокол, то я бы хотела слушать молча, цаловать русые волосы

и глядеть в зеленые глаза. Еще я бы хотела смотреть в синее

небо. Марина, я с грустью бы слушала, быть может, протяжный

гул старых колоколов. Но на другой день я бы хотела услышать

серебряный звон молодых.
ВЕЧЕР
Я вечер люблю больше дня, потому что он, мне кажется,

создан Богом для отдыха людей. Когда подходит вечер, что бы

я ни делала, мне кажется, что усталость моя приятна. Я очень

люблю темный вечер, когда на улице тихо и слышан лишь лай

собак. Я люблю закат, в нем иногда есть очень красивые краски.

Но как бы в домах ни было спокойно, я чувствую в себе беспо¬

койство. Но как бы ни было беспокойно в доме, я чувствую спо¬

койно себя, когда темный вечер.
НЕБО
Иногда мне кажется, что облака так тяжелы, что еле-еле

держатся на небе, что они склоняются с неба. Иногда, когда я

поднимаю голову и иду, то мне кажется, что я иду по небу и смо¬

трю на землю. Иногда мне кажется, что тучи легче облаков. Мне

кажется, что небо не одно, что небес бесчисленное множество и

что в каждой полосе этих небес есть по одному Богу Мира. Эти

Боги еврейские, китайские, татарские, а на самом верху Русский

Бог.
22

1919
ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ
Была ночь. Я спала. Вдруг Марина разбудила меня и

сказала: «Аля. Торопись, за нами пришел Володя, мы пойдем в

церковь». Я молча оделась. Марина пошла вниз и сказала: «Аля,

иди в столовую, там сидит Володя». Я подошла и почувствова¬

ла слабый запах его духов. Но когда я подошла к Володе, то я

была ослеплена его духами. Мы пошли в церковь. Мы купили

свечи. Молились Богу. Вдруг мне показалось, что свечи сами за¬

жглись в то же время. Я немного гордилась, думая, что я одна

стою в церкви, но теперь я думаю, что я не одна в церкви стояла

со свечой. Там прошел человек в солдатской одежде со свечой.

Он встряхнул свечу, и пламень оторвался от свечи, и взлетел в

воздух над люстрой, и стал спускаться на свечи люстры. Я была

уверена почти, что это Святой Дух спускался на свечи. Там было

такое пение. Священники один раз обошли всю церковь с пе¬

нием, и когда они вернулись, то вся церковь точно ожила этим

пением. Я одно время так была занята своей свечой, что ни на

что не глядела. Потом мы пошли из церкви и я вела Марину в

какие-то мокрые места. Когда мы вошли домой, Марина сказа¬

ла: «Володенька, куда поставить эту свечу?» Володя поставил ее

на зеркало. Марина мне сказала: «Аля, ты сумеешь лечь спать,

только потуши свет». Я на все сказала: «Да». Я прощалась и ска¬

зала Марине: «Мама, я не хочу спать, я хочу читать». «Аля, у нас

нет таких книг». «Я буду читать свою».
Когда мы шли из церкви, то наши свечи тухнули, на мою руку

капал воск. Но Володя один донес свою свечу.
ПУГАЧЕВ
Я читала одну книгу. Там есть разбойник. Злодей Пуга¬

чев. Мне не жалко тех, которых он казнил и убивал, не жаль тех,

которые говорили: «Ты вор, ты самозванец». Мне жалко только

его, злодея, я его люблю, я чувствовала, что с ним что-то будет. И

что ж. Его казнили. Я люблю его. Мне жалко его. Я очень горячо

люблю его, точно его видала, и чем больше он делал бедствий,

тем больше я его любила. Хоть он называл себя королем, и если

народ не хотел верить, то его вешали. Но я люблю его больше,

чем настоящего короля. Я читала про многих с равнодушием. Я

в самом начале предчувствовала, что там будет разбойник. Еще

тогда, когда я читала, что он вожатый. Я верю, что он самозва¬

нец, но я его люблю больше, потому что он самозванец, потому
23

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
4äO*VL**JU
Страница из первой тетради А. Эфрон с правкой

рукой М.И. Цветаевой. Апрель 1919

РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 244. Л 77 об.
24

1919
что его презирает народ. В нем есть что-то грозное, великое. Я

бы не любила его, если бы жила в то время.
ОБЪЯСНЕНИЕ
Да. Ведь и сейчас есть злодеи. Я теперь живу в стране, ко¬

торая в их власти. Я их ненавижу, но я читаю книги, и там я всех

разбойников люблю и жалею. Когда я читаю, что Пугачев убивал

какую-нибудь женщину, я чувствую равнодушие, как будто распи¬

лили какое-нибудь дерево. А в жизни, когда я слышу про какое-

нибудь убийство, я чувствую отвращение. Я думаю, что когда я

вырасту, то я напишу книгу о тех злодействах, которые окружали

мое детство, и я думаю, что люди, которые будут читать эту книіу,

будут так же любить тех злодеев, как я люблю Пугачева Но я все

помнила, что люди называли его злодеем. Я читала, что он при¬

казывал своим слугам своих же людей брать в тюрьму, даже тех,

которых он помиловал во время казни. Мне просто кажется, что

он враг, а не разбойник. Я чувствую, что Пугачев не разбойник, но

верю в это. Я думаю, что в ту минуту, когда хотели его казнить, то

он подумал: «Мне все равно — моим врагам будет хорошо»*.
Я чувствую к Пугачеву жаркое горестное чувство. И мне ка¬

жется, что я таю в себе тайну, которую хочу сказать и не могу.
МОЯ РОДНАЯ ИНДИЯ
Я эту Индию сама выдумала. Она будет вся пестрая. Даже

деревья будут перевязаны разноцветными лентами. Там не бу¬

дет видно неба. Потому что над всей страной будет зонтик из

разноцветных перьев. Там будет такой закон, что все женщины

должны ходить с опущенными глазами. Там будут вышитые ша¬

тры, и на каждом венец. Городов там не будет. Воздух будет веч-

но-голубой. Святая птица там будет называться Дим. У мужчин

будут не костюмы, а одежды. Маленькие дети должны ходить

голые. Все будут объясняться знаками. Они будут молиться, не

складывая руки, а бегая глазами. Они не читают книг. На стенах

их шатров будут написаны надписи.
—	Конец**. —
*	Далее две строки густо вымараны рукой М.И. Цветаевой.
** Это слово — рукой М.И. Цветаевой, и далее на следующей стра¬

нице тоже рукой М.И. Цветаевой: «Тетрадка кончена 12-го апреля

1919 г. (ст. ст.) — на Пасхальной неделе.)»
25

fjptPI - 1ГІ--ТГГТ|||І|ЭД||ГіЩГЭДШИйі ШіУіІі|:
КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
■
■
£А
<LAju0^u»Lcu ^ÜU k

||£& 4иМ* IläuJiMjD MjâmiMu*
I ф	 і	Л"'""Т 	ІйѵТЖЯ
* ѵ
''Ж'
Шш
/о*ишъ&
<f '	щ
. ^\sLma
О^имглдАР' цлклльишъ H\ОД?мдиЛй	ф * * ,tMt #
0ЛЛ» МиЛАІш (4і0ъииби»	\J
х ді|л^яла ^і^езк^До^*зь. -^jEvu^ÄA-^ <äj*ua/ мсшмМі^
&*А*& МА&, ЛД*. ХДДДчдл^/ iMsWU3*Of>Г ^ .^СаАЛ») * ЗЬ ^ФЦЦЩі^лл jfr.fr> (^ >сДі

А|ѴІ|С^Ш^ .ACHjx^^	ид mjLMMMjL 4*Ä^pu * . I
*&VWUtWUAJï7AUL„JMJULA^
r jß(H^ÄuMU4-ftia. iW|ft>^a J^uL|uhwl

ÜUJU^	S
XT
AJbfCrtuüLASb
Страница из второй тетради А. Эфрон с пометами рукой

М.И. Цветаевой: «— Тетрадь начата 13-го апреля 1919 г.,

в день Ирининого двухлетия и первого самостоятельного перехода

Али через улицу, —»; «13-го - 14-го апреля 1919 г.»
Апрель 1919
РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 245. Л. 4
26

1919
КАК Я ОДНА ПЕРЕШЛА ЧЕРЕЗ УЛИЦУ*
Мама была больна, Нади (Ирининой няни) не было,

мама меня послала в соседний переулок к знакомым, чтобы

узнать, какая у нее болезнь. Она велела мне быть осторожной

и не попасть под автомобиль. Я шла очень быстро и все бор¬

мотала себе под нос: «Господи, осталось всего только 10 минут!

Мать моя умрет!» — и делала вид, что бегу к умирающей ма¬

тери. Я это делала, потому что мне было интересно, что сдела¬

ют люди. — Большую парадную дверь мне открыл бульдог. Это

был господин совсем с собачьей мордой: нос у него был корот¬

кий и виднелось лишь два острых зуба, — как у собаки. — Когда

я шла домой, я вдруг сказала довольно громко: «Боже мой! Я

детей оставила! Ирину оставила, Васю!» — Васю я выдумала. Я

оглянулась и вижу: на меня пристально и удивленно смотрит

какой-то господин.
15-го апреля 1919 г.
Когда я вернулась, мама мне подарила маленький серебря¬

ный флакончик с духами на синей ленте, ее книги стихов «Ве¬

черний альбом» и «Волшебный фонарь» и эту тетрадку — за то,

что я не попала под автомобиль.
Когда она давала тетрадку, она спросила меня: — «Аля, ты

рада?», а я сказала: — «Я не достойна!» — из глубины души.
1	МАЯ 1919 года
Мы вышли на улицу и нечаянно попали на праздник. Мы

шли по бульвару. Вдруг мы услыхали полковую музыку. Марина

что-то шепнула мне и сказала: «Аля, какая чудная музыка! Эта

музыка, где бы ни была, я ее люблю». Мы подошли к загородке

и видим — проезжают кони, красивые, белые. Всадники были

одеты пышно. Они были в синих и светлых мундирах, лица их

не были красивы. Одни из них немного качались на конях. У не¬

которых коней были привязаны розовые, красные розы к ушам.

Потом мы увидали позади войско. Впереди шел барабанщик с

огромным золотым барабаном. Все мундиры войска были си¬

ние. Барабанный стук уходил с музыкой. А один из всадников

косо и лукаво улыбался, делая вид, что не глядит на народ. Я
* Вся запись рукой М.И. Цветаевой.
27

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
чувствовала, что он сразу нас ненавидит. Потом Марина отошла

от загородки и мы стали бродить по бульвару. Вдруг мы услы¬

хали жужжание аэроплана. Мы сначала не обратили на него

внимания и тихо разговаривали. Вдруг он пролетел над нашей

головою и стал разбрасывать листы, которые кружились по

воздуху странными тучами и глыбами. Листы падали на крыши

домов.
Вечером мы зашли к Бальмонту. Марина ушла. Я осталась у

Бальмонта. Мирра не позволяла мне читать, а давала мне кни¬

ги, чтоб я глядела картинки. Потом Мирра сказала мне: «Аля,

ты пойдешь слушать моего папу?» Я сказала фразу, которую я

часто повторяю: «Если Мама позволит». Потом мы ушли к Ма¬

рине и пошли в Дом Соллогуба. (В нем мама раньше служила.)
Мы вошли во двор, который был как сад. В нем были малень¬

кие деревья, точно забор колючий. Дом Соллогуба стоял чуть-

чуть пожелтелый, с колоннами. Марина подошла с Бальмонтом

к двери, я тихо затрепетала душой. (Потому что во время ее

службы я пришла к ней один раз.) Я узнала эту дверь. Марина ее

открыла... Мои глаза стали быстро бегать по стенам. Мы вошли

в маленькую комнатку, нам помогли раздеться. Бальмонт напи¬

сал наши имена в тетрадку. Мы поднялись по входной лестнице,

и я увидала стоячие стенные часы. Входим в переднюю и видим

огромный шкаф темно-коричневый с маленькими углублени¬

ями. Мы вышли из передней и видим длинную залу, довольно

узкую, с красными бархатными стенами и с широким большим

окном в сад. Потом мы поднялись по лестнице в широкую и ма¬

ленькую комнатку. Мы встали около дивана. Перед нами стоял

довольно большой круглый стол. Бальмонт сидел на стуле, мама

на диване. Мирра стояла около Бальмонта. Он пил. Мы садимся

к столу... Я вижу: напротив нас стоит женщина, она разливает

чай, она с черными волосами, спереди заплетенными. Она была

одета в розово-лиловый сарафан, брови были черные, каких я

никогда не видала. Лицо было маленькое и толстое. Я увида¬

ла господина, очень похожего на Дон-Кихота, такой же худой и

высокий. Бальмонту стали гадать по руке. Вдруг позвали меня.

Эта женщина, которая раздавала чай, посадила меня на колени

и стала гадать мне по руке, но я из ее слов ничего не помню.

Я помню, когда гадали по руке Бальмонта, то мне показалось,

что женщина много повторяла слово — Аполлон. Она посадила

меня на колени, прижимала к себе и ядовито улыбалась. Я при¬
28

1919
встала и поглядела на Мирру. Она глядела сердито и брала меня

за руку, готовая стащить меня. Когда она кончила гадать, то она

сказала: «Кто пойдет со мной в церковь?» А Марина спросила:

«Это та домовая церковь?» Женщина сказала: «Да».
Все пошли в церковь. Мы шли по лестнице, и Марина мне

сказала: «Аля! Тут есть лестница, вся потертая от следа чело¬

веческих ног». Мы спустились, и я увидала полукруглую дверь

неярко-красного цвета. Эта дверь была на замке, ее открыли...

Я вижу. Темнота... Мы входим. Мы стояли в хорах. Там пахло

ладаном. Меня подняли на перила, и я увидала, что внизу был

полумрак. Лежало открытое Евангелие, наверху была не очень

большая люстра стеклянная. Стены были деревянные, с укра¬

шениями. Мирра шепнула: «Марина. Мне кажется, что из всех

этих углов вылезут мертвые священники». Марина сказала:

«Да, тут довольно жутко!» А потом Марина сказала: «Аля, сколь¬

ко тут знатных особ молилось».
Потом мы вышли и пошли по темной лестнице в парадные

комнаты. Все ступени ее были с огромными углублениями там.

Потом мы пошли в очень темное место. Марина шла быстро и

вела меня за руку. А я не смотрела на ступени, а всматривалась в

темноту. Когда мы пришли, то Марина сказала: «Аля, правда эта

лестница похожа на лестницу замка».
Потом мы вошли в залу, и я вижу большой каменный камин,

на нем стояли крылатые львы черные. Там на стене висело зер¬

кало с маленькими детьми, они держали корзины с цветами,

были в розовые и голубые одежды одеты. Потом мы вошли в

залу и видим. Стоит белая, очень красивая статуя с длинными

волосами и с опущенными глазами. Марина назвала ее Психеей:

«Это, наверно, Психея». У нее был стройный рост, рука тонкая,

гибкая и стройная.
Эта зала была маленькая, с полом чуть-чуть блестящим, и ма¬

ленький стол с цветной скатертью. Вдруг вбегает та женщина,

что разливала чай, и взяла меня за руку, и пошла в комнату, и

указала мне на портрет женщины, которая что-то говорила или

объясняла, и спросила, что она говорит. Я сказала, что она гово¬

рит про Святых, она засмеялась, поставила на пол меня и ушла.

Я села на диван к Мирре. Она сказала мне: «Аля, для чего ты ее

цаловала. Ведь она блоха в сарафане». Марина спросила: «Мир¬

ра, вам тут нравится?» — «Нет, мне тут совсем не нравится, по¬

тому что эта комната ее». Комната была обыкновенная, с одним
29

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
окном и простым полом, там стоял рояль. Вся мебель была об¬

тянута красной материей шелковой. То была зала с розовыми

стенами, там стоял камин белый с деревянной маленькой до¬

ской, которая прикрывала отверстие, в которое кладут дрова.

За столом читала женщина.
Вторая зала была еще светлая. Все стулья были в той зале по¬

ставлены в ряды перед окном, все стулья были в той зале белые

с маленьким длинным столиком. Марина говорила: «Вот моя

прежняя служба». В этой зале был натертый пол и высокое и

длинное окно.
Мы вошли в ту залу, в которой были розовые стены. Там все

люди почти сидели на местах. Сели все. В камине горел огонь.

Садится на маленький диванчик поэтесса и говорит стихи жа¬

лобным, пискливым и еле-еле слышным голосом. Она написала

стихи такие жалобные, говоря, что она спит в воротах кладби¬

ща, что у нее на груди висит крест и Распятие, а у всех нет. Гово¬

ря, что у нее сердце доброе и мягкое, а у других сердца черствы.

И ушла к камину. Потом подошел молодой, почти мальчик, поэт,

Мирра сказала, Есенин. Он читал стихи о том, что месяц спрыг¬

нул с неба и обратился в жеребенка, а он запряг его в колесницу.

Потом стал читать Бальмонт, он читал про рабочего, мне кажет¬

ся, что в этих стихах он хотел усмирить рабочего.
Потом господин, похожий на Дон-Кихота, позвал Марину чи¬

тать стихи, она встала со мной с окна и стала читать стихи про

чернь, говоря, что мы странницы — перешли всю свою дорогу

жизни, любимые Богом. Нам навстречу попадалась чернь, и мы

всё шли и шли скромною дорогой в Рай, где мы будем Величе¬

ства, Высочества, хотя на земле мы были бедны. Потом мама

стала читать стихи про Георгия-Победоносца. Она читала, что

он Московский герб, что Георгий герой, что он пронзает Гада.

В ответ первому стиху и второму они молчали, первому стиху

потому, что они были сама чернь, а второму стиху, как мне ка¬

жется, потому, что они были не русские и ненавидели русских.

После последнего стиха, которого я не помню, люди рукопле¬

скали, по-моему, потому, что им было стыдно молчать, когда че¬

ловек кончил. Марина читала голосом твердым. Я ее любила в

ту минуту пламенем, который меня охватывал.
Потом я и мама сели на окно, я оглянулась на дверь и увида¬

ла «Миррину блоху в сарафане». Она глядела на меня, ехидно

улыбаясь. Она теперь не была одета в сарафан. У нее на голове
30

1919
была надета шапочка белая и длинное белое толстое платье с

черной, надетой на все платье, вуалью. Я стала глядеть на маму.

Она глядела на диван, на котором сидел Бальмонт. На его села

та поэтесса и стала читать тихим и пискливым голосом стихи,

но гораздо лучше первых. Она читала, что она жила в часовне,

которая стояла в лесу или в долине, куда никто не заходил. Но

раз, когда она сидела в часовне и глядела в окно, она увидала

двух всадников. Из этих стихов я больше не помню. Кажется,

еще кто-то читал стихи, имени я не помню, но помню стихи. Там

было так. Этот поэт шел лесом по дороге ночью, у него не было

фонаря или свечи. Вдруг явилась девочка, которую звали Люба.

Он в этих стихах пишет, что она из белой сказки, что этой сказ¬

ки нет на земле. (Но он ошибся, потому что эта девочка Ангел

или Демон, а Ангелы и Демоны существуют, Ангелы являются

из Эдема, а Демоны из Ада.) Но на заре она стала уходить, а он

просил ее, но она сказала «не могу» и ушла.
Там был трогательный солдат, который, когда Бальмонт кон¬

чил читать, сказал: «Браво». Он встал и сказал речь, которую я

не помню.
Мы ушли из этой залы в переднюю, и Марина сказала: «Зачем

мы сюда зашли?» В зале к нам подошел Есенин и что-то стал

говорить нам. Я не помню, что он говорил. Мы стали одеваться

и вышли. Марина вышла, и ей Миррина мама указала на месяц.

Тогда был закат. Марина вдруг схватила меня за руку и так бы¬

стро бежала, что мне казалось, что я лечу. За нами бежала Мир¬

ра, думая, наверно, что мы играем.
На этом дворе стояли маленькие деревца, точно подстрижен¬

ные в круг. Всюду выбивалась тонкая новая травка. Дом Солло¬

губа стоял с рядом колонн. Когда мы были еще в Доме Соллогуба,

Марина видит дверь и открывает ее, и видим мы: перед нами сто¬

ит длинный каменный балкон с железными перилами, обвиты¬

ми плющом. Там стояло оплетенное полукресло и такой же сто¬

лик. Внизу были видны дети, играющие в немного потемневшей

траве вечером. Месяц был чуть-чуть розоватый. Вдруг я вижу

маленький флигель белый с окнами красными от света. Мари¬

на не очень давно рассказывала, что она видала Ее Сиятельство

Графиню. Мне она рассказывала, что ее выгнали из ее дома во

флигель, и я подумала, что, может быть тут и живет Ее Сиятель¬

ство Графиня. Я спросила у Марины, и она сказала, что она живет

на самом деле в этом флигеле. Флигель был осенен кустами.
31

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Потом мы вышли из полусада и пошли на Арбат. Вот мы уж

у Храма Христа Спасителя. Вдруг над нами понеслась с грохо¬

том красная струя воды, потом еще пронеслась и осветила ку¬

пол Храма как при Солнце. Почти все время, когда какая-нибудь

струя, казалось, свалится около нас, Мирра оттаскивала меня,

думая, что меня убьет. Вдруг за деревьями сквэра поднялся по

воздуху почти до неба розовый туман. На всех возвышениях

стояли люди. Там иногда проходили солдаты с факелами. Ино¬

гда на небе появлялась маленькая звезда, красная, и мигом па¬

дала на землю. Мирра думала, что они настоящие. Те огненные

струи назывались ракетами. Марина все говорила: «Ах, мы не

вернемся. Ворота, наверно, уж закрыли».
Марина вывела меня на площадь, и мы пошли на бульвар. Мы

проходим уже почти половину его и видим освещенные буквы

маленькими лампочками. Я помню только то, что эти буквы

были большевицкие. Марина сказала про буквы, что раньше

были освещены буквы императора и императрицы. (В ту минуту

мне было очень грустно. Мне стало жаль тех букв старинных и

стало жаль этих болыпевицких, потому что я к ним привыкла.)
На бульваре было темно, ходили толпы людей. Мы прошли

мимо «Уродов Силы». Кончается бульвар, мы идем обратно, мы

проходим почти половину бульвара. Мирра думала, что нужно

остановиться и прождать, пока пройдет весь народ, но мама

шла, потому что если бы мы остановились, то нас бы больше

толкали.
Я шла, опустив голову, и мне казалось, что под моими ногами

валяются гравюры изображения царей, все золотое, огромные

распахнутые старинные книги. Я только чувствовала, что меня

ведут в повороты, я думала, что я брежу. Мне казалось, что это

правда.
ПОДВИГ
Я записывала что-то в этой тетрадке. Вдруг я услыха¬

ла голос Марины: «Аля, Аля, иди сюда скорей». Я иду к ней и

вижу— на кухонной тряпке лежал мокрый червяк с мокрым

селедочным хвостом. Она мне сказала: «Аля, если ты меня лю¬

бишь, то ты должна поднять червя». Я говорю: «Я же Вас люблю

душой». А Марина говорит: «Докажи это на деле». Я дотрону¬

лась до червя, отдернула руку и в ужасе сказала: «Марина, он

мокрый». Марина говорит мне: «Они все такие».
32

1919
Я сижу перед червем на корточках и все время думаю, взять

его или нет. Марина меня торопит и говорит мне: «Аля! Ты так

пропустишь все время». Я думаю: «Я возьму его за селедоч¬

ный хвост». Говорю Марине: «Марина, у него селедочный хвост

есть». «Марина, я хочу его взять за селедочный хвост». Марина

говорит мне: «Аля, ты так бери его, где хочешь». Я говорю Ма¬

рине: «Ведь он такой противный». Марина говорит: «Аля, если

ты подымешь червя, ты будешь Героиня, и потом я скажу тебе

одну вещь».
Я ничем не ободрялась. Но я взяла его за хвост и приподняла.

Марина ободряла меня: «Вот молодец, молодец, клади его сюда

на стол, вот так. Клади его сюда, только не на меня». (И с сими

словами показывает мне на край стола.) Я кладу его на стол и

говорю Марине: «Вы правда поверили, что я Вас люблю?» «Да, я

тебя люблю, теперь я знаю, что ты меня любишь». (Когда еще я

поднимала червя, то Марина сказала: «Аля, если ты поднимешь

червя, то я тебе скажу одну вещь».) Когда я подняла червя, то

Марина сказала: «Аля, знаешь, что этот червь — селедочная

кишка». А я ответила: «Марина, чтоб не взять червя, я готова

была сказать Вам: "Я Вас ненавижу”».
ФЛЕЙТА РАЯ
Я засыпала и думала о Марине. Вдруг я услыхала ясно

тонкий, нежный, скользкий звук. Я это слыхала в полном созна¬

нии, и он долго раздавался. И я не знаю, кто играл. Я сказала Ма¬

рине: «Мама, Вы не слыхали, что сейчас играло?» «Нет, Алечка.

А что это было?» «Я не знаю». «А ты помнишь тот звук?» «Еще

бы, Мариночка. У меня в ушах этот звук раздается. Этот звук

нежный, тонкий, скользкий. Этот звук я никогда не слыхала».

«Да, Аля, это Флейта, это, наверное, райская». «Марина, это, на¬

верное, играет Ангел». «Да, Алечка. Есть Ангелы с флейтами,

нежные, подростки. Есть Ангелы с трубами, есть Ангелы-Во-

ины». Вдруг Марина стала в профиль ко мне и сложила руки, за¬

думавшись. Я воскликнула: «Марина, как Вы похожи на Иоанну

д'Арк». «Да, Алечка, мне это многие говорили». «Марина, я не

видала изображения Иоанны д’Арк». «Разве, Аля?»
Марина взяла с этажерки книгу, открыла ее и показа мне Ио¬

анну в латах и в лавровом венке. Над ней была поднята Ладонь,

Сложенная в Крестное Знамение. На другой картине я увидала

ее еще пастушкой, где ей явился Архангел Михаил весь в сия¬
33

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
нии. Он стоял на дороге, подняв над ней свою руку. Иоанна мо¬

лилась пред ним, сложив свои очаровательные ручки. Потом

она показала мне еще одну картину. Там было сражение. Один

из воинов держал Крестное Знамение, которое еле-еле каса¬

лось одной башни, очень похожей на замок. Там были полки,

которые стояли за Иоанну. Иоанны не было видно. Небо было

туманно. Внизу было подписано: «Взятие башен Орлеана». Вот

на этом кончилась эта воинственная картина. Потом Марина

показала мне еще картину, где Иоанна была мудрей всех мудре¬

цов собранных, которых Иоанна смущала своей Божественной

простотой. Вот Марина показывает мне картину, где Иоанну

допрашивают, она говорит со своей простотой, у нее под нога¬

ми валяются свитки бумаги. Кругом стоят люди и спрашивали

ее что-то, а Иоанна ни капли не смущалась и стояла простая и

щастливая и готовая умереть за Короля. Потом Марина сказала,

показывая на картину: «Алечка, это ответ Иоанны». Иоанна на

той картине перед каким-то знатным человеком, простая и го¬

товая сказать всю правду. Вокруг нее пир. Под низом была над¬

пись: «Иоанна перед губернатором». Это была последняя кар¬

тина, которую Марина мне показала.
Лежа, я сказала Марине: «Мариночка, этот звук Флейты я ни¬

когда не слыхала. Нежнее этой Флейты нет. Даже рояль грубей

этой Флейты». «Да, Алечка, это райская Флейта. Аля, спой мне

то, что ты слышала». «Марина, я могу спеть только грубей того,

что слыхала». Я спела Марине очень коротко с поворотом то,

что все время слыхала. Марина молчала. Я думала о Иоанне.
КРУГ ДЕТСТВА
Круг моего детства тесен. Мне в нем хорошо. И то, что

мы бедны, хорошо. Детство с многими подвигами. Детство свое

я чувствую сжатым кругом и низкой крышей над головой. Мое

детство как деревянная изба Бабы-Яги. Мое детство как сон. И

вся моя жизнь будет как сон. Детство мое без любви к другим. И

немного дикое. Детство с мечтами о героях. Дети меня прокли¬

нают за то, что я не знаю их игр. Мое самое любимое занятие —

чтение. Я ненавижу трусость, хотя сама труслива. Я люблю, ког¬

да я человека никогда не видала. Но если он появится на улице,

то я его больше и навеки разлюблю. Я люблю искренно наш

дом. Когда мама мне дарит что-нибудь, то я эту вещь прижимаю

к сердцу и думаю: «Это сердце мое в моей руке, Марина». Я меч¬
34

1919
таю, что когда я вырасту, то я напишу о моем детстве и да будет

та книга путем моей жизни, моим сердцем и душой навеки.
ПОДСВЕЧНИК
Я писала в этой тетрадке. Вдруг я услыхала за собой го¬

лос: «Аля, волшебник пришел». Я вспомнила из сказки малень¬

кого волшебника, который по ночам приходил к одной малень¬

кой девочке, которой было шесть, семь лет, и показывал ей чуд¬

ные места. Я оглянулась и увидала волшебника, как себе пред¬

ставляла, он был в розовом шелковом халате, в русых кудрях и

в маленькой красивой с разноцветными дорожками шапке. Он

держал в руках медный чайник и подсвечник. Волшебник по¬

дошел ко мне в сопровожденьи Марины. Он стоял, протягивая

ко мне руку с подсвечником. Я сидела, окаменев, и глядела на

волшебника так, что сама чувствовала остроту своих глаз. Вол¬

шебник стоял, держа в руках немного протянутый медный под¬

свечник. Волшебник был тот человек, который занимал у нас

дом. Я писала, сохранив в себе чувство маленького испуга. Ис¬

пуга благоговейного.
Марина стала чистить подсвечник золой от топки. Марина

обожает чистить медь. Я больше всего люблю медь. Больше зо¬

лота и серебра, шелка и бархата люблю я медь. У Марины есть

медный кофейник и чайник. Я их так люблю и чувствую такое

волнение к ним, что не могу объяснить его на бумаге и в словах,

это волнение знает только моя душа.
Этот молодой человек очень милый и трогательный, очень

скромный и уступчивый. Еще когда я писала и подсвечник сто¬

ял у меня на столике (папином подарке), я так на него глядела

пристально, что если бы отодвинули подсвечник с моих глаз,

взгляд бы мой снова упал на тетрадку, но я бы все время меч¬

тала об нем. Он стоял на столе. Написав слова два, три, я снова

взглянула на подсвечник с небольшой робостью. Я окинула взо¬

ром всю комнату, потом я опять написала чуть-чуть, взглянула

на подсвечник, потом взглянула на Марину и молодого челове¬

ка. На меня ни Марина, ни господин не глядели, я украдкой до¬

тронулась до подсвечника и быстро испуганно отдернула руку

и завистливо взглянула на потертый медный подсвечник. Я, до¬

кончив писать, устремила взоры в окно, в котором виднелась

сплошная голубизна небес. Иногда появлялись облачка в об¬

разе Агнца или кудрявой собачки, которая немного ядовито и
35

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
насмешливо преклоняет головку набок. Марина сказала: «Аля,

ты кончила? Иди одевать Ирину». (Ирина проснулась от свое¬

го денного сна.) Я молчаливо повиновалась тому, что сказала

Марина. Веселость Ирины разгуляла меня, как сны разгуливает

день.
Пришел вечер, я стала уже мыться. Вдруг послышался стук. Я

еще с мокроватым лицом, накинув на себя Маринину шелковую

шаль, быстро спросила: «Кто там?» (Марина знала ту полуде-

вочку — актрису Софью Евгеньевну Голлидэй.) Там за дверью

послышались слова: «Это я, Аля, это Соня». Я быстро открыла

дверь, сказав: «Софья Евгеньевна! Я умоляла Марину: "Мари¬

ночка, умоляю, оставьте меня еще немного до Голлидэй". Мари¬

ну рассердила я своими приставаньями». «Душенька! Дитя мое

дорогое, девочка моя!», воскликнула Голлидэй. Я же быстро

взошла через лестницу к Марине и восторженно сказала: Гол¬

лидэй.
Я стала мыть ноги. Вдруг слышу стук в кухонную дверь, от¬

воряю. Входит Софья Евгеньевна. Она садится на стул, берет

меня на колени и говорит: «Моего милого ребенка оставили.

Я думаю, что нужно всех гостей сюда позвать». «Но как я буду

мыть ноги?» «Ах да, это плохо». Я сидела, положив голову на

мягкое плечо Голлидэй. Голлидэй еле-еле касалась моей мяг¬

кой шали. Она ушла, обещав прийти прощаться. Я же вижу,

что ее нет, и в одной рубашке, накинув на себя шаль, вхожу к

Голлидэй, сажусь к ней на колени. (Там были Юра Серов, Юра

Никольский, господин Димитрий Владимирович Спечинский

и Голлидэй.) Марина ушла с Никольским на чердак. Я пришла

совсем без башмаков и сандалий, только в одних черных чул¬

ках. Я так просидела до 12-ти часов еще больше. Трогатель¬

но! Серов подарил мне белый пирожок. Голлидэй была весела,

гладила мои запутанные волосы. Пришла знакомая Голлидэй.

Послышались чьи-то шаги по крыше. (Оказалось, что Марина с

Ю. Никольским через чердачное окно вместе ушли на крышу.)

Серов влез на крышу со свечкой, воскликнув: «Дайте мне осве¬

щение для спасения хозяйки».
Я сидела на подоконнике, слегка подвигаясь к крыше. Голли¬

дэй звала свою знакомую, говорила: «Ой. Дитя идет на крышу,

возьмите ребенка». Подходила барышня, чтобы взять меня,

но я билась. Наконец сама Голлидэй сняла меня и стала нести

в кровать, я же билась и говорила: «Голлидэй гадкая. Галлиду
36

1919
я не люблю». Она, полусмеясь, дала меня Серову, говоря, что я

слишком тяжела для ее рук. Только что они усадили меня, как

вдруг увидали Марину, которая сходила из чердака. (Голлидэй,

когда несла меня, то говорила: «Аля, успокойся, ты первая уви¬

дишь Марину».)
Марина держала в руке толстую, как мне показалось, свечку

в подсвечнике позолоченном, с которого слезла краска. Голли¬

дэй сказала Марине: «Мариночка, Аля сказала, что она меня не

любит». Тогда только Марина заметила нас. Марина удивилась,

как я думаю. Я сидела в то время на кровати. Марина положила

меня. А я жалобно протянула: «А Вы со мной не попрощались. А

Вы со мной не попрощались». Марина поцаловала меня сурово

и крепко, как я почувствовала в душе.
ОБЛАКА
Я сейчас вижу очень странные облака. Обезьяну в одея¬

ле. Потом вижу за нашим двором высокий дом, весь окружен¬

ный облаками. (Я, когда смотрю в небо, мне становится грустно

и мне кажется, что во мне есть такая сила, будто я могу одним

прикосновением руки сломать дом, эта грусть перемешана с бе¬

шенством, с восторгом и с грустью.)
Часто я вижу одно и то же облако. Голова Великана со Зме¬

иными волосами. Эту голову я вижу сейчас. Только волосы ее

сейчас видны в образе груды тяжелых облаков. У этой тяжелой

головы видны глаза с солнечными лучами. Когда она расплыва¬

ется, то я вижу глыбу вроде каменного дворца, потом эта глыба

расплывается и получается огромная ступень, закиданная кам¬

нями. Когда и эта глыба расплывается, то получается малень¬

кая невинная овечка.
(Я люблю идти, подняв голову, глядя на небо. Мне кажется,

что тогда за мной и перед мной все идет: идут дома, хижины,

шалаши, магазины, пожары, башни. Что за мной идет весь Мір.

Но я гляжу только на облака.)
Также я люблю стоять опрокинув голову и наблюдать за об¬

лаками, как они плывут. Я раз видала дым, перемешанный с

солнцем. Тогда я подумала: «Луна, месяц и звезды, облака все

из дыма». Я только один раз, зимой при закате еле-еле розо¬

вом, стоя у ворот, видала очаровательный дым. Иногда, когда

с шумом проезжал экипаж, коляска или телега, я не опускала

глаз, но мои очарованные глаза глядели только в дым. Только
37

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
громкий голос Марины, зовущий меня, смог разбудить меня от

чудного дыма и мечтаний.
У меня нет подруг. Я люблю блуждать одна, без всех и без игру¬

шек. Я люблю одна ходить без всех в завороты нашего двора.
ВСЕ МОИ НЕДОСТАТКИ
Во мне есть очень много недостатков. Не душевных, а

внешних. Есть даже самый непростительный грех. Во мне они

все непростительные. (Я нахожу, что Бог прощает все грехи.)
Первый мой грех вранье. Когда я сделаю что-нибудь плохое

и мама спрашивает меня, кто это сделал, я отбиваюсь и гово¬

рю, что не я, и говорю это до тех пор, пока Марина не сделает

серьезное и строгое лицо — тогда только я чувствую, что я сде¬

лала плохо.
Потом у меня грех воровство. Когда меня спрашивают: «Аля,

ты хочешь еще?», я говорю: «Нет. Спасибо». А когда человек ухо¬

дит, оставив на столе что-нибудь, что можно есть, то я встаю

на ципочках и беру какой-нибудь кусок, в рот, иногда взяв в

руку еще, если можно три или два куска, и быстро ем. А если

уже услышу чьи-нибудь шаги, то быстро кладу под стол или под

комод, где человек не видит сразу. Так я делаю у всех. Краду и

у Марины, и у чужих людей, которым потом должна говорить,

что я у них украла. Сейчас у нас живет старик с сыном. Я, когда

они ушли на службу, украла у них два куска сахару. Они молчали

и делали вид, что у них столько и было.
Я еще знаю недостаток во мне, лень. Например, с утра и до

пяти или шести часов я пишу одну страницу и за это получаю

страницу с половиной или две страницы. Потом я иногда пишу

страницу до закату и то тогда ее не кончаю.
Еще у меня недостаток. Злоба. Например, я принесу цветы

и стану по одному цветку ставить их в воду. Тогда Марина сер¬

дится и говорит: «Аля. Делай это скорей, а то если ты не пото¬

ропишься, то сразу пойдешь писать». Я же от злобы делала это

еще медленней.
ДОЖДЬ
Сегодня был чудный дождь. Я держала руки под наве¬

сом крыши. Несмотря на это, мои руки были совершенно мо¬

кры. Дождь попадал на рамы наших окон. Я взглянула на наш
38

1919
двор. Он был покрыт белой пеной. Даже когда я сидела за сто¬

лом и писала, дождь, точно чтоб показать себя, дотрагивался до

моих голых по плечи рук. Когда я выглянула в форточку, дождь

и ветер, как бы приветствуя меня, радостно зашумели. Дождь

шел так. Он делал вид, что сейчас кончится, но вдруг шел еще

быстрей, и когда я села снова писать, дождь жалобно стучал¬

ся в мое окно, желая, чтоб я выглянула. Я глядела с жалостью

на брызги, которые точно желали призвать меня к себе. Когда

я глядела вниз, на землю, то мне хотелось очень походить без

шляпы. Или я бы хотела ходить по крыше и чтобы мне мочил

дождь мои волосы.
Гремел гром. Иногда дождь так шел быстро и так бил меня по

лицу, что иногда мне приходилось смотреть только через окно,

но дождь опять так жалобно стучал в окно, что я опять и опять

смотрела в дождь.
Один раз я видала в этот день блеск молнии. Дождь шел как

упорные стрелы, как я его называю. Небо было светлое с розо¬

выми облаками. Тучи были небольшие. Града не было.
НАШ ДОМ
Наш дом небольшой по внешности, белый, рядом с боль¬

шим белым домом. По наружности он не богат, а средний. Он

двухэтажный, старый. У нас тоже в нашем отделенные два эта¬

жа, у нас десять комнат с двумя коридорами. Моя любимая ком¬

ната — это Маринина. В ней одно окно, уютные занавески. Она

очень хороша вечером, тогда зажигается чудная люстра, она вся

синяя с чудными подсвечниками. Когда ее зажигают, то на по¬

толке отражаются золотые лучи и синий круг.
У Марины большой письменный стол. На этом столе веч¬

ный благо<го>вейный беспорядок. На этом столе в огромной

серебряной раме стоит портрет актрисы Сары Бернар [Сверху

приписано:] и Марии Башкирцевой. Там на стуле стоит портрет

моего папы, когда он был маленький. Я один раз стояла под

люстрой и говорила: «Марина, я хотела быть бы колдуньей и

стоять под люстрой в этом кругу». Там стоит чудный красный

диван, покрытый черным платком. Потом стоит там шкаф из

красного дерева. Потом у двери стоит высокая полка, покрытая

красной шалью.
Потом столовая. На стене висит вышитый ковер, очень тол¬

стый. На потолке висит люстра со множеством лампочек, в ком¬
39

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
нате темно. В камине огонь, уютный, старый, широкий диван

нахмуренно и старинно сквозь тьму глядит в глаза угловому

дивану. Этот уютный широкий диван приставлен к стене. Его

спинка сделана из красного дерева, и ручки. Сиденье его мяг¬

кое, наверно пружинное, а материя, которая обтягивает пружи¬

ну, цветочная. И когда я сажусь на него, то мне кажется, что я

сижу на берегу ручья вся в цветах. Камин в столовой очень уют¬

ный, большой, черный с белыми тонкими полосками. Камин у

нас скользкий, я думаю, что гранитный. На нем стоял раньше

золотой верблюд. Он был так красив на блестящем камине. Вер¬

блюд гордо поднимал свою золотую шею. Иногда по вечерам

горели несколько лампочек.
Коридор и передняя у нас внизу. В передней стоит желтая де¬

ревянная шаткая вешалка, и с деревянной рамой и подзеркаль¬

ником зеркало, и желтый, тоже деревянный, ларь. Коридор был

утром, днем и вечером темный. Есть внизу комната, из кото¬

рой прямо выйдешь в переднюю. В этой комнате стоит старый

черный низкий рояль. Там одно окно, очень уютные занавески,

окно, в которое виден кусочек нашего переулка. В этом един¬

ственном окне, которое выходит на улицу, виден серебряный

тополь, который вырос перед нашими воротами. Он чудно ше¬

лестит своими серебряными листьями при маленьком ветре.
Еще одна осталась комната, детская. Она очень широкая. В

ней стоял огромный деревянный шкаф. В нем на верхних пол¬

ках лежат мои разные книги — немецкие, французские и рус¬

ские. Иногда, очень часто, я находила в тех книгах, которые мне

давала Марина: «Але от Марины».
Одна комната внизу, лестница. Она самая обыкновенная, по¬

крашенная. Я ее люблю очень. Я к ней привыкла. На верху ее

есть перила. Они теперь обломаны. Кухню я очень люблю. Она

очень странная. Чердак у нас в кухне. Он еще выше кухни. К

нему ведет лестница. Там полукруглые окна. Их два. На них сто¬

ит разная посуда. Тарелки, супницы, судки, кастрюли, бутылки

разные, маленькие, большие. Бутылки для керосина. Там без¬

ногие столы стоят, стулья, диваны, верхи от столов, ноги от гро¬

мадных, почти боярских столов. Я его называю заколдованным

замком, потому что он такой странный, чарующий. Две стены,

которые окружают его вход, похожи на бело-зеленые стулья.

(Потому что белая краска, которой красят иногда стены и пото¬

лок, побурела, быть может, от дыма, плиты и самовара.) Окна в
40

1919
нашей кухне обыкновенные. Они чуть-чуть закругленные. Ино¬

гда на одном из подоконников стоят цветы: сирень, одуванчи¬

ки, незабудки и цветущая крапива. Крапива очень похожа, ког¬

да цветет, на сирень.
У нас все окна выходят на двор, кухонное окно выходит пря¬

мо на крыши домов. В наше окно слышно, что говорят детям

и что говорят дети. Я знаю почти все имена детей, дворовых.

Вася, мой любимый мальчик. Ему лет одиннадцать. Он всегда

отгоняет детей, которые делают мне зло. Он ходит всегда в чер¬

ном разорванном пальто, у него темные глаза, смуглая кожа на

лице. Девочка Соня. Иногда милая, иногда бьющая меня, при¬

говаривая: «Вот тебе за это. Вот тебе за это». Коля. Очень про¬

тивный мальчик. Он всегда ругается, насмехается надо мной,

становится в лужи и брызжет на меня. Василий всегда, когда во

дворе, защищает меня, только раньше, сжав руку в кулак, гово¬

рил мне: «Это ты, что ругаешься?» Когда я молчала. Коля мой

главный враг. Еще одна противная девочка Лиза. Ее брат Коля.

Когда она видит, что Коля делает что-нибудь дурное, она его не

останавливает. Раньше Маринин и мой любимый мальчик был

Игорь. С ним строго обращались. То и дело слышно было в окна:

«Игорь. Игорь, иди домой. Мама зовет». Я иногда слыхала голос

матери или горничной: «Только что надели чистую рубашку,

как опять в лужах извалялся». Его одежда была: белая рубаш¬

ка, иногда даже без пояса, и в легких синих панталонах. Мари¬

на пускала его к нам и позволяла ему рыться в моем шкафу, в

котором лежали мои игрушки. Я помню, он брал желтый стул,

становился на него и брал все игрушки с верху до низу.
ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ
(ДУХОВ ДЕНЬ)*
Мы шли на реку. Впереди шли барышни. Марина сказа¬

ла: «Аля, может, нас эти люди выведут». Мы шли всё прямо и

прямо. Мы уж были близко от реки и должны были переехать

ее на лодке. Вдруг послышался чей-то голос: «Нельзя, подожди¬

те!» и все стали становиться в очередь. Все больше и больше

подвигалась очередь, но я спокойно сидела на песке. Потом я

встала и стала пробираться между толпой и деревьями вниз.

Для перевоза стояли мостки.
* Вся запись рукой М.И. Цветаевой.
41

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Наконец пришла наша очередь. Когда пришла наша очередь

садиться, я встала в лодку, и она стала понемногу наполнять¬

ся зеленой водой. Мы доехали до другого берега. Мы вышли на

зелень и вскоре увидали холмы. Мы влезали на них и спуска¬

лись. Было шумно и много людей. Было довольно жарко. Мы по¬

дошли к оврагу, Марина легла, а я стала ходить кругом. Вдруг я

вскрикнула, подошла к Марине и показала ей несколько иммор¬

телей. Марина, лежа, перебирала руками в траве. Я сбегала в ов¬

раг за цветами, но, к сожалению, не находила там иммортелей.
Мы встали и пошли навстречу к шуму. Мы подходили всё

ближе и ближе и увидали что-то вроде дома с разукрашенными

стенами, с барышнями и с нарисованным хлебом, на который

был поставлен стул. Кругом кружились львы (запятая!)*, кони с

поднятыми копытами и высовывающимися языками. Там были

колесницы, и все кружилось под музыку. Когда мы сёл и в ко¬

лесницу, я высоко подняла голову и увидала деревенских жен¬

щин в красных юбках, которые перебирали ногами по палкам.

(Точка!) Были тоже качающиеся лодки. Я чувствовала какое-то

скромное торжество. Музыка играла про разбойника с персия-

ночкой, и Марина подсказывала слова музыке. Потом мы сошли

и опять стали всходить на холмы и спускаться с них.
Мы подошли к столику на лужайке, Марина спросила, сколько

стоят две лепешки и стакан воды. Девушка сказала, что не зна¬

ет, п. ч. нет хозяйки, и поставила Марину стеречь столик, пока

она сбегает за хозяйкой и за водой. Перед ней уже стояла це¬

лая очередь мальчишек, которые все ждали хозяйку. Когда мы

всё раздобыли, что нам нужно, мы опять пошли гулять, ходить.

Гармония была. Мы проходили по необитаемым дорожкам, и по

пути всё встречались маленькие родники. И кончались эти до¬

рожки болотами.
Мы хотели вернуться домой мостом. Марина раньше очень

боялась проходить по таким мостам, где была видна — сквозь

скважины — вода. Но теперь она восхищалась мостом. Я пом¬

ню, как мы когда-то сидели на ступеньках моста и ждали поез¬

да. Сторож побоялся, что мы испугаемся, и как-то воинственно

крикнул, чтоб мы посторонились.
Перед второй дорогой мы легли и закрыли глаза. Солнце

жгло наши лица, так что пот шел. Я лежала, не двигаясь, только
*	Так в тексте (здесь и ниже).
42

1919
иногда повертывалась и глядела на Марину, — лежит ли она.

Мне казалось, что я как-то полусплю. Это заставляло думать

меня Солнце.
Духов день. При этом слове я вспоминаю, как говорила мне

когда-то в детстве Марина о воскресении Христа: он из гро¬

ба воскрес, и потом пошел освятиться к Отцу своему, и потом

явился в образе языков над всеми головами. — Все почувство¬

вали вдохновение.
ИЗ ЖИЗНИ В КРЫЛАТСКОМ
Был закат. Я лежала в кровати и прямо глядела в окно.

Там были видны деревья, которые грустно шелестали листья¬

ми. Мне казалось, что по этим листьям ходят мальчики и девоч¬

ки, как маленькие куколки. Посредине были видны маленькие

веточки, по которым, как по мосту, пробирались толпами маль¬

чики и девочки. Вдруг я неожиданно увидала Иисуса Христа

маленьким. Он глядел прямо в мои глаза, точно хотел узнать,

грешила я или нет. Я тоже глядела прямо-прямо в одну точку,

прямо в глаза к Иисусу Христу. Он стоял в той толпе детей. Они

все быстро шли, кроме Иисуса Христа. Он стоял, прислонившись

к высокой и крепкой ветке. Толпа быстро подвигалась. Иисус

Христос стоял на месте.
Потом я видала еще Иисуса Христа. Он сидел на ветке очень

толстой. Но на этот раз Он печально глядел на небо. Он был в

более крупном образе, но все-таки маленький. Он был с белой

лентой на Теле, с которой Он изображен на многих образах в

Священном Писании и во многих книгах.
Потом мы переехали на другую дачу. Она была внутри темно¬

вата. Раз я, около Жениной кровати, нашла какую-то палочку. Она

была белая, по-видимому очищенная Жениными руками. Вдруг

вошла сама Женя. (Ей было пять лет, а мне шесть.) Она сказала:

«Аля, не смей брать эту палочку. Она моя. Сделай себе такую. Сде¬

лай. А, что, что?» И она со злобной и ехидной улыбкой отнимала у

меня ее. Я же начала рассказывать ей историю Ада и Рая, Чисти¬

лища. Я рассказывала ей: «Милая Женя! Есть Ад и Рай. А у Като¬

ликов есть Чистилище. Это то место, где очищают душу от грехов.

Если мы будем не слушаться папы и мамы, будем ругаться, будем

ссориться и отнимать друг у друга вещи, то попадем в Ад и будем

в вечном огне». Тут я остановилась. Я чувствовала как Кто-то от¬

гоняет все тучи, которые ложатся на дорогу моих слов.
43

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
При остановке моего рассказа Женя сказала: «Ну что ж из

этого?» Я почувствовала, как в душе ее, которая появилась в

ту минуту, в которую я начала рассказывать про Святых, что-

то боролось и она долго думала. Сказать: верю. Или сказать: ну

что ж!
Я почувствовала, как Женя ослабла от моих слов. Она присе¬

ла на кровать, на которую строго воспрещалось садиться. Она

села оттого, что чувствовала: если я не сяду, я могу упасть. Она

выронила из рук свою палку, опустила беспомощно руки.
Я продолжала: «Когда душа умрет, она в Раю делается ма¬

леньким Ангелом. Ангелом без тела, без рук и ног. Только с го¬

ловой и крыльями. Если же душа в Аду, она делается Дьяволом-

Мучеником. Когда Бог сходит с Неба в Ад к грешникам, которые

раскаиваются <, тех> берут Святые. Так же и мы. Если мы не

будем смягчены Словом Бога, мы останемся в Аду». Дальше я

не помню из моего рассказа. Я чувствовала, что я могу идти по

расчищенному Пути Божественной Рукой, но должна стараться,

чтоб снова не запылить дороги своими Грехами.
Женя говорила: «Ну что ж. Я не верю. Это всё глупости». Я

один раз просила Женю перекреститься, чтоб поверить чему-

то, что она сказала. Она отвечала: «Я не умею креститься. Мне

мама не позволяет». Я перервала ее: «Странная мать, которая

не позволяет дочери креститься». Женя говорит: «Мне не по¬

зволяет папа». Я на это ответила то, что и на первое. Вдруг

Женя сказала: «Аля, научи меня креститься». Я ей показала и

прибавила: «Только правой рукой. Молодец».
Этот разговор происходил в постели. Не помню когда. Перед

сном, кажется.
После моего рассказа Святого Женя сказала: «А у твоей мамы

есть ли сахар?» «Нет». Женя говорит: «Я бы ей очень хотела

прислать с тобой его».
В этот же день Женя, узнав от меня, что Маринины любимые

цветы иммортели, набрала ей букетик. Еще раньше она набра¬

ла Марине немного этих цветов. Она нашла для иммортелей

скромную белую тряпочку. Она перевязала их и положила ко

мне в сумку, в которой лежало мамино письмо ко мне. С этой

сумочкой я многие дни не расставалась.
Во дворе есть собаки: Демон и Осман. Их прозвали: Дёмка и

Осмашка. Демон был на длинной цепи. Он был очень злобен. Он

бросался на всех, кто проходил, пробегал мимо него. Раз я по¬
44

1919
дошла слишком близко к Демону и слегка погладила его мор¬

ду. Он кинулся на меня, и я упала. Он быстро погнался за моей

ногой. Я вскрикнула и, заплакав, заметила, что на правой ноге

в коже был виден глубокий след. От моего рева пес быстро от¬

скочил назад, испугавшись. На другой ноге показалась кровь.

При виде на обоих ногах кровь, я сию секунду замолчала. Я не

испугалась крови, хотя ее очень боюсь. Я поглядела на Демона.

У него было прекрасное лицо, огромные, длинные желтые уши

как-то особенно красиво и гордо лежали, а тело было как будто

у Льва, такое гордое и сильное. А морда его была важная, до¬

вольная, гордая. При виде его восторга мое лицо прояснилось,

я была до того счастлива, что улыбнулась. Его лапы были так

могущественны и когти точно у Льва. Когти были у него как

бы отточены. Голова его смотрела вбок, как раз в то окно, в ко¬

тором сидела Елизавета Моисеевна с своим маленьким сыном.

Его звали Алеша, но его прозвали Ляля.
Мы перешли через какой-то маленький дворик. Стоял ма¬

ленький детский диванчик. Женя сказала, что этот диван при¬

надлежит девочке Марианне. Надя и Женя называют ее Ма-

рианкой. Вся земля была посыпала крошечными щепками и

огромными палками. Этим ходом можно всегда миновать Демо¬

на. Я в доме всегда горевала, что Демон не укусил меня.
На второй даче есть одна очаровательная терраса. Их четыре.

Есть терраса, которая построена над самой крышей, всякий ро¬

стом как моя Марина может перешагнуть через решетку и быть

на крыше. Нижняя терраса, с стеклянной полустеной. В этой

террасе пьют чай.
Я иногда наблюдаю за дымом поезда. Вдали виден парк. Де¬

ревья его такие густые, как в лесу, в этих густых-густых дере¬

вьях видна розовая крыша замка. Там есть пески. Они около

длинной как лента реки. Меня пугали: «Аля, не ходи близко к

реке, потому что тебя Водяной схватит». Но я в него не верила,

я думала, что водяной — из сказки.
Потом Женя стала рыть яму. Мы рыли ее поочередно, для

замков. Женя рыла простую горку, я же делала зубцы Кремлев¬

ской Стены. Остались дома Елизавета Моисеевна и ее муж Ми¬

хаил Юрьевич. Даже Алеша был на песке. Надя лежала на какой-

то белой тряпочке. Кажется, на наволочке. Женя рыла до того

ямку, что показалась вода. Она так тресчала, что Женя назвала

ее часами Водяного. Я из этой грязи начала лепить какого-то
45

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
поэта. Я его сама выдумала. Выдумала его фамилию. Я ее не

помню. Меня спросила Надя, знаю ли я его стихи? Я ответила,

что не помню их, но что он писал очаровательные стихи. Надя

ответила мне, что не знает его. Я сказала, что его мало кто зна¬

ет. Я лепила его в широкой длинной шубе, с кудрявыми воло¬

сами от природы. Представляла себе его с голубыми глазами,

прямым носом с горбинкой, задумчивым смуглым лицом, так

же длинным и стройным. Я думала о нем, что он любил свой на¬

род, что был прост, стоял за царя и его очень трудно было обма¬

нуть. Я думала, что он любил вой ветра, сочувствовал непогоде.

Думала, что он жил в заключенье молодым, средних лет, мона¬

хом. Я подумала, что под старость его жизнь так изменилась. Он

сделался колдуном и поэтом. В это время моих рассказов и меч¬

таний Женя восторгалась своим колодцем и подзывала Надю,

чтобы она поглядела на ее колодец.
Раньше, как выйдешь из сада старой дачи, по правой сторо¬

не идет длинная лестница вниз, по пути к пескам. В солнечные

дни она всегда очень жгучая и приятная.
На нижней террасе новой дачи видны около парка пашни, до¬

мики, выкрашенные красным цветом. Они были разноцветные.

Зеленые, желтые, голубые, розовые и коричневые. Они стояли

или поодиночке, или рядом друг от друга. Стада коров и лоша¬

дей издали кажутся игрушечными стадами.
Часто выходила я в пасмурные дни на террасу в пальто, гля¬

дела в эту чудную даль, всматривалась в дальний обрыв, кото¬

рый блестел своим песком как ранняя утренняя заря. Сначала

виден песок, потом только виден сам обрыв в тумане.
Я мужа Елизаветы Моисеевны не очень любила. Он все время

ругался, запирал Елизавету Моисеевну в кухню, чтоб она гладила

или держала на руках Алешу и варила ему еду, когда он бился на ее

руках и еще вдобавок ругался муж, я спокойно входила в кухню и,

пока он мылся, я оглушительно орала. Тогда он ворчал: «Чего еще

приперлась сюда и орешь во весь голос?» Я не смущалась ни кап¬

ли, но, напротив, воодушевлялась все больше и больше.
Один раз на старой даче случилось небольшое приключение

с Женей. Один раз она рвала иммортели для моей мамы, она хо¬

тела также нарвать ей ландышей. Она вместе со мной пошла в

какой-то маленький лесок. Она шла все ниже и ниже и все соби¬

рала какие-то палки и роняя их на пути. Вдруг она оглянулась

вперед и назад и громко порывисто закричала: «Аля! Ведь мы
46

1919
заблудились». Потом она обняла меня и сказала: «Ах, если бы

тут был кто-нибудь, мы бы сказали, что мы бедные сиротки,

что мы заблудились в лесу. (Это была только маленькая роща.)

Если бы туг был мой милый дорогой папа... Надя, Надя, мама».

И с сими словами она громко заплакала. Я сказала: «Помолись».

«Я не умею молиться», сказала она, всхлипнув. Тогда я попроси¬

ла Женю остановиться, встала на колени и начала молиться Ни¬

колаю Чудотворцу. Я встала. Женя немного утешилась. Я огля¬

нулась кругом. Вдали я увидала девочку Тамару. Она увидала

нас, и я подумала: «Мы попались!»* Я сказала Жене: «Пойдем в

гору». Но Женя не хотела. Я же явственно помнила, что мы попа¬

ли сюда, сбежав с этой горы. Женя подходила к разным заборам

и запертым калиткам, смотрела на чужие сараи и говорила: «Ах,

Аля, Подожди, моя душечка. Это, кажется, наш сарай». Но потом,

поняв, что это чужой сарай, плакала, прижимая меня к себе, го¬

ворила: «Аля, Алечка. Если бы тебя не было, я бы умерла». При

каждом слове она вздрагивала и заливалась слезами. Я угова¬

ривала ее идти все время на гору и наконец уговорила ее. Мы

пошли. Женя все плакала. Дрожала вся, испугавшись полевой

мыши. Вдруг мы услыхали чей-то голос. Я узнала, что это Але¬

ша, но спросила у Жени: «Кто это кричит?» Она радостно вос¬

кликнула: «Лятька! Лятька!» Она царапала себе ногу то одну, то

другую. Мне же было очень неловко, потому что мы вышли из

рощи. Я готова была остановиться у ближнего дерева на самом

конце до ночи. Я не сделала этого, потому что боялась, что обо

мне будут беспокоиться и найдут меня. Мы вышли. Елизавета

Моисеевна сидела на террасе с Алешей. Он не умел ходить, и

Елизавета Моисеевна держала полотенцем его, потому что он

очень бился у решетки террасы при виде нас.
Надя, Женя и я пошли в Волчий Овраг в последний день мо¬

его пребывания. Волчий Овраг, так называла его Марианна, со¬

всем не был похож на настоящий овраг. Там не было ни малей¬

шего отверстия. Весь овраг был гладкий. Там только Надя клала

песок так много. Женя клала песок в игрушечную детскую тач¬

ку, Надя в кукольную коляску. Наде и Жене я помогала класть

песок в их сосуды, то руками, то черепками, которые валялись

в песке и около песка. Женя думала, что эти черепки — камеш¬
*	Попались, потому что Тамара могла сказать, что мы воры. Она поду¬

мала бы так потому, что часть своей рощи мы прошли. — Примеч. авт.
47

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ки. Она говорила: «Какие красивые камешки». Мы брали и от¬

возили песок на дачу, потому что должны были придти гости. Я

сказала, что гостей не будет и что Надя напрасно сыплет землю

у крыльца песком. Надя же сказала, что ей совсем все равно и

песком посыпала она перед крыльцом для себя. Если гости не

прийдут, как я думала, Женя от досады говорила бы Наде и мне:

«Я с тобой не вожусь». Потому что должны были придти маль¬

чик пяти лет Миша и девочка 8-ми лет Аля.
Гости пришли. Миша был очень шумный и скоро надоел

Жене. Было тогда Воскресение или понедельник. Все весели¬

лись, качались на качелях, рассказывали сказку про королеву

и ее дочь, играли в телефон и другие игры. Я немного закача¬

лась на качелях, и меня уложили в постель, чего я ненавижу.

Как только ушли из моей комнаты, я тихо вскочила и ушла на

террасу. Мне сказали, что я слишком бледна, но я не слушалась

и стала спокойно читать книгу стихов. Когда гостей проводили

Гольдманы, Женя сказала мне, что ей Миша надоел и что лучше

бы было, если бы была только одна девочка. Аля мне не понра¬

вилась, потому что была очень ученая для меня. Женя и Надя,

проводив гостей, пошли ужинать, я хотела весь хлеб и лепешки

оставить пока и привезти Марине.
<«Я ИНОГДА ХОЧУ УЙТИ ОТ В АС...» >
Я иногда хочу уйти от вас. Я думаю: «Она не любит меня.

Я должна уйти. Сделаюсь нищей, или монашкой, или удавиться,

выброситься из окна лучше всего. Утопиться. Велеть извозчи¬

ку задавить меня. Или пусть дом обвалится на меня и чтоб все

могли спокойно уйти отсюда. И если я попаду в Рай, я отойду к

скромному кусту или в темный угол, и молчать, и не просить

прощенья, хоть бы все Святые Ангелы строго говорили мне, что

грех быть в Раю и не подходить к Богу и не просить у Него про¬

щения. Хоть бы мне говорили, что сейчас же отправят меня в

Ад, и отправили бы в него, я все равно бы стояла на своем. Не

уходить из своего угла и, главное, не подходить к Иисусу Хри¬

сту». Я про это, М<арина>, думаю с такой уверенностью, точно

я сейчас только была там. Иногда посредине моей думы я забы-

лася. Я вдруг подумала про вас, дорогая, подарок Бога. Не толь¬

ко Бога, но всей земли бесконечной. Да. И весь мир есть Ваша

душа. Иногда я думаю упорно: «Умереть». И больше ничего. Я

иногда думаю, какое бы мне придумать себе наказание. Иногда
48

1919
мне хочется, чтоб мне отрубили голову или бы пронзили меня

шпагой. Я бы хотела, чтоб мне показали всю войну и чтоб я ви¬

дела всех убитых воинов, полудетей, и воинов старых, и воинов

всяких. Чтоб я видала эту войну с начала до конца, видала своих

врагов. Мне интересно, струсила бы я, заорала и убежала ли или

бы стала сражаться за Русь и за родину. Я бы присылала Марине

письма про нашу победу. Присылала бы письма с друзьями, ко¬

торые ехали бы на родину. Я бы хотела, чтоб та война была не

на сцене, а прямо живая настоящая борьба. Мне казалось, что я

могу победить свою трусость и медленность. Иногда я хотела

бы, чтоб сны мне пророчили насчет Б<елой> Г<вардии> и Боя.

Мне кажется, что я иногда очень бессильна. Это правда. При

малейшей боли я готова взбаламутить все главные тайны. Вы

сразу узнаете их. Ваши враги, б<ольшевики>. Аля.
НАША ПРОГУЛКА
Один раз мы вышли из дому и направились к набереж¬

ной Москвы-реки. Мы шли, шли, пока не дошли к лестнице, <ко-

торая> ведет вниз, сели на длинный каменный выступ лестни¬

цы. Напротив, на другом берегу стоял коричневый, с какой-то

примесью меду и золота в краске. Река тихо и лениво шла куда-

то вдаль. Было несносно грустно от тиши в душе. Медленно

двигались трамваи. Ломовые лошади ехали, с печалью погля¬

дев в воду. Все машины двигались медленно и лениво. Редкие

кони восторженно ржали, подняв по-царски головы. Все как-то

изменилось. Все сделалось как-то старинно, послушно, зача¬

рованно. Мне кажется, что человек не должен видеть все это.

Должна видеть это М<арина>.
Недалеко виднелась пристань, ярко блестевшая на солнце.

Мне казалось, что это речная двухцветная беседка для музы¬

кантов. Эта пристань была такая. Красная с зеленым.
Мы смотрели на совсем потухшие купола церквей. Вдали

был виден воспитательный дом Екатерины Великой. Мари¬

на сказала мне, что это дворец. Потом, после этой шутки, она

так трогательно сказала: «Аля. Я тебе наврала. Это не дворец, а

воспитательный дом, в котором родилась Ирина». И с этим она

прибавила: «Этот дом выстроила Екатерина Великая. А настоя¬

щий дворец вот он, если хочешь знать, перед тобой». И с сими

словами она указала мне на огромный желтый с золотым купо¬

лом дом. Он был с несказанным количеством окон.
49

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Внизу в реке были видны рифы, как я их называла. Это были

просто торчащие острые камни, о которые могла бы лодка рас¬

пороть себе дно. Я вспоминала про старинную статую, про ко¬

торую когда-то выдумала. Помню, что она была обвита сухим

плющом, на ногах были шелковые малиновые бальные туфли.

Лицо ее было накрыто шелковой лиловой вуалью. Каменные

глаза были выкрашены темно-зеленым цветом. На ногах были

зеленые парчевые вышитые носки. На сильно открытой шее

красовались сердолик и янтарь. На плечах лежала шелковая

синяя шаль с черными, зелеными цветами и плодами. На ней

было длинное платье красное, короткие вьющиеся на концах

волосы, не очень темные, русые и загорелые руки с потертым

серебряным кольцом.
Мы спустились вниз на берег. Там была чудная темная зелень.

Солнце жгло нас. Небо было совершенно синее. Вода johho за¬

сыпала, тихо, без шуму укачивая себя в своем прямом направле¬

нии. Вдали была видна загородка. Она предвещала, что дальше

этой загородки нельзя ездить кораблям, потому что там не¬

далеко мельница и вода слишком бурна для средних весом и

внешностью кораблей. Мы всё шли по правую сторону. Рвали

цветы. Собрав порядочно цветов, Марина сказала мне: «Аля, я

выброшу мои цветы в воду. Хочешь, выбрасывай их». «Я боюсь,

они потонут. Им будет плохо». «Нет, Аля, им будет очень при¬

ятно. Вот погляди». С этими словами она бросила в воду свой

красивый, чистый, аккуратный букет. Он медленно закачался в

волнах, как будто лежал в гамаке. Он как будто засыпал. Когда

я увидала, как приятно цветам, я бросила свои. Они порядочно

отстали от Марининых. Они были уж далеко. Мы пошли. Цве¬

ты плавали в своих гамаках за нами. Они плыли медленно, мы

шли медленно. Была кругом зелень, вода была тут совершенно

свободна. Без всяких загородок. Я уж не так сильно чувствова¬

ла жару, теплый ветер ежесекундно свистел мимо ушей и осто¬

рожно падал на мое лицо. Не было ни души. Не было и следа

человеческих ног. Я взглянула на небо. Оно побледнело. Обла¬

ка уже виднелись, то маленькие бледные, то сильные боевые.

Москва-река была такая готовая к какому-то приказанию Бога.

Или остановиться и спокойно уснуть (все же чуть-чуть колы¬

хаясь), или восстать волнами, грозно возреветь, послать ветер,

гром, град, дождь. Она была спокойна. Виднелись красные и ко¬

ричневые лодки, то с одними гребцами в фуфайках, то с наро¬
50

1919
дом и детьми. Мы всё шли по одной тропинке. Иногда виднелся

изорванный запыленный башмак или чьи-то грязные тряпки.

Потом как я неловко и косо поглядела в сторону. Солнце на дру¬

гой стороне жгло. Оно красиво стояло, как-то властно и ехидно,

как торжествующий противник на дуэли. Солнце сейчас про¬

тивник Москвы, из-за б<ольшевиков>. Но Солнце Царь Б<елой>

Г<вардии>. (Если бы я была воином!..) Когда мы шли, я думала:

«Музыка, вечерняя и утренняя заря, солнце. Свобода. Зелень,

река. Всё это я люблю. А любовь так строго и любовно ложится

на все это. С зорями она плывет с музыкой, летит. С рекой тоже

плывет и невинно спит. Да».
Мы шли всё по одной дорожке, а когда она пропадала, мы шли

по ее направлению. Она каждую минуту менялась. То была суха

и красива или мокра, дика. Эта дорожка привела нас на малень¬

кий земляной мостик. Он был загорожен деревянной загород¬

кой. Земля чуть ли не колыхалась. Там, где стояли столбы, было

видно, как близко вода. Можно было одним ударом лопаты вы¬

звать воду. Можно было при таком случае утопить весь мостик.
Тропинка иногда была так узка, что кому-нибудь из нас при¬

ходилось идти спереди и сзади. Она была так узка, потому что

огромная каменная стена сжимала нас. Гребцы что-то кричали

нам, и ворчали, и ругались. Я не поняла, что они такое ворчат,

но мне показалось, что, может быть, они ругались сами с собой

или дразнили нас, но скорей всего, что они злились на лодку.

Купола блестели, точно перед вечной смертью. Это предвеща¬

ло, что скоро будет закат. Мне казалось, что это сказка, та чуд¬

ная сказка про мальчика, который уснул под чудную музыку.

Когда отец позвал Мишу (так звали мальчика) к себе, чтоб он

слушал музыку. Тогда он стал искать ее в столовой, в гостиной

и во дворе. Это сказка Музыкальная Табакерка. Из этой таба¬

керки и лилась вся музыка. Миша не обращал на нее внимания.

Отец открыл табакерку и показал Мише внутренность ее. Там

были светящиеся домики, мальчики-колокольчики и господа-

молоточки. Валик и Царевна Пружинка.
ПРОГУЛКА С ЧЕРВЕМ
Мы вышли из дому и направились к набережной. Тут

было как-то тепло сердцу. Мы вошли в широкую аллею, на ко¬

торую были положены тяжелые камни. Они были похожи на

гробы. Там было написано: «Двадцать первое, двадцать вось¬
51

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
мое». Это напоминало мне, как иногда бывало на кладбищах.

Это было так. На памятнике и на кресте было начертано, когда

умер человек, как его звали и сколько ему было лет. И на этих

камнях было так же. Я нарвала ромашки, которая так чудно

пахнет. Нашла счастье, но только не себе, а Марине. Мы сели на

этот гранит. У меня в руках были иммортели. Это были те же

самые иммортели, которые дала мне в Крылатском Женя. Ма¬

рина усадила меня на довольно высокий гранитный камень.

Мне казалось, что я сидела на троне. Трава была очень тем¬

ная. Я нашла себе чудный камень. По нему протекала розовая

толстая гранитная жила. Я встала на камень, выпрямилась, и

мне казалось, что я Воин-Памятник и, что если я буду долго, с

пол-месяца тут стоять, я окаменею. У Марины под ногами как у

Царицы валялся мой куст. Перед ногами почетно расстилались

все мои цветы. Мне было очень хорошо. Мне было ни тепло, ни

холодно. Я реки не видала. Мне казалось, что она утомилась от

солнца. Может быть, что ее укачивает прохлада, что река поет

(только себе) свою чудную песню. Марина сказала мне, что она

сейчас поставит меня на то дерево, которое я хочу. Я выбрала

себе чудное дерево. Оно состояло из двух веток по бокам и с

третьей впереди. Марина подняла меня и поставила меня на

дерево. Мне показалось, что я какая-то фея. Деревья были как

сторожа. Они так прямо чинно стояли, как какие-то отважные

славные Рыцари-Молодцы с мечами.
Мы пошли домой. Вдруг я заорала благим матом. Я заметила,

как по моей руке полз червь.
РУСАЛОЧКА
Мы вышли из дому. Пошли по набережной в левую сто¬

рону. Река шла так же спокойно. Она не подавала виду, что скоро

мы увидим ту неожиданность, которая ждала нас в двух шагах.

Мы влезли в маленькую дыру. Около железной загородки ви¬

лась и шла прямо длинная и узенькая тропинка. Наконец Ма¬

рина сказала мне, чтоб я села на траву и разулась. (Я подумала,

что недоставало Б<елого> Войска, Военной Музыки и Его.) Мы

вышли из такой же дыры и шли всё прямо. Я увидала вблизи

от себя плотину. Это был длинный мосток с железными, как

бы рыбьими костями или жилами великана. (Мы купили три

книги. Одна книга Марине. Нерусская. Про Святого. Эта книга

была в очень красивом переплете. Б<елой> Г<вардии> Ф<лага>.
52

1919
Красный с синим был переплет. А Белый цвет таился в страни¬

цах. Вторая книга «Русские сказки». Чудная книга. Там нет ни

одной сказки без чуда. И картины очаровательные. Там сидит на

каком-то старике скелет. Он был полураздетый. Третья книжка

Сказки Андерсена. Там есть чудная сказка. Про Русалочку. Сам

переплет очень красивый. На нем нарисована Дюймовочка. Она

вся в цветах.)
Место, в котором были мы, было очень красивое. Кругом

была всё зелень, ромашки. Потом это место было похоже на

дом. Там было несколько столбов. Они были сделаны из кир¬

пича. Эти столбы были похожи на окна. Плотина шумела. Ма¬

рина выбрала себе и мне камень. Мы сели на него. Оттуда была

видна надпись: «Проход по плотине воспрещается». Марина

стала искать мне русалочку. Она положила две наши шляпы на

камень и стала говорить мне, чтоб я легла головой на шляпы.

Я закрыла глаза и подняла голову к солнцу. Марина начала мне

читать книгу. «Вы не думайте, что на самом дне моря есть толь¬

ко желтый песок. В самой глубине моря и живет морской царь

с дочерьми. У царя был чудный дворец. Окна его были сделаны

из блестящего янтаря. Крыша была сделана из очень дорогих

и красивых ракушек. Они закрывались и открывались смотря

по движению воды. Это было очень красиво потому, что каждая

раковина открывалась и закрывалась, а когда она открывалась,

то в ней лежала чудная жемчужина, которая годилась бы для

короны королевы. Во дворце были растения и рыбы, которые

ласкались к царевнам. Их было очень много. У каждой из них в

саду было по грядке. Они сажали туда цветы. У самой младшей

были самые лучшие и скромные цветы. Раз, когда русалочки

стали выбирать себе подарки с погибшего корабля, то самая

младшая выбрала себе чудную статую мальчика. Она посадила

около него водяную иву. Их старая бабушка-русалка позволила

им выплыть, когда им будет пятнадцать лет. Одна любовалась

лесом, вторая — городом, третья говорила, что лучше всего ле¬

жать на песке и глядеть на звезды и луну. И много сестер вы¬

плывало, и они, когда приплывали домой, рассказывали про то,

что видали, русалочке становилось все грустнее и грустнее. Ба¬

бушка-Русалка рассказывала младшей русалке, что у нас на де¬

ревьях поют рыбы. (Так она называла птиц, потому что русалка

не поняла бы ее.) Русалочка с нетерпением ждала своей очере¬

ди. Когда наконец ее нарядили в тяжелый венец, надели какие-
53

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ТрТ^
І ^ Лг^о*СрдМ-*!ИИ^	- -	yuj^
І ^aau^/v«^ лѵи-си«Ф. >л-*са->	jköu	oO^tAXiu льѵѵилФіДлім ьедл.	—т-4Ш*.
ІР^т , >	, Tf-fl j з? ",
j|L J&JÇr' /И-41ЛЧ#Щи	./SSU^r^^
М^мд	Z^VVVku^t *ô-VVuÔ-*UJS^^ > ^
il „. ,*?Ы4ЛМЛ*
JUbw
L^(V-g^hJb .		*JlAt*jOU^AJLL I у S*^^**UQЖ *Я- -<^0<LA*/Ua.
g..-
j^J>MJb ч JL*Uty	y VHUvvuö *su.*	<ц»і А*ц,
||ж4>ииыь^
^Оі**АлА*»и<**нлии^	-*ЬлЦ^Й>:
yUvS^» ^/jl^ri/Ш^ия , i)-yu>- ♦ Q'Wuo <Slu^U5r	A*AJxJh&b
/>ѴС£л\ЖЛ«сіи *■ ^	ÿCiua*A^ UUb&...lij.^'
^KUSL. : ^	*^j!/USL #«uu w) Le^i^A..â ..ll^-Qs^^^,^..,^..
',	 „.. ^	.				 *L : 		 , «
“ » .. LA.O 2L—. л4^МАА»--	—A4 ■ <-^ѴІ4^<>~ Сч-и-ІЛ,
ѵ\и -КлЯ лгд^у &- ^ОЧЛ^, ^ tX-. ik-frb	X ' <ХД> :' Ѵ.дѴ J* Ѵі-.^Ъс^-
1 J , I я	Г. ., г~ I Ç' I
Sp^% 4U*<M>~ 4 Ж?	. ^<йнии Лч^ЛЛУиЧ ЛЛіы^-О^Ч ^Ш^Шр
^tAM^b «СНИМ^ " >/|^иЫ^ДЛІ£	ÿ	jfc^è
.^33u% ^
jLX I ^ ѵѴиІглл^ jHjcuocx*nLb ♦	au?v у^лд^^л^и--... -
Страница из второй тетради А. Эфрон.

Июль 1919
РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 245. Л 41
54

1919
то чудные ткани, на хвост надели (на рыбий) много устриц, на

которые русалка сказала, что она не хочет венца, потому что он

слишком тяжел, не хотела она устриц, потому что они кололи

ей хвост. (Она была самая смелая из всех.) Ей было пятнадцать

лет зимою. Когда она выплыла на поверхность моря, она уви¬

дала корабль, на котором праздновалось день рождения прин¬

ца. Кругом корабля отражалась пестрота, огонь. Сам принц был

черный, статный (как я себе представляю). Все пели и плясали.

Русалочка могла ясно видеть, что было на корабле». (Вдруг Ма¬

рина спросила: «Аля, ты спишь?» «Нет».) «Дело было так. Ца-

ревна-русалочка очень захотела быть человеком. Она пошла к

колдунье, та дала ей питье, которое она выпила на заре. Сейчас

же она сделалась человеком. Потом она умерла из-за принца.

(Я забыла сказать, что она, когда была русалкой, спасла жизнь

принцу, когда была буря.)»
Я смотрела на плотину. Какие-то мальчики стояли на самом

краю подмостка. Если бы они упали, то там они не могли уто¬

нуть, если идти по грязи, но пройти им пришлось бы порядоч¬

но. Я крикнула им: «Дети, отойдите». Шум большой был от пу¬

чины. Я чувствовала такую легкость после сказки, будто я спала

весь <день> или всю ночь. Мне казалось, что я, маленькая, буду

бороться с Великаном, буду бороться без оружия и без дружи¬

ны. Одна. Это было тогда мое главное, главное желание. Но у

меня еще было серьезней желание. (Чтоб несла мое Ц<арское>

Знамя Марина.) Ваша Аля и Победа. Конец.
Ура.
< « Е С Л И БЫ СЕЙЧАС ЯВИЛАСЬ
ВОЛШЕБНИЦА... »>
Если бы сейчас явилась волшебница и спросила бы меня,

чего я хочу, я бы сказала: «Я хочу, чтоб мои родители и я жили

до тех пор, пока не погаснет мир. А когда новый будет, чтобы мы

проснулись от ранней смерти и чтоб жили все веки и миры, уми¬

рая по окончании их и просыпаться при начале. И чтоб мы жили

так до тех пор, пока Бог и Иисус Христос не кончит с этим».
Второе мое желанье вот какое: «Я бы хотела, чтоб Россия была

самой смелой, громкой страной, чтоб все ее славили, любили,

приезжали смотреть и славить и кричать хором: «Ура!..» Я бы

хотела, чтоб все виновники приходили, становились на колени

перед Россией, цаловали ее ноги. (Землю.) Я бы хотела, чтоб (как
55

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
при Дон Жуане) мужья спускали из окон шелковые лестницы же¬

нам. Я хочу, чтоб у России был один Царь в Порфире. Я не хочу,

чтоб весь народ был царь. (Пусть все помнят Бога и Его Сына)».
Мое третье желание такое: «Я бы хотела поглядеть, что дела¬

ется в Католической церкви. Мне бы хотелось, чтоб я видала все

мраморные статуи, которые по Католически Священные. Я бы

хотела слушать орган, [Не дописано.]
ОТЧЕГО ИДЕТ СНЕГ
Снег идет от любви и печали к холодному Міру. Снег сде¬

лан из разных солнечных облаков и полотна Господня. Это по¬

лотно — Блаженство. Мне кажется, что каждая звезда снега —

подарок древних старинных Богов. По-моему, Бог посылает

снег на землю для счастия детей и взрослых. Для восторга сне¬

га и празднества его. По-моему, снег не любит себя. Снег — жал¬

кий. Снег, лежа по тротуарам, жалуется: «Какой я бедный...»*

Снег, когда летит на землю, думает: «Как я счастлив!» Снег,

когда летит сюда, чувствовает желание распрямить руки как

крылья и быть готовым к легкому, мягкому падению. Снег смел.

Всегда, когда он летит вниз, он чувствовает ликование, ура, по¬

беду и нежность. Снег — юноша. Когда какая-нибудь снежинка

падает, она первым хочет разбить себе грудь, полную люблю к

земле, к всему миру. Снег — искренняя, верная, правдивая, неж¬

ная любовь к Ангелам, Богу, к тишине и ко всему свету, миру

и к смерти. У снега есть душа. Великая, вечно волнующаяся, и

любящая, и смелая, и светлая. По-моему, снег, весь снег — ан¬

гелы. Снег волнение, смелость, смерть, Свобода, Слава, Музыка,

Рай, Победа, Восторг, Грусть. Снег, когда падет, не умирает. Снег

как упадет, сразу взлетает обратно в Рай. Он оставляет свою

одежду и долгую память о себе, память почти целый, длинный,

холодный, сумрачный, печальный и довольно уютный год. Мне

кажется, что весь Рай больше всего любит снег.
СЛУЧАЙ В СТОЛОВОЙ
(Не показывайте)
Мы вчера днем часа в 2 зашли в какую-то столовую. Она

была трех-этажная. Всё, что было там хорошего, это музыка. Она

с верхнего этажа громко и нежно врывалась в залу. Там было
* Четыре следующие строчки вычеркнуты.
56

1919
очень шумно. Грохотали вилки, ложки, ножи, тарелки. В зале

было очень светло и жарко. Сев за свой стол, я увидала госпо¬

дина. Он был лицом похож, Марина, на Сережу и на Наполеона.

У него были чудные густые (но пышные) черные волосы, бри¬

тое лицо. (У него было сходство с Мариной. Нос с горбинкой.) Я

достала книжку с колен и начала читать перед едой. Я начала

читать чудную историю «Про Колю, Павку, Степу и Странного

мальчика. Он говорил, что он сын царя, хотя на нем были лох¬

мотья». Когда подали соленую рыбу и я стала ее есть, этот не¬

знакомый господин наклонился надо мной и над Мариной и

сказал: «Картошки можно предложить Вашему (тихо шепотом)

брату». Когда мы вышли, меня давила тоска, грусть: «Кто он?»

Мне хотелось распустить свое тело, дать ему свою руку.
ПОЭТ ИЗ СКАЗКИ
(Два случая)
Был чудный жаркий закат. Небо был о спокойно, и по нему

тихо и тоже спокойно, воздушно плыли закатные полосы. Дере¬

вья тихо шелестели хором листочками. Они шептались между

собой. Было тихо. Только кругом оглушительно и приятно пели

и чирикали воробьи и вороны. Мы шли домой. Увидав очарова¬

тельный цвет заката в ленте переднего переулка, я остановила

Марину и сказала: «Зачем домой. Глядите. Как чудно. Там нас

ждет счастье. Там обязательно нас ждет счастье. Киев». «Нель¬

зя, нам нужно домой. Пройдем до колокольни и там домой».

Я слегка ворвалась в церковный двор, от счастия была готова

умереть. Марина взяла меня за руку, и мы пошли. У меня было

чувство мочи, силы и... смерти. Мы прошли немножко по троту¬

ару и скоро были почти около дома. Я увидала домик, который

стоял в стороне тротуара. В окно глядела я раньше сколько раз.

Но теперь в нем сидел какой-то человек. Я читала о поэте. Они

были как двойники: на обоих были зачесаны волосы наверх, и

лицо и манеры были совсем как у поэта, про него написал Ан¬

дерсен. Меня охватил восторженный ужас, сердце забилось от

волнения. Сквозь душу прорвалось оцепенение. Я была готова

покачнуться и упасть. Сначала я не могла произнести ни сло¬

ва, так билось и волновалось мое сердце. Я попыталась сказать

«Марина», но у меня от боязни вышло тихое М... Собравшись с

силами, я произнесла: «Марина. Он воскрес». «Как Аля? Кто?»

(Я шепотом.) «Поэт». «Какой?» «Поэт Андерсена. Знаете ли Вы
57

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
сказку "Злой мальчик’’?» «Да». «Ну вот тот, который приютил

его, воскрес». «Аля. Андерсен написал про него, а он взял и ро¬

дился таким».
Мы вошли в грязный, но сказочный черный ход. Вошли в по¬

лутемную квартиру. Мне казалось, что меня ловит слепое при¬

видение. Было поздно. Я только и думала о поэте.
На второй день мы опять куда-то пошли и возвращались при

закате солнца. Мы прошли его окно. Я испуганно вспомнила,

что не заглянула в окно комнаты поэта. Я вырвала руку из Ма¬

рининой руки ничего не сказав, рванулась вперед к окну. Едва,

но ясно различив поэта, с громким детским смехом, громко то¬

пая башмаками, я весело кинулась к Марине, которая шепотом

произнесла: «Тише, Аля». Мы вошли во двор, и Марина, улыб¬

нувшись моему смеху, спросила: «Аля, что было?» Я все хохота¬

ла и никак не могла произнести ни слова. «Марина! Он спал».

«Как. Он тебя видал?» «Нет, он спал».
Вдруг я почувствовала волнение, любовь к Марине, ко всему

миру, ко всем странам, которые я себе представляю. Я уснула

тогда с любовью.
КИНЕМАТОГРАФ
Один раз мы пошли в кинематограф. Я совсем не зна¬

ла этого. Мне казалось, что мы идем гулять или за ягодами и

что сейчас уйдем домой. Мы шли к какому-то дому. Я спросила:

«Марина. Куда мы идем? Гулять?» Марина что-то ответила, но

так тихо, что я ничего не поняла. Мы входим в дом защитно¬

го цвета. (Точно при ветре он зашелестит.) Кругом очень мно¬

го людей. Марина становится в очередь у кассы. Скоро она вы¬

шла довольная. Потом мы пошли вглубь. Вошли в залу и опять

встали в очередь у дверей. Марина дала мне держать розовую

бумажку. Скоро послышался какой-то странный звук, который

давал знак народу, что скоро откроют двери. Все встали. Мари¬

на взяла меня на руки. Я закрыла глаза, в ужасе, как затолкают

Марину. Я чувствовала, как под конец Марине стало трудно дер¬

жать меня, ее руки немного дрожали. Я чувствую шаги матери,

открываю глаза и вижу: мы в зале. Кругом очень много людей, и

я не понимаю, как они попали сюда. Марина всё держит меня на

руках, хотя мы безопасности. Мы идем, садимся на стул и опять

встаем и садимся назад. Я обращаю внимание на картину, укра¬

шающую вход. Это был учитель-конь (из Книги Чудес) и его
58

1919
ученик, которого он катал на себе. Но вот погас электрический

свет, и я вижу: «Маленький городок Франции». Эти буквы долго

дрожали и переливались тенями. Вдруг пропадает темная пе¬

лена. Река. Кругом на берегу маленькие камни, на них сидит

старый французский рыбак. Он курит трубку. Приходит толпа

рыбаков. С ними их маленькие мальчики. Они все кудрявые, в

рубашечках и босиком. (Исчезает.) Является в огромном образе

старик-рыбак. Он жует свою трубку, чувствуется, что ничего не

выйдет. (Тогда мама говорит: «Не курится».)
Опять другая сцена. «Волшебный камень Друидов». (Открыва¬

ется.) Кругом все маленькие камни. Посредине стоит вещь, по¬

хожая на разрушенный гроб из плит. Плит двух не хватало. Тут

стоял мужчина, бедно одетый. На руках он держал девочку. На

ней была надета милая шапочка: она была плоская, белая, а сза¬

ди висели две белых ленты. На ней было красивое черное пла¬

тье. Мужчина, который поставил ее в развалину, был ее отец. Он

скоро увел ее. Она быстро скрывалась вдали. Она шла, немного

кривляясь, точно уходить не хотела. (Картина исчезает.)
Кругом все природа. По левой стороне стоит маленький, но

густой лесок. Около леса идет белая, может быть мраморная,

лестница. Вечер. По другой стороне от леса на земле растет ло¬

пух. Лестница очень красива. Она идет вниз, а по бокам ее идет

очень красиво обросший ряд лопухов. (Я хочу пожать руку Ма¬

рине.) Она идет так красиво, как только могла бы идти лестни¬

ца в подземное царство. По ней идет множество дам, которые

одеты по-праздничному. На них белые шапки, торжественные

черные платья и белые зонты. Они идут торжественно, как

должны и могут ходить только дамы. Все дамы ушли вперед.

Остались лишь две, которые шли немного сгорбившись и опи¬

рались на зонты, как очень слабые. Вот все дамы садятся на

конец лестницы и кладут ноги в лопух (и мне напоминает, как

девушки садятся на берег, мочат ноги в воде и берут тут же в

красивые старинные вазы ключевой воды, и одна из них, дщерь

очень богатого купца, дает Испить воды Богу нашему Иисусу

Христу.) (Закрывается.)
Сидят две девушки. Сидят они лицом к лесу и о чем-то раз¬

говаривают, и одна повернулась к публике лицом. Лицо у нее

было красивое, нежное и большие глаза. Они должны быть ка¬

рие. Лицо у нее большое, и она не моргает. Задумалась. На одну

минуту она счастливо и задумчиво улыбнулась и отвернулась.
59

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
(Исчезло.) Девушки уменьшились. Они сидели на тропинке в

лесу. К ним пришла маленькая девочка. (Это была та маленькая

девочка, которая стояла в развалине «Волшебного Камня Дру¬

идов»). Одна из них долго нашептывала что-то девочке, и когда

она кончила, то они вместе улыбнулись, и девочка побежала и

через секунду скрылась в лесу. (Исчезло.)
Пруд был усыпан маленькими древесными листьями. Все

дамы вышли на берег. Лес был с этой стороны очень мал, так

что казалось, что можно будет сейчас же выйти на другую сто¬

рону леса. Но это было легко подумать, а пройти нелегко. Вдруг

я вижу: идет куда-то вперед мальчик, а за собой тащит девочку,

которую посылала куда-то девушка. Девочка шла, упираясь. (Я

сейчас, Марина, знаете что подумала? Наверно, эта девочка ска¬

зала мальчику тайну, а он вел ее утопить!)*
—	Тут закрывается. — Ряд довольно бедных старинных до¬

мов. Навесы крыш зеленые и красные. Всё это на небольшом

узком берегу. Река. Стоит маленький помост для полоскающих

белье. Небо светлое. Под навесом стоят человека два. Появля¬

ется старуха и полощет белье. Река тихо колышется. (Кончено.)
МОЕ ВЧЕРАШНЕЕ ПОВЕДЕНИЕ

Вчера я была в гостях. Я сидела на стуле и читала книгу

«Русские сказки». Мне было нужно пойдти в уборную. Я снача¬

ла не обращала на это внимание. Но скоро мне сделалось так

нужно, что я не смогла терпеть. Я скоро сделала в панталоны, а

потом ушла в уборную. Потом я ушла в другую комнату. Вошла

Фани Исаевна. Она сказала: «Аля! С тобой что-нибудь случи¬

лось? Ты наделала в штанишки?» «Нет». «Почему же весь стул

мокрый? На нем огромное пятно. Аля, Аля, ты наш стул загуби¬

ла». «Нет, Фани Исаевна». «Ах, Алечка. Ведь ты не ваш старик!

Ты и по ночам так делаешь?» «Нет». (Это была единственная

правда, которую я сказала в тот вечер.)
Когда я пришла домой, Марина ушла к Тане. Она жила в одной

комнате с мужем. (Таня занимала эту комнату у Фани Исаевны.)

Я должна была спать. Когда Марина ушла, на кухне в кашелке

остались огурцы. Марина не велит мне их есть. Я же, вымыв

ноги и вылив свою воду (несмотря на запрещение Марины),

взяла из кашелки один маленький огурец и съела его. Потом,
* Конец записи рукой М.И. Цветаевой.
60

1919
вместо того чтоб спать, я остановилась у большой корзины, в

которой лежали чужие вещи. Я взяла один молитвенник из сло¬

новой кости с крестом. Я нашла в нем две картинки. Одна изо¬

бражала Ангела, Который Держал за плечо мальчика, одной ру¬

кой, а второй указывал на куст, на котором цвели розы. Из это¬

го куста выглядывала змея. И мне казалось, что Ангел Говорил

ребенку: «Вот посмотри. Если б ты пошел по этой дороге, ты бы

жил такой же цветущей жизнью, как этот куст. Но если бы ты

жил так, то ты бы послушался Дьявола. Жил ты в мученьях, но

всеми силами старался помочь своим родителям. Ты молился

Богу, ты верил в Него. Когда у тебя что-нибудь не выходило, что

можно было поправить, ты молился Богу, так горячо, с такой ве¬

рой, что Бог с радостью Помогал делать тебе все те вещи, кото¬

рые редко смог бы сделать ребенок твоего возраста». (А маль¬

чику на вид было лет семь.) Мне казалось, что он был немно¬

го смущен словами Ангела и смущенно улыбался. Улыбка его,

может быть, обозначала его внутреннюю грусть. Как кругом

было прекрасно. Они стояли на земле из заката. Кругом было

как в пустыне. Были только они. Ангел, Ребенок, Куст, Змей. Мо¬

жет быть, этот ребенок был маленький путешественник. М.6.,

ему хотелось прохлады и отдыха. И вдруг ему явился Ангел и

сказал: «Твои родители умерли, и ты пошел в пустыню. Теперь

ты хочешь прохлады, да?» «Да». И Ангел Повел его к кусту, на

котором цвели розы и откуда выглядывал Змей, и Сказал: «По¬

слушай теперь. Если ты знаешь, что это последняя прохлада,

которую ты сейчас видишь, но если эта прохлада нечистая, ты

сядешь под нее, зная, что ты должен пройдти такую же огром¬

ную половину пустыни, как прошел без прохлады?» «Да».
Вторая картина. Два Ангела Стоят на берегу (а морем служат

облака). Один из Них держит терновый венец в Крови, Другой

огромный Крест, конец Которого теряется в глубине берега. А

на небесных облаках красуется кубок с двумя красными буква¬

ми. (По латыни, так что я не могла прочесть.)
Я пошла в комнату, достала большие ножницы, вернулась

к корзине и вырезала две картины. Потом вернулась в нашу с

мамой комнату, взяла перо и красные чернила (которые мне

мама не велела брать), обмакнула перо в чернила и начала ри¬

совать на другой стороне картин. Потом, кончив, я бросила их

под большое кресло.
61

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ШЕЛКОВАЯ КОЛДУНЬЯ
Мне мама дала чудесную куклу. Ее голова вся покрыта

черными кудрями. Весь перед усыпан ниткой бус, которыми

украшают елку. Ее кожа сделана из мягкого шелку. На ней

голубое платье, обшитое серебряными и золотыми кружева¬

ми. Юбка ее усыпана множеством розовых ниток. Мне сна¬

чала казалось, что, если наступит ночь, когда все уснут, она

сядет на свой очаровательный трон. Опять вокруг нее ста¬

нет твердая стража, войдет ее отец-царь, сопровождаемый

толпою слуг. (Мне еще до сих пор кажется, если я что-нибудь

пожелаю, стоит только мне притронуться к ее шоколадной

коже, как все мои желания исполнятся.) За ним войдет тор¬

жественной поступью царица, их прекрасная дочь-цыганка

приветствовала бы их своим немым взором. (А ведь может

быть, что этой куклы совсем не было, не будет. Может быть,

мне, Марине только показалась эта прекрасная кукла. Может

быть, силой нашего воображения предстала в воздухе Шел¬

ковая Колдунья.)
Этой куклой нельзя играть. Она так прекрасна. Она, навер¬

но, королева какого-нибудь черного царства. Всё это царство

должно быть немое. Самое прекрасное было для этого цар¬

ства, что их королева может говорить. Во всей стране не было

ни одного человека, который бы умел говорить и писать. Ко¬

ролева сама выдумала язык своей страны. Сначала это было

непонятно. Тогда коричневая королева выдумала науки для

своего народа. Она учила народ писанию. В той стране было

вечно голубое небо. Там была настоящая трава выше самой

высокой Кремлевской башни. Там все птицы были так же пре¬

красны, как Жар-Птица. Все черные девушки приносили чер¬

ной Шелковой Колдунье чудные цветы. Дворец с виду был

совсем некрасив. А в нем было только четыре комнаты. Одна

для Шелковой Колдуньи, вторая для отца, третья для матери,

а четвертая для слуг.
Марина. Сейчас чудная погода. Во дворе тишина. (Я ни кро¬

шечной, ни самой маленькой незаметной капельки не наделала

в панталоны.) Кто-то потерял ключ от своей квартиры. Кто-то

кому-то жалуется.
62

1919
ВОСПОМИНАНИЯ О ВОКЗАЛАХ
Я помню, как в буфете было иногда полутемно. У краси¬

вых каменных столиков сидели молчаливые люди. Иногда слы¬

шался тихий разговор людей, которые сидели за одним столом.

Это были или знакомые, или просто чужие люди, которые по¬

знакомились тут же за столом. Но мы были родные, и кровью, и

душою. Марина пила свой черный кофий. Мы одни выбрали себе

светлый столик. У открытых дверей буфета стояли поезда. Ино¬

гда было так, что Марина покупала мне книги со стихами. Одну из

них я помню. Один раз мама посадила на стул, велев сказать, что

место занято. Я сидела и ждала ее. Скоро мама пришла. Она дала

мне книжку. В ней был один стих Лермонтова. — Спор. — Это был

спор Шата и Казбека. Это были две горы. Они стояли близь друг

от друга. Одна гора говорила, что ее не сокрушит ни одна страна,

но другая сказала, что еще рано хвастаться, что уже идут полки,

чтоб разрубить вторую гору. Разрубить для того, чтоб достать

медь и золото. И кончилось тем, что говорила эта гора.
К МАМЕ
Милая Марина! К Вам приходила в 4 часа Гальцова. Она

приглашала нас (а я хочу, чтоб только Вас) на генеральную ре¬

петицию. Она сказала, что там будет что-то веселое.
Я хочу приготовить Вам чудесный подарок. Когда Вы войде¬

те, он будет висеть на двери. Но только сначала Вы должны по¬

читать мое письмо. Но этот подарок еще слишком маленький. У

меня есть сколько хотите таких подарков.
Идти в сад я не хочу. Ни — за — что!
Я уже представляю себе нашу встречу. Я уже очень волнуюсь,

потому что чувствую, что скоро Вы остановитесь, удивленная,

почитав мое письмо. Я уже предвижу, как, развернув мой по¬

дарок, Вы скажете удивленно: «Откуда это, Аля?» «Сегодня это

всем выдали».
Милая Марина! Спрашивала ли обо мне Варвара Александров¬

на? А может быть, мы никогда больше не увидим друг друга!
Мне сейчас очень приятно писать эти две страницы в день.

Вы говорите, что я медленно пишу. В пять минут по часам на¬

пишу я эти две строчки с половиной.
Марина, мне сейчас очень неприятно. Дети во дворе опять

мучают собаку. Я бы охотно сказала, что Закс не велит мучить

животных.
63

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРЕЖЕ

Я вспоминаю, как Он, когда уходила Марина, вставал со

стула, подходил к шкафу и говорил мне: «Не говори Марине».

И брал, что не велела Марина. Я же бежала к Марине и говори¬

ла: «Марина. Сережа опять берет что-то из шкафа». Марина бы¬

стро подходила к папе и говорила: «Сереженька! Покажите!» И

нежно гладила Его мягкую руку, в которой Он держал что-то из

шкафа. Тронутый ласковыми словами Марины, Папа раскрыва¬

ет руку, а Марина, добрая в такие минуты, иногда отдает Сереже

то, что он брал.
Помню, что Он брал меня наверх в свою комнату, в которой

сидела Марина, читавшая книгу. Он садился на качалку, брал

меня на колени, начинал быстро качать и говорил глухим го¬

лосом: «Бу-уря. Бу-уря. Бу-уря». Я боялась и начинала кричать.

Папа постепенно переставал качаться и говорил с/грустной

улыбкой: «Аля, ведь я шучу. Глупенькая! Дурочка».
Потом Он опять садился и начинал свое глухое: «Бу-уря, бу-

уря». Я тогда переставала трусить и спокойно наслаждалась

страшными словами Сережи. Я представляла себе, что мы в

узенькой гондоле сидим. (На гондоле, каким-то чудом не в спо¬

койной воде своих тихих каналов, а в открытом, белом от пены,

бури море.)
Помню, как внизу, в столовой, перед горящим камином позд¬

ним вечером сидели мы с Сережей. Я глядела в пылающий

огонь камина и говорила: «Папа! Вот ты куришь. А дым от твоей

папиросы выйдет в трубу такой густой, что подумают, что мы

топим печь». А папа сказал: «Нет, Алечка. Дым от папиросы та¬

кой маленький, что его почти никто не заметит». (Папа правда

курил папиросу.)
Помню, это было очень давно, папа кормил меня. Я не хо¬

тела и отвертывалась. Папа: «Аля, если ты будешь плохо есть,

то сегодня, когда ты пойдешь гулять, к тебе придет Каприз и

унесет тебя». И правда. Когда я вышла гулять, мне показался

Каприз. Только он, конечно, не унес меня. Он шел впереди, и я

приняла его за одного из наших дворовых мальчиков. Я позва¬

ла его. Он оглянулся. Он был такой урод, что я сразу заплакала.

Я начинала прятаться за няньку, но она хохотала и выталкива¬

ла меня.
64

1919
СОН
2-го августа 1919 г., ст. ст.*
Мне снился сон, что к Марине пришли гости. Все муж¬

чины были в нижних одеждах. Они пили чай не из кружек, а

прямо хлебали из чайников. Я ходила в грязном изорванном

переднике. Мама ругалась. Она велела мне дать ей иголок, и что

тогда она зашьет мой передник. Внизу я нашла три великолеп¬

ных иголки (во сне, дурная примета). Они торчали в стене. Как

только я их вынула, они превратились в гадкий пучок булавок.

Они все были загнуты на двух концах. Их было штук 12. (Ан¬

гельская дюжина, так что, может быть, ничего не случится.) Я,

торжествуя, преподнесла их Марине. С ней разговаривала дама

в черной длинной блузе и в белой узкой грязной юбке. Марина,

увидав в моей руке то, что так просила, нежно и ласково улыб¬

нулась и потом указала мне на стол, куда нужно было их поло¬

жить. Я подумала: «Должно быть, я очень скоро проснусь». (Но

я очень ошиблась.)
Марина, я, все гости в церкви. Там с улиц пришли чужие дети.

В углу церкви каменный выступ. На нем стоит священник и

шопотом говорит: «Аллилуйа». Я легла спиной на выступ. Ко

мне пришел священник. Я: «Святой отец». «Дитя». Он взял меня

на руки и стал ласково покачивать. У него было немного суро¬

вое и холодное лицо. Но при виде меня оно прояснилось. (Но

если бы он знал, кого выбрал. Он бы тогда выбросил бы меня в

окно церкви.) Когда он опустил меня на пол, ворвался ветер, и

моя юбка раздулась по-старинному. Мама стояла в толпе. Она

громко разговаривала. Другие отвечали знаками или шопотом.

Марина говорила громко лишь потому, что она была хозяйкой

этой церкви. (Быть может, это домовая церковь.) В окне был

чудесный вид. Церковь стояла над водой. На другой стороне

стояла на песке башня. На этом песке валялись и играли дети.

Господи. Боже Мой. Везде стояли густые сады.
На этом кончился сон.
В ДЕРЕВНЕ
Марина! Когда мы ехали в Козлово, поезд напевал: «Про¬

щай, Москва, прощай, Москва». Стояли землянки и дома с кры¬

шами из черепков. Мы ехали товарным поездом. Некоторые
* Дата рукой М.И. Цветаевой.
65

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
остановки были очень продолжительны. Часто поезд шел так

быстро, что легко можно было бы свалиться.
Мы шли пять верст до деревни. Шли лесом. Там были очарова¬

тельные деревья, которые роняли душистые ветки и шишки на

мягкую землю. Впереди шли девки и бабы. Они то и дело пере¬

кликались. Вскоре пронеслась белая как бумага собака, с карими

глазами и ушами, как у волка. Скоро мы вышли в поле. Там были

видны золотые полосы ржи. Все обращали на меня внимание:

«Чья это девчонка?» А Дуня с гордостью: «Барынина. Из Москвы.

Читаеть, пишеть». Какой-то мальчишка сказал: «Выдра! Мы за¬

ставим ее работать». А моя защительница: «Неужели?»
Мы стали подходить к избе. В далекой близи были видны вы¬

сокие дома, пригорки и заборы. Мы вошли в избу. С виду она

была такая, какую я не надеялась увидать. Это была маленькая

полуразвалившаяся изба. Она стояла, немного скривившись в

сторону, вся покрытая соломой.
Один раз, милая Марина, все ушли на ток. Остались только

маленький мальчик, семи лет, Вася. Он позвал к окну чужих де¬

тей, своих соседей. Они все в один голос стали просить меня:

«Открой окошко, открой окошко». Я вместо того, чтоб тихонько

толкнуть за рамы, взяла и чуть-чуть нажала ладонью стекло.

Оно упало и разлетелось. Собрались дети. У меня так забилось

сердце от испуга, что самый старший из мальчиков сказал:

«Ишь, как у нее сильно забилось сердце». Я не успела кончить

своей страницы, но вспомнила, что у меня есть Священная

История. Я с большой осторожностью взяла ее и нашла там:

«Боже. Помоги мне остаться невинной. О если бы и другие мог¬

ли возвышаться через Тебя». Я тут же, вблизи, нашла про ребен¬

ка, который был болен, и его, больного и несчастного, приняла

к себе одна лечебница. Когда он прошел мимо нее, то он бросил

туда завернутую в маленькую белую <бумагу> монету, с ясной

четкой надписью: «Больному ребенку!»
Марина. Вася остановился около лестницы и начал от испугу

тихонько ви<з>жать, как собака. Недавно я была на току. Меня

посадили на сноп соломы. Сами стали молотить. (Милая Мари¬

на! Я глядела с очень большим вниманием.) Их цепы были по¬

хожи на кнуты. Только на концах были привязаны палки. Там

лежали маленькие снопы колосьев. Все стали бить по этим

колосьям из-за того, чтобы потом их есть. Кругом земля была

похожа на маленькое болото. Везде стояли сараи с сеном для
66

1919
лошадей. Сегодняшней ночью я вышла на крылечко, чтоб сде¬

лать одно дело, так как одного м<еста> у них нет. Небо было в

полном величье. Оно было серое с белым. Я посмотрела на небо.

Я увидала звезды, которые построились в один ряд с полови¬

ной. Я вспомнила, что вы говорили, что на небе есть созвездие

Ариадна. Спросонья я подумала: «Созвездие Ариадна». В эту

минуту, в ответ моей мысли, засияли маленькими голубыми

лучиками звезды. У меня закружилась голова, застучали друг

о друга зубы. Я подумала, подняв высоко руки: «О, Господи, Го¬

споди». И ушла домой. Как только я легла, мне приснился сон,

что будто Вас хотели казнить. Начала я не помню, но помню

более интересную середину. Я помню, что я стояла у какой-то

загородки. (Я знала, что Вас хотят казнить и что Вы находитесь

там.) Сердце мое сильно билось жалостью к Вам. Но что-то шеп¬

тало во мне: «Еще не пора. Надо пока подумать, как освободить

Марину». Я спросила у какой-то женщины: «Можно пройти в

сад к заключенной?» (Но странно. Вы сидели в великолепном

саду.) Она ответила: «Нет, барышня». Туда, в Ваш садик, вошла

богато одетая барыня. Я подошла к сетке, которая отгорождала,

Вас от меня. Я увидала вдруг яму, в которую вела мраморная

лестница, отделанная драгоценными камнями. Совсем хладно¬

кровно я заметила мужиков, одетых в белые одежды. У входа

наверх стояла принцесса, приговорившая Вас к смертной каз¬

ни. Она с грустью глядела вдаль и прижимала тонкий палец к

губам. Я оглянулась на Вас. Дама, сидящая на скамейке, спроси¬

ла Вас: «Кто Вы?» «Марина Ивановна»... Мужики приблизились

к Вам с белыми топорами. Дама, которая сидела на скамейке и

спрашивала «кто Вы?», вскочила и громко закричала. Я же бы¬

стро перепрыгнула загородку, быстро вскочила на колени к Вам

и, поцеловав Вас, обвила Вашу шею руками. И в эту минуту нам

обеим отрубили головы белыми топорами.
Вчера вечером прошла замечательная, густая, серая туча с

золотой холодной лунной каймой.
Ночью последнего дня моего пребыванья в деревне я просну¬

лась. Ночью замечательно светилась лампадка: «Завтра Успе¬

ние», подумала я. И сразу уснула. Просыпаюсь рано утром. Дуня

топит русскую печку. Смотрю на другой бок и вижу: Маринина

загорелая шея и ее курчавые волосы. Я не верю, что она приеха¬

ла на самом деле. Гляжу на скамейку. На ней лежит мамин ма¬

ленький чемодан и ее одежда. На полу около ее постели лежат
67

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
два окурка. Боюсь встать и заглянуть ей в лицо. Подходит к моей

постели Дуня будить Анюту. Показывает нам Марину. Только

что ушла Дуня, Марина воспрянула как грозный лев и рассыпа¬

ла свою лохматую гриву, я тихонько целую ее в спину. Марина

шепотом: «Здравствуй, Алечка. Как ты живешь?» «Ничего». «А

зачем ты вырывала листы из папиной тетрадки?» «Чтоб рисо¬

вать». «Свинья!», ответила Марина, приподнявшись, и начала

набивать папиросу. Скоро она становится милостливей. Я начи¬

наю рассказывать ей про грубого мужа Дуни. Марина, слушая

мой рассказ, молча одевается. Изредка слышится из ее губ: «Да»

или «Гм». Или же вдруг на ее лице появлялась гнусная улыбка.

Марина начала обуваться и пожалела свои башмаки, которые

изгрязнились в то время, как она шла ночью болотами. В это

время сожаления вошел Сережа (старший сын Дуни), который

милостливо принес Марине две щетки для башмаков, которые

почти не пригодились.
Завтрак был очень торжествен, потому что приехала «ба¬

рышня», но по-настоящему «барыня». Все говорили ей прият¬

ные вещи и предлагали ей сахар.
Марина с трудом прожила несколько дней здесь. Я до обеда

повлекла Марину на русскую печку. Там собралась вся толпа де¬

тей. Внизу остались только трое. Отец, мать и Сережа. Я обрати¬

ла внимание Марины на замечательно вымытый самовар и пол.

Было время, когда я забывала, что сегодня Успение. Но стоило

только мне взглянуть на календарь, на котором маленькими

красными буквами было написано «Успение Пресвятой Богоро¬

дицы». Я пошла и указала Марине замечательный палисадник

с ветлами и подсолнухами. Марина села за столик, крашенный

синей краской самим хозяином. Она стала грызть орехи и нача¬

ла их давать по очереди то себе, то Васе, то мне. Я принесла с со¬

бой из дому книгу «Христианские дети» и начала читать ее про

себя. Марина стала читать про Французских Короля, Королеву и

Дофина. Кругом росли ветлы и бузина. Очень уютно.
Время идет. Уже вечер. Второй и третий дни всё такие же

однообразные. Марина! Настает вечер последнего дня. Мари¬

на торопит спать. Не спится! Засыпаю под очень раннее утро.

Меня сонную, спавшую мало, будит Дуня. Встали почти все.

Спит только Анюта. Встал даже хозяин, который так прекрасно

спит по ночам. Мы быстро оделись. Нам дали знать, что утро,

петухи. На меня надели два платья и пальто. Пошли.
68

1919
Я оглянулась. Стояли в ряд несколько елочек, еще довольно

молодые. Они были окутаны чем-то белым, точно инеем. Над

ними красовалась темная, очень яркая полоса, густая и крас¬

ная. Мы шли около чьих-то огородов. Мы были совсем близко

от станции. Я посмотрела на небо. Большая часть неба была по¬

крыта красными, синими и серыми полосами. Я вдруг отчего-то

заревела. Марина заметила: «Чего ты ревешь? Ты бы лучше на

небо полюбовалась». Я оглянулась. Холодная утренняя заря ла¬

сково охватила мое лицо. Я чуть не остановилась. Я смутилась

и поразилась, но вдруг подумала: «Лучше себя хорошо вести,

чтобы быть достойной этой красивой созданной Богом зари».

Завиделась станционная заколоченная дача. Мы всё идем. Ско¬

ро подходим к тому углу, где удобней было сидеть. Марина села

не то на скамейку, не то на узел или на корточки. Я села на узел,

а Сережа пошел за билетами. Я все время глядела в ту сторону,

откуда должен был идти паровоз. Там стояло простонародье,

хорошо одетое. Отец, мать и дочь. Все они говорили точно не

по-русски. Так отвратительно, как евреи, умеющие говорить

по-русски несколько слов. Вскоре пришел Сережа с нескольки¬

ми билетами в руках. Вскоре мне стало немножко скучно. Я при¬

валилась к загородке, и мне было так удобно, что я могла бы

спокойно заснуть. Но у меня была такая мысль, будто бы меня

уговаривают лечь, но я чувствую, что сейчас придет великая

опасность. Чувствую, что я одна постою за всех.
Идут товарные поезда. Предпоследний товарный поезд был

нагружен царскими автомобилями с царскими гербами и знач¬

ками. Они были очень красивы. На носике и на двери были гер¬

бы и Н<иколай?> В<торой?>.
Вскоре приехал первый поезд. Мы долго ждали его останов¬

ки. В то время, пока мы ждали, почти все влезли. Когда мы пош¬

ли, чтоб влезть, все уж было занято. Но зато успели на другой*.
ДИКТАНТ**
Один маркиз, пришедший в Тюилери простится с Королев¬

ской семьей, застал молодого Дофина играющим с зайцем, ко¬

торый замечательно бил в барабан. «Это маленькое развлече-
*	Далее запись рукой М.И. Цветаевой: «Тетрадь кончена 31-го авгу¬

ста ст. ст. 1919 г., в Москве».
** Запись в отдельной «черновой» тетради.
69

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
нне, которое доставили моему сыну», сказала потихоньку Ко¬

ролева посетителю, — «бедный ребенок с некоторых пор такой

затворник!» Дофин, улыбаясь, подошел к маркизу и сказал ему

шепотом: «Я знаю, что Вы нас любите», потом, указывая ему на

зайца: «Он бьет в барабан для короля, мой заяц роялист. Но не

проговоритесь пожалуйста. А то у меня его убьют».
«Какая Австриячка гордая и ненавистная!», воскликнула

одна молодая девушка с приятным лицом и скромно одетая.

Пораженная несоответствием между грубыми словами девуш¬

ки и нежностью ее черт: «За что же», сказала ей Королева, «мне

Вас ненавидеть? Вы сами разве меня ненавидите? Разве я Вас,

сама не зная, обидела или причинила Вам зло?» — «Не мне, а

народу», ответила молодая девушка. «Бедное дитя», возразила

Королева с нежностью: «Вам сказали, а Вы поверили. Квакая мне

корысть вредить народу? Вы называете меня Австриячкой, но

я жена Короля Франции, я мать Дофина. Я француженка всеми

своими чувствами супруги и матери. Никогда я больше не уви¬

жу страны, где я родилась. И нигде я не буду счастливой или

несчастной, кроме Франции». Потом она прибавила: «Я была

счастлива, когда вы меня любили!» Смущенная этим нежным

упреком, молодая девушка умилилась. «Простите меня», сказа¬

ла она, плача: «Я ведь Вас не знала. Я ведь теперь вижу, что Вы

не злая»*.
ПИСЬМО**
—	Марина! Это будет моя любимая тетрадь. Я назвала ее

по Вашему имени, потому что почувствовала, кто Вы. Я пишу.

Мне странно! Я сейчас очень должна беречь дни моей детской

жизни. — Шести лет. Я назвала эту тетрадку — Мариной. На¬

звала ее так, потому что поняла, кем могли бы Вы сделаться. —

Царицей. А теперь живете самой бедной женщиной. Трогатель¬

но! Когда-нибудь я подрасту. Вы скоро умрете, а может, будете

долго жить и, я думаю, будете такой замечательной старухой,

что все, приходя к себе, все время думая об Вас, записывали бы

об Вас в толстые книги. Пишу красными чернилами. Пишу цве¬
*	На следующей странице — работа над ошибками.
** Это первая запись в новой тетради.
70

1919
том сегодняшней бедной Москвы. Господи! Ваша юность, жела¬

ющая любви, проходит в бесплодном раскаленном городе.
ДОМ СОЛЛОГУБА
Дом Соллогуба замечательный. Он желтоватого цвета,

с колоннами. Он не очень высокий, в несколько этажей, ком¬

натных. Там полукруглые окны, балкончики, перилы которых

перевиты плющом, на полу стоят высокие пальмы. Красивый

сад, перед парадным две диких яблони. Теперь там хозяин

большевик рукавншников. Он очень невежлив. Марина стоит в

очереди за обедом, а рукавишников стоит перед ней и не здо¬

ровается. Я один раз, пока Марина получала свою часть, пошла

прогуляться по саду. Пришла к одичалым китайским яблоням.

Вдруг я увидала, как валяются несколько одичалых яблок. Они

были маленькие, желтые с красным. Я их собрала и быстро про¬

бежала мимо дикого винограда. О, какой он был прекрасный.

Он был большей частью зеленый, но если вглядеться, можно

было увидеть, что в глубине росли маленькие и большие крас¬

ные листья или чуть розовые с ярко-красными ободками. Я так

загляделась на это, что незаметно для себя пошла тише.
В другой раз я увидала, что рукавишников возится с солдата¬

ми. Я всмотрелась в его лицо. У него была маленькая общипан¬

ная борода, которая мне л<ыко?> напоминала, цельные новые

и высокие башмаки на ногах, черный костюм и турецкий пояс.

Я притаилась в глубине моей яблони. Глядя на него, я задум¬

чиво перебирала руками землю и так находила полуобъеден-

ные яблоки. Рукавишников нетерпеливо звал прислужника

Константина. К нему подошел солдат, а они вместе спустились

в какую-то маленькую дверцу (рукавишников чуть ли не мень¬

ше Марины, прошептал что-то солдату и нагнувшись пролез). Я

пошла к Маме и увидала, что выходит дама с пакетом. Рукавиш¬

ников стал и загородил ей всю дверь. У рукавишникова (я его

фамилию пишу с маленькой буквы, потому что он настоящий

негодяй и не заслуживает, чтоб его фамилию писали с большой

буквы) есть сын. Он одет в зеленый бархат, и на ногах у него

белые чулки. Он играет, что будто стреляет из лука, и один раз

своей стрелой чуть-чуть не попал в глаз мальчику.
Один раз Марина стояла в очереди за обедом. Я встретила

его. Он сначала начал ласково бить меня, но я ему сказала: «Пе¬

рестань меня бить. Не надоедай мне». А он говорит: «А я тебя по
71

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ногам. А я тебя по ногам». «Попробуй». Он свистнул меня по но¬

гам. Я говорю: «Попробуй догони меня до кассы». Я прибежала

в кассу и сказала Марине про него громко. «Алечка, уходи, здесь

толкаются», сказала Марина из череда. «Здесь толкаются, а там

дерутся», ответила я. Марина спросила меня, кто меня бил. Я

сказала. В эту минуту показался рукавишников. Марина громко

сказала, что она ответит ему тем же: изобьет его палкой.
Я очень люблю Дом Соллогуба. Всякий раз, когда я прохожу

мимо Дома Соллогуба, я громко говорю: «Вот наш милый Дом

Соллогуба». И иногда крестилась на него. Он стоял величе¬

ственный, нахмурив брови и наклонив немного голову. Брови я

называю деревянные ободки вокруг верхней части окон. Голо¬

вой называю крышу, которой конец выдается вперед.
ДЕТСКИЙ САД
Один раз утром Марина сказала: «Аля. Сегодня тебе

предстоит один сюрприз». Как только я оделась и приготовила

бетон* для молока, мы с Мариной пошли за молоком. Мы шли

не к Арбатской площади, а к Смоленскому рынку. Подходим к

красивому дому, очень белому. Мы входим в его парадное, кото¬

рое шло со двора. Входим в зал, посреди которого стоит полуза-

вявшая пальма в огромной кадке. В зале бегало много детей. Все

они очень шумели и бегали. Марина оставила меня здесь, а сама

ушла. Ко мне поочередно подходили дети и говорили со мной.

«Девочка. Как Вас зовут?» «Аля». «Почему вы не разделись?»

«Так». «Вы здесь уже приписанны?» «Нет». «Мама твоя скоро

придет?» «Может быть». «Мама записочки не оставила?» «Нет».
Наконец подошла ко мне одна девочка. Она только спросила:

«Как тебя зовут?», а услыхав мой ответ, начала показывать мне

книжку с глупыми стишками. Я изредка вглядывалась в рисун¬

ки, а потом взяла книжку и начала читать ее. В ней говорилось

про портного, который убил двенадцать мух за один взмах. Он

гордился сим, возвестил о себе королю и королеве, а потом сам

явился к ним, а дочерь королевы, которая была очень красива,

королевна Настасья, вышла за него замуж.
Одно время я сидела в комнатах Детского сада. Я сначала

избегала шумных и шаловливых детей. Все время ходила, как

потерянная, среди огромных комнат Детского сада. На стенах
‘Бидон.
72

1919
были наклеены рисунки детей. Сидели зайцы с морковью в зу¬

бах, лебеди и журавли, птицы и мыши. Были приделаны полки

с глиняными игрушками для нас. На стенах висели ящики с ба¬

бочками и жуками. Я сидела на стуле и мечтала увидеть Марину.
Со мной там ласково обращались, позволяли делать что хочу.

Я не шалила. Один раз, когда я пришла впервые мыть руки, то

заметила, что ванная не сделана как у всех комнатой, или хоть

спрятанные в коридоре некоторые бывают, а эта стояла на са¬

мом виду, а ее отделяли от близкого крыльца замечательные

колонны, с бараньими рогами.
Потом выхожу на крыльцо и вижу маленький, но замечатель¬

ный садик. Спускаюсь в него и вижу, что навстречу ко мне идет

маленький мальчик, похожий на обезьяну. Он сказал: «Эх ты.

Такой холодища, а ты на улицу идешь». «Ничего. От этого не ум¬

решь. Надо на зиму к холоду привыкать».
Когда я вошла в сад, то пожалела, что со мной нету Марины.

Было довольно тепло. Цвели цветы, посаженные в ящики. Было

много молодых деревьев и еще недавно посаженный молодень¬

кий клен. Там играли дети вместе с черной заведующей, тетей

Олей, как они ее звали. А по-настоящему Ольга Константинов¬

на. У нее вид, как у матери, которая не может жить без своих

детей. У нее ласковый вид, плохое платье и стоптанные гряз¬

ные башмаки, почти без каблуков. Темно-русые, почти черные

волосы, обстриженные и немного вьющиеся на концах. Сзади

была воткнута русая гребенка. Все дети всегда играли и почти

не замечали меня. Две барышни, которые смотрят за детьми,

доводят их до того (своим ласковым обращеньем), что дети ло¬

мают стулья и очень крепкие палки (для игры), почти такие же

твердые, как молодой ствол дерева.
Один раз за обедом учительница спросила меня: «Какое твое

настоящее имя?» Я вспомнила, что Марина приписала меня в

столовую на чужое имя, и долго молчала, думая, сказать ли свое

имя? Меня спросили: «Девочка! Разве ты не знаешь своего име¬

ни, что молчишь?» Я ответила тете Мане: «Нет, тетя Маня. Оно

у меня такое длинное, что я забыла его». Но все-таки сказала. С

тех пор они начали называть меня Ариадночкой.
Один раз я открыла одно замечательное, но грязное место.

Это были комнаты под полами дома. Туда вела дверка, с малень¬

кое окошко. Я взглянула туда и увидала, что та комната, в кото¬

рую я гляжу, похожа на землянку, в которой никто несколько
73

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
столетий не жил. Там была невыносимая грязь. Валялись гряз¬

ные резинки от потоптанных башмаков, комки грязи и пыли

и маленькие, крошечные красные червячки. От отвращения я

быстро и весело удалилась, раздумывая, как я расскажу Марине

про подпольную комнату.
Вскоре, через несколько дней, вхожу в сад, думая об том, как

я от своего обеда принесу Марине хлебушка. Выхожу и вижу. В

саду близко от меня пасется коза. Свободно ходит без привя¬

зи и пощипывает листочки с молодых деревьев, без разбору. Я

взглянула и увидала, что много веточек объедено. Я замахну¬

лась на нее, и она быстро побежала через забор, много поломан¬

ный в одном месте. Я долго глядела ей в ее остывающий след...

Так я простояла до тех пор, пока не послышался зов.
ДЕНЬ МОЕГО СЕМИЛЕТИЯ
Ночью накануне моего праздника я нарядилась в старое

Маринино платье, взяла маленький букетик моих листьев дико¬

го красного винограда, поставила его перед Марининой крова¬

тью на столик, а потом сама ввалилась к ней на кровать в двух

рубашках и в Маринином платье. Потом утром я вычистила две

пары башмаков, вымылась, оделась, убрала комнату и стала пить

с Мариной кофе. Марина все время не позволяла мне идти в свою

комнату, говоря, что Ирина спит. Марина разговаривала со мною

о моем семилетии. Она спросила меня: «Аля. Ты будешь рада,

если в один прекрасный день я тебе скажу: "Аля. Тебе сегодня

семь лет’’?» Я ответила: «Нет, мне жалко шести лет». Потом, спох¬

ватившись: «Хотя можно будет представлять себе, что мне лишь

шесть лет». «Зачем, Алечка, представлять себе шесть лет».
После завтрака отправились в нашу комнату. Я, припав к Ма¬

рине, недоверчиво оглянулась и увидала, что посредине ком¬

наты стоит табуретка, преображенная в столик. На ней лежат

книги и на двух тарелках лежат яблоки, пирожное и несколько

лепешек. Я говорю с умилением, что не хочу, и прячусь лицом в

ее платье. Марина говорит, что здесь есть что-то кроме сладко¬

го. Я робко подхожу к книгам и в восторге пересматриваю их. Я

увидала книгу, в 2-х томах, «Путешествие мальчика по Швеции».

Марины сейчас не было в комнате, во мне мелькнула мысль: «А

вдруг она увлекла меня к книгам, обманула, а сама заперла?»
Вернулась Марина с двумя кружками. Позвала 2хлетнюю

Ирину в розовом платье и в больших валенках. Марина дала ей
74

1919
пить, а потом начала Ирина качаясь ходить и коситься на хлеб.

Я робко ем и с радостью посматриваю на книги. К себе меня

очень притягивала книга «Матушка-Москва». После еды я заня¬

лась тем, что начала читать стихи «Матушки-Москвы». Господи,

сколько поэтов любили Москву, нашу родину.
Потом Марина напихивала Ирину картошкой. Она, пережевы¬

вая ее, по-прежнему тихонько передвигая ногами, ходила мимо

табуретки, красиво покрытой ковриком. Потом я с умилением,

осторожностию и любовию опять и опять глядела книги, а мне

очень нравились поношенные, разорванные и зашитые в неко¬

торых местах. «Матушка-Москва» была из числа их. Мне каза¬

лось все время замечательным, священным и любимым стол с

Марининой пьесой, Казановым. Этот стол был очень часто по¬

крыт пылью, но от этого становился милее. Я то и дело думала:

«Как жалко прощаться со своим шестилетием или — как жалко

своего раннего детства — шести лет».
Марина дала мне шкафчик для моих книг. Она мне подарила

свой детский нож и вилку, с подставкой. Я с грустью подумала,

когда она мне сказала, что это были ее матери и ее бабушки и

наконец ее детские эти три вещи. Мне что-то внутри сказало:

«Как странно и грустно. Это все переходит и будет переходить

из рода в род. Как переходило от моей бабушки и прабабушки,

так будет идти моим детям, внукам и правнукам. Много време¬

ни пройдет, они уж давно успеют поржаветь, а может быть, и не

доживут».
Вечером Марина пошла со мной в театр. Мы (то есть Марина

одна) уложили Ирину спать, а потом пошли туда. Мы недолго

постояли в очереди, дожидаясь, когда толпа тронется. Скоро

все пошли. Марина посадила меня к себе на колени. (Билеты в

кассе были дороги, и барышня в кассе позволила Марине взять

только один билет.) Все это, что там играли, было отвратитель¬

но. Первая картина — красивая комната с картинами и с комо¬

дами. Молодой человек ставит на комод два горшка. Он гово¬

рит, что время приходить его милой. Он говорит, что она обеща¬

ла приходить в третьем часу. Все уже приготовлено, а ее все нет

и нет. Вдруг звонок. Молодой человек кричит в безумии: «Она,

она, она!» Но в эту минуту вошел молодой господин. Он был в

теплом пальто. Они были как кот и собака. Оказалось, что муж

той женщины все знал. Может быть, он подслушивал у дверей,

как тот говорил сам с собой. Тот, который пришел, выпил вина
75

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
и сказал, что он может спрятаться за ширмы и подслушивать,

как они будут разговаривать. Вошла жена. Муж успел спря¬

таться. Она спросила, почему дверь открыта. Он говорил, что к

нему пришел один приятель, выкурил сигару и ушел. (Мне ка¬

залось это глупостью. Я наклонилась к маме и поцеловала ее в

бок. Она усмехнулась и погладила по голове.) Молодой человек

был очень холоден с той женой. Из-за ширмы часто показыва¬

лись то палка, то рука мужа. Жена все время удивлялась, отче¬

го молодой человек с ней так обращается. Когда жена захотела

выпить вина, которое ей этот господин приготовил, муж глухо

вскричал: «Нельзя». Кончилось тем, что муж побил молодого

человека палкой. Зажглась лампа. Все ликовали.
Все актеры и актрисы были несносно глупы. Был только один,

очаровательный. — Тургенев. Он сидел в уютной комнатке се¬

дой, печальный. Он говорил, что у скольких людей есть Хорошие

большие комнаты. Вспоминал несколько слов: «Как хороши»

остановка, «Как свежи» остановка, «Были розы». «Как хороши...

как свежи были... розы». На коленях у него лежит квадратная

не очень длинная книга. Огонь в камине уныло двигается и

вздрагивает. Еще до сих пор в толпе проносится тихий шепот:

«Как похож, удивительно похож». Тургенев все время со вздо¬

хами старчески повторял «Как хороши... как свежи были розы!»

Он покрывался теплым одеялом, которое покрывало его ноги.

Притягивая одеяло до подбородка, он старческим разбитым го¬

лосом жаловался, что он старик, что ему очень холодно. (Я его в

тишине очень сожалела. Я прижималась к Марине, счастливая и

усталая. Я думала про нее: «Бедная Марина. Какаво. Целый день

метается по улицам. Наверно, сильно устала». И Марина ласково,

с нежной улыбкой, чуть видной на красивых губах, клала свою

нежную руку с серебряным толстым кольцом с печатью с двумя

словами на голову мне.) Так и кончилось тем, что милый старик

Тургенев в последний раз сказал строчку стихов, ту строчку, ко¬

торую говорил, как умирающий. При громе рукоплесканий свет

его бедной комнаты потух, и она вспыхнула ослепительным ог¬

нем. Потом мы увидали даму, очень толстую (при виде ее народ

очень сильно рукоплескал), такую толстую и с такой огромной

грудью, что еле кланялась. Я подумала, что она вся набитая. На

ней было полосатое платье, а нижняя часть его была сделана

вроде панталон. На ней был пояс. Он был перемотан вокруг ее

тела и свисал прямо на панталоны. Я с Мариной все время шо-
76

1919
потом разговаривала про нее. Она пела про Марусю: «Маруся от¬

равилась» и «лапти мои». И пела она отвратительно. Точно она

поневоле «выучилась быть певицей». Бедная Марина. Под конец

ее трудного дня видеть такую гадость. Бедная. Всякий раз, ког¬

да я хотела сказать ей что-нибудь, она наклонялась к моему рту

своим, очень красивым, ухом. Я ей шептала, а в то время ее кра¬

сивые волосы касались моего лица. Потом она приподнималась,

веселая, довольная, с нежной еле заметной кошачьей улыбкой и

с воодушевленным лицом смотрела на паршивую сцену. Ангел.
Все с любопытством глядели на сцену, в которой раздавалось

неуклюжее и противное пение дамы. При конце всякой песни

все ей аплодировали, и она, кажется, нехотя, смешно и отвра¬

тительно кланялась. Потом после той певицы в панталонах

появилась танцовщица. Она была в красном русском костюме.

Танцовщица начала кружиться и подпрыгивать, в то время как

юбка задиралась и были видны белые кружевные панталоны. Я

готова была опустить глаза и не глядеть, в то время как толпа

с безумно жадными глазами глядела, направив головы в одну

точку, на сцену. Иногда музыка становилась как бы печальней,

и тогда девушка притворялась, что плачет, и вытирала белым

рукавом глаза. Но потом ободрилась и ела подсолнухи. И ела так

противно, что было видно, что она притворяется, а не ест. По¬

том, при веселой музыке, она выставляла руки, точно говоря:

«Вот и съела, вот и нету, вот и съела, вот и нету, вот и всё, вот и

всё». И она танцовала, как может танцовать всякий человек, не

только человек, но даже и самый простой ребенок. Уау.
Потом появился счастливый отец, у которого зараз появилось

три сына. Он говорил: «Моя жена рождает. Она меня выгнала

из своей комнаты. К ней пришел какой-то незнакомый доктор

из аптеки. Но это хорошо. Недавно она мыла собачку. Я гово¬

рил ей — не надо, брось, оставь собаку. А она всё свое». Встает

и подходит к двери: «Доктор, доктор. Как дела?» И бурчит про

себя непонятный ответ доктора. Потом говорит: «Что, что вы

говорите? Уже родила?» Говорит: «Можно ли пойти посмотреть

его? Его купают, купают, купают вместе с собакой в ванне». Са¬

дится на стул, радостно говоря: «Как я мечтал, чтоб у меня был

сын. Вот и один солдатик готов». Встает и опять спрашивает не¬

существовавшего доктора про то, что с его младенцем: «Что-о?

что вы говорите? Три-и?» Снова садится: «Три-и. Три-и. Ведь это

целый полк». Эта глупость кончается. Начинается другая.
77

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Очень светлая комната. Слышна игра балалаек. Слышится яс¬

ней и ясней. Входит парень в белой рубашке и в лаптях с бала¬

лайкой в руках. За ним еще один с балалайкой поменьше, за ним

еще с балалаечкой совсем маленькой. С отвратительными гла¬

зами и лицом. За ними пошли девицы. Все были в шалях и раз¬

ноцветных одеждах. Мужчины сели на стулья, женщины тоже.

С большой балалайкой стал разговаривать с другими. «Что же

это Ванька не приходит? Пора бы ему...» (Входит старик крестья¬

нин, похожий на нищего.) «Да вот же он». Старик: «Праздник

здесь у вас, что играете?» «Как же нет, знамо праздник». Просит

его: «А протанцуй ты нам под музыку». «Сыграть-то сыграю, а

не можете ли вы дать мне какую из баб?» (Крестьянин говорит

все это, не видя еще тех девок.) Старший, с большой балалай¬

кой, тот, который разговаривал с ним все время, сказал: «Вот

они. Выбирай себе любую». И при этом показал старику-нище-

му-крестьянину на девок. Он покосился на них и позвал: «Маша,

а Машка. Маша, а Машка». Из ряда девок показалась одна. Она

была окутана красной шалью, черноволосая. Встала и нехотя

пошла к противно наученному, подученному и переделанному

переодетому крестьянину-старику-нищему. Он называет ее ла¬

сковыми словами, и он хочет с ней танцевать, а она отвечает

ему грубостью и «я не люблю тебя». Он продолжает ласкать ее.
Все это продолжалось, слава Богу, недолго. Когда это подхо¬

дило к концу, Марина передала меня какой-то даме, которая

спустила меня на пол. Сама она чуть ли не перешагнула через

мужчину, и мы с ней и еще с каким-то мужчиной к выходу. Мы

вышли вместо того, чтоб выйти в парадное, пришли в черный

ход. Нам попался на пути офицер, который знаком указал во

двор. Мы пошли в вороты, которые довольно долго искали. По¬

том мы вышли в темный, очень красивый Арбат. Он горит огня¬

ми домов, очень высоких, средних, а меньше всего маленькие

были красивы. Было много лавченок со фруктами, яблоками и

грушами. Они были освещены и были похожи на игрушки или

на елку из какой-нибудь сказки, в Рождество Христово.
Я шла, и у меня было чувство, что мои ноги поднимала и опу¬

скала не я, а сама тьма, шедшая точно от тротуара, как какой

дым или пар от диавольского самовара. Когда мы подошли к

красно-коричневой церкви, которая стоит близко от нашего

дома, Марина посмотрела на звезды и сказала: «Конечно, это

Млечный Путь. Видишь, Аля, на небе точно дорога. Это Млеч¬
78

1919
ный Путь». После этих слов она поставила меня как Мадонну

во впадину колонны, которая стояла близь церкви. Потом Ма¬

рина посадила меня к Себе, на Свою Священную Спину и начала

придерживать меня Своими истощенными и бедными руками.

Я сразу подумала, что темнота, Марина близорука, а ей и еще

ночью приходится нести тяжелую, гадкую и надоедливую дев¬

чонку, хотя я бы могла быть рабыней Святой Марины и носить

ее или на спине, или на маленьких грязных и противных руках

и возить в удобной тележке.
Марина позволила мне смотреть на небо, на звезды и на

Млечный Путь. У меня было чувство, будто я ехала на лошади,

которая грозно и бешено скачет подо мною. Марина везла меня

с заметным удовольствием. Иногда она бежала со мной, но ско¬

ро переставала, потому что ей было неудобно.
Скоро мы подошли к Собачьей Площадке. Мы пошли с ней по¬

ближе к самому кружку Собачьей Площадки, потому что туда

не могли проникнуть автомобили, главные машинные враги

Марины и меня. Мы вошли в наш переулок. Уже мы подходим

к нашему черному ходу. Вдруг какая-то дама сказала: «Новый

способ передвижения».
Когда я подошла к постели, то увидала букетик, который мне

прислала мамина знакомая. А ночью мне снилось, что Марина

варит пшено в детском плетеном стуле.
КАНУН И ДЕНЬ ВЕЛИКОГО П<РАЗДНИКА>

Почти вечер. Еще светло. Ирина ведет себя очень хоро¬

шо. Марина торопит меня (слыша колокола), говоря, что мы

еще сможем пойти в ближнюю церковь. Марина несет мне плю¬

шевое пальто с золотыми пуговицами. Выносит Ирину. Она са¬

жает Ирину на бок опрокинутого дивана. Выносит ей тоже ма¬

ленькое плюшевое пальто, белее моего, с золотыми пуговица¬

ми. И Ирина в пальто и в красной бархатной шапочке с пестрым

шнурком. Мы втроем вышли и направились в церковь красно¬

коричневого цвета. Она стояла в Николо-Песковском переулке,

близь Арбата.
Мы входим, и Марина говорит Ирине вполголоса: «Только,

Ирина, ты здесь должна молчать!» Тихо. Все свечи тихонько

дрожат. Несколько свечек стоят перед самыми главными ико¬

нами. Я отходила от Марины, подходила к маленькому распя¬

тию, где стояли три тонкие свечки. Кругом них в подсвечниках
79

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
лежало много воску, и если бы собрать его, вышли бы две-три

свечки. (Никто, никто не любит меня, но я люблю лишь одну,

которая меня любила лишь в детстве, когда мне был год, два,

которая иногда любит меня, шестилетнюю девочку сейчас. Ча¬

сто она сердится на меня и называет «Дурой», но это бывает

лишь в то время, когда она несет кипящий самовар.)
Я освятила свое дело крестом. Когда я подошла к своему ме¬

сту, то заметила, что толпа сильно сгустилась. Ирина стояла на

полу, и Марина держала свою руку у меня и у нее на плече. Ирина

смотрела на главного священника в порвире* с глубоким смыс¬

лом. Она расширила глаза, сделала их очень темными, почти

черными и глядела так, что каждый бы подумал, что это самый

обыкновенный ребенок, двух лет с половиной. Было как-то осо¬

бенно празднично, а я ничего не знала. Недаром же тихое поведе¬

ние Ирины, которая очень любит петь и кричать, предчувствие,

странное моргание свечей и наконец само служение и иконы,

украшенные красными и белыми розами, так сделанными, точ¬

но их сейчас сорвали с какой-нибудь блистательной клумбы.
Марина просила меня «Не баловаться». Служба была хорошая.

Я в толпе увидала учительницу нашего детского сада, «тетю

Олю». Она смотрела с легким раскаяньем на наш православный

алтарь, где стоял главный священник с порфирой без креста.
Время очень быстро прошло в прекрасной немноголюдной

церкви. Когда мы вышли с похвалами на Ирину, то было еле-еле

светло. Я сказала: «Милая Марина. У меня есть к Вашей милости

подарок, но очень маленький». «Какой?» (Я вдруг не захотела

показать Марине воск, ту каплю воска, которую я понабрала в

лесу этих капель в подсвечниках, перед Распятием Иисуса Хри¬

ста. Я не подумала, что это может быть очень, очень великий

грех.) «На сегодняшний приятный праздник в церкви я отвечу

хорошим поведением».
Домой мы пошли не сразу. Зашли еще на Собачью Площадку.

Марина медленно и тяжело, как Дон Жуан, вошла по каменным

ступеням, к бассейну. Ирина радостно бегала за мной, а я увер¬

тывалась от нее. Дон Жуан, как часовой (сторожащий башню),

ходит вокруг бассейна, на камне. Ее шаги мёртво и ровно звене¬

ли. Я продолжала увертываться, Ирина петь и бегать. Я бегала

с Ириной не из собственного удовольствия, но для того, чтоб
*	Порфире.
80

1919
развлечь ее. С каким бы удовольствием я пошла бы к ней и до¬

полняла бы ее мертвые шаги.
Когда мы вышли из кружка Собачьей Площадки, я увидала,

что мы опять не идем домой. Мы пошли еще в противополож¬

ную сторону. Мы наслаждались красивыми дворами, мимо ко¬

торых проходили. Я вспоминала: однажды заиграла шарманка

вальс. Раньше мы всегда слышали ее, только она никогда, ни¬

когда не играла вальса. Няня подхватила меня за талию и по¬

тащила во двор, где играла музыка и «кстати» жили ее знако¬

мые. (У прислуги и нянюшек есть всегда очень много знакомых,

тоже нянюшек и прислуг, такого же сана простого.)
Вдруг Марина вздрогнула: «Аля. Знаешь, что я вспомнила, как

странно. Завтра день рождения Аси. Завтра ей столько-то лет».

Она сказала: «Аля, знаешь, я родилась в Великий праздник —

Иоанна Предтечи». Я думала: «Ах. Мое семилетие прошло. Мой

праздник прошел, и я и Марина знали, что это мой день, а когда

настанет Ее день, я даже не вспомню про него, потому что меня

в эту минуту (то есть в этот день) не будет».
Небо было покрыто розовыми полосами, а в углах и зако¬

улках оно было лучше всего. Погода была тихая и теплая. Мы

возвращались домой тихими большими шагами. Ирина бежала

быстрыми (для нее) мелкими шагами. Не хотелось уходить из

прекрасной погоды. Марина сказала, что если Ася жива, то она

знает, что Марина вспомнит про нее. Если бы я была повыше, то

обняла бы ее и пошла бы с ней шаг в шаг.
Когда мы пришли домой и Марина посадила Ирину в кровать,

Марина вошла в комнату к полке, которая была покрыта кни¬

гами. Я тихо пошла вслед за Мариной. Потом показала Марине

мой воск и сказала: «Вот мой подарок». Марина отвечала: «Хо¬

чешь, это будет подарок Асе?» «Хорошо». И я отдала мой воск на

Воздвижение, день Аси.
Наш знакомый человек, который жил у нас в одной из ком¬

нат, сказал нам, что завтра в церкви, которая у Новинского

бульвара, будет торжественное богослужение. Я, когда ложи¬

лась спать, выдумала новую молитву: «Господи, уничтожи всех

врагов "нашей" Руси. Не только врагов Руси, но и врагов всего

мира, соблазнителей подземных. Спаси, Боже, отца моего, рыца¬

ря молодого, висящего над огненной бездной. Спаси мать мою,

даруй ей тетрадок, времени и хороших перьев. Спаси и меня от

соблазнителя диавола. — Аминь».
81

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
письмо
Марина! Существую ли я? И Вы? Может быть: я ваша раба

и служанка, а Вы мой Ангел. Да? Где Вы сейчас? Дома ли? На ули¬

це? За границей? Я, кажется, в Аду. В доме, который смешан с

Адом? А где Ад? На небе ли? Под землей? На земле? У меня? Ах,

Марина! Я сейчас уйду. Пойду по извилистым коридорам наше¬

го дома. Коридором земли, жизни. Буду вспоминать с усмешкой,

как когда-то кому-то говорила: «Уау». Буду очищать руду моей

души. — Для Вас. Не исполню это, то знаете что. Исполню одну

Вашу волю. Вы — мой Бог. Вырву мое сердце. Если оно Вам не

нужно, я выброшу его в грязь. И вместе с другими затопчу гряз¬

ными, гадкими, грубыми. Ах, Марина! Ногами. Кто Вам скажет:

«Ангельчик. Бог». Кому Вы отдадите усталую руку? Верблюден-

ку и львенку. Верблюденок Вы знаете кто. С одной ногой, заши¬

той голубыми нитками, а с другой перевязанной белой грязной

тряпицей. Львенок, с короткими русыми волосами и голубыми

глазами. Марина. Где петля, на которой повеситься, где окошко,

из которого выброшусь на тротуар или на мостовую, где нож в

сердце, где перышко, или спичечка, или палочка для глаза, где

колесо для тела, где Вы?
Я дура, гадина, негодница. Я всегда реву, никогда не даю по¬

кою Марине. Когда у нее есть время.
ВЕРБЛЮД
Его мне подарил Сережа. У него мягкий седой горб, до¬

брое лицо, и он похож на воспитателя. Глаза у него карие и не

похожи на стеклянные. Он желто-серый, песочный. Из замши.

Он похож на Сережу. Добрый, мягкий, нежный.
Вчера Марина надушила одеколоном моего друга. Это было

вечером. Я была в постели, и пожелала* моего «воспитателя» в

Маринино одеяло, на ночной покой.
У него одна задняя нога зашита голубыми нитками, — дело

Марины, а другая задняя перебинтована тряпкой. Ноги у него

поразительно нежные, длинные, и длинная шея. — Сережина

порода. — Хвост довольно беспомощный, почти без кисти. Она

довольно узкая, но должна быть пышной.
Когда легла к себе я, то он из-за своих длинных ног не давал

спать Марине, из-за того что он ими сталкивал мою голову к
*	Положила (?).
82

1919
Марининой, а ее голова, таким образом, падала под стол. — Я

была во всем этом виновата. Я избаловала моего любимца. —

Если бы у меня был такой живой, я бы его тоже баловала. Аминь.
ИРИНА
Ирина моя сестра. Ей два с половиной года. У нее серо-зе-

леные глаза. Волосы маленькие и буйные. Нос порядочно при¬

давлен. Марина говорит, что она будет певицей. Я тоже думаю

так. Она очень любит петь. Она поет: «Ай дуду дуду дуду, сидит

воян на дубу», «Моена моя, Моена моя», это значит «Марина

моя, Марина моя». Потом поет: «Шапочка упая». Она привыкла

говорить «Ленин гор, Ленин гор». Это она всегда говорит, когда

садится на «Ленин гор». Ленин гор у нас синий и белый. Их два.
Ирина, когда ей что-нибудь дают, говорит: «Пасиба». Она мо¬

лится. Крестится двумя пальцами. Руку кладет на грудь и на л об,

а потом глубоко кланяется. Она крестится «по-старинному».
У нас есть одна знакомая, которой нет в Москве. Ее зовут Со¬

фья Евгеньевна Голлидэй. Мы в глаза ее называем «Сонечкой»,

а за глаза «Сонечкой Голлидэй». Ирина ее взлюбила (Сонечка

уезжала еще и раньше, а Ирина всё помнила ее) и теперь еще

говорит и поет «Сонечка Голлидэй, Голлидэй Соня».
Ирина не понимает, где «мама». Раньше она, когда ее спраши¬

вали, где мама, показывала на дверь, а когда мама стоит около

нее, а кто-нибудь идет по лестнице, она вскрикивает: «Мама

идет!»
У нее очень красивые волосы. Они вьются, как буря, которая

захватывает богатый купеческий корабль. Как ни чеши их, они

всё свое. Вьются и вьются.
Я сейчас сижу пишу и наблюдаю вместе с тем, что делает

Ирина. Улучив минуту, когда я не гляжу на нее, она робко бе¬

рет гребень и старательно начинает вычесываться. Она с таким

стараньем вычесывала свою короткую и чистую голову. Я про¬

должаю смотреть. Вычесывая голову, она глядела на крыши, на

дома и на небо так глубокосмысленно*, что, кажется, могла бы

сказать стихи.
Она неразвитая девочка. Я видала недавно ребенка 10-ти

месяцев. Рядом с ним стояла его мать. Кто-То спросил ребенка:

«Где мама?» «Ма-а-ам!», воскликнул он, указывая на мать.
* Так в тексте.
83

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Признаюсь, я очень была поражена, когда вчера Марина и я

сто тысяч раз показывали на Марину, и когда Марина спросила:

«Где я?», Ирина показала на нее.
Когда Ирина слышит шум самовара, она говорит: «Льбаба

шумит» или «Льбаба поспел».
Я очень люблю, когда Ирина поет и весела. Она раньше име¬

ла привычку раскачиваться (в постели) и танцовать. Говорила:

«Баба Ляга, Нога». Это означало: «Баба Яга, Костяная нога».
Когда входил кто-нибудь чужой, она закрывала глаза и так

стояла. Когда няня Надя одевала или раздевала ее, она плакала,

точно хохотала, синела, лиловела и ругалась: «На-ага». И не уни¬

маясь: «Баба Ль...га».
Она очень любит, то есть «уважает», Марину. Если я нарочно

зову ее, когда Ирина себя плохо ведет, то она бросает мне в лицо

последнее: «Ноэ-э-э». Немного дьявольски произнося ато слово,

она бросает злобный колючий взгляд злой колдуньи и занима¬

ется своим.
Она может очень надоесть своим пением: «Ленин гор, Мае-

на моя, ай дуду дуду дуду, нос упала», потом говорит — собачка

муку съела, ночью свежо, ночью теплей, спокойной ночи. Потом

просит: «Потушите пажа» (пожалуйста).
У нее есть одна не очень хорошая привычка в теле. Большой

живот и тонкие ноги.
Когда ее хвалят, она хорошо бегает, радуется и поет... Мари¬

на и я любим ее только в веселом настроении. Когда-то раньше

Ирина, когда хвалила кого-нибудь, пела: «Уау, уау». И гладила

по голове. Потом она недавно выучила «Сорока-воровка» и «Ла¬

душки». «До свиданье». Потом говорит: «Аля станицу пишет»,

«Ночью жужу», «Стариё продаю».
Я И МАРИНА
Я дочь Марины. Ей вчера исполнилось двадцать семь

лет, а мне недавно семь, только семь.
Я помню. Когда я была маленькая, мне было года 2, 3, у нас

был пудель, который во время завтрака мотался вокруг моего

стула. Потом у меня была широкая «моя» комната — Детская. В

ней я играла, в ней я ела, в ней спала, в ней была больна.
Я помню. Меня раньше купали каждый день. Меня относила в

детскую Марина, а светила керосиновой лампой няня. (Ах, Мари¬

на, Марина! Из-за Вас тружусь я бедная.) Марина сажала меня и
84

1919
давала жестяных птиц. Я целовала всех птиц и клала Маринину

голову на мою. Иногда Марина читала мне книгу, а я так дремала.

(Ах. Сколько времени прошло. — Целых 7 лет, 8-й идет. И как мы

были тогда счастливы.) Часто я орала, когда мне поливали на го¬

лову, и уверяла, что мне мыльная вода попадет в нос и рот. Потом

Марина прощала меня, брала к себе на колени в свою комнату,

где всегда по вечерам горела чудесная синяя люстра. Из-за лам¬

пы, находящейся внутри, на потолок выходит один огромный си¬

ний круг, и выходит бело-желтый маленький кружок.
Марина очень мало изменилась с тех пор, как я ее помню. Из¬

менились, кажется, только платья и брошки.
Помню я, как меня с Мариной брали в Александров, к Асе,

Маврикию и Андрюше. Часто приезжали мы вечером. Мы ти¬

хонько крадучись шли по деревянному резному крыльцу в

маленький уютный домик со шкурой в одной из комнат. Мара,

или Марушка, или Маврикий, радостно встречал нас, а я буйно

радовалась, так как здесь есть Андрюша, с которым я могу «по¬

играть».
Раньше в то время я совсем не так понимала «Любовь», как

понимаю сейчас, в это трудное время. Ах Марина вы моя неиз¬

менная.
Я помню, как когда-то Марина пошла со мной и с Андрюшей

в овраг. Было лето, но песок в овраге был мокрый. Он близок от

дома, в котором Марина и я гостили. Овраг сверху казался до¬

вольно глубоким. Он был похож на землянку без крыши и две¬

рей. Марина садилась на большой камень с толстой француз¬

ской книгой, а я с Андрюшей делала какие-то ступени. Потом,

когда мы после такой прогулки возвращались в дом, за нами по¬

несся рыжий, весь рыжий теленок. Марина велела нам бежать,

а сама стала его усмирять.
Мы спали на высокой кровати, на которую я не умела вле¬

зать. Я очень любила после молитвы, лежа в постели, гром-

ко-прегромко распевать. Слыша это, Ася приходила ко мне и,

давая яйцо всмятку, тихонько говорила, целуя меня: «Алечка!

После молитвы нельзя так громко и даже негромко петь». И с

этими словами она принималась вливать мне яйца. Любила я

слушать, когда спала, как на крыльце Марина разговаривала с

Маврикием и Асей.
У Аси был чудный сад с нежными душистыми розами на

клумбах.
85

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Я помню, иногда я с Андрюшей подбирала обгоревшие спич¬

ки коробками. Нагрузив свои руки спичками, мы прибегали к

Марине «львами левушками». Она гладила наши белокурые во¬

лосы, а мы довольные и разъяренные принимались бегать по

саду.
Тогда я и Андрюша спали днем. Один раз Марина и Ася уло¬

жили нас в одну кровать. Никто из нас не уснул. Мы то щекота¬

ли друг друга, то драли за уши, то притворяясь спящими, лезли

друг другу в рот и нос. Марина и Ася после разъединили нас со

словами: «Аля! Ты больше не будешь спать с Андрюшей, потому

что ты баловалась и подавала пример Андрюше». Я всегда не

очень боялась таких выговоров.
Однажды, когда мне было самое большее год, мы все, Ася,

Марина, Андрюша и я, ехали в колясочке. Было часа два ночи.

Мы ехали по какой-то площадке, а впереди стояла деревянная

мокрая стена. Мы ехали мимо темных померкших фонарей,

мимо скверов и бульваров, и везде над нами шло серо-черное

беззвездное небо. Вскоре я сказала: «Ах, Андрюша! Милый мой!

Как красива эта улица». Андрюша был очень сонный, не заме¬

чая «улицы», ответил: «Да». Марина: «Это — площадь».
Помню! Мы — Ася, Марина, я и Андрюша — из Александро¬

ва направо в Москву поехали. Мы пошли по каменной широкой

дороге. Ася немного отстала. Она в доме собирала свои и Ан¬

дрюшины вещи. Потом она появилась из дверей. Едва мы ее за¬

метили, мы кинулись к ней навстречу. С нами шла Андрюшина

няня — Надя. Она убеждала нас: «Не бегайте туда. Вы отстанете,

а я с Мариной Ивановной пойду быстро». Но мы пошли быстро

к Асе и спокойно возвратились ровным шагом.
Я помню несколько случаев из наших прогулок. Прогулки в

саду, прогулки у пруда, прогулки у горки.
Иногда мы с Андрюшей и няней гуляли в саду. Мне и на ум

не приходило похитить хоть одну невинную розу. Теперь я даже

сожалею об этом. Часто я гуляла в одной юбке с лифчиком. Ино¬

гда на крыльце сидела моя уауа — моя Марина. Иногда она пила

чай, читала, смотрела на сад, смотрела на нас и наши игры.
Каждый день мы гуляли около зеленой горы, поросшей кра¬

пивой, травой и белыми цветочками. Она была бы хорошим

пастбищем для коров и разных еще «домашних» стад. Она была

как бы изрублена топором в множество лестниц. (Ах! Марина,

давно прошло то ласковое детское время, а память живет.) Ан¬
86

1919
дрюша очень любил ходить на гору. Он очень «ловко» для меня

сбегал и всходил на нее. Вся земля внизу была потресканная, и

я ее называла лягушками и противной землей. Я все время па¬

дала в эту противную землю и плакала по целым часам, считая,

что здесь бегали и гадили лягушки. Андрюша хохотал, шел об¬

ратно со мной, падал нарочно на лягушачий паркет и, веселый,

насмешливый возвращался к Наде и вдруг вспоминал: «Надя!

Свари мне "похлебки"». Он думал, что «похлебка» — какая-то

чудная еда. На самом деле он ел ее каждый день. Меня ни капли

не смущала мысль, что милая Марина дома. Да и Марина, навер¬

ное, не очень много думала обо мне. Не такое время было, чтоб

мать Марина беспокоилась о своей дочери Ариадне, на прогул¬

ке с няней и Андрюшей. Двумя листьями я пригреваема и при¬

прятана. Нечего тут бояться красоте родимой матери. (Нечего.

Всё пройдет. Марина, кажется, что это всё было очень давно, а

на самом деле не так-то. Живу я всего шесть лет.)
Я раньше очень любила ходить по траве и по песку. Я всё вре¬

мя была в восторге от мягкости. Я помню, как мы были у пруда.

Берег был прямой, как у моря, и так прямо шел вперед, что вода

омывала его. Я всегда сидела скрестивши ноги и только тут вспо¬

минала о Марине, сидящей дома. Весь берег был усеян плакучи¬

ми ивами. Их ветви глубоко прятались под воду и напоминали

круглых вдов и сирот. Сироты оплакивали своих матерей и отцов

и братьев с сестрами, вдовы детей, мужей, внучат и племянников.

Няня Надя давала мне воды в игрушечной деревянной рюмке. Я

пила ее с условием, что никому из родителей не скажу. Я тихонь¬

ко пила и думала, что там делает Марина. Может быть, гуляет в

саду с розами, может быть, сидит на крыльце в доме, может быть,

гуляет около загородки. И выходило, что я ни на одном случае

не останавливалась до тех пор, пока няня Надя не брала меня и

Андрюшу с собой к Марине и Асе. Так протекала наша жизнь в

городке Александрове. Я очень любила Марину в то время. Я лю¬

била встречать ее и смотреть на ее нежную фигуру, ее стройный

рост, как плакучая ива гибка, стройна, красива, задумчива, тор¬

жественна. Очень похожа на поэта, но не на поэтессу.
Я подарила бы Марине ее платье, в глубокую старину, в то

время, когда жила Эльза и ее брат, а потом их колдун-отец, ти-

етай <?> их невинная мать, дом Самбо. Дом, который всё делал

за других людей, а люди лишь перед костром лежали да с боку

на бок перевертывались.
87

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Помню, как я с Мариной уезжала из Феодосии. Поезд бурчал:

«Ту-ту-ту. Ту-ту-ту. Туту ту. Ту-ту-ту. Здравствуй. Здравствуй.

Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй». Везде все было на образ

радостного «здравствуй». Марина уже раньше видала на небе

тень Москвы. Все время моего раннего детства я не поняла

Марининой нежной души. Негодный я ребенок. Когда Марина

подъезжала к Москве, я чувствовала себя очень печально. За¬

чем едем в Москву? В Феодосии было лучше. Было можно рыть

тепленький песок. Мама, то есть Марина, спросила меня: «Аля!

Ты рада ехать в Москву?» Я огорченно: «Нет! Там, откуда мы уе¬

хали, было лучше, мягче». «Неужели? А я очень». «Ах Марина!

Ведь там был песок — жара, красота!» Поезд засыпал, усыпляя

себя своим нежным бурчаньем. Я тихонько про себя сдержанно

плакала, думая о оставленном нами городке. Я такая же уны¬

лая шла по улицам Москвы, не отличая Арбатской плбщади от

Поварской. Шла, опираясь на руку Марины. Она шла веселая и

радостная, в восторге от родной Москвы. Лишь только я с Ма¬

риной коснулась пола детской комнаты, как я быстро вытерла

мои глаза и стала веселиться, бегать, танцовать, выкидывать

нежные игрушки на пол мытой детской. Няня уговаривала,

мама упрекала. Вскоре вся детская была полна пылью, оскол¬

ками от разбитых деревянных тонких игрушек и пыль так едко

врезалась в воздух, что няня выгоняла меня из детской и от¬

крывала форточку.
Помню, как мы были в Феодосии. (Феодосия была на южной

стороне.) Мы жили в белом домике, около моря. Эта деревенька

называлась Кок Тебель. У нас был сад или палисадник с роза¬

ми. У меня был ежик или ежиха. Еж был маленький и Пра, моя

крестная мать, приносила ежу много молока в бутылках с бу¬

мажкой, что молоко получается на грудного ребенка*.
Так шли дни нашей жизни. Дни шли, и я с Мариной и Сережей

гуляла по берегу моря. Иногда я ходила у берега в воде, а когда

волны шли слишком сильно, то я придерживалась то за одну, то

за другую.
В один прекрасный день Пра позвала меня к себе и сказа¬

ла: «Аля, выйди в сад, там я приготовила тебе замечательный

сюрприз». Она вышла вместе со мной. И что я увидала. Около
*	«Версия 1919 года (Москва) — дело было в Крыму, до Револю¬

ции». — Примеч. М.И. Цветаевой.
88

1919
крыльца была горка с надписью: «Еж». Я улыбнулась робко и с

сожалением и сказала, наполовину играя, наполовину серьез¬

но, наполовину шутя: «Пра! А я разрою это». «Не надо. Все равно

ведь от ежа только кости и косточки остались. Ты сама от него

заразишься и умрешь». Я, испуганная, пошла в дом и стала пла¬

кать и сожалеть о том, что не взяла ежа в руки, боясь, что он

уколет и оцарапает мне руки. Меня утешало то, что я когда-то

была «героиней» и тронула ежа пальцем. Одно это чувство бо¬

язни боли и укола заставило не взять ежа.
Помню, как Марина пошла покупать мне чувяки. Путь нам

был перерезан канавой, которая была проходима лишь белой

коротенькой и тоненькой дощечкой. Мы перешли и вошли в

домик с косой крышей из черепков. Там продавались рядами

чувяки. Синие, желтые, красные, черные, голубые, разные.

Марина не купила ни одной пары. Не понравились. Малы, ве¬

лики.
Я помню как Марина взяла меня на прогулку. Мы проходи¬

ли мимо роз. Они были крупные, лилово-красные, с широкими

острыми шипами. Я была так глупа, что не подумала, если мама

сорвет розу-шиповник, она уколет себе руку или, вернее, ручку

амазонки, танцовщицы (1919 года), барыни, девочки, деточки,

девушки, Ангела. Я, дура, попросила у мамы: «Дайте мне, милая

Марина, розу, пожалуйста». Марина с удовольствием сорвала

мне розу-шиповник, несмотря на то что ее рука была в несколь¬

ких местах сильно окровавлена и в нескольких местах сильно

заножена. Я сказала милой Марине: «О-о-о: спасибо Вам. Мне

жалко, что я не волшебница и что не могу, дотронувшись до Ва¬

шей руки, исцелить твою руку».
Пра была старуха с седыми пышными короткими волосами.

Она ходила в разных цветных кафтанах с серебряными застеж¬

ками. Кафтаны и застежки она сама делала. Она каждый день

меняла свои кафтаны. Она также носила чудные шаровары с

разноцветными изгибами и цветами. Надевала Пра казанские

сапоги,* [Не дописано.]
Марина ходила в широких синих шароварах, носила башма¬

ки без чулок и не надевала платья. Она была очень загорелая,

ходила быстро, не носила шляпы. Волосы у нее были светлые и

вьющиеся.
* Далее, до конца, запись рукой М.И. Цветаевой.
89

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Я помню палатку с туфлями. Прилавки были покрыты пе¬

стрыми, полосатыми коврами, на которых были выставлены

разноцветные туфли.
Помню, как Марина, купаясь, исчезала за бочкой и как я не¬

много пугалась, думала: «А может быть, она уж утонула?» Потом,

когда она возвращалась, то окунала меня по нескольку раз, как в

купель. Когда мы выходили на берег, Марина вытирала меня вы¬

шитым полотенцем и надевала мне полосатую фуфайку.
Помню, как мы приехали к Пра. Была ночь. Стоял у стены ди¬

ван, покрытый желтым ковром, с двумя подушками, — для ног

и головы. Окно было большое, темное, без занавесок. За ним

шумело море. На столе стоял на блюде огромный белый хлеб.

На столе стояла лампа под желтым колпаком...
( — «Марина, знаете: армяк, халат — слова от татар!»)
...Около нее стояла Пра. Она приняла нас довольно радостно.

Я спросила Марину: «Марина, можно мне пойти на море?» И Ма¬

ринин ответ: «Нельзя, сейчас темно и поздно».
Это короткое воспоминание. — Всё. —
Днем в углу нашего дома лежала всегда собака Алладин, жел¬

тая, с пушистой большой шерстью и с большими ушами. Он

всегда дремал здесь, и, когда пролетала муха, он рассеянно рас¬

крывал pot («Вы уже написали "рот"? — Лучше: “морд/'!»)
Помню, когда мы сидели на берегу моря, как я на втором бе¬

регу (?)*, который мне показался очень распыленным, увидала

мельницу, которая мне показалась потерянной**. — Марина!!!

Я помню, как папа лежал, в белой рубашке, совсем близко от

моря. — Мы вышли из дому и заметили: на горячем песке, со¬

всем у спокойного моря, лежал человек в белой нижней (?) ру¬

башке. Подойдя, мы узнали папу. У него было очень спокойное

лицо, опущенные огромные глаза, [Не дописано.]
( — «Мама! Что я сейчас видала! Белый голубь с цветком в

клюве!» — «В облаках?» — «Нет, прямо пролетел! Как виде¬

ние!»)
Помню еще прогулку. Мы ехали в маленьком экипаже о двух

лошадях. Марина сидела, я стояла на коленях и смотрела на уда¬

ляющееся море. Я надеялась, что море растянется и дойдет до

нас, а потом, когда мы отъедем, будет там же. Но — напротив —
*Так в тексте (здесь и ниже).
*’ Ее вовсе не было. — Примеч. М.И. Цветаевой.
90

1919
оно совершенно внезапно удалилось, и я уже не верила, что оно

существовало.
(Я, мысленно: это можно сказать о любви...)
Мы проезжали мимо сада, который был треугольником. Он

был очень темно-зеленый, и блистали сквозь листья красные

точки. Я не рассмотрела, что это было. Дорога после моря была

пыльная и каменная. Марина смотрела одним углом глаза в ту

сторону, где скрылось море, а другим углом глаза — на меня. (Я:

«Хотела бы посмотреть!») Она сидела, опершись о край экипажа.
Помню наш отъезд в Москву. Ехали мы: Марина, Ася, Андрю¬

ша и я. (Я: «А папа?» Аля: «Папы нет». Я: «Господи!» — Аля: «Бед¬

ная Марина! Вам лучше всего был бы папа!») Была ночь и при¬

ближало [Не дописано.]
КУДА НАС ЗАВЕЛА ЛУНА
Дело было накануне папиных имянин. Мы пошли в Нико-

ло-Песковскую церковь. Служба кончилась там. Марина купила

свечечку и поставила ее за Папу. Мы помолились перед иконой

и пошли. Луна нас завлекла к Храму Христа Спасителя. Мы пош¬

ли к Пречистенскому бульвару. Стоял Гоголь в плаще. Мы шли.

Наверху горели бульварные лампочки. Марина говорила стихи о

Стеньке Разине и персияночке. Когда мы пошли еще с Арбатской

площади, то на ней не продавалось яблоков, как всегда. Кто-то

из нас сказал: «Идем к Москве-реке, чтоб топиться». «Да! Но я не

хочу топиться». Марина, полусмеясь: «Почему? Аля?» «Как по¬

чему. Погода ночная. А я бы потопилась в чудную погоду, когда

светит солнце, когда жара и рай». «Понимаю».
Подходим к Храму Христа Спасителя. Заходим. Хорошо. Сто¬

им и молимся в тишине. Марина посылает меня за пятирубле¬

вой свечой. О! Тот человек, который продавал свечи, был мил и

трогателен со мной. «Барышня! Что Вам надобно?» «Свечу дай¬

те пожалуйста». «Какую? Сколько денег Вы принесли?» «Пять

рублей. А свечу давайте какую хотите». Он сосчитал деньги и,

убедившись, что правда пять рублей, взял их, дав мне тонкую

довольно высокую свечу. Я радостная прибежала к Марине, ко¬

торая довольно получила свечу и поставила ее. Марина и я за¬

метили толпу. Всех их мазали св<ятым> миром. Мы присоеди¬

нились к ней. Вскоре мы сделались самыми первыми. Марина

подняла меня. Я поцеловала Евангелье. Главный священник

помазал мне лоб миром. Надо было поцеловать ему руку, но я
91

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
не поцеловала ее, потому что не дотянулась до нее. Так и ушла

к Марине. Она меня спросила: «Аля! Ну как, поцеловала ты руку

главного священника?» «Нет». «Почему?» «Он мне руки не под¬

ставил». «Алечка. Он никому руки не подставляет. Люди целуют

ее ему по доброй воле. Я заметила, военные не целовали ему

руки. Не должен же он всем руки подставлять. Иди втолкнись и

поцелуй его руку». Я подумала: «Я буду два раза помазана». Вто¬

рую мысль: «Мы с Мариной помазанники Божии. Какой папин

Великий Праздник».
Пока я мечтала, я уж попала в толпу, перед дамой в черном

браслете с жемчугом и бирюзой. Когда мы уж подошли к Свя¬

щеннику, дама спросила: «Что — приложишься к иконе?» «Да,

пожалуйста». Она подняла меня, и я поцеловав Евангелье, меня

дважды помазали. На этот раз я поднялась на цыпочки и хотела

поцеловать Его руку, так как Он Священник намочил свою ки¬

сточку во святом мире. Он заметил меня и улыбнулся, заметив,

как я ему хотела поцеловать руку. Он слегка опустил ее, и заме¬

тила я, поцеловав ее, что он из «породы счастливых». (Потому

что рука его была покрыта волосками.) Я, опустив голову, пошла

к Марине. «Поцеловала?» «Да. Он даже улыбнулся, увидав, как я

рвалась целовать его руку. Мама! Он красив! На кого Вы похожи,

Марина?» «Не знаю, Аля». «А я знаю. На главного Священника».

Марина усмехнулась: «Правда?» «Вы это он! Вы так подходите

к его лицу». Внутренне: и рукам, и к Помазанью, и к свече, и к

Евангелью! Я внутренно желала ей хорошей жизни, успеха, хо¬

рошего положения, папы, въезда Б<елого?> В<оинства?>! Урра!
Мы вышли и пошли на лестницу возле Храма Христа Спасите¬

ля. Эта лестница вела к Москве-реке вниз. Я с Мариной села на

камень, и Марина уступила мне кусочек своего пальто, на кото¬

рый я села. (Марина не любит меня и не может любить. Дети в

Детском саду на меня свои вины сваливая, не любят меня. Учи¬

тельницы ругают и упрекают за чужие вины. За обедом дети

вырывают у меня ложку, хлеб, пробуют суп и второе. Марина

ругает, выгоняет. Никому я не нужна. Нужна смерти. Останется

у Вас как память обо мне столик, стул, перо, чернила, некончен-

ная тетрадка... Вот главные воспоминанья. И в тетрадке: «Про¬

щай. Прощай, Марина. Прощай мир, мір и мѵр. Прощай, чудная

скатерть на столе, прощай, юность.)
Смотрели на Москву-реку, которая воодушевленно бежала

вперед, не думая о сне. Доносился рокот плотины. Как жутко
92

1919
и хорошо теперь там. Луна прямо и открыто смотрела в лица

наши. Марина курила «Огненный Глаз», придуманное мной на¬

звание папиросы. Все было замечательно. Ветра не было.
Когда Марина выкурила папиросу, мы пошли. Я мысленно про¬

щалась с этим местом и просила ее пойти к плотине. Перед ухо¬

дом мы с Мариной послали поцелуи по всем направлениям света.
Я не знала, что мне делать с мытьем лица, потому что мне не

хотелось смывать святой мѵр. Он был так приятен на свободе.
Такой был Канун папиных имянин.
ДЕНЬ МАРИНИНОГО РОЖДЕНИЯ
Просыпаюсь. Уж довольно поздно. Торопиться нечего.

Марина уже проснулась. Она лежит. Я трогаю ее за плечо и по¬

казываю льва: «Здравствуйте». «Здравствуй, Алечка. Сегодня

день моего рождения». «Я не верю. После долгого ожидания

этого праздника мне кажется, что это ожидание будет месяц».

Марина встала и пошла рыться в стенном желтом деревян¬

ном шкафу. Я встала и пошла доставать из Марининого комода

ящик с подарками. Я торопила Марину, чтоб она приходила ско¬

рей и я могла бы показать ей мои подарки. Когда она пришла

и сказала: «Пора вставать», я сказала: «Нет, я принесла ящик с

подарками». Она села и стала рыться: «Иринины чулки? Вон.

Грязное полотенце? Вон». Наконец Марина дорылась до двух

толстых восковых свечей: «Аля! Где ты это взяла?» «Я нашла в

церкви. Шел человек, у которого было много таких свечей, ко¬

торый уронил одну. Помните, как я ушла один раз под видом со¬

бирать воск». (У меня в руке было несколько подарков.) Марина

находит льва: «А! Это ко мне на стол». «Рады?» «Да-а!» «Марина.

Его, кажется, вырезал Сережа». «Может быть. Он очень любил

вырезать и рисовать львов». У меня в руке было несколько по¬

дарков. «Аля! Мне очень нравится твоя свеча!» — иногда с се¬

рьезным видом говорила Марина. Марина нашла еще в ящике

медное перо и простую белую пуговицу: «Перо? Очень хоро¬

шо! Пуговица? Пригодится!» С гордостью посмотрела Марина

на льва, сказав: «Ну, а теперь пора вставать». «Нет, не пора». И

медленно раскрываю руку. Марина видит в ней золотую цепь

с обручальным кольцом: «Аля, где ты взяла это?» «Я, Марина,

нашла эти вещи около Вашего стенного шкафа, который запи¬

рается на замок». «Наверное, когда я рылась в шкафу, я уронила

их на пол». (Еще к вечеру Марине предстоял подарок.) Ко льву
93

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
очень подходили мои подарочные четки. Ах, я их подарила Ма¬

рине утром. Я начала вставать, воодушевленная. Марине опять

пришлось идти к «старухе Шик», за молоком. Я очень жалела об

этом. Я бы пошла с ней, но комната не убрана! Я ведь так поздно

встала. Ничего. Не навсегда же. Понравился мне этот день. Жал¬

ко, что я не могла заменить его вместо Марины. Марина имела

бы свободное время для писания. Утром, после полученья по¬

дарков, Марина надела мне на шею крест-икону, сердечко. О! Я

не умею выражать той благодарности, которую чувствую. По¬

нять внутренно мою душу может только Марина. После чаю и

до чая я имела время написать мои две страницы. Вечером к

нам пришли соседские девочки. Марины не было дома. Этих де¬

вочек звали Надя и Женя. Наде было одиннадцать лет, а Жене

шесть. Женя мне всю голову закрутила. Сяду почитать: «Аль!

Алька, иди, мы покачаемся». (У нас в комнате стояла сломан¬

ная папина качалка.) «Качайся ты». Женя только села, как сва¬

лилась. После этого наступила эта чудная минута. Пришла она,

Марина, а девочки ушли. Она утомленно ждала, пока я тетрадку

достала. Потом так красиво легла, а пока я читала, чудно слуша¬

ла. Я чувствовала себя чудесно, счастливо, молодо. Чувствовала

юношей:
«Поделом, что нога болит,
Поделом, что в дыру свалилась».
Львиные четки я нашла в католической церкви, в которой

была лишь один раз.
МАМИНА КОМНАТА
Ее комната с сине-голубой люстрой. Письменный стол

обтянут зеленой промокательной бумагой. На нем лежат книги

разных цветов и языков. Стол стоит перед окном. Чернила ле¬

жат, то есть стоят, на чистой тарелке со львом. Стол приставлен

к стене с правой стороны.
На правой стене над столом висит полка. На ней стоят книги

разного рода. На нижней полке стоит царь, похожий на Алексея

Михайловича. Я нашла нить с елки, серебряную. Марина опута¬

ла ею царя Алексея Михайловича. Он стоял, опершись на свой

посох.
С левой стороны от стола Марины стоит чудное глубокое

кресло. Оно в коричневых цветах всё, без малейшего ручейка

между ними, приятно шаршавое. На окне тяжелые занавески, с
94

1919
такими же цветами, как кресло. Под это кресло мы прячем ма¬

мины башмаки.
С левой стороны, немного подальше от маминого стола, сто¬

ит довольно длинный желтый диван с подушками. Одна поду¬

шка мягкая, из зеленого шелка, вышитая золотыми нитками.

Другая поменьше, такая же. Третья синяя жесткая, длинная, с

толстыми черными точками, из которых идут черные стебли.

Самая большая подушка — это та, на которой спят Ея Величе¬

ство Ея Высочества Марина. Маринина подушка разных цветов.

Она состоит из узких полос синих, красных и голубых. Их ох¬

раняют зубцы — белые, серые, черные, желтые, зеленые, лило¬

вые. У нее есть пятая подушка, желтая, без всяких полос. У нее

есть красная подушечка с вышитым на ней котом. Он вышит

так, будто он спит, вытянувшись на животе. Когда-то на ярмар¬

ке Марина купила длинный платок и устлала им диван.
В зиму на земле лежит на полу волк. Он пушистый, с откры¬

тым ртом и двумя не острыми клыками. Глаза у него большие,

добрые, карие. Я спала зимою на нем, играла, думая, что он спа¬

сет нас во время пожара. На диване, у ног, лежит свернувшаяся

клубком лисица. У нее тоже круглые карие глаза и очень лука¬

вый, хитрый вид, точно она смотрит на птичку, которую хочет

хитростью поймать.
Когда войдешь в комнату Марины, можно подумать, что

входишь в волшебную заколдованную пещеру. По стенам ви¬

сят невиданные ковры из Кок-Тебеля, Феодосии и Крыма. (Как

приятно жить и писать. Самое главное, поэт — жизнь.) Один ко¬

вер (над диваном) войлочный, серый с зелеными и красными

трехугольниками. На нем, то есть касаясь его, висит портрет

Папы — Сережи — нашего Б<елого?> Б<ожества?>. — Будто он

сидит в кресле с книгой. Ноги его окутаны пледом. Второй ко¬

вер тоже войлочный, серый, вышитый золотом, висит на дру¬

гой стене, очень приятный.
На стене висит набивка кота Кусачки. Это был весь серый

кот без пятна какого постороннего цвета. У него была короткая

морда и очень мягкая шерсть. Он любил одну Марину. А потом

его отравила прислуга. Кот пришел проститься с Мариной, а по¬

сле его смерти она набила его, и шкура Кусачки и ныне покоит¬

ся на ее стене.
Там же висит картина, изображающая покой подводного цар¬

ства.
95

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Стояла постель (всё здесь в синеве), на ней полулежит де¬

вушка, полунагая. Постель с очень тяжелым балдахином и с ко¬

лоннами. Ее ноги свешиваются, а в покое синие волны. В них

плавают синие рыбы, очень изящные. Всё очень хрупко, будто

сделанное из самого тонкого мрамора. У девушки очень длин¬

ные волосы, точно из длинной нежной травы. Везде видна неж¬

ность, сон. Девушка ничем не покрыта. Ноги и руки длинные,

как у подводной царевны или Божияго Ангела-Хранителя. Она

одета во что-то вроде шаровар. Она изображена тут такая бес¬

сильная, точно шевельнуть ни рукой, ни ногой не может. Рыбы

покорно и ласково в одном направлении толпой подплыли к

кровати. В этой картине всё.
На стенах висят ожерелья и бусы. Прямо секретер у стены

стоит. Наверху стоят книги и одна рама без стекла. Он похож на

старинный и потасканный. В ней таится столько любви, сумас¬

шествия от блеска и темноты, от тетрадок и пестроты комнаты,

книг и украшений, лисиц, меха, бус.
В углу над диваном висят две иконы, одна венчальная, дру¬

гая простая. Венчальная с изображением Богородицы и Мла¬

денца Иисуса Христа. Божья Матерь, Дева Мария держит на

руках Иисуса Христа. По обеим сторонам стоят восковые свечи.

Эта икона закрывается. Она из красного дерева. Перед ней на

лампаде висит веночек из круглых роз. Голубых и розовых. Вто¬

рая икона гораздо лучше. Она с темными Ликами Богоматери

и Младенца. Эту икону Марина променяла у портнихи. Марина

дала ей золотой браслет, а она икону.
Дверь обита грубым войлочным ковром с красными кругами. У

двери стоит лисица, гораздо лучше той, которая лежит на диване.

У нее сломанная нога, добрые глаза и большой пушистый хвост.
На стене висит довольно длинное зеркало в красноватой

раме.
В углу стоит шкаф из красного яркого дерева. Там стоят ко¬

робочки из Феодосии с крышкою из маленьких прозрачных ка¬

мешков. Там стоит прекрасная кукла. Она королева шелковых

волшебных кукол. Она из шелка, всё тело шелковое, наряд со¬

всем разноцветный.
Впечатление Марининой комнаты. Черные кудри и елочные

бусы в кудрях. Красные башмачки на ногах.
(Всё чудесно! Чудесен «свой враг» — бедность. Книги о Казано¬

ве, закат, старость. Сумасшедший прекрасен, но не надежен. Кра¬
96

1919
сивы, чудесны кудри, получением ордена, за войну, за смелость, за

победу Л<енина> и Т<роцкого>, то есть л<енина> и т<роцкого>.

Чудесны вороны, летящие на ночлег. Чудесна Марина!)
ПИСЬМО
Марина! Помните мое слово: «Избавитесь». Везде красо¬

та, дети, которые пускают фейерверки. Все матери отдают своих

детей в «Детский сад», в «Колонию», «Санаторию», «В первую,

вторую и двенадцатую ступень». Все хорошо живут, при мед¬

ных самоварах. У них люстры, еда, деньги, время. У них шесть

прислуг. Они богаты, красивы для себя. Сколько таких людей.

Сколько людей вас знают, но ничего вам не приносят. Была бы

я в числе их, дала бы все-все, что у меня есть. Деньги, еду, дом

с садом, тетрадки, много перьев, три-четыре пузырька чернил

красных, пять пачек табаку, пять коробок гильз. Подарила бы

слугу Завадского, с Авдотьей женой и с Ваней. О, простите. По¬

смотрите. Я Вас люблю. Я не брала бы сахару в гостях у Лидии

Александровны, не брала бы яблоков и хлеба.
Когда я мылась, я была в безумии. Я никому не нравлюсь,

так, Марина. Сделайте мне последнюю услугу. Дайте мне самый

острый нож, который есть у Вас. Я хочу исправиться, быть из¬

бранной и достойной.
Уау, внутренно показываю Вам моего льва с черными глаза¬

ми, с глупым лицом и с ласково-глупой улыбкой, «улыбочкой»,

бархатный он. Я его люблю.
Жизнь и поэт.
Бумага и перо.
ПИСЬМО
1919 года, октября, Москва
Милая Марина! Начинаю писать после сильного порыва

кашля. Рядом со мной лежит трехцветный иностранный флаг.

Тихо. Шумит уныло водопровод, тихо однообразно качается

Ирина, зажмурив глаза. Пришел внезапно старьевщик, и опять

начинается безнадежное прошение: «Старья берем». Слышится

отдаленный бой в барабаны. Представляю себе Вас, идущую из

далекой столовой звонкими шагами. О! Я вспоминаю Казанову.

Помню его погоду, в семь часов. Опять кашель. Быстро спрыги¬

ваю, безумно кашляю, но стараюсь не плакать. Старанья выхо¬

дят. Тут еще Ирина как безумная поет. Перестав, я грожу паль¬
97

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
цем Ирине, которая опускает голову и ревет. Я сажусь и сожа¬

лею, что Вас нет. Крыши постепенно высыхают. Вместо огром¬

ных мокрых пятен и луж на крышах почти сухо. Вид на улице

очень неприятный. Не осуждайте за то, что я велела Вам идти

в легком пальто. Слышу стук в парадное. Бросаю писать, желая,

чтобы Вы не пошли черным ходом! Бегу с отуманенной душой,

желающей Вам счастья. Идя, я не помню даже, что я живу. Чув¬

ствую, что лечу в туманную бездну. Кто меня несет так быстро

куда-то, на плаху, на которой безпрестанно стучит глухой молот.

Меня опускают к двери, которую я тороплюсь открыть, зная,

что меня ожидает там плаха или эшафот (говорю так, потому

что не знаю, как говорится по-русски). Отпирая, я слышу чей-то

громкий голос: «Кто там?» И чей-то ласковый спокойный голос:

«Я». Этот голос был очень мужествен. Я отперла, и, пришедши

сию минуту в себя, я увидала Вас. Вы — это статная нестройная

дама воин. Вы — это переодетый юноша, любящий и воюющий.

Марина! Мне снится огромный стол. Из одной медной ручки па¬

дают разные цветы. Падают они еще бутонами, на низкую тра¬

ву. Их поднимает то нежный архангел будущий, то Архистратиг

Михаил. Он помрет там, от цветов. Из другой простой бумажной

руки будет падать навоз, колючая крапива, измазанные женщи¬

ны диавола.
«ДЕНЬ ТОВАРИЩА ВРАГА!»
Товарищ Враг сейчас скрывается в Главном Месте Вели¬

ких Воинов. Ночь. У тяжелых ворот однообразно ходят часовые.

Они в простых военных фуражках, с грубой красной звездой.

Сверкают и падают звезды с неба, и никто не загадывает своих

заветных желаний! В соборах сняты колокола. Снята позолота с

главных и простых икон! Найдены потайные дверцы в обители

главных священников. Те иконы, которые не поддаются, сма¬

зывают навозом и бросают туда же! Темнота, холод, то, что де¬

ревянное, разломано и сожжено! На каждом шагу дыры и ямы,

бегают мыши. Чувство хуже, чем в темнице.
Спальня Товарища Врага. Стол каждый день покрываем но¬

вой клеенкой. (На которой он ночует.) Стол закидан ненужны¬

ми ложными бумагами, все с большой буквы, с красной под-

писию Товарища Врага! Ярко-красные занавески, много, на

каждом шагу звонки, то в кухню, то в лакейскую, то в девичью.

Ложится он в такой ночной рубашке, что для самого богатого
98

1919
мужчины, и нижняя, и верхняя одежда! Ложится спать. Рядом с

ним садится главный сообщник. Засыпает.
Ему снится: «На поле битвы белые огни. Они окутали его, и

последний тускло опускает топор и косу. Товарищ Враг во сне

говорит красному, потухающему: “Держись! Отдам тебе пол-

Москвы и четверть К<азны?> Великих Воинов". Огонь гаснет,

гаснет, и конец. Белые огни, полные любви к отечеству, народу,

идут, внезапно окружают Москву, и вскоре в ней не видно ни

самого маленького красного огонька! Остались лишь одни, и

только верные. Они чернокудрые! Товарищ Враг (все это снит¬

ся) просыпается. Видит запертые снаружи ворота. В Главном

Месте Великих Воинов нет ни последнего верного. Все сдались.

Снаружи нету в замке ключа! Он стоит задумавшись! Вдруг

вспоминает, что около его палат живет слуга, который дольше

всех спит. Он все-все делал, когда было нужно! Не заказать ли

ему свой ключ? Вражеской торопливой поступью идет к нему.

Комната его заперта, детей и жены нет. Комнаты их тоже на

ключе, а двери железные. На всех дверях написаны на бумажках

издевальческие слова, а тут еще называют его с простого име¬

ни, без отчества! "Ну что, дорогой! Из всех твоих стараний сде¬

лать свободу и добро народу выиграно лишь то, что ты заперт!

Ты низкий. Понял?!" Товарищ Враг понял, что все его покинули.

Все лестницы стащили его друзья. Какой ужас!» Тут Товарищ

Враг по-настоящему проснулся. Тут он взглянул в окно. При его

взгляде с неба пошел великий снег. Поднялся очень сильный

ветер, похожий на ураган. Товарищ Враг позвонил, чтобы ему

дали горсть бумаг. Когда он получил их (он надеялся, что ими

увлечется) и начал переписывать и поправлять, он все забывал

и проклинал их. Ветер начался еще сильней. Он позвал к себе

людей, начал учить их военной службе. Он и этим не увлекся,

он беспрестанно смотрел в окно. Он чувствовал, что все люди

предадут его! Он всех приближал к себе. Давал им награды,

каждый день новую одежду. Он сказал одному, верному и пре¬

данному товарищу: «Дам тебе большую награду! Припаси по¬

больше лестниц, да подлинней. Заготовь также много ключей

для замка ворот Великих Воинов». Верный обещался и в тот

же день, получив вперед награду и не сделав ничего, ушел из

Места Великих Воинов! Товарищ Враг не подумал, что так бу¬

дут делать все. Но скоро к нему приперлись все его товарищи и

начали просить его награды сейчас же, и что они будут сейчас
99

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
работать что он им прикажет. Товарищ Враг поверил и подал

им много наград, на выбор. Все «товарищи» приняли награду,

без спасибо. Все получили шубы, казну, муку, драгоценные кам¬

ни, вино, водку, погоны и листья с похвалой, и много махорки

и мыла, козлов, и ослов, и корзинок с драгоценностями, внизу

смазанные навозом. Получив это, они пошли молча и мрачно!

Вышли из мрачных черных ворот и разошлись по чужим домам

и гостиницам. Товарищ Враг еще не знал всего, что случилось.

Он думал: «Ах. Бравые работники! Чай, выковали уже по одному

ключу. Дай-ка пойду посмотрю на их работу». Он вышел и стал

их всех сзывать: «Работники милые мои! Идите сюда, кажите

свою работу. Если выковали по одному ключу, задам я пир ве¬

ликий. Такой пир, что вся эта местность сыта будет». Вдруг под¬

хватил его вихорь, закружил да в Москву-реку бросил!
ПИСЬМО
Марина! Подняв и вымыв половник, приготовив тарел¬

ки, я начинаю писать. Скоро у нас будут флаги, отпертые мага¬

зины и деньги! Будем кататься, в санях, и поблагодарим зиму!

Да! Пришла Лидия Александровна, принесла каши и хлеба!

Мариночка! Видите, все нам помогают! Я Вам готовлю цвето¬

чек! О Уау! Кому мне сказать: «Отдаю мою под ваше покрови¬

тельство душу!» Я щастлива. Я в умилении и дружбе, смотрю

на Пушкина, на шкаф из красного дерева! О жизнь! Я рада, что

у меня есть вы! Кому бы я сказала, кроме Вас: «Отдаю свою

душу!» Ура!
Окно заморожено, с белой мягкой занавеской. Штепсель у нас

поправлен! Тепло, медная посуда чиста! Скоро все вам станут ус¬

луживать. Вот увидите, что к вам скоро придут напрашиваться

прислуги, без воровства, без жалованья! Все Вас полюбят! Вот

увидите, что люди Вам достанут 8-й том Казановы. Том Каза¬

новы мне так же дорог, как Ваша вечная душа! Милая, дорогая,

веселая и насмешливая Марина! Где мы все? Что мне, если Вы

умрете! Ведь я пойду по миру искать младенца Марину. Таким

образом я опять получу Вас с детства. И подумайте ли Вы, Ваше

Величество, что Вас воспитает Ваша же дочь! Это странно! По-

настоящему мать воспитывает дочь, а не дочь служит в няньках

у матери!
Чей-то белокурый волос у меня в тетрадке. Я быстро кладу

его на голову. Какой милый становится «старик». Когда я вы¬
100

1919
расту, мне не стоит сжигать этой тетрадки? О день детства.

Детские радости: чайная ложечка с MC: «Сергей и Марина», та-

лисманное в первый раз виданное и надетое кольцо, и самое

главное: Пегас крылатая лошадь, с черными тонкими ногами,

но ноги чуть-чуть тоньше штопальной иглы. Одно крыло его

так странно поднялось, что можно подумать, что это такой конь

с гребнем на голове. Это ему придавало вид сказочного подвод¬

ного коня! Ура, милая жизнь! Тьфу, тьфу не сглазить. Марина!
ПИСЬМО
Марина — моя мать. Ей двадцать семь лет. Она похожа

на колдунью. Иногда ходит в шелковой шали. Шаль шелковая

и очень к ней идет. Она странная (и шаль, и Марина). Шаль на¬

поминает сад садовника Карла XI. Она суровая и нежная! Она

синего цвета, с желтыми цветами и с бахромой: у Марины кудри

почти каштановые. Несмотря на лета, в ее волосах много седых.

Они так и лежат наверху волос. Часто к ней подходят женщи¬

ны и удивляются, что у нее столько седых волос! Она выглядит

очень молодой. У нее уже двое детей. Ирина, 2 года 3-й, и Ари¬

адна (та, которая пишет) 7,8-й.
Марина! Она красива, умна, быстра, очень выносит холод и

жару, чиста и вся состоит из хороших черт. У нее величайшая

Душа, и, кроме всего этого, она — Поэт! Очень насмешливое

лицо, курит, ласковая и смелая, и всё хорошее, что есть на све¬

те. Все (кроме С<ережи>) вокруг нее негодяи! Все должны пре¬

клоняться, как только увидят Вас! Как только Вы войдете, если

люди едят, они должны наливать или накладывать Вам еды,

самой вкусной и в самую почетную посуду. Вот кто Вы. May. Мне

нужно одну только Вас.
Марина! (Мне немного странно называть Вас открытым име¬

нем.) Хлеб получил еще никто. Мне не открыли, и напрасна моя

жизнь, Вы так думаете. Вы должны верить, а если нет, то через

полчаса Вы сами убедитесь. Мне безумно хочется писать Вам

письмо, но нужно Вас сначала убедить, насчет хлеба. Марина.

Мне печально, что Вы на меня, низкую и гадкую девчонку, зли¬

тесь! Вы правда делаете все, что не могу делать я, Вам хочется

хлеба! Хлеба. Этой любви нет выше. Что Вам, если я умру? Когда

я умру, Вы будете получать хлеб, на меня, ссылаясь на то, что

отсылаете мне хлеб в деревню. Ваша душа найдет легко дру¬

гого спутника. Вы на меня злитесь. Вы меня с удовольствием
101

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
отошлете в колонию, в какую попало больницу. Не нужно мне

ничего, кроме Той, Которая Ходит за обедами, сидит у печки,

жарит, варит. Я ту люблю, ищу. Она Поэт!
Все люди ропщут на эту свою царицу. Погодите. Вернется то

время, сами у ног Ее ползать будете. Эх! Любите подлизывать¬

ся. Марина! Марина отважна. Марина волшебна, очаровательна.

Марина посланница, с небес. Марина Ангел, колдунья, радость,

королева. Марина обожает свободу! Марина любит сказки для

детей. Марина очень любит: «Андерсен, Сельма Лагерлёф, Чи¬

стяков». Марина очень любит, живет этим, это стихи, письма.

Она мечтает написать книгу «про старуху». А я знаю одну вещь.

Марина очень хороша! Да! Понимают ли люди, кто она, когда

бесится, когда радуется, когда топит печку, когда пишет стихи.

Люди как будто рады, когда она приходит, а когда у самих пол¬

ный шкаф еды, ничего ей не дают, а сами тайком дают другим

мешки и пуды. Нехристи. May. Господи. Какие она терпит му¬

чения. Как Вы хороши, и как мерзок народ. О как Вы хороши,

Вы милы и пишете стихи. Спасибо за браслет. Он меня вечно

утешал. Как странно. Скоро когда-нибудь эти страницы станут

тлеть, как старинные книги. Марина. Люблю, желаю, ищу Вам

счастья. О Вы моя! О!
Марина! Вы ушли! Марина! Вы очень хороши собою. Мно¬

го дней Вы не ели, но отдавали нам всю еду, которую прино¬

сили! Это всё Марина! Может ли кто-нибудь так безропотно

сносить то, что Вы сносите? От Вас вечно пахнет духами Души.

О жизнь. Как Вы хороши! Вашу красоту никто не может пере¬

дать. Ни зеркало, ни чьи слова передать не могут. Вы не види¬

те, как прекрасна Ваша наружность. Вы бы сами сказали бы:

«Как прекрасна!»
Сижу перед окном, тоскуя. Окно заморожено. Цветы, ягоды,

королевы, лица. Все они — обман. Какой ужасный день. Бедная

Москва! Все, почти все празднуют его. А на окне — святой Бо¬

жий Дух. Я знаю. Мы отомстим! Etre vaut mieux d’avoir. Moi*. Чья-

то кипучая злоба и чья-то невинная радость. Вы мне дороги.

Вы милы и очень часто Б<ожественны?>. Вы стройны, статны,

тонки, ловки, быстры. О! Как хорошо быть маленькой. Кожаные

тетрадки, кольца, книги. Детство, юность.
*	Etre vaut mieux d'avoir. Moi. — Лучше быть, чем иметь. Я [фр.].
102

1919
О Марина! Вы не понимаете всей моей любви. «Как хороша...

как свежа... эта роза». Безумная. Я помню один чудный и туман¬

ный вечер. Марина сидела и писала стихи, и она иногда запива¬

ла из кружки черным кофием. Я сидела, ела морковь и читала

«Путешествие мальчика по Швеции» Сельмы Лагерлёф. Ирина

безумно раскачивалась, сидя на ковре, изредка пела. Вдруг Ма¬

рина сказала: «Аля! У тебя были когда-нибудь занозы?» «Да, Ма¬

риночка! А что?» «У меня есть заноза! А как их вынимают?» «Вы¬

ковыривают ногтем». «Что ты! Ведь ноготь очень тонок». «Ну

не знаю, Марина. А мне так вынули занозу и от нее помину не

было». Марина вздохнула и тихо пошла к постели. Покрывшись

тонким одеялом, она попросила покрыть себя своим теплым

почти пальто! Я с удовольствием кончила читать главу, услы¬

шав мамины слова, я влезла на стул, достала шубу и покрыла

шубой Марину. Она была очень бледна, с огромными зелеными

глазами и с очень (мне это стыдно писать, но я вспоминаю от¬

крытого и часто смешного Казанову) искаженным лицом. У нее

был озноб. Я так испугалась, что мне казалось, что задохнусь. Я

бываю всегда очень рада, когда Марина чувствует себя хорошо!

Я начала рассказывать ей то, что читала. Марина позволила мне

залезть к себе под одеяло. Я влезла, и мне показалось, что в ком¬

нате очень холодно, как за дверью, а в кровати — Рай: «Марина!

Какая чудесная Акка, предводительница диких гусей. Совсем

Вы». Внутренно: «Зачем я это сказала? Ведь Акка очень стара,

а Марине можно дать совсем мало лет, сравнительно с ее лета¬

ми». Марина сказала: «Аля! Ты ничего не имеешь против, если

мы останемся без ужина?» «Ничего! Мне все равно, потому что

мне безумно надоели овощи». Маринино лицо совсем измени¬

лось. Оно стало бледно-розовое, глаза немного уменьшились и

были точно омытые водой: «Аля! Я бы хотела съесть огромную

свинью». «Марина!» «Аля! Я хочу свинью». (Это вполне понят¬

но, потому что она ела все время овощи и овощи, а они могут

надоесть очень скоро.) «Марина! Мы шутим». «Нет, Аля! Я хочу

именно свинью». «Марина! Д. нам принесет свинью, а чердак

принесет нам огня, чтоб зажарить». «Аля! Я хочу восемь слад¬

ких пирожков, а потом пойти к морю погулять, потом, войдя об¬

ратно, съесть 8 сладких пирожков». При произнесении «моря»

мое шутливое настроение прошло. Мне представились горы,

море с синими волнами, веселая молодежь, папа, милый папа,

Марина, собирающая прозрачные камни. «Маринушка. Холод
103

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
безумный». Как только я сказала это, я вспомнила про Маринин

озноб. «Я не могу прямо думать, как я буду мыться холодной

водой». Мне было очень тепло в постели, и я даже не могла по¬

думать, как я выйду из кровати. Я была очень огорчена смелы¬

ми словами Марины: «Аля! Не затопить ли печки?» «Марина-а!

Зачем? Знаете ли, утром с холодом вставать легче. Так холод и

потянет к себе. Даже приятно». «Правда? А я все-таки сомне¬

ваюсь». (May. Как без Вас плохо.] «Аля. Ты знаешь, у нас были

где-то 2 кочарыжки от капусты. Одна из них в стенном шкафу,

на низкой полке, а другая, кажется, на письменном столе». Я ко¬

роткую письменную подала сразу. Потом мы радостно подели¬

ли их, и обе после этого пришли в более бодрый вид. Потом мы,

полусонные, легли. Конец.
Марина. Чувствую себя ужасно, голова безумно болит, не чув¬

ствую сердца. — Бьется или нет. Я себя чувствую, как. ребенок,

дурно отличившийся в школе: рука дрожит и еле пишет. Я себя

чувствую как призрак. Лицо совсем сухое. Марина. Мой един¬

ственный друг. Глаза, отуманенные слезами, еле держусь на

стуле. Одно чувство — Любовь.
ПИСЬМО МАРИНЕ
Москва 28-го октября 1919 года
(Двухлетие большевистской Москвы)
Марина! Я всегда стараюсь сдерживать ту безумную то¬

ску, которую чувствую, когда Вы уходите по утренним делам,

но это редко удается. Господи! Враждебный праздник. Нам од¬

ним сегодня выдали хлеба. Я вышла, и первое, что увидала за

дверью, это красный флаг. Я была огорчена и возмущена. Не¬

ужели не могли бы развеваться «Наши» Флаги. Мы сегодня по¬

лучили хлеба, потому что не получали вчера. Я не видала этого

праздника, потому что у меня коклюш и я не могу выходить!

Я в душе была очень огорчена, когда заметила один красный

флаг и услышала про праздник. Храм стоял точно огорченный.

Он чувствовал любовь, к Б<елой?> Москве. Он говорил грозно,

исполнительно: «Отомщу. Наберу врагов на бол<ыпевиков> и

отомщу». Я сочувствовала храму. Но меня сейчас ждало утеше¬

ние — Марина, которая безумно обрадуется, если я несу хлеб. Я

шла полна самой настоящей кипучей злобы. Она скоро осуще¬

ствится.
104

1919
ПИСЬМО
Милая Марина! Вы сейчас спокойно спите. Уже где-то ко-

лят дрова, ходят. Совершенно тихо, кроме моего пера и Вашего

дыханья. Передо мною лежит Ваш браслет! Ирина спит. Наби¬

ла Вам несколько папирос. Марина. Вы знаете, что мне хочется

жить, что мне 7 лет, и клянусь моей детской жизнью!
СОН
«Марина! Мне сегодня снился сон про Казанову». «Прав¬

да? расскажи». Слушайте: «Библиотека Казановы. Вечер. На

полу книги, на стенах книги, на стенах ничего, кроме книг, а

весь стол завален книгами. Он сидит и читает толстый том. Ря¬

дом с ним распахнутая книга, в которой он что-то пишет. Ноги

его греются в теплом мешке, глаза горят в темноте, как два рас¬

каленных угля, а прекрасные руки свободно и спокойно лежат

на коленях. Тишина. Марина! Сейчас, как мне приснилось, Вы

услышали, что есть Казанова, и, не знав его, пошли искать, где

он находится. Случайно Вы зашли в замок Дуке, чтоб проспать

ночь. — Тут Вы узнали, от одной дамы, что Казанова находится

здесь. Вдруг Казанова слышит легкий нежный стук, и входите

Вы, Марина. Казанова поспешно встает, подымает свою совер¬

шенно черную голову, и виднеются седые ресницы. Казанова

подходит, быстро становится на колени и велит Вам идти са¬

диться в его кресло. Вы поднимаете его, и он ласково вместе с

Вами подходит к креслу. Вы садитесь...»
Марина говорит: «Аля! А как я была одета?» «В шелковое зе¬

леное платье и в синий шелковый платок!» «Идет ко мне. А Ка¬

занова как?» «В серый потрепанный мундир, с пуговицами, на

которых были изображены все женщины, которых он любил и

которые его любили».
Потом Вы с Казановой пошли путешествовать. Вы шли-шли,

когда была зима, вы шли в темноте, когда лето, в безумном све¬

те. Однажды вы подошли к деревянному мосту. Он стлался че¬

рез реку. Его построил в древности король. Осталось предание,

что в этом мосту сохранился клад и двое найдут его без затруд¬

нения. Не разбивая мост, не читая заклинаний, не молясь и без

мысли «Дай Бог, чтоб мое было».
Как только Вы с Казановой подошли к заколдованному мо¬

сту, как он исчез. Вошли карлики с медными мечами, в медных

башмаках, с медными трубами. Они начали очень торжествен¬
105

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
но провожать Вас в подземное царство. Вы шли, шли, они вам

показывали каморки с медными окнами. По всем подземным

коридорам были усеяны медной посудой. Вдруг они показыва¬

ют Вам комнату Синей Бороды. — «Марина! Почему из сказки?»

«Не знаю. Просто так».
«Марина! Наконец карлики Вас приводят в большую комна¬

ту, где стояли два трона: они были синего бархата с рубином,

бирюзой, по бокам стояли кубки с кипящим вином. (Maya.)
Было на стене нарисовано окно, с чудными синими занаве¬

сками. Горит крошечная таинственная бирюзовая люстра, тол¬

пятся карлики. (О любовь.) Они снимают с Вас незаметно одеж¬

ды и надевают королевские. Надевают короны — и вы короли

подземного царства.
ПИСЬМО
Милый мой, Вечно любимый Лев!
Много думаю о Вас, горячо молюсь, а когда получаем письмо,

то с трепетом жду, не от Вас ли. Вспоминаю некоторые случаи,

про Вас. Живем в Вашей комнате, топим печку, я вспоминаю

Ваши сказки. Мне иногда, довольно часто снятся сны про Вас.

Ирина довольно мала ростом, худа, большая голова, большой

живот и тонкие ноги. Качается, поет и ноет. Когда уйдет Ваша

жена, Марина, то мне покою нет: «Баю баю баюшка, баю баю

баюшка, ай дуду дуду дуду, сидит воян на дубу, он игает а тубу,

туба оченна пододоченна. Ожуа секая на солнце». Туба оченна

пододоченна, значит труба точенная, позолоченная. Ожуя се¬

кая значит: «Оружьем на солнце сверкая». Напев верный. Очень

мрачная. Когда ей велят не качаться, она говорит: «Ноэ-э-э».

Когда она поет, если я на нее посмотрю, она слово заканчивает

злобным нытьем.
Сережа! Я так люблю Вас. Я часто вспоминаю, как Вы сидели

у печки на качалке и пугали меня: «Бу-у-ря».
Вы — Монар<х>. Сережа! Я так жду времени, когда смо¬

гу пожертвовать собою за вас. Сереженька! Милый лев мой!..

Мне так хочется увидеть одну хоть тень Вашу, и — В<ъезд> с

В<оробьевых> Гор. Лев. Когда я начну писать более твердые

стихи, то первую книгу, которую я напишу, я посвящу Вам и Ма¬

рине. Как я тоскую! Как давно я не видала ни Вашего лика, ни

льва. Последнего мне всегда немножко заменяет Марина. Лев.

Подите сюда. Подарите мне лапушку. Сереженька! Около меня,
106

1919
на гильзовой коробке, бешено танцует Лев с высунутым язы¬

ком и со светком*. А внизу красуется надпись: «Слава!» Это Вы,

Сережа. Сейчас я сижу и пишу в Вашей толстой серой фуфайке

с черной полосой на рукавах. (Марина, засушите, пожалуйста,

один клён в этом письме.) Сережа. Марина. Сережа. Два чело¬

века, самых главных для меня на свете. Лев. Мой. Ура! Посылаю

Вам поцелуй.
[Вместо подписи нарисован лев со стрелой на натянутой те¬

тиве лука.]
ПОСЛЕ ПРИЮТА, ГОСПИТАЛЯ И БОЛЕЗНИ

Едем. — Марина, Лидия Александровна, Ирина и я. —

Зима. Знаю, что едем в приют, и не грущу. Выглядываю из са¬

ней и с весельем смотрю на мелькающие уютные дома. Погода

хорошая, дует ветерок, но небо хмурое. — Может быть, оно

и есть причиной того, что случилось потом. Изредка в голо¬

ву приходит мысль. — Не замерзла ли Марина? — Маленькие

саночки быстро летят. Снег не скрипит под полозьями, и чув¬

ство, будто мы едем одни на прогулку. В корзиночку Марина

положила тетрадку, пенал, несколько платьев, книги. Среди

них положила она «Сельма Лагерлёф: Путешествие мальчика

по Швеции».
Подъезжаем к концу города. (Верней, столицы.) Везде снег

и голые кусты. Напоминает пустыню, в которой скоро истлеют

они. Выезжаем за город. Пустота, снежное поле, ветер. Я все так

же внутренне радуюсь о том, как я буду оставлять Вам хлеб и

лучшие части своей еды. О, Марина, Марина! Не умела я оце¬

нить того времени, когда мы были вместе.
В приют принимают только одних сирот, и я должна была

притворяться, что Марина не настоящая мать. — Это такой

сильный поэт, который заглаживает мать. Ирина спит в шубе

Лидии Александровны, а я даже не думаю о разлуке.
Приезжаем. Большие ворота: «Имение Аннино». Большими

красными новыми буквами было написано. Мы въехали. Мрач¬

ные черные ели стояли сбоку. О Господи, как я была беспечна.

Подъезжаем к крыльцу. Вылезая, я чувствую, как окоченели

ноги. Навстречу выбегает девочка и восклицает: «А вот и еще

один маленький!» Марина улыбнулась.
*	Цветком (?) свитком (?).
107

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Идем через сени, мрачно. Входим в коридорную комнату. Все

деревянное, в кадках стоят маленькие деревца. Их широкие

темно-зеленые листья выходят из самого корня. Толстую от

одежды Ирину сажают на стул. О, милая добрая Марина: проща¬

юсь с Лидией Александровной, а Марина и я идем под лестницу.

Несколько секунд мы стоим друг перед другом и смотрим друг

другу в лицо. Потом мама мне показывает льва. Я беру ее руку

и целую. Молча мы сказали всё. Слеза не показалась в моих гла¬

зах, и не подумала я, что нужно попрощаться сильней!
Марина ушла, я пошла обедать. Марина, самое дорогое мое,

что есть на свете, еще заглянула в дверь, и наши лица встрети¬

лись. — До свиданья. — Когда Ирине дали тарелку, от радости

она затряслась и запела «ай дуду». При первой же ложке она об¬

лилась, а когда я стала ее кормить, заплакала. Услыхав ее плач,

из-за обеденного стола раздался рассерженный крик надзи¬

рательницы: «Хоть бы уняли эту крикунью». И я бросала еду и

говорила: «Ну-ну, Ириночка, ну перестань. Ну хоть ай дуду дуду

дуду». И она переставала. Но стоило мне только начать есть, слы¬

шался Иринин крик и раздраженный голос надзирательницы.
Сидим все на диване в гостиной. Между нами сидит

молодой человек, вялый, медленно говорящий. Рассказыва¬

ет сказку про собаку и кошку, которые спасли своего хозяина.

Когда он кончил, дети стали упрашивать спеть песню. Тогда он

сказал, что ее нехорошо петь без гитары, которую он не принес.

Тогда дети, узнав, что он не собирается им петь, накинулись со

всех сторон дивана и злобно начали его колотить, припевая:

«Большевик, — большевик, — большевик!» А в благодарность

за песню, они сами: «Советы дьяволы да провалилися». Они

пели так же торжественно и медленно, как хор священников.

Он сидел удивленный и мрачный. Но как только дети кончали,

он начинал петь и говорить.
Лидия Константиновна привела нас в спальню. Надзира¬

тельница уложила Ирину на матрас, а меня в ноги к себе. Но в эту

минуту пришла главная и велела мне «лечь рядом с Ириной». Я

спокойно исполнила это приказание, взяла с собой маленькую

Маринину книгу стихов, легла и всю ночь прижимала к груди кни¬
108

1919
жечку и шептала: «О, мама-мама, о, мама-мама!» Я знала, что и Ма¬

рина не спит и читает. — А может быть вспоминает случаи из на¬

шей жизни. О, добрая волшебная Марина. В забытьи я не заметила,

как подошла надзирательница с фонарем, чтоб посадить Ирину

кое-куда. Оглянувшись, я вижу искаженное лицо надзирательни¬

цы, которая с ужасом рассматривала простыню Ирины. Тут же я

заметила довольно большую гору коричневого цвета. Она пошла

куда-то, принесла гору тряпок и начала убирать это добро. Я не¬

много уснула, просыпаюсь — и вижу ту же картину. Когда надзира¬

тельница легла, я встала. Всё небо было покрыто красной краской.

Она была так темна, потому что лежала на черном ночном небе.

Идя обратно, я произнесла имя Марины, которое на секунду про¬

светлило мрачные думы.
Школа!
Меня будит Лидия Константиновна и велит идти в школу.

Зная, что все школы б<ольшевистские>, я реву и медленно

одеваюсь. Надев варежки, я вложила в них желтый карандаш,

который Марина мне дала с собой. Деревенская женщина ука¬

зала мне путь в школу. Вскоре я нагнала двоих детей и пошла

медленным шагом, думая про Марину. Я шла по белой дороге

между двумя рядами елей. Мы стали спускаться к незамерз¬

шему ручью, через который ведет шаткая доска. Я перегоняю

детей и влезаю на крутую снежную гору, встречаюсь с детьми,

которые пошли раньше нас. Вдалеке я увидала человека, ко¬

торый двигался к нам. Моя душа наполнилась надеждой: «А

вдруг это моя Марина, которую я так давно не видала?» Но на¬

дежды тщетны.
Входим в школу. — Дети враждуют, дерутся, толкаются. Я

прижалась к печке и мрачно жду. К счастью, меня не заметили,

и я могла идти гулять.
Ирина в приюте
Как только Ирина садилась обедать, первое ее слово

было: «A-а посадить». Раздраженная Лидия Константиновна

вставала, брала Ирину на руки и несла. Сверху был слышен

крик: «Не дадо». Ирину опять стаскивали, сажали на место, и по

окончании еды под Ириной была огромная лужа.
109

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Один раз Ирина сидела в кожаном кресле, а надзирательни¬

ца ушла за горшком. Ирина спокойно раскладывает игрушки.

Надзирательница приходит, сажает Ирину и... вижу. Под ней...

коричневая гора. И вслед за ней голос: «Опять! На мягкое крес¬

ло посадили, так значит, что спать улеглась. Не везде же делать

можно». В ответ на эти слова на лице Ирины появилась грима¬

са, а вслед за ней рев.
Иринино первое слово спросонья было: «Чай есть!» И мой

ответ: «Если ты не перестанешь, то мама придет и надает тебе

шлепков». Надзирательница радостно: «Да-да-да. Шлепака-

шлепака-шлепака».
Все дни Ирины проходили в реве и ное: «Ай дуду дуду». Я ее

прозвала тюленем за ее выдвинутые локти, серое длинное пла¬

тье, за текущий нос и качанье. Когда ей противоречили, она на¬

рочно падала и злобно стукалась головой об пол. Я очень редко

могла избавиться от Ирины, хотя бы на секунду. Если я куда-ни-

будь уйду, через пять минут приход Ирины возвещало ее пение

и равномерный стук ее ног. И везде, куда она приходила, был

один и тот же ответ: «Что же ее Маня не стерегла, опять при¬

шла». Со всех сторон на Ирину неслись ругательства, и никто ее

не любил: «Иринка, зачем туда пошла... Аля, скажи ей, что мама

сейчас придет... Ирина! Дай мне каши!» — «Моя каша!» — «Ири¬

на! Дай мне дом». — «Моя дом». — «Ирина! Дай мне Козловский

Совет». — «Моя Козоска Совег». (Кунцевский приют относился

к Козловскому Совету.) У Ирины друзья были: горшок и еда.

Сначала ночью она делала за б<олыное> один раз. Потом два.

Потом три.
Однажды, проснувшись, я услыхала вопрос, относящийся к

Ирине: «Милая девочка. Хочешь, я тебя остригу?» Я за нее от¬

вечаю: «Пожалуйста». Младшая надзирательница лет 12-ти по¬

садила Ирину на стул и большими ножницами начала стричь

ее. Она говорила: «Не дадо. Моя». Белые кудри Ирины падали

на бумагу, на пол, на колени... — Теперь грустно, тогда — на¬

смешливо...
Милая Марина, я первая, кто стоит за Вас, за погоду, за сти¬

хи, за любовь. Когда Вы радуетесь, это самое лучшее для меня.

Будь Вы в монастыре или на воле, я все равно останусь Вашей.

Солнышко мое.
Мариночка! Убирая, мне так хотелось доставить Вам удоволь¬

ствие. Конечно, очень гнусно писать это, у меня такое чувство,
110

1919
что мне все равно, лишь бы иметь Вас. И весело, и грустно. Внеш¬

не я не лучше любой девчонки. Как Вы меня очаровали. И мне

так безумно приятно, что я одна занимаю целый круг любви.
Моя милая Марина. Испуг никогда не изгладится из моего

сердца. — Я разбила миску. — Я виновна, как никогда. Слышу,

что Вы идете. Сердце и рука дрожат. Если бы [Не дописано.]
Продолжение о приюте
Все время в приюте я проводила в слезах тоски, в чтении

книг. Однажды вечером я легла на диван и заснула. Меня разбу¬

дил крик, зовущий к ужину. В комнате было темно. Дети унесли

лучины. Я встала и шатаясь пошла наугад в столовую. Но у меня

так помутилось в голове, что я поминутно стукалась ею об две¬

ри. К счастию, здесь осталась наказанная девочка, которая лу¬

чиной прожгла чехол у кресла. Она начала объяснять мне доро¬

гу, но я ничего не понимала, тем более потому, что вечная дура.

Тогда пришла надзирательница и свела нас вниз. Я мрачно села

на свое место, мрачно думая о Вас, Марина. И в ту минуту у меня

в голове ясно пронеслась мысль: — «А Рождество? Смогу ли я

подарить что-нибудь Марине? Ведь я ей ничего не готовлю. А

тетрадка? Может быть, она займет место подарка?» И я задум¬

чиво легла спать. На следующее утро, когда надзирательница

хотела поправить простыню, я почувствовала, что не могу при¬

встать. Тогда все мои мысли, волной, прорвавшей плотину, рва¬

нулись в дальние страны, где жила Марина. Я с любовью смо¬

трела на игрушки. В них таилась часть Марининой души.
В этой комнате было довольно много больных детей. Когда

нам приносили чай, я выпивала его в одну секунду и оставляла

хлеб, ожидая, не придет ли она — с героической розой в губах?

Один раз в «комнату больных» вбежала девочка лет пяти-ше-

сти и воскликнула: «Аля, Алечка! Твоя тетя пришла». Я мрачно

опустила глаза и подумала: Лидия Александровна пришла. Что

же из этого? Но моя мысль влезла в голову напрасно. В комнату

вошла не Лидия Александровна... Ма-рина. Она тихо блуждала

взглядом, ища меня. Моя голова тихо скатилась набок, и вос¬

торженные слезы падали на пол. Вскоре Марина нашла мою

постель и, расширив глаза, сказала: «Аля! Почему ты лежишь?»

«Марина! Я не могу! У меня столько горя! Дети вырвали у меня

почти все листы из тетрадки!» «Ничего, Аля! Надеюсь, что не ис¬

писанные листы?» «Нет. Но мне так грустно, и я так рада». Мама
111

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
села на кровать, и я, взволнованная и радостная, положила го¬

лову на колени Маринины и с восторгом начала рассказывать

про то, что нам мало дают есть, как мне надоедала Ирина, как я

мечтала про Вас, и не скрывала всех несчастий и счастий. Дети

завидущим взглядом вперили свои глаза в нас, но, счастливая

и смелая в эту минуту, я не обращала на это внимания. Все мое

сердце было поглощено свиданием, радостию и любовью. Ма¬

рина дала мне несколько картошек, сахару и конфет. Потом мне

дали обед, и добрая Марина меня, семилетнюю, начала кормить

с деревянной ложки. Потом Лидия Константиновна принесла

корзину, в которой находились мои вещи, и тогда Марина проч¬

ла тетрадку. При этом я рассказала, как у меня сломали конверт

из-под голубенькой бархатной книжечки. Марина меня во всем

утешала, говоря, что все можно исправить. Я думала: «Господи!

Как я не права. Я раньше, когда делала гадости, считала себя

правой. Как я не права. Ведь она так старается. А я? А я?»
Чем кончилось наше расставание — не помню. Но Марина

обещала придти.
Продолжение про приют
На следующий день, получив еду, я грустно начала думать

об Марине: «Придет или нет? Придет?» Дети говорили: «Вон

твоя мама идет». И голос разочарованного ребенка с другой по¬

стели: «А я думала, мой папанка идет». Знаю, что дети врут, и,

покрывшись с головой одеялом, доедаю накрошенную баранку.

Разочарованная в ожиданиях Марины, в слезах начала засыпать

и чувствую, что кто-то открывает мою голову: «Аля! Ты спишь?»

«Марина! Почему Вы так долго не приходили?» «Алечка! Разве

сейчас так поздно? Только 12 часов». «Мариночка! Это время ка¬

залось для меня бездной! Ах, как жалко! Я забыла и съела баран¬

ку, а Вам не оставила». Вскоре я привстала и приложила голову

на колени Марины, которая тихо ласкала мою бритую голову. Я

безостановочно благодарила Марину, разговаривая и не замечая

любопытных и завидующих глаз детей.

1920

<<<MAPHHA! БЕЗНАДЕЖНОЕ ЖЕЛАНИЕ...»>

Марина! Безнадежное желание найти Ваш ножик, по¬

целовать раздраженные кудри, благодарить за жизнь, за терпе¬

ние. В комнате тишина, ожидание Милиоти. Когда-то у нас был

черный пудель, теперь опять будет. Ваше бедное платье, напря¬

женный и утомленный взгляд*.
РАЗ НЕ НРАВИТСЯ, НЕ ЧИТАЙТЕ

(Сонная, недовольная тем, что отказали в промокательной

бумаге, и довольная лестью кота во сне, пишу. Писать особенно не

хочется, но перо идет, глаза не совсем проснулись, но глядят.)
Мне обидно. Вы думаете, что очень приятно, когда письмо,

относящееся к своей же матери, называют блином. Скорей

почерка всех Лениных и рукавишниковых блины! Я думала, что

всякий имеет право на то, чтоб, когда он показывает письмо,

его не вышвыривали.
Я знаю, что я отвратительная замарашка, и слезы невольно

навертываются мне на глаза. Может быть, Вы меня еще любите?
Милая Марина! Стараюсь писать получше. Надеюсь, что буду

хорошо есть и смогу пойти вместе с Вами в Дом Соллогуба. Вас

сейчас нет.
Напрасно Вы думаете, что я ленюсь. Прозы я могу написать

сколько хотите. Неужели Вы хотите, чтоб я испортила несколь¬

ко страниц неудачными стихами? За все, что я сделаю хорошо,

у меня есть одна награда: Любовь с вашей стороны: — Спасибо

Вам за то, что Вы позволяете мне писать прозу. Слава Богу, что

Вы можете меня любить.
На улице хорошо, в душе еще лучше. Вижу перед собой си¬

нюю курточку, русые волосы, руки, спрятанные в волосах, и
*	Внизу страницы рукой М.И. Цветаевой: «(обломала все твои каран¬

даши — и рассвирепела!)».
115

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
трехцветное платье. Из-под мышки высовывается книга в зеле¬

ном переплете, «Гёте». Вы ушли смотреть примус, и Ваше место

занимает мой взгляд.
Пришла! Лицо полно блаженства, лицо устремилось в даль.

Мечтаю о море, о скалах, Асе, Максе, Пра (если она еще жива). По¬

думайте, Марина. Если мы так ценим московскую природу, что

будет с нами, когда мы увидим — Юг? Я бы хотела в Константи¬

нополь, Францию Иоанны, Швейцарию, Нижний Новгород.
Мне ничего не нужно, мне нужна лишь та страна, в которой

Вы меня полюбите! Может быть, та минута никогда не наста¬

нет, может быть, она уж началась? Я живу лишь для того, чтоб

видеть Вашу любовь. Но разве я ее достойна? Я достойна лишь

тогда, когда Вы меня любите. Я уверена в том, что я глупа, тупа,

невнимательна, непослушна, груба (но я не знаю, как назвать

это слово, которое мне нужно). Зачем я испортила весь день у

Вас, зачем разлила кофий, зачем медленно ела, зачем даром за¬

ставила Вас пройтись к Бальмонтам? Это все ясное доказатель¬

ство моей нелюбви к Вам. Зачем всё? Зачем родился этот день?

Зачем в мою голову нечаянно залез чужой эпиграф? Мне так

тяжело, не знаю отчего. Почему этот день не шел так же глад¬

ко, как все дни? А главное, я виновата. Если бы меня сегодня не

было в этом доме, не было бы такой душевной тяжести. Слезы

льются, глаза не смотрят на Божий мир. А главное, я больше не

имею права писать и произносить: я Вас люблю. — Написано и

сказано в последний раз. Милая мама-лев! Как жалко, что по¬

года холодная. Как жалко, что Вы с утра ничего не ели. Но се [Не

дописано.]
ТИШАЙШИЙ
Однажды мы пришли в Дом Соллогуба, чтоб меня нари¬

совал неизвестный художник H.H. Вышеславцев.
Меня послали к нему в комнату, но я не решалась и ждала у

двери. Он мимо меня прошел и сказал: «A-а. Пожалуйте ко мне».
Марина пошла вместе с нами. Я обратила внимание на его

лицо. У него были серо-зеленые стальные глаза. На (извиняюсь

за слово) лысой голове была надета шапочка черного цвета

французского ученого. Бледный цвет лица, неяркие губы, вид

усмешки. Слонового роста с удивительно тонкими руками.
Уютная небольшая комната с одним окном, ведущим в пу¬

стырь — а может быть, в пустыню. Комод, покрытый голубой
116

1920
шалью с цветами и веточками. На стенах — оригинал Кремля и

разных других видов. Высокий диван, занимающий место кро¬

вати. На изразцах надписи: «Распознавание, любовь, праведная

жизнь, бесстрастие». В уголке другой стол с красками, тушами,

кисточками и карандашами. Скромная полка книг.
Немного хочется глядеть в другие стороны, потому что

устают глаза сосредотачиваться в одну точку. Изредка тихий

водяной голос: «Пожалуйста, чуть-чуть сюда вот голову!» —

«Так?» — «Спасибо».
Показывает Марине книгу «Тысяча и одна ночь» и при этом

говорит, что это его любимая книга. Марина читает отметки и

над каждой задумывается: «Странно!» Во второй визит записы¬

вает ему на бумаге «Пахнуло Англией и морем»*. Когда я вошла

к нему, он трогательно и робко твердил сам с собой слова из

стихов. «Ну как, выходит?» Он робко и неуверенно: «Да. Почти.

Только не понимаю вот этого слова». — «Это? Надо мне»**. —

«Благодарю».
(Милиоти должен был получать паек, потому что он — ху¬

дожник.) Я спросила: «Николай Николаевич. Почему В<асилий>

Д<митриевич> получит паек, а Вы нет? Вы же гораздо лучше

пишете?» — «Алечка! Я слишком молод для того, чтобы полу¬

чать паек. Меня еще никто не знает». — «Да! Но Вы ведь живете

во Дворце искусств, и дьявол дурак рукавишников может за¬

явить об Вас своим чертовским языком». Подумала, но не сказа¬

ла я. Кто меня не любит, тому я безобразный утенок.
Я думала, что он нежной породы, могущей легко полюбить.

Я все время думала и думаю о том, как он хорош (хорош, но не

прекрасен). Он может, как я, сидеть целыми часами молча, го¬

воря лишь о том, куда повернуться. Сначала он и этого не хотел

говорить и я угадывала это по движению губ. Он тишайшей и

водяной породы. По тишине он похож на царевича, который не

может быть таким же воинственным, как его отец. Несмотря на

тишину, он не может быть женщиной. По крайней мере, я так

думаю. Несмотря на то что мне немного скучно сидеть, когда
*	Название зачеркнуто, сверху написано: «стихи».
** Из этого диалога следует, что М.И. Цветаева переписала все три

стихотворения, написанные 27 апреля 1920 г.: «Большими тихими

дорогами...», «Пахнуло Англией и морем...», «Мой путь не лежит

мимо дому твоего...». Непонятые Вышеславцевым слова — из пер¬

вого стихотворения.
117

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
он меня рисует, я все-таки не променяю его на М<илио>ти. Я

думаю, что он будет больше рад, если ему подарят еще одно¬

го капитана Скотта, чем моей подушечке. Я думаю, что он так

женится. К нему придут и скажут, что только что утопилась де¬

вушка. Тогда он скажет: «Я на ней женюсь. Тогда она придет в

себя!» И пойдет невинно и кротко женится.
(Со временем откроется моя лебединая красота. Нет. Я вру.

Лебедь, который не умеет пододвинуть стула к столу. Разница.

Не готов страдать, не говоря В.Д. М<илио>ти: «Здравствуйте,

дайте мне сырую луковицу».)
Первое мая 1920 года.
Н<иколай> Н<иколаевич> и В.Д. М<илиоти> однажды раз¬

говаривали между собой о первом мае. М<илио>ти сказал:

«Н<иколай> Н<иколаевич>! Давайте разрисовывать к первому

мая стены. Мы получим (не знаю сколько) тысяч». Н<иколай>

Н<иколаевич> согласился. Я рассердилась на М<илио>ти и уми¬

лилась на Н<иколая> Н<иколаевича>.
Никак не могу забыть, как мешает нам в нашей любви слово

«деревня». Н<иколай> Н<иколаевич> каждый день и каждый

час говорит: «Марина Ивановна! Я должен уехать в деревню».

Приходишь к М<илио>ти, выходит Н<иколай> Н<иколаевич> и

говорит: «Здравствуйте. Не попал на поезд». То же самое, что

каждый день ждать смерти, которая не приходит. — Тысячу раз

умирать.
Я отдала бы все Mémoires Скотта (хотя он Маринин!). Все, кро¬

ме Казановы! За его любовь. Наш любимый герой пьес. Казанова.
Н<иколай> Н<иколаевич> не любит никого из маминых лю¬

бимых поэтов и людей. Говорит: «Лишнее!»
Но все-таки в нем есть каменное, холодное очарование. Часто

я слыхала это имя, но в этот раз я его люблю.
ПРИНЦЕССА БРАМБИЛЛА

Сидим и ждем в большой зале звонка. Марина идет в

переднюю (передняя совсем как в маленьких особнячках), чтоб

курить. К ней подходит какой-то господин в черном (я нарочно

говорю «какой-то»): «Здравствуйте, Марина Ивановна». «Кто

это? Не узнаю». «Юра Никольский». (Забыла сказать, что ког¬

да мы поднимались в театр, перед нами шел господин в фраке

и волосами совсем седыми и напоминавшими мне Бальмонта:

«Вячеслав Иванович». «Кто это? А, это Вы, Марина Ивановна?
118

1920
Здравствуйте». «Какой красивый», подумала я, «еще не хва¬

тает, чтоб он к разговору прибавил: «Когда-то знавал Вашего

отца». Но я думала это ему не в насмешку. Большие серо-зеле¬

ные близорукие глаза смотрели неуверенно в очки в золотой

оправе. Немного сгорбившийся от старости рост и очень тон¬

кие пальцы.) «Юра Никольский?! Как я рада. Вы в каком ряду?

Юра Никольский! Устройте, пожалуйста, (так) меня на Адриэн-

ну». «С удовольствием». Вообще, их разговоры шли вежливо по-

деловому. Вдруг совсем неслышно перед нами появилась Мир¬

ра Бальмонт. «Вот кому я рада!», искренно сказала Лжемарина.

«Кто это?», спросил подавшийся назад Юра Никольский. Ла¬

скавшая Мирру как собаку, Марина с гордостью сказала: «Э-это?

Это Миррочка Бальмонт». «Миррочка! Где мама и Бальмонт?»,

сыпались на Мирру вопросы. «Дома». «С кем пришла?» «С Ле¬

вой». Всё шли и шли люди, все отдавали билеты.
Скоро мы вошли в театральную сценную залу, с Наташей, ма¬

миной знакомой. Сели на свое место и устремили глаза на сцену.

На занавесе были изображены чудовища, рыси, страусы, павли¬

ны. Занавес взвивается. В вечерней комнате без окон сидят две:

женщина и девушка. Женщина одета в желтую накидку и та¬

кие же шаровары. У нее хитрый и юркий вид. Девушка — швея,

и шьет маскарадное платье. На ней зеленое с бледно-желтым

платье, грустные глаза. «Ну, скорей кончай, Гиацинта», сказала

женщина в желтом. «Сейчас, сейчас, Беатриче! Еще несколько

стежков», ответила швея. Платье было бледно-желтое с черны¬

ми кружевами. Через секунду оно красовалось на манекене. Во¬

шел господин в цилиндре, плаще и в лиловом костюме. Он обра¬

щался к швее, называл ее принцессой. Она злилась и говорила,

что он издевается.
[По центру строки крупно:] Свинья.
[На правом поме:] Я свинья. Я дура. Напишу страницу руга¬

тельных слов.
Она злилась на него так же, как я на свой жадный, дурацки

устроенный желудок. Наконец она ушла, а Беатриче начала ру¬

гать человека, который называл швею принцессой.
Занавес взвивается. Множество людей в разноцветных одеж¬

дах. У всех бархатные маски. Топот, крики, падающие мячики и

шляпы. На лепном возвышении, под навесом, весь в черном сто-
119

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
сѵ л	" '■ '
I	_ç O-CICL^Ö-
,^0-Jl.(T ЦойХкАлА *&Ча	Д|и&ш ^
> „о. ^ cumxMMüu, ^ olo-aum^ïkL	* Cvfc-ллі. 4t<JL	^м^едѵмг
ш ^СлѵѵішдАи^ ikxL	^Оика&л-еуь Хшш,
^ÛLо^Ші^а 1 Лиг*-***,^'vvvJlvcM^WіФяАяфйші
Obfcv»^ б^^лгуеа^ $Ѵ JkK<^uMtS^.|
г&ьоюь -&лл|заѵѵ*	/jHEcuujj^uaxs^ - ль
J&ipjutJb- ^\Лемш^хко^ ^|^ѵѵ.іх Ж 4*Флта|н. лмиш-^л^^а

;&№№№> /уШЬ /н^*^ /та^а=С<х|ьм. * ^ <ххи^ѵѵ^и^
I . J&Ujfc,	Щ ^ии&ОІЦ^ Ди^»ѴЪ	LjbJU^*LO& I
. ./*wul^i^~V' <fea	-£#> «ч-ѵіаУіАѵииииш I
1 Ягі І ‘ /*”;‘* » 41	" " 111
■■^WUkvVU# ^	^Мі/|а ■■* ц «Ui	J^VLjO^jQu Äj
іЪлухмЛѵіА- * 4	mtOiu^uio. J&*% <>ѵздА*лм^м^ i »> ~t&juL^ M^NNÉ™
ѵЧйОь€л «W^(Le>b
£*</ » I л	г;	й
e^AAV^fVU-НА, * ЛлѴ*	4**** АА<»* |flp
Ç- O- ‘ 1 Éi^ Щч
*~ <£KK4Цгѵ№МдЛ.&- ц^ье^і. VwtOMAit ^OubUM)* ^ОДДОК 'ИіДд/ѴУѵьлС |

.«.(Аи/Чгеі Шь* -^кмыииці« W’o^wiwvjit A оѵ/ѵъа<^х#а&фг% fcVLUA"<ï|
gu. J&4 АЛхиьсь4 Q-^ADV *<Н^*Я4<ЛЛ *.?&НЛЬ j

СШ^ ctA-«U9u IiMSbr ^ДХ^ЁііШ ^O^HJpctAM- 4& - Avjuiju^e, с«и!.*. ; ,;„*|.

Ak& АлЛЛ
КЭШзйг^ i
v^ct /^MAA^deu >La4^лсг- оязГ Жсииі,	|
»,	;.іч					..-.	.,.,...\...,.^£v..,;.v..:~	-.-	:	I	IsiS	» ...	i- ...		'•					-
Страница из четвертой тетради А. Эфрон.

Апрель 1920
РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 247. Л. 105

120

1920
ит худой дьявол с злым и лукавым лицом. Он прыгает, цепляет¬

ся за навес и властительным голосом приказывал приказания,

которых никто не слушается. То какая-нибудь девушка бросает

миску с цветами и хохочет, то какой-нибудь юноша кувырка¬

ется или взбирается с легкостью кота на высоты и тем вызы¬

вает всеобщий смех на сцене. Или кто-нибудь из маскарадных

вскакивает на вышину шарлатана и дразнит его командирские

приказания: «Подойдите ко мне! Уходите от меня!» (Мне, когда

он говорил это, казалось, что к нему то подлетали назойливые

мухи, то отлетали. Все это происходило под музыку, которая на¬

поминала колокольчики.)
[Вверху страницы;] Мне не дарована ни легкая походка, ни

легкие слова. Мне не дарована та любовь, которую понимает

другой! И [Не дописано.]
В глубине залы был розовый таинственный занавес. Когда

этот человек в плаще, любящий принцессу и швею (в двух об¬

разах), смотрел на сцену, которую скрывал занавес, он откры¬

вался. За ним скрывались кланяющиеся страусы с сидящими

на них маленькими неграми в красных башмачках. Тут, то есть,

верней, там же, стояла принцесса-швея в таком же волшебно¬

розовом платье, как сам занавес. И лицо ее, и руки с ногами в

поднятых носом кверху башмачках — все-все было цвета оча¬

ровательного платья. Человек в плаще (которого, Марина, Вы

знаете) начинал с ней разговаривать, вроде этого: «О, наконец я

тебя узнал, моя дорогая принцесса! Как долго тебя не...» «Опять

лезешь со своими прынцессами. Прынцессы! Прынцессы!» И

розовый занавес презрительно, как бы не смотря на него, ска¬

тывался. Все слушающие слова девушки заливались хохотом,

который пристыжал невинного актера.
Занавес. Все встают из своих мест, потому что антракт будет

долго продолжаться. Мы с Миррой бегаем, как собаки, которые

убегают от своих хозяев. Потом ищем М<арину> и находим в

зале, ожидающей нас. Мирра, воскликнув: «М<арина>! Нате Вам

Алю», целуется и убегает к Леве.
Занавес вздергивается.
Выходит актер в плаще и в отчаянии говорит, что за его пер¬

чатки и цилиндр ему предлагают блюдо макарон (бедный!).

(Поступок отказа напоминает мне гидальго, которые ходили
121

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
в чудесных прекрасных одеждах перед королем, а сами ели лу¬

ковицы.) Зала освещена, и видно, что вечер. Он садится на воз¬

вышение и ничего не говорит. Вдруг за его спиной появляется

шарлатан и старуха. Оба в плащах цвета ночи. Говорят: «Он все

время мечтает о своей принцессе и ищет ее. По-моему, он сумас¬

шедший». «Нет, надежда есть! он и не знает, что ему подкинула

принцесса кошелек, полный денег!» (Уходят.) Актер вынимает

красный суконный кошелек: «На кошельке написано: "Помни
о	своем сне"!» Садится и, видимо, очень взволнован. Входит

горбун в чем-то рыжем и плаще. Оба разговаривают об исклю¬

чении сумасшедшего актера из театра. Последний злится. Тог¬

да горбун сказал, чтоб он посмотрел на его театр. Он уходит, и

появляется маскарадный шум. Мячики, шляпы, цветы, хохот,

беготня, крики и всевозможный гам. Феи, бритые молодые че¬

ловеки, девчонки, чертенята и свинята. Одного резалц, а потом

оживляли. Одну вскидывали наверх и ловили. Одного выгоня¬

ют и впускают. Одну сажают на крышу и потом легко влезают,

чтоб достать. Вообще подобие шума. Он — актер — при оконча¬

нии ругается и ругает всё. — Занавес. —
На этот раз Марина приковывает меня к себе. Мирра дер¬

жит в руках татарскую шапочку. Я говорю, что хочется есть, и

Марина делит между Миррой и мной небольшую прошлоден-

ную корку, которую мы наперегонки съели. Аминь. Да было

так.
Занавес вздергивается. Стоит с<умасшед>ший актер и зовет

свою принцессу Б<рамбил>лу. Вдруг появляется Беатриче и с

плачем садится на пол: «Прин...це...сса... уко...ло...ла паль...чик...

ИГ...ЛО...Ю! Из-за это...го не при...ня...ли... ок...ро...вав...ленно...го

пла...тья!»
«Ты это сказала только сейчас!», воскликнул озверевший ак¬

тер. «Ее... поса...ди...ли... в... тюрь...му!» — «Негодная Беатриче!

Увидишь, что я приду с принцессой». (Уходит.) Беатриче: «Ха-ха-

ха! Вернется с прынцессой! Прынцесса». (Уходит.)
Актер выходит и кричит, чтоб отворили. Наверху появляется

горбун и говорит, что актер лучше бы ушел. Актер зверски кри¬

чит принцессе. Она появляется и говорит: «У-хо-ди!» (Уходит.)

Занавес.
Марина велит мне пойти в залу. С любопытством озираюсь,

никогда не видала такой. Меня сопровождает Мирра. Когда воз¬

вратились, хотелось расхвалить залу маме. Несмотря на надпи¬
122

1920
си «Курить воспрещается», она курила. Иногда просила погля¬

деть, не видно ли папиросного огонька. Народ, по крайней мере

платья, были прежнего времени. На прилавках продавались

печенья, пирожные, кофий с молоком, конфеты. Мы с Миррой

услыхали звонок и сказали Марине об этом.
Занавес вздергивается. Площадь. Последний день маскарада.

Два двойника в разноцветных панталонах с деревянными ме¬

чами.— Поединок.—
1920 Аля
Поединку
Равномерный стук

Двух мечей об меч

Равномерный взгляд

Двух очей на мир

Равномерный шум

И зловещий шум.
И последний взгляд

Двух очей в сердца.
Победитель бросил шпагу,
И сказал: — Вот я! —
Вот народу мой свободный

И прощальный взгляд

И подняв тут шпагу властно

И всадив в себя —
Он воскликнул
Вот народу мой последний час*.
Кто-то из них победил своего двойника. На поединок не об¬

ращали внимания. Побежденного кладут в гроб со скелетными

лицами, несмотря на битье ногами со стороны кладимого. За¬

навес.
*	26-го апреля 1920 г. — ст. ст. — пока я слушала Блока, Аля — вза¬

перти — писала. — Примеч. М.И. Цветаевой.
123

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Предпоследняя. Сидят молодые, небрежно одетые люди. У

них перед ними стоят кубки, полные красного вина. Они что-то

поют, поднимают кубки, чокаются и всё делают, как самые ярые

любители грома и крепкого вина! Появляется толпа, кубки па¬

дают на пол, звеня, а сверху из окна, под которым сидели люди

вина, появилась рука в рубиновом перстне и зажгла фонари, в

которых был рубиновый огонь. Некоторые прыгали для того,

чтоб потушить или разбить рубиновый огонь. Вообще, главное

в этой сцене маскарадный шум. — Занавес.
Сумасшедший актер стоит и устремил глаза на розовый за¬

навес. Он открывается, и за ним, как всегда, стоит принцесса

Брамбилла. Она разговаривала с ним, на этот раз не напирая на

слово «Прынцесса». Они признали друг друга. Принцесса Брам¬

билла принца-сумасшедшего Актера. Актер свою Принцессу-

швею. Вдруг за Принцессой (которая стояла на розовеем возвы¬

шении) появился монах. Он был в розовом колпаке, в розовом

волочившемся балахоне или в нескладном халате, с розовой

кадильницей в руке, с розовыми глазами, с розовым лицом, та¬

кой же бородой и руками. Принцесса Брамбилла и противный

розовый монах начали говорить в один голос. (Розовый монах

жирным мужским голосом, а принцесса своим обыкновенным.)

«Иди, тебе доступен вход в нашу обитель света, радости и мира.

Займи третье место в сей обители. Принимаем и благословляем

тебя — Аминь — Принц-сумасшедший [Яе дописано.]
ВЕЧЕР БЛОКА

1920.1* русск<ого> мая
Выходим из дому еще светлым вечером. Марина объяс¬

няет мне, что А. Блок такой же великий поэт, как Пушкин. И вол¬

нующее предчувствие чего-то прекрасного охватывает меня

при каждом ее слове.
В каморке нет Милиоти, а в небольшой комнатке Николая

Николаевича. Марина сидит в крохотном ковчеге и рассма¬

тривает книги. Я бегаю по саду. Вывески: «Читает А. Блок»,

«В П<олитехническом> музее читает Коган». И вообще все по-

праздничному. В аллеях под деревьями стоят накрытые столы.

Вина, ягоды, оладьи, лепешки, совсем как было на Воробьевых

Горах. Играет граммофон, дети отбивают такт ногами и весе¬
*	Карандашом исправлено число: 2.
124

1920
лятся. Хохот, толканья, игры, лошадки, злоба, ругательства.

Только я одна не принимаю участия во всем этом. Кто-нибудь

влезает на яблони, качается, а при злобных криках родителей с

хохотом убегает. Со стороны детей поругательство саду. Толпы

за билетами, кавалеры* с цветами, под руку с жирными дамами

в шелковых не достойных их платьях.
М<илио>ти и Н<иколай> Н<иколаевич> возвращают¬

ся. В смятении ищу Марину. Она уже все знает. Приходит

Ан<токоль>ский с женой, и мы идем за билетами.
Входим в переднюю с раковинами, где серебряный истукан

с пикой звонит «к Блоку». Идем в розовую бархатную залу. Все

места заняты, а «Его» все еще нет. П. А<нтоколь>ский приносит

нам несколько стульев. Чуть только расселись, в толпе проно¬

сится шепот: «Блок! Блок! — Где он? — Блок! — За столик са¬

дится! — Сирень...» Все изъявляли безумную радость.
Деревянное вытянутое лицо, темные глаза опущенные, не¬

яркий сухой рот, коричневый цвет лица, весь как-то вытянут,

совсем мертвое выражение глаз, губ и всего лица. (Блока можно

было бы положить в гроб, закрыть глаза, а он все еще не изме¬

нился.) Блок! Я его уже люблю. Красавец. Бог.
Он сейчас читает поэму «Возмездие», I часть. Там говорится

про Байрона. Про подменного Байрона. Будто бы он очаровал

младшую дочь из старой дворянской семьи. И будто дочь вы¬

шла за него замуж. Байрон увез ее с собой, чтоб она читала и

любила книги, как он. Прошло много времени после того, как

уехала младшая дочь с «Байроном». В один сумрачный день

она приехала одна. Худая, утомленная, она держала на руках

грудного ребенка. Сын начал подрастать и повторять за мате¬

рью: «Когда я буду большой, пойду воевать за родину!» И вот

сын стал взрослый, а воевать не пошел. Он веселился на балах.

И вот один раз, танцуя, он узнал, что его отец умирает в Вар¬

шаве, в гостинице или больнице на улице Роз. И он едет. Зима.

Выходит из вагона и ищет улицу Роз. Названия всех улиц были

отвратительны ему. И вот он находит улицу. У гостиницы его

встречает господин**: «Вы сын поэта?» «Да-с». «Если Вы сын

его, то Ваш отец только что околел (непохвально), умер». Тот

пошел наверх. Он видит, что отец лежит в постели мертвый
*	в прислужном смысле. — Примеч. авт.
** по-моему, смерть. — Примеч. авт.
125

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
(описание наружности отца в гробу совпадает с наружностью

Блока). Прямой нос при жизни стал теперь орлиным. Благо¬

родные глаза закрыты. Тело вытянуто и благородно. На паль¬

це обручальное кольцо. Сына заставляет нечистая сила снять

кольцо с благородного пальца отца. Сын, как вор, счастливый

своей добычей, даже перекрестил отца на сон веков. Сын сто¬

ял у могилы и смотрел на опускающийся гроб... Тут же стояла

женщина в черном платье и траурной вуали. Это была мать

преступника-сына.
II	часть.
С боя, перед Императрицей проходили Б<елые?> полки. За¬

пыленные, раненые, усталые. Они шли по-боевому в такт и

шаг. Белые мундиры, отдают честь Императрице, а их в доро¬

ге ждут жители с хлебом-солью. Несмотря на то что Их много

погибло в бою, они идут, полны героизма, к своим казармам.

(Теперь Блок обращается к неизвестному?) «Гляди на море.

Тебе кажется, что вдалеке плывет корабль и что на нем стоит

генерал в белой одежде. И ты видишь, что лицо его бледно. И

всегда этот генерал встает и будет вставать из гроба». (Алек¬

сандр Александрович говорит так же деревянно, как деревян¬

но его тело. Осторожно, гладко-молчаливо. Он не легко и не

трудно говорит.)
(Извиняюсь, Марина. В последние его слова, хотя напрягала

слух, я почти засыпала. Мне кажется, что он еще говорил, что

сын забыл отца.)
А.А. Блок на этом остановился и кончил. Все аплодируют. Он

смущенно откланивается, и видно, что ему больше нравится

сделать несколько глотков вина, чем кланяться. Народ кричит:

«Прочтите несколько стихов! Двенадцать! Двенадцать, пожа¬

луйста!» «Я... я не умею читать Двенадцать!» «Незнакомку! Не¬

знакомку!»
«Утро туманное», читает А.А. Блок. «Как мальчик шаркнула,

поклон отвешивает. До свиданья! И звякнул о браслет жетон.

Какое-то воспоминанье!» (Эти строки остались у меня в памяти

с ранних лет и останутся навсегда.)
Больше я стихов в напеве не помню, но могу передать в про¬

зе: «Твое лицо лежит на столе в золотой оправе передо мной. И

грустны воспоминания об тебе. Ты ушла в ночь в темно-синем

плаще. И убираю твое лицо в золотой оправе со стола». А.А. Блок

читает «колокольцы», «кольцы», оканчивая на «ы». Читает де¬
126

1920
ревянно-сдержанно-укороченно. Так, точно знал их при рожде¬

нии. Очень сурово и мрачно. «Ты хладно жмешь к моим губам

свои серебряные кольцы»*.
Я в это время стояла на голове у какой-то черной статуи,

лицо которой было живее, чем у самого Блока. Статуя была с

опущенными глазами, тонкими злыми губами и приподнятыми

плечами. И вообще она была сделана только по грудь.
Иногда Блок забывал слова и тогда оглядывался на сидящих

за его спиной даму и господина, которые, слегка улыбаясь, под¬

сказывали ему. У моей Марины, сидящей в скромном углу, было

грозное лицо, сжатые губы, как когда она злилась. Иногда ее

рука брала цветочки, которые я держала, и ее красивый гор¬

батый нос вдыхал беззапахный запах цветущих листьев. Когда

Блок читал слово «Белый Генерал», ее личико грустно улыба¬

лось, а рука ласково сжимала мою. И вообще в ее лице не было

радости, но был восторг.
Перед нами сидел человек, не похожий на себя. В жестком

парике, со слишком горбатым носом и слишком выворочен¬

ными губами. Ему кажется, что лучше чесаться плечами**, чем

слушать Блока. Чуть кто-нибудь повернется за его спиной, как

он злобно: «Прошу не тревожить». Иногда мне хотелось посмо¬

треть на А. Блока, и тогда я подлезала под руку «часоточного»

господина. Ему, видно, и это не нравилось, и он оглядывался и

что-то сердито и злобно шептал. А я преспокойно веселилась.
Становилось темно, и А. Блок с большими расстановками чи¬

тал. Наверное, от темноты. Тогда какой-то господин за нашей

спиной зажег свет. Зажглись все свечи в люстре и огромные

лампы по бокам комнаты. Свечи были не настоящие, но горели

очень ярко. Лампы же были ненавистные мне. Очень тусклые,

окованные в толстое стекло.
Через несколько минут все кончилось. Марина приказала

В.Д. М<илиот>ти привести меня к Блоку. Я, когда вошла в комна¬

ту Блока, делала вид, что просто гуляю по комнатам. Потом подо¬

шла к Блоку. Осторожно и легко взяла его за рукав. Он обернулся.

Я протягиваю ему письмо. Он улыбается и шепчет: «Спасибо». Я

раздвигаю юбочку, как бы собираясь танцовать, и глубоко кла¬

няюсь. Он небрежно кланяется с легкой улыбкой. Ухожу.
*	оконная на «ы». — Примеч. авт.
** может быть, он часоточный. — Примеч. авт.
127

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
СОН ПРО СМЕРТЬ

(Сон после Блока)
Будто лежу у Марины на коленях и что-то говорю про

смерть. (Окна той комнаты, в которой мы сидели, выходили на

кладбище или отпевальню на воле.)
И слышу: «У-у-у-у, а-у-у-у, а-у-у-у?» А Марина совершенно рав¬

нодушно: «А вот и она тебе откликается».
С жутким любопытством кошусь в окно. Как раз перед ним

стоит стул и стол. На столе восковые свечи, вилки, тарелки. И

весь прибор с отпечатками скелетных лиц. (Эта комната, Мари¬

на и все это прерывается.)
Вбегаю в комнату сапожника и говорю: «За мной гонится

смерть. Спрячь меня». Сапожник сажает меня в угол и прикры¬

вает доской. Входит смерть — маленькая, с виду не злая и не

добрая женщина. В белом саване, со скрещенными руками и с

белыми глазами: «У тебя скрывается девочка?» «Н...» «Да!», вос¬

клицаю я, выпрыгивая. Смерть медленно, как ей в ее таком об¬

разе мертвой женщины <полагается>, ушла. (И на этом сон пре¬

рывается.)
Влетаю к Марине и говорю ей то же самое, что говорила са¬

пожнику. Марина прячет меня за угловой диван и каждый день

подсовывает чашку кофия. На этот раз смерть не является.
Настал день моего отпевания. Собралась огромная толпа, по¬

хожая на очередь. Я стою вместе с Мариной в этой толпе. Прихо¬

дят Гольдманы. Вся семья. Только отец не пришел. А отпевали,

наверное, пустой гроб.
После отпевания мама говорила: «Наверное, ей показывали

мертвого Пушкина». И смерть с тех пор не появлялась. (Смерть

боится поэта.)
<ЛЕБЕДЬ И ВОРОН>
1
Лебедь улетел

Ворон остался

Лебедь ушел в сказку

Ворон молчит.
128

1920
2
Лебедь. Вернулось

Очарованье.
Ворон влюбился

И не вернулся.
<«МАРИНА! ВЫСЛУШАЙТЕ ВСЮ ПРАВДУ»>

Марина! Выслушайте всю правду. Во-первых, каждый

день, когда я хожу за водой, мне хочется уйти. Уйти, и быть ни¬

щенкой, и помнить Вас и любить. И свои гроши, которые у меня

едва ли будут, отдавать моего же рода людям. Плачу не из-за

того, что Вы будете злиться, а из-за того, что я буду чувство¬

вать, что Вы так же далеко, как Папа, и Ася, и все дорогое. И все

это доставляет мне мучение. Пусть обо мне вспоминают. Еди¬

ная мысль с рождения — до старушества: Вы, Вы, Вы. Вы ангел

и властитель стольких Богов. Все мне грустно. Вам смеяться с

зажатым горлом, мне реветь. О, Господи. Пришла она, Любовь.

Марина! Может, те стихи глупы. Но ворон (я) любит Вас, но

ушел. Лебедь же (Вы) не любит (меня), но вернулся. Знаю, что

строчки дышат безумьем. Ваши же слова с холодом и вместе с

тем искрящейся злобой. Да, злобой, которой я достойна тысячу

тысяч раз. С ума схожу из-за огня любви, которая пожирает все

мои пороки. В тюрьму, на каторгу... Только не к Вам, с Вами мне

будет хорошо.
Марина. Идол моей жизни — это Вы. И любовь, и грусть, и

безумие, и раскаяние. Все Вам. Я вся даюсь на выкуп Вашей

свободы. А слезы льются, льются, любят, любят. Вся я хочу на

казнь, все мое проклятое тело. Свинья. Свинство. Безумие, лю¬

бовь, плач. Все последнее отдам за Вашу свободу, за Ваш самый

ничтожный взгляд на меня. Я считаю слово любовь слишком

малым. Почему существует любовь, а не еще что-нибудь, более

мучительное. Моя дорогая Марина. Я так же недостойна Вас,

как свинья Блока. Все одни глупости!.. Может, кто-нибудь по¬

любит? А не все ли равно?!. Свинство. Взять бы ружье, да поро¬

ху нет. Хоть бы воры пришли не для того, чтоб воровать, а для

того, чтобы убить. Достойна ли я Вас? Скажите!
Только одно чувство. Любовь.
Аминь. Ваша чертовка.
129

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
сон
Будто все это происходит в очень старое время. Не в та¬

кое время до революции, а в то время, с девками, с поварами,

поварихами, поварятами. Будто папа где-то заграницей, а мы с

мамой живем в имении со всеми крепостными слугами и слу¬

жанками. Марина взглянет на девушку, та улыбнется и побежит

исполнять поручение.
Мне всего три года. И вот как-то мне захотелось сесть на ле¬

бедя. И вот лебедь прилетает. Сажусь на него. Никуда далеко

не летим. Не очень далеко виднеется нить, до которой лебедь

всегда долетает. Ни выше, ни дальше, чем положена нить, он не

летает. И вообще мы кружимся у самого маминого имения. И

лебедь дарит мне мишурный веночек из очень разнообразных

цветов на проволоке. У меня тоже крылья. Я иногда бросаю в

щелку маминой двери письма, газеты, цветы, пакеты, коробки

и вообще все, что посылают со всех концов России и не России

люди. У нас с лебедем был душевный уговор: «Если я встану на

землю и буду 10 минут стоять и не взлечу, то тогда у меня не

будет крыльев». Но я вечно боролась между огненной и водя¬

ной линией. Любила Марину и любила лебедя. Но вот я спусти¬

лась и встала на землю. Минуточку постояла и влетела через

щелочку в дом. Стою сразу у окошка. Чувствую, как трепещут

последние остатки маленьких крыльев. Лебедь мечется, летает,

хочет что-то сказать, в клюве держит мишурный венок, подле¬

тает к окну, постучаться не смея, и моргает голубыми глазами.

Смотрю, чувствую, что еще смогу вылететь, что осталась одна

секунда!.. Но Марина! Оглядываюсь. Чудная, все та же, не заме¬

чая меня, что-то одной говорит, второй, третьей, и все девушки,

улыбаясь, уходят. Все по-старому. Отрываюсь от Марины, смо¬

трю в окно. (Главное в конце.) Лебедь выше нити, последний

раз смотрит на меня. Венок рвется, падает на землю, а вместе с

ним улетает и лебедь...
Обертываюсь к Марине. Ни одной из девушек нет. Марина

стирает белье в деревянном самодельном корыте. Подхожу:

«Марина! Я Вас так люблю». «Вот видишь, какие у меня дела.

Приходится самой стирать».
С тоской смотрю на Марину. Чувствую, что в смысле любви я

ей не нужна!..
130

1920
ПИСЬМО
Восторг оттого, что угнала Робинзона Крузо в общество

прочитанных книг. «Сегодня убил и изжарил птицу. Мясо ее

очень вкусно. Сегодня первый раз в жизни помолился Богу, за¬

нятие мне понравилось, и я повторял это каждый день». Это да¬

леко не из общества моих любимых книг. Иоанна д'Арк и Снеж¬

ная Королева. Сравните с этим Робинзона. Жалкий, он боялся

отпечатка человеческой ноги и месяц не выходил из-за нее. И

все в таких мельчайших подробностях.
Сегодня такой прекрасный день. А на Юге, наверное, уж не¬

сносная жара.
А зачем потеряла Блока? Зачем плохо убрала? Вот она, моя

любовь. Не стыд, а преступление. О, дорого бы я дала, чтоб

провалиться в ад. Бог создал меня, а я не поддерживаю себя. Я

делаю преступление перед матерью и Богом. Господи, прости

меня. Почему я ушла, а не сидела [Не дописано.]
ЮБИЛЕЙ БАЛЬМОНТА
Марина, как всегда, привела меня в Сад Соллогуба. Знаю,

что сегодня необыкновенный праздник: Юбилей Бальмонта.
Часа два-три бегала с детьми, играла, загорала и веселилась.

Узнала для какой-то дамы время. Оказалось, что половина де¬

вятого. У меня упало сердце. Вдруг она опоздает. Но Марина

пришла. Все время злилась на то, что дети Дворца искусств при¬

ходили без страху в комнаты. Катя и Коля, дети цыганов, по¬

казывали мне «верх Графини». Картинки и картины с лордами

и лэди, с комнатами и собаками, с детьми и нянями. Некоторые

комнаты были заперты на Кремлевский замок. (Но это я опи¬

шу потом. Ведь вечный гость тетрадки — перо — пришло, чтоб

описывать Юбилейный Праздничный День Бальмонта.)
Моюсь, и Марина со мной и Катей идет во Дворец. Я немного

отстаю и вдруг вижу Бальмонта, Елену, Мирру, Анну Николаев¬

ну и розу-пион в руках Константина Димитриевича. Я обрадо¬

валась и так кинулась к нему, что сшибла с ног всех, потому что

летела с такими распростертыми объятиями, точно намерева¬

лась обнять всех пятерых.
Когда Марина спросила, пришел ли Константин Димитрие-

вич Бальмонт, я в великом восторге рассказала, как я его виде¬

ла. Марина берет билет, и мы идем в залу. Но там стоят такие

большие хвосты, что мы переходим с другого конца. Елена (по-
131

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
бальмонтовски Элэна) уже заняла свое место. Мирра знаками

зовет меня поделить с ней розовую мягкую табуретку. Вносят

два голубых в золотой оправе стула, а третий — кресло для

Бальмонта.
(У Вас, Марина, две преданных вещи в мире. Солнце, которое

Вас зовет, и крюк вылезающий из стула, который Вас не пуска¬

ет.) Его ставят посередине. Елена, смеясь: «Марина, это трон для

Бальмонта». Он входит, неся журнал и розы-пион, с грозным,

львиным и скучающим лицом садится, кладет журнал и розы

и, как истинный лев, собирается лениво ловить мух. Толпа все

прибавляется. Входит в потайные двери и еле оставляет сво¬

бодный полукруг. На один стул Бальмонт кладет стихи и цветы,

а на другой садится Вячеслав Иванович. Все рукоплескают. Он

молча кланяется, несколько минут сидит, потом встает в уголок

между стулом и зеркалом и, покачивая свое маленькре кресло,

начинает речь о Бальмонте, то есть Вступительное Слово. К со¬

жалению, я ничего не поняла, потому что там было очень много

иностранных слов. Иногда взоры Вячеслава Ивановича Ивано¬

ва и Константина Димитриевича Бальмонта встречались друг

с другом, и тогда на их лице появлялась улыбка, которую они

старались сдержать.
(Во время речи Вячеслава Ивановича* около него стоял маль¬

чик лет четырнадцати-пятнадцати. Куртка была чуть-чуть рас¬

стегнута, и из-за этого за пазухой был виден носовой платок.

А из носу текло... текло... текло. Мне было немного смешно и

странно, что он знал, что у него есть носовой платок, и что он

не может вытереть нос. Кроме того, он бесцеремонно лез на Вя¬

чеслава Ивановича, как бы желая, чтоб Вячеслав отдал ему ме¬

сто. Вячеслав ласково отталкивал его, но напрасно... тот лез все

ближе и ближе... (Марина потом мне говорила, что она думала,

что народ думает, что это сын Вячеслава.)
А зато «часоточного» не было в толпе, насколько я видала.)
В одном ряду с нами сидела толстая, подходящая к своей тол¬

стоте дама, с рыже-белокурыми волосами, большими бело-го-

лубыми глазами, толстыми румяными щеками и неярким ртом.

Платье ее было собрано под грудью. Оно было черное с зеленой

каймой. Руки цвета бумаги с прозрачными чистыми ногтями.

Рядом с ней сидел рыжий мужчина с голубыми веселыми гла¬
*	Пишу для удовольствия Марины. — Примеч. авт.
132

1920
зами <и> розовым личиком. Еще одна дама, еще один господин

и так далее.
Шепот, розы-пион, легкие рукоплескания среди речи Вячес¬

лава Ивановича, и испуганный шепот того, кто начал ручной

гром приветствий ему, иногда возмутительный шепот не согла¬

шающихся...
На минуточку выхожу из душной залы вниз, в сад. Прохладно.

Сегодня легкий ветер пробегает по деревьям и яблоням. Небо

в полном расцвете заката. Коля, Сережа и Клеопатра бегают в

пальто. Лишь я одна наслаждаюсь легкой, светлой, вечерней

погодой. В одну секундочку пробегаю весь сад, не минуя самых

помойных закоулков, думая в это время, как люди могли жить

в таких сырых заплесневелых подвалах. По мере возвращения

к Дворцу Соллогуба мои мысли начали принимать более поэти¬

ческий оборот. Но напряжение не пропустить ни одного слова

исчезло. Скоро и тихо подымаюсь по лестнице, и меня охваты¬

вает душная теплота. Но все-таки тянет к Бальмонту, Элэне, Ма¬

рине, Мирре и ко всем.
Вячеслав Иванович кончает. Вылезает из своего углового

убежища (причем носовой мальчик испуганно отстранился)

и крепко пожимает Бальмонту руку, а Бальмонт ему. (Я хочу

описать теперь наружность Вячеслава Ивановича Иванова.)

Неопределенные туманные глаза, горбатый нос, морщини¬

стое желтое дорогое лицо. Потерянная Иринина сдерживаемая

улыбка и весь благородный*. Говорит с легкой расстановкой,

не шутит (насколько я знаю), все знает, учен (не грамоте и та¬

ким вещам, а учен как ученый), для каждого трудного вопро¬

са готов ответ, спокоен, спокойно ходит и спокойно глядит, не

пламенный, а какой-то серый, жизненный. Вот все, что я могу

сказать об Вячеславе Ивановиче.
Самое трогательное во всем празднике, это японочка Ина-

мэ. Когда ее вызвали: «Поэтесса Инамэ», она вышла из-за крес¬

ла Бальмонта, сложила ручки и трогательно начала свою про¬

стую речь. Она говорила: «Вот я стою перед Вами и вижу Вас.

Завтра уже я должна уехать. Мы помним, как Вы были у нас, и

никогда не забудем. Вы тогда приехали на несколько дней, и эти
*	Далее рукой М.И. Цветаевой густо вымараны пять строк; следую¬

щая строка начинается Алиной ремаркой: «(Как ни стараюсь изба¬

виться от лжи, не могу)».
133

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
несколько дней... что говорить!.. Приезжайте к нам, и надолго,

чтобы мы вечно помнили, что — был у нас Великий поэт!» Речь

ее покрылась громкими рукоплесканиями. Тогда Бальмонт ска¬

зал: «Инамэ! Она не знала, что у меня есть готовый ответ!» Все

засмеялись. Она смущенно улыбнулась и ушла в свой уголок за

кресло Бальмонта. Бальмонт встал, вынул из кармана неболь¬

шую записную книжечку и начал читать стихи вроде: «Инамэ

красива и ее имя так же красиво», и вообще стих лестный каж¬

дой женщине. Все кричали: «Браво, Бальмонт! Ура, Константин

Димитриевич! Урра! Браво! Браво! Ура!» Но все эти возгласы

были тихи, как шепот среди грома рукоплесканий. Трогатель¬

но. Еще одна женщина, английская гостья, встала и этим дала

знать Бальмонту, что она хочет сказать ему что-то. Бальмонт

встал. Гостья говорила по-английски, так что я не могла ниче¬

го понять. (Языков иностранных я вообще не знаю.) /Когда она

кончила и опять села на место, Бальмонт взял букет пионов и

вручил ей. Лучше бы он отдал цветы японочке, которая не за¬

ученно и просто сказала свою маленькую речь! Кто-то громко

сказал: «Поэтесса Марина Цветаева». Марина вытолкала меня

полусонную с колен, и я была так ошеломлена, что не заняла ее

место, а вперила в нее свои глаза. В это время Марина подошла

к Бальмонту и сказала: «Дорогой Бальмонтик! Вручаю Вам эту

картину. Подписались многие художники и поэты. Исполнил
В.Д. Милиоти». Бальмонт пожал руку Марине, и они поцелова¬

лись. Марина как-то нелюдимо пошла к своему месту, несмотря

на рукоплескания. Мирра переплыла со своего места к Бальмон¬

ту и держала в руках пион, похожий на розу, а я мак с опавшими

лепестками. Елена позволила мне подойти к креслу Бальмонта,

а Марина прибавила, чтоб я стояла на коленях перед ним: я тихо,

шепотом прошла к Бальмонту, встала на колени около Бальмон¬

та, несмотря на знаки и гримасы Мирры. В это время играли на

рояле музыку, такую бурную, что чуть не лопались клавиши.

Пружины приоткрытого рояля трещали и вздрагивали, точно

от боли. Среди этой музыки я почему-то вспоминала стихи Ма¬

рины: «Два скакуна в огне и в мыле: — Вот мы! Держи, когда не

лень!» Очень многим она нравилась. А в этих бешеных нотах я

слыхала лишь два-три слова. «Два брата. Братья. Два брата. Бра¬

тья». Катя, Мирра и Володя зажимали уши и улыбались. Лишь

одна я совершенно равнодушно стояла и вспоминала, что вида¬

ла поэта «великого, как Пушкина — Блока».
134

1920
Последним был Сологуб. Он сказал: «Не надо равенства. Поэт

редкий гость на земле. Поэт воскресный день и подарок Мира.

У поэта каждый день праздник. Не все люди поэты. Среди мил¬

лиона один настоящий». При словах Сологуба «не надо равен¬

ства» вся толпа заговорила в один голос: «Как кому! Как кому!

Не всем! Не всегда!» Я уже хотела идти к М<илио>ти, как вдруг

выступил Иван Сергеевич Рукавишников. В руках его стихо¬

творный журнал. Выходит и громко почти кричит свои стихи

К.Д. Бальмонту. Когда он кончил, Бальмонт пожал ему руку. Я

взглянула на Мирру. (Когда Вы стояли в толпе на цыганском ве¬

чере, я думала: «Вот Орлеанская Дева. А вместо того, чтоб толпа

перед Ней разверзалась, она все сгущается».) Я знаю, что Мирра

ненавидит всю семью Рукавишниковых. И на этот раз, взглянув

на нее, я увидала, что она возмущена.
Схожу с лестницы и думаю об том, почему во Дворце Соллогу¬

ба не было ночного праздника Бальмонта. Тихо дышу ночным

воздухом. Птицы спят на своих деревьях рядками. Где-то воют

вдали собаки или грустят об наполеоновских временах пушки.

Иногда поет поезд свою прощальную песню: Далё — о — о —

око. Вхожу в комнату Лидии Петровны. Она радостно здорова¬

ется со мной и предлагает лечь. Усталая, держу полуопавший

мак и со скукой слушаю, где зерна, а где нет. Но вот приходит

Марина. Наскоро прощаемся и вместе с Бальмонтом и всей его

семьей идем к себе.
ОТЪЕЗД БАЛЬМОНТОВ
Бальмонты собираются уезжать в Ревель. Они должны

завтра ехать. И их больше не будет, не будет, не будет... И вот

в доме вернувшихся Скрябиных решили устроить прощальный

вечер. Мирра зашла за нами, посидела у нас с полчаса, а в это

время пришла толстая монахиня Кис-Кис. Был уже вечер, и мы

все пошли. В середину толпы, которой мы шли, вдруг ворвалась

Елена в черном пальто, которое пролетало, как крылья черного

ангела. Она чуть-чуть поздоровалась с мамой, но, увидав вда¬

ли кружок, где стояла какая-то Валя, понеслась туда. А Мирра

вслед кричала: «Черные крылья, Черные крылья». В это время

она уронила платок, и я понеслась за ней, но увидела, что очень

трудно догнать ее, и стала поджидать Марину с ее спутниками.

Когда все были уже близко, я подошла к Бальмонту и, не назы¬

вая его по имени, взяла за руку и держала ее до тех пор, пока
135

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
он не заметил меня. Увидав меня, он улыбнулся, но мне показа¬

лось, что он улыбнулся занято. Мирра, Марина и я пошли одни

к Скрябиным. Елена и Бальмонт сказали, что придут, когда кон¬

чат укладываться.
Скрябины встретили нас очень приветливо, дали нам карто¬

фелю с перцем и кофию в карточных чашках, и вообще очень

приветливо к нам относились. Мы с Миррой играли в Шнап<?>

и Свои Козыри, и я все время выигрывала. Марочка лежала и не

слыхала шагов Бальмонта, который шествовал как лев, вошел

как барин, сел как король. Он сидел спокойно, устало, и в его

лице было видать его волнистый голос: «Уау, Уау», голос, кото¬

рый уходил в глубину души. Он и в гостях не расставался с пись¬

мами, удостоверениями, деньгами, очками и печатями. На этот

раз он даже оглянулся на меня. Елена, маленькая, ловкая и под¬

вижная, села на маленький стул, отчего она стала еще меньше.

Бальмонт сидел молча, и его лицо не показывало, что он сидел

на празднике. Он быстро и деловито ел. Мирра, сидя на диване,

постоянно об чем-то задумывалась, не выкладывая карты, и от¬

вечала, как в бреду или во сне. Марина была самой веселой во

всем обществе сидящих за столом. Рассказывала истории, сама

смеялась и других смешила, обращала внимание на самовар,

который шипел и по-царски стоял на столе, и вообще была так

весела, как будто хотела иссушить горькую чашу разлуки.
В час разлуки они (то есть Скрябины) проводили Бальмонта

в кухню, со всеми поцеловались, и когда мы все сходили с лест¬

ницы, во главе я с Миррой, она так дружески кивнула всем, как

будто в последний раз в своей жизни видит их.
Бальмонты пошли к себе, потому что торопились, чтоб зав¬

тра пораньше пойти на вокзал. Мирра подошла к окну, и Ма¬

рина подняла меня, чтоб я посмотрела туда. Мирра, по-моему,

с глубокой грустью убирала своих кукол. Я смотрела, думая,

что вижу в последний раз Мирру, дочь Бальмонта. Вдруг она,

вздрогнув, оглянулась в окно, и думаю, что видела лишь про¬

блеск моей головы, потому что я спряталась от ее взгляда. Мир¬

ра ласково разговаривала с Мариной, и мама, выдвинув меня,

сказала: «Ну, поцелуйтесь». Мирра перегнулась через окно, и

мы поцеловались. Я спустилась, и мы пошли. Мама мне всю до¬

рогу показывала льва, который повторял: «Да, да, очень жалко».

Грусть еще не вонзилась в сердце, и я всю дорогу была занята

львом. Марина, посмотрев на громадную сосну, которая стояла
136

1920
в заросшем крапивном огороде, сказала: «Вот куда я пойду но¬

чью спать. Влезу на это дерево и засну». Слова ее были прерва¬

ны звоном монет. Мы увидали, что там сидели все мальчишки с

нашего и соседнего двора и пересчитывали монеты. Нам стало

жутко, и мы поспешили домой.
Мирра на другое утро зашла за мной гулять раньше, чем

всегда, потому что она уезжала. Она принесла с собой журнал

с противными стихами на сожжение или на разжогу. Мирра с

грустью рассказывала, как ей попадает за неотъезд Бальмон¬

тов. Она при согласии Марины отпустить меня гулять так рано

от радости вынула свое яйцо и отдала мне. Потом она повлекла

меня к выходу, неся медведя с дурацким лицом, который ша¬

тался, как пьяный. По дороге в сад она спросила у Елены, когда

они едут. Елена ответила так тихо, что я не разобрала. Мирра

пошла дальше понурая, как избитая собака. Подойдя к воро¬

там Скрябиных, она сказала: «Мы нынче не едем!» Я, не дав ей

договорить, воскликнула: «Как я рада!» «Значит, меня ни ка¬

пельки не любишь». «Чем же я тебя огорчила, Миррочка?» «Я

ведь уехать хочу». Вдруг, опомнившись: «Мара, наверное, дома,

зайдем за ней?» Я ответила: «Нет, я останусь здесь». Мара вы¬

шла, поздоровалась и сказала: «Мирра, ты едешь нынче?» «К

моему глубокому сожалению, еду в пятницу. Раньше нет!» «Как

я рада, как я рада», кричала Мара. Потом мы начали играть во

мнение. Я желала Мирре отъезда, не забывая и Елену с Бальмон¬

том. Когда я пошла домой, Мирра, как верная собака, поплелась

за мной в наше логово. Потом грустно начала рассказывать о

том, как чрезвычайка выбросила разрешение Эстонского пра¬

вительства на отъезд Бальмонтов, и как на нее злятся, потом,

как Бальмонт лежит в постели до двух часов и как в 2 мать и

отец, то есть Елена и Бальмонт прогоняют ее гулять во Дворец

искусств. А Марина покорно слушала. Но когда она начинала

говорить, как она укладывала медведя, которого я ей дала на

одну ночевку, Марина, не вынося этого, говорит: «Миррочка!

Перестаньте, пожалуйста. Я сейчас буду заниматься». И идет к

письменному столу, чтобы заняться писанием. Она вообще не¬

навидит кукол, их платья, тряпки и всякую дребедень (с позво¬

ления сказать). Тогда Мирра, простившись с Мариной, пошла,

попросивши меня проводить до выхода.
И так, все в одно время, днем, она приходила за мной до са¬

мой пятницы. И в пятницу она зашла за мной и гуляла доволь-
137

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
но много. Елена, когда я ее спросила, в какое время зайти, чтоб

проститься, дала мне, чтоб я передала Марине, два зеленых гла¬

за в маленькой жесткой деревянной коробочке с огромным бе¬

лым водянистым цветком. Марина ее поставила к себе на стол,

и мы пошли к Бальмонтам.
Марина, войдя во двор Бальмонтов, на всякий случай взяла

кирпич. Дети делали вид, что не замечают нас. Кто-то из маль¬

чиков поднял голову и уж хотел сказать: в ...*, как вдруг заикнул¬

ся на этом слове и, смутившись, продолжал отсчитывать.
Марина подумала, что можно зайти в комнату. Мы зашли в

пыльную кухню, где нельзя было нигде сесть. Марина села на

маленькую ножную скамейку, а я в окно смотрела на грузовик,

приехавший за Бальмонтами. Вот мимо двери проходит Мирра.

Марина ее окликает. Она испуганно озирается и, увидев в кухне

нас, с криком: «Мари-ина!» врывается в столовую, кладет книгу

на стол и разговаривает. В это время Олег, мимо кухни проходя,

говорит: «Вот в...». Марина, приподняв голову, говорит с гроз¬

ным видом: «А ты как смеешь ругаться?» Он опустил глаза. Мы

пошли в столовую. Марина что-то попросила у Мирры. «Поку¬

рить». Мирра побежала к Елене, сказала, что мы уходим.
Потом мы вошли в комнату. Мирра вела маму, а мама шепта¬

ла: «Там, наверное, очень много народу?» Мирра почти вталки¬

вает маму, говоря: «Нет! Там никого нет». Но на самом деле там

было полно. Тут Сандро, Татьяна Алексеевна, Вера, ее муж, брат

Елены машинист, слабая тетя Нюша. Накурено, душно, дымит

печка, рассыпает угар самовар. Сандро зовет меня к себе в го¬

сти, сажает на колени, дает конфеты и очень ласков...
Врывается Бальмонт: «Элэна, ты мне наложила?» «Как? ты

уж уходишь?» «Да, я тороплюсь». Елена отрезает ему пирог и

приглашает нас сесть. Я сажусь напротив Бальмонта, Марины,

Елены. Бальмонт, разнежившись (это в их работящей семье на¬

зывается разнеживаться), просит у Елены чаю. Она подает в хо¬

рошеньком стакане крепкий как кофе чай. Наконец, конча, он

садится в уголок дивана и с ленивой хорошей улыбкой говорит

с женщинами. Я тихонько подошла к Бальмонту, наклонилась и

положила голову на его колени, он, взглянув на меня, наклоня¬

ется и целует несколько раз меня, прижав к себе. Я сижу прель¬

щенная и смотрю на Бальмонта, который уже опять разгова¬
* Вошь.
138

1920
ривает с женщинами. Даже Мирра не выявляет своей радости

ехать. Она не пристает к папе и маме, а лишь только ворчит о

том, что шляпа слишком узка.
Вот уж выносят вещи на автомобиль, и Бальмонт то и дело

исчезает и появляется, как блуждающий огонек. Мирра бежит

прощаться с подругами. И я тоже выхожу и смотрю на то, как ав¬

томобиль наполняется с секундной быстротой вещами. Какой-

то из мальчишек сказал: «Вас сюда не просили». Я презрительно

посмотрела на него и сказала: «Скорее Вас, а не меня». И ушла.
Вот выходит Бальмонт и говорит: «Вещи уложены». Он по¬

прощался со всеми, только меня забыл. Брат Елены подставил

колено вместо стула и просил Бальмонта влезть на автомобиль

с помощью его колена. Бальмонт был непритворно весел. Неко¬

торые гости были веселы, другие так себе. После Вера Зайцева

принесла стул. Вскоре на автомобиле появились все, кто дол¬

жен был ехать. Тетя Нюша, Мирра, Бальмонт, Миррина любими¬

ца, и все, кроме Елены, которая ушла в один дом проститься с

Татьяной Федоровной Скрябиной. Автомобиль поехал за ней и

остановился у двора Скрябиных. Елена вышла через несколько

минут и села в автомобиль. Меня поднял Сандро, и я поцело¬

вала Бальмонта, он улыбнулся и несколько раз поцеловал меня.
Долго мы вслед им смотрели и крестили их. Они же махали

нам шарфами, шляпами, руками...
<«Я НЕ СМЕЮ БЫТЬ ТАКОЮ ГАДИН0Й...»>
Я не смею быть такою гадиной

Гадиной котора жалит мать

Гадиной котора любит никого

Гадиной котора ищет там любви*
Котора? — Любит никого? — Там любви? — Где там? — Ту¬

манно. — Кроме того, гадиной быть тебе никто не запрещает

и запретить не может. — Словесное покаяние — вещь бесплод¬

ная, — опустошительно и для того кто, и для того кому кают¬

ся — нужно не покаяние, а веселое дело добра.
— Марина. —
9-го июля (русск<ого>) 1920 г.
* Нижеследующий комментарий — рукой М.И. Цветаевой.
139

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
моя жизнь
Встаю в двенадцать часов, медленно одеваюсь и полу¬

одетая убираю кровать. Марина еще лежит и обыкновенно что-

нибудь зашивает. Я иду наверх и моюсь. Схожу вниз, надеваю

сшитое Мариной платье и фартук и стираю медленно пыль со

столов. (Медленность — это все мои движения.) Кончив, я са¬

жусь есть. Медленно, с давлениями подвигается моя еда. Нако¬

нец, кончив, я иду гулять в пустырь. Потом, вернувшись, еще

немного ем и после иду к Скрябиным поиграть с Марой до вось-

ми-девяти часов вечера. Возвращаясь, я почти всегда нахожу у

мамы Валерия Михайловича. Медленно моюсь, и ложусь в кро¬

вать, и так же медленно засыпаю.
<«ПУСТЫРЬ ОБОЖЖЕННЫЙ КРАПИВОЙ ...»>
Пустырь обожженный крапивой

С камнями, укропом, тряпьем.
Где бегают дети, собаки,
И щепки с деревьев летят.
Где есть душнота и отрава,
Где редко пестреют цветы

Остатки разбитых бутылок

Скелеты мышей и червей

Где ходят понурые кошки

Ища здесь целительных трав

И полуразбитые кружки

И грязь там безумная грязь!
<«БАБУШКА! ТЫ САМА ПОНУРАЯ...»>
«Бабушка! Ты сама понурая, ты сама ходишь, опустив

хвост, и хотя ты не показываешь виду, я отлично знаю, что ты

бешеная».
(Маринин ответ на слова бабушки про собаку.) Москва 1920 г.
ПИСЬМО
Вы говорили. Не надо раскаяния, а надо веселое дело

добра. Я стараюсь, а выходит то, что я пакощу комнаты, бью

посуду и пью кровь. Ту кровь, которую дал Христос... А я, кар¬
140

1920
лица, отнимаю... И чем больше я пью, тем меньше всего оста¬

ется во мне. Ум, кровь, любовь, хорошее поведение, ничего нет.

Есть только расточение чужой рукой: «Мама, дайте цыганам

селедки», «Мама, подайте нищему», «Мама, не сердитесь». Все

приказываю, а сама гуляю. Старуха беззубая съест деревян¬

ные корки, а я, семилетняя дура, лепешки с сахаром и маслом

не ем. У матери усталое зеленое лицо. Нет, и это меня не тро¬

гает. Только чепуху пишу, и больше ничего. Ведь основы нет в

моей жизни. Только безделие. Но это не основа. Убийца живых

деревьев. Я — только и есть мне название. Медуза, змея, чудо¬

вище, дракон. Все не я.
Я думаю о том, что есть такие вольные страны. Вы ведь заме¬

чаете, что в запущенных садах никто не стесняется делать гадо¬

сти, влезать на заборы и делать гадости такие. Забивать в окно

камнями, стрелять в цель в дверь, которая еле держится. Я ду¬

мала о такой стране, где никто не стесняется друг перед другом

и где вообще нет закона. Кто-нибудь кого-нибудь задушил, и

никто, кроме родных, не скучает о нем. Каждому человеку надо

иметь друзей. А там все друг другу друзья. Там абрикосовые де¬

ревья смешиваются с осиной, розы с крапивой, сорная трава с

ландышем. Такие страны бывают у [Не дописано.]
<	« H Е Т НИКОГО...»>
Нет никого

Розы да я

(Нет никого

Тетрадка да ты)
Нет никого грусть лишь и я

Нет никого

Сон лишь и я.
МОЕ ПОВЕДЕНИЕ В ИЮЛЕ 1920 г.
В МОСКВЕ
Просыпаюсь и, пока мама спит, беру книжку «Лизочкино

счастье», когда мне мама дает более разумные книги. Она про¬

сыпается и спрашивает: «Аля! Что ты делаешь?» — «Я лежу». А

сама прячу книгу в постель.
141

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Развожу грязь в белье, а мать стирает.
Ленюсь. Не пишу, не читаю, не убираю.
Порчу вещи. Кладу книги около керосину и многое.
Каюсь, опять делаю то же.
Дают есть, выбрасываю.
Ворую вещи (молчу о коробке и ноже, потому что не брала).
Лицемерю, потому что духу не хватает в лицо сказать, что не

красив.
Лгу и боюсь сказать правду, думая, что будет хуже. А на самом

деле хуже, когда врешь. Обманываю, и теперь мама мне уже ни

капельки не верит. Думает, что вещи, которые пропали, украла

я и отдала кому-нибудь. Трушу и боюсь сбежать с маленького

бугорка. Бессердечно отношусь к матери и мучаю до последней

степени. Не говорю свое мнение сразу и подтверждаю то, что

говорит человек.
ЦЫГАНЕ
Во Дворце искусств у меня есть знакомые цыгане. Отец,

мать и дети. Там множество родни и знакомых — тетек, дядек,

матерей крестных.
Я познакомилась с ними через детей. Дети меня пригласили

играть, и уж началось знакомство. Цыган-отец всегда говорит

цыганке, когда она меня ласкает и цалует: «Что это у вас, ба¬

рышня, за нежности?»
Цыганка как своих детей любит селедки. Если она получит в

столовой селедочную голову в супе, то ест, ест, глодает, глода¬
142

1920
ет, и кости все такие не выбрасывает. «Мама, селедочки! Мама,

дай селедочки!» — «На кашу». — «Селедки». И весь день: «Мама,

есть!» А когда цыганка Антонина отказывает, то слышится: «Да,

а Катьке-то сколько, а Кольке сколько».
Антонина Лазаревна цыганка очень красивая. Большие ка¬

рие глаза, черные волосы, желтое в веснушках лицо, яркие

губы. Очень добрая. Ее многие нищие знают. Постучатся в

окно — всем подаст. Обожает иконы. Полный шкаф набрала, а

некоторые ей батюшка дарил за ее пение. Всегда ободряет, всег¬

да помогает, очень гостеприимна, и всегда к ней приходят за по¬

мощью или просто посидеть.
Муж грубее гораздо, но чувствует глубокое уважение перед

теми, кто был барынями и вообще господами. Он часто бывает

зол и так же часто бывает добр. Тогда он катает жену и детей.

Когда ему нечего делать, он стругает Катиной кукле мебель и

вяжет веники. Но он занимается автомобильным делом. Так

что у него есть время поесть в четверть часа и уйти опять.
Жена приучила детей молиться Богу перед тем, как ложить¬

ся спать и вставать, перед и после еды, и всячески боготворить

Бога. Очень религиозна.
Она любит животных. В особенности кошек. Она крадет их из

Дворца искусств, а потом выпускает и опять берет.
Цыганка очень любит деревню. Она всегда, когда приезжают

люди из деревни, любит их очень слушать.
«И вот, знаешь, там один старик, ученый такой, и рассказы¬

вает. Вот когда я молод был, я снимал комнату в деревне и жил

там хорошо, к моей хозяйке так добро и валило. Смотришь,

вчера не было, а нынче появилось. И вот один раз, вечером,

когда я по обыкновению смотрел в щелочку комнаты хозяйки

(у нее ступа большая стояла, для того чтобы кирпич толочь),

и вдруг вижу — она как лизнет ступу, потом понюхала какой-

то мази и полетела. Да прямо в трубу. Я тоже лизнул ступу и

понюхал из бутылки. Вдруг вижу — ко мне летит скамья. Я сел

на нее верхом и полетел. Вдруг чувствую, сзади меня что-то

колышется, оглянулся — вижу, хвост прицепился. Я испугал¬

ся, хотел повернуть, вижу, дома-то и не видно. Поглядел вниз,

вижу, далеко внизу облака летают. Вижу свинцовый шарик на

скамье, взял да кинул. И вдруг слышу тихий шум. Как морской.

Инда спать захотелось. И вот слышу: "Дождь, а дождь, поливай

землю”. Я испугался. Вижу, белые бочонки катятся. А из них
143

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
вода каплет. Я догадался, что это дождь на землю идет. (А у

нас как раз засуха была.) И вот, на чем это я остановился? Ах

да, на засухе. И я думал, что, может быть, дождь еще избавит

нас от неурожая. Но раздумывать было некогда. Я увидал да¬

леко от себя ведьм. Одне белые, одне черные. Одне рогатыя,

одне хвостатыя. Оне пели: “Ах его палочкой, ах его пестиком,

чтоб не ездил на скамейке, а в ступе. Уй Уй Уй уи уй уи уй. Ах

его пестиком, ах его палочкой, чтоб нас не проклинал, чтоб

дождь не заклинал. Ой уи Ой уи Ой. Сколько нас? Тринадцать.

Сколько нас? Тринадцать. А он какой? Лишний. А ему попадет.

Ах его пестиком. Ах его палочкой. Мы свистим. Мы поем. А его

убьем. Ногу выше, ногу выше. Фуить, фуить. Ох чорт спаси. Ах

чорт спаси. Ах терновник, терновник, кровь наша, кровь наша.

Вино наше, питье наше, кровь наша. А ну его пестиком, а ну

его палочкой. Хи уа. Ах ты, ах ты проклинатель, закдинатель.

Зачем ты пришел, зачем ты убил? Ты убил Царицу, Царицу

Дьяволицу. Ох, ах четырнадцатый”. И чевой-то вроде он гово¬

рил. Смотрю, а там царица-то, хозяйка моя лежит. С мышиями

крыльями. А около нея ступа стоит дважды больше кирпич¬

ной. Она как увидала меня, так и встала. Тогда они все начали

рассказывать, что они в продолжение этого года делали. Одна

рассказала, что человека одолела, потому что он Богу не мо¬

лился. Другая говорила, что заставила целый полк перейти на

вражескую сторону. Третья заставила человека продать душу

чорту. И так все ведьмы перебирали свои дела в продолжение

этого года. Все они кончили, и остался только я. Они и гово¬

рят мне, чтоб я им рассказал что-нибудь. А я как раз не знаю

ничего. Тогда хозяйка меня признала и крикнула: "Откуда это,

дорогой, ты? Иль ты тоже ведьмак?” ("Ведьмак или ведьмах"?

Мудрёно.) И вот я рассказал, как я ступу лизнул и как улетел

через трубу. "И знаешь, как я увидел как ты через трубу поле¬

тела, так и мне захотелось". "Ну так расскажи нам что-нибудь!"

"Да чего же мне рассказать вам? Ведь я тоже дома сижу”, "Как

тоже? Ведь у нас никто дома не сидит”. Тогда я рассказал всё

как было.
Желтое у Вас лицо
С черными у Вас глазами
С черными у Вас бровями
Дети у Вас волчата
144

1920
Твои дети волченята,
Ты сама волчиха.
Носишь серьги, ходишь в церковь

Старух ублажаешь.
Котов любишь, собак гладишь

В хоре голос точишь,
А глаза-то воровские

(Но благородная рука)
Точно волки на овцу

Смотрят
Тогда эта царица сказала: "Ох ступа моя, ступа, обернись,

обернись, полети, полети! Слюнкой, слюнкой слуги. Тьфу! Тьфу!

Так! Тьфу! Так!” И вот... "Мишка, чего ж ты не слушаешь?!” Я по¬

местился в ступе и поехал. Вижу, как едут бочонки. Из одних го¬

лубая вода брызжет, розовая, желтая, из других золотая, крас¬

ная. Догадался — это заря. Вдруг — бух бом бом бом тилинь

тилинь тилинь — просыпаюсь, а это колокола».
Бабушка Елизавета Сергеевна посадит детей в мешок и ходит

с ними по саду. А когда они кричат, она сажает их на лестницу и

привязывает...
Она тоже цыганка. Возит детям яблоки и мед> лепит глиня¬

ные горшки и любит огонь. Часто она делает маленькие костры

и ворует овес и картофель из огородов, говоря дочери, что ей

дают в долг. Если спросить, что она делает, она говорит: «Долж¬

ное беру». Иногда она с Антониной Лазаревной собирает китай¬

ские яблоки, и варит чай, и никому не дает, называя ядом. Она

говорит: «В яблоках есть зерна, а в них яд».
Там у них постоянная гостья, учительница одного из вол¬

чат. Она словно побирушка следует за Антониной, делая

вид, что с большим удовольствием исполняет свою обязан¬

ность. Она получает много приятных слов, как любимый ре¬

бенок. При Антонине же ставит Катю на колени и говорит:

«Ты будешь неучем, Катя, если ты не знаешь, сколько десять

да десять. И мама тебе чаю не даст». Она обращается с Ка¬

тей как мать. Она заставляет Катю писать кривые буквы, а

потом злится. Она была очень неприятна, все время пудри¬

лась и стояла перед зеркалом. Сама мать, когда весела, она
145

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
надевает белое платье с розовым, поясом и белый с розовы¬

ми цветами шарф. Она надевает старухины голубые туфли с

красными лентами. Она прижимает руки к груди и поет себе

венчальную песню. А потом, стараясь наверстать потерянное

время, она посылает Катю учить уроки, а сама начинает то¬

пить печь. Тогда к ней со всех концов Дворца искусств бегут

отвергнутые графини, кухарки, нищие, коты, щенки. Первые

для того, чтоб им сварили, вторые для того, чтоб им пода¬

ли. Иногда приходила графиня, тогда ей подавали ее сервиз

(который она когда-то подарила им), наливали чаю, сажали

в «Бабушкино» кресло, а потом обкладывали подушками и

радовались. Русская печка жарко натапливала комнату, то

и дело она пожирает свою пищу — дрова. Все время прихо¬

дится Антонине владеть ухватом, бегать за водой и ублажать

графиню. Часто Антонина ходит к какой-то старухе. Я сперва

не понимала, зачем она туда ходит. После я узнала, что Ан¬

тонина взяла из больницы умирающую старуху — умираю¬

щую уж так 5 лет. Эта старуха велит, чтоб ей подали саван,

предсмертный чепец, полуботинки вместо смертных туфель

и чтоб натопили враз сажень дров. Эта старуха бесцеремонно

ест. Один раз Антонина оставила в комнате миску с супом про

запас. Когда она возвращалась, она услыхала стук упавшей у

старухи ложки, чьи-то быстрые босые шаги и будто кто-то

с размаху бросился на маленькую постель с пружинным ма¬

трасом, отчего та заскрипела.
Иногда, когда приходит Катя, то старуха поет сильным го¬

лосом. Иногда Антонина поет в церковном хоре и за это полу¬

чает иконы. От каждого причастия оставляет по просфоре и по

капельке вина. Муж ее религиозный и грубоватый человек. Он

груб и откровенен только с женой и ругается только с ней. Он

любит ее, но никогда с ней не говорит об этом. Он очень сдер¬

жан, и не сдерживается, только когда ругается.
Дети обжоры. Вечно слышишь: «Мама! Поесть хочется. Мама!

Скоро каша будет готова? Мама! Ужинать давай!» Они этого не

говорят, только когда гуляют. Веселы и сострадательны, любят

загадки. Катя учится читать, писать, считать и решать задачи.

Но это у нее выходит плохо. Читать она слегка умеет и читает

«Иван царевич и Царь-Девица». Писать умеет абквлхзун.

Иногда Антонина ходит в цирк именем Нины Сергеевны и при¬

носит вести, какой новый клоун поступил туда и сколько дрес¬
146

1920
сированных коней. Николай вечно ходит за ворота, чтобы вы¬

клянчить сливу или антоновское яблоко, посмотреть на каза¬

ков. Тогда он схватывает веревку или прутик и несется вслед за

ними, а после потный и грязный идет на Кудринскую купаться.

Катя в это время идет за обедом в детскую столовую и узнать,

сколько времени будет учиться нынче. После влезает на ябло¬

ню и трясет яблоки.
Обстановка у них простая. Небольшой столик, этажерка с

книгами, глубокое окно с розовыми шелковыми занавесками

на голубой ленте. На столе стоит хлеб, соль и несколько газет.

Кровать с голубым одеялом за желтыми ширмами с зелеными

цветами. От комода до порога комнаты идет полосатый ковер.

На комоде стоят пять слонов с поднятыми хоботами, огурец с

кнопками, ожерельями и бусинками, мраморное яйцо, Ванька

Встань-ка, зеркальце, молитвенник, собака, книжка со сказками

Андерсена, кукла из жести — погремушка и пудреница. Шкаф¬

чик с мраморной посудой, и шкаф с платьем, и старинные часы.

В другой комнате стоит русская печь, ухват, метла, совок, труба,

веник и кривая щетка для заметанья, кровать-сундук и столик.

Дальше чулан, загроможденный остатками от автомобилей и

насосами. Там обрывки от венчальных платьев, банки из-под

варенья и пряточное место. Если Коля и Катя не ссорятся, то

они всегда сидят в этом чулане и прячутся в сундуки, и мать уже

знает, где их искать. У самого черного хода маленький садик-пу-

стырь с мышиным горохом, с диким виноградом и грушовыми

деревьями. Дети из травы делают цепи и украшают ими иконы.

Иногда они делают из волчьих ягод ожерелия и обвивают ими

свою шею.
Антонина очень любит ленты. Праздники, Воскресение и

всякие, она проводит в чтении, в разборе лент, топке печи и

спанье. Это для нее самое лучшее, что может быть. Ест она

мало. Полтарелки супу и кусочек хлеба. Она с мужем часто

снималась, и можно набрать полный альбом их фотографий.

Альбом с оленем и в твердом переплете с желтым цветком

давно заполнены. Те карточки, которые не влезают, обстри¬

жены. Тот час, в который альбомы были получены, весь ушел

на вставку.
А муж составляет себе в мыслях полушубок из собранных

лоскутов. Муж поправляет автомобили и иногда катает жену с

детьми. Все они откровенны как в хорошем, так и в плохом. На¬
147

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
пример: «Аля! Мне нравится в тебе все! А в этой девочке (тыка¬

ет на чужую девочку) мне не нравится, что у нее толстые руки

и что у нее маленькие глаза!» И говорит совершенно громко, не

думая о том, что девочка слышит.
Антонина очень любит кольраби. У нее жадность к селед¬

кам, салату, кольраби и овощам. Старуха занимает у Антонины

все время. Катя прибегает, запыхавшись: «Мама! Скорее! Ско¬

рее! Скорее!..» — «Что случилось?» — «Старуха...» — «Умира¬

ет?» — «Просит, чтоб ее подняли!» Антонина встает и летит к

Анне Петровне. Анна Петровна и Антонина летят к Елизавете

Афанасьевне. Елизавета Афанасьевна, Антонина Лазаревна и

Анна Петровна летят к старухе. Они берут старуху за плечи

и за руки поднимают. Анна Петровна остается поддерживать

старуху, а Антонина с Елизаветой Афанасьевной бегут за по¬

душками.
Старуха: «Ох, ох, сынок бессердечный мой! Ох. Ох. Ох. Люди

добрые. Смерть моя. Ох. Пришла! Ох! Ох, ох, ох!» — «Положить

Вас?» — «Да. Ох, положи. Ох. Ох. Ох. Где моя смертная рубаш¬

ка?! Помирать хочу! Ох». Ей подают саван из атласа с голубым

крестом. — «Туфли! Чепец! Венец!» Ей преподносят в узелке все

что нужно. Она смотрит и отворачивается: «Унесите! Ох!» На¬

конец ушли все. Старуха засыпает. Антонина садится за маши¬

ну и шьет Коле рубашку. Антонина просит меня позвать Катю.

«Катя, пойди посмотри, как старушка там! Ведь и она была

когда-то хорошенькая, молодая... Ах, чего я там вздыхаю, шить

надо!» Катя вбегает: «Мамочка, старуха есть и пить хочет». Té-

перь Антонина зовет Настасью Петровну (сестру Анны Петров¬

ны). И опять то же самое.
Иногда мы с Катей ходим за жолудями в так называемый

там зверинец. Там звери — овечка и поросенок. Овца ест траву,

поросенок лежит у окна кухни и ест шкуры от картофеля. Мы

кормим овечку и играем с нею. Катя из шкур жолудей делает

себе посуду. А жолуди дает нищей. Нищая сидит на выступе от

решетки. Можно определить, тут ли она, по белому зонту, под

которым она всегда сидит. Никогда ей никто не подает. Она тут

сидит из надежды получить кружку супу и кусок хлеба. Иногда

она собирает крапиву и сосет из нее мед.
Антонина славится во дворе лекаркой, и к ней через окно

слышатся голоса: «Матушка, родненькая, дайте ложечку столо¬

вого масла. Моя дочь помирает, а вы можете ее излечить...» «Но,
148

1920
старая карга, что болтаешь. Велика женщина. Дай мне 8 р., чтоб

заплатить за свой гроб...» «Нет, дайте мне хлеба, чтоб было чем

пообедать». И Антонина всё время должна бегать, давать, уте¬

шать и еще бегать к старухе.
Нынче мы ходили к ней, и Марина обещала Антонине сдать

квартиру. Антонина очень обрадовалась. Она говорила: «Я все

приберу там и старушку не забуду. Ведь сын в имении поправ¬

ляется, потолстеть хочет, а мать бросил, конечно дело, и ма¬

тушка умирает, а человека бросить грешно. Да и жаль ее, ста¬

рушку».
Сад там точно волшебный. Всё кругами. Дикий виноград

краснеет, и можно прятаться между его листьями. Иногда овеч¬

ка выходит из зверинца, и тогда дети фокусничают на веревке и

дразнят ее. Там есть «Общественный огород», куда ходила мать

Антонины. Иногда там ходит художник H.H. Вышеславцев, точ¬

но собака, звеня ключами. Он ходит на выставку, огрызаясь на

детей. «Здравствуйте, Ни. Ни.» Вышеславцев кланяется и молча

проходит. Когда кто-нибудь проводить просит, дети объясняют,

но не провожают, потому что Вышеславцев на выставке. И ни¬

кто его не любит.
Катя с Колей бывают иногда безумно нежны. Чуть Катя упа¬

дет, Коля мчится сюда, подымает Катю, бежит домой и схва¬

тывает мокрую тряпочку, чтоб приложить к больному месту.

Вчера Коля влез на дерево и остановился на слишком тонком

сучке. Катя была тут же. Сучок тресчал, и Коля это видел. Он

боялся и дрожал, но и не перелезал на другую ветку. Катя взяла

кирпич и встала на него, придерживая ветку головой и руками.

Коля перелез.
Я люблю смотреть на то, как кормят «зверей». Козочка спо¬

койно ходит по «зверинцу». Поросенок по пятам и хрюкает с

любовью. Иногда я хожу за жолудями и кормлю поросенка.
Я часто себе делаю фартуки, шапки и платья из клена. Тогда

Катя говорит: «Ты теперь принцесса, и я играю с тобою». Коля

наскоро навязывает листьев и прикалывает их себе на грудь

и на колени и говорит: «Я тоже принцессочка, и вы должны со

мной играть». Тогда Катя говорит: «Аля трудилась, чтобы быть

принцессой, а ты не старался. Пошел домой». И Коля покорно

шел.
Катя лезла на деревья и, думая, что устраивает карету, на¬

брасывала сучьев на дерево. Она сажает меня с почетом, а сама
149

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
погоняет «лошадей» пней. Мы летим точно буря, и девица «ям¬

щик» поет песни. После выходит Зина, и Катя бросает меня и

бежит к ней. И я хожу, хожу и смотрю на красный виноград.
ПИСЬМО
Простите меня за то, что я разгневала Вас. Я ужасаюсь

собой. (Извиняюсь, я взяла корку.) Кувшина не нашла. Очень

хочется писать и добыть прощение. День хороший, и солнце

ожидает Вас на столе. Старуха пока не приходит. Не хочется

думать, что я Вас огорчила. Хочется быть смелой, открытой,

как все дети. «Ты не моя и не папина дочь», так и отдается

в ушах. Хочется поскорей выскочить из этой душной чащи

грехов. Как ужастна дорога пороков. О Марина, Марина [Не

дописано.]
<	« В Е Ч Е Р, ХОЛОД...»>
Вечер, холод, Волькенштейн не идет. День борется с ве¬

чером. Хочется, чтоб и день и вечер остались. При каждом звон¬

ке вскакиваешь и бежишь в надежде. Была в Саду Соллогуба.

Когда гуляла — мерзла, шел снег, хотя еще Сентябрь месяц. Ког¬

да я с мамой вернулась домой [Не дописано.]
ЛИСА
Раньше она была милое желто-красное животное.

Пасть разинутая, когти цельные. Но один раз мама позари¬

лась на ее прекрасную шкуру. Она думала сделать из нее во¬

ротник. Посидела часа два над сдиранием шкуры и головы.

Она осталась бедным ободранным животным. Наверное, она

была Королева всем лисам. Один раз я пошла в Союз писате¬

лей с ней, и когда меня спросили, что это, я ответила: «Моя

овечка». Даже я, хозяйка лисы, не знаю, где у нее хвост, где го¬

лова. Просыпаюсь, вижу: лиса пришпилена головой-хвостом

к крюку. Наряжена в красное тряпье — бахрому. Вижу: вместо

головы янтарное кольцо. Мама сказала, что пригласит «на

гуся» всех деревенских баб. Рождества я жду с нетерпением.

Будет ее сожжение.
Один раз пришел к нам В.М. В<олькенштейн>, когда мы обди¬

рали лису. Он осмотрелся, посмотрев на лису в упор, и серьезно

сказал: «Тут что-то новое». Мы старались сдержать спокойное

выражение лица.
150

1920
Те, кто к нам приходят, стремительно несутся, щупают ее со¬

ломенное худое тело и удивленно спрашивают: «Марина Ива¬

новна? Откуда у Вас это?» И я отвечаю: или моя лошадка, или

моя овечка.
Раз к маме пришел ее брат, Андрей, и сказал ей, чтоб она у

себя его корзину подержала, потому что ему нужно быть еще в

дальних местах. Он посмотрел на лису, попятился, снова подо¬

шел, улыбнулся и сказал: «Марина! Откуда у тебя это?» — «Это

мне мама овечку купила. Только она капельку худая».
Я ее приподняла и посадила на дырявую доску, примостив ей

ноги (рынгии) в дыры.
Стремительно плюнув, Андрей захлопнул дверь.
ЛЕВ
Желтый элегантный старик. Длинные желтые кудри.

Не любит ласки. Иногда, когда устает ходить на задних лапах

перед женщинами, он ходит на четырех.
Он любит сидеть у нас. Вообще, он родился у нас. И стран¬

но! Он не родился львенком, он родился немым стариком. Но

вдруг он ожил. Он стал общим утешителем. Мы иногда по це¬

лым вечерам ждем его. Приходит: «Я бежал по дороге до стан¬

ции. Хотел влезть в вагон, да меня вытолкнули, говорят: "Не

для таких, как вы, готовят вагоны". Я, конечно, удивился, но

выпрыгнул. Пошел рядом с поездом. Под ногами, знаете, вся¬

кие нечистоты. Да из окон льют. Чуть головы не вымыли. Иду

обратно. Дрожу. Ныньче холодно. Оставил я вам мою шубу-то

из-под Бэфушки*. Вдруг вижу, идет кто-то в Бэфе. Думаю, кто-

то из наших идет. Подхожу, говорю: "Товарищ Лев!" А он-то

повернул свою морду ко мне, а это комиссар! Я схватил его,

задушил и стал ломать его шкуру. Даже взвыть ему не дал. Я

отрезал его ноги, размотал шкуру, обмотал себе ноги и пошел

домой в обмотках».
Милый старик. Он непобедим. Он победитель. Я же откры¬

ла его врага: это воспитатель дурных детей. Это Ды. (Полно¬

го имя не решаюсь написать, ибо тогда уйдет лев.) Когда ему

рассказываю сказку, где есть петух, курица или овечка, то лев

перебивает: «А позвольте узнать адрес?» Он несдержан только
*	слуга льва
мамин полушубок — Примеч. авт.
151

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
в еде. Конечно, он не кричит: «Я хочу мяса». Он говорит: «Мне

нужно посмотреть и понюхать». Никогда лев не делал преступ¬

ных гадостей. Он только воровал любимую еду. Один раз он

был доктором. Приходит к больной. Собираются матери, отцы,

братья, сестры и вся родня. Доктор Лев, вместо того чтобы вы¬

слушивать, храпит на спине у больной. И пробужденный своим

собственным храпом, удивляется, как она трудно дышит. Лечит

больных от всего (даже от истощения) голодом. Обеды и ужи¬

ны их ест сам. Лев, собственно, скорей всего, военный. Старый

генерал. В сражениях участвовать не любит. Во время боя он

сидит в палатке и пьет прохладительные напитки, говоря, что

ему чрезмерно жарко. При первом звоне выстрела опрометью

вылетает из палатки, кричит «ранен» и сдается в плен своим.

Солдаты, уже привыкшие, тотчас же отправляют его в госпи¬

таль, где он мгновенно требует шампанского для подкрепления

сил. После этого с ним случается расстройство желудка. Он кри¬

чит, злится и требует духовника. Начальники лазарета сперва

пугались, но потом тоже привыкли. Входит духовник. Лев что-

то выделывает под кроватью. «Что Вам угодно?» «Я, видите ли,

пришел узнать Ваши грехи!» «A-а. Я старый холостяк — гене¬

рал. Знаете, я сражаюсь, попиваю пиво и бываю ранен. Ко мне

приходило очень много духовников, но все даром. Я и не думаю

отправляться туда». «Странный больной. Не сумасшедший ли

он? я [Не дописано.]
СКАЗКА
ЗВЕРИНАЯ ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
Жил-был медведь, у него убили жену. Он остался с 8-ю

детьми. Медведь был стар и привык, чтоб его кормили и гре¬

ли. Дети же, к несчастью, были капризны и обжорливы. И ре¬

шил медведь сам идти пропитание доставать. Вот он говорит

детям: «Я пойду к моему другу тигру. Он наверное даст мне

что-нибудь». Дети отвечали: «Да смотри, принеси нам меду, как,

бывало, матушка приносила». Посмотрел медведь понуро на

детей, уж он очень любил мать-жену. Да и знал он, что ничего не

принесет. Да нужда заставляет. Перед отходом медведь сказал:

«Не выходите, тут близко бродят охотники, они вас возьмут и

отправят в Зоологический или обучат уличным хитростям».

«Да?! Ну, отец, мы хитры, в обиду не дадимся. Только меду при¬

неси, тогда будем смирно сидеть». Покачал отец головой, не
152

1920
верил он в правду детей. Идет, идет старик, навстречу ему лис

с лисенятами, тоже вдовец: «Куда идешь?» «Я? К тигру». «А я

к льву». «Мне надо взять у него меду». «А мне в долг индюка

взять нечего». «Идем вместе».
Вот идут друзья. Лис хочет проводить медведя к тигру. Это

был главный министр царя-льва. Они приходят, и им говорят,

что его Высочество почивать изволит. Огорчились они не¬

удачей, лисенята есть хотят. Решили идти к Льву. Идут, идут

они, уже вечереть начинает, вдруг из темноты блеснул рез¬

ким лучом свет. Трехногий подскакал. Четырехногий побежал.

Двухногий кувыркнулся. И видят они. Строится громадный

дворец. Вокруг него безумный переполох. Лев приказывает.

Собака кость несет, прилаживает ступеньку у лестницы. Кот

тащит клубок вязальных ниток, обезьяна красную шапку, со¬

ловей розу. Лев как увидал, так рассвирепел и кричит, чтоб и

они помогали. Лисенок — Ехидство, — несет большую дуб [Не

дописано.]
[Внизу страницы:] Надеюсь, что там все будет хорошо. Разбу¬

дите. Поцелуйте. Аля — Марине.
ПИСЬМО К РОЖДЕСТВУ
1
27	<декабря>
С добрым утром или вечером.
Грустно писать, зная, что подарить нечего. У меня были 2 те¬

традки и один розовый альбом, но... они... в печке... Ну ничего.

Вы же не будете сердиться. Хотела было подарить Вам турка,

но он на Ваших глазах был отдан Евгению Львовичу. Голубок

тоже... Все это печально. Хорошее поведение? Мало. Так что

же? Значит, Рождество без подарков. Когда я была маленькая,

я имела права иметь каждый год перед собой елку. Я не могла

Вам тогда дарить, потому что я была мала. Ну давайте погово¬

рим с Вами о чем-нибудь другом. — Я думаю, что это письмо я

Вам дам не в Сочельник, а в Сам Праздник. Сейчас сижу за Ва¬

шим письменным столом, а Вас нет. Вы ушли куда-то, а меня

не взяли. Сейчас довольно ранний день. Светло-голубое небо

глядит сквозь замороженное окно. Медведи, львы, петухивы,

лисы — это тоже участники нашего Праздника. Сижу в Вашей

серой фуфайке. С тарелки до меня доносится запах луку. В но¬
153

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
гах Вашего дивана лежит Наполеоновская гравюра. Скоро буду

писать 2-е письмо. Это пока 1-е. Сейчас выбежала мышка, и, не

замечая меня, ибо я не шевелилась, съела 4 з<ерна> овса и убе¬

жала. Значит, Рождества не будет. Ну как знаете, а письмо я за¬

ставлю Вас прочесть, Вы же не любите огорчать других? Но как

знаете. Думаю, что прочтете.
2
28	д<екабря>
Рождество через две недели с половиной. Я успею найти

Вам подарок.
Вы опять ушли, не взяв меня. Но я сама в этом виновата. Сижу

в Вашем кресле и, возможно, тороплюсь. Вы должны пойти еще

на Арбат, Никитскую, Кудринскую площадь, во Дворец искусств.

Я не хочу, чтоб Вы умирали, Вы слишком хороши, Серржа жив, и

все хорошо. Скоро Святки... но без подарков.
Мы живем в белом домике с зеленой крышей. 4 комнатки

вечно убранные. Садик, около речка с лодками. Густая трава,

цветы, холмик, на котором стоит дом. В саду густые деревья,

клумбы и скамеечки. Около нас в домике живет старуха. Она си¬

дит в темной каморке, играя на старинной тяжелой гитаре. С

ней никто не живет. Мы живем в «Цветочном селе», так называ¬

ется деревня. К старухе каждое утро и каждый вечер приходит

мальчик-пастушок с кружкой молока и черным куском хлеба.

То она яростно пишет, то играет на своей тяжелой гитаре. Мы

с мамой и братом ходим гулять, купаемся. Я выучиваю уроки и

решаю задачи. Мама мне иногда позволяет ходить самой с бра¬

том гулять, но купаться запрещает. Брата зовут Кирилл, меня

Ариадной. Сад у нас чудесный. Мы в нем устроили шалаш, в

котором живем в свободное время. Мама иногда заходит к нам

и сидит, доставляя честь нашему шалашу. Живем мы вообще

очень весело с братом.
Милая Марина. Сейчас мы вместе. Вы переписываете, я пишу.

Нынче Воскресение. Наша соседка не уходит на службу и топит

печку. Сегодня утром в 8 или 9 часов возвратились от Звягинце¬

вых и принесли мне изюму. Скоро буду писать Вам 3-е письмо.
154

1920
В часы разлуки и обмана
Великие не плачут
Тебя разлучная судьба
Уводит от друзей
Что ж плакать, слезы прибавлять
В назначенную чашу,
Ведь в жизни всё надо играть
(Марина)
Кленовый лист упал к ногам твоим

А я с любовью поглядела

Кленовый лист посмел припасть к ногам

А я не смела.
Стихи.
Тихий вечер. Желтая пустыня.

Засуха жестокая лежит
Бурный вечер. Ураган.

Все дома под снегом

Лучше с возом не ходить

Глянь, засыпет буря
Старый грустный дуб,
Что главой качаешь?
Чаща ведь густа,
Люди не приходят,
Родники у корня

Жизнь оберегают —
(Горящая кора напоминает свиток рукописи. — Из огневого

наблюдения.)
155

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
3
29	д<екабря> 1920 г.
Милая Марина! Послезавтра Сочельник*. Едва ли я успею

написать настоящее письмо. Извините, что в середине черно¬

вики стихов. Сейчас у нас варится и жарится мясо из пайка и

мытарит Вас до вечера, до скелетного голода. В горле что-то

скребется. Сегодня 29. Рождество прошло. Через 3 дня Новый

Год. Как долго я Вам не писала! Это письмо к Новому Году. К Вам

пришла Вера А. Зайцева с дьяволом за шкафом. Этот дьявол

Боря, который желает, чтоб Вы ему прочли стихи. Мне хочется

встречать с Вами Новый Год. Вы ушли помогать тащить шкаф.

Вот Вы вернулись. Тяжело дышете, курите, пишете Асе. Я уже

вымылась и поела. У меня есть два особенных слова, одобрен¬

ных Вами. Одномастный, поплавь. Пишу скоро. Стараюсь, чтоб

вышло что-то вроде письма, тут на столе лежат 10/ sigarettes

(10 сигаретт, папирос). Как скоро летит время. Только что было

половина 8-го как вдруг без 5 мин. 9. Милая Маринушка.
Царю Небесный Утешителю, иже везде сый и вся благослов-

ляяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в

ны и избави ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша.

Аминь.
4
1920 г. 30 д<екабря>
Я увезу Вас в страну апельсинов, пионовых роз, ночных

людей, русалок, которые любят и губят. Вы будете ночной краса¬

вицей, а я буду Вашим маленьким пажем. Я буду вся в синем бар¬

хате с ивовой корзиночкой в руке, а в ней будут месячные розы.
Я буду показывать Вам эльфов и всех ночных духов. (Ведь

духи всегда ночные!) (не все)
Молитва протокол
Завтра Новый Год. — Во-первых — Вы будете всегда красивы,

я уборчива. Так у Вас будет вино. Придет Волькенштейн и будет

рассказывать про бутылочное похождение. Все обойдется хоро¬

шо, только В<ладимир> М<ихайлович> выпьет рюмку,

конец

конец

конец
*	Фраза зачеркнута как ошибочная: не Сочельник, а Новый год.
156

1920
рі^щде
•	МС^>ѵ£ Л*«ГІЛД, г	^ ШМѵі^ .-A 11

{\ьШ
• ;Ш\ ■ ■ • ? ч !ШЩ‘?>'	’
Щ6$ф.	w\Æj^V'V1M£^VM, > ^«AtM^nôuA
а*ішикі*
- •	' •*•*<,* • ^ * jft. *:& jj* * y	* '^'Ж
•	‘ X ,.'-■ » ;' г -i- •;. * ф l^ye-4 a,. л',-Цр- /-:..|,,Л,й.Ьс,^
1V £&H> &Л АЛ ^ ^	tA\* V^- ^ ’ѴЛ s>n Vw іЛ Д^ ^ ѵ\Дл> V vw $ I
ЦДЛН/Ѵ
IМи*ь
;,<МА^у<b*jjjgfr*g.Cb оЪ*,4\Ли*ЪО-^^Ь...ьЛ
' **** :Ш^Ш	ЫлЛЩ-^ЛМ 4*ЛЩ^
%04№А<\ jHjj
-> нл* jM^Bf>*<JiMJb

^àsfe-іисАы^ -еллл^ѵ^М*^ ^ *4 |^^|MÉa|<4jui	«
1	$?,^jJUs циф »ЙмМіУ^Ж^^ЛйУЦ^ у, ^ ^Щі
<><lg|;l|jjptft^
^ *Щ*А . *ШѣфШШЩ*±о w^tMVI* lks%M&*to*j/\ О*Ч.0і tc^l
|*^* *1#	'Щ&ь щ&ттЯ
|тнДр|^^
(A*SLs**^b+ „ $тѣіШЩь i

Щ ■HUIWflMMb^ (ЛА^е^лія
Шшішйі
Страница из пятой тетради А. Эфрон

Октябрь 1921
РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 248. Л 50
157

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Он умертвил мою любовь

И не простившися уехал,

Как-будто воин бедоносец

Он расточает злое дело

Дохнул, и уж пришла разлука

А девы плачут

Что ж, нет дела

Ему — разлука так разлука

Он думал — воины не плачут

Но видно каменное сердце

Его стрела не просквозила
Сложивши руки плакала

Смотрела на иконы

Была богатой нищею

Имела сердце я

Но было горе в жизнь мою

Ведь нищей сердца кто же даст
Милая Марина! Канун Нового Года. Подарить нечего. Я стара¬

юсь написать хорошее письмо. Печка уныло топится и дымит. Я

спала: так хочется, чтоб пришел комиссар. — Письмо послано.

Дай-то Бог, чтоб дошло. Крещу вслед. Маринушка моя дорогая!

Наконец-то это письмо дойдет до своего назначения. В это вре¬

мя печка тухнет. Ах, Боже Мой. Схватываю полено и бросаю его.

До свидания пока

Аля
Конец

1921

<	« М И Л А Я МОЯ МАРИНОЧКА!..»>
2	р<усского> января
Милая моя Мариночка! С Новым Годом! Копали снег, хо¬

дили по участкам. Вот так Новый Год! Где-то сейчас бедняжка

Старый? Он в Вечности! Он летит через астральный поток! Он

попадет в полушарие Луны! У него остался только смелый и хо¬

лодный взгляд! Он сам проводник воинам. Ах Маринушка! Ми¬

лая Марина! Да здравствует Лунный Старый Год.
Е.Л. ЛАНН
Это был человек с орлиным хищным носом, небольши¬

ми глазами, в вечной бархатной куртке, вечно усталый и ле¬

жащий на диване. Он пришел к нам с вестью о Асе (маминой

сестре). «Тут живет Цветаева?» «Да, это я». «Я пришел, види¬

те ли, с вестью о Вашей сестре». Марина с радостью отпирает.

«Здравствуйте!» «Здравствуйте. Присаживайтесь». «Благодарю

Вас». «Ну рассказывайте об ней. Вы ее давно видали?» «Прибли¬

зительно год. Я Вам покажу ея ко мне письма». Марина с жад¬

ностью берет их и кладет на стол. «Ася мне много говорила про

Вас. (Глядя на меня.) А у Аси тоже мальчик». «Наверное, больше

ея?» «Нет, приблизительно такой же».
Он не знал совершенно Москвы. Про церковь, где венчался

Пушкин, говорил: «Вот это Никитский собор». Трогательная

улыбка, которой он старался рассмешить, громовой голос и за¬

кинутая голова, когда читал стихи. Пил по вечерам черный ко-

фий, а по утрам «собачий». Марина всегда провожала его домой

из-за его «Никитских соборов».
12	января 1921. Татьянин день. (Боже мой! Асины письма!!!!)

Звали его Евгением Львовичем Ланном. У него были стихи о

Роланде. Последние стихи: Тихо к Восходу лечь, Боже Святый!

Храни — руку и меч!
Деревянный голос, медленный выговор — точно челюсти

стянуты. Черные волосы, длинные ноги в бархатных желтых

гетрах. Деревянный шаг. Бархатная куртка лилового цвета ду¬
161

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ховенства. Он похож на Дон-Кихота. Внешне, конечно. Орлиный

нос, худоба, высота, вытянутость. У него есть — смертная —

жена. Его лицо нельзя назвать красивым или не красивым.

Магнитное лицо. Он не похож на скелета, как был Дон-Кихот, но

он больше похож по тонкости и упорности костей на стальную

броню, обтянутую человеческой кожей. Он похож на замучен¬

ного роскошью герцога. Или выхоленный царский сын. Выхолен¬

ные всегда такие. Не воинственные, не страстные, не любящие.

Стеарин (холод) и воск (тепло, мнущесть). Он живой мертвец.

Какая-то изящная нескладность. У него есть — осанка — и —

талия — Ланн. Подходит к нему эта фамилия. Он был закинут и

подкинут к нам ветром. Всегда одет в коричневый халат, дома.

Он спасаем от людоедства света своей бесчувственностью от¬

мороженного.
ВИЗИТ В МЕТРОПОЛЬ

(Суббота 4 русск<ого> ф<евраля>)
Как к нам пришел Борис, мы пошли к какому-то челове¬

ку. Был безумный мороз, я то и дело прятала нос в муфту. Борис

разговаривал с Мариной. Марина боялась Подворотник<ов> —

Пружинников — Струнников — Ходульников. — Мы идем. Мы

уже чувствуем безнадежность. Наконец! Вот он, 34 номер. Труб¬

ная площадь со своей дочерью Трубною улицей были очень да¬

леко. Я не устала, но утомилась. Мы вошли. Идем. Борис: «То¬

варищ! Вы не знаете, где квартира г-на Червинского?» — «Нет,

товарищ, не знаю». Борис стоял перед каждым маленьким до¬

мом, раздумывая, может ли он здесь жить или нет? Наконец

мы вошли в высокий красный кирпичный дом. Нам какая<-то>

подворотница показала 2 квартиры. Это были отец и сын. 20

и 22-я квартиры дрожали от сильного стука Б<ориса>. Мы хо¬

хотали. Мама не сдерживалась, но тем не менее зажимала мне

рот. Наконец мышиный шорох. Молчание. Б<орис> еще сильней

стучит. «Кто тут?» — «Б<орис> А<лександрович>». — «Ах, ах, ох!

Что же вы сделали со мной, Б<орис> А<лександрович>! Жена

ждала до половины восьмого, а потом ушла, заперла меня на

ключ, ключ взяла». Я уперлась в маминого тигра и бешено хо¬

хотала. Тогда Б<орис> безнадежно повернулся к маме и откры¬

то сказал: «Ну давайте покурим». Дрожащий голос из-за двери:

«Чего же я тут стою? Я замерз». И мамин ободряющий: «Идите,

идите! Тут порядочно холодно!»
162

1921
Выкурив по коротенькой папиросе, мы отправились.

М<арина> сказала: «Пойдемте к ч<екистже». — «Ну что ж,

пойдем».
Иногда Марина выпускала мою руку из своей для того, что¬

бы спрятать нос в свой соболий воротник. «А скажите, мила ли

ч<екистжа?» — «Ну как Вам сказать? Птица». — «Птица или

птичка?» — «Пичужка, сухая такая».
Перед нами в темной ночи темное здание, а во всех окнах

свет. Это Метрополь. Марина сходит с тротуара и хочет перейти

улицу, как вдруг прямо на нас несется огонь, вылетающий из

громадного газетного столба. Народ в испуге подается назад.

Марина в ужасе спрашивает: «Б<орис>! Как Вы думаете, это се¬

рьезно или нет?» И какой-то мальчишка: «Да так! Ракеты бро¬

сают».
Идем и входим. Громадная комната. Ослепительный свет.

Б<орис> с М<ариной> идут к справочному столу. Я бегаю по

зале и смотрю на картины. Одна изображает ужин в Метрополе,

другая Ленина, 3-я Тротского, 4-я Карла-Маркса. И еще, кроме

того, много бумаг с надписями вроде как: «Коммунистический

строй, лучший друг детей» и т.д.
М<арина> и Б<орис> получают пропуска, и мы идем. Широ¬

кая, удобная каменная лестница. По бокам картины. На 1-м эта¬

же пахнет котлетами, на 2-м сигарами, на 3-м ребенком, на 4-м

міром.
Вот перед нами большой коридор. Идем наугад, встречаем

няньку с белым, чистым ребенком, от которого все-таки пахнет

пеленками. «Вот 3-й кабинет направо. Она, наверное, там». Бла¬

годарим. Идем. Б<орис> входит первый. Борис выходит, зовет.

Чекистка нас радостно встречает. Меня раздевает, маму привет¬

ствует.
В комнате, посвистывая и попевая, ходит молодой человек.

Сразу чувствую его назойливость. Входим в комнату. Этот попе¬

вала сжимает ноги по-военному. Чекистка дала нам стул. Мари¬

на села, я встала около нее и стала осматривать стены. Картин

не было, был только портрет неприятного молодого человека.

Чекистка просит попевалу принести воды и сахару. Тот нёхотя

идет. Приносит. Вдруг у двери появляется человек средних лет

безобидного вида. «А, Саша, это Вы? Входите, входите!» (Потом,

обращаясь к маме:) «Сейчас, Марина... извиняюсь, как Ваше от¬
163

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
чество?» — «Ивановна». — «Ну вот, Марина Ивановна, сейчас

будет чай».
Каким-то чудом на столе появились 2 чайника и 3 чашки. Ча¬

шек больше не было. И стульев тоже. Кто не умещался на трех

стульях, должен был садиться на крохотный диванчик, стоя¬

щий около письменного стола. Чекистка сажает нас, но вдруг

что-то вспоминает: «Ах! Простите! У меня нет чайных ложек!»

Но потом лицо просияло, и она достала десертную ложку, поме¬

шала у всех по очереди, а ложку спрятала.
На стене у чекистки надпись: «Ах, ох!» А под ней большая

красная звезда с белой и желтой каймой. Попевало не стес¬

няясь продолжает петь. Тогда чекистка не выдерживает и

просит, чтоб он перестал. Попевало поет еще сильнее. Тогда

чекистка повторяет свою просьбу, но уж с некоторой злобой:

«Перестаньте, Коля, ведь спят же!» А Марина в свой очередь:

«Кто спит?» И чекистка: «Мой маленький сын». — «Покажите

мне его, пожалуйста». Чекистка вводит Марину и показывает

ей мальчика.
Потом чекистка просит прочесть стихи. Марина достает

из сумки кожаную тетрадку и читает: «Где вы, Величества»,

«Цыганская свадьба», «Ты так же поцелуешь эту ручку», «Цар¬

ские вина пейте из луж», «Большевик», «И так мое сердце над

РеСеФеСеРом скрежещет — корми не корми, как-будто сама я

была офицером в октябрьские красные дни».
Молодой попевало сидел с каменным лицом и смотрел книж¬

ку про грудного ребенка. Чекистка по-настоящему благодарит.

Б<орис> из своего угла нежно смотрит на Марину. Марина рас¬

сказывает про взрыв-ракету, чекистка очень спокойно отвеча¬

ет: «Мы слышали». Чекистка берет меня на колени и поправля¬

ет колпак. Спрашиваю, кто его сшил. «Это Кирочка». (Кирочка,

это — спекулянт Эсфирь, еврейка в мужском и в очках. Вампир.)

Сажусь на диван, смотрю книжку. Там ребенок бешено танцует

на столах, а доктора считают, что это признак здоровья и са¬

мостоятельности. Чекистка смеясь говорит, что великолепно

обошлась без этой книги: «Я находила у моего ребенка все бо¬

лезни, когда у него вид был самый лучший». М<арина> засме¬

ялась. Вдруг Борис говорит, обращаясь к скромному Саше: «Ну

как, товарищ, пойдем завтра рубить? Близко. В Николо-Песков-

ском». — «Ну что ж, пойдем. Заходите ко мне. Я живу на Никит¬

ской». — «Хорошо».
164

1921
Туг попевало говорит, что ему пора идти. Марина говорит,

что нам тоже. Чекистка безумно просит сидеть. Но Марина все-

таки идет. Она нас провожает до двери. Тут она достает наши

шубы, шапки, капора, пояса и помогает нам уходить. Передняя

очень маленькая, уютная темная комната. Марина благодарит.

Скромный Саша надевает лохматую шапку с ушами и серую

поддевку. Мы готовы.
Идем... И снова пахнем міром, духами, сигарами, котлетами.

Вот и два бронзовых льва, вот и улица. Теперь тепло. Борис сно¬

ва берет Марину под руку, я снова иду прижавшись к маминой

руке — и та же темная Трубная площадь...
<ПИСЬМО Б.А. БЕССАРАБОВУ>
Москва 1921 г. 15 русск<ого> фев<раля>
Милый Борюшка! дурак!
Вы теперь засыпаете под гул вагона. Небо темное. И да со¬

хранит Вас Бог, крещеный волчок. Провожать я Вас не смо¬

гу, — кашель. Каждый вечер поневоле будем ждать Вас. — И

каждый вечер Вы будете приходить. — Борюшка! Молитесь

на мамин крестик. Ведь Бог не любит, когда его забывают. Ах,

Ваше чистое русское лицо! И Ваш русский поцелуй! Как Вы

входили, подтянутый «наханом»*. Нам привезли дров, тепло.

Жалко, что Вас нет. Марина пишет, курит. Боря! Я Вас люблю!

Вы наш! Но вы же с нами! Волчок наш! Вы с таким же удоволь¬

ствием пишете нам, как свои приказы. Вы, наверное, сейчас в

Цуп-Ва-Со. Разберете ли Вы мамин почерк? Приезжайте ско¬

рей, и она Вам прочтет Егорушку, которому надо сначала быть

готовым. У нас тихо, всё поглощено в писание. Печка слегка го¬

рит и слагает стихи. Борис! Коммунизм и Другой наш Изм, это

все ничто. Есть только Русь и не Русь. Вас будут охранять от

бесов наши молитвы и Ваши кресты. Читайте мамины книги,

Гёте и Волшебный фонарь. Пишите дневник и письма, Борень¬

ка! Неужели Вы уедете? Мы знаем, что Вам нужно ехать, но что

ж из этого? Душа, душа! Сейчас день. Часа 3. Чисто и светло.

Над моей кроватью крест, на кресте висят иконы. Что-то ки¬

пит. День уж вертится своим обычным колесом, кипя и шипя.

А секунды рассказывают Богу про нас. Вам надоело слово Бог

в моем письме? Но я такая же русская и христианка, как и Вы.
*	Наганом. Позднее автором приписано: распущенным нахалом.
165

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Я читала книгу «Зима», там тоже Борис. Кудрявый и смелый,

который защищал родину и отца. Я читала книгу Маугли. Это

про мальчика среди волков. Ну, словом — Вы. Борюшка! Вы ге¬

рой среди коммунистов. Они герои, потому что были на фрон¬

те. А Вы герой и военный, и душевный. А завтра, Боря, друг о

друге у нас останется память и надежда. Привет Небу, Вагону,

Разгулу, Вам!
Ваша Аля
<ПИСЬМО Е.Л. Л АН НУ >
Москва, 17 р<усского> ф<евраля>. 1921 г.
Милый Ланн!
Вы знаете про Элементеров? Элемент значит Стихия. Это

стихийные духи. Они обыкновенно бывают детьми и самоубий¬

цы, которые не истратили свою жизненную силу. У Вас есть

Элементеры? Вот у Бориса (про которого я Вам писала) нет. Он

спит богатырским, а не людским сном. Снов не видит, все сны —

наяву. Он уехал на какой-то фронт. Прощались так. К нам зашла

знакомая дама с чужим господином, продавать ему оставшиеся

от былых пирований бокалы. Они пошли в большую комнату

за ними и возвратились с полными руками. Как только стали

устанавливать, — стук. «Войдите!» — Борис! — С котомкой за

плечами, с винтовкой в руках и с наганом за поясом: «У меня

в запасе не больше одной минуты!» «Стойте, Борис, я даже не

знаю, смогу ли я с Вами идти? Аля лежит». «Но все-таки, если Вы

идете, то торопитесь. У меня в запасе не больше 5-ти секунд».

«Стойте, не пугайте меня! Я в 1 минуту буду готова!» И прино¬

ся какой-то сверток: «Вот, Аля, положи это ему в мешок. И так,

чтоб он не видал!» Я исполнила всё в точности. Дочь этой дамы,

Наташа, дала мне яблоко. Я отдала его Боре. «Да... Да... А ябло¬

ко в карман?» «Лучше в рот». В свертке был английский табак,

который маме подарил какой-то литовец, и письмо. Марина с

Борисом сидели на извозчике. Когда они приехали, Борис отдал

Марине свою винтовку, пока переносил вещи. И она стояла как

страж в тигре. А я в это время читала книгу про животных. Ма¬

рина пишет большую поэму. Мы топим печь, но дым, вероятно

прельщенный нашей комнатой, возвращается. Я лежу — каш¬

ляю. Борю не смогла проводить. Бойтесь Элементеров. Т. е. не

спите и не забывайтесь. Читаю разные русские книги, Марина

подарила мне тетрадку, и я в ней буду писать черновые письма,
166

1921
кому захочу. Хоть Богу! А когда мне Марина подарит большую

тетрадь, я перепишу туда эту, и будет у меня частичка моего

письменного «детства».
Как странно! Через 2 года Марине будет 30 лет! 3 раза по 10! И

годы не ждут, и секунды не ждут. Мне жалко, что Марина не па¬

пина и не моя. Это самый тесный круг. Как у вас в Харькове? Ле¬

том пойдите в монастырь «Святые Горы». Близко от Харькова.

Я с Мариной даже жила там. У нас оттепель. Знаю это по расска¬

зам Марины и по каплям с потолочного фонаря. Марине с вес¬

ной плывет в руки новый сынок, Сергей Расторгуев, товарищ

Бориса, купеческий сын. Ростом в полтора раза выше нашего

красного шкафа, мерялся. Борис привел его накануне отъезда.

Приведя, сидел с каменным лицом, шил тетрадки. Те говорили.

Теперь Б<орис> уехал, приходит С<ергей>. Он не очень образо¬

ван. Очень русский. Любит лошадей и Москву. Грустит о своем

чайном деле. Наверное, будет любить Марину. Любит цыган,

стихи и мамино чтение. Когда М<арина> уходит, очень быстро,

как бы украдкой, докуривает ее папиросу. Тихий и «скушный».

Мы уж как-то привыкли к нему. Он свой. И я уже чувствую его

привязанность к Марине. Вы читали об Ишь-Горе и Мянь-Горе?

Там сидят все злые духи. (Мы уж и так сидим как мыши под ко¬

том, под животом Lenina.)
Я сейчас весь день читаю, пишу, рисую. Вы, всегда отсут¬

ствующий, хорошая гостиница для Элементеров. Если Вы раз¬

дражены, то знайте, что это они. Надо, главное, чтоб душа (т. е.

тот дух, который живет в теле человека, пока он не спит) была

при Вас. На детей они не льстивы, ибо они могут изменить к

дурному характер ребенка. Я помню Вашу куртку и волосы. Те¬

перь над диваном, где Вы сидели, старинная темноликая икона

Спасителя и мой давнишний портрет. Я часто с благоговением

смотрю на строгий Лик Иисуса-Спасителя и на свой гримасный

двойник. Водяник с черным лицом, лесовик с синим лицом, а

является большей частью не к добру. Один раз пошли охотники

в лес, им встретился молодец. Он стал осматривать их ружья.

Охотники хотели было обругать молодца, но видят, синеобраз¬

ный. Увидев это, они ружья взяли, а его оставили. Один охотник

захотел убить птицу. И слышит, птица своим голосом челове¬

чьим плачет. Глянул, не птицу убил, товарища.
Ваша Аля
167

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
СУМАСШЕДШИЙ
Сидим, пишем. Вдруг стук в дверь. «Кто там?» — «Я, са¬

пожник Г<ранский>. Можно?» — «Пожалуйста!» — «Вот Вам са-

пожёнки. Вот подклеил». — «Присаживайтесь. Большое спасибо.

Хотите папиросу?» — «Да дайте уж». Сидит. — «Странно жить

на свете... Вот, бывало, подойдет ко мне сумасшедший, сядет на

кровать с ногами, и молчит, и смотрит... Иногда страшно даже. А

вот я не плошаю. Скажу дядьке аль кому кто стережет его: убери¬

те... Испытывает. Вот иду по улице, бежит на меня человек, как

стукнет в голову, а я ему не отвечу, велю дядьке отвести. Вот мы

сейчас говорили (г говорит как Борис), а на Ваганьковском сей¬

час сядут в кружок, все покойники, и думают, годны мы к ним

на кладбище? Вот, бывало, идешь, видишь, ну, лик велик, и гово¬

ришь: "Вот Угодник Николай". А тот: "Почем знаешь?” А лик-то на

что? Вот идешь, виядг женщина с ребенком. Ну прямо Богоматерь.

И знаете, все меня сумасшедшим считают. А вот что я им могу

сказать, они-то все с ума сошли. Всегда правым неправого назы¬

вают, а настоящее имя-то негодяя правому отдают. Вот бывают

люди, как хороший сапожный материал, а то бывают, как эти

сапоги. (Хлопает по моим валенкам.) Шваль, да рвань, да грязь

изнашиваются... Любо с таким человеком как Вы, поговоришь,

сразу видно, что человек настоящий... А то, знаете, сидишь, чело¬

века настоящего не встретишь... Много людей, да не про нас... Ну,

я иду. Заждались меня. Приходите к нам, а то мне одному грустно.

До свиданья!» — «До свиданья».
(Добавка)
«Вот я сплю, слышу, кто-то сопит. Поднимаю глаза, вижу, сто¬

ит надо мной наш самый ярый сумасшедший и нюхает возле

сердца. Вдруг как вскрикнет, подбежал к образу, и кричит: "Это

невинный, нельзя его трогать! Святый Николай, защити его!"

Странно да страшно».
ВИЗИТ К ЗАПЕРТОМУ
Снова к нам приходит Борис и зовет к запертому. Идем.

Теперь совсем не так темно. Кружусь около столба и жду, когда

сойдут Борис с Мариной. Борис сошел первый и спрятал меня в

свою крылатую шубу. Смотрю на его чистое русское лицо и це¬

лую его. Выходит Марина: «Аля! Аля! Борис! Боря!» В ответ маме

какой-то ребенок орет: «Ма-ама! Отпери окно!» И Марина гово¬

рит: «Аля! Не кричи!» Борис смотрит удивленным взором: «Это
168

1921
не Аля! Она убежала». Марина находит, и мы идем. Опять те же

завороты и странные переулочки. Перед нами бегут ходульники.

Они на санках везут ходули, а сами на лыжах. Вот тот 34 номер.

Хохочу уже за 60 царств. Входим. Стучим. «Кто там?» — «Б<орис>

А<лександрович>. Не поздно?» — «Нет, нет! Входите!»
Нам отпер странный человек лет 40 в маленькой татарской

шапочке. «Входите, входите! А, и маленькая барышня тут? Вот

перчаточки сюда, шубки сейчас повесим!» — «Спасибо». Идем.

2 очаровательных комнатки. Тепло. Горит невидимая печечка.

Везде белые слоны. (Как у пьяниц в глазах.) Мне кажется, что у

хозяина белая горячка. Крохотные самодельные картиночки в

еще крохотнейших самодельных рамочках. Не успеваю разгля¬

деть всего, ибо хозяин быстро уводит нас в другую комнату, где

уже невыносимая жара и гора усыпальной (двуспальной) по¬

стели, на которой лежит шапка. Марина быстро схватывает ее

и — смущенно: «Простите! Я думала, что это кот! Я очень бли¬

зорука и страшно люблю котов!» Человечек, не поняв, радостно

смеется. — «А моя маленькая ушла за хлебом. Моя маленькая,

моя маленькая, малю-лю-люсенькая жена». Сказав это, он за¬

вертелся между кроватью и печкой и осел: «Я ведь не мущина!

Я существо! Я совсем не ревную свою жену!» И — без передыш¬

ки: «Хотите посмотреть фотографии?»
На сугробе постели 2 альбома. Мне — с открытками, М<а-

рине> — с фотографиями. У меня — лошади, актрисы, просто

голые женщины, польские паны, ветки очень жирного лан¬

дыша и кошки с человечьими лицами. У М<арины> — морды.

Мы смотрим. Б<орис> молча обливается потом. Печка пышет.

Это уж не каюта, как сначала сказала М<арина>, а — ад. Чело¬

вечек безостановочно говорит про Цуп-Ва-Со. М<арина> — как

школьница — в четвертый раз пересматривает альбом. Я сосре¬

дотачиваюсь на самом благородном — панах. Б<орис>, тяжело

дыша, наконец расстегнул шинель.
Малюсенькая очень скоро пришла. Веселая и толстая, она по¬

ходила на медвежонка. Прислонившись к усыпальной постели,

она показывала, кто рисовал и кто нарисован. Она с искренним

смехом говорила: «Моя мамочка была актрисой... умерла... от¬

равилась — рыбой... Наелась у подруги рыбы и даже еще в те¬

атр пошла, да по дороге упала. Мамочка через 5 минут умерла, а

подруга через 4 месяца. Ха Ха Ха!»
И маленький: «Да! Трагичная смерть. Актрисой была!»
169

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Я ищу руками что-нибудь холодное. Жара! Ад!
«Идите, чай готов. А после Марина... Ивановна прочтете сти¬

хи?» — «Да».
Крохотный столик, густо уставленный. Человечек сидит за

письменным столом со списками каких-то учреждений. Малю¬

сенькая бегает в кухню за пшеном и котлетами. Нам наливают

что-то. Борис имеет гордость не снимать шинели. Малюсенькая

с маленьким видимо засыпают, но хотят ободрить себя конфе¬

тами и жарой. — Самое усыпительное. После чаю маленький до¬

стал лекарство, от которого сразу опьянел. Лекарство походило

на воду в чуть голубоватой бутылке без рецепта. «Не наливай

так много! — просила жена. — А то опять будешь говорить

глупости!» Но он выпил все-таки цельный стаканчик. Через

10 минут он уже окончательно забыл Маринино отчество и не

стесняясь мечтал о перевороте: «Вот мы с Вами тогда, Марина...

Марина...» (Смутное бормотанье.) «Выпьем, — а?» И когда Бо¬

рис вышел на минуту в соседнюю комнату, обращаясь к жене:

«А ведь Марина... Мариновна моих убеждений!» — «Вот видите,

как он у меня поглупел!» — радостно сказала жена. Стала про¬

сить Марину читать стихи. Марина послушно, как всегда, читает.

«Какой это жанр? — говорит маленький. — А? Марьяновна?» —

«Мой», — спокойно отвечает Марина. «А я думала — Игоря Се¬

верянина, — говорит малюсенькая, — я уж-ж-жасно люблю все

эти рифмы!» — «Что ты говоришь, Тася, — возмущенно поправ¬

ляет муж, — ритмы, а не рифмы!» И, обращаясь к маме: «Хоро¬

шенькие стишки!» М<арина> сочувствующе улыбается. «А мы

ведь тоже пишем», — говорит маленький. «И рисуем», — до¬

бавляет маленькая. «Здесь уж я судья, — грозно вставляет Бо¬

рис, — давайте-ка сюда!» Они победоносно притаскивают

альбом. Б<орис> смотрит. Много неизрисованных страниц —

Б<орис> со страстью художника смотрит на них. Рисунки не¬

важные; синеватые лица повешенных, в румяных шляпах. Аль¬

бом из желтой кожи с золотым обрезом и золотой застежкой.

Названия: «Закат на земле», «Загорелся кошкин дом», «Жемчуг

слёзки». Сам маленький сочиняет арифметику 8-ми правил. Он

яростно ее пишет и так же раздаривает.
На их лицах уже проступают сумерки сна. Марина толкает Бо¬

риса. Тот никак не может идти. Тут ему тепло и сонно. Я сижу

засыпая. Маленький никак не может ободрить себя, несмотря

на возбуждающую воду.
170

1921
Но вот мы опять идем. Малюсенькие на секунду возрадо¬

вались, но потом опять приуныли. Маленький стал доставать

наши шубки и перчаточки. Выходим. Нам чуть ли не на спины

падают вешалки с шубами. Малютки, разводя руками, подбира¬

ют и прощаются. Сходим с жала лестницы. Смеемся, курим.
Боря у нас ночевал в эту ночь. Он достал свое зеленое логово с

старыми пружинами — крышку от дивана. Я ему дала половину

моих подушек, 2. Боренька смущенно стоял над маминым сто¬

лом и думал. Я лежа наблюдала. После вслух прочла «Отче наш»,

«Богородицу», «царю Небесный» и «Святую Троицу». Боря тоже

сделал какой-то знак рукой — вроде креста и лег. Марина легла

и долго читала.
ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ ЭРЕНБУРГА
Я больна, сижу в кровати. Марина готовит. Короткий

и четкий стук в дверь. Кто-то входит: «Здравствуйте, Марина

Ивановна!» Марина здоровается и подает ему стул. — «Да...

Вы тут живете? В другой комнате было лучше!» Молчание.

Я понимаю, что это Эренбург. «Ну, тут у вас странно! Столь¬

ко ненужных вещей!» Марина сидит за столом, смеется: «Илья

Григорьевич, простите, я сейчас должна переписывать. Я как

раз переписывала для Вас. Рискнете ли Вы перевезти книгу

контр-революционных стихов и напечатать ее там?» «О да! Ко¬

нечно. Я человек [пропущено 1 слово] я смогу!» Марина пере¬

писывает.
Эренбург предлагает почитать портрет Марины. Она очень

равнодушно и кротко слушала: «Маленький, узкий переулок,

два больших дерева напротив подъезда, маленькая лесенка с

шаткими перилами. Множество ненужных вещей, как у "тетуш¬

ки” или "антиквара”. Она похожа на школьницу» и т. п. Потом

он читал портрет Брюсова: «Низкая широкая комната с мно¬

жеством картин, изображающих Сухаревку. Сам хозяин — не¬

приветливый "русский американец” (а Б<рюсов?> читал про

энто), все время разбирающий граммофон и разные машины».

Мне это понравилось, и я смеялась. Он был доволен успехом.

Я ему показала мои рисунки. Он хвалил и странно спрашивал

объяснения. После он еще немножко посидел и прочел портрет

М	*. Скоро он ушел.
*	Так в тексте.
171

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
После этого визита я полюбила Эренбурга. Я ныла о нем, на¬

зывала милой обезьяной. После этого мы должны были к нему

зайти. Но Марина ушла без меня (!), обещая, что возьмет в дру¬

гой раз. Наконец наступил этот желанный день. Мы пошли.

Слякоть, грязь и лужи были настоящие. Хитрые перекрестные

переулки вели к «Княжьему двору». Марина вошла, и мы роб¬

ко отправились к кассе. Там какой-то молодой потребовал от

нас удостоверения. Марина достала трудовую книжку и пред¬

ставила ее злому взору молодого. Он пропустил. Поднимаемся

на самый верх, по гранитным ступеням, в комнату № 49. Вот

и его комната. Мы стучим. — «Войдите!» Боже мой, Илья Гри¬

горьевич и столько людей! Целых восемь человек! Здороваюсь

со всеми, а Эренбурга целую. Он в очень веселом настроении и

дает мне целую груду им нарисованных картинок. Я стою на ко¬

ленях перед стулом и любуюсь.
Рай и Ад. На границе Рая и Ада большой золотой престол.

На нем сидит Бог. Перед ним ходят мужчины, женщины, дети

и собаки. А в Аду в тазах с кипящей смолой сидят грешники и

плачут. Черти с красными усами и зелеными глазами бегают с

головешками.
Потом есть картина с синеглазым Богом. Бог стоит с руками

по бокам. На нем большое пышное платье. Рядом с ним гро¬

мадное дерево с желто-пестиковыми плодами. Над его головой

дама с громадными ногами и с большой розой в шивороте. Под

его ногами еж с красными глазами и зелеными щупальцами. С

левого бока господин — лакей с рюмкой и нахально-пьяными

глазами хочет танцевать. Бог окружен неподобающим образом.
Третья картина названа: «Извозчик и его лошадь». Вокруг

них имажинистовские миры: летящие дома, стоящие птицы,

всё наоборот. А посередине стоит старик-извозчик под руку со

своей лошадью. Повозки и подобия нету. Неизвестно, лошадь

ли верхом на хозяине ездит, или он на лошади.
Потом еще большая картина: Дева Мария в очаровательном

желтом платье с черными звездами. На поясе написано Аѵе

Maria. У ней круглое желтое лицо, а глаза громадные зеленые,

гораздо больше рта, а на них по 2 реснички. Над головой у ней

неуклюжий всадник на синем коне, который держит меч над

своей головой и босыми ногами пришпоривает коня, смотря

вдаль на темную башню со светом в синем окне. За его спиной

колоссальная белка, похожая на лошадь своей синей гривой,
172

1921
сидела и любовалась на цветок. Потом тут же стоит журавль,

поднявши свой клюв на луну, а в это время змея обвивается во¬

круг его ног. С правого бока Марии стоит монах с лисьей мордой

и лысым черепом. В его руках книга с надписью «S.M.». В окне

черный месяц, вдали черновато-голубые горы. А с левого бока

Адам. Он держит отвратительный черный плод. Его левую руку

обвивает змей. Над его головой сидит птица с голубыми кры¬

льями, красной грудью и зелеными глазами. Адам — как олух.

В белых штзнах, в черных сапогах, в клетчатой рубахе с серым

поясом. Кроме того, борода — у Адама ее нету, усы — у Адама их

нету. У Адама нет седых волос, панамы с пушком и шнурочками

и всего старческого и глупо-детского.
Я, посмотрев, взяла странную и волшебную музыку и начала

наблюдать людей. Вот какая-то дурочка со злым личиком, в бе¬

лой кофточке смотрит через плечо Эренбургу и водит тонким

и скрипящим ногтем по картине и говорит, что сюда надо вста¬

вить кусочек красной с синим краски и будет замечательно. Вот

на диване сидит женщина в буклях и с запахом котлет и усердно

пьет какой-то сине-зеленый чай: она — так как мала — сидит

на груде театральных журналов и странно перелистывает жур¬

налы ногами. Вот жена Эренбурга — она в «модном дамском

платье». У нее короткие черные волосы и тонкие сквозные си¬

ние пальцы с блестящими стеклянными ногтями. Потом моло¬

дой человек в сером пальто, с белокурыми волосами, который

очевидно любит жену Эренбурга. Он все время гладит ее по го¬

лове и целует ее намазанные до мерзости и мертвечины паху¬

честями пальцы.
Вдруг Эренбург подсел ко мне и странным голосом спросил:

«Ну как, Аля, понравились ли тебе мои картинки?» — «О да,

Илья Григорьевич! Они мне очень понравились!» И еще силь¬

ней прижавшись, поцеловала его. Он испугался, и схватив меня

за шею, начал кружиться. Потом, успокоившись, он опять по¬

дошел к стулу с картинками и, подумав немного, достал Бого¬

матерь в золотом платье. Потом подозвал меня и вручил мне

ее. Не успела я подозвать его, как исчез он в толпе гостей. Я в

восторге показала Марине свою добычу. Она и не ожидала от

Эренбурга такой доброты. Сейчас же я пошла просить надпись.

Эренбург со всего размаху бросил свою руку на плечо серого

господина, который любил его жену, и отошел ко мне. Схватив

карандаш, он начал писать: «Але Божью Матерь Золотое Серд¬
173

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
це. Илья Эренбург». И он было встал, но вдруг, как-будто что-

то вспомнив, опять сел и написал: «Радуйся, Мария, упованье

наше, радуйся, Мария, сердце потерявшая!» Я его поблагодари¬

ла и подала картинку Марине, она полюбовалась и положила

ее в мою книжку «Детские годы Багрова-внука» Аксакова. Там

уж лежал календарь Троцкого, который нам дали в одном доме.
Марина сказала, что надо уходить, но Эренбург остановил

нас. Постояв с минуточку, он возвратился с маленькой запис¬

ной книжечкой и прочел несколько стихов, не знаю чьих, но

один стих кончался так: «Мы к этой крови непричастны, как не¬

причастны были к той»... Мне это очень нравилось.
Выбрав минуту, когда Илья Григорьевич был свободен, и взо¬

бравшись к нему на колени, жалобным голосом сказала: «Ми¬

лый Илья Григорьевич! Если Вы увидите папу, то передайте

ему, что мы только и живем им, и передайте ему, пожалуйста,

от нас все приветствия и хвалебные слова, которые только зна¬

ете». Он посмотрел на меня повеселевшими глазами и сказал:

«О! Я сделаю это обязательно!»
Мы с Мариной собираемся уходить, вдруг подходит какой-то

молодой человек и начинает говорить с мамой об каком-то из¬

дательстве. Узнав, что мы сейчас уходим, он сказал, что дове¬

зет нас до дому. И вот он начал было прощаться, как вдруг — о

ужас! — нет его дорогой обезьяньей бедной шапки. Суета. Я

присоединяюсь к ней и первая нахожу шапку. Он смущенно

уходит за лошадью. Марина, я, Эренбург и наконец молодой из¬

датель несемся вниз. Он уходит, и я очень нежно прощаюсь с

Эренбургом, который, вдруг что-то вспомнив, летит наверх. Я

за ним, и мы в одно и то же время достигаем двери его жилища.

Он быстро достает из-под сундука пакетик и медленно, подде¬

лываясь под мой шаг, вышел из комнаты. Он очень нежно взял

меня за руку, и мы пошли. Прямо над нашими головами двое

людей зажигали свет. Я так была рада, что могла еще немножеч¬

ко побыть с моей милой обезьяной. Да мне и казалось тогда (и

сейчас), что я очаровала его. (Прости Господи!) Нас ждали внизу

Марина и издатель. Моя обезьянушка — Эренбург подал Мари¬

не пакетик и сказал что-то насчет кофия. Марина внимательно

записала адрес. Эренбург с грустной лучезарностью прощался.

Я повисла у него на шее как Орангу-Танга, пока он меня не под¬

держал и не поцеловал. (О Боже, как я ехидна?) Грустно было

слезать с этой теплой бедной клетчатой руки...
174

1921
Несемся в автомобиле. В голове мысли: «Оторвалась!.. Увез¬

ли!.. Бросили!.. Не увидимся!..» Бедная обезьянушка — Эрен¬

бург! Я задумчиво глядела в спину шофера и не слышала раз¬

говоров Марины с дельцом-издателем. Мне хотелось плакать,

но не могла. Слезы обращались в шишки. Бедная я Аленька...
Не знаю, как я очутилась в доме, как мы с Мариной растопи¬

ли, как я получила свою долю супа и как я легла. Я все время

думала о золотом сердце Эренбурга.
Конец.
ЛАВКА ПИСАТЕЛЕЙ
«Аля! Торопись, одевайся! Мы пойдем к Писателям, про¬

давать книги». Я быстро надеваю розовое бархатное платье (са¬

мое лучшее, что у нас есть) и тигровую шубу: «Марина! Я гото¬

ва! Даже синий платок приготовила!..»
Марина выходит из большой холодной комнаты, неся в

корзиночке книги. Она отложила самые легкие мне в платок,

и мы идем. Смотрим по дороге на Никитские часы: полови¬

на первого. «Алечка! Я вовремя собралась! Сейчас половина

первого, и мы как раз вовремя придем!» В это время где-то

в далеком переулке загудел автомобиль. Марина шарахается

как мышонок и летит через всю улицу как машина, потеряв¬

шая колесо и шофера. Я же, удивленная, доказываю Марине,

что, наверное, или автомобиль ушел, или просто баловались

дети.
Подходим к Лавке писателей. Марина дрожащей рукою кре¬

стится, хотя церкви никакой нет. «Что Вы, Марина...» «Аля, как

ты думаешь, не слишком ли много я писателям книг тащу?»

«Нет, что Вы! Чем больше, тем лучше». «Ты думаешь?» «Не ду¬

маю, а уверена». «Аля, я боюсь, что у меня из милости берут...»

«Марина, они люди честные и всегда правду скажут. А если бе¬

рут пока, то это от самого сердца». Марина воодушевляется и,

не без некоторого страху, входит. Она с галантностью и равно¬

душием здоровается. Я впиваюсь в книгу про лису, царя, цар¬

скую дочь и Кузьку-дурака. В эту секунду чувствую на своей

голове чью-то руку. Испуганно поднимаю глаза: неужели Ма¬

рина? Передо мной стоит молодой человек с веселым лицом.

Я поднимаю голову и улыбаюсь. Он улыбаясь спрашивает: «Ну

как, необыкновенная девочка? Хочешь посмотреть картонные

царства? Их у нас много! Сегодня что-то нанесли». (Картонны¬
175

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ми царствами он называл твердую бумагу с узорами для скле¬

ивания и вырезания.) «Если можно, то покажите». Пока он вы¬

нимал «картонные царства», мой взгляд упал на Бердяева. Он

быстро рассматривал и листал книги, которые ему приносили

женщины с усами и мущины с тонким женским голоском. «Да,

(язык), да. Это 1000 руб., это 5000. Ах, ах! Эта пьеса Луначарско¬

го стоит 60 000». Он быстрым взглядом предостерегает людей

и старательно, как бы для плача, закрывает лицо руками. До¬

гадываюсь, что это значит.
Смотрю «картонные царства», которые мне принес добрый

Осоргин. Вот «придворный театр». Действ<ующие> лица: царь,

старуха повариха, две царевны дочери, сынок, племянник, слу¬

жанка в кружевном переднике и ее мать 400-летняя пряха.

Даже есть пьеса, которую не стоит говорить. Тут же стоит «пля-

сунушка-паяц» с бешеным котом и мышью. На третьей сервиз

с золотыми чашками и таким же кофейником. Я была в востор¬

ге! А! вот и пляска собак с кошками и кошек с мышами. Вдруг

слышу над собой чье-то тяжелое и протяжное дыхание. Я слег¬

ка откидываю голову и вижу за собой двоих детей, которые,

стоя спиной к продавцам, набирали себе кошелки и карманы

картинками. Я быстро наклоняю голову и продолжаю смотреть

картинки, будто бы не замечаю. Ведь я тем же промышляю. На¬

конец эти две девочки с самым невинным видом показывают

картину «Путешествие Гулливера», 100-рублевую. Получив же¬

ланную картину, две «воровки» уходят.
Тут же подходит крестьянин лет 40-ка и смотрит детскую

книжку. И потом, обращаясь ко мне: «Барышня, милая, грамот¬

ная, для Васютки-то книжка подойдет?» «А кто это Васютка,

Ваш сын?» «Да, мой племянник». «Я думаю, что да, тут про двух

богатырей, Еремея да Ивана». «А почем же она? Тысяченка?»

«Нет, 100 рублей». И счастливый крестьянин удаляется, забрав

книгу Васютке.
Дверь быстро открывается, и в магазин впархивает Андерсе¬

новская девица лет 30-ти с красным носом. Она, подходя к кассе

и комарье-нахальным пискливым голосом требует полное со¬

брание сочинений Толстого, Пушкина и Гоголя. Взяв эти кни¬

ги, рыскает по латинским и французским словарям. Вдруг она

оглядывается на невинно-идущего мущину и, наверное, раду¬

ясь ему, роняет книги в кожаных переплетах. Испуганный му-

щина, поджавши хвост, перебегает к другому концу прилавка,
176

1921
где все книги им пересмотрены. После этого приключения де¬

вица пугается, быстро берет свои книги и улепетывает.
Подходит к полке с книгами девочка лет 6-7. За ней плетет¬

ся маленький мальчик и с любопытством смотрит на книги:

«Гляди-кось, сколько книжек-то. Ента французская?» Девочка

оставляла без ответа и внимания его вопросы. Она залезла в

латинские и французские словари и недовольна. Наконец она

нашла «Спящую красавицу» и «Кота в сапогах» и ушла.
Вот откуда-то вынырнул еврейчонок Дживелегов. Он встал

за прилавок и любезно стал спрашивать у каждого, кто подхо¬

дил к прилавку, что ему нужно. Тем, кто книги приносил и по¬

падался к Дживелегову в лапы, было плохо. Он давал мало, пу¬

гал своей еврейской и злой наружностью. Марина, идя в Лавку,

всегда говорит: «Ах, если бы не попасть в лапы к Дживелего¬

ву»... Мне кажется, что он во время Пасхального звона взял кон¬

чик веревки и гордостию накликал себе дурную славу. Он упор¬

но, с нахмуренным и злым лбом стоит у прилавка, несмотря на

пододвинутый стул. У него большая высокая меховая желтая

шапка. У него болезненно злое лицо, как у Троцкого. (Я вообще

ненавижу евреев за то, что они заняли Кремль. Будь я Храмовой

тучей, я бы разрушила Кремль со всеми его негодными жиль¬

цами: «Царей уж нет, мой Кремль не нужен мне...») Ничего до¬

брого или человеческого нет в его еврейском и желчном лице.

Он одет в женское короткое пальто. Его не сравнить с веселым

итальянцем Осоргиным.
Вдруг я слышу Маринин голос: «Аля! Где ты?» «Я тут, смотрю

картинки». «Пойди сюда, погрейся!» Марина уж добралась до

последней полки с немецкими книгами. Вдруг откуда ни возь¬

мись — Осоргин! «Марина Ивановна! Хотите посмотреть дру¬

гие книги?» «Какие другие? Разве у Вас есть что-нибудь, кроме

этого?» «Ну идем-идем, конечно есть!» И он повел под руку из¬

умленную маму. Это помещение, куда мы шли, было раньше го¬

стиницей. Вход был с улицы. Лестница гранитная, широкая. На

каждом подоконнике стоит по паре голубоватых елочек. Из бес¬

численных коридоров то и дело выходят бабы с ведрами, пол¬

ными черной помойной воды. За ними бегут девочки с полным

передником половых тряпок. Это, наверное, моют полы. Осор¬

гин весело рассказывает маме про склады, про его летний каби¬

нет и про все, что касается книг Лавки писателей. Мы наконец

входим в длинный и низкий лабиринт-коридор. (Я с удивлени¬
177

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ем замечаю, что Осоргнн вовсе не путается в своих коридорах.)

Он подошел к какой-то комнате и постучал. Ему открыли двое

мущин. Осоргин попросил, чтобы Марина тут побыла и заперла

за собой дверь, если уйдет. (Еще минут 10 тут побыли эти му-

щины. Они разбирали и перебирали детские книги и все время

разговаривали. Наконец и они ушли, оставив нам на попечение

ключ.) Я убирала вывалившиеся книги на полку и складывала

в ящик доски. Марина с яростию ищет немецкие книги и, най¬

дя, складывает их мне в руки, чтоб я их «откладывала». Я это

быстро исполняла и уходила в другую комнату искать еще книг

для мамы. Там были Мамины-Сибиряки, Оскар-Уайльды, Дет¬

ские дневники, Большие дети, журналы «Новинка». Я ходила

и наблюдала. Не найдя ничего, я направилась в другую комна¬

ту, там, где Марина искала немецких книг. Вдруг я вижу из-под

кучи серых пыльных книг какую-то русскую книгу, разрисован¬

ную как будто русское полотенце. Я это быстро сообщаю Мари¬

не, которая мгновенно спрыгивает с табуретки и тащит. Книги,

обдавая нас пылью, падают. Мама с торжеством держит перед

собой мнимую книгу. Я таращу глаза. Это замечательный кален¬

дарь с юношами и стариками, смотря по времени года. Марина

кладет его на стол и влезает обратно на табурет искать книг.

Я опять хожу и ищу. На каждом шагу мне попадаются какие-то

бумаженки. Поднимаю одну из них и — о радость! Голубые про¬

мокательные бумаги! Я их собираю и отдаю Марине, которая их

кладет в свою военную сумку. Найдя несколько немецких книг

и календарь, мы идем в другую комнату и видим Оскар-Уайль-

да. Марина полюбовалась, и мы пошли. Мы прямо сталкиваемся

с Осоргиным. Я ему вручаю ключ, и мы идем в другую комнату.

Там в полнейшем беспорядке валяются в пыли книги: малень¬

кие и большие альбомы, бумаги, книжки и книги, обложки, ри¬

сунки, лоскуты, промокательные бумаги, клочки от журналов и

нот, азбуки, громадные латинские книжища, французские сти¬

хи, и прямо лоскуты со всего света. Я стояла прислонившись к

стене и держала книги, календарь и все, что набрала Марина.

Не найдя ничего, мы идем через весь коридор к другому концу

его. Там Осоргин отпирает потайную дверку и впускает нас. Это

маленькая комнатка с громадным окном, из которого солнеч¬

ный свет падает прямо на маленький письменный стол. К столу

придвинуто громадное черно-синее кресло с книгами. Осоргин

в восторге говорит: «Это будет с весною мой летний кабинет».
178

1921
Марина была в восторге от этой маленькой комнаты. Осоргин

усилил этот восторг, вынув очаровательный альбом с письма¬

ми [пропуск имени].
Осмотрев эти 3 комнаты, мы пошли опять вниз. Я побежала

вперегонки с мамой по лестнице. Вот мы и на улице. Марина хо¬

чет взять у меня книги, боясь что я их намочу, так как на улице

таяло. Мы зашли на минуточку в Лавку писателей, чтобы запла¬

тить деньги. Календарь Осоргин мне подарил даром. Мы выш¬

ли на весеннюю улицу, где еще лежали груды снега.
ДОМ КН. С.М. ВОЛКОНСКОГО
1
«Аля! Ты, значит, иди туда, а я тебя подожду. Ты передай

ему это. Я буду тут ходить». «Хорошо. Я в одну минуту вернусь.

Ну, до свидания». Бегу через сад, где дети играют в горелки. От¬

воряю скрипящую дверь. Под перилами сидит девочка лет 6-7

и плачет. Но мне не до девочек. Звоню. Мне открывает старая

дама с голубыми-молочными-генеральскими глазами: «Здрав¬

ствуйте! Сергей Михайлович здесь живет?» «Да, а что?» «Он

дома?» «Кажется, нет. Я сейчас посмотрю». «Тогда, пожалуйста,

передайте ему письмо». «Хорошо. Я ему передам». «Спасибо.

Простите за то, что я Вас побеспокоила. До свидания. А скажите,

пожалуйста, когда мне будет удобнее его застать?» «Вечером,

девочка, вечером». «До свидания». «До свидания».
2
[Сверху приписано:] Это читать С.М. Волконскому нельзя.
Звоню. Мне открывает та же дама с голубыми глазами. Опять

почти тот же разговор. Сергея Михайловича нету. Собираюсь

уходить, как вдруг эта дама меня останавливает. «Скажи, пожа¬

луйста, девочка, сколько тебе лет?» «Мне 8». «8? Ты совсем уже

большая». И не давая мне опомниться, она взяла меня за пле¬

чи и повела куда-то. Вдруг в тишине и темноте коридора чьи-

то хлюпающие шаги. Эта дама что-то сказала другой (которая

курила сигару) по-французски, из чего я поняла лишь 2 слова

«Bebe» и «Bonbon». Мы идем дальше. Вдруг из какой-то комна¬

тушки выпрыгивает злобная хмурая старуха с коричневой си¬

гарой в руках. Она мне сует в руку конфету, а дама с голубыми

глазами говорит: «Кушай, кушай, девочка. Это, видишь ли, Го¬
179

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
голь. У нас мно-о-ого его сочинений». Я подумала, но не сказала:

«Да. Сочинений <и> у нас много, насчет конфет хуже».
Мы входим в ужасную комнату. Дама, которая меня вела, дала

мне последнюю, как видно, табуретку для ног со всевозможны¬

ми следами времени и грязи. Я, подобрав мое самое лучшее си¬

нее пальто, села на нее. Затем я стала наблюдать. Две старухи,

одна с сигарой, а другая с генеральскими глазами (Старого вре¬

мени приметы), сели на матрасы громадной двуспальной кро¬

вати. Из матрасов вылезали пучки соломы и сена. На полу ва¬

лялись меховые шапки и перчатки. Многовековая пыль и грязь

были разбросаны по комнате. В углу сидела девушка лет 16-17

и шила грязное белье. Ее звали Ольга Николаевна. Печки тут

не было. Я даже подумала: «Ах, если бы мне хоть на минуточку

стать его дочерью! Я бы тут великолепно подмела!» Наша «тру¬

щоба» была раем по сравнению с его жилищем. Я посмотрела в

правую сторону и увидала ту же самую 16-17летнюю девушку,

которая бессильно махала ножницами (совершенно изржавев-

шими и пыльными) над рукавом чьей-то черно-серой рубашки.

Солнце слегка (очень слегка) проникало в почти черное гро¬

мадное окно. Я сидела с очень невинным видом, и улыбка не

сходила с моих губ, так что никто из присутствующих не мог

думать, что я все замечаю и наблюдаю. Конфету я держала в

руке, сама того не замечая, а голубоглазая дама мне напомнила:

«Кушай, деточка, кушай конфетку»... Я содрала бумагу и проже¬

вала ее. Конфету я хотела снести Марине. А дама с голубыми

глазами говорит: «Деточка, дай мне бумажку, мы ее как-нибудь

сожжем». Я ответила: «Нет, не беспокойтесь, я ее "там" выкину».

После, как бы встрепенувшись, я встала и говорю: «Мне идти

нужно. Мама, наверное, уже ждет меня». Старуха с сигарой под¬

скочила и стала по-светски удерживать. Но я стояла на своем.

Тогда голубоглазая дама сказала: «Деточка, извини пожалуй¬

ста! Он (про Волконского) у нас такой рассеянный...» И, видя,

что мне нужно идти, «До свидания, деточка». «До свидания».
3
Идем. 11 часов вечера. Марина несет бумагу для Волкон¬

ского. Уже близко. Вот его 3-й номер дома. Марина садится на

скамейку и ждет моего прихода. Знакомый дребезжащий зво¬

нок. Открывает мне молодая Ольга Николаевна. «Здравствуй¬

те». «Здравствуй, девочка». «Сергей Михайлович дома?» «Не
180

1921
знаю, сейчас посмотрю». «Передайте ему, пожалуйста, бумагу».

«Хорошо». Уходит. Слышу топот ее каблуков. Вдалеке спор го¬

лосов всех живущих в доме. Наконец опять возвратные шаги.

Легкий семенящий женский и тяжелый, веский мужской. Я ду¬

маю: «Вдруг Волконский!» Да, это он. Деревянной и четкой по¬

ходкой приближается ко мне и взволнованным голосом: «Ах,

как я смущен! Большое спасибо маме. Какая чудесная бумага!

Какие чудные карандаши! Я очень смущен!.. Я...» Он останавли¬

вается и молчит, желая подобрать слово для благодарности. Я

тороплюсь и прощаюсь. Волконский как будто бы просыпается

и направляется вместе со мной к двери. Свет от открытой на¬

стежь двери падает почти вплоть до самой лестницы. Он нежно

и по-княжески берет меня за плечи и хочет проводить до ворот.

Я замечаю это и осторожно и нежно освобождаюсь и говорю:

«Сергей Михайлович! Не стоит! Не беспокойтесь! Не надо! Не

стоит!» «Не стоит?» и он медленно снимает свои руки одну за

другой. Я нежно прощаюсь и схожу. И он, почти что выходя за

пределы своего светлого круга: «До свиданья! Привет маме!»
4
Мы сегодня получили 4 хлеба, и мама хочет снесть Сер¬

гею Михайловичу 2 из них. Я несу один из них, и мы решили

сначала зайти домой. Мы складываем эти 2 хлеба в красивую

белую корзинку. Марина достает еще чай «Китайский букет»

или «Царская роза». Я от себя ему дала карандаш, а мама бумагу.

Погода была очаровательная. Вот мы у его дома. Марина ходит

по переулку и ждет меня. Звоню. Мне открывает какой-то по¬

жилой господин с очень суровым лицом, весь в чем-то сером.

«Сергей Михайлович дома?» «Сергей Михайлович? Не знаю». И,

обращаясь неизвестно к кому: «Надежда Амандовна! Тут какая-

то девочка к Сергею Михайловичу». Эта самая Надежда Аман¬

довна оказалась той сказочной старухой с сигарой. Но теперь

она курила махорку. «Здравствуй, девочка!» «Здравствуйте, На¬

дежда Амандовна. Передайте, пожалуйста, Сергею Михайлови¬

чу письмо и посылочку». «Хорошо, деточка» и, поднимая кор¬

зинку: «Какая тяжелая! Неужели ты сама ее несла?» «Нет, мне

мама донесла». «Да, хорошо. А что же это тут?» «Я не знаю. Мне

мама велела только снести. Ну, пока до свидания. Простите за

беспокойство». «Ничего, ничего. До свидания, девочка».
181

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
5
ВИЗИТ С ВЕРБОЙ
«Аля! Я тебя на скамеечке подожду». Я иду. Какая-то

девочка лет 3-4-х всплескивает руками и говорит: «Вербочки,

вербочки!» Я взбегаю и звоню. Мне открывает какой-то уже

другой господин. «Сергей Михайлович дома?» «Не знаю. Пой¬

дите к нему. Прямо и направо». Прямо ко мне... он! В своем не¬

изменном одеянии — красной фуфайке с драными локтями и

клеенчатых панталонах. Я к нему навстречу и как обезьяна,

поджав под себя ноги и вися в воздухе, целую его. Он ведет

меня к себе в комнату и что же я вижу! Вместо комнаты Вол¬

конского комната подворотника! Он садится на какую-то гро¬

мадную кровать, и я хочу влезть к нему на колени, и вдруг мой

взгляд падает (лучше бы и не падал) к нему на письменный

стол. Что за ужас! На его столе ужасное грязное белье, кото¬

рое то и дело скатывается со стола. Рядом с бельем 2 карточки

далекого изящества. На них изображены девушка и женщина.

У девушки пламенные глаза и румянец на щеках. А женщина

наоборот с большими бархатисто-черными глазами с печаль¬

ным взором. Как вдова. Отвлекаясь от этих ужасов, я быстро

подхожу к Волконскому, вдруг у меня из-под ног что-то катит¬

ся в самый дальний угол комнаты. Оказывается, это было перо

из-под стола, где оно нарочно было воткнуто. Вербу я до сих

пор держала в руках. Подойдя к нему, я уронила вербу и уже

сидела у него на коленях. Он сделал нетерпеливый жест, что¬

бы достать ее, но я (откуда прыть взялась!) спрыгнула и до¬

стала ее. После этого я преподнесла ее ему, и он был очень до¬

волен и тронут. Вербу он положил на свой письменный стол,

отчего все белье, которое осталось, упало. Я подобрала все в

охабку и положила обратно. В это время проходила эта самая

сказочная Елена Николаевна, и Волконский, очень обрадован¬

ный, воскликнул: «Смотрите, какую она мне вербочку при¬

несла!» Елена Николаевна весело и приветливо улыбнулась,

увидав, что Волконский в хорошем настроении, и дала мне две

конфеты. Я попросила корзинку, которую мне Волконский дал

с сожалением, что не мог сам раньше ее принести. Узнав, что

Марина во дворе, он сейчас же, не надевая шляпы, сошел вниз.

Они разговаривали. Вдруг откуда-то высыпало человек 20-30

солдат. Четверо из них было с балалайками. Мигом вокруг них

набралось столько взрослых и детей, что можно было только
182

1921
взглянуть. Марина сказала: «Смотрите, какая я! Чуть они за¬

играли, яужих люблю!» «О! Они прэлэстны, прэлэстны», от¬

вечал тот. Мы встаем. Волконский, словно не желая прощать¬

ся, хватает ее руку и сидит, устремив свой затерявшийся взор

среди толпы. Чувствуя, что мы уходим, он встает и прощает¬

ся с Мариной. Потом выпрямившись стоит и будто бы ждет.

Я мигом влезаю на него, как на неприступную гору, и нежно,

бережно и крепко целую, стараясь немножечко продлить эти

секунды целования. Понимая, что он поймет мою любовь (и

кроме того, я задерживаю Марину), слезаю. Волконский нас

провожает до будки с цветами царского флага, шинелью и

пнем. Тут мы снова прощаемся, и так же церемониально, как и

в первый раз. Расходимся.
1 <-й> ВИЗИТ ЕГО К НАМ
(Когда я еще не знаю Волконского)
Я сижу и пишу, Марина тоже. Вдруг — стук. Марина своим ми¬

лым всегдашним голосом говорит: «Войдите!» Входит какой-то

человек с очень странной наружностью. Очень похож на Дон-

Кихота. Очень длинные усы, которые он все время крутит, боль¬

шие темные глаза, которыми он все время мигает. Нос и подбо¬

родок чуть ли не сходятся вместе. Марина приветливо здорова¬

ется и предлагает ему сесть на диван, служащий в одно и то же

время и диваном, и постелью. Он садится. Я сажусь на подушку

и внимательно смотрю на него. Марина говорит: «Сергей Ми¬

хайлович! Вы не знаете и никогда не узнаете, как я Вам рада!»

И по ее волнению и восторгу я узнаю (главное, чувствую), что

это Кн. С.М. Волконский. Он сидит, положив ногу на ногу. Вижу

грубый, большой черный башмак с громадной заплатой посе¬

редине. Гетры защитного цвета и клеенчатые панталоны. (Ни¬

чего не помню из разговоров Марины и Сергея Михайловича,

потому что в это время я читала книгу.) Через некоторое время

мы пошли к Скрябиным. Как тогда, помню его тяжелый, пудо¬

вый шаг. Мы идем мимо какого-то очень милого, как маленькая

роща, сада. Волконский зло и раздраженно говорит: «Люди со¬

вершенно не понимают, что такое значит сад! Понатыкали как

попало деревьев и успокоились». Скоро мы дошли до Скряби¬

ных. Татьяна Федоровна возилась в кухне и, увидав, с кем Ма¬

рина пришла, сейчас же отвела его в свою комнату. Я же не по¬

смела и должна была идти в детскую к дочерям Татьяны Федо¬
183

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ровны, и потому я не могу знать, что там было без меня. Вышли

мы из парадного, в котором пахло новой краской и дождевой

сыростью. (Будто тут Скрябин хозяйничал.) Марина всю дорогу

говорила с Волконским о каких-то вещах, которые мне были не

интересны, и потому я их не слушала. Волконский сейчас же по¬

шел домой.
2-й ВИЗИТ ЕГО К НАМ
Все приготовлены для его принятия, и мы ждем только

его. Но он все не приходит. Марина посылает меня узнать вре¬

мя. Было 10 минут 8-го. Вхожу и говорю время. Марина делает

мне знак молчания и говорит: «Аля! Иди поздоровайся с Серге¬

ем Михайловичем!» Иду в Маринину комнату. Там в большом

кресле сидит С.М. Волконский. Он встречает меня безумно ра¬

достно. Я в восторге целую его и сажусь. Через некоторое вре¬

мя Марина зовет меня помогать топить печку. Мы греем Вол¬

конскому какао, которое нам выдали по карточкам, и чудесные

блины. Волконский скоро пришел из той комнаты. Он сел на

широкий и высокий диван, обтянутый клеенкой. Прямо перед

ним стоял черный от пыли и старости стол. Я вымыла начи¬

сто и набело кружки. Волконский, хлебнув какао, в изумлении

спрашивает, что это такое? Но узнав, что это такое, он очень

был рад. После чаю Волконский хотел что-то читать. Поэтому

Марина меня отослала в детскую. Я села на парту и читала. По¬

сле думала о Марине и Волконском. После я перебирала свою

парту. А Волконский все читал. Наконец я не стерпела и пошла

проститься. За мной побежал большой белый кот, который мя¬

укал и влезал на шею. (Вспоминаю рассказ Волконского, поче¬

му он не любит котов. «Я их не люблю с тех пор, как я приютил

у себя какого-то кота, который ночью спал у меня на шее».)

Лежа на длинном диване, думаю о нем и представляю себе его

громадный рост, какие-то маленькие (простите за выражение)

жидкие волосы.
Он стоит передо мной как Петр. Почему же он стал такой се¬

рый? Ах нет. Это просто вечереющее окно. Сплю.
НАШ ВИЗИТ НА ПАСХУ
Марина мне открывает дверь в его парадное. Мне от¬

крывает Елена Николаевна. Спрашиваю, дома ли Сергей Михай¬

лович? «Сергей Михайлович? Сейчас узнаю». Она берет меня за
184

Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Москва. 1911
Дом № 6 в Борисоглебском переулке. Москва.

Фотография 1960-х гг.

Аля Эфрон. Феодосия.
6 февраля 1913.

Фотография С.Я. Эфрона
Аля Эфрон с крестной

Еленой Оттобальдовной

Кириенко-Волошиной.

Феодосия. 23 ноября 1913

Аля Эфрон и Андрюша Трухачев.	Аля Эфрон
Феодосия. 11 марта 1914	и Андрюша Трухачев.
Александров. Лето 1916
Марина Цветаева,

Сергей Эфрон и Аля.

Коктебель. Май 1916

Прапорщик Сергей Эфрон во время службы

в санитарном поезде № 187.
Ст. Седлец (Польша). 1915

Собачья площадка. Москва. Фотография 1900-х
Храм святых благоверных князей Бориса

и Глеба на углу Борисоглебского переулка

и Поварской улицы. Москва.

Фотография 1900-х гг.

Ирина и Ариадна Эфрон

с книгой М. Цветаевой

«Волшебный фонарь».

Москва. 1919
Собачья площадка. Москва.

Фотография 1900-х гг.
iSirt чяій

СОСЕДИ ПО ДОМУ В БОРИСОГЛЕБСКОМ ПЕРЕУЛКЕ
Григорий Петрович

Гранский. Москва.

1910-е гг.
Ефросиния Михайловна

Гранская с сыном Алексеем.

Москва. 1910-е гг.
Михаил Юрьевич и

Елизавета Моисеевна

Гольдман с дочерью

Надей. Одесса. 1909
ШШшш

Ми^л 'уѵъілшууѵпѵь /ѵѵ&лл/ъ » ЛЬя vv^jAWux/Yi<r сг^Щ
J^ax^l, (x+MSb -Mr ЛХ(г К C^l^OuJAA*^/Щ (УѴО
ѵЩ
ІШ|ѵА

ÊUUtAjU
7
6і>
. :, Д ИуьМ^^ *ЛА,сЦиЯ Ï
^)ѵлиьнл Клѵт* ÎÿWvVA^4^ f¥UÄ<yvvtiJä^
М f	"
J ^ |Д Цу»цѵ| lUvt’fewMn-t: Г<ІІМ^|
іЬ%4 ■
Клѵ *
7
ОіШіі
%Jb-	; it-WU ^-ЛД OJbfiû*^. —	(о
(i-ô-e ^64* '. НлjL» Q-irtujLtujöi — Сл Ь ^ <J4^4^
Оісь »v^ou^aemcjij нч- зив^ ^а^етЛ

ß О- тѵ6С|£ ^ eitu. 4AM.îütomûj» j аиле

*>tfrm.«Ldu. 6«лѵѵЬл т и лие? t yt«- ateoij

ç.^4 «исд rwtcji ^ 'ЗелА-j^ пь^ чв в-*w tß .
Работа над ошибками. Страницы из пятой тетради А. Эфрон

с пометами рукой М.И. Цветаевой.

& liUU-ii . ^имЛм-)	I	С ^-‘Ч ■■ «х-•*•«; <| I
ГЛ-JUuJ	*,W^<XA-C,
ft^64^räxi, /ѵѵ|ѵа<ли.ол.а( -ѵіАле^ѵо|І7( /ілф-*-**и^ег»
^ -ТѴЁ^ЖХ-МЛЛ (Г( 'V^SwCtM^kAJTj 'И'МН^' ЛМ?
, * ii ^млѵал.оу -Слу>*«лалхг, 'С^тьм.ал.О', .'-уи*/~«л0

чц^, Ч^ѴКхѵі^	ÆK^'r\tjsn.of ,n*yw*-ù^c*f mp$40k
V-0 V) ЛЛлЛ К oVu^>i CLAXrf fci^iwKA ЩЛЩ Щг^*Л^т*>, fU^UAAA OM^
JljpS!!
у^ VUX.-Ce ^ AVUvtO^ ; Мллл^СЛих. y /M&AAStsUA4F ( - VHAA^cMC ,-ѴИ^»
«Ц jy«tJUJU , /\ІЛЛЛиМ.ІІМ.ЛІМЛ*ЛМЛ,иЛл 1fU>bU*-KÛA-0 I *ыл^Ы

ir'\ "■	*	НА'^Я
Jâ-0 vVilA-^-^ f £-CW\AÂ<KtO j	j-fï&SiiJy ІУ^Ір
^^JUM~4A ^ ^ЛиЛАА,^ ^ДЛ^Ъ^І^^ѴЬѴСѴ^Ѵ j	^ SvUftÔ>A<4
J ли^Со4<Уиг 'y JUmоѣол^ f A£kJL&§H^iXj ЛЛ^^4шI

f \^oy*xLnjtf^ ^vjvayulrtJït f
/VVJHr^KDu-o-crг	? f'AAfb\\ Г-,' jWHUiSnè
JU|p lAA^H^McCX^V^^ 4ЛД|^£>і^<дХ^
.K* |||i^ ѵъЬ о a vn«t | } au* /^іиил «^.«эижа^
S
СЛ y JtOuUTjlUflN ^1raû-|>Ae Ät| f e Ufl ;' • шЩфЩЩ

Л<Уѵ|ижЙА Vcût&-Ui 3> WtfcÇ,..j| Nf ГК.|> tjÿwuô Ѣ Q^-j V ^ wéf Jt
ftauf щ,т^ t<.a.\ a tv 4e^ f 4>v»i «к* «-ivr-A/.aju**J
■Ht
H,flu6-o rv^ (пил. ул a m*Cj\ ; цш.^0, y jl.u W u гиё^ц-
Mm 792/. РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. xp. 248. Л. 48 об. - 49

Вид Воробьевых гор. Москва. Открытка. 1900-е гг.
Храм Николая Чудотворца

на Песках близ Арбата,

на углу Большого

Николопесковского

переулка. Москва.

Фотогравюра Шерер

и Набгольц и К0.1881

Дом Соллогуба на Поварской улице. Москва. Фотография 1900-х гг
К.Д. Бальмонт. Москва (?). 1917
A.A. Блок. Москва (?). 1920

H.H. Вышеславцев.

Автопортрет.

Москва. 1918
В.Д. Милиоти.

Художник Н.Н. Вышеславцев.

Москва. 1920
Инамэ.
Художник Н.Н. Вышеславцев.

Москва. 1919
Женский портрет.

(Предположительно, портрет

М.И. Цветаевой.) Художник

H.H. Вышеславцев. Москва. 1921

С.М. Волконский. Москва (?). 1920-е гг.

Татьяна Федоровна Шлецер (Скрябина) с детьми

Ариадной, Юлианом и Мариной. Москва. 1918
Борис Александрович Бессарабов.	Борис Константинович
Воронеж. 1916	Зайцев. Притыкино. 1915
ШЯЁЁШ

Деревня Притыкино Каширского уезда Захарьинской волости

(ныне Тульская обл.). Фотография 1912 г.
Вера Алексеевна Зайцева

с дочерью Наташей. Москва. 1922
Татьяна Васильевна

Зайцева. Москва. 1926

Страница из четвертой тетради А. Эфрон. 1921.

РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 247. Л. 176

1921
плечи и ведет перед собой. Наконец она останавливается, бе¬

рет мою руку и потом продолжительно с расстановкой кричит:

«Князь, князь, князь!» В Волконской комнате что-то шевелит¬

ся. Старуха ведет меня туда и, остановившись у самой двери,

кричит: «Князь! Аля пришла!» И потом поспешно удаляется.

Волконский стремительно идет мне навстречу. Он хочет меня

поцеловать и наклоняется. Я кладу руку с куличом ему на пле¬

чо (которое служит мне опорой) и целую его. Он ведет меня к

себе в комнату. Кулич он ставит на свой письменный стол, ко¬

торый он «убирал». Потом он узнает, что мама в саду и соби¬

рается к ней идти, как я хватаю его руку и говорю: «С<ергей>

М<ихайлович>! Я Вас люблю!» «Ты меня любишь? Ты меня

любишь? Ты меня любишь. И я тебя тоже». Когда он получил

кулич, он на секундочку присел, взял ручку от ящика, порылся

в бумагах и достал оттуда трогательное яичко деревянное с на¬

рисованной мельницей, зарей, домиками и лесом. Я очень была

тронута! Мы с Волконским идем рука об руку вниз к Марине.

По дороге Волконский извиняется за пустоту яичка и говорит:

«Может быть, из Петербурга пришлют книги. Знаешь, замеча¬

тельные книги! Я тогда тебе их подарю». Я рассыпалась в бла¬

годарности, хотя знала, даже если он мне подарит эти книги, то

они будут только для его возраста. Мы подошли к Марининой

скамейке, и она была очень рада, увидев его. Он пригласил ее

к себе. Она шла через громадный, длинный, темный коридор

и озиралась по всем сторонам, готовая войти в каждую дверь.

Наконец мы вошли в совершенно пустую комнату «племянни¬

ка», где ничего не было, кроме двух кресел, двух портретов и

одной кровати. Вслед за нами вкатился большой стол, покры¬

тый бело-желтой скатертью, привезенный Надеждой Аманной

и «племянником». Волконский приставил стулья к столу и сам

поспешно вышел. Через приблизительно минуты 4-3 он вер¬

нулся с пасхой и каким-то особенным детским молоком. Лицо у

него было хищное и торжествующее. Вслед за ним пришла На¬

дежда Аманна с подносом, кофейником, куличом и чашками. Он

жестом хозяина налил нам кофе и — как взрослый ребенку —

сказал Марине: «Надеюсь, Вы сами дадите Вашей дочери это¬

го — и этого... Нужно попробовать все, все, что есть на столе...»

И Марина — жалобно: «Мне всегда грустно, когда двое пьют, а

третий нет...» И Волконский, беря кусочек кулича: «Двое пьют,

а третий ест...»
185

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Да! Подробнее о детском молоке: в банке — густое. Волкон¬

ский, накладывая его ложечкой, с радостным удивлением:

«— Знаете, это Нестлэ... Вот мне недавно подарили... Представь¬

те себе, я прежде совсем не знал, что это такое, только видел на

картинках: bebe...» «Да, да, bebe с испачканным лицом», подхва¬

тывает Марина. «Вот именно: с испачканным лицом», поддер¬

живает Волконский.
У Марины вид не совсем доверяющий, точно она куда-то «за¬

шла». Пьет — и не знает — что.
Они говорят с Волконским о его книгах, — кажется, устраи¬

вание — причем он сразу воскресает: «Да! да! Вечером в среду

буду читать декабристов... В 7 часов...»
Собираемся уходить, и я чувствую это. Встаю из-за стола и под¬

хожу к нему и нежно прижимаюсь. Он отвлекается от разговора и

обнимает одной рукой меня за шею, а другой подбрасывает себе

в рот кусочек кулича. В это время входит Надежда Аманна с напо¬

ловину разбитой чашкой и наливает, чуть не облив себе руки ко-

фием. Марина встает и благодарит за гостеприимство, и мы со¬

бираемся уходить. Забираем наши шапки, я же с особенным вни¬

манием беру яичко. Мы идем, Волконский тоже. Марина с первых

шагов запутывается и не знает, в какую дверь идти. Я быстро

иду и ожидаю Сергея Михайловича и Марину. Слышу в коридо¬

ре смущенный голос Марины: «Это так идти? Я всегда забываю

дороги». Сергей Михайлович входит первый, за ним смущенная

Марина. Я открываю задвижку и жду. Мы выходим. За нами на

площадку выходит Сергей Михайлович. Марина говорит что-то.

Я целую Сергея Михайловича. Марина прощается в словах. Мы

сходим с лестницы и выходим во двор. Гляжу на Марину. Лицо у

нее ошеломленное от такого приема. Я гордо с высоким голосом

спрашиваю, как ей у него понравилось: «Аля, Аля...» Я понимаю

ее потрясенность и иду. Выходим вдвоем из сада.
ЕГО ВИЗИТ С ПАСХАЛЬНЫМИ ПОДАРКАМИ

Сижу в детской и читаю «Отечественную историю».

Вдруг меня зовет Марина, чтобы я помогла ей. Я убираю, при¬

готовляю все для печки. Марина говорит, что придет Сергей

Михайлович. [Не дописано*.]
*	Далее следуют летние записи и письма (с. 194-206 наст, изд.), ни¬

жеследующие записи цикла — в конце тетради с пометой: «Продол¬

жение о Волконском».
186

1921
ДЕНЬ ЕГО ИМЯНИН. 5 МАЯ
Приходит Сергей Михайлович и очень нежно здоровает¬

ся. Я мою посуду, и выкладываю ее на табуретку, и с большим

усилием сдерживаю пыл. Он подходит ко мне, целует меня и что-

то выкладывает на мою мокрую табуретку: «Вот тебе по случаю

5-го мая и по случаю...» Тут он запнулся и поцеловал меня. Он

пришел, если не ошибаюсь, с толстой, свернутой в трубку ру¬

кописью. Марина сварила кофий и торжественно внесла его на

подносе. Мне было дозволено слушать чтение С.М. (Дальше не

помню.)
ЕГО ПРИХОД С ЦЕЙЛОНОМ
Входит (я занимаюсь хозяйством) и так высок, что на¬

клоняет голову перед нашей столовой дверью. Волосы чер¬

ны (как чернила, которыми я пишу), несмотря на 61 год. Нос

орлиный, а глаза! Глаза уж поистине орлиные! Уже замечает

за мной чашку с васильками, без ручки, и уже одухотворил ее

в кубок. И очень певуче и протяжно: «Здра-а-авствуйте, мои

милые!» И наклоняясь ко мне: «Здравствуй, здравствуй!» Он

ни разу не назвал Марину Мариной Ивановной, а меня Алей.

Входим в Маринину комнату. Он с какой-то освобожденностью

садится в потускневшее бледно-лиловое кресло. За его спиной

чудная шелковая райско-Цейлонская шаль — синяя с желтым*.

Привычно и быстро развертывает свою круглую рукопись и

читает. Читает о Цейлоне. Во-первых: «Неприятен слон. Толч¬

ками идет». Во-вторых: «Чаща, трещащая под тяжкой поступью

слона». (Покручивает и удлиняет свои уже нитеобразные усы.)

В-третьих: «Мы** ехали в телеге, разленивленные общей ле¬

нью. Везде царила лень. По дороге, нежась в пыли, проползала

жирная полуспящая змея. Но больше всего лень воцарилась в

нашем погонщике. Он сидел утомленный бездействием, и его

медленность, с которой стегал своего горбатого зебу, раздража¬

ла меня. И вдруг я понял: ведь зебу не может идти быстрее, так

зачем же вознице вкладывать энергию в свое стеганье?»
Заботливо и чисто откладывает прочитанные листочки на¬

зад рукописи. Читает с входящим в Цейлон увлечением. Будто
*	Она впоследствии отослана А.А. Ахматовой. — Примеч. авт.
** Не помню только, с кем С.М. ехал: кажется с братом Николаем. —

Примеч. авт.
187

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
все это было с ним только что и он, для того, чтобы ему повери¬

ли, показывает цейлонские цветы — цветы памяти.
Кончает он всегда обрывая: «И вот...» И после конца сидит,

торжественный как орел-царь, свертывая листочки в трубочку.

Ищет веревочку. Вот так. Нет, так. Нет, еще так. Когда я подхо¬

жу к нему, благодаря и целуя, он очень радостно и отзывчиво:

«Как это мило!» И ободренная, я сажусь к нему на колени. Он со¬

бирается уходить. Темно. Мы все, т. е. Марина и я, хотим нынче

проводить Сергея Михайловича. Ощупью нахожу его шапку. Вы¬

ходим. Сергей Михайлович с такой гордостью идет, как будто

бы только сейчас узнал, что он князь.
По дороге видим на трамвайных рельсах что-то белое. Сер¬

гей Михайлович щупает, не лунный ли это свет. Оглядываясь, я

вижу фигуру С<ергея> М<ихайловича> — точно верблюд стоит

посредине мостовой пустыни: «Нет! Это не лунный свет! Это,

наверное, спекулянт ехал и просыпал».
Тут уж действительно три возраста: 61,28 и 8.
У фонарей Арбатской площади ютятся продающие и покупа¬

ющие. Допровожаем Сергея Михайловича до угла. Прощаемся.

Сергей Михайлович быстро уходит. Вдруг Марина взволнован¬

но: «Аля!..» Не давая ей договорить, я мчусь за Сергеем Михай¬

ловичем. Он изумленно поворачивает голову и еще не видит

меня. Ну точно верблюд, чего-то ждущий! Высок, статен. Он

«рыцарь своего века». Быстро и крепко целую его и мчусь об¬

ратно к Марине. Оглядываясь, вижу его недоуменную фигуру,

только что повернувшуюся для ходьбы. Мрачно, точно выпу¬

стили любимую птицу, идем домой.
ЕЩЕ ПРИХОД
Подметаю. Марина варит кофий. Вдруг чей-то стук! До¬

гадываюсь и замираю с щеткой в руке и в грязном переднике.

Входит Сергей Михайлович. Забыв все на свете, роняя щетку, не¬

сусь к нему навстречу. «Здравствуй. Здравствуй». Не знаю, что

делать, мыть ли чашки и чайные ложки или сидеть с С<ергеем>

М<ихайловичем>. Первым делом С<ергей> М<ихайлович> снял

шляпу и сказал: «Я к вам с поклажей» и начал вынимать из кар¬

манов витки и баранки. Я благородно мою чашки и выбираю

С<ергею> М<ихайловичу> синюю. Относим вместе с Мариной

прибор С<ергею> М<ихайловичу> и усаживаем его за ванный

столик. Благодарит и осторожно прихлебывает кофий. Подаю
188

1921
ему вилку и нож. Достает себе блин, осторожно и быстро ест,

вырезывая середину, которую считает сырой*.
Мимоходом рассматривает книги, лежащие на ванном столи¬

ке. Кофий пьет всегда без ложечки. Ложечку кладу всегда для

приличия. С<ергей> М<ихайлович> кончает пить. Быстро сни¬

маю все с кресла и приготовляю табуретку с маленьким стулом

для себя. Марина дает мне бумагу и карандаши, чтоб я ей что-

нибудь нарисовала. Сергей Михайлович благодарит Марину и

садится в свое любимое кресло и развертывает рукопись. Чте¬

ние началось.
Настроение у нас с Мариной как в храме. Торжественность,

кафедренность и самое главное, голос: он всюду такой, как нуж¬

но. (Он ведь учитель жеста, и жеста голоса!) Там, где он хочет

передать, например, свое настроение у китайцев, он говорит

возмущенно и непонимающе, и у него все выходит так живо,

так воскресающе, точно он говорит про цветы, которые у него

засохли, и своими рассказами заставляет их воскреснуть. (Не

любит лишних вещей. М<арина> хотела ему подарить книгу, но

С<ергей> М<ихайлович> боится, что она расплодится.) Я рисую

Георгия Победоносца. С<ергей> М<ихайлович> кончает. Я как

рысь бросаюсь к нему, и целую его, и благодарю.
На этот раз провожаем его только до парадного. Нахожу его

шапку, серую, широкополую, с лентой. Благословляю в тьму**.
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР С ВОЛКОНСКИМ

Идем с сокрушенным сердцем по лестнице. В передней

свет. Открывает нам Надежда Амандовна. Никого нету дома.

Все (кроме Ольги) на концерте Игумнова. Идем в самую пету-

хивную комнату, комнату Надежды Амандовны. В этой комнате

она ничего не убирает, кроме постели, да и та завалена книга¬

ми. Вдруг мы слышим звонок. Ольга открывает. Сперва входит

Елена Николаевна. За ней Англичанин. За ним Игумнов, а ря¬

дом с ним Сергей Михайлович. Шляпа у него в руках. О чем-то
*	В другой раз Марина приготовила ему жженые. — Примеч. авт.
** Внизу страницы нарисованы кулич (?), птица, держащая в лапках

полотно с надписями: «Верность и долг», «Служба» и изображения¬

ми куполов с крестами, ниже рисованые надписи: «Конец» (2 раза).

Вверху следующей страницы запись красными чернилами рукой

М.И. Цветаевой: «Запрещаю тебе рисовать в тетрадке! Писание —

не баловство, a долгі»
189

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
v.
ШШтШщ
шшш
К І ' r
1 '%у-Щіг'~4i»w>y*tf‘~'|^.^«|*пт^‘ т‘•f**-
^tejitej у *Ц(е$ІК^** $л*) IfejP^jjÉpBÉ
fr.trkf	in ^д!
йнярв^- Э%ѵ^«нѵѵѵг>
.. П
<LA ѵДІ^ЧаЛМ^«
SwArfAw
л 911
Дшщрирщ
ѵ\ (АУ^Ц)1 ^Ls
^шииюш
ppMfa
IWuJ
* ЦгІ
лІ4Шг^ѵ ‘О - об
wüte;
Страницы из пятой тетради А. Эфрон

с пометой рукой М.И. Цветаевой: «Запрещаю тебе рисовать

в тетрадке! Писание — не баловство, а долг!»

Сентябрь 1921
РГАЛИ. Ф. 1190. On. 3. Ed. хр. 248. Л. 77 об. - 78
190

1921
(ûue (MJUfVb
M
■f*
КДДШОЛии, -
■ИИ^^
«о%л*
191

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
разговаривает с Игумновым, но без увлечения. Сергей Михай¬

лович меня видит, а Елена Николаевна очень радостно целует

и знакомит с Англичанином. Игумнов не особенно красив, но

зато лицо вдохновенное. Здороваюсь с ним и порывом целую

Волконского. Все идут к нему в комнату. Говорю Марине, что

все пришли, а сама иду в кухню, считая неудобным входить в

такое блестящее общество, как Волконский, княгиня, Англи¬

чанин и музыкант. В кухне горит печка, сидят скучные жиль¬

цы, скучная Надежда Амандовна и скучающая Ольга. Сижу на

пне для рубки дров. Ольга совершенно по-орестовски хваста¬

ется тем, что умеет свистеть, причем свистит ничуть не лучше

меня, т. е. никак. Другие же просто дуют в обе щеки. Наконец

Ольга мне передает, что меня зовет Елена Николаевна. Прихо¬

жу. Первое, что мне кидается в глаза, это Сергей Михайлович,

сидящий у стола, оживленный и величественный. В петлице у

него астра. Рядом с Еленой Николаевной Англичанин. Почти с

С<ергея> М<ихайловича> ростом. Лицо доброе, ласково-непо¬

нимающее (не человека, а язык). Когда я смеюсь чему-нибудь,

он, хотя не понимая, смеется тоже. На столе цветы и лампа под

колпаком. Елена Николаевна спрашивает меня: «Аля, хочешь

чаю?» и потом говорит Англичанину, чтоб он сказал «Аля, хо¬

чешь чаю?». И Англичанин: «Алоо хочо чао?» Вдруг стук в дверь.

Ольга поспешно открывает, и я слышу в передней ее радостный

голос: «А!.. Это Вы?..» Предчувствую, что раз Ольга так рада, то

это подозрительно. Не Орест? Нет! Входит Ольга, ведя за рукав

молодого человека с неприятным лицом и в бархатной куртке.

Е<лена> Н<иколаевна> встает и говорит: «Познакомьтесь! Это

мой большой друг, Граф-коммунист Зубов». Гробовое молчание

10 секунд. Тогда Е<лена> Н<иколаевна> подводит его ко всем,

а когда подходит ко мне, Е<лена> Н<иколаевна> повторяет:

«Аленька! Вот этот человек — мой лучший друг — Зубов. Как

он тебе нравится?» Я сделала вид, что не слышу и потерла гла¬

за. Марина сказала: «Аля! Ты устала?» Так что вопрос Е<лены>

Н<иколаевны> остался позади, да, по-моему, она его уж и забы¬

ла. Только Зубов продолжал вопросительно и паршиво глядеть

на меня.
Мы все встали минут через 20 после прихода Графа-комму-

ниста. Елена Н<иколаевна> попросила у своих жильцов позво¬

ления поиграть на рояле. Игумнов робко, но вдохновенно во¬

шел. Он сел за рояль, и Е<лена> Н<иколаевна> устроила ему его
192

1921
любимый свет. На рояле стоит маленькая лампа (как у Вас, Ма¬

рина), Е<лена> Н<иколаевна> тушит большую лампу, зажигает

маленькую нарояльную и прикрывает ее платком.
Игумнов играет.
Со стен глядят девушки. Одна малороссияночка с розовым

лицом и грустными глазами.
Под музыку думаем. Тихо. Оглядываясь, вижу другую девуш¬

ку. В черном. А музыка относит морем к морю, нежностью и лю¬

бовью к отцу. Я чувствую, что сейчас море унесет М<арину> и

меня в своей рыбачьей душе.
«До свидания, Елена Николаевна!» «До свидания, Аля. Как тебе

нравится этот человек? Он мой большой друг»... Услыхав старую

песню Е<лены> Н<иколаев>ны, я быстрым темпом убираюсь к

Эм<илию> Льв<овичу>. «До свидания, Эм<илий> Льв<ович>!»,

«До свидания, Аля! Уже спать?» «Да. Мне давно пора». С сдержи¬

ваемым пылом несусь к порогу. Сер<гей> Мих<айлович> с Англи¬

чанином: «До свидания, Серг<ей> Мих<айлович>!» «До свидания,

детка! Ты у нас ночуешь?» «Да». «До свидания!»
УТРО И ТРАПЕЗА

С<ЕРГЕЯ> М<ИХАЙЛОВИЧА>
Встаю, моюсь, иду в кухню. Там Ольга и Н<адежда>

А<мандовна>. Здороваюсь и сажусь на место Е<лены>

Н<иколаевны>. Скоро приходит ..." кто? В руках пирожки с

яблоками, те, что мы вчера принесли. Достает маленькую тол¬

стенькую сковородку с винтом вместо ручки. Ставит на печку.

Ждет, чтоб печка разгорелась. Потом вдруг быстро снимает ее

и ставит другую. Быстро берет пирожки и крошит их на сково¬

родку. Потом берет соли, постного масла и смешивает всё вме¬

сте. Н<адежда> А<мандовна> и Ольга с изумлением смотрят.

Потом, когда у С<ергея> М<ихайловича> достаточно подгорело,

он всё выложил в тарелку и прямо начал есть, с поразительной

быстротой. Н<адежда> А<мандовна> и Ольга только стояли

поджав руки.
Потом он начал прибирать у себя в комнате, т. е. немножко

раздвигать со стола и еще доприготовлять уездные вещи. По-
*	Так в тексте.

** Так в тексте.
193

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
том мы начали с Н<адеждой> А<мандовной> и Ольгой пить

чай. После пришла Марина за мной, и я больше С<ергея>

М<ихайловича> не видала.
ПИСЬМО
<1>
Дорогая моя Марина! Через несколько дней мне придет¬

ся уезжать, оставив Вас с болтушкой Асей и озорным Андрю¬

шей. Прекрасные места и хорошая еда будут меня печалить,

потому что Вас не будет со мной. Но с каждой оказией буду по¬

сылать Вам письма. Простите за однообразное письмо.
Через 4,3,2 дня мне уезжать. Сначала я была рада, что поеду,

а потом вдруг подумала о том, как Вы останетесь с Коктебель¬

скими сплетнями. (Простите за несправедливое слово.)
Когда я там буду каждую субботу купаться, Вы тут будете

мыться без теплой воды, едва вымываясь из-за какого-нибудь

мелкого дела.
Маринушка! Когда я уеду, передайте Льву, нашему благород¬

ному льву. Марина! Я хочу быть твердой в жизни, а особенно

в такой маленькой вещи, как временное расставание. Надеюсь,

Марина, что все пройдет благополучно. Буду молиться за Вас по

ночам, по утрам, по дням, в смрадном вагоне и... и в цветочном

поле...
Но ведь я обещалась быть твердой!
2
Марина! Пишите мне в деревню письма, как Вы и Ася с

Андрюшей живете в Москве. Наташа ничуть не скучает по ро¬

дителям.
Я сейчас почему-то в веселом настроении. Смотрю на букет

ромашек и радуюсь, что хотя цветов смогу Вам привезти на па¬

мять от деревни. Жалко, что Вас там не будет. Может быть, Вам

было бы хорошо.
Моя милая Мариночка! Я очень растрогана. Мы только что

были у Волконского, прощались. Я на прощание ему убрала по¬

стель. Я очень рада, что могу написать Вам хотя бы трехстра¬

ничное письмо. Как мало! Этот день, субботний — день по¬

следний, когда я могу побыть с Вами. Я знаю, что, когда я пойду

за Зайцевой, куда-то далеко, на вокзал, я ее не буду любить. Я
194

1921
тогда почувствую ее похитительницей из Вашего дома, Ваших

объятий.
У меня в Москве осталось два друга, Вы и Волконский. Я так

рада, что осталась с Вами хотя бы один день. — Воскресение по¬

хитит меня у Вас. Это будто бы праздник, гудят колокола, а я

уезжаю, уезжаю с горем в сердце.
Ваша Аля
<3>
Дорогой лев! Я завтра уезжаю и хочу написать тебе пись¬

мо. Я очень хочу, чтоб ты меня не забывал. Посылай мне письма.

Я тебе тоже буду их писать. Передай Марине мой привет и на¬

дежду на хорошее будущее. И тебе то же самое. Передай Витку

мой отдаленный поклон.
Твоя Аля
<4>
Милая Марина!
Настал день уезда. Стараюсь быть как можно тверже. Про¬

снулась — а Вас нет! Было жалко. Последнее утро с Вами. Через

полтора часа уход и уезд. Последние минуты с Вами. Все одно и

то же. Тосковала как сейчас только в приюте. Привет и поклон и

поцелуй льву. Витку поклон.
Ваша Аля
Храните мои письма.
МОЯ ЖИЗНЬ В ДЕРЕВНЕ
Мы выходим из поезда. Еще совсем светло. Идем вверх

по горке и видим телегу с сидящим в ней стариком. Вера ра¬

достно идет к нему и здоровается. Старик, которого зовут Клим,

укладывает наши вещи, и мы едем. Мы скоро выезжаем из Ка¬

ширы (так называется город). Когда мы проехали две деревни,

то выехали на открытое пространство. Там было видно солнце,

которое было в виде громадного пылающего шара. Я глядела и

жалела, что на это зрелище не глядела Марина. Я скоро легла

спать, но спала немного. Вера глядела, как темнеет в поле. Мы

ездили по оврагам и по кочкам, потому очень тряслись.
Я долго не спала и глядела, как темнеет. Я на некоторое вре¬

мя выспалась и долго любовалась на странные тени лесов и

рощ. Верина шляпа пришла в тряпишный вид, потому что она

в ней даже и спала. Мы проехали мимо небольшой аллей с де¬
195

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
ревьями времен Екатерины Великой. Старик Клим от времени

до времени курит махорку и требует ворча спички: «Ишь ка¬

кие спички-то! Точно нарошно кто подсунул». Глубокий овраг.

Мысль о быстрой езде вниз после такой трясучки и страшна,

и приятна. Единым духом: вверх, — опять вниз и потом томи¬

тельно прямо. Вся надежда на скорый приезд. «А бабушка лю¬

бит детей?» «Да». «Скоро приедем?» «Да, довольно скоро. Еще

три-две версты». Поднимается солнце сначала в виде красного

шара, потом преобразовывается в солнце с желтизной.
Наконец приезжаем. Деревня, серые избы точно насупивши¬

еся Бабы-Яги. Едем садом, похожим на рощу, и подъезжаем к

дому с широкой террасой. Открываем парадное и входим. Из со¬

седней комнаты выходит низенькая и сухо-худая старушенка:

«Борис! Вера! Мы-то Вас ждали!» «Мамочка! Как я рад тебя ви¬

деть!» И разные крики восторга. Наконец выползаю я. «Здрав¬

ствуйте, бабушка!» «Здравствуй, милая. Ах да! Нужно сказать,

чтоб самовар ставили. А вы идите в комнаты». Входим в длин¬

ную комнату с двумя окнами, столовую. Бабушка спрашивает

о дороге, и я засыпаю. Приносят самовар, компот в соуснике и

т. д. Сонно ем. После чаю Вера идет в спальню Наташи и кричит:

«Папка! Иди. Талушка проснулась». Борис и я идем, а Наташа

бросается к нам из постели: «Как! И Аля приехала? Мы с тобой,

Аля, завтра хорошенько поговорим». Иду с Верой и Борисом во

флигель спать. Ложусь в маленькой довольно комнате, «фли¬

гельном кабинете».
Утро и следующий день
Утро. Чудная погода и солнце. Быстро встаю и выхожу в

сад. Гортанное воркование горлицы, пение соловья: «Ах, где Ма¬

рина!» Подхожу к террасному входу и сажусь на ступеньку под

жасмином. Бабушка еще спит, и какая-то баба умиленно стоит

животом вперед. Тихо, как-то потерянно брожу. По траве бега¬

ло множество каких-то красных насекомых, кажется уховертки.

Вот какая-то дорога вниз. Пойду по ней. Деревья, цветы, дикие

яблони. Внизу река. Грустно первое утро без матери!
Купанье, прогулка за ягодами
«Идемте купаться!» «Да, Наташа! Идем купаться!» Река,

обросшая по бокам травой. Вера первая, перекрестясь, летит в

воду и отдуваясь плавает: «Фу, дети! Вода холодная. Вам купаться
196

1921
нельзя!» Тогда Наташа, опечаленная, говорит 15-летней девуш¬

ке, дочери кухарки: «Надя, идем в Стрелку за ягодами!» «Хорошо.

Сбегай к бабушке и принеси две или три кружки для ягод».
Через пять минут мы все уже идем в Стрелку. Пни, роща и

наконец лес. Все время собираю и собираю ягоды. Выходим к

ручейку с перекинутым через него хворостом и хрустя переби¬

раемся на другую сторону. Довольно крутая горка, по которой

трудно взбираться. Наконец торжествуя смотрим сверху вниз

на урчащий ручей и на хрустящий хворост.
Всё кустарник, кустарник, дерущий платье, лицо и руки: «А я

сейчас съем свои ягоды. Аля! Погляди! Вон стадо, а вон впереди,

за черным быком наша Терусенька! Терусень! Ну, глупая какая!»

«А сама вчера только говорила, что лучшая корова в стаде»... И

тому подобные пустые разговоры.
«Ах, наверное, сейчас дождь пойдет. Аля ! Гром». И спеша (мыс¬

ленно), с подорожным собиранием ягод, идем домой. «Наташа,

ты знаешь, сейчас, наверное, твой папа, купаясь, под дождь

попал и еще что-нибудь потерял». (Борис всегда, купаясь, что-

нибудь терял, то запонку, то мыло, то полотенце. Его всегда с

купаньем с боязнью отпускали.) Опять тот же трещащий (чаща,

трещащая под тяжкой поступью слона) хворост, холмы, ручей¬

ки. Выходя, попадаем в долинку с смрадным запахом. «Наташа!

Чем это тут пахнет?» «Это, Аля, тут мертвая лошадь лежит. Это

ее корова забодала!»
ПОХОД СМОТРЕТЬ ЛОШАДЬ
«Аля! Идем мертвую лошадь смотреть. Позови деревен¬

ских девочек». Иду с некоторыми девочками, Грушей, Дуней,

Олей и Наташей, вниз к речке, где мы обыкновенно купались.

«Вон она лежит!» Мы все идем не без страху, какой-то жути

перед «мертвой лошадью». «Аля! Погляди. Вон Султан идет! Он

мертвечины наелся и живот болит. Уж я знаю этого Султана».

Наконец, перебравшись через ручей, видим лежащую лошадь с

оскаленными зубами. «Ишь, зубы-то!» Не то с завистью, не то с

удивлением говорили дети. Не понимаю зависть к зубам мерт¬

вой лошади! На животе у ней большой красно-кровавый узел.

Дети не то с жалостью или с бабье-вдовьим смиреньем (точно

перед ними какие-нибудь мощи лежат): «Ки-ишки вылезли... В

кро-ови каталась... Перед смертью кака-ала... (и полушепотом)

Воняить...»
197

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Мои ПОУЧЕНИЯ
Приходим с Наташей и Надей из лесу: меня уж у дома

ждет девочка: «Аля! Идем за ягодами. Там за рощей, где сенокос

неделю назад был, много ягод!» Через минуту идем. «Аля! Я вче¬

ра гнездышко нашла, с яичками, бросила Веруше из Байдина, а

она все разбила». «Дуня! Зачем же ты гнездо взяла? Ведь это

грех. Мать будет горевать по птичкам!» «Мать? Накой ей дело,

сколько я гнезд-то найду?» «Да не твоя, птиц мать!» «A-а, зна¬

чит, птичкина?» «Конечно». «Ай-ай! Ну правда этот сук чуть мне

платье не разорвал!» «Дуня! А ты знаешь, что деревья живые».

«Во!» «Конечно! Если бы они были мертвые, то не зеленели бы.

Ведь ты наверное видала деревья, которые высохли. Они уже

не живут». «Вот-таки сказала! Ей-Богу?» «Да. А ты знаешь, что

такое звезды?» «Это вон такие штучки». «Нет, Дуня. Это такие

же миры, как наша земля». «Неужели правда? Во... значит, там

такие же, как мы с тобой, люди?» «Нет, но там все-таки жизнь

идет». «Ах, как ты интересно говоришь»... «Дуня, а ты знаешь,

что под тобой огонь?» «Ври больше... Где?» «Под землей». «Что

же, там цыганы? Костры жгут под землей?» «Нет. Наша земля

сначала была красным раскаленным шаром, и на ней никто не

мог жить от жары. Потом она начала понемногу остывать, и на

ней начала появляться кора. А внутри земли еще есть много

огня». «Не врешь?» «Нет». «Во! Так я в любую минуту могу взять

папанькину лопату, которой хлеб веют, и вырыть себе огонь¬

ку?» «Нет, Дуняша! Огонь в земле глубоко, так что ты даже если
б	колодец вырыла, ничего бы не вышло». «Ну... (полуплакси-

вым тоном) Как же достану... Ну накой мне этот огонечек, коль

я его и достать не могу...» «Ну, Дуняша, как не стыдно! Тебе уже

12 лет!» «Ну-к что же! Огонечек... Аля! А вот ты мне не можешь

сказать, что гриб живой! Он не говорит, не ходит? Как же он

может быть живым?» «Дуняша! Вот, скажем, у тебя болят ноги

и ты не можешь ходить. Ты немая и не можешь еще вдобавок

слышать. Ты разве мертвая?» «Нет, но грибы собирают!» «Ну и

что ж! Если бы они были мертвы, то они и не росли бы». «Вот,

Аля, как это так говорят, ты флостовка!» «Как? Потасовка?» «Да

нет! Флостовка!» «Философка?» «Во-во-во!» «А что это такое?»

«А вот это человек, который очень хорошо рассказывает». «А

ведь, Дуня, земля кружится». Гробовое молчание. «Кружится?

Ну я домой пойду...»
Наслушалась!
198

1921
Портной
«Мама! Папа! Портной приехал!» «Да что ты говоришь,

Наташенька! Егор Иванович, Тата?»
«Вера Алексеевна! Барин!» Мы все выходим и видим полу-

старика, держащего сверток: «Здравствуйте, Вера Алексеевна!

Здравствуйте, Барин! Вот Вам, барыня, Ваш платок». Этот пла¬

ток был три года тому назад потерян, а портной, найдя, три года

хранил и, не утаив, привез. Борис тут же слез со стула, дав сесть

бабушке, дал портному стакан холоднющего чаю, ягоды и хлеб

с маслом бабушкиного изделия. Портной встал, поблагодарил и,

видимо не знал, что делать. Туг подоспел Борис Зайцев и начал

уверять, что ему сюртук широк. Туг уж началось! Съуживанье,

закалыванье булавочками, заметки мелом. Борис Зайцев в одну

минуту очутился точно в корсете. «Хватит, Егор Иванович! Хва¬

тит! Есть-то я как буду!» Егор Иванович, вдруг: «Ну, я иду!» Под¬

ходит и, кланяясь по пояс, подносит руку Бориса к губам. «До сви¬

дания, барин! Заходите к нам». «Да и Вы к нам, Егор Иванович!»
Потом Вера принялась нам разъяснять: «Наташа и Алечка! Я

потеряла этот платок три года тому назад, а он его хранил, хра¬

нил, пока не принес».
Троицын день
Встаю. Чудное солнце. Первым делом мысленно по¬

здравляю Марину. Быстро встав, надеваю белое платье с кру¬

жевами, Наташино, которое она носила на Пасху. В мое окно

виден огород, птицы, голуби и воробьи, ворон почти нет. Бегу

босиком к бабушке мыться и невольно останавливаюсь. Солн¬

це, деревья, 4-летний мальчик и Дуняша, которую я поучала.

На бегу срываю несколько больших цветов. Вымывшись и по¬

здравив бабушку, иду гулять. Ясно помню несколько, 4 дерева

с волчьими ягодами и поляну с скошенной крапивой. Встречаю

Наташу, поздравляю, даю цветы и иду. Этот обход всего имения

был у меня каждое утро. Потом опять иду в обратную сторону

и вхожу в аллею из елей и сосен. Вот мой любимый угол, аллея,

пень и в двухсот шагах деревня. Вдруг слышу: «Трру урру трур-

ру!» Это бабушка или Надя трубят к завтраку. Быстро покидаю

пень и воспоминания и иду. Веселые лица и поздравления. Ур-

чаще-засыпающий как утром, так и вечером самовар, клетча¬

тые лепешки, всего и не перечислишь. (Если есть описыватель

дворянского стола, то это Борис Зайцев.) Я съела почти поло¬
199

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
вину хлебницы и выпила чашку молока и еще четверть чашки

чаю с молоком. Я съела скорей всех и побежала сказать старику

Климу, чтоб он запрягал в кабриолет. Тем временем часа за 2

Надя плела венок на могилу Наташиному деду.
Наконец взошел старик Клим в ливрее с царскими пуговица¬

ми и, держа руки за спиной, доложил: «Барыня, готово». Мы все

взбаламутились, и я скорей выбрала себе самый большой бу¬

кет красных лилий и взяла еще множество розоватых цветов,

чтобы посыпать могилу. Мы все сели в кабриолет. А Надя еще

раньше нас пошла в церковь. Борис сел на козлы, Вера, Наташа

и я на скамейку. Мы все придерживали венок для деда. Борис

взмахнул бичем, — и помчались! Проехав три четверти версты,

уже была видна церковь. Как проехали последнюю четверть,

уже были у церкви. Сначала пошли отнесли венок, потом вош¬

ли в церковь. Она была украшена березками, и П047И все дер¬

жали в руках или березки, или цветы. Мы простояли, кажется,

полтора часа, потом вышли с Наташей и пошли на кладбище,

где по возможности украсили и вычистили могилу деда. Потом

вышла Вера с просфиркой и Борис, как-то почтительно держа в

руках шляпу. Теперь Надя и Борис сели на козлы, а мы в преж¬

нем порядке в сам кабриолет. Возвратившись в 11 часов, сели за

стол, читая книги. Через полчаса к Наташе приехала ее подруга

«Веруша из Байдина». За обедом подали жареного кролика, тво¬

рожники и лестничку. (Лестница — это длинная лепешка с изо¬

бражением лестницы.) После обеда мы пошли с «лестничкой»

в поле, и я, крепко сжимая в руке яйцо, думала: «Я яйцо съем, а

скорлупу пожертвую».
Придя, мы влезли с головой в рожь и выбрали себе место для

еды и бросания. Я съела всё, а крошки и скорлупу бросила. По¬

сле этого мы все, Наташа, Веруша из Байдина и я, пошли в рощу

за ягодами и набрали две корзинки. Я принесла мой мячик, и

все втроем играли. Потом Наташа уехала в ночное отводить ло¬

шадь и, вернувшись, стала ужинать.
Так кончился первый праздник.
Духов день
«Наташа! Здравствуй. Ты помнишь? Нам ведь скоро надо

за березками идти». «Конечно. Аля, а ты куда идешь?» «Я на де¬

ревню». «Подожди меня. Я пойду туфли мои чуни сниму». «А я

тебе понесу. Идем».
200

1921
Проходим огородом и попадаем в чудный сад с яблонями и

грушами. Бежим наперегонки и видим еще другой огород, за¬

саженный только картофелем. Перелезаем через балку, которая

служит вместо калитки, и дружно скатываемся в канаву. «Ай,

ай, береги мой чунь! Разорвешь! Аля! А что ты тут будешь де¬

лать?» «Я? Просто гулять. Пойдем к реке, нарвем цветов. Ведь

надо что-нибудь поставить в вазы!»
Быстро идем и рвем, «находить» и «искать» не нужно, про¬

сто видим. Всё синеющие васильки и полевая гвоздика. Кашку

и одуванчики никто не рвет. Набравши полные букеты, кладем

их рядом с собой и ложимся на самое солнце, положив под го¬

лову платья. Потом, блаженно встав, бежим в дом, где забираем

ножи и срезаем по пути в рощу березовые ветви. Наконец, попав

в рощу и найдя самое «березовое» место, берем себе по березе и

срезаем. Набрав четыре веника, возвращаемся и очень радост¬

но украшаем дом снаружи и внутри. Наташе достался дом сна¬

ружи, мне — внутри. Я быстро плела гирлянды и обвешивала

портреты. В подсвечниках люстр, в кружевах занавесок висели

березовые веточки. Даже кухню украсила. Придя, Наташа даже

обиделась: «Как! 6 комнат украсила, а мне ничего не оставила».

«Нет, Наташа, я тебе оставила 2 окна и 2 подсвечника».
После обеда мы пошли с Наташей гулять. (Обед был очень

поздно: в 2 часа.) Мы с ней гуляли часа два, потом пошли в гру¬

шевый сад и стали подбирать себе груши. Я нашла 8, а Наташа
7	с маленькой. Мы их отдали печь и пошли гулять. Гуляли до
8	часов. Пригнали стадо. Наташа нашла себе хворостину, выве¬

ла корову и, пригнав, тайком стала давать сено, которое гото¬

вили для зимы. Потом мы пошли за вишнями. Наташа влезла

на дерево и начала сыпать их с ветвей. Собрав все вишни с полу,

я стала рвать малину. Набрав половину корзины, я отнесла ма¬

лину и вишни, и мы с Наташей пошли на пастбище за лошадью.

Мы сели на бревнышко, деревенскую скамейку. К нам вскоре

подошел маленький мальчик и, похлопывая бичем, предло¬

жил Наташе привести лошадь. Приведя лошадь домой, Наташа

вернулась, к нам пришли две девочки, Оля и Дуня (с которой

я беседовала), и я начала рассказывать сказку. Наташа и Ольга

сидели рядом со мной и обнимали меня, а Дуня, сидя на песке,

рисовала круги и вся была погружена в сказку. Когда я кончила,

дети очень благодарили и позвали играть. Играли мы в поло¬

вину пословицы. Это так: кто-нибудь говорит, например, «На
201

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
чужой каравай», а другой: «Не поведав броду». Потом в прятал¬

ки и перегонки. Потом, когда мы пошли домой, девочки прово¬

жали нас до самого входа и очень просили меня чаще быть на

деревне и рассказывать сказки. Бедные деревенские дети. Не

знают ни сказок, ни обыкновенных вещей. Придя, мы за столом

ели ногу поросенка, кашу, суп с костьми и пили чай с сушеными

яблоками.
Деревенский вечер, или вечер на деревне
Наташа и я уже загнали корову и лошадь и пошли «на де¬

ревню». Там уже было много народу. Девушки в белых кофточ¬

ках и в туфлях и парни в рубашках в полоску. На бревне лежит

гармоника, и к ней подходит парень. Начинается однообразная

музыка, но все-таки веселая. К бревну со всех сторон деревни

идут девушки и парни. Начинаются танцы. Наташа зовет Надю

и танцует. Она танцует лучше всех, и все, даже взрослые, дают

ей дорогу. Наташа в первой паре. За ней хвостом еще три пары,

девушки с косами и парни, большей частью нахальные. Вдруг

замечаю, на полу лежит что-то блестящее: это остатки от На¬

ташиного ожерелья. Кладу это в карман до времени и в самом

кругу танцующих вижу обрывок веревочки ç остальными буса¬

ми. Врываюсь, как пес, в круг и беру бусы. За собой слышу вопль

какой-то девушки: «Она мое настроение расстроила».
За оградой бабушкиного сада мальчик лет 12 сидел. Увидев

танцы, он ринулся через загородку, крича: «Давайте гармонику

или девку! Давайте гармонику или девку!» Увидав его, девуш¬

ки тревожно зашептали: «Лучше гармонику! С ним танцевать

нельзя. Он с толку сбивает!» Но туча прошла мимо. Мальчик

прошел, не тронув ни гармоники, ни девки, но тем не менее

взглянул так грозно, что все посторонились. Красными шелко-

висто-небесными лентами и крылами развевался закат. Нако¬

нец танцы кончились. Наташа начала искать ожерелье. Я дала

ей. Она просила меня сходить домой и снести бусы. Возвраща¬

ясь из дому, я нашла дикий каштан, как маленький колючий еж.
Возвращаясь, вижу целую толпу девочек, которые бежали ко

мне и требовали сказок. Мы все пошли в грушевый сад, сели на

бревна изгороди, и я начала рассказывать «Спящую красави¬

цу». Как я дошла до прихода Царевича через 100 лет, у девочек

стали лица удивленные и радостные: «И это правда? Нашел и

разбудил?» «Да. Я так читала». Потом рассказывала «Красную
202

1921
Шапочку» и «Ивана Царевича». Дети просили почаще приез¬

жать к ним в деревню, и каждая обещала возить с собой на од¬

ной лошади в ночное и учить ездить верхом, только бы я сказки

рассказывала. Когда мы с Наташей пошли домой, девочки про¬

вожали нас до дому, и я дорогой рассказывала еще сказку. После

ужина мы легли.
Пряничный домик
(пьеса)
Приходит Дуня в одежде ведьмы, в старом сарафане и в

старой полосатой кофте, и с большим клоком льна для волос.

Наташа надевает синий сарафан, на голову белую кружевную

повязочку. Приходят и другие действующие лица. Ждут толь¬

ко зрителей. Перетаскиваем скамейки, ставим их на террасе и

в саду рядом с террасой, чтобы стоя можно было глядеть через

загородку. Все мы в страшном волненье. Наконец Наташа, Дуня

и я идем на одну потайную дорожку, откуда видно поле, и видим

множество народу. Большей частью дети или полувзрослые.

Дети были в белом и бежали впереди с ветками зелени. Наташа

ушла и начала приготовлять всё на сцене. Скоро пришли и зри¬

тели. Наконец, когда все уселись, я незаметно отодвинула зана¬

вес. Ваня сидит на полу и разбирает метелки. Маша сидит на

скамеечке рядом с столом и вяжет. У Вани очень мрачное лицо,

а Маша поет. Ваня ее жалобно перебивает, прося есть. Маша его

утешает воспоминанием о прежней хорошей жизни. Потом при¬

ходит мать и гонит их за ягодами. Они приходят в рощицу с дву¬

мя камнями. Тут они засыпают. Занавес закрывается, и все ру¬

коплещут. За сценой слышно, как ходят и устраивают. Наконец

колокольчик прозвонил. Я открываю занавес. Кругом сцены

лес, трава и звездовые цветы. Только возле детей чистое место.

Ваня и Маша опять в прежней позе. Наконец Маша поднимается

и изумленно трет глаза: «Кругом всё ели, лес... Вань! Проснись!

Теперь нам не найти домой!» Ваня встает и вспоминает, что

у них почти совсем пустые корзинки. Он начинает бегать как

мышь, и вдруг видит в кустах что-то блестящее. Тут кусты раз¬

двигаются — и во всей своей пряничной красоте домик. Маша

кидается к нему и там находит разные елочные украшения. Она

наполняет ими свои карманы, как вдруг изнутри дома слышит

голос ведьмы. Она говорит: «Как смеешь дом ломать?..» Маша

перебивает ее криком: «Ваня! В домике кто-то сидит и говорит,
203

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
чтоб мы не смели пряники брать!» Ваня (между прочим, Ваню

играла деревенская девочка Ольга) совсем не придает значе¬

ния словам сестры и спокойно ест и прячет хлопушки. Потом

выходит ведьма, берет детей за шиворот и заколдовывает, чтоб

они не могли вставать с места: «Этой веточкой зеленой я взмах¬

нула — вы стоите, этой веточкой взмахну я — прямо в печь за

мной идете... А ты, девочка толстушка, иди мне все приготовь

для еды. Собери хворосту да лопату приготовь». Маша, вздыхая,

все приготовляет и тем временем совещается с Ваней. Ведьма,

т. е. Баба Яга, очень довольна всем и на радостях отколдовывает

Ваню. Тут дети торжественно впихивают Бабу Ягу в печь на ло¬

пате. Занавес. Потом приходит отец с матерью, находят детей,

они рассказывают все про Бабу Ягу. Это всё оказывается сном.

Теперь бедняки стали богатые и тут же относят на своих спинах

детей.
Мой ОТЪЕЗД
Сплю и чувствую (а не слышу) чей-то голос: «Аля! Вста¬

вай! Уже 5 часов». Смутно, сонно вскакиваю, что-то накидываю

и, быстро открыв окно, высовываюсь. Потом быстро кончаю

одеваться и бегу в дом. Бабушка сегодня чрезмерно добра. Она

сразу меня целует и просит разбудить Наташу. Она во сне что-

то бормочет, но когда я произнесла магическое слово «уезд»,

она вскочила, на одну ногу надела башмак, а на другую калошу.

Я ей завязала башмаки, потому что у ней болели пальцы. Пока

она одевалась, я пошла в «южный» фруктовый сад, сорвала де¬

сять вишень и полкружки малины, потом быстро оборвала все

кисти красной смородины на кусту и пошла обратно, подарив

это половину бабушке, половину Наташе. После этого я пошла

во флигель, убрала постель и уложила вещи. Я отнесла мою кор¬

зину в дом, и там мне бабушка дала сухарей, орехов, сушеных

яблок и хлеба с маслом. Это был мой запас. Пришли Вера и Бо¬

рис с корзинами, сундучками и саквояжами. Пока все в вещах

приводилось в порядок, я позвала Наташу. Мы с ней пошли в

сад. Везде было тихо. Проснулись только красные неприятные

уховертки, которые ползали и прятались в щели. Мы сначала

пошли по дороге на деревню; у Наташи совсем сваливались с

ног калоши. Она смеялась, вспоминая разные забавные случаи

из нашей жизни. Я пошла к кустам фруктового сада, сорвала

длинную зеленую веточку и, согнув ее в лук, а вместо веревоч¬
204

1921
ки привязав тоненькую кору с акации, вообразила себя Дианой-

охотницей. Мы попросили Клима запрягать в телегу. Он при¬

вычно вывел лошадь. Мы пошли через кухню пить чай. Сидела

Надя и грустно сбивала масло, бабушка приготовляла чай, Вера

копошилась в вещах, Борис сидел у стола с своим всегдашне ра¬

достным видом и шутил. Умиленная прислуга установляла са¬

мовар на столе. Надя, сбив масло, пошла за молоком на ледник.

Мы следовали за ней. Она отперла замок и, поручив его стеречь

Наташе, влезла в ледник. Ледник был с Маринину комнату без

углов, пол его был устлан соломой, под которой лежал снег. Вну¬

три стояли крынки с молоком, сметана и масло. (Один раз, ког¬

да забыли запереть дверь ледника, в него забрался кот и выпил

крынку молока.) Мы возвратились пить. Я села на свое обык¬

новенное место, рядом с Верой. Выпив чай, мы встали и пошли

к выходу. Я уж нежно попрощалась с котом, как кто-то, кажет¬

ся Наташа, закричал: «Не сидели! Не сидели!» Мы пошли, тихо

сели на свои места и стали молиться. Помолившись, мы тихо, не

нарушая обрядной тишины, вышли на улицу. Клим клал на воз

вещи. Бабушка вышла провожать нас. Мы простились. Влез Бо¬

рис, потом Вера, потом я. И Наташа села проводить нас до ржи.

Прощаемся с Наташей (которая хочет в 5 часов идти за гриба¬

ми), посылаем приветы. Едем. Все молчим. Знаю, что Наташа

сейчас ищет корзину.
Мало-помалу перехожу от воспоминаний о деревне к думе о

Марине. Дорога была очень красива и разнообразна. Мы проез¬

жали мимо деревень, и мне бросилась в глаза чудная рябина. У

ней была резко-рыжая окраска листьев*, и рябининки были рас¬

сажены в полном порядке, так что получался павлиний хвост,

которым опахалась Дева Мария**. И еще потом помню высокий

косогор с елями, где на зеленом фоне паслись овцы и козы. Ду¬

маю, что Вера захотела бы в эту «картину природы» вставить

свою Наташу. Всё едем и едем. Подъезжаем к Кашире (это ма¬

ленький городок рядом со станцией). Уже проехали деревья

Екатерины Великой, деревья со звоном, точно под каждым ли¬

сточком скрыт колокольчик. Въезжаем в Каширу. Деревенский

воздух сразу изменился. Запахло дымом и грязью. Была страш¬

ная жара. Я сняла пальто. По правой стороне стояли кузницы, и
*	Такая, думаю, была у Пра. — Примеч. авт.
** из моих выдумок, которых у меня нет. — Примеч. авт.
205

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
в них сгибались кузнецы с молотами в руках. Возле них стояли

полосы железа и лежали подковы. Дальше были скучные дома

с серо-белыми кисейными занавесками и чахлыми цветами на

привязи и на полочке. Вера пошла в аптеку для каких-то удо¬

стоверений. Я сидела в телеге с Климом и ела сухари. Клим ку¬

рил. Наконец Вера вышла из аптеки, и все было улажено. Мы

подъехали к вокзалу, и Вера пошла куда-то. Потом она верну¬

лась с Борисом, и мы стали ждать прохода. Вскоре пропустили,

и мы пошли.
Скоро поезд тронулся.
КОМИССАР И ПОЭТ
1
Поэт
Приходит к нам человек с мягким и грустным лицом, в

голубой бумазейной куртке и в татарской шапочке. — Из Кры¬

ма. Асин знакомый. Рассказывает Марине обо всем и, кажется,

читает стихи.
Мне он очень сразу понравился, хотя я его не знала. Фамилия

его была Миндлин, голос тихий и неуверенный. Глаза испуган¬

ные и оленьи. Он очень был удивлен Москвой, мечтал напеча¬

тать книжку. Он скоро ушел. Таков был поэт.
2
Комиссар
Грубый стук в дверь. Я: «Кто там?» «Я, Алечка, Борис».

Открываю. Входит тот человек, которому я написала то столь

нежное письмо в начале этой тетрадки.
М<арина> холодно подняла голову: «Вы, Борис?» «Я, Маринуш-

ка. Я прямо к Вам приехал. Там внизу извозчик стоит». Иду вниз

сторожить вещи и лошадь. Вид у Бориса радужный и солнечный*.

Я иду гулять, Борис остается с М<ариной> и разговаривает.
Когда я вернулась из сада, мы пошли все втроем к Асе, с раз¬

ной съедобной поклажей. Мы почему-то сошли на мостовую, и

вдруг я вскрикнула и вынула у Марины из-под ноги... подкову!

Хотя не цельную, а половину. Марина воссияла. Борис грубо

улыбнулся и сказал: «Счастье?», и мы пошли дальше.
* Не то будет впереди. — Примеч. авт.
206

1921
Борис был очень толст, ходил всегда в одних и тех же панта¬

лонах, рубашка без пояса и всегда разорванный ворот. (Зачем

тогда носить рубашку? Жалко, что не совсем дикая страна!) Мы

подошли к Асиному дому и любовались чудным закатом над ре¬

кой. Недалеко был вокзал, люди усиленно продавали, а строй¬

ные лошади быстро несли повозки. Но главное было на небе!

Крылья, полосы, взлеты! Крыши храмов казалось собирались

быть самим солнцем. Но пришлось оторваться, и мы вошли в

подъезд.
Нам открыл Андрюша, со своим обычным пискливым: «А!

Это ты-ы Мари-ина!» и быстро открыл. «Здравствуйте, Бор<ис>

Ал<ександрович>! Вы уже приехали?» «Да». «Андрюша! Мама

дома?» «Нет! Она в бане и сейчас придет».
Ася, придя, была очень рада нам и тому, что мы принесли.

Она начала делать торт на примусе. Мы с Андрюшей играли на

балконе, Ася была на кухне, вся в пылу от торта. Марина с Бо¬

рисом были в Асиной комнате. После нашей игры нам дали по

пирогу, и мы пошли спать.
Я заснула скоро и была очень обижена на Марину за то, что

она не позволила мне слушать Лозэна. Я во сне видала кошку,

цветы и Миндлина. В полусне я мысленно слушала Марину.
з
День за днем проходили, и Борис чувствовал себя все

хуже в смысле душевном и материальном. Наконец он забо¬

лел малярией, и его забрала к себе Ася. (А у ней в это время

жил Эмилий Львович Миндлин.) Мы поменялись. Ася полу¬

чила Бориса, а мы Эмилия Львовича. Пока он жил у Аси, мы

с ним окончательно познакомились. Эмилий Львович начал

жить у нас. Он был страшно бестолков. Когда Марина проси¬

ла его вымыть кастрюльку, то он просто вытирал ее наруж¬

ную копоть.
Скоро Борис вернулся на свое прежнее логово. Я помню

одно большое событие из жизни Эм<илия> Льв<овича>. Это

его пиджак. Он как-то вздумал продать его на рынке за 200

или 250 т<ысяч>. Часа через 2 он вернулся, но, увы... с пид¬

жаком. С тех пор он стал каждый день ходить на рынок и все

убавлял и убавлял цену. По ночам коммунист и поэт разгова¬

ривали. Коммунист Борис научился у поэта писать стихи и на¬

писал три стиха.
207

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Борис был очень тяжел, и все время писал заявления, а

Эм<илий> Льв<ович> переписывал свою Звезду Землю. Он из¬

вел почти все наши чернила, а Борис замучал Марину чтениями

и: «Как лучше?» И все заявления произошли от одного заявле¬

ния Луначарскому. Он заявлял, заявлял, заявлял, пока тот ему

не явился. На Поварской, среди бела дня.
Я к Борису не особенно хорошо отношусь. И еще меня очень

раздражает его выговор иностранных слов: «Мне, между про¬

чим, все эти смокины отлично идут: я в них как литой».
И такое же червивое чувство при его слове: «Пенсне».
4
Рисует он не особенно хорошо. Нечеловеческие люди,

флаги розово-лиловые, повешенные. И спокойные деревни,

бабы, и хлебающие дети, и весь самый носоковырный быт. Вид¬

но, чего он желает: ходить большими шагами по деревне, по¬

крикивать или лежать с кистью на траве и немножечко подма¬

левывать. Его один раз спросили: «Б<орис> А<лександрович>!

Вы любите цыган?» «Еще бы! Ведь они по Бессарабии кочуют».

Его фамилия была Бессарабов.
5
Он говорил «петухив» и писал с него портрет. Это был

его один из хороших рисунков*.
Я помню, как Борис устроил Эмилию Львовичу службу: на

Разгуляе. И Эмилий Львович ходил только в два места: на Раз¬

гуляй и к Львову-Рогачевскому. И когда он принимал уходную

осанку, то я всегда подходила к нему и говорила утром: «Эми¬

лий Львович, Вы на Разгуляй?» или вечером: «Эмилий Львович,

Вы к Львову-Рогачевскому?»
Его любимое место было у печки. Он брал большую мягкую

подушку (сиденье старого стула), придвигал ее к огню и, сев,

начинал яростно подкладывать. У него всегда все выкипало и

подгорало. Он был более бестолков, чем я!!! (Это пишу не для

постороннего.) Главное его несчастие были брюки. Им было

4 года. Эмилий Львович каждую минуту их штопал (лоскутов

не хватало). Из-за них он в гостях сидел в пальто, хотя бы там

была жара как в бане или как в печке.
* «петухив»: в нем есть что-то от элэментера. — Примеч. авт.
208

1921
6
Да! Еще немного о «ночах, которые даны в отдых». Как

только Эмилий Львович пошевеливался в постели, то бодр¬

ствующий Борис начинал задурять того стихами. (Один стих

был про противоречивый (?)* век, другой про красный октябрь,

и третий «Твоей ? ** как драгоценный камень, Я сердце обточу

В граненый пламень. И от его лучей, Расцвеченных восходом, Я

путь свой нахожу и в глубине ночей».) А бедный Миндлин от¬

вечал во сне так остро и так говорил всю правду о Борисовых

стихах, что Борис считал лучшим прекратить свое стихотвор¬

ное начало на ночь. Эм<илий> Льв<ович> всегда ночью стонал

и думал, что тонет. Это время обыкновенно выбирал Борис для

чтения, а Миндлин, очевидно напуганный мнимой бурей, опро¬

вергал стихи еще больше. На другое утро, встав, Эмилий Льво¬

вич выслушивал стихи заново и должен был хвалить их, смутно

помня ночную бурю.
7
Борис всегда говорил: «ничего подобного», и тычет ру¬

ками в лицо. Когда Марина ему говорила: «Борис! Так невежли¬

во говорить — ничего подобного», он отвечал роковым голо¬

сом: «Ничего подобного».
Он был похож на быка, и когда он говорил это роковое «ниче¬

го подобного», я говорила, что он «бычит».
Когда он приехал, то поклажи у него было немного. 1-й ящик

был с солью, другой с табаком, 3-й с орехами, и высокий бе¬

лый стол. На этом столе коммунист и поэт писали: заявленщик

Красно-Звездист и Земле-Звездист.
8
Помню, как Марина, Э<милий> Л<ьвович> и я были в

Зоологическом Саду («Лунапарке»). Он не знал, куда мы его по¬

ведем. Я ему назвонила полные уши. Я говорила: «Там очень

много комнат»... Он: «Так там можно жить?» Я: «Да, если хотите,

но Вы будете жить с неприятным собеседником. Он не будет по¬

нимать наш язык»... Он: «Так я умею говорить по-французски!»

Я: «А он не умеет»... Он: «А я умею говорить по-немецки!»
*	Так в тексте.
** Так в тексте.
209

КНИГА ДЕТСТВА: Дневники Ариадны Эфрон
Я: «А он не умеет»... Он: «А там печка есть? Водопровод есть?»

Я, невозмутимо: «В каждой комнате по ручейку». «А там стихи

можно читать?» «Да... в голове». «Ну... А Кларе комната будет? Я

в ДомКоме попрошу». «ДомКом. А вот он! Глядите!» Эм<илий>

Льв<ович> ахает. Перед ним громадный серо-бурый медведь.

(Только сейчас понял поэт, что никакие языки не помогут с

эдаким Домкомом.) Мы смотрим и павлинов*, и орлов (Птица

Зевса), и кур (Птица деревни). Больше всех мне, конечно, понра¬

вился Лев (Сережа) и волк (Волконский).
9
Отъезд
Увы! Не наш!
Грустный и грузный приходит Борис. Он уже нанял извозчи¬

ка, и сейчас в 12 утра он «обязательно» едет. Вынимает из чемо¬

дана две географические карты и подает нам их. (Одна висит у

меня над постелью.)
Входит кучер и берет чемодан с злополучно не продающимся

Репиным, а Борис, кажется, ящик, и они выходят. Мы провожа¬

ем их вниз. Я даже целую Бориса, крещу небольшим крестом и

провожаю глазами.
После его отъезда мы пошли на рынок за грибами усладить

отъезд Миндлина. Мы его хотели проводить.
Очень скоро прошел этот отъездный день. В четверть 5-го

вышли мы из дома. Эм<илий> Льв<ович> нес свою корзину, я

палку. Мы проводили М<индли>на до Лубянской площади, и он

нам указал... что? Большой столб посреди улицы, а рядом с ним

три подковы и шесть пол-подков. Марина положила их в сум¬

ку, и, по ее словам, они вышли фунтов 15. Мы подошли к углу

и Марина купила М<индли>ну два кармана яблок и отдала ему

последние 20 тысяч.
Мы поцеловались, и поцеловались еще раз, и еще раз. Мы его

перекрестили, и он пошел. Пошли и мы.
ПРОЩАНИЕ
О мои 8 лет! Дождливый день, уныло и однообразно сту¬

чит дождь. Я знаю. Я жалею все проходящее. Жалею последний

день Старого года, жалею последний день своих старых истре¬
* Павлин птица Геры хвастницы. — Примеч. авт.
210

1921
панных 6,7,8 лет. О мои старые преданные 8 лет! Завтра скажу:

«Где вы, где 8 лет?» Завтра скажу: «Где не изменившая верность

целого года?» О мой милый год! Неужели больше не услышу

с гордостью от себя: «Мне уже 8 лет». А теперь, завтра, с гру¬

стью произнесу: «Мне девять лет. Мне было 8». Ты уходишь. Я

остаюсь. И как большими вековыми часами отбивает — 9 лет.

На часах вечности и безспешности бьет 9 секунд. Давай в этот

последний вечер погрустим вместе, уходящий и остающийся.

Зачем празднуют первый день новых лет, а не последних! Пом¬

нишь, мой старый Лев, мой любимый календарь с моим люби¬

мым старым годом. Так отойдут и сойдутся враги-друзья срод¬

ненные горем расставанья 9 и 10 лет.
Ах 8 лет! Сейчас часов 10, тебе осталось сроку 2 часа. Всего 2

часа. Друг! Друг верный до смерти. Жизнь твоя до жестокости

коротка! Год! День! Час! Миг! И все почти одно и то же! Ах! нет

лекарства. Прощай. Прощайте, 8 лет. Люблю и вечно верна.
Твоя Аля

Примечания

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
АСЭ-3 — Эфрон А.С. История жизни, история души [: в 3 т.] /

сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. М.: Возвращение,

2008. Т. 3: Воспоминания, проза, стихи, устные рассказы, переводы.

(Зд. и далее цифра в сокращении указывает на номер тома.)
Бессарабовы — Марина Цветаева — Борис Бессарабов: Хроника

1921 года в документах. Дневники (1915-1925) Ольги Бессарабовой /

сост., вступ. ст., подгот. текста Н.А. Громовой. М.: Эллис Лак, 2010.
Волконский-1 (2) — Волконский С.М., кн. Мои воспоминания: в 2 т. М.:

Искусство, 1992.
Встречи с прошлым — Особняк на Поварской: (Из истории москов¬

ского Дворца искусств) / сообщение А.Л. Евстигнеевой // Встречи с

прошлым. М.: Русская книга, 1996. Вып. 8. С. 116-140.
ЗК-1 (2) — Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки: в 2 т. /

сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и М.Г. Крутико¬

вой. М.: Эллис Лак, 2000-2001.
Летопись — Коркина Е.Б. Летопись жизни и творчества М.И. Цвета¬

евой [: в 3 ч.] М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2012. Ч. 1:1892-1922.
Миндлин — Миндлин Э.Л. Необыкновенные собеседники: Литера¬

турные воспоминания. 2-е изд., испр. и доп. М.: Сов. писатель, 1979.
СП — Цветаева М.И. Стихотворения и поэмы / вступ. ст., сост., под¬

гот. текста и примеч. Е.Б. Коркиной. Л.: Сов. писатель, 1990. - (Б-ка по¬

эта. Большая сер.)
СС-3 (4,5,6, 7) — Цветаева М.И. Собр. соч.: в 7 т. / сост., подгот. текста

и коммент. А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1993-1995.
Швейцер — Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Ин¬

терпринт, 1992.
215

В Российском государственном архиве литературы и искус¬

ства, в фонде М.И. Цветаевой хранятся тетради дневниковых записей,

стихов и рассказов ее дочери, Ариадны Сергеевны Эфрон — всего пят¬

надцать тетрадей за годы 1919-1969 (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 244-258).
В 1919-1921 гг. записи велись регулярно, перерывы в них незна¬

чительны. Таковы первые пять тетрадей. В отдельную тетрадку в

начале 1922 г. Аля переписала свои стихи 1919-1920 гг., большин¬

ство из которых под заголовком «Стихи моей дочери» Цветаева

включила в свой сборник «Психея. Романтика», изданный в Берли¬

не в 1923 г.
За границей более или менее регулярные записи Али продолжают¬

ся еще в трех тетрадях 1922-1923 гг. Дальнейшие записи системати¬

зируются по темам: «Воспоминания о детстве» (1925), «Записи о моем

брате» (1926). Сохранился лишь фрагмент тетради с регулярными

дневниковыми записями лета 1928 г.
У нас нет сведений, вела ли А. Эфрон дневники в следующее деся¬

тилетие. Возможно, тетради 1930-х гг. не уцелели. Сохранилась только

тетрадь 1937 г. с записями первых московских впечатлений.
Последние две тетради хранят отдельные записи времен турухан-

ской ссылки (1950-1952) и тарусско-московской жизни (1955-1969).

Они делались со значительными перерывами, от случая к случаю.
Для настоящей книги выбраны пять тетрадей 1919-1921 гг., тетра¬

ди московского детства, объединенные единством классической тра¬

гедии — места, времени и опасности.
Внешний вид Алиных тетрадей, их размеры, оформление титуль¬

ных листов, дарственные надписи и другие пометы М.И. Цветаевой за¬

служивают внимания.
Тетрадь первая
Записная книжка в синем коленкоровом переплете, с тиснени¬

ем на обложке — «Notes», в клетку, 13,5x9 см, 81 л. (Ф. 1190. Оп. 3. Ед.

хр. 244). Конец января - 12 апреля 1919 г.
Открывает тетрадь надпись карандашом: «Посвящается Марине

Ивановне Эфрон. От Али. И вы родилися? Родной». Дата начала запи¬

сей не обозначена. До первой даты — 29 января ст. ст. 1919 г. — испи¬

саны 13 страниц. Внизу нахзаца красными чернилами рукой Цветае¬

вой отмечено: «Тетрадка кончена 12-го апреля 1919 (ст. ст.) — на Пас¬

хальной неделе». Все записи Али карандашом, Цветаевой чернилами.
Запись о С.Е. Голлидей (л. 75) включена Цветаевой в «Повесть о Со¬

нечке» (1937).
216

Примечания
Из записей этой тетради в «Страницы воспоминаний» А.С. Эфрон

включила «"Кот в сапогах" Антокольского в Третьей студии Вахтанго¬

ва» и «Моя мать».
В настоящую книгу вошли следующие записи: «К Марине. Друг»

(л. 3 об.), «Моя мечта. Друг» (л. 3 об. - 4), «Сон» («Мне снился сон. Буд¬

то я с няней...», л. 5 об.), «Сон» («Мне снился сон. Будто едет коляска...»),

«Сон» («Мне снился сон, будто Надя, Ирина и я...», л. 8-8 об.), «Солн¬

це», «Про последнее солнце мира», «Про то, чего нет на свете», «Про

мир» (л. 14-14 об.), «Сон с 8-го на 9 марта 1919 г.» (35-35 об.), «Видение

трех странников» (л. 46 об.), «Странное утро» (л. 47-48), «Хранитель»

(л. 48-48 об.), «То, что я думаю» (л. 50-52 об.), «Мой дом» (л. 53), «Мой

отец» («У меня отец был старик...», л. 53 об.), «Ангел-воин», «Мученики»

(л. 54), «Перед Благовещеньем» (л. 54 об.), «В церкви» (л. 55), «Музыка»

(л. 56), «Три любимых вещи на свете» (л. 56 об.), «Моя мать» (л. 57-58),

«Как он Вас разлюбил» (л. 60-61), «Мой отец» («Мой отец очень храбр...»,

л. 61 об. - 63), «Мое раннее детство» (л. 63-66), «Ледоход» (л. 69 об.), «Как

я хотела бы встретить Пасху» (л. 71), «Вечер» (л. 71 об.), «Небо» (л. 72),

«Пасхальная ночь» (л. 72 об. - 74), «Пугачев» (л. 75 об. - 76), «Объяснение»

(л. 76 об. - 77 об.), «Моя родная Индия» (л. 79-80).
Тетрадь вторая
Тетрадь в серо-зеленом «мраморном» коленкоровом перепле¬

те, в линейку, с водяными знаками, 21x18 см, 82 л. (Ф. 1190. Оп. 3. Ед.

хр. 245). 13 апреля - 31 августа 1919 г. Все записи Али карандашом,

кроме двух — пером, черными чернилами.
На внутренней (2-й) стороне обложки надпись Цветаевой красны¬

ми чернилами:
«Але от Марины
Москва, 13-го апреля 1919 г.
(Ирине 2 года.)
—	Аля! Ты сегодня в первый раз перешла одна через улицу!»
На авантитуле заглавие и даты рукой Цветаевой:
«Ариадна Эфрон
II	тетрадь.
(Начата 13-го апреля 1919 г., кончена 31-го августа 1919 г.)
Апрель 1919 г.
—	Москва. — »
Внизу последней (л. 80 об.) страницы запись рукой Цветаевой: «Те¬

традь кончена 31-го августа ст. ст. 1919 г., в Москве».
На внутренней (3-й) стороне обложки (л. 81) содержание записей

рукой Цветаевой, всего 45 номеров.
Титул оформлен рукой Али, карандашом (л. 3):
«Аля Эфрон.
Собеседница Міра».
На л. 4 надпись Цветаевой красными чернилами: «— Тетрадь нача¬

та 13-го апреля 1919 г., в день Ирининого двухлетия и первого само¬

стоятельного перехода Али через улицу. —».
217

Примечания
Часть рассказа «Подсвечник» (л. 18-20 об.) Цветаева включила в

«Повесть о Сонечке».
Из этой тетради А.С. Эфрон включила в «Страницы воспоминаний»

следующие записи: «1 мая 1919 года», «Подвиг», «В деревне».
В настоящую книгу вошли записи: «Как я одна перешла через ули¬

цу» (л. 4 об.), «1 мая 1919 года» (л. 6-11 об.), «Подвиг» (л. 12-12 об.),

«Флейта Рая» (л. 13-14), «Круг детства» (л. 15), «Подсвечник» (л. 18-20

об.), «Облака» (л. 20 об. - 21 об.), «Все мои недостатки» (л. 21 об. - 22),

«Дождь» (л. 22 об. - 23), «Наш дом» (л. 23 об. - 25 об.), «Воробьевы горы

(Духов день)» (л. 25 об. - 26), «Из жизни в Крылатском» (л. 26 об. - 32

об.), <«Я иногда хочу уйти от вас...»> (л. 33-33 об.), «Наша прогулка»

(л. 34-36 об.), «Прогулка с червем» (л. 37-37 об.), «Русалочка» (л. 39-

41), <«Если бы сейчас явилась волшебница...»> (л. 41-41 об.), «Отчего

идет снег» (л. 45-45 об.), «Случай в столовой» (л. 46), «Поэт из сказки

(Два случая)» (л. 46 об. - 47 об.), «Кинематограф» (л. 49-51), «Мое вче¬

рашнее поведение» (л. 57-58), «Шелковая колдунья» (л. 58 об. - 59),

«Воспоминания о вокзалах» (л. 59 об.), «К маме» (л. 60—160 об.), «Вос¬

поминания о Сереже» (л. 60 об. - 61), «Сон» («Мне снился сон, что к

Марине пришли гости...», л. 67-68), «В деревне» (л. 75 об. - 80 об.).
Тетрадь третья
Тетрадь в линейку, 21x17 см, 30 л. (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 246).

Июнь 1919 г.
На бело-голубой обложке тетради тисненый орнамент и надпись

в круге: «За прилежание и успехи» (по старой орфографии). На этом

кружке видны следы клея, вероятно, сюда была вклеена фотография,

о которой идет речь в дарственной надписи неустановленного лица

на форзаце:
«Дорогая Марина, Карача и Куцурася просят Вас принять от них в

подарок эту тетрадку с их изображением и почаще навещать квартиру

в доме Гончаровой по предпоследней улице в г. Феодосии. Изображен¬

ные на переплете. 26 мая 1913».
О	первоначальном предназначении тетради свидетельствует заго¬

ловок рукой Цветаевой красными чернилами:
«Воробьиная ночь.
(Письма к Сонечке Голлидэй.)
Москва
3-го июня 1919 г.
Эпиграф:
—	Я Вас люблю».
На л. 2 рукой Цветаевой фиолетовыми чернилами эпиграф к тетра¬

ди, теперь предназначаемой для стихов дочери:
«...Ты будешь, как я, бесспорно,
И лучше — писать стихи...
(Из стихов, написанных тебе в июне 1914 г. — в Коктебеле — когда

тебе было 1 г. 9 мес.)
Москва. — Июнь 1919 г.»
218

Примечания
(В архиве сохранилась другая тетрадь, оформленная Цветаевой в

том же июне 1919 г. как тетрадь для стихов Али (Ф. 1190. Оп. 2. Ед.

хр. 6). Это тонкая тетрадь в коричневой обложке. На форзаце ее дар¬

ственная надпись: «Але от Марины — тетрадь для первых (своей ру¬

кой написанных) стихов. Москва, [оставлено пустое место, дата не

вписана] 1919 г., ст. ст. — в день окончания моего "Каменного Ангела"».

Титул оформлен рукой Цветаевой:
«Ариадна Эфрон.
Стихи
—	Москва, конец июня 1919 г. — »
В марте 1922 г. Цветаева нашла эту тетрадь, оставшуюся незапол¬

ненной, карандашом зачеркнула титул и надписала: «№ 7 Черновая

стихов», в нее вошли черновики стихотворений «Масляница», «Без по¬

вороту...», «На заре...», «Возле любови...» и др. и поэмы «Переулочки».)
На л. 2-4 об. рукой Али записаны тексты ее стихотворений «К бра¬

тьям Катковым», «Смерть нежна», «К королю», «К Марине» («Я может

помню...»). Цветаева переписала их в свою записную книжку (см.: ЗК-1.

С. 349-350). Тетрадь была с Алей в приюте, в ней много вырванных

страниц. Приютские записи, переписанные Цветаевой в свою запис¬

ную книжку, тоже опубликованы (см.: ЗК-2. С. 20-30).
В настоящую книгу вошла запись «Диктант» (л. 10-11).
Тетрадь четвертая
Тетрадь в черном коленкоровом переплете, в линейку,

22x18 см, 178 л. (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 247). Сентябрь 1919 - 2 января
1921	г.
Титул (л. 2) рукой Цветаевой красными чернилами:
«Ариадна Эфрон
III	тетрадь
Москва, сентябрь 1919 г.»
Заглавие тетради рукой Али (л. 3):
«Марина».
Запись «Вечер в Большом зале Консерватории» Цветаева включила

в очерк «Герой труда» (1924).
В «Страницы воспоминаний» A.C. Эфрон включила записи «Вечер

Блока» и «Юбилей Бальмонта».
В настоящую книгу вошли записи: «Письмо» («Марина! Это будет

моя любимая тетрадь...», л. 4), «Дом Соллогуба» (л. 5-6 об.), «Детский

сад» (л. 6 об. - 8 об.), «День моего семилетия» (л. 9-14 об.), «Канун и

день Великого п<раздника>» (л. 15 об. - 19), «Письмо» («Марина! Су¬

ществую ли я?..», л. 19-20), «Верблюд» (л. 20-20 об.), «Ирина» (л. 20

об. - 22), «Я и Марина» (л. 22 об. - 29), «Куда нас завела луна» (л. 30-

32), «День Марининого рождения» (л. 32 об. - 34), «Мамина комната»

(л. 34-37), «Письмо» («Марина! Помните мое слово...», л. 37 об. - 38),

«Письмо» («Милая Марина! Начинаю писать...», л. 38-39), «"День Това¬

рища Врага!"» (л. 39 об. - 41 об.), «Письмо» («Марина! Подняв и вымыв

половник...», л. 45-47), «Письмо» («Марина — моя мать...», л. 47 об. - 50
219

Примечания
об.), «Письмо Марине» (л. 51-51 об.), Письмо («Милая Марина! Вы сей¬

час спокойно спите...», л. 51 об.), «Сон» («Марина, мне сегодня снился

сон про Казанову...», л. 51 об. - 52 об.), «Письмо» («Милый мой, Вечно

любимый Лев!..», л. 56-56 об.), «Визит в Метрополь» (л. 69-71 об.), «Су¬

масшедший» (л. 71 об. - 72 об.), «Визит к запертому» (л. 72 об. - 74 об.),

«После приюта, госпиталя и болезни» (л. 82-87 об., 93 об.), <«Марина!

Безнадежное желание...»>, «Раз не нравится, не читайте» (л. 98-99),

«Тишайший» (л. 102-103 об.), «Принцесса Брамбилла» (л. 104-109),

«Вечер Блока» (л. 110-113), «Сон про смерть» (л. 113 об. - 114), <«Ле-

бедь и ворон»> («1. Лебедь улетел...»), <«Марина! Выслушайте всю

правду»> (л. 114 об. - 115), «Сон» («Будто все это происходит в очень

старое время...») (л. 115 об. - 116), «Письмо» («Восторг оттого, что

угнала Робинзона Крузо...», л. 116 об.), «Юбилей Бальмонта» (л. 117-

121 об.), «Отъезд Бальмонтов» (л. 123 об. - 129), <«Я не смею быть та¬

кою гадиной»> (л. 132), «Моя жизнь» (л. 131 об.), <«Пустырь, обожжен¬

ный крапивой...»> (л. 130), <«Бабушка! Ты сама понурая...»> (л. 129 об.),

«Письмо» («Вы говорили. Не надо раскаяния...», л. 133 об. - 134),

<«Нет никого...»> (л. 135), «Мое поведение в июле 1920 г. в Москве»

(л. 138 об. - 139), «Цыгане» (л. 143-151), «Письмо» («Простите меня

за то, что я разгневала Вас...», л. 152), <«Вечер, холод...»> (л. 160),

«Лиса» (л. 162 об. - 163), «Лев» (163 об. - 164 об.), «Сказка. Звери¬

ная Вавилонская башня» (л. 165 об. - 166), «Письмо к Рождеству»

(л. 169-170), <«Милая моя Мариночка!..»> (л. 169-173 об.), «Е.Л. Ланн»

(л. 174 об. - 175).
Тетрадь пятая
Тетрадь в черном коленкоровом переплете, в линейку,

18x12 см, 98 л. (Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 248). 15 февраля - октябрь 1921 г.

Титул рукой Али:
«Посвящается

Марине

Ивановне

Цветаевой» (л. 2).
Из этой тетради A.C. Эфрон включила в «Страницы воспоминаний»

рассказы «Золотое сердце Эренбурга» и «Лавка писателей».
В настоящую книгу вошли записи: <«Письмо Б.А. Бессарабову»>

(«Милый Борюшка! дурак!..», л. 3-4 об.), <«Письмо Е.Л. Ланну»>

(«Милый Ланн!..», л. 4 об. - 8), «Золотое сердце Эренбурга» (л. 9-

16 об.), «Лавка писателей» (л. 17-25 об.), «Дом кн. С.М. Волконского»

(л. 26-35), «1<-й> визит его к нам» (л. 35 об. - 37), «2-й визит его к нам»

(л. 37 об. - 39), «Наш визит на Пасху» (л. 39 об. - 43), «Его визит с пас¬

хальными подарками» (л. 43 об.), «Письмо» («Дорогая моя Марина!..»,

л. 45-47 об.), «Моя жизнь в деревне» (л. 48-72), «День его имянин. 5 мая»

(л. 73), «Его приход с Цейлоном» (л. 73 об. - 75 об.), «Еще приход»

(л. 76-77 об.), «Последний вечер с Волконским», «Утро и трапеза

С<ергея> М<ихайловича>»> (л. 78-82 об.), «Комиссар и поэт» (л. 85-

94), «Прощание» (л. 69-70 об.).
220

Примечания
* * *
При отборе записей для публикации были исключены:
-	повторяющиеся (порой дословно) вариации гиперболических об¬

ращений к матери, писем к ней, снов о ней из первой тетради. Остав¬

шихся образцов, мы полагаем, достаточно для общего впечатления о

внутреннем мире шестилетнего автора;
-	немногие неоконченные записи;
-	редкие записи незначительного содержания, не интересные, пре¬

жде всего, самому автору, что сразу сказывается на стиле записей и их

графике;
-	записи утилитарного характера — упражнения в правописании,

работа над ошибками.
Хотелось избежать повторения давно и широко известных расска¬

зов, вошедших в книги как М. Цветаевой, так и А. Эфрон. Но оказалось,

что если М. Цветаева включила рассказ Али «Вечер в Большом зале

Консерватории» из четвертой тетради в свой очерк о В. Брюсове «Ге¬

рой труда», не изменив в этом рассказе ни слова, и так же, дословно,

переписала в свою записную книжку приютские записи Али из тре¬

тьей тетради, то А. Эфрон, работая в конце жизни над «Страницами

воспоминаний», подвергла свои детские записи изрядной правке. Это

объясняется характером ее задачи. Создавая портрет М. Цветаевой и

интерпретируя события и перипетии ее жизни, она не считала пра¬

вильным отвлекать внимание читателей на второстепенные вещи.

Поэтому она не только исправляла стилистические огрехи своих дет¬

ских записей, но постаралась так нивелировать стиль, чтобы сохра¬

нить лишь событийную канву.
По этой причине мы включили широко известные по «Страницам

воспоминаний» А. Эфрон рассказы «Вечер Блока», «Юбилей Бальмон¬

та», «Золотое сердце Эренбурга» и многие другие как первые публи¬

кации их истинных текстов. А приютские записи и «Вечер в Большом

зале Консерватории» не повторяются здесь, как идентично опублико¬

ванные в ЗК-2 и СС-4.
Все записи, составившие нашу книгу, публикуются впервые по под¬

линникам дневников. Как правило, они располагаются по хронологии,

в порядке следования в тетрадях. Исключениями являются записи

из четвертой и пятой тетрадей, в которых позднейшие записи впи¬

саны среди ранних, на свободных страницах, а рассказы о встречах с

С.М. Волконским, о жизни в деревне, о Б.А. Бессарабове и Э.Л. Миндли-

не построены как многочастные повествования, части которых оза¬

главлены или пронумерованы. Эти записи отчасти ретроспективны, в

тетради они перебиваются другими записями. При публикации мы их

сгруппировали воедино.
За редкими исключениями, записи Али не датированы. Даты на¬

чала и окончания первых трех тетрадей отмечены М. Цветаевой.

Все они — по старому стилю, которого она придерживалась до мар¬

та 1922 г. Старой же орфографии Цветаева осталась верна до конца

жизни. И Аля, разумеется, пишет по старой орфографии.
221

Примечания
Тексты публикуются в соответствии с современными нормами ор¬

фографии и пунктуации, с частичным сохранением авторских особен¬

ностей. При подготовке рукописей к печати мы придерживались сле¬

дующих принципов:
-	явные описки исправлены без оговорок;
-	слова, написанные по слуху (это касается в основном ранних за¬

писей), — «поцаловала», «щастливая», «шаршавый», «на ципочках»,

«окны», «перилы», «порвира» и т. п. — оставлены без исправления;
-	разнобой написания названий с прописных/строчных букв уни¬

фицирован на единообразное написание с учетом значимости в автор¬

ской картине мира.
Авторские подчеркивания переданы курсивом. Неозаглавленным

записям для удобства их различения даны издательские заголовки в

угловых скобках — как правило, заголовок дается по 1-й строке запи¬

си. Конъектуры в угловых скобках, в случаях сомнения расшифровка

сопровождается знаком вопроса.
Нужные по ходу чтения пояснения публикатора даются в квадрат¬

ных скобках внутри текста или в постраничных примечангіях, под зна¬

ком * — в зависимости от структуры текста. Авторские примечания

и примечания М.И. Цветаевой размещены также постранично, с соот¬

ветствующей пометой об их принадлежности. Основной корпус при¬

мечаний составителя — в этом разделе.
Читателям дневниковой прозы Цветаевой, ее записных книжек и

писем знакомо большинство лиц, упоминаемых в Алиных рассказах,

так же как и основные перипетии московской жизни Цветаевой и Али

1919-1922 гг.
Мы приводим биографические справки о малоизвестных лицах,

местах и фактах, некоторые из них неполны по недостатку наших

знаний или предположительны. К именам многих упоминаемых в за¬

писях лиц, встреченных Алей в той или иной обстановке, — соседей

по дому, детей во дворе, детей во Дворце искусств, воспитателей в дет¬

ском саду и др. — мы не можем прибавить никаких дополнительных

сведений. Сто лет — срок немалый, иные имена безвозвратно канули

в Лету, да и вряд ли записям ребенка шести-восьми лет пристал скру¬

пулезный научный аппарат, этим объясняется избирательный харак¬

тер наших примечаний.

Примечания
1919
СОН
(«Мне снился сон. Будто я с няней...»)
С. 11. Няня. — Портрет и характеристику «владимирской няни

Нади» Цветаева оставила в очерке «История одного посвящения»

(1931) — см.: СС-4. С. 146. Ее полное имя — Надежда Алексеевна Бори¬

сова (см.: Летопись. С. 126).
МОЕ РАННЕЕ ДЕТСТВО
С. 20. ...мы приехали из Москвы в тот маленький домик, который

стоял в Коктебеле. — Цветаева с мужем и дочерью приехали в Кокте¬

бель не ранее 26 апреля 1913 г., когда Але еще не исполнилось восьми

месяцев. В Крыму (Коктебеле, Ялте, Феодосии) она безвыездно про¬

жила весь следующий год, до лета 1914-го, когда вернулась с родите¬

лями в Москву.
Моя крестная мать. — Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина

(1850-1923), мать поэта М.А. Волошина, и Иван Владимирович Цвета¬

ев (1847-1913), отец М.И. Цветаевой, профессор классической фило¬

логии Московского университета, были восприемниками от купели

при обряде крещения Али, состоявшемся в Москве 20 декабря 1912 г.

(см.: Летопись. С. 52).
..J4bi были в Москве у маминой подруги Сони. — Это воспоминание

относится, по всей вероятности, к 1915 г., когда Але было около трех

лет. Речь идет о Софии Яковлевне Парнок (1885-1933), поэтессе, кри¬

тике, переводчице, ей посвящен цикл стихотворений Цветаевой «Под¬

руга» (1914-1915).
С. 21 .Я теперь напишу про Александров. — В г. Александрове Вла¬

димирской губ. жила с семьей Анастасия Ивановна Цветаева (1894-

1993), младшая сестра Цветаевой, писательница, поскольку там слу¬

жил ее второй муж Маврикий Александрович Минц (1886-1917). Ле¬

том 1916 г. Цветаева с Алей гостили у них. Описанию александровской

жизни посвящена большая часть очерка «История одного посвяще¬

ния» (см.: СС-4. С. 139-140).
Андрюша — Андрей Борисович Трухачев (1912-1993), сын А.И. Цве¬

таевой от первого брака с Б.С. Трухачевым.
Алеша — Алексей Маврикиевич Минц (1916-1917), сын А.И. Цвета¬

евой и М.А. Минца.
ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ
С. 23. Володя — Владимир Васильевич Алексеев (1892-1919), актер

театральной студии Вахтангова.
Во второй части «Повести о Сонечке» (1937) есть страницы с опи¬

санием пасхальной заутрени 1919 г. с В.В. Алексеевым в церкви во имя

святых благоверных князей Бориса и Глеба, стоявшей на углу Борисо¬

глебского пер. и Поварской ул. (см.: СС-4. С. 357-358).
223

Примечания
1	МАЯ 1919 года
С. 28. Вечером мы зашли к Бальмонту. — Константин Дмитриевич

Бальмонт (1867-1942), поэт, переводчик, и его близкие: третья жена

Елена Константиновна Цветковская (1880-1943), их двенадцатилет¬

няя тогда дочь Мирра (1907-1970) и двоюродная племянница его вто¬

рой жены Е.А. Андреевой-Бальмонт Анна Николаевна Иванова (Нюша)

(1877-1939) жили в квартире Е.А. Бальмонт в Большом Николопе¬

сковском пер., д. 15, на первом этаже.
...Дом Соллогуба. (В нем мама раньше служила.) — Речь идет о го¬

родской усадьбе князей Долгоруких (ул. Поварская, д. 52/55), ставшей

символом усадебной Москвы и, по преданию, считавшейся «домом Ро¬

стовых» из «Войны и мира». Жизнь Цветаевой и Али была тесно связа¬

на с этим местом в 1919-м и особенно в 1920 г.
Ансамбль начал возводиться в 1756 г. князьями Долгорукими

(главный дом), в 1859 г., когда усадьбой владел барон М.К. Боде-Ко-

лычёв, к восточному торцу дома была пристроена домовая церковь, а

рядом полукруглая галерея, ведущая к выстроенному тогда же по вос¬

точной границе двора флигелю (см.: Памятники архитектуры Москвы.

[Т. 1-9.] М.: Искусство, 1989. Т. 3: Земляной город. С. 143-145).
Последними владельцами усадьбы были граф Федор Львович Сол¬

логуб (1848-1890) и его жена Наталия Михайловна, урожденная баро¬

несса Боде-Колычева (1851-1915), а после смерти родителей их дочь

графиня Елена Федоровна Соллогуб, фрейлина императорского двора

(см.: Встречи с прошлым. С. 116-117).
После Октября 1917 г. усадьба была национализирована и в ней

в разное время располагались различные учреждения. Так, в 1918-
1919	гг. в доме Соллогуба разместился Народный комиссариат по де¬

лам национальностей, в Информационном отделе которого Цветаева

прослужила с 13 ноября 1918 г. до середины апреля 1919 г. В 1925 г.

она посвятила пребыванию в Наркомнаце очерк «Мои службы» (см.:

СС-4. С. 451-475).
В 1919 г. усадьба перешла в ведение Наркомпроса, и Луначарский

основал здесь так называемый Дворец искусств, культурно-просвети¬

тельное учреждение, которое просуществовало до осени 1921 г. Ат¬

мосферу многолюдного улья, которым сразу же сделался Дворец ис¬

кусств, запечатлел Б. Пильняк в повести «Иван-да-Марья» (1921):
«В доме, видевшем горячку и смерти французов и слыхавшем Рас-

топчинские глупости к народу, писатели, поэты, актеры, художники,

музыканты —■ во флигелях, в подвале, в залах и гостиных (с рыцарями

и без них), на чердаках, — чехардой, — ели, спали, писали, сплетни¬

чали, влюблялись, скучали, пили водку, играли в шахматы, устраива¬

ли вечера, концерты, словоблудия, выставки, как подобает» (цит. по:

Встречи с прошлым. С. 135).
...напротив нас стоит женщина... ~ ...господина, очень похожего

на Дон-Кихота... — В описаниях Али безошибочно угадывается чета
224

Примечания
Рукавишниковых, ярко запечатлевшаяся в памяти многих современ¬

ников.
Поэт Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), из семьи ниже¬

городских купцов-миллионеров, был заведующим Дворцом искусств.

Его жена Нина, цирковая артистка, дочь крымского предпринимате¬

ля С.И. Зусмана, заведовала цирковой секцией ТЕО Наркомпроса. Они

описаны В.Ф. Ходасевичем в «Белом коридоре», в мемуарах Н.Я. Сер-

пинской и Э.И. Шуб, они же стали героями французского рассказа

Цветаевой «Le miracle des cheveau» (см.: Tsvetaeva M. Récits et essays.

Œuvres. P.: Ed. du Seuil, 2011. T. 2. P. 259-263. Рус. пер. Ю.П. Клюкина —

CC-5. C. 220-224).
A.C. Эфрон, редактируя свою детскую запись для «Страниц воспо¬

минаний», к портрету разливающей чай «хозяйки дома» прибавила

следующее: «Ее звали как-то вроде Розы, она была актриса» (АСЭ-3.

С. 40). Пропустим этот намек на Н.М. Розенель-Луначарскую и про¬

чтем описание Нины Рукавишниковой, оставленное Э.И. Шуб, на наш

взгляд очень сходное с Алиными впечатлениями: «Высокая, статная,

черноволосая голова на короткой шее, длинные серые глаза, опушен¬

ные густыми ресницами. На широком лице большой рот и странная

улыбка. О ней говорили, что детство и юность она провела в пере¬

движном цирке. Поэт Рукавишников увез ее, шестнадцатилетнюю,

в свое имение на Волге. Она была молчалива. Знала наизусть почти

все стихи Рукавишникова и стихи и пьесы А.В. Луначарского. Счита¬

ла их гениальными. У нее была странная манера слушать, наклонив

чуть-чуть набок голову и тихо раскачивая в такт словам собеседника

свое тело. Власть ее над животными была огромной, почти гипноти¬

ческой» (Встречи с прошлым. С. 122-123).
Рукавишников в дневниковой прозе Цветаевой (и в дальнейших за¬

писях Али) упоминается без симпатии. Ср. отзыв о нем Н.Я. Серпин-

ской:
«Он общался с символистами, футуристами, акмеистами, равно лю¬

бимый всеми за чистую, светлую душу ребенка, притаившуюся под

поэтическим панцырем, уцелевшую каким-то чудом среди грязи, лжи¬

вости, скаредности, хищности окружавшей его в детстве среды» (Сер-

пинская Н.Я. Флирт с жизнью. М.: Мол. гвардия, 2003. С. 238).
С. 29. Все пошли в церковь. — В домовой церкви, под которой нахо¬

дился склеп-усыпальница Боде-Колычевых и Соллогубов, в воскрес¬

ные и праздничные дни во все время существования Дворца искусств

совершались богослужения. Служил о. Андрей Богданов, известный

в Москве своими духовными дарованиями (см.: Встречи с прошлым.

С. 136).
Потом мы вошли в залу... — Интерьеры дома Соллогуба восхища¬

ли многих. Можно предположить, что художественный вкус графа

Ф.Л. Соллогуба отразился на внутреннем убранстве его дома. Граф

был художником, служил в императорских и частных театрах по «об¬

становочной части», слыл мастером колорита и исторической точно¬

сти в своих эскизах костюмов и аксессуаров разных эпох.
225

Примечания
Э.И. Шуб об интерьерах дома:
«На лестничной площадке стоял рыцарь в латах. Дверь налево

вела в гостиные и зал, обставленные старинной мебелью, картинами,

коврами. Вся обстановка носила на себе печать большого вкуса. Из

красной гостиной, стены которой были обтянуты тканым китайским

шелком, две белые двери с золотыми инкрустациями вели в боль¬

шой чудесный белый зал. Мебель в нем была белая с позолотой, на

окнах светлые, тканные золотом портьеры. Здесь проходили вечера

Дворца искусств. Из красной гостиной шли анфиладой — зеленая, ро¬

зовая, желтая... Стены их были обтянуты зеленым, розовым, желтым

шелком, и такого же цвета были портьеры. Прелестны были еще две

комнаты — одна китайская, с черной лакированной мебелью и пер¬

ламутровыми инкрустациями, со старинным китайским оружием,

масками, китайскими буддами, с нефритовыми вещами, вышивками

и фарфором. В венецианской комнате стены были затканы старинной

парчой, вышитой золотом. На широких диванах большие подушки, по¬

крытые этой же парчой. В этой комнате было много картин итальян¬

ских художников и чудесные вещи из венецианского стекла. Из этой

комнаты узкий и длинный балкон выходил во двор. Под балконом

росли деревья с маленькими китайскими яблочками» [Встречи с про¬

шлым. С. 119).
С. 30. ...Есенин... читал стихи... — Возможно, речь идет о стихотво¬

рении «Пантократор» (1919).
...Бальмонт... читал про рабочего... — Бальмонт читал стихотворе¬

ние «Поэт — рабочему», написанное в тот же день, 1 мая 1919 г. (см.:

Бальмонт К.Д. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1969. С. 433-434. -

(«Библиотека поэта». Большая серия.)
Потом господин, похожий на Дон-Кихота, позвал Марину читать

стихи... — Из Алиного рассказа следует, что Цветаева читала стихо¬

творения «Дорожкою простонародною...» (1 октября 1918) и «Москов¬

ский герб: герой пронзает гада...» (26 апреля 1918) (см.: СП. С. 168,

177-178).
С. 31. ...Ее Сиятельство Графиню... выгнали из ее дома во фли¬

гель... — Неточность: в национализированном доме графине Еле¬

не Федоровне Соллогуб оставили две комнаты (см.: Встречи с про¬

шлым. С. 123-124).
С. 32. ...мимо «Уродов Силы». — Вероятно, памятники «лицам, вы¬

дающимся в области революционной и общественной деятельности,

в области философии, литературы, наук и искусства» из временных

материалов (дерева, гипса, цемента), установленные на бульварах и

улицах Москвы согласно «плану монументальной пропаганды», при¬

нятому летом 1918 г.
ПОДСВЕЧНИК
Часть этого рассказа Али Цветаева дословно включила в свою «По¬

весть о Сонечке» (1937). См.: СС-4. С. 333-334.
226

Примечания
C. 36. Голлидэй — Голлидей Софья Евгеньевна (1894-1934), актриса

2-й студии МХТ.
Юра Серов — Георгий Валентинович Серов (1894-1962), сын худож¬

ника В.А. Серова, актер 1-й студии МХТ.
Юра Никольский — Юрий Сергеевич Никольский (1895-1962), ком¬

позитор, в 1919 г. заведующий музыкальной частью театральной сту¬

дии Вахтангова.
Спечинский Димитрий Владимирович — квартирант, совместно со

своим отцом занимавший комнату в нижнем этаже квартиры Цветае¬

вой. В письмах и дневниковой прозе Цветаева всегда называла их «по¬

ляки», «отец и сын». Они также упомянуты в «Повести о Сонечке». См.:

СС-4. С. 399-400.
ИЗ ЖИЗНИ В КРЫЛАТСКОМ
На лето детей разобрали. 7 июня Ирину увезла к себе в деревню

няня Надя. А Алю в середине июня пригласили на дачу соседи по дому,

из нижней квартиры № 2, Гольдманы — Елизавета Моисеевна (урожд.

Штейншнейдер; 1884-1962) и Михаил Юрьевич (1880-1939), член

Коллегии московских адвокатов, помощник присяжного поверенного,

адвокат. Там она оказалась в компании их дочерей Жени и Нади и но¬

ворожденного сына Алеши.
МОЕ ВЧЕРАШНЕЕ ПОВЕДЕНИЕ
В записи упоминаются знакомые Цветаевой — зубной врач Фанни

Исаевна Найдич и ее двоюродная сестра Татьяна Исааковна Плуцер-

Сарна (урожд. Левит; 1887-1972), жена Н.А. Плуцер-Сарна. Все они

жили в Малом Николопесковском пер., д. 4, кв. 5.
К МАМЕ
С. 63. Галъцова — вероятно, имеется в виду Вера Викторовна Голь-

цева, актриса студии Вахтангова.
Варвара Александровна — сведений установить не удалось.
Закс Бернард Генрихович (1886-1937), польский коммунист, зна¬

комый сестер Эфрон, после революции — ответственный советский

работник, в т. ч. помощник управляющего делами Совета народных

комиссаров, квартирант в доме Цветаевой. Подробнее о нем см.: Беля¬

ев Д.А. «Квартирант Икс» // Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая

цветаевская междунар. науч.-темат. конф., 9-11 октября 1998 г., [Мо¬

сква]: сб. докл. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1999. С. 71-77.
В ДЕРЕВНЕ
В августе Алю увезла на побывку к себе в деревню молочница Дуня.

Подробный рассказ о ней А.С. Эфрон оставила в «Страницах воспоми¬

наний» (1973-1975), см.: АСЭ-3. С. 48-49.
227

Примечания
ДОМ СОЛЛОГУБА

С. 71. Рукавишников — см. примеч. на с. 225.
ДЕТСКИЙ САД
Осенью 1919 г. Цветаевой удалось устроить Алю в детский сад на ул.

Б. Молчановка. Посещала она его недолго, вскоре заболев коклюшем.
С. 73. Ольга Константиновна, тетя Маня — сведений установить

не удалось.
ДЕНЬ МОЕГО СЕМИЛЕТИЯ
С. 74. ...книгу, в 2-х томах, «Путешествие мальчика по Швеции». —

По всей вероятности, речь идет об издании: Лагерлеф С. Чудесное

путешествие мальчика по Швеции: в 2 т. / пер. с швед. Л.Б. Хавкиной.

СПб.: Изд. Н.П. Карбасникова, 1908-1909.
...книга «Матушка-Москва». — Видимо, имеется в виду издание: Ма-

тушка-Москва: сб. стихотворений / собрал И.П. Деркачев^ 6-е изд. М.:

Изд. А.Д. Ступина, [1912]. В сборнике собраны стихотворения о Москве

Ф. Глинки, Н. Языкова, А. Майкова, В. Бенедиктова, А. Коринфского,

А. Пушкина, К. Павловой, кн. П. Вяземского, К. Аксакова.
С. 75. Вечером Марина пошла со мной в театр. — Судя по сборной

программе, это был один из так называемых шефских концертов, тог¬

да только начавших входить в обиход московской культурной жизни.
С. 76. Был только один, очаровательный. — Тургенев. — Возможно,

это было выступление С.М. Волконского, с осени 1918 г. жившего в Мо¬

скве. Предположение тем более правдоподобное, что в том же 1918 г.

в Народном доме г. Борисоглебска он ставил такие сборные благотво¬

рительные спектакли-концерты. В своих мемуарах он описал особо

удачные номера, один из которых, на наш взгляд, сходен с описанием

Али (в московском клубе, правда, без борисоглебских живых картин и

световых эффектов):
«Другой номер была инсценировка "как хороши, как свежи были

розы". В темной комнате, освещенной свечой на столе, лунным светом

из морозного окна и красным пламенем камина, я сидел, гримирован¬

ный под Тургенева, и говорил эти удивительные тургеневские слова.

Когда доходил до того места, где: "И вижу я себя перед низким окном

загородного русского дома", — раздвигалась стена и представала кар¬

тина: он стоял перед окном в костюме онегинских времен, она сидела

у окна, "опершись на выпрямленную руку, и долго и пристально смо¬

трела на небо, как бы выжидая появления первых звезд"... Световые

эффекты были восхитительны: земский техник устроил при помощи

деревянного корыта реостат, так что действительно было видно, что

"летний вечер тает и переходит в ночь"... Видение кончалось, когда

рассказ возвращался к действительности. Когда доходило до слов:

"Встают передо мною другие образы", — раздвигалось другое место

стены, и там за чайным столом картина "семейной деревенской жиз¬

ни". Мать сидела за самоваром, в сторонке "две русые головки", и "руки
228

Примечания
их сплелись" а "в глубине уютной комнаты" на клавишах картонного

пианино лежали "другие, тоже детские руки", в то время как за сценой

ланнеровский вальс, к сожалению, заглушал "воркотню патриархаль¬

ного самовара", чтобы из публики его было слышно...» {Волконский-2.

С. 263).
С. 78. ...к красно-коричневой церкви, которая стоит близко от на¬

шего дома... — Имеется в виду церковь Николая Чудотворца на Песках,

находившаяся на углу Большого Николопесковского пер. (д. 6) на пе¬

ресечении со Средним Николопесковским пер. (д. 3). Снесена в 1933 г.
КАНУН И ДЕНЬ ВЕЛИКОГО П<РАЗДНИКА>
С. 81. Завтра день рождения Аси. — А.И. Цветаева родилась 14 (27)

сентября 1894 г. В этот день православная церковь отмечает празд¬

ник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. С лета
1917	до мая 1921 г. А.И. Цветаева жила в Крыму.
...в церкви, которая у Новинского бульвара... — Имеется в виду цер¬

ковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи, что в Кречетниках, нахо¬

дившаяся на месте современного д. 12 по Новинскому бульвару. Сне¬

сена в 1930 г.
Я И МАРИНА
С. 85. ...в Александров, к Асе, Маврикию и Андрюше. — См. примеч. на

с. 223.
С. 87. ...Эльза и ее брат... ~ ...дом Самбо. — О какой сказке идет речь,

установить не удалось.
КУДА НАС ЗАВЕЛА ЛУНА
С. 91. Дело было накануне папиных имянин. — 25 сентября (8 октя¬

бря) православная церковь отмечает память преподобного Сергия Ра¬

донежского.
ДЕНЬ МАРИНИНОГО РОЖДЕНИЯ
С. 94. ...к «старухе Шик».... — Речь идет о матери актрисы студии

Вахтангова Елены (Лили) Шик Гизелле Яковлевне Шик (1866-1952).
МАМИНА КОМНАТА
С. 94. На нижней полке стоит царь... — Вероятно, та самая кустар¬

ная фигура царя, которую Цветаевой подарил на Пасху 1918 г. Б.Г. Закс

(см.: ЗК-2. С. 91, СС-4. С. 491).
С. 95. ...висит портрет Папы... — Портрет С.Я. Эфрона работы ху¬

дожницы М.М. Нахман (1916).
На стене висит набивка кота Кусачки. — Весной 1922 г. к Цветаевой

зашел приехавший в Москву с женой Мандельштам. Надежде Яковлев¬

не запомнилось, как он отпрянул, когда Цветаева «сняла со стены чу¬

чело не то кошки, не то обезьянки и спросила Мандельштама: "Пом¬
229

Примечания
ните?"» СМандельштам Н.Я. Вторая книга. М.: Моск. рабочий, 1990.

С. 375).
Там же висит картина, изображающая покой подводного царства. —

Несмотря на подробное описание картины, узнать ее не удалось.
С. 96. В углу над диваном висят две иконы, одна венчальная, дру¬

гая простая. — Венчание М.И. Цветаевой и С.Я. Эфрона состоялось

29 января 1912 г. в храме Рождества Христова в Большом Палашев¬

ском пер. (см.: Летопись. С. 45-46). В то время в этом храме у алтаря

пребывала икона Божией Матери «Взыскание погибших». Возможно,

копию именно этой иконы, по московскому преданию — чудотворной,

И.В. Цветаев заказал в подарок дочери. Что касается второй иконы, не

исключено, что именно ее Цветаева увезла с собой в 1922 г. и прожила

с ней все годы эмиграции, а в 1939 г., накануне возвращения в СССР,

оставила ее А.Э. Берг. В ответном письме А.Э. Берг пишет, что придает

особое значение тому, что эта икона «деревенская». См.: СС-7. С. 538-

539,551.
ПИСЬМО
(«Марина! Помните мое слово...»)
С. 97. ...слугу Завадского, с Авдотьей женой и с Ваней. — Юрий Алек¬

сандрович Завадский (1894-1977), актер, режиссер, один из героев

«Повести о Сонечке» М.И. Цветаевой.
Я не брала бы сахару в гостях у Лидии Александровны... — Л. А. Там-

бурер (1870-1931), друг И.В. Цветаева, зубной врач, к концу 1919 г.

осталась одной из последних, кто помогал Цветаевой и ее детям.
ПИСЬМО
(«Марина — моя мать...»)
С. 102. Чистяков Михаил Борисович (1809-1885), детский писа¬

тель, автор рассказов о животных, о путешествиях, о детстве великих

художников, музыкантов, исторических рассказов. Массово издавался

и переиздавался в 60-80-х гг. XIX в., т. е. он мог быть любимым автором

детства не только М. Цветаевой, но и ее матери.
Etre vaut mieux d'avoir. Moi. — Этот девиз Цветаевой 1919 г. [ЗК-2.

С. 429) Аля списала со стены в ее комнате.
С. 103. Д. — Возможно, Д.В. Спечинский (см. примеч. на с. 227).
ПОСЛЕ ПРИЮТА, ГОСПИТАЛЯ И БОЛЕЗНИ
Это ретроспективная запись, сделанная приблизительно в мар¬

те 1920 г. Записи Али, делавшиеся ею в приюте в ноябре - декабре
1919	г., Цветаева переписала в свою записную книжку, в составе ко¬

торой они опубликованы, там же ею записана вся, по выражению

Цветаевой, «Кунцевская эпопея» (см.: ЗК-2. С. 16-30, 56-75).
Осенью 1919 г. Цветаева с детьми осталась в одиночестве и почти

без помощи: с наступлением холодов съехали квартиранты, вернулась

в деревню Иринина няня Надя, исчезли друзья прежних лет (Никодим
230

Примечания
и Таня Плуцер-Сарна) и последнего года (Сонечка Голлидей и все сту¬

дийцы). Перед угрозой голодной и холодной зимы Цветаева хлопота¬

ла об устройстве детей, Ирины в ясли, Али в санаторий. К концу но¬

ября она решилась поместить детей в Кунцевский сиротский приют

(где работал врачом второй муж Л.А. Тамбурер Владимир Аввакумо¬

вич Павлушков), назвавшись приемной матерью своих дочерей.
Зимой 1920 г. Аля в приюте тяжело заболела и была переведена в

госпиталь, Ирина умерла в приюте 15 февраля 1920 г.
1920
<«МАРИНА! БЕЗНАДЕЖНОЕ ЖЕЛАНИЕ...)»
С. 115. Милиоти Василий Дмитриевич (1875-1943), художник. Цве¬

таева писала: «...художник из Дворца (открывший после смерти Ири¬

ны серию моего дурного поведения — просто — за сходство с Борисом

[Б.С. Трухачевым]... — как первое, чему я улыбнулась после всего того

ужаса)» [СС-6. С. 160).
ТИШАЙШИЙ
С. 116. ...неизвестный художник H.H. Вышеславцев. — Николай Ни¬

колаевич Вышеславцев (1890-1952) в описываемое время был дей¬

ствительно неизвестным, начинающим художником. Несмотря на пя¬

тилетнее учение в Париже (в Национальной высшей школе изящных

искусств (École nationale supérieure des Beaux-Arts), Академии Кола-

росси (Académie Colarossi) и др.), несколько поездок в Италию, он по

возвращении на родину в 1914 г. еще только искал свой путь. Моби¬

лизованный в 1916 г., участвовал в военных действиях, был ранен, с

госпиталем был эвакуирован в Москву. В 1918 г. поступил на службу в

Изоотдел Наркомпроса.
В 1919-1922 гг. жил во Дворце искусств и заведовал его библио¬

текой. В эти годы много работал в жанре портрета, создав портреты

современников, а также графическую серию «Воображаемые портре¬

ты», работал и в книжной иллюстрации.
Весной - летом 1920 г. он стал адресатом стихотворного цикла без

названия из 27 стихотворений Цветаевой, а также в большой степени

прототипом образа Царевича в ее поэме «Царь-Девица».
В свою очередь Вышеславцев исполнил графические портреты Али

(не сохранился) и — предположительно — Цветаевой (см.: Николай

Николаевич Вышеславцев. Художник «Серебряного века». М.: Моск.

гос. ун-т печати, 2005. С. 59).
С. 117. В<асилий> Д<митриевич> — В.Д. Милиоти. См. примеч. на

с. 231.
С. 118. Я отдала бы все Mémoires Скотта... — H.H. Вышеславцев

был увлеченным библиофилом, его библиотека со временем стала од¬
231

Примечания
ной из известных личных библиотек Москвы. Скотт Роберт Фолкон

(1868-1912), капитан английского флота, полярный исследователь,

первооткрыватель Южного полюса, погиб на обратном пути от голода

и холода, до последних дней вел дневник, опубликованный в 1913 г.

и сразу же переведенный на многие языки, в том числе и на русский.
ПРИНЦЕССА БРАМБИЛЛА
С. 118-119. «Принцесса Брамбилла» и «Адриенна Лекуврер» — два

знаменитых спектакля Камерного театра, поставленные в 1919 г.
«"Каприччио Камерного театра по Гофману" назвал "Принцессу

Брамбиллу" Таиров. Оформленный Якуловым, спектакль в своей кар¬

навальной стихии смешивал танец, пантомиму, драму, оперетту, цирк.

Спектакль шел 2 ч. 25 мин., 50 мин. в нем занимала пантомима. Двух

главных героев — актера (и принца) Джилио и швею (принцессу) Гиа¬

цинту первоклассно играли Борис Фердинандов и Августа Миклашев¬

ская» [КооненА. Страницы жизни. М.: Искусство, 1975. С. 257-258).
С. 118. Юра Никольский — см. примеч. на с. 227.
С. 119. «СЛевой». — Лев Александрович Бруни (1894-1948), худож¬

ник, в 1919 г. женившийся на старшей дочери К.Д. Бальмонта Нине.
Наташа — возможно, актриса театральной студии Вахтангова На¬

талия Николаевна Щеглова (1895-1983), первая жена П.Г. Антоколь¬

ского.
ВЕЧЕР БЛОКА
С. 125. ...Ан<токоль>ский с женой... — Павел Григорьевич Антоколь¬

ский (1896-1978), поэт, один из героев «Повести о Сонечке» М.И. Цве¬

таевой. О его жене см. примеч. на с. 232.
СОН ПРО СМЕРТЬ
С. 128. Гольдманы — см. примеч. на с. 227.
ЮБИЛЕЙ БАЛЬМОНТА
Юбилейный вечер был устроен друзьями поэта 14 мая 1920 г. по

случаю 30-летия со дня выхода в свет его первой книги стихов.
Подробная запись о вечере есть в записной книжке Цветаевой. См.:

ЗК-2. С. 147-150.
С. 131. Елена — см. примеч. на с. 224.
Анна Николаевна — см. примеч. на с. 224.
С. 132. Вячеслав Иванович — Вячеслав Иванович Иванов (1866-

1949), поэт, переводчик, теоретик символизма.
С. 133. Коля, Сережа, Клеопатра — дети во Дворце искусств.
Инамэ — Инамэ Ямагата, сохранился ее портрет работы H.H. Вы¬

шеславцева (<1920>). См.: Николай Николаевич Вышеславцев. Худож¬

ник «Серебряного века». С. 17.
С. 134. Милиоти — см. примеч. на с. 231.
232

Примечания
«Два скакуна в огне и в мыле...» — Из поэмы Цветаевой «Чародей»

(1914). См.: СС-3. С. 7.
Володя — сведений установить не удалось.
С. 135. Сологуб Федор Кузьмич (наст. фам. Тетерников; 1863-1927),

поэт.
Рукавишников — см. примеч. на с. 225.
Вхожу в комнату Лидии Петровны. — Жена В.Д. Милиоти.
ОТЪЕЗД БАЛЬМОНТОВ
С. 135. Бальмонты собираются уезжать в Ревель. — В 1920 г.

Бальмонт получил разрешение на заграничную командировку от

Наркомпроса. Первоначально отъезд был назначен на 22 июня, но к

этому дню не была готова эстонская виза. Отъезд состоялся 25 июня
1920	г.
...в доме вернувшихся Скрябиных решили устроить прощальный ве¬

чер. — Семья композитора А.Н. Скрябина (1871/1872-1915) в 1912 г.

поселилась в д. 11 по Большому Николопесковскому переулку. В

упоминаемое время там жила вдова композитора Татьяна Федоров¬

на Шлёцер (Скрябина; 1883-1922), их дочери Ариадна (1905-1944)

и Марина (1911-1998), мать Т.Ф. — Мария Александровна Шлёцер

(урожд. Боти; 1847-1937), а также тетка композитора (сестра отца) —

Любовь Александровна Скрябина (1852-1941). Т.Ф. Шлёцер-Скряби-

ной посвящено стихотворение Цветаевой «Бессонница! Друг мой!..»

(1921).
С. 138. Марина, войдя во двор Бальмонтов, на всякий случай взяла

кирпич. ~ ...хотел сказать: в... — Этот эпизод становится понятным

из следующей записи Цветаевой: «Алю дети в бальмонтовском саду

дразнят "вошь" и кидают в нее камнями — хорошо одетые приличные

дети — мальчики и девочки — от 10-ти до 15-ти лет» (ЗК-2. С. 146).
Олег — сведений установить не удалось.
Сандро — Александр Борисович Кусиков (1896-1977), поэт-имажи-

нист.
Татьяна Алексеевна — Татьяна Алексеевна Полиевктова (урожд.

Орешникова; 1875-1961), сестра В.А. Зайцевой.
Вера — Вера Алексеевна Зайцева (урожд. Орешникова, в 1-м браке

Смирнова; 1878-1965).
...ее муж — Борис Константинович Зайцев (1881-1972), писатель.
...брат Елены машинист — Константин Константинович Цветков¬

ский.
...тетя Нюша — см. примеч. на с. 224.
МОЯ ЖИЗНЬ
С. 140. ...нахожу у мамы Валерия Михайловича. — Имеется в виду

режиссер Валерий Михайлович Бебутов (1885-1961), краткое знаком¬

ство с ним Цветаевой не пережило текущего лета.
233

Примечания
МОЕ ПОВЕДЕНИЕ В ИЮЛЕ 1920 г. В МОСКВЕ
С. 141. ...книжку «Лизочкино счастье»... — Повесть Л.А. Чарской

(1907).
<«ВЕЧЕР,ХОЛОД...»>
С. 150. Волькенштейн Владимир Михайлович (1883-1974), поэт,

драматург.
ЛИСА
С. 151. ...ее брат, Андрей... — Андрей Иванович Цветаев (1890-

1933), единокровный брат М. Цветаевой, музейный эксперт.
ПИСЬМО К РОЖДЕСТВУ
С. 153. ...Евгению Львовичу. — Евгений Львович Ланн (наст. фам.

Лозман; 1896-1958), писатель, переводчик.
...петухивы... — Ср. в воспоминаниях Э.Л. Миндлина: «"Петухив" —

добрый дух жилища Цветаевой. По его имени комната называлась

"петухивной”. Петухив — в прошлом — лисье чучело. Шкурку чучела

содрали, а может быть, и выменяли в голодный год на крупу. Остался

диковинный зверь из соломы и ваты, — Цветаева не выбросила его.

Диковинный зверь прижился. Пришел водопроводчик чинить водо¬

провод в квартире (в 1965 году Аля вспомнила: не починил!), увидел

ободранное чучело над камином, удивился: "Это что за петухив вы

развесили?" — "петухов" по-украински. Мне запомнился один "пету¬

хив". Но Аля пишет в письме: "О них (петухивах) только мы с Вами пом¬

ним". Возможно, до моего поселения у Цветаевой был не один — два

или три "петухива". Я застал одного.
Ободранное чучело в комнате с потолочным окном так и осталось

для всех — и для самой Марины Ивановны — "петухивом", а комна¬

та — "петухивной".
Петухив был признан духом дома Цветаевой и до самого отъезда ее

из Москвы висел на стене над охладевшим навек камином.
Петухивная комната — первая от стеклянной входной двери из

передней — была центром всей дневной жизни квартиры» (Миндлин.

С. 55). См. также рассказ Али «Лиса» (с. 150-151 наст. изд.).
С. 154. ...возвратились от Звягинцевых... — Актриса и поэтесса Вера

Клавдиевна Звягинцева (1894-1972) и ее муж экономист Александр

Самойлович Ерофеев (1887-1949) подружились с Цветаевой в 1919 г.,

ее рассказы о Цветаевой записала в 1960-х гг. В.А. Швейцер (см.: Швей¬

цер. С. 243-264).
С. 156. ...Вера А. Зайцева с дьяволом за шкафом. — В.А. Зайцева и

Б.К. Зайцев.
234

Примечания
1921
Е.Л. ЛАНН
С. 161. Ланн — см. примеч. на с. 234.
Другой портрет харьковского поэта под диктовку Али Цветаева за¬

писала в свою записную книжку (см.: ЗК-2. С. 227-228).
...церковь, где венчался Пушкин... — храм Вознесения Господня в Сто¬

рожах (обиходное название Большое Вознесение), в котором в 1831 г.

венчались А.С. Пушкин и H.H. Гончарова, находится у Никитских Ворот

(ул. Большая Никитская, д. 36).
У него были стихи о Роланде. — Стихотворение Е.Л. Ланна «Роланд»

записано им в беловую тетрадь стихотворений М.И. Цветаевой (РГАЛИ.

Ф. 1190. Оп. 2. Ед. хр. 2).
С. 162. ...жена. -—Александра Владимировна Кривцова (1896-1958),

переводчица.
ВИЗИТ В МЕТРОПОЛЬ
В национализированной гостинице «Метрополь» были размещены

служащие молодого советского государства.
С. 162. Борис — Борис Александрович Бессарабов (1897-1970),

красноармеец и начинающий художник (окончил в Воронеже художе¬

ственное училище). С начала 1921 г. — постоянный жизненный спут¬

ник Цветаевой и Али. Прототип главного героя незавершенной поэмы

Цветаевой «Егорушка» (1921-1928).
...Подворотник<ов> — Пружинников — Струнников — Ходулъников. —

Аля говорит о наводивших ужас на москвичей грабителях. Они передви¬

гались по зимней Москве на ходулях, в сшитых из простыней накидках и,

невидимые на фоне сугробов, нападали на одиноких прохожих.
С. 163. «Пойдемте к ч<екистже». — Речь идет о Елене Феликсовне

Усиевич (1893-1968). Она была дочерью известного революционе¬

ра Феликса Кона, родилась в Якутске, где семья жила на поселении.

С 1909 г. включилась в революционную работу, в эмиграции стала

членом партии большевиков, и в 1917 г. вернулась в Россию. В Граж¬

данскую войну находилась в Первой конной армии, в то время как ее

муж, Григорий Усиевич, воевал в Сибири и в 1918 г. там погиб. Впо¬

следствии она окончила Институт красной профессуры и была лите¬

ратурным критиком.
...«Где вы, Величества», «Цыганская свадьба», «Ты так же поцелу¬

ешь эту ручку», «Царские вина пейте из луж», «Большевик», «И так

мое сердце над РеСеФеСеРом скрежещет — корми не корми, как-будто

сама я была офицером в октябрьские красные дни». — Речь идет о

стихотворениях «Дорожкою простонародною...» (1919), «Цыганская

свадьба» («Из-под копыт...», 1917), «Ex-ci-devant» («Хоть сто мозо¬

лей...», 1920), «Кровных коней запрягайте в дровни!..», 1918), «Боль¬

шевик» («От Ильменя — до вод Каспийских...», 1921), «Есть в стане
235

Примечания
моем — офицерская прямость...» (1920). Строки приводятся Алей не

совсем точно.
С. 164. Кирочка — Эсфирь Пинес. О ней остались смутные (и сму¬

щенные), неопределенно-опасливые высказывания современников.

Приведем самое определенное, касающееся к тому же непосредствен¬

но героини данного рассказа. В октябре 1921 г. Ариадна Скрябина пи¬

сала В.Г. Мирович: «Завтра поеду в санаторию навестить Елену Фелик¬

совну (не знаю, знакомы ли Вы с ней, наверное, слыхали). Представьте

себе, что она поехала в санаторию лечить свои нервы и недели в три

сильно поправилась. Неожиданно приехала к ней Эсфирь, пробыла с

ней час, и в этот час довела ее до такого состояния, что она повесилась.

К счастью, ее успели вовремя снять с петли и спасли, но теперь она

почти в таком же состоянии, что и мама, жизнь ее в опасности» (,Бес¬

сарабовы. С. 402).
«Ну как; товарищ, пойдем завтра рубить?..» — Б.А. Бессарабов при¬

глашал напарника на заготовку дров Скрябиным.
сПИСЬМО Б.А. БЕССАРАБОВУ>
С. 165. Цуп-Ва-Со — ЦУп ВоСо — Центральное управление военных

сообщений при Высшем военном совете Республики — было создано

в сентябре 1918 г., ему подчинялись железнодорожные войска, авто¬

мобильные, транспортные и рабочие части, военные учреждения свя¬

зи. Б.А. Бессарабов служил там в должности инструктора, выезжал в

командировки с инспекторскими проверками.
...прочтет Егорушку... — см. примеч. на с. 235.
С. 166. ...читала книгу «Зима», там тоже Борис. — О какой книге

идет речь, установить не удалось.
<ПИСЬМО Е.Л.ЛАННУ>
С. 167. Летом пойдите в монастырь «Святые Горы». — В августе

1915 г. Цветаева с Алей и С.Я. Парнок гостили у знакомых последней

под Харьковом, в Святых Горах (ныне г. Святогорск), где на высоком

меловом берегу Северского Донца расположен Свято-Успенский мона¬

стырь (ныне Свято-Успенская Святогорская лавра).
Сергей Расторгуев — сведений установить не удалось.
СУМАСШЕДШИЙ
Описан визит соседа Цветаевой по двору, сапожника Григория

Петровича Гранского, главы многодетного семейства. Его жена Еф¬

росиния Михайловна (1884-1942) помогала Цветаевой в голодную

зиму 1919-1920 гг. (см.: ЗК-2. С. 8). Подробнее об этой семье см.

очерк Н.И. Катаевой-Лыткиной (Литературное обозрение. 1987. № 5.

С. 98-100).
236

Примечания
ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ ЭРЕНБУРГА
С. 171. Эренбург предлагает почитать портрет Марины. — Здесь

и далее речь, вероятно, идет о ранних набросках очерков для книги

И.Г. Эренбурга «Портреты современных поэтов» (впервые: Берлин,

1922).
С. 173. жена Эренбурга — Любовь Михайловна Козинцева (1900-

1970), художница. Вторая жена И.Г. Эренбурга (с 1919 г.).
С. 174. «Мы к этой крови непричастны, как непричастны были к

той»... — Строки из стихотворения М.М. Шкапской (урожд. Андреев¬

ской; 1891-1952) «Людовику XVII» (<1921>), где сравниваются тра¬

гические судьбы сына гильотинированного французского короля и

сына расстрелянного российского императора:
Народной ярости не внове

Смиряться страшною игрой.
Тебе, Семнадцатый Людовик,
Стал братом Алексей Второй.
И он принес свой выкуп древний

За горевых пожаров чад,
За то, что мерли по деревне

Мильоны каждый год ребят.
За их отцов разгул кабацкий

И за покрытый кровью шлях,
За хруст костей в могилах братских

В маньчжурских и иных полях.
За матерей сухие спины,
За ранний горький блеск седин,
За Геси Гельфман в час родин

Насильно отнятого сына.
За братьев всех своих опальных,
За все могилы без отмет,
Что Русь в синодик поминальный

Записывала триста лет.
За жаркий юг, за север гиблый

Исполнен над тобой и им,
Неукоснительно чиним,
Закон неумолимых библий.
Но помню горестно и ясно —
Я — мать, и наш закон — простой:
Мы к этой крови непричастны,
Как непричастны были к той.
ЛАВКА ПИСАТЕЛЕЙ
В августе 1918 г. большевистским декретом была уничтожена вся

свободная пресса России, а осенью 1920 г. издан декрет о национа¬

лизации библиотечного дела, предусматривавший национализацию

всего книжного фонда страны и воспрещавший частным лицам иметь
237

Примечания
свыше пятисот томов. За два года читающая публика страны лиши¬

лась периодической прессы, библиотек и книжных магазинов. Осенью
1918	г. в Москве организовалась на паях Книжная лавка писателей,

занимавшаяся комиссионной книготорговлей, покупавшая рукописи

новых произведений у писателей (в надежде впоследствии их издать)

и служившая одновременно книжным складом, библиотекой и ли¬

тературным клубом. Идея ее создания принадлежала П.П. Муратову,

продавцами были Б.К. Зайцев, НА Бердяев, А.К. Дживелегов. Некото¬

рое время в Лавке работали В.Ф. Ходасевич, Б.А. Грифцов, A.C. Яковлев.

Лавка находилась в Леонтьевском переулке, д. 16, просуществовала до
1922	г.
Цветаева была постоянной посетительницей Лавки писателей, из¬

готовляла для продажи самосшивные рукописные книжки своих сти¬

хов, отдавала на комиссию книги из домашней библиотеки и покупала

книги для себя и дочери.
С. 176. Бердяев Николай Александрович (1874-1948), русский хри¬

стианский и политический философ, представитель экзистенциа¬

лизма.
Осоргин Михаил Андреевич (наст. фам. Ильин; 1878-1942), писа¬

тель и журналист. С 1906 по 1916 г. жил в Италии, был внештатным

корреспондентом «Русских ведомостей» и «Вестника Европы». В по¬

слереволюционные годы в Москве перевел для Вахтанговской студии

сказку К. Гоцци «Принцесса Турандот». Был одним из пайщиков Лавки

писателей и активным участником созданного им вместе с Б.К. Зайце¬

вым, П.П. Муратовым и Б.А. Грифцовым кружка «Studio Italiano».
C. 177. ...еврейчонок Дживелегов. — Искусствовед и переводчик

Алексей Карпович Дживелегов (1875-1952) был нахичеванским ар¬

мянином.
«Царей уж нет, мой Кремль не нужен мне...» — Источник цитаты

выявить не удалось.
...Детские дневники, Большие дети, журналы «Новинка». — О каких

изданиях идет речь, установить не удалось.
ДОМ КН. С.М. ВОЛКОНСКОГО
С внуком декабриста, бывшим директором Императорских театров,

театральным педагогом и писателем князем Сергеем Михайловичем

Волконским (1860-1937) Цветаева познакомилась в начале 1921 г.,

хотя мечту об этом знакомстве записала в записную книжку двумя го¬

дами ранее (см.: ЗК-1. С. 305). Актриса и поэтесса В.К. Звягинцева вспо¬

минала, что знакомство произошло у нее в доме (см.: Швейцер. С. 264).

К Волконскому обращен цикл стихотворений Цветаевой «Ученик»

(1921), а его книге мемуаров посвящена ее статья «Кедр. Апология»
(1923).	Волконский посвятил Цветаевой свою книгу «Быт и бытие»
(1924).
В рассказах Али описана коммунальная квартира дома в Шере-

метевском переулке, где в одной из комнат жил С.М. Волконский.
238

Примечания
Остальных обитателей квартиры возможно описать с разной степе¬

нью достоверности. Хозяйкой квартиры была знакомая С.М. Волкон¬

ского Надежда Амандовна Ренкуль. Это «старуха с сигарой» Алино¬

го первого посещения. О Елене Николаевне сведения разноречивы.

С.М. Волконский о ней пишет: «Моя дорогая приятельница Елена Ни¬

колаевна Афонасьева... с которой мы потом делили годы и невзгоды

революции» (Волконский-2. С. 232). Там же он упоминает и ее дочь

Ольгу. Э.Л. Миндлин, которого Цветаева летом 1921 г. ввела в дом

Волконского, пишет о ней следующее: «Семья Волконского — нечто

довольно условное. Его брак с Еленой Николаевной Арнольд д'Арко

знакомые называли "браком-дружбой". Елена Николаевна была на

редкость эффектной и эксцентричной особой лет, вероятно, тридца¬

ти пяти. Где-то и при каких-то драматических обстоятельствах она

спасла С.М., вызволила его из беды. Кто был ее первый муж и отец ее

шестнадцатилетнего сына, я не знаю. В пору моего с ней знакомства

она и ее сын уже назывались Волконскими» (Миндлин. С. 68). Воз¬

можно, упоминаемый Алей Орест и был этим сыном. На роль «ста¬

рой дамы с голубыми-молочными-генеральскими глазами» («кня¬

гини») можно предложить С.А. Волконскую, жену двоюродного бра¬

та С.М. Петра Петровича Волконского, арестованного в Петрограде

летом 1919 г., впоследствии переведенного в московскую тюрьму.

Княгиня приехала в Москву хлопотать за мужа: «Прямо с вокзала

отправилась на Шереметевский переулок; там, мне сказали, живет

двоюродный брат П.П., бывший директор Императорских театров,

далькрозист и писатель, князь С.М. Волконский. Живет не один, их

там в небольшой квартире пять человек. Я была шестая. Всем им не¬

знакомая, — и Сережу-то я всего два-три раза в жизни видела, — сва¬

лилась как снег на голову. Позвонила в один ненастный день у две¬

рей: "Я приехала выручать П.П. Можно мне жить у вас?" — "Конечно".

Потеснились, дали мне комнату, приютили» (Волконская С.А. Горе

побежденным = Vae victis: Воспоминания. Париж: Ed. О. Zeluck, [б.г.]

С. 70). «Пожилым господином», открывавшим Але дверь, мог быть

вселенный в эту квартиру «по уплотнению» коммунист И.М. Касат¬

кин.
С. 180. Ольга Николаевна — дочь Елены Николаевны Афонасьевой.
НАШ ВИЗИТ НА ПАСХУ
С. 186. «...буду читать декабристов...» — Волконский читал лекции о

декабристах, вскоре вышло первое издание его книги: Волконский С.М.
О	декабристах: (По семейным воспоминаниям). Пг.: Начала, 1922.
ЕГО ПРИХОД С ЦЕЙЛОНОМ
С. 187. Читает о Цейлоне. — Дальнейший пересказ показывает

внимание и интерес слушательницы, она только не запомнила, с кем

именно он ехал. Волконский читал страницы о своем пребывании на

Цейлоне из главы «Острова» книги «Странствия»:
239

Примечания
«Цейлон — царство лени, полудремы. Там нет быстрого движения.

<...> Помню, мы поехали внутрь острова посмотреть старые развали¬

ны; втроем с двумя англичанами мы сидели в арбе; тут же сидел, бли¬

же к переднему краю арбы, смуглый туземец, сидел боком, полулежа,

свесив ноги через край телеги и от времени до времени жердочкой

бамбуковой постегивал своего зебу, горбатого быка. Как изводила

меня сонная медленность, с которой он стегал. С каким безразличием

к тому, пошло ли вьючное животное скорее или нет... И вдруг я понял:

ведь бык не может идти скорее, так зачем же и вознице вносить энер¬

гию в свое стеганье? Да, наш русский ямщик в свое стеганье вносит

энергию, но этот погонщик сонного быка — зачем он будет энерги¬

чен? И понял я, как в движении своем человек заражается от природы.

<...> И мы дремали, и все кругом дремало; дремали перистые высокие

бамбуки, никли с ветвей тяжелые лианы, и, сонная, через дорогу перед

нами переползала толстая змея, и на другом краю дороги усасывала ее

знойно-сонная земля...» (Волконский-1. С. 359).
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР С ВОЛКОНСКИМ
С. 189. Игумнов Константин Николаевич (1873-1948), пианист, пе¬

дагог.
Англичанин — сведений установить не удалось.
С. 192. Граф-коммунист Зубов — Граф Валентин Платонович Зубов

(1884-1969) основал в 1912 г. в Петербурге, в собственном особняке

на Исаакиевской площади Институт истории искусств. После рево¬

люции, чтобы сохранить свое детище, стал сотрудничать с новой вла¬

стью, национализировал свой дом и был назначен ректором институ¬

та. С.М. Волконский в первый год его основания читал там курс лек¬

ций о сценическом движении.
С. 193. ...к Эм<илию> Лъв<овичу> — Эмилий Львович Миндлин

(1900-1981), тогда начинающий поэт, впоследствии мемуарист.
ПИСЬМО
Написано перед отъездом в деревню к В.А. и Б.К. Зайцевым.
С. 194. .. .оставив Вас с болтушкой Асей и озорным Андрюшей. —

А.И. Цветаева с сыном вернулись в Москву из Крыма 22 мая 1921 г.

«У Марины сейчас содом, — писал Б.А. Бессарабов 6 июня сестре в

Воронеж, — приехала сестра Ася с сыном Андрюшей. Марине очень

трудно, она превратилась в загнанного зайца, и у нее все время бо¬

лит голова, так что она не может даже работать и делает, что попа¬

дается под руку. Марину я понимаю до мелочей и очень к ней вни¬

мателен, больше не через нее, а через реальности по отношению к

Асе с устроениями на пайки и прочее. Марина это тоже чувствует

и у нее проскальзывает внимание ко мне, но очень пассивно, так

как она меня не совсем еще и не до конца понимает и с головой

увлечена сейчас князем С. Волконским (теоретиком театра)» (Бес¬

сарабовы. С. 66).
240

Примечания
...передайте Льву, нашему благородному льву... — имеется в виду

персонаж устной домашней сказки. Осенью 1922 г. Аля записала на¬

чало ее, озаглавив свой рассказ «Наш Зоологический Сад». Приводим

отрывок из нее:
«Наш сад замечательный. Первый пришедший в него был Лев. Он

маленький, уже старый. Ни отца, ни матери не было у него никогда.

Очевидно, он сам себя породил. Второй г<осподин> Виток. Он произо¬

шел от Льва, и их почти совсем невозможно различить. Говорят они в

один голос, только к концу он начинает завиваться, хихикать и скром¬

ничать. По этому я его узнаю. Он себя называет "Витенькой" и очень

любезен» (РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 250. Л. 115 об.).
Наташа — Наталия Борисовна Зайцева (в браке Соллогуб; 1912-

2008), дочь В.А. и Б.К. Зайцевых.
МОЯ ЖИЗНЬ В ДЕРЕВНЕ
Рассказы о летнем пребывании в деревне Притыкино под Каширой,

в доме родителей Б.К. Зайцева. С Наташей Зайцевой, своей ровесни¬

цей, Аля подружилась тогда на долгие годы. В 1950-х гг. Б.К. Зайцев

припомнил обстоятельства Алиного гощенья в Притыкине:
«Мою мать не выселили еще из именьица, она жила в своем доме,

очень скромно, но в сравнении с Алей совершенно роскошно. Молоко,

яйца, масло, даже и мясо!
Как дочь поэтессы и девочка вообще даровитая, Аля вначале и вела

себя поэтессой: видела необыкновенные сны, сочиняла стихи ("Под

цыганской звездою любви", — ей было лет семь, она отлично подра¬

жала Марине).
Сидя утром в столовой за кофе с моей матерью, она рассказывала,

что во сне видела три пересекающихся солнца, над ними ангелов, они

сыпали золотые цветы, а внизу шла Марина в короне с изумрудами.
—	Нет, знаешь, у нас дети таких поэтических снов не видят. Или ты

каши слишком много на ночь съела, или просто выдумываешь.
На другой день, за этим же кофе, Аля рассказывала новый сон. Но

теперь это был просто Климка, вез навоз в двуколке.
—	Вот это другое дело...
Через месяц Аля уехала в Москву загорелая, розовая, — неузнавае¬

мая» (Зайцев Б.К. Далекое // Собр. соч. [: в 5 т] М.: Русская книга, 1999.

Т. 6 (доп.). С. 242).
КОМИССАР И ПОЭТ
С. 206. Поэт. — Э.Л. Миндлин свое знакомство с Цветаевой в 1921

г. впоследствии описал в книге воспоминаний «Необыкновенные со¬

беседники» (1-е изд. — М.: Сов. писатель, 1968).
...нежное письмо в начале этой тетрадки. — См. с. 165-166 наст,

изд.
Я прямо к Вам приехал. — Б.А. Бессарабов вернулся с Кавказа из ко¬

мандировки (см.: Бессарабовы. С. 75).
241

Примечания
C. 207. Мы подошли к Асиному дому... — А.И. Цветаева с сыном по¬

селились на Плющихе, в 7-м Ростовском пер., в квартире уехавшей на

лето знакомой.
...не позволила мне слушать Лозэна. — Цветаева, вероятно, хотела

прочесть сестре и Б.А. Бессарабову не известную им свою пьесу «Фор¬

туна» (1918). Герой пьесы — герцог Арман Луи Гоито де Лозен (1747-

1793) кончил жизнь на эшафоте.
С. 208. Он говорил «петухив»... — см. примеч. на с. 234.
...Борисустроил Эмилию Львовичу службу: на Разгуляе. — Э. Л. Минд¬

лин два раза в неделю читал лекции о литературе в 18-м железнодо¬

рожном полку, за что получал паек (см.: Миндлин. С. 69-70).
«Эмилий Львович, Вы к Львову-Рогачевскому?» — Василий Львович

Львов-Рогачевский (1873-1930), литературный критик, руководил

объединением «Литературное звено», собиравшимся по средам в

«Доме Герцена». Миндлин бывал и у него дома (см.: Миндлин. С. 43).
Е.Б. Коркина

СОДЕРЖАНИЕ
Е.Б. Коркина. Введение		3
1919
К Марине. Друг		11
Моя мечта. Друг 			11
Сон («Мне снился сон. Будто я с няней...»)			11
Сон («Мне снился сон. Будто едет коляска...»)				12
Сон («Мне снился сон, будто Надя, Ирина и я...»)		12
Солнце		12
Про последнее солнце мира		13
Про то, чего нет на свете		13
Про мир		13
Сон с 8-го на 9 марта 1919 г.		13
Видение трех странников		13
Странное утро		13
Хранитель		14
То, что я думаю		14
Мой дом		15
Мой отец («У меня отец был старик...»)		16
Ангел-воин		16
Мученики		17
Перед Благовещеньем		17
В церкви		17
Музыка		18
Три любимых вещи на свете		18
Моя мать		18
Как он Вас разлюбил		19
Мой отец («Мой отец очень храбр...»)		19
Мое раннее детство		20
Ледоход		21
Как я хотела бы встретить Пасху		22
Вечер		22
Небо		22
Пасхальная ночь		23
Пугачев		23
Объяснение		25
Моя родная Индия		25
Как я одна перешла через улицу		27
1	мая 1919 года		27
Подвиг		32
Флейта Рая		33
243

Содержание
Круг детства		34
Подсвечник		35
Облака		37
Все мои недостатки		38
Дождь		38
Наш дом		39
Воробьевы горы (Духов день)		41
Из жизни в Крылатском				43
<«Я иногда хочу уйти от вас...»>		48
Наша прогулка		49
Прогулка с червем		51
Русалочка		52
<«Если бы сейчас явилась волшебница...»»		55
Отчего идет снег		56
Случай в столовой		56
Поэт из сказки (Два случая)		57
Кинематограф		58
Мое вчерашнее поведение		60
Шелковая колдунья		62
Воспоминания о вокзалах		63
К маме		63
Воспоминания о Сереже		64
Сон («Мне снился сон, что к Марине пришли гости...»)		65
В деревне		65
Диктант		69
Письмо («Марина! Это будет моя любимая тетрадь...»)		70
Дом Соллогуба		71
Детский сад		72
День моего семилетия		74
Канун и день Великого п<раздника>		79
Письмо («Марина! Существую ли я?..»)		82
Верблюд		82
Ирина		83
Я и Марина		84
Куда нас завела луна		91
День Марининого рождения		93
Мамина комната		94
Письмо («Марина! Помните мое слово...»)		97
Письмо («Милая Марина! Начинаю писать...»)		97
«День Товарища Врага!»		98
Письмо («Марина! Подняв и вымыв половник...»)		100
Письмо («Марина —■ моя мать...»)		101
Письмо Марине		104-
Письмо («Милая Марина! Вы сейчас спокойно спите...»)		105
Сон («Марина, мне сегодня снился сон про Казанову...»)		105
Письмо («Милый мой, Вечно любимый Лев!..»)		106
После приюта, госпиталя и болезни
<«Едем. — Марина...»>		107
<«Сидим все на диване в гостиной ...»>		108
244

Содержание
<«Лидия Константиновна привела нас в спальню...»>		108
<«Школа!»>		109
Ирина в приюте		109
Продолжение о приюте		111
Продолжение про приют		112
1920
«Марина! Безнадежное желание...»»		115
Раз не нравится, не читайте		115
Тишайший		116
Принцесса Брамбилла		118
Вечер Блока		124
Сон про смерть		128
<«Лебедь и ворон»> («1. Лебедь улетел...») 		128
<«Марина! Выслушайте всю правду...»>		129
Сон («Будто все это происходит в очень старое время...»)		130
Письмо («Восторг оттого, что угнала Робинзона Крузо...»)		131
Юбилей Бальмонта		131
Отъезд Бальмонтов		135
<«Я не смею быть такою гадиной...»>		139
Моя жизнь		140
<«Пустырь, обожженный крапивой...»>				140
<«Бабушка! Ты сама понурая...»>		140
Письмо («Вы говорили. Не надо раскаяния...»)		140
<«Нет никого...»>		141
Мое поведение в июле 1920 г. в Москве		141
Цыгане		142
Письмо («Простите меня за то, что я разгневала Вас...»)		150
<«Вечер,холод...»>		150
Лиса..		150
Лев		151
Сказка. Звериная Вавилонская башня		152
Письмо к Рождеству
1.	(«С добрым утром или вечером...»)		153
2.	(«Рождество через две недели с половиной...»)		154
3.	(«Милая Марина!..»)		156
4.	(«Я увезу Вас в страну апельсинов...»)		156
1921
<«Милая моя Мариночка!..»>		161
Е.Л. Ланн					161
Визит в Метрополь		162
<Письмо Б.А. Бессарабову> («Милый Борюшка! дурак!..»)		165
<Письмо Е.Л. Ланну> («Милый Ланн!..»)		166
Сумасшедший		168
Визит к запертому				168
Золотое сердце Эренбурга		171
245

Содержание
Лавка писателей		175
Дом кн. С.М. Волконского
1.	(«"Аля! Ты, значит, иди туда..."»)		179
2.	(«Звоню. Мне открывает та же дама...»)		179
3.	(«Идем. 11 часов вечера...»)			180
4.	(«Мы сегодня получили 4 хлеба...»)			181
5.	Визит с вербой		182
1<-й> визит его к нам				183
2-й визит его к нам		184
Наш визит на Пасху		184
Его визит с пасхальными подарками		186
День его имянин. 5 мая		187
Его приход с Цейлоном		187
Еще приход		188
Последний вечер с Волконским		189
Утро и трапеза С<ергея> М<ихайловича>		193
Письмо
<1> («Дорогая моя Марина! Через несколько дней...»)		194
2	(«Марина! Пишите мне в деревню письма...») 				194
<3> («Дорогой лев! Я завтра уезжаю...»)		195
<4> («Дорогая Марина! Настал день уезда...»)		195
Моя жизнь в деревне
(«Мы выходим из поезда...»)		195
Утро и следующий день		196
Купанье, прогулка за ягодами		196
Поход смотреть лошадь		197
Мои поучения		198
Портной 				199
Троицын день			199
Духов день		200
Деревенский вечер, или вечер на деревне		202
Пряничный домик (пьеса)		203
Мой отъезд		204
Комиссар и поэт
1.	Поэт			206
2.	Комиссар		206
3.	(«День за днем проходили...»)			207
4.	(«Рисует он не особенно хорошо...»)		 —	208
5.	(«Он говорил "петухив"...»)		208
6.	(«Да! Еще немного...»)		209
7.	(«Борис всегда говорил...»)		209
8.	(«Помню, как Марина, Э<милий> Л<ьвович> и я...»)		209
9.	Отъезд					210
Прощание		210
Примечания		213
Условные сокращения		215

В оформлении книги использованы иллюстрации из фондов

Российского государственного архива литературы и искусства,

Дома-музея Марины Цветаевой (Москва)

и семейного архива Зайцевых-Соллогуб (Париж)
На переплете:
Ариадна Эфрон. Москва. 1919

Борисоглебский переулок. Худож. В. Кудрявцев. Москва. 1982

Страница из пятой тетради А. Эфрон с пометой рукой М.И. Цветаевой.

Сентябрь 1921. РГАЛИ. Ф. 1190. Оп. 3. Ед. хр. 248. Л. 78
На фронтисписе:
Марина Цветаева с дочерью Ариадной. Москва. Январь 1916
[Эфрон, A.C.]
Э-946 Книга детства: Дневники Ариадны Эфрон, 1919-1921 /

Ариадна Эфрон ; сост., подгот. текста, введение и примеч.

Е.Б. Коркиной ; худож. И.И. Антонова]. — М. : Русский путь,

2013. — 248 с. : ил.
ISBN 978-5-85887-435-5
«Такой книги еще нет в мире», — писала Марина Цветаева о неосуще-

ствившемся в 1920-х гг. замысле отдельного издания записей дочери. Те¬

тради московского детства будущей переводчицы, мемуаристки, художни¬

цы, искусствоведа Ариадны Сергеевны Эфрон (1912-1975) уникальны не

только отраженными в них событиями, но и тем, что увидены они глазами

шести-девятилетнего ребенка. Записи запечатлели как биографические

подробности жизни Цветаевой, портреты и характеристики ее известных

и ныне забытых современников, трагические и смешные сюжеты, реалии

московского быта первых советских лет, так и авторефлексию раннеода¬

ренного повествователя, процесс формирования детского сознания под

влиянием поэтического мира Цветаевой.
Ряд текстов А. Эфрон увидел свет в составе других изданий — как

правило, в отредактированном виде, но большинство записей до сих пор

оставалось незнакомо читателю. В настоящем издании дневники впер¬

вые публикуются по оригиналам, хранящимся в РГАЛИ (5 тетрадей за

1919-1921 гг.), воспроизводятся также пометы рукой М. Цветаевой. Текст

сопровождается примечаниями с краткими историко-биографическими

справками и иллюстративным рядом, представляющим факсимильные

страницы дневников, фотографии упомянутых лиц, исчезнувших москов¬

ских пейзажей. Книга рассчитана на широкий круг читателей и представ¬

ляет интерес не только для исследователей жизни и творчества М.И. Цве¬

таевой, но для всех интересующихся историей, литературой и культурой.
УДК 882-94

ББК 84(2 Рос)6

Литературно-художественное издание
КНИГА ДЕТСТВА

Дневники Ариадны Эфрон

1919-1921
Составитель: Коркина Елена Баурджановна
Редактор: О.Б. Василевская

Макет вклейки: П.В. Иващенко

Подготовка иллюстраций: И.И. Антонова, П.В. Иващенко

Технический редактор: Т.Л. Белкина

Корректор: ОА. Савичева

Верстка: Л.А. Фирсова
Подписано в печать 10.10.2013.
Формат 60x90/16. Тираж 3000 экз.
Заказ № 4160
ЗАО «Издательство "Русский путь"»
109240, г. Москва, ул. Нижняя Радищевская, д. 2

Тел.: (495) 915-10-47

E-mail: info@rp-net.ru

Сайт издательства: www.rp-net.ru

Сайт магазина «Русское Зарубежье»: www.kmrz.ru
Отпечатано в ППП «Типография "Наука"»
121099, г. Москва, Шубинский переулок, д. 6
ISBN 978-5-85887-435-5
9"785858 874355 >