Измененные состояния сознания: психология и лингвистика - Спивак Д.Л.

Автор: Спивак Д.Л.

Теги: психология личности психология лингвистика

ISBN: 5-84-65-0010-2

Год: 2000

Похожие

Когнитивная психология

Человек как предмет сознания

Психология развития и возрастная психология

Возрастная психология

Текст

психология
И ЛИНГВИСТИКА
ИЗМЕНЕННЫЕ
СОСТОЯНИЯ
СОЗНАНИЯ
Д.Л. СПИВАК
доктор филологических наук,
старший научный сотрудник
Института мозга человека РАН
ИЗМЕНЕННЫЕ
СОСТОЯНИЯ
СОЗНАНИЯ
«Наше нормальное бодрствующее
сознание есть не более чем один
особый тип сознания, в то время ^ак
повсюду вокруг него расположены
совершенно другие, потенциальные
формы сознания, отделенные от него
тончайшей из преград... Будучи
несоизмеримы с обычным сознанием,
они не подсказывают готовых решений,
но могут определить установки — -и от-
крывают область, не обозначенную
на картах».
Так писал сто лет назад осново-
положник учения об измененных
состояниях сознания, американский
психолог У. Джеймс о новой, много-
обещающей едметнрй области.
В книге предс ялено современное
состояние ново инамично разви-
вающейся области мв^иссДиплинарных
исследований измененных состояний
сознания.

ISBN 5-84-65-0010-2
785846
500105
Д. Л. Спивак

ИЗМЕНЕННЫЕ
СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ
ПСИХОЛОГИЯ
И ЛИНГВИСТИКА
Под редакцией академика Н. П. Бехтеревой

«Ювента»
Филологический факультет
Санкт-Петербургского государственного
университета
Санкт- Петербург
2000
ББК 88.37
С 72 Спивак Д. Л. Измененные состояния сознания: психология и
лингвистика.-СПб.: “Издательский Дом Ювента”; Филологи-
ческий ф-т СПбГУ, 2000. - 296 с.
В монографии представлен современный этап разработки измененных состояний
сознания — новой, динамично развивающейся области междисциплинарных исследований
на стыке ряда наук о человеке, от философии и лингвистики до психологии и
психофизиологии. Обзор обширной отечественной и зарубежной литеразуры, посвященной
данной теме, включает в себя наиболее распространенные классификации измененных
состояний сознания, ведущие концепции их природы, этиологии и динамики, а также
наиболее перспективные направления разработки. Этот нормативный материал
пересмотрен и уточнен по данным проведенного и обработанного на современном уровне
массового обследования изменений языкового сознания в высокогорных и полярных
условиях, под действием психоактивных препаратов и суггестии, применяемой в
психотерапевтической практике.
Книга предназначена для психологов, лингвистов, широкого круга теоретиков и
практиков, занимающихся проблемой множественности состояний сознания человека.
ISBN 5-8465-0010-2
© Д. Л. Спивак, 2000.
© Борозенец П. В., оформление. 2000
ВВЕДЕНИЕ
Традиционно принимаемая, однако не формулируемая экс-
плицитно предпосылка лингвистической теории состоит в том
что языковое сознание может быть с удовлетворительной сте-
пенью полноты описано в терминах нормы и патологии, причем
понятие множественности применимо, если не исключительно,
то со значительно большим основанием к последней, нежели
к первой.
В психологии последних десятилетий все активнее обсуж-
дается вопрос о множественности нормального сознания, что
выражается в наличии целого спектра его качественно разли-
чающихся между собой одноуровневых состояний, возникаю-
щих в процессе адаптации человека к внешним нагрузкам или
по мере раскрытия его скрытых способностей и резервов.
Точка зрения традиционной лингвистики представляет со-
бой полезную абстракцию, а точка зрения современной пси-
хологии — более адекватное отражение реальной динамики
психической жизни современного человека, проводящего боль-
шую часть жизни в стрессогенном «третьем состоянии» (по
И. И. Брехману), а точнее, в совокупности состояний, про-
межуточных между нормой и патологией.
Разработка фундаментальной концепции множественности
состояний нормального языкового сознания составляет акту-
альную задачу современной психолингвистики. Настоящая мо-
нография представляет собой первую в отечественной и зару-
бежной научной традиции попытку построения такой концеп-
ции, проведенную на материале обобщения многих литера-
турных источников по проблеме состояний сознания, а также
на проведенном по специально разработанной стандартизован-
ной методике массовом обследовании речевой деятельности
нормальных людей, испытывающих экстремальные нагрузки
различного типа. При помощи специально разработанной мат-
ричной методики обобщены и структурно сопоставимые зако-
номерности вербальной суггестии в современной психотера-
певтической практике, а также в традиционной культуре.
Промежуточные результаты и поисковые идеи исследования
публиковались автором практически ежегодно на протяжении
последних двух десятилетий в отечественной и зарубежной
академической печати, представлялись в виде докладов на
з
различных международных конгрессах и конференциях. Раз-
работка отдельных аспектов теории ИСС была поддержана
Российским фондом фундаментальных исследований (грант
97-06-80208) и Российским гуманитарным научным фондом
(грант 98-06-08004).
Автор считает приятным долгом выразить свою искреннюю
благодарность научному руководителю Института мозга чело-
века РАН, академику Н. П. Бехтеревой, глубоким теоретичес-
ким консультациям и неизменно доброжелательной поддержке
которой эта работа обязана своим появлением.
Автор выражает глубокую признательность научным кон-
сультантам работы: доктору медицинских наук, руководителю
лаборатории медицинской психологии СПб Научно-иссле-
довательского психоневрологического института им.В. М. Бех-
терева, профессору факультета психологии СПбГУ Л. И. Вас-
серману и заслуженному деятелю науки РФ, доктору филоло-
гических наук, профессору, руководителю Учебно-научного
центра компьютерного исследования языка и речи ФЦП «Ин-
теграция» Р. Г. Пиотровскому, отдавшим немало времени и
сил тому, чтобы исследование и подводящий его итоги текст
максимально соответствовали строгим требованиям представ-
ляемых ими научных дисциплин.
С сердечной признательностью автор вспоминает о свое-
временной поддержке, оказанной данной работе на разных
этапах академиком РАО, профессором Л. А. Вербицкой, ака-
демиком РАО, профессором А. А. Леонтьевым, членом-корр.
РАН В. И. Медведевым, членом-корр. РАН С. В.Медведевым,
незабвенными академиками Д. СЛихачевым и Г. В.Степано-
вым. Автор благодарен коллегам Т. В.Ахутиной, Л. Н.Беляевой,
В. П.Белянину, Л. В.Бондарко, И. А.Вартанян, К.-Р. Вистранд,
И. Н. Горелову, С. Грофу, Н. Н.Даниловой, К. А. Долинину,
А. Д. Дридзо, И. В. Ждановой, А. И. Захарову, Вяч. Вс. Иванову,
В. Б. Касевичу, А. И. Кобзеву, А. А. Крелю, С. Криппнеру,
К. А. Ланге, В. В. Майкову, Н. Л. Мусхелишвили, Е. Д. Пан-
филову, Г. М. Прохорову, П. Рою, В. П. Рудневу, Л. В. Са-
харному, Н. Д. Светозаровой, Т. Р. Сойдле, 3. К.Тарланову,
В. С. Храковскому, С. Н. Цейтлин, И. Ю. Черепановой,
Т. В. Черниговской, А. М. Шахнаровичу, В. Н. Ярцевой, за-
мечания и рекомендации которых были всемерно учтены при
работе над книгой. Особая благодарность — И. М. Спивак за
постоянную помощь на всех этапах работы над рукописью.
Автор посвящает эту книгу светлой памяти своего отца —
доктора медицинских наук, профессора, лауреата Государст-
венной премии СССР Леонида Ивановича Спивака, бывшего
одним из основателей отечественной психофармакологии и
глубоким знатоком измененных состояний сознания.
4
Глава 1
ИЗМЕНЕННЫЕ СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ
В ПСИХОЛОГИИ И ЛИНГВИСТИКЕ
1.1. Базовые понятия теории ИСС
Измененные состояния сознания (ИСС) представляют собой
приоритетную область междисциплинарных исследований, по-
лучившую особенно динамичную разработку в последние де-
сятилетия. В широкий научный обиход она была введена в
международной антологии, выпущенной около четверти века
назад в США под редакцией психолога Ч. Тарта (см. Altered
states of consciousness (далее ASC) 1969). С 1973 года в США
издавался международный «Журнал измененных состояний со-
знания», сыгравший организующую роль в научном процессе
70—80-х годов (прежде всего следует упомянуть дискуссию о
сущности и типологии ИСС, проведенную журналом в 1978—
1979 годах, см. The taxonomy of ASC 1978—1979). В 1975 году
под титулом «Состояния сознания» была выпущена обобщаю-
щая работа Ч. Тарта (Tart 1975), а через несколько лет —
монография другого лидера нового направления, в течение
ряда лет бывшего соредактором «Журнала ИСС», К. Мартин-
дейла (Martindale 1981).
В первой половине 80-х годов публиковались результаты
крупномасштабного «Международного исследования ИСС»,
объединившего усилия ученых США, Англии, Германии, Ита-
лии и других стран (Dittrich, von Arx, Staub 1981; 1982; 1985).
Активно проводились симпозиумы и конференции по ИСС
(Meadow 1979), публиковались аналитические обзоры и биб-
лиографии ИСС (Brown, Fromm 1977; ср. Patrick Miller 1990;
см. также Библиографический указатель ... 1985; Проблема
сознания в современной западной философии (1989).
В 1985 году в Геттингене (Германия) был основан Евро-
пейский колледж исследований сознания, поставивший в центр
своих интересов изучение ИСС. После последовательно про-
веденных на его базе пяти международных симпозиумов в
5
начале 90-х годов Колледжем был организован I Международ-
ный конгресс, собравший весьма представительную аудиторию
(см. 1. Intemationaler Kongress... 1992). Секции или симпозиумы
по ИСС периодически организуются в рамках крупных научных
конференций и конгрессов (7th International Congress... 1994).
Будучи в принципе известной российским ученым, про-
блематика ИСС изучалась у нас до недавнего времени в огра-
ниченных размерах, в рамках и терминах других предметных
областей (Аладжалова 1979; Мусхелишвили, Шабуров, Шрей-
дер 1987; Налимов 1979; Л. И. Спивак 1988). При этом до
настоящего времени ни в нашей стране, ни за рубежом не
было создано обобщающей работы по теории ИСС, которая
получила бы признание основных научных коллективов и ве-
дущих теоретиков, разрабатывающих указанную предметную
область. Поэтому первой задачей данного исследования будет
определение базовых понятий теории ИСС в той мере, в какой
это необходимо для разработки их лингвистических коррелятов.
Общим ориентиром целого ряда работающих в данной
парадигме научных школ и направлений принято выдвинутое
в середине 60-х годов определение немецкого психолога
А. Людвига, установившее понимание «... ИСС как психичес-
кого состояния, индуцированного применением разнообразных
физиологических, психологических или фармакологических
процедур либо факторов, которые могут рассматриваться с
субъективной точки зрения (или с позиции объективного на-
блюдателя) как обуславливающие значительное отклонение в
самосознании личности или в протекании психологических
процессов (in subjective experience or psychological functioning)
от определенной структуры, характерной для данного индивида
при нормальном состоянии активного бодрствования. Такое
значительное отклонение может быть представлено большей,
чем привычная, обращенностью к внутренним ощущениям или
психологическим процессам, изменениями в формальных ха-
рактеристиках мышления (formal characteristics of thought) и
искажением в различной степени восприятия реальности»
(Ludwig 1966:225; обсуждение данного определения см. Dittrich,
von Arx, Staub 1981:190; Goodblatt, Glicksohn 1986:83—84;
Watkins, Watkins 1986:140—141; подробнее о взглядах А. Людвига
см. Ludwig, Surawicz 1975).
Многообразие способов понимания сущности указанного
отклонения, его формальных характеристик, приемов их дес-
крипции и интерпретации образует концептуальное поле, в
котором формирует свою аксиоматику и исследовательские
процедуры целый ряд научных школ и направлений. Наиболее
принято понимание ИСС как возникающих в результате перехода
на приспособительно оправданный, качественно измененный спо-
соб функционирования ряда относительно автономных перцеп-
6
тивных и когнитивных модулей (см. Блум, Лейзерсон, Хофс-
тедтер 1988:195; Латушкин, Рубцов 1988:7—8).
В настоящее время наибольшим влиянием пользуется кон-
цепция Ч. Тарта, постулирующая наличие выраженных изме-
нений в работе десяти основных модулей: управления движе-
нием /9/ (motor output, active body image) и восприятия схемы
тела /2/ (interoception, perceived body image); ощуще-
ний /1/ (exteroception) и восприятия /3/ (input-processing); тем-
порального /6/, эмоционального /4/ и мнестического /5/ мо-
дулей; модулей оценки и переработки информации /8/
(evaluation and cognitive processing); поведения /10/ и структуры
личности /7/ (sense of identity) (Tart 1983:12—13; краткое, но
конструктивное обсуждение в контексте теории эмоций см. в
переведенной на русский язык работе К. Йзард 1980:120—121).
Сохраняет свою значимость и концепция самого А. Люд-
вига, постулирующая изменение функционирования в первую
очередь следующих десяти модулей: схемы тела /5/; перцеп-
ции /6/, восприятия объективного /2/ и субъективного /9/
течения времени; эмоций /4/; мышления /1/ и речи /8/ (точнее,
снижения качества вербального отчета о протекании ИСС,
нередко переходящего к афазии различной степени выражен-
ности, сопровождающейся более или менее выраженной ам-
незией); оценки /7/; самоконтроля, самосознания /3/ и особо
— внушаемости /10/ (Ludwig 1969:15—20; цифры в косых скоб-
ках указывают порядок расстановки модулей, небезразличный
для концепции как А. Людвига, так и Ч. Тарта; перевод тер-
минов в обоих случаях, как можно видеть, приближен нами
к принятому в отечественной психологической традиции там,
где это не искажало интенции автора).
Концепция научно-исследовательского коллектива, работа-
ющего под руководством швейцарского психолога А. Дитриха,
приняла концепцию А. Людвига, внеся в нее модификации,
сводящиеся к отказу от менее динамичных модулей (прежде
всего, от модулей /8/—/10/), и перегруппировки остальных в
более крупные кластеры: восприятия (модули /6/—/7/); само-
контроля (модули /2/, /4/, /5/) и самосознания (модули /1/—
/4/). Как видим, такие модули, как /2/ или /3/, при этом
пришлось разделить на более дробные подсистемы (подробнее
см. Dittrich, von Arx, Staub 1981:193—194; ср. Ethnopsychoterapie
1987:41). Под сокращенным (по начальным буквам немецких
названий кластеров) обозначением «триада OSE—AIA—VUS»,
указанная схема приобрела значительную популярность в со-
временных исследованиях ИСС.
Ряд авторов постулирует равную значимость для понимания
ИСС нейрофизиологического, поведенческого, феноменологи-
ческого (субъективного) и социокультурного модулей, с даль-
нейшей углубленной проработкой их внутренней структуры
7
межуровневых взаимосвязей: здесь наибольшим влиянием
пользуются работы американского когнитивиста Г. Ханта (Hunt
1984; 1985). Дальнейшая проработка структуры и динамики
модулей, обуславливающих возникновение ИСС, равно как и
уточнение их определения, ведется широко и детально, что
уже дало наукам о человеке ряд нетривиальных результатов.
Подробное их обсуждение выходит за пределы нашей темы,
поскольку относится к области общей психологии ИСС (вклю-
чая такие области изучения, как соотношение метасистемы
модулей с категорией самосознания, ср. Прохоров 1994:136 —
137), а также их частной психологии (ср. Weil 1988).
Принципиально важным для нашего исследования является
то, что модуль языковой способности и речевой деятельности
в работах ведущих теоретиков ИСС, как правило, отсутствует.
Нередко встречается и отрицание их значимости для понимания
изменений сознания (как в определении модуля /8/ упомянутой
выше концепции А. Людвига). Вместе с тем, строгого доказа-
тельства нерелевантности лингвистической проблематики для
понимания ИСС до настоящего времени также не проводилось.
В этих условиях естественно поставить задачу выяснения
того, насколько допустимым и конструктивным было бы пол-
номасштабное введение модуля языка и речи в теорию ИСС, и
того, какие понятия и концепции психолингвистики оказались
бы для этого наиболее продуктивными. Решению этой фунда-
ментальной проблемы по данным теоретических построений
и практического наблюдения посвящена настоящая моногра-
фия.
В работах ведущих специалистов по теории ИСС принято
подчеркивать ее качественную специфику и недопустимость
автоматического перенесения на этот материал исследователь-
ских процедур и категориального аппарата других наук о че-
ловеке. Не ставя под сомнение своеобразие ИСС как предмета
исследования, следует все же указать, что общенаучный кон-
текст здесь наличествует, и весьма солидный. Речь идет о
теории функциональных состояний, пользующейся исключитель-
ным авторитетом в отечественной и зарубежной науке послед-
них десятилетий.
Базовой схемой этой теории является допустимость распо-
ложения уровней бодрствования человека вдоль одномерной
шкалы, начиная от сна — к просоночным состояниям, далее —
к состоянию диффузного бодрствования, переходящего в ак-
тивное бодрствование разной степени выраженности, и нако-
нец, к различным эмоциональным состояниям, а при нарас-
тании их интенсивности — к аффектам и «сверхвозбуждению»
(последний аспект затронут в работе Изард 1980:134—135). В
каждый данный момент уровень бодрствования человека может
быть характеризован точкой на этой шкале. Упорядоченное
8
прохождение составляющих ее уровней (прежде всего в таких
замкнутых системах, как «сон—бодрствование», «быстрый
сон — медленный сон») составляет основу жизненного цикла
любого человека, а систематические сдвиги от одного уровня
к другому при выполнении различных задач, а также приспо-
собление к разнообразным эндо- и экзогенным нагрузкам
обеспечивают все многообразие адаптивных реакций и пове-
дения (Илюхина 1986:8).
В современной науке принята выработанная к началу 1970-х
годов концепция В. Блок, рассматривающая уровни бодрство-
вания в качестве функции степени активации нервных центров
и на правах поведенческого выражения более глубокой, базис-
ной для шкалы уровней бодрствования, системы функциональ-
ных состояний. На этой основе строится правая часть рис. 1,
приведенного ниже в тексте настоящего раздела. Прохождение
уровней бодрствования, в свою очередь, коррелирует с изме-
нениями в функционировании всех основных физиологических
систем организма, таких как дыхательная, двигательная, сер-
дечная и ряд других, которые также упорядочены по своим,
параллельным шкалам (Данилова 1992:4).
Особую шкалу составляют психические состояния, каждое
из которых, хотя и базируется на определенном уровне бодр-
ствования («активационной составляющей»), но обладает без-
условной автономностью, в силу качественной особенности
психики как системного свойства высокоорганизованной ма-
терии. В качестве определяющих модулей психического состо-
яния выделяются прежде всего мотивационный, мнестический,
когнитивный, а также эмоциональный (Илюхина 1986:26;
ср.Леонова, Медведев 1981:8). Изменения психического состо-
яния зависят от изменений функционального состояния и
коррелируют с ними, но эта зависимость не является ни жест-
кой, ни механической. Ее изучение проводится в рамках осо-
бой, детально разработанной области знания, получившей в
науке название «психофизической (или психосоматической)
проблемы» (см. Психология 1990:328—329; Дубровский 1990;
ср. Губанов, Царегородцев 1990). В теории функциональных
состояний эта проблематика обсуждалась в рамках дискуссии
сторонников Дж.Лейси и Д. Линдсли. Как известно, первый
склонялся к мысли о гетерогенности динамики различных
модулей (в рамках своей концепции «дирекционной фракци-
онности активации»), а второй отстаивал концепцию «единства
и синергизма восходящей и нисходящей неспецифических сис-
тем мозга», прямо предполагавшей наличие такого паралле-
лизма (подробнее см. Данилова 1985:10).
Формирующаяся таким образом концепция функциональ-
ных состояний охватывает широкий круг процессов и фено-
менов, базовых для жизнедеятельности человека. Существуют
9
и состояния, выходящие за ее пределы. К ним следует отнести
прежде всего гипнотическое состояние. Точнее говоря, состо-
яния, возникающие по мере усиливающейся гипнотизации, до
определенной ступени укладываются в участок общей шкалы
уровней бодрствования — от диффузного бодрствования до
углубляющихся стадий засыпания. Однако при переходе к
глубокому гипнотическому состоянию (начиная примерно со
стадии далеко зашедшей гипотаксии) происходит переход к
своеобразному состоянию, по ряду характеристик схожему со
сном, и тем не менее принципиально от него отличающимся
и по ряду критериев сближающемуся с бодрствованием. В со-
временной науке оно рассматривается как «качественно особое
психологическое состояние, возникающее под влиянием на-
правленного психологического воздействия, отличающееся и
от сна, и от бодрствования» (Рожнов 1979:156—157). Это по-
ложение находит поддержку по результатам изучения мозговой
активности (см. Аладжалова 1979:151—172), а также порожде-
ния речи (Манин 1987:162—164).
В пределах этого особого состояния выделяются свои гра-
дации, которым можно в принципе поставить в соответствие
определенные участки шкалы «обычных» функциональных со-
стояний (ср. Гримак 1989:216—218). Это означает, что за пре-
делами последней выделяется еще одна, возможно не такая
полная, но структурно сопоставимая шкала «особых» функци-
ональных состояний. На ее базе вполне может быть рекон-
струирована и шкала «особых» психических состояний, воз-
никающих при гипнозе (см. Психология 1990:80). Переход на
«особую» шкалу с обычной возможен только с определенного
участка последней — и разумеется, при ряде дополнительных
условий. Формирующуюся таким образом шкалу особых функ-
циональных состояний следует дополнить проявляющими чер-
ты системной близости, возможно родственными им состоя-
ниями, возникающими по ходу применения других методов,
прежде всего самогипнотизации при занятиях аутогенной тре-
нировкой по И. Шульцу (подробнее см. Панов, Беляев, Лобзин,
Копылова 1973:27—31; Цзен, Пахомов 1988:118—119; Гримак
1989:234-249; ср. Дубровский 1990:13-14).
Следуя этой логике, еще одну шкалу (а возможно, и ряд
шкал) придется выделить для проявляющих многочисленные
признаки явного качественного своеобразия и структурной
перестройки состояний, индуцируемых действием фармаколо-
гических, и прежде всего так называемых психоактивных пре-
паратов. Возможность такого хода мысли была намечена в
работах по теории функциональных состояний и соответству-
ющих типов терапии, однако осталась ближе к периферии
интересов ее ведущих теоретиков. Напротив, открываемые ею
перспективы были вполне оценены и получили специальную
10
разработку в теории ИСС, в чем убеждает изучение как истории
возникновения, так и особенностей построения данной науч-
ной парадигмы (подробнее см. Altered states of consciousness
1969:235-326, 385-496; Gill 1978; ср. Л. И. Спивак 1988;
L. I. Spivak 1991). Сказанное дает нам основание строить свое
понимание ИСС на базе современной теории функциональных
состояний, то есть идя от известного к менее разработанному.
Для этого мы примем, в рамках нормы, отличение «особых»,
или измененных функциональных состояний (ИФС) от обыч-
ных, упорядочив первые по трем шкалам:
— суггестогенные состояния, возникающие при гипнотичес-
ком и аутогипнотическом воздействии («С-шкала»);
— фармакогенные состояния, индуцируемые в результате
применения психоактивных препаратов («Ф-шкала»);
— «экзогенные» состояния, возникающие при попадании в
экстремальные внешние условия, которые обусловливают
включение механизмов пере- и дезадаптации («Э-шкала»). Ого-
воримся, что принятие термина «экзогенные» для данного типа
состояний является условным, поскольку все три выделенных
типа состояний являются внешними (то есть, строго говоря,
экзогенными) по отношению к существовавшей до наложения
любого из них организации ИФС. С другой стороны, во всех
трех случаях необходимым внутренним восприемником внеш-
них воздействий является то, что основоположник учения о
стрессе и адаптации Г. Селье называл «естественными фарма-
кологическими реакциями самого организма» (Селье 1960:197).
Три последних шкалы и составляют область ИФС, пред-
ставленных в левой части рис. 1. Отметим, что выделение
указанных шкал, вполне органично продолжающее базовые
интенции современной теории функциональных состояний, в
явном виде до настоящего времени не проводилось. Оно раз-
работано специально для данной работы, в рамках более общего
теоретико-методологического контекста, представленного кон-
цепцией устойчивых патологических состояний, разработанной
Н. П. Бехтеревой и получившей развитие в исследованиях
С. В. Медведева с сотрудниками.
Указанная концепция, пришедшая на смену старому по-
ниманию болезни как «порочного круга», приобрела широкую
известность и обсуждалась в целом ряде работ отечественных
и зарубежных авторов. Практически общепризнанными стали
высказанные в ее рамках положения о болезни как адаптивно
оправданном, структурно упорядоченном гомеостатическом
феномене, поддерживаемом особой матрицей в долгосрочной
памяти; о развитии заболевания как дестабилизации первона-
чального состояния и переходе к новому устойчивому патоло-
гическому состоянию; о провокации такой дестабилизации как
методологически оправданной терапевтической стратегии,
11
Уровни бодрствования
Рис. 1. Структура функциональных состояний в норме
Примечание: шкала «неизмененных состояний» в континууме «сон-
аффекты» воспроизводится с небольшими изменениями по источникам: Лео-
нова, Медведев 1981:50; Илюхина 1986:8; символы (+) маркируют непрерывную
линию, соотносящую уровень бодрствования с уровнем активации нервных
центров; символы (.) маркируют непрерывную линию уровня исполнения
данной задачи; шкалы уровней бодрствования Ф,Э,С добавлены нами на
основании литературных данных по теории ИСС. Значение букв в квадратных
скобках объяснено в разделе 1.3.
Обозначения: Ф — фармакогенные ИФС; Э — экзогенные ИФС; С —
суггестогенные ИФС;
- - — горизонтальная штриховая линия, соединяющая шкалу «сон-
аффекты» с другими шкалами, обозначает наиболее вероятные точки перехода
на них при соответственно: фармакологическом воздействии (Ф), влиянии
экстремальной внешней среды (Э) и суггестивном воздействии (С).
в надежде на переход к состоянию здоровья (Бехтерева
1988:78-81).
Концепция устойчивых состояний была выдвинута в первую
очередь на материале нарушений мозговой деятельности, од-
нако ее значение выходит далеко за рамки патологии. Так, в
качестве исходной точки при анализе различных заболеваний
в ней было принято «устойчивое нормальное состояние». Впол-
не логичным являлось бы тогда выделение в его рамках и
определенных структурных аналогов различных патологических
состояний, на правах своего рода «устойчивых вариантов нор-
мы». Конкретизация последнего аспекта под термином «изме-
ненные функциональные состояния» и составила исходный тезис
настоящей работы. Более широкий контекст указанной инно-
12
вации составлен и выработанными в рамках школы Н. П. Бех-
теревой представлениями об общих закономерностях и мозго-
вых механизмах организации мышления и сознания (включая
языковое мышление), подробнее см. Бехтерева, Гоголицын,
Кропотов, Медведев 1985.
На базе ИФС, в рамках и при ограничениях, накладываемых
типом психосоматического параллелизма, формируется сово-
купность измененных психических состояний (ИПС), реализую-
щих активную адаптацию психической деятельности человека
к указанным видам эндо- и экзогенных нагрузок (о сочетании
принципа адаптивности с принципом неадаптивности пред-
метной деятельности в контексте оснований «частной эписте-
мологии» психолингвистики см. Тарасов 1987:105). Взаимоот-
ношение шкал ИФС и ИПС, рассматриваемое рядом влия-
тельных современных школ, вообще говоря, не является ни
простым, ни однозначным; в его трактовке наиболее конструк-
тивной представляется позиция Г. П. Григорян (1986), в ос-
новном примыкающая к аргументации оксфордской школы.
Следуя данному источнику, мы рассматриваем параллельное
выделение шкал ИПС и ИФС как методологически допустимое.
Не будучи отраженным на рис. 1, оно в ней подразумевается
и в принципе может быть туда внесено.
И наконец, на основе ИПС как родовой категории, прежде
всего на базе их когнитивного модуля, следует предположить
формирование более высокого уровня измененных состояний
сознания (ИСС). Основываясь на хорошо разработанном и ши-
роко распространенном в современной науке понимании со-
знания как феномена высшего уровня психики, сформировав-
шегося и функционирующего при постоянном участии есте-
ственного языка, мы утверждаем, что установление наличия
или отсутствия ИСС следует связывать с совершившимся фактом
перехода на качественно своеобразный модус организации язы-
ковой способности и речевой деятельности. На всем протяжении
настоящей работы в качестве необходимого и достаточного при-
знака перехода к такому модусу будет рассматриваться одно-
временное изменение основных используемых нами лингвисти-
ческих индексов на величину, статистически значимую для каж-
дого из них. В заключении это положение будет пересмотрено
и дополнено обращением к более широкой модели речевой
деятельности, включающей понятие качественного сдвига.
Следует подчеркнуть, что мы учитываем и безусловно раз-
деляем положение о сложности взаимодействия языка и со-
знания, включающего в себя не только их неразрывную связь,
но и глубокое качественное различие. Вместе с тем, в условном
порядке и исключительно на настоящем, начальном этапе
разработки теории ИСС, мы считаем методологически допус-
тимым включить в аксиоматику настоящей работы сведение
13
общего понятия сознания к частной категории языкового созна-
ния, в свою очередь понимаемого как психическая структура,
обеспечивающая полномасштабное, прямое или косвенное ис-
пользование языковой способности и ведение речевой деятель-
ности (такая редукция рассматривается как методологически
допустимая в современных науках о человеке, ср. Симонов
1999:785-786).
При такой постановке вопроса большинство работ, которые
по традиции велись под рубрикой ИСС, придется отнести к
области ИПС. Как следствие, данные, относящиеся собственно
к ИСС в новом, уточненном понимании этого терминологи-
ческого сочетания придется пересматривать, и в большой сте-
пени разрабатывать заново. Известные неудобства, всегда обу-
словленные переходом на более дробную систему терминоло-
гии, компенсируются методологически непротиворечивым
определением предмета исследования, сответствующим акту-
альной тенденции в изучении психической жизни человека
(Велихов, Зинченко, Лекторский 1988:10; ср. также идею Т. Ку-
на о возможности рецепции научной парадигмы через посред-
ство своего рода «измененной» системы терминов, Кун
1977:263).
Таковы базовые понятия теории функциональных состоя-
ний, исходные для углубленной разработки концепции изме-
ненных модусов, их уровней и структур.
1.2. Базовые понятия лингвистики ИСС
Лингвистика ИСС представляет собой раздел языкознания,
посвященный изучению измененных состояний языкового созна-
ния.
Предметом лингвистики ИСС являются качественно свое-
образные модусы организации языковой способности и речевой
деятельности нормального человека, как правило обеспечиваю-
щие продолжение адекватной обстановке и задачам деятельности
коммуникативной и когнитивной деятельности при эндо- и эк-
зогенных нагрузках разного типа, направленности и степени
выраженности. Данное определение непосредственно продол-
жает определение ИСС, сформулированное в предыдущем раз-
деле, и также обладает научным приоритетом. Следует отметить,
что вынесение лингвистического аспекта на главное место
является безусловно нетрадиционным для исследования ИСС.
Традиционно, в большой мере под влиянием выдающегося
американского психолога конца XIX — начала XX века
У. Джеймса, признаваемого основоположником изучения ИСС
14
современных науках о человеке, язык полагается не вполне
релевантным для понимания и дескрипции этих состоянйй.
Как известно, Джеймс определял ИСС через несколько
ведущих признаков, одним из которых являлась «невербализу-
емость» (ineffability). Возможен и перевод этого термина как
«несказуемость» в силу того, что религиозно-философский ас-
пект играл отнюдь не последнюю роль при формулировании
Джеймсом данного признака (более подробное обсуждение
данного аспекта см. Кимелев 1985:144). Вместе с тем, в неко-
торых случаях американский психолог признавал и важность
простого качественного адаптивного изменения в функциони-
ровании сознания (discontinuity with ordinary consciousness) для
возникновения невербализуемости (подробнее см. Ludwig
1969:23). В данном случае, по-видимому, имеет смысл отличать
коммуникацию при ИСС от самовыражения при ИСС (сходный
теоретический ход опробован в рамках теоретической стилис-
тики, ср. Долинин 1978:244). В более общем плане, лингвис-
тическая концепция У. Джеймса включала латентное отличение
«словарного» значения языковых знаков от его модификаций,
задаваемых контекстом и иллокутивными установками (по-
дробнее см. Гевин 1996:86—88).
В имеющейся научной литературе не проводилось систе-
матической разработки данного признака (выборочную биб-
лиографию см. в разделе «Ineffability» справочного пособия:
Murphy, Donovan 1988:73—74). Однако акценты в его понима-
нии постепенно сместились к противопоставлению когнитив-
ных и языковых структур, занимающему заметное место в
современной науке в целом. Преемственность между У. Джейм-
сом и Ч. Тартом в трактовке языка при ИСС, в контексте
консолидации постмодернистской парадигмы, нередко рас-
сматривается как реальная, к примеру, таким много сделавшим
для упрочения современной теории ИСС ученым, как
С. Криппнер (Krippner 1995:270—272). По мнению ведущих
современных теоретиков ИСС, опыт, приобретаемый в этих
состояниях, является в значительной степени когнитивным.
В качестве возможных механизмов такового А. Дейкманом
постулируются:
— регрессия к более ранним стадиям онтогенеза, в частности,
к пре- или невербальным (preverbal (infantile) or nonverbal)
когнитивным структурам и/или их (выборочная) реактивация;
— перестройка структуры отдельных концептов (вплоть до
системы атомарных когнитивных примитивов) и/или их сово-
купности, нередко слишком сложная, чтобы быть вербализо-
ванной без дополнительной подготовки («а new «vertical»
organization of concepts ... too complex to be verbalized»);
— дополнение структуры концептов путем перехода меха-
низмов, обеспечивающих перцепцию, на особые модусы (new
15
perceptual modes), возможно за счет изменения порогов вос-
приятий (последняя тема, представляющая особое направление
исследований, более подробно обсуждается в работе McLaughlin
1979—1980; ср. Krippner 1970:214—215). В целом о трех упо-
мянутых механизмах см. раздел «Невербализуемость» в работе:
Deikman 1969:42—45.
Что же касается естественного языка, то он рассматривается
во всех упомянутых случаях как не вполне адекватный для
обеспечения когнитивной и коммуникативной деятельности.
Данное понимание, как правило, имплицирует рассмотрение
«поверхностного» языка как устройства, внешнего по отноше-
нию к «языку мысли» и подключающегося к нему лишь на
самых поздних стадиях порождения высказывания, априорно
не испытывая особого возмущающего воздействия внешних
факторов. Нужно отметить, что последний тезис подкрепляется
и некоторыми актуальными тенденциями развития современ-
ной нейропсихологии. Согласно концепции М. Газзаниги, пси-
хическая деятельность реализуется параллельной работой ряда
относительно независимых модулей. Модуль сознания отно-
сится к качественно другому, более высокому по отношению
к ним уровню, поскольку в его задачу входит поддержание
модулей низшего уровня в рабочем состоянии, и прежде все-
го — сведение результатов их деятельности (подаваемых на его
вход в порядке, определяемом как «функциональная модуляр-
ность», actual modularity) в единый ментальный образ (иначе
говоря, решение так называемой «задачи согласования» — «The
Binding Problem»).
Поскольку модули порождения/восприятия речи принад-
лежат в данной концепции к низшему уровню, привлечение
их характеристик для дескрипции того, как работают одно-
уровневые им, в частности когнитивные модули, равно как и
более высокий модуль сознания в целом, является в принципе
излишним, хотя и может дополнить их рассмотрение всячес-
кими полезными параллелями (Gazzaniga 1993:24—249). Текст
статьи данного автора представляет собой переработку доклада,
сделанного на одной из недавно проведенных крупных меж-
дународных конференций по общим проблемам теории созна-
ния. В примечании к статье приведены основные моменты
дискуссии по докладу. Отметим, что первый же вопрос касался
того, нет ли теоретической возможности хоть в малой степени
связать сознание в модели Газзаниги с языковым сознанием
в его традиционном понимании. Ответ на этот вопрос был,
безусловно, отрицательным (Gazzaniga 1993:257).
В этом же русле была выработана и получившая исключи-
тельную известность в последние годы концепция нобелевского
лауреата Ф. Крика и его постоянного соавтора К. Коха. В по-
исках наиболее базового механизма данные теоретики особо
16
выделили в числе модулей низшего уровня модуль внимания
и модуль оперативной памяти. В совокупности с принадлежа-
щим к более высокому уровню модулем сознания, в задачу
которого входит их поддержание в рабочем состоянии и ре-
шение «задачи согласования» их продукции, они и были пред-
ложены в качестве базового механизма сознательной деятель-
ности. В данной модели функционирование модуля порожде-
ния/восприятия речи рассматривается как вполне автономное
по отношению к работе одноуровневых когнитивных модулей
и совершенно факультативное для понимания базового меха-
низма работы сознания. Как подчеркивается авторами, «сис-
тема естественного языка не является существенно важной
принадлежностью сознания» («а language system (of the type
found in humans) is not essential for consciousness», — Crick,
Koch 1990:264).
Отметим, что авторы обеих упомянутых концепций считают
возможным привлечение некоторых идей и концептов, выра-
ботанных в рамках современного языкознания. Авторы пос-
ледней концепции ссылаются на такого лингвиста, как Р. Дже-
кендофф, и именно на то место в его известной работе «Со-
знание и вычисляющий ум», где он сопоставляет структурную
организацию языковой системы с построением механизма зри-
тельного восприятия (а именно на модели последнего и де-
монстрируются основные преимущества, предоставляемые мо-
делью Крика-Коха, см. Crick, Koch 1990:264).
Общим поводом к разработке указанной парадигмы послу-
жило то известное обстоятельство, что расхождение различных
традиционных дисциплин в определении того, что же собой
представляет сознание, привело к положению, характеризуе-
мому в современной научной литературе как патовое. Соот-
ветственно, в кругах специалистов по сознанию растет убеж-
дение в том, что пути решения ситуации должны быть резко
нетрадиционными. Частной причиной послужило то, что ней-
рофизиологические корреляты нормальной речевой деятель-
ности являются весьма нестабильными и по определению ис-
ключают прямое сопоставление с материалом, полученным на
животных. В силу такого положения, на данном этапе развития
науки о мозге удобнее считать язык очень (а в некотором
смысле и слишком) сложным, достаточно поздно сформиро-
вавшимся в процессе эволюции кодом, прилагаемым к про-
дукции более базовых когнитивных модулей лишь в процессе
достаточно специфичной деятельности по порождению рер-
бальных высказываний, и то на относительно позднем этапе.
Другой частной причиной послужило хорошо знакомое
нейропсихологам наблюдение расстройств речи, не сопровож-
дающихся выраженным нарушением мышления. Как в свое
время подчеркивали В. Пенфильд и Л. Робертс (1964:213—214),
2 Заказ 2980 1 7
«изучение больных с афазией ясно показывает, что речевой
механизм отделен от предыдущего механизма понятий». Мыс-
ленная подстановка в этом совершенно верном определении
на место «речевого механизма» понятия «языковой способнос-
ти», не чуждая и самим ее авторам (Пенфильд, Робертс
1964:214), с необходимостью ведет к концепциям типа выска-
занной Криком и Кохом.
С изложенным пониманием дела согласуется и общий ход
обсуждения теории сознания, занявшего значительное место
на одной из недавних «Таксонских конференций» (1994), при-
обретших в последнее десятилетие значение одного из наиболее
авторитетных форумов динамично формирующейся науки о
сознании. Значительная часть конференции прошла под знаком
обсуждения модели Крика-Коха. Присущее ей абстрагирование
от проблем языка и речи не вызвало особых протестов участ-
ников конференции, хотя расхождение ее авторов с основным
руслом «когнитивной науки» также не укрылось от внимания
комментаторов (Horgan 1994:88). Отметим, что понятие ИСС
авторам упомянутых работ в общих чертах известно, и оно не
вызывает у них принципиальных возражений. Так, Ф. Крик и
К. Кох упоминают такое «необычное состояние сознания», как
гипноз. Однако по их убеждению, его экспериментальное на-
блюдение не приводит к принципиальному прорыву в пони-
мании механизмов сознания. Поэтому вместе с проявлениями
эмоционально-волевой сферы, такие состояния отнесены к
«задачам второго эшелона» (Crick, Koch 1990:264).
Со своей стороны, М. Газзанига рассматривает свою модель
как прямое развитие известной идеи У. Джеймса «о пяти
признаках сознания». Как известно, вторым-третьим призна-
ком в этой модели является то, что сознание изменяется и при
этом остается континуальным. В соответствии с этим, указанный
автор кладет в основу своей концепции обсуждение «состояний
повышенного/пониженного эмоционального тонуса» (positive
vs. negative mood states). Однако дальнейшее ее расширение на
шкалы измененных состояний не видится ему теоретически
перспективным (Gazzaniga 1993:249, 253).
Заметим, что разработка структурно сопоставимой парадиг-
мы была проведена и в отечественной традиции (однако по
причинам, не требующим особого пояснения, она обсуждалась
в более обтекаемых терминах). Поводом к ее построению
послужило давно замеченное и теоретически осмысленное у
нас принципиальное расхождение представителей таких наук,
как психология, психиатрия, философия, в понимании того,
что же собой представляет сознание человека. Промежуточный
итог дискуссий был закреплен в концепции «условного понятия
сознания», характерной чертой которого являлось именно ус-
ловное отделение сознания от внешних (и в принципе низших)
18
отношению к нему когнитивных модулей (подробнее см.
Зейгарник 1986:49-51).
Описанный выше достаточно радикальный подход к реше-
нию проблемы диалектического единства и противоположности
лингвистических и когнитивных структур (а имплицитно —
языка и мышления) в принципе известен современной лин-
гвистике и подвергался содержательному анализу. «При фор-
мальной трактовке языка соотношение языковых и когнитив-
ных структур напоминает процесс просодического оформления
высказываний в теории аутосегментной фонологии, когда не-
зависимые механизмы порождают самостоятельные цепочки
сегментных и просодических единиц (например, слоговых то-
нов), а затем специальные правила корреспонденции совме-
щают единицы двух типов (например, тоны и слоги)», — пишет
В. Б. Касевич (1996:160). Не отрицая возможности формального
характера языковых структур и их дуалистически-параллельной
сопряженности со структурами когнитивными, данный автор
все же находит более обоснованным положение о достаточно
тесной связи и взаимодействии языковых и когнитивных струк-
тур как в функциональном, так и в генетическом аспекте. Как
отмечается в цитируемой работе, данное положение находит
поддержку как в актуальных тенденциях психолингвистических
исследований, так и в теоретических положениях, восходящих
к В.фон Гумбольдту и Ф.де Соссюру (более подробную аргу-
ментацию см. в разделе «Язык и когнитивные структуры»:
Касевич 1996:159-169).
В отечественном языкознании разработка данной парадигмы
традиционно связывается в первую очередь с категорией язы-
кового мышления, обозначаясь вполне четко при разработке его
аспектов, связанных с такими понятиями, как языковое созна-
ние, языковая личность, языковая картина мира. Общее поло-
жение в данной области исследований было зафиксировано в
материалах специально посвященного теме «Языковое созна-
ние» IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории
коммуникации (1988), в особенности в выступлениях А. А. Ле-
онтьева, А. М. Шахнаровича, Ю. А. Сорокина, Е. Ф. Тарасова.
Специальной разработке отдельных аспектов проблемы по-
священы следующие содержательные работы: Богданов 1996;
Портнов 1994; Колшанский 1990; Язык и когнитивная дея-
тельность 1989; Язык и личность 1989; Общение. Текст. Вы-
сказывание 1989; Арутюнова 1988; Караулов 1987; Звегинцев
1982; Панфилов 1971; ср. Реферовская 1997:113—117 (в связи
с проблемами философии языка у Г. Гийома); Морковкин,
Морковкина 1994. В контексте актуальных проблем психолин-
гвистики особо значимы работы: Тарасов 1987:101—106; Сахар-
ный 1989:49—50; Оптимизация речевого воздействия 1990:232—
233 (специально в контексте соотношения когнитивных и ком-
19
муникативных факторов речепорождения); Шахнарович
1995:39 (в связи с определением языковой способности через
«пересечение когнитивных структур, полученных в результате
отражения реальных предметных отношений, и коммуника-
тивных правил, релевантных для данной культуры»); Горелов,
Седов 1997:74—110 (в связи с возвращением на новом уровне
к восходящей к Н. И. Жинкину идее [когнитивного]
универсально-предметного кода).
Конструктивная разработка диахронического аспекта вза-
имосвязи языка и мышления представлена в рамках недавно
сложившегося научного направления, получившего название
«исторической психолингвистики» (Вассоевич 1998:64—71;
502—503). Полезный контекст представлен также в работе:
Кедров 1982:10, с учетом понятий, выработанных в традиции
Л. С. Выготского. Напомним, что для последней особо важен
должный учет в наблюдении и дескрипции сложного взаимо-
отношения «культурных знаков» (и в первую очередь — «знаков
языка») с принципиально гетерогенными им значениями
(включая «когнитивные компоненты сознания»), а также смыс-
лами (аффективно-мотивационными компонентами); в данном
аспекте ср. Руденко, Прокопенко 1995:126—127.
Более общий контекст указанной ориентации в современ-
ной когнитивной лингвистике составляет так называемая ин-
терактивная парадигма, исключающая автономную работу мо-
дуля языка и признающая его «постоянное взаимодействие и
обработку данных (computation) по совместному, а не по се-
паратному принципам с другими когнитивными модулями.
В настоящее время она рассматривается как весьма конструк-
тивная, в противовес модулярной парадигме, «согласно которой
как вся когнитивная система человека, так и такое ее отдельное
звено (модуль) как язык, делятся на автономные «малые»
подсистемы, модули, в работе которых участвуют по неболь-
шому количеству управляющих ими принципов и которые друг
для друга непроницаемы» (Кубрякова 1995:205, ср. Демьянков
1995:306; Язык и интеллект 1995).
Конструктивное применение интерактивной парадигмы в
нейролингвистике и нейропсихологии характерно для серии
работ, выполненных на базе Института мозга человека РАН и
посвященных обоснованию и разработке общего принципа
пространственно-временной динамичности как фундаменталь-
ной характеристики мозгового обеспечения речемыслительной
деятельности (Медведев, Пахомов 1989; Медведев, Воробьев,
Пахомов, Рудас 1996; Медведев, Бехтерева, Воробьев, Рудас,
Пахомов, Рождественский, Коротков 1997). Совмещение дан-
ных нейронаук и когнитивистики (включающих в первом слу-
чае нейролингвистику, а во втором — когнитивную лингвис-
тику) в рамках единой «изоморфической» (интерактивной) па-
20
радигмы (isomorphic paradigm) представляется конструктивным
и современным западным теоретикам (Lohrey 1997:180—208).
В параллельном направлении продвигаются и психологи,
обратившиеся к проблеме взаимоотношения языка и мышления
при анализе форм и структуры оперативного мышления. В оте-
чественной традиции подчеркивается не только «равноправие
образной и вербально-понятийной форм (кодов) мышления...
но и взаимопереходы этих форм в зависимости от объективных
и субъективных форм» (цитату и более подробное обсуждение,'
учитывающее и проблематику языка при ИСС, см. Завалишина
1985:137—138). Психолингвист Т. Слама-Казаку отметила про-
явившуюся на недавнем Международном конгрессе психологов
«сильную тенденцию» к переносу интереса от темы «Язык и
общение» к теме «Язык и мышление» (language and com-
munication vs. language and cognition), cm. Slama-Cazacu, Mecu
1997:82; cp. Slama-Cazacu 1993).
В отечественной философии последних пятидесяти лет так-
же решительно преобладал подход к языку как к средству
«словесного означивания» при отражении объективной реаль-
ности (Спиркин 1972:221). Соответственно, проблема диалек-
тического противостояния и взаимодействия языка и мышле-
ния получила весьма детальную разработку. Введение в актив-
ный научный оборот более широкого круга авторов повлекло
за собой значительную перестановку акцентов в указанной
парадигме, однако сохранило ее самые общие черты. Так, в
недавно опубликованной монографии А. Н. Портнова обсуж-
дение цитированных слов построено в достаточно критическом
ключе, однако предлагаемые дополнения сводятся к широкому
привлечению материала онтогенеза, с одной стороны, и методов
семиотики и культурологии — с другой. «Через призму гене-
тического и культурологического подходов можно затем при-
близиться к анализу роли языка в функционировании чувст-
венного познания, памяти, внимания, различных форм, уров-
ней и компонентов мыслительного процесса, языкового
сознания и языковой ментальности» (Портнов 1994:12).
Такой подход не исключает привлечения и материалов
ИСС, хотя в явной форме их не требует. Так, ни проблемам
психических состояний, ни взглядам У. Джеймса и его после-
дователей в указанной книге не уделено особого внимания.
Отметим в этой связи, что в изданной на четверть века раньше
книге А. Г. Спиркина, цитированной выше, подчеркивалась
как конструктивность материала различных состояний созна-
ния (в первую очередь, поддающихся объективному градуиро-
ванию по степени своей ясности), так и теоретико-методоло-
гическое значение прагматизма У. Джеймса в целом (Спиркин
1972:29—30, 175—185; см. также Спиркин, Ярошевский 1983;
Лой 1988).
21
Влияние указанной парадигмы распространяется и на со-
временную философию языка. Так, в недавно вышедшей работе
В. В. Бибихин подчеркнул прежнюю актуальность предметной
области «Язык и мышление», а также отметил мнимую опре-
деленность, создаваемую употреблением в данном словосоче-
тании союза «и». Подчеркнем, что доминантой рассмотрения
проблемы при этом полагается неразрывная связь когнитивных
структур с языковыми (Бибихин 1993:72—73; подробнее см.
раздел «Слово и мысль» в указанном сочинении, с. 71—77).
В современной западной философии проблема взаимоотноше-
ния мышления и языка рассматривается как дискуссионная и
при этом достаточно актуальная. Наиболее конструктивные
новые аргументы в пользу их неразрывного единства и взаи-
мовлияния высказаны в пределах трансцендентально-
герменевтической философии языка К.-О. Апеля (1997:78—87;
ее краткую характеристику в интересующем нас аспекте
см.Портнов 1994:217—220).
На интерактивной эпистемологической ориентации основы-
вается концепция и настоящего исследования. Мы полагаем
теоретически допустимым и конструктивным поиск лингвис-
тических коррелятов изменения функционального состояния
психики и всего организма человека в качестве основного,
хотя и не единственного подхода к изучению измененных
состояний его сознания. В таком понимании настоящая работа
включается в общий круг интересов психолингвистики, от
выдвинутого Ч. Осгудом понимания ее предмета как соотне-
сенного с состоянием участников коммуникации процесса ко-
дирования/декодирования до обоснованного А. А. Леонтьевым
и широко признанного в отечественной науке принципа це-
лостного изучения и комплексного моделирования речевой
деятельности.
Наряду с этим, особенности построения и динамики из-
мененных состояний сознания человека достаточно выражены,
чтобы оправдать выделение лингвистики ИСС как специально
ориентированного на их описание научного направления, при-
надлежащего к тому же таксономическому уровню, что и афа-
зиология, психиатрическая лингвистика, психолингвистика он-
тогенеза. Заметим, что наша аргументация в пользу особого
статуса лингвистики ИСС соответствует современным пред-
ставлениям о структуре круга психолингвистических дисцип-
лин. Как отметил А. А. Леонтьев, «возможна, в сущности, не
одна, а множество психолингвистик, отвечающих разным по-
ниманиям языка, психики и структуры процесса коммуника-
ции» (Леонтьев 1969:97; сопоставимое положение, примени-
тельно к лингвистическим теориям в целом, недавно пере-
смотрено и поддержано В. Г. Гаком 1997а:62). Соответствует
она и современным представлениям о статусе «теорий среднего
22
уровня» («theories of middle range» по P. Мертону), рассматри-
ваемых как весьма желательные, в частности, в психолингвис-
тике (Фрумкина 1996:56—57; в более подробном варианте см.
Фрумкина 1995:79—80).
Сказанное не умаляет единства психолингвистики, безус-
ловно, распространяющей свои базовые понятия и методы
поверх границ частных дисциплин, в силу сложного, неодно-
значного характера своих предметов, не во всем пока стыку-
ющихся. Предложенное и последовательно разрабатываемое в
наших работах, опубликованных в отечественной и зарубежной
академической печати (Спивак 1986, в английском переводе
1992), определение данной предметной области и путей ее
разработки оценивается в современной научной литературе как
корректное и конструктивное (см. рецензии на работы автора
по лингвистике ИСС: Вартанян 1987; Зинин 1987; Садур 1984;
Шахнарович 1987; Шахнарович 1990; Ястрежембский 1990, а
также их позитивную оценку в монографиях: Ахутина 1989:78—
79; Белянин 1988:9; Вассоевич 1998:71; Горелов, Седых 1997:219;
Зимичев, Зайченко 1985:13—15; Леонтьев 1997:264; Пашков-
ский, Пиотровская, Пиотровский 1994:148; Руднев 1997; Руса-
лов, Русалова, Калашникова, Стрельникова 1993:108; статьях:
Дроздов 1997:44; Dziubenko 1989:25—29; Пиотровский 1996а:39;
Южак 1989:57—58, 66—67; диссертационных исследованиях:
Ивахнов 1987:5; Черепанова 1996:1, 47, и пр.).
Методом лингвистики ИСС является последовательное,
многократное, единообразное наблюдение изменения привычного
(фонового) состояния языкового сознания нормального человека
по ходу ведения адекватной обстановке и общественно-целе-
сообразным задачам коммуникативной и когнитивной деятель-
ности, при нарастании или ослаблении эндо- и экзогенных
нагрузок.
Данное положение основывается на неотъемлемо присущих
изменениям нормального сознания свойствах динамичности,
относительной краткосрочности и обратимости, следующих из
их адаптивного характера. Соответственно, последовательное,
многократное лингвистическое тестирование представляется
вполне адекватным организации разворачивания, стабилизации
и дальнейшего сворачивания своего сложного объекта. Добавим
сразу, что использование для психолингвистического наблю-
дения адаптивно обусловленных аспектов сознания отнюдь не
противоречит вполне разделяемому нами, принципу неадап-
тивной природы предметной деятельности человека, составля-
ющему общий контекст исследования сознания (его обсужде-
ние в связи с задачами психолингвистики см. Тарасов 1987:105).
Заметим, что принятие и систематическое проведение ука-
занного метода соответствует сложившейся в современных на-
уках о человеке традиции интереса к «естественному экспери-
23
менту», возможность которого предоставляется спонтанной
динамикой функционального состояния наблюдаемого чело-
века (Ахутина 1989:80). Более широкий контекст составляет
противопоставление «аналитического метода» и «хронического
эксперимента» в классической психофизиологии (Асратян
1981:92-99).
«При нервном заболевании, известном под именем ката-
лепсии, наблюдается полное и внезапное исчезновение созна-
ния, за которым следует постепенное восстановление его; этим
состоянием мы и воспользуемся для своих экспериментов», —
писал в начале нашего столетия П. Жане (цит.по: Меграбян
1978:8).
Предмет интереса французского психиатра представляется
в настоящее время в значительной мере утратившим актуаль-
ность. Это связано как с переоценкой проективной ценности
динамики деперсонализации при каталепсии, так и с измене-
нием понятийного механизма ее описания. Общая же пара-
дигма этого плана проявила значительную конструктивность,
выйдя на первый план в таких магистральных подходах к
изучению мышления и сознания, как условно-рефлекторный
метод И. П. Павлова и сравнительно-физиологический метод
Л. А. Орбели. Напомним, что материал языка и речи нашел
в них достаточно полное отражение, прежде всего в наблюдении
направления и типа рассогласования деятельности первой и
второй сигнальных систем — в первом случае, и диссолюции
эволюционно более поздних, менее упроченных структур, в
том числе речевых, — в последнем (Трауготг 1957:6—9; Вар-
танян 1985:21; Меграбян 1978:135-138).
В современной психолингвистике также высказано и обо-
сновано общее положение, состоящее в том, что неявные
синергетические закономерности организации языковой сис-
темы могут стать явными в процессе ее дестабилизации или
перехода в состояние новой упорядоченности. «Система языка,
равно как и речемыслительной деятельности отдельного ин-
дивида, представляет собой совокупность нескольких развива-
ющихся (а иногда и деформирующихся) подсистем плана вы-
ражения и плана содержания. В том случае если одна или
несколько подсистем в своем имманентном развитии или де-
формации под влиянием внешних воздействий достигают пере-
ломного уровня (так называемой точки бифуркации), бывает
достаточно незначительного толчка, чтобы вся языковая или
речевая система пришла в хаотическое состояние или в состо-
яние новой упорядоченности» (Пиотровский 1996:42; ср. Паш-
ковский, Пиотровская, Пиотровский 1994:3—5; Sinha 1980, а
также обсуждение идей Т. Винограда и Ф. Флореса об эврис-
тической ценности ситуаций типа «срыва» (breakdown): Фрум-
кина 1996:64). В более широкой культурологической перспек-
24
тиве эти идеи восходят к трудам теоретиков типа Г. Гарфинкела
(подробнее см. Ионин 1996:77—80).
Еше более широким контекстом является материал совре-
менной «философии сознания»: от теории «полей сознания»,
выдвинутой в середине нашего столетия французским фило-
софом А. Гурвичем в контексте идей Э. Гуссерля и У. Джеймса
(Gurwitsch 1957) — до концепции «контролируемых, воспроиз-
водимых и операционально повторяемых состояний сознания,
данных человеку эмпирически, или эмпирически действитель-
ных», занимавшей в последние годы жизни мысли такого
теоретика сознания, как М. К. Мамардашвили (и понимав-
шейся им в контексте, близком к неокартезианскому, см.
1990:14). Интерес к языку и речи в их динамике превалировал
в разработке и данной парадигмы.
Таким образом, разработанное в настоящем разделе пони-
мание базовых понятий лингвистики ИСС вполне соответствует
актуальным тенденциям, сложившимся в современных науках
о человеке, небезразличных к динамическому, адаптивному
аспекту в организации языка и речи.
1.3. Актуальные направления
Систематическая разработка лингвистических аспектов тео-
рии ИСС до настоящего времени не проводилась (единствен-
ный обзор литературы см.Спивак 1985). Однако в рамках пси-
холингвистики уже накоплен богатый материал, ставящий
принципиально важные для нас проблемы, а в известной мере
и намечающий подходы к их решению. В этом смысле обзор
литературы, построенный в соответствии со сформулирован-
ными в предыдущем разделе предметом и методом лингвистики
ИСС, позволяет наметить наиболее актуальные направления
в исследовании этой предметной области и конструктивные
подходы к их разработке.
В дальнейшем изложении данного раздела мы прежде всего
обратимся к психолингвистическим коррелятам сдвигов функ-
ционального состояния человека по шкале нормальных, «не-
измененных» состояний, а вслед за этим на шкалах измененных
состояний рассмотрим аналогичные данные, полученные пре-
имущественно при наблюдении речевой деятельности носите-
лей русского языка. Разделы текста, вводимые литерами в
квадратных скобках, примерно соотносятся с участками, по-
меченными теми же литерами на рис. 1, с целью наглядности
изложения.
25
[А] При рассмотрении динамики бодрствования человека,
наше внимание прежде всего останавливается на данных, по-
лученных в результате изучения воздействия эмоций различной
направленности и степени выраженности на поведение пси-
хически здорового (нормального) человека, не испытывающего
особых нагрузок. Как известно, деятельность личности в целом,
не исключая и речевой деятельности, проходит при постоянном
воздействии потребностей, переживаемых как эмоции. Даль-
нейший горизонт теоретического понимания проблемы связан
с принятой и углубленной в свое время А. Н. Леонтьевым
концепции «трех координат эмоции», с разработкой так назы-
ваемой «информационной теории эмоций» П. В. Симонова, с
«когнитивно-аффективной концепцией» Дж. Сингера и целым
рядом работ, расширяющих их, с одной стороны — в сторону
нейрофизиологических коррелятов, а с другой — в сторону
социогенных факторов (см. Изард 1980:31—51; об актуальных
проблемах теории эмоций в связи с традицией У. Джеймса
особо см. Симонов 1996).
Необходимым условием порождения любого высказывания,
безусловно, является более или менее выраженный эмоцио-
нальный фон. Другое дело, что полный учет степени и характера
воздействия данного фона на мышление и речь представляет
собой особо сложную, пока не решенную проблему. Не слу-
чайно, описывая пять базовых признаков современной «ког-
нитивной революции», американский историк науки Г. Гард-
нер включил в их число временное вынесение за рамки строгого
исследования «влияния аффективных факторов, или эмоций»
(Gardner 1987:6; в связи с проблемами общего языкознания к
истории «когнитивных революций» недавно обратилась
Р. М. Фрумкина 1995:100—105).
Несмотря на наличие таких объективных препятствий, в
данной области был проведен ряд конструктивных обобщений.
Концептуальную базу для их обобщения представляет материал
сохранившей свою актуальность главы «Эмоциональность в
речи и языке» книги К. А. Долинина (1978:229—274). Кон-
структивным для нашей темы представляется вывод о том,-что
«типичные высказывания аффективной речи — это не разру-
шенные фразы, а неготовые, недостроенные предложения»
(Долинин 1978:251). Естественно, что такое утверждение имп-
лицирует признание достаточно сложного, многоэтапного ме-
ханизма порождения речи. В качестве такового избрана модель,
разработанная А. А. Леонтьевым и Т. В. Ахутиной, в рамках
которой получили обобщение и завершение выводы целого
ряда специалистов в области речевой деятельности; она имеет
принципиальное значение также и для нашего’ исследования.
«В эмоциональной речи, порождаемой спонтанно, высказыва-
ние не проходит полной обработки и подается на выход грам-
26
матически недооформленным или оформленным на скорую
руку» (Долинин 1978:252). Сказанное можно дополнить тем,
что одной из общих тенденций динамики сложных систем
является выполнение «свойства эмерджентности по Нейману»,
подразумевающего сложные перестроения в системе, компен-
сирующие выпадение (или торможение функционирования) ее
отдельных звеньев (для речи — механизма порождения выска-
зывания), а частной тенденцией — ее простой дефект.
Основным механизмом, допускающим продолжение рече-
вой деятельности при более или менее сильной помехе, созда-
ваемой эмоцией, признается процесс временного снятия грам-
матической структуры и ее замены на коммуникативную. При
умеренной эмоции такая тенденция будет обуславливать по-
степенное нарастание «построений с субъективным порядком
компонентов», при сильном аффекте — преобладание тем и
рем, формально связанных преимущественно линейной пос-
ледовательностью. Таким образом, намечена принципиальная
возможность ранжирования ведущих способов организации
высказывания при различной степени выраженности эмоции.
Указанная тенденция находит свое воплощение в повышенной
вероятности употребления ряда моделей «эмоционального син-
таксиса». К ним относятся все модели, подчеркивающие ком-
муникативную структуру, и в первую очередь — сегментиро-
ванные предложения. Далее отмечается повышенная вероят-
ность употребления эллиптических конструкций различных
типов, поскольку (с точки зрения нормативного синтаксиса)
сегменты, на которые делится речь при дислокации по Ш. Бал-
ли, представляют собой именно эллиптические конструкции.
Важную роль играют и повторы разного рода, выражающие
эмоцию за отсутствием более адекватных и простых средств
(тут можно предположить и действие механизмов выражения
хезитации, связанной с ощущением недостатка времени или
сил на перепланирование речевой программы):
В сходном направлении движутся мысли и других авторов,
развивающих парадигму, начатую трудами Ш. Балли. Так,
Г. Н. Акимова рассматривает в качестве типичных для [эмо-
ционально-] экспрессивного синтаксиса такие конструкции,
как парцелляция, сегментация, лексические повторы с син-
таксическим распространением, вопросно-ответные постро-
ения в монологической речи, цепочки номинативных предло-
жений, вставные конструкции, экспрессивное словорасполо-
жение. Их общим признаком полагается синтагматическая
расчлененность, в свою очередь реализующая общую тенден-
цию к сегментации речи по Ш. Балли (подробнее см. Акимова,
Богданов, Бондарко, Вербицкая, Гордина и др. 1982:111—1’15).
В более поздних исследованиях эмотивный синтаксис фор-
мализуется при помощи способов изменения порядка слов
27
(дислокации, инверсии, интеркаляции) и способов реоргани-
зации эмотивных структур (репризы, редукции, компрессии,
реконструкции), в свою очередь реализующих такие базовые
грамматические категории, как обособление, транспозиция и
парцелляция (Турбина 1996:34—35). Кроме того, в области
синтаксиса отмечается повышенная вероятность применения
некоторых моделей вопросительных и восклицательных пред-
ложений, по определению имплицирующих более тесную связь
с эмоциями, чем другие модели предложений (ср. Баранов
1993). Наконец, обсуждается возможность наличия особого
психолингвистического механизма, действующего на уровне
как предложения, так и целого текста, в компетенцию которого
входят разделение высказывания на «эмоционально-
оценочный» (маркированный) и «диктальный» (нейтральный)
блоки и их расположение в определенном порядке, чаще всего
первого — в начало и/или конец высказывания, а второго —
в его середину (подробнее см. Гак 19976:88, 94).
На уровне «грамматики слова» традиционно выделяется
повышенная склонность к употреблению слов и особенно
фразеологизмов, где предметно-логическое значение действи-
тельно довольно неопределенно и во многом зависит от кон-
текста (Долинин 1978:259). К первым принадлежат прежде
всего междометия, бранные слова, оценочные слова; к пос-
ледним — восклицательные и оценочные фразеологизмы, а так-
же клише в целом, обозначающие наиболее типичные, часто
встречающиеся коммуникативные ситуации. Возможные моз-
говые механизмы данной тенденции ранжируют от преимуще-
ственной активации правополушарных структур, поддержива-
ющих реализацию холистических стратегий восприятия и по-
рождения речи, — до опосредованного рядом других звеньев
влияния лимбической системы, задействованной при обеспе-
чении как эмоционального, так и стереотипизированного по-
ведения (подробнее см. главу «Нейрофизиология эмоций» в
монографии Н. П. Бехтеревой 1988:105—126).
Более специальные лексико-семантические исследования
указывают на вероятное упрощение структуры семантических
полей, вскрываемое по данным эмоциональной речи. В каче-
стве одной из ведущих тенденций рассматривается упрощение
структуры тематических групп, выражающееся в постепенном
снижении разнообразия употребляемых гипонимов различных
уровней (Петренко 1990:24—26). Перспективным направлением
изучения эмоциональной лексики является разрабатываемый
в настоящее время, преемственный оксфордской школе (а в
другом плане — лингвистическим установкам В. Вундта) под-
ход, связывающий так называемые «симптоматические выра-
жения» с их соматическими коррелятами (Апресян, Апресян
28
1993:33—35; ср. Амирова, Ольховиков, Рождественский
1975:382; Данилова, Онищенко, Сыромятников 1990).
В области фонологии отмечается повышенная роль инто-
нации, которая признается практически ведущим средством
передачи эмоции. К числу причин такого положения относится
сравнительная легкость интонационного разделения темы и
ремы, необходимого при дислокации предложений норматив-
ного строя. Предмет рассматриваемой книги не предполагал
более дробного рассмотрения компонент фразовой интонации
(к примеру, мелодики или интенсивности), равно как и суп-
расегментных единиц в целом. Однако эти аспекты активно
разрабатываются в экспериментальной фонетике, с весьма об-
надеживающими результатами. Так, в диссертационном иссле-
довании акустико-фонетических параметров эмоциональной
речи, выполненном В. X. Манеровым (1975), показано, что
применение небольшого набора параметров — прежде всего
характеристик частоты основного тона, а также интенсивности
сигнала — позволяет уверенно автоматически распознавать
степень эмоционального возбуждения говорящего (в нашей
терминологии, положение на основной шкале «сон-аффекты»,
см. рис. 1), и с меньшей достоверностью — конкретный тип
эмоции. Разработки А. В. Никонова (1985) позволяют уверенно
автоматически разделить уже три эмоциональных состояния
разных типов (тревогу, радость и гнев), а также отличить их
от утомления при помощи минимального набора из трех ин-
дексов, дающих численную оценку длительности пауз, среднего
уровня речи (по интенсивности интонации), а также латентного
времени ответной речевой реакции. Другие авторы говорят о
конструктивности анализа эмоциональной речи при помощи
показателей речевого ритма (Антипова 1990, ср. более ранний
обзор, посвященный актуальным проблемам в изучении инто-
нации: Антипова 1986).
При изучении распознавания эмоции, выраженной при
чтении эмоционально нейтрального текста психически нор-
мальными дикторами, а также чтецами, страдающими нару-
шениями психической деятельности (причем эти нарушения
затрагивали и эмоциональную сферу), в настоящее время уда-
ется удовлетворительно разделять и ранжировать по интона-
ционным характеристикам шесть основных эмоциональных
состояний — от подавленности до гнева, а также отделять
психическую норму от патологии (Креславская 1986). Выска-
зано и обосновано предположение, что успешность распозна-
вания эмоции зависит от специфического типа личности, в
данном случае проявляющегося по трем направлениям (тип
перцептивной активности, когнитивная установка, эмоцио-
нальная возбудимость) (подробнее см. Манеров 1990; обзор
актуальных тенденций в исследованиях данной области см.в
29
материалах симпозиумов: Эмоции и автоматическое распозна-
вание речи 1989; Речь, эмоции и личность... 1978). Более
широкий контекст проблемы представлен недавно полученны-
ми аргументами в пользу значительно более тесной связи звука
и смысла при их обработке в мозгу, чем это предполагалось
в традиционной нейролингвистике (подробнее см.: Медведев,
Бехтерева, Воробьев, Рудас, Пахомов и др. 1997).
Не вполне выясненным остается вопрос о том, в какой
мере эмоциональное напряжение может воздействовать на уро-
вень собственно линейных фонологических единиц. В этом
плане заслуживает внимания не нашедшее пока адекватного
продолжения исследование австрийского фонолога Р. Леодоль-
тер, проведенное по довольно эффективной методике (на эту
работу внимание автора обратил А. И. Домашнев). В данном
исследовании наблюдалась спонтанная речь подсудимых по
ходу разбирательства их дела в австрийском суде. Все подсу-
димые свободно владели как общенемецкой, так и австрийской
фонологическими системами — близкими, но качественно раз-
ными. В числе результатов выделяется тот вывод, что люди,
попавшие на скамью подсудимых впервые, существенно уси-
ливали склонность к использованию немецко-австрийского
выговора. Напротив, у рецидивистов особых изменений не
наблюдалось (Leodolter 1973:13).
С одной стороны, для людей, попавших на скамью подсу-
димых впервые, суд, безусловно, является неприятным. Можно
предположить, что такое положение индуцирует настолько
сильные эмоциональные переживания, что они затрагивают и
уровень фонем, обычно остающийся интактным. С другой
стороны, нельзя исключить и того, что диалектный немецко-
австрийский выговор усваивается первым, еще до школы, и
под нагрузкой сильных переживаний восстанавливается в пол-
ном объеме, в соответствии с общими принципами эволюци-
онной психофизиологии. Накопленный к настоящему времени
материал позволяет рассматривать обе точки зрения как кон-
структивные. Они получают свое подтверждение и в исклю-
чительно богатом материале, накопленном к настоящему вре-
мени в области изучения билингвизма. Заметим кстати, что
при переключении в его рамках с одного языка на другой
задействуется многошаговый психолингвистический механизм,
предоставляющий достаточные возможности для сравнитель-
ного анализа с диссолюцией другого происхождения (Имедадзе
1979:199—200).
Что касается работы Р. Леодольтер, то она выполнена в
традициях школы В. Дресслера, уделившей особое внимание
динамике исчезновения языка в условиях двуязычия или много-
язычия (подробнее см. Dorian 1981). В рамках школы найдены
аргументы в пользу того, что это исчезновение может проходить
30
в виде многошагового прерывного процесса (правда, в отно-
шении звуковой материи языка аргументы являются пока более
фонетическими, чем фонологическими, ср. Mohan, Zador
1986:311—317). Можно утверждать, что более полный учет
результатов, полученных школой В. Дресслера, способен' су-
щественно расширить арсенал идей и методов исследователей
эмоциональной речи.
Рассмотрев ведущие характеристики эмоциональной речи
преимущественно на материале письменных источников,
К. А. Долинин высказывает убеждение, что большинство их
имеют закономерные соответствия в результатах эксперимен-
тального наблюдения и устной речи. Действительно, обращение
к исследованиям таких специалистов в области психолингвис-
тических аспектов эмоциональной речи, как Э. Л. Носенко, в
общих чертах подтверждает такое положение. К числу наиболее
прочно установленных проявлений в речи выраженного эмоци-
онального напряжения данный исследователь относит прежде
всего повышение вероятности употребления слов-паразитов,
клише и эмоционально-значимых слов. Отмечается также не-
редкое увеличение количества усилительных частиц. По мере
нарастания эмоционального напряжения учащаются ошибки
согласования. На уровне «грамматики предложения» отмеча-
ется нарастание числа незавершенных предложений, инверси-
рованных фраз, происходит постоянное разрушение целост-
ности сверхфразовых единств. Неизбежно возникающие сбои
в порождении речи восполняются паралингвистическими сред-
ствами (прежде всего — их кинетической разновидностью, то
есть жестами и мимикой). Безусловно существенными пола-
гаются и изменения в сфере интонации. Наибольшей динами-
кой отличается фразовая интонация, а в ее рамках — такие
компоненты, как темп речи (он может как ускоряться, так и
замедляться), а также паттерны паузирования (Носенко 1980).
При умеренном эмоциональном напряжении отмечается общее
тяготение к активизации «стереотипизированНого» речевого
опыта. Такое положение позволяет предположить, что пред-
ставления о динамике психической деятельности, сформули-
рованные в рамках эволюционной физиологии, могут оказаться
небесполезными для объяснения механизмов порождения эмо-
циональной речи. Указанная тенденция привлекается, в част-
ности, к объяснению результата ассоциативного эксперимента.
Выяснено, что уже при небольшом волнении перестраиваются
структуры ответных речевых реакций. При этом происходит
сдвиг в пропорции синтагматических и парадигматических
ассоциаций, приводящий к преобладанию первых.
Происходит также перестройка в организации кратковре-
менной памяти. Она выражается в большей успешности запо-
минания и воспроизведения эмоционально-значимых, в осо-
31
бенности*— положительно окрашенных слов. Другим фактором
может служить временное перестроение семантических полей,
о вероятности которого свидетельствует тестирование генера-
лизации (точнее, родо-видовых отношений в рамках темати-
ческих групп). Отмечается также общее ухудшение связности
речи, начинающееся с построения сложных конструкций (Но-
сенко, Егорова 1992).
Выводы Э. Л. Носенко подтверждают значительное коли-
чество психолингвистических исследований эмоционального
напряжения или удовлетворительно согласуются с ними. Так,
в серии убедительно спланированных наблюдений А. А. Ро-
дионова была отмечена такая присущая эмоциональной речи
закономерность, как безусловная устойчивость оперирования
терминами и терминологическими сочетаниями при общем
снижении словарного запаса, за счет прежде всего падения
употребимости низкочастотных слов. Можно предположить,
что данная тенденция отражает общее тяготение к употребле-
нию клишированной лексики при помехе, создаваемой эмо-
циональным напряжением. При пересказе предложенного текс-
та отмечена тенденция к замене конструкций со сказуемым,
выраженным глаголом в пассиве, на синонимичные им кон-
струкции с глаголом в активе. Сложные распространенные
предложения постепенно уступали место простым нераспро-
страненным. Среди способов данного перехода выделяется
употребление предложных групп, а также инфинитивных групп
в качестве несогласованных определений (следует предполо-
жить, что такая закономерность отражает общее тяготение к
сегментированию речи под действием эмоционального напря-
жения). При этом решительно преобладает прямой порядок
слов (Родионов 1985:11—13).
В работе С. С. Галагудзе, проведенной на материале ассо-
циативного теста при эмоциональном напряжении, отмечена
перестройка пропорции парадигматических и синтагматичес-
ких реакций. При этом на первое место постепенно выходят
речевые реакции, реализующие простые, рано упроченные язы-
ковые стереотипы. Отмечено общее падение времени ответной
речевой реакции, с дальнейшей детализацией по частям речи
и частотности слов-стимулов (Галагудзе 1980). Здесь нужно
отметить, что как А. А. Родионов, так и С. С. Галагудзе
использовали для своих наблюдений речевую деятельность
практически здоровых носителей русского языка в условиях
сдачи экзамена. С одной стороны, данная ситуация; безусловно,
не является ни необычной, ни экстремальной для носителя
современной городской культуры и потому вызывает не более
чем эмоции той или иной степени выраженности. С другой
стороны, сильное интеллектуальное напряжение при дефиците
времени и общая ответственность ситуации вызывают повы-
32
щенную вероятность возникновения настоящего стресса. Точ-
ное измерение последней в данных условиях затруднительно,
однако само появление стресса вполне возможно.
Исходя из этого, можно утверждать, что собранные назван-
ными исследователями материалы находятся на границе с ха-
рактеристиками речи при стрессе, нередко переходя ее. Данное
положение отражено нами в терминологическом сочетании
«эмоциональное напряжение», подробная разработка которого
выходит за пределы настоящей книги. В качестве общей па-
раллели отметим концепцию физиолога М. М. Хананашвили,
рассматривающего в принципе любую эмоцию как субъектив-
ное переживание особого, «скрытого функционального со-
стояния мозга» (подробнее см. раздел «Структурно-функцио-
нальная организация эмоций» в книге: Хананашвили 1972:
90-100).
Итак, общие направления изменения речи при нарастании
эмоционального напряжения отмечаются целым рядом иссле-
дований. Вместе с тем, по данным лингвостатистики, выделя-
ются и некоторые закономерности, не находящие себе прямого
соответствия в стилистических исследованих. К их числу мож-
но, к примеру, отнести изменение пропорции, соотносящей
количество глаголов с количеством существительных и прила-
гательных, употребляемых в спонтанной речи. По данным Э. Л.
Носенко, при эмоциональном напряжении первое проявляет
тенденцию к росту, а второе — к уменьшению. Нужно заметить,
что такая тенденция наблюдалась и была определена как' су-
щественная при тестировании эмоциональной устойчивости
человека еще в 1920-х годах, однако не нашла прямого отра-
жения в построенных позже моделях речевой деятельности.
Получив известность под названием «индекса Шлисмана», она
эпизодически наблюдалась и далее на материале эмоциональ-
ной речи (см. Диагностика психического развития 1978:195).
Скорее всего, она продолжает достаточно выраженную тен-
денцию, присущую уже обиходно-разговорной речи в целом
(Красильникова 1980:42). В дальнейшем изложении нам пред-
стоит вернуться к ее разработке.
Другим конструктивным наблюдением Э. Л. Носенко яви-
лось нахождение некоторых неочевидных коррелятов опреде-
ленных форм эмоционального стресса (преимущественно —
импульсивной и тормозной). Так, при преобладающем развитии
возбудительного процесса под действием эмоционального на-
пряжения при аудировании, испытуемые значительно лучше
распознавали начало фраз, а при доминировании тормозного
процесса — их конец. Таким образом, на психолингвистичес-
ком материале были получены свежие аргументы в пользу
представлений о динамике высшей нервной деятельности, вос-
ходящих к известным положениям И. П. Павлова, развитым
3 Заказ 2980
33
в работах школы Б. М. Теплова—В. Д. Небылицына (ср. па-
раллельные выводы в работе: Leight, Ellis 1981).
Прицельная стимуляция строго определенных структур го-
ловного мозга, входящая в арсенал современной нейрофизио-
логии и предпринимаемая в лечебно-диагностических целях,
позволяет моделировать в условиях клиники весь диапазон
эмоциональных состояний человека в форме, отвечающей стро-
гим научным критериям. Как выяснилось при наблюдении
этих состояний, в речевом поведении обнаруживаются опре-
деленные феномены, регулярно сопровождающие установление
определенной эмоции (другие корреляты ранжируют от изме-
нения «схемы тела» до сомато-сенсорных и вегето-
висцеральных феноменов, подробнее см. Бехтерева, Камбарова,
Поздеев 1978:198; более широкий контекст представлен в главе
«Нейрофизиология эмоций» монографии Н. П. Бехтеревой
1988:105—126). Следует предположить, что полное вовлечение
данных материалов в круг интересов лингвистов способно
значительно расширить и углубить понимание закономерностей
воздействия эмоций на речь.
[В] Таким образом, нами в общих чертах были рассмотрены
основные подходы, сложившиеся в изучении эмоциональной
речи. Дальнейшее нарастание аффективного состояния посте-
пенно становится несовместимым с продолжением развернутой
речевой деятельности (Гридин 1983:117—118). В норме оно
ведет к резкому сужению сознания и включению эволюционно
унаследованных, стереотипных способов разблокирования си-
туации, типа бегства. Речевая деятельность в таких состояниях
сводится к эпизодической фонации междометий или отдельных
коротких восклицаний типа «Пожар!» (в последнем случае —
нередко лишь их отдельных слогов). При возвращении к нор-
мальному состоянию (то есть при закреплении в средней части
шкалы неизмененных состояний) в психике человека, пере-
жившего сильный аффект, могут оставаться следы пережитого,
известные под названием «аффективного комплекса». В случае,
если они включают какие-либо слова, связанные с травмиро-
вавшей психику ситуацией, их восприятие в потоке нормальной
речи может вызвать спонтанную реактуализацию аффективного
состояния (Смирнов, Безносюк, Журавлев 1995:128—129). Пси-
хотерапевты хорошо знакомы с этим феноменом и активно
используют его в составе методики «ключевых слов» для ле-
чебных целей при вербальной психотерапии и гипнозе (типа
гипнокатарсиса). При невозможности быстрого снятия аффек-
та, вероятно развитие психического заболевания, имплицирую-
щее переход на шкалу определенного патологического состо-
яния. Наконец, при значительном, но не превышающем силы
человека изменении обстановки либо индивидуальной реакции
на нее, возникает стресс, включающий в свою очередь меха-
34
цизмы адаптации. В данном случае подразумевается переход с
верхней части шкалы «сон-бодрствование» на «Э-шкалу» (см.
рис. 1)-
Согласно современным научным представлениям, стресс
создается как следствие сложного взаимовлияния прежде всего
двух рядов факторов: с одной стороны, объективной внешней
нагрузки, с другой — субъективной реакции на нее. Объектив-
ная внешняя нагрузка сводится к набору неблагоприятных внеш-
них факторов (стрессоров), в силу своей выраженности и про-
должительности существенно изменяющих привычную среду
обитания, создавая необычные или экстремальные условия
деятельности (более подробно об их ранжировании см. Леонова,
Медведев 1981:20—29). Субъективная реакция обусловлена ос-
лабленными адаптивными способностями человека, обычно
намеченными в определенной акцентуации личности. Послед-
няя включает в себя особенности характера (черты личности,
особенности стремлений), темперамента (темп, качество, сила,
глубина аффективных реакций), а также восприятия и пере-
работки информации. При продолжении стресса, на этой базе
происходит «патологическое развитие личности» и возникают
пограничные нервно-психические расстройства, завершающие-
ся срывом в устойчивое патологическое состояние (подробнее
см. Александровский 1976:95—102; Меграбян 1978:154—156;
Лебедев 1983; Семичов 1987:127—128; ср. Философские про-
блемы теории адаптации 1975).
Процесс противодействия стрессу носит название адапта-
ции. Развитие последней разделяется в настоящее время на
фазу декомпенсации и следующую за ней фазу компенсации.
В терминах, принятых в данной книге, первая может пере-
формулироваться как дестабилизация первоначального функ-
ционального состояния, нередко сопровождаемая формирова-
нием временных, переходных модусов компенсации (подробнее
см. Медведев 1982:46; для их дескрипции представляется необ-
ходимым учет и более общих представлений о временных,
«вспомогательных» режимах работы мозга, намеченный в рам-
ках концепции так называемых артифициальных психических
состояний, см.Бехтерева 1988:107). Компенсация сводится к ак-
тивному формированию «стратегий совладания» с ситуацией,
приводящих к упрочению нового, измененного функциональ-
ного состояния, реже — к восстановлению первоначального,
неизмененного состояния (первое нередко рассматривается в
литературе как «собственно-адаптация», второе — как «при-
выкание», см. Медведев 1982:32, 51; ср. Шапкин, Дикая
1996:22).
Процесс адаптации поддерживается функционированием
ряда модулей. Наиболее важен из них когнитивный, который
включает в себя ряд блоков: 1 — перцепции, 2 — внимания,
35
3 — оценивания, 4 — запоминания. В настоящее время не
принято выделять здесь блок языка или блок речи (Бодров
1996:65—68). Однако его включение в состав блоков когнитив-
ного модуля нужно считать весьма конструктивным. Так, ин-
тегрирование и организация поступающей информации
/блок 1/, концентрация внимания на элементах последней и
их отбор /блок 2/, формирование оценки происходящего
/блок 3/, реинтеграция и реконструкция зон вербальной па-
мяти /блок 4/, в принципе подразумевают владение естествен-
ным языком и вторичными семиотическими системами. Вер-
бальное тестирование адаптивных способностей человека яв-
ляется одной из удовлетворительно развитых областей
современного психологического тестирования (ср. Яхин, Мен-
делевия 1978; Общая психодиагностика 1987). В области спе-
циально психолингвистического тестирования также накоплен
ряд полезных наблюдений и результатов.
[С] Прежде всего остановимся на фазе декомпенсации, на-
рушающей привычное состояние и инициирующей включение
механизмов адаптации (данная фаза примерно соответствует
переходу на Э-шкалу, обозначенному на рис. 1 штриховой
линией). В данной области изучался ряд состояний, возника-
ющих у специально не подготовленных, но практически здо-
ровых людей, попавших в условия стихийных бедствий или
техногенных катастроф (более подробную классификацию см.
Коновалов 1979; Александровский, Лобастов, Спивак, Щукин
1991:43—87; Seva 1991; Nitka 1991; Моляко 1992; Кузнецов,
Лыткин 1997). При попадании в ситуацию такого типа, в первое
время, варьирующееся от нескольких часов до нескольких
недель, у людей в массовом порядке возникают достаточно
стереотипные реакции, в общих чертах сводимые к доминации
либо тормозного (испуг), либо импульсивного (паника) про-
цесса. Что касается тормозного процесса, то в речи он про-
является в первую очередь в виде увеличения латентного пе-
риода ответной речевой реакции. По данным ассоциативного
теста, отмечается преобладание синтагматических ответных ре-
акций, по преимуществу кратких и нередко стереотипных. При
проведении теста на определение заданного понятия отмечается
сужение объема и детализации лексических тематических
групп. Постепенно нарастают затруднения в отыскании в па-
мяти и перечислении соподчиненных понятий.
В протекании импульсивного процесса есть свои особен-
ности. Они сводятся прежде всего к обеднению речи, преоб-
ладанию в ней словосочетаний-штампов (более подробно см.
главу «Шоковые (эмоциогенные) неврозы» в сохранившей ак-
туальность, применительно к данной области знаний, моно-
графии А. М. Свядоща 1959:173—190). Как правило, отмечается
и изменение фонетических характеристик речи: ее темпа, рас-
36
становки пауз, тембра голоса. Прерывистость речи и нередкая
ее временная утрата могут возникать как следствие ряда труд-
ностей другого происхождения: от чисто мышечных до сбоев
в формировании смысловой программы высказывания (ср.
Ковалевский 1986:192). Ведущие отечественные авторы считают
общим механизмом таких изменений торможение наиболее
поздно усвоенных, сложных форм поведения и временное
восстановление менее сложных, более стереотипных форм ре-
акций, включая и речевые.
В ряде работ по психологии стресса предполагается акти-
визация мышления как по композиционному, так и декомпо-
зиционному признаку. Первый заключается в существенном
упрощении процессов кодирования и декодирования инфор-
мации за счет введения далеко идущих ограничений ее.обра-
ботки, второй — в резком расширении возможностей снятия
стрессогенной ситуации, включающем в себя снятие запретов
на периферийные, недостаточно упроченные или статусные
стратегии переработки информации (Китаев-Смык 1983:204—
206; ср. Плотников, Щекотихина 1982).
Более подробная разработка соответствующих психолин-
гвистических механизмов пока не проводилась, но рассматри-
вается в литературе как вполне допустимая (Манин 1987:160).
По нашему мнению, пути ее решения намечены Н. А. Ми-
хайловой и Т. А. Колычковой (1980) в исследовании, прове-
денном на материале речи при негативном (стресс) и пози-
тивном (эвстресс) эмоциональном напряжении. В методику
наблюдения указанных авторов входило описание предложен-
ной картинки, направленная беседа, связанная с ней (типа
«структурированного интервью»), а также регистрация спон-
танной речевой продукции. По данным лингвостатистической
обработки, выявлен ряд качественных различий между стрессом
и эвстрессом. Так, для первого характерно сегментирование
речи на ряд простых, по преимуществу коротких предложений,
постепенно уступающих место неполным и эллиптическим
предложениям. При этом логичность развития темы (то есть
связность, а в известной степени — и цельность порождаемого
текста) остается весьма заметной.
Для эвстресса более характерным оказалось употребление
достаточно длинных, но в основном простых распространенных
предложений. При этом они изобиловали вводными и встав-
ными конструкциями, нарушавшими связность текста. Отмечен
и ряд других различий, к примеру, по близкому к «индексу
Шлисмана» показателю, фиксировавшему соотношение суще-
ствительных и прилагательных (заметим, что низшие, вегета-
тивные компоненты функционального состояния такого чет-
кого разделения не дают). Полученные данные интерпретиро-
ваны авторами в том смысле, что при умеренном стрессе
37
происходит активизация в первую очередь логической компо-
ненты вербального мышления, а при эвстрессе — его ассоци-
ативной компоненты. Выяснение соотношения указанных ком-
понент с ориентацией на композицию или декомпозицию в ди-
намике вербального мышления при стрессе представляет собой
особую, экспериментально вполне разрешимую проблему.
Значительно менее изучена психологическая динамика жиз-
ненных кризисов и срывов (psychology of transition), обуслов-
ленных целым рядом неблагоприятных сдвигов в индивиду-
альной и массовой психологии (подробнее см. Стрелков 1993;
Андрусенко 1995, ср. Вилюнас 1984:4). Данный материал тре-
бует значительной перестройки сложившихся в современной
науке представлений о соотношении и динамике факторов
эмоционального и информационного стресса (Кузнецов, Лыт-
кин 1997:131 — 134), а также в характере и направлении преоб-
разования смысловой сферы личности (Леонтьев 1997:24). Пер-
спективным направлением изучения психолингвистических
коррелятов таких состояний можно считать моделирование
структуры лексико-семантических полей, связанной с основ-
ным содержанием стресса (Patmore 1997:18). В психологической
литературе последних лет обсуждается целесообразность и до-
пустимость описания пограничной зоны между эмоциями и
стрессом при помощи аппарата «концепции совладания
(coping)», предполагающего обеспечение приспособления к по-
вседневным, хроническим трудностям, жизненным кризисам,
а также экстремальным условиям при помощи единого меха-
низма, включающего когнитивные и поведенческие стратегии
(Нартова-Бочавер 1997:19—23).
[D] При изучении фазы компенсации (принадлежащей уже
Э-шкале на рис. 1) наиболее конструктивные результаты были
получены при изучении труда оператора, что обусловлено ак-
туальностью его оптимизации в условиях научно-технического
прогресса (о стратегических направлениях исследований по-
дробнее см. Кан, Кутуев 1977; Генов 1982:46; Ломов, Сурков
1980:203; Промышленная социальная психология 1982; Забро-
дин, Зазыкин 1985). В данной области широко распространены
измерения успешности и способов выполнения отдельных пер-
цептивных, мнемических и интеллектуальных операций, оп-
ределяющих эффективность выполнения оператором его про-
фессиональных обязанностей (Крылова, Боковиков 1983). Тес-
ты, продемонстрировавшие наибольшую прогностическую
эффективность, обычно не направлены специально на тести-
рование вербального мышления в целом, но в той или иной
мере задействуют отдельные его механизмы. Сюда относятся
ассоциативный тест, тест на опознавание комбинированных
сигналов, замеры объема краткосрочной памяти, а в некоторой
степени — и корректурная проба. Полученные здесь результа-
38
ты позволяют удовлетворительно определять адаптивные спо-
собности и профессиональную компетентность операторов,
ранжированную по времени наблюдения и конкретному со-
держанию труда (подробнее см. Космолинский 1976:29—30,
166—170; Дикая 1985; Епихин 1985:208—210; Завалишина 1985
и пр.).
Основные задачи психолингвистических исследований со-
стояли в определении оптимального режима считывания и
переработки информации, поступающей в необычном или экс-
тремальном режиме; в установлении оптимальных путей подачи
команд и управляющих воздействий, а также ведения человеко-
машинного диалога. В области восприятия вербальной инфор-
мации прежде всего отмечаются элементы упрощения процес-
сов декодирования. В данном отношении весьма конструктив-
ными представляются выводы А. С. Штерн, сделанные по
данным восприятия речи при искажающем действии помех, в
условиях, приближенных к операторским (о данной методике
в связи с проблематикой сенсорного восприятия см. Вартанян,
Цирульников 1985:50). Как выяснилось после обработки дан-
ных эксперимента, наименьший процент сбоев и ошибок при-
ходился на высокочастотные слова. Среди них наиболее ус-
тойчиво распознавались слова с ударением на первом слоге,
и вообще с хореическим ударением (данные, полученные на
материале помех иного происхождения, вносят в это положение
некоторые коррективы, см.Штерн, Элькин 1989:149). Среди
звуков в слове лучше распознавались гласные. Однако опоз-
навание начальных согласных слова проходило лучше, чем
начальных гласных. Среди гласных лучше всего распознавался
звук «а», хуже всего — звук «ы». Среди предложений лучше
всего распознавались простые, а также короткие предложения.
При этом активные конструкции воспринимались значительно
устойчивее пассивных, прямое дополнение — лучше, чем кос-
венное, а существительные в именительном падеже — лучше,
чем в косвенных падежах (Штерн 1982, ср. приведенные выше
материалы исследования Н. А. Михайловой и Т. А. Колычковой
1980). В литературе также отмечается, что механизмы считы-
вания и обработки эмоционально-значимой информации яв-
ляются, как правило, помехоустойчивыми при аудировании
(Зайцева, Дмитриева 1997:38).
Заметим, что рассмотренные результаты во многом согла-
суются и с выводами исследователей, специально изучавших
многообразные виды ошибок и сбоев в восприятии и порож-
дении устной и письменной речи, в том числе и при влиянии
эмоции. Базовым пособием в данной области остается извест-
ная коллективная монография, выпущенная под редакцией
В. Фромкин, идеи которой нашли продолжение в работах це-
лого ряда психолингвистов (для нашей темы наиболее важна
39
глава Д. Маккей, привлекшей материалы нейролингвистики,
см. MacKay 1981). В отечественной традиции данная парадигма
представлена прежде всего работами Ю. В. Красикова (1980;
1990), ср. общие положения Ю. И. Кузьмина (1989).
Усложнение описанной выше методики проводится прежде
всего путем расширения типов помех и способов семантической
маскировки сообщений, подаваемых в наушники оператора.
К примеру, в исследовании И. М. Лущихиной (1978) помехи
создавались многоканальным (обычно до трех параллельных
каналов приема) распознаванием речевых характеристик теку-
щей обстановки. Задача правильного восприятия замаскиро-
ванного сообщения, подлежащая решению в сжатые сроки и
при немалой ответственности, предъявляет значительные тре-
бования к адаптивным способностям людей. Наиболее яркий
пример — труд диспетчеров аэропорта или операторов АЭС
(на данном материале и работала И. М. Лущихина).
Специальная оценка доли пропусков, ошибок и сбоев,
приходящихся на лексемы различного значения, показала, что
они, в основном, сосредоточены на словах, передающих дей-
ствия и процессы, и минимально проявляются на материале
параметров. Поскольку первые достаточно часто передаются в
русской речи глаголами, нередко в предикативной функции,
можно предположить, что именно глагол (как часть речи) и
сказуемое (как член предложения) проявляют наименьшую
устойчивость к стрессу при операторской деятельности. На-
против, параметры, часто передающиеся символами либо стан-
дартными терминами, проявляют значительно большую устой-
чивость. Примерно посередине по проценту ошибок находятся
лексемы, описывающие состояние оборудования, а также окру-
жающей среды, которые нередко передаются существительны-
ми и прилагательными. Заметим, что эти результаты не вполне
согласуются с тенденцией роста «индекса Шлисмана», уже
отмеченной в предшествующем изложении. Вместе с тем, сле-
дует считать установленным, что частотность употребления
слов, относящихся к различным частям речи, в принцице
отражает различные стратегии адаптивного поведения (см. Ми-
хайлова, Колычкова 1980:67—68). Следовательно, сохраняется
общая возможность соотносить интегральные показатели типа
стратегии и фазы адаптации с такими показателями, как срав-
нительная уверенность в оперировании различными частями
речи, а в другом аспекте — и в заполнении пропозициональных
аргументов.
В специальной литературе высказано и аргументировано
предположение о том, что общая тенденция в распознавании
речи при нарастающей помехе может состоять в постепенном
ослаблении внимания слушающего к отдельным лингвисти-
ческим единицам и его усиливающейся ориентации на целост-
40
ные паттерны, сравниваемые с эталонами, хранящимися в
долгосрочной памяти. В частности, на фонетическом уровне
такая тенденция выражается в опоре не на сегментные единицы
типа фонем или слогов, а на такие супрасегментные единицы,
как мелодика или темп речи. В отношении мозговых механиз-
мов, эта тенденция подразумевает сдвиг от «левополушарной»
стратегии переработки информации — к «правополушарной»
(Галунов, Родионов 1988:120—124).
При интерпретации наблюдений за речевой деятельностью
при стрессе и адаптации отечественные авторы нередко при-
влекают для сравнения данные, полученные на материале дет-
ской речи, а также некоторых типов речевой патологии (с од-
ной стороны, при заикании или тугоухости, с другой — при
афазиях различного типа). Такое направление интересов яв-
ляется принятым в современной психолингвистике, так же как
привлечение «гипотезы Якобсона» для общего объяснения об-
наруженных закономерностей. Как известно, в умеренном ва-
рианте она предполагает при нагрузке восстановление лучше
упроченных, ранее усвоенных по ходу онтогенеза структур.
Такой теоретический ход, принятый рядом упоминавшихся
выше авторов — от А. С. Штерн до Э. Л. Носенко, можно
считать, как уже говорилось выше, вполне оправданным в
контексте представлений, сложившихся в современной психо-
физиологии (Медведев 1982:46; Меграбян 1978:184) и психо-
лингвистике (Psycholinguistik 1976:34). Некоторая сложность в
принятии упомянутой гипотезы состоит в том, что она в
принципе предполагает если не простое, то по крайней мере
однонаправленное обеднение речевой продукции. Между тем,
в современной психолингвистике уже накоплены данные, го-
ворящие о том, что по мере налаживания адаптации могут
возникать и на определенное время стабилизироваться состо-
яния сознания, сопровождающиеся улучшением отдельных
функций, имеющих отношение к порождению речи, и даже
общего качества речевого контакта.
Так, о временном улучшении выбора из долгосрочной па-
мяти и облегчении порождения речи на родном языке в ус-
ловиях утомления, вызванного подготовкой к ответственному
экзамену, и стресса при его прохождении, сообщают в упомя-
нутом выше исследовании Носенко и Егорова (1992:75). Сход-
ные по структуре данные, относящиеся к речи на иностранном
языке, получила К. Вамлинг, работавшая на материале дли-
тельного синхронного перевода (Vamling 1982). Соотносимые
результаты получены на материале выполнения речевых тестов
на родном языке при депривации сна (Вейн, Даллакян, Левин,
Скакун 1982:1165, ср. Glenville, Broughton 1979), при опера-
торской деятельности в условиях измененного ритма жизни
(Дикая 1985), при операторской деятельности в условиях изо-
41
ляции, но без изменения привычного ритма жизни и работы
(Космолинский 1976:125—127), и др.
В качестве конкретной причины, обуславливающей выпол-
нение данной закономерности, большинству исследователей
видится включение промежуточных механизмов адаптации,
приходящих на смену первичной дестабилизации привычного
состояния. Проблема того, имеем ли мы здесь дело с иннова-
цией чисто адаптивного происхождения (типа «рабочего утом-
ления» по А. А. Ухтомскому), либо с восстановлением поверх-
ностных в прошлом, но репрессированных по ходу онтогенеза
программ поведения, на психолингвистическом материале пока
не решен (ср. Космолинский 1976:30; Виноградов 1984:4).
Нельзя исключить и возможность менее очевидных объяс-
нений. Так, при усиливающемся эмоциональном стрессе ряд
исследователей наблюдали перестроения в речевой деятельнос-
ти, свидетельствующие о первоначальном ослаблении поверх-
ностной грамматической структуры и последующем выходе на
первый план коммуникативной грамматики. Можно предпо-
ложить, что первое соответствует первоначальной дестабили-
зации привычного состояния человека, второе — переходу на
промежуточную программу адаптации, а их последовательное
прохождение предполагает сначала ухудшение, а затем времен-
ное улучшение характеристик порождения и восприятия речи.
Дискуссионной представляется возможность расширения
«гипотезы Якобсона» на область филогенеза. Впрочем, и эта
проблема периодически обсуждается в современном языкозна-
нии (Kiparsky 1968:193—194; Иванов 1976:257 с учетом идей
Л. С. Выготского; Hildebrand-Nilsohn 1980; ср. Wescott
1980а:32—37,173; Wescott 1980b: 173, в контексте противопостав-
ления и сближения «аллолингвистического» (теоретически
включающего проблематику языка при ИСС) и «протолингвис-
тического» подходов). Более широко роль стресса в возникно-
вении языка обсуждалась в работах Б. В. Якушина (1983:65).
Специально применительно к теории ИСС обсуждение близкой
проблематики см.: Martindale 1977—1978b; Jantsch 1977—1978.
Перспективным следует также считать лингвоконструирова-
ние, применяемое в целях оптимизации труда оператора, рабо-
тающего в осложненных, необычных либо экстремальных ус-
ловиях (об общей актуальности лингвоконструирования для
решения задач инженерной психологии см. Венда, Нафтульев,
Рубахин 1978:15—19; прикладной лингвистики — Караулов
1981:16—21; ср. близкую проблематику, разрабатываемую под
термином «лингвопроектирование»: Дуличенко 1983). В качест-
ве удачного примера можно привести разработанный в первой
половине 1980-х годов, в рамках инженерной психологии, так
называемый «язык для эксплуатации документов» (сокращенно
ЯзЭД). Первоначально он применялся для записи алгоритмов
42
работы операторов радиоэлектронных и электроавтоматических
систем.
По структуре данный язык является письменным симво-
лическим. Каждый символ обозначает одну, строго определен-
ную прилагаемой инструкцией, операцию или ситуацию. Зна-
чение символа может модифицироваться его цветом и реже —
формой. Морфология практически отсутствует, а синтаксис
сводится к линейному или нелинейному расположению сим-
волов. Последнее разделяется на ряд типов, реализующих ком-
муникативные ситуации. К примеру, условная конструкция
реализует разветвления в графе команд, а нелинейное распо-
ложение символов — их параллельную переработку (подробнее
см. Инженерная психология в военном деле 1983:92—102).
Высокая эффективность этого языка, обнаруженная при стрес-
согенных условиях, обусловила его дальнейшее обогащение в
области как семантики, так и синтактики, и постепенное рас-
пространение на область человеко-машинного диалога. В слу-
чае продолжения этой тенденции вполне можно будет говорить
о группе интенсиональных языков, построенных с учетом из-
менений речи в условиях стресса.
[Е] Рассмотрев актуальные тенденции в исследованиях язы-
ка и речи на Э-шкале ИФС, мы можем обратиться теперь к
аналогичной проблематике на шкале фармакогенных ИФС.
Переходя к ней, отметим, что существует особая область,
занимающая промежуточное положение между шкалами фар-
макогенных и экзогенных ИФС. Ее границы очерчивают при-
обретшие значительную актуальность в последнее время работы
в области фармакологической коррекции стресса и оптимиза-
ции состояния оператора (Berger 1973; Брехман 1976; Космо-
линский 1976:159—162; Брехман 1977:58—66; Виноградов 1984;
Буров 1986).
Применение психоактивных препаратов в лечебных целях,
прежде всего для терапии душевных заболеваний, имеет долгую
историю (Ellis 1946; Ludwig, Surawicz 1975). Считается, что метод
использования вводимых с лечебной целью препаратов для изу-
чения психической жизни (так называемая фармакопсихоло-
гия), берет свое начало в работах, опубликованных в конце
1880-х годов К. Левином; сам термин принадлежит Э. Крепе-
лину (Strauss-Pettinger 1977:10). Отметим, что использование
термина «психоактивные препараты» не является вполне при-
нятым в отечественной традиции. В данной книге он принят к
употреблению условно, с целью объединить в рамках единого
подхода психофармакологические препараты с такими не вхо-
дящими в их число, однако также применяемыми с целью
изменения психического состояния средствами, как инсулин.
Современный этап разработки проблемы был начат в 1950-х
годах, когда синтез нейролептика хлорпромазина (аминазина)
43
положил начало лавинообразному внедрению психоактивных
веществ в психиатрическую клинику. В первое же десятилетие
после внедрения количество публикаций, разрабатывавших от-
дельные аспекты действия хлорпромазина, не исключая и его
воздействия на речевую дятельность, достигло десяти тысяч
(Dittrich 1974:524). С тех пор диапазон типов применяемых
веществ неуклонно расширяется, а количество публикаций,
посвященных особенностям и механизмам их действия, по-
стоянно растет (Руководство по психиатрии 1983—1:235—238;
Psychofarmakologia 1980:156—158; Kaplan, Sadock, Grebb
1991:865-867).
Несмотря на это, ведущие специалисты в области психо-
фармакологии неизменно подчеркивают, что механизм лечеб-
ного действия отдельных препаратов, тем более психоактивных
веществ, в целом представляет собой в настоящее время отнюдь
не решенную проблему (Закусов 1978:132—134). К примеру,
даже по отношению к такому старому, общеизвестному и
хорошо освоенному в клиниках большинства стран мира ме-
тоду, как инсулиношоковая терапия, у теоретиков в принципе
остается так много вопросов, что ведущие руководства рас-
сматривают его механизм как «в принципе невыясненный»
(Руководство по психиатрии 1983—1:256) или «пока не объяс-
ненный» (Sala-Ayma 1991:1991).
Не меньшие сложности касаются и синтезированных позд-
нее, менее униформно действующих препаратов. Их действие
может качественно модифицироваться, вплоть до полярно про-
тивоположного, за счет дозы, времени и способа введения, а
также других факторов, включая склад личности (Райский
1988:15; Mogar 1969:397). Данное положение ставит объектив-
ный барьер и для психолингвистического обобщения. Другим
затрудняющим его обстоятельством является то, что доступ в
палаты пациентов, проходящих терапию психоактивными пре-
паратами, открыт в первую очередь психиатрам и психологам.
Регистрируя целый ряд характеристик языка и речи, они ис-
пользуют их прежде всего для целей текущего контроля пси-
хической деятельности наблюдаемых и среднесрочного про-
гноза эффективности терапии.
К примеру, в стандартном перечне, принятом в современ-
ной американской психодиагностике, психолингвистическая
проблематика разнесена на ряд рубрик. Это, в первую очередь
«нарушения формы мышления» и «нарушения содержания
мышления». К первым относятся употребление неологизмов,
спутанная речь разного рода (word salad, circumstantiality,
incoherence, blocking), персеверации, ассоциации низшего типа
(эхолалические, звуковые), глоссолалия, нерелевантные ответ-
ные реакции. Ко вторым относятся обеднение содержания
речи, ее параноидальная направленность и пр.
44
Под рубрикой «нарушения речи» проходят собственно на-
рушения речи, а также афазии. К первым относятся изменение
темпа речи, дефекты артикуляции, заикание, а также изменения
связности речи (логоррея, сбои спонтанной речи). Типология
вторых достаточно известна и в общих чертах совпадает с
отечественной (обсуждение проблемы см. Ахутина 1989:98—99).
Некоторые аспекты речевой деятельности затрагиваются и
в рубрике «память», а в латентной форме — и в рубрике
«сознание» (Kaplan, Sadock, Grebb 1991:306—308).
Частные проблемы психологического тестирования и пси-
ходиагностики разработаны в пособиях: Hiltmann 1967; Ingram
1970; Moeller, von Zerssen 1991. Общая проблема психологи-
ческих коррелятов действия психоактивных препаратов рас-
смотрена в обобщающих работах: Psychological measurements
in psychopharmacology 1974; Strauss-Pettinger 1977; Denber
1979; Debus, Janke 1981, Kieback 1982, ср. Слобин, Грин
1976:169.
В принципе схожее положение сложилось и в отечественной
психодиагностике (подробнее см. Атлас для эксперименталь-
ного исследования отклонений в психической деятельности
человека 1980; Гильяшева 1983; Руководство по психиатрии
1983-1:198—200; Общая психодиагностика 1987:143—146), в
частности, применительно к тестированию действия психоак-
тивных препаратов (Авруцкий, Гурович, Громова 1974; Алек-
сандровский 1976:172—191; Вальдман, Александровский
1987:203, ср. Мильштейн, Спивак 1971:19—27).
Следует также отметить, что по общетеоретическим сооб-
ражениям в действии психоактивных препаратов можно выце-
дить 3-4 размерности (возможные схемы см. Лос 1963:239;
Александровский 1976:176—192). Каждая из них в принципе
обладает своими психолингвистическими коррелятами (ср. схе-
му пересечения влияния различных нейролептиков и отдельных
синдромов при терапии вербального галлюциноза в кн.: Руко-
водство по психиатрии 1983—1:240—241). Нельзя исключить и
наличия особых размерностей, распознаваемых преимущест-
венно по психолингвистическим данным. Выделение таковых
в строгом виде до настоящего времени не проводилось.
В силу такого положения обширный материал, накоплен-
ный при изучении психических состояний, индуцированных
действием фармакологических препаратов, еще нуждается в
переосмыслении и транскрипции, необходимых для его рецеп-
ции в психолингвистике. Разработка общих теоретических ос-
нов такой рецепции до настоящего времени проводилась до-
статочно фрагментарно, в особенности если сравнить ее с
достаточно высоким уровнем, достигнутым в описании пси-
холингвистических коррелятов основных нервно-психических
заболеваний (Rosenbaum 1991).
45
На основании высказанных соображений нам представля-
ется методологически обоснованным строить собственное ис-
следование «снизу вверх»: от определения психолингвистичес-
ких коррелятов действия отдельных препаратов — к их сопо-
ставлению и обобщению. Соответственно этому, релевантная
литература по рассмотренным нами препаратам будет рассмот-
рена ниже, в соответствующих разделах главы 3.
Привлечение материалов, накопленных в рамках теории
ИСС, не вносит существенных изменений в эту картину. Так,
обратившись к уже упоминавшейся выше антологии «Изме-
ненные состояния сознания», остающейся до настоящего вре-
мени стандартным введением в теорию вопроса, мы видим,
что статьям, описывающим действие психоактивных препара-
тов на сознание, отведено более четверти объема книги. Ука-
занная предметная область разделена на два раздела, тракту-
ющих соответственно проблемы «малой» и «большой» психо-
фармакологии. Такое разделение в общих чертах соответствует
принципам, сложившимся в современной науке (строго говоря,
традиционно разделяется действие препаратов, обращенных
либо к психотическому, либо же к невротическому уровню; к
первым относятся нейролептики и антидепрессанты, ко вто-
рым — транквилизаторы и психостимуляторы).
Применительно к «малым» психофармакологическим средст-
вам отмечается, что действие относящихся к ним препаратов
(к примеру, каннабиса) последовательно индуцирует сначала
перестроение интеллектуальной деятельности, а затем — ее
угасание (reflective vs. nonreflective consciousness). На «этапе
перестроения» изменяется направленность личности, сосредо-
точивающейся на чисто внутренних проблемах. Соответствен-
но, ухудшается уверенность владения речью, усиливается ее
аутическая направленность, что выражается, к примеру, в сни-
жении показателей по ассоциативному тесту. На «этапе угаса-
ния» отмечается возможность лишь простых речевых реакций,
при достаточном богатстве образных впечатлений. Ход рассуж-
дений авторов антологии подводит к предположению, что ме-
ханизмом такого процесса может явиться постепенное нарас-
тание трудностей в перекодировании внутреннеречевых смы-
слов (по Выготскому) — в значения. Сами авторы, впрочем,
говорят об общем ослаблении «социально-обусловленных ти-
пов деятельности», в число которых они включают и связную
речь (подробнее см. Altered states of consciousness 1969:345, 355).
Здесь следует, впрочем, заметить, что сам Л. С. Выготский
(в противоположность таким исследователям стадиального раз-
вития психики, как Ж. Пиаже) считал эгоцентрическую речь
достаточно поздно образующейся в процессе освоения языка
(и соответственно, имеющей большие шансы-быть затронутой
46
при действии внешней нагрузки, по сравнению с социализи-
рованной речью).
Применительно к «большим» психофармакологическим сред-
ствам отмечается различие действия малых и больших доз.
При действии малых доз препарата, снижена вероятность не-
вербальных или синестетических иллюзий, галлюцинаций и
инсайтов, относимых к так называемому «интуитивному опыту»
(intuitive experience). При этом повышена вероятность ускоре-
ния процесса мышления, нередко сопровождаемого субъектив-
ным ощущением снятия ограничений с пределов его словесно-
логического развертывания. Последнее относится авторами к
области не интуитивного, а скорее «когнитивного опыта»
(cognitive experience). По их наблюдениям, возникновение та-
кого состояния выражается в речи через заметное улучшение
ассоциативного мышления, использования аналогий и мета-
фор. Отмечается также повышение способности распознавать
тонкие различия между близкими по значению словами и
просто синонимами, а также неявные пресуппозиции. Вместе
с тем, авторы не уверены, что данное явление качественно
отличается от нередкого при некоторых психических заболе-
ваниях (к примеру, на ранней стадии параноидной формы
шизофрении) порождения текстов, характеризующихся повы-
шенной связностью и почти отсутствующей цельностью (Altered
states of consciousness 1969:422—423,456—457).
При действии больших доз препарата отмечается увеличение
вероятности глубоких инсайтов, а также невербальных иллюзий
и галлюцинаций. По мнению ряда авторов, основанному, в
частности, на данных кросс-культурных обследований, содер-
жание такого опыта является в основных чертах универсаль-
ным. При дальнейшем осмыслении он переводится на «язык»
усвоенных человеком когнитивных структур и выражается при
помощи определенного естественного языка. Таким образом,
интерпретация интуитивного опыта определяется успехом или
неудачей такого двойного перевода. Последняя представляется
авторам, а зачастую, — и их пациентам как более вероятная,
и потому нередко возникает ощущение недостаточности ре-
сурсов естественного языка. Для ее определения даже вводится
соответствующий неологизм — присущая ИСС «языковая фру-
страция» (frustration with language, см. Altered states of
consciousness 1969: 406—407, 415—416, 422—423).
К парадигме, упроченной выходом в свет упомянутой ан-
тологии, принадлежит и концептуальное исследование
С. Криппнера, посвященное психолингвистическим аспектам
действия психотомиметиков (Krippner 1970). Следуя известной
схеме Мастерса-Хьюстона, автор подразделяет, действие пси-
хоактивных препаратов на четыре последовательных уровня.
Их основные клинические проявления группируются вокруг
47
обманов восприятия с элементами дереализации и деперсона-
лизации на начальном (сенсорном) уровне (sensory level), из-
менения эмоционального фона и нередкой регрессии на про-
двинутом (аналитическом) уровне (recollective-analytic level).
Далее следует символический уровень (symbolic level), вклю-
чающий интенсивное фантазирование и другие проявления
деавтоматизации психических процессов, и, наконец, наиболее
глубокий, интегративный уровень (integral level), связанный с
инсайтами и другими типами интеграции психоделического
опыта.
Не отрицая возможности на всех выделенных уровнях вер-
бальной коммуникации с пациентом, Криппнер отмечает ее
сниженную эффективность, с точки зрения терапевта, и не-
редкую неадекватность, с точки зрения пациента (reduced verba-
lization). Причиной этого теоретик считает отсутствие в совре-
менной западной культуре стилей, тем более интенсиональных
языков, рассчитанных на коммуникацию в условиях ИСС.
Здесь нужно добавить, что наличие в обществе языковых
коллективов, практикующих речевое общение во время разви-
тия ИСС определенного типа, систематически вызываемых у
себя его членами, или, по меньшей мере, последующее обсуж-
дение и осмысление аспектов полученного таким образом опы-
та, может рассматриваться в качестве фактора, обуславливаю-
щего неочевидные сдвиги в грамматической структуре и словаре
общенародного языка. Изучение закономерностей и размеров
такого влияния входит, по большей части, в задачу социолин-
гвистики ИСС, а описание соответствующих коллективов или
субкультур — в компетенцию социальной психологии (общие
принципы разработки формирующейся таким образом пред-
метной области представлены в кн.: Спивак 1996а).
Возвращаясь ко взглядам С. Криппнера, нужно сказать,
что, несмотря на указанное препятствие, он все же полагает
вполне возможным различить прохождение ступеней действия
психоактивных препаратов по данным психолингвистического
наблюдения. Наиболее конструктивными ему представляются
лексико-статистические измерения на тексте, спонтанно по-
рождаемом по ходу углубления фармакогенного ИФС, прежде
всего расчет индексов объема словаря, повторяемости слов и
дальности вероятностного прогнозирования. На основании ли-
тературных данных отмечается также эффективность ассоци-
ативного теста (Krippner 1970:232—233, ср. Paul 1964; Amarel,
Cheek 1965).
Следующим шагом в развитии теории ИСС стало выдви-
жение Ч. Тартом концепции дискретных состояний сознания,
которая составляет противовес концепции континуальных со-
стояний сознания К. Мартиндейла. Обе концепции имеют к
предмету нашего рассмотрения самое непосредственное отно-
48
шение, поскольку в значительной степени учитывают материал
фармакогенных ИФС. Состояние сознания видится Ч. Тарту
гомеостатической системой, достаточно устойчивой к колеба-
ниям своих компонентов, обусловленных как внешними, так
и внутренними причинами. Диапазон таких колебаний подда-
ется строгому определению; при его превышении происходит
дестабилизация системы, и ее переход в другое состояние.
Таким образом, в динамике сознания подчеркивается значи-
мость дискретности (Tart 1983:51—62; в более ранних вариантах
cM.Tart 1972:1205-1206; Tart 1975).
Основным материалом для обобщений Ч. Тарта послужили
словесные самоотчеты психически нормальных наблюдаемых
о протекании ряда психических процессов после приема уме-
ренных доз «малых» психофармокологических средств типа
каннабиса. При переходе от привычного состояния сознания —
к измененному, по ряду индексов в них обычно регистриро-
вался дискретный переход, субъективно осознававшийся как
эгоцентрическая переориентация сознания (Tart, Kvetensky
1973). В качестве содержательной параллели здесь привлекалась
также так называемая «разрывная память» (state-specific
memory), присущая действию таких психоактивных веществ,
как холинолитики. Как известно, это явление состоит в том,
что знания, умения и навыки, включая речевые, воспроизво-
дятся лучше всего в том же состоянии сознания, в котором
они были усвоены. В других состояниях сознания они могут
быть нарушены, а иногда — и блокированы. По мнению Тарта,
сбои такого типа свидетельствуют в пользу реальности дис-
кретных границ между отдельными состояниями (Tart
1983:102—109; ср. Collins 1980; обсуждение возможных меха-
низмов этого явления см. Азарашвили 1981:89—114; структурно
аналогичная проблематика рассматривалась в традиционной
психиатрии под названием так называемых «альтернирующих
состояний сознания», см.Клиническая психиатрия 1967:441).
В пределах каждого «дискретного состояния» совокупность
психических процессов упорядочена качественно своеобраз-
ным образом. В принципе, ничто не препятствует распростра-
нить данную закономерность и на область порождения и вос-
приятия речи. Общий теоретический контекст такого подхода
был ясен уже читателям раннего варианта концепции Ч. Тарта.
Так, при ее обсуждении, организованном в свое время жур-
налом «Сайенс», было высказано предположение, что для ког-
нитивной и коммуникативной деятельности при, по крайней
мере, некоторых дискретных ИСС присуще выполнение гипо-
тезы Сепира-Уорфа (Sarles 1973). В американском контексте
это выглядело еще более убедительным, поскольку Б. Уорф,
как известно, писал о совокупности речевых моделей, обуслав-
ливающих одни пути упорядочения потока впечатлений и бло-
4 Заказ 2980
49
кирующих другие (о концепции Уорфа см.Алпатов 1998:219—
226). Соответственно, в развёрнутом варианте своей концепции
Ч. Тарт писал о принципиальной возможности того, что не-
которые дискретные состояния обеспечиваются качественно
своеобразными грамматиками и/или особыми паттернами вер-
бальной коммуникации. Развернутой программы их лингвис-
тической дескрипции не выдвигалось.
До настоящего времени интересы Ч. Тарта сосредоточива-
лись преимущественно на методах обнаружения дискретных
переходов между состояниями. В качестве приемлемой мето-
дики он указывает на так называемую «Cloze procedure». Как
известно, эта методика, предложенная в начале 1950-х годов,
в общей форме сводится к заданию заполнения пустых слотов,
расставленных в определенном порядке в предложенном тексте
(ее обсуждение применительно к задачам психодиагностики
см. Flor-Henry 1983:88; ср. Richards, Platt, Weber 1985:40—41).
При обработке определяется прежде всего способность наблю-
даемого к вероятностному прогнозированию и конкретные
направления ее изменения. В последние годы указанная ме-
тодика нашла себе новое, содержательное применение в изу-
чении культурно-обусловленных стратегий восприятия дискур-
са (Касевич 1997:5—6). Более детальных психолингвистических
измерений, применительно к данной концепции, не проводи-
лось (подробнее см.раздел «State-specific communication» в‘ ра-
боте: Tart 1983:201-205).
В концепции К. Мартиндейла состояния сознания рассмат-
риваются как внутренне упорядоченные, относительно устой-
чивые системы, последовательно расположенные на оси, об-
разованной активным бодрствованием, с одной стороны, и
бессознательным — с другой. Особое внимание теоретика при-
влекли факторы, ведущие к перемещению по данной оси в ту
или другую сторону. На шкале неизмененных состояний к
таким факторам была отнесена естественная динамика в цикле
«сон—бодрствование», а на шкале фармакогенных ИФС —
действие психоактивных препаратов стимулирующего или се-
дативного типа. Указанная размерность представляется К. Мар-
тиндейлу настолько важной, что он готов ограничить само
понятие изменения сознания единственно перемещением в ее
пределах (Martindale 1981:320).
При переходе от одного состояния сознания к соседнему
изменяются не все составляющие его компоненты, а только
некоторые, что обеспечивает сохранение единства личности
человека. Таким образом, при переходе от одного состояния
сознания к другому, ближайшему к нему, преобладает конти-
нуальность. Вместе с тем, при непосредственном сравнении
исходного состояния с состоянием, отстоящим от него на
50
два-три перехода, для внешнего наблюдателя преобладающим
будет впечатление дискретности.
В каждом состоянии необходима и возможна коммуника-
ция, объем и задачи которой определяются направленностью
и содержанием состояния. В большей или меньшей степени
возможна и речевая деятельность. С целью анализа последней,
Мартиндейл приписывает бессознательному свойство «первич-
ного процесса», активному бодрствованию — свойство «вто-
ричного процесса» и принимает, таким образом, одну из ба-
зовых схем психоанализа (primary process vs. secondary process).
Содержательное обсуждение импликаций такого теоретичес-
кого хода см. в более ранней работе К.. Мартиндейла «Грам-
матика ИСС» (Martindale 1975:332—334, о категориях «первич-
ного» и «вторичного» процессов в контексте проблемы «Язык
и сознание» подробнее см. Портнов 1994:233—235).
Здесь нужно заметить, что возможность деления континуума
«сознание—бессознательное» на ряд стадий или ступеней была
известна основателю психоанализа, но не рассматривалась им
как конструктивная (см. Фрейд 1980:187). С другой стороны,
уже в 1913 году он обсуждал возможность того, что «толкования
психоанализа являются прежде всего переводами с чуждых нам
способов выражения на хорошо знакомые, внушающие доверие
нашему мышлению», и оценивал ее как вполне приемлемую
(цит.по: Атаманских, Любутин, Перцев 1985:199). Между тем,
данный тезис может имплицировать возможность послойности
в диссолюции сознания, причем не только речи, но и языковой
способности.
В процессе дальнейшего развития психоанализа разработку
получил скорее последний тезис, прежде всего в лингвисти-
ческой концепции Ж. Лакана (Holloway 1981:143). Таким об-
разом, здесь Мартиндейл примыкает к достаточно авторитетной
ветви современного психоанализа (аналогичный ход обсуждал-
ся в контексте теории ИСС и в трудах такого специалиста в
области изучения сознания, как Э. Фромм, см. Fromm 1978-
1979; Fromm 1981).
В соответствии с такой ориентацией, задача психолингвиста
сводится к анализу соотношения признаков обоих процессов
в речи наблюдаемого. Для вывода о движении к «первичному
процессу» Мартиндейлу представляется достаточным повыше-
ние частоты встречаемости определенных лексем (content-
category percentages) в текстах, порождаемых наблюдаемыми.
К ним относятся слова типа: «и» (parataxic connectors), «потому
что» (integrative connectors), «вроде» (analogy category), «я» (self-
references), «он-она» (male vs. female references). Преобладание
семантического критерия в отборе лексем, отвечающего пред-
ставлениям психоанализа о динамике психических процессов,
здесь вполне очевидно. Еще более очевидно оно в списке г нов,
51
имеющих преимущественное отношение к «первичному про-
цессу» (regressive imagery dictionary). Он упорядочен по 29
рубрикам и охватывает около 3,5 тысячи слов. Наиболее по-
казательны такие рубрики, как: анальный символизм («пот»),
оральный символизм («губа»), неупорядоченное движение
(«волна»), пассивность («постель»), переход типа инициации
(«стена») (подробнее см. Martindale 1981:335—336).
Кроме того, в качестве вполне приемлемых Мартиндейл
рассматривает и ряд категорий лексической статистики. По
его мнению, продвижение к «первичному процессу» индуцирует
преобладание в речи наблюдаемых высокочастотных слов, а
также повторов в употреблении отдельных лексем, измеряемом
по критерию Юла. Соответственно, падает величина индекса,
соотносящего количество разных лексем, с общим количеством
употребленных слов (type token ratio). При этом количество
гапаксов понижается. В принципе, должна проявлять тенден-
цию к падению и средняя длина употребляемых слов, а также
средняя длина предложений. Относительная информация, оп-
ределяемая по формуле Шеннона-Уивера, скорее всего должна
убывать, а с ней — и внутренне связанная с данным индексом
оценка дальности вероятностного прогнозирования.
Массовых психолингвистических обследований по методи-
ке Мартиндейла не проводилось, однако отдельные наблюдения
предоставляют достаточные свидетельства в пользу ее эффек-
тивности. К примеру, при наблюдении динамики измененного
психического состояния, индуцированного у одного пациента
действием психотомиметика псилоцибина, по большинству ин-
дексов был зафиксирован качественный скачок, и именно в
направлении, предполагавшемся по теории (Martindale, Fischer
1977:200). Сравнение с более ранними наблюдениями, прове-
денными на материале того же фармакологического препарата,
указывают на то, что методика Мартиндейла фиксирует не все
стадии его действия, а только общее направление перестройки
речи (мы говорим в первую очередь о результатах известных
экспериментов X. Хаймана, см. Столяров 1964:334—336; о ме-
тодических установках фармакопсихологических наблюдений
указанного теоретика подробнее см. Хайман 1977). Однако это
вполне соответствует тому факту, что концепция «континуаль-
ных ИСС» сосредоточена на одном, отдельно избранном ас-
пекте изменения сознания и оставляет в стороне как более
сложные, так и менее упорядоченные его аспекты.
Здесь нужно заметить, что вычленение одного избранного
аспекта изменения сознания, к тому же определяющего общее
направление его динамики, представляется вполне допустимым
методологическим приемом. В принципе, в том же направлении
шла мысль классиков психофизиологии, выделявших в наблю-
даемом ими материале преобладание процессов либо возбуж-
52
дения, либо торможения. Основное место в нашем исследо-
вании также займет наблюдение психолингвистических корре-
лятов действия препаратов, последовательно индуцирующих
достаточно простую динамику, сводящуюся сначала к диссо-
люции деятельности сознания, а затем к ее ступенчатому вос-
становлению (см. гл.З). Отметив это, поспешим оговориться,
что нам известно различение, с одной стороны, оси «возбуж-
дение — угнетение» психической деятельности при действии
психоактивных препаратов, и оси «седативное — активирующее
действие» — с другой. Применительно к нашему материалу
более важным на данном этапе анализа представляется на-
правление динамики в пределах избранной оси измерения.
Таковы основные черты концепции «континуальных ИСС»,
более подробное представление о которой можно составить по
главе «Состояния сознания» в базовой монографии К. Мар-
тиндейла «Познание и сознание» (Martindale 1981:311—338).
Рассмотренные концепции сохраняют ведущее положение
как в понимании фармакогенных ИСС, так и в общей теории
ИСС по настоящее время. Основные дополнения к ним связаны
с поиском более тонких способов совместной дескрипции
континуальности и дискретности ИСС (Dittrich, von Arx, Staub
1981), разработки их когнитивных аспектов (Hunt 1984; Hunt
1985a,b) и переосмыслении собранного материала на базе кон-
цепции модусов сознания («modes of consciousness», см. Mansell
Pattison, Kahan 1986). Более подробная разработка психолин-
гвистических аспектов ИСС в рамках указанных направлений
пока не проводилась, что и зафиксировано в последнем по
времени обобщающем курсе ИСС (см. Handbook of states of
consciousness 1986).
Состояния, промежуточные между фармакогенными и суг-
гестогенными ИФС, индуцируются при различных видах пси-
хотерапии, проводимой на фоне действия психоактивного пре-
парата или включающей в себя его терапевтически-обоснован-
ное применение. Широкое применение вербальной суггестии
рассматривается как принципиально важное для эффективнос-
ти данного семейства лечебных методов (Телешевская 1979;
Рожнов 1979:168-169; Kaplan, Sadock, Grebb 1991:1012-1013).
Отметим, что измененные состояния сознания могут вы-
зываться в клинике в процессе терапии и немедикаментозными
средствами. Особого внимания заслуживают результаты наблю-
дения речи при так называемой унилатеральной электросудо-
рожной терапии, применяемой в настоящее время для лечения
ряда душевных заболеваний, прежде всего депрессивных со-
стояний и некоторых форм шизофрении (общие положения
см. Унилатеральный электросудорожный припадок 1979;
Kaplan, Sadock, Grebb 1994: 1005—1011). Наблюдение речевой
деятельности при выборочном временном угнетении деятель-
53
ности одного из полушарий позволяет определить в деятель-
ности каждого из них как особенное, так и общее. Особенное
состоит прежде всего в специализации правого полушария на
гештальтной обработке информации, актуальном членении ре-
чи, номинации конкретных предметов, а левого — на анали-
тической обработке информации, лексико-грамматическом
развертывании высказывания, его детализации при помощи
абстрактных слов, служебных слов, сложных трансформов.
Общее состоит во взаимном согласовании деятельности полу-
шарий, даже в их взаимном сдерживании при обработке ин-
формации и порождении высказываний (подробнее см. Бало-
нов, Деглин, Черниговская 1985; Черниговская, Деглин 1986;
содержательное обсуждение см. Иванов 1983:19—20).
Значимость результатов наблюдения электрошоковой тера-
пии для нашей работы обусловлена прежде всего тем, что на
патологическом материале был продемонстрирован ряд зако-
номерностей, объективно присущих нормальной организации
речевой деятельности, и в этом смысле исходных для анализа
речи на шкалах ИСС. Менее очевидный аспект состоит в том,
что изменение уровня межполушарной асимметрии может рас-
сматриваться в современной теории как один из весомых
факторов, индуцирующих изменение состояния сознания. Наи-
более последовательно указанная точка зрения была отражена
в работах такого теоретика ИСС, как Дж.Гован. По его мнению,
можно даже определить «измененное состояние сознания как
любое состояние, при котором существенно заторможено дей-
ствие левого полушария» (Gowan 1978—1979:141). В литературе
по ИСС данная точка зрения традиционно возводится к уста-
новкам Р. Фишера, одного из основателей современного учения
об ИСС (Fischer 1971; ее обсуждение в контексте современной
когнитивистики см. Hunt 1984:506). Заметим, что она импли-
цирует угасание речевой деятельности по мере углубления
ИСС. В смягченной форме (перенося акцент на первичность
континуума «первичный процесс-вторичный процесс») упомя-
нутую точку зрения рассматривает как вполне конструктивную
и такой исследователь, как К. Мартиндейл (Martindale, Covello,
West 1985; ср. Martindale 1977—1978а: 81—82; Martindale 1981:
222—338). В близком аспекте проблема изменения межполу-
шарной асимметрии при фармакогенных ИСС затронута в
работе: Goldstein, Stolzfus 1973.
Признавая изменение уровня межполушарной асимметрии
как возможного триггера изменения сознания на начальных
этапах этого процесса, большинство теоретиков все же под-
черкивает, что для процесса углубления ИСС характерно скорее
общее угасание кортикальной активности, сопровождаемое вы-
ходом на первый план других механизмов. В наиболее после-
довательной форме данная позиция представлена в обзорных
54
работах таких авторитетных специалистов по нейрофизиоло-
гическим аспектам ИСС, как Дж.Эрл и М. Дельмонте (Earle
1981; Delmonte 1984; обсуждение см. Налимов, Дрогалина
1984:167-168).
В дискуссиях самого последнего времени обсуждаются и
взгляды теоретиков, нашедших, вслед за М. Корбаллисом новые
аргументы в пользу фундаментальности билатерально-сим-
метричной структуры, на которую как бы наложена левополу-
шарная специализация (Jasiukaitis, Nouriani, Hugdahl, Spiegel
1997:168—169). В силу понятных причин, при нарастании ИСС
опережающее торможение активности левого полушария более
вероятно, нежели такой «билатерально-симметричной» струк-
туры. Значимость глубоких структур мозга, наряду с неоспо-
римо высоким участием структур левой височной доли, под-
черкнута и в обобщающем очерке Н. П. Бехтеревой (1997:7—14),
представленном вниманию участников недавнего XXIII Меж-
дународного конгресса физиологических наук.
Конструктивность совмещения обеих точек зрения не под-
лежит сомнению. В таком случае изменение уровня межполу-
шарной асимметрии следует рассматривать в качестве одного
из ведущих факторов возникновения и закрепления изменения
сознания преимущественно на его начальных этапах, то есть
на переходе со шкалы неизмененных состояний на шкалы
ИСС, а также в средних частях последних. При более глубоких
изменениях, целесообразно ожидать ослабления действия ука-
занного механизма (ср. Ушакова, Шустова, Свидерская
1985:160; Белый 1982).
Не следует недооценивать конструктивности и того неоче-
видного аспекта, что восстановление речи после электросудо-
рожного унилатерального припадка проходит само по себе ряд
стадий, сопровождающихся постепенным восстановлением ре-
чевой функции. Можно предположить, что включение в ме-
тодику их описания приемов, выработанных на материале ИСС
иной этиологии, способно представить промежуточную модель,
которая позволила бы непосредственно переносить результаты,
полученные при наблюдении электросудорожных припадков,
на ИСС, и наоборот.
Отметим, что общей тенденцией последних лет является
оживление интереса к сопоставлению и взаимному обогащению
данных по языку при ИСС и изменении межполушарной
асимметрии мозга (ср. Teske 1995:202—203). Существенные раз-
делы промежуточных моделей указанного типа фактически уже
начали выделяться в концепциях ведущих коллективов, рабо-
тающих на нейролингвистическом материале. Так, обратив-
шись к заключительной главе коллективной монографии «Ин-
дивидуальный мозг», выпущенной в свет под редакцией акад.
П. В. Симонова и подводящей промежуточные итоги работы
55
возглавляемого им Института высшей нервной деятельности
и нейрофизиологии РАН, мы обнаруживаем интересную кон-
цепцию, намеченную при объяснении результатов эксперимен-
тального изучения того, как мозг нормального человека обес-
печивает достаточный уровень работоспособности при выпол-
нении вербальной задачи.
Выяснено, что для лиц с высоким уровнем работоспособ-
ности характерна попеременная активация правого и левого
полушария, а для лиц с низким уровнем работоспособности —
застойная активация левого полушария, причем его передних
отделов, прежде всего связанных с речевой деятельностью.
Сходные данные известны по результатам работы других кол-
лективов и объясняются тем, что структуры левого полушария
отвечают за формирование стереотипов деятельности, а пра-
вого — за их механическое выполнение. У «сильных» наблю-
даемых лиц оба указанных этапа чередуются, чтобы давать
отдых левому полушарию, а у «слабых» этого не происходит,
поскольку без его постоянного контроля задача не будет вы-
полнена. Подтвердив применимость такого объяснения на сво-
ем материале, авторы данного исследования подчеркивают, что
«полученные данные можно понять только с привлечением
представления об уровнях или слоях сознания, регулируемых
разным уровнем активации мозга...» (Русалов, Русалова, Ка-
лашникова, Стрельникова 1993:108). Причина этого состоит в
том, что по мере утомления у нормального человека к выпол-
нению задачи подключается неспецифический механизм адап-
тации, поддерживаемый изменением функционального состо-
яния нервной системы. Необходимость учета данного фактора
подводит исследователей к использованию результатов, полу-
ченных нами в рамках лингвистики ИСС, и к обсуждению
необходимости разработки моделей принципиально нового
уровня, совмещающих сильные стороны как концепции меж-
полушарной асимметрии, так и теории ИСС.
[F] Наиболее изученным состоянием, среди отнесенных на
рис.1 к суггестогенным, является гипнотический сон, или гип-
ноз. В современной науке под ним понимается особое психи-
ческое состояние, целенаправленно вызываемое в процессе
психотерапии и несводимое ни к сну, ни к бодрствованию.
Общий психофизиологический механизм гипноза состоит в
частичном, диссоциированном торможении коры головного
мозга (Гримак 1989:146—150). Развитие гипнотического состо-
яния проходит несколько стадий, причем все они включают
поддержание речевого контакта (раппорта) гипнотизера с гип-
нотизируемым. Соответственно, на всех стадиях предполагается
наличие в мозгу гипнотизируемого своего рода «сторожевого
пункта», ответственного за поддержание речевого контакта с
гипнотизером.
56
Гипноз накладывает принципиальные ограничения на ре-
чевую деятельность гипнотизируемого человека. В общем виде,
она ограничена ответами на прямые вопросы или инструкции
гипнотизера. Важной характеристикой каждой из стадий гип-
ноза является и характер восприятия вербального внушения.
На первой, наименее глубокой, стадии (сонливости) пациент
способен критически воспринимать инструкции гипнотизера.
На второй стадии (гипотаксии) внушение воспринимается не-
критически, при условии, что оно не входит в резкий конфликт
с ожиданиями и установками пациента.
На третьей, самой глубокой, стадии (сомнамбулизма) в прин-
ципе любые инструкции гипнотизера воспринимаются в пол-
ном объеме, а их восстановление в памяти после снятия гип-
нотического состояния невозможно. Исключением является
тот случай, когда гипнотизер намеренно внушает пациенту
произнести определенные слова или совершить какие-либо
действия по истечении указанного при внушении времени
после прекращения гипноза или при наличии определенных
условий. Такая методика, получившая название «постгипно-
тического внушения», подразумевает наличие при гипнозе «раз-
рывной памяти», нередко связанной с ИСС (Платонов 1957:71;
ср. Лекрон 1994:30).
Приведенные выше общие характеристики речевой дея-
тельности при гипнозе взяты из монографии К. И. Платонова
«Слово как физиологический и лечебный фактор», получившей
широкую известность в отечественной и мировой литературе
(ср.Черток 1972:30; Гримак 1989:144). Книга является своего
рода сводом сведений о словесном внушении при гипнозе, не
потерявшим значения и по сей день. К числу ее принципиально
важных положений относится вывод о качественном перестро-
ении как внутреннего функционирования сигнальных систем
по И. П. Павлову, так и их взаимодействия. Деятельность
второй сигнальной системы сводится к концентрации на словах
гипнотизера и их передаче либо для немедленного исполнения
низшими механизмами, либо для формирования «новых кор-
ковых динамических структур». В свою очередь, первая сиг-
нальная система «заторможена, наблюдается изменение харак-
тера замыкательной и анализаторной функции в тех участках
коры, которые вызваны к деятельности содержанием слов усы-
пившего. Поэтому под влиянием последних в этих участках
коры легко может возникать полное выпадение деятельности
отдельных анализаторов, а также их гипер- или гипофункция»
(Платонов 1957:72—73).
Грамматические изменения периодически упоминаются
К. И. Платоновым, однако не занимают видного места в его
концепции. Данное положение вполне согласуется с тем фак-
том, что как гипнотизер, так и его пациент пользуются при
57
раппорте естественным языком в его полном объеме, без каких-
либо видимых ограничений. Таким образом, мы не совершим
ошибки, предположив, что данному автору ближе всего кон-
цепция раппорта как обеспечиваемого нормативным язы-
ком при измененных коммуникативных и когнитивных уста-
новках.
Концепция К. И. Платонова сохранила свою авторитетность
в отечественной традиции по настоящее время. К числу ис-
следований, внесших в ее понимание наиболее значительные
коррективы, относятся прежде всего работы по уточнению
мозговых механизмов гипноза. Достаточные примеры предо-
ставляет содержательная глава «Измененные состояния созна-
ния», включенная в состав итоговой монографии Н. А. Алад-
жаловой (1979:151 — 172); о ее концепции подробнее см.: Рожнов
1979:156—157. Работая на материале преимущественно сверх-
медленной ритмической активности головного мозга, иссле-
дователь проследила формирование и смену основных стадий
гипнотического транса. Собранный материал убедительно сви-
детельствовал в пользу наличия особого мозгового механизма,
поддерживающего это состояние. Такой вывод является суще-
ственным для внесения корректив в концепцию И. П. Павлова,
которую разделял и К. И. Платонов. Известно, что Павлов
рассматривал гипноз как состояние, промежуточное между
бодрствованием и сном, даже разновидность последнего, но
никак не особое состояние (Платонов 1957:65—67).
Заметим, что среди библиографических ссылок, поддержи-
вающих концепцию гипноза как особого состояния, в моно-
графии Аладжаловой указана и одна из ранних работ Ч. Тарта,
проведенная на материале как гипнотического, так и обычного
сна и уже содержащая некоторые из тезисов, развитых им
позднее в концепции «дискретных состояний сознания» (Tart
1964). Данный факт лишь подчеркивает общую близость кон-
цепции Н. А. Аладжаловой положениям теории ИСС. Для раз-
работки ее лингвистических коррелятов достаточно было бы
указать элементы особого дискурса, присущие лишь гипноти-
ческому внушению, или гипнотическому сну, на определенной
стадии.
Фактически, возможность выделения такого дискурса в оте-
чественной традиции уже была намечена. Мы имеем в виду так
называемые «формулы внушения (и самовнушения)», на эф-
фективность которых обращал внимание еще В. М. Бехтерев.
Формулы разрабатываются терапевтом применительно к лич-
ности пациента и его конкретным жалобам, разучиваются со-
вместно, иногда закрепляются путем гипноза и затем применя-
ются больным самостоятельно, при переходе к обычному сну и
при пробуждении, в состоянии глубокой сосредоточенности (см.
Платонов 1957:236—237; Воскресенский 1984:1578—1579).
58
Более подробная лингвистическая разработка таких формул
в теории гипнотерапии не проводилась, однако в практическом
отношении они нашли свое дальнейшее развитие в таких со-
временных методиках суггестии, как «ключи саморегуляции»
по X. М. Алиеву, «триггерные стимулы» по И. В. Смирнову и
Е. В. Безносюку; в западной науке схожая проблематика раз-
рабатывалась под рубрикой «гипнотических установок»
(hypnotic cues). Более широкий теоретический контекст данного
направления составляет приобретшая заслуженную известность
концепция артифициальных стабильных функциональных свя-
зей (общие положения см. Бехтерева 1988:61—63; Смирнов
1976:196—200; обсуждение в связи с актуальными проблемами
современной теории психотехнологий см. Смирнов, Безносюк,
Журавлев 1995:256—268).
Что касается лингвистического описания, то исходным для
него является своеобразие коммуникативной ситуации при
гипнотическом воздействии, определяющей пресуппозиции
гипнотизера и пациента, характер эмпатии, создаваемой в ходе
суггестии, и ее общая установка на достижение совершенно
определенного перлокутивного эффекта. В общем виде ука-
занные аспекты входят в компетенцию прагматики, что и было
отмечено в лингвистической литературе. Как заметил Г. В. Кол-
шанский, «к сфере прагматического воздействия относится
использование языка в психотерапии, в процессе которой слово
используется не просто в его прямом или переносном значении,
но и в целях внушения пациенту реальности той картины,
которая создается врачом для его исцеления. В этом случае
особенно наглядно проявляется некоторая относительйая се-
мантическая свобода языка, которая используется для создания
целебно воздействующей идеальной картины (успокоение, сня-
тие страхов, и т.д.)» (Колшанский 1990:101).
В литературе был предпринят и ряд попыток очертить тот
круг лингвистических феноменов, которые могут оказаться
наиболее тесно связаны с эффективностью суггестивного воз-
действия. На материале начальных стадий гипнотического со-
стояния отмечена тенденция к упрощению структуры семан-
тических полей за счет упрощения отношений типа «род—вид»
(Петренко 1990:24—26). При переходе к более глубокой стадии
указанная тенденция может приводить к временному снятию
ряда семантических оппозиций, в том числе и таких фунда-
ментальных, как «однозначность—многозначность», и даже
«форма—содержание» (Андрушкевич, 1988). Соответственно,
предполагается наличие особого механизма субдоминантного
речевого поведения, приспособленного для обеспечения ком-
муникации в условиях гипнотического состояния (Манин
1987:157-162).
59
Отметим, что авторы указанных работ не делают принципи-
ального различения между речью при гипнозе и при других
методах психотерапии. Таким образом, отечественная традиция
фактически пошла по пути признания общности механизмов
порождения речи при различных типах вербальной суггестии.
Не возражая на это по существу, следует заметить, что ряду
западных теоретиков такая позиция видится не вполне очевид-
ной. Соответственно, ими вводится понятие «meditation-specific
states of consciousness» — «состояний сознания, специфичных для
медитации» (но не гипноза), с дальнейшим разделением ИСС
по техникам медитации, углубленная разработка семиозиса при
которых ведется в соответствии с установками концепции «дис-
кретных ИСС» (Goodblatt, Glicksohn 1986:84; противоположная
ориентация присуща таким авторам, как Spence 1979).
Аналогичная направленность присуща и недавно защищен-
ному в виде докторской диссертации исследованию пермского
лингвиста И. Ю. Черепановой. По мнению исследователя,
общее родство методов вербальной суггестии обусловлено тем,
что при умелом применении все они приводят к достижению
единого «особого ИСС», понимаемого как «творческий транс».
При этом конкретные методики его достижения могут все же
задействовать различные лингвистические механизмы в нерав-
ной степени (Черепанова 1996:20—24). Список лингвистичес-
ких индексов, позволяющих реализовать намеченную таким
образом исследовательскую программу, включает в себя ин-
дексы фоносемантической (по А. П. Журавлеву) и ритмической
организации текста, коэффициент глагольности, а также лин-
гвостатистические показатели, характеризующие объем слова-
ря, частотность употребленных лексем, среднюю длину слов
и предложений (Черепанова 1996:16—20).
Предметная область «суггестивной лингвистики», разрабо-
танной пермским исследователем, пересекается с суггестоген-
ными ИСС, рассматриваемыми нами в гл. 5. Принципиальное
различие состоит в том, что концепция И. Ю. Черепановой
основана на предположении о существовании одного «особого
ИСС», необходимого для проведения вербальной суггестии.
Напротив, концепция и исследовательская программа настоя-
щего исследования основаны на множественности ИСС, что
находит прямое подтверждение в его результатах. Концепция
суггестивного текста, изложенная в главе 5, была представлена
нами в научной печати до публикации работ указанного ис-
следователя (Спивак 1987:80—83; Спивак 1989:56—64, ср. Че-
репанова 1996:49—50).
В основу понимания гипноза современными западными
теоретиками положена концепция психоанализа. Отмеченный
факт никак не отменяет важности положений, высказанных в
рамках более ранней дискуссии сальпетриерской и нансийской
60
школ, с лидерами которых — в свое время — нашел необхо-
димым установить контакт и молодой 3. Фрейд (подробнее
СМ- Рожнов 1979:148—149,154—155); разработка психолингвис-
тических коррелятов их теорий гипноза является предметом
особого исследования. По убеждению Фрейда, при всякой
регрессии возникает более или менее выраженная тенденция
преобладания в мышлении, или, говоря современным языком,
в переработке информации, «первичного процесса» (primary-
process (mode(s) of] thought; мы уже обращались к противопо-
ставлению «первичного» и «вторичного» процессов в предше-
ствующем изложении, при рассмотрении концепции К. Мар-
тиндейла). Не составляет здесь исключения и гипноз, при
котором происходит фиксация либидо пациента на личности
гипнотизера, служащая триггером к возрастной (и ролевой)
регрессии. Отсюда вытекает и развитая в психоанализе лин-
гвистическая концепция гипнотической суггестии, сводящая
ее к использованию лексических и грамматических средств
«первичного процесса» (в различных вариантах см. Shor
1969:252; Martindale 1975:334; Gill 1978:153-156; обсуждение
иных аспектов раппорта см. Freud 1975:109—110).
В дальнейшем, преимущественное внимание обращалось
на разработку модулей, составляющих когнитивный механизм
индукции «первичного процесса». Показательно, что, хотя по-
нимание гипноза как метода, в первую очередь вербальной
суггестии, никогда не ставилось под сомнение, речевой модуль
в большинстве авторитетных систем специально не выделялся.
К примеру, Р. Шор работал с системой, состоящей из трех
модулей: ролевых установок, глубины гипнотического состоя-
ния и степени регрессии (подробнее см. Shor 1969:257—261).
Специальную разработку получил и так называемый модуль
«селективного внимания»; в нем видели когнитивный меха-
низм, объединяющий гипноз с концентрацией внимания на
творческой работе, а в другом аспекте — с функциями сторо-
жевого пункта, поддерживающего минимальный уровень вни-
мания при кратковременных эпизодах отключения сознания,
обычных для повседневной жизни и вызванных необходимос-
тью избежать так называемого «истощения сознанием»
(Krippner 1969:285; Shor 1969:240, 251-252).
Позднее наиболее конструктивные результаты были полу-
чены при изучении процессов диссоциации при ИСС. Соот-
ветственно, состояния, имплицирующие внутреннюю пере-
стройку составляющих их модулей, были отделены от состоя-
ний, строящихся на принципиально новых модулях, изоли-
рованных от прежних. К первым был отнесен гипноз, ко
вторым — активно изучаемые в последнее время состояния
расщепления личности (multiple personalities and ego-states),
подробнее см. Watkins, Watkins 1986:140—141.
61
К проявлениям диссоциативных механизмов относятся так-
же периодически наблюдаемые при гипнозе и ИСС в целом
эпизоды глоссолалии и ксеноглоссии. Первая состоит в фона-
ции бессмысленных последовательностей звуков (Kaplan,
Sadock, Grebb 1991:305), вторая — в воспроизведении отдельных
слов, реже — в рецитации фрагментов текстов на малознакомом
или прочно забытом языке (в некоторых случаях предполагается
восстановление способности к поддержанию несложного диа-
лога; обзор литературы и обсуждение см. Stevenson 1974;
Stevenson 1984). Механизм феноменов этого плана, скорее
всего, связан с явлением «разрывной памяти», используемой,
как мы помним, и в «постгипнотическом внушении». Разница
состоит в том, что при ксеноглоссии могут растормаживаться
очень давние, прочно репрессированные зоны памяти.
Продолжается и углубленное изучение вклада межполушар-
ной асимметрии в эффект гипнотического внушения. Наличие
общего сдвига к правополушарной доминации не ставится под
сомнение. Вместе с тем, постепенно накапливаются данные
по постоянному участию левого полушария (или его периоди-
ческому подключению) в процессе индукции и поддержания
гипнотического транса (Gruzelier, Crawford 1992). Основным
поводом к поиску таких данных остается вербальный характер
гипноза. В настоящее время он характеризуется как «подста-
новка обычно словесно внушенных ощущений на место сти-
мулов, поступающих из среды обитания (перцепция), или дан-
ных, уже записанных в памяти» («the substitution of suggested
experience (usually via language) for environmentally derived data
or for data already stored (in memory)» (Jasiukaitis, Nouriani,
Hugdahl, Spiegel 1997:162).
К числу нетривиальных психолингвистических результатов,
полученных в данной области, следует выделить так называе-
мый «Струп-эффект» (Stroop effect). Он возникает при предъ-
явлении пациенту, по мере углубления его гипнотического
состояния, карточек со словами, обозначающими различные
цвета. Каждое из них написано чернилами определенного цвета,
обычно не совпадающего с передаваемым соответствующим
словом. Задание состоит в том, чтобы прочесть слово, а затем
назвать цвет его чернил. В силу того что- первое задание
подразумевает более активную работу левого полушария, а
второе — правого, количество сбоев при выполнении всего
задания и его отдельных частей, определяющее «Струп-
эффект», служит мерой сравнительной активности деятельнос-
ти разных полушарий головного мозга. Экспериментально до-
казанная к настоящему моменту склонность людей, проявля-
ющих высокую степень гипнабельности, к сравнительно более
стабильному распознаванию лексического значения предъяв-
ляемых слов, проявляющаяся как в фоновом состоянии, так
62
и под гипнозом, по мнению ряда авторов, указывает на важ-
ность левополушарного вклада в механизм гипноза (Jasiukaitis,
Nouriani, Hugdahl, Spiegel 1997:167—168). Наряду с этим, ве-
роятным представляется временный переход мозгового меха-
низма, обеспечивающего обратную связь при программирова-
нии действий, на измененный режим работы (Спивак, Пузенко,
Медведев, Поляков 1990).
Знакомство с обширной литературой, разрабатывающей ак-
туальные аспекты гипноза, позволяет прийти к выводу, что
наиболее конструктивным в настоящее время представляется
изучение когнитивного обеспечения гипнотического внушения
(ср. Вольперт 1972:123—127). Дескрипция лексико-грамма-
тических особенностей отдельных стадий гипноза вызывает
значительно меньший интерес. Общей причиной такого по-
ложения является уже отмеченное в предшествующем изло-
жении разделение когнитивных и лингвистических структур,
широко принятое на настоящем этапе развития наук о чело-
веке.
Менее очевидное объяснение было предложено Ч. Тартом.
Анализируя трудности своих пациентов при передаче ощуще-
ний, возникающих на достаточно глубоких этапах гипноза,
равно как И собственные трудности, связанные с их научной
дескрипцией, ученый пришел к выводу, что причиной может
являться простой недостаток адекватных терминов, предлага-
емых современной западной культурой (Tart 1970:34; ср. Tart
1983:77—81). Данное положение вполне согласуются с общеп-
ринятым в современной гипнологии тезисом, что гипноз ос-
нован на универсальных психофизиологических механизмах,
но в существующей форме представляет собой феномен евро-
пейской культуры нового времени.
Отсюда следует, что по крайней мере некоторые трудности
в понимании языковых аспектов гипноза могут быть сняты
обращением к речевому узусу и нормативным текстам психо-
терапевтических групп и/или субкультур, для которых прин-
ципиально важно использование гипнотического внушения.
Данное положение можно расширить и на все семейство ме-
тодов, включающих индукцию суггестогенных ИСС. К пос-
леднему выводу практически параллельно с Тартом пришел
такой теоретик ИСС, как С. Криппнер. По его мнению, в
принципе всякая развитая техника ИСС проявляет тенденцию
встраиваться в культуру, осваивая и преобразуя необходимые
для себя стили или даже вырабатывая подъязыки, обеспечи-
вающие коммуникативную и когнитивную деятельность в рам-
ках соответствующей субкультуры (Krippner 1970:229—230). От-
метим, что данное положение сформулировано при обсуждении
«проблемы невербализуемости», занимающей свое место в тео-
рии ИСС.
63
Не отрицая естественности такого подхода, нужно заметить,
что он находит себе поддержку в истории лингвистической
мысли, прежде всего в разработке функционального аспекта
языковой системы. Так, В.фон Гумбольдт пришел к известному
положению, что «различные по функциональному назначению
формы речи имеют каждая свою особую лексику, свою грам-
матику и свой синтаксис» (в свое время оно привлекло вни-
мание и Л. С. Выготского, см.: Ахутина 1989:35; общий контекст
в лингвистической концепции Гумбольдта см.: Звегинцев
1964:69—104). В новейшей традиции такое направление нашло
свое продолжение в идеях пражской лингвистической школы,
к примеру, во включенном в состав знаменитых Тезисов по-
ложении о том, что «каждая функциональная речевая деятель-
ность имеет свою условную систему — язык в собственном
смысле».
Работа с гипнозом в данном аспекте представляется не
вполне продуктивной. Причина этого состоит в том, что фор-
мулы гипнотического внушения остаются неупорядоченными,
нередко они заменяются на приемы невербальной суггестии.
Коммуникация с пациентом на основных стадиях гипнотичес-
кого транса также не следует каким-либо строго определенным
правилам (хотя признаки выработки таковых, безусловно, про-
сматриваются). Кроме того, при индукции гипноза или его
изучении недостаточное внимание пока уделяется участкам
особо простой, практически линейной динамики, легко до-
ступным сопоставлению с другими ИСС. Между тем, еще в
тридцатых годах было отмечено, что при выходе из гипноза
закономерно наблюдается -постепенное восстановление речи,
в общих чертах согласованное с постепенным восстановлением
условно-рефлекторных связей (см. Платонов 1957:74). Анало-
гичные участки отмечались и при индукции сомноленции.
Указанные затруднения устраняются при обращении к та-
ким хорошо разработанным, в том числе применительно к
организации дискурса, методикам суггестии, как аутотренинг
(более подробно данная предметная область рассмотрена в
гл.5). Пока же отметим, что аутотренинг входит в обширное
семейство «релаксационно-концентративных» методов психо-
терапии (ср. Групповая психотерапия 1990:20). В силу того что
основным требованием их эффективности является снижение
уровня бодрствования, эти методы занимают нижнюю зону
С-шкалы ИФС (см. рис. 1).
[G] Противоположная зона охватывается возбуждающими
психотехниками, также активно разрабатываемыми в настоящее
время. Релевантным примером служит так называемая голо-
тропная пневмотерапия по С. Грофу, где психотерапевтическая
значимость речевого воздействия принципиально отрицается
(Grof 1988:165). Лингвистические ограничения такой позиции
64
очевидны, что не исключает задействования «вторичных мо-
делирующих систем». Как показали недавние нейрофизиоло-
гические исследования, занятия, по данной методике могут
вызывать активацию мозговых структур, связанных с когни-
тивной деятельностью (Спивак, Кропотов, Спивак, Севастья-
нов 1994; современные представления о работе таких структур
рассмотрены в работе: Медведев, Пахомов 1989:93—94).
Итак, следуя вверх по шкале «неизмененных состояний»
(см. рис. 1), мы прошли от состояния активного бодрствования
к состояниям эмоциональной напряженности и развития аф-
фектов. Вслед за этим мы проследили актуальные тенденции
в разработке психолингвистических коррелятов экзогенных,
фармакогенных и суггестогенных ИФС. При этом наше вни-
мание было привлечено преимущественно к средним и верхним
зонам каждой из шкал. Такая направленность была оправдана,
в частности, тем, что порождение речи по определению под-
разумевает известную активность психической деятельности.
Вместе с тем, можно отметить, что рассмотрение и нижней
части шкалы «неизмененных состояний» представляет извест-
ный интерес, в том числе и для лингвистики. В данной области
создан ряд работ, посвященных закономерностям перестройки
речевой деятельности преимущественно при засыпании и/или
пробуждении (общие положения см. Власов, Вейн, Алек-
сандровский 1983:12—68; Биологические ритмы 1984—2:190—
200).
[Н] Как замечает Вяч.Вс.Иванов, уже Р. О. Якобсон отмечал
важность изучения спонтанной преддремотной (выражаясь в
терминах современной психологии, гипнагогической) речи, в
особенности у ребенка, где она играет качественно более важ-
ную роль, нежели у взрослого. При обработке магнитофонных
записей такой речи, было отмечено наличие своеобразных
синтаксических структур, поддерживавших связность речи при
указанном предельно расслабленном, или, выражаясь в терми-
нах А. А. Ухтомского, «вполне бездоминантном» состоянии
(подробнее см. Иванов 1976:121—122). В другой работе Якобсон
указал на редукцию именных номинативов в роли подлежащего,
а также падежной парадигмы, в первую очередь у существи-
тельных, как на характерные признаки морфологической ор-
ганизации преддремотной речи, нашедшие свое отражение в
одном из классических пушкинских текстов (Якобсон 1987:200).
Таким образом, было намечено конструктивное направление
в области изучения психолингвистических проявлений как
«медленного сна», обеспечивающего значительные отрезки про-
цессов засыпания и пробуждения (hypnagogic vs. hypnopompic
activity) у человека, так и его отдельных фаз.
[I] Возможности изучения «быстрого сна», "непосредственно
связанного со сновидениями, по понятным причинам значи-
5 Заказ 2980
65
тельно более ограниченны. Присущее его появлению разлитое
корковое торможение, сменяемое общей реорганизацей актив-
ности нейронов, проходящей под контролем в первую очередь
ретикулярных ядер варолиева моста, не исключают когни-
тивной деятельности, однако накладывают принципиаль-
ные ограничения на порождение членораздельной речи. Тем
не менее, и здесь положение не является вполне безнадеж-
ным.
По нашему мнению, перспективные направления представ-
лены рядом работ, проведенных на материале коммуникации
при пробуждении во время непосредственно «быстрого сна»
(современные средства электрофизиологического мониторинга
позволяют точно определить пригодные для этого моменты).
Другая возможность состоит в том, чтобы дождаться естест-
венного пробуждения человека (обычно включающего в себя
прохождение фаз «медленного сна»). В обоих случаях задание
состоит в том, чтобы сосредоточиться на последнем из уви-
денных сновидений и с максимальной полнотой рассказать о
его содержании. Разумеется, речевая деятельность при этом
ведется не непосредственно из состояния «быстрого сна», од-
нако косвенно затрагивает его, в степени, максимально до-
ступной для «естественного эксперимента».
При обработке результатов психолингвистического обсле-
дования речи при указанных двух типах коммуникации наи-
более эффективными оказались методы лингвостатистики.
В частности, существовало несколько индексов, не содержащих
принципиальных отличий по основной совокупности наблю-
давшихся людей, по обеим записям (то есть как при пробуж-
дении ночью, так и при утреннем рассказе о сновидении).
К ним относились такие показатели, как средняя длина пред-
ложения и общее количество слов, употребленных при пере-
сказе сновидения. К менее очевидным показателям относилось
количество предложений, прямо передающих содержание сна.
Оно, как правило, не превышало четверти всех предложений,
употребленных в пересказе (Cipolli, Salzarulo, Calabrese 1981;
эксплицитные примеры текстов, порождаемых в пределах 4—60
секунд после прерывания «быстрого сна», вместе с содержа-
тельным теоретическим обсуждением см. также: Foulkes
1969:127-129).
Фактором, существенно влияющим на устойчивость данных
закономерностей, является латентный период перед началом
пересказа (то есть то, как долго человек собирался с мыслями
и «стряхивал сонливость» перед тем, как рассказать о содержа-
нии сна). Можно предположить, что продолжительность такого
латентного периода может отражать удаленность отдельных со-
стояний в пространстве их изменения. Некоторую близость к
указанным результатам проявляют и материалы по нарративам,
66
посвященным сновидениям, после засыпания, вызванного или
облегченного приемом снотворного (Perianu, Juif 1979).
В связи с проблематикой ИСС подчеркивается активность
когнитивной деятельности, связанной со сном. При этом от-
мечается ее качественное различие при «медленном сне» (sleep
thinking) от «быстрого сна» (dreaming); ведущая роль в обес-
печении последней придается первичному процессу по Фрейду.
Для «медленного сна» более характерной признается языковая
регрессия (verbal regression), для «быстрого» — регрессия к
образной символике (imagistic regression), не исключающей
речевой деятельности (Tedlock 1992:16). Соответственно, создан
теоретический конструкт, позволяющий экстраполировать ре-
зультаты изучения ИСС различных типов на данные, «неиз-
мененные состояния» (равно как и разрабатывать концепцию
цикла «медленный сон—быстрый сон» на шкалах ИПС; по-
дробнее cM.Altered states of consciousness 1969:121—122,172; Tart
1983:70-81; Rossi 1986:110).
He вполне определенными остаются на настоящий момент
перспективы изучения семиозиса при таких ИПС, как «состо-
яния автоматического поведения» (automatic behaviour states),
а также «двойной ориентировки» во сне (double consciousness
states); подробнее об обоих см. Broughton 1986:478—480. В
общих чертах, организация эксперимента, равно как и сама
методика тестирования, нуждаются в безусловной модифика-
ции при изучении нижних зон шкалы «сон-аффекты», однако
общая перспектива их психолингвистического исследования
может оцениваться позитивно.
[J] Сон является наиболее глубоким обратимым состоянием
в низшей части шкалы «неизмененных» функциональных со-
стояний. Ниже должны были бы располагаться состояния со-
мноленции, сопора и комы, переходящей в терминальное состояние.
Причина того, что они не были включены в схему, приведенную
на рис. 1, состоит в том, что указанные состояния (за исклю-
чением умеренной сомноленции), безусловно, не входят в
присущий нормальному человеку ритм «сон-бодрствование»,
и во многих случаях становятся необратимыми. Такое поло-
жение отражено в термине «нарушения сознания», охватыва-
ющем в современной невропатологии и патопсихологии Ука-
занные патологические состояния (Виленский 1986:62—63; Зей-
гарник 1986:51—54; ср. Меграбян 1978:134—135). Оговоримся
сразу, что сложившаяся в пределах указанных дисциплин тер-
минология относит состояния, составляющие континуум «со-
мноленция — кома» к «угнетению сознания», а состояния типа
делирия или сумеречных расстройств — к «изменениям созна-
ния». Таким образом, состояния, рассматриваемые в качестве
измененных в современной теории ИСС, фактически не соот-
ветствуют приведенной таксономии, сложившейся в медицинской
67
науке. Отметив указанное расхождение, мы будем везде в дан-
ной книге следовать терминологии, сложившейся в рамках
теории ИСС, развитой Ч. Тартом, К. Мартиндейлом и их
коллегами.
Исследуя сопор и кому, невропатологи отмечают их неспе-
цифический характер, приводящий к развитию указанных со-
стояний при самом широком спектре случаев, которые отно-
сятся к компетенции неотложной невропатологии (противо-
положное характерно для состояний типа делирия). Отмеченное
теоретическое положение достаточно важно для исследования
ИСС. При рассмотрении лингвистических коррелятов конти-
нуума «сомноленция—кома» в главе 3, именно неспецифичес-
кий характер указанных состояний позволит рассматривать их
как отражение общих адаптивных возможностей организма.
Клинические наблюдения указывают на постепенный характер
угнетения интеллектуальных функций, согласующийся с угне-
тением двигательной активности и общим угасанием жизненно
важных функций, которые можно наблюдать по мере развития
коматозного состояния.
При упорядочении соответствующих рядов индексов обра-
зуются схемы, как правило включающие в себя характеристики
речевой функции. Пример такой схемы приведен в табл. 1.3
(«шкала Глазго»), Ее соотношение с принятой в отечественной
традиции схемой «сомноленция—кома» является однозначным
(сопоставление и конструктивное обсуждение таких схем при-
ведено в получившей широкое признание работе: Виленский
1986:62—68; «шкала Глазго» приводится нами по данному ис-
точнику с небольшими сокращениями). Как показывает струк-
тура шкалы, оценка речевой функции проводится в ней по
нескольким направлениям. Прежде всего, это двигательная
активность разного рода как ответная реакция на словесную
инструкцию. Далее, это способность к порождению связной
речи; и наконец, это общая адекватность реплик пациента
сложившейся ситуации. Чем больше сумма баллов по «шкале
Глазго» — тем меньше степень угнетения функции мозга, и
наоборот. Таким образом, речевая деятельность встроена в
данной схеме в оценку степени «угнетения сознания».
В более общем плане, ее первые два клинических признака
(открывание глаз и двигательная активность, см. табл. 1.3)
соотносятся и с представлениями об уровнях взаимосвязи дви-
гательных и речевых реакций, принятыми в современной пси-
хофизиологии. В качестве примера можно сослаться на выра-
ботанную около полувека назад схему А. Г. Иванова-
Смоленского, включающую в себя: непосредственную реакцию
на непосредственный раздражитель, непосредственное выпол-
нение словесных инструкций, словесную реакцию на непо-
средственный раздражитель и, наконец, словесную реакцию
68
Таблица 13
Степени угнетения сознания по «шкале Глазго»
Клинический признак Характер реакции Балл
Открывание глаз — Спонтанное открывание 4
— В ответ на словесную инструкцию 3
— В ответ на болевое раздражение 2
— Отсутствует 1
Двигательная актив- — Целенаправленная в ответ на словесную
ность инструкцию 6
— Целенаправленная в ответ на болевое раздражение — Нецеленаправленная в ответ на болевое 5
• раздражение — Патологические тонические сгибательные 4
движения в ответ на болевое раздражение 3
— Патологические тонические разгибательные движения в ответ на болевое раздражение 2
— Отсутствие двигательной реакции в ответ на болевое раздражение 1
Словесные ответы — Сохранность ориентировки; быстрые правильные ответы 5
— Спутанная речь — Отдельные непонятные слова; неадекватная 4
речевая продукция 3
— Нечленораздельные звуки 2
— Отсутствие речи 1
на словесный раздражитель. Прохождение ее уровней от пер-
вого — к последнему характерно для процесса онтогенеза, а в
другом плане — для восстановления речевой функции; обратное
наблюдается при ее диссолюции (ср. Неговский 1978). Можно
отметить и то, что характеристики словесных ответов в прин-
ципе допускают и более детальную психолингвистическую раз-
работку. К примеру, «быстрые правильные ответы» допускают
измерение ответной реакции по длительности латентного пе-
риода, «спутанная речь» может быть измерена по средней длине
синтагм, и т.д. Подобные исследования уже проводились.
В качестве содержательного примера можно сослаться на
результаты исследований порядка восстановления сознания по
мере выхода из длительной комы, возникшей в результате
тяжелой черепно-мозговой травмы. Признаком начала такого
процесса является появление плавающих движений глазных
яблок в ответ на непосредственную стимуляцию пациента, а
затем — на произнесение его имени. Далее следует выполнение
несложных словесных инструкций, затем неуверенное на пер-
69
вых порах произнесение отдельных слогов и другие признаки
восстановления сознания, предусмотренные «шкалой Глазго».
Отметим, что среди полученных на этом материале данных
есть и не вполне тривиальные. Так, восстановление развернутой
речевой деятельности начинается с произнесения отдельных
слов (а не «слов-текстов», чего можно бы было ожидать, опи-
раясь на данные онтогенеза). Привлекает внимание и доста-
точно раннее, практически параллельное указанной стадии
восстановление «речевых штампов», вроде «Виноват, исправ-
люсь» или «Как вы живете? — Я тоже ничего». Такая законо-
мерность дает основание предположить наличие особого ме-
ханизма, в функцию которого может входить выбор из дол-
госрочной памяти и фонация клишированной лексики (см.
Доброхотова, Гриндель, Брагина, Потапов, Шарова, Князева
1985).
Нейрофизиологи отметили и то обстоятельство, что вос-
становлению речевой функции в самом начале регресса комы
закономерно предшествует этап выраженного преобладания
правополушарной асимметрии когерентности ЭЭГ. По мнению
специалистов, это служит свидетельством активации функци-
ональной связи диэнцефальных структур с правым полушарием
как механизма обеспечения «критических состояний сознания».
Смена активности такого типа на левополушарную расцени-
вается как признак восстановления в первую очередь речевой
функции, отражающего восстановление корково-корковых
функциональных связей и снятие «критического состояния»
(Добронравова 1996:60—61).
Перспективность психолингвистической разработки ука-
занного правополушарного этапа следует признать значитель-
ной, в особенности с учетом актуальных тенденций в парал-
лельном моделировании очень ранних стадий освоения языка,
от программы изучения «Пред- и протоморфологии», начатой
в рамках школы В. Дресслера, —до стратегии реконструиро-
вания «начального когнитивного состояния, отраженного в
языке» (initial cognitive state for language), разработанной в рам-
ках психолингвистики П. Эймаса — Ж. Мелера (Rizzi 1997:7).
Наблюдение терминальных состояний, разворачивающихся
в условиях естественного угасания жизнедеятельности, также
стыкуется в общих чертах с выделенными закономерностями
(Hackett 1964; Илюхина 1986:24).
Переход с нижней части шкалы «сон-аффекты» на шкалы
измененных функциональных состояний особо вероятен из
области диффузного (пассивного) бодрствования или преддре-
мотных состояний (этот переход расположен на рис. 1 между
диффузным бодрствованием и сном и обозначен штриховой
линией). Заметим, что само состояние диффузного бодрство-
вания стало в последнее время приоритетной темой исследо-
70
ваний. Обеспечивающая это состояние активность мозга от-
нюдь не может рассматриваться как простая и неспецифичная
(Медведев, Пахомов, Рудас, Алхо, Терваниеми и др. 1996).
Поэтому принятие этого состояния в качестве фонового —
обычное для экспериментального наблюдения речи — нужда-
ется в серьезных коррективах.
Что же касается упомянутого перехода, то его использование
в клинике обусловлено в первую очередь применением пси-
хоактивных препаратов угнетающего действия. Менее очевидно
индуцирование измененных состояний засыпания и сна при
помощи транквилизаторов, принимаемых в малых и средних
дозах (Власов, Вейн, Александровский 1983:166, 171 и пр.).
Переход на шкалу суггестогенных ИФС связан с применением
гипноза и успокаивающих психотехник (к примеру, аутогенной
тренировки). Известно, какое значение для эффективности их
применения имеет степень гипнабельности клиента (то есть
его склонности к использованию данного перехода к ИСС).
Характер изменений речевой деятельности на низших отрезках
двух указанных шкал уже был в общих чертах рассмотрен
выше.
[К] Что касается Э-шкалы, то в реакциях на остро воз-
никшие жизнеопасные ситуации специалисты выделяют не-
редко встречающийся тип резкого снижения двигательной ак-
тивности, выражающегося в гиподинамии и ступоре (ср. реакции
на противоположном [С] полюсе данной шкалы). «Гиподина-
мический вариант характерен тем, что человек как бы застывает
на месте, нередко стараясь «уменьшиться», принимая эмбри-
ональную позу, садится на корточки, обхватив голову руками
... Речевая продукция отрывочна, ограничивается восклица-
ниями, в ряде случаев имеет место афония. Воспоминания о
событии и своем поведении у пострадавших в этот период
недифференцированны, суммарны» (Александровский, Лобас-
тов, Спивак, Щукин 1991:53).
Отрывки из записей очевидцев, сделанных вскоре после
устранения жизнеопасных ситуаций, нередко свидетельствуют
и о повышенной склонности к употреблению изолированных
речевых штампов и профессионализмов (Александровский, Ло-
бастов, Спивак, Щукин 1991:48—50). В литературе также от-
мечается «изменение тембра голоса, прерывистость речи, а в
ряде случаев, и ее потеря («лишился дара речи»), кратковре-
менная потеря сознания и т.п.» (Ковалевский 1986:192). Ме-
ханизмы развития указанных состояний рассматриваются в
настоящее время как неспецифические, связанные с преобла-
дающим развитием торможения, начинающегося на уровне
коры больших полушарий головного мозга и распространяю-
щегося на подкорковые центры и структуры вегетативной нерв-
ной системы. Нельзя исключать также восстановления очень
71
древней, репрессированной программы поведения, выражаю-
щейся в оцепенении (на это указывают паттерны двигательной
активности, некоторые из которых упомянуты выше). Указан-
ные состояния являются по определению достаточно кратко-
временными. Они переходят либо в целесообразную деятель-
ность по выходу из кризиса как в зрелой (мобилизация), так
и незрелой (гипердинамия) форме, либо же в реактивный
психоз, который может проходить, в частности, по ступороз-
ному типу. Как явствует из сказанного, первое имплицирует
переход вверх по шкале экзогенных ИФС, а последнее — сдвиг
к патологическому состоянию.
Сказанное формирует концептуальный каркас таксономии
психолингвистических коррелятов ИФС психически здорового
человека. Психические заболевания также предоставляют об-
ширный материал для лингвистического наблюдения и экспе-
римента. В течении эндогенных психических заболеваний, отно-
сящихся к компетенции «большой психиатрии», как правило,
наступает этап дезорганизации когнитивной и коммуникатив-
ной деятельности. Несмотря на это, ведущие исследователи
психики человека утверждают, что вслед за этапом дезоргани-
зации обычно следует установление нового, патологического
гомеостаза. В понимании данной закономерности мы следуем
глубоко обоснованной и пользующейся широким признанием
в отечественной и зарубежной традиции концепции устойчивых
патологических состояний, выдвинутой Н. П. Бехтеревой. «Ус-
тойчивое патологическое состояние — один из важнейших
факторов адаптации организма к среде, процесс биологически
положительный — играет в лечении роль осложняющего фак-
тора, именно как следствие своего гомеостатического харак-
тера» (Бехтерева 1988:81; ср. Крыжановский 1981:968; Иваниц-
кий, Стрелец, Корсаков 1984:120—141).
В соответствии с этим, по крайней мере для каждого из
крупных эндогенных заболеваний, мы можем предположить
наличие как качественно особой шкалы «неизмененных» па-
тологических функциональных состояний, так и ее измененных
шкал (в совокупности составляющих структурный аналог схе-
мы, приведенной на рис. 1). В принципе, теоретически воз-
можным является и предположение о наличии у последних
параллельной структуры в виде как ИПС, так и ИСС. Психо-
лингвисты давно очертили круг наиболее часто встречающихся
при каждом крупном психическом заболевании нарушений
языковой способности и речевой деятельности. На этой основе
были уже высказаны предположения о наличии у каждой
болезни своего «языка» (что, в свою очередь, может импли-
цировать возможность строгого определения соответствущей
шкалы ИСС). Так, Б. Мехер уже писал о целесообразности
описания «языка шизофрении», В. Буччи и Н. Фридман оп-
72
ределенно заговорили о возможности выделения особого «язы-
ка депрессии», Ю. Д. Куликов и Ф. И. Случевский положи-
тельно оценивают реальность специфического «эпилептичес-
кого мышления», что не исключает, по-видимому, возможности
и соответствующего «языка», и т.д. (Maher 1972; Bucci, Freedman
1981; Куликов, Случевский 1977:42). Теоретическая значимость
таких обобщений не подлежит сомнению, хотя и требует оче-
видных корректив в понимании основных свойств естествен-
ного языка — прежде всего, его социальной природы (подроб-
нее см. Караулов 1987:19).
Значительно менее разработан вопрос о том, при каких
условиях накопление лингвистических коррелятов определен-
ного психического заболевания переходит в качественно свое-
образный тип организации языковой способности. В этих ус-
ловиях весьма своевременным представляется обсуждение об-
щих теоретических концепций, создающих категориальную и
концептуальную рамку для обобщений указанного типа. При-
мером конструктивного подхода к данной проблеме является
выделение особой дисциплины — психиатрической лингвис-
тики, ориентированной на системное описание речемысли-
тельной стороны эндогенных психических заболеваний, пре-
имущественно в статическом плане (Пашковский, Пиотров-
ская, Пиотровский 1994:3—6).
В основе концепции указанных выше авторов лежит пред-
ставление о речемыслительной деятельности как о продукте
работы слаженного, саморегулирующегося механизма, состоя-
щего из ряда блоков. В нормальном состоянии вклад каждого
из этих блоков в порождение (а также и восприятие) речи не
может быть четко отделен от других. Однако при патологии
происходит рассогласование деятельности блоков, дающее до-
ступ к неявным закономерностям их организации. При эндо-
генных психических заболеваниях, в первую очередь шизофре-
нии, предполагается нарушение работы трех блоков, и в первую
очередь — блока мотива и коммуникативно-прагматического
оператора. В основную задачу данного блока входит форми-
рование денотата и его дальнейшее развертывание в тема-
рематическую схему высказывания (в данном случае денотат
понимается по Ч. Моррису; в работах современных отечест-
венных лингвистов чаще употребляется термин «сигнификат»,
подробнее см. табл.1 в кн.: Пашковский, Пиотровская, Пиот-
ровский 1994:8). Соответственно, сбои в работе блока сводятся
преимущественно к прагматическим нарушениям. Вторым по
значению эти авторы считают блок тезауруса, в задачу которого
входит подбор лексики из возможных парадигматических рядов
при учете коннотатов, пресуппозиций контекста. При сбоях в
работе блока наблюдаются разнообразные расстройства
информационно-семантического плана. Наконец, последним
73
рассматривается блок лингвистической компетенции, прово-
дящий лексико-грамматическое оформление высказывания и
его «сенсорное кодирование» (т. е. построение моторной по-
слоговой программы и вывод на артикуляцию). Сбои в работе
данного блока приводят к нарушению прежде всего синтагма-
тического разворачивания высказывания (Пашковский, Пиот-
ровская, Пиотровский 1994:34—47, 142—146).
В качестве примера приложения указанной концептуальной
схемы к конкретному материалу проводится анализ расстройств
речи при шизофрении. К числу преимуществ модели относится
то, что она требует для своей экспериментальной проверки
сравнительно небольшого количества достаточно простых за-
даний. К ним относятся: ассоциативный тест, дефиниционный
тест, тест на угадывание слова, а также регистрация спонтанной
речевой продукции с последующим расчетом хорошо разрабо-
танных лингвостатистических индексов. На этой основе полу-
чены данные для утверждения о релевантности блочного под-
хода к речемыслительным расстройствам при хронических пси-
хических заболеваниях как методе психиатрической
лингвистики. Эти наблюдения вошли в методологическую ос-
нову той части нашего исследования, которая была выполнена
в психиатрической клинике (см. разделы 3.1—3.2).
Отметим, что лингвистика ИСС четко отделена от «психи-
атрической лингвистики» в силу того, что в компетенцию
первой входит норма, а второй — патология. Несмотря на это,
существует и зона пересечения их предметных областей, а
именно речевая деятельность при измененных состояниях па-
тологического сознания, которые, к примеру, могут возникать
при лекарственной терапии больных, находящихся на далеко
зашедшем этапе распада речемыслительной деятельности при
шизофрении. Сопоставление на данном материале исследова-
тельских процедур и результатов применения обоих подхо-
дов следует считать ближайшей и весьма конструктивной за-
дачей.
В дальнейшем выводы «психиатрической лингвистики» бы-
ли распространены на материал интерференции языков при
языковых контактах, а также на новые эвристические ходы,
разработанные при обеспечении человеко-машинного диалога.
На этой базе, с учетом разработок бохумской лингвистической
школы (Р. Келер, Г. Альтман), была выработана общая кон-
цепция лингвистической синергетики (Пиотровский 1996а; Пи-
отровский 19966; Koehler 1993; ср. Altmann 1983). Напомним,
что в рамках указанной концепции внимание направлено на
ситуации особой нагрузки на языковое сознание, а также на
способы самоорганизации и саморегуляции модулей языковой
способности и речевой деятельности, нейтрализующие дефор-
мирующие воздействия разного происхождения и направлен-
74
ности и обеспечивающие сохранение возможности коммуни-
кативной и когнитивной деятельности. Наряду с концепцией
устойчивых состояний нормы и патологии, выдвинутой
Н. П. Бехтеревой, указанная концепция составляет ближай-
ший теоретико-методологический контекст в разработке кон-
цепции адаптивно-оправданных, измененных состояний нор-
мального языкового сознания, предпринятой в данной книге.
Помимо эндогенных психических заболеваний, относящих-
ся к компетенции «большой психиатрии», важное значение
имеет материал, предоставляемый двумя более узкими пред-
метными областями. Первая из них состоит в повреждении
зон мозга, ответственных за порождение и восприятие речи,
которое обычно возникает как следствие черепно-мозговых
травм, а также кровоизлияний (инсультов). Высокая степень
точности, достигнутая в описании отдельных типов обуслов-
ленной этим афазии, а также их привязка к нарушению опре-
деленных функциональных подсистем мозга общеизвестны.
Магистральная линия в изучении афазии проходит от цикла
трудов А. Р. Лурии, утвердивших нейролингвистику как особую
дисциплину, до работ его современных последователей, завер-
шивших построение целостной, экспериментально проверен-
ной модели нормального порождения речи.
Для целей данного исследования наиболее важным является
положение А. Р. Лурии об оппозиции парадигматического и
синтагматического принципов, проявляющейся в той или иной
форме на всех основных уровнях системы языка (Лурия
1975а:55—56; содержательное обсуждение см. Якобсон 1983;
Лурия 19756). Не менее важен и ряд других наблюдений, к
примеру присущей афазиям закономерности последовательного
распада речевых механизмов, в принципе соответствующем
очередности их формирования в онтогенезе. Что же касается
модели порождения речи на уровне как общего построения,
так и конкретных уровней репрезентации высказываний-, то
мы принимаем ее в варианте Т. В. Ахутиной, пользующемся
признанием в отечественной традиции (Ахутина 1989:63—79,
190—197). Конкретные приложения данной модели мы обсудим
ниже, при интерпретации результатов психолингвистических
наблюдений, приведенных в главах 3 и 4. Что же касается
далеко не исчерпанных общенаучных импликаций парадигмы,
заложенной А. Р. Лурией и развитой его последователями, то
актуальные проблемы их разработки представлены в материалах
I Международной конференции памяти А. Р. Лурии (1997).
Другая предметная область представлена психическими рас-
стройствами, возникающими по мере естественного старения
мозга и всего организма. В науке они рассматриваются под
рубрикой старческого слабоумия, с дальнейшим разделением
на ряд форм и типов (подробнее см. Руководство по психиатрии
75
1983—1:456—469). В механизме указанного расстройства со-
вмещаются элементы прогредиентного патологического про-
цесса и естественного прогрессирующего ослабления психи-
ческих функций (так называемой инволюции), в принципе об-
ратного онтогенезу (Справочник по психиатрии 1985:134).
Следовательно, наблюдение ее речевых проявлений может
предоставить конструктивные материалы для сопоставления с
закономерностями, уже выясненными на материале онтогенеза.
Поспешим уточнить, что говорить о прямом восстановлении
ранее пройденных этапов развития было бы методологически
некорректным. «Тот факт, что больные утрачивают возмож-
ность думать и рассуждать на более высоком уровне, означает
лишь, что ими утрачены более сложные формы поведения и
познания, но подобная утрата не означает еще возврата к этапу
детства», — справедливо отметила в своем курсе патопсихоло-
гии Б. В. Зейгарник (1973:147).
Оба высказанных предположения подтверждаются совре-
менными исследованиями лингвистических проявлений инво-
люции. Прежде всего, отмечается прогрессирующий распад
предикативной связи, представляющей собой конституирую-
щий признак предложения. Предикативная, то есть зависящая
от глагола часть предложения, при этом оказывается значи-
тельно более устойчивой, чем его номинативная часть (ср.
Акимова, Богданов, Бондарко, Вербицкая, Гордина и др.
1982:90). На далеко зашедших стадиях инволюции отмечена
возможность общей перестройки речи по типу «телеграфного
стиля». В пределах номинативной части отмечается снижение
употребимости существительных. При этом в первую очередь
распадаются сложные, составные и вообще длинные слова.
Параллельно наблюдается стабилизация или даже относитель-
ное разрастание указательно-заместительной и служебной лек-
сики, в частности местоимений, указательно-заместительных
наречий, частиц (особенно таких, как «то, вон, вот, же»).
Снижается круг ассоциаций, постепенно он ограничивается
наиболее высокочастотными (Будза 1982; ср. Diez-Manrique,
Arenal, Vazquez-В arquero 1991:1678—1679; Kaplan, Sadock, Grebb
1991:1156).
Интерпретируя данные по старческой инволюции,
В. Г. Будза обсуждает возможность онтогенетической регрес-
сии. По-видимому, поводом для этого послужило прежде всего
упомянутое выше распадение предложения на две относительно
независимых части, которое следует сопоставить с неравно-
мерностью их освоения ребенком, уже отмеченным в литера-
туре по детской речи.
Вместе с тем, именно опережающее формирование номи-
нативной части предложения относится к характерным при-
знакам освоения русской речи детьми. Следовательно, при
76
распаде она должна была бы проявлять заметно большую
устойчивость. Между тем, как уже отмечалось выше, проис-
ходит как раз противоположное. Кроме того, вплоть до очень
далеко зашедших стадий распада, речь старика остается прин-
ципиально богаче словами, чем речь ребенка. Следовательно,
и в области объема словарного запаса возможности сопостав-
ления ограниченны.
Учитывая такие возражения, Будза склоняется к мысли о
минимальном влиянии онтогенетической регрессии на процесс
приспособляемости языкового сознания пожилых людей к на-
грузке на когнитивные и коммуникативные механизмы, на-
кладываемой ходом деменции, нередко осложненной к тому
же атеросклерозом сосудов головного мозга. На материале
старческой деменции им проводится и разделение признаков
действия достаточно тонких механизмов. Так, рост употреби-
мости указательно-заместительной лексики трактуется как ком-
пенсация сбоев в разворачивании лексико-смысловой програм-
мы высказывания, а рост употребимости служебной лексики —
как параллельная компенсация сбоев особой, лексико-
мнестической программы (Будза 1982:75; дальнейшие парал-
лели из области речевой деятельности больных различными
формами пресенильной деменции описаны в сохранившей
свою значимость книге: Штернберг 1967:34—45).
Особенности, отмеченные во влиянии психоактивных ве-
ществ на речевую способность пациентов, равно как и спе-
цифика действия вербальной психотерапии, уже нашли свое
отражение в обширной научно-исследовательской литературе.
Соответственно, предположение об особых шкалах ИСС, при-
сущих каждому крупному патологическому состоянию созна-
ния, следует считать методологически допустимым. Попутно
заметим, что последний тезис в принципе не исключает воз-
можности того периодически обсуждаемого теоретиками по-
ложения, что по крайней мере некоторые фрагменты шкал
ИСС могут обслуживать не только нормальное, но и патоло-
гические состояния сознания (Dittrich 1979:191).
Разработка намеченной таким образом проблематики вы-
ходит за пределы данной книги. Для определения ее целей и
задач достаточно отметить, что совокупность «неизмененной»
(шкала «сон-аффекты») и измененных (Ф,Э,С) шкал в норме
и патологии в принципе покрывает предметную область состо-
яний сознания. Оговоримся, что данное положение является
корректным только в статическом аспекте, то есть примени-
тельно к взрослому человеку, система функциональных состо-
яний которого уже вполне установилась. Полное описание
потребовало бы привлечения данных по формйрованию ука-
занной системы в процессе взросления человека, подразуме-
вающего переход к сравнительно-статическому описанию.
77
В психологической науке уже удовлетворительно описан
как общий ход онтогенеза, проходящего ряд стадий системной
организации и этапов их перестройки, так и содержание обу-
словливающих и результирующих его процессов активного от-
ражения, предметной деятельности, общения и знаково-
символической интериоризации (Леонтьев 1981:509—537; Пиа-
же 1984). Психолингвистика дополнила эти данные подробным
описанием общего и особенного в освоении языков, разных
типов, конкретными моделями языковой способности на ста-
диях гуления и лепета, формирования слов-предложений и их
преобразования в двусоставные, этапов дальнейшего освоения
взрослого синтаксиса, а также ускоренного упрочения слово-
образовательных моделей (Erwin-Tripp 1971; Брунер 1977; Сло-
бин 1984; Брунер 1984; Негневицкая, Шахнарович 1981; Шах-
нарович, Юрьева 1990; Детская речь 1994; Цейтлин 1995; Пу-
пынин 1996; конструктивное обсуждение фундаментальных
проблем психолингвистики с постоянным учетом данных он-
тогенеза речи предпринято в работе: Шахнарович 1995, в осо-
бенности см. с.39—71).
Не вызывает сомнения, что понятия стресса и адаптации
вполне применимы к детям на самых ранних этапах их развития.
Накоплен также обширный фонд данных об особенностях
воздействия психоактивных препаратов на мышление и пове-
дение ребенка. Соответственно, вполне корректным было бы
говорить о наличии хотя бы основных шкал ИПС и их не-
однократном переструктурировании в процессе онтогенеза. В
силу экспериментально проверенного и глубоко теоретически
осмысленного положения о принципиально параллельном и
взаимно согласованном развитии когнитивных и лингвисти-
ческих структур, вполне вероятным следует считать и положе-
ние о наличии, по крайней мере, нескольких этапов упорядо-
чения системы ИСС в норме и патологии, проходимых по
ходу онтогенеза.
Будучи построенной на данных взрослой речи, исследова-
тельская программа данной работы не содержит непосредст-
венного обращения к материалам детской речи при ИСС.
Нужно отметить и практическое отсутствие в литературе по
теории ИСС работ обзорного характера, посвященных разра-
ботке данного аспекта. Несмотря на это, наблюдение форми-
рования шкал ИСС, уникальная возможность которого предо-
ставляется процессом естественного взросления, следует счи-
тать необходимой задачей дальнейшей упорядоченной
разработки лингвистики ИСС.
В заключение следует упомянуть о проблеме половых / ген-
дерных различий в языковой способности и речевой деятель-
ности. Как известно, в современной психолингвистике они
рассматриваются как принципиально ограниченные пределами
78
прагматики и, в меньшей степени — семантики (Земская,
Китайгородская, Розанова 1993; Чулкова 1994). Наряду с этим,
в нейролингвистике постепенно накапливаются данные в поль-
зу и более масштабных различий, которые, возможно, затра-
гивают саму систему языка (Shaywitz, Shaywitz, Pugh, Constable
et al. 1995). Было бы логичным предположить, что измененные
функциональные состояния, которые нередко выявляют ла-
тентные особенности построения отдельных когнитивных мо-
дулей, могли бы способствовать прояснению и данной про-
блемы. Представленные в главах 3 и 4 результаты наблюдений
речи при фармакогенных и экзогенных ИФС пока не дают
аргументов в пользу какой-либо одной точки зрения.
Вместе с тем нельзя исключить, что при переходе к на-
блюдению ИФС, присущих только одному из полов, такие
аргументы могут быть получены. К этому выводу подводят
результаты исследования ИФС, возникающих у женщин в
связи с нормальными (физиологическими) родами, проведен-
ного в последние годы научно-исследовательской группой,
специально созданной на базе Института мозга человека РАН
(Спивак, Бехтерева, Данько, Спивак, Болотских 1997; Spivak,
Spivak, Wistrand 1993). В силу значительных изменений, вне-
сенных в методику тестирования семиотической деятельности
на данном материале, его результаты не будут приведены в
данной книге эксплицитно. Однако они составляют ближай-
шую перспективу дальнейшего развития «гендерно-
специфического» раздела теории ИСС.
Проведенный выше обзор литературы положительно сви-
детельствует в пользу того, что ИФС имеют достаточно ши-
рокий круг лингвистических коррелятов, наблюдавшихся, це-
лым рядом исследователей. Наряду с этим, в рамках теории
речевой деятельности отмечена настоятельная необходимость
«исследования бессознательных компонентов речепроизводства
и речевосприятия в их соотношении с сознательными (разного
уровня осознанности!)» (Леонтьев 1989:152; ср. содержательное
обсуждение проблематики «шкалы осознаваемости» в кн.: Ка-
севич 1996:102—106). Несмотря на это, до настоящего времени
не было выработано общей концепции языка и речи как
проявления ИСС, а сама эта проблематика осталась на пери-
ферии интересов психолингвистов. Хорошим примером явля-
ется вводный курс Л. В. Сахарного, вполне адекватно пред-
ставляющий основные темы, над которыми сейчас работает
большинство психолингвистов.
В главе «Патология речи» находим краткое замечание о
том, что «и у людей с вполне нормальной речью могут быть
угнетенные состояния под влиянием наркотиков, в стрессовых
ситуациях и т.д., когда речевая способность человека «работает»
не так, как в нормальных условиях» (Сахарный 1989:67). Как
79
видим, своеобразие временных нарушений нормальной речи
при внешней нагрузке, подразумевающее тематику ИСС, не
прошло мимо внимания упомянутого выше автора, намечен и
наиболее общий их механизм, скорее всего связанный с по-
степенным угнетением психической деятельности. Вместе с
тем, это замечание оставлено неразвитым, а основное внимание
в дальнейшем изложении уделено патологии речи при афазиях
и нервно-психических заболеваниях, особенностям детской
речи, влиянию на речь изменения уровня межполушарной
асимметрии.
Знакомство с более полными курсами психолингвистики,
с разрабатывающими ее проблематику коллективными моно-
графиями и обзорными работами позволяет дополнить этот
список такими предметными областями, как оговорки при
устной и описки при письменной речи, проблемы билингвизма,
особенности речи при заикании и глухоте, распознавание речи
при человеко-машинном диалоге, в криминалистике, при ре-
чевом воздействии через средства массовой информации. Все
эти темы, безусловно, очень важны, но тематика ИСС затра-
гивается ими лишь косвенно, и в ограниченной степени.
Упоминания об изменениях речи под действием психоак-
тивных препаратов, при адаптации к экстремальным условиям,
в процессе психотерапии регулярно встречаются в разных кон-
текстах, но специально, то есть в виде отдельных глав или
рубрик, — как правило, не выделяются (см. Shands 1974; Psycho-
linguistik 1976; Слобин, Грин 1976; Psycholinguistics: Developmen-
tal and pathological 1977; Current themes in linguistics: Bilingualism,
experimental linguistics, and language typologies 1977; Foss, Hakes
1978; Smith, Wilson 1979: 208—229; Ausgewaehlte Bibliographic zur
Psycholinguistik und Sprachpsychologie 1980; Paivio, Begg 1981;
Handbook of applied psycholinguistics 1982; Steinberg 1982;
Psychobiology of language 1983; Психолингвистика 1984; ср. пси-
холингвистические разделы компендиума: The Oxford
Companion to the Mind 1987:419—427, 733—735; Тарасов 1987;
Problemes de psycholinguistique 1988; Taylor 1990; Леонтьев 1990;
Handbook of psycholinguistics 1994; .Yule 1994; Шахнарович 1995).
Обратившись к материалам XVI Международного конгресса
лингвистов (1997), мы увидим похожую тенденцию. Большин-
ство докладов, представленных по преимуществу на секции
психо- и нейролингвистики, были построены на материалах
билингвизма (с.69, 275, 286), массовой коммуникации (с.231),
дискурса в условиях концлагеря (с. 253), глухоты у детей (с. 311)
и общих расстройств детской речи (с. 160, 243, 311), заикания
у взрослых (с. 74), ведения диалога с престарелыми людьми
(с. 13), афазий различного типа (с. 38, 56, 290), а также
психологической реальности грамматических единиц (с. 208).
(Здесь и в последующих абзацах, при рассмотрении материалов
80
указанного Конгресса, приводятся только номера страниц сбор-
ника тезисов докладов участников, по изданию: XVIe Congrfcs
International des Linguistes 1997).
Из общего числа 15 представленных докладов, три были
непосредственно посвящены проблематике ИСС:
— доклад М. Петторино был посвящен сравнению речи
итальянских политических деятелей до и после выборов. От-
мечены качественные изменения в характере паузирования,
интонирования и сегментации речи. Все эти наблюдения хо-
рошо соответствуют данным об особенностях эмоциональной
речи, накопленным к настоящему времени. Не вызывает со-
мнения и общий вывод автора, относящего указанные пере-
стройки за счет изменения «психологического самочувствия
говорящего» (different psychological situation of the speaker, cm.
с.231 указанного сборника тезисов);
— в докладе бразильского исследователя М. Стронголи
рассмотрены нарративы лиц различных национальностей, рас-
сказывающих о жизни в условиях современного мегаполиса.
Констатировано наличие у многих из них выраженного эмо-
ционального стресса, находящего отражение в планах как со-
держания, так и выражения (с.286);
— доклад немецкого лингвиста М. Ринна посвящен рече-
вому взаимодействию между узниками концлагеря и их над-
зирателями, то есть в условиях, подразумевавших постоянное
наличие у первых сильной фрустрации. Автор находит наиболее
конструктивным прослеживание искажений в реализации
«принципа кооперации» по Грайсу, вытекающие из предельной
негуманное™ соответствующих форм жизни и приводящие к
формированию измененных стратегий дискурса (с. 137). Эта
установка соответствует упрочивающейся в западной когни-
тивной психологии последних лет тенденции рассматривать
переход на «дискретные» (по Ч. Тарту) когнитивные схемы
(disrupted schemas), которым в принципе соответствуют «дис-
социированные» нарративные.структуры (dissociative narratives),
как часто встречающуюся когнитивную стратёгию при пре-
дельной фрустрации (Broken images, broken selves: Dissociative
narratives in clinical practice 1997:163—181, 351—352).
Некоторые дополнения к указанным работам содержатся в
материалах двух отдельных симпозиумов, проведенных в рамках
Конгресса. На первом из них, прошедшем под руководством
американского психолингвиста В. Фромкин, основное внима-
ние было уделено проблемам согласования лингвистических,
когнитивных и мозговых механизмов при порождении выска-
зывания. Второй симпозиум, прошедший под руководством
английского лингвиста Дж.Мехера, был посвящен теме «Язык
и бессознательное». Все пять представленных на этом симпо-
зиуме докладов были посвящены лингвистическому первое-
6 Заказ 2980
81
мыслению идей классического психоанализа и неофрейдизма
о бессознательном. Знакомство с трудами участников Конгрес-
са подтверждает то наблюдение, что проблематика языка и
речи при некоторых измененных состояниях, преимущественно
эмоциогенного происхождения, в норме и патологии, отнюдь
не чужда современной психолингвистике и периодически за-
трагивается разными авторами в связи с разработкой актуаль-
ных вопросов современного языкознания. Вместе с тем, эта
проблематика пока не выделилась в особую предметную об-
ласть, неясными остаются и конструктивные направления ее
разработки.
Общий вывод из проведенного рассмотрения актуальных
тенденций, сложившихся к настоящему времени в изучении
психолингвистического обеспечения ИФС, состоит в том, что
последние, вне зависимости от их этиологии и динамики в
каждом конкретном случае, имеют обширный круг коррелятов
на основных уровнях системы языка, а также на основных
этапах порождения речи. Базовые лингвистические корреляты
ИФС простых, близких к линейному, типов динамики могут
быть совмещены в рамках единой концептуальной схемы (так-
сономии), включающей в себя следующие закономерности:
— на фонологическом уровне наблюдается выраженная ре-
акция фразовой интонации (в первую очередь таких ее ком-
понентов, как мелодика, темп речи и ее паузирование) даже
на умеренное эмоциональное напряжение. Словесное ударение
проявляет значительно большую устойчивость в особенности
на первом слоге при возрастающей внешней неспецифической
нагрузке. Что же касается системы фонем, то она сохраняет
интактность вплоть до глубоких стадий диссолюции психичес-
кой деятельности, проявляя признаки перестроения лишь в
случае регрессии к фонологической системе другого диалекта
или языка (ср. «закономерность Питра-Рибо» при так назы-
ваемой «афазии полиглотов»);
— на лексическом уровне наблюдается отчетливая тенденция
к быстрому уменьшению объема словаря, прежде всего за счет
средне- и низкочастотных знаменательных слов. Соответствен-
но, уменьшается число гапаксов, снижается значение индекса,
соотносящего количество разных знаменательных лексем, упот-
ребленных наблюдаемым, с общим количеством таковых (type
token ratio), и повышается значение индекса, фиксирующего
количество повторов отдельных лексем («критерий Юла»). По
мере нарастания нагрузки возрастает склонность к употребле-
нию слов, эмоционально-значимых для данного человека, либо
входящих в общий фонд так называемой регрессивной лексики
(regressive imagery dictionary), а также актуализирующих сте-
реотипный речевой опыт (устойчивые словосочетания, языко-
вые штампы, а при профессиональной деятельности — терми-
82
ны, терминологические сочетания и параметры). По данным
ассоциативного теста, наблюдается снижение вероятности па-
радигматических реакций. В семантическом отношении весьма
вероятно раннее упрощение структуры семантических полей,
прежде всего по линии родо-видовых (гипо-гиперонимических)
связей;
— на морфологическом уровне наблюдается заметное по-
вышение вероятности ошибок и аграмматизмов. В области
словообразования отмечается снижение склонности к употреб-
лению производных слов (сочетающееся с общим уменьшением
средней длины употребленных слов). В области словоизмене-
ния наблюдается тенденция к сужению формообразовательных
парадигм. В русском языке она выражается в устойчивости
форм именительного падежа по сравнению с косвенными па-
дежами — у существительных, действительного залога — у гла-
голов (конкретное проявление последней закономерности мо-
жет существенно зависеть от порядка слов). Особо чутко ре-
агируют на внешнюю нагрузку индексы, соотносящие между
собой частотность употребления отдельных частей речи, прежде
всего глагола и существительного/прилагательного (так назы-
ваемый «индекс Шлисмана»);
— на синтаксическом уровне отмечается общее снижение
склонности к употреблению сложных, а также распространен-
ных предложений. При этом повышается вероятность упот-
ребления сегментированных, неполных и эллиптических пред-
ложений. В пределах предложения, при возрастающей нагрузке,
установлена существенная разница между устойчивостью груп-
пы подлежащего и группы сказуемого, однако ее конкретное
выражение остается дискуссионным. В пределах сверхфразовых
единств прослеживается общая тенденция к снижению цель-
ности текста (в понимании данной категории, противопостав-
ленной связности по ряду признаков, мы принимаем концеп-
цию Л. В. Сахарного (1989:120—123).
Среди указанных изменений преобладает общее упрощение
построения речи, особенно явное при обратимой диссолюции
психической деятельности в континууме «оглушение—кома»,
индуцируемом при некоторых типах шоковой терапии психо-
активными препаратами. Можно предположить, что ее обес-
печивает декомпозиция (существенно упрощенные стратегии)
переработки и передачи информации. При сложных типах
динамики ИФС, не сводимых целиком к простой линейной
диссолюции, весьма вероятно включение особых механизмов,
обеспечивающих на уровне языкового сознания проведение
рекомпозиции, то есть перехода к качественно своеобразным
стратегиям переработки и передачи информации. Закономер-
ности организации соответствующих, особых состояний язы-
ковой системы остаются в настоящее время непроработанными.
83
Однако представляется вполне своевременной и теоретически
оправданной постановка задачи выяснения того, возможно ли
совмещение, хотя бы ряда их основных признаков, в концеп-
туальную схему, дополнительную к приведенной выше. Особую
важность при ее разработке следует придавать эпизодам:
— временного снижения латентного времени ответной ре-
акции, встречаемости ошибок и аграмматизмов, а также порога
сопротивляемости вербальной суггестии;
— временного расширения диапазона ассоциативного по-
иска, возможностей кратковременной речевой памяти и общего
усиления цельности и/или связности речи.
Подобные эпизоды регулярно встречаются в процессе из-
менения функционального состояния, занимая иной раз зна-
чительный временной период. Их характерными примерами
могут служить:
— временное облегчение порождения и восприятия речи,
регулярно наблюдаемое, к примеру, у опытных операторов после
прохождения первой волны рабочего утомления. Оно может
быть с большой степенью вероятности связано со включением
механизмов компенсации и субкомпенсации. Дальнейшие раз-
личия (при которых предполагается переход на «номино- или
вербоцентрическую» грамматику) связаны с механизмами оцен-
ки ситуации, прежде всего по типу эвстресса/дистресса;
у — временное обеспечение минимального речевого контакта
при помощи перехода на цепочки назывных предложений, и
другие средства, традиционно относимые к так называемому
«телеграфному стилю». Такая тенденция наблюдается в первую
'(очередь при грубом дефекте речевого общения типа моторной
афазии, однако периодически возникает на некоторых участках
обратимых фармакогенных ИФС.
В числе наиболее вероятных механизмов, обеспечивающих
речевую деятельность при таких «особых» состояниях языко-
вого сознания, должна рассматриваться прежде всего стабили-
зация на некоторой стадии онтогенетической регрессии
и/или на определенном, особом уровне межполушарной асим-
метрии.
Разработанная таким образом на уровне концептуальной
модели таксономия психолингвистических коррелятов ИФС
теоретически конструктивна и соответствует актуальным тен-
денциям, сложившимся в современном языкознании и психо-
логической науке. Она свидетельствует в пользу конструктив-
ности распространения идей и методов современных концеп-
ций адаптации на область языкового сознания, что пред-
ставляется существенным и в практическом плане для выра-
ботки принципиально нового класса методик речевой диагнос-
тики и коррекции изменений сознания нормального человека
при нагрузках различного происхождения.
84
Оговоримся, что при всей значимости выделенных выше
психолингвистических коррелятов ИФС, до настоящего вре-
мени они изучались по преимуществу изолированно друг от
друга, в границах определенных зон, приведенных на рис. 1.
Большинство указанных выше закономерностей было получено
на речевом материале недостаточно представительных групп и
не было обработано в соответствии с требованиями современ-
ного лингвостатистического анализа. На восполнение указан-
ных пробелов направлена исследовательская программа, пред-
ставленная в следующей главе.
Глава 2
МЕТОДИКА ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО
ТЕСТИРОВАНИЯ
2.1. Исследовательская программа
Основные характеристики разработанной нами исследова-
тельской программы прямо определяются таксономией, при-
веденной в заключении предыдущей главы. В задачу данного
исследования входит организация массового,' проведенного по
единой методике обследования психолингвистических корреля-
тов ИФС различного происхождения. Методика обследования
состоит в применении максимально простого в проведении и
обработке, короткого теста типа «стандартизованного интер-
вью», дополненного в некоторых случаях регистрацией спон-
танной речевой деятельности (при описании предложенной
картинки).
Формулировка стимулов в данной методике ориентирована
на воспроизведение заданий, выказавших наибольшую эффек-
тивность при распознавании отдельных функциональных со-
стояний в работе наиболее авторитетных научно-
исследовательских коллективов. Как правило, расчет таких
индексов основан на использовании оппозиций, существенно
важных для организации различных уровней системы языка
(«речевое клише — свободное словосочетание», «род — вид»,
«синтагматический ряд — парадигматический ряд», «глагол —
неглагольные части речи», «актив — пассив»), и не использует
в явной форме более сложных конструктов современных грам-
матических теорий.
Необходимо подчеркнуть, что формулировка данного пунк-
та исследовательской программы не является единственно до-
пустимой. Напротив, вполне корректным был бы пересмотр
всех имеющихся в наличии данных по речи при ИФС с позиций
какой-либо одной, отдельно взятой теории (попытки такого
пересмотра с позиций генеративной теории уже предпринима-
ются). Такая ориентация предполагает работу с расширенным
86
набором исходных положений научного исследования. Данная
же программа ориентирована на минимизацию исходных по-
ложений, продиктованную стремлением ограничить количество
артефактов, продуцируемых построением теста (эффекты та-
кого рода в исследованиях ИСС хорошо известны; данная тема
уже затрагивалась выше, при обсуждении приложений теории
психоанализа к анализу речи при измененных состояниях).
Такая ориентация хорошо согласуется с влиятельной тенден-
цией современного языкознания, требующей скорее постепен-
ной «достройки» концепции по мере поступления новых дан-
ных, нежели приложения уже готовых теорий к «сырому»
материалу (обсуждение структурно сходной тематики в связи
с проблемами лингвистического интерпретациониз^ма см. Де-
мьянков 1986:233). Более общий контекст составляет известное
в современном науковедении требование ограничения аксио-
матической базы исследования.
Установление базовых лингвистических коррелятов ИФС
целесообразнее всего проводить по данным тестирования участ-
ков важнейших их шкал, характеризуемых наиболее простым
типом динамики, — постепенным распадом (или восстанов-
лением), при аппроксимации приближающимся к линейному.
При фармакологической терапии такой материал предоставляет
угнетение (или восстановление) психической деятельности в
континууме «сомноленция-кома». В целях обеспечения досто-
верности обобщений, желательно привлечение не менее двух
индуцирующих угнетение сознания фармакологических средств
принципиально различного механизма действия.
Проявление более сложных типов динамики, не исключен-
ное эпизодически и в рамках упомянутого выше «линейного»
типа, особенно вероятно под действием психоактивных пре-
паратов, режим которого не включает выраженной диссолюции.
Соответственно, минимальная полнота исследования может
быть обеспечена привлечением хотя бы одного из достаточно
обширного круга таких препаратов, к примеру — ноотропов.
При привыкании к экстремальным условиям, простой, при-
ближающийся к «линейному» тип временной дезорганизации
психической деятельности наиболее вероятен по мере деста-
билизации привычного уровня адаптации либо возникновении
нового. Здесь также целесообразна регистрация психолингвис-
тических коррелятов, равно как и их сопоставление с анало-
гичными данными, полученными при адаптации хоть и к
другой, но тоже экстремальной среде обитания. Возможность
же наблюдения нетривиальных типов динамики адаптации
предоставляется либо ослаблением экстремальности факторов
(до так называемых «непривычных условий существования»),
либо наблюдением группы лиц с качественно повышенными
адаптивными способностями.
87
Наличие участков принципиально сопоставимой динамики
изменения функционального состояния может предполагаться
и при вербальной суггестии. Однако своеобразие психотера-
певтического дискурса делает методологически некорректным
непосредственное проведение на данном материале как теста
типа «стандартизованного интервью», так и регистрации спон-
танной речевой продукции. С целью преодоления указанного
затруднения, следует обратиться к анализу какого-либо хорошо
разработанного вида психотерапии, в котором достигнута пол-
ная формализация вербальной суггестии при индукции тера-
певтически оправданного ИФС.
2.2. Структура теста
Тестирование являлось основной формой коммуникации
между исследователем и наблюдаемым, который находился в
измененном функциональном состоянии, и проводилось в виде
«стандартизованного интервью», состоящего из серии коротких
стандартизованных вербальных стимулов, каждый из которых
предполагает короткий ответ открытого (а в особо оговоренных
случаях — закрытого) типа, в основном, в виде дополнений,
а также свободного конструирования (подробнее о типах сти-
мулов и реакций см. Вассерман, Дюк, Иовлев, Червинская
1997:16—26). В дальнейшем, позиции теста будут рассмотрены
поочередно и независимо друг от друга.
Под позицией теста понимается последовательность из вер-
бальной инструкции исследователя по данному заданию, текста
задания в виде стандартизованного вербального стимула, а
также вербальной реакции на него. Для каждой позиции теста
применена условная запись, состоящая из:
— номера позиции теста;
— подчеркнутой вербальной инструкции по выполнению
данного задания, начинающейся кавычками и заканчивающей-
ся двоеточием. В случае если вербальная инструкция отсутст-
вует или ее проведение является факультативным, соответст-
вующая ремарка заключается в скобки;
— вербального стимула, набранного полужирным шрифтом
и заканчивающегося вопросительным знаком и/или тире;
— вербальной реакции (ответа) наблюдаемого, следующей
после тире и заканчивающейся кавычками. В случае если ответ
состоит из нескольких синтагм, они разделяются в записи
многоточием, вне зависимости от реального характера паузи-
рования. Если ответ является нечленораздельным и потому не
может быть обработан по принятой методике расчета соответ-
88
ствующего индекса, в соответствующей графе теста также ус-
ловно ставится многоточие.
Отметим, что здесь и ниже все изложение для компактности
ведется применительно к устному тестированию фармакоген-
ных ИФС. Уточнения, следующие из очевидных особенностей
письменного тестирования, в дальнейшем будут оговорены
особо.
Каждая позиция теста кодировалась определенной цифрой.
В случае если одно задание применялось в нескольких разно-
видностях, каждая из них обозначалась прописной буквой при
данной цифре (например, 4А, 4Б).
По каждой позиции теста рассчитывается свой лингвисти-
ческий индекс. Если по одной позиции рассчитывается более
чем один индекс, то каждый из них обозначается строчной
буквой при той же самой цифре (например, 1а, 16). Таким
образом, при каждой цифре могла быть употреблена одна
прописная буква (кодирующая вариант стимула), и одна строч-
ная буква (кодирующая вариант обработки речевой реакции).
К примеру, 1Аа (то есть «индекс, рассчитанный по заданию
1А, которое было обработано по варианту 1а»),
Обозначение строчными буквами во всех случаях приме-
нялось независимо от прописных.
1. «(Ответить): Как глаза?-»
Данное задание в систематической форме в исследованиях
ИСС до настоящего времени не применялось. Однако факти-
чески близкие или аналогичные ему стимулы достаточно рас-
пространены в терапевтической и психодиагностической прак-
тике. Причина состоит в том, что перед осмотром или обследо-
ванием пациента сначала необходимо установить общий
контакт с ним и примерно определить степень егр ориентировки
в обстановке. Между тем, начиная уже с уровня умеренного
угнетения сознания, эта задача отнюдь не является тривиальной.
Психоактивные препараты достаточно сильно действуют на воз-
можности психики и всего организма пациента. Поэтому в ряде
случаев он испытывает серьезные трудности в порождении речи
— от лексико-грамматических до артикуляторных — обуслов-
ленные рядом причин. В таких обстоятельствах вероятность
получить ответ существенно возрастает при условии, что пред-
мет вопроса небезразличен для пациента.
Состояние отдельных органов и всего организма в целом
является весьма существенным практически для любого паци-
ента при прохождении терапии. Возможность получить ответ
на соответствующий вопрос сохраняется вплоть до прекома-
тозного состояния (вызываемого по ходу так называемых «шо-
ковых видов терапии»). Это наблюдение находит подтвержде-
ние в научной литературе. «В стадии глубокой гипогликемии,
89
когда корковая деятельность глубоко заторможена и больной
не реагирует на словесные обращения, иногда удается получить
словесную реакцию на вопросы, аффективно значимые для
больного», — подчеркивала в своем содержательном исследо-
вании уже Н. Н. Трауготт (1957:41).
Данное задание включает в себя, как правило, шесть ко-
ротких однотипных вопросов, каждый из которых касается
какой-либо части тела («Как руки?» — «Как ноги?» — «Как
язык?» и т.д.). Каждый вопрос задается вслед за получением
ответа на предыдущий вопрос. В случае если ответной реакции
на какой-либо вопрос не удается добиться, он повторяется,
причем сопровождается прикосновением к соответствущей час-
ти тела. Если пациент поначалу не дал ответа или ответ был
нечленораздельным, при проведении теста исследователь имеет
право один или несколько раз задать короткий вопрос типа
«Как? Что (-что)? (Гм), а еще как?». При записи тестирования
такой дополнительный вербальный стимул условно обозначается
звездочкой (*). Его применение позволяло также расширить
объем речевой продукции в тех случаях, когда ответные реакции
были очень краткими.
В такой постановке поведение исследователя имитирует
обычные речевые, а в некоторой степени — и непосредственные
действия терапевта, которыми он начинает беглый рутинный
осмотр. Следовательно, иллокутивная эффективность стимула
определяется пресуппозицией пациента, обусловленной свое-
образием коммуникативной ситуации. Это подразумевает ус-
ловное отделение чисто аффективного фактора при получении
вербальной реакции — от фактора коммуникативного (в ре-
альном общении они, скорее всего, действуют в сочетании).
Систематическое проведение такой линии при подборе лекси-
ческого заполнения каждого задания, а также при непосред-
ственном проведении теста было сознательной установкой,
принятой с целью реализации «принципа кооперации»
(cooperative principle) по X. Грайсу, обеспечивающего взаимо-
понимание между исследователем и наблюдаемым в ходе вер-
бальной коммуникации. В понимании данного принципа и его
импликаций мы следуем положениям лингвистической праг-
матики в трактовке В. В. Богданова (1990:14—16; 1996:185—186;
ср. их обсуждение в контексте современной когнитивистики
и информатики: Devlin 1997:220—239, а также трактовку психо-
и нейролингвистического механизма эмпатии при освоении
речи у А. М. Шахнаровича 1995:41—42, ср. Кобозева 1986; о
параметрах коммуникативных речевых ситуаций в контексте
стратегии и тактики речевого поведения подробнее см. Юрков,
Беликова, Ерофеев, Попова, Хорохордина 1996). Отметим, что
обеспечение положительного отношения к тестированию рас-
сматривается в качестве желательного и в специальной пси-
90
хометрической литературе, обычно под термином «взаимопо-
нимание» (подробнее см. Анастази 1982—1:41—45). В теорети-
ческом отношении оно опосредует выполнение так называе-
мого «принципа синтонии» по Э. Блейлеру (Грймак 1989:167).
Этические ограничения при реализации указанной установки
представлены в разделе 2.3.
Ответы наблюдаемых заносились исследователем в соот-
ветствующую графу теста и затем обрабатывались по следующей
методике. Высказывания, которые были лишены какой-либо
связи с вопросом и потому не могли считаться ответными
реакциями, рассматривались как нерелевантные, и в соответ-
ствующей графе ставился прочерк. Все остальные ответы ус-
ловно рассматривались как. релевантные. По каждому из них
рассчитывалось отношение количества неизменяемых языко-
вых штампов к общему количеству употребленных в данном
ответе лексем (точнее, лексов: в обоих случаях мы следуем
терминологии Ю. С. Маслова 1987:89, 117). Отметим, что
определенная выше категория релевантности формально отде-
ляла вербальные реакции наблюдаемых, входившие в процедуру
тестирования, от их спонтанной речевой деятельности, в том
числе вызванной вопросом исследователя.
Под языковыми штампами понимались:
Прагматические клише. В современной лингвистической
теории они рассматриваются как «достаточно фиксированные
языковые реакции на стандартные ситуации социального об-
щения» (Ратмайр 1997:15). Слово «языковые» в приведенной
цитате корректнее было бы заменить на «речевые», поскольку
указанный тип клише, как и любая лексема, хранится как
целое в памяти носителей языка и актуализируется в конкрет-
ной ситуации определенного рода (или при мысленном вос-
произведении такой ситуации) (ср. Винокур 1990:588). Такая
поправка вполне соответствует установкам указанного выше
автора. В цитированной работе перечислен ряд простейших
стереотипных ситуаций и отмечено, что прагматические клише
представляют собой «часть когнитивной репрезентации этих
ситуаций в сознании членов данного языкового сообщества»
(Ратмайр 1997:17).
Сходные единицы выделяются и рядом других авторов, раз-
рабатывающих прагматический аспект речевой деятельности.
К примеру, на близких причинах основано предпринятое в рам-
ках современной «ассоциативной грамматики» выделение так
называемых «ритуальных фраз» (Караулов 1993:233—234).
В. Н. Ярцева подчеркивает существенную роль, которую играют
«устойчивые лексико-синтаксические комплексы, постоянно
употребляемые в определенной коммуникативной ситуации»
(Ярцева 1986:28—29). Т. М. Николаева рассматривает речевые
клише как стереотипные блоки коммуникации, воспроизводя-
91
щие некие наиболее общие «устойчивые парадигмы миропоряд-
ка», сложившиеся в сознании членов данного социума (Лин-
гвистика текста 1978:30). Авторы-составители сборника образ-
цов современной русской разговорной речи провели выделение
«речевых стереотипов» в таких типовых ситуациях, как короткий
информационный диалог или телефонный разговор (Баринова,
Земская, Капанадзе, Красильникова, Ширяев 1978:295—305).
Строгое описание прагматических клише возможно лишь
на базе достаточно полного частотного словаря коммуникации
при соответствующем типе ИСС. В отсутствие такового, праг-
матические клише задавались списком, составленным на ос-
нове предварительных неформальных наблюдений. По заданию
1, такой список включал в себя следующие лексемы: «нор-
мально, в норме, норма, порядок, так себе, того, не очень,
больно». При тестировании экзогенных ИСС в’их число были
дополнительно внесены лексемы «хорошо», «отлично», часто
употребляемые «в полевых условиях» для оценки состояния
техники и персонала.
Представляется очевидным, что, с точки зрения актуального
членения предложения, указанные простые и составные лек-
семы передавали рему (в употреблении термина «составные
лексемы» мы примыкаем к позиции Ю. С. Маслова 1987:117).
По нашему наблюдению, в ответах пациентов также эпизоди-
чески появлялась и тема. Можно предположить, что причиной
этого была необходимость заполнить паузу, которая была нужна
говорившему для подыскания ответа по существу. Дублирова-
ние темы реализовывалось как в виде повторения стимула (или
его отдельных составляющих, не исключая отдельных слогов),
так и в виде замены стимула на более общую лексему
указательно-заместительного типа: «(а), это дело; эта(-то) шту-
ка; (а), это (-то); (а), тут (-то)». Лексемы последнего типа
принадлежат словарю устно-разговорного стиля в целом, од-
нако с большой вероятностью могут рассматриваться и на
правах прагматических клише в данной конкретной ситуации.
По этой причине при подсчете прагматических клише они
включались в состав последних. Сказанное подразумевает тео-
ретическое различение «тематических» и «рематических» праг-
матических клише. Напротив, простое повторение стимула
рассматривалось как проявление так называемой отраженной
речи, что позволяло исключить их из подсчета прагматических
клише (ср. Вассерман 1983:168). Изложенный выше подход в
каждом конкретном случае создает методологически коррект-
ную базу для определения общей тенденции в употреблении
прагматических клише, поскольку он отнюдь не исчерпывает
состава возможных в данной конкретной ситуации прагмати-
ческих клише и даже предполагает возвращение к данному
материалу на дальнейших этапах исследования.
92
фразеологизмы разного рода, то есть единицы, относимые
в отечественной лексикологической традиции к фразеологи-
ческим сращениям, единствам, сочетаниям, выражениям и
понимаемые как «сочетания слов, обладающие относительной
устойчивостью, воспроизводимостью в готовом виде, экспрес-
сивностью и целостным значением» (Мокиенко 1986:5). До-
статочно частые в повседневной разговорной речи (Красиль-
никова 1980:43) устойчивые словосочетания и фразеологизмы
проявляют тенденцию к заметному расширению сферы упот-
ребления под действием внешней нагрузки, отмеченную при
самых разнообразных состояниях целым рядом исследователей
(подробнее см. раздел 1.3).
По-видимому, наиболее .общей причиной такой тенденции
является известная легкость выбора из памяти и произнесения
«готового» фразеологизма по сравнению с задействованием
сложного, многоуровневого механизма порождения разверну-
того высказывания (в контексте противопоставления лингвис-
тических знаков и символов ср. Основы теории речевой дея-
тельности 1974:85—86).
При обработке ответов на данное задание нам чаще всего
встречались фразеологизмы оценочного и восклицательного, в
частности инвективного, типа. При конкретном подсчете мы
обращались к работе В. М. Мокиенко, а также к более по-
дробному словарю, изданному под редакцией А: И. Молоткова
(Мокиенко 1980:265—268; Фразеологический словарь русского
языка 1994; ср. Телия 19906). К материалу указанных источ-
ников приходилось делать некоторые дополнения, обусловлен-
ные речевым узусом последних лет, который, в силу понятных
причин, пока не нашел полного отражения в словарях (при-
меры: «Как голова? — Процесс пошел!»; «Как глаза? — Как в
Крыму»). В беседах с двумя пациентами после окончания
сеанса фармакотерапии было выяснено, что первый наблюдае-
мый подразумевал своеобразный этап спутанности сознания,
о вероятности появления которого он уже знал по беседам с
другими пациентами, ранее прошедшими терапию. Второй на-
блюдаемый имел в виду продолжение «... все в дыму, ничего
не видно».
Заметим, что для обоих пациентов достаточно важным было
также продемонстрировать окружающим присутствие духа, мо-
жет быть, пошутить. Соответственно, употребление фразеоло-
гизма позволило в обоих цитированных случаях существенно
увеличить «семантико-когнитивный» фон высказывания, не
прибегая к порождению развернутого предложения (оговорим-
ся, что исходно цитированное выражение отнесено к случаям
употребления «прецедентных текстов» как реакции в ассоци-
ативном эксперименте, см. Караулов 1993:240). В работах по
когнитивной лингвистике «прецедентные высказывания» типа
93
цитированных рассматриваются на правах особой единицы
дискурса, специфика которой состоит в том, что ее означаемым
является соответствующая «прецедентная ситуация» эталонного
типа, а посредством ее (и «через ее призму») — характеристика
данной реальной ситуации (подробнее см. Гудков, Красных,
Захаренко, Багаева 1997: 107—110).
В случае если фразеологизм содержал как неизменяемые,
так и изменяемые компоненты, первые условно засчитывались
как единица под рубрикой «неизменяемые фразеологизмы», а
вторые — каждый по отдельности в составе общего количества
употребленных в данном ответе (методику расчета последних
см.ниже). При этом компоненты, к которым неприложим кри-
терий изменяемости (например, предлоги) в данном расчете
не учитываются. К примеру, в ответе «В голову ударило» имеем
один фразеологизм, в составе которого условно выделяем один
изменяемый компонент («ударило») и один неизменяемый («в
голову»).
С теоретико-лингвистической точки зрения, различие обеих
выделенных выше разновидностей языковых штампов не вы-
зывает сомнений. Так, в роли прагматических клише могут
выступать как отдельные слова, так и фразеологизмы. Объеди-
нить прагматические клише с фразеологизмами в одном по-
казателе представилось возможным лишь по тому формальному
соображению, что при подсчете порознь по данным динамики
ИСС самого разного типа оба индекса изменяются, как пра-
вило, одинаково. Наряду с этим похожий теоретический, ход
был сделан в работах ряда лингвистов, изучавших закономер-
ности организации устно-разговорной речи в привычных ус-
ловиях повседневной деятельности. Так, Р. Ратмайр (1997:15)
включает в состав «языковых стереотипов» такие функцио-
нальные классы, как с одной стороны, прагматические клише,
а с другой — поговорки, пословицы, «общие места» (то есть
в том числе и некоторые разряды фразеологизмов). Ю. Н. Ка-
раулов (1993:233—234) объединяет в рамках идиоматических
выражений как «ритуальные фразы» (близкие к прагматическим
клише), так и фразеологические сочетания, единства, сраще-
ния.
В лингвистическом постструктурализме подчеркивается
также, что «разные фрагменты текста порождаются с разной
степенью автоматизма, так что на одном полюсе мы наблюдаем
прямое воспроизведение речевых формул, повторяемых в своей
целостности (и потому не требующих, например, морфологи-
ческого синтеза), а на другом — активный поиск вербальных
форм, которые нужны для осуществления данного коммуни-
кативного задания. Очевидно, что в двух этих случаях меха-
низмы, производящие текст, существенным образом различны
и реальное языковое поведение (а тем самым и язык) не может
94
быть описано без учета этого различия. Между обозначенными
выше полюсами располагаются различные уровни автоматизма,
которые также требуют фиксации» (Живов, Тимберлейк,
1997:9).
В рамках «психиатрической лингвистики» также высказано
предположение, что, когда речь идет о простейших сообщениях
типа: «Привет! Как дела?», синтагматическая цепочка может
формироваться непосредственно вслед за денотатом-замыслом,
минуя десигнативный уровень при порождении речи (Паш-
ковский, Пиотровская, Пиотровский 1994:29, ср. Deehert,
Raupach 1980:91—95). В. Б. Касевич (1977:157—163) допускает
сокращенные переходы такого рода, предполагая при этом как
привлечение прошлого стереотипизированного опыта, так и
действие механизма параллельной переработки информации.
Последняя тема выходит в настоящее время на первый план
в когнитивных исследованиях (Gardner 1987:394—398).
Итак, в качестве рабочей гипотезы можно принять поло-
жение, что «принцип экономии усилий» на порождение речи,
существенно важный при повседневной речевой деятельности,
может сохраняться и даже принимать на себя ведущую роль
при ИСС, накладывающих жесткие ограничения на комбина-
торные возможности и оперативные ресурсы механизма рече-
вой деятельности. Доказательство этого положения выходит за
пределы задач данной книги, поскольку в значительной степени
относится к компетенции нейролингвистики.
По индексу 1а рассчитывается отношение количества не-
изменяемых «языковых клише» к общему количеству лексов,
употребленных в ответе на данное задание. В число последних
включаются все знаменательные и большая часть служебных
слов. Из него исключаются простые первообразные предлоги,
поставленные при другом слове (обычно имени), а также от-
рицательная частица «не» при глаголе (обычно в функции
сказуемого). Естественно, что в общее число лексов, употреб-
ленных в ответе на данное задание, включаются и сами «язы-
ковые штампы», каждый из которых считается за единицу.
При ИФС эпизодически наблюдаются случаи самостоя-
тельного употребления приставок или предлогов, нередкие и
в обиходно-разговорной речи (Красильникова 1980:48). К. при-
меру, «Как глаза? — Да как-то недо... (*) Ну, недо-о ... пони-
маете, расплывается все». В данном примере сегмент «недо»,
произнесенный с характерной интонацией и удлинением ко-
нечного звука, рассматривается нами как функциональная за-
мена слова «недо-статочно» (четко, хорошо), либо же как общая
характеристика «недо-стачи», в данных условиях не нуждаю-
щаяся в особой конкретизации. Каждое из таких словоупот-
реблений условно засчитывалось как единица в составе зна-
менательных слов.
95
В случае самостоятельного употребления частицы «не», она
становится с трудом отличимой на слух от несущей значитель-
ную синтаксическую нагрузку отрицательной частицы «нет» (в
особенности в ее просторечных вариантах «не-а, не, не-е») и
также учитывается как отдельная лексема. Не вполне ясно
произнесенные морфемы при записи заключены в квадратные
скобки.
В случае самого примитивного диалога, реализованного в
рамках задания 1 (например: «Как глаза? — Нормально»), мы
констатируем прежде всего, что между исследователем и на-
блюдаемым прошел осмысленный микродиалог, релевантный
ситуации, что составляет простейший акт двусторонней ком-
муникации.
Восприняв вопрос, наблюдаемый поставил ему в соответ-
ствие определенный орган тела (например, голову). Следова-
тельно, имел место простейший акт номинации. В силу того
что вопрос был соотнесен наблюдаемым с органом собствен-
ного тела (своей головой), имел место элементарный акт ло-
кации. Ответная реакция представляла собой высказывание о
состоянии объекта вопроса (головы наблюдаемого) и содержала
«психологический предикат», выраженный в словесной форме
(рему). Таким образом, имел место простейший, но релевант-
ный данной коммуникативной ситуации акт предикации (в
трактовке выделенных трех актов мы разделяем взгляды соот-
ветственно В. Н. Телия 1990а, Н. А. Слюсаревой 1990 и
Ю. С. Степанова 1990а). Следовательно, выполнение данного
задания свидетельствовало об интактности операций, базовых
для ведения речевой деятельности в целом.
Аналогичный анализ применим и к другим заданиям теста,
с ограничениями, неизбежно накладываемыми типом приме-
ненного стимула на реакцию наблюдаемого. Точно измерить
качество проведения указанных базовых операций теоретически
весьма затруднительно, тем не менее его возможность, в пользу
которой свидетельствует сам факт проведения теста (состоящий
в получении осмысленных реакций на составляющие его сти-
мулы), принципиально важна для проверки общего положения
о сохранности (хотя иногда и в предельно ограниченном виде)
способности к выполнению указанных базовых операций на
всех наблюдаемых стадиях ИФС.
По индексу 16 рассчитывалось отношение количества не-
глагольных фразеологизмов к общему количеству фразеологиз-
мов, употребленных в ответе. При расчете данного индекса
введенное выше различение неизменяемого и изменяемого
компонентов фразеологизма не применялось. Поэтому в дан-
ном случае каждый фразеологизм условно рассматривался как
составная лексема, которая могла содержать один или несколь-
ко глаголов или вербоидов, либо же их не содержать. К пос-
96
леднему случаю были отнесены и все спорные случаи, пред-
ставленные архаичными глаголами и вербоидами, уже не вос-
принимающимися как таковые большинством носителей рус-
ского языка. Разумеется, что тенденции употребления глагола
в составе устойчивого словосочетания не обязательно соответ-
ствуют тенденциям его употребления в составе свободного
словосочетания. Соответственно, первое измеряется индексом
16, а последнему будет присвоен особый показатель (см. ниже).
2. «Сказать то же (самое) одним словом : муж-жена -».
Общая идея данного задания была сформулирована в начале
1950-х годов Ч. Осгудом. С тех пор оно пользовалось неиз-
менной популярностью в когнитивных исследованиях, по-
скольку при относительной простоте позволяло получить на-
дежную оценку «признаков смысловой общности или, что в
данном случае принципиально то же самое, смысловой диф-
ференциации» (Бехтерева 1988:149—150). В лингвистической
семантике гипо-гиперонимические связи рассматриваются как
разновидность классификационных связей, входящих, в свою
очередь, в список базовых концептуальных связей, употреби-
мых в когнитивной деятельности (Никитин 1996:228—230).
Способность устойчиво выполнять задание такого типа дает и
оценку степени стресса, поскольку под его воздействием спо-
собность проводить генерализацию, безусловно, снижается (Га-
лагудзе 1980:82—83).
В качестве стимула в данном задании использовались ус-
тойчивые словосочетания, состоящие из парных терминов род-
ства одного уровня («муж-жена», «брат-сестра», «сын-дочь»).
В лексикологии они нередко рассматриваются под рубрикой
«парные фразеологизмы». При этом подчеркивается, что они
обозначают семантические микрополя, касающиеся наиболее
устойчивых для носителей данной культуры парадигм миро-
порядка, а модель, по которым они построены, продуктивна
(Мокиенко 1986:226—232). Применение аналогичного, парного
стимула весьма эффективно при изучении речевых проявлений
и эмоционального стресса (Носенко, Егорова 1992:77). По
нашим наблюдениям, использование «парного фразеологизма»
в качестве стимула существенно облегчало задание, делая его
выполнимым на достаточно глубоких стадиях диссолюции пси-
хической деятельности.
Получение осмысленного ответа по данному заданию рас-
сматривается как свидетельство сохранения доступа к базовым
семантическим полям, а также проведения на них простейших
семантических операций. По индексу 2 регистрируется отно-
шение количества употребленных в ответе релевантных зада-
нию (то есть передающих идею генерализации стимула) су-
ществительных единственного числа («муж-жена — семья»,
7 Заказ 2980
97
«-родня»,«— коллектив»,«— одна сатана») к общему количеству
релевантных существительных, употребленных в ответе. Суще-
ствительные, имеющие форму лишь одного числа («— родня»,
«— молодежь»), условно учитывались вместе с употребленными
в том же числе существительными, имеющими формы обоих
чисел («— коллектив», «— ячейка общества»). Совместно с
существительными соответствующего числа учитывались не-
многочисленные случаи употребления имен собственных (от-
веты типа: «муж-жена — Ивановы»).
Более общий контекст данного задания определяется уже
составившей предмет семантических исследований присущей
русскому языку тенденцией к передаче значения собиратель-
ности или совокупности средствами как словообразования, так
и словоизменения. Пример первого представляют случаи типа:
«лист-листва», где значение собирательности передано в первую
очередь суффиксом («-в-»), примером второго — типа: «лист-
листья», где близкое значение совокупности выражено в первую
очередь флексией («-а»). Подробнее об этом, в связи с обсуж-
дением импликаций так называемой «триады Реформатского»
(«лист — листва — листья»), см. Фрумкина, Михеев, Мостовая,
Рюмина 1991:147—150; сопоставимые данные онтогенеза см.
Лепская 1988; Кларк 1984:227—233; содержательные параллели
из области исторической семантики см. Дегтярёв 1987:59. За-
метное отклонение индекса 2 от фонового уровня позволяет
предположить наличие временного перестроения в рамках
структур типа «триады Реформатского», что дает основание
для их более детального исследования на выделенных таким
образом этапах изменения сознания.
3. «Сегодня нам тяжело. Скажите то же самое, начав так:
Сегодня мы -».
Данная формулировка представляет собой сочетание ши-
роко применимых в современной психолингвистике «методики
незаконченных предложений» и задания на синонимическую
трансформацию (более подробное обсуждение первой см. Бан-
кевич 1981:95—98; ср. Атлас для экспериментального исследо-
вания отклонений в психической деятельности человека
1980:14-15).
Объектом трансформации является безличное предложение,
содержащее «категорию состояния» (неглагольный предикатив,
статив) в сочетании с существительным в дательном падеже,
обозначающим носителя данного состояния, а также наречием
времени. Из числа неглагольных предикативов в данном зада-
нии используются слова с позитивной («весело, легко») или
негативной («тяжело, трудно, скучно») эмоциональной окрас-
кой (коннотацией), омонимичные кратким прилагательным
среднего рода и наречиям на «-о». Задачей тестирования яв-
98
ляется определение части речи, в которую будет преобразован
неглагольный предикатив. Как известно, по одним признакам
он сближается с глаголом, по другим — с неглагольными
частями речи. К первым относится употребление исключи-
тельно в предикативной функции, сочетаемость с инфинити-
вом, а также принятие категорий времени и наклонения при
помощи связки (в том числе «нулевой»), ко вторым — нередкое
принятие формы сравнительной степени, а также уже упомя-
нутая омонимичность или соотносимость с краткими формами
прилагательных среднего рода или с наречиями.
При обработке ответной реакции фиксируется трансфор-
мация неглагольного предикатива в лексему, имеющую анало-
гичную или сопоставимую (позитивную или негативную) кон-
нотацию. Нередко эта лексема образована от того же корня
(«нам трудно — мы трудимся», «— мы ... в общем, есть труд-
ности»), но чаще встречались лексемы более или менее близкого
концептуального значения («нам тяжело — мы трудимся»,
«—приходится попотеть»). Соответственно, по индексу 3 реги-
стрируется трансформация неглагольного предикатива в глагол
или другие отглагольные образования, исключая причастие
(условное обозначение 3 ); в другой или тот же самый негла-
гольный предикатив (2 ); в неглагольную лексему (куда условно
включается и причастие) (условное обозначение 1). Как видим,
данный индекс является дискретным.
Ближайшим контекстом задания является отмеченная ря-
дом авторов на материале уже неглубоких ИСС перестройка
сравнительной частоты употребления разных частей речи, в
первую очередь глагола и имени (мы уже говорили о ней в
главе 1 в связи с «индексом Шлисмана»). Соответственно, по
данному заданию просматривается устойчивость классной ор-
ганизации лексического фонда.
Более широкий контекст составляет дискуссия о «категории
состояния» в русском языке, начатая Л. В. Щербой, продол-
женная рядом авторов в редактировавшихся В. В. Виноградо-
вым «Вопросах языкознания», и продолжающей рассматри-
ваться как весьма актуальная в современном теоретическом
языкознании (подробнее см. Шапиро 1955; Поспелов 1955;
Современный русский язык 1984:396—400; Маслов 1987:164—
165; Бирнбаум 1987:141; Тарланов 1995а: 172—175; Циммерлинг
1998:36-38).
Конкретные выводы каждого автора о природе «категории
состояния» прямо следуют из критериев выделения части речи,
признаваемых им как существенные. В рамках такой дискуссии
данные психолингвистического эксперимента могут рассмат-
риваться как дублирующие уже высказанную аргументацию
либо как реализующие дополнительный критерий, определяе-
мый в первом приближении в качестве «критерия языковой
99
интуиции». Отметим, что при обсуждении целесообразности
последнего, В. М. Алпатов привлек данные по «категории
состояния», полученные на материале речи при ИСС, и вы-
сказал предположение, что систематическая разработка такого
подхода способна реализовать возвращение на новом уровне
к некоторым исходным положениям Л. В. Щербы (Алпатов
1986:43-44).
4А. «Продолжить: Очевидно, мне уже надо -».
Инструкция сводится к заданию продолжить «незавершен-
ное предложение». Стимул содержит модальное слово, вводя-
щее безличное предложение с неглагольным предикативом
модального значения на «-о» («нужно, можно, надо»), а также
«нельзя», «пора». В отличие от предыдущего задания, инструк-
ция не осложнена заданием осуществить трансформацию не-
глагольного предикатива, что существенно облегчает тестиро-
вание. Включение данного задания в методику обусловлено
тем, что выполнение задания 3 вызывает трудности у наблю-
даемых уже на средних стадиях диссолюции. Напротив, вопрос
задания 4А звучит довольно естественно, что позволяет ста-
бильно получать ответы даже при глубоких стадиях угнетения
речемыслительной деятельности.
По предварительным наблюдениям, при выполнении дан-
ного задания вполне естественно давались как глагольные («—
покушать», «— выписываться»), так и неглагольные («— на
обед», «— домой») ответы. Заметное однообразие их тематики
наглядно показывало, чего в первую очередь ждут пациенты
от ближайшего будущего, и потому соответствовало своеоб-
разному «больничному» узусу.
Формулировка вопроса подбиралась методом «проб и оши-
бок» на предварительном этапе исследования. Отсюда — вклю-
чение в его состав модального слова, а также неглагольных
предикативов («можно», «нельзя»). Оба отмеченных фактора
позволяют рассматривать состав стимула по заданию 4А как
схожий с заданием 3, но не эквивалентный ему.
В ответе фиксируется наличие глаголов. Как уже было
сказано, склонность к их более частому употреблению, по
сравнению с другими частями речи, является достаточно чутким
индикатором уже неглубоких изменений психического состо-
яния. Преимуществом данного задания является возможность
расчета статистического недискретного индекса. Принципи-
альное ограничение состоит в том, что валентность конкретного
неглагольного предикатива может оказывать влияние на фор-
мулировку ответа.
По данному заданию рассчитывается индекс 4а. Он опре-
деляется отношением количества глаголов к общему количеству
лексов, употребленных в ответе. Каждый вспомогательный
100
глагол, употребленный в ответах, условно учитывается как
полнозначный глагол. Из состава глаголов при подсчете ус-
ловно устраняется причастие, но включаются другие вербоиды.
Если в ответе был употреблен фразеологизм, то он условно
рассматривается как свободное словосочетание (и, соответст-
венно, его глагольные компоненты учитываются вместе с гла-
голами).
В составе общего количества лексем, употребленных в от-
вете, учитываются знаменательные слова и большая часть слу-
жебных слов. В их число условно, как уже было сказано,
включаются причастия, а также неглагольные компоненты фра-
зеологизмов. Из числа лексов при подсчете исключаются про-
стые первообразные предлоги, поставленные при другом слове,
а также отрицательная частица «не» при глаголе. В случае
нередкого при ИСС самостоятельного употребления приставок,
предлогов или частицы «не», каждый из таких случаев условно
засчитывается как единица при подсчете общего количества
лексем (более подробное обсуждение последней инновации см.
выше, относительно индекса 1а).
В некоторых случаях по данному заданию рассчитывается
индекс 46. Единственное его отличие от индекса 4а состоит в
том, что из подсчета исключается прямое дополнение при
переходном глаголе. Причиной использования такого индекса
послужил тот давно установленный факт, что на продвинутых
ступенях диссолюции речемыслительной деятельности паци-
енты могут воспринимать дополнение как одно целое со ска-
зуемым (Трауготт 1957:26—28). Следовательно, в ходе тестиро-
вания ИСС теоретически может наступить такая стадия, когда
в пределах ограниченного словаря, не затронутого диссолю-
цией, ответы типа: «— чего-нибудь покушать» и «— пообедать»,
с точки зрения «грамматики говорящего», состоят каждый из
одного лекса. С помощью индекса 46 вносится корректива,
необходимая для нейтрализации такой тенденции.
4Б. «Продолжить: Сын, который у меня -».
В данном задании говорится о родственнике или близком
человеке, реально существующем и небезразличном для паци-
ента. О ком конкретно нужно спрашивать, выясняется на
предварительной стадии, при общем знакомстве с пациентом
и его историей болезни. В случае невозможности получить
такую информацию загодя, остается говорить о родителях на-
блюдаемого.
По форме задание представляет собой незавершенное пред-
ложение. Обработка ответов состоит в расчете индекса 4а или
46. Включение данного задания в программу тестирования
диктовалось необходимостью определить склонность к упот-
реблению в ответе глаголов сравнительно с неглагольными
101
частями речи, исключив, в отличие от предыдущего задания
(4А), влияние валентности неглагольного предикатива. Свое-
образная формулировка стимула ориентирована на одну из
особенностей обиходно-разговорной речи, обнаруженной на
предварительном этапе обследования. Выяснилось, что боль-
шинство наблюдаемых способны достаточно легко восприни-
мать конструкцию типа «у меня есть», и продолжать ее как на
сравнительно неглубоких, так и на довольно продвинутых ста-
диях диссолюции. Причину этого можно видеть как в ее рас-
пространенности в обиходно-разговорной речи (Ермолаева
1995:68), так и в ее соответствии достаточно примитивным
когнитивным моделям, свойственным ранним стадиям онто-,
а в некоторой степени и глоттогенеза (на материале русского
языка см. Правдин 1957; Иванов 1976:15; Бирнбаум 1987:302—
303). Более широкий контекст представлен конструкциями
типа «дательного принадлежности» (dativus possessivus) с гла-
голами определенного семантического подкласса в древнегре-
ческом и латинском языках (ср. Алисова, Репина, Таривердиева
1987:241).
Соответственно, синтагма «который у меня» нередко вос-
принималась пациентами как завершенная определительная
придаточная часть сложноподчиненного предложения («сын,
который у меня» = «*сын, который у меня (есть)», распростра-
няющая тему («сын, который у меня» = «*мой сын»). Как
следствие, ответ содержал именное («-(он) студент») или гла-
гольное («-(он) учится») сказуемое, передававшее рематическую
информацию. Нередко встречающееся в ответах местоименное
удвоение подчеркивало присущее разговорной речи четкое раз-
деление темы и ремы (Красильникова 1980:39—40). В других
случаях (в основном на ранних этапах диссолюции) встречались
развернутые ответы, типа: «- от первого мужа, (он) уже боль-
шой», или «- гостил на праздники, (он) сейчас служит». Можно
предположить, что в ответах такого типа, уже приближавшихся
к требованиям нормативной грамматики, синтагма «который
у меня» рассматривалась пациентом в качестве начала неза-
вершенной определительной придаточной части. После ста-
тистического усреднения ответов, обусловленных различными
пресуппозициями наблюдаемого, исследователь получал полез-
ную дополнительную характеристику склонности к употребле-
нию глаголов в принципиально неоднозначном контексте.
4В. (Наблюдаемому предлагается картинка и задается во-
прос): «Что вы видите на картинке?-».
Предлагаемые наблюдаемым картинки представляли про-
стейшие ситуации (работа в цеху, отдых на природе, использо-
вался также старый плакат «Борьба за мир»). Задания такого
типа широко приняты в современной психодиагностике, по-
102
скольку позволяют получать образцы минимально грамматичес-
ки обусловленной речевой продукции, близкой к спонтанной.
При проведении данного задания возникла следующая объ-
ективная трудность. В условиях шоковой терапии пациенты
обычно давали отказную реакцию, начиная уже со средних
этапов диссолюции. Причина состояла в том, что в условиях
болезненной терапии им не хотелось напрягаться ради задания,
рассматривавшегося ими как явное экспериментирование с
собой. Как мы уже говорили, задача получения ответной ре-
акции, начиная уже со средних этапов диссолюции, является
отнюдь не тривиальной; в данном случае ее не удалось удов-
летворительно разрешить. Как следствие, в наищх анкетах
образовались пробелы по данному пункту у целого ряда паци-
ентов, на нескольких стадиях, а это, в свою очередь, затрудняло
статистическую обработку ответов. При экстремальных усло-
виях усталые и недовольные наблюдаемые могли умышленно
давать формальные, слишком короткие ответы («- Работа», «-
Отдых», и даже «— Абзац!»), что затрудняло их обработку. В
каждом отдельном случае легко было добиться более распро-
страненного ответа. Однако в условиях массового тестирования
расспросить каждого было затруднительным. В связи с ука-
занными обстоятельствами, данное задание применялось в
очень ограниченном числе случаев и тогда по нему рассчиты-
вались индексы 4а, 46.
5А. «Повторить: Доктор прописал лекарство. Работа, окно,
голова, погода, болезнь -».
При выполнении данного задания нужно запомнить и по-
вторить стимул, состоящий из двух частей, предлагаемых ис-
следователем устно. Первая часть представляет собой простое
распространенное предложение, состоящее из подлежащего,
сказуемого в активе и дополнения. Вторая часть состоит из
пяти произвольных слов, обычных в контексте тестирования.
Общее количество слов, предлагаемых для запоминания и
повторения, равно восьми, что близко к верхней границе объема
кратковременной памяти, предусмотренного «законом Миллера»
(7±2 единицы). Следует оговориться, что восприятие, помеще-
ние в кратковременную память, выбор из нее и воспроизведение
предложения, объединяющего три из восьми слов, несомненно
вносят свою коррективу в качество воспроизведения как самого
предложения, так и следующего за ним списка (теоретически
возможно как обусловленное укрупнением единиц улучшение
качества запоминания, так и более вероятное — под действием
фармакологического препарата либо экстремальных внешних
условий — его ухудшение). В соответствии с последним, общая
идея данного задания состоит в измерении такого ухудшения
путем определения количества запомненных слов.
юз
Замысел задания этого типа принадлежит известному пси-
холингвисту Г. Сэвину. Оно было первоначально разработано
для измерения сравнительной трудности восприятия и порож-
дения трансформационных преобразований (Savin, Perchonock
1965). Выказав при своей простоте высокую эффективность,
задание нашло широкое применение в психолингвистических
исследованиях, в довольно большом количестве вариантов
(Слобин, Грин 1976:65—69).
Систематического применения «методики Сэвина-Перчонок»
на материале речи при ИСС до настоящего исследования не
проводилось. Отметим, что в первоначальном варианте упомя-
нутой методики использовался стимул из одиннадцати слов, в
том числе предложения из трех слов со списком из восьми слов.
Причина состояла в том, что Сэвин хотел превысить объем
кратковременной памяти по Миллеру и таким образом сразу
создать нагрузку на память. В нашем случае возможности памяти
наблюдаемых довольно быстро снижались по мере действия
препарата. Поэтому после предварительной проверки разных
вариантов мы остановились на списке из пяти слов.
При разработке задания были учтены также актуальные
тенденции в изучении отдельных компонентов кратковремен-
ной памяти. Как установлено психологами при изучении за-
кономерностей запоминания списка слов, примерно первая
треть списка запоминается удовлетворительно, вторая — го-
раздо хуже, а третья — обычно лучше обеих (причем слова из
последней трети воспринимались, как правило, тем лучше, чем
ближе они стояли к концу списка). В качестве общего объяс-
нения указанной закономерности в настоящее .время принято
то, что запоминание первой трети достаточно длинного списка
задействует преимущественно логическую компоненту кратко-
временной памяти, в то время как последняя треть обусловлена
подключением механической компоненты (по-видимому, кор-
ректнее было бы говорить о следовой реакции).
Как отмечают психологи, указанная закономерность дей-
ствительна и для списка из десяти слов. В этом случае она
характеризуется гистограммой, где сначала (от первого слова
до пятого) вероятность запоминания снижается (примерно от
0,7 до 0,5), а затем (от пятого до.десятого слова) растет от 0,5
до примерно 0,9 (подробнее см. Норман 1985:33). В силу того
что список из десяти слов достаточно близок к используемому
в задании 5А, можно предположить, что установленные с его
помощью закономерности можно без больших искажений
экстраполировать и на список из восьми слов (три из которых
входят в простое предложение). При этом запоминание первых
3-4 слов скорее всего задействует логическую компоненту крат-
ковременной памяти, а последних 3-4 — механическую. На
этом же основании список слов поставлен в конец задания.
104
Такая расстановка обеих составляющих стимула, применяв-
шаяся и Д. Слобином, не является единственно принятой. К
примеру, Л. Норман (1985:34) работал с обратным расположе-
нием.
По данному заданию регистрируется количество запомнен-
ных слов: из списка (индекс 5а), из предложения (индекс 56).
В некоторых случаях применялся иццекс 5в. Он получался из
индекса 5а: вычитанием цифры 1 при любом искажении пред-
ложения и цифры 2 — при его полном забывании (в случае
получения отрицательных величин, индекс условно приравни-
вался к нулю). Указанные индексы дают эксплицитную оценку
объема кратковременной памяти, существенно важного для ве-
дения речевой деятельности в целом. Как уже отмечалось в
литературе, показатели этого рода имплицитно позволяют изу-
чать закономерности организации высказывания, то есть от-
резков речи, более крупных, чем слова (Сахарный 1989:107—
108), которые реализуют «грамматику предложения».
5Б. «Повторить: Укол сделан сестрой. Одеяло, подушка,
сердце, неделя, здоровье -».
Стимул данного задания совпадает по форме со стимулом
предыдущего, за исключением того обстоятельства, что в функ-
ции сказуемого здесь употреблено страдательное причастие
прошедшего времени в краткой форме. Как известно, последнее
регулярно используется в современном русском языке для
передачи страдательного значения, то есть образования «пас-
сивного конверсива». В силу последнего обстоятельства, со-
поставление объема кратковременной памяти при выполнении
заданий 5А и 5Б дает точную характеристику сравнительной
трудности восприятия и порождения предложений с активной
или пассивной конструкцией.
Как было выяснено при специальном исследовании меха-
низмов указанной трансформации, восприятие и воспроизве-
дение активной конструкции производятся, как правило, легче,
чем пассивной. Специальные исследования, проведенные на
материале речи при эмоциональном стрессе, показали, что при
пересказе текста наблюдаемые в норме стремятся заменять
пассивные глагольные конструкции на активные, что отражает
сравнительную трудность их восприятия и оперирования обеи-
ми (Родионов 1985:11,14). Уточнения этой закономерности
касались в первую очередь роли порядка слов, вносившей
заметный вклад в облегчение или затруднение выполнения
задания. Принципиально важным в этом плане оказался и
конкретный уровень межполушарной асимметрии (Балонов,
Деглин, Черниговская 1985:112).
Свои коррективы вносил и грамматический строй языка,
на котором проводилось тестирование. Так, даже литературный
105
русский язык обладает значительно менее четкой парадигмой
передачи активно-пассивной диатезы, чем английский (по-
дробнее см. Теория функциональной грамматики... 1991:128—
138). Что же касается русской обиходно-разговорной речи, то
массовые обследования устойчиво регистрируют присущую ей
тенденцию к минимальному употреблению страдательных обо-
ротов (Сиротинина 1983:41). В теории психолингвистики уже
было показано, что указанные обстоятельства прямо сказыва-
ются на результатах, полученных при проверке методики
Сэвина-Перчонок на русском материале, что исключает их
прямое сравнение с данными, полученными при наблюдении
англоязычных испытуемых (Сахарный 1989:106—107). Сказан-
ное позволяло сразу предположить, что применение обсуждае-
мой методики на материале русской речи при ИСС также
укажет на большую легкость восприятия предложения с ак-
тивной конструкцией по сравнению с пассивной. В силу одно-
типности заданий 5А и 5Б, по ним рассчитывались те же самые
индексы. Дополнительно рассчитывался также индекс 5г, по-
лучавшийся как сумма значений индекса 5а по заданиям 5А
и 5Б.
5В. «Повторить: Какой сегодня день недели? Работа, окно,
голова, погода, болезнь -».
Формулировка данного задания включает в себя вопроси-
тельное предложение, состоящее из четырех слов (включая
вопросительное слово), и следующего за ним списка из пяти
слов. Как уже было сказано, методика обработки ответов по
заданиям 5А-5В была одинаковой. В некоторых случаях мы
считали корректным расчет среднего арифметического значе-
ния каждого индекса сразу по всем указанным заданиям. В
дальнейшем изложении расчет по такой методике в каждом
конкретном случае оговорен.
6. «Ответить любым словом: напряжение -, грустный -,
волноваться —, тяжело -».
'Задание представляет собой разновидность ассоциативного
теста, широко применяемого в психолингвистике и стабильно
выказывающего значительную эффективность также на мате-
риале ИСС. В качестве стимулов используются четыре слова,
относящиеся соответственно к существительным, прилагатель-
ным, глаголам и наречиям. Они подбираются из числа лексем,
часто употребляемых в ситуации стационара для характерис-
тики отдельных аспектов самочувствия или эмоционального
фона. Слова-стимулы предъявляются наблюдаемому последо-
вательно, одно за другим, сразу же вслед за получением вер-
бальной реакции на предыдущее слово. При обработке ответов
учитываются знаменательные слова, которые подразделяются
106
далее на парадигматические и синтагматические ассоциации.
По данному критерию из однословных ответов в качестве
парадигматических ассоциаций условно рассматриваются слова,
принадлежащие к той же части речи, что. и слово-стимул
(«тяжело — трудно»), в качестве синтагматических — любые
слова, не относящиеся к ней («тяжело — лечиться»). Сказанное
нуждается в следующих уточнениях:
— в случае если ответ составляет со словом-стимулом фра-
зеологизм, мы условно относим его к одной из двух указанных
групп, согласно формальному признаку принадлежности к той
же части речи, что и слово-стимул;
— в случае если ответы относятся к так называемым «низ-
шим ассоциациям», мы разделяем их на следующие две под-
группы:
— вопросительные («- чего?») и отказные («- (м-м)...не
знаю») ответы, свидетельствующие о принципиальной возмож-
ности коммуникации, которая в данном случае была реализо-
вана неадекватно задаче тестирования. Поэтому вербальные
реакции данного типа условно рассматриваются как отсутствие
ответа, а в соответствующей графе ставится многоточие. С тех
же позиций рассматриваются нечленораздельные и неразбор-
чивые реакции;
— эхолалические («грустный — устный»), атактические («тя-
жело — стоп») и междометные («тяжело — фу!») ответы, сви-
детельствующие о возможности коммуникаций, реализованной
в данном случае способом примитивным, ущербным, однако
в принципе соответствующим задаче тестирования. На этом
основании они условно включаются в подсчет, согласно при-
нятому критерию.
В каждом многословном ответе учитывается первое знаме-
нательное слово, поддающееся обработке по принятому кри-
терию. При этом вводные слова и словосочетания условно не
учитываются, на том основании, что они не являются непо-
средственной реакцией на стимул, а чаще всего передают
затруднение пациента, состоящее в необходимости немедлен-
ной формулировки ответа. По данному заданию рассчитывается
отношение количества синтагматических ответов к общему
количеству слов-стимулов (индексы: ба — для существитель-
ного, прилагательного, глагола, наречия; бб — для существи-
тельного, прилагательного, глагола; бв — для существительного
и прилагательного). Кроме того, в некоторых случаях рассчи-
тывалось отношение количества синтагматических ответов к
общему количеству знаменательных слов в ответах (совместно
с последними при этом условно учитывались служебные гла-
голы, каждый как единица). Соответственно рассчитывались
индексы: бг — для существительного, прилагательного, глагола,
наречия; бд — для существительного и прилагательного.
107
Достоинства и недостатки критерия обработки ответов,
принятого в данном исследовании, общеизвестны. К первым
относится то, что, соотнося классную принадлежность слова-
стимула и слова-реакции, критерий дает наиболее общую ха-
рактеристику сочетаемости различных классов слов. С помо-
щью ее дальнейшего развертывания до уровня конкретных
лексем можно реализовать исследовательскую программу, за-
ложенную в концепциях типа «ассоциативно-вербальной сети»,
понимаемой как лексикализованная грамматика «стихийного
носителя языка» (Караулов 1993), или цепочек «ключевых слов»
как словарной репрезентации «первичных текстов» («текстов-
примитивов»), в свою очередь обеспечивающих речевую дея-
тельность в типовых ситуациях (Сахарный 1989:141—144).'
В более широком аспекте критерий отражает соотношение
склонности к эндо- или экзоцентрическому сочетанию единиц,
в принципе релевантное для любого уровня системы языка
(естественно, оба термина употреблены здесь в буквальном
смысле, вне связи с терминологией «непосредственно состав-
ляющих»). Дихотомия этого плана получила содержательную
разработку в исследованиях целого ряда видных лингвистов,
от Ф. де Соссюра до А. Р. Лурии (1975а:55). В современной
нейропсихологии способность к ассоциативному мышлению
рассматривается как закономерное проявление непрерывного
перестроения структуры нейронных популяций, задействован-
ных при обеспечении психической деятельности, полагаемого
одним из фундаментальных свойств функциональной органи-
зации мозга человека в целом (Медведев, Пахомов 1989:225).
Недостатки принятого критерия также вполне очевидны.
Прежде всего, в рамках ассоциации, формально относящейся
к парадигматическим, в ряде случаев можно предполагать «син-
тагматический» (подразумевающий развертывание в виде сло-
восочетания) ход мысли («врач-халат»), и наоборот (Залевская
1979:9—10). Далее, в рамках неизменного соотношения пара-
дигматических и синтагматических ассоциаций можно распо-
знать процесс нарастания стереотипных, клишированных от-
ветов. Такая тенденция уже отмечена на материале речи при
неглубоких ИСС (Галагудзе 1980:82—83). Наконец, в совре-
менной психолингвистике обсуждается и возможность введе-
ния в рассматриваемую дихотомию других членов, к примеру
«тематических ассоциаций».
Признавая необходимость дальнейшей теоретической раз-
работки рассматриваемого критерия, мы полагаем возможным
в первом приближении остановиться на его применении в
простейшем, двусоставном виде. В этом отношении мы следуем
тенденции, принятой в современной психолингвистике. Как
уже отмечалось в литературе, «обычно принимается условное
решение: если стимул и реакция принадлежат к одной части
108
речи, то это парадигматическая ассоциация; если к разным,
то это синтагматическая ассоциация» (Сахарный 1989:93).
Ведущая тенденция в перестроении указанных двух типов
ассоциирования при адаптивно обусловленном изменении со-
знания пока остается не вполне ясной. Общим ориентиром на
настоящий момент остается сложившаяся в нейро- и психо-
лингвистике традиция подчеркивания их взаимодополнитель-
ного, комплементарного характера, базового для речевой дея-
тельности при любом состоянии (ср.Ахутина 1989:76—79).
7. «Сказать одним предложением: На фотографии она была
с сестрой. Она выглядела старше ее -».
Формулировка задания намеренно двусмысленна. Она до-
пускает отнесение второго предложения как к подлежащему,
так и к дополнению первого предложения. Субъектная рефе-
ренция обычно реализовалась в ответах путем построения рас-
пространенного предложения с однородными сказуемыми
(«-На фотографии она была.с сестрой и выглядела старше ее»).
Нередко встречалось и преобразование стимула в сложнопод-
чиненное предложение с определительной придаточной частью
(«- На фотографии она была с сестрой, которой она была
старше»). Объектная референция чаще всего реализовалась при
помощи такого же предложения с определительной частью,
отнесенной не к подлежащему, а к дополнению первого пред-
ложения стимула при помощи союзного слова «который»
(«- На фотографии она была с сестрой, которая выглядела
старше ее»). По данному заданию рассчитывался индекс 7,
которому приписывалось одно из двух значений: 1 в случае
объектной референции, и 2 — субъектной.
В случае если общее направление референции было выра-
жено тестируемым недвусмысленно, лексические и граммати-
ческие изменения, допущенные им в ответе, рассматривались
как несущественные (естественно, только условно, и с точки
зрения принятого критерия обработки). Если же тестируемый
затруднялся с ответом или давал ответ, который не мог быть
обработан по принятому критерию, допускалось упрощение
задания при помощи повторения стимула в следующей, видо-
измененной форме: «На фотографии она была с сестрой. Она
выглядела старше ее. Кто выглядел старше? -». Если и после
этого не удавалось получить релевантный ответ, индексу 7
приписывалось нулевое значение.
Направленность данного задания обусловлена в первую
очередь тем, что при объектной референции отвечающему
приходится держать в кратковременной памяти, при прочих
равных условиях, меньше единиц, нежели при субъектной.
Более общий контекст составляют структурно сопоставимые
тесты, разработанные в целях проверки и уточнения совре-
109
менных синтаксических теорий — «кумулятивных предписа-
ний» (Слобин 1984:182—183), «кореференции» (Rizzi 1997:2—3),
и пр. Аналогичные задания применяются в психологии разви-
тия под термином «тест Берта» с целью проверки способности
к организации серийных конструктов (Пиаже 1984:330). В це-
лом, индекс 7 отражает наличие склонности к использованию
сложных синтаксических конструкций.
Направление изменения индекса 7 при ИСС остаетсй не
вполне очевидным. С одной стороны, нагрузка любого рода в
принципе влечет за собой снижение объема кратковременной
памяти и общее упрощение синтаксических конструкций (по-
дробнее см. раздел 1.3). Как следствие, можно предполагать
бблыпую вероятность объектной референции при ИСС. С дру-
гой стороны, конструкция с однородными сказуемыми также
не предъявляет особых требований к кратковременной памяти,
поскольку ориентирована на паратаксис. Между тем при ИСС
вполне очевидна тенденция к упрощению синтаксических кон-
струкций, в первую очередь по линии избегания гипотаксиса.
Таким образом, есть свои аргументы и в пользу субъектной
референции.
Похожие вопросы уже привлекали внимание психолингвис-
тов, работающих на материале детской речи. Однако и там
положение нельзя назвать вполне выясненным. Как отмечал
специально занимавшийся этой проблематикой М. Флак, пер-
вичность освоения объектного подчинения в онтогенезе пред-
ставляется более вероятной. Вместе с тем, существуют весомые
аргументы и в пользу того, что первым при овладении речью
все же осваивается субъектное подчинение. При этом нельзя
исключить и неоднократной смены предпочтения до возраста
9—10 лет. Данные Флака получены на материале английского
языка, однако рассматриваются им как близкие к универса-
лиям, по крайней мере для индоевропейских языков (Fluck
1977; Fluck 1978).
В ходе тестирования каждое задание использовалось в не-
скольких заранее подготовленных вариантах, различавшихся
по лексическому заполнению, стимула (инструкция по выпол-
нению каждого задания не изменялась). Слова, подставляемые
в каждое задание, подбирались таким образом, чтобы они как
можно полнее соответствовали лексическим и грамматическим
значениям, эксплицитно определенным в формулировке его
содержания. Естественно, что полная эквивалентность вари-
антов была теоретически недостижимой. Так, подстановка в
задании 2 устойчивого словосочетания «брат-сестра» на место
стимула «муж-жена» безусловно вносило определенные изме-
нения в содержание стимула. Вместе с тем, оба указанных
стимула относятся к парным фразеологизмам, состоящим из
терминов родства одного уровня (гипонимов). Поэтому они
110
вполне могли рассматриваться как условно-эквивалентные, с
точностью до эксплицитно сформулированных в тексте насто-
ящего раздела характеристик.
На этом заканчивается изложение структуры заданий, при-
мененных в данном исследовании, а также методики обработки
их результатов. Общий вывод состоит в том, что при относи-
тельной простоте проведения и обработки каждое из заданий
дает содержательную характеристику выполнимости, а также
способа проведения одной или нескольких лингвистических
операций, базовых для ведения речевой деятельности в целом.
Видимо, именно этим объясняется тот факт, что в принципе
каждое из них уже нашло широкое применение в практике
психолингвистического тестирования.
Формой последовательного расположения заданий является
лингвистический тест. Формулировка и выполнение каждого
задания не предусматривают обращения к другим заданиям
теста. Как следствие, порядок их предъявления тестируемому
условно рассматривался в качестве теоретически несуществен-
ного фактора. В ходе предварительных наблюдений речевой
деятельности при шоковых методах терапии психоактивными
препаратами была проведена пробная перестановка заданий
внутри теста. Результаты его выполнения по каждому индексу
не вышли за пределы разброса данных, приведенных в При-
ложениях 3.1—3.2. На том же основании использование теста,
содержащего сокращенный набор заданий, рассматривалось
как методологически допустимое. Конкретный состав теста
будет особо оговорен ниже, применительно к каждой иссле-
дованной группе. Примеры, приведенные при рассмотрении
отдельных заданий, дают достаточное представление о харак-
тере вербальных реакций, наблюдаемых при тестировании. В
качестве иллюстрации, в заключение данного раздела приво-
дится ряд отобранных случайным образом образцов заполнен-
ного теста.
Сначала приведем полные материалы лингвистического тес-
тирования больного П-ва по ходу одного сеанса кетаминовой
терапии. Состав заданий, условные обозначения и общая про-
цедура тестирования представлены выше. Их конкретное ви-
доизменение при изучении речевых коррелятов кетаминовой
терапии рассмотрено ниже, в начале раздела 3.1. Результаты
обработки данного теста см. под № 3 в табл. 3.1.2. Приложения,
данные анамнеза — под тем же номером в табл. 3.1.3. При-
ложения. Помимо указанных в тексте раздела 2.2 условных
обозначений, знак вопроса в скобках (?) обозначает нечетко
произнесенное слово или словосочетание.
Стадия Д.
1. «Как глаза? — в норме (*) в норме (*) ...
111
Как живот? — норма (*)... (*)...
Как голова? — так себе (*)...
Как плечи? — в норме (*)...
Как руки? — в норме (*)...
Как язык? — норме (*)...»
4А. «Очевидно, мне уже пора — домой (♦) пора домой (*)...».
5А. «Повторить: Доктор прописал лекарство. Работа, окно,
голова, погода, болезнь — Доктор прописал лекарство... (*)...».
5Б. «Повторить: Укол сделан сестрой. Одеяло, подушка,
сердце, неделя, здоровье — Укол сделал сестре... (*) сестра
сделала (*)...».
Стадия Г.
1. «Как глаза? — нормально (*)... (*)...
Как живот? — в норме (*) в норме (*)...
Как голова? — не очень (*)...
Как плечи? — в норме (*)...
Как руки? — нормально (*)...
Как язык? — [норм]ально (*)...»
4А. «Видимо, мне еще нельзя — нельзя еще (*) мне на
выписку (*) пока еще... нет».
5А. «Повторить: Больной принял лекарство. Отдых, постель,
спина, ветер, здоровье. — Больной принял... (*) лекарство (*)
нет...».
5Б. «Повторить: Завтрак сделан поваром. Стена, матрас,
живот, месяц, болезнь. — Завтрак сделал (*) ... Завтрак сделал
повар (*)...».
Стадия В.
1. «Как глаза? — порядок (*) в порядке (*) я же сказал
Как живот? — в общем в норме (*) в норме
Как голова? — болит голова (*) болит
Как плечи? — нормально (*)...
Как руки? — нормально (*) ну, в норме
Как язык? — нормально (*)...»
4А. «Очевидно, мне уже пора — пообедать (*)... кушать
хочется».
5А. «Повторить: Доктор прописал лекарство. Работа, окно,
голова, погода, болезнь — Доктор прописал лекарство (*) под-
хода^)... нет, не помню».
5Б. «Повторить: Укол сделан сестрой. Одеяло, подушка,
сердце, неделя, здоровье — Укол сделан сестрой (*)... (*)...».
Стадия Б.
1. «Как глаза? — рябит в глазах (*) у меня вообще близо-
рукость (*)...
Как живот? — нормально (*)...
112
Как голова? — не-е (*), ну, как-то недо (*) не так, как
обычно
Как плечи? — не болят (*) с плечами нет проблем (*)
больше ничего
Как руки? — не болят (*) все (*)...
Как язык? — суховатый (*) сухой немножко (♦)...»
4А. «Видимо, мне еще нельзя — расслабляться (*)... нарушать
режим».
5А. «Повторить: Больной принял лекарство. Отдых, постель,
спина, ветер, здоровье. — Больной принял лекарство. Отдых,
постель ... здоровье, лекарство».
5Б. «Повторить: Завтрак сделан поваром. Стена, матрас,
живот, месяц, болезнь — Завтрак сделан поваром. Живот,
болезнь. (*) Все».
Стадия А.
1. «Как глаза? — глаза прошли (*) прошли уже глаза (*)
нормально
Как живот? — готовится на обед (*) кончил дело, гуляй
смело...
Как голова? — уже лучше (*) все так вертелось в головешке,
как колесо (*) такие дела
Как плечи? — плечи в полном порядке (*) отлично
Как руки? — руки сильные и... это, умелые (*) плечи как
раз вполне нормально
Как язык? — язык вот суховатый (*) так себе, не очень...это
так должно быть? (*)...»
4А. «Очевидно, мне уже пора — кончать разговоры (*)
оклемался уже (*) покурить хочется, прийти в себя».
5А. «Повторить: Доктор прописал лекарство. Работа, окно,
голова, погода, болезнь — Доктор прописал лекарство. Работа,
окно, болезнь».
5Б. «Повторить: Укол сделан сестрой. Одеяло, подушка,
сердце, неделя, здоровье — Укол сделан сестрой (*) извините,
задумался (*) нет, не припомню».
Кроме того, приведем полные материалы психолингвисти-
ческого тестирования практически здорового наблюдаемого
3-вой, проведенного в полевых условиях, по ходу тренировок
дополнительной группы, состоящей из восьми летчиков-
испытателей. Состав заданий, условные обозначения и общая
процедура тестирования представлены выше. Их конкретное
видоизменение при изучении речевых коррелятов адаптации
членов данной группы рассмотрено в конце раздела 4.2. Ре-
зультаты обработки данного теста см. под № 2 в табл. 4.2.5
приложения.
8 Заказ 2980 1 13
Стадия А.
1. «Как глаза? — Отлично.
Как голова? — Хорошо.
Как руки? — Хорошо.
Как ноги? — Хорошо.
Как живот? — Нормально.
Как плечи? — Отлично.
Как язык? — Хорошо».
2. «Сказать то же самое одним словом:
муж-жена — супруги;
брат-сестра — родственники;
помидоры-огурцы — овощи;
груши-яблоки — фрукты».
4В. «Что вы вцдите на картинке? — Борьба за мир».
4А. «Продолжить: Судя по всему, мне нужно — хорошо
поработать над техникой в горах.
Ему, конечно, очень весело — так как он здоров».
5А. «Повторить: Врач взял портфель. Улица, елка, ворона,
собака, письмо. — Врач взял портфель. Ворона, елка.
Девушка увидена студентом. Поезд, ружье, облако, книга,
веселье. — Девушка увидена студентом. Поезд.
Какой сегодня день недели? Краска, продвижение, окоп,
пила, поле — Какой сегодня день недели? Краска, продвижение,
окоп, пила, поле».
6. «Ответить любым словом:
месяц — февраль,
хороший — очень,
посмотреть — фильм,
сегодня — соревнования».
Стадия Б.
1. «Как глаза? — Отлично.
Как голова? — Отлично.
Как руки? — Отлично.
Как ноги? — Отлично.
Как живот? — Отлично.
Как плечи? — Отлично.
Как язык? — Отлично».
2. «Сказать то же самое одним словом:
офицер-солдат — военнослужащий,
завод-фабрика — производство,
картошка-капуста — овощи».
4В. «Что вы вцдите на картинке? — Пастухи на отдыхе».
4А. «Продолжить: По-видимому, мне необходимо — быстро
заполнить анкету.
Ему, конечно, радостно — что победил».
114
5Д. «Повторить: Милиционер остановил пешехода. Небо,
трамвай, птица, песок, лист. — Милиционер остановил пеше-
хода. Небо, трамвай, песок, пешеход, лист.
Герой награжден командиром. Стол, провод, парад, стекло,
спичка. — Герой награжден командиром. Стол, гараж, спичка.
Какое сегодня число месяца? Стадион, ученый, трава, вагон,
магазин. — Какое сегодня число месяца? Стадион, гора, ма-
газин».
6. «Ответить любым словом:
день — облако,
веселый — очень,
приехать — жить,
завтра — хорошо».
Стадия В.
1. «Как глаза? — Отлично.
Как голова? — Отлично.
Как руки? — Отлично.
Как ноги? — Отлично.
Как живот? — Отлично.
Как плечи? — Отлично.
Как язык? — Отлично».
2. «Сказать то же самое одним словом:
трамвай-троллейбус — транспорт;
синица-журавль — птица;
волк-медведь — хищники».
4В. «Что вы видите на картинке? — Пожар».
4А. «Продолжить: По всей вероятности, ему нужно —. вы-
играть соревнование.
Мне, конечно, весело — что взяла хорошую скорость».
5А. «Повторить: Слесарь починил кран. Бумага, здание,
факт, весна, машина. — Слесарь починил кран. Бумага, факт,
машина, факт.
Актер замечен зрителями. Дорога, чайка, игра, дерево, хо-
зяин. — Актер замечен зрителями. Горло, чайка, хозяин, бумага.
Какой сейчас месяц в году? Журнал, океан, писатель, гвоздь,
удача. — Какой сейчас месяц в году? Журнал, океан, гвоздь».
6. «Ответить любым словом:
год — хороший,
интересный — день,
уехать — не хочется,
вчера — был интересный фильм».
115
2.3. Процедура тестирования
Задачей тестирования являлось упорядоченное наблюдение
речевой деятельности при ИФС, возникавших в результате
применения психоактивных препаратов, а также при адаптации
к экстремальным внешним условиям. Тестирование пациентов,
проходивших фармакологическую терапию, проводилось в ус-
ловиях медицинского стационара. Во всех случаях указанная
терапия проводилась в интересах здоровья пациентов, по ре-
шению лечащего врача и под контролем специально подготов-
ленного медицинского персонала, действовавшего на основа-
нии официально утвержденных инструкций и положений. До
начала нашего исследования руководству соответствующих ме-
дицинских учреждений представлялась в письменном виде пол-
ная информация о его целях и методах. На этом основании
нам или специально подготовленному сотруднику, участвовав-
шему в непосредственном проведении теста, ’ предоставлялось
временное разрешение на доступ к пациентам. Перед началом
тестирования с каждым из них проводилась вводная беседа, в
ходе которой он информировался о цели исследования и статусе
наблюдателя, а также давал согласие на проведение тестиро-
вания.
Психолингвистическое тестирование проводилось с ведома
и под контролем лечащего врача только в периоды времени,
свободные от выполнения лечебных процедур или иных дей-
ствий, необходимых по ходу терапии. В случае необходимости
прервать тестирование с целью выполнения лечебных процедур,
оно прекращалось немедленно. Информация о проведении
теста во всех случаях заносилась в историю болезни, а его
результаты оформлялись в анонимной форме. В случае если
пациент проявлял интерес к результатам тестирования, ему
давался неопределенно-положительный ответ. Вне пределов
тестирования любые контакты с пациентами были сведены к
минимуму.
Во всех частных вопросах наша методика максимально
соответствовала общим принципам и приемам практического
тестирования, выработанным в современных науках о человеке
(подробнее см. нормативные разделы в кн.: Банщиков, Гуськов,
Мягков 1967:188—206; Гайда, Захаров 1982:54—63; Анастази
1982—1:50—52; Ташлыков 1984). Как следствие, принятая про-
цедура тестирования не включала в себя ни экспериментиро-
вания над пациентом, ни каких-либо иных действий, несо-
вместимых с соблюдением его прав, а также общих гуманис-
тических принципов современной науки.
Тестирование практически здоровых лиц, проходивших
адаптацию к экстремальной или особой внешней нагрузке,
116
проводилось непосредственно в полевых условиях. Во всех
случаях пребывание в экстремальных или особых условиях
было связано с общественно-целесообразной деятельностью,
организация и контроль которой принадлежали компетентным
государственным органам, действовавшим на основании офи-
циально утвержденных инструкций и положений.
К примеру, при изучении адаптации к’ антарктическим
условиям общая организация жизни и труда полярников осу-
ществлялась руководством очередной российской антарктичес-
кой экспедиции, а мониторинг состояния полярников прово-
дился членами специально сформированной группы адаптоло-
гов, действовавших под контролем врача экспедиции, на
основании приказа по экспедиции и соответствующих офици-
ально утвержденных методик. Психолингвистическое тестиро-
вание проходило также с согласия руководства, под общим
контролем специалистов соответствующей подготовки и ква-
лификации. С каждым из наблюдаемых проводилась вводная
беседа, устанавливавшая цель тестирования и статус наблюда-
теля.
Вербальное тестирование проводилось во время, свободное
от выполнения других обследований и задач, и не представляло
большой нагрузки для тестируемых лиц. Его результаты были
анонимными и сообщались наблюдаемым лишь в
неопределенно-положительной форме. Таким образом, и на
данном материале принятая методика строго соответствовала
принципам и приемам практического тестирования, принятым
в современных науках о человеке.
Все наблюдаемые, кроме особо оговоренных случаев, были
носителями русского (в качестве родного или первого) языка.
Тестирование речевой деятельности при воздействии пси-
хоактивных препаратов проводилось индивидуально с каждым
пациентом, в устной форме. Тест проводился неоднократно в
течение одного сеанса фармакологической терапии, причем
каждое его проведение приурочивалось к заранее намеченной
стадии развития ИФС, наличие которой подтверждалось врачом
на основании действующих инструкций и руководств.
Время, затрачиваемое на проведение вербального теста (3-5
мин), было заведомо меньшим, чем продолжительность каждой
такой стадии при действии исследованных препаратов (содер-
жательное обсуждение временного режима тестирования дина-
мики функционального состояния см. Буров 1986:286—288, бо-
лее общий контекст см. Биологические ритмы 1984—1:15—18).
Тестирование речевой деятельности при экстремальных ус-
ловиях было также приурочено к основным стадиям ИФС,
обусловленным адаптивными возможностями наблюдаемых.
Оно проводилось в индивидуальном (раздел 4.3) или массовом
(4.1—4.2) порядке. В первом из упомянутых случаев, тест про-
117
водился устно, в последнем — письменно (за исключением
задания на память (5), устно зачитывавшегося проводящим
тест всей группе сразу). Как известно, мозговой механизм
обработки и порождения письменного текста в принципе от-
личается от устного. Поэтому совместный расчет лингвоста-
тистических моделей, опирающихся на результаты как устного,
так и письменного тестирования, рассматривался нами как
методологически неоправданный. Наряду с этим, общение как
в устной, так и в письменной форме задействует одни и те же
базовые лингвистические операции и категории. Кроме того,
при экстремальных условиях типа обследованных нами, в со-
стоянии зрительного анализатора (острота зрения, инкремент-
ные и декрементные пороги критической частоты слияния
световых мельканий, объем зрительной аккомодации) сущест-
венных изменений, выходящих за пределы физиологической
нормы, не наблюдается. В двигательном же анализаторе обна-
руживаются достаточно отчетливые и однозначные изменения:
укорочение или удлинение времени двигательных реакций,
падение лабильности, нарушение показателей координации
движений (Кудрин, Сулимо-Самуйлло, Шабалин 1984:39).
В силу неполной эквивалентности устной и письменной
форм тестирования, сопоставление их психолингвистических
характеристик допускалось лишь в качественной форме. Фо-
нетические наблюдения в данном исследовании не проводи-
лись, в связи со спецификой их аппаратурного обеспечения и
постановки эксперимента (а также методов и приемов статис-
тической обработки и моделирования, см.Мартыненко 1988:23).
Вместе с тем, общая разработанность фонетических аспектов
прикладной лингвистики позволяет рассматривать их освоение
как ближайшую перспективу лингвистики ИСС (ср. Бондарко
1996; Вербицкая 1976; Вербицкая 1996).
Общий вывод из сказанного состоит в том, что процедура
тестирования, принятая в данном исследовании, при надеж-
ности и простоте его проведения и обработки результатов
соответствует принципам и приемам, сложившимся в совре-
менной психолингвистике и психодиагностике.
Непосредственное проведение лингвистического теста и
расчет первичных (исходных для лингвостатистического ана-
лиза) языковых индексов там, где это не оговорено в после-
дующем изложении материала глав 3 и 4, выполнены автором.
Внелингвистическая информация обо всех группах, представ-
ленных в указанных выше главах, собрана и предоставлена
автору или сотруднику, проводившему непосредственное лин-
гвистическое тестирование, официальными лицами, ответст-
венными за состояние обследованной группы в каждом кон-
кретном случае. Формальный анализ всего материала, пред-
ставленного в главах 3 и 4, проводился при помощи
118
стандартного пакета компьютерной обработки статистических
данных «Statgraphics Plus for Windows», разработанного фирмой
«Statistical Graphics Corporation» (США), в версии 2.1 (1996).
В специальной литературе по психодиагностике данный пакет
рассматривается как «наиболее эффективная интегрированная
система статистического анализа данных» (Вассерман, Дюк,
Иовлев, Червинская 1997:180—187). Непосредственный ком-
пьютерный анализ проводился математиком-программистом
А. Я. Ривкиным, при участии и под методическим руководст-
вом автора. Терминология и общая стратегия формального
анализа лингвостатистических данных сверены по источникам:
Гублер 1970; Браунли 1977; Пиотровский, Бекгаев, Пиотровская
1977; Мостеллер, Тьюки 1982; Вучков, Бояджиева 1982; Дрей-
пер, Смит 1987; Штерн 1996. Отбор статистических моделей
и аппроксимаций, включенных в текст данной книги, их об-
суждение и теоретико-лингвистическая интерпретация во всех
случаях проведены автором.
Глава 3
ЯЗЫК И РЕЧЬ
ПРИ ФАРМАКОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ
3.1. Кетаминовая терапия
Основной материал настоящей главы составляет речевая
деятельность при фармакогенных ИФС, следующих наиболее
простому типу динамики, близкому к линейному. С целью
минимизации искажений, вносимых в речевую продукцию осо-
бенностями действия избранного препарата, тестирование про-
водилось на материале шоковой терапии двумя принципиально
различающимися между собой фармакологическими средства-
ми — кетамином и инсулином. В соответствии со сформули-
рованной в главе 2 исследовательской программой, весь- со-
бранный материал переводился в численную форму и подвер-
гался многошаговому формальному компьютерному анализу.
Он состоял в кластеризации обследованной группы и аппрок-
симации характерного для нее типа динамики индексов, вы-
раженных в виде лингвостатистических моделей. В задачу ин-
терпретации, завершавшей каждый цикл получения и обработ-
ки данных, входило получение аргументированных ответов на
два принципиальных вопроса:
1. Можно ли утверждать, что на всех основных стадиях
ИФС наблюдаемые сохраняли способность проведения базовых
лингвистических операций, а также использования единиц основ-
ных уровней языковой системы?
2. Существуют ли стадии ИФС, на которых регулярно об-
наруживаются закономерные признаки временного качественного
перестроения языкового сознания, и совмещаются ли эти признаки
в единую концептуальную схему, оправданную с теоретико-
лингвистической точки зрения?
Положительный ответ на первый вопрос позволяет сделать
вывод об интактности базовых психолингвистических меха-
низмов, обеспечивающих продолжение релевантной данным
условиям когнитивной и коммуникативной деятельности. По-
120
дожительный ответ на второй вопрос имплицирует вывод о
наличии измененных состояний языкового сознания и об их
существенных признаках. Отметим, что при всей простоте
указанных двух вопросов, до настоящего времени они не были
ни поставлены в прямой форме, ни решены в рамках коррект-
ного психолингвистического эксперимента. Между тем про-
движение к более сложным задачам и закономерностям не-
возможно без получения принципиальных ответов на эти во-
просы.
Для получения обоснованных ответов на указанные вопро-
сы было решено пойти на резкую формализацию методики,
включавшую в себя устранение всех индивидуальных и сложных
особенностей речевой продукции — в пользу наиболее общих
и грубых. Как следствие, дальнейшее изложение в минимальной
степени содержит разбор конкретных примеров, нередко от-
крывающих существенные, однако вторичные закономерности
речи при ИФС, и полностью сосредоточивается на базовых
закономерностях и их строго формальном лингвостатистичес-
ком анализе. Подчеркнем, что после обоснования теоретичес-
кой допустимости и практической значимости лингвистики
ИСС, вполне возможны и даже необходимы возврат к углуб-
ленному изучению наиболее интересных стадий и самое по-
дробное обследование их лингвистического своеобразия. Од-
нако для этого сначала необходимо решить самые фундамен-
тальные проблемы.
Кетамин является препаратом, влияющим прежде всего на
холинореактивные системы, первичные для регуляции процес-
сов в нервной системе человека в целом (Харитонов 1977;
Денисенко 1980:527; Азарашвили 1981:114; Данилова 1992:122—
124). Таким образом, действие исследуемого препарата строго
не локализовано, что соответствует нашей установке на на-
блюдение общих закономерностей изменения сознания при
внешней фармакогенной нагрузке. С другой стороны, кетамин
вызывает широкий круг измененных психических состояний
при применении как в больших, так и в малых дозах (о них
подробнее см., соответственно, Rogo 1984; Siegel 1979—
1980:100, ср. International congress on disaster medicine 1977: 69,
174, 178, 180; Grof 1988:281), что дает благоприятный материал
для отработки методов обнаружения разнородных состояний
лингвистическими средствами.
Специальные исследования психолингвистических корре-
лятов данного препарата до настоящего времени не проводи-
лись, однако накоплен достаточный материал, говорящий: о
характерном для действия холинолитиков постепенном «замед-
лении интеллектуальных процессов», «затруднениях в сосре-
доточении внимания» и эпизодическом появлении своеобраз-
ной структуры речи, «напоминающей шизофазию» (Милын-
121
тейн, Спивак 1971:57), о постепенном нарастании «непосле-
довательности, отрывочности», порой «бессвязности и нераз-
борчивости» речи (Столяров 1964:11), о повышении частоты
употребления штампов, конкретных существительных, простых
предложений (Бажин 1984:69), а также о присущем холиноли-
тикам эффекте «диссоциированного обучения» (state-dependent
memory), по-видимому, родственном ИСС (Азарашвили
1981:80—89); ср. также высказанное Р. Я. Голант предположе-
ние о наличии «синдрома мнестического накопления» (см.
Столяров 1964:13).
Все наблюдения, представленные в данной главе, прово-
дились в психиатрических, хирургических и терапевтических
стационарах С.-Петербурга. Основная группа состояла из пят-
надцати мужчин и женщин в возрасте 19—37 лет, помещенных
в стационар для лечения психического заболевания, не сопро-
вождавшегося на данной стадии развития расстройствами речи
и мышления (в основном, ранняя стадия шизофрении, а также
астено-депрессивный, параноидный и тревожно-депрессивный
синдромы). По предписанию и под наблюдением лечащего
врача их лечили с помощью кетаминовой терапии. Для опе-
ративного контроля состояния пациентов, его прогнозирования
и описания специалисты в данном виде терапии пользуются
пятичленной схемой:
А. Фон — состояние активного бодрствования перед вве-
дением кетамина, характеризуемое адекватной реакцией на
окружающее и адекватным самовосприятием. В данной книге
фоновое состояние рассматривается в каждом случае в качестве
референтного;
Б. Сомноленция — непосредственно следующее за введением
кетамина состояние легкой сонливости с увеличением латент-
ного периода реакций;
В. Легкое оглушение — состояние легкой затрудненности
действий под влиянием как дальнейшего удлинения латентного
периода реакций, так и возникновения эпизодов обманов вос-
приятий;
Г. Среднее оглушение — состояние общей затрудненности
коммуникации и действий, связанное с. упрощением комплек-
сов фиксированных движений, а также с измененным воспри-
ятием схемы тела;
Д. Тяжелое оглушение — состояние нарастающих арефлек-
сии, атонии и анестезии.
В ходе каждого сеанса непосредственно после введения
препарата, в течение 5—10 минут, поочередно, развиваются
стадии от Б до начала Д. Далее, в течение примерно 1 часа,
пациент остается на стадии Д. После этого, в течение еще
примерно 1 часа, происходит нормализация состояния, заклю-
чающаяся в поочередном прохождении в обратном порядке
122
всех стадий, от Д до А (ср; Харитонов 1977). По мнению
специалистов по кетаминовой терапии, принципиальных раз-
личий между одноименными стадиями на «нисходящем» и «вос-
ходящем» участках действия препарата не наблюдается (Мильш-
тейн, Спивак 1971:55).
Отметим, что вводимое в начале каждого раздела глав 3 и
4 обозначение стадий ИФС при помощи прописных букв
русского алфавита (А, Б, В...) действительно только в рамках
данного раздела, и недействительно для других разделов (за
исключением особо оговоренных случаев). Во избежание пу-
таницы подчеркнем также, что введенное в разделе 2.2 обо-
значение вариантов заданий посредством прописных букв- при
соответствующем номере позиции теста (например, 4А, 4Б)
совершенно независимо от обозначения стадий ИФС (напри-
мер, А, Б).
Приведенная схема прохождения стадий кетаминовой те-
рапии подразумевает динамику функционального состояния
пациента, проходящую весь путь диссолюции: от состояния
активного бодрствования до фактически прекоматозного со-
стояния и обратно, в достаточно строгой последовательности
(что говорит о наличии ИФС). Неоднократное прохождение
указанных стадий по ходу лечения в режиме, навязанном пре-
паратом, позволяет ожидать у пациента ремиссии нормального
психического состояния (что дает право предположить, помимо
значительного воздействия на низшие физиологические меха-
низмы, также и возникновение под действием кетаминовых
шоков подлинных измененных психических состояний).
В специальной литературе лечебный эффект терапии цент-
ральными холинолитиками определен не столько их воздейст-
вием на затронутые болезнью мозговые структуры, «в том числе
и на кору, сколько вызываемой ими перестройкой защитных
сил организма, то есть повышением естественной реактивнос-
ти» (Бажин 1984:93). В терминологии, принятой в данной
книге, последнее положение может быть переформулировано
как корректирование и/или повышение устойчивости функ-
циональных состояний нормы. Отметим, что шоковая терапия
в целом рассматривается в концепции Н. П. Бехтеревой как
одно из самых эффективных средств разобщения устойчивых
связей, закрепляющих патологическое состояние, дестабили-
зации данного состояния, и перехода к устойчивому нормаль-
ному состоянию или же к новому устойчивому патологическому
состоянию, более близкому к норме, чем старое (Бехтерева
1988:83).
Наряду с начальным и окончательным диагнозами, эффек-
тивностью данного типа терапии и другими использованными
в данной книге характеристиками, нельзя исключить влияние
на результаты психолингвистического тестирования таких фак-
123
торов, как пол, социальное положение, тип личности наблю-
даемых. Первый из указанных факторов — пол — учитывался
в каждой обследованной группе и ни в одном случае не оказал
сколько-нибудь выраженного влияния на абсолютную величину
и/или динамику примененных индексов. Что касается других
названных выше факторов, то они не рассматривались специ-
алистами, отвечавшими за лекарственную терапию, как суще-
ственно важные при ее назначении и проведении. По этой
причине разработка таких коррелятов не проводилась на дан-
ном этапе и нашего исследования. Вместе с тем, его продол-
жение с необходимостью предполагает учет широкого круга
дополнительных факторов ИСС, в первую очередь указанных
выше. Сказанное прямо относится и к группам, обследование
которых описано в главе 4, с очевидными коррективами, обу-
словленными предметом наблюдения — адаптацией здоровых
людей к экзогенным нагрузкам.
Контрольная группа состояла из пяти мужчин и женщин,
в возрасте от 20 до 35 лет. Способ ее комплектования был
принципиально новым. Он применялся нами систематически
при наблюдении и других типов фармакогенных ИФС и в
общем виде состоял в наблюдении психически нормальных
людей, которым по особенностям их лечения, не связанного
с воздействием на психику, вводился тот же препарат. Систе-
матическое применение этого способа позволяло с большой
вероятностью уже на фазе организации тестирования исклю-
чить либо минимизировать специфику изменений сознания,
связанную с начальным (предшествующим введению препара-
та) психическим статусом наблюдаемого, и сохранить специ-
фику, обусловленную либо действием данного препарата, либо
общими закономерностями протекания ИФС. В данном случае
члены контрольной группы получали кетамин в составе наркоза
(кетамино-центральноэнергетического, кетамино-барбитуро-
вого или кетамино-седуксенового) при хирургической опера-
ции (аппендэктомии, струмэктомии или резекции молочной
железы), в результате чего у них развивались .состояния, со-
ответствующие тем же указанным стадиям (от А до Д и обратно).
Следует отметить, что в данном случае анестезиологам было
необходимо лишь достижение пациентом состояния оглушения
(Д) и задержания на нем в течение времени, необходимого
для проведения операции. Наблюдение проводилось на выходе
пациента из наркоза, при его согласии и под контролем врача.
На предварительном этапе исследования, в течение одного
утра, с интервалом в 30—40 минут, проводилось неоднократное
психолингвистическое тестирование группы практически здо-
ровых людей, не проходивших никакой терапии. При общем
разнообразии ответов на вопросы теста явно выраженных за-
кономерностей динамики индексов по стадиям наблюдения в
124
пределах как всей группы, так и ее подгрупп выявлено не
было. Аналогичный результат был получен и в группах, под-
вергавшихся умеренной экзогенной нагрузке. Достаточным
подтверждением такого положения может служить материал
психолингвистического тестирования группы рабочих, зани-
мавшихся привычным трудом в условиях современного про-
изводства (он эксплицитно представлен в разделе 4.3). На этом
основании контрольные группы при фармакогенных ИФС фор-
мировались из психически здоровых людей, принимавших тот
же препарат, что и основная группа.
Примененный лингвистический тест был предельно крат-
ким и состоял из трех заданий: 1 (в модификации из 6 вопро-
сов), 4А, 5А и 5Б. Такой вариант теста при максимальной
простоте его проведения позволяет, тем не менее, давать при-
мерный прогноз протекания ИСС. По данным трем заданиям
рассчитывались соответственно индексы: 1а; 46 (доля глаголь-
ной лексики); 5г (общее количество запомненных слов задания;
диапазон от 0 до 10). Результаты тестирования представлены
в таблице 3.1.2 (см. Приложения). В этой таблице наблюдаемые
№ 1—15 принадлежат к основной группе, № 16—20 — к
контрольной группе, а наблюдение проводилось на восходящем
отрезке действия препарата, т. е. от Д до А. Дополнительные
данные, характеризующие динамику некоторых физиологичес-
ких показателей по ходу действия препарата, представлены в
табл. 3.1.4. В табл. 3.1.3 приведены избранные медицинские
характеристики членов основной исследованной группы. Ма-
териалы таких дополнительных таблиц носят второстепенный
характер, предоставляя тем не менее внелингвистические ха-
рактеристики группы, нелишние при интерпретации ее раз-
биения на кластеры.
В общем виде анализ данных проходит в два этапа. На
начальном этапе проводится формальный анализ «основных
статистик» исследуемого массива, включающий прежде всего
расчеты разброса данных, стандартного отклонения, дисперсии,
коэффициентов асимметрии и эксцесса. Обнаружение значи-
мого отклонения распределения случайных величин от нор-
мального дает косвенное основание для кластеризации данных.
Проведение таковой по лингвистическим показателям завер-
шает первый этап. Его результатом является разбиение изу-
чаемой группы на несколько подгрупп, одна или несколько из
которых проявляют по лингвистическим показателям сущест-
венно большую общность, чем генеральная совокупность. Этот
этап завершается обращением к внелингвистической инфор-
мации о подгруппах, которое дает первичные основания для
принятия или отвергания гипотезы о том, обусловлена ли
схожесть в изменении языкового сознания исходным психи-
ческим статусом членов подгрупп.
125
На следующем этапе проводится изучение значимости раз-
личий между значениями каждого языкового индекса на разных
стадиях наблюдения (в пределах избранного, наиболее репре-
зентативного кластера). Проверяются гипотезы о равенстве
средних значений, равенстве медиан (так называемый тест
Крускал-Уоллиса), равенстве дисперсий. Применяются и до-
полнительные методы, прежде всего непараметрический кри-
терий Вилкоксона. Для индексов, выказавших статистически
значимые различия, определяются средние значения, по кото-
рым при помощи специальных процедур, прежде всего поли-
номиального регрессионного анализа, строится (в виде формул
и соответствующих им графиков) аппроксимация, завершаю-
щая данный этап исследования. Результатом этапа является
именно эта аппроксимация, представляющая собой лингвоста-
тистическую модель динамики сознания при данном типе воз-
действия на психику. Лишь после этого можно переходить к
теоретико-лингвистической интерпретации полученной моде-
ли, состоящей в обращении к моделям речевой деятельности,
уже накопленным в рамках психолингвистики. В общих чертах
этому плану будет следовать построение каждого раздела глав
3 и 4. При этом в тексте, с целью компактности изложения,
эксплицитно приводятся лишь избранные результаты, сущест-
венно важные для анализа и интерпретации данных.
Анализ «основных статистик» табл. 3.1.2 со всей опреде-
ленностью указывает на то, что распределение ряда лингвис-
тических индексов существенно отклоняется от нормального.
Это дает косвенный довод в пользу дальнейшего преобразова-
ния данных и, в частности, проведения их кластеризации.
Далее определяются все пары индексов, проявляющих удовле-
творительную корреляцию на 95%-ном уровне. Объем списка
и значение коэффициентов корреляции дают основание пред-
положить наличие закономерной схожести в перестроениях
языка у различных наблюдаемых. При оценке конкретных
значений коэффициентов следует помнить о замечании
А. С. Штерн (1996:232), утверждавшей, что в силу весьма зна-
чительной вариабельности языка, обусловленной его принци-
пиальной «неортогональностью», корреляцию лингвистических
показателей на уровне уже 0,4—0,6 следует в ряде случаев
считать достаточно высокой.
В результате кластеризации исследуемая группа делится на
три подгруппы. Рассмотрение их состава указывает на то, что
значительная часть основной группы и большинство членов
контрольной группы вошло в кластер 1 (наблюдаемые № 1,
2, 5—7, 11—13, 15—18, 20). Этот факт дает основание для
первого содержательного вывода: судя по данным языка, пси-
хически здоровые наблюдаемые не выказывают принципиаль-
ного отличия от наблюдаемых, находящихся на ранней стадии
126
психического расстройства, при ИФС, вызванных инъекцией
кетамина. В то же время, влияние препарата-не является и
строго однообразным: на возможность иных типов динамики
вербальных реакций указывают данные кластеров 2 (наблю-
даемые № 3, 4, 9) и 3 (№ 8, 10, 14, 19).
Следует заметить, что данный результат соответствует сло-
жившимся в современной науке представлениям об организа-
ции речемыслительной деятельности при шизофрении. При-
знавая обоснованность ее понимания как прогредиентного
заболевания, характеризующегося диссоциативностью психи-
ческих процессов и разнообразными продуктивными психопа-
тологическими расстройствами (Руководство по психиатрии
1983:1—299), психолингвисты не отмечают на ранних стадиях
развития шизофрении выраженных признаков нарушения ни
одного уровня механизма порождения речи по сравнению с
психически нормальными людьми (Maher 1972; Rochester,
Martin 1979). Соответственно, предложено и включено в ба-
зовые пособия по психиатрии терминологическое сочетание
«шизофрения, не сопровождающаяся расстройством мышления»
(non thought-disordered (NTD) schizophrenia) (Rosenbaum
1991:544). Психолингвисты, все же предполагающие накопле-
ние тонких перестроений уже на ранней (NTD.) стадии, огра-
ничивают их пресуппозицией, установками пациента и его
речевой тактикой, то есть факторами, не выходящими за пре-
делы прагматики (Chaika 1982; ср. Зубкова, Сахарный, Штерн
1996:263-264).
Новый этап в изучении речемыслительной деятельности
при психических заболеваниях отражен в серии публикаций
Р. Г. Пиотровского с соавторами. Критически изучив ряд. уже
прошедших апробацию в психолингвистике наблюдений, пере-
смотрев их в рамках единой концепции и дополнив результа-
тами новых практических наблюдений и экспериментов, в
интересующем нас вопросе ученые пришли к структурно-
совместимому с более ранними результатами выводу. При
эндогенных психических заболеваниях в целом, и прежде всего
на ранних стадиях шизофрении, они отметили «удивительную
синергетическую стабильность» означающего и его формально-
статистических стереотипов (например, ципфовской структу-
ры), а также процессов грамматического кодирования и деко-
дирования (Пашковский, Пиотровская, Пиотровский
1994:146-148).
По мере углубления развития шизофрении дальнейшие на-
рушения языковой способности проходят в виде нарастающих
сбоев в обеспечении структурного или семантического аспекта
связности (при различении данных аспектов мы принимаем
концепцию связности текста, разработанную в кн.: Откупщи-
кова 1982:36—37). Затем разворачивается деструкция
127
«коммуникативно-прагматического оператора», определяемого
как психолингвистический механизм, обеспечивающий само-
организацию процесса высказывания, начиная с преобразова-
ния «мотивирующего импульса» в «денотат (замысел)» и вплоть
до дальнейшего воплощения последнего в цепочках лексико-
семантических, семантико-грамматических, • стилистических
элементов и их сенсорных кодов (Пашковский, Пиотровская,
Пиотровский 1994:27—28, 143—144, ср. вариант данной схемы
в работе: Коломийцева 1995:125—128; в схемах процесса по-
рождения речи, предложенных другими авторами, взятым в
кавычки терминам Р. Г. Пиотровского с соавторами примерно
соответствует переход от мотива к «мысленному образу
прошедше-настоящего и потребного будущего», ср. Ахутина
1989:196). Следовательно, и при психофармакологическом воз-
действии, обычно выявляющем скрытые дефекты мышления
и речи, на изучаемой нами ранней стадии заболевания теоре-
тически не должно было проявиться существенных отличий
от речи психически здоровых наблюдаемых по данным теста,
ориентированного преимущественно не на прагматику выска-
зывания, а на его синтактику и семантику.
Кластер 2 состоит из формально психически больных на-
блюдаемых. Однако привлечение по каждому из членов клас-
тера его девяти медицинских характеристик (табл. 3.1.3) ука-
зывает, что у них нет общности по таким существенным по-
казателям, как давность заболевания (которое дало показание
к данной терапии), наличие генетической предрасположеннос-
ти к этому заболеванию, начальный диагноз. В то же время
обнаруживается некоторая общность по таким показателям,
как общая тяжесть протекания заболевания в целом (и в
частности, во время пребывания в стационаре), а также степень
стандартности терапии. Это позволяет предположить, что ос-
новное влияние на результаты кластеризации оказывает не
статическая оппозиция «психическое здоровье — ранняя стадия
психического заболевания», а динамический фактор, связан-
ный с темпами как прогрессирования болезни,’ так и прохож-
дения стадий ИФС при фармакотерапии.
В связи с преобладающей численностью кластера 1 (три-
надцать наблюдаемых), в последующем исследовании целесо-
образно сосредоточиться на его показателях. Несмотря на это,
заметим, что и другие подгруппы выделяются вполне устойчиво.
Так, кластер 2 сохраняется при попытке увеличить число клас-
теров или сменить метод кластеризации; к примеру, перейти
от примененного в данном случае метода наиболее удаленного
соседа (в евклидовой метрике) к методу группового среднего.
Это позволяет утверждать, что при увеличении выборки на
порядок, показатели кластера 2 также могли бы составить
интерес для систематического анализа. Поскольку его лингвис-
128
тические индексы обнаруживают динамику, отличающуюся от
динамики, присущей кластеру 1, это дает еще одно основание
утверждать, что вариативность, присущая естественному языку
в норме, проявляет тенденцию сохраняться и при фармако-
генных ИФС.
Выделение кластера 1 существенно увеличивает значения
коэффициентов как асимметрии, так и эксцесса (помещая их
в интервал (—2...+2) для всех трех лингвистических индексов),
и соответственно приводит показатели к нормальному распре-
делению. Следовательно, оправданным будет дальнейший по-
иск закономерностей, организующих изменение языковой спо-
собности у данной подгруппы.
Анализ дисперсий по кластеру 1 указывает на наличие
статистически значимых различий между средними значениями
каждого из трех исследуемых индексов по ходу динамики ИФС.
Они весьма велики для индексов 1а, 5г и приемлемы (на
80%-ном уровне) для индекса 46.
Далее для каждого индекса на каждой стадии наблюдения
определяется среднее значение. Для каждого среднего значения
определяется значение стандартной ошибки (указывающее на
меру ее вариабельности), а также значения верхнего и нижнего
предела. Последние рассчитаны по процедуре оценки наименее
значимых разниц по Фишеру (пределы сконструированы таким
образом, что если пара средних значений отличается незначи-
тельно, их интервалы перекрываются на 95%-ном доверитель-
ном уровне). Далее динамика каждого лингвистического ин-
декса представляется в виде функции соответствующего сред-
него значения от порядковой характеристики стадии ИФС и
аппроксимируется средствами регрессионного анализа.
В формулах лингвостатистических моделей, приведенных
ниже, используются следующие обозначения: V_X — среднее
значение лингвистического индекса X по кластеру, избранному
в данном разделе для подробного рассмотрения; S — поряд-
ковая характеристика (номер или примерное время наступления
(после фонового тестирования) стадии наблюдения. Напомним,
что в каждом разделе глав 3 и 4 используется собственный
набор стадий, индексов, кластеров. Поэтому обозначения, при-
мененные в каждой лингвостатистической формуле, действи-
тельны только для «своего» раздела.
Таким образом получаем лингвостатистическую модель ди-
намики фразеологических единиц (индекс 1а) при развитии
ИФС, вызванных введением кетамина:
V_la = 0,932307 - 0,29967 * S + 0,0357142 * SA2
(здесь и далее обозначения типа XAN читаются как «X в
степени N»).
9 Заказ 2980
129
Доля вариации индекса, объясненной по приведенной фор-
муле, достаточно велика (около 95%). Вместе с тем, оговоримся
сразу, что у зависимостей, рассчитанных в этой книге, есть,
как правило, более или менее существенные ограничения в
плане прогноза. Не оказывая прямого влияния на ход наших
рассуждений, этот факт заставляет нас все же оговориться, что
более корректным было бы говорить не о моделях, а о «гладких
аппроксимациях».
Применение аналогичной процедуры к индексам 46, 5г
предоставляет нам следующие лингвистические модели их ди-
намики (в наглядном виде модели представлены на рис.3.1.1):
V_46 = -0,435384 + 0,953113 * S - 0,301373 * SA2 +
0,0301282 * SA3;
V_5r = - 0,892314 + 4,17473 * S - 0,456044 * SA2.
На рис. 3.1.1, 3.2, 3.3 по оси абсцисс (S) отложена поряд-
ковая характеристика стадии наблюдения; по оси ординат от-
ложено значение соответствующего лингвистического индекса.
Символы X, Y маркируют примерное положение этапов ста-
билизации в динамике данного индекса на уровнях, значимо
отличных от фонового.
Применение аналогичной процедуры к физиологическим
индексам табл. 3.1.4 (см. Приложения) позволяет получить
удовлетворительную аппроксимацию и таких показателей, как
частота сердечных сокращений (ЧСС) и систолическое арте-
риальное давление (СД). Формулы выглядят следующим обра-
зом (см. рис. 3.1.2):
У_СД = 147,111 - 15,3332 * S + 2,22221 * SA2 ;
V_4CC = 93,3385 - 8,97037 * S + 1,52199 * SA2 .
Заметим, что лингвистическая модель строилась как функ-
ция от стадии наблюдения, аналогично проводилась и аппрок-
симация физиологических показателей. Отсюда непосредствен-
но следует принципиальная возможность прогноза последних
по данным психолингвистического тестирования. Заметим, что
специальные исследования кровообращения при воздействии
кетамина на организм человека показали отсутствие в динамике
этой системы четко выраженных общих изменений, поддаю-
щихся Хорошей аппроксимации и прогнозу (Шанин 1981:18).
Следовательно, полученный нами результат не только решает
применительно к кетаминовой терапии задачу практического
применения лингвистики ИСС, но и обладает безусловной
нетривиальностью.
130
Рис. 3.1.1. Психолингвистические корреляты фармакогенных ИФС
при кетаминовой терапии
О 1 2 3 4 5 S
Рис. 3.1.2. Физиологические корреляты фармакогенных ИФС
при кетаминовой терапии
Следует подчеркнуть, что получение данного результата
стало возможным после разбиения периода действия препарата
на стадии, а исследуемой группы — на кластеры, определенные
по психолингвистическим данным. Первое является следствием
использования теории функциональных состояний, принци-
пиально важной для нашего исследования, последнее — при-
мером эффективности методов тестирования, принятых в со-
временной психолингвистике.
В проведенной аппроксимации динамика языковых пока-
зателей представлена как непрерывная. Однако такое положе-
ние нуждается в специальном обосновании. График состоит
из сегментов, многие из которых являются континуальными,
но некоторые могут быть и прерывными. Полезную информа-
цию для подхода к данной проблеме предоставляет применение
множественного рангового критерия. Сопоставляя средние зна-
чения, принимаемые каждым лингвистическим индексом на
любых двух стадиях наблюдения, критерий указывает, разли-
чаются ли эти значения статистически значимо (естественно,
что средние значения рассчитываются только по наблюдаемым,
входящим в кластер, избранный для анализа, в данном случае —
в кластер 1). По данным наших расчетов, на переходе от стадии
Д к стадии Г индекс 46 изменяется значимо, при переходе от
132
Г к В — незначимо, причем различие между значениями этого
индекса на стадиях Д и В является, безусловно, статистически
значимым. Следовательно, в динамике индекса 46 при переходе
от Д к Г можно предположить качественный скачок, а от Г к
В — плавный сдвиг.
Для каждого примененного нами лингвистического индекса
обнаружена однонаправленная динамика, причем крайние (то
есть достигаемые на стадиях Д и А) значения всегда различаются
значимо. Так, динамика индекса 1а развивается от значения,
близкого к 0,7 при тяжелом оглушении (стадия Д) — до
значения примерно 0,3, достигаемого на стадии А. Значения
индекса 46 увеличиваются от близких к 0,25 (на стадии Д) —
до примерно 0,55 (на стадии А); индекса 5г — от приблизительно
3 до 8 на тех же стадиях.
Это позволяет предположить, что на стадии Д достигается
качественно своеобразное состояние языковой системы, для
которого характерно минимальное употребление глаголов (ин-
декс 46). Поскольку их основной синтаксической функцией
является передача предикативности, можно предположить ее
перемещение на лексические классы, в норме выступающие
лишь периферийными носителями этой функции. В нашем
исследовании их представляют неизменяемые фразеологизмы
(индекс 1а), положительно доминирующие на стадии Д. Пре-
обладание этих единиц, значение которых конкретизируется в
данном контексте, делает ненужным использование сложных
конструкций и длинных предложений. Эта тенденция поддер-
живается (а возможно, и обуславливается) сокращением объема
кратковременной памяти, имеющим как внутриязыковые (ин-
декс 5г), так и внеязыковые, чисто физиологические основания
(последние применительно к кетамину отмечены рядом авто-
ров, см. Денисенко 1980:527; Азарашвили 1981:15).
На основании сказанного следует предположить, что лин-
гвистические характеристики речи членов кластера 1 на стадии
Д выказали отчетливые признаки качественно своеобразной
организации языковой способности. Как следствие, можно
сформулировать и вывод о вероятном достижении ими на
глубоких стадиях действия препарата измененного состояния
языкового сознания в строгом смысле слова, то есть с той
точностью, с которой примененные лингвистические индексы
отражают состояние языка в целом. Естественно, что отно-
сительно членов других кластеров этот вопрос остается откры-
тым.
Косвенным подтверждением подобного вывода служит тот
факт, что речевая деятельность на стадиях Г-Д проводится с
большой вероятностью на фоне более или менее генерализо-
ванной дельта-активности коры головного мозга. Данная за-
кономерность надежно установлена для центральных холино-
133
литиков в целом (Бажин 1984:27—29), и кетамина в частности
(Krupitzky, Grinenko 1997:72); она наблюдалась эпизодически
и нами (систематическая регистрация электрической актив-
ности мозга, кроме особо оговоренных случаев, не проводилась,
поскольку это потребовало бы перехода к методам нейролин-
гвистики с соответствующим изменением состава теста и ме-
тодики его проведения, что сделало бы результаты не вполне
соизмеримыми с приведенными выше).
Эпизодическое появление дельта-активности в принципе
возможно в состоянии, близком к фоновому (то есть к стадии
А), однако о его устойчивости как постоянном фоне для
порождения речи говорить не приходится. Следовательно, и
мозговые механизмы речемыслительной деятельности на ста-
дии Д вполне могут качественно отличаться от нормы. Следует
заметить, что медики также полагают достижение самой глу-
бокой стадии — Д — решающим для успеха терапии в целом
ряде случаев (в зависимости от особенностей диагноза).
Для дополнительного исследования особенностей стадии Д
нами были разработаны особые показатели эффективности (Э)
и стандартности (С) терапии. Их строгое определение приве-
дено в примечании к табл.3.1.3, а цель состояла в том, чтобы
соотнести упорядоченность в прохождении ИФС с их тера-
певтической эффективностью. Применив метод пошаговой рег-
рессии и использовав в качестве предикторов указанные по-
казатели, мы получили для лингвистических индексов на стадии
Д следующие формулы:
V_la = 0,966667 - 0,305556 ♦ С ;
У_4б = 0,253287 * Э - 0,175407 * С + 0,0581369 * Т,
где Т — время пребывания в лечебном заведении (см. табл.
3.1.3);
V_5r = 3,16667 ♦ Э.
Статистика RA2, или коэффициент детерминации, оцени-
вает долю объясненной вариации соответственно на уровне
52% (1а), 88% (46) и 68% (5г), что представляется вполне
удовлетворительным. Заметим, что все модели значимы на
99%-ном доверительном уровне, в силу того что Р-значение
во всех случаях не превосходит 0,01. Поскольку статистика
Дурбин-Уотсона выше, чем 1,4, значимой автокорреляции ос-
татков не наблюдается. Добавление иных показателей качества
моделей не улучшает. Скажем прямо, что конкретный вид
формул в данном случае не имеет решающего значения; гораздо
важнее тот факт, что достижение ИСС на глубокой стадии
134
фармакологической терапии можно формально связать (несо-
мненно, через ряд промежуточных звеньев) с успешностью
терапии.
Конкретная формулировка заданий примененного теста с
большой вероятностью оказывала свое влияние на лексико-
грамматические характеристики ответов наблюдаемых. В силу
этого факта основную роль для нас играют не конкретные
величины лингвистических индексов, а их соотношение на
разных стадиях. Тем не менее и рассмотрение конкретных
величин в сопоставлении с данными, уже накопленными в
психолингвистике на материале как спонтанной, так и грам-
матически обусловленной речи, может предоставить довольно
полезную информацию. Прежде всего, доля прагматических
клише в спонтанной устной речи может достигать 20% (Ратмайр
1997:15). Доля неизменяемых фразеологизмов может в зависи-
мости от конкретной ситуации добавить еще не более 10%.
Таким образом, можно определить в самом грубом приближе-
нии величину индекса 1а, включающего указанные подклассы
лексических единиц, на уровне около 30% для речи при не-
измененной языковой способности. Показатели по кластеру 1
на стадиях A-В близки к этому уровню, а вот на стадии Д
превосходят его почти вдвое.
Что касается индекса 46, то доля глаголов в общем числе
знаменательных и служебных лексов, употребленных в пределах
статистически достаточно протяженного отрезка устного или
письменного текста, колеблется в норме приблизительно от 10
до 20% (Кауфман 1970:283; само собой разумеется, что учет
позиции глагола в предложении вносит значительные коррек-
тивы в приведенную выше обобщенную характеристику). Эта
доля максимальна в разговорно-бытовом, а также в художест-
венном стиле и значительно ниже — в научном стиле, особенно
в письменной речи лиц, находящихся в привычной обстановке.
Для продвинутой стадии эндогенных психических заболеваний,
в особенности шизофрении, отмечено отчетливое снижение
частотности употребления глагольных словоформ, что в насто-
ящее время трактуется как свидетельство перестройки
номинативно-предикативных отношений (Пашковский, Пиот-
ровская, Пиотровский 1994:85, 102). При нарастании внешней
нагрузки предполагается прохождение как стадии, характери-
зуемой. повышением роли «глубинного глагола», так и более
глубокой стадии, где она ослаблена или снята (Ахутина
1989:193-194).
По нашим данным, величина индекса, превышающая 0,2,
зарегистрирована уже на стадии Д и затем существенно воз-
растает. Этого факт, на наш взгляд, объясняется тем, что под
действием препарата наблюдаемые оставляют всякую ориен-
тацию на литературную речь и переходят на просторечие.
135
Между тем, в функциональной стилистике русского языка
отмечена присущая устно-разговорному синтаксису тенденция
к усиленному употреблению глаголов, выказывающая особен-
ную отчетливость на фоне снижения склонности к употреб-
лению существительных (Кожина 1983:211; Лаптева 1997:119).
До тех пор, пока ограниченный объем кратковременной
памяти (стадия Д) заставляет наблюдаемых ограничиваться
преимущественно клише, связанными примыканием и нередко
выступающими в роли предложения, это противодействует
употреблению глагольных словоформ. С ослаблением же роли
лексем, отнесенных к фразеологизмам, глаголы начинают упот-
ребляться все чаще. Среди перечисленных О.А.Лаптевой
(1997:119—124) как характерных для просторечного синтаксиса
конструкций первыми на нашем материале (стадия Г) прояв-
ляют тенденцию восстанавливаться конструкции типа «двой-
ных глаголов» (например, «мне нужно» — полежать нужно
подлечиться», «-походить подразмяться»). Позднее появляется
восьмая по нумерации Лаптевой конструкция «второй глагол
при управлении / примыкании» (типа «- побыть дома отдо-
хнуть»), а далее и прочие. Данное наблюдение позволяет пред-
положить, что различные глагольные конструкции, помимо
строго формально-функциональных соображений, могут быть
ранжированы и по очередности восстановления при постепен-
ном снятии фармакогенного оглушения.
Разумеется, что, наряду со сказанным, нельзя исключить
и влияния неявных особенностей в построении незаконченного
предложения, составляющего стимул по заданию 4, а также и
изменения структуры валентностей непосредственно заверша-
ющего данное задание неглагольного предиката.
Отметим, что эффект роста глагольного индекса может
наблюдаться за счет увеличения не только абсолютного коли-
чества глаголов, обусловленного в конечном счете процессом
дробления (атомизирования) пропозиций, но и их относитель-
ного количества, как следствие простого опущения (эллипсиса)
актантов. Строгое различение таких тонких процессов, имп-
лицирующих различную степень вовлеченности глубинных и
поверхностных языковых уровней, входит в задачу особого,
специально спланированного эксперимента (указанием на не-
обходимость такого различения, находящей подтверждение в
протоколах тестирования, автор обязан В. Б. Касевичу).
Что касается индекса 5г, то уже на переходе от стадии Д
к стадии Г его среднее значение по кластеру 1 возрастает от
2,3 до 5,6, продолжая расти и далее. На основании общей
структуры использованной в данном случае «методики Сэвина-
Перчонок» можно предположить, что для нормы скорее ха-
рактерны значения, не опускающиеся ниже 5 (ср. Сахарный
1989:107). Таким образом, обращение к значению индекса
136
5 г не противоречит нашему предположению о том, что на
стадии Д наблюдалась качественно измененная языковая спо-
собность.
При анализе лингвистических индексов прослеживается
еще одна любопытная особенность их динамики. Она состоит
в том, что значения каждого индекса на средних стадиях
диссолюции существенно отличаются не только от уровня,
характерного для самой глубокой стадии Д, но и от поверх-
ностной, представляющей норму, стадии А. Общее представ-
ление об этом дает рассмотрение средней части кривых на
рис.3.1.1. Обращение к° таблицам множественного рангового
критерия конкретизирует это впечатление. Выясняется, что по
индексу 5 г формально и очень четко выделяются стадии
В—Г: они статистически значимо отличаются как от стадии
Д, так и от стадий А и Б (при этом различие между значе-
ниями индекса на стадиях В и Г не является статистически
значимым).
Что касается индексов 1а, 46, то здесь положение является
менее однозначным. Значения каждого из них не различаются
статистически значимо на стадиях В-Г и при этом очень четко
отличаются от стадии Д. Однако при сравнении стадий В-Г и
Б-А выясняется, что статистически убедительной границы меж-
ду ними провести нельзя, хотя конкретные значения заметно
различаются, что хорошо видно на рис. 3.1.1. На основании
этой закономерности можно выдвинуть предположение о том,
что на средних стадиях действия кетамина достигается особое
состояние сознания, промежуточное между глубокой пере-
стройкой языкового сознания, характерной для стадии Д, и
поверхностным (фоновым) состоянием.
В пользу такого предположения говорит ряд косвенных
данных. Так, в динамике наблюдавшихся нами физиологичес-
ких характеристик действия кетамина на средние стадии (Г-Б)
приходится резкое замедление падения параболы, его останов-
ка, и начало движения вверх (это хорошо прослеживается по
данным рис.3.1.2). Данные нейрофизиологии также говорят об
особом типе электрической активности мозга, а именно веро-
ятном преобладании «медленной активности», прежде всего
тета-ритма, характерном для данных стадий (Бажин 1984:28).
В теории психофармакологии также обосновано и применяется
на практике положение об эффективности терапии малыми,
нешоковыми (то есть индуцирующими состояния, характерные
для стадий Б-В) дозами центральных холинолитиков (ср. Сто-
ляров 1964:23—26; Мильштейн, Спивак 1971:61). Наконец, в
теории ИСС высказано и оживленно обсуждается общее по-
ложение об особенном (преимущественно когнитивном) эф-
фекте малых доз психоактивных препаратов (Pahnke, Richards
1969:422).
137
Рассмотрение этих косвенных аргументов укрепляет наше
предположение о том, что для определенного типа наблюдае-
мых можно реконструировать наличие не вполне четко выра-
женного, однако измененного, состояния языкового сознания
и на средних этапах диссолюции, вызванной действием кета-
мина.
3.2. Инсулиновая терапия
Наблюдение действия инсулина предоставляет психолин-
гвисту конструктивный материал для сопоставления с дейст-
вием кетамина. Сходство обоих препаратов — в том, что оба
оказывают мощное, хотя и не локализованное воздействие на
психику. Как подчеркивается в одном из современных «Руко-
водств по психиатрии» (1983—1:256), в основе эффекта инсу-
линовой терапии лежит «неспецифическое стрессорное влия-
ние, вызывающее у больных общий синдром адаптации». В
классических руководствах по психиатрии можно найти и по-
ложение о «вызванном инсулином демонтаже шизофренного
мира», то есть того состояния, которое в настоящее время
рассматривается как устойчивое патологическое (Клиническая
психиатрия 1967:44). Различие состоит в том, что опосредую-
щий это влияние механизм у инсулина принципиально свое-
образен: он воздействует на сахарный баланс организма.
Основная группа состояла из пятнадцати мужчин и женщин
в возрасте 18—35 лет, помещенных в стационар для лечения
психического заболевания, не сопровождавшегося на данной
стадии развития расстройствами речи и мышления (ранняя
стадия шизофрении). По предписанию и под наблюдением
врача их лечили с помощью инсулиновой терапии. Для опе-
ративного контроля состояния пациентов, его прогнозирования
и описания, специалисты по проведению данного типа терапии
пользуются схемой ИФС, в общих чертах совпадающей с опи-
санной выше (для кетамина), с добавлением (после стадии Д
) следующих стадий:
Е. Сопор — состояние существенной заторможенности ре-
акций и редукции сознания к действию простейших рефлексов;
Ж. Прекоматозное состояние — на этой стадии возникает
возможность перехода в кому, что может привести к необра-
тимым последствиям для здоровья пациента (ср. Бажин
1984:32-34).
Достижение последней стадии служит поводом для преры-
вания лечебного действия данной дозы инсулина (подробнее
о стадиях инсулиновой терапии см. сохранившее свое значение
138
обобщающее исследование Яичко 1962:9—16, ср. Colombel 1969;
руководства, изданные позднее не вносят в приведенную схему
никаких существенных изменений, см. Sala-Ayma 1991:1992).
В ходе каждого сеанса, непосредственно после введения пре-
парата, поочередно развиваются стадии от Б до Ж, наступающие
соответственно через 0,5; 1; 2; 3; 3,5; 4 часа после инъекции.
Эти временные характеристики указаны для периода 3—4 дня
после достижения прекоматозного состояния, первого в ходе
данного курса.
В современной медицине лечебный эффект терапии свя-
зывается преимущественно с неоднократным достижением глу-
боких стадий временной диссолюции психической деятельнос-
ти. Вслед за купированием прекоматозного состояния проис-
ходит нормализация состояния пациента, заключающаяся в
поочередном прохождении указанных стадий в обратном по-
рядке. В связи с тем что время угнетения сознания («нисхо-
дящий участок») длиннее времени его восстановления («вос-
ходящего участка»), лингвистическое тестирование проводи-
лось на «нисходящем участке» (от А до Ж, на 3—4 день после
достижения первого прекоматозного состояния).
В физиологической науке давно принято положение о прин-
ципиальной идентичности обоих участков (Трауготт 1957:45—
51). «Нисходящий участок» диссолюции в данном исследовании
был избран, в частности, для достижения как можно более
четкого контраста с кетаминовой терапией. Контрольная группа
состояла из пяти мужчин и женщин, в возрасте от 20 до 40
лет. В соответствии с общим принципом данного исследования,
она подбиралась из психически нормальных людей, во время
наблюдения получавших тот же препарат, что и основная
группа. В данном случае это были лица, страдавшие сахарным
диабетом, которым, в связи с особенностями протекания за-
болевания, в условиях стационара и под контролем лечащего
врача проводились инъекции инсулина — в дозах, сравнимых
со средними по основной группе.
Наблюдение речевой деятельности при инсулиновой тера-
пии проводилось рядом исследователей, преимущественно с
середины 1930-х до конца 1950-х годов. После этого интерес
к изучению данного материала существенно снизился, в связи
с внедрением нового класса психоактивных препаратов — ней-
ролептиков. Достижения в изучении речи при инсулиновой
терапии адекватно представлены в сохранившей свое значение
и по сей день работе психофизиолога Н. Н. Трауготт (1957:36—
41). По мнению ученой, инсулин вызывает постепенное тор-
можение кортикальной деятельности, благодаря чему проис-
ходит постепенная диссолюция функциональных систем клеток
коры головного мозга: от более сложно организованных и
позднее усвоенных — до более простых и рано закрепленных.
139
Повторный словесный эксперимент признается дающим аде-
кватное представление о процессе диссолюции.
Наблюдения Н. Н. Трауготт проводились на материале речи
восемнадцати пациентов. По мере нарастания диссолюции об-
наружены: удлинение латентного периода вербальных реакций,
снижение качества ответов (прежде всего, за счет преобладания
эхолалических реакций, т.н. персеверации, т.е. склонности к
многократному повторению одного и того же слова), снижение
количества слов в ответах. Отмечено также довольно раннее
нарушение: различения глаголов совершенного и несовершен-
ного вида, а также родо-видовых отношений у существитель-
ных; способности объяснения сложнопостроенных предложе-
ний, а также пословиц и поговорок; утрата навыка подсчета
слов в предложении. При этом подчеркнута принципиальная
возможность добиться осмысленной вербальной реакции па-
циента на всем протяжении действия препарата, вплоть до
прекоматозного состояния. Внимание Н. Н. Трауготт было
обращено преимущественно на признаки непрерывной диссо-
люции речевой деятельности. При этом полученные ею ре-
зультаты и выводы никак не исключают возможности поиска
и этапов промежуточной стабилизации языка и речи при дей-
ствии инсулина, что входит в исследовательскую программу
данной книги.
Основная и контрольная группы тестировались в строгом
соответствии с методикой, описанной в предыдущем разделе.
Результаты психолингвистического тестирования приведены в
табл. 3.2.2 (см. Приложение к данному разделу). В этой таблице
наблюдаемые № 1 — 15 принадлежат к основной группе, № 16—
20 — к контрольной группе, а наблюдение проводилось на
«нисходящем участке» диссолюции сознания, т.е. от А до Д.
Дополнительные данные по основной группе состоят в том,
что наблюдаемые № 6 и 7 оказались резистентными; во всех
других случаях инсулиновая терапия показала удовлетвори-
тельную эффективность. В контрольной группе наблюдаемый
№ 16 проявил не вполне ожидаемую реакцию на терапию,
выразившуюся в некотором ухудшении состояния; осталь-
ные члены контрольной группы никаких особенностей не про-
явили.
Статистический анализ полученного материала проводился
по методике, практически идентичной примененной в предыду-
щем разделе. Изучение «основных статистик» и характера по-
парной корреляции индексов показало допустимость и жела-
тельность разделения генеральной совокупности на подгруппы.
Кластеризация проводилась по методу наиболее удаленного
соседа, в евклидовой метрике. При разделении на две под-
группы первая из них включила всю изучаемую группу, кроме
наблюдаемого № 16, вторая — одного члена контрольной
140
группы № 16. При переходе к системе из трех кластеров к
описанному разбиению добавилась еще одна подгруппа, со-
стоящая из одного наблюдаемого № 6.
Как видим, статистические соображения и на данном ма-
териале не дают нам формального основания выделить в разные
кластеры основную и контрольную группы. Поскольку разбие-
ние проводилось по данным лингвистического теста, это дает
основание для вывода, что влияние инсулина на языковую
способность психически нормальных людей не проявляет су-
щественных отличий от воздействия на речь пациентов, нахо-
дящихся на ранних стадиях развития эндогенного психического
заболевания. Напротив, отличия в восприимчивости к терапии
данным препаратом (то есть в конечном счете типе индуци-
руемого им ИФС), характерные для наблюдаемых № 6 и. 16,
оказались существенными для хода кластеризации. Это позво-
ляет предположить, что и здесь кластеры могут объединять
наблюдаемых, принадлежащих к одному типу ИСС.
Учитывая приведенные выше соображения и ограниченный
объем исследуемой группы, было принято методологически
обоснованным продолжать анализ данных на материале клас-
тера 1. Анализ дисперсий по каждому показателю в его рамках
указал на наличие статистически значимых различий между
величинами, достигаемыми на последовательно проходимых
стадиях диссолюции сознания. В свою очередь, этот результат
предоставил формальные основания для построения лингвис-
тических моделей.
Динамика индексов 1а и 5г в данном случае была более
простой и монотонной, нежели при действии кетамина, и
хорошо аппроксимировалась средствами линейного регресси-
онного анализа. В результате были получены следующие лин-
гвостатистические модели:
V_la = 0,266016 + 0,216425 * S;
V_5r = 8,65472 - 2,18784 * S.
Соответствующие графики представлены на рис.3.2. Для
полноты картины добавим, что для индекса 5г вполне допус-
тимо представление средствами как полиномиальной (полином
второго порядка RA2=92), так и экспоненциальной (RA2=96)
модели:
V_5r = 8,9991 - 3,14236 * S + 0,314557 * SA2;
V_5r = exp (2,22986 - 0,442842 * S).
141
Динамика индекса 46 оказалась отчетливо нелинейной, что
потребовало применения средств полиномиального регресси-
онного анализа:
V_46 = 0,136943 + 0,432791 * S -0,141309 * SA2
Динамика индекса 1а сводится к монотонному росту от
почти незатронутой действием препарата стадии А до наиболее
«глубокой» из наблюдавшихся стадий — стадии Д. При этом
происходит сдвиг от 0,26 до величины, превышающей 0,9. Это
различие, безусловно, статистически значимо. При кетамино-
вой терапии динамика была довольно похожей; что же касалось
конкретных величин данного индекса, то они составили соот-
ветственно 0,3 и почти 0,7. Учитывая то, что механизм действия
обоих препаратов резко различается, а стадии их прохождения
приравнивались друг к другу лишь условно, такое сближение
следует считать весьма показательным. В обоих случаях мы
видим преобладание на наиболее «глубокой» стадии неизме-
няемых фразеологизмов (в частности, прагматических клише).
Линейность роста индекса 1а при инсулиновой терапии на
первый взгляд не дает нам особых оснований к поискам за-
держек в его динамике на средних стадиях (и следовательно,
к предположению о том, что на них достигается особое ИСС).
Однако при рассмотрении рис. 3.2 видно, что средние значения
на стадиях В и Г расположены гораздо ближе, чем на соседних
стадиях. Обратившись к материалам табл. 3.2.3 (см. Приложе-
ние), мы обнаружим, что средние (по кластеру 1) значения
данного индекса действительно не различаются статистически
значимо на стадиях В и Г. Эти значения составляют 0,54 и
0,63, причем их пределы существенно перекрываются. Таким
образом, в динамике индекса сначала появляется этап стаби-
лизации (А-Б), затем происходит скачок на качественно новый
уровень (В-Г) и, наконец, переход к следующему, также каче-
ственно особому периоду стабилизации (Д).
Начальный и средний этапы динамики индекса 46 (то есть
левая часть параболы на рис. 3.2) сводятся к плавному увели-
чению его значения от 0,2 до, примерно, 0,5. На этом рост
достигает максимума, а кривая далее опускается до величины
0,13 на стадии Д. Заметим, что правая часть параболы хорошо
соответствует графику, полученному на материале кетаминовой
терапии, — естественно, в зеркальном отражении, поскольку
сравниваются «нисходящий участок» действия одного препара-
та (инсулина) с «восходящим участком» другого (кетамина).
При кетаминовой терапии, на стадиях Г-Д индекс 46 достигал
величин, близких соответственно к 0,25 и 0,5. Как видим, при
действии обоих препаратов речь наблюдаемых на самой «глу-
бокой» стадии ИФС была относительно бедна глаголами, а на
142
Рис. 3.2. Психолингвистические корреляты фармакогенных ИФС
при инсулиновой терапии
средних стадиях склонность к их употреблению существенно
увеличивалась.
Максимум параболы достигается на стадиях В и Г. Обра-
тившись к табл. 3.2.3 множественного рангового критерия (см.
Приложение), мы обнаружим отсутствие статистически значи-
мых различий по индексу 46 между этими стадиями. Этот
участок следует прямо сопоставить с участком аналогичной
стабилизации величин данного индекса при действии кетамина.
В обоих случаях она достигается при величинах индекса, близ-
ких к 0,5, и дает основания к предположению о достижении
на этих стадиях особого ИСС и при инсулиновой терапии.
На участке А-Б изменения индекса 46 не происходит: он
остается на уровне примерно 0,2. Такая цифра хорошо соот-
ветствует нормальной для разговорной русской речи частот-
ности употребления глаголов, лежащей на уровне приблизи-
тельно 0,2. Однако оно расходится с тем, что наблюдалось при
действии кетамина (там на участке Б-А индекс остался на
уровне около 0,55). Отмеченное расхождение можно объяснить
тем, что на стадиях А-Б при инсулиновой терапии наблюдалась
«поверхностная», еще не успевшая измениться речь. Напротив,
при действии кетамина на стадиях Б-А сознание наблюдаемых
еще было измененным, «задержавшись» примерно на стадии
легкого оглушения. Возможность такой «следовой реакции»
можно отнести за счет особенностей действия данного пре-
парата. Действительно, специалисты в области кетаминовой
терапии нередко отмечают длительный выход из прекоматоз-
ного состояния, с эпизодически возвращающимися в течение
6—8 часов эпизодами делирия (Бажин 1984:37).
Индекс 5г достаточно монотонно убывает от значения,
близкого к 9, непосредственно после инъекции инсулина, до
среднего значения 2,3 по кластеру 1 на стадии Д. Это различие,
безусловно, статистически значимо, что позволяет говорить об
особом состоянии сознания, достигающемся на глубинной
стадии действия препарата.
В динамике индекса выделяется период стабилизации (ста-
дии А-Б), после которого следует качественный скачок к стадии
В. Значения индекса на стадиях В-Г формально различаются,
однако предельно близки: 5,4 и 4,3 (ср. с предшествующим
(Б) значением 8,2 и последующим (Д) 2,3 значениями). На-
конец, следует новый скачок к качественно особой стадии Д.
Как видим, и здесь существует формальные основания говорить
еще об одном измененном состоянии, противопоставленном
как «поверхностному» (А-Б), так и «глубинному» (Д),состоя-
нием, которое достигается на средних стадиях диссолюции.
На основании сказанного можно утверждать, что как ди-
намика, так и средние значения лингвистических индексов
при инсулиновой терапии проявляют черты системной бли-
144
зости к описанным на материале кетаминовой терапии. В обоих
случаях ни оппозиция «психическое здоровье — ранняя стадия
психического заболевания», ни особенности действия препара-
та не оказали особого влияния на результаты лингвистического
тестирования избранной, наиболее массовой подгруппы. На-
против, определяющим было достижение на наиболее глубокой
стадии действия препарата качественно своеобразного состо-
яния языковой системы, характеризующегося повышенной
склонностью к употреблению неизменных фразеологизмов (в
частности, прагматических клише), пониженным употребле-
нием глаголов и общим упрощением предложения, связанным
как с указанными структурными перестройками, так и с су-
щественным сокращением кратковременной памяти. Следует
подчеркнуть значимость примененных показателей, поскольку
они не только результируют психолингвистические задания,
обладающие прогностической эффективностью, но и представ-
ляют ряд базовых лингвистических операций. Примерное по-
ложение этого состояния маркировано на рис. 3.1.1 и 3.2
символом X.
Помимо описанного состояния, квалифицируемого как из-
мененное, были обнаружены признаки еще одного ИСС, до-
стигаемого на средних стадиях действия обоих препаратов. По
сравнению с описанным выше «глубоким ИСС», данное со-
стояние характеризовалось умеренным употреблением фразе-
ологизмов, удовлетворительным объемом кратковременной па-
мяти и достаточно разнообразной речевой продукцией, харак-
теризуемой частым, даже повышенным по сравнению с нормой,
употреблением глаголов. Речевая продукция в данном состо-
янии проявляет черты некоторого сходства с продукцией, на-
блюдающейся при инактивации правого полушария, проводи-
мой при электросудорожной терапии (ср. Балонов, Деглин,
Черниговская 1985; Зубкова, Сахарный, Штерн 1996:262). Учас-
тие механизма межполушарной асимметрии в его мозговом
обеспечении представляется весьма вероятным, хотя требует
дополнительного изучения и конкретизации на нейролингвис-
тическом материале. Примерное положение этого состояния
маркировано на рис. 3.1.1 и 3.2 символом Y .
Заметим, что положение о прохождении на средних стадиях
действия инсулина некоего качественно своеобразного состо-
яния находит поддержку в работах современных клиницистов.
Они уверенно говорят об эффективности в целом ряде случаев
так называемой «модифицированной инсулиновой терапии»
(modified insulin treatment), стратегия которой сводится именно
к тому, чтобы не достигать шоковой стадии Д, а доводить
диссолюцию лишь до средних стадий Б-В. Сразу же, вслед за
их достижением действие инсулина купируется, а пациент
возвращается в нормальное состояние (Vencovsky 1991:1980;
10 Заказ 2980
145
Дернер, Плог 1997:482). В специальной литературе отмечена
значительная эффективность вербальной психотерапии, про-
водимой на фоне действия психоактивных препаратов (пре-
имущественно на ранних и средних стадиях диссолюции), даже
при достаточно далеко зашедшем психическом заболевании
(по инсулиновой терапии см. Трауготт 1957:43, по кетаминовой
терапии — Krupitzky, Grinenko 1997:62—63).
В качестве основной причины предполагается временное
ослабление матрицы долгосрочной памяти соответствующего
устойчивого патологического состояния. В качестве дополни-
тельной причины можно предположить также и временную
перестройку механизма восприятия речи, выражающуюся, в
частности, в облегченном восприятии глагольных конструкций.
Рассмотрение допустимости последней причины и характера
ее сочетания с первой выходит за пределы данной книги,
поскольку относится к области нейролингвистики. В данном
случае мы ограничимся сказанным, заметив только, что в
рамках изучения речи при электросудорожной терапии такие
левополушарные процессы, как увеличение частотности упот-
ребления глаголов или склонность к многоречивости, возни-
кают при снятии именно сдерживающего влияния правого
полушария, его контроля за абстрактно-логическим развора-
чиванием мысли. Что касается феноменологии изменений со-
знания на более глубоких стадиях фармакологической терапии,
то их следует связать с общим угасанием кортикальной актив-
ности и модификацией тонуса глубинных структур мозга, в
частности, активацией переднегипоталамической системы (по
инсулиновой терапии см. Руководство по психиатрии 1983—
1:256; Трауготт 1957:41; данные, релевантные для терапии ке-
тамином, см. Бажин 1984:28—30).
Режим наблюдения, избранный в данном исследовании,
состоит из пяти стадий и потому не дает возможности про-
следить прохождения на том же временном отрезке еще каких-
либо ИСС или же обосновать их отсутствие. Несмотря на это,
обнаружение выраженных признаков двух ИСС свидетельствует
в пользу адекватности принятой в данном исследовании базо-
вой концепции, а также методики тестирования.
Конструктивность данных, полученных автором на мате-
риале тестирования речевой деятельности при проведении шо-
ковых методов терапии психоактивными препаратами, и их
релевантность для понимания закономерностей организации
нормального языкового сознания были подчеркнуты в докладе
индийских ученых П. Роя и Д. Маджумдера, представленном
вниманию участников Национального симпозиума по методам
квантитативной лингвистики, проведенного недавно на базе
отдела лингвистических исследований Индийского статисти-
ческого института. Дополнения к предпринятому нами фор-
146
мальному анализу состояли в применении методов неравно-
весного статистического моделирования по Пригожину-Зотину
(Roy, Majumder 1998).
Результаты проведенного в этой главе анализа речевой
деятельности при шоковой терапии кетамином и инсулином
позволяют дать положительный' ответ на оба вопроса, постав-
ленные в ее начале. Все полученные нами данные свидетель-
ствуют в пользу интактности базовых психолингвистических
механизмов, обеспечивающих продолжение релевантной дан-
ным условиям когнитивной и коммуникативной деятельности.
На примере обоих типов терапии обнаружены признаки нали-
чия особых, измененных состояний языкового сознания, опре-
делено их приблизительное положение на шкале диссолюции
и проведена первичная лингвистическая интерпретация выяв-
ленных закономерностей. Наиболее вероятным представляется
то, что указанные закономерности отражают существенные
черты приспособления нормального языкового сознания к не-
специфической внешней нагрузке.
3.3. Дилантиновая терапия
Основная причина обращения к дилантину состоит в том,
что соответствующая терапия не вызывает выраженной диссо-
люции психической деятельности, хотя и оказывает на нее
достаточно сильное воздействие. Таким образом, существует
возможность наблюдения психолингвистических коррелятов
сложного, несводимого к линейному, типа динамики ИФС.
Основной задачей является сопоставление обобщающих лин-
гвистических характеристик указанного типа с результатами,
полученными при изучении простой диссолюции. Это необ-
ходимо для уточнения и расширения знаний о том, как изме-
няются язык и речь при фармакогенных ИСС в целом.
Дилантин нормализует излишнюю (то есть отклоняющуюся
в любую сторону от нормальной) электрическую активность
(inappropriate electrical activity) клеток. Как следствие этого, на
раннем этапе клинического освоения препарата основное место
заняло его противосудорожное применение в психиатрической
практике (подробнее см. Машковский 1967:122). В дальнейшем
было отмечено благотворное воздействие дилантина на настро-
ение, внимание и общее качество протекания когнитивных
процессов (Bogoch, Dreyfus 1983:9—16; ср. Smith, Bogoch,
Dreyfus 1988:13—14). Поэтому в последнее десятилетие он стал
все шире применяться с целью общей коррекции уровня бодр-
ствования и повышения качества жизни психически здоровых
147
людей (рассмотрение данного аспекта применения психоак-
тивных препаратов см. Брехман 1976:66—71; Спивак, Райский,
Виленский 1988:139-141).
Диапазон индуцируемых дилантином микроперестроек пси-
хических процессов и состояний намеренно сужен. Влияние
на речь ограничено устранением или облегчением симптомов
заикания (обзор см. Bogoch, Dreyfus 1983:18). Заметим, что и
в литературе по общим проблемам тестирования фармакоген-
ных ИСС рекомендуется, во избежание трудностей, сосредо-
точиваться на изучении препаратов преимущественно «поляр-
ного действия» (Martindale 1981:320). Поскольку дилантйн к
ним явно не относится, психолингвистическое тестирование
его действия следует априорно считать весьма проблематичным,
но в то же время желательным для определения того, как могут
влиять на речь препараты такого сглаженного типа действия.
Наблюдения проводились в рамках комплексной научной
программы исследований дилантина, реализуемой на базе Ин-
ститута мозга человека РАН под руководством акад. Н. П. Бех-
теревой. Основная группа состояла из одиннадцати психически
нормальных мужчин и женщин в возрасте 19—45 лет, прохо-
дивших дилантиновую терапию по медицинским показаниям
(невротическое состояние с вегетативной неустойчивостью),
по предписанию лечащего врача, в условиях лечебного стаци-
онара. Терапии другими препаратами ни в день обследования,
ни накануне него не проводилось. Терапия проводилась путем
однократного приема таблетки, содержащей 0,1 г дилантина.
Судя по литературным данным, вполне подтверждаемым
нашими наблюдениями, непосредственное благотворное дей-
ствие препарата, прослеживаемое как по физиологическим
показателям, так и по самочувствию пациентов, проявляется
в течение часа, распределяясь так: практически не действует —
в течение первой четверти, редко — в течение второй-третьей
четвертей, и в большинстве случаев — в течение последней
четверти часа (Smith, Bogoch, Dreyfus 1988:XVIII,81; cp.Dreyfus
1988:138). Соответственно, тестирование проводилось в четыре
стадии: А — фон (непосредственно перед приемом таблетки),
Б — в начале второй четверти часа, В — в начале третьей
четверти часа, Г — в начале последней четверти часа после
приема таблетки. Наблюдение проводилось в первый день
терапии. Непосредственное тестирование основной группы в
устной форме проводилось сотрудником стационара, врачом
Ю. И. Поляковым, под методическим руководством автора.
Контрольная группа теоретически могла бы состоять из
практически здоровых людей, принимающих, дилантин для
коррекции настроения и активации скрытых резервов орга-
низма. Однако применение препарата в этих целях, обычное
в ряде зарубежных стран, у нас пока не разрешено. Поэтому
148
контрольной группы, оптимально соответствующей аксиома-
тике данного исследования, по объективным причинам подо-
брать не удалось. Она была составлена из шести психически
нормальных мужчин и женщин, в возрасте 19—35 лет, прохо-
дивших терапию препаратом «тазепам» по медицинским по-
казаниям (невротическое состояние с вегетативной неустой-
чивостью), по предписанию лечащего врача, в условиях лечеб-
ного стационара.
Устное лингвистическое тестирование и сбор внелингвис-
тической информации по членам контрольной группы прово-
дились автором, под контролем лечащего врача, по процедуре,
максимально приближенной к условиям наблюдения членов
основной группы. Уже после проведения тестирования было
обнаружено, что один член основной группы и два члена
контрольной группы накануне дня психолингвистического об-
следования принимали другие психоактивные препараты. В
связи с этим при обработке результатов теста они были ис-
ключены из состава соответствующих групп.
Тазепам оказывает выраженное нормализующее, однако
косвенное влияние на психику, опосредованное общей неспе-
цифической активацией эндогенных адаптивных систем; кроме
того, для данного препарата (как и для группы бензодиазепинов
в целом) отмечено выраженное противосудорожное действие
(Kaplan, Sadock 1991:908). Тазепам сглаживает направленные
в любую сторону отклонения от нормальных ритмов бодрст-
вования и сна. В наблюдавшейся дозировке (таблетка 0,01 г)
непосредственное благотворное действие тазепама сказывается
в течение первого часа после приема (подробнее см. Темков,
Киров 1971:81). Контрольная группа была подобрана так, чтобы
как можно более полно соответствовать основной по фоновому
состоянию сознания, временному режиму его изменения и
другим существенным показателям. В настоящих условиях это
позволяет считать подбор контрольной группы методологичес-
ки допустимым. Однако следует подчеркнуть, что тазепам —
типичный транквилизатор, действие которого основано на
принципиально отличающихся от дилантина механизмах.
При предварительных замерах было отмечено снижение
эффективности экспресс-теста из трех заданий, описанного в
разделах 3.1—3.2. В этих условиях было принято решение
дополнить их рядом других. Так, был дополнительно введен
ассоциативный тест (задание 6). При его обработке фразеоло-
гизмы не выделяются в отдельную группу, что приводит к их
учету преимущественно вместе с синтагматическими ассоциа-
циями (конечно, чисто условно, в рамках принятой нами
методики обработки). Таким образом, индекс 6а мог бы тео-
ретически проявлять динамику в тех случаях, когда индекс 1а
еще «не срабатывает».
149
Склонность к употреблению глаголов наблюдалась после-
довательно в трех позициях: при заданиях преобразовать статив
(3); продолжить незаконченное предложение, завершающееся
стативом (4А) или содержащее именную конструкцию (4Б).
Такая методика позволяла надеяться уловить динамику в упот-
реблении глагола, несмотря на возможное отсутствие в ней
больших перестроений.
Задание 5 проводилось по двум предложениям, активному
и пассивному, как в классическом «тесте Сэвина-Перчонок»
(актив с прямым порядком слов («врач сделал укол») и пассив
с прямым порядком слов («укол сделан сестрой»). После каж-
дого предложения предлагался набор из пяти несвязанных слов
для запоминания и повторения. В данном случае расчет состоял
в том, что задание с активом, скорее всего, не представит
особых трудностей для наблюдаемых. Тогда несколько более
трудное для выполнения задание с пассивом могло бы выявить
неочевидное ослабление кратковременной памяти. Таким об-
разом, был сформирован расширенный лингвистический тест.
Он состоял из следующих заданий: 1 (по семи вопросам), 3,
4А, 4Б, 5А, 5Б, 6. Полученные при его применении результаты
представлены в табл. 3.3.2 приложения. Внелингвистические
характеристики группы приведены в табл. 3.3.3 Приложения.
При статистической обработке лингвистических индексов
прежде всего были рассмотрены «основные статистики». Вы-
яснилось, что значения коэффициентов асимметрии и эксцесса
выходят за границы интервала (—2...+2) на ряде стадий, пре-
имущественно по индексам 3 и 5Ав, 5Бв. Это дало косвенное
подтверждение отличия распределения анализируемых случай-
ных величин от нормального, что, в свою очередь, позволило
рассматривать кластеризацию как методологически допусти-
мую. Кластеризация проведена по методу наиболее удаленного
соседа, в евклидовой метрике, по всем лингвистическим ин-
дексам. В результате кластеризации выделились кластер 1,
включавший в себя наблюдаемых № 1, 2 и 8; и кластер 2, в
который вошли все остальные наблюдаемые.
Как видим, разделение наблюдаемых на основную и кон-
трольную группы не отразилось на результате данной кластери-
зации. Следовательно, наши данные не дают основания разде-
лять лингвистические перестроения по видам использованных
фармакологических препаратов. Данное положение структурно
соответствует сделанному в разделе 3.2 выводу о принципиаль-
ном сходстве динамики лингвистических индексов при дейст-
вии кетамина и инсулина. Заметим, что альтернативная клас-
теризация, проведенная нами по внелингвистическим характе-
ристикам таблицы 3.3.3, приводит к выделению следующих
кластеров: 1, 2, 3, 9, 10, 13 и 4, 5, 6, 7, 8, 11, 12, 14. Как видим,
и здесь не просматривается четкого отделения основной группы
150
от контрольной. Это подтверждает сделанное при формирова-
нии наблюдавшейся группы предположение о допустимости
сведения воедино данных по дилантину и тазепаму.
Для дальнейшего углубленного анализа был избран кластер
2 (наблюдаемые № 3—7, 9, 10—14). Проверка значимости раз-
личий индексов на разных стадиях указывает на недостаточно
выраженную динамику некоторых из примененных индексов.
Прежде всего к ним относятся индекс 1а (динамика средних
значений по этому кластеру такова: 0,6—0,5—0,5—0,5) и индекс
6а (0,7—0,6—0,7—0,8) (в обоих случаях приводятся округленные
цифры). Отсутствие выраженной динамики формально свиде-
тельствует против того, что лексико-семантический уровень
принимает активное участие в перестроении языковой способ-
ности в течение наблюдавшегося периода действия дилантина.
Однако абсолютные величины обоих индексов существенно
отличаются от нормального уровня. Так, по индексу 1а величи-
ны порядка 0,5—0,6 отмечались нами на средних стадиях дей-
ствия как кетамина, так и инсулина (см. рис.3.1.1 и 3.2).
Что касается частотности синтагматических ассоциаций
(индекс 6а), то в нормальном состоянии она не превышает
0,3, а при внешней нагрузке проявляет тенденцию к быстрому
росту, в частности, за счет снижения склонности к употреб-
лению парадигматических ассоциаций. Так, в психолингвис-
тическом эксперименте Э. Л. Носенко и С. Н. Егоровой под
влиянием сильной эмоциональной напряженности у пациентов
было отмечено увеличение доли синтагматических ассоциаций
с 17 до 68%. Пользуясь традиционной оппозицией «парадиг-
матические ассоциации — синтагматические ассоциации», ис-
следователи, тем не менее, отмечают, что «эмоции активизи-
руют тот речевой опыт, которым испытуемый владел раньше
и который более стереотипизирован» (Носенко, Егорова
1992:76—77). Следовательно, они также выявили участие па-
радигматических клише в порождении синтагматических ас-
социаций, о котором мы говорили выше.
Заметим также, что среднее значение индекса 6а по кластеру
2 приближается к его среднему значению по кластеру 1 (а
именно 0,5) непосредственно перед приемом препарата (стадия
А). Однако далее, на стадиях Б-Г, среднее значение по кластеру
1 снижается до характерного для нормы значения (0,2). На-
против, среднее значение по кластеру 2 остается на значительно
отклоняющемся от нормального уровне, превышающем 0,6.
Кроме того, формально не изменяясь по стадиям, индекс 6а
оказывает самое непосредственное влияние на результат клас-
теризации. Таким образом, индексы 1а и 6а отражают наличие
известной нагрузки на психику наблюдаемых в период тести-
рования. Точное разделение в ней составляющих, внесенных
невротическим состоянием пациента до приема препарата и
151
собственно психоактивным действием последнего, представ-
ляет собой перспективную задачу, разрешимую путем простого
перебора соответствующих контрольных групп.
Индекс 3 выказывает весьма выраженную динамику: он
растет на переходе А-Б, стабилизируется на стадиях Б-В и
падает на переходе В-Г. При этом, по данным множественного
рангового критерия, среднее значение по кластеру 2 на стадиях
А и Б различается значимо, но не различается при сравнении
стадий Б и В. Разность средних значений между А и Г также
статистически незначима. Отсюда следует, что на стадиях А и
Г наблюдается формально одно и то же значение индекса, а
на стадиях Б и В — другое. Аппроксимация такой динамики
очевидна: она сводится к параболе с экстремумом на стадиях
Б-В. Применив полиномиальный регрессионный анализ, при-
ходим к лингвистической модели:
V_3 = 1,50055 + 0,10187 * S - 0,00221444 * SA2.
Формулировка задания 3 сводилась к предложению преоб-
разовать статив («Сегодня нам тяжело — Сегодня мы...»). При
обработке получался индекс 3, высокие значения которого
свидетельствовали о склонности преобразовывать статив в гла-
гол, а низкие (приближающиеся к единице) — в неглагольные
лексемы. Соответственно, полученную лингвостатистическую
модель можно понимать так, что на средних стадиях действия
препарата склонность к преобразованию статива в глагол су-
щественно усиливается, а к концу наблюдения — ослабевает.
Полученная таким образом интерпретация основана на пе-
риферийном для русского языка способе выражения предика-
тивности, свойственном стативу. В лингвистической литературе
не раз отмечался его промежуточный статус, совмещающий
морфологические признаки как глагола, так и других частей
речи (прежде всего наречия). Поэтому свойство предикатив-
ности может уже на ранней стадии действия препарата выка-
зывать тенденцию к перестроению, которое выражается в сдви-
ге от периферийных средств выражения предикативности — к
основному (глаголу). Можно было бы также предположить,
что под воздействием препарата вообще растет склонность к
употреблению глагола, что и дает высокие значения индекса
3. Однако этому противоречит динамика индексов 4Аа, 4Ба,
которая в пределах кластера не выказывает отчетливых сдвигов
по стадиям; не оказывается она существенной и для проведения
кластеризации.
Что касается конкретных значений обоих глагольных ин-
дексов, то они стоят на повышенном относительно нормы
уровне (около 0,6—0,7 для индекса 4Аа и 0,3—0,4 для индекса
4Ба; в обоих случаях приводятся средние значение по класте-
152
ру 2). Разницу между средними значениями следует отнести
за счет особенностей формулировки задания. Как мы помним,
в задании 4А неоконченное предложение оканчивается стати-
вом («Очевидно, теперь мне пора - »), в задании 4Б — нет
(«Сын, который у меня -»). Более высокие величины индекса
4Аа могут указывать на повышенную склонность не столько
к употреблению глагола, сколько конструкции «статив с ин-
финитивом». Действительно, она часто встречалась нам при
обработке ответов на данное задание (например, «...мне пора
— вылечиться»). Следовательно, материал «глагольных» индек-
сов указывает на то, что тенденция к переходу на уровень,
сопоставимый со средними стадиями диссолюции сознания
при инсулиновой и кетаминовой терапии, наметилась, однако
в развернутом виде не наблюдалась.
Среднее значение индекса 5Бв ниже среднего по индексу
5Ав практически на каждой стадии, в пределах как кластера
1, так и кластера 2. Это означает, что восприятие и повторение
конструкций с активом осуществляется наблюдаемыми гораздо
легче, чем конструкции с пассивом. Такое соотношение явля-
ется характерным для нормальной русской речи (Сахарный
1989:106-107). Заметим, что вообще ранжирование активной и
пассивной конструкций с разным порядком слов по степени
трудности при разных типах дефекта речи отнюдь не является
тривиальной задачей (Балонов, Деглин, Черниговская 1985:112;
Ахутина 1989:161—163).
При этом индекс 5Ав не выказывает особой динамики.
И наоборот, динамика индекса 5Бв просматривается, и весьма
четко. Следовательно, воздействие препарата недостаточно ве-
лико, чтобы вызвать затруднения в реализации такого прочного
навыка, как оперирование предложениями с активной кон-
струкцией. Однако оно достаточно велико, чтобы создать не-
которые сложности в оперировании предложениями с пассив-
ной конструкцией. Динамика индекса 5Бв стабильна на на-
чальной стадии действия препарата (А-Б), к стадии В она
снижается, а затем резко растет. Можно предположить, что на
стадии В просматривается начало воздействия препарата на
проведение сравнительно более сложных и усвоенных позднее
когнитивных операций, а на стадии Г проявляется его общее
благотворное действие, отмеченное рядом исследователей к
концу первого часа после приема. При помощи полиномиаль-
ного регрессионного анализа получена следующая лингвоста-
тистическая модель:
У_5Бв = 3,8406-0,113593 * S + 0,00272667 * SA2 .
Упомянутое благотворное действие препарата просматри-
вается по данным самочувствия пациентов (условное обозна-
153
Рис. 3.3. Психолингвистические корреляты фармакогенных ИФС
при дилантиновой терапии
чение — «Сч»). Для членов кластера 2 оно заметно ухудшается
к стадии В, а затем существенно улучшается:
У_Сч = 3,817-0,157467 * S + 0,00242222 * SA2.
Все три выведенные выше зависимости представлены на
рис. 3.3. Отметим особо, что прогнозирование динамики по-
казателя «Сч» по данным таких лингвистических индексов,
как 3 и 5Бв, не представляет никакой сложности. Обширные
литературные данные свидетельствуют о том, что выраженное
улучшение самочувствия к концу первого часа после приема
препарата принадлежит к числу надежно установленных зако-
номерностей его действия. Таким образом, и на этом материале
мы обнаружили связь лингвистических индексов с наиболее
общими, интегральными показателями функционального со-
стояния. Что же касается практического отсутствия сдвигов,
зарегистрированного нами по объективной характеристике
(частоте сердечных сокращений), то это вполне согласуется с
отмеченным в литературе отсутствием однонаправленной ди-
намики в изменении сердечной деятельности (хотя общая нор-
мализация аритмии возможна, см. Bogoch, Dreyfus 1983:22—27).
Таким образом, несмотря на отсутствие ярко выраженного
угнетающего или стимулирующего эффекта, динамике действия
154
дилантина соответствуют вполне определенные лингвистичес-
кие корреляты. При этом общая сглаженность динамики таких
показателей, как склонность к употреблению прагматических
клише, синтагматических ассоциаций или глаголов, указывает
на отражение в речевом материале временной дестабилизации
фонового состояния языкового сознания, по-видимому, не
достигающей степени его качественного изменения. Вместе с
тем, вероятная подготовка решительной дестабилизации со-
стояния и перехода к ИСС прослеживается по данным дефекта
речи в выполнении таких тонких операций, как передача пре-
дикативности при помощи периферийных (неглагольных)
средств, воспроизведение сложных глагольных конструкций и,
несколько менее четко, - подбора парадигматической ассоциа-
ции.
Таким образом, дилантиновая терапия при внимательном
психолингвистическом анализе позволяет сделать выводы, су-
щественно дополняющие результаты, полученные при наблю-
дении более «грубых», шоковых методов терапии (инсулиновой
и кетаминовой). Они указывают на механизмы начинающейся
дестабилизации привычного (неизмененного) состояния язы-
кового сознания нормального человека и в этом смысле также
причастны к решению фундаментальной проблемы развития
ИСС. Можно предположить, что такое состояние проходится
и при шоковых методах фармакологической терапии. Оно
может скорее всего занимать зону между фоновой стадией
наблюдения и состоянием Y (см. рис. 3.1.1 и 3.2).
В дополнение к сказанному обратим внимание на то, что
в рамках психолингвистического теста намечаются как бы две
части: одна, реагирующая на наиболее сильное, «грубое» воз-
действие, и другая, сигнализирующая о более тонких перестро-
ениях. По нашему мнению, теоретическим ориентиром здесь
может служить уже высказанная и нашедшая значительное
применение в современной психодиагностике концепция так
называемых «сенсибилизированных проб», приходящих на сме-
ну обычным пробам при тестировании слабо выраженных на-
рушений психической деятельности (Вассерман, Дорофеева,
Меерсон 1997:35).
Наконец, нужно отметить, что в динамике психолингвис-
тических индексов не было выявлено резких отличий между
основной (дилантин) и дополнительной (тазепам) группами.
Напомним, что сходство указанных препаратов ограничено
неспецифическим характером их лечебного действия (а также
такими дополнительными его характеристиками, как показания
к применению и временной режим). Разница состоит в прин-
ципиально отличном механизме воздействия каждого их этих
препаратов на организм. Результаты формального лингвоста-
тистического анализа и в этом случае прямо свидетельствуют
155
о том, что примененный тест реагирует не на специфику
химической структуры препаратов, а на общность их действия,
с большой вероятностью опосредованную неспецифическим
механизмом общего адаптационного синдрома.
По нашему мнению, конструктивную параллель данному
выводу составляет концепция «гибких и жестких звеньев», вы-
двинутая и обоснованная в трудах Н. П. Бехтеревой и ее школы.
Как известно, при изучении мозговых механизмов базовых
психических процессов ученые встретились с регулярно по-
вторявшейся ситуацией, когда активация одних зон мозга вос-
производилась довольно устойчиво, а других — подвергалась
разнонаправленным вариациям, в зависимости от типа лич-
ности наблюдаемого, характера внешних воздействий и целого
ряда других факторов. Поэтому решено было сделать неожи-
данный теоретический ход, приняв в качестве рабочей гипотезы
то, что мозг обеспечивает психическую деятельность любого
типа путем обязательной активации довольно ограниченного
числа строго определенных, базовых зон («жестких звеньев»).
По мере возможности или необходимости, к ним добавляется
(или на них накладывается) факультативная активация целого
ряда менее значимых зон («гибких звеньев»). Совместное дей-
ствие указанных двух типов звеньев и служит основой как
адаптивности, так и самой возможности мыслительной дея-
тельности, при которой «стереотипия играет всего лишь роль
рабочих блоков для различных нестереотипных построений»
(Бехтерева 1988:66—67; ср. Бехтерева 1997:28—29).
Следуя этому ходу мысли при осмыслении полученных
нами результатов, можно предположить, что и в обеспечении
речевой деятельности при ИСС существуют свои «жесткие и
гибкие звенья». К первым можно отнести проведение таких
базовых лингвистических операций, как номинация, предика-
ция, локация; ко вторым — преимущественное задействование
лексико-грамматических средств определенных уровней общего
механизма порождения или восприятия речи. Мы вернемся к
разработке последнего положения в заключении данной книги,
подключив к обсуждению данные психолингвистического тес-
тирования изменений сознания, спонтанно возникающих при
экстремальных внешних условиях.
Глава 4
ЯЗЫК И РЕЧЬ
ПРИ ЭКЗОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ
4.1. Высокогорные условия
Основной материал данной главы составляет речевая дея-
тельность при длительной адаптации к высокогорью, индуци-
рующей наиболее простой в данных условиях тип динамики
функционального состояния. В соответствии с исследователь-
ской программой, сформулированной в главе 2, тестирование
базировалось на стандартной методике и проводилось в массо-
вом порядке, что обеспечивало объективность полученных дан-
ных. Весь собранный материал переводился в числовую форму,
а затем подвергался многошаговому компьютерному анализу,
состоявшему в кластеризации обследованной группы и аппрок-
симировании характерного для нее типа динамики индексов,
выраженных в виде лингвостатистических моделей. Как и в
предыдущей главе, задача интерпретации состояла в получении
аргументированных ответов на те же принципиальные вопросы:
1. Можно ли утверждать, что на всех основных стадиях
ИФС наблюдаемые сохраняют способность проведения базовых
лингвистических операций, а также использования единиц основ-
ных уровней языковой системы?
2. Существуют ли стадии ИФС, на которых регулярно об-
наруживаются закономерные признаки временного качественного
перестроения языкового сознания, а совмещаются ли они в единую
концептуальную схему, оправданную с теоретико-лингвисти-
ческой точки зрения?
Позитивный ответ на первый вопрос позволяет сделать
аргументированный вывод об интактности базовых психолин-
гвистических механизмов, обеспечивающих продолжение ре-
левантной данным условиям когнитивной и коммуникативной
деятельности. Позитивный ответ на второй вопрос говорит о
наличии хотя бы одного измененного состояния языкового
сознания и о его существенных признаках. Отметим, что при
157
всей естественности указанных двух вопросов, до настоящего
времени они не были ни поставлены в прямой форме, ни
решены при изучении лингвистических коррелятов адаптации
к экстремальным или необычным внешним условиям. Между
тем продвижение к более сложным задачам при изучении
экзогенных ИФС невозможно без получения принципиальных
ответов на эти вопросы.
Специфика проведенных исследований состояла в отсутст-
вии таких масштабных изменений сознания, как при фарма-
когенных ИФС. Однако, длительное пребывание в экстремаль-
ных природных условиях оказывает сильное влияние на все
составляющие функционального состояния, активизируя мощ-
ные механизмы естественной адаптации. При таком положении
оправданным было бы ожидать хотя бы умеренных сдвигов в
функционировании языкового сознания.
Была обследована группа, которая проводила трудовую де-
ятельность и досуг в условиях высокогорья, характеризуемых
прежде всего сочетанным действием холода и недостатка кис-
лорода. Почти сразу же после попадания в такие условия у
городского жителя начинается так называемая декомпенсация.
Затем происходит сложный процесс перестройки всех основных
составляющих функционального состояния, приводящий в ко-
нечном итоге к переадаптации, которая включает в себя ряд
стратегий, подразумевающих либо стабилизацию на прежнем
(привыкание, аккомодация, реадаптация) или на качественно
новом уровне (собственно переадаптация); либо уже дезадап-
тацию (болезнь). В научной литературе подробно описаны
основные факторы, стадии и виды процесса адаптации; их
рассмотрение позволяет предположить, что по мере приспо-
собления к высокогорным условиям возникают ИФС (Медве-
дев 1982:32—51; Лебедев 1983:3—7; Александровский, Лобастов,
Спивак, Щукин 1991; ср. Леонова, Медведев 1981:63—70; Фи-
лософские проблемы теории адаптации 1975:126—170).
Динамика психических процессов при восхождениях на
различную высоту, вплоть до семи тысяч метров, также спе-
циально изучалась. Здесь был применен широкий круг психо-
диагностических методик (MMPI, IQ, тесты Кеттелла, Тейлора,
Спилбергера и другие). Результаты их обработки указывают на
широкий диапазон колебаний большинства составляющих пси-
хического состояния человека: от легких обманов воспри-
ятий — до глубоких перестроений в прохождении эмо-
ционально-волевых и когнитивно-мнестических процессов.
Отмечается и повышенная вероятность возникновения психо-
тических эпизодов, по глубине, сравнимых с состояниями,
достигаемыми при действии психоактивных препаратов (по-
дробнее см. обзор Seva 1991). Это указывает на то, что изме-
нения психического состояния принимают самое активное
158
участие в процессе адаптации к высокогорным условиям. Вмес-
те с тем, рядом авторов отмечается возможность принципи-
альной интактности высших психических функций, и в част-
ности вербального мышления, в особенности у групп, прошед-
ших специальный отбор и подготовку к действиям в горах
(Clark, Heaton, Wiens 1983; Milne, Gray 1983; ср. Nelson 1982).
Массовые психолингвистические обследования в высокогор-
ных условиях до настоящего времени не проводились.
Для массового обследования речевой деятельности при эк-
зогенных ИФС были избраны условия памирского высокого-
рья. Наблюдения проводились в рамках научно-исследо-
вательской программы по изучению адаптации к экстремаль-
ным условиям, проводимой на основе общей теоретической
концепции и под руководством члена-корреспондента РАН
В. И. Медведева, на базе Института физиологии и экспери-
ментальной патологии высокогорья АН Киргизской Республи-
ки. Общая организация исследований проводилась сотрудни-
ком института профессором А. А. Айдаралиевым. Непосред-
ственное психолингвистическое тестирование и первичная
обработка лингвистических индексов проводились Р. А. Кур-
маналиевой, под методическим руководством автора.
Обследованная группа состояла из сорока двух мужчин в
возрасте 18—25 лет, практически здоровых, прошедших общий
медицинский и психологический отбор, но не готовившихся
специально к жизни и труду в условиях высокогорья и не
прошедших на момент начала тестирования адаптацию к ним.
Выбор данного контингента был существенно важен, поскольку
позволял устранить искажающее влияние, оказываемое на ре-
зультаты тестирования как пониженной (за счет возраста, хро-
нических заболеваний), так и повышенной адаптацией (пос-
ледняя характерна для групп типа альпинистов, прошедших
специальный отбор, подготовку, или для людей, проявляющих
повышенную мотивацию к пребыванию в горах; тем более для
местных жителей).
Группа сначала расположилась в условиях памирского сред-
негорья (на высоте 1600 м над уровнем моря), где прошла
психофизиологическое обследование по семи экспресс-тестам.
В их число было включено и психолингвистическое тестиро-
вание по нашей методике (стадия А). Далее вся группа под
руководством опытных инструкторов и наблюдением врача
совершила быстрое восхождение на уровень высокогорья
(3600 м над уровнем моря) и обосновалась там на месяц. В
течение этого периода дважды — а именно на 3-й (стадия Б)
и 30-й (стадия В) дни пребывания в высокогорье — была
повторена полная программа обследования, включая и психо-
лингвистическое тестирование (его результаты приведены в
табл. 4.1.2 Приложения).
159
Выбор такого режима определялся адаптологами, планиро-
вавшими работу научно-исследовательского коллектива. На
основании современных представлений о ходе адаптации к
высокогорным условиям было принято, что на 3-й день после
подъема на уровень высокогорья (3600 м) приходится пик
нагрузки, а к 30-му дню у групп с отличной и хорошей
адаптацией переадаптация в основном завершается. Указанная
закономерность была полностью подтверждена ходом адапта-
ции у данной группы (более подробно о концепции психофи-
зиологического мониторинга см. Миррахимов, Айдаралиев
1979; Махновский, Кузюта, Волков 1985). Если предположить,
что стадии Б-В маркируют основные ИФС, то проведение в
этот период психолингвистического тестирования можно было
считать корректным. Заметим, что выбор условий среднегорья
в качестве фона — стадии А — определялся аксиоматикой
данного исследования. Ведь строгое описание ИФС возможно
лишь при эксплицитном указании соответствующего типа де-
ятельности (определяющего, в частности, и выбор речевого
жанра при общении). Между тем на стадии А тип деятельности
уже определился, как в принципе схожий с наблюдавшимся
на стадиях Б-В (однако при пока умеренно выраженном и
непостоянном проявлении экстремальных факторов).
После стадии В обследованная группа из сорока двух че-
ловек была переформирована. Семь человек (а именно, на-
блюдаемые № 4, 5, 13, 18, 24, 34, 41) были оставлены на
данной базе еще на месяц, где и наблюдались на 60-й день
пребывания в горах (стадия Г). Поданным прогноза адаптации,
сделанного на стадиях А-Б, все они выказали отличные адап-
тивные возможности. Данные наблюдений адаптологов на ста-
диях В-Г подтвердили, что у всех оставленных на базе членов
группы адаптация прошла весьма успешно. Данные лингвис-
тического тестирования этих семи человек приведены в столб-
цах «Г» табл.4.1.2 Приложения. Что касается остальных трид-
цати пяти членов группы, то некоторые из них проявили
отличные и хорошие адаптивные способности. После стадии В
они были доставлены на другую высокогорную базу, располо-
женную на высоте 4200 м над уровнем моря. Другие проявили
удовлетворительные либо плохие адаптивные возможности, в
связи с чем и были после стадии В отправлены вниз, на
реабилитацию. По объективным условиям, психолингвисти-
ческое тестирование двух последних подгрупп провести не
удалось. Поэтому данные по их речи на стадии Г в табл.4.1.2
не приводятся.
Лингвистическое тестирование проводилось по заданиям
1, 4А, 4В (описание картинки), заданию 6 (в письменной
форме, заполнявшейся самими наблюдаемыми за сжатый, но
строго не определенный период времени, затруднявший спи-
160
сывание либо долгие раздумья) и по заданиям 5А, 5Б, 5В
(которые зачитывались проводящим тестирование устно). Мо-
дификации были внесены в задание 1 (стимул состоял из семи
вопросов), а также в задание 4А (оно состояло из двух пред-
лагаемых порознь неоконченных' предложений, содержавших
разные типы статива). В одном предложении это был статив
на «-о», омонимичный наречию и краткому прилагательному
от соответствующего корня и выражавший состояние (напри-
мер, «мне весело»). В другом — статив, переданный безлично-
предикативным словом модального значения (к примеру, «мне
нужно»). Индекс 4Аа подсчитывался как среднее арифмети-
ческое по двум указанным предложениям.
Следует подчеркнуть, что методика расчета индекса 4Аа
нерелевантна для характеристики валентностей указанных двух
типов неглагольного предикатива (статива) в силу их принци-
пиальной разницы. Данный индекс предоставляет лишь наи-
более общую информацию о склонности наблюдаемых к упот-
реблению глагольного продолжения данного неоконченного
предложения, вне зависимости от того, какой из двух основных
типов статива в нем применен. Применение такой методики
не исключает и, более того, даже предполагает переход к
дальнейшему, более корректному с теоретико-лингвистической
точки зрения расчету отдельного индекса для каждого типа
стимула по заданию 4А.
В стимуле по заданию 2 допускалось использование парного
фразеологизма во множественном числе, если единственное
число мало употребимо («помидоры-огурцы»).
Рассмотрение «основных статистик» таблицы 4.1.2 показы-
вает, что значения коэффициентов асимметрии и эксцесса по
целому ряду индексов и стадий выходят за пределы интервала
(—2...+2). Это обстоятельство определяет значимое отличие
распределения ряда случайных величин от нормального, что
косвенно подтверждает желательность проведения кластериза-
ции группы. Изучение взаимной корреляции всех примененных
лингвистических индексов на каждой стадии позволяет утверж-
дать, что они имеют многочисленные взаимосвязи. Кластери-
зация проведена по методу наиболее удаленного соседа, в
евклидовой метрике, по всем лингвистическим характеристи-
кам стадий Б-В. Стадии А, Г решено было исключить (в част-
ности, в связи с пропуском на стадии Г большинства значений,
сильно затрудняющим кластеризацию по этому методу).
Кластер 1 составили наблюдаемые № 1—5, 7—34, 36—37,
41, 42; остальные наблюдаемые составили кластер 2. Подчерк-
нем, что все наблюдаемые, проявившие по данным психофи-
зиологического обследования отличные адаптивные возмож-
ности, вошли в один и тот же кластер 1. Поскольку тип
адаптации по определению соответствует типу прохождения
П Заказ 2980
161
ИФС, это означает, что и на данном материале нам удалось
проследить самую общую корреляцию изменений речи с из-
менениями функционального состояния. Этот результат дает
формальное основание утверждать, что прогнозирование адап-
тации к экстремальным природным условиям по данным вер-
бального теста возможно, что, в свою очередь, свидетельствует
в пользу практической применимости лингвистики ИСС.
Наряду с наблюдаемыми, проявившими отличные способ-
ности к адаптации, в кластер 1 вошли еще несколько членов
обследованной группы. Можно предположить, что они обла-
дали как минимум хорошими адаптивными возможностями.
Адаптологи считали это вполне вероятным, однако по объек-
тивным причинам получить более точную информацию нам
не удалось. В силу решительного количественного преоблада-
ния кластера 1, проверка значимости различий индексов по
стадиям и аппроксимация их динамики проводились только
для членов этого кластера.
Значения индекса 1а на всех четырех стадиях находятся в
верхней части его диапазона. Такое преобладание языковых
клише в ответах на вопросы задания 1 говорит о значительной
внешней нагрузке на психику наблюдаемых, в особенности
явной при сравнении фона со стадией В. Вместе с тем, по
просьбе наблюдателя, короткие ответы типа «— нормально»
легко распространялись наблюдаемыми. Следовательно, при
явной тенденции к повышенному использованию языковых
клише, максимальное значение индекса 1а было скорее всего
артефактом, обусловленным тем, что задание проводилось в
письменной форме, а время на заполнение анкеты было ог-
раничено. Несмотря на это, применение множественного ран-
гового критерия позволило обнаружить в динамике индекса
статистически значимое отличие стадии В как от предыдущей
(А), так и от следующей (Г) стадии (см. Приложение 4.1.4).
При аппроксимации получена следующая лингвостатистичес-
кая модель:
V_la = 0,911822 + 0,0120135 * sqrt(S)
Обозначение «sqrt(X)» читается как «корень квадратный из
X». В графическом виде модели динамики этого и других
индексов приведены на рис.4.1.
Значения индекса 16 оказались стабильно высокими, что
объясняется преобладанием в ответах лексем неглагольного
происхождения («как голова? — нормально; — в норме; — в
порядке; — хреново; — абзац; — да ну вас»; примеры взяты
из анкет, реально заполненных наблюдаемыми). Возможно,
такая закономерность связана с возникающей при внешней
нагрузке тенденции выбора из памяти языковых клише опре-
162
Рис. 4.1. Психолингвистические корреляты экзогенных ИФС
при адаптации к высокогорью
деленного (неглагольного) типа. Наряду с этим можно пред-
положить, что в подобных ответах отражается общеязыковая
тенденция к более активному переходу в состав речевых клише
неглагольных по происхождению лексических единиц. Более
точное разграничение этих тенденций, равно как и разделение
воздействующих на них грамматических и когнитивных фак-
торов, принадлежит к области специального лексикологичес-
кого исследования (ср. Добровольский 1995). Вместе с тем,
близкая к максимуму величина индекса 16 заставляет нас, как
и в предыдущем случае, считать ее артефактом, обусловленным
письменной формой проведения задания и ограниченным вре-
менем на заполнение анкеты.
Добавим, что при оценке своего состояния наблюдаемые
явно предпочитали лексемы нейтрального или позитивного
характера (в особенности «— нормально»). По нашему мнению,
это не обусловлено недостаточностью выборки, а отражает
163
тенденцию к позитивной оценке своего состояния, характерную
для очень многих людей. Похожая закономерность отмечена
на материале ассоциативного теста как при нормальном со-
стоянии тестируемого (Караулов 1993:81), так и при эмоцио-
нальном стрессе (Носенко, Егорова 1992:74).
Значения индекса 4Ва на протяжении всего периода на-
блюдения находились в интервале от 0,10 до 0,15, не проявляя
особой динамики. Это примерно соответствует нормальной
частотности употребления глаголов в русской речи. Учитывая,
что поданному индексу выявлялась склонность к употреблению
глаголов в спонтанной речи (при описании картинки), нам
оставалось бы сделать вывод об интактности данного уровня
языка в условиях адаптации к высокогорью, если бы не мате-
риал другого глагольного индекса — 4Аа.
Анализ дисперсий 4Аа указывает на весьма четкое различие
между значениями этого индекса на различных стадиях, до-
стигаемое на высоком (99%-ном) доверительном уровне. С
этим согласуется и результат применения теста Крускал-
Уоллиса, использующего сравнение медиан вместо средних
значений (что позволяет нейтрализовать искажения, вносимые
в расчеты присутствием единичных нестандартных значений).
Множественный ранговый критерий также указывает на су-
щественное различие значений индекса 4Аа, прежде всего при
сравнении их на стадиях А и В (см. таблицы Приложения
4.1.4). Исходя из этого, получена следующая лингвостатисти-
ческая модель:
У_4Аа = 0,365395 + 0,01279 * S - 0,000207532 * SA2.
Таким образом, в начале пребывания в условиях высоко-
горья (стадия Б) склонность к употреблению глаголов прибли-
жена к фоновой (стадия А). Однако к стадии В она возрастает
почти вдвое. Дальнейшая динамика характеризуется плавным
возвратом к фоновому уровню.
Нужно заметить, что подобный характер динамики уже
встречался нам в предыдущей главе, при наблюдении лингвис-
тических коррелятов фармакогенных ИФС. Рассчитывающийся
по сходной методике индекс 46 достигал уровня примерно 0,5
на средних этапах диссолюции речемыслительной деятельнос-
ти, и существенно снижался при продвижении как к более
глубоким состояниям, так и при восстановлении нормы (эта
тенденция прослеживалась более четко на материале инсули-
новой терапии, однако присутствовала и при действии кета-
мина). Разумеется, у нас нет достаточного основания для пред-
положения об идентичности лингвистического обеспечения
как фармакогенных, так и экзогенных ИФС. Однако сопостав-
ление самых общих закономерностей динамики индексов (в
164
особенности системное и в пределах кластера, характеризую-
щегося благоприятным прогнозом прохождения ИФС) может
считаться методологически допустимым.
Отметим, что в предыдущих разделах мы не использовали
индекс 4Ва, в основном по причине отсутствия в его измене-
ниях выраженной динамики. Однако в сопоставлении с ин-
дексом 4Аа его информацию о построении языковой системы
нужно считать небесполезной. Учитывая величину индекса
4Ва, можно предположить, что большие значения индекса 4Аа
объясняются в значительной степени особенностями форму-
лировки задания 4А. Как мы уже отмечали, причиной может
быть частота употребления конструкции «статив + инфинитив»,
достаточно характерная уже для нормальной разговорной речи.
Однако и в этом случае, рост величины индекса 4Аа, особенно
явный на переходе Б-В, свидетельствует в пользу, по крайней
мере, отсутствия затруднений в оперировании глаголом и гла-
гольными конструкциями. Заметим, что данный вывод под-
тверждается результатами, полученными Э. Л. Носенко при
изучении психолингвистических характеристик эмоционально-
го стресса. К числу выявленных им процессов принадлежало
повышение частотности употребления глаголов, при одновре-
менном сокращении частотности употребления существитель-
ных и прилагательных (Носенко 1980:54—57).
Нельзя забывать и об ослаблении кратковременной памяти,
особенно ярко проявляющемся на 30-й день пребывания в
условиях высокогорья. Материалы статистического анализа
указывают на то, что как по индексу 5а, так и по индексу 56,
скачок вниз происходит именно на стадии В (об этом говорит
прежде всего структура таблицы множественного рангового
критерия по указанным индексам, см. п.4.1.4 Приложения).
Приведем лингвостатистические модели:
V_5a = 3,52181 -0,0303265 * S + 0,000564403 * SA2.
V_56 = 3,04374 - 0,0236228 * S + 0,000334252 * SA2 .
Оценка величин индекса 56 представляется конструктив-
ной, поскольку он характеризует качество запоминания пред-
ложения (а не следующего за ним списка не связанных между
собой слов, определяемых индексом 5а). Следовательно, ха-
рактерное для стадии В ослабление памяти не сводится к чисто
механическим трудностям, а включает в себя и семантическую
компоненту.
Подчеркнем, что тенденция к временному ослаблению крат-
ковременной памяти, при всей своей внешней тривиальности,
действительна только для кластера 1. Достаточно обратиться
165
к таблице средних значений указанных индексов по кластерам
(см. табл. 4.1.3), чтобы убедиться в том, что для членов клас-
тера 2 характерна стабилизация объема кратковременной па-
мяти на достаточно низком уровне, и даже ее некоторое улуч-
шение после стадии Б, но никак не ухудшение. Между тем,
основываясь на данных адаптологов о том, что деятельность
низших психофизиологических механизмов приходит в норму
уже к 30-му дню пребывания в горах, было бы естественным
ожидать достижения минимума возможностей памяти уже на
стадии Б, а существенного улучшения — именно к стадии В.
В сочетании с похожими процессами по индексам 1а и 4Аа
это позволяет высказать предположение о запаздывающей
(по сравнению с другими составляющими ИФС) нормализа-
ции речевой деятельности при адаптации к высокогорным ус-
ловиям.
Заметим, что психофизиологи со своей стороны достаточно
интенсивно изучали динамику памяти при экстремальных ус-
ловиях. Согласно полученным ими результатам, объем и ка-
чество краткосрочной памяти, прямо связанной с выполняемой
работой, в период адаптации не проявляет тенденции к резкому
ослаблению. Однако на выполнении заданий, внешних по
отношению к типу деятельности, эти условия сказываются
довольно сильно (задание 5 является именно таким). Еще
сильнее страдают механизмы перевода информации из крат-
косрочной памяти в долговременную (Леонова, Медведев
1981:91; ср. обсуждение данной закономерности в контексте
психолингвистики: Зимичев, Зайченко 1985:13).
Возвращаясь к динамике индекса 4Аа, можно предполо-
жить, что она может быть связана с ослаблением памяти на
стадии В и еще одним, не вполне очевидным способом. Как
мы заметили при проведении теста на стадиях А—Б, в ответах
наблюдаемых на вопросы задания 4А достаточно часто встре-
чались распространенные предложения. В случае краткого от-
вета, при устном тестировании легко было побудить наблюда-
емых распространить его при помощи поощряющих замечаний
типа «ну-ну», «так-так» или коротких вопросов типа «а еще?»
«а дальше?». Ответы распространялись чаще всего при помощи
второстепенных членов: определений, дополнений и обстоя-
тельств, выраженных не глаголами, — что понижало величину
индекса 4Аа. На стадии В ответы содержали глагол и чаще
всего были нераспространенными. Соответственно, величина
индекса 4Аа повышалась.
Такая закономерность объясняется, на наш взгляд, тем, что
временное ослабление кратковременной памяти позволяло лег-
ко оперировать главными членами предложения, но затрудняло
употребление его второстепенных членов. В этом вопросе наши
данные согласуются с выводами ряда психолингвистов, отме-
166
тивших при нарастании стресса уменьшение частотности слож-
ных предложений. Что же касается простых предложений, то
по мере увеличения нагрузки, они становились, как правило,
нераспространенными (Михайлова, Колычкова 1980:65—68;
Родионов 1985:14).
Заметим, что в современной литературе по психодиагнос-
тике одни ученые высказывают мнение о недостаточной эф-
фективности методики незаконченных предложений для целей
прогноза стресса у здоровых людей, по сравнению с предска-
занием дестабилизации состояния психически больных (Боб-
ков, Виноградов, Катков, Лосев, Смирнов 1984:169). Другие
утверждают, что варианты данного теста могут быть все же
эффективными для прогноза дестабилизации психического со-
стояния при стрессе у здоровых людей, а также при психоди-
агностике более глубоких изменений психики (см. Атлас для
экспериментального исследования отклонений в психической
деятельности человека 1980:14—15). Данные нашего исследо-
вания согласуются скорее с последней точкой зрения.
Рассчитанные по данным ассоциативного задания величины
индексов 6г и 6д стремились к верхнему пределу своего диа-
пазона по кластеру 1, и к нижнему — по кластеру 2 (см.
таблицы Приложения 4.1.3). Следовательно, оба они выказы-
вают корреляцию с типом ИФС. При этом величины индекса
6г не выказывают особой динамики, в то время как индекс 6д
совершает качественный скачок на переходе к стадии В, а
затем начинает плавно снижаться (материалы подтверждаю-
щего такой вывод применения множественного рангового кри-
терия приведены в Приложении 4.1.4). Наиболее приемлемым
методом аппроксимации такой динамики представляется поли-
номиальный регрессионный анализ, приводящий к следующей
лингвистической модели — естественно, с экстремумом на
стадии В:
У_6д = 0,787071 + 0,00696155 * S - 0,000104782 * SA2 .
Высокие величины индексов 6г и 6д свидетельствуют о
преобладании синтагматических ассоциаций на всех стадиях
адаптации. Как известно, в современной психолингвистической
литературе высказано как мнение о том, что стресс приводит
к росту синтагматических ассоциаций (Носенко, Егорова
1992:76—77), так и мнение об отсутствии их выраженной ди-
намики (Галагудзе 1980:83). Наши данные согласуются с первой
из этих точек зрения. Заметим, что обосновавшие ее Э. Л.
Носенко и С. Н. Егорова высказали в упомянутой выше статье
предположение о совпадении психолингвистических механиз-
мов, обеспечивающих речевую деятельность при наблюдавших-
ся ими состояниях эмоционального стресса в условиях боль-
167
шого города и при обследованных нами состояниях адаптации
к условиям высокогорья. На основании наших данных мы
считаем такую гипотезу вполне вероятной.
Что же касается отмеченного выше некоторого рассогла-
сования в динамике индексов 6г и 6д, то тут надо напомнить,
что по определению индекс 6г фиксирует среднее количество
синтагматических ассоциаций, данных на все четыре слова-
стимула (существительное, прилагательное, глагол, наречие),
а индекс 6д — только на два из них (существительное, при-
лагательное). Следовательно, синтагматические ассоциации
распространяются в первую очередь на выступающие в роли
стимула глагол и наречие, и лишь с запозданием — на имя.
Что касается глагола, то сделанный вывод согласуется с отме-
ченной в литературе чувствительностью этой части речи к
экзогенной нагрузке. В отношении наречия следует обратить
внимание на то, что оно часто употребляется в функции об-
стоятельства при глаголе, что могло оказывать влияние на
выбор ответа в ассоциативном тесте.
Подводя итог изучению речевой деятельности людей, про-
ходивших адаптацию к экстремальным условиям высокогорья,
отметим, что большинство примененных лингвистических ин-
дексов (1а, 16, 4Аа, 5а, 56, 6д) проявили сходную динамику,
состоявшую в качественном сдвиге на переходе к стадии В и
дальнейшем плавном снижении по направлению к фоновым
величинам. В рамках аксиоматики данного исследования это
означает, что на ЗО-й день пребывания в условиях высокогорья
(стадия В) у большинства наблюдаемых (кластер 1) были от-
мечены признаки ИСС. Примерное положение этого состояния
на рис.4.1 маркировано символом Z.
Индексы 4Ва и 6г не проявили явной динамики. Однако
нужно помнить, что индекс 4Аа подсчитывается хоть и по той
же методике, что и индекс 4Ва, но по заданию, ставящему
глагол в несколько иные условия. В свою очередь, индекс 6д
рассчитывается по данным того же задания, что и индекс 6г,
однако дает более детальную информацию о неявных процес-
сах, происходящих внутри последнего. Таким образом, с боль-
шой степенью вероятности, можно утверждать, что в рамках
индексов, внешне не проявляющих динамики, прослеживаются
перестроения, по типу сходные с изменениями, зафиксиро-
ванными по родственным, но более динамичным индексам.
Итак, наши данные говорят о том, что процесс адаптации
затронул уровень языкового сознания. Такое положение со-
гласуется с мнением адаптологов, которые на основании своих
методик сделали вывод, что за время наблюдения члены группы
прошли период дестабилизации привычного состояния и (пере)
адаптации. При этом физиологические модули прошли стадию
качественного изменения на 3-й день пребывания в горах
168
(стадия Б), а к 30-му дню (стадия В) уже пришли в норму.
Напротив, по нашим данным, лингвистический модуль прошел
стадию максимального изменения на стадии В и стал приходить
в норму лишь после нее. Следовательно, нами обнаружено
запаздывание адаптации речемыслительных механизмов к экс-
тремальным условиям на одну стадию наблюдения по отно-
шению к низшим (физиологическим) модулям функциональ-
ного состояния.
Наиболее вероятной причиной такого запаздывания явля-
ется преобладание физических нагрузок (стрессоров) над пси-
хическими. Такое соотношение нагрузок известно адаптологам,
и описано в теории функциональных состояний применительно
к экстремальным условиям. В специальной литературе отме-
чается возможность таких ситуаций, когда первичное измене-
ние физиологических функций служит поводом к изменению
поведенческих реакций (Леонова, Медведев 1981:64).
Наряду с этим, нельзя исключить того, что пройдя точку
максимальной нагрузки одновременно с физиологическими
модулями (то есть на стадии Б), речемыслительные механизмы
дали на них не немедленную, а отсроченную реакцию. Воз-
можность такого типа реагирования также описана в теории
функциональных состояний (Леонова, Медведев 1981:97). Точ-
ное определение причин обнаруженного нами запаздывания
(лага) выходит за пределы задач данного исследования, отно-
сясь к компетенции прежде всего нейролингвистики.
Для нашей работы существенным представляется сам факт
постановки данной проблемы, принципиально важной как для
понимания закономерностей адаптации языкового сознания к
экстремальным условиям, так и для целей практического про-
гнозирования ИФС по данным лингвистического тестирова-
ния. Подчеркнем, что наличие обнаруженного нами запазды-
вания усложняет совместную дескрипцию адаптации высшего
(языкового) и низших (физиологических) модулей функцио-
нального состояния, однако не отменяет ее полностью. Таким
образом, включенная в аксиоматику данной книги интерак-
тивная парадигма сохраняет свое значение.
4.2. Полярные условия
В качестве дополнительного материала была избрана рече-
вая деятельность полярников, прошедших зимовку на одной
из российских антарктических станций и обследовавшихся
вскоре после снятия экстремальных условий. Адаптивный ста-
тус обследованной группы был очень высоким, что могло
169
сглаживать как следовое влияние экстремальных условий, так
и возможное разворачивание механизмов реадаптации. Как
следствие, динамика ИФС полярников в период тестирования
с большой вероятностью была сглаженной или существенно
более сложной, чем рассмотренная в предыдущем разделе, что
позволяло получить полезные дополнения к пониманию того,
как лингвистический модуль функционального состояния ре-
агирует на экзогенные нагрузки.
Действие ряда экстремальных факторов наиболее ярко про-
является в полярных условиях, к которым относятся холод,
гипоксия, чувство оторванности от привычной среды (прису-
щие также и условиям высокогорья). Помимо того, к ним
добавляются полярная ночь и полярный день, частые магнит-
ные бури, сильные ветры, а также нарастание напряженности,
обычное при длительной жизни и работе в условиях замкнутой
малой группы. При попадании в эти условия у полярников
происходит процесс длительной и иногда болезненной адап-
тации (подробнее см. Волович 1983:41—74). Следовательно, по
крайней мере на начальном этапе пребывания в полярных
условиях, у членов наблюдаемых групп вполне можно ожидать
развития ИФС (на эту возможность, в свое время, специально
указывал один из теоретиков ИСС К. Мартиндейл: Martindale
1981:316).
С другой стороны, полярники отбираются значительно
строже, чем люди, наблюдавшиеся нами в высокогорье. Это
— опытные специалисты, психологически и физически под-
готовленные к профессиональной деятельности в экстремаль-
ных условиях, прошедшие отбор и предварительное обучение.
Следует предположить, что их адаптивные возможности во
многих отношениях могут превышать уровень, соответствую-
щий типу отличной адаптации, наблюдавшийся нами в высо-
когорье, или структурно отличаться от него. По этой причине
и во избежание смещения терминов мы будем в дальнейшем
рассматривать тип адаптации полярников как оптимальный
(характер его взаимоотношения с отличным и хорошим типами
адаптации у наблюдаемых, обследованных в условиях высоко-
горья, представляет особую проблему, входящую в компетен-
цию не психолингвиста, а адаптолога).
Сказанное подтверждается исходом сложной ситуации, воз-
никшей в ходе зимовки у одной из групп, позже изучавшихся
нами (речь идет об основной группе, представленной в табл.
4.2.2 и 4.2.3 Приложения). Во время сильных морозов (средняя
температура воздуха составляла —56’С) и при отсутствии какой-
либо внешней помощи вышел из строя единственный обогре-
ватель. Отремонтировать его не удалось, и группе пришлось
оканчивать зимовку в максимально суровых условиях. Несмот-
ря на эту поломку, представлявшую безусловную опасность
170
для жизни полярников, ни один из них не выказал признаков
декомпенсации, тем более срыва. Все трудовые задачи и ис-
следования, возможные при данных условиях, были выполне-
ны. Следовательно, представляется сомнительным, что в период
этого кризиса и после него у членов данной группы вообще
могли возникать ИФС.
Далее, полярники наблюдались нами после окончания зи-
мовки, во время возвращения домой. Возврат к привычному
образу жизни горожанина может подразумевать многомесячную
реадаптацию, отнюдь не обязательно совпадающую по времени
с периодом первых одного-двух месяцев после окончания зи-
мовки. Кроме того, наблюдения велись на судне, а пребывание
в относительно замкнутых помещениях, далеких от требований
комфортабельности, тем более при нередких в то время года
в южных морях штормов, было отнюдь не легким. В принципе,
эти условия сами по себе создавали известную нагрузку и
вполне могли задержать или отсрочить развертывание процесса
реадаптации, а следовательно, препятствовать разворачиванию
соответствующих ИФС (обзор данных по адаптации к условиям
морского плавания см. Nitka 1991).
Влияние длительного (более 3-х месяцев) пребывания в
полярных условиях на низшие психологические функции и
процессы прослежено и может считаться вероятным на про-
тяжении всего времени зимовки (Barabasz 1984). Что же каса-
ется высших психических функций, включая и выполнение
вербальных заданий, то в современной литературе возможность
структурной перестройки этих функций или резкого изменения
их у полярников ставится под сомнение. Так, изучавший при-
надлежавшую к оптимальному типу адаптации группу участ-
ников 10-й Советской антарктической экспедиции Н. И. Ма-
каров (1972) не обнаружил в течение года зимовки практически
никаких значимых колебаний по ряду тестов, в том числе, по
данным словесного ассоциативного эксперимента, а также за-
дания по запоминанию чисел.
Таким образом, учет типа адаптации изучаемой группы и
периода ее наблюдения в принципе не позволял предполагать
выраженных ИСС по ходу тестирования. В то же время вполне
допустимой была стабилизация состояния сознания на уровне,
достигнутом еще во время зимовки в результате акклиматиза-
ции к суровым условиям Антарктиды. Все это предоставило
возможность более близкого психолингвистического изучения
характеристик состояния сознания, присущего оптимальной
адаптации к экстремальным условиям.
Наблюдения проводились в рамках научно-исследователь-
ской программы по изучению адаптации к экстремальным усло-
виям, разработанной под руководством и на основе общей тео-
ретической концепции члена-корреспондента РАН В. И. Мед-
171
ведева, силами специалистов Института физиологии и экспе-
риментальной патологии высокогорья АН Киргизской Респуб-
лики. Проведение непосредственного психолингвистического
тестирования и сбор внелингвистических данных были выпол-
нены профессором А. А. Айдаралиевым, первичная обработка
результатов психолингвистического теста (до получения табл.
4.2.2—4.2.4) выполнены Р. А. Курманалиевой (оба исследователя
работали над выполнением указанных задач под методическим
руководством автора).
Основная группа, обследованная при экстремальных усло-
виях, состояла из четырнадцати мужчин в возрасте 26—44 лет
и наблюдалась на судне, непосредственно после окончания
годичной антарктической зимовки, которая проходила в мак-
симально суровых условиях (станция «Восток»), включавших
постоянное пребывание в условиях высокогорья (3488 м над
уровнем моря) при средней температуре воздуха, равной —56°С
и минимальной зарегистрированной температурой —89°С. Ос-
новная группа, обследованная при постэкстремальных услови-
ях, состояла из тех же четырнадцати полярников, наблюдав-
шихся на борту того же судна, после непрерывного двухме-
сячного плавания домой. Контрольная группа состояла из
шестнадцати полярников в возрасте 28—44 лет, наблюдавшихся
на судне, непосредственно после окончания годичной антарк-
тической зимовки. Она проходила в минимально суровых ус-
ловиях: на береговой (то есть находящейся на уровне моря)
станции «Беллинсгаузен», которую однажды даже посетили
туристы, и в относительно мягких погодных условиях (средняя
годовая температура от —25° до +9°С, короткая полярная ночь).
Условия такой зимовки были скорее не экстремальными, а
особыми, что качественно отличало контрольную группу от
основной.
Во время возвращенйя домой каждый полярник, помимо
обычного медосмотра, проходил на судне также серию физио-
логических тестов. Они проводились адаптологами по общеп-
ринятым методикам с целью определения текущего адаптаци-
онного статуса. Одной из наиболее эффективных для контроля
и прогноза динамики функционального состояния является
проба ререспирации, проводимая в три этапа: фоновое состо-
яние перед пробой (стадия А), максимальная нагрузка по пробе
(при снижении гемоглобина до 65%) (стадия Б), и наконец,
еще один замер через 10-15 минут, проводимый при общем
восстановлении привычного состояния (стадия В).
Учитывая вероятное отсутствие значимых изменений лин-
гвистических индексов во время плавания, решено было при-
урочить тестирование к указанным трем этапам пробы ререс-
пирации. Расчет был на то, что кратковременная, но сильная
нагрузка, создаваемая этой пробой, сможет выявить признаки
172
скрытого, неявного ИСС. Таким образом, усложнение мето-
дики состояло в том, что на один (долговременный) фактор
нагрузки накладывался другой (кратковременный). Примени-
тельно к оптимальному типу адаптации такое усложнение ме-
тодики могло считаться соответствующим исходным принци-
пам данного исследования.
Согласно общему выводу адаптологов, в составе основной
группы выделялась наиболее «сильная» подгруппа (наблюдае-
мые № 2,3,4,7,11). Остальные наблюдаемые основной группы
были отнесены к менее сильным (подчеркнем, что оба подтипа
принадлежат к оптимальному типу адаптации). В контрольной
группе такого разделения по результатам психофизиологичес-
ких тестов не проводилось. Согласно мнению опытного адап-
толога, проводившего эти тесты, контрольная группа раздели-
лась на подгруппы, аналогичные основной, и примерно в том
же соотношении.
Лингвистическое тестирование проводилось по заданиям
1, 2, 4А, 4В (описание картинки), заданию 6 (в письменной
форме, заполнявшейся самими наблюдаемыми за сжатый, но
строго не определенный период времени, затруднявший спи-
сывание либо долгие раздумья) и по заданиям 5А, 5Б, 5В
(которые зачитывались проводящим тестирование устно). Мо-
дификации, внесенные в методику, были совершенно иден-
тичны оговоренным в разд.4.1.
Результаты тестирования представлены в таблицах 4.2.2—
4.2.4, приведенных в Приложении.
В соответствии с аксиоматикой данного исследования, было
принято решение при статистическом анализе динамики лин-
гвистических индексов проводить кластеризацию по данным
табл. 4.2.2. Изучение ее «основных статистик» выявило значи-
мое отличие распределения ряда индексов от нормального, что
косвенно подтвердило допустимость кластеризации. При ана-
лизе взаимной корреляции всех возможных в пределах таблицы
пар индексов, обратила на себя внимание сильная взаимосвязь
ряда пар, прежде всего индексов 1а и 16, 4Ва и 4Аа, 5а и 56,
6а и 6в. Следовательно, экспресс-методика, состоящая из со-
кращенного набора заданий (типа примененной в разделах
3.1—3.2) была бы не менее эффективной при данных условиях.
Проведение аналогичного исследования поданным табл. 4.2.3—
4.2.4 дает структурно схожий результат.
Кластеризация проводилась по данным табл.4.2.2 по методу
наиболее удаленного соседа, в евклидовой метрике, и привела
к выделению трех кластеров: 1 (наблюдаемые № 1, 13), 2
(№ 2—9, 11, 14), и 3 (№ 10, 12). Как видим, чисто формальная
процедура привела к включению всех наблюдаемых, состав-
лявших «сильную» (по данным психофизиологического тести-
рования) подгруппу оптимального типа адаптации, в один
173
кластер (2), который в то же время является максимальным
по количеству членов. Это прямо повторяет результаты, полу-
ченные в предыдущих разделах.
В то же время наиболее «сильные» наблюдаемые составили
лишь половину членов кластера 2: другую половину составили
наблюдаемые с меньшими способностями к адаптации. Первое
указывает на то, что подгруппа «сильных» наблюдаемых про-
должает выделяться по лингвистическим данным как единое
целое. Второе свидетельствует о том, что для более «слабых»
наблюдаемых эта закономерность не соблюдается. Следова-
тельно, возможность прогнозирования типа адаптации (то есть,
в конечном счете, типа проходимых ИФС) сохраняется и в
данном случае, хотя и в ослабленном виде.
Дальнейший анализ ограничивался, как и везде в данном
исследовании, одним кластером, максимальным по количеству
членов. Со средними значениями индексов по кластеру 2 в
экстремальных условиях (табл.4.2.2) сопоставлялись средние
значения по тем же лицам, наблюдавшимся в постэкстремаль-
ных условиях (табл.4.2.3). В дополнение к этому, оба набора
средних сравнивались со средними значениями по контрольной
группе (взятыми по кластеру, выделенному при следовании
аналогичной процедуре кластеризации по данным табл.4.2.4).
Затем была проведена проверка статистической значимости
различий индексов по стадиям наблюдения. По индексу 1а
значимых различий практически нет ни по отдельно взятым
стадиям, ни при сравнении основной группы с контрольной.
Следовательно, влияние внешней нагрузки на склонность к
употреблению речевых клише в период наблюдения не просмат-
ривается. В то же время, средние значения по кластеру 2 при
экстремальных условиях резко отличают его от кластеров 1 и 3.
Аналогичное явление характерно и для соответствующих под-
групп (см. табл. 4.2.3—4.2.4). Следовательно, данный индекс все
же работает, фиксируя именно стабилизацию, присущую речи
только одной подгруппы полярников. Его абсолютная величина
(в диапазоне 0,7—0,8) говорит о возможности ИСС средней сте-
пени выраженности. В этом отношении показательно его срав-
нение с величинами индекса 1а в условиях высокогорья (там он
также стабилизировался в пределах самого большего кластера,
но на более высоком уровне, превышающем величину 0,9).
Аналогичный анализ по индексу 16 говорит о стабилизации
на достаточно высоком (примерно 0,7—0,8), но не максималь-
ном уровне частотности неглагольных фразеологизмов. Он ус-
тойчиво коррелирует с индексом 1а, указывая на возможную
связь обоих процессов. Обе закономерности близки отмечен-
ным в разделе 4.1.
По индексу 2 просматривается хорошо выраженная дина-
мика, для всех трех групп состоящая в качественном (статис-
174
тически значимом) увеличении на переходе А-Б и последующей
стабилизации на стадиях Б-В (по некоторым косвенным со-
ображениям можно предположить тенденцию к возврату после
стадии В на уровень, близкий к начальным величинам в диа-
пазоне 0,1—0,2). Такую динамику естественнее всего аппрок-
симировать при помощи перевернутой параболы, достигающей
максимума в период после снятия нагрузки (рис. 4.2). Лин-
гвистические модели, выведенные посредством регрессионного
анализа, выглядят следующим образом:
— для основной группы при экстремальных условиях:
V_2 = -0,81 + 1,15 * S - 0,21 * SA2;
— для основной группы при постэкстремальных условиях:
V_2 = -0,85 + 1,15 * S - 0,20 * SA2
— для контрольной группы:
V_2 = -0,566668 + 0,966668 * S - 0,191667 * SA2.
Изменение индекса состоит прежде всего в том, что, по
мере приближения к стадии снятия нагрузки (В), заметно
(более чем вдвое, сдвиг статистически значим) возрастает
склонность к преобразованию «парного фразеологизма» в лек-
сему единственного числа, нередко обладающую собиратель-
ным значением. Таким образом, выявляется не характерная
для фонового состояния склонность к генерализации. Такая
динамика имплицирует внутреннее перестроение в рамках так
называемой «триады Реформатского», что в принципе подра-
зумевает сдвиги на уровне и когнитивных структур (о данном
понятии в связи с общей проблематикой семантики и катего-
ризации см.Фрумкина, Михеев, Мостовая, Рюмина 1991:147—
150).
Следует также отметить, что генерализация в принципе
относится к классу логических операций, весьма рано (во
всяком случае, до собственно пропозициональных операций)
осваиваемых в онтогенезе. «Этот первый комплекс операций,
которые мы называем «конкретными операциями», состоит
лишь из аддитивных и мультипликативных операций классов
и отношений: классификаций, сериаций, соответствий и т.п.»
(Пиаже 1984:329). Следовательно, выраженная динамика ин-
декса 2 говорит о вероятной затронутости при экзогенных
ИФС модулей, обеспечивающих речевую деятельность.
Надо сказать, что такое положение не имеет прямой па-
раллели в психолингвистической литературе. По данным
Э. Л. Носенко и С. Н. Егоровой (1992:77), для эмоционального
175
Основная группа,
экстремальные
условия
Основная группа,
постэкстремальные
условия
Дополнительная
группа
Контрольная
группа
Основная группа,
экстремальные
условия
Основная группа,
постэкстремальные
условия
Контрольная
группа
Дополнительная
группа
Рис. 4.2. Психолингвистические корреляты экзогенных ИФС
в полярных условиях
стресса скорее характерна тенденция к употреблению негене-
рализованной лексики. Однако в концепции этих авторов ге-
нерализацию реализуют слова во множественном числе типа
«брат-сестра — родственники», а ее отсутствие — слова также
во множественном числе, типа «брат-сестра — дети». Таким
образом, полученные нами результаты прямо не сопоставимы
с выводами этих авторов. О том же, что обнаруженная нами
нетривиальная динамика не является случайной, свидетельст-
вует и практическое отсутствие статистических различий между
тремя наблюдавшимися группами по индексу 2.
В пользу высказанного положения говорит и дополнитель-
ный анализ прогностической эффективности индекса 2, пред-
ставленный в табл. 4.2.6 Приложения, которая содержит ре-
зультаты массового обследования группы около сорока поляр-
ников, наблюдавшейся в лабораторных условиях еще до
отправки в Антарктиду (в ее состав не входил ни один из
членов нашей основной и контрольной групп, но тип адаптации
(оптимальный) и его внутренняя структура практически со-
впадали в обоих случаях).
Обследование проводилось в рамках той же научно-
исследовательской программы по изучению адаптации к экс-
тремальным условиям, разработанной под руководством члена-
корреспондента РАН В. И. Медведева, на базе Института
физиологии и экспериментальной патологии высокогорья АН
Киргизской Республики. С целью прогнозирования адаптивных
возможностей, каждый из членов этой особой группы прошел
обследование по шести стандартным психофизиологическим
тестам, каждый из которых дает свой прогноз адаптации, со-
стоящий в выделении наиболее «сильной» и наиболее «слабой»
в адаптивном отношении подгрупп. В силу понятных причин,
такое разбиение по данным разных методик не вполне совпа-
дало. В последней строке таблицы представлен общий индекс,
определявшийся по специально разработанной методике как
подводящий итог всех шести физиологических тестов.
Таким образом, было получено семь разбиений генеральной
совокупности, каждое из которых по-своему представляло об-
щий прогноз способности к адаптации. Параллельно с психо-
физиологическим тестированием был использован психолин-
гвистический тест, представленный в табл, индексами 1а, 16, 2,
4Ва, 4Аа, 5а, 56, 6г, 6д. Для каждого из упомянутых выше семи
разбиений было рассчитано среднее значение каждого из ука-
занных лингвистических индексов, отдельно по подгруппе как
с наиболее «сильной», так и с наиболее «слабой» адаптацией.
Лингвистические индексы, средние значения которых по ука-
занным двум подгруппам расходились максимально (р > 0,85),
помечены в табл.4.2.6 знаком «+». Физиологические показатели,
приведенные в этой таблице, получены коллективом адаптоло-
12 Заказ 2980
177
гов под руководством профессора А. А. Айдаралиева, лингвис-
тические — лаборантом Р. К. Курманалиевой, конечный вид
таблицы рассчитан А. А. Айдаралиевым и Р. К. Курманалиевой
при методическом консультировании автором. •
Структура табл. 4.2.6 позволяет утверждать, что каждый из
лингвистических индексов проявляет тенденцию коррелиро-
вать с особым набором психофизиологических тестов (а сле-
довательно, факторов адаптации). При этом с наиболее важ-
ным, интегральным показателем адаптивности (строка «Общий
итог») коррелируют лишь два индекса, а именно 2 и 5а. Пос-
леднее вполне объяснимо, поскольку объем кратковременной
памяти (индекс 5а) с большой вероятностью включает чисто
механический компонент, затрагиваемый при почти любой
внешней нагрузке. Кроме того, данный индекс рассчитывался
по так называемому «тесту Сэвина-Перчонок», высокая эф-
фективность которого на самом разном материале отмечается
большинством психолингвистов. Можно предположить, что и
индекс 2 связан с некими достаточно важными для обеспечения
речевой деятельности структурами. На основании сказанного
выше, мы полагаем, что это скорее всего уровень логических
операций, связанных с исчислением классов и отношений,
хотя тут нельзя исключить и влияния особенностей чисто
лингвистических структур, типа лексико-семантических групп
(ср. Тарланов 1995:60—62). Более детальный анализ имплика-
ций табл.4.2.6 выходит за рамки задач настоящего раздела.
Частотность употребления глаголов в спонтанной речи,
измеряемая по индексу 4Ва, не выходит за рамки диапазона
0,1—0,2, близкого к нормальному (0,10—0,15). При этом по
данному индексу не прослеживается особой динамики по сред-
ним значением в пределах ни кластера 2, ни остальных двух
кластеров. Обе закономерности соответствуют отмеченным в
разд.4.1. При этом, как и в предыдущем случае, отчетливую
динамику выказывает индекс 4Аа. Анализ дисперсий указывает
на весьма четкое различие между средними значениями данного
индекса на различных стадиях, достигаемое на высоком (99%-
ном) доверительном уровне. С этим согласуется и результат
применения теста Крускал-Уоллиса, прибегающего к сравне-
нию медиан вместо средних значений.
Множественный ранговый критерий также указывает на
существенное различие значений индекса 4Аа, прежде всего
при сравнении стадий на пике нагрузки и после ее снятия.
Как показывают полученные нами данные, на стадиях А и Б
частотность употребления глаголов проявляет тенденцию к
стабилизации, а на переходе от Б к В существенно возрастает.
Отметим, что эта тенденция лишь намечена' для основной
группы в экстремальных условиях (табл. 4.2.2): среднее значе-
ние индекса 4Аа уменьшается от 0,47 до 0,44 на переходе от
178
А к Б, а на стадии В возрастает до 0,61. При этом таблица
множественного рангового критерия указывает на то, что со
строго формальной точки зрения значимой разницы между
указанными тремя значениями все же не наблюдается.
При переходе к постэкстремальным условиям (табл.4.2.3),
разница на переходе от Б к В становится, безусловно, статис-
тически значимой. Можно сказать, что закономерность, при-
сущая экстремальным условиям, по мере их сглаживания при-
обрела отчетливые контуры. Не менее четко выражена та же
закономерность и для контрольной группы. Следовательно,
чем дальше условия от экстремальных — тем более характерно
существенное усиление склонности к употреблению глаголов
на переходе Б-В для группы оптимальной адаптации.
Отмеченная закономерность описывается следующими лин-
гвостатистическими моделями (ср. рис. 4.2):
— для основной группы при экстремальных условиях:
V_4Aa = 0,70 - 0,330 * S + 0,100 * SA2 ;
— для основной группы при постэкстремальных условиях:
V_4Aa = 0,84 - 0,490 * S + 0,150 * SA2 ;
— для контрольной группы:
V_4Aa = 0,65 - 0,375 * S + 0,125 * SA2.
Заметим, что похожая динамика была отмечена и в предыду-
щем разделе, по данным речи при адаптации к высокогорью.
При сравнении частотности употребления глаголов на уровне
среднегорья (стадия А) и на третий день пребывания в условиях
высокогорья (стадия Б) статистически значимое отличие вы-
явлено не было. Однако на стадии В величина индекса суще-
ственно возросла, достигнув уровня примерно 0,5—0,6, то есть
близкого к тому уровню, который достигается по индексу 4А6
у полярников. Как видим, и в высокогорных, и в полярных
условиях на пике нагрузки частотность глаголов существенно
не возрастала, но на этапе ее ослабления проявляла тенденцию
к отчетливому росту. Такое согласование укрепляет наш тезис
о запаздывании лингвистических изменений по сравнению с
физиологическими как закономерность, присущую протеканию
экзогенных ИСС.
Динамика индекса 5а свидетельствует об отсутствии выра-
женного влияния на него внешней нагрузки. Кратковременная
память стабилизирована на достаточно высоком уровне (близ-
ком к 4, при диапазоне значений йндекса от 0 до 5). При этом
средние значения индекса по кластеру 2 отчетливо отличаются
179
от средних по остальным двум кластерам, существенно их пре-
вышая (для кластера 1 средние значения не превышают 2,6, для
кластера 3 — 2,3). Следовательно, индекс все же работает, фик-
сируя именно высокий уровень кратковременной памяти, ха-
рактерный для членов кластера 2 (что согласуется с присутст-
вием в нем всех членов подгруппы «сильного» типа адаптации).
Как мы помним, в условиях высокогорья данный индекс
стабилизировался на пике нагрузки (А-Б), а далее (на стадии В)
проявлял тенденцию к падению. В речи полярников отчетливой
тенденции такого рода не просматривается, однако в пределах
кластера 2 (основная группа, экстремальные условия) на пере-
ходе от Б к В происходит падение с величины 4,2 — до 3,7
(цифры округлены). Следовательно, можно предположить, что
та тенденция, которая отчетливо наблюдалась в высокогорных
условиях, намечается и в полярных условиях. Общая ее нечет-
кость, как и высокий абсолютный уровень кратковременной
памяти, присущий речи полярников, могут быть следствием
характерного для них оптимального типа адаптации.
Для индекса 56 также характерны как высокие абсолютные
величины (значимо превышающие средние по кластерам 1 и
3), так и нечетко выраженная тенденция к убыванию на этапе
снятия нагрузки (от 3,2 до 2,9 на переходе от Б к В).
Стабильность средних значений характерна и для индексов
6а и 6в. Абсолютная величина этих индексов лежит в пределах
0,3—0,5, что характерно для умеренно выраженного стресса
(как уже отмечалось в предыдущем разделе, в отечественной
психолингвистике присущим нормальному состоянию созна-
ния считается преобладание парадигматических ассоциаций).
На основании сказанного можно предположить, что на
фазе максимальной внешней нагрузки у членов группы опти-
мальной адаптации происходит мобилизация внутренних ре-
сурсов, а вслед за ней намечается их временное ослабление.
В принципе, такой вывод соответствует общим представлениям
о динамике выполнения задачи, сложившимся в современной
теории функциональных состояний. Развитие «личностно-
когнитивного синдрома утомления» рассматривается как про-
цесс, далекий от монотонного нарастания. По мере его раз-
вертывания наблюдаются периоды временного улучшения вы-
полнения задач. Мы говорим прежде всего о фазе так
называемой «гиперкомпенсации», связанной с «врабатыванием»
в задачу. В ходе эксперимента она присутствует практически
всегда, хотя и занимает у хорошо тренированных наблюдаемых
относительно короткое время. Вслед за этим наступает фаза
«субкомпенсации», которая характеризуется снижением качества
выполнения задачи (Леонова, Медведев 1981:58—61).
Как ясно из сказанного выше, материал психолингвисти-
ческого тестирования свидетельствует о вероятности наступ-
180
ления на стадии Б у членов кластера 2 фазы «гиперкомпенса-
ции», а на стадии В — фазы «субкомпенсации». Эта законо-
мерность дает основание для утверждения о большей вероят-
ности изменения сознания лиц с оптимальным типом адапта-
ции на фазе снятия нагрузки (стадия В), нежели на ее пике
(стадия Б). Соответственно, введенный в предыдущем разделе
для указания примерного времени качественного изменения
сознания символ Z следовало бы поместить в правой части
графиков рис.4.2, на стадии В.
Проведенное выше сопоставление лингвистических индек-
сов, изученных в разделах 4.1—4.2, указывает на их однотипную
и однонаправленную динамику. При этом закономерности,
отчетливо (статистически значимо) выраженные в условиях
высокогорья, как правило, проявляют черты сглаженности,
существенной ослабленности в полярных условиях. Следует
высказать предположение, что эта сглаженность зависит не от
вида экзогенной нагрузки, а от типа адаптации изучаемой
группы. Иначе говоря, оптимальная адаптация (присущая всем
наблюдавшимся полярникам) нашла свое отражение в сгла-
живании динамики вербальных реакций, и следовательно, в
отсутствии или слабой выраженности ИСС.
Для проверки высказанного предположения нами была изу-
чена дополнительная группа оптимальной адаптации, прохо-
дившая тренировки в условиях высокогорья, но к моменту
наблюдения еще не адаптированная к ним. Эта группа состояла
из восьми летчиков-испытателей, прошедших особо строгий
анкетный и медико-психологический отбор и приступивших
к тренировкам для подготовки к выполнению ответственного
задания. Как и в предыдущих случаях, психолингвистическое
тестирование было совмещено с физиологическим мониторин-
гом и проводилось в три этапа: до приложения внешней на-
грузки, на ее пике и после снятия нагрузки. Таким образом,
регистрировалась речевая продукция на следующих стадиях:
А — утром, на базе (высота 1100 м), после подъема и завтрака;
Б — позже в тот же день, сразу же после тяжелой (пятичасовой)
лыжной тренировки на высоте 2800 м; В — сразу же после
возвращения на базу, обеда и часового отдыха. По мнению
адаптологов, такие этапы наблюдений позволяют наилучшим
образом оценить адаптивные способности наблюдаемых (как
явствует из сказанного, пик нагрузки на организм приходился
на стадию Б, а нормализация состояния достигалась к стадии
В). По данным предварительного физиологического тестиро-
вания, вся дополнительная группа проявила, безусловно, оп-
тимальные адаптивные способности.
Особенности наблюдаемых могли определяться: временным
легким недомоганием (наблюдаемый № 5; остальные практи-
чески здоровы), возрастом (наблюдаемому № 8—43 года; ос-
181
тальные гораздо моложе), полом (наблюдаемая № 2 — жен-
щина; остальные — мужчины), а также возможным латентным
влиянием другого языка (№ 4 — лак; № 7 — башкир; № 1 —
наполовину немец). По физиологическим показателям, наблю-
даемые № 5 и 8 показали несколько худшие результаты, что
все же не дало адаптологам повода к пересмотру определенного
для них оптимального типа адаптации.
Согласно данным адаптологов, изучавших аналогичные
группы по данным пакета психофизиологических тестов (вклю-
чавшего в себя и ЭЭГ-мониторинг), для летчиков-испытателей
в принципе характерна особая устойчивость при действии
гораздо более тяжелой нагрузки (трехсуточная операторская
деятельность в условиях депривации сна), чем наблюдавшаяся
нами. В динамике функциональных состояний отмечено два
возможных типа. Один из них сводился к монотонному ос-
лаблению адаптации по мере роста утомления, второй — к
временному повышению работоспособности на фазе пика на-
грузки (Дикая 1985, ср. Гримак, Пономаренко 1971).
Психолингвистическое тестирование строго соответствова-
ло процедуре, примененной при обследований полярников и
представленной в начале настоящего раздела. Соответственно,
были проведены задания 1, 2, 4А, 4В, 5А-5В, 6. По ним были
рассчитаны те же индексы и при тех же статистических огра-
ничениях, что и указанные выше. Результаты расчета индексов
приведены в табл. 4.2.5 Приложения. Непосредственное тес-
тирование дополнительной группы и первичная обработка дан-
ных проводились лаборантом Р. А. Курманалиевой, по анкетам,
подготовленным автором, и под его методическим руководст-
вом.
Оговоримся, что лингвистические характеристики групп
летчиков-испытателей и полярников, в соответствии с прин-
ципами нашего исследования, не могли быть объединены в
рамках одной лингвостатистической модели. Понимая качест-
венную разницу между ними, мы ставили перед собой лишь
ограниченную задачу определить, могут ли по данным фор-
мального анализа обе указанные группы условно считаться
принадлежащими к одной генеральной совокупности, или нет.
Решающими в данном отношении являются материалы расчета
значимости различий индексов по множественному ранговому
критерию, не приводимые в данном разделе эксплицитно.
Как показало применение указанного критерия, в отно-
шении индексов 1а, 16 особых различий между группами по-
лярников и летчиков не наблюдается. Склонность к употреб-
лению фразеологизмов у последних также находится в верхней
части диапазона. Что касается индекса 2, то у группы летчиков
на протяжении всех трех этапов наблюдения (A-В) отмечается
182
заметный рост, также аппроксимируемый параболой с экстре-
мумом, достигаемым по мере приближения к стадии В:
V_2 = 0,2125 + 0,25625 * S - 0,04375 * SA2.
Как видим, сходство с показателями полярников и здесь
выражено достаточно явно. Вместе с тем, нужно отметить, что
у полярников индекс возрастал от величины, не превышавшей
0,2, до величины от 0,6 до 0,8. В соответствии с принятыми
нами статистическими критериями, этого достаточно для ут-
верждения о статистической значимости такого скачка. В груп-
пе летчиков изменения замкнуты в более узком диапазоне
0,4—0,6, при пределе погрешности около 0,34. Следователь-
но,тенденция к различению стадий А и В проявляется и на
этом материале, но она выражена значительно менее четко,
чем для групп полярников.
Частотность глаголов в спонтанной речи (индекс 4Ва) у
летчиков не изменяется существенно по ходу наблюдения,
оставаясь примерно на уровне, характерном для нормальной,
не подверженной внешней нагрузке речевой деятельности. Од-
нако другой «глагольный» индекс (4Аа), выказывает отчетли-
вую, статистически значимую динамику, сводящуюся в основ-
ном в росте от стадий А-Б — к стадии В. В этом случае
лингвостатистическая модель выглядит так:
V_4Aa = 0,5375 - 0,3875 ♦ S + 0,1375 * SA2 .
Динамика обоих указанных выше глагольных индексов
близко соответствует динамике,выявленной на материале речи
полярников (для индекса 4Аа это особенно хорошо видно при
сравнении графиков на рис.4.2). Аналогичный вывод можно
сделать и по данным индексов, рассчитанных для группы
летчиков-испытателей по заданиям 5 и 6. Для их динамики не
характерны резкие сдвиги, а по конкретным величинам они
приближаются к индексам, рассчитанным по материалам тес-
тирования в полярных условиях.
Дополнительная группа, т. е. группа летчиков-испытателей,
привлекла наше внимание именно в силу своей «промежуточ-
ности». С одной стороны, они наблюдались в условиях высо-
когорья, как и группа из 42 человек, описанная в предыдущем
разделе. С другой стороны, по типу адаптации (он был безус-
ловно оптимальным) летчики проявляли наибольшую близость
к группе полярников, представленной в начале данного раздела.
Сопоставление лингвистических индексов должно было пока-
зать, что же больше влияет на изменение состояния сознания:
тип адаптации или конкретная разновидность экзогенной на-
грузки.
183
Данные проведенного анализа недвусмысленно указывают
на черты системного сходства, связывающие обе наблюдав-
шиеся группы оптимальной адаптации (летчиков и полярни-
ков), несмотря на принципиальную разницу в характере экс-
тремальных условий. В то же время динамика лингвистических
индексов явно отличается от динамики группы хорошей и
средней адаптации. Как видим, и этот материал дает нам
основание утверждать, что тип адаптации (то есть в конечном
счете тип динамики ИФС) оказывает решающее влияние на
характер изменений состояния сознания, в то время как вид
конкретной нагрузки влияет относительно слабо. Заметим, что
к структурно аналогичному выводу мы уже пришли в главе 3,
в результате анализа двух групп, наблюдавшихся при фарма-
когенных ИФС.
Напомним, что в характере динамики лингвистических ин-
дексов всех групп, наблюдавшихся нами при экзогенных ИФС,
выявляется одна общая закономерность, не отмечавшаяся до
настоящего времени в психолингвистической литературе. Рас-
сматривая в разделе 4.1 адаптацию к условиям высокогорья,
мы отметили наиболее выраженные изменения лингвистичес-
ких индексов не на 3-й день пребывания в горах (стадия Б),
на который приходится пик нагрузки на организм, а на ЗО-й
день (В), то есть тогда, когда адаптация, с точки зрения
адаптологов, была уже в основном завершена. Рассматривая в
разделе 4.2 адаптацию к полярным условиям, мы также отме-
тили запаздывание в динамике тех индексов, которые изме-
нялись статистически значимо. Против наших ожиданий, ста-
тистически значимый сдвиг происходил не на стадии пика
физической нагрузки (Б), а на стадии ее снятия (В).
Отмеченная закономерность была осмыслена в разделе 4.1
как результат очередности в дестабилизации и (пере)адаптации
отдельных модулей функционального состояния, обусловлен-
ной перевесом физических нагрузок над психическими. В раз-
деле 4.2 более вероятным нам представилось прохождение фаз
«гипер- и субкомпенсации», обусловленных оптимальным
адаптивным статусом наблюдаемых. Накопленные на данный
момент данные не позволяют прийти к определенному ответу
об идентичности обоих процессов либо об их качественном
различии. Получение такого ответа выходит за рамки данного
исследования (здесь необходимо в первую очередь нейропси-
хологическое обследование). Вместе с тем, эти данные позво-
ляют поставить вопрос об единообразии реагирования рече-
мыслительных механизмов на экзогенные нагрузки разных
типов, которое выражается в запаздывании перехода к изме-
ненному состоянию языкового сознания в целом или отдельных
его ведущих уровней, относительно качественной перестройки
184
низших, физиологических уровней функционального состоя-
ния.
Результаты предпринятого в этом разделе анализа речевой
деятельности при адаптации к экстремальным условиям высо-
когорья и полярных широт, позволяют положительно ответить
на оба вопроса, поставленные ц ее начале. Полученные нами
данные свидетельствуют в пользу интактности базовых психо-
лингвистических механизмов, обеспечивающих продолжение ре-
левантной данным условиям когнитивной и коммуникативной
деятельности. На материале протекания активной адаптации
к нагрузкам различного рода у лиц с основными типами адап-
тивного статуса обнаружены признаки наличия особого, изме-
ненного состояния языкового сознания, определено его прибли-
зительное положение во времени и проведена первичная лин-
гвистическая интерпретация выявленных закономерностей.
Наиболее вероятным представляется то, что указанные зако-
номерности отражают существенные черты приспособления
нормального языкового сознания к неспецифической внешней
нагрузке.
4.3. Условия горячего цеха
В предыдущих разделах мы исследовали речевую деятель-
ность людей в экстремальных условиях. В данном разделе
анализируется речь людей в условиях, оказывающих экзоген-
ную нагрузку на их функциональное состояние, которые не
достигают экстремального уровня, хотя и остаются особыми.
В соответствии с современными научными представлениями
так обозначаются условия, в принципе не запускающие меха-
низмы дестабилизации привычного состояния и переадапта-
ции, сравнимые с разворачивающимися в высокогорных или
полярных условиях. Тем не менее, и они включают вероятное
появление какого-либо экстремального фактора или, реже,
группы таковых (ср. Забродин, Зазыкин 1985:8).
Обращаясь к особым условиям, мы прибегаем к эвристи-
ческому приему, сравнимому со сделанным в главе 3. Там
после изучения двух разновидностей отчетливо выраженных
ИСС, индуцированных препаратами «полярного действия»
(разделы 3.1—3.2), мы перешли к наблюдению действия ди-
лантина, вызывавшего гораздо более слабые, сглаженные со-
стояния (раздел 3.3), что позволило дополнить полученные
лингвистические результаты некоторыми нетривиальными на-
блюдениями.
185
Изучение группы оптимальной адаптации при особых
условиях было бы не вполне конструктивным, поскольку по
данным психолингвистического теста изменения речи ее чле-
нов, даже при экстремальных условиях, невелики (см.раздел
4.2). Поэтому в качестве объекта наблюдения была избрана
речь группы хорошей и средней адаптации в особых условиях
современного производства.
Основная исследованная группа состояла из операторов
горячего цеха Западно-Сибирского металлургического комби-
ната. Работая в режиме «человек-машина»,. каждый из них
осуществлял управление обработкой металла на прокатном
стане. Непременным компонентом труда операторов является
восприятие потока разнообразной информации (определение
параметров процесса с помощью визуальных и акустических
индикаторов, световых табло; визуальное наблюдение за дви-
жущимися слитками металла, рольгангами, клетями). В задачу
оператора входит прежде всего быстрое планирование управ-
ляющих действий и их реализация с помощью различных
органов управления (кнопок, тумблеров, рычагов, поворотных
ручек, педалей). Необходимость принятия ответственных ре-
шений в условиях дефицита времени и информации и состав-
ляет основную причину того, что данные условия труда рас-
сматриваются в качестве особых (ср. Кан, Кутуев 1977; Епихин
1985). Постоянным фактором, усложняющим работу в условиях
горячего цеха, является повышенная температура среды, в
которой рабочие находятся в течение всей смены. Вызываемая
этим гипертермия (перегрев) является специфическим стрес-
согенным фактором особых условий металлургического про-
изводства (Ольхов 1990:42).
Другим специфическим фактором является постоянное че-
редование выхода на работу то в ночную, то в дневную смену.
Так, в наблюдавшейся нами группе операторы работали в
4-дневном цикле, состоявшем из одной дневной, одной ночной
смены и двух выходных дней. Ночная смена длилась 12 часов.
Она начиналась в 20 часов и содержала два кратких перерыва
на еду и отдых (через 4-5 и 8-9 часов после начала работы),
которые при отсутствии подмены проводились прямо на ра-
бочем месте. К дополнительным факторам следует отнести
также повышенный уровень шума, запыленность и загазован-
ность воздуха, пониженную освещенность рабочего места. С
целью учета всех указанных факторов для обследования была
избрана именно ночная смена.
Психолингвистическое тестирование проводилось в три эта-
па, параллельно с физиологическим обследованием адаптивных
способностей наблюдаемых. Определение объема основной и
контрольной группы, а также выбор режима тестирования
принадлежали адаптологам и следовали из современных пред-
186
ставлений об оптимальной методике обследования функцио-
нального состояния рабочих в особых условиях современного
производства (режим наблюдения эксплицитно представлен в
Приложении 4.3.1).
Наблюдения проводились в рамках работ научно-
исследовательской группы по изучению адаптации к условиям
современного производства, действовавшей под руководством
профессора А. Н. Флейшмана на базе Института комплексных
проблем гигиены и профессиональных заболеваний Сибирско-
го отделения АМН РФ. Непосредственное лингвистическое
тестирование, первичная обработка его результатов (до полу-
чения табл. 4.3.2), а также отбор внелингвистической инфор-
мации для табл. 4.3.3—4.3.4 проведены аспирантом С. П. Та-
расовым под методическим руководством автора.
Лингвистический тест состоял из заданий 1, 4А, 4Б, 5А, 6
и проводился во всех случаях в устной форме. В методику
обработки данных, представленную в главе 2, было внесено
одно изменение. При обработке заданий на продолжение не-
оконченного предложения (4А, 4Б) нам встретилась уже зна-
комая по данным разделов 4.1—4.2 тенденция к повышенной
частотности употребления глаголов. При статистическом ана-
лизе соответствующий индекс (4а) оказался стабильно высоким.
Для того, чтобы обнаружить динамику в употреблении глаголов,
нами была применена новая методика подсчета индексов 4Аа,
4Ба (представленная эксплицитно в Приложении 4.3.1).
Результаты лингвистического тестирования основной груп-
пы (наблюдаемые № 1 — 10) приведены в табл. 4.3.2. Данные
по общему состоянию здоровья наблюдаемых, а также избран-
ные результаты психофизиологического тестирования, прово-
дившегося параллельно с изучением речевой продукции, при-
ведены соответственно в табл. 4.3.3 и 4.3.4. Контрольная группа
состояла из пяти человек, также работавших в ночную смену,
но не на месте оператора, а на рабочих местах, требовавших
неквалифицированного труда. Все остальные факторы оказы-
вали на членов контрольной группы примерно такое же воз-
действие, как и на членов основной группы. После того как
выяснилось, что один из членов контрольной группы оказался
болен (ангина), данные его обследования были устранены из
таблиц по методологическим соображениям. Данные по ос-
тальным четырем членам контрольной группы представлены в
табл. 4.3.2 (наблюдаемые № 11—14).
На основании предварительного врачебного осмотра, дан-
ных медкарты и психофизиологического обследования, все
члены основной и контрольной групп были отнесены к группам
хорошей или средней адаптации. Судя по формальным харак-
теристикам, их адаптивные возможности были худшими, не-
жели у членов группы, изучавшейся в условиях высокогорья
187
(см. раздел 4.1). Однако, в отличие от них, у всех рабочих
горячего цеха была серьезная мотивация к достижению хоро-
ших результатов в работе и при тестировании (в частности, в
связи с приближавшимся сокращением штатов).
Статистический анализ данных проводился в соответствии
со стандартной процедурой, описанной в разделах 4.1—4.2.
Разбиение основной и контрольной групп на подгруппы про-
водилось по совокупности лингвистических индексов табл.
4.3.2 средствами кластерного анализа, по методу наиболее уда-
ленного соседа, в евклидовой метрике. В итоге вся группа была
разделена на две подгруппы: кластер 1 (наблюдаемые № Г—4,
6, 10—14), и кластер 2 (№ 5, 7—9). Как видим, кластер 1
включает в себя всех членов контрольной группы и большую
часть основной, а кластер 2 состоит только из членов основной
группы. Как видно из табл. 4.3.3, все четверо — женщины,
как правило, старшего возраста, страдающие такими заболе-
ваниями, как хронический гастрит и остеохондроз различной
степени тяжести. Следовательно, обоснованным будет вывод,
что кластер 1 включает в себя членов с хорошей или средней
адаптацией, а кластер 2 — с ослабленной. Поэтому в дальней-
шем мы сосредоточимся на изучении кластера 1.
Добавим к сказанному, что проводя кластеризацию только
по данным физиологических показателей (табл.4.3.4), мы при-
ходим к иному разделению генеральной совокупности. По этим
данным, выделяются два кластера, один из которых включает
в себя наблюдаемых № 6, 12, 14, а другой — всех остальных.
Из табл. 4.3.3 мы видим, что наблюдаемый № 6 — единственный
мужчина в основной группе, молодой и не страдающий какими-
либо заболеваниями, а наблюдаемые № 12, 14 — члены кон-
трольной группы — также молодые мужчины без особых не-
домоганий (впрочем, для наблюдаемого № 14 характерна слабо
выраженная вегето-сосудистая дистония). Следовательно, с
большой вероятностью данное разбиение фиксирует состав
группы отличной адаптации, что никак не противоречит ре-
зультатам кластеризации по данным вербального теста.
Динамика индекса 1а при работе в условиях горячего цеха
отчетливо выражена. Она состоит в падении среднего значения
по кластеру 1, от примерно 0,6 — на фоновой стадии до 0,4 —
на пике нагрузки, а затем — в росте до уровня выше 0,6 на
стадии В (оба сдвига статистически значимы: погрешность
находится в пределах ±0,17). Такая динамика со всей опреде-
ленностью указывает на повышенную в целом, по сравнению
с нормальной речью, частотность употребления речевых клише,
которая временно снижается только на стадии максимальной
нагрузки. Наиболее адекватный способ ее аппроксимации
предоставляет полиномиальный регрессионный анализ. В ре-
зультате его применения приходим к следующей лингвисти-
188
ческой модели, сводящейся к параболе с минимумом на стадии
Б:
V_la = 1,22 - 0,86 * S + 0,22 * SA2 .
Динамика индекса 1а указывает на то, что основным де-
стабилизирующим фактором для членов кластера 1 является
выход на работу в ночную смену (стадия А). Что же касается
интенсивного операторского труда, то он приводит к временной
мобилизации сил, отражающейся в снижении величины ин-
декса 1а (в предыдущем разделе аналогичная динамика неко-
торых индексов дала нам повод говорить о возможности так
называемой «гиперкомпенсации», то есть временного улучше-
ния показателей, имеющих отношение к основному содержа-
нию деятельности). Следующее за стадией Б возрастание ин-
декса говорит о быстром прекращении этой тенденции и воз-
врате к фоновому уровню индекса 1а.
Данные «глагольных» индексов говорят скорее о стабили-
зации, чем о выраженной динамике. При этом значение ин-
декса 4Аа на всех стадиях статистически значимо превышает
значение индекса 4Ба. Как и в предыдущих разделах, такую
тенденцию можно объяснить особенностями формулировки
соответствующих незавершенных предложений. Как мы по-
мним, задание 4А («Очевидно, теперь мне пора -») — включает
в себя неглагольный предикатив, а задание 4Б основано на
своеобразном обороте, присущем синтаксису обиходно-
разговорной речи («Сын, который у нее -»).
Вместе с тем, снизив требования к порогу минимальных
статистических различий (с 95 до вполне приемлемых на ос-
новании общих соображений 80%), в динамике индекса 4Аа
можно обнаружить тенденцию к достижению экстремума на
пике нагрузки. Аналогичная тенденция уже встречалась нам и
раньше, к примеру, в достаточно отчетливой форме на мате-
риале группы хорошей адаптации в разделе 4.1. В данном
случае для ее аппроксимации также вполне достаточно поли-
нома второго порядка:
V_4Aa = 2,00 + 1,00 * S - 0,30 * SA2.
Вместе с тем, недостаточно выраженная динамика индекса
4Аа не позволяет сделать на данном материале более опреде-
ленного вывода.
Аналогичная тенденция характерна и для индекса 6а. Из-
меряемая им склонность к употреблению синтагматических
ассоциаций существенно повышается на переходе от А к Б (от
0,27 до 0,46), а на стадии В остается близкой к последнему
значению (0,40). Как мы уже отмечали на основании анализа
189
литературы по психолингвистическим характеристикам эмоци-
онального стресса, повышенные значения данного индекса
характерны для возбужденного состояния или же вообще вы-
раженной нагрузки на психику. Следовательно, здесь просмат-
ривается скорее нарастание напряженности на фазе макси-
мальной нагрузки. Вместе с тем, статистические различия меж-
ду средними значениями индекса ба на всех трех этапах
наблюдения немного не достигают уровня значимости. Это
заставляет нас все же считать динамику индекса 6а не вполне
выраженной, а намеченной в виде тенденции.
Значения индекса 5Аа фиксируют уровень кратковременной
памяти, достаточно высокий для порождения и восприятия
распространенных предложений и конструкций разнообразной
структуры (значения находятся примерно на уровне 4, при
диапазоне индекса от 0 до 5). В динамике индекса не отмечается
особых сдвигов, что говорит, помимо всего прочего, и о со-
ответствии особых условий труда адаптивным способностям
наблюдаемых.
Подводя итог, можно сказать, что психолингвистический
тест оказался работающим и на материале групп хорошей и
средней адаптации в особых условиях, предоставляя разнооб-
разный и не лишенный значимости материал. В то же время
диапазон наблюдаемых по нему изменений не достаточен для
вывода о наличии выраженного ИСС. Скорее всего, правильнее
говорить о признаках утомления и напряженности, связанных
с общей ситуацией работы в ночную смену в горячем цехе.
Сказанное подразумевает снижение качества бодрствования в
пределах нормальной, «неизмененной» шкалы функциональ-
ных состояний.
Данный вывод является конструктивным результатом, от-
ражающим объективно присущие наблюдавшейся группе осо-
бенности психической деятельности. Для подтверждения вы-
сказанного положения обратимся к физиологическим корре-
лятам функционального состояния членов основной и
контрольной групп, приведенным в табл. 4.3.4. Использованные
в ней показатели дают достаточную информацию о динамике
функционального состояния, они хорошо известны адаптоло-
гам и активно ими применяются (Данилова 1992:158—170).
Значения этих показателей проявляют заметную тенденцию к
снижению на стадии Б, что говорит о возможности изменения
функционального состояния операторов на пике нагрузки. Од-
нако анализ дисперсий и расчет множественного рангового
критерия указывают на то, что различия между средними
значениями по стадиям в пределах кластера 1 недостаточны
для того, чтобы сделать определенные выводы (при^-значении,
равном 0,47 для показателя «частота сердечных сокращений»;
0,80 — для показателя «сила кисти правой руки»; 0,76 — для
190
показателя «сила кисти левой руки»). Напомним, что под
^-значением понимается результат подстановки значения «ста-
тистики критерия» в соответствующую функцию распределения
(в случае использования ^-значения вместо фиксированного
заранее уровня значимости определяется точное значение, на
котором принимается или отвергается «нулевая гипотеза»).
Следует отметить, что слабая выраженность сдвигов в функ-
ционировании вегетативного модуля и ряда других базовых
подсистем функционального состояния рассматривается в на-
стоящее время как весьма вероятная для опытных операторов
в процессе привычного труда в особых условиях (Кудрин,
Сулимо-Самуйлло, Шабалин 1984:39—40; ср. Буров 1986), и в
частности, при работе в ночную смену (см. Биологические
ритмы 1984—1:396—400). Несмотря на это, у-той же самой
подгруппы по тесту «Индивидуальная минута» (ИМ) наблю-
дается достаточно выраженная динамика, сводящаяся к по-
вышению на переходе от А к Б примерно от 42 до 70, с
дальнейшим падением обратно до уровня, близкого к началь-
ному (а именно, 45). Этот скачок безусловно статистически
значим: пределы погрешности составляют примерно ±17,22.
На этом основании строится следующая аппроксимация, гра-
фически выражающаяся параболой с максимумом на стадии Б:
У_ИМ = -36,5 + 105,0 ♦ S - 25,8 ♦ SA2.
Прежде чем рассмотреть ее несколько более подробно,
отметим, что динамика данного показателя проявляет черты
структурного сходства с динамикой лингвистического индекса
1а (это хорошо видно при сравнении соответствующих графи-
ков на рис.4.3). Обе модели строились независимо друг от
друга (а именно: как функция от порядкового номера стадии
наблюдения), что дает возможность прогнозирования значений
одного из указанных индексов — по другому (а следовательно,
поставить вопрос и о возможном отражении в закономерностях
изменения каждого из них — динамики некоторого более
общего психического процесса).
Содержание теста «Индивидуальная минута» сводится к
тому, что при включенном секундомере наблюдаемый пытается
определить, когда истечет заранее условленное время (1 ми-
нута). Отклонение полученного результата от времени, изме-
ренного секундомером, предоставляет наблюдателю информа-
цию об «.индивидуальном ходе времени» наблюдаемого. В курсах
общей психологии указывается на особое значение для человека
ориентировки во времени как .«чрезвычайно важной части
приспособительной деятельности». Давно отмечено и измене-
ние индивидуального восприятия времени в. зависимости от
эмоционального состояния человека, а также конкретного со-
191
Рис. 4.3. Психолингвистические корреляты экзогенных ИФС
в условиях горячего цеха
держания выполняемой им работы (см. Введение в психологию
1996:159-161).
Учитывая эффективность теста «Индивидуальная минута»
при исследовании процессов адаптации, мы провели альтер-
нативную кластеризацию изучаемой совокупности, основыва-
ясь только на его результатах. Как и ранее, она проводилась
по методу наиболее удаленного соседа, в евклидовой метрике.
В результате генеральная совокупность была разделена на две
подгруппы: кластер 1 (наблюдаемые № 1—8, 10) и кластер 2
(№ 9, 11—14). Как видим, кластер 1 включает в себя только
членов основной группы, а кластер 2 — контрольной (за
исключением наблюдаемого № 9). Данного результата доста-
точно для утверждения, что данный тест выказал эффектив-
ность и на материале исследованной нами группы.
Специально изучавшие выполнение указанного теста уче-
ные пришли к выводу о том, что оно прямо отражает пере-
строения в организации когнитивной деятельности. В частнос-
ти, формализованный в нашей аппроксимации эффект замед-
ления субъективного восприятия времени уже отмечен в
научной литературе в связи с проблемой сдвига фукциональ-
ного состояния, в том числе и у операторов. «Эффект замед-
ления выявлен в составе комплекса психологических и физио-
логических показателей, характеризующего особый вид состо-
192
яния человека. Это состояние высокой работоспособности, но
и высокого напряжения и энергетических затрат. Лица, обна-
ружившие это состояние ... затрачивают чрезмерные усилия и
тем самым испытывают продолжительные стрессовые воздей-
ствия, что, в свою очередь, изменяет течение процессов в
центральной нервной системе. Возможно, что одним из ранних
проявлений этих негативных явлений и является замедление
течения субъективного времени», - подчеркивается в совре-
менном курсе психофизиологической диагностики функцио-
нальных состояний (Данилова 1992:170).
Таким образом, привлекая данные психофизиологии, мы
снова приходим к двойственному выводу: с одной стороны,
особой динамики в поведении низших физиологических со-
ставляющих функционального состояния не выявляется, с дру-
гой — есть явные признаки реорганизации когнитивного уров-
ня, в принципе сигнализирующие о приближении ИФС. Со-
вершенно аналогичный вывод был уже сделан выше,
применительно к уровню языкового сознания. Подводя общий
итог, мы считаем возможным утверждать, что оба ряда индексов
каждый на свой лад отразили характерную для протекающего
в особых условиях труда оператора напряженность, создающую
повышенную вероятность перехода к изменению функциональ-
ного состояния, в том числе и на уровне языкового сознания,
однако на данном этапе наблюдения его еще не индуцировав-
шую. В качестве же звена, индуцирующего или опосредующего
корреляцию показателя по тесту «индивидуальная минута» с
индексом частотности «языковых клише», может рассматри-
ваться временное обеспечение оптимальной работоспособности
когнитивных структур за счет повышенных затрат внутренних
ресурсов психики, что является потенциально стрессогенной
стратегией.
Таким образом, изучение состояний, возникающих у опе-
ратора горячего цеха при работе в ночную смену, позволяет
сделать выводы, существенно дополняющие результаты, полу-
ченные при наблюдении адаптации языкового сознания к более
грубым нагрузкам, вызываемым условиями высокогорья, а так-
же полярной зимовки. Они указывают на механизмы начина-
ющейся дестабилизации привычного («неизмененного») состо-
яния языкового сознания нормального человека, и в этом
смысле также причастны к решению фундаментальной про-
блемы механизма развития ИСС в «лингвистическом модуле».
Можно предположить, что схожее состояние проходится и при
адаптации к экстремальным условиям. На рис.4.1 оно может
располагаться в зоне между фоновой стадией наблюдения и
состоянием Z.
Таким образом, материал экзогенных ИСС по сути дела не
противоречит данным, полученным на материале фармакоген-
13 Заказ 2980
193
ных ИСС, хотя и дает значительно более сложную картину,
вследствие того, что ни в условиях высокогорья, ни в полярных
условиях нам не доводилось наблюдать состояний такой глу-
бокой диссолюции психической деятельности, как при шоко-
вых методах терапии. Материал, изложенный в главе 4, предо-
ставляет нам новые доводы в пользу того, что обеспечение
речевой деятельности при ИСС опирается на работу системы
«жестких и гибких звеньев». К первым мы относим проведение
таких базовых лингвистических операций, как номинация, пре-
дикация, локация, ко вторым — преимущественное задейст-
вование лексико-грамматических средств определенных уров-
ней общего механизма порождения или восприятия речи. Мы
вернемся к разработке последнего положения ниже, в заклю-
чении, предварительно рассмотрев закономерности протекания
ИСС при суггестивном воздействии на психику.
Глава 5
ЯЗЫК И РЕЧЬ
ПРИ СУГГЕСТОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ
5.1. Современные психотехники
В соответствии с описанной выше исследовательской про-
граммой, мы обратимся к лингвистическим коррелятам суг-
гестогенных ИФС прежде всего на участках сравнительно про-
стой динамики, включающей последовательную диссолюцию
более сложных, позднее упроченных условно-рефлекторных
связей или их восстановление в обратном порядке. Как уже
отмечалось в главе 1, участки такой («линейной») динамики
эпизодически наблюдались в начале классического гипноза и
при его завершении. Несмотря на это, в выработанных к
настоящему времени стандартизованных методиках не предус-
матривается систематического использования участков такого
рода (Рожнов 1979; Kaplan, Sadock, Grebb 1991:856—859).
Как и в предыдущих главах, нас будет прежде всего инте-
ресовать получение аргументированных ответов на два прин-
ципиальных вопроса:
1. Включает ли прохождение основных этапов вербальной
суггестии сохранность доступа к основным уровням языковой
системы, а также возможность проведения базовых лингвисти-
ческих операций?
2. Существуют ли стадии суггестогенных ИФС, на которых
регулярно обнаруживаются закономерные признаки временного
качественного перестроения языкового сознания?
До настоящего времени словесное внушение (так называе-
мая вербальная индукция) при гипнозе не подвергалось строгой
регламентации. Существующие руководства ограничиваются
общими рекомендациями проводить индукцию монотонно, но
уверенно, нередко в сочетании с применением иной, невер-
бальной методики (Платонов 1957:232—244; Вольперт 1972:
122—145; Черток 1972:111—152). В этих условиях представля-
ется оправданным обратиться к разновидности гипноза, где
195
указанные затруднения сняты. РеЧЬ идет °® аутогенной трени-
ровке (аутотренинге) разработанной немецким психотерапев-
том И. Шульцем в 1930-х годах и получившей широкое рас-
пространение практически во всем мире. В основу методики
было положено убеждение, что в принципе каждый человек
может самостоятельно индуцировать у себя последовательное
прохождение основных стадий гипноза и использовать их для
аутосуггестии. Естественно, что для этого потребовалось раз-
работать и жестко кодифицировать систему последовательно
осваиваемых упражнений, которая затем была описана в много-
численных пособиях и руководствах.
Освоение аутотренинга проводится в ходе систематических
занятий. В процессе начального обучения осваиваются упраж-
нения «низшей ступени», сводящиеся к поочередному вызыва-
нию ощущений тепла и тяжести в разных частях тела (так
называемый «фракционный гипноз»). После того как их вы-
полнение становится автоматическим, им уделяется все меньше
времени, а основное внимание переносится на упражнения
«высшей ступени». В задачу последних входит проведение раз-
вернутой суггестии, а также налаживание того, что классики
аутотренинга называют «внутренним диалогом».
Психофизиологические корреляты указанных двух ступеней
(или фаз) изучены к настоящему времени с удовлетворительной
полнотой. «ЭЭГ-показатели первой фазы, фазы мышечной
релаксации, указывают на преобладание тормозного процесса
в коре больших полушарий головного мозга. Во второй фазе,
фазе максимального сосредоточения, регистрируются ЭЭГ-
процессы, свидетельствующие о концентрации внимания, со-
стоянии бодрствования с активной корковой деятельностью»
(Панов, Беляев, Лобзин, Копылова 1973:51; Антонов 1984; ср.
Pelletier 1985:142—178). Установленные к настоящему времени
мозговые корреляты ИФС при занятиях «релаксационно-
концентративными психотехниками», к которым относятся и
обе фазы аутогенной тренировки, приведены в табл.5.1.1.
Таким образом, упражнениям «низшей ступени» соответ-
ствует понижение уровня активации нервных центров, сопо-
ставимое с наблюдаемым при естественном засыпании либо
при углублении сонливости, вызванной пассами гипнотерапев-
та. Упражнениям «высшей ступени» соответствует особое функ-
циональное состояние, сопоставимое с продвинутой стадией
классического гипноза (гипотаксией), а по некоторым пока-
зателям — с фазой быстрого сна естественного происхождения.
Отмеченные закономерности имеют свои, достаточно ус-
тойчивые корреляты, объективно характеризующие качествен-
ные изменения функционирования других, более низких уров-
ней ИФС (подробнее см. Панов, Беляев, Лобзин, Копылова
1973:21—54; Luthe 1969:321—326). Косвенным свидетельством
196
Таблица 5.1.1.
Мозговые корреляты ИФС при занятиях
«релаксационно-концентративными» психотехниками
Стадия занятий Особенности мозговой активности Содержание стадии
Начальная Некоторое усиление левопо- лушарной активности Переключение на «медита- ционно-специфические» ти- пы деятельности
Общее усиление альфа-ритма (8—13 циклов в секунду) Прогрессивная релаксация
Продвинутая Выраженный сдвиг к право- полушарной активности Спокойная концентрация на «медитационно-специфичес- ких» типах деятельности
Глубокая (дискретные эпизоды) «Пачки» фронтально-доми- нантного тета-ритма (5—7 циклов в секунду) Когнитивные и/или эмоцио- нальные инсайты (самосозна- ние — интактное)
«Пачки» высокоамплитудного бета-ритма (20—40 циклов в секунду) Когнитивные и/или эмоцио- нальные инсайты (самосозна- ние — ограниченное)
Короткие фокальные эпилеп- топодобные «пачки» дельта- активности (1—4 цикла в секунду) в лобной доле Когнитивные и/или эмоцио- нальные инсайты (самосозна- ние временно утрачено)
Глубокая (контину- альный фон) Угасание как лево-, так и правополушарной активности Поддержание «медитацион- но-специфического» ИСС
Завершающая Повышенная синхронизация альфа-ритма в различных долях мозга (лобной, темен- ной, затылочной, височной) Благополучное свертывание «медитационно-специфиче- ских» типов деятельности
«Следовая» Общий повышенный тонус коры при пониженном тонусе лимбической системы Повышенный уровень вос- приятия на фоне понижен- ного эмоционального уровня («skilled response»)
Основные источники: обзоры Delmonte 1984; Ferguson 1975;
Laughlin, McManus, d’Aquili 1993:145—153; Murphy, Donovan 1988:15—19; более
подробную библиографию и обсуждение см. Спивак, Спивак 1996.
возможности регуляции даже вегетативных процессов при по-
мощи аутосуггестии служат многочисленные случаи ее эффек-
тивного применения с целью адаптации к экстремальным ус-
ловиям (Вольперт 1972:160—161; Космолинский 1976:156—159;
Свядощ 1979:190—191; Дикая 1985:79—80; Линдеман 1994:192—
198). Таким образом, можно утверждать, что при аутотренинге
действительно достигается индукция ИФС.
На обеих ступенях аутогенной тренировки принципиально
важная роль придается речевой деятельности. На «низшей
197
ступени» она сводится к последовательному освоению так
называемых формул самовнушения. Первая формула звучит сле-
дующим образом: «Моя правая рука очень тяжелая». Формулу
необходимо многократно проговаривать, сопровождая ее со-
ответствующим мысленным образом. Показателем усвоения
формулы является так называемая генерализация, то есть спон-
танное распространение внушаемого ощущения на другие ко-
нечности. Его результатом является общая оптимизация тонуса
поперечнополосатой мускулатуры, оказывающая в свою оче-
редь самое положительное влияние на качество бодрствования
и настроение занимающегося.
Вторая формула очень похожа на первую и звучит так:
«Моя правая рука теплая». Однако после достижения генера-
лизации ее применение выравнивает прежде всего сосудистый
тонус. Это, в свою очередь, оказывает положительное воздей-
ствие на артериальное давление, а также сглаживает послед-
ствия неврогенных заболеваний периферических сосудов.
Указанные две формулы являются определяющими для ус-
пеха самовнушения. Как подчеркивается в литературе, «ауто-
генное погружение, по нашим данным, отчетливо возникает
при освоении двух первых стандартных упражнений по Шульцу
(тяжесть и тепло)» (Панов, Беляев, Лобзин, Копылова 1973:110;
ср. Линдеман 1994:227). По решению правления Германского
Общества медицинского гипноза и аутогенной тренировки, для
состояния, возникающего при достижении этого промежуточ-
ного этапа, даже введено особое название, а именно «основная
ступень» аутотренинга (Шульц 1985:20). Остальные четыре фор-
мулы детализируют самовнушение, направляя его на другие
части тела, и в этом смысле являются второстепенными.
Необходимо подчеркнуть, что в начале сеанса самовнуше-
ния и после каждой формулы произносится особая, седьмая
формула: «Я совсем спокоен». Ее усвоение рассматривается
как общая цель сеанса, достижимая вследствие генерализации
каждой из шести базовых формул, относящихся к конкретным
частям или органам тела занимающегося (Панов, Беляев, Лоб-
зин, Копылова 1973:59; Luthe 1969:319—320). Освоению седь-
мой формулы также придается первостепенное значение.
Пациент выполняет указанные выше упражнения сначала
на сеансах гетерогипноза, проводимых психотерапевтом, а
затем занимается самостоятельно, выполняя аутогипноз. Об-
щий состав формул самовнушения и объекты их первоочеред-
ного воздействия приведены в Приложении 5.1.2.
После уверенного освоения полного состава формул само-
внушения рекомендуется переходить к их краткому составу.
Для первой-второй формул, он звучит соответственно как «Тя-
жесть...» и «Тепло...», для седьмой — «Спокойствие...». Пере-
чень сокращенных формул самовнушения также приведен в
198
Приложении 5.1.2. Существующие пособия и руководства объ-
ясняют такой переход тем, что в результате систематических
занятий состояние, оптимальное для самовнушения и перехода
к задачам следующей, «высшей ступени» достигается автома-
тически. Поэтому проговаривание полных формул становится
излишним, и их можно сократить (Свядощ 1979:179; Линдеман
1994:237).
Отнюдь не ставя под сомнение обоснованность приведен-
ного объяснения, все же напоМним, что результатом успешного
освоения упражнений «низшей ступени» аутотренинга является
прослеживаемый по объективным показателям переход в из-
мененное функциональное состояние. Следовательно, краткие
формулы самовнушения, представляют собой оптимальные ва-
рианты построения высказываний при указанном измененном
состоянии. В грамматическом отношении, первая полная фор-
мула («моя правая рука очень тяжелая») представляет собой
распространенное простое предложение с подлежащим и со-
ставным именным сказуемым. В кратком составе («тяжесть...»)
первая формула представляет собой номинативное предложе-
ние, содержащее рему в ее самом общем, генерализованном
виде.
Таким образом, при переходе от полного состава формул
к краткому осуществляется общее упрощение синтаксической
структуры, сопровождаемое выходом на первый план «акту-
ального членения предложения». Как мы помним, именно
такая тенденция задает общее направление изменения языко-
вого сознания при простой диссолюции психической деятель-
ности, наблюдавшейся нами выше на примере терапии инсу-
лином и кетамином. Следовательно, разумным будет предпо-
ложить, что эта тенденция нашла себе отражение в подъязыке
аутотренинга именно в переходе от полных формул самовну-
шения — к кратким. Следует подчеркнуть, что прямая проверка
последнего вывода при помощи лингвистического тестирова-
ния лиц, занимающихся аутотренингом, была бы методологи-
чески неоправданной вследствие того, что речевой узус этого
метода не допускает посторонних разговоров на низшей сту-
пени занятий. В силу ограничений такого рода, изучение лин-
гвистических коррелятов суггестогенных ИСС представляет
собой задачу, решение которой требует особого подхода.
Положение несколько усложняется тем, что в полном со-
ставе следующих двух формул (3—4) употреблено глагольное
сказуемое. Однако при переходе к их краткому варианту, оно
преобразуется в именное, что вполне согласуется с присущей
русской речи общей тенденцией к снижению употребления
глаголов по мере углубления диссолюции. Что касается формул
5 и 6, то в полном составе они структурно схожи с полным
вариантом формул 1 и 2, а в кратком — близки к краткому
199
варианту формул 3—4. При сокращении в них сохраняются
главные члены предложения и устраняются только второсте-
пенные члены, а также повторы. В этой связи нужно отметить,
что снижение объема кратковременной памяти и обусловленное
этим уменьшение общей длины предложения также принад-
лежат к числу закономерных проявлений диссолюции речи
при ИСС. Таким образом, сохраняется общий принцип упро-
щения грамматической структуры полных формул и их уко-
рочения при переходе к завершающему этапу первой ступени,
но он используется в двух, отличающихся друг от друга, ва-
риантах.
В принципе, все это есть и в немецком оригинале. Так, в
полном составе его основные формулы звучат так: (1) «Der
rechte Arm ist ganz schwer», (2) «Der rechte Arm ist ganz warm»,
(3) «Das Herz schlaegt ganz ruhig und kraeftig»,- (4) «Die Atmung
ist ganz ruhig», (7) «Ich bin ganz ruhig», в кратком: (1) «Ruhe»,
(2) «Waerme», (3) «Herz ruhig, kraeftig, regelmaessig», (4) «Atmung
ganz ruhig», (7) «Ruhe» (Schultz 1987:22—92, 267—268). Неко-
торые искажения, внесенные в их состав при переводе на
русский язык, не вносят принципиальных изменений в сам
принцип упрощения и сокращения формул при переходе от
начального этапа самовнушения — к завершающему. Можно
предположить, что конкретный состав искажений определяется
как изменениями, неизбежно вносимыми при переводе с одно-
го языка на другой, так и специфическими особенностями
речевой деятельности носителей русского языка при впадении
в гипнотическое состояние.
В этой связи следует отметить, что переведенные на русский
язык формулы самовнушения были опробованы в массовой
практике ведущих психотерапевтических коллективов, осмыс-
лены и скорректированы в соответствии с особенностями ре-
чевого мышления их многочисленных пациентов. В результате,
к настоящему времени базовым объектом, подлежащим
лексико-грамматическому анализу, стал уже русский текст фор-
мул самовнушения. Создатели аутотренинга предостерегали
своих последователей от самовольного изменения методики
(Линдеман 1994:228). Однако практически каждый психотера-
певтический коллектив выработал свой собственный вариант
методики самовнушения. Последовательного обобщения раз-
работанных вариантов до настоящего времени не проводилось.
Несмотря на это, следует утверждать, что установление для
каждой формулы самовнушения полного и краткого состава,
применяемых соответственно на начальном и завершающем
этапе занятий «низшей ступени», оказалось весьма эффектив-
ным и получило дальнейшее развитие.
Терапевты, располагавшие достаточным временем для ле-
чебных сеансов, пошли, прежде всего, по пути увеличения
200
этапов освоения «низшей ступени», а поскольку каждый этап
должен найти отражение в формулах самовнушения, стал из-
меняться и их состав. Применительно к первой формуле, наи-
более часто встречается внушение тепла сначала в каждой руке
и ноге по отдельности, а затем их объединение. К примеру, в
пособии И. Е. Вольперта рекомендуется разделить первую
формулу на четыре поочередно осваиваемых сегмента:
— (1а) «Правая рука отяжелела»;
— (16) «Левая рука отяжелела»;
— (1в) «Правая нога отяжелела»;
— (1г) «Левая нога отяжелела».
В оригинальном тексте пособия сегменты 1а и 16 приведены
эксплицитно, а сегменты 1в и 1г предписано строить аналогич-
ным образом (см. Вольперт 1972:161—162; здесь и ниже нуме-
рация сегментов введена нами). После их освоения, обычно
занимающего примерно 2—3 недели, пациенту рекомендуется
перейти к формуле 2, точно так же разделенной на четыре
сегмента. Вслед за их освоением, на которое также затрачивается
2—3 недели, обе формулы объединяются в сокращенном составе
(1—2 а-г) «Руки тяжелые и теплые. Ноги тяжелые и теплые».
В другом варианте, изложенном в весьма авторитетном
отечественном пособии по аутогенной тренировке (Панов, Бе-
ляев, Лобзин, Копылова 1973:55-56), первая формула также
разделена на четыре сегмента:
— (1а) «Моя правая рука тяжелая»;
— (16) «Моя левая рука тяжелая»;
— (1в) «Моя правая нога тяжелая»;
— (1г) «Моя левая нога тяжелая».
Отметим, что эти сегменты в указанном выше пособии
записаны в сокращенном виде, в силу чего их расположение
можно реконструировать и в следующем порядке: la—1 в—16—
1 г. На освоение указанных сегментов и суммирующей их
формулы (1д) «Обе руки и ноги тяжелые» отводится 3—4
занятия, после чего начинается освоение второй формулы,
построенной аналогично. По истечении двухнедельных занятий
наступает черед продвинутого этапа, где обе формулы слива-
ются в одну: (1—2 а-г) (или 1—2 д) «Руки и ноги тяжелые и
теплые».
В руководстве по психотерапии А. М. Свядоща (1979:178—
179) принят аналогичный принцип, причем формула 1а при-
ведена эксплицитно («Моя правая рука очень тяжелая»), а
остальные предписано строить «по индукции», по мере дости-
жения генерализации внушаемого ощущения. На завершающем
этапе первая формула звучит следующим образом: «Тяжесть...».
В системе аутотренинга, разработанной психотерапевтом
А. А. Алексеевым, первая и вторая формулы сразу объединены
в одну:
201
— (1—2 а) «Мои руки расслабляются и теплеют»;
— (1~2 б) «Мои ноги расслабляются и теплеют».
Примерно через неделю ежедневных тренировок рекомен-
дуется перейти к краткому составу указанных формул:
— (1—2 а) «Мои руки полностью расслабленные... теплые...
неподвижные»;
— (1—2 б) «Мои ноги полностью расслабленные... теплые...
неподвижные».
После того, как эти формулы будут освоены, рекомендуется
объединить их с другими формулами в одном предложении:
«Все мои мышцы полностью расслабленные... теплые... непо-
движные» (Алексеев 1984:8—12).
Методика психотерапевта Г. И. Мишина также предусмат-
ривает объединение первой и второй формул в одну. Однако,
в отличие от методики А. А. Алексеева, внушение проводится
сначала по каждой руке отдельно: «Моя правая рука совер-
шенно расслаблена и очень тяжелая», аналогично — по левой
руке. Затем обе формулы объединяются в предложение: «Мои
обе руки совершенно расслаблены и очень тяжелые». Парал-
лельно осваиваются аналогично построенные формулы для ног.
Объединяющая их формула звучит так: «Мои руки, ноги со-
вершенно расслаблены и очень тяжелые». На завершающем
этапе занятий Г. И. Мишин возвращается к разделению формул
1 и 2, как этого требует классический вариант аутотренинга.
Краткие формулы звучат так: «Тяжесть», «Тепло» (Мишин
1984:23-24).
Как видим, грамматическая структура, а также лексическое
заполнение формул самовнушения заметно различаются в ва-
риантах аутотренинга, принятых в практике различных психо-
терапевтических коллективов. Вместе с тем, общая ориентация
на упрощение каждой из формул при переходе от начального
этапа — к завершающему, предписанная в исходном варианте
аутотренинга, как правило, сохраняется. В большинстве слу-
чаев, при переходе от начального этапа «низшей ступени» к
завершающему этапу, глагольное сказуемое в каждой из формул
самовнушения заменяется на именное, а рекомендованное
И. Шульцем для завершающего этапа номинативное односо-
ставное предложение может опускаться. В тех случаях, когда
формулы начального этапа сразу содержат предложение с имен-
ным сказуемым, на завершающем этапе они заменяются но-
минативным нераспространенным предложением, как в мето-
дике Г. И. Мишина, цитированной выше.
Оговоримся, что в рассмотренной выше методике А. Г. Па-
нова с соавторами рекомендовано применение предложения с
именным сказуемым на обоих этапах занятий. Допуская, что
такое построение формул вполне может обеспечивать суггестию
как при поверхностном, так и достаточно глубоком изменении
202
сознания, отметим, что в том же пособии не исключен и
альтернативный подход, соответствующий исходным рекомен-
дациям И. Шульца. Так, при подробном распределении мате-
риала по заданиям начинающим рекомендована формула, глав-
ная часть которой содержит глагольное сказуемое, а придаточ-
ная часть цели — именное, образованное при помощи
полузнаменательного глагола-связки («Я очень хочу, чтобы мои
руки и ноги стали тяжелыми и теплыми»). На завершающем
этапе предписана формула, содержащая простое предложение
с именным сказуемым («Руки и ноги тяжелые и теплые»)
(Панов, Беляев, Лобзин, Копылова 1973:106—107). Таким об-
разом, упрощение формул по ходу занятий сохраняется и в
данном пособии, в виде тенденции.
Некоторые авторы считают, что можно осуществлять ауто-
тренинг без явного разделения формул на полные и краткие.
К примеру, такую методику рекомендует теоретик психотера-
пии и саморегуляции Л. П. Грймак. В его системе первая
формула на всех занятиях проговаривается одинаково и звучит
так:
«А сейчас я очень хочу, чтобы моя правая рука стала
тяжелой...
Я. очень хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой...
Хочу, чтобы моя правая рука стала тяжелой...
Чтобы моя правая рука стала тяжелой...
Моя правая рука стала тяжелой...
Правая рука стала тяжелой...
Рука стала тяжелой...
Стала тяжелой...
Тяжелой...».
Аналогично проговариваются и остальные формулы. Эта
инновация теоретически осмыслена указанным автором. По
его мнению, применение «принципа постепенного укорочения»
постепенно изменяет модальность формулы, сдвигая ее от
пожелания — к утверждению, что приводит к повышению ее
эффективности (Грймак 1989:245—246). Аналогичные сообра-
жения высказывает и А. Г. Панов с соавторами, ссылаясь в
свою очередь на мнение Д. Мюллера-Хегеманна, одного из
учеников И. Шульца (Панов, Беляев, Лобзин, Копылова
1973:107).
Как известно, короткое утверждение принадлежит к числу
наиболее рано формирующихся в онтогенезе речевых актов; в
некоторых случаях оно может сводиться к эксплицитно выра-
женной реме (более подробное обсуждение в контексте теории
Дж.Серля см. Кларк 1984:356—357). Поэтому в той мере, в
которой аутогенное погружение имплицирует элементы онто-
генетической регрессии, переход от развернутого пожелания к
короткому утверждению нужно считать методологически ре-
203
левантным. Несмотря на это, Л. П. Гримак не сводит задачу
только к многократному произнесению краткого предложения
вроде «Рука стала тяжелой» или «Я совсем спокоен». Внушение
такого типа, рассматриваемое в специальной литературе под
термином «куэизм», ему известно, однако рассматривается им
как совершенно недостаточное. Он полагает существенно важ-
ным всегда начинать формулу в виде развернутого пожелания,
к которому потом неоднократно применяется «принцип уко-
рочения». В принципе признается и то, что по мере произне-
сения формул, при нормальном течении событий происходит
переход в гипноидное состояние по И. Шульцу (Гримак
1989:120-122, 242-243).
Исходя из высказанных соображений, можно предполо-
жить, что Л. П. Гримак предписывает озвучивать на каждом
занятии все укорачивающиеся варианты каждой формулы под-
ряд в надежде, что каждый занимающийся перейдет в ИСС
на том сегменте формулы, который лучше всего соответствует
достигнутому им уровню владения самовнушением. При таком
подходе разделение группы на начинающих и продолжающих
должно становиться совершенно излишним. Действительно,
именно это и составляет характерный признак рассмотренной
методики. Аналогичный прием применен и в методиках само-
внушения, разработанных рядом других авторов, к примеру
Р. И. Водейко и Г. Е. Мазо (1987:65—67). Можно предположить,
что в силу неявных особенностей динамики функционального
состояния, существует тип занимающихся, для которых именно
такой порядок применения формул дает наибольшую эффек-
тивность. В любом случае, положение о связи уровней ауто-
генного погружения с вариантами формул самовнушения про-
должает сохраняться и здесь, в виде тенденции.
Отметим, что по мере освоения «низшей ступени» аутотре-
нинга темы соседних формул могут быть объединены. На
начальном этапе для этого используется постановка соответ-
ствующей лексемы во множественное число («Мои руки рас-
слабляются и теплеют»). На продвинутом этапе, чаще всего
применяется сочинение («Руки и ноги тяжелые и теплые»),
несколько реже — соположение («Руки, ноги тяжелые и теп-
лые»), близкое к парному фразеологизму («руки-ноги»). На
завершающем этапе тема самовнушения обычно не высказы-
вается, но подразумевается («[*руки, ноги] тяжесть...»).
Отклонения от указанной тенденции обычно объясняются
искажениями, неявно допущенными при разработке формул
самовнушения. Так, в рассмотренной выше методике А. А.
Алексеева при переходе от начального этапа («Мои руки рас-
слабляются и теплеют; мои ноги расслабляются и теплеют») к
завершающему («Все мои мышцы полностью расслабленные...
теплые... неподвижные») введена новая лексема «мышцы»
204
(вместо ожидаемого варианта формулировки темы высказыва-
ния, скорее всего типа «руки (и) ноги»). По нашему мнению,
фактически это означает, что каждая полная формула началь-
ного этапа имплицитно понималась автором указанной выше
методики как «*Мои мышцы руки расслабляются и теплеют»
(возможен и вариант «*Мышцы моей руки (...)», и т.д.). При
объединении формул этого типа и получился сокращенный
вариант: «Все мои мышцы (...)».
Наше предположение подтверждается текстом подготови-
тельного занятия, содержащего построение вводной беседы,
практикуемой А. А. Алексеевым перед началом занятий. Каждое
слово начальной формулы подробно объясняется, и во всех
случаях объектом рассмотрения являются мышцы. В тексте
беседы читаем: «Первые слова формулы — «Мои руки...» про-
износят мысленно в момент напряжения мышц рук (...). Сле-
дующее слово — «расслабляются...». Его мысленно произносят
сразу после сброса мышечного напряжения (...). «Расслабляют-
ся...». Какой же мысленный образ должен встать одновременно
с этим словом? У каждого занимающегося он сугубо личный.
Кто-то «видит» свои мышцы мягкими, «как желе, студень»,
другие — «как жидкое тесто» (...)». Вывод подготовительного
занятия по данной формуле звучит следующим образом: «(...)
Сказали про себя «Мои руки расслабляются и теплеют», мыс-
ленно увидели эти процессы, и мышцы стали расслабленными
и теплыми» (Алексеев 1984:8—9; выделение полужирным шриф-
том во всех случаях наше). С учетом этого, упоминание мышц
в кратком составе формулы перестает быть неожиданным.
Сказанное подтверждает предположение, что переход от
полных формул самовнушения к их краткому составу, реко-
мендованный в классическом аутотренинге и получивший раз-
витие в его позднейших вариантах, отражает основные зако-
номерности перестроения речевой деятельности при диссолю-
ции психической деятельности в целом.
Многочисленные варианты формул самовнушения, опро-
бованные в ходе многолетней работы серьезных психотерапев-
тических коллективов, представляют собой ценный источник
сведений о лингвистическом обеспечении ИФС. С целью фор-
мализации дескрипции и сопоставления этих вариантов, пред-
ставляется обоснованным применить особую форму их записи.
Она сводится к двухмерной матрице, столбцы которой обозна-
чают этапы освоения «низшей ступени», выделяемые в данной
школе аутотренинга, строки — объекты самовнушения, а на
пересечении каждой строки и столбца записывается текст со-
ответствующей формулы (образец такой записи приведен в
Приложении 5.1.3).
Возможность представления любого варианта формул само-
внушения в матричной форме определяется тем, что в прин-
205
ципе все влиятельные школы аутотренинга придерживаются
исходных положений И. Шульца: о разделении «низшей сту-
пени» его освоения по меньшей мере на два этапа, об иден-
тичности объектов самовнушения на этих этапах, о паралле-
лизме формул самовнушения на каждом этапе занятий (об-
щность и расхождения в следовании этим принципам были
кратко рассмотрены выше на конкретных примерах).
Количество строк и столбцов матрицы, а также их кон-
кретная структура воплощают концептуальную схему состояний
сознания, а также схемы тела, принятые в данной школе
аутотренинга как существенные. Совокупность всех предложе-
ний, записанных в матрице, представляет собой полный состав
формул самовнушения, употребляемых в данной школе. Мар-
шрут прохождения матрицы определяет очередность произне-
сения формул в ходе занятий. Каждый столбец матрицы пред-
ставляет собой «сложное синтаксическое целое», основанное на
параллельной связи составляющих его предложений и являющееся
инвариантом вербального самовнушения на данном этапе освое-
ния «низшей ступени» аутотренинга. Соответственно, много-
численные варианты, возникающие практически на каждом
занятии за счет неупорядоченного введения в текст самовну-
шения вводных и вставных слов и конструкций, а также по-
вторения или замены отдельных формул или их частей, могут
описываться как отклонения от указанного инварианта.
1. В принципе, освоение формул самовнушения ведется
последовательно, по этапам, то есть в нашей терминологии —
по столбцам матрицы. Как следствие, после ознакомления с
одной-двумя формулами, занимающийся может с достаточной
уверенностью предвидеть, как будут читаться остальные фор-
мулы данного столбца. 2. При затруднении в освоении оче-
редной формулы, занимающемуся обычно советуют вернуться
к ее формулировке на предыдущем этапе (то есть к тому же
слоту в соседнем столбце) и повторить ее. Указанные операции
представляют простейшие случаи перемещения в пределах мат-
рицы по вертикали (1) и горизонтали (2), постоянно встре-
чающиеся в психотерапевтической практике; эпизодически от-
мечаются и более сложные маршруты чтения.
На основании наблюдений такого рода можно высказать
предположение, что не только отдельный слот или столбец,
но и матричная структура в целом (или по крайней мере
некоторые ее двухмерные фрагменты), могут представлять со-
бой психолингвистическую реальность с точки зрения зани-
мающегося. Высказанное положение нашло подтверждение в
результате неформального опроса занимающихся аутотренин-
гом, проведенного нами при обучении на курсах повышения
квалификации психотерапевтов при Государственном инсти-
туте усовершенствования врачей под руководством профессора
206
Б. Д. Карвасарского, а также в ходе практической работы в
качестве ассистента психотерапевта на базе дневного стацио-
нара одного из районных психоневрологических диспансеров
С.-Петербурга.
На основании вышесказанного, представляется допустимым
говорить о матричном построении как инварианте структуры
текста самовнушения на «низшей ступени» аутогенной трени-
ровки в целом, обеспечивающем его цельность и связность. По
мере освоения методики самовнушения «низшей ступени» про-
исходит почти автоматическая индукция желательного гипно-
идного состояния. Соответственно, формулы самовнушения
подвергаются постепенной генерализации, в конечном счете
сокращающей их количество до одной-двух. В норме такой
процесс занимает от 6 до 12 месяцев, после чего основную
часть сеанса начинает занимать работа над упражнениями
«высшей ступени» (Luthe 1969:321).
В задачи «высшей ступени» аутотренинга входят вызывание
ярких образных представлений, индукция желательных эмо-
циональных состояний и/или когнитивных доминант, а в ряде
случаев — и проведение постгипнотических внушений. Общий
объем этих задач, а также методика их решения не проявляют
существенных отличий от проводимых на глубоких стадиях
гипноза (с естественными коррективами, обусловленными
принципиальной ориентацией на самостоятельные занятия)
(Свядощ 1979:181).
Как известно, развернутая речевая деятельность на глубоких
стадиях гипноза вполне возможна, с ограничениями, следую-
щими из своеобразной, выборочной направленности внимания
пациента. Особенно эффективно внушение, опирающееся на
аффективно-значимые для него «ключевые слова». Обе выде-
ленные закономерности уже нашли общее объяснение в пси-
хофизиологической теории. Первая связывается с образованием
в коре больших полушарий головного мозга так называемого
«сторожевого пункта», обеспечивающего принципиальную воз-
можность раппорта. Вторая следует из «застойного возбужде-
ния», долго сохраняющегося в функциональных кортикальных
системах, связанных с причиной аффекта, на фоне общего
коркового торможения (Рожнов 1979:153—157).
Похожие закономерности определяют форму и содержание
речевой деятельности на «высшей ступени» аутогенной трени-
ровки, где применяются две основных стратегии суггестии.
Одна состоит в концентрации на содержании развернутых,
достаточно сложных повествовательных текстов, направленной
на мысленную актуализацию подразумеваемых ими рядов раз-
ноплановых (зрительных, слуховых, тактильных, тепловых,
обонятельных) представлений. Другая сводится к мысленному
воспроизведению всего ассоциативного поля избранного слова,
207
в большей степени, чем обычно, опирающейся на его фоне-
тический облик.
Повышенное внимание при следовании обеим стратегиям
уделяется избранным «ключевым словам», подбираемым с уче-
том личностных особенностей пациентов и конкретной цели
суггестии (Панов, Беляев, Лобзин, Копылова 1973:186—197).
Напомним, что переход к восприятию и порождению «ключе-
вых слов» сообщения уже рассматривался нами как один из
существенных механизмов, обеспечивающих продолжение ре-
чевой деятельности несмотря на нагрузку, вызванную внеш-
ними или внутренними воздействиями. В современной психо-
лингвистике выполнение семантической программы порожде-
ния текста также связывается с выделением опорных элементов
ситуации и их номинацией при помощи последовательности
опорных слов (или их опознавательных сегментов-«эталонов»,
в первую очередь корней, см. Шахнарович 1995:45, 84).
В литературе отмечена также особая эффективность ис-
пользования пословиц и поговорок. Включение в текст само-
внушения кратких фразеологических сочетаний типа «береж-
ливость — это радость», или «порядок — это свобода» реко-
мендовалось уже основателем метода И. Шульцем, как
переходное к «высшей ступени» (Шульц 1985:27). Не отрицая
здесь участия психологического склада, свойственного носи-
телям немецкой культуры, стоит напомнить, что повышенная
склонность к употреблению фразеологизмов при ИСС была
уже отмечена выше.
Сказанное позволяет утверждать, что переход от индукции
простейшей, «послойной» релаксации к психотерапевтическим
воздействиям в особом, гипноидном состоянии находит отра-
жение в переходе (а в значительной мере и обуславливается этим
переходом) от формул самовнушения, упорядоченных матрич-
ным образом, — к последовательности «ключевых слов». Следует
подчеркнуть, что последний вывод логично следует из сложив-
шихся в современной науке представлений о методах и меха-
низмах вербальной аутосуггестии. Вместе с тем, его выделение
в явной форме до настоящего времени не проводилось ни в
рамках ни психолингвистики, ни смежных дисциплин, включа-
ющих словесное внушение в круг своих интересов.
Выделив факт научной новизны нашего вывода, отметим,
что в современной лингвистике уже создан или активно раз-
рабатывается ряд понятий, сближающихся с его отдельными
аспектами. Применительно к матричному тексту, такой бли-
жайший контекст составлен концепцией гипертекста, разраба-
тываемого прежде всего как способ упорядочения и представ-
ления компьютеризованной информации. Как известно, ис-
ходным для этой концепции является понятие многомерного
сетевого пространства, узлы которого заполнены сегментами
208
(chunks). 1. Несмотря на относительную самостоятельность
последних, значение каждого из них определяется его поло-
жением в сетевом пространстве, прежде всего относительно
соседних, связанных с ним сегментов. 2. Актуализация какой-
либо линейной цепочки таких сегментов приводит к рекон-
струкции варианта гипертекста, в принципе (при соблюдении
некоторых заранее заданных ограничений) равноправного лю-
бому другому его варианту (подробнее см. Хартунг, Брейдо
1996; Субботин 1993; базовое пособие: Nielson 1993).
Отметим, что два выделенных признака гипертекста про-
являют особую близость к основным характеристикам матрич-
ных текстов. Как мы помним, с одной стороны, полная ин-
формация о значении каждого слота последних включает в
себя его расположение в двухмерном (потенциально и много-
мерном) пространстве матрицы. С другой стороны, полная
информация о процедуре самовнушения с необходимостью
включает не только набор соответствующих формул, но и
порядок их расположения.
Другие признаки гипертекста менее значимы для нашего
материала, однако и они составляют полезный контекст в ус-
ловиях недостаточной на настоящий момент разработанности
грамматической теории многомерного текста. Существенную
помощь в разработке ее отдельных аспектов способно оказать
обращение к опыту реконструкции психосемантического про-
странства, накопленному в процессе практического применения
в психолингвистике метода «семантического дифференциала»
по Ч. Осгуду, а в психологии — концепции «репертуарных
матриц» (repertory grids) по Дж. Келли (подробнее см. Франселла,
Баннистер 1987; Общая психодиагностика 1987:228—244).
Что касается вербальной суггестии на «высшей ступени»
аутотренинга, то для ее понимания представляется оправдан-
ным обратиться к современным лингвосемантическим иссле-
дованиям. Так, в содержательной работе Н. Л. Мусхелишвили
и Ю. А. Шрейдера (1993) переход от одного «ключевого слова»
к другому кодируется как выполнение определенной семанти-
ческой операции. Последовательность таких «операций-
организаторов» образует семантическую репрезентацию данно-
го текста, инвариантную относительно замены или подстановки
лексем, не входящих в число ключевых.
Технику лингвистического описания, готовую для приме-
нения на материале суггестивных текстов, представляет ког-
нитивная теория текста, разработанная в монографии В. П. Бе-
лянина (1988:41—88). В основных чертах, эта дескриптивная
техника состоит в реконструкции по наборам «ключевых слов»
каждого текста его «когнитивной доминанты», которой далее
ставится в соответствие определенный психологический тип
оптимального читателя данного текста. Структурно сопостави-
14 Заказ 2980
209
мый подход намечен при рассмотрении «систем [семантичес-
ких] координат» как основы организации психосемантического
пространства в «исторической психолингвистике» А. Л. Вас-
соевича (1998:86,101,105 и пр.)- Эффективность использования
наборов «ключевых’слов» нашла подтверждение в работах
научно-исследовательских коллективов, разрабатывающих про-
блему активизации психологических ресурсов человека (Смир-
нов, Безносюк, Журавлев 1995:125—133, 324—327). Особую
тему составляет изучение «неконвенционального» типа номи-
нации, нередко присущего семиотической деятельности при
религиозных обрядах (Мечковская 1998:41—44, 77—82).
Стратегии вербальной суггестии, выказавшие эффектив-
ность в ходе практического применения аутогенной трениров-
ки, постепенно стали подвергаться обратному включению в
смежные (исходно не связанные с аутотренингом) техники
аутогипноза, а также в методики классического гетерогипноза.
Масштабы и способ такого включения определяются теорети-
ческими установками, которых придерживается соответствую-
щий психотерапевтический коллектив. Так, преимущественное
внимание, уделяемое постепенному формированию условно-
рефлекторных кортико-висцеральных связей, приводит к ис-
пользованию в первую очередь формул «низшей ступени».
Текст гипнотического внушения состоит в таких случаях из
матричного построения, видоизменяемого и дополняемого по
ходу каждого конкретного сеанса в свободной форме в соот-
ветствии с опытом и интуицией гипнотизера. Работе же с
«ключевыми словами» отводится сравнительно скромное место.
Для Примера обратимся к скрипту типового сеанса гипноза,
рекомендуемого в одном из базовых отечественных пособий
по психотерапии (Свядощ 1979:181). В Приложении 5.1.4 при-
веден полный текст его фрагмента, содержащего инструкции
по релаксации правой руки. Опорным для матричного постро-
ения мы полагаем следующее расположение сегментов: (2)-(4)-
(8). Прямым основанием для этого является сопоставление с
аналогичными формулами самовнушения для левой руки, при-
водимыми ниже по тексту скрипта (их полный состав, а также
матричное представление обоих фрагментов приведено в ука-
занном приложении 5.1.4). Косвенным аргументом являются
результаты общих наблюдений за лексико-грамматической
структурой формул самовнушения, изложенные выше. Таким
образом, полный текст релаксации правой руки мы предлагаем
считать результатом перестановки исходных сегментов (2)-(4)-
(8), их переформулирования и дополнения посторонними сло-
вами.
Работа с «ключевыми словами» занимает на этом этапе
самовнушения самое скромное место. Наряду с этим, сущест-
вуют разновидности гипноза, где основное внимание уделяется
210
работе именно с аффективно-значимыми для данного пациента
ключевыми словами и образами (в соответствии с современ-
ными представлениями о структуре дискурса, концепту «клю-
чевые слова — скрипт (сеанса психотерапии)» ставится в со-
ответствие концепт «фокальные точки — динамический фрейм
(сценарий)» (о последнем понятии см. Пиотровский 1979:89;
Арутюнова 1990:137; ср. категорию «схематических образ-
цов/трафаретов (templates)», переосмысленную в современном
постструктурализме, см.Живов, Тимберлейк 1997:9—10, а также
полезные дополнения к трактовке категории скрипта, вырабо-
танные в когнитивной лингвистике: Монич 1998:102).
К указанным разновидностям относится такая влиятельная
школа, как гипноз по М. Эриксону, где преимущественное зна-
чение придается подбору личностно-значимых вербальных и
образных стимулов и их активному применению в ходе сеанса,
прежде всего в качестве «ключевых слов». Применение матрич-
ного построения становится в таком случае факультативным. В
качестве примера обратимся к одному из современных пособий
по самовнушению, написанному в традициях указанной школы.
В главе «Язык гипнотических суггестий» читателю реко-
мендуется выработать для себя таковой, опираясь на
личностно-значимые слова и образы, а также на особенности
своего коммуникативного стиля (Alman, Lambrou 1992:60—67).
Основной материал для этого предоставляет мысленное «про-
игрывание» (неформальное, либо формализованное в соответ-
ствии с процедурами т.н. нейролингвистического программи-
рования) когнитивных и лингвистических репрезентаций ти-
повых позитивных или негативных ситуаций своей трудовой
и досуговой деятельности, а также обычных фантазий и снов.
В тексте указанной выше главы наше внимание привлекают
некоторые формулы самовнушения, например следующая: «Ва-
ши мускулы распутываются, как узлы резинового жгута. Мус-
кулы мягкие и расслабленные, как хлебное тесто. Ненапря-
женные и не сдавленные, как сдутый шарик (шина)» (ориги-
нальный текст формулы приведен в Приложении 5.1.5).
В первом сегменте оригинала подразумевается конструкция с
подлежащим, сказуемым и дополнением (« *[You аге] unwinding
your muscles...»). Во втором сегменте она заменяется на кон-
струкцию с подлежащим и однородными сказуемыми
(«♦Muscles [are] soft and relaxed...»). В третьем из нее устраняется
подлежащее и подчеркивается параллелизм однородных скат
зуемых («♦[Muscles are] unstressed and unpressured...»). При этом
происходит укорочение предложения. Таким образом, обосно-
ванным будет предположить, что авторам данной методики
известен принцип «постепенного укорочения предложений»,
играющий такую важную роль на «низшей ступени» аутотре-
нинга.
211
Однако материал следующей главы, представляющей при-
мерные скрипты типового сеанса аутогипноза, свидетельствует
о том, что этому принципу уделяется место, периферийное по
сравнению с «ключевыми словами» (Alman, Lambrou 1992:68—
95). Отметим, что вероятность употребления речевых клише и
фразеологизмов в любом случае проявляет тенденцию повы-
шаться в последней позиции каждого сложного синтаксичес-
кого целого, реализующего определенный этап самовнушения
(в тексте скриптов они выделяются как абзацы). Для примера
приведем отобранные случайным образом завершения таких
абзацев: «(...) that’s right» («то, что надо»), «(...) it doesn’t really
matter» («это «без разницы»), «(...) all through my body» («по
всему телу») (Alman, Lambrou 1992:72—76).
Описанные закономерности сохраняют свою значимость
для организации вербальной суггестии в рамках других, не
упомянутых нами, направлений и школ гетеро- и аутогипноза.
Подробное описание их особенностей выходит за рамки данной
книги. Сделанные же в тексте этого раздела выводы позволяют
определенно утверждать, что несмотря на безусловную специ-
фичность состояний, возникающих по ходу вербальной суг-
гестии при гипнозе, все они включают принципиальную со-
хранность доступа к основным уровням языковой системы, а
также проведения базовых лингвистических операций.
«Низшая ступень» вербальной суггестии обеспечивается
формулами релаксации, индуцирующими постепенное прохож-
дение суггестогенных состояний сознания, некоторые из кото-
рых, особенно по мере овладения техникой аутосуггестии, с
большой вероятностью являются измененными. По мере их
освоения, проявляется тенденция к переходу от сложных, рас-
пространенных, глагольных, длинных предложений, содержа-
щих как тему, так и рему, — к простым, нераспространенным,
номинативным, коротким предложениям, содержащим рему.
Цельность и связность вербальной суггестии обеспечивается
ее матричным построением, представляющим собой специфи-
ческую единицу синтаксиса суггестивных текстов.
«Высшая ступень» допускает достаточно разнообразную ре-
чевую деятельность при измененном (гипновдном) состоянии
сознания, имеющем статичный характер. Цельность, связность
и эффективность суггестии обеспечиваются в первую очередь
использованием эмоционально-значимых опорных («ключе-
вых») слов, фразеологизмов и речевых клише. Общий вывод
состоит в том, что успешное проведение вербальной суггестии
предполагает активизацию психолингвистического механизма,
принципиально сходного с механизмом, обеспечивающим ре-
чевую деятельность при других типах адаптивно-оправданных
ИФС.
212
5.2. Традиционные психотехники
Ближайшая перспектива изучения суггестогенных ИСС со-
стоит в разработке их сравнительно-исторического и
сопоставительно-типологического аспектов. Исходный мате-
риал для такого исследования предоставляет сохранившаяся в
пособиях по аутотренингу история его постепенного развития
на отечественной почве: от первых подстрочных переводов
формул самовнушения (с немецкого на русский язык) до самых
современных вариантов, изобилующих инновациями. С этапа-
ми развития аутотренинга в нашей стране можно сравнить
происходившее параллельно и вполне независимо от русской
традиции развитие немецкоязычного аутотренинга, непосред-
ственно продолжающего принципы основателя метода —
И. Шульца. Дополнительные возможности сопоставления
обеспечиваются ознакомлением с разработкой приемов вер-
бальной суггестии, предпринимавшейся в рамках других ветвей
европейской традиции гипноза.
Более далекая перспектива состоит в выходе за пределы
подъязыка современной психотерапии и психопрофилактики
и в обращении к интенсиональным языкам, обеспечивавшим
суггестию в психотехнических традициях, сформировавшихся
в рамках традиционных культур. Одной из важнейших, кон-
ституирующих черт таких традиций, является прослеживаемая
на всем протяжении их исторического бытия ориентация на
текст или группу текстов, признаваемых за максимально ав-
торитетные, канонические (что никогда не мешало проявлению
противоположной тенденции к постоянной ревизии канона,
проводимой при помощи экзегетических и герменевтических
процедур, рассматриваемых традицией как корректные). Наи-
большей доказательной силой будет обладать та методика,
которая допускает строгое научное исследование измененных
состояний языкового сознания в традиционной культуре и
ориентирована на работу с каноническим письменным текстом.
Методика матричного анализа, представленная в предыду-
щем разделе на материале аутотренинга, отнюдь не ограничена
его рамками и вполне может применяться на материале других
традиций и школ, допускавших речевую деятельность на всем
протяжении «послойного» (рассчитанного на постепенное про-
хождение ряда этапов) изменения сознания. Письменные тра-
диции прошлого отличаются исключительным богатством ну-
мерологически упорядоченных текстов, дающих достаточно
обоснованные поводы для такого предположения. В силу того
что предыдущее изложение строилось в основном на материале
русской речи, мы обратимся к реконструкции матричных по-
строений в русле одной из традиций, с достаточной полнотой
213
выразившей себя на русском языке своего времени и даже
внесшей заметный вклад в сокровищницу отечественной ли-
тературы.
Наш основной тезис состоит в том, что матричные постро-
ения неотъемлемо принадлежали так называемому стилю «пле-
тения словес», который существенным образом повлиял на
развитие древнерусской литературы XIV—XV веков. Повод к
такому предположению дает то общеизвестное обстоятельство,
что применение параллелизмов, не чуждое древнерусской ли-
тературе на всем протяжении ее развития, достигает апогея
именно в стиле «плетения словес». Между тем опорным при-
знаком для реконструкции матриц являются именно паралле-
лизмы.
Образцовыми сочинениями, написанными в стиле «плете-
ния словес», признаются труды Епифания Премудрого. Изучая
то, как распределяются по тексту параллелизмы, историки
литературы уже пришли к выводу, что они концентрируются
вокруг положений и ситуаций, играющих в повествовании
особо важную, ключевую роль (Дробленкова, Прохоров
1988:211—220, ср. Панченко 1984:91—93). При этом отмечается
уверенное использование разнообразных риторических фигур.
Исключительная упорядоченность таких скоплений парал-
лелизмов уже привлекла внимание ряда исследователей. При-
емы их выделения в тексте были намечены в содержательной
статье Л. А. Дмитриева (1964). Задача реконструкции лежащих
в их основе структурных схем была поставлена О. Ф. Коно-
валовой (1966; 1970). Она же высказала предположение, что
таким схемам могли соответствовать узоры плетеного орна-
мента, часто применявшегося для оформления книг времен
стиля «плетения словес». К сожалению, эта задача не была
выполнена. Схемы, реконструированные исследовательницей,
не обнаруживают существенных отличий от схем традицион-
ного грамматического разбора.
Весьма перспективное направление разработки этой пара-
дигмы было намечено И. С. Улухановым. Анализируя тексты,
построенные на параллелизмах, он применил расстановку со-
относимых слов друг над другом. Вот как был формализован
один из отрывков, написанный в стиле «плетения словес»:
«вкупе жихъ съ тобою
вкупе и умру съ тобою
уность не отьиде оть насъ
старость не постиже насъ»
Данный отрывок цит. по книге Улуханова «О языке Древней
Руси» (1972, с. 49); структурно аналогичные примеры приве-
дены там же, с.49—51; древнерусская и старославянская ор-
фография здесь и ниже упрощена). Приведенный фрагмент
214
фактически расписан в таблицу (матрицу) размерностью 4x4.
Характер ее заполнения облегчает лексико-грамматический
анализ параллелизмов и не исключает сравнения со структурой
плетеного орнамента. Надо сказать, что эти перспективы не
были замечены ученым.
Приведенные примеры не исчерпывают перспективных ре-
зультатов, которые были достигнуты в отечественном литера-
туроведении (более подробные сведения и библиографические
данные содержит фундаментальный «Словарь книжников и
книжности Древней Руси», в особенности, упомянутая выше
статья Н. Ф. Дробленковой и Г. М. Прохорова). Однако они
дают общее представление об основаниях, позволивших вы-
двинуть гипотезу о наличии матричных построений в сочине-
ниях стиля «плетения словес». Обратимся к данным, подтверж-
дающим эту гипотезу.
По общему мнению исследователей, лучше всего стиль
Епифания Премудрого представлен житиями Сергия Радонеж-
ского и Стефана Пермского. В соответствии с канонами аги-
ографического жанра, внимание автора переносится с житей-
ских поступков и личностных черт — на духовные и внелич-
ностные. Ключевыми поступками являются основание
Троице-Сергиева монастыря — для одного, и крещение Пер-
ми — для другого. Рассмотрим, как раскрываются эти сюжеты
в текстах, начав с жития Сергия Радонежского.
Итак, вначале Сергий Радонежский — тогда еще отрок
Варфоломей — основывает вдвоем с братом пустынь: «/1/
Обходиста по лесом многие места /2/ и последи приидоста на
едино место пустыни, въ чащах леса, имуща и воду. /3/ Обы-
шедша же место то и възлюбиста е, паче же Богу наставляющу
их. /4/ И сътвориша молитву, начаста своима рукама лес сещи,
и на раму своею беръвна изнесоша на место. /5/ Прежде же
себе сътвориста одрину и хизину /6/ и покрыста ю, /7/ потом
же келию едину създаста, /8/ и обложиста церквицу малу, /9/
и срубиста ю» (Памятники литературы Древней Руси 1981:294;
далее, при обращении к тексту данного жития, указываем
только страницы).
Опорным признаком при разборе отрывка являются выде-
ленные нами глагольные формы на «-ста». В непосредственной
близости от отрывка — ни до, ни после него — эти формы
не встречаются. Между тем они должны были бросаться в
глаза тогдашнему читателю, поскольку к началу XFV в. как
двойственное число, так и аорист, передаваемые ими, исчезли
из разговорного языка. Синтагма, относящаяся к каждому
такому глаголу, обозначена нами цифрой в косых Скобках,
помещаемой перед первым ее словом (нумерация синтагм зДесь
здесь и ниже введена нами).
215
Таким образом, текст разделяется на три части: выбор
места, постройка дома, возведение церкви, — представленные
синтагмами 1-3, 4-6, 7-9. Каждая из частей в свою очередь
разделяется на начало, середину, и конец. К примеру, синтагмы
1-3 передают такую последовательность: «обходиста места —
приидоста на место — възлюбиста [место то]». В итоге каждая
синтагма входит в два ряда отношений: причинно-следственные
(с остальными двумя синтагмами своей триады) и коррелятив-
ные (с синтагмами, стоящими на том же месте в других триадах).
Наиболее корректным способом разбора такого текста будет
мысленное помещение его в матрицу из 3 строк и 3 столбцов
(ее схему см. в Приложении 5.2, под номером 5.2.1).
Правильность разбивки текста по триадам подтверждается
дальнейшим изложением. Срубив церковь, отрок задается во-
просом, во чье имя ее посвятить. Брат напоминает ему о его
особой связи со св.Троицей, говорит о Ее трикратном и тро-
ичном проявлении, что и решает дело. Итак, разобранный
отрывок описывает то, что на современном научном языке
называется сакрализацией пространства. Далее указывается,
что оно совершено во имя и под покровительством св.Троицы.
Вернувшись к отрывку, внимательный читатель заметит, что
и сам отрывок записан в виде тройки троек (3x3). Следова-
тельно, он максимально адекватен своему возвышенному пред-
мету и при надлежащем чтении сакрализует сознание.
С течением времени пустынь превращается в небольшой
монастырь: «И пакы откуду кто начаался сего, еже бо место
то было прежде /1/ лесъ, /2/ чаща, /3/ пустыни, /4/ идеже
живяху заици, лисици, волци, /5/ иногда же и медведи посе-
щаху, /6/ другоици ж и бесы обретахуся, /7/ туда же ныне
церковь поставлена бысть, /8/ и монастырь великъ възграженъ
бысть, /9/ и инокъ множество съвокупися, /10/ и славословие
и в церкви, /11/ и в келиах, /12/ и молитва непрестающиа къ
Богу?» (с.336).
Отрывок отчетливо выделяется в окружающем тексте как
риторический вопрос, разросшийся за счет однородных членов
и параллельных конструкций. Соответственно, опорным при-
знаком при разборе принимаются близкие по значению слова,
принадлежащие к одной части речи и несущие одну синтак-
сическую функцию. Таким образом, выделяются 4 триады:
первая (синтагмы 1-3) описывает место, вторая (4-6) — его
прежних обитателей, третья (7-9) — новых хозяев, четвертая
(10-12) — их занятия.
В рамках каждой триады характер параллелизма сохраня-
ется, а при переходе к другой триаде — сменяется новым. Так,
первая триада основана на однородной именной части состав-
ного именного сказуемого («лес-чаща-пустыни»). Во второй
триаде мы видим придаточные предложения места (в образу-
216
юшемся сложноподчиненном предложении), параллелизм ко-
торых усилен краесогласием сказуемых («заици живяху — мед-
веди посещаху — бесы обретахуся»), и т.п.
Отметим, что на первый взгляд построение синтагмы 4
противоречит нашему разбору. Вместо одного существитель-
ного, их там три — «заици, лисици, волци». Однако их не с
чем путать. До этого идет синтагма 3, принадлежащая к другому
смысловому ряду («пустыни»). После этого, в синтагме 5,
говорится о медведе. В отличие от других зверей, он связан с
Сергием совершенно особой связью: чуть ниже автор приведет
и его греческое название и поведает знаменитое «чудо о мед-
веде». На этом основании можно утверждать, что синтагма 4
не нарушает матричной структуры.
В пределах каждой триады происходит градация от повсе-
дневного — к сверхъестественному. Так, зайцы — существа
менее дивные, чем медведи, а те, в свою очередь, — чем бесы,
и т.д. В итоге каждая синтагма опять входит в два ряда соот-
ветствий, наиболее корректным способом представления ко-
торых вновь является матрица (схема 5.2.2).
Следует подчеркнуть, что речь идет не об аморфной пос-
ледовательности триад, а именно о структуре 3x4. В пользу
этого утверждения говорит сделанное незадолго до разбирае-
мого фрагмента отступление, посвященное достоинствам числа
12. Автор говорит о 12 ветхозаветных племенах, 12 апостолах,
об особых усилиях ограничить число братии двенадцатью:
«ниже боле сего умножашеся, ниже менши сего умаляхуся...
да не число истощимо обрящется» (с.334). Между тем число
12 — это именно четыре тройки. Итак, сходство разобранного
отрывка с предыдущим состоит в том, что оба описывают
сакрализацию пространства, а различие — в разных нумерологи-
ческих моделях, принятых при этом за основу.
С течением времени монастырь пришел к расцвету: «Паки
же по днех, непщую яко въ днех княжениа князя великого
Ивана, сына Иваня, брата же Симионя, /1/ тогда начата при-
ходит христиане, /2/ и обходити сквозе вся леса оны, /3/ и
възлюбиша жити ту. /4/ И множество людий всхотевше, начата
съ обаполы места садитися, /5/ и начата сещи лесы оны, яко
никому не возбраняющу им. /6/ И сътвориша себе различныя
многыя починьци, /7/ преждереченную исказиша пустыню /8/
и не потадеша, /9/ и сътвориша пустыню яко поля чиста многа,
яко же и ныне нами зрима суть, /10/ и съставиша села и дворы
многы, /11/ и насеяша села, /12/ и сътвориша плод житенъ, /13/
и умножишася зело, /14/ и начата посещати /15/ и учящати въ
монастырь, приносяще многообразная и многоразличная потре-
бованиа, имь же несть числа» (с. 340, 342).
Отрывок четко выделен в тексте. Синтагме 1 непосредст-
венно предшествует хронологическая справка, а сразу же после
217
синтагмы 15 автор заявляет, что оставляет данную тему и
переходит к другой. Опорным признаком при разборе являются
выделенные нами глагольные формы на «-ша», передающие
3-е лицо множественного числа аориста. Ввиду исчезновения
этого времени из разговорной речи к началу XIV века, его
формы были маркированы для читателя. Отметим, что если
вспомогательный (фазисный) глагол обслуживает несколько
полнозначных (инфинитивов), то синтагмы определяются
именно по ним (например: «/1/ начаша приходити /2/ и об-
ходити»; аналогично синтагмы 14-15). Наличие возвратной
частицы, ввиду ее относительной самостоятельности, не учи-
тывается («умножишася» в синтагме 13).
По указанному признаку отрывок опять разбивается на
триады. Первая описывает выбор места, вторая — его обжи-
вание, третья — расчистку полей, четвертая — их возделывание,
пятая — результаты трудов. Очевидная градация наблюдается
и в пределах каждой триады. Это приводит нас к реконструкции
матрицы (схема 5.2.3, Приложение). Как видим, в разобранном
отрывке можно выделить 15 синтагм, сгруппированных в по-
строении 3x5. В этой связи следует обратить внимание на то,
что в предложении, непосредственно предшествующем цити-
рованному тексту, число 15 называется и прямо («и аще жив-
шим имь донде же исплънишася дние лет, яко, мню, множае
пяти на десяти»). Разумеется, это могло получиться случайно.
Однако на фоне исключительной нумерологической упорядо-
ченности текста, такое указание могло быть намеренным.
Таковы в общих чертах наши наблюдения над тем, как в
тексте жития проводится тема сакрализации пространства. Ра-
зумеется, на этом она не завершается. В дальнейшем повест-
вовании не раз рассказывается об основании менее значитель-
ных монастырей — Андроникова, Симоновского и ряда других
(с. 370, 378, 382, 388, 390). Как в общей структуре их описания,
так и в композиции отдельных фрагментов прослеживаются
неоднократные аналогии с разобранными отрывками. Однако
матричных построений все же не отмечается. По-видимому,
Епифаний Премудрый полагал, что ознакомившись с основ-
ными структурными схемами на идеальном примере основания
Троице-Сергиева монастыря, вдумчивый читатель сможет при-
менить их и в других аналогичных случаях. Впрочем, нельзя
исключить и того, что эти описания были просто подвергнуты
сокращению при редактировании текста, предпринятом, как
известно, Пахомием Логофетом.
Перейдем к рассмотрению жития Стефана Пермского, так-
же составленного Епифанием Премудрым. Одним из лейтмо-
тивов жития является крещение Перми. Но для этого сперва
«/1/ должно есть взысковати /2/ и испытовати /3/ и известо
оуведати, о пермьскои земли /4/ где есть, /5/ и в киих местех
218
отстоить, /6/ и промежи кыими пределы поведается, /7/ и
которыя реки обиходять ю, /8/ и проходят сквозе ню, /9/ и
который языцы обьседять ю с живущими в суседех около ея»
(Епифаний Премудрый 1897:9; далее в цитатах из данного
жития указаны только страницы этого издания).
Несомненно, процитированный отрывок значительно менее
содержателен, чем любой из трех фрагментов, разобранных
выше. Однако его трудно считать.и простым риторическим
украшением. Сразу же за этим отрывком следует этнографи-
ческая и географическая справка о Перми, делающая честь
эрудиции автора. В общих чертах она соответствует вопросам,
поставленным в отрывке, что позволяет видеть в нем набросок
плана сбора данных. Разбор текста не отличается существенно
от разбора предшествующих фрагментов: его результат приво-
дит к матрице размерностью 3x3, структурно совпадающей со
схемой 5.2.1.
Таким образом, делимитация (ограничение) пространства
проведена. Наступает черед его сакрализации. На пермской
земле основывается первая церковь: «Тоиж основане бывши
и поставлене, /1/ юже взгради премногою верою, и теплотою
преизлишняа любви, /2/ юже въздвиже чистою совестию,
/3/ юже създа горящим желанием, /4/ юже украси всякым
украшением, яко невесту добру и преукрашену, /5/ юже ис-
полни исполнением церковным, /6/ юже свяща по свершении
исполнении, священием великым, /7/ юже сотвори высоку и
хорошу, /8/ юже устрой красну и добру, /9/ юже изнаряди
чюдну в правду и дивну» (с. 22, 23).
Отрывок четко выделяется в окружающем тексте скопле-
нием выделенных нами форм относительного местоимения
«юже». Его девятикратное повторение обусловливает разбиение
текста на 9 синтагм. В свою очередь, они группируются в три
триады: первая (синтагмы 1-3) описывает мотивы, вторая (4-
6) — действия, и третья (7-9) — их результаты. В пределах
каждой триады наблюдается градация от менее духовного к
более духовному. В итоге формируется матричное построение,
приведенное на схеме 5.2.1 Приложения.
Остановимся на построении первой триады. В принципе,
для православного читателя «вера-(надежда)-любовь» /1/ более
возвышенны, чем «совесть» /2/, тем более — чем «желание»
/3/. Не правильнее ли было бы поэтому построить градацию
(3-2-1), а не (1-2-3), как в нашей схеме? По нашему мнению,
эпизодические отступления от строгого порядка заполнения
матрицы вполне допустимы. По всей видимости, это позволяло
освежать присущую матричным построениям монотонность.
Тенденция к эпизодическому варьированию «твердых форм»
хорошо известна историкам литературы и искусства.
219
Однако в данном случае предполагать наличие транспози-
ции нет необходимости Дело в том, что мировоззрению Епи-
фания Премудрого присуще отличение суетных, мирских же-
ланий — от желаний, угодных Богу и внушенных Им: «...се
Господь Бог не остави мене и желание сердца моего дал ми»
(Памятники литературы Древней Руси XIV—XV вв. 1981:295).
В задачу жития, собственно, и входит показать, как вера Сте-
фана претворяется сначала в желание крестить пермяков, а
потом — и в его исполнение.
Эта логика проявляется и в другом фрагменте жития Сте-
фана Пермского, специально посвященном «вере-надежде-
любви». Упомянув о желании героя угодить Богу, автор ука-
зывает надежное средство достичь этого: «... и обретеся ему
трое се: вера, любы, надежа». После этого исполнение желания
возможно, ибо «...верующему вся возможна суть; имейте веру,
не усумнитеся, но аще и горе сей речете, въздоимися и вверзися
в море, и будет вам» (с.55, ср. Мф. 21:21). На основании этих
аргументов, мы все же считаем оправданным расставить син-
тагмы в таком порядке: (1-2-3). На этом примере видно, как
матричный подход дополняет традиционный анализ.
Об основании второй церкви говорится кратко и уже без
параллелизмов. Упоминается, что она «добра», «чюдна», и по-
ставлена «по образу предреченному указанному» (с. 34). Первая
характеристика уже встречалась в синтагме 8 разобранного
отрывка, вторая — в синтагме 9, а третья уже прямо отсылает
ко всему отрывку. Об основании последующих церквей го-
ворится еще короче: они ставятся «сице» (так же). Таким
образом, появляются новые доводы в пользу того, что струк-
турная схема задает образец для последующих аналогичных
действий.
Усилия героя увенчались успехом: «... поставль его еписко-
пом в Пермскую землю, /1/ юже и просвети святым крещением,
/2/ юже научи вере христианстей, /3/ в неиже исповеда имя
Божие пред нечестивыми, /4/ в неиже проповеда святое Еван-
гелие Христово, /5/ в неиже сьдея дела странна страшна и
преславна, /6/ ихже ин никтоже тамо преже его сьдела /7/ в
неиже идолы попра, /8/ святыя церкви воздвиже, /9/ и бого-
молию устрой, /10/ и святыя иконы постави, /11/ и люди Богу
кланятись научи: /12/ сиа же люди, яже от прельсти избави,
/13/ от бесов отведе, /14/ и к Богу приведе, /15/ сим людем
поставлен бысть епископ и архиереи, /16/ над сими людми
поставлен бысть святитель и законодавец, [якож Давид веща:
постави, Господи, и законодавца над ними, да разумеют языцы,
яко человеци суть]» (с.61).
Отрывок четко выделен в тексте. Ему предшествует сооб-
щение о назначении Стефана; за ним следует соответствующая
цитата из Священного Писания (выделенная нами при помощи
220
квадратных скобок). Заметим, что симметричность этого об-
рамления выделена и в лексико-грамматическом отношении:
«поставль епископом — (...) - постави законодавца».
Опорным признаком при разбиении отрывка являются гла-
голы (как знаменательные, так и вспомогательные), выделен-
ные нами. В соответствии с количеством глаголов выделяются
16 синтагм. Большинство из них попарно связаны звуковым,
лексико-грамматическим или смысловым параллелизмом,
передающим идею сопоставления: от уточнения — до проти-
вопоставления. Пример первого —' синтагмы 1-2 («просвети
(...) крещением» — «научи вере»), второго — синтагмы 13-14
(«от бесов отведе» — «к Богу приведе»). В дальнейшем каждую
такую пару будем называть бинарной синтагмой.
На указанном основании получаем три триады синтагм,
большинство из которых являются бинарными. Первая триада
(1-2, 3-4, 5-6) говорит о словах, вторая (7-8, (...)-9, (...)-10) —
о делах, третья — об их результатах. Многоточия во второй
триаде проставлены отнюдь не случайно. Исходя из общей
структуры текста, можно предположить, что в этих местах
подразумевались какие-то языческие аналоги богомолий и
икон, расширяющие синтагмы 9 и 10 до бинарных. В под-
тверждение нашего предположения отметим, что чуть ниже по
тексту тройка христианских понятий («церкви-монастыри-
богомолиа») противопоставлена тройке языческих («храмы-
кумирници-требища») (с. 62, 63). Аналогичный ход мысли
возможен и во второй триаде разбираемого отрывка. Наряду
с этим, не исключено, что автор предпочел не удваивать не-
которые синтагмы просто для разнообразия.
В пределах каждой триады наблюдается градация от на-
чального, простого действия — к завершающему, сложному,
что и отражено на схеме 5.2.4 Приложения. По-видимому, это
ретроспективное описание дает образец и для будущей дея-
тельности. Иначе, говоря о трудах Стефана по возвращении в
Пермь епископом, автор не отмечал бы ниже, что он «... пакы
по первое держашеся устроение, и свое обычное дело имеяше»
(с. 62). Вслед за этим идет длинное перечисление деяний героя,
в свободной форме развивающее темы разобранного отрывка.
Матричное построение ярко проявляется в текстах Епифа-
ния Премудрого, однако отнюдь не является особенностью его
индивидуального стиля. В частности, оно применялось и другим
мастером «плетения словес» — Киприаном, который был стар-
шим современником Епифания. Общие сведения и библио-
графические данные приведены в статье «Киприан» академи-
ческого «Словаря книжников и книжности Древней Руси»
(1988:464—475). Для примера обратимся к написанному при
ближайшем участии Киприана житию митрополита Петра.
221
По благословению наставника, герой жития отправляется
основывать монастырь что и вводит тему сакрализации про-
странства: «/1/ Исходить убо от обители /2/ и объходить округ
места она пустыннаа, /3/ и обретаеть место безмолвно на реце,
нарицаемой Рата, /4/ и ту жилище себе въдружаеть, /5/ и
труды многы подемлеть, /6/ и болезни к болезнем прилагает,
/7/ и поты пролиет. /8/ И церковь въздвизаеть во имя спаса
нашего Иисуса Христа, /9/ и келии въставляеть вь пребывание
приходящей к нему братии» (цит. по полному тексту жития,
изданному Г. М. Прохоровым (см. Прохоров 1978:207).
Отрывок отчетливо выделяется в тексте по смыслу. Опор-
ным признаком для его разбора служат выделенные нами
глаголы. Таким образом, выделяем три триады, первая из
которых (синтагмы 1-3) говорит о поиске места, вторая (4, 8,
9) — о его застройке и третья (5-7) — о личных усилиях героя
(слово «болезни» в синтагме 6 следует понимать как усилия,
см. Срезневский 1893:149).
Особо нужно остановиться на второй триаде. С одной
стороны, ни ее внутреннее единство, ни ее отличие от других
триад не подлежат сомнению: «жилище (...) въдружаеть —
церковь въздвизаеть — келии въставляеть». Как и в пределах
других триад, в ней наблюдается градация от начала действия
— к его концу. С другой стороны, в построении второй триады
наблюдается до сих пор не встречавшаяся нам особенность.
Между входящими в него синтагмами 4 и 8 вставлена целиком
третья триада (синтагмы 5-7), что хорошо видно на схеме 5.2.5
Приложения.
Такое нарушение строгой последовательности заполнения
матрицы эпизодически встречается и у Епифания, что можно
объяснить «поэтической вольностью»: вставные конструкции
обычны в древнерусской литературе, как и в любой другой.
Нельзя исключить и попытки особо тесно сплести две темы;
тенденция такого рода уже отмечена в стиле «плетения словес»
(Лихачев 1979:122). Внутренняя логика такой конструкции
представлена на схеме 5.2.6.
В пользу последнего вывода свидетельствует одна особен-
ность разбираемого отрывка. В синтагме 1 («исходить убо от
обители») употреблена частица со значением выделения, по
правилам древнерусской грамматики объяснимая единственно
из предшествующего текста и предполагающая его. Обратив-
шись к нему, читаем: «По времена же, благословениемь и
повелениемь наставника своего, исходить от обители. Ни бо
достоаше таковому человеку не преже проити вся степени и
потомь на учительскомь седалищи посадитися» (цит.по: Про-
хоров 1978:207). В приведенном фрагменте обращают на себя
внимание два выделенных нами словосочетания. Итак, сначала
сказано, что герой исходит от обители, затем — что существуют
222
степени обучения, и наконец подводится итог: «итак (убо)»
герой «исходит от обители». Но на этот раз выделенное таким
образом построение уже начинает матрицу, воплощающую в
себе упорядоченную постепенность.
Рассмотренные выше отрывки охватывают лишь незначи-
тельную часть текстов, написанных в стиле «плетения словес».
Однако проведенная реконструкция укрепляется не количест-
вом матричных фрагментов, а их закономерным употреблением.
В целом, она соответствует ходу разработки проблемы парал-
лелизмов стиля «плетения словес» в отечественном литерату-
роведении.
Так, внимание Г. М. Прохорова Привлекла особая ритмизо-
ванность и сегментированность фрагментов некоторых текстов
XIV—XV вв. Наряду с фрагментами, не поддающимися мат-
ричному разбору, им приводится и следующий: «/1/ Блажен
град, от благочестивых царей царствуемь, /2/ а корабль от ис-
кусных окормляем, /3/ а монастырь от воздержник строим. /4/
Горе граду, от нечестивых царствуему, /6/ а монастырю от
сластолюбивых строиму! /7/ Град убо пленится, /8/ корабль же
разбивается, /9/ монастыри же запустеют» (Прохоров 1986:210—
211).
Согласно предположению Г. М. Прохорова, в тексте про-
пущено одно предложение, а именно между синтагмами, ко-
торые мы пометили цифрами 4 и 6. Сомневаться в этом не
приходится, объяснять же приходится, как и выше, либо «поэ-
тической вольностью», либо простой ошибкой переписчика.
Во всяком случае, несмотря на это, отрывок формально укла-
дывается в матрицу 3x3 (схема 5.2.7), а по существу описывает
сакрализацию пространства при основании монастыря.
На числовую упорядоченность текстов, написанных в стиле
«плетения словес», обратил внимание и В. В. Колесов. По его
мнению, минимальной синтагмой у Епифания становится «три-
ада» — «однозначные, по-видимому, три слова, которые могут
относиться к любой части речи (имени существительному или
прилагательному, глаголу или наречию), но слова каждой три-
ады обязательно относились к одной и той же части речи. В
предпочтительности определенной части речи — объективное
указание на границы триады; смена части речи — момент
переключения на новую триаду» (Колесов 1989:191). Приведя
подтверждающие свое наблюдение примеры, Колесов ограни-
чивает реконструкцию приведенным тезисом.
Пользуясь нашей терминологией, можно сказать, что таким
образом намечается прием выделения строк наиболее частого
типа матриц (размерностью Nx3, где N — количество строк),
однако не выделяются ни их столбцы, ни матричное построение
в целом. Отметим, что как описание общего принципа раз-
вертывания матричных построений у Епифания Премудрого и
223
других авторов стиля «плетения словес», так и разбор отдельных
фрагментов, привлекших внимание В. В. Колесова, были про-
ведены и опубликованы нами в академической печати до выхода
книги этого исследователя (обзор и библиографию см.Спивак
1989:64—67,85; Спивак 19966:106).
Заметим также, что при определении опорных признаков
матриц мы пользовались такими категориями, как «созвучие»,
«слог», «слово», «часть речи», «синтагма», не оговаривая этого
специально. При этом предполагалось, что их примерные со-
ответствия входили в круг лингвистической эрудиции или язы-
ковой интуиции авторов житий. Основанием для такого пред-
положения послужил анализ лингвистических аспектов стиля
«плетения словес», уже предпринятый в получивших широкое
признание исследованиях Д. С. Лихачева (1979:119—129) и
С. Матхаузеровой (1976:85—90). Необходимый контекст этого
анализа составляют лингвофилософские предпосылки и кор-
реляты этого стиля, выработанные в византийской традиции
(Фрайданк 1980, ср. Гаврилов 1985).
Особого рассмотрения заслуживает соотношение матрич-
ных построений с пунктуацией оригинала. С одной стороны,
последняя имеет собственную функцию, реализуя своеобраз-
ную древнерусскую концепцию связного текста (ср. Ринберг
1988). Поэтому она могла совсем не согласовываться со струк-
турой матриц. С другой стороны, для матричных построений
не применялось особой нотации (наподобие используемых на-
ми цифр или схем), что отнюдь не делало их заметнее. Поэтому
в принципе даже опытный глаз мог нуждаться в некоторой
опоре, а она могла появляться при общем согласовании пунк-
туации с матрицами. Для углублённого рассмотрения этого
вопроса, мы обратились, по рекомендации Г. М. Прохорова,
к рукописям, близко передающим авторскую редакцию. Житие
Сергия Радонежского изучалось по списку Софийского собра-
ния (РНБ, № 1493), а житие Стефана Пермского — по списку
1480 г. из собрания Вяземского (РНБ, Q № 10). Подробнее
об этих списках см. Словарь книжников и книжности Древней
Руси 1988:214,331.
В списке жития Сергия Радонежского в качестве знаков
препинания используются: точка, запятая и — эпизодически —
пробел между словами, размером, примерно, в одну широкую
букву.
На схеме 5.2.1 представлены девять синтагм. Если учитывать
начало матричного построения, его внутреннее деление и ко-
нец, то образуется десять мест, где можно было бы поставить
знак препинания. Обратившись к тексту рукописи (листы
139об.—140), обнаруживаем, что он действительно стоит в
девяти случаях (из них 8 точек, 1 запятая) и отсутствует в
одном случае (между синтагмами 8 и 9).
224
В ритмическом отношении синтагмы 8-9 подобны синтаг-
мам 5-6: «/8/ и обложиста церквицу малу /9/ и срубиста ю»,
ср.: «/5/ ... сътвориста одрину и хизину, /6/ и покрыста ю».
Однако в последнем случае писец разделил их знаком препи-
нания, а в первом — нет. В грамматическом отношении оба
случая идентичны: мы видим два соседних фрагмента «цепного
нанизывания», обычного для древнерусского синтаксиса. Поэ-
тому было бы логичнее, если бы пунктуация обоих отрывков
совпадала. Оставляя выяснение этого вопроса до рассмотре-
ния других списков, мы считаем, что отсутствие знака препи-
нания в данном случае не отменяет возможности матричного
анализа.
В схеме 5.2.2 из тринадцати возможных мест в девяти стоит
знак препинания (из них 8 точек, 1 запятая). Из остальных
случаев — один аналогичен только что рассмотренному. В
тексте читаем: «/7/... церковь поставлена бысть /8/ и монастырь
великъ възграженъ бысть /9/ и инок множество съвокупися»
(л. 184—184 об.). Как ритмически, так и грамматически есте-
ственно было бы ожидать знаков препинания и до и после
каждой синтагмы. Действительно, они стоят всюду, кроме как
перед синтагмой 8. Как и в предыдущем случае, мы не считаем
его отсутствие существенным при реконструкции матрицы.
Иначе обстоит дело с синтагмами 1-3, 10-11 ( «/1/... лес
/2/ чаща /3/ пустыни», «/10/... и в церкви /11/ и в келиах»)
(л. 184—184 об.). С одной стороны, в древнерусских текстах в
таких случаях (то есть между однородными членами) знаков
препинания не полагалось, нет их и в рукописи. С другой
стороны, в этих перечислениях четко выражена градация, явная
для внимательного читателя (так, о градации понятий «лес» и
«пустыня» у Епифания пишет Д. С. Лихачев 1979:127). А если
градация есть, то ее члены непременно распределяются по
соседним клеткам матрицы (для этого матрица и предназна-
чена).
Такая трудность периодически встречается в наших разбо-
рах. Ее решение однозначно. Если однородные члены являются
носителями опорных признаков для построения матрицы, от-
сутствие пунктуации между ними считается несущественным.
Заметим, что это — единственный случай, где матричный
анализ расходится с пунктуацией. Подчеркнем, что принятие
этого принципа отнюдь не противоречит тенденции, сложив-
шейся в исследовании стиля «плетения словес». Так, изучая
цепочки однородных членов у Епифания Премудрого, Д. С. Ли-
хачев отмечает, что в ряде случаев их однородность содержит
«последовательность действия или развития», причем часто
«перед нами не простое развитие, а как бы усиление» (Лихачев
1979:127). В. В. Колесов считает анализ «градационного ряда
перечисления признаков», присущего и однородным членам,
15 Заказ 2980
225
ключевым для характеристики писательской техники Епифания
(Колесов 1989:203), есть и другие примеры. Следовательно,
распределяя «градационные ряды» по столбцам матрицы, мы
лишь проясняем реально присущие тексту признаки, не со-
вершая над ним насилия.
В схеме 5.2.3 из шестнадцати возможных мест в пятнадцати
стоит знак препинания (из них 11 точек, 3 запятых, 1 явный
пробел). Граница между синтагмами 14 и 15 приходится на
конец строки.
В рукописном тексте жития Стефана Пермского из знаков
препинания используется точка. Первый из разобранных нами
отрывков («Должно есть взысковати...») в рукописи начат крас-
ной буквицей, что для данного списка необычно. Привлекает
внимание и четкая градация, охватывающая уровни фонетики,
семантики и грамматики («взысковати — испытовати — известо
оуведати»; «где — в киих местех — промежи кыими пределы»;
«обиходять ю — проходять сквозе ню — обьседять ю»). Однако
из десяти возможных мест только в шести стоят точки (слитно
написаны синтагмы 1-3, 4-5, 7-8). Этого, конечно, слишком
мало, и матричное построение в данном случае приходится
оставить под вопросом до изучения других списков.
Во втором из разобранных отрывков («Тоиж основане быв-
ши и поставлене...») матричное построение совпадает с пунк-
туацией: все десять возможных мест заняты точками.
В третьем отрывке из жития Стефана Пермского (схема
5.2.4) точки поставлены в тринадцати местах из семнадцати
возможных, еще в одном случае граница между синтагмами
(14 и 15) приходится на конец строки. Остаются случаи слит-
ного написания синтагм 5-6, 7-8, 13-14, которые структурно
не отличаются от разобранных выше. На основании принятого
нами принципа они полагаются несущественными для рекон-
струкции матричного построения.
Заметим, наконец, что в некоторых из разобранных фраг-
ментов встречаются и «сверхсхемные» (то есть «лишние» по
отношению к матричным построениям) знаки препинания. Их
немного (в среднем — один на матрицу). Обычно они выделяют
короткое суждение, пояснительное по отношению к ходу рас-
сказа. Примеры: «обышедша же место то и възлюбиста е. паче
же Богу наставляющу их» (схема 5.2.1, синтагма 3); «и сътво-
риша пустыню яко поля чиста многа. яко же и ныне нами
зрима суть» (схема 5.2.3, синтагма 9; пояснительные суждения
выделены нами). Мы полагаем, что такие небольшие откло-
нения (так сказать, ремарки) не нарушают матричного постро-
ения, поскольку употребляются бессистемно, от случая к слу-
чаю, и матрице явно не принадлежат.
Итак, совпадение границ синтагм в матричных построениях
с пунктуацией в рукописных текстах оказалось удовлетвори-
226
тельным. Выявленные отклонения немногочисленны и объяс-
нимы. Заметим, что известное расхождение ритма и метра
принадлежит к числу филологических универсалий. Открыв
любую страницу «Евгения Онегина», мы обнаружим достаточ-
ное количество стоп и с пропуском ударения (пиррихиев), и
со «сверхсхемным» ударением (спондеев). Но это никак не
отменяет того факта, что пушкинский «роман в стихах» написан
четырехстопным ямбом. Таким образом, вывод о том, что
обнаруженные нами матричные построения употреблялись в
текстах стиля «плетения словес» осознанно и целесообразно,
получает дополнительное подтверждение.
При разборе текстов было отмечено, что в них системати-
чески помешались косвенные указания на применение мат-
ричной техники. Как правило, они сводились к упоминанию
количества составляющих (синтагм) матрицы, задающих ее
размерность, которое помещалось либо непосредственно перед
началом ее первой строки, либо сразу после последней строки.
Наряду с этим, нужно отметить тот интересный факт, что
прямого авторского указания на использование матричных
построений в обследованных нами текстах «плетения словес»
до настоящего времени обнаружить не удалось.
На то могло быть две возможные причины. С одной сто-
роны, Епифаний Премудрый мог не строить матричную схему
в каждом случае «ad hoc», а просто механически имитировать
уже готовую ритмико-синтаксическую конструкцию, заимст-
вованную из литературной практики Тырновской школы, а
может быть, и прямо из византийской словесности. Наличие
матричных построений в текстах этих традиций является весьма
вероятным, однако их реконструкция составляет предмет осо-
бой работы.
С другой стороны, в любой традиционной культуре, не
исключая и древнерусскую, существовала психологическая ус-
тановка пронизать градостроительство, архитектуру, орнамент,
платье, а затем и другие сферы культуры сакральными числами
и их пропорциями. Делая то же самое в словесности, Епифаний
мог полагать свое стремление само собой разумеющимся. Об-
ратившись к структуре разобранных текстов (см. приведенные
выше схемы), мы увидим, что они организованы при помощи
безусловно сакральных чисел (3, 4, 5) и их соотношений (3x3,
3x4, 3x5).
Возможно и сочетание обеих указанных причин. Нельзя
исключить и того, Что прямые указания на матричные постро-
ения будут обнаружены в труде какого-либо позднего коди-
фикатора, по лингвофилософским воззрениям близкого к Ев-
фимию Чудовскому. Во всяком случае, можно предположить,
что решающим для усвоения матричных построений был не
грамматический разбор, а практическое применение, иначе
227
говоря, — устное чтение. По-видимому, для чтения житийной
литературы времен стиля «плетения словес» был свой, так
сказать, чин (ср.: Лихачев 1979; Берман 1982; Прохоров 1987).
Рассматриваясь как особо значимые, душеполезные, тексты
жития читались в специально выбранное время, многократно,
в состоянии благоговейной сосредоточенности, и вслух.
В отрывках, подобных привлекшим наше внимание, насы-
щенность параллелизмами, предъявлявшая особые требования
к речевому дыханию, накладывалась на многозначительное,
возвышенное содержание. В современном литературоведении
для характеристики общего духа таких фрагментов применя-
ются выражения типа «панегирическая медитация» (Дроблен-
кова, Прохоров 1988:213, ср. Петрова 1986:65). В результате
присущие матрицам строгие пропорции могли ощущаться более
четко, чем при теперешнем беглом «чтении глазами».
Отметим, что такую тенденцию могла усиливать и привычка
к псалмопению, распространенная как в духовной, так и в
светской среде. Дело в том, что жития, в особенности напи-
санные Епифанием Премудрым, изобиловали выражениями и
цитатами из псалмов (Вигзелл 1971). Поэтому при чтении
житий могли находить себе применение как своеобразные
навыки фонации, так и общее медитативное настроение, свой-
ственные псалмопению. Проблема того, в какой мере отме-
ченная Вигзелл систематическая неточность в цитировании
псалмов связана с их помещением в контекст матричных по-
строений, нуждается в особом рассмотрении.
Следует особо отметить и тот факт, что ведущие авторы
стиля «плетения словес», в первую очередь сам Епифаний
Премудрый, а также митрополит Киприан, были исихастами.
Учение, которого они придерживались, было на подъеме и
занимало ведущее место в культурной и общественной жизни
Руси того времени. Последнее не является преувеличением,
поскольку в исихазме не было принципиального запрета на
приобщение не только духовных лиц, но и мирян к иной раз
отнюдь не простым концепциям и практикам (специфика той
эпохи подробно рассмотрена в работах: Лихачев 1962; Прохоров
1968; Прохоров 1978).
В основе этих концепций и практик лежала сложная, де-
тально разработанная и рассчитанная на постепенное освоение
доктрина изменения психики и всего организма человека при
помощи системы аскетических упражнений. В число последних
включалась рецитация сакральных текстов, нередко совмещае-
мая с упорядоченным дыханием. Наличие тенденции к такому
согласованию отмечено рядом ведущих исследователей исихаз-
ма на всем протяжении его исторического развития (Мейен-
дорф 1985:332, ср. Кривошеин 1986; Мейендорф 1974; Минин
1915).
228
Идеальной формой согласования достаточно длинного и
сложного текста с дыханием являлось- бы его матричное по-
строение. В таком случае вдохи и выдохи, расставленные на
«стыках» сегментов матрицы, обеспечивали бы изменение со-
знания, упорядоченное в соответствии с сакральными про-
порциями и придающее максимальную суггестивную силу текс-
ту, не только описывающему, но как бы переносящему в
сознание читателя заключенный в нем образ идеального уст-
роения мира.
Нужно оговориться, что прямых доказательств такого про-
чтения матричных построений в текстах стиля «плетения сло-
вес» пока не найдено. Однако оно вполне соответствовало бы
общему духу учения исихастов. Так, обратившись к греческому
тексту «Слова LXVIII» одного из классиков исихазма, преп.Си-
меона Нового Богослова, мы обнаруживаем подробную ин-
струкцию о способе дыхания, предпосланную части текста,
вполне допускающей матричный разбор. Структурно сопоста-
вимая тенденция прослеживается по весьма строго упорядо-
ченному в нумерологическом отношении тексту «Естественных
психологических глав об очищении ума» Никиты Стифата -
другого видного исихаста, бывшего учеником преп. Симеона
(общее представление об указанных текстах можно составить
по их переводам на русский язык, выполненным отечествен-
ными исихастами XIX века, см. Симеон Новый Богослов
1882:172—174; Добротолюбие 1889:120—163). На основании
сказанного следует считать весьма вероятным, что матричные
построения в стиле «плетения словес» составлялись в расчете
не только на обычное чтение, но и на упорядоченное изменение
сознания.
Нужно отметить, что формирующаяся таким образом кон-
цепция матричных построений в стиле «плетения словес» вы-
ходит достаточно далеко за пределы представлений как о пи-
сательской технике, так и о типе чтения, установившихся в
современном литературоведении, хотя, как мы пытались по-
казать выше, логично продолжает его основные положения. В
связи с этим, после проведения основных реконструкций, они
были представлены вниманию коллег в устном докладе автора
на I Международном Сергиевском конгрессе (Вологда, 1992),
прошедшем по благословению и при участии Патриарха Алек-
сия II, доработаны по результатам обсуждения доклада на
заседании Конгресса, а также в ходе рабочих встреч с сотруд-
никами Отдела древнерусской литературы Института русской
литературы РАН (Пушкинского Дома), и, наконец, опублико-
ваны в сборнике трудов этого Отдела (Спивак 19966).
Типологически сходные предположения развивались нами
относительно ветви своеобразных текстов, созданных на ла-
тинском языке в период классического средневековья автора-
229
ми, группировавшимися вокруг парижского монастыря св.Вик-
тора. Что касается реконструкции матричных построений в
письменных традициях Индии и Китая, то ее проведение
облегчено наличием в современной ориенталистике сильных
школ, уже подвергших самому пристальному изучению историю
развития как аскетических методов, так и богатого арсенала
приемов нумерологического упорядочения текстов (подробнее
см. Спивак 1989:56—79). Начата и работа по вычленению
матричных текстов в литературных традициях мусульманского
Востока (Хисматулин 1998:221—226). Включение матричных
построений в число базовых категорий современной культу-
рологии предложено В. П. Рудневым (1997).
Выработка общей концепции матричных текстов выходит
за пределы задач данного раздела; представленного же в нем
материала вполне достаточно для того, чтобы обосновать вывод
о допустимости и перспективности применения методов лингвис-
тики ИСС для изучения закономерностей вербальной суггестии
в ее историческом аспекте, в контексте традиционных культур.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Начав исследование с обзора обширной литературы, содер-
жащей результаты не всегда согласованных между собой, более
или менее корректных попыток наблюдения и интерпретации
избранных лингвистических коррелятов отдельных фрагментов
поля ИФС, мы выяснили, что эти корреляты затрагивают
основные уровни системы языка (фонологический, лексичес-
кий, морфологический, синтаксический), и в принципе под-
даются совмещению в единую картину, осмысленную с
теоретико-лингвистической точки зрения. Она была восста-
новлена в эксплицитном виде в конце главы 1, в форме
таксономии психолингвистических коррелятов ИФС, построенной
на основе признаков «стабильность-изменчивость» и «деком-
позиция-рекомпозиция». С учетом ее основных особенностей, в
главе 2 были разработаны исследовательская программа и ме-
тодика тестирования, специально ориентированные на выяв-
ление и дескрипцию ИСС.
Проведя стандартизованное изучение речевой деятельности
по данным массовых опросов лиц, подвергавшихся действию
различных фармакологических нагрузок (разделы 3.1—3.2), а
также экстремальных внешних условий (раздел 4.1), мы уста-
новили, что в каждом случае существует выделимая по чисто
формальным признакам, на основании анализа всей совокуп-
ности лингвистических индексов, как правило, наиболее пред-
ставительная со статистической точки зрения подгруппа (клас-
тер) наблюдаемых, принадлежащих одному типу прохождения
ИФС, по всей вероятности, близкому к оптимальному при
данных условиях. Таким образом, нашла подтверждение вклю-
ченная в аксиоматику данного исследования интерактивная
парадигма, предполагающая принципиальную взаимную согла-
сованность состояния языкового сознания человека с его об-
щим функциональным состоянием, сохраняющуюся при дей-
ствии разнообразных стрессогенных нагрузок, требующих аде-
кватной реакции по типу активной приспособляемости.
231
Модели, описывающие динамику речевого поведения чле-
нов каждого из таких кластеров, взаимоувязаны:
— формально, поскольку они построены во всех случаях
как функция от порядковой характеристики (номера или вре-
мени наступления) стадии наблюдения;
— по существу, в силу того что лексико-грамматические
закономерности, имплицируемые каждым из индексов, в прин-
ципе совместимы между собой, как это было в явном виде
показано на материале состояний X, Y и Z в главах 3 и 4.
Сказанное дает возможность выйти на уровень измененных
состояний языкового сознания, высший и организующий по
отношению к динамике отдельных языковых процессов, и
развернуть содержательные лингвистические интерпретации.
Дальнейший анализ позволяет противопоставить по ряду обоб-
щающих характеристик состояние X — с одной стороны, и
состояния Y, Z — с другой. Для состояния X, наблюдаемого
на наиболее глубоких стадиях угнетения психической деятель-
ности, характерны:
— использование фреймов, приближающихся по количеству
слотов к низшей границе объема кратковременной речевой
памяти;
— существенно сниженная частотность употребления гла-
голов, свидетельствующая в пользу повышенной вероятности
перенесения предикативной функции на другие части речи;
— усиленное обращение к стереотипизированному речевому
опыту, выражающееся в повышенной частотности употребле-
ния речевых клише, получающих конкретный смысл в данном
контексте;
— выраженные затруднения в поддержании речевого кон-
такта.
Состояния Y и Z сближаются между собой по структурным
характеристикам лингвостатистических моделей, но расходятся
по конкретным величинам индексов. Первая характеристика
указывает на то, что когнитивная и коммуникативная деятель-
ность при ИФС различного генезиса обеспечивается единым
психолингвистическим механизмом, вторая — на неизбежные
особенности, привносимые реакцией на конкретный тип на-
грузки, в данном случае — фармакогенной (Y), либо экзогенной
(Z). К примеру, для последней оказался присущим специфи-
ческий тип динамики, состоящий в запаздывании изменения
языкового сознания по отношению к адаптации низших фи-
зиологических составляющих функционального состояния,
проявляющемся в рамках принципиальной временной согла-
сованности обоих указанных процессов.
Для состояний Y и Z характерны:
— использование фреймов, приближающихся к верхней гра-
нице кратковременной речевой памяти по количеству слотов;
232
— повышенная частотность употребления глаголов, сопро-
вождаемая уверенным оперированием оппозицией «агенс-
пациенс»;
— умеренное обращение к стереотипизированному опыту,
выражающееся в средней частотности употребления языковых
штампов;
— отсутствие затруднений в поддержании речевого контак-
та, проявляющее тенденцию переходить в повышенную вну-
шаемость. Возможным его механизмом является облегчение
формирования и восприятия словосочетаний на основе ассо-
циативного поиска по синтагматическому признаку.
Описание речевой деятельности групп, не испытавших вы-
раженных сдвигов функционального состояния (разделы 3.3,
4.2 и 4.3), дополняет эти выводы данными о путях дестаби-
лизации исходного (фонового) состояния языкового сознания,
не достигающей степени качественного изменения.
Вербальная суггестия, рассмотренная в главе 5, опирается
на психолингвистический механизм, принципиально сходный,
а в известной степени, и совпадающий с обеспечивающим
речевую деятельность при других типах ИСС. Организующую
роль на ее основной ступени играет обнаруженное нами мат-
ричное построение, представляющее собой специфическую
единицу синтаксиса суггестивных текстов. Подчеркнем, что
применение матричного построения для упорядочения пода-
ваемой информации является магистральным направлением
оптимизации психотерапевтического дискурса, а также такой
задачи, как речевое управление действиями оператора. Ука-
занное направление, прямо соответствующее принципам лин-
гвистики ИСС, формирует один из основных каналов ее прак-
тического внедрения.
Таким образом, динамика приспособления языкового созна-
ния к возрастающей эндо- или экзогенной нагрузке сводится к
постепенной дестабилизации привычного (фонового) состояния
и дальнейшему переходу к измененным состояниям, который
реконструируется по данным лингвостатистической обработки
речевой продукции наблюдаемых; при ослаблении нагрузки про-
исходит обратный процесс, в норме заканчивающийся восста-
новлением привычного состояния.
Достоверность такой реконструкции в конечном счете ос-
нована на включенном в аксиоматику данного исследования
сведении качественного изменения сознания к одновременно-
му изменению основных лингвистических индексов на вели-
чину, статистически значимую для каждого из них. Такая
редукция является хотя и условной, однако вполне корректной
на современном этапе развития психолингвистики, в силу того,
что остается принципиально неизвестным, набор каких пока-
зателей является необходимым и достаточным для построения
233
адекватной модели данного языка и существует ли такой набор
вообще.
Независимым подтверждением достоверности реконструк-
ции в таких условиях может служить лишь согласование ее
опорных признаков с основными положениями некоторой об-
щей теории речевой деятельности, выработанной или прове-
ренной на другом, не менее репрезентативном материале. В
этом отношении наше внимание привлекает концепция много-
уровневого порождения речи с раздельным построением фреймов
и их заполнением, выработанная в последние десятилетия тру-
дами ученых Московской психолингвистической школы (Ле-
онтьев 1969, последний по времени вариант представлен в
максимально сжатом виде в работе: Леонтьев 1997:113—122).
Наибольшую конструктивность для наших целей представ-
ляет разработанный Т. В. Ахутиной вариант указанной кон-
цепции, построенный на материале преимущественно афазий
и детской речи и опирающийся на четкое разделение смысло-
вого и семантического глубинных уровней порождения речи.
В задачу:
— более глубокого, смыслового уровня входит развертывание
речевой интенции в цепочку компактных фреймов, реализую-
щих номинацию и предикацию в рамках структуры «топик-
коммент»;
— более близкого к поверхностному, семантического уровня
входит детализация программы высказывания путем постро-
ения многоместных фреймов, реализующих номинацию и пре-
дикацию в рамках структуры «агенс-(действие)-пациенс» (более
подробно структура концепции представлена в заключительной
таблице Приложения).
Отождествление состояния X с преимущественной активацией
смыслового, а состояний Y и Z — семантического глубинного
уровня завершает теоретике-лингвистическую интерпретацию по-
лученных нами результатов, закрепляя их соответствие актуаль-
ным направлениям современной психолингвистики. При этом
подразумевается, что ведущим, нормальным способом адапта-
ции механизма порождения речи к возрастающей внешней на-
грузке является сдвиг к преимущественной активации его глу-
бинных уровней: сначала семантического, а затем — смыслово-
го. Качественное отличие в организации каждого из них от
поверхностного уровня, а также и различие их между собой не
подлежат сомнению, что служит прямым подтверждением до-
стоверности проведенной в настоящей работе реконструкции
измененных состояний языкового сознания. Отметим, что такой
вывод представляется обоснованным и представителям Москов-
ской психолингвистической школы (Ахутина 1989:78—79).
В целом, результаты данного исследования согласуются с
выводами, полученными в рамках других актуальных направ-
234
лений современного языкознания. Особо выделим «лингвис-
тическую синергетику», специально изучающую способы само-
регуляции и самоорганизации модулей языковой способности
и речевой деятельности, нейтрализующих деформирующие воз-
действия разного происхождения и направленности, в целях
обеспечения дальнейшей коммуникативной и когнитивной де-
ятельности (Пиотровский 19966, Altmann 1983, Koehler 1993).
В более общем плане, подтверждается высказанное и обо-
снованное прежде всего на обширном нейролингвистическом
материале положение о «высокой генерализованной реактив-
ности» мозга человека как фундаментальном, способе его- ак-
тивного приспособления к внешним помехам (Бехтерева, Го-
голицын, Кропотов, Медведев 1985:248—249). Закономерной
формой его проявления является прохождение в норме и па-
тологии ряда устойчивых функциональных состояний. На ос-
новании проведенного исследования можно утверждать, что
на высшем уровне психической деятельности сходная законо-
мерность реализуется в прохождении измененных состояний
языкового сознания, обеспечивающих его адаптацию к внеш-
ней нагрузке.
На основании сказанного, можно охарактеризовать состо-
яние языкового сознания как фундаментальную категорию,
существенно важную для понимания языковой способности и
речевой деятельности человека, а концепцию множественности
состояний нормального сознания — как актуальное и кон-
структивное направление современной психологии.
БИБЛИОГРАФИЯ
Авруцкий Г. Я., Гурович И. Я., Громова В. В. Фармакотерапия
психических заболеваний. М.: Медицина. 1974. 471 с.
Азарашвили А. А. Исследование механизмов памяти с помощью
физиологически активных соединений. М.: Наука. 1981. 184 с.
Акимова Г. Н., Богданов С. И., Бондарко Л. В., Вербицкая Л. А.,
Гордина М. В., Евтюхин В. Б., Колесов В. В., Мжельская О. С.,
Щукин В. Г. Динамика структуры современного русского языка. Л.:
ЛГУ. 1982. 135 с.
Аладжалова Н. А. Психофизиологические аспекты сверхмедленной
ритмической активности головного мозга. М.: Наука. 1979. 214 с.
Александровский Ю. А. Состояния психической дезадаптации и
их компенсации (пограничные нервно-психические расстройства). М.:
Наука. 1976. 272 с.
Александровский Ю. А., Лобастов О. С., Спивак Л. И., Щукин
Б. П. Психогении в экстремальных условиях. М.: Медицина. 1991.
96 с.
Алексеев А. А. Аутотренинг для всех // Физкультура и спорт.
1984. № 9. С. 1—16 (отдельной пагинации).
Алексеев П. М. Статистическая лексикография. Л.: ЛГПИ им.
А. И. Герцена. 1975. 120 с.
Алисова Т. Б., Репина Т. А., Таривердиева М. А. Введение в
романскую филологию. Учебник / 2-е издание. М.: Высшая школа.
1987. 344 с.
Алпатов В. М. О разных подходах к выделению частей речи //
Вопросы языкознания. 1986. № 4. С. 37—46.
Алпатов В. М. История лингвистических учений. Учебное пособие.
М.: Языки русской культуры. 1998. 368 с.
Амирова Т. А., Ольховиков Б. А., Рождественский Ю. В. Очерки
по истории лингвистики. М.: Наука. 1975. 559 с.
Анастази А. Психологическое тестирование. / Пер. с англ. М.:
Педагогика. 1982. Кн. 1: 318 с.; кн.2: 336 с.
Андрусенко В. А. Социальный страх (опыт философского анализа).
Оренбург: О ГУ. 1995. 172 с.
Андрушкевич О. В. Соотношение универсального и языкового
сознаний // IX Всесоюзный симпозиум по психолингвистике и теории
коммуникации. Языковое сознание: Тезисы докладов / Ред. Е. Ф. Та-
расов. М.: ИЯ АН СССР. 1988. С. 12-13.
236
Антипова А. А. Направления исследований по Интонации в со-
временной лингвистике//Вопросы языкознания. 1986. № 1 С 122—
132.
Антипова А. А. Основные проблемы в изучении речевого ритма //
Вопросы языкознания. 1990. № 5. С. 124—134.
Антонов А. А. Электроэнцефалогические корреляты аутогенного
изменения функционального состояния человека // Физиология че-
ловека. 1984. № 4. С. 594-596.
Апель К.-О. Трансцендентально-герменевтическое понятие язы-
ка // Вопросы философии. 1997. № 1. С. 76—92.
Апресян В. Ю., Апресян Ю. Д. Метафора в семантическом пред-
ставлении эмоций // Вопросы языкознания. 1993. № 3. С. 27—35.
Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений // Оценка, событие,
факт / Ред. Г. В. Степанов. М.: Наука. 1988. 339 с.
Арутюнова Н. Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический
словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия. 1990.
С. 136-137.
Асратян Э. А. И. П. Павлов. Жизнь, творчество, современное
состояние учения. М.: Наука. 1981. 437 с.
Атаманских Е. А., Любутин К. Н., Перцев А. В. Герменевтика,
плюрализм и неофрейдизм // Герменевтика: история и современ-
ность / Ред.Б. Н. Бессонов, И. С. Нарский. М.: Мысль. 1985. С.
179-204.
Атлас для экспериментального исследования отклонений в пси-
хической деятельности человека / Ред. И. А. Полищук, А. Е. Видренко.
Киев: Здоров’я. 1980. 124 с.
Ахутина Т. В. Порождение речи. Нейролингвистический анализ
синтаксиса. М.: МГУ. 1989. 215 с.
Бажин Е. Ф. Атропиновые комы. Л.: Медицина. 1984. 128 с.
Балонов Л. Я., Деглин В. Л., Черниговская Т. В. Функциональная
асимметрия мозга в организации речевой деятельности // Сенсорные
системы. Сенсорные процессы и асимметрия полушарий / Ред.
Л. И. Леушина, А. В. Бару. Л.: Наука. 1985. С. 99—114.
Банкевич Л. В. Тестирование лексики иностранного языка. М.:
Высшая школа. 1981. 112 с.
Банщиков В. М., Гуськов В. С., Мягков И. Ф. Медицинская
психология. М.: Медицина. 1967. 239 с.
Баранов А. Г. Эмоциональная экспрессия — язык — текст //
Филология / Philologica. 1993. № 1. С. 6—10.
Баринова Г. А., Земская Е. А., Капанадзе Л. А., Красильнико-
ва Е. В., Ширяев Е. Н. Русская разговорная речь. Тексты. М.: Наука.
1978. 307 с.
Белый Б. И. Особенности переработки информации в правом-
левом полушариях мозга человека (обзор литературы) // Журнал
невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 1982. № 7. С. BI-
BS.
237
Беляева Л. Н., Откупщикова М. И. Автоматический (машинный)
перевод // Прикладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Изда-
тельство СПб Университета. 1996. С. 360—387.
Белянин В. П. Психолингвистические аспекты художественного
текста. М.: МГУ. 1988. 120 с.
Бенедиктов Б. А. Психология овладения вторым языком // Пси-
хологический журнал. 1981. № 3. С. 55—69.
Берман Б. И. Читатель жития (агиографический канон русского
средневековья и традиция его восприятия) // Художественный язык
средневековья / Ред. В. А. Карпушин. М.: Наука. 1982. С. 159—183.
Бехтерева Н. П. Здоровый и больной мозг человека / Издание
второе. Л.: Наука. 1988. 262 с.
Бехтерева Н. П. О мозге человека. XX век и его последняя декада
в науке о мозге человека. СПб: Нотабене. 1997. 66 с.
Бехтерева Н. П., Гоголицын Ю. Л., Кропотов Ю. Д., Медведев
С. В. Нейрофизиологические механизмы мышления. Отражение мыс-
лительной деятельности в импульсной активности нейронов. Л.: Наука.
1985. 272 с.
Бехтерева Н. П., Камбарова Д. К., Поздеев В. К. Устойчивое
патологическое состояние при болезнях мозга. Л.: Медицина. 1978.
240 с.
Библиографический указатель зарубежных книг, отражающих раз-
личные аспекты проблемы сознания (1978—1983) / Ред. Н. Л. Мус-
хелишвили. М.: ВИНИТИ. 1985. 101 с.
Биологические ритмы. / Ред. Ю. Ашофф / Пер. с нем. М.: Мир.
1984. Т.1: 414 с., т. 2: 262 с.
Бирнбаум X. Праславянский язык: Достижения и проблемы в его
реконструкции / Пер. с англ. М.: Прогресс. 1987. 512 с.
Блум Ф., Лейзерсон А., Хофстедтер Л. Мозг, разум и поведение
/ Пер. с англ. М.: Мир. 1988. 248 с.
Бобков Ю. Г., Виноградов В. М., Катков В. Ф., Лосев С. С.,
Смирнов А. В. Фармакологическая корреляция утомления. М.: Ме-
дицина. 1984. 208 с.
Богданов В. В. Речевое общение: Прагматические и семантические
аспекты. Л: ЛГУ. 1990. 88 с.
Богданов В. В. Моделирование семантики предложения // При-
кладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Издательство СПб
Университета. 1996. С. 161—201.
Бодров В. А. Когнитивные процессы и психологический стресс //
Психологический журнал. 1996. № 4. С. 64—74.
Бондарко Л. В. Фонетические аспекты прикладной лингвистики //
Прикладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Издательство СПб
Университета. 1996. С. 113—141.
Бондарко Л. В., Вербицкая Л. А., Гордина М. В. Основы общей
фонетики. Учебное пособие. Л.: ЛГУ. 1983. 119 с.
Браунли К. А. Статистическая теория и методология в науке и
технике. М.: Наука. 1977. 408 с.
238
Брехман И. И. Человек и биологически активные вещества Л •
Наука. 1976. ПО с.
Брунер Дж. Психология познания / Пер. с англ. М.: Прогресс.
1977. 412 с.
Брунер Дж. Онтогенез речевых актов / Пер. с англ. // Психолин-
гвистика/ Ред. и сост. А. М. Шахнарович. М.: Прогресс. 1984. С. 21 —
49.
Будагов Р. А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего
времени. М.: Наука. 1978. 248 с.
Будза В. Г. Особенности речевой продукции при сенильной де-
менции И Журнал невропатологии и психиатрии им.С. С. Корсакова.
1982. № 12. С. 73-77.
Буров А. Ю. Оценка функционального состояния операторов по
показателям умственной работоспособности // Физиология человека.
1986. № 2. С. 281-288.
Вальдман А. В., Александровский Ю. А. Психофармакология нев-
ротических расстройств (экспериментально-теоретический и клинико-
фармакологический анализ). М.: Медицина. 1987. 287 с.
Вартанян И. А. Звук—слух—мозг. Л.: Наука. 1981. 173 с.
Вартанян И. А. Адекватные и искусственные раздражители в
исследованиях сенсорных систем // Сенсорное восприятие. Опыт ис-
следования с помощью фокусированного ультразвука / Ред. О. С. Анд-
рианов. Л.: Наука. 1985. С. 8—32.
Вартанян И. А. (Рец. на кн.:) Спивак Д. Л. Лингвистика изме-
ненных состояний сознания. Л.: Наука. 1986. 92 с. // Физиология
человека. 987. № 3. С. 519.
Вартанян И. А., Цирульников Е. М. Коснуться невидимого, ус-
лышать неслышимое: Действие фокусированного ультразвука на ор-
ганы чувств и мозг. Л.: Наука. 1985. 142 с.
Васильева Н. Г. Бессознательное в естественных и учебных про-
цессах овладения языком // Бессознательное / Ред. А. С. Пранги-
швили, А. Е. Шерозия, Ф. В. Бассин. Тбилиси: Мецниереба. 1978.
С. 229-235.
Вассерман Л. И. Психологические методы исследования при
локально-органических поражениях головного мозга // Кабанов М.
М., Личко А. Е., Смирнов В. М. Методы психологической диагностики
и коррекции в клинике. Л.: Медицина. 1983. С. 156—192.
Вассерман Л. И., Дорофеева С. А., Меерсон Я. А. Методы ней-
ропсихологической диагностики: Практическое руководство. СПб:
Стройлеспечать. 1997. 304 с.
Вассерман Л. И., Дюк В. А., Иовлев Б. В., Червинская К. Р.
Психологическая диагностика и новые информационные технологии.
СПб: ООО СЛП. 1997. 203 с.
Вассоевич А. Л. Духовный мир народов классического Востока
(историко-психологический метод в историко-философском исследо-
вании). СПб: Алетейя. 1998. 540 с.
Вейн А. М., Даллакян И. Г., Левин Я. И., Скакун К. Э. О роли
полушарий головного мозга в реализации адаптивных механизмов у
239
человека (в условиях депривации сна) // Журнал высшей нервной
деятельности. 1982. № 6. С. 1164—1166.
Велихов Е. П.» Зинченко В. П., Лекторский В. А. Сознание: опыт
междисциплинарного подхода // Вопросы философии. 1988. № 11.
С. 3—30.
Венда В. Ф., Нафтульев А. И., Рубахин В. Ф. Организация труда
операторов (инженерно-психологические проблемы). М.: Экономика.
1978. 224 с.
Венцов А. В., Касевич В. Б. Проблемы восприятия речи. СПб:
Издательство СПб Университета. 1994. 232 с.
Вербицкая Л. А. Русская орфоэпия (к проблеме экспериментально-
фонетического исследования особенностей современной произноси-
тельной нормы). Л.: ЛГУ. 1976. 124 с.
Вербицкая Л. А. Орфоэпия и вопросы культуры речи // Приклад-
ное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Издательство СПб Универ-
ситета. 1996. С. 34—51.
. Вигзелл Ф. Цитаты из книг священного писания в сочинениях
Епифания Премудрого // Труды отдела древнерусской литературы.
1964. T.XXVI. С. 232-243.
Виленский Б. С. Неотложные состояния в невропатологии (ру-
ководство для врачей). Л.: Медицина. 1986. 304 с.
Вилюнас В. К. Основные проблемы психологической теории эмо-
ций И Психология эмоций. Тексты / Ред. В. К. Вилюнас, Ю. Б.
Гиппенрейтер. М.: МГУ. 1984. С. 3—28.
Виноградов В. М. Фармакология адаптивных процессов. Л.: ВМО-
ЛА. 1984. 27 с.
Винокур Т. Г. Штамп // Лингвистический энциклопедический
словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия. 1990.
С. 588-589.
Власов Н. А., Вейн А. М., Александровский Ю. А. Регуляция сна.
М.: Наука. 1983. 231 с.
Водейко Р. И., Мазо Г. Е. Как управлять собой: Книга для
учащихся. Минск: Народная асвета. 1987. 80 с.
Волович В. Г. Человек в экстремальных условиях природной
среды. М.: Мысль. 1983. 223 с.
Вольперт И. Е. Психотерапия. Л.: Медицина. 1972. 232 с.
Воскресенский В. А. О неосознаваемой психической деятельнос-
ти // Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова.
1984. № 10. С. 1578-1579.
Вучков И., Бояджиева Л. Прикладной линейный регрессионный
анализ. М.: Финансы и статистика. 1987. 238 с.
Гаврилов А. К. Языкознание византийцев // История лингвисти-
ческих учений: Средневековая Европа / Ред. А. В. Десницкая, С. Д.
Кацнельсон. Л.: Наука. 1985. С. 109—156.
Гайда В. К., Захаров В. П. Психологическое тестирование. Л.:
ЛГУ. 1982. 101 с.
Гак В. Г. О плюрализме в лингвистических теориях // Филоло-
гические науки. 1997а. № 6. С. 60—69.
240
Гак В. Г. Эмоции и оценки в структуре высказывания и текста //
Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 19976. № 3.
С. 87—95.
Галагудзе С. С. Лексико-грамматические характеристики спон-
танной речи как средство психодиагностики. Влияние эмоционально-
интеллектуального напряжения на динамику словесных ассоциаций //
Диагностика психических состояний в норме и патологии / Ред. Ф.
И. Случевский. Л.: Медицина. 1980. С. 45—52, 78—85.
Галунов В. И., Родионов В. Д. Моделирование процессов передачи
информации в звуковом диапазоне. Л.: Внешторгиздат. 1988. 160 с.
Гевин У. Понятие «смутности» в философии Уильяма Джемса //
Вопросы философии. 1996. № 3. С. 79—91.
Генов Ф. Психологические барьеры при внедрении достижений
научно-технического прогресса // Психологический журнал. 1982.
№ 4. С. 45-51.
Герд А. С. Введение в этнолингвистику. СПб: Языковой центр
СПбГУ. 1995. 91 с.
Герд А. С. Предмет и основные направления прикладной лин-
гвистики // Прикладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Изда-
тельство СПб Университета. 1996. С. 5—14.
Герценберг Л. Г. Вопросы реконструкции индоевропейской про-
содики. Л.: Наука. 1981. 200 с.
Гильяшева И. Н. Исследования интеллекта // Кабанов М. М.,
Личко А. Е., Смирнов В. М. Методы психологической диагностики
и коррекции в клинике. Л.: Медицина. 1983. С. 145—155.
Горелов И. Н. Вопросы теории речевой деятельности: Психолин-
гвистические основы искусственного интеллекта. Таллин: Валгус. 1987.
196 с.
Горелов И. Н., Седых К. Ф. Основы психолингвистики. Учебное
пособие. М.: Лабиринт. 1997. 221 с.
Григорян Г. П. Л. Витгенштейн и П. Стросон о проблеме чужих
сознаний // Историко-философский ежегодник ’86 / Ред. Н. В.
Мотрошилова. М.: Наука. 1986. С. 191—206.
Гридин В. Н. Семантика эмоционально-экспрессивных средств
языка // Психолингвистические проблемы семантики. М.: Наука.
1983. С. 113-119.
Гримак Л. П. Резервы человеческой психики: Введение в психо-
логию активности. М.: Политиздат. 1989. 319 с.
Гримак Л. П., Пономаренко В. А. Психические состояния летчиков
и формы их проявления в полете // Военно-медицинский журнал.
1971. № 5. С. 72-76.
Групповая психотерапия / Ред. Б. Д. Карвасарский, С. Ледер. М.:
Медицина. 1990. 384 с.
Губанов Н. И., Царегородцев Г. И. Психосоматическая проблема
// Философские науки. 1990. № 12. С. 22—31.
Гублер Е. В. Вычислительные методы распознавания патологи-
ческих процессов. Л.: Медицина. 1970. 319 с.
16 Заказ 2980
Гудков Д. Б., Красных В. В., Захаренко И. В., Багаева Д. В.
Некоторые особенности функционирования прецедентных высказы-
ваний // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология.
1997. № 4. С. 106-117.
Данилова Н. Н. Функциональные состояния: механизмы и диа-
гностика. М.: МГУ. 1985. 287 с.
Данилова Н. Н. Трансформация семантического пространства
терминов состояний под влиянием информационной нагрузки в ус-
ловиях дефицита времени // Вестник Московского университета.
Серия 14: Психология. 1990. № 4. С. 29—40.
Данилова Н. Н. Психофизиологическая диагностика функцио-
нальных состояний. М.: МГУ. 1992. 192 с.
IX Всесоюзный симпозиум по психолингвистике и теории ком-
муникации. «Языковое сознание»: Тезисы докладов / Ред. Е. Ф.
Тарасов. М.: ИЯ АН СССР. 1988. 205 с.
Дегтярев В. И. Плюрализация имен собирательных в истории
славянских языков // Вопросы языкознания. 1987. № 5. С. 59—73.
Демьянков В. 3. Новые тенденции в американской лингвистике
1970—1980-х годов // Известия АН СССР. Серия литературы и языка.
1986. N8 3. С. 224-234.
Демьянков В. 3. Доминирующие лингвистические теории в конце
XX века // Язык и наука конца 20 века / Ред. Ю. С. Степанов. М.:
Российский гуманитарный университет. 1995. С. 239—320.
Денисенко Н. П. Теоретические и практические аспекты фарма-
кологии холинергических процессов // Фармакология и токсикология.
1980. № 5. С. 523-530.
Дернер К., Плог У. Заблуждаться свойственно человеку: Учебное
пособие по психиатрии и психотерапии / Пер. с нем. СПб: Санкт-
Петербургский Научно-исследовательский психоневрологический ин-
ститут им. В. М. Бехтерева. 1997. 519 с.
Детская речь: Хрестоматия / Сост. Н. И. Лепская, С. Н. Цейтлин.
СПб: Образование. 1994. Ч. I: 75 с.
Диагностика психического развития / Ред. Й. Шванцара. Прага:
Авиценум. 1978. 388 с.
Дикая Л. Г. Особенности регуляции функционального состояния
оператора в процессе адаптации к особым условиям // Психологи-
ческие проблемы деятельности в особых условиях / Ред. Б. Ф. Ломов,
Ю. М. Забродин. М.: Наука. 1985. С. 63—89.
Дмитриев Л. А. Нерешенные вопросы происхождения и истории
экспрессивно-эмоционального стиля XV в. // Труды отдела древне-
русской литературы. 1964. Т.ХХ. С. 72—90.
Добровольский Д. О. Когнитивные методы исследования фразе-
ологии (аспекты образности) // Социальные и гуманитарные науки.
Зарубежная литература. Реферативный журнал. Серия 6: Языкознание.
1995. № 4. С. 61-73.
Добронравова И. С. Реорганизация электрической активности
мозга человека при угнетении и восстановлении сознания (цереб-
ральная кома): Автореферат диссертации ... доктора биологических
наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова. 1996. 75 с.
242
Добротолюбие / Пер. с греч. еп.Феофана. М.: Издание Русского
на Афоне Пантелеймонова монастыря. Т.5. 1889. 521 с.
Доброхотова Т. А., Гриндель О. М., Брагина И. И., Потапов А. А.,
Шарова Е. В., Князева Н. А. Восстановление сознания после дли-
тельной комы у больных с тяжелой черепно-мозговой травмой //
Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 1985.
№ 5. С. 720-726.
Долинин К. А. Стилистика французского языка. Л.: Просвещение.
1978. 344 с.
Дрейпер Н., Смит Г. Прикладной линейный регрессионный ана-
лиз. М.: Финансы и Статистика. 1987. Кн.1: 366с.; кн.2: 351 с.
Дробленкова Н. Ф., Прохоров Г. М. Епифаний Премудрый //
Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. С. Лихачев.
Л.: Наука. 1988. Вып. 2. 4.1. С. 211-220.
Дроздов В. А. О некоторых тенденциях изучения исламского
мистицизма в петербургском востоковедении // Вестник Восточного
Института / Acta Institutionis Orientalis. 1997. № 2(6). С. 11—55.
Дубровский Д. И. Психика и мозг: результаты и перспективы
исследований // Психологический журнал. 1990. № 6. С. 3—15.
Дуличенко А. Д. О некоторых направлениях лингвопроектирова-
ния в современной интерлингвистике // Ученые записки Тартуского
Государственного университета. Вып. 644. Тарту: ТГУ. 1983. С. 3—20.
Епифаний Премудрый. Житие св.Стефана еп.Пермского / Ред.
В. Г. Дружинин. СПб: Императорская Академия наук. 1897. VII+112 с.
Ермолаева Л. С. К вопросу о семантической детерминанте языков
номинативного строя // Вопросы языкознания. 1995. № 5. С. 60—73.
Есперсен О. Философия грамматики / Пер. с англ. М.: Издатель-
ство иностранной литературы. 1958. 404 с.
Епихин В. А. Психофизиологические факторы трудовой адаптации
выпускников средних школ и ПТУ // Психофизиологические зако-
номерности восприятия и памяти / Ред. А. Н. Лебедев. М.: Наука.
1985. С. 203-213.
Живов В., Тимберлейк А. Расставаясь со структурализмом (тезисы
для дискуссии) // Вопросы языкознания. 1997. № 3. С. 3—14.
Забродин Ю. М., Зазыкин В. Г. Основные направления исследо-
ваний деятельности человека-оператора в особых и экстремальных
условиях // Психологические проблемы деятельности в особых усло-
виях / Ред. Б. Ф. Ломов, Ю. М. Забродин. М.: Наука. 1985. С. 5—16.
Завалишина Д. Н. Психологический анализ оперативного мыш-
ления. Экспериментально-теоретическое исследование. М.: Наука.
1985. 221 с.
Зайцева К. А., Дмитриева Е. С. Онтогенетические особенности
межполушарной асимметрии при выделении речевого сигнала из
шума // Первая Международная конференция памяти А. Р. Лурии.
Тезисы докладов / Ред. Е. Д. Хомская, Ж. М. Глозман, Д. Таппер.
М.: МГУ. 1997. С. 38.
Закусов В. В. Методологические аспекты психофармакологии //
Этико-психологические проблемы медицины / Ред. Г. И. Царегород-
цев. М.: Медицина. 1978. С. 131—143.
243
Звегинцев В. А. История языкознания XIX-XX веков в очерках
и извлечениях / Изд. 3-е. М.: Просвещение. 1964 (4.1). 466с.; 1965
(4.2). 495 с.
Звегинцев В. А. Язык и знание // Вопросы философии. 1982.
№ 1. С. 71-80.
Зейгарник Б. В. Основы патопсихологии. М.: МГУ. 1973. 152 с.
Зейгарник Б. В. Патопсихология. М.: МГУ. 1986. 286 с.
Земская Е. А., Китайгородская М. В., Розанова Н. Н. Особенности
мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании:
Коммуникативно-прагматический аспект / Ред. Е. А. Земская, Д. Н.
Шмелев. М.: Наука. 1993. 221 с.
Зимичев А. М., Зайченко Т. Г.'Научные основы организации
учебного процесса при ускоренном автоматизированном обучении
иностранному языку. Казань: Казанский институт повышения ква-
лификации кадров. 1985. 4.1. 36 с.
Зинин С. В. (Рец. на кн.:) Спивак Д. Л. Лингвистика измененных
состояний сознания. Л.: Наука. 1986. 92 с. // РЖ Общественные науки
в СССР . Серия 3. Философские науки. 1987. № 4. С. 45—50.
Зубкова Т. И., Сахарный Л. В., Штерн А. С. Психолингвистика
// Прикладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Издательство
СПб Университета. 1996. С. 245—267.
Иваницкий А. М., Стрелец В. Б., Корсаков И. А. Информационные
процессы мозга и психическая деятельность. М.: Наука. 1984. 201 с.
Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М.:
Наука. 1976. 302 с.
Иванов Вяч.Вс. Естественный язык — мозг, искусственный язык —
мышление // Кибернетическая лингвистика / Ред. Вяч.Вс.Иванов,
В. П. Григорьев. М.: Наука. 1983. С. 5—23.
Ивахнов Д. С. Психолингвистическое исследование корреляции
общесемантической и ритмической структуры текста: Автореферат
диссертации ... кандидата филологических наук. Саратов. 1987. 18 с.
Изард К. Эмоции человека / Пер. с англ. М.: МГУ. 1980. 440 с.
Илюхина В. А. Нейрофизиология функциональных состояний
человека. Л.: Наука. 1986. 171 с.
Имедадзе Н. В. Экспериментально-психологические исследования
овладения и владения вторым языком. Тбилиси: Мецниереба. 1979.
227 с.
Инженерная психология в военном деле / Ред. Б. Ф. Ломов. М.:
Воениздат. 1983. 223 с.
Ионин Л. Г. Социология культуры. М.: Логос. 1996. 278 с.
Кан Г. С., Кутуев А. Б. Функциональное состояние человека-
оператора. Пути решения проблемы // Психопатологические профили
/ Ред. Ф. И. Случевский. Л.: Медицина. 1977. С. 3—11.
Караулов Ю. Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус
литературного языка. М.: Наука. 1981. 362 с.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука.
1987. 263 с.
244
Караулов Ю. Н. Ассоциативная грамматика русского юг.
Русский язык. 1992. 331 с. зыка- М ‘
Карвасарский Б. Д. Психотерапия. М.: Медицина. 1985. 303 с.
Касевич В. Б. Субъектность и объектность: проблемы семантики
И Теория функциональной грамматики. Субъектность, объектность,
коммуникативная перспектива высказывания, определенность / Ред.
А. В. Бондарко. СПб: Наука. 1992. С. 5—28.
Касевич В. Б. Буддизм. Картина мира. Язык. СПб: Центр «Пе-
тербургское востоковедение». 1996. 288 с.
Касевич В. Б. Культурно-обусловленные различия в структурах
языка и дискурса // XVle Congrfcs International des Linguistes / XVIth
International Congress of Linguists. Seances plenifcres: textes / Plenary
sessions: texts. Paris: CNRS Llacan. 1997. P. 1—7 (отдельной пагинации).
Кауфман С. И. Из курса лекций по статистической стилистике.
М.: Министерство просвещения РСФСР / Московский областной
педагогический институт им.Н. К. Крупской. 1970. 319 с.
Кедров Б. М. О методологических вопросах психологии (часть
первая) И Психологический журнал. 1982. № 5. С. 3—12.
Кимелев Ю. А. Феномен мистицизма и современная буржуазная
философия религии // Вопросы философии. 1985. № 8. С. 140—148.
Китаев-Смык Л. А. Психология стресса. М.: Наука. 1983. 368 с.
Кларк Е. Универсальные категории: о семантике слов-
классификаторов и значениях первых слов, усваиваемых детьми /
Пер. с англ. // Психолингвистика / Ред. и сост. А. М. Шахнарович.
М.: Прогресс. 1984. С. 221-240.
Клиническая психиатрия / Ред.Г. Груле, Р. Юнг, В. Мейер-Грос,
М. Мюллер / Пер.с нем. М.: Медицина. 1967. 829 с.
Кобозева И. М. «Теория речевых актов» как один из вариантов
теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике.
Выпуск XVII: Теория речевых актов / Сост. И. М. Кобозева, В. 3.
Демьянков. М.: Прогресс. 1986. С. 7—21.
Ковалевский Ю. Н. Стихийные бедствия и катастрофы. Рига:
Авотс. 1986. 216 с.
Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М.: Просвещение.
1983. 223 с.
Козлов В. В., Бубеев Ю. А. Измененные состояния сознания:
психология и физиология. М.: Институт авиационной и космической
медицины МАПН. 1997. 197 с.
Колесов В. В. Древнерусский литературный язык. Л.: ЛГУ. 1989.
296 с.
Коломийцева О. А. Опыт психолингвистического анализа рече-
мыслительных расстройств у больных шизофренией // Психологи-
ческий журнал. 1995. № 6. С. 122—129.
Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке.
М.: Наука. 1990. 107 с.
Кон И. С. В поисках себя. Личность и самосознание. М.: Полит-
издат. 1984. 335 с.
16*
245
Кон И. С. Ребенок и общество (историко-этнографическая пер-
спектива). М.: Наука. 1988. 270 с.
Коновалов Е. Д. Человек в воде. Новосибирск: Западно-Сибирское
книжное издательство. 1979. 143 с.
Коновалова О. Ф. «Плетение словес» и плетеный орнамент конца
XFV в. (к вопросу о соотношении) // Труды отдела древнерусской
литературы. 1966. Т.ХХП. С. 101—111.
Коновалова О. Ф. Об одном типе амплификации в Житии Стефана
Пермского И Труды отдела древнерусской литературы. 1970. T.XXV.
С. 73-81.
Космолинский Ф. П. Эмоциональный стресс при работе в экс-
тремальных условиях. М.: Медицина. 1976. 190 с.
Красиков Ю. В. Теория речевых ошибок (на материале ошибок
наборщика). М.: Наука. 1980. 124 с.
Красиков Ю. В. Алгоритмы порождения речи. Орджоникидзе: Ир.
1990. 239 с.
Красильникова Е. В. О соотношении языковых уровней в системе
русской разговорной речи // Проблемы структурной лингвистики —
1980 / Ред. В. П. Григорьев. М.: Наука. 1982. С. 350.
Креславская Г. А. Восприятие и представление эмоционально
окрашенной речи в норме и при депрессивных состояниях: Авторе-
ферат диссертации ... кандидата психологических наук. Л.: 1986. 24 с.
[Кривошеин В.] Василий, монах. Аскетическое и богословское
учение св.Григория Паламы / Пер. с франц. // Журнал Московской
патриархии. 1986. № 3. С. 67—70.
Крыжановский Г. Н. Системные отношения в невропатологии и
психиатрии (некоторые вопросы теории) // Журнал невропатологии
и психиатрии им. С. С. Корсакова. 1981. № 7. С. 961—969.
Крылова Н. В., Боковиков А. К. Взаимосвязь речи и действия в
условиях операторской деятельности // Психологический журнал.
1983. № 6. С. 48-53.
Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй по-
ловине XX века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука
конца 20 века / Ред. Ю. С. Степанов. М.: Российский гуманитарный
университет. 1995. С. 144—238.
Кудрин И. Д., Сулимо-Самуйлло 3. К., Шабалин В. А. Некоторые
особенности изменения работоспособности человека в экстремальных
условиях И Военно-медицинский журнал. 1984. № 11. С. 38—40.
Кузнецов А. М. [Рец. на кн.]: Караулов Ю. Н. Ассоциативная
грамматика русского языка. М.: Русский язык. 1992. 331 с. // Соци-
альные и гуманитарные науки. Зарубежная литература. Реферативный
журнал. Серия 6: Языкознание. 1994. № 2. С. 18—22.
Кузнецов О. Н., Лыткин В. М. Психологические и психиатри-
ческие аспекты проблемы «непривычных условий существования» //
Актуальные проблемы психиатрии войн и катастроф / Ред. В. Н. Не-
чипоренко. СПб: ВМА. 1997. С. 124-139.
Кузьмин Ю. И. Структура модели речевого процесса // Совер-
шенствование методов диагностики и преодоления нарушений речи /
Ред. В. А. Ковшиков. Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена. 1989. С. 3—17.
246
Кулагина О. С. Об аспекте меры в лингвистическом знании //
Вопросы языкознания. 1991. №1. С. 49—60.
Куликов Ю. Д., Случевский Ф. И. Опыт применения методов
вычислительной диагностики в крупном межрайонном психиатричес-
ком стационаре // Психопатологические профили / Ред. Ф. И. Слу-
чевский. Л.: Медицина. 1977. С. 20—48.
Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. М.: Прогресс.
1977. 292 с.
Лаптева О. А. К формально-функциональному моделированию
системы устно-разговорного синтаксиса // Вопросы языкознания.
1997. № 2. С. 117-131.
Латушкин С. Д., Рубцов В. В. Креативная функция сознания. М.:
Межведомственный научный совет по проблеме «Сознание» АН
СССР. 1988. 56 с.
Лебедев В. И. Особенности психической деятельности в изменен-
ных условиях существования. Автореферат диссертации ... доктора
медицинских наук. М. 1983. 47 с.
Леонова А. Б., Медведев В. И. Функциональные состояния че-
ловека в трудовой деятельности. М.: МГУ. 1981. 112 с.
Леонтьев А. А. Психологические единицы и порождение речевого
высказывания. М.: Наука. 1969. 307 с.
Леонтьев А. А. Психолингвистика // Тенденции развития психо-
логической науки / Ред. Б. Ф. Ломов, Л. И. Анциферова. М.: Наука.
1989. С. 144-154.
Леонтьев А. А. Психолингвистика // Лингвистический энцикло-
педический словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия.
1990. С. 404-405.
Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М.: Смысл. 1997. 287 с.
Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М.: МГУ. 1981. 583 с.
Леонтьев Д. А. Динамика смысловых процессов // Психологи-
ческий журнал. 1997. № 6. С. 13—27.
Лепская Н. И. Категория количества: ее формирование в онто-
и филогенезе // IX Всесоюзный симпозиум по психолингвистике и
теории коммуникации. «Языковое сознание»: Тезисы докладов / Ред.
Е. Ф. Тарасов. М.: ИЯ АН СССР. 1988. С. 103-104.
Лингвистика текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.8 /
Ред. Т. М. Николаева. М.: Прогресс. 1978. 479 с.
Линдеман X. Аутогенная тренировка. Пер. с нем. // Лечение
самогипнозом. СПб: СПИКС. 1994. С. 187—311.
Лихачев Д. С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания
Премудрого (конец XIV — начало XVb.). М.-Л.: АН СССР. 1962. 170 с.
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы / 3-е изд. М.:
Наука. 1979. 360 с.
Личко А. Е. Инсулиновые комы. М.: АН СССР. 1962. 260 с.
Лой А. Н. Сознание как предмет теории познания. Киев: Наукова
думка. 1988. 247 с.
Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности.
М.: Наука. 1980. 250 с.
247
Лос К. Синтетические яды / Пер. с нем. М.: Издательство ино-
странной литературы. 1963. 258 с.
Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.: МГУ.
1975а. 250 с.
Лурия А. Р. Научные горизонты и тупики в современной лин-
гвистике. Вопросы философии. 19756. № 4. С. 142—149.
Лурия А. Р. Язык и сознание. М.: МГУ. 1979. 320 с.
Лущихина И. М. Семантическая маскировка речевых сообщений
при многоканальном приеме // VII Всесоюзный симпозиум по пси-
холингвистике и теории коммуникации: Тезисы докладов / Ред. Ю.
А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов, Н. В. Уфимцева. М.: ИЯ АН СССР. 1982.
С. 114-115.
Макаров Н. И. Акклиматизация в Заполярье и вегетативная нерв-
ная система // Наследственные болезни нервной системы на Севере
/ Ред. В. Н. Гурьев. Архангельск: Архангельский медицинский ин-
ститут. 1972. С. 100—103.
Максименко Т. В. Влияние транквилизаторов на кратковременную
память у больных с пограничными формами нервно-психических
расстройств И Журнал невропатологии и психиатрии им.С. С. Кор-
сакова. 1983. № 5. С. 737-740.
Мамардашвили М. К. Сознание как философская проблема //
Вопросы философии. 1990. № 10. С. 3—18.
Манеров В. X. Исследование речевого сигнала для определения
эмоционального состояния человека / Автореферат ... кандидата пси-
хологических наук. Л.: ЛГУ. 1975. 20 с.
Манеров В. X. Успешность восприятия говорящего в зависимости
от индивидуальных особенностей слушателей // Вопросы психологии.
1990. № 1. С. 147-153.
Манин Ю. И. К проблеме ранних стадий речи и сознания (фи-
логенез) И Интеллектуальные процессы и их моделирование / Ред.
Е. П. Велихов, А. В. Чернавский. М.: Наука. 1987. С. 154—178.
Мартыненко Г. Я. Основы стилеметрии. Л.: ЛГУ. 1988. 176 с.
Маслов Ю. С. Введение в языкознание / Издание 2-е. М.: Высшая
школа. 1987. 272 с.
Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага:
Карлов Университет. 1976. 145 с.
Махновский В. П., Кузюта Э. И., Волков Е. Е. Прогноз функ-
ционального состояния организма при адаптации к высокогорью //
Военно-медицинский журнал. 1985. № 8. С. 50—52.
Машковский М. Д. Лекарственные средства (пособие для врачей) /
6-е издание. М.: Медицина. 1967. Ч. 1. 706 с.
Меграбян А. А. Личность и сознание (в норме и патологии). М.:
Медицина. 1978. 176 с.
Медведев В. И. Устойчивость физиологических и психологических
функций человека при действии экстремальных факторов. Л.: Наука.
1982. 102 с.
Медведев С. В., Бехтерева Н. П., Воробьев В. А., Рудас М. С.,
Пахомов С. В., Рождественский Д. Г., Коротков А. Д., Скворцо-
248
ва Т. Ю. Мозговое обеспечение обработки зрительно предъявляемых
речевых стимулов на различных уровнях их интеграции. Сообщение
I. Семантические и моторные аспекты // Физиология человека 1997
№ 4. С. 5—13.
Медведев С. В., Воробьев В. А., Пахомов С. В., Рудас М. С.
Исследование методом позитронно-эмиссионной томографии обра-
ботки мозгом человека различных характеристик зрительно предъяв-
ляемых слов. Сообщение III. Мозговая система обработки граммати-
ческого рода слов // Физиология человека. 1996. № 4. С. 5—11.
Медведев С. В., Пахомов С. В. Динамическая организация моз-
говых систем. Л.: Наука. 1989. 246 с.
Медведев С. В., Пахомов С. В., Рудас М. С., Алхо К., Терваниеми
М., Рейникайнен К., Наатанен Р. О выборе состояния спокойного
бодрствования как референтного при психологических пробах // Фи-
зиология человека. 1996. № 1. С. 5—10.
Мейендорф И. Ф. О византийском исихазме и его роли в куль-
турном и историческом развитии Восточной Европы в ХГУв. // Труды
отдела древнерусской литературы. 1974. T.XXIX. С. 291—305.
Мейендорф И. Ф. Введение в святоотеческое богословие (кон-
спекты лекций) / Пер. с англ. Нью-Йорк: RBR. 1985. 357 с.
Мечковская Н. Б. Язык и религия: Пособие для студентов гума-
нитарных вузов. М.: Агентство «ФАИР». 1998. 352 с.
Милыитейн Г. И., Спивак Л. И. Психотомиметики. Л.: Медицина.
1971. 149 с.
Минин П. Главные направления древне-церковной мистики. Сер-
гиев Посад: Издание Св.-Тр.Сергиевой лавры. 1915. 87 с.
Миррахимов М. М., Айдаралиев А. А. Прогнозирование работо-
способности человека в условиях высокогорья. М.: 1979. 155 с.
Михайлова Н. А., Колычкова Т. А. Влияние стрессовых ситуаций
и изменений настроения на особенности речевого поведения // Диа-
гностика психических состояний в норме и патологии / Ред. Ф. И.
Случевский. Л.: Медицина. 1980. С. 63—69.
Мишин Г. И. Отрицательные эмоции и их преодоление (о про-
филактике нервно-психических расстройств). М.: Медицина. 1984.
78 с.
Мокиенко В. М. Образы русской речи. Историко-этимологические
и этнолингвистические очерки фразеологии. Л.: ЛГУ. 1986. 280 с.
Моляко В. А. Особенности проявления паники в условиях эко-
логического бедствия (на материале чернобыльской атомной катас-
трофы) // Психологический журнал. 1992. № 2. С. 66—73.
Монич Ю. В. Проблемы этимологии и семантики ритуализованных
действий // Вопросы языкознания. 1998. № 1. С. 97—120.
Морковкин В. В., Морковкина А. В. Язык, мышление и сознание
et vice versa // Русский язык за рубежом. 1994. № 1. С. 63—70.
Мостеллер Ф., Тьюки Дж. Анализ данных и регрессия. М.: Фи-
нансы и Статистика. 1982. Вып. 1. 80 с.
Мусхелишвили Н. Л., Шабуров Н. В., Шрейдер Ю. А. Толкование
текста как средство изменения сознания // Символ и поступок:
249
Препринт. М.: Межведомственный научный совет по проблеме «Со-
знание» / ИМГ АН СССР. 1987. С. 37-61.
Мусхелишвили Н. Л., Шрейдер Ю. А. Семантика и ритм молит-
вы И Вопросы языкознания. 1993. № 1. С. 45—51.
Налимов В. В. Вероятностная модель языка. М.: Наука. 1979.
303 с.
Налимов В. В., Дрогалина Ж. А. Вероятностная модель бессозна-
тельного И Психологический журнал. 1984. №6. С. 111—122.
Нартова-Бочавер С. К. Coping behavior в системе понятий пси-
хологии личности // Психологический журнал. 1997. № 5. С. 20—30.
Негневицкая Е. И., Шахнарович А. М. Язык и дети. М.: Наука.
1981. 111 с.
Неговский В. А. Методологические проблемы современной реа-
ниматологии Ц Вопросы философии. 1978. № 8. С. 64—73.
Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. СПб: Научный
центр проблем диалога. 1996. 757 с.
Николаева Т. М. Теория функциональной грамматики как пред-
ставление языковой данности (на материале четырех выпусков книги
«Теория функциональной грамматики») // Вопросы языкознания.
1995. № 1. С. 68-79.
Никонов А. В. К проблеме акустической диагностики функцио-
нальных состояний человека-оператора // Психологические и психо-
физиологические исследования речи / Ред. Т. Н. Ушакова. М.: Наука.
1985. С. 161-175.
Новое в лингвистике. Выпуск 6. Языковые универсалии / Ред.
Б. А. Успенский. М.: Прогресс. 1970. 299 с.
Норман Д. Память и научение / Пер. с англ. М.: Мир. 1985.
158 с.
Носенко Э. Л. Попытка системного подхода к анализу речи в
состоянии эмоциональной напряженности // Психологический жур-
нал. 1980. № 6. С. 54-62.
Носенко Э. Л., Егорова С. Н. Проявление эмоциональных состо-
яний в показателях вербальной памяти на родном и иностранном
языках // Психологический журнал. 1992. № 5. С. 72—79.
Общая психодиагностика / Ред. А. А. Бодалев, В. В. Столин. М.:
МГУ. 1987. 304 с.
Общение. Текст. Высказывание / Ред. Ю. А. Сорокин, Е. Ф.
Тарасов. М.: Наука. 1989. 175 с.
Ольхов О. Г. Опросник психофизиологического состояния рабочих
горячих цехов металлургической промышленности // Психологичес-
кий журнал. 1990. № 5. С. 42—49.
Основы теории речевой деятельности / Ред. А. А. Леонтьев. М.:
Наука. 1974. 368 с.
Откупщиков Ю. В. Из истории индоевропейского словообразо-
вания. Л.: ЛГУ. 1967. 322 с.
Откупщикова М. И. Синтаксис связного текста. Учебное пособие.
Л.: ЛГУ. 1982. 103 с.
250
Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действи-
тельностью: Референциальные аспекты семантики местоимений. М •
Наука. 1985. 271 с.
Памятники литературы Древней Руси XIV-XV в. / Сост. и ред.
Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев. М.: Художественная литература. 1981.
606 с.
Панкратова С. М. Фразеологические единицы и текст // Вестник
СПб университета. Серия 2. История, языкознание, литературоведе-
ние. 1996. Вып. 2 (№ 9). С. 65-70.
Панов А. Г., Беляев Г. С., Лобзин В. С., Копылова И. А. Аутогенная
тренировка. Л.: Медицина. 1973. 216 с.
Панфилов В. 3. Взаимоотношение языка и мышления. М.: Наука.
1971. 232 с.
Панфилов Е. Д. Место слога в словоформе. СПб: СПбГУ. 1994.
144 с.
Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ.
Л.: Наука. 1984. 205 с.
Пашковский В. Э., Пиотровская В. Р., Пиотровский Р. Г. Пси-
хиатрическая лингвистика. СПб: Наука. 1994. 160 с.
Пенфильд В., Робертс Л. Речь и мозговые механизмы / Пер.с
англ. Л.: Медицина. 1964. 264 с.
Первая Международная конференция памяти А. Р. Лурии. Тезисы
докладов / Ред. Е. Д. Хомская, Ж. М. Глозман, Д. Таппер. М.: МГУ.
1997. 144 с.
Петренко В. Ф. Проблемы эффективности речевого воздействия
в аспекте психолингвистики // Оптимизация речевого воздействия /
Ред. Р. Г. Котов. М.: Наука. 1990. С. 18-30.
Петрова В. Д. Отражение принципа синтаксического параллелизма
Псалтыри в «Житии Стефана Пермского» Епифания Премудрого //
Вестник ЛГУ. 1986. Серия 2, вып. 2. С. 61—65.
Пиаже Ж. Генетический аспект языка и мышления / Пер. с франц.
// Психолингвистика / Сост. и ред. А. М. Шахнарович. М.: Прогресс.
1984. С. 325-335.
Пиотровский Р. Г. Текст, машина, человек. Л.: Наука. 1975. 327 с.
Пиотровский Р. Г. Инженерная лингвистика и теория языка. Л.:
Наука. 1979. 112 с.
Пиотровский Р. Г. Лингвистическая синергетика — автоматичес-
кая переработка текста — терминология // Язык и современность.
СПб: СПбГУ. 1996а. С. 30-45.
Пиотровский Р. Г. О лингвистической синергетике // Научно-
техническая информация. Серия 2. 19966. № 12. С. 1—15.
Пиотровский Р. Г., Бектаев К. Б., Пиотровская А. А. Математи-
ческая лингвистика. М.: Высшая школа. 1977. 383 с.
Платонов К. И. Слово как физиологический и лечебный фактор
(вопросы теории и практики психотерапии на основе учения И. П.
Павлова). М.: Медгиз. 1957. 431 с.
251
Плотников В. В., Щекотихина Г. Н. О влиянии психофизиоло-
гического состояния человека на процессы переработки информации
И Психологический журнал. 1982. № 5. С. 27—39.
Портнов А. Н. Язык и сознание: Основные парадигмы исследо-
вания проблемы в философии XIX-XX вв. Иваново: Ивановский
Государственный Университет. 1994. 370 с.
Поспелов Н. С. В защиту категории состояния // Вопросы язы-
кознания. 1955. № 2. С. 42—54.
Правдин А. Б. К вопросу о праславянских значениях дательного
падежа // Вопросы языкознания. 1957. № 6. С.81—83.
Проблема сознания в современной западной философии: Критика
некоторых концепций / Ред. Т. А. Кузьмина. М.: Наука. 1989. 252 с.
Промышленная социальная психология / Ред. Е. С. Кузьмин,
А. Л. Свенцицкий. Л.: ЛГУ. 1982. 203 с.
Прохоров Г. М. Исихазм и общественная мысль в Восточной
Европе в XIV в. // Труды отдела древнерусской литературы. 1968.
Т.ХХШ. С. 86-108.
Прохоров Г. М. Повесть о Митяе. Л.: Наука. 1978. 238 с.
Прохоров Г. М. Поэтическое приложение к Духовной грамоте
митр. Киприана и другие ритмизованные тексты // Армянская и рус-
ская средневековые литературы / Ред. Д. С. Лихачев. Ереван: АН
АрмССР. 1986. С. 182-214.
Прохоров Г. М. Памятники переводной и русской литературы
XIV-XV веков. Л.: Наука. 1987. 293 с.
Психолингвистика / Ред. и сост. А. М. Шахнарович. М.: Прогресс.
1984. 367 с.
Психология: Словарь / Ред. А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский.
2-е изд., испр. и доп. М.: Политиздат. 1990. 494 с.
Пупынин Ю. А. Усвоение системы русского глагола ребенком //
Вопросы языкознания. 1996. № 3. С. 84—94.
Райский В. А. Психотропные средства в клинике внутренних
болезней. М.: Медицина. 1988. 187 с.
Ратмайр Р. Функциональные и культурно-сопоставительные ас-
пекты прагматических клише (на материале русского и немецкого
языков) И Вопросы языкознания. 1997. № 1. С. 15—22.
Реферовская Е. А. Философия лингвистики Гюстава Гийома. Курс
лекций по языкознанию. СПб: Гуманитарное агентство «Академичес-
кий проект». 1997. 126 с.
Речь, эмоции и личность: Материалы и сообщения Всесоюзного
симпозиума / Ред. В. И. Галунов. Л.: Научный совет по комплексным
проблемам физиологии человека и животных / Объединенный науч-
ный совет по комплексной проблеме «Физическая и техническая
акустика». АН СССР. 1978. 197 с.
Ринберг В. Л. К проблеме древнего связного текста в трудах А.
А. Потебни И Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988.
№ 6. С. 571-576.
Родионов А. А. Влияние эмоциональной напряженности на ва-
риативность понимания текста (экспериментальное исследование):
252
Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Л.: 1985.
15 с.
Рожнов В. Е. Гипнотерапия // Руководство по психотерапии /
Ред. В. Е. Рожнов. Ташкент: Медицина. 1979. С. 144—175.
Руденко Д. И., Прокопенко В. В. Философия языка: путь к новой
эпистеме // Язык и наука койца 20 века / Ред. Ю. С. Степанов. М.:
Российский гуманитарный университет. 1995. С. 118—143.
Руднев В. П. Морфология реальности. Исследование по «фило-
софии текста». М.: Русское феноменологическое общество. 1996. 207 с.
Руднев В. П. Измененные состояния сознания // Словарь культуры
XX века: Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф. 1997. С. 107—109.
Руководство по психиатрии / Ред. А. В. Снежневский. М.: Ме-
дицина. 1983. Т.1: 480 с.; т. 2: 544 с.
Русалов В. М.» Русалова М. Н.» Калашникова И. Г., Стрельникова
Т. Н. Асимметрия электрической активности мозга человека у пред-
ставителей различных типов, диагносцированных методом дифферен-
циальной психологии // Индивидуальный мозг. Структурные основы
индивидуальных особенностей поведения / Ред. П. В. Симонов. М.:
Наука. 1993. С. 92-108.
Садур В. Г. Статьи по проблемам языка как второй сигнальной
системы // Реферативный журнал «Общественные науки в СССР».
Серия 6: Языкознание. 1984. № 1. С. 86— 88.
Сахарный Л. В. Введение в психолингвистику: Курс лекций. Л.:
ЛГУ. 1989. 184 с.
Свядощ А. М. Неврозы и их лечение. М.: Медгиз. 1959. 366 с.
Свядощ А. М. Аутогенная тренировка // Руководство по психо-
терапии / Ред. В. Е. Рожнов. Ташкент: Медицина. 1979. С. 176—191.
Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме / Пер. с англ. М.:
Медгиз. 1960. 254 с.
Семичов С. Б. Предболезненные психические расстройства. Л.:
Медицина. 1987. 182 с.
Симеон Новый Богослов. Слова / Пер.с греч. еп. Феофана. М.:
М. Катков. 1882. Вып. 2. 450 с.
Симонов П. В. Адаптивные функции эмоций // Вопросы физио-
логии. 1996. № 2. С. 5—9.
Симонов П. В. Светлое пятно сознания // Вестник РАН. 1999.
№ 9. С. 785-789.
Сиротинина О. Б. Русская разговорная речь. М.: Просвещение.
1983. 80 с.
Слобин Д. Когнитивные предпосылки развития грамматики /
Пер. с англ. // Психолингвистика / Ред. и сост. А. М. Шахнарович.
М.: Прогресс. 1984. С. 143-207.
Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика / Пер. с англ. М.: Про-
гресс. 1976. 350 с.
Словарь книжников и книжности Древней Руси / Ред. Д. С.
Лихачев. Л.: Наука. 1988. Вып. 2, ч. 1. 516 с.
253
Слюсарева Н. А. Функции языка // Лингвистический энцикло-
педический словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия.
1990. С. 564-565.
Смирнов В. М. Стереотаксическая неврология. Л.: Медицина.
1976. 264 с.
Смирнов И. В., Безносюк Е. В., Журавлев А. Н. Психотехнологии:
Компьютерный психосемантический анализ и психокоррекция на
неосознаваемом уровне. М.: Прогресс-Культура. 1995. 416 с.
Современный русский язык. Издание 4-е / Ред. Д. Э. Розенталь.
М.: Высшая школа. 1984. 735 с.
Солнцев В. М. Язык как системно-структурное образование. М.:
Наука. 1971. 294 с.
Солнцев В. М. Вариативность как общее свойство языковой сис-
темы // Вопросы языкознания. 1984. № 2. С. 31—42.
Сорокин Ю. А. Психолингвистика в третьем тысячелетии // Лин-
гвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы / Тезисы Между-
народной конференции / Ред. И. М. Кобозева. М.: МГУ. 1995. Т. 2.
С. 480-482.
Соссюр Ф.де. Курс общей лингвистики // Idem. Труды по язы-
кознанию / Пер. с франц. М.: Прогресс. 1977. С. 31—274.
Спивак Д. Л. Искусственно вызываемые состояния измененного
сознания (на материале инсулинотерапии) и их лингвистические кор-
реляты // Физиология человека. 1980. № 1. С. 141—149 (англ.пер.:
Artificially induced altered states of consciousness (observations during
insulin therapy) and their linguistic correlates // Human physiology (NY).
1980. N 1. P. 75-81).
Спивак Д. Л. Язык в условиях измененных состояний сознания
// Вопросы языкознания. 1983. № 5. С. 43—49.
Спивак Д. Л. Лингвистика измененных состояний сознания: про-
блемы и перспективы. Вопросы языкознания. 1985. №1. С. 50—57.
Спивак Д. Л. Лингвистика измененных состояний сознания. Л.:
Наука. 1986. 92 с. (англ, пер.: Linguistics of altered states of consciousness
/ Transl. by L. Klindt. Bochum: Brockmeyer Universitaetsverlag. 1992.
122 p.).
Спивак Д. Л. Лингвистика измененных состояний сознания: про-
блема текста // Вопросы языкознания. 1987. № 2. С.77—84 (нем.пер.:
Linguistik der veraenderten Bewusstseinszustaende // Gesellschaftswis-
senschaften. 1989. № 2 (58). S. 149-159).
Спивак Д. Л. Язык при измененных состояниях сознания. Л.:
Наука. 1989. 88 с.
Спивак Д. Л. Измененные состояния массового сознания. СПб:
Гарт-Курсив. 1996а. 128 с.
Спивак Д. Л. Матричные построения в стиле «плетения словес» //
Труды отдела древнерусской литературы. 19966. T.XLIX. С. 99—111.
Спивак Л. И. Измененные состояния сознания у здоровых людей
(постановка вопроса, перспективы исследований) // Физиология че-
ловека. 1988. № 1. С.138-147.
254
Спивак Л. И., Бехтерева Н. П., Данько С. Г., Спивак Д. Л.,
Болотских В. М. Характеристики электрической активности мозга
как показатели психических состояний роженицы // Физиология
человека. 1997. № 5. С.44—50 (англ.пер.: Electrical brain activity as a
mental state correlate of parturients // Human Physiology (NY). 1997.
№ 5. P. 550-555).
Спивак Л. И., Кропотов Ю. Д.» Спивак Д. Л., Севастьянов А. В.
Вызванные потенциалы при голотропном дыхании // Физиология
человека. 1994. № 1. С. 44—48.
Спивак Л. И., Пузенко В. Ю, Медведев С. В., Поляков Ю. И.
Нейрофизиологические корреляты измененного состояния сознания
при гипнозе // Физиология человека. 1990. № 6. С. 21—26.
Спивак Л. И., Райский В. А., Виленский Б. С. Осложнения
психофармакологической терапии. Л.: Медицина. 1988. 168 с.
Спивак Л. И., Спивак Д. Л. Измененные состояния сознания:
типология, семиотика, психофизиология // Сознание и физическая
реальность. 1996. № 4. С. 48—55 (англ.пер.: Altered states of consciousness
and their psychophysiological correlates // Consciousness and Physical
Reality. 1998. № 1. P. 76-82).
Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. M.: Политиздат. 1972.
301 с.
Спиркин А. Г., Ярошевский М. Г. Сознание // Философский
энциклопедический словарь / Ред. П. Н. Федосеев, С. М. Ковалев,
В. Г. Панов. М.: Советская энциклопедия. 1983. С. 622—624.
Справочник по психиатрии / Ред. А. В. Снежневский. М.: Ме-
дицина. 1985. 416 с.
Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка.
СПб: Императорская Академия наук. 1893. Т. 1. 1419 + 49 с.
Степанов Ю. С. Имена, предикаты, предложения (семиологичес-
кая грамматика). М.: Наука. 1981. 360 с.
Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические
проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: Наука. 1985. 335 с.
Степанов Ю. С. Предикация // Лингвистический энциклопеди-
ческий словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия.
1990а. С. 393-394.
Степанов Ю. С. Семиотика // Лингвистический энциклопедичес-
кий словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия. 19906.
С. 440-442.
Столяров Г. В. Лекарственные психозы и психотомиметические
средства. М.: Медицина. 1964. 453 с.
Стрелков Ю. К. Психология жизненных кризисов и значимых
событий // Психологический журнал. 1993. № 5. С. 141—143.
Субботин М. М. Теория и практика нелинейного письма (взгляд
сквозь призму грамматологии Ж. Деррида) // Вопросы философии.
1993. № 3. С. 36-45.
Талызина Н. Ф. [Вступительная статья] // Психодиагностика:
теория и практика / Пер.с нем. / Ред. Н. Ф. Талызина. М.: Прогресс.
1986. С.3-26.
255
Тарасов Е. Ф. Тенденции развития психолингвистики. М.: Наука.
1987. 167 с.
Тарланов 3. К. Методы и принципы лингвистического анализа.
Петрозаводск: Издательство Петрозаводского Университета. 1995а.
189 с.
Тарланов 3. К. О синтаксических границах сложного предложения
в русском языке: к спорам вокруг известного // Вопросы языкознания.
19956. № 2. С. 83—90.
Ташлыков В. А. Психология лечебного процесса. Л.: Медицина.
1984. 191 с.
Телешевская М. Э. Наркопсихотерапия // Руководство по пси-
хотерапии / Ред. В. Е. Рожнов. Ташкент: Медицина. 1979. С.275—282.
Телия В. Н. О специфике отображения мира психики и знания
в языке // Сущность, развитие и функции языка / Ред. Г. В. Степанов.
М.: Наука. 1987. С. 65-74.
Телия В. Н. Номинация // Лингвистический энциклопедический
словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия. 1990а.
С. 336-337.
Телия В. Н. Фразеологизм // Лингвистический энциклопедичес-
кий словарь / Ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия. 19906.
С. 559-560.
Темков И., Киров К. Клиническая психофармакология. / Пер. с
болг. М.: Медицина. 1971. 355 с.
Теория функциональной грамматики. Введение, аспекгуальность,
временная локализованность, таксис / Ред. А. В. Бондарко. Л.: Наука.
1987. 348 с.
Теория функциональной грамматики. Темпоральность, модаль-
ность / Ред. А. В. Бондарко. Л.: Наука. 1990. 263 с.
Теория функциональной грамматики. Персональность, залого-
вость / Ред. А. В. Бондарко. СПб: Наука. 1991. 370 с.
Теория функциональной грамматики. Субъектность, объектность,
коммуникативная перспектива высказывания, определенность / Ред.
А. В. Бондарко. СПб: Наука. 1992. 304 с.
Трауготт Н. Н. О нарушениях взаимодействия сигнальных систем.
М.-Л.: Издательство АН СССР. 1957. 223 с.
Траченко О. П. О факторах, определяющих латерализацию вос-
приятия слов // Нейропсихологический анализ межполушарной асим-
метрии мозга / Ред. Е. Д. Хомская. М.: Наука. 1986. С. 131—138.
Турбина О. А. Сравнительно-историческое исследование тенден-
ций формирования французского классического предложения: Авто-
реферат диссертации ... доктора филологических наук. Екатеринбург:
Уральский Государственный педагогический университет. 1996. 42 с.
Улуханов И. С. О языке Древней Руси. М.: Наука. 1972. 135 с.
Унилатеральный электросудорожный припадок: Нейрофизиоло-
гия, клиника, лечебное действие при психозах / Ред. Н. Н. Трауготт.
Л.: Наука. 1979. 171 с.
Уфимцева А. А. Лексическое значение: Принцип семиологичес-
кого описания лексики. М.: Наука. 1986. 239 с.
256
Ушакова Т. Н., Шустова Л. А., Свидерская Н. Е. Связь речевого
процесса с мозговыми структурами // Психологические и психофи-
зиологические исследования речи / Ред. Т. Н. Ушакова М • Наука
1985. С. 161 — 175.
Философские проблемы теории адаптации / Ред. Г. И. Царего-
родцев. М.: Мысль. 1975. 242 с.
Фразеологический словарь русского языка / Издание пятое / Ред.
А. И. Молотков. СПб: Вариант. 1994. 543 с.
Фрайданк Д. К сущности и предпосылкам стиля плетения словес //
Ученици и последователи на Евтимий Търновски. Втори международен
симпозиум / Ред. П. Русев. София: БАН. 1980. С. 89—93.
Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личнос-
ти / Пер. с англ. М.: Прогресс. 1987. 233 с.
Фрейд 3. Я и Оно / Пер. с нем. // Хрестоматия по истории
психологии. Период открытого кризиса (начало 10-х годов — середина
30-х годов XX в.) / Ред. П. Я. Гальперин, А. Н. Ждан. М.: МГУ
1980. С. 184-211.
Фрумкина Р. М. Есть ли у современной лингвистики своя эпис-
темология? // Язык и наука конца 20 века / Ред. Ю. С. Степанов.
М.: Российский гуманитарный университет. 1995. С. 74—117.
Фрумкина Р. М. «Теории среднего уровня» в современной лин-
гвистике // Вопросы языкознания. 1996. № 2. С. 55—67.
Фрумкина Р. М., Михеев А. В., Мостовая А. Д., Рюмина Н. А.
Семантика и категоризация. М.: Наука. 1991. 168 с.
Хайман X. Действие психотропных средств на здоровый организм
и его значение для прогнозирования клинического эффекта // Успехи
лекарственной терапии психических расстройств. Женева: Всемирная
Организация Здравоохранения. 1977. С. 76—86.
Хананашвили М. М. Механизмы нормальной и патологической
условно-рефлекторной деятельности. Л.: Медицина. 1972. 223 с.
Харитонов Р. А. Лечение психозов холинолитическими комами //
Журнал невропатологии и психиатрии им.С. С. Корсакова. 1977. № 9.
С. 1399-1402.
Харре Р. Вторая когнитивная революция // Психологический
журнал. 1996. № 2. С. 3—15.
Хартунг Ю., Брейдо Е. Гипертекст как объект лингвистического
анализа // Вестник МГУ. 1996. № 3. С. 61—77.
Хисматулин А. А, О сочинении «Эликсир счастья» Абу Хамида
ал-Газали ат-Туси // Страны и народы Востока. 1998. Вып. XXX. С.
204-228.
Цейтлин С. Н. Детские речевые инновации — прошлое или
будущее нашего языка? // Лингвистика на исходе XX века: Итоги и
перспективы. Тезисы Международной конференции / Ред. И. М. Ко-
бозева. М.: Филология. 1995. Т. 2. С. 538—539.
Цзен Н. В., Пахомов Ю. В. Психотренинг: игры и упражнения.
М.: Физкультура и спорт. 1988. 272 с.
Циммерлинг А. В. Древнеисландские предикативы и гипотеза о
категории состояния // Вопросы языкознания. 1998. № 1. С. 36—59.
257
Черепанова И. Ю. Вербальная суггестия: теория, методика,
социально-лингвистический эксперимент. Автореферат диссертации
... доктора филологических наук. М.: ИЯ РАН. 1996. 49 с.
Черниговская Т. В., Деглин В. Л. Метафорическое и силлогис-
тическое мышление как проявление функциональной асимметрии
мозга // Труды по знаковым системам XIX. Тарту: ТГУ. 1986. С. 68—84.
Черток Л. Гипноз (проблемы теории и практики; техника) / Пер.
с франц. М.: Медицина. 1972. 160 с.
Чулкова В. С. «Женщина должна молчать...» Исследования в
области феминистской лингвистики // Социальные и гуманитарные
науки. Зарубежная литература. Серия 6. Языкознание. 1994. № 3.
С. 52-56.
Шабес В. Я. Событие и текст. М.: Высшая школа. 1989. 175 с.
Шанин В. Ю. Кетаминовая анестезия в неотложной хирургии и
ее влияние на некоторые показатели гомеостаза. Автореферат дис-
сертации ... кандидата медицинских наук. Л.: ВМА. 1985. 20 с.
Шапиро А. Б. Есть ли в русском языке категория состояния как
часть речи? // Вопросы языкознания. 1955. № 2. С. 42—54.
Шапкин С. А., Дикая Л. А. Деятельность в особых условиях:
компонентный анализ структуры и стратегий адаптации // Психоло-
гический журнал. 1996. № 1. С. 19—34.
Шахнарович А. М. (Рец. на кн.:) Спивак Д. Л. Лингвистика
измененных состояний сознания. Л.: Наука, 1986. 92 с. // Известия
АН СССР. Серия литературы и языка. 1987. № 1. С. 89—90.
Шахнарович А. М. (Рец. на кн.:) Спивак Д. Л. Язык при изме-
ненных состояниях сознания. Л.: Наука, 1989. 88с. // Известия АН
СССР. Серия литературы и языка. 1990. № 1. С. 195—196.
Шахнарович А. М. Общая психолингвистика. Учебное пособие.
М.: РОУ. 1995. 97 с.
Шахнарович А. М., Юрьева Н. М. Психолингвистический анализ
семантики и грамматики (на материале онтогенеза речи). М.: Наука.
1990. 168 с.
Штерн А. С. О возможности расширения гипотезы Якобсона //
VII Всесоюзный симпозиум по психолингвистике и теории комму-
никации: Тезисы докладов / Ред. Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов,
Н. В. Уфимцева. М.: Институт языкознания АН СССР. 1982. С. 140—
141.
Штерн А. С. Статистическая обработка экспериментальных дан-
ных // Прикладное языкознание / Ред. А. С. Герд. СПб: Издательство
СПб Университета. 1996. С. 224—233.
Штерн А. С., Элькин Ю. А. Опознание слова при снижении
слуха // Совершенствование методов диагностики и преодоления на-
рушений речи / Ред.В. А. Ковшиков. Л.: ЛГПИ им.А. И. Герцена.
1989. С.144-150.
Штернберг Э. Я. Клиника деменций пресенильного возраста. Л.:
Медицина. 1967. 247 с.
Шульц И. Г. Аутогенная тренировка / Пер. с нем. М.: Медицина.
1985. 31 с.
258
Эмоции и автоматическое распознавание речи. Материалы пятого
Всесоюзного совещания-симпозиума «Акустика речи и слуха». Одесса:
ОГУ им. И. И. Мечникова. 1989. 128 с.
Южак К. И. Лад: тип порядка, динамическая и эволюционирующая
система // Традиции музыкальной науки / Ред. и сост. Л. Г. Ковнацкая.
Л.: Советский композитор. 1989. С. 45—69.
Юрков Е. Е., Беликова Л. Г., Ерофеев И. Н., Попова Т. И.,
Хорохордина О. В. Говорение как вид речевой деятельности и объект
тестирования // Вестник СПб университета. Серия 2. История, язы-
кознание, литературоведение. 1996. Вып. 2 (№ 9). С. 40—49.
Язык и интеллект / Пер. с англ, и нем. / Сост.В. В. Петров. М.:
Прогресс. 1995. 413 с.
Язык и когнитивная деятельность / Ред. Р. М. Фрумкина. М.:
ИЯ АН СССР. 1989. 144 с.
Язык и личность / Ред. Д. Н. Шмелев. М.: Наука. 1989. 216 с.
Якобсон Р. О. Афазия как лингвистическая проблема // Афазия
и восстановительное обучение. Тексты / Ред. Л. С. Цветкова, Ж. М.
Глозман. М.: МГУ. 1983. С. 138-142.
Якобсон Р. О. О «Стихах, сочиненных ночью во время бессон-
ницы» // Idem. Работы по поэтике. М.: Прогресс. 1987. С. 192—205.
Якушин Б. В. Происхождение человека и языка в процессе тру-
довой деятельности // Онтология языка как общественного явления
/ Ред. Г. В. Степанов, В. 3. Панфилов. М.: Наука. 1983. С. 37—104.
Ярцева В. Н. Контрастивная грамматика. М.: Наука. 1981. ПО с.
Ярцева В. Н. О принципах построения исторической грамматики
русского языка // Вопросы языкознания. 1986. № 5. С. 23—32.
Ястрежембский В. Р. (Рец. на кн.:) Спивак Д. Л. Язык при
измененных состояниях сознания. Л.: Наука. 1989. 88 с. // Рефера-
тивный журнал «Общественные науки в СССР». Серия 6: Языкозна-
ние. 1990. № 4. С. 78-80.
Яхин К. К., Менделевич Д. М. Клинический опросник для вы-
явления невротических состояний. Казань: Казанский Государствен-
ный мединститут. 1978. 24 с.
Alman В., Lambrou Р. Self-hypnosis: The complete manual for health
and self-change / Second edition. NY: Brunner / Mazel. 1992. 283 p.
Altered states of consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden City, New
York: Anchor Books / Doubleday and Co. 1969. 589 p.
Altmann G. Das Piotrowski-Gesetz und seine Verallgemeinerungen //
Exakte Sprachwandelforschung. Theoretische Beitraege, statistische Analysen
und Arbeitsberichte / Eds. K. Best, J. Kohlhase. Goettingen: Herodot.
1983. S. 59-90.
Amarel M., Cheek F. Some effects of LSD-25 on verbal communica-
tion // Journal of Abnormal Psychology. 1965. Vol. 70. P. 453—456.
Ausgewaehlte Bibliographie zur Psycholinguistik und Sprachpsycholo-
gie / Eds. U. Bach, D. Wolff. Koenigstein: Scriptor. 1980. 434 S.
259
Barabasz A. Antarctic isolation and imaginative involvement: preliminary
findings. A brief communication // International Journal of Clinical and
Experimental Hypnosis. 1984. № 3. P. 296—300.
Berger F. Drugs of the future // Psychiatry. Proceedings of the 5th
World Congress of Psychiatry / Eds. R. de la Fuente, M. Weisman. -
Amsterdam - NY: Excerpta Medica / Elsevier. 1973. P. 1: 783 p.
Bogoch S., Dreyfus J. The broad range of use of DPH bioelectrical
stabilizer: Bibliography and review. NY: The Dreyfus Medical Foundation.
1983. 158 p.
Broken images, broken selves: Dissociative narratives in clinical practice
/ Eds. S. Krippner, S. Powers. Washington, DC: Brunner / Mazel. 1997.
372 p.
Broughton R. Human consciousness and sleep/waking rhythms //
Handbook of states of consciousness / Eds. B. Wolman, M. Ullman. -
NY: Van Nostrand Reinhold Company. 1986. P. 461—484.
Brown D., Fromm E. Selected bibliography of readings in altered states
of consciousness in normal individuals // International Journal of Clinical
and Experimental Hypnosis. 1977. № 4. P. 388—391.
Bucci W., Freedman N. The language of depression // Bulletin of the
Menninger Clinic. 1981. № 4. P. 334—358.
Bush N., Giles M. Psycholinguistischer Sprachunterricht. Muenchen
- Basel: E. Reinhardt. 1976. 220 S.
Chaika E. Thought disorder or speech disorder in Schizophrenia //
Schizophrenia Bulletin. 1982. № 8. P. 588—591.
Chomsky N. Language and mind. NY: Harcourt—Brace—Jovanovich.
1972. 194 p.
Cipolli C., Salzarulo P., Calabrese A. Memory processes involved in
morning recall of mental REM-sleep experience: A psycholinguistic study
// Perceptual and Motor Skills. 1981. № 2. P. 391—406.
Clark Ch., Heaton R., Wiens A. Neuropsychological functioning after
prolonged high altitude exposure in mountaineering // Aviation, Space and
Environmental Medicine. 1983. № 3. P. 202—207.
Collins P. A comparison of the oral syntactic performance of alcoholic
and non-alcoholic adults // Language and Speech. 1980. № 3. P. 281—288.
Colombel H. Essai sur la place de la cure de Sakel en France: Thfcse. —
Bourg. 1969. 91 p.
Crick F., Koch Chr. Towards a neurobiological theory of
consciousness // Seminars in The Neurosciences. 1990. Vol. 2. P. 263—275.
Current themes in linguistics: Bilingualism, experimental linguistics,
and language typologies / Ed. F. Eckman. Washington-London: Hemisphere.
1977. 277 p.
Debus G., Janke W. Psychopharmacology // German Journal of
Psychology. 1981. № 2. P. 149-168.
Deehert H., Raupach M. Psycholinguistic models of production — an
interdisciplinary workshop // International Journal of Psycholinguistics.
1980. № 4. P. 91-95.
260
Deikman A. Deautomatization and the mystic experience // Altered
states of consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden City, New York- Anchor
Books / Doubleday and Co. 1969. P. 25-46. ’
Delmonte M. Electrocortical activity and related phenomena associated
with meditation practice: a literature review // International Journal of
Neuroscience. 1984. № 3—4. P. 217—231.
Denber G. Textbook of clinical psychopharmacology. Stuttgart: G.
Thieme. 1979. 356 p.
Devlin K. Goodbye, Descartes. The end of logic and the search for a
new cosmology of the mind. NY, Chichester, Brisbane etc.: J. Wiley and
sons. 1997. 301 p.
Dfez-Manrique J., Arenal A., Vdzquez-Barquero J. Senile and presenile
dementias // The European handbook of psychiatry and mental health /
Ed. A. Seva. — Barcelona—Zaragoza: Anthropos / Prensas Universitarias
de Zaragoza. 1991. P. 1676-1693.
Dittrich A. Probleme der pharmakopsychologischen Forschung //
Klinische Psychologie II. Methoden, Ergebnisse und Probleme der
Forschung / Eds. J. Schraml, U. Baumann. Bern: Hans Huber Verlag.
1974. S. 523-558.
Dittrich A. Studies on altered states of consciousness in normals //
Psychiatrische Universitaetsklinik Zuerich, Burghoelzli. Forschungs-
direktion. Zehnjahrebericht 1969—1979. Zuerich: Forschungsdirektion.
1979. P. 188-197.
Dittrich A., von Arx S., Staub S. International study on altered states
of consciousness (ISASC). Part 1: Theoretical considerations and research
procedures // Schweizerische Zeitschrift fuer Psychologie und ihre
Anwendungen. 1981. № 3. P. 189—200.
Dittrich A., von Arx S., Staub S. (unter mitarbeit von E. Cochrane,
M. Cordero, D. Davenport, R. Davenport, H. Deters et al.). Internationale
Studie ueber veraenderte Wachbewusstseinszustaende (ISASC):
Zusammenfassung der Ergebnisse // Wissenschaftlicher Schlussbericht zum
Nationalfondsprojekt Nr. 1.958—0.79. Zuerich: s. 1. 1982. 217 S.
Dittrich A., von Arx S., Staub S. International study on altered states
of consciousness (ISASC). Summary of the results // The German Journal
of Psychology. 1985. № 4. P. 319-339.
Dreyfus J. A remarkable medicine has been overlooked. New York:
Dreyfus Medical Foundation. 1988. 168+XVIp.
Dziubenko M. «New poetry» and perspectives for philology // Poetics
Journal. 1989. № 8. P. 24-31.
Earle J. Cerebral lateration and meditation: a review of literature //
Journal of Transpersonal Psychology. 1981. № 2. P. 155—173.
Ellis E. Ancient anodynes. London: W. Heinemann Medical Books.
1946. 187 p.
Erwin-Tripp S. An overview of theories of grammatical development
// The ontogenesis of grammar / Ed. D. Slobin. NY-London: Academic
press. 1971. P. 189-215.
Ethnopsychotherapie. Psychotherapie mittels aussergewoehnlicher
Bewusstseinszustaende in westlichen und indigenen Kulturen / Eds. A.
Dittrich, Chr. Scharfetter. - Stuttgart: F. Enke Verlag. 1987. 246 S.
261
Farrell J. Poetry and altered states of consciousness // Journal of
Altered States of Consciousness. 1979—1980. № 2. P. 123—147.
Ferguson Ph. The psychobiology of transcendental meditation: a review
// Journal of Altered States of Consciousness. 1975. № 1. P. 15—37.
Fischer R. A cartography of ecstatic and meditative states // Science.
1971. Vol. 174. P. 897-904.
Flor-Henry P. Cerebral basis of psychopathology. Boston.: J. Wright.
1983. 357p.
Fluck M. Young children’s comprehension of complex sentences //
Language and Speech. 1977. № 1. P. 48—65.
Fluck M. Comprehension of relative clauses by children aged five to
nine years // Language and Speech. 1978. № 2. P. 190—201.
Foss D., Hakes D. Psycholinguistics. New Jersey: Prentice-Hall. 1978.
426 p.
Foulkes D. Theories of dream formation and recent studies of sleep
consciousness // Altered states of consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden
City, New York: Anchor Books / Doubleday and Co. 1969. P. 115—176.
Freud S. A general introduction to psychoanalysis. NY: Pocket Books.
1975. 480 p.
Fromm E. Primary and secondary process in waking and in altered
states of consciousness // Journal of Altered States of Consciousness.
1978-1979. № 2. P. 115-129.
Fromm E. Primary and secondary process in waking and in altered
states of consciousness // Academic Psychology Bulletin. 1981. № 1. P.
29-45.
Gardner H. The mind’s new science: A history of the cognitive
revolution. NY: Basic Books. 1987. 430 p.
Gazzaniga M. Brain mechanisms and conscious experience //
Experimental and theoretical studies of consciousness / Ed. G. Bock,
J. Marsh. Chichester — NY — Brisbane — Toronto—Singapore: J. Wiley
and Sons. 1993. P. 247-256.
Gill M. Hypnosis as altered and regressed state of consciousness //
Бессознательное / Ред. А. С. Прангишвили, A. E. Шерозия, Ф. В.
Бассин. Тбилиси: Мецниереба. 1978. Т.2. С.152—161.
Glenville М., Broughton R. Reliability of the Stanford sleepiness scale
compared to short duration performance tests and the Wilkinson auditory
vigilance task // Pharmacology of the states of alertness / Ed. P. Passouant,
I. Oswald. Oxford: Pergamon Press. 1979. P. 235—244.
Goldstein L., Stolzfus N. Psychoactive drug-induced changes of inter-
hemispheric EEG amplitude relationships // Agents and Actions. 1973. №
3. P. 124-132.
Goodblatt Ch., Glicksohn J. Cognitive psychology and Whitman’s
«Song of Myself» // Mosaic. 1986. Vol. 19. (= Literature and altered states
of consciousness. Part 1). № 3. P. 83—90.
Gowan J. Altered states of consciousness: a taxonomy // Journal of
Altered States of Consciousness. 1978—1979. № 2. P. 141—157.
Gregersen E. Sexual linguistics // Annals of the New York Academy
of Sciences. 1979. Vol. 327. P. 3—19.
262
Grof S. The adventure of self-discovery. Dimensions of consciousness
and new perspectives in psychotherapy and inner exploration. Albany: State
University of NY Press. 1988. 321p.
Gruzelier J., Crawford H. A midstream view of the neuropsychology
of hypnosis: recent research and future directions // Contemporary hvnnosis
research / Eds. E. Fromm, M. Nash. NY: Guilford. 1992. P. 227—266.
Gurwitsch A. Thdorie du champ de la conscience. Bruges: Desclie
1957. 347 p.
Hackett Th. Reactions to the imminence of death // The threat of
impending disaster: Contributions to the psychology of stress / Ed.
G. Grosser. Cambridge (Mass.): The MIT Press. 1964. P. 300—311.
Handbook of applied psycholinguistics / Ed. Sh. Rosenberg. Hillsdale
(N. J.): Erlbaum. 1982. 616 p.
Handbook of psycholinguistics / Ed. M. Gemsbacher. NY: Academic
Press. 1994. 1174 p.
Handbook of states of consciousness / Eds. B. Wolman, M. Ullman. NY:
Van Nostrand Reinhold Company. 1986. 672p.
Hildebrand-Nilsohn M. Die Entwicklung der Sprache: Phylogenese
und Ontogenese. Frankfurt am Main: Campus. 1980. 396 S.
Hiltmann H. Kompenduim der psychodiagnostischen Tests. Bern-
Stuttgart: H. Huber. 1967. 295 S.
Holloway R. Jacques Lacan: Language as foundational of the
unconscious // Edward Sapir Monograph Series in Language, Culture, and
Cognition. 1981. № 9. P. 135-147.
Horgan J. Can science explain consciousness? // Scientific American.
1994. July. P. 88-94.
Hunt H. A cognitive psychology of mystical and altered-state experience
// Perceptual and Motor Skills. 1984. Vol. 58. P. 467-513.
Hunt H. Cognition and states of consciousness: the necessity for
empirical study of ordinary and non-ordinary consciousness for contemporary
cognitive psychology // Perceptual and Motor Skills. 1985a. Vol. 60.
P. 239-282.
Hunt H. Relations between the phenomena of religious mysticism
(altered states of consciousness) and the psychology of thought: a cognitive
psychology of states of consciousness and the necessity of subjective states
for cognitive theory // Perceptual and Motor Skills. 1985b. Vol. 61.
P. 911-961.
1. Intemationaler Kongress des Europaeischen Collegiums fuer Bewus-
stseinsstudien : Welten des Bewusstseins.— Goettingen: ECBS. 1992. 25 S.
Ingram E. Attainment and diagnostic testing // Language testing
symposium. A psycholinguistic approach / Ed. A. Davies. London: Oxford
University Press. 1970. P. 70—97.
Jaeger J., Lockwood A., Kemmerer D., Van Valin R., Muiphy B.,
Khalak H. A positron emission tomographic study of regular and irregular
verb morphology in English // Language. 1996. № 3. P. 451—497.
Jantsch E. An ontogenetic model of consciousness // Journal of Altered
States of Consciousness. 1977—1978. № 1. P. 37—47.
263
Jasiukaitis P., Nouriani B., Hugdahl K., Spiegel D. Relateralizing
hypnosis: or, have we been barking up the wrong hemisphere? // The
International Journal of Clinical and Experimental Hypnosis. 1997. № 2.
P. 158-177.
Kaplan H., Sadock B., Grebb J. Synopsis of psychiatry: Behavioral
sciences, clinical psychiatry. Baltimore: Williams and Wilkins. 1991. 1257 p.
Kieback D. Zur Problematik psychologischer Testvervahren in der
Pharmakopsychiatrie // Pharmakopsychiatrie. 1982. № 5. S. 175—180.
Kiparsky P. Linguistic universals and linguistic change // Universals
in linguistic theory / Eds. E. Bach, R. Harms. NY: Holt, Reinhart and
Winston. 1968. P. 171-205.
Koehler R. Synergetic linguistics // Contributions to quantitative
linguistics. Proceedings of the 1st International Conference on quantitative
linguistics (QUALCO). Dordrecht — Boston — London: Kluwer Academic
Publishers. 1993. P. 41-52.
Krippner S. The effects of psychedelic experience on language
functioning // Psychedelics: The uses and implications of hallucinogenic
drugs / Eds. B. Aaronson, H. Osmond. Garden City (N. J.): Doubleday.
1970. P. 214-238.
Krippner S., Winkler M. Postmodemity and consciousness studies //
The Journal of Mind and Behaviour. 1995. № 3. P. 255—280.
Krupitzky E. M., Grinenko A. Y. Ketamine psychotherapy: Results
and mechanisms // Everything is according the way: Voices of Russian
transpersonalism. Brisbane: Bolda-Lok Publishing and Educational
Enterprises. 1997. P. 61—96.
Laughlin Ch., McManus J., d’Aquili E. Mature contemplation //
Zygon. 1993. № 2. P. 177-199.
Leary T. Artificial intelligence: Hesse’s prophetic «Glass Bead Game» //
Mosaic. 1986. Vol. 19 (= Literature and altered states of consciousness.
№ 4. P. 195-207.
Leight K., Ellis H. Emotional mood states, strategies, and state-
dependency in memory // Journal of Verbal Learning and Verbal Behaviour.
1981. № 3. P. 251-266.
Leodolter R. Das Sprachverhalten von Angeklagten vor Gericht. Eine
explorative Studie // Wiener Linguistische Gazette. 1973. № 5. S. 3—36.
Literature and altered states of consciousness (= Mosaic). Winnipeg:
University of Manitoba. 1986. P. 1 (№ XIX/3): 108 p.; p. 2 (№ XIX/4):
208 p.
Lohrey A. The meaning of consciousness. Ann Arbor: The University
of Michigan Press. 1997. 302 p.
Ludwig A. Altered states of consciousness // Archives of General
Psychiatry. 1966. Vol. 15. P. 225—234.
Ludwig A. Altered states of consciousness // Altered states of
consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden City, New York: Anchor Books /
Doubleday and Co. 1969. P. 11—24.
Ludwig A., Surawicz F. Restitutive therapies // American handbook
of psychiatry / Ed. S. Arieti. New York: Basic Books. 1975. Vol. 5:
Treatment. P. 514—524.
264
Luthe W Autogenic training: method, research, and application in
medicine // Altered states of consciousness / Ed. Ch. Tart Garden Citv
New York: Anchor Books / Doubleday and Co. 1969. P. 316—326.
MacKay D. Speech errors: retrospect and prospect // Errors in linguistic
performance: slips of the tongue, ear, pen, and hand / Ed. V. Fromkin. New
York: Academic Press. 1981. P. 319—332.
Maher B. The language of schizophrenia: A review and interpretation //
British Journal of Psychiatry. 1972. Vol. 120. P. 3—17.
Mansell Pattison E., Kahan J. Personal experience as a conceptual
tool for modes of consciousness // Handbook of states of consciousness /
Eds. B. Wolman, M. Ullman. NY: Van Nostrand Reinhold Company.
1986. P. 199—248.
Martindale C. The grammar of altered states of consciousness: a semiotic
reinterpretation of aspects of psychoanalytic theory // Psychoanalysis and
Contemporary Science. 1975. Vol. 4. P. 331—354.
Martindale C. Creativity, consciousness and cortical arousal // Journal
of Altered States of Consciousness. 1977—1978a. № 1. P. 69—87.
Martindale C. Theories of the evolution of consciousness // Journal
of Altered States of Consciousness. 1977—1978b. № 3. P. 261—279.
Martindale C. Cognition and consciousness. Homewood, Ill.: Dorsey
Press. 1981. 462p.
Martindale C., Covello E., West A. Primary process cognition and
hemispheric activity // The Journal of Genetic Psychology. 1985. № 1.
P. 79—87.
Martindale C., Fischer R. The effects of psilocybin on primary process
content in language // Confinia Psychiatrica. 1977. № 20. P. 195—202.
McLaughlin S. The relation between physical dimensions and higher
consciousness // Journal of Altered States of Consciousness. 1979—1980.
№ 1. P. 65-82.
Meadow M. Spiritual and transpersonal aspects of altered states of
consciousness: a symposium report 11 Journal of Transpersonal Psychology.
1979. № 1. P. 59-74.
Milne D., Gray D. Evidence bearing on the generalizability of laboratory
findings relating to high-altitude mountaineering // Perceptual and Motor
Skills. 1983. № 57. P. 172-174.
Mithen S. The prehistory of mind. London: Thames and Hudson.
1996. 288 p.
Moeller H., von Zerssen D. Clinical evaluation of psychiatric treatment
by means of rating and self-rating scales 11 The European handbook of
psychiatry and mental health / Ed. A. Seva. Barcelona — Zaragoza:
Anthropos Prensas Universitarias de Zaragoza. 1991. P. 2081—2095.
Mogar R. Cunent status and future trends in psychedelic (LSD) research
// Altered states of consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden City, New York:
Anchor Books / Doubleday and Co. 1969. P. 391—408.
Mohan P., Zador P. Discontinuity in a life cycle: the death of Trinidad
Bhojpuri // Language. 1986. № 2. P. 291—319.
17 Заказ 2980
265
Monanty A. Perceptual complexity of lexical surface structure, and
deep structure types of ambiguous sentences and change in heart rate //
Journal of Psycholinguistic Research. 1983. № 3. P. 339—382.
Murphy M., Donovan S. The physical and psychological effects of
meditation. A review of contemporary meditation research with a
comprehensive bibliography. 1931—1988. Oakland: Esalen Institute. 1988.
187 p.
Nelson M. Psychological testing at high altitudes // Aviation, Space
and Environmental Medicine. 1982. № 2. P. 122—126.
Nielson J. Hypertext and hypermedia. Boston: Harcourt Brace Co.
Publishers. 1993. 296 p.
Nitka J. Psychiatry at sea // The European handbook of psychiatry
and mental health / Ed. A. Seva. Barcelona — Zaragoza: Anthropos /
Prensas Universitarias de Zaragoza. 1991. P. 2242—2248.
Pahnke W., Richards W. Implications of LSD and experimental
mysticism // Altered states of consciousness / Ed. Ch. Tart. Garden City,
New York: Anchor Books / Doubleday and Co. 1969. P. 409—439.
Paivio A., Begg I. Psychology of language. Englewood Cliffs (N. J.):
Prentice-Hall. 1981. 417 p.
Patmore A. Stresspeak: a message from the mind // Network. 1997.
№ 64. P. 17-19.
Patrick Miller D. Altered states revisited // Yoga Journal. 1990. № 93.
P. 50-53, 96-97.
Paul I. The effects of a drug-induced alteration in state of consciousness
on retention of drive-related verbal material // Journal of Nervous and
Mental Disorders. 1964. Vol. 138. P. 367-374.
Pelletier K. Toward a science of consciousness. Berkeley (CA): Celestial
Arts. 1985. 310 p.
Perianu M., Juif M. Use of a simple and effective method on the
clinical research for the appropriate dosage of a new hypnotic //
Pharmacology of the states of alertness / Ed. P. Passouant, I. Oswald.
Oxford: Pergamon Press. 1979. P. 257—259.
Piotrowski R. Psycholinguistic basis of the linguistic automaton //
International Journal of Psycholinguistics. 1994. № 1 (27). P. 15—32.
Problemes de psycholinguistique / Eds. T. Rondal, T. Thibaut. Bruxelles:
Mardaga. 1988. 557 p.
Psychobiology of language / Ed. M. Studdert-Kennedy. Cambridge
(Mass.)-London: MIT Press. 1983. 258 p.
Psychofarmakologia / Eds. W. Kostowski, S. Poiyhski. Warszawa:
PZWL. 1980. 378 s.
Psycholinguistics: Developmental and pathological / Eds. J. Morton,
J. Marshall. Ithaca (NY): Cornell University Press. 1977. 160 p.
Psycholinguistik I Ed. H. Halbe. Darmstadt: Wissenschaftliche
Buchgesellschaft. 1976. 415 S.
Psychological measurements in psychopharmacology / Eds. P. Pichot,
R. Olivier-Martin 11 Modem problems of psychopharmacology. Basel: S.
Karger. 1974. Vol. 7. 644 S.
266
Richards J., Platt J., Weber H. Longman Dictionary of applied
psycholinguistics. Harlow: Longman. 1985. 323 p.
Rieber R., Voyat G. An overview of the controversial issues in the
psychology of language and thought // Journal of Psycholinguistic Research.
1981. № 4. P. 341—361.
Rizzi L. On the study of language as a cognitive capacity // XVIe
Congrds International des Linguistes / XVIth International Congress of
Linguists. Seances plenieres: textes / Plenary sessions: texts. Paris: CNRS
Llacan. 1997. P. 1—13 (отдельной пагинации).
Rochester S., Martin J. Crazy talk: A study of the discourse of
schizophrenic patients. NY: Plenum Press. 1979. 229 p.
Rogo D. Ketamine and the near-death experience // Anabiosis. 1984.
№ 1. P. 87-96.
Rosenbaum B. Thought and speech disorders in psychiatry // The
European handbook of psychiatry and mental health / Ed. A. Seva.
Barcelona—Zaragoza: Anthropos / Prensas Universitarias de Zaragoza.
1991. P. 541-549.
Rossi E. Altered states of consciousness in everyday life: the ultradian
rhythms // Handbook of states of consciousness / Eds. B. Wolman, M.
Ullman. NY: Van Nostrand Reinhold Company. 1986. P. 97—132.
Roy P. K., Majumder D. D. Psychodynamics and linguistic behaviour
in altered states of consciousness. A theoretical foundation using the
Prigogine-Piaget’s non-equilibrium evolutionary dynamics // National
Symposium on methods in quantitative linguistics / Linguistic Research
Unit, Indian Statistical Institute. [1998]. 1 p. (MS).
Sala-Ayma J.-M. Sakel’s cure // The European handbook of psychiatry
and mental health / Ed. A. Seva. Barcelona — Zaragoza: Anthropos /
Prensas Universitarias de Zaragoza. 1991. P. 1991—1994.
[Sarles H.] State-specific sciences// Science. 1973. Vol. 180. P. 1006.
Savin H., Perchonock E. Grammatical structure and the immediate
recall of English sentences // Journal of Verbal Learning and Verbal
Behaviour. 1965. № 4. P. 348-352.
Schultz I. Das autogene Training. Konzentrative Selbstentspannung /
18. unveraenderte Auflage. Stuttgart—NY: Thieme. 1987. 410 S.
XVIe Congres International des Linguistes / XVIth International
Congress of Linguists. Resumes / Abstracts. Paris: CNRS Llacan. 1997.
334 p.
Seva A. The psychological and psychopathological effects of high
mountains // The European handbook of psychiatry and mental health /
Ed. A. Seva. Barcelona — Zaragoza: Anthropos / Prensas Universitarias
de Zaragoza. 1991. P. 2249—2252.
7th International Congress of Psychophysiology. Thessaloniki:
International Organization of Psychophysiology. 1994. 160 p.
Shands H. Language and psychiatry // Current trends in linguistics /
Ed. Th. Sebeok. Vol. 12: Part 11 (Bio-medical applications). The Hague-
Paris: Mouton. 1974. P. 2657-2711.
Shaywitz B., Shaywitz S., Pugh K., Constable R., Skudlarski P.,
Fulbright R., Bronen R., Fletcher J., Shankweiler D., Katz L., Gore J.
267
Sex differences in the functional organization of the brain for language //
Nature. 1995. Vol. 373. P. 607-609.
Shor R. Hypnosis and the concept of the generalized reality-orientation.
Three dimensions of hypnotic depth // Altered states of consciousness /
Ed. Ch. Tart. Garden City, New York: Anchor Books / Doubleday and
Co. 1969. P. 239-256, 257-267.
Siegel R. Dizziness as an altered state of consciousness // Journal of
Altered States of Consciousness. 1979—1980. № 2. P. 87—107.
Sinha A. Frontiers of research in psycholinguistics // Psycho-Lingua.
1980. № 2. P. 1-7.
Slama-Cazacu T. Quo vadis, psycholinguistics? A new «galaxy» in
communication? Hypotheses for future studies and research in
psycholinguistics // International Journal of Psycholinguistics. 1993. № 2.
P. 215-230.
Slama-Cazacu T., Меси C. Language and communication at the 26th
International Congress of Psychology // International Journal of
Psycholinguistics. 1997. № 1. P. 81—86.
Smith B., Bogoch S., Dreyfus J. The broad range of clinical use of
phenytoin - bioelectrical modulator. Bibliography and review. New York:
Dreyfus Medical Foundation. 1988. 252+XVIIIp.
Smith N., Wilson D. Modem linguistics. Bloomington-London: Indiana
University Press. 1979. 334 p.
Spence D. Language in psychotherary // Psycholinguistic research:
Implications and applications / Eds. D. Aaronson, R. Rieber. Hillsdale
(N. J.): Lawrence Erlbaum Associates. 1979. P. 471—496.
Spivak D. L. Linguistic universals according to direct observation of
the deep levels of language // Proceedings of the 14th International Congress
of Linguists. Berlin: Akademie Verlag. 1991. Vol. 3. P. 1919—1920.
Spivak D. L. M£thodes quantitatives dans la linguistique des £tats
modifies de conscience / Quantitative measurements in linguistics of altered
states of consciousness // XVIe Congrfcs International des Linguistes I
XVIth International Congress of Linguists. Resumes / Abstracts. Paris:
CNRS Llacan. 1997. P. 281.
Spivak L. I. Psychoactive drug research in the Soviet scientific tradition
// Journal of Psychoactive Drugs (SF). 1991. № 3. P. 271—281.
Spivak L. I., Spivak D. L., Wistrand K.-R. New psychic phenomena
related to normal childbirth // The European Journal of Psychiatry. 1993.
№ 4. P. 239-243.
Steinberg D. Psycholinguistics. London—NY: Longman. 1982. 240 p.
Stevenson I. Xenoglossy: a review and report of a case. Bristol: J. Wright
and sons. 1974. 268 p.
Stevenson I. Unlearned language: new studies in xenoglossy.
Charlottesville: University of Virginia. 1984. 223p.
Strauss-Pettinger H. Psychopharmaka im engeren Sinne und
psychologische Testverfahren. Bonn: Universitaets Verlag. 1977. 114 S.
Tart Ch. A comparison of suggested dreams occurring in hypnosis and
sleep // The International Journal of Clinical and Experimental Hypnosis.
1964. № 4. P. 263-289.
268
Tart Ch. Transpersonal potentialities of deep hypnosis // Journal of
Transpersonal Psychology. 1970. № 1. P. 27—40.
Tart Ch. States of consciousness and state-specific sciences 11 Science
1972. Vol. 176. P. 1203-1210.
Tart Ch. States of consciousness. New York: E. P. Dutton and Co
1975. 310 p.
Tart Ch. States of consciousness. El Cerrito (CA): Psychological
Processes, Inc. 1983. 305 p.
Tart Ch., Kvetensky E. Marijuana intoxication: feasibility of
experimental scaling of level // Journal of Altered States of Consciousness.
1973. № 1. P. 15-21.
Taylor I. Psycholinguistics. Learning and using language. Englewood
Cliffs (N. J.): Prentice Hall. 1990. 481 p.
Tedlock B. Dreaming and dream research // Dreaming. Anthropological
and psychological interpretations / Ed. B. Tedlock. Santa Fe (N. M.):
School of American Research Press. 1992. P. 1—30.
Teske J. The modularity of mind and the construction of spirit //
Studies in Science and Theology. 1995. Vol. 3. P. 200—207.
The Oxford Companion to the mind / Ed. R. Gregory. Oxford—NY:
Oxford University Press. 1987. 856 p.
The taxonomy of states of consciousness // Journal of Altered States
of Consciousness. 1978—1979. Vol. 4. № 2.
Vamling K. Experiment med simultantolkning // Praktisk Lingvistik.
1982. № 7. S. 46-87.
Vencovsky E. Introduction to the organically based therapies // The
European handbook of psychiatry and mental health / Ed. A. Seva.
Barcelona—Zaragoza: Anthropos / Prensas Uni versitarias de Zaragoza.
1991. P. 1979-1983.
Watkins J., Watkins H. Hypnosis, multiple personality, and ego states
as altered states of consciousness // Handbook of states of consciousness
/ Eds. B. Wolman, M. Ullman. New York: Van Nostrand Reinhold
Company. 1986. P. 133-158.
Weil P. L’homme sans frontifcres: Les £tats modifies de la conscience.
Paris: Espace Bleu. 1988. 204 p.
Weingartner H., Langer J., Grice J., Rapoport J. Acquisition and
retrieval of information in amphetamine-treated hyperactive children //
Psychiatry Research. 1982. № 1. P. 21—29.
Wescott R. Allolinguistics: exploring the peripheries of speech // Edward
Sapir Monograph Series in Language, Culture, and Cognition. 1980a. № 8.
P. 19-37.
Wescott R. Protolinguistics: the study of protolanguages as an aid to
glossogonic research // Edward Sapir Monograph Series in Language,
Culture, and Cognition. 1980b. № 8. P. 164—182.
Yule G. The study of language. An introduction. Cambridge—NY—
Melbourne: Cambridge University Press. 1994. 220 p.
ПРИЛОЖЕНИЯ
К главе 3
К разделу 3.1
3.1.1. Речевая деятельность при кетаминовой терапии тестирова-
лась пять раз, на пяти последовательных стадиях восстановления
сознания (от самой «глубокой» стадии Д — до практически поверх-
ностной стадии А). На каждой стадии применялось три лингвисти-
ческих задания, и, соответственно, рассчитывались три индекса: 1а
(диапазон от 0 до 1, погрешность ±0,05), 46 (от 0 до 1, погрешность
±0,03), 5г (от 0 до 10, погрешность ±1,00). С целью оценки объек-
тивности каждое задание было повторено по 20 раз на каждой стадии
у 6 случайно выбранных наблюдаемых (из них 4 — из основной
группы, и 2 — из контрольной). Во всех случаях, с вероятностью р s
0,95 разброс данных не превысил второго знака после запятой — для
индексов 1а и 46; и первого знака— для индекса 5г. Данная оценка
была экстраполирована на лингвистическую продукцию всей иссле-
дованной группы. По техническим причинам (в основном, чтобы не
увеличивать объема таблиц) первый и второй знаки после запятой
здесь и далее, могут быть опущены, если они равны нулю. Отметим
также, что каждому наблюдаемому присвоен собственный порядковый
номер, под которым он значится в таблицах и комментариях к ним.
Такое обозначение несколько расходится с установившимся в лите-
ратуре кодированием наблюдаемых при помощи сокращенных вари-
антов их фамилий (чаще всего — по двум-трем начальным буквам),
однако оно оправдано соображениями компактности.
Таблица 3.1.2.
Лингвистические характеристики фармакогенных ИФС
при кетаминовой терапии
№№ наб- 1а 46 5г
люд. Стадия
д Г в Б А д Г В Б А д г В Б А
1 0,7 0,6 0,4 0,4 0,1 0,7 о,о 0,0 0,0 0,6 8 9 8 10 9
2 1,0 1,0 0,3 0,2 0,4 0,0 0,0 0,0 0,5 0,7 0 0 8 10 10
3 1,0 1,0 0,5 0,1 0,2 0,0 0,0 ь,о 1,0 0,7 0 0 0 5 3
4 1,0 1,0 0,7 0,2 0,4 0,0 0,0 0,5 1,0 0,7 0 0 0 2 8
5 0,5 0,5 0,4 0,2 о,з 0,5 0,5 0,7 0,0 1,0 7 9 3 10 8
6 0,8 0,4 0,5 0,5 о,з 1,0 1,0 0,7 1,0 0,5 3 8 9 9 7
7 0,5 0,1 0,1 0,4 0,3 0,6 0,0 1,0 0,5 1,0 10 9 10 5 9
8 0,3 0,1 о,з 0,3 0,3 0,0 0,5 0,5 1,0 1,0 3 7 5 6 6
9 1,0 1,0 1,0 о,о 0,4 0,0 0,0 1,0 1,0 1,0 1 2 2 3 0
10 0,3 0,1 0,2 0,2 0,2 0,2 0,4 0,4 0,4 1,0 3 9 7 8 9
11 0,2 0,2 0,5 0,1 0,2 0,4 1,0 0,8 0,7 0,8 0 8 9 9 10
12 0,4 0,1 0,2 0,3 0,2 0,0 1,0 0,5 0,4 0,0 5 6 6 8 7
13 0,1 о,з 0,3 0,5 0,1 0,0 0,5 0,5 0,4 0,7 0 9 9 10 10
14 0,1 0,1 0,2 0,1 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 1,0 5 5 5 5 7
15 0,7 0,3 0,6 0,3 0,5 0,0 0,0 0,0 0,4 0,0 4 5 7 7 7
16 1,0 1,0 0,4 0,3 0,5 0,0 0,0 1,0 0,7 0,5 0 0 9 9 10
17 1,0 0,3 0,4 0,3 0,1 0,0 1,0 1,0 0,5 0,6 0 6 8 8 9
18 1,0 0,6 0,4 0,3 о,з 0,0 0,6 0,0 0,8 0,5 0 0 8 8 7
19 0,2 0,1 0,1 0,1 0,2 0,0 0,0 0,0 0,5 1,0 0 0 9 3 8
20 1,0 0,3 0,3 0,4 0,8 0,0 1,0 0,6 0,4 0,4 0 4 3 9 8
Примечания: № 1 — 15 принадлежали к основной группе, № 16—20 —
к контрольной.
Таблица 3.1.3.
Медицинские характеристики фармакогенных ИФС
при кетаминовой терапии
Показатели № наблюдаемого
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Эффектив- + +
ность терапии
Стандартность + +
терапии
271
Продолжение табл. 3.1.3
Показатели № наблюдаемого
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Косвенные
Время пребы- вания в лечеб- ном заведении (полных меся- цев) 3 0 3 1 1 4 2 3 4 4 0 7 1 2 5
Количество предыдущих помещений в лечебный ста- ционар по псих, заболева- нию 4 1 0 1 1 5 4 0 0 0 1 1 0 3 0
Начальный диагноз Ш1 Ш2 ШЗ Ш ШЗ ШЗ ШЗ А Б В ш Ш ш ШЗ В
Окончатель- ный диагноз Ш4 Ш2 ШЗ Ш2 ШЗ ШЗ ШЗ Ш ШЗ Ш5 ш ШЗ Ш1 ШЗ Ш5
Давность забо- левания (пол- ных лет) 7 2 4 3 8 8 3 0 0 1 6 1 0 6 4
Наличие нас- ледственной предрасполо- женности к психическому заболеванию 4- 4- ± ± 4-
Общая тяжесть протекания за- болевания + + 4- — — 4- — 4- + 4- 4- — — 4-
Примечания: «Эффективность терапии*: «+*: кетаминовая терапия
эффективна, «—»: терапия неэффективна (по врачебной терминологии, «сред-
няя эффективность терапии*); «стандартность терапии*: «+* — рекомендуемое
стандартными методиками сочетание слабых доз нейролептика и антидепрес-
санта или же единичное назначение одного из них в любой дозе (суммарная
доза кетамина — до 300 ед. включительно), «±» — назначение аналогичных,
весьма больших доз нейролептика и антидепрессанта (суммарная доза кетамина
— более 300 ед.), «—» —индивидуальная, менее стандартизованная терапия
(добавление другого препарата — эглонила, пирацетама или инсулина).
«Диагноз»: Ш1 — шизофрения, простая форма; Ш2 — шизофрения, нев-
розоподобная форма; ШЗ — шизофрения, параноидная форма; Ш4 — шизо-
френия, депрессивный синдром; Ш5 — шизофрения, психопатоподобная фор-
ма; Ш — шизофрения (без дальнейших градаций); А — тревожно-депрессивный
синдром, Б — параноидный синдром, В — астено-депрессивный синдром. «На-
личие наследственной предрасположенности к психическому заболеванию»:
«+» — имеется неблагоприятная психическая наследственность, «±» — имелись
родители алкоголики, «—» — не имеется неблагоприятной наследственности.
«Общая тяжесть протекания заболевания» (в период тестирования): «+» —
легкое протекание, «—» — тяжелое протекание (по врачебной терминологии,
соответственно, «гладкое протекание заболевания» и «средняя тяжесть проте-
272
кания»). Для всех членов контрольной группы (наблюдаемых № 16—20) «эф-
фективность терапии» и «стандартность терапии» считаются адекватными («+»);
остальные показатели по объективным причинам несопоставимы с представ-
ленными для основной группы в табл. 3.1.3, и потому не приводятся.
Таблица 3.1.4
Физиологические характеристики фармакогенных ИФС
при кетаминовой терапии
№№ наб- люд. Индекс
СД ПД ЧСС
Стадия
д Г В Б А д Г В Б А д Г В Б А
1 130 120 120 125 120 40 40 45 40 40 88 84 84 88 80
2 140 120 120 НО 120 40 40 40 35 45 80 80 84 88 80
3 140 135 120 140 120 40 45 40 45 40 90 98 95 80 76
4 140 130 115 100 НО 50 45 45 30 30 94 84 80 76 68
5 120 ПО 120 120 НО 30 40 30 40 20 80 76 72 76 88
6 135 140 135 125 150 35 40 35 35 35 86 76 84 80 80
7 135 130 125 120 145 30 45 40 35 35 72 78 72 68 68
8 150 150 140 120 100 70 70 60 50 10 80 84 88 92 92
9 125 125 120 120 125 40 30 40 40 40 130 120 120 104 104
10 130 120 НО НО НО 50 40 40 40 40 80 80 76 64 84
11 140 140 100 120 120 40 40 20 40 40 84 80 76 80 80
12 120 120 НО НО 125 30 35 25 30 35 82 80 78 76 96
13 150 120 120 120 140 40 40 30 50 20 74 68 68 72 96
14 100 88 100 114 108 60 50 70 70 40 100 88 100 114 92
15 130 140 140 130 НО 40 40 50 40 20 96 100 108 92 88
16 — 95 92 85 82 88
17 92 82 78 76 83
18 — 88 92 80 85 120
19 НО 100 90 95 90
20 92 84 80 78 88
Примечания: «СД» — систолическое артериальное давление (в милли-
метрах ртутного столба); «ПД» — пульсовое давление; «ЧСС» — частота сер-
дечных сокращений (мин-1). Погрешность измерения составляет: ±4,00 (для
индекса СД); ±5,66 (ПД); ±2,00 (ЧСС).
К разделу 3.2
3.2.1. Речевая деятельность при инсулинотерапии тестировалась
пять раз, на пяти последовательных стадиях диссолюции сознания
(от практически поверхностной стадии А — до самой «глубокой» ста-
273
дии Д (временной режим: стадия А — непосредственно перед введе-
нием препарата, Б — через 0,5 часа, далее В — через 1 час, Г — 2
часа, Д — через 3 часа после введения препарата). На каждой стадии
применялось 3 лингвистических задания, и, соответственно, рассчи-
тывалось три индекса: 1а (диапазон от 0 до 1, погрешность ±0,05),
46 (от 0 до 1, погрешность ±0,03), 5 г (от 0 до 10, погрешность ±1,00).
С целью оценки объективности, каждое задание было повторено по
20 раз на каждой стадии у 6 случайно выбранных наблюдаемых (из
них 4 — из основной группы, и 2 — из контрольной). Во всех случаях,
с вероятностью р > 0,95 разброс данных не превысил второго знака
после запятой — для индексов 1а и 46; и первого знака — для индекса
5 г. Данная оценка экстраполирована на лингвистическую продукцию
всей исследованной группы.
Таблица 3.2.2
Лингвистические характеристики фармакогенных ИФС
при инсулиновой терапии
Индекс
№№ наб- 1а 46 5г
люд. Стадия
А Б В Г д А Б В Г д А Б В Г д
1 0,1 0,1 0,4 0,5 0,9 0,2 0,1 0,4 0,3 0,0 10 9 5 4 1
2 0,4 0,6 0,6 0,8 1,0 0,0 0,2 0,2 0,3 0,4 9 9 7 9 4
3 0,2 0,1 0,5 0,6 1,0 0,1 0,1 0,3 0,4 0,0 10 10 5 5 2
4 0,1 0,3 0,5 0,4 1,0 0,1 0,2 0,4 0,4 0,0 9 10 6 4 4
5 о,з о,з о,з 0,5 1,0 0,2 0,2 0,3 0,4 0,1 8 7 4 5 2
6 0,0 0,4 о,о 0,7 0,9 0,8 0,5 0,7 0,7 0,1 3 4 4 3 3
7 0,2 0,1 0,6 0,4 0,8 0,1 0,1 0,3 0,5 0,0 9 9 4 4 1
8 0,1 о,з 0,5 0,5 0,8 0,2 0,2 0,2 0,4 0,1 10 10 5 4 3
9 0,2 0,2 0,8 0,6 1,0 0,1 0,1 0,4 0,7 0,9 9 9 4 3 0
10 0,1 0,4 0,5 0,6 1,0 0,1 0,1 0,5 0,6 0,0 9 8 3 3 3
11 0,2 0,3 0,6 0,6 0,9 0,2 0,2 0,4 0,5 0,1 10 7 7 4 0
12 о,з 0,3 0.5 0,5 1,0 0,2 0,2 0,5 0,5 0,2 8 7 7 4 3
13 0,2 0,2 0,4 0,8 0,8 0,1 0,2 0,2 0,3 1,0 10 8 6 4 1
14 0,4 0,5 0,5 0,5 0,9 0,4 0,6 0,5 0,6 0,0 10 7 3 4 2
15 0,1 0,1 0,5 0,9 1,0 0,1 0,1 0,6 0,5 0,2 9 7 7 3 3
16 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 4 0 0 0 0
17 0,2 о,з 0,6 0,7 1,0 0,1 0,1 0,5 0,4 0,2 8 8 6 6 3
18 0,5 0,6 0,8 0,8 0,9 0,2 0,3 0,6 1,0 0,2 8 9 5 4 1
19 1,0 1,0 0,9 0,6 1,0 0,2 0,5 0,6 0,5 0,0 9 9 8 5 5
20 0,4 0,6 0,9 1,0 1,0 0,4 0,2 0,4 0,6 0,0 10 8 7 4 3
Примечание: наблюдаемые № 1—15 принадлежат основной группе,
№ 16—20 — контрольной.
274
3.2.3. Таблицы множественного рангового критерия:
— по индексу 1а
Сравниваемые стадии Разность
А Б —0,0894737
А В -0,2842110 *
А Г -0,3684210 *
А Д -0,6789470 *
Б В -0,1947370 *
Б Г -0,2789470 *
Б Д -0,5894740 *
В Г -0,0842115
В д -0,3947370 *
Г д -0,3105260 *
Примечание: здесь и далее (в прил. 3.2.3) в последнем столбце при-
водится разность между средними значениями данного индекса на стадиях
наблюдения, указанных в первом и втором столбцах (по кластеру 1). Знак (*)
указывает на наличие статистически значимого различия, с учетом верхнего
и нижнего пределов погрешности, задающих для индекса 1а диапазон ±0,122416;
— по индексу 46
Сравниваемые стадии Разность
А Б -0,0210526
А В -0,2210530 *
А Г -0,3052630 *
А Д 0,0631579
Б В -0,2000000 *
Б г -0,2842110 *
Б д 0,0842105
В г -0,0842105
В д -0,2842110 *
Г д -0,3684210 *
Примечание: в данном случае, по каждой строке верхний и нижний
пределы составляли ±0,11564;
— по индексу 5 г
Сравниваемые
стадии
Разность
Б
В
Г
А
А
А
0,684211
3,421050 *
4,526320 *
275
Сравниваемые стадии Разность
А д 6,526320 ‘
Б в 2,736840 ‘
Б г 3,842110 •
Б д 5,842110 »
В Г 1,105260 »
В д 3,105260 ‘
Г д 2,000000 *
Примечание: в данном случае, по каждой строке верхний и нижний
пределы составляли ±0,946079. Знак (*) указывает на наличие статистически
значимого различия.
К разделу 3.3
3.3.1. Речевая деятельность при терапии дилантином (основная
группа, наблюдаемые № 1 — 10) тестировалась 4 раза: А — непосред-
ственно перед приемом дилантина, и далее Б, В, Г — соответственно
через 15, 30, 45 мин после приема. На каждой стадии применялось
7 лингвистических индексов: 1а (диапазон от 0 до 1, погрешность
±0.05); 3 (от 1 до 3, индекс дискретный, принимает каждое значение
с вероятностью р >0,85); индекс 4Аа (диапазон от 0 до 1, погрешность
±0,03); 4Ба (диапазон от 0 до 1, ±0,03); 5Ав (от 0 до 5, ±0,30); 5Бв
(от 0 до 5, ±0,30); 6а (от 0 до 1, ±0,05). Контрольная группа (наблю-
даемые № 11 — 14), проходившая терапию препаратом тапезам, на-
блюдалась по аналогичной методике. Оценка объективности данных
по случайным причинам не могла быть проведена на материале
основной группы. По этой причине, она проводилась по данным
речи 4 случайно выбранных пациентов, проходивших терапию ди-
лантином строго по той же схеме, что и основная группа (наблюдались
научно-исследовательской группой к.т.н. С. Г. Данько). Лингвисти-
ческий тест был повторен в каждом случае по 12 раз на каждой
стадии. Во всех случаях, с вероятностью р > 0,80 разброс данных не
превысил второго знака после точки — для индексов 1а, 4Аа, 4Ба, 6а,
и первого знака — для 5Ав, 5Бв. Данная оценка была экстраполиро-
вана на лингвистическую продукцию основной и контрольной групп.
Таблица 3.3.2
Лингвистические характеристики фармакогенных ИФС
276
Продолжение табл. 3.3.2
№№ наб- 1а | 3 4Аа
люд. Стадия
А Б В 'Г А Б В Г А Б В Г
3 0,3 0,3 0,6 0,6 3 3 1 1,0 0,5 1,0 0,5
4 0,9 0,9 0,7 0,6 3 3 2 1 1,0 0,4 1,0 1,0
5 0,3 0,1 0,1 0,1 2 1 2 1 1,0 1,0 0,5 0,5
6 0,3 0,3 0,1 0,0 1 2 2 1 0,3 0,4 0,3 0,4
7 1,0 1,0 1,0 1,0 1 3 3 1 1,0 0,5 1,0 1,0
8 0,9 1,0 0,9 0,9 1 3 3 3 о,з 1,0 1,0 0,5
9 0,9 0,3 0,3 0,4 3 3 1 0,5 1,0 1,0 1,0
10 0,7 0,7 0,9 0,9 1 3 3 1 1,0 0,5 1,0 0,0
11 0,4 0,5 0,4 0,6 1 2 3 2 0,6 0,5 0,6 0,6
12 1.0 0,4 0,6 0,6 1 3 3 3 0,5 0,5 0,6 0,5
13 0,4 0,5 0,5 0,5 3 2 3 3 0,7 0,8 1,о 1,0
14 0,5 о,з 0,6 0,6 1 1 3 2 0,7 0,6 0,5 0,5
Продолжение табл. 3.3.2
№№ наб- Индекс
4Ба 5 Ав 5Бв 6а
люд. Стадия
А Б В Г А Б В Г А Б В Г А Б В Г
1 0,0 0,0 0,0 0,5 4 4 3 5 3 4 4 4 0,75 0,5 0,0 0,25
2 0,3 0,0 0,0 0,0 5 5 5 5 5 3 4 5 0,0 0,25 0,0 0,25
3 0,0 0,0 0,0 0,0 3 13 4 2 10 4 1,0 1,0 1,0 1,0
4 0,3 0,4 1,0 0,0 2 3 4 4 0 3 2 3 1,0 0,5 0,75 0,5
5 1,0 0,0 0,5 0,0 5 4 5 5 5 4 2 5 0,75 0,25 0,25 0,25
6 0,3 0,3 0,5 0,2 4 3 3 5 4 3 0 4 0,75 1,0 0,75 1,0
7 0,0 0,0 0,3 0,0 5 4 4 4 5 5 4 5 1,0 1,0 1,0 1,0
8 1,0 1,0 1,0 1,0 4 4 4 4 4 3 4 4 0,75 0,0 0,0 0,0
9 1.0 1,0 0,0 1,0 3 4 3 1 3 4 2 5 1,0 1,0 1,0 1,0
10 0,5 0,3 0,5 0,5 14 4 4 4 4 2 5 1.0 1,0 0,5 1,0
11 0,3 0,4 0,5 0,4 5 4 4 5 4 4 3 5 0,0 0,25 0,25 0,75
12 0,4 0,6 0,5 0,5 5 4 5 5 4 3 3 4 0,75 0,5 0,75 0,75
13 0,3 0,4 0,4 0,4 5 3 5 5 5 3 4 5 0,5 0,0 0,75 0,75
14 0,2 0,4 0,3 0,4 5 4 3 5 4 3 3 4 0,25 0,5 0,5 0,5
Примечание: «..» — данные по объективным причинам отсутствуют
277
Таблица 3.3.3
Внелингвистические характеристики фармакогенных ИФС
при терапии дилантином
№№ наб- люд. Объективная (ЧСС) Субъективная (самочувствие) Пол
А Б В Г Б В Г
1 90 86 94 84 0 2 2 Ж
2 84 88 74 72 0 2 2 Ж
3 94 94 108 96 3 2 1 Ж
4 72 74 72 72 2 1 1 М
5 66 70 72 64 2 1 3 Ж
6 72 70 70 60 3 0 0 М
7 76 60 68 72 2 2 2 Ж
8 60 70 72 2 2 2 Ж
9 84 96 72 96 0 0 1 Ж
10 82 84 84 84 2 3 3 Ж
11 76 74 68 66 2 0 2 М
12 80 76 74 74 2 2 2 Ж
13 82 92 80 88 2 0 1 ж
14 78 78 74 70 2 3 2 м
П р и м е ч а н и е: «...»: по объективным причинам, данные отсутствуют. По
самочувствию различаются (сравнительно с предыдущей стадией): выраженное
улучшение без побочных эффектов (3), умеренное улучшение без побочных
эффектов (2), умеренное улучшение на фоне чувства усталости (1), ухудшение
(0). «ЧСС» — частота сердечных сокращений.
К главе 4
К разделу 4.1
4.1.1. Речевая деятельность при адаптации к высокогорным усло-
виям тестировалась последовательно, по 4 стадиям: А — на базе в
среднегорье, Б — на 3-й день после подъема в высокогорье, В — там
же на 30-й день; Г — там же на 60-й день. На каждой стадии каждому
наблюдаемому предложены к проведению 5 психолингвистических
заданий, после обработки которых получены индексы: 1а (диапазон
от 0 до 1, погрешность ± 0,05), 16 (от 0 до 1, погрешность + 0,05);
4Аа (от 0 до 1, ±0,03); 4Ва (от 0 до 1, ± 0,03); 5а (от 0 до 5, ± 0,30),
56 (от 0 до 3,3, ± 0,30); 6г (от 0 до 1, ± 0,05), 6д (от 0 до 1, + 0,05).
Индекс 5а рассчитывался как среднее по заданиям 5А, 5Б, 5В; индекс
56 также рассчитывался как среднее по указанным трем заданиям.
При обработке результатов по индексам 5а, 56 в разделах 4.1— 4.2,
второй знак после запятой округлялся в меньшую сторону. В силу
того, что при любом способе округления результат располагался в
пределах погрешности данного индекса, это не вносило искажений
278
в дальнейшие вычисления, и далее не оговаривается. С целью оценки
объективности, каждое задание было повторено по 20 раз на каждой
стадии у 5 случайно выбранных наблюдаемых. Во всех случаях, с
вероятностью р > 0,85 разброс данных не превысил второго знака
после точки — для индексов 1а, 16, 4Аа, 4Ва, 6г, 6д; и первого
знака — для индексов 5а, 56. Данная оценка была экстраполирована
на лингвистическую продукцию всей исследованной группы.
Таблица 4.1.2
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
_____________в условиях высокогорья
№№ Индекс
наб-
люд. 1а 16 4Аа 4Ва
Стадия
А Б В г А Б в г А Б В Г А Б В Г
1 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,2 0,3 0,6 0,1 0,1 0,0
2 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 0,2 0,2 0,1 0,2 0,1 ...
3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,2 0,5 0,4 0,1 0,2 0,1
4 1,0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,1 0,4 0,2 0,4 о,о 0,2 0,2 о,1
5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,1 0,2 0,1 0,1 0,2 0,2 0,1
6 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 о,з 0,0 0,1 0,1
7 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,5 0,6 0,4 0,1 0,2 0,2
8 1,0 0,7 1,0 1,0 1,0 1,0 0,5 0,4 1,0 0,1 о,з 0,2
9 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,2 1,0 0,0 0,1 0,1
10 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,2 0,2 0,0 0,0 0,1
11 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,2 0,2 0,2 0,0 0,1
12 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,5 0,3 0,2 0,2 0,2
13 1,0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,4 0,5 0,6 0,6 0,2 0,1 0,2 0,1
14 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 ... 0,4 0,7 1,0 0,1 0,2 0,2
15 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,2 0,5 0,1 0,1 0,0 0,2
16 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 0,5 1,0 ... 0,3 0,2 0,2
17 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 ... 0,2 0,5 0,5 0,2 0,2 0,1
18 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 0,3 0,6 0,5 0,1 0,1 0,2 0,1
19 0,0 1,0 1,0 0,0 1,0 1,0 0,0 0,4 0,3 0,5 0,1 0,1
20 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 1,0 0,0 0,0 0,0
21 1.0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 0,6 0,3 1,0 0,1 0,1 0,1 ...
22 0,2 1,0 1,0 0,0 1,0 1,0 0,5 0,2 1,0 0,1 0,1 0,1
23 1.0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 0,2 ... 0,1 0,2 0,1 ...
24 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,1 0,3 0,0 0,3 0,2 0,2 0,1 0,1
25 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,5 0,5 0,6 0,0 0,1 0,1
26 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 ... 0,0 0,6 0,6 ... 0,2 0,0 0,1
27 1,0 1,0 1,0 1,0 0,8 1,0 0,6 0,3 0,2 0,1 0,2 0,1
28 1,0 1,0 1,0 1,0 0,8 1,0 0,2 0,6 0,6 0,1 0,1 0,2
29 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,5 0,5 0,7 0,2 0,1 0,1
30 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,2 0,3 1,0 0,1 0,1 0,1
279
Продолжение табл, 4.1,2
Индекс
№№ наб- 1а 16 4Аа 4Ва
люд. Стадия
А Б В Г А Б в г А Б В Г А Б В Г
31 1,0 1,0 1,0 1,о 1,0 1,0 0,1 0,6 0,3 0,1 0,1 о,1
32 1,0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 0,5 0,5 0,1 0,1 0,1
33 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,5 0,5 0,5 0,2 0,1 0,2
34 0,4 1,0 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0 1,0 0,4 0,0 0,5 о,з 0,1 0,2 0,1 0,2
35 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,5 1,0 0,0 0,1 0,1
36 1,0 1,0 1,о 1,0 1,0 0,7 0,3 0,4 0,6 0,1 0,1 0,1
37 1,0 0,8 1,0 1,0 0,4 0,4 0,2 0,3
38 0,6 1,0 1,0 1,0 0,5 0,5 0,1 0,1
39 0,8 1,0 1,0 1,0 0,0 0,5 0,1 0,1
40 1,0 1,0 1,0 1,0 0,2 0,2 0,1 0,2
41 0,7 0,4 1,0 1,0 1,0 1,0 0,6 1,0 0,5 0,1 0,0 0,0
42 0,8 1,0 1,0 1,0 0,7 0,4 0,1 0,1
Продолжение табл. 4.1.2
№№ Индекс
наб-
люд. 5i а 56 6i 6д
Стадия
А Б В г А Б В г А Б В Г А Б в г
1 4,3 3,3 3,6 о,з з,з 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
2 4,0 1,6 2,0 з,з 3,3 3,3 1,0 0,75 0,75 1,0 1,0 1,0
3 4,3 з,з 2,0 3,3 3,3 2,3 0,5 1,0 1,0 0,0 1,0 1,0
4 3,3 4,0 5,0 5,0 3,3 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
5 3,3 4,0 5,0 4,3 2,3 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
6 3,6 3,3 3,6 3,3 0,0 3,3 1,0 0,0 0,0 1,0 0,0 0,0
7 2,6 4,6 3,6 з,з 3,3 3,3 0,0 0,75 1,0 0,0 1,0 1,0
8 2,6 4,0 3,3 3,3 3,3 3,3 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
9 4,3 2,3 2,6 3,3 3,3 3,3 1,о 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
10 3,6 2,6 3,6 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
11 4,3 2,3 2,0 3,3 1,3 0,3 1,0 0,75 0,75 1,0 1,0 1,0
12 3,3 3,0 2,6 3,3 3,3 1,6 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
13 з,з 2,0 2,6 з,з 3,3 0,3 0,3 3,3 1,0 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0
14 4,3 3,6 2,6 3,3 ,33 2,0 1,1 1,1 1,1 1,0 1,0 1,0
15 3,6 3,3 з,з 3,3 3,3 2,3 1,0 0,5 0,75 1,0 0,5 1,0
16 4,0 3,6 1,6 3,3 3,0 2,0 1,0 0,75 0,5 1,0 1,0 1,0
17 3,6 2,3 1,3 3,3 2,3 0,0 1,0 0,5 1,0 1,0 0,5 1,0
18 4,0 4,3 3,6 4,3 3,3 3,3 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
19 1,6 4,3 3,3 2,3 3,3 3,3 0,5 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0
20 2,6 3,0 3,0 ... 3,3 3,3 2,0 0,0 1,0 1,0 0,0 1,0 1,0
280
Продолжение табл. 4.1.2
№№ Индекс
наб- люл. 5а 56 1 1 ta—
Стадия
А Б В Г А Б в Г А Б В Г А Б в г
21 4,0 4,0 3,3 з,з 3,3 3,3 0,75 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0
22 3,6 4,0 2,0 3,3 3,3 2,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
23 3,3 3,6 3,6 3,3 з.з з,з 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
24 3,6 з,о з,з 3,0 2,3 1,6 1,0 0,0 1,0 0,5 0,75 0,5 1,о 1,0 ЦО 1,0
25 3,6 2,6 з,о 3,3 2,3 3,3 1,0 0,5 0,75 1,0 0,5 1,0
26 2,6 4,3 3,3 з,з 2,0 3,3 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0
27 3,6 з,о 3,3 2,6 2,0 3,3 1,0 0,0 0,5 1,0 0,0 0,5
28 2,6 3,0 3,3 3,0 3,3 3,3 0,5 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0
29 4,6 2,6 3,6 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0
30 5,0 з,з 2,6 з,з 2,0 2,0 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
31 5,0 4,3 4,3 3,3 3,3 3,3 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
32 4,0 з,з 2,3 2,3 з,з 2,0 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0
33 3,6 3,3 2,6 3,3 з,з 2,0 0,5 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0
34 4,0 з,о 3,6 3,6 3,3 3,3 3,3 3,3 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
35 3,6 1,3 2,0 з,з 2,3 3,3 0,5 0,0 0,0 1,0 0,0 0,0
36 3,3 4,0 4,0 з,з 3,3 3,3 0,5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
37 4,3 5,0 з,з з,з ... 0,5 0,25 ... 1,0 0,0
38 1,3 2,0 0,3 0,3 0,0 0,0 0,0 0,0
39 1,3 2,3 1,0 2,3 0,0 0,75 0,0 1,0
40 3,3 2,3 0,0 2,3 0,0 0,0 0,0 0,0
41 2,3 3,3 2,6 3.3 2,3 3,3 0,75 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0
42 3,3 3,6 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 1,0
Примечание: «...» — по объективным причинам данные отсутствуют.
4.1.3. Таблица избранных средних значений
лингвистических индексов по кластерам
Индекс Стадия Кластер Среднее значение
Б 1 3,31351
5а 2 2,10000
В 1 3,14324
2 2,44000
56 Б 1 2,95135
2 0,72000
В 1 2,64054
2 2,30000
18 Заказ 2980
281
Продолжение табл. 4.1.3
Индекс Стадия Кластер Среднее значение
6г Б 1 2 0,94054 0,00000
В 1 2 0,93514 0,20000
6д Б 1 2 0,82973 0,00000
В 1 2 0,89730 0,14000
4.1.4. Таблицы множественного рангового критерия:
— по индексу 1а
Сравниваемые стадии Разность Погрешность
А Б -0,0542925 0,0737583
А В -0,0813466* 0,0737583
А Г -0,1030840 0,1288620
Б В -0,0270541 0,0721832
Б Г -0,0487915 0,1279670
В Г -0,0217375 0,1279670
Примечание: здесь и далее (в прил. 4.1.4) в третьем столбце приводится
величина разности между средними значениями данного индекса на стадиях
наблюдения, указанных в первом и во втором столбцах (по кластеру 1). Знак
(*) указывает на наличие статистически значимого различия (с учетом погреш-
ности, абсолютная величина которой указана в последнем столбце);
— по индексу 4Аа
Сравниваемые стадии Разность Погрешность
А Б -0,0379968 0,112888
А В -0,1974560 * 0,112888
А Г -0,0210084 0,197226
Б В -0,1594590 * 0,110477
Б Г 0,0169884 0,195856
В Г 0,1764480 0,195856
— по индексу 5а
Сравниваемые стадии Разность Погрешность
А Б 0,312957 0,374999
А В 0,483227 * 0,374999
А Г -0,102101 0,655155
Б В 0,170270 0,366991
Б Г -0,415058 0,650605
В Г -0,585328 0,650605
282
— по индексу 56
Сравниваемые стадии Разность Погрешность
А Б 0,113355 0,385394
А В 0,424165 * 0,385394
А Г 0,236134 0,673316
Б В 0,310811 0,377164
Б Г 0,122780 0,668640
В Г -0,188031 0,668640
— по индексу 6д
Сравниваемые стадии Разность Погрешность
А Б -0,0620827 0,114580
А В -0,1296500 * 0,114580
А Г -0,0609244 0,200181
Б В -0,0675676 0,112133
Б Г 0,0011583 0,198791
В Г 0,0687259 0,198791
К разделу 4.2.
4.2.1. Речевая деятельность в полярных условиях тестировалась в
три приема по ходу пробы ререспирации: стадия А — до нагрузки,
Б — на ее пике, В — после нагрузки. Лингвистические индексы: 1а
(диапазон от 0 до 1, погрешность ± 0,05), 16 (от 0 до 1, ± 0,05), 2
(от 0 до 1, ± 0,05), 4Ва (от 0 до 1, ± 0,03), 4Аа (от 0 до 1, ± 0,03),
5а (от 0 до 5, ± 0,30), 56 (от 0 до 3,3, ± 0,30), 6а (от 0 до 1, ± 0,05),
6в (от 0 до 1, ± 0,05). Индекс 5а рассчитан как среднее по заданиям
5А, 5Б, 5В. Аналогично рассчитан индекс 56. При оценке объектив-
ности данных, проводившейся по методике, аналогичной указанной
в п. 4.1.1 Приложения, разброс не превышал второго знака после
запятой для индексов 1а, 16, 2, 4Ва, 4Аа, 6а, 6в; и первого — для
индексов 5а, 56 (во всех случаях, р > 0,85).
Таблица 4.2.2
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
в полярных условиях (экстремальные условия, основная группа)
№№ наб- Индекс
1а 16 2 4Ва 4Аа
люд. Стадия
А Б В А Б В А Б В А Б В А Б В
1 1,0 0,5 0,8 0,0 0,0 0,0 0,0 0,7 0,7 0,0’ 0,0 0,0 0,5 0,6 1,0
2 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,7 0,7 1,0 0,0 0,0 0,0 0,5 0,3 0,6
3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 1,0 0,0 0,0 0,3 0,6 0,6 0,6
4 0,4 0,3 0,4 1,0 0,5 0,6 0,3 1,0 0,7 0,1 0,0 0,2 0,1 0,5 0,5
5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 0,7 0,1 0,3 0,1 0,5 0,2 0,6
283
Продолжение табл, 4.2.2
№№ наб- люд. Индекс
1а 16 2 4Ва 4Аа
Стадия
А Б В
А Б В А Б
6
7
8
9
10
11
12
13
14
1,0
0,4
1,0
0,4
0,0
1,0
0,4
1,0
0,7
0,1
0,3
0,4
0,8
0,0
1,0
0,3
1,0
0,8
0,4
0,3
0,0
0,8
0,0
1,0
0,1
0,7
1,0
0,8
0,6
0,3
1,0
0,0
1,0
0,6
0,5
0,6
0,0
0,0
0,6
0,8
0,0
1,0
0,0
0,4
0,8
0,6
0,0
0,0
1,0
0,0
1,0
0,0
0,4
1,0
0,0
0,0
0,3
0,0
0,0
0,0
0,3
0,0
0,0
0,7
0,7
0,7
0,7
0,7
0,3
0,7
0,7
0,3
В
1,0
0,7
0,7
0,7
0,7
0,7
0,3
1,0
0,3
А
0,2
0,3
0,0
0,0
0,1
0,0
о,1
0,0
0,1
Б
0,1
о,3
0,1
0,0
0,2
0,0
0,0
0,0
0,3
0,2
0,0
0,0
0,3
0,2
0,0
0,2
0,0
0,1
0,5
0,5
0,6
0,3
0,1
0,6
0,3
1,0
0,5
0,6
0,6
0,6
0,3
0,3
0,5
0,4
0,6
0,2
В
0,4
1,0
0,4
0,3
0,5
0,7
0,5
1,0
1,0
В А Б
Продолжение табл. 4.2.2
Индекс
№№ наб- 5а 56 6а 6в
люд. Стадия
А Б В А Б В А Б В А Б В
1 2,0 2,0 2,0 1,3 0,3 о,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
2 4,2 4,3 4,3 3,3 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0
3 4,0 4,6 5,0 2,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,25 0,5 0,0 0,5
4 3,6 5,0 5,0 3,3 3,3 3,3 0,5 0,25 0,75 0,5 0,5 1,0
5 2,3 3,3 2,6 3,3 3,0 2,6 0,75 0,5 0,75 1,0 0,0 1,0
6 4,0 3,6 3,6 2,3 2,3 з,з 0,5 0,25 0,5 0,5 0,0 0,5
7 з,з 4,0 3,6 3,3 3,3 2,6 0,5 0,5 0,5 0,5 0,5 0,5
8 4,3 4,0 2,0 з,з 3,3 0,3 0,75 0,25 о,о 0,5 0,5 0,0
9 2,3 3,3 2,0 3,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,0 0,5 0,0 0,0
10 2,0 2,0 2,3 3,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,5 0,5 0,0 0,5
И 4,3 4,6 5,0 3,3 3,3 3,3 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0
12 2,6 1,6 1,6 2,0 0,3 0,3 0,25 0,0 0,0 0,5 0,0 0,0
13 з,з 3,0 2,6 3,0 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
14 3.6 5,0 4,0 3,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,25 0,5 0,0 0,5
284
Таблица 4.2.3
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
в полярных условиях
(постэкстремальные условия, основная группа)
Индекс
№№ наб- 1а 16 2 4Ва 4Аа
люд. _____ Стадия
А Б В А Б В А Б В А Б В А Б В
1 0,8 0,8 0,8 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 1,0 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 0,7
2 1,0 1,0 1,0 1,о 1,0 1,0 0,0 о,з 0,7 0,0 0,0 0,0 0,5 0,2 0,7
3 1,0 1,0 1,0 1,0 0,8 1,0 о,о 0,7 1,0 о,о 0,0 0,0 0,1 0,2 1,0
4 0,0 0,0 0,4 0,0 0,0 0,6 0,3 0,3 о,з 0,1 0,2 0,2 0,2 0,5 0,4
5 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 0,7 0,1 о,з 0,1 0,5 0,2 1,0
6 0,1 0,3 0,1 1,0 0,5 1,0 0,0 0,7 1,0 0,2 0,3 0,0 1,0 0,5 0,7
7 0,1 0,3 о,з 0,0 0,0 0,0 0,7 1,0 1,0 0,0 о,3 0,1 1,0 0,7 1,0
8 0,1 0,1 0,7 1,0 1,0 1,0 о,о 0,7 1,0 0,0 0,1 0,0 0,5 0,4 0,4
9 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 1,0 0,0 0,0 0,3 0,2 0,7 0,7
10 о,о 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,7 0,3 0,1 0,2 0,2 0,2 0,4 0,4
И 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,7 1,0 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 0,7
12 0,3 0,3 0,1 1,0 0,5 0,0 0,3 0,3 0,3 0,1 о,о 0,4 о,з 0,5 0,5
13 0,8 1,0 0,8 0,5 0,7 0,5 0,0 0,7 1,0 0,0 0,2 0,0 0,7 0,5 0,7
14 0,5 0,8 0,7 1,0 1,0 0,8 0,0 0,7 0,3 0,1 0,2 0,2 0,5 0,7 0,6
Продолжение табл. 4.2.3.
№№ Индекс
наб-
люд. 5а 56 6а 6в
Стадия
А Б В А Б в А Б В А Б В
1 2,0 2,0 2,0 о,з 0,3 0,3 1,0 1,о 1,0 1,0 1,0 1,0
2 4.3 4,6 4,0 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 - 1,0 1,0
3 4,3 4,6 5,0 3,3 3,3 3,3 0,25 0,25 0,25 0,5 0,0 0,5
4 4,6 5,0 5,0 з,з 3,0 3,3 1,0 1,0 0,75 1,0 1,о 1,0
5 з,з 3,0 0,6 3,3 3,3 2,3 1,0 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0
6 4,3 4,0 4,3 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
7 2,0 2,0 2,0 0,3 0,3 0,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
8 1,6 3,0 2,0 0,3 0,3 0,3 0,75 0,75 0,5 1,0 0,5 1,0
9 2,6 3,0 3,0 3,3 3,3 3,3 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0
10 2,0 2,6 2,6 3,3 3,3 3,3 0,5 0,25 0,25 0,5 0,5 0,5
11 4,6 4,6 4,6 3,3 з.з 3,3 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0
12 1,6 2,0 1,0 0,0 0,3 0,3 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0
13 3,6 5,0 4,0 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
14 3,6 5,0 4,0 3,3 3,3 3,3 0,0 0,25 0,0 0,0 0,0 0,0
285
Таблица 4.2.4
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
в полярных условиях (контрольная группа)
№№ наб- Индекс
1а 16 2 4Ва 4Аа
люд. Стадия
А Б В А Б в А Б В А Б в А Б В
1 1,0 0,5 0,4 1,0 0,5 0,3 0,3 0,3 0,3 0,0 0,0 0,0 1,0 0,6 0,6
2 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,3 0,7 0,3 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 0,6
3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,3 1,0 1,0 0,2 0,0 0,0 0,5 0,5 1,0
4 0,1 0,1 0,1 о,о 0,0 0,0 0,0 0,7 1,0 0,1 0,0 0,0 0,0 0,4 0,5
5 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,3 0,7 0,3 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 1,0
6 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,7 0,7 1,0 0,0 0,0 0,3 0,0 0,4 0,6
7 1,0 0,8 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 о,з 0,4
8 0,7 0,8 0,8 1,0 1,0 1,0 0,0 0,0 0,0 0,1 0,0 0,2 0,2 0,4 0,3
9 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,0 0,3 0,7 0,0 0,1 0,1 0,0 1,0 0,6 0,6
10 0,1 0,1 0,0 1,0 0,0 0,0 0,0 0,3 0,7 0,0 0,0 0,0 0,5 0,5 0,6
11 1,0 0,8 0,0 0,8 1,0 0,0 0,3 0,7 1,0 0,1 0,1 0,0 1,0 0,2 0,6
12 0,1 0,1 0,0 1,0 0,0 0,0 0,3 0,7 1,0 0,0 0,2 0,0 0,4 0,2 0,4
13 о,з 0,4 0,4 0,5 0,6 0,6 0,7 0,7 0,7 0,0 0,0 0,0 0,0 0,5 1,0
14 0,3 0,3 о,з 0,0 0,0 0,0 0,0 0,7 0,7 0,0 0,0 0,5 0,5 о,з 1,0
15 0,8 0,8 0,8 1,0 1,0 1,0 0,3 0,3 1,0 0,1 0,0 0,5 0,3 0,2 0,5
16 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 0,0 1,0 1,0 0,0 0,0 0,1 0,3 0,5 0,7
Продолжение табл. 4.2.4
№№ Индекс
наб-
люд. 5а 56 6а 6в
Стадия
А Б В А Б в А Б В А Б В
1 3,6 4,0 4,6 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,о
2 0,6 1,6 2,0 о,з 0,3 0,3 0,5 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0
3 3,0 4,0 3,6 3,0 3,0 3,3 0,75 0,75 1,0 0,5 1,0 1,0
4 3,3 4,0 4,3 3,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,25 0,5 0,0 0,5
5 3,6 4,6 5,0 3,3 2,3 3,3 0,75 0,75 0,25 1,0 1,0 0,5
6 3,0 1,0 1,0 з.з 0,3 0,3 1,0 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0
7 3,6 4,0 4,3 3,3 3,3 3,3 0,25 0,0 0,25 0,5 0,0 0,5
8 3,6 3,6 3,6 3,0 3,0 3,3 0,5 0,0 1,0 0,5 0,0 1,0
9 3,0 3,6 3,0 3,3 3,3 3,3 0,75 0,75 0,75 0,5 0,5 1,0
10 3,3 4,3 2,6 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
11 1,3 1,3 1,0 2,3 0,0 0,6 0,5 0,75 0,5 0,5 0,5 0,5
12 3,3 з,о 4,0 з.з 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0
13 1,6 1,6 1,3 0,3 0,2 0,3 1,0 0,75 1,0 1,0 1,0 1,0
14 4,6 4,6 4,3 3,3 3,3 3,3 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
15 3,6 4,3 4,3 3,3 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0
16 3,3 4,0 4,6 3,3 3,3 3,3 0,5 1,0 0,75 0,5 1,0 1,0
286
Таблица 4.2.5
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
(дополнительная группа)
№№
наб-
Индекс
1а 16 2 4Ва 4Аа
Стадия
люд.
1
2
3
4
5
6
7
8
0,1
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
А
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
0,8
0,5
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
1,0
0,0
0,0 0,7
1,0 0,0
1,0 0,0
Б
0,7
0,7
0,0
0,3
0,7
1,0
0,7
0,3
В
0,0
0,7
1,0
0,7
0,3
1,0
0,3
0,7
А Б В А Б
0,0
о,о
0,0
0,2
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,5
0,1
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,0
0,1
0,0
0,0
0,1
0,2
0,1
0,3
0,5
0,3
0,2
0,3
0,4
0,2
0,4
0,4
0,2
0,5
0,3
0,2
0,3
В
0,7
0,4
1,0
1,0
0,6
0,3
0,5
0,4
А Б В
Б В А
Продолжение табл. 4.2.5
№№ Индекс
наб-
люл. 5а 56 6а 6в
Стадия
А Б В А Б в А Б В А Б В
1 2,3 1,0 3,0 1,0 0,0 1,6 0,5 0,25 1,0 0,5 0,0 1,0
2 2,6 2,6 2,6 з,з з,з 3,3 0,75 0,25 1,0 0,5 0,5 1,0
3 3,3 3,6 4,3 3,0 3,3 3,3 1,0 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0
4 1,3 1,3 0,6 1,3 0,3 0,0 0,0 0,0 0,25 0,0 0,0 0,0
5 2,0 3,6 4,6 2,3 3,3 3,3 1,о 1,0 1,0 1,0 1,0 1,0
6 з,з 3,3 3,6 з,з 3,3 з.з 1,0 0,5 1,0 1,0 0,5 1,0
7 1,6 2,6 з,з 3,3 3,0 3,3 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0 0,5
8 2,6 з,з 3,6 з,з 3,3 3,3 0,75 1,0 1,0 0,5 1,0 1,0
Примечание: Описание наблюдений группы и методики тестирования
приведено в основном тексте раздела 4.2.
4.2.6. Оптимальная корреляция лингвистических индексов и фи-
зиологических показателей при лабораторном отборе полярников для
работы при экстремальных условиях
Физиологический
показатель (методика)
Индекс
1а
16
Уровень мышечной работы при
дозированной физической на-
грузке (велоэргометрия)
Корреляция между электрокар-
диограммой и нервно-гумо-
ральными процессами («индекс
напряжения» по Баевскому)
Электрическое сопротивление
при прохождении через ткани
организма переменного тока, с
целью бескровного исследова-
ния кровообращения (реогра-
фия)________________________
Уровень пластичности нейро-
динамических процессов (по
Василевскому-Сороко)
4Ва
4Аа
5а
56
6г
6д
Степень компенсаторной при-
способляемости нервной сис-
темы (гипоксическая проба при
дыхании азотом)
Степень компенсаторной при-
способляемости нервной сис-
темы (гипоксическая проба при
дыхании в замкнутое простран-
ство)_________
Общий итог
К разделу 4.3
4.3.1. Речевая деятельность при работе в ночную смену в горячем
цеху наблюдалась в три стадии: А — в фоновом состоянии (в течение
часа после начала ночной смены); Б — на пике нагрузки (во второй
перерыв); В — на фазе спада нагрузки (вскоре после завершения
работы, но не позднее часа после конца смены). На каждой из них
получены лингвистические индексы: 1а (диапазон от 0 до 1, погреш-
ность ± 0,05), 4Аа (от 0 до 4, индекс дискретный, вероятность данного
значения р > 0,85); 4Ба (от 0 до 4, индекс дискретный, вероятность
данного значения р > 0,85); 5Аа (от 0 до 5, ± 0,30); 6а (от 0 до 1, ±
0,05). С целью оценки объективности каждое задание было повторено
по 12 раз на каждой стадии у 5 случайно выбранных наблюдаемых
(из них 3 — из основной группы, и 2 — контрольной). Во всех
случаях, с вероятностью р > 0,85, разброс данных не превысил второго
знака после запятой — для индексов 1а, 6а, первого знака — для
288
индекса 5Аа; и совпадал с указанными значениями индексов 4Аа,
4Ба. Данная оценка была экстраполирована на лингвистическую про-
дукцию всей исследованной группы.
Отметим, что в данном разделе в порядке эксперимента опробо-
вана новая методика расчета индекса 4а. В соответствии с ней, индексу
4а приписаны четыре условных значения: 0 — неглагольное продол-
жение незавершенного предложения; 1 — глагол с прямым дополне-
нием; 2 — глагол с косвенным дополнением или с обстоятельством;
3 — одиночный глагол; 4 — глагол в составном глагольном сказуемом;
глагол с объектным инфинитивом; несколько глаголов. В смешанных
случаях (например, глагол с прямым дополнением и обстоятельством)
условно выбирается большее из значений индекса. Соответственно
рассчитывались индексы 4Аа и 4Ба.
Таблица 4.3.2
Лингвистические характеристики экзогенных ИФС
в условиях горячего цеха
№№ наб- Индекс
1а 4Аа 4Ба 5Аа 6а
люд. Стадии
А Б В А Б В А Б В А Б В А Б В
1 1,0 0,3 0,8 3 3 2 1 3 0 4 3 4 0,75 0,0 0,75
2 0,8 0,2 0,7 2 4 2 2 2 2 3 3 4 0,25 0,25 0,25
3 0,4 0,6 0,6 2 3 2 0 2 2 2 4 3 0,25 1,0 1,0
4 0,7 0,4 0,6 3 3 3 2 1 0 4 4 4 0,5 0,75 0,75
5 0,3 0,5 0,5 2 2 4 0 0 0 3 4 4 0,0 0,0 0,5
6 0,4 0,2 0,6 2 2 2 0 0 0 4 3 4 0,0 0,25 0,0
7 0,0 0,2 0,3 2 0 4 1 3 1 4 5 3 0,0 0,0 0,25
8 0,2 0,0 0,1 2 0 3 0 0 4 4 3 2 0,25 0,25 0,0
9 1,0 0,2 0,4 2 0 3 2 0 2 2 5 4 0,0 0,25 0,0
10 0,5 0,8 0,8 2 2 2 0 0 3 4 5 5 0,5 0,75 0,5
И 0,6 0,1 0,4 3 3 3 0 ... 3 5 4 5 0,0 0,25 0,25
12 0,4 0,4 0,5 3 3 3 0 ... 0 4 5 5 0,25 0,25 0,0
13 0,6 0,4 0,6 3 2 1 0 0 0 5 4 5 0,0 0,25 0,0
14 0,4 0,4 0,6 4 3 3 3 2 0 3 3 3 0,0 0,5 0,25
Примечание: «...» — по объективным причинам данные отсутствуют.
289
Таблица 4.3.3
Характеристики пола, возраста и общего состояния здоровья
обследованной группы рабочих
№№ наблю- даемых Возраст Пол Диагноз
1 1 Ж —
2 0 Ж хронический гастрит
3 1 Ж хронический гайморит
4 1 ж хронический бронхит, анемия
5 1 ж хронический гастрит
6 0 м —
7 1 ж хронический холецистит, хронический гастрит, остеохондроз (поясничный и шейный)
8 1 ж остеохондроз (защемление седалищного нерва)
9 0 ж хронический гастрит, остеохондроз (шейный)
10 0 ж вегето-сосудистая дистония
И 0 ж —
12 0 м —
13 0 ж —
14 0 м вегето-сосудистая дистония (по гипертоничес- кому типу)
Примечания: «Возраст»: «1» — от 35 до 45 лет; «О» — моложе 35 лет.
«Диагноз»: устанавливался по данным вводной беседы в фоновом состоянии
(«—» практически здоров(а).
Таблица 4.3.4
Физиологические характеристики экзогенных ИФС
в условиях горячего цеха
№№ наб- люл. Артериальное давление чсс Сила кисти
А Б В А Б В А Б В
1 140/95 125/85 140/90 76 62 74 30/34 26/28 30/32
2 125/85 112/72 125/82 74 64 72 33/32 24/24 32/31
3 118/68 140/85 118/70 76 86 72 24/22 22/22 18/18
4 135/90 128/76 140/90 76 80 68 28/28 20/20 17/18
5 115/75 125/80 115/75 60 62 56 30/24 22/22 25/25
6 145/95 130/90 140/90 70 50 68 70/66 68/66 70/66
7 135/95 155/95 125/90 65 72 68 34/24 32/24 30/21
8 130/90 134/92 135/90 78 70 76 28/26 26/19 27/18
9 115/70 105/70 115/70 70 64 72 28/32 26/24 27/26
10 120/60 125/80 130/80 78 70 90 23/30 24/30 23/20
11 90/60 80/60 85/65 66 54 58 22/22 22/20 22/16
12 120/80 105/70 110/70 68 62 58 52/60 40/44 44/50
13 85/60 80/58 82/60 62 56 52 22/22 22/21 22/20
14 120/80 130/75 120/70 78 84 77 51/50 50/47 40/47
290
Продолжение табл. 4.3.4
№№ наблюд. Индивидуальная минута №№ наблюд. Индивидуальная минута
А Б В А Б В
1 0'15 0'59 0'30 8 0'18 1'25 0'34
2 0'35 0'56 0'41 9 0'48 1'08 0'58
3 0'18 1'26 0'45 10 0'22 1'15 0'29
4 0'10 1'26 0'37 11 1'15 1'14 0'57
5 0'15 0'59 0'35 12 0'57 0'50 0'57
6 0'43 1'25 0'45 13 1'18 0'58 0'54
7 0'38 1'52 0'47 14 1'14 1'14 1'08
Примечания: «Артериальное давление»: систолическое/диастолическое
(мм рт. ст.; предел допустимой погрешности прибора ±4). «ЧСС»: частота
сердечных сокращений (мин'1; общепринятая методологическая погрешность
±2). «Сила кисти»: правой/левой руки (кгс; предел допустимой погрешности
прибора ±1). «Индивидуальная минута»: в минутах (обозначены вертикальным
штрихом справа от цифры), секундах (без специального обозначения); предел
допустимой погрешности прибора ±1 (содержание теста: пускается секундомер;
не глядя на него, наблюдаемый угадывает, когда истечет минута; по его сигналу
секундомер останавливается на цифре, которая и приводится в данной таблице).
К главе 5
5.1.2. Формулы самовнушения в аутотренинге
— Полный состав:
(1) Моя правая рука очень тяжелая;
(2) Моя правая рука теплая;
(3) Сердце бьется спокойно и ровно;
(4) Дышу совершенно спокойно;
(5) Мое солнечное сплетение теплое, совсем теплое;
(6) Мой лоб приятно прохладен;
(7) Я совсем спокоен.
— Краткий состав:
(1) Тяжесть...
(2) Тепло...
(3— 4) Сердце и дыхание спокойные...
(5) Солнечное сплетение теплое...
(6) Лоб прохладный...
(7) Спокойствие...
Цит по: Свядощ, 1979:178—179 (с небольшими сокращениями, а
также с дополнением нумерации формул).
291
5.1.3. Образец матричной записи формул самовнушения в ауто-
тренинге
Объект самовнушения Начальный этап Конечный этап
Рука Моя правая рука очень тяжелая Моя правая рука теплая Тяжесть... Тепло...
Сердце Сердце бьется спокойно и ровно Сердце и дыха-
Дыхание Дышу совершенно спокойно ние спокойные...
Живот Мое солнечное сплетение теплое, совсем теплое Солнечное сплетение теплое...
Голова Мой лоб приятно прохладен Лоб прохладный...
Самочувствие Я совсем спокоен Спокойствие...
Примечание: Матричная запись проведена на примере формул само-
внушения, представленных в Приложении 5.1.2. Горизонтальная штриховая
линия разделяет два модуса, под которыми состояние конечностей рассмат-
ривается в данном варианте аутотренинга.
5.1.4. Образец формул самовнушения по Свядощу
— Для правойруки\ «(1) Правая рука вялая и тяжелая... (2) Приятная
теплота распространяется по всей правой руке... (3) Свинцовая тяжесть
в правой руке, правом предплечье, кисти, кончиках пальцев. (4)
Кровеносные сосуды правой руки расширяются. (5) Правая рука
становится теплой. (6) Приятное тепло распространяется по правой
руке... (7) Приятное тепло распространяется по предплечью, кисти,
пальцам... (8) Правая рука теплая и тяжелая»;
— для левой руки\ «(9) Приятное тепло распространяется с левой
руки в левую полость грудной клетки... (10) Расширяются кровеносные
сосуды левой руки... (11) Левая рука теплая и широкая» (цит. по:
Свядощ 1979:181; нумерация наша).
Матричное построение обоих цитированных выше фрагментов:
(2)—(4)—(8)
(9)_(10)-_(11)
5.1.5. Образец формул самовнушения по Олмену-Ламбру
«Unwinding your muscles like a knotted rubber band.
Soft and relaxed muscles like bread dough.
Unstressed and unpressured as a deflated balloon».
Источник: Alman, Lambrou 1992:64—65; перевод и обсуждение см.
в основном тексте главы 5.
292
5.2. Реконструкция матричного построения отрывков стиля «пле-
тения словес»
Схема 5.2.1
Схема 5.2.2
1 2 3
4 5 6
7 8 9
1 2 3
4 5 6
7 8 9
10 11 12
Схема 5.2.3
1 2 3
4 5 6
7 8 9
10 11 12
13 14 15
Схема 5.2.4
1-2 3-4 5-6
7-8 (.)-9
11-12 13-14 15-16
Схема 5.2.5
Схема 5.2.6
1 2 3
4
5 6 7
8 9
1 2 3
4 8 9
5 6 7
Схема 5.2.7
1 2 3
4 (...) 6
7 8 9
293
К Заключению
Схема нормального процесса порождения речи
Мотив
Образ прошедше-настоящего и потребного будущего
Смысловое синтаксирование Выбор «внутренних слов»
(Топик) — коммент — ... Внутреннеречевой смысл
Смысловая программа высказывания
Семантич. синтаксирование Выбор слов по значению
Агенс-объект-... (действие) Значения
Семантическая структура предложения
Грамматич. структурирование Выбор слов по форме
Субъект — предикат — объект Морфемы/слова
Поморфемное представление предложения
Кинетич. программирование Выбор артикулем
Послоговая матрица Артикулемы
Моторная послоговая программа синтагмы
Артикуляция
Примечание: Таблица воспроизводится с небольшими сокращениями
по источнику: Ахутина 1989:196. Порождению речи соответствует прохождение
таблицы в направлении сверху вниз, по строкам. При делении строки надвое,
в левой части указан фрейм синтаксических структур, а в правой — характе-
ристика заполняющих его лексических единиц.
Оглавление
Введение.................................................. 3
Глава 1. ИЗМЕНЕННЫЕ СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ В ПСИХОЛО-
ГИИ И ЛИНГВИСТИКЕ.................................... 5
1.1. Базовые понятия теории ИСС ..................... 5
1.2. Базовые понятия лингвистики ИСС................ 14
1.3. Актуальные направления ........................ 25
Глава 2. МЕТОДИКА ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ТЕСТИРОВА-
НИЯ ................................................ 86
2.1. Исследовательская программа.................... 86
2.2. Структура теста................................ 88
2.3. Процедура тестирования........................ 116
Глава 3. ЯЗЫК И РЕЧЬ ПРИ ФАРМАКОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ.......................... 120
3.1. Кетаминовая терапия............................ 120
3.2. Инсулиновая терапия............................ 138
3.3. Дилантиновая терапия........................... 147
Глава 4. ЯЗЫК И РЕЧЬ ПРИ ЭКЗОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ ФУНК-
ЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ ............................. 157
4.1. Высокогорные условия ......................... 157
4.2. Полярные условия.............................. 169
4.3. Условия горячего цеха......................... 185
Глава 5. ЯЗЫК И РЕЧЬ ПРИ СУТГЕСТОГЕННЫХ ИЗМЕНЕННЫХ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СОСТОЯНИЯХ.......................... 195
5.1. Современные психотехники...................... 195
5.2. Традиционные психотехники .................... 213
ЗАКЛЮЧЕНИЕ............................................ 231
Библиография ........................................... 236
Приложения.............................................. 270
Дмитрий Леонидович Спивак
ИЗМЕНЕННЫЕ СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ:
ПСИХОЛОГИЯ И ЛИНГВИСТИКА
ЛП № 000156 от 27.04.1999 г.
Подписано к печати 15.06.2000. Формат 60х90716.
Усл. печ. л. 18,5. Уч.-изд. л. 18,68. Тираж 1000 экз.
Филологический факультет
Санкт-Петербургского государственного университета
199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, 11
«Ювента»
198215, Санкт-Петербург, бульвар Новаторов, 94
Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов
на издательско-полиграфическом предприятии «Правда Севера».
163002, Архангельск, пр. Новгородский, 32