Автор: Балашов В.А. Брыжинский В.С. Ефимов И.А.
Теги: история культура история культуры энциклопедия культуры историко-культурные очерки мордва история мордвы
ISBN: 5—7595—1049—5
Год: 1995
Текст
мок'хкд
ИСТОРИКО-
КУЛЬТУРНЫЕ
ОЧЕРКИ
САРАНСК
МОРДОВСКОЕ КНИЖНОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
1995
ББК 63.3(2р —бМорд)
М79
Редакционная коллегия:
академик В. А. Балашов (отв. редактор), доценты В. С. Брыжинский, И. А. Ефимов
Руководитель авторского коллектива академик Н. П. Макаркин
Мордва: Историко-культур. очерки/Ред. кол.: В. А. Ба-
М79 лашов (отв. ред.), В. С. Брыжинский, И. А. Ефимов; Рук.
авт. коллектива академик Н. П. Макаркин.— Саранск: Мор-
дов. кн. изд-во, 1995—624 с.
ISBN 5—7595—1049—5
Эта книга — своеобразная энциклопедия культуры мордовского народа.
Ее написали известные не только в Республике Мордовия ученые — истори-
ки, этнографы, фольклористы, демографы, искусствоведы, литературоведы и
филологи.
Книга содержит массу самых разнообразных сведений о мордве и ее
культуре, раскрывает проблему возрождения культуры мордовского народа
во всей ее остроте и многосторонности.
Рассчитана на широкий круг читателей, особенно — педагогов, воспитате-
лей, студентов, учащихся.
4401000000—036 ББК 63.3(2р — бМорд)
К ~ . .----z- 78—95
ISBN 5—7595—1049—5
© Мордовское книжное издательство, 1995
>'< У< >4 >4 • >4 >4. >4 у/ ч*х w w м>* w \>/
/♦х /ix /jx /ix zix /f\ /ix /ix /jx /ix /ix /fx /|x /fx /|Г7|х7|х7|Г7|х*?|Г
ВВЕДЕНИЕ
Дорогой читатель!
Ты держишь в руках книгу, которая повествует об одном из
древнейших финно-угорских народов Среднего Поволжья — мордов-
ском, о мокшанах и эрзянах, чьим разумом и трудом в течение
многих тысячелетий создавалась уникальная и неповторимая
культура.
В моменты, подобные нынешнему, доступность информации по
истории и культуре народов обретает огромное значение. Одним из
путей выхода из нынешней кризисной ситуации, стабилизации
межнациональной обстановки в стране является обращение к нрав-
ственным, духовным началам Человека, таким святым понятиям,
как уважение его чести и достоинства, его любовь к собственным
«корням и истокам», знание й почитание всего, что связано с тем
или иным народом, его «малой родиной». И поэтому мы стремимся
глубже постичь историю этноса, анализируем ее, ведем поиск в
более объемном ее понимании. Делаем это и ради дня сегодняшне-
го, и главное — ради возрожденческих дел предстоящих. Свою зада-
чу авторы этого коллективного труда видели прежде всего в том,
чтобы всемерно содействовать возрождению и развитию националь-
ного самосознания мокшан и эрзян, их культуры, традиций и реме-
сел, тем самым — и укреплению интернационального братства и
совершенствованию межнациональных отношений.
Редакционная коллегия сборника стремилась к тому, чтобы
«оживить» по возможности больше страниц многовековой истории
мордовского этноса, и, ведя диалог с минувшим и освобождая эту
летопись от конъюнктурных наслоений, добиться усиления ее вли-
яния на возрожденческий процесс эрзян и мокшан, ради подъема
их этнического достоинства в настоящем и будущем. Поэтому так
объемен исторический и историографический фон повествования.
Инерция имперского мышления, искаженные представления об
истории этноса, к сожалению, устойчивы. Пока мы смотрим на
многие исторические проблемы народов через догматические щели
извращенных понятий, которые, кстати, во многом и привели нашу
страну к немалым национальным катаклизмам.
1*
з
Мы все еще примитивизируем весьма сложные межэтнические
и внутриэтнические (к примеру, между мокшей и эрзей) интегра-
ционные и консолидационные процессы, создавая, казалось бы,
нормальную атмосферу «сближения». Но это не так: подлинное
сближение этносов намного сложнее и противоречивее. Интегра-
ция может успешно идти только при полновесном национальном,
этнокультурном многообразии. Интернационалистская культура —
это взаимодействие культур. При этом не следует забывать, что
культурные традиции нельзя переносить, во всяком случае надолго
и безнаказанно, с одной национальной почвы на другую. Заимство-
вание либо отторгается, либо под влиянием местных условий при-
нимает новую, подчас самую неожиданную и причудливую форму.
Как показывает современная мировая практика (Швейцария,
Финляндия и др.) фактор многонациональное™, который мы зачас-
тую выносим за скобки положительных, в результате позитивной
национальной политики может оказаться большим преимуществом.
Разнообразие культур может придать новые краски самобытности
народа, который делается богаче в этническом и интеллектуальном
плане, впитывая ценности тех народов, с которыми непосредствен-
но и постоянно связан.
Теория отмирания наций и зарождения единой социалистиче-
ской культуры, возведенная в ранг официальной государственной
политики в нашей стране, сформировала опасную нигилистическую
психологию, образовала гигантскую историческую ловушку для
многих народов. Мы долгое время говорили об «объективном про-
цессе» слияния наций, не замечая того, что многие малочисленные
народы становились по существу убогими провинциями большого и
«великого» брата. Урок этот следует по-настоящему изучить и кри-
тически усвоить.
Мы еще до конца не осознали ту истину, что людей притягива-
ет друг к другу не только сходство, а и различие. Поэтому надо не
стирать эти различия, а развивать и совершенствовать их дальше.
Как замечательно выразил видный украинский историк и публицист
конца XIX в. М. П. Драгоманов механизм взаимоотношений между
украинцами и русскими: «неразделимо и несмесимо». А ведь имен-
но в непонимании сути этого диалектического единства заложены
многие корни тех социально-этнических потрясений, которые пере-
жила и переживает многонациональная Россия. Это непонимание —
источник пароксизмов, недоверия и подозрений, неуважения к дру-
гим нациям. А неуважение к другим разрушает и свои основы.
Обращение к глубинным 'корням национальной культуры — наш
этический долг перед потомками, для которых мы должны бережно
сохранять бесценное наследие прошлого, чтобы можно было его
изучать и творчески развивать. Чем богаче и многообразнее куль-
тура каждого, пусть самого малочисленного народа, тем больший
вклад поступит в сокровищницу мировой цивилизации.
4
Наш сборник выходит в разгар Всемирного Десятилетия разви-
тия культуры, каковым ЮНЕСКО объявило период с 1987 по 1997
год. Материалы нашего сборника донесут до читателей дружес-
твенных народов своеобразие традиций и обычаев, самобытность и
высокий интеллект мордовского народа, тем самым внесут опреде-
ленный вклад в обновление России как содружества наций, объеди-
ненных общими целями возрождения. Общественность России с
трудом, но стала понимать, что человек без корней, тем более без
национальных, не может быть настоящим интернационалистом.
В книге широко представлены материалы о семье и семейно-
родственных отношениях мордвы. Сами по себе материалы
этого раздела свидетельствуют о запущенности изучения многих
социокультурных проблем, о конъюнктурных перекосах в их осве-
щении в недалеком прошлом. Семья и семейные обряды у мокшан
и эрзян — эти источники нравственной и духовной чистоты — явля-
ются носителями и хранителями уникальных этнокультурных цен-
ностей. Без бережного сохранения их ни о каком возрождении
эрзян и мокшан не может быть и речи.
Доминанта культуры этноса — язык. Трагедия культуры, ее
умирание начинается с разрушения языка народа. Справедливо от-
метил Ч. Айтматов в статье «Живи сам и дай жить другим»
(«Литературная газета», 22.XI.1989 г.), что «диалектика языкового
процесса большинства национальных регионов заключается в пара-
доксальном и все более осложняющемся явлении национального
«разъязычивания», неуклонной утраты языками общественных фун-
кций...» К сожалению, эта проблема и сейчас остается* острой. А
ведь, судя хотя бы по устно-поэтическому творчеству эрзян и мок-
шан, их языки когда-то были в числе самых совершенных языков
мира. Сейчас же они все более и более утрачивают функции обще-
ния и познания окружающей действительности. Искусственное
сужение функций родного языка, усиленно начатое в 60-е годы, до
предела ограничило сферу его использования как средства массо-
вой информации, накопления духовных ценностей. Эрзянский и
мокшанский языки не являются языками обучения в школах с на-
циональным контингентом учащихся и даже как учебный предмет
преподаются далеко не во всех школах республики, не говоря уже
о его изучении в многочисленной мордовской диаспоре.
Сегодня есть шанс устранить эти противоречия. Для этого не-
обходимо прежде всего обеспечить условия непрерывного развития
обучения и воспитания на материнском языке, чтобы нация жила
в стихии родного слова.
Этнодемографическое будущее мордовского народа, его судьба,
как об этом свидетельствуют данные соответствующего раздела
книги, в. целом зависит от того, по какому «сценарию» будет осу-
ществляться социально-экономическое и культурное развитие рес-
публики в условиях перехода к рыночным отношениям. Возникла
5
прямая угроза национальному селу. В условиях, когда у мордовско-
го этноса почти отсутствует урбанизированная национальная куль-
тура, когда культура этноса бытует в основном на селе, проблема
сохранения национального села приобретает особую актуальность.
В книге представлен богатый материал по фольклору, зарожде-
нию и современному состоянию национального профессионального
театра, музыкального и изобразительного искусства.
Материалы сборника показывают, что не все гладко на пути
возрождения этноса. Встречаются большие завалы. Однако есть
нечто необратимое. Это необратимое лежит пока в невидимой
сфере национального духа. Примером тому могут служить съезд
«Масторавы» и съезд мордовского народа. Понимание и признание
глубокой ответственности перед историей этноса, который проде-
монстрировал съезд,— это как раз есть то новое приобретение на-
рода, что поднимает его былое достоинство и гордость. Националь-
ное самосознание эрзян и мокшан уже никогда не будет прежним.
Оно совершает качественный рывок в самопознание, избавляясь от
многих мифов, стереотипов, самообмана, долгие десятилетия от-
равляющих мозг и чувства нации. Необратимо постепенное возвра-
щение идеалов и ценностей, осознаваемых как нравственно-этиче-
ские нормы этносов: совести, порядочности, милосердия. Их про-
никновение в жизнь находится не на путях межэтнических проти-
востояний, конфронтаций, а на осознанном единении народов.
Авторский коллектив осознает, что в данной монографии уда-
лось реализовать далеко не все, что замышлялось. В ряде разделов
преобладает иллюстративность над анализом, недостаточно раскры-
та историческая преемственность. Встречаются устаревшие и про-
тиворечивые толкования по истории формирования современного
облика мордовской нации, недостаточно полно показаны и консоли-
дационные процессы. В отличие от практики прошлого редколлегия
умышленно не стала устранять противоречивые суждения, отказа-
лась от их сглаживания, хотя и не всегда согласна с некоторыми
положениями авторов глав сборника.
И все же надеемся, что это крупное издание не пройдет неза-
меченным. Мы ждем ваших откликов. С благодарностью примем
ваши суждения, предложения, новые темы и идеи. Они нам очень
нужны для дальнейшей работы во имя возрождения нации и ее
процветания. Достижению этой неблизкой, но реальной цели при-
звана способствовать настоящая книга.
о
о
о
ГЛАВА L ИСТОРИОГРАФИЯ КУЛЬТУ-
РЫ МОРДВЫ
§ 1. Исследования культуры в дореволю-
ционной России
Изучение культуры мордовского народа, как ма-
териальной, так и духовной, имеет длительную
историю. В дореволюционной России оно ве-
лось, в основном, в русле этнографических ис-
следований, организуемых Российской академией наук, научными
обществами страны (Русским географическим обществом, Обще-
ством любителей естествознания, антропологии и этнографии при
Московском университете, Обществом археологии, истории и эт-
нографии при Казанском университете, Финно-угорским обще-
ством), музеями (Кунсткамерой, Дашковским этнографическим му-
зеем, Русским музеем и др.).
Правда, изучение это не было достаточно систематическим. Но
бесспорно, что уже тогда этнография, как особая научная дисцип-
лина, в предмет которой и входит исследование народной культу-
ры, обладала довольно большим кругом не только фактических зна-
ний о мордве, накапливавшихся еще со средневековья (в летопи-
сях, описаниях путешествий, географических обзорах, официальных
актах воевод, чиновников и миссионеров и т. д.), но и крупными
исследованиями отечественных авторов, написанными на основе
определенных историко-этнографических и культурологических кон-
цепций. Такие исследования начали выходить в свет в XIX в., когда
этнографическая наука оформилась в особую, самостоятельную от-
расль знания (работы П. И. Мельникова, В. Н. Майкова,
И. Н. Смирнова, А. Гейкеля, X. Паасонена, А. А. Шахматова,
С. К. Кузнецова, М. Е. Евсевьева и др.).
Однако до настоящего времени еще нет специального труда,
который содержал бы критический обзор всей многовековой исто-
рии накопления знаний о мордовской народной культуре, анализ
основных направлений в ее изучении, оценку вклада научных об-
ществ и учреждений в этой области. В данной книге делается
попытка наметить контуры такой работы.
Важным источником сведений о культуре средневековой мордвы
7
служат русские летописи. Мордовский народ — близкий сосед рус-
ского народа, поэтому понятен интерес к нему со стороны русских
летописцев. Наиболее ранним, дошедшим до нас русским летопис-
ным сводом считается «Повесть временных лет» — первая офици-
альная киевская княжеская летопись, составленная в начале XII в.
монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. В этой летописи
о мордве говорится в четырех местах (трижды — в обширной ввод-
ной части и один раз в датированной). Излагая вопросы относи-
тельно расселения народов в «полунощных» (северных) странах,
Нестор писал: «...а по Оце реце, где потече в Волгу же, Мурома
язык свой, и Черемиси свой язык, Мордъва свой язык» ].
В более поздних летописях, особенно составленных во Владими-
ро-Суздальском княжестве, находившемся в непосредственном со-
седстве с «землей Мордовской», количество сведений о мордве
возрастает. Так, в летописных сообщениях, относящихся к
ХШ—XIV вв., говорится о «Мордве Пургасовой», «Пургасовой волос-
ти», что в «земле Мордовской», «Руси Пургасовой», под которой
исследователи обычно подразумевают русское население, подвласт-
ное мордовскому владыке — инязору (оцязору) Пургасу.
Лаконичные летописные строки, как правило, свидетельствуют
о важных военных походах, победах или поражениях русских кня-
зей в столкновениях с мордовскими князьями. Но иногда в них
содержатся весьма ценные сведения о хозяйстве и материальной
культуре мордовского народа, его поселениях и жилищах, военном
снаряжении и пр. Так, под 1228 годом в русской летописи сказано:
«О войне на Мордву. Тоя же зимы, генваря в 14, князь великий
Юрьи, и Ярослав, и Константиновичи Василко и Всеволод идоша
на Мордву, и Муромскыи Юрьи Давидович. И вшедше в землю
Мордовскую в Пургасову волость, и жита пожгоша и потравиша, а
скоты избиша, а села пожгоша, живущих же в волости Пургасове
посёкоша мечем нещадно, а прочих в плен поимаша и послаша во-
свояси. Мордва же слышавше вбегоша в леса в тверди свое, а
которые не убегоша, и тех избиша»2.
Из этого летописного отрывка можно сделать вывод, что мордва
занималась земледелием и скотоводством. Поскольку упомянутая
война происходила зимой (в январе), то «жечь» и «потравить» в
это время можно только хлеб, находящийся не на корню, а в скир-
дах. Судя по этнографическим данным, оставлять хлеб на зиму в
скирдах, т. е. не обмолоченным,— обычай, сохранившийся в мордов-
ской деревне вплоть до недавних времен. Наличие запасов необмо-
лоченного хлеба в январе — признак, свидетельствующий о значи-
тельном развитии земледелия и зернового хозяйства. Хлеб состав-
лял основное богатство мордвы, и именно сложенное в скирды на
полях близ сел «жито» не случайно было выбрано противной сто-
роной первым объектом разорения.
Летопись указывает и на типы мордовских поселений: села и
8
тверди. Первые были неукрепленными многодворными поселениями
из срубных жилищ, а вторые — лесными городищами-крепостями, в
которых мордва укрывалась в случае опасности. В летописях гово-
рится о мордовских «властях», «погостах» и «зимницах» 3. «Влас-
ти» — это волости, на которые подразделялась «земля Мордовская»
(наиболее известной из них была «Пургасова волость»); погосты —
административные центры этих «волостей», служившие, вероятно,
местопребыванием мордовских князей и их дружин; зимницы — по-
селения хуторного типа, возводимые обычно на лесных полянах,
использовавшихся для хлебопашества. Помимо постоянного жили-
ща, зимницы имели также хозяйственные постройки и инвентарь,
гумна, житницы, запасы зерна и корма, рабочий скот.
В русских летописях есть ценные известия об оружии средне-
вековой мордвы, которым служили, в частности, сабли, рогатины и
сулицы (разновидность копья с широким двулезвийным ножом на
древке).
По свидетельству «Царственной книги», во время похода Ивана
IV на Казань мордва не только снабжала русские войска продоволь-
ствием, транспортом, сооружала мосты и пр., но приняла активное
участие в военных действиях против татар. «Живущии же в та-
мошних странах Черемиса и Моръдва и прочий,— сообщал автор
указанной летописи,— иже преже враждебни, тогда же покоряхуся
и приходяще к благочестивому царю великому князю, дающеся во
всю его волю государеву, и вся потребная приношаху, хлеб и мед
и говяды, ова дарованием, иная же продаваху, и мосты на реках
делаху, и везде станы стройны бяху, и все бесчисленное воинство
всякими потребами изобиловаху»4.
Таким образом, анализ русских летописей показывает, что этно-
культурные взаимосвязи мордвы с восточными славянами начались
еще в период Киевской Руси. Раннее включение мордвы в сферу
влияния Киевской, затем Владимиро-Суздальской Руси, великих
Московского и Рязанского княжеств, Нижегородского княжества,
наконец, единого Российского государства способствовало укрепле-
нию этих связей. Летописные источники свидетельствуют о том,
что мордва — один из оседлых народов Восточной Европы, характе-
ризующийся древней земледельческой культурой. Другой важной
отраслью ее хозяйства было животноводство.
В русском летописании не отразилось деление мордвы на эрзю
и мокшу, хотя, конечно, эти этноструктурные подразделения морд-
вы в первой половине II тысячелетия н. э., т. е. в то время, когда
составлялись указанные летописи, уже существовали.
В XV—XVI вв. идет процесс постепенного сближения мордвы с
возвышающимся Московским княжеством, который закончился
присоединением ее к Российскому государству. С включением
мордвы в состав России объем информации о ней значительно
возрос. Множество чисто этнографических сведений о мордве со-
9
держат документы и акты XVI—XVII вв. К настоящему времени
большая их часть опубликована и стала интенсивно использоваться
исследователями 5.
По значимости все материалы для изучения культуры мордов-
ского народа можно разделить на три группы. Для определения
типов мордовских поселений, топонимии мордвы, так же, как и
антропонимии, хозяйственных занятий незаменимый источник
представляют писцовые книги, межевые, жалованные, разъезжие
грамоты, челобитные. Для изучения дохристианских верований,
процесса христианизации мордвы, а также синкретических форм
религии и обрядов, антиклерикальных движений народа важную
роль играют духовные грамоты, донесения миссионеров. Обще-
ственная и семейная жизнь, обычное право, правовое положение
мордвы в Российском государстве находят отражение в воевод-
ских, оброчных грамотах, боярских приговорах, в грамотах на кор-
мление, сыскных книгах, судебных показаниях, допросных речах,
купчих.
В XVIII в., когда в России впервые стали проводиться специаль-
ные научные исследования, включавшие и изучение культуры
народов, ее населяющих, это коснулось и мордвы. Важную роль в
сборе коллекций мордовского народного костюма сыграла Кунстка-
мера, основанная в 1714 году. В 1725 г. начала свою деятель-
ность Российская академия наук, организовавшая крупнейшие эк-
спедиции, часть из которых проводила исследования и на террито-
рии Среднего Поволжья. Важно отметить, что уже в это время
народная культура стала изучаться в качестве источника при
решении проблем происхождения народов, их этнического род-
ства.
Одним из первых обратил внимание на родство «чудских» язы-
ков, или «народов финского корпуса», В. Н. Татищев. «А понеже и
сибирские народы,— писал он,— финляндского языка употребляют и
мордвины, которые во время Порфирородного в тех же дремучих
лесах жили, в которых и ныне жительство имеют; магиары же,
которых ныне венграми называем, знатно, ради близости мордвин-
цов или иных народов финского корпуса, нечто от оного языка к
своей речи примешали... Посему, как я сказал перво, всех народов,
которые те же речи употребляли, сродство их я вижу» 6.
Очень верно и важно замечание Татищева, что «мокша» и «мор-
два» (под которой он понимал эрзю) составляют один народ: «...в
Руси доднесь народ сарматской моксели, моши и мокшане имену-
ются и с мордвою един народ есть» 7. Любопытен вывод Татищева,
что мокшане — «народ сарматской». Хотя это утверждение в целом
не подтверждается работами современных исследователей, однако
наличие значительного сарматского элемента в культуре мордвы
бесспорно 8. Говоря дале£ об этнониме мокша, Татищев производит
его от гидронима Мокша9.
ю
Участники Академических экспедиций (1733—1743 гг.—
Г.-Ф. Миллер, И.-Е. Фишер; 1768—1774 гг.— П. С. Паллас, И. И. Ле-
пехин, И.-П. Фальк, Н. П. Рычков, И.-Г. Георги) значительно допол-
нили и углубили наблюдения и выводы Татищева, собрали большой
этнографический материал о мордве, в том числе и коллекции,
представленные в Кунсткамеру.
Так, Г.-Ф. Миллер, будучи проездом в Казани, сумел за сравни-
тельно короткий срок собрать данные, которые легли в основу его
книги о живущих в Казанской губернии народах10. Он приводит
словарь, включающий более 300 мордовских слов, весьма ценный не
только как лингвистический, но и как этнографический источник.
Критикуя Ф.-И. Страленберга, который писал о мокше и мордве
как о двух самостоятельных народах11, Г.-Ф. Миллер замечает:
«При сем приметил я, что Страленберг пишет о некотором языче-
ском народе, который будто живет между Ломовым, Тамбовом и
Пензою, по его названию именуемый мохшиане; но под сим име-
нем должно разуметь мордву, ибо • они сами себя не называют
мордвою, но макша, а некоторые из них эрзе. В оных местах инаго
народа кроме мордвы не обретается; и то веема странно, бутто
мохшиане есть особый народ» 12.
Особо следует остановиться на взглядах М. В. Ломоносова,
внесшего существенный вклад в разработку проблемы этногенеза
славянских и финно-угорских или «чудских», как он их называл,
народов, выявление их этногенетических и этнокультурных связей.
М. В. Ломоносов является едва ли не первым выразителем мысли
о том, что в образовании русского народа принимали участие не
только «славенские», но и «чудские» племена: «...и то правда, что
от преселений и дел военных немалое число чудского поколения
соединилось со племенем славенским и участие имеет в составле-
нии российского народа» 13.
М. В. Ломоносов правильно считал территорию расселения фин-
но-угорских народов, или «чуди», ,как он их в целом называет, в
прошлом значительно большей: «Многие области, которые в само-
державство первых князей российских чудским народом обитаемы
были, после славянами наполнились. Чуди часть с ними соедини-
лась, часть, уступив место, уклонилась далее к северу и востоку.
Показывают сие некоторые остатки чудской породы, которые по
словесным преданиям от славенского поколения отличаются, забыв
употребление своего языка. От сего не токмо многих сел, но рек
и городов и целых областей чудские имена в России, особливо в
восточных и северных краях, поныне остались. Немалое число чуд-
ских слов в нашем языке обще употребляются» 14.
С глубоким уважением пишет М. В. Ломоносов о чудских наро-
дах как западных, так и восточных, об их древней культуре и об-
щении со славянами, в результате чего еще в древности происхо-
дило их взаимное слияние: «...уже и тогда чудь со славянами в
11
один народ по некоторым местам соединилась. После того в первые
христианские времена и в средние веки еще много больше меж
ними совокупление воспоследовало» 15.
Анализируя проблему происхождения финно-угорских народов,
М. В. Ломоносов пришел к выводу, что «...Ливония, Естляндия,
Ингрия, Финния, Карелия, Лаппония, Пермия, черемиса, мордва,
вотяки, зыряне говорят языками, немало сходными между собою,
которые хотя и во многом разнятся, однако довольно показывают
происхождение сво.е от одного начала» 1б.
Выводы Страленберга, Татищева, Ломоносова, Фишера о род-
стве финно-угорских языков и вхождении мордовского языка в эту
языковую семью имели большое значение для дальнейшего изуче-
ния истории не только языков этих народов, но и их этногенеза,
прародины, расселения, этнокультурных взаимоотношений и других
проблем.
Сочинения участников Академической экспедиции 1768—1774 гг.
содержат точные и подробные наблюдения над многими сторонами
народной жизни. В особенности это относится к трудам
П. С. Палласа и И. И. Лепехина — первых ученых, которые обратили
пристальное внимание на двуединый состав мордовского народа,
описали как сходство, так и различия между эрзей и мокшей.
«Мордва разделяется,— писал Лепехин,— собственно на два колена,
из которых первое называется мокшанским, а другое ерзянским» 17.
«Они (мокша,— Н. М.)~ указывал Паллас,— почти во всем сход-
ствуют с ерзянцами и говорят почти одинаковым языком: однако
они отличаются от оных отменным женским одеянием, произноше-
нием и многими собственными словами» 18.
Труды других участников Академической экспедиции
И.-П. Фалька, Н. П. Рычкова, И.-Г. Георги содержат меньше этно-
графических сведений о мордве, но и они представляют определен-
ный интерес. Так, Фальк неоднократно отмечает большое сходство
в хозяйстве, жилищах, одежде, пище поволжских и русского наро-
дов, объясняя это одинаковыми естественно-географическими усло-
виями проживания. Он приводит русско-мордовско-татарско-чуваш-
ско-марийско-удмуртский словарь названий сельскохозяйственных
культур, возделываемых в Среднем Поволжье, и названий живот-
ных, здесь разводимых 19.
Н. П. Рычков обращает внимание на высокую культуру земледе-
лия у мордвы: «Мордва, рассеянные по всем частям государства,
суть такой народ, которым по справедливости должно приписать
имя превосходных земледельцев: ибо вся их жизнь проходит в не-
утомленных трудах хозяйства, и источник богатства и изобилия
есть не что иное, как только земля, руками их обработанная» 20.
Собранные участниками Академической экспедиции материалы
легли в основу раздела о мордве первой сводной этнографической
работы о народах России, написанной И.-Г. Георги21. Среди гравюр, 12
12
приложенных к его работе, пять посвящены мордве; на них изобра-
жены мордовские девушки и замужние женщины в национальных
костюмах. Хотя рисунки эти весьма условны, они все-таки дают
довольно верное представление об особенностях мордовской жен-
ской одежды.
Таким образом, этнографическое изучение мордвы в XVIII в. по
сравнению с предшествующим периодом продвинулось значительно
вперед. Сделанные учеными основополагающие выводы выдержали
испытание временем (идея о финно-угорской, или уральской, языко-
вой семье и вхождении мордовских языков в эту семью; о единстве
мордовского народа, сходстве и особенностях в культуре и быте
мордвы-эрзи и мордвы-мокши). Ими дана характеристика наиболее
существенных черт хозяйства, материальной и духовной культуры,
общественного и семейного быта мордвы, этнокультурных взаимо-
отношений мордвы с другими народами. Кроме того, учеными
XVIII в. был собран и частично опубликован большой лексический
материал по мордовским языкам, который также представляет собой
важный культурологический источник, включая названия предметов
хозяйственно-бытового назначения, термины родства, теонимы, на-
звания растений, деревьев, животных, рыб, птиц и т. д. Этот лекси-
ческий материал дал возможность уже в XVIII в. составить первые
русско-мордовские словари, имевшие научную и определенную
практическую ценность; наиболее значительны из них словари
П. С. Палласа и Иоанна Дамаскина 22.
К середине XIX в. относится становление этнографии как осо-
бой отрасли научных знаний, а также возникновение учреждений,
занимавшихся этнографическими исследованиями. В 1845 г. нача-
лась деятельность Русского географического общества (РГО), имев-
шего в своем составе Отделение этнографии. Членами РГО —
П. И. Мельниковым, В. Н. Майковым, С. К. Кузнецовым — были на-
писаны первые монографические исследования по мордве, в кото-
рых использованы материалы, собранные в процессе различного
рода поездок по местам расселения мордовского народа, экспеди-
ций, организованных по инициативе и на средства РГО.
П.-И. Мельников основную часть своей книги «Очерки мордвы»
посвятил анализу религиозных верований и обрядов. Он был одним
из первых исследователей, опровергших распространенное тогда
мнение о том, что до крещения мордва поклонялась идолам. «Со-
вершенно несправедливо некрещеную мордву называют идолопок-
лонниками,— писал он.— Никогда не имела она ни идолов, ни каких
других изображений божества»23. Далее он справедливо отмечает
также, что «мордва никогда не имела особых храмов для соверше-
ния богослужения», проводя свои мольбища «в лесах, на полях, на
кладбищах» 24.
П. И. Мельников делает-вывод о большом сходстве дохристиан-
ских верований и обрядов мордвы и русских, говорит о важности
13
для выяснения дохристианских верований и обычаев русского наро-
да аналогичных верований и обычаев мордвы. «Вообще мордовская
вера,— констатировал он,— имела, кажется, большое сходство с язы-
ческою верой русских славян, если не была одна и та же. У рус-
ских, уже девятьсот лет принявших христианство, она совершенно
забылась, но остатки ее сохранились в разных обрядах, из которых
многие трудно или вовсе невозможно объяснить. Мордва крещена
не так давно и еще помнит старинную свою веру. По сохранив-
шимся у мордвы религиозным обрядам и по преданиям об их рели-
гии можно объяснить многие русские обычаи и обряды» 25.
Однако П. И. Мельников, стремясь воссоздать систему религи-
озных воззрений мордвы, допустил определенный домысел, подго-
няя эту систему под библейский канон 26. Он даже сочинил миф о
некоем Чам-Пасе, Шайтане и сотворении мира, который с его лег-
кой руки стал затем кочевать по страницам многих работ как оте-
чественных, так и зарубежных авторов. Некий Чам-Пас был провоз-
глашен Мельниковым изначальным верховным богом мордвы, созда-
телем всего видимого и невидимого мира, управляющим им через
подчиненных ему богов и богинь. Все эти божества якобы находят-
ся в родственных отношениях между собой, происходя от матери-
богини Анге-Патяй, сотворенной Чам-Пасом и являющейся его
женой.
Известный мордовский ученый М. Е. Евсевьев писал по этому
поводу А. А. Шахматову: «...Мельников при составлении своих
очерков мордвы пользовался (без указания источника) описанием
мордвы Мильковича... Мельников все перечисленные у Мильковича
моления принял за божества, приписал им фантастические свой-
ства и сочинил ряд молений этим божествам. ...Я уверен, что
Анге-Патяй Мельникова (это выражение я больше нигде не встре-
чал) получилось из выражения Мильковича: ате-покштяй — прадед,
предок» 27.
Однако, несмотря на домыслы и ошибки, работа П. И. Мельни-
кова «Очерки мордвы» имела положительное значение. Она была
первым крупным исследованием мордвы, по существу открывшим
ее для широкого круга читателей России. А. А. Шахматов, напри-
мер, вспоминал, что у него самого интерес к мордовскому народу,
его культуре возник еще в детские годы, когда он двенадцатилет-
ним мальчиком прочитал в «Русском вестнике» «Очерки мордвы»
П. И. Мельникова 28».
Наиболее важный труд В. Н. Майкова о мордве, сохранивший
научную ценность до сих пор,— «Очерк юридического быта мордвы»
(Спб, 1885), в котором автор исследовал нормы обычного права,
семейные отношения, пережитки родового строя, имущественные и
земельные установления, знаковую систему мордвы, в том числе
тамги, бортные знамена, зачатки письменности у мордвы и пр. В
1889 г. (уже посмертно) в Хельсинки в трудах Финно-угорского
14
общества вышла в свет на французском языке книга В. Н. Майкова
«Остатки мордовской мифологии»29, в которой была предпринята
попытка на основе собственных наблюдений и литературных дан-
ных реконструировать дохристианские религиозные верования мор-
двы. В этом он имел лишь одного предшественника — П. И. Мель-
никова.
Но, несмотря на некоторые интересные наблюдения, Майнову
не удалось верно воссоздать систему этих верований; он некрити-
чески заимствовал мифологическую схему П. И. Мельникова, на
что указывал еще И. Н. Смирнов. «При всем интересе, который
возбуждает схема Мельникова — Майнова,— писал он,— мы не мо-
жем не отнестись к ней с известной долей осторожности. Она
слишком отдает классическими теогониями, мало вяжется с
мордовскими воззрениями на богов и финской теогонией
вообще» 30.
Со второй половины 80-х годов XIX в. начинается научная де-
ятельность М. Е. Евсевьева (1864—1931), первого мордовского эт-
нографа, филолога и просветителя, по своим общественно-полити-
ческим взглядам примыкавшего к прогрессивным деятелям науки и
культуры того времени. В 1892 г. в журнале «Живая старина» была
опубликована его статья «Мордовская свадьба», в которой описыва-
лись обряды, сопровождавшие сватовство, приготовления к свадь-
бе; в ней даны свадебные причитания на мордовском языке с под-
строчным переводом на русский язык и нотами. В 1915 г. в том же
журнале была помещена статья М. Е. Евсевьева «Братчины и дру-
гие религиозные обряды мордвы Пензенской губернии». В ней ав-
тор тщательно описал весь цикл праздников и обрядов, справляв-
шихся мордвой Пензенской губернии на протяжении года. Он по-
казал, что, несмотря на крещение (пензенская мордва была
крещена в середине XVIII в.), среди мордовского населения продол-
жало бытовать много дохристианских верований и обрядов.
Велики заслуги в изучении культуры мордвы А. А. Шахматова.
В 1910 году в Петербурге вышел в свет «Мордовский этнографиче-
ский сборник» — свод фольклорных и этнографических материалов,
записанных им в селах Оркино и Сухой Карбулак Саратовского
уезда Саратовской губернии. Весь этот обширный материал распре-
делен им по следующим разделам: предания; обычаи; свадьба; сказ-
ки; загадки, пословицы, поговорки; песни; рассказы, письма и пр.
Тексты даны на мордовском языке и параллельно в переводе на
русский. Большую помощь оказывал Шахматов Евсевьеву, вел с
ним переписку, направлял его научные интересы в область изуче-
ния этнографии, фольклора и языка мордвы.
В 1878 г. было основано Общество археологии, истории и этно-
графии при Казанском университете, поставившее своей целью
изучение прошедшего и настоящего русского и инородческого на-
селения на территории бывших Булгаро-Хазарского и Казанско-Ас-
15
траханского царств с прилежащими к ней местностями. При Об-
ществе открывались два музея — археологический и этнографиче-
ский. Периодическим органом Общества стали его «Известия», в
которых сотрудничали не только ученые Поволжья, но и крупные
ученые обеих столиц страны. Корреспондентами «Известий» были
местные собиратели-краеведы (учителя, врачи, священники). Они
присылали записи фольклорных текстов, сообщения по культуре и
быту, музыке, верованиям поволжских народов и т. п. Все эти
материалы, обычно очень достоверные, способствовали созданию
прочной базы для общих теоретических выводов. Наиболее крупной
работой о мордовском народе, опубликованной в «Известиях»
(1892, т. X, вып 1—3; 1893, т. XI, вып. 5; т. XII, вып. 4), а затем
отдельной книгой (1895), были йсторико-этнографические очерки
«Мордва» профессора Казанского университета И. Н. Смирнова.
Активное участие в работе Общества принимал- М. Е. Евсевьев,
почти всю жизнь проживший в Казани. В «Известиях» Общества
археологии, истории и этнографии при Казанском университете
были опубликованы собранные мордовским ученым образцы мордов-
ской народной словесности, описание одного моления у мордвы.
Евсевьев неоднократно выступал на заседаниях Общества с докла-
дами и сообщениями, приобрел для этнографического музея Обще-
ства ценные коллекции как мордовские, так и других народов По-
волжья.
Особо следует сказать о работе ряда музеев, занимавшихся
сбором и экспонированием этнографических коллекций о мордве.
Эта работа была начата в первой половине XVIII в., когда в Кун-
сткамеру на основании инструкций В. Н. Татищева (1734) и
Г.-Ф. Миллера (1740) стали поступать образцы одежды, головных
уборов, утвари и украшений, присылаемые через местную админис-
трацию. Правда, члены царской фамилии рассматривали хранящие-
ся в Кунсткамере экспонаты как свою личную собственность, рас-
поряжаясь ими по собственному усмотрению. Часто поступали
приказы доставить во дворец тот или иной экспонат, и он далеко
не всегда возвращался обратно. Так, в результате «ледяной свадь-
бы», устроенной в 1740 г. при императорском дворе, многие экспо-
наты, взятые для «шествия народов», в том числе мордовские кос-
тюмы, были утеряны31”34. В начале 40-х годов того же века в одном
из отделов Кунсткамеры была оформлена экспозиция, посвященная
народам России, где была представлена и мордва. Но в 1747 г.
пожар в здании Кунсткамеры полностью уничтожил этнографиче-
ские коллекции.
Большое внимание сбору этнографических экспонатов для
Кунсткамеры уделяли участники Академической экспедиции
1786—1774 гг., особенно П. С. Паллас. Коллекция предметов одежды
и украшений мордвы, приобретенная им,— самая ранняя этнографи-
ческая коллекция, сохранившаяся до наших дней. Музей антропо-
16
логии и этнографии, созданный на основе Кунсткамеры, хранит
много предметов культуры и быта мордвы.
Значительную роль в собирании вещевого материала о мордве
сыграла Всероссийская этнографическая выставка 1867 г. «Группа
мордвы» экспонировалась в первом отделе, носившем название
«Инородческие племена». Пять манекенов изображали мордовок в
праздничных и повседневных нарядах. Во втором отделе выставки
(«Общем этнографическом») экспонировалось пять мордовских
женских и девичьих костюмов с украшениями и головными убора-
ми. Особо демонстрировались фотографические снимки, альбомы и
рисунки художников, относящиеся к мордве Нижегородской и Пен-
зенской губерний. Все экспонаты, присланные на выставку, затем
были переданы в Московский публичный музей и составили его
особую часть — так называемый Дашковский этнографический му-
зей. После Октябрьской революции экспонаты этого музея были
переданы Центральному музею народов СССР в Москве, а в
1948 г.— Государственному музею этнографии народов СССР в
Ленинграде 35.
В Русский музей этнографические коллекции (158 предметов, в
основном образцы одежды) по мордве Казанской, Тамбовской и
Нижегородской губерний были переданы в 1902 году. М. Е. Евсевь-
ев приобрел для Русского музея 25 мордовских коллекций (374
предмета)—преимущественно образцы одежды, а также отдельные
предметы домашнего обихода, некоторые реалии религиозных риту-
алов. Собиратель также помогал музею обрабатывать коллекции,
выезжал в Петербург для оформления экспозиции музея, считая,
что дело это весьма трудное, ибо экспозиция должна иметь не
только научно-познавательное, но и большое воспитательное, эсте-
тическое значение.
Представляют большую ценность коллекции В. П. Шнейдер,
которые она собирала по поручению Русского музея в 1903,
1905—1906, 1915 гг. в мордовских селениях, главным образом Саран-
ского и Городищенского уездов Пензенской губернии (одежда, от-
части утварь — глиняная посуда, деревянные предметы). В 1907 и
1912 гг. для Русского музея важные коллекции собрал С. И. Руден-
ко, научный сотрудник музея (мужская и женская одежда, образцы
вышивки, украшения, деревянная утварь, предметы домашнего оби-
хода). Коллекции С. И. Руденко интересны еще и тем, что они
были привезены из тех мест Поволжья и Приуралья, где мордва
проживала не компактной массой, а среди сложного по этническо-
му составу населения, что позволяет на конкретных вещевых ком-
плексах проследить взаимовлияния всех этих народов.
Итак, в трех крупнейших музеях России уже в дореволюцион-
ный период был накоплен богатый и разнообразный вещественный
материал по культуре мордвы, как материальной, так и духовной,
представляющий большой научный интерес. Ценность этих экспо-
Заказ № 1361
17
натов возрастает из года в год потому, что подобные вещевые
комплексы обнаружить в настоящее время трудно или уже невоз-
можно.
Завершая обзор трудов ученых дореволюционной России, посвя-
щенных изучению мордовской народной культуры, следует подчер-
кнуть, что ими были собраны важные данные, характеризующие
многие стороны формирования и развития хозяйства и, материаль-
ной культуры, общественной и семейной жизни, устного народного
творчества, народных знаний, религиозных верований и обрядов и
ряда других аспектов духовной культуры.
§ 2. Историография культуры в советский период
В условиях советской действительности задачи научного иссле-
дования народов страны в большей мере стали связываться с поис-
ками наиболее оптимальных путей и методов их приобщения к
формирующимся качественно иным формам социально-экономиче-
ской и культурно-бытовой жизнедеятельности.
Революционная перестройка многовекового уклада жизни всего
общества потребовала осознания и переосмысления прошлого и
настоящего каждого этноса, его * культуры и быта. Так, профессор
П. Г. Любомиров в статье «О важности изучения мордвы» уже в
начале 1920-х годов призвал обществоведов обратить внимание на
более глубокое и всестороннее изучение истории и культуры одно-
го из многочисленных финно-угорских народов» 36.
В 1921 году отдел просвещения национальных меньшинств
Наркомпроса РСФСР обратился в отдел научных учреждений
ЦК РКП(б) с просьбой о выделении необходимых средств для изу-
чения бытовой культуры мордвы, жившей в Пензенской, Саратовс-
кой, Самарской и Нижегородской губерниях. Эта просьба вскоре
была удовлетворена, после чего началось более широкое, чем ра-
нее, планомерное изучение материальной и духовной культуры
мордвы указанных губерний. В частности, по инициативе Пензен-
ского краеведческого музея и Общества любителей естествознания
и краеведения в 1923—1924 годах были проведены этнографические
экспедиции в районы расселения мордвы-мокши и мордвы-эрзи (Го-
родищинский, Краснослободский, Наровчатский, Спасский уезды).
Их участники (Н. И. Спрыгина, Б. Н. Гвоздев, И. Г. Тимофеев,
И. Г. Черапкин) сделали оригинальные описания жилища, костю-
мов, священных урочищ и пережиточных форм религиозных и дру-
гих обрядов, знахарства и ворожбы, собрали коллекции женских и
мужских костюмов, головных уборов, украшений и вышивок. Со-
бранный материал частично был проанализирован и представлен в
ряде вышедших в те годы работ.
Заметный вклад в изучение проблемы сделан учеными Саратов-
18
ского университета и Этнографического отдела Общества истории,
археологии и этнографии (А. А. Гераклитов, Б. М. Соколов,
М. Т. Маркелов, П. Г. Любомиров, П. Д. Степанов). Начиная с 1919
года сотрудники этих научных центров неоднократно выезжали в
районы расселения саратовской мордвы с целью ее всестороннего
изучения. Наиболее удачным обобщением этих исследований, на
наш взгляд, является работа М. Т. Маркелова «Саратовская морд-
ва», в которой со свойственной ему скрупулезностью были описаны
народная одежда и украшения, постройки и жилища, обряды и ве-
рования, художественное творчество мордвы Петровского и Хва-
лынском уездов, дана критическая оценка дореволюционной лите-
ратуры о мордве. Справедливо отмечая слабую изученность культу-
ры и быта этого народа, его исторического прошлого и настоящего,
противоречивость и отрывочность имеющихся сведений, М. Т. Мар-
велов писал, что изучение современной мордвы «должно начаться
прежде всего с научных описаний, а затем и исследований отдель-
ных территориальных единиц: использование же имеющегося в
литературе материала должно обусловливаться осторожным подхо-
дом и возможно тщательной проверкой не только заключений, но и
самого сырого материала» 37.
Именно такой подход к источнику побудил М. Т. Маркелова
тщательно проанализировать наиболее крупные работы о мордве,
по достоинству оценивая их позитивные и негативные стороны.
Например, положительно отзываясь о работах П. И. Мельникова-
Печерского и В. Н. Майнова, он в то же время писал, что авторы
«... к сожалению, часто стремятся к обобщениям, не имея под
собой чисто научной базы сырого фольклорного и бытового матери-
ала, отчего вкрадываются ошибки не только синтеза, но подтасовки
самих фактов, необходимых для обобщений» 38.
В 1927—1928 годах Центральной музей народоведения (отряд в
составе С. С. Абузова, В. Н. Белицер, М. Т. Маркелова и др.) и
Антропологический научно-исследовательский институт первого
МГУ (отряд в составе Н. А. Елизаровой, К. Ф. Соколовой,
С. П. Толстова, Н. П. Толстова и студента Нижегородского универ-
ситета М. И. Зевакина, мордвина по национальности) провели ком-
плексную экспедицию по изучению локальных этнографических
групп мордвы-терюхан Нижегородского уезда и мордвы-эрзи Луко-
яновского уезда Нижегородской губернии, материалы которой час-
тично были проанализированы в ряде опубликованных в те годы
статей.
Определенный вклад в изучение бытовой культуры мордвы в
20-е годы внесли также научные сотрудники Академии материаль-
ной культуры, Института народов Востока, Ленинградского обще-
ства исследователей культуры финно-угорских народностей.
Заслуживает одобрения и научная деятельность созданного в
1925 году в Москве Общества по изучению мордовской культуры,
2*
19
куда входили видные представители национальной интеллигенции:
Н. X. Бодякшин, Ф. Я. Велин, Т. И. Данилов, П. С. Глухов,
И. В. Тужилкин, Ф. Ф. Советкин, М. Е. Евсевьев, 3. Ф. Дорофеев,
М. Т. Маркелов, Г. К. Ульянов и др. Помимо чисто организаторской
работы многие из них внесли свой вклад в изучение материальной
и духовной культуры мордвы, сделали немало практических предло-
жений по интенсификации экономического и культурно-бытового
строительства в Мордовии. В частности, М. Е. Евсевьев, работая
длительное время (1919—1929 гг.) заведующим и научным сотрудни-
ком этнографического отдела Казанского государственного музея,
продолжал вести плодотворные исследования мордовской культуры.
Среди написанных в те годы его работ наибольшую ценность пред-
ставляет «Мордва Татреспублики», «Мордовская свадьба», «Замет-
ки о мордовских молениях», «Заметки о мордовских обычаях», в
которых дается тщательный и аргументированный анализ и общих
и своеобразных черт мокшанских и эрзянских свадеб, обычаев,
молений, традиционных и инновационных черт в них.
К числу исследователей формирующегося нового быта мордвы,
ее культуры относится и другой член Московского общества со-
трудник Наркомпроса Г. К. Ульянов. Именно по его инициативе
еще в 1921 году был поставлен вопрос об организации исследова-
ний в области истории культуры и быта мордовского народа, о
создании специальных учреждений и проведении экспедиций в
губернии, населенные мордвой. В 1930—1931 годах по приглашению
исполкома Мордовской автономной области и по заданию Институ-
та методов школьной работы Г. К. Ульянов посетил многие мордов-
ские селения Атяшевского, Ичалковского и Саранского районов для
изучения состояния народного образования и культуры в мордовс-
кой деревне и этноязыковой ситуации в условиях прогрессирующе-
го русско-мордовского двуязычия. По результатам своей исследова-
тельской работы Г. К. Ульянов написал большой отчет «Мордовская
деревня, как она есть», а также опубликовал в центральной печати
около 60 статей о проблемах просвещения, культуры и быта в ос-
новном нерусских народов страны. Оценивая в них незначительные
сдвиги в развитии народного просвещения, культуры и быта мор-
довского села 1920—1930 годов, он одновременно показывает и
многочисленные трудности — исторические, этнографические, язы-
ковые, материальные — и предлагает ряд путей их решения.
С 1932 года после образования Научно-исследовательского ин-
ститута мордовской культуры (ныне Научно-исследовательский ин-
ститут языка, литературы, истории и экономики при Совете Ми-
нистров — Правительстве Республики Мордовия) основная собира-
тельная и исследовательская работа по культуре сельской мордвы
сосредоточивается в г. Саранске. В частности, в 1934 году с целью
изучения происходящих культурно-бытовых' изменений в жизни
мордовской деревни проведена в Мордовии . первая комплексная
20
экспедиция под руководством профессора Н. М. Маторина. Полу-
ченные данные о состоянии традиционных и инновационных черт в
культуре мордвы, об уровне ее общественно-политической и трудо-
вой активности, демографической и культурной ситуации частично
были проанализированы в статьях Н. М. Маторина и С. С. Абу-
зова 39.
Начиная с 1930-х годов, когда, основная масса многонациональ-
ного крестьянства, включая и мордовское, вынуждена была всту-
пить на путь коллективного ведения хозяйства, изучение его куль-
туры и быта приобрело несколько иное направление. Внимание
стало уделяться прежде всего выявлению и обобщению новаций в
производственной, семейной и общественной жизни сельчан. Ис-
следователи, число которых в 30—40-е годы резко уменьшилось,
пытались разобраться в социальной природе колхозов и совхозов, в
сущности процесса превращения крестьянства в новый классовый
организм, в постепенно меняющемся его бытовом укладе и психо-
логии. При этом особо следует подчеркнуть, что в оценке реальной
действительности допускалось немало преувеличений и-поспешных
выводов. Одним из них было суждение о том, что в результате
«победы» социализма к 1937 году была ликвидирована не только
противоположность между городом и деревней, но и существенные
различия в сфере культуры и пр.
В целом же абсолютное большинство работ 1920—1930-х годов о
бытовой культуре мордвы касается прежде всего реликтовых форм
материальной и духовной стороны быта. Что касается процесса
формирования новой бытовой культуры, то он рассматривался на-
много слабее. Причем, с одной стороны, его теоретическая разра-
ботка опережала реальные процессы нового бытообразования, а с
другой — наблюдалось несоответствие между постановкой научных
проблем, стремлением разобраться в характере, сущности формиру-
ющейся новой бытовой культуры, сложности ее причинно-след-
ственных связей и методологическим багажом. Быт чаще всего
рассматривался как явление, субъектом которого выступали соци-
альные группы, классы, общество в целом, а его этноличностные
аспекты оставались в тени.
Новый этап в истории этнографического изучения сельской
мордвы, как и всего многонационального крестьянства нашей стра-
ны, начинается с 1950-х годов, когда главное внимание исследова-
телей было обращено не на традиционную этническую культуру, а
на современность во всем ее этносоциальном разнообразии. На
Всесоюзном совещании этнографов (1951 г.) главной задачей совет-
ской этнографической науки было определено исследование совре-
менных культурно-бытовых процессов преимущественно в жизни
колхозного крестьянства.
Ведущим научным центром по изучению культуры мордвы ста-
новится Институт этнографии АН СССР, где была создана мордов-
21
ская этнографическая экспедиция (отряд) во главе с В. Н. Белицер.
В течение многих лет она совместно с фольклористами, языковеда-
ми, этнографами Мордовии выезжала в Мордовию, Башкирию, Та-
тарию, Чувашию, Нижегородскую и Пензенскую области с целью
сбора этнографического материала о проживавшей там мордве. По
итогам этих экспедиций были опубликованы три фундаментальные
монографии, в которых по существу впервые столь обстоятельно, с
привлечением новых полевых материалов рассматриваются вопро-
сы антропологии мордвы (М. С. Акимова, К. Ю. Марк), расселения
(В. И. Козлов), хозяйства (М. Ф. Жиганов), сельскохозяйственные
орудия (А. Л. Новицкая, Т. П. Федянович), пища и домашняя ут-
варь (Е. И. Динес), поселения и жилища (Е. И. Горюнова,
Н. П. Макушкин, В. Н. Белицер), особенности бытовой культуры
теньгушевской мордвы-эрзи (В. П. Ежова) и . мордвы-каратаев
(В. Н. Белицер). Третий выпуск этой серии посвящен только наро-
дной одежде. Его автор — широко известный специалист по этно-
графии финно-угорских народов В. Н. Белицер дает подробное опи-
сание сложного процесса изготовления домотканины, деталей жен-
ского и мужского костюмов, особенностей женского мордовского
костюма отдельных локальных групп мокши и эрзи и т. д. Хорошее
знание одежды народов Поволжья и Приуралья позволило атору
выделить в мордовской одежде ряд сходных и специфических черт,
высказать оригинальные суждения о происходении отдельных эле-
ментов одежды, давая тем самым дополнительный материал для
выяснения проблемы этногенеза всего мордовского народа.
В. Н. Белицер написаны также статьи, в которых рассмотрены
отдельные элементы культуры и быта локальных групп мордвы, их
этнокультурные связи с соседними народами, для восемнадцати-
томного издания «Народы мира» — раздел «Мордва», обобщающий
преобразования в сфере ее бытовой культуры за годы советской
власти.
Из этнографов города Москвы значительный вклад в изучение
мордовского этноса, его расселения и современного развития внес
В. И. Козлов, а также Т. П. Федянович, большинство ее изысканий
посвящено семейной обрядности мордвы.
Начиная с середины 1950-х годов и по настоящее время в про-
цесс этнографического изучения мордовского народа активно вклю-
чились и местные исследователи нового поколения: Н. П. Макуш-
кин, В. П. Ежова, Н. Ф. Мокшин, В. Н. Мартьянов, В. Н. Куклин,
А. С. Лузгин, В. П. Тумайкин, В. Ф. Вавилин, Н. С. Шаляев,
В. Ф. Разживин, Н. Ф. Беляева, В. С. Брыжинский, Н. И. Бояркин,
М. Ф. Ефимова, А. Д. Шуляев и др., которые в тесном контакте с
этнографами Москвы, Санкт-Петербурга, Казани ведут плодотвор-
ные изыскания в области мордвоведения.
Достигнутые результаты по изучению этнической истории мор-
двы, ее культуры и быта в прошлом и настоящем позволили автор-
22
скому коллективу под руководством профессора В. И. Козлова на-
писать в историко-этнографическом плане обобщающую работу
«Мордва» (Саранск, 1981), в которой на основе дополнительных
археологических, архивных, полевых и этносоциологических мате-
риалов описывается история народа, его хозяйство, материальная и
духовная культура, общественная жизнь, этнические процессы в
исторической динамике.
Эти же темы, но в более лаконичной форме, рассмотрены в
разделе «Мордва» в коллективной монографии «Народы Поволжья и
Приуралья» (М., 1985). Бытовая культура мордвы в ее исторической
динамике довольно подробно рассмотрена в монографии В. А. Ба-
лашова 40.
Если же говорить о комплексном исследовании фольклорной и
профессиональной особенности культуры мордвы во всем ее много-
образии и динамике, с учетом сложнейшего механизма взаимодей-
ствия традиционных и инновационных черт в ее компонентах, про-
блем ее современного функционирования, то оно находится на
исходном пути.
Итак, исследование культуры мордвы имеет длительную исто-
рию, в ходе которой накоплен богатый материал как эмпирический,
так и теоретический. Однако в условиях радикальной перестройки
всех сторон социальной, культурной, общественно-политической
жизни народов страны, интенсивного повышения роли личностного
фактора культура мордовского этноса, будучи динамической систе-
мой, продолжает развиваться и видоизменяться, теряя при этом
ряд устаревших и приобретая новые качества. Именно этим обу-
словлен выбор предложенной читателю темы для всестороннего
рассмотрения.
§ 3. Зарубежная историография культуры
мордовского народа
Современному зарубежному восприятию истории и культуры
мордовского народа предшествовал длительный подготовительный
период, корни которого уходят далеко в глубь веков. Первое упо-
минание о мордве в зарубежной литературе относится к VI в.,
когда готский историк Иордан назвал' народ «Mordens» в числе
подвластных Германариху племен41. В X в. о стране Мордовии в
трактате «Об управлении империей» дважды упоминал византий-
ский император Константин VII Багрянородный42.
Появление термина «Mordens» в этнической номенклатуре авто-
ров, пишущих по истории и географии, явилось результатом стол-
кновения античного, языческого и христианского восприятия мира.
На основе возникшего симбиоза произошел своеобразный информа-
ционный взрыв и в написанных в это время сочинениях стали
23
фигурировать народы, о которых либо ничего не было известно,
либо известно очень мало. Аналогичная ситуация сложилась в
XIII в., когда в результате монголо-татарских завоеваний произошло
резкое расширение географического и этнического кругозора запад-
ноевропейских авторов. Не случайно именно на этот период пада-
ет довольно частое упоминание мордовского народа в их сочинени-
ях. Причем четко выделяются две группы произведений. Первую
составляют записки путешественников, дипломатов, купцов, мис-
сионеров и т. д., которые непосредственно сталкивались с предста-
вителями мордовского народа (Юлиан, Плано Карпини, Бенедикт
Полоне, Гийом де’Рубрук и др.)43. Вторая складывалась из работ
авторов, пишущих на основе имеющихся в их распоряжении пись-
менных сведений, условно их можно назвать компиляторами (Ро-
джер Бэкон, Матфей Парижский, Винцентий Бовезский и др.)44.
Анализ совокупности сочинений XIII в. свидетельствует о начале
складывания западноевропейского восприятия истории и культуры
мордовского народа.
На базе работ XIII в. и полученных новых данных в XV в. стали
возникать национальные письменные и картографические традиции
знаний о мордве. Первой сложилась итальянская традиция, у исто-
ков которой стояли купец И. Барбаро и знаменитый картограф,
монах Фра-Мауро 45. Следом оформилась немецкая, начало которой
положили имперский посол С. фон Герберштейн и гравер А. Хир-
шфогель46. Позднее увидели свет сочинения и карты англичан
А. Дженкинсона, Д. Флетчера, Д. Горсея, Д. Мильтона 47, голланд-
цев И. Массы, Г. Меркатора, Г. Герритса48, шведов И. де Родеса,
И. Кильбургера49, французов Ж. Маржарета, Ф. де Авриля,
Н. Сансона50, поляка С. Нейгебауера51.
К концу XVII в. возникла потребность в обобщении накопивше-
гося эмпирического материала о мордве. Первую попытку в этом
направлении предпринял голландский ученый Н. Витсен 52. В трак-
тате «Северная и Восточная Татария» он дал характеристику быто-
вых реалий и религии мордвы, попытался очертить территорию ее
расселения, составил первый в Европе мордовский словарь. Одна-
ко, следуя традиции, Н. Витсен причислял мордву к тюркским на-
родам, допустил некоторые неточности при характеристике ее эт-
нической территории. Поэтому, определяя место голландского уче-
ного в процессе развития западноевропейских знаний о мордовском
народе, следует указать на двойственность его работ, вобравших в
себя достоинства и недостатки завершающего этапа средневековых
представлений, эмпирических по своему характеру, и зарождающе-
гося этапа профессиональной науки.
Возникновение профессионального научного осмысления истории
и культуры мордовского народа в Западной Европе связано с мето-
дологическим переворотом, осуществленным Г. Лейбницем-.. Вели-
кий немецкий философ и математик предложил определять родство
24
народов на основе сопоставления языковых данных. Им же была
высказана гипотеза о принадлежности мордвы к финно-угорской
языковой семье 5?. Взяв на вооружение мысли Г. Лейбница, шведс-
кие ученые Ф. И. Страленберг (Таберт) и Г. Бреннер попытались
подвести под них фактический материал. Им удалось установить
принадлежность мордовского народа к финно-уграм54. Изыскан,ия
Й. Э. Фишера, А. Л. Шлецера и др. дали дополнительный, подтвер-
ждающий это мнение, материал.
Процесс складывания профессионального научного осмысления
культуры мордовского народа в Западной Европе ускорился в связи
с оформлением первых финно-угорских научных центров в универ-
ситетах Уппсалы (Швеция) и в Геттингене (Германия). В основе их
деятельности лежали идеи того же Г. Лейбница.
Начало XIX в. характеризуется определенным застоем в обла-
сти изучения истории и культуры финно-угорских народов, в част-
ности мордовского, в западноевропейской науке. Лишь в середине
века положение меняется в связи с интенсивной исследователь-
ской работой венгерского языковеда А. Регули и его финского кол-
леги- М. Кастрена. Именно они приступили к подлинно научному
изучению мордовской культуры. В первую очередь их естественно
привлекали лингвистические материалы, однако рядом с ними ана-
лизировался и чисто культурологический аспект.
В 1856 г. в район расселения мордвы была совершена одна из
первых западноевропейских научных экспедиций. Ее возглавил
один из крупнейших финских исследователей того времени
А. Альквист — основатель первых научных журналов «Kieletаг» и
«Virittaja». Им же были осуществлены первые издания мордовских
текстов 55.
Во второй половине XIX века особую роль в западноевропейс-
ком финно-угроведении сыграл О. Доннер. Им был обобщен значи-
тельный лингвистический материал по мордве в «Сравнительном
словаре финно-угорских языков». Кроме того, его перу принадле-
жит весьма интересная работа о прародине финно-угорских пле-
мен 56. Одновременно с О. Доннером работал венгерский исследо-
ватель Ф. Барна. Вышедшая в 1879 г. в Будапеште его работа о
мордве является по сути дела первым в Западной Европе исследо-
ванием по истории и этнографии народа 57.
В 1883 г. было создано Финно-угорское общество, которое по
настоящее время является подлинным международным центром
исследования финно-угорской семьи в целом и отдельных ее наро-
дов в частности. Располагая существенными финансовыми возмож-
ностями, Финно-угорское общество в конце XIX— начале XX в.
провело целый ряд комплексных экспедиций в районы расселения
мордвы, материалы которых впоследствии стали прочной Источни-
ковой базой исследования истории и культуры мордовского народа
в Западной Европе. После Октябрьской революции 1917 г. их зна-
25
чение резко возросло, поскольку приезд западных ученых в Россию
стал практически невозможен58.
С Финно-угорским обществом связана научная деятельность
целой плеяды выдающихся финно-угроведов, среди которых более
всего выделялись X. Паасонен и А. Хейкель.
Заслуги X. Паасонена в деле изучения мордовской культуры
настолько велики, что их трудно оценить59. В 1889—1890 гг. он
совершил свою первую экспедиционную поездку в мордовские зем-
ли, побывав в селах Алькино, Отрадное (ныне Хлыстовка), Большое
Маресево. В 1890, 1898—1899, 1901 гг. экспедиции X. Паасонена
охватили практически все районы расселения мордвы.
X. Паасоненом проведена огромнейшая работа по сбору матери-
ала по мордовским языкам и фольклору. Причем запись фольклор-
ных произведений чаще всего производилась им непосредственно
при их исполнении. Кроме того, к сбору лексики и образцов устно-
поэтического творчества мордовского народа он привлек так назы-
ваемых «мордовских стипендиатов» — наиболее талантливых и сооб-
разительных информаторов (И. Зорин, Р. Учаев, А. Леонтьев и др.).
До своей смерти в 1919 г. X. Паасонену удалось опубликовать
лишь две работы по мордовскому фольклору, в которых обобщались
эрзянские материалы60. Лишь в 1934 г. начались работы по разбору
наследия X. Паасонена, которые возглавил П. Равила. Вскоре вы-
шли в свет первые тома «Mordwinische Volksdiehtug». К настояще-
му времени издано десять томов собранного X. Паасоненом мордов-
ского фольклора (всего 4452 стр.). В 1938—1939 гг. началась работа
над мордовскими лингвистическими материалами финского иссле-
дователя, руководство которой осуществлял К. Хейкяиля. Однако
лишь в 1990 г. вышел первый том, «Mordwinische Vdrterbuch», охва-
тывающий термины от «А» до «Й».
Перу А. Хейкеля принадлежат работы, в которых наиболее пол-
но на конец XIX— начало XX в. были проанализированы такие эле-
менты народной культуры мордвы, как жилище и одежда61. В их
основу легли экспедиционные материалы 1883—1885 гг. и скрупу-
лезное изучение этнографических коллекций Российской Академии
наук, Академии художеств, РГО, Казанского университета.
А. Хейкель рассмотрел мордовское жилище в сравнении и ти-
пологической связи с постройками марийцев, эстонцев и финнов,
что позволило ему проследить развитие отдельных элементов мате-
риальной культуры финно-угров в целом. Однако гораздо больший
интерес представляет его работа об одежде и орнаменте мордвы. В
ней впервые был поставлен вопрос о локальных вариациях мордов-
ского народного костюма, рассмотрена эволюция вышивки.
Помимо вышеназванных исследователей в районах расселе-
ния мордвы работали экспедиции этнографа А. Хямяляйнена
(1908—1909, 1911 гг.) и музыковеда А. Вяйсенена (1914 г.), обобще-
ние материалов которых произошло позднее 62.
26
В годы первой мировой войны стали определяться интересы
немецких ученых по отношению к мордовской культуре. В лагерях
военопленных российской армии Р. Лахом и Р. Пелицером были
записаны великолепнейшие образцы мордовского устно-поэтическо-
го народного творчества, впоследствии опубликованные63.
Таким образом, в XIX— начале XX в. оформились основные на-
правления изучения культуры мордовского народа в Западной Евро-
пе, совпадающие с основными отраслями традиционного финно-
угроведения (языкознание, этнография, фольклористика). Однако в
XX в. положение коренным образом изменилось.
Перед учеными XX в. встала проблема соотношения в творче-
стве объективного подхода к действительности и идеологии, что
привело к возникновению пристального внимания к методологии
исследования. В финно-угристике господствовали идеи лингвиста
Э. Сетяля и историка материальной культуры У. Т. Сирелиуса,
согласно которым отдельные элементы исходной культуры финно-
угров сохранились до настоящего дня. Исходя из них, У. Т. Сире-
лиус предложил метод изучения прошлого и настоящего финно-
угорских народов: «Изучение финно-угорской этнографии имеет
большие возможности, так как народы, являющиеся его объектом,
стоят на разных ступенях развития: быт народов, находящихся на
более низких ступенях развития, проливает свет на ранний быт
более развитых народов» 64. Именно на этих теоретических, посыл-
ках строились утверждения о невысоком уровне развития восточ-
ных финно-угров, в частности мордвы, определенную дань которым
заплатили многие финно-угроведы.
Особое место в преодолении взглядов Э. Сетяля и У. Т. Сире-
лиуса занимает знаток и исследователь религий восточных финно-
угров У. Харва 65. Его работа о религии мордовского народа являет-
ся многоплановой, исследователю удалось поставить проблемы,
выходящие далеко за рамки анализа мировоззрения народа66. Он
первым из зарубежных исследователей серьезно рассмотрел вопро-
сы источниковедения и историографии истории и культуры мордвы,
его весьма интересовала проблема взаимодействия культур, в час-
тности влияния на культуру мордвы извне. В связи с изучением
мировоззрения мордвы У. Харва поставил проблему традиционной
культуры народа. Его внимание в этой сфере привлекают в первую
очередь обряды, наиболее тесно связанные или полностью обуслов-
ленные религией.
Мордовская мифология является наиболее разработанной в
творчестве У. Харвы проблемой. Систематизируя имеющийся у
него материал, исследователь зафиксировал довольно стройную
иерархию богов, дал систему их взаимоотношений и взаимовлия-
ний. Он предложил свое, во многом отличное от российских иссле-
дователей, видение мордовской мифологии.
Дальнейшее развитие историографии в 50-е гг. привело к возни-
27
кновению первых исторических работ о мордовском народе. Причем
если ранее факты из его истории приводились в трудах историков
в качестве примеров, иллюстрирующих то или иное положение
общего характера, то теперь исследователи обратились непосред-
ственно к их анализу. Пионером в этой области выступил немец-
кий историк Б. Шпулер, в 1950 г. опубликовавший работу о мордве
в рамках Золотой Орды67. Она интересна тем, что исследователь
попытался расширить источниковую базу, привлекая мало извест-
ное свидетельство Бенедикта Полоне о мордве.
В настоящее время ведущим западноевропейским историком,
специально разрабатывающим историю мордовского народа, являет-
ся А. Каппелер 68. Его первые работы появились в начале 70-х гг.
и были посвящены взаимоотношениям Московского государства и
Казанского ханства. При этом он естественно затрагивал историю
мордовского края, оказавшегося в эпицентре борьбы двух государ-
ственных систем. Закономерным развитием данной темы явилось
исследование А. Каппелером политики царского правительства по
отношению к народам Среднего Поволжья с момента вхождения
этого региона в состав Российского государства по середину
XIX в.69 При этом практически отсутствуют проблемы истории мор-
довского народа, которые бы в данной монографии не освещались.
А. Каппелер рассматривает процесс возникновения раннефеодаль-
ных государственных образований у мордвы и их взаимоотношения
с соседями, описывая борьбу мордовского народа с экспансией рус-
ских князей, характеризует политику Золотой Орды по отношению
к мордовскому населению. Причем ряд моментов истории мордов-
ского народа домонгольского периода в трактовке А. Каппелера не
лишен интереса. Например, его оценка борьбы инязора Пургаса с
русскими князьями в 1228—1229 гг. как борьбы за национальную
независимость.
Особое место в работе А. Каппелера занимает рассмотрение
проблемы вхождения мордовского народа в состав Российского
централизованного государства, которое он связал с походами Ива-
на IV Грозного на Казань. При этом исследователь поставил вопрос
о последствиях вхождения для самого народа, с одной стороны, и
для самого государства, с другой.
Детальному разбору подверг А. Каппелер существование мор-
довского народа в рамках первоначально сословно-представитель-
ной, а затем абсолютистской монархии в России. При этом данные
вопросы рассматривались им через призму правительственной по-
литики в регионе и ее последствий.
Отдельные проблемы, связанные с христианизацией мордвы и
просвещением края, затрагивались в работах израильской исследо-
вательницы И. Крейндлер70 и финского этнодемографа С. Лал-
лукки71.
На качественно новый уровень развития поднялась финно-угор-
28
ская этнография. Достаточно широко стали применяться математи-
ческие методы исследования, стало осуществляться моделирование
ситуации, получили развитие этонодемографические и этнополити-
ческие разработки. Одной из первых работ подобного плана яви-
лась небольшая статья И. Крейндлера, в которой ставится вопрос о
вымирании мордвы в. Советском Союзе72. Дальнейшее развитие
этих идей наблюдается в исследованиях С. Лаллукки, которые ста-
ли известны научной общественности в начале 80-х — начале
90-х гг. Среди первых работ наиболее интересной была статья об
изменениях в половозрастной структуре мордвы как показателе эт-
нической идентификации73. В 1990 г. С. Лаллукка издал моногра-
фию «Восточно-финские меньшинства в Советском* Союзе», в кото-
рой он попытался дать оценку и определить степень развития тен-
денции к этнической эрозии у восточных финно-угорских народов 74.
Основное внимание в книге уделено советской истории, анали-
зу социально-экономических, этнических, языковых, политических
процессов. Исследователь ставит и пытается разрешить сложную
проблему воздействия политики на этническую историю. И здесь
он идет гораздо дальше советских ученых, стоявших в условиях
господства марксизма в жестких рамках. С. Лаллукка пишет: «Ар-
хитекторы советской национальной политики предполагали ликви-
дировать национальное угнетение и перейти к равенству наций
путем ликвидации национализма»75. Проявлением этого стремле-
ния явилась известная формула о культуре «национальной по фор-
ме, социалистической по содержанию», которая по сути своей, с
точки зрения финского исследователя, явилась модернизированием
традиционной политики русификации76. Развивая это положение,
С. Лаллукка позднее высказал мысль о заимствовании большевика-
ми идей Н. И. Ильминского при проведении национальной полити-
ки в средневолжском регионе77. По его мнению, политика стала
тем катализатором, который ускорил ассимиляционные процессы у
восточно-финно-угров в Советском Союзе и привел к углублению
тенденции этнической эрозии.
Характеризуя современное состояние мордовского этноса,
С. Лаллукка отметил возросшую дисперсность его расселения. По
его подсчетам, в 1939 г. за пределами Мордовии проживало 62,6
процента мордвы, а к 1989 г. эта цифра увеличилась до 72,8 процен-
та 78. Дисперсность расселения мордвы позволила финскому этносо-
циологу поставить проблему локальных структур и интенсивности
этнического взаимодействия.
Особое место в современном финно-угроведении занимают язы-
ковые проблемы. Причем рядом с традиционным лингвистическим
подходом, представленным, например, трудами Г. Стипы79, широ-
кое распространение получили этнолингвистические исследования.
Истоки последних можно проследить в работах И. Батори, в иссле-
довании «Русские и финно-угры. Контакты народов и контакты
29
языков»80. Примером этнолингвистического исследования может
служить работа того же С. Лаллукки, в которой анализируется
цифровой материал по вопросам распространения моно-и билин-
гвизма, изучается процесс формирования литературных языков,
предпринимается попытка очертить ареалы функционирования мор-
довского языка.
Языковые исследования в значительной степени строились в
связи с продолжением работы по систематизации лингвистическо-
го материала X. Паасонена. В 1978 г. состоялось совещание рабо-
чей группы Финно-угорского общества, на котором было принято
решение ускорить работу над мордовским словарем, в 1981 г. ее
возглавила М. Кахла. В 1990 г. словарь был издан81.
После завершения публикации образцов мордовского фольклора
из собрания X. Паасонена интерес к ним на некоторое время спал
и лишь в последнее время возобновился, о чем свидетельствует
вышедшая в 1991 г. в Уппсале книга М. Дуганчи об эрзянских
ритуальных причитаниях82. Исследовательница анализирует причеть
в значительной степени традиционно. Первоначально она выделяет
ее виды и отмечает их сходство с венгерской причетью. Далее она
указывает на довольно жесткую обусловленность причети обрядом.
Именно эта точка зрения привела ее к анализу историко-этногра-
фических основ жанра. М. Дуганчи дает краткий очерк истории
мордвы, анализирует религиозные воззрения, особое внимание уде-
ляет рассмотрению погребальных ритуалов и культа предков, сва-
дебных церемоний. При этом она разделяет характерную для боль-
шинства фольклористов точку зрения о сущностном сходстве похо-
ронного и свадебного обрядов.
Говоря о современной финно-угристике стоит сказать о появле-
нии работ с ярко выраженными культурологическими сюжетами 83.
Подводя итоги, укажем, что анализ последних работ свидетель-
ствует о формировании своеобразной «новой волны» исследовате-
лей, для которых характерен устойчивый интерес к истории и куль-
туре мордвы, их углубленное изучение.
о
о
о
ГЛАВА II. ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ
МОРДОВСКОГО ЭТНОСА
§ I. Истоки мордовского этноса
п
роблема становления мордовского этноса тес-
но связана с проблемой возникновения всех
народов, объединяемых в финно-угорскую (или
уральскую) языковую семью. Вопрос о проис-
хождении и прародине финно-угров до сего времени еще дискути-
руется, здесь нет единства взглядов. Многие известные ученые
считают, что прародина финно-угров располагалась в пограничье
Европы и Азии в районах Волго-Камья и Приуралья, а время возни-
кновения финно-угорского сообщества относят приблизительно к
IV—III тысячелетиям до нашей эры. По своему антропологическому
облику древние финно-угры принадлежали к уральской расе. В про-
цессе продвижения в западном направлении и смешения с евро-
пеоидным населением они в разной степени европеизировались.
Древняя мордва изначально представляла собой не одно племя,
как иногда полагают, а группу или семью племен, которая совме-
стно с древнемарийскими, а возможно и некоторыми другими по-
волжско-финскими племенами, составляла волжско-финскую об-
щность. По мнению археологов, этой совокупности племен соответ-
ствовала городецкая культура, локализуемая в основном в бассейне
средней и нижней Оки.
Хозяйство носителей этой культуры было комплексным, соче-
тавшим мотыжное земледелие со скотоводством, рыболовством и
охотой. Орудия труда изготовлялись преимущественно из кости.
Характерные формы поселений — укрепленные крепостными стена-
ми городища, возводившиеся на труднодоступных местах, и
селища.
Много общего было и в духовной культуре волжско-финских
племен. Так, сравнительное изучение дохристианских верований
мордвы и марийцев, проведенное автором данных строк, показыва-
ет, что многие их божества идентичны не только по функциям, но
и по названиям (теонимам), представляя из себя систему, образо-
ванную по совершенно одинаковой модели. Теонимы эти, как пра-
31
вило, двойные (двуосновные). Первая часть их (первая основа)
обозначает объект олицетворения, а вторая — женщину (ава — по-
мордовски и по-марийски): божество воды по-мордовски называется
Ведь-ава (ведь — вода), по-марийски — Вуд-ава (вуд — вода), бо-
жество земли по-мордовски — Мода-ава (мода — земля), по-марий-
ски — Мланда-ава (мланда — земля), божество поля по-мордовс-
ки — Норов-ава (норов — поле), по-марийски — Нур-ава (нур —
поле), божество дома по-мордовски — Кудо-ава (кудо— дом),
по-марийски — Кудо-ава (кудо — дом), божество огня по-мордов-
ски — Тол-ава (тол — огонь), по-марийски — Тул-ава (тул — огонь)
И т. д.
Социальный строй волго-окских финно-угров в I тысячелетии до
нашей эры, будучи по существу уже патриархально-родовым, сохра-
нял еще сильные пережитки материнско-родовых отношений. Ре-
ликты их имели место и несколько позже, когда древнемордовские
и древнемарийские племена стали развиваться обособленно (конец
I тысячелетия до нашей эры — начало I тысячелетия нашей эры).
Ареал расселения древнемордовских племен в I тысячелетии
нашей эры включал долины рек Оки, Волги (среднее течение),
Цны, Мокши и Суры. На юге граница мордвы совпадала приблизи-
тельно с естественным рубежом леса и степи, на востоке не захо-
дила дальше правого берега Волги (по-мордвски Рав). Северная
граница доходила до устья Оки, западная — до Среднего Поочья.
Этническая территория древнемордовских племен располагалась
в лесном крае. Обширные пространства Волго-Очья были почти
сплошь покрыты хвойно-широколиственными лесами, которые пере-
секались изобиловавшими рыбой реками Волгой, Окой, Мокшей,
Цной, Сурой, Пьяной, Алатырем, Иссой и другими. Эта экологиче-
ская среда наложила свой отпечаток на хозяйство, культуру и быт,
этническую историю и этнопсихологию мордвы, ее представления
о родной земле (чачома мастор, касома мастор). А гидроним
Мокша, как будет показано ниже, стал даже этнонимом, обозна-
чившим одно из этнических образований, объединенных в этно-
структуре мордвы.
Каждое из древнемордовских племен, точное число их пока не
поддается подсчету, включало несколько патриархальных (отцовс-
ких) родов, в свою очередь состоявших из ряда больших патриар-
хальных семей, во главе каждой из которых обычно стоял куд-атя
(кудо — дом, атя — старик). Родом руководил старейшина покш-
тяй (покш — большой, атя — старик). Род или несколько родов со-
ставляли поселение — веле. Во главе племени стоял выбираемый
родовыми старейшинами вождь, набольший — текштяй, тюштень,
тюштян, тюштя (текш — верх, вершина, верхушка, макушка,
атя — старик). Этим словом древняя мордва называла своих вер-
ховных старейшин, управлявших как мирными, так и военными
делами мордовских племен. Вполне возможно, что тюшти исполня-
32
ли и религиозно-магические функции, ибо в мордовском фоль-
клоре они наделяются сверхъестественными качествами. По свое-
му содержанию песни о тюштях можно разделить на два цикла —
ранний и поздний.
В раннем цикле указанных песен они изображаются как рядо-
вые трудолюбивые пахари, искренне удивляющиеся визиту к ним
почтенных родовых старейшин. Так, в одной из песен растеряв-
шийся от посещения старейшин пахарь спрашивает их, в чем он
провинился, зачем они пришли к нему:
Эзинь сала мои алашат, Не крал я лошадей,
Эзинь синтре мои утомот. Не ломал я амбары \
Когда же родовые старейшины сообщают ему о том, что он
избран ими тюштей, он долго не соглашается взять на себя эти
ответственные обязанности и ставит необыкновенное условие, ис-
полнение которого должно символизировать правильность подбора
родовыми, старейшинами кандидатуры на должность тюшти. Он
объявляет им, что если его кнутовище, которое он воткнет в зем-
лю, прорастет и превратится в яблоню, зацветет и принесет со-
зревшие плоды, пока он вспашет очередную борозду, тогда он бу-
дет тюштей. Условие это чудесно исполняется, и обыкновенный
доселе пахарь становится верховным старейшиной, главой племе-
ни — тюштей.
В других песнях правильность подбора кандидатуры на до-
лжность тюшти чудодейственно подтверждается поворотом в его
сторону ручки ковша, опущенного старейшинами в пуре (медову-
ху), оживанием жареной щуки, ныряющей в медовуху, или чудес-
ным оживанием подаваемого на стол старейшинам жареного пету-
ха, который, захлопав крыльями, кукарекает. Таким образом, избра-
ние главы племени — тюшти сопровождалось чудодействами,
санкционировалось, освящалось в сознании соплеменников сверхъ-
естественной, божественной силой, что способствовало закрепле-
нию его власти.
В наиболее ранних песнях о тюштях они изображаются племен-
ными героями, пользующимися большим авторитетом, защитниками
земледельческого труда, которые отстаивают интересы своего пле-
мени, воюют порой с тюштями соседних племен. В этих песнях
мордовские тюшти несут в себе яркие черты выборных вождей
)похи военной демократии. В связи с тем, что песни о тюштях
бытовали как среди эрзи, так и мокши, их можно считать обще-
мордовскими по происхождению.
Племена, составлявшие древнемордовскую группу (семью) пле-
мен, по своим основным параметрам представляли, скорее всего,
не столько единство, сколько сходство, близость. Они, по-видимо-
му, говорили на родственных диалектах, легших позднее в основу
..шиз № 1361
33
эрзянского и мокшанского языков. Мордовским языкам до сих пор
присуща большая диалектная пестрота. Нельзя, разумеется, все
диалекты нового и новейшего времени возводить к первобытным,
но все же можно предполагать, что часть из них имеет давнее
происхождение, связанное с многоплёменностью древней мордвы.
Племенная мозаичность древнемордовской этнолингвистической
общности прослеживается отчасти и по материалам традиционного
народного костюма. Исследователи неоднократно обращали внима-
ние на его локальное многообразие, связанное не только с различ-
ными условиями исторического развития отдельных групп мордвы,
особенностями их расселения и этнического соседства, но, видимо,
и ее разноплеменностью. В то же время имеется и ряд общих черт,
свойственных всем вариантам мордовской одежды.
Уже с первой половины I тысячелетия нашей эры в лоне древ-
немордовской семьи племен начинают вырисовываться линии эво-
люции мокшанской и эрзянской групп племен или соплеменностей,
которые позднее становятся более явственными. Мокшанско-эрзян-
ская дуализация происходила, разумеется, не сразу, это был дли-
тельный, растянутый на целые столетия процесс, обусловленный
разными причинами. Одной из серьезных предпосылок такого раз-
двоения была обширность этнической территории древнемордов-
ской семьи племен, затруднявшая контакты между племенными
группами. Территориальная разобщенность обусловила их связи с
разными этносами, что порождало особенности в языке, антрополо-
гическом облике, культуре и быте тех соплеменностей, на базе
которых сформировались эрзя и мокша. Существенной причиной
дуализации древней мордвы можно считать и миграционные про-
цессы, происходившие на ее территории. Особенно заметную роль
в изменении этнической ситуации, в пробуждении в среде древне-
мордовских племен процессов дифференциации, в разрыве ее этно-
лингвистической непрерывности сыграло великое переселение на-
родов, проходившее в первой половине I тысячелетия нашей эры, а
затем, в конце этого тысячелетия, расселение в Среднем Поволжье
булгар и создание первого в этом регионе государственного обра-
зования— Волжской Булгарии. Позднее возникал и ряд других (на-
пример, монголо-татарское нашествие, казанско-ханское иго) соци-
ально-экономических, политических, этнокультурных факторов, со-
действовавших закреплению этой двойственности (бинарности),
которые будут рассмотрены ниже.
Немаловажное значение для решения проблемы происхождения
мордовского народа, степени его этнической консолидации на раз-
личных этапах исторического развития имеет вопрос о возникнове-
нии, этимологии и употреблении этнонимов мордва, эрзя и мок-
ша. Будучи внешним проявлением этнического самосознания, эт-
ническое самоназвание теснейшим образом связано с ним. Без
этнического имени (этнонима), известного каждому, кто причисля-
34
ет себя к той или иной этнической общности, не может быть и
этнического самосознания. Перемена этнонима обычно символизи-
рует и перемену этнической принадлежности, что дает возмож-
ность использовать этнонимический материал в качестве индикато-
ра этнических процессов, определителя этнической ситуации.
Этноним мордва появляется в довольно ранних письменных
источниках. В ряду этих источников, в первую очередь, назовем
книгу византийского епископа Иордана (гота по происхождению)
«Getica» («О происхождении и деяниях гетов»), законченную им' в
551 году. Говоря о походах короля готов Германариха (умер в 375
или 376 году), которого древние писатели нередко сравнивали с
Александром Македонским, Иордан сообщал, что он покорил много
весьма воинственных племен и заставил их повиноваться своим
законам. В перечне этих племен он называет и Морденс (Mordens),
иод которым, безусловно, следует разуметь мордву. Исследователи
полагают, что знания о племенах, проживавших в бассейне Оки и
Волги (веси, мере, мордве, имнискарах) Иордан почерпнул из ити-
нерариев — римских дорожников, в которых области, где пролегали
торговые пути, нередко обозначались названиями населявших их
племен.
В других западноевропейских средневековых источниках мордва
называется также Merdas, Merdinis, Merdium, Mordani, Mordva,
Morduinos. В древнерусских летописях этноним мордва встречает-
ся с XI—XIII веков. Наряду с этнонимом мордва в этих летописях
сохранился и этноним мордвичи («Мордовскиа князи с Мордви-
чи»)2. Псевдопатронимическое оформление этнонимов на -ичи до-
вольно широко применялось в древнерусских источниках (вогуличи,
вятичи, дреговичи, кривичи, немчичи, русичи, тоймичи и др.).
Установлено, что в своей основе этноним мордва восходит к
врано-скифским языкам (сравните: иранское mord — мужчина, тад-
жикское mard — мужчина). В мордовских языках указанное слово
сохранилось для обозначения мужа — супруга (мирде). В русском
слове мордва частица «ва» носит оттенок собирательности. Его
можно сопоставить с этнонимом литва. В русских источниках
вплоть до XVII века мордва выступает только под этнонимом
мордва.
Одно из наиболее ранних письменных известий об этнониме
эрзя (арису) дошло до нас в послании кагана Хазарии Иосифа
еврейскому сановнику при дворе испанских халифов Абд-ал-Рахма-
на III (912—961) и Хакама II (961—976) Хасдаю Ибн-Шафруту. Будучи
финансовым деятелем и отчасти дипломатическим агентом испан-
ского халифа, этот сановник вел широкую переписку. Узнав о су-
ществовании Хазарии, в которой евреи занимали господствующее
положение, а их религия иудаизм была государственной, Хасдай
Пбн-Шафрут направил письмо хазарскому кагану Иосифу с прось-
ooii рассказать подробнее об этом государстве. В ответном письме
35
хазарского кагана говорилось: «Ты еще настойчиво спрашивал меня
касательно моей страны и каково протяжение моего владения. Я
тебе сообщаю, что я живу у реки, по имени Итиль, в конце реки
Г-р-гана. Начало (этой) реки обращено к востоку на протяжении 4
месяцев пути. У (этой) реки расположены многочисленные народы
в селах и городах, некоторые в открытых местностях, а другие в
укрепленных (стенами) городах. Вот их имена: бур-т-с, бул-г-р,
с-вар,. арису, ц-р-мис... Каждый народ не поддается (точному) рас-
следованию, и им нет числа. Все они служат и платят дань» 3.
Имя народа арису, указанное в письме Иосифа Хасдаю Ибн-
Шафруту обычно отождествляется с этнонимом эрзя. Имеется мне-
ние, что это не первое письменное свидетельство об эрзе, а тако-
вые содержатся в трудах древнегреческих ученых Страбона (аорсы)
и Птолемея (арсииты).
Наиболее ранние письменные сведения об этнониме мокша
(Moxel) мы узнаем из записок фламандского путешественника XIII
века Гильома Рубрука и сочинения «Джами-ат-таварих» («Сборник
летописей», на персидском языке) иранского историка и государ-
ственного деятеля Рашида-ад-Дина (1247—1318), которое считается
основным источником по политической и социально-экономической
истории монголов. Как отмечал последний, в год курицы, соответ-
ствующий 634 г. (-4.IX.1236—23.VIII.1237 г.), сыновья Джучи — Вату,
Орда и Берке, сын Угетай-каана — Кадан, внук Чагатая — Бури и
сын Чингиз-хана — Кулькан «занялись войной с мокшей, буртасами
и арджанами и в короткое время завладели ими»4.
Обычно полагали, что если этимология этнонима мордва индо-
европейского происхождения, то этимология этнонимов эрзя и
мокша имеет местные, мордовские, истоки. Однако последние по-
иски не подтверждают этого, свидетельствуют в пользу индоевро-
пейского происхождения и данных этнонимов. Этноним эрзя, веро-
ятно, восходит в своей основе к иранской лексике (иран. arsan —
самец, мужчина, герой), а мокша — связан с индоевропейским гид-
ронимом Мокша (ср. в санскрите moksha — проливание, утекание,
освобождение).
В русских источниках этнонимы мокша и эрзя появляются до-
вольно поздно. «Мокшана», «мокшаня» впервые упоминаются в
«Книгах письма и меры» Д. Пушечникова и А. Костяева за
1624—1626 гг. А этноним эрзя начинает встречаться еще позднее,
с XVIII века, и то лишь в научных трудах. Это нельзя считать слу-
чайностью. Это — свидетельство того, что мордва во взаимоотноше-
ниях с русскими выступала как этнически единое целое, как один
народ (этнос). В таком качестве его и отразили русские летописцы.
От этнонимов мордва, эрзя и мокша производились этнотопони-
мы — географические названия, обозначившие страну мордвы в це-
лом или же страны (земли), где проживали мокша и эрзя. Первое
упоминание страны мордвы Mordia (Мордия) содержится в сочине-
36
нии «Об управлении государством», принадлежащем перу жившего
в X веке императора Византии Константина Порфирогенета (Багря-
нородного). «Печенегия,— писал он,— отстоит от Узии и Хазарии на
пять дней пути, от Алании на шесть дней, от Мордии на десять
дней пути, от Руси на один день, от Туркии на четыре дня и от
Булгарии на; полдня пути» 5.
«Земля Мордовская» в качестве особой страны неоднократно
упоминается в древнерусских летописях. Так, описывая походы
монголо-татар в 1239 г., русский летописец сообщал: «На ту же
зиму взяша Батыеве татарове Мордовскую землю, и Муром пожго-
ша, и по Клязме воеваша, и град святые Богородица Гороховец
пожгоша, и идоша во станы своя»6.
Со второй половины XVII в. дошел до нас уникальный чертеж
Сибири («Корнильевский чертеж»), составленный в 1673 г., авто-
ром которого многие исследователи считают С. У. Ремизова. Чер-
теж этот является пока самым ранним из сохранившихся до насто-
ящего времени русских специальных этнографических чертежей-
карт. На нем указаны не Долько территории народов Сибири, но и
многих народов Поволжья и Приуралья, в том числе и «Земля
Мордовская» («3. Мордовска»). Чертеж не имел градусной сетки, и
масштаб его был весьма приблизительный. Но его составитель
хорошо знал расположение Мордовской земли относительно земель
соседних с ней народов. «3. Мордовска» на чертеже была помеще-
на между «Землей Великой Московии» с одной стороны, а с других
сторон она граничила с «3. Черемисска», «3. Чювашска», «3. Во-
тяцка»7. Неточность допущена лишь в отношении соседства
«3. Мордовска» с «3. Вотяцка», т. е. с Землей удмуртов, с которы-
ми мордва не граничила.
Об Арзе («Arsa») как стране эрзи писал арабский путешествен-
ник X века Ибн-Хаукаль в «Книге путей и государств» 8, и Мокше
как стране мокши — иранский ученый-энциклопедист Рашид-ад-Дин
в разделе под названием «Рассказ о войнах, которые вели царевичи
и войско монгольское в Дешт-и-Кипчаке, Булгаре, Руси, Мокше,
Алании, Маджаре, Булуре (Польше) и Башгирде (Венгрии) и заво-
евании ими тех стран» своей книги «Джами-ат-таварих». «Moxia»
как страна мокши называется также в книге «Путешествие в
Гану» венецианца-купца Иосафата Барбаро, прожившего ряд лет
(1436—1452 гг.) в Тане, венецианской колонии при устье Дона9.
В исторической науке долгое время бытовало мнение, что мор-
два, ограждённая-де от остального мира дремучими лесами, в ста-
родавние времена мало вступала в контакты с другими народами.
Однако такой вывод в настоящее время можно считать анахрониз-
мом. Он опровергнут имеющимися в нашем распоряжении много-
образными археологическими, антропологическими, лингвистиче-
скими, этнографическими, ономастическими и другими материала-
ми, свидетельствующими о том, что мордовский этнос как при
37
формировании, так и в процессе дальнейшей своей истории нахо-
дился в генетических и культурных связях с другими этносами, и
его самобытная культура, как материальная, так и духовная, акку-
мулировала компоненты многих культур, творчески перерабаты-
вая их.
Одними из наиболее древних были связи мордвы с иранскими
племенами (скифами, сарматами, аланами и др.). Мордва по свое-
му расселению является наиболее южным финноязычным этносом,
и западноиранские скифо-сарматские племена довольно долго были
непосредственными южными соседями предков мордвы. В культуре
мордвы прослеживаются некоторые элементы, связывающие ее с
балтскими (летто-литовскими) этническими образованиями, за-
тем— тюркскими и славянскими. Причем этнокультурные связи с
тюркскими и славянскими народами, которые начались более тыся-
чи лет назад, продолжаются вплоть до настоящего времени.
Этногенетические связи мордовского народа с другими народа-
ми отразились и в его антропологическом облике. Так, материалы
антропологического обследования мордовского и соседних народов,
проведенного К. Ю. Марк, дали ей основание заключить, что в
формировании мордвы участвовало три расовых компонента: свет-
лый массивный широколицый европеоидный тип, прослеживаемый
особенно у мордвы-эрзи; темный грацильный узколицый европеоид-
ный тип, преобладающий среди мордвы-мокши на юго-западе Мор-
довии, и субуральский тип, доминирующий среди мордвы-мокши на
северо-западе Мордовии 10.
Выделение К. Ю. Марк двух первых расовых компонентов, учас-
твовавших в этногенезе мордвы, не вызвало возражений у антропо-
логов. Относительно же третьего расового компонента (субураль-
ского) видным антропологом В. П. Алексеевым выражена другая
точка зрения. Он полагает, что характерными представителями
субуральского типа, сформировавшегося в эпоху неолита в западных
по отношению к Уралу районах в результате смешения классических
вариантов уральской расы с европеоидной, следует считать марий-
цев и удмуртов. Что же касается мордвы, то в ее составе, как и в
составе восточных групп русского народа, субуральский тип пред-
ставлен лишь в виде примеси, позволяющей исключить ее из числа
представителей субуральского типа и рассматривать, как и русских
восточных районов расселения, в качестве населения, антропологи-
ческие особенности которого сложились на основе европеоидных
вариантов переходной зоны между северными и южными европео-
идами н.
Вывод В. П. Алексеева нашел новое подтверждение в данных
дерматоглифики. Исследование дерматоглифических признаков у
народов Восточной Европы, проведенное в последнее время, пока-
зало, что мордва, как и русские, белорусы, латыши, украинцы, веп-
сы и коми, являются носителем наиболее европеоидного комплекса
38
кожного рельефа, в то время как у марийцев и удмуртов восточный
(монголоидный) компонент в нем заметно увеличен 12.
Итак, анализ материалов, относящихся к истокам мордовского
этноса, позволяет сделать вывод, что его формирование в перво-
бытности началось не на базе единой родоплеменной организации,
одного племени, как считалось ранее, а на почве целой группы
(семьи) родственных племен, живших на смежных территориях, с
возможным включением иноэтнических элементов. По своим ос-
новным культурным параметрам эти племена составляли не столь-
ко единство, сколько сходство, близость. Они первоначально не
обладали единым самоназванием, не обладали сознанием этниче-
ской общности. Лишь на самом последнем этапе развития, связан-
ном с заключительной фазой первобытнообщинной формации, древ-
немордовская группа племен начала приобретать представление о
своей общности, своем отличии от других этносов, чему в немалой
степени содействовали ее контакты с иными этническими образо-
ваниями, и в первую очередь, индоевропейскими (иранскими, сла-
вянскими и некоторыми др.), давшими всей совокупности указан-
ных племен единый этноним Mordens, Merdas, Merdinis, Merdium,
Mordhi, Mordva, Morduinos, мордва, мордвичи.
§ 2. Мордва в эпоху раннего феодализма
(до XIII в.)
В начале II тысячелетия нашей эры начался процесс формирова-
ния на базе древнемордовской семьи племен мордовской народно-
сти как этнической общности нового типа, отличного от семьи пле-
мен. Процесс этот был обусловлен изменением социально-экономи-
ческой структуры древней мордвы, становлением раннеклассовых
отношений.
Этническая территория мордвы того времени определяется
лишь приблизительно. Западной границей ее расселения можно
считать реку Оку, о чем свидетельствуют не только летописные
источники, но и гидронимы, производные от этнонима мордва,
локализуемые в Окском бассейне: Мордвес, Мордовка и некоторые
другие. Северная граница проходила также по Оке и Волге, восточ-
ная— по Суре, южная — по естественному рубежу леса и степи.
')р.:я занимала северную часть «Мордовской земли», мокша — юж-
ную. На западе и северо-западе соседями мордвы были мурома,
восточные славяне, затем русские (по-морд. рузт). Соседями ее с
к и а являлись хазары, потом печенеги, с XI в.— половцы и огузы (по-
морд. гузт), а затем татары (по-морд. печкаст).
В современных мордовских языках татары обычно называются
)гно||имом тагарт. Но есть некоторые источники, свидетельствую-
щие, что в прошлом для их номинации мордва пользовалась само-
39
битным этнонимом печкаст. Впервые в форме единственного чис-
ла этноним печкас (татарин) зафиксирован в рукописном «Словаре
языка мордовского» (второй половины XVIII в.), хранящемся в
настоящее время в рукописном отделе Государственной публич-
ной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петер-
бурге.
Есть предположение, что мордовское название татар печкас
означает печенег13. Но с таким предположением вряд ли можно
согласиться. На наш взгляд, этноним печкаст мордва произвела от
мордовского же слова печкезь, т. е. обрезанный, акцентировав в
нем внимание на обычае обрезания, столь характерном для народов
мусульманского вероисповедания.
На севере — по Оке, а также северо-востоке в правобережье
Волги соседями мордвы были марийцы (летописные черемисы).
Высказано предположение, что этноним черемисы—.мордовского
происхождения (от чире — боковое, соседнее, мастор -— край, сто-
рона) и означает для мордвина «боковую страну» 14. Однако указан-
ная этимология весьма сомнительна. Как .считает марийский лин-
гвист Ф. И. Гордеев, этноним черемис, скорее всего, сарматского
происхождения, связан с этнонимом сармат. Как известно, часть
сарматов, разгромленных в период великого переселения народов
гуннами, оказались на территории Среднего Поволжья и приняла
участие в формировании волжско-финских этносов 15.
На востоке, за Сурой, с мордвой соседствовали волжские бул-
гары, потом чуваши, издавна известные мордве под этнонимом
ветьке, о чем следует сказать особо.
Этноним чуваши на страницах исторических документов появ-
ляется поздно (первые его упоминания датируются XVI веком),
хотя нет сомнений в том, что чувашский этнос жил на занимаемой
им ныне территории с давних времен, находясь в соседстве с
мордвой, марийцами, татарами, русскими, и был хорошо знаком им,
но, видимо, под другими этнонимами. Некоторые авторы предпо-
лагали, к примеру, что в русских источниках чуваши выступали
под этнонимом буртас, черемис.
Наиболее правильным представляется мнение М. Н. Тихомиро-
ва, указавшего на возможное тождество чувашей с ведой 16. По-
следняя упоминается, в частности, в «Слове о погибели Русской
земли» наряду с буртасами, черемисами и мордвой.: «Буртаси,
черемиси, веда и моръдва бортьничаху на князя великого Володи-
мера» 17. Этнографические наблюдения, проведенные автором этих
строк среди мордовского населения Чувашии, позволили устано-
вить устойчивое бытование данного этнонима (ветьке) среди мор-
двы Чувашии вплоть до настоящего времени. Вполне допус-
тимо, что этноним веда (вяда), которым русские в средние века
именовали чувашский народ, был воспринят ими. от мордвы. В
любом случае, бытование данного этнонима у мордвы — важное
40
свидетельство в пользу того, что чуваши в средневековье были
известны на Руси под этническим именем веда (вяда).
Мордва неодинаково плотно размещалась по всей своей этни-
ческой территории, сосредоточиваясь в основном в наиболее бла-
гоприятных для ведения земледельческого и скотоводческого хозяй-
ства местах. Такими местами были, в первую очередь, долины рек
Волго-Окского бассейна и открытые пространства, расположенные
в глубине лесов. Характерные типы мордовской селитьбы в это
время, судя по русским летописям,— села, погосты, зимницы и
тверди. Первые три типа поселений не имели укреплений, тверди
же сооружались в лесах в виде крепостей-городищ, в них укрыва-
лись в случае опасности.
Имеющиеся материалы позволяют утверждать, что у мордвы
еще в предмонгольский период начала зарождаться общественная
структура, основанная на социальном неравенстве. Некоторые све-
дения о социальной структуре мордвы того времени можно почер-
пнуть из памятников ее фольклора. Особый интерес представляет
поздний цикл мордовских эпических песен о Тюште, в которых он
выступает как никем не избираемый единовластитель. Если в цик-
ле ранних песен о тюштях этот термин выступает в нарицательном
значении как социальный титул, обозначающий выборного племен-
ного вождя, то в позднем цикле он выступает в качестве собствен-
ного имени мордовского владыки, к которому добавляются нарица-
тельные слова — новые титулы: Тюштя инязор, Тюштя оцязор,
Тюштя каназор (эрз. ине — великий, азор — хозяин, владетель;
мокш. оцю — большой, азор — хозяин, владетель; мокш., эрз. кан —
хан, азор — хозяин, владетель). Титул хан, надо полагать, проник в
мордовскую среду не ранее первых контактов с тюркскими этни-
ческими общностями, датируемых обычно второй половиной I тыся-
челетия нашей эры.
«Тюштянское время» настолько прочно закрепилось в народном
сознании мордвы, что отразилось в идеоматическом выражении
«тюштянь пиньге» («тюштянский век»), которым она до сих пор
обозначает, датирует древний период своей истории. Это была та
стадия в истории становления раннеклассового общества, которая
в последнее время получила в науке название вождества и которая
рассматривается в качестве промежуточного этапа от общества
чисто родового к собственно государственной организации.
Возникающее единовластие нуждалось в идеологическом офор-
млении, в религиозной сакрализации, в божественной санкции.
Именно в этот период развития общественных отношений, т. е. с
возникновением у мордвы социального неравенства, угнетения, во
главе многочисленного пантеона ее божеств появился самый могу-
щественный, верховный бог Ине Шкай (Оцю Шкай). Он подчи-
нил себе все другие божества, считавшиеся сначала покровителя-
ми, держателями, а затем и хозяевами тех или иных сфер природы
41
и жизнедеятельности человека. Именем верховного бога Шкая мор-
довские инязоры (оцязоры) стремились утвердить свое авторитар-
ное положение в обществе.
Немаловажную роль в процессе этнической консолидации мор-
довской народности играла и международная обстановка, которая в
то время была весьма напряженной. Передвижение племен и наро-
дностей, их столкновения, связанные с «великим переселением
народов», появление булгар в Среднем Поволжье и образование
волжско-булгарского государства, усиление Киевской Руси и дру-
гие процессы и события на международной арене оказывали огром-
ное влияние на этнические процессы не только в Поволжье, но и
в Восточной Европе в целом.
Постоянная опасность подвергнуться нападению, разгрому, за-
кабалению или уничтожению также,-естественно, ускоряла сплоче-
ние мордовских племен в более тесный союз. Однако и союзу
племен не всегда удавалось отстоять свой суверенитет, и мордва
оказывалась в даннических отношениях сначала с Хазарией, а за-
тем с Киевской Русью. Но русские князья в столкновениях с мор-
двой порой терпели и неудачи. Например, такая неудача постигла
их в ПОЗ году. «Того же лета,— сказано в «Повести временных
лет»,— бися Ярослав с Мордвою месяца марта в 4 день и побежден
бысть Ярослав» 18. Эти летописные строки свидетельствуют о нали-
чии у мордвы военной дружины. Сборы воедино значительных масс
людей в военных целях, передача информации приказного характе-
ра, боевые действия в защиту родной земли способствовали инте-
грации мордовского этноса.
В конце XII— первой трети XIII века во главе мордвы становится
Пургас — один из наиболее известных ее инязоров (оцязоров), при
котором происходила концентрация части мордвы в границах «Пур-
гасовой волости» по русским летописям. В этих летописях, частич-
но освещающих события средневековой истории мордвы, Пургас
выступает как мордовский правитель («Мордва с Пургасом», «Мор-
два Пургасова»).
На Руси того времени под «волостью» понималась территория
определенного княжеского удела, верховным собственником кото-
рой был возглавлявший его правитель — князь. Права князя как
верховного собственника простирались и на население «волости»,
находившееся в феодальной зависимости того или иного характера.
Обозначение летописцем владений Пургаса «волостью» едва ли
было случайным. Ее правопорядки, видимо, известные на Руси,
давали для этого определенные основания.
«Пургасова волость», возникшая на основе союза по меньшей
мере части мордовских племен, была тем потестарно-политическим
образованием, которое способствовало сплочению их в территори-
альном отношении, закрепляло определенную общность социально-
экономических, этнических и других интересов, т. е. ускоряло их
42
трансформацию в мордовскую феодальную народность.Одна из ха-
рактерных черт этнического развития в эпоху феодальной социаль-
но-экономической формации — существование народностей различ-
ных уровней («высшего» и «низшего») и иерархичность их этниче-
ского самосознания.
Изучение средневековой истории мордвы показывает, что наря-
ду с начавшейся в X—XI веках консолидацией древнемордовских
племен в народность, которую условно можно назвать народностью
«высшего» уровня, шла консолидация эрзянской и мокшанской
групп племен, составивших в свою очередь две близкородственные
народности (эрзю и мокшу), которые, разумеется, также условно,
можно назвать народностями «низшего» уровня. Отмеченные про-
цессы можно соответственно квалифицировать как макроконсолида-
цию и микроконсолидацию.
Некоторым мордовским инязорам (оцязорам), например Пургасу,
удавалось сплотить под единой властью значительные массы морд-
вы, что имело важное значение в деле консолидации мордовской
народности. Но судя, в частности, по сообщениям Рубрука и Юли-
ана, были и такие периоды истории, когда во главе эрзи и мокши
стояли «князья», правившие ими сепаратно, что осложняло интег-
рацию мордвы в единую народность, ослабляло ее перед лицом
внешней опасности.
§ 3. Мордва под властью Золотой Орды
и Казанского ханства
Особенно негативно на процессе политического объединения
мордвы и ее консолидации сказались монголо-татарское нашествие
и установление ордынского, а затем и казанско-ханского ига. Втор-
жение монгольских войск во владения мокши и арджан (эрзян.—
Н. М.) иранский историк и государственный деятель средневе-
ковья Рашид-ад-Дин датирует годом курицы, соответствующем 634
году хиджры (= 4.IX. 1236—23.VIII. 1237 г.), когда монголы «занялись
войной с мокшей, буртасами и арджанами и в короткое время за-
владели ими. Русская летопись взятие войсками Батыя мордовской
земли датирует 1239 годом: «На ту же зиму взяша Батыеве Тата-
рове Мордовскую землю...». Ее население было обложено ясаком,
который взимался скотом, пушниной, хлебом и другими про-
дуктами.
В период ордынского господства мордовская знать в качестве
вассалов служила монголо-татарским ханам, использовалась и рус-
скими князьями в их междоусобной борьбе. Так, во время войны
московского великого князя Юрия Даниловича с великим тверским
князем Михаилом Ярославичем в 1319 году в числе войск Юрия
были татары и мордва. В 1339 году «Мордовскиа князи с Мордви-
43
чи» совместно с русскими князьями (рязанским, московским, суз-
дальским, ростовским и др.) участвовали в походе монголо-татар,
посланных ханом Азбяком (Узбеком) на Смоленск, бывший тогда в
руках -литовского князя.
В конце XIII—начале XIV века на реке Мокше, в южной части
этнической территории мордвы, на месте некоего мордовского по-
селения был построен город, названный монголо-татарами Мохши
(Мухши), ставший центром северного улуса Золотой; Орды. Рус-
ские летописи именуют его Наручадью (современный город Наров-
чат Пензенской области). Улус этот, видимо, был разделен и на
более мелкие административно-территориальные единицы — аймаки,
что косвенно подтверждается бытованием в мокшанском языке
слова аймак, служащего для обозначения определенного региона
(куста) поселений, имеющих свой диалект (говор), местные особен-
ности быта и одежды.
После победы на Куликовом поле в 1380 г. все русские князья
направили в Орду своих «киличеев», послов с дарами хану Тохта-
мышу. Дмитрий Иванович Донской также снарядил двух «киличеев
своих Толбугу да Мокшия». Они благополучно вернулись 14 авгус-
та 1381 г. от «Тахтамыша царя с пожалованием и со многою чес-
тию» 19.
Иван Федорович Толбуга — известное лицо во времена Дмитрия
Донского, потомок князей Фоминских и зачинатель рода Толбузи-
ных. Что касается второго киличея — Мокшия, то есть основания
считать его мокшей. Именно в это время часть мордовских (мок-
шанских) земель в бассейне Цны вошла в состав двух русских
княжеств — Московского и Рязанского, что официально было офор-
млено договором между князьями московским Дмитрием Иванови-
чем и рязанским Олегом Ивановичем от 1382 года. Анализ мордов-
ских имен и отчеств, сохранившихся в русских письменных источ-
никах XVI—XVII веков, свидетельствует о бытовании у мордвы ряда
личных имен, основу которых составляет этот этноним (Мокшазар,
Мокшай, Мокшан, Мокшей, Мокшоват и др.). Собственное имя
Мухша, Мокша, Мохшеват обнаружено и в нескольких татарских
эпитафиях, датируемых XIV—XVI веками.
В XV веке по мере роста освободительного движения, борьбы с
остатками Золотой Орды, в том числе Казанским ханством, русско-
мордовские связи продолжали крепнуть. В 1444 году совместными
усилиями русской и мордовской ратей под Рязанью на реке Листа-
ни (правый приток Оки) было разбито войско татарского царевича
Мустафы.
С возникновением к 1438 году Казанского ханства значительная
часть мордвы оказалась в зависимости от казанских ханов и вы-
нуждена платить им ясак. Кроме того, казанские ханы жаловали
ясаком татарских феодалов (мурз, тарханов и др.). Они давали им
в кормление поместья — беляки (тат. булэк — дар, подарок, награ-
44
да) с мордовским населением, с которых те собирали ясак для
себя. Упоминание о бывших «именных» ясачных платежах мордвы
представителям казанской княжеской знати и «беляках» сохрани-
лись в русских переписных книгах XVII века. Например, мордва
деревень Старое Парадеево, Дубенки, Тарханово платила «князь
Куломзина ясаку», деревни Нижние Ведянцы — «княж Кижедеев-
ского ясаку»20. В «Книгах письма и меры» Д Пушечникова и
А. Костяева за 1624—1626 годы называются мордовские деревни, от-
носившиеся ранее к белякам Лунгинскому, Тургаковскому, Суле-
менскому, Сутолейскому, Наватскому, Идебирскому, Порасельско-
му, Печерскому, Козевельскому, Кельдюшевскому, Кердяшовскому,
Миркедюшевскому, Мокшазаровскому, Кирзятскому и др.
В целях усиления своего влияния на ту часть мордвы, которая
оказалась в Казанском ханстве, ханы, по-видимому, сохраняли у
кормила управления и тех представителей мордовской феодальной
знати, кто служил Казани, оставляя за ними их владения. Правда,
непосредственных примеров, подтверждающих это наше предпо-
ложение, пока выявлено немного. Так, судя по именам, вышена-
званные князья Куломза и Кижедей — мордва по происхождению.
Об этом же, вероятно, свидетельствуют и упоминавшиеся выше та-
тарские эпитафии с собственными именами Мухша, Мокша, Мох-
шеват, высеченные на надгробьях знатных людей21. В историче-
ских источниках первой половины XVI в. упоминаются «Мордвино-
ва Расовы дети» как представители мордовской феодальной арис-
тократии, занимавшие высокие посты в Казани22.
Немало мордовского населения было угнано со своей родины на
чужбину в центральные районы Казанского ханства, где помимо
уплаты ясака обрабатывало ханские земли. Освободившись от ка-
занско-ханской неволи, многие из них возвратились на свои пре-
жние родные земли по Суре и Мокше. Так, в писцовой книге Сви-
яжского уезда за 1565—1567 годы называется более двадцати мор-
довских сел и деревень, в которых «с татары и с чувашек» преж
сего жили мордва и та-де мордва разошлася по своим старым улу-
сам по вотчинам и по ухожьям в мордву на Мокшу и по Суре» 23.
Оставшаяся небольшая часть мордвы подверглась значительной
татаризации, что особенно заметно на каратайской мордве, которая
постепенно даже утратила свой родной язык, перейдя на татар-
ский, но все-таки сохранила свое мордовское этническое самосо-
знание. Об этой группе мордвы более подробно будет сказа-
но ниже.
Монголо-татарское нашествие и последовавшее за ним установ-
ление золотоордынского, а затем и казанско-ханского господства
оказали в целом негативное влияние на все стороны социально-
экономической жизни мордовской народности, ее этнического раз-
вития, надолго задержав и деформировав нормальное течение этих
процессов, хотя и не смогли полностью остановить их.
45
§ 4. Этническое развитие мордвы в составе
Российского государства
В процессе длительной и тяжелой освободительной борьбы против
монголо-татарского и казанско-ханского ига в конце XV века заверша-
ется вхождение мордвы в Российское государство. В духовной грамо-
те великого князя московского Ивана III, составленной в 1504 году,
сказано: «Да сыну же своему Василию даю... Новгород Нижний с во-
лостьми и с путми и с селы со всеми пошлинами, и с Мордвами и с Че-
ремисою, что к Новгороду потягло... Да ему ж даю город Муром с во-
лостьми и с путми и с селы и со всеми пошлинами, и с Мордвами и с
Черемисою, что к Мурому потягло... Да Князи Мордовские все и с
своими отчинами сыну ж моему Василию...» 24.
Вхождение мордовского народа в состав Российского государ-
ства имело большое позитивное значение не только для его соци-
ально-экономического, политического, но и этнического развития.
Был положен конец разобщению мордовского этноса в пределах
двух государств — Московского великого княжества и Казанского
ханства. Мордва была одним из первые крупных по численности
народов, присоединившихся к России. Ее пример оказал воздей-
ствие и на этническую ориентацию других народов Поволжья, всту-
павших в Россию непосредственно вслед за мордвой. Таким обра-
зом, присоединение мордвы к России было важным этапом в исто-
рии создания Российского многонационального государства.
Основная масса мордвы была причислена царским правитель-
ством к ясачным людям, которые по указу 1719 года включаются в
разряд государственных крестьян и облагаются подушной податью.
Ясачное крестьянство было уравнено в правах с русским тягловым
крестьянством. Мордовское население дворцовых вотчин с образо-
ванием уделов (1797 год) переводится в разряд крестьян удельного
ведомства. Некоторая часть приписывалась к монастырям, виноку-
ренным, красильным, поташным, медеплавильным, железоделатель-
ным и другим заводам. Крепостных из мордовских крестьян было
немного, они составляли около десяти процентов. Что касается
эксплуататорской части мордовской народности (князей, мурз), то
она, приняв православие, вливалась в ряды класса феодалов Рос-
сийского государства. В духовной грамоте Ивана IV от 1572 года
называются «князи мордовские со всеми же их вотчинами» под
Кадомом, Шацком, Темниковом, Курмышом, Алатырем, сохранив-
шие княжеские привилегии и после взятия «царства Казанского» 25.
Еще в 1540-х годах, готовясь к войне с Казанью, русское прави-
тельство взяло в аманаты (заложники) часть наиболее влиятельных
представителей мордовской знати, пожаловав им в то же время
большие привилегии. Так, Ждан Мордвинов, взятый в аманаты от
мордвы в 1546 году, получил поместье в Копорье, что под Ярослав-
лем. От него ведет свое происхождение русский дворянский, впо-
46
следствии графский, род Мордвиновых, внесенный в родословные
книги Курской, Московской, Новгородской, Петербургской, Яро-
славской губерний. Мордовского же происхождения (от Ратмана
Мордвинова, помещика в Шацком уезде) и другой род Мордвино-
вых, восходящий к первой половине XVII века и включенный в
родословные книги Пензенской, Самарской, Тамбовской, Казан-
ской, Тульской губерний 26.
Проведенный нами анализ пензенских, атемарских, керенских и
других десятен, в которых дан перечень «городовых дворян и де-
тей боярских» с количеством принадлежавшей им поместной земли
и денежного их жалованья, показывает, что категория мордовских
князей и мурз была значительной. Пензенская десятня 1677 года
называла мурз-князей Анемасова, Мушкубеева, Радаева, Дубаева,
Юшкеева, Ичалова, Нагаева, Еделева, мурз Пиняева, Бурнаева,
Пилесева, Живаева, Алемасова, Яушева, Алякина, Лемаева, Симдя-
нова, Нечасова, Брюшаева, Кудюшева, Мосеева, Тренина, Мамае-
ва, Воинова, Алмаева, Череватова, Веденяпина, Полдамасова и др.;
по атемарской десятне 1669—1670 годов значились «станичные
Мордовские мурзы, которые служат по Саранску станичную службу
на Чардане, верстанные»: Сустатов, Верзагин, Байтов, Башатов,
Истомин, Тепаев, Москаев, Волгоматов и др.; около полутора сотен
не верстанных: Велишев, Ермоватов, Инелев, Капасов, Тумаев,
Адушев, Кочатов, Деваев, Сатаев, Палманов, Челтанов, Анасев,
Кучаев, Тязяев, Аксаргин, Атяев, Торштанов, Макулов, Божатов, Алов,
Полдясов, Кобаев, Урнаев, Ведяшев, Баженов, Облесимов и другие27.
В середине XVI века западная граница расселения мордвы дохо-
дила до правобережья Оки, восточная — до Суры, северная — до
окрестностей Нижнего Новгорода, южная — до верховьев Хопра. В
пределах этой этнической территории мордва проживала компакт-
но, составляя преобладающее большинство населения. Лишь в се-
верных и западных районах ее расселения имелись русские поселе-
ния, а в центральных и южных — татарско-мишарские. Со второй
половины XVI века картина расселения мордвы начинает меняться,
в мордовском крае возникает новая этническая ситуация, связан-
ная с расселением русских, миграциями мордвы в рамках коренной
этнической территории и участием ее в освоении других земель,
особенно поволжских.
В условиях полиэтничности возникали этнотопонимы — геогра-
фические названия, произведенные от этнонимов и несущие этно-
дифференцирующую функцию. Этнотопонимия наиболее широко
использовалась для номинации населенных пунктов, отражая по-
требность в различении их этнического состава (мордовского, рус-
ского, татарского). Этнотопонимы эти обычно бинарны, обозначая
мордовскую и русскую, мордовскую и татарскую, русскую и татар-
скую пару поселений. Этнический определитель, как правило, вы-
ступает в первой их части: Мордовское Баймаково — Русское Бай-
47
маково, Мордовское Вечкенино — Русское Вечкенино, Мордовское
Давыдово — Русское Давыдово, Мордовские Дубровки — Русские
Дубровки, Мордовская Козловка — Русская Козловка, Мордовское
Коломасово — Русское Коломасово, Мордовское Корино — Русское
Корине, Мордовское Маскино — Русское Маскино, Мордовская Па-
евка — Русская Паевка, Мордовские Парки — Русские Парки, Мор-
довские Полянки — Русские Полянки, Мордовская Пишля — Татар-
ская Пишля, Мордовские Юнки — Татарские Юнки, Татарское Ада-
ево — Русское Адаево, Татарское Акашево — Русское Акашево, Та-
тарская Велязьма — Русская Велязьма, Татарский Лундан — Русский
Лундан и т. п.
Вторая часть указанных этнотопонимов создавалась обычно са-
мими жителями — основателями данных поселений и старше пер-
вой (этноопределительной), возникавшей нередко под влиянием
русских переписей и других форм официального учета, свидетель-
ством чему является параллельное бытование официального и наро-
дного наименований: Мордовская Козловка — Каргоньшей, Мордов-
ская Паевка — Пою веле (морд, веле — село), Мордовские Дубров-
ки — Пумбра, Мордовские Парки — Парка, Мордовский Пимбур —
Пиньпора, Мордовское Коломасово — Коломаз веле, Мордовское
Маскино — Масканя и т. д.
С XVII века в источниках часто встречаются указания на убыль
крестьян и появление пустых дворов в мордовских деревнях, а
также сообщения о бегстве мордвы в другие места. Например, в
писцовой книге Дмитрия Пушечникова 1623/24—1625/26 годов
отмечалось, что в Алатырском уезде «сто сорок два двора пустых
мордовских, семьдесят восемь мест пустых, а с тех мест мордва
разошлись безвесно в разные городы в разных годех»28.
Одна из коренных причин сокращения ясашного крестьянства
заключалась в раздаче ясашных сел дворянам в виде поместий. К
увеличению недоимок и бегству крестьян в другие места, особенно
участившемуся в начале XVIII века, вело и введение подушной
подати, заменившей ясак, при котором за- основу обложения брался
двор. Так, 7 июня 1736 года Московская сенатская контора сообща-
ла Правительствующему Сенату в Санкт-Петербург, что «Саранско-
го уезда деревни Давыдовки мордва, которые платежом денег пол-
ожены на Ростовский-полк, бежали как мужеской, так и женской
пол все без остатку» 29.
Другая важная причина переселений мордвы — насильственная
экспроприация ее земель помещиками. Так, в 1595 году били челом
государю Федору Ивановичу Арзамасского уезда деревни Иванковы
мордва Девейко Кистянов с товарищами на помещиков пана Уль-
яна, а также детей боярских Дмитрия и Григория Кологривовых,
которые «перелесчи через межу, их землю перепахивают на-
сильством» 30.
«Старожильцы и сторонние люди», опрашивавшиеся по указу
48
царя Бориса Федоровича 24 сентября 1603 года в связи со «сметой
и мерой» земель мордвы деревни Досадино Курмышского уезда и
помещика Агафона Лопатина, сказали, что «в усадище дворы мор-
довские, а ныне теми дворами владеет сын боярской Огафон Лопа-
тин, а не ведают, по чему владеет... а по скаске сторонних людей
выгнал ис тех дворов мордву Огафон Лопатин»31.
Судя по наказу мордовских крестьян депутату от мордвы Саран-
ской, Пензенской и Петровской провинций Ф. Сараеву в государ-
ственную законодательную комиссию, переданному последним в
1767 году императрице Екатерине II, практика насильственных за-
хватов помещиками земель мордовских крестьян была весьма зна-
чительной. В наказе сообщалось, что «многие помещики, не боясь
Господа Бога и не страшась прав Ее Императорского Величества
указов, насильством своим» вотчинами новокрещен «завладели без
всяких крепостей, а прочие уже под видом якобы своей крепо-
стной, и отмежевали, до владения, и до пахания, и до покосов, и
до лесов той земли не допускают...»32. Теми же способами увели-
чивали свои землевладения монастыри помимо того, что само цар-
ское правительство щедро наделяло их пахотными, лесными,
водными угодьями и приписывало к ним целые мордовские поселения.
Крещение мордовского народа, проводившееся, по существу,
насильственными мерами, вплоть до запрета некрещеным прода-
вать соль, в основном, было закончено к середине XVIII века. Оно
также оказало немалое влияние на переселение отдельных групп
мордвы в более отдаленные и глухие районы страны. Несмотря на
то, что правительство за крещение предоставляло льготы, освобож-
дая на три года от податей и рекрутства, давало некоторые другие
преимущества по сравнению с некрещеными, мордовские кресть-
яне различными путями, вплоть до переселения в другие места,
уклонялись от принятия православия, справедливо видя в нем но-
вое средство их угнетения.
Тяжелое социально-экономическое положение мордовских
крестьян было главной причиной их массового участия в классовой
борьбе против эксплуататоров, особенно проявившейся в крестьян-
ских восстаниях XVIII—XIX веков как общероссийского масштаба,
так и местных (Первое Терюшевское восстание мордвы 1743—1745
годов под руководством Несмеяна Кривова и Пумраса Семенова,
Второе Терюшевское восстание 1808—1810 годов под руководством
Кузьмы Алексеева). После подавления крестьянских движений,
носивших, по существу, национально-освободительный характер,
повстанцы, спасаясь от репрессий, оставляли родные селения, бе-
жали на Дон, низовья Волги и Яик, в Заволжье и Сибирь.
Часть мордвы уходила в казачество. Так, проведенная в 1723
году перепись яицких казаков с целью определения «сколь давно
отцы их и деды на Яик пришли и чьи напред сего были» и после-
дующие допросы обнаружили большое разнообразие этой группы
49
казачества в этническом отношении. Здесь были не только рус-
ские, но и татары, мордва, марийцы и др. И хотя после этой пере-
писи правительство запретило «под смертной казнью» принимать в
ряды яицкого казачества «беглых людей и крестьян», данный указ
не всегда соблюдался.
Определенное влияние на миграции мордвы с ее исконной тер-
ритории оказало также и сектантство, в частности молоканство и
духоборство.
В результате длительных миграций к середине XIX века рассе-
ление мордвы приобрело смешанный характер как в коренном рай-
оне ее обитания, так и особенно за его пределами. Не только
народы Среднего Поволжья и русские, но украинцы и калмыки,
армяне и азербайджанцы, народы Сибири, Казахстана и Средней
Азии становились ее этническими партнерами. Включение мордов-
ской народности в состав Российского государства способствовало
расширению ее как социально-экономических, так и этнических связей.
Важным источником для анализа уровня развития экономики
мордвы в XVII веке, в период сложения всероссийского рынка,
служит Саранская таможенная книга за 1692 год, показывающая,
что саранский рынок был связан с городами Москвой, Арзамасом,
Темниковом, Вязниками, Саратовом, Муромом, Шуей, Переяслав-
лем-Залесским, Нижним Новгородом, Казанью, Суздалем, Вологдой,
Астраханью, Владимиром, Ярославлем, Кинешмой, Юрьевцем и др.,
селениями Арзамасского, Нижегородского, Пензенского, Владимир-
ского, Суздальского и других уездов. В этой книге впервые встре-
чается термин «мордовщина», который, как явствует из книги,
обозначал определенную территорию, относительно компактно за-
селенную мордвой, с одной стороны, и потоварное разделение тру-
да, с другой. В книге называются и населенные пункты, располо-
женные на этой территории (три в Саранском уезде, один в Крас-
нослободском присуде).
Рост торговых связей способствовал ломке натуральных отно-
шений. Причем, как свидетельствует Саранская таможенная книга,
участие мордовского населения в торгово-рыночных сделках было
нисколько не меньше, чем русского или татарского. Мордва торго-
вала хлебом, скотом, воском, пушниной, медом, хмелем, дровами,
изделями из дерева, кожей и др. При сборе «пятинных денег» в
Кадомском уезде в 1664-1667 годах государственным сборщикам
предписывалось «сыскивать про мордовские торги и промыслы и
которые мед покупают и иные товары и кто чем промышляет и
торгует и из ростов и из прибыли деньги наперед в мед дают» 33.
Из среды мордвы выделяется торгово-ростовщическая прослой-
ка, заметно увеличивается количество владельцев торговыми двора-
ми, мельницами, перевозами, кабаками и т. д. Встречаются указа-
ния о наличии весьма состоятельных посадских людей и ремеслен-
ников из мордвы, живших в Саранске, Нижнем Новгороде,
50
Арзамасе, Темникове и других городах. Правда, они, подобно мор-
довским князьям и мурзам, быстро обрусевали. Например, купцы
первой гильдии Кубанцевы в первой половине XIX века были запи-
саны в Саранске как русские, хотя известно, что они родом из мор-
довского села Перхляй 34.
Развитие экономических связей способствовало укреплению
мордовско-русских этнокультурных связей. Мордва все более при-
общалась к русской культуре, естественно воспринимая многие ее
элементы: более совершенные методы ведения сельского хозяйства,
некоторые элементы строительной техники, декоративно-приклад-
ного искусства, народной медицины. Влияние русской культуры
отразилось в верованиях и обрядах, костюме, народных блюдах и
напитках, в устно-поэтическом творчестве и музыкальных инструментах.
Мордовско-русские контакты привели к тому, что среди мордвы
стали широко бытовать наряду со своими и древнерусские языче-
ские имена. Еще до крещения, а затем и в ходе его, на их место
пришли христианские календарные имена, в основном, греческого
и древнееврейского происхождения, употреблявшиеся, как и у рус-
ских, с уменьшительным русским суффиксом -ка (ко). От этих
имен произошло множество фамилий мордвы, не обладавших, по
существу, ничем специфически мордовским, кроме разве широкого
бытования у нее: Аброськин, Агейкин, Васькин, Власкин, Герась-
кин, Григорькин, Давыдкин, Данилкин, Дарькин, Демяшкин, Денис-
кин, Дорожкин, Доронькин, Евстифейкин, Елисейкин, Еремкин, Ер-
мушкин, Еряшкин, Ефимкин, Захаркин, Зорькин, Ивашкин, Илюш-
кин, Исайкин, Карпунькин, Кирюшкин, Климкин, Кузюткин,
Купряшкин, Ларькин, Луконькин, Лушкин, Макаркин, Максимкин,
Мареськин, Меркушкин, Миронкин, Митрейкин, Назаркин, Наум-
кин, Нефедкин, Оськин, Пантелейкин, Потапкин, Пронькин, Родь-
кин, Ромашкин, Савкин, Семенкин, Сережкин, Степкин, Степуш-
кин, Тараскин, Терешкин, Тимошкин, Трошкин, Фадейкин, Федо-
сейкин, Федоткин, Федькин, Филаткин, Фролкин, Эрямкин,
Якушкин, Яшкин и т. п.
Складывание широкой экономической общности в рамках едино-
го всероссийского рынка, единой системы товарно-денежных отно-
шений, отсутствие каких-либо принципиальных отличий в уровне
развития мордовского и русского крестьянского хозяйства, смешан-
ное расселение, совместная борьба против общих угнетателей, тес-
но сблизив русских и мордовских трудящихся, способствовали вы-
работке у них сознания общности коренных этносоциальных инте-
ресов, вопреки реакционной политике господствующих классов,
направленной на взаимоотчуждение народов.
Русско-мордовские взаимоотношения на разных социальных
уровнях нашли яркое отражение в русской народной пословице,
записанной Н. А. Добролюбовым в середине прошлого века в Ни-
жегородской губернии: «С боярами знаться честно, с попами свято,
51
а с мордвой хоть грех, да лучше всех»35. Как сгусток русской
народной мудрости, пословица эта знаменательна прежде всего
тем, что раскрывает содержание русско-мордовских отношений на
разных социальных уровнях: «грех» — позиция царизма, господству-
ющих классов, православной церкви; «лучше всех» — отношение
русских трудящихся к трудящейся мордве. Простые русские люди
противопоставляли свои взгляды официальным, осуждали и высме-
ивали их. Пословица подчеркивает глубокую общность трудовых
людей независимо от их этнической принадлежности.
Попытки православной церкви наложить запрет на повседнев-
ные связи русского крещеного крестьянства с еще некрещеной
тогда мордвой оказались безуспешными. Как доносил Святейшему
Правительствующему Синоду епископ Нижегородский и Алатырс-
кий Дмитрий 16 мая 1743 года, «...неученые христиане (т. е. рус-
ские крестьяне — Н. М.) при их (мордвы — Н. М.) бесовских иг-
ралищах приходят обществом и скверным их жертвам приобщают-
ся, пьют и едят с ними заедино» 36.
Естественное сближение мордовских трудящихся с русскими,
трудящимися других народов Поволжья, их взаимопонимание, соли-
дарность складывались веками в процессе совместной жизни, труда
и классовой борьбы против всех форм угнетения. В ходе этого
процесса они постепенно преодолевали этническую разобщенность.
Мордовские повстанческие отряды Воркадина Чинкова и Мос-
кова Малкова участвовали в крестьянском движении начала XVII
века. С. Т. Разин в «прелестных письмах» обращался к русским
людям и татарам, чувашам и мордве. Народы Поволжья откликну-
лись на его призывы, героически сражались в рядах крестьянской
армии. Немало бойцов пало за волю. Не случайно царское прави-
тельство сразу же после подавления крестьянской войны проводило
учет податного населения. Так, переписная книга мордовских селе-
ний Алатырского уезда, составленная в 1671 году, показывает, что
из 106 мордовских деревень уезда в 58 учтены погибшие в сраже-
ниях с царскими войсками «на Кондарате» (60 человек), «под Сим-
бирском» (37 человек), «под Алаторем» (5 человек) и т. д. О многих
из них сообщалось: «убит в бунт», «в бунт сожжен в своей дерев-
не», «повешен за воровство», «збежал», «пропал безвестно», «про-
пал в бунт» 37.
Аналогичная перепись, проведенная в 1678 году в Темниковс-
ком уезде, свидетельствует и об активном участии темниковской
мордвы в этом народном движении, что подтверждается непосред-
ственными записями переписчика такого рода: «в бунте воровских
казаков убит», «в бунты воровских казаков пропал безвестно», «бе-
жал неведомо куды» и т. п.38. Сходная картина вырисовывается и
по другим уездам.
Еще больший размах приняла Крестьянская война под предводи-
тельством Е. И. Пугачева. Когда летом 1774 года он проходил по
52
территории Мордовии и вошел в Саранск, Мордовия стала ареной
крупных народных выступлений.
Содружество русских и мордовских трудящихся крепло также и
в борьбе с иноземными захватчиками за независимость своего оте-
чества — России. Несмотря на этническую дискриминацию, другие
формы угнетения, мордовские народные массы, присоединившись к
России, стали ее патриотами. В тяжелые годы польско-шведской
интервенции мордва вступала в ополчение К. Минина и Д. Пожар-
ского. Вместе с русскими мордовские воины громили наполеонов-
ских захватчиков. Как отмечал Н. М. Малиев, мордовские кресть-
яне живо интересуются не только «внутреннею жизнию России»,
они «со вниманием следят за текущими событиями за Дунаем и в
Западной Европе» 39.
Социальная структура мордовского народа в XVI—XVII веках
имела некоторую специфику, поэтому царское правительство счита-
ло необходимым, помимо местной администрации, единой для рус-
ских и мордвы, назначать в уезды для управления последней спе-
циальных должностных лиц — бортничьих и мордовских дел воевод,
мордовских голов, прикащиков (приказных), подьячих мордовских
дел, мордовских недельщиков, уставщиков, в чью компетенцию вхо-
дили не только чисто фискальные, но и административные, судеб-
ные и другие «мордовские дела».
Таким образом, первоначально в административном отношении
уезды на территории расселения мордвы имели двойное управле-
ние. Например, в Арзамасском уезде в XVII веке существовала
особая уездная администрация с обычным воеводским управлением
для русского населения (всех категорий), подчиненная Поместному
приказу, и уездная администрация для бортников и мордвы под
управлением бортничьих и мордовских дел воеводы с особой При-
казной избой, подчиненная Новгородской чети. Аналогичная карти-
на наблюдается в Саранском уезде, имевшем наряду с обычным
городовым воеводским управлением Приказ мордовских дел во гла-
ве с саранским мордовским головою.
Правда, следует сразу оговориться, что мордовские воеводы и
головы назначались для управления не только мордвой. По Ниже-
городскому, Арзамасскому, Алатырскому уездам им были подчине-
ны, кроме мордвы, бортники (русские), в Кадомском уезде — посоп-
ные крестьяне, также русские. Словом, власть их распространялась
и на некоторые категории немордовского населения, бывшего в
смысле тягла в одинаковом или сходном с мордвою положении.
По типу старых русских уездов каждый уезд с мордовским на-
селением подразделялся на станы, число которых зависело от раз-
меров и населенности уездов. Например, в XVII веке Арзамасский
уезд имел семь станов, Алатырский — три. В этническом отноше-
нии все станы также были смешанными. Так, в Утишном стане
Арзамасского уезда, по данным писцовой книги бортничьих и мор-
53
довских деревень этого уезда, составленной писцами В. Киреевым
и Г. Молчановым в 1677 году, было «бортничьих две деревни, да
бортничьих же и мордовских тринадцать деревень, да мордовских
тринадцать деревень, всего бортничьих и мордовских двадцать во-
семь деревень», в Залесном стане на тридцать девять мордовских
деревень приходилось ’ двенадцать смешанных (русско-мор-
довских) 40.
В процессе христианизации в наиболее крупных мордовских
деревнях строились церкви, и тогда они получали статус села.
Нередко таким селам давались новые официальные названия, под-
час церковного происхождения, а прежнее их наименование сохра-
нялось как второе (Никольское Овтодеево тож, Никольское Атема-
сово тож, Архангельское Чуварлейка тож, Архангельское Ризадее-
во тож, Архангельское Мордова тож, Воскресенское Кужендеево
тож, Ивановское Сычесево тож, Иваньково Киржеманы тож, Пок-
ровское Череватово тож, Рождественское Новлеи тож и т. д.).
Подобно русскому, мордовскому населению в станах позволя-
лось иметь выборных становых старост, являвшихся представителя-
ми мордвы перед вышестоящими властями вплоть до царя. Так, в
1671 году били челом царю «Темниковского уезду Подгородного и
Пичиполонского и Оксельского станов выборные мордовские ста-
ростишки Костеновка Бабишев, Ерка Скулатин, Киска Ветчанов и
всего Темниковского уезду мордва»41. Исходя из того, что число
старост, подавших челобитную, совпадает с числом станов Темни-
ковского уезда, можно считать каждого из них представителем
мордовского населения целого стана.
Наряду со становыми старостами по отдельным селениям име-
лись выборные деревенские (сельские) старосты, бурмистры, цело-
вальники, приставы, сотники, пятидесятники и десятники, зани-
мавшиеся сбором всякого рода податей, исполнением мелких тяжб.
Вплоть до начала XX века важным институтом, где в той или
иной мере сохранялись некоторые этносоциальные особенности
мордвы, была сельская (соседская) община, регламентировавшая на
основе обычного права некоторые стороны экономической, обще-
ственно-политической и культурно-бытовой жизни мордовского
крестьянства. Социальный состав мордовской общины был неодно-
роден еще до присоединения к России: Включение мордвы в рос-
сийский социальный организм значительно усилило процессы ее
дифференциации. Богатые и зажиточные дворохозяева, формально
«выборные», составляли опору властей, доминируя над «рядовыми»
общинниками.
Земледельческая соседская община, бывшая основой обществен-
ной структуры мордвы, все более приспособлялась сообразно гос-
подствующей в стране феодальной системе. В зависимости от час-
тных владельцев вплоть до отмены крепостного права находилось
не более десяти процентов мордовских крестьян. Основную же
54
массу их составляли «ясашные», затем «государственные» кресть-
яне, находившиеся в феодальной (крепостной) зависимости непос-
редственно от государства. Земли, которые они обрабатывали, и
бортные ухожаи, в которых занимались лесными промыслами, в
силу феодального права считались пожалованными им государем. В
пользу государя они должны были выплачивать феодальную ренту —
подать (натурой или деньгами), нести другие повинности, не поки-
дая этих земель.
В связи с нехваткой рабочих рук в состоятельных дворохозяй-
ствах практиковалось использование труда зависимых людей — при-
нятие во двор беглых крестьян, мордовских и' русских «бобылей и
захребетников», «приемышей». Имела место и покупка рабочей
силы, в частности бывших пленных «немчинов», «латышей», ока-
завшихся в России после польско-шведской интервенции начала
XVII века. Например, писцы Д. Пушечников и А. Костяев отмеча-
ли, что во дворе мордвина Коласа Тарханова из деревни Селище-
Тарханово был «купленной немец Мишка Яковлев», а во дворе
мордвина деревни Атяшёва Малуша Учаева «немчин Чурайко».
Чаще же «немчины» и «латыши» сами становились дворохозяева-
ми. Есть сведения о женитьбе их на мордовках42.
Писцовые и переписные книги фиксировали также наличие в
общинах приселенцев («пришлых людей») из других близких и от-
даленных мест, как мордвы, так и русских: в деревне Маресево
«мордва арзамасские прихотцы», в деревне Породеево «выхотцы из
деревни Кочкуровы», в деревне Ташкино «поселились мордва вы-
хотцы из разных городов и уездов: темниковцы, арзамасцы, соран-
цы», в Ризоватове — «деревни Пели мордва», в деревне Старая Вто-
русская поселились русские «пришлые люди» из Новгородского и
Суздальского уездов, в деревне Новое Вторусское Волчиха тож —
три двора пришлых русских крестьян из Суздальского, Нижегород-
ского и Костромского уездов, в деревне Селем — «мордва «Безсонко
и Жатка из бегов Терюшевской волости из деревни Малого Терю-
шина» и т. д.43.
Итак, вхождение мордвы в Российское феодальное государство
было сложным и длительным процессом, растянувшимся на не-
сколько столетий. Уже в период существования Киевской Руси
мордва находилась в сфере ее влияния. С XIII века началось непос-
редственное включение отдельных «мордовских мест» в состав раз-
личных русских княжеств (Владимиро-Суздальского, Нижегородско-
го, Рязанского, Московского), еще не объединенных в границах
единого Российского государства, а завершилось в конце XV века —
с образованием такового.
Вступление мордвы в Российское государство было явлением
глубоко позитивным, прежде всего, для самой мордвы, ибо оно
положило конец долговременному ее разобщению в пределах раз-
личных государств, дало ей большие возможности для обществен-
55
но-экономического, политического и этнокультурного прогресса. В
России мордва окончательно сформировалась в феодальную наро-
дность. Став частью российского социального организма, она тес-
нее сблизилась своей хозяйственно-культурной жизнью, обществен-
ным строем и семейным бытом с русским народом, значительно
обогатилась его более высокой культурой вопреки дискриминаци-
онной политике царского самодержавия. Мордовские материалы,
изученные нами, не позволяют согласиться с утверждением швей-
царского историка А. Каппелера о том, что с XVII века мордва, как
и другие народы Средней Волги именно в составе России, будучи
до этого в сравнении с русскими крестьянами «в лучшем экономи-
ческом положении», были обречены на «экономическую отста-
лость» 44.
Вхождение мордовского народа в состав России имело важное
значение и для русского народа, будучи существенным этапом в
развитии полиэтнического Российского государства, в дальнейшем
укреплении его могущества.
§ 5. Этноструктура мордвы в XIX—XX веках
Наиболее известными этноструктурными подразделениями мор-
двы в XIX — XX веках выступают эрзя и мокша, хотя их этниче-
ский статус как в прошлом, так и в этом столетии четко еще не
определен. Эрзяне и мокшане XIX—XX веков в современной этног-
рафической литературе обычно называются «частями», «подгруппа-
ми», «группами», «большими группами», «крупными группами», «основ-
ными группами», «значительными группами» мордовского народа.
Однако все эти термины, дающие в первом приближении некото-
рое представление о бинарности этноструктуры мордвы, в смысло-
вом отношении весьма растяжимы и неопределенны. Они не по-
зволяют понять принципиальную сущность указанных подразделе-
ний мордвы не только с их истоков, но даже в последние два
столетия.
Не совсем точен и термин «этническая группа», которым также
называют эрзю и мокшу, ибо в одних случаях им обозначают внут-
реннее подразделение этноса, обладающее самосознанием, в дру-
гих — «осколки» этноса. В связи с тем, что термин «этническая
группа» больше подходит для обозначения именно последних («ос-
колков» этноса), на наш взгляд, эрзю и мокшу правильнее считать
не этническими группами, а субэтносами, под которыми подразу-
меваются отмеченные специфическими чертами культуры совокуп-
ности людей внутри этносов, обладающие самосознанием.
Иногда эрзю и мокшу называют этнографическими группами
мордвы, что нельзя считать верным, ибо под таковыми в современ-
ной этнографии принято понимать те локальные (внутренние) под-
56
разделения этноса-народа, у которых имеются отдельные специфи-
ческие элементы культуры, но которые обычно не осознаются людь-
ми, составляющими их, т. е. в отличие, к примеру, от субэтносов,
не обладают самосознанием, отражающимся в этническом самоназ-
вании. Данный показатель (самосознание) и служит основным кри-
терием при разграничении этнических и этнографических общно-
стей вообще. Если этническая общность обладает самосознанием,
то этнографическая общность им не обладает и может быть выяв-
лена лишь путем специальных этнографических исследований. Для
эрзи и мокши такое самосознание характерно.
В научной литературе о мордве до сих пор бытует мнение, что
кроме эрзи и мокши, она включает еще несколько аналогичных им
этнических общностей, таких, как каратаи, терюхане и шокша.
Причем во многих работах, разного рода справочниках, как нечто
само собой разумеющееся, термины «каратаи», «терюхане», «шок-
ша» выдаются за этнонимы. Возникает замкнутый круг, в котором
повинна, если так можно выразиться, магия этнонима: ведь приня-
то считать, что коль скоро есть этнонимы, то есть и разные этни-
ческие общности, ими обозначаемые.
Как известно, история этнонима и история его носителей, не
составляя одно и то же, тесно связаны между собой. Поэтому,
прежде чем ответить на вопрос, можно ли считать этнонимами
термины «каратаи», «терюхане» и «шокша», а те группы населе-
ния, которые ими обозначаются в научной литературе, этнически-
ми общностями, следует рассмотреть историю образования этих
групп мордовского населения. Начнем с «каратаев».
Наиболее ранним автором, писавшим о «каратаях» является
И. И. Лепехин. Сам он, правда, среди них не был, а узнал о них,
как он сообщает, со слов мордвы других мест: «Они еще сказывали
нам о... роде мордвы, которых каратаями называют и которых толь-
ко три деревни в Казанском уезде находятся»45. Дальнейшие ис-
следования показали, что «каратаи» действительно представляют
собой этнографическую группу мордвы, воспринявшую в результате
длительного проживания среди татар их язык, некоторые элементы
культуры и быта, но не утратившую мордовского самосознания46.
По вероисповеданию они были с XVIII века православными, что
также в определенной степени сдерживало их татаризацию.
И в настоящее время «каратаи» живут в трех ныне небольших
деревнях (Мордовские Каратаи, Заовражные Каратаи и Шершалан)
Камско-Устьинского района Татарстана, считают себя мордвой, но
уже не помнят, мокшей были их предки или эрзей. Татары сосед-
них с ними сел называют их этнонимом мукшилар, т. е. мокша,
русские — мордвой. Они хорошо владеют татарским языком.
В наши дни в культурном отношении каратайская мордва все
более сближается с русскими, чему способствует совместная рабо-
та, школьное обучение, смешанные браки и др. По данным посемей-
57
ного обследования, проведенного нами в деревне Мордовские Кара-
там в 1976 году, мордовско-русские семьи составляли 6,7 процента
всех семей, мордовско-татарские—2,2 процента. В 1958 году чис-
ленность мордвы в указанных селениях доходила до тысячи чело-
век, к 1976 году она снизилась до трехсот, что обусловлено рядом
причин, среди которых, пожалуй, наиболее существенной является
миграция в города.
Каратайская мордва четко различает название своего селения и
этническое самоназвание. «Каратаи — наша деревня. Мы себя зо-
вем мордвой... Каратаями мы себя не называем и никто нас так не
называет. Говорят, вон каратаевские, т. е. из деревни Каратаи. А
насчет нации мы — мордва» 47. Топоним Каратаи происходит от од-
ноименного гидронима. Так именуется речка, на которой стоит
деревня Мордовские Каратаи.
«Терюхане» — этнографическая группа мордвы, скорее всего
эрзянская, жившая в прошлом в Терюшевской волости Нижегород-
ского уезда Нижегородской губернии (ныне Дальнеконстантинов-
ского района Нижегородской области) — к началу XX века пол-
ностью обрусела.
Вплоть до середины XVIII века терюшевская мордва оставалась
некрещеной, что не мешало ей иметь тесные контакты с окружа-
ющим русским населением. К этому времени процесс обрусения
терюшевской мордвы зашел уже довольно далеко. Она позабыла
родной язык, перейдя на русский, хотя еще весьма прочно сохраня-
ла мордовское самосознание, дохристианские верования и обряды.
Общение их на русском языке дало основание епископу Нижего-
родскому и Алатырскому Дмитрию, ревностно занимавшемуся сре-
ди них миссионерством, утверждать, что терюшевские некрещены
«...называются мордвою ложно, понеже они мордвою никогда не
бывали и мордовского языка не знали и не знают, а говорят как
суздальские и ярославские мужики»48. При встрече с ними ниже-
городского губернатора князя Друцкого, интересовавшегося, почему
они, если они действительно мордва, не говорят по-мордовски, они
отвечали:
«...деды и отцы наши мордовского языка не знали и мы не зна-
ем, говорим исстари по-русски...»49.
Во второй половине прошлого века терюшевское мордовское
население находилось на завершающей стадии обрусения, а в пер-
вых десятилетиях XX века полностью утратило мордовское само-
сознание, окончательно трансформировавшись в состав русского
этноса. Поэтому считать в настоящее время эту группу ныне уже
русского населения этнографической группой мордвы нельзя.
Слово терюхане не было этническим самоназванием терюшевс-
кой мордвы, не использовалось в качестве этнонима и со стороны
русских соседей. По происхождению оно связано с названием Те-
рюшевской волости, которое само, в свою очередь, восходит к то-
58
пониму Большое Терюшево — названию села, бывшего центром во-
лости.
Слово шокша в этнонимическом значении стало использоваться
некоторыми авторами сравнительно недавно, в последние два-три
десятилетия, для обозначения эрзян Теньгушевского и Торбеевско-
го районов Мордовии. В настоящее время они проживают в
15 населенных пунктах Теньгушевского района (Баево, Березняк,
Вяжга, Дудниково, Коляево, Кураево, Малая Шокша, Мельсетьево,
Мокшанка, Нароватово, Сакаево, Стандрово, Шелубей, Широмасо-
во, Шокша) и в пяти Торбеевского (Дракино, Кажлодка, Майский,
Федоровка, Якстере Теште), составляя около десяти тысяч человек.
Находясь длительное время в близком соседстве с мокшей, ука-
занная группа эрзян подверглась значительному ее влиянию в язы-
ке, некоторых элементах быта и культуры50. Но влияние это все-
таки оказалось не настолько глубоким, чтобы привести к утрате
ими эрзянского самосознания. Судя по материалам посемейного
обследования жителей села Шокша, проведенного нами в 1979
году, некоторым из них известно, что иногда, например, в печати,
их называют «мордвой-шокшей» или просто «шокшей». Сами же
они относят себя к эрзе. «Мы — эрзяне, и говор у нас эрзянский.
Но в нашем говоре есть слова, которых в эрзянском языке нет. Мы,
например, ложку называем куцю, а ты — пенч, овцу называем уча,
а ты — реве. Я работаю водителем, много езжу, часто бываю в селе
Барашево нашего же района, там живут мокшане, они также гово-
рят куцю, уча» 51.
Слово «шокша» не используется как эндоэтноним или экзоэтно-
ним. Сама себя эта группа мордвы называет «мордвой», «мордвой-
эрзей», «эрзей», соседние мокшане именуют их чаще «эрзей», рус-
ские — «мордвой». Шокшей называется приток реки Мокши и село
на его берегу. От гидронима Шокша и произошло название села. В
исторических документах есть упоминания и о деревне Русская
Шокша (ныне деревня Рязановка Ермишинского района Рязанской
области), в которой проживают русские. Она расположена рядом с
мордовским селом Шокша.
Часть мордвы-эрзи с территории, входящей в теперешний Тень-
гушевский район, переселилась в XVII веке примерно на сто кило-
метров юго-восточнее на территорию ныне Торбеевского района в
среду мокши, основав там два села — Дракино и Кажлодка. Позднее
из первого выделилась деревня Федоровка, а из второго — поселки
Якстере Теште и Майский. Жители всех этих поселений сохрани-
ли до сих пор эрзянское самосознание.
Итак, все три рассмотренные группы мордвы не могут считать-
ся этническими или субэтническими образованиями, так как они
не обладают специфическим самосознанием, а представляют из
себя этнографические группы. Термины «каратаи», «терюхане»,
«шокша» нельзя признать за этнонимы или субэтнонимы, они — ти-
59
пичные псевдоэтнонимы книжного происхождения, бытующие толь-
ко в литературе, народу неизвестные. В настоящее время в этно-
структуре мордовского народа выделяются два субэтноса (эрзя и
мокша) и две этнографические группы (теньгушевская мордва и
каратайская мордва).
§ 6. Этнические процессы у мордвы
и трансформация ее в капиталистическую
народность
Этнические процессы у мордвы привлекали внимание исследо-
вателей еще в дореволюционное время. Но тогда они изучались
односторонне. Много писали об ассимиляции мордвы и почти со-
всем не обращали внимания на ее консолидацию. Это и понятно,
так как политика самодержавия была направлена не на поддержку
этнической консолидации, этнического самосознания нерусских
народов, а на их ассимиляцию. В дворянско-буржуазной историо-
графии этнические процессы рассматривались, в основном, с точки
зрения великорусско-националистических позиций. Дворянско-бур-
жуазные идеологи в России пропагандировали «теории» о народах
«исторических» и «неисторических», «культурных» и «некультур-
ных», «творческих» и «неспособных к творчеству», обреченных на
духовное прозябание, скорое окончательное обрусение. Они отрица-
ли какое-либо положительное значение, в частности, мордовской
культуры, тенденциозно преувеличивали ее отсталость.
Со страниц реакционной печати не сходили утверждения о
вымирании мордвы, ее скором бесследном исчезновении, полном
обрусении. «Недалеко то время,— вещал, к примеру, А. Мартынов в
«Нижегородских губернских ведомостях»,— когда мордовское племя
совершенно сольется с великорусским и след его исчезнет. Надо
пожелать этого и другим финским племенам, более упорным в
своей народности, каковы чуваши, черемисы и прочие. Жаль следа
исторических народов, оставивших памятники письменности и
искусств: когда же подобные, упоминаемые нами, народцы, почти
полудикие, поглощаются сильнейшим и более образованным племе-
нем — жалеть тут не приходится. Одно должно пожелать, чтобы
многочисленные ручьи племен, разбросанных по России, поскорее
слились в одно славянское море»52. «Вообще же, должно заме-
тить,— писал в «Самарских епархиальных ведомостях» М. Гребнев,—
дело обрусения мордвы приходит к концу: еще какая-нибудь сотня
лет, и от мордовского имени в Самарском крае останется одно
воспоминание» 53.
Так ли было на самом деле или бойкие на прогнозы царские
ассимиляторы выдавали желаемое за действительное?
Нельзя, конечно, полностью отрицать определенные ассимиля-
60
тивные явления как результат многогранного, в основном, естес-
твенного процесса русско-мордовского этнокультурного сближения,
обусловленного всем ходом социально-экономического развития
страны. Они имели место в действительности и были, кстати ска-
зать, обоюдными, хотя вопрос об ассимиляции русских мордвой, их
мордвинизации в науке до сих пор не нашел достаточного осве-
щения.
Проанализируем главнейшие причины, обусловившие развитие
ассимиляционных процессов среди мордвы. Сразу заметим, что они
заключались не в «склонности мордвы к обрусению» и не в «осо-
бенной способности русских русифицировать племена, с которыми
они сталкиваются», как считали некоторые дореволюционные уче-
ные и писатели.
Определенное влияние на ассимиляционные процессы оказала
политика царизма, отразившаяся особенно в христианизации и
системе народного просвещения. Христианизация мордвы, о кото-
рой подробнее будет сказано ниже (в главе XIII), имевшая извест-
ные негативные стороны, в то же время сближала ее с русским
населением. Единство веры было важным фактором, облегчавшим
межэтнические контакты, в том числе и смешанные браки, кото-
рые особенно резко изменяли традиционный быт.
Обрусительные задачи школьного образования царской России
особенно четко сформулировал граф Д. А. Толстой, занимавший в
1866—1880-х годах пост министра народного просвещения. «Конеч-
ной целью образования всех инородцев, живущих в пределах наше-
го отечества,— указывал он,— бесспорно, должно быть обрусе-
ние...» 54.
И тем не менее роль школы в ассимиляции мордвы не надо
переоценивать по той причине, что большинство мордвы было не-
грамотным. Так, по данным Всероссийской переписи населения
1897 года, среди мордвы Пензенской губернии грамотность состав-
ляла у мужчин —11,1 процента, у женщин —1,5 процента (у русских
соответственно: мужчин—23,7, женщин —6,3 процента)55.
Пожалуй, одной из наиболее важных причин, ускорявших тече-
ние ассимиляционных процессов у мордвы, было исторически сло-
жившееся смешанное мордовско-русское расселение. Если в право-
бережье Волги мордва проживала, в основном, в этнически одно-
родных селениях, то в Сибири, на территории Казахстана, куда
мигрировала, главным образом, в конце XIX— начале XX века, в
Закавказье она проживала обычно в смешанных селениях, состав-
ляя в них, как правило, меньшинство, что, естественно, облегчало
ассимиляцию. В дореволюционной России мордва не только ни в
одной губернии, но и ни в одном из уездов не составляла большин-
ства населения.
Но было бы неправильно думать, что в условиях дореволюцион-
ной России происходила лишь односторонняя ассимиляция мордвы
61
русскими, и полностью отрицать обратный процесс, т. е. ассимиля-
цию русских мордвой, их мордвинизацию. Правда, некоторые доре-
волюционные авторы, сталкиваясь в жизни с такими фактами, счи-
тали их не только «едва мыслимыми», но просто «аномальными»,
даже «противоестественными», и по-своему искренне поражались
тому, как это в ряде сел «...мордва не только крепится, устойчиво
оставаясь мордвой, но и сверх того, еще ассимилирует в мордву
русских поселенцев среди них»56.
Мордвинизация обычно происходила в тех смешанных мордовс-
ко-русских селениях, где русские составляли меньшинство или же
проживали среди мордвы дисперсно. Например, в мордовском селе
Иванцеве Лукояновского района Нижегородской области одна из
улиц называется Рузынь пе (Русский конец, порядок)57. Как расска-
зывали мне старожилы, она была основана переселенцами из Ор-
ловской. губернии, которых туда поселил бывший владелец села
граф Протасов-Бахметьев.
Более точные сведения о времени заселения Русского порядка
имеются в письменных источниках, в частности в рапорте священ-
ника Иванцевского прихода К. Добротворского от 1886 года Ниже-
городскому миссионерскому комитету. «Приход села Иванцева,— го-
ворится в нем,— состоит из мордвы племени эрзя в количестве 2202
душ обоего пола, именно: в Иванцеве 1284 души и в деревне при-
ходской Шандрове 918 душ. В селе Иванцеве в числе мордвы есть
до 30 семейств русских, переведенных сюда помещиком из Орлов-
ской губернии лет 60 назад. Но эти русские семьи, поселившись в
мордовском селе, омордовились вследствие того, что стали прини-
мать в свои семьи мордву. В настоящее время чисто русскими
остаются только старики и старухи из переселенцев душ до 50,
остальные же члены так называемых русских семейств, родившись
от русского и мордовки, или наоборот, и живя среди мордвы, усво-
или мордовские привычки и язык» 58.
Потомки этих бывших русских сохранились до сих пор. К их
числу жители относят Малышевых, Александровых, Сляктевых,
Урняевых. Но все они считаются (или сами себя считают) чистой
мордвой.
Аналогичный пример мордвинизации был зафиксирован в селе
Пикшень Лукояновского уезда Нижегородской губернии (ныне
Большеболдинского района Нижегородской области). Отвечая на
запрос Нижегородского миссионерского комитета о составе насе-
ления и состоянии религиозности своих прихожан, священник
А. Раевский сообщал в 1886 году: «Приход села Пикшень состоит
из 1500 (735 мужских и 765 женских) душ мордвы племени эрзя, в
том числе 11 семейств русских, часть коих переселена помещиком
лет 80 назад из с. Пустошки Сергаческого уезда, а часть из его же
имения села Гнездникова Орловской губернии. Эти русские семей-
ства наполовину уже омордовились и представляют из себя какую-
62
то смесь мордово-руссов и в домашнем быту и в религиозных по-
нятиях: преобладающий язык мордовский, а религиозные понятия
представляют смесь христианства, мордовского язычества и рус-
ских народных суеверий» 59.
В последующем указанные семьи полностью омордвинились.
Проведенное нами в этом селе в 1979 году посемейное обследова-
ние показало, что в настоящее время в нем проживает пять рус-
ских семей, но это — семьи недавно прибывших туда молодых спе-
циалистов, а все остальное население — мордва.
Приведенные факты ассимиляции русских мордвой не един-
ственные в своем роде, но в целом, бесспорно, мордивинизация
русских происходила в гораздо более скромных масштабах, чем
обрусение мордвы, что не в последнюю очередь объясняется и
разной численностью этих народов.
Имеются данные и о случаях мордвинизации чуваш и татар.
Так, в с. Урюм Тетюшского уезда Казанской губернии (ныне Те-
тюшского района Татарстана) раньше проживали чуваши, но в
конце XVII века они смешались с поселившеюся здесь мордвою,
«...потеряли свой природный тип и характер, так что о чувашах
сохранилось только одно предание» 60.
В мордовском селе Дубровки Петровского уезда Саратовской
губернии в 1920-х годах проживало несколько татарских семей,
переселившихся туда из деревни Усть-Узы-Мурзы этого же уезда.
Они говорили почти исключительно по-мордовски, хотя знали и
татарский. «Эти несколько семейств,— писал М. Т. Маркелов,— так
слились с мордвой, что трудно отличить их. Мордва, приняв их в
свое общество, стала уже забывать их принадлежность к другой
народности»61.
В тех же селениях, в которых чуваши или татары составляли
большинство, мордва, в свою очередь, подвергалась в той или иной
степени чувашизации или татаризации. Совместное проживание
представителей разных народов в одних селениях настоятельно
требовало знания языка соседа или языка межэтнического обще-
ния. Так, в селах Трехбалтаево, Большое Батырево и Балабаш-Ну-
русово Буинского уезда Симбирской губернии (ныне Батыревского
и Шемуршинского (Трехбалтаево) районов Чувашии), где мордва
проживала совместно *с чувашами, заметно проявлялось влияние
чуваш. В школах мордовские дети обучались на чувашском языке,
имелись случаи выхода замуж мордовских девушек за чувашей G2. А
название села Трехбалтаево, как рассказывали нам старожилы,
произошло от того, что основатели селения (чуваши, мордва, рус-
ские) с самого начала говорили («болтали») на трех языках (чуваш-
ском, мордовском, русском).
В селе Чувашская Кулатка Хвалынского уезда Саратовской гу-
бернии, где основную массу жителей составляли чуваши, имелось
70 мордовских семей. Здесь как чуваши, так и мордва в большин-
63
стве своем знали оба языка63. Подобная картина зафиксирована
нами в селе Малые Кармалы Ибресинского района Чувашии, где
21,3 процента всех браков, в которые вступила мордва этого села,
составляют мордовско-чувашские браки (по обследованию на 1980
год). В смешанных мордовско-чувашских семьях общение на трех
языках (мордовском, чувашском и русском) является обычным.
Особо следует сказать о мордовском населении Закавказья,
оказавшемся там в 30-х годах прошлого века в весьма необычной
для него этнической и географический среде, наложившей сильный
отпечаток на всю его хозяйственную, общественную и культурную
жизнь. Это были мордва-молокане, ставшие последователями дан-
ной секты у себя на родине в эрзянских селах Шантала и Малый
Толкай Саратовской губернии и других губерний Европейской
России.
Царское правительство и православная церковь, обеспокоенные
ростом молоканства, в своеобразной форме отражавших крестьян-
ское недовольство крепостническим режимом, санкционированным
православием, разработали целую систему церковно-полицейских
преследований сектантов, вплоть до их принудительной высылки
на окраины империи, в том числе и в Закавказье, присоединенное
к Российской империи в ЗО-х годах XIX века. Осуществлению этой
политики неожиданно помогла проповедь самих молоканских «про-
роков», провозгласивших наступление кончины мира в 1836 году.
По сообщению епископа Саратовского Якова, они ходили по дерев-
ням с завязанными через плечо белыми платками, в сопровожде-
нии «голосистых девиц», певших религиозные псалмы и, в свою
очередь, призывали крестьян отправляться на Кавказ, к Арарату-
горе, к которой, как повествует библейская легенда, причалил Ной
на своем ковчеге во время всемирного потопа и спасся. Молокан-
ские пророки призывали воздвигнуть под Араратом «Новый Иеруса-
лим»— тысячелетнее царство божие для «избранных», т. е. мо-
локан 64.
К 1836 году в Закавказье собрались огромные толпы молокан.
Они ждали чуда — пришествия «истинного избавителя». Но когда
этот роковой год наступил, а «истинный избавитель» не явился к
указанному месту, чудо не свершилось, они были в отчаянии. Без
дома и почти без хлеба, молокане проклинали своих «пророков».-
Вести о нападении горцев заставили их искать себе убежище. В
Закавказье появляются первые русские и смешанные русско-мор-
довские поселения, в том числе на территории Армении (Саратов-
ка, Александровка, Михайловка, Никитино, Головино, Новый Дили-
жан, Фонтан, Ахта и др.). Мордовскими поселенцами — выходцами
из сел Шантала и Малый Толкай Саратовской губернии на берегу
озера Севан была основана деревня Надеждино, ныне село Шоржа
Красносельского района Армении.
Мордва Закавказья стала строить по местным традициям камен-
64
ные или глинобитные дома-плетенки с плоской крышей, ездить
верхом и возить поклажу на ослах, доить овец и делать из овечьего
молока сыр «пендирь», говорить на нескольких языках (мордовском,
русском, армянском, азербайджанском). Местные народы (армяне,
азербайджанцы и др.) называли молокан не русскими и мордвой, а
просто молоканами, придав этому конфессиониму характер этнони-
ма. Так, жительница села Шоржа, мордовка, уверяла меня, что
«молокане — малая нация» 65. Идентичное явление было характерно
и для духоборов, другой распространенной в XIX веке секты, пос-
ледователи которой тоже ссылались на Кавказ. Очевидно, такое
этническое самосознание формировалось не только под влиянием
религиозного сектантства, но и полиэтнического состава молокан-
ских и духоборческих общин. В рядах последних также имелась
мордва 66.
Постоянные столкновения с собственной разбогатевшей вер-
хушкой и самодержавными властями привели к тому, что рядовые
молокане стали готовиться к эмиграции из России. К этой мысли
они, видимо, пришли не без влияния духоборов, которые, получив
согласие Министерства внутренних дел, выехали в 1898—1899 годах
в Канаду (всего переселилось до 7500 человек). В течение
1901 — 1911 годов свыше 3500 молокан эмигрировали в Калифорнию
(США) и около 1000—в окрестности Сан-Франциско. Основная их
миграция шла из Закавказья. В настоящее время большинство мо-
локан в США проживает в Лос-Анджелесе («прыгуны») — около
15 тысяч и в Сан-Франциско («постоянные») — около 2 тысяч б7. Как
рассказывали мне старожилы-шоржинцы, среди молокан, отправив-
шихся за границу, было немало мордвы. Некоторые из них или из
их потомства за последнее время стали приезжать в качестве ту-
ристов на Родину, чтобы встретиться с родными, посетить собра-
ния молокан, ведут с ними переписку и т. д.
Тесные этнические взаимосвязи русских и мордвы, проживание
мордовского меньшинства в среде русского большинства в смешан-
ных русско-мордовских селениях Закавказья, межнациональные бра-
ки, молоканство, единые социальные судьбы привели к тому, что
мордва в этих селениях обрусела. Что касается мордвы с. Шоржа,
то она до сих пор сохраняет не только этническое самосознание,
но и родной язык, многие мордовские традиции.
Рост аграрного перенаселения, распад под воздействием капи-
талистических отношений мордовской сельской общины ускоряли
миграционные процессы, направлявшиеся преимущественно в Си-
бирь. Миграции в города были незначительными. Туда направлялась
не только пролетаризирующаяся часть мордовского крестьянства,
но и разбогатевшая кулацкая верхушка. Отход в крупные промыш-
ленные центры способствовал росту политической сознательности
крестьян-отходников.
Под влиянием новых, развивавшихся капиталистических отно-
Заказ № 1361
65
шений усилилась социальная дифференциация в сельской общине,
ускорялось ее разложение. «Мордва,— писал в 1870-х годах
В. Н. Майнов,— знает цену деньгам, а как народ предприимчивый,
она ценность денег повысила до чрезвычайности. Повелось так
здесь, как и везде, что деньги взаймы дает тот, кто живет побогаче
и успел накопить капитал; таких хозяев по мордовским селам
встретить не редкость...»68.
Богачи-предприниматели скупали земли, занимались хлеботор-
говлей, открывали собственные лавки, содержали постоялые дворы,
водяные и ветряные мельницы, пасеки, арендовали лесные участки
для промышленной разработки леса, эксплуатировали обедневших
односельчан, скупая по дешевой цене у кустарей изделия их ремес-
ла. Например, в конце прошлого века крестьянин мордовского села
Журавкина Спасского уезда Тамбовской губернии (ныне Зубово-
Полянского района Мордовии) П. Буланов владел, кроме надельной
земли, 498 десятинами еще и купленной, из которых 122 десятины
были под пашней, сдаваемой им в испольную аренду, 150 десятин —
под строевым и дровяным лесом, столько же — под сенокосом. Он
имел водяную мельницу, шесть рабочих лошадей, двух быков, пять
волов, тридцать коров, семь телок и тридцать телят. В его хозяйст-
ве было занято пять наемных рабочих. Кроме пашни, он сдавал в
денежную аренду часть сенокоса и леса69.
Из среды мордвы выделялись состоятельные купцы и промыш-
ленники. Так, торговая деятельность купцов первой гильдии Пись-
меровых (происхождением из мордовского села Ардатова ныне
Дубенского района Мордовии) началась еще в первой половине
XIX века, а в пореформенное время они уже были крупными по-
ставщиками хлеба в северо-западные губернии России, заводчика-
ми и землевладельцами. Торговые обороты Письмеровых доходили
до трехсот тысяч рублей в год. В суконной промышленности были
известны фабриканты Казеевы (происхождением из мордовской
деревни Кельгенино ныне Зубово-Полянского района Мордовии),
промышленные предприятия которых изготовляли более полутора
миллионов аршин сукна в год и могли снабдить шинельным сукном
всю армию России. В конце 90-х годов прошлого века одна Ширин-
гушская фабрика, что ныне на территории Зубово-Полянского рай-
она, вырабатывала около трехсот тысяч аршин сукна в год на сум-
му до полумиллиона рублей 70.
Особенно значительные капиталы растущей мордовской торго-
во-промышленной буржуазии и наиболее крупные контингенты
мордовского пролетариата концентрировались в лесной промышлен-
ности. Другой отраслью промышленности, имевшей большое значе-
ние в капитализации экономики мордвы, был железнодорожный
транспорт, и в первую очередь Московско-Казанская железная до-
рога, проложенная по основной территории расселения мордвы, как
мокши, так и эрзи. В 1893 году началось движение поездов от
66
Москвы до Рузаевки, в 1895—от Рузаевки до Пензы, в 1901—от
станции Тимирязеве (ныне Красный Узел) до Арзамаса, в 1903—от
Арзамаса до Нижнего Новгорода.
Несмотря на частичное сохранение полукрепостнических пере-
житков, капиталистические отношения накануне 1917 года домини-
ровали в мордовской деревне. Их активному проникновению спо-
собствовали отделения Азиатского банка в Саранске и Санкт-Пе-
тербургского международного коммерческого банка в Рузаевке.
В последней четверти XIX века появляется мордовская интелли-
генция, которая, в основном, готовилась в Казанской русско-ино-
родческой учительской семинарии, открытой в 1872 году. В 1876
году ее закончил и затем работал преподавателем мордовской груп-
пы начальной школы при этой семинарии А. Ф. Юртов, ее выпуск-
ником был языковед и этнограф М. Е. Евсевьев (1864 —1931). Казан-
скую семинарию закончил в 1909 году и первый мордовский поэт
3. Ф. Дорофеев. В ней учились известные потом деятели культуры
и просвещения мордовского народа Е. В. Скобелев, М. И. Наум-
кин, И. Ф. Прокаев, Л. П. Кирюков, П. С. Глухов, И. П. Кривошеев,
С. Г. Потапкин и др. В 1906 году закончил Московское училище
живописи, ваяния и зодчества С. Д. Нефедов, впоследствии вая-
тель с мировым именем, подписывавший свои скульптуры псевдо-
нимом Эрьзя (1876 —1959). Выбор мордовским скульптором в каче-
стве псевдонима этнонима эрзя также является свидетельством
роста национального самосознания, стремления к национальному
самоутверждению.
Начинают издаваться на мордовских языках первые книги,
правда, преимущественно религиозного содержания, делаются по-
пытки ввести школьное обучение и церковное богослужение на
мордовских языках. В 1906 году в Саранске появилась первая пе-
чатная газета на русском языке «Мужик». Ее редактором и издате-
лем был учитель-мордвин В. В. Бажанов, уроженец села Курилова
ныне Ромодановского района Мордовии. Газета смело бичевала
произвол местных властей и пользовалась большой популярностью
среди трудящихся города и уезда. Вскоре она была запрещена, а ее
редактор сослан в Вологодскую губернию. Возвратясь из ссылки,
В. В. Бажанов в 1912 году открыл новую газету «Саранские вести».
Но и это издание в конце того же года было запрещено властями,
а его издатель и редактор вновь подвергнут преследованиям.
После февральской революции в России наблюдался рост наци-
ональных движений, 15—22 мая 1917 года в Казани проходило «1-е
общее собрание мелких народностей Поволжья», в работе которого
принимало участие свыше пятисот человек из чувашей, мордвы,
марийцев, удмуртов, калмыков, крещеных татар, коми-зырян и
коми-пермяков, в большинстве учителя. Рассмотрев вопрос о мест-
ном самоуправлении, оно рекомендовало будущему Учредительному
собранию установить в России демократическую республику с
67
предоставлением всем малым народностям культурной автономии.
20 мая 1917 года на заседании мордовской секции собрания че-
тырнадцатью членами-учредителями было основано Мордовское
культурно-просветительное общество, председателем которого из-
бран М. Е. Евсевьев, человек демократических воззрений, ученый-
просветитель. Демократически настроенная часть мордовской ин-
теллигенции была представлена, кроме М. Е. Евсевьева, Ф. Ф. Со-
веткиным, П. С. Глуховым (секретарь общества) и некоторыми
другими. Членами правления «с правом, в случае надобности, заме-
ны председателя», были избраны Ф. Ф. Советкин, В. Н. Ка-
люжнов, Ф. К. Садков, Ф. П. Стрелков, М. М. Кузьмин, казначеем —
Е. Б. Буртаев.
19 августа 1917 года учредители Мордовского культурно-просве-
тительного общества приняли и разослали «Воззвание к мордовско-
му народу», в котором сформулировали свои цели, в основном,
созвучные решениям Первого собрания народностей Поволжья,
поддержавшего Временное правительство.
«Граждане эрзя и мокша! — говорилось в воззвании.— В Казани в
мае 1917 года во время Общего съезда мелких народностей По-
волжья создалось Мордовское культурно-просветительное общество.
Цель Общества — объединение интеллигентных и народных сил
мордвы для подготовки народа к жизни при новом государственном
строе и поднятия культурного состояния мордвы. Общество, как
недавно возникшее, имеет пока мало членов, и бедно культурными
силами, но учредители Общества надеются, что то великое и свя-
тое дело, дело просвещения своей нации, привлечет всех созна-
тельных мордвов в члены и всю интеллигентную мордву в сотруд-
ники Общества. Учредители Общества надеются, что мордовская
интеллигенция не ограничится одною записью в члены Общества,
а всячески будет содействовать на местах проведению целей и
задач Общества» 71.
Воззвание призывало мордовскую интеллигенцию создавать мест-
ные организации наподобие Мордовского культурно-просветитель-
ного общества в Казани, «воспитывать в своем народе любовь ко
всему родному», «знакомить мордву с ее прошлым, бытом, нравами
и читать мордовские произведения, к изданию которых приступило
Общество», собирать в школьные библиотеки книги на мордовском
языке, создавать, где есть возможность, национальные хоры и т. д.
По настоянию мордовских церковников в воззвании были отра-
жены и религиозные цели. «Религия,— провозглашалось в нем,—
есть святая святых души человека, поэтому весьма желательно вве--
дение богослужения на родном языке. В настоящее время пусть
священники говорят мордве проповеди на родном языке. Великую
пользу принесут они этим религии и национальному делу» 72.
Отмечая далее, что Общество «бедно денежными средствами»,
учредители его обращались к сочувствующим «придти на помощь
68
ему денежными пожертвованиями как из личных средств, так и
путем сбора по подписным листам среди мордвы и устройства
спектаклей и вокально-музыкальных вечеров и т. п. в пользу Об-
щества». В заключение воззвание призывало всех, у кого есть воз-
можность, «от лица Общества или от своего имени обратиться к
губернским и волостным земствам за материальной помощью для
издания мордовской газеты и брошюр на родном языке» 73.
На своем первом заседании, состоявшемся 21 мая 1917 года
(присутствовало 18 человек), Мордовское культурно-просветитель-
ное общество признало желательным «скорейшее созвание мордов-
ского съезда», постановило направить делегацию в Министерство
народного просвещения «для освещения нужд мордовского населе-
ния, в частности для ходатайства об открытии учительских семи-
нарий для мордвы»74. Однако Министерство народного просвеще-
ния оставило эту просьбу без ответа. Не состоялся и «мордовский
съезд», намечавшийся на август этого же года.
Интенсификация экономических связей, обусловленная капита-
лизацией деревни, усилила эрзя-мокшанские связи, что вело к кон-
солидации мордовского народа, стиранию внутриэтнических разли-
чий в культуре, учащению смешанных браков, особенно там, где
мокша и эрзя жили по соседству. Контакты эти приводили к эрзя-
низации мокши или мокшанизации эрзи, что зависело обычно от
численного преобладания тех или других. Так, шугуровский диа-
лект эрзянского языка многое воспринял из мокшанского языка,
ибо здесь когда-то проживала мокша; обэрзянились и мокшане сел
Сабаево, Мордовское Давыдово, Качелай Кочкуровского района
Мордовии. В окрестных эрзянских селах, как показывают проведен-
ные нами опросы, вплоть до настоящего времени жителей этих сел
называют мокшей, хотя они сами уже давным-давно считают себя
эрзянами. В эрзянском селе Чукалы Ардатовского района Мордо-
вии есть Мокшанский конец (Мокшопе), где, по-видимому, также
проживала мокша, но затем настолько породнилась с эрзей, что
каких-либо других признаков, не считая указанного названия, от
нее не осталось.
Явные следы эрзя-мокшанского смешения наблюдаются в ныне
эрзянских селах Старое Славкино Малосердобинского района Пен-
зенской области, Старое Семейкино Красноярского района Самар-
ской области, Салалейка Северного района Оренбургской области.
Их говоры представляют собой результат скрещения эрзянского и
мокшанского языков. В Старом Славкине также имеется Мокшан-
ский конец (Мокшонь пе), там раньше проживала мокша, но затем
она постепенно обэрзянилась. В селе Старое Семейкино мокшан-
ская часть носит название Мокша, а эрзянская — Ёга, но в насто-
ящее время все жители считают себя эрзянами 75. Известны и об-
ратные случаи. Например, частичную мокшанизацию испытали эр-
зяне ныне Теньгушевского и Торбеевского районов Мордовии.
69
Слияние эрзи и мокши в некоторых районах Пензенской, Сим-
бирской и других губерний сопровождалось иногда образованием
общемордовского разговорного диалекта. Но в целом процесс этни-
ческой консолидации мордвы в условиях дореволюционной России
шел медленно.
Развитие капитализма приводило к значительной унификации,
стандартизации быта и культуры мордвы, особенно материальной,
обусловило переход не только в городах, в которых в целом прожи-
вало не более одного процента мордовского населения, но и в сель-
ской местности, от традиционных форм к русским и общеевропей-
ским. Это сказалось и на планировке поселений, и в строительстве
жилищ, в структуре питания и в народной одежде. Исследователь
этнографии народов Поволжья профессор Казанского университета
И. Н. Смирнов, сообщая в Русский музей о своей поездке летом
1902 года по Казанской, Уфимской и Самарской губерниям, писал,
что мордовские костюмы и украшения «...исчезли или исчезают под
напором фабричных продуктов, которым открывают дорогу, помимо
«моды», обеднение массы и созданный им спрос на женский труд
вне дома и домашней обстановки; но местами это истребление
принимает поражающие, фантастические формы: мордвин Самарс-
кой губернии режет, например, на подбрюшники для лошади ро-
скошно вышитую дольными полосами старинную женскую ру-
башку» 76.
Рост промышленности, железнодорожного транспорта, внедре-
ние капиталистических отношений в аграрный сектор экономики
повлекли за собой изменение социальной структуры мордвы, фор-
мирование из ее среды пролетариата, буржуазии и интеллигенции,
что, безусловно, создавало некоторые предпосылки для ее преобра-
зования в капиталистическую нацию. Но отсутствие своего адми-
нистративно-политического, экономического и культурного центра,
дисперсное расселение на территории ряда губерний, этническая
дискриминация стояли серьезными препятствиями на этом пути.
Мордовская буржуазия была еще недостаточно окрепшей и
сплоченной. Она не имела собственных общественно-политических
организаций. Большинство ее представителей входили в партии и
организации русской буржуазии. Зарождавшееся национальное дви-
жение мордвы делало лишь самые первые, робкие шаги. Мордов-
ское культурно-просветительное общество, возникшее в Казани
после февральской буржуазно-демократической революции, не мог-
ло оказать существенного влияния на «объединение интеллигент-
ных», а тем более «народных сил мордвы», которое оно пыталось
осуществить.
Внутренние информационные связи у мордвы были слабее, чем
инфосвязи, ассоциировавшие ее с русской капиталистической на-
цией. Уже для дореволюционной мордвы был характерен широкий
мордовско-русский билингвизм. А грамотность среди нее, хотя она
70
в целом была низкой, распространялась почти исключительно на
русском языке. Литература на мордовских языках находилась в
зачаточном состоянии, интерес к родному языку лишь начинал
пробуждаться. Все это дает основание считать, что мордовский
этнос из феодальной народности в условиях капиталистической
России трансформировался в ассоциированную с русской капита-
листической нацией капиталистическую народность. Мнения о
предреволюционной мордве как буржуазной нации, с одной сторо-
ны, или феодальной народности, с другой, несостоятельны.
§ 7. Консолидация мордвы в нацию
Октябрьская революция стала одним из. кардинальных событий
мировой истории. В ее программе были прекращение мировой во-
йны, бесплатная передача земли крестьянам, заводов и фабрик — ра-
бочим, ликвидация сословного строя с его привилегиями, провоз-
глашение национального равенства.
Трудящиеся искренне верили в возможность скорого создания
совершенного и справедливого общества, шли ради него на жертвы
и лишения. Сыны и дочери мордовского народа, как и всех народов
бывшей Российской империи, поверив в революционные идеи, вы-
ступили в их поддержку. Как было сказано в одной из тогдашних
резолюций, «...трудящиеся мордва, подобно другим всем малым
народам, объединенным великою Федеративною Советскою Респуб-
ликой, будут крепко стоять на защите рабоче-крестьянской револю-
ции» 11.
Процесс формирования мордовской нации начался с первых лет
советской власти и был связан с ликвидацией экономической, по-
литической и культурной дискриминации мордовского народа, его
активным участием в созидании нового общества, создании мор-
довской государственности. Так, в решении I Самарской губерн-
ской беспартийной конференции мордвы говорилось: «Заслушав до-
клад о национальной политике Советской власти,- мы — члены
I Самарской губернской беспартийной мордовской конференции
единогласно приветствуем политику Советской власти в вопросе о
выделении автономных республик мелких национальностей — наци-
ональных единиц с целью поднять культурный уровень таковых»78.
10 июня 1921 года в Самаре был созван I Всероссийский съезд
коммунистов мордвы, принявший решение о необходимости «выде-
лить мордву в автономную единицу с управлением, соответствую-
щим Конституции РСФСР» 79. Съезд обратился к мордовскому наро-
ду с призывом активизировать работу по преобразованию своей
жизни на новых началах, провозглашенных пролетарской рево-
люцией.
«Товарищи мордва! — говорилось в обращении.— Наряду с прове-
71
дением в жизнь всех мероприятий Советской власти проводится в
жизнь и осуществляется ее политика в области национальной...
Прежнее, старое царское правительство, капиталисты и помещики
стремились к затемнению масс, натравливая одну национальность
на другую, спаивая вином, как осенним туманом заслоняли созна-
ние народа... Но ударил гром — пролетарская революция, которая
разорвала цепи векового рабства. Революция дала свободу самооп-
ределения всем народностям. Революция подняла на небывалую вы-
соту гражданские права трудящихся.
Товарищи мордва! Жизнь бежит с головокружительной быстро-
той — больше не нужно рабства, темноты — нам нужна культура,
нам нужно образование. Наша темнота, бессознательность мешают
устройству нашей жизни. У нас мало сил, у нас нет руководителей
народного образования, мы не организованы, у нас нет взаимного
уважения.
Товарищи мордва! К вам обращается съезд с горячим призывом:
«Проснись, мордва, пора приняться за дело нового строительства
своей жизни...»80.
Особое место в обращении уделялось интеллигенции. Оно под-
черкивало ее значимость в возрождении родного народа, указывало
на необходимость неустанной работы по его просвещению, подня-
тию его культуры. «К вам, мордва-интеллигенты, обращается съезд:
идите к своему народу и поднимите культуру мордвы. Помните, что
вы сознательны, что если до сих пор многие из вас скрывали свою
национальность, то это ложь, и теперь маска сорвана, мы равны.
Нам не приходится краснеть за то, что мы мордва, но приходится
болеть душой, жалеть, что мы темны, невежественны, разбиты.
Исправить все это — дело наших рук, дело сознательных масс и
интеллигенции,— вот к этому вас призывает съезд»81.
Съезд призвал также «усилить работу по ликвидации националь-
ных предрассудков и суеверий, учитывая психологию, обычаи и
специфические особенности мордвы... при проведении всевозмож-
ных недель и кампаний посылать в мордовские селения по возмож-
ности тех товарищей, которые знают язык мордвы и особенные
черты ее характера» 82.
Во исполнение решений съезда Наркомнац создал специальную
комиссию, которая была обязана собрать материалы о численности
мордвы и ее расселении, определить конфигурацию мордовской
автономии и ее формы, а затем представить свои рекомендации на
рассмотрение правительства РСФСР.
Создание автономной государственности мордвы осложнялось
ее исторически сложившейся рассредоточенностью, что затрудняло
выделение территории с преобладающим количеством мордвы, не
способствовало ее этнической консолидации, интенсификации
внутриэтнических инфосвязей и росту национального самосозна-
ния. Как верно было отмечено в решениях Всероссийского съезда
72
коммунистов-мордвы, «разбросанность мордвы по всей территории
Российской республики не давала возможности вести правильный
темп развития мордовского народа»83.
Немалыми помехами на пути национального развития мордвы,
как констатировалось на совещании учителей-нацмен Саранского
уезда 13 января 1924 года, были «экономическая отсталость, мало-
численность национального пролетариата, отсутствие кадров работ-
ников из местных людей» 84.
Помимо указанных объективных трудностей, были трудности и
субъективные, выражавшиеся в нежелании некоторых местных
работников губернских, уездных партийных и советских органов
позитивно решать проблемы, связанные с созданием мордовской
государственности. По существу, это было проявлением великорус-
ского шовинизма по отношению к мордве.
Так, в 1921 году президиум Саратовского губкома партии, обсу-
див вопрос об организации мордовской государственности в связи
с намечавшимся его рассмотрением на Всероссийском съезде ком-
мунистов мордвы, высказался против, аргументировав свое нега-
тивное отношение к созданию мордовской автономии нецелесооб-
разностью распыления Саратовской губернии. В докладе секретаря
губкома РКП(б) Малецкого на 15-й Саратовской городской партий-
ной конференции говорилось, что «Саратовской губернии предстоит
новое распыление в лице образования Мордовской республики.
Зная, к чему привело образование Коммуны немцев Поволжья, губ-
ком решил дать директиву нашим представителям на съезде высту-
пить против образования самостоятельной Мордовской рес-
публики» 85.
Сходную позицию занимали также отдельные ответственные
работники Пензенского губкома партии и губисполкома. Председа-
тель Пензенского губисполкома Лютин, выступая в 1923 году на
пленуме Пензенского губсовета, заявил: «Национальные меньшин-
ства мы выделять не будем, это было бы несправедливо... Представ-
лять привилегии национальным меньшинствам будет неверно...
Директивы губисполкома давались в этом направлении и бу-
дут даваться в будущем»86. Жизнь показала неправоту этой по-
зиции.
В государственных учреждениях на местах еще работали люди,
не умевшие или не желавшие в должной мере учитывать нацио-
нальные запросы мордвы. Например, на уже упоминавшемся сове-
щании учителей-нацмен Саранского уезда говорилось, что «...во-
лостной и сельский аппарат нацмен в большой части заполнен эле-
ментом, далеко не соответствующим современным требованиям.
Здесь мы находим еще старых волостных и сельских писарей бур-
жуазно-царского прошлого, принесших с собой навыки грубости,
презрения к нацменам и их нуждам, высокомерного пренебрежения
к их темноте, неграмотности... Этот аппарат в силу своего бюро-
73
критического извращения не может служить передаточным средст-
вом от партии к массам нацмен» 87.
Вопрос о предоставлении мордве государственности решался в
пять этапов. На первом (1918—1928 годы) шел активный поиск на-
иболее соответствующих для этого форм. В 1925 году принимается
постановление Президиума ВЦИК «О выделении территорий, насе-
ленных мордовским населением, в самостоятельные админи-
стративные единицы», на основании которого в течение 1925—1928
годов было образовано в Пензенской, Ульяновской, Нижегородской
губерниях 13 мордовских волостей и 337 сельских советов.
Создание национальных волостей и сельских советов, в которых
органы власти, учреждения, школы функционировали на родном
языке, сыграло важную роль в подъеме политического и культурно-
го уровня мордвы, в подготовке национальных кадров. Они были
одной из форм объединения мордовского народа, региональной кон-
солидации его в рамках значительного количества небольших са-
мостоятельных административных единиц, которые не составляли
сплошную территорию, но обладали целостным национальным со-
ставом — исключительно или по преимуществу мордовским. Это был
начальный этап пути к автономии мордовского народа, позволив-
ший вовлечь широкие трудящиеся массы в активную политическую
жизнь, поднять их национальное самосознание, что, в свою оче-
редь, актуализировало вопрос о мордовской автономии.
Второй этап национально-государственного строительства у
мордвы (1928—1930 годы) связан с районированием Среднего По-
волжья и образованием 14 мая 1928 года в составе Средне-Волж-
ской области Саранского округа, переименованного 16 июля этого
же года в Мордовский (с центром в городе Саранске). В него были
включены уезды и волости с мордовским населением, входившие
ранее в губернии: Пензенскую (полностью Краснослободский, поч-
ти полностью Саранский и Писарский уезды и половина Наровчат-
ского уезда), Симбирскую (весь Ардатовский уезд, волости с мор-
довским населением Алатырского и Карсунского уездов), Нижего-
родскую (небольшая часть мордовских волостей Лукояновского и
Сергачского уездов). >71,5 процента территории Мордовского округа
составили районы, входившие ранее в Пензенскую губернию, 21
процент — Симбирскую и 7,5 процента — Нижегородскую.
10 января 1930 года Президиум Всероссийского Центрального
Исполнительного Комитета постановил преобразовать Мордовский
округ в Мордовскую автономную область. В целях увеличения в
ней численности мордвы некоторые административные единицы с
русским населением из бывшего Мордовского округа передавались
соседним округам и, наоборот, к Мордовской автономной области
присоединялись южные территории Нижегородского края, густо
населенные мордвой. В результате этого частичного изменения
территории автономной области процент коренного населения в
74
ней вырос до 38,4 (в округе он составлял 32,2).
Третий этап национально-государственного строительства у
мордвы (1930—1934 годы) был ознаменован постановлением Прези-
диума ВЦИК от 20 декабря 1934 года о преобразовании Мордовской
Автономной области в Мордовскую Автономную Советскую Социа-
листическую Республику. В 1936 году в соответствии с Конститу-
циями СССР и РСФСР Мордовская АССР была выделена из Сред-
неволжского края и включена в состав Российской Федерации на
правах автономной республики. Образование мордовской советской
социалистической государственности имело большое значение не
только для развития народного хозяйства и культуры мордвы, оно
создавало более благоприятные возможности и для ее трансформа-
ции в нацию.
Следующий, четвертый этап государственно-политического ус-
тройства мордвы связан с начавшейся в 1985 году перестройкой
всех сфер жизни нашей страны, ее революционным обновлением.
7 декабря 1990 года четвертая сессия Верховного Совета Мордов-
ской АССР двенадцатого созыва, приняв декларацию о государ-
ственно-правовом статусе, которая констатировала «несоответ-
ствие статуса автономной республики интересам дальнейшего по-
литического, экономического, социального и духовного развития ее
многонационального народа», считая республику субъектом Феде-
ративного и Союзного договоров, преобразовала ее в Мордовскую
Советскую Социалистическую Республику.
Началом пятого этапа следует считать 25 января 1994 года,
когда МССР по решению ее Верховного Совета стала называться
Республикой Мордовия.
В годы советской власти произошли качественные изменения
не только в социальной структуре, но и в типологии мордовского
этноса, который, обретя свою государственность, стал развиваться
в нацию. В результате подъема экономики Мордовии возникло
внутриреспубликанское территориальное разделение общественно-
го труда, сформировалась новая производственная инфраструктура.
В союзе республик усилиями многих поколений советских лю-
дей разных национальностей были достигнуты неоспоримые резуль-
таты в обеспечении не только юридического, но и фактического
равенства народов. Однако динамизм, который был присущ началь-
ному этапу формирования многонационального государства Сове-
тов, оказался существенно утраченным и подорванным отходом от
принятых принципов национальной политики, нарушением закон-
ности в период сталинщины, оборвавшей жизни, искалечившей
судьбы миллионов людей, целых народов. Политическое всевластие
партийно-государственной бюрократии, идеологический диктат,
устои «казарменного» социализма негативно сказались на развитии
мордовского народа, его самочувствии, привели, в частности, к
тому, что стало слабеть его этническое самосознание, началась его
75
депопуляция. Если в 1939 году мордва составляла в СССР 1 милли-
он 456 тысяч человек, то в 1959—1 миллион 285 тысяч, в 1970—
1 миллион 263 тысячи, в 1979—1 миллион 192 тысячи, в 1989—
1 миллион 154 тысячи.
Важнейшей причиной этого явления следует считать обрусение
мордвы, особенно заметное за пределами национальной автономии.
В Мордовии оно протекает менее интенсивно. Но перепись
1979 года показала начало уменьшения численности мордвы и в
Мордовии. Если по данным Всесоюзной переписи населения 1970
года она составляла 365 тысяч, то в 1979 году—339 тысяч, а в 1989
году —313 тысяч.
Уменьшение воспроизводства этноса, превращение его из рас-
ширенного, каким оно было до сороковых годов нашего столетия, в
простое, а затем и суженное, т. е. его депопуляция не может не
вызывать серьезной тревоги. Это симптом, свидетельствующий о
необходимости глубоко задуматься над перспективами развития
мордовского народа, проанализировать причины, приведшие к
таким результатам, бесспорно, отрицательно отражающимся на
национальном самочувствии мордвы, ее национальном достоин-
стве.
Разумеется, сталинские установки на обострение классовой
борьбы, методы принуждения и репрессий привели к тому, что на-
циональная государственность становилась сугубо формальной, по-
казной, права народов на самоопределение, развитие родного языка
и культуры, народных обычаев и традиций не находили реализации,
свертывались под флагом торжества более • прогрессив-
ной-де, «ведущей» тенденции к слиянию наций. Упрощенное пони-
мание многогранного характера национальных отношений, их со-
знательная деформация, когда поощрялись тенденции к унитаризму,
отрицалась специфика национального развития, предъявлялись по-
литические обвинения целым нациям, а национальные чувства лю-
дей недопустимо отождествлялись с националистическими, подвер-
гались репрессиям национальные кадры — все это и многое другое
не могло не сказаться на всех аспектах развития народов нашей
страны, в том числе мордовского.
Особенное ускорение ассимилятивные процессы получили в пе-
риод, названный ныне застойным. Именно в это время явно недо-
статочно уделялось внимания развитию мордовской национальной
культуры и национальных языков. Искусственное форсирование ад-
министративно-командными методами перехода многих школ на
русский язык обучения; когда родной язык и литература перестали
изучаться даже в качестве обычных учебных дисциплин, нанесло
тяжелый ущерб не только языку и культуре мордовского народа, но
и ослабляло его национальное самосознание, стимулировало чрез-
мерные миграционные и ассимиляционные процессы. В этом же
направлении воздействовала политика ликвидации так называемых
76
«неперспективных» или малых деревень, усилившая отток мордвы
из своей республики.
Усугубляла и продолжает усугублять миграционные процессы и
экологическая ситуация, ибо ряд промышленных производств Мор-
довии крайне вредно сказывается на здоровье ее населения, загряз-
няя атмосферу, воды, землю.
Проведенное автором данных строк исследование этнической
истории и этнических процессов у мордвы показало, что доминиро-
вавший ранее вывод о полной завершенности этнической консоли-
дации мордовской нации является забеганием вперед. В нем отра-
зилось, в частности, проявленное некоторыми мордовскими автора-
ми, но не только ими, стремление обогнать реально развивающиеся
процессы, представить «свою» нацию более монолитной, более кон-
солидированной, чем есть на самом деле, отрапортовать, что и в
этой сфере жизни мордовского народа нет проблем. Такой вывод
порождал застойные тенденции, отвлекал не только внимание науч-
ной общественности, но, что особенно существенно, директивных
органов, от проблем, связанных с управлением этим сложным,
противоречивым процессом.
Какими же автору этих строк мыслятся основные задачи наци-
онального развития мордовского народа на современном этапе на-
шей жизни?
Одной из актуальных задач развития мордовской нации, ее даль-
нейшей консолидации является стимулирование роста националь-
ных кадров рабочего класса, что будет содействовать укреплению
социальной основы единства обоих субэтносов (мокшанского и
эрзянского) в структуре мордовского этноса. Увеличение числа
рабочих мест будет способствовать сокращению миграции из Мор-
довии, отрицательно воздействующей на развитие мордовской
нации.
Немаловажное значение для прогресса мордовской нации, ее
консолидации имеет подготовка кадров национальной интеллиген-
ции, особенно научно-технической. Это выдвигает необходимость
более планомерного и полного обеспечения хозяйства и сферы
культуры специалистами с высшим образованием из мордвы. Сопо-
ставление кадрового потенциала научных работников республики
со среднероссийским свидетельствует, что он также значительно
ниже последнего. Поэтому дальнейшее развитие научных учрежде-
ний, подготовка научных кадров, особенно из коренной националь-
ности, весьма актуальны не только для социально-экономического,
но и национального прогресса мордовского народа.
Сравнительно низок в республике процент мордовского город-
ского населения. В этом отношении мордва стоит позади большин-
ства других народов Среднего Поволжья, опережая лишь марийцев.
Между тем процессы ее объединения, осознания эрзей и мокшей
своего национального единства в городских условиях идут быстрее,
77
чем в сельских, а значит, меры по ускорению урбанизации мордвы
могли. бы сыграть положительную роль не только в доведении ее
социальной однородности до уровня общероссийских показателей,
но и в национальной консолидации.
Расселение мокши и эрзи в Мордовии в относительной отдален-
ности друг от друга мешает их сближению. Задачи же их единения
требуют усиления всех форм контактов между ними, что невозмож-
но без хорошо налаженной системы коммуникаций, особенно дорог.
Однако до сих пор эрзянские (восточные) и мокшанские (западные)
регионы в республике недостаточно связаны между собой. Реше-
ние указанной проблемы в республике не только окажет позитив-
ное воздействие на консолидацию мордвы, но и будет в немалой
степени способствовать закреплению кадров на селе, рационально-
му и гибкому использованию трудовых ресурсов, приобщению лю-
дей к достижениям цивилизации, ускорению экономического и
культурного развития Мордовии, укреплению ее сотрудничества с
другими республиками и областями страны.
11еобходимо в ближайшем будущем связать хорошей автотрас-
сой Мордовию с соседней Пензенской областью, на территории
которой проживает около ста тысяч мордвы.
Настало время в корне пересмотреть принципы взаимоотноше-
ний Республики Мордовия с мордовской диаспорой, которая со-
ставляет две трети всей мордвы бывшего Союза. В период культа
личности, а затем и застойных лет эти связи крайне ослабли или
были утрачены полностью, что весьма негативно сказалось на про-
цессах консолидации мордовской нации, форсировало ассимиляцию.
Местные власти тех республик и областей, в которых проживала
мордва, практически не занимались вопросами ее культурного раз-
вития, народного образования с учетом национальной специфики,
подготовки национальных кадров, что искусственно ускоряло асси-
миляцию мордвы. Нуждаются в безотлагательном рассмотрении и
положительном решении вопросы возрождения национально-куль-
турных аспектов жизни мордовской диаспоры в местах компактно-
го проживания мордвы на территории Татарстана, Чувашии, Баш-
кортостана, Нижегородской, Пензенской, Самарской, Оренбург-
ской, Ульяновской, Саратовской, Рязанской и других областей.
Изучение этноязыковых процессов, этносоциальных функций
мордовских языков показывает, что в общественной жизни и в
сфере производства возросла роль русского языка, выступающего
для мордвы в настоящее время не только в качестве средства об-
щения с другими народами страны, но и как преимущественное
средство общения между эрзей и мокшей. В то же время проведен-
ные нами исследования как в Мордовии, так и за ее пределами
показывают, что мордва проявляет большой интерес к культуре,
истории своего народа, в большинстве своем продолжает считать
мордовские языки родными. Поэтому полный перевод обучения
78
мордвы на русский язык, который имел место в условиях тотали-
тарного режима, надо расценивать как административно-бюрокра-
тическое решение, не отвечающее национальным интересам мор-
довского народа, как сегодняшним, так и долговременным. Со-
храняя демократический принцип свободного выбора самими
учащимися и их родителями языка обучения, необходимо при этом
создать условия и всемерно поощрять изучение мордовских языков,
не предавать их забвению. Надо помнить завет выдающегося педа-
гога, просветителя чувашского и других народов Поволжья
И. Я. Яковлева — «русский язык не вместо родного, а вместе с
родным» 88.
Как известно, еще I съезд Советов Мордовской автономной
области, состоявшийся в феврале 1930 года, объявил на ее терри-
тории «мордовский язык, наряду с русским, государственным язы-
ком» 89. В то время была проведена немалая работа по коренизации
советского аппарата, переводу дело-и судопроизводства на
родной язык, овладению ответственными работниками областного и
районного звена немордовской национальности мордовскими языка-
ми, повышению значимости родного языка в национально-государ-
ственном строительстве, преодолению существовавшего тогда у
некоторой части руководящих работников унаследованного от про-
шлого пренебрежительного отношения к мордовскому языку.
Однако со временем этот положительный опыт начал забывать-
ся, а теоретические установки на форсированное слияние наций
порождали равнодушие к национальному своеобразию, следствием
чего явилось принижение функциональной значимости мордовских
языков.
Декларация о государственно-правовом статусе Мордовской
Советской Социалистической Республики, принятая Верховным
Советом Мордовской АССР 7 декабря 1990 года, гарантировала
«равноправное функционирование мокшанского, эрзянского и рус-
ского языков в качестве государственных», акцентировала внима-
ние государственных органов республики на необходимости удов-
летворения «национально-культурных, духовных и языковых потреб-
ностей мордовского народа, проживающего в республике и за ее
пределами, а также других народов, населяющих республику»90.
Статус государственных, конечно, не решит всех проблем, связан-
ных с развитием мордовских языков, но, бесспорно, будет служить
гарантией для расширения их общественных и культурных функ-
ций, способствовать поднятию их социально-культурного престижа,
в том числе и среди мордвы, преодолению нигилистического отно-
шения к ним.
В условиях перестройки, демократизации, создания правового
государства особую актуальность приобретают задачи совершен-
ствования межнациональных отношений, признание самобытности
национальных культур, их уникальной ценности, всемерное их раз-
79
витие, обеспеченное правовыми нормами, исключающими какую бы
то ни было дискриминацию и этническое неуважение. Максималь-
ное развитие, а не свертывание потенциала каждого народа, ува-
жительное, бережное отношение к ним, всяческое поощрение на-
ционального своеобразия, предоставление полной возможности для
развития национальных культур — магистральная линия националь-
ной политики, которая может гарантировать обновление нашей
жизни.
ГЛАВА III. РАССЕЛЕНИЕ И ДИНАМИКА
ЧИСЛЕННОСТИ МОРДВЫ
Расселение мордовского этноса давно имеет
ареально-дисперсный характер, что наглядно
l отражено на первых этнографических картах
Европейской России, составленных во вторрй
половине XIX в. П. Кеппеном и Ф. Риттихом *: группы мордовских
селений и отдельные селения расположены на обширной террито-
рии Поволжья от низовий Оки на западе до верховий Белой на
востоке вперемежку с иноэтническими, преимущественно русски-
ми селениями. К концу XIX в. отдельные группы мордвы жили
также в южной Сибири и Закавказье, а кроме того, во многих
городах и промышленных поселках. Такая сложная картина рассе-
ления мордвы, в немалой степени обусловившая специфику ее эт-
нического бытия, сложилась исторически, главным образом вслед-
ствие вселения в коренной регион расселения мордвы русских и
отчасти татар, а также вследствие активного участия мордвы в
заселении и хозяйственном освоении других регионов страны. Как
первый, так и особенно второй процессы развернулись в основном
после падения во второй половине XVI в. Казанского и Астрахан-
ского ханств, в результате чего все Поволжье вошло в состав Рус-
ского государства.
Определить границы основного региона расселения мордвы в
конце XVI в. можно лишь приблизительно, так как письменные
источники того времени в этом отношении очень бедны, а архео-
логические памятники, относимые к мордовской или более ран-
ней __протомордовской — материальной культуре, разобщены терри-
ториально нередко сотнями километров и хронологически нередко
столетиями, в продолжении которых расселение могло существен-
но измениться. Тем не менее, есть достаточные основания пред-
полагать, что древняя территория, на которой проходил этногенез
мордовских (мокшанских и эрзянских) племен и которая использо-
валась ими для жизнеобеспечения, располагалась между нижним
течением Оки на западе и Сурой на востоке, ограничиваясь на
81
севере Волгой, а на юге простираясь до верховий Цны и Мокши.
Численность мордвы, сильно пострадавшей при завоевании По-
волжья войсками хана Батыя и от последующих набегов золотоор-
дынских (позже — казанских) ханов, к концу XVI в. по моим подсче-
там не превышала 100 тыс. человек. Мордовские селения того
времени состояли обычно из 7—10 дворов, расположенных преиму-
щественно в глубинах лесных массивов, куда татарские отряды не
заходили; в дальних районах лесных промыслов сооружались вре-
менные жилища — «зимницы». Открытые пространства были почти
безлюдными и стали заселяться лишь после прекращения набегов
казанских татар и предотвращения царской администрацией набе-
гов южных кочевников (преимущественно ногайцев) посредством
строительства крепостей и острогов, а также сооружения стороже-
вых и «засечных» линий.
Изменения в расселении мордвы, обусловленные ее переселени-
ем на более удобные для земледелия участки с переходом от пре-
обладавшей ранее подсечно-огневой системы к заимствованной у
русских более продуктивной и пригодной для открытых про-
странств трехпольной системе, проистекали также от притока в
Поволжье русских. Царское правительство было заинтересовано в
охране, а затем и хозяйственном освоении присоединенных земель,
путем перевода туда «служилых людей» и крестьян из центральных
областей страны; при этом часть земель раздавалась приближен-
ным боярам и дворянам, а те переселяли на них своих крепостных
крестьян. Немаловажную роль в колонизации окраин играли осно-
вывавшиеся там монастыри. Кроме того, экономико-политические
выгоды освоения окраин влекли за собой некоторое ослабление на
них административно-крепостного режима, что являлось стимулом
для притока на эти земли «вольных» переселенцев, основную массу
которых составляли крестьяне, бежавшие от крепостного гнета.
Эти три главные формы миграции населения в эпоху феодализма,
выраженные в государственной, помещичье-монастырской и «воль-
ной» колонизации, в полной мере проявились и при заселении
пустовавших до того областей Поволжья. Большая часть мордвы не
попала в крепостную зависимость, и потому она участвовала, глав-
ным образом, в «вольной» колонизации, отчасти в государственной,
в числе так называемых служилых инородцев.
Одной из главных причин переселений мордвы был захват ее
земель помещиками. Судя по всему, первый этап проникновения
русских поселенцев в Поволжье прошел для мордвы, да и других
местных этносов малоболезненно, так как пришельцы занимали
главным образом пустовавшие земли, фиксируя свои участки в
межевых книгах на основе фактического владения. Однако со вре-
менем ситуация стала обостряться. Земельные права мордвы по
существу никем не охранялись, и при неопределенности межевых
знаков, воеводском произволе и поголовном взяточничестве приказ-
82
ные, обходя указания межевых книг, отписывали мордовские земли
русским помещикам и служилым людям. Незаконный захват земель
принял такие размеры, что против него издавались специальные
указы. В одном из таких указов от 1704 г. говорится: «Ведомо
великому государю учинилось, что Арзамасского и Алатырского
уездов и всех низовых городов у ясашных людей, и у татар, и у
чуваш, и у мордвы, и у иных иноязычных данников и новокрещен
разных чинов люди из старинного их владения многие их земли, и
леса, и иные всякие угодья завладели и населились насильством
своим, а иные, побрав их иноверцев и новокрещен земли и всякие
угодья покупками, закладами и сдачами и иными крепостьми, засе-
лили их своими крестьянами, назвав эти земли порозжими и дики-
ми полями, и от такого утеснения иноверцы разошлись в разные
места и ныне также бредут врознь»2.
Уменьшение земельных владений мордвы, усилившаяся вырубка
лесов под пашню и для других хозяйственных нужд, что привело к
упадку охоты и бортничества, издавна обеспечивавших значитель-
ную часть доходов мордвы, сопровождались увеличением податей и
поборов, а также увеличением численности мордвы за счет есте-
ственного прироста. Все это приводило к усилению экономических
трудностей, разрешить которые часть мордвы пыталась путем пере-
селения в районы, более обеспеченные земельными и лесными
угодьями.
Побудительное влияние на миграции некоторых групп мордвы в
удаленные малозаселенные районы оказывало, вероятно, и само
соприкосновение их с русскими, как инородным этническим обра-
зованием, вторгавшимся в традиционные нормы жизни мордвы. Это
особенно четко проявилось при проведении по существу обязатель-
ной христианизации мордвы, (она была закончена в основном лишь
к середине XVIII в.). Несмотря на некоторые экономические льго-
ты, предоставлявшиеся крестившимся, многие группы мордвы ста-
рались уклониться от крещения всяческими путями, вплоть до пе-
реселения в другие районы Поволжья, что, впрочем, лишь оттяги-
вало завершение этого процесса. Уместно сказать, что по своим
конечным результатам христианизация мордвы имела более пози-
тивное, нежели негативное значение для жизни мордвы; в услови-
ях, когда православная церковь считалась государственной, приня-
тие его означало социально-правовое уравнение мордвы с русским
населением, способствовало развитию между ними различного рода
контактов, привлечению части мордвы на более престижную и
сравнительно обеспеченную государственную службу и т. д.
Пути и этапы вселения русских в пределы коренного региона
расселения мордвы и далее — в среднее и нижнее Поволжье и
Приуралье, а также не во всем совпадающие с ними пути и этапы
миграции самой мордвы за пределы давней этнической территории
могут быть установлены лишь приблизительно, главным образом по
83
материалам писцовых и переписных книг того времени, к которым
с начала XVIII в. добавились материалы так называемых ревизий
населения. Много внимания уделил этому вопросу А. А. Геракли-
тов, который установил, что на значительной части территории
Нижегородского и Арзамасского уездов, которая вошла в состав
Московской Руси еще до падения Казанского ханства, уже к сере-
дине XVI в. преобладали русские и смешанные мордовско-русские
селения, особенно в безлесных, удобных для земледелия районах.
При этом шло постепенное увеличение процента русского населе-
ния и сокращение мордовского, что можно объяснить как продол-
жавшимся притоком первых, так и отходом части вторых на вос-
ток — в пределы соседнего Алатырского уезда. Характерно, что
переселявшаяся на новое место мордва еще в течение долгого
времени продолжала пользоваться частью своих старых промысло-
вых угодий, что создавало своеобразную картину маятниковых миг-
раций ее отдельных групп 3.
Заселение русскими территории Алатырского уезда, присоеди-
ненной лишь в результате падения Казанского ханства, разверну-
лось лишь к середине XVII в., причем количество русских бортни-
ков, шедших в первых рядах переселенцев, было здесь намного
меньше, чем в Нижегородском и Арзамасском уездах. К концу
XVII в., когда русские поселения распространились уже по всему
Алатырскому уезду, произошел отток части мордовского населения
на юг — в Саратовский край и началось его движение на восток —
в Заволжье4.
Продвижение русских с запада в южную половину мордовской
территории (Шацкий, Кадомский и Темниковский уезды) имело,
вероятно, тот же характер, что и в северных районах: русские
поселения возникали преимущественно на безлесных участках, а
мордовские — тяготели к лесам или даже забирались в глубь их — в
места давних промысловых угодий и зимниц, причем часть мордов-
ского населения отходила на восток и юго-восток. Отмечено, что в
первой четверти XVII в. на реке Цне, где был основан Мамонтов
монастырь, сохранились только остатки былого мордовского населе-
ния, основная его часть, как и в соседнем'Керенском уезде, отсту-
пила на восток и север, в центральные районы расселения мокши,
а часть приняла участие в колонизационном движении на юг. В
результате этого возникли группы мордовских селений в долине
р. Вороны (район Чембара) и отдельные селения в долине
р. Хопер (район Балашова), лесными угодьями которых цпипская
мордва пользовалась ранее 5.
Заселение Пензенско-Саратовского края происходило в основ-
ном во второй половине XVII— первой половине XVIII в. Можно
предположить, что северные районы этого края использовались
мордовскими охотниками и бортниками не только с запада — из
региона расселения мокши, но и из расположенных севернее рай-
84
онов среднего и нижнего течения Суры, где жила эрзя 6. Об этом
свидетельствует ряд документов того времени, в частности указ
воеводе Корту от октября 1703 г., в котором говорится об отводе
земли мордве деревни Захаркиной: «...били челом нам, великому
государю, Пензенского уезду деревни Захаркино мордва Сава Алфи-
мов с товарищи: в прошлых-де годах сошли они из Алатырского
уезда в Пензенский уезд в деревню Захаркину, а пашни и сенных
покосов у них нет ничего и кормиться им нечем, а есть новопо-
строенного города Петровского в округе за раздачею и за устроени-
ем служилых людей порозжая нераспаханная земля многая», об
отводе которой они и просят; «...а в Алаторском уезде,— сообщает-
ся далее,— жили они, мордва, в тягле, а земли под ними было малое
число и на той-де земле жить им было и тягла платить нечем, а те
тягла платят с той алатырской земли всякие родственники их,
которые ныне живут на той земле сполна» 7.
Заселение Пензенско-Саратовского края было в основном закон-
чено к середине XVIII в. Основные ареалы мордовских селений
появились к этому времени в междуречьи верховий Суры и Волги.
Отдельные мордовские селения были основаны вблизи правого бе-
рега Волги (д. Старая Яблонка) и даже в чисто степных районах
(с. Сухой Карбулак), т. е. на довольно значительном расстоянии от
коренного региона расселения мордвы. В начале XIX в. небольшие,
группы мордвы переселились еще дальше на юг — в район г. Камы-
шина.
Довольно активно участвовала мордва и в заселении Заволжья,
причем основными районами выхода переселенцев были Нижего-
родский, Арзамасский, Алатырский и Казанский уезды, т. е. этни-
ческая территория эрзи. Первые поселения мордвы на левом берегу
Волги появились еще во второй половине XVII в. после окончания
строительства Закамской сторожевой линии (вдоль реки Черем-
шан), ограждавшей поселенцев от набегов башкир. В XVIII в. после
строительства крепостей между Самарой и Оренбургом и оконча-
тельного замирения башкир заселение этого края пошло более
быстрыми темпами, с привлечением даже немецких колонистов.
Наиболее значительные группы мордовских переселенцев в Заво-
лжье осели в лесостепном районе к северу от р. Кинель. Со второй
половины XVIII в. в заселении южных районов Заволжья между
Самарой и Оренбургом приняла участие и мордва из Пензенско-
Саратовского края, в том числе и мокшане 8.
Характерно, что в Заволжье, как и в Пензенско-Саратовском
крае, прибывшая мордва обычно старалась селиться отдельно от
русских, татар, чувашей. В этнически смешанных селениях жили
главным образом группы мордвы, входившие в состав «служилых
инородцев», несших службу но охране сторожевых линий совмест-
но с группами русских и представителями других национальностей.
Мордовские переселенцы зачастую оказывались в первых рядах
85
общего миграционного потока в Заволжье, что позволяло им полу-
чить на новых местах сравнительно большие земельные наделы.
Земли некоторых мордовских селений Заволжья, находившихся на
значительном расстоянии друг от друга, оказались разобщенными
лишь впоследствии, когда между ними стали основывать селения
русские, чувашские и другие мигранты9.
К началу XIX в. мордовские поселенцы оказались уже в восточ-
ных уездах Оренбургской губернии и даже проникли на юг Запад-
ной Сибири, однако численность их в этих районах была невелика.
Она стала увеличиваться главным образом в последней трети
XIX в., когда произошло общее усиление миграционной подвижно-
сти российских крестьян после отмены крепостного права в 1861 г.
и поднялась мощная переселенческая волна в Сибирь. Следует от-
метить, однако, что сама по себе реформа 1861 г. не оказала на
мордву существенного влияния, так как в крепостной зависимости
находилось менее 10 процентов её. Более важным было связанное
с этим актом ускоренное развитие капиталистических отношений
в стране с проникновением их в сельское хозяйство, но и оно
подействовало на мордву не столь сильно, как на русское кресть-
янство. Это объясняется двумя обстоятельствами. Во-первых, тем,
что мордва, входившая главным образом в состав государственных
крестьян, после реформы 1861 г. сохранила свои земельные наделы,
в то время как бывшие крепостные русские крестьяне получили от
помещиков урезанные земельные участки; по данным на начало
XX века по Пензенской губернии, среди мордовских крестьян было
вдвое меньше безземельных и в полтора раза меньше безлошадных,
чем среди русских 10. Во-вторых, тем, что мордовская сельская об-
щина отличалась большей устойчивостью, чем русская, так как не
выделяла общественных земель для сдачи в аренду кулакам с целью
покрытия доходами от них разных мирских платежей и не отбирала
земельных наделов у своих неисправных плательщиков податей
(как это делалось в некоторых русских общинах), а все недоимки
раскладывались поровну на всех однообщинников ll. То и другое
обстоятельство тормозило развитие переселенческих стремлений у
мордвы, и на первый план среди мотивов дальних миграций чаще
выходило не малоземелье, а изъятие лесных угодий в казенное
ведомство и истощение надельных лесных участков, что приводило
к прекращению традиционных для мордвы лесных промыслов 12.
Сравнительно слабо развитые миграции мордвы в азиатскую
часть России не нарушали картины ее расселения в европейской
части (преимущественно в Поволжье), на краткой характеристике
которой по состоянию к концу XIX в., когда была проведена Первая
всеобщая перепись населения, а также на кратком анализе коли-
чественных характеристик мордвы за предыдущий период уместно
остановиться.
Численность мордвы в Поволжье в XVII и XVIII вв. можно оп-
86
ределить лишь очень приблизительно, так как необходимые для
этого этностатистические материалы — редки и ненадежны. По
сведениям, содержащимся в писцовых книгах конца XVI в. в основ-
ных уездах расселения мордвы (Темниковском, Алатырском, Арза-
масском, Кадомском и Нижегородском) насчитывалось 420 мордов-
ских селений с 4,9 тыс. дворов 13. Учитывая, что в середине XIX в.
на каждый мордовский двор в среднем приходилось восемь человек,
а в конце XVI в., когда еще крепко держались патриархальные
устои, вероятно приходилось по 10—12 человек, можно заключить,
что в названных уездах было всего около 50 тыс. мордвы. Однако
эта цифра плохо согласуется со статистическими материалами
более позднего времени и требует корректировки. По моим оценкам
общая численность мордвы в конце XVI— начале XVII в. составляла
около 150 тыс. человек 14 и на протяжении всего XVII столетия,
когда многие группы мордвы оставили родные места и устремились
на восток и юго-восток, возрастала очень слабо.
По указу Сената от 22 декабря 1722 г. в России была введена
практика периодических переписей населения путем подачи так
называемых ревизских сказок. Порядок проведения этих ревизий
постепенно улучшался, а их содержание расширялось, что дает
возможность определить и этнический состав населения России.
В. М. Кабузан, обработавший материалы III ревизии (1762—1764 гг.),
IV ревизии (1781 г.) и V ревизии (1796 г.), установил, что общая
численность мордвы на эти годы составила соответственно
222,1 тыс., 279,9 тыс. и 345,5 тыс. человек15. П. Кеппен на основа-
нии материалов VIII ревизии (1835 г.) определил численность мор-
двы в 480 тыс. человек 16. Мною при анализе и обработке матери-
алов X ревизии (1858 г.) численность мордвы была определена в
660—680 тыс. человек 17.
Некоторая «вилка» в оценках численности мордвы, возникшая
при обработке материалов X ревизии населения России, была обу-
словлена спецификой этих материалов, представленных опублико-
ванными списками населенных мест по губерниям и уездам того
времени с указанием этнического состава жителей каждого селе-
ния 18. Проверка этих материалов по дополнительным данным, в
том числе по спискам населенных мест переписи населения
1926 г., включавшей в свою программу прямой вопрос о «народно-
сти», позволила установить, что некоторые селения были причисле-
ны к «мордовским» более по традиции, нежели по фактическому
состоянию, так как в них на конец 50-х гг. мордва сильно уступала
по численности русским. Наиболее часто такие ошибки обнаружи-
вались в Нижегородской губернии, во многих селениях которой
мордва издавна жила смешанно с русскими и ко времени X реви-
зии сильно обрусела (особенно группа так называемых «терюхан»
Нижегородского уезда)19, а также в Самарской губернии, где мор-
довские мигранты, шедшие в первых рядах колонизационного пото-
87
ка, основали немало селений, которые *еще долго считались «мор-
довскими», хотя мордва в них уже составляла меньшинство жите-
лей; так, в Новоузенском уезде по X ревизии к «мордовским» было
отнесено село Покровское (Казакштадт) с 13 тыс. жителей, пре-
имущественно — немцами и русскими (позже на его месте возник
г. Энгельс). Вместе с тем были выявлены и случаи пропуска неко-
торых мордовских селений, например в Курмышском уезде Симбир-
ской губернии и Саранском уезде Тамбовской губернии. Вполне
возможно, что аналогичные погрешности были допущены и в мате-
риалах предыдущих ревизий, но на указанной выше численности
мордвы они сказались сравнительно слабо.
На основе детально проанализированных материалов X ревизии
населения России можно воссоздать картину размещения мордвы в
Поволжье на конец 50-х гг. XIX в. по основным регионам.
Общую численность мордвы в коренном районе ее обитания на
это время можно определить в 310—330 тыс. человек, что составило
около 50 процентов от общей численности мордовского населения
страны. Сравнительно компактные ареалы мордовских поселений
были разделены административными границами так, что ни в од-
ном из уездов мордва не составляла большинства населения. Наи-
более высокий процент мордовского населения был в южной части
этого региона, в том числе в Спасском уезде Тамбовской губернии
(около 45%) и Ардатовском уезде Симбирской губернии (около
40%); в последнем находилась и наиболее значительная группа
мордвы Поволжья (58 тыс. человек). В годы советской власти имен-
но на базе южных уездов коренного региона расселения мордвы —
от Шацкого до Ардатовского включительно — стала формироваться
мордовская автономия. Северная часть этого региона уже к концу
50-х гг. XIX в. не имела значительных ареалов мордовских селений.
В юго-западной части этого региона — между реками Цной и Ала-
тырем— жила мокша, во всех других его местах — эрзя.
Второй основной регион расселения мордвы в правобережной
части Поволжья, называемый мною Пензенско-Саратовским краем,
располагался к юго-востоку от коренного, в лесостепной полосе
между верхним течением р. Суры и Волгой, и был создан пересе-
ленцами из южной части его. По этнографическим картам П. Кеппена и
Ф. Риттиха ареалы мордовских поселений в этом крае превосходят
по площади ареалы в коренном регионе, хотя уступают им по чис-
лу жителей, что можно объяснить лучшей обеспеченностью этих
поселений землею. Кроме того, мордовские селения приурочены
обычно к долинам крупнейших рек этой местности — Суры, Кислей-
Кадады и Узы, в то время как русское население занимало менее
удобные водораздельные участки между этими реками; это свиде-
тельствует о том, что большинство русских селений здесь было
основано позже мордовских. Общая численность мордвы в Пензен-
ско-Саратовском крае в то время составляла 150 тыс. человек, т. е.
88
23 процента от всего ее количества. Наиболее высокий процент
мордвы был в Городищенском уезде Пензенской губернии (27%) и
Хвалынском уезде Саратовской губернии (22%). В западной части
края преобладали мокшане, в восточной — эрзяне, а в центральной
имелись и смешанные эрзяно-мокшанские селения.
Среди ареалов мордвы, расположенных в Правобережье вне
двух указанных регионов, отмечу два. Один из них образован ком-
пактной группой поселений мокшан к западу от г. Чембар (Чембар-
ский уезд Пензенской губернии). Другой — тремя селениями Те-
тюшского уезда Казанской губернии: Мордовские каратаи (Рожде-
ственское), Менситов починок (Каратаи) и Шершаланы (Малые
Каратаи), в которых жила своеобразная этнографическая группа
мордвы — каратаи. Считается, что каратаи были переселены из ко-
ренного региона на правый берег Волги еще в XV в. казанскими
ханами и на новом месте жительства, постоянно общаясь с тата-
рами, сменили свой язык на татарский, испытали сильное влияние
татарской культуры, но сохранили прежнее этническое самосо-
знание 20.
Третий основной регион расселения мордвы в Поволжье был
расположен в его левобережной части (до Приуралья), куда мор-
довские переселенцы шли главным образом из северной и вос-
точной части коренного региона и в меньшей степени — из Пен-
зенско-Саратовского края. Основная масса их осела в лесостеп-
ной полосе, основав, как уже отмечалось выше, много селений,
еще долго считавшихся «мордовскими», хотя большинство их жи-
телей составляли уже русские и другие крестьяне. Численность
мордвы в Заволжском крае составляла на конец 50-х гг. XIX в.
165 тыс. человек, т. е. около 25 процентов от всего мордовского
населения страны. Наиболее значительна была доля мордвы в Бу-
гурусланском уезде Самарской губернии (21%); в этом же уезде
находились и наиболее крупные по численности группы мордвы
(всего около 50 тыс. человек), уступающие лишь правобережному
Ардатовскому уезду Симбирской губернии; правда, тот был по пло-
щади в несколько раз меньше. В Заволжье преобладали эрзянские
селения; мокшанские встречались главным образом в окрестностях
г. Бугуруслана и к югу от р. Самары; значительная группа смешан-
ных эрзяно-мокшанских селений располагалась к северу от г. Са-
мары. Следует отметить, что этнический состав Заволжского
края был более сложен, чем в правобережье: мордовские селения
перемежались здесь не только русскими, отчасти татарскими и
чувашскими селениями, но также украинскими, башкирскими и
немецкими.
В Азиатской России перед реформой 1861 г., как уже отмеча-
лось, мордвы было мало: около 1 тыс. человек в восточных уездах
Оренбургской и Уфимской губерний и около I тыс. в Томской губер-
нии, вселение в которую было официально разрешено лишь в
89
1852 г. В этой части страны мордва жила смешанно с другими на-
циональностями.
Первая всеобщая перепись населения России, проведенная в
1897 г., определила численность мордвы по признаку родного языка
в 1023,8 тыс. человек. Учитывая, что некоторые группы мордвы
(особенно упомянутые выше терюхане Нижегородской губернии) к
этому времени уже почти полностью перешли на русский язык, а
часть — на татарский, но еще сохраняли мордовское этническое
самосознание, действительная численность мордвы может быть
определена на это время примерно в 1040 тыс. человек21. Эта
цифра значительно превышает численность мордвы в 1859 г. Гра-
фик динамики численности мордвы (см. рис. 1) показывает, что в
XIX веке ее прирост, определяемый благоприятным соотношением
рождаемости и смертности, существенно увеличился и превосхо-
дил возможные потери от ассимиляционных процессов.
Размещение мордвы по губерниям и уездам России на 1897 г.
имело некоторые различия, вызванные более значительным ростом
ее численности вне пределов коренного региона расселения. Если
в уездах Пензенской, Симбирской и Тамбовской губерний ее при-
рост составил за этот период 35—50 процентов, то в Самарской
губернии он превысил 75, в Саратовской —130 процентов, а в Уфим-
ской и Оренбургской губерниях численность мордвы увеличилась
более чем вчетверо, что свидетельствовало о продолжавшемся при-
токе сюда новых мордовских поселенцев. По этой же причине
численность мордвы в Азиатской России возросла с 2 до 34 тыс.
человек, в том числе в Томской губернии, куда шел основной поток
переселенцев — с 1 до 14 тыс. человек; довольно крупные группы
мордвы появились в Акмолинской губернии (8,1 тыс.) и Енисейской
губернии (3,7 тыс.).
Мордва, по данным переписи 1897 г., оставалась этносом, заня-
тым почти исключительно в сельском хозяйстве. В городах Евро-
пейской России жило менее одного процента мордовского населе-
ния этой части страны, в том числе в Пензенской губернии —0,3,
Симбирской губернии —0,9 и лишь в Оренбургской губернии доля
горожан-мордвы поднималась до 4,5 процента. В городах Азиатской
России в то время жило свыше 8 процентов мордвы, в том числе
в Акмолинской губернии — свыше 5, Томской —6,4, а, например, в
Тургайской —33 процента. Возможно, что все эти официальные дан-
ные переписи несколько занижены вследствие того, что в городах
мордва быстрее переходила полностью на русский язык, считая его
«родным». Вместе с тем, следует отметить, что сельским хозяйст-
вом продолжала заниматься и значительная часть мордвы, поселив-
шейся в городах, например, в Томской губернии — до 30 процентов
мордовских горожан, а в Тургайской — даже свыше 80 про-
центов22.
Миграции мордвы в губернии азиатской части страны продол-
90
жались и в начале XX в., приостановившись лишь в тяжелые годы
первой мировой и гражданской войн.
В годы советской власти в программу и практику переписей
населения, кроме вопроса о родном языке, использованного в пере-
писи 1897 г., был введен и прямой вопрос об этнической принад-
лежности (в переписи 1926 г.— вопрос о «народности», в переписях
1920, 1939 гг. и последующих — вопрос о «национальности»), что
дало ‘возможность отразить этническую ситуацию в стране более
точно. Уместно отметить, что перепись 1920 г., не охватившая
всей территории страны и не отличавшаяся точностью, обычно
игнорируется исследователями, но для анализа ситуации в По-
волжье ее материалы полезны. К сожалению, проведенные в после-
революционный период неоднократные существенные изменения
административных границ (в том числе и вследствие образования
ранее не существовавших национальных автономий) препятствуют
непосредственному сравнению материалов советских переписей с
переписью населения 1897 г. и предыдущими ревизиями по адми-
нистративно-территориальным единицам; для этого требуется кро-
потливая работа, выполненная мною лишь по материалам перепи-
сей 1920 и 1926 гг.
Общая численность мордовского населения страны на 1926 г.
составила 1340 тыс. человек23; за период с 1897 г. она возросла
почти на 30 процентов, что соответствовало прежним темпам ро-
ста (см. рис. 1). Однако в динамике численности мордвы по отдель-
ным губерниям было много своеобразного, обусловленного различ-
91
ним влиянием событий гражданской войны и особенно голода
1921 г., поразившего главным образом юго-восточные уезды По-
волжья. В результате этого численность мордвы в пределах корен-
ного региона расселения мордвы возросла на 31 процент, а в Заво-
лжье — всего на 4,5 процента, причем в большинстве уездов здесь
ее абсолютная численность даже снизилась. Численность мордов-
ского населения Сибири увеличилась с 50 тыс. в 1920 г. до
116,6 тыс. в 1926 г., что произошло в значительной степени, веро-
ятно, из-за оттока туда групп мордвы из левобережных районов По-
волжья, пораженных засухой и голодом. При этом мордва двигалась
все дальше на восток: если в границах бывшей Томской губернии
численность ее возросла с 41 тыс. в 1920 г. до 81 тыс. в 1926 г.,
то в Енисейской губернии за тот же период — с 5 до 14 тыс. чело-
век, т. е. почти в три раза.
В городах Советского Союза на 1926 г. жило лишь около 27 тыс.
мордвы, т. е. 2,1 процента от ее общей численности. Это свиде-
тельствует о том, что миграции мордовского населения в города к
1926 г. еще не приняли широкого размаха. Особенно низкая доля
городского мордовского населения отмечена в районах Поволжья —
0,9 процента, в том числе в пределах коренного региона ее рассе-
ления — всего 0,6 процента. В азиатской части страны доля горо-
жан среди мордвы была значительно выше; в Дальневосточном
крае, где к 1926 г. находилось 2,7 тыс. мордвы, почти треть ее
жила в городах, хотя общая доля городского населения составляла
там лишь 14 процентов. Довольно крупные группы мордвы жили в
Москве (1,3 тыс. человек), Баку (0,6 тыс. человек) и некоторых
других промышленных городах.
. Обстоятельные материалы переписи населения 1926 г. (опубли-
кованные и архивные) позволяют дать количественную характери-
стику и некоторых других особенностей расселения мордвы в то
время, прежде всего — средней людности мордовских селений. В
большинстве губерний Поволжья за период с 1859 г. эта людность
значительно уменьшилась, что, при возрастании там общей числен-
ности мордвы, свидетельствует об образовании новых поселений
(выселок, хуторов и т. п.); этот процесс принял особенно широкий
размах в левобережных уездах, где для него имелся достаточный
земельный простор. Средняя людность мордовских селений в Пен-
зенской губернии на 1926 г. составляла около 700 человек, в Уль-
яновской —900, а в Самарской — лишь 445. Вместе с тем людность
мордовских селений всюду превышала людность русских и лишь в
Самарской губернии уступала татарским и чувашским. Заметно
уменьшилась людность крестьянских дворов (в среднем — с 7,0—8,5
человек до 5,0—5,5), но и при этом мордовские дворы отличались
большей людностью, чем дворы других национальностей, что при
почти одинаковых показателях рождаемости можно объяснить
лишь большей стойкостью у мордвы патриархальных традиций.
92
Следует сказать также о том, что после революции 1917 г. ос-
новная часть помещичьих земель перешла к русскому крестьянству,
в прошлом прикрепленному к помещичьим усадьбам и обделенному
землею в результате реформы 1861 г. В результате этого земельная
обеспеченность мордовского крестьянства хотя и улучшилась по
сравнению с дореволюционным положением (главным образом за
счет бывших удельных владений), но стала хуже, чем у русских и
представителей других национальностей Поволжья. Относительное
малоземелье мордовских крестьян сочеталось с устаревшими фор-
мами землепользования и отсталой агротехникой. Все это обостря-
ло кризисные явления в хозяйстве мордовских крестьян, и они
чаще, чем раньше, стали искать выход в переселении в Сибирь или
в города и промышленные поселки европейской части страны.
Коллективизация и механизация сельского хозяйства дали новый
толчок таким стремлениям к миграциям.
В 1928 г.— несколько позже, чем у соседних этносов По-
волжья — в южной части коренного региона расселения мордвы
был создан Мордовский округ, преобразованный в 1930 г., после
некоторых территориальных изменений в автономную область с
населением на начало 1934 г. в 1312 тыс. человек, из них морд-
вы—483 тыс. (37%), русских—697 тыс. (53,5%), татар—61 тыс.
(около 5%). Мордовская АО входила в состав Средне-Волжского
края, на территории которого имелось, кроме того, 4 националь-
ных мордовских района:* 2—в правобережной части — Барановский
(71,4 тыс. жителей, из них 47% мордвы) и Шемышейский (74,1
тыс. жителей, из них 74% мордвы); 2— в левобережной части —
Боклинский (47,3 тыс. жителей, из них 57% мордвы) и Клявлин-
ский (61,7 тыс. жителей, из них 58% мордвы)*4. Однако вскоре
эти мордовские национальные районы были упразднены. Мордов-
ская автономная область была преобразована в Мордовскую
АССР.
Перепись населения СССР, проведенная в 1939 г., установила
общую численность мордвы в 1456,3 тыс. человек, что свидетель-
ствовало о продолжающемся росте ее прежними довольно высоки-
ми темпами (см. рис. 1), хотя эти темпы стали уже значительно
меньшими, чем средние по Советскому Союзу и по соседним наро-
дам Поволжья (чувашам, удмуртам и др.). Можно предположить
поэтому, что ассимиляционные процессы среди некоторых групп
мордвы, живущих в сильном территориальном смешении с русски-
ми, стали оказывать все более заметное влияние на ее - числен-
ность. Сравнение данных переписи 1939 г. с переписью 1926 г.
приводит к выводу о том, что прирост численности мордвы в пре-
делах РСФСР был примерно вдвое меньше, чем вне Федерации, что
свидетельствует о продолжавшихся миграциях мордвы на дальние
расстояния и большей частью в города. Это привело к сильному
росту численности мордовских горожан за пределами Российской
93
Федерации, да и в ее границах; только в Москве на 1939 г. насчи-
тывалось 18,6 тыс. мордвы. В коренном регионе расселения мордвы
ее урбанизация в то время развивалась еще слабо; во всей Мордо-
вии горожан-мордвы было почти вдвое меньше, чем только в одной
Москве, причем они составляли лишь 2,5 процента всего мордов-
ского населения республики.
Следующая перепись населения СССР была проведена лишь в
1959 г. и показала сильное уменьшение общей численности мор-
двы в стране — на 165 тыс. за прошедшие 20 лет. Эти два деся-
тилетия включили в себя тяжелые годы Великой Отечественной
войны, во время которых численность мордвы, как и всех других
народов; европейской части страны, отдавших почти всех своих
сыновей и часть дочерей на фронт, значительно сократилась за
счет прямых военных потерь: численность мужчин в мобилизаци-
онных возрастах оказалась на 1959 г. вдвое' меньше, чем жен-
щин. Но аналогичные дефекты половозрастной структуры были
установлены и у соседей мордвы — чувашей, которые были близки
к ней и по послевоенным параметрам естественного воспроиз-
водства25; между тем перепись населения 1959 г. показала уве-
личение численности чувашей с 1370 тыс. в 1939 г. до 1470 тыс.
человек, т. е. на 7,8« процента, что было несколько меньше про-
цента роста всего населения страны, но не ставило столь серь-
езных проблем, как в случае мордвы.
Основной причиной снижения численности мордвы, зафиксиро-
ванного переписью населения 1959 г. и затем — в несколько мень-
шей степени — переписями 1970, 1979 и 1989 гг. (см. табл. 1;
см. также рис. 1), было ускорившееся развитие среди многих групп
мордвы процессов этнической ассимиляции, выражавшейся в том,
что такие группы (нередко — отдельные семьи), находясь в тесных
повседневных контактах с численно преобладавшим русским насе-
лением, ориентируясь на его более развитую профессиональную
культуру, а также на богатую русскоязычную литературу, почти
полностью переходили на русский язык, а затем начинали считать
себя «русскими» и по национальности, отражая это самосознание
в переписях населения. Мощным фактором развития процессов
этнической ассимиляции были смешанные браки, дети от которых
чаще выбирали «русскую», нежели «мордовскую» национальность
отца или матери.
Аналогичные процессы развивались и среди других народов
Поволжья, поддерживавших тесные контакты с их русскими сосе-
дями, что отражалось в снижении темпов роста их общей числен-
ности, однако до 1989 г. они еще не приобрели такого размаха,
который привел бы к уменьшению их численности. Подобное на-
блюдалось лишь среди карел, численность которых только за период
1959—1989 гг. сократилась со 167 до 131 тыс. человек, т. е. еще
более быстрыми темпами, чем у мордвы.
94
Таблица 1
Динамика численности мордвы в советских переписях населения
(по национальности и родному языку, в тыс. человек)
СССР РСФСР Мордовия Вне РСФСР
1926 г.
Всего по национальности • 1340,3 1334,6 5,7
по родному языку 1266,1 1262,6 3,5
В городах по национальности 29,3 24,8 4,5
по родному языку 19,6 16,1 3,5
1939 г.
Всего по национальности 1456,3 1376,4 405,0 79,9
по родному языку 1290,2 1237,1 400,8 53,1
В городах по национальности 285,9 241,7 10,5 44,2
по родному языку 207,2 178,1 9,0 29,1
* 1959 г.
Всего по национальности 1285,1 1211,1 358,0 74,0
по родному языку 1004,1 968,2 348,2 35,9
В городах по национальности 376,6 321,6 21,7 55,0
по родному языку 195,4 170,4 17,0 . 25,0
1970 г.
Всего по национальности 1262,7 1177,5 364,7 85,2
по родному языку 983,0 938,4 350,8 44,6
В городах по национальности 456,0 393,3 62,7 61,7
по родному языку 258,0 226,9 52,5 31,1
1979 г.
Всего по национальности 1191,8 1111,1 338,9 80,7
по родному языку 864,8 829,2 319,5 35,6
1989 г.
Всего по национальности 1154,0 1072,9 313,4 81,1
по родному языку 773,8 740,0 277,4 33,8
В городах по национальности 560,1 119,7
по родному языку 312,0 91,1
В свою очередь, сильное развитие процессов этнической асси-
миляции среди групп мордвы объясняется действием нескольких
факторов и прежде всего ее исторически давними контактами с
русскими, усилившимися в результате их образовавшегося череспо-
95
лосного расселения, а также принятия мордвой православия. На
действие таких факторов обращали внимание еще дореволюцион-
ные этнографы, однако предсказания некоторых из них о том, что
.мордва в ближайшем будущем может полностью якобы ассимилиро-
ваться 26, оказались ошибочными. Явно тормозящее влияние на этот
процесс оказало укрепление этнического самосознания мордвы в
связи с созданием в Поволжье мордовских национальных районов,
и особенно — Мордовской АССР с соответствующими национально
(языково-культурно) ориентированными учреждениями. Однако мор-
довские национальные районы, как уже отмечалось, были ликвиди-
рованы, а существование Мордовской АССР, где находилось лишь
около трети всего мордовского населения страны, не могло остано-
вить дальнейшее развитие процессов этнической ассимиляции.
Среди факторов развития таких процессов необходимо отметить
прежде всего продолжающееся территориальное рассредоточение
мордвы, обусловленное ее миграциями за пределы коренного реги-
она расселения, в том числе и с территории Мордовии. Еще боль-
шее и повсеместное значение имели развернувшиеся главным об-
разом после 1959 г. ее миграции в города: всего за 30 лет — с 1959
по 1989 г. число мордовских горожан только в пределах Российской
Федерации возросло с 322 до 560 тыс. человек, в том числе в
Мордовии — с 22 до 120 тыс. человек; в действительности этот
прирост был существенно выше, но значительная часть его погло-
щалась ассимиляционными процессами, которые в городах шли
значительно более интенсивно, чем в сельской местности. Уместно
заметить, что в пределах Мордовии урбанизация мордвы все еще
отставала, хотя и не по темпам, но по своему уровню от урбани-
зации местного русского населения: процент горожан среди мордвы
возрос там с 6 в 1959 г. до 38 в 1989 г. при общем росте доли
городского населения соответственно с 18 до 57 процентов. При-
мерно такая же картина наблюдалась в Пензенской области, где на
1989 г. находилось 86,4 тыс. мордовского населения. Однако в
Куйбышевской области, где насчитывалось 116,5 тыс. мордовского
населения, горожане составляли среди него уже 58 процентов, в
Башкирии — из 32 тыс.—62 процента, а например в Казахстане — из
30 тыс.—70 процентов, что выше средней доли горожан в республи-
ке (на 1989 г.—57%).
О сильном развитии ассимиляционных процессов среди мордвы
свидетельствует все увеличивающийся разрыв между числом лю-
дей, признавших себя по переписям «мордвой» по национальности,
и теми из них, кто признал своим родным языком «мордовский»: в
1926 г. такой разрыв составил 74 тыс. человек, в 1959 г.—281 тыс.,
а в 1989 г.— уже 380 тыс. человек, что составляет треть всего
мордовского населения страны (см. также рис. 1). Особенно значи-
телен такой разрыв, а вместе с ним и степень развития ассимиля-
ционных процессов среди городской мордвы и среди мордвы, живу-
96
щей за пределами Мордовии, на чем следует остановиться более
подробно.
Более высокая степень развития процессов языковой ассимиля-
ции мордвы в городах, как важного этапа ее этнической ассимиля-
ции, объясняется сравнительной малочисленностью мордвы в горо-
дах, ее очень дисперсным расселением среди численно преобладав-
ших русских (и шире русскоязычных) горожан, а также тем, что
именно русский язык издавна стал основным языком городской
жизни и профессиональной культуры. По переписи населения
1926 г., доля мордвы, показавшей своим родным языком «мордов-
ский», составила среди мордовских горожан —64,2 процента, среди
селян —95 процентов; по переписи 1959 г., соответственно 72,4 и 89
(в том числе в Мордовии —78,3 и 98,5%); по переписи 1989 г., в Рос-
сийской Федерации —55,7 и 84,1 процента (в том числе в Мордовии —
76,1 и 96,2%).
К сказанному следует добавить действие половых диспропор-
ций, заставляющих (особенно в городах) искать брачных партнеров
среди людей другой национальности. По переписи населения
1926 г., в городах на каждые 100 мордовских мужчин приходилось
58 мордовских женщин (включая, разумеется, детей), в сельских
местностях—112 женщин. В послевоенные десятилетия у мордвы,
как и у многих других национальностей страны, потерявших много
мужчин, зафиксировано повсеместное численное преобладание
женщин, поддержанное затем и более высокой средней продолжи-
тельностью их жизни. По переписи населения 1959 г., на террито-
рии СССР на каждые 100 мордовских мужчин в городах приходи-
лось 125 женщин, по переписи 1989 г., в пределах РСФСР—123
женщины. Все советские переписи населения показали, что языко-
вая ассимиляция женщин была, вероятно, из-за большей консерва-
тивности их жизни, меньшей социальной и территориальной мо-
бильности, слабее, чем среди мужчин. Наиболее сильные различия
обнаружены на 1989 г. среди мордвы, живущей вне Мордовии: доля
мордовских мужчин, показавших своим родным языком «мордовс-
кий», составила в городах 46,9 процента, среди мордовских горо-
жанок —52,4 процента; в сельской местности соответственно —
74 и 84,927.
Более сильное развитие процессов языковой ассимиляции за
пределами Мордовии вполне понятно, так как там не было учреж-
дений, направленных на поддержание языково-культурного бытия
мордвы, почти не было школ с преподаванием на мордовском язы-
ке, какие имелись в пределах Мордовской АССР, да и националь-
ное самосознание здесь, соединившись с наличием своей государ-
ственности, стало крепче. По переписи населения 1939 г., доля
мордвы, показавшей своим родным языком «мордовский», состави-
ла в Мордовской АССР — около 99 процентов, вне ее —84,7 процен-
та; по переписи 1959 г., соответственно—97,3 и 70,9; по переписи
97
1989 г.—88,5 и 59,8 процента (см. также таб. 1). При удалении от
Мордовии степень языковой ассимиляции возрастает; так, среди
мордовского населения Куйбышевской области, по данным перепи-
си населения 1989 г., признали своим родным языком «мордов-
ский»: —60,6 процента, а в городах — лишь 49,2.
Кроме перечисленных выше факторов, воздействовавших на
развитие процессов языковой (а вместе с ней и этнической) асси-
миляции мордвы следует сказать и о том обстоятельстве, что мор-
два не представляла собой монолитный в языково-культурном отно-
шении этнос, а подразделялась на несколько субэтносов, крупней-
шими среди которых, как уже отмечалось выше, были эрзя и
мокша, каждый — с некоторыми культурно-бытовыми особенностями
и своими литературными языками, довольно трудными для взаимо-
понимания. Поэтому русский язык использовался эрзей и мокшей
не только для общения с русскими и другйми народами, но зачас-
тую и для общения между собой, в том числе и в пределах Мор-
довии. Выше при сопоставлении данных переписей населения о
«национальности» и «родном языке» мне приходилось заключать
слово «мордовский» в кавычки, так как никакого «мордовского»
языка, единого для эрзи и мокши, не существовало. Возможно, что
это обстоятельство снижало число людей, указывавших своим ро-
дным языком «мордовский», да и влияло на указание в переписных
листах «национальности», особенно за пределами Мордовии, где
национальное самосознание у мордвы было развито значительно слабее.
Затронутая нами проблема побуждает хотя бы кратко рассмот-
реть вопрос о расселении и численности эрзи и мокши в По-
волжье.
В начале данной главы при описании исторических изменений
в расселении мордвы говорилось о том, что в пределах коренного
региона ее обитания и жизнеобеспечения эрзя занимала его север-
ную часть, а мокша — южную; более точно установить особенности
их расселения до нашествия монголо-татар. вряд ли возможно.
Можно предположить, что численность эрзи изначально была боль-
ше численности мокши; вместе с тем есть основания предполагать,
что мокшанские племена сильнее пострадали при двух нашествиях
монголо-татар и от дальнейших набегов воинственных золотоордын-
ских ханов, что и привело к сильному сокращению их численности.
Так или иначе, но численность эрзи в дальнейшем оказалась вдвое
больше чем у мокши.
В ходе миграций мордвы, вызванных проникновением русских в
пределы коренного региона ее расселения, а затем и участием
самой мордвы в заселении других регионов Поволжья, эрзяне дви-
гались главным образом на юго-восток —' в долину Волги :— и отчас-
ти на юг, проникнув в районы, которыми прежде пользовались
мокшане. Весьма характерно в этом отношении появление двух
эрзянских селений — Дракино и Кажлодка в самой гуще мокшан-
98
ских селений (нынешний Торбеевский район Мордовии). А. Л. Ге-
раклитов в своей работе о границах между эрзей и мокшей в ни
чале XVII в., использовав материалы писцовых книг того времени,
отметил четырнадцать бортных ухожаев, расположенных в север-
ной части Пензенско-Саратовского края, установив, что ими владс
ли совместно эрзяне и мокшане, причем мокшане владели ими «по
старине», а эрзяне были сравнительно недавними пришельцами ’Л
В последующие столетия эрзяне несколько расширили территорию
своего расселения к юго-востоку от Саранска, а между городами
Пензой ^Хвалынском появилось несколько смешанных эрзяно-мок-
шанских селений; мокшане же, как уже отмечалось, проникли до-
вольно далеко к югу — в долину реки Ворона. Судя по всему, в
Заволжье эрзяне стали переселяться раньше мокшан, вероятно,
воспользовавшись. мостом у г. Симбирска, поэтому подавляющее
большинство основанных здесь мордовских селений являются эр-
зянскими. Мокшане основали несколько селений около г. Бугурус-
лана и к югу от р. Самары; кроме того, значительный ареал сме-
шанных эрзяно-мокшанских селений возник к северу от Самарской луки,
Как ни странно, но вопросы расселения и численности эрзи и
мокши в Поволжье в XIX—XX столетиях не привлекали должного
внимания исследователей истории и жизни мордвы. Использоннп
разнообразные материалы, мне удалось установить эту картину нм
середину XX в. и подсчитать численность эрзи и мокши ни
1926 г.29. Согласно полученным мною результатам на 1926 г, в ко-
ренном регионе расселения мордвы численность эрзи (297 тыс,
человек) превосходила численность мокши (237 тыс. человек), но н
южной части этого региона, где через некоторое время была обра-
зована мордовская автономия, они были примерно равны. Вне ко-
ренного региона расселения мордвы в Поволжье и Приуралье чис-
ленность эрзи (498 тыс. человек) втрое превосходила численность
мокши (154 тыс. человек); особенно большое расхождение отмечено
в Самарской губернии, где на 210 тыс. эрзян было всего 42 тыс,
мокшан. Таким образом, всего в то время в Поволжье и Приуралье
было 795 тыс. эрзян и 391 тыс. мокшан. В более удаленных реги-
онах страны соотношение эрзи и мокши было иным. Развернувше-
еся главным образом в конце XIX—начале XX в. переселенческое
движение из губерний- Поволжья в Сибирь привлекло мокшан не н
меньшей степени, чем эрзян, поэтому их соотношение среди пере-
селенцев было, вероятно, примерно равным. Об этом свидетель-
ствуют данные на 1926 г. по некоторым округам Сибирского края;
так в Барнаульском округе, где проживали наиболее значительные
группы мордвы, на 1926 г. к мокшанам отнесли себя 1480 человек,
к эрзянам—1420 человек, а 5200 человек показали себя просто
«мордвой»; последнее свидетельствовало о том, что в таких удален-
ных регионах расселения мордвы и особенно в городах подразделе-
ние ее на эрзю и мокшу представляется довольно условным.
09
Об изменении численности групп эрзи и мокши после 1926 г.
во всем Поволжье можно судить лишь по отрывочным сведениям.
Достаточно установлено, что в пределах Мордовии численное соот-
ношение эрзи и мокши почти не изменилось; об этом свидетель-
ствуют и материалы переписи населения 1959 г., учитывавшей в
пределах республики эрзянский и мокшанский языки. Что же каса-
ется других областей и республик Поволжья и Приуралья, то отме-
ченное в них переписями населения 1959—1989 гг. сокращение
численности мордвы относится главным образом к сокращению
численно преобладавшей там эрзи, что в конечном счете могло
'несколько сократить ее общее численное превосходство над .мок-
шей. Кроме того, в удалении от Мордовии и особенно в смешанных
эрзяно-мокшанских селениях, как об этом свидетельствовали и^
этнографические экспедиции во второй половине XX в., субэтни-
ческое — эрзянское или мокшанское — самосознание стало все боль-
ше уступать место общеэтническому мордовскому.
В заключение этой главы целесообразно еще раз остановиться
на таком тревожном явлении, как сокращение общей численности
мордвы, в том числе и в Мордовии. Последнее может быть в какой-
то степени объяснено продолжающимся переселением отдельных
групп мордвы за пределы республики. Однако основной причиной
этого сокращения является этническая ассимиляция отдельных
групп мордвы, особенно в городах. Кроме рассмотренного выше
развития таких процессов «эволюционным» путем — через стадию
развития языковой ассимиляции, проявлял свое действие и такой
мощный фактор радикальной ассимиляции, как национально сме-
шанные браки между мордвой и другими национальностями, пре-
имущественно — русскими, дети от которых предпочитают затем
русскую национальность. Такой путь ассимиляции регламентиро-
ван, впрочем, и правилами паспортного учета, при которых юноша
или девушка, получая паспорт, могут выбрать «национальность» не
произвольно, а лишь одного из родителей. Этот фактор оказывал
сильное воздействие и в пределах Мордовии; установлено, напри-
мер, что в 1972 г. даже в районах постоянного проживания мордвы
в сельских местностях, более чем в 40 процентах мордовская моло-
дежь вступала в брак с молодежью другой национальности, пре-
имущественно с русскими, причем дети от таких браков, как
правило, записывались «русскими»30. И если дальнейшее
развитие языковой ассимиляции мордвы в пределах Мордовии
возможно, вероятно, замедлить путем большего развития языково-
культурных учреждений, то межэтнические контакты среди
молодежи, часть из которых может привести к браку, уменьшить
трудно, да и вредно. Можно предположить поэтому, что в обозри-
мом будущем численность мордвы будет продолжать сокращаться,
хотя и не столь быстрыми темпами, как в предыдущие деся-
тилетия.
о
о
о
ГЛАВА IV. ЭТНОДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ
СИТУАЦИЯ В МОРДОВИИ
государства,
В наше
Еще М. В. Ломоносов в трактате «О сохранении
и размножении российского народа» писал,
что именно в здоровом многочисленном на-
роде «состоит величество и богатство всего
а не в обширности, тщетной без обитателей» !.
время все более очевидной становится взаимосвязь
социально-экономического, политико-правового и культурного раз-
вития общества с этнодемографическим процессом. Без учета чис-
ленности населения, его возрастного и полового состава, рождае-
мости и смертности, тенденций и перспектив их развития немыс-
лимы разработка и эффективное осуществление программ
социально-экономического и культурного развития, особенно, дол-
госрочных.
Демографическая политика как царского правительства, так и
правительств после октября 1917 г. не была последовательной.
Будучи заинтересованным в росте численности населения, государ-
ство мало заботилось о благосостоянии и здоровье народов, особен-
но малочисленных. Интерес государства к этнодемографическим
проблемам рос по мере того, как выяснялось, что они играют боль-
шую роль не только в жизни отдельных граждан, семей, но и в
жизни целых народов и даже государств.
Развивающееся самосознание российских народов требует от-
вета на такие животрепещущие вопросы, как будущность их эт-
носов, социально-экономическое и культурное развитие этниче-
ских территорий, удельный вес этносов в составе населе-
ния и др.
Известно, что в историческом процессе развития человеческих
обществ некоторые из них исчезали во тьме веков. Только археоло-
гические музеи напоминают о них. Чтобы этого не случилось с тем
или иным народом (на I Всемирном конгрессе угро-финских наро-
дов, состоявшемся в декабре 1992 г, в Сыктывкаре, венгерские
ученые привели доказательства, что к 3400 г. исчезнут все эти
101
народы), государство должно регулировать происходящие в нем
этнодемографические процессы.
Современный этап развития российских народов диктует госу-
дарству такую демографическую политику, которая учитывала бы
не только количественное развитие народов, но и их качественное
совершенствование, необходимое в связи с повышением потребно-
стей в образованных, культурных людях, ростом их социальной и
территориальной мобильности, способности адаптироваться к быс-
тро меняющимся требованиям жизни и труда. Пока демографичег
ская ситуация и в России, и в национальных республиках чревата
главным образом двумя опасностями: угрозой депопуляции и угро-
зой деградации населения по причине возрастания в его составе
умственно отсталых детей.
Различия в демографических характеристиках населения рес-
публик, краев и областей, а также наций (этносов), проживающих
в них, не следует объяснять, как это часто делается, лишь насле-
дием дореволюционной эпохи. Многие из них появились в резуль-
тате того, что экономическая, культурная, национальная политика
государства, отражавшаяся в бюджетной, кадровой, налоговой по*
литике, не учитывала всех возможных демографических послед-
ствий ее реализации. К сожалению, и ныне вопросы этнодемогра-
фии мало учитываются при реализации программ приватизации и
введения рыночных отношений, хотя всем известно, что ненормаль-
ная демографическая ситуация в стране и регионах есть" не что
иное, как реакция на социально-экономические, политико-правовые
и культурные изменения в государстве и обществе.
Остановимся на характеристике этнодемографической ситуации
мордовского населения.
Мордва — один из самых крупных народов угро-финской языко-
вой ветви. Однако положение ее вызывает серьезную озабочен-
ность. Она — одна из исчезающих наций. Темпы уменьшения ее
численности не имеют себе равных. Причин этого негативного
явления множество. Есть среди них и причины объективного ха-
рактера, например, дисперсность.
По данным статистики второй половины XIX в., мордовский
народ проживал в 22 губерниях Российской империи, а на искон-
ной территории оставалось около одной трети его численности. По
подсчетам В. И. Козлова, общая численность мордовского населе-
ния страны на 1859 г. составляла 650—680 тысяч человек2.
По спискам населенных мест, вышедшим в свет после X реви-
зии (1857), в уездах Нижегородской, Пензенской, Симбирской, Там-
бовской губерний, из которых впоследствии была образована Мор-
довия, по нашим подсчетам, численность мордовского населения
составляла примерно 193—197 тыс. человек3.
В многотомнике, посвященном народам России и изданном в
1876 г. в С.-Петербурге, дается весьма интересное объяснение эт-
102
нонима мордва: «самое же название «мордва» происходит от слова
«мори», что на мордовском и чудских (финских) языках значит —
«человек», оттуда и произошли названия многих чудских племен:
Меря, Мори (черемисы), Морт-Коми (зыряне), Морт-уд (вотяки),
Морт-ва, Муро-ма (исчезнувшее племя)» 4.
Здесь же о мордве говорится, что она проживает в восьми гу-
берниях: Астраханской, Казанской, Нижегородской, Пензенской,
Самарской, Саратовской, Симбирской и Тамбовской и что населе-
ние составляет примерно 700 тыс. человек5. Еще большая распы-
ленность в расселении по регионам России, в связи с массовым
переселением мордовского народа в пределы Закавказья, Средней
Азии и другие регионы, отмечается в конце XIX в. и особенно в
XX столетии.
К концу XIX в., прирост населения мордовской национальности
в России составил примерно 360 тыс. человек, и, по данным пер-
вой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г.,
численность мордвы определяется в пределах 1 млн. 20—23 тыс.
человек. Почти на 97 тыс. человек увеличилась численность мор-
довского населения и в уездах: Ардатовском, Инсарском, Красно-
слободском, Наровчатовском, Саранском, Спасском и Темников-
ском, из которых впоследствии была образована Мордовия. Общая
численность мордвы, проживающей на территории указанных уез-
дов, составила 290,2 тыс. человек. Цифры эти, на наш взгляд, не
вполне точные, но они дают нам, с некоторой долей условности,
общее представление о развитии народонаселения, динамике этни-
ческого состава данного региона. Следует отметить, что к началу
XX столетия на территории означенных уездов проживали русские,
численность которых почти в 2,5 раза превышала численность ко-
ренной национальности, татары—48,5 тыс. и 1,5 тыс. представите-
лей других национальностей. Дальнейшее изменение динамики
численности национальностей обусловливается рядом факторов и в
первую очередь этнодемографическим (рождаемость, смертность,
естественный прирост), этническим процессом (консолидация и
ассимиляция) и миграционным. Нужно отметить, что действие
этих факторов по-разному сказалось на каждой из национально-
стей — мордве, русских, татарах. Об этом наглядно свидетельствует
таблица 1.
Таблица 1
* Динамика народов Республики Мордовия
Годы перепи- сей Территория Числен, населен, (тыс.) В 'ком числе по национальностям
мордва .. русские татары .прочие
абс. | % абс. 1 % абс. | % абс. | %
1897 1063,1 290,2 27,3 722,9 68,0 48,5 4,6 1,5 0,1
1926 Мордовский округ 1269,4 382,4 30,1 811,8 64,0 56,8 4,5 18,4 1,4
1939 Мордовская АССР 1188,0 405,0 34,0 719,1 60,6 47,4 4,0 16,5 1,4
1959 1002,0 358,0 35,8 590,6 59,0 38,6 3,8 14,8 1,4
1970 1029,6 364,7 35,4 606,8 58,9 45,0 4,4 13,1 1,3
1979 989,5 338,9 34,2 591,2 59,7 45,8 4,6 13,6 1,4
1989 963,5 313,4 32,5 586,1 60,8 47,3 5,0 16,7 1,7
Анализ динамики населения Мордовии показывает, что за пер-
вый межпереписной период (1897—1926 гг.) произошел прирост все-
го населения на 19,4 процента, на 31,8 процента увеличилась чис-
ленность мордовского, на 17,1 процента — татарского и на 12,3 про-
цента — русского населения.
Во втором межпереписном периоде (1926—1939 гг.) отмечены
принципиальные изменения. Прежде всего это относится к сокра-
щению общей численности населения республики на 6,6 процента,
более чем на 16 процентов — татарского и на 11,4 процента — рус-
ского населения. В то же время численность мордовского населе-
ния возросла на 5,4 процента. В последующие годы повсеместное,
как в Мордовии, так и в России, сокращение численности населе-
ния мордовской национальности стало необратимым процессом.
Исключением явился лишь межпереписной период 1959—1970 гг.,
когда с ростом (на 2,7%) общей численности населения республи-
ки отмечается прирост (на 1,9%) мордовского народа, а также
русского (на 2,7%) и татарского (на 16,3%), причем у последних
проявилась стабильная тенденция к увеличению.
По последней переписи населения 1989 г. наибольшее количес-
тво мордовского населения, проживающего в России, сосредоточе-
но на территории Мордовии —29,2 процента, в Самарской области —
10,8, Пензенской —9,0, Оренбургской —6,4, Ульяновской —5,7, Ниже-
городской —3,4 процента. В то же время отметим, что сокращение
численности мордовского населения идет как в самой республике,
в. ряде других республик, округов, областей, так и в целом по Рос-
сии. Примерно в 25 из более чем 40 регионов, где более или менее
компактно проживает мордва, численность ее уменьшилась по
сравнению с предыдущей переписью. «Лишь в 19 регионах числен-
ность мордвы несколько увеличилась, это г. Москва (+13,6 тыс.) и
Московская область(+11,8 тыс.), Ленинградская (+2,9 тыс.), Рязан-
ская (+4,7 тыс.), Тюменская (+8,1 тыс.), Владимирская, Тульская,
Мурманская, Ростовская и другие области.
Результаты переписей населения позволяют сделать вывод, что
в самом неблагоприятном демографическом положении из всех
наций, имеющих титульные республики, находится мордовский
народ. Только за последние 20 лет численность коренной нацио-
нальности уменьшилась на 51,3 тыс. человек (-14,1%), по России
этот показатель составил соответственно 104,6 тыс. человек
(-8,9%).
Сокращение общей численности населения Мордовии на 224,5
тыс. человек, в том числе мордовской национальности на 91,6 тыс.,
за период с 1939 по 1989 г., отчасти обусловлено административ-
ными территориальными преобразованиями, негативными послед-
ствиями коллективизации и репрессивной политикой в 30—40-е
годы, последствиями прямых и косвенных потерь в годы Великой
Отечественной войны, начавшимся еще в начале XX столетия и
105
обостренным войной процессом снижения рождаемости, а в. по-
следние 15—25 лет развитием тенденции перехода к малодетности,
миграционными и этническими процессами.
Важную роль в уменьшении численности населения сыграл
широко развернувшийся и усилившийся в послевоенные годы от-
ток, в основном, сельского населения за пределы республики в
крупные промышленные центры страны. Этому способствовал прак-
тиковавшийся до недавнего времени и организованный, плановый,
набор переселенцев, как одиноких юношей и девушек, так и мало-
семейных на различного рода ударные комсомольские, народные
стройки объектов народного хозяйства, на освоение целинных и
залежных земель и т. д. Ежегодно, в течение 50 последних лет, в
среднем более 4 тысяч жителей Мордовии, в том числе более
2 тысяч мокшан и эрзян, покидают ее пределы. Установлено, что
по интенсивности миграции республика занимает одно из первых
мест среди других регионов России. В результате считавшаяся до
конца 70-х годов трудоизбыточным регионом Мордовия стала испы-
тывать недостаток молодых рабочих рук в сельском хозяйстве ряда
районов.
Повышенная интенсивность миграции населения в известной
мере связана с перекосами в социально-экономическом и культур-
ном развитии, с недостаточным вниманием к разрешению социаль-
но-бытовых проблем в республике, ее отдельных районов, что явля-
ется дополнительным стимулятором оттока молодежи из сельской
местности. Мы понимаем, что миграция — объективный процесс, ее
не обошел ни один цивилизованный народ. Развитие индустрии,
размещение производительных сил в новых районах страны способ-
ствовали перемещениям огромных масс населения. Хотя инду-
стриальное развитие Мордовии шло довольно интенсивно, однако
недостаточно для того, чтобы приостановить миграцию молодежи в
возрасте от 17 до 29 лет из сельской местности. Более того, ряд
районов юго- и северо-западного направления республики фактиче-
ски остались аграрными, где труд в сфере сельскохозяйственного
производства для значительной части сельской молодежи является
непрестижным. Поэтому, оканчивая среднюю школу, юноши и де-
вушки покидают свои родные деревни и села, а там, как известно,
сосредоточены носители национальной культуры.
Отток сельского населения приостановить видимо невозможно.
Однако упорядочить вполне можно путем выравнивания экономи-
ческих потенциалов ряда районов с мордовским населением, кото-
рые по фондовооруженности отстают от среднереспубликанских
показателей. К тому же либерализация экономических отношений
вполне позволяет развивать в этих районах производства по пере-
работке сельхозпродукции, восстанавливать традиционные для мор-
двы кустарные промыслы, открывать предприятия легкой промыш-
ленности, бытового обслуживания и т. д.
106
Чрезвычайно высокие темпы миграции трудоактивного и дее-
способного населения за пределы Мордовии оказали непосред-
ственное влияние на сформировавшуюся к настоящему времени
сложную демографическую ситуацию. Это опосредовано содейство-
вало деформации половозрастной структуры, снижению рождаемо
сти, повышению смертности, сокращению показателя естественно-
го прироста, ускорению процесса старения населения. Различия же
в естественном приросте населения и высокая миграционная под-
вижность стали в конечном счете основными причинами изменения
и сокращения не только общей численности населения нашей рес-
публики, но и ее национального состава.
Городское население
За рассматриваемый период для Мордовии характерен, хотя и
незначительный, но постоянно увеличивающийся, от переписи к
переписи, рост городского населения. Однако вплоть до середины
80-х годов численность сельских жителей была преобладающей
(53,7%). Поэтому республика считается одной из слабо урбанизи-
рованных. По данным переписи населения 1989 г., общая числен-
ность городского населения 541,1 тыс. и сельского населения
422,4 тыс. человек.
В республике семь городов (три — республиканского и четыре —
районного подчинения), различающихся как по времени их образо-
вания, так и по функциональному признаку. Ряд городов (Ардатов,
Инсар, Краснослободск, Саранск, Темников) был основан и
XIV—XVII вв. как пограничные крепости и остроги, позже, в конце
XVIII в.,— они были преобразованы в уездные города. Другие города
(Ковылкино, Рузаевка), а также поселки городского типа возникли
уже в наше XX столетие. За исключением крупного города — сто-
лицы Мордовии г. Саранска, в котором проживает более 312,5 тьгс,
человек (57,7 процента общей численности городского населения),
и среднего города Рузаевки с населением более 50 тыс. человек,
все остальные относятся к группе малых городов.
Формирование городского населения происходит за счет трех
основных факторов: естественного прироста самого городского на-
селения, притока сельского населения в города и поселки городско-
го типа на постоянное жительство, присоединения к городу сель-
ских поселений, близких к городской зоне, и преобразования боль-
ших поселений в города и поселки городского типа. Отметим, что
только за период с 1939 по 1989 г. число последних возросло с 2
до 19, в них проживает более 120 тыс. человек, или 22,2 процента
всего городского населения.
Республика многонациональна исторически. Кроме мордвы, рус-
107
ских и татар, здесь проживают украинцы (около 1%), белорусы,
чуваши, марийцы, евреи и представители многих других националь-
ностей. Но следует отметить, что в городах, с момента их основа-
ния и до 30—50-х годов, основным контингентом жителей, по своей
этнической принадлежности, было русское население. В 30-е, и
особенно в послевоенное время, быстрое промышленное развитие
существенно способствовало стягиванию в города населения дру-
гих национальностей, в частности мордовского и татарского. О чем
и свидетельствует таблица 2.
Таблица 2
Динамика городского населения Мордовии (тыс.)
Годы переписей населения
1897 1926 1939 1959 1970 1979 1989
Всего населения В т. ч. 63,6 60,2 82,4 183,6 372,9 458,4 541,1
мордва 0,4 1,5 10,5 21,7 62,7 89,5 119,7
русские 62,7 57,9 68,9 151,0 288,8 342,9 388,9
татары 0,2 0,3 1,3 5,8 11,1 14,9 21,0
Др. нац-сти 0,3 0,5 1,7 5,1 10,3 11,1 11,5
Годы переписей населения
1897 1926 | 1939 1959 1970 | 1979 1989
Все население В т. ч. 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0
мордва 0,6 2,5 12,7 11,8 16,8 19,5 22,1
русские 98,4 96,2 83,6 82,2 77,4 74,8 71,9
татары 0,5 0,4 1,6 3,2 3,0 3,3 3,9
Др. нац-сти 0,5 0,9 2,1 2,8 2,8 2,4 2,1
Так, только за два межпереписных периода 1926—1939 и
1939—1959 гг. численность мордовского населения в городах и по-
селках городского типа возросла более чем в 14 раз, с 1,5 тыс.
человек до 21,7 тысячи. В последующие 30 лет — с 1959 по 1989 г.—
городское население мордовской национальности увеличилось еще
в 5,5 раза. Не вызывает сомнения, что такой значительный прирост
мордвы в городском населении произошел не столько за счет плю-
сового сальдо естественного движения населения в городах и по-
селках городского типа, сколько за счет притока ее из сельской
местности. В связи с этим, нам хотелось бы обратить внимание на
тот факт, что не все мигрировавшие из села останавливаются на
108
выборе городских поселений своей республики. Значительная их
часть выезжает на постоянное, или временное, жительство за
пределы Мордовии. Так, например, если за период с 1979 по 1989
год численность мордвы в сельской местности сократилась на 55,7
тыс. человек, в городских поселениях Мордовии ее численность
увеличилась лишь на 30,2 тыс. Следовательно, можно предпо-
ложить, что из 25,5 тыс. человек мордовской национальности за
этот межпереписной период какая-то часть выехала за пределы
республики, часть подверглась ассимиляционным процессам. Надо
учитывать и вероятность естественной убыли.
По данным переписи населения 1989. г., общая численность
населения мордовской национальности в городах и поселках город-
ского типа составила 119,7 тыс. человек, или 38,2 процента общей
численности. Можно сказать, что почти каждый пятый житель
городских поселений — представитель коренной национальности.
Только в Саранске мордвы проживает более 62,3 тыс. человек и
7,4 тыс. являются жителями территории, относящейся к Саранско-
му горсовету. С 1926 по 1989 г. в 70 раз увеличилась численность
татарского и в 6,7 раза — русского населения городов.
Рост городов и поселков городского типа до середины 80-х го-
дов, увеличение численности населения в них обусловливается
развитием промышленного производства, влиянием естественного
прироста самого городского населения и переселением жителей
сел различной этнической принадлежности. Без всякого сомнения
этническая мозаичность оказывает прямое воздействие на ход эт-
нических процессов, в частности, усиливает этнические контакты
в результате совместной производственной деятельности в много-
национальных трудовых коллективах, учебы, отдыха.
Сельское население
Урбанизация привела' не только к росту городского населения,
но и к значительному сокращению сельского, которое почти до
начала 80-х годов составляло большинство. Так, за период с 1926
по 1989 г. число жителей сел и деревень уменьшилось на
786,8 тыс. человек. За этот же период численность мордовского
сельского населения сократилась на 187,2 тыс. Из других нацио-
нальностей наивысший показатель сокращения сельского населе-
ния зафиксирован среди русских и татар. Уместно отметить, что
как абсолютный, так и относительный показатель увеличения или
уменьшения сельского населения преобладающих по численности
и проживающих на территории Мордовии национальностей (морд-
вы, русских, татар) в каждый из переписных периодов был разли-
чен. (Табл. 3, 4).
Таблица показывает, что началом сокращения общей численнос-
109
ти населения на территории республики .стал межпереписной пе-
риод, предшествующий первой Всесоюзной переписи населения
1926 г. После чего этот процесс, с различной степенью вариатив-
ности показателя и для всех групп национальностей (за исключени-
ем отмеченного прироста мордовского, населения за межперепис-
ной период 1926—1939 гг. и татарского — за 1959—1970 и 1970—1979
гг.), становится необратимым. Из всех рассматриваемых межпере-
писных периодов наиболее интенсивное сокращение сельского на-
селения произошло за период 1939—1959 гг., что связано с послед-
ствиями первой мировой войны, событиями октября 1917 г., интер-
венцией и гражданской войной, голодом и разрухой 20—30-х годов,
коллективизацией и второй мировой войной, оказавших негативное
влияние на весь дальнейший ход демографических процессов. Пре-
жде всего это сказалось на сокращении естественного прироста,
на усилении миграционной подвижности населения из сел в город-
ские поселения республики и за ее пределы.
Таблица 3
Динамика сельского населения Мордовии (тыс.)
Годы переписей Всего сельского населен. (тыс.) В том числе по национальностям
Мордва Русские Татары Др. нац-сти
1926 1209,2 380,9 754,2 56,4 17,7
1939 1105,5 394,5 650,2 46,1 14,7
1959 818,4 336,3 439,6 32,8 9,7
1970 656,6 302,0 318,0 33,9 2,7
1979 531,1 249,4 248,3 30,9 2,5
1989 422,4 193,7 197,2 26,3 5,2
Таблица 4
Динамика увеличения (+), сокращения (-)
сельского населения Мордовии (%)
Межперепис. периоды (годы) Всего сельского населения В том числе по национальностям
Мордва Русские Татары
1926—1939 -8,6 +3,6 -13,8 -18,3
1939—1959 -25,9 -14,7 -32,4 -28,9
1959—1970 -19,8 -10,2 -27,7 +3,3
1970—1979 -19,1 -17,4 -21,9 +8,8
1979—1989 -20,5 -22,3 -20,6 -14,9
Итого за 1926—1989 -65,0 -49,1 -73,9 -53,4
110
Нужно учитывать, что наиболее мобильной частью сельского
населения является молодежь в возрасте от 16 до 29 лет. Факторы
и мотивы, определяющие миграционную подвижность сельской
молодежи, неоднозначны для каждой из ее возрастных групп. Сре-
ди факторов, оказывающих наибольшее влияние на интенсивность
миграции как мордовской, так и молодежи других национальностей,
выделяются такие, как недостаточное экономическое развитие
сельскохозяйственных предприятий, недостаток сети учреждений
просвещения, культуры, здравоохранения, быта, сложности путей
сообщения с районными центрами и городами, размеры сельских
поселений и др. К числу важных мотивов миграции реальных и
потенциальных переселенцев относятся: материальные интересы,
желание приобрести профессию, продолжить образование, неудов-
летворенность условиями труда в сельскохозяйственном производ-
стве и др.
С большим удовлетворением надо отметить, что ни одной из
многочисленных этнографических и проведенных ряда этносоциоло-
гических экспедиций в Мордовии, а также в Самарской, Оренбург-
ской и других областях, не зафиксирован ответ молодежи коренной
национальности на вопрос о причинах и мотивах их выезда, смены
постоянного места жительства, связанный с решением каких бы то
ни было национальных проблем.
Большинство молодых людей мордовской национальности в воз-
расте 16—19 и 20—24 лет основными мотивами смены местожитель-
ства называют желание продолжить учебу, поиск лучших условий
работы, лучших культурно-бытовых и жилищных условий и семей-
ные обстоятельства.
В соотношении показателя мигрирующей части мордовского
сельского населения по полу значительных расхождений не наблю-
дается. Не отмечается заметных различий и в показателе мигриру-
ющих по их семейному положению, это в основном одиночки, суп-
руги без детей и малодетные семьи.
Анализ продолжительности проживания в месте постоянного
жительства показывает, что на территории республики (по данным
переписи населения 1989 г.) 59,3 процента населения проживает с
рождения, из них 63,5 процента — мордовской национальности. Из
общего числа мордвы, проживающей в месте постоянного житель-
ства не с рождения, проживают менее 2 лет—16,1 процента,
2—5 лет—19,5, 6—9 лет—14,1, 10—14 лет—13,5, 15—19 лет—11,4,
20—24 года —7,6, 25 и более лет —17,8 процента 6.
Следовательно, 36,5 процента населения мордовской националь-
ности так или иначе переменили постоянное место жительства,
что не обязательно связано с переездами из других областей и
республик. Отметим, что, по данным переписи населения 1989 г.,
88,3 процента всей мордвы, проживающей на территории республи-
ки, родились в Мордовии, а в целом в России —97,3 процента. То
ш
есть можно говорить о том, что, несмотря на высокие темпы миг-
рации мокшан и эрзян за пределы своей республики, наблюдается
процесс реиммиграции. Примерно около трех процентов населения
Мордовии — это реиммигранты. Очевидно, процесс реиммиграции
может усилиться в связи с обострением межнациональных проти-
воречий в ряде регионов бывшего Союза, где проживают и предста-
вители мордовской национальности. Материалы переписи 1989 г.
показали, что за пределами Российской Федерации, в республиках
и государствах бывшего Союза численность мордовского народа
составила 81048 человек (или 7%).
Демографические процессы в Мордовии за рассматриваемый
период отразились на половозрастной структуре населения. Состав
населения по полу и возрасту находится в непосредственной зави-
симости от соотношения населения по полу, числа родившихся
мальчиков и девочек, от изменения числа родившихся и умерших
разных возрастных групп, т. е. от естественного прироста, а также
миграционного движения.
Анализ структуры населения по полу показывает, что с первой
всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года до
Всесоюзной переписи населения 1989 г. отмечено численное преоб-
ладание женщин над мужчинами. Наибольшая диспропорция в
соотношении мужчин и женщин приходится на межпереписные
периоды 1926—1939, 1939—1959, 1959—1970 и 1970—1979 годов. Жен-
ский «перевес» над мужчинами в эти периоды составил соответ-
ственно 97,3, 143,7, 123,5 и 103,4 тыс. человек. Не менее значи-
тельное преобладание женщин над мужчинами отмечено и в первый
(1897—1926 гг.— на 80,7 тыс. человек), и в последний (1979—1989
гг.—83,8 тыс. человек) межпереписные периоды. Численное преоб-
ладание женщин над мужчинами непосредственно отразилось на
показателе соотношения мужчин и женщин.
По показателю соотношения населения по полу Мордовия дале-
ка от нормализации положения. Исключением может быть только
население татарской национальности, среди которого, после пере-
писи 1979 г., этот показатель приближается к оптимальному вари-
анту, способствующему стабилизации и исправлению ранее сло-
жившейся диспропорции, созданию более благоприятной ситуации
для образования новых брачных пар.
Особое место среди факторов, оказывающих влияние на измене-
ние динамики населения, его половой и возрастной структуры,
занимают рождаемость, смертность и естественный прирост. Необ-
ходимость знания тенденций их развития определяется самой
жизнью, диктуется народнохозяйственными задачами. К сожалению,
отсутствие данных о естественном движении населения в разрезе
национальностей дореволюционного периода не дает возможности
проследить динамику коэффициентов для мордвы.
Однако основываясь на общих сведениях по 50 губерниям Евро-
Ц2
пейской России, в том числе Нижегородской, Пензенской, Симбир-
ской и Тамбовской, где проживает значительная часть мордвы,
можно полагать, что показатели данных факторов у мордвы совпа-
дают с показателями рождаемости, смертности и естественного
прироста всех жителей данного региона. В этих губерниях за пять
последних лет XIX столетия (1896—1900 гг.), рождаемость характе-
ризуется очень высоким уровнем.
Так, на 1000 человек населения в Нижегородской губернии
приходилось 52,8 новорожденных, в Пензенской —54,7, Симбир-
ской —52,4 и в Тамбовской —50,1%о (промилле) *. В то же время на-
ряду с этим, исключительно высоким даже по тогдашним поняти-
ям, был показатель коэффициента смертности (соответственно —
38,3, 37,8, 36,3 и 32,2%о) особенно среди детей в возрасте до
10 лет, а также среди юношей и лиц в рабочем возрасте7.
Сопоставление данных рождаемости и смертности по вышеука-
занным губерниям, из части уездов которых' была образована Мор-
довия, позволяет определить и естественный прирост населения в
этом регионе, который варьирует от 14,5%о в Нижегородской,
16,9— в Пензенской, 16,1— в Симбирской до 17,9%о— в Тамбовской
губерниях8.
В последующее десятилетие (1901 —1910 гг.) в Нижегородской и
Тамбовской губерниях наметилась, хотя и слабо выраженная, тен-
денция сокращения рождаемости, с 52,8 и 50,1%о до 49,8 и
49,2%о. Произошло и некоторое сокращение смертности, с 38,3 и
32,2 до 33,8 и 30,4%о. Наряду с этим меняется и коэффициент
естественного прироста, который составил за 1906—1910 годы 16%о
в Нижегородской, 18,9—в Пензенской, 19,7—в Симбирской и
18,8%о— в Тамбовской губернии.
Анализ естественного движения населения на территории Мор-
довии уже советского периода показал существенную дифференци-
ацию всех его показателей. Так, за период с 1926 по 1989 г. уро-
вень рождаемости снизился с 49,1 до 14,2%о. Наиболее заметное
сокращение рождаемости произошло в межпереписные периоды
1926—1939 и 1939—1959 гг.
После 1945 года, в так называемый компенсационный период,
рождаемость в республике несколько повысилась, но все же дово-
енный ее уровень не был достигнут.
Определенное представление об эволюции уровня рождаемости
среди сельских женщин мордовской национальности на территории
Мордовии дает анализ детности. Так, например, в 1897 году пока-
затель детности, рассчитанный нами на 1000 женщин-мордовок в
возрасте 20—49 лет, составил 1370 детей до десяти, лет, а в 1926
году—1503. Это говорит о том, что за десять лет, предшествующих
переписи населения 1897 года, на десять женщин приходилось
* %о — промилле (от лат.— за тысячу), тысячная часть числа.
ИЗ
14 детей, а в последние десять лет межпереписного периода
1897—1926 годов—15 детей. Есть основания говорить, что это уве-
личение показателя обусловлено не только интенсивностью рожда-
емости, но и уменьшением общей смертности, особенно у детей до
десяти лет. В последующие три с небольшим десятилетия
(1926—1959 гг.) уровень рождаемости в Мордовии резко снижается
(с 49,1 %о в 1926 г. до 28%о в 1959 г. и 12 %о в 1991 г.) Это объ-
ясняется упоминавшимися уже событиями в предвоенные годы и
войной, оказавшими существенное влияние на разрушение семей-
ных связей, половой и возрастной структуры, на значительную ак-
тивизацию миграционной подвижности и другие демографические
процессы. По данным переписи 1959 г., показатель детности в
сельской местности сократился на 292 ребенка и составил
1211 детей до десяти лет на 1000 женщин-мордовок в возрасте
20—49 лет.
В 80-е годы тенденция сокращения рождаемости еще более
усилилась. По данным переписи 1989 г., этот показатель сократил-
ся до 886 детей до десяти лет на 1000 женщин указанного воз-
раста.
Это свидетельствует о крайне критической демографической
ситуации, сложившейся среди мордвы в сельской местности. Такое
же положение характерно и для русского сельского населения.
Совершенно очевидно, что сокращение уровня рождаемости
ведет не только к сокращению общей численности как мордовско-
го, так и русского населения, к увеличению абсолютной численно-
сти пожилых людей, но и к росту коэффициента общей смертно-
сти. В результате этого существенно уменьшается коэффициент ес-
тественного прироста населения. Если в 1959 г. для Мордовии он
составлял 20,2%о, то в 1970 г. уже 6,2%о, а в 1991 г.— только
0,5%о. В сельской местности показатель естественного прироста с
20,7%о в 1960 г. сократился до 3,5%о в 1970 г. В последующие два
десятилетия он снизился до нуля, и к 1991 году число смертей
стало превышать число рождений. Уровень рождаемости явно ниже
простого воспроизводства, поколение детей будет меньше поколе-
ния родителей.
Такие процессы отрицательно воздействуют на демографиче-
скую характеристику сел и деревень, негативно отразятся, в конеч-
ном счете, на их социальном и экономическом развитии. В насто-
ящее время обозначившаяся в сельской местности беспрецедентная
за всю историю Мордовии демографическая ситуация — естествен-
ная убыль населения превышает рождаемость — требует к себе при-
стального внимания и незамедлительного разрешения.
Определяющим фактором демографической ситуации является
половозрастная структура населения. Анализ ее по каждому из
рассматриваемых межпереписных периодов выявил существенную
дифференциацию в соотношении населения по полу и возрасту.
114
Диспропорция по полу (преобладание числа женщин над числом
мужчин) обусловлена конкретными историческими событиями, ко-
торые пришлись на долю поколений, живших в каждом из перепис-
ных периодов. Наиболее важное явление, выявившееся при аналн-
зе возрастной структуры населения Мордовии — это сокращенно
абсолютного числа и относительной доли контингента молодых
возрастов (до 15 лет) и увеличение населения пожилых и старче-
ских возрастов (женщины — старше 55 лет и мужчины — старик1
60 лет).
Для анализа эволюции возрастной структуры мордовского сель-
ского населения нами взяты первая (1926 г.) и последняя (1989 г.)
отечественные переписи населения в той же группировке, что и
для всего населения, то есть 0—14, 15—59, 60 лет и старше. Следу от
отметить, что за 63 межпереписных года численность мордовского
сельского населения сократилась более чем на 187 тысяч, в том
числе на 93 тыс.— мужчин и более чем на 94 тыс.— женщин. Па
112,5 тыс. человек сократилась численность детского (0—14) кон-
тингента. Из них на 56,1 тыс.— мальчиков и 56,4 тыс.— девочек. По
данным переписи 1989 года, доля этой возрастной группы в общей
численности мордовского сельского населения составила 20,9 про-
цента, что на 19,3 процента меньше, чем в 1926 году. Значительное
сокращение, на 91,1 тыс. человек, отмечается и в возрастной груп-
пе 15—59 лет, из них на 34,2 тыс.— мужчин и на 56,9 тыс.— жен-
щин. Однако в общей численности мордвы удельный вес этой воз-
растной группы увеличился и составил в 1989 году 56,3 процента,
что почти на четыре процента больше, чем по переписи населении
1926 года. За этот же период на 16,4 тысячи человек произошло
увеличение общей численности населения возраста 60 лет и стар-
ше, и только за счет женщин. В общей численности мордовского
сельского населения доля лиц данного возраста составила
22,8 процента, что на 15,6 процента больше, чем в 1926 году. Средн
женщин этот показатель возрос с 7,1 процента в 1926 году до
31,5 процента в 1989 году.
Анализ этих показателей позволяет говорить о достаточно высо-
ком темпе старения сельского населения республики. Основная
причина старения — низкий показатель рождаемости, высокий уро-
вень смертности и отрицательный, за последние 3—4 года, показа-
тель естественного прироста. Есть все основания считать, что
мордва, равно как и русские жители сельской местности нашей
республики, относятся к «очень старому» типу населения, посколь-
ку они в своей структуре насчитывают более 15 процентов лиц
старше 60 лет. Эта ситуация в ближайшие 5—40 лет еще больше
усложнится.
Заключая анализ состояния и тенденций развития демографи-
ческой структуры мордовского населения по данным переписей
населения, отметим, что наряду с ростом национального самосозна-
115
ния, у одних в большей, у других в меньшей степени, действуют
интеграционный и ассимиляционный процессы. В результате дей-
ствия последнего возникает вероятность депопуляции этноса. Объ-
яснение или оправдание этого процесса только естественным хо-
дом развития народонаселения в республике нельзя считать ис-
черпывающим. При анализе причин этого процесса, видимо, надо
иметь ввиду грубые искажения, допущенные в течение ряда деся-
тилетий, просчеты в проведении национальной политики, упрощен-
ное понимание сложнейших межнациональных и внутринациональ-
ных отношений, поощрение унитаризма, отрицание специфики на-
ционального развития, отождествление национальных чувств с
националистическими и др.
Одной из особенностей развития мордовского сельского населе-
ния республики за последние четыре-пять десятилетий является
непрерывное сокращение его общей численности.
Проблема сокращения рождаемости, а точнее — уменьшение чис-
ла детей до одного-двух в семьях заключается не просто в ее сни-
жении, а в снижении до уровня, недостаточного для сохранения
воспроизводства населения, т. е. поколение детей по численности
будет меньше поколения родителей. Известно, что границе простого
воспроизводства соответствует общий коэффициент рождаемости,
равный примерно 16%о, или величины более совершенного показате-
ля — суммарного коэффициента рождаемости, равного 2,1—2,2 ребен-
ка. Если величины показателей, характеризующих рождаемость,
опускаются ниже этой границы, то это означает, что уровень ро-
ждаемости очень низкий и не обеспечивает даже простого воспро-
изводства населения.
Уменьшение общего коэффициента рождаемости непосредствен-
но связано со снижением доли молодежи, ростом доли пожилых.
Сокращение рождаемости приводит к снижению абсолютной чис-
ленности сперва детей, потом молодежи, затем лиц в средних воз-
растах и, наконец, в целом, т. е. к депопуляции.
Особенно тревожна обстановка на селе, где сохраняется высо-
кая миграция молодежи, особенно девушек, а смертность превыси-
ла рождаемость. Кроме демографических последствий это тормозит
социально-экономическое развитие сельской местности, нормальное
функционирование всего народного хозяйства. Все это диктует
необходимость осуществления активной демографической полити-
ки, в которой должны быть указаны меры по упрочению семьи,
созданию условий для сочетания материнства с активным участием
женщин в трудовой деятельности.
Очевидно, в целях совершенствования и повышения эффектив-
ности демографической политики в Мордовии целесообразно со-
здать республиканскую организацию, которая могла бы обеспечить
согласованность и направленность действий всех заинтересован-
ных звеньев.
о
о
о
ГЛАВА V. ТРАДИЦИОННЫЕ ЗАНЯТИЯ
И ОРУДИЯ СЕЛЬСКОХОЗЯЙ-
СТВЕННОГО ТРУДА В ПРО-
ШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ
Значительные сведения о традиционных заняти-
ях древнемордовских племен дают материалы
археологических раскопок. При исследовании
археологических памятников находили изделия
ремесленников разных специальностей: кузнецов, гончаров, ювели-
ров, плотников, косторезов, ткачей, кожевников, которые в
основном проживали на древних городищах и открытых поселе-
ниях.
Ведущее место среди традиционных занятий занимало земледе-
лие, которое на древней территории расселения мордвы прослежи-
вается в I тысячелетии до н. э. В своем развитии земледелие про-
ходит через два этапа: доплужный (первая половина I тысячелетия
н. э.), плужный (вторая половина I тысячелетия н. э.). Для доплуж-
ной, подсечной системы земледелия характерно использование
малопроизводительных орудий труда, которыми были железная мо-
тыга и втульчатый топор.
Основным орудием по уборке злаковых растений был слабоизог-
нутый серп. Специалисты считают, что подобные орудия появляют-
ся на землях поволжских финно-угров в середине I тысячеле-
тия н. э. и их следует считать составной частью восточно-финно-
угорского сельскохозяйственного комплекса 1. Подобные орудия
встречались в раннем культурном слое городища Ош Пандо2. Ос-
новными хлебными злаками являлись полба, ячмень и просо, кото-
рые культивировались по всей лесной зоне Восточной Европы.
Зерно перерабатывалось с помощью каменной зернотерки.
Во второй половине I тысячелетия н. э. происходит не только
территориальное расширение земледелия, но и его качественное
изменение. Начинается переход к пашенному земледелию. Первым
пахотным упряжным орудием было рало. Оно применялось при
обработке окультуренных мягких почв и при обработке площадей в
лесных массивах. По мнению исследователей, оно просуществова-
ло на этой территории вплоть до конца I тысячелетия н. э. На
Х17
территории Мордовии наральники обнаружены в культурном слое
IX века городища Ош ПандоА
В начале II тысячелетия н. э. в связи с расширением пашни,
особенно в лесных районах, потребовались более совершенные ору-
дия труда. Появляются двухзубая соха и плуг с железным лемехом.
Эти орудия применялись для обработки тяжелых и целинных зе-
мель. Совершенствуются орудия по уборке- и переработке земле-
дельческих культур. В археологических памятниках этого периода
встречаются косы-горбуши и изогнутые серпы с черешковым креп-
лением. Зернотерки заменяются каменными жерновами. Расширя-
ется ассортимент культивируемых злаков. В этот период мордва
выращивает полбу, ячмень, рожь, просо, бобовые, а также техни-
ческие культуры — лен и коноплю. Возделываются более устойчивые
к климатическим и почвенным условиям злаки, вводятся озимые
посевы. Постепенно земледелие занимает господствующее место в
хозяйственной деятельности мордвы.
Наличие удобных лесных пастбищ, пойменных лугов благопри-
ятствовало развитию скотоводства. В I тысячелетии н. э. оно зани-
мало ведущее место в хозяйственной деятельности.
Среди кухонных отбросов, обнаруженных при раскопках древне-
мордовских памятников, в большом количестве встречаются кости
домашних животных. Разводили лошадей, свиней, крупный и мел-
кий рогатый скот. Лошадь на эти земли попала уже как домашнее
животное. Исследованные костные остатки, обнаруженные в Кель-
гининском могильнике, свидетельствуют о ее малорослости. До
конца I тысячелетия н. э. лошадей чаще держали на мясо. В первой
половине II тысячелетия в связи с дальнейшим развитием пашен-
ного земледелия она стала применяться как тягловое животное.
О значении лошади в хозяйстве мордвы свидетельствуют много-
численные ее изображения на украшениях женского костюма и
бытовых предметах. Наиболее ранние из них относятся к первым
векам нашей эры и обнаружены В. И. Ледяйкиным при раскопках
Пургасовского городища. В более позднее время подобные изобра-
жения довольно часто встречаются на шумящих нагрудных украше-
ниях. Многие ученые считают, что у финно-угров Поволжья и
Прикамья конь является культовым животным и пережитки этого
культа сохранились здесь вплоть до начала XX века.
Значительное место в хозяйстве мордвы занимал крупный и
мелкий рогатый скот. О разведении этих животных свидетельству-
ют находки на древних памятниках железных ботал, железных
пружинных ножниц для стрижки овец и глиняных цедилок для
стока сыворотки в процессе приготовления сыра.
Традиционными занятиями мордвы были охота, рыболовство и
бортничество. Промышляли в основном крупных зверей, таких, как
лось и медведь. Их мясо шло в пищу, шкуры — на изготовление
меховой одежды, а из кости изготовляли бытовые предметы, ору-
118
жие. Охотились также и на пушных зверей: зайцев, лис, куниц,
бобров, белок. Применялись простые ловчие ямы, силки и капканы.
В этнографическом материале сохранились сведения о том, что
мордва держат борзых собак, с которыми охотятся на зайцев, .во-
лков, лисиц и стреляют дичь4. Для охоты на крупного зверя приме-
няли копье, а на мелкого пушного зверя — специальные наконечни-
ки стрел, ударный конец которых был тупым. Во втором тысячеле-
тии при развитом животноводстве охотники стали обменивать и
продавать шкуры. Значение охоты в жизни древней мордвы неод-
нократно отмечали средневековые авторы. Гильом Рубрук (середина
XIII в.) писал, что к северу за Танаидом (Доном) в лесах живут два
рода людей, среди них моксель, не имевшие никакого закона, чис-
тые язычники. У них в изобилии имеются свиньи, воск, мед и
меха 5. В археологическом материале X—XI вв. зафиксированы на-
ходки остатков меховой одежды из лисьего, куньего и медвежьего
мехов. Найденные части меховой одежды имели следы дубления.
Наряду с охотой значительное место в хозяйственной деятель-
ности занимала рыбная ловля. Обследованные костные остатки
Итяковского городища свидетельствуют о том, что древняя ихтио-
фауна реки Мокши не отличалась от современной. Ловили судаков,
щук, окуней, плотву и другую рыбу. Вес отдельных особей достигал
25 кг. Находки в археологическом материале орудий рыболовства
позволяют определить способы рыбной ловли. Рыбу ловили сетью и
бреднем. Крупную рыбу били острогами. Судя по этнографическим
данным, рыбу острогой били в определенное время, преимуще-
ственно во время весеннего паводка, когда рыба шла к зарослям
метать икру. Рыбу могли бить и глубокой осенью по первому льду,
и зимой при больших морозах. Лед пробивали пешней. На крючки
рыбу ловили несколькими способами: переметом и поводком. Эти
способы существуют и в настоящее время. Этнографами зафикси-
рован ряд самоловных снастей, плетенных из ивняка. Такими снас-
тями были мержи и верши. Мержи обычно ставились в отверстия
заколов. Верши имели форму корзины с воронкообразным отверсти-
ем. Во внутрь обязательно клали приманку. Подобные снасти у
мордвы сохранились до настоящего времени. К вспомогательным
орудиям рыбной ловли можно отнести специальные крючки, кото-
рые применялись для вытаскивания запутавшихся снастей. Пере-
численные выше орудия лова и их части широко представлены в
памятниках мордвы середины II тысячелетия н. э. Они зафиксиро-
ваны на Втором Стародевиченском, Шокшинском, Кельгининском и
других могильниках, а также на городище Ош Пандо и Клюковском
поселении.
Бортное пчеловодство у мордвы, как и у марийцев, чувашей и
башкир, считается также традиционным. Древнее бортничество
мало походило на современное. Обычно мед добывали от лесных
пчел, живущих в естественных или специально приготовленных
119
дуплах. Дерево, где жили пчелы, называлось бортью или бортным дере-
вом. Найдя его, человек ставил на нем знак собственности — «знамя».
Устраивались искусственные борти. Выбирали толстые деревья,
на высоте шести метров выдалбливали дупло. На одном таком
дереве могли выдолбить по нескольку бортей.
Позднее стали устраивать улья-колоды, которые устанавлива-
лись не только на деревьях, но и на земле. Эти улья у мордвы
сохранились вплоть до начала XX века. Применение их давало воз-
можность устраивать свою пасеку не только в лесу, но и на любом
удобном месте. Занятие мордвы бортничеством зафиксировано в
письменных источниках XI—XYI вв. Так, например, в «Слове о по-
гибели Русскыя земли» отмечается, что мордва «бортничаху на
князя великого Володимера»5. В купчей Петуя Авкеманова (мор-
двина села Тотушева), составленной в 1594 г., говорится, что мор-
двин продал пурдышанскому монастырю бортный урожай со стоя-
чим деревом и с лежачей колодою, деланное дерево и неделанное
дерево, со пчелами и без пчел 7.
Орудий труда, связанных с пчеловодством, в археологическом
материале очень мало. К их числу можно отнести найденные в
погребальных памятниках XI—XIY вв. долота и бортные топоры. К
числу обязательного орудия бортника относился железный нож, ко-
торый был необходим при сборе меда. Для взбирания на дерево
применялись дереволазные шипы или лазиво.
В пантеоне языческих богов у мордвы особое место занимал
Нишке-Паз — покровитель пчеловодства. С именем этого божества
связаны многочисленные моления и празднества. Вот как происхо-
дило моление на одном из мордовских пчельников, описанное
В. Савкиным: «Нас встретил на пчельнике старик-пчеляк... Этот
старик подвел к липе белого гуся со словами: «Царица, вот тебе
приносим живую душу, пусть размножится наша пасека до тысячи
ульев, сохрани наш пчельник от злодеев, лиходеев и от дурного
глаза и колдунов». Гусь был зарезан. После того, как все вышли из-
за стола, старик берет ковш пуре, несет его в родник и выливает
туда, при этом говорит: «Старик семидесяти оврагов, семидесяти
гор и ручьев, весь лес и что в лесу, иди ко мне на. мой пчельник»
и начинает особенным образом петь»8.
Основные продукты бортничества: мед и воск — в первую оче-
редь употреблялись в своем хозяйстве. Из меда делали разные
напитки, воск служил для хозяйственных нужд, в частности, его
использовали на макеты для литейных формочек. Продукты пчело-
водства также являлись предметами торговли и обмена с другими
племенами.
Археологические материалы из древнейших памятников позво-
ляют утверждать, что уже в I тысячелетии н. э. мордва занимались
производством металлов и металлообработкой. Наибольшее коли-
чество остатков металлургического производства находим в памят-
120
никах второй половины I тысячелетия н. э. Крицы и шлаки встре-
чались на всех исследованных памятниках нашего региона. Древ-
ние разработки железной руды зафиксированы у сел Рыбкино и
Борки Ковылкинского района. О наличии значительного количества
железной руды на территории Мордовии свидетельствует и такой
факт: в конце XVIII— нач. XIX в. на территории Мордовии на мест-
ной болотной руде работал ряд . железоделательных заводов9. В
Краснослободском районе руда разрабатывалась в большом количе-
стве и отправлялась на три завода: Ташинский, Авгурский, Ряб-
кинский Ардатовского и Краснослободского уездов. В XIX веке в
окрестностях сел Дергановка и Зайцево Рыбкинской волости добы-
вали 15—30 тысяч пудов руды и отвозили на Авгурский завод. Руду
добывали также у сел Старое Шайгово, Ново-Ямская Слобода,
Исса, Михайлов Хутор. Примитивные способы добычи хорошо опи-
саны этнографами. К шурфам, круглым ямам подводили штольни
или подкопы. Древние шурфы обнаружены П. Д. Степановым при
раскопках городища Ош Пандо, а также между селами Борки и
Рыбкино. Перед варкой болотная или дерновая руда обогащалась
(просушивалась, обжигалась, размельчалась, промывалась, просеи-
валась). Варка железа производилась в стороне от построек, на
склонах оврагов или на окраинах поселений в специальных сыро-
дутных печах. Остатки такой печи были . обнаружены при раскоп-
ках селища Полянки (XIII—XIV вв.). Многочисленны также находки
глиняных сопл, криц и железных шлаков.
В археологических памятниках X—XIV вв. довольно полно пред-
ставлены орудия кузнечного производства — молотки, клещи, зуби-
ла-секачи, изготовленные способом ковки в горячем состоянии.
При раскопках Теньгушевского городища обнаружена Е. И. Го-
рюновой мастерская кузнеца и меднолитейщика. Очевидно, на тер-
ритории расселения мордвы такие мастерские стали возникать уже
в первых веках нашей эры. Известны также несколько погребений
кузнецов с их производственным инвентарем.
Основным поделочным материалом служила сырцовая сталь,
помимо которой изготовляли и цементированную. Кузнецы в совер-
шенстве владели обработкой металла в горячем состоянии, знали
технику цементации как готовых изделий, так и заготовок, способ
горячей сварки железа и стали. Известны были приемы термиче-
ской обработки готовых изделий. Более сложные в конструктивном
отношении вещи изготовляли раздельным способом. Технические
приемы при изготовлении предметов из железа постоянно совер-
шенствовались. В первом тысячелетии для них использовался одно-
родный металл с последующей термообработкой. Позднее появля-
ются орудия труда, выполненные из пакетированной стали.
Широкое внедрение металла, в частности, изделий из железа в
повседневный быт, большой объем знаний, связанных с его обра-
боткой, и высокая степень мастерства в исполнении сложных куз-
121
нечных работ, способствовали в конце I тысячелетия выделению из
общины кузнецов.
Большое количество украшений в мордовских могильниках гово-
рит о высокой культуре ювелирного производства. В основном они
изготовлялись из бронзы, серебра и различных сплавов. Цветные
металлы на эту территорию привозились из районов Прикамья.
Ювелиры применяли разнообразные технические приемы: литье,
ковку, расплющивание металлических листов. При помощи литья
изготовлялись ажурные шумящие привески, пряжки, сюлгамы, ук-
рашения пояса и др. При изготовлении нагрудных блях, серповид-
ных гривен расплющивали металлические листы. Применяли и че-
канку.
При изготовлении гривен, многогранных браслетов, височных
привесок, сюлгам применялась техника ковки.
Ряд изделий выполнялся техникой штамповки. В основном та-
кой техникой выполнялись поясные бляшки, наконечники ремней, а
также некоторые бляшки от конской сбруи.
В археологическом материале известны инструменты ювелира,
состоящие из литейных форм, льячек, тиглей, полукруглых долотц,
бородков и др.
Находки ювелирных принадлежностей: льячек, литейных форм в
женских погребениях свидетельствуют о том, что в I тысячелетии
н. э. ювелирное дело находилось в руках женщин. Только в начале
II тысячелетия н. э. бронзолитейное дело и ювелирное производст-
во переходит в руки мужчин.
Многочисленны находки изделий из кости. В древнемордовских
племенах изготовляли иглы для плетения сетей, шилья, гладилки,
наконечники стрел, рукояти для ножей, обкладки для лука, иголь-
ники, гарпуны, пуговицы, гребни и др. Гладилки, изготовленные из
ребер крупного рогатого скота, служили для обработки кож. Иглы
для вязания сетей делали из мелких трубчатых костей. Шлифовали
и оттачивали острия с помощью точильного камня.
Техника обработки кости была различна. Довольно тщательно
обрабатывались наконечники стрел, гарпунов, игольники и гребни.
Часто на обработанную поверхность изделия наносился орнамент.
Известна была техника сверления кости. Ножи, сверла и пилки,
которые применялись для обработки кости, нередко встречаются в
материале древних памятников. В I тысячелетии н. э. кость служи-
ла основным материалом для изготовления различных изделий. В
последующее время она становится декоративным материалом для
оформления отдельных предметов из железа.
Значительное место в традиционных занятиях мордвы занимала
обработка дерева. Из него сооружали постройки хозяйственно-бы-
тового назначения, изготовляли лодки, лыжи, гребни, ковши, ложки
и другие изделия домашнего обихода. Сведения о бытовании у
мордвы .лыж^находим в летописи середины XV века. В 1444 г. мос-
122
ковский князь Василий Васильевич на помощь Рязани против царе-
вича Мустафы послал войско и мордву. «И придоша на них мордва
на ртах с сулицами ис рогатинами и саблями»,— говорится в рус-
ской летописи 10.
В археологических памятниках X—XY вв. часто встречаются
упоминания о ковшах и ложках. В отдельных случаях края ковшов
обкладывались бронзовыми или серебряными обоймочками. В муж-
Сельскохозяйственные орудия крестьян.
1—лопатка в чехле для точки косы, 2—лезвие косы в плетеном футляре,
3— коса с граблями, 4— вилы, 5— цеп.
123
ских и женских захоронениях находят ларчики-шкатулки, кото-
рые также украшены бронзовыми обоймочками. Из дерева изготов-
лялись гребни, рукояти ножей, ножны, седла и деревянные кон-
струкции земледельческих орудий, а также ткацкие станы, борти.
Для рубки дерева и грубой его обработки применяли широколез-
вийные топоры. Долбили дерево и сверлили отверстия с помощью
долот и сверл. Кору снимали двуручными скобелями. При изготов-
лении чаш, ложек использовали ложкарные резцы. Эти орудия про-
изводства известны со второй половины I тысячелетия н. э. и до-
вольно широко представлены в Киржимановском кладе11.
124
В конструктивном отношении многие из орудий по обработке
дерева сохранились до настоящего времени в первозданном виде
(сверла, долота, скобели, ложкарные резцы).
Многочисленные находки кожаных изделий в древних памятни-
ках свидетельствуют о значительном месте обработки кож среди
других занятий мордвы. Сведения о технологических приемах обра-
ботки кож имеются в. этнографическом материале. По этим дан-
ным, изготовление ее подразделялось на ряд этапов. Начальный
этап заключался в удалении с внутренней стороны шкуры мездры,
а с внешней — шерстив Для этого шкура размачивалась в воде или
в растворе извести. Для снятия мездры существовали специальные
скобели с прямым и тупым лезвием. Очищенную от мездры шкуру
подвергали квашению в специальном растворе, изготовленном из
отрубей ржи, ячменя, овса. Для уплотнения кожи ее подвергали
дублению с помощью растительных дубителей (коры вяза, тальника,
дуба и т. д.). Последний этап состоял в выравнивании ее толщины,
жировке и растяжке или уплотнении. Для получения твердой кожи
она жировалась очень слабо или совсем не жировалась. Затем ее
уплотняли; достигалось это ударами твердым предметом или молот-
ком по коже. Описанным способом в основном изготовляли твер-
дые сорта кож — юфть.
Процесс изготовления сафьяна был более сложным и заключал-
ся в более тщательной обработке кожи до дубления. После дубле-
ния и окраски производились глянцевание и тиснение рисунка.
Сорт такой кожи вырабатывался из шкуры мелкого рогатого скота,
преимущественно из козьей.
Кожа находила широкое применение в быту населения этого
региона. Из кожи шили обувь. Остатки кожаной обуви встречались
в мордовских памятниках конца I— начала II тысячелетия н. э. Там-
бовской и Пензенской областей. Кроме обуви типа башмаков и
полусапожек мордва изготовляла кожаные лапти, а также оборы.
Кожа шла на изготовление ремней, конской сбруи, основы для на-
лобных венчиков, колчанов. Из более мягких сортов и сафьяна из-
готовлялись сумочки. В настоящее время сельское население прак-
тически не занимается выделкой кож.
Наиболее ранним на этой территории (IV тыс. до н. э.) тради-
ционным занятием было изготовление предметов из глины. Изго-
товляли бытовую и ритуальную посуду, лепили горшки для варки
пищи, большие горшки для хранения продуктов питания, миски,
цедилки и сковородки. До начала первых веков II тысячелетия н. э.
вся посуда лепилась без применения гончарного круга — ручной
лепкой. Стенки посуды неровные и очень плохо сглажены. Обжиг
слабый костровый. В XII веке появляются горшки, изготовленные
на гончарном круге. На некоторых экземплярах встречается клеймо
мастера. Обжиг посуды в это время производился в специальных
горнах. Позже появляется поливная керамика. Из глины изготовля-
125
ли предметы литейного производства (литейные формочки, льячки,
тигли), детские игрушки, грузила для рыболовных сетей и верти-
кального ткацкого стана, пряслица, фигурки животных. В наши дни
в связи с проникновением в сельский быт заводской посуды и
утвари гончарное дело исчезает.
Мордва исстари занимается прядением и ткачеством. Основ-
ным материалом для производства ткани была шерсть, а также лен
и конопля, обработка которых была освоена еще в глубокой древ-
ности. Находки остатков тканей в погребениях дают представле-
ния о значительном разнообразии в приемах тканья. Ткани произ-
водили из шерстяных и растительных волокон. Самой древней яв-
ляется ткань из шерстяной пряжи. При изготовлении такой ткани
применялись различные технические приемы — простое полотняное
переплетение, полотняное переплетение с усложненным узором,
«ажурное» и саржевое переплетение. Исследуя ткани из финно-
угорских могильников, Л. В. Ефимова отмечала, что шерстяная
ткань полотняного переплетения характеризуется чередованием
нитей основы и нитей утка в таком порядке, когда они через одну
покрывают друг друга. Поверхность ткани имеет характер шашеч-
ного рисунка, но он может быть изменен в зависимости от степени
и направления кручения пряжи и от количества нитей на один
квадратный сантиметр ткани по основе и утку12. На некоторых
образцах сохранились кромки, которые указывают на то, что нитки
утка перебрасывались справа налево.
Ткани из растительного волокна составляют небольшой про-
цент, что можно объяснить плохой сохранностью этого материала.
Более грубая ткань из этого волокна шла на ^изготовление женской
и мужской верхней одежды. Обычная ткань использовалась на из-
готовление рубашек, головных уборов, полотенец.
Мордовские ткани из растительного волокна отличались глад-
кой поверхностью, плотностью и белизной. Это достигалось за счет
некруто и ровно выпряденных нитей, а белизна достигалась обра-
боткой ткани в зольном растворе, периодической отмочкой в воде
и сушкой на солнце. Процесс производства ткани из растительного
волокна, начиная с обработки конопли и кончая отбеливанием,
можно проследить по этнографическому материалу, в частности,
изображение этого процесса находим на мордовских парях (сундук
для хранения холста и женской одежды)13.
Часто в древних памятниках встречаются обрывки тканей из
шерстяного и растительного волокна (полушерстяные). В этих слу-
чаях основа была5 из растительного волокна, а в утке — шерстяное.
Редко в мордовских могильниках начала II тысячелетия н. э. встре-
чаются шелковые ткани. Ткани из шелка на мордовскую
землю попадали в результате торговых связей с арабским Во-
стоком.
Большинство шерстяных тканей из мордовских могильников
126
носят следы красок. Обычно они окрашивались в темно-синий,
коричневый и черный цвета.
Некоторые образцы тканей имели вышивку в виде косых клето-
чек, ромбов. Все вышивки выполнялись кручеными вдвое шерстяны-
ми цветными нитями по шерстяной ткани иного, чем нити, цвета.
Наличие вышивок при довольно обильном количестве украшений из
бронзы указывает на более раннее происхождение вышивки, кото-
рая вместе с украшениями из бронзы являлась дополнительным
элементом в украшении одежды.
Исследователи, рассматривая вопрос о ткачестве мордвы, отме-
чали, что процесс получения полотна есть результат знакомства с
ткацким станом. Мнения разошлись лишь о времени появления
горизонтального ткацкого стана. Е. И. Горюнова считает, что верти-
кальный ткацкий стан известен на этой территории уже с первых
веков н. э., а в середине I тысячелетия н. э. конструкция его из-
менилась. От вертикальной основы, которая давала возможность
получения грубого рогожного переплетения нитей, перешли к гори-
зонтальному стану 14.
Л. В. Ефимова считает, что сохранившиеся в памятниках морд-
вы VII—XI вв. ткани изготовлялись на вертикальном ткацком стане.
О существовании вертикального ткацкого стана вплоть до XI в.
свидетельствуют находки глиняных блоковидных и дисковидных
грузил. Начиная с первых веков II тысячелетия н. э. мордовские
мастера не только знакомятся с горизонтальным станом, но и со-
вершенствуют его (введены несколько подножек, позволяющих со-
вершенствовать комбинации нитей основы, при помощи чего дости-
галось получение тканей усложненного переплетения). В древних
памятниках мордвы, муромы, мещеры, по подсчету Л. В. Ефимовой,
ткани такого переплетения составляли 16 процентов от общего
количества текстильных находок 15.
Ткачество, как и многие другие занятия, ушло в прошлое. В
связи с появлением фабричных тканей исчезли на селе мастера по
производству тканей, а их орудия производства и изделия можно
увидеть только в залах краеведческих музеев.
Неизученным остается вопрос о мелкой пластике, которая
имеет древнее происхождение. К предметам таких занятий отно-
сятся литые бронзовые фигурки коней, уточек, лебедя и других
птиц. Эти изделия выполнены с большим художественным мастер-
ством. Много фигурок птиц изготовлено из костей животных. Це-
лое ожерелье фигурок водоплавающей птицы найдено в погребении
Журавкинского второго могильника, а уточка из Старобадиковского
II могильника была выполнена из медвежьего когтя. Из кости выре-
зались также и культовые предметы. О высоком художественном
вкусе древних мастеров свидетельствуют различные изображения
па глиняной посуде. На глиняной посуде памятников I—II тысячеле-
тий н. э. встречаются изображения человеческих фигурок, а также
127
знаков, которые символизируют всадника на коне и земной огонь.
Эти знаки нередко встречаются и на ювелирных изделиях.
Особое место в прикладном искусстве мордвы занимает шитье
бисером. Остатки бисерного шитья встречаются почти в каждом
погребальном памятнике. Бисером украшались отдельные части
одежды и головного убора. Ширина бисерного шитья на отдельных
деталях достигала до 20 см. Шитье бисером наиболее полно пред-
ставлено на головных уборах. Особенно часто бисером украшались
верхняя и нижняя части налобника. Иногда нижняя часть налобни-
ка дополнительно украшалась бахромой из плетеных шнуров. Для
декоративной отделки деталей головного убора применялись раз-
ноцветные ленты, тесьма, шнурки, вышивка, бисер и бронзовые ук-
рашения.
Шитье бисером, пожалуй, единственный вид прикладного ис-
кусства, который продолжает существовать и в настоящее время.
Эрзянка в подвенечном наряде. Пензенская губерния, Саранский уезд
(ныне Кочкуровский район Мордовии). Фото начала XX века.
Выезд свадебного поезда. Пензенская губерния, Саранский уезд. Фото
начала XX века.
Нрзяпская семья. Пензенская губерния, Саранский уезд. Фото начала
XX века.
Невеста-эрзянка. Уфимская губерния, Белебеевский уезд (ныне Северный
район Оренбургской области). Фото начала XX века.
Эрзянская невеста с подругами. Тамбовская губерния, Темниковский
уезд, с. Стандрово (ныне Теньгушевский район Мордовии). Фото начала
XX века.
Молодые в праздничной одежде. Тамбовская губерния, Темниковский
уезд, с. Стандрово. Фото начала XX века.
Девушки-эрзянки с. Стандрово в праздничной одежде. Тамбовская губер-
ния, Темниковский уезд. Фото начала XX века.
Женщина-эрзянка в костюме свахи. Пензенская губерния, Городищенский
уезд (ныне Сосновоборский район Пензенской области). Фото начала
XX века.
Молодые из с. Мордовские Юнки Торбеевского района Мордовии.
1930 г.
Представление невесты-мокшанки Ведяве. Тамбовская губерния, Темни-
ковский уезд (ныне Темниковский район Мордовии). Фото начала
XX века.
Мокшане с. Карсаевка Чембарского уезда Пензенской губернии (ныне
Белинский район Пензенской области). Фото начала XX века.
Смотрины приданого. Село Стандрово
Темниковского уезда. Фото начала
XX века.
Парь — эрзянский сундук. Сувенир.
1970-е гг., г. Ардатов.
Невеста-эрзянка. Симбирская губерния, Ардатовский уезд (ныне Атяшев-
ский район Мордовии). Фото начала XX века.
Коньковая подвеска VII — XI вв. Шок-
шинский могильник. Теньгушевский
район Мордовии.
Нагрудные украшения VII — XI вв. Жу-
равкинский 2-й могильник. Зубово-По-
лянский район Мордовии.
Коньковые подвески VII — XI вв. Жу-
равкинский 2-й могильник.
Нагрудные украшения эрзянок конца XIX в. Нижегородская губерния,
Арзамасский уезд, с. Алемасово (ныне Шатковский район Нижегородской
области).
Юноша-мордвин с народным музыкальным инструментом пувамо. Конец
XIX— начало XX века.
Эрзянская семья из с. Пазелки Городищенского уезда Пензенской губер-
нии (ныне Пензенский район). Фото начала XX века.
Велень озкс — сельское общинное моление. Озксатя проводит ритуал,
посвященный дождю. Карта России Антония Дженкинсона. 1562 г.
В. А. Попков. Моление о лошадях. 1989.
А. И. Коровин. Разговор с предками. Из серии «Женщины Мор-
довии». 1972.
ii с маской-оберегом и
ским черепом.' XVIII век.
конш братина для пива. Конец XIX— на-
чало XX века.
Солонка деревянная в форме птицы.
Конец XIX— начало XX века.
Конные жатки в мордовском селе. 1930-е годы.
Подготовка к косьбе хлебов в эрзянском селе. 1930-е годы.
Сложная молотилка в мордовском колхозе. 1930-е годы.
Сортировка семян в колхозе. 1930-е годы.
Темниковская школа кружевниц. Фото начала XX века.
Выдача билетов (лицензий) на предпринимательскую деятельность мебель-
щикам с. Кабаева (ныне Дубенский район Мордовии). Фото начала
XX века.
В цехе по производству гнутой мебели в с. Кабаеве. 1920-е годы.
Домашнее ткачество — традиционный промысел мордвы.
Старый пасечник Д. В. Ки-
жапкип использует древ-
не |"нпий промысел — борте-
вое пчеловодство. Село
Мордовская Козловка
Атюрьевского района
Мордовии. 1980-е годы.
—
Живут народные ремесла.
Учитель К. Я. Казеев за
любимым занятием по пле-
тению лаптей и корзин.
1990-е годы.
Вышивальщица Т. И. Панкратова-Лушкина с ученицей. 1980 год.
Берестяные туеса.
Школа резчиков по дереву села Подлесная Тавла Кочкуровского района
известна далеко за пределами Мордовии. На снимке справа: руководитель
школы Н. И. Мастин.
Внизу: деревянные игрушки, сделанные руками учеников Н. И. Мастина.
1980-е годы.
/ L EECEBbER,
.w
^5
МОРД вд
ТАТРЕСПУБЛИКМ.
М. Е ЕВСЕВЬЕВ
НОРДОВ
скяя
(ОТТИСК ИЗ СБОРНИКА „МАТЕРИАЛЫ ПО ИЗУНЕ
НИЮ ТАТАРСТАНА" ВЫП- JH)
СВАДЬБА
в~^-.
£«
КАЗАНЬ
JOSS.
ЦЕНТРИЗДАТ
19 3 1
>/ ?7
годъххш. ЖИВАЯ СТАРИНА. 19ц г.
М, К. Евсезьввт».
Братчины и друНе редшШш обрды
мордвы Пензенской губернк
Итог язг * !itr^
- i'.".
’
»«♦
Первые издания книг М. Е. Евсевьева.
Книги Мордовского книжного издательства.
Мордовское книжное издательство выпускает не только художественную
и краеведческую литературу, но и учебники для мордовских школ. На
снимке: В. С. Ширманкина — редактор учебной литературы.
о
о
о
ГЛАВА VI. ПРОМЫСЛЫ И ЗАНЯТИЯ
удучи сложным комплексом материальных и
духовных начал в системе мордовского этноса,
промыслы имеют и глубокие исторические кор-
ни, отражают особенности формирования и
развития'"народа, его внутриэтнических и межэтнических контак-
тов, представления его об окружающем мире, складывавшиеся под
воздействием природных, социальных и экономических факторов.
Особенность природных факторов заключалась в том, что терри-
тория Мордовии представляла собой стык леса (верхневолжские
губернии с их широкоразвитыми деревянными промыслами) и сте-
пи (южно-русские губернии с развитым гончарным ремеслом).
До середины XIX века хозяйство мордовских крестьян в своей
основе было замкнутым, натуральным, сравнительно слабо связан-
ным с рынком. Крестьяне кроме хлебопашества занимались различ-
ными промыслами: изготовляли сельскохозяйственные орудия, ин-
вентарь и средства передвижения, бытовую утварь и посуду, одеж-
ду и обувь, украшения. Промыслы являлись составной частью
культуры народа, а его особенности — своего рода естественными
элементами этнической характеристики.
Развитие товарно-денежных отношений в деревне способство-
вало упадку натурального хозяйства. После реформы 1861 года
крестьяне, имея неплодородные участки земли, естественно, не
могли существовать только за счет земледелия. Все более широкое
распространение получают кустарно-ремесленные и отхожие про-
мыслы, которые часто становились основным источником средств
для покрытия государственных, земских и мирских сборов, для
арендных платежей и покупки хлеба в случае недостатка его в
крестьянском хозяйстве.
Развитие товарно-денежных отношений в деревне способство-
вало упадку натурального хозяйства. Все более крепли связи
крестьян с рынком. Становилось выгоднее покупать некоторые из-
делия, чем производить их своими силами. Многие стали специа-
129
лизироваться на изготовлении продукции, имеющей спрос на рын-
ке. Таким образом происходит процесс перерастания ряда домаш-
них ремесел в промыслы.
В. И. Ленин, на наш взгляд, точно выразил место промыслов в
социально-экономической жизни российской деревни конца XIX в.
По этому поводу он писал: «Разложение земледельческого кресть-
янства необходимо должно было дополниться ростом мелких
крестьянских промыслов. По мере упадка натурального хозяйства,
один за другим вид обработки сырья превращался в особые отрасли
промышленности; образование крестьянской буржуазии и сельского
пролетариата увеличило спрос на предметы мелких крестьянских
промыслов, достигая в то же время и свободные денежные
средства»1.
К промысловым занятиям крестьянина толкала низкая продук-
тивность сельского хозяйства, малоземелье, периодически повторя-
ющиеся засухи, которые приводили к резкому снижению урожаев.
Крайняя бедность не давала крестьянину возможность дополни-
тельно приобретать землю и интенсифицировать свое- хозяйство,
приобретать более совершенные орудия, удобрения для полей. Она
же заставляла крестьян заниматься всевозможными мелкими про-
мыслами либо у себя дома, привлекая к этому всех членов семьи,
либо на стороне, куда они уходили преимущественно на зимние
месяцы.
Упадок или оживление промыслов полностью обусловливались
урожайностью, которая повышала или понижала покупательную
способность крестьянства края.
Наряду с количественными изменениями в промысловых заня-
тиях крестьян происходили и качественные сдвиги.
Домашняя промышленность потребительского значения (пряде-
ние, ткачество и некоторые другие) имела незначительный удель-
ный вес. Ремесленный характер носили лишь некоторые промыслы:
красильно-набивной, портняжный, овчинный, шерстобитный. Ряд
промыслов находился на переходной стадии от ремесла к мелкото-
варному производству: сапожный, валяльный, кузнечный, столяр-
ный. В других производствах (бондарный, мебельный, смолокурен-
ный, тележно-санный и. др.) утвердилось мелкотоварное производ-
ство, так как большинство занятых в них кустарей уже потеряло
свою самостоятельность и находилось в зависимости от скупщиков.
На базе мелкотоварного производства в отдельных промыслах в
конце XIX— начале XX века происходила эволюция начальных форм
капитализма в более высшие. Иными словами, формы, промысловой
деятельности были неодинаковыми. Одни занимались тем или
иным видом производства на стадии натуральной домашней про-
мышленности или же ремесла, выполняя заказы односельчан, дру-
гие выходили со своими изделиями на рынок, становясь мелкими
товаропроизводителями.
130
По месту работы промысловики делились на местных и отхо-
жих. По своему содержанию обе категории были однородны. Но по
организации, технологии и социальному положению они суще-
ственно различались.
Местные кустарные промыслы представляли собой мелкое то-
варное производство промышленных изделий в своем хозяйстве
или в своем селении.
Отхожие кустарные промыслы делились на ближние и дальние.
К ближним относились те, которыми кустари занимались в пре-
делах своего уезда. В целом же данные промыслы предполагали
временный уход мелких товаропроизводителей промышленных изде-
лий из своего селения в другие районы страны, где имелся сезон-
ный спрос на рабочие руки и вырабатываемый товар. Отхожие
промыслы зачастую были настолько развиты, что в зимние месяцы
из некоторых селений Мордовии уходило почти все взрослое муж-
ское население.
Изменения социально-экономических условий жизни мордов-
ской деревни в результате развития капиталистических отношений
приводили к нарушению традиционного характера трудовых нагру-
зок в семье, в частности, способствовали отрыву женщин от «су-
губо домашних дел». К концу XIX столетия часть мокшанок и эр-
зянок стали заниматься отхожими и кустарными промыслами. Кро-
ме того, периодические отвлечения мужчин на промысловые
работы, нередко на длительный период, способствовали перерас-
пределению трудовых нагрузок в семье, то есть выполнению жен-
щинами и традиционно мужских работ.
Во всех уездах Мордовии местные кустарные промыслы, по
подсчетам И. И. Фирстова, преобладали над отхожими. Например,
в 1911 году из 47129 кустарей и ремесленников 66,2 процента со-
ставляли местные и 16018, или 33,8 процента,— отхожие. В Пензен-
ской губернии местные кустари составляли 77,4 процента, а отхо-
жие —22,82.
Кустарные промыслы среди мордвы были менее развиты, чем
среди русских крестьян. Так, в 1888 году в Ардатовском, Алатыр-
ском, Инсарском, Карсунском, Наровчатском и Саранском уездах
на 10 тыс. русского населения приходилось 147 кустарей, а среди
мордовского аналогичный показатель равнялся только 67 3. В то же
время среди мордвы значительно большее распространение, чем
среди русских, получили промыслы по обработке материалов жи-
вотного происхождения.
Любопытно и то, что для мордвы были менее характерны отхо-
жие кустарные промыслы. Об этом свидетельствует статистика, на
это указывают и исследователи. В частности, известный русский
этнограф В. А. Ауновский отмечал, что в отличие от русских мор-
два «весьма редко отыскивает промыслы на чужой стороне. Напро-
тив, в своем любимом селении, в свободное от земледельческих
131
ПРОМЫСЛЫ МОРДОВИИ
КОНЕЦ XIX— НАЧАЛО XX ВЕКА
работ время, занимается она плотничеством, распилкой леса, при-
готовлением различных лесных изделий, охотой и с большим уме-
нием разводит пчельники» 4.
Большие различия в отраслевой структуре промыслов наблюда-
лись по уездам, что зависело от исторически сложившихся есте-
ственно-географических и экономических условий.
В крае насчитывалось около 100 видов кустарных промыслов,
причем более половины из них приходилось на обработку дерева и
растительного волокна. Это не случайно. Мордовский край был
богат лесами, которые давали кустарю основное сырье. По стати-
стическим данным 80-х годов XIX века, почти 28 процентов совре-
менной территории Мордовии занимали леса, а в Спасском и Тем-
никовском уездах — почти половину (соответственно—47,2 и 49,1
процента)5.
Известный путешественник и географ П. П. Семенов-Тян-Шан-
ский во второй половине XIX века писал о крестьянах Темников-
ского уезда, что «хлебопашество далеко не удовлетворяет местные
нужды, даже в урожайные годы» 6. «Особенно же много,— продол-
жает исследователь,— занимаются выделкой деревянной посуды и
разной домашней утвари» 7. Выделкой деревянной посуды занима-
лись и в соседнем Спасском уезде. Так, крестьяне-мастеровые села
Виндрей в большом количестве изготавливали бондарные изделия и
развозили их по селениям соседних уездов, тем самым добывая
средства на существование8.
По количеству кустарей, по подсчетам И. И.Фирстова, первое
место занимал рогожный промысел, второе — бондарный, третье —
колесно-экипажный, затем шли гончарный, дегтярно-смолокурен-
ный и углежогный.
В основном промысел являлся мужским занятием, только при
изготовлении рогож в значительной степени применялся женский
труд (36,8 процента)9.
Широкое распространение среди крестьян Мордовии получил
гончарно-горшечный промысел. Наибольшее скопление кустарей во
второй половине XIX века отмечается в Шишкееве, Унуевском
Майдане Инсарского, Пурдошках, Ельниках и Селищах Красносло-
бодского, в селе Монастырском Саранского уездов 10
По производству глиняной посуды Писарский уезд занимал
одиннадцатое место в Европейской России.
Много глиняной посуды изготовляли в селе Пурдошки. Здесь
обжигали горшки разнообразных форм и размеров, выделывались
кувшины и другая посуда. Во время весенних гульбищ на «ярилки»
в Краснослободск из Пурдошек привозили множество глиняных
игрушек. Пурдошанская глиняная посуда развозилась не только по
Краснослободскому уезду, но и по селениям Ардатовского и
Спасского н.
Развитие экономических отношений в России в XVIII—XIX вв.
135
расширило хлеботорговлю в крае, что вызвало к жизни судовой
промысел. Это в свою очередь дало толчок развитию рогожного и
кулевого промыслов.
В лесных уездах края весьма распространенными были лесные
промыслы, связанные с «сидкой» дегтя из коры березы и выгонкой
смолы из хвойных пород. Так, деготь в бочках крестьяне вывозили
продавать в другие селения, на постоялые дворы, ямщикам и др.
Деготь использовали для промазывания втулок тележных колес и
для пропитки кожаной обуви, чтобы не пропускала влагу.
Весьма распространен был экипажный промысел. Изготавлива-
лись главным образом простые крестьянские, летние и зимние,
экипажи. В то же время с конца XIX века стала появляться спе-
циализация в изготовлении экипажей и их отдельных частей по
городским заказам. Так крестьяне ряда сел Краснослободского уез-
да для городских экипажей выделывали ободья для Воронежской
фирмы сельскохозяйственных машин и орудий Столь и К0. Ободья
кочелаевских мастеров продавались также в Туле, Рязани, Тамбове,
Самаре и Саратове 12.
Меньшее распространение в Мордовии имела токарная обработ-
ка дерева. К примеру, было зафиксировано 15 кустарей, занимаю-
щихся ею в Желтоногове, и 10 семей — в Челмодеевском Майдане.
Признанным же центром данного промысла являлось село Полхов
Майдан Темниковского уезда, где в больших количествах занима-
лись изготовлением бытовой утвари: тарелок, солонок, банок, гор-
шков, а также детских игрушек, балясин для перил, точеных ножек
для столов, кресел, .кроватей, стульев13.
В эрзянских селениях преимущественно Нижегородской губер-
нии из липы изготавливали пари для хранения одежды, а иногда и
продуктов питания. По данным В. Н. Мартьянова, из одного дерева,
обычно дуплистого, делали два-три паря. Толщина их стенок дости-
гала одного — четырех сантиметров.
У мордовского населения чрезвычайно распространенным было
плетение лаптей и изготовление плетеной утвари. Практически в
каждой семье имелось по нескольку штук плетенных из лыка коше-
лей в форме четырехугольной коробки, состоящей из двух полови-
нок, свободно вмещавшихся одна в другую. Он был удобен тем, что
носился через плечо и использовался в основном для переноски
продуктов питания.
В повседневном обиходе крестьян широко использовались такие
плетенные из лыка изделия, как короба/ туески, лукошки, реше-
та и т. д.
Много хозяйственных вещей плели также из ивовых прутьев в
виде корзин различного вида и назначения. Из дубовых или чере-
муховых прутьев вязали особые лукошки для хранения ложек — не-
обходимую принадлежность крестьянского кухонного инвентаря.
Жители примокшанских и присурских селений специализирова-
136
лись на изготовлении различной величины лодок для рыболовства и
хозяйственных перевозок.
Во второй половине XIX века происходит дифференциация от-
дельных промыслов: столярного от плотницкого, обувного от ко-
жевенного, портняжного от валяльного и шерстобитного.
В большинстве населенных пунктов, особенно мордовских, в
значительных количествах вырабатывались холст и сукно, из кото-
рых шились одежда, постельное белье, обувь и головные уборы. Из
холста более высокого качества изготовлялись свадебные подарки.
В некоторых населенных пунктах это домашнее занятие пере-
растало в промысел, холст шел на продажу или обмен. К примеру,
в Карсунском и Ардатовском уездах Симбирской губернии были
скупщики холстов, разъезжающие по селам и деревням. Они в
свою очередь перепродавали товар главному скупщику холстов в
Ардатовском уезде купцу Синельникову. Отмечались случаи, когда
скупщики работали на крупных промышленников. Так, в Темников-
ском уезде изготовленный холст скупался для арзамасских про-
мышленников 14.
В Темниковском уезде значительное распространение в конце
XIX— начале XX века получило плетение кружев на коклюшках.
Кружева имели сбыт не только в России, но и во Франции, Ан-
глии, Канаде, Египте.
Большой процент промысловиков специализировался на изготов-
лении обуви и одежды (в их числе было много отходников). Осо-
бенно отличались в этом отношении Алатырский, Ардатовский и
Саранский уезды. В частности, в 1910 году из Саранского уезда
«ходило» в отход до 1000 портных15. Говоря о портных селений
Воеводское и Петровка Саранского уезда, корреспондент «Вестника
Пензенского земства» во втором номере за 1913 год писал: «Уходят
далеко партиями шить крестьянскую одежду: одни в Курскую й Во-
ронежскую губернии, другие — в Самарскую губернию и вообще за
Волгу, третьи — по ближайшим деревням в Городищенский, Арда-
товский и Карсунский уезды... Уходят шить в свое село, в свою
деревню, то есть туда, где его отец работал. В деревне той все, от
мала до велика, их, швецов, знают, свыклись с ними, сдружились».
В числе отходников-портных был Василий Федорович Муленков
из села Большие Манадыши Ардатовского уезда Симбирской губер-
нии (ныне село в Атяшевском районе). Он обслуживал многие
эрзянские населенные пункты Самарской губернии. Здесь он пор-
тняжничал — обшивал в основном крестьянские семьи, переходя из
дома в дом 1б.
Далеко за пределами Ардатовского уезда славились валяльщики
из мордовского села Урусова. Здесь на начало века было зареги-
стрировано около 170 мастеров этого промысла. Почти все из них
работали за пределами своего уезда 17.
В конце XIX— начале XX века некоторые мордовские и русские
137
селения стали центрами отдельных видов промыслов: рогожно-куле-
вого — Ельники, бондарного — Желтоногово, Дмитриев Усад, эки-
пажного — Дегилевка, Лухменский Майдан и Кочелаево, пень-
ко-трепального — Гуляево, веревочно-канатного — Урей и Посоп,
шерсто-чесального и валяльного — Покассы и Урусове, сапожного —
Кажлодка и Тарханская Потьма, гончарного — Шишкеево, Унуев-
ский Майдан, Стрелецкая Слобода, Монастырское, портновского —
Воеводское, кружевного — Темников, производства гнутой мебели —
Кабаево, судового промысла — Пурдошки.
Говоря о развитии кустарных промыслов и промыслового огород-
ничества во второй половине XIX— начале XX в., нельзя не остано-
виться на роли в этом земств, которые немало делали для их раз-
вития и пропаганды. В штате земств, как правило, имелись ин-
структоры по кустарным промыслам, агрономы, оказывавшие
непосредственную помощь промысловикам, а также организовывав-
шие выставки продукции промыслов и другие культурно-просвети-
тельные мероприятия. Конечно же, при этом они занимались и изу-
чением самих промыслов.
К примеру, в отчете, подготовленном в 1912 году И. П. Се-
ливановским по итогам обследования кустарных промыслов Наров-
чатского уезда, давался анализ состояния промыслов в уезде и ста-
вилась задача более широкого распространения этих занятий.
В итоговом решении земского собрания была отмечена необхо-
димость более внимательного учета при кредитовании нужд куста-
рей. При имеющемся в г. Наровчате земском сельскохозяйственном
складе орудий и машин было решено организовать покупку и про-
дажу орудий и сырья кустарям. Предполагалась организация учеб-
ных мастерских.
В постановлении содержалось ходатайство о командировании
из Главного управления землеустройства и земледелия инструкто-
ров по гончарному, овчинному, валяльному и веревочному про-
мыслам 18.
Просьба эта была не случайна. Ведь крестьяне, занимающиеся
промыслом, сами были заинтересованы в том, чтобы их продукция
пользовалась спросом на рынке. К примеру, промысловики из села
Полхов Майдан (ныне Нижегородская область) писали в Темников-
скую уездную земскую управу, что вырабатываемые ими изделия
крайне однообразны, приемы изготовления грубы и поэтому спрос
на них упал. Мастеровые просили земскую управу оказать им по-
мощь в улучшении их промысла путем назначения инструктора,
который бы научил их отделывать товар с выжженными и раскра-
шенными рисунками, как «требуется на рынке» 19.
Немало народных умельцев проживало на территории Мордо-
вии. Например, крестьянин Н. И. Дешкин из с. Кабаева Алатырско-
го уезда организовал производство земледельческих машин и
орудий.
138
В 1878 г. он основал мастерскую, где трудились 8 рабо-
чих. Производили в основном куклеотборники, а также веялки и
плуги. Сбывал их Н. И. Дешкин в Оренбургскую, Самарскую, Сим-
бирскую, Харьковскую губернии. Имелась, также мастерская Арда-
товского уездного земства при Мачкасском ремесленном училище.
А в 1879 г. крестьянин д. Чамзинки Максим Петров сделал
молотильную машину с барабаном американской конструкции, с
клавишными соломотрясками,— сообщалось в 1884 г. в «Пензенских
ведомостях». Через пять лет, по сообщению тех же «Пензенских
ведомостей», машина сохранила высокую производительность обмо-
лачивания «с развейкою зерна до 400 снопов» 20.
Все это свидетельствует о том, что среди крестьянства Мордо-
вии имелось немало умельцев, проявлявших интерес к улучшенным
машинам и орудиям.
Важно отметить, что земства занимались подготовкой кадров
для кустарной промышленности на местах. Первоначально это
были ремесленные курсы. Так, в 1873 году курсы по освоению са-
пожного, башмачного, столярного и переплетного дела были откры-
ты в Краснослободске, Саранске, Наровчате, Инсаре, селе Урей
Краснослободского уезда21.
Обычно ремесленные курсы размещались в церковно-приходских
школах (гг. Саранск, Краснослободск) и частных домах (гг. Инсар,
Наровчат и в селе Урее). Все ученики были выходцами из крестьян
и мещан 22.
По решению Наровчатского земства в начале века открылись
четыре учебные мастерские, в том числе столярно-токарная, сле-
сарно-кузнечная, ткацко-ковровая и корзиночная23.
В 1906 году по инициативе известного оперного певца
П. А. Хохлова, возглавлявшего Спасское уездное земство, при стан-
ции Торбеево были созданы учебные ремесленные мастерские для
обучения крестьянских детей столярному, слесарному и кузнечному
ремеслам 24.
В Темникове примерно в то же время начала работу кружевная
школа-мастерская 25.
Значительная роль принадлежала земствам и в организации
сельскохозяйственных и кустарно-промышленных выставок. В 1874
году в Пензе была проведена первая сельскохозяйственная выстав-
ка, где экспонировались усовершенствованные орудия труда, семе-
на зерновых культур и трав. В 1890 году здесь же проведена оче-
редная выставка, на которой был организован специальный отдел
«Кустарные промыслы». В ней впервые были широко представлены
образцы народного творчества, вызвавшие большой интерес. Вмес-
те с тем выставка наглядно продемонстрировала отсталость произ-
водственной техники в кустарных промыслах, тяжелые условия
труда и быта кустарей 26.
Еще один факт. В августе 1911 года была проведена II Ардатов-
139
ская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка, в
кустарном отделе которой было выставлено 22 экспоната, в том
числе гнутая мебель, кирпич, ткани, сельскохозяйственные орудия,
художественные работы из железа, кожи и дерева27.
Выставки стимулировали развитие хозяйства, товарно-денеж-
ных отношений, благотворно сказывались на общей культуре насе-
ления (уровне грамотности, культуре межнациональных отноше-
ний и т. д.).
Важным свидетельством развития крестьянских промыслов и
сельского хозяйства под влиянием выставок можно считать рост
числа крестьян, награжденных за однородные экспонаты на двух
или нескольких выставках, поскольку, согласно общим правилам,
исключалось награждение одного и того же лица на двух выставках
за изделия, представленные на вторую выставку безо всякого усо-
вершенствования 28.
Проведение выставок стимулировало деятельность земств по
развитию промыслов. Они выделяли специальные средства для закупки
оборудования, постройки предприятий, организаций, школ и училищ.
Имеется немало примеров, свидетельствующих о том, что под
влиянием непосредственных впечатлений, полученных на выстав-
ках, крестьяне организовывали новые производства.
Устроители выставок проводили различные культурно-просвети-
тельные мероприятия, в том числе лекции и беседы по вопросам
техники и технологии, агрономии, животноводству, пчеловодству,
испытания сельскохозяйственных орудий и машин29.
Немалую роль играло поощрение победителей, что было призва-
но возвысить их в глазах односельчан, стимулировать поиск ими
новых изобретений и усовершенствований своих изделий.
Земские агрономы принимали активное участие в распростране-
нии новых сельскохозяйственных орудий и машин, предназначав-
шихся в первую очередь, разумеется, для помещичьих хозяйств с целью
создания в них образцовых полей. Основная же крестьянская масса в
силу бедности пользовалась, как правило, примитивными орудиями.
После Октября 1917 года отношение к промыслам было неодно-
значным. С одной стороны, новые власти поощряли кустарно-про-
мысловую деятельность, с другой — уже во второй Программе пар-
тии, принятой в 1919 году на VIII съезде РКП(б), был взят курс на
ограничение деятельности частно-предпринимательского сектора в
сфере услуг и поощрения кооперативов кустарей30.
Не лучшим образом на общем уровне промысловой деятельно-
сти сказалось в большинстве случаев безумное разрушение и разо-
рение помещичьих имений. А ведь многие из них являлись своего
рода образцовыми в применении агротехнических приемов, сельхоз-
инвентаря и т. д.
Надо сказать, что в 20-е годы вновь отмечается подъем народ-
ных промыслов. Дело в том, что в этот период промышленность не
140
имела возможности полностью обеспечить население нужными
товарами домашнего обихода. Это можно было осуществить только
через мелкую кустарную промышленность, которая до Октября 1917
года занимала ведущее место в обеспечении потребностей кресть-
ян в хозяйственных и бытовых изделиях.
Пытаясь объективно проанализировать состояние крестьянских
промыслов в 20-е годы, надо прямо сказать, что вплоть до 1929 года
создавались необходимые условия их развития, организовывались
простейшие формы кооперативов: снабженческих, сбытовых и т. д.
Летом 1921 года был сделан первый практический шаг по созда-
нию на базе промысловой кооперации государственной службы:
принято постановление Совнаркома РСФСР «О ремонтно-пошивоч-
ных и пошивочных мастерских». Согласно этому постановлению в
ряде мест были открыты различные мастерские (портняжные, са-
пожные, столярные и др.). Промысловикам на льготных условиях
отпускались сырье и материалы, выдавалась специальная ссуда на
приобретение нужных инструментов и оборудования.
Но традиции промысловой деятельности крестьян входили во
все большее противоречие со стремлением официальных государ-
ственных и партийных органов сделать промыслы составной
частью государственной промышленности, втиснуть ее в тиски
единого планового хозяйства31.
Итак, все по порядку. За годы первой мировой, а затем граж-
данской войн в результате массовой мобилизации значительно со-
кратилась численность крестьянских хозяйств, занимающихся
промыслами. В силу того, что Мордовия являлась прифронтовой
зоной, здесь резко сократилось число отходников, сузилась и геог-
рафия отхожих промыслов. И тем не менее уровень развития про-
мыслов даже в эти годы был весьма высок. Часть продукции шла
на нужды фронта.
Так, в Темниковском уезде с 16 по 22 октября 1919 года в пе-
риод «недели труда» было изготовлено 413 лопат, 5408 клепок,
заготовлено 1759 пучков мочала, 156 метел и т. д.32 В 1919 году
только мастерская Темниковского уездного союза отправила в
Москву кулей, рогож и лопат на 2 129 530 рублей. Из Красносло-
бодского уезда для нужд Красной Армии было отправлено 1500 пар
полусапог, 1800 пар лаптей и значительное количество холста33.
В июле 1920 года в этом уезде была проведена «неделя кресть-
янина». В целях оказания помощи крестьянам были созданы отряды
кузнецов, сапожников, медицинских и ветеринарных работников,
агрономов 34.
В мордовских и русских селениях Краснослободского уезда в
1920 году действовали следующие артели: колесная (село Ельники);
ободно-повозная (деревни Муравлянка, Ветляй и село Волгапино),
бондарная (село Желтоногово, село Софьино), лопатная (село
Долговирясы, село Ельники) и т. д.35
141
В крестьянских хозяйствах изготавливались утварь, мебель, в
значительной мере сохранились домашнее ткачество, прядение, изготов-
ление одежды, обуви, производство большинства продуктов питания.
В целом же необходимо отметить, что в 20-е годы происходило
сокращение численности кустарей. К примеру, по трем уездам
Пензенской губернии,' вошедшим впоследствии в состав Мордовии,
количество хозяйств, занимающихся производством разных кустар-
ных изделий за 15 лет (с 1911 по 1925 г.) уменьшилось почти в 3
раза (табл. I)36.
Важно подчеркнуть, что для части населения промыслы в 20-е
годы по-прежнему являлись главным занятием, а для большинст-
ва — подсобным. Характерным доказательством этому являются ма-
териалы по районированию и организации Средне-Волжской облас-
ти. В частности, по Саранскому уезду наиболее высокий процент
промыслов, как главного занятия, был среди столяров —60 процен-
тов, плотников —23,4, наименьший же — среди бондарей (3,7 про-
цента) 37.
Анализ статистических материалов середины 20-х годов свиде-
тельствует о более слабом развитии неземледельческих кустарных
промыслов в мордовских населенных пунктах. К примеру, данные
за 1925 год по некоторым мордовским волостям Ардатовского уез-
да. В Атяшевской волости неземледельческими промыслами зани-
малось 187 человек, или 3,3 процента населения, в Козловской —
156, или 3,7, в Тархановской—252, или 4,7, в Большеберезников-
ской—187 человек, или 2,5 процента38.
Таблица I36
Динамика численности крестьянских хозяйств с кустарными промыслами
по уездам Пензенской губернии, вошедшим в состав Мордовии
Саранский 25979 12042 46,2 38088 5594 14,6 45100 3309 7,4
Краснослобод-
ский 31680 16492 52,0 33342 4813 14,4 51987 2856 5,5
Инсарский
(Рузаевский) 33065 14535 43,9 35358 7109 20,1 40900 2000 4,8
142
Отчасти это объясняется тем, что мордовское крестьянство в
большей степени тяготело к земле. Кустарно-промысловой деятель-
ности оно предпочитало отход на разные земледельческие работы.
К 1926 году, по неполным данным, на территории Мордовии
числилось 16476 кустарно-промысловых хозяйств с 20649 кустаря-
ми. К этому времени больше всего кустарей работало в трикотаж-
ном, пошивочном и кружевном промыслах —3889 человек, в дерево-
обделочном —2591, в кожевенно-обувном —273539.
В июле 1928 года в Мордовии был создан кустарно-промысловый
союз. В начале его центр находился в Рузаевке, а с конца того же
года — в Саранске.
В 1929 году в Мордовском округе насчитывалось семь специаль-
ных женских артелей, объединявших 365 человек. Например, в
Рузаевской швейной артели было 53 женщины, в Темниковской
кружевной—27. В 1929 году в кустопромкооперации трудились 564
женщины, или 13,2 процента от общего количества занятых40.
К концу 1929 г. в Мордовском округе насчитывалось 20649 кус-
тарей, 4150, или 20 процентов, из них было кооперировано. Боль-
шинство трудились в деревообрабатывающей, кожевенно-овчинной,
обувной, пошивочной отраслях.
Выпуск валовой продукции в кооперированном производстве в
1929 г. превысил 1,9 млн. рублей. Такие ее виды, как рогожа, кули,
обознотранспортные средства, бондарная тара, мебель, шли в госу-
дарственную торговлю и на местные рынки. Немало изделий по-
ставлялось за пределы Мордовии, а мебель и рогожа даже экспор-
тировались за границу.
К 1929 году кустарно-промысловый союз Мордовии объединял
60 промысловых артелей с 2357 рабочими. В течение полугодия в
союз было вовлечено восемь артелей, а общая численность членов
кооперации достигала 3520 человек. Это составляло более 16 про-
центов от всех промысловиков Мордовии. 17 артелей размещалось
в городах, 51—в сельской местности. В них трудились соответ-
ственно 870 и 2650 человек. Из 68 артелей 10 были мордовскими
(467 человек) и одна — татарская, в которой было занято 32 че-
ловека. Остальные артели объединяли русских или были смешан-
ными41.
С конца 20-х годов все больше сворачивается частная предпри-
нимательская деятельность, к этому времени относится свертыва-
ние НЭПа, закрытие Нижегородской ярмарки, на которой традици-
онно широко представлялись промысловые изделия. Все больше
сжимались тиски командной системы. Все это больно отразилось и
на судьбе промыслов. Тяжелый удар по промысловой деятельности
был нанесен в период коллективизации. В этот трагический период
нашей истории пострадала наиболее трудолюбивая и инициативная
часть крестьянства, его генофонд.
С начала 30-х годов главным показателем промысловой деятель-
143
ности становится, к сожалению, процентомания в кооперировании
кустарей-промысловиков.
На начало 1931 года в системе кустарно-ремесленной промыш-
ленности Мордовии действовали 55 артелей, из них более 20 мор-
довских. Увеличилось количество кооперированных кустарей с 3225
в 1929 до 7085 в 1931 году. К ним относились члены промысловых
артелей и промысловых секций колхозов. Последние создавались
одновременно с сельхозартелями. Необходимость их образования
была вызвана тем, что многие крестьяне, вступая в колхозы, не
оставляли свои промыслы и занимались ими в осенне-зимний пери-
од. Таких промысловых колхозов в области насчитывалось 27. В
промысловой кооперации в то время было занято около 78 процен-
тов от общего числа самодеятельных рабочих области 42.
По количеству кустарей выделялся Краснослободский район, где
в 1933 году их насчитывалось около 4000 человек. Наибольшее
значение здесь имел рогожно-кулевой промысел, в котором было
занято почти 90 процентов общего числа мастеровых людей.
Из крупных кустарно-промысловых артелей, действовавших в
это время, можно назвать Темниковскую кружевную, Ельниковскую
рогожную, Шишкеевскую гончарную и желтоноговскую артель
«Красный бондарь». Кроме того, подобные артели имелись во всех
районных центрах.
В селе Сабаеве в 30-е годы работала бондарная мастерская. С
ней связан один любопытный факт. Здание, в котором размещалась
мастерская, строилось под посудно-ложкарное производство. Но
затем было решено, что в период «роста социалистической культу-
ры» такой товар не нужен и рынка сбыта он не находит. Именно
это мнение определило, какое производство организовать: остано-
вились на мебельном, но в итоге создали бондарное.
В марте 1934 года в Мордовии было сформировано Управление
(с 1935 года Наркомат) местной промышленности, в состав которо-
го вошли в основном предприятия кустарно-промыслового профиля.
Велось и новое строительство. В 1936 году в Ардатове была постро-
ена фабрика музыкальных инструментов, где был предусмотрен
выпуск гармошек и баянов, гитар, мандалин и балалаек, цех детс-
ких музыкальных игрушек. В первый год организации здесь работа-
ло 25 человек 43.
В этом же году в Рузаевке мастерская национальной художес-
твенной вышивки начала выпуск изделий, выполненных на основе
народных традиций. В 1936 году в Темникове было создано пред-
приятие по разработке черного дуба. Предприятие встретилось с
большими трудностями, главная из которых заключалась в неотра-
ботанности технологии этого процесса. По этой причине в f'937
году было добыто всего 162 кубометра дуба.
Осенью 1939 года в Шишкееве был построен, как писала тогда
газета «Красная Мордовия», гончарный завод, на котором предус-
144
матривался выпуск как домашней посуды, так и глиняных
игрушек 44.
В 1940 году по инициативе Наркомата местной промышленно-
сти Мордовской АССР стали создаваться райпромкомбинаты. Так,
в Кадошкинский промкомбинат входили сапоговаляльное, швейное
и гончарное производства, в Краснослободский — игрушечное, обоз-
ное и валяльное. Инсарский промкомбинат включал в свой состав
бондарное, валяльное и обозное производство.
В состав Рыбкинского райпромкомбината входили мебельная
мастерская, использовавшая в качестве исходного сырья черный
дуб, а также валяльная мастерская.
Всего же к началу Великой Отечественной войны в республике
действовало 22 райпромкомбината. Причем в 10 из них имелись
валяльные производства 45.
В годы ,Великой Отечественной войны отмечалось некоторое
возрождение традиционных промыслов, связанных прежде всего с
женским трудом. Предприятия местной промышленности шили
сапоги, выпускали валенки, деревянные ложки, сани, телеги,
лыжи, бочки, ведра фанерные, мебель, спички, мыло, гончарные
изделия, лопаты, деревянные мотыги, грабли, колеса, хомуты, греб-
ни, кожу, шили овчинные полушубки и фуфайки.
В послевоенные годы в Мордовии, как и по всей стране, шло
дальнейшее развитие предприятий в системе промысловой и потре-
бительской кооперации. В связи с трудностями послевоенного вре-
мени на местных предприятиях увеличился выпуск необходимых
предметов быта и хозяйственного инвентаря. В Йчалковском рай-
промкомбинате выпускали мебель, ульи, лыжи, овчины, валяли ва-
ленки. Краснослободский РПК стал выпускать точеную посуду из
дерева. В Мельцанском РПК (с. Гавриловна) выпускали телеги,
сани, колеса, бондарные изделия, лопаты деревянные. Здесь было
также и рогожно-кулеткацкое производство. Ромодановский РПК —
базарные и багажные корзины, Инсарский РПК и Рузаевский кир-
пичный завод выпускали «художественную гончарную посуду». В
Темникове имелось производство по переработке черного дуба.
Осенью 1949 года были отгружены первые семь вагонов паркетной
фризы стройкам страны — клубам, театрам, институтам, вок-
залам 46.
Постепенно мелкие бытовые предприятия в системе промысло-
вой и потребительской кооперации, имевшиеся в районных цент-
рах, стали переводиться с кустарного, в основном ручного, на
механизированное производство. В Ковылкинском и Большеберез-
никовском промкомбинатах были установлены агрегаты машинной
валки зимней обуви (валенок), в Йчалковском — пилорама и шесть
фрезерных станков по деревообработке, пять шерсточесальных машин47.
Почти до начала 60-х годов существовали различные промысло-
вые кооперативы. Кустари производили немало нужной продукции,
145
которую не под силу было изготовить на базе формировавшегося в
то время машинного производства.
В сентябре 1960 года вышло постановление Совета Министров
РСФСР «Об упорядочении кооперации РСФСР», согласно которому
последняя была упразднена. Соответственно прекратил существо-
вание Мордовпромсовет.
В апреле 1963 года было создано Управление бытового обслужи-
вания населения Мордовской АССР.
В результате последующих реорганизаций в 1966 году из Мин-
местпрома выделилось Министерство бытового обслуживания насе-
ления, а затем и топливной промышленности. Местная промышлен-
ность сформировалась в самостоятельную отрасль, главной задачей
которой было производство товаров культурно-бытового и хозяй-
ственного обихода, изделий художественных промыслов, а также из-
делий производственного назначения. В ее состав тогда входило 15
предприятий с общим объемом производства на 13 млн. рублей в год.
На сегодняшний день ассортимент продукции предприятий
местной промышленности весьма широк: это и сувенирная продук-
ция, и продукция, имеющая в основном утилитарное назначение.
Что касается традиционных промыслов, то их география значи-
тельно сузилась, а численность промысловиков сократилась в де-
сятки раз. И тем не менее многие традиционные промыслы живы.
К примеру, по 10—15 групп в 3—4 человека ежегодно отправляются
из сел Старого Ардатова, Жабина, Урусова Ардатовского района
осенью в различные районы Мордовии, Башкирии, Оренбуржья, а
также Кустанайскую и Карагандинскую области на валяние вале-
нок. Традиционным же промыслом мужчин села Баева того же
района является рытье колодцев. Они обслуживают не только бли-
жайшие села Мордовии, но мигрируют в Чувашию, Ульяновскую,
Нижегородскую и Пензенскую области48.
Вплоть до середины 1980-х годов на территории Мордовии су-
ществовал бортный промысел. «Бортный ухожай» находился вблизи
мокшанского села Мордовская Козловка, а его хозяином являлся
Д. В. Кижапкин.
В настоящее время происходит становление и новых промыслов
на традиционной основе. В первую очередь это относится к дере-
вянной игрушке из Подлесной Тавлы, керамике из Рузаевки. Их
продукция стала широко известной далеко за пределами Мордовии49.
А проявлялась ли в традиционных промыслах этничность, или
дело ограничивалось только национальностью промысловиков? Без-
условно, у каждого народа веками вырабатывались свои националь-
ные черты, определяемые психологией отношений человека с при-
родой, трудовыми навыками и народной нравственностью, т. е.
являясь составной частью культуры любого народа, промыслы в
значительной степени поддерживают народные устои, элементы
традиционной культуры и быта.
146
У мордовского народа в первую очередь этническая специфика
проявлялась в : промыслах по изготовлению женской одежды, от-
дельных видов обуви (женской и мужской), бортном промысле
(здесь в значительной степени сказываются этнические элементы,
в частности, поклонение божеству, покровителю бортного пчело-
водства), изготовление парей и т. д. Причем этничность проявля-
лась в ассортименте изделий, их функциональном назначении, фор-
ме и их внешней отделке.
Следует отметить, что в промысловой деятельности, отличаю-
щейся повышенной частотой межнациональных контактов, проис-
ходило заимствование навыков, приемов изготовления того или
иного вида продукции, а также заимствование ассортимента видов
продукции или отдельных их деталей.
Надо иметь в виду и то, что этнический колорит в традицион-
ных промыслах Мордовии возникал и в результате специфического
набора неспецифических элементов, то есть зачастую определялся
региональными особенностями.
Завершая наблюдения за основными тенденциями развития про-
мыслов Мордовии, надо отметить следующее. Традиционные про-
мыслы являлись важным показателем товарно-денежных отноше-
ний, развитого рынка. Стагнация промыслов началась с конца 20-х
годов, когда промысловую деятельность пытались втиснуть в рамки го-
сударственного сектора, а затем в условиях повальной коллективи-
зации.
Второй этап свертывания промыслов приходится «на начало
60-х годов, когда стало активно разрушаться село с разделением
населенных пунктов на перспективные и неперспективные, в ре-
зультате чего безвозвратно исчезли с лица земли многие небольшие
населенные пункты.
И еще об одном необходимо сказать. В 30-е годы с расширением
выпуска промышленностью предметов бытового назначения суще-
ственно сузились утилитарные функции ряда видов промысловой
продукции, а с начала 50-х годов импульс получают промыслы,
имеющие художественную ценность, налаживается выпуск суве-
нирной продукции.
В настоящее время повсеместно усилился интерес к традицион-
ным промыслам. Это объясняется, во-первых, чисто познаватель-
ным интересом, во-вторых, практической целесообразностью. В ус-
ловиях товарного дефицита это чрезвычайно важно.
Опыт традиционного крестьянского хозяйства России, как,
впрочем, и мировой опыт, свидетельствует, что мелкое крестьянс-
кое хозяйство сохраняет свою жизнестойкость и конкурентноспо-
собность во многих случаях даже тогда, когда наряду с сельскохо-
зяйственной деятельностью имеется возможность параллельно
осуществлять несельскохозяйственные формы трудового предприни-
мательства, в частности, занятия промыслами.
о
о
о
ГЛАВА VII. ПОСЕЛЕНИЯ И ЖИЛИЩА
§ 1. Структура поселений
Поселения и комплексы жилища представляют
собой важные формы материальной культуры.
Их типология формировалась в соответствии с
уровнем социально-экономического и обще-
ственного развития мордовского народа. Однако среди других форм
материальной культуры поселения и комплексы жилища наиболее
устойчивы к изменениям социально-экономических условий и даже
как бы инертны, чаще всего отстают от быстрого развития произ-
водительных сил и смены общественно-экономических формаций.
Если на ранних исторических этапах типология поселения опреде-
лялась в первую очередь природными условиями, соображениями
безопасности и др., то ближе к современности в ее основе лежат
хозяйственные факторы, культура и быт людей, а затем уже все
прочие условия. Изучение истории развития поселений и комплек-
сов жилища позволяет проследить, как вслед за эволюцией обще-
ства закономерно изменяется их структура — древние неукреплен-
ные поселения — селища сменяются укрепленными поселениями —
городищами, на смену большеразмерным коллективным землянкам
и полуземлянкам приходят обособленные семейные жилища и т. д.
В силу целого ряда причин мордовский народ расселен по всему
евро-азиатскому континенту. Наиболее значительна его числен-
ность в Урало-Поволжской историко-этнографической области, за-
нимающей территорию от равнинных районов Среднего Поволжья
до гор Южного Урала и зауральских степей, с наибольшей концен-
трацией в Мордовии, Самарской и Пензенской областях. Отдель-
ные районы расселения мордвы ощутимо различаются по природно-
климатическим условиям, физическому характеру ландшафта, со-
ставу флоры и фауны, что, естественно, существенно сказывается
на типологии поселений и комплексов жилища.
В начале первого тысячелетия н. э. материально пространствен-
ная структура поселений племен городецкой культуры — предков
древней мордвы — соответствовала хозяйственно-бытовому укладу
148
Археологическая карта поселений древней мордвы:
а — городища, б — селища, в — границы бассейнов рек, А — бассейны рек.
Карта составлена по данным работы П. Д. Степанова «Археологические памятники на
территории Мордовии» (Саранск, 1969). Нумерация поселений соответствует номерам
«Указателя археологических памятников» названной работы.
семейно-родовой общины, основным средством существования ко-
торой являлись охота, рыболовство и подсечно-огневое земледелие.
Поселения представляли собой открытые селища, насчитывающие
несколько большеразмерных земляночных или полуземляночных жи-
лищ. Они основывались обычно около рек, в местах, где имелись в
достатке участки для обработки земли и лесные угодья. Это были,
как правило, надпойменные террасы речных долин с луговыми пло-
щадями и расположенным рядом лесом I
Подлинную революцию в формировании поселений древней
мордвы произвело открытие железа и освоение плавки железной руды 2.
Это дало резкий толчок развитию производительных сил, при-
ведший к общественному разделению труда и обособлению отдель-
ных отраслей хозяйства: скотоводства, затем ремесла и земледе-
лия. С этого времени распределение средств существования и
продуктов производства стало осуществляться в прямой зависимос-
ти от того, какими средствами производства обладает та или иная
семья. Это привело к перераспределению общественного богатства,
сосредоточению его в руках отдельных патриархальных семей и
возникновению имущественного неравенства.
Особая, по отношению к родовой, собственность потребовала
для себя особых «хранилищ», а для ее обладателей новых поселе-
ний, способных защитить ее от посягательств извне. В качестве
таковых появились первоначально поселения, расположенные в
местах с естественными укреплениями, выгодных в стратегическом
отношении,— на высоких берегах рек, мысах, образованных корен-
ным изломом рек, берегом реки и примыкающим к нему оврагом.
То есть выбиралось место, в котором хотя бы с одной или двух
сторон имелась естественная преграда.
К середине первого тысячелетия н. э., в связи с непрекращаю-
щимся ростом производительных сил имущественное расслоение
достигло такого момента, когда у некоторых семей возник значи-
тельный избыток богатств, являющийся предметом столкновений
между племенами. Возникают укрепленные поселения — городища.
На территории современной Мордовии зафиксировано около 300
городищ и селищ (рис. 1). К сожалению, археологическим исследо-
ваниям подверглись лишь несколько десятков3.
С древней мордвой связывают городища городецкой культуры,
расположенные на территории Республики Мордовии. Это Нарова-
товское, Теньгушевское, Ош Пандо, Казна Пандо, Итяковское, Са-
моэлейское и др. Они обычно имели треугольную форму в плане и
занимали участки, окруженные со всех сторон* оврагами, а с на-
польной стороны огораживались валом и рвом. Иногда система
обороны была более сложной, и городище с напольной стороны
укреплялось несколькими рвами и валами. По своему устройству
валы были различны: в ряде случаев они насыпались из земли, а
иногда сооружались из обоженной глины4.
150
Археологические материалы свидетельствуют о том, что городи-
ща существовали одновременно с селищами. Возможно, они явля-
лись не обязательной стадией развития поселений у мордвы, а
выступали по отношению к селищам как более развитые формы.
На рубеже I—II тысячелетий н. э. одновременно с интенсивным
процессом классообразования шел процесс объединения мордов-
ских племен. Дальнейший сдвиг в развитии производительных сил,
более высокая техническая вооруженность хозяйства (наличие ле-
сорубного топора более совершенной конструкции, смена втульча-
того топора проушным), преобладающее значение пашенного зем-
леделия создали предпосылки для разложения патриархально-родо-
вой общины, основанной на коллективном хозяйстве. Прежние
патриархально-родовые коллективы расчленялись на семейные об-
щины, состоявшие из нескольких поколений ближайших родствен-
ников — потомков одного предка, которых объединяло общее хозяй-
ство, общая собственность на средства производства 5.
Система поселений в виде приречных групп укрепленных горо-
дищ и селищ заменяется совокупностью небольших открытых посе-
лений, заимок отдельных патриархальных семей, связанных с горо-
дищем по хозяйственным соображениям, или как убежищем на
случай опасности. Возможно, подобные поселения мордвы называ-
лись в русских летописях «селами»: «...великий князь Юрги с
братью жжет села мордовская...»6. Каковы были размеры и плани-
ровка мордовских летописных «сел»? Ответить на этот вопрос оп-
ределенно, из-за недостатка имеющихся источников, не представ-
ляется возможным.
Для предположительного суждения о формах и размерах сел мы
располагаем археологическими данными исследованных поселений
мордвы этого периода на территории Мордовии — селищ Полянки,
Шоломок, Большое и Малое Аристовы 7. Эти данные указывают на
то, что это были малодворные поселения земледельческого типа,
обитатели которых объединялись родственными отношениями раз-
росшихся патриархальных семей. Они располагались вблизи рек,
на лесных полянах и имели беспорядочную планировку.
Городища постепенно превращались из мест постоянного обита-
ния во временные укрытия — тверди. Видимо, о них мы встречаем
неоднократные упоминания в русских летописях: «...муромский
князь Гюрги Довыдович, вшед в землю Мордовскую, Пургасову
волость, пожгоша жита и потравиша и скоты избиша... А мордва
вбегоша в лесы своя, в тверди» 8.
Дальнейший подъем производительных сил и улучшившиеся
условия существования, наметившиеся к началу второго тысячеле-
тия н. э., способствовали росту численности мордовского населе-
ния, побудившему обитателей городищ и селищ постепенно рассе-
ляться из ранее освоенных мест и заселять новые территории.
Потребность в освоении новых земель изменила и географическую
151
направленность расселения. Если в предшествующие периоды на-
селение концентрировалось в основном по речным долинам, с более
плодородными черноземными и аллювиальными почвами, то теперь
оно проникает на водоразделы, ведя борьбу с лесом.
Описанная система поселений все более и более уступала мес-
то открытым поселениям, уже не связанным с укрепленными горо-
дищами. Отдельные семьи распространяли свои заимки дальше и
дальше от прежних мест обитания. Тогда, по-видимому, выработа-
лось у мордвы понятие о роде, как семье, в самом тесном смысле
слова: «фкэ шачыма — фкэ пирфь», то есть «одни роды — один двор»,
причем двор понимается в смысле живущих под одной крышей,
преимущественно детей одного и того же производителя» 9.
Городища, селища и села являлись не единственными типами
поселений у мордвы. В летописном материале XIII—XIV вв. кроме
них фигурируют еще два типа поселений — погост и зимница. В
совокупности они упоминаются в русских летописях под 1377 го-
дом, когда московская и нижегородская рать «...взяша всю землю
мордовскую, села и погосты и зимницы пограбиша и пожгоша» 10.
Содержание термина «погост» можно связать с трансформацией
семейно-родовой общины в соседскую или территориальную. Перво-
начально он объединял группу поселений, тяготеющих к своему
архаическому центру — городищу или селищу. По этому поводу в
литературе имеется две точки зрения11. Согласно первой, погост —
это определенная система поселения, сельская община, с одной
стороны, и определенный вид дани — с другой. Вторая точка зрения
рассматривает погост как центральное поселение территориальной
общины, определенную территориальную единицу, «правитель-
ственно-географический округ», связанный с центральным селени-
ем, или не имеющий такой связи. Палеонтологически термин «по-
гост» связывается с представлением о «коллективе, племени» 12.
Мы знаем о русской системе управления вассальными землями,
сохраняющей раннефеодальные формы подчинения: «повсеместный
сбор дани-подати (оброка) посредством доставки ее (повоза) в оп-
ределенные для этого места (погосты). В погостах ее принимали
местные власти и под контролем русских представителей (данщи-
ков) доставляли в опорные пункты русского управления» 13.
Видимо, термин «погост» покрывал собой первоначальную фор-
му эксплуатации мордвы Русью в виде дани, которая собиралась с
системы поселений семейно-родовой общины и свозилась в одно из
них, выступавшее в виде опорного пункта, который летописец на-
звал «погостом». Тогда становится понятным, почему в более поз-
днее время нет ни одного упоминания термина «погост» в русских
летописях. Не сохранился он и в топонимике края. Сложившиеся
феодальные отношения у мордвы позволили отодвинуть архаиче-
ские даннические отношения на второе место, заменив их новыми,
более дифференцированными способами эксплуатации.
152
Динамический подход к определению термина «погост» позво-
ляет дать оценку его содержания в историческом развитии. Эволю-
ция погоста у мордвы совершалась по двум направлениям. Во-пер-
вых, происходил постепенный переход семейно-родовой общины в
соседскую или территориальную. Во-вторых, с дальнейшим освое-
нием общинных земель росла частная, а потом и феодальная соб-
ственность на землю. Происходит смена в типах поселений — се-
лища, села, заимки отдельных семейно-родовых общин, первона-
чально связанные с городищем как убежищем на случай опасности,
заменяются системой промысловых зимниц и поселений землепаш-
цев деревень, жители которых объединялись уже не родственными,
а хозяйственными и общественными связями. Видимо, с этих пор
у мордвы понятие семейно-родовой общины, в смысле рода, племе-
ни «тев» (м), «тевкс» (э) уже не имеет значение родового участка,
клана или чего-либо подобного, из чего можно было вывести заклю-
чение, что в прежнее время семьи, принадлежавшие к одному и
тому же роду, составляли целое в социальном отношении. Подо-
бное явление решительно не могло иметь места уже и потому, что
каждая семья, ради охоты и иных удобств, старалась поселиться
как можно дальше от места сельбищ другой семьи 14.
Если у русских как сама община, так и ее территория носили
название «погост» 15, то у мордвы под этим термином следует по-
нимать систему поселений семейно-родовой, а позднее соседской
или территориальной общины, территория которой носила название
«аймак», «беляк», «волость».
Вопроса о зимницах мордвы касались многие исследователи |0.
И. Н. Смирнов считал, что мордовские зимницы XIII—XIV нв.
являлись убежищами охотников-звероловов и бортников. А. Е. Лю-
бимов рассматривал их как жилища промысловиков, их времен-
ную стоянку. И. М. Катаев пришел к выводу, что зимницы — это
зимние жилища мордвы, переходящей к оседлому образу жизни. На
основании этого делался вывод, что в XIII—XIV вв. основным заня-
тием мордвы были охота и звероловство. Е. И. Горюнова отожде-
ствляет зимницы с хуторами, заимками, имеющими «какое-то хо-
зяйство, которое можно было грабить». А. А. Гераклитов и Н. П. Ма-
кушин считали, что зимницы были аналогичны современным хуто-
рам и подлежали налоговому обложению. По мнению М. Ф. Жига-
нова, мордовские зимницы в XII—XIV вв. являлись земледельчески-
ми поселениями.
Содержание термина «зимница» рассматривалось исследователя-
ми без учета исторического развития. Зимница встречается на всем
протяжении развития феодализма у мордвы (XIII—XVIII вв.) и есте-
ственно переживает с этим развитием изменение своего внутренне-
го содержания, покрывающегося одним и тем же словом «зимница»,
Первое упоминание о зимницах встречается в русских летопи-
сях под 1228 годом: «Князь Игорь Всеволодович поганскую мордву
153
отгнал от града (Нижнего Новгорода — В. В.) и жилища их и зим-
ницы разорил» 17.
Объединение летописцем жилищ и зимниц позволяет говорить
о том, что этимологически мордовские зимницы XIII в. можно ото-
ждествить с временными жилищами охотников-звероловов и бор-
тников, устраиваемыми вдали от мест своих постоянных поселе-
ний. Что собой- представляли зимницы, сказать определенно из-за
отсутствия источников не представляется возможным. Однако их
можно отождествить с зимовками, зимницами весьма архаического
вида, удержавшимися в районе Костромы до поздних времен. Они
представляли собой срубные постройки под двускатной крышей из
накатника, углубленные на несколько венцов в землю. Подобными
сооружениями являются зимовья у зырян, поставленные в лесу для
хранения добычи 18.
Таким образом, зимницы у мордвы первоначально представляли
собой временные жилища бортников, промысловиков. С дальней-
шим развитием бортничества и выделением его в определенную
статью хозяйства зимница превращается в тип промыслового посе-
ления, становясь окладной единицей, с которой взимались подати
в государственную казну. Так, в «Слове о погибели Русской земли»
отмечается, что мордва «...бортничаху на князя великого Володиме-
ра» 19, то есть платила дань киевскому князю медом и воском.
Письменные источники XII—XV вв. не содержат сведений о нали-
чии пашенных угодий в зимницах и на зимничных полянах. Нет
также сообщений о превращении зимниц в тип земледельческого
поселения: хутор, починок, деревню и т. п. Владельцы зимниц пла-
тили только медвяной оброк 20. Вышеизложенное дает нам основа-
ние рассматривать зимницы XII—XV вв. как тип промыслового по-
селения.
Распространение трехпольной системы земледелия, потребовав-
шей увеличения площади пахотных земель, развитие поташного
производства привели к заметному сокращению бортного промысла
и превращению зимниц в поселения земледельческого типа. В до-
кументах XVI—XVII вв. содержится большое количество сведений о
зимницах, как своеобразных поселениях земледельцев. Например,
при описании с. Ст. Симбелеи на речке Озерке Нижегородского
уезда отмечается: «...да того же села зимница на Пумерском ручею
Волгомасовская, пашни перелогом две чети в поле, а в дву потом
ж, земля добра», «...Полянка Дажлей под бором зимничная, на ней
пашни пашут и сено косят»21. Таким образом, зимницы XIII—XV вв.,
представляющие собой поселения промысловиков-бортников, пре-
вращаются в XVI—XVIII вв. в поселения земледельческого типа.
Достаточно длительный период существования у мордвы непо-
стоянных, промысловых поселений типа зимниц объясняется тем,
что со второй четверти XIII в. она попала в зависимость от монго-
ло-татарских завоевателей, существенно задержавших экономиче-
154
ское, политическое и хозяйственное развитие. Данное обстоятель-
ство весьма существенно сказалось на развитии мордовских посе-
лений, привело к застойности и консервативности их типологии.
Обремененная непосильным ясаком и несением различных повин-
ностей, мордва была вынуждена искать убежища в лесах, снова
возвращаясь к прежним формам существования — охоте и бортни-
честву22. Иностранный наблюдатель, англичанин Дженкинсон, по-
сетивший мордовский край после покорения Казанского ханства,
писал, что мордва «...живет в лесах и пустынных местах без горо-
дов и жилищ» 23.
С вхождением ее в состав Русского государства происходит
качественное изменение поселений, совершается переход от дис-
персного расселения к многодворовым поселениям деревенского
типа. Примечательно, что у мордвы, как и других финно-угорских и
тюркских народов Урало-Поволжской историко-этнографической
области, система расселения состояла из поселений сельского
типа — деревень, выселков, околотков, починков, сел и селец, объ-
единяемых общими терминами веле, бие (морд.), аул, айил
(башк.), йал, ял, сола (мар.), авыл, йил (тат.), ель, ял (чув.),
имеющими общие корневые морфемы ал, ел, ил, ял, первоначально
обозначавшие «род», «племя», «родственный союз» основателей
поселения, связанных общностью происхождения.
Тип поселения в виде деревни получил свое развитие в процес-
се феодализации крестьянских хозяйств, . в результате которого
произошло постепенное раздробление семейно-родовой общины.
Возникновение обособленных крестьянских хозяйств повлекло за
собой появление и обособленных поселений — деревень, тяготею-
щих на первых порах к своему пионерному поселению из-за общего
владения земельными угодьями. Позднее они появляются и в более
отдаленных местах от прежних мест обитания, на землях, ранее
населению не принадлежавших.
Деревня, встречающаяся в источниках и описаниях путеше-
ственников XVII—XVIII вв., то есть многодворное поселение земле-
дельческого типа является уже результатом длительного историче-
ского развития. Являясь первоначальной формой поселения отдель-
ных семей разросшейся семейно-родовой общины, она представля-
ла собой двор и усадьбу общинника на общинной, волостной
земле.
Продолжавшийся и все более усиливающийся процесс феодали-
зации крестьянского хозяйства, развитие поместного и вотчинного
землевладения изменили внутреннее содержание деревни, становя-
щейся поселением зависимых крестьян на помещичьей, дворцовой,
монастырской земле. Академик Фальк, описывая поселения мордвы
второй половины XVIII в., отметил, что в мордовских деревнях
«находится от 10 до 40, а в селах по 100, нередко по.150 дворов.
Таких больших деревень, как на Волге выше Камы, здесь нет, они
155
2. Топографическое расположение мордовских поселений на местности.
Речное: 1—устьевое, 2— мысовое, 3—линейное, 4—спаренное. Приречное: 5—долинное, 6—при-
долинное. Овражно-балочное: 7— овражно-речное, 8— балочное. Приводораздельное —9.
156
для земледелия, а особенно для скотоводства были бы весьма не-
удобны» 24.
С развитием поместного землевладения, дальнейшим дроблени-
ем волостных общинных земель увеличивается число и количество
дворов в деревнях. Некоторые из них, в зависимости от характера
и размера землевладения, количества дворов и др., становились
селами или сельцами.
Село XVIII— первой половины XIX в. являлось административно-
хозяйственным центром феодального хозяйства. Часть сел возникла
из деревень, превратившихся в результате дальнейшего процесса
феодализации крестьянского хозяйства в многодворовые поселения.
Другая часть получила начало с дворовой усадьбы землевладельца-
феодала и жилых построек крестьян, обслуживающих его хозяй-
ство. Приобщая земли крестьянской общины к своему хозяйству,
феодал способствовал росту сел, которые становятся впоследствии
не только крупными многодворовыми поселениями, но и центрами
феодальных владений, к которым «тянут» деревни, выселки и по-
чинки.
С обращением мордвы в христианство в селах стали ставиться
церкви, являющиеся формальным видовым отличительным призна-
ком села. Часто деревня называлась селом с момента постройки в
ней церкви. Однако основным фактором, выявляющим внутреннее
содержание села, является значение его как феодального центра
поместья-вотчины. В. Сергеевич дал точное определение селу как
типу поселения, «...в котором жил сам владелец или его предста-
витель... Теперь нет села без церкви, а в старину не было села без
владельца, но владельцы там и строили церкви, где сами жили» 25.
Сельцо также являлось центром крупного землевладения, в кото-
ром находился владельческий дом или усадьба помещика. Сельцо
отличалось от села меньшим количеством дворов и не носило ярко
выраженного характера центра.
В первой половине XIX в. основными типами поселений мордвы
являлись деревни. Села и сельца составляли около 30 процентов от
общего количества поселений. Мордовские поселения были боль-
шими по величине, чем русские, и насчитывали 6—75 дворов (Тем-
никовский, Краснослободский уезды), 26—50 дворов (Ардатовский,
Саранский, Инсарский), 76—150 дворов (Наровчатский), 51—200 дво-
ров (Алатырский), 76—200 дворов (Спасский уезд). Большая часть
русских поселений насчитывала 6—25 дворов (Темниковский уезд),
6—50 дворов (Инсарский, Краснослободский, Ардатовский, Саран-
ский), 6—75 дворов (Спасский, Наровчатский, Алатырский уезды),
что вероятнее всего являлось следствием более поздней колониза-
ции края русским населением26. Любопытно отметить тесную вза-
имосвязь между величиной, людностью и типами поселений — чем
ни крупнее населенный пункт, тем более развит его функциональ-
ный тип.
157
3. Планировка мордовских поселений:
1—беспорядочная. Рядовая: 2—изогнутая, 3—прерывистая, 4—линейная. Уличная: 5—изогну-
тая, 6—линейная. Замкнутая: 7— центрическая, 8—эксцентрическая. Концевая; 9—линейно-лу-
чевая, 10—радиальная. Квартально-уличная: 11—полуквартальная, 12—квартальная..
158
Для мордовских поселений исстари было характерно приречное
топографическое расположение на местности (рис. 2). Абсолютное
большинство их локализовано в бассейнах крупных рек: Мокши,
Вада, Парны, Алатыря, Суры, Пьяны и др. В тех местах, где долины
рек хорошо выработаны, поселения отодвигались от реки на всю
ширину поймы и располагались на второй или третьей надпоймен-
ных террасах. Там же, где долины рек слабо выражены, поселения
размещались на высоких бортах речных долин, на ярах. Анализ
месторасположения поселений мордвы на местности показывает,
что в XVIII—XIX вв. подавляющее их большинство (86%) распола-
галось вблизи естественных водоемов — рек, речек, ручьев и клю-
чей. Приводораздельное (в том числе овражно-балочное) располо-
жение поселений на местности получило некоторое распростране-
ние в начале XIX века в результате возросшей потребности в
расширении жизненной среды, в связи с ростом численности насе-
ления и т. п. Для него характерно размещение селений на пологом
днище, склонах, отвертках крупных балок, особенно вблизи мест,
где имелся выход грунтовых вод.
Примечательно, что застройка мордовских селений никогда не
контрастирует с природным ландшафтом и не усиливает его компо-
зиции. Наоборот, она сливается с окружающим пейзажем, образуя
с ним цельный, нераздельный гармоничный ансамбль.
Планировка мордовских поселений характеризуется значитель-
ной типовой дробностью и разнообразием форм (рис. 3). Наиболее
древней являлась беспорядочная планировка, характеризующаяся
отсутствием определенной системы в расположении построек. В
XVII—XVIII вв. по мере роста поселений, увеличения числа дворов
в них получают распространение рядовые формы планировки — по-
стройки вытягивались в один ряд и ориентировались фасадами в
сторону планообразующего элемента, в качестве которого выступал
обычно берег реки или речки. По мере развития производственной,
транспортной инфраструктуры и освоения водоразделов наблюдает-
ся эволюция рядовой планировки в уличную. В течение XVIII в.
процент первых неуклонно снижается, а вторых — растет. К середи-
не XIX в. преобладающими становятся уличные формы, при кото-
рых постройки располагались двумя порядками по изогнутой или
прямой линии, разделяясь проезжей частью, улицей. Уличная пла-
нировка у мордвы (особенно характерная для эрзянских поселений)
встречалась в одноуличном, реже в многоуличном вариантах. Эр-
зянские поселения имели более ровные фасадные линии застройки,
чем мокшанские. Это объяснялось сложившейся традицией распо-
ложения жилых домов по красной линии застройки у мордвы-эрзи
и в глубине усадеб — у мордвы-мокши.
Возникновение концевых форм планировки (радиальных, линей-
но-лучевых и вилочных) обусловливалось особенностями расселе-
ния родственных, патронимических и сословных групп на разных
159
4. Архитектурно-планировочные композиции площадей мордовских поселений:
1— замкнутая, 2— полузамкнутая, 3— полураскрытая, 4, 5, 6— раскрытая.
160
концах поселения. Эти формы планировки были более характерны
для поселений мордвы-мокши (села Каньгуши, Новлей, Старое Дра-
кино, Мордовское Вечкенино, Кулдым, Вертелим и др.).
Поселения с замкнутой формой планировки у мордвы делятся
на центрические и эксцентрические. Первые образовывались рядовой
застройкой, окаймляющей планообразующий элемент, обществен-
ный центр в виде торговой или церковной площади и т. п. Жилые
постройки при этом ориентировались на них главными фасадами
(с. Старая Пырма Саранского уезда Пензенской губернии по плану
1782 г.). Вторые же создавались на базе уличной застройки, и их
композиция определялась физико-географическими особенностями
местности: наличием пруда, оврага, балки, вокруг которых росло
поселение (с. Баево Алатырского уезда Симбирской губернии по
плану 1828 г.). По мере увеличения размеров некоторых поселений,
например, сел Старые Найманы, Салазгорь, Троицк и др., конфигу-
рация их значительно усложнялась, и они приобретали полуквар-
тальную или квартально-уличную планировку27.
Анализ показывает, что формообразование мордовских поселе-
ний определялось как уровнем социально-экономического развития
и особенностями расселения патронимических групп, так и физи-
ко-географическими условиями региона, величиной и топографичес-
ким расположением поселений на местности. При выборе того или
иного планировочного решения народные зодчие умело использова-
ли различные планообразующие элементы окружающего ландшаф-
та — пересеченный рельеф местности, реки, овраги, балки, дороги,
пруды и т. п.
Мордовские зодчие, умело приспособляясь к местным условиям,
выработали устойчивые традиционные приемы архитектурно-плани-
ровочной композиции площадей (рис. 4). Примечательно, что за-
мкнутые площади в поселениях мордвы весьма и весьма редки.
Невелик процент и полузамкнутых, зато повсеместно преобладают
полураскрытые и раскрытые площади. В их композиции использует-
ся выгодная для населенного пункта органическая связь с окружа-
ющим природным ландшафтом. Выработанные веками богатые ар-
хитектурно-планировочные традиции народных зодчих можно с ус-
пехом использовать при разработке проектов планировки и
застройки сельских поселений в нашем регионе28.
Современная поселенческая сеть Мордовии включает в себя 7
городов —3 республиканского и 4 районного подчинения, 19 рабочих
поселков, 1419 сельских поселений, в их числе 318 поселений
мордвы-мокши, 157—мордвы-эрзи, 876—русских, 68—татар. Сель-
ские поселения с мокша-мордовским населением преобладают лишь
в Зубово-Полянском районе. Эрзя-мордовские населенные пункты
бытуют наравне с русскими в Большеберезниковском, Большеигна-
товском, Дубенском и Кочкуровском районах. В остальных адми-
нистративных районах большую часть составляют русские поселе-
161
5. Средняя людность мордовских поселений, чел./нас. пункт. 1—до 200, 2—201—400, 3—401—600, 4— свыше 600.
6. Формы ареалов расселения:
1— очаговая, 2— гнездовая, 3— кучевая, 4—линейная.
163
ния. Населенные пункты татар ни в одном из районов не состав-
ляют большинства, а в Ардатовском, Атяшевском, Большеигнатов-
ском, Большеберезниковском, Йчалковском, Старошайговском и
Чамзинском районах они совсем отсутствуют29.
Средняя людность сельских поселений в республике составляет
350 жителей. Она неодинакова как в административных районах,
так и у отдельных этнических групп (рис. 5). Средняя людность
поселений мордвы-эрзи —580 жителей. Наиболее крупные населен-
ные пункты с эрзянским населением сосредоточены в Дубенском,
Ардатовском, Атяшевском и Большеберезниковском районах. Для
мордвы-мокши характерны поселения с людностью около 500 чело-
век. Самые мелкие из них находятся в Ельниковском, Темниковс-
ком и Зубово-Полянском районах, а самые крупные — в Старошай-
говском, Атюрьевском и Инсарском районах. Средняя людность
татарских поселений составляет 463 человека и колеблется от 44
человек в Краснослободском до 1557 в Ромодановском районах.
Самые мелкие поселения в республике — русские. Их средняя люд-
ность составляет 275 человек. Большая часть мелких поселений с
русским населением сосредоточена в Кочкуровском, Большеигна-
товском и Атюрьевском районах.
Густота сельских поселений мордвы-мокши и эрзи, русских и
татар на' территории Мордовии различна. Наибольшей густотой
(33 нас. пункта на 1000 квадратных километров) отличается
сеть русских поселений. Сгущенность поселений мордвы-мокши ко-
леблется от 10 населенных пунктов на 1000 квадратных километров
в Инсарском до 28 на 1000 квадратных километров в Ельниковском
районах (в среднем И нас. пунктов на 1000* квадратных километ-
ров). Более редка сеть эрзянских поселений, густота которых со-
ставляет 7 населенных пунктов на 1000 квадратных километров.
Она изменяется от 1 в Торбеевском до 29 населенных пунктов на
1000 квадратных километров в Большеигнатовском районах. Наибо-
лее разряженной является сеть татарских поселений —3 населен-
ных пункта на 1000 квадратных километров.
Для ареалов расселения этнических групп сельского населения
Мордовии характерны очаговые, гнездовые, кучевые и линейные
формы (рис. 6). При этом различия в их формах носят этногеогра-
фический характер и в значительной мере определяют тот или
иной тип внутрихозяйственного расселения. Например, расселение
в виде центральной усадьбы колхоза (совхоза), где находится основ-
ная производственная база и живут все трудящиеся данного хозяй-
ства, типично для мордвы-эрзи, что определяется преобладанием у
нее крупных поселений и очаговых форм ареалов расселения. Внут-
рихозяйственное расселение в виде центральной усадьбы колхоза
(совхоза), дополняемой бригадным поселком-отделением, имеет
наибольшее распространение в хозяйствах татар. Расселение в
виде центральной усадьбы колхоза (совхоза), дополняемой группой
164
1— районные центры, 2—центральные усадьбы колхозов (совхозов), являющиеся одновременно
центрами сельских Советов, 3— отделения колхозов (совхозов), являющиеся одновременно цен-
трами сельских Советов, 4— центральные усадьбы колхозов (совхозов), 5— отделения колхозов
(совхозов), 6— бригадные поселки, 7— прифермские поселки.
бригадных поселков-отделений, более характерно для мордвы-мок-
ши и русских.
Статус районных центров в Мордовии различен: 9 относятся к
категории сел, 6 имеют ранг городов и 6 причислены к рабочим
поселкам. В зоне расселения мордвы-эрзи центры сельских адми-
нистративных районов чаще всего имеют статус сел и рабочих по-
селков. Ареалы расселения татар находятся на территории рай-
онов, центры которых имеют статус городов. В районах, где лока-
лизовано мокшанское и русское население, административные
центры почти в равной мере относятся к категории сел, рабочих
поселков и городов.
Имеющиеся различия в структуре поселений, взятые в совокуп-
ности, создают неодинаковые условия для межэтнических взаимо-
действий и.функционирования компонентов этнической культуры30.
Так, например, количество, людность и густота поселений этниче-
ских групп сказываются на развитии фольклорного и про-
фессионального слоев духовной культуры. От функциональных ти-
пов населенных пунктов зависит, прежде всего, бытование семей-
165
ной обрядности, материальной культуры, профессионального слоя
духовной культуры. Типы и формы внутрихозяйственного расселе-
ния сказываются на этноязыковых процессах и т. д.
Обращает на себя внимание отсутствие функциональной зави-
симости между людностью сельских поселений Мордовии и их
социально-экономическими типами (рис. 7). При этом социально-
территориальные параметры сельского расселения не создают бо-
лее или менее благоприятных условий для межэтнических контак-
тов мокшанского и эрзянского сельского населения. Данное
обстоятельство, естественно, существенно препятствует внутриэт-
нической консолидации и способствует межэтнической интеграции
субэтнических групп мордвы с окружающим русским населением.
§ 2. Комплексы народного жилища
Мордовское народное жилище прошло сложный путь развития —
от землянок и полуземлянок столбовой конструкции до наземных
срубных построек различных конструктивных систем31.
Наиболее простую планировку имело однокамерное жилище
куд (м.), кудо (э.). В начале 1 тысячелетия н. э. оно встречалось
в виде овальных или прямоугольных в плане землянок площадью
40—90 кв. м, в которых функцию основных несущих конструкций
выполняли столбы. Во второй половине 1 тысячелетия н. э. наблю-
дается уменьшение размера и изменение конструктивного решения
жилищ — квадратные или прямоугольные в плане постройки пло-
щадью 30—60 кв. м. углублялись в землю не более 1 метра и час-
тично возвышались над ее поверхностью. Жилища имели односкат-
ные крыши, земляные полы мастор (м.), киякс (э.) и освещались
через дверные проемы, ориентированные на восток32.
Дальнейшим усовершенствованием однокамерного жилища яви-
лась замена, вероятно в конце I тысячелетия н. э., полуземляноч-
ных построек столбовой конструкции наземными бревенчатыми.
Последние представляли собой четырехстенные срубные избы пло-
щадью 12—20 кв. м, заглубленные в землю на I—2 венца. Для воз-
ведения срубов использовались деревья как хвойных, так и лист-
венных пород. Для мордовских зодчих издревле были характерны
способы угловой рубки с остатком — «в угол», «в чашу», когда вруб-
ка отступала на 1,0—1,5 диаметра от концов бревен.
Следующее по сложности жилище — двухкамерная постройка —
состояло из отапливаемой жилой избы эрямакуд (м.), эрямоку-
до (э.) и холодных сеней кудонголь (м.), кудыкелькс (э.). Сени
начали пристраивать к избе уже в X—XI вв. Двухкамерное жилище
известно, например, по раскопкам Тумовского селища33. Жилище
этого типа имело земляной или глинобитный пол, реже пол из
горбылей, уложенных прямо на землю. Оно освещалось маленькими
166
волоковыми оконцами емла вальмяня (м.), вальма кенкш (э.),
прорубавшимися в смежных бревнах (обычно в 4, 5-м венцах) в
половину толщины каждого бревна и закрывавшимися изнутри де-
ревянной доской.
Ранним видом усложнения двухкамерного жилища стала замена
сеней второй жилой избой. Она выполняла функции «задней избы»
фтала куд (м.), удало кудо (э.), а основная изба — функции «пе-
редней избы» инголь куд (м.), икеле кудо (э.). Входной узел в
постройках этого типа устраивался различно. У мордвы-мокши он
решался обычно в виде сеней, примыкающих к торцевой стене
задней избы, образуя структуру инголь куд-удало кудо-кудин-
гель. У мордвы-эрзи он объединял функции коридора и крыльца и
пристраивался к боковой стене задней избы, составляя структуру
икеле кудо-удало кудо-кустима ланго.
Трехкамерное жилище колма кутт (м.), колмо кудот (э.) свя-
зано прежде всего с бытованием у мордвы больших неразделенных
семей. Оно получило развитие из двухкамерного жилища посредст-
вом пристройки к сеням неотапливаемой клети кав (м.), вере кар-
до (э.). У мордвы-мокши оно имело структуру инголь куд-кудин-
гель-кав, а у мордвы-эрзи икеле кудо-кудыкелькс-вере кардо. В
мокшанском жилище пол в жилой избе, сенях и клети имел одина-
ковую высотную отметку, а в эрзянском — клеть возводилась на
подклети и пол в ней был выше пола в сенях.
Строительство мордвой пятистенных домов кафта кудтт (м.),
кавто кудот (э.) — явление сравнительно позднее, являющееся ре-
зультатом влияния окружающего русского населения. В конце XIX—
начале XX в. они строились лишь зажиточными крестьянами. Пя-
тистенок представлял собой удлиненный сруб с внутренней по-
перечной стеной, делившей его на переднюю и заднюю жилые
избы. Он состоял из двух равных по величине помещений и не
имел бревенчатых сеней. Последние представляли собой чаще все-
го дощатый коридор, примыкающий к пятистенку с задней и одной
из боковых сторон. Вход в него оформлялся в виде крыльца. Приме-
чательно, что выбор того или иного типа жилища определялся
социально-демографическими характеристиками и бытовым укладом
семей.
Почти до середины XIX века жилые дома мордвы обогревались
глинобитными печами, топившимися по черному. Необходимой
принадлежностью черных изб являлись небольшие дымовые окна
вяре вальмя (м.), вельдерьмя (э.). Однако они не обеспечивали
выход дыма из избы, поэтому даже в зимнюю стужу приходилось
открывать входную дверь настежь. В связи с этим в таких избах
устраивались двойные двери. Во время топки печи наружная дверь
(высотой во весь проем) открывалась, а внутренняя (высотой в
полпроема) оставалась закрытой.
Внутренняя планировка мордовского жилища представляла со-
167
8. Типы внутренней планировки мордовского жилища:
1—свободная, 2—центрическая, 3—южно-русская (восточный подтип), 4—южно-русская
(западный подтип), 5—западно-русская, 6—среднерусская. А — печь пянакуд (м.), каштомо
(э.); Б — передний угол шкай уже (м.), пазаикелькс (э.); В — входная дверь кенкш (м., э.).
168
бой различные варианты расположения печи пянакуд (м.), кашто-
мо (э.), переднего угла шкай уже (м.), пазаикелькс (э.) и входа
кенкш (м., э.,) с устойчивой традицией расположения переднего
угла по диагонали от печи (рис. 8). Для земляночного и полузем-
ляночного жилища древней мордвы была характерна свободная
планировка — очаг располагался в различных местах жилища. Раз-
новидностью ее являлась центрическая планировка, встречающаяся
и в наземном жилище. В прошлом для мордвы-мокши была харак-
терна южно-русская планировка (восточного и западного подти-
пов), при которой печь располагалась в одном из дальних от входа
углов жилища и ориентировалась устьем к входной двери или к
боковой стене. У мордвы-эрзи преобладали среднерусский и запад-
но-русский типы планировки — печь размещалась в одном из ближ-
них от входа углов жилища и ориентировалась устьем к передней
или боковой стене.
. Типы внутренней планировки мордовского жилища в значитель-
ной степени определялись влиянием окрестного русского населе-
ния и зависели от его конструктивного решения и расположения в
уличной застройке. Этническая традиция закрепляла лишь на более
или менее продолжительное время тот или иной тип, однако с
изменением этнического окружения, конструктивного решения
жилища изменялся и тип планировки. В современном традицион-
ном сельском жилище мордвы преобладающей является среднерус-
ская планировка.
Характерной особенностью мокшанского жилища с южно-рус-
ской и западно-русской планировками являлись широкий дощатый
настил кершпиль высотой 35—65 см, занимавший все простран-
ство от боковой стороны печи до противоположной стены. Вдоль
стен шли неподвижные лавки эзем (м.), а к стенам, над лавками,
крепились полки, аналогичные русским полавочникам. Кроме них,
устраивались перекидные полки лапаня (м.), тянувшиеся от угла
печи к стенам.
Непременной принадлежностью эрзянского жилища среднерус-
ского плана являлся коник ланго (э.) — невысокий настил, зани-
мавший место от двери до боковой стены, и полати — полок ланго
(э). Интересной архитектурной деталью коника являлась его
боковая стенка, так называемая «боранка», верхняя часть которой
оформлялась в виде головы коня или. птицы.
В декоративном оформлении конструктивно-архитектурных де-
талей жилища — крыши, карниза, фронтона, наличников окон и др.—
заметно влияние русского народного зодчества. В жилых домах с
крышей «на самцах», широко распространенных у мордвы-шокши
(этнографической группы мордвы-эрзи современного Теньгушевско-
го района Мордовии), торцовые фасады от нижнего венца до конька
крыши рубились из бревен. Декор фасада был предельно лаконичен
и выполнял утилитарные функции. Для защиты выступающих тор-
169
цов кровельных слег от действия атмосферных осадков в конструк-
цию крыши вводились «причелины», «крылья», «подкрылки». Для
этой же цели к торцам верхних повальных бревен прикреплялись
короткие доски — «полотенца», «малые подкрылки».
Традиционными кровельными материалами являлись дрань и
тес. Наиболее древним являлось покрытие крыши дранью — «над-
ранными» досками длиной до 2-х метров и шириной 10—20 см. В
конце XIX века покрытие крыш дранью было полностью вытеснено
покрытием из теса, реже щепы.
Для построек мордвы-мокши, а также значительной части мор-
двы-эрзи были характерны костровые крыши с покрытием из соло-
мы и щепы. Соломенные крыши были распространены в безлесных
южных и центральных районах современной территории Мордовии.
У мордвы-мокши было более распространено покрытие соломой
«внатруску», а у мордвы-эрзи — из соломенных снопиков «под щет-
ку». Солома придерживалась жердями, скрепленными попарно и
перекинутыми через конек крыши. Уклоны крыши в различных
местностях расселения мордвы значительно варьировались, что
обусловливалось главным образом различиями в кровельных матери-
алах. Тем не менее, для мордвы-эрзи были характерны более высо-
кие и крутые крыши (у мордвы-шокши, например, угол наклона
скатов достигал иногда 50 градусов).
Во второй половине XIX века самцовая и костровая конструк-
ции крыши в мордовском жилище постепенно были заменены стро-
пильными, что естественно повлекло за собой изменение компози-
ционной формы фронтонов крыш. Первое время система декорации
на избах с новой конструкцией крыши не изменялась. Тимпан
фронтона выполнялся из горизонтальных досок, как бы повторяя
бревенчатый фронтон самцовой крыши. Но уже в конце XIX века,
кроме типичных резных украшений, появляется новая деталь — го-
ризонтальная доска, закрывающая и маскирующая переход от бре-
венчатых стен сруба к дощатому заполнению тимпана фронтона. С
течением времени декоративная сторона стала преобладать и цель-
ная архитектурная деталь превратилась в набор узких досок, нахо-
дящих одна на другую. Возник фриз, превратившийся позднее в
часть карниза. Постепенно в системе декорации карниз становится
доминирующей деталью, резко разделяя сруб избы и крышу.
На следующем этапе развития карниз зрительно утяжеляется,
делается более массивным, украшается элементами резной декора-
ции. Для восстановления зрительного равновесия утяжеляется и
тимпан фронтона. Вводится объемная декорация — причелины, под-
крылки, полотенца заменяются дощатым резным обрамлением
фронтона.
С широким распространением стропильных крыш в мордовском
жилище хронологически тесно связана замена традиционных тесо-
вых, соломенных крыш и покрытий из драни и щепы новыми кро-
170
вольными материалами — гончарной черепицей, жестью, толем, ру-
бероидом и шифером. В настоящее время эти виды кровель имеют
почти одинаковое распространение у этнических групп нашего
региона.
Архитектурная отделка жилища определялась экономическим
положением крестьян, региональными плотническими традициями,
индивидуальным творчеством народных зодчих, придававшим им
черты самобытности.
Простейшей формой наличников окон была прямоугольная — из
дощатых обкладок, не обработанных резьбой. Во второй половине
XIX века доски очелья стали покрываться контурной и желобчатой
резьбой, а боковые стороны — несложными геометрическими узора-
ми. В конце XIX века прямоугольная форма навершия наличников
была более характерна для жилых построек мордвы-мокши юго-за-
падных районов современной Мордовии. В северо-западных и юж-
ных районах расселения мордвы-эрзи и северо-западных — мордвы-
мокши были распространены наличники треугольной формы. Навер-
шия их обрабатывались городчатой резьбой и резными накладными
розетками. В постройках мордвы-эрзи восточных районов встреча-
лись и наличники барочной, сводчатой формы. У мордвы-шокши
бытовали наличники с ажурным навершием, которое делалось зна-
чительно шире досок очелья и вместе с накладными пропильными
деталями, расположенными в его верхней части, выступало в сто-
роны и вперед.
Конструктивные решения входов в жилище имели некоторые
этнические различия. В мокшанском жилище южных районов он
решался обычно в виде навеса, а в северо-западных состоял из
небольшой лестницы, односкатного навеса над ней и дощатого
ограждения. Для построек мордвы-эрзи были характерны крытые
крыльца, двускатная крыша которых поддерживалась двумя — че-
тырьмя резными колоннами. Для цветового решения декора мордов-
ского жилища характерен неяркий, полутональный, приглушенный
спектр красок, органически увязывающийся с климатическими ус-
ловиями и солнечным освещением нашего края.
В прошлом традиционным для мордвы являлось расположение
жилых изб в глубине усадеб, лишь в начале XIX века они стали
выноситься на их переднюю грань, причем их уличные фасады
часто не имели окон. Расположение жилых домов в глубине усадеб
и ориентация их глухими стенами на улицу были типичны в про-
шлом для большинства финно-угорских и тюркских народов Урало-
Поволжской историко-этнографической области.
С распространением у мордвы уличных форм поселений тради-
ционной становится постановка изб окнами на улицу. При этом
жилые дома в застройке усадьбы размещались различно. У мордвы-
мокши они чаще всего располагались параллельно, а у мордвы-
эрзи — преимущественно перпендикулярно улице.
171
10 и
9. Типы застройки мордовских усадеб.
Полузамкнутая: 1—однорядная, 2—глаголеобразная, 3—двурядная. Замкнутая: 4—открытая
покоеобразная, 5—крытая покоеобразная, 6—круговая. Сомкнутая: 7—двурядная, 8—
глаголеобразная, 9—однорядная. Жилой дом —10, хозяйственные постройки —11.
Застройка усадьбы и форма связи жилой избы с надворными
постройками были также различны (рис. 9). В комплексах жилища
мордвы-мокши южных районов более распространенной являлась
свободная застройка, характеризующаяся раздельным расположени-
ем на усадьбе жилых и хозяйственных построек. В северо-восточ-
ных районах преобладала замкнутая застройка, характеризующаяся
172
наличием внутреннего замкнутого пространства двора, образован-
ного домом и надворными постройками. Она встречалась чаще
всего в виде так называемой покоеобразной застройки двух разно-
видностей: открытой — с широким незакрывающимся двором, и кры-
той — с небольшим внутренним двором, покрывающимся на зиму
плоской крышей. В комплексах жилища мордвы-эрзи преобладали
типы застройки, для которых характерно сомкнутое или слитное
расположение жилого дома и надворных построек.
Комплексы мордовского жилища, помимо хозяйственных поме-
щений для скота, хранения инвентаря и домашнего имущества,
включали также постройки для сушки, обмолота и хранения хлеба.
Пережитком самой примитивной формы снопосушильни являлись
верховой и ямный шиши. В XIX веке наибольшее распространение
у мордвы имели ямные овины — двухъярусные сооружения, встреча-
ющиеся в двух разновидностях — с открытым очагом и с печью.
Первые были распространены у мордвы-мокши, а вторые — у морд-
вы-эрзи. Риги встречались лишь у зажиточных крестьян.
Рядом со снопосушильней устраивалась обычно открытая или
крытая молотильная площадка — ток, гумно. Открытый ток преобла-
дал в хозяйствах бедных крестьян. Зажиточные крестьяне чаще
всего имели крытые гумна, используемые как для хранения снопов,
так и для их обмолота. Амбары для хранения зерна всегда отделя-
лись от жилых построек и выносились на заднюю часть усадьбы.
Анализ показывает, что комплексы традиционного сельского
жилища мордвы не были единообразными — помимо общих в них
выделяются и отличительные черты, позволяющие выделить на со-
временной территории Мордовии пять этнокультурных ареалов: се-
веро-западный, южный, центральный, северо-восточный и юго-вос-
точный 34. Различия внутри ареалов прослеживаются как в типах
жилища, расположении его в уличной застройке, формах, конструк-
циях крыши, так и в типах застройки усадьбы.
Интересно отметить, что в территориальном аспекте наблюдает-
ся плавная смена типологических признаков комплексов сельского
жилища. Например, по мере движения с севера на юг уменьшается
высота подклета жилища, сомкнутые и слитные типы застройки
усадьбы заменяются замкнутыми и свободными.
Типологические признаки комплексов мордовского народного
жилища приобретали этническое значение в процессе сложного
взаимодействия с факторами внутриэтнического, межэтнического
и внеэтнического характера. Примечательно,/что на формировании
своеобразных черт в комплексах народного жилища в значительной
степени сказывался фактор этногеографического расселения субэт-
нических групп мордвы. Следовательно, различия в народном зод-
честве возникали из реалий в конкретных социально-экономических
усло^ях и более ярко проявлялись в тех признаках, которые испы-
тывали на себе влияние физико-географической среды.
173
10. Архитектурные украшения жилища с крышей на самцах.
1— общий вид, 2—украшение выносов повальных бревен причелиной и декоративным свесом —
полотенцем, 3—8— резная декорация на причелинах и полотенцах/
В комплексах современного сельского жилища мордвы в каче-
стве основной выступает тенденция обогащения арсенала строи-
тельной техники новыми конструктивно-технологическими приема-
ми. Вместе с тем в них продолжают бытовать в чистом или
трансформированном виде традиционные элементы архитектурно-
планировочных и декоративных решений. Учет отшлифованных
многолетним опытом и проверенных жизнью прогрессивных тради-
174
ций народного зодчества позволяет сельским .жителям возводить
жилые постройки, удовлетворяющие современным требованиям.
Комплексы традиционного народного жилища удачно приспособ-
лены к специфике жизни, заключающейся в постоянной связи с
землей и ведением личного подсобного хозяйства. Эти устоявшие-
ся факторы и по сей день являются важными типологическими
признаками современного сельского жилища, недоучет которых
является губительным для сельского образа жизни, сельских посе-
лений и жизни их обитателей.
В практику сельского жилищного строительства вошли не свой-
ственные для сельского быта многоквартирные, в том числе много-
этажные, жилые дома. Строительство одноэтажных домов считает-
ся невыгодным. При этом безосновательное желание сблизить го-
родской и сельский образ жизни, достичь всеобщего равенства
привело к забвению объективной истины: быт сельских жителей
нельзя приравнять к быту горожан. Для каждой группы населения
характерны определенный образ жизни, свои этносоциальные и
бытовые традиции, изменять которые нецелесообразно. Сельская
семья имеет исторически сформировавшийся уклад и стандарт
жизни.
В условиях радикальной перестройки нашего общества опреде-
ленный интерес представляет исследование' проблем формирования
в Мордовии новой массовой жилой застройки на стыке архитекту-
ры с социологией, этнологией и политологией. Политическая док-
трина экономии на человеке, остаточный принцип распределения
ресурсов, идущих на потребление трудящихся и концептуально-нор-
мативный подход к гражданской архитектуре, жестко регламен-
тируемый директивными указаниями и технологическими регламен-
тами в настоящее время явно исчерпали себя. При «командно-ад-
министративном» социализме не уделялось должного внимания
значению и роли качественной организации жизненной среды, а
каждый конкретный человек практически не влиял на ее формиро-
вание, т. к. не принимал участия в решении вопросов о том, где,
сколько и какие должны строиться жилые дома, коттеджи, дачи и т. п.
В условиях рыночных отношений архитектура, как товар, стала
формироваться на основе эмпирического подхода, при котором ка-
чество жизненной среды определяется лишь конъюнктурой спро-
са и предложения. Это обстоятельство в конечном итоге может
привести к следующим последствиям: с одной стороны — к богато-
му разнообразию безликих архитектурных решений, а с другой — к
трудно разрешимым противоречиям между общественными и част-
ными интересами. Наиболее приемлемым в данном случае пред-
ставляется программно-целевой метод архитектурного проектирова-
ния жизненной среды на основе перечисленных -выше методологи-
ческих посылок, с учетом национальных и физико-географических
особенностей региона.
о
о
о
ГЛАВА VIII. ОДЕЖДА
ж>
И 1 ародный костюм мордвы издавна привлекал
к П внимание исследователей. В частности, акаде-
мик П. С. Паллас еще в конце XVIII века в
своем труде «Путешествие по разным провин-
циям Российской империи» сумел довольно точно передать ориги-
нальные особенности мокшанских и эрзянских костюмов, обратил
внимание на различие в элементах одежды и украшений девушек,
женщин и старух 1. Сложно украшенный наряд мордовок XVIII ве-
ка, детально описанный в книге П. С. Палласа, уходит своими кор-
нями в I— начало II тысячелетия.
В середине XIX века народные костюмы мокши и эрзи достигли
законченной художественно выразительной формы. И если мужская
и повседневная женская одежда отличалась простотой и целесооб-
разностью, то праздничная одежда женщин была очень сложной,
многосоставной, с обилием различных украшений, с целым рядом
приемов драпирования фигуры. Самостоятельно женщина порой не
могла одеться в такой костюм. Обряд одевания, в котором участво-
вало два-три человека, иногда длился несколько часов.
Примечательно, что ни одна историко-этнографическая публика-
ция XIX— начала XX века о мокше и эрзе не обходилась без опи-
сания традиционной одежды.
В наше время одежда мордвы как составная часть ее быто-
вой культуры стала предметом специального изучения. Наибольшей
обстоятельностью выделяется монография В. Н. Белицер «Народная
одежда мордвы» 2. В ней дано не только систематизированное опи-
сание комплексов традиционного костюма, многоэтапного процесса
их изготовления, но и выделены общие и специфические особен-
ности как в рамках самого этноса, так и финно-угорской языковой
семьи.
В последние два десятка лет изучение традиционной одежды,
ее отделки существенно продвинулось, особенно в части описания
ее локальных вариантов. Экспедиции МНИИЯЛИЭ и Мордовского
176
1. Нательная и верхняя мужская одежда.
1—нательная рубаха панар мордвы-эрзи из холста, 2—верхняя одежда сумань (из сукна) мор-
двы-мокши Зубово-Полянского района Мордовии (вид спереди и вид сзади), 3— штаны из хол-
ста мордвы-мокши, 4— верхняя одежда мордвы-каратаев, 5— штаны мордвы-эрзи Теньгушевско-
го района Мордовии, 6— верхняя одежда — пониток из сукна мордвы-мокши Зубово-Полянского
района Мордовии (гид спереди и вид сзади).
республиканского музея изобразительных искусств за эти годы
обследовали большинство регионов России, где проживает
мордва3.
Кроме полевых этнографических материалов, в настоящее вре-
мя всеобъемлюще можно познакомиться с разновидностями мор-
довского народного костюма по коллекциям музеев страны. Старей-
шие собрания национальной одежды, украшений, головных уборов,
обуви начали формироваться в конце XIX— начале XX века. Полные
комплексы женских костюмов, характерные для различных локаль-
ных групп мордвы, образцы мужской одежды, преимущественно
датируемые второй половиной XIX— началом XX века хранятся в
Государственном музее этнографии.
Многие редчайшие экспонаты были приобретены до революции
известными учеными и любителями-коллекционерами, такими, как
М. Е. Евсевьев, М. П. Голованов, С. И. Руденко, И. Н. Смирнов,
В. П. Шнейдер, сестры В. П. и Н. П. Шабельских и др. Здесь же
находятся собрания, полученные в 1920-х годах М. Т. Маркеловым в
эрзянских селах Нижегородской и Пензенской областей, и много-
численные материалы, найденные в 1950-е годы во время экспеди-
ций. Т. А. Крюковой.
177
Наиболее полные коллекции одежды эрзи и мокши Нижегород-
ской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбов-
ской, Уфимской губерний были скомплектованы мордовским уче-
ным-краеведом М. Е. Евсевьевым. Уникальные произведения жен-
ского рукоделия имели подробную паспортизацию, составленную
исследователем, высоко оценивавшим историческую и художе-
ственную ценность вещей. Так как собирание велось по поручению
и на средства различных учреждений, фонды М. Е. Евсевьева нахо-
дятся, кроме указанного выше Государственного музея этнографии,
в Загорском государственном историко-художественном музее-запо-
веднике, Мордовском республиканском краеведческом музее, Госу-
дарственном историческом музее Татарии и в музее при универси-
тете в г. Казани.
Основательное обследование мордовских сел Пензенской обла-
сти и ряда районов Мордовии в 1920-е годы Н. И. Спрыгиной по-
зволило сосредоточить в фондах Пензенского областного краевед-
ческого музея интересную коллекцию мордовской одежды. Также
собранные в 20-е годы П. Д. Степановым предметы одежды мордвы
Саратовской области пополнили фонды Саратовского областного
краеведческого музея. Будучи самобытным явлением национальной
культуры, мордовская народная одежда представляет быт и искус-
ство эрзи и мокши в собраниях исторических материалов обла-
стных и районных краеведческих музеев в городах: Нижнем Новго-
роде, Самаре, Чебоксарах, Ульяновске, Рязани, Стерлитамаке и
других.
Значительная коллекция, в которую входят полные комплексы
мордовского народного эрзянского и мокшанского костюмов, при-
надлежит Мордовскому республиканскому краеведческому музею.
Фонды, полученные от собирателей 20—50-х годов, ежегодно попол-
няются новыми материалами. Собрание Мордовского республикан-
ского музея изобразительных искусств — самое молодое среди кол-
лекций мордовской народной одежды. Начало его формирования
относится к концу 70-х годов нашего века. Постоянно действующая
экспозиция «Мордовское народное искусство» представляет мор-
довскую национальную одежду как ценнейшую область декоратив-
но-прикладного искусства народа, где воплотились его эстетиче-
ские вкусы.
Важно отметить то, что традиционная одежда изучалась не
только специалистами этнографии, но и искусствоведами. Именно
это и позволило в последние годы издать две солидные работы по
данной проблеме. Это альбом «Мордовский народный костюм» (со-
ставители Т. П. Прокина, М. И. Сурина)4, изданный в 1990 году в
Мордовском книжном издательстве, и изданная в том же году
работа В. Н. Мартьянова «Мордовская народная вышивка» 5.
Не собираясь подробно анализировать имеющуюся литературу
пр данной проблеме, укажем на два момента, на наш взгляд, важ-
178
2. Виды женских рубах.
11 3? 4— рубахи мордвы-эрзи, 2— эрзянская праздничная одежда покай, 5, 7— рубахи мордвы-
мокши, 6— рубаха мордвы-терюхан.
179
3. Женская одежда.
1— нула — платье из фабричной ткани мордвы-мокши, 2— кафтонь-крда — верхняя холщовая ру-
баха мордвы-мокши, 3— передник мордвы-мокши, 4, 5— передники мордвы-эрзи, 6— курточка
мордвы-мокши, 7— безрукавка мордвы-мокши.
ные в свете нового прочтения истории традиционной одежды мок-
ши и эрзи.
Во-первых, уровень развития современной этнографической на-
уки позволяет с большей степенью достоверности говорить об осо-
бенностях традиционной одежды эрзи и мокши во всех основных
ареалах проживания мордвы на территории России.
Во-вторых, традиционные комплексы одежды проливают свет на
генезис и этническую историю мокши и эрзи. Это важно сейчас,
в условиях подъема этнического самосознания, осмысления своих
этнических корней. И как всегда в таких случаях, не обходится без
крайностей. Традиционно считалось, что мордва — это две крупные
этнические общности. Сейчас же среди части интеллигенции в
180
4. Верхняя одежда из холста.
1— руця мордвы-эрзи, 2— шушпан мордвы-терюхан, 3— чиба мордвы-каратаев, 4— мушкас морд-
вы-мокши, 5— панитка мордвы-мокши, 6— сермяга мордвы-терюхан.
ходу версия об эрзе и мокше как двух самостоятельных народах.
Именно поэтому интерес к традиционным комплексам одежды в
последнее время усилился.
Основной частью женского костюма, как у эрзи, так и у мокши,
являлась рубаха-панар туникообразного покроя без воротника. Эр-
зянский панар шили из двух полотнищ холста, перегнутых пополам
и сшитых по продольной нитке. Швы располагались посредине
181
груди, спины и по бокам. В прореху, оставленную сверху в боковых
швах, вшивались прямые недлинные рукава. Вышивка, которая
была главным украшением одежды, окаймляла ворот, рукава, подол,
располагалась широкой полосой по переднему шву и продольными
полосами на спинечи груди.
Рубахи мокшанок имели отличие в покрое и отделке. Перегну-
тая пополам по поперечной нити точь холста была основой стана
рубахи, к которой по бокам пришивались полотнища покороче.
Такой покрой образовывал у плеча квадратную пройму для рукавов.
Рукава мокшанских рубах делались длинными. Они расширялись в
подмышках квадратными ластовицами и клиновидными вставками.
По сравнению с эрзянскими, мокшанские рубахи были несколько
шире, так как использовалась полная ширина всех четырех точей
холста, образовывавших стан одежды. До того как выкроенные
детали сшивались, мастерица отделывала их вышивкой. В основном
декор располагался на центральном полотнище. Вдоль кромок вы-
шивались черной или темно-синей шерстью ажурные полоски. На
праздничной рубахе по спине проходило по три — пять широких
дорожек с каждой стороны. На подоле спереди и сзади продольная
вышивка завершалась красочными полурозетками. По краю подола
мокшанки выполняли вышивки в технике набор фиолетово-черного
или в чередовании красного и темно-синего цветов. Только пере-
днее полотнище украшала отделка разноцветными узорами, вышив-
ка косой счетной гладью или косыми стежками. Особые узоры
мастерица вышивала на плечах и лопатках. По традициям на праз-
дник мокшанка надевала несколько рубах. Верхняя, самая нарядная
рубаха, имела широкую вышивку на рукавах, которая проходила
полосой от плеча до обшлагов.
Туникообразным также был покрой рубах у терюшевской морд-
вы, хотя и имелись свои особенности. Как указывает В. Н. Белицер,
шили ее из трех полотнищ. Центральное полотнище в перегнутом
поперек виде составляло перед и спину рубахи, а два других, раз-
резанных вдоль — бока. Причем рукава пришивали не к центрально-
му полотнищу, как у мокши, а к боковым 6.
Женская рубаха каратайской мордвы состояла из двух пар ско-
шенных и сшитых между собой полотнищ. Прямые и длинные, у
некоторых рубах слегка скошенные к кистям рукава пришивали к
центральному полотнищу, а под ними вшивали квадратные ластови-
цы из пестряди.
Манера ношения рубах у мокшанок также имела региональные
особенности. Одной отличительной чертой мокшанского костюма
являлся пышный объем, который делался посредством напуска спе-
реди. Сзади напуск подпоясанной рубахи был небольшим. Подол
выравнивали, убирая на пояснице ткань одежды в небольшие попе-
речные складочки, которые фиксировались по бокам под пояс.
Широкая туникообразная мордовская рубаха требовала множе-
182
ства дополнительных деталей, которые помогали женщине придать
необходимый силуэт одежде. Прежде всего рубаха подпоясывалась
плетеным на дощечках шерстяным поясом — каркс. Пояса делались
длинными, около трех метров, но небольшой ширины, 1 —1,5 см.
Плели тесемку пояса из шерстяных нитей в 2—3 цвета, предпочи-
тались контрастные тона. Нередко концы поясов завершались кис-
точками (цект), отделанными бисером, блестками, помпонами. Но,
как правило, поясной набор включал еще съемные детали: подвес-
ки и полотенца. В эрзянском костюме ансамбль набедренных укра-
шений был чрезвычайно самобытным. Постороннему наблюдателю
порой сложно определить целесообразность целого комплекса дета-
лей, который эрзянская женщина включала в свой костюм не толь-
ко в праздничные дни, но и в будни. В 13—14 лет, а в ряде мест
и раньше, эрзянские девочки начинали носить набедренник-пулай
(пулогай, пулакш, пулокаркс). В костюме это был своего рода сим-
вол зрелости, совершеннолетия. Пулай, как никакой другой эле-
мент костюма, был определителем региональной принадлежности
носителя, т. к. форма и декор набедренников у представителей
разных групп эрзян значительно отличались. Праздничная и эстети-
ческая функции, а вместе с тем и состоятельность владельца нахо-
дили выражение в качестве отделки и стоимости материалов, кро-
ме холста и шерстяных нитей на оформление набедренников шло
множество бисера, блесток, бус, цепочек, пуговиц, раковин-каури,
приобретавшихся в лавках.
Как и весь костюм, комплекс набедренных украшений был мно-
гослойным. Носили набедренники поверх рубахи. В восточных рай-
онах Мордовии был распространен пулай опоясывающего типа.
Украшение делалось из 3—7 слоев длинной бахромы, которые наши-
вались на плетеную тесьму и сверху покрывались бисерным поясом.
Длина пулая достигала колен, в ширину набедренник обхватывал
три четверти фигуры. Носили пулай чуть ниже талии, на бедрах. По-
добной формы набедренники имели отличия в колорите бисера. В
северо-восточной половине восточного региона Мордовии преоблада-
ла отделка белым бисером, в юго-западной — красным. В Заволжье
набедренник пулай аналогичной конструкции украшал бисер золо-
тистых тонов или латунные блестки.
В праздничном костюме на пулай надевали бисерный пояс с
красными короткими кистями (сэльге пулогай) и по бокам подтыка-
лись сшитые из холста и украшенные вышивкой и лентами боковые
полотенца, похожие по отделке на передник. Передник (икеле паця)
был также составной частью поясных деталей. Шили его из одной
или двух точей холста, низ оформляли аппликацией и вышивкой. У
пояса передник немного присбаривался. Старинный вариант не
имел грудки.
Для костюма эрзян Нижегородской и Самарской областей ха-
рактерны набедренные украшения иной конструкции. Они невели-
183
ки по объему и по форме напоминают передник. Такое украшение,
его называют пулокаркс, делали из небольшого куска холста пря-
моугольной или трапециевидной формы. Ткань плотно вышивалась
и украшалась блестками. Праздничные набедренники рисьме вель-
де каркс включали, кроме того, подвески на цепочках. Подобные
набедренники дополнялись в праздничном костюме боковыми по-
лотенцами, а в комплексе с передником весь ансамбль составлял
род несшитой поясной одежды, закрывавшей подол рубахи до колен.
В местах близкого проживания эрзянского и мокшанского насе-
ления форма набедренных украшений в эрзянском костюме отрази-
ла процесс слияния двух типов украшений. В мордовских селах
Сосновоборского, Никольского, Городищенского районов Пензенс-
кой области в эрзянско-мокшанский костюм входил набедренник из
крупного бисера — лапкат или мукороцект, по форме отдаленно
напоминавший набедренные украшения эрзян. Сверху это украше-
ние покрывал каркс пе — пояс с кистями из сплетенного лентами
бисера, колокольчиками и гребешками на шнурках. Эта конструк-
ция близка к мокшанским набедренным подвескам.
В мокшанском костюме немало форм набедренных подвесок
(сект, килькшт, каркспет). Обычно это небольшие парные украше-
ния из бус, жетонов из шерсти или шелка. Нередко украшение
имеет проволочный каркас или дублировано на грубую кожу, кар-
тон. Несколько пар длинных и коротких подвесок группировались
на поясе по бокам. В праздничном костюме до 20-х годов XX века
поясной набор включал пару боковых полотенец кеска руця, укра-
шенных ткачеством, вышивкой, лентами. Кроме того, наспинное
украшение — пуло пунят или парьхте руця, заправленное у пояс-
ницы за пояс, было также частью ансамбля набедренных деталей.
Рубаха-панар у мокши дополнялась доходившими почти до щи-
колоток штанами (понкст).
Традиционный женский костюм мокши в XX веке включал по-
добие платья, надеваемого поверх рубахи. Называлось оно в разных
местах или сарапан или кавтонькрда.
Непременным атрибутом традиционного женского костюма яв-
лялся передник, дополняемый в ряде мест нагрудником. Для жен-
щин-мокшанок были характерны закрытые передники с рукавами.
Назывались они по-разному: запон, сапоне и т. д.
Сравнительно новым элементом мордовской женской одежды
были жилетки. Наиболее выразительными были безрукавки-шубей-
ки у эрзи Теньгушевского района 7. Шились они из ярко-красного,
реже синего сатина, кашемира и даже атласа. Шубейка плотно
облегала фигуру, а ниже талии расходилась двумя большими склад-
ками, которые скреплялись на талии пояском из цветных лент и
позумента. Расширяющиеся книзу полы спереди не смыкались и
застежки не имели. Подол, проймы, воротник и полы оторачива-
лись мехом сурка и украшались полосками разноцветной ткани,
184
лентами, пуговицами и блестками. Шубейка для повседневной
носки шилась из набивного в черную полоску холста без укра-
шений.
У эрзи бытовал особый вид нераспашной обрядовой одежды —
покай, покрытый плотной вышивкой. Его надевали девушки в день
совершеннолетия и на свадьбу.
В комплекс одежды мордвы входила распашная одежда руця
(э), мушкас (м).
Руця по покрою относилась к типу распашной туникообразной
одежды. Рукава с ластовицами были длиной чуть ниже локтя с
вышивкой на груди. Этот вид одежды, как правило, служил в ка-
честве праздничной одежды замужних женщин.
Женские головные уборы эрзи (панго, сорока, сорка, шлыган)
делались на твердой основе и имели форму цилиндра, полуцилинд-
ра, конуса, реже лопатообразную. Остов состоял из луба или берес-
ты. Позатылень переходил обычно в наспинную лопасть. Мокшан-
ские головные уборы (панга, златной), род мягкого чепца тра-
пециевидной формы, состояли из двух-трех частей. Были распро-
странены полотенчатые уборы из холста, платки. В ряде районов
прическа замужней женщины напоминала рога (кодавкс). От ее
особенностей зависела форма головных уборов, а также способ
повязывания головных полотенец и платков.
Девичий головной убор не закрывал волосы. По традициям мор-
довского населения Теньгушевского района впервые нарядный го-
ловной убор на твердой основе надевали девочки девяти-десяти лет
на праздники. В четырнадцатилетием возрасте он сменялся пыш-
ным головным убором из цветов, бус, бисера, раковин-каури, назы-
вавшимся «шляпа». Просватанная девушка год до свадьбы носила
круглую шапочку перьхтим, украшенную бубенцами, жетонами,
монетами-чешуйками, бисером, цепочками, раковинами-каури, лен-
тами и крупными помпонами из разноцветных ниток шелка-сырца.
На косу прикреплялась пулу пе, связка шелковых лент, шитых
серебряными блестками. Своеобразный головной убор надевали
девушки в церковь. Он состоял из короткого полотенца с узорными
концами. Концы соединялись на затылке заколкой, а уголок сложен-
ного наподобие пилотки полотенца спускался на лоб.
После свадьбы девичий головной убор менялся на женский. В
разных регионах этот обычай имел свои сроки: от момента венча-
ния до появления первенца. Часто невесту «окручивали» (надевали
женский головной убор) после венчания в церковной сторожке или
в доме жениха.
Богат и разнообразен набор нагрудных украшений мордовских
женщин. Воротники, нагрудники, ожерелья, гайтаны, чресплечные
украшения выполнялись из бисера, бус, стекляруса, цепочек, рако-
вин-каури, жетонов/ монет, бубенцов, колокольчиков. Ворот рубах
скреплялся застежкой-сюлгам в виде овального обруча с подвиж-
185
ной иглой у эрзян и кольца на трапециевидной пряжке у мокшан.
Сюлгамы обильно декорировались бусами или бисером.
Основным видом традиционной женской одежды из сукна и
меха был сумань (м., э.), представлявший собой род кафтана, сши-
того из домотканого сукна темного цвета. В. Н. Белицер выделяет
три вида: с прямой цельной или сшивной спинкой, с отрезной
спинкой и сборами на талии и сумань, сшитый в талию со встав-
ными клиньями сзади и на боках. Сумань с прямой спинкой был
более простым по покрою. Сумань, сшитый в талию с клиньями,
был по преимуществу мужским8. Наиболее распространенной зим-
ней одеждой была нагольная шуба, подпоясывавшаяся кушаг.ом.
Обувью служили лапти — карьхть (м.), карть (э.) так называе-
мого мордовского типа с косым плетением, низкими бортами и спе-
циальными петлями из лыка для прикрепления обор. Эрзянки обвер-
тывали ноги белыми, мокшанки — белыми и черными онучами
(пракстат). Признаком женской красоты считались ноги, ровно и
толсто обвернутые онучами.
Переход к современной одежде городского покроя в известной
мере проходит путем заимствования отдельных частей и целых
комплексов русского народного костюма.
Сложный и тяжеловесный женский костюм, особенно его праз-
дничный вариант, подчеркивал широко почитаемые в мордовской
среде здоровье, силу и выносливость женщины. Благодаря такому
костюму индивидуальные особенности каждой фигуры нивелирова-
лись и подгонялись под соответственно устоявшиеся в народе по-
нятия о красоте.
Мужская одежда мордвы не несла столь высокой этнической
нагрузки. В ней было гораздо больше общих элементов с мужской
одеждой соседних народов.
Основными частями мужского костюма являлись рубаха и шта-
ны. Обыденная традиционная рубаха шилась из небеленого по-
сконного холста, праздничная же — из более тонкого, в основном
льняного.
Рубахи чаще были без воротников, грудной вырез делался боль-
шей частью на правой стороне. Ворот застегивался на крючки и
пуговицы, покрой рубах был туникообразный.
В качестве демисезонной мужской одежды носили сумань. По
покрою он был близок поддевке. Прямая отрезная спинка на талии
завершалась сборками. Воротник, как правило, делался сзади стоя-
чим, высотой 3—5 см.
Наиболее распространенной зимней одеждой мужчин была
шуба. Из овчин изготовляли и нагольный тулуп.
Традиционные мужские головные уборы были представлены ва-
ляными шляпами, шапками-мерлушками и т. д.
В целом же традиционная одежда мокши и эрзи развивалась по
двум направлениям, соответствующим культуре эрзи и мокши. А
186
дисперсность расселения мордовского народа обусловила появле-
ние локальных вариантов костюма как у мордвы-мокши, так и у
мордвы-эрзи.
Значительная часть мордовского населения проживает на древ-
ней этнической территории: восточная группа мордвы-эрзи (все
районы восточной части Мордовии, Алатырский и Ибресинский
районы Чувашии); северная группа мордвы-эрзи (Гагинский, Луко-
яновский, Сергачский, Шатковский районы Нижегородской облас-
ти, Большеигнатовский район Мордовии); северо-западная группа
мордвы-мокши (Атюрьевский, Ельниковский, Темниковский, часть
Краснослободского и Торбеевского районов Мордовии); южная
группа мордвы-мокши (Инсарский, Ковылкинский, Рузаевский рай-
оны Мордовии, Мокшанский, Наровчатский районы Пензенской
области); юго-западная группа мордвы-мокши (Зубово-Полянский,
Торбеевский районы Мордовии, Белинский район Пензенской об-
ласти); группа мордвы северо-восточных районов Пензенской об-
ласти (Городищенский, Никольский, Пензенский, Сосновоборский
районы).
Два крупных ареала вне пределов современной Мордовии вклю-
чают довольно большое количество мордвы, в прошлом переселен-
цев из разных районов коренной территории: Пензенско-Саратов-
ский регион и Заволжье. Особыми чертами отличается одежда не-
большой группы мордвы Камско-Устьинского района Татарии.
Внутри каждой группы складывался комплекс предпосылок, из-
менявших или сохранявших самобытный строй костюма. К важным
условиям влияния на его развитие с древнейших времен относятся
контакты мордвы с представителями других национальностей. Это
происходило как в ходе торгового обмена, так и в ходе внедрения
иноязычного (особенно русского) населения в мордовские земли.
Итак, традиционная одежда мокши и эрзи, имела общие и осо-
бенные черты. Основные ареалы их расселения находятся пример-
но в одинаковых природно-географических условиях.
На особенностях традиционной одежды мокши и эрзи сказалась
принадлежность к одному и тому же хозяйственно-культурному
типу. И еще один важный момент нельзя не отметить. Это то, что
на особенностях традиционной одежды мокши и эрзи сказались
многовековые контакты и этнокультурные взаимовлияния, обусло-
вившие образование у соседних народов сходных элементов в одежде.
Процесс обновления народной одежды мордвы (впрочем, как и
других народов) начался задолго до Октябрьской революции, но
особенно активизировался в конце XIX— начале XX века в связи с
более активным проникновением в крестьянскую среду тканей и
одежды промышленного производства, постепенной денатурализа-
цией индивидуального хозяйства, оживлением этнокультурных про-
цессов и т. д. Но этот процесс шел в целом медленно и неравно-
мерно. В первую очередь, изменения коснулись материала для
187
одежды. Во многих мордовских семьях он стал покупным, фабрич-
ного производства, хотя домотканина еще распространена была
широко, но ткали ее не из ниток домашнего прядения, а из фабрич-
ных. Творчески переосмысливалось оформление ряда деталей наро-
дного костюма — выреза рубахи, ее ворота, обшлагов, подола, орна-
мента вышивки. В частности, вышивальщицы, оставляя неизменной
только локализацию вышивки, все остальное — ее мотивы, тона,
сочетания узоров — стали совершенствовать. Среди традиционных
цветов (черного, синего, красного и зеленого) появились промежу-
точные тона и полутона. Вместо шерсти чаще стали использовать
для вышивки более доступный цветной шелк, реже — мулине.
Повсеместно традиционные каркасные и полотенчатые головные
уборы, весьма неудобные для ношения, заменялись покупными
платками. Более того, в ряде районов Мордовии (Зубово-Полян-
ский, Торбеевский), как и в других автономных республиках По-
волжья, в 1930 годы появился своеобразный обряд сжигания старых
рогообразных «лесников».
Однако процесс упрощения народной одежды, повышения ее
практичности сосуществовал в 1920—1950-е годы с относительной
устойчивостью интереса к ней как элементу национальной культу-
ры. Подтверждением служит тот факт, что во время семейных и
общественных празднеств женщины, независимо от их социальной
и возрастной принадлежности, как правило, предпочитали нацио-
нальный костюм и по возможности во всем многообразии. Его
можно было увидеть на мордовке — участнице съезда, конференции,
слета, художественной самодеятельности, чем подчеркивалась идея
свободного развития народа, его равномерного участия в государ-
ственной жизни.
Таким образом, мордовская одежда в первые десятилетия совет-
ской власти, сохранив в основном наиболее существенные тради-
ционные элементы, продолжала видоизменяться за счет тесного
переплетения традиционно мордовских, русских и городских черт в
ее покрое, материале, структуре и украшениях. Более того, в эр-
зянских районах резко сокращалось число женщин, носивших свою
национальную одежду. Иными словами, в 1920, и особенно в
1930—1950-е годы, под влиянием целого ряда факторов — социально-
экономических, культурных, этнопсихологических — национальная
одежда мордвы, как и вся ее материально-бытовая культура, стала
активно переходить к общим для всех народов нашей страны фор-
мам. Однако этот процесс находился, особенно в зоне расселения
мордвы-мокши, на начальной стадии своего развития.
Материальные трудности и лишения периода Великой Отече-
ственной войны приостановили эти преобразования. Население
вновь почти полностью переходит к тканью холста из бумажных
ниток. Массовый характер опять приобрело плетение лаптей. В
помощь фронту вязались теплые вещи: шерстяные носки и вареж-
188
ки, валялись валенки, пошивались овчинные полушубки и т. д. В
деревне, в свою очередь, получают распространение новые формы
одежды: гимнастерки, френчи, галифе, шинели.
В послевоенное время остро ощущалась нехватка товаров наро-
дного потребления, особенно верхней одежды и обуви. Сукна не
хватало, да и дорого было оно. И поэтому нередко пальто, напри-
мер, заменяла телогрейка — куртка из хлопчатобумажной ткани на
вате. На ногах у многих — кирзовые сапоги или парусиновые полу-
ботинки на резиновой подошве. Но основной обувью, особенно у
женщин пожилого возраста, оставались лапти.
Начиная с 1960-х годов, в связи с усилением процесса взаимо-
влияния национальных культур, урбанизацией сельского населения,
унификацией его этнобытовой культуры, одновременно продолжает-
ся замена ее компонентов одеждой городского типа, творческая
переработка и модернизация отдельных ее форм и деталей (матери-
ала, покроя, структуры, отделки). Этносоциологические обследова-
ния, проведенные в Мордовии в 1973—1974, 1979—1980 и 1985—1986
годы, показали четко выраженную тенденцию уменьшения привер-
женности мордвы к своей национальной одежде.
При этом особой популярностью пользуются переходные, точнее
компромиссные формы одежды: городской костюм с элементами
национального и национальный с элементами городского. Аналогич-
ная ситуация складывалась и в других национальных регионах Ура-
ло-Поволжья: у сельских чувашей преимущественное бытование
народной одежды, по данным первой половины 1980-х годов, со-
ставляло 6,5 процента, удмуртов—15,1 процента9.
Анализ статистико-этнографических данных об уровне бытова-
ния мордовской одежды подтверждает широко распространенную
тенденцию ослабления приверженности к традиционному народно-
му костюму с понижением возраста его носителя10. Значительно
шире, чем в будни, используется национальный костюм во время
семейных или внесемейных торжеств (свадьба, концерт художе-
ственной самодеятельности и т. д.), тем самым усиливая их’выра-
зительность и этническое своеобразие.
Определенный интерес представляют также данные об уровне
межпоколенной преемственности в ношении повседневной и
праздничной народной одежды. Если в трех- или четырехпоколен-
ных семьях среди женщин в возрасте 70 лет и старше повседневно
ходят в мокшанском костюме 52 процента, то во втором поколении
(45—49 лет) —16,9 процента, а в третьем (до 24 лет) — национальная
одежда полностью уступила место городской. Аналогичная картина
наблюдается в возрастной группе 65—69 лет: в первом поколении
повседневное ношение национальной одежды составляет 44 про-
цента, во втором —18,2 процента, а в третьем — оно уже не наблю-
дается. В двухпоколенных семьях эта тенденция выступает еще
более углубленно. Если в первом поколении среди женщин в воз-
189
расте 60—64 лет носят национальный костюм 37,1, то во втором —
лишь 16,4 процента.
В праздничном ношении мокшанского костюма картина не-
сколько иная, здесь значительно увеличиваются численные показа-
тели в возрастных группах 35—50 лет. Это связано с тем, что ядро
этнической специфики переходит в праздничную сферу. Подобная
закономерность отмечена и у молодежи, но среди них значительно
сокращается этническое в праздничном костюме, уступая место
городскому. При этом наблюдаются случаи, когда традиционный на-
ряд сохраняется в качестве рабочей одежды.
Традиционные комплексы мордовской одежды, которые реально
бытовали в 1920—1950-е годы, в наши дни претерпели существен-
ные изменения. Повседневная мордовская рубаха для женщин по-
жилого и частично среднего возраста стала выполнять функции
нижнего платья, поверх которого в обязательном порядке надевался
в одних районах передник с рукавами, в других — платье, а в треть-
их — юбка с кофтой. Неотъемлемой частью современного костюма
мордовок, особенно среднего и пожилого возраста, является кофта.
По своему покрою она повсеместно однотипна: прямая с длинными
рукавами, с разрезом спереди и с застежкой. В западной и цен-
тральной части Мордовии продолжают бытовать разновидности
мокшанской женской одежды — нула и сарапан, которые надевают-
ся на белую холщовую рубаху. У девушек и молодых замужних
женщин они, как правило, более яркого цвета.
Однако, как уже указывалось выше, основная масса сельской
мордвы в наши дни ориентируется на распространенные типы го-
родской одежды. Их разнообразие зависит не столько от этническо-
го фактора, сколько от культурного уровня людей, их материального
благосостояния, а также возможностей сферы обслуживания. Спе-
цифика одежды сельчан определяется в основном особенностями
их труда, образа жизни в сельской местности. Более всего это
сказывается на обыденной и производственной одежде, тогда как
праздничный костюм в значительной степени от этой специфики
свободен. К своеобразным чертам сельского костюма мордвы можно
отнести: ношение платка (разных вариантов) как единственного
вида женского головного убора, предпочтение коротких форм вер-
хней одежды (ватники, полупальто, куртки) и некоторых видов
обуви (резиновые и кирзовые сапоги, валенки). В селе более отчет-
ливо выражены черты возрастной принадлежности.
В наши дни сложились как бы вторичные по отношению к тра-
диционным формы, получившие национальное значение или по
крайней мере осмыслявшиеся как национальные. Одежда измени-
лась не только по материалу и расцветке (вместо холста стали
применяться разнообразные ткани современной выработки), изме-
нения коснулись внешнего оформления костюма —. произошло обога-
щение его украшениями из разноцветных лент, кружев.
190
о
о
о
Г Л А В А IX. ПИЩА И ДОМАШНЯЯ
УТВАРЬ
Пища, традиционная система питания и утварь,
являясь составной частью материального жиз-
необеспечения человеческого бытия, представ-
ляют значительный интерес в плане изучения
бытовой культуры любого этноса, тесно связаны с экологической
средой человека и его хозяйственно-культурной деятельностью и во
многом определяются ими. Поэтому характер питания, состав
потребляемых продуктов и блюд, способы и порядок приготовления
и приема пищи, особенности рациона — все это также представля-
ет интерес в плане изучения многообразных этнических процессов
и выявления межэтнических контактов.
Традиционная мордовская кухня зависела от продуктов, получа-
емых в хозяйстве, и обуславливалась основными занятиями народа:
земледелием и животноводством. Несмотря на некоторые особен-
ности по отдельным районам, в видах пищи и способах приготов-
ления блюд не наблюдалось серьезных различий среди основных
этнических групп мордовского народа. В течение столетий выраба-
тывались определенные традиции, связанные с набором и техноло-
гией приготовления блюд. Это выразилось в ряде специфических
черт: так, при заготовке впрок пищевые продукты солились, молоко
употреблялось большей частью сквашенное, отсутствовали острые
специи, были характерны подливы из сметаны, кислого молока,
конопляного масла либо толченой массы конопляного семени и т. д.
Издавна крестьяне готовили пищу из продуктов, производимых
в собственном хозяйстве. С развитием капиталистических отноше-
ний, специализацией отдельных районов усиливалась степень обме-
на, расширялись рыночные связи, росла дифференциация деревни —
все это влияло на питание различных групп сельского населения.
В мордовском фольклоре' обычно противопоставляется пища бога-
тых крестьян и бедных: ситный хлеб, медовая брага — черному хле-
бу, кислому квасу.
191
1. Ложкарницы.
1— из дощечек, 2, 4— лубяные, 3, 6— выдолбленные, 5— плетенная из прутьев.
С глубокой древности мордва употребляла в пищу хлеб (м., э. кши).
Хлеб занимал важное место в системе традиционного питания
мордовской семьи. Он играл основную роль в обрядах, семейных
торжествах. С хлебом и солью встречали добрых гостей, отправля-
лись сватать невесту, предсказывать судьбу.
Пекут его из кислого теста на закваске, замешивая с вечера.
Утром, часов через 10, его вновь месят и дают возможность по-
дойти. Затем тесто раскладывается по формам и сажается в печь
на разбросанные угли или выметенный под печи на капустных или
кленовых листьях.
Наиболее древним видом выпечки были различной формы не-
большие лепешки из пресного теста, чаще всего сдобные. Из пре-
сного и кислого теста выпекались пышки; они были большего раз-
мера, чем лепешки.
П. С. Палласом в конце XVIII века подмечена у мордвы выпечка
хлеба подовым способом на капустных листьях, без соли \
Разнообразны были изделия из кислого теста без начинки. Так,
у мокши пекли хлебцы — копта. Тесто для них приготовлялось так
192
же, как и для обычного хлеба, только ржаную муку просеивали
через частое сито. Такие же хлебцы пекли из ржаной муки в смеси
с пшеничной.
Пироги пярякат (м.), пряка (э.) выпекали преимущественно из
кислого теста с самой различной начинкой, чаще всего — с кашей.
В качестве начинки использовались также картофель, капуста, лук,
морковь, грибы, фрукты, ягоды, реже — мясо. Употреблялась и рыб-
ная начинка; у каратаев иногда запекали и целую очищенную рыбу
с добавлением лука, риса или пшена.
Начинкой свадебных пирогов лукш (м.), курник (э.) были пшен-
ная каша, сваренная на молоке, а также яйца, курица. Сверху
пирог украшали фигурками птиц и завитушками из теста, веткой
дерева (сосны, березы, ели), лентами, бумажными цветами.
Кроме пирогов в праздники выпекали небольшие лепешки с
открытой начинкой. В качестве начинки использовались молочная
пшенная каша, картофель.
Любимое блюдо мордвы — блины пачат (м.), пачалксеть (э.) из
ржаной, пшеничной, пшенной, гороховой муки. Обычно блины де-
лались очень толстые. Ели их с молоком и маслом. Для того чтобы
блины были мягкие и пышные, в тесто добавляли крахмал или
мятый сваренный картофель.
Особо почитаемыми в составе мордовской пищи были ритуаль-
ные блюда, тесно связанные с отдельными моментами земледель-
ческого цикла, а также семейными и общественными религиозны-
ми праздниками. В частности, пшенная каша не только была изыс-
канным блюдом во время свадьбы, крестин, поминок, но с ней был
связан и специальный молян — бабань каша (бабья каша), а в эр-
зянской свадьбе последний день пребывания невесты в доме своих
родителей назывался кашадо ярцамо чи (день каши), с которого
и начиналась свадьба. По традиции при укладке матицы сооружае-
мого нового дома хозяин обходил сруб с пшенной кашей, которая
символизировала долголетие.
Важное место среди традиционных кушаний занимала лапша.
Готовили ее на воде или молоке из ржаной муки, позднее — из
пшеничной или из крахмала с добавлением муки. Жидкую массу
выливали на горячую сковороду и ставили в печь, полученный тон-
кий пропеченный блин резали на мелкие полоски.
Мордва-мокша из кислого, круто- замешанного теста готовила
навсемат. Тесто раскатывали длинной полоской, затем от него
отщипывали небольшие кусочки, макали их в конопляное масло
(навсемат — макать), складывали в горшок и варили в печи. Из
пресного теста готовилась салма (м., э.). Кусочки его скатывали в
шарики и бросали в кипящую воду.
Некоторые ритуальные мучные изделия были восприняты .морд-
вой после обращения в христианство. Так, в марте пекли «жаво-
ронков», а в среду на четвертой неделе поста — «кресты», в кото-
193
2. Предметы утвари, связанные с выпечкой хлеба.
1— ступа с пестом, 2— квашня, 3— форма, 4— совок для муки, 5—деревянное корыто для замеса
муки, 6— лопата для хлеба.
рые запекали монетки, крестики, угольки, зерна. На Вознесенье
делали лепешки, на которые наносили поперечные полосы, что
символизировало лестницы. На Масленицу пекли блины.
Из зерна нового урожая мокшане варили кашу почам. Зерно
размалывали, бросали в кипящую воду и варили в горшке до необ-
ходимой густоты, после чего сдабривали конопляным маслом и
подавали к столу. Близкой по технологии приготовления была ку-
лага (м., э.). Готовилась она из солода, который заквашивался и
парился в печи.
194
mwHwLjjjjjjinjn
3. Пахталки.
1— сбитая из досок, 2— в виде барабана, 3— мутовка, 4—долбленая.
Во многих хозяйствах выращивали капусту, огурцы, картофель,
чеснок, морковь, свеклу, репу, редиску, тыкву. Летом и осенью
большинство овощей употреблялось в свежем виде. На зиму капус-
та заквашивалась в больших кадушках, и ее обычно хватало до
нового урожая. Со многими блюдами использовался огуречный рас-
сол. Свекла и тыква употреблялись в пареном виде и зачастую
заменяли сахар. Морковь давали детям обычно в сыром виде.
Из картофеля, капусты, щавеля варились щи капста лям (м.),
капста ям (м., э.). Из пшена с добавлением небольшого количе-
ства картофеля готовили супы шонгарям (м.), вецаям (э.). Моло-
дая лебеда и молоко шли на приготовление баланды, заправлявшей-
ся круто сваренными или печеными яйцами 2. Из пшена, чечевицы,
гороха готовились жидкие каши. Их заправляли маслом.
Сравнительно редко мордва употребляла в пищу пельмени. Их
можно отнести к числу сезонных блюд. Для начинки пельменей
использовались каша, картофель, капуста. В Саратовской губернии
пельмени представляли собой кусочки пресного теста с капустой,
сваренные в воде с добавлением незначительного количества
муки 3.
До XIX века большое место в питании занимала репа. Ее ели
и в вареном виде. Со второй половины XIX века значительное
место в пище мордвы стал занимать картофель модамарь (м., э.).
Его обычно отваривали в кожуре, а затем чистили. После этого его
толкли, добавляя масло, молоко, сливки. Иногда толченый или на-
резанный картофель обжаривали или тушили в печи. Его ели с
рассолом, огурцами, капустой и грибами.
Довольно поздно мордва познакомилась с помидорами. Эта куль-
тура заимствована у русских вместе с названием.
Из ягод в летнее время употребляли главным образом дикорас-
тущие: малину, ежевику, рябину, землянику, черемуху, особенно
калину, которая служила начинкой для пирогов, а смешанная с
пшеном—для приготовления каш. На зиму ягоды сушили, сравни-
тельно реже из них варили варенье.
Из овса, гороха, ржи готовили кисели. Для приготовления овся-
ного киселя использовали толокно, которое замешивали на воде,
давали отстояться, затем процеживали и варили с добавлением
соли. Гороховый кисель сдабривали растительным маслом. Позднее
с распространением картофеля стали готовить крахмальный кисель
на молоке и воде.
Из семян конопли получали масло канцёр вай (м.), канцёро
ой (э.). Его использовали для приготовления очень многих блюд.
Продукты животноводства в основном употреблялись для приго-
товления обрядовых и праздничных блюд. Мясо сывель (м., э.) в
вареном виде как самостоятельное блюдо употреблялось довольно
редко. Чаще его использовали в качестве начинки к мучным
блюдам.
196
Во время жертвоприношений на «молянах» лучшая часть мяса
приносилась богам: «Как только животное издает последний
вздох,— писал В. Н. Майков,— руководители пожертвования отреза-
ют ему язык и филейную часть и сжигают тут же под священным
деревом, а остальное мясо кладут в котлы и варят без всяких при-
прав, делят на всех участников моляна» 4.
У мордвы-мокши на свадьбу или к празднованию рождения ре-
бенка готовили жареное мясо с луком — шяням. В качестве праз-
дничного и свадебного блюда эрзя употребляла аналогичное блю-
до—селянку (жареное мясо и ливер с приправами). В обрядовой
пище древней мордвы была и конина, но с принятием христиан-
ства она почти вышла из употребления, сохранившись лишь при
проведении специального «моляна», посвященного лошадям5.
Ливер использовался для приготовления первых блюд, а также
в качестве начинки к пирогам. Головы и ноги шли на холодец. Из
свиной головы готовилось блюдо «золотая борода». Голову варили,
затем сушили на сковороде в печи. Прежде чем подать на стол,
клали в рот крашеное яйцо и распаренный березовый прутик с
листьями. Под свиную голову снизу расстилали в виде бороды
пучок окрашенных в красный цвет ниток. Это блюдо готовилось на
Рождество и было известно также среди русских Рязанской, Тамбов-
ской и Пензенской областей6.
Широко использовались кишки домашних животных. После
чистки и мытья их либо просто варили в горшке, либо начиняли
пшенной кашей, смешанной с жиром и жареным луком, и томили
в сале. Кровь животных жарили, использовали в качестве начинки
при приготовлении домашней колбасы.
Говядину, баранину и свинину заготовляли впрок несколькими
способами. Один из древних способов — сушка. Предварительно
отваренное мясо сушилось в печи или на солнце. Всплывшее во
время варки сало собиралось и использовалось в пищу. На бульоне
приготовляли другие кушанья. Применялись и соления. Не отделяя
мясо от костей, его закладывали в кадушку кусками весом от 1 до
1,5 кг и пересыпали солью. Солили также свиное сало впрок и
коптили ветчины. Хранили мясо и в замороженном виде.
Важное место в питании мордвы занимало молоко лофца (м.),
ловцо (э.). Из него делали сыр, масло, творог. Наиболее широко
оно использовалось для приготовления кислого молока шапама
лофца (м.), чапамо ловцо (э.). В бедняцких хозяйствах его гото-
вили обычно из снятого кипяченого или топленого молока, которое
охлаждали до температуры парного и смешивали с закваской — ста-
рой простоквашей. Выдержав молоко в теплом месте до загусте-
ния, его выносили в погреб. Кислое молоко ели с хлебом, картофе-
лем, кашами, подавали к блинам.
Мордва приготовляла сыр двух сортов. В первом случае сыр
готовили крутым и жестким. Кислое молоко сливали в холщовый
197
4. Корзинки, лукошки и коробы для хранения и переноски пищевых продуктов,
сбора грибов и ягод.
1, 2, 5— из луба, 3, 4, 7—лыковые, 6—плетенная из прутьев.
рукав, а затем клали на него гнет Во втором случае сыр «пахтали»
в крынках, а сверху заливали коровьим маслом, чтобы он всегда
был мягким 7.
Из коровьего молока первого надоя после отела мордва-мокша
варила разновидность сыра — ммчке. Получившуюся после варки
твердую застывшую массу с соленым привкусом резали на куски и
ели с хлебом.
198
5. Предметы утвари, связанные с приготовлением и розливом браги (позы).
1, 2—ковши, 3 —кувшин для браги, 4— кадушка, 5, 6— деревянные пробка и решетка
для кадушки.
При приготовлении масла сметану подогревали в печи, сливали
воду и сбивали масло в открытой или закрытой посуде. Оставшу-
юся после отделения масла пахту пифтем лофца (м.), пивтезь
ловцо (э.) ели с картофелем, использовали как напиток.
Существенное значение в традиционном питании мордвы имели
куриные яйца ал (м., э.). Чаще они употреблялись сваренными
вкрутую, их клали в пищу как приправу, а также делали яичницу.
Особое место яичнице отводилось на «молянах». Готовилась она
дома или непосредственно на месте «моляна» на больших заслонах
и называлась «мирской». Яйца считались символом плодородия.
Мордва издавна употребляла в пищу рыбу кал (м., э.). Из све-
жей рыбы готовили первые и вторые блюда; рыбу заготовляли и
впрок: солили, вялили и коптили.
Наиболее древним напитком мордвы являлось пуре (м., э.), при-
готовляемое из меда. Пуре было обрядовым напитком и обязательно
входило в состав жертвенной пищи во время «молянов». Священ-
ное пуре изготовляли из смеси меда, хмеля и ячменя, которое
варилось как обычное пиво.
Старинным напитком мордвы, как и других земледельческих
199
народов, была брага поза (м.), брага (э.), входившая, как и пуре,
в состав обрядовой пищи. Среди мордвы-мокши существовал обы-
чай — авань поза (женская брага), который справлялся весной, че-
рез неделю после Пасхи. Женщины примерно с 30 дворов собира-
лись в одном большом доме, захватив с собой яйца, хлеб, блины,
муку для приготовления браги, и совместно варили этот напиток.
Когда он был готов, начиналось коллективное угощение, в ходе
которого высказывались пожелания о хорошем урожае зерна. За-
канчивалось все торжественным перенесением кувшина с брагой
из дома, где ее приготовили, в дом, где в следующем году повто-
рится этот ритуал. Процесс приготовления браги был трудоемким и
требовал особых навыков. Делали ее из ржаной муки, я позднее из
красной или белой (сахарной) свеклы. Для приготовления браги из
ржаной муки вначале готовили солод из проросших, затем из паре-
ных и высушенных в печи зерен ржи, которые перемалывали на
ручных жерновах или толкли в ступе. Солод смешивали в опреде-
ленных пропорциях с ржаной мукой, заливали холодной водой и
ставили в чугунке в печь на два-три дня. Полученный настой сли-
вали в специальную кадушку с краном в нижней части. После
добавления в него лузги, обычно от проса или гречихи, перемеши-
вали, вновь разливали по чугунам и ставили в жаркую печь, чтобы
масса загустела, покрылась бурой коркой. После вторичной выдер-
жки смесь выкладывали в кадушку и заливали кипятком. Остывшее
сусло процеживали и добавляли закваски.
У каратаевской мордвы праздничным хмельным напитком было
пиво — сыра, распространенное также у татар и чувашей. Приго-
товленный заранее солод смешивали с нарубленной ржаной соло-
мой и ржаной мукой. Корчагу ставили на целый день в печь. Вече-
ром заливали горячей водой. Сусло сливали в кадушку, затем закла-
дывали хмель и оставляли бродить8.
Из безалкогольных напитков был широко распространен квас.
Часто употреблялось разведенное водой кислое молоко и пахта.
Чай в мордовской деревне получил распространение сравни-
тельно недавно. Заваривали также листья смородины, липовый
цвет, душицу и другие травы.
Будничное питание трудового крестьянства в прошлом было
однообразно и бедно, особенно во время частых постов. Лишь в
воскресные дни и в большие праздники пищу старались разнообра-
зить: пекли блины, пироги, готовили пельмени, делали яичницу.
Пищу принимали три раза в день. Завтрак по объему мало чем
отличался от обеда. Обычно к завтраку варили суп или лапшу и
картофель, кисели, салму. Обед состоял из щей или супа, каши, а
часто еще и картофеля. На ужин ели, подогревая, оставшиеся
блюда от обеда или варили картофель.
Пищу готовили на весь день утром в печи, которую топили один
раз. Варила пищу свекровь, а в больших семьях ей помогали ос-
200
тальные женщины. В обязанности снох входило обеспечение кухни
дровами и водой. У мордвы не практиковалась раздельная еда жен-
щин и мужчин, существовавшая у многих народов. Обычно трапе-
зы совершались всей семьей, за общим столом.
Утварь
У мордвы с давних пор большая часть посуды и утвари для
приема, хранения пищи и переработки пищевых продуктов изготов-
лялась из глины и дерева. Из глины делались маленькие горшочки
и огромные корчаги, цедилки, сковородки. С начала II тыс. глиня-
ная посуда стала изготовляться с помощью гончарного круга. При
раскопках археологических памятников мордвы найдены фрагменты
деревянной посуды, а также полные наборы инструментов для де-
ревообработки.
В XIX— начале XX века сваренные жидкие блюда подавали на
стол в деревянной и реже глиняной чашке лапшава (м.), вакан
(э.). Накладывали пищу деревянной поварешкой кеченя (м.), кол-
ган (э.), ели также деревянными ложками. Для хранения ложек
имелись различной конструкции ложкарницы.
Пиво и брагу хранили в корчагах, глиняных кувшинах. Напитки
подавали на стол в горшках, а пили из деревянных и глиняных
кружек, медных ковшей. Яблоневые ковши служили обрядовой ут-
варью. На стол обязательно ставили солоницу салдоркс (м., э.).
Зерно и муку хранили в амбарах, чуланах, сенях, ссыпая в
сусеки или лари. В небольших количествах муку и крупу держали
в кузовках с крышкой, изготовляемых в лесных районах из липовой
коры, сшитой лыком. Реже для хранения муки использовали дол-
бленые пудовки, которые служили одновременно и мерой. Молоко
хранили в глиняных горшках сяканя (м.), чакш (э.).
При переработке пищевых продуктов широко использовалась
деревянная долбленая и бондарная утварь. Для обработки зерна на
крупу использовались домашние зернотерки кядькс кев (м.), кэдь-
сэ кев (э.). Использовали и ступы шовар (м.), човар (э.).
Их делали из толстого обрубка дерева, чаще в форме рюмки.
Ступу иногда обтягивали у основания железным ободком. Пест
петькель (э.) представлял собой толстую палку с утончением
посредине, нередко с металлическим наконечником. Тесто замеши-
вали в корыте очка (м.). Ставили его в квашне шапакс парня
(м.), кши парь (э.). Хлеб в печь сажали лопатой кшинь кайме,
койме (м., э.).
Под печи очищали от углей кочергой и подметали веником. В
этих целях использовали также крылья домашних уток и гусей. У
каратаев тесто клали в своеобразную формочку — салам-тавось,
изготовленную из пучков соломы, переплетенных лыком9.
201
Для сбивания сливочного масла использовали пифтем парь
(м.), пивтем парь (э.), представлявший из себя цилиндрическую
кадушку высотой 60—80 см, диаметром 25 см. Внутри кадушки по-
мещался стержень с кружком на конце; для более свободного дви-
жения сметаны в кружке проделывались отверстия. Сверху цилин-
дрическая кадушка прикрывалась крышкой с отверстием, которое
выполняло роль направляющего при движении стержня с кружком.
Для получения растительного масла подогретую истолченную
массу семян перекладывали в деревянный короб на невысоких под-
ставках и ставили его около печи. В коробе имелось отверстие,
через которое при давлении на массу вытекало масло. В каче-
стве рычага пользовались жердинкой: один конец ее упирался в
подпечье, середина опиралась на пресс, а на второй конец нажима-
ли с силой.
Для обработки капусты и разделки мяса также использовали
деревянное корыто. Рубили тяпками. Для засолки мяса, огурцов,
капусты, грибов, мочения яблок использовали кадушки. На ранних
этапах они были выжженными или долбленными из дерева, а позд-
нее — бондарной работы.
Для сбора грибов и ягод служили корзинки и коробы разных
размеров. Коробы делали из липовой коры, концы сбоку зашивали
лыком, на дне углы скрепляли, как у конверта.
Весьма своеобразной была утварь, связанная с приготовлением
и разливом пива.
Конец XIX века отличается существенными изменениями в
наборе утвари. Значительно обновляется утварь для приготовления
и хранения пищи. Расширяется ассортимент фабричной посуды.
Входит в быт фаянсовая посуда: тарелки, чайники, кружки. Такая
посуда приобреталась обычно зажиточными крестьянами. Широко
бытовала глиняная посуда, покрытая муравою и поливкой. Мурав-
леная кустарная посуда по своим качествам значительно уступала
более совершенной стеклянной и металлической, изготовляемой
промышленным способом. Такая посуда появилась вначале у зажи-
точных крестьян, отходников. Ассортимент утвари пополняется
железными ведрами, чугунами, ушатами, металлическими ложка-
ми, формами, листами и т. п., а также стеклянными четвертями.
Все шире входят в быт керосиновые лампы, самовары.
Для приготовления теста больше стали применять металличе-
ские ведра. Решета и сита стали изготовляться с металлической
сеткой, заменившей конский волос и лыко.
Для сбивания масла использовали более совершенные маслобой-
ки. Они представлены двумя разновидностями: в виде круглого
барабана с заливным отверстием сверху и сбитого ящика с
крышкой.
Внизу барабан крепился на прямоугольной подставке, внутри
барабана (диаметром 35—40 см, 60—70 см) вращались четыре лопа-
202
сти, закрепленные на оси, один конец которой являлся рукоятью, а
второй укреплялся в стенке барабана. Для переработки зерна на
крупу и муку, для получения растительного масла из семян стали
применяться промысловые способы обработки на «дранках», масло-
бойках и мельницах.
Изменения в пище и утвари были теснейшим образом связаны
с социально-экономическими и культурными преобразованиями в
жизни мордвы.
Кушанья эрзи и мокши приготовлялись из одних и тех же пи-
щевых продуктов. Общемордовскими являлись большинство первых
и вторых блюд, одинаковыми были и способы приготовления их из
растительных продуктов, мяса, рыбы. В то же время на формирова-
ние традиционных блюд оказали влияние и межэтнические связи
мордвы с другими народами, особенно с русским.
Под влиянием экономических, культурных, межэтнических фак-
торов и т. п. национальная кухня мордвы изменялась: одни блюда
утрачивались, вторые трансформировались, третьи вновь появля-
лись. Рост материального благосостояния, развитие государствен-
ной и кооперативной торговли дали сравнительно большую возмож-
ность сельчанам не только для расширения набора своих кушаний
за счет так называемых городских, но и повышения их калорийнос-
ти. Благоприятное воздействие на этот процесс оказывала и систе-
ма общественного питания, которая из года в год расширялась.
Например, за 1925—1930 годы в системе Мордовской потребкоопе-
рации возросло число столовых, хлебопекарен.
Таблица I
Сеть общественного питания Мордовской потребительской кооперации
(1925—1930 гг.)
Годы
1925 1926 1927 1928 1929 1930
Число хлебопекарен 19 28 27 40 19 40 Выпечка хлеба (в рублях) 207,0 374,3 374,5 675,0 556,2 913,0 Число столовых — — — — — 44 Оборот столовых (в рублях) — — — — — 408,5
Эта динамика наблюдалась и в последующие годы: если в 1934
году число предприятий общественного питания составило 8 про-
центов, то в 1939 году—18,5, а их товарооборот возрос более чем в
девять раз.
Начиная с 1931 года согласно постановлению Колхозцентра
СССР и РСФСР «Об организации общественного питания в колхо-
зах в период весеннего сева и уборки урожая» в ряде хозяйств
203
Мордовии строились полевые станы, где кормили работающих кол-
хозников горячей пищей.
Но эти позитивные сдвиги были прерваны трагическими собы-
тиями Великой Отечественной войны. В колхозах резко сократи-
лись фонды потребления, выдача зерновых на трудодень уменьши-
лась в 3 раза, а в ряде колхозов совсем прекратилась. Сельские
жители употребляли хлеба в полтора-два раза меньше, чем в мир-
ное время, и без того недостаточное потребление мяса уменьши-
лось в два раза, яиц—в полтора раза. Редкостью стали пищевые
продукты промышленного изготовления. Если до войны в составе
пищи отдельных семей стали появляться сахар, кондитерские изде-
лия, консервы, то в годы войны они полностью исчезли. В какой-
то мере потери в питании возмещались за счет картофеля, сурро-
гатов и молока. Например, в 1944—1945 годы колхозники потребля-
ли картофеля в два с лишним раза больше, чем в довоенном 1940
году. Если до войны в среднем на душу крестьянского населения
приходилось примерно 350—400 г в день, то в конце войны
800—850 граммов. В то же время хлеба потреблялось не более 300 г
на человека, причем хлеба не из чистой муки, а с различными при-
месями (крапивой, лебедой, желудями и т. п.). Мало чем изменилось
питание сельского населения в первые послевоенные годы, когда
основные средства страны были направлены прежде всего на вос-
становление разрушенного народного хозяйства, ощутимо сказа-
лись и неурожайные годы (1946—1947 гг.).
Некоторые улучшения в составе питания наметились после
завершения восстановительных работ (в 1950-е годы), когда стали
создаваться более благоприятные условия для подъема экономиче-
ского потенциала всех республик, краев и областей, материального
благосостояния и культуры, а также активизировались межэтниче-
ские контакты на региональном и личностном уровнях. Расшири-
лась система общественного питания на селе, возрастал спрос на
«нетрадиционные» продукты питания: кондитерские и колбасные из-
делия, сахар, сыр, чай и т. п. В пищу сельской мордвы стали входить
национальные блюда других народов: плов, рагу, беляши, шашлык и др.
Изменения в питании к середине 80-х годов, прежде всего,
были связаны с расширением ассортимента блюд. Помимо традици-
онного черного хлеба кши (м., э.) в нем шире представлены белый
хлеб и булочные изделия, которые в основном приобретаются в
магазине. Домашнюю выпечку хлеба хозяйки, многие из которых
заняты общественным трудом, считают обременительным и слож-
ным делом из-за дефицита муки, дрожжей и т. п. И лишь блины из
пшенной, или пшеничной муки — излюбленное блюдо мордвы — обя-
зательно пекутся в домашних условиях, чаще всего в воскресенье
или во время семейных торжеств.
Разнообразие пищи, повышение ее калорийности достигается
за счет увеличения потребляемого мяса, чаще всего свинины и
204
говядины. По подсчетам самих сельчан, на семью в 4—5 чело-
век в год приходилось примерно 3 ц, как правило, соленого или ту-
шеного мяса. Довольно устойчиво сохраняется заготовка его
впрок.
Широко представлены в пищевом рационе молоко и молочные
продукты, которые изготовляются по традиционным рецептам, в
том числе сливочное масло. Изготавливаемая ранее из пшеничной,
а иногда даже ржаной муки домашняя лапша повсеместно заменя-
ется покупными макаронами, лапшой, вермишелью. Кстати, их
удельный вес в составе пищи мордвы значителен. Одновременно к
середине 80-х годов сократилось употребление картофельных блюд,
хотя их число, по данным исследований, составляло еще до 40
разновидностей. Причем заметим, что эти и другие картофельные
блюда в большинстве своем не являются заменителем, а служат
дополнением к другим.
К числу новаций следует отнести также более частое употреб-
ление овощей и фруктов как в свежем, так и консервированном
виде. Причем способы засолки и маринования практически не от-
личаются этническим своеобразием, они идентичны с приемами
консервирования у соседних русских, татар, украинцев.
В отличие от прошлого активно распространяются представле-
ния о рациональном питании, о диете, витаминах, о калорийности
пищи; становятся характерными заботы о соблюдении наиболее
целесообразного пищевого режима для всей семьи в целом и для
отдельных ее членов, о лучших способах приготовления блюд (улуч-
шение их вкусовых качеств и совершенствование технологии)
и т. п. Новшеством для сельской мордвы стала организация детского
питания в дошкольных и частично школьных учреждениях. За счет
колхозов и совхозов в детских садах и яслях, где налажено трехра-
зовое питание, ежегодно содержится 10—15 тысяч детей, а в
школах дают в основном бесплатно один раз в день горячую
пищу, а те, кто был в группах продленного дня, получают ее
дважды.
Однако перечисленные новшества в системе питания мордвы не
устранили и традиционный пласт в ней. По данным опроса
1985—1986 гг., в 8 процентах сельских мордовских семей повседнев-
но бывают национальные блюда в сочетании с городскими кушань-
ями, в 46— бывают систематически, но не слишком часто, однако
основу питания составляют городские кушанья; в 23,5 процента —
бывают редко, преобладают городские кушанья и лишь в 2,5 процен-
та семей национальных кушаний не бывает совсем.
Анализ собранных нами материалов подтверждает выводы дру-
гих исследователей о том, что наиболее важными факторами,
влияющими на степень сохранности «этничности» пищи, являются
пол, возраст и образование. Вместе с тем особо следует выделить
и такие факторы, как материальный достаток семьи, ее социальный
205
состав, тип семьи и тип жилища. Все это требует внимания при
оценке численных показателей (табл. 2).
Таблица 2
Знание и бытование традиционных блюд мордвы, %
Годы обследования Знание мордовских блюд Бытование мордовских блюд
не знают знают менее 5 блюд знают 5—10 блюд знают более 10 блюд не употре- бляют редко, по празд- никам г-4 раза в месяц еже- дневно
1973—1974 1,2 30,1 61,2 7,5 1,2 29,8 58,2 10,8
1985—1986 1,4 34,5 58,1 6,6 2,4 43,3 45,6 8,0
Данные таблицы свидетельствуют, во-первых, о довольно хоро-
шей осведомленности о бытовавших и бытующих национальных
блюдах, во-вторых, о тенденции к снижению уровня их знания и
бытования, причем момент социальной памяти (знание) развивает-
ся более быстрыми темпами, нежели момент социального поведе-
ния (бытование); в-третьих, о явном преобладании уровня знания
национальных кушаний над частотой их употребления.
Существенное влияние на степень осведомленности о нацио-
нальной пище и реальном ее функционировании оказывает ряд
факторов. В частности, с увеличением возраста опрашиваемого
повышается степень знания традиционных кушаний (например, у
50—55-летних она достигает 93,4%). Лица более старшего возраста
с низким образованием, как правило, хорошо осведомлены о наро-
дной пище, в то время как молодые люди с высоким образованием
очень слабо знают ее.
Свой отпечаток на реальное бытование национальной пищи
накладывает и обрядовая сфера жизни. В большинстве опрошенных
семей (88,7%) в дни светских и религиозных праздников, свадеб-
ного торжества, по случаю рождения ребенка, похорон, поминок, в
наборе блюд обязательно присутствие традиционных явств — бли-
ны— суронь начат (м., э ); пироги — прякат (э.); кокуркат (м.);
жареное мясо с луком — шяням (м., э.); селянка (м., э.); пшенная
каша — суронь ям (м.); брага — поза (м., э.); брага (м., э.). Изред-
ка встречается алкогольный напиток пуре (м., э.), изготовляемый
из меда, хмеля и ячменя, но чаще он заменяется самогоном, вод-
кой, вином.
Говоря об уровне знания и бытования мордовской национальной
пищи в современном быту, следует, разумеется, учитывать и то
обстоятельстве, что она в настоящее время в первозданном, чистом
виде встречается очень редко. В большинстве случаев реально
бытующие мордовские блюда подвергаются эффективному влиянию
206
современной кулинарии. В результате они представляют тесное
переплетение черт, характерных как для традиционной пищи мор-
двы, ее системы питания, так и для интегрированной город-
ской пищи.
Этническое своеобразие в питании современной мордвы прояв-
ляется также в избирательном отношении к покупным изделиям, в
традиционной последовательности и очередности приема повсе-
дневной, а в особенности праздничной и некоторых видов обрядо-
вой пищи, своеобразии сервировки и правил поведения во время
трапезы.
Что касается утвари, связанной с процессом приготовления,
хранения и принятия пищи, то она почти полностью утратила свою
традиционную специфику, так как в абсолютном большинстве се-
мей пользуются кухонной посудой, электрическими и газовыми
приборами промышленного производства. У третьей части сельских
семей мордвы традиционная утварь бытует в сочетании со стандар-
тной, приобретенной через торговую сеть.
Сегодня, в условиях снижения жизненного уровня (хотелось бы
верить, временного) сократилось потребление высококалорийных
продуктов: мяса, меда и т. д. Недостаток калорийной пищи воспол-
няется картофелем и мучными блюдами.
Дороговизна продуктов питания заставляет людей больше зани-
маться огородничеством. За последние годы дачные и огородные
участки получают жители г. Саранска, городов республиканского и
районного подчинения, рабочих поселков и даже отдельных сел.
Жители Саранска покупают дома в сельской местности и разво-
дят там скотину и птицу. Бычков, телочек, свиней горожане выра-
щивают в сельской местности у родителей, родных и знакомых.
В связи с дороговизной продуктов питания существенно сужи-
ваются общественные формы питания. Если еще 2—3 года назад
можно было бы пообедать в ресторане, кафе или столовой, то сей-
час люди стараются ограничиться припасом, взятым из дома: бутер-
бродами, вареным картофелем, солеными огурцами, рыбой и чаем.
К сожалению, обеды всухомятку, без первых блюд, безусловно,
будут негативно сказываться на здоровье людей.
Снижение жизненного уровня населения сказалось и на ассор-
тименте и качестве утвари. Даже на предприятиях общественного
питания сейчас, нередко, имеются только ложки, вилки зачастую
отсутствуют.
Таким образом, пища и система питания сельской мордвы, прой-
дя долгий и далеко не прямолинейный путь, на современном этапе
качественно преобразились: обогатился состав употребляемых
блюд, повысилась их калорийность, демократизировались правила
поведения во время принятия пищи за общим столом. В основном
исчезли социальные различия, снизилась зависимость питания от
зональных и сезонных предпосылок, интернационализируется ассор-
207
тимент мордовских блюд, способы их приготовления и хранения.
В то же время сохраняется традиционный пласт, причем более
устойчиво, чем в других компонентах материального быта. Этнич-
ность проявляется в ассортименте блюд и способах их приготовле-
ния, сервировке стола и нормах поведения во время трапезы. В
ряде случаев даже возрастает символическое значение обрядовой
пищи. Например, во время встречи дорогих гостей, на празднике
урожая и других торжествах она, как правило, становится частью
общественной атрибутики. Хотя в целом роль отдельных видов
пищи, по сравнению с предыдущей эпохой, значительно снизилась,
что вряд ли можно оценить как положительное явление, скорее,
наоборот.
о
о
о
ГЛАВА X. СЕМЕЙНО-РОДСТВЕННЫЕ
ОТНОШЕНИЯ
§ 1. Структура семьи и ее уклад
п
роцесс формирования основных особенностей
семейно-бытовой культуры этноса обычно про-
исходит в хронологических рамках, которые во
многих случаях выходят за пределы той или
общественно-экономической формации. Эта закономерность
иной
подтверждается результатами многих исследований семьи и семей-
ного быта народов России. Не является исключением и мордовская
семья. Для понимания механизма ее функционирования существен-
ное значение имеет изучение особенностей ее внешней формы, в
частности структурно-поколенного состава.
Предварительно отметим, что в ходе исследования этого вопро-
са мы столкнулись с рядом трудностей, связанных с дефицитом
первоисточников. В частности, первичные материалы земских по-
дворных переписей 1880—1890 годов — подворные карточки, в кото-
рых содержались не только данные о всех членах крестьянского
двора, но и его хозяйственная характеристика, как правило, в ходе
их статистической обработки уничтожались. Поэтому для рассмот-
рения структуры мордовской семьи, помимо доступных публикаций,
нами были использованы хранящиеся в ЦГА РМ метрические кни-
ги записей актов о рождении, браках и смерти по ряду мордовских
волостей, а также соответствующие полевые материалы, хранящи-
еся в рукописном фонде НИЙЯЛИЭ при Совете Министров — Пра-
вительстве Республики Мордовия.
Внутренний уклад семьи, характер внутрисемейных отношений
изучались по материалам текущего делопроизводства (жалобам,
прошениям крестьян, искам по взаимным претензиям и разделам
общесемейного имущества), хранящимся в архивах страны.
Анализ собранных сведений позволил нам выделить две формы
семьи у мордовского крестьянства конца XIX— начала XX века:
господствовавшую в те годы малую нуклеарную, которая объединя-
ет одну брачную пару и их детей, и большую неразделенную с
однолинейным и многолинейными типами родственных связей, а
209
именно: неразделенные отцовские семьи, состоящие из супруже-
ской пары или одного из супругов с детьми, один из которых женат
и имеет детей, и неразделенные отцовские семьи, в которых живут
родители или один из них, несколько женатых сыновей, внуки, а
также неразделенные братские семьи.
По нашим подсчетам, у мордвы, жившей в Пензенской губер-
нии, сложные семьи на 1897 г. составляли около 9 процентов, ос-
тальные были простыми. В основном сложные семьи состояли из
8—10 человек и принадлежали к однолинейному подтипу, но встре-
чались и семьи из двух-трех и даже более десятков человек по
многолинейной родственной связи. В частности, по наблюдению
В. Н. Майкова, в большинстве случаев у мордвы семья состояла из
родителей с детьми, в том числе и женатыми, но встречались и
такие семьи, в которых жили дед кудазор (м.), покштяй (э.) —
глава семейства, его жена кудазорава (м.), покштяавай (э.), их
женатые сыновья с детьми, которые иногда и после смерти роди-
телей во главе старшего по возрасту брата вели совместное хозяй-
ство. Сравнительно чаще неразделенные семьи многолинейного
подтипа встречались у мордвы-мокши. «Более 7 членов в одной
семье,— писал В.Н. Майнов,— нам встретить у эрзи не случалось,
тогда как не раз приходилось наблюдать у мокши семьи в 25 и
более человек... В Иссе нам указывали на деда, который выезжал
на десятину в 21 соху; семья его состояла, кроме его жены и брата
с двумя сыновьями, из шестерых сыновей с женами, их 21 ребенка,
7 внуков и 6 правнуков, всего из 51 души» !.
Наиболее существенными причинами столь длительного сохра-
нения неразделенных семей у мордвы являлись полунатуральный
характер ведения хозяйства, сравнительно лучшая землеобеспечен-
ность, что требовало труда значительного числа людей, оторван-
ность сельских поселений от городов и т. д. Все это не только
создавало условия для функционирования сложных семей, но и в
ряде случаев их регенерации на основе малых.
Для успешного функционирования больших семейно-производ-
ственных коллективов требовалась строгая регламентация их быто-
вого уклада. Как правило, в мордовской семье этим занимался
старший по возрасту мужчина. Он руководил всеми работами, сле-
дил за ходом их исполнения, имел право на куплю и продажу,
сделки и договоры от имени семьи, являлся ее представителем
перед властями, был ответственным за нравственный облик членов
семьи перед сельской общиной. Описывая семейный быт мордвы
Симбирской губернии 70-х годов XIX века, В. А. Ауновский отме-
чал, что «нередко можно встретить семьи из 20 и более человек,
живущих нераздельно, в мире и согласии, и только по крайней
тесноте, помещающихся в разных избах, но на одном дворе, под
управлением деда или прадеда, которому все члены семьи оказыва-
ют полное послушание»2. Разумеется, многообразие реальностей
210
конкретики вносило свои коррективы в устои патриархальной
семьи. В этнографической литературе, например, зафиксирован ряд
случаев, когда действия лидера семьи контролировались другими
родственниками, и, если он переставал по каким-либо причинам
(пьянство, бездеятельность и т. п.) удовлетворять необходимым
требованиям, его на семейном совете переизбирали. Любопытно,
что такой совет устраивался за обеденным столом, причем ставил-
ся один лишний столовый прибор для последнего умершего домохо-
зяина, чем подчеркивалось его согласие с решением семейного
совета. Однако такие решения принимались только в т. н. братских
семьях, где все братья юридически были равноправны.
Большими правами и уважением пользовалась в мордовской
семье и жена домохозяина, которая наравне со взрослыми мужчи-
нами участвовала в обсуждении домашних дел, кроме того, она
ведала всеми «чисто женскими» делами. От ее умения организовы-
вать повседневные домашние работы во многом зависели формы и
содержание семейно-бытового уклада, который, судя по дошедшим
до нас источникам, носил многообразный и последовательный ха-
рактер. В качестве примера приведем отрывок из статьи
В. Г. Трирогова «Мордовские общины»: «Семья Тюркиных состоит
из двух братьев-стариков с женами, у которых четыре семейных
сына и одна незамужняя дочь 13-ти лет. Семья эта живет в двух
избах, одна из которых служит общей столовой. Первыми в семье
встают старшие женщины и будят своих снох, которые обязаны
помогать им в лежащих на каждой, по обычаю, работах: свекровь
обыкновенно возится у печки со стряпней разного рода, одна сноха
ходит за дровами, а на младшей лежит обязанность таскать воду;
в свободное от приготовления пищи и других работ время все
женщины заняты изготовлением одежды и уборкой хлебов, сообраз-
но времени года. С 1 января по 1-е апреля все прядут; с 1 по 15
апреля занимаются белением пряжи; с 15 апреля по 15 июня ткут
холсты, затем до 11 июля занимаются шитьем; с середины июля по
10 августа жнут в поле хлеб, затем по 25 августа вяжут в снопы
скошенный мужиками овес, с 25 августа по 5 сентября выбирают,
молотят конопель, с 5 по 20 сентября роют картофель; с 20 сентяб-
ря по 1 ноября занимаются пряжей шерсти; с 1 по 10 ноября — тка-
чеством, в зимнее время обрабатывают кудель, вяжут, прядут, вы-
шивают» 3.
Разумеется, такой распорядок нельзя считать эталоном для всех
семей, и вряд ли с такой пунктуальностью он выполнялся и в опи-
санной Трироговым семье. Нас в данном случае интересуют разме-
ры физических нагрузок, которые ложились на плечи женщин, а
также стремление домохозяев к педантичности при ведении хозяй-
ственно-бытовых работ. Женщина в мордовской семье, практически
не связанная с внешним миром, выросшая в патриархальной обста-
новке и впитавшая в себя все особенности существующего быта,
211
являлась хранительницей старинных обычаев и обрядов. Она стре-
милась к строгому соблюдению религиозных праздников, запасая и
приготавливая для этой цели необходимые продукты, ритуальные
кушанья и напитки.
В целом положение женщин в большой семье мордвы определя-
лось их личными качествами и тем трудом, который они вкладыва-
ли в общее хозяйство. Хотя по обычному праву некоторые из них,
особенно молодые снохи од рьвя (м.), од урьва (э.), находились
в стесненном положении. Введение в патриархальную семью снох,
а в редких случаев и зятя ова (м., э.), которые представляли иные
фамилии и роды,, обуславливало целый ряд ограничений, запретов,
избеганий по отношению к членам двух породнившихся семей. Для
мордвы, как и для многих других народов, были характерны четыре
вида избегания. Два из них касались отношений между супругами
и между родителями и детьми, два — отношений между каждым из
супругов и его или ее свойственниками. Причем любопытно то
обстоятельство, что связанные с избеганием запреты действовали
тем сильнее, чем ближе по степени восходящего или бокового
родства и старше по возрасту был их объект, и тем слабее, чем
старше становился их субъект.
Мы слишком уклонились бы от нашей прямой задачи, если бы
занялись рассмотрением всей системы брачно-семейных запретов
специально, в том числе причин ее возникновения. Тем более в
целом по этой проблеме уже существует немало исследова-
ний (см. работы М. Т. Маркелова, М. О. Косвена, А. И. Першиц и
Я. С. Смирновой)4, в которых подробно проанализированы суще-
ствующие концепции генезиса обычаев избегания. Хотелось бы
только подчеркнуть, что эти обычаи надолго сохранились у мордвы,
как и у других народов, не только из-за консервативности тради-
ций, но и по иным причинам. Возникнув при переходе от матрило-
кальности к патрилокальности, они постепенно приобретали новые
социальные функции, которые устойчиво вписывались в семейный и
общественный уклад жизни. Исходя из этого, главным, что обеспе-
чивало консервацию избегания, было не столько чувство стесни-
тельности, не желание предотвратить ссоры в семье и т. п., сколь-
ко трансформация ограничительных отношений в условиях патриар-
хального строя.
Вопросы, связанные с подготовкой условий для заключения
брачного союза, в основном решались родителями и родственника-
ми молодых. При выборе невесты внимание обращалось прежде
всего на имущественное положение ее семьи, трудолюбие девушки,
а не на черты характера или внешние данные. Браки заключались
преимущественно в своей этнотерриториальной среде. В крупных
селениях с раздельными общинами предпочиталось брать в невесты
в своем селе, но из другого общества, то есть будучи эндогамными
в вопросах брака относительно окружающих селений, раздельные
212
общины мордвы были экзогамными в пределах своего населенного
пункта. О приверженности мордвы к экзогамии свидетельствуют и
так называемые «брачные круги», куда входили 2—3 селения, неред-
ко расположенные по соседству с иномордовскими поселениями.
Межнациональные браки встречались очень редко, чаще они
имели место в зонах межэтнических границ, где мордва контакти-
ровала с иными народами, преимущественно с русскими. Как пра-
вило, такие брачные союзы воспринимались односельчанами насто-
роженно и даже негативно.
Подавляющее большинство новых семей создавалось после за-
вершения всех полевых работ. В частности, обработка соответству-
ющей статистики за 1885 год по уездам Мордовии показала, что
больше всего браков в году заключалось в январе —29 процентов и
октябре — ноябре, соответственно—25,9 и 21,7 процента, т. е. в
менее загруженное от полевой работы время (подробнее см. табл. 2).
Эта закономерность, судя по метрическим книгам записей браков
по ряду мордовских сел, сохранялась и в последующие годы. По
нашим подсчетам, из 66 заключенных в 1890 г. браков в селе Ду-
бенки Алатырского уезда на октябрь — январь относится 60, а на
остальные месяцы лишь 6 браков.
В брачные союзы молодежь вступала преимущественно в воз-
расте с 17—20 лет. Анализ соответствующей статистики по уездам
Мордовии за 1910 год показывает, что 60,9 процента мордовских
женихов и 75,2 процента невест были в возрасте 20 лет и ниже,
соответственно—22,4 и 16,9 процента в возрасте 21—24 лет, 8,4 и
4,4 процента —25—30 лет, 2,9 и 1,7 процента —31—35 лет, 1,9 и 1,1
процента в возрасте 30—40 лет и т. д. Примерно аналогичную кар-
тину дают и обнаруженные нами в ЦГА РМ метрические книги
трех церквей, расположенных в мордовских селах. В них за
1911 —1917 годы было зафиксировано 194 новые семьи, возрастной
состав которых выглядел следующим образом:
Таблица 1
Возраст, лет Мужчины (%) Женщины (%)
17—18 32,5 24,5
19—20 28,7 31,9
21—22 10,3 22,4
22—24 6,3 8,5
25-26 6,9 5,3
27—30 7,2 3,2
31 и более 8,1 4,2
Следовательно, из 194 женщин, вышедших замуж в 1911—1917 гг.,
109, или 56,4 процента, имели не более 20 лет, а среди мужчин,
соответственно—119, или 61,2 процента.
213
В то же время дореволюционные исследователи М. К. Попов 5,
И. Н. Смирнов6 отмечали немало случаев, когда у мордвы жених
был значительно моложе своей невесты, иногда в два или более
раза. Это было связано с тем, что родители стремились женить
сына пораньше с целью получения дополнительных рабочих рук, а
родители невесты, исходя из тех же соображений, задерживали ее
в своем хозяйстве.
Браки заключались в основном путем открытого договора между
родителями молодых. Однако имели место и случаи похищения,
умыкания невесты, которые вызывались стремлением избежать
многочисленных свадебных расходов. Поэтому нередко негласный
увоз невесты происходил с молчаливого согласия ее родителей. По
словам В. Исинского, ближайшей причиной у мордвы «самокруток»
должно считать большие расходы на свадьбу. Жених обыкновенно
платит родителям невесты «на стол» (собственно за воспитание
невесты) от 40 до 100 и более рублей, смотря по степени зажиточ-
ности той и другой стороны, а еще ведер 12—20 водки. Чтобы из-
бежать этих расходов, жених, иногда даже зажиточный, берет себе
в жены какую-нибудь девушку без ведома ее родителей. После
свадьбы родители жениха ходят «мириться» со сватьями, и дело
кончается ведром водки... Таким образом, в настоящее время (в
конце XIX в.— В. Б.) при низких ценах на хлеб мужику-мордвину
женить своего сына добрым порядком слишком тяжело. Вот неко-
торые и стараются сделать «самокрутку» 7.
Вопросу об умыкании невест посвящено немало этнографиче-
ских исследований8, в которых подчеркивается древность и уни-
версальность этого способа заключения брака и выделяется ряд его
разновидностей: враждебная, мирная и формальная. Под первым
понимается насильственное похищение девушки, под вторым — по-
хищение с ее согласия и с ведома, а иногда и без ведома родите-
лей, и, наконец, в третьем случае похищение лишь инсценируется.
Судя по нашим материалам, у мордвы в рассматриваемый период в
большой мере было распространено формальное умыкание.
С развитием капиталистических отношений бытовой уклад мор-
довской семьи постепенно трансформировался. Широкое распро-
странение неземледельческих промыслов, отходничества, участив-
шиеся в связи с новыми занятиями этнокультурные контакты спо-
собствовали ломке патриархальных устоев, их демократизации.
Нередко в больших семьях мордвы складывались два вида собствен-
ности: коллективная, перешедшая к членам семьи по наследству и
приумноженная их совместным трудом, и личная, составленная из
средств, добытых женатыми сыновьями или братьями. Это, с одной
стороны, вызывало стремление к экономической самостоятельности
малых семей, а с другой — ослабляло заинтересованность в укрепле-
нии общесемейного хозяйства. Возникшая дисгармония усугубля-
лась наметившимися противоречиями между системой распределе-
214
ния обязанностей и затрат труда членов семьи и системой распре-
деления продуктов труда между ними. Как свидетельствуют по-
левые данные, чем многочисленней была семья и разнообразней ее
состав, тем неравномерней распределялись в ней права и обя-
занности.
Совокупность появившихся противоречий экономического, соци-
ального, психологического и иного характера приводила к обособле-
нию малых семей в пределах больших, а затем и к окончательному
разделу последних. Основываясь на многочисленных беседах со
старожилами мокшанских и эрзянских селений по вопросу дробле-
ния неразделенных семей, мы можем выделить пять основных раз-
новидностей раздела. Наиболее распространенный из них был по-
любовный раздел: все члены семьи по обычному праву получали
равные доли имущества. Как и у русских крестьян, сначала отде-
лялся старший женатый сын, затем следующий по возрасту. Но
иногда глава семьи из-за тесноты помещения или сварливости
снохи по своей воле отделял сына, при этом последний, как и во
время полюбовного раздела, получал свою долю имущества пол-
ностью (второй вид раздела).
Случалось, что разгневанный на сына отец ничего ему не давал,
и это было его правом (третий вид деления). А нередко сын отде-
лялся без согласия главы семьи, даже помимо его воли. Поводом к
этому служили семейные ссоры. Инициатива, видимо, в таких слу-
чаях нередко принадлежала женщине. Она выражала желание
выделиться, чтобы быть самостоятельной хозяйкой, не подчиняться
свекру и свекрови, самой воспитывать детей. И, наконец, бытовал
так называемый полный раздел сложной семьи, который происхо-
дил после смерти ее главы.
Наряду с указанными разновидностями раздела больших семей,
в предреволюционные годы и вплоть до середины 1930-х годов,
довольно часто встречались и так называемые промежуточные
семьи, когда ее глава по настоянию старшего женатого сына делил
движимое имущество, но сохранял единство земельного надела,
который обрабатывался совместно. Следует особо отметить, что в
промежуточной семье нередко наличествовало несовпадение до-
машних и семейных интересов ее членов, что, естественно, затруд-
няет ее типологизацию. С одной стороны — сегментация, раздел,
нарушение общесемейного единства, с другой — более или менее
выраженное сохранение экономической целостности.
В этнографической литературе эта форма семьи до сих пор не
являлась предметом особого теоретического осмысления, а точнее
говоря, стала им лишь в той мере, в какой это касалось историче-
ских типов большой семьи. В свое время М. О. Косвеном были вы-
делены две ее формы: демократическая, характеризуемая коллек-
тивной собственностью, производством и потреблением, и деспоти-
ческая, или отцовская, с присущим ей стремлением главы семьи
215
стать неограниченным собственником9. В дальнейшем Л. А. Оль-
дерогге предложил иной принцип классификации. Отметив уязви-
мость критерия М. И. Косвена, а именно: обратимость демократи-
ческого характера власти в деспотический, он предложил в каче-
стве критерия степень локализации и экономической интеграции и
на ее основе выделил следующие типы: 1) совместное проживание
и общая собственность всей семейной общины; 2) совместное про-
живание и сочетание общей собственности семейной общины и
обособление собственности слагающих ее семейных очагов; 3) со-
вместное проживание и сочетание обособленной собственности с
остатками общей; 4) раздельное проживание и собственность при
осуществлении семейной связи лишь в общих обрядах. Причем, по
его мнению, все перечисленные типы относятся к сложной
семье 10.
Однако, на наш взгляд, ближе к истине точка зрения А. И. Пер-
шиц, которая сводится к тому, что только два первых типа, выде-
ленных Д. А. Ольдерогге, действительно характеризуют формы
большесемейной организации, а два последующих скорее могут
быть определены как формы слагающейся и сложившейся нуклеар-
ной семьи11. Кроме того, в четвертом типе остаточная связь между
уже сложившимися малыми семьями может сказываться не только
и даже не столько в общих обрядах, сколько в сохранении некото-
рой власти главы бывшей большой семьи над главами вновь обра-
зованных нуклеарных семей. Только с этими коррективами предло-
женная Д. А. Ольдерогге классификация, как нам представляется,
может быть использована как общая типология форм перехода от
большесемейной организации различных этносов, включая и мор-
довский.
Известно, что в силу указанных выше социально-экономических
причин процесс дробления сложных семей в конце XIX— начале
XX века принял по всей России широкий размах. Только за 22 по-
реформенных года (1861 —1882) в 46 губерниях России разделилось
2 млн. 370 тыс. крестьянских хозяйств.
Правительство, видя в разделах крестьянских семей угрозу эко-
номическому состоянию сельского хозяйства, пыталось админи-
стративными мерами приостановить их, по крайней мере, ограни-
чить распад крестьянских хозяйств. С этой целью 18 марта 1886 г.
был издан государственный закон «О порядке разрешения семей-
ных разделов в сельских общинах», значительно усложнявший про-
цесс дробления крестьянских хозяйств. Он ставил семейные разде-
лы в полную зависимость от воли главы семьи, сельского схода и
земского начальника. В частности, третий параграф закона гласил:
«При рассмотрении заявлений о разделах сход обсуждает: а) су-
ществует ли основательный повод к разделению семей; б) способ-
ны ли образующиеся семейства к самостоятельному ведению хозяй-
ства; в) достаточны ли принадлежащие им усадебные участки для
216
Время заключения браков в уездах Мордовии за 1885 г.
Таблица 2
Уезды Всего браков Из них заключенных по месяцам (%)
ян- варь фев- раль март ап- рель май июнь июль август сен- тябрь ок- тябрь но- ябрь де- кабрь
Ардатовский 1767 34,9 2,5 4,7 2,3 1.2 1,3 0,1 2,6 20,2 30,2 —
Инсарский 1820 24,0 0,4 2,6 7,0 3,5 1,2 3,1 — 6,4 30,0 20,1 0,8
Краснослободский 1498 28,1 0,6 3,0 7,1 5,6 1,9 2,8 1,2 8,0 24,8 16,0 0,9
Саранский 1313 32,0 0,6 2,2 6,2 3,6 2,1 2,6 1,1 3,4 26,9 18,8 0,5
Спасский 967 31,6 — 2,8 7,7 4,4 0,7 1,9 0,6 3,7 20,8 25,8 —
Темниковский 1152 22,9 0,2 2,7 5,0 5,4 1,0 3,3 1,5 5,1 33,2 19,6 0,1
Итого: 8517 28,9 0,3 2,6 6,2 4,0 1,4 2,5 0,7 4,9 26,0 21,9 0,4
Составлена: Статистика Российской империи. Движение населения в Европейской России за 1885 год. Т. XI. СПб., 1890. С. 74,
80, 82 (группировка и подсчеты наши).
устройства на них усадеб с соблюдением требований Строительно-
го устава; г) будет ли в случае допущения раздела обеспечено
исправное поступление числящихся на семье недоимок и текущих
окладов по податям, повинностям и другим казенным взы-
сканиям» 12.
Раздел семьи признавался действительным, если на него давал
согласие глава семьи, за него голосовало не менее 2/3 участников
сельского схода, и он утверждался земским начальником. К разде-
лившимся самовольно должны были применяться жесткие меры
наказания, вплоть до сноса их новых построек и привлечения
к суду.
Однако на практике крестьяне, столкнувшись с ограничениями
законных семейных разделов, нередко отказывались от формальнос-
тей. Семейные разделы в большинстве случаев стали осуществлять-
ся самовольно, без привлечения официальных властей.
Сравнительный анализ данных X ревизии (1857 г.) и подворной
переписи 1882 г. по ряду мордовских волостей Тамбовской губер-
нии, ныне полностью или частично входящих в состав Мордовии,
показывает, что этот процесс был характерен и "для семей мордвы
(см. табл. 3).
Таблица 3
Численный состав мордовских семей
в 1857 и 1882 годах.
Название волостей По X ревизии 1857 г. По подворной переписи 1882 г.
Число домохозяев Общее число членов семьи Среднее количе- ство членов семьи Число домо- хозяев Общее число членов семьи Среднее количе- ство членов семьи
Анаевская 661 6262 9,5 1119 7779 7,0
Ачадовская 871 8012 9,2 1658 11964 7,2
Атюрьевская 691 7814 11,3 1387 9366 6,8
Зарубкинская 967 8069 8,3 1690 11933 7,1
Широмасовская 654 5978 9,1 1335 7824 5,9
Итого: 3844 36135 9,5 7189 48866 6,8
Составлена: Сборник статистических сведений Тамбовской губернии. Тамбов, 1883. Т.
4. С. 28; Т. 5. С. 2—6, 34.
Данные таблицы достаточно выявляют основную тенденцию в
развитии мордовских семей: если в 1857 г. в указанных волостях
было 3844 домохозяина, то через 25 лет (в 1882 г.)—7189, т. е. их
число, прежде всего за счет разделов, увеличилось почти в 2 раза,
а средний размер семьи уменьшился с 9,5 до 6,8, т. е. на 2,5 че-
ловека. Аналогичные процессы происходили и в русских, и татар-
218
Структура сельских семей по количеству членов на 1897 г.
Таблица 4
Уезды Всего семей В том числе
из 2-х чел. из 3-х чел. из 4-х чел. из 5-ти чел. из 6—10 чел. из 11-ти и более
в % абс. в % абс. в % абс. в % абс. в % абс. в % абс.
Ардатовский 24994 12,7 3174 13,3 3324 15,2 3799 15,4 3849 38,6 9648 4,8 1200
Алатырский 26557 10,4 2762 12,1 3213 14,0 3718 15,0 3984 41,8 11101 6,7 1779
Арзамасский 25105 13,4 3364 14,4 3615 15,7 3941 15,3 3841 36,6 9188 4,6 1155
Инсарский 28708 7,4 2124 11,1 3187 14,6 4191 15,7 4507 43,3 12431 7,9 2268
Краснослободский 26767 5,9 1579 9,4 2516 13,1 3506 14,9 3988 46,6 12473 10,1 2703
Саранский 23117 16,5 3814 10,8 2497 14,1 3259 15,5 3583 43,1 9963 8,1 1872
Спасский 18758 6,6 1238 10,0 1876 13,2 2476 15,0 2814 45,6 8554 9,6 1801
Темниковский 22162 7,9 1751 10,4 2305 14,1 3125 14,9 3302 45,4 10062 7,3 1618
Итого: 196168 10,1 19807 11,5 22533 14,3 28017 15,2 29868 42,5 83420 7,3 14396
Составлена: Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Т. 25— Нижегородская губерния; Т. 39— Симбир-
ская губерния, Т. 42— Тамбовская губерния.
ских селениях, но еще с большей интенсивностью. Так, за тот же
период число семей русских крестьян указанных в таблице воло-
стей увеличилось в 2,2 раза, а их средний размер уменьшился на
2,5 человека, у татар, соответственно — в 2,3 раза и на 2,1 человека.
Более полное представление о количественном составе кресть-
янских семей Мордовии накануне XX века дают соответствующие
материалы первой Всероссийской переписи населения 1897 г., про-
анализированные и сведенные нами в таблицу 4. Она показывает,
что наиболее распространенными были семьи из 6—10 человек
(42,5%); затем шли семьи из 5 человек (15,2%), 4-х (14,3%), 3-х
(11,5%), из 2-х (9,2%), наименьшее количество семей было из 11
и более человек (7,3%).
Несмотря на то, что приведенные в- таблице показатели отно-
сятся ко всему населению уездов без учета его национальной при-
надлежности, они в значительной степени отражают структуру
живших там мордовских семей. Это подтверждает выборочная об-
работка переписных листов 1897 г. по 4028 мордовским семьям
Спасского уезда Тамбовской губернии. Результаты наших подсче-
тов свидетельствуют о значительном совпадении людности мордов-
ских и русских семей: семьи из 6—10 человек у мордвы составляли
47,2 процента, у русских —42,3 процента, а из пяти человек соот-
ветственно —18,2 и 20,4, из четырех человек —15,3 и затем — группа
семей из 4—5 человек (27%), из 2—3 человек (12,8%), 11 и более —
12,4 процента и семьи-одиночки 1,8 процента.
Аналогичные материалы по эрзянским селам показывают лишь
незначительные отклонения от приведенных показателей по мок-
шанским селениям. В частности, по Ардатовскому уезду средний
размер семей составлял 6,7 душ обоего пола, по Алатырскому —6,3
человека.
Дробление больших семей, естественно, приводило к измене-
нию их поколенного состава. Основной формой мордовской семьи
конца XIX— начала XX века стала малая двухпоколенная семья. На
ее долю, судя по нашим* подсчетам подворных листов за 1911 год,
приходилось около 70 процентов общего количества семей, это
примерно в два раза больше, чем трехпоколенных, состоящих из
женатого сына с детьми и его родителей или одного из них. Среди
трехпоколенных семей 50,5 процента составляли семьи, в состав
которых входила одна брачная пара, а старшее поколение было
представлено одним из родителей, 46 процентов—две брачные
пары (одна старшего, а вторая — среднего поколения) и только 3,5
процента состояли из 2—3 малых семей с детьми.
Во взаимоотношениях между родителями и отделившимися сы-
новьями сохранились черты патриархального уклада. Выделение
сыновей не означало, что они со своими семьями должны разъ-
ехаться в разные стороны и совсем оставить родителей. Наоборот,
они стремились селиться поближе друг к другу, часто советовались
220
в важных делах, оказывали помощь и выручку, принимали активное
участие в семейных празднествах,, поминках. Большим уважением
пользовались родители. Отец, хотя и не распоряжался имуществом
выделенных сыновей, но советами и отцовскими наставлениями их
не обделял. Почитание младшими старших братьев и дядей по отцу
считалось обязательным.
Некоторым своеобразием отличались воззрения мордвы на иму-
щественное право. Движимое и недвижимое имущество она разде-
ляла на плодоприносящее и бесплодное. К первой разновидности
относились земля, скот, хлеб, ко второй — только дом. По своему
происхождению семейное имущество распределялось на «дедино»
и так называемую «наживу». К первому типу относилось все на-
копленное до деда-хозяина, ко второму — до отца-хозяина и к треть-
ему — имущество самого отца-хозяина и его членов семьи. Как пра-
вило, глава дома свое имущество (скот, земельные наделы) отмечал
своей семейной меткой. Вновь возникший двор непременно выби-
рал себе тоже знак, причем обозначенный им тот или иной
предмет становился неприкосновенным для всех остальных людей.
Семейно-родственная организация мордвы, сохраняя отпечатки
сословной стратификации, одновременно в связи с активизацией
процесса имущественного расслоения приобретала новые черты. В
частности, традиционная взаимопомощь приобретала более меркан-
тильный характер, контакты родственных семей теряли былую час-
тоту и прежнее содержание. В нуклеарных семьях изменялись не
только традиции родственной солидарности, но и традиционная
регламентация поведения членов семьи, однозначная связь между
поколениями, возрастом и главенством.
Конечно, гиперболизировать влияние экономических факторов
на малую семью не следует. Судя по материалам нашего исследо-
вания, ее бытовая жизнедеятельность во многом еще сохраняла
черты традиционной поведенческой культуры, прежнего уклада
большесемейной организации. Повседневный распорядок жизни
мордовской семьи, как и прежде, определялся в основном календа-
рем земледельческих работ. Наиболее напряженным был период
весенне-полевого сезона, когда все трудоспособные члены семьи
весь световой день заняты были своими земельными наделами.
Поздней осенью и зимой характер трудовой деятельности семьи
видоизменялся. В основном он определялся всевозможными заняти-
ями по дому, включая те или иные виды ремесел. Молодежь имела
большую возможность проводить свободное время по своему усмот-
рению: ходить на «гулянья», посиделки (юргома васта, м., юрго-
мо васто, э ).
Говоря о половозрастном разделении труда в малой семье, сле-
дует отметить, что оно носило уже не столь четко выраженный
характер. Семья часто имела в своем составе лишь двух полноцен-
ных работников (муж и жена)? их функционально-трудовые обязан-
221
ности тесно переплетались и взаимно дополняли друг друга, хотя
разделение работ на мужские и женские по традиции сознавалось
и закреплялось в крестьянской семье еще с детства.
§ 2. Система родства у мордвы
В системе бытовых, общественных, семейных отношений чле-
нов мордовских семей немаловажное значение играла система
родства.
Система родства у мордвы, как и у других народов, не просто
определенный набор слов: ее сущность именно в том, что из всего
многообразия родственных отношений она выделяет только те, ко-
торые важны для жизни и деятельности этносов. Кроме этого
именно системы родства отражают реальные отношения в общест-
ве и семейно-родственном коллективе. Они определяют статус
индивидуума среди множества других людей, связанных с ними
определенными узами родства и свойства. Изменения, происшед-
шие в положении человека, сразу же перестраивают часть терми-
нологии родства по отношению к нему, более реально отражая его
новое положение. Например, невеста до выхода замуж в своей
родной семье имеет свой, определенный нормами обычного права и
системой родства статус — дочери, сестры (старшей или младшей),
золовки. После замужества ее положение (и нормы поведения) в
семье мужа резко меняется. Таким образом, любое изменение в
семейном положении человека влечет за собой частичные измене-
ния в терминологии родства и свойства, употребляемой по отноше-
нию к нему.
Функционирование и употребление терминов как кровного род-
ства, так и свойства внутри мордовских семей было чрезвычайно
важным, на что указывали многие исследователи быта дореволюци-
онной мордвы: «Мордва строго соблюдает обычаи приличия при
обращении членов семьи друг к другу и, заметим лишь здесь, что
замена одного обращения другим, менее почетным, влечет за собой
часто большие семейные неудовольствия»,— отмечал в конце
XIX столетия В. Н. Майков 13.
Данная интересная тема до сих пор глубоко не рассматривалась
исследователями быта мордовского населения. Некоторые стороны
ее были отмечены Дамаскиным (терминология, зафиксированная в
наиболее полном словаре), И. Н. Смирновым и В. Н. Майковым
(роль терминов кровного родства в семейных отношениях).
М. Т. Маркеловым сделан анализ терминов кровного родства без
рассмотрения терминологии свойства. Р. В. Бабушкина исследова-
ла терминологический ряд в связи с проблемой этногенетических и
этнокультурных связей мордвы с другими народами. Значительное
количество диалектной терминологии в последние десятилетия
222
отмечено языковедами. Однако все эти исследования, существенно
дополняя материал по данной тематике, не показывают единой
картины мордовской системы родства, не охватывают всего много-
образия терминов кровного родства и свойственного порядка, не
раскрывают полную картину родственных отношений у мордвы.
Всякая мордовская родственная и свойственная терминология
по своей структуре делится на элементарные, т. е. не раз-
ложимые на составные части с самостоятельным значением;
сложные — слова, образованные из нескольких, чаще всего из
двух корней-основ, составные, образованные при сочетании
элементарного или сложного термина с каким-либо пояснительным
словом-детерминативом и описательные, которые чаще всего
выражают то или иное родственное отношение путем комбинации
нескольких элементарных или сложных слов, терминов.
Наличие составных и описательных терминов родства в мордов-
ской системе родственных отношений, по-видимому, может свиде-
тельствовать о том, что у мордвы отсутствовали особые или специ-
альные термины для обозначения соответствующих родственных
отношений. Терминами же родства в полном смысле этого слова
являются лишь элементарные или сложные.
Известно, что термины родства применяются в речевом обиходе
в двух случаях: для непосредственного обращения эго — говорящего
к кому-либо другому — альтеру; для обозначения родственного отно-
шения кого-либо к эго при разговоре с третьим лицом. В соответ-
ствии с этим различают термины вокативные (в первом случае) и
референтивные (во втором). Стремление к индивидуализации род-
ственных отношений в той или иной степени характерно для обоих
типов терминов. Однако именно референтивные призваны по воз-
можности точнее обозначить родственные отношения между гово-
рящими. Вокативная терминология эту индивидуализацию подчер-
кивает путем прибавления к общепринятой мордовской терминоло-
гии дополнительных пояснительных слов-детерминативов типа
ине — великий, покш (э.), оцю (м.) — большой, сы(и)ре (э., м.) —
старый, емла (м.), веженць, вишка (э.) — младший и т. д. Однако
в определенных случаях одни и-те же термины кровного родства
выступают и как референтивные и как вокативные.
В мордовской системе родства немаловажное значение имеет
то, кем является собеседник говорящего. В зависимости от того,
родственник он или нет, старше говорящего или младше, близкий
он родственник или дальний, знакомый, совсем посторонний — для
обозначения одного и того же лица могут применяться в зависи-
мости от обстоятельств различные термины или сочетания.
Мордовская система родственных отношений довольно последо-
вательно различает пол родственника. Однако встречается ряд тер-
минов, которые безразличны к полу альтера.
Довольно полное отражение в терминах получил характер род-
223
ственной связи, который, в научных публикациях, был отмечен уже
в конце XIX века И. Н. Смирновым. Именно он подразделил терми-
нологию свойства на термины, обозначающие «свойство по жене» и
«свойство по мужу» 14.
Одной из характерных черт мордовской системы родства явля-
ется так называемый «скользящий счет поколений», что в той или
иной степени наблюдается во всех (или почти во всех) урало-ал-
тайских системах ’5. Сущность его заключается в том, что в одну
и ту же категорию родства объединяются мужские или женские
представители двух поколений — нижняя часть данного поколения
с верхней частью последующего за ним нисходящего поколения.
Верхняя часть того же поколения, в свою очередь, объединяется с
нижней частью ближайшего восходящего поколения. В результате,
люди одного поколения и даже одной степени родства — братья
и сестры — оказываются отнесенными к разным категориям родства,
различаемым особыми терминами. Критерием подобного разграни-
чения служит относительный возраст говорящего, его матери или
отца, других родственников и свойственников: ле(я)ля— старшие
братья, младшие братья матери или отца (э.), ака — старшие сес-
тры, младшая сестра матери или отца.
Многим терминам родства и свойства у мордвы присуща стро-
гая индивидуализация, они не распространяются больше ни на
какую другую группу родственников или свойственников.
Мордовской системе родства в некоторой степени характерно
различие отцовской и материнской линии. Следы подобного деле-
ния особенно ясно сохранились в мокша-мордовском языке. Суще-
ствует специальная терминология для бабушек и дедов, двоюрод-
ных сестер и братьев по матери, специальный термин для старшего
дяди по отцу. Разграничение отцовской и материнской линии род-
ства, при котором происходит как бы раздвоение линии родства,
черта, одинаково характерная для систем ирокезского и арабского типа.
В мордовской системе родства вплоть до настоящего времени
сохранились отголоски древности, когда первостепенное значение
имели не генеалогические линии родства, а принадлежность по-
ловине (роду) матери или отца, что, по всей видимости, было обу-
словлено дуально-экзогамной родовой организацией: уймакш — лю-
бой младший по возрасту (мужчина или женщина) в роде матери.
Некоторые исследователи к реликтам данной же системы (турано-
ганованской) относят в финно-угорских языках термины со зна-
чением половины: удмуртский кузпал — букв, половина пары (суп-
руги), мордовский пяльне, пяльненя (м.) — самый младший брат
по отношению к младшей сестре или просто младший брат. Такие
словообразования они объясняют только из экзогамии, т. е. нали-
чия двух родов, связанных между собой брачными узами, каждый
из которых считал себя половиной единого, целого образования 16.
Мордовская система родства знает возрастное различие в поко-
224
лении говорящего лица и имеет специальную терминологию для
старших и младших братьев и сестер. Этот принцип характерен
как для малайских систем (известен он и австралийцам), так и для
китайской системы родства. Данное явление у мордвы охватывает
и свойственный терминологический ряд. Налицо переход (или на-
кладывание) структуры образования терминов кровного родства на
терминологию свойства.
Система родственных отношений у мордвы достаточно четко
отражает все этапы становления и развития семьи, начиная с
очень отдаленного времени. Терминология родства в сегодняшнем
виде раскрывает семейно-родственные отношения в большесемей-
ных (неразделенных) мордовских коллективах, дошедших в доста-
точном количестве вплоть до ЗО-х годов XX столетия.
Анализ самой терминологии родства и свойства, на наш взгляд,
более удобно начать со старшего поколения. Это объясняется и
расположением материала, и его лучшим, в подобном порядке,
восприятием.
Терминология кровного родства по восходящей линии у мордвы
распространяется в пределах трех-четырех поколений. Прадед, пра-
бабка— сире атя (м ), инепокштя, ине атя (э.) — мужчины и
сы(и)ре баба — женщина. В некоторых эрзянских диалектах встре-
чалось: прабабушка — ине баба. Для братьев и сестер указанных
родственников особой терминологии не существовало (или они утеряны).
Для поколения деда и бабушки существовала более многообраз-
ная терминология. Наряду с русским дед, деда у мордвы-эрзи в
различных регионах функционировали покштя, батька, дечка 17. К
дедушке со стороны матери обращались с несколько отличной тер-
минологией — бодя, вечка деда, васол бодя, васол покштя. Не
отмечено разделение на материнскую и отцовскую линию при упот-
реблении инець тетя 18. В некоторых населенных пунктах термин
бодя относится как к деду со стороны матери, так и отца.
В мокшанском языке данная категория родства выражается
словами-терминами атя, деда — дед со стороны отца и щятя
(щатя, ищетя) — дед по матери. Смирновым И. Н. в данном зна-
чении отмечен и термин оцю аля 19. Достаточно близок к эрзян-
скому термин мордвы-каратаев — пусча (пуча, пусса)—дед со
стороны матери или отца (ср. эрз. покштя—дед). Понятие бабуш-
ка в обоих мордовских языках передается термином баба (со сто-
роны отца). Со стороны матери для нее существовали термины
васол баба, вечка баба (э ), щава, шчава, оцю дедей (детей),
ищава бабай, шчаваня (м.). Без разделения на родственницу со
стороны матери или отца у эрзи фиксировался термин инець ава.
Несколько отличен в этом ряду термин мордвы-каратаев — авкай
(аука) — бабушка по матери. Такой же термин отмечается в неко-
торых говорах эрзя-мордовского языка — афка (в с. Вечканове, Ва-
гана Самарской обл.). По своей структуре большинство вышеизло-
225
женных терминов являются сложными или составными, что . в оп-
ределенной степени может говорить об относительно позднем их
возникновении.
К родственникам старше деда или бабушки в некоторых' насе-
ленных пунктах мордвы-мокши обращались термином оцю акай —
сестра бабушки по отцовской линии.
Основные понятия кровного родства «мать», «отец» в обоих
мордовских языках передаются терминами ава, аля, те(я)тя — у
эрзи и тедя тяря, ава, аля — у мокши. В некоторых диалектах
мокша-мордовского языка встречаются дея — мать и бате — отец20.
В фольклорных материалах в значении «мать» отмечен термин
аниня (кормилица, мать). Для отца у мордвы-каратаев употребляет-
ся термин тэтэ, тэтэй, для матери — адя, аджи, эди. В повседнев-
ной речи повсюду наиболее употребляемой является звательная
форма — авай, те(я)ти. ,
Для родственников старше родителей отмечена следующая тер-
минология: од деда, од покштя, од бодя — старшие дяди по
матери и отцу, сыре патя, сырькай, покшпатя — старшие тетки
этого же ряда (э.). В мокшанском языке терминология несколько
иная: оця, оцяля (оцю аля)—старший брат отца, щеня, шче-
ня — старший дядя по матери, оцякай (оцю акай) — старшая
сестра или старшая родственница отца, щака, шчака — старшая
сестра матери. Мордва-каратаи употребляют близкие к мокшан-
ским термины — эщщеня — старший (или любой) брат матери или
отца, учакай, утсякай — старшая сестра отца или матери. Своеоб-
разный синтез отмечен в каратаевском учеляй — старший брат
отца (мокш. оцю — большой, старший и аля (отец — м.) или
леля — брат (дядя — э.). Для данного ряда родственников в некото-
рых местах встречали термины атя — брат отца или матери21 и
уйа — тетя у мордвы-каратаев.
К младшим братьям и сестрам родителей эрзя и мокша обраща-
ются ле(я)ля (э.), п(б)атя (м.). Это кровные родственники муж-
ского пола. К кровным родственницам женского пола обращаются
патя (э.), ака (м.). В данном ряду интерес представляет термин
патя — одинаковый или почти сходный по звучанию и совсем про-
тивоположный по своему значению в мордовско-эрзянском и мок-
шанском языках.
В некоторых эрзянских населенных пунктах как для старшего,
так и для младшего брата отца функционирует термин од деда 22,
в некоторых диалектах мокшанского существовал васькоцяй, ко-
торый характеризовал младшего дядю по отцу.
В мордовской системе родственных отношений для братьев и
сестер говорящего, в зависимости от их возраста, употребляются
различные термины. То есть система родства их принципиально
делит на старших и младших..Для старшего брата у эрзи повсеме-
стно отмечается термин ле(я)ля, у мокши — патя (бате). Кроме
226
этого общеупотребляемого в различных диалектах мордвы-мокши
отмечен альняка, алька, аляка 23, алиньгя. В данном же каче-
стве иногда выступает термин альгя, который чаще всего объеди-
няет не только старшего брата, но и деверя, реже шурина. К ука-
занной группе с данными словами обращаются все младшие братья
и сестры. К старшим сестрам наиболее употребляема форма патя
(э.) ака (м.). Кроме того, среди мокши отмечены оцю ака (Чембар-
ский район Пензенской обл.) и акля (Ковылкинский район Мор-
довии).
При обращении к младшим братьям наряду с именной формой
функционируют ялакс (яла, яланя), дуга(й), седейб(п)елькс
(э.) и туган (дуган) пельне, пяльненя (м.). Для младших сестер
в обоих мордовских языках существует единый термин сазор, име-
ющий много параллелей и в других финно-угорских языках.
Мордовский фольклор до наших дней донес функционирующий в
былые времена единый термин для младшего брата и сестры — ду-
ган (дуга, туга, туганяй). Такую же нагрузку нес, по-видимому,
и термин ялакс, так как в некоторых мордовских селах Алатырско-
го района Чувашии, Городищенского и Сосновоборского районов
Пензенской области он встречается в значении как младший брат,
так и младшая сестра.
Для младших родственников (без различия пола) в роде матери
среди мордвы-мокши отмечен термин уймакш24.
Для поколения детей у эрзи и мокши существуют одинаковые
или очень близкие по звучанию слова: цера, цератяка, церыне
(э.) цера, сера, церокш (м.). Эта терминология относится к сыну.
Дочь называют тейтерь, тейтерька (э ), стирь, стирня, стирькай
(м.). В зависимости от возраста ребенок называется различными
терминами 25. До двух-трех лет он потиця эйкакш (э.), потяй идь
(м.). У заволжской мордвы для детей данного возраста отмечены
човаля (э.) и иняка (м.). От 3 до 7 лет ребенок называется эйде
(э.), тётьмак (м.). До 14—15 лет он эйкакш (э.), идьмор (м.) —
взрослый ребенок. В некоторый селах эрзи Заволжья 8—10-летнего
мальчика называют бай, церабай. Юношу повсеместно называют
од цера (э., м.). К девушке обращаются од тейтерь (э.), од стирь
(м.). Для единственного ребенка в семье в некоторых диалектах
мокшанского языка существовало слово аж(д)аня—дитятко. Для
последнего у эрзи Теньгушевского района Мордовии отмечен тер-
мин пекиварькс26. В отдельных эрзянских селах Нижегородской об-
ласти в значении сын зафиксирован пие, который относится к
словам общефинно-угорского происхождения.
Для внуков и правнуков в настоящее время своего родного
мордовского термина не отмечено. Употребляется русская термино-
логия, видоизмененная по законам мордовской лексики — нуцька
(э.), унок, уника (м.) Достаточно часто употребляется описатель-
ная терминология — при разговоре с третьим лицом и для пояснения.
227
Однако можно считать обоснованным тот факт, что вплоть до
конца XIX— начала XX века в значении «внук» выступал термин
буе (ср. пие — сын), который встречался в эрзянских селах Завол-
жья. Для правнуков и правнучек повсеместно употребляется рус-
ская терминология.
У мордвы-каратаев термины для дочери, сына, младшего брата,
ребенка — все тюркского происхождения. Понятия внук, внучка,
иногда также передаются русскими заимствованиями — онук,
унук, пучка, онучка, вынук и т. д. То есть они также изменены
по законам, по-видимому, мордовской лексики.
Вплоть до настоящего времени термины родства по браку (свой-
ственная терминология) в мордовских языках составляют достаточ-
но полно сохранившийся языковой пласт и довольно часто употреб-
ляемый представителями старшего и среднего поколения. Подси-
стема свойства (родичи жены и мужа) строилась в основном на
тех же структурных признаках, что и подсистема кровного родства.
Молодую девушку, выходившую замуж, эрзяне называют
одирьва, максонька, мокша — максом (максонь) стирь. Для же-
ниха употребляется русская терминология.
Для обозначения супругов у мордвы существуют как самостоя-
тельный, так и единые термины (аналогичные русскому супруги).
Наиболее распространенным для обозначения жены у эрзи являет-
ся слово ни, у мокши — рьвя. Довольно широко в обоих языках
употребляется слово ава (и как жена и как просто женщина) и
козика (хозяйка).
Термин для обозначения мужа у эрзи и мокши един — мирде.
Объединяющих и мужа и жену два — пола (э., м.) и васта (э.).
Термин ни в настоящее время выявляется лишь в соединении
с мужским собственным именем и служит для конкретизации при-
надлежности к имени собственному — Васянизе, Колянизе. В не-
которых эрзянских селах встречаются выражения типа закон ялга
(Чамзинский район Мордовии), гнезда ялга (Алатырский район
Чувашии), гнезданяй (Городищенский район Пензенской обл.), ха-
рактеризующие отношение к супругу или супруге. Повсеместно
при обращении к мужу и к жене у мордвы не была принята имен-
ная форма обращения. Это особенно характерно тогда, когда свекор
был одноименен мужу, пока не рождался первый ребенок и так
далее.
Словами-обращениями становились эй, сон, тон, монь (монесь)
и другие. Говоря о своем муже с детьми или младшими родствен-
никами мужа, женщина называла его тоньть тетят, но ни в коем
случае не по имени. Умалчивание имен мужа и жены в некоторых
населенных пунктах сохранялось вплоть до недавнего времени.
В большинстве случаев у финно-угорских народов терминология
для мужа и жены является как бы способом обозначения супруже-
ских отношений между мужем и женой (мужчиной и женщиной)
228
со стороны посторонних лиц, односельчан. Данная терминология не
распространяется больше ни на каких свойственников — они строго
индивидуальны.
Финские системы родства чаще всего не проводят строгой раз-
ницы между тестем и свекром, тещей и свекровью. У мордвы так-
же при прямом обращении муж и жена называют своих родителей
одинаково: авай, тядяй —мать, свекровь; те(я)тяй, аляй — отец,
свекор. При разговоре не с членами семьи и не с родственниками
мужа мордовка называет своего свекра атявто (э.), атя, атясь,
ятяфсь (м.), ававто (э.), авафт, авафсь (м.) — свекровь. То есть
эти термины почти тождественны с обозначением мать, отец или
производны от них.
В некоторых диалектах эрзянского языка встречается несколько
иная терминология — низаня (чаще всего при разговоре с третьим
лицом), нередко добавляется низаня-баба. Для тестя отмечен тер-
мин вата. Термин низаня составной: ни — жена, ань (инь,
энь) — мать, женщина, жена, т. е. мать жены27. Термину вата
объяснение пока не найдено.
К старшим родственникам мужа невестка обращалась, исполь-
зуя термин вежендь ати (атяй)—дядя мужа (ср. эрз. веженць
атявт) и вежендя авай (эрз. веженць ававт) — его жена. При не-
посредственном разговоре с ними употребляется терминология, ха-
рактерная и для своих родителей. Отличие составляет лишь детер-
минатив (пояснительное слово) — веженць — младший. К старшей
сестре свекра в некоторых селах эрзянка обращалась иненьць
ава28. В ряде мокшанских сел Мордовии и Пензенской области
дядю свекра, проживающего в том же доме (определенный тип
сложной, неразделенной семьи) невестка называет емла атяй.
У мордвы-каратев сноха называет свою свекровь аба (абай).
Отцов с обеих сторон называют тэтэ. Нередко тестя называли
батька 29 (заимствовано из русского языка).
Обозначения зятя и снохи не распространяются ни на какую
другую группу родственников — они строго индивидуальны. Зять по-
мордовски содамо или ов. Однако если среди эрзянского населе-
ния они функционировали оба, то среди мокши — только ов. Упот-
ребление данных терминов встречается чаще всего при разговоре с
третьим лицом. Для снохи в обоих мордовских языках бытует близ-
кая по звучанию терминология — рьвяня (м.), урьва (э.). У морд-
вы-каратаев понятие «жена старшего брата» передается .термином
вереж (вереш, верен). Но если у эрзи форма уряж употребляется
и при личном обращении, то мордва-каратаи к вереж напрямую об-
ращаются акай.
В отношении к снохам у мордвы следует подчеркнуть их разли-
чие по возрастной структуре. По приходу в дом мужа невеста
получала новое имя — Мазава, Парава, Вяжава и т. д. По поводу
переименования снох, появления и исчезновения имен подобного
229
типа исследователи высказывают во многом отличные друг от друга
точки зрения. По мнению М. Е. Евсевьева, переименование снох
связано с существовавшим у мордвы ранее обычаем похищения не-
вест и вызвано оно было стремлением скрыть «тайну похищения»30.
По мнению же Н. Ф. Мокшина, указанные термины вообще не явля-
ются личными именами, а представляют собой особые и, видимо,
восходящие к глубокой древности общемордовские термины свойства.
Именно поэтому так строга их регламентация, так четко соблюдает-
ся порядок их присвоения по старшинству. От этих наименований,
видимо, зависели права и обязанности снохи в большой семье'31.
Терминология, выражающая отношения вновь принятой снохи в
дом мужа к его братьям и сестрам достаточно разнообразна. У эрзи
к родным сестрам мужа она обращается терминами парыя (стар-
шая) и авне (младшая). При непосредственном прямом контакте
употреблялись слова патя и патькай. У мокши терминология дан-
ного ряда разнообразнее. Старшая золовка называется акля, млад-
шая — улмань. При разговоре с третьим лицом все золовки объеди-
няются под одним термином акля. Для старшей сестры мужа в
некоторых мокшанских селах встречаются аргозе акля и оцю
акля. Следующую по старшинству золовку называют еткста
стирь. К более младшим употреблялись термины стыржай,
стирь(и)дня, кастыржай, емластирь, кастардня, вежендя ака.
В словаре Паасонена приведен еще один термин этого же ряда —
мрга акля (золовка запечья)32.
При непосредственном обращении к данной группе родственни-
ков по браку чаще всего употребляется термин кровного родства
ака или же личное имя в сочетании с данным термином. Следова-
тельно, как у эрзи, так и у мокши при прямом обращении к этим
свойственникам употребляется кровнородственная терминология,
тем самым они приравниваются к рангу своих родных сестер.
Однако нередко к младшим сестрам мужа сноха (невестка) и при
взаимном обращении употребляет термин акля (часто в связи с
личным именем золовки).
В говоре мордвы-каратаев как старшую, так и младшую золовку
называют акыли (ср. мокш. акля). Форма прямого обращения —
акай. Самую младшую из младших сестер мужа невестка называет
аваниДср. эрз. авне). Термин эстернэч применяется по отноше-
нию к старшей из младших сестер мужа (ср. мокш. стирдня, сти-
ридня почти в том же значении). То есть в говоре каратайской
мордвы некоторые термины данного ряда находят параллели как в
эрзянском, так и в мокшанском языках.
Для братьев мужа (деверей) у эрзи функционировала следующая
терминология: какжаля (в различных его звуковых вариациях) —
старший брат мужа и альне (вишкальне) — младший брат мужа. В
некоторых селах Атяшевского и Ардатовского районов Мордовии
встречается парыедь, парыйде. Два несколько иных термина при-
230
водит в своей работе В. Н. Майков — шитце (старший деверь) и
парач (брат мужа без указания старшинства). Довольно близок к
шитце функционирующий в присурских говорах эрзянского языка
термин чича, чичи, шычаляй, чичеляй — муж старшей сестры
для младших ее братьев и сестер. Термин же парач сопоставим с
парыедь, парыйде. В ходе этнографических экспедиций был выяв-
лен достаточно отличный от вышеизложенных термин ке-
лянж(-дж), в частности в с. Каласево Ардатовского района Мор-
довии. Он функционировал в значении младшего брата мужа. К со-
жалению, информаторы не смогли очертить сферу его функциони-
рования и порядок обращения. Данный термин достаточно близок к
мокшанскому кел, который включает в себя значение и старшего
брата мужа.
Приведенная терминология чаще всего употреблялась при разго-
воре с третьим лицом. Непосредственно же к старшему брату
мужа невестка (сноха) обращается, используя термины леляй,
аляй, покш аляй (э), тем самым приравнивая его к рангу своего
родного старшего брата. К младшему деверю обращение альне,
вишкальне — термин в данном случае и вокативный, и референ-
тивный. Если в семье младших деверей несколько, то к данному
термину прибавлялись их имена. Иногда для их отличия прибавля-
лись детерминативы большой, маленький — покш альне — стар-
ший (из младших) деверь и вишка, веженць альне — самый млад-
ший деверь. В мокша-мордовском языке для старшего брата мужа
употребляется альгя, альгявозь, кел. Младшего называют кефта.
В некоторых мокшанских селах в значении младшего деверя высту-
пает мазня, тогда как близкий к нему мазодня в Торбеевском
районе Мордовии обозначает старшего брата мужа. В эрзянских
селах Татарстана встречается слово алькай в значении старшего
деверя. Кроме вышеуказанных для младших деверей известны вяж-
дедня, вяжне, кефтаней, емла ц(с)ера. По всей видимости, в
прямом обращении в Ульяновской области у мордвы в качестве
деверя встречается аля. Примерно в последние десятилетия терми-
ны аля, алькай все чаще употребляются с личными именами. В
настоящее время в определенных регионах всех деверей объединя-
ют под термином кефта.
Зависимость термина от возраста уже давно отмечена исследо-
вателями быта мордовского народа, причем отмечалась и роль раз-
личного рода детерминативов в этом явлении.
У мордвы-каратаев к старшему брату мужа обращение аля
(форма обращения — аляй). Нередко в обращении может употреб-
ляться и лэлэ. Старший из младших братьев мужа — мазнас, маз-
нач (ср. мокш. мазня в том же значении). К самому младшему
деверю применяется обращение кифтай. То есть в данной катего-
рии родственников встречаются чаще мокшанская терминология
Црзянское лэлэ исключение).
231
При рассмотрении терминов для родственников жены (говоря-
щий мужчина) прослеживается следующая особенность: отсутст-
вие такого множества терминов, как для родственников мужа. Во
время экспедиций нами не отмечено специальной терминологии
для старших и младших родственников жены (ее братьев), хотя в
прошлом некоторые исследователи быта мордвы указывали на их
существование.
Для данной категории родственников по браку в обоих мордов-
ских языках употребляются близкие по звучанию термины — баль-
зя (э.), база, бажай (м.). И. Н. Смирнов и Ф. И. Видеман для
младшего брата жены приводят эрзянский термин бачка33, кото-
рый, по всей видимости, вышел из употребления к концу XIX— на-
чалу XX века.
Кроме своего основного значения (бальзя — бажай — шурин),
как в Мордовии, так и в некоторых мокшанских и эрзянских селах
диаспоры, он бытует в значении муж сестры жены — чаще всего
младшей (Ковылкинский и Атяшевский районы Мордовии, Сурский
район Ульяновской области). У мордвы-каратаев он также функци-
онирует в значении «свояк». Исходя из выше изложенного можно
предположить, что некогда данный термин по своему значению был
шире и включал в себя не только отношения между двумя мужьями
сестер, но и между мужем (мужчиной) и братом жены. То есть
между свояками и между зятем и шурином. Для выражения свой-
ственных отношений между мужьями двух сестер В. Н. Майков
приводит термин пальдяй (по-видимому, это бальзя — пере-
ход б в п).
В среде проживания мокшанского населения кроме указанных
выше терминов для старшего брата жены, чаще всего при прямом
обращении, функционировали алькай (Ковылкинский и Зубово-По-
лянский районы Мордовии) и альгявяжь (мордва Ульяновской об-
ласти и Татарстана). В некоторых эрзянских селах и деревнях в
этом значении встречался термин аля (скорее всего при прямом
обращении). В настоящее время при непосредственном обращении
(прямом) к данной группе родственников со стороны жены в основ-
ном пользуются личными именами или русскими заимствованиями
типа шурин. Среди мордвы-каратаев старшего брата жены называ-
ют кайнага (тюркский термин), когда при прямом обращении
функционирует эрзянский лэлэ. Именная форма обращения наблю-
дается в отношении младшего брата жены.
Для сестер жены у эрзянского и мокшанского населения, в том
числе и в говоре мордвы-каратаев, употребляется термин балдуз в
различных его звуковых вариациях — балдаз, балц, палдас, палц.
Если у мокши и эрзи он не несет терминологического разделения
на старших и младших, то у каратайской мордвы* он относится
только к младшей сестре жены (при прямом обращении — именная
форма). При прямом обращении к старшей по возрасту сестре
232
жены в некоторых мордовских селах Пензенской области употреб-
ляются ака и акля.
Без указания на возраст родственницы данной категории родст-
ва И. И. Лепехиным отмечен термин энай34. В некоторых селах
эрзи Самарской (отчасти и Оренбургской) области функционировал
термин ризаня — патя (доел.: горькая, кислая сестра). В настоя-
щее время для многих родственниц по браку все чаще применяют-
ся или описательная терминология, или русские заимствования.
Именно среди родственниц по браку чаще всего в повседневной
жизни наблюдается исчезновение исконно мордовской термино-
логии.
Выше уже был отмечен термин для зятя — ов, содамо. Однако
для выражения родственной связи между младшими братьями, сес-
трами и зятем — мужем старшей сестры, довольно стабильно вплоть
до настоящего времени действует терминология эзна (м.) и шиче,
чича, чичаля, шичаля (у эрзи). Они употребляются вне зависи-
мости от пола говорящего, но обязательно с учетом его возраста
относительно своей родной сестры (т. е. только теми, кто младше
ее) и чаще всего при разговоре с третьим лицом.
Понятие жена старшего брата среди мордвы-эрзи передается
как уряж, ря(е)ж, в говоре мордвы-каратаев как вереж, вереч,
вереш. Кроме того, в ряде районов Заволжья в былые времена
встречался авка.
Среди мокшанского населения жену старшего брата называли
алярьвя, жену младшего — тугэрьвя (Зубово-Полянский район
Мордовии). Младшую невестку (сноху) старшие сестры мужа дово-
льно часто называли пе(я)льнерьвя. В присурском диалекте эр-
зянского языка бытовал близкий термин пенерьва, пендюрьва.
Выше уже обращалось внимание на мокшанский термин кел.
Однако мокшанский кел и эрзянский кияло (довольно близкие по
звучанию) более многозначны. Кроме вышеуказанного значения они
объединяют в себе еще две группы родственниц женского пола (по
браку) — встречается в значении золовка и в обращении снох друг
другу35. Ф. В. Плесовский, приведя к термину кел параллели из
других финно-угорских языков, пришел к выводу, что данным сло-
вом женщины одного рода называли женщин другого, с которыми
существовали упорядоченные брачные связи.
Для выражения отношений между родителями мужа и жены
повсеместно функционировали сват и сваха (русские заимствова-
ния). Однако наряду с ними в некоторых районах, в частности в
Лтяшевском и Ардатовском, употребляется кудава. Родственников
жениха, принявших участие в свадьбе и после нее, называют ку-
дат. Все родственники невесты бабушку жениха называют куда-
иа-бабай.
Среди мордовского населения вплоть до настоящего времени
действуют родственные связи между отдельными лицами, связан-
233
ними узами духовного родства. Для крестных родителей действует
особая терминология — кресной те(я)тя, кресной аля, кресной
(э.), батькай, бачка (м.) для крестного отца и креснава, кокай
(э.), мачка (м.) для крестной матери. У мордвы-каратаев понятие
«крестная мать» передается термином матка, крестного отца —
круснэттэ.
В настоящее время в силу ряда причин социально-демографи-
ческого характера происходит утеря многих исконно мордовских
терминов родства и свойства. Как известно, сущность систем род-
ства прежде всего заключается в том, что они выделяют из мно-
жества родственных связей наиболее важные и значимые для
жизни и функционирования семейно-родственных отношений. С
исчезновением большой (а впоследствии и неразделенной) семьи
постепенно уходила (и продолжает исчезать) многочисленная дроб-
ная терминология для деверей, золовок, снох и т. д. Господство
малой семьи, ее малодетность, миграционные процессы — особенно
молодежи и молодых семей,— иноокружение — все больше сужают
круг родственников и свойственников, с которыми сохраняются
связи в повседневной жизни мордовского народа. > Кроме этого,
уходят главные хранители данного словарного пласта — представи-
тели старшего поколения. Именно они являются главными носите-
лями знаний о сфере функционирования этой терминологии, о пра-
вильности их употребления в конкретных жизненных ситуациях.
Таким образом, в настоящее время реальное существование и
повседневное употребление терминов родства и свойства под вли-
янием этих и возможно других причин выходит из повседневного
обихода и они перестают быть не только факторами регулирования
внутрисемейных отношений, но и полностью исчезают из лексики
как разговорного, так и литературного мокшанского и эрзянского
языка.
о
о
о
н
Г Л А В А XL СЕМЕЙНЫЕ ОБРЯДЫ
§ 1. Свадьба
еотъемлемой частью семейно-бытовой культу-
ры этноса являются обряды, совершаемые по
случаю того или иного важного события в
жизни семьи. Они представляют собой истори-
чески сложившиеся или специально учрежденные стереотипные
формы массового поведения в виде повторения стандартизирован-
ных действий.
Одним из важнейших событий в жизни любого человека, его
близкого окружения является создание своей семьи. Поэтому это
знаменательное событие у всех народов издавна сопровождалось
разнообразными обрядами. Свадебные обряды у мордвы, как у мок-
ши, так и у эрзи, в основе были одинаковые, хотя литературные и
полевые материалы дают немало примеров и специфичности ряда
обрядовых компонентов, их локальных вариантов. «Каждая населен-
ная мордвою местность, а иногда и отдельная деревня,— отмечал
М. Е. Евсевьев,— имеет свои особенности как в обрядах, так и в
причитаниях невесты. Особенности эти взаимно дополняют друг
друга и дают, таким образом, возможность к восстановлению пол-
ной картины мордовской свадьбы» <
В XIX— начале XX века обычным было заключение брака по
воле родителей. Выбор жениха или невесты определялся в первую
очередь экономическими соображениями. Власть старших в семье
была настолько сильна, что редко кто из молодых людей осмеливал-
ся отстаивать свои личные интересы. Но имела место и своеобраз-
ная форма заключения брака, так называемая «самоходка» или
«самокрутка», когда «девка убегала от отца и матери, выходила
замуж... и передавала своему мужу тайно от семейных все свое
имущество»2.
Иногда «самоходка» производилась и с согласия родителей, для
избежания расходов на свадьбу — «...самоходка, как женихову, так
и невестину отцу становится по меньшей мере в пять раз дешевле
против свадьбы, справляемой по всей форме»3. В таких случаях
235
«предварительно договорившись с невестой, которой дают рублей
20—30, родные жениха увозят ее из родительского дома в церковь,
и здесь предупрежденный заранее священник совершает бракосоче-
тание. Родные невесты, понятное дело, примиряются с таким фак-
том, а после небольшого вознаграждения примиряются и с новою
своею роднею» 4.
В мордовских деревнях были случаи и насильственного похище-
ния девушек, которые в некоторых местах встречались вплоть до
начала XX века. «Кража эта производилась или из хоровода, или во
время шествия за водою, или рано утром во время гонитьбы скота
на водопой» 5. Девушку доставляли к кому-нибудь из родственников
или знакомых жениха, запирали в амбар или клеть и уговаривали
дать согласие на замужество. В большинстве же случаев похити-
тель старался как можно быстрее овладеть похищенной, при этом
прибегал к насилию. После этого девушка, как правило, не возвра-
щалась в дом родителей.
Но обычно, как бы ни были бедны родители молодых, они ста-
рались устраивать для своих детей свадьбу. Мордовская традицион-
ная свадьба условно может быть разделена на несколько этапов,
каждый из которых имел строго очерченную композиционную за-
вершенность, нередко сопровождаемую древнейшими формами сим-
волико-магических мотивов.
Начинался свадебный цикл со сватовства (ладяма, м., ладямо,
э.). Интересно описание сватовства по .материалам первой полови-
ны XIX века. Перед тем как отправиться сватать невесту, отец
жениха приносил жертвы богам — покровителям дома, двора и
умершим предкам. Затем отрезал от хлеба горбушку, вынимал из
нее мякиш и заполнял медом. Ночью верхом на лошади он ехал к
дому невесты и клал горбушку на воротный столб. Потом стучал
кнутом в окно, говорил хозяину, что приехал сватать его дочь и
быстро уезжал. Отец девушки со своими сыновьями или братьями
устраивал за ним погоню. Если им удавалось догнать отца жениха,
то ему возвращали хлеб с медом, а самого избивали. В противном
случае отец девушки, подъехав к его дому, тоже стучал кнутом в
окно и говорил, что согласен выдать дочь за сына хозяина. Отка-
зываться от такого сватовства мордва не решалась, опасаясь гнева
богов. Однако если дочь сватали в бедный дом, то отец невесты
действительно стремился догнать свата, а если — в богатый, то
создавал только видимость погони.
К концу XIX века этот обряд заметно трансформировался. Вы-
брав сыну невесту, родители приглашали к себе родственников и
объявляли им об этом. После тщательного обсуждения всех обсто-
ятельств выбора и по одобрении его всеми родственниками молили
богов оказать поддержку в задуманном деле. Затем к родителям
невесты для предварительных переговоров посылается кто-то из
родственников жениха, обычно это были его крестные или тетка и
236
дядя. В доме девушки посланный обязательно садился под матицу,
так как считалось, что она «спутывает», «связывает», поэтому
пришедших нельзя выгнать. Разговор начинался с посторонних
предметов, а затем незаметно переводился в нужное русло. Роди-
тели невесты, как бы ни были рады этому сватовству, в первое
посещение отказывали сватьям. Некоторые делали это в силу обы-
чая, но многие' затягивали сватовство, чтобы о нем узнало как
можно больше людей и, таким образом, дать возможность посва-
таться и другим женихам. Эти предварительные переговоры о сва-
товстве на территории современной Мордовии назывались инголе
якама (м.), икеле якамо (э.) (букв, предварительное хождение), у
мордвы Самарской области — басямо (договор), в Северном районе
Оренбургской области — валонь путомо (букв, дать слово), в Тоц-
ком районе Оренбуржья — условитця.
Второй этап сватовства собственно само сватовство — ладяма
(м.), ладямо (э.). Во время него договаривались о расходах на
свадьбу, о количестве приданого и т. д. Но и после этого еще
можно было расторгнуть договор, как со стороны жениха, так и со
стороны невесты, уплатив расходы на сватовство. Окончательно
просватанными считались молодые люди лишь после третьего эта-
па сватовства — чиямо. После него девушка переставала ходить на
посиделки и начинала готовить подарки на свадьбу.
Даров требовалось много. Чтобы сыграть посредственную мор-
довскую свадьбу, необходимо было от 10 до 20 вышитых женских
рубах, приблизительно столько же мужских, значительное количе-
ство вышитых головных уборов, полотенец, платочков и т. п. Они
готовились постепенно в течение нескольких лет, но все-таки пе-
ред свадьбой у просватанной девушки было еще очень много рабо-
ты. Поэтому к невесте приходили на помощь подруги, которые за
2—4 недели помогали ей закончить приготовление подарков род-
ственникам будущего супруга. За это мать невесты обязана была
кормить их.
В ряде мест после обряда чиямо существовал обычай ходить к
жениху — знакомиться с местом его жительства (кудонь вано-
ма — м., кудонь ваномо — э., дом глядеть, печурки смотреть). У
мордвы «он не имел значения серьезного ознакомления с хозяй-
ством, а носил шуточный, веселый характер» 6 и обычно сводился
к гулянию родственников невесты в доме жениха.
Последним этапом сватовства является назначение дня свадьбы
(шинь путома, м., чинь путомо, э.). Родители жениха с двумя-
тремя родственниками отправлялись к новому свату назначить день
свадьбы, т. е. день приезда свадебного поезда за невестой.
Накануне свадьбы родственницы невесты кормили ее кашей.
Они собирались в доме девушки, неся с горшком каши несколько
сдобных лепешек, а от своих мужей — по паре лаптей. Их клали
затем в сундук — парь невесты вместе с ее приданым. Каждой
237
женщине, принесшей кашу, невеста в причитаниях выражала свою
благодарность и жаловалась на судьбу. Поэтому этот обряд у са-
марской мордвы так и называется кашань урнеме — причитания
над кашей. У мордвы, проживающей в Мордовии, он носит назва-
ние ям ярхцама (м.), кашань ярсамо (э.) — съедание каши, или
ям кандома (м.), кашань кандомо (э.) — приход с кашей.
Широко распространенным предсвадебным обрядом было мытье
невесты в бане стирень баня (м.), тейтерень баня (э.). Перед
баней одна из подруг расплетала косу невесте и отдавала ее мате-
ри накосник, а волосы перевязывала лентой. Затем невеста в при-
читаниях давала наказы своим родным: отцу — купить на базаре
доски для гроба, матери — испечь поминальные блины и т. п., т. е.
свое замужество она приравнивала к смерти. Об этом говорит и
тот факт, что, возвратясь из бани, девушка садилась на то место,
где обычно клали покойников, а в причитаниях выражала желание
«умереть». Исследователи по-разному объясняют смысл этого обря-
да. Е. Г. Кагаров считал, что «девичья баня» ничто иное, как пере-
житок древнего ритуала бракосочетания невесты с духом бани,
которому она приносила в жертву свою девственность с целью
обеспечить себе плодовитость 7. Эта точка зрения была поддержана
Ф. В. Плесовским, считавшим, что купание в бане являлось в про-
шлом центральным моментом посвятительного обряда 8.
И вот наступал день самой свадьбы. Утром в доме жениха род-
ственницы пекли свадебные пироги, их насчитывалось от 5 до 9.
Каждый из пирогов имел свое название и назначение. Самый боль-
шой и важный из пирогов лукш (м.), лувонь кши (э.) преподно-
сился отцу невесты взамен дочери. В зависимости от того, каким
получался лукш, судили о достоинствах молодой: «если пирог во
время печения поднимался, это означало, что невеста народит
много сыновей, если же пирог расползался, то невеста будет бес-
плодной и злой» 9. Второй по важности пирог — сувамань пяряка
(м.), сова^мо пряка, совамо кедьге (э.) — входной пирог. Он облег-
чал поезжанам вход в дом невесты и ее родственников, где она
скрывалась от сватов. Пирог ава лофца (м.), ава ловцо (э.) — ма-
теринское молоко, предназначался матери невесты за воспитание
дочери. Его вручали либо мать жениха, либо сваха вместе с плат-
ком или онучами для лаптей. При этом мать невесты благодарили
за то, что она вырастила такую хорошую дочь:
Ох свахинька душа!
Сваха боярыня!
Вот тебе за воспитание дочери,
За твое белое молочко,
За твое маслице 10.
В деревне Емантаево бывшего Бугульминского уезда Самарской
губернии (ныне Абдулинского района Оренбургской области) пирог
238
ава ловцо должен был быть обязательно с начинкой из творога с
изюмом. Если начинка была мясной, это означало, что невеста не
понравилась свекрови и последняя желает, чтобы у молодой не
было молока и.
Иногда дарили пирог и крестной матери невесты. Его делали с
разной начинкой, а сверху украшали узором. В некоторых местах
готовили и алянь лофца (м.), атянь ловцо (э.) — молоко старика,
отца. В него вместо начинки клали три косточки. Для подруг не-
весты пекли девичий пирог — стирень пяряка (м.), тейтерень
пряка (э.). Его сваха приносила в ащема куд (м.), аштема кудо
(э.) дом крестного отца, дяди невесты или ее замужней сестры, где
она вместе с подругами скрывалась от поезжан.
Во многих местах пекли «курник». Вместо начинки внутрь кла-
ли овес, поэтому на еду он не годился. Зато его очень красиво
украшали бумажными цветами, лентами. Курник носили во время
свадьбы за молодыми повсюду: в церковь, по домам родственников,
за водой. Его несли только молодые женщины, которые с ним и
плясали, передавая его друг другу. Во время выхода молодой за
водой у речки с курника срывали цветы и бросали их в воду, а сам
пирог несли обратно домой.
Родственницы невесты в свою очередь пекли пирог, предназна-
ченный будущему зятю. Он так и назывался овонь пяряка (м.),
содамонь пряка (э.) — пирог зятя. В дом жениха его привозили в
первый день свадьбы, когда молодые возвращались из церкви.
У мокши Волжского района Самарской области матери молодых
пекли специальный хлеб родонь копша — родовой хлеб, который
символизировал роды жениха и невесты. При пляске во время сва-
дебного застолья каждая сторона поднимала вверх свой хлеб, при
этом восхваляя свой род. В конце веселья обменивались хлебом,
приговаривая: «Теперь два рода соединились вместе, они будут
дружить и помогать друг другу» 12.
Утром свадебного дня жених мылся в бане, надевал новую
одежду. Для предохранения от нечистой силы в его одежду на
грудь и спину втыкали иголки, после чего он вместе с родственни-
цами отправлялся за свахой, которая играла главную роль в свадеб-
ном поезде. Обычно свахой кудавой бывает крестная мать жени-
ха. Ею не может быть девушка, беременная женщина и вдова. Во
многих местах сваху заменяет родная мать юноши. М. Е. Евсевьев
считал, что сваха была введена в свадебный поезд под влиянием
русских. «В тех местах, где свадьба сохранила больше старинных
обычаев, свахи и вообще женщины в свадебном поезде не бывает» 13.
Вторым лицом по почету и важности в поезде являлся уредев.
Его обязанность охранять жениха и весь поезд от порчи и распоря-
жаться столом. Уредева молодушка стыдилась и боялась больше,
чем даже свекра: она до конца жизни не могла произнести вслух
его имени, как и имени свекра. Если при крещении ее сын был
239
назван именем кого-то из них, то женщина меняла имя сына на
другое. При уредеве она не могла садиться. Ввод молодой в дом
уредева после свадьбы обставлялся особыми церемониями: при вхо-
де в ворота или калитку она по обе стороны их клала по кольцу,
при входе в дом делала то же самое. На стол молодая клала брас-
лет или деньги, переднюю лавку покрывала белым холстом во всю
длину. В первую Пасху после свадьбы женщина дарила уредеву
рубашку, во вторую — штаны, в третью — портянки 14. Уредевом мог
быть всякий взрослый мужчина — женатый, холостой или вдовый.
За уредевом следует покш куда — старший поезжанин. Его
обязанность — распоряжаться хозяйской казной. В доме невесты он
вел расходы за жениха. В ряде мест, где уредева на. свадьбе не
бывает, покш куда выполняет его функции. Это отмечено в группе
селений Атяшевского и Дубенского районов Мордовии 15, в некото-
рых селах Клявлинского и Шенталинского районов Самарской об-
ласти, а также в Бузулукском районе Оренбуржья 16.
В отдельных мордовских селениях Заволжья среди поезжан
выбирали в помощь уредеву ярцку. Им обычно был старший брат
или дядя жениха, обязательно моложе уредева. Его функции сход-
ны с функциями поддружья в русской свадьбе 17.
Остальные поезжане — кудат все равны между собой. Особен-
ных обязанностей на них не возлагалось, они должны были помо-
гать руководителям свадебного поезда. Общее число поезжан коле-
балось от 5 до 17 человек, но их могло быть и больше.
Жених на свадьбе активной роли не играл: в доме невесты он
сидел за столом в шапке, не ел, не пил и ничего не говорил. Делал
только то, что заставляли его сваха и уредев. А во многих местах
жених даже не ездил за невестой. Первая встреча и знакомство
молодых (не считая встречи в церкви при венчании) происходила у
постели, которая зимою и летом, за неимением отдельных комнат,
готовилась обычно в конюшне или амбаре. Туда жених приходил
заранее, а затем туда же приводили невесту, которую со словами
«Волк, вот тебе овца!» вталкивали к мужу. Об этом обычае писали
М. Е. Евсевьев 18, Милькович 19, А. А. Шахматов 20.
Когда свадебный кортеж подъезжал к дому невесты, ее подруги
и родственники запирали ворота и двери, требуя от приехавших
выкупа. При этом они в шутливой форме высмеивали их «бед-
ность» или «жадность»:
Едут, едут поезжане,
Эти милые поезжане,
В козлиных малахаях,
В громыхающих шубах,
В ветхих валенкахЧ
Войдя в дом, поезжане ставили на стол пироги и другую еду,
затем после моления начиналось угощение. А невеста в это время
240
со своими подругами находилась в соседнем доме, откуда вскоре
сваха, дав определенный выкуп, приводила и усаживала ее в перед-
ний угол к жениху. Во время пиршества один из распорядителей
свадебного поезда (уредев, покш куда, ярцка) вскрывал «курник» —
срезали верхнюю корку с пирога. Раньше ее отвозили обратно в
дом родителей жениха, что означало возвращение спорины хлеба,
«которую мордва весьма ценит и всячески оберегает, чтобы она не
перешла другим» 22. Подруги невесты старались выхватить у поез-
жанина нож. Если им это удавалось, то его выкупали у девушек за
деньги. В противном случае подруги невесты одаривали поезжани-
на платком или кольцами.
После окончания пиршества родственницы невесты одаривали
поезжан. Свахе обычно дарили полотенце с вышитыми концами,
уредеву и покш куда — холст, остальным — холщовые платочки с
и w и OQ
красной каймой .
После благословения невесты родителями, урьвалят (провожа-
тые невесты — ее родные или. двоюродные братья) выносили ее во
двор. При этом она пыталась сопротивляться, в своих причитаниях
высказывала нежелание покидать родительский дом. Урьвалят все
время находились возле невесты. В традиционной свадьбе они иг-
рали роль ее заступников и укрывателей от поезжан, но, подкуп-
ленные родней жениха, продавали свою сестру. В обязанности
урьвалят в некоторых мордовских селах Саранского и Симбирского
уездов, а также Самарской губернии входило устройство особой
кибитки, в которой невесту привозили в дом жениха. Она покры-
валась сверху белым холстом, внутри стелилась кошма или перина.
В Саранском и Симбирском уездах такая кибитка называлась он
ава, а в Самарской губернии — улема кудо 24.
В доме жениха молодых встречали хлебом-солью. Невесту
осыпали хмелем, желая ей быть радостной и многодетной. Затем
участники свадьбы входили в дом, где начиналось пиршество. Этот
день заканчивался обрядом укладывания молодых.
На второй день группа ряженых со стороны невесты шла с
шуточными прибаутками в дом жениха, где продолжалась свадьба.
Затем все вместе с молодыми и их родственниками возвращались
в дом родителей невесты.
На третий день свадьбы для молодых устраивали угощение их
родственники. Этот обычай назывался од рьвяня якафтома (м.),
одирьвань якавтомо (э.) (букв, хождение молодой).
В тот же день молодую «вели показывать воду» (ведь ланга
лихтема, м., ведь ланга ливтема, э.). Раньше этот обычай озна-
чал представление нового члена семьи богине воды Ведь-аве. Мо-
лодую выводили обязательно к речке или ручью, где она делала
богине приношение, обычно кольцо 25.
Через неделю после свадьбы молодая вместе со свекровью ходи-
ли к родителям первой за прялкой штерень-пакарень кис. С со-
241
бой брали лепешки, пиво, вино, которыми угощали родственников
молодой женщины.
Спустя две-три недели после свадьбы за молодушкой приезжали
урьваля и увозили ее гостить к отцу, где она жила около месяца.
Этот обычай назывался меки потама (м.), мекев потамо (э.) —
возвращение, отступление. Обычно отъезд молодой приурочивался
к какому-то религиозному празднику. Например, в ряде сел Шента-
линского района Самарской области потамо брали на Покров26. В
назначенный срок за женой приезжали муж и свекор со свекровью.
В тех местах, где жених во время свадьбы не показывался на люди,
это был его первый визит к тестю. Он назывался содамокс сова-
мо — вхождение в зятья. В этот раз тесть впервые по-настоящему
знакомился с мужем своей дочери и признавал его за зятя, знако-
мил со своей родней. После этого зять мог приезжать к тестю и
его родственникам во всякое время. Без этого официального зна-
комства молодой муж не имел права входить ни в дом родителей
своей жены, ни в дома ее родственников.
Провожать молодушку собирались ее родные и подруги. В этот
раз она уже окончательно прощалась с ними. На следующий день
зять обычно приезжал к тестю за скотом, которого последний обе-
щал в приданое своей дочери.
После выполнения обряда мекев потамо молодая получала пра-
во на посещение родителей и родных в любое время, до этого же,
хотя бы последние жили в нескольких шагах, она не могла видеть-
ся с ними и входить к ним в дом.
В свадебной обрядности мордвы прослеживаются многочислен-
ные наслоения от разных этапов общественного развития. В
частности, пережитки родового строя нашли отражение в актив-
ном участии родственников молодых в поисках той или иной кан-
дидатуры для будущей супружеской пары, подготовке и проведении
свадьбы.
Отражением тесных семейно-родственных отношений является
и целый ряд обычаев: угощение невесты кашей ее родственницами,
одаривание невестой родственников жениха, выкуп постели, пре-
бывание у родственников по материнской линии во время подго-
товки девушками приданого и т. п.
Пережиточной формой социальных институтов является «враж-
дебное» отношение родственников девушки к сватам и поезжанам
в момент приезда за невестой, взаимные шуточные охаива-
ния, обычаи, связанные с избеганием, временное возвращение не-
весты в дом своих родителей через 2—4 недели после свадь-
бы и др.
Заметный след в свадебных обрядах мордвы оставили также
языческие представления народа. В многочисленных причитаниях,
сопровождавших весь цикл этого действия, его главные действую-
щие лица обращались к покровителям дома^ двора, бани, умершим
242
предкам. Кроме того, совершали ряд магических действий: одни —
для того чтобы невеста имела много детей (осыпание ее хмелем,
сажание на ее колени ребенка и т. п.), другие — для предохранения
молодых от «нечистой» силы (покрывание головы невесты, трое-
кратный обход уредевом свадебного поезда и др.).
Необходимо также отметить, что многовековое проживание
мордвы и других народов Волго-Уральского региона в сходных при-
родно-климатических и исторических условиях, тесные экономиче-
ские и культурные контакты между собой привели к идентифика-
ции целого ряда черт в их производственной и культурно-бытовой
жизнедеятельности, в том числе в свадебных обрядах. Порой даже
трудно установить, заимствованы ли те или иные обряды одним
народом у другого или они возникли самостоятельно в разных эт-
нических средах примерно на одинаковых стадиях развития.
Например, многие элементы идентичных обрядов, связанных со
сватовством невесты, порождены экономическими факторами, так
как в крестьянской среде на брак смотрели не только как на воз-
можность продолжения рода, но и как на хозяйственную сделку,
необходимость получения для семьи дополнительной рабочей силы.
Наибольшее число идентичных сюжетов зафиксировано в свадьбах
мордовского и русского крестьянства, что является результатом
тесных и длительных контактов этих двух народов. Сходство про-
слеживается в мотивах и процессе сватовства, обычае после сгово-
ра между родственниками молодых знакомиться с хозяйством же-
ниха, магических действиях, направленных на охрану молодых от
«сглаза» или обеспечение их детьми, в ритуалах при изготовлении
свадебных пирогов, одаривания невестой родителей и родственни-
ков жениха и др. Повсеместно у мордвы и русских был распростра-
нен обычай «рядиться» на второй день свадьбы и «искать ярку и
барана».
В свадебной обрядности мордвы немало сходного с обрядами и
других народов Урало-Поволжья: марийцев, чувашей, удмуртов. Это
прежде всего широкое участие в свадьбе родственников, соседей
жениха и невесты, обычай платы за невесту, возвращение молодой
после 2—4 недель совместной жизни с супругом в дом своих роди-
телей. Общим для этих народов был обряд хождения молодой за
водой, обряд имянаречения и др.
Несмотря на различие вероисповедания, известная общность
прослеживалась в обрядах мордвы и живших по соседству татар-
мишарей. Идентичны приемы сватовства, определения размера
выкупа, обряда прощания невесты с девичеством, родителями и
родными, процесс подготовки и проведения ритуала мытья невесты
в бане, обычаи избегания и др.
Форма и содержание свадебной обрядности мордвы не остава-
лись неизменными. В связи с проникновением в мордовскую дерев-
ню капиталистических отношений, распадом больших семей, отход-
243
ничеством, знакомством с иноэтнической культурой она подверга-
лась постепенной трансформации. Одни элементы исчезали, вто-
рые утрачивали первоначальный смысл и исполнялись лишь по
традиции, третьи — переосмысливались и приобретали развлекатель-
ный, игровой характер.
В современной обрядности мордвы наблюдаются три направле-
ния ее развития: 1) резко критическое осмысление большинства
традиционных обрядов и призыв к их несоблюдению; 2) тенденция
к сохранению свадебной обрядности, но в трансформированном
виде; 3) стремление к соблюдению полного традиционного обряда.
Каждое из этих направлений воплощается в своем типе современ-
ной свадьбы мордвы. В частности, наиболее радикальным выраже-
нием первого направления являлась так называемая комсомольская
свадьба, во многом напоминающая «красную» свадьбу 1920—30-х гг.
Сценарий ее проведения, как правило, был лишен национального
колорита (если не считать музыкально-песенного сопровождения) и
разыгрывался по известным общесоветским канонам: 1) торже-
ственная регистрация брака до или во время свадьбы с отказом от
обрядово-магических форм освящения брака; 2) отказ новобрачных
от обычаев взаимоизбегания; 3) одаривание не только родственни-
ков и других участников свадебного торжества, но и самих моло-
доженов; 4) рецепция всех элементов обычной городской свадьбы —
банкета (обручальные кольца, тосты и т. п.) с утратой почти всех
традиционных черт, воспринимаемых как национальные особеннос-
ти данного семейного ритуала.
Этот тип свадьбы, несмотря на его усиленное введение, особен-
но в 1950—70-е гг., в быт народов нашей страны, включая мордву,
все же не получил массового распространения и носил сугубо
спорадический характер. Объясняется это, по-видимому, двумя
причинами: во-первых, празднование свадьбы по образцу стандарт-
ного банкета, как правило, не удовлетворяет потребности людей в
ярком -праздничном обряде, в его привычных театрализованных
формах со спецификой этнорегионального колорита; во-вторых, в
новой свадьбе ее центральное празднество, бывшее ранее прежде
всего семейно-родственно-общественным событием, ныне стало
общественно-семейным, в котором роль родственников второсте-
пенна. Видимо, этим можно объяснить широко распространенную
практику в мордовской деревне проведения «двойных» или повтор-
ных свадеб, когда после новой, так называемой банкетной свадьбы
в сельском Доме культуры или в городе следует народная свадьба
в доме родителей с участием родственников и соблюдением многих
традиционных обрядов.
Второе направление выражено в переосмыслении, трансформа-
ции мордовской свадьбы. Общий сценарий остается традиционным,
но многие его элементы и этапы приобрели новое содержание и
чаще всего имеют и новые функции. Этот обрядовый комплекс
244
характеризуется определенными местными особенностями и варь-
ируется в зависимости от степени использования в нем традицион-
ных элементов.
В современной мордовской свадьбе уже не соблюдаются такие
обряды, как причитание невесты, возвращение молодой в дом роди-
телей после свадьбы, так называемое «охаивание» невесты род-
ственницами жениха до свадебного торжества, обряд надевания
невесте головного убора замужней женщины, наречения ее «невест-
кой» (лемдема), обычай, запрещающий молодой жене сразу после
свадьбы садиться вместе со всеми за обеденный стол. Одновремен-
но упрощается свадебный ритуал, теряет прежнюю жесткость его
регламентация, переосмысливаются многие сохранившиеся обряды,
оттеняя их шуточную, развлекательную окраску («знакомство» род-
ственников невесты с хозяйством жениха, первый выход невесты
за водой, отплясывание свадебного пирога и т. д.). В силу того, что
молодые предварительно сами договорились о женитьбе, сватовство
как обязательный обряд свадебного ритуала приобретает лишь сим-
волический характер. Жених и его наиболее близкие родственники
приходят в дом невесты, чтобы обсудить срок свадьбы, размеры
расходов с обеих сторон, хотя некоторые элементы традиционного
сватовства при этом сохраняются. Например, сваты, как и прежде,
садятся под матицу, ведут разговор в аллегорической форме.
Надо отметить, что в современной мордовской свадьбе появля-
ются и новые обрядовые элементы. Например, в селах Старая
Шентала и Багана Шенталинского района Самарской области под-
руги невесты накануне свадьбы украшают лентами и бумажными
цветами молодое деревце ели или сосны. Оно называется «красот-
кой». Его носят за невестой во время свадьбы повсюду: в баню, в
дом жениха, по домам родственников, когда молодую ведут «пока-
зывать» воду. У водного источника (ручей, речка или колодец) «кра-
сотку» ломают и всем присутствующим раздают с нее цветы и
ленты27. Этот обычай возник, вероятно, в 1950-е гг., так как
М. Е. Евсевьев, который посещал эти села Самарской губернии в
1914—1915 гг., его не зафиксировал. Не описывает его в середине
30-х гг. нашего века и И. С. Сибиряк (Поздяев)28.
Сравнительно недавно возник и обычай, существующий в селах
Верхние и Нижние Кузлы Пономаревского района Оренбургской
области. Там все женщины — участницы свадебного поезда обяза-
тельно повязывают на голову большие разноцветные банты, всех их
называют свахами 29.
В мордовских селениях сохраняется и полная традиционная
свадьба, хотя многие из ее обрядовых компонентов несут в себе в
отличие от свадьбы 1920—50-х гг., а тем более дореволюционной,
модернизированную нагрузку.
Классифицируя типы бытующих в среде сельской мордвы сва-
деб, интересно выяснить уровень их знания, реального существова-
245
1. Тип проективной мордовской (А), русской (Б), татарской (В) свадеб сельских
респондентов Мордовии на 1986 год (в %).
1—без обрядов, 2—современный гражданский обряд (торжественное бракосочетание, комсо-
мольская свадьба), 3— современный гражданский обряд с элементами традиционной свадьбы,
4— развернутый традиционный безрелигиозный обряд, 5— развернутый традиционный обряд с
религиозным оформлением брака, 6— религиозный обряд с элементами традиционной свадьбы
или без них.
ния и проективного отношения к ним в различных слоях населе-
ния. Судя по результатам статистико-этнографических данных ан-
кетных опросов 1985—86 -гг. наиболее полное представление о на-
родной свадьбе наблюдается у мордвы сельской местности. Свыше
2/3 (66%) сельчан имеют ясное представление или очень хорошо
знают ее, 26 процентов знают слабо и лишь 8 процентов совсем не
знают. Соответственно среди русских: 54, 37, 9 процентов, а татар:
33, 56, 11 процентов 30.
Однако уровень знания обряда далеко не всегда адекватен его
реальному бытованию. Одно дело знать обряд, иметь о нем пред-
ставление, быть информированным о нем, другое — исполнить его
требования, пожелать или хотя бы согласиться его соблюсти. В
среде сельской мордвы количественные показатели свадебного об-
ряда ниже уровня их знания, хотя разница не столь значительна:
58,5 процента информаторов отметили свою свадьбу развернутым
традиционным обрядом (с венчанием или без него), 5,5 процента —
по современному гражданскому обряду (комсомольско-молодежная
свадьба), без каких-либо обрядов —8,5 процента, 22 процента — по
современному гражданскому обряду с элементами традиционной
свадьбы. У городской мордвы, напротив, сравнительно высок уро-
246
вень распространенности современного гражданского свадебного
обряда в чистом виде (27,7%) и с элементами национальной свадь-
бы (14,7%), полный традиционный обряд без венчания составляет
15,2 процента, а венчание без обрядов—25,8 процента. В среде
творческой интеллигенции, хотя она весьма хорошо знает свадеб-
ные обряды (62,4%), соблюдение их отмечается значительно реже,
70,1 процента опрошенных отметили свое бракосочетание без обря-
дов или по современному гражданскому обряду, 27 процентов — по
современным обрядовым образцам с элементами национальной
свадьбы и лишь 2,9 процента — по развернутому традиционному
обряду без венчания31.
С целью выяснения отношения сельчан к тому или иному типу
свадьбы во время обследования информаторов спрашивали не толь-
ко о том, какая свадьба у них была, но и какую свадьбу они сыг-
рали бы, «если бы можно было начать жизнь сначала» (см. рис. 1).
Анализ этих данных показывает, что для сельского населения
ведущей тенденцией является сужение сферы функционирования
традиционной свадьбы, хотя симпатии к ее символике еще велики:
18,2 процента опрошенных сельчан мордовской национальности
хотели бы свою свадьбу отметить путем развернутого традиционно-
го обряда с религиозным оформлением; соответственно среди рус-
ских —7, татар —20 процентов. Об устойчивости сохранения интере-
са к фольклорному слою свадьбы говорит тот факт, что у всех
респондентов, как в реальной жизни, так и в проективных ориен-
тациях наименьшей популярностью пользуются свадебные торже-
ства без традиционного обрядового сопровождения: у мордвы —3,4,
у русских —5, у татар —8 процентов.
На бытование свадебного обряда заметно влияет этнический
аспект брака. Полный традиционный свадебный обряд (с венчанием
и без него) преобладает в однородных в этническом отношении
браках: внутриэрзянских (65,6%), внутримокшанских (57,7%).
Очень мало в этих группах свадеб по современному гражданскому
обряду (соответственно 1,7 и 3,5%) и свадеб без обряда (0,7 и
7,4%). Здесь почти одинаковое число свадеб по современному
гражданскому обряду с элементами традиционной свадьбы (14,0 и
13,6%).
В группе эрзянско-русских браков преобладают свадьбы без обря-
дов (45% от всех свадеб). Браков, заключенных по современному
гражданскому обряду, в этой группе нет. Зато довольно значитель-
ное число свадеб здесь проведено с соблюдением полного традици-
онного свадебного обряда (27%) или его элементов (18%).
В группе мокшанско-русских браков преобладают свадьбы, про-
веденные по современному гражданскому обряду (25%) и без обря-
дов (25%); свадеб по полному традиционному обряду очень мало
(3,6%), зато по современным гражданским обрядам с элементами
народной свадьбы —28,3 процента32.
247
Таким образом, синкретизм обрядовых форм, синтез традиций и
новаций — таковы наиболее приметные динамические тенденции
свадебной обрядности современной сельской мордвы.
§ 2. Родинные обряды
Мордовская семья, и семьи других народов, не мыслилась без
детей, поэтому их рождение издавна обставлялось разнообразными
обрядами, основной смысл которых заключался в стремлении обе-
спечить безопасность новорожденному и роженице, оказать благо-
приятное воздействие на нового члена семьи и его приобщение к
эталонам соответствующего бытового уклада.
О будущем потомстве начинали заботиться с момента вступле-
ния в брак. В свадебный цикл вплетались обряды, направленные на
деторождение: обсыпание молодых зерном, хмелем, сажание на
колени невесте мальчика. Последний обычай связан с тем, что в
мордовских семьях предпочтение отдавалось рождению именно
мальчиков, они продолжатели рода, семьи, ее традиций, а девочки
считались обузой. Это подтверждает следующая поговорка: «Отца,
мать кормлю — долг плачу, сыновей в люди вывожу — взаймы даю,
дочь снабжаю — за окно бросаю» 33. Когда дети спрашивали, откуда
появился в семье маленький ребенок, то при рождении мальчика
им отвечали: «Ведь-ава (богиня воды) подарила», если рождалась
девочка, говорили: «Ведь-ава бросила» 34. Наиболее желанным было
рождение сына и у чувашей, удмуртов, марийцев, русских, татар.
Так, русские говорили: «Сына корми — себе сгодится, дочь корми —
людям спонадобится», «Сын домашний гость, а дочь в люди пой-
дет» 35.
Чтобы узнать пол будущего ребенка, вели наблюдение за бере-
менной женщиной. Например, в Клявлинском районе Самарской
области считали, что если на лице женщины много пигментных
пятен, то родится сын. Большой продолговатый живот, обращенный
более к правой стороне, также указывал на рождение сына.
Забота о будущем благополучии ребенка начиналась задолго до
появления его на свет, что выражалось в ряде ограничений, запре-
тов, относящихся к будущей матери и даже будущему отцу. Пред-
осудительным, например, считалось отказать беременной женщине
в желанной пище, ибо отказ мог отразиться на развитии плода, так
как ребенок якобы всю жизнь будет ощущать недостаток в этой
пище. Будущей роженице запрещалось бить животных, смотреть на
калек, нищих, посещать больных, присутствовать на похоронах, так
как считалось, что она в этих случаях может родить калеку, урода,
или ребенок будет болезненным и скоро умрет. Нельзя было также
класть за пазуху яйца — «ребенок будет золотушным», семечки —
«ребенок может заболеть корью», орехи — «у ребенка будут шиш-
248
ки» 36. Некоторые из этих запретов были продиктованы опасениями
за здоровье беременной женщины, а следовательно и будущего
ребенка. Действительно, увидев калеку или присутствуя на похоро-
нах, будущая мать могла испугаться или сильно разволноваться, а
ударив животное, могла получить ответный удар.
В прошлом женщины-мордовки нередко работали до самых ро-
дов, поэтому они иногда рожали прямо в поле. Рожали также и
дома, а в селе Малый Толкай Бугурусланского уезда Самарской
губернии — часто в помещении, куда складывали солому (олго кард-
со), так как дома было тесно.
Случалось, что женщины рожали без всякой помощи, особенно
если это было не в первый раз. Но чаще всего — с помощью пови-
тухи: бабушка (м., э.) или идень бабай (м.), бабушка бабань (э.).
Они пользовались у мордвы большим уважением. На Пасху все женщи-
ны, которым повитуха помогала при родах, приходили к ней с
подарками. Дети, которых она принимала, называли ее «бабушкой»,
а она их «унок», «унокт» — мои внуки. Когда повитуха умирала, то
женщины, рожавшие с ее помощью, приносили ленты, куски по-
лотна, тесьму или вышитые полотенца, ими обвязывали руки умер-
шей. Считалось, что на «том свете» все они превращались в
цветы 37.
В качестве повитухи предпочитали здоровую женщину, имев-
шую много детей и внуков, часто ею была свекровь роженицы.
Мать последней не могла помогать ей при родах, ее даже не изве-
щали о начале родов, так как она будет переживать за дочь, что
предопределяло якобы трудные роды.
Женщины-повитухи обладали несомненно определенным мини-
мумом медицинских знаний и навыков, которые передавались по
наследству. В частности, при трудных родах, поили роженицу
мыльной водой или сырыми яйцами, вызывая тем самым рвотные
судороги. Но наряду с методами народной медицины выполняли и
магические приемы. Например, для облегчения родов расплетали
роженице косы, расстегивали одежду, открывали двери, отмыкали
замки, заставляли мужа перешагивать через жену три раза и т. д.
При трудных родах просили священника открыть церковные (алтар-
ные) врата. Иногда для этого ездили за много верст.
Вплоть до крестин ребенка оберегали от «дурного глаза», поэто-
му старались не показывать его посторонним. Самыми опасными
для здоровья ребенка считались первые шесть недель его жизни.
Большую роль в борьбе со злыми силами отводили воде. Богине
воды Ведь-аве мордва с древности приписывала, наряду с другими
функциями, способность влиять на деторождение. Так, еще в нача-
ле XX века женщины, у которых не было детей, ходили на речку
молиться Ведь-аве, приносили ей дары: яйца, лепешки, живого
петуха или курицу38. Сразу после родов три дня подряд топили
баню, куда молодая мать вместе с новорожденным и повитухой
249
ходили мыться. Перед обмыванием повитуха совершала молян в
честь Ведь-авы и покровительницы бани Бань-азыр-авы. Если рож-
далась двойня, то топили баню шесть дней, иначе, по поверью,
душу одного из близнецов могла взять к себе Ведь-ава.
Оберегами от «порчи» считались также и железные предметы:
нож, топор и т. п. Мать, укладывая ребенка в зыбку, три раза
обводила зыбку ножом и затем клала его под подушку младенца.
Хорошим защитным средством считались также ветки от вени-
ка, которым повитуха парила ребенка в бане. Их хранили в люльке
новорожденного 40 дней 39.
Подобные обереги существовали и у других народов. Марийцы
и удмурты использовали для этого железные предметы, бисер, ра-
ковины, соль, сажу. У татар в первые 40 дней жизни младенца ему
в люльку клали нож, ножницы, старый веник или веточки можже-
вельника 40.
Для предотвращения смерти детей у многих народов Поволжья
практиковались различные обряды «купли-продажи», которые долж-
ны были ввести в заблуждение «нечистую» силу и лишить ее воз-
можности нанести вред ребенку. Были подобные обряды и у морд-
вы. Например, после третьей бани повитуха «продавала» младенца
матери. Ребенка «продавали» и первому встречному или нищему,
подавая его через окно. Затем мать выкупала свое дитя за 2—4
копейки. Применялся и так называемый «обман» ребенка. Дожида-
лись первого встречного человека (обычно заранее подготовленно-
го), отдавали ему новорожденного, которого этот человек относил
во двор и клал в конскую колоду. После этого он звал отца ребенка
взять якобы случайно найденное дитя41.
Существовало также поверье, согласно которому, чтобы уберечь
дитя от смерти, нужно было в течение дня напрясть нитки, вы-
ткать из них холст и сшить младенцу рубашку42. Выше мы уже
отмечали, что покровительницей деторождения у мордвы считалась
Ведь-ава. Но она могла и «отбирать» только что родившихся детей
у родителей. Поэтому, если дети в семье умирали, то повитуха
выполняла обряд, который назывался «воровать детей у Ведь-авы».
Она заворачивала ребенка в тряпки, которыми затыкали в бане
дымовое окошко и передавала его через это окно другой жен-
щине 43.
Опасениями за будущее потомство были вызваны и магические
действия с плацентой (идь куд, м., аванькс, эйдень тодов, э.), ко-
торую повитуха заворачивала в тряпочку и зарывала в подпол под
доску в передней стене. У мокши Волжского района Самарской
области ее прятали в старый лапоть (капас карь) и зарывали на
чердаке над красным углом. В основе этого обычая лежало поверье,
согласно которому, в том случае если послед случайно выроет
животное, то у женщины больше не будет детей или родится ре-
бенок, покрытый щетиной и шерстью. .Поэтому зарывали в землю
250
плаценту не только человека, но и домашних животных, чтобы они
бГ'ЧИ плодовиты.
Кроме обрядов, которые должны были уберечь новорожденных
от «нечистых» сил, у мордвы совершались обряды, которые якобы
обеспечивали им долгую, счастливую жизнь. Уже при первом обмы-
вании ребенка повитуха клала в воду деньги — чтобы он был богат,
парила его рябиновым веником — чтобы вырос здоровым и краси-
вым. Иногда мальчиков парили дубовым веником, чтобы были силь-
ными и здоровыми, долго жили, а девочек — березовым, чтобы росли
красивыми 44.
В день рождения ребенка дома устраивали моление над хле-
бом — кшинь озондома (м ), кши ознома (э.). На стол клали ка-
равай хлеба — шумбракши, кше (м., э.), кашу, яйца, и повитуха
или свекровь молодой матери поднимала хлеб и молила Норов-аву
(богиню плодородия) беречь младенца, дать ему счастья и здоровья:
Пусть будет счастлив ребенок,
Вырастет большим,
Найдет себе пару 45.
На обеспечение новорожденному в будущем богатой жизни был
направлен обряд качания колыбели — лавсень нюряфтомс (м.),
лавсень нурсемс (э.). Отец роженицы делал колыбель, а его жена
пекла лепешки лавсень сюкорот (э.) и пироги. При печении
их она приговаривала: «Пахарем пусть будет», если родился маль-
чик, или: «Пряхой пусть будет», если родилась девочка. Лепешки и
пироги клали в зыбку и все женщины, присутствующие при этом
обряде, по очереди качали ее, желая ребенку сытой и здоровой
жизни.
По представлениям мордвы большое значение для дальнейшей
судьбы новорожденного имел выбор «счастливого» имени. Обычно
имя давала повитуха по своему выбору. Иногда ребенка называли
по месту или времени его рождения. Так, если он появлялся на
свет во время жатвы, его могли назвать «Нуяльте» (от нума,
м., нуема, э.— жатва), если рождался на пашне — «Паксяльте» (от
пакся, м., э.— поле), во время уборки «Кочкельте» (от кочкамс м.,
э.— убирать) и т. д.46 В тех семьях, где дети умирали часто, ново-
рожденному давали имя первого встречного человека, предмета
или животного. Обоснованием такого выбора имени было то, что
поскольку встретившийся человек, животное или предмет здрав-
ствуют, так и ребенок будет здоровым и счастливым.
Одним из самых торжественных обрядов детского цикла было
крещение (кстиндамо, м., лемдема, э.). К нему готовились все род-
ственники новорожденного. Важная роль в проведении крестин
отводилась крестным родителям: крестной матери — крестнай
тядя (м.), крестной ава (э.) и крестному отцу — крестнай аля (м.),
251
крестной тетя (э.). Кума готовила подарки ребенку: рубашку,
крест, шапочку, пояс, риску (пеленку — на нее требовалось пример-
но 2 метра материи), в которую принимали младенца от попа после
купели, причем девочку принимала кума, а мальчика — кум. В обя-
занности кума в некоторых селах входила плата за крещение. Так,
молодые в селе Старые Сосны Клявлинского района Самарской
области, кланяясь крестному в ноги, говорили: «Меня крестный из
церкви выкупил» 47. Но обычно за крещение расплачивались родите-
ли ребенка, и лишь тогда, когда они были очень бедны, это
делал кум.
В мордовских семьях приглашали в крестные, как правило,
молодых родственников. Нередко кумовство являлось наследствен-
ным, переходило из поколения в поколение. Лишь иногда, в случае
частой смерти детей в семье, в крестные брали первого встречного
человека: женщину — в крестные матери — встречнай крестнай
тедя (м.), встречной крестной ава (э.), мужчину — в крестные
отцы — встречнай крестнай аля (м), встречной крестной
тетя (э.).
Между крестниками и крестными были очень близкие отноше-
ния. Это выражалось во взаимопомощи, в подарках, которые они
дарили друг другу по праздникам. Так, крестные родители обяза-
тельно на Масленицу навещали своих крестников, даже 'если они
были уже взрослыми людьми, приносили им подарки, соответству-
ющие возрасту: одежду, игрушки, сладости. В свою очередь крест-
ники обязательно поздравляли своих крестных с праздниками, при-
носили им подарки и приглашали их на свои торжества. Например,
большую роль играли крестные родители на свадьбе: крестные отец
и мать жениха ходили сватать невесту, а затем возглавляли сва-
дебный поезд, во время застолья крестных родителей молодых са-
жали на самые почетные места за столом, невеста дарила им по-
дарки, равноценные дарам, предназначенным для кровных родите-
лей, обход молодыми домов родственников начинался с домов
крестных родителей.
Младенца следовало окрестить в течение шести недель после
рождения. Как правило, это событие приурочивали к какому-то
празднику. Но если ребенок рождался слабым, недоношенным, то
его старались окрестить в первые же часы появления на свет,
чтобы он не умер некрещенным. По поверьям душа такого младен-
ца будет блуждать по ночам, не знать покоя, плакать днем и ночью.
Крестили такого младенца повитуха или сама мать. Если все же
новорожденный умирал некрещенным, то несли в церковь 40 крес-
тиков на лентах как подаяние от него. В одних селах их оставляли
в церкви, а в других — раздавали пришедшим на похороны близким
родственникам, один крестик клали вместе с умершим в гроб.
После крещения в течение трех-семи дней знакомиться — со-
дафтома (м.) содавтома (э.),— с новорожденным приходили родные,
252
соседи, знакомые. Идти знакомиться полагалось обязательно с уго-
щением, иначе жизнь ребенка якобы будет необеспеченной. Обыч-
но несли лепешки, пироги, яйца, сладости и т. п. Новорожденному
приносили подарки: игрушки, одежду, мыло. В селе Торновое Волж-
ского района Самарской области готовили специально к этому дню
лепешки — кокоркат из сдобного теста, замешанного на сметане и
яйцах. Гости желали ребенку счастья, здоровья, благополучия в
жизни. Среди блюд, подаваемых на стол, обязательно должна была
быть пшенная каша, которую пришедшие «выкупали», т. е. клали
около чашки с кашей гостинцы и деньги. После этого молодая
мать, в свою очередь, одаривала присутствующих: свекру и свекро-
ви, своим родителям она дарила платья и рубашки, остальным гос-
тям — платочки, полотенца, ленты.
Во время застолья отцу новорожденного давали съесть ложку
каши с перцем или настой полыни с солью, перцем и горчицей.
Таким образом стремились передать мужу страдания жены, кото-
рые она испытывала во время родов. При этом приговаривали: «На
ешь! Как жене было горько родить ребенка, так и ты отведай
горечи» 48.
Перед уходом гости обычно мылись в бане, так как считалось,
что в первое время после родов роженица была «нечистой», а сле-
довательно, были «нечистыми» и те, кто так или иначе соприкасал-
ся к ней. С помощью воды люди «очищали» себя.
Важными моментами в жизни ребенка считались появление
первого, зуба, первые шаги, первая стрижка волос. Все они отмеча-
лись определенными обрядами. Так, тем детям, которые обнаружи-
вали у младенца первый зуб, дарили подарки: девочке — платок, а
мальчику — рубашку. В этот день или на следующий пекли лепеш-
ки— танцти кокоркат (м.), тантей сюкорот (э.) и первую из них
отдавали 'тому, кто обнаружил зуб.
Когда ребенок начинал ходить, -то совершали обряд «разрезания
пут» — тяртть керян, (м.), терть керян, (э.). Для этого ребенка
ставили на середину стола и три раза проводили ножом между ног,
при этом приговаривали: «Путы разрезаю». Затем ему давали соску
из ржи — «впускали внутрь Норов-аву», чтобы она берегла младенца
так же, как бережет землю 49.
Одним из последних обрядов детского цикла была стрижка во-
лос. По народным поверьям, чтобы ребенок беспрепятственно рос,
нельзя было у него до года стричь волосы и обрезать ногти. К
обряду первой стрижки приглашались близкие родственники и обя-
зательно крестные родители, которые и выполняли его. Мальчика
стриг наголо крестный отец, а девочку — крестная мать. В послед-
нем случае выстригался лишь клочок волос через кольцо, что долж-
но было способствовать их росту. Иногда право первой стрижки
предоставлялось мальчикам-подросткам.
Следует заметить, что все многообразие родинной обрядности
253
мордвы создавалось в течение очень длительного периода и под
влиянием социально-демографических условий и религиозных воз-
зрений. В XIX— начале XX века, помимо чисто христианских обря-
дов (крещение младенца, причащение матери и ребенка по истече-
нии 6 недель после родов и др.), были и обряды, в которых сохра-
нились рудименты языческих верований: магические действия по
обеспечению многодетности матери, ограждение роженицы и ре-
бенка от «сглаза» и др. В ряде обрядов, связанных с «лечением»
детей, существовали реликтовые представления об очистительной
силе воды, о связи человека с растительным и животным миром
(протаскивание больных детей через срубленное дерево, запрет
беременной женщине бить животных и др.). Имитативная магия
прослеживалась и в других запретах для женщин в положении
(класть за пазуху орехи, яйца, семечки т. д.). Одновременно приме-
нялись и родинные обряды, в которых отражался синкретизм рели-
гиозных представлений народа. Так, при трудных родах открывали
церковные ворота, зажигали венчальные свечи, чтобы предохранить
ребенка от «нечистой силы», на дверях и окнах совершали крест-
ное знамение. На празднике по случаю рождения ребенка повитуха
обращалась с просьбой о здоровье и счастье для младенца не только
к Христу, но и к мордовскому богу Пазу.
В ходе изучения родинной обрядности мордвы было выявлено
также, что большинство ее элементов (разнообразные запреты бе-
ременной женщине, обряды, связанные с обрезанием пуповины,
наречением ребенка тем или иным именем, сохранением его от
«нечистой» силы и др.) характерно не только для финно-угорских
народов, но и для народов славянского и тюркского происхожде-
ния. Эта общность формировалась не только благодаря сходству со-
циально-экономических условий земледельческих народов, но и
чисто общечеловеческим стремлениям вырастить достойное поколе-
ние, что достигалось, по мнению людей с определенным уровнем
миропонимания, благодаря целой системе родинных обрядов.
В настоящее время родинные обряды мордвы претерпели значи-
тельные изменения. По мере того, как дом переставал быть местом
рождения, постепенно исчезали обряды и магические действия,
связанные с принятием родов, опекой над роженицей, первыми
часами и днями из жизни новорожденного (закапывание последа,
моление над хлебом и т. д.).
Исчезли и многие магические действия, связанные с мистиче-
скими представлениями о сверхъестественных покровителях роже-
ницы и ребенка (жертвоприношения богине воды Ведь-аве), различ-
ные запреты для беременной женщины, многочисленные варианты
оберегания роженицы и младенца от «нечистой» силы и т. д. Со-
хранившиеся же обряды во многом трансформировались. Например,
повсеместно сохраняется обычай топить баню и мыть роженицу и
ребенка после возвращения из роддома. Но если ранее это омове-
254
ние считалось очистительным магическим, действием, то в настоя-
щее время оно делается, в основном, лишь в гигиенических целях.
Родственники приходят навещать новорожденного, беря с собой по
традиции кашу, пироги и другие кушанья. Прочно сохраняется и
кумовство. Но в отличие от прошлого в современных мордовских
семьях в крестные отцы и матери нередко берут близких друзей по
работе или учебе. Характерно и взаимное кумовство, когда пред-
ставители двух семей становятся друг,у друга кумовьями.
В некоторых местах иногда выполняется и обряд «качания колы-
бели», но в нем участвуют не взрослые женщины, как прежде, а
девочки, которых приглашают родственники молодой матери. Де-
вочки по очереди раскачивают колыбель, в которую теперь кладут
обычно не лепешки и пироги, а конфеты, печенье, семечки, орехи,
которые затем раздают детям, выполняющим обряд.
Из старых обычаев, связанных с начальным периодом жизни
ребенка, изредка можно встретить такие, как первая стрижка во-
лос, «разрезание пут», манипуляции с молочным зубом. Однако
рассматриваются они не как магические действия, а как шуточные
церемонии, дающие родителям удобный повод пригласить гостей.
Основная тенденция современной родинной обрядности сводит-
ся к слиянию многочисленных в прошлом обрядов родинного цикла
в один семейно-общественный праздник в честь рождения ребенка.
Родины устраиваются вскоре после возвращения роженицы и ре-
бенка домой из больницы, в зависимости от Состояния их здоровья.
Приглашенные родственники, друзья, соседи родителей приходят с
подарками в дом, где устраивается застолье.
Начиная с 1960-х годов, новорожденного стали регистрировать
в ЗАГСе или сельском Совете в торжественно^ обстановке с учас-
тием представителей местной власти, самих родителей и их близ-
ких родственников и друзей. Однако этот ритуал не утвердился в
быту сельской мордвы. Значительно шире практиковалась его упро-
щенная форма, когда свидетельство о рождении с поздравительной
открыткой вручались одному из родителей новорожденного без ши-
рокого представительства. После чего устраивались крестины.
Одновременно с исчезновением и трансформацией традицион-
ных обрядов детского цикла возникают новые. К ним относится,
например, обычай отмечать дни рождения детей. Кроме близких
родственников, в этот день приглашают сверстников ребенка.
Детям старшего школьного возраста представляется возможность
приглашать товарищей по своему усмотрению, принимать участие
в подготовке праздника. Детские именины в малой семье — это
повод для сбора за столом всех родственников и знакомых родите-
лей именинника. Нередко в этот день устраивают два стола: для
сверстников ребенка и для взрослых.
Статистические материалы показывают четко выраженную тен-
денцию к снижению уровня знаний народных родинных обрядов
255
2. Знание традиционных родинных обрядов мордвой, проживающей в Мордовии.
1973—74 гг. (А), 1985—86 гг. (Б), %: 1—очень хорошо знают, 2—имеют ясное представление,
3— слабо знают, 4— не знают.
(см. рис. 2). Данные рисунка показывают, что число не знавших
традиционные родинные обряды увеличилось, очень хорошо знав-
ших, наоборот, уменьшилось.
Полученные данные о проективном соблюдении обрядов под-
тверждают известную закономерность о большей их устойчивости
в сельской местности50.
При сопоставлении уровня знания обрядов, связанных с рож-
дением ребенка, и отношения к ним двух субэтносов — мокши и
эрзи, выяснилось, что в первом случае разница весьма незначитель-
на, а во втором — среди мокши как в городе, так и селе оказалось
несколько больше, чем среди эрзи, приверженцев традиционных
форм. На степень знания родинных обрядов и отношения к ним
влияет целый ряд факторов: социально-профессиональная принад-
лежность, возраст, образование и др. В частности, прослеживается
такая закономерность: чем старше возрастная группа, тем выше
осведомленность об обрядах и больше предпочтения к ним. Так, в
селе в возрастной группе 16—19 лет не знают обрядов 50,7 процен-
та и только 11,7 процента имеют о них ясное представление. Тогда
как в группе 70 лет и старше не знают эти обряды лишь 2,2 про-
цента, имеют ясное представление —55,5 процента, очень хорошо
знают —19,9 процента.
Чем ниже образование, тем выше уровень знания родинных
обрядов, но из этой общей закономерности выпадают группы с
высшим и средним специальным образованием, в них уровень осве-
домленности несколько выше, чем в группе с образованием 10—11
классов. Образовательный уровень влияет и на предпочтение того
или иного вида родинных обрядов: как правило, информаторы с бо-
лее высоким образованием высказываются за распространение со-
временного гражданского обряда, а люди с низким образованием
предпочтение отдают традиционным формам обряда.
256
Существует также определенная связь между -знанием родин-
ных обрядов и проективной ориентацией на сочетание с граждан-
скими обрядами. Так, среди тех, кто не знает народных родинных
обрядов, 30 процентов предпочли бы современные обрядовые фор-
мы, 33 процента — только запись в ЗАГСе, 7,8 процента — сочетание
традиционных и современных форм, 3,9 процента — народные безре-
лигиозные обряды. Такую же ситуацию мы наблюдаем в городе:
среди не знавших народные обряды 52 процента информаторов
предпочитают современный обряд, 30 процентов — только оформле-
ние в ЗАГСе, 1,1 процента — народный безрелигиозный обряд и 3,4
процента — смешанный традиционно-современный обряд51. Одно-
временно имеют место немало случаев, которые не вписываются в
указанную связь, тем самым опровергают гипотезу о полной зави-
симости исполнения обрядов от уровня осведомленности инфор-
маторов.
Таким образом, можно сделать вывод, что процесс развития
родинной обрядности в современных условиях протекает многова-
риантно, хотя и прослеживается генеральная тенденция к изжива-
нию ее традиционных, но еще функционирующих элементов.
§ 3. Похоронные и поминальные обряды
Похоронные и поминальные обряды мордвы определялись типич-
ными для всех народов представлениями о потустороннем мире,
куда приходил человек после своей смерти и продолжал жить так,
как на земле: сеял хлеб, занимался извозом, торговал и т. д. Более
того, считалось, что в загробной жизни тоже умирали и через
вторичную смерть переходили в еще более высокое состояние бла-
женства. Умершие предки наделялись способностью заботиться о
живых родственниках, а тех, кто не оказывал им почтения, они
могли наказывать.
Погребальные обряды состояли из множества действий, направ-
ленных на облегчение перехода в потусторонний мир, устранение
возможных препятствий на этом пути, создание благополучных
условий «жизни» на «том свете». Суеверный страх смерти, неуме-
ние объяснить ее причины породили немало примет и поверий о
кончине человека. Так, если в доме трескалось или разбивалось
зеркало, то считалось, что в скором времени умрет кто-то из домо-
чадцев. Много примет связано с животными: вой собак, крик совы
во дворе, появление в доме муравьев или большого количества
мышей также якобы извещали о чьей-то смерти. К предвестникам
смерти относили и вещие сны. Верили, что если во сне человек
говорит с покойным родственником или знакомым, то он скоро
умрет. Признаком близкой смерти кого-либо считалось, если у
умершего до этого человека тело долго не деревенело.
257
В погребальных обрядах мордвы четко прослеживается, с одной
стороны — страх перед умершими, стремление побыстрее избавить-
ся от них, а с другой стороны — забота о покойниках с целью, что-
бы они помогали, а не вредили живым.
Страх перед умершими был, вероятно, связан с реальной угро-
зой заразиться от покойника или от его вещей, а также опасением
соприкосновения со смертью. Поэтому в похоронном цикле было
много магических действий, которые, по представлениям мордвы,
должны были предохранить от смерти, очистить после контакта с
покойным. В качестве предохранительных и очистительных предме-
тов использовали золу, а также железные предметы: нож, топор,
ножницы. Золу насыпали на лавку, где лежал покойник, сюда же
втыкали и нож. Когда участники похорон возвращались с кладби-
ща, под ноги им бросали косарь. По тому месту, где ранее была
голова покойного ударяли топором, стараясь таким образом «напу-
гать» смерть: «О лютая смерть! Если ты смеешь коснуться еще
кого-либо из членов нашего семейства, если ты еще вздумаешь
кого-либо исторгнуть из рук наших, то глава твоя тот же час ляжет
под положенную на лавку секиру» 52.
Немало обычаев похоронного цикла было связано с водой: обмы-
вание покойного, окропление избы водой после выноса из нее гро-
ба, мытье рук и лица после возвращения с кладбища, устройство
бани для участников похорон. Мордва верила, что душа умершего
«по выходе из тела» должна омыться в воде. Поэтому, когда чело-
век по всем признакам был близок к смерти, родные спешили по-
ставить на окно около головы умирающего чашку или стакан с
водой.
Было также распространено верование в очистительную и за-
щитительную силу огня. Так, пожилые люди села Старая Шентала
Шенталинского района Самарской области вспоминают, что рань-
ше во время поминок во дворе разводили большой костер, вокруг
которого обносили поминальные блюда и в котором сжигали пряди
волос, остриженные с головы или бороды поминающих. В некото-
рых местах небольшой огонь разводили даже в доме — через него
перешагивали участники поминок. И. Н. Смирнов объяснял это
стремлением освободиться от смерти, которая приходит вместе с
покойниками на поминки53.
«Преградить смерти дорогу в дом» старались и другими спосо-
бами. Например, при выносе гроба из дома в одних местах стара-
лись при этом не задеть дверных притолок, иначе «смерть зацепит
и других членов семьи»54. В других же местах, наоборот, «гроб
стукают в верхний косяк в каждой выходной двери по 3 раза...
чтобы... в скором времени не повторилось опять смерти в доме»55.
Для того чтобы «не пустить смерть в дом», участники траурной
процессии при возвращении с кладбища несколько раз «становятся
кучкой, причем один из могильщиков очерчивает всех кругом по
258
земле скребком или заступом, употреблявшимся при вырытии моги-
лы; через 5—10 сажен действие это повторяется» 56.
У мордвы, как и у многих других народов, была распространена
боязнь перед вещами умершего. Щепки и обрезки досок от гроба
отвозили в особое место, обычно за село около дороги или на само
кладбище. Вместе с щепками от гроба сюда же выбрасывали посу-
ду, из которой обмывали покойного, и сор, выметенный из избы
после выноса из нее гроба. Эти вещи считались опасными для
людей, если кто-то нечаянно наступал на них, «тот считает себя
несчастным и ждет на свою голову всяких бед. В подобных случаях
старухами устраиваются особые моляны для избавления несчастно-
го от ожидаемой притки» 57.
Опасной считалась и могильная земля. Так, вернувшиеся с
кладбища, участники похорон старательно высыпали землю из
своей обуви. Если гроб отвозили на кладбище на телеге, то ее
оставляли на 40 дней на улице или на кладбище, а потом мыли,
чтобы отстала могильная земля. Считали, что если землю с могилы
положить в чьем-то дворе, то его хозяина постигнет несчастье.
Сходное отношение к вещам покойника было и у других наро-
дов Урало-Поволжья. Похожи и связанные с этим очистительные
обряды. Так, у удмуртов и чуваш, как и у мордвы, было отведено
особое место для обрезков от гроба и других вещей, которые выбра-
сывались после смерти человека. У удмуртов и марийцев существо-
вал обычай, придя с кладбища, мыться в бане.
Кроме страха перед умершим и его вещами, в похоронном цик-
ле мордвы выражалась и забота о покойном и его будущем «суще-
ствовании» в потустороннем мире. По сообщению К. Миллера, мор-
два «покойников хоронят в самом лучшем платье»58. Иногда на
женщин надевали несколько (обычно 3) рубах, поясов и украшений
к ним. Это, . по-видимому, делалось для того, чтобы обеспечить
покойницу запасом одежды на «том свете».
Забота об умершем выражалась и в обычае класть с покойником
те вещи, которые могут «пригодиться» ему и ранее умершим род-
ственникам в загробном мире: мужчине клали «палку, которою
нужно обороняться на том свете от собак... лыко с кочедыгом,
чтобы плести там лапти, ножик и огниво, даже табаку и трубку с
табаком...»; женщине — холст, иглу и нитки, а в «пазуху им кладут
куриную голову и ноги... для того, чтобы и там она для усопшей
несла яйца и выводила цыплят». Если умирал ребенок, то клали с
ним игрушки, сладости. Проявлялась забота и о том, чтобы покой-
ник был «сыт» на том свете. С этой целью в гроб клали лепешки,
яйца и другие продукты. Часто клали с покойником и деньги — «на
разживу» 59. Этот обычай стал исчезать в конце XIX века. Об этом
свидетельствует то, что иногда вещи клались уже не в гроб, а на
окно около покойного.
В похоронах у мордвы принимали участие все родственники
259
покойного. Считалось обязательным прийти на похороны даже даль-
ней родне. Женщины, шедшие на похороны, в знак траура повязы-
вали свои головы белым холстом, так, чтобы концы от повязок
достигали пяток. Если умирал взрослый человек, то его родствен-
ницы носили такую повязку шесть недель, если ребенок, то
три дня 60.
Все пришедшие в дом умершего приносили с собой продукты и
деньги, на принесенные деньги покупали для покойника ложку и
чашку — «ойметькс» (букв, посуда для души), которые ставили на
стол во время поминок перед воображаемым покойником. Приноше-
ния преследовали не только цель помочь семье умершего, но также
предназначались и самому покойнику, и душам всех ранее умер-
ших родичей. Специально выбранные старик или старушка отламы-
вали по кусочку от каждого кушанья, скоблили грош ножом и про-
сили души умерших предков способствовать благополучию этого
дома и всех присутствующих на похоронах61.
Родственники оставались в доме покойного на ночь. Они помо-
гали подготовиться к похоронам: обмывали и одевали умершего,
готовили поминальную пищу, делали гроб и т. п.
Гроб покойнику делали обыкновенно в день его смерти, а если
он умер ночью, то на следующий день. В XVII—XVIII вв. его выдал-
бливали из одной половины расколотого дерева. В XIX веке гробы
стали делаться из досок.
Мордва считала, что на «том свете» гроб станет домом умерше-
го, поэтому вплоть до начала XX века во всех районах ее расселе-
ния существовал обычай вырезать на крыше или стенках гроба
отверстия (одно или несколько), похожие на окна. Это делалось как
для того, чтобы «передаваемое родными во время поминовения
приходило умершим, так и для того, чтобы душам их иметь свобод-
ный выход из гроба в этот мир» 62.
В Бугульминском уезде Самарской губернии в окошечки даже
вставляли стекла, чтобы умерший на «том свете» мог видеть в
окно все, что там делается.
С начала XX века обычай прорубать «окна» в крышке гроба или
по его бокам начинает отмирать. С этого времени делают лишь
подобие окошек — чертят долотом или каким-либо другим острым
предметом по бокам гроба. Сейчас в большинстве регионов прожи-
вания мордвы от этого обычая осталась лишь традиция делать изо-
бражения окон на могиле лопатой. Но в некоторых селах Самар-
ской области и сейчас на крышке гроба, на уровне лица покойного,
вырезают небольшое окошечко.
Вместе с гробом в отдельных мордовских селениях Самарской и
Оренбургской областей, а также в Мордовии делают носилки —
(кандумань чуфт), на которых гроб с телом покойного несут на
кладбище. Там гроб снимают с носилок и опускают в могилу на
веревках, которыми носилки были связаны. Жерди же от них либо
260
кладут вдоль могилы на поверхности земли, либо бросают на клад-
бище. В некоторых селах имеются специальные носилки, которые
хранятся на кладбище и используются всеми жителями по мере
надобности.
В прошлом, вероятно, этот обычай был распространен среди
всей мордвы. Так, он был известен у мордвы Симбирской губернии
еще в конце XIX века. И. Н. Смирнов предполагает, что обычай
выноса на носилках восходит ко времени, когда умерших хоронили
еще без гроба и выносили их на могилу на доске или лубке. Затем,
когда мордва стала хоронить умерших в гробах, использование
носилок в похоронном обряде постепенно прекращалось. Так, у
нижегородской мордвы в первой половине XIX века «покойника из
дома выносили не в гробу, а на носилках, гроб же несли рядом.
Отойдя... с версту от селения, носилки бросали, труп перекладыва-
ли в гроб, накрывали холстом и несли в церковь» 63. Такая слож-
ная церемония похорон представляла собой, по-видимому, попытку
сочетать старинный обряд (вынос на носилках) с новой традицией
(захоронение в гробу).
На дно гроба насыпали стружки, покрывали их полотном, затем
клали тело покойного. Под голову умершего обычно подкладывали
подушку. Причем она не должна была быть перьевой, так как счи-
талось, что на «том свете» умершего заставляли пересчитывать все
эти перья. Поэтому подушку набивали листьями от веника или
просто клали под голову сам веник.
В день похорон мужчины с утра отправлялись копать могилу, а
в доме собирались люди проститься с покойником и проводить его
в последний путь. В это время близкие родственницы с определен-
ными временными интервалами по очереди оплакивали его, а в
ночное время во главе с местной монахиней пели псалмы и читали
псалтырь. Похоронные причитания ольксемат, явсемат (м.), лай-
шемат (э.) исполнялись в ходе траурного шествия и, особенно, в
момент опускания гроба в могилу.
Гроб с телом покойника вплоть до кладбища несли мужчины, а
женщины пели молитвы и причитали. При выносе умершего брали
с собой хлеб-соль, пироги, блины, а в некоторых селах платок и
свечку или чашку с кружкой, полотенце, нитки. Все это отдавали
первому встречному на пути похоронной процессии, чтобы на «том
свете» душу покойного встретили так же хорошо, как на земле
встречают первого попавшегося прохожего. Этот обряд называется
по-русски «встречной». У русских первому встречному давали узе-
лок с иголками, нитками и куском пирога.
Когда гроб несли по деревне, то процессия несколько раз оста-
навливалась у домов родственников и соседей покойного, которые
выносили на улицу стол. На него клали хлеб-соль, а около стола
ставили скамейку, на которую опускали гроб. Здесь хозяева данно-
го дома прощались с умершим, а также менялись носильщики.
261
Кладбища у мордвы назывались калмоланга (м.), калмо ланго,
калмазырь (э.). В старину они устраивались около воды, по бере-
гам рек или в лесах и на полянах. Эти места особо почитались.
Долго сохранялось среди мордвы представление о Калмаазыр-аве —
защитнице и хранительнице общественного погоста. Считали, что
ее обиталище — у ворот кладбища. Еще и теперь, придя на кладби-
ще, женщины-мордовки молятся у его ворот.
В литературе и архивах есть сведения о том, что могилу делали
наподобие погреба, со срубом и крышей. В нее клали палочку —
мерку от гроба, некоторые хозяйственные принадлежности (мужчи-
не— узду, женщине — подойник), деньги. В конце XIX века на мо-
гиле ставили крест. Раньше в нее укрепляли отрубок от слеги с
изображением меты или столб с развилкой на вершине. На них
вешали шкуры жертвенных животных. Меты долгое время стави-
лись и на намогильных крестах. На кладбищах некоторых сел,
населенных мордвой, их можно встретить и сейчас.
В конце XIX века умерших у мордвы предавали земле. Однако
до недавнего времени сохранялись воспоминания о другом способе
захоронения. Так, у мордвы-эрзи сел Сабаева и Давыдова Кочкуров-
ского района Мордовии умерших хоронили в лесу. Если человек
умирал зимой или ранней весной, когда земля была еще мерзлая
или не было переправы через Суру (лес был за речкой), то покой-
ника в гробу из двух выдолбленных колод подвешивали на деревь-
ях, а позже, когда оттаивала земля, его хоронили в могиле. Такое
же явление было зафиксировано и в селе Налитове Дубенского
района Мордовии б4. Временное захоронение на деревьях было и у
мордвы-мокши села Лебежайка Саратовской губернии. Покойников,
которые были захоронены зимой на деревьях, на кладбище не носи-
ли, а тайно зарывали под той березой, где он зимовал.
О том, что у мордвы в прошлом существовало и надземное
захоронение, высказывали предположение и И. Н. Смирнов, и
В. В. Гольмстен65. Воспоминания о надземном захоронении сохра-
нилось и в мордовских народных сказках (например, в сказке «Ду-
болго Пичай»)6б.
Кое-где у мордвы долгое время сохранялись пережитки обычая
имитации свадьбы во время похорон. В случае смерти взрослых
незамужних девушек или неженатых парней выбирали заместите-
лей умершей или умершего. Для него или нее подбирали пару и
устраивали нечто вроде свадьбы. Это, однако, не налагало никаких
обязательств на «жениха», «невесту» и «родственников». Пережит-
ки этого древнего обычая и воспоминания о нем были отмечены у
мордвы Башкирии, Пензенской области и некоторых районов Мор-
довии.
Например, не везде избирали заместителя умершего или умер-
шей, а одевали умершую девушку в свадебное платье, и гроб с ее
телом на кладбище несли подруги, которые исполняли не похорон-
262
ные плачи, а свадебные причитания. В похоронной процессии при-
нимали участие два парня, которые назывались урьвалят (свадеб-
ные персонажи). После погребения подруги девушки становились
вокруг могилы и исполняли хороводную песню 67. В других местах
на похороны девушки, как на свадьбу, ее родственницы приносили
кашу. Иногда в доме, где умерла девушка, развешивают всю ее
одежду, которую после похорон дарят подругам умершей; девочкам,
как во время свадьбы, родственница покойной раздает в подарок
ленточки. Существование подобного обряда могло быть вызвано
тем, что женитьба в глазах крестьян была естественной и необхо-
димой. Поэтому они считали нужным устроить свадьбу при похоро-
нах тем, кто до смерти не успел жениться.
Отражением стремления живых удовлетворить нужды умерших
и предотвратить их гнев, снискать расположение являлись помина-
ния умерших. Поминки совершались в 3-й, 9-й, 20-й, 40-й дни,
через полгода и в каждую годовщину смерти. В селах Верхние и
Нижние Кузлы Пономаревского района Оренбургской области дела-
ют поминки и на 6-й день после смерти. Такой обычай больше
нигде не зафиксирован.
На поминки приходили родственники умершего, принося с со-
бой что-нибудь съестное. На них «приглашали» и умершего, а так-
же всех ранее умерших родственников. Для этого ехали на кладби-
ще, захватив с собой вино, брагу и другие съестные припасы.
Немного из них съедали, положив прежде несколько кусочков на
могилу. Туда же лили немного вина и браги. Затем обходили моги-
лы всех родственников, приглашая их в гости. Недавно усопшего
приглашали и самого приехать в гости и пригласить других умер-
ших родственников.
У мордвы существовал обычай выбирать заместителя поминае-
мого покойника (васта озай, м., эзем озай, э.). Им бывал обычно
родственник умершего, более всех похожий на него. Иногда заме-
стителя себе выбирали еще при жизни. По некоторым сведениям
выбирали не только заместителя покойного, но и его жены или
мужа (в зависимости от того, кто умирал). Если муж или жена
умершего были живы, то они не садились за стол с заместителем
умершего. Оба лица были обязательно посторонними. Им оказывали
всяческое почтение: сажали в передний угол на разостланную
постель, угощали, выслушивали рассказы об их жизни в потусто-
роннем мире и жизни других умерших родственников, а при про-
щании падали перед ними ниц.
Совершив поминальный обряд в доме умершего, ехали прово-
жать его душу на кладбище. Здесь на могиле раскладывали различ-
ную снедь. С кладбища возвращались с песнями и весельем68.
Особое значение придавали поминкам на 40-й день после смер-
ти. Их называли большими.
Поминки на 40-й день были как бы окончательными проводами
263
умершего в потусторонний мир. В связи с этим заместителя умер-
шего чаще всего назначали именно в день больших поминок. В
этот день как бы пополнялись запасы одежды, питания и всего
прочего, необходимого умершему в потустороннем мире. С этой
целью закалывали животное: для умершего мужчины — быка или
лошадь, для умершей женщины — корову или овцу. Прежде закалы-
вание быка сопровождалось специальными обрядами. Мясо живот-
ного варили и съедали во время поминок, а кровь по частям раз-
ливали в каждое блюдо или использовали для приготовления по-
минальных блинов-. Голову, кожу и ноги убитого животного
зарывали в могилу. Заботились также и об одежде для покойника:
около его заместителей клали подушку, новую рубаху, сапоги или
новые лапти с оборами, пояс и белый балахон. Имитировалось и
заготовление дров для умершего 69.
Во время больших поминок во дворе разводили костер, иногда
даже разводили небольшой огонь в избе. Как уже отмечалось выше,
таким образом старались защититься от смерти, которая «прихо-
дит» в дом вместе с покойником.
По окончании поминок заместителя умершего провожали с гро-
могласным плачем и словами: «Теперь более уже к нам не ходи,
твой пир уже прошел. Ступай живи в своем месте! Когда еще
будет у нас праздник, тогда милости просим к нам в гости на
время праздника. Ну, прощай!» 70.
В конце XIX века большие поминки уже не везде устраивали во
всей полноте. Обычай выбирать заместителя покойного стал исче-
зать. В ряде мест стали просто раскладывать одежду умершего на
лавке, где он умер, или на его могиле. В других местах делали
куклу, изображавшую покойного, одевали в его одежду и прикреп-
ляли к ней зажженную свечку.
Своеобразные поминки совершались в год смерти после оконча-
ния жатвы или уборки льна и конопли. Когда хлеб или лен и ко-
ноплю убирали, то на долю покойного отделяли небольшой участок
жатвы. Души всех умерших приглашали в дом поминаемого покой-
ника, где собирались его родственники с пивом, медовым квасом и
съестными припасами. Здесь они поминали покойного, затем, за-
хватив с собой питье и еду, отправлялись в поле. Участок поля,
который оставляли неубранным, был обычно небольшим, но работа
на нем продолжалась долго, так как срезали по одной соломинке и
дергали по одному стеблю. В Саратовской губернии во время рабо-
ты несколько раз устраивали трапезу. Убранные хлеб или лен и
коноплю ставили в бабки и оставляли на месте, как принадлежа-
щие покойнику. В доме поминаемого устраивали поминки, после
которых «провожали» душу умершего до могилы на лошади71.
Помимо поминок, связанных со смертью одного из сородичей, у
мордвы устраивались общеродовые поминки по всем умершим ро-
дственникам. В конце XIX века они были приурочены к церковным
264
праздникам и совершались весной — перед Пасхой и на Фоминой
неделе — в Троицу и осенью. В одних местах в четверг (Инсарский
уезд), в других — в пятницу (Кузнецкий уезд Саратовской губернии)
на страстной неделе в каждой семье топили баню для поминаемых
покойников. На полок ставили для них корытце с водой, горшок с
кашей и приглашали умерших предков прийти попариться. В этой
же бане парились и сами. В «великий» четверг для покойников
устраивали угощение — резали быка или свинью, на их крови пекли
блины, накрывали стол, ставили на него чашки и ложки, в некото-
рых местах развешивали на стене для умерших женщин — украше-
ния, а для умерших мужчин — кафтаны. Над головой зарезанного
быка вечером совершали поминальное моление. На пороге зажига-
ли свечи, под порогом ставили горшок с кашей, яйцами, поставку
с брагой, ветчину. Предков приглашали в избу: «Приходите те,
которых мы знаем и которых не знаем, у кого нет сродников, кому
мы сделали зло; просим не одни мы, а все старики». Члены семьи
встречали души умерших на пороге избы. Когда начиналось поми-
новение, на долю усопших кидали за порог крошки хлеба, а на стол
клали 2—3 лишние ложки и ставили полный стакан браги — «пуре».
Помянув покойных в одном месте, обходили по домам других ро-
дственников. Угощение усопших продолжалось до Пасхи.
Во вторник, а в некоторых местах и в первый день Пасхи, вся
родня собиралась в доме старшего. Вот как описывает эти поминки
в деревне Кардафлей М. Е. Евсевьев: «В великую субботу в каждом
доме пекут блины, на передней лавке приготавливают постель для
покойников — стелют войлок, кладут подушку, на подушку — белый
платок — утиральник. Накрывают стол: на стол ставят ведро браги,
горшок каши, кучу блинов, перед иконами зажигают свечку, все
семейные становятся в ряд, хозяин и хозяйка дома выступают
немного вперед и начинают молиться — звать предков на праздник:
«Прадеды и прабабушки, услышьте нас, отряхните с себя земную
пыль, приходите к нам на праздник, на ваше имя блины пекли,
брагу варили; соберите всех своих родных и приходите; может
быть, между вами есть безродные, которых некому пригласить, вы
и их возьмите с собой, чтобы и они не остались без праздника. У
нас всего вдоволь — всем хватит...» Потом хозяйка дома указывает
на постель: «Вот вам для отдыха место мы приготовили, после
обеда отдыхайте тут». Затем все садятся за стол и начинают есть
блины и пить пиво. В великую субботу приготовляется в очеред-
ном доме родни по мужской линии вскладчину на все родство
медовый квас, который называется «атянь пуре» — квас предков. В
этом доме в первый день Пасхи собирался весь род, исключая
молодых, которые вошли в семью в этом году,— молить медовый
квас предков. В доме накрывали два стола — по правую сторону для
прадедов, по левую — для прабабушек; около постели, приготовлен-
ной для предков, зажигали «атянь штатол» — свечу предков. В каж-
265
дом роду была своя свеча предков. Ее зажигали только раз в год —
в первый день Пасхи. Хранили эту свечу по году в каждой семье
рода. У кого хранилась эта свеча, у того готовили «медовый квас
предков» и происходили общие поминки. Во время поминок все
присутствующие отвешивали поклон в сторону стола прадедов, а
затем — в сторону стола прабабушек. Поминать садились мужчины
за стол, приготовленный для прадедов, женщины — за стол прабабу-
шек. Поминки совершались поочередно в каждом доме рода. При
этом участники их, переходя из дома в дом, переносили с собой и
штатол, который' ставили всегда у постели, приготовленной для
предков. Предполагалось, что предки ходят вместе с участниками
поминок. У мордвы-мокши во время пасхальных поминок члены
семьи покойника, умершего последним в этом роду, несли с собой
его вещи в знак того, что он ходит вместе с ними» 72. Завершались
поминки в том же доме, откуда они начинались. Из него «провожа-
ли» покойников на кладбище, где их просили не приходить до тех
пор, пока их снова не пригласят.
Общие поминки устраивали также в субботу на Фоминой неде-
ле, когда на кладбище ходили с брагой и съестными припасами.
После поминания на могилах оставляли пищу.
Перед началом яровой пашни покойников приглашали принять
участие в трапезе, которую устраивали на поле, и просили их
способствовать урожаю хлебов.
На Духов день (второй день Троицы) в обед жители всей дерев-
ни собирались на кладбище. Поминальное моление совершали пе-
ред березой, около которой закалывали жертвенное животное.
Кровью животного обрызгивали березу. Кожу убитого животного
развешивали на дереве. Со всех присутствующих собирали кольца,
кресты, сюлгамы и все это клали в дупло березы или нанизывали
на проволоку и вешали на ветви. Кости убитого животного зарыва-
ли. Тут же на кладбище в большом котле из мяса заколотого жи-
вотного варили похлебку, которую ели все присутствующие. Ею же
обрызгивали березу.
Общее поминовение происходило на Казанскую и осенью, когда
поспевал хлеб. М. Е. Евсевьев так описывал общие поминки на
кладбище: «Поминающие на кладбище садятся группами по родам
и начинают угощать друг друга своей стряпней и брагой. Всех
детей наделяют яйцами, так что некоторые дети с кладбища при-
носят по 5—6 яиц, смотря по тому, сколько семей вместе поминают.
Все поминающие, как взрослые, так и малые, представляют собой
покойников. Каждая женщина, угощая на кладбище своих живых
родственников, угощает своих покойников, а наделяя детей яйца-
ми, наделяет своих умерших детей и старается раздать столько
яиц, сколько умерло детей. Нищие представляют собой умерших
сирот и безродных... Многие остаются на кладбище на целый день.
Повопит, повопит, присядет отдохнуть на могилу, затем опять на-
266
чинает вопить» 73. Из приведенного текста видно, что М. Е. Евсевь-
ев распространяет идею заместителя умершего на всех участвую-
щих в поминках.
У мордвы существовало представление, что души умерших при-
сутствуют в доме во время церковных праздников и в родительские
субботы. Поэтому в те дни, когда не устраивали поминок на клад-
бище, умерших поминали дома. Перед обедом в каждом доме зажи-
гали свечу перед иконами, ставили на стол мясо, яйца, кашу, бли-
ны и брагу. Старший из семейства совершал молитву об упокоении
души умерших родных. После этого все угощались и от всех куша-
ний отделяли по кусочку умершим.
Как мы видим, на сроки проведения поминок, как общих, так и
частных, оказало влияние христианство. Однако в самом их содер-
жании сохранялось много дохристианских черт.
Веря в участие умерших предков в земных делах, к ним обра-
щались в важные, ответственные моменты жизни. Так, в Троицын
день, во время общих поминок, просватанную девушку, у которой
умерли родители или кто-нибудь из родственников, носили на ру-
ках к могилам всех ее родных. Она, называя всех умерших по
именам, плакала. После отъезда свадебного поезда из дома невес-
ты там устраивали моленье предкам, которых просили благословить
молодую на счастливую жизнь.
Предкам представляли нового члена семьи — молодую, вошед-
шую в нее. На следующий день после венца в доме жениха пекли
блины для предков, а затем старушки выводили молодую на «чис-
тое место» — к передним воротам или на огород — для представле-
ния ее предкам. Молодая не могла приходить на кладбище без
особого представления ее предкам. В первый раз она могла это
сделать лишь спустя несколько лет после выхода замуж. Обычно
это происходило в субботу перед Троицей и с особой церемонией.
По представлениям мордвы, умершие становятся ближе к бо-
гам. Поэтому им устраивали моления, обращаясь с разными прось-
бами, например, о дожде в случае засухи, о даровании детей в
случае бездетности и т. п.
К умершим предкам обращались за советом и в случае какого-
либо важного мероприятия. Для этого мужчины с хлебом и солью
шли ночью на кладбище и ложились на могиле отца или деда.
Предки якобы выражали свое отношение к предстоящему делу
посредством сна, который видели те, кто приходили на кладбище.
Чудодейственная сила приписывалась и земле, взятой с могилы.
Для того чтобы выявить лжесвидетеля или вора, ее размешивали с
водой и давали выпить подозреваемому. Он должен был выпить ее
со словами: «Возьмите меня к себе, умершие предки. Чтобы мне
умереть в этом году». Если подозрение было небезосновательным,
человек, по представлениям мордвы, действительно должен был
умереть.
267
Если предкам не оказывалось должного почтения, например, не
устраивали поминок в надлежащее время и упоминали их всуе, то
они могли наказать виновного болезнью, бездетностью или как-то
иначе. Чтобы избавиться от болезни, причиной которой считался
гнев предков, приглашали опытную ворожею.
Мордовский народ приписывал гневу покойного и мор на скоти-
ну или эпидемии. Для умилостивления умерших совершали специ-
альное общественное моление, которое сопровождалось опахивани-
ем или ограждением деревни.
Во время эпидемий собирали 3x9 щепок, цифрам 3 и 9 припи-
сывалась магическая сила, от гробов, жгли их и пили настой золы.
В молитвах обращались к покойнику, который при жизни отличался
энергией, с просьбой помочь.
Золу от гробовых щепок часто носили в ладанках на груди.
Верили, что это может способствовать успеху во всех делах. Осо-
бенно опасными считались умершие неестественной смертью —
утопленники, самоубийцы, умершие от перепоя. Раньше их хорони-
ли в лесу или болоте. Но в конце XIX века их стали хоронить и на
кладбище. Злому влиянию этих покойников приписывали засуху,
неурожай.
Как видно из всего сказанного выше, многие похоронные и по-
минальные обряды мордвы в конце XIX века были связаны с
дохристианскими представлениями о загробном существовании
души и роли умерших в делах живых. Во многих из них четко
прослеживается страх перед умершими, стремление побыстрее
избавиться от них, а с другой стороны — забота о них (обмывание,
одевание в лучшие одежды, снабжение пищей и необходимыми
вещами и т. п.). Особенно заметен страх перед умершим в похо-
ронных обрядах. В поминальных обрядах на первый план выступает
почтение к умершим предкам, стремление умилостивить их, испро-
сить благоприятного влияния на дела живых.
Во многих похоронных обрядах мордвы конца XIX— начала
XX века сохранились реликты ранних форм религии. Это многочис-
ленные магические действия, целью которых было предохранение
от смерти, очищение после соприкосновения с покойным. В каче-
стве предохранительных и очистительных мер и предметов исполь-
зовали золу, нож, воду и огонь.
В похоронах и поминальных обрядах мордвы конца XIX— начала
XX века можно проследить и влияние христианства. Так, сроки
поминок — общих и частных — были приурочены к православным
праздникам, над умирающим и умершим совершались церковные
обряды. Тем не менее в содержании похорон и поминок сохраня-
лось еще много дохристианских черт. К примеру, в страстную
неделю, во время поста, резали животных, на их крови пекли
блины.
Таким образом, в похоронных обрядах мордвы тесно, переплета-
268
ются языческие и христианские верования, родовые или же патро-
номические пережитки, четко прослеживается культ предков, кото-
рый, по определению С. А. Токарева, есть не что иное, как вера в
то, что умершие предки покровительствуют своим живым сороди-
чам и за это им устраивают «умилостивильные обряды».
Анализ современного погребального обряда выявляет устойчи-
вую живучесть ряда его архаичных черт. Основные моменты похо-
ронной и поминальной обрядности были описаны выше, соблюдают-
ся во многих местах и сейчас.
Умирающего человека, как и раньше, кладут на лавку в перед-
ний угол, а на окно около него ставят стакан с водой. Сохраня-
ется представление о том, что душа, выйдя из тела, окунается в
ней или утоляет жажду. Эту воду называют «ойме лисьма ведь»
(ойме — душа, лисьма — выйдет, ведь — вода). Однако сейчас не все
представляют смысл этого обычая. Эту воду выливают в некоторых
местах сразу после похорон, в других она стоит сорок дней после
смерти.
После смерти человека на стол ставят хлеб и соль, на стену над
покойником вешают полотенце. В некоторых местах около стакана
с водой кладут монету. Это делается для того, чтобы душа, кото-
рая, по представлениям мордвы, до 40 дней бывает дома, не стра-
дала от голода и жажды. На полотенце же душа якобы отдыхает.
После 40 дней его дарят первому человеку, пришедшему на помин-
ки, или его берет кто-то из ближайших родственников покойного.
Вскоре после смерти тело умершего обмывают. Для этого пригла-
шают трех-четырех старушек, если умерла женщина, или столько
же пожилых мужчин, если умер мужчина. Обычно это родственни-
ки или соседи покойного. Молодые не обмывают и не одевают
покойного. Обмывают из ведра или из корыта. В некоторых местах
существует поверье, что во время обмывания покойника нужно
израсходовать всю воду и не добавлять ее, иначе в доме еще кто-
нибудь умрет. Там, где этот обычай не соблюдают, оставшуюся
после обмывания воду выливают в «чистое» место — сад, огород
или в «божий угол». Посуду, из которой обмывали покойника, сей-
час уже не выбрасывают, как это делали раньше. Это говорит о
том, что чувство страха перед вещами, связанными с покойником,
становится менее острым. Тем, кто обмывает тело умершего, дела-
ют подарки — платки, полотенца, простыни. После обмывания по-
койника одевают.
Женщины-мордовки с 50—60 лет готовят одежду «на смерть»
себе и своему мужу. Можно проследить различия в похоронной
одежде пожилых и молодых девушек и женщин. В тех районах, где
еще бытует народная одежда или она вышла из употребления срав-
нительно недавно, пожилых женщин хоронят в национальном кос-
тюме. Это характерно для мокшанских районов Мордовии, а также
и эрзянских селений Заволжья, что вызвано степенью сохранности
269
традиционного костюма. В тех районах, где переход к городской
одежде происходил через русский сарафанный комплекс, пожилых
женщин хоронят в рубахе со станом — «рукавах», юбке или сарафа-
не. На голову пожилой женщине надевают два платка: один не-
большой белый — концами назад, другой побольше, темный — завязы-
вают под подбородком. На ноги им часто надевают лапти, хотя
повседневно их уже не носят. В некоторых местах такие лапти
плетут специально «на смерть». Таким образом, в похоронной
одежде пожилых мордовок сохраняются такие элементы одежды,
которые уже вышли из повседневного употребления. Молодых жен-
щин и девушек хоронят в городской одежде, на ноги им обычно
надевают покупную обувь (чаще тапки), а не лапти.
Мужская похоронная одежда более однообразна, чем женская.
Мужчин у мордвы везде хоронят в нижнем белье, брюках, рубашке,
иногда в костюме. На ноги надевают тапки или лапти. На голову
умершего мужчины чаще всего ничего не надевают, иногда надева-
ют «тюрюк» из холста.
«На смерть» готовят и покрывало — «савон», которым накрыва-
ют умершего, холст, которым накрывают гроб, а также полотенца
и платки для подарков пришедшим на похороны. Таких подарков
готовят иногда до 100 штук, так как на похороны у мордвы прихо-
дят все, даже самые дальние родственники, живущие в данном
селении.
Хоронят обычно на 3-й день после смерти. Ночью, пока покой-
ник находится в доме, читают над ним псалтырь. Родственники
умершего ночью обычно не уходят, иначе считают, что они не
жалеют умершего. Одна из ближних родственниц — «лайши» — при-
читает над покойником. Не причитать также считается неудобным.
Вскоре после смерти человека в его доме собираются родствен-
ники и соседи. Никто не приходит с пустыми руками. В день смер-
ти приносят сырые продукты: муку, крупу, яйца, а на другой день —
лепешки, пироги, яичницу. Иногда приносят деньги, на которые
покупают посуду. Ее после раздают всем участникам.
Когда покойника кладут в гроб (это делают в день похорон), то
на то место, где он лежал, кладут блин, лепешку или что-нибудь
железное, например топор или косарь. Когда гроб с покойником
выносят из дома, под ним проходят с куском хлеба и топором. Это
делается для того, чтобы не бояться умершего, однако в настоящее
время не все это могут объяснить.
Пока покойник находится в доме, не моют и не подметают пол,
стараются громко не разговаривать, не включать радио и телеви-
зор, занавешивают зеркало. Сор выметают вслед за выносом покой-
ника из дома. Выбрасывают и веник, которым подметали.
До сих пор существует обычай при выносе покойника брать с
собой хлеб, соль, пироги или блины, а в некоторых местах петуха
или курицу и отдавать это первому встречному.
270
По выносе гроба его ставят около дома на лавку. Выносят стол
с хлебом и солью. Здесь с причитаниями поминают умершего.
Когда гроб с телом покойного несут по деревне, то несколько
раз останавливаются возле домов родственников, где выносят сто-
лы с хлебом и солью и поминают умершего. В это время кто-нибудь
из родственников причитает. В некоторых селах останавливаются
и поминают умершего не перед домами родственников, а в проул-
ке. Кое-где до настоящего времени гроб на кладбище носят на
специальных носилках. В большинстве случаев для этого пользуют-
ся полотенцами или холстами. Несут гроб обычно родственники —
4—6 человек. Могилу роют родственники и соседи умершего (чело-
век 8). Прежде чем начинают ее рыть, «откупают» место. В неко-
торых селах еще помнят, кто был первым похоронен на кладбище.
Так, в Васильевке Альметьевского района Татарии это были некие
Емельян и Федосья. Сейчас уже никто не помнит, где находятся их
могилы. Но когда приходят на кладбище рыть могилу, то расстила-
ют скатерть, кладут на нее хлеб, скребут копейку и, обращаясь к
«Емельяну и Федосье», говорят: «Дайте Авдотье (имеется в виду
имя умершей) купим место, не так возьмем, а купим»74. Когда
могилу зарывают, все присутствующие бросают в нее горсть земли,
а иногда и мелкие монеты, носовые платки, кусочки ткани. В этом
можно видеть пережитки обычая снабжать умершего всем необхо-
димым на том свете. В некоторых местах до сих пор зарывают в
землю мерки от могилы и от гроба. После того как могилу зарыва-
ют, одна из родственниц обходит вокруг нее с причитаниями. В
некоторых местах вокруг могилы обходят 3 раза все присутствую-
щие на похоронах. Вероятно, это пережиток обычая очерчивать
магический круг вокруг могилы.
Предохранительные и очистительные обряды, хотя и утрачивают
свой первоначальный смысл, тем не менее еще по традиции сохра-
няются, совершаются. Так, придя с кладбища после похорон, везде
у мордвы, не заходя в дом, умываются или моют руки, зимой иног-
да обсыпают руки снегом. В некоторых местах после похорон мо-
ются в бане.
Много традиционных черт сохраняется и в поминальных обря-
дах мордвы.
Как и раньше, в день похорон в доме умершего устраивают
«горячий стол», то есть готовят суп, кашу, блины, пироги, кисель.
На второй день после похорон близкие родственники умершего
ходят на кладбище — варжама (м.), варштамо (э.) — смотреть. Здесь
также поминают умершего. Теперь, как и прежде, поминки проис-
ходят на 9-й, 20-й, 40-й день после смерти, через полгода и год.
Накануне поминок в большинстве случаев топят баню и приглаша-
ют умерших родственников помыться. Одна из близких родствен-
ниц умершего, которая умеет причитать, обращаясь к покойному,
говорит, что его родственники истопили баню, принесли свежую
271
родниковую воду, намочили веники. Она просит покойника приле-
теть птичкой и стукнуть в окно, а если она (или он) боится при-
лететь птичкой, то хотя бы насекомым обернуться и дать знать, что
он (она) прилетел, например, укусил бы в щеку.
На поминки приходят родственники и соседи умершего. «По
закону» от каждого дома родственников должен прийти кто-нибудь.
Обычно на поминки ходят пожилые женщины. Молодые женщины
ходят на поминки только в том случае, если в доме нет пожилой.
Мужчины участвуют в поминках только в день похорон и на 40-й
день после смерти. Сорокадневные поминки по-прежнему считают-
ся главными. В 1920-е годы у мордвы Саратовской губернии до
этого срока одежда покойного хранилась в переднем углу,. так как
считалось, что и душа покойного находится там же. Здесь же сто-
яла сшитая из тряпок кукла, изображавшая умершего. Спустя
шесть недель после смерти родственники несли одежду и куклу в
баню, где мыли ее, чтобы «душа чистой в рай вошла». На следую-
щий день после поминок четверо родственников выносили во двор
подушку и отряхивали ее, провожая этим душу в загробный мир 75.
По. традиции и теперь до 40 дней в доме умершего на столе
стоят хлеб и соль, на стене висит полотенце, перед иконой горит
лампада. Соблюдаются и «проводы души». Для этого выходят в
проулок, расстилают на земле полотенце, ставят на него поминаль-
ные блюда и поминают умершего. Участникам поминок на' 40-й
день дарят ложки, кресты, женщинам — головные или .носовые
платки, мужчинам — полотенца. В некоторых местах в этот день по-
прежнему развешивают на стене вещи умершего, которые после
поминок несут на кладбище и вешают на могильный крест. Потом
эту одежду раздают родственникам умершего. Этим как бы меняют
умершему одежду. Такое «переодевание» в разных местах соверша-
ют в разное время: в одних селах в годовщину смерти, в других —
в год смерти на Троицу, но только в том случае, если к этому вре-
мени прошло уже 40 дней 76.
До настоящего времени соблюдается обычай общих поминок по
всем умершим родственникам. Эти поминки по-прежнему приуро-
чиваются к церковным праздникам — Троице, Пасхе, Казанской и к
другим. В эти дни ходят на кладбище, прихватив с собой различ-
ную снедь. Вначале служат общую панихиду, затем расходятся по
могилам родственников, где поминают умерших семьями. На моги-
лу при поминании крошат еду и льют различные напитки, которы-
ми поминают, кладут деньги. На Масленницу, Дмитриеву субботу
поминают всех умерших дома. Перед общими поминками тоже
топят баню. На стол ставят хлеб, соль, кружку браги и другую еду.
Некоторые люди еще верят в способность умерших предков
оказывать помощь живым — например, в случае отсутствия дождя.
Иногда просят умершего о здоровье. Например, в деревне Поповке
Темниковского района, когда покойный лежит в доме, одна из ста-
272
3. Знание погребальных обрядов сельской (А) и городской (Б) мордвой Республики
Мордовия (1986 г.), %: 1—не знают, 2—слабо знают, 3—имеют ясное представление,
4— очень хорошо знают.
рушек скоблит над ним монету и просит, чтобы он дал силы остав-
шимся в живых 77.
Таким образом, с конца XIX века и до настоящего времени
многие похоронные и поминальные обряды значительно изменились
и сократились. В первую очередь отмирали наиболее древние, еще
дохристианские обряды, связанные с культом умерших, с культом
предков: обычай класть в гроб и могилу вещи умершего, выбирать
на поминки «заместителя» умершего, принесение в жертву живот-
ных и др. Близки к исчезновению обряды, имеющие целью оградить
живых от недоброжелательства мертвых, и если даже некоторые из
них сохраняются, например, прикосновение к печи после возвраще-
ния с похорон или приседание на скамью, на которой стоял гроб,
то чаще всего им не придается магического смысла, а выполняют-
ся они, с одной стороны, как бы по инерции, с другой •— из потреб-
ности действовать, что-то делать, чтобы дать разрядку чувствам.
В то же время в похоронной и поминальной обрядности закре-
пились и некоторые церковные обряды, внесенные в нее в резуль-
тате христианизации. Это чтение псалтыря над умершим, отпева-
ние его в церкви и др. Общие поминки были приурочены к церков-
ным праздникам. По поводу поминок и в случае засухи молебны на
кладбище стали совершать священники. На могилах вместо язычес-
кого намогильного знака стали ставить крест.
Тем не менее в сельской местности и теперь еще можно обна-
ружить многие элементы древней похоронной и поминальной об-
рядности, хотя во многих случаях сохраняется только форма обря-
да, содержание его забывается. Это свидетельствует о- том, что
многие обряды выполняются лишь по традиции.
Теперь обратимся к количественным характеристикам. Из при-
веденного рисунка 3 можно увидеть, что имеющих ясное пред-
273
ставление и очень хорошее знание о погребальных обрядах сравни-
тельно немного: меньше одной трети сельской мордвы, а в городе —
десятая часть. Следует добавить, что отмеченные различия в уров-
не знания сельских и городских жителей по этому вопросу не
столь резки, как в знаниях свадебных и родинных обрядов. Объяс-
няется это, по всей вероятности, неодинаковой степенью бытова-
ния всех этих обрядов в селе и городе.
Женщины по сравнению с мужчинами погребально-поминаль-
ные обряды знают лучше: сведения, связанные с иллюзорным пред-
ставлением о «потустороннем мире», о душе, якобы летающей до
40-го дня, чаще можно услышать от женщин, чем мужчин, которые
более решительно отметают подобные представления.
Весьма отчетливы в знании погребальной обрядности половоз-
растные различия. Среди сельской мордвы в возрасте 17—20 лет
знания обнаружили 8,5 процента ответивших. В каждой последую-
щей группе по сравнению с предыдущей знающих больше, а в
группе 70 лет и старше —58,5 процента 78. В тех семьях, где есть
люди преклонного возраста, знающих описываемые обряды больше,
чем в тех, где нет пожилых людей. Особенно это относится к
сельским жителям, в городе же влияние типа семьи очень незна-
чительно.
Знание погребальных обрядов дифференцировано также социаль-
но-профессиональной принадлежностью и образовательным уровнем
опрашиваемых. Бесспорным является и то, что отношение людей к
тем или иным формам похоронной обрядности следует анализиро-
вать с учетом их религиозности. Традиционные (с соблюдением
религиозных предписаний) и синкретические обряды, естественно,
больше предпочитают верующие и колеблющиеся в вопросах рели-
гии люди, в то время как лица, считающие, что с религией нужно
бороться, высказываются за соблюдение современной похоронной
обрядности. В целом же наиболее широкое распространение имеет
синкретическая форма, и, судя по тому, как относится население
к ней, уровень ее реального бытования не уменьшается, а, наобо-
рот, повышается. Данные нами специально не собирались. Можно
только предположить по аналогии со свадебным ритуалом, что уро-
вень знания погребальных обрядов превосходит как меру их реаль-
ного бытования, так и степень проективной ориентации на них.
Разумеется, в деталях могут быть отклонения.
Новая гражданская обрядность, связанная с похоронами челове-
ка, встречается довольно редко. Говоря о причинах ее спорадичес-
кого функционирования, нужно иметь в виду то, что у людей есть
необоримая потребность в торжественно-радостные и торжествен-
но-печальные моменты своей жизни собираться вместе и в чем-то
проявлять владеющие ими чувства. Тут и нужны закрепленные
твердые обряды, нужны определенные русла, в которые могла бы
вылиться владеющая человеком скорбь или радость. Нужно учиты-
274
вать, что в сознании многих людей старшего поколения такие сте-
реотипы сложились когда-то под влиянием церкви и религиозного
воспитания в семье. Поэтому обращение людей в тех или иных
случаях к соответствующему обряду закономерно. При отсутствии
достойной замены привычному для них обряду этот стереотип сра-
батывает и, более того, навязывается молодым членам семьи.
Между тем разработка похоронного ритуала, его техническая
сторона целиком лежит на родственниках покойного, которые за-
частую ощущают неловкость от незнания церемонии похорон и
поминок. Поэтому в условиях Мордовии давно назрела необходи-
мость не только в создании на основе народного опыта более со-
временной системы проведения гражданских похорон, но и специ-
ального бюро коммунально-ритуальной службы, услуги которой не-
обходимы и в мордовских селениях, где происходит рост числа
семей-одиночек пенсионного возраста.
Таким образом, семейные обряды мордвы с конца XIX века до
наших дней претерпели большие изменения. В конце XIX— начале
XX в. в семейной обрядности сохранялись многие традиционные
черты, что было обусловлено особенностями экономического разви-
тия тех территорий, где проживала мордва, а также длительным
сохранением традиционных форм мордовской семьи. Изменение
семейных обрядов происходило под влиянием новых социально-эко-
номических условий.
Свадебные обряды мордвы изменялись довольно медленно, они
не порывали с традицией, а постепенно видоизменялись в соответ-
ствии с новыми условиями жизни. И сейчас еще свадебный цикл
сохраняет многие традиционные элементы обрядов, относящихся
скорее к их внешней форме, при более быстрых сдвигах в понима-
нии смысла обрядов, главным образом за счет выветривания их
религиозно-мистического значения. Связь с традициями мордовско-
го народа находит яркое выражение в отдельных обрядовых дей-
ствиях и церемониях: использование традиционной атрибутики —
вышитых полотенец, свадебных пирогов, наличие традиционных
свадебных чинов, а также некоторых послесвадебных обычаев: хож-
дение за водой, гуляние в доме родителей невесты через некоторое
время после свадьбы и т. д. Традиции проявляются также в наци-
ональных песнях, блюдах, иногда даже в одежде. Национальный
костюм или его отдельные элементы надевает сейчас не сама не-
веста, а кто-то из гостей, обычно пожилые женщины. У мокши в
некоторых селах Мордовии и невеста старается надеть на свадьбу
традиционный костюм, хотя повседневно она носит городскую
одежду.
Более всех других семейных обрядов мордвы к настоящему вре-
мени изменились родинные обряды, так как бытование тех или
иных их форм тесно связано с изменением социально-экономиче-
ских и культурных условий жизни народа. Так, по мере того, как
275
дом переставал быть местом рождения, постепенно исчезали обря-
ды и магические действия, связанные с принятием родов, опекой
над роженицей, первыми часами и днями из жизни новорожденно-
го (закапывание последа, моление над хлебом и др.). Образование,
культурно-просветительная работа расширили знания народа о фи-
зиологии беременности и необходимом уходе за детьми,' что осла-
било веру в различные обереги. Снижение уровня детской смерт-
ности способствовало изживанию обрядов «купли-продажи» детей
и других магических действий, направленных на сохранение жизни
новорожденных. Сейчас в основном сохраняются обряды, связан-
ные с народными гигиеническими навыками (обычай топить баню
и мыть в ней роженицу и ребенка после их возвращения из родиль-
ного дома) или с родственными отношениями (обычай «знаком-
ства» родственников и соседей с новорожденным).
Во многом с начала XX века изменились и обряды похоронно-
поминального цикла мордвы. Однако если сравнивать степень со-
хранения, традиционных элементов во всех семейных обрядах мор-
довского народа, то более всего архаичных черт наблюдается имен-
но в похоронных и поминальных обрядах. Это вызвано тем, что эти
обряды менее всех других связаны с производственной деятель-
ностью. На них большое влияние оказала церковь, а также разви-
тый еще в недалеком прошлом у мордвы культ предков.. Сохране-
нию традиционных черт в похоронной и поминальной обрядности
способствуют и психологические факторы: смерть человека произ-
водит тяжелое впечатление на его близких и для снятия стресса
они склонны поступать по обычаю.
Конечно, похоронный и поминальный обряды не остались неиз-
менными. Многие их традиционные элементы упростились, измени-
лось их содержание, а некоторые совсем исчезли. Так, еще в конце
XIX— начале XX века стали исчезать наиболее древние, дохристи-
анские обряды, связанные с культом умерших предков — перестали
класть в гроб вещи умершего, не везде стали выбирать заместителя
покойного. В это же время в похоронном ритуале закрепились
церковные обряды, которые появились в результате христианиза-
ции: чтение молитв над умершим, отпевание его в церкви, приуро-
чивание общих поминок к церковным праздникам и т. п. Процесс
сокращения похоронной и поминальной обрядности продолжался и
в XX веке. Исчезли особые обряды одевания покойника, укладыва-
ния его в гроб, на поминках не выбирается заместитель умершего.
Упрощается и технология изготовления поминальных блюд, многие
из них заменяются современными.
Бытование традиционных семейных обрядов в большей степени
распространено среди сельской мордвы, чем в среде горожан. Это-
му способствует сохранение в сельской местности широких семей-
но-родственных связей, более тесных, чем в городе контактов меж-
ду поколениями.
276
о
о
о
ГЛАВА XII. НАРОДНЫЕ ТРАДИЦИИ
ВОСПИТАНИЯ ДЕТЕИ
У МОРДВЫ
Мордовские семьи, по свидетельству различных
авторов, были многодетными. В народе счаст-
ливая семья определялась не только богат-
ством, но прежде всего большим количеством
«Дом с детьми — счастливый дом», «Кто с детьми живет —
детей.
радуется, а без детей горюет»,— говорится в пословицах1. Много-
детная семья воспевалась и в народных песнях:
Ой, мокшанин, мокшанин, богатый,
Ой, мужик, мужик он зажиточный,
Ой, и чем же мужик богат?
Ой, и чем же мокшанин славен?
Не хлебом мужик богат,
Не солью мокшанин славен.
Дочерьми мужик тот богат,
Ой, детьми тот мокшанин славен 2.
Рождение ребенка было важным событием в жизни молодой
семьи. Его с нетерпением ждали, к нему готовились. По различным
приметам стремились определить пол будущего ребенка. Однако
народ понимал, что главное и трудное заключается в воспитании
его: «Детей воспитать — не то, что рожать», «Умеешь родить детей,
умей их и воспитать». Отсюда и вывод: «Родители не те, кто ро-
дили, а кто вырастили, воспитали, на ноги поставили».
Забота о воспитании детей начиналась еще тогда, когда ребе-
нок находился в утробе матери. Существовала целая система при-
мет, запретов, оберегов, как и у других народов, соблюдение кото-
рых якобы способствовало тому, чтобы ребенок родился здо-
ровым.
В воспитании детей у мордвы условно выделялось четыре воз-
растных периода, каждый из которых характеризовал определенный
этап в жизни ребенка.
Первый период охватывает возраст с момента рождения и до
277
2—3 лет. Главная цель — сохранить жизнь и здоровье детей, привить
им двигательные навыки, научить понимать разговорную речь и
разговаривать. Ребенка этого возраста называли потиця эйкакш
(э.), потяй идь (м.) — грудной ребенок.
Воспитание грудных детей полностью лежало на матери. По-
вседневный уход сводился главным образом к кормлению и купа-
нию. Однако в крестьянской семье мать должна была заниматься
хозяйственными работами, и поэтому чуть ли не с первых месяцев
малышу давали соску с жеванным хлебом. Одежда ребенка состо-
яла только из самых необходимых вещей.
Для обучения ребенка ходьбе изготавливали специальные ска-
мейки-стоялки и тележки-каталки, которые бытуют в мордовских
селах до настоящего времени.
После того как мать отнимала дитя от груди, оно переходило
под присмотр старшего ; поколения или сестренки. Уход и присмотр
за малышами были одной из обязанностей 7—9 летних девочек. Не
случайно при рождении девочки-первенца приговаривали: «Идень
вани шачсь» — «Нянька родилась».
Второй период охватывал возраст с 3 до 5—7 лет. Независимо от
пола детей этого возраста называли эйде (э.), тетьмак (м.) — ма-
ленький ребенок. На этом этапе закладывались основы поведения,
взаимоотношений с родителями, другими членами семьи, родствен-
никами, соседями. Детей начинали приучать к труду. Так как роди-
тели ребенка постоянно были заняты в хозяйстве, то дети больше
общались с бабушкой и дедушкой. Нередко роль их приравнивалась
по значению к роли матери и отца. Данное положение нашло от-
ражение в свадебной обрядности (невеста дарила равнозначный
подарок родителям жениха и его бабушке с дедушкой). В народе
часто говорили: «Родили мать с отцом, а воспитали бабушка с
дедушкой».
Существенную роль в жизни детей начинало играть общество
сверстников. Мальчики и девочки вместе играли. Им было предо-
ставлено больше самостоятельности, их жизнь в семье и вне ее
еще не регламентировалась какими-то запретами.
Хронологическая продолжительность второго этапа во многом
зависела от социального положения родителей. В бедных семьях
дети взрослели рано, фактически к 7—9 годам заканчивалось у них
детство.
Третий период начинался с 5—7 и продолжался до 13 лет. В
этом возрасте детей называли — эйкакш (э.), идьмор (м.) — взрос-
лый ребенок. Кроме того, начиналось дифференцированное деление
по полу: девочку называли — стирьшаба (м.), тейтерьне (э.); маль-
чика — церашаба (м.), церыне (э.).
Положение детей изменялось заметно как в семье, так и в
обществе. Они лишались своих былых привилегий. Им уже не
прощались многие поступки, шалости. Часто для «убедительности»
278
прибегали к физическим наказаниям. По мере взросления дисцип-
лина становилась строже.
К этому времени девочкам прокалывали уши, они носили се-
режки, ожерелье из маленьких бусинок. На пальцы надевали колеч-
ки из меди. Мальчиков стригли «в кружок». У русских этот способ
называется «под горшок».
С 13 лет подростки могли выйти на посиделки, попеть песни,
вместе с молодежью поплясать, водить хороводы. Однако у мордвы
строго соблюдалась очередность выхода на общественные места, на
посиделки и т. д.
Более четкой становилась половая дифференциация детей. Про-
цесс приобщения к жизни девочки находился в руках женщин и
прежде всего матери. Она отвечала за ее поведение перед семьей
и обществом.
Мальчик выходил из-под попечения матери, бабушки и перехо-
дил под непосредственный контроль отца, старших братьев. С этого
момента они брали на себя ответственность за его воспитание,
формировали его характер, готовили к самостоятельной жизни.
Процесс приобщения подростков к социальным и культурным
традициям народа уже выходил за рамки отдельной семьи. Важную
роль в социализации начинают играть родственники, соседи, общи-
на. У мордвы любой житель села имел право вмешаться в дела и
поступки детей, наставлять их, сделать замечания и даже наказы-
вать. Молодое поколение постоянно видело и убеждалось в том,
что ни одно дело в семье не выполнялось без содружества с со-
седями.
Заметную роль в социализации оказывала детская среда. Под-
ростки образовывали группы близких детей, с которыми не только
играли, но и ходили в ночное, вместе обучались какому-либо ремес-
лу. Главное значение общения со своими сверстниками заключа-
лось в том, что, попадая в разнообразные ситуации, сталкиваясь с
разными людьми, ребята учились дружить, дорожить этой дружбой,
у них повышалось чувство ответственности, коллективизма.
Следующий возрастной рубеж с 15 до 17—18 лет. Это время
половой зрелости и возмужания, период совершеннолетия. Юношу
называли од цера (м., э.) — молодой парень, девушку — од стирь
(м.), од тейтерька (э.) — молодая девушка. Наступление половой
зрелости каким-то особым обрядом не отмечалось. Однако, исходя
из материалов фольклора, можно предположить, что определенные
испытания для юноши существовали. Так, в мордовских песнях,
сказках нашли отражение бтголоски древних обрядов о том, что по
достижению совершеннолетия юноша уходил из дома, чтобы испы-
тать свою силу, ловкость, смекалку. И лишь после такого испыта-
ния он получал разрешение на брак.
Положение молодых в семье и обществе заметно менялось. Они
становились равноправными членами семьи, за ними закреплялись
279
определенные права и обязанности. Девушки получали право гото-
вить себе приданое, для этого освобождались от домашних работ.
По вечерам ходили на посиделки, которые были местом труда,
общих увеселений, местом возможных встреч и знакомств молоде-
жи друг с другом. За' поведением дочери устанавливался более
строгий контроль как со стороны родителей, так и со стороны
общества.
Юноши получали право посещать общественные места, присут-
ствовать на общинных собраниях и т. п. Отец чаще советовался со
старшим сыном, делился с ним своими заботами и бедами, посте-
пенно посвящал во все домашние и семейные дела. Так с годами
у детей формировались основные черты характера, мировоззрение,
взгляды, привычки, умение и мастерство. Ребенок превращался в
члена определенного коллектива.
К 17—18 годам молодое поколение фактически было подготовле-
но к той жизни, которую им предстояло вести в данном социально-
экономическом обществе. Однако лишь с вступлением в брак и с
рождением первенца молодежь получала все права, доступные дан-
ной социальной группе.
Таким образом, каждый возрастной период характеризовал опре-
деленный этап в жизни детей.
Какие же черты и качества мордовский народ стремился пере-
дать молодому поколению?
Народная система воспитания была направлена на формирова-
ние необходимых в жизни практических умений и навыков, мораль-
ных качеств, развитие умственных способностей. Говоря о внеш-
нем облике мордвина, П. И. Мельников отмечал, что это «по боль-
шей части народ крупный, здоровый, с открытым и чистым лицом,
смелым взглядом, со свободными и непринужденными движениями,
статностью фигуры особенно отличаются женщины, вообще мило-
видные, а нередко и положительные красавицы»3.
Несомненно, что в формировании таких качеств немаловажную
роль сыграли и народные средства укрепления здоровья детей.
Физическая подготовка мальчиков и девочек на первых порах
(от рождения и до 5—7 лет) проходила совместно под наблюдением
матери, бабушки, старших детей. Главная цель на этом этапе было
сохранение жизни и укрепление здоровья ребенка, закладывание
основ правильного общефизического развития, привития двигатель-
ных умений и навыков. Выполнение данной задачи достигалось с
помощью различных методов и средств.
Основными средствами физического развития служили игры. У
детей младшего возраста они сопровождались потешками, пестуш-
ками и приговорками. С их помощью они получали первоначальное
физическое развитие, учились ходить, вставать, садиться, бегать.
Многие игры выполнялись с игрушками: с мячиком, куклой, специ-
альными палочками, камушками и т. д.
280
Мячи валяли из коровьей или собачьей шерсти. Весной, когда
коровы линяли и их свалявшаяся шерсть легко отрывалась, неболь-
шой кусочек немытой шерсти, чтобы не пропадала клейкость, ката-
ли в ладонях, смачивая теплой водой или разведенной в воде гли-
ной. Образовавшийся маленький шарик — основу будущего мяча —
катали по спине и бокам коровы, наращивая на него шерсть. Сва-
ляный таким образом мяч получался плотным и упругим. Для игр
предпочитали мячи небольших размеров. Среди детей младшего
возраста самыми распространенными играми были: «В платочки»,
«В коровку», «В слепую старуху», «В ямки», «В курочек», «В колеч-
ко», «В журавлей», «В ворону», «В петушка», «В белочек». Все они
включали в себя бег, ходьбу, поэтому имели важное значение в
укреплении здоровья малышей, так как содействовали усилению
процессов дыхания, кровообращения.
Довольно распространенным развлечением была игра «В прят-
ки»— «Вешендиса»» (м.), «Кекшнемкасо» (э.). Прятаться можно
было в любом месте, под печкой, под кроватью, за грудой одежды,
даже в хозяйственные сундуки, кадушки, если они были пустыми.
Если играли на улице — выбирали отдельные дома и хозяйственные
постройки. В прятки играли как малыши, так и подростки в любое
время года. Иногда игра затягивалась до вечерних сумерек; набе-
гавшись на улице и прибежав домой, ребятишки засыпали креп-
ким сном.
Игры «В ворону», «В курочек», «В белочек» по своим условиям
и правилам почти аналогичны — водящий («ворона», «волк», «соба-
ка» и др.) должен поймать убегающих «цыплят», «белочек», «гу-
сей». Они идентичны и игре в «Кошки-мышки», а в основе у них
лежит подражание поведению различных животных и птиц. Во
время игры дети выполняют несложные физические упражнения,
развивая такие важные качества, как подвижность и быстрота
реакции, находчивость и сообразительность, внимательность и/ на-
блюдательность, получая при этом и эмоциональное удовольствие.
Весенне-летние и осенние игры проходили в основном на све-
жем воздухе: в поле, на лугу, в лесу или просто на улице. Дети
всегда с большим нетерпением ждали наступления тепла, и лишь
только появлялись первые проталины, спешили на улицу, на све-
жий воздух.
Небольшие возвышенности, освобожденные от снега, станови-
лись местом развлечения детей. Из весенне-летних игр наиболее
популярны были игры с мячом, камушками и с другими предмета-
ми. От игрока требовались ловкость, меткость.
Среди девочек повсеместно была распространена игра «Лотко-
няса» — «В лунки». Проходила она следующим образом. Каждый
участник игры выкапывал небольшую ямку так, чтобы в нее помес-
тился мяч. Ямки располагали на расстоянии 10—15 см друг от друга
на одной линии. Ведущий, им мог быть любой; прокатывал через
281
них мяч так, чтобы он оказался в чьей-либо лунке. Ее хозяин до-
лжен быстро вынуть мяч и, предварительно крикнув разбегавшимся
(от круга) игрокам сигнал об остановке, бросить его так, чтобы
попасть в кого-нибудь из них. Если не попадал — наказывался сам.
Цель игры — избежать получения штрафных очков. Если на ком-
либо будет записано 5—10 очков (о количестве договаривались в
начале игры), его наказывали. Для этого «штрафника» ставили на
расстояние 10—15 метров от центра игры и все участники по оче-
реди кидали в него мячом. В эту игру могли играть и мальчики.
Во многих играх отразились трудовые процессы. Например, играя
«Иляназса» — «В ленок», дети копировали процесс посева и убор-
ки льна. Игра «Тканье полотна» имитировала процесс ткачества.
В эту игру играли в основном девочки. Чтобы «ткать холст», выби-
рали «челнок» и «нитку». Все играющие брались за руки, потом
поднимали их вверх, а «челнок» с «ниткой» проходили под руками,
произнося при этом слова песенки: «Оксинькин холст ткем!». Так
«челнок» с «ниткой» проходили под руками всех девочек, после
чего считалось, что холст «соткан» 5.
А играя «В волков», дети подражали жницам. «Серпом» служи-
ла обыкновенная палочка. Игра проходила следующим образом:
участники становились рядком и, размахивая «серпами», начинали
«жать». «Волк», подкараулив «жнецов», бросался на них и ловил.
Игра продолжалась до тех пор, пока «волк» не переловит всех
«жнецов» 6.
Игры мальчиков основывались на выработке у них ловкости,
глазомера, подвижности, силы, выносливости, умения владеть игро-
вым предметом. Среди подростков широко было распространено
метание мелких камней на дальность и в цель, стрельба из лука,
борьба.
Деревенские мальчики брались за лук и стрелы с 7—8 лет. Для
них лук и стрелы делали родители, старшие братья, а, повзрослев,
они делали его сами.
Лук— «нал чирьке» (э.), «нал» (м.) изготовляли в основном из
ивы. Для тетивы использовался конский волос. К стреле иногда
прикреплялись два «крыла» из куриных перьев. Мишенью при уп-
ражнениях в стрельбе из лука — «налсо леднемс» (э.), «налса на-
лхксема» (м.) служили старые лапти и горшки, которые насажива-
ли на кол или изгородь. Стрельбой из лука занимались и во время
пастьбы скота, лошадей.
Среди подростков была широко распространена борьба, в кото-
рой испытывались сила, ловкость, смелость.
Мордовские борцы не раз состязались с представителями сосед-
них народов. Например, Г. Н. Волков отмечает, что в чувашских
праздниках принимали участие молодежь соседних народов. Бога-
тырями в борьбе, победителями в скачках, беге оказывались как
чуваши, так и татары, марийцы, мордва, башкиры, удмурты и др.7.
282
Очень часто состязания в борьбе проходили во время праздни-
ков, сенокоса. Борьбу обычно начинали дети, потом к ним подклю-
чались подростки и парни. Собравшиеся зрители подзадоривали
игроков, сильнее накаляя обстановку. Победителя ожидало всеоб-
щее признание, популярность среди сверстников, с ним охотно дружили.
В играх использовались кости, деревянный шар, старые лапти,
чиж и другие предметы. Наиболее распространенными были игры в
бабки. Они имели несколько разновидностей: игра в козлы — «коз-
ласа налхксема», в козны — «кознаса налхксема», в панок — «панок-
са налхксема» и т. д. Во всех вариантах этой игры использовались
костяные бабки. Их готовили из коровьих, телячьих, овечьих над-
копытных суставов. Из бабок выбирали самую большую и крепкую.
Она служила битком. Для большей тяжести внутрь битка наливали
свинец или олово.
Игральные кости (бабки) представляли большую ценность. Про-
игравшие приобретали их за деньги. Зачастую кости обменивали
на яйца.
В козлы играть собирались по нескольку человек, чем больше
игроков, тем интереснее и увлекательнее была игра. Каждый игрок
в кон ставил по паре бабок. Жеребьевка проводилась следующим
образом: все участники по очереди бросали биток от кона. У кого
он падал дальше всех, тот и начинал игру. Бабки выстраивали в
две шеренги. Игра состояла в том, чтобы с помощью битка сбить
бабку. Если игрок сбивал ее, то брал себе сбитую и соседнюю,
промахнувшийся оставлял свою бабку и терял выигрыш. Когда
выбивали все бабки, то ставили новый кон. Бывало, что особенно
меткий игрок сбивал весь кон. В этом случае игроки снова ставили
бабки из своих запасов8.
Такой же характер имели игры в козны и в панок. Различались
они лишь своим названием и некоторыми правилами игры.
Игра в бабки широкое распространение имела у многих сосед-
них народов. У удмуртов она называлась «кознаек шидон», у рус-
ских— «в бабки», «в козны», башкир — «в кости», «в бабки».
Не менее увлекательны и распространены были игры с шаром и
мячом. Они имели также несколько вариантов. Некоторые из них
очень близки к современному хоккею с мячом. Например, игра в
шар (чарсо налксема) проходила следующим образом: вдоль улицы
села на значительном расстоянии проводили две черты — «буи», а
между ними чертили круг. Игроки делились на две команды. С
помощью клюшек (палок) каждая команда старалась загнать шар в
буй противника. Игра была настолько азартной, что она продолжа-
лась до наступления сумерек. Особенно рьяно играли в ясные лун-
ные ночи.9
Широко бытовали игры с вещами, среди которых фигурировали
старые лапти, шапки, варежки. В лапти играли следующим обра-
зом: вбивали в землю кол, к нему привязывали бечевку длиной
283
3—5 метров. Вокруг кола клали старые лапти по числу игроков.
«Сторож» — водящий брался рукой за бечевку и бегал по кругу, ста-
раясь, чтобы никто из игроков не украл лапти. Играющие старались
перехитрить его. Кого «сторож» ловил, тот становился на его мес-
то 10. Эта игра была популярна и у соседних народов. У русских она
называлась «в базар», у марийцев «кокшию кол» (сухая рыба).
Если в игре употреблялись шапки, то игра называлась «шапкань
саламо» (э.), «вазьса колендема» (м.) — «воровать шапку».
Игрой, требующей исключительной ловкости, меткости, глазо-
мера, была игра «Куликиса» (непереводимо, предмет игры), которая
напоминает игру «в чижика». В эту игру охотно играли мальчики
и девочки. «Кулики» — это прямоугольная палочка длиной 10—12 см.,
высотой 3—5 см, концы срезаны под углом. На каждой поверхности
наносились соответствующие цифры: 1, 2, 3 и X. Для игры чертил-
ся квадрат, в центре которого ставился кулик. По жребию один из
играющих с помощью палки-биты поддевал его так, чтобы тот под-
летел вверх, и, пока он находится в воздухе, бил по нему ею,
стараясь отбить как можно дальше. Если удар точный и сильный,
то кулик отлетал довольно далеко. Второй игрок подбирал его и,
прицелившись, бросал, стараясь попасть в квадрат. Если ему это
не удавалось, то первый игрок бил снова, причем ударял столько
раз, какая цифра оказывалась на кулике. При знаке «X», игра оста-
навливалась и теперь уже водил второй игрок, а третий загонял
кулик, и так по-порядку. Каждый удар считался. Выигрывал тот,
кто раньше набирал определенную сумму очков.
Игра «Куликиса» в каждой местности имела свои особенности
и свое название, например, «кокаса», «макули» — водящий бежал за
куликом на одной ноге с криком «ма-ку-ли-и-и!» Если он прерывал
крик, не добежав до черты, то с места перерыва били еще раз и
так до тех пор, пока не удавалось с криком добежать до черты. В
настоящее время в «Куликиса» играют очень редко, а в некоторых
местах забыли ее совсем.
Важно отметить, что детские подвижные развлечения устраива-
лись в основном в свободное от работы время, во время пастьбы,
при свете костров, во время сенокоса и т. д. Помимо детей, в
них принимали участие юноши и девушки и даже взрослые
мужчину.
Важное место в закаливании детского организма занимали солн-
це и вода. «Чистый воздух — враг болезней», «Где солнце, там и
здоровье» — говорят многочисленные пословицы и поговорки н.
Большинство маленьких детей летом ходило нагишом, отчего
кожа за это время так загорала, что загар не исчезал даже зимой.
5—7-летние ребятишки купались в неглубоких местах — «эрьхке
пулоса». В этом же возрасте они начинали учиться плавать, наблю-
дая за взрослыми ребятами. Те в свою очередь помогали им в этом.
А.обучение сводилось к тому, что мальчика или девочку, не умею-
284
щего плавать, отводили подальше от берега, чтоб ноги не достали
до дна, и, подтолкнув, отпускали. Если тот начинал захлебываться,
вытаскивали, а потом все начиналось заново. Много воды приходи-
лось нахлебаться, пока научишься самостоятельно держаться на
воде. Первоначально учились самому простейшему способу плава-
ния — «по собачьи» — «пинекс» (м.), «кискакс» (э.). Цель этого спо-
соба— научиться правильно владеть руками и ногами, чтобы удер-
жаться на поверхности воды. Среди мальчиков и девочек популярно
было плаванье под водой — «ведь алга» (м.), «ведь алга уйкшнема»
(э.). Они любили соревноваться между собой, кто дольше продер-
жится и дальше проплывет под водой. Среди ребят старшего воз-
раста было развито плавание стилем «кроль» — «алякс» (м.), «це-
ракс» (э.), буквально «по-мужски», брассом — «ватракшокс» (м., э.),
«на спине» — «копорь» (м.), «кутьмере лангсо» (э.). Были распрос-
транены также прыжки в. воду. Для этого ребята сами строили
трамплин — «комотнема», «чепафнема» (м.) из досок или возводили
земляной вал на берегу.
Ведущую роль в физическом воспитании детей играли зимние
забавы, катались на'ледянке — «ладорка», «горнама» (м.), на салаз-
ках и на скамейках. Ледянка представляла собой лукошко, решето
или старую корзину, дно которых мазали теплым коровяком, а за-
тем заливали водой и оставляли на ночь на морозе. Так же посту-
пали со скамейкой. Ледянка была в каждой семье, иногда даже их
было несколько, в зависимости от количества детей. Сами же ре-
бята с помощью взрослых делали горки и следили за их состояни-
ем. Такие горки были на каждой улице. На скамейках любили ка-
таться как малыши, так и взрослые ребята. Скамейка — это доска с
загнутым кверху носом. К верхней части доски приделывали нож-
ки, на которые прибивали дощечку для сидения. 5—7-летние ребята
катались на маленькой скамейке, а взрослые делали ее длинной и
катались на ней по несколько человек одновременно. На Маслени-
цу на таких скамейках катались и взрослые мужчины и женщины.
Часто для катания с горки приспосабливали обыкновенную дощеч-
ку или кусок отколотого льда.
Одним из любимых зимних развлечений было катание на лы-
жах. Лыжи — «сокст» (м., э.) изготовляли из цельных брусков дере-
ва (березы, клена). Они имели полозообразную форму, гладкую ни-
жнюю поверхность и заостренный загнутый кверху нос, который
обычно загибали в горячей бане. Такие лыжи были мечтой мальчи-
шек. Очень часто лыжами служили обыкновенные дощечки (иногда
и заборные доски), у которых лишь заостряли конец. Дети младше-
го возраста учились ходить на лыжах по равнине, выполнять спус-
ки с небольших склонов. Взрослые — переходили к спускам с горок,
а наиболее смелые — и с круч. Если вблизи села не было больших
склонов, уходили кататься за несколько (5—7) километров от дома.
С собой брали смелых, ловких, выносливых ребят. Умение кататься
285
на лыжах учитывалось, когда взрослые брали мальчишек с собой на
зимнюю охоту.
Катались ребята и на коньках. Были они деревянные с желез-
ным полозом. Делали их следующим образом: к лаптям крепили
деревянные колодки, по середине колодки делали желоб, куда
вставляли узкий деревянный полоз. На таких коньках катались с по-
мощью палок с железными наконечниками, так как без них невоз-
можно было оттолкнуться ото льда.
Катание на лыжах и коньках помогало формированию правиль-
ной осанки, закаливанию организма, формированию морально-воле-
вых качеств.
Средством физического воспитания детей были танцы, пляски.
В прошлом пляски являлись составной частью языческих религиоз-
ных праздников мордвы. Например, пляски в период зимних святок
были главной частью рождественского праздника — «Роштувань
кудо», а участвующих в конкурсе плясунов называли «роштува
кудонть кштихть» («плясуны рождественского дома»). Это были
самые искусные парни и девушки. В период праздника их стреми-
лись кормить получше и освобождали от всякого труда 12. Пляски
требовали хорошей физической подготовки, ловкости, быстроты
движений.
Обучаться танцам дети начинали с 5—7 лет. Девочки этого воз-
раста собирались небольшими группами где-нибудь за домом или в
укромном месте и там упражнялись в танцах. Мальчики трениров-
ки проводили на лугу, в лесу, во время пастьбы. Свое искусство в
плясках девушки показывали на посиделках, а потом уже на об-
щественных праздниках.
Однако раннее включение детей в трудовую жизнь оставляло
мало времени для отдыха и развлечений. Поэтому игры и забавы
устраивались в основном в свободное время: при пастьбе лошадей
и скота, во время отдыха на сенокосе, в дни празднеств.
Венцом всей системы воспитания было трудовое воспитание,
которое одновременно решало и задачи физической подготовки,
нравственного воспитания и формирования умственных способ-
ностей.
Если воспитание в труде рассматривалось народом как основ-
ная задача воспитания, то трудолюбие—как его окончательный
результат, итог формирования подрастающего поколения. Самым
действенным средством воспитания трудолюбия детей было по
возможности раннее включение их в трудовую жизнь семьи. Трудо-
вой элемент проявлялся уже в детских играх: мальчики и девочки,
подражая взрослым, копировали некоторые трудовые операции, в
процессе игры они сами делали игрушки и т. п. Трудовой интерес
в детях развивал и поддерживал также своеобразный подбор игру-
шек: в младшем возрасте в их числе преобладали предметы домаш-
него обихода, затем при участии взрослых начинали делать игру-
286
шечные орудия труда, с помощью которых выполняли те же самые
действия, что и взрослые в процессе труда. Постепенно от игру-
шечных переходили к настоящим орудиям труда, специально созда-
ваемым взрослыми с учетом возможностей ребенка. Привитие пер-
вых трудовых навыков заключалось в постепенном вовлечении де-
тей во весь цикл хозяйственных работ, которое обеспечивало
приобретение разнообразных трудовых навыков:
Первостепенное место в трудовом воспитании детей занимал
сельскохозяйственный труд, хлебопашество и неразрывно связан-
ные с ним огородничество и животноводство. Эта традиция сохра-
нялась и передавалась из поколения в поколение. «Все — от зем-
ли»,— говорили крестьяне. Крестьянин жил землей, ценил и берег
ее, стараясь использовать каждый клочок земли. Пустующих, забро-
шенных участков не было. Это считалось безнравственным. Любовь
и преданность к земле вырабатывались в каждом с самого детства.
Отсюда начинались и истоки трудолюбия. Недаром в народе гово-
рили, что деревенский ребенок, едва начинает ходить, ступает
одной ногой на пол, другой — на борозду. Мальчики и девочки с
шести-восьми лет начинали работать вместе со взрослыми и в
поле, и на огороде. Вместе со взрослыми они очищали пашню от
прошлогоднего мусора, собирали и сжигали остатки соломы, ботвы.
Обязанностью мужчин и мальчиков считалась доставка удобрения
на поля. Пахоте начинали учить на 10—11 году жизни, а с 13—15
лет подростки могли заменять уже своих отцов и часто выполняли
эту трудоемкую работу самостоятельно. После сева производили
боронование, которое в основном выполнялось мальчиками 8—9 лет.
С началом жатвы, с раннего утра и до позднего вечера, взрос-
лые вместе с детьми трудились в поле. Девочки 8—10 лет учились
жать, вязать снопы и складывать их. А с 13—15 лет они работали
наравне со взрослыми, выполняя все полевые работы. Мальчики
привозили на лошади снопы для молотьбы, подавали их на скирды.
Трудовое воспитание детей проходило в неразрывной связи и с
уходом за скотиной. Летом ребятишки 5—7 лет кормили цыплят,
гусят, утят, стерегли и пасли их. Пастьба скота и лошадей была
обязанностью мальчиков-подростков.
Детский труд широко использовался при заготовке кормов для
скота. Настоящим праздником труда был сенокос. На луга выезжа-
ли всей семьей, в деревне оставались лишь старухи и малолетние
ребятишки. Работали на лугу все: малыши подносили свежую воду,
подростки вместе со взрослыми косили траву, ворошили и сгребали
сено, складывали в копны. Во время отдыха дети затевали различ-
ные игры, в которые нередко включались молодежь и даже
взрослые.
В конце XIX— начале XX в. хозяйство, мордвы оставалось полу-
натуральным, почти все предметы домашнего обихода изготовля-
лись в семье своими силами. Поэтому трудовое воспитание вклю-
287
чало также обучение детей различным ремеслам. Каждая семья
считала своим долгом к 17—18 годам научить девушку прясть,
ткать, вышивать, а юношу — строить дома, изготовлять орудия тру-
да и домашнюю утварь, научить искусству резьбы по дереву. Пер-
воначально мальчика заставляли убирать стружку/подавать инстру-
мент, знакомили с различными породами дерева, их свойствами и
применением, затем учили правильно держать нож, вырезать не-
сложные фигуры. К 10—12 годам они уже обладали элементарными
навыками по обработке дерева и могли изготовлять простейшие
предметы. Например, подростки делали скворечники, санки, выре-
зали фигурки животных и птиц, всевозможные игрушки.
В настоящее время в селе продолжают развиваться традиции
резьбы по дереву. В некоторых школах республики успешно работа-
ют кружки и даже художественные школы резьбы. Ребята украша-
ют игровые площадки детских садов, улицы села.
Обучение детей тем или иным ремеслам было связано с мест-
ными традициями. Этим и определялось наличие в той или иной
деревне потомственных резчиков, плотников, столяров, гонча-
ров и т. п.
Трудовое воспитание девочек в обязательном порядке включало
обучение навыкам изготовления одежды. С 7—8 лет они начинали
учиться прясть, ткать, отбеливать холсты, вязать, вышивать. 12—13
лет были переходным возрастом у девочек, их начинали готовить к
замужеству, учили всем женским работам. Много времени они
проводили за прядением, за подготовкой приданого. У мордвы су-
ществовал своеобразный обычай, когда девушка уезжала в гости к
родственникам, чтобы там напрясть как можно больше пряжи. По
приезде ее из гостей приходили родственники и соседи посмотреть
на ее работу. О результатах ее труда, о ее трудолюбии судили по
количеству мотков.
Одним из достоинств молодой девушки у мордвы считалось
умение вышивать, что нашло отражение во многих произведениях
фольклора. Искусство вышивания невесты оценивалось во время
свадьбы. Трудно приходилось молодой, если ее подарки (вышитые
рубахи, полотенца и т. д.) приходились не по душе женихо-
вой родне.
Первым приемам обращения с иглой девочку обучали с 6—7 лет,
первоначально показывали ей простейшие виды швов, учили пере-
снимать рисунок, правильно выбирать цвет. А к 13—14 годам она
знала уже всю технику вышивания.
Широкое распространение и давние традиции имело у мордвы
шитье бисером, которое не ушло из быта и в настоящее время.
Обучение девочек этому ремеслу проходило также в определенной
последовательности.
Практически к 15—16 годам юноши и девушки становились
вполне подготовленными работниками и умели выполнять все рабо-
288
ты по хозяйству наравне со взрослыми. Совместная работа родите-
лей и их детей оказывала благоприятное влияние на процесс тру-
дового воспитания.
Трудовая подготовка не ограничивалась рамками семьи. Огром-
ную роль в этом процессе играла община. В селах нередко одарен-
ных ребят посылали учиться ремеслу к известным мастерам. Плату
за их обучение полностью вносила община.
В приобретении различных трудовых навыков важное место
занимало участие детей в коллективных формах труда: в помочах
при постройке дома, в очистке колодцев, при посадке картофе-
ля и т. д.
Видное место в народной педагогике занимало развитие ум-
ственных способностей у детей, о чем свидетельствуют и данные
устно-поэтического творчества: «Руки ломают палку, а ум поднима-
ет горы», «Для еды нужны зубы, для жизни — ум»13.
Высокая оценка ума исходит из народного убеждения о том, что
для преодоления жизненных трудностей помимо физической силы
необходима еще точная работа мысли. Тонкий ум, природную сме-
калку, сообразительность мордвы отмечали многие исследователи:
«...мордва наделена от природы хорошими умственными способнос-
тями, имеет острую память»,—. писал В. А. Ауновский и
Основной круг знаний, который входил в содержание умствен-
ного воспитания, непосредственно был связан с практикой, опреде-
лялся жизненными потребностями народа и передавался в боль-
шинстве случаев в процессе труда.
Первоначальным средством сообщения знаний об окружающем
мире были колыбельные песни. Они создавались с глубоким пони-
манием особенностей психики детей раннего возраста. В первое
время они успокаивали младенца своим ритмом и мелодией. Посте-
пенно ребенок начинал понимать и легкие слова песни, человечес-
кую речь как средство общения, как средство его первого знаком-
ства с окружающим миром. В традиционных колыбельных песнях
поется о животных, о птицах,’через них взрослые знакомили малы-
ша с их повадками. Мотивы многих колыбельных песен художе-
ственно отражают быт крестьянской семьи, историю народа.
С возрастом ребенка менялись и средства умственного воспита-
ния. Более активными информаторами для детей являлись пестуш-
ки и потешки. Народная педагогика вложила в них познавательный
материал. Пестушки и потешки уступали место прибауткам. Это
шуточные песенки, чаще всего сюжетного характера, ими взрослые
забавляли детей, начиная с 2—4 лет. В некоторых из них в шутливой
форме вкладывается назидание, высмеиваются различные пороки.
Велика роль игры в познании окружающего мира. Быт, верования,
воззрения народа ярко и наглядно проходит в играх детей. Житей-
ская мудрость говорит, если вы хотите узнать людей — пригляди-
тесь, как и чем играют их дети. В играх они, как в зеркале, отра-
Заказ № 1361
289
жают то, что происходит вокруг них в жизни взрослых 15. Об этом
красноречиво говорят названия мордовских игр: «В лапти», «В ба-
зар», «В коровку», «В курочек», «В редьку», «Изгнание свиней», «В
платки», «В горшочки», «Тканьес холста», «В гусей и волка» 16.
Многие детские игры связаны с игрушкой. Изготовляли их как
взрослые, так и сами дети. Главным материалом служили дерево,
глина, камушки, многие растения. Например, из семян цветков
кувшинки девочки делали себе кольца и браслеты, из ивового прута
мальчики изготовляли свисток-флейту— «вешкема», «вяшкома»
(э., м.). В игрушках дети передавали свои наблюдения за окружа-
ющим миром, тем самым они знакомились с богатством родной
природы, получали первые представления о геологии, о раститель-
ном и животном мире. С помощью игр и игрушек дети приобретали
и простейшие математические знания, они учились не только счи-
тать, но и выполнять различные арифметические действия и гео-
метрические фигуры.
Сознавая, насколько важен период раннего детства для форми-
рования будущего человека, народ ведет ребенка как бы по сту-
пенькам, от простых колыбельных песен и забавных потешек, пес-
тушек и игр к сравнительно сложным поэтическим образам, требу-
ющим уже более напряженной умственной деятельности.
Большая роль в умственном воспитании детей отводилась загад-
ке. Она требует от ребенка не только сообразительности, но и
больших усилий памяти, активной мыслительной деятельности. В
загадках обычно выделяются самые характерные особенности пред-
метов, поэтому они воспитывают в детях и наблюдательность, тем
самым помогают познавать окружающий мир.
Отгадыванием загадок занимались обычно на посиделках, во
время пастьбы, дома и на улице. У мордвы, как и других соседних
с ним народов, традиционными были вечера загадок, где дети вмес-
те со взрослыми состязались по загадыванию и отгадыванию зага-
док. Например, во время рождественских праздников молодежь
разгадывала загадки земледельческой тематики 17.
Издавна важной составной частью народной педагогики была
сказка. Она учит говорить, мыслить, воздействует на ум и сердце
ребенка, формирует его мировоззрение, обогащает представление
детей сказочными образами, язык — меткими, красочными выраже-
ниями. Слушая ее, дети обогащают свои знания об окружающей их
жизни.
Подлинной художественной энциклопедией народной жизни для
детей были песни. Они исполнялись во время полевых и домашних
работ, на общественных празднествах и свадебных обрядах. Моло-
дежь пела песни в хороводах, на народных игрищах, на посидел-
ках. Многие этнографы отмечали, что в летнюю ночь, приближаясь
к мордовскому селению, уже верст за семь можно слышать голоса
девушек, поющих песни.
290
В. А. Ауновский указывал на широкую распространенность пе-
сен среди мордвы, на связь их с трудовыми процессами и отдыхом.
Дети слушали эти песни с колыбели, а подрастая, сами выучива-
лись напевать, проникая в их содержание.
Важным средством передачи культурных традиций, формирова-
ния психического склада были семейные и общественные обряды и
праздники. Мальчики и девочки часто выступали в качестве обяза-
тельных зрителей многих церемоний. Присутствие детей считалось
в народе магически благоприятным средством для достижения оп-
ределенных целей. Например, на свадьбе — это пожелание ново-
брачным потомства. В этом возрасте дети были в основном пассив-
ными зрителями. Они следили за исполнителями, запоминали их
действия, слова. Все виденное и услышанное потом воспроизводи-
ли в своих играх. Участие детей в различных обрядах и праздниках
являлось важным средством их социализации, средством приобще-
ния к социальным и культурным основам жизни мордовского
народа.
Этнографический материал в сочетании с произведениями ус-
тного творчества убедительно показывает, что содержание ум-
ственного воспитания определялось теми наблюдениями и сведени-
ями о природе, об окружающем мире, которых требовала повсед-
невная трудовая жизнь. Элементарные знания развивались и
распространялись под влиянием практических потребностей и ус-
ваивались в процессе трудовой деятельности.
С малых лет крестьянские дети ухаживали за скотом, пасли
его, работали в поле вместе со взрослыми. Они знали сроки посева
или посадки сельхозкультур, проводили уход за ними и убирали
урожай. Взрослые выделяли небольшие участки (грядки) под горох,
подсолнечник, а дети их сами обрабатывали, ухаживали за ними.
Присматривая за курами, гусями, утками, они наблюдали за их
повадками, что им больше нравится есть и т. п. Подростки разби-
рались в возрасте лошадей, по рогам могли определить сколько
корове лет и т. п. Словом, изучали на практике животный и рас-
тительный мир.
С семи лет они точно знали места, где растет щавель и дикий
лук, ягодные и грибные места. Ребята имели представление о зна-
чении многих деревьев, для чего они пригодны, что из них можно
сделать. Из ивовых прутьев они плели корзины для грибов и ягод,
из липового лыка — лапти. Параллельно шло знакомство с вредными
и опасными для здоровья растениями. Природа была той естествен-
ной основой, где происходило формирование человека, она оказыва-
ла огромное эмоциональное воздействие на процесс его духовного
развития.
Из поколения в поколение передавались народные приметы о
погоде, в которых нашли отражение народные знания об окружаю-
щем мире, подсказанные житейским долголетним опытом и трудо-
20*
291
вой жизнью, повседневными наблюдениями над явлениями приро-
ды. «Не примечаешь — и хлебушка не видать»,— гласит пословица.
Детей учили по движению туч, по их виду определять, каков
будет дождь: мелкий или сильный, с градом или со снегом. По
продолжительности звучания грома предугадывали урожайность
хлебов.
Систематические наблюдения за природными явлениями, за
насекомыми, птицами, животными давали возможность понять их
теснейшую взаимосвязь. На этой основе народом создана большое
число примет о погоде, об урожае. Мордовские дети знали, напри-
мер, что «Ласточки низко летают — к ненастью», «Лошади фырка-
ют— к дождю», «Зима богата снегом, лето — зерном», «Зима с ине-
ем — лето урожайное» 18.
Народ издавна собирал сведения о земных, богатствах, о реках,
озерах и использовал их в практических целях. Об этом говорят
археологические материалы, данные устно-поэтического творчест-
ва. Многочисленные женские украшения изготовлялись из металла
(меди, бронзы, серебра), раковин, бисера и т. п. Из металла также
изготовляли орудия труда, предметы, быта.
Из глины лепили всевозможную посуду, она шла на кладку
печи. Из поколения в поколение отец передавал сыну свое мастер-
ство, свои знания, показывал породы глины, камней, объяснял их
значения, для чего они пригодны и что из них можно сделать. Во
время изготовления орудий труда из металла детей учили, что при
нагревании металл расширяется, становится мягким и наоборот.
Ребята знали и многие физические свойства огня, солнца, света.
По движению звезд они делали попытки предсказать погоду.
В совокупности знаний, передаваемых детям, определенное
место занимали медицинские знания. Народная медицина мордвы
имеет давние и устойчивые традиции. С незапамятных времен
были известны мордовские знахари, специалисты по народной ме-
дицине, умеющие останавливать кровь, лечить ожоги, специалис-
ты-костоправы. Не случайно А. М. Горький героиней своего рас-
сказа «Знахарка» сделал старую, умудренную жизненным опытом
мордовку, которая лечила русских и мордву.
В течение тысячелетий, употребляя растительную пищу, люди
имели широкие возможности знакомиться со многими свойствами
растений. Многолетний опыт о действии трав и лег в основу на-
родной медицины. Она была вызвана настоятельными потребностя-
ми жизни и шла от материализма, носившего пока еще не науч-
ный, стихийный характер.
Способы лечения продуктами растительного мира были доступ-
ны всему населению. Почти в. каждой избе хранились собранные в
пучки разные травы, корни, ягоды. Однако в деревне выделялись
люди, наиболее знающие толк в травах, за помощью и советами к
ним обращались на случай болезни.
292
По общему, широко известному мнению, наибольшей силой
обладают травы, собранные на Иванов день (24 июля), когда расти-
тельный мир достигает своего полного расцвета. Корни рекомендо-
валось выкапывать в конце лета.
В практике народного врачевания растений использовались как
свежими, так и в сушеном виде. Собранные травы связывали не-
большими пучками и развешивали для сушки в затемненных, про-
ветриваемых помещениях — на повети, на чердаке. Чаще всего
употреблялись отвары, которые готовились как чай. Наибольшей
популярностью против простудных и желудочно-кишечных заболе-
ваний пользовались шалфей, зверобой, душица, бессмертник, ро-
машка, подорожник.
Широкое применение в народной медицине мордвы нашли ле-
чебные средства, приготовленные из ягод. От1*ар черемухи, черни-
ки использовались от поноса — «пськанцта», рябины, шиповника —
от болезни почек. Из ягод готовили также настойки, настаивая их
в течение нескольких суток на водке. Отвары и настойки исполь-
зовались как для приема внутрь, так и для растирания, полосканий,
примочек, ванн.
Большими целительными силами наделялись лечебные средства,
приготовленные из меда, прополиса и т. д.
В народной медицине широко применялись жиры. Гнойнички,
ожоги, нарывы смазывали топленым маслом, гусиным и куриным
жирами. От туберкулеза пили барсучье и медвежье сало.
Высоко оценивались и довольно часто использовались целебные
свойства молока и молочных продуктов. Горячее молоко давали
детям при простудах и отравлениях. Им же промывали воспален-
ные гноящиеся глаза. Простоквашей отбеливали кожу лица и сво-
дили веснушки у девушек.
При ревматизме, болезни ног принимали муравьиные ванны (в
чугуне заваривали муравейник, настаивали и сидели в этом отва-
ре). Иногда больные конечности прямо погружали в муравейник на
5—10 минут. Готовили и муравьиные настойки для натирания: на-
стаивали на водке в течение нескольких недель.
Повсеместно использовалась вода, настоянная на золе. Она
заменяла мыло для стирки белья, мытья головы, ею лечились от
чесотки.
Детей учили оказывать первую помощь прр: ожогах, при крово-
течении, знакомили с лекарственными травами и ягодами. Особое
внимание уделяли обучению их в оказании помощи утопающему.
Условия труда и жизни крестьянской семьи с необходимостью
приводили к выводу, что благородные нравственные качества — это
не только важнейшая предпосылка будущей честной жизни детей,
но и верный залог обеспеченной старости самих родителей. Про-
стые и великие истины о добре, честности, трудолюбии, о любви к
родной земле усваивались с молоком матери.
293
С поэтическим образом родичы деяей знакомила, начиная с
колыбельных песен. Родина в ник отождествлялась с родным до-
мом, семьей, с родной деревней. Тема любви к ней является весьма
распространенной в сказке В ряде народных сказов воспеваются
героизм верных сынов народа, их ратные подвиги в борьбе с чуже-
земными завоевателями. Аналогичные сказки имеются у всех наро-
дов. Герои в них полны несокрушимой силы, воли победить врага
и завоевать свободу и счастье для нарсда.
К глубокой преданности Родине, высокому патриотизму призы-
вали и многочисленные пословицы: «Родной крайса, кода райса»
(м.) — «В родном краю, как в раю», «Родной масторюм— нармунь
моровтомо» (э.) — «Человек без Родины, что птица без песни» 1Э.
С древнейших времен тесные этнокультурные связи сложились
у мордвы с другими братскими народами Поволжья. Археологичес-
кие и этнографические данные показывают, что эти связи создава-
ли благоприятные условия для развития дружбы мекду ними.
Мордовские ребятишки охотно вступали в контакт со своими
русскими, чувашскими, татарскими сверстниками. Молодежь при-
нимала участие в русских хороводах, чувашских акатуях. Данная
традиция продолжает развиваться и в наши дни.
Среди нравственных качеств, которые воспитывались у подрас-
тающего поколения, большое место занимало воспитание доброты
и справедливости. Доброта считалась проявлением человеколюбия.
«От зла стареешь, от доброты молодеешь», «Добрэ муравья для
леса, а человека — всему свету»,— так утверждают мордовские пос-
ловицы. Аналогичные мысли содержат пословицы и у других наро-
дов. Например, русская: «Доброе дело на век», чувашская: «Добру
учить — добрым станет».
С ранних лет детей учили делать людям добро, помогать им. В
традициях мордвы было оказание помощи одиноким старым людям
в уборке жилища на праздники. Эту работу обычно выполняли
девочки-подростки. Мальчики помогали им пригонять из стада
овец, коз, пилить и колоть дрова и т. д. '
Важное место в требованиях мордвы к детям занимало воспита-
ние почтения и уважения к родителям, старшим. «Мордва,— отме-
чал В. Майков,— воспитывает своих детей так, чтобы они прежде
всего любили своих родителей»ю.
Все обряды, посвященные рождению ребенка, сопровождались
благопожеланиями быть не только здоровым и трудолюбивым, но и
быть опорой для отца и матери, почитать их, оказызать им помещь
в старости. Подобные пожелания содержатся во многих колыбель-
ных, семейно-бытовых песнях, в сказках, пословицах.
Неуважение и непочигание родителей считалось безнравствен-
ным поступком: «Не было случая, чтобы дети отказывались давать
содержание своим престарелым родителям, так как на такого чело-
века такой факт навлек бы всеобщее презрение»2'.
294
Мордва высоко ценила чувство уважения к матери-женщине.
Это чувство было древней традицией, оно коренится и в религиоз-
ных воззрениях мордвы. В различных обрядах, молениях, праздни-
ках главную роль играли женские божества. Они были покрови-
тельницами домашнего очага и различных сил природы.
Детей учили почитать не только родителей, бабушек и дедушек,
но и уважать старших, братьев и сестер. Младшие называли стар-
шего брата «лелей» (э.), «альнякай» (м.), старшую сестру — «акай?
(м.), «патяй» (э.). На посиделки принято было ходить старшей из
сестер, и лишь после того, как она будет сосватана, следующая
получала право посещать посиделки. Такой же порядок соблюдали
юноши. Характерно, что данный обычай бытует в отдельных семьях
до настоящего времени.
Большое значение в нравственном воспитании девушек прида-
валось половому воспитанию «Нравственность девушек довольно
высоко развита»,— отмечает В. Рагозин 22.
Случаи деторождения до замужества у мордвы были весьма
редки. Они накладывали позорное пятно не только на девушку, нэ
и на весь ее род. Худая слава о таких девицах распространялась
далеко за пределами своего села и долго сохранялась в памяти
народа, как явление из ряда вон выходящее. Родившую девушку,
как бы она ни была красива, ни один мордовский парень не согла-
шался взять замуж. И если ей все же удавалось выйти замуж, то
не устраивали никакой свадьбы, да и выпускали ее со двора не в
ворота, а через забор. По мнению мордвы, если выпустить се через
ворота, со все несчастья ее, на которые она обречена за свою не-
законную потерю невинности, останутся в доме родителей, а если
выпустить через забор, то несчастья уйдут с ней 23.
Многие исследователи неоднократно отмечали доброе отноше-
ние мордвы к гостям, их радушие и гостеприимство. «...Мордва,—
указывал А. Мельников,— добрый народ... По характеру весьма
кротки, добродушны, гостеприимны и радушны»24. Приезжий мог
просить пристанища у любого жителя деревни, и тот никогда не
отказывал в этом. «Гостя угости хлебом-солью, проводи добрым
словом», «Последнее принеси, но гостя угости» — гласят мордов-
ские пословицы 25.
Дети были свидетелями того, с каким радушием встречают в
семье гостей. Все, что было саиое вкусное в доме, ставили на
стол. У мордвы был обычай припасать продукты для заезжих людей.
Девочки помогали матери привести в порядок помещение, накры-
вать на стол. Мальчикам поручалось ухаживать за лошадью гостя,
проводить путника до нужного дома или места. И поныне эта до-
брая традиция в почете.
Во многих произведениях устно-поэтического творчества, этно-
графических материалах отмечается, что честность и правдивость
являются одним из нравственных качеств мордвы. «В нравственном
2^5
отношении,— пишет В. Рагозин,— мордва имеет очень много хоро-
ших качесгв: не была замечена не только в умышленном убийстве,
но даже в грабежах и кражах, она гораздо честнее русских» 26. По
традиции в селах дома никогда не закрывались на замок. Знаком,
свидетельствующим об отсутствии людей, служил веник у входа.
На воровство всегда смотрели как на страшное зло. Позор же от
такого поступка падал не только на членов семьи, но и на весь род:
«Позор — тяжелее смерти», «Грязь можно смыть и стереть, а по-
зор — не смоешь, не сотрешь» 27. Одновременно у детей воспитыва-
лись неприятие, презрение, противление скупости, зависти, кото-
рые осуждались народом. Во многих произведениях устно-поэтиче-
ского творчества мордвы высмеиваются и презираются данные по-
роки. Бытовали специальные песни — «позорямат», призванные
осуждать ленивцев, жадных. Их исполняли в период подготовки к
весенне-полевым работам. О том, что им придавалось большое зна-
чение, говорит тот факт, что пение во время великого поста запре-
щено, тогда как исполнение подобных песен — поощрялось. Наруше-
ние традиций осуждалось и наказывалось общественным мнением.
Например, за отказ содержать престарелых родителей, непослуша-
ние им община могла выгнать виновных из села или применить
физическую меру воздействия. «Детей умными, добрыми вырас-
тишь — род свой прославишь», «Хорошо родителям в старости, если
дети умные»28. Нравственные поступки и поведение старших, их
честность, трудолюбие, доброта были наглядным образцом для под-
ражания. Как отмечал В. Н. Майнов, «...мордва чрезвычайно дорожат
семейным благополучием. Отец всегда сумеет до такой степени
заставить уважать себя, что и тридцатилетние сыновья не выходят
из-под его воли. Но и по истечении этого срока нравственная опека
не прекращается никогда. Отец всегда обязан руководить посред-
ством советов и указаний»29. По обычаю, при заключении брака
всегда учитывали нравственные качества не только родителей, но
и рода: «Каков род, таково и потомство», «Каков отец, таков и
сын», «Смотри на мать, когда берешь ее дочь»30. На Рождество у
мордвы было принято показывать предметы ручного труда, у деву-
шек — это приданое, его качество и количество. Нерадивых выстав-
ляли на посмешище, валяли в снегу. Дети всегда были свидетеля-
ми публичного осмотра и публичной оценки взрослыми результатов
крестьянских промыслов.
Огромную роль в нравственном воспитании играло и играет
устно-поэтическое творчество народа — бесценное сокровище духов-
ного достояния любой нации. На этом материале воспитывались
чувство долга и служения народу, чувство красоты родного языка,
доброты и справедливости, любовь и уважение к родным и близ-
ким, почитание старших. Уже простейшие колыбельные песни,
прибаутки несли в себе нравоучительные функции, в них даются
первые понятия о хорошем и плохом. Год от года расширялись
296
тематика, идейное содержание поэтических произведений. Колы-
бельные песни, потешки сменялись сказкой, пословицами и пого-
ворками, лирическими, обрядовыми, историческими песнями, в ко-
торых выражен моральный кодекс, нравственные стремления
народа.
Этнографические, исторические, фольклорные и другие матери-
алы убедительно показывают, что традиции воспитания детей у
мордвы имеют много общего с этнопедагогикой других народов. И
это не случайно, так как «именно в области педагогической куль-
туры между народами больше общего — налицо общность общечело-
веческих, национальных, сословных, классовых, семейных и инди-
видуальных целей воспитания» 31. У всех народов в прошлом имело
место поразительное единство не только воспитательных целей, но
и воспитательных средств. Общность традиций воспитания разных
народов объясняется сходством объективных условий человеческой
жизни и общечеловеческими целями рождения и воспитания детей,
взаимодействием народов и взаимовлиянием их культур.
Народные традиции воспитания как творчество трудящихся
масс имеют демократический характер. Они представляют собой
результат творческого вклада многих поколений в духовную культу-
ру, ее неотъемлемую часть. Демократическая сущность народного
опыта воспитания обеспечивает преемственность его основных
идей, форм и средств. Мы обращаемся к традициям воспитания не
только потому, что это кладезь мудрости, запасник педагогической
мысли, но и потому, что это наши корни, забывая о которых, мы
разрываем связь времени и поколений. Разрабатывая программу
воспитания на современном этапе необходимо учитывать все цен-
ное, добытое трудом поколений, выдержавшее проверку временем.
Размышляя о трудовом воспитании в наши дни, как не вспом-
нить об опыте подготовки детей к труду предыдущих поколений?
Как только ребенок научился нести ложку ко рту, он должен был
работать. К тому же, что умели делать родители, должны были
уметь их дети. В традиционных ремеслах участвовала вся семья.
Однако, несмотря на огромную роль народного опыта воспитания,
крестьянскую семью безоглядно нельзя идеализировать. В ней ря-
дом с благородными чертами имелись и негативные, рожденные
борьбой за собственность, эксплуатацией, нуждой, невежеством.
Поэтому, используя те или иные традиции воспитания, надо к ним
подходить конкретно-исторически и брать лишь то, что прогрессив-
но, созвучно времени, что будет лучше способствовать возрожде-
нию и развитию культуры мордовского народа.
ГЛАВА XIII. ЯЗЫЧЕСКИЕ
ВЕРОВАНИЯ МОРДВЫ И
ЕЕ ХРИСТИАНИЗАЦИЯ
Боги мордвы. В религиозных верованиях и об-
рядах, которые во многом специфичны у каж-
дого народа, отражались, пусть и иллюзорно,
его жизнедеятельность, среда его обитания,
формы хозяйственной деятельности и материальной- культуры, об-
щественных и семейных отношений, связи с другими народами, ду-
ховная культура. История религии есть отражение истории самих
людей, создателей той или иной религии, их образа жизни или
менталитета. Таким образом, знание истории религии способствует
лучшему воссозданию исторического прошлого народов. Материалы
языческих (дохристианских) верований мордвы имеют немаловаж-
ное значение для всеобщей истории религии, позволяя глубже ос-
мыслить ряд общих вопросов, связанных с происхождением и эво-
люцией религии как особой формы общественного сознания (мате-
риальная обусловленность религиозных представлений, ранние
формы религии, вопрос о возникновении идеи верховного бога, син-
кретизм и др.).
При ознакомлении с религиозными верованиями мордвы прежде
всего обращает на себя внимание большое количество женских
божеств: леса (вирь) — Вирь-ава (ава — женщина, мать), земли
(мода, мастор) — Мода-ава (Мастор-ава), воды (ведь) — Ведь-ава,
ветра (варма) — Варма-ава, огня (тол) — Тол-ава, дома (кудо) —
Куд-ава и т. п. Наряду с божествами в образе женщин встреча-
ются божества и в образе мужчин, например, Вирь-атя (атя —
мужчина, старик), Мода-атя, Ведь-атя, Варма-атя, Тол-атя,
Куд-атя и др., считавшиеся мужьями женских божеств.
Наблюдается и другая особенность. Все перечисленные и им
подобные божества-мужчины играют менее важную роль, чем их
жены. Например, в различных молитвах, рассказах, сказках, песнях
главную роль играют, как правило, женские божества, а мужские
лишь упоминаются вскользь или вообще не упоминаются. Чем объ-
яснить такое преобладание женских божеств? Думается, объясняет-
298
ся это тем, что указанные верования в женские божества возника-
ли в эпоху материнско-родового строя, характеризующегося веду-
щей ролью женщины в хозяйственной и общественной жизни. Это
фантастически и отразилось в религиозных верованиях того време-
ни. Названные божества считались покровительницами и покрови-
телями, держательницами и держателями (кирди, кирдемс — дер-
жать) определенных сил природы и связанных с ними занятий.
Среди них еще не было главного, верховного бога и ему подчинен-
ных божеств, как не было в то время господства и подчинения
среди самих людей. По своему происхождению все эти божества,
как женского, так и мужского рода, есть не что иное, как иллюзор-
ное отражение в умах людей той или иной силы природы, их оли-
цетворение.
Наши предки полагали, что божества эти могли быть как добры-
ми, так и злыми. По их представлениям, божества могут наделать
немало бед и неприятностей, если вовремя не умилостивить, не
задобрить их. Они, естественно, хотели, чтобы божества были до-
брыми и содействовали их жизнедеятельности. С этой целью в
честь божеств на предполагаемых местах их обитания, т. е. в ле-
сах, на полях, у рек и родников, озер, в жилищах, дворах, банях,
устраивались моляны, моления (озкст), на которых совершались те
или иные жертвоприношения, воздавались молитвы (озномат).
Вера в антропоморфные (человекоподобные) божества едва ли
была изначальной формой религиозных верований мордвы. Вероят-
но, существовали и более ранние, более архаичные формы верова-
ний, но в настоящее время сказать о них что-либо определенное
затруднительно. Можно только предполагать, что у предков мордвы
имелись тотемические воззрения, основанные на уходящем своими
корнями в глубокую древность убеждении в отсутствии принципи-
альной разницы между человеком и животным, в возможность пре-
вращения человека в животное и обратное его перевоплощение из
животного в человека (вера в оборотничество).
Отголосками древнего тотемизма, видимо, являются некоторые
сказочные мотивы. Так, ворона обычно в мордовских сказах назы-
вается теткой (Варака патяй — тетка Ворона). Есть мордовские
сказки, в которых говорится о женитьбе животных (например,
медведей, змей) на девушках и выходе животных замуж за парней.
Кстати, о животных-зятьях говорится и в марийских сказах. Таки-
ми зятьями являются ворон, сокол, воробей. Но эти сказочные
мотивы еще не дают достаточных оснований для сколько-нибудь
основательных выводов. А более достоверных данных о том, что то
или иное животное было когда-то тотемом того или иного мордов-
ского рода или племени, пока не обнаружено.
Двойственность характера мордовских божеств, т. е. их наделе-
ние способностью совершать добро и зло, нерасчлененность их на
добрых и злых, объясняется реальными свойствами обожествляе-
299
мых сил природы и общества, которые могут нести людям пользу,
но могут и навредить им.
Приведу несколько записанных мной 1 в мордовских селах рас-
сказов о божестве леса Вирь-аве:
1. Вирь-ава, говорят, высокая женщина, видят ее редко, не боль-
но показывается. Она — хозяйка леса. Черноволосая, тонкая, голая,
волосы длинные, непричесанные. Она очень громко смеется. Груди
у нее — через плечи. Она ходит по лесу, все видит, а нам не больно
показывается. В этом лесу — своя Вирь-ава, в том лесу — другая
Вирь-ава, ведь у каждого юрта (дома.— Н. М.) — своя Юрт-ава (бо-
жество жилища.— Н. М.), также и в лесу. Заблудится человек в
лесу — Вирь-ава может показать ему дорогу, надо только при этом
говорить: «Вирь-ава, азор-ава, кормилица, направь меня на правиль-
ный путь...» И она направит. Вирь-ава добрая, следит за всеми. А
как раздразнишь ее — злая. Ее не видишь, а она направляет, сразу
будто лучше станет и идешь правильно. Она может и запутать:
ходишь-ходишь по лесу и опять возвращаешься на прежнее место,
все крутишься вокруг Вирь-авы.
2. Дедушка рассказывал. Ходили они в лес впятером на заго-
товку леса, а раньше леса были не то, что теперешние. Пришли
вечером, говорит, с работы в землянку, поужинали, легли спать.
Слышим — женщина какая-то кричит: ай-ай-ай. Он тогда еще был
маленьким. Проснулся. «Дядя Вася, какая-то женщина кричит. Кто-
нибудь, наверное, заблудился. Давайте кричать ей». Кричали-крича-
ли, она, говорит, подошла ближе и пришла к землянке. Мы заробе-
ли. Голая, волосы распущены вдоль тела, нога одна, а ходит — не
хромает. Как засмеется нам в лицо — лес ув-ув-ув. Плюнула, гово-
рит, и ушла. В лесу заплутается человек, Вирь-ава поймает и мо-
жет до смерти защекотать.
3. Говорят, что Вирь-ава щекочет до смерти. Двое мужиков
пошли в лес, разожгли костер. Вдруг как закричит Вирь-ава — все
деревья кланяются. Волосы у нее вдоль тела, свистит, ходит — одну
грудь через плечо, другую — через другое. Подошла к этим двум
мужикам, поймала одного — давай щекотать, второй — бежать. Вред-
ная. Так говорят. Ростом она с деревья, волосы — ниже пояса.
4. Вирь-ава, точно эрзянская женщина, только покрупнее. Голос
у нее человеческий. Сидит на пне, волосы расчесывает. Мой дед
ездил в лес за дровами, и вдруг в лесу к нему в телегу села Вирь-
ава, смеется, лошадь вся вспотела, а с места никак не сдвинется.
Время было 12 часов дня.
— A-а, дедушка, ты думаешь, твоя лошадь сильнее меня? Но я
ее сильнее. Лошадь не тянет, дедушка.
Дедушка в ответ:
— Зачем села? Встань.
Она встала, села на пенек и начала волосы расчесывать. И
лошадь пошла.
300
5. Пропадет мальчик в лесу, обращаются к Вирь-аве: «Вай,
Вирь-ава, прими, вай, Вирь-ава, не потеряй, вай, Вирь-ава, выведи
на прямую дорогу». Живет Вирь-ава, никто не знает где. Вирь-ава
точно Баба Яга, но это не одно и то же. Баба Яга — враг, а Вирь-
ава — друг, спаситель. Если человек в лесу заболеет, то ходит мо-
литься к Вирь-аве, на то место, где заболел. Несет Вирь-аве проса,
соли, хлеба. В лесу человек упадет — молится Вирь-аве, в воде —
Ведь-аве, посредине улицы — Мода-аве.
6. В лесу живут Вирь-ава и Вирь-атя. Мужчина пойдет в лес —
обращается к Вирь-ате, чтоб лесник не поймал, не обидел. Женщи-
ны просят, чтобы Вирь-ава показала, где больше ягод, грибов. А
видеть-то не видали, название одно человеческое. Потеряется ребе-
нок, человек в лесу, обращаются к Вирь-аве, Вирь-ате, чтобы не
дали ему пропасть.
Дуалистичность образа Вирь-авы обусловлена определенными
причинами. Мордва исстари была народом земледельческим, осед-
лым. Но она проживала в основном в лесной местности, и поэтому
ей приходилось на протяжении многих веков вести борьбу с лесом,
освобождая участки под пашню. Образ Вирь-авы возникал прежде
всего как результат страха перед лесной стихией, лесной чащей,
где можно сбиться с пути, заблудиться, встретиться с опасным
зверем. В этом отношении лес противостоял человеку как злая
сила. С другой стороны, лес выступал в качестве кормильца. Жизнь
в окружении лесов содействовала развитию разнообразных лесных
промыслов (охота, бортничество, заготовка грибов, ягод, лекар-
ственных трав, леса, лыка и пр.), способствовала освоению леса. В
этой связи лес выступал как добродетель, кормилец, защитник.
По мере освоения леса люди стали меньше бояться Вирь-авы,
начали придумывать различные средства «отбиваться» от нее. Так,
одна женщина-мокшанка из с. Старый Шукстелим Темниковского
района Мордовии рассказывала, что от Вирь-авы можно уходить.
Для этого надо повернуться лицом в ту сторону, откуда раздается
ее смех или появляется она сама, и уходить пятясь. Тогда она
пойдет по следам и не сможет поймать человека. Более того, есть,
например, песни, в которых говорится о том, чтобы Вирь-ава и
Вирь-атя приходили помогать человеку в той или иной работе,
особенно тяжелой (в рубке и вывозе леса, корчевании пней):
«Вирь-атя, Вирь-ава, идите со мной жить, в лесу дрова рубить.
Будем рубить — лучше будем жить. Кто придет красть — поймаем,
изобьем, без штанов пошлем его» или «Вирь-ати, Вирь-авы, прихо-
дите со мной спать, долгую ночь коротать» 2.
Другим из языческих божеств мордвы являлась Мода-ава (Ма-
стор-ава), считавшаяся держательницей земли, ее покровительни-
цей. Для мордвы, впрочем как и для других земледельческих наро-
дов, земля представлялась женщиной, обладающей плодородной
силой, производящей все необходимое для людей. Поэтому к ней
301
старались относиться с почтением, посвящая много жертвоприно-
шений. Во время этих жертвоприношений говорили, например, так:
«Мастор-ава, матушка, тяжесть земли держащая, вот пришли-со-
брались, твое имя вспоминаем, посмотри на наши поклоны. Что
просим — дай, что скажем — сделай. Просим хорошего урожая, дай
доброго здоровья. Мастор-ава, матушка, что бросаем на тебя, что
сеем на тебя — подними, вырасти, наполни, помоги» 3.
И теперь еще доводилось автору данных строк говорить с людь-
ми, особенно из среды пожилых женщин, полагающими, что Мода-
ава может, к примеру, наслать на человека болезнь. Действитель-
но, человек может заболеть от продолжительного лежания на сы-
рой, холодной земле. Здесь нет ничего сверхъестественного.
Однако люди в прошлом не понимали действительных причин тех
или иных заболеваний и приписывали, в частности, земле сверхъ-
естественные свойства божества, персонифицировали ее. Так, в
с. Иванцеве рассказывали, что когда человек упадет на землю, по-
лучит ушиб или заболеет, то нужно поклониться земле и просить
у Мода-авы прощения:
Мода-ава, кормилица,
Модань кирди, дорогая,
Может быть, ты ушиблась,
Или ты рассердилась, прости.
В с. Алькине в таком случае некоторые люди ходят к ворожее,
взяв с собой пшена, хмеля, денег и вина. Ворожея и больной от-
правляются во время утренней или вечерней зари на перекресток
дорог, где ворожея произносит молитву о том, чтобы божество
земли Мастор-ава простила заболевшего, сняла с него болезнь.
Затем целуют землю три раза. Больной уходит, ворожея бро-
сает левой рукой через плечо принесенное (узелок с пшеном, хме-
лем и пр.) и также уходит. Возвращаться домой надо не оборачи-
ваясь.
Иногда после ушиба при падении старухи в с. Налитове гово-
рят: «Масторонь кирди, кормилица, Мастор-ава, дорогая, я упала,
тебя ушибла, ты меня ушибла, падала здоровой, уйду прощенной,
прости меня Христа ради»4.
Мордва верила также в особое божество поля, держательницу,
покровительницу поля — Норов-аву (Пакся-аву). По-видимому, это
божество дифференцировалось от Мода-авы (с возникновением зем-
леделия), т. е. по своему происхождению, в сравнении с Мода-
авой, оно более позднее. Хотя слово норов в мордовских языках в
настоящее время для обозначения поля не употребляется, заменив-
шись словом пакся, несомненность употребления его в этом зна-
чении в прошлом очевидна (сравните марийское нур — поле, Нур-
ава — божество поля). Слово норов сохраняется, например, в эрзя-
мордовском названии жаворонка — норовжорч, мокша-мордовских
302
словах нормаль (клубника), нярьхкамаз (полынь), нардише (по-
левая трава).
У каждого села имелась якобы Пакся-ава. Мне рассказывали,
что жнецы раньше звали ее обедать, просили у нее помощи при
жатве, чтобы благополучно провести жатву или прополоть поле,
чтобы руки не порезать серпом.
...Пакся-ава, паксянь кирди.
Приходи с нами обедать,
После обеда помогать.
Да не заболят наши руки,
Да не заболят наши спины.
С окончанием жатвы оставляли для нее несжатые полоски,
кусочек хлеба, посыпанный солью, чтобы она поела и не рассерди-
лась. Люди боялись Пакся-авы, они думали, что она может испор-
тить урожай, оставить их без хлеба. Во время полевых работ в
знойные летние дни можно получить солнечный удар. Прежде ду-
мали, что это — кара Пакся-авы: ей чем-нибудь не угодили работа-
ющие.
Местом обитания Пакся-авы считалась межа. В с. Шандрове
одна старушка говорила, что на меже ни в коем случае нельзя
спать, ибо это место Пакся-авы5
Как видно из всего сказанного о божестве поля, в почитании
Норов-авы (Пакся-авы) ярко проявлялась забота мордвина-земле-
дельца об урожае, о плодородии полей, от которого зависела вся
его жизнь.
Многочисленные старинные обряды, песни, заговоры, частично
сохранившиеся в памяти людей до сих пор, свидетельствуют о том,
что в дохристианских религиозных верованиях мордвы одно из
главных мест занимало обожествление воды, покровительницей,
держательницей которой считалась Ведь-ава. Предполагалось, что в
воде живет и Ведь-атя, но он, по сравнению с Ведь-авой, играл
менее заметную роль. Вот несколько рассказов об этих божествах,
записанных нами во время экспедиционных поездок.
1. Яков П. работал в колхозе кладовщиком. Шел он однажды
ночью домой. Смотрит — возле колхозного пруда стоит женщина,
голая, длинные волосы висят вдоль тела,, и как, говорит, засмеется
и прыгнет прямо в воду, вода — чо-о-оль (междометие, воспроизво-
дящее всплеск, воды — Н. М.). Это — Ведь-ава. Детей иногда пуга-
ют: не купайся, смотри, а то Ведь-ава утащит. (Записано в
с. Иванцеве Лукояновского района Нижегородской области.)
2. Ведь-ава — здоровая голая женщина. Волосы у нее длинные,
белые. Одна женщина ее видела. Иду, говорит, по берегу реки
Мокши и вижу — большая голая женщина стоит в реке и плещет
водой. Есть у нее и Ведь-атя. Борода у него белая, длинная. Когда
обращаются к ним, говорят: «Шелковолосая Ведь-ава, сереброборо-
303
дый Ведь-атя». Живут они в глубоких местах, а не в мелких, и они
тянут к себе людей. На реке Мокше есть особые, места, где все
время тонут люди. Это Ведь-ава и Ведь-атя их тянут и тянут.
Сколько хотят, столько и берут. Если я тону и кого-нибудь возьму
за руку, то и тот утонет, отпущу — не утонет. Они сердитые, им
обязательно надо людей. Если человек начинает тонуть, но ему
удается спастись, то надо сразу кланяться им. Надо принести им
за это денег копеек 5—10 для расхода, пшена — для питания, хме-
ля— для пуре (медовуха.— Н. М.). Они бражке больно рады и вину
тоже. (Записано в с. Лесные Сиялы Темниковского района Мор-
довии).
3. Ведь-ава живет в реке. Вредная женщина. Волосы у нее до
колен. Мой старик шел раз с мальчиком по берегу реки и видит —
у реки сидит Ведь-ава и расчесывает голову, в руке у нее ведро,
ведро — цингор-цингор (междометие, передающее скрип вед-
ра.— Н. М.). Мальчик бросил в Ведь-аву прутик, и она ушла под
воду. (Записано в с. Алькине Ковылкинского района Мордовии.)
Считалось, что Ведь-ава может не только утопить человека, но
и наказать какой-либо болезнью. Вера эта также связана с реаль-
ностью. В воде человек может утонуть или заболеть (переохладить-
ся, простудиться и пр.). А так как люди не понимали истинных
причин болезней, то ничего .не оставалось, кроме как приписать их
козням сверхъестественных сил, в частности Ведь-авы. Чтобы вы-
лечить болезнь, посланную якобы Ведь-авой, устраивали моление,
принося Ведь-аве различные подарки. Во время этого моления гово-
рили, к примеру, так: «Ведь-ава, матушка... точно серебро выхо-
дишь, точно золото катишься, все моешь-вытираешь, во всяком
месте нужна. На это место пришли, руки вымыли, белым платком
вытерли, белыми ласковыми руками, с приподнятым хорошим на-
строением курочку принесли, перед тобой поставили, твое имя
вспоминаем, моленье наше посмотри, курочку возьми, слова ус-
лышь, что просим — дай, от чего боимся — убереги. Кто к тебе по-
падет, нехорошо о тебе подумает, пусть не заболеет, не отбирай у
него здоровья. Кто тебе кланяется, кто тебя умоляет, того прости-
умилости, возьми болезнь его, отдай его здоровье».
Во время свадьбы молодую из дома жениха водили на реку.
Впереди шли старушки, неся выпивку и закуску, за ними девицы
несли ведра и ушат. За девицами шла невеста и остальные учас-
тники свадьбы. Кто бил в заслонку, кто ехал верхом на палочке. На
берегу реки расстилали скатерть и устраивали в честь Ведь-авы
моление. Родственники жениха сообщали ей, что взяли молодую и
что она будет ходить на реку умываться и за водой, просили Ведь-
аву не причинять ей вреда. Молодушка в дар Ведь-аве бросала в
реку кольцо, а старушки — лепешку.
Вера в чудодейственную, живительно-лечебную, очиститель-
ную силу воды восходит к вполне реальным ее свойствам: утолять
304
жажду, смывать, всякую грязь, помогать развитию всего живого.
Полагали также, что Ведь-ава покровительствует любви и дето-
рождению. Она будто бы могла рассердиться на женщину или
мужчину и обречь их совсем или долговременно на бездетность.
Бездетные женщины обращались к Ведь-аве с просьбами о подании
детей, устраивали в связи с этим особое моление (ведь-озкс). Бра-
ли живого петуха и шли с ним в полночь на реку, где после по-
клонов Ведь-аве бросали в воду петуха, прося при этом, чтобы
Ведь-ава послала бездетной «чадородие». С молитвами о подании
детей обращались к Ведь-аве молодожены.
Предполагалось, что дожди также происходят по велению Ведь-
авы, и когда их долго не было, устраивался особый молян о
дожде (пиземень озкс). Он проводился возле различных водных
источников. Разрывали, к примеру, родник, будили Ведь-аву, говоря
при этом: «Не пугайся, кормилица, земля горит, создай дождь».
Затем брызгались, обливались водой, ели у воды и Ведь-аву пригла-
шали есть 6.
Образ Ведь-авы выступает, в первую очередь, как олицетворе-
ние опасной водной стихии. В воде человек мог утонуть, заболеть.
Ведь-ава есть в то же время и отражение чувства боязни, страха.
Вместе с тем вода необходима людям, без нее не может быть
жизни, она дает плодородие полям, лугам и лесам, люди ловят в
реках и озерах рыбу и т. п. Поэтому Ведь-ава наделена как пози-
тивными, так и негативными чертами, т. е. дуалистична.
Другие объекты и силы природы мордва олицетворяла в виде
божеств солнца (Чи-ава), луны (Ков-ава), .ветра (Варма-ава), огня
(Тол-ава), грома (Пурьгине-паз), молнии (Ёндол-паз). Покровитель-
ницами жилища, а именно дома (кудо) и двора (кардаз) считались
Куд-ава и Кардаз-ава. Позднее, скорее всего, под тюркским влияни-
ем, для обозначения дома со всеми надворными постройками (осо-
бенно у мокши, а также у части эрзи) стал использоваться термин
«юрт», откуда — Юрт-ава, Юрт-атя, хотя продолжали бытовать тер-
мины «кудо», «кардаз» и связанные с ними названия божеств дома
Куд-ава и двора Кардаз-ава (Кардаз-сярко). По представлениям мор-
двы, имелось и божество — держательница, покровительница клад-
бища — Калмо-ава.
Как показывают археологические и некоторые другие свидетель-
ства, в конце I— начале II тысячелетия н. э. мордва переживала
процесс распада доклассового общества и становления классовых
отношений 7. Возникавшие понятия о частной собственности, нера-
венстве, господстве и подчинении переносятся людьми в вообража-
емый мир богов, которые из покровителей, держателей трансфор-
мируются в хозяев, владетелей, вобрав в свои названия слово азор
(азоро), что значит «хозяин, хозяйка, владетель, владетельница».
Вирь-ава становится Вирь-азор-авой, Ведь-ава — Ведь-азор-авой,
Мода-ава — Мода-азор-авой. Куд-ава — Куд-азор-авой и т. д. Анало-
305
гичные изменения были внесены и в терминологию, обозначающую
мужские божества. Видимо, в это время, знаменовавшееся ломкой
в эволюции социально-экономических отношений, возникает идея
верховного бога, который становится во главе всех божеств — по-
кровительниц и покровителей, а затем хозяек и хозяев тех или
иных сил природы, других сфер жизнедеятельности мордвы.
Своего дохристианского верховного бога мордва именовала
Шкай, Нишке. Образ этого бога был создан мордвой по типу иня-
зора (ине — великий, азор — хозяин) — у эрзи, оцязора (оцю — вели-
кий, азор — хозяин) — у мокши. Словами инязор, оцязор мордва
называла до присоединения к России своих владык, а после — рус-
ских царей. Некоторая разница в словах Шкай, Нишке, несмотря
на явную общность их происхождения и обозначаемого ими поня-
тия, объясняется некоторыми уже имевшимися в это время лин-
гвистическими различиями в речи мордвы-мокши и мордвы-эрзи.
Термин Нишке образован из двух слов: ине — великий и шкай — со-
здатель, кормилец, воспитатель. В произведениях мордовского фоль-
клора встречаются выражения шкамс-трямс (создать, вскормить,
воспитать), шкинекай-тринекай (создатель, кормилец, воспитатель).
Кроме слова Нишке, мордва-эрзя верховного бога называла так-
же Нишке-паз (паз — бог), Вере-паз (вере — верх, верхний), а мор-
два-мокша — Шкай, Вядре Шкай (вярде — верх, верхний), Оцю
Шкай, Оцю Шкайбас (от оцю+шкай+бас/паз) или Шкабавас.
До нашего времени дошло немало произведений устного наро-
дного творчества мордвы, из которых видно, что верховный бог
Шкай, Нишке находился в обществе, разделенном на богатых и
бедных, и мало обращал внимания на жизнь бедняка. К этому вре-
мени относится происхождение различных мифов мордвы о созда-
нии верховным богом Нишке земли, людей, обычаев. Они дошли до
нас главным образом в песенной форме.
Магические колдовские обряды
Существенным элементом любой религии являются магические
обряды. Своими корнями они уходят в глубокую древность, примы-
кая к простейшим, полуинстинктивным действиям; многие из них
происходят из рациональных действий, связанных с трудовым опы-
том народа. Наибольшее распространение среди мордвы имели
такие виды магии, как лечебная (знахарство), вредоносная (порча),
любовная (половая), хозяйственная.
Одним из наиболее распространенных способов лечебной магии
у мордвы служил заговор, который сопровождался различными ма-
гическими действиями (чертили по больному месту ножом, топо-
ром). Целью заговора было стремление выгнать болезнь из тела
больного. Поскольку заболевший сам подчас не мог применять те
306
или иные средства и приемы лечения, то он или его близкие обра-
щались к содействию наиболее опытных людей — знахарок. Этой
профессией у мордвы занимались в абсолютном большинстве жен-
щины, преимущественно пожилые. Знахарская практика на всех
ступенях своего развития тесно связана с народной медициной.
В практике врачевания в качестве лечебных средств у мордвы,
как и среди других народов, применялись и еще до сих пор исполь-
зуются различные травы — полынь, крапива, подорожник, тысяче-
листник, культурные растения — редька, лук, чеснок и др., а также
вода, пуре, мед, масло, зола, моча, пар, жар и пр. Некоторые из
лечебных средств, применявшихся или применяемых в народной
медицине, нашли свое место и в современной научной медицине.
Однако в практике народного врачевания обращение к вполне ра-
циональным средствам и приемам сопровождалось бесполезными и
даже вредными действиями, нередко приводившими к тяжелым
последствиям, вплоть до смерти больного. Это обыкновенно проис-
ходило от того, что люди часто не знали подлинных причин болез-
ней, не знали или почти не знали настоящих средств и методов
борьбы с ними. Причиной болезней они обычно считали гнев бо-
жеств, умерших предков, козни «злых людей», ведунов.
Так, для лечения от лихорадки применялась полынная настойка.
Произнеся над ней определенный заговор, ее давали выпить боль-
ному, она вызывала рвоту, и больному иногда становилось лучше.
Рациональное в этом приеме лечения — вызывание рвоты.
От ожога огнем дули на конопляное масло и на ожог, говоря
при этом: «Макар без глаз увидел (огонь.— Н. М.), без ушей услы-
шал, без рта поцеловал, без ног догнал, без рук поймал». Заговор
произносится трижды, при каждом произношении дуют на ожог,
затем смазывают маслом. Действие масла на ожог может быть
вполне реальным 8.
Большое место в народной медицине занимала баня. Больного
долго парили в бане, стремясь паром и жаром выгнать из него
болезнь. Против такого приема лечения некоторых больных ничего
не имеет и научная медицина. Для лечения больного от простуды
практиковался, да и сейчас иногда применяется, пар, исходящий,
например, от горшка с горячей картошкой. В этом приеме также
есть элемент рационального.
К лечебной магии тесно примыкают магические обряды, целью
исполнения которых было предохранение от различных болезней,
«дурного» глаза (сельмедема), ведуна. Это — предохранительная
магия. Обряды эти были очень распространены среди мордвы. На-
пример, при взятии невесты из родительского дома практиковалось
троекратное обхождение всего свадебного поезда дружкою с боль-
шим ножом; в некоторых местах, когда невесту выводили из дома,
возле нее шел дружка (уредев) с косой, оберегая невесту якобы от
«порчи» ведуна.
307
Известный русский путешественник И. И. Лепехин, побывав-
ший в Поволжье, в том числе среди мордвы, в середине XVIII в.,
писал, что «дружка, стоя перед невестою безмолвен, держит в
руках обнаженную саблю, которою помахивает от времени до вре-
мени... Как вынесут невесту на двор, то дружка с саблею кричит,
чтобы все зрители стояли рядом и чтобы никто невесте навстречу
не попадался, ибо встреча тогда за худой знак почитается» 9.
Но, несмотря на указанные и многие другие предосторожности,
колдунам якобы все же иногда удавалось испортить молодых: они
начинали казаться друг другу страшными, начинали плакать и из-
бегать друг друга. Тогда начиналось беспрерывное «лечение» ис-
порченных при помощи знахарок, которые нередко залечивали их
до смерти.
Много предохранительных обрядов связано с погребением умер-
ших. После выноса покойника из дома скамью, на которой он ле-
жал, посыпали золой, в скамью эту втыкали топор или нож, чтобы
другие не умирали. Когда умершего погребали, все вещи в избе —
посуду, лавки, стол — тщательно мыли, а родственники умершего
непременно парились в бане. Когда приходили домой с кладбища,
старшая в доме бросала в сени косарь, чтобы умерший не приходил
в дом и не пугал домашних, пришедшие с похорон переобувались,
в целях очищения после поминок на кладбище перепрыгивали че-
рез огонь.
Для того, чтобы отгонять от двора чужих домовых, в сараях
вешались расколотые кувшины и горшки, челюсти животных, когти
медведя: для предохранения скотины от волков точили нож на
шестке, говоря при этом: «Нож волкам в горло, скотину не отда-
вай»; чтобы ничего не случилось в пути плохого, поднимали с
дороги солому или щепку, ломали ее надвое и бросали на две сто-
роны; при продаже лошади, чтобы не отдать счастья, хозяин ее
передавал поводья покупателю через полу шубы, а не голыми рука-
ми; из этих же соображений решительно отказывали в займах чего
бы то ни было в первый день засевания хлебов 10.
К первобытно-родовому строю относится также возникновение
любовной (половой) магии, корни которой следует искать в при-
емах ухаживания с целью привлечения к себе лица противополож-
ного пола. Как неоднократно отмечалось исследователями, браки у
мордвы в прошлом нередко совершались по воле одних родителей,
жених и невеста часто до самого брака и не видали друг друга.
Девушка порой лишь могла мечтать о любимом. Отсутствие других
путей привлечения к себе любимого человека заставляло девушку,
а также и парня прибегать к средствам религиозно-магическим.
Кроме того, не всегда любовь одного к другому находит взаимное
чувство, и это иногда заставляет суеверных людей прибегать к
магии.
Обряды по «привораживанию», «присушке» парня к девушке
308
или наоборот девушки к парню называются у мордвы эждямо (от
эждямс — согреть). «Эждямо» состояло главным образом из сло-
весного заговора, непонятных междометий, которым также прида-
вался магический смысл. Так, стремясь вызвать любовь девушки к
парню, говорили:
«А фу, фту (междометие.— Н. М.)! Ай, Нишке-паз, кормилец,
ай, Вере-паз, кормилец, дай добра, дай пользы, а фу, фту! Не я дую,
не я плюю. Пришла из-за великой воды серебряная бабушка, с
Нишке-пазовым языком-словами. Она дует, она плюет, а фу, фту!
Когда придет весенняя пора, когда под горой расцветут цветы, как
богу и людям любимы они, так пусть Петра Олда любит, так пусть
Петр выглядит красивым, а фу, фту. Когда придет летняя пора,
красивая пора, когда лес нарядится, народ пойдет в лес, как лес
людям, богу любим и видится лес всем красивым, так Петра Олда
пусть любит и лелеет, и так пусть он ей видится красивым,
а фу, фту! Когда рыжая кобыла ожеребится, за жеребенком ходит,
лижет-целует его, как любит-лелеет, так за Петром пусть
Олда ходит, ласкает и целует его, так пусть любит Петра, а фу,
фту!» и.
Наличие развитой любовной магии свидетельствует о том, что
мордва придавала большое значение такому важному чувству в
жизни человека, каким является любовь. Оно никак не согласуется
с утверждением одного из авторов прошлого века, что де у мордвы
нет ни одной песни, которая выражала бы страсть или тоску сер-
дца, что де «при нежном имени любви мордва разевает рот, как
при слове Америка» 12.
Хотя до нашего времени дошло не так уж много религиозно-
магических обрядов, связанных с различными областями хозяй-
ственной деятельности мордвы, не подлежит сомнению, что в глу-
боком прошлом этих обрядов было больше. Из различных типов
колдовских приемов, употреблявшихся в хозяйственной магии, у
мордвы, как и у русских, преобладал имитативный принцип, часто
в сочетании со словесной (вербальной) магией. Суеверный человек
стремился помочь процессам, протекающим в природе, подражая
им в своих действиях или прибегая к какому-то сходству явле-
ний. 13. Чтобы вызвать дождь — обливались водой, чтобы подул ве-
тер — свистели. Когда сажали картофель, связывали хвост пашущей
лошади в узел. Думали, как велик узел, такими же уродятся карто-
фелины 14. Считали, что сидеть за столом на большом расстоянии
друг от друга нельзя, так как урожай уродится редким, плохим.
Сея коноплю, надевали рваные рубашки, чтобы конопля уроди-
лась на рубашки 15. Жители с. Вертелим Старошайговского района
Мордовии рассказывали, что в прошлом при посеве льна рано ут-
ром, еще до выгона стада, крестьяне выходили в поле, снимали
штаны и начинали сеять лен, прося при этом Пакся-аву уродить
лен на штаны. Подобный обряд (сеять без штанов) имел место и у
309
русских. Смысл обычая сеять без штанов заключается, по-видимо-
му, в идее оплодотворения земли 16.
Когда обмолачивали копну, на ее месте собирали кучку земли,
чтобы и на будущий год там была копна. Зимой, перед Новым го-
дом, ходили на гумно и зубами дергали соломинку. Если выдерги-
вали с полным колосом, считали, что в семейной жизни в новом
году будет полный достаток, а если выдергивали с пустым колосом,
то полагали, что жизнь будет трудной 17. Заканчивая жатву, послед-
ний связанный сноп катали по полю, говоря: как этот сноп густой,
таким густым пусть будет урожай в будущем году. Снесется курица
первый раз, яйцо брали через варежку и катали в решете (сколько
в решете дырочек, столько пусть будет яиц). При постройке нового
дома место, для него отведенное, предварительно распахивали и
засевали зерном, чтобы хлеб водился в доме 18.
По мере того, как все более накоплялись подлинные знания и
опыт, росли производительные силы, вера в религиозно-магические
обряды, в том числе и в хозяйственную магию, уходила в прошлое.
Верования и обряды, связанные с умершими
В древнейшие времена обычай хоронить умерших не имел рели-
гиозного содержания, но постепенно к умершим стали относиться
с суеверным страхом или с суеверным же почтением, особенно к
тем, кто и при жизни внушал к себе почтение или страх: к главам
общин, к выдающимся воинам, к колдунам, позже к вождям. Тела
таких умерших стали наделять сверхъестественными свойствами:
верили, что мертвец может вставать из могилы, приходить к жи-
вым; позже стали полагать, что из тела человека выходит душа,
становящаяся самостоятельным существом — духом.
Первоначально представление о душе носило конкретный, мате-
риальный характер — душа связывалась с дыханием. Это подтвер-
ждается данными мордовских языков: душа — ойме (э.), вайме (м.);
дыхание — оймень тарксема (э.), ваймонь таргама (м.); дышать —
тарксемс ойме (э ), тарксемс вайме (м.); отдыхать — оймсемс,
ваймсемс. Когда человек умирает, говорят: «оймезэ лиссь» или
«оймензэ нолдызе», т. е. «душа вышла» или «душу выпустил»,
«испустил дух». Буквальный перевод на русский язык словосоче-
тания «тарксемс ойме», «тарксемс вайме» (дышать) означает «вы-
таскивать душу».
По обычаям мордвы возле умирающего ставят стакан или блю-
дечко с водой — «ойме ведь» (вода для души), в которой, как пред-
полагала мордва, умывается душа, только что покинувшая тело
умершего. В «ойме ведь» опускают металлическую монету, чтобы
задобрить душу. Возле воды для души кладут лепешку (сюкоро),
чтобы душа поела. Наиболее суеверные люди рассказывают, что
310
они даже видели, как в стакане или блюдечке плескалась вода,
значит умывалась душа.
Как и многие другие народы, мордва считала душу носительни-
цей жизни, полагала, что с прекращением дыхания душа покидает
тело человека. Думали, что когда душа покидает тело человека
(через рот) временно, то человек засыпает, если уходит совсем —
человек умирает. Со временем появляется вера в самостоятельное
загробное существование души, конечно, тождественное с земной
жизнью людей, вера в воображаемый мир духов — «тот свет», куда
якобы души умерших направляются после смерти. Загробный мир —
«тот свет» по-мордовски называется тона чи (э.), тона ши (м.).
Потусторонний мир представлялся мордве подобием окружаю-
щего ее земного мира. Находился он якобы где-то на востоке, под
землей. Поэтому, когда обращались к предкам, то поворачивались
лицом к востоку. Предки обыкновенно представлялись покрытыми
земной пылью. Например, при одевании невесты она причитала о
том, что будет эту одежду носить «... по холодной могильной доро-
ге, по черной подземной тропе». До христианизации у мордвы не
было понятия о рае и аде.
Мордва считала душу существом материальным, имевшим по-
вседневные людские потребности. Поэтому в дом умершего родные
и соседи приходили с различной стряпней, хлебом-солью, пуре,
деньгами. В гроб с умершим клали незаконченное им на этом свете
дело, например, с мужчиной — недоплетенный лапоть, с женщи-
ной — недошитую рубаху или недовязанный чулок, а также необхо-
димые душе в загробном мире чашки, ложки, орудия труда: топор,
серп, кочедык, лапотные колодки, напильник, деньги, пуре или
вино и даже трубку, если покойник курил и т. п. С умершим ре-
бенком в гроб клали орехи, игрушки. Археологи находят в мордов-
ских могильниках каменные, костяные, металлические орудия, ору-
жие, посуду, остатки пищи, кости домашних животных.
Раньше мордва хоронила покойников, завертывая их в луб.
Позднее стали хоронить в гробах, похожих на колоду или ладью.
Такой гроб выдалбливался из одного дерева, обычно дуба. В насто-
ящее время гроб называется кандолазт (э.), лазкст (м.). Слово
кандолазт сложное, оно произошло из двух слов: кандомс (нести)
и лазт (доски). Это слово возникло уже тогда, когда гроб стал из-
готовляться из досок.
Топором или ножом, иногда углем на стенах гроба делалось, а
порой делается и сейчас, изображение окон. Думали, что покойник
будет смотреть в эти окна. В ногах изображали дверь для того,
чтобы покойник мог свободно выходить и входить в свой гроб-дом.
В мордовских плачах, обращенных к умершему, гроб нередко назы-
вается домом — кудо.
^Могилы в настоящее время достигают двух метров глубины, но
раньше наблюдатели отмечали, что их глубина была невелика.
зи
Современные мордовские кладбища (калмазэрть, калмолангт) на-
ходятся обыкновенно на горе возле села.
После погребения умершего огораживали могилу (пирясть),
проводя с этой целью три раза лопатой черту вокруг могильной на-
сыпи. Стремясь очиститься, зажигали костер и прыгали через него;
с приходом домой переобувались. Копавшие могилу, как правило,
должны мыться в специально для них приготовленной бане. Все
эти детали погребального обряда говорят о былом существовании у
мордвы страха перед умершим, как перед чем-то опасным и нечис-
тым. Возникновение такого страха перед мертвецом объясняется
вполне реальной возможностью заболеть от умершего, заразиться
от него, от его одежды, постели, от вещей, к которым он прикасал-
ся. По этой причине постель, на которой человек умер, как и его
одежда, сжигались, а пепел выбрасывался куда-нибудь подальше от
села, в овраг. Конечно, боязнь заразиться от умершего — не един-
ственный источник страха. Как выше уже было сказано, страх
вызывали и те умершие, кто при жизни внушал к себе страх: раз-
личные главы общин, колдуны, позднее племенные вожди и др.
Особый страх мордве внушали покойники, умершие преждевремен-
ной или неестественной смертью — самоубийцы, «опойцы». Сохра-
нились воспоминания о том, что в прошлом людей, умерших такой
смертью, хоронили не на кладбище, а где-нибудь в овраге или во
рву, окружающем кладбище, на перекрестке дорог. Считалось, что
нарушение этого запрета грозит засухой, неурожаем и другими
несчастьями. Если же все-таки покойник, умерший неестественной
смертью, оказывался погребенным на кладбище, то в случае неуро-
жая, чтобы вызвать дождь, ходили ночью к могиле этого покойника
и поливали ее водой.
В поминальном обряде мордвы страх перед умершим выражен
слабее, чем в погребальном ритуале. Конечно, поминали тоже в
значительной мере из-за боязни зла от мертвеца, но это был уже не
тот первобытный страх перед мертвым, как перед чем-то нечистым.
В поминальном обряде прежде всего проявляется боязнь «прогне-
вать» старейших, покровителей рода (атятнень — покштятнень,
от покш — большой, атя — старик) и даже простого рядового соро-
дича. В поминальном обряде мордвы нашло свое отражение почи-
тание предков, запечатлелся культ предков, характерный для пат-
риархально-родового строя, особенно на стадии его разложения.
Поминки у мордвы были семейные и общеродовые. Последние
проводились обычно весной, летом и осенью, когда снимали с по-
лей хлеб. Иногда практиковались внеочередные поминки, причиной
их могли быть засуха, эпидемии, мор. Приглашая покойников на
поминки, говорили: «Прадеды и прабабушки, услышьте нас, стрях-
ните с себя земную пыль, приходите к нам на праздник, на ваше
имя мы блины пекли, брагу варили; соберите всех своих родных и
приходите, может быть, между вами есть безродные, которых неко-
312
му пригласить, вы и их возьмите с собой, чтоб и они не остались
без праздника; у нас всего вдоволь, всем хватит; вот вам бочка
пива, вот горшок каши; вот вам для отдыха место мы приготовили,
после обеда отдыхайте тут» 19.
К общеродовым поминкам готовил атянь пуре — пуре предков,
на поминках зажигали атянь штатол — свечу предков. Перед по-
минками топили баню и звали умерших мыться. Поминки могли
продолжаться день, два или три, и затем устраивались проводы
умерших опять на кладбище (кучмолият, от слова кучомс — про-
водить, посылать, отправлять). Шли на кладбище с большими запа-
сами еды и питья, там съедали и выпивали все принесенное, а
уходя, говорили умершим: «Оставайтесь, живите дружно и не при-
ходите до тех пор, пока сами не призовем» 20.
Одной из характернейших особенностей семейных поминок
мордвы, посвященных тому или иному умершему, являлось присут-
ствие на, них человека, игравшего на протяжении всех поминок
роль умершего. Он называется эземозай (э.), вастозай (м.). Слова
эти сложные. Эрзянское эземозай образовано от эзем — скамья и
озамс — садиться (буквально «сидящий на скамье»), мокшанское
слово вастозай образовано от васта — место и озамс — садиться
(буквально «сидящий на каком-то особом месте»). В качестве эзем-
озая, вастозая представлялся обычно родственник умершего, похо-
жий на него. Он одевался в одежды покойника и играл его роль.
За ним ходили на кладбище, приводили его в дом, где начинали
поминки.
Вот как описал семейные поминки мордвы во второй половине
XIX в. В. Ауновский: «Покуда готовится обед дорогому гостю
(умершемуН. М.), один из родных, обыкновенно сверстник
умершего и даже несколько похожий на него, уходит на кладбище.
Но вот уже и избного дыма не стало видно в деревне, печки ис-
топились, провизия готова; пришла пора поминок, и потащились,
наконец, отовсюду, с приличной ношей съестного, старики и ста-
рухи по направлению к давно желанному жилью. Сошлись: подняли
плач и причитывание к заслугам поминаемого. По окончании пла-
чевной беседы сын или близкий родственник покойного подносит
всем присутствующим по стакану пива или вина и уговаривает их
сходить на кладбище за самим умершим.
Печальная дружина низко кланяется, забирает обрядовые одеж-
ды и с диким завыванием выступает в поход. Добравшись до моги-
лы, все падают на нее, целуют и выкликают умершего. Почти на
первый же вызов появляется подосланный (эземозай,— Н. М.),
все общество с криком и визгом бросается к нему, облачает в при-
несенные одежды и, взявши его под руки, в прежнем отвратитель-
ном беспорядке, провожает в деревню»21.
Сажали эземозая, вастозая в доме на самое почетное место,
угощали самой лучшей пищей, поили пуре, а он рассказывал, как
313
ему живется на том свете, как живут там другие умершие. «Ваш
там держит хороших лошадей, ездит в лес на извоз... Ваш обед-
нел... Ваш стал пчел держать... Ваш лапти плетет... Ваш очень
пьет вино... Ваш там женился, взял красивую хозяйку»22.
Когда поминки заканчивались, при прощании спрашивали эзем-
озая о том, чего ему не хватает на том свете, достаточно ли леса,
одежды, денег, еды. Если он говорил, что ему чего-нибудь не хва-
тает, тогда это «давали». В другой раз даже изображали, что рубят
для покойника лес.
Поминальные обряды среди мокши и эрзи, а также внутри этих
субэтносов имеют некоторые локальные особенности. Но они не
существенны и никак не изменяют общего единого характера мор-
довского поминального ритуала, свидетельствующего о том, что
перед нами настоящее почитание родовых предков, поклонение им,
отношение к умершим предкам как к покровителям рода.
Считали, что умершие предки, если их хорошо поминать, помо-
гают своим потомкам. К умершим обращались с разнообразными
просьбами. Думали, например, что предки могут снять с больного
потомка болезнь. В связи с этим практиковалось вынесение боль-
ных на кладбище, на могилы своих предков. Приносили туда вся-
кой стряпни и, угостив предков, молились им, прося исцелить боль-
ного, снять с него болезнь, пришедшую с ветра, или от сглаза, или
от нечистого места, от падения на землю и пр.
Предков приглашали на свадьбу. Перед тем как молодую брали
в дом жениха, выводили ее к передним воротам или в огород, где
она прощалась с предками своего рода. Стелили скатерть, раскла-
дывали еду и питье, угощали предков и просили их благословить
молодую на доброе житье, хранить ее от колдунов и злых
людей.
Родственники жениха, наоборот, представляли молодую пред-
кам своего рода. Для этого также выходили к передним воротам
или в огород, беря с собой еду и питье, невеста несла различные
подарки покойникам (рубашки, штаны, платки, портянки и др.).
Раскладывали принесенное на скатерти, и одна из старух обраща-
лась к предкам со следующими, к примеру, словами: «Прадеды и
прабабушки, да будет ваше благословение! Вот мы взяли сноху —
полюбите ее, чтобы она могла и вечером поздно входить в дом, и
утром рано выходить, ваши красивые имена поминать, земную пыль
с вас стряхивать. Вот ее дары-почеты. Старуха Прасковья, вот тебе
головной платок. Старик Иван, вот тебе штаны. Мы пируем, пируй-
те и вы. Вот вам цвета серебра напиток (вино); вот от хлебной
силы напиток (пиво). Вот напекли блинов для вас, вот мясо...» и
пр. Перечисляет все кушанья, отрывает от каждого из них по ку-
сочку и бросает в пяту ворот, а остальное сами съедают23.
Но предки якобы могут и прекратить покровительство, могут
разгневаться, если потомки не будут их почитать, поминать, поза-
314
будут их. Об этом мне неоднократно говорили информаторы. В
с. Иванцеве Лукояновского района Нижегородской области, где
проживает мордва-эрзя, к примеру, рассказывали следующее:
«Умерла бабушка Василиса. К ней сын ее плохо относился. После
ее смерти он упал с комбайна и стал инвалидом. Это его наказала
бабушка Василиса. В таком случае надо делать помин. Надо идти
на кладбище и говорить умершему: «Прости, вылечи, не сердись,
сделаю для тебя особый помин». Весь народ созовет на эти помин-
ки. Такие поминки можно делать в любое время года» 24.
Погребальные и поминальные обряды у мордвы можно считать
наиболее устойчивыми, сохранившими в себе многие черты языче-
ства, хотя, конечно, в процессе христианизации они вобрали в себя
и ряд элементов, связанных с православными канонами обращения
с умершими.
Дохристианские религиозные праздники (озксы)
Мордовские озксы (от слова озномс — молиться), подобно рели-
гиозным праздникам многих других народов, ведут свое происхож-
дение со времени первобытно-родового строя. Они возникали, по-
видимому, не просто как религиозно-магические обряды, а в тесной
связи с трудовой, хозяйственной практикой, из традиций общинных
работ. Впоследствии к ним примешались разные магические пред-
ставления, молитвы тем или иным божествам, жертвоприношения.
В праздниках-озксах мордвы очень четко прослеживается их связь
с хозяйственной деятельностью, и прежде всего с земледелием.
Они могли быть общественными, то есть устраивались всем селом,
когда имелись в виду интересы всего общества (первый выгон
скота на луга, начало пахоты, сева, уборки урожая и т. п.), и се-
мейными, когда имелись в виду интересы отдельной семьи.
«Общественные моления,— отмечал мордовский этнограф
М. Е. Евсевьев,— всегда совершались за деревней у ручья или ро-
дника, а так как в старое время леса находились всегда близко к
деревне, то моления обычно происходили у опушки леса под дубом,
вязом, липой, березой или сосной, но осину и ель мордва избегала.
На одних моленьях участвовали одни только мужчины, или только
одни женщины, а на других могли участвовать те и другие вместе.
Жрецов, для совершения обрядов, у мордвы не было. Семейные
моления совершались старшими в доме, обычно хозяйкою дома, а
на общественных молениях, для совершения обрядов и чтения
молитв, каждый раз выбирались особые старики или старухи.
Обычно выбирались одни и те же лица»25. Эти старики и старухи,
выбираемые для проведения озкса, назывались озкс-атями (озкс —
моление, атя — старик), озкс-бабами (баба — бабушка) или инь-
атями, инь-бабами (ине — великий, атя — старик, баба — бабушка).
315
Основным моментом всех озксов было жертвоприношение бо-
жествам, их кормление. Оно преследовало цель приобрести распо-
ложение божеств. С этой же целью на озксах произносились озно-
мы — молитвы. За день до озкса обыкновенно мылись в бане и на-
девали чистое платье. В дни наиболее важных озксов не работали.
Работать в это время считалось грехом (пежэть). При молении
обращались на восток, вздымая руки к небу или скрещивая их на
груди ладонями под мышки, и кланялись, вставали на колени или
падали ниц.
Большинство мордовских озксов не имело точной календарной
даты проведения. Они, как правило, были связаны с началом, сере-
диной или завершением тех или иных работ.
Описаний оригинальных мордовских обрядов, связанных с зим-
ним циклом сельскохозяйственного года, в литературе почти нет.
Мы располагаем лишь сведениями о том, что мордва период зим-
него солнцестояния и поворот солнца на лето (начало прибывания
дня) отмечала праздником калядань чи (день коляды). В этот
праздник совершались разнообразные магические обряды, призван-
ные обеспечить благосостояние в будущем году, чтобы уродился
хлеб соломой с оглоблю, с дугу колосом, .с колядовую лепешку
зерном.
Накануне Нового года стряпали орешки, жарили поросенка,
гуся или курицу. Вечером устраивали моление — озкс. Хозяйка бра-
ла в руки сначала каравай хлеба и, качая его над головой, просила
Пакся-аву (божество поля), чтобы уродился хлеб; потом, взяв в
руки чашку с «орешками» (пештть), просила Вирь-аву (божество
леса) об урожае орехов. Качая жареного поросенка, она просила
Юрт-аву (божество жилища) о размножении скота.
В день Крещения пекли из теста лошадок, а также фигурки в
виде ульев, скотных дворов с коровами, овцами и свиньями, кури-
ные гнезда с курами и яйцами. Вечером устраивали озкс. В Креще-
ние и следующий за ним день катались на лошадях так же, как
русские на Масленице. Если кто в этот день не катался на лоша-
дях, то считали, что Кардаз-сярко (божество двора) защекочет его
лошадей и они отощают.
Весенне-летний цикл мордовских озксов начинался с ливте-
ма-совавтома озкса — моления первого выгона скота (лив-
темс — выпустить, совавтомс — впустить), который обычно прово-
дился в начале апреля. Следующим важным моментом весенне-лет-
него цикла обрядов были обряды, связанные с севом яровых хлебов.
Перед началом сева устраивался всей общиной кереть-озкс, т. е.
моление сохи, плуга. Кереть — старинное, в настоящее время за-
бытое, мордовское название пахотного орудия. В молитве, адресо-
ванной Шкаю, содержалась просьба дать урожай хлеба, чтобы были
«широкий колосок», «толстая соломушка», «полное зернышко».
Просили у Шкая-кормильца «дождичка», «теплую росицу», «долгого
316
светлого дня», «некончающегося богатства», угощая его «печеным
хлебом», «яичницей из белых яиц», «мясом и коровьим, и овечьим».
После молитвы садились обедать, а затем назначали день, когда
выезжать на посев, и кто должен начинать первым. Для этого
обычно выбирали счастливого человека, у которого хлеб родится и
нога «легкая». Старосте давали наказ следить за тем, чтобы другой
кто-либо не выехал раньше выбранного, и затем расходились по
домам.
Через некоторое время после посева яровых хлебов, который
обычно проводился в конце апреля — начале мая, справлялся сараз-
озкс (от сараз — курица) — общинный молян, посвященный боже-
ству поля Норов-аве. Свое название это моление получило от того,
что на нем приносились в жертву куры. Их резали на месте моле-
ния и варили в общих котлах. Перед трапезой обращались к боже-
ству поля со следующей озномой (молитвой): «Норов-ава, Норов-
паз, глава поля, кормилица, на полевой меже твой дом, там же
твое место — скамья, на полевой меже живешь, вокруг поля хо-
дишь, ходишь по вспаханному полю, по посеянной ржи. Вот тебе
пришли кланяться-проситься, с полной ношей, красивое имя твое
вспомянуть, белыми хорошими руками, с легким сердцем принесли
тебе жертву — желтую красивую курицу, с рассыпающимися перь-
ями. Кланяемся-кланяемся, головы вниз сгибаем, с добрым сердцем
молимся, добрыми глазами взгляни! Дай нам хлеба, возрастающего
богатства, дай нам такого хлеба, чтоб солома была толстой, колос —
тяжелым. Норов-ава, Норов-паз, как мы кланялись, так пусть кла-
няются посеянные нами хлеба, толстая наша солома. Как мы сги-
бали головы, так пусть их головы сгибаются! Вот тебе, Норов-ава,
желтые красивые яйца, вот тебе пирожки! Со склоненной головой
принесли, старое возьми, новое дай, наполни наши поля, наполни
наши гумна!» 26.
Целый цикл озксов проводился летом. В начале июня проходило
моление алашань озкс (алаша — кобыла), т. е. моление о лоша-
дях. Если иметь в виду, что для земледельца в прошлом лошадь
была незаменимой опорой в хозяйстве, залогом и источником его
благополучия, то будут понятны причины проведения алашань озк-
са. На нем молились о здоровье и размножении лошадей. Через
неделю совершался скал-озкс (скал — корова). Подобно лошади,
корова была также опорой хозяйства, кормилицей. Скал-озкс сопро-
вождался озномами (молитвами) о сохранности и приплоде крупно-
го рогатого скота.
Одним из самых торжественных и многолюдных летних озксов
был веле-озкс (веле — село), проводившийся в конце июня в тече-
ние трех дней. В первый день кололи быка, во второй — телку,
варили пиво. Первые два дня молились Шкаю о здоровье сельчан и
урожае хлебов, а в последний — о здоровье солдат, находившихся в
это время на военной службе, чтоб Шкай дал им легкую службу,
317
чтобы начальники не обижали их и чтобы они вернулись домой
здоровыми. Народ не расходился по домам до позднего вечера.
Старшие пили общественное пиво, а молодежь заводила игры.
Перед сенокосом (начало июля) имел место луговой молян —
лайме озкс (лайме — луг), на котором резали двух овец и просили
Шкая помочь скосить сено, сметать его в стога и чтобы сено пош-
ло на здоровье скоту, чтобы скот тучнел от него.
У мордвы в прошлом был также озкс, посвященный началу
прополки полей, под названием пакся эмежэнь кочкамо озкс
(молян прополки полевых сорняков), на котором просили божество
поля Пакся-аву помочь в работе: «Силы ног не бери, силы глаз не
уничтожь...».
Заботам об урожае посвящался также букань озкс (бука —
бык), на котором резали в жертву Норов-аве (божество по-
ля— Н. М.) быка. Праздник назначался заранее. Один из крестьян
ходил по домам и говорил, что завтра праздник бука-озкс. Быка вы-
бирали пестрого, деньги за него платило все общество. Моление
это устраивалось в ржаном поле. В нем участвовали одни мужчи-
ны. К молению готовилось медовое пуре — пьяная брага. Молились
о дожде, об урожае. Затем усаживались на лугу обедать, ели мясо,
пили пиво, устраивали гулянье. И чем мужчины сильнее напива-
лись, тем лучше: «пуре было сильное, и бог сильный, и урожай
будет сильным».
Территория между Окой и Волгой, на которой искони прожива-
ла мордва, характеризуется неустойчивым летом. Периодически
повторяются засухи, нередко бывают и суховеи. Особенно опасны
для сельскохозяйственных культур засухи конца весны и начала
лета, когда без осадков почва пересыхает, а растения еще не на-
брали сил. Особенностью атмосферных осадков на данной террито-
рии является то, что они часто выпадают в виде ливней, сопровож-
даемых грозами. Наибольшее число дней с грозами приходится на
июль. Случается и так, что вместе с ливнем падает град, нанося
большой ущерб сельскому хозяйству.
Каждое засушливое лето мордвой совершались моления о до-
жде— пиземень озксы (пиземе — дождь). Они проводились по
мере того, насколько необходим был дождь для аграрных работ. При
пиземень озксе обращались с молитвами о хорошем дожде обычно
к водяному божеству Ведь-аве, божеству грома Пурьгине-пазу или
верховному богу Нишке, Шкаю.
Когда созревали хлеба (август), устраивался варма-озкс (вар-
ма — ветер). Сильные ветры в это время были губительными для
урожая, и люди считали, что надобно задобрить покровительницу
ветров Варма-аву. В середине августа, когда сеяли озимые, справ-
лялся видьме-озкс (видемс — сеять), а после посева озимых —
озим-озкс.
Третий цикл сельскохозяйственных озксов приходился на осен-
318
нее время. Среди них следует отметить уча-озкс (мокш. уча —
овца), проводимый по окончании всех полевых работ. Все село
собиралось на поле, неся с собой брагу, пироги, ложки, чашки,
хлеб, соль. На общественные деньги покупалась самая хорошая
овца и варилась в больших котлах. На этом озксе благодарили
Шкая и других богов по поводу уже собранного урожая.
Осенью совершалось несколько семейных молений, среди кото-
рых прежде всего назовем юртава-озкс — моление божеству жи-
лища. Этот озкс устраивался глубокой осенью, когда семьи со дво-
ра и поля возвращались на зимнее житье в дом. К юртава-озксу
резали овцу, варили брагу и выпекали разную стряпню. Обычно
хозяйка дома обращалась к богу Шкаю со следующими словами:
«Шкай пас, кормилец, трей пас, кормилец! Тебе молимся со свет-
лой свечой, с разной стряпней. Приготовлено белыми руками, с
добрыми мыслями. Вот сварили горшок каши. Сколько в нем крупи-
нок соли, столько дай нам для жизни добра, нескончаемого иму-
щества, урожайного хлеба, размножающегося скота, детей. Храни
нас, великий Шкай пас, на всяком месте, во время лежания и
хождения. Храни нас во время темной ночи, светлого дня. Добрый
пусть идет навстречу, а злой — мимо» 27.
По окончании молитвы хозяйка брала по частице от каждого
кушанья, складывала на горбушку хлеба и клала на божницу, это —
Верьде Шкаю, а сама с двумя-тремя членами семьи брала новые
кушанья и вместе с ними спускалась в подполье. Там к завалинке
прикрепляли свечу, раскладывали кушанья и повторяли то же са-
мое, что было в избе, изменив лишь в молитве обращение «Шкай-
пас» на «Юрт-аву». По возращении из подполья семья садилась за
стол и начинала обедать.
В конце октября — начале ноября заканчивался выпас скота. В
это время скот с летнего пастбища возвращался домой на зимовку.
В связи с этим совершался кардаз-озкс — моление двора, послед-
нее моление осеннего цикла. Посреди двора ставили стол, покры-
вали белой скатертью, на нем расставляли разные кушанья. Произ-
носились молитвы, обращенные к божеству двора Кардаз-сярко, со-
державшие просьбы о сохранении и увеличении скота. По
окончании молитв оставляли кусочки стряпни в хлевах и возвраща-
лись домой обедать.
Кроме изложенных выше общинных и семейных озксов, имев-
ших довольно определенные календарные сроки проведения, при-
уроченные к началу или завершению тех или иных аграрных работ,
устраивались и «чрезвычайные» озксы, например, при болезни лю-
дей или скота, пожарах и других бедствиях.
Таким образом, изложенный материал показывает, что базой
для возникновения мордовских озксов служили основные хозяй-
ственные занятия мордвы и в первую очередь ее земледельческая
деятельность. Бессилие земледельца перед стихийными силами
319
’природы (засухами, ветрами, градом, заморозками, эпидемиями
и пр.), от которых зависели судьба и благополучие людей, постоян-
ная боязнь подвергнуться нищете и разорению, а то и смерти — вот
что нашло свое выражение в озксах мордвы. Конечно, в них отража-
лось не только это. Здесь мы видим, по крайней мере на некоторых
озксах, и веселье, песни, игры, шутки, выражавшие радость жизни,
стремление коллективно, всей общиной отдохнуть после заверше-
ния тех или иных утомительных трудовых процессов, облегчить
смехом житейские трудности и заботы. Озксы способствовали иде-
ологическому сплочению общины, консолидации усилий на успеш-
ное выполнение ее хозяйственных и социальных функций.
Христианизация мордвы
Мордва раньше других народов Среднего Поволжья стала вос-
принимать христианство. Христианизация была сложным, длитель-
ным и противоречивым процессом, связанным с более широким и
многозначительным процессом присоединения и последующего раз-
вития мордвы в составе Российского государства. Наиболее ранние
документы о крещении мордвы сохранились с начала XVI века. Так,
в одном из документов Русского государства, датированном сентяб-
рем 1508 г., сказано о новокрещене-мордвине Федоре, который в
качестве толмача (переводчика.— Н. М.) должен был сопровождать
«от Коломны до украины (т. е. до границы, окраины.— Н. М.) ногай-
ских послов»28.
С XVI в. на территории мордвы начали воздвигаться православ-
ные монастыри и церкви. Царское правительство наделяло их па-
хотными, лесными, водными угодьями и приписывало к ним целые
мордовские поселения. Монахи крупных монастырей центра бук-
вально по следам русского войска, разгромившего Казанское ханст-
во, через Шацкий, Арзамасский, Темниковский, Алатырский уезды,
населенные мордвой, устремились в «подрайскую землицу», захва-
тывая лучшие угодья. Крупнейшими монастырями на мордовских
землях были Пурдышевский, Санаксарский, Саровский и др. Одной
из главнейших задач, поставленных перед ними, было утверждение
мордвы в христианской вере29.
Столкновения светских и церковных властей с «иноверцами» на
почве христианизации носили порой весьма ожесточенный харак-
тер.. Так, в 1656 г. в Шацком уезде был убит архиепископ рязан-
ский Мисаил, прибывший туда с царской грамотой, с государевыми
служилыми людьми «мордву и татар во крещение приводити» 30.
16 мая 1681 г. царь Федор Алексеевич подписал указ о предо-
ставлении льгот мордве в случае крещения («А как они крестятся?
и им во всяких податях дано будет льготы на шесть лет» 31). Нема-
лое число мордвы польстилось на льготы и крестилось, но едва уда-
320
лялись священники и пристав, как новокрещеные снимали с себя
кресты и продолжали жить по-старому. Спустя пять лет вышел
новый указ царского правительства, в котором говорилось о том,
что новокрещеная мордва «в христианской вере не тверда, в цер-
кви божии не приходит и отцов духовных у себя не имеет» 32.
В 1740 г. в Казани была учреждена Контора новокрещенских
дел, призванная ускорить христианизацию на территории Казан-
ской, Нижегородской, Воронежской и Астраханской губерний. В
указе царского правительства от 11 сентября 1740 г. об отправле-
нии архимандрита Д. Сеченова, назначенного главой конторы, в
эти губернии, повелевалось давать новообращенным льготы от по-
датей на три года, освобождать их от рекрутской повинности, от
работы на казенных заводах, «давать каждому по кресту медному,
что на персях носят, весом каждый по пяти золотников, да по
одной рубахе с порты, и по сермяжному кафтану с шапкою, и
рукавицы, обуви чирики с чулками, а кто познатнее, тем при кре-
щении давать кресты серебряные по четыре золотника, кафтан из
сукон крашеных, какого цвета кто похочет, ценою по 50 копеек
аршин, а вместо чириков сапоги ценою в 45 копеек, женскому полу
волосники и очельники, по рубахе холщовой. Да от денег, муже-
скому полу, кои от рождения выше 15 лет, по рублю по 50 копеек,
а от 10 до 15 лет — по рублю, а кои ниже 10 лет, тем — по 50 ко-
пеек»33.
Намного ухудшилось положение тех, кто несмотря на подачки,
не хотел креститься, ибо все повинности и подати крестившихся в
льготные годы было приказано «взыскивать на оставшихся в тех
местах некрещеных иноверцах».
В 1744 г. в челобитной, адресованной императрице Анне Иоан-
новне, мордовские «прявты» (выборные старосты.'— Н. М.) дере-
вень Романиха и Ключиха Терюшевской волости Нижегородского
уезда Данила и Живайка Цанаевы от имени «всей той волости
мордвы» просили не подвергать их насильному крещению, отозвать
из волости прибывшего туда епископа Нижегородского Дмитрия
(Сеченова.— Н. М.) с протопопами, попами и солдатами, который
не желавших креститься арестовывал, держал под крепким карау-
лом в кандалах и колодках, бил мучительски, смертно, привязав к
столбам, и в купель окунал связанных и кресты надевал на связан-
ных. Однако принудительное крещение продолжалось, а за содей-
ствие мордве в составлении указанной челобитной солдата Преоб-
раженского полка Григория Зубкова по императорскому указу было
повелено бить «при полку нещадно батогами, дабы впредь другие
того чинить не дерзали» 34.
Так начиналось Терюшевское восстание мордвы 1743—1745 гг.,
возглавленное Несмеяном Кривовым и Пумрасом Семеновым. Пони-
мая, какую опасность оно представляет, епископ Нижегородский и
Алатырский Дмитрий просил Синод быстрее подавить его, ибо
Заказ № 1361
321
«протчих мест новокрещеные народы... мордва, и черемисы, и чува-
ша вси от того возмутятся и воссвирепеть могут» 35.
Прибывшие войска действительно скоро и жестоко подавили
восстание, а его предводителя Несмеяна Кривова «за снятие с
себя креста и за расколотие святые иконы», и за то, «что он во
всем был первой возмутитель и заводчик», Правительствующий
Сенат приговорил «зжечь при собрании всей Терюшевской волости
новокрещеных и некрещеных мордвы при селе Сарлее, при котором
собрание и на преосвященного Дмитрия нападение от мордвы
было». «Учинить смертную казнь» повелевалось и другому лидеру
этого восстания, бурмистру деревни Клеиха Пумрасу Семенову «за
возмущение мордвы». Остальные руководители и повстанцы «в
страх другим» были биты кнутом и плетьми Зб.
Протест не только мордвы, но и других народов Среднего По-
волжья против христианства, как религии, насильственно внедряе-
мой в народ царизмом, иногда облекался в религиозную форму:
отказ от принудительно навязанного православия, возврат к «язы-
честву», но вместе с тем имели место попытки как-то трансформи-
ровать старую языческую веру, чтобы можно было эффективнее
противопоставить ее православию.
Один из ярких эпизодов такого реформаторства связан с движе-
нием мордвы той же Терюшевской волости, проходившем в
1808—1810 годах. Возникнув как обычное крестьянское сопротивле-
ние помещичье-крепостному гнету (отказ от барщинных работ), оно
затем превратилось в религиозно-реформаторское движение. Воз-
главил его местный же крестьянин — житель деревни Большое
Сеськино, принадлежавшей графине Сен-Приест, Кузьма Алексеев.
Мордовские крестьяне указанной волости стали собираться в лесах
на общие моления — озксы, проводившиеся, как докладывал нижего-
родский губернатор А. М. Руновский министру внутренних дел
князю А. В. Куракину, «по древнему их идолопоклонническому мор-
довскому заблуждению». На этих мольбищах К. Алексеев объяснял
крестьянам, что они должны быть свободными, не должны принад-
лежать помещикам и выплачивать оброк, что «Христа больше нет,
не будет больше и христианской веры», что скоро «прежняя их
мордовская вера возвысится, а христианская упадет»37.
Царское правительство жестоко расправилось с крестьянским
движением. Его руководитель с семью наиболее близкими «сооб-
щниками» был арестован и предан военно-полевому суду, который
приговорил Кузьму Алексеева к сечению плетьми, вырезанию ноз-
дрей, наложению клейма на лбу и щеках и к ссылке на поселение
в Иркутскую губернию. Архиепискрп Нижегородский и Арзамас-
ский Вениамин лично объезжал волость, совместно с помещиками
и полицией назначал к каждой десятидворке новокрещен смотрите-
лей, получивших приказание «наблюдать, дабы живущие в оных
препорученных им дворах новокрещены не исправляли никакого
322
моления по мордовским обрядам, а молились бы по-христиански» 38.
Иерархи русской православной церкви объявляли «грехом» жи-
тейские контакты русских крещеных крестьян с некрещеной морд-
вой, накладывали на них церковное табу. Однако жизнь вносила
свои коррективы. Складывание широкой экономической общности в
рамках единого всероссийского рынка, единой системы товарно-
денежных отношений, отсутствие каких-либо принципиальных от-
личий в уровне развития крестьянского хозяйства мордвы и рус-
ских, смешанное расселение, возникавшее по мере миграции рус-
ских в мордовские земли, совместная борьба против угнетателей
внутри страны, как и совместная защита ее от внешнего нападе-
ния, участие мордвы в качестве спутника русских в освоении дру-
гих земель способствовали выработке добрососедских отношений.
Очень примечательна в этой связи одна из русских пословиц, запи-
санная молодым Н. А. Добролюбовым в середине прошлого века в
Нижегородской губернии: «С боярами знаться честно, с попами
свято, а с мордвой хоть грех, да лучше всех» 39.
Неоднократные попытки православного духовенства наложить
церковный запрет на повседневные связи русского крещеного
крестьянства с мордвой еще не крещеной оказались безуспешными,
были обречены на провал. Как доносил в Синод епископ Нижего-
родский и Алатырский Дмитрий, «неученые христиане (русские
крестьяне.— Н. М.) при их (мордвы — Н. М.) бесовских играли-
щах приходят обществом и скверным их жертвам приобщаются,
пьют и едят с ними заедино»40.
Некоторые наиболее дальновидные миссионеры предлагали по-
ощрять браки новокрещен с русскими, о чем, в частности, писал в
Правительствующий Сенат 5 июня 1733 г. архиепископ Казанский
и Свияжский Илларион, отмечавший, что «за русскими никого из
оных (новокрещенок народов Поволжья.— Н. М.) не имеется»41.
Принятие православия хотя и облегчило браки мордвы, марийцев,
удмуртов, чувашей с русскими, зато еще более затруднило их с
мусульманскими народами — их соседями (татарами, башкирами),
ибо губернаторам и воеводам на местах не раз повелевалось «смот-
реть накрепко», чтоб «махометане мордву, чувашей, черемис, вотя-
ков и протчих тому подобных иноверцев в свою веру не превраща-
ли и не обрезывали» 42.
Не удовлетворяясь данными указаниями, казанский губернатор
граф Платон Мусин-Пушкин по доношению того же архиепископа
Иллариона от 20 октября 1732 г., в свою очередь, настаивал перед
Правительствующим Сенатом на принятии новых ограничений,
направленных против распространения мусульманства. «Також за-
претить надлежит,— предлагал он,— чтоб магометане чувашских,
черемисских, мордовских и вотяцких вдов и дочерей девок под
смертною казнью в замужество за себя не брали» 43.
Характеризуя степень христианизации народов Среднего По-
323
волжья, ректор Казанской духовной семинарии архимандрит Кли-
мент писал в 1844 г.: «Из числа обращенных в христианство наро-
дов более всего утвержден и наставлен в православие народ мор-
довский. Всех многочисленнее из числа обращенных есть народ
чувашский... Можно бы ожидать от него таких же успехов в хрис-
тианстве, какие видны и в мордве, если бы и чуваши были рассе-
лены между русскими» 44.
Мордва и чуваши, марийцы и удмурты, так или иначе приобща-
ясь к православию, становились ближе и между собой, и к рус-
ским, другим народам России, исповедовавшим православие. И
хотя православие у поволжских народов не зашло так глубоко,
чтобы идентифицироваться, отождествиться с их этническим само-
сознанием, как у русских (русский — православный), тем не менее
было бы неверно утверждать, как это иногда делается, что будто
христианизация их носила чисто формальный характер.
Еще в конце XVIII в. наиболее дальновидные деятели русской
православной церкви, видя негативные стороны принудительной
христианизации, которая не столько сближала, сколько разъединя-
ла народы, стали использовать для более результативного внедре-
ния христианства их родные языки. Особенно большие успехи в
этом деле были достигнуты в Нижегородской и Алатырской епар-
хии стараниями епископа Нижегородского и Алатырского Иоанна
Дамаскина (годы жизни 1737—1795). Как свидетельствует биограф
Дамаскина Макарий, в этой епархии при новом епископе произош-
ли большие перемены. Они коснулись в первую очередь духовной
семинарии, в которой по распоряжению Дамаскина «для обраще-
ния инородцев в христианство» было «введено преподавание язы-
ков татарского, мордовского и чувашского, которыми и сам он за-
нимался» 45.
Назначение Иоанна Дамаскина епископом в Нижний Новгород
совпало со временем, когда императрица Екатерина II, увлекшись
просветительскими идеями, задумала составление «сравнительного
словаря всех языков и наречий, обитающих в Российской импе-
рии». 26 августа 1784 г. в Царском Селе она подписала следующий
рескрипт: «Преосвященный епископ Нижегородский Дамаскин!
Считая, что в- Нижегородской семинарии преподается учение язы-
ков разных народов в епархии вашей обитающих, я желаю, чтобы
ваше преосвященство доставили мне словарь тех языков с россий-
ским переводом, расположенный по алфавиту российских слов и
сверх письмян оных народов написав по-российски каждое слово,
как оное произносится. Пребываю впрочем вам доброжелательная
Екатерина» 46.
По получении царского распоряжения Дамаскин создал группу
составителей словаря. Тот факт, что в общей сложности за семь
месяцев был завершен не только черновой вариант, но и переписан
весь словарь объемом свыше 11000 словарных статей на пяти язы-
324
ках, говорит о хорошо продуманной и организованной работе. К
составлению словаря Дамаскин привлек знающих местные языки
священников и семинаристов, носителей эрзя-мордовского, татар-
ского, чувашского и марийского языков.
15 апреля 1785 г. словарь был послан императрице. При напи-
сании мордовских слов составители словаря использовали не толь-
ко буквы русского алфавита, но и орфографическую систему в це-
лом, которая была свойственна русскому письму последней четвер-
ти XVIII в. Следует подчеркнуть, что перенос правил правописания
русского языка в мордовскую часть «Словаря» оказался удачным.
Это подтвердилось и в XX в., когда на базе русской графики и
орфографии началось формирование мордовских литературных
языков.
В книге биографа Иоанна Дамаскина архимандрита Макария
говорится, что епископ «особенно изучал язык мордовский, для
которого готовил и грамматику, но издать ее не успел» 47. Однако
поиски следов работы Дамаскина над мордовской грамматикой в
Государственном архиве Нижегородской области, где хранятся
дела Нижегородской семинарии и духовной консистории, пока не
увенчались успехом.
Первая мордовская грамматика была составлена в стенах дру-
гой духовной семинарии — Тамбовской — профессором этой семина-
рии Павлом Орнатовым. Это была «Мордовская грамматика, со-
ставленная на наречии мордвы мокши». Она была опубликована в
Москве в 1838 г. Подготовка грамматики мордовского языка не
была праздным занятием миссионера-любителя. Она диктовалась
целями, направленными на более эффективную христианизацию
мордвы, составлялась во имя «прочнейшего укоренения в сердце
сего народа учения христианского»48. По свидетельству автора
грамматики, мордовское население Тамбовской губернии, прожи-
вавшее в основном на территории Темниковского и Спасского уез-
дов, едва понимало русский язык, что и заставило комиссию духов-
ных училищ ввести в местной семинарии мордовский язык для
приготовления воспитанников к священническим должностям в
мордовские селения. Преподавание мордовского языка в этой семи-
нарии началось с 1834 г.
«Мордовская грамматика» П. Орнатова была составлена по
типу и схеме грамматик русского языка. Поэтому графика и орфо-
графические принципы передачи мокшанских слов и форм перене-
сены в нее из русского языка. Все это составитель мотивировал
следующим образом: «Для выражения мордовских слов я употребил
литеры языка русского с тем намерением, чтобы и самим мордвам
дать возможность за один раз научиться и своему, и вместе языку
русскому» 49. Как видно, намерения у автора грамматики были чис-
то практические: научить мокшан русскому языку через родной
язык, что, разумеется, делалось в миссионерских целях.
325
Окончательное выражение идея христианизации нерусских на-
родов России на их родных языках получила в так называемой
«системе Ильминского», утвержденной Советом министра народно-
го просвещения 26 марта 1870 г. циркуляром «О мерах к обра-
зованию населяющих Россию инородцев». Н. И. Ильминский
(1822—1891) — сын протоиерея Николаевской церкви г. Пензы, вы-
пускник Пензенской духовной семинарии, затем — Казанской духов-
ной академии, с 1847 г. магистр, затем профессор Казанской духов-
ной академии и Казанского университета, член-корреспондент Рос-
сийской академии наук. Монархист по идейным убеждениям,
Ильминский в отличие от многих своих предшественников
отвергал принудительные методы христианизации, резонно полагая,
что посредством их можно добиться лишь негативных резуль-
татов.
Н. И. Ильминский ратовал за подготовку церковнослужителей из
среды местного коренного населения. Он считал, что «инородец,
движимый только врожденным инстинктом, прямо и непосред-
ственно может действовать на ум и сердце единоплеменных ему
инородцев... что к человеку своего племени инородцы, и вообще
простолюдины, имеют более доверия, нежели к человеку чужому» 50.
При миссионерском обществе «Братство святого Гурия», от-
крывшемся в Казани в 1867 г. (названо по имени первого в Сред-
нем Поволжье миссионера архиепископа Гурия, XVI в.), была со-
здана в 1876 г. переводческая комиссия под председательством
того же Ильминского, которая стала переводить и печатать мисси-
онерскую литературу. На первых порах она мало внимания обраща-
ла на мордовские переводы, считая мордву довольно обрусевшей.
«Инородческих племен,— писал по этому поводу Ильминский,— в
пределах Казанского учебного округа девять: татары, башкиры,
киргизы (казахи,— Н, М.)> калмыки, чуваши, черемисы, вотяки,
мордва и зыряне. Из них мордва, как наиболее обруселое племя,
может заимствовать образование непосредственно из русских учи-
лищ»51.
Спустя некоторое время выяснилось, что хотя мордва по срав-
нению с другими народами Поволжья в целом несколько лучше
знает русский язык, но знания эти были не настолько глубокими,
чтобы мордовские дети могли сразу обучаться на русском языке.
Поэтому руководство Казанского учебного округа пересмотрело
свое отношение к переводам церковно-миссионерской литературы
на мордовские языки.
На мордовском-эрзя языке были изданы «Священная история
ветхого и нового завета» (издание первое — в 1880 г., второе — в
1883), евангелие от Матфея (1882), «Букварь для мордвы эрзи»
(1884), «Чин исповедания и како причащати больного» (1884),
«Покш праздникть, главные церковные праздники» (1888), «Молит-
вы и церковные песнопения» (1890), евангелие от Луки (1890). На
326
мордовском-мокша языке были опубликованы «Святое евангелие от
Луки» (1891), «Молитвы и ирмосы св. Пасхи» (1891), «Крещение
Руси» (1891). Кроме того, в 1882 и в 1883 годах в малом количестве
экземпляров напечатано было два выпуска образцов мордов-
ских песен и сказок, что вызвало сильные нарекания на Перево-
дческую комиссию со стороны официальных властей. Все мордов-
ские переводы составлялись при Казанской учительской инород-
ческой семинарии главным образом учителями мордовской школы
при семинарии А. Ф. Юртовым (1854—1916) и М. Е. Евсевьевым
(1864—1931).
Однако даже система Ильминского, несмотря на явное мисси-
онерско-русификаторское содержание, внедрялась крайне непосле-
довательно,- поскольку преподавание на инородческих языках каза-
лось царским властям занятием опасным. Например, член Ученого
комитета Министерства народного просвещения Георгиевский в
1867 г. утверждал, что нельзя учить инородцев на родном языке,
ибо это «может послужить к пробуждению племенного самолюбия
и уважения к собственному языку». На страницах «Журнала Ми-
нистерства народного просвещения» при обсуждении вопроса об
образовании инородцев было высказано такое суждение: «...язык —
это народ: утвердите язык письменностью, дайте ему некоторую
литературную обработку, изложите его грамматические правила,
введите его в школу и церковь, и вы тем самым утвердите соответ-
ствующую народность, и доселе безразличную в отношении к языку
массу инородцев, с явным даже влечением к усвоению русского
языка, вы обратите в племя, которое будет дорожить своими осо-
бенностями и будет настаивать на своем обособлении» 52.
Как явствовало из циркуляра, направленного 23 мая 1870 г.
министром народного просвещения графом Д. А. Толстым управля-
ющему Казанским учебным округом М. Соколову, инородческие
языки могли быть употребляемы в школах лишь «...по необходимо-
сти, как орудие при первоначальном обучении и развитии инород-
цев» 53. В свою очередь, разъясняя это положение, М. Соколов
писал Н. И. Ильминскому 9 июня 1870 г., что оно не дает повода
полагать, будто в инородческих школах будут учить инородческим
языкам, которые не имеют ни грамматики, ни письменности, и
изучение которых, в смысле изучения языка, немыслимо» 54.
Обращение к использованию родного языка в школьном препо-
давании, а также в церковном богослужении, переводы церковной
литературы на языки народов России, в том числе мордовские,
способствовали изучению и развитию этих языков, подготовке на-
циональных кадров интеллигенции, росту национального самосозна-
ния.
15—22 мая 1917 г. в Казани проходило 1-е общее собрание на-
родностей Поволжья, в работе которого принимали участие свыше
500 человек из чувашей, мордвы, марийцев, удмуртов, калмыков,
327
крещеных татар, коми-зырян и коми-пермяков, в большинстве учи-
телей и священнослужителей. Рассмотрев вопрос о местном само-
управлении, оно рекомендовало будущему Учредительному собра-
нию установить в России демократическую республику с предо-
ставлением всем народностям культурной автономии.
Один из активистов этого собрания священник-мордвин
Ф. К. Садков в своем выступлении раскрыл основные положения
программы инородческого духовенства. Он превозносил миссионер-
скую деятельность Ильминского, считал важнейшей задачей «выдви-
жение «народных епископов», способных нести «слово истины на
родном для своей паствы языке». И тогда «чуваши не будут отата-
риваться, черемисы и вотяки уходить обратно в язычество, мордва
коснеть в своем религиозном невежестве, ибо пастырь — началь-
ник их —: будет глашать каждого по имени, и они, услышавши ро-
дной и знакомый голос, побегут на зов его и тогда никакие Маго-
меты, ни керемети, ни колдуны не отвлекут их от ограды Хрис-
товой» 55.
Стремясь сохранить и упрочить церковное влияние на нерус-
ские народы Поволжья, националисты-церковники объявляли рели-
гию движущей силой национального возрождения. «Религия,— гово-
рил тот же диакон Ф. Садков с трибуны указанного собрания,— ве-
дет к национальному возрождению. Мы, как националисты, во имя
сохранения своих народностей, должны стараться, чтобы религия
укреплялась в среде наших народностей» 56.
Религиозный синкретизм у мордвы
Несмотря на все старания, церковные власти в своих донесени-
ях о религиозной жизни нерусских народов Поволжья тем не менее
отмечали недостаточную их приверженность к христианству, обра-
щали внимание на то, что христианская вера воспринимается эти-
ми народами медленно и трудно, что дохристианские верования и
обряды продолжают функционировать. В чем же причина их живу-
чести? Почему христианство на протяжении столетий так и не
смогло полностью вытеснить их?
Ответ на эти вопросы надо искать в общественно-бытовом ук-
ладе народа. Дело в том, что мордовские дохристианские верова-
ния и обряды более тесно связаны с окружающим миром, с трудо-
вой и общественной жизнью народа, чем христианская религия,
которая слишком далека от непосредственных нужд и забот кресть-
янина, слишком абстрактна. Мордва в свое время без всякого при-
нуждения со стороны официальных властей заимствовала, напри-
мер, многое из дохристианских верований и обрядов русского наро-
да, что вполне понятно, т. к. данные верования и обряды были
сходны с мордовскими, были приспособлены к хозяйственно-быто-
328
вому укладу русского крестьянина, мало отличавшемуся от такого
у мордовского крестьянина. Этим объясняется также переосмысле-
ние, видоизменение и приспособление христианской религии и
обрядов в сознании мордвы с точки зрения ее языческих верований
и обрядов. Миссионеры православной церкви, в свою очередь, видя
тщетность усилий по полному преодолению язычества, в целях
ускорения христианизации стали приспосабливать православие к
религиозным верованиям и обрядам мордвы, к производственно-
бытовым условиям мордовского крестьянства.
Итогом длительного взаимодействия христианства с мордов-
ским язычеством явилось возникновение мордовского варианта пра-
вославия, представляющего собой русское православие, адаптиро-
ванное с точки зрения дохристианских верований и обрядов
мордвы.
Христианского бога мордва стала называть именем своего до-
христианского верховного бога — Нишке, Нишке-паз, Вере-паз (э.),
Шкай, Шкабавас, Верьде Шкай, Оцю Шкай (м.). Мордовские
божества грома Пурьгине-паз и молнии Ендол-паз отождествились
с Ильей-пророком, покровителем громов и дождей. Многочислен-
ные православные святые (Петр, Павел, Николай, Фрол, Лавр и
др.) перемешались с дохристианскими мордовскими божествами и
составили единый пантеон. Например, в народной песне «Раздача
счастья» говорится о том, как православный Никола (по-мордовски
Микола) «делит счастье» мордве, сидя на ветвях дуба в компании
с Нишке-пазом причем «...богатеям подносит ковшами, кто скуднее
живет — по чарке, и на кончике ложечки медной оделяет Никола
бедных» 57.
В мордовских избах появились иконы, постепенно ставшие обя-
зательной принадлежностью целого ряда традиционных обрядов —
новоселья, свадьбы, различных праздников, в том числе озксов.
«Мордовские праздники, большие моляны,— писал видный русский
историк В. О. Ключевский (уроженец Пензенской губернии—
Н. М.),— приурочивались к русским народным или церковным праз-
днествам, семику, Троицыну дню, Рождеству, Новому году» 58. На
место ряда дохристианских праздников (озксов) пришли православ-
ные. Но они не были восприняты в своем чистом виде, а подвер-
глись трансформации, вобрали в себя элементы дохристианских
верований и обрядов мордвы.
Возьмем для примера Пасху. По-эрзянски она стала называться
инечи (от ине — великий, чи — день), по-мокшански — очижи (от
оцю — великий, ши — день). Основное содержание этого праздни-
ка, одного из главнейших праздников христианской религии, мор-
два свела к поминовению предков, к просьбам, чтобы предки содей-
ствовали хорошему урожаю, размножению скота, берегли людей от
всякого зла, покровительствовали им. Ходили на кладбище и при-
глашали предков мыться в бане, приготовляя для них теплую воду
329
и веник, а в домах — постели: стелили на скамьях войлок, клали на
него подушки, полотенца. На праздник Пасхи мордва перенесла
проводимое ею ранее весеннее поминовение предков.
29 июня христиане празднуют Петров день. Мордва в это время
стала справлять Петро-озкс — моление в честь Петра, в котором
отразилось проводимое ранее примерно в это же время общинное
моление веле-озкс, о котором говорилось выше. В августе мордов-
ские крестьяне стали отмечать лошадиный праздник Фрола и Лав-
ра, в содержании и на обрядовой стороне которого прослеживают-
ся черты проводившегося мордвой до крещения общинного моления
алашань-озкс. Святые Фрол и Лавр в сознании мордвы слились в
один образ «Крела-Лавра». Приходившие на моления священники
забирали обычно принесенные для них караваи хлеба и другие
яства и уходили домой делить их, а мордовские крестьяне начина-
ли молиться по своему старинному обычаю.
Из всех традиционных обрядов более всего сохранили прежнее
своеобразие погребальный и поминальный обряды. Например, в
связи с Крещением стало практиковаться отпевание покойника,
некоторые зажиточные мордвины приглашали чтецов читать псал-
тырь. Изменился вид мордовских кладбищ. Намогильные срубы за-
менились крестами. Дохристианские представления о загробном
мире (тона чи, тона ши) смешались с христианскими представ-
лениями о рае и аде.
Как показывают выборочные конкретно-социологические иссле-
дования последних лет, а также этнографические наблюдения, сре-
ди верующей части мордвы продолжают бытовать не только хри-
стианская религия и обряды, но и остатки дохристианских верова-
ний и обрядов, а также синкретические формы, образовавшиеся в
результате длительного процесса смешения «язычества» с русским
православием.
В 1991 г. в Мордовии открылась Саранская и Мордовская епар-
хия русской православной церкви. В этом же году состоялась ре-
гистрация общины Мокшэрзянской евангелической (лютеранской)
церкви (в Саранске), ведущей богослужение на мордовских языках.
ГЛАВА XIV. МОРДОВСКИЙ
ФОЛЬКЛОР
Известно, что устное народное творчество —
значительная часть культуры каждого народа,
и его изучение является увлекательной и акту-
альной задачей, стоящей перед исследователя-
ми духовной культуры народов, знаменательных этнических процес-
сов, совершающихся в наши дни.
Н. Г. Чернышевский, определяя сущность народного творчества,
писал, что только там являлась богатая народная поэзия, где массы
народов волновались сильными и благородными чувствами, где со-
вершались силою народа великие события. Эти слова вполне прило-
жимы и к мордовскому фольклору.
Устное народное творчество мордвы богато, своеобразно, вы-
сокохудожественно, поэтому давно привлекло к себе внимание со-
бирателей и выдающихся русских и зарубежных ученых. Достаточ-
но вспомнить имена академиков В. Ф. Миллера, А. А. Шахматова,
В. Штейница, профессоров А. В. Маркова, Д. К. Зеленина,
П. Домокоша, П. Равилы, X. Паасонена, написавших ряд работ по
мордовскому фольклору. До недавних пор собрание материалов
X. Паасонена и его издание П. Равилой под названием «Mordwi-
nische Volksdichtung» не имело себе равных в мордовской фолькло-
ристике. И если «Мордовский этнографический сборник» (1910 г.)
А, А. Шахматова познакомил с поэзией мордвы русский народ, то
книги X. Паасонена — П. Равилы, П. Домокоша рассказывали о ней
зарубежным читателям.
Естественно, что наличие богатого и активно живущего фоль-
клора способствовало проявлению уже на первых шагах самостоя-
тельной мордовской науки, отряда выдающихся собирателей и ис-
следователей. Это К. Фукс, П. И. Мельников, В. Н. Майнов, А. Ф. Юр-
тов, И. Н. Смирнов, С. В. Аникин, И. И. Дубасов, П. Никитская, в
советское время — Б. М. Соколов, М. Т. Маркелов, Л. П. Кирюков,
И. С. Сибиряк (Поздяев), А. И. Маскаев, Л. С. Кавтаськин, К. Т. Са-
331
мородов, В. К. Радаев, Я. М. Пинясов и конечно же М. Е. Ёв-
севьев — основоположник мордовской фольклористики.
Устное народное творчество имеет свои черты. Из глубины
древности ведет свое начало такая специфическая особенность, как
его тесная связь с другими видами народного искусства: музыкой,
пением, пляской, игрой. На ранних стадиях человеческого обще-
ства древнейшие формы искусства еще не были четко отделены
друг от друга: составляющие их элементы эпоса, лирики и драмы
находились в нерасчлененном виде. Особенно часто сливались в
единое целое пляска, музыка и пение. Это синкретизм фольклора.
Отголоски художественного синкретизма проявлются в народном
поэтическом творчестве вплоть до сегодняшнего времени. Так,
народный свадебный обряд соединяет в себе самые различные виды
народного искусства: поэзию, музыку, танцы, драматическую игру.
Такое соединение, как правило, не характерно для профессиональ-
ного искусства.
Время происхождения фольклора — его отличие от литературы.
Поэтому для некоторых жанров типичны черты древнего народного
труда и быта, воззрений и суеверий, власть старинных традиций.
Древность происхождения фольклора, самобытность народной
жизни — одна из причин своеобразия поэтического языка фольклор-
ных произведений, в которых немало языковой архаики и диалект-
ных особенностей, сохранившихся и до нашего времени.
Фольклорные произведения возникли и бытуют в народных мас-
сах. Это определило демократический и оптимистический характер
их содержания.
Глубоко специфичным является самый характер создания наро-
дных произведений. В отличие от творчества писателей, закрепляв-
ших за собой авторство и датировавших свои произведения, народ-
ное поэтическое творчество всегда было устным и анонимным.
Вместе с тем коллективное начало в фольклоре диалектически
соединялось с индивидуальным авторством.
Фольклорные произведения безусловно создавались наиболее
талантливыми людьми, владевшими искусством слова. Но их твор-
ческая работа была тесно связана со всем народным коллективом.
Произведения отдельных авторов предназначались для всего наро-
да, поэтому в них воплощались общенародные идеи и широко ис-
пользовались народные поэтические традиции, в пределах которых
проявлялось личное художественное мастерство их создателей.
Кроме того, не закрепляя за произведениями своих имен, народные
певцы и рассказчики отдавали их в распоряжение всей народной
массе.
Таким образом, в конечном счете преобладало коллективное
начало, хотя в нем велика роль отдельной талантливой личности.
Важнейшее условие жизни фольклорных произведений — их все-
народная известность и устность исполнения. Такая форма испол-
332
.Нфия — единственная форма художественной жизни народных пе-
сей, и сказок, так как и певцу, и сказочнику были необходимы
зрители и слушатели.
Фольклорные произведения коллективно воспринимались и кол-
лективно запоминались. При этом каждый исполнитель имел право
на любую импровизацию и, следовательно, мог стать соавтором
первоначального творца.
В процессе устного исполнения и творческого восприятия фоль-
клорных произведений при их бытовании закономерно возникали
так называемые варианты, их вариативность. Каждое народное
произведение (в отличие от большинства книжных произведений)
жило в народных массах во множестве вариантов, т. е. различных
«редакций» разного времени и разных мест. Принципиально эти
варианты равноправны между собой, но особенно ценны наиболее
полные и художественно совершенные.
Вариативность народных произведений — одна из причин долгой
жизни многих из них, так как исполнители иногда могли несколько
приблизить их содержание к своему времени, к эстетическим по-
нятиям современности.
Три указанные особенности фольклора — устность бытования,
коллективность творческого процесса и вариативность — являются
общими для произведений устного народного творчества любого
народа. Кроме этого для мордовского фольклора присуще бытование
произведений на двух языках — мокшанском и эрзянском, здесь нет
героического эпоса как жанра, что объясняется историей народа, и
некоторые прозаические произведения имеют стихотворные парал-
лели: песни-сказки, предания-песни, что отмечено исследователя-
ми, например, М. Е. Евсевьевым и В. Ф. Миллером.
В фольклоре, как и в письменной литературе, известны произ-
ведения трех родов: эпоса, лирики и драмы. Кроме эпоса рода,
т. е. способа познания и отражения жизни (В. Г. Белинский), ис-
следователи выделяют эпос как жанр, т. е. как совокупность про-
изведений, объединенных общностью поэтической системы, целей
применения и форм исполнения (В. Я. Пропп). Эпос как жанр объ-
единяет произведения о борьбе богатырей или героев за независи-
мость Родины, поэтому в их центре ратный поединок на поле бра-
ни. Таковы русские былины. Отсутствие подобных произведений у
мордвы исследователь мордовского эпоса А. И. Маскаев объясняет
тем, что в период формирования мордовского эпоса не было мор-
довской государственности и центров консолидации сил — городов.
Мордовское устное народное творчество по содержанию и на-
значению делится на обрядовую и необрядовую части.
Обрядовая поэзия сопутствует человеку на всем его пути от
рождения до смерти и своеобразно выражает его душу, украшает
его повседневную жизнь, наполняет ее своеобразной торжествен-
ностью. Во всех ее жанрах отразились древнейшие взгляды людей
333
I
/
на природу и желание магически воздействовать на нее, их вер^ в
различные мифологические существа (божества) ради благополучия
в общественной и семейной жизни, особенно ради получения еже-
годного богатого урожая, приплода скота и сохранения здоровья.
Поэтому весь жанровый состав обрядовой поэзии тесно связан с
хозяйственной деятельностью и убедительно показывает, как на са-
мых ранних этапах развития человечества общественные и семей-
ные обряды и заклинательные песни порождались трудовой практи-
кой и сопутствовали ей.
Возникновение и развитие мордовского обрядового фольклора
идет в общем русле развития поэзии вообще и . тесно связано с
трудовыми процессами.
К календарно-обрядовой поэзии относятся произведения о при-
роде и явлениях общественно-бытовой жизни, исполняемые в опре-
деленное время года. У мордвы, как и у других народов, в кален-
дарно-обрядовой поэзии нашли отражение представления человека
родового строя, который находился почти в полной зависимости от
природы и был бессильным перед ее непонятными и страшными
явлениями. По представлениям людей того времени, все предметы
и явления имели своих духов-хозяев. Человек старался подчинить
эти сверхъестественные существа, расположить их в свою пользу
особыми магическими приемами — действиями и словами. Так сло-
жилась календарно-обрядовая поэзия. Обрядовые, песни, которые
исполнялись только в определенные дни во время традиционных
праздников (озксов), в обрядовой поэзии стали бытовать как кален-
дарно-праздничные. Мордовская обрядовая поэзия содержит в себе
сравнительно мало элементов христианской культуры. По форме
она получила христианскую окраску, а по существу осталась язы-
ческой.
Каждый календарный праздник .совершался прежде всего для
того, чтобы повлиять на природу, обеспечить хороший урожай,
приплод скота, достаток и благополучие семьи. Это хорошо видно
из содержания колядок, исполняемых в рождественский сочельник.
Коляда! Коляда!
Посеянная рожь выросла, бы!
Коляда! Коляда!
Расколола бы землю!
Коляда! Коляда!
С оглоблю солома!
Коляда! Коляда!
С кнутовище бы колос!
Коляда! Коляда!
С яичный желток бы зерно!
Коляда! Коляда!
С ореховую скорлупу бы мякина!
Коляда! Коляда!
Принеси-ка, бабушка, пирожок!
Коляда! Коляда!
334
С поймы-поля, с новой земли.
Коляда! Коляда!
Из зерна урожайного года!
Коляда! Коляда!
Намазанное масло с него
Коляда! Коляда!
По моей корзине текло бы! 1
Колядки исполнялись до Нового года. Вечером под Новый год
мордва совершала моления в честь бога — покровителя свиней Та-
унсяя. Обряды сопровождались песнями-таунсяями, которые во
многом напоминают колядки.
Тавунся! Бабушка, отвори, ноги замерзли!
Тавунся! Куда ты, милый, ходил?
Тавунся! Ходил просо смотреть.
Тавунся! Какое, милый, просо?
Тавунся! С яичный желток зерно.
Тавунся! С большой пирог колос.
Тавунся! С оглоблю стебель.
Тавунся! Лутушки, лутушки.
Тавунся! Давай, бабушка, пирожок! 2
Мордовские песни-таунсяи более древнего происхождения, чем
колядки, которые возникли на основе новогодних песен-таунсяев
путем приурочения к рождественским дням и замены припева «та-
унся» словом «коляда».
Вторую группу мордовских обрядовых песен составляют произ-
ведения весенне-летнего цикла. Сюда входят песни, посвященные
призыву весны (тундань сееремат), масленичные (ивавама морот),
великопостные (вийанамат, уйанамат, позярамо морот и др.), вер-
бного воскресенья (вербама морот), а также песни, посвященные
проводам весны. Весенние обряды и песни помогали лучше подго-
товиться к севу и уходу за новым урожаем, чтобы своевременно
провести посев яровых и Огородных культур. Этот цикл календар-
ной поэзии начинался 1 марта по старому стилю и продолжался до
Петрова дня. Выпекались пироги в виде ласточек, в некоторых
районах — в виде жаворонка. В момент обрядового моления их под-
нимали на крыши домов, сараев и закликали приход весны пением
веснянок:
Жаворонки, услышьте нас,
Скорее заметьте нас!
Скорее прилетите,
Весеннее тепло принесите.
Нам зима уж надоела,
Все запасы хлеба съела.
Зимняя одежда износилась.
О вас мы соскучились.
Жаворонки, сюда прилетите,
Здесь гнезда свои свейте.
Много яиц насидите,
Много птенцов вырастите3.
335
I
По утверждению М. Е. Евсевьева, большая часть этих пес£н-
веснянок пелась по вечерам молодежью, главным образом девушка-
ми, и назывались они песнями-лияна (лияна-морот), а остальные —
песни-вайхана (вайхана-морот) — исполнялись только женщинами.
Они представляли собой законченные произведения, как правило,
посвященные одному лицу, характеризуя его или положительно,
или отрицательно:
То-ли-ли, то-ли-ли,
To-ли Семенова Авдотья.
Она всегда нарядненькая,
Она беленькая, красивенькая.
Словно светлая звездочка.
То-ли-ли, то-ли-ли,
, To-ли Васина Авдотья,
Эта Васина Авдотья,
Как красивый платочек,
Щеки, словно яблочки 4.
В песнях-веснянках героям чаще давались отрицательные харак-
теристики. По припеву они назывались еще песни-тояма. Здесь
припев исполнялся хором, а отрицательная или шуточная характе-
ристика давалась диалогом запевал:
Тоя-ли, тояля-ли,
— Давайте кого-нибудь заденем!
— Заденем мы Машеньку!
— Как заденем мы ее?
л — Ходит без прически,
Носит грязные платки.
Тояля-ли, тояля-ли,
— Еще кого мы заденем?
— Тихона Марусю заденем!
— Как мы ее заденем?
— Ходит ночью воровать,
А днем — кресты целовать5.
К великопостным относятся и песни вербного воскресенья. Их
бытование связано с языческим праздником, который мордва устра-
ивала в ночь на вербное воскресенье в честь Вармавы (Вермавы) —
матери вербы (или богини весеннего ветра).
Перед рассветом молодежь с вербой в руках ходила по домам,
хлестать спящих вербой.
Подходя к дому, девушки пели:
Вставай-ка, невестушка, вставай-ка!
Широкие ворота отворяй-ка!
Девиц-молодиц впускай-ка!
Ты не бойся, невестушка,
Вербой мы тебя похлещем
Для хорошего урожая,
Для доброго здоровья6.
336
Обойдя дома всех участников праздника, молодежь направля-
лась на берег речки (как правило, во время половодья) в заранее
определенное место. Становились группами друг против друга и
попеременно пели песни ивавы, состоящие из трех строк и содер-
жащие призыв весны, обращенный к богине Вармаве:
Ой, Вармава, Вармава!
Пришла, пришла весна,
Пошло весеннее половодье.
И-ва-вась!
В воде частые тальники,
В них водится много птиц,
Они сделали много гнездышек.
И-ва-вась!
В их гнездах уже яички,
Скоро выведутся птенчики,
Вырастут у них перья и крылья.
И-ва-вась!7
Затем поочередно велись песни-вийанамат (уянамат) с припе-
вом «тоя-ли» или «то-ли-ли». В этих песнях восхвалялись трудолю-
бие, укорялись ленивые и нерадивые.
Великопостные песни посвящены общественному и семейному
быту, воспеванию труда и любви, весенней обновляющейся приро-
де. В прошлом их исполнение имело магический смысл, однако в
конце XIX в. он утратился, и песни стали исполняться как увесе-
лительные.
Осенний сезон аграрного календаря мордвы начинался с авгу-
ста и продолжался до декабря. В этот период почти все обрядовые
праздники совершались как языческие моления (озксы).
В отдельных текстах озномы или пазморо дается образная ха-
рактеристика магических действий или превращений некоторых
мифологических существ. Например, ознома при выходе на поле:
после посева озимых проводился праздник озим озкс в честь боги-
ни земли — Паксявы, плодородия — Норовавы, а после окончания
жатвы — тарваз озкс (моление серпа). Старшая из женщин-жниц
благодарила Паксяву за хороший урожай:
Милостивая Паксява,
Дала ты нам много зерна,
Не обижая наши сердца.
Колосья ржи полны
Серебряным, золотым зерном8.
Таким образом, в основе общественных и семейных праздников
мордвы, как и других народов, лежат хозяйственные занятия, и
прежде всего земледельческая деятельность. С их помощью наши
предки хотели удовлетворить свои практические нужды, облегчить
труд, расположить в свою пользу воображаемые сверхъестествен-
ные силы.
337
Мордовская свадьба по своему составу представляет сложный
ритуал, где, с одной стороны, сохранилось единство синкретиче-
ских форм первобытной идеологии, в частности, синкретизм родов
и видов художественной формы идеологии (искусства) — поэзии,
музыки, хора, пляски, пантомимы и т. д., пронизанных религиозно-
обрядовым действом; с другой стороны, уже наметились все эле-
менты драмы: моменты (или сюжетные сцены) действа, сказа, ди-
алога, ряжения (вплоть до масок), но «в формах, упрощенных куль-
том, и с содержанием мифа, объединившего массу анимистических
представлений, расплывающихся и не дающих охвата»9.
Свадебный сюжет заключает в себе своеобразную борьбу между
действующими лицами двух партий в свадьбе (сторонников жениха
и сторонников невесты) и развивается, следовательно, в форме
драматической коллизии. Развитие коллизии начинается с момента
сватовства. Наибольшего напряжения свадебное действие достига-
ет в момент приезда свадебного поезда за невестой до его отъезда
с невестой. Это самый значительный и острый момент борьбы,
столкновения интересов двух партий. После него напряжение па-
дает, противоречия окончательно разрешаются в момент соверше-
ния обряда «кудань лихтема», связанного с проводами поезжан,
горных и других гостей. В это время подымают шум, разбивают
горшки, чтобы очистить дом от нечистой силы. Эта сцена служит
развязкой свадебной коллизии.
Среди мордовских, свадебных песен очень много исполняемых в
форме диалога между отдельными группами (хорами) или отдельны-
ми лицами. Таковы диалогические песни-причитания, исполняемые
невестой и замужней женщиной, чаще’ родственницей. Невеста,
спрашивая женщину, причитывает:
Расскажи, матушка, расскажи,
Каков чужой-то отец.
Расскажи, матушка, расскажи,
Какова чужая-то мать.
Расскажи-ка, невестушка, расскажи,
Какова чужая-то семья?
Женщина в ответ причитает:
Расскажу, голубушка, расскажу,
Каков чужой-то отец:
Со стороны на него смотреть,
Он как первый день пасхи,
А подойдешь к нему поближе,
Как столкнешься с ним —
Чужой-то отец, голубушка,
Как гроза сердится,
Как молния острая:
Если крикнет на тебя,
Не найдешь места, где встать,
Не найдешь места, где стоять10.
338
Таких песен-диалогов в свадьбе хотя и много, и они даже изо-
бражают иногда столкновения чувств и стремлений, изменения и
поступки самих участников (героев), раскрывают их типические
характеры, но самостоятельного значения, как в драме, они еще не
имеют. В них много наивного, их содержание пронизано анимисти-
ческими и магическими представлениями, а по форме они служат
как бы словесным пояснением определенных по традиции религиоз-
ных обрядов. Сама же свадьба состоит из таких действий:
1) сватовство (ладяма — м., ладямо — э.);
2) приготовление к свадьбе (свадьбань аноклама — м., свадьбань
анокстамо — э.);
3) свадьба в доме жениха (свадьбась церань кудса — м., свадь-
бась церанть кудосо — э.);
4) свадьба’ в доме невесты (свадьбась стирень кудса—
м., тейтерень кудосо — э.);
5) приезд свадебного поезда к невесте (кудань сама — валгома —
м., валгомо — э.);
6) свадьба в доме жениха после венчания (свадьбась церань
кудса — м., кудосо — э., венцяндама — венчамо меле);
7) день потех или ряженых (потиха ши — м., потиха чи — э.).
Каждый из названных этапов имел строго очерченную компози-
ционную завершенность, нередко сопровождаемую древнейшими
формами символико-магических мотивов п.
Исследователи мордовских свадебных обрядов и песен все пес-
ни, исполняемые здесь, делят на пять групп: собственно обрядовые,
паз-морот (песни-мольбы), паряфнемат (корильные песни), свадь-
бань кштима морот (свадебные плясовые песни), паранзамат (пес-
ни-величания, благопожелания, благодарности). Это деление обу-
словлено ролью и местом песен в обряде, а также их связью с со-
вершаемыми свадебными действиями, их функциями 12.
Наряду с обрядовыми песнями на свадьбе исполнялись и необ-
рядовые, известные в народе по характеру исполнения как кувака
(долгие) и сиде (частые) песни.
Функция каждого из названных жанров обусловлена прежде
всего тем «обрядовым заданием», которое он выполнял в свадьбе,
теми специфическими бытовыми потребностями, которые вызвали
его к жизни 13.
В обрядовых песнях все посвящено свадебным действиям. Они
исполнялись в определенное время и определенном месте. К при-
меру, песня «Стяка, стяка, рьвянякай» («Вставай, вставай, сно-
шенька») могла прозвучать только во время пробуждения невестки.
Такая прикрепленность к обряду характерна для всех мокшанских
и эрзянских собственно обрядовых песен 14.
А во время дарения подарков невеста пела «казнень морот», в
которых сообщалось о том, что кому дарит.
Собственно обрядовые песни исполнялись определенными певи-
339
цами. В мокшанской свадьбе — женщинами-стряпухами и свахой;
девушками, родственницами со стороны жениха и подруг невесты;
в эрзянской свадьбе преобладало исполнение свахой.
Пазморот является древнейшим песенным жанром, возникшим
на основе дохристианского мировоззрения и веры человека в бо-
гов — покровителей Ведяву, Кудаву, а также в силу слова: то, что
просит человек, будет ему дано духами или предками.
Эх, богиня двора, Юрхтава!
Эх, хранительница села, Белява!
Во здравии нас проводите,
Счастливыми нас встречайте,
Берегите от злодеев .
Доминирует в песнях пазморот мольба, как правило, содержа-
щая различные просьбы, обращенные к дохристианским божествам.
Пазморот исполнялись и во время календарных обрядов,
что позволяет говорить об их общих истоках, заклинательном ха-
рактере.
Свадебные пазморот по своим функциям делятся на две группы:
одни предохранительные, другие для обеспечения достатка и благо-
получия.
Большое место в свадьбе занимают песни паряфнемат, по со-
держанию близкие русским корильным песням. О, них упоминали
Милькович и иеромонах Макарий, собиравшие произведения мор-
довского фольклора. Характеризуя песни этого жанра, Милькович
пишет: «...по наступлении назначенного дня приезжает поезд
(имеется в виду свадебный поезд — М. Е.)> при сем подруги не-
весты поют оскорбительные песни, упоминая, что у них платье,
лошади и все чужое, выпрошенное у соседей только на свадьбу,
а они столь бедны, что умирают с голоду... при выезде невесты с
поездом к жениху в дом отец и мать заставляют невесту пнуть
сковородку, при этом девки поют невесте укорительные песни,
называя ее неткахою, непряхою, ленивицей» 1б.
Назначение паряфнемат в свадебном обряде — высмеять веду-
щих свадьбу людей, создать комическое или сатирическое при их
характеристике.
Сваты, сваты, эх, сваты,
Ваши лица как дно чугуна 17.
Эти песни способствовали усилению веселья, как в доме жени-
ха, так и невесты. Анализ полевого материала песен данного жан-
ра позволил Девяткиной Т. П. сделать вывод, что некогда под песни
паряфнемат на свадьбе плясали. Большинство песен паряфнемат
адресовались свахе.
Песни паранзамат противоположны песням паряфнемат по
своей роли в обряде. В них пелись благопожелания, благодарность
340
участникам свадьбы. В центре величаний человек, поэтому описа-
ние идеализированной внешности, поступков, деловых качеств, его
материальной обеспеченности стало главным в содержании этих
песен. В паранзамат выражались благодарность родителям жениха
и невесты, что вырастили детей умными, что нрав невесты кроток,
за хорошее угощение, богатый стол.
Липовый стол, большой стол
Хорошей скатертью накрыт.
Наложено много хлеба-соли...
Очень хорошее угощение 18.
Другой жанр песен — свадьбань кштима морот — сопутствовал
свадьбе с самого начала и соответствовал настроению, царящему
на праздничном пиру. Название песен определяется основной
функцией песен, однако не всегда под эти песни плясали. Они
исполнялись и «для души», в качестве разрядки, после совершения
обрядовых действий, т. е. они выражали эмоциональное состояние
участников свадьбы. В настоящее время они исполняются и вне обряда.
Ни одна свадьба, как традиционная, так и современная, не ог-
раничивается исполнением только обрядовых песен. Необрядовые
песни пелись хором. Они своеобразны манерой и формой исполне-
ния. Например, кувака морот пелись сидя, а частые — быстро, с
задором, в хороводе. К таким относятся следующие лирические
песни: «На лугу березонка», «Эрзянь Полюнясь», «Хоть ни шачень,
удалань» («Хоть родилась я — удалась»), «Бабушкин сын» и др.
Основная цель необрядовых песен (частых и долгих) — создание
эмоционального настроения. Исполнялись они во время застолья.
Большинство из них посвящено конкретным лицам, о чем говорят
названия произведений: «Якомазов Феденька», «Костина Дарьюш-
ка», «Романова Аксинья» и др.
В обрядовой поэзии мордвы большое место занимают похорон-
ные прйчеты. Они начинаются с момента, когда покойник обряжен
и положен в передний угол. Обычно вступительные плачи исполня-
лись в день смерти. Дочь, оплакивая мать, причитает:
Ой, маменька-матушка,
Ой, маменька любимая.
Зачем, маменька, ты уходишь?
С вольным светом распрощалась.
Или тебе, маменька,
Света вольного не жалко? 19 и т. д.
Оплакивающая обращается к домовому:
Держательница дома Кудава,
Смотрительница дома любимая,
Ты открой дверь свою пошире,
341
Подними повыше косяки.
Не одна я зайду,
Не одна я пройду.
Сначала я проведу
Семь человек из родни,
За ними позову отца родного.
Посмелее, посмелее, папенька,
Проходи-ка, папенька, проходи-ка,
Встань ты перед боженькой.
Встань-ка ты около моей маменьки,
Посмотри-ка ты на свою родню,
На семью свою оставленную 2°.
После оплакивания дома дочь выходит к гробовщикам и при-
читает там, обращаясь к Юрхтаве, хозяйке двора, причитает ей,
при переносе тела в гроб причитает снова, а также, когда проходят
по селу, приходят на кладбище:
Держательница всех могил,
Хозяйка кладбища, милая,
Хозяйка кладбища — матушка,.
Покойники, мой род-племя,
Встречайте родную мать мою,
Примите матушку-кормилицу,
Не пугайте любимую маменьку,
Не обижайте свой род-племя,
Положите маменьку на место,
Возьмите к себе в жизнь вечную21.
Похоронный причет как самостоятельный жанр бытовал пример-
но в пятнадцати видах, которые по традиции в обязательном поряд-
ке заучивались и исполнялись только женщинами и девушками.
Эти жанровые виды нельзя назвать вариантами, поскольку каждый
из них имел свою определенную тематику, свой объект и свои
многочисленные варианты. Каждый причет отличается своей тема-
тикой, своим кругом изображаемых явлений, связанных со смертью
определенного человека. Главная тема их — стремление выразить
скорбь и горе об ушедшем человеке. Это настоящая поэзия печали
и скорби.
Составной частью обрядовой поэзии являются заговоры, кото-
рым в обряде придавалось магическое значение. Они исполнялись
от случая к случаю, главным образом при неожиданных бедствиях,
идущих якобы от злых духов, рассерженных богов-покровителей.
Они представляют собой своеобразный вид фольклора и являются
одним из самых древних жанров народной словесности. Формы
заговорных формул чрезвычайно разнообразны, что затрудняет их
определение. Основу их составляет суеверие. Заговоры — это за-
клинания, произносимые с целью влияния на «божество», на «не-
чистую силу» или на силы природы. По тематике и объектам воз-
действия мордовские заговоры охватывают почти все области быта:
342
одни из них связаны с сельскохозяйственным производством, дру-
гие — с семейно-бытовой жизнью (заговоры для остановки кровоте-
чения, от зубной боли, глазных болезней, пожара, нечистой силы,
вора, врага и т. д.). Соответственно с этим, по функции воздей-
ствия, мордовские заговоры получили следующие названия: корх-
тафтомат (наговоры), сюдомат (проклятия), шятямат или эждемат
(привороты), кельмофтомат (отвороты), уфамат (обдувание), озол-
мат (мольбы) и др. •
Большинство заговоров, как простые, так и сложные, построены
по принципу сопоставления: когда тогда, как — так, сколько —
столько.
Более сложные заговоры состоят из зачина, эпической части и
«закрепки». В зачине упоминается мифическое существо, затем
объясняются магические функции его или свойства предмета.
Болезнь или зло изгоняются в далекое и пустынное место:
Прогоню в пустой лес,
Прогоню в пустое поле,
На каменное место,
Где люди не разговаривают, ’
Где петухи не поют,
Где мужики не пашут,
Где лягушки не квакают22.
После формулы изгнания идет заключительная закрепка. Наибо-
лее типична следующая концовка: «Семь, шесть, пять, четыре, три,
два, один — высушился бы и последний чирей».
Анализ заговорных формул показывает, какое значение придава-
ли «древние рабочие люди» силе слова. А. Блок писал: «Заклина-
ния и обряды действительно имеют чисто практический смысл.
Они всегда целесообразны, направлены во вред или на пользу... В
первобытной душе польза и красота занимают одинаково почетные
места. Они находятся в единстве и согласии между собой; пре-
красное — полезно, полезное — прекрасно23.
Заговоры отражают стремление древней мордвы силой слова
влиять на враждебные, стихийные явления природы. Элементы
мордовских заговоров встречаются в календарных, свадебных и
особенно в похоронных обрядах.
Мордовский обрядовый фольклор в целом характеризуется теми
же общими закономерными процессами, которые присущи фолькло-
ру коми, карельской, удмуртской и другим ранее бесписьменный
финно-угорским языковым общностям Прибалтики и Поволжья. Он
пронизан воззрениями культа предков. Следует сказать, что некото-
рые общие процессы в фольклоре поволжских финнов были ослож-
нены христианизацией под воздействием соседствующих народов,
особенно русских и других славян. Совместная жизнь и борьба,
общность хозяйственно-бытовых условий мордовского и русского
343
народов не могли не привести к сближению их духовной культуры,
что сказалось и в общности их фольклора, особенно в обрядовой
поэзии. Однако и эта общность еще не дает основания говорить о
том, что они возникли одновременно и в условиях совместного
творчества. Об этом свидетельствуют их национальные различия в
содержании и форме. -
Прав, думается, К. Т. Самородов, когда писал, что мордовская
общественная (календарная) и семейно-бытовая обрядовая поэзия
возникли на самобытной основе в ту эпоху, когда предки мордвы —
мокши и эрзи — жили как единые, еще не расчлененные племена в
доклассовом патриархальном родовом строе среди других волжских
этнических групп 24.
Наряду с жанрами обрядовой поэзии в мордовском устном на-
родном творчестве богато представлены произведения необрядовые.
Таковы жанры афористического творчества, являющиеся, как и у
других народов, сложным искусством народного слова. Сюда вхо-
дит целый ряд афористических произведений: 1) пословичные виды
изречений; собственно пословицы (валмеревкст — э., валмуворкст — м.)
Мезе теят, секень неят — э. (Что сделаешь, то и увидишь.)
Тев ки аф содат — карьге аф кодат — м. (Дело не знаешь — и
лаптя не сплетешь.)
Пословицы являются преобладающими в паремическом творче-
стве мордвы.
Пословицы-приметы:
Лопа прай — сексе сай. (Лист падает — осень идет.)
Пословицы-афоризмы:
Эряфсь фалу моли инголи, и кие аф кенери мельганза, ся фалу
иляды фталу. (Жизнь идет только вперед, и кто не успевает за ней,
тот всегда отстает.)
Пословицы-максимы:
Улихть ломатть, конат эряйхть кода панчфнень еткса палакст:
кяждост лама, а цебярьсна аш; синь мяльсна куцемс сембода вяри,
а ляткшнихть сембода алу сяс, мес синь или тапасазь, или сязенд-
сазь. (Есть люди, которые живут как крапива среди цветов: зла в
них много, а добра мало; они хотят подняться выше других, но
остаются ниже всех.)
Другой вид афористических произведений — каламбурно-присло-
вичные изречения, или присловья.
Сон ваны оржа сельмот. (Экв.: Он смотрит в оба.)
Присловица:
Сон моли тоза, сонцьке аф содасы коза’ (Он идет туда, сам не
знает куда.)
Прибаутки:
Кирдьк пряцень, кулят?
Азорсь тон улят. (Экв.: Терпи, казак,— атаманом будешь!)
Прибаутки являются острыми и забавными высказываниями
344
балагурного характера, употребляемыми либо непосредственно при
живом общении, либо в контексте какого-либо жанра для усиления
комизма и речевой выразительности.
Особой разновидностью присловий являются приговорки, кото-
рые в зависимости от условий и целей применения могут высту-
пать: 1) как пестушки (по-мордовски ванькс морнят). Например,
когда ребенок просыпается и потягивается, мать или няня гладят
по животику и приговаривают: .
Стяка, стяка, цераняй (или стирняй),
Стяка, стяка, удыняй.
Лихтить, лихтить кядемкатнень,
Няфтить, няфтить пильгомкатнень.
Нуваргофтка ронгоняцень»
Катка, идняй, пизоняцень (нюрямняцень).
Встань-ка, встань-ка, сыночек,
Встань-ка, встань-ка, спящий.
Вынь-ка, вынь-ка рученьки,
Покажи-ка, покажи-ка свои ноженьки.
Потянись-ка всем своим телом,
Оставь, дитя, свое гнездышко.
Считалки:
Тяпу, тяпу — тяпунят,
Кафта кяднят — шлепунят:
Ветень сурнят — ляпонят,
Сембе васту кундайнят.
Ладушки, ладушки — ладушеньки,
Две рученьки — шлепушеньки:
По пяти пальцев мягоньких,
Везде все хватающих.
Известно, что подобные слова произносят, играя ручками ре-
бенка.
Заклички. Это своеобразные, обычно стихотворные формулы
обращения к явлениям и предметам природы: к радуге, дождю,
животным. Они произносятся при различных трудовых процессах,
игровых обстоятельствах в целях ублаготворения сил природы, до-
стижения желаемого.
Приговорки-заклички произносятся и при засухе или продолжи-
тельной ненастной погоде. Например, когда случается засуха, а
дождь проходит стороной или его выпадает мало, при появлении
радуги просят, чтоб она не уносила дождь:
Атямьенкс — мазы понкс, Радуга-радуга,
Макета тейнек пиземе. Принеси нам дождя (экв.).
Атямьенкс — мазы понкс, Радуга-радуга,
Тяка симе веденьконь, Не пей нашу воду,
Тяка косьфта моданьконь. Не суши нашу землю.
Особую разновидность присловий представляют скороговорки^ в
которых каламбурность, т. е. игра словесных и звуковых сочетаний,
345
доведена до предела, до бессмыслицы. Они нужны для упражнения
в скором, и чистом произношении вслух.
Парь, парь лангса мараф пангса.
Или: Сур пача Мария, розь пача Дария.
Скороговорки почти не переводимы на другой язык. Они произ-
носятся поодиночке и по нескольку раз, при этом часто путаются
слова, что вызывает смех.
Таким образом, присловие, как и пословица, имеет свои формы
существования, которые составляют самостоятельную область жан-
ра изречений.
Третьим видом изречений является загадка, о которой еще
В. И. Даль говорил, что это короткое изречение, какими являются
пословицы и поговорки. Загадка — «содамо евкс» (э.), «содама ефкс»
(м.) — произведение для отгадки, для узнавания.
Загадки разнообразны не только по своей художественной фор-
ме, но и по своим социальным и эстетическим функциям и назна-
чению.
Определяя загадку со стороны ее жизненного значения, смысла,
следует сказать, что загадка — это замысловатое поэтическое опи-
сание какого-либо предмета или явления, сделанное с целью испы-
тать сообразительность человека, равно как и с целью раскрыть ему
глаза на поэтическую красоту и богатство предметно-вещевого
мира. Ее сущность составляет краткое иносказательное описание
какого-либо предмета или явления, часто в форме вопроса. Замыс-
ловатость загадок достигается преимущественно применением ме-
тафорических и аллегорических способов изображения. Еще Арис-
тотель определил, что загадка — хорошо составленная метафора.
Происхождение загадок, пишет К. Т. Самородов, несомненно
относится к родоплеменному строю. Их генезис, по всей вероят-
ности, связан с древними тотемистическими и первобытно-анимис-
тическими воззрениями, с условной древней тайной речью, к кото-
рой человек прибегал, боясь давать настоящие названия опасным
животным, вредоносным предметам и явлениям. Запреты, табу
слов, связанные с первобытным тотемизмом, были присущи и мор-
две. Об этом говорят мордовские выражения, употребляемые для
того, чтобы уклониться от прямого ответа на поставленный вопрос.
Например, когда самарская мордва отправлялась на охоту или
другой промысел, на вопрос «Куда идешь?» отвечала: «Ашкадаронь
базаров ведьс толонь путомо» («На Ашкадарский базар, разводить
на воде огонь») или «Комляс» («За хмелем»).
Вместо запретных слов человек первобытного общества стал
произносить «подставные» слова. Так, в отдельных мордовских се-
лах крестьяне, чтобы не навлечь на себя беды и не сказать дурного
слова о нечистой силе, избегали употребления самого слова «не-
чистоесь», называли его «тонатась» (тот самый). Генетическая
связь загадок с условной иносказательной речью обнаруживается и
346
в том, что тематический круг предметов и явлений, охваченных
условной речью, совпадает: то, что условно обозначилось в тайной
речи, есть и в загадках; того, чего нет в условной речи, того чаще
всего нет и в загадках. Это, как отмечает В. П. Аникин, несомнен-
но свидетельство того, что предметная «тематика» загадок в своей
основе по традиции восходит к тематическим кругам предметов и
явлений, имевших условные обозначения в тайной речи древ-
ности 25.
Мордовская загадка, как и загадка других народов, первоначаль-
но возникла, вероятно, из насущной потребности человека разви-
вать свои умственные способности, чтобы этим самым глубже
понять окружающую действительность. Поэтому в древности у
народов, стоящих на низкой ступени развития, загадки служили
средством испытания мудрости. Наряду с функцией испытания
мудрости загадка в течение времени приобретает и роль развлече-
ния, становится средством разумного и полезного отдыха, дополняя
потребность людей, особенно молодежи, в играх и развлечениях. В
этой роли мордовские загадки сохранились до наших дней в ряде
селений Мордовии.
Загадки тесно связаны с вопросом о познании мира. Уже пер-
вобытный человек интересовался тем, что представляют собой ок-
ружающие его предметы, какие силы управляют ими, какова при-
чина наступления различных природных явлений и т. п.
Мордовские фольклористы Л. С. Кавтаськин и К. Т. Самородов
различают три вида загадок: загадку-вопрос, загадку-метафору, за-
гадку-задачу.
Самыми распространенными являются загадки-метафоры. Мета-
фора составляет основу этих загадок и часто исчерпывает все
поэтическое содержание их.
Аф суски, аф увай, Не лает, не кусает,
А куду кивок аф сувай. В дом никого не пускает (^кв.).
Вопросительная форма загадок иногда проявляется как метафо-
рический диалог:
— Горбун судо, ков молят? — Горбоносый, куда идешь?
— Наразь удалкс, мезть кевкснят? — Стриженая, о чем спрашиваешь?
Самой малочисленной группой загадок являются загадки-за-
дачи*.
— Мзяра тейть кизода? — кизефтезе церась атянц.
— Кда эряса нинге сянь пяленц, конань эряйне, и тага фкя киза,
то тейне топоди 100 киза.
Мзяра атять кизонза? (66)
— Сколько Вам лет? — спросил мальчик дедушку.
347
— Если проживу еще половину тех лет, что прожил, и еще один
год, то будет мне 100 лет.
Сколько лет старику? (66)
Самым известным собирателем, исследователем и популяриза-
тором мордовского афористического творчества был К. Т. Саморо-
дов. Он не только собрал и опубликовал богатейший материал по
жанрам афористического творчества, но и оставил интересное
исследование о нем.
Из глубины веков передавались из уст в уста повествования о
прошлом мордовского народа: рассказы о первых поселенцах необ-
житых мест, об основании городов и деревень, сказания о герои-
ческой борьбе наших далеких предков против иноземных захватчи-
ков, княжеских междоусобицах, нелегкой жизни трудового народа
и вспышках протеста. Предания объясняли особенности той или
иной местности, воспроизводили давние события. Предания — это
широкоизвестный в народе устный рассказ, дающий правдоподоб-
ное объяснение реальных фактов истории, быта, названий отдель-
ных местностей.
С преданиями об исполинах-первожителях связаны героико-бо-
гатырские предания, обобщившие действительные факты вековой
борьбы народа за свободу и независимость против чужеземных
захватчиков. Герои их самоотверженно борются с врагами, предпо-
читая смерть ненавистному плену (Нарчатка). Но если не удалось
избежать неволи, то мордовская женщина не только стремится
вырваться из-под власти хана, но и старается отомстить за поруга-
ние своей земли («Киля»).
В мордовских преданиях нашла выражение и идея «хорошего»,
«справедливого» царя, широко распространенная в прошлом в
фольклоре разных народов. Наиболее яркое воплощение она получи-
ла в произведениях о Тюштяне. Тюштя — обобщенный образ избран-
ного народом правителя либо периода родоплеменных образований
и складывания племен, либо строя военной демократии. Произведе-
ния о Тюштяне жили очень долго.
В конце XVI века и позднее черты «хорошего» царя были при-
писаны Ивану Грозному. Мордва участвовала в походах Ивана Гроз-
ного на Казань, поэтому мордовские предания отразили это исто-
рическое событие. Многие предания этой группы сложились на
основе рассказов и воспоминаний участников этих походов. Об-
раз царя во многом идеализирован, но здесь наличествуют и
действительные черты. Он изображается резким, порой грубым и
яростным.
В XVII—XVIII веках в мордовском крае набирают силу крестьян-
ские движения, направленные против возрастающего феодально-
крепостнического гнета. Мордва принимала активное участие в
крестьянских войнах под предводительством С. Разина и Е. Пуга-
чева. Это способствовало возникновению и бытованию в мордов-
348
ской среде рассказов о Разине и Пугачеве. Отдельные предания о
крестьянских вождях связаны с кладами, будто бы зарытыми ими.
К этой же группе примыкают предания о разбойниках.
Крещение мордвы, начавшееся еще в XVI веке, породило новые
предания, чисто национальные. Значительный раздел представляют
топонимические предания.
Другим жанром несказочной прозы являются легенды — устные
мифологические или фантастические рассказы о необыкновенных
событиях. Мордовских легенд собрано значительно меньше пре-
даний. Это произведения о создании богом земли, мира и человека.
В них первобытные люди пытались ответить на основные вопросы:
откуда произошли природа и человек?
К произведениям несказочной прозы относятся и былички —
рассказы о встречах человека с разными мифологическими суще-
ствами.
Говоря о художественных особенностях произведений несказоч-
ной прозы, ее исследователь Л. В. Седова отмечает, что жанровые
признаки их выражены нечетко. Границы между ними условны и
зыбки. Установление их отличительных признаков осложняется
неоднородностью рассказов, различающихся по характеру сюжетов
и слагающих мотивов, по их композиции, стилю.
Сказка в мордовском фольклоре — один из самых распространен-
ных жанров. Этому способствовали географическое положение,
экономическое состояние и бытовые особенности мордвы.
Народная сказка — это эпическое устное художественное произ-
ведение, преимущественно прозаическое, волшебного, авантюрного
или бытового характера с установкой на вымысел. Основной прин-
цип художественного метода сказок отнюдь не отрицает ее связи с
действительностью, определяющей идейное содержание, характер
сюжетов, образов, детали повествования, язык.
Общеизвестна близость сказочного эпоса разных народов мира.
В сказках прослеживаются общие темы, сюжеты, образы, стилисти-
ческие приемы, единые композиционные принципы, а главное —
единые демократические тенденции. Здесь нашли выражение мно-
говековые народные чаяния и ожидания, стремление к счастью,
борьба народа за правду и справедливость, его любовь к родине и
ненависть к угнетателям.
Национальный характер сказок каждого народа определяется
комплексом признаков: особенностями содержания, характером
образов, композицией, художественными средствами, своеобразием
языка, отраженными в них социальными отношениями и историче-
ской действительностью.
Известным исследователем мордовской сказки был А. И. Маска-
ев, автор монографии «Мордовская народная сказка» (Саранск,
1947). Он отмечал, что сказка в прошлом играла хозяйственную
роль, т. е. имела производственно-магические функции. По воззре-
349
ниям мордвы, богиня леса Вирява, охраняющая зверей от охотни-
ков, была страстной любительницей сказок. Поэтому в старину
летом у костра, зимой у очага сказочники рассказывали сказки не
охотникам, а Виряве, которая до того заслушивалась, что забывала
об охране своего хозяйства — зверей и птиц — и даже засыпала под
говор сказочников.
Охотники, придя на место охоты, садились вместе, и как только
начиналась сказка, поодиночке, без предупреждения и разговоров,
пятясь, отходили от-костра и отправлялись на охоту, уверенные в
том, что Вирява не -заметит их отсутствия, не будет следить за
своими зверями и не сможет помешать удачной охоте. У мордвы
сохранилось немало преданий о подобных эпизодах.
Собирать и печатать мордовские сказки начали во второй по-
ловине XIX века, поэтому сказать, какими они были ранее, невоз-
можно. Следует отметить тенденциозный подход собирателей ска-
зочного фольклора. Казанский профессор И. Н. Смирнов не допус-
кал самостоятельного существования мордовской сказки. Так, сказ-
ку о красавце Дамае («Мазы Дамай») он считает пересказом
сказки о Козьме Скоробогатом.
В прошлом при изучении мордовской сказки основное внимание
обращалось на факты заимствования, активная же роль самого
народа упускалась из виду. Даже такой видный ученый, как акаде-
мик А. А. Шахматов, в предисловии к «Мордовскому этнографиче-
скому сборнику» отмечал, что многие мордовские сказки заимство-
ваны у русских, и ни слова не говорил о творчестве самой мордвы.
Однако внимательное исследование отдельных произведений
мордовского устного народного творчества показывает наличие
самостоятельного сказочного творчества мордвы, и более того —
возможность его влияния на фольклор других народов, в частности
на русский.
В мордовском фольклоре наиболее древним является эпос, в
котором животные наделены чертами людей, а мир устроен подо-
бно человеческому обществу. Герои вступают в трудовые отноше-
ния и брачные связи между собой и с человеком как равные. Ос-
новной особенностью сказок этой группы является олицетворение
главных героев — зверей, птиц. Правда, одушевленные животные и
растения имеются и в чудесной сказке, но там они не являются
главными, они выступают в качестве второстепенных, вспомога-
тельных персонажей.
Анализируя эту группу произведений, прежде всего следует
иметь в виду, что в ее образах запечатлены характеры людей. В
настоящее время они бытуют только в детской среде.
Этот эпос подвергся значительным изменениям, происшедшим
вследствие влияния на него чудесной и бытовой сказки, песен и
других жанров народного творчества. Он составляет пятую часть
сказочного материала.
350
Волшебно-фантастические сказки являются наиболее распро-
страненными и составляют более половины всего их количества.
Образы, характерные для мордовской сказки и наделенные на-
циональными особенностями, представляют собой интерес при изу-
чении мордовского фольклора. Вирява, Ведява, Пурьгине паз мало
известны устному творчеству других народов. Они занимают вид-
ное место в мордовском сказочном фольклоре, оказывая большое
влияние на оформление мордовской сказки в целом.
Центральное или второстепенное действующее лицо многих
мордовских волшебных сказок, рассказов и легенд — Вирява. В Ко-
вылкинском районе Мордовии слово «ава» означает «жена», поэто-
му Виряву здесь называют Вирь-бабой. Вирява отдельными чертами
напоминает Бабу Ягу. Правда, езда в ступе для нее не характерна.
Вирява ходит пешком или бегает. Более того, выработалась специ-
альная формула, характеризующая бег Вирявы, который сопровож-
дается шумом леса и треском сучьев. Так, в сказке «Портной,
нечистый и Вирява» ее приход сравнивается с сильным ветром.
Этот образ, несомненно, связан с представлениями предков о ми-
фологических существах, являющихся связующим звеном между
людьми и богами. Внешность и одежда Вирявы подчеркивают сход-
ство с человеком.
Ведява также напоминает Бабу Ягу, однако ее можно сравнить
и с водяным из русской сказки, так как она живет только в воде.
Пурьгине паз — хранитель старины, религиозных воззрений мор-
двы. Он может принимать различный облик: то он красивый юно-
ша, то небожитель, то подобен туче, молнии и буре, то как царь
живет в красивом дворце. Этот герой похож на Илью-пророка. Но
если Илья живет на небе, то Пурьгине паз может жить и на земле.
В мордовском сказочном эпосе, в отличие от русского, отсут-
ствует присказка, не всегда соблюдается традиция зачина и кон-
цовки. Отсутствие зачина компенсируется другими деталями сказ-
ки, чаще всего — ее названием. Поэтому кажущаяся неполнота
сказки восполняется другими деталями. За зачином идет завязка,
которая определяет все основные моменты произведения. Каждая
сюжетная группа сказок имеет свою традиционную завязку. Здесь
есть и развязка. Она не имеет особых формул и выражений.
Понятие «бытовая сказка» включает в себя несколько разновид-
ностей реалистической сказки, объединяемых бытовым сюжетом,
персонажами и стилевыми особенностями. Особой популярностью
пользуются сказки о дураках.
Пафос сказок, созданных мордовским народом, связан с его
представлениями о счастливой и свободной жизни. Эти произведе-
ния всегда полны оптимизма, свидетельствующего о духовном бо-
гатстве мордвы, ее вере в свои силы.
В. Г. Белинский высоко ценил бытовые сказки за то, что в них
виден «...быт народа, его домашняя жизнь, его нравственные поня-
351
тия и. ум, столь наклонный к иронии, столь простодушный в своем
лукавстве» 26.
Эпическая традиция в мордовской песне настолько сильна, что
она проявляется и в лирике. Даже сравнительно поздние семейно-
бытовые песни несут на себе печать эпичности. Мордовские эпи-
ческие песни поются хором, как и лирические. Это является их
важнейшей национальной особенностью, определяющей жанровую
специфику всего песенного эпоса мордвы. Восприятие изображае-
мых событий в сочетании эпического, лирического и драматическо-
го начал наиболее характерно для балладных эпических произве-
дений.
Как отмечает исследователь мордовского народного эпоса
А. И. Маскаев, балладность ‘ присуща эпосу многих народов. Она
имеет место в русских песнях, сказах о братьях-разбойниках и их
сестре, о Михайле Потыке, Добрыне и Маринке, во многих нарт-
ских сказаниях и карело-финских рунах, в богатырских югослав-
ских песнях, украинских думах и эпических произведениях других
народов.
Значительная часть мордовских эпических песен содержит ска-
зочные мотивы, а некоторые почти совпадают по содержанию со
сказками, представляя их песенные варианты. Среди таких произ-
ведений можно назвать песни о мачехе и падчерице, борьбе чело-
века со смертью, превращениях героя в животное, коне-помощни-
ке, столкновении людей с покровителями воды, леса, языческими
богами. Среди эрзи популярен сюжет о гонимой золовке. Некото-
рые мордовские песни повторяют сказку не только содержанием,
но и традиционными формулами, приемами повествования, напри-
мер, сказочным зачином.
Особенно отчетливо сказочные мотивы выступают в эрзянских
песнях о Безручке, мачехе и падчерице, Золушке.
Мордовские эпические песни по содержанию делятся на три
группы: мифологические, балладные и исторические.
В первой группе произведений отражаются воззрения древней
мордвы на происхождение мира («Земля зародилась»), человека и
животных («Куница»), растений («Яблоня»), счастья («Раздача
счастья»), на выбор предводителя («Тюштян»), выполнение заветов
бога («Птица хорошая — лебедь») и др.
Во многих мордовских песнях о девушке и смерти героиня це-
ною собственной жизни спасает умирающего малолетнего братца
или своего малолетнего мужа безвозмездно: она выполняет высо-
кий долг, готовая умереть ради спасения жизни человека. И лишь
в песнях о столкновении мужчины со смертью герой, одерживая
победу, пользуется результатом своих действий — продлевает срок
своей жизни.
А. И. Маскаев, написавший глубокое исследование о мордов-
ской эпической песне, справедливо указывает на ее балладный
352
характер 27. Балладный характер многих эпических песен, близость
их содержания и поэтических приемов к волшебным сказкам —
одна из особенностей мордовской народной эпической поэзии.
Основные сюжетные группы произведений (о переходе от охоты
к земледелию — «Конь и сокол», утверждении права мужского гос-
подства— часть песен о полоне, «Паксяльть»; построении города —
«Где Казань воздвигается», избрании родового вождя — «Тюштян»
и др.) по своему происхождению являются наиболее ранними. По-
добные сюжеты возникли до разделения мордвы на отдельные пле-
мена, т. е. до VIII—IX вв.
К более ранним балладным песням относятся и произведения, в
которых защитником интересов народа выступает девушка. Это
баллады о девушке и смерти («Две горы»), мачехе и падчерице
(«Татюша»), девушке, борющейся с межродовой ограниченностью и
вступающей в конфликт с земными и небесными поработителями
(«Темнорусая боярышня Азравка»). К ним же относятся песни о
девушке по имени Литова («Литовка») и о построении города («Где
Казань воздвигается»).
Из содержания произведений о Литове видно, что они связаны
с мифологическим громовиком — богом грома и дождя. Образ громо-
вика часто встречается и в фольклоре других финно-угорских наро-
дов. (в прибалтийско-финском — Перкунас, в карельском — Юркине).
Пурьгине паз (мордовское имя громовика) является древним обще-
финноугорским богом, представление о котором появилось до
разделения финских народностей на восточные и западные
группы.
Многие мордовские божества в эпических песнях наделяются
несколькими функциями. Так, Пурьгине паз, бог грома и дождя,
вместе с тем является и хранителем старых традиций, оберегает
мордву от врагов и нечистой силы, которых он сметает ливнем,
убивает огнем и молнией. Как продолжатель традиций своей мате-
ри богини воды Ведявы — Пурьгине паз проявляет интерес к земной
девушке Литове, которую умыкает на небо.
Возможно, Литова — держательница рода по материнской ли-
нии, и в ряде вариантов старшей она признает только мать. Песни
о Литове возникли в патриархальную эпоху, когда хозяином семьи
стал отец, а общественные вопросы решал совет старейшин. О
Литове говорится, что она красивая, умная, деловая, но ее не
любят дома, не поддерживают в обществе, женихи не берут замуж,
т. е. взаимоотношения Литовы с окружающими носят не личный,
а общественно-социальный характер. Таким образом, песни отража-
ют общественно-бытовые противоречия, присущие переходному от
матриархата к патриархату периоду.
Небесная семья в произведениях о Литове изображается как
чужой род со своими порядками, бытом, нравами. Похищенная
девушка стремится хоть на некоторое время вернуться к родным,
Заказ № 1361
353
но хозяин новой, небесной, семьи против этого. Родовая отчужден-
ность осуждается создателями песни.
В мокшанских произведениях Нишке паз похищает девушку во
время дождя. Даже если время года не указывается, подразумева-
ется лето или весна.
В весенне-летний период происходят события и в песнях об
охотнике и утке, избрании вождя, построении города или крепости.
Героиней последней, как правило, выступает сильная духом девуш-
ка, отдающая свою жизнь во имя своего рода-племени — она идет
умирать под стены крепости или мельницы, чтобы эти сооружения
долго еще служили людям.
В основу таких произведений положены древние суеверия:
представления о необходимости принесения жертвы местному бо-
жеству. В песнях раннего происхождения такая жертва выбирает-
ся по жребию, а в более поздних она добывается насилием, обма-
ном: девушке-жертве ломают руки и ноги, чтобы она не могла
убежать.
Популярность песен на эту тему, наличие большого количества
вариантов позволяют соотносить изображенные в них события с
конкретными городами (Казанью, Симбирском, Алатырем) и соору-
жениями (мельницами, церквами, колокольнями).
Анализ песен о строительстве городов наводит на мысль о про-
исхождении этого эпического цикла в недрах матриархата, остатки
которого длительное время сохранялись среди мордвы. Эту мысль
по-своему подтверждают и известные у многих народов песни о
неузнанной девушке-воине («Мокша», «Мурза»).
Жанровой особенностью балладных песен является то, что в
них на первый план выдвигаются интересы отдельного человека,
его бытовая семейная жизнь и личные конфликты, нередко конча-
ющиеся трагической развязкой. Действие может происходить как в
реальном, так и в фантастическом, сказочном мире.
Другой особенностью этих песен является наличие в них эле-
ментов древних культов, например, культа медведя (от медведя, по
представлениям древней мордвы, зависело продолжение рода). Так,
в легенде о происхождении эрзянского и мокшанского племен ра-
зумный и говорящий медведь называется прародителем мордвы.
Вероятно, с почитанием медведя как предка связаны и песни, изо-
бражающие, как мордовка вместе с мужем-медведем и детьми
живет в медвежьей стране или медвежьей берлоге.
Балладный характер имеют и многие мордовские песни о брач-
ных испытаниях. По происхождению они сравнительно ранние, по
содержанию и форме близки к жанру бытовой баллады с «чудесны-
ми» мотивами. Герои их нередко принимают облик животных и
птиц. Невеста, например, превращается в утку или голубку, в леща
или зайца, чтобы убежать от посягательств жениха — ястреба,
щуки, собаки («Куле», «Яксярга»).
354
Значительное место в мордовском эпическом песнетворчестве
занимает цикл о маленьком муже, а также о насильственном удер-
жании девушки в доме отца, где она оставалась до 25—30 лет. К
песням о замужестве примыкают произведения о поисках свобод-
ной земли, героями которых являются молодожены. В них показы-
вается, как парень уходит из дома на поиски хорошей земли, по
лесам его преследуют звери, рыскающие разбойники. Чаще такие
герои погибают, а об их смерти жены узнают от пролетающих птиц
(«Уйду, матушка», «Ой, парень был единственный», «Уйду, матуш-
ка, на Волгу»).
Мордовские песни-баллады о неравновозрастных браках, о кон-
фликте между отцами и детьми в основе своей порождены затуха-
нием патриархальных и наступлением капиталистических отноше-
ний. На этом рубеже, как известно, усиливается борьба за свободу
личности, растет протест против семейного и общественного угне-
тения. Мордовская балладная традиция и поэтикой, и эстетикой
отразила все это по-своему, в формах и реалистических, и условно-
фантастических.
Особенно близки к реализму мордовские исторические балла-
ды — песни о полоне, которых в эпическом творчестве большое
количество,— это самый большой цикл песен.
Они повествуют о событиях, случавшихся в условиях татаро-
ногайских набегов («Ушмин Бая», «Вирь чиресэ»).
К эпическим же относятся исторические песни, отражающие
исторические события, рассказывающие об исторических лицах,
они ближе других стоят к реалистическим повествованиям.
В содержательном смысле исторические песни отражают дале-
ко не все реальные события, а только те из них, в которых народ
участвовал «мыслью и делом», в которых запечатлелось «народное
бытие» и которые раскрыли главную идею народной истории28.
В сюжете исторических песен нередко оказываются и такие
события, каких в реальной истории никогда не было. Они отража-
ют действительные политические конфликты, характерные для дан-
ного исторического момента и важные для народа. Конкретно-исто-
рический характер проблематики этих песен состоит в том, что их
герои, иногда даже вымышленные, всегда выступают на общем
социально-историческом фоне, отражающем социальность обще-
ственно-исторического процесса в его народном понимании29.
Характерной особенностью мордовских исторических песен яв-
ляется их балладный характер.
Как и русские, мордовские исторические песни бытуют по цик-
лам. В новой классификации циклы таковы: песни времени Ивана
IV, о крещении, о Пугачеве, о Павле I.
Взятие Казани в 1552 году подвело итог многовековой борьбы
народов России против общего врага. Ярким поэтическим отраже-
нием этой борьбы в художественном творчестве мордовского наро-
•>.ч*
355
да стала песня «Саманька», впервые записанная в 1848 году. Са-
манька—девушка-мордовка, которая помогла русскому царю овла-
деть Казанью. Так мордва рассказала о своем участии во взятии
последнего оплота монголо-татар.
В песне «На горах, на Дятловых» повествуется о вхождении
мордвы в состав Русского государства во время походов Ивана
Грозного на Казань.
С установлением самодержавной власти в устном народном
творчестве находит отражение одна из основных тем историческо-
го фольклора — проблема взаимоотношений царя и народа. В песнях
XVI века царь и народ показываются понимающими друг друга,
трудовые массы помогают царю в осуществлении его замыслов.
Здесь они ведут общее дело, рядом с царем изображаются простые
люди, участвующие в государственных делах.
В произведениях о крещении мордвы отразилось насильствен-
ное обращение в христианство. Сравнение исторического материа-
ла с событиями, описанными в песнях, указывает на то, что в них
описываются наиболее общие явления, характерные для данного
периода («Во городе во Сызрани», «Ох ты, свет мордовка»).
Являясь отражением общественных форм борьбы против насиль-
ственной христианизации, мордовские песни о крещении представ-
ляют собой своеобразное воплощение идеи борьбы народа за наци-
ональную самобытность, самостоятельность.
По количеству и распространенности в мордовской историче-
ской поэзии выделяется цикл песен о Пугачеве. В них отразились
надежды и стремления масс, дело его показывается близким наро-
ду, касалось его жизни, отвечало многовековым чаяниям в борьбе
за лучшую долю. В мордовской фольклористике зарегистрировано
35 произведений этого цикла. Самыми распространенными песнями
являются эрзянская «Откуда придет родной Пугачев» и мокшан-
ская — «Пугачев».
В эрзянском произведении вождь крестьянской войны рисуется
талантливым военачальником, для которого взять крепость никако-
го труда не составляет, он называется родным человеком:
Откуда выходит родной Пугачев?
Я сожгу Казань-город, сожгу!
Я спалю Казань-город, спалю!
Я, как желуди, разобью башни Казани,
Я, как орехи, расщелкаю магазины города Казани 30.
Самой распространенной песней цикла является мокшанская
песня «Пугачев», отразившая ход крестьянского движения в целом
и имеющая характер хроники. Пугачев в ней назван царем, за
которым идет огромное войско, состоящее из людей разных наци-
ональностей. Он уничтожает бояр, отнимает их богатство и разда-
356
ет его бедным. Сельские богачи утверждают, что это не царь, а
донской казак, за поддержку которого может жестоко наказать
царица, муж которой давно умер. Правительственные войска разби-
ли армию Пугачева, а самого казнили в Москве, запретив произно-
сить даже его' имя.
В произведениях этого цикла отразились сила народного возму-
щения, его основная направленность и демократический характер.
В произведениях о Пугачеве, выражаясь словами Н. А. Добро-
любова, показывается нам, «...как смотрел на предметы народ наш,
чему он верил, что любил, в чем полагал благо и счастье»31.
Цикл песен о Павле I завершает развитие мордовской истори-
ческой поэзии. По своему содержанию они делятся на две группы:
в одной царь показывается как заботливый хозяин, пекущийся о
нуждах своих поданных, в другой — как человеконенавистник, для
которого пролить реки крови, лишь бы удержаться на троне, ничего
не составляет. В большинстве (26 из 43) Павел I показан жестоким
царем. Особенно страшно то, что о кровопролитии говорит царь-
младенец (матери). О его жестокости сообщается в программе
воцаряющегося царевича, которую он излагает родной матери:
— Сделаю я, матушка, все как надо,
Из года в год я наборы буду делать,
Три раза в год солдатскую кровь буду проливать,
Из солдатских костей корабли сделаю,
По черной крови их поплыву32.
Мордовские исторические песни, как и произведения других
народов, возникают по горячим следам событий, и поэтому многие
из них представляют собой народную оценку их.
Тематика мордовской исторической поэзии уже русской, так
как в ней нашли отражение только те события, в которых мордва
участвовала «мыслью и делом». Она обусловлена жизнью и изменя-
ется под ее влиянием.
В мордовском песенном фольклоре значительное место занима-
ют лирические песни. Если эпическим произведениям характерны
масштабность, прохождение действия далеко от дома, необычность
героев, то в лирике все слито с реалиями людей. Исследователь
мордовской лирики А. Д. Шуляев пишет: «...мордовская народная
лирика — это особая художественная форма отражения действи-
тельности, выражающая эстетическое восприятие внутреннего
мира и внешнего облика человека, его эмоциональное отношение к
жизни» 33.
Он выделяет такие группы лирических песен: песни о мирозда-
нии и труде, песни о молодежи и любви, песни о семейной жизни,
песни о рекрутчине и солдатчине, песни о разбойниках, песни о
переселенцах и отходниках, песни социального протеста.
Отрицая самостоятельное создание сказочных сюжетов наро-
357
дом, А. А. Шахматов пишет: «В песнях мордва обнаружила несом-
ненное самостоятельное творчество» 34.
Некоторые мотивы мордовских песен созвучны не только с пес-
нями родственных народов, но и со славянскими и тюркскими
произведениями. Таковы песни о большом дереве, тотемной утке,
построении города, выборе родоплеменного вождя, женитьбе небо-
жителя на девушке-землянке, о наказании за отказ от чужой ве-
ры и др.
До недавнего времени из всех жанров народно-песенного твор-
чества наибольшее распространение имела частушка (по-мордов-
ски — сиде моронят). Актуальность содержания, активность бытова-
ния, художественное своеобразие, способность откликаться на вол-
нующие явления жизни обеспечили ей видное место в фольклоре.
Исследователь мордовских частушек А. Г. Самошкин показал,
что они появились в конце XIX века, о чем свидетельствуют записи
М. Е. Евсевьева и воспоминания пожилых носителей мордовских
песен. В начале XX века она становится особенно популярной.
Это был молодежный жанр. Частушка высмеивала гуляк, без-
дельников, рассказывала о любви. Многим частушкам свойственен
шутливый тон.
Цыганава орожиясь Мне цыганочка гадала
Стамсуреде — киреде. За клубочек ниток.
Монсень Мишкась похвалюшка, Мой Мишенька хвастунишка,
Винавтомо иреди. * Без вина он пьяный.
Частушка впитала в себя лучшие песенные традиции мордвы,
которые помогли ей приобрести гибкую форму, позволили быстро
откликаться на актуальные вопросы современности. С другой сто-
роны, в рамках данного жанра отражается сложный процесс разви-
тия жизни.
Большой материал мордовского фольклора представляет детский
фольклор, состоящий из трех пластов: творчества взрослых для
детей, детского творчества и того, что перешло в детский фольклор
из устного народного творчества. Здесь наличествуют три рода
произведений: детские сказки, детская поэзия и детские игры.
Детский фольклор учит детей тому, что хорошо и что плохо, что
со злом всегда следует бороться до полной победы, иначе не видать
никому счастья, добра, справедливости.
В устном народном творчестве мордвы отразились ее представ-
ления о мире и человеке, его назначении на земле, идеалах красо-
ты и счастья. Кто хозяин на земле согласно взглядам наших пред-
ков? Ответ содержится в песне «Конь и сокол», в которой об этом
спорят конь и сокол:
Кто успеет первый к тому столбу,
К тому столбу, к золотому кольцу —
358
Тот пусть будет владетель земли,
Тот пусть будет кормильцем народа 35.
Даже поле горюет, что оно не может приносить пользу людям,
потому что оно не вспахано. Случившийся человек успокаива-
ет его:
— Ой, не плачь, Земля-матушка!
Не печалься, ты, Норов ава!
Есть кому твою землю вспахать,
Есть кому поле засеять.
Есть кому лес срубить,
Есть кому траву скосить36.
Жанрам мордовского фольклора нельзя отказать и в художест-
венном достоинстве. Перефразируя слова В. Г. Белинского, можно
сказать, что в них «вся житейская мудрость — плод практической
опытности... и это выражено в таких оригинальных... непередавае-
мых ни на какой язык в мире образах и оборотах» 37.
ГЛАВА XV. НАРОДНОЕ
И ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ
ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
§ 1. Народная драматургия
и народный театр
Театральное и драматургическое творчество
мордвы характеризуется разнообразием тема-
тики и художественно-выразительных средств.
Являясь частью фольклора, народный театр
имеет свойственные ему импровизационность, специфичность дра-
матической игры, устные формы передачи текста, поливариан-
тность в сюжетосложении. Народный театр мордвы представляет
собой эстетически направленный вид игровой деятельности твор-
чески одаренных людей, обладающих незаурядной фантазией и
талантом к драматическому перевоплощению.
Основной формой мордовского народно-театрального творчества
являются драматизированные и вокально-хореографические пред-
ставления во время празднеств или в момент проведения отдель-
ных обрядов. Разыгрываемые участниками этих действ игровые
сюжеты в большинстве своем утверждают идею о неразрывной
связи природы и общества, личности и общества. В то же время
такие драматизированные представления имеют непосредственную
связь с именами и деятельностью отдельных членов общества и
направлены на возвеличение или • осмеяние последних. Особен-
ностью народного театра является и то, что в нем фольклорный
материал тесно переплетается с современными сюжетами, осно-
ванными на реальных жизненных фактах.
Мордовское народно-театральное творчество — это преимуще-
ственно творчество крестьянское, поэтому круг проблем, поднима-
емый им, относится главным образом к жизнедеятельности кресть-
янина. Оно касается как самых драматических сторон человеческо-
го бытия, так и вопросов повседневной жизни и радости, но всегда
призывает к добросердечию, дружбе и взаимопониманию.
Театральные формы мордовского фольклора, занимающие значи-
тельное место в народном творчестве,— исторически сложившееся
культурное наследие, которое определяет духовное богатство наро-
да, эстетические и морально-этические принципы.
360
В развитии народно-театральных форм мордвы можно выделить
три периода:
1. Ранний, или дохристианский период (до начала XIX века),
связанный прежде всего с обрядовыми действами. В этот период
театрализация имеет преимущественно ритуально-магическую фун-
кцию. Сюжетная канва обрядовой театрализации самым тесным
образом связана с воззрениями мордвина-язычника на существо
жизни человека, находящегося, по его понятиям, в прямой зависи-
мости от благорасположения со стороны многочисленных покрови-
телей. Посредством перевоплощения отдельных участников обрядо-
вого действа в предполагаемых божеств и театрализованного ра-
зыгрывания борьбы общины со стихийными силами природы обряд
становится зрелищем, привлекающим большое число зрителей.
2. Период становления театральных форм устного народного
творчества (XIX— начало XX века). В это время православная цер-
ковь стремилась использовать для полной христианизации мордвы
наиболее популярные празднества народа, и прежде всего те, что
имеют театрализованные (то есть наиболее привлекательные) фор-
мы. Но обрядовая игра, ослабив связь с языческими культами, так
и не приобщилась к условиям победившей религии.
В это время в праздничных действиях исполнительское искус-
ство народа — драматизация, вокальное, хореографическое, музы-
кальное творчество — стало проявляться открыто и широко. Проис-
ходит кристаллизация разработанных с течением времени сюжетов
из народной жизни. Представление таких сцен для организованно-
го зрителя проводилось не только с помощью исполнителей — «акте-
ров», но и способных руководителей — «режиссеров». Основываясь
на своеобразном драматургическом материале, составленном из
поэтических, музыкальных и других фольклорных произведений,
театрализованное искусство этого периода более явственно начи-
нает проявлять себя как особое воспитательное средство, направ-
ленное на привитие в людях чувства добра, уважения друг к другу,
трудолюбия, семейной и общественной добропорядочности.
3. Современный период (с 20-х годов XX века до наших дней).
Наблюдается упорное отстаивание народного искусства от различ-
ных нововведений, проводимых на селе. Массовые представления
по-прежнему проводятся в дни традиционных празднеств. Но в них
появляются и новые эстетические признаки, связанные с измене-
нием мировоззрения человека и с включением его в активные про-
цессы ломки дореволюционных отношений. В народных представле-
ниях этого периода наблюдается эстетически направленная и бо-
лее осознанная драматическая игра. Помимо развлечения в этой
игре определенно выступает функция воспитательная.
Что касается самих обрядовых действ, то они с момента возни-
кновения включали, в себя символическое образное воспроизве-
дение процессов, проводимых человеком. Первоначальное обрядовое
361
действо выполняло социально-магическую функцию, обладая вместе
с тем эстетическим содержанием, которое обуславливало его объ-
ективно-художественную форму. За драматическим образным дей-
ством, связанным с тем или иным обрядом (по примеру восточных
славян), можно закрепить термин «игрище». Это понятие мы встре-
чаем и в «Повести временных лет», и в официальных документах
светских и церковных властей вплоть до XVII века. В. этом же
значении это слово сохранилось в народной речи вплоть до
XIX века. Само слово «игрище» без перевода на мордовский язык
бытует в названии одного из красочных праздников, устраиваемых
в честь проводов весны и встречи лета.
Элементы игрищ мы встречаем в древних по происхождению
ритуальных действиях, называемых «Вель озкс» (э.), «велень озон-
дома» (м.) — («сельское моление»).
Здесь специально выделенные люди разыгрывали роли почитае-
мых божеств, которые, по поверьям народа, своими действиями
способствовали получению жизненно необходимых благ как для
семьи, так в целом и для всего рода и общины (придание хлебам
урожайности, увеличение приплода скота, рождение детей и т. д.).
Каждое такое моление заканчивалось массовыми песнями и танца-
ми, где исполнительскому мастерству музыкантов, певцов, танцо-
ров придавалось исключительное значение. Выступления последних
проводились на специальных помостах, что придавало им еще
большую значимость. Особую роль в «вель озксе» придавали боже-
ственным песням «паз морот», в которых защищалась идея исклю-
чительной веры мордвина своим многочисленным божествам.
Элементы театрализации встречаются и в похоронно-поминаль-
ных обрядах мордвы. Безусловно, данный вид • театрализации не
относится к игрищным формам творчества, но перевоплощение на
похоронах или поминках некоторых членов рода в покойного, ра-
зыгрывание ими отдельных эпизодов из жизни усопшего так или
иначе свидетельствует о бытовании своеобразных форм театраль-
ных действ в жизни народа. По представлению мордвы, загробная
жизнь является продолжением земной, поэтому человек, уходя в
«потустороннюю деревню», не расстается с тем, что свойственно
ему было на земле. Однако «там» он становится несколько лучше,
совершает благие поступки, отрешается от дурного. Так называе-
мый заместитель, исполнявший роль покойного, должен был с по-
мощью драматической игры отобразить «новое бытие» поминаемого
члена рода. При этом, конечно, каких-то установленных правил для
разыгрывания тех или иных сюжетов не существовало. Все зависе-
ло от богатства фантазии и мастерства перевоплощения того или
иного исполнителя. При этом вся родня, участвующая в проведе-
нии обряда, активно подыгрывает заместителю, подчиняясь его
воле и не конфликтуя с ним.
Иначе происходило разыгрывание сюжетов из жизни усопших,
362
если они уходили в «потустороннюю деревню» в молодом возрасте
и если до смерти они не обзаводились семьей. В таких случаях на
похоронах могла быть устроена специальная свадьба, называемая
«свадьба по умершему». Она протекала по всем законам ритуала:
испольнялись роли главных действующих лиц, пелись свадебные
песни, невеста причитывала, «убегала» от поезжан, уводилась в
«дом жениха» и т. д. Роль умершей невесты поручалась ее близкой
незамужней подруге, а роль жениха — настоящему жениху, если он
в состоянии был взять на себя такую миссию, или кому-то из близ-
ких парней. После похорон на кладбище водились хороводы, по
дороге домой исполнялись протяжные песни. И лишь дома у роди-
телей по возвращении похоронной процессии начинались горест-
ные излияния всей родни.
В ряде мест обряд похорон заканчивался разыгрыванием борьбы
жизни и смерти. В их роли выступали пожилые женщины. Побеж-
дала в этой борьбе, как правило, жизнь.
Смерть как зло, как разрушение жизни у мордвы отображается
в различных обрядовых действах. Она может выступать и в облике
страшных болезней (эпидемий), и нашествия саранчи, приносяще-
го целым селениям опустошение и голод, и в образе неурожая и
засухи. Для отображения подобных разрушительных действий при-
роды собирались специальные группы людей, которые вперемежку с
молениями разыгрывали отдельные сценки, проводили пантомими-
ческие танцы-заклинания. Человек в этих сценках изображался
сильным, волевым, в упорной борьбе укрощающим разрушительные
силы природы и приносящим всей общине желаемое освобождение
от зла. Образ смерти в этих случаях представлялся специальной
маской, изображавшей злое существо. Но в большинстве случаев
такое существо только воображалось, борьба же с ним велась с
помощью символической игры и танцев-заклинаний. Таковы панто-
мимические представления «цирькун озкс», направленные против
налета саранчи1. Проводились они в поле на меже той или иной
общины. С помощью отпугивающих жестов, экстатических дви-
жений передавалось состояние страха перед надвигающейся бе-
дой и безмерной радости, наступающей после победы над сила-
ми зла.
Театральная игра, перевоплощение отдельных лиц в воображае-
мых сверхъестественных существ способствовали появлению и
развитию у мордвы художественно-исполнительской деятельности —
артистической. С годами исполнительское творчество народа
принимало более совершенные формы, о чем наглядно свидетель-
ствует разыгрывание образа предка, требующего не только воспро-
изведения внешних черт изображаемого лица (характерные особен-
ности, жесты, мимика, манера речи), но и передачи его нрава.
Создавая образы полезных в жизни людей, служивших примером
подражания для остальных членов общества, участники действ
363
выполняли воспитательные функции, воздействуя на коллектив,
укрепляя его.
Драматическая игра, песенно-музыкальное и хореографическое
искусство в обрядовых действах вырывали человека из плена бес-
помощности перед силами природы, перед жизненными невзгода-
ми. Театрализация в этих случаях выступала как эстетическая
форма мышления и волеизъявления народа.
Наиболее ярко проявилось это в карнавальных формах обрядно-
сти, связанных со сменой времен года и с ярмарочными сельскохо-
зяйственными праздниками. Карнавальные игры получили своеоб-
разную национальную форму в виде веселых гуляний на святках, на
праздниках в честь проводов зимы и встречи весны.
В карнавале отражены радостные чувства человека, связанные
с уходом старого, отжившего и встречей нового, радостного. Все,
что мешает обновлению жизни, в народных драматизированных
действах получает смеховую оценку. Это может быть смех добро-
душный и злой. Отрицательный тип смеха направлен преимущес-
твенно на исправление людей, чье поведение противоречит общес-
твенным нормам жизни, не согласуется с общественной моралью.
Находясь под властью природы, мордвин стремился всегда ла-
дить с ней, считая ее за существо, от которого зависели жизнь и
смерть, счастье и несчастье, радость и горе человека. Считая себя
частью окружающей среды, он уважительно относился ко всему,
что порождалось ею. В зависимости от времени года он обращался
к природе с той или иной просьбой. Но просьба эта выражалась не
только и даже не столько в форме молитвы, сколько в форме ра-
достного праздничного веселья, в котором, как правило, утвержда-
лось счастье земного бытия. Это были особые моменты в жизни
народа, когда игра становилась частью его существования, реаль-
ной необходимостью.
Карнавальные праздничные действа имеют непосредственную
связь с крестьянским земледельческим календарем. С помощью
карнавального веселья народ отмечал обновление природы, а порой
и уход ее на покой, на накопление производительных сил.
Годичный цикл крестьянского земледельческого календаря начи-
нался с последнего месяца осени, когда убран урожай и в жизни
крестьянина наступало временное затишье. Но крестьянин не же-
лал оставаться в долгу у природы. В благодарность за содействие
в получении сельскохозяйственных продуктов он устраивал в честь
нее праздник, в котором карнавальное веселье перемежалось с
богатым застольем. Праздник этот назывался «Тейтерень пия кудо»
(«Дом девичьего пива»)2. Эстетические принципы «Пия кудо» свя-
заны с понятием народа о всемогущей, постоянно обновляющейся
силе земли, с которой мордва отождествляет молодых людей и
прежде всего девушек. Поэтому последним и предоставлено право
быть и организаторами, и основными участниками данного празд-
364
ника. Молодость и красота девушек символизировали собой вечную
молодость и красоту земли. Для девушек, достигших к празднику
совершеннолетия, «Пия кудо» был одновременно и проверкой готов-
ности их к жизни, своеобразной школой рукоделья, домовод-
ства, усовершенствования знаний в народной обрядности, в част-
ности в проведении свадьбы.
Представления в «Пия кудо» делились на два периода — репети-
ционный и собственно -карнавальный. В первом периоде шла отра-
ботка вокальных и хореографических номеров, подбирались и ши-
лись костюмы. При изготовлении костюмов главное внимание уде-
лялось не разнообразию (что обычно свойственно карнавалам), а
живописности традиционного наряда. Однако костюм руководите-
лей праздника — «аньдямот» — имел отход от национальных тради-
ций. В нем присутствовали детали, свойственные другим финно-
угорским народам: сафьяновые сапожки, войлочные шляпы, оже-
релья из серебряных монет и т. д.
Значимость «Пия кудо» подчеркивалась и сельскими властями.
Перед началом карнавала староста в сопровождении почетных ста-
риков приводил к месту сбора девушек двух коней, обряженных в
сбрую с бубенцами, с золотой мишурой и красной бахромой. На
этих конях аньдямот объезжали село, приглашая людей на свой
праздник.
Местом для карнавальных действ могла быть вся округа — ози-
мое поле, опушка леса, роща, околица села. Здесь природа стано-
вилась неотъемлемой частью праздника. Люди славили ее песнями,
выражали свою радость в танцах и массовых хороводах.
В мордовских карнавалах в едином эстетическом комплексе до
сегодняшнего дня находятся ряженье, драматизированная игра,
танцевальное и вокальное искусство. Каждый вид творчества с
большей силой проявляется в тот или иной момент праздника. К
примеру, театрализация, драматическая игра преимущественно на-
ходят выражение в период вечерних действ, проводимых в помеще-
нии. Здесь же исполнялись песни обрядовые и семейно-бытовые.
Хороводные игры и массовые танцы переносились на гумно или на
улицу. Угощая гостей (а каждое вечернее представление посвяща-
лось определенной группе участников карнавала — старикам, стару-
хам, молодым замужним женщинам, -молодежи), девушки демон-
стрировали свое умение готовить пищу, напитки, принимать и
веселить гостей. Открытый карнавальный характер имели вечерние
игры с участием юношей и девушек. Жизнерадостным весельем
были наполнены игровые песни о крестьянском труде и теплых вза-
имоотношениях между молодыми людьми, возникших в процессе
этого труда. На таких вечерах не было разделения на исполните-
лей и зрителей. Особенно это относится к представлению свадеб-
ных эпизодов, служивших игровой проверкой знания молодыми
людьми этого важного в жизни каждого человека ритуала. При
365
представлении свадебных ролей требовалось не только незаурядное
исполнительское мастерство, но и знание свадебной поэзии, тради-
ционных реплик-формул и т. д. Обязательным элементом таких
представлений были «шутейные» сцены, в которых изображалась
жизнь молодоженов с первой брачной ночи до рождения первенца.
Карнавал «Пия кудо» служил действенным средством в укрепле-
нии добрососедства и дружбы между отдельными селами. ,Он сбли-
жал и сплачивал людей разных национальностей. В дни совмест-
ных карнавалов с веселыми песнями в нарядных тройках одно село
направлялось в соседнее, где хозяева и гости объединялись в один
дружный коллектив, люди водили хороводы, разыгрывали шуточные
импровизированные сцены, жгли костры, играли в различные игры.
Если в «Пия кудо» выражалась радость по поводу успешного
завершения сельскохозяйственного года, то в карнавале зимнего
цикла праздничных представлений «Роштовань кудо» («Рожде-
ственский дом»)3 демонстрировалось стремление одной группы
людей повлиять на другую группу, чтобы она стала лучше, чище
помыслами, более заботливой и трудолюбивой. В отличие от «Пия
кудо», где в основном воспроизводились сцены из реальной жизни
крестьянина и где участники карнавала выступали без изменения
обличья, в «Роштовань кудо» в широком быту были ряженье и
маскировка. Персонажи-маски занимали здесь особое место: явля-
ясь частью самой жизни, они в то же время были как бы выше ее.
Используя свою необычную силу, они имели право наказывать,
поучать, побуждать людей к творческому труду.
Зимние карнавалы были преимущественно молодежными, но в
качестве «фона» в них участвовали и люди разных возрастов. Кар-
навал «Роштовань кудо» проводился в течение нескольких суток,
преимущественно в вечернее время. Ряженая молодежь с фонаря-
ми под пение колядок ходила от дома к дому в сопровождении
волынщиков и скрипачей. Каждой семье ряженые желали, чтобы
«уродился хлеб с оглоблю соломой, с дугу колосом, с желудь зер-
ном, чтобы дело шло вперед, родились и были здоровыми ребятиш-
ки, чтобы множился скот». В ответ на благопожелания хозяйки
одаривали участников карнавала вкусными пирогами и орешками
из теста на масле.
Действия каждого персонажа-маски (Девочки, Пастуха, Голуб-
ки, Коня и т. д.) были направлены на утверждение добра и счастья
в жизни каждого человека. Например, Девочка выступала как не-
кое чистое и хрупкое создание, способствующее получению богато-
го урожая, Пастухи соответственно помогали расширению кресть-
янского двора, чтобы в нем были «корова с теленком, лошадь с
жеребенком, овца с ягнятами, свинья с поросятами», а на гумне
чтобы было «столько одоньев, сколько зерен в каждой горсти». При
этом Пастухи бросали через открытую дверь в избу несколько гор-
стей зерна.
366
Особого приема на карнавале требовало исполнение песен. С
помощью пантомимы и танца они становились драматизированной
шуткой или развернутой балладой. Например, песня-колядка о Го-
лубке разыгрывалась как баллада о гибели и воскрешении птицы
Счастья. В ней представлялось, как колосятся хлеба, рождаются
будущие Жених и Невеста, как Голубка им покровительствует, как
она гибнет, а затем воскресает снова под воздействием силы коло-
сящихся хлебов.
Центральное событие зимних карнавальных игр связывалось с
действиями главной героини праздника Роштова бабы (Бабушки
Рождество) и сопровождающих ее озорных Карят. Действия этих
персонажей схожи с озорством русских скоморохов. В самом слове
«карят» есть созвучие с «хараями» — масками, которые в давние
времена несли на себе магическую функцию. Действуя от имени
неких добродушных, но в то же время строгих существ, Роштова
баба и Карят стремились ускорить исполнение желаний соплемен-
ников. Они проверяли достаток каждой семьи, желали ей удачи в
новом году, призывали людей к усилению своей трудовой деятель-
ности. А происходило это так. В дни проведения карнавала каждая
семья выставляла напоказ предметы ручного труда, изготовленные
мужчинами и женщинами с октября до начала января, то есть в
свободное от сельскохозяйственных работ время. Особое внимание
уделялось изготовлению свадебного приданого и свадебных подар-
ков девушками. По этим предметам судили о готовности будущих
невест к самостоятельной жизни. Роштова баба и Карят всегда
находили повод для насмешек над теми, кто выставлял свое руко-
делье для осмотра: в одном случае — за малое количество произве-
денного (хотя это чаще всего не соответствовало действительно-
му), в другом — за качество. Поэтому люди побаивались попасть на
острый язык ряженых.
В каждом доме, посещаемом участниками карнавала, в эксцен-
трическом плане разыгрывались эпизоды из жизни семьи. Роли
хозяев брали на себя маски Роштова бабы (их было обычно две —
мужчина и женщина), Карят представляли домочадцев. Несмотря
на утрировку и шаржирование характеров, маски относились к
хозяевам с уважением, стремились не обидеть их4.
В зимних карнавальных представлениях значительное место
отводилось маске Нового года. Она выступала в образе юной де-
вушки, восседающей на чучеле коня. С образом Коня связывалась
надежда на теплую весну, удачное лето, обилие урожая. Как пер-
сонификация образа солнца он был во всех массовых праздничных
действах карнавального типа, устраиваемых на Масленицу, Пасху,
Троицу. Следует заметить, что это как раз те праздники, с которы-
ми у крестьянина связаны надежды на благорасположение природы
и щедрость солнца.
На солнечном (светлой масти) коне въезжал в день Пасхи по-
367
особому одетый статный красивый молодой мужчина, представляв-
ший собой Оцю ши (Великий день). Этого героя пасхальных празд-
неств село встречало хлебом-солью, брагой. В течение недели его
приглашали из дома в дом, угощали, считая, что пребывание его в
той или иной семье будет способствовать счастливому проведению
всего года.
Чучело коня, разукрашенное платками, кушаками, лентами,
выводили и на празднике «Проводы весны», проводимом в послед-
ний день Дроиды. В первооснове мордовской Троицы был свой
праздник, связанный с покровительницей женщин Анге-Патяй. С
целью вымолить у нее здоровья и хороших женихов девушки в
березовых рощах или в лесу устраивали специальные братчины, во
время которых они величали своих подруг и просили у покрови-
тельницы содействия счастью в их жизни.
Народный театральный характер «Проводов весны» ярко прояв-
ляется в ряженьи: На ранних этапах праздника ряженье было про-
должением символического венчания воды и земли. Символом пос-
ледней была березка. В настоящее время оба действующих лица —
Невеста и Жених — выступают в облике вполне реальных земных
существ, называемых Куклат, Пляши куклат5. Вокруг них до сих
пор разыгрываются пантомимические миниатюры юмористического
и сатирического содержания. Организаторами таких сценок явля-
ются маски Старика и Старухи. Разыгрываемые ими эпизоды свя-
заны с мыслью о будущем благополучии — создании и увеличении
семьи, расширении лесных богатств, поднятии урожая.
В . мокшанских селах карнавальными масками разыгрывались
сатирические сценки из жизни односельчан. В представляемых
персонажах зрители легко узнавали знакомых людей, показываемых
нередко далеко не с лучшей стороны.
Персонажи народного театра — и традиционные, и нетрадицион-
ные—-на «Проводах весны», как и прежде, выступают в тесном
контакте друг с другом, разрешая в конечном итоге одну общую
задачу — поднять в людях человеческое достоинство, направить их
на верный путь. Особого внимания заслуживали нарушители норм
общественной морали. При разыгрывании подобных сцен, большей
частью импровизационных, каждый участник представления высту-
пает как один из их авторов. В зависимости от богатства фантазии
и артистического мастерства исполнителей такие эпизоды получа-
ют острую идейную и художественную направленность.
«Проводам весны» всегда был свойственен живой отклик на
актуальные проблемы времени. Менялось содержание эпизодов,
приходили новые персонажи. Так, в первой же послевоенный ве-
сенний праздник разыгрывались драматизированные сценки, в кото-
рых «любимые жены» встречали возвращающихся с фронта своих
«долгожданных мужей». Последние в процессе театрализованных
игр в эксцентричной форме «воевали с фашистами», «брали их в
368
плен» и т. д. В промежутках между игровыми эпизодами «демоби-
лизованные воины» вместе с хором пели песни военных лет и лихо
отплясывали.
Подобные примеры в народном театрализованном искусстве
свидетельствуют о том, что традиционные формы принимают новую
исполнительскую и постановочную эстетику. Простой сюжет пере-
растает в многоперсонажное представление, в котором в ряду ста-
ринных масок активное участие принимают и современные пер-
сонажи.
Можно встретить Старика^ Медведя, Коня, Невесту, Жениха,
Молодушку. Привлечение новых персонажей зависит от требова-
ния времени и от фантазии устроителей и участников действа.
Образ традиционной Молодушки (Конопляной, Крапивной, Цве-
точной) 6 символичен. С ним связаны представления народа о силе
природы и способности человека к продолжению жизни на земле.
Молодушка представляет собой чучело из конопли, трав или цве-
тов. Сделанная из двух снопов конопли и одетая в женский кос-
тюм, такая Молодушка выступала в образе любимой подруги пожи-
лых женщин. Последние в продолжение всего праздничного пред-
ставления водили ее под руки, участвовали в хороводах, пели
песни о беззаботном девичестве. Особенно популярна Молодушка
крапивная. Участники карнавала проявляют немалые усилия и на-
ходчивость, чтобы пробиться через строгих охранников, вооружен-
ных особо злой лесной крапивой, прикоснуться руками к стану
Молодушки, сделанной из этого растения. Прикосновение это, по
всей вероятности, служило в прошлом своеобразным средством
передачи человеку здоровья земли, заключенного в лечебных свой-
ствах жгучего растения.
Театрализованный образ Весны — духа растительности нашел
отражение в богатых лесом районах 7. Здесь Весна выступает как
коллективный образ леса, изображаемый в облике неких странных
существ, корявых, неуклюжих, с ног до головы покрытых зеленью
растительности. В такой маскировке есть непосредственная связь с
мордовской мифологией, в частности с легендами и сказками о
лесных жителях, покровителях деревьев и лесных животных Виря-
вах и их детях. Существа эти (в их роли выступают мальчики и
девочки) под веселую плясовую музыку выскакивают друг за другом
из кустов и, кружась и постукивая сучкастыми посохами, идут
через поле в село. По пути они одаривают хлеба цветами и листь-
ями деревьев, что, несомненно, должно содействовать росту расте-
ний и передаче им защитных свойств зелени деревьев. Следом за
зелеными «лесными божествами» с песнями и плясками к селу
направляются остальные карнавальные маски и участники празд-
ника.
Из всех праздничных представлений карнавального типа наибо-
лее живучими оказались «Проводы весны». И там, где к ним отно-
369
сятся как к народному зрелищному искусству, они становятся не-
отъемлемой частью фольклорных праздников и сценических пред-
ставлений. Активные по природе своей, они вобрали в себя многое
из того, что волновало людей, а это, в свою очередь, вызывало в
людях потребность в праздничном общении и единении.
В «Проводах весны», так же, как и в других праздничных дей-
ствах, значительное место отводилось театрализованным представ-
лениям традиционной свадьбы8. Из всего сложного в драматурги-
ческом отношении свадебного ритуала привлекались лишь наибо-
лее действенные эпизоды, но при этом не нарушая
последовательности всего действа. Так, Уредев (дружка) защищал
Жениха и Невесту от злых сил, охранял их в процессе движения
свадебного поезда; подруги Невесты пели свадебные песни, а Не-
веста исполняла урнемат (причитания), прощалась с родными, с
селом, с односельчанами; у речки Молодых с хлебом-солью и хме-
лем встречали Свекровь и Медведь, благословляя их всевозможны-
ми прибаутками, изобилующими гиперболизированными сравнения-
ми, пожеланиями счастливой любви и детей; проводились состяза-
ния в силе, пелись шуточные частушки на злободневные темы,
разыгрывались импровизированные сценки; вечером жгли костры,
прыгали через очистительный огонь.
Что же касается самой традиционной мордовской свадьбы, то
ее по праву можно назвать цельным остросюжетным многоактным
драматическим произведением, где через судьбы отдельных лично-
стей прослеживается многовековая борьба народа за свое сущес-
твование. Историческое прошлое народа — набеги кочевых племен
и монголо-татар, тяжелая, унизительная жизнь женщины-пленни-
цы, рабыни и наложницы врага, тоска по родине, дохристианские
верования, древний уклад жизни — все это отражено как в поэзии
свадьбы, так и в действиях ее персонажей.
Проводя параллель с жанрами профессионального театра, мор-
довскую свадьбу по праву можно назвать народной музыкальной
драмой, в которой остродраматические эпизоды, связанные с ухо-
дом невесты из отчего дома (плачи, песни-монологи, обращение к
родителям и подругам, к родным местам и окружающей природе)
перемежаются с жизнерадостными сценами, проходящими в доме
жениха и выражающими радость по поводу приобщения к семье
нового члена, продолжательницы рода, помощницы. Конечно, пол-
ностью отождествлять * свадьбу со сценическим произведением
нельзя, однако, когда она в наши дни разыгрывается по старым ка-
нонам, с соблюдением древнего ее сюжета, то она имеет прямое
отношение к народной театрализации, к законам игрового искус-
ства, потому что современные условия жизни не имеют почти
ничего общего с драматургическим содержанием свадебного дей-
ства, созданного много веков назад. Жениху и невесте, заключаю-
щим .брак по обоюдному согласию и любви, а также родным и
370
близким приходится входить в образный мир народной поэзии, вос-
создавать заново утвердившуюся сюжетную канву неписаного сце-
нария. Все это требует специальной подготовки, выучки. Невеста в
течение нескольких вечеров причитывает, прощается с родным
домом, откуда ей «так не хочется» уходить в дом «ненавистного
поработителя, завоевателя», укоряет родителей, «продающих» ее в
«рабство ногайскому князю» и т. п. По приезде свадебного поезда
она бежит из родногоо дома, спасаясь от набега «душманов-пора-
ботителей». С первых же часов пребывания в доме жениха она в
игровой форме демонстрирует умение вести хозяйственные дела,
топить печь, стряпать, угощать гостей. Со своей стороны, жених
разыгрывает эпизоды, связанные с «пленением» невесты, проходит
ряд испытаний в силе, ловкости, любви.
Театральность в игре других традиционных действующих лиц в
современной свадьбе выступает еще ярче. При помощи вокально-
хореографических эпизодов, драматической игры Свахи, Уредева и
других действующих лиц представляется цельная историческая хро-
ника из жизни народа.
Большое место в свадебной обрядности занимает традиционный
персонаж — Медведь. Воспитательная роль Медведя как фольклор-
ного персонажа и одного из центральных масок народного театра
проводится через сатирические и юмористические эпизоды, сочи-
няемые и разыгрываемые в процессе проведения свадьбы. С этой
целью в доме жениха сколачивается специальная ватага скоморо-
хов Шишигат. Представляемые ими драматизированные эпизоды в
большинстве своем создаются на основе неожиданных и непредви-
денных событий. При помощи импровизации такие эпизоды дово-
дятся до завершенности в их целевом назначении.
К участию в сатирических сценках зачастую привлекаются (хо-
тят они того или нет) и непосредственные виновники изображае-
мых событий9. Договорившись предварительно о направлении сво-
его сатирического удара, Шишигат достают специальные костюмы,
реквизит, определяют необходимый грим. В том случае, если про-
тотипами персонажей таких представлений выступают сами
гости, Шишигат стремятся разыграть их так, чтобы они были узна-
ваемы даже без упоминания их имен. Изобразительными средства-
ми, применяемыми в таких случаях, могут служить характерные
выражения, свойственные «героям», их привычные жесты, внеш-
ние физические особенности и т. д. Но каждая такая сценка про-
ходит мирно, не вызвав обиды со стороны изображаемых персо-
нажей.
Организатором и режиссером таких представлений является,
как правило, исполнительница роли Медведя, поэтому каждый эпи-
зод расценивается как очередная «медвежья» сцена. В сатириче-
ских эпизодах, предметом насмешек в которых становятся люди
нерадивые, пьяницы, дебоширы, стяжатели, широко используется
24*
371
прием буффонады. Такие игровые пантомимические сценки нелегки
для исполнения, тем более что они строятся на импровизации.
Импровизированное искусство свадебных Шишигат в наши дни
получает новое направление. В разыгрываемых сюжетах варьируют-
ся и общественно-значимые темы: умение вести хозяйство, губи-
тельные последствия пьянства, взаимоотношения в семье и т. д.
Поэтому в задачу Медведя и Шишигат входит не только развлече-
ние гостей-зрителей, но и стремление придать своим действиям и
воспитательный смысл — заставить некоторых людей взглянуть на
себя как бы со стороны и попытаться привести себя в норму.
Вследствие этого драматизированный эпизод начинает выступать
одновременно и как часть традиционного семейно-бытового ритуа-
ла, и как своеобразная форма народно-зрелищного искусства, где
свадебные персонажи совместно с исполнителями-импровизатора-
ми проводят целенаправленную эстетическо-этическую работу.
Этические и эстетические традиции народно-театрального ис-
кусства остаются по-прежнему главной их движущей силой, как
непреходящим остается стремление человека к совершенствованию
окружающего его мира, в том числе и близких ему людей. Об этом
наглядно свидетельствует применение в современных представле-
ниях масок символических фигур природы и человека. В празднич-
ных действах они являются организующим центром всех драмати-
зированных и вокально-хореографических представлений.
Эволюция общественного сознания, свободная доступность
профессионального искусства (кино, театр, телевидение), безуслов-
но, оказывают влияние как на исполнителей, стремящихся подра-
жать каким-либо известным артистам, так и на содержание их
выступлений. Однако профессиональное искусство и народные дей-
ства идут не во взаимодействии, а параллельно. И нет никакой не-
обходимости в профессионализации народной игры. Тем и ценно
творчество традиционных исполнителей, чтб оно опирается на ду-
ховный склад своего народа. Привнесенное искусственным путем
нововведение разрушает эстетику многовекового искусства, про-
шедшего через судьбу многих поколений. Но в то же время зре-
лищные формы традиционного театра не консервативны. Они втор-
гаются в жизнь активно, отражая и время, и социальные измене-
ния, и важнейшие события в истории общества. Влияние древних
форм народного театра на современность происходит прежде всего
через действия традиционных героев и их активное вторжение в
жизнь своих сородичей и односельчан.
В этой связи следует сказать, что профессиональный театр,
отказываясь полностью от завоеваний народного театра, многое
проигрывает. Особенно там, где следует показать более ярко наци-
ональный колорит, национальный характер. Элементы праздничной
игры, традиционная обрядность в профессиональной драматургии,
органично введенные в драматическое действие, обогатят внутрен-
372
ний мир персонажей и, что также очень важно, привнесут на
сцену ощущение открытия очень важного элемента в забытой или
просто неизвестной культуре народа.
Несмотря на насаждаемое в недавнем прошлом неприятие на-
родной обрядности, многие ритуалы и праздники, особенно те, что
выделяются своей театральностью, все-таки сумели отстоять и со-
хранить себя. В последние годы наблюдается активное их воз-
рождение. Добросердечие, лежащее в их основе, вызывает в участ-
никах традиционных обрядово-праздничных представлений чувство
сопричастности к совершению важного и необходимого в жизни
людей дела.
Сохранение народно-театральных традиций, а тем более воз-
рождение их внесет в культуру мордвы ощущение праздничности и
светлого взгляда на мир.
§ 2. Зарождение письменной драматургии
и самодеятельного театра
С драматургическим искусством мордовский народ стал знако-
миться лишь в начале XX века. Появившаяся к этому времени
немногочисленная национальная интеллигенция совместно с рус-
скими учителями начала создавать в наиболее крупных селах дра-
матические коллективы. Особую популярность сценическое искус-
ство имело в городах, но и в них оно стало возникать лишь в
самом конце прошлого столетия.
В Саранске нередко гастролировали театральные труппы из
других городов. В деревянном здании театра, стоявшем в городском
саду «Липки», выступал коллектив известного периферийного акте-
ра и антрепренера Ленского. Излюбленным зрелищем саранской
публики были ярмарочные балаганы — спектакли артистов-кукольни-
ков, представления различных цирковых групп. Заезжал сюда и
знаменитый клоун и дрессировщик Анатолий Дуров, но наиболее
частым гостем здесь был цирк пензенского антрепренера Николая
Мартынова.
В 1904 году в Саранске организуется Общество любителей
изящных искусств, а при нем — Саранская любительская актерская
труппа. Работала эта труппа в основном летом, потому что един-
ственное театральное здание города — летний театр в Пушкинском
саду (в прошлом сад «Липки») — совершенно не было пригодно для
работы в зимнее время. Но только тут простой люд города мог
смотреть спектакли Общества, так как Дворянский клуб, куда пе-
реносились выступления актеров-любителей зимой, ограничивал
доступ людей недворянских сословий. К тому же дирекцию этого
клуба не очень устраивали выступления демократически настроен-
ного коллектива. Она отдавала предпочтение гастролерам, среди
373
которых были народные хоры Агренева-Славянского и Завадского.
Часто выступал здесь и популярный в то время среди «высокопо-
ставленной» публики духовой оркестр Виндавского полка, расквар-
тированного в Саранске.
Такое положение с театральным делом в Саранске не устраива-
ло энтузиастов народного просвещения. Они искали иные пути для
реализации своих планов. Это были настоящие подвижники, борцы
за подлинную культуру. Так, Е. Л. Токарева, заведующая народной
библиотекой, организовала драматический коллектив там, где, каза-
лось бы, его не могло быть,— при Саранском винном складе. Боль-
шей частью ставили здесь русскую классику, и прежде всего пьесы
А. Н. Островского.
Обладая хорошими внешними данными и незаурядными актер-
скими способностями, Е. Л. Токарева играла главных героинь сама.
Смотреть спектакли коллектива винного склада приходили многие
горожане 10.
Активную работу по духовному воспитанию населения Саран-
ска проводили церкви и монастыри. По воскресеньям для двадцати-
тысячного города пели девять церковных хоров и хор монашек
Петропавловского женского монастыря.
Благодаря стараниям передовых деятелей культуры театральное
искусство стало проникать и в деревню. Неоценима подвижниче-
ская деятельность в мордовском крае жены русского композитора
А. Н. Серова В. С. Серовой, просветительская работа которой почти
всецело проходила в селе Судосеве Карсунского уезда Симбирской
губернии (ныне Большеберезниковский район Мордовии).
Впервые приехала В. С. Серова в Судосево в неурожайном го-
лодном 1891 году. Крестьяне встретили ее с какой-то надеждой и
доверием. Восхищенная красотой голосов крестьянских парней и
девушек, она проявляет необычайную смелость — организует опер-
ную студию, чтобы в дальнейшем начать работу над музыкальными
спектаклями. Она усиленно занимается с молодежью музыкальной
грамотой, рассказывает о композиторах, их произведениях, готовит
отдельные арии, хоры. На свои средства она строит народный дом
с просторной сценой, декорациями, привозит музыкальные инстру-
менты, и прежде всего рояль.
Вскоре коллектив В. С. Серовой вырос до сорока человек. Каж-
дый спектакль, подготовленный ими, приносил огромную радость
не только односельчанам, но и им самим, потому что они встреча-
лись с высоким искусством, с таким, как опера М. И. Глинки «Иван
Сусанин» и оперы А. Н. Серова «Вражья сила» и «Рогнеда». С
этими спектаклями крестьянские артисты гастролировали по мно-
гим городам России от Пензы до Санкт-Петербурга. В журнале
«Нива» отмечалось, что «группа крестьянских девушек, подростков
и взрослых крестьянских парней и девушек, способных, как бы
шутя, преодолеть значительные трудности, не всегда доступные и
374
образованным людям. Опыт г-жи Серовой делает честь не только
ей самой, но и, несомненно, нашему народу' и не может не слу-
жить великим поощрением для всех, кому дорога его судьба, кто
желает посвятить хоть небольшую часть своих сил благородному
делу просвещения нашей народной массы» н.
Деятельность В. С. Серовой в Судосеве — это высокая вера в
духовные силы простых мордовских и русских крестьян, их талант
и огромное желание к самоусовершенствованию.
Многие учителя, работавшие в мордовских селах, важным де-
лом считали для себя приобщение взрослого населения к настоя-
щей культуре. Благодаря их энтузиазму драматические коллективы
создавались даже в глухих деревнях.
После Октябрьской революции просвещение и культура в мор-
довском крае получили новое направление. Увеличилось число
школ. Стали открываться клубы и избы-читальни. Литераторы, объ-
единившиеся вокруг национальных газет, вели активную работу не
только с сельскими корреспондентами, но и с заведующими народ-
ными домами и другими клубными учреждениями. Селькоры — а
ими чаще всего бывали красноармейцы, вернувшиеся с фронтов
гражданской войны, сельские активисты — настоятельно требовали
от национальных газет печатать на своих страницах пьесы на род-
ном языке. Они писали, что люди с большой охотой приходят на
спектакли, но редко когда остаются довольными: спектакли на
русском языке для большинства зрителей оставались малопонятны-
ми. Молодежи самой приходилось сочинять сценки своих спектак-
лей. Чаще всего это были инсценировки сказок или переделки для
сцены традиционной мордовской свадьбы.
Работники редакций понимали, что содержание поставленной
на сцене пьесы быстрее дойдет до неграмотного зрителя. К тому
же пьеса, напечатанная в газете, охватит более широкую аудито-
рию, чем сама газета. Так появилась в печати первая одноактная
эрзянская пьеса «Буржуй и генерал» 12.
Самую большую помощь сельским драмкружковцам оказала цен-
тральная газета «Якстере теште». На ее страницах с 1921 по 1930
год было напечатано 11 эрзянских, 1 мокшанская и несколько пе-
реводных русских пьес. Молодая мордовская драматургия носила
большей частью просветительски-бытовой характер.
На начальном этапе появления драматического искусства нере-
ально было бы требовать от начинающих авторов больших полотен.
Для этого нужен был большой литературный опыт и хорошее зна-
ние законов театра. Ни того, ни другого у них не было. Зато в их
произведениях чувствовалось горячее стремление разобраться в
сложных процессах жизни, происходящих в селе после победы
революции.
В первых одноактных пьесах выставлялись на смех носители
пережитков прошлого, зазнавшиеся аморальные сельские чинуши,
375
вскрывались далеко не святые поступки иных служителей церкви.
Эти комедии оказывали добрую услугу сельскому молодежному ак-
тиву и учителям в их борьбе с суеверием и темнотой народа.
Например, в «Зубном враче» Ф. М. Чеснокова, выступившем
под псевдонимом «Ф. Буртаев», на посмешище выставляется и
знахарка, дающая «дикие» рецепты от зубной боли, и сам больной,
опытный и видавший виды мужик Карп, так глупо попавший на
удочку хитроумной старушонки. «Ух, чертовка! — проклинает Карп
ворожею.— Подохла бы со своим лекарством! В преисподнюю прова-
лилась бы!.. Не чистил раньше зубы, а теперь придется...»13
В этих проклятиях главного героя пьесы заключена основная
идея: болеешь — обращайся к врачам, гони от себя знахарей, не
забывай чистить зубы. И не идея сама по себе здесь привлекает
зрителя, а ситуация, в которую из-за своего суеверия попал неза-
дачливый мужик.
Большим успехом у зрителя пользовались комедии Ф. М. Чесно-
кова «Роки туво» («Хрюкает свинья») и «Овсе менькшнесь — таго
понгсь» («Совсем было вырвался — снова попал») 14.
В первой пьесе автор смеется над теми, кто еще верит в нечис-
тую силу (как потом выяснилось, ею была обычная соседская
свинья, упавшая во время закладки картофеля в подпол суеверного-
крестьянина), верит знахарям, монашкам, обманщикам-церков-
никам.
Примечательно то, что в комедии «Роки туво» драматург не
морализирует. Он заставляет своих героев посмеяться и над самим
собой, и над всеми, кто так усердно давал свои советы по изгна-
нию «нечистого». Смешно и то, что в игру по избавлению семьи
Афанасия от беды включаются и поп с дьяконом. Они прекрасно
понимают, что никакого нечистого духа в доме нет, но со всей
серьезностью готовятся выполнить «тяжелейшую» работу.
Примечательно, что комедия «Роки туво» написана в лучших
традициях устного народного творчества мордвы с его узнаваемым
сюжетом и героями.
В другой пьесе — «Овсе менькшнесь — таго понгсь» поднимают-
ся проблемы семьи, защищается человеческое достоинство мордов-
ской женщины, обманутой беспутным, но трусоватым деревенским
ловеласом. Конфликт разрешается, не в пользу героя комедии, Се-
мена. Обе женщины — и жена, и любовница — бросают его на по-
смешище перед всем селом.
Подобный наивный способ разрешения конфликта оправдан
жанром комедии — эстрадной миниатюрой. Ф. М. Чесноков утвер-
ждает: прошли времена, когда женщина вынуждена была безропот-
но переносить все обиды и оскорбления. И это было в какой-то
мере откровением для мордовок, которые продолжали еще оставать-
ся в семье бесправными. С самого начала деревня для мордовской
драматургии была основным предметом изображения. Это объясня-
376
ется двумя причинами. Первая связана с укладом жизни самого
народа, который в течение всей своей истории был связан только
с крестьянским трудом. Вторая причина заключалась в самих авто-
рах. Все они были выходцами из крестьян, и поэтому деревня для
них вплоть до наших дней осталась более близкой. Будучи газетны-
ми работниками, драматурги 20-х годов хорошо знали беды совре-
менной деревни. Их пьесы постепенно становились глубже и ос-
трее по постановке, проблем и шире по изображаемым событиям.
Драматурги подмечают, что гражданская война не принесла мир в
дом крестьянина. Наступление новых времен заставляет мужика,
особенно крепкого, не жить новой жизнью, а приспосабливаться к
ней. В стихии разжигаемой ненависти к зажиточному крестьянину
последний хочет войти в доверие к бедноте и власти Советов,
подавляя в себе и гордость, и чувство хозяина. Разными путями он
стремится сблизиться с сельским руководством, чтобы как-то со-
хранить и себя, и нажитое собственным горбом. Но удается это
далеко не каждому. В непримиримую борьбу с кулаком (другой
клички крепкий крестьянин не имел) вступают сельские коммуни-
сты и активисты, участники гражданской войны.
К теме классовой борьбы на селе одним из первых в мордовской
драматургии обратился Ф. И. Завалишин (Сюрду-Сярду). Его пьеса
«Якувонь полац» («Пола пальто Якова»)15 отражает пробуждение
крестьян от полудремотной жизни, осознание ими своей силы и
ответственности при выборах народных представителей в сельские
органы управления.
Воспользовавшись отсутствием в селе сильной направляющей
руки, сельские богатеи с помощью шантажа и подкупа протащили
на должность председателя сельского Совета своего человека —
Якова Григорьевича. Он помогал своим сторонникам защититься от
притеснений советской власти, спасал их от больших налогов,
выделял им общинную землю. Зато, как мог, измывался над бедня-
ками, беременных женщин отправлял зимой в извоз, приставал к
солдаткам, заставлял старух гнать самогон, пьянствовал днями и
ночами, а дела в сельсовете запустил совсем.
Но вот из армии возвращаются те, кто защищал новую власть
на фронтах гражданской войны. На сельском сходе они потребова-
ли от Якова отчитаться за все его дела. Крестьяне впервые начали
понимать, что они теперь представляют большую силу. И как Яков
ни изворачивался, ответить ему все-таки пришлось по всей стро-
гости закона.
В. пьесе есть и другие сюжетные линии. Драматург убедительно
показывает пробуждение в женщинах чувства собственного досто-
инства, чувства человеческой полноценности. Образ Маркиной
Сэли является в мордовской драматургии первой попыткой изобра-
жения женщины нового типа, смело выступившей против тех, кто
попирает нормы общечеловеческой морали.
377
В изображении сельских активистов Ф. И. Завалишин отходит
от бытовавшего в то время штампа. В его пьесе они не выступают
с длинными разоблачительными речами, а стремятся пробудить
самих крестьян, заставить их подавить в себе страх и выступить в
защиту своих интересов.
Удачен в пьесе образ Якова. Это умный и опасный враг, живу-
щий только для самого себя. Он умеет оценивать ситуацию и поль-
зоваться удобным моментом. Зритель знакомится с ним намного
раньше его выхода на сцену. Один за другим крестьяне на сходе
рассказывают о его подлых поступках. Но он не сдается даже
тогда, когда крестьяне приводят неоспоримые факты. Он не теряет
в себе чувство хозяина, который держит в своем кулаке все село:
«Я, кажется, опоздал?» — издевательски бросает он собранию, ожи-
дающему его прихода. Правда, когда начинается разбор жалоб, он
немного скисает, но, подбадриваемый самоуверенным взглядом
кулака Афони, он вновь преображается и вновь пытается запугать
людей. Но мужиков словно подменили: их хлесткие слова беспо-
щадно бьют его по лицу. И вот он уже снова меняет тактику,
пытаясь выкрутиться: «Да ведь я, мужики... Я хочу спросить вас:
что же со мной хотите делать?» И делает вид, что его незаслужен-
но обидели: «Выберите другого, раз стал неугодным. Все вы такие:
не угодишь одному — станешь виновным... Я сейчас домой пойду,
не буду ничего слушать». Но, поняв, что ему уже никого не разжа-
лобить, что прямо свои не поддержат, Яков окончательно развенчи-
вает себя, бросаясь на обидчиков с кулаками.
В пьесе хорошо передана атмосфера времени, боязнь, нереши-
тельность, а затем и признание собственной силы действующими
лицами. И хотя в пьесе немало газетных фраз и побочных, не сов-
сем нужных эпизодов типа рассказа о том, как Яков лишился полы
своего пальто (откуда и происходит название пьесы), достоинство
ее несомненно.
В начале 20-х годов прозвучал настойчивый голос молодежи,
призвавшей общество к отвержению дедовских семейных устоев.
Появившиеся на эту тему пьесы поднимали проблемы освобожде-
ния женщин из рабского положения, утверждали ее равноправие в
семье. Борьба эта была нелегкой. Активная часть молодежи на
деле начинает утверждать новые семейные отношения, несмотря
на яростное сопротивление, оказываемое ревнителями патриархаль-
ных устоев.
Этот страстный голос протеста был передан в пьесах «Аннань
свадьбац» («Свадьба Анны»)16 и «Калдоргадсть ташто койтне» («Ру-
шатся старые устои») 17.
Первая пьеса — своеобразная инсценировка мордовской свадьбы,
осуществленная в с. Каргалы Пензенской губернии студентом Ти-
мирязевской академии М. Якуниным и его сельскими друзьями.
Позже их сценарий был оформлен в пьесу и издан отдельной кни-
378
гой. Свадебной обрядности в этой инсценировке было дано актуаль-
ное звучание: не подавить сердца влюбленных молодых людей
Анны и Василия вековым устоям, закрепленным традициями. И
хотя вначале Анна была вынуждена подчиниться воле отца и выйти
замуж за ущербного, но богатого сына кулака, чувства к любимому
человеку оказались все-таки сильнее. Бунт Анны против произвола
родителей и унижения со стороны горбатого мужа, а затем и со-
вершение ею «неслыханного» доселе поступка — ухода от венчаного
мужа — отрезвляют отца, и он в конце концов соглашается на брак
своей дочери с ее любимым Василием.
Но если герои «Аннань свадьбац» только в конце пьесы прихо-
дят к выводу о необходимости борьбы за свое счастье, то в пьесе
Ф. М. Чеснокова «Калдоргадсть ташто койтне» они уже чувствуют
в себе эту силу и яростно сопротивляются старым предрассудкам.
Личная судьба героев самым тесным образом связана с обществен-
ными явлениями на селе.
Действие пьесы разворачивается вокруг дочери середняка Семе-
на Бундева Олды и сироты Мити, бедного, но трудолюбивого и
активного в общественной жизни молодого парня. Они хотят поже-
ниться. Но Семен держит на примете другого жениха для дочери —
сына лавочника. Для Бундева неважно, что жених страдает «нехо-
рошей» болезнью, важно, что он богат. Скандал, устроенный Ми-
тей во время сватовства, непреклонная решительность Олды в за-
щите своей свободы еще больше дурманят голову отца. И тогда в
защиту молодых людей вступают те, кто по долгу и совести отве-
чает за переустройство деревни — председатель коммуны Жибель
Вася и глава сельского Совета Иван Андреевич.
Содержание пьесы не вмещается в рамки пересказанного сюже-
та. Ф. М. Чесноков поднимает ряд важнейших для середины 20-х
годов проблем, волновавших крестьянство: переход на новые формы
земледелия, организация сельскохозяйственных кооперативов, роль
молодежных организаций на селе, защита советской властью прав
крестьянина. Драматург дает понять, что все ужасы самодурства
приверженцев старых устоев исчезнут, если повести с ними реши-
тельную борьбу. Эта мысль утверждается образами Жибель Васи и
Ивана Андреевича, молодых руководителей, твердо идущих по
жизни и чувствующих в себе силы. Поэтому-то и идет к ним народ
со своими бедами и просьбами.
Одновременно с содержательными и в определенной степени
профессионально написанными пьесами Ф. М. Чеснокова и
Ф. И. Завалишина в эти годы выходит немало драматургически
слабых, но интересных по авторским наблюдениям агиток. Напри-
мер, Ф. К. Ильин (Ильфек) в пьесе «В середине Рождества» 18
(«Роштувань куншкасо»), противопоставляя старый и новый мир,
подмечает интересные детали, характеризующие методы советско-
го воспитания на селе. Старый мир представлен здесь ворожеей
379
бабкой Кузьминичной, у которой некоторая часть молодежи прово-
дит свой досуг. У нее весело: молодежь «пробует» самогон, выяс-
няет друг с другом отношения на кулаках, слушает всевозможные
побаски, гадает на свою судьбу. Но и здесь не все ладно. Кое-кто
из девушек непрочь бы записаться в комсомол, да одна беда: слиш-
ком часты собрания ячейки, да к тому же они так длинны, что
ночью поздно боязно возвращаться домой. А что же новая жизнь,
которая представлена в лице секретаря комсомольской ячейки
Пети? Она не так уж притягательна. Петя ежевечерне читает
своим комсомольцам длинные и нудные доклады о вреде религии,
отвечает на «сложные» вопросы жизни, поет со всеми вместе
антирелигиозные частушки, восхваляет новую жизнь. Но, чувству-
ется, автор убоялся своих выводов. Он решил показать силу агита-
ционной пропаганды. Петя приходит к Кузьминичне и уводит всех
парней и девушек в народный дом. Только вот непонятно, отчего
они побежали за секретарем ячейки, когда здесь, у Кузьминичны,
так весело, свободно и нет морализаторских речей.
Как известно, пьесы-агитки, популярные у публики за их ясную,
конкретную мысль, чаще всего дальше этой «правильной» идеи и
не идут. Но порой в них выступает тонко скрытый второй план,
который полностью отвергает выдвинутую в основу пьесы мысль.
Так, в пьесе того же Ф. К. Ильина «Манчемасонть а изнят»
(«Ложью не возьмешь»)19 вторым планом прочитываются все те же
демагогические средства, с помощью которых «воспитывается»
человек нового общества.
Умный деревенский парень Иван, чтобы быть ближе к Москве,
первым на селе устанавливает детекторный радиоприемник. У
Ивана есть злой враг, сын кулака, который хочет жениться на его
любимой девушке Марье. Сопернику Ивана помогает продажный
братишка Марьи Петя, обиженный тем, что Иван мало дает ему
слушать радио. Против умного парня строит свои козни и знахарка,
подкупленная сыном кулака. А в итоге конфликт разрешается
очень просто. Иван получает из Москвы громкоговоритель, и Петя,
поняв, что теперь он может слушать радио сколько ему влезет,
разоблачает противника жениха сестры. Радио заговорило на весь
дом. Люди в восторге. С улицы доносятся голоса сватов, посланных
сыном кулака, а из Москвы послышалась четкая речь диктора на
чистейшем мордовском языке: «Старые порядки, старые обычаи
кончились. Они истреблены. Молодежь сама себе строит светлую
жизнь!» Родная речь моментально совершила переворот в умах
людей. Отец Марьи соглашается, чтобы молодые вступали в брак,
даже не обвенчавшись в церкви.
Произведения Ф. К. Ильина, по всей видимости, не ставились
на сельских сценах. Играть их прямолинейно было неинтересно,
докопаться же до их настоящей сути не хватало опыта, да и непо-
зволительно было смеяться над тем, что считалось очень важным в
380
преобразовании души человека, воспитании его в свете новых ре-
волюционных традиций.
Наиболее популярными в 20-е годы были пьесы Ф. М. Чесноко-
ва. Тогда мордовский ученый А. П. Рябов писал о нем: «Чесноков
Ф. М., нужно прямо сказать, самый талантливый из современных
мордовских писателей. Сочный, богатый образами язык, богатство
и разнообразие художественного творчества, всестороннее знаком-
ство с мордвой и особенностями ее жизни — вот те данные, кото-
рыми оперирует автор и которые обеспечивают его произведениям
неизменный успех» 20.
В 1924 году совместно с редактором газеты «Якстере теште»
Е. Окиным Ф. М. Чесноков написал драму «Кавто киява» («Двумя
путями»)21. Это было первое серьезное драматургическое произве-
дение на эрзянском языке, которое тут же обратило на себя вни-
мание сельских и городских театральных коллективов. Авторы этой
пьесы были первооткрывателями темы гражданской войны в мор-
довской литературе.
Как известно, Октябрьская революция и гражданская война
привели в движение все слои общества. В эти острые поворотные
годы истории России никто не мог оставаться безучастным. Не
могло быть в стороне, естественно, и крестьянство. В борьбе за
место в жизни происходили острые столкновения и внутри кресть-
янских семей. Нередко отец и сын, брат и сестра, муж и жена
оказывались в противоположных лагерях битвы. Этот раскол чаще
всего происходил в зажиточных крестьянских семьях. Молодое
поколение, близко к сердцу принявшее высокие идеи революции,
оказывалось в непримиримой вражде со стариками.
Иначе отображается это в драме «Кавто киява». Острый соци-
альный конфликт здесь происходит в бедной крестьянской семье.
Родных братьев, сыновей Карпа Звонарева Октябрь поставил , по
разные стороны битвы за Россию. Старший, Алексей, за верную
службу царю и Отечеству во время первой мировой войны получил
чин офицера. Он выступает против Советской республики. Млад-
ший, Петр, комсомолец, полностью на стороне новой власти. Отец
пытается образумить старшего сына, выжидающего удобного слу-
чая, чтобы перебежать к белым. Как считает Алексей, ему «не по
пути с мужичьем», рвущимся к управлению такой большой стра-
ной. На это отец отвечает ему: «Никак не могу понять, что тебя
беспокоит? Боишься потерять свои погоны? Подумай, ведь без вой-
ны их бы тебе не нацепили». Но Алексей, верный присяге царю и
Отечеству, идет защищать белое движение. Петр же при наступле-
нии белогвардейцев со своими друзьями-комсомольцами уходит к
красным.
Вновь встречаются братья только на фронте. Вместе с разведчи-
ками Петр попадает в плен, и Алексей, служивший при штабе
белых, отправляет его на расстрел, даже не пытаясь разобраться,
381
кто перед ним. Приходит он в себя только тогда, когда писарь
штаба передает ему документы Петра.
Белогвардейцы разбиты. Возвратившись из плена домой, Алек-
сей вынужден раскрыть свое преступление. Мать умирает от раз-
рыва сердца. Отец проклинает сына.
Ключ к разрешению основного конфликта авторы проводят че-
рез Алексея. Это он вносит разлад в дружную крестьянскую семью,
губит ее и в конце концов погибает и сам. Но в то же время
прочитывается и глубинная причина отхода Алексея от семьи.
Причина в том, что революция, а затем и гражданская война раз-
рушили его веру во что-то светлое. Ведь он, сын бедного кресть-
янина, получил офицерский чин не за услужливость, а за проявлен-
ный героизм. И вот теперь все снова разрушено, из «благородия»
снова придется стать мужиком. Попытка защитить добытую в рус-
ско-германской войне высокую честь оказалась для новой власти
напрасной. Без веры нет жизни. И он гибнет.
Драматургии Ф. М. Чеснокова свойственны лиризм и особая
теплота, которые создаются как образами (особенно женскими),
так и общей атмосферой действия. Он включает в свои пьесы
песни, частушки, пляски, которые органично вплетаются в ткань
произведения, углубляя образную характеристику героев.
Показательна в этом отношении пьеса «А мон кедензэ палсинь»
(«А я его руки целовал»)22, написанная им в содружестве с
Т. В. Васильевым. Пьеса рассказывает о том, как взбудораженная
революционными событиями деревня — пожилые крестьяне, моло-
дежь, духовенство — ищет своего места в новой жизни.
Несомненная удача пьесы — образ псаломщика Кузьмы Иваныча,
выписанный авторами с настоящим драматизмом. Внешне это
обыкновенный мелкий церковный служитель, псаломщик, выпивоха
и, можно сказать, никчемный человек. На самом же деле за внеш-
ней непривлекательностью скрывается неординарная душа страда-
ющего человека. Умный и талантливый, он мечется в непонятном
ему мире, оказавшись на перепутье привычного старого и необыч-
ного нового. С помощью вина он стремится забыться, отойти от
сложных вопросов жизни. Он старается не думать о том, почему
церковь утверждает одно, а служители ее делают другое. Почему
на Пасху дьякон и поп везут домой по целому возу пасхальных
куличей и яиц, а его угощают лишь самогоном; почему церковники
богатеют день ото дня, а его семья как была голодной и раздетой,
так и осталась такой же. Для того, чтобы заглушить в себе отча-
яние и тоску за свою неоправдавшуюся надежду (раньше он верил,
что новые власти что-то изменят в его судьбе), выпив стакан, с
болью и обидой пускается в пляс: «Э, да, знать, чему бывать... Где
наша не пропадала! Дуй русского!.. Дуй, а там увидим!» Но как бы
ни стремился Кузьма Иваныч забыться, его умные глаза не могут
не видеть, что его деревня приходит в какое-то суетное движение.
382
Он замечает, что червоточина начинает проедать даже семьи,
жившие доселе в ладу и согласии. Например, богобоязненные
крестьяне Никита и Матрена ничего не могут сделать со своими
детьми, распевающими «мерзкие» частушки про церковь. Их стар-
ший сын, Григорий, возвратившись из армии, агитирует мужиков в
коммуну. Младший сын, Антон, комсомолец, отчаянный сторонник
всех нововведений. Взбудораженное, словно улей, село, доселе
невиданная активность вышедшей из-под власти отцов молодежи
заставляют Кузьму Иваныча выходить из похмельной дремы: нужно
прибиваться к какому-то берегу. И окончательное его прозрение
происходит тогда, когда он застает самого батюшку за неблаговид-
ным поступком — попыткой совершить насилие над его беззащит-
ной дочерью.
И теперь этот берег Кузьма Иваныч находит. Он — в работе с
молодежью, в руководстве молодежным хором, в котором он иногда
пел от отчаяния, выражая «мирской» песней свой душевный про-
тест: «А мне все равно: хоть церковь, хоть народный дом, лишь бы
петь»,— отвечал он осуждающим его поведение верующим. И те-
перь новая песня, руководство хором становятся его жизнью.
В пьесах Ф. М. Чеснокова есть ясное ощущение времени, ха-
рактер народа, проявляемый в переломный период истории. Драма-
тург сумел заметить и те негативные явления, которые начали
зарождаться в новых условиях жизни и, как ни странно, в среде
эмансипированных женщин. Если в пьесе «Калдоргадсть ташто
койтне» женщина-крестьянка еще только начинает чувствовать в
себе силы, выражая слабый протест против своего бесправного
положения в семье и обществе, то в более поздних произведениях
она как бы совершила революцию в своем характере, став не столь-
ко активным строителем новой жизни, сколько активистом-демаго-
гом, произносящим пламенные речи на различных конференциях,
собраниях, женсоветах. Выступления таких активисток, метко ок-
рещенные народом «делегатскими языками», вызывали у умных
мужиков и иронию, и опасения за стабильность в семье и об-
ществе.
На примере женских образов комедии «Лиякс а кода» («Иначе
нельзя»)23 можно увидеть тот резкий перелом в сознании женщи-
ны, который произошел за годы советской власти. Для простой
крестьянки общественная работа становится мерилом ее досто-
инств, показателем превосходства перед мужским «племенем».
...Два хороших парня, два друга, Ефим и Евсей, когда-то были
первыми активистами на селе. Но вот поженились, дали возмож-
ность своим женам поучиться — и не заметили, как подруги «обска-
кали» их. Женщины вступают в партию, их выбирают делегатками
на разные совещания, после которых они проводят собрания, вы-
ступают с- длинными и, как им кажется, дельными речами. А хозяй-
ством — и приготовлением пищи, и дойкой коров, и детьми пол-
383
ностью занимаются мужья. Где высокие речи, там и продвижение
по общественной лесенке. И вот уже'жена Ефима — председатель
сельсовета, жена Евсея — основатель колхозного движения в род-
ном селе. Мужья .не хотели бы идти в «единое хозяйство», им боль-
ше нравится труд на собственном подворье. Но что поделаешь, если
жизнь лишила их мужицкого достоинства, выставила на по-
смешище перед «бабами». К тому же они очень любят своих под-
руг, а поэтому без опоры на «крепкие женские плечи» они теперь
существовать не могут. «Иначе нельзя!» — говорят незадачливые
друзья и соглашаются вступить вслед за своими женами в коллек-
тивное хозяйство.
Драматургия Ф. М. Чеснокова — свидетель сложного времени,
трагического ожидания. В любой его пьесе, будь то драма или
комедия, всегда ощущается атмосфера напряженной, подогревае-
мой официальными установками борьбы. К 1928 году в связи с
коллективизацией напряжение на селе усилилось. О том времени
Ф. М. Чесноков пишет одну из своих лучших пьес «Вейсэ» («Вмес-
те») 24, где он создал сложный образ честного, много пережившего
сельского руководителя, коммуниста Кондрата. Герой пьесы — выхо-
дец из беднейших слоев крестьянства. Он во многом руководству-
ется велением своего сердца. Небольшой политический кругозор не
позволяет ему по-настоящему оценить сложившуюся обстановку.
Это приводит к тому, что он совершает ряд ошибок, одной из ко-
торых является допуск бывшего своего хозяина, а ныне тестя в
артель. . .
Драматург показывает всю сложность и противоречивость ситу-
ации, в которой оказался Кондрат. Женившись на дочери кулака
Карпа, он изменяет настоящей любви к батрачке Домне. И еще
долгое время Кондрат не сможет разобраться ни в своих личных
делах, ни в делах общественных. Раскрыла ему глаза коллективи-
зация. Здесь он увидел, с кем ему в дальнейшем по пути, а от кого
нужно отказаться. Тесть, которому он верил как крепкому, хорошо
знающему и умному земледельцу, обманул его. По сути дела, тот
завладел артелью, присваивал ее доходы. А ведь Кондрат организо-
вывал хозяйство для того, чтобы легче было совместно обрабаты-
вать землю, покупать на артельные деньги трактор и другой сель-
скохозяйственный инвентарь.
В принципе Карп неплохой человек. Он непрочь ужиться с
Советами, в первое время даже мечтает об улучшении жизни на
селе, открытии маслобойни, сыроварни, увеличении поголовья ско-
та в личном хозяйстве. Очень хорошо он разбирается в вопросах
политики, выписывает московские газеты, почитает учение Марк-
са — Ленина. Но когда Кондрат приступает к активным действиям
по коллективизации всех крестьянских хозяйств, их пути расходят-
ся. Сознавая свое бессилие что-то противопоставить новому движе-
нию в сельском хозяйстве, Карп встает на ошибочный путь отмще-
384
ния. Но в этом виновен и Кондрат, который резко оттолкнул его от
общего дела. Не помогает мужу и Наталья, дочь Карпа. Ей же,
учительнице, не. следовало бы разрушать мосты между отцом и
мужем. Но торопливая круговерть преобразований так все запута-
ла, так осложнила взаимоотношения между крестьянами, что они
не могли опомниться, как быстро оказались в двух противополож-
ных лагерях. У Натальи возникает какая-то яростная ненависть к
«голытьбе». Она пытается увести мужа от людей, сделать из него
«культурного городского» человека, хорошо умеющего изъясняться
по-русски, оторвать его от деревенского быта, от земли.’ Кондрат не
приемлет такой жизни. Он видит себя только с людьми, для кото-
рых в преобразованиях советской власти их будущее. Он резко
порывает с Натальей: «Разные мы с тобой. Тебе никого не нужно,
а я без людей не могу». Но будущее Кондрату видится пока лишь
в мечтах.. Борьба научила его распознавать друзей и недругов дела,
которому целиком отдает себя. Но ясно ли ему все в этом деле —
вот вопрос, над которым Кондрату предстоит еще много раз-
мышлять. .
Острые социальные противоречия отражены и в пьесе А. Беля-
кова «Эряви эрямс» («Нужно жить»)25. Оригинальность ее состоя-
ла в том, что в ней выведены два новых, ранее не встречавшихся
в мордовской драматургии образа, появление которых продиктовано
сложным и напряженным моментом коллективизации, приведшим в
движение все слои населения деревни. Выявились позиции и неко-
торых участников Октябрьской революции и гражданской войны.
«За что бился? — возмущается один из них, Варакин Тепа, и бьет
себя в грудь.— За Советскую власть!» Он живет старыми идеями о
мировой революции и по-прежнему хочет полной свободы дейст-
вий. Но он не замечает, что давно уже стал ненужным для тех, кто
подхватил его дело и пошел дальше. Он же считает, что революция
и гражданская война, покончив со старым миром, дали ему покой
и свободу. Проблемы, порожденные самой революцией, его уже не
волнуют. Главное — у него есть завоеванное им право заняться
личными делами. А «личное дело» у Тепы — это пьянка и постоян-
ные поиски собутыльников. «Надо жить»,— утверждает Варакин. Но
то же самое— «Надо жить» — утверждает и хозяин мельницы Тур-
кин Володя. Но смысл данных слов для каждого из них различен.
Для Варакина жить — это упиваться личной свободой, а что такое
«свобода» в конфликтный период жизни страны, он не задумывает-
ся. Поэтому .он и не заметил, как оказался во вневременье, пустоте,
считая врагами «его революции» тех, кто мешает устраивать ему
хмельные застолья. Таким он видит секретаря партийной ячейки
Пурьгине Васю, человека волевого и честного.
Смысл слов «надо жить» для Туркина Володи куда сильнее и
значительнее. Нужно предпринять все, чтобы сохранить с трудом
нажитое — мельницу, большое хозяйство. Он стремится быть лояль-
Заказ № 1361
385
ным по отношению к советской власти, временами даже перебар-
щивает с заявлениями о любви к новым порядкам. И никак не
понять ему, что ни доверия, ни избирательных прав, о которых он
мечтает, от советской власти ему никогда не получить. Словом
«кулак» определена вся его судьба. И хотя приговор судьбы ему
уже вынесен, он хочет еще продержаться. Он не идет на рожон,
как некоторые обиженные советской властью крепкие мужики с
клеймом кулака, а пытается спастись от репрессий с помощью
коммуниста Варакина. И это была его ошибка. Поняв бесполез-
ность своих устремлений, он решается на крайний шаг — руками
того же Варакина расправиться с секретарем партъячейки, не по-
нимая, что тот лишь обыкновенный проводник решений партии.
Варакин без колебания идет выполнять поручение Туркина.
Стреляя в Васю, он тем самым надеется стать навсегда свободным
человеком, никому не обязанным отчитываться в своих делах. Он
забыл только одно: «его революция» просто так на свободу не от-
пускает.
Драматург утверждает, что уметь жить — это не значит приспо-
сабливаться к существующей обстановке, как Туркин, или стоять
на своих, пусть даже заведомо ложных, позициях, как Варакин. В
пьесе дан третий путь — путь туркинского работника Микиты: идти
с теми, кто не приемлет ни мятущегося Туркина, ни бездельника
от партии Варакина. Однако здесь-то как раз молчаливому и осто-
рожному Миките уготовано главное испытание. Уйти от одного
хозяина и попасть в более жесткие и бесправные условия труда,
называемые коллективным хозяйством,— это манящая, но тяжелая
ошибка времени. Но поймут эту ошибку десятилетия спустя лишь
внуки Микиты. А пока клич «Вейсэ!» — «Вперед вместе с народом!»
с радостью принимает его душа, и он приступает к строительству
новой, еще не изведанной жизни.
На примере драматургии 20-х годов можно проследить движе-
ние и рост мастерства мордовских литераторов, осваивающих этот
нелегкий театральный жанр. От упрощенных агиток до остросоци-
альных произведений — такова линия развития драматического ис-
кусства сложного и конфликтного послереволюционного времени.
Примечательно и то, что авторы уже тогда заприметили зачатки
нездоровых явлений, которые в дальнейшем разрастутся до глобаль-
ных масштабов,— бюрократизм, демагогию, расхождение слова и
дела, приведших к крушению прекрасных идей и надежд.
* * *
Молодая мордовская драматургия нашла свое воплощение на
сценах многих самодеятельных театральных коллективов, существо-
вавших еще до Октябрьской революции и создаваемых вновь.
386
Драматический кружок села Ичалки, организованный учитель-
ницами Надеждой Федоровной Гнединой и' Еленой Сергеевной
Чижовой в 1909 году и выросший впоследствии в народный театр,
начал свое существование с постановки доступных для мордовско-
го населения спектаклей-сказок. Затем, окрепнув, коллектив смело
взялся за русскую классику, а в 1918 году, с появлением нацио-
нальной интеллигенции, на базе драмколлектива был создан куль-
турно-просветительский кружок. Цель его — проведение агитацион-
но-разъяснительной работы с помощью спектаклей на эрзянском
языке 2б.
Крестьянский сход села решил отдать под театр бывшее здание
волостного управления, присвоив ему название «Народный дом». К
этому времени в драматическом коллективе организовалось креп-
кое ядро из способных исполнителей: П. Батаева, Н. Коляденкова,
П. Видманова, Е. Ясницкой, П. Сурайкина, Соколовой. Многие из
них впоследствии стали актерами профессионального национально-
го театра. Режиссером по-прежнему оставалась Н. Ф. Гнедина,
спектакли оформляли художницы сестры Чижовы.
До появления национальных пьес артисты сами переводили
произведения А. Н. Островского, Л. Н. Толстого, А. М. Горького.
Долго держались в репертуаре театра «Бедность не порок», «Не
все коту масленица», «Женитьба Белугина», «Без вины винова-
тые», «Власть тьмы», «На дне». Каждый месяц зрители могли смот-
реть новую работу коллектива. Вместе с классикой пришел и на-
стоящий успех. Слава о театре разнеслась и за пределы Ичалок.
Зрители других сел настойчиво приглашали его к себе, и он, не-
смотря на бездорожье, слякоть, холод, где на лошадях, а где пеш-
ком, охотно шел на их зов. За свой труд актеры никакого возна-
граждения не получали: их радовало то, что они — артисты, что
любимое их дело нужно людям.
В 1924 году в целях пропаганды национального искусства реши-
ла организовать свой .драматический кружок и молодежь села Ича-
лок. Это стало возможным и потому, что в национальных газетах
появились драматические произведения, достойные для воплоще-
ния на сцене. Руководителем драматического кружка стал артист
народного театра Павел Батаев.
Первым спектаклем кружка стала постановка пьесы Ф. М. Чес-
нокова и Е. Окина «Кавто киява». Премьера ее состоялась в Ичал-
ковской школе при большом стечении эрзянской молодежи. Пожи-
лые крестьяне, как правило, в силу своих патриархальных привычек
и из-за суеверия относились к спектаклям народного театра скеп-
тически. Но когда шумный успех спектакля взбудоражив всю окру-
гу, старики изменили свое отношение к начинанию молодежи и
потребовали повторить его специально для них. «Трудно описать то
состояние, которое царило среди зрителей во время спектакля.
Одни плакали, другие громко осуждали поступки действующих
387
лиц, третьи спорили, но не было среди них ни одного равнодушного
к спектаклю, в котором актеры впервые заговорили родным и по-
нятным языком» 27.
Молодежный кружок П. Батаева просуществовал вплоть до
1930 года и поставил почти все произведения эрзянских драматур-
гов 20-х годов.
Не будет преувеличением сказать, что национальная драматур-
гия сыграла немалую роль в духовном воспитании села. И как бы
мы ни относились сейчас к ее агитационно-пропагандистской на-
правленности, она достаточно смело ставила проблемы современ-
ности, помогала Советам осуществлять культурную революцию на
деревне. Именно после появления мордовских пьес так интенсивно
и повсеместно начинают создаваться драматические коллективы.
Они организовывались даже там, где не было национальной интел-
лигенции, а были лишь мало-мальски грамотные люди из числа
молодежи и вернувшихся с фронтов гражданской войны красноармейцев.
Зрители радовались тому, что в пьесах узнавали и самих себя,
и свою жизнь со всеми ее радостями и бедами. Из разных мест
корреспонденты газет писали, что на чтение национальных пьес
охотно приходят и старики, и старухи, все более и более удивляясь
тому, как авторы точно подмечают те или иные явления, происхо-
дящие в деревне. «Как будто в нашем селе были»,— такую оценку
получила пьеса «А я его руки целовал»28.
Молодежные спектакли приобщали население к культуре. Осо-
бое влияние они имели на бесправную мордовскую женщину. На
сцену постепенно стали выходить не только девушки, но даже
пожилые женщины, как, например, совершенно неграмотная стару-
ха Марфа Кочетова из села Старая Дема Петровского уезда Сара-
товской губернии, исполнявшая роль Матрены в спектакле «А мон
кедензэ палсинь» 29.
Еще большую активность повсеместно проявляли женщины при
постановке пьесы Ф. М. Чеснокова «Барщинань шкасто» («Во вре-
мена барщины»), рассказывающей о трагической судьбе женщины-
эрзянки в эпоху крепостного права. Своим участием в этих спек-
таклях женщины не столько клеймили прошлое, сколько поднимали
голос протеста против домашней крепостной неволи, в-которой они
продолжали еще пребывать. «Побольше бы таких пьес!» — заявляет
корреспондент из села Черенша Самарской губернии30.
Наиболее счастливая судьба оказалась у драмы «Кавто киява».
Она полюбилась зрителям, и каждая ее постановка была для них
праздником. Очень часто представление этой пьесы приурочива-
лось ко дню проводов новобранцев в Красную Армию. Нередко в
спектаклях участвовали и сами призывники, которые затем прямо
со сцены народного дома или избы-читальни под добрые напутствия
односельчан с песнями и красными флагами отправлялись на при-
зывные пункты.
388
В начале 20-х годов в средних специальных учебных заведениях,
где обычно обучалась молодежь разных национальностей, популяр-
ны были так называемые «семейные вечера». Пелись татарские,
чувашские, мордовские песни, ставились национальные пьесы.
«Кавто киява» была одной из самых любимых пьес студентов Ала-
тырского и Петровского педтехникумов. Искусство сближало людей
разных национальностей, помогало им жить единой семьей, одними
мыслями и стремлениями.
Учащиеся педтехникумов, во время каникул разъезжаясь по
своим селам, организовывали культурно-просветительские общест-
ва, ставили спектакли и концерты. «Приезжали на рождественские
каникулы студенты рабфаков и других училищ,— писал корреспон-
дент из села Лувне Ульяновской губернии.— Поставили два спек-
такля: «Кавто киява» и «Овсе менькшнесь — таго понгсь»31.
И так было повсеместно.
Искренне любили свой драматический коллектив студенты Пет-
ровского педтехникума Саратовской губернии. Сначала, когда еще
не было национальных пьес, участники коллектива совместно с
эрянской интеллигенцией города поставили на сцене уездного те-
атра Петровска комедию Н. В. Гоголя «Женитьба» в переводе одно-
го из зачинателей мордовской литературы В. М. Сафронова (Тюр-
тяк). Спектакль, прошедший с шумным успехом, укрепил в самоде-
ятельных артистах веру в свои силы32.
Вслед за «Женитьбой» на сцене педтехникума ставится еще
несколько переводных пьес, а затем наступает пора и для мордов-
ской драматургии. Драматический коллектив петровцев одним из
первых поставил на сцене эрзянскую свадьбу, специально обрабо-
танную для сцены самими студентами. Спектакль имел такой ог-
ромный успех, что его за короткий срок пришлось показать во
многих клубах Петровска и пригородных районах33.
Национальные драматические, хоровые и музыкальные коллекти-
вы были организованы и в г. Саратове. Организатором их был из-
вестный фольклорист, собиратель песен Саратовского края Тулуп-
ников. Позже, в 1929 году, «по постановлению Нижне-Волжского
крайкома партии и крайисполкома при краевом Доме деревенского
театра в г. Саратове была создана профессиональная мордовская
национальная труппа, в задачу которой входило обслуживание при-
волжских районов, населенных мордвою»34.
Активно работал драматический коллектив под руководством
учителя, позже профессионального писателя и драматурга
Ф. С. Атянина в селе Мордовская Муромка Пензенской губернии.
Сюда входили студенты Пензенского педагогического техникума и
педагоги местной школы.
Мокшанские коллективы жили в более сложных условиях, чем
эрзянские. Трудность заключалась в репертуаре. Если эрзянские
пьесы начали печататься уже в 1922—1923 годах, то мокшанских
389
вплоть до ЗО-х годов почти не было (можем назвать лишь «Аннань
свадьбац» и «Якувонь полац»). Поэтому Ф. С. Атянину пришлось
создавать пьесы самому. Вначале он инсценировал мордовские
сказки, потом по их мотивам стал писать полнометражные пьесы,
как, например, «Офтось и атесь» («Медведь и мужик»). А когда
коллектив окреп, он перешел к созданию бытовых водевилей, на-
правленных против отрицательных явлений в жизни села. Высмеи-
вались пороки людей, нарушающих народные этические нормы 35.
В 1925—1929 годах в Саранске наиболее популярным из самоде-
ятельных театральных коллективов был драматический кружок пед-
техникума под руководством одаренного актера-самородка Арсения
Учватова. После театральных коллективов Общества любителей
изящных искусств, организованных в начале века, он был наиболее
серьезным очагом культуры Саранска. С большим успехом коллек-
тив ставил переводные пьесы русских классиков и одноактные
бытовые зарисовки на тему дня, сочиненные самими самодеятель-
ными артистами. Очень часто в воскресные дни спектакли перено-
сились из техникума в городской клуб, куда коллектив приглашал
крестьян, приехавших в Саранск на базар36.
Талантливым руководителем, актрисой и драматургом была учи-
тельница средней школы и педтехникума села Малый Толкай Са-
марской губернии К. С. Петрова. Участники двух ее коллективов
впоследствии вспоминали о ее глубокой любви к театру, о прекрас-
ном ее даре перевоплощаться в играемые образы. Когда она читала
свои пьесы ученикам или членам драматических коллективов, то
заражала слушателей своим переживанием, заставляла их трепет-
но следить за развитием действия, за судьбой героев, вызывая у
чуткой и отзывчивой аудитории искренние слезы сочувствия37.
Позже, в начале 30-х годов К. С. Петрова напишет свои лучшие
пьесы «Кода сыпь глушасть» («Как они глушили»). «Чопода вий»
(«Темная сила») и «Ташто койсэ» («По старинке»), горячо любимые
самодеятельными коллективами, но так и не замеченные професси-
ональным театром.
Немалая заслуга перед мордовским искусством принадлежит
Самарскому межнациональному клубу, созданному в 1926 году.
Примечательно, что многие участники кружков самодеятельности
этого клуба впоследствии стали артистами профессионального те-
атра драмы, оперы и ансамбля песни и пляски. В шести секциях
клуба нацменьшинств — чувашской, татарской, еврейской, немец-
кой, украинской и мордовской — последняя была чуть ли не самой
активной. Художественный руководитель мордовского хорового кол-
лектива, прекрасный знаток мордовской народной песни Г. Трифо-
нов побывал со своими артистами почти во всех селениях Самар-
ского края, где проживали эрзяне и мокшане. Журнал «Сятко»
отмечал, что песни «хорового коллектива словно огоньки: где бы ни
исполнялись они, везде сердца зажигают». Высокую оценку в том
390
же журнале получила работа драматического коллектива мордов-
ской секции клуба. Он был частым гостем рабочих трубного завода,
его с радостью принимала мордва, живущая за рекой Самаркой.
За короткое время им было поставлено семь эрзянских спек-
таклей 38.
Но, пожалуй, самую большую работу проделало московское зем-
лячество мордовских студентов.
Еще до Октябрьской революции и отчасти в тяжелые годы пер-
вых лет революции, гонимые голодом и нуждой, целыми семьями
отправлялись эрзяне и мокшане из сел и деревень в Москву на
заработки. Не имея никакой специальности, оставаясь по сути дела
теми же крестьянами, они влачили в Москве жалкое существова-
ние. Большинство их по традиции останавливалось на постоянное
местожительство в Марьиной Роще. Жили грязно, тесно, в плохо
устроенных бараках, спали на полу целыми семьями. От большой
скученности и антисанитарии и взрослые, и дети заболевали раз-
личными заразными болезнями. Народ здесь был почти весь негра-
мотным. И мужчины, и женщины выполняли одну и ту же тяжелую
работу: выжигали уголь, плели рогожи. Пьянство и драки, избиение
жен и детей были постоянными явлениями в этом неблагополучном
районе Москвы.
Народный комиссариат по делам национальностей СССР был
обеспокоен положением мордвы в Марьиной Роще. Он призвал на
помощь работников редакции «Якстере теште» и землячество мор-
довских студентов. В 1923 году при деятельном участии Мордов-
ского инструкториата Народного комиссариата по делам нацио-
нальностей СССР среди трудового люда эрзян и мокшан организу-
ется общество «Сыргозема» («Пробуждение»), которое поставило
перед собой задачу поднятия культурного уровня мордвы, вовлече-
ния ее в активную деятельность по восстановлению разрушенного
хозяйства, развития родной литературы.
Землячество мордовских студентов организовывает при Клубе
нацменьшинств в театре «Коммуна» хоровой и драматический кол-
лективы. Руководителем хора становится методист Мордовского
центрального бюро секции нацменьшинств А. П. Рябов. На выступ-
лениях хора нередко присутствовали и видные деятели литературы
и искусства. Были здесь и А. В. Луначарский, и В. Э. Мейерхольд.
Несомненно, только под влиянием этого хора выдающийся рефор-
матор сцены В. Э. Мейерхольд мог включить в свой нашумевший
спектакль «Лес» мордовские народные песни39.
При непосредственном участии и помощи самодеятельных ар-
тистов началось драматургическое творчество Ф. М. Чеснокова,
Т. В. Васильева, Е. Окина, работавших в то время в газете «Яксте-
ре теште». Они же были постоянными участниками спектаклей,
поставленных по их пьесам.
13 апреля 1924 года в театре «Коммуна» состоялась премьера
391
спектакля «Кавто киява». Несмотря на то, что день был воскрес-
ный и трудовой люд Марьиной Рощи по традиции готовился к
определенному «веселью», Бюро мордовской секции Клуба сумело
отвлечь их от своего привычного занятия, пригласив на свой спек-
такль. Роль Алексея в постановке играл сам Ф. М. Чесноков. В
рецензии на первое выступление мордовских артистов было отме-
чено, что спектакль зрителям очень понравился и что старики были
растроганы до слез40.
«Кавто киява» была первой и настоящей удачей коллектива.
Вскоре о спектакле узнали многие эрзяне и мокшане, живущие в
Москве. Редакцию «Якстере теште» забросали письмами с прось-
бой показать этот спектакль второй раз. И так в течение двух лет,
пока его не просмотрели все желающие.
В том же театре «Коммуна» состоялась премьера и пьесы «А
мон кедензэ палсинь».
Здесь же, в Клубе нацменьшинств, землячество студентов ус-
траивало вечера встреч с красноармейцами эрзянами и мокшанами,
служившими в Московском гарнизоне. Их приглашали на каждую
новую работу драматического коллектива и на выступления мордов-
ского хора.
Но как бы хорошо ни шла работа Клуба, все понимали, что ос-
новная масса трудового люда Марьиной Рощи оставалась неохва-
ченной культурным обслуживанием. В свое время общество «Сыр-
гозема» одной из главных своих задач поставило ликвидацию не-
грамотности и приобщение людей к культуре. Проведение работы с
людьми в местах непосредственного проживания мордвы затрудня-
лось отсутствием самых элементарных условий. Театр «Коммуна»
же располагался далеко от Марьиной Рощи, и поэтому не всякий
рабочий после трудового дня находил возможность поехать туда.
Остро встал вопрос об организации клуба непосредственно в
Марьиной Роще. В 1926 году такой клуб был организован, заведо-
вать им был назначен А. П. Рябов.
Конечно, самыми активными работниками клуба были по-пре-
жнему московские студенты. Особое признание у зрителей получи-
ли 3. Бунайкина, А. Желтова, С. Архипова.
Руководимый А. П. Рябовым Мордовский клуб сразу же превра-
тился в центр пропаганды культуры и знаний. Здесь были созданы
курсы по ликвидации неграмотности, проводились собрания, посвя-
щенные знаменательным датам, устраивались всевозможные вече-
ра, концерты, спектакли, здесь часто пел свои песни входящий
тогда в силу замечательный мордовский, певец И. М. Яушев, здесь
частыми гостями были мордовские писатели и поэты А. В. Дуня-
шин, А. М. Моро, Ильфек, Н. Эркай, А. М. Лукьянов, С. Салдин,
П. Глухов, А. Беляков и другие; здесь на интернациональных вече-
рах выступали цыгане, татары, чуваши. Большое внимание
А. П. Рябов уделял популяризации русской литературы. Под его ру-
392
ководством студентами было переведено несколько пьес, в том
числе «Смерть Захара» А. С. Неверова. Позже эту пьесу в Москве
поставили для рабочих и красноармейцев слушатели Центральных
учительских курсов. Действующие лица были одеты в мордовские
национальные костюмы.
Мордовский клуб в Марьиной Роще работал до начала 40-х го-
дов. В 30-е годы он имел большую популярность не только в столи-
це, но и далеко за ее пределами. Хор, которым в то время руково-
дил И. М. Яушев, часто выступал по радио. В адрес хора со всех
концов страны приходили письма, в которых радиослушатели благо-
дарили хор за хорошее исполнение народных песен. В статье «Мор-
двины московские» газета «Красная Мордовия» отмечала, что к
клубу потянулись даже пожилые люди, которые вместе с моло-
дежью охотно выступали в театрах, концертных залах и парках
Москвы 41.
* * *
Драматургия и народное драматическое творчество 20-х годов
отличались предельной актуальностью и действенностью. Энтузиас-
ты национального искусства держали непосредственную связь с
народом, подмечали новое в его жизни, не уходили от конфликтных
проблем времени. Вместе с тем художники почувствовали, что
классовая борьба на деревне — это не только движение вперед. Она
способствует и распаду личности той части людей, кто шел в ре-
волюцию слепо.
§ 3. Мордовский профессиональный театр
В год преобразования Мордовского округа в автономную об-
ласть (1930) был объявлен набор в первую музыкально-драматиче-
скую труппу.
В Саранске в это время существовала русская любительская
драматическая труппа, именовавшая себя Художественным теат-
ром. Она была создана в годы гражданской войны, долгое время
находилась в ведении Политотдела армии, а затем перешла в под-
чинение отдела народного образования. Особенно плодотворно те-
атр работал в начале 20-х годов. В это время были поставлены «На
дне» и «Дети солнца» А. М. Горького, «Гроза» А. Н. Островского,
«Осенние скрипки» Н. Д. ^Сургучева, «Савва» Л. Н. Андреева,
«Дядя Ваня» А. П. Чехова и другие пьесы. Но особых удач театр не
имел. В газетных рецензиях отмечалось, что спектакли готовятся
наспех, что в них сильны черты любительщины, а режиссура их
беспомощна.
К 1930 году труппа окрепла, пополнилась актерами-профессио-
393
налами, режиссерами и художниками-декораторами. Но этого для
вновь созданной Мордовской автономной области было уже мало.
Мордовскому населению нужно было профессиональное искусство
на родном языке. Кроме того, новый театр должен был стать шко-
лой для национальных драматических коллективов.
Мордовская музыкально-драматическая труппа была организова-
на в сентябре 1930 года. Она должна была ставить в Саранском
городском театре не менее двух концертов и двух спектаклей в
месяц на мордовском языке. Организации труппы предшествовала
большая работа по отбору будущих артистов, потому что требова-
лось создать не просто труппу, а труппу-студию.
Участники художественной самодеятельности горячо откликну-
лись на призыв Мордовского областного управления зрелищными
предприятиями Отдела народного образования. Из 300 человек,
подавших заявления о приеме в театр-студию, было отобрано 18.
Организаторами труппы были: А. П. Горбунов, заведующий Управ-
лением зрелищными предприятиями, П. А. Органов, музыкальный
руководитель, и Ф. В. Куликов, режиссер Саранского русского теат-
ра, преподаватель мастерства актера.
Первые же месяцы учебы показали, что руководителям студии
не хватает главного — специального педагогического опыта. Вся
работа их сводилась к репетициям концертных номеров и постанов-
ке одноактных пьес-агиток и эстрадных миниатюр, навеянных фоль-
клором. За короткое время был подготовлен достаточно обширный
репертуар, в который были включены антирелигиозные агитки:
«Эзть ладя» («Не поладили»), «Евангелиянть коряс» («По Еванге-
лию»), «Чамакс» («Маска») и полнометражная драма из жизни
современной деревни «Калдоргадсть ташто койтне» («Расшатались
старые устои») Ф. М. Чеснокова.
Спешная подготовка концертного и драматического репертуара
уводила руководителей от основной их задачи — учить молодых
людей настоящему искусству. Правда, выступления студийцев
пользовались успехом. Но успех этот объяснялся не высоким мас-
терством исполнения, а, скорее, невзыскательностью публики.
Принятый в студии так называемый «производственный метод
обучения», то есть обучения на практике, непосредственно на сце-
не, принес немало вреда для молодых актеров. И преподавателей,
и артистов неодолимо тянуло скорее испробовать свои силы там,
где, как им казалось, их лучше понимали. В одном только Саранске
студийцы дали в течение года около 40 концертов и 20 спектаклей.
Кроме того, молодой коллектив постоянно выезжал в близлежащие
районы.
Разумеется, организовать регулярные занятия по мастерству
актера в таких условиях оказалось невозможным, поэтому второй
год учебы решено было посвятить главным образом совершенство-
ванию актерской техники. Но из-за отсутствия опытных педагогов
394
и частой их сменяемости сделать это было нелегко. К тому же
пока еще не был отброшен неоправдавший себя «производственный
метод обучения». За короткий срок режиссерами русского театра
В. В. Познанским и В. И. Островским были поставлены спектакли
«Враги» и «Чудак» А. М. Горького, «Бедность не порок»
А. Н. Островского, «Зеленый шум» и «Ее путь» (авторы неиз-
вестны.—В. Б.). Само собой разумеется, за один учебный год
сложнейшие образы пьес Горького и Островского неопытным ар-
тистам глубоко постичь и воплотить не удалось. И тем не менее
Президиум Мордовского облисполкома 25 августа 1932 года принял
постановление о реорганизации студии в Мордовский националь-
ный театр с вовлечением в него и русской труппы.
Как показала дальнейшая работа, решение это было явно пре-
ждевременным, неподготовленным, а с уходом художественного
руководителя студии П. А. Органова во вновь созданный Саранский
музыкально-драматический техникум дела пошли еще хуже. Посто-
янная смена режиссеров привела молодой коллектив почти к ката-
строфическому положению. Артисты сами становились админи-
страторами и режиссерами-постановщиками. Нетрудно предста-
вить, каковы были их спектакли, учитывая, что «режиссеры» сами
еще не успели усвоить даже основы сценического искусства.
Новые гастроли по районам показали, что дальнейшее суще-
ствование театра находится под угрозой. Коллектив распадается. В
нем остается лишь его основное национальное ядро: К. М. Тягушев,
Н. Ф. Костюшов, И. Д. Сурайкин, Н. И. Агевнина, Г. Е. Вдовин,
Е. И. Гришунина, Т. Г. Девятайкина, И. П. Аржадеев, П. Еделькин.
Обеспокоенные судьбой родного искусства, они в октябре 1933 года
поставили перед дирекцией театра и облоно категорическое требо-
вание: пригласить квалифицированного режиссера-педагога42. Не
найдя иного выхода, в феврале 1934 года Мордовское облоно обра-
тилось за помощью к дирекции Московского Малого Академическо-
го театра. Коллектив Малого театра откликнулся на эту просьбу и
взял шефство над Мордовским национальным театром. Вскоре в
Саранск прибывает актер Малого театра А. А. Костров для работы
с мордовскими артистами в качестве режиссера-педагога.
Свои занятия А. А. Костров начал с пополнения студии способ-
ной молодежью. В театр пришли: С. И. Колганов, П. Д. Видманов,
Л. Н. Долгов, А. П. Рябова, А. И. Шаргаева и другие.
Руководители Малого театра С. Амаглобели и В. Херсонская
постоянно интересовались работой своего посланца и результатами
учебы подопечного коллектива. Кроме того, в мае 1934 года они
пригласили в Москву - на трехмесячную учебную экскурсию всю
труппу театра. Здесь молодые актеры слушали лекции, смотрели и
обсуждали спектакли, присутствовали на репетициях новых пьес,
брали уроки по речи у прославленных корифеев русского театра
А. И. Яблочкиной, Е. Д. Турчаниновой и других.
395
Восприимчивость и непосредственность, обнаруженные мордов-
ской молодежью на занятиях в Малом театре, укрепили в
А. А. Кострове веру в силы коллектива: он берет для постановки
«Грозу» А. Н. Островского.
В то время пока театр был в Москве, а затем в летнем отпуске
(август 1934 г.), Мордовское облоно выхлопотало для него здание
кинотеатра «Комсомолец».
Премьера «Грозы» состоялась .15 января 1935 года.
В этот день в адрес театра поступило много поздравительных
телеграмм, а газета «Красная Мордовия» посвятила даже передо-
вую статью. В ней отмечалось, что постановкой «Грозы» театр
демонстрирует итоги своего начального учебного периода и вступа-
ет в строй действующих культурных учреждений Мордовской
АССР, празднует свое официальное открытие как государственный
театр 43.
Но до настоящего, полноценного национального театра было
еще далеко: у него не было главного — национальной драматургии.
Классическая драма Островского даже в переводе на родной язык
(переводчик С. Салдин) оказалась для крестьянской молодежи не во
всем под силу. К тому же в спектакле нашла резкое выражение
вульгарно-социологическая трактовка классического наследия, что
во многом исказило пьесу, обеднило характеры некоторых героев.
На основе «Грозы» А. А. Костров ставит антирелигиозный спек-
такль, что никак не отвечало идее драматурга. Режиссер строит на
сцене мистическое «темное царство церкви», в. котором томится
чистая и светлая душа героини. По замыслу постановщика, миру
Кабановых и Диких церковь нужна была для порабощения своих
ближних. Чтобы показать мрак эпохи, в спектакле до предела были
сгущены краски. В первом действии, перенесенном на церковную
паперть, пели нищие и юродивые. Сумасшедшую барыню режиссер
заменяет новым персонажем — Игуменьей,— которая, по мнению
создателей спектакля, является «более реальной и более неотъем-
лемой фигурой «темного царства», раскрывая вместе с тем всю
«мерзость религии»44. Но ради того, чтобы ярче выделить образ
Катерины, постановщик заведомо ослабил линию Дикого и Кабано-
вой. Такая нарочитость трактовки не могла не отразиться и на ис-
полнении роли главной героини. Способной артистке А. П. Рябовой
не удалось создать живого характера Катерины. Ее героиня была из-
лишне декларативна и дидактична.
Только некоторые актеры сумели преодолеть социологический
схематизм замысла. Так, критика отметила драматизм Тихона —
К. М. Тягушева, яркие характерные данные Игуменьи — А. И. Шар-
гаевой, живую непосредственность Варвары — Н. И. Агевниной.
Последняя «выгодно выделялась живостью и стремительностью сво-
их движений, легкостью мордовского живого говора»45, что было
крайне удивительно, так как артистка была русской по национальности.
396
«Первой победой», «заслуженным успехом» называли «Грозу» и
рецензенты, и общественность города. Но выразился он не в идей-
но-художественном направлении коллектива и в определении его
творческого лица, а лишь в том, что работа над спектаклем спло-
тила молодых актеров, дала им веру в свои силы.
Творческая связь с Малым театром продолжалась. Как крупная
победа молодой труппы была отмечена постановка пьесы «Бедность
не порок» А. Н.’-Островского (1935). Лучшим в спектакле оказался
К. М. Тягушев в роли Любима Торцова. Актер еще раз доказал, что
он тяготеет к глубоким психологическим образам. Искренне и
правдиво рисовал он своего героя человеком чистой души, мягко-
сердечным, жалеющим обиженных. Его герой всеми силами стре-
мился подняться со’ дна жизни, хотя понимал, что в том мире, в
котором он живет, добиться этого очень трудно.
Молодые актеры в данном спектакле — С. И. Колганов (Митя),
Н. И. Агевнина (Аннушка), А. И. Шаргаева (Любовь Гордеевна) —
показали, что они глубоко прочувствовали свои роли и успешно
справились с большими и сложными задачами, поставленными
перед ними режиссерами спектакля Н. О. Григоровской и
Б. П. Бриллиантовым, артистами Малого театра.
Московские шефы становятся родными для мордовских арти-
стов. Б. И. Никольский и Н. Б. Этингоф ставят с ними комедию из
жизни современного села «Бабушка из Семигорья» И. Евдокимова,
а бригада артистов под руководством Н. Н. Рыбникова привозит в
Саранск на гастроли свои прославленные спектакли: «Стакан
воды» Э. Скриба, «Женитьба Белугина» А. Н. Островского и
Н. Я. Соловьева, «Альбина Мигурская» (по Л. Н. Толстому), «Шес-
теро любимых» А. Н. Арбузова. За время гастролей в порядке шеф-
ства актеры. Малого театра ставят в Мордовском театре два спек-
такля: «Лес» А. Н. Островского и «Шестеро любимых» А. Н. Арбу-
зова.
В своей работе шефы в первую очередь обратили внимание на
воспитание актера-гражданина, актера-творца, готовя из крестьян-
ской молодежи интеллигенцию в' самом лучшем смысле этого
слова.
Новый театральный сезон 1935—36 годов был начат постановкой
на эрзянском языке известной в те годы пьесы украинского драма-
турга А. Е. Корнейчука «Платон Кречет». Спектакль явился для
мордовских юношей и девушек экзаменом на звание профессио-
нального актера. И экзамен был выдержан успешно. Вдумчивая,
психологически углубленная работа над образами, правдивая идей-
но-художественная трактовка всей пьесы позволили коллективу
создать спектакль эмоциональный, яркий.
Наибольший успех выпал опять-таки на долю К. М. Тягушева в
заглавной роли. Рецензенты отмечали, что он заставляет не отры-
ваясь смотреть действие спектакля. В нем чувствуется внушитель-
397
ная сила, жажда работы, энтузиазм настоящего хирурга. Актер
правдив во всем, поэтому зритель верит в его Кречета46.
Значительный рост профессионального мастерства показали и
другие актеры: П. Д. Видманов (Берест), Н. И. Агевнина (Надя),
И. Д. Сурайкин (Бублик), Н. Ф. Костюшов (Аркадий), С. И. Колга-
нов (Степа).
Успеху театра сопутствовала тонкая режиссерская работа
С. И. Каминки, поведшего актеров по пути творческого овладения
реалистическим методом прославленного Дома Островского — Ма-
лого театра.
Мордовский театр расширил свои связи со зрителем разных
регионов. С его спектаклями («Ревизор», «Чапаев», «Платон Кре-
чет») знакомятся зрители Сызрани, Бердянска, Нижнеднепровска,
Днепропетровска. Отовсюду шли восторженные отзывы о работе
молодого коллектива и особенно об исполнении ролей Чапаева
Н. Ф. Костюшовым и Платона Кречета К. М. Тягушевым. «Бывший
пастух... очаровывает большим талантом трагика,— писала днепро-
петровская газета «Звезда».— За внешним спокойствием и как буд-
то бесстрастным тоном зритель чувствует большую страстность,
огромную волю, темперамент настоящего бойца. В третьем акте
актер поднимается до высот трагизма прямо-таки шекспировской
силы» 47.
К. М. Тягушев в истории Мордовского театра до сих пор оста-
ется лучшим из лучших. Ни до, ни после него здесь не было акте-
ра, обладающего столь широким творческим диапазоном. Скром-
ный, простой человек в жизни, на сцене он преображался, глубоко
проникая в сущность создаваемого им образа. За свою короткую
жизнь (умер он в 1937 году) К. М. Тягушев создал всего шесть — но
каких! — ролей: Тихона, Любима Торцова, Несчастливцева в пьесах
Островского, Кречинского в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобыли-
на, Городничего в «Ревизоре» Гоголя и Платона Кречета. Он горячо
мечтал о национальном герое, сильной и страстной личности, ис-
тинном представителе своего народа.
В ЗО-е годы на сцене советского театра было поставлено боль-
шое количество пьес об общественных и социальных преобразова-
ниях в стране. Особенно популярны были произведения А. Н. Афи-
ногенова «Страх» и «Далекое», Н. Ф. Погодина «Мой друг», «Поэ-
ма о топоре», «После бала», П. Д. Маркиша «Земля», К. А. Тренева
«Ясный лог», В. М. Киршона «Чудесный сплав» и другие. Почти
все сцены обошла инсценировка романа М. А. Шолохова «Поднятая
целина». Многие из названных пьес были поставлены и Мордов-
ским театром, но на русском языке. Их влияние не обошло и мо-
лодую мордовскую драматургию. Однако острая актуальность про-
блематики большинства национальных пьес не всегда сочеталась с
их художественной выразительностью. То авторы впрямую подра-
жали роману Шолохова («Петр Фомовсь», «Сяськсть» — «Победили»
398
М. Черапкина, «Одонь вий» — «Сила нового» М. Учватова), то они
явно увлекались этнографизмом и создавали очередной вариант
инсценировки мордовской свадьбы («Свадьба» М. Бебана), то про-
сто сказывалась драматургическая неопытность автора, увлеченно-
го остротой сюжетного хода («Шобда веста» — «На утренней заре»
В. Виарда), то обнаруживалось явное незнание материала пове-
ствования и оттого драматические события гражданской войны
становятся похожими на детскую игру в партизан и красноармей-
цев («Модась сорны» — «Земля дрожит» М. Тайдакова).
Подобные пьесы с их плакатным языком, примитивностью обра-
зов, погоней за мелодраматической остротой сюжета, в котором
трагическая правда истории подменяется утверждением «высокой»
идеи всепобеждающей силы нового строя, как-то прошли мимо
коллектива, не вызвали заинтересованности со стороны театра.
Впрочем, по непонятным причинам, театр прошел и мимо интерес-
ной драматургии К. С. Петровой, чьи пьесы сразу же после появле-
ния в печати получили широкую популярность у самодеятельных
театральных коллективов.
Произведения Ксении Семеновны Петровой тесно связаны со
всем тем, с чем она сталкивалась и что пережила в своей жизни.
А жизнь ее была не из легких48. Родилась в бедной семье в 1892
году в г. Бугуруслане Самарской губернии. У отца не было ни дома,
ни земли. В поисках выхода из бедности и темноты, будучи уже
взрослой девушкой, она поставила перед собой цель — во что бы то
ни стало быть учительницей. Но учиться в школе у нее возможно-
стей не было, да и возраст не позволял. И все-таки она нашла
выход из положения — поступила в школьные сторожихи. Образова-
ние стала получать за дверью, внимательно слушая уроки учителей.
В свободное время читала книги. После Октябрьской революции
выдержала экзамен на учительницу и стала работать в мордовской
школе. Позже она работала инспектором национальных школ Бугу-
русланского уездного отдела народного образования. Во время
гражданской войны воевала в составе добровольческих отрядов. С
20-х годов до самой смерти (1942 год) работала в учреждениях
народного образования и школах.
К. С. Петрова была активной пропагандисткой мордовской ли-
тературы, писала стихи, серьезно занималась драматургией.
Уже первая пьеса — «Кизэнь ве» («Летняя ночь»)49— позволила
говорить о ней как о способном драматурге. В пьесе отражены
события гражданской войны в мордовских селениях Самарской
губернии.
Главное достоинство «Кизэнь ве» в том, что в ней реально
чувствуется герой-масса, герой-народ, объединенный едиными ус-
тремлениями встать на защиту своего очага от иностранных мя-
тежников. На фоне гражданской войны разыгрываются и личные
драмы героев пьесы. Рушатся иллюзии чистой и любящей девушки
399
Зои, приходит к полной опустошенности молодой, помещик Кашта-
нов, к которому всей душой стремится Зоя, видя в нем светлого и
одухотворенного человека. Доверчивость и неопытность мешают ей
разглядеть волчью натуру возлюбленного. Недаром все свидания
помещика и дочери сельского кузнеца происходят только ночью,
когда можно скрыть от возлюбленной циничные усмешки и пустоту
глаз. Летняя ночь помогает скрыть многие тайны людей. Этой
ночью священник совершает свои далеко не благородные дела;
этой ночью Каштанов позорит честь Зои и нагло издевается над
ней; этой ночью брат Зои Костя собирает односельчан в ополчение
против белогвардейцев; этой ночью погибают хорошие подружки
Зои, грубоватые, но добрые Тая и Матря, распознавшие подлинную
сущность возлюбленного Зои.
Костин отряд побеждает белогвардейцев и изгоняет из села.
Побеждает потому, что каштановы грубой силой, надругательством,
убийствами хотят сохранить старое — власть, землю, права на уни-
жение чести и. достоинства других. Но силой зла, как утверждает
пьеса, счастья для себя не построить.
У К. С. Петровой есть драматургическое произведение и о кол-
хозном строительстве. «Чопода вий» («Темная сила»)50 называется
оно. Как и «Кизэнь ве», эта пьеса написана на основе действитель-
ных событий.
В пьесе нет острых социальных конфликтов, хотя события, свя-
занные с организацией колхозов и сопротивлением крестьянства,
казалось бы., требовали иного решения темы.
«В «Чопода-вий» К. С. Петрова проявила незаурядный дар коме-
диографа. Беря в основу комедийную ситуацию, она строит дей-
ствие пьесы таким образом, чтобы зрители посмотрели на самих
себя со стороны и убедились, насколько смешными и глупыми они
бывают из-за своего суеверия.
Драматург берет чисто анекдотичный случай, происшедший в
знакомом ей селе. Отец Иван и его окружение решают возвратить
«детей божьих» в лоно церкви с помощью «страшной» истории о
конце света. Слухи о всеобщей гибели от греховности поднимают
в селе суматоху, в результате суеверные покидают свои жилища и
переселяются на гору, на вершине которой, как они надеются, кара
божья их не достанет. Однако, видя, что село не проваливается в
«триисподнюю» и свет не кончается, люди возвращаются, посмеи-
ваясь друг над другом.
В драматургии 20—30-х годов деятели церкви, как правило, вы-
ступали как сила реакционная, злая, разрушительная. Иным показа-
ла К. С. Петрова своего отца Ивана. Он не из тех, кто верит в
возвращение старых порядков. Для него сейчас важно, лишь как-то
найти средства к существованию, продержаться еще сколько-ни-
будь. И его становится даже немного жалко. Он весь какой-то
неустроенный, обиженный. С одной стороны, его обижает совет-
400
ская власть, лишая паствы, с другой — собственная жена, перестав-
шая поддерживать его и изменяющая с молодым псаломщиком. Да
и агитация его против колхозов больше похожа на несерьезную
игру обиженного человека. Поэтому и в помощники себе он выби-
рает случайного мужика — Прохожего, опустившегося выпивохи. И
вся их совместная затея об «антихристовых деяниях» и «конце све-
та» — всего лишь последняя соломинка, за которую они могли ухва-
титься, чтобы выжить.
Конечно, подчиняясь атеистической пропаганде, К. С. Петрова
наивно утверждала, что религия на селе полностью изжила себя, а
поэтому действия суеверных могут вызвать только смех. Но она не
осуждает и тех, кто не освободился от суеверия, крестит внуков
сам у себя дома, тайно от детей-коммунистов и комсомольцев, как,
например, сделала это Палага-баба, мать председателя сельсовета.
Отец Иван советует ей: «Налей в корыто воду, заставь кума про-
читать «Верую!», три раза окуни ребенка в воду и пройди вокруг
купели. Вот и окрестится».
Безусловно, классовый конфликт 30-х годов в пьесе явно сгла-
жен. Надуманными и декларативными оказались образы строителей
новой жизни, слишком доверчивы и простодушны крестьяне. Одна-
ко нужно признать, что «Чопода вий» благодаря своей легкости,
живому народному языку, удачно нарисованным бытовым эпизодам
долгое время не сходила со сцен сельских клубов.
К. С. Петрова была прекрасным знатоком жизни и характера
своего народа. Ярче всего это проявилось в ее третьей, лучшей
пьесе, в драме «Ташто койсэ» («По старинке»)51—самом популяр-
ном произведении в мордовской драматургии предвоенных лет.
Острота сюжета, правдивое отображение женской доли в патриар-
хальной семье, яркие народные характеры сделали пьесу любимой
всем народом. Можно только сожалеть, что, ведя поиск своей,
национальной драматургии, ни в 30-е годы, ни позднее театр так и
не удосужился обратить на эту пьесу серьезного внимания.
В центре внимания драматурга — мордовская деревня начала
века, когда патриархальные бытовые устои непосильной тяжестью
давили на людей, и в первую очередь на женщин. Против униже-
ний и рабского подчинения человека силе традиций, отсталых
взглядов выступает гордое и непримиримое человеческое чувство —
любовь. «По старинке» — это, прежде всего, пьеса о любви, о ее
всепобеждающей и жизнеутверждающей силе.
Тема драмы определяется ее названием. Защитники старого
уклада стремятся не выпускать из своих рук те традиции, которые
перешли им от предков. Старые нравы калечат жизнь молодым,
вынуждают их укрощать свои чувства и в интересах родителей
заставляют девушку или парня вступить в брак с нелюбимым чело-
веком.
Деревня, в которой происходит действие пьесы,— один из самых
401
обыденных уголков мордовского края. До бунта молодых героев —
Лизы, Вани и Аги — люди здесь не знали такого открытого и реши-
тельного выступления против неписаных законов вековых тради-
ций. Зато здесь вольготно живется невежественному знахарю, рас-
стриге-монаху Спире, тупоголовому представителю власти старши-
не Якову, бездушной свахе Прасковье и, конечно, сельскому
богатею Карпу. Это они, ревностные охранители дедовских обыча-
ев, стремятся держать людей в постоянном повиновении и поэтому
грудью встают против проявления смелого чувства искренней люб-
ви во взаимоотношениях между молодыми людьми. Страшная сила,
устоев давит и на мать Лизы, вдову Пелагею. Защищая обычаи,
желая породниться с богатым сватом, она становится бессердеч-
ным существом, не умеющим любить и жалеть? Она думает, что,
выйдя за сына Карпа Акима, ее дочь будет полновластной хозяйкой
в доме свекра-вдовца. Так ее желание устроить счастье своей до-
чери разрушает счастье сразу четырех влюбленных — Лизы и Вани,
Акима и Аги.
Молодежь поднимается против бессердечного произвола стари-
ков. Но у всех четверых этот бунт проявляется по-разному. Плачет,
ползает на коленях перед отцом Аким: «Отец! Сосватай Агу. Во
всем остальном буду рабом тебе...» Лихорадочно ищет выход из
создавшейся обстановки Ага — у нее положение самое серьезное:
она ожидает ребенка. Она устраивает тайные свидания Лизе и
Ване, прячет их от сватов в доме брата. Решиться на что-то другое
она прав не имеет: никто с дочерью бедняка считаться не станет.
Наиболее решительными в борьбе за свою любовь оказываются
Лиза и Ваня. Предложенный Акимом и Агой план — обвенчаться
тайно — мог бы осуществиться, если бы не предательство знахаря
Спири, который, подслушав их тайну, доносит о ней матери Лизы.
Активную помощь Лизе и Ване оказывает молодая чета, Сидор и
Охрай. Вытребовав обманом у попа метрики Лизы, Сидор пытается
устроить счастье влюбленных. Но соединить свои жизни не было
суждено: Лиза обвенчана с Акимом, Ваню за оказанное сопротив-
ление отправляют в тюрьму, а Ага, родив ребенка, оказалась отвер-
гнутой даже родным отцом.
Но сердце Лизы сломить невозможно. Протестует и Ага, но по-
своему: от подсыпанных ею ядовитых порошков пустеет скотный
двор Карпа. И только Аким, несмотря на свою любовь к Аге, при-
мирился со своим положением.
Время не излечивает сердечных ран. Лизе по-прежнему нестер-
пимо тяжко в тисках патриархального бесправия, но она живет с
мыслями о встрече со своей светлой любовью, с Ваней. И только
тогда, когда она окончательно понимает, что ей не быть с ним, что
бездушные законы не позволят отдать ей свое сердце любимому,
она кончает с собой. Ее самоубийство — это вызов старому укладу
и поддерживающим его темным силам. Своей смертью она доказа-
402
ла, что силы реакции в семье и быту должны быть уничтожены, так
как их существование останавливает жизнь.
По силе протестующей мысли, непримиримого осуждения рути-
ны, косности и грязи жестоких бытовых устоев и их защитников —
ярых охранителей старины, носителей собственнической психоло-
гии — пьеса К. С. Петровой «Ташто койсэ» занимает выдающееся
положение в мордовской драматургии. Но в ней звучит не только
обличение, но и страстное утверждение права человека на само-
стоятельное решение своей судьбы.
Драматические произведения К. С. Петровой были лучшими,
наиболее серьезными из всей драматургии 30-х годов. Они были
народными в полном смысле этого слова. Язык, характеры, сюжет —
все от народа, поэтому до сих пор они не сходят со сцен любитель-
ских и профессиональных коллективов.
29 марта 1939 года на сцене Мордовского театра состоялась
премьера исторической драмы П. С. Кириллова «Литова». Это был
первый спектакль, созданный по пьесе национального автора, спек-
такль, после которого можно было со всей ответственностью за-
явить: «Да, мордовский народ отныне имеет свой националь-
ный театр!»
П. С. Кириллову было в это время всего 29 лет, но его перу
принадлежали уже два сборника стихов, большая эпическая поэма
«Утро на Суре», поэма «Шанжарь» («Паук»), повесть «Васенце
урок» («Первый урок») и историческая драма «Кузьма Алексеев»,
посвященная крепостному мордвину, предводителю восстания
крестьян Терюшевской волости Нижегородской губернии в
1808—1810 годы 52. И хотя восстание не было по-настоящему органи-
зовано, выступление крестьян тем не менее серьезно встревожило
царское правительство. Сила Кузьмы как руководителя состояла в
преодолении страданий, выпавших на его долю, в вере в своего
мордовского бога Мельцедея. Он лишается семьи, четверых сыно-
вей, его пытают в каменном подвале князя Грузинского за участие
в бунте против насильственной христианизации, он призывает со-
родичей поддержать Наполеона, так как тот, по его мнению, идет
освобождать крестьян из-под крепостной неволи. Про муки Кузьмы,
которые он претерпел за свою веру, в округе ходят легенды. Стра-
дания Кузьмы и его популярность в народе пытается использовать
беглый холоп, предводитель шайки разбойников Кужон, уговаривая
его возглавить восстание. Он понимает, что имя Кузьмы — это зна-
мя, под которым народ выступит против насильственного обраще-
ния мордвы в православие и вместе с тем против русского царя.
После появления пьесы в печати автора обвинили во всех
«смертных грехах», самым страшным из которых в то время был
«грех» национализма. Идеологам 30-х годов мысль раскольника
Кузьмы Алексеева о торжестве мордовской веры («нашу рубашку
оденет весь народ, в нее облачится и царь французский Наполеон»)
403
была страшна и преступна. Но не за это нужно было критиковать
автора, а за его драматургическую неопытность, за рыхлость и
несценичность произведения.
Зато настоящей победой драматурга, а после постановки и те-
атра, стала его вторая драма. Как писал П. С. Кириллов, в основу
«Литовы» он положил народную легенду, записанную в Нижего-
родской (в то время Горьковской) области. Тема для пьесы была
подсказана драматургу А. М. Горьким во время встречи с ним на
Первом съезде ССП.
Прообразом «Литовы» была знаменитая сподвижница Степана
Разина Алена, отличавшаяся большими организаторскими способ-
ностями и личной неустрашимостью. Под ее предводительством
семитысячный отряд восставших в 1670 году овладел городом Тем-
никовым.' Опираясь на легенду и на действительные исторические
факты, драматург создал образ мужественной мордовской девушки.
П. С. Кириллов определяет жанр своего произведения как «ис-
торическую легенду о Разинщине». Но пьеса не воспринимается
как легенда. Это реалистическая народная драма, где главное дей-
ствующее лицо — народ. В отличие от «Кузьмы Алексеева», где
народ выступает как пассивная, суеверная, доверчивая и по сути
дела бессильная масса, в «Литове» он поднимается как грозная и
всепобеждающая сила. И если в «Кузьме Алексееве» униженные и
замордованные крестьяне могли только роптать и жаловаться, то в
«Литове» они уже действуют. В новой пьесе П. С. Кириллову уда-
лось индивидуализировать каждый образ, и от этого многочислен-
ный отряд крестьян выступает как герой, имеющий сложный и
многогранный характер. Каждый представитель этого отряда изо-
бражен как часть общего. Частью общего является и сама Литова,
так как ее судьба — это судьба всего мордовского народа.
В каждой сцене пьесы есть напряженный драматизм, острая
конфликтность. В каждой сцене личные судьбы скрещиваются с
судьбой народа, с поступью истории, характеры определяются мес-
том, которое человек занимает в непримиримой борьбе за право
жить на земле. Резкость столкновений, стремительность развития
действия, динамизм диалогов, поэтическая приподнятость языка
создают тревожную, взволнованную атмосферу, насыщенную ожи-
данием приближающейся бури.
Действие пьесы происходит в эрзянских селениях. Кругом идут
слухи о «воре-Разине» и его войсках, расположенных где-то под
Симбирском. Разин посылает своих гонцов с грамотами, в которых
он призывает присоединиться к его войскам. Но крестьяне эрзян-
ских сел далеки от мысли о восстании. Они заняты радостным
трудом — отвоевывают у леса новое поле, выкорчевывают пни. Ими
руководит умный человек, их «отец родной» — мурза Копнай. Татар-
ский, чувашский, мокшанский мурзы жалуются, что их люди бегут
к Разину, а вот у Копная никто не бежит. «Не умеешь держать их,
404
мурза,— говорит он мокшанскому мурзе.— Вот мои эрзяне, небось,
не стремятся. Ни один не убежал и не убежит», потому что у
«хорошего хозяина и неспутанный жеребец не лягается».
Народ убивает ненавистных мурз, поджигает помещичьи име-
ния. Тревожно становится на душе у русского воеводы Арчилова.
В минуты отчаяния он готов поверить даже в предсказания задер-
жанной стрельцами мордовской девушки Литовы, которая, не боясь
смерти, бросает воеводе в лицо страшные слова: падут звезды на
него, когда вор-Разин встретится с ним и казнит лютой смертью.
«Прекрати!.. Хватит!» — кричит Арчилов в страхе.
Прорицательной силой Литовы хочет воспользоваться игуменья
Евлампия: «Я ей поручу большое дело... Она будет сеять имя Хрис-
тово среди своих сородичей». Но на это не соглашается любимый
Литовы Васька, боясь, что обиженные монастырем крестьяне, а по
приходу сюда и Разин, отомстят ей за предательство. Но Литова
не страшится этого. Наоборот, воспользовавшись близостью к игу-
менье, она раскрывает ее вероломство по отношению к крестьянам:
радость, которую испытывают они, устраивая праздник в честь
возделывания новых площадей земли, напрасна. По сговору мурзы
Копная с игуменьей эти новые земли отходят к монастырю. Это
известие послужило последним толчком для возбуждения обману-
того народа. И ни божье слово, ни сила стрельцов, посланных за-
щищать воеводу и монастырь, ни допросы и пытки почтенных ста-
риков и уважаемых женщин не пугают крестьян. Они уходят к
Разину.
После просмотра спектакля по пьесе «Литова» критики отмеча-
ли, что «невольно вспоминается содержание знаменитой пьесы
гениального' испанского драматурга Лопе де Вега «Фуэнте Овеху-
на»... общий колорит, народность, героизм, восстание угнетенных
против угнетателей — вот что вызывает в памяти классическую
пьесу испанского народа»53.
С постановкой «Литовы» осуществилась давнишняя мечта твор-
ческого коллектива театра — иметь в своем репертуаре подлинно
народное национальное произведение. Работа над спектаклем была
общим делом. Горячее участие в его создании приняли Мордовский
научно-исследовательский институт языка, литературы, истории и
экономики, Центральный краеведческий музей Мордовии, народная
сказительница Ф. И. Беззубова, заслуженный деятель искусств
МАССР Ф. В. Сычков.
Постановщик спектакля В. Сычев так определил задачу кол-
лектива: «Мы стремились... широко используя народное творчество,
дать зрителю правдивый спектакль, показать любовь к родине, ге-
роизм мордовского народа, воплощенного в образе Литовы... Нет
никого сильнее народа. Народ побеждал, побеждает и будет побеж-
дать» 54.
Спектакль дался театру нелегко. Драматург, режиссура и кол-
405
лектив театра понимали всю ответственность, которая лежала на
них. Самым сложным оказалось найти актрису на главную роль. В
течение семи месяцев сменилось несколько исполнительниц. В
конце концов создалось такое положение, когда спектакль был уже
почти готов, но не было Литовы. В январе 1939 года драматург и
режиссер остановили свой выбор на Е. С. Тягушевой, обладающей
хорошими сценическими данными, большой внутренней энергией,
обаянием и лиризмом. Трудоспособность актрисы, серьезное отно-
шение к роли позволили постановщику в короткий срок ввести ее
в спектакль. Героиня Е. С. Тягушевой завоевывала сердца народа
своей смелостью, находчивостью, любовью к простому человеку.
Она — настоящий народный вожак.
Образом Литовы впервые в Мордовском театре был утвержден
сильный характер эрзянки, свободной от бытовой закрепощенности,
женщины с волевым характером, борца за счастье обездоленных.
Вместе с тем исполнительнице удалось передать в своей героине
большое и сильное чувство любви, не подчиняющееся никакому
гнету. Борясь за народное счастье, она боролась и за свое личное
счастье, за свободную и всепобеждающую любовь.
Удачен был и образ Васьки в исполнении С. И. Колганова.
Артист сумел показать, как из горячего, темпераментного, но мно-
гого не понимающего стрельца Васька к концу спектакля вырастал
в сознательного боевого соратника Литовы.
Критика отмечала хорошее исполнение ролей и другими артис-
тами: П. Д. Видмановым (Арчилов), Н. Ф. Костюшовым (Копнай),
И. П. Аржадеевым (Сыреська). Но спорной оказалась трактовка
образа игуменьи. В исполнении К. П. Ивановой Евлампия была не
умной лицемеркой, способной с помощью хитрости и высокого
божьего слова управлять целыми толпами людей, а грубой бабой,
которая, забыв свое положение и сан, излишне суетилась, бегала и
кричала.
Режиссер В. Сычев, художник А. А. Шувалов, композитор
М. И. Душский стремились создать произведение большого истори-
ческого масштаба. И это им удалось. Спектакль прошел с огромным
успехом.
Постановка «Литовы» — высшее достижение национальной труп-
пы довоенного времени. Этот спектакль можно считать театраль-
ной классикой мордовского народа. В нем профессиональная куль-
тура соединилась с лучшими традициями народного творчества.
Поэтичность и лиризм соединились в нем с пафосом свободолюбия,
с героическим порывом народа, поднимающегося на борьбу за луч-
шую долю.
Первый удачный опыт тесного содружества театра со «своими»
писателями продолжил путь к последующему контакту коллектива
с местными драматургами. Вслед за «Литовой» театр ставит вто-
рой национальный спектакль — комедию В. М. Коломасова «Проко-
406
пыч» 55, написанную автором по собственному, ставшему сразу же
после опубликования в печати популярным, роману «Лавгинов».
На широком фоне жизни мордовской деревни перед зрителями
проходит галерея живых образов, взятых из самой действительно-
сти, конкретных характеров, столкновений, событий. С первого по-
явления на сцене завоевывают симпатии зрителей колхозные меха-
низаторы Кузя (С. Колганов) и Лиза (Е. Тягушева). Они зачинщики
новых форм труда, организаторы молодежных производственных
бригад, от трудовых усилий которых во многом зависят хозяйствен-
ные успехи колхоза.
За молодежью тянутся и старые. Прокопыч (И. Сурайкин) и его
жена Васильевна (К. Иванова), в прошлом познавшие сполна нуж-
ду тружеников-хлеборобов. Они со светлой радостью принимают
жизнь, горды тем, что их опыт оказался нужным и в новой жизни.
Раскрытие новых отношений в сельском хозяйстве — один из самых
существенных мотивов этого жизнерадостного произведения, слов-
но бы выхваченного из жизни со всеми ее народными характерами,
противоречиями и трудностями.
Вместе с тем драматург выявил среди строителей социалисти-
ческой деревни особый тип людей, которые стали заметными не
трудом, а краснобайством, мастерством по «чесанию» языка, фило-
софией легкой жизни. Им в пьесе выведен Яхим Лавгинов
(Н. Ф. Костюшов), который быстро смекнул, что при колхозном
строе неплохо можно прожить и не утруждая себя работой на
общем и, как он понял, ничейном поле. Исполнитель показывал
своего героя в остроэксцентричном плане, что придавало образу
несколько облегченное и даже внесоциальное звучание. Зритель
реагировал на работу театра добродушным, безудержным смехом,
восхищаясь находчивостью и истинным талантом болтуна-героя и
ничуть не осуждая его.
Значение появления исторической драмы «Литова» П. С. Кирил-
лова и комедии «Прокопыч» В. М. Коломасова состоит в том, что
ими, по сути дела, начата история национального театрального
дела, утверждения реализма на мордовской сцене. На материале
национальных пьес выявилось то самобытное, яркое, что являлось
неотъемлемым качеством в творчестве лучших мордовских актеров
и что стало характерным во многих последующих сценических
работах.
Театр стал нащупывать верные пути к национальному искус-
ству. Крепли связи с местными писателями, авторы пьес с по-
мощью актеров и режиссеров глубже знакомились со спецификой
театрального дела, получали нужные советы по устранению тех
или иных драматургических несовершенств в их произведениях.
Но началась Великая Отечественная война. Серьезному испыта-
нию в годы войны подвергся и Мордовский театр. Творческий
опыт, накопленный им в 30-е годы, утверждение и закрепление
407
реализма, переданного коллективу Малым театром,— все это про-
шло в лихую годину суровую проверку. Испытание это Мордовский
театр, как и многонациональный театр страны в целом, выдержал
достойно, проявив в своих лучших постановках способность к рас-
крытию глубокого исторического смысла происходящих событий, к
выявлению народно-патриотической сущности войны против фа-
шизма, к духовной мобилизации советских людей на справедливую
всенародную борьбу.
Один за другим уходили на фронт писатели, поредели ряды
актеров. Театр объявил себя на военном положении. Нужно было
средствами искусства высказать свое отношение к происходящим
событиям, включиться во всенародную священную войну с агрессо-
ром. Такая возможность вскоре представилась.
У П. С. Кириллова уже с первых дней войны назревает идея
создания пьесы о героическом сопротивлении советского народа
врагу. Но правдивых и исчерпывающих сообщений с фронтов по-
ступало пока немного, сопротивление только разворачивалось. Вы-
думывать же что-то от себя было в эту пору кощунственно. Да и для
обобщения нужно было какое-то время. Зато у писателя был собран
немалый материал о борьбе немецких коммунистов против фашист-
ской диктатуры в период 30-х годов, о подпольном движении в
Германии, о людях, оказавшихся по разные стороны баррикадных
боев против гитлеризма.
Время торопило писателя — вскоре и он должен уйти на фронт.
Летом он интенсивно работает над пьесой «Кавто братт» («Два
брата»)56, а в октябре 1941 года она была уже поставлена. Конеч-
но, торопливость не могла не сказаться на произведении, чувство-
валась прямолинейность некоторых образов, недостаточность моти-
вировки поступков героев. Но в пьесе было главное — горячее
дыхание времени, утверждение краха антигуманной идеологии фа-
шизма.
Действие пьесы происходит в одном из городов Германии. В
центре — рабочая семья Курта Шнайдера, его жены Ганны и сыно-
вей— коммуниста Ганса и фашиста Оскара. В роли Оскара артист
С. Колганов раскрывал звериную сущность фашистской идеологии,
провоцирующей людей на убийство даже родителей, как это сделал
Оскар со своим отцом. Они же, эти «сверхчеловеки», считают
забавой охоту на честных людей, участвуют в массовых расстрелах
тех, кого подозревают в сопротивлении фашистскому режиму. Сце-
на возвращения Оскара домой с награбленными деньгами, на кото-
рых его мать Ганна (К. Иванова) видит свежую кровь, вызывала у
зрителей гнев и презрение к убийцам и палачам немецкого народа.
В то же время положительные герои (Ганс, Ганна) пробуждали
глубокое чувство симпатии, доверия, любви ко всем тем, кто встал
на защиту человека и человечности.
В роли Ганны артистка К. Иванова сумела рассказать зрителям
408
не только о высоком чувстве любви матери к своим детям, но и о
мужестве простой и честной женщины, пронесшей сквозь годы
испытаний человеческое достоинство, веру в человека, в свой на-
род. Правдиво сыграна роль коммуниста Ганса артистом П. Асташ-
киным. Актер нашел убедительные интонации, раскрывающие силу
духа своего героя, его высокую веру в победу над фашизмом. Ис-
точником силы и веры для Ганса было сопротивление народов Со-
ветского Союза нашествию фашистских орд. Идея неотвратимой
расплаты с врагом прозвучала в театре страстно и убежденно.
Премьера пьесы «Кавто братт» состоялась ровно через три ме-
сяца после начала войны. Но, ожидая «своей» пьесы, театр не
бездействовал, он искал возможность откликнуться на трагические
события такими произведениями, которые так или иначе вызовут в
современном зрителе чувство сопричастности времени, поднимут в
нем патриотические настроения. Такими спектаклями в то время
стали «Как закалялась сталь» по Н. А. Островскому, «Беспокойная
старость» Л. Н. Рахманова, «Парень из нашего города» К. М. Си-
монова. А когда появились первые значительные произведения о
войне, театр их принял как программу к действию. В 1942 году
друг за другом увидели свет рампы «Русские люди» К. М. Симоно-
ва, «Партизаны в степях Украины» А. Е. Корнейчука, «Нашествие»
Л. М. Леонова.
С первых дней войны театр намного расширил свои связи со
зрителем. Он обслуживал воинов Красной Армии, давал шефские
концерты в госпиталях и перед мобилизованными. Активное учас-
тие в этой работе приняли ведущие актеры театра В. А. Зорин,
С. И. Колганов, Н. Ф. Костюшов, А. А. Аржадеева. С большим эн-
тузиазмом й самоотдачей участвовали в шефских концертах и ар-
тисты оперного и кукольного театров. Они готовили специальный
концертный репертуар, близкий бойцам Красной Армии?
В военный период театральное дело Мордовии подвергалось
постоянным реорганизациям. То драматический театр объединялся
с оперным, то к этим двум коллективам вливался ансамбль песни
и пляски и кукольный театр, то, по прошествии небольшого време-
ни, все эти ничем не связанные творческие коллективы вновь разъ-
единялись и продолжали работать самостоятельно. Но одно остава-
лось постоянным — здание театра на Советской, 27, где жизнь не
смолкала ни на минуту. После вечерних спектаклей начинались
ночные репетиции ансамбля, театра кукол, оперы.
Несмотря на крайне тяжелую обстановку, театры постоянно
заботились о пополнении своих трупп одаренной молодежью. В
сентябре 1943 года при Саратовской консерватории открывается
оперная, а через год при ГИТИСе в Москве — драматическая сту-
дии. Оперные и хореографические студии ранее работали и при
самом театре оперы и балета.
В марте 1945 года в Саранске проходил смотр национальной
409
драматургии, на который были представлены два произведения
Л. П. Кирюкова — музыкальная драма «Литова» (либретто Никуда
Эркая по одноименной драме П. С. Кириллова) и опера «Несмеян
и Ламзурь» (либретто А. Д. Куторкина). Были показаны также
опера Н. А. Римского-Корсакова «Царская невеста», новая комедия
В. М. Коломасова «Норов-ава» («Мать урожая»)57 и «На дне»
А. М. Горького.
Руководящие органы республики и пресса оценили смотр как
событие большого общественно-политического и художественного
значения. Однако отдельные удачные спектакли еще не давали
представления о подлинном состоянии национального театрального
дела Мордовии. По-прежнему не было режиссуры, малочисленна
актерская труппа, крайне бедна драматургия. Зато не было недо-
статка трибунным утверждениям о «национальной по форме и со-
циалистической по содержанию» культуре, получившей «небывалый
расцвет» в мордовском крае после революционных преобразо-
ваний.
Отгремели бои Великой Отечественной войны. Но герой войны,
воин Советской Армии со сцены театра еще не сходит. Сейчас он
наделен более емким и психологически сложным характером («По-
бедители» Б. Ф. Чирскова, «Константин Заслонов» А. И. Мовзона).
Намечаются попытки выявления причин, приводящих к неоправ-
данным жертвам на войне. В числе этих причин не последнее
место занимает карьеризм некоторых командиров, их стремление к
славе, наградам («За тех, кто в море» Б. А. Лавренева). Большой
интерес в первые послевоенные годы вызвал спектакль по роману
А. А. Фадеева «Молодая гвардия», который в трактовке А. А. Шо-
рина звучал как народная легенда, как героическая песня.
Но в эти же годы на сцену мордовского театра проникают и
такие спектакли, в которых подлинная правда о тяжелых годах
подменялась проблемами поверхностными, а то и вовсе несуще-
ствующими («В одном городе» и «Московский характер» А. В. Со-
фронова, «Приезжайте к нам в Звонковое» и «Калиновая роща»
А. Е. Корнейчука). Все больше и больше театр вовлекается в водо-
ворот «теории бесконфликтности», уводящей зрителя от болевых
точек современности. Наступало время и так называемой борьбы с
космополитизмом, время «холодной войны». Театр не мог отказать-
ся от далеко не лучших вещей К. М. Симонова «Русский вопрос»
и Б. А. Лавренева «Голос Америки», где открыто плакатная пропа-
ганда конфронтации двух бывших союзников уводила от художе-
ственной и исторической правды.
Свежую струю в творческую жизнь театра внесла группа моло-
дых актеров, окончивших в 1949 году мордовскую студию при
ГИТИСе. Подготовленные под руководством опытных педагогов
института Л. И. Дейкун, М. О. Кнебель, Н. В. Пажитнова,
В. А. Вронской учебные спектакли по пьесам Н. Е. Вирты «Хлеб
410
наш насущный» (перевод на эрзянский язык П. С. Кириллова),
А. Н. Островского «Женитьба Бальзаминова», К. Гольдони «Бабьи
сплетни», А. М. Горького «Мещане» были с интересом встречены
саранским зрителем, что дало возможность включить их в основной
репертуар театра. Спектакли показали, что в коллектив влились
разноплановые одаренные актеры. Театр сразу же делает на них
ставку — берет в работу крупномасштабные произведения, сложные
в постановочном решении и исполнительском воплощении. Нужно
сказать, что в те годы, работая по системе Станиславского и на-
прямую подражая МХАТу, все театры стремились правду жизни, в
том числе и «живую натуру», как можно «правдивей» перенести на
сценическую площадку. В Мордовском театре спектакли без обяза-
тельных павильонов и без расписанных под натуру декораций ни
коллективом, ни зрителями не принимались. Поэтому на сцене
колосились настоящие хлеба и светились огоньки в горных аулах
(пьеса осетинского драматурга А. И. Токаева «Женихи»). Несмотря
на то, что сцена старого театра на Советской улице была невелика
по размерам, что ограничивало ее постановочные возможности,
режиссеры и сценографы осмеливались на отчаянные эксперимен-
ты. Более двадцати смен декораций производилось в спектаклях
«Угрюм-река», «Два капитана», «Анна Каренина». Через эти и
многие другие серьезные сценические полотна — «Егор Булычев и
другие» А. М. Горького, «Живой труп» Л. Н. Толстого, «Сын рыба-
ка» В. Т. Лациса, «Годы странствий» А. Н. Арбузова — входили
молодые актеры на профессиональную сцену. Их искусство стало
заметным явлением в культуре Мордовии. Это были годы, когда
крепло мастерство Н. Ф. Миронкина, М. М. Осиповой, В. М. Жи-
ваева, Е. С. Бажановой, П. И. Учватова, Л. Г. Куделькиной. А
исполненные Ф. И. Чекановым роли Прохора Громова («Угрюм-
река»), Сани Григорьева («Два капитана») и X. Ф. Каргаевой Анфи-
сы Козыревой и Кати Татариновой в этих же спектаклях были
заметным достижением не только молодых исполнителей, но в
целом всего театра начала 50-х годов.
Но весь этот замечательный репертуар, в котором была занята
театральная молодежь, не имел непосредственной связи с судьбой
мордовского народа, с его проблемами и характером. И все-таки
этот характер прорывался. Пусть не в национальных, а переводных
пьесах, но родное слово заставляло исполнителей глубже проник-
нуть в образ, внести в него своеобразие национального звучания. В
1952 году на сцене театра с одинаковым успехом шли два класси-
ческих произведения, одно — «Маскарад» М. Ю. Лермонтова (по-
становка А. Москалева) — на русском, другое — «Ревизор» Н. В. Го-
голя (режиссура А. А. Шорина) — на эрзянском языках. Успеху
«Ревизора» сопутствовал прекрасный перевод В. М. Коломасова,
которому удалось сохранить на родном языке богатство сочного об-
разного гоголевского слова, неповторимую остроту и яркость харак-
411
теров и вместе с тем придать каждому герою какое-то националь-
ное своеобразие.
В спектакле раскрылись новые грани в даровании мордовских
артистов, исполнявших во многих русских спектаклях лишь роли
второго плана. С особой меткостью пронырливого и услужливого
плута Землянику сыграл И. П. Аржадеев. Запоминающийся образ
создал Я. М. Коломасов, передавая в Осипе и отеческую заботу о
Хлестакове, и хитрость, и народную смекалку. Уродлива и ограни-
ченна, до тупости претенциозна и смешна Анна Андреевна в ис-
полнении А. И. Веткасовой. Роль Хлестакова — одна из лучших в
актерской биографии С. И. Колганова. В его героя трудно не пове-
рить — настолько его вранье самозабвенно и искренне. Точно и
сатирически остро вылеплен Антон Антонович Сквозник-Дмуханов-
ский артистом А. Ларионовым. В городничем, в исполнении акте-
ра, как бы сосуществуют несколько человек со свойственными им
характерами: он и тупой стяжатель, и самодур, и мелкий трус.
Гротескный, острый и гиперболизованный рисунок образов для
мордовских актеров во многом был нов, и это обогатило их сцени-
ческую палитру, раскрыло перед ними новые, увлекательные пути
в творчестве.
Новым шагом на пути освоения национальным театром русской
классики на родном языке стала постановка А. А. Шориным коме-
дии А. Н. Островского «Не в свои сани не садись» (1953 год) в
замечательном переводе на эрзянский язык П. С. Кириллова. В
этом спектакле вместе с актерами старшего поколения Я. М. Ко-
ломасовым (Русаков), Н. Ф. Костюшовым (Маломальский),
С. И. Колгановым (Вихарев) была занята и молодежь театра —
Е. С. Бажанова (Дуня), П. П. Юртайкина (Арина) и другие. И этот,
второй, спектакль классического репертуара, поставленный на од-
ном из мордовских языков, не ощущал кризиса в зрителях, на что
так часто уповало руководство театра, пытаясь порою прикрыть
свое невнимание к национальному репертуару немногочислен-
ностью коренного населения в Саранске.
Увлекшись театром в 30-е годы, П. С. Кириллов не порывал
связи с ним до конца своей жизни (1955). После возвращения с
войны он преподает мордовский язык студентам национальной сту-
дии в ГИТИСе и одновременно осуществляет перевод на эрзянский
язык пьесы Н. Е. Вирты «Хлеб наш насущный», рекомендованной
институтом в качестве дипломного спектакля для студийцев. В
1947 году он пишет для Мордовского театра комедию «Минек сла-
ванок» («Наша слава»)58. В этом же году она увидела свет рампы.
Драматург не мог «перешагнуть» время — оно было сложное, опас-
ное. Любая острая мысль влекла за собой далеко не безобид-
ные выводы. Идя против своей совести, приходилось обходить
острые углы.
Место действия комедии — одно из сел Мордовии. Местный
412
колхоз имеет успехи в сельскохозяйственном производстве. Но
главная его гордость — искусные рукодельницы, которые прослави-
лись своими вышивками, выполняя ответственный заказ.
В центре внимания автора — судьба самой лучшей мастерицы,
скромной девушки Саманьки, мастерству которой колхоз во многом
обязан своей славой. И чтобы не потерять эту славу, правленцы
намерены выдать замуж Саманьку за паренька того же колхоза,
тогда как она любит молодого агронома Андрея из соседнего
колхоза.
На этом непритязательном сюжете строится пьеса. В спектакле
были заняты С. Зиновьева, А. Веткасова, А. Демидова, Н. Костю-
шов, К. Иванова, А. Ларионов, С. Колганов, Г. Вдовин и Я. Коло-
масов. Но играть в спектакле, где в основе каждого образа харак-
тер, а не положение, нелегко. И эта сложность сказалась на
некоторой тяжеловесности комедии (режиссер А. Ларионов). Чрез-
мерная актерская психологизация, вялость сценического действия
лишали спектакль живой, искренней комедийности, которая со-
ставляла главное достоинство пьесы П.С. Кириллова.
Вслед за комедией «Минек славанок» П. С. Кириллов написал
для театра пьесу «Валдо васоло угол велькссэ», («Свет над дальним
углом», 1949) 59. Партийная печать встретила новое произведение
писателя далеко не с восторгом, потому что на этот раз он не
умолчал о тех негативных сторонах советской действительности,
которые открыто стали проявляться в начале 50-х годов. Показуха
в работе, вранье в протоколах, приписки в бухгалтерских отчетах
и... преследование инициативных, творчески мыслящих тружени-
ков. «Никто не может знать больше хозяина»,— вот твердое убеж-
дение председателя. И летят умные головы. Но честность, беском-
промиссная борьба против рутины, высокая крестьянская нрав-
ственность фронтовика Антона Радайкина помогли ему и тем, кто
поверил в него, победить. Роль Антона для Н. Ф. Костюшова была
одной из наиболее значительных во всем национальном репертуаре.
Оценивая пьесу и в целом весь спектакль, критики усмотрели в
ней два главных изъяна: отсутствие руководящей роли райкома
партии и увлечение «грубыми» интимными сценами.
В эти же годы начинается драматургическая деятельность писа-
теля К. Г. Абрамова. Ряд его пьес ставится и на сцене Мордовско-
го театра.
Преодолению пережитков в сознании людей он посвящает свою
комедию «Од вий» («Новая сила», 1950) 60. Темпераментно и жиз-
нерадостно прозвучала она со сцены.
Но при всей жизненной остроте проблем, поднятых автором,
конфликт в пьесе не выглядел убедительным: все колхозники за
внедрение сдельщины, а председатель колхоза — против! Зато авто-
ру удалось создать в пьесе ряд живых образов, наделить их яркими
чертами характера. Наиболее удачен образ Петровны — жены пред-
413
седателя колхоза. Давно отвыкшая работать, эта женщина любит
посплетничать и пококетничать. В острой сатирической манере эта
роль была сыграна артисткой А. П. Серновой. Ее Петровна не толь-
ко бездельница-сплетница, но и лицо «привилегированное», влия-
тельное: она — жена самого председателя! — и этим все сказано.
В таком же острокомедийном плане была решена роль молодого
колхозника Лакоря, ищущего для себя легкую должность (И. П. Ар-
жадеев). Такую должность он себе не нашел, но приобщиться к
труду все-таки ему пришлось.
Ну и, как всегда, таким бездельникам противостоит образ про-
стой колхозной девушки. Ее зовут Устя. Она уважаема всеми за
трудолюбие, душевность, неподдельное благородство. Все эти чер-
ты искренне и тепло передает артистка А. И. Веткасова.
Несмотря на некоторую легковесность и надуманность образов,
актеры играли с удовольствием, и это удовольствие передава-
лось зрителю, который следил больше не за развитием действия, а
за характером героев, за совершением ими неожиданных по-
ступков.
Позже К. Г. Абрамов напишет еще ряд комедий, и театр их с
удовольствием поставит. Сюжеты всех его драматических произве-
дений взяты из сельской жизни, и в каждом из них автор диагнос-
тирует те болезни, которыми болеет общество и которые неотвра-
тимо разрушают некогда чистое, совестливое и трудолюбивое
крестьянство. Это они, карьеристы и ставленники вышестоящих
органов и их сподручные, разносят по округе вирусы высокомерия,
пренебрежения к людям, стяжательства, тунеядства (комедия «Но-
воселият», I960) 61.
Большой успех у публики имела комедия «Эрьванть эсензэ ор-
мазо» («У каждого своя болезнь», 1969). Спектакль поднимал ряд
проблем, волнующих общество в те годы: уход молодежи из села в
город, запустение крестьянского подворья. Все эти проблемы реша-
ются через молодых героев — бригадира Миколя (Н. В. Храмов),
городскую девушку Светлану (Н. П. Игнаткина), доярку Анюру
(М. П. Кевбрина) и шофера Тихона (В. Н. Гудожников-). Большое
место в спектакле занимают образы стариков — Сакалкина и Парен-
бабы, вечных тружеников, для которых уйти на пенсию — значит
уйти из жизни. Роль Сакалкина — одна из самых крупных и удач-
ных в творчестве зачинателя мордовского театра Г. Е. Вдовина.
Сгорбленный под тяжестью несправедливого решения правления
колхоза, помутневшие от горя глаза, медленный, с остановками
шаг — во всем чувствуется душевный надлом, переживаемый стари-
ком. И, наоборот, энергичная, умеющая постоять за себя и поддер-
жать близкого человека — такова жена Сакалкина Парен-баба
(А. А. Аржадеева). Душевная, жизнерадостная, несмотря на посто-
янные неурядицы в семье, на беспробудное пьянство мужа Мариша
Е. С. Бажановой утверждала своей жизнью и отношением к делу,
414
что такие крестьянки — это та надежда, которая не даст погибнуть
земле.
Но в комедии есть еще одна проблема, которая, может быть,
впервые была поставлена в театре. Это проблема деградации неор-
динарных от природы людей, подчинившихся пагубной страсти к
алкоголю. Они могут поддержать что угодно и кого угодно, лишь
бы удовлетворены были их потребности. Образ Кальдиркина, этого
своего рода талантливого артиста, умеющего воплотиться в разно-
характерные образы, драматург очень тонко подметил в жизни.
Есть роли, которых актеры ждут много лет. И, получив хотя бы
одну из них, блеснут они в ней с такой силой, что просто диву
даешься, откуда столько внутренней энергии, фантазии, виртуоз-
ности. В роли Кальдиркина И. П. Аржадеев был выразителен и
интересен. Характеристика им «пьяного времени» была настолько
точна, что образ, подмеченный автором и виртуозно сыгранный
актером, стал просто нарицательным. В этом, конечно, большая
заслуга была и постановщика спектакля С. И. Колганова, передав-
шего через исполнителей свое отношение к тяжкому времени.
В 1982 году свет рампы увидела инсценировка романа К. Г. Аб-
рамова «Найман» («Лес шуметь не перестал»). Спектакль шел на
русском языке, так как для такого масштабного произведения наци-
ональных актеров явно не хватало.
В центре сценического действия — сложное, во многом и сейчас
не имеющее правильной оценки время колхозного строительства.
Постановщик спектакля В. Ф. Королько проводит резкую грани-
цу между представителями двух лагерей — деревенской бедноты, с
одной стороны, и зажиточных мужиков — с другой. Отказавшись от
бытовой детализации, и режиссер, и сценограф (Е. С. Никитина)
все ударные события спектакля выносят на деревенскую улицу,
стремясь тем самым еще больше подчеркнуть душевную открытость
народа и верных делу революции сельских активистов. В то же
время эпизоды, изображающие тайный сговор кулаков и их сторон-
ников, постановщики устраивают в своеобразном подполье, за вы-
сокими массивными заборами.
Большая нагрузка в спектакле ложится на музыку, написанную
специально для этого произведения начинающим композитором
Н. В. Кошелевой. Она играет здесь не служебно-оформительскую
роль, какую часто придают музыкальным вставкам. Эмоциональная
по звучанию и значительная по мысли, она помогает более полному
раскрытию смысла многих эпизодов, рисует характер народа, под-
нимает силу его духа как в горе (пролог, финал), так и в радости
(выборы новой власти на селе).
Однако в спектакле авторская концепция осталась не до конца
выявлена. Одной из причин разнобоя между романом и спектаклем
была неточность в обрисовке ряда центральных персонажей, на
которых лежала основная идейная нагрузка произведения.
415
Сильными и самобытными представлены в литературном перво-
источнике образы представителей новой власти на селе—Григория
Канаева, Пахома Гарузова, Егора Дракина, возглавивших движение
за новую жизнь. В спектакле же такая миссия всецело возложена
на одного человека — коммуниста Григория Канаева, вернувше-
гося домой после гражданской войны. Исполнитель его роли
В. П. Акашкин создает крепкий характер человека, обладающего
незаурядным интеллектом, душевной чистотой и твердостью нрава.
Но рядом с ним, по сути дела, нет никого, обладающего такой же
силой убеждения. Поэтому результаты его деятельности в большин-
стве своем воспринимаются лишь как заранее подготовленное и
всем уже знакомое драматургическое решение.
Пахом Гарузов после гибели Канаева должен был стать его
достойным преемником. Но в исполнении В. П. Коновалова Пахом
почти беспомощен.
Интересный характер умного, убежденного в своей крестьян-
ской правоте Кондратия Салдина сыграл Г. М. Мелехин. Крепок в
стати, красив, аккуратен, смел, о чем говорит его нескрываемая
ненависть к советской власти, высказанная в разговоре с Канае-
вым,— он все-таки не тот Салдин, который дан автором в романе.
Там он стар, физически немощен, что, естественно, отражается на
его взаимоотношениях с молодой женой Еленой, но он опытен,
хитер, осторожен. Такой на рожон не полезет. У К. Г. Абрамова
Салдин не трафаретный образ кулака-мироеда, а характер сложный,
с яркими национальными чертами.
Исследование национального характера на сцене всегда и инте-
ресно, и не просто. Оно ведет к раскрытию своеобразия героев, а
через них — к выявлению самобытности народа. Данный же спек-
такль говорит о том, что театр таким исследованием не занимался.
А если есть верно найденные штрихи, то это больше заслуга от-
дельных исполнителей, как, например, Л. Г. Куделькиной, сыграв-
шей роль матери Салдина. Актриса подчеркивает, что такие люди
до самого последнего вздоха будут держаться за накопленное бо-
гатство, будут шантажировать людей и при этом просить у -Бога
прикрыть -их грехи. Многим же исполнителям не удалось раскрыть
даже лежащие на поверхности характерные особенности народа.
Поэтому мордовский мужик лавочник Кошманов в исполнении
В. Н. Ширманова становится юрким, расторопным малым, похожим
на приказчика из городской лавчонки, чернявый эрзянский парень
Васька в исполнении М. Н. Хлюпина становится цыганом, залих-
ватски исполняющим цыганские романсы (это в мордовской дерев-
не 20-х годов?). И если у автора Васька — фигура сложная, проти-
воречивая, то в спектакле он дан только в отрицательном плане:
вор, грубиян, распутник.
Роман К. Г. Абрамова давно уже стал классическим в мордов-
ской литературе. И несмотря на то, что стремление театра создать
416
достойный романа сценический вариант не везде увенчалось успе-
хом, спектакль все же имеет немало положительных качеств. К
ним можно отнести удачно найденные образы Марьи Канаевой
(Л. М. Денисова), Степана и Захара Гарузовых (Н. П. Большаков и
И. Л. Дьячков), Елены Салдиной (Э. Шклярова). Но главное досто-
инство его — это само обращение театра к местной, националь-
ной теме.
Новые герои К. Г. Абрамова выйдут на сцену только через семь
лет после «Наймана». На этот раз они встретятся со зрителем' в
другом театре — телетеатре Мордовского телевидения на спектакле
«Кавалонь пизэ» («Гнездо коршунов», 1989). Драматург, воодушев-
ленный самим временем, как в зеркале, высветил ненавистные
всем типы людей, которые, пользуясь своим положением, безнака-
занно творили свои безобразия.
Спектакль показывает, как «коршуны», свившие гнездо в раз-
личных органах управления, своими действиями препятствуют про-
движению нового в нашу жизнь, делают все, чтобы удержаться на
прежних позициях, вызывая тем самым неверие в обновление на-
шего общества. Болезненное стремление одного из низвергнутых
сверху коршунов Якова Пахомыча подняться с помощью покровите-
лей на прежние высоты становится нереальным. Он вступает в
противоречие со временем, которое перестает работать на обитате-
лей «гнезда». Его надеждам уже не помогают ни мошенничество,
ни взятки, ни пресловутые бани, ни устройство незаконных охот-
ничьих набегов. Ничто не помогает герою сменить и ненавистную
ему должность директора совхоза на более значительное место в
областных органах. Он еще не понял, что наступили новые време-
на, что руководствоваться изжитой моралью, старыми методами
работы с людьми уже невозможно. В результате он приходит сна-
чала к нравственной деградации, а затем и к физической гибели.
Он умирает. Но умирают не все обитатели гнезда коршунов. На
место одного коршуна прочат другого, более молодого. Как обернет-
ся дело дальше — вопрос остается открытым.
Спектакль решен режиссером Н. И. .Пискаевым в жанре траги-
комедии. И постановщик, и исполнители создали произведение
достаточно смелое и неординарное. Они не ставят окончательную
точку в решении острых проблем, потому что жизнь изо дня в день
ставит все новые и новые. «Жесткого» руководителя Якова Пахо-
мыча играет Н. В. Храмов. Было время, когда брали под защиту от
народного гнева и правосудия ловкачей районного звена типа Ба-
гировых и демагогов областного масштаба, подобных Завидову.
Теперь они предстают перед зрителями во всей неприглядной кра-
се в исполнении В. Н. Гудожникова и М. Моторкина.
Нелегко живется среди таких людей и их близким. Хотят того
или нет, но они теряют свои истинные человеческие качества,
становясь, по сути дела, безвольными манекенами, как это стало с
Заказ № 1361
417"
Зоей Ивановной (Е. С. Грачева). Среда пахомычей, завидовых и
багировых развращает душу молодым людям, независимо от того,
родственные ли эти души, как дочь директора совхоза Лиза
(Р. С. Кемайкина), или посторонние — секретарша Аза (Г. Николае-
ва), шофер Киря (М. Фадеев), уборщица Вера (В. Балаева). Но если
Лиза так и будет держаться гнезда коршунов — иначе она уже не
сможет, то другие все-таки находят в себе силы вырваться из цеп-
ких лап пахомычей.
«Кавалонь пизэ» явился своеобразным провозвестником Мордов-
ского национального театра, который откроется осенью того же
1989 года.
С конца 1950-х годов активное творческое содружество с теат-
ром ведет Г. Я. Меркушкин. Свою первую пьесу начинающий дра-
матург посвящает теме воспитания национальной интеллигенции.
«Народть лемса» («Во имя народа») — так назвал автор свое про-
изведение. Поставленный в 1955 году режиссером А. А. Шориным
спектакль был благосклонно принят и зрителем, и критикой. Нес-
мотря на фрагментарность повествования, в чем сказалась еще
драматургическая неопытность автора, спектакль смотрелся с неос-
лабным вниманием. Драматург берет в сюжетную основу наиболее
напряженные моменты истории советского общества — коллективи-
зацию, предвоенные годы, Отечественную войну и не менее слож-
ные 50-е годы. Этот временной размах позволил автору показать
своих героев в становлении, в формировании характеров. Непод-
дельная искренность и правдивость интонаций пьесы связана с
хорошим знанием автором привлекаемого им материала. Многие
перипетии произведения, несомненно, были связаны с судьбой са-
мого драматурга, ставшего свидетелем и участником сложных и
противоречивых событий времени. Естественно, пьесу «Народть
лемса» в наши дни можно оценивать как продукт своей эпохи, по
законам определенного периода развития общества. Драматург не
мог уйти от расхожей партийной идеологии, проводником которой,
кстати, был и он сам. Поэтому он не мог пройти мимо заштампо-
ванной советской драматургией темы окопавшегося классового
врага, строящего свои козни против новой жизни (Петр Куштаев,
бывший лесопромышленник, принявший личину агронома), темы
разоблачения ярых националистов, предателей, убийц и шпионов
(Семен Куштаев), темы партийной бдительности и принципиаль-
ности (Данилин). Все это уже тогда, в 50-е годы, звучало повер-
хностно и неоригинально. Но проблема воспитания и роста наци-
ональной интеллигенции в условиях советской действительности
поднята автором вполне достоверно. По-настоящему волнующи
эпизоды, в которых защищается идея единства людей разных наци-
ональностей, скрепленного в лихую военную годину (самопожер-
твование татарина Ишимбаева, подрывающего немецкий артилле-
рийский склад) и в борьбе с довоенными и послевоенными трудно-
418
стями жизни (учитель Сергеев, военачальник и ученый Тумов, врач
Калева).
В спектакле были заняты лучшие актерские силы — С. И. Колга-
нов (Михаил Тумов), М. В. Богданов (учитель Сергеев), Б. И. Кар-
пов (Данилин), Я. М. Коломасов (Калев), И. ГТ Аржадеев (Ишимба-
ев), 3. П. Улановская (Калева), В. И. Январев (Петр Куштаев),
А. С. Новопавловский (Семен Куштаев). Спектакль отличался един-
ством стиля актерского исполнения, ансамблевостью, творческим
подходом к каждой роли. Это дало возможность оживить некоторые
статичные образы, сделать характеры более емкими и разноплано-
выми.
Теме гражданской войны и разгрому колчаковцев на Восточном
фронте Г. Я Меркушкин посвятил пьесу «Шинь стяма» («На рассве-
те»), поставленную театром в 1957 году. Написанная в жанре на-
родно-героической драмы, пьеса отличается масштабностью и мас-
совостью. В центре ее образ командарма армии Громова, человека
волевого, закаленного в боях за молодую республику Советов. Сре-
ди основных действующих лиц — мужественные моряки Черномор-
ского флота (Толов и Орлов), представители интеллигенции, про-
шедшие сложный путь от непризнания до принятия революции
(семья Станковых).
Спектакль в постановке В. И. Княжича подчеркнуто монумента-
лен. Но эта монументальность не заслоняла собой человеческие
судьбы в ходе революции и братоубийственной гражданской войны.
Массовые народные сцены отличались высоким накалом страстей,
романтикой борьбы.
Конечно, и данное произведение Г. Я. Меркушкина было продук-
том своего времени, однобоким — белым или черным — показом са-
мых сложных событий в жизни России. Но автор не погрешил
против одной истины: были люди, искренне принявшие революцию,
а затем так же искренне защищавшие ее на фронтах войны и
мирной жизни.
В 1960 году театр поставил пьесу Г. Я. Меркушкина «Дорогой
жизни», посвященную не глобальным проблемам времени, а судьбе
одного из «винтиков» партии, человека высоких идеалов.
Инженер Григорий Розин после возвращения с фронта оказался
выкинутым из рядов партии коммунистов, за выполнение идей
которой он отдал всю свою молодую жизнь. Для партийных органов
нахождение в фашистском плену — туда Розин попал будучи тяже-
ло раненным — равносильно предательству. Ни сам Розин, ни его
друзья, поверившие ему, настоящему честному труженику, началь-
нику одного из ведущих цехов завода, не могут доказать вышесто-
ящим партийным органам невиновность человека. Для «безгрешно-
го» бюрократического аппарата предпочтительнее анонимные пись-
ма какого-то «патриота», обвиняющего Розина в предательстве.
Честные люди начинают настоящую борьбу за восстановление до-
419
брого имени Розина. Они помогают ему в поиске однополчан, сви-
детелей его беды, они же разоблачают клеветников.
Авторская концепция прямого противопоставления положитель-
ного и отрицательного полюсов, с упрощенным разрешением кон-
фликта произведения — обвиняет честного человека тот, кто сам
виновен, кто сам во время войны предал Родину — для театра пред-
ставляет меньший интерес. Да и актерам в таком случае приходит-
ся играть только внешнюю интригу, ограничиваясь словесным пое-
динком представителей двух противоположных лагерей.
И тем не менее пьеса дала для режиссера-постановщика
В. И. Княжича, исполнителей Н. П. Васильева (Розин), С. И. Колга-
нова (Волгин), Е. Д. Мироновой (Руднева), А. В. Булычева (Листов)
благодатный материал для создания емких и правдивых образов.
С главными ‘ героями пьесы Г. Я. Меркушкина «Народть лемса»
зритель вновь встречается в 1968 году в спектакле «Сенем валда»
(«Голубое сияние»). Тумов, ставший профессором, вместе со свои-
ми аспирантами ведет изыскания в области новой физической те-
ории. Но драматурга волнуют не сами по себе научные поиски, а
то нравственное, духовное, что сопутствует борьбе за передовые
идеи, борьбе против косности и эгоизма в ученом мире.
Герои «Сенем валда» своей преданностью науке отрицают за-
стой человеческой мысли, утверждая, что науку, как и саму жизнь,
остановить невозможно. В спектакле, поставленном В. В. Долго-
вым, эта мысль отчетливо звучит в игре актеров С. И. Колганова
(Тумов), Н. П. Коробова (Данилин), М. В. Богданова (учитель Сер-
геев), Е. Д. Мироновой (Калева), В. П. Акашкина (Николай),
Г. И. Мелехина (Леша).
В 70-е годы Г. Я Меркушкин напишет еще две пьесы — драмы
«Толонь кит» («Огненные дороги»), посвященную мужеству совет-
ских воинов в годы Великой Отечественной войны, и «Поэтть тяш-
тец» («Звезда поэта»), повествующую о драматической, но счастли-
вой судьбе борца за просвещение народа мокшанского поэта Захара
Федоровича Дорофеева. Но обе пьесы театром не были замечены.
В эти годы театр полностью отказался от постановки национальных
пьес. Впрочем, и все вышеназванные пьесы автору пришлось пере-
вести на русский язык, и только тогда они увидели свет рампы: В
театре по-прежнему не было национальной режиссуры, малочислен
был актерский состав, могущий играть на эрзянском языке, и еще
малочисленное — на мокшанском. Не выправили положение обе
мордовские театральные студии при Ленинградском институте те-
атра, музыки и кинематографии, выпуски которых состоялись в
1960 и 1983 годах.
Но бывают события, когда, вопреки всему, театральный коллек-
тив, как бы соскучившись по настоящему делу, вдруг подарит зри-
телю такое произведение, о котором потом долго будут говорить
как о явлении исключительном и неповторимом. Таким событием в
420
1954 году стала постановка драмы П. С. Кириллова «Учительница».
Спектакль шел сначала на русском языке, а с 1957 года — на эрзян-
ском. И в том, и в другом варианте в спектакле были заняты пре-
имущественно национальные актеры.
В центре драмы жизнь мордовской деревни начала XX века.
...Учительница Лаврова сослана в глухую эрзянскую деревню,
население которой живет в страшной темноте и бесправии. Мест-
ные богатеи, староста Эмель и член земства священник Акафий
крепко держат в руках все население округи. Сфабрикованные ими
фальшивые расписки, так называемые «кабалы», сделали чуть ли не
всех бедняков их должниками. И сколько ни отрабатывают кресть-
яне свои «долги», сколько ни гнут спину, задолженность их не
уменьшается, а растет.
Лаврова горячо заступается за них, пишет властям жалобы на
богатеев, разоблачает их темные дела. Она раскрывает гнусное
нутро старосты, скрывшего от бедной крестьянки Луши извещение
о гибели ее мужа на войне с одной только целью, чтобы она отра-
батывала «недоимки» погибшего. В тяжелых условиях ссылки и
полицейского надзора учительница не прекращает своей революци-
онной деятельности, связывается с подпольной организацией же-
лезнодорожников, распространяет с их помощью прокламации.
Богатеи возненавидели Лаврову. Они обвиняют ее в подстрека-
тельстве к воровству сына Луши Фили, который крадет у Акафия
«книгу счастья». Темной ночью Надежду Петровну и Филю старос-
та и его приспешники схватывают, чтобы совершить над ними
кровавый самосуд. Но крестьяне, полюбившие смелую и справедли-
вую учительницу, выступают в ее защиту. Для этого они вызывают
на помощь машиниста Павла.
Большое место в пьесе занимают народно-сказовые эпизоды.
Они приковывают к себе внимание своей особой фольклорной прав-
дой. И это заинтересовывает зрителя больше, чем острые, по мыс-
ли автора, эпизоды социально-политического содержания, разыгры-
ваемые вокруг «книги счастья» — «Что делать?» В. И. Ленина.
Действие начинается с картины, в которой Луша рассказывает
Филе сказку о Горе и Счастье. Горе действительно стучится в
ветхий дом бедной солдатки. Староста Эмель приводит к ней Лав-
рову, и высланная в глушь учительница приносит с собой тревоги,
борьбу, волнения. Но она приносит с собой в дом Луши и счастье —
учит грамоте Филю, вселяет веру в душу Луши. Свет надежды
приносит Надежда Петровна и всей деревенской бедноте, защищая
ее права перед произволом деревенской власти. Концентрируя свое
внимание на судьбе Луши, на раскрытии ее горькой доли, автор
развивает ту мысль, что ее доля есть и доля всего народа. Луша
далека от понимания всей сложности борьбы, которую ведет ее
квартирантка. Но ненависть к старосте, уряднику — этим заклятым
врагам народа — все более зреет и растет в душе простой, темной
421
крестьянки. В последних сценах Луша уже видит, кто ее враги и
кто друзья.
Вместе с Лушей растут и другие люди деревни, пробуждается
сознание Проки, Эрьмы и других темных и забитых крестьян глухо-
го мордовского села.
Спектакль «Учительница» был поставлен талантливым режиссе-
ром С. П Ящиковским. Актеры, занятые в спектакле, играли увле-
ченно и правдиво. Роль Луши, сложная и во многом противоречи-
вая, была одной из самых лучших в творческой судьбе заслуженной
артистки МАССР А. А. Аржадеевой. Забитая, идущая навстречу
новой жизни мордовская крестьянка и любознательный ее сыниш-
ка — в исполнении А. А. Аржадеевой и Л. Г. Куделькиной — эти два
образа сливались в единое поэтическое и волнующее целое, в еди-
ный образ будущего.
Роль учительницы Лавровой играла заслуженная артистка рес-
публики А. М. Андреева-Бабахан. В эрзянском варианте спектакля
эту роль так же глубоко исполняла Е. С. Бажанова.
К числу интересных актерских работ печать относила игру
И. П. Аржадеева (Эрьма), Я. М. Коломасова (Прока). Артист
В. М. Балашов создал запоминающийся сценический портрет тупо-
го и жестокого урядника. Выпукло, остро играл роль Эмеля заслу-
женный артист республики Н. Ф. Костюшов. Его староста — это
живое воплощение бесчеловечности и безнравственности. Фигуру
ханжи и лицемера в рясе священника Акафия, искусно обманыва-
ющего народ, объемно воплотил В. М. Живаев.
Все это вместе взятое выдвинуло спектакль «Учительница» в*
ряд наиболее значительных работ театра, ярко воспроизводящих
жизнь мордовского народа в прошлом.
Театральное дело в Мордовии реорганизовывалось не только в
далекие 30—40-е годы, но и позже, в 60-е. То опера преобразовыва-
лась в музыкальный театр, то музыкальный театр сливался с драма-
тическим и создавалась одна «синтетическая» музыкально-драмати-
ческая труппа, в которой актеров и певцов заставляли выполнять
не свойственные им задачи. Ломка традиций не приносила пользы
ни творчеству, ни зрителю. В конце концов все возвращалось в
прежнее русло, но не без потерь. Уходили хорошие актеры, без
конца менялись главные и очередные режиссеры. Правда, в театре
драмы в этом плане такой чехарды не наблюдалось. В 70—80-е годы
большинство спектаклей было поставлено двумя главными режис-
серами — В. В. Долговым и В Ф. Королько. Но ни тот, ни другой к
национальной драматургии не возвращались. Пьесы местных авто-
ров ставились, но пьесам на эрзянском и мокшанском языке дорога
на сцену была заказана.
В творчестве обоих главных режиссеров большое место заняла
русская и зарубежная классика. Из классического репертуара
В. В. Долгова («Последние» М. Горького, «Иванов» А. П. Чехова, «С
422
любовью не шутят» П. Кальдерона, «Британии» Ж. Расина) на-
ибольший успех выпал на долю «Отца Сергия» Л. Н. Толстого.
Успех этот объяснялся во многом точным выбором исполнителя на
главную роль. В. П. Акашкин с предельной правдой проводит сво-
его героя по пути духовного очищения, делает его характер значи-
тельным и сильным.
Как главный режиссер В. В. Долгов способствовал продвиже-
нию на сцену ряда произведений местных авторов. В его постанов-
ке зрители впервые увйдели драму С. Г. Фетисова «Осенние звез-
ды», повествующую о трагической гибели продотрядовцев в селе
Лада от рук взбунтовавшихся крестьян, поднявшихся против на-
сильственной реквизиции хлеба. Большое признание у публики
получила пьеса молодого тогда драматурга А. П. Терешкина «Крест-
ник его величества», рассказывающая о драматической судьбе рус-
ского поэта-революционера Александра Полежаева. Постановщику
спектакля и исполнителю главной роли В. В. Долгову, артисту
В. П. Акашкину (Николай I) и художнику Е. С. Никитиной были при-
своены звания лауреатов Государственной премии Мордовской АССР.
Как драматург А. П. Терешкин нашел свою тему в истории
мордовского края. Один за другим ставятся его пьесы: «В проше-
нии — отказать!» — о просветительской деятельности И. Н. Ульянова
среди мордвы (в главной роли — В. П. Акашкин), «В то жаркое
лето» — о контрреволюционном заговоре против Советской респуб-
лики в тылу у Первой армии под Рузаевкой (в ролях: Г. И. Некра-
сов — Петраков, В. Н. Ширманов — Сигаев, 3. Е. Павлова — Паша
Путилова, Г. М. Мелехин — Саня Шторм, Е. А. Федяева — настоя-
тель Пайгармского монастыря Ефросинья, В. П. Акашкин — жан-
дармский полковник Савицкий). Спектакль, поставленный режиссе-
ром В. Г. Бородиным, получился зрелищным, динамичным.
Позже были поставлены еще две. пьесы А. П. Терешкина: «Седь-
мые сутки пути» — о помощи мордовского народа продовольствием
освобожденным от фашистов районам Белоруссии (режиссер
В. В. Долгов) и «Спецрейс» (режиссер В. Ф. Королько) — о пребыва-
нии в мордовском крае агитпоезда «Октябрьская революция», воз-
главляемого М. И. Калининым.
Театр и его режиссеры не проходят мимо острых социальных и
политических проблем времени. Даже в так называемую застойную
эпоху спектакли театра драмы бескомпромиссно судили стяжате-
лей, коррумпированных элементов («Энергичые люди» В. М. Шук-
шина), раскрывали подлинную сущность высокопоставленных чи-
новников («Гнездо глухаря» В. С. Розова), пытались проникнуть в
духовный мир потерянного поколения молодых людей («Вагончик»
Н. Павловой). Высоким накалом патриотических чувств отличался
спектакль В. В. Долгова по пьесе 3. Тоболкина «Сказание об
Анне», в котором исполненная Л. М. Денисовой роль главной геро-
ини получила подлинное трагедийное звучание.
423
Жанр трагедии не редок на сцене театра. Как трагическая по-
эма были трактованы режиссером-постановщиком В. Ф. Королько
пьесы К. М. Симонова «Русские люди», Е. И. Габриловича «И вся
его жизнь», А. А. Дударева «Рядовые». С успехом шел на сцене
театра драмы спектакль по трагедии В. Шекспира «Отелло» с та-
лантливым ансамблем исполнителей: Г. И. Некрасов (Отелло),
Г. А. Викторенко (Дездемона), 3. Е. Павлова (Эмилия), В. Н. Шир-
манов (Яго). Интересными и вполне современными в режиссерской
трактовке В. Ф. Королько были герои М. Горького «На дне». Ис-
кренне, с чувством острой боли в сердце за неустроенность судеб
молодых людей прозвучали спектакли по пьесам А. Казанцева «Ста-
рый дом», А. Галина «Звезды на утреннем небе», В. Мережко
«Женский стол в охотничьем зале».
В трагические годы перестройки и демократических преобразо-
ваний в России^ когда духовность в обществе опустилась до крити-
ческих пределов, когда средства массовой информации и эстрада
со смаком пропагандировали «сладкую малину» чьей-то сытой жиз-
ни, театр драмы дрогнул, растерялся. И пошли .штурмовать сцену
всевозможные «Невесты из Парижа», глупые девицы, покупающие
за деньги мужей («Продайте вашего мужа»), или прочие парижане,
легко и просто устраивающие жизнь («Париж о-о-очень опасный
город!..»). В эту пору зрители могли увидеть и спекулятивный спек-
такль на мордовскую тему по пьесе Л. Бабиенко «Клич березовых
богов».
Но, к счастью, театр вовремя спохватился. Он понял, что на-
стоящие человеческие ценности переживут все невзгоды преобра-
зований, притушат слепящий блеск мишуры и дадут оживительный
свет в мрачные углы человеческого сознания.
И вот на сцене снова классика: «Чайка» А. П. Чехова, «Ма-
шенька» В. В. Набокова.
В трудные времена классика всегда приходила на помощь. Так
было и в 30-е, и в 50-е, и в 60-е, и в прочие годы. Настоящий
саранский театрал всегда будет вспоминать и бесподобную Анну
Михайловну Андрееву-Бабахан в «Анне Карениной», и талантли-
вых Степана Ильича Колганова в роли Феди Протасова в «Живом
трупе» Л. Н. Толстого, Анну Алексеевну Аржадееву в роли Луши
в «Учительнице» П. С. Кириллова, Кузьму Макаровича Тягушева в
роли Любима Торцова в «Бедности не порок» А. Н Островского,
Нестора Федотовича Костюшова в роли Чапаева в одноименной
пьесе по роману Д. А. Фурманова, Вячеслава Павловича Акашкина
в роли Отца Сергия в пьесе по повести Л. Н. Толстого — всех тех,
кто радовал сердца зрителей и согревал их душу образцами подлин-
ного искусства.
Известный театровед профессор С. С. Игнатов, будучи председа-
телем жюри Всероссийского смотра национальных театров, прово-
димого в Саранске в 1945 году, отметил, что за прошедшие десять
424
лет существования национального театра в Мордовии последний
не сумел еще выработать четкой национальной формы ни в области
драматургии, ни в области сценического искусства (на смотр были
представлены музыкальная драма «Литова» и драматический спек-
такль «Норов ава»). В то же время критик отметил, что к смотру
театр пришел с очень положительными результатами, вселявшими
веру в его дальнейший художественный рост. Главный же вывод,
который был сделан С. С. Игнатовым,— это вопрос о подготовке
национальных кадров: нельзя ограничиваться подготовкой драмати-
ческой труппы в Москве и музыкальной в Саратове, как это было
в те годы. Помимо актерских кадров необходимо создать националь-
ную режиссуру, потому что, как бы ни проник русский режиссер (в
данном случае А. А. Шорин), в национальный характер мордовского
искусства, «он никогда не может почувствовать подлинной интона-
ции в чужом для него языке, он всегда может упустить из виду тот
или иной характерный жест, особенно идущий от небытующего
теперь обряда или ритуала. Это может быть доступно только ре-
жиссеру, вышедшему из мордовского народа, органически с ним
связанному» 62.
Предупреждения видного ученого-театроведа так и остались без
внимания. Те же проблемы остались и спустя полвека. Так и хочет-
ся сказать, что с национальной культурой в Мордовской республике
ничего не меняется. Тот театр, о котором говорил С. С. Игнатов,
поставив в угоду политике несколько спектаклей по пьесам мордов-
ских авторов, постепенно изгнал со сцены весь национальный ре-
пертуар и превратился в Русский драматический театр Мордов-
ской ССР. Встал вопрос о создании нового национального театра.
Осенью 1989 года он был открыт. Но опять-таки без своего режис-
сера — мордвина и с молодой труппой, в которой добрая половина
актеров не знает ни мокшанского, ни эрзянского языков. Характер-
но для мордовской культуры оказалось и то, что новый театр от-
крылся в старом, неудобном для труппы и зрителей здании. Види-
мо, национальному искусству предопределено судьбой бороться за
свое существование, доказывать, что и его произведения являются
частью мировой цивилизации и что поэтически богатый мордовский
язык есть выражение высокой духовности. Но, как ни странно,
этого не попытались понять нынешние мастера прославленного
Малого театра, чьи «старики» в пору зарождения мордовской труп-
пы были его шефами. На этот раз за четыре года обучения в
Щепкинском училище мордовская театральная студия не подгото-
вила ни одного спектакля на подлинно национальном материале.
Нельзя же принять всерьез сотворенный на эрзянском языке ко-
микс на основе талантливой пьесы американского драматурга
Ю. О’Нила «Селейтнень ало вечкемась» («Любовь под вязами»).
Нельзя было первоначально понять и репертуарную политику от-
крывшегося театра, пригласившего зрителя на свои первые, причем
425
на русском языке, спектакли, поставленные по устаревшим или ни-
кчемным пьесам: «Семейная хроника времен стагнации» А. Гельма-
на и «Не ходи с чужой женой в ресторан даже завтракать»
М. Эннекен и М. Мэйо.
Национальный театр начнется позже, с января 1990 года, со
спектакля по пьесе А. И. Пудина «Уроз ваймонди уженя» («Анахо-
реты, или Угол для сирот») в постановке московского режиссера
В. Г. Черменева. За всю историю мордовского национального теат-
ра это будет первым спектаклем на мокшанском языке.
Драматург с предельной остротой ставит проблему физического
и духовного обнищания мокшанского села, переносит зрителя от
современности к прошлому, к временам коллективизации, где, по
мысли автора, началось разрушение крепкой, и нравственно богатой
человеческой общины. Разрушение этой общины и современное ее
прозябание проходит через судьбу бабушки Ольги (Г. Самаркина),
чей отец, уверовав в революцию, стал слепым орудием ее разруши-
тельных сил.
Отец Ольги коммунист Яков недостроил своего дома. Он возвел
стены, но крышу покрыть так и не успел — настигла его пуля одно-
сельчан, не согласных с его революционными методами приобще-
ния людей к новой жизни. Новый дом Якова, от которого отказы-
вались крестьяне,— это та новая община, которая строилась на
насилии и ненависти, ломающих душу человека. Коммуна Якова
превратила людей в своеобразных пустынников, отрешенных друг
от друга. Через весь спектакль проходит символический образ не-
достроенного дома, ставшего проклятием и для дочери Якова, и для
его односельчан. Рушатся, пустеют многолюдные деревни, природа
лишает счастья материнства и молодых женщин, и кормилицу зем-
лю, которая вот уже несколько лет стонет от бесплодия. С болью
в душе и с израненным телом возвращается из Афганистана Алек-
сей. Гибнет под гусеницами экскаватора наивный Семка, стремив-
шийся вновь открыть разрушенный безбожником Яковом святой
источник, в котором люди смогли бы вылечить свои телесные и
душевные раны.
Спектакль нарочито суровый и даже жестокий. Прошлое в нем
выступает только в черных красках. Особенно эта нарочитость
проявляется в показе коммунистов, которые не шагают по жизни,
а громыхают тяжелыми сапожищами, не поют, а орут. И одеты они
не в красноармейские шинели времен гражданской войны и буде-
новки, а в балахоны куклуксклановского покроя и в шлемы с чер-
ными звездами.
Роль Якова исполнял О. Комков. Внешне этот образ даже чем-
то привлекателен: человек в очках, с аккуратно подстриженной
бородой, с доброй улыбкой. А вот дела его страшные. Исполнитель
подчеркивает, что Яков вовсе не тот коммунист, который живет
велением сердца. Хоть он и разрушитель старого мира, но разруши-
426
тель особый — пьяный от чувства власти над людьми. Правда, вре-
менами он начинает чувствовать какую-то вину, которую, впрочем,
пытается быстро отогнать от себя. Время повторяется в человече-
ских судьбах. Алексей, как и Яков, сух и даже груб с людьми.
Таким его сделал «Афган». Но «Афган» — это та же идея мировой
революции, которую вынашивало поколение Якова. Верно, Алексей
как председатель колхоза не отказывается от больших дел, заботит-
ся о людях. Но все он делает со злом. И любовь его какая-то хо-
лодная. Поэтому Рая боится этой любви — совместная жизнь для
обоих принесет только страдания. Роль Алексея ‘ также играет
О. Комков. Актер не жалеет своего героя, не оправдывает его жес-
токость. Но временами подает надежду, что покрытая льдом душа
Алексея постепенно оттает, и он найдет свою нить жизни.
Запоминается в спектакле образ почтальонки Раи в исполнении
М. Макаровой. Ее тоже обманула жизнь, но душевные тепло и
богатство она не растеряла. Солнечной улыбкой и шуткой она ус-
покоит влюбленного в нее блаженного Семку, мягкими словами
убедит бабушку Олю в необходимости ухода из проклятого дома во
вновь отстроенный. Но по всему видно, что все мысли ее — об
Алексее. Она любит его, любит до безумия, поэтому она так стра-
стно хочет от него ребенка, купается в святом источнике, чтобы
Бог принес ей исцеление от бесплодия.
Смешон, наивен, а порой и грубоват «божий человек» Семка в
исполнении С. Адушкина. Но именно он, не умом, а сердцем, ду-
шой, понимает страдания людей. Поэтому гибель его становится
для всех всеобщим горем.
Спектакль наполнен не только родной речью, но и родными
песнями, хороводами, плясками, что придает спектаклю большую
широту звучания, усиливает его трагедийность.
Но, к сожалению, условия театра не дали осуществить режис-
серу прекрасно выписанный автором финал пьесы. Да, видимо, это
и не входило в замысел постановщика. Увлекшись языческими, но
не свойственными мордве верованиями, он выпускает на сцену
обнаженных исполнителей, одни из которых моются в святом ис-
точнике, другие в экстазе бегают под дождем, символически пред-
ставляя тем самым обновление жизни, возрождение силы земли.
У автора финал тоже символичен. Но по мысли более емок.
Большую смысловую нагрузку в нем несет образ отца Миньки (в
спектакле он совсем отсутствует). Смерть сына преобразила Ягора,
находившегося все время в хмельном угаре. Тут он как бы опом-
нился, почувствовал, что он нужен еще для жизни, как нужна была
для всех отшельница бабушка Ольга. Именно к ней, к Ольге, пос-
тоянно стремилась душа Миньки, потому что оба они смотрели на
мир непорочными глазами. В финале Ягор поет для сына песню
судьбы, наблюдая, как Ольга нежно раскачивает колыбель умираю-
щего Миньки. Обессилев, Ольга и сама падает в эту колыбель,
427
которая медленно-медленно поднимает их обоих куда-то ввысь, в
просторы неба. Души этих людей так и будут витать над землей,
напоминая всем заблудшим и ожесточившимся об истинном при-
звании человека.
Это не первая пьеса А. И. Пудина, поставленная в театре. До
этого его пьеса «В пустом доме люди» была поставлена в Государ-
ственном театре драмы МАССР (1989).
...Бездушие, вражда поселились в семье колхозного шофера
Андрея, одного из тех, кого гордо величали «истинным хозяином
земли». Но автор начинает повествование с идиллической карти-
ны: семья въезжает в новый, пахнущий свежестью и смолой дом.
Хозяин с гордостью проходит по воздвигнутым его руками хоромам.
Первая фотография в новом доме. Торжественное водружение ико-
ны Николы-угодника. Радость и счастье. Но сразу же обнаружива-
ется, что тепла человеческого в новом доме-нет, как не было его
в старом. Сегодняшний день персонажей спектакля страшен. Все
они, в общем-то, люди конченые. Главный герой, сорокатрехлетний
Андрей,— вор, пьяница; жена его Лиза, ветфельдшер — тоже не
прочь попользоваться колхозным добром; сын Митька вполне оправ-
дывает данное ему прозвище «Жандарм»; матери Андрея (Полина)
и Лизы (Аксинья) — лютые враги, ненавидящие друг друга из-за
«социальной» розни (первая считает себя богаче другой). Но самое
страшное в том, что все три поколения росли и формировались в
одно, советское время. Почему же они такие чужие друг другу,
почему все они оказались как бы заперты в своем сумеречном
пустом доме, куда другим нет никакого доступа?
Достоинство и пьесы, и спектакля прежде всего в том, что и
драматург, и коллектив театра внимательно и с болью отнеслись к
бедам своих героев, оказавшихся в водовороте острых противоре-
чий второй половины восьмидесятых годов.
Театр не стремится к скоропалительному осуждению каждого
из них. Добрый и податливый в душе Андрей (В. Н. Гудожников)
хочет кому-то открыть свою глубокую сердечную боль, например,
отцу, но чувствует, что тому не хватает мудрости настоящего сель-
ского мужика. В нем есть и некоторая сила духа, и целеустремлен-
ность. Но все идет против него, потому что главным смыслом
своей жизни он видит обустройство собственного мира. Стремле-
ние к благополучию приводит его к воровству и пьянству, а от
них — к полной деградации его как личности. Как человек он не
состоялся, уходит из жизни, так и не дав тепла в свой новый дом.
И если Андрея в какой-то мере можно пожалеть (хотя бы за
мечту о доме), то Лизу (С. Е. Вельмакина) жалеть не за что. Она
знала, на что шла, выходя замуж не за человека, а за достаток.
С предельным драматизмом играет Митьку Е. Н. Пулов. Жесто-
кость его по отношению к родителям понятна: здесь и боль за
разрушаемую семью (открытое сожительство матери с другим муж-
428
чиной), и бессилие что-либо изменить, и стыд перед людьми. По-
пытки его спасти семейный очаг ни к чему не приводят, поэтому
гибель его становится вполне закономерной.
По-своему интересно интерпретированы Л. Г. Куделькиной и
Е. С. Бажановой образы Полины и Аксиньи. Их горе и одиночество
являются своеобразным итогом всей их деятельности только ради
собственного блага. В том, что случилось с их детьми, они во
многом виноваты сами.
Спектакль отличается крепкой режиссурой (С. А. Арцыбашев),
плодотворной работой с актерами. Хотя при переводе пьесы на
русский язык национальные признаки ее, в частности этнографи-
ческие особенности, почти исчезли.
С интересом встречен зрителями и критикой спектакль по по-
вести Л. Н. Андреева «Жизнь Василия Фивейского», переведенной
на язык сцены А. И. Пудиным (1991). Театр нашел в произведении
замечательного русского писателя, написанном в смутный период
начала двадцатого века, созвучие с современной эпохой, когда
многие неверующие пытаются вновь обрести себя в вере, спасти
общество от полного духовного обнищания.
Страшные испытания ниспосланы Богом герою пьесы отцу Ва-
силию. Тонет в реке сын Вася; не выдержав горя, начинает пить
жена Анастасия; предоставленная самой себе, не чувствуя роди-
тельской ласки, черствеет душа дочери Настены; рождается еще
один сын, тоже Вася, но на горе родителей — дегенерат. На этом
испытания не кончаются. Во время пожара, уничтожившего все
подворье, погибает жена Анастасия. А тут еще на песчаном карь-
ере погибает бедняк Трифон, чью судьбу пытался обустроить отец
Василий. Но личные беды этого многострадального человека не
приблизили к нему людей. Наоборот, они стали бояться его, потому
что с его именем и поступками стали связываться общие людские
несчастья. И все это оттого, что отец Василий слишком доверился
Богу, слишком безропотно переносил все страдания. Даже тогда,
когда душа отца Василия сломалась, из уст его слышится только
одно слово: «Верую!»
Спектакль — режиссер Ю. Шилов, актеры А. И. Чакин и
Е. Н. Пулов (отец Василий), С. Е. Вельмакина и Т. В. Весеньева
(Анастасия) — содержит протест против рабской покорности чело-
века перед силами природы. Вместе с тем он выступает и против
современной моды на религию.
На фестивале финно-угорских театров в Ижевске театр за спек-
такль «Жизнь Василия Фивейского» удостоен основных премий —
за постановку, лучшую женскую (Т. В. Весеньева) и мужскую
(Е. Н. Пулов) роли.
Театр начинает устанавливать творческие связи как со своими,
так и иногородними драматургами.
Большой успех у публики имела пьеса В. И. Мишаниной
429
«Кда орта лангса суви пине» («Когда у ворот воет собака», 1992).
Главная героиня повествования Нюра (Т. В. Весеньева) — одино-
кий, внутренне чистый и светлый человек. Счастье обошло ее сто-
роной. Рано осталась сиротой. Замуж не вышла — женихи боялись
ее за независимый нрав. Так и пошла ее жизнь — ферма да пустая
изба. Конечно, есть такие, кто хотел бы «скрасить» ее одиночество.
Например, заведующий фермой Иван Иванович (Н. В. Храмов). Но
унизить себя Нюра никому не даст и на колени ни перед кем не
встанет. Но любовь приходит. Не обыкновенная, а со страданиями.
И все-таки это счастье, когда есть кого любить. Тем более, если
любить такого же, как она сама, страдающего человека. Шофер
Григорий (В. Н. Гудожников), чья семейная жизнь с женой-учитель-
ницей приносит ему одни переживания, нашел в Нюре родствен-
ную душу. У Нюры родится ребенок. Больной. Нужна помощь мос-
ковских врачей. В то время, когда Нюра с ребенком была в Москве,
Григорий, не выдержав разлада с женой, уходит из жизни.
Актеры хорошо прочувствовали характеры своих героев: каждый
со своим душевным изломом, в каждом, словно в зеркале, отраже-
но то сложное время, которое ложится на их судьбы тяжелой, а
порой и невыносимой ношей.
Жизни древней мордвы посвятил свою пьесу «Пьяна леенть
лангсо» («На Пьяне-реке») московский драматург В. Н. Малягин.
События в пьесе переносят зрителя во времена царя Михаила Ро-
манова, когда православные миссионеры и царские воеводы силой
заставляли мордву принять христианство, сея раздор между людь-
ми. Отказаться от Инешки паза для эрзян означало отказаться от
самого себя, предать забвению светлые имена предков, лишиться
покровительства многочисленных божеств, постоянно помогающих
человеку в его повседневной жизни. Но не меньше от притеснений
и поборов страдают и православные русские крестьяне, живущие с
некрещеной мордвой в дружной семье. И те, .и другие решили
спастись от царских воевод бегством в дремучие леса у Пьяны-
реки. Только двух мужиков — эрзянина Виртяна и русского Васи-
лия — оставили сельчане охранять добро и следить за созревающи-
ми хлебами. Издевательства и побои, которым подвергли мужиков
царские приспешники, окончательно раскрыли им глаза на «добро-
ту» и «любовь» Бога к простому человеку. А в это время на Пьяне-
реке эрзяне молятся Инешке пазу, чтобы он помог спастись им от
надругательств, дал бы им счастье вернуться в свои села.
В спектакле хорошо передано, как появляется в людях зло,
которое впоследствии приведет к большой крови. В такие моменты
всегда найдутся сильные характеры, которые поведут за собой
народ, взбудоражат его и только потом опомнятся, какую страшную
беду они принесли ему своими подозрениями и неразумным эмоци-
ональным порывом. Так случилось с ни в чем не повинными жен-
щинами — эрзянкой Улютой и русской Дарьей, которые, разгадав
430
темные замыслы впавших в кровавый транс предводителей эрзян-
ской общины, отказываются вызвать своих мужей из оставленной
деревни, зная, что управляемый злыми силами «сельский суд» ли-
шит их жизни. И бедные женщины погибают под ножами своих
соплеменников.
Спектакль поставил удмуртский режиссер А. А. Блинов. Он
точно уловил мысль автора: трагедию современного общества и
отдельных народов нужно искать не только в сегодняшнем дне, но
и в истории; во всяком случае, у эрзян она началась тогда, когда
у них отняли веру в своих богов и покровителей.
Большую смысловую нагрузку в спектакле несет роль Байки в
глубоком прочтении заслуженного артиста России В. П. Акашкина.
Актер точно передает суть своего героя: вот такие со звериным
сердцем люди, скрывая свое истинное нутро, то тут, то там будо-
ражат народы. Под влиянием Байки становится убийцей молодой
парень Пуресь (С. В. Сульдин). Это он, Байка, поднимет против
людей черную душу Тумая, и тот, будто разъяренный бык, начнет
бросаться на уже полумертвых женщин. Это его мести боится
Калейка (Е. Н. Пулов), когда всеми силами пытается заманить
стариков на «сельский суд».
В исполнении В. Н. Гудожникова и Н. В. Храмова Виртян и
Василий даны как два дополняющих друг друга характера. Не эр-
зянин и русский, а связанные единой судьбой два человека, они ни
за что не предадут друг друга. Измордованные сатрапами воеводы,
еле живые, они медленно поднимаются с земли и, поддерживая
друг друга, стоят, словно стянутые единым узлом, никем не побеж-
денные.
Национальный театр не забывает и о своей классике. По-ново-
му, с включением богатых традиций фольклорного театра, была
прочитана драма К. С. Петровой «Ташто койсэ» (режиссер
В. С. Брыжинский). Подобные постановки нужны не только зрите-
лю, которого все дальше и дальше уводят от подлинных духовных
ценностей эрзян и мокшан, но и самим театральным работникам,
артистам, режиссерам, композиторам, чьи познания в народном ис-
кусстве в настоящее время ничуть не выше зрительского.
Возвращена на сцену и пьеса Г. Я. Меркушкина «Сенем валда»
(режиссер А. И. Пудин), которой, даже по прошествии времени,
есть что сказать новым поколениям зрителей.
Вынашиваются планы постановки ранее написанных произведе-
ний К. Г. Абрамова, В. И. Радина-Аловского. Свои пьесы предлага-
ют и начинающие авторы.
Национальный театр, несмотря на ужасающие условия работы,
живет, растет и укрепляется. Об этом говорит прежде всего его
признание зрителем, как городским, так и сельским. Это подтвер-
ждается и вниманием театральной критики, местной и централь-
ной. Наконец, он завоевывает авторитет и у театральных работни-
431
ков различных республик и городов. Ряд спектаклей идет в поста-
новке режиссеров Удмуртии, Карелии, Москвы. А обмен театраль-
ными труппами между городами Турку (Финляндия) и Саранском
может стать началом международного признания мордовского на-
ционального театрального искусства.
* * *
Профессиональному театру Мордовии чуть больше шестидесяти
лет. Оформление национального театра в высокопрофессиональное
искусство далеко еще не закончено. Причин тому несколько. Одна
из главных — языковая проблема, назрела необходимость получения
мокшанским и эрзянским языками статуса государственных. Из
внутренних вопросов на первое место выдвигается проблема подго-
товки актерских кадров, театральных художников, обладающих глу-
боким знанием традиционных форм народного искусства. А глав-
ное — воспитание национальной режиссуры. Без нее современный
театр немыслим.
о
о
о
ГЛАВА XVI. МУЗЫКАЛЬНОЕ
ИСКУССТВО
§ 1. Народная музыка
Мордовское народное музыкальное искусство
издавна привлекало внимание ученых. Ценные
наблюдения о музыкальном быте мордвы, све-
дения о песнях и самобытных музыкальных ин-
струментах относятся уже ко второй половине XVIII столетия. По
наблюдению Мильковича (инициалы неизвестны), относящемуся к
этому времени, мордва пляшут «собственною своей пляской и со-
ображаются игре на гуслях, скрипках, волынке и органе»
Первые же записи семи мелодий мордовских народных песен
относятся к 20-м гг. XIX века. Они принадлежат члену Петербург-
ской Академии наук А. М. Шегрену, а в конце столетия четыре
напева свадебных песен опубликовал мордовский просветитель
М. Е. Евсевьев в.своем известном труде «Мордовская свадьба», из-
данном в историко-этнографическом журнале «Живая старина»2.
Значительное число напевов традиционных эрзянских народных
песен было опубликовано в начале нашего столетия академиком
А. А. Шахматовым в его «Мордовском этнографическом сбор-
нике» 3.
В канун первой мировой войны традиционные народные песни
и инструментальные наигрыши самарской мордвы впервые были за-
писаны на фонографные валики известным финским этномузыколо-
гом А. О. Вяйсяненом, которые он опубликовал позднее отдельным
сборником 4.
Народные песни мордвы вызвали живой интерес и у венского
этномузыколога, композитора Р. Лаха, который в годы первой ми-
ровой войны сделал их фонографные звукозаписи от восьми мор-
двинов, военнопленных русской армии в австрийском лагере
«Харт». Нотации Лах опубликовал в своих трудах (1918, 1920,
1933), они послужили ему для написания сравнительных исследо-
ваний.
Интерес к мордовской народной музыке зарубежных ученых не
угасает и в современный период. Собиранию народных песен мор
433
довской диаспоры много времени отдал венгерский академик
Л. Викар, он опубликовал отдельные звукозаписи эрзянских и мор-
два-каратаевских песен на граммофонной пластинке. В последние
годы возобновлены традиции изучения мордовского фольклора
финскими этномузыкологами из известных научных центров (уни-
верситет Тампере, литературный музей Финно-угорского обще-
ства в Хельсинки, институт народной музыки в Каустинене):
проф. Т. Лейсиё, И. Колехмайнен, А. Абслунд, И. Саастамойнен.
Значительная работа по собиранию мордовской народной музы-
ки проводится Литературным музеем им. Фр. Крейцвальда Акаде-
мии наук Эстонии. Под руководством известного этномузыколога
И. Рюйтел собран значительный фонд эрзянских (преимущественно
левообережья Волги) и мокшанских песен, изданы граммофонные
пластинки, статьи и материалы ученых.
Огромный вклад в собирание, обработку мордовских народных
песен внес основоположник мордовской профессиональной музыки
Л. П. Кирюков. Долгое время для отечественных ученых и деятелей
культуры его три сборника (1929, 1935, 1948) оставались единствен-
ным источником для знакомства с мордовским традиционным мелосом.
Ценные записи мокшанских и эрзянских песен в многоголосном
их звучании содержат сборники композитора Г. И. Сураева-Короле-
ва (1957, 1969).
Основным центром работы по собиранию, изучению и пропа-
ганде традиционной мордовской поэзии и музыки в послевоенные
годы стал Научно-исследовательский институт языка, литературы,
истории и экономики при Совете Министров МАССР, созданный в
1932 году. За шестидесятилетний период своего существования он
организовал множество музыкально-фольклорных экспедиций, мате-
риалы которых хранятся в рукописном архиве и в фонде звукозапи-
сей народного музыкального искусства. Отдельные нотации мордов-
ских песен в качестве иллюстраций к текстам опубликованы в мно-
готомной филологической серии «Устно-поэтическое творчество
мордовского народа», издаваемой институтом с 1963 года.
Особый размах собирание, изучение и публикация традицион-
ной мордовской народной музыки получили в последние два деся-
тилетия. Этот период ознаменовался созданием первой академиче-
ской трехтомной научной антологии «Памятники мордовского наро-
дного музыкального искусства» (Саранск, 1981, 1984, 1988) 5, в ко-
торой впервые применены новейшие методики полевой записи
(многоканальной) и партитурных нотаций. Труд ученых отмечен
Государственной премией Мордовии и получил признание за рубе-
жом. Антология на сегодняшний день является самым полным из-
данием мордовской традиционной музыки.
В наши дни мордовскую народную музыку знают далеко за пре-
делами Мордовии. Эрзянские и мокшанские певческие ансамбли
стали постоянными участниками крупных мероприятий: научных
434
симпозиумов, международных фестивалей, этнографических кон-
цертов. С их искусством знакомились в Польше, Германии, Фран-
ции, Голландии, Швейцарии, Бельгии, Финляндии, в странах
Балтии.
К настоящему времени мордовская традиционная музыка прочно
вошла в научный обиход. Ей посвящаются многие статьи, книги,
особенно в плане сравнительных исследований. Однако многие
вопросы до сих пор остаются малоизученными, не все ареалы музы-
кальной культуры народа хорошо обследованы, до сих пор ждут
своей публикации многие интереснейшие произведения, рассредо-
точенные в разных хранилищах как в нашей стране (Саранск,
С.- Петербург, Москва, Казань), так и за рубежом (Финляндия, Вен-
грия, Германия, Австрия, Франция, Эстония, Литва). Создание ге-
нерального каталога мордовской музыки — дело, необходимое для
музыкальной этнографии, развития профессиональной культуры.
* * *
Традиционная мордовская народная вокальная музыка органично
вросла в быт современного села. Она живет в наши дни на всей
мордовской этнической территории. Села с высокой певческой
культурой можно встретить по всей территории Мордовии и во
всех русских областях, где «гнездами» проживает мордовское насе-
ление.
Искусство народных певцов и инструменталистов у мордвы
всегда было социально значимо: ни одно важное событие семьи,
рода, села не обходилось в прошлом без вокальной и инструмен-
тальной музыки. Талантливые народные певцы и инструменталисты
повсеместно пользовались большим уважением и авторитетом. Эта
любовь отразилась в народной поэзии. Народ запечатлел певца,
музыканта человеком, способным общаться с мифологическими
существами: умилостивлять их своим искусством, лишать их вредо-
носной силы. В более поздних произведениях музыкант, певец ве-
сел и жизнерадостен, способен выходить победителем из сложных
жизненных ситуаций.
Серьезное значение своему искусству придавали сами носители
музыкальных произведений. Для наиболее талантливых из них со-
знание своей общественной значимости являлось одним из важней-
ших стимулов повышения исполнительского мастерства. Певцы и
инструменталисты становились непременными участниками всех
событий в селе. Таким образом, нередко их искусство являлось не
только предметом личного увлечения, но и общественно необходи-
мым делом: оно постепенно становилось вторым ремеслом и приоб-
ретало характер профессиональной деятельности. На некоторых
праздниках и обрядовых церемониях музыканты и певцы за свое
435
10
1. Традиционные народные музыкальные инструменты.
1— шавома — первый вид, 2— шавома — второй вид, 3— шавома — третий вид, 4— кальхциямат,
5— пайгонят, 6— кальдердемат, 7— гарзе, кайга, 8— пешень морама, 9— сандеень морама, 10—
вяшкома, 11—кевень тутушка, 12—нюди, 13—фам, пувама, 14—дорама—первый вид, 15—дора-
ма — второй вид
исполнение получали плату. Еще недавно в мордовских селах за
игру на инструменте выплачивалась довольно высокая денежная
сумма. Особенно это было распространено на свадьбах, в Рожде-
ственских домах, девичьих посиделках. Однако денежная плата
была неповсеместной. В некоторых селах исполнителей приглаша-
436
ли в качестве гостя, и принимались они на тех же правах, что и
ближайшие родственники. В других же местностях как у мокши,
так и у эрзи за игру на инструменте, пение свадебных корильных
величаний и благопожеланий специально приглашаемым на свадьбу
женщинам («парявтнемань рангицят») дарили что-нибудь из одеж-
ды. В ряде эрзянских' сел Мордовии существовал обычай дарить
музыканту инструмент, купленный на деньги участников праздни-
ка. Это было особенно характерно для Рождественских домов. Су-
ществовал также обычай давать музыканту, игравшему на молянах,
(озксах) пузырь жертвенного быка, из чего он делал воздушный ре-
зервуар фама (тип мордовской волынки).
О широкой популярности мордовских музыкантов не только
среди мордвы свидетельствуют многие материалы русского фоль-
клора. В шуточной плясовой песне «Калинка-малинка», записанной
А. С. Пушкиным в 1830 г., говорится о том, как девица мыла фату
на болдинском плоту и просила матушку пригласить «мордвина с
волынкою» 6.
В музыкальном искусстве мокшанских и эрзянских сел доста-
точно устойчиво сохранилась вся традиционная система музыкаль-
но-песенных жанров, но отнюдь не все жанровые группы в разной
степени активно бытуют в каждом отдельном селе. В одном селе
более устойчивы традиции необрядовых песен, в другом — семейно-
обрядовых, в третьем — и тех, и других.
Из традиционных жанров в современном быту мордовских сел
наиболее активной полнокровной творческой жизнью живут эпи-
ческие и лирические песни, а также плясовые песни, исполняемые
еще в недалеком прошлом под аккомпанемент гарзе (тип мокшан-
ской скрипки), кайга (эрзянской), нюди (тип двойного кларнета),
вяшкома (тип прямой флейты), а иногда в ансамбле этих инстру-
ментов. Нередко к этим инструментам добавлялись традиционные
виды идиофонов (ударных инструментов). В наши дни плясовые
песни обычно поются под гармонику и балалайку.
Необрядовые песни, исполняемые в любое время при любых
обстоятельствах, широко бытующие поныне во множестве местных
разновидностей, в музыкально-стилевом отношении значительно бо-
лее однородны, чем традиционные обрядовые песни, исполняемые
только в определенное время при определенных обстоятельствах.
Из традиционных жанров обрядовых песен в современном быту
наиболее устойчиво сохраняются причитания по умершим, свадеб-
ные песни. Песни, приуроченные к календарным праздникам и
обрядам, сохранились не во всех селах, из их числа лучше помнят
весенние песни. Села, где одинаково хорошо бытуют все песни
земледельческого календаря — не типичны. Некоторые виды песен и
инструментальных наигрышей, связанные в прошлом с культом
священных деревьев, почитаемых лесных зверей, домашних живот-
ных и птиц, утратили в современном быту всякую связь с древними
437
религиозными (дохристианскими) представлениями и сохранились
в новой функции необрядовых песен и наигрышей. Что касается
традиционных музыкальных инструментов, то в современном быту
не удержались прежде всего те из них, тембры которых ассоцииро-
вались с языческими воззрениями, имели обрядовый характер и
сопровождали ритуальные пляски и обряды, составляющие основ-
ное ядро дохристианских молений (озксов).
В традиционных обрядовых и необрядовых песнях, наигрышах
мордовского народа сохранились, таким образом, основные музы-
кально-стилевые типы мордовской вокальной и инструментальной
музыки от древнейших ее истоков до сложившихся позднее высо-
коразвитых форм.
Обрядовые песни и инструментальные наигрыши еще совсем
недавно бытовали в синкретических комплексах, из которых наибо-
лее важными компонентами были ритуальная «встреча и угоще-
ние» мифологического покровителя или предка, ритуальная еда
самих участников, символизирующая материальный достаток и
имеющая магическую цель вызвать в будущем такое же обилие в
пище.
Обряды, сопровождаемые песнями, плачами и благопожелания-
ми, наигрышами отображают стремление осмыслить окружающий
мир, объяснить связь человека с ним, а также воздействовать на
него с целью получения всевозможных благ. Со временем в процес-
се изменения социально-бытовых условий в обрядовых произведени-
ях музыкального творчества усиливается эстетическая функция,
причудливо переплетается с элементами первобытной магии, пере-
житки которой устойчиво сохранились у мордвы до настоящего
времени.
Произведения вокального и инструментального фольклора морд-
вы интересны также и со стороны художественного осмысления
действительности, отражения в них эстетического опыта многих и
многих поколений. В них виден образ человека — неутомимого тру-
женика, своим нелегким трудом преобразующего мир по законам
красоты, добра, правды, социальной справедливости.
В мордовском народном музыкальном искусстве сохранились
многие архаичные формы, восходящие к общей финно-угорской
культуре. Эта общность, как отмечали многие исследователи фоль-
клора финно-угорских народов' (Р. Лах, 3. Кодай, Л. Викар,
А. И. Маскаев, В. Я. Евсеев, И. Рюйтел и др.), проявляется в
тематике, образном строе, структуре стиха и музыкально-поэтиче-
ской строфе, в жанрах народно-песенной культуры, в сходных при-
емах мелодического образования и более того, в сходных древней-
ших воззрениях о звуке, музыке и „танце. Черты финно-угорской
общности, сохранившиеся в мордовской культуре, особенно нагляд-
но проявляются в инструментальном искусстве, в определенном
наборе инструментов и их названий. Например, в лексике многих
438
финно-угорских народов слова с корневой основой «тор» широко
распространены для обозначения древнейших музыкальных инстру-
ментов типа натуральных деревянных труб: торама (мокша и эрзя),
торам вайгяль (мокша и эрзя: нижний бурдонный голос волынки),
торви (деревянная труба финнов, карел, вепсов), лепатору, тырв,
тыри (эстонские трубы), торупиль (эстонская волынка), пастор-
тюлёк — венгерская труба из древесной коры типа трембиты. У
обских угров, не имеющих натуральных труб, слова с корневой основой
тор служат для обозначения многострунных щипковых инструмен-
тов: тор-сапль-юх (манси), тор, тоор-сапт-юх (ханты), а в диа-
лектах коми торган является одним из названий бубенчиков.
Подобные реликты мордовского музыкального искусства свиде-
тельствуют не только о культурно-генетической общности финно-
угров, но и о глубокой интеграции его в мировую культуру. Тот же
наш пример показывает несомненные культурно-исторические свя-
зи мордвы (а шире финно-угров) со многими народами Европы, где
корневая основа тор входит в систему мифологических представле-
ний (скандинавский эпос).
Исследования музыкального фольклора последних лет показыва-
ют многие черты сходства мордвы с тюркоязычными народами и,
что примечательно, даже в тех областях народной музыки, которые
традиционно в науке считались невозможными. Например, о нали-
чии близости мордовского инструментального и вокального много-
голосия татар-кряшен (исследования Н. Ю. Альмеевой).
В инструментальном и песенном искусстве мордвы особенно
заметен ее духовный обмен с русскими. Многообразны формы за-
имствований мордвой традиционных русских инструментальных
наигрышей и песен. Эти формы известны широкому кругу ученых,
но менее известны формы взаимодействия мордовской и русской
песенно-музыкальных традиций в селах обрусевшей мордвы. В этих
селах наряду с собственно русскими песнями исполняются песни
и наигрыши, тексты и музыкальный стиль которых по целому ряду
неоспоримых признаков (мелодика, многоголосие, созвучия, особен-
ности фактуры и функции голосов) свидетельствуют об их мордов-
ской основе.
Другой формой русско-мордовских связей является прямое заим-
ствование мордовских напевов, а в ряде случаев и текстов (на мок-
ша- и эрзя- языках) певцами из коренных русских сел (об этом еще
более 25 лет тому назад писал Г. И. Сураев-Королев, а позднее и
другие, в том числе и русские исследователи: И. И. Земцовский,
Т. В. Гусарова, Т. М. Ананичева).
И, наконец, последняя форма — перенесение из обрусевших мор-
довских сел специфических черт их песенно-музыкальной культуры
(главным образом, своеобразного музыкального стиля) в соседние
села с коренным русским населением. Это характерно не только
для народной музыкальной культуры Мордовии, но и целого ряда
439
русских областей, куда в прошлом переселялась мордва. Особенно
видны эти следы в средне-и южно-русской культуре, что отмечали
в своих работах известный этномузыколог, исследователь славян-
ских культур И. И. Земцовский, а позднее специалист по южно-
русскому многоголосию В. М. Щуров.
Процессы взаимодействия музыкальных традиций мордвы с раз-
личными народами (финно-угорскими, славянскими, тюркскими) на
различных исторических этапах протекали с различной интенсив-
ностью, а заимствованные элементы,. как’ правило, перерабатыва-
лись, органически сливались со своей исконной культурой. Фено-
мен мордовской народной музыки и- фольклора в целом заключается
в том, что, несмотря на интенсивнейшие влияния, а в ряде случаев
неблагоприятные исторические условия, народ тем не менее сохра-
нил и приумножил богатства своей культуры, создал целостную
систему песенно-музыкального отражения мира, искусство высоко-
го эстетического идеала, поражающего всех, кто впервые слышит
мордовское многоголосие, своей структурной стройностью и худо-
жественным совершенством.
Характер труда и быта, социальные условия способствовали
возникновению у мордвы устойчивых форм музицирования, где во-
кальное искусство было более характерно для женщин, а инстру-
ментальное — для мужчин.
Музыкальному искусству мордвы присущи развитые коллектив-
ные (групповые) и одиночные (сольные) исполнительские традиции.
С ними связаны, как правило, и жанровые виды мордовского песен-
ного и инструментального фольклора, что не исключает интониро-
вания, например, эпических и лирических песен помимо их тради-
ционной коллективной формы исполнения, одной певицей или реже
певцом.
Жанры вокальной музыки
По признаку общественной функции в прошлом песни и плачи
мордвы подразделяются на две группы: 1) приуроченные песни и
плачи, исполняемые только в определенное время при опре-
деленных обстоятельствах (к их числу относятся обрядовые пес-
ни земледельческого календаря, семейно-обрядовые песни и плачи,
необрядовые круговые песни; колыбельные и детские потешки); 2)
непрйуроченные песни, исполняемые в любое время при
любых обстоятельствах (к их числу относятся долгие эпические
и лирические песни, короткие припевки, интонируемые в прошлом
под аккомпанемент музыкальных инструментов и пляску).
Песни земледельческого календаря. В мордовской музыкаль-
ной фольклористике календарные обряды и связанные с ними пес-
ни принято подразделять на три группы: обряды и песни зимнего,
весенне-летнего и осеннего периодов (напевы песен последней
440
группы до нас почти не дошли). Все они совершались главным
образом для того, чтобы повлиять на природу: обеспечить хороший
урожай, приплод скота, обеспечить достаток и благополучие людей.
Зимние песни мордовского земледельческого календаря откры-
ваются циклом величально-поздравительных песен «Калядат» (Ко-
лядки), они поются хором при обрядовом обходе дворов в послед-
ний день зимнего солнцестояния — в канун поворота зимы к лету.
К ним примыкают приуроченные к тому же времени зимние свя-
точные обрядовые песни «Роштува кудонь морот» — песни Рождес-
твенского дома. Эти песни пелись на протяжении двух недель с 24
декабря по 7 января в каждую ночь, чередуясь с ритуальными пляс-
ками.
В недалеком прошлом, как правило, существовали три возраст-
ные группы колядующих («калядайхть»), имеющие важные испол-
нительские особенности: группа стариков-пастухов, группа холос-
тых парней и незамужних девушек и группа детей.
Пастухи собирались ранним утром по несколько^человек и начи-
нали обрядовый обход дворов с места выгона скота. Зайдя в сени
дома, они бросали через порог горсть пшеницы и запевали коляд-
ную песню. За пастухами колядовать шли обычно дети, скандируя
небольшие благопожелания в декламационной манере. Парни и
девушки колядовали под вечер.
Напевы мокшанских и эрзянских колядок отличаются весьма
большим числом местных мелодических типов. Для наиболее древ-
них из них, интонируемых обычно пастухами, характерны узкообъ-
емные лады в амбитусе большой терции и кварты, архаичные фор-
мы многоголосия — гетерофонный1 стиль (признаки, присущие
древним песням многих финно-угров). Поздние напевы имеют более
широкие мелодии и интонируются в развитых многоголосных фор-
мах. Эти последние, звучащие преимущественно у молодежи на
улице под окнами, обычно сопровождались в прошлом игрой на
традиционных музыкальных инструментах: нюди, фам, гарзе.
В последнюю ночь зимнего солнцестояния (с 24 на 25 декабря)
молодежь в мордовских селах собиралась в первый раз на праздник
Роштувань куд — Рождественский дом. Продолжавшийся 10—14 но-
чей, он был посвящен в прошлом духам-покровителям домашних
животных, птиц, пчел и плодовых деревьев.
В прошлом праздник Рождественского дома был одним из глав-
ных календарных праздников плодородия и изобилия в нарождаю-
щемся новом году, своеобразным магическим институтом молоде-
жи. По народным поверьям, чем больше народу сходилось в Ро-
ждественский дом, тем действенней становились благопожелания.
Поэтому люди, которые отдавали дом под праздник Рождественско-
го дома, считали за честь и хорошее предзнаменование1 представ-
лять его колядующим. Магическое значение придавалось и празд-
ничным нарядам. Приходить в Рождественский дом небрежно оде-
441
тым считалось дурной приметой. Постоянные участники праздника
надевали самое лучшее, а девушки почти в каждую ночь обмени-
вались своими нарядами. В этом достаточно ясно проявляется один
из древних магических принципов — выдать желаемое за действи-
тельное по формуле «подобное рождает подобное».
В мокшанских селах праздник начинался с группового пения
благопожелания, обращенного к покровителю, с просьбой о ниспос-
лании обильного урожая, увеличении семьи и приплода скота. Со-
вместное пение благопожелания сопровождало коллективную риту-
альную еду стариков и пастухов или предшествовало ей, причем
обязательным ритуальным блюдом была свинина. Свинье была по-
священа и ритуальная пляска под плясовой наигрыш «Тува»
(Свинья) древних видов народных музыкальных инструментов фам,
нюди, гарзе.
У эрзи Саратовской губернии первым обрядом в Рождествен-
ском доме был Тулевксонь панема (Гонение поросят). Нет сомне-
ний в том, что образ свиньи, отразившийся в празднике Рождес-
твенского дома (в текстах колядок и долгих песен мотивы пожира-
ния свиньей ребенка, в названии плясовых наигрышей и плясок, в
народно-драматических формах—«гонение поросят», игра на во-
лынках из свиного пузыря), ассоциировался с ритуальным живот-
ным, олицетворявшим обильное плодородие.
В то время, когда старики ужинали, молодежь разгадывала за-
гадки на темы плодородия и изобилия. После ритуальной еды и
пения застольных благопожеланий столы убирались и начинались
традиционные пляски молодежи.
Все участвующие в мокшанском празднике Рождественского
дома условно подразделялись на две группы: Роштува кудонь
кштийхть (Плясуны Рождественского дома) и Роштува кудонь
ваныхть (Зрители Рождественского дома). Плясунами выбирались
красивые парни и девушки. Девушкам, участвующим в плясках,
оказывались большие почести и уважение. В период праздника
родители старались кормить их получше и освобождали от домаш-
него труда. Обязательным для праздника Рождественского дома
были ритуальные пляски с поднятыми вверх руками, согнутыми в
локтях (символ мирового древа, обращенного к солнцу, у многих
финно-угров). Ритуальное значение имели песни и плясовые наиг-
рыши на фаме и нюди: они исполнялись специально приглашенны-
ми и оплачиваемыми музыкантами, обязательными участниками
праздника Рождественского дома.
Значительное место на празднике Рождественского дома зани-
мала игра-пляска медведя — ряженого («Офтонь кштима»), сопро-
вождаемая особыми инструментальными наигрышами. Эти наигры-
ши широко бытуют и поныне, но вне всякой связи с праздником,
хотя и сохраняют до сих пор свои программные названия «Офта
атя» («Старик-медведь»), «Офта» («Медведь»), «Офта атянь
442
цера» («Сын старика медведя») или просто «Атянь цера» («Сын
старика»).
Ночные пляски в период зимних святок являлись главной
частью праздника «Роштувань куд», его кульминацией. И отнюдь не
случайно праздник Рождественского дома у мокши назывался так-
же праздником «Плясового дома» — «Кштимань куд», у эрзи —
«Киштемань кудо».
Обычай снимать избы для праздника Рождественского дома
просуществовал в мокшанских селах почти повсеместно до
1950-х гг., а в некоторых селах (Левжа, Сузгарье, Старое Дракино,
Алькино, Перхляй и др.) сохранился до сих пор.
Напевы и многоголосная фактура песен Рождественского дома
во многом родственны неприуроченным лирическим песням. От
последних они отличаются, в сущности, по содержанию поэтиче-
ских текстов и по определенному ограниченному отбору слоговых
музыкально-ритмических форм, встречающихся в других жанрах в
значительно большем числе традиционных видов.
Пение песен весенне-летнего периода начиналось с празднова-
ния Масленицы.
Празднование Масленицы сопровождалось печением блинов и
пирогов в форме домашних животных (лошадь, овца) и птиц (соро-
ка, дятел), угощением ими родственников и ритуальным призывом
и кормлением птиц. Рано утром дети восьми — десяти лет залезали
на крышу, свистели в глиняные или деревянные духовые инстру-
менты в форме сороки, изготовляемые взрослыми специально для
этого случая, и скандировали речитативом в традиционном ритме
призывы перелетных птиц. Поэтические тексты этих призывов
отличаются лаконизмом композиционных построений и состоят из
трех частей: из зачина — двух-трехкратного обращения к птицам,
соответствующего одному или двум стихам; основной части, рав-
ной трем-шести стихам, где заманиваются птицы и даются обеща-
ния угостить их; заключения в форме двухкратного возгласа с пред-
ложением попить-поесть.
В полдень девушки и молодые женщины, надев особый масле-
ничный головной убор, украшенный разноцветными лентами, шли в
сопровождении парней на пригорок, погрузив на санки испеченные
к Масленице блины — «сязьган пачат» (Сорокины блины) и пироги.
После ритуального кормления птиц следовало угощение; пение при-
уроченных песен-диалогов с сорокой или дятлом, являющихся на-
иболее характерным видом мордовской обрядовой вокальной музы-
ки, приуроченной к Масленице. Для песен-диалогов в отличие от
песен протяжных призывов, исполняемых в форме требования, ха-
рактерен благосклонно-шутливый тон. К сороке обращаются с во-
просами, на которые от ее имени дают шутливые отвёты в форме
нарочито подробных разъяснений. Плясовой характер небольших по
диапазону мелодий, ритмическая их соразмерность и исполнение
443
обычно под игру ударных инструментов создают особый колорит
праздничного веселья.
На протяжении четырех недель, начиная с первой ночи после
Масленицы вплоть до последней ночи перед вербной неделей, моло-
дежь, собираясь большими группами, обходила село и пела приуро-
ченные к этому времени обрядовые закликания весны — «Тундань
серьгядемат» (м.), «Тундонь сееремат» (э.). По манере исполнения,
многообразию тем и по особенностям музыкально-поэтических об-
разов мокшанские и эрзянские закликания весны заметно выделя-
ются из всего календарно-обрядового фольклора. В них преобладают
темы брака, примет весны, сатирические темы, высмеивание лени,
зазнайства, супружеской неверности и т. д. Нередко эти темы вза-
имодействуют друг с другом, образуя сложные многоплановые те-
матические композиции.
Закликания весны обычно имеют особые, неповторяющиеся ни
в каких других жанрах припевы двух видов: на слова, не имеющие
смыслового значения, и на смыслонесущие слова.
Из смыслонесущих припевов у мокши наиболее часто встреча-
ются «вийанама» («вий» — рила, «анамс» — просить). Несмыслоне-
сущие припевы значительно более разнообразны: «вай, дали, дали»,
«евуваня», «вахихана навиен», «эвуваня виякай», и они входят в
общую структурную систему напевов.
Особую музыкально-стилевую группу образуют весенние и лет-
ние песни жанров «Вербань морот» («Вербные песни»), «Тройцянь
морот» («Троицкие песни») и «Пиземень серьгедемат» («Заклика-
ния дождя»), исполняемые на лаконичные напевы в ранних стилях
мордовской полифонии. Кроме этих напевов, эрзянские закликания
дождя могли петься и на мелодически более развитые напевы двух,
трехголосной полифонии. При пении информаторы отмечают не-
обычный характер их звучания: громкий, напряженный звук, наро-
читое скандирование поэтического текста, тяжелый выдох на кон-
це фраз. По наблюдениям, относящимся к 20—30-м гг. нашего сто-
летия, пение этих песен в Заволжье нередко переходило в крик, а
поющие их входили в экстаз.
По своим музыкально-стилевым особенностям к календарным
песням примыкают песни жанра «Кужонь морот» («Круговые пес-
ни») с традиционными напевами. В соответствии со своей игровой
функцией они поются по преимуществу на вечерних молодежных
гуляниях, а также в качестве неприуроченных лирических песен.
Основными темами поэтических текстов круговых песен явля-
ются радость встречи и горе разлуки, и в них воспевается трудо-
любие молодежи. Значительное место занимают темы о счастливом
и несчастливом браке, о малолетнем постылом муже. У эрзи же
кроме этих тем столь же излюбленной темой является весенняя
природа.
Традиционные поэтические образы хороводных песен, общие
444
для мокши и эрзи — молодая береза, распустившаяся яблоня, моло-
дой парень и девушка, муж-ребенок. В отличие от других песен
для мордовских песен этого жанра характерна особо устойчивая
форма изложения поэтического текста — повествование, часто сме-
няющееся продолжительным диалогом.
Песни жанра «Кужонь морот» исполнялись с движениями и
подразделялись по характеру сопровождаемых ими движений на
плясовые, движения которых синхронны ритму музыки, и на ходо-
вые, движения которых асинхронны ритму музыки.
Семейно-обрядовые песни и плачи. К числу наиболее значимых
мордовских семейных обрядов, в которых традиционная музыка за-
нимала огромное место, относится свадьба. При всем многообразии
локальных различий традиционные мокшанский и эрзянский сва-
дебные обряды, а также сопровождающая их вокальная и инстру-
ментальная музыка в своих основных моментах сходны. Свадьба
начиналась со сватовства — Ладяма (мокша), Чиямо (эрзя). После
сватовства невеста вместе с подругами готовила дары родне жени-
ха, во время чего большое место находила «женская» песня. За
несколько дней до свадьбы в доме родителей невесты устраивалась
«Девичья каша» («Тейтерень каша»), во время которой происходил
ритуал прощания с девичеством и символическая передача его
младшей сестре или соседской девочке (символы девичества — ко-
локольчик, красная лента). Накануне свадьбы устраивалась послед-
няя баня для невесты, где происходил обряд выстирывания невес-
той рубахи умершего предка.
Центральным моментом свадьбы являлся ритуальный переезд
невесты в дом родителей жениха в первый день свадьбы. Все об-
рядовые действа, связанные с невестой до уезда из родительского
дома, сопровождались исполнением причитаний.
Несмотря на общую канву свадьбы у мокши и эрзи, тем не
менее в них имелись и некоторые специфические особенности
поэзии и музыкального стиля. Так, в мокшанской свадьбе до по-
следнего времени больше сохранялись игровые, шуточные песни, в
эрзянской — ярко выступала драматическая сторона, связанная с
интонированием причитаний невесты. Степень сохранения тради-
ционных жанров вокальной и инструментальной музыки неодинако-
ва не только у мокши и эрзи, но в разных районах их расселения.
В наши дни с изменением свадебных обрядов во многом тран-
сформировалась их музыкально-стилевая основа, хотя во многих
селах до сих пор сохраняются основные жанровые виды. Вокальная
музыка вобрала в себя много произведений поздней лирики, совре-
менных песен и песен, заимствованных от русских. Большая доля
вокальной и инструментальной музыки относится к произведениям
композиторов и массовым песням, вошедшим в быт через радио,
телевидение, художественную самодеятельность. В целом же мно-
гие свадьбы в наши дни представляют собой обряды, в которых тра-
445
диция и современность причудливо переплелись друг с другом.
Еще в недалеком прошлом исполнители на традиционных наро-
дных музыкальных инструментах были непременными участниками
свадьбы, а инструментальная музыка имела такое же ритуальное
значение, как и обрядовая песня. Наиболее характерными мелоди-
ческими музыкальными инструментами, звучавшими на свадьбе,
были фам, нюди, гарзе, кайга, гайтияма, а из группы удар-
ных — шавома, пайгонят, кальдердема и самые разнообразные
предметы домашней утвари (сковородки, ложки, ведра, печные за-
слонки).
Напевной и шумовой инструментальной музыкой сопровожда-
лись все кульминационные моменты свадебного обряда: прощание
невесты с родными и знакомыми накануне свадьбы, «выселение»
злых духов в конце свадьбы и т. д.
Инструментальная музыка сопровождала обрядовые шествия и
ритуальные пляски. Шествие невесты к роднику Ведявы (мифологи-
ческой покровительнице воды и деторождения) под звучание волын-
ки (фам, пувама) являлось одним из распространенных дохристиан-
ских обрядов поклонения духам-покровителям.
Свадебные ритуальные благопожелания — «Шнамат» (м.) «Пас-
чанот» (э.), обращенные к покровителям,— один из древнейших
видов вокального искусства мордвы. В них в форме своеобразного
предрекания — испрашивания благ выражен утилитарный трудовой
мотив: сохранение и умножение реально существующих или вооб-
ражаемых благ. Эти произведения у мокши предшествуют поэти-
ческим текстам песен, функционально связанным со свадебным
обрядом. Однако как те, так и другие могут исполняться назависи-
мо друг от друга в разных моментах свадебного обряда на разные
напевы.
Важное место в тематике песен-благопожеланий занимает вос-
хваление действующих лиц свадьбы. У мокши и эрзи наиболее
характерным является восхваление свахи, невесты и ее родителей,
а также стряпух, значительно реже — жениха, который упоминает-
ся в контексте с невестой. Сваха восхваляется за ум, красноречие,
покладистый характер, знание устоев жизни и обычаев, умение
вести свадьбу. Родителей невесты восхваляют за хорошее воспита-
ние дочери. Невесту хвалят за ее трудолюбие и красоту, за оказы-
ваемое почтение старшим. В обращении к невесте употребляются
слова уменьшительно-ласкательного значения: «сношенька», «боя-
рыня», «дитятко». Приход ее к родне жениха сравнивается со све-
том, озаряющим дом.
По своим социальным функциям и тематике к групповым (хоро-
вым) величаниям в форме благопожеланий («Свадьбань шнамат»)
примыкают одиночные песни свахи — «Кудавань морот», исполняе-
мые на местные политекстовые напевы — «Кудавань вайгяль» («Го-
лос свахи»).
446
В отличие от речевых, музыкально не интонируемых импровиза-
ций величания свахи интонируются напевно в речитативной мане-
ре и по тематическим видам подразделяются на заговоры и обере-
ги, благопожелания, повествования (о богатстве своего рода; о
трудностях, перенесенных ею в дороге; о невесте, ее красоте и
трудолюбии). Песни последней тематической группы у эрзи обозна-
чаются особым народным термином — «Кудавань евтнемат» («Рас-
сказы свахи»).
Для напевов-заговоров и оберегов свахи характерен патетиче-
ский речитационный стиль. По характеру ритмических особенно-
стей стих песен-заговоров свахи сходен с древнейшим слоем мок-
шанских и эрзянских эпических песен, а также с карело-финскими
рунами.
Песни свахи второй тематической группы — благопожелания, по
своему содержанию сходны с групповыми величаниями в форме
благопожеланий и поются обычно на основной голос многоголосно-
го напева трехголосной хоровой полифонии.
Большей распевностью и относительной самостоятельностью
напевов и их музыкально-ритмических форм отличаются песни сва-
хи, относящиеся к тематической группе «Кудавань евтнемат».
Их мелодика состоит из устойчивых повторяемых оборотов, соот-
ветствующих определенным частям стиха.
В музыкальной и поэтической оппозиции величаниям в форме
благопожеланий в свадебном обряде находятся корильные велича-
ния — Паряфтомат, тексты которых содержат отрицательные ха-
рактеристики величаемых. В мокшанском свадебном обряде кориль-
ные величания, занимающие большее место, представлены в огром-
ном многообразии напевов. Наибольшее число их адресутся невесте:
по объяснению мокшанских исполнителей, чем больше укоряют не-
весту, тем меньше будет поводов укорять ее свекру ш свекрови
после свадьбы. В этом замечании кроется объяснение древней
функции: очевидно, в прошлом корильным величаниям отводилась
магическая функция оберега, чему способствует и их особо торже-
ственный исполнительский стиль.
Паряфтомат, как и величания в форме благопожеланий — Шна-
мат, адресованные невесте, ее родне и гостям с ее стороны, всегда
поются группами певиц из рода жениха и наоборот, все виды сва-
дебных величаний в форме благопожеланий и корильные велича-
ния, адресованные родне жениха и гостям с его стороны, поются
группами певиц из рода невесты. Певицы из рода жениха и рода
невесты состязаются в остроумии и находчивости: каждая из групп
стремится показать свой род в лучшем виде и приписать другой
родовой группе наибольшее число отрицательных черт, таких, как
обжорство, зазнайство, незнание обычаев, отсутствие в роду хоро-
ших певцов, музыкантов.
Пение напевов корильных величаний обозначалось особым тер-
447
мином: мокшанским — рангамс оцю вайгяльса (кричать большим
голосом) и эрзянским — пижнемс верьга вайгельсэ (кричать зыч-
ным голосом). В мокшанских селах на свадьбу приглашались осо-
бые исполнительницы корильных величаний — паряфтнема ран-
гийхть (те, что кричат свадебные корильные величания). «Они щед-
ро одаривались, как и обязательно приглашаемые на свадьбу
музыканты-инструменталисты.
Напевы, на которые поются паряфтомат, имеют особое назва-
ние — Паряфтома вайгяль (голос корильных величаний), общее у
мокши и эрзи.
По исполнительской манере к свадебным корильным величани-
ям (Паряфтомат) примыкают приуроченные к традиционному сва-
дебному обряду особые плясовые песни — «Свадьбань кштима
морот» (Свадебные плясовые песни), многие из которых, отделив-
шись в настоящее время от свадьбы, бытуют в качестве неприуро-
ченных частых песен.
Обязательным компонентом мордовского свадебного обряда в
прошлом являлись причитания невесты — жанр, родственный пла-
чам по умершим. По сравнению с эрзянской, в мокшанской свадьбе
этот жанр занимал весьма скромное место. В наши дни редко
удается записать свадебные причитания невесты в мокшанских
селах, тогда как в эрзянских обычно это не представляет трудно-
стей, поскольку многие женщины пожилого возраста при выходе
замуж причитывали и хорошо помнят эти причеты до сих пор. В
отличие от мокшанских сел, где причеты невесты обычно приуро-
чивались лишь к небольшой части свадебных обрядов (традицион-
ная баня, утро первого дня свадьбы, прощание с умершими предка-
ми на кладбище), в эрзянских селах почти повсеместно невеста
начинала причитывать, как правило, со сватовства. Традиции сва-
дебного причета у эрзи начинали исподволь учить девочек с
7—8-летнего возраста старшие по дому женщины. С этого возраста
девочки уже начинали посещать вечеринки с причитаниями невес-
ты. Большую пользу в усвоении текстов, напевов и характерных
моментов исполнения причитаний, как, впрочем, и песен, имели
игры девочек в кукольную свадьбу. Для этого они, назначив куклам
свадебный чин, причитывали за невесту, пели за сваху, разыгрыва-
ли моменты свадьбы, словом, делали все, что бывает на свадьбах
данного села. По наблюдениям этнографов, у эрзи было принято
играть в свадьбу в весенние календарные праздники. Но несмотря
на то, что к моменту выхода замуж девушки хорошо знали весь
местный ритуал традиционного свадебного обряда (равно как и
свадебные песни и причитания), им все равно приходилось перед
свадьбой заучивать множество причитаний со слов старших жен-
щин: матери, жен старших братьев.
В эрзянской свадьбе невеста причитывала во время всех значи-
мых моментов: в предсвадебный период — во время сватовства, за-
448
Патриарх Никон (Минов Никита) —
(1605—1681).
Архитектор Михаил Петрович Варен-
цов-Коринфский (1788—1851).
Владимир Васильевич Ба- Николай Семенович Морд-
жанов (1868—1955). винов (1754—1845).
Степан Васильевич Ани-
кин (1869—1919).
Федор Фролович Советник (1886—1967), Макар Евсевьевич Евсевьев (1864—1931),
Иван Харитонович Бодякшин (1889—1963).
Степан Дмитриевич Нефедов-Эрьзя и первый мордовский профессор Ана-
толий Павлович Рябов в Москве. Фото начала 1920-х годов.
Лидия Андреевна Русланова (1900—1973).
Маршал авиации К. А. Вершинин вручает Золотую Звезду Героя Совет-
ского Союза летчику М. П. Девятаеву. 1957 год. Кадр кинохроники.
Генерал армии М. А. Пуркаев (третий слева) в почетном карауле у моги-
лы русских моряков, защитников Порт-Артура в годы русско-японской
войны 1904—1905 гг. Кадр кинохроники. 1945 г.
Мордовские писатели Петр Кириллов и Никул Эркай в Москве. Начало
1930-х годов.
Мордовская сказительница Фекла Игнатьевна Беззубова (на снимке слева)
(1880—1966). Фото конца 1930-х годов.
Мордовские писатели Илья Максимович
Девин, Николай Осипович Черапкин, Алек-
сандр Константинович Мартынов на заседа-
нии правления Союза советских писателей
Мордовии. Кадр из кинофильма «Мордов-
ская АССР», 1952 г.
Мордовская сказительница Серафима Мар-
ковна Люлякина.
Мордовские ученые Григорий Яковлевич Меркушкин и Михаил Яковле-
вич Коляденков на заседании ученого совета МНИИЯЛИЭ. Кадр из кино-
фильма «Мордовская АССР», 1952.
Профессор Василий Владимирович Гор-
бунов (1914—1983).
Профессор Дмитрий Тимофеевич Надь-
кин (1934—1992).
Съезд писателей Мордовии. 1960-е годы.
Мордовские писатели Илья Максимович Девин и Григорий Ильич Пиня-
сов на встрече с жителями села Старая Теризморга Старошайговского
района Мордовии.
Народный писатель Мордовии Кузьма Григорьевич Абрамов. 1990-е годы.
С. Д. Эрьзя. Автопортрет. 1947.
В залах Мордовского государственного музея изобразительных ис-
кусств им. С. Д. Эрьзи («Моисей»).
И. К. Макаров. Две молодые мордовки. 1841.
Н. М. Обухов. Мордцрочка. 1970. —>
Ф. В. Сычков. Молодая.
Новобрачная в деревне. 1925.
I
Л. С. Трембачевская-Шанина. Обед в поле. 1965.
В. И. Петряшов. Лето. 1971.
А. Д. Родионов. На земле мордовской. 1966.
Будущий писатель Артур Моро в роли сельского парня в кинофильме
«Из тьмы веков». Автор сценария Д. Морской, режиссер А. Лемберг.
1931 г.
Мордовский музыкальный инструмент нюди. Кадр из кинофильма «Из
тьмы веков».
Мордовский певец Илларион Максимович Яушев в 1930-е годы.
Леонид Иванович Воинов. 1950-е годы
Темниковский оркестр русских
народных инструментов.
Народные артистки РСФСР
Раиса Макаровна Беспало-
ва и Мария Николаевна
Антонова в 1960-е годы.
Актер и режиссер Влади-
мир Васильевич Долгов в
роли Александра Полежае-
ва в спектакле по пьесе
А. Терешкина «Крестник
Его Величества». 1976 год.
Сцена из музыкальной
драмы Леонтия Петровича
Кирюкова «Литова». 1980-е
годы.
Спектакль Мордовского
телевидения по пьесе
К. С. Петровой «Ташто
койсэ» — «По старинке». В
роли Спири
В. М. Живаев. 1967 год.
Здание Русского драмати-
ческого и Музыкального
театров в Саранске.
Спектакль Мордовского на-
ционального театра по пьесе
В. И. Мишаниной «Когда у
ворот воет собака». В роли
Нюры Т. Весеньева. 1992 г.
Мордовский национальный те-
атр. Сцена из спектакля «По
старинке». В ролях: Ага —
И. Алексеева, Аким — Е. Пу-
лов. 1993 год.
Мордовский ансамбль «Торамо». Руководитель В. И. Ромашкин.
1990-е годы.
Мордовский Государственный университет имени Н. П. Огарева.
Всероссийские соревнования по спортивной ходьбе на приз памяти
Е. И. Маскинскова. Саранск, 1995 год.
Столица Республики Мордовия — г. Саранск.
Кончилась смена. Расхо-
дятся по домам работаю-
щие на Саранском элек-
троламповом заводе.
В аудиториях Мордовского государственного университета им. Н. П. Огарева.
Герой Советского Союза М. П. Девятаев беседует с П. Е. Родькиной
и В. И. Мишаниной. 1990-е годы.
Лауреаты Ленинской премии Л. Крылов, И. Васильев, И. Учайкин. Завод
«Электровыпрямитель», 1960-е годы.
Второй съезд мордовского (эрзянского и мокшанского) народа. 1995 год.
поя, подготовки подарков, рано утром на заре (зорянь урнемат)
за три — пять дней до свадьбы каждый день, в традиционной бане,
в обряде расставания с девичеством, на могиле умерших предков,
в первый день свадьбы — при обряжении ее девушками, при укладке
приданого, при раздаче даров своим младшим братьям и сестрам,
при благословении, при отъезде из родного дома, перед домом
жениха, при проводах своей родни из дома.
Для эрзянской свадьбы наиболее характерны следующие группы
традиционных поэтических мотивов причитаний невесты: обраще-
ние к мифологическим покровителям и умершим предкам с прось-
бой защитить, упреки родителям, сватам; расставание с подругами
и родными; оплакивание будущей замужней жизни. В причитаниях
невесты свадебные чины имеют устойчивые характеристики. Сама
невеста печальная, снедаемая тоской, сваха—властная и лукавая;
жених — груб и беспощаден, родители с обеих сторон — алчные,
жестокие и придирчивые.
Кроме реальных образов (чинов) большую разработку в причита-
ниях невесты получили условные поэтические образы «девичества»
и «замужества». Эти образы причитаний — антропоморфные поэти-
ческие олицетворения, им приписываются определенные поступки
и действия: например, «девичество» испытывает те же страдания,
что и сама невеста, ему сопутствует развернутая художественная
характеристика, оно в «вышитой рубашке», у него «троицкий венок
на голове» и т. д.
Самой характерной особенностью мокшанских и эрзянских тра-
диционных причитаний (как и похоронных, рекрутских плачей) яв-
ляется то, что любой из них в каждом селе или в группе сел по-
ется на единственный политекстовой напев — символический знак
горя (термин предложен Е. В. Гиппиусом). Поскольку на такой
местный плачевой напев поется множество поэтических текстов,
как исторически ранних, так и более поздних, он дает обобщенный,
предельно лаконичный музыкальный образ. Поэтому напевы и тра-
диционные поэтические формулы плачей несоизмеримо древнее,
чем их сюжеты и композиции.
У эрзи напев-формула (т. е. символический знак горя), на кото-
рый в каждом селе или группе сел интонировались все местные
поэтические тексты свадебных причитаний, имел особое назва-
ние — голос причитания (урнема вайгель). Такой напев-формулу во
многих эрзянских, селах Мордовии, а также в Самарской и Орен-
бургской областях интонировали в двух традиционных регистрах: в
высоком — он назывался девичий голос напева причитаний (Тей-
терьксчинь урнема вайгель), в низком — голос рабыни (Уре вай-
гель). На девичий голос невеста причитала до обряда расставания
с Девичеством, после этого она причитала на другой голос — на го-
лос рабыни. В зависимости от того, кому посвящалось причитание,
изменялся характер интонирования, в большей или меньшей степе-
Заказ № 1361
449
ни насыщался речевыми или напевными интонациями. Наибо-
лее напевный характер мелодия причета получала во время обра-
щения невесты к мифологическим покровителям и умершим
предкам.
Мелострофа напевов эрзянских и мокшанских свадебных причи-
таний обычно соответствует стиху. Ее слоговой музыкально-ритми-
ческий период состоит из переменного числа равных кратких музы-
кальных времен, чередуемых с долгими музыкальными временами.
Мокшанским свадебным плачам присущи свойственные им одним
возгласы: «Эваих», «И-их», «Ух» и т. д., завершающие иногда стих,
а иногда тираду. Они интонируются на особые мелодии, для кото-
рых характерны стабильные анапестические слоговые музыкально-
ритмические формы с варьируемой долготой заключительного зву-
ка. Диапазон их лада, как правило, превышает диапазон лада пред-
шествующего им основного напева плача.
Важнейшей отличительной особенностью большинства напевов
мокшанских свадебных причитаний является речитирование по
преимуществу на одном звуке в отличие от напевов-плачей по
умершим, в которых чаще всего многократно повторяется мелоди-
ческий оборот из двух-трех звуков, у эрзи встречаются и более
развернутые звукоряды.
Мордовские похоронные обряды и связанные с ними плачи
(явсемат — м., лайшемат — э.), возникнув в глубокой древности, ак-
тивно бытовали в течение многих веков, широко бытуют они и в
наши дни. Их долговечность, повсеместное функционирование в
традиционной сельской (а нередко и в современной городской сре-
де) обусловлены значительностью темы, которая вечно волновала и
волнует человека. Это — тема жизни и смерти, ухода из жизни
родного, близкого.
В основе мордовских похоронных обрядов и плачей лежат пред-
ставления о том, что человек продолжает после смерти свое су-
ществование в другом мире, что и после своей смерти он не поры-
вает своих связей с сородичами, оставшимися в живых.
В ряду древнейших обрядов, порожденных первобытными воз-
зрениями на явления жизни и смерти, следует выделить сохранив-
шийся в некоторых мордовских селах вплоть до конца прошлого
столетия обычай избрания заместителя умершего. Этот реликт
столь же характерен был и для марийцев, встречался у удмуртов и
других финно-угров.
С этим обрядом связан и не менее интересный обычай — выдача
девушки замуж после ее смерти. Заместительница только что скон-
чавшейся подруги, не успевшей при жизни выйти замуж, по тра-
диции должна была играть роль невесты.
Эта «свадьба», устраиваемая сразу после похорон девушки, со-
провождалась исполнением причитаний невесты, исполнением сва-
дебных песен и плясовых инструментальных наигрышей. Пережит-
450
ки этого обряда этнографы и фольклористы наблюдали в эрзянских
селах вплоть до 50—60-х гг. нашего века.
Мордовские плачи об умерших подразделяются на погребальные
и поминальные. В эрзянских селах до сих пор бытует еще одна
группа — плачи-воспоминания.
Погребальные плачи, как и свадебные причитания, строго при-
урочены к определенным моментам погребального обряда. Оплаки-
вать умершего начинают сразу после его кончины. Затем его опла-
кивают при обмывании тела, укладывании его в гроб, прощании с
покойным в его доме, выносе тела, проводах незакрытого гроба с
телом покойника на кладбище, при последнем прощании с покой-
ником, предшествующем заколачиванию гроба, и при опускании
гроба в могилу.
Музыкально-стилевые особенности жанра мордовских похорон-
ных плачей, отличающие их от всех других традиционных вокаль-
ных жанров, не ограничиваются их строгой мелодической формой,
ладовым и ритмическим строем, мелодическими зачинами и каден-
циями 8. Неповторимой отличительной особенностью их музыкаль-
ного стиля является интонирование плачевых напевов в каждый
традиционный момент похоронного обряда в особой гамме тембро-
вых и динамических оттенков и в особых регистрах (то высоком, то
среднем, то низком). Причем тембровые и динамические оттенки и
регистр, в котором напев звучит в каждый данный момент обряда,
имеют традиционное семантическое значение.
Музыкальная драматургия цикла плачей, чередующихся в погре-
бальном обряде, определяется прежде всего контрастными сменами
различных динамических, тембро-оттеночных и высотно-регистро-
вых форм интонирования. Именно по этому признаку и оценивает-
ся мастерство воплениц. С наступлением смерти близкого родные
начинали исполнять протяжные вопли отчаяния в высоком реги-
стре наиболее напряженно, как бы стремясь вернуть своего ближ-
него. Не случайно в народе этот момент плача называется «куло-
мада ранкстама» (крик о смерти). Эти протяжные вопли приводили
в волнение и тревогу пришедших соседей и заставляли их присо-
единяться к выражению горя. Последующий плач вопленицы или
близкой родственницы умершего, зачастую представляющий собой
рассказ о смерти, исполняется в низком регистре мягким, грудным
и приглушенным тембром, прерываясь горестными всхлипами. В
наиболее драматические моменты обряда (положение в гроб, про-
щание с телом, вынос тела из дома, опускание в могилу) напев
плача интонируется снова в высоком регистре предельно напря-
женным звуком уже не одной вопленицы, а всей женской родни
умершего. Хотя весь цикл поется на один текстовой напев, манера
интонирования, тембр и регистр накладывают индивидуальный от-
печаток на звучание. Каждая искусная вопленица, строго придер-
живаясь приуроченных к определенным моментам обряда традици-
451
онных форм интонирования плачевых напевов: определенных высо-
тно-регистровых и тембро-динамических оттенков, варьирует их в
своей индивидуальной манере.
Помимо погребального обряда, плачи об умершем занимали зна-
чительное место и в поминальных обрядах. Вера в загробную жизнь
и в то, что умершие могут общаться с сородичами, помогать им
или насылать на них порчу, создавали предпосылки для того, чтобы
люди стремились завоевать их расположение. Но если в мордов-
ских дохристианских молянах (озксах) просьбы относились к су-
ществу, реально не представляемому, иногда воплощенному в обра-
зе «озкс-атя» — руководителя молян, то в поминальных обрядах об-
ращение к покойнику носило более конкретный характер, так как
образ умершего люди воссоздавали в своих воспоминаниях. Кроме
того, зримость обращения к покойнику подчеркивалась тем, что у
мордвы, как отмечалось выше, долгое время существовал обычай
замещать кем-либо покойника во время поминок. Его замещал
обычно кто-нибудь из родственников, внешне с ним схожий и об-
лаченный в его одежду. Это значительно усиливало бытовую окрас-
ку поминального обряда и обусловило более непосредственную
связь музыкально-поэтических образов песен и инструментальных
наигрышей, исполнявшихся на поминках, с реальной жизнью.
Поминкам предшествовала ритуальная баня, которая топилась
перед днем посещения кладбища. В похоронном обряде баня топи-
лась на третий день после захоронения умершего. В некоторых
местностях баня находилась где-нибудь в лесу, в овраге рядом с
родником, называлось это место «баня-латко», то есть банный ов-
раг. В назначенный день баня топилась девушками, которые прино-
сили, если было лето, также веники из душистых трав и цветов. В
бане справлялся ритуал «встречи» с умершими предками в форме
традиционного их угощения, простирывания им рубашки и увеселе-
ния их ритуальными плясками и песнями.
Поминальные плачи приурочены у мордвы к девятому, сороково-
му дням, полугоду, году со дня смерти и традиционным календар-
ным дням поминовения умерших родных.
Цикл плачей, приуроченных к определенным дням со времени
смерти, начинается с особых зовов матери, жены или сестры умер-
шего «тердемат» (от глагола «тердемс» — звать) в канун его поми-
новения и заканчиваются после «проводов» умершего на кладбище.
Поминальные плачи, в том числе и плачи-зовы по умершим,
интонировались гораздо менее драматично, чем погребальные пла-
чи, негромким, ненапряженным голосом и лишь изредка прерыва-
лись всхлипываниями (обычно при поминовении умерших на
могиле).
Поводом для плачей-воспоминаний по умершим близким род-
ственникам могли служить любые горестные события жизни, ассо-
циировавшиеся с памятью об умерших и порождавшие живые вос-
452
поминания. Возникновение и бытование этих плачей, очевидно, у
эрзи было связано с традиционными верованиями мордвы, согласно
которым умершие предки и в потустороннем мире («тоначинь
веле», дословно: «деревня с того дня») выполняют свои функции
защитников рода и близких.
Для плачей-воспоминаний типичен оттенок интимности; инто-
нировались они в отсутствии слушателей. Они представляли собой
род горестного размышления вслух. Вопленица, оставаясь как бы
наедине с умершим, доверяла ему самые сокровенные мысли и
чувства, о которых не знали подчас даже близкие родственники, и
обращалась к умершему с просьбой присниться и дать совет по
поводу постигшего ее горя.
Все вышерассмотренные мордовские плачи (свадебные, похо-
ронные, поминальные, а также рекрутские плачи, почти забытые на
территории Мордовии) сходны не только по мелодическому стилю,
но и по поэтическим текстам. Их объединяют в один жанр не
только близкие художественно-выразительные средства, но и общая
структурно-строфовая форма тирадного вида, где каждая тирада
состоит из переменного числа стихов (от двух до четырех и более),
а каждый стих — из переменного числа слогов (оно колеблется от
шести до четырнадцати, а порой и более при среднем числе восемь
слогов).
Формообразующее значение в строфовом поэтическом строе
имеет внутренняя и конечная аллитерация. Внутри тирады конеч-
ная аллитерация относится либо ко всем стихам, либо к большой
их части (тип парадигмической аллитерации).
Формообразующее значение в стихе мордовских плачей имеет
также стиховое ударение, падающее чаще всего на третий, реже
четвертый или пятый от конца слог стиха. Отдельные двустишия
тирады нередко взаимосвязаны вариационными параллелизмами.
В поэтических текстах плачей об умершем вариационный па-
раллелизм иногда объединяет не два стиха, а целую цепочку.
Внутри тирады каждому песенному стиху соответствует за-
вершаемый каденционной формулой музыкально-ритмический
период.
К роду семейных необрядовых песен в мокшанском и эрзянском
фольклоре относятся произведения, одиночно исполняемые взрос-
лыми — матерью, старшими сестрами для детей, колыбельные
песни («нюряфнема морот»—м., «лавсь морот» — э.) и по-
тешки («шабань налхксема морот» — м., «тякань налксема
морот» — э.).
Поэтические тексты колыбельных песен отражают весь период
воспитания ребенка от младенчества до десяти-двенадцатилетнего
возраста. Поэтому наряду с утилитарной функцией (успокоить и
убаюкать ребенка) колыбельные песни имели воспитательное значе-
ние, а в далеком прошлом являлись также и оберегом:
453
Аруня, акшеня, медяруня!
Келес панжан вальмянять,
Нолдан куду варманя.
Варманяда аф пельса,
Шинять эзда аф кяшса!
Чистенький, беленький, медовенький!
Настежь открою окошко,
В дом пущу ветерок.
Ветра он не боится,
Солнышка он не страшится!
Напевы колыбельных песен подразделяются на два музыкально-
стилевых вида: песенный и речитационно-песенный.
Напевы песенного стиля имеют одночастную либо двухчастную
форму и по своему строю обычно сходны с основной мелодией
традиционных необрядовых хоровых лирических песен.
Поэтические тексты колыбельных песен речитационно-песенно-
го стиля имеют строфовую форму тирадного вида, сходную с ана-
логичной тирадной формой плачей. Нередко встречаются песни
смежных стилевых видов.
Колыбельным песням родственны детские песни-потешки, ис-
полняемые взрослыми и старшими детьми во время бодрствования
ребенка. Это песни-пожелания здоровья и роста ребенку, игровые,
хвалебные, шуточные песни о животных и птицах, песни на слова,
не имеющие смыслового значения, и песни без слов — звукоподра-
жания наигрышам на музыкальных инструментах. Так же, как и
плачи по умершим и звукоподражания голосам животных и птиц,
они нередко вставляются в сказки, где звучат в прямой речи от
имени действующих лиц (людей, птиц, животных.)
С точки зрения напевов потешки отдельного музыкального жанра
не образуют: они интонируются на мелодии плясовых песен, колядок
и песен других жанров, напевы которых имеют четкую слоговую
музыкально-ритмическую форму.
Все описанные виды мордовских приуроченных песен в той или
иной форме сохранились в быту современной деревни, хотя они
распространены значительно меньше, чем неприуроченные лири-
ческие и эпические песни. Однако о жизненности мордовских
календарных и семейно-обрядовых песен можно судить хотя бы
по тому, что образцы всех их жанровых видов можно записать в
наши дни в мокшанских и эрзянских селах. Но лишь очень немно-
гие из традиционных мокшанских и эрзянских приуроченных песен
бытуют поныне в той же общественной функции, в которой они
бытовали в прошлом. Большая их часть не сохранила связи с отми-
рающими в современной деревне древними обрядами и связанными
с ними обрядовыми действиями, а обрела новую историческую
жизнь не только в качестве традиционного эстетического явления,
но и в качестве художественных произведений большой этической
значимости.
Долгие песни (кувака морот), исполняемые в любое время и
в любых обстоятельствах (неприуроченные), хорошо сохранились в
быту мокшанского и эрзянского села. Они являются важной частью
музыкальной культуры народа и до сих пор доставляют подлинное
454
художественное наслаждение. Глубокое художественное обобще-
ние многообразных сторон действительности, идейно-тематическое
многообразие, оригинальность музыкально-поэтических образов оп-
ределяют значение долгих песен как своеобразной энциклопедии
народной жизни, способной оказывать активное воздействие на
сознание людей.
По признаку содержания поэтических текстов мокшанские и
эрзянские неприуроченные долгие песни подразделяются на эпи-
ческие и лирические, хотя между ними не всегда можно провести
четкую гр.ань. В сущности, они находятся не в оппозиции друг к
другу, а в тесной взаимосвязи, которая проявляется в двух формах:
лирические песни имеют эпический оттенок, эпические — лириче-
ский оттенок.
По признаку напевов мордовские эпические и лирические пес-
ни представляют собой единый музыкальный жанр.
Характерная черта мордовского эпоса — наличие в нем архаики,
устойчиво сохранившейся до последнего времени в виде развитой
системы мифологических представлений о природе и обществе.
Эпические песни толкуются традиционными певцами как песни,
не имеющие близкого отношения к действительности, и зачастую
осознаются ими либо как вымысел, либо как давно прошедшее;
произведения лирического же рода воспринимаются обычно ими
необычайно близко к сердцу — как песни, отразившие реальные
недавние события.
В основе содержания лирических песен находится лирический
герой (или героиня) с его ярко выраженными думами, горестями,
заботами. В них дается ясная этическая оценка поступкам героя.
Для мокшанских (реже эрзянских) лирических песен характер-
ны: топонимизм (названия реально существующих населенных пун-
ктов), указание имен героев, их родителей, родовых имен, этниче-
ской принадлежности героя или героини; в ряде песен указывают-
ся времена года, дни недели (герои совершают поступки по кон-
кретным праздникам, базарным дням).
Примечательно, что и названия мордовских лирических песен
также чаще всего связаны либо с именами их героев, либо с назва-
нием села.
В песнях эпического рода, в отличие от лирических, хотя иног-
да и дается имя героя, но не сообщается, из какого он рода, семьи.
Действие, как правило, не связано с реальным географическим
названием, часто указывается мифологическое место (Ермил ищет
пропавших лошадей за тремя морями).
Тематика мордовских неприуроченных долгих песен эпического
и лирического рода необычайно широка: от древнейших мифологи-
ческих воззрений, истоки которых восходят к первобытным време-
нам, до позднейших лирических песен, отразивших современные
представления.
455
Общие для многих финно-угорских народов мифологические
концепции о «мировом древе» прослеживаются в мордовских пес-
нях о березе, дубе. Наиболее полно они сохранились у мокши о
священной березе — традиционном объекте поклонения. Береза у
мордвы, как и дуб в карело-финском эпосе, олицетворяет взаимо-
связь трех миров: ее корни уходят в подземный мир, согласно на-
родным верованиям, мир умерших, мир предков-покровителей; кро-
на — в мире богов (в эрзянских песнях боги сидят на вершине
дерева и пируют); ствол же находится в земном мире — он соеди-
няет миры богов и предков. Береза выступает могучим старым
деревом, вокруг которого движутся небесные светила, а под ним
бьет целительный родник.
Значительная часть мокшанских и эрзянских эпических песен
совпадает по содержанию с прозаическими сказками, хотя целиком
и не повторяет их. В этих произведениях сходство со сказками
проявляется не только в их сюжетах, но и в зачинах. Песни такого
рода выделяются в качестве особой разновидности и самими пев-
цами.
§ 2. Народные музыкальные инструменты
Важное место в музыкальном искусстве мордовского народа
занимает традиционная инструментальная музыка. В ней различа-
ются собственно инструментальные наигрыши и сопровождения к
вокальному исполнению песен.
К первому виду относятся: одиночные пастушеские и стороже-
вые сигналы; одиночные сигналы-обереги для отпугивания злых
духов на озксах и на свадьбе; одиночные и ансамблевые символи-
ческие программные наигрыши, сопровождающие бытовые (нериту-
альные) пляски; одиночные и ансамблевые пастушьи наигры-
ши «ваныцянь морот» (дословно «песни смотрящего»), вариа-
ции на темы неприуроченных долгих, частых песен и их соче-
таний.
Ко второму виду относятся инструментальные сопровождения к
колядкам, плясовым песням Рождественского дома, весенним и
летним круговым песням, песням-благопожеланиям во время кален-
дарных озксов и обрядов свадьбы, свадебным величаниям и пляс-
кам, неприуроченным частым и долгим лирическим песням.
Традиционные виды мордовской инструментальной музыки свя-
заны с определенными типами музыкальных инструментов, которые
подразделяются по признаку вибратора (источника звука) на четы-
ре. класса: идиофоны (самозвучащие музыкальные инструменты),
мембранофоны > (перепоночные музыкальные инструменты), хордо-
фоны (струнные музыкальные инструменты), аэрофоны (воздушные
музыкальные инструменты).
Идиофоны. Источником звука инструментов класса идиофонов
456
является упругий твердый материал. По способу извлечения звука
различались ударяемые, потряхиваемые, скребковые и фрикционные
идиофоны. В качестве идиофонов у мордвы использовались всевоз-
можные предметы домашней утвари: ведра, тазы, сковородки, печ-
ные заслонки. В быту народа идиофоны применялись преимуще-
ственно для отбивания ритма плясок в ансамбле с другими видами
традиционных инструментов, а также в обрядовой практике народа
для создания ритуального шума в функции оберега, отпугивания
злых духов.
Идиофоны, наряду с другими инструментами, сопровождали
специальные наигрыши с программными названиями «Офто-атя»
(«Старик-медведь»), «Офтонь кштима» («Пляска медведя») ритуаль-
ную пляску медведя на свадьбе и на празднике Рождественского
дома («Роштувань куд»).
«Шавома» или «ч а в о м а» (от мокшанского «ш а в о м с» —
бить, от эрзянского «ч а в о м с» — бить) — музыкальный инструмент,
употребляющийся для исполнения сторожевых сигналов, а в ансам-
бле с другими музыкальными инструментами — для выбивания рит-
ма плясок. Звучащим телом «шавомы» была гладко выструганная
и пропитанная специальным составом из смолы и конопляного
масла доска из березового дерева длиной 45—50 см, шириной —
25—30 см. К краям доски крепились два конца ремня, за который
она подвешивалась либо на шею, либо на локоть левой руки испол-
нителя — «шавиця» («бьющий»)
При выбивании ритма пляски во время ансамблевого исполне-
ния плясовых наигрышей исполнитель на «шавоме» ударял по до-
ске специальными небольшими деревянными молоточками или де-
ревянными ложками — «кутюфт» или «пенчт», употреблявшимися
для игры не только на «шавома». При одиночном исполнении сиг-
налов исполнитель ударял по доске деревянным молоточком, упот-
ребляемым для забивания деревянных, гвоздей. Традиционные фор-
мулы такого рода сигналов отличаются лаконичностью и состоят из
легко запоминаемых ритмических групп.
«Шавома», «чавома» второго вида — потряхиваемый идио-
фон представлял собой полую цилиндрическую или четырехуголь-
ную коробочку из цельного дерева со вставленным в нее кусочком
дерева или железа. Как и шавома первого вида, он применялся для
исполнения сторожевых сигналов во время обхода улицы.
«К а л ь х ц и я м а т» (от мокшанского «кальхциямс» — ударять),
«кальцаемат» (от эрзянского «кальцаемс» — ударять). Инстру-
мент состоит из пяти-шести деревянных пластинок из ясеня неоди-
наковой длины и толщины, скрепленных лыком или ремешком из
кожи; самая большая пластинка длиной 45 см, самая маленькая —
20 см. Исполнитель ударял по деревянным пластинкам специальны-
ми деревянными молоточками или обычными деревянными ложка-
ми. По тембру инструмент напоминал ксилофон.
457
В прошлом «кальхциямат» имел широкое распространение в
быту народа. В эрзянском и мокшанском языках существует звуко-
подражание этому инструменту в виде слова «друн-друн», часто
встречающегося в фольклорных произведениях.
«Б а я г и н е т ь» — «колокольчики» разных размеров, подвеши-
вались наряду с монетами и звенящими металлическими пластин-
ками к традиционному женскому костюму.
На ритуальных свадебных плясках звон колокольчиков, монет и
металлических пластинок образовывал своеобразную полифонию из
двух противостоящих друг другу ритмов пляски, каждый из кото-
рых имел свой особый строй и свой особый тембровый оттенок,
определяемый резкой силой звука звенящих украшений свахи
и мягкой силой звука украшений женщин, приплясывающих в
кругу.
В качестве ритуальных музыкальных инструментов «баягинеть»
применялись также в свадебном обряде вызывания из печки
пирога.
П а й г е (м.), б а я г а (э.) — в прошлом конец бревна (клен, бе-
реза), широкая толстая доска длиной около 150 см., а ныне кусок
металла (рельс, обод от колеса автомашины), подвешенные на во-
ротца, дерево, столб. По нему били палкой (из дерева, металла).
Инструмент употреблялся для подачи информационных сигналов
(пожар, свадьба).
«К а л ь д е р д е м а» — «трещотка» (от мокшанского, эрзянского:
«кальдердемс» — трещать). Инструмент представлял собой гладко
выструганный деревянный брус цилиндрической формы длиной
15—20 см, шириной 7—8 см., с выточенной у нижнего края ручкой
и вырезанными по краям цилиндра зубьями, с прикрепленной к вер-
хнему краю цилиндра и его ручке деревянной или металлической
скобой, в середине которой туго укреплялась гибкая деревянная
пластинка — вибратор («кель» — язык). При вращении бруса плас-
тинка перескакивала с одного зуба на другой, издавая сухой звук
(треск).
Как одиночный инструмент «кальдердема» использовалась в
прошлом пастухами для отпугивания волков от стада и стариками
на молянах для ритуального отпугивания злых духов, а в наши дни
распространена в качестве детской игрушки.
При исполнении традиционных инструментальных наигрышей
ансамблями из волынки, нюди или вешкема, а позднее скрипки и
гармони, на «кальдерьдема» исполнялась партия трещотки.
• Пила. На двухручной пиле играли чаще всего «для себя»
либо посредством смычка из ивового прута с натянутыми на нем
конским волосом или жильными струнами, натиравшимися сосно-
вой смолой, либо щипком. Исполнитель ставил конец пилы между
ног, наступив ногой на ручку, а левой рукой то сжимал, то разжи-
мал пилу, меняя высоту, извлекал щипком или смычком глиссанди-
458
рующие звуки, наигрывая таким образом мелодии неприуроченных
долгих песен.
Инструмент был распространен среди людей пожилого возраста,
которые либо наигрывали на нем песенные мелодии, либо одновре-
менно и наигрывали их и пели.
Мембранофоны. У мембранофонов источником звука служит
натянутая перепонка из кожи или бумаги. В музыкальном быту
мордовского народа из инструментов этого класса применялся
лишь один вид.
«С ю р ь х це м» (м.), «с р а ф т о м а п е л ь к с» (э.) — гребенка
для расчесывания шерсти или обычная — для волос, на которую
накладывалась тонкая береста или папиросная бумага; при напева-
нии мелодии без слов вибрирование бересты или бумаги придает
голосу специфический тембровый колорит. Чаще всего этим ин-
струментом пользовались прядильщицы, напевая с «сюрьхцем» в
перерыве от работы мелодии неприуроченных долгих песен иногда
одиночно, иногда совместно в традиционном стиле трехголосной
хоровой полифонии.
Хордофоны. Источником звука хордофонов являлись одна или
несколько струн, натянутых между двумя неподвижными точками и
приводимых в колебание путем защипывания или трения. У мордвы
из традиционных видов этого класса известны лишь дощатые цит-
ры, струноносителем которых являлась дощечка, и составные хор-
дофоны, состоящие из органически связанных между собой струно-
носителя и резонаторного корпуса.
Гусли. Традиционное мордовское их название не установле-
но. По наблюдениям Мильковича, гусли у мордвы бытовали в конце
XVIII века. Ссылаясь на Мильковича, о распространении гуслей в
мордовских селах сообщает и В. Н. Майнов. Никаких других кон-
кретных свидетельств очевидцев о распространении гуслей у морд-
вы не обнаружено.
«Гайтима» (э.). Несколько согнутая, расширяющаяся к од-
ному концу березовая, кленовая доска длиной 80—100 см., шириной
12—15 см с широкого конца и 4—5 см с узкого конца; с натянутой
на ней обычно одной струной из суровой просмоленной нитки или
бечевки, овечьей кишки или жилы. Между доской и струной на
расстоянии 20—25 см от широкого конца вставляли надутый пузырь.
При игре инструмент широким концом упирался в пол. Лукообраз-
ным смычком из ивового или черемухового прута (без механизма
растяжки с натянутой просмоленной суровой ниткой) извлекали
гудящие звуки.
«Гарзе», «стрелка» (м.), «к ай га» (от эрзянского
«г а й г е м с» — звенеть) — скрипка. В прошлом изготовлялись
скрипки из березового дерева с плоскими деками: для взрослых
обычного размера, детские скрипки («жабань кайга» — две третьих
обычной) — малого размера. Скрипка обычного размера имела три
459
струны из конского волоса, настраиваемые, как прочие,/по квин-
там, и смычок из ивового прута с натянутым на него конским
волосом, который натирался сосновой смолой или особым соста-
вом, приготовлявшимся из сосновой смолы и березового сока. Дли-
на смычка равнялась длине скрипки. Детская скрипка с такой же
плоской декой и таким же смычком имела две струны из конского
волоса, настроенные в квинту.
В настоящее время мордовские исполнители, как правило, дер-
жат скрипку, как принято в профессиональной практике, то есть
приставив к подбородку. А. О. Вайсянен сфотографировал в 1914 г.
в эрзянском селе Од Шантала Бугурусланского уезда Оренбургской
губернии исполнителя, который, играя на скрипке, держал ее на
левом колене, как принято было держать русский гудок.
Фактура традиционных наигрышей на скрипке обнаруживает
прямое родство с фактурой наигрышей на нюди. Родство это дале-
ко не случайно. Нюди был традиционным инструментом, на кото-
ром исполнялись ритуальные наигрыши, сопровождавшие ритуаль-
ные пляски, ритуальные обрядовые песни и программные вступле-
ния к ритуальным наигрышам. В традиционном свадебном обряде
мордвы ритуальные плясовые наигрыши исполнялись не ^только на
фаме и нюди, но и на скрипке.
Аэрофоны. Колеблющимся телом у аэрофонов служит столб
воздуха. У мордвы различались аэрофоны с прерывателем, у кото-
рых воздушная струя периодически прерывалась; продольные флей-
ты и флейты с внутренней щелью, шалмеи — инструменты типа
кларнетов, натуральные трубы без приспособления для изменения
высоты звуков.
«Ш пулька» — катушка для ниток, один конец которой закры-
вается тонким слоем бересты или кусочком папиросной бумаги.
При игре закрытая сторона прикладывается к губам, исполнитель
вдуванием извлекает один звук, сходный по тембру со звуком
«срафтомапелькс».
«Акациянь видьмекс» (э.) — стручок акации. Инстру:
мент представляет собой срезанный наполовину и расщепленный
стручок акации. Исполнитель зажимает его губами и, с силой вду-
вая в него воздух, извлекает скользящий звук.
«Санде ень м о р а м о» (э.), дословно — «пение тростника»:
«сандей» — тростник, «морамс» — петь) — пастушья продольная
флейта из полого стебля тростника длиной 30—35 см с тремя, реже
четырьмя игровыми отверстиями.
«Г у е н ь почко м о р а м о» (э.), («гуень почко» — змеиный
горец, «морамс» — петь). В прошлом — пастушеский инструмент,
флейта из полого стебля растения длиной 60—80 см с тремя игро-
выми отверстиями.
«Пяшень морама (м.), «пекшень м 0 р а м о» (э.), (до-
словно — «пение липы»; «пеше» — липа, «морамс» — петь). В прош-
460
лом пастушеский инструмент, флейта из липового дерева с вы-
сверленной полостью длиной 20—25 см с двумя-тремя игровыми
отверстиями.
«В яш ком а» (от мокшанского «вяшкомс» — свистеть), «веш-
кема» (от эрзянского «вешкемс» — свистеть) — свистковая флейта,
изготавливаемая из ивового прута длиной от 30 до 70 см с встав-
ленной в один конец трубки деревянной или костяной втулкой
свистка. Число голосовых отверстий колебалось от четырех до
шести. Инструмент отличался богатыми исполнительскими возмож-
ностями: разнообразием штрихов, динамических оттенков и под-
вижностью. На этом инструменте исполнялись плясовые наигрыши
и напевы долгих песен, нередко в ансамбле с нюди или волынкой.
Наигрыши на «вешкема», записанные в 1914 г. в эрзянских
селах Оренбургской губернии на фонографные валики А. О. Вяйся-
неном и опубликованные им в его нотациях, имеют развитые зву-
коряды 9.
«К е в е н ь ту туш к а», «к е в е н ь дудушка» (от мордов-
ского «кев» — камень, «тутушка» — по-видимому, от дудеть). Пусто-
телая свистулька из обожженной глины в форме сороки или утки
с двумя игровыми отверстиями по бокам и одним отверстием сни-
зу. На этом инструменте исполнялись детьми короткие мелодии из
двух-трех звуков, например, ритуальные наигрыши во время обряда
призывания птиц на Масленицу.
«Шужерь морама» (м.), «олгонь морамо» (э.). Инструмент изго-
товлялся из толстой соломинки ржи, ячменя, пшеницы длиной
10—15 см, диаметром 3—4 мм. У одного конца надрезают язычок, с
другого конца на этой же стороне — два, три грифных (пальцевых)
отверстия.
«Нудей», «нудейть», «нюди», «нюдей», «нюдихть» (от мордов-
ского «нудей» — тростник) — двойной кларнет из двух скрепленных
полых тростниковых трубок иногда одинакового, а иногда разного
размера, длиной от 17 до 20 см. На каждой трубке по три игровых
отверстия, а. на одном конце делался надрез примерно в 1,5 см.—
язычок, который являлся источником звука. Неигровые концы тру-
бок монтировались либо в свернутую конусообразно бересту, либо
в коровий рог, который иногда обматывался берестой.
В прошлом на нюди исполнялись одиночно или в ансамбле с
фамом, вешкема, пешень морама и различными видами идиофонов
ритуальные плясовые наигрыши и инструментальные сопровожде-
ния к ритуальным песням на озксах, празднике Рождественского
дома и на свадьбе. Наряду с ритуальными и инструментальными
сопровождениями к песням, на нюди как одиночно, так и в ансам-
бле с названными традиционными инструментами исполнялись так-
же «пастушьи песни» («ваныцянь морот»), вариации на напевы до-
лгих и частых песен и их сочетания, сопровождения к долгим и
частым песням и бытовые плясовые наигрыши.
461
Голосовая/ партия каждой трубки нюди имела традиционное
наименование.
Партия трубки, на которой исполнялся мелодический голос (на-
пева песни или мелодии инструментального наигрыша) именова-
лась «Морамо вайгель» (дословно — «голос для пения») и «морама
вайгяль» (дословно — «голос песни»), а также «вяри вайгяль» (до-
словно — «верхний голос»).
Партия трубки, на которой исполнялся нижний бурдониру-
ющий голос, именовалась «алу вайгяль» (дословно — «нижний го-
лос»).
Характерно, что все эти наименования голосов относятся не
только к голосовым партиям на нюди, а также и волынке, но и к
вокальным голосовым партиям традиционного стиля мордовской
трехголосной полифонии. Для нюдийных наигрышей характерна
относительная развитость, дифференцированность обеих мелодиче-
ских линий.
«Ф а м», «уфам» (от мокшанского «уфамс» — дуть, распирать);
«п у в а м а» (от эрзянского «пувамс» — дуть); «п узырь» — волын-
ки двух видов (обе они имели эти четыре названия), различавши-
еся по материалу, из которого они изготовлялись, и количеству
трубок.
Воздушный резервуар первого вида волынок изготовлялся из
шкуры теленка. В него вставлялись три голосовые трубки. Пер-
вая из трех этих трубок изготовлялась из липового или березо-
вого дерева, не имела отверстий, но имела язычок кларнетного
типа. Она издавала только один тянущийся неизменяемый ости-
натный звук — бурдон. Вторая и третья голосовые трубки изго-
товлялись из тростника, каждая из них имела по три голосовых
отверстия и язычок того же типа, что у нюди. На одной из
них (так же, как на одной из голосовых трубок нюди) звучала
мелодия «морама вайгяль», на другой (так же, как и на второй
трубке нюди) звучал изменяемый звук бурдон 10— «алу вайгяль».
Обе эти трубки иногда вынимались из воздушного резервуара
и, будучи вынутыми из него, превращались в инструмент
«н ю д и» и по названию, и по способу игры на нем. Помимо
трех описанных трубок, первый вид мордовской волынки имел
особую трубку для вдувания воздуха. Изготовлялась она также
из липового или березового дерева.
Наигрыши на волынке этого первого вида отличались от наиг-
рышей на нюди добавлением к двум голосовым партиям нюди (пар-
тии мелодии и партии изменяемого бурдона) третьей голосовой
партии — неизменяемого бурдона — и непрерывностью звучания,
прерываемого при игре на нюди. В музыкально-стилевом отноше-
нии инструментальные наигрыши на обоих этих инструментах
были во многом родственны.
Мордовская волынка второго вида отличалась от волынки перво-
462
го вида и. по своей конструкции, и по материалу, и\ которого она
изготовлялась, и по способу игры на ней. Ее воздушной резервуар
изготовлялся из бычьего, коровьего или свиного пузыря, нередко
жертвенных животных. В воздушный резервуар вставлялись две
голосовые трубки из тростника с тремя голосовыми отверстиями на
каждой трубке, аналогичные двум голосовым трубкам нюди. Трубка
для вдувания воздуха у этого вида волынки отсутствовала. Играли
на нем следующим образом: перед началом игры исполнитель выни-
мал из воздушного резервуара обе голосовые трубки, надувал пу-
зырь воздухом как можно больше, затем зажимал отверстие надуто-
го пузыря, вставлял в него две голосовые трубки и играл на нем,
придавливая обе стороны воздушного резервуара локтями до
тех пор, пока в нем оставался запас воздуха. После этого обе
голосовые трубки снова вынимались из воздушного резервуара и
исполнитель надувал его снова. Играли на этом виде волынки по
преимуществу плясовые ритуальные наигрыши, причем в их испол-
нении участвовали обычно два (а иногда и более) волынщика. В то
время как один из них играл, другой надувал воздушный резервуар,
готовя инструмент для игры.
Оба вида волынки являлись в прошлом основным музыкальным
инструментом, на котором исполнялись ритуальные наигрыши и
сопровождения к вокальному исполнению ритуальных песен празд-
ника Рождественского дома, свадьбы, древних аграрно-календар-
ных праздников. Волынка использовалась сольно и в ансамбле с
другими традиционными инструментами (нюди, вешкема, различ-
ных видов идиофонами), а также в вокально-инструментальном
ансамбле.
Тембры обоих видов волынки имели также ритуальные значения
оберега. В функции оберега наигрыши на волынке звучали еще в
недалеком прошлом на свадьбе. По традиционным верованиям, этот
вид оберега ограждал невесту от возможной порчи, поэтому риту-
альные свадебные наигрыши-обереги на волынке сопровождали
во время свадебного обряда каждое обрядовое перемещение не-
весты.
Помимо функции оберега, наигрыши на волынке могли умило-
стивить, по народным верованиям, добрых духов. В этой функции
инструментальные наигрыши на волынке звучали преимуществен-
но на озксах.
«Торам а», «дорам а» (от мокшанского и эрзянского «то-
рамс» — греметь) — пастуший сигнальный инструмент двух видов.
Торама первого вида изготовлялась из ветви березы или клена,
которая продольно раскалывалась пополам, сердцевина каждой по-
ловины выдалбливалась, после чего обе половины ветви обматыва-
лись берестой. При обмотке двух половин берестой одну сторону
трубки делали шире, другую уже. Длина инструмента колебалась от
80 до 100 см.
463
Торама второго вида изготовлялась из колец липрвой коры,
вставленных" друг в друга и заклеенных столярным клеем в форме
расширяющейся трубки. Длина инструмента колебалась от 50 до
80 см.
Оба вида торамы не имели пальцевых отверстий. Из них извле-
кались два-три звука обертонового ряда. Сигнальные наигрыши на
тораме исполнялись пастухами три раза в день: рано утром при
выгоне скота, в полдень во время доения коров с целью оповеще-
ния хозяек о местонахождении стада и вечером при возвращении
стада в село.
Ныне торама сохранилась в некоторых мокшанских селах в
качестве детской игрушки.
* * *
Традиционные виды инструментальных наигрышей в практике
народного музицирования мордвы отличались многообразием соста-
вов и исполнительских возможностей. Наиболее излюбленными
были дуэты, трио, квартеты однородных и неоднородных инстру-
ментов. Повсеместно были распространены ансамбли двух нюди,
нюди и вешкома, фам и разнообразных типов идиофонов.
Сама природа музыкальных инструментов и их исполнительская
специфика способствовали разделению инструментальных партий
во время ансамблевой игры на ведущие и аккомпанирующие.
Ансамблевые инструментальные наигрыши отличаются также
от одиночных наигрышей большим амбитусом используемых звуко-
рядов, богатством высотно-регистровых и тембро-динамических от-
тенков.
Вокально-инструментальные ансамбли имеют многовековые тра-
диции. В протяжных песнях мелодические линий инструментов
либо дублируют в унисон или в октаву вокальные партии, либо
дополняют хоровую фактуру новыми голосами.
§ 3* Профессиональное музыкальное искусство
Формирование современного профессионального музыкального
искусства Мордовии происходило на основе народного мышления,
бережного отношения к устному народному творчеству, ко всему
тому, что взято у братских народов.
Еще во II половине прошлого века появились первые опыты
претворения традиционной мордовской музыки в русле профессио-
нальных форм искусства. Глубокий творческий интерес к мелоди-
ческим закономерностям мордвы питали некоторые русские компо-
зиторы. Например, А. П. Бородин, находясь в Алатырском уезде
464
Симбирской губернии, с большим интересом слушал мордовских
певцов и инструменталистов. Известному хоровому дирижеру и
композитору С. В. Смоленскому он писал, что работа над оперой
«Князь Игорь» под влиянием мордовских песен значительно продви-
нулась вперед11.
Музыкальное наследие мордовского народа волновало и других
авторов. Несколько позже А. Бородина композитор В. С. Серова,
поставившая ряд русских опер в селе Судосеве в Мордовии со
своей труппой из местных крестьян, создала оперу «Встрепену-
лись», которая явилась одним из первых широкомасштабных опы-
тов использования мордовского мелоса в профессиональной компо-
зиторской практике.
Мордовская профессиональная музыка, начав с обработок народ-
ных песен, выросла до больших и оригинальных композиций. В рам-
ках этого сложнейшего социально-художественного процесса выделя-
ются три этапа. На раннем этапе мордовская профессиональная
музыка не выходила за рамки народных мелодий. Композиторы вво-
дили в свои сочинения народные напевы почти в нетронутом виде.
Стремление воспроизвести с максимальной точностью главные сти-
левые черты традиционного фольклора было необходимо для пости-
жения национальной специфики.
В первое десятилетие советской власти появился ряд самодея-
тельных коллективов, которые строили свой репертуар исключи-
тельно на мордовских народных и русских песнях. Во главе таких
коллективов встали энтузиасты музыкального искусства. Л. П. Ки-
рюков в 1918 г. организует в родном мокшанском селе Анаеве
мордовский хор, а спустя шесть лет подобный коллектив под его
управлением возникает на учительских курсах в Пензе. В этом же
году начал свою работу хор при Мордовском клубе в Куйбышеве;
организатором и руководителем его был талантливый хормейстер-
самоучка, скрипач А. В. Трифонов. В конце 1918 г. дают первые
свои концерты оркестр народных инструментов в Темникове под
руководством виртуоза-балалаечника Л. И. Воинова и эрзя-мордов-
ский народный хор в селе Ичалки Лукояновского уезда Нижегород-
ской губернии педагога и хорового дирижера П. А. Органова.
Коллективы художественной самодеятельности в первые годы
советской власти также были организованы выпускниками Петер-
бургской консерватории И. П. Пономаревым (народный хор),
А. А. Тряпкиным в Наровчате (хор, струнный и духовой оркестры).
Музыковед И. Д. Тулупников явился инициатором создания многих
мордовских народных хоров в Саратовской губернии. В 1922 году
вернулась в родное село Судосево для восстановления оперной
труппы В. С. Серова.
На формирование эстетических взглядов первого поколения
профессиональных музыкантов Мордовии глубокое воздействие ока-
зали ученые конца XIX— начала XX века, занимавшиеся исследова-
465
нием мордовского устного народного творчества. Среди них акаде-
мик А. А. Шахматов, профессора Б. М. Соколов, М. Т. Маркелов,
А. А. Гераклитов, П. Г. Любомиров.
Особенно велика заслуга в зарождении мордовской профессио-
нальной музыкальной культуры выдающегося мордовского просвети-
теля Макара Евсевьевича Евсевьева (1864—1931). Не будучи музы-
кантом, он представлял всю важность собирания произведений
музыкального искусства, поэтому с появлением звукозаписываю-
щих устройств ученый одним из первых обратился к звуковой
фиксации. Множество фонографических записей народных песен и
инструментальных наигрышей было сделано им сразу же после
революции и в 20-е годы.
Работа с хоровыми и оркестровыми коллективами обусловила
специфику композиторской деятельности первых мордовских музы-
кантов. Так, например, Л. П. Кирюков в основном работал в жанрах
вокальной музыки, а Л. И. Воинов — инструментальной.
В 20-е годы появились первые композиторские сочинения: опера
Л. И. Воинова «Сказка о попе и работнике его Балде» на сюжет
А. С. Пушкина (1924 г.) и сюита «Лесные сцены» для оркестра
русских народных инструментов (1926 г.), многочисленные обработ-
ки и аранжировки мордовских народных песен Л. П. Кирюкова,
И.Д. Тулупникова, П. А. Органова и др. В начале 30-х гг. появля-
ются сочинения и на современную тематику. Наиболее значитель-
ными из них, сохранившими свою эстетическую ценность до насто-
ящего времени, являются песни И. М. Яушева «Коллектив» и «Мы
песню поем» в переложении для голоса с фортепиано латышского
композитора Н. Э. Грюнфельда. Характерная особенность этих про-
изведений — их интонационная связь с массовыми песнями рабо-
чих. С целью более глубокого знакомства мордовских музыкантов и
широких народных масс с такими песнями в Москве был издан
сборник «Пять революционных песен» в переводе с русского на
мокшанский язык.
С образованием Мордовской АССР в республике ч возникли
музыкально-просветительские организации. С целью подготовки му-
зыкальных кадров в 1930 г. открывается Мордовская музыкально-
драматическая студия, реорганизованная впоследствии в Мордов-
ский национальный театр, а в 1932 г.— Мордовский музыкально-дра-
матический техникум (ныне Саранское музыкальное училище
им. Л. П. Кирюкова). Первыми учащимися этих учебных заведений
были талантливые представители молодежи республики, успешно
проявившие себя в музыкальной самодеятельности: В. С. Киушкин,
Г. Е. Вдовин, М. Г. Ильин и др. В 1935 г. в Мордовии организуется
театр музыкальной комедии, который был вскоре преобразован в Го-
сударственный театр оперы и балета. В предвоенные времена в
работе театра большое место занимает пропаганда русской и зару-
бежной оперной классики. На сцене театра ставятся оперы
466
НА. И. Глинки, А. С. Даргомыжского, М. П. Мусоргского, П. И. Чай-
ковского, Д. Верди и многих других великих композиторов. В этот
же период русские музыканты Д. М. Мелких, К. В. Александров-
ский и М. И. Душский предприняли попытки создания оперы цели-
ком на мордовском материале. Однако из-за недостаточного знания
музыкально-стилевых особенностей мордовского народного искус-
ства эти попытки не удались.
В стенах театра в предвоенные годы выросла целая плеяда
мастеров мордовского вокального искусства, в том числе —
И. М. Яушев, А. В. Яшнов, Е. А. Охотина, В. С. Киушкин и др. Пло-
дотворную работу по их воспитанию провели русские дирижеры
К. В. Александровский и Е. В. Манаев.
Собирание и издание мордовских песен Л. П. Кирюковым, мно-
гочисленные музыкально-фольклорные экспедиции, проведенные
силами сотрудников Мордовского научно-исследовательского ин-
ститута социалистической культуры и местных музыкантов, а так-
же московских композиторов, открыли настоящую музыкальную
сокровищницу, которой стали пользоваться и русские композиторы.
Так, М. И. Душским в предвоенные годы на материале напевов
мордовских народных песен и инструментальных наигрышей были
созданы «Мордовская сюита» для симфонического оркестра, «Мор-
довские пляски» для двух скрипок, вокально-симфонический цикл
«Песни Мордовии», «Торжественная кантата» на слова Ф. И. Без-
зубовой. Эти произведения отличаются высоким профессиональным
уровнем, органическим синтезом средств национальной музыкаль-
ной выразительности и композиторской техники.
Мордовский музыкальный фольклор привлек внимание выдающе-
гося советского композитора С. С. Прокофьева, который включил в
свою кантату «Здравица» (1939 г.) мордовскую народную песню с
использованием мелодико-гармонических приемов мордовского тра-
диционного многоголосия.
Однако большинство произведений, созданных в предвоенные
годы композиторами на мордовском материале, представляют собой
обработки народных песен. В этом жанре работали Д. Мелких,
С. Евсеев и др. Среди них наиболее удачными оказались обработки
Д. Мелких, многие из которых являются в настоящее время цен-
ным педагогическим и концертным материалом.
В середине 30-х годов начинают свою работу первые выпускни-
ки мордовского музыкально-драматического техникума. Особенно
выделяются среди них певец В. С. Киушкин и композитор
М. Г. Ильин. Собирание Киушкиным народной песни носило тот же
характер, что и у многих мордовских певцов старшего поколения,
то есть оно совершалось с целью пополнения своего концертного
репертуара. С 1937 года мордовская народная песня в исполнении
Киушкина и Яушева начинает звучать по всей стране: певцы дела-
ют многочисленные записи на Всесоюзном радио и студии грамзаписи.
467
Итог начальному этапу развития мордовской профессиональной
музыки подвел концерт национальной музыки, состоявшийся 12
июня 1939 г. в Саранске. В его программе, которая была рассчита-
на на три больших отделения, прозвучали лучшие сочинения, со-
зданные на мордовскую тематику: обработки народных песен для
хора, солистов; произведения на стихи мордовских поэтов; музыка
для оркестра народных инструментов; фрагменты из первых сцени-
ческих сочинений, музыка для симфонического оркестра. Этот кон-
церт явился исходным рубежом для развития многих жанров и
форм, в частности, вокально-симфонической и инструментальной
музыки. Вместе с тем он наглядно показал необходимость регуляр-
ной концертной деятельности для пропаганды национального музы-
кального искусства среди широких масс. С этой целью вскоре была
организована Мордовская государственная капелла (1939), пере-
именованная позднее в Мордовский государственный ансамбль
песни и пляски «Умарина». Творческие силы ансамбля составили
выпускники музыкально-драматического техникума, музыкально-
драматической студии и участницы этнографического хора при
республиканском Доме мордовки, организатором и руководителем
которого был Л. Кирюков. Ансамбль «Умарина» впоследствии стал
подлинной школой для многих деятелей музыкального и. хореогра-
фического искусства республики. В нем воспиталась целая плеяда
мордовских певцов и инструменталистов: М. Н. Антонова,
Р.М. Беспалова, Д. И. Еремеев, А. Н. Куликова, В. А. Белоклоков,
А. П. Путушкин и другие. В разное время в ансамбле работали
видные мордовские хоровые дирижеры: 3. А. Зайчиков, Н. С. Руза-
вина, Г. И. Сураев-Королев, И. Г. Резепов, П. Ф. Песельников, кото-
рые создали глубоко народный хоровой исполнительский стиль.
Развитие мордовской музыкальной культуры было задержано
Великой Отечественной войной. Многие музыкальные деятели
Мордовии отправились на фронт и отдали свои жизни за свободу
и независимость Родины. Мордовские певцы, композиторы, инстру-
менталисты приняли активное участие в работе по художественно-
му обслуживанию воинских частей. Особую творческую активность
в годы войны проявили Л. П. Кирюков, Л. И. Воинов.
Творчество заслуженного деятеля искусств РСФСР и народного
артиста МАССР Леонтия Петровича Кирюкова (1895—1965) явилось
связующим звеном между народной музыкальной культурой и про-
фессиональным искусством. Довоенный период его деятельности
характеризовался интенсивным собиранием и обработкой мордов-
ских народных песен. В его первых двух песенных сборниках (1929,
1935) народное хоровое многоголосие дано в авторской трактовке.
Хоровое и песенное наследие композитора отличается обширной и
значительной тематикой. В центре стоят темы любви к Родине,
борьбы за мир и счастье народов. Наиболее значительными произ-
ведениями являются: «Родимый край» и «Ходила в поле» на слова
468
М. А. Бебана, «Рано в поле» — С. А. Самошкина, «Урожай» —
Я. М. Пинясова, «Вальс мира» и «За мир» на слова А. К. Мартыно-
ва и др.
Однако подлинное признание композитору принесли его сочи-
нения крупной формы: оперы, музыка к театральным спектаклям,
хоровые кантаты, инструментальный концерт. Особое место среди
них занимает музыкальная драма «Литова» на сюжет одноименной
пьесы П. С. Кириллова. Ее создание (1943) явилось важным событи-
ем для становления всей мордовской музыкальной культуры. Она
способствовала формированию национального композиторского сти-
ля, в своей основе глубоко реалистического, неразрывно связанного
с достижениями современной музыки народов России и народно-
певческими традициями. В дальнейшем драматические принципы
«Литовы» были более полно разработаны композитором в операх
«Несмеян и Ламзурь» (либретто А. Д. Куторкина, 1944), «Нормаль-
ня» (либретто М. А. Бебана, 1960) и в музыке к театральным по-
становкам «Норовава» В. М. Коломасова (1944), «Мордовская
свадьба» М. А. Бебана (1946), «Наша слава» П. С. Кириллова
(1947). За сравнительно небольшой период (1940—1950) Л. П. Кирю-
ков написал также музыку к ряду пьес зарубежных драматургов.
Среди них «Три мушкетера» А. Дюма (1945), «Кот в сапогах»
Ш. Перро (1946), «Дюймовочка» Г. Андерсена (1947).
Л. П. Кирюков является автором значительного числа хоровых
кантат. Их тематика преимущественно связана с юбилеями в жиз-
ни народа: таковы кантаты «30-летие Октября» на слова П. У. Тай-
ни (1948), «Молодая гвардия» (1949), «Течи праздник юбилей»
(1950) и др. Последними сочинениями Л. П. Кирюкова являются
скрипичный концерт и цикл фортепианных миниатюр (1959), глубо-
ко проникнутые духом мордовской народной музыки.
Музыкальная деятельность заслуженного деятеля искусств
РСФСР народного артиста МАССР Леонида Ивановича Воинова
(1898—1967) в полную силу развернулась в 40—50-е годы. Его компо-
зиторское творчество было подчинено задачам создания репертуара
для возглавляемого им оркестра народных инструментов. В своих
сочинениях Л. И. Воинов преимущественно использовал песенные
напевы мокшанского необрядового фольклора, записанные и опуб-
ликованные Л. П. Кирюковым. Создание им первого концерта для
балалайки с оркестром русских народных инструментов (1945) яви-
лось важным этапом в развитии мордовской музыкальной культуры.
Концерт получил высокую оценку музыкальной общественности не
только в республике, но и за ее пределами.
В последующие два десятилетия композитор создал ряд крупных
инструментальных произведений, прочно вошедших в репертуар
исполнительских коллективов Мордовии. Среди них наибольшую
популярность получили «Мордовская плясовая» для балалайки с
фортепиано (1947), «Фантазия на две мордовские темы» (1948),
469
Вторая сюита (1951), Второй концерт для балалайки с оркестром
(1951), «Мордовская рапсодия», кантата для хора, солистов и ор-
кестра «Край родной» на слова Н. Л. Эркая (1957), концертные
вариации для балалайки и фортепиано (1964).
Во всех этих сочинениях Л. И. Воинов проявил свой компози-
торский стиль, претворивший многие традиции народного инстру-
ментализма. Л. И. Воинов внес большой вклад в мордовскую испол-
нительскую культуру, а также в пропаганду русской и зарубежной
музыки, переложив для оркестра народных инструментов и бала-
лайки десятки произведений фортепианной и симфонической музы-
ки Р. Шумана, Ф. Шуберта, Д. Верди, Э. Грига, Н.Я. Мясковского,
С. С. Прокофьева и т. д.
Важную роль в становлении музыкальной культуры Мордовии
сыграл заслуженный артист РСФСР и народный артист МАССР
Илларион Максимович Яушев (1902—1961). Его многоплановая дея-
тельность проявлялась в исполнительстве, собирании и аранжиров-
ке мордовских народных песен, создании собственных произведе-
ний. В них И. М. Яушев преимущественно обращается к современ-
ной тематике: «Сказ о Ленине» на народные слова, «Ленинэнь
киява» («По ленинскому пути») на слова И. П. Кривошеева, «Сказ
о Волге» на стихи Н. Эркая.
Особенно велики заслуги И. М. Яушева перед мордовской сце-
нической культурой. Он дал огромное число концертов в республи-
ке и различных городах страны, познакомив широкий круг слуша-
телей с самобытной музыкальной культурой мордовского народа и
с произведениями русских, советских и зарубежных композиторов.
Он также сыграл большую роль в развитии театрального искусства
Мордовии, исполнив десятки оперных партий на сцене молодого
мордовского оперного театра.
В послевоенный период, в 1950-е годы наблюдается усиление
интереса к мордовской народной музыкальной культуре со стороны
русских музыкальных деятелей, в том числе композиторов
Г. Г. Лобачева, В. Г. Фере, А. А. Николаева и др. Многие из них
стремились на материале мордовских мелодий создать произведе-
ния крупной формы; получила известность, например, оратория
«Мордовская земля» И. В. Соколовой, «Поэма о Мордовии» в трех
частях для фортепиано Г. Г. Дехтярева. Значительное внимание
ими уделялось и обработке народно-песенных мелодий в форме
небольших музыкальных пьес.
Важным событием в развитии профессиональной музыки Мордо-
вии стало учреждение в 1955 г. Объединения композиторов Мор-
довской АССР, председателем которого был избран композитор
Л. П. Кирюков. Объединение придало целенаправленный характер
развитию всего композиторского искусства. В его рамках осуще-
ствлялась и творческая помощь молодым композиторам.
60-е годы — начало следующего этапа развития мордовской
470
профессиональной музыкальной культуры. В это время развиваются
основные направления предыдущих десятилетий и вместе с тем
усиливается тенденция к отображению современной жизни.
В 50—70-е гг. развернулось творчество мордовского композитора,
заслуженного деятеля искусств РСФСР и МАССР Георгия Ивано-
вича Сураева-Королева. Увлечение певческими жанрами мордовско-
го фольклора обусловило в его творчестве преобладание вокальных
жанров над инструментальными. Для его обработок народных пе-
сен и инструментальных мелодий характерно музыкальное мышле-
ние, вытекающее непосредственно из норм народного многоголо-
сия. В жанре обработок написаны им «Келу» («Береза»), «Аляняце
вешенттянза» («Тебя ищет батюшка»), «Сур велесь» («Село Сур-
ское»), «Вирь чиресэ» («На опушке леса»). Творчески преломляя
типические интонации мордовского музыкального фольклора, автор
двух значительных сборников народных песен (1957, 1969) создал
ряд глубоко оригинальных произведений: «Мокшанские зори» — на
слова Б. С. Соколова, «Над Сурой-рекой» — Н. Л. Эркая, «Мордо-
вия — наш край» — П. У. Гайни. Наряду с сочинениями малых форм
Г. И. Сураев-Королев создал произведения многочастные: «Фанта-
зия» для фортепиано (1959), Струнный квартет (1964), фантастиче-
ская оратория «Последний суд» для чтеца, сопрано, альта, тенора,
баса, смешанного хора, симфонического оркестра и балета (1972),
отмеченная Государственной премией Мордовской АССР.
. Самобытным характером отличается творчество Г. В.- Павлова;
его сборник «Песни Мордовии», изданный в 1963 г. в Саранске,
содержит 43 произведения. Им создан'также фортепианный цикл
для детей, увертюры и фантазии для симфонического оркестра,
музыка к драматическим, кукольным спектаклям, произведения для
баяна. Крупной работой композитора явилась его оперетта «Мок-
шанские зори».
В 60—70-е годы в музыкальную жизнь республики влились новые
композиторские силы, что значительно укрепило Объединение ком-
позиторов Мордовии. В основном — это воспитанники Саранского
музыкального училища имени Л. П. Кирюкова, часть которых окон-
чила также консерватории по различным исполнительским специ-
альностям: М. И. Волков, И. И. Игнатов, А. П. Путушкин и др.
Многие их произведения отличаются мелодичностью, свежестью
музыкально-поэтических образов, продолжают традиции мордовской
музыки, русского хорового песнетворчества и советской массовой
песни.
В эти же годы развернулась музыкальная деятельность заслу-
женного деятеля искусств МАССР Г. Г. Вдовина. Многие его про-
изведения тепло встречены общественностью: цикл «Песни родного
края» (1963); Пассакалия для струнного оркестра (1968), Три моно-
лога для сопрано с симфоническим оркестром на стихи Л. К. Тать-
яничевой (1969), Концертино для фортепиано со струнным орке-
471
стром (1967). Работа Г. Г. Вдовина во многих жанрах и формах
создала условия для успешного написания первой симфонии. Она
была исполнена (1968) в г. Горьком филармоническим оркестром
под управлением И. Б. Гусмана. В последующие годы Г. Г. Вдовин
пишет музыку к драматическим спектаклям: «У каждого ^оя бо-
лезнь» по пьесе К. Г. Абрамова (1969), «Осенние звезды» —
С. Г. Фетисова (1969), «Юбилейную увертюру» (1969), Вторую сим-
фонию (1972), Концерт для скрипки с оркестром (1973), оперу по
пьесе В. Гусева «В шесть часов вечера после войны» (1976), опе-
ретту «Главная роль» на либретто Л. М. Талалаевского (1978), му-
зыкальную драму по пьесе П. С. Кириллова «Литова» «Ветер с
понизовья» (1981).
В последние годы Г. Г. Вдовин создал III симфонию, музыку к
вокально-хореографическому действу «Девичий дом», хоровые про-
изведения и песни для голоса на стихи Р. С. Кемайкиной,
А. К. Мартынова, А. С. Терентьева и других местных поэтов.
В последние десятилетия развернулось творчество Н. В. Коше-
левой ’й Н. Н. Митина. Н. В. Кошелева — Лауреат премии Союза
композиторов РСФСР, автор балетной сюиты для симфонического
оркестра в 4-х частях «Алена Арзамасская» (1979), Струнного квар-
тета (1975), Концерта для кларнета с оркестром (1976), обработок
мордовских народных песен для голоса и струнного квартета
(1975), Сюиты для смешанного хора и симфонического оркестра
(1977), народной музыкальной картины «Мордовская свадьба», боль-
шого количества песен, инструментальных пьес, фортепианного
цикла «Зарисовки» (1987).
Н. Н. Митин — Лауреат премии комсомола Мордовии, автор
одночастной Симфониетты (1979), Квартета для духовых инстру-
ментов (1979), Сонаты для флейты соло (1981), симфонии «Руза-
евка, 1905 г.» (1989), цикла прелюдий для фортепиано, песен,
хоров, инструментальных пьес. Популярность приобрели «Песня
о Мальчише-Кибальчише» и «Песня о барабанщике» на стихи
И. Курлат, хоровая сюита «Пять впечатлений от детских рисун-
ков» на стихи Ф. С. Атянина. Образы юности запечатлены и в
кантате для смешанного и детского хоров с симфоническим
оркестром «Молодость страны» на стихи П. К. Любаева и
В. Ю. Юшкина.
В 80-е годы в мордовскую профессиональную музыку пришло
яркое молодое пополнение. Композиторы работают в различных
жанрах вокальной и инструментальной музыки. Г. Г. Сураевым-Ко-
ролевым созданы пьеса для оркестра «Дискотека», Соната для фор-
тепиано и другие инструментальные сочинения, песни и хоры на
стихи мордовских поэтов. Д. Л. Скрипкин явился автором симфони-
ческих произведений, сонаты для кларнета, песен и фортепианных
произведений для детей. Интересно работает в жанре инструмен-
тальной и вокальной музыки Е. В. Кузина, написавшая симфониче-
472
скую поэму «Эрьзя», токкату для фортепиано, хоровые сочинения и
песни.
Интерес музыкальной общественности в последние годы вызва-
ли сочинения М. Н. Фомина, успешно работающего в жанре хоро-
вой музыки, и С. Я. Терханова, создающего музыку в современных
стилях.
Важным событием в культуре республики стало образование в
1982 г. Союза композиторов Мордовии, который способствовал обо-
гащению музыкальной жизни, росту новых творческих кадров, со-
зданию интересных сочинений. Среди мероприятий Союза интерес
общественности вызвали музыкальные фестивали, на которых зву-
чат новые произведения.
К настоящему времени композиторы Мордовии практически
освоили весь жанро-стилевой круг современной профессиональной
музыки. Лучшим их сочинениям присущи мелодизм, стремление
опираться на народные художественные традиции. Есть интерес-
ные находки в создании музыки для детей и юношества, к теат-
ральным спектаклям, в жанре обработок народной музыки.
Однако в работе композиторов Мордовии есть серьезные недо-
статки: далеко не всегда произведения местных авторов безупреч-
ны в эстетическом и профессиональном отношениях, нередко они
лишь формально связаны с основами народной музыки, зачастун
страдают мелкотемьем, в ряде случаев музыканты проявляют не-
способность выбрать актуальный неизбитый сюжет, вследствие
чего автор не может вызвать живого интереса к своему сочи-
нению.
Союз композиторов нуждается в серьезной государственной
поддержке. Необходимо укрепление и значительное расширение
исполнительской базы, укрепление материальной базы Союза и
многое другое, без чего невозможна творческая деятельность. Ро-
сту Союза способствовало бы учреждение республиканских стипен-
дий для наиболее одаренных молодых музыкантов — студентов ком-
позиторских факультетов высших учебных заведений.
ГЛАВА XVII. НАРОДНОЕ ИСКУССТВО
И
спокон веков жизнь крестьянина была напол-
нена духовным смыслом. Предметный мир, ок-
ружавший человека, заключал не только поня-
тие о пользе и добротности. В нем непременно
содержалось представление о красоте. Эстетические идеалы фор-
мировались в человеческом сознании во взаимосвязи с историей
развития каждого народа. Память об отношении прошлых поколе-
ний к жизни, быту, трудовой деятельности передавалась потомкам
не только через традиционность жизненного уклада, но и фольклор-
но-поэтические источники и произведения прикладного искусства,
вобравшие лучшие достижения творчества народа.
Знакомство с древнемордовскими археологическими памятника-
ми I— начала II тысячелетий дает представление о том, как много
веков тому назад в среде мордовских племен рождалось искусство
образного отражения реального мира, воплотившееся в художе-
ственных произведениях. Оформляя орудия труда, утварь, одежду,
древние обращались к изображениям культовых животных, симво-
лов небесных светил. Реальный прообраз перевоплощался в услов-
ную стилизованную форму, подчиненную законам декоративной
пластики. Вступая в контакт с культурами соседних народов, мор-
довские мастера обогащались новыми художественными и техни-
ческими приемами. Из многих средств художественного выраже-
ния, накопленных культурой человечества, отбирались и совершен-
ствовались отдельные виды искусства, наиболее точно отразившие
национальный вкус.
На протяжении последних трех столетий ведущее место в ху-
дожественной деятельности мордовского народа занимали такие
виды искусства, как вышивка, низание и шитье бисером, составле-
ние украшений из бус, раковин-каури, пуговиц. Мордовские масте-
рицы прекрасно владели искусством аппликации, плетения, узорно-
го и пестрядинного ткачества, вязания. Самобытность черт выделя-
ла художественную обработку дерева.
474
Дом и село являлись той средой, предметно-пространственным
окружением человека, где возникала атмосфера художественного
творчества. Оно было связано с бытовой и обрядовой сторонами
жизни, определявшими его эмоциональный настрой.
Еще с древних времен выбор хозяином места для постройки
дома был делом первостепенной важности. Обживались красивые
ландшафты вдоль рек, вблизи лесов. Использовались холмистые
рельефы для защиты от ветров. Благоговея перед красотой приро-
ды, мордовский крестьянин ставил скромно оформленное жилище.
Основой красоты зданий была безупречная архитектоника. Плотни-
ки-умельцы, возводя дом, работали с соблюдением определенных
пропорций в соотношении высоты сруба и кровли, размеров и ко-
личества окон. Воспитанный на традициях глаз мастера отмечал
несоразмерность построек, выполненных вне канона местности.
Местные черты были присущи не только конструкции зданий, но и
их декоративному убранству, которое с конца XIX века включает
элементы глухой и пропильной резьбы. На традиционный архитек-
турный декор оказывало влияние общение мастеровых людей из
мордовских сел с умельцами из артелей русских резчиков. С бере-
гов Волги принесли мордовские бурлаки в родные села приемы
глухой корабельной резьбы. Она получила распространение в эрзян-
ских селах восточных районов Мордовии и в приволжских регио-
нах, где проживала каратайская и терюшевская мордва.
Работа мастеров-резчиков ценилась очень высоко, поэтому на
заказ оформлялись самые видные части здания: фронтон, налични-
ки и ставни. Рельефные изображения выполнялись на толстых со-
сновых досках методом выборки фона. В узорах преобладали расти-
тельные мотивы. Искусство глухой резьбы, имевшее прямые парал-
лели с декором русского зодчества Нижегородского края, сохраняло
у мордвы национальный тип. Резной декор домов Ардатовского,
Большеберезниковского, Дубенского районов Мордовии, выполняв-
шийся эрзянскими мастерами, тяготел к привычному ритму геомет-
рических композиций трехгранно-выемчатой резьбы. Узор отделок
лобовых досок строился повтором мотивов цветочных розеток или
стилизованных пальмовых листьев — пальмет. Несмотря на то, что
рисунок использовал круглящиеся плавные очертания, моделировка
рельефов была жесткой с резкими переходами светотени. В стрем-
лении обогатить фактуру поверхности мордовские резчики приме-
няли ногтевидные и лунчатые проработки на стеблях побегов и по
окружности розеток.
Мастера из приволжских мордовских сел Нижегородской и
Казанской губерний работали в русле поволжской школы резьбы,
восприняв все ее тонкости. Почерк терюшевских и каратайских
плотников-умельцев отличала мягкая скульптурная моделировка
изображений. Излюбленные экзотические мотивы южных растений,
виноградная лоза и гирлянда зубчатых листьев аканта были навея-
475
ны сюжетами заморских сказаний. На характер творчества значи-
тельное влияние оказывало искусство городов. Витые колонки, изо-
бражения двуглавых орлов, пышные вазоны с цветами, заимство-
ванные из декора городских построек, выносились на фронтоны
домов, обрамляя, а порой и покрывая слуховые окна.
Местные национальные особенности проявились во время бур-
ного проникновения в народную архитектуру пропильной резьбы в
конце XIX— начале XX века. Выполнявшиеся по шаблонам про-
пильные и накладные элементы декора подбирались мастерами
согласно установленной в каждой местности архитектонике зда-
ний. Кружевными концами украшались причелины и «полотенца»,
обрамление из накладных досок на фронтонах домов зубово-полян-
ской мордвы-мокши. Изящной формы наличники с легким наверши-
ем и ажурными крыльями по сторонам вместо ставен составили
особенность убранства домов эрзянского населения Теньгушевского
района. Замысловатое узорочье кружевных карнизов и отделка
фронтонов, подчеркнутые контрастной окраской, стали отличитель-
ным признаком домов мордвы-эрзи сел Ардатовского района.
Внешний облик дома и его внутреннее содержание составляли
единый художественный, поэтический и функциональный ансамбль.
Бытовые предметы, которыми пользовались в крестьянском доме,
были красивы своей простотой и добротностью. Утварь была удобна
и привычна для сильных трудовых рук. Необходимые вещи в доме
делались из подручных материалов, дерева, глины, корня, соломы.
Многие ремесла, в которых проявилось художественное творчество
мордовских мастеров, развивались параллельно с ремеслами сосед-
них народов. На это указывает общность форм и технических при-
емов. Из луба и бересты делались лукошки, туеса, ложкарницы,
короба, из лыка косым плетением выполнялись вместительные ко-
шели. В каждом селе непременно были свои мастера, делавшие
вещи на заказ.
Однако из числа рядовой утвари выделялись предметы, отмечен-
ные самобытным художественным оформлением. К такому разряду
вещей относились эрзянские сундуки и донца прялок, являвшиеся
индивидуальной принадлежностью женщин. Каждая женщина в
мордовских семьях в прошлом занималась прядением и ткачеством.
Обладание личным инструментом рукоделия, донцем, веретенами,
прялкой, было показателем относительной самостоятельности. В
пожилом возрасте многие из мордовских женщин вспоминали о
том, как было приобретено или сделано для нее первое личное
донце. Донце прялки девушки брали с собой на посиделки. Не
случайно поэтому его отделке придавалось особое значение. Одной
из интересных и древних форм представляется донце, вырезанное
из цельного куска дерева, с высокой головкой,. которую венчал
конек. Декору подобных донец присуща фундаментальная стро-
гость, которая была заложена в характере трехгранно-выемчатой
476
резьбы. Соотношение гладкой поверхности доски с декорированной
частью напоминает зачин песни. Несколько повторяющихся бордю-
ров с простейшим геометрическим узором словно набирали ритм
для перехода к главной отделке головки донца. Ее обычно покрыва-
ли глубокими порезками по ребрам, выделяя центр граней крупны-
ми розетками. Выходящее за пределы конструктивной формы изо-
бражение конька являлось прекрасным завершением композицион-
ного ритма. Скульптурная выразительность формы донец с
коньками проникнута возвышенным чувством в отношении к миру
окружающих вещей. Простой бытовой предмет приобретал черты
одушевленности. Действительно, поставленное вертикально донце
напоминало женскую фигуру, а конек походил по очертаниям на
национальный головной убор — панго. Нередко фантазия резчиков
соседствовала с реалистическими трактовками. Доски донец точно
отражали ассоциации мастера, который изображал комплексы на-
грудных украшений, отделку рубахи, кружками намечал грудь.
Древнейший пласт творчества мордовских резчиков содержат в
себе эрзянские сундуки — пари. Своеобразной была их форма. Дела-
лись сундуки из долбленого ствола липы с хорошо подогнанным
днищем и плотной крышкой. Как всякий сундук, парь имел запор.
Первоначально крышку замыкали посредством бруска и двух мо-
чальных петель, закреплявшихся на тулове. Позднее, с развитием
кузнечного дела, к старым сундукам навешивали массивные чугун-
ные скобы для замков. Это было прекрасное хранилище для рулонов
холста, полотенец и рубах. Пари делались разных размеров и диа-
метров. Средняя высота их составляла 80—90 сантиметров.
Особая роль отводилась сундукам в мордовской свадьбе. Парь
готовил свекор в подарок невесте, которая должна была в присут-
ствии родственников жениха наполнить сундук приданым. Этот
ритуал имел в прошлом особый смысл. Обряд укладки не только
был этапом знакомства с материальным благосостоянием молодой,
он выражал чаяния на обеспеченность новой семьи и ее потомства
в будущем. Это проявлялось в действиях, направленных на очище-
ние сундука от нечистой силы, на его дно укладывали каравай
хлеба и серебряные монеты. Вероятно, и знаки, нанесенные на
стенки паря, должны были обеспечивать содействие добрых духов.
Согласно древним традициям изготовить сундук обязан был сам
свекор или мастер из рода жениха. Поэтому наиболее старые эк-
земпляры отличались большим разнообразием орнаментальных ком-
позиций и творческих манер. Позже стало допускаться изготовле-
ние парей на заказ, что повлекло изменение в составе декора.
Подлинным произведением искусства является резьба на парях
мордвы-эрзи Нижегородской губернии. Кружевным подзором об-
рамлялись они почти до середины. Можно предположить, что в
ярусах узора, расчлененного по горизонтали, мастера некогда рас-
полагали знаки, которые должны были действовать как заклинание.
477
Возможно, в верхнем поясе выражалось обращение к природным
стихиям и их божествам — дождю, солнцу, ветру, священным де-
ревьям, реке. В символике знаков такое традиционное обращение
принимало форму косых порезок, изломанных линий, круглых и
вихревых розеток, треугольников с симметричной штриховкой.
Пиктографические изображения, условно представленные фигурки
людей, орудия труда, включенные в геометрический орнамент, по-
зволяют отчасти проникнуть в суть содержания резьбы на парях.
Декоративное и изобразительное начала объединялись мыслью, от-
ражавшей житейскую истину. Взывая к помощи домашних духов,
резчик чередовал тайные магические знаки и реальные изображе-
ния, высказывая просьбу о большом потомстве, богатом благососто-
янии и долгой жизни.
Вместе с тем подобная отделка парей была самобытным сред-
ством художественного выражения. Здесь ощутимо выступали ин-
дивидуальные качества резчика, а также черты местного своеобра-
зия. Из простых геометрических фигур, треугольников, квадратов,
кругов, составлялись разнообразные орнаментальные ленты. Каж-
дый из горизонтальных ярусов заключал узор из одного-двух моти-
вов. Бордюры обычно сочетали фрагменты с глубоким трехгранно-
выемчатым заполнением и участки, проработанные прямым или на-
клонным штрихом. Такое чередование технических приемов резьбы
обогащало поверхность и подчеркивало ритмический строй орна-
мента. Для отдельных мастеров пределы линейных композиций ста-
новились тесными и они с размахом заходили в гладкое поле ни-
жней части стенки сундука. Обычно на свободный участок выноси-
лись отдельные квадратные или круглые розетки, которые
связывались с основным декором пучками контурных линий. Осо-
бенно красивыми были композиции, завершавшиеся внизу волнис-
тыми ажурными лентами.
Поздние образцы парей являли собой новый, чисто декоративный
подход к отделке сундуков. Технически выверенные линии трех —
пяти ярусов заполнялись узорами, построенными по законам сим-
метрии и повторяющегося ритма. В XIX веке в резьбе парей ис-
пользовался растительный орнамент.
Ярким и самобытным явлением национальной культуры мордов-
ского народа был традиционный костюм. Каждая деталь одежды
женщины содержала эстетическое осмысление. С малых лет у де-
вочек воспитывалось умение понимать красоту вышивок, оценивать
качество искусно сотканных холстов. Одежда имела престижное
значение, будучи показателем таланта и трудолюбия девушки-не-
весты. В ее отделке слились в гармоничное целое многие виды
прикладного творчества.
Особое место в декоре одежды у мордвы занимала вышивка.
Разнообразные технические приемы шитья, орнаментика, колорит и
даже качество материала существенно отличались не только у эрзи
478
1. Вышивка на панаре мордвы-мокши.
и мокши, но и в пределах локальных регионов у каждой из групп.
В совокупности выразительных средств, присущих местным тради-
циям, создавалось в мордовских селах искусство высокого художе-
ственного качества.
К сожалению, почти не сохранилось материальных свидетельств
479
2. Вышивка на панаре мордвы-мокши.
о раннем этапе развития вышивки у мордвы, где, вероятно, наибо-
лее плодотворной в области поиска творческих решений была эпо-
ха XV—XVII веков. В это время происходит переход в декоративной
отделке костюма от бронзовых ювелирных украшений к средствам,
доступным широкому кругу творцов. В XVIII—XIX веках в мордов-
ской вышивке использовался комплекс технических приемов и ор-
наментальных композиций, которые позволяли при наличии про-
стейших материалов создавать подлинные шедевры. Все виды
480
3. Наплечная вышивка на покае мордвы-эрзи.
одежды: рубахи, верхняя распашная одежда, набедренные украше-
ния и полотенца, головные уборы, сшитые из холста, имели выши-
тый декор. Вышивка одежды донесла через многие века отметки о
наличии в костюме прошлого составных или съемочных деталей,
которые покрывали, фиксировали участки несшивавшихся когда-то
частей. Ярким свидетельством того может служить отделка жен-
ских головных уборов с выделенными зонами позатыльня, наспин-
ной лопасти и налобника.
Одним из выразительных признаков вышивки эрзян было рель-
ефное шитье с ковровой поверхностью и эффектная цветовая гамма
с преобладанием кирпично-красного тона в контрастном сочетании
с узорами, выполнявшимися черными или темно-синими нитями.
Все виды вышивок осуществлялись по счету нитей холста. Его
полотняная структура была своего рода канвой для точного распо-
ложения швов. Применяя счетную технику, эрзянские вышиваль-
щицы полностью закрывали стежками холст, фон которого почти не
принимал участия в композиционном построении орнамента.
Заказ № 1361
481
Богатым разнообразием художественных приемов и стилевых
признаков отличалась мокшанская вышивка. Внешне она была бо-
лее мелкая, легкая, ажурная. Несмотря на то, что фон холста здесь
был больше задействован, чем в эрзянской вышивке, в выявлении
рисунка узоров, мокшанки тоже имели приверженность к коврово-
му решению композиций в пределах определенного контура. Трех-
четырехцветные мотивы мокшанские вышивальщицы соединяли с
однотонными, обычно черными или темно-синими полосами графи-
ческих узоров, сочетая различные типы счетного шитья.
Творческий процесс начинался с приготовления материалов для
вышивания. Предпочитались длиннорунные сорта грубоватой белой
шерсти, позволявшие выпрясть тонкие малопушистые нити, кото-
рые тростили, то есть скручивали, в два сложения. Окраску произ-
водили растительными красителями из отваров корней подмаренни-
ка, коры ольхи, почек березы и различных трав. Подбор материалов
значительно влиял на декоративное качество произведений. Вы-
шивка, выполненная нитями домашнего изготовления, выглядела
рельефной, фундаментальной, ее поверхность была ворсисто-шеро-
ховатой. Цветовые переходы узоров отличались благородством при-
глушенных оттенков терракотового, горчичного тонов, оправленных
в темно-синюю вязь контурного рисунка. С появлением гаруса,
хлопчатобумажных нитей сильно изменилась структура домотканых
холстов, так как мастерицы стали активно применять так называ-
емую «гумагу» для ткачества. Холсты получались значительно тонь-
ше и плотнее. Соответственно для вышивки потребовались более
тонкие нити. Излюбленными материалами становятся шерсть-шлен-
ка, шелк, а позже мулине. С проникновением в крестьянскую среду
в конце XIX— начале XX века анилиновых красителей колорит вы-
шивки приобрел новый характер. Вместе с этим черты перемен
сказались на структуре и орнаментике вышивки.
Декор мордовской одежды продемонстрировал наличие большого
числа технических приемов счетной вышивки. Наиболее типичной
была работа двусторонними глухими швами. Однотонные бордюры
выполнялись швами роспись и набор. В цветных ковровых вышив-
ках применялось шитье косой стежкой, звездочкой, фонариком,
рубчиком, швами полукрест, счетной гладью по косой и кирпичи-
ком. Выбор приемов вышивания зависел от характера орнамента.
Сравнительно поздним явлением было использование сквозных
швов на тканях с нарушенной структурой. Здесь заметное влияние
оказывало русское народное искусство. К этой категории относятся
вышивки перевитью и настилом по крупной сетке и мережки.
Многовековой эстетический опыт народа с полной силой отра-
зился в орнаменте мордовской вышивки. Отличаясь безграничным
многообразием, точностью и чувством ритма, орнамент выполнял
не только декоративную, но и смысловую нагрузку. Знаковая сущ-
ность орнаментики восходит к патриархальному жизненному укла-
482
ду родо-племенных общин. Она была определителем причастности
к тому или иному коллективу, критерий эстетических ценностей
которого был постоянным, как весь обрядовый устой жизни. Бога-
тое орнаментальное наследие народной вышивки мордвы характе-
ризуется общностью черт в графике рисунка, присущей всему на-
циональному типу.
Наиболее интересные образцы вышивки сохранились в отделке
праздничной одежды. В ней особенно ярко проявились фантазия,
вкус, творческие способности и профессиональное мастерство мор-
довских крестьянок. Композиционное расположение вышивок на
мокшанских и эрзянских женских рубахах определялось покроем
одежды и способами ношения. Орнаментальные бордюры обязатель-
но окаймляли края подолов, рукавов, ворота, как правило, проходи-
ли вдоль сшитых полотнищ. Узоры, техника исполнения, а в неко-
торых видах рубах цветовая гамма были в определенной степени
связаны с местом расположения на одежде. Характер вышивки и
ее количественный состав указывали на назначение одежды. Широ-
кий- бордюр «ожа ки», «ожа ланга», выполнявшийся вдоль рукава,
шесть — десять орнаментальных полос вдоль по стану выделяли
праздничные рубахи. В комплексе с другими рубахами они были
верхними, что отмечалось названием — «ланго каям щам» (носяща-
яся сверху рубаха), «нанга» или «нангунь панар» (верхняя рубаха).
Уникальным творением эрзянок была вышивка ритуальной одеж-
ды — покай. Образцы покаев из Саратовской, Самарской, Симбир-
ской, Пензенской губерний, сохранившиеся в музейных коллекци-
ях, демонстрируют прекрасные произведения, художественный об-
раз которых был исполнен настроения торжества и величия. В опи-
сание покая казанский этнограф И. Н. Смирнов сравнивал его с
далматикой, верхним туникообразным платьем византийских царей.
Вышивка, покрывавшая рубаху покай, выполнялась полосами вдоль
по стану, оставляя незначительные участки холста открытыми.
Высокие бордюры закрывали край подола и рукавов. Монументаль-
ность была присуща массивным вышивкам оплечья, переда одежды
и продолины рукавов. Каждый из фрагментов отделки имел свои
традиционные разработки узоров. Сложные композиции розеток
или полурозеток на плечах и по подолу как бы возникали из фак-
туры рыхлого коврового шитья. Здесь сказывалось удивительное вла-
дение техническими приемами, усиливавшими выразительную сторо-
ну орнамента. Узор розеток на покаях строился по концентрическо-
му принципу. Центральная фигура служила зачином целой симфонии
знаков. Обычно это были восьмиконечная звезда, стилизованный
цветок, крест с фигурными концами. Мотив или его половина заклю-
чались в границы правильного ромба или треугольника, пространство
которых заполнялось мозаично скомпонованными вариациями частей
главной фигуры. Подчеркнутая выявленность узоров розеток на пока-
ях свидетельствовала о их символическом смысле.
483
История не сохранила конкретного значения, содержавшегося в
начертаниях элементов орнамента. Вероятно, когда-то их понятие
восходило к представлениям о первобытной магии, направленной
на защиту от злых стихий и связь с добрыми духами. Рассматривая
символику вышивки ритуальной одежды в системе обрядового дей-
ствия, можно предположить, что схема вышитого на покае орна-
мента была подчинена идее трехмерного единства человеческого
бытия: земного, небесного и загробного. В вышивке оплечья преоб-
ладали мотивы, связанные с обозначением небесных сил. Звезда,
крест, цветочная розетка могли трактоваться как символы солнца.
Редкий мотив утицы, реалистично отображенный в композиции
плечевой вышивки одного из покаев (ГМЭ КП 1065—88) *, также
являлся знаком неба. Продольные полосы по стану одежды, четко
поделенные на красные и темно-синие фрагменты, несли связую-
щее значение с нисходяще-восходящим ритмом от верхней компо-
зиции к отделке подола. Очень широкий фриз вышивки по краю
подола отличался простейшим узором из разбросанных в шахмат-
ном порядке точек или стилизованных цветов. Возможно, что * эти
незамысловатые знаки связывались в сознании древних людей с
образом засеянного поля, плодородной земли 2. Несчетные повторы
знаков, черных точек на красном фоне, заключали бесконечное
движение, вечное и непрерывное, как движение Земли, смена дня
и ночи, времен года, поколений людей. Отделка подола обычно
усложнялась характерными включениями орнаментальных автоном-
ных композиций. Ими обрамляли разрез спереди, отмечали место
соединения полотнищ холста по бокам. По всей видимости, это
были знаки-обереги против нечистой силы/ которая могла проник-
нуть сквозь прорехи одежды. Их символика в прошлом выражала
связь с духами-покровителями. Здесь нередки мотивы стилизован-
ных челноков, весел,- составлявших раппорт узора. Иногда в рису-
нок входило схематичное Изображение женской фигуры в ладье.
Культ хранительницы воды — Ведявы связывался с покровитель-
ством деторождению. В определенный период развития мордовско-
го вышитого орнамента в отделке покая нашли место реально ре-
шенные символы обожествленной водной стихии.
Художественные свойства декора покаев, с их открытой мощью
формы и цвета, монументальной разработкой мотивов родственны
эпическому повествованию о судьбе человека и ее связи с боже-
ственными мирами. Драматическое напряжение, заключенное в ор-
наментике отделки подола покаев, усилено соседством технически
неоднородных вышивок. Бордюр, выполнявшийся рельефными шва-
ми звездочки с обводками рубчиком, как бы нависал над черной
или темно-синей полосой вышивки, где использовалась техника
набор. Совершенно отличавшаяся по структуре, масштабности и
графике узоров, контрастная по колориту, она словно выражала
идею о мире, в который человек вступает после смерти. Показа-
484
тельно, что данной узорной полосе сообщался ритм повторов, сим-
волизирующий бесконечность.
Подобное предположение в толковании знакового смысла вы-
шивки покаев во многом обосновывается ролью этого вида одежды
в обрядах эрзян. Кроме свадебного платья, покай был одеждой для
исполнения ритуальных действий. В конце XIX— начале XX века
его надевали девушки на праздник «Девичий пивной дом» («Тейте-
рень пия кудо»), связывавшийся с идеей плодородия. Продуцирую-
щую направленность содержал обряд выгона скота молодушкой.
Здесь также было обязательным одевание в покай. Таким образом,
одежда как бы являлась посредником связи с «высшими силами».
Магические символы ее вышивки в прошлом содержали информа-
цию о персонифицированных приметах покровителей всемогущих
стихий. В отдельных экземплярах мастерицы реально отображали
свою мысль. Традиции, действительность, абстрактное мышление и
высокое художественное творчество сосуществовали в работах
крестьянок.
Анализ вышивки эрзянской одежды показывает, что схема рас-
положения отдельных рубах родственна декору обрядовой одежды и
в большинстве локальных групп костюма едина. Устойчивыми чер-
тами отличался целый комплекс знаков. У ворота, в области клю-
чицы, обычно выполнялся ромб — «сельме». Особый орнамент в
несколько рядов окаймлял разрез на подоле. Небольшие треугольни-
ки вышивались в месте соединения полотнищ холста по бокам или
у основания продольных полос сзади. Типичным было деление фри-
за вышивки подола на ковровую цветную и ажурно-графическую
линейные зоны. Но в целом вышитый орнамент эрзянской рубахи
панар был чрезвычайно простым. Обычно он включал точечные
композиции, прямые и ломаные линии. Незамысловатость орнамен-
тального рисунка в декоре панаров компенсировалась технически-
ми особенностями шитья, позволявшими мастерицам выстраивать
цепи узоров разнообразным направлением стежков и переменой
красных и черных нитей. Отдельные бордюры уподоблялись рельеф-
ной тесьме. Все эти признаки строго соблюдались в одежде XIX—
начала XX века. Для образцов рубах 20-х —50-х годов XX века были
характерны некоторые отступления от правил, выразившиеся в уп-
рощении орнаментальных композиций и техники исполнения.
Своеобразную группу вышивок содержал декор эрзянской рас-
пашной одежды руци. Он отличался подчеркнуто линейным планом
расположения, словно обводил границы прямоугольных плоскостей.
Вышивка стана, подола, рукавов могла быть совершенно идентич-
ной, что особенно было присуще старым экземплярам одежды.
Вероятно, руця заменила в костюме покрывающие элементы плаще-
вого типа, о чем могут свидетельствовать отчасти сохранившиеся
в ряде мордовских комплексов одежды детали в виде боковых по-
лотенец и вышитых свадебных покрывал.
485
В тех ареалах, где вышивка дольше оставалась основным сред-
ством декора распашной одежды, ее орнамент и технические при-
емы выделялись заметным разнообразием. Узкие протяжки косых
стежков с зашивкой блестками составляли особенность отделки
рун Оренбургской и Самарской областей. Для одежды саратовской
мордвы присуща имитация нашитой тесьмы, так как плотная вы-
шивка полос по краям оконтуривалась двумя рядами выпуклого
шитья стежкой. Здесь наряду с подобными отделками действитель-
но использовалась плетеная тесьма прошва, напоминавшая круже-
во. Самая богатая вышивка распашной одежды сохранилась в селах
Пензенской области. Ленточные композиции шириной от одного до
трех сантиметров отличались разновидностями узоров, отчего сама
одежда получала объяснительное название согласно толкованию
фигур орнамента: руця ватракш (лягушка), руця нимиляв (бабочка),
руця кечксемат (крючки), руця эрьгине (бусина) и т. д. Также раз-
нообразными были приемы вышивки. Продольные полосы на стане
руци нимиляв вышивались в технике полукрест в комплексе с эр-
зянской звездочкой. Узор эрьгине сочетал зашивки звездочек в
обрамлении рельефов косых стежек. Украшая стан руци вышивкой
ватракш и кечксемат, выдергивали из полотнищ холста рядами
нити основы. На свободных уточных нитях красной и зеленой
шерстью, белым гарусом или льном выполняли перевитью и сцеп-
ным настилом сложные узорчатые мережки, напоминавшие отчас-
ти закладное ткачество.
Будучи принадлежностью костюма замужней женщины, эрзян-
ская распашная одежда всех регионов содержала нагрудную вы-
шивку с орнаментом, подчиненным единой знаковой формуле, веро-
ятно, выражавшей «сообщение» о семейном состоянии женщины.
Такая вышивка «меште пель», симметрично расположенная на по-
лах сверху, шла широкой полосой от ворота и затем поворачивала
под прямым углом по направлению к груди. Повсеместно ее отли-
чала устойчивость границ контуров и сходство узоров. Здесь на
фоне коврового шитья выделялась орнаментальная полоса, разде-
ленная на квадраты, поле которых обычно пересекалось прямыми
или диагональными крестами. Внизу композиция усложнялась изо-
бражением креста с ромбами по сторонам или в просветах фигуры,
символ, который объясняют как соединение мужского и женского
начала или как знак домашнего очага. В ряде мест силуэт вышивки
имел зубчатый контур, в Пензенской области получивший название
«кудо конят» (крыши домов). Сакральная сторона данной вышивки
была направлена на охрану жены-кормилицы, хранительницы до-
машнего очага, с благосостоянием которой связывалась идея уро-
жайности полей и приплода скота.
Значительная роль отводилась вышивке в оформлении мокшан-
ской праздничной одежды. Декор рубах здесь во многом зависел от
конструкции кроя, а также от наличия съемных деталей, входив-
486
ших в костюм. Колорит и состав вышивок был упорядочен местом
на одежде, отличавшимся постоянством. В схеме расположения
вышитых композиций выделялись, как и на эрзянской рубахе, про-
странственные зоны, которые разнились техникой исполнения, ком-
плексом орнаментальных мотивов. Центральное полотнище стана
рубах обрамлялось черными или темно-синими полосами «кувал-
мат», которые завершались на подоле спереди и сзади цветными
полурозетками «кенчже» («пацянят») и «полманчширь» («маци
пильгет»). Своеобразной была отделка «алгат» вокруг подола. На
трех полотнищах, заднем и боковых, проходил контрастный фриз
вышивки набором. По краю переднего полотнища косыми стежками
или счетной гладью выполняли отдельный полихромный узор, кото-
рый переходил в вышивку «урмаць» вокруг переднего разреза. Ру-
кава особо нарядных рубах имели продольную рельефную вышивку
«ожа ки». Двумя-тремя полурозетками «емла пацянят» отмечалось
место соединения рукава с центральным полотнищем. Подобная
композиция декора присуща для рубах большинства комплексов
мокшанского костюма. Только его юго-западная разновидность,
имевшая распространение в селах Зубово-Полянского, Торбеевского
районов Мордовии и Белинского района Пензенской области, за-
метно отличалась. Деление на зоны здесь было еще более явным и
контрастно подчеркнутым. Ковровая вышивка «стафкс» в области
плеча выполнялась ворсистыми черными шерстяными нитями и
напоминала накладную деталь. Ей противопоставлялось плотное
шитье счетной гладью, расцвеченное переливами радужных оттен-
ков тонких шерстяных или шелковых нитей. Такие вышивки «наля»
и «лавтушка» могли размещаться на спине, в области лопаток, и в
верхней части рукава или, согласно местной традиции костюма,
располагались по бокам и центру подола рубах. Фактурная и цве-
товая насыщенность плотных вышивок подчеркивалась изящной
графикой бордюров, выполнявшихся по краям подола и обшлагам
рукавов.
Композиционная особенность отделки мокшанских рубах, неод-
нородность состава вышитого декора указывают на различия в
происхождении самих вышивок. Их отдельные фрагменты, возмож-
но, заменили бытовавшие в прошлом накладные элементы из шер-
стяных тканей, структуру которых имитирует вышивка в области
плеча и продолины рукавов. Распространенные у мордвы с древно-
сти фибулы, фиксировавшие несшитые участки одежд, могли быть
исходной формой вышивки полурозеток «емла пацянят». Показа-
тельно, что в старинных рубахах из Краснослободского уезда по
подолу на розетки «пацянят» нашивались бисерные кисточки с
шумящими подвесками. Декоративное и художественное качество
вышивок складывалось из приемов воплощения. Они зависели от
подбора материала и расцветки, разнообразия способов выполнения, что
обогатило мокшанскую вышивку обилием орнаментальных решений.
487
Правильный математический расчет позволил исследователям
заметить, что в основе большинства узоров геометрического орна-
мента, который составляет и костяк мордовской вышивки, лежит
ромб, расположенный по косой сетке. Вариантность достигалась за
счет наложения ромбов один на другой по горизонтали или верти-
кали, изменением длины отростков. Действительно, когда-то в
древности вышивальщица решала труднейшую из задач, глядя на
чистое полотно будущей рубахи. Непростым был этот путь созда-
ния совершенных и пропорциональных узоров, так как не набор
точных инструментов, а нитка, игла и ткань были предметами
фундаментальной науки крестьянки. Интуитивно соблюдались зако-
ны геометрической симметрии. Помогало полотняное сплетение
нитей холста, по которым мастерица рассчитывала свой узор. Аб-
страгируя реальные формы, вышивальщицы наделяли геометриче-
ские фигуры конкретными наименованиями, взятыми из окружаю-
щего предметного мира. Но названия, сохранившиеся в памяти
творцов последних поколений, поздние и вряд ли выражают перво-
начальное содержание знаков.
К отделке рубахи мокшанки приступали до того, как она была
сшита. Таким образом, вышивка определяла крой и форму будущей
одежды. Швами роспись размечалась длина рубахи, прорабатыва-
лись контуры будущих цветных вышивок на плечах и по подолу
спереди. Одновременно выполнялись черной или темно-синей шер-
стью линейно-графические мотивы продольных полос «кувалмат».
Подвижность стежков шитья росписью предполагала бесконечное
разнообразие узоров, в рисунке начертаний которых просматрива-
ется обращение мастериц в прошлом к растительным и, отчасти,
антропоморфным мотивам. Орнаментальные ленты, выполнявшиеся
росписью, заключались в окантовку из косых стежек. Благодаря
оконтуренности легкий рисунок из мелких фигур, ромбов, треуголь-
ников, крестов с завитками приобретал полноту и весомость.
Разнообразием орнаментальных композиций отличалась вышив-
ка, выполнявшаяся в технике набор. Известно несколько десятков
вариантов сложных мотивов, которые использовались в отделке
подолов мокшанских рубах первой половины XX века. Шов набор
двусторонний сродни браному ткачеству. Вышивка выполнялась
мелкими параллельными стежками то с лицевой, то с изнаночной
стороны. Для работы мокшанские мастерицы обычно использовали
черные или темно-синие шерстяные либо хлопчатобумажные нити.
В центральных и южных районах Мордовии типичным было чередо-
вание в бордюре красных и черных фрагментов. В орнаментальном
рисунке, как правило, соблюдалось равенство узора и фона. Узор
выступал на белой глади полотна контрастно, напряженно. Сте-
пень его выразительности зависела от взаимной уравновешенности
с фоном, который также нес характер орнаментального рисунка.
Многочисленные узоры бордюров выводились по косой сетке. Осно-
488
вополагающей фигурой в них был ромб. Но его полное геометри-
ческое изображение в орнаменте обычно нарушалось. По горизон-
тальной линии ромбы накладывались друг на друга углами, сообщая
композиции плавность, текучесть ритма. Верхний и нижний углы
срезались, отчего создавалось ощущение упругости, заполненности
пространства полосы. Композиционное построение бордюра могло
быть непрерывным или состоять из отдельных мотивов. Тип орна-
мента определял выбор направления шитья вдоль или поперек по-
лотнища. Если внешний край полосы имел зубчатый контур, удоб-
нее было вышивать поперек бордюра. Непрерывные цепи узоров вы-
полнялись вдоль него. Работа в технике набор требовала от масте-
рицы большой точности, сосредоточенности, усидчивости. За день
опытная вышивальщица делала пять-шесть крупных фрагментов
узора.
В структуре отделки мокшанских рубах особое место отводи-
лось цветным вышивкам. Их характерная рельефность, интенсив-
ный колорит были противопоставлены однотонным вышивкам. По-
лихромные мотивы первенствовали в декоре, несмотря на то, что в
числе вышивок рубахи они занимали одну треть. Сложные много-
фигурные орнаментальные композиции заполнялись косыми стежка-
ми и счетной гладью. В работу включалась техника полукрест,
односторонняя гладь или верхошов.
По сравнению с графическими мотивами орнамент многоцвет-
ных мокшанских вышивок имел не только плоскостное воплощение.
Его поверхность создавала иллюзию пространства, так как цветом
подчеркивалось многослойное строение узоров. Круг сюжетов подо-
бных вышивок в прошлом был широк и, вероятно, в основе своей
содержал изобразительные мотивы. Изобразительность явно высту-
пает в узорах, выполненных косой стежкой. Рисунок дерева часто
составлял основу бордюров на подолах и обшлагах рубах. Его изо-
бражали вертикалями с завитками по сторонам и на вершинах, а
также в виде прямого креста с овалами на концах. Геометризован-
ные древесные мотивы образовывали прямую сетку, которая служи-
ла костяком для композиций из цветочных розеток, восьмиконечных
звезд, ромбов. Занимая главенствующее место в орнаменте, эти
фигуры выделялись неординарностью форм, укрупненными размера-
ми. Их пространство заполнялось особыми швами, среди которых
эффектно выделялись выпуклые участки односторонней глади. В
колорите доминировал красный цвет, но в отделках узловых изобра-
жений прибегали к дополнениям желтого и зеленого тонов. Таким
образом, пластическое решение орнаментального узора строилось
на основе мотивов двух планов. Третий план, фон, обыгрывался
контурным темно-синим шитьем в технике роспись. Мелкие пун-
ктирного типа стежки в узких просветах выводили цепочки клеток,
крестиков, рогаток, крючков, вилок и т. д. Темно-синие контуры
вносили ощущение глубины, а ажурность заполнения фона создава-
489
ла состояние мерцания, вибрации воздуха. Эмоциональная окраска
этих произведений может быть сопоставлена со звучанием много-
голосых мордовских песен, где слышна партия голоса песни во
взаимосвязи с другими голосами.
Иным характером отличались орнаментальные композиции счет-
но-гладьевых вышивок. Их узоры имели сугубо геометрическое
строение. Исходной формой большинства мотивов был ромб, из
фигур которого собирались цепи, решетки или концентрические
розетки. Цвет являлся единственным средством, организовывав-
шим пространство. В эрзянских вышивках, выдержанных в двух
тонах, красное поле фона прорезалось тонким контуром черного
графического рисунка. В стремлении усложнить спокойную поверх-
ность подобные вышивки сопровождала отделка шитьем латунных
блесток. В традициях мокшанской вышивки колорит счетной глади
обогащался включениями в красно-черный узор оттенков желтого,
оранжевого, зеленого. В многоцветном решении орнаментальные
фигуры словно постепенно набирали силу, ширились от светлых
тонов к насыщенным. Орнаментальные композиции полихром-
ных счетно-гладьевых вышивок входили в состав отделки рубах
мордвы-мокши юго-западных районов Мордовии. Их выделяли само-
бытная графика узоров и богатое и разнообразное цветовое напол-
нение. Внутреннее строение каждого мотива было концентриче-
ским. Ромб, ядро узора, обводился несколькими цветовыми рядами.
При этом границы внешних очертаний усложнялись, вытягиваясь
перекрещивающимися отростками по углам или т-образными крюч-
ками по сторонам. Полученная новая замысловатая фигура, отде-
ленная черным контуром, вновь обрисовывалась группой разноцвет-
ных линий. Цветовое решение имело два типичных подхода. Один
из них базировался на плавных переходах родственных тонов жел-
того, оранжевого, терракотового; другой — включал пульсирующие,
конфликтующие между собой цвета, красный и зеленый, желтый и
фиолетовый и т. д.
Характер узоров счетно-гладьевых вышивок определял выбор
вариантов шитья. Многосоставные концентрические композиции
выстраивали способом гладь «кирпичиком». Структура швов этого
приема организовывала ровную бархатистую поверхность и не пре-
пятствовала восприятию замысловатых изображений. Односложные
по начертаниям узоры обогащались фактурой шитья глади по ко-
сой. Исходя из рисунка орнамента, поверхность вышивки делилась
на квадраты не только цветом,. но и направлением стежков, созда-
вая на плоскости свето-теневую иллюзию рельефной огранки. Ска-
зывалось прекрасное владение материалом в совмещении шитья
нежной шерстью и шелком в соседстве с шероховатой вышивкой
хлопчатобумажными нитями и самодельной пряжей.
К технике счетной глади была близка самобытная вышивка
распашной одежды терюшевской мордвы. Ею оформлялись до по-
490
ловины широкие рукава, которые покрывались ярусами плотных
ярко-красных дорожек с разноцветным контурным геометрическим
узором. Отличительным качеством терюшевских вышивок была
высокая рельефность. Поверхность вышитых фрагментов прорабаты-
валась выпуклыми диагональными рядами. Здесь мастерицы прибе-
гали к особому приему шитья косыми стежками по проложенным
нитям.
С вышитым декором одежды непосредственную связь имела
отделка головных уборов и набедренных украшений. Совпадал под-
бор материалов и колорита, повторялись технические приемы
шитья и орнаментальные композиции. В этом усматривается не
только стремление создателей к объединению элементов костюма в
художественный ансамбль, но и то, что в прошлом отделка отмеча-
ла родственный тип деталей. Так, вышивка продольных полос на
стане рубах-панаров у мокши, руцях и покаев у эрзи часто повто-
рялась, соответственно комплексам, в декоре затыльной или на-
спинной лопастей головных уборов. Вероятно, некогда в костюмах
имел место набор полотенчатых покрывал с единой отделкой, об-
рамлявшей их края, которая позже перешла на сшитые формы
одежды и головных уборов. Как показывают исследователи3, образ-
цы мордовских головных уборов действительно восходят к древней
полотенчатой конструкции, составные части которой, полотенце-
покрывало, налобная лента и венчик, определили характер традици-
онных чепцов, известных в мордовском костюме XIX—XX веков под
названием панго (э.), панга (м.), сорока, сорка, шлыган, златной
и т. д. Украшение элементов древних головных уборов бисером, лен-
тами, тесьмой, тканью стало определяющим в выборе типов вышив-
ки для изделий позднего времени. В частности, вышивки счетной
гладью и эрзянскими разнонаправленными стежками своей ровной
без просветов поверхностью подражали фактурам шерстяных тка-
ней. Значительные участки подобных вышивок входили не только в
состав декора головных уборов, но и, в эрзянском костюме ряда
областей, заполняли холщовую основу набедренников.
Древний первообраз тех или иных деталей костюма на протяже-
нии веков влиял на формирование художественных особенностей
вышитого орнамента. Наиболее простые мотивы узоров были при-
сущи вышивкам,, имитировавшим ткань. Как правило, их орнамент
имел строение по косой сетке, заполненной несколькими рядами
одной или двух фигур. На головных уборах такие композиции окон-
туривались лентами или тесьмой, скрывавшими связь вышивки с
тканью чепца. Другая категория вышивок тяготела в рисунке узо-
ров к изобразительности. Вероятно, орнамент этой группы воспри-
нял информативно-магические качества, присваивавшиеся комплек-
су символов. Старейший пласт культуры демонстрирует вышивка
рогообразных и лопатообразных уборов мордвы-эрзи. Рисунку отдел-
ки их налобников был свойственен сюжетно-изобразительный ха-
491
рактер, а система шитья в технике роспись уподоблялась вольным
начертаниям пиктографического письма. Каждый знак в прошлом
был осмыслен и, возможно, сообщал понятия о связях человеческой
земной жизни с мирами божественными и загробными. Не исклю-
чено, что микрокосмом этих связей представлялся дом*. Его символ,
обозначенный крестом и ромбом, заключенными в прямоугольник,
являлся в рисунке композиционным центром. Сочетание символи-
ческих знаков, ромб — женское начало и крест — мужское, воплоти-
лось во множество самобытных вариантов орнамента, украсивших
налобники мокшанских и эрзянских головных уборов. Возможно,
что в далеком прошлом эта вышивка заключала также информацию
о принадлежности женщины к тому или иному родовому клану,
была знаковой связью с домом предков, так как женский головной
убор обычно вышивался в пору девичества. В доме мужа молодая
должна была скрывать вышивку налобника до рождения ребенка. У
мордвы существовали различные приемы отделок головных уборов
на первый год замужества, где вышивку либо покрывали густыми
рядами цепочек и жетонов, либо сверху повязывали на нее широ-
кую налобную ленту.
В художественном облике мордовского народного костюма наря-
ду с вышивкой было задействовано много других своеобразных
приемов отделки, которые оказывали порой на вышивку существен-
ное влияние. Интенсивное развитие фабричного производства зна-
чительно расширило состав декоративных материалов. Введение в
декор мокшанских рубах бордюров из лент, тесьмы, галуна, позу-
мента, плиса, дополненных нашивками блесток, привело к сокра-
щению вышитых площадей и упрощению орнаментальных мотивов.
В дехоре эрзянской распашной одежды восточных районов
Мордовии, а также ряда сел Пензенской области существенное
место занимала аппликация. Кумачовые полосы вытеснили вышив-
ку, проходившую вдоль стана. Обрамление подолов представляло
здесь широкую кайму с гармоничным подбором разнообразных
средств, показавших не только вкус и фантазию мастериц, но и
превосходное чувство ритма, знание свойств и качеств новых ма-
териалов, их цветовых соотношений. Полоса браного или закладно-
го ткачества в верхней части бордюра служила деликатным пере-
ходом от самотканого холста к изысканным фабричным материа-
лам. Богатый фриз отделок будто набирал ритм в чередовании
узких -и широких линий, контрастным сочетанием тонов. Бархати-
стые ленты черного плиса красиво перебивались нашивкой золо-
тистых блесток или золотной тесьмы. Черные горизонтали обычно
играли роль канта, то узкой, то жирной полосой выступали конту-
ром красных прошв. Но красное поле кумача было лишь фоном для
выявления композиционного центра, трех ярусов нашивок из самых
дорогих или редких материалов. Это могли быть парчовый позумент
или обвитая наискосок шелковыми ленточками полоса черного пли-
492
са, а также ряды узорчатой серебристой тесьмы или латунных блесток.
Аппликация была единственным средством декора шубейки —
своеобразной одежды мордвы Теньгушевского района. Сшитая из
холста с черно-белым набивным рисунком, отороченная разноцвет-
ными сатиновыми полосами, длинная безрукавка отделывалась бе-
лым овчинным воротником и мозаикой из черного и белого меха по
краям пол и подола. Праздничную шубейку покрывали красным или
фуксиновым кашемиром, а позднее шелком и атласом. По подолу,
полам, вокруг пройм и вдоль поясницы безрукавка украшалась узор-
ными шелковыми лентами, позументом, кружевом, золотистой и
серебристой тесьмой. Аппликация, решенная в смелых цветовых
сочетаниях, сам колорит одежды, включение блесток, оторочка
мехом сурка — все это придавало образному строю произведения
красочный, праздничный характер.
В качестве вспомогательного материала в искусстве вышивки и
отделки аппликацией непременно употреблялось ‘ шитье бисером и
блестками. Этот прием имел давние традиции в мордовском деко-
ративно-прикладном искусстве, о чем свидетельствуют археологи-
ческие памятники I и начала II тысячелетий. Однако на протяже-
нии своей долгой истории этот вид творчества, вероятно, прерывал-
ся и впоследствии возрождался на новой основе. Бисер и блестки,
материал красивый по своим декоративным качествам, обогащав-
ший поверхность отделок, в народном представлении оборачивался
магическим знаком. Так, сочетание черного и белого бисера, по по-
вериям, охраняло человека от сглаза. Вышивка головных уборов,
набедренников, распашной одежды оконтуривалась ярусами из би-
сера и блесток, мелких бус, пуговиц. Шитье бисером, снизанным
на нитку, обычно выполнялось вприкреп, поэтому на поверхности
вышивальщицам удавалось создать лишь простейшие узоры. Пояса
мордовских пулаев покрывали ряды белого, красного, зеленого би-
сера. Небольшая орнаментальная разбивка отличала верхнюю и
нижнюю полоски. Но узорный фриз предварительно выплетался
отдельно, а затем пришивался на изделие.
Техника шитья блестками была более трудоемкой, так как
пришивалась каждая чешуйка одним или двумя стежками. Шитье блест-
ками было сродни вышивке в технике роспись, поэтому выполня-
лись не только линейные, но и узорчатые композиции. Нередко
вышивальщицы, используя блестки, как бы имитировали узоры пар-
човых платков и лент. Вышивка блестками и латунными пуговица-
ми по кумачовым полоскам была характерна для распашной одежды
руци, бытовавшей в селах Пензенской области. Широкое примене-
ние шитье серебряными блестками получило также в костюме
теньгушевской мордвы-эрзи. Здесь был выработан комплекс техни-
ческих и орнаментальных средств, позволивших обогатить отделку
одежды. Вышивка блестками в ленточных композициях отделки
подчинялась ритмам и линиям геометрических узоров. Однако на
493
плоскостях прямоугольных нашивок «калапаця», которыми декори-
ровали рубахи и распашную одежду в области лопаток, орнамен-
тальные композиции строились в более свободных конфигурациях.
Художественный облик костюма эрзи и мокши зависел от нали-
чия многочисленных съемных элементов, значительная часть кото-
рых выполнялась в технике низания. Собранные из различных ма-
териалов украшения делались на нитяной и проволочной основе.
Простое ожерелье с добавлением подвесок из жетонов или монет
удивляло гармоничной сменой цвета бусин, благородно обыгранных
блеском металла. Особую декоративность придавало ожерельям
чередование с раковинами-каури. В их мордовском названии —
«кумбря», «куйпря» (змеиная голова), заключался магический
смысл. Ношение раковин-каури, по поверьям, предохраняло челове-
ка от дурного глаза и болезней.
Самобытным видом мордовского рукоделия были разнообразные
ожерелья-воротники. В эрзянском костюме .являлась типичной фор-
ма трапециевидного нагрудника (кирьгава, колодка, бисер кор-
галкст). Низалось такое украшение с применением матерчатой, а
иногда твердой основы из кожи или луба, так как наиболее богатые
его варианты имели значительный вес. Композиция украшения
«кирьгава», характерного для нижегородской мордвы, делилась на
два яруса: верхний, фиксированный горизонталями цепочек, и ниж-
ний — из свободно спускавшихся подвесок из красных бус и бес-
цветного стекляруса. Вариантом украшения с твердой основой был
бытовавший в костюме теньгушевской мордвы нагрудник «бисер
коргалкст», который выполняли из луба, обтянутого красной
тканью. Поверхность основы отделывалась рядами металлических
пуговиц, бубенцов и цепочек в обрамлении раковин-каури и жето-
нов. Завершала украшение бисерная поднизь, сетка, сплетенная
рядами зеленых, черных, белых, желтых зигзагов.
Форма круглого воротника-оплечья была типичной для мокшан-
ских украшений. Чрезвычайно эффектными выглядели воротники,
снизанные из крупного черного и бесцветного стекляруса. Здесь
могло применяться низание в ряд и в сетку. Художественная вы-
разительность вещи зависела как от выбора приема работы, так и
от умения удачно подобрать цветовое и качественное соотношение
материалов, так как наряду со стеклярусом применялись бисер,
бусы и цепочки. Низание в ряд придавало структуре украшения
плотность. Уложенные по вертикали нити соединялись по всей
длине оплечья рядами цепочек, отделявшими каждую новую цвето-
вую линию. Воротники, снизанные в сетку, были ажурными, редки-
ми. Шашечный ритм расположения контрастных бусин подчерки-
вал его строение.
Крупные отверстия старинного стекляруса позволяли мастери-
цам вынизывать его на толстые посконные или льняные нити.
Однако для большей прочности некоторые участки крепились на
494
латунную проволоку. Таким образом, характер работы приобретал
новое качество. Подвески бусин на проволочном основании были
сродни ювелирным украшениям, которые мокшанки могли видеть в
костюме татарских женщин. Однако новшества осваивались в рам-
ках привычных по форме изделий. Бусины на проволочных звеньях
собирались в вертикальные ряды украшения. Их соединяли горизон-
талями низок бус другого сорта на толстых суровых нитях или
пучках конского волоса. Такие воротники, как правило, оформляли
подвесками из жетонов или бубенцов.
Низание в сетку было типичным для работы с бисером. Мок-
шанские мастерицы выплетали широкие круглые воротники, кото-
рые в местных интерпретациях дополнялись разнообразными кон-
структивными элементами. Само оплечье выполнялось одним из
простейших видов сетки, где прием работы уподоблялся вязанию
воздушных петель крючком. В просветах ячейки имели форму ром-
бов. Для большей плотности в низании чередовали фестончатые
ряды с прямыми протяжками бисерных нитей. В этом случае ром-
бические ячейки делились на треугольники. Несложным был и
рисунок узора, обычно вторивший линейному ходу работы. Полосы
черного, белого, зеленого, желтого бисера с небольшим включени-
ем красного составляли колористическую гамму воротников. В цен-
тральных и северо-западных районах Мордовии в конце XIX— нача-
ле XX века в мокшанском костюме бытовало своеобразное украше-
ние «горожонь крганя» в виде круглого воротника с массивными
парными подвесками из раковин-каури. Подвески спускались по
спине, а их бисерная бахрома, доходившая до поясницы, соединя-
лась с ансамблем набедренных украшений. Аналогичное оплечье,
но украшенное легкой сеткой-нагрудником, известное под названи-
ем «крганьпирьф», имело распространение в юго-западной группе
мокшанского костюма. Оплечье-пелерина «бояравань крганя», вы-
полнявшаяся с применением большой доли красного бисера, явля-
лась достопримечательностью костюма южной группы мордвы-
мокши.
Особое место в работе мордовских рукодельниц с бисером зани-
мала техника низания в крестик. Этот прием позволял создавать
довольно плотные ленты с многоцветными сложными узорными
композициями. Творческая одаренность мастериц проявилась в вы-
полнении целого комплекса разнообразных украшений: небольших
воротников, гайтанов, цепочек, налобников, поясных подвесок, со-
бранных в едином стиле, цветовом и орнаментальном решении, что
придавало мокшанскому костюму юго-западной группы нарядно-
изысканный вид. Распространение в регионе в конце XIX— начале
XX века вышивальных сортов бисера радужной окраски было под-
держано прекрасной художественной основой. Как известно, каж-
дая женщина здесь владела навыками составления геометрических
композиций орнамента вышивки. Выполнение узоров в технике
495
набор и гладь «кирпичиком» было сродни схеме составления бисер-
ных орнаментированных лент. Кроме низания полос, искусные ру-
кодельницы выполняли из бисера круглые жгуты, где работа велась
по спирали, превращая россыпь разноцветного материала в драго-
ценную змейку. Сочетание бисерных украшений с подвесками из
серебряных монет создавало ощущение дивного богатства.
С древних времен в мордовском костюме использовались разно-
образные плетеные шнуры, тесьма, ленты. Без всяких приспособле-
ний женщины плели на пяти пальцах или из пяти пар нитей кра-
сивую тесьму для обшивки края одежд, различных завязок, обор для
женских лаптей. Шнур напоминал многопрядную косичку. При
использовании нитей разного цвета на тесемке получался зигзаго-
образный узор. Для поясов применяли плетение на дощечках, ши-
роко известное у всех финно-угорских народов. Мордовские пояса
делались неширокими, поэтому для работы было достаточно неболь-
шого количества дощечек, от четырех до десяти. Основу подбирали
из разноцветных шерстяных нитей, утком служила посконная или
льняная пряжа. Набор узоров был невелик, в контрастных сочета-
ниях выплетались столбцы, полосы, зигзаги. Более широкие пояса
выполнялись на бердичке, вертикальной рамке с решеткой из про-
дольных планок. В основном украшением служили поперечные
полосы различных оттенков. Такая нарядная лента, сделанная из
тонких нитей, использовалась для декора подолов рубах.
Узорное ткачество занимало небольшую долю в декоративной
отделке мордовской одежды. Эрзянки готовили браные и закладные
прошвы для оформления руц, передников, мужских рубах. Браны-
ми концами украшались ритуальные полотенца. В цветовой гамме
браного тканья преобладало соотношение плотных рельефов крас-
ных узоров, выступавших на едва заметном красно-белом фоне.
Нити растительных волокон были окрашены в неяркие тона. Реше-
ние орнаментальных композиций строилось на комбинациях выпук-
лых мелких квадратов, располагавшихся клетками, рядами,
елочкой.
Закладное, двустороннее, ткачество, которое использовали мок-
шанки для украшения концов головных полотенец, отличалось осо-
бой нарядностью и богатой орнаментикой. Его бытование ограничи-
валось рамками небольшой локальной группы костюма. Декоратив-
ные концы головных полотенец отличал насыщенный колорит.
Шерстяные уточные нити были окрашены в яркие тона красного,
желтого, зеленого, лилового, оранжевого, бордового цветов. На
красном фоне, разделенном желтыми нитяными протяжками, вы-
ступали ярусы узорных бордюров.
Одним из поздних видов творчества, который освоили мордов-
ские женщины, было вязание на спицах. Его предваряло плетение
иглой, самобытный прием, позволявший выполнять в черно-белую
полоску шерстяные наколенники и чулки без пятки. Вязание на
496
спицах обогатило отделку аналогичных изделий простыми узорны-
ми композициями. Гладь вязаного полотна по-прежнему делилась
на контрастные полосы, но теперь они служили фоном для рисунка
из ряда шашек, квадратов, крестиков, столбцов, розеток, наклонных
линий, выступавших то в позитивном, то в негативном изобра-
жении.
Как подтверждает история, народное искусство — явление под-
вижное. Каждая эпоха, каждое поколение вносило черты своего
времени в создававшиеся памятники культуры. На состояние тра-
диционных видов искусства оказывали влияние развитие производ-
ства и экономики, перемены, происходившие в обществе. К сожа-
лению, изменение жизненного уклада сел не всегда было благот-
ворным для народных рукотворных ремесел. В ходе коренной ломки
древних устоев быта, распада его обрядовой сущности упрощались
и замирали многие виды творчества, украшавшие будни и праздни-
ки людей. В ряде мордовских сел с полной утратой национального
костюма былц забыты традиционные виды женского рукоделия.
Там, где костюм продолжал сохраняться как элемент сценического
и праздничного действа, новые материалы и современное мироощу-
щение создателей в значительной мере изменили его гармоничный
художественный облик. Упрощая орнаментальную и техническую
сторону вышивки, изменяя комплекс съемных деталей, мастерицы
делали основной упор на цветовые эффекты элементов отделки и
новых форм одежды, передников, платьев из контрастных броских
тканей.
Наряду с естественным ходом развития народного искусства в
селах, в Мордовии проводилась работа, направленная на возрожде-
ние его с применением научного опыта и профессионального мас-
терства художников-специлистов. С одной стороны, данный метод
стал прекрасной базой для популяризации национальной культуры и
искусства в широких кругах. Изучение выразительных и художе-
ственных средств мордовской народной вышивки, особенностей би-
серного низания, резьба по дереву, глиняная игрушка являются
программными предметами большинства республиканских детских
художественных школ и Саранского художественного училища.
Высокий уровень знаний отличает новое поколение художников-
прикладников. Тем не менее произведения, создаваемые в стиле
народных традиций,— это пока лишь подражание языку того или
иного вида искусства. В наши дни немалое значение имеет этап
осмысления закономерностей условий существования народного
искусства как организма, коренным образом связанного со средой,
породившей его, так как начиная с ЗО-х годов XX века идея воз-
рождения традиций народного искусства была перенесена в город.
С этого времени в Рузаевке и Саранске велись попытки наладить
работу артелей, а затем и фабрики по созданию национально-само-
бытных предметов сувенирного и утилитарного назначения. Глав-
497
ное внимание было сосредоточено на сохранении мордовской на-
родной вышивки. В 50-е годы под руководством 3. И. Говоровой при
Республиканском доме народного творчества работала группа само-
деятельных вышивальщиц, сформировавших новое направление на-
ционального декоративно-прикладного искусства. За основу в рабо-
те мастерицы брали безграничные возможности составления компо-
зиций из фигур и фрагментов традиционного национального
орнамента. Вышивкой украшались .плоскостные изделия: панно,
покрывла, портьеры, скатерти, салфетки, наволочки. Соответствен-
но в расположении узоров были типичны два подхода — следование
композиционному построению ковра или линейной схеме распреде-
ления вышивки на стане мордовской рубахи. Работы отличались
монументальным размахом, запоминались яркими цветовыми пятна-
ми своеобразного декора, усиленными широкими бордюрами крас-
ной ткани, которой обычно завершалось каждое изделие. Однако,
рассчитанные на пространство выставочных залов, произведения
допускали безмерное увеличение масштабов орнаментальных фи-
гур, где наблюдалось полное пренебрежение к техническим при-
емам народной вышивки и к своеобразию ее местных вариантов,
что значительно обедняло художественно-выразительную сторону
новых работ. Тем не менее направление, выработанное в творче-
стве самодеятельных вышивальщиц, на многие годы становится ве-
дущим в мордовском декоративно-прикладном искусстве. В этом
плане работали: М. Ф. Гаврисенко, В. И. Денисова, К. 3. Кравцова-
Михолап, А. М. Маслова, Л. Н. Хохлова, О. Д. Шереметова.
В то же время на выставках народного творчества заметно
выделялись произведения, в которых последовательно соблюдались
узко-локальные особенности вышивки того или иного региона. В
этом русле работала Т. И. Панкратова-Лушкина. Будучи уроженкой
мокшанского села Салазгорь Торбеевского района Мордовии, она
унаследовала от матери все тонкости технических приемов, коло-
рита вышивки юго-западной группы мордвы-мокши. Каждый узор
орнамента, применявшийся вышивальщицей, был ей знаком не
только графикой рисунка, но и местным наименованием, а значит,
представлялся осмысленно. Небольшие по размерам произведения
мастера покоряли безупречной чистотой, классической традицион-
ностью.
Идея развития народного искусства выдвинула проблему подго-
товки профессиональных кадров. Значительная работа в этой обла-
сти была проведена руководителем первой детской художественной
школы г. Саранска — заслуженным работником культуры РСФСР и
Мордовской АССР П. Ф. Рябовым. В 60-е—70-е годы, используя
народные приемы традиционной вышивки, ведется создание утили-
тарных плоскостных изделий и моделей одежды на фабрике «Мор-
довские узоры» и в ателье комбинатов бытового обслуживания по
эскизам художников-модельеров.
498
Подлинного профессионального уровня достигли произведения
художников 80-х годов Т. Н. Гвоздевой, О. В. Гуровой, Л. Ф. Иг-
натьевой, Г. А. Курышовой, Л. М. Острась-Демяшкиной. Обладая
знанием особенностей национальной вышивки, бережно изучая ее
традиции, они выполняют работы высокого художественного досто-
инства. Строгое следование нормам мордовской народной вышивки
открывает мастерицам богатые возможности в поисках колористи-
ческих и композиционных решений. Характерным признаком искус-
ства последнего времени стало обращение к созданию ансамблевых
комплексов национального костюма, модели которых исходят из
традиционных образцов праздничной одежды конкретных регионов.
Возрождение традиционных видов искусства непосредственно в
селах обычно связывалось с ремеслом деревообработки. Начиная с
середины 60-х годов в Мордовии при участии профессиональных
художников на деревообрабатывающих комбинатах создавались об-
разцы сувенирной продукции: своеобразной формы матрешки с рос-
писью, стилизованно передающей черты народного костюма, ложки
с элементами мордовского орнамента, карандашницы, шкатулки.
Однако весь этот ассортимент, в большом количестве выпускав-
шийся в 70—80-е годы на предприятиях министерства местной про-
мышленности, был искусственным по своей природе и не отличал-
ся высоким художественным качеством.
В настоящее время на целенаправленной программе подготовки
сельского мастера сосредоточена деятельность детской художе-
ственной школы села Подлесная Тавла Кочкуровского района и ее
руководителя Н. И. Мастина. Почти двадцать лет существует в
эрзянском селе школа резьбы по дереву, развивается самобытное
искусство деревянной скульптуры. В основе работы резчиков лежит
народная художественная культура. Творческий коллектив, форми-
рующийся постепенно, также постепенно вырабатывает свой сти-
листический почерк. Тавлинская деревянная скульптура воссоздает
сцены сельской жизни и быта прошлого и настоящего времени.
Грубовато решенные пластические образы содержат меткие психо-
логические характеристики и обилие подходов в выборе сюжетов и
тем. Здесь предстают эпизоды судеб людей, которые хорошо знако-
мы авторам, курьезные и драматические ситуации реальных и лите-
ратурных персонажей. Нет в выборе тем надуманности. Возможно,
это помогает мастерам свободно моделировать объемы, смело нару-
шая пропорции, и при этом добиваться выразительности, проникну-
той большим народным поэтическим чувством.
Наметившаяся тенденция обращения жителей села к истокам
традиционной местной культуры содержит высокий творческий по-
тенциал. Однако восстановление утраченной целостности духовного
и материального бытия процесс сложный и трудоемкий. Не исключе-
но, что работа профессиональных мастеров может стать исходным
пунктом в период пробуждения творческих сил в селах.
ГЛАВА XVIII. ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ
ИСКУССТВО
в
озникновение профессионального изобрази-
тельного искусства Мордовии тесно связано с
образованием государственности, созданием в
1928 году Мордовского округа, преобразован-
ного затем в автономную область и далее в автономную республи-
ку. Оно развивалось не на пустом месте.
Важными предпосылками его развития следует считать суще-
ствование в крае богатых традиций народного творчества, а также
влияние русского искусства. Так, в Саранске, бывшем уездном
городе Пензенской губернии, в начале XIX столетия работала жи-
вописная школа, которую организовал Кузьма Александрович Мака-
ров (1778(?)—1862). Он более тридцати лет отдал педагогической
работе, был первым дипломированным педагогом рисовального дела
в этом городе и приложил немало усилий для распространения
живописного искусства среди местного населения. К. А. Макаров
открыл свою живописную школу в 1828 году по примеру своего на-
ставника А. В. Ступина, у которого он обучался в Арзамасе.
Наиболее плодотворный ее период приходится на 40-е — начало
50-х годов XIX века. Он совпал с общим оживлением общественно-
политической и культурной жизни Саранска. В это время посыла-
емые в Академию художеств картины и рисунки как самого
К. А. Макарова, так и его учеников получали одобрение, а лучшие
из них — награды, отличавшиеся авторы удостаивались званий не-
классных учителей гимназий или уездных училищ. Школа брала
крупные заказы как по светской, так и по церковной живописи. Их
выполняли вместе с Кузьмой Александровичем его дети и ученики.
Так, в 1849—1850-х гг. вся школа была привлечена к работе по
росписи кафедрального собора в г. Пензе. За время существования
школы у Макарова обучалось около сорока человек. Из стен его
школы вышли живописцы, занимавшиеся украшением местных цер-
квей, исполнявшие заказные светские портреты, обучавшие детей
рисованию в уездных училищах и гимназиях \
500
Самый знаменитый воспитанник школы — старший сын
К. А. Макарова — Иван Кузьмич Макаров (1822—1897). Получив на-
чальную профессиональную подготовку в школе своего отца, он
поступил в 1845 году в Академию художеств, где учился у профес-
сора исторической живописи А. Т. Маркова2. После ее окончания
он был направлен на стажировку в Италию (1853—1855), а по воз-
вращении получил звание академика портретной живописи.
Художником созданы десятки полотен, на которых изображены
представители дворянства, купечества, интеллигенции, члены цар-
ской фамилии. С особой любовью он работал над портретами жен-
щин и детей. Среди них портреты Наталии Николаевны Ланской,
жены А. С. Пушкина, его дочерей Марии и Натальи, сестер Перов-
ских, А. Д. Соломирской, Н. П. Лошкаревой, Е. Е. Муравьевой и др.
В своих произведениях художник запечатлел не только конкрет-
ные индивидуальные черты своих моделей, но и создал романтиче-
ские, возвышенные образы, полные обаяния, пленяющие гармонией
внешнего облика и внутреннего содержания.
Все работы Макарова отличаются высоким профессиональным
мастерством, основанным на твердых устоях академической школы.
Это обнаруживается в четкой, ясной, всегда устойчивой компози-
ции портретов, безупречном рисунке, а также в общем живописном
решении полотен, для которого характерны изысканность колорита,
плавные цветовые переходы, виртуозное, гладкое письмо.
С точки зрения развития местного искусства интерес представ-
ляет одна из первых самостоятельных работ художника, выполнен-
ная под руководством отца, «Две молодые мордовки», 1842. Карти-
на писалась в селе Саловка бывшего Писарского уезда (ныне Ста-
рошайговский район Мордовии), куда Макаровы были приглашены
для украшения строящейся церкви. Картина предназначалась к
представлению в Академию на получение звания художника и была
по достоинству оценена Советом академии. За нее начинающий
живописец получил звание неклассного художника3. Среди всего
многообразия живописных произведений это полотно И. К. Макаро-
ва является первым изображением представителей мордовского
народа. Трактовка образов здесь близка героям картин А. Г. Вене-
цианова. В них подчеркиваются целомудренное простодушие и
внутренняя цельность.
С мордовским краем связано имя Вадима Дмитриевича Фалиле-
ева (1879—1950) — выдающегося мастера цветной гравюры и офорта.
Родился Фалилеев в дворянской семье, его детство прошло в Са-
ранске. После окончания земледельческого училища он поступил в
Пензенское художественное училище. Затем он занимался в мас-
терской княгини Тенишевой в Петербурге, а с 1903 года учился в
Академии художеств, которую окончил в 1910 году. Его учителем
был профессор В. В. Матэ.
В. Д. Фалилеев первым в России обратился к гравюре на лино-
501
леуме и более всего предпочитал эту технику. Осваивая богатые
возможности линолеума как совсем особого материала, он сказал
новое слово в области цветной гравюры. Его историческая роль
заключалась в том, что он очень последовательно и смело исполь-
зовал эти возможности живописной и более яркой печати с по-
слушно принимающего и передающего любую краску и любой тон,
слишком легкого в обработке материала. Он плодотворно проявил
себя и в других техниках графической печати, был великолепным
мастером офорта, умевшим использовать его тоновые возможности,
линейную игру «сухой иглы», живописность акватинты, занимался
гравюрой на дереве, литографией, оформлял книги, делал плакаты4.
Излюбленные темы графических листов художника: русский
пейзаж, сцены из быта, изображение крестьян на полевых работах,
рабочих и грузчиков на пристанях, сплавщиков бревен, причалы,
баржи, лодки, архитектурные постройки. Работал Фалилеев и в
жанре портрета. К лучшим его произведениям относятся: «Ветер»
(1905), «Митя Фалилеев» (1906), «Полдень» (1907), «Перелет»
(1908), «Плот во время дождя» (1909), «Взятие Трои», «Белая ночь
на Неве» (1910), «Чудо св. Марка» (1911), «Покраска баржи», «У
дуба» (1915), «Разлив Волги», «Постройка Казанского вокзала в
Москве. Башня» (1916), «Рим. Пантеон», «Спелая рожь», «Возка
бревен» (1917), «Войска» (1919), «Портрет Ф. М. Достоевского»
(1921), серия «Дожди». Эти работы вошли в золотой фонд русской
и советской графики5.
В 1924 году В. Д. Фалилеев отправился за границу сопровож-
дать выставку графических произведений и остался там. Он хотел
возвратиться на Родину, но так и не смог выполнить своего наме-
рения. На чужбине он продолжал заниматься гравюрой и офортом.
Умер художник в 1950 году в Италии.
Все наши земляки, добившиеся успеха в области изобразитель-
ного искусства еще до Октября 1917 года, были русскими. В усло-
виях царской России для представителей таких народностей, как
эрзя и мокша, профессиональное искусство оставалось недоступ-
ным, поскольку помимо классовых еще существовали непреодоли-
мые национальные преграды. Свои творческие способности мордов-
ский народ мог реализовать лишь в различных видах декоративно-
прикладного творчества, связанных с изготовлением одежды,
домашней утвари, украшением жилища.
О высокой степени художественного таланта мордвы можно
судить по замечательным образцам вышивки, ткачества, резьбы по
дереву, созданным руками народных мастеров. Именно их творче-
ство явилось той почвой, на которой выросло искусство замеча-
тельного скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи (Нефедова). Это
единственный представитель мордовской национальности, получив-
ший профессиональное художественное образование до Октября и
снискавший себе мировую славу.
502
Эрьзя родился 27 октября (8 ноября) 1876 года в селе Баеве
Алатырского уезда Симбирской губернии (ныне Ардатовский район
Мордовии) в крестьянской семье. Отрочество его и юность прошли
в г. Алатыре. Непреодолимое стремление учиться привело талант-
ливого самородка в Москву. В 1902 году с большим трудом, преодо-
левая всевозможные препоны, ему удалось поступить сначала в
Строгановское, а затем в Московское училище живописи, ваяния и
зодчества. Там он учился вначале на живописном, а затем на
скульптурном отделении у С. М. Волнухина.
Скульптор начал свою художественную деятельность в перелом-
ный период, в условиях сложной идейно-художественной жизни
России в начале XX века. Русская демократическая культура рубе-
жа веков оказала огромное влияние на развитие его творчества.
Его ученические работы привлекли внимание зрителей и критики,
но подлинная известность пришла к нему за границей: в Италии и
Франции, где Эрьзя находился с 1906 по 1914 годы.
Важный этап в развитии искусства Эрьзи связан с Октябрьской
революцией 1917 года. Она раскрыла перед ним возможности неви-
данного масштаба. Воодушевленный скульптор всю свою энергию
направил на творчество. В короткий период им создан ряд мону-
ментальных произведений, среди которых памятники Освобожден-
ному труду, Уральским коммунарам, Карлу Марксу — в Екатерин-
бурге, В. И. Ленину в Батуме, скульптурное оформление Дома Со-
юза горняков в Баку. Станковая пластика Эрьзи этого времени
также отмечена появлением целого ряда интересных работ, таких,
как: «Жертвы революции 1905 года», «Народный трибун», «Узник»
и другие.
С 1927 по 1950 год С. Д. Эрьзя жил в Аргентине. Этот период
творчества мастера характеризуется обращением к неиспользовав-
шемуся до этого в скульптуре материалу — латиноамериканским
породам дерева кебрачо и альгарробо. Многие технические приемы
работы с ним были подсказаны мастеру резными деталями мордов-
ских изб, затейливым орнаментом деревянных сундуков — парей,
предметов домашней утвари.
Работая с кебрачо и альгарробо, Эрьзя ввел в искусство скуль-
птуры наряду с новыми материалами и техниками новые ритмы,
необычные композиционные решения, выявляющие красоту есте-
ственной поверхности дерева. При этом он не забывал о главном —
содержательности формы, стараясь выразить через нее свое миро-
воззрение.
Как немногим другим, Эрьзе удавалось выявить в изображении
каждого конкретного человека самые характерные, наиболее прису-
щие ему свойства личности, проникнуть в сокровенные тайники
жизни ума и сердца, воспеть самые возвышенные качества. Имен-
но такими предстают перед зрителем Карл Маркс, В. И. Ленин,
Лев Толстой, Бетховен, Сократ, Микеланджело, Александр Невский.
503
Известные герои библейских и евангельских сюжетов Ева,
Моисей, Христос, Иоанн Креститель, вышедшие из-под резца
скульптора, не несут в себе ничего иллюстративного, мистическо-
го, религиозного. Они олицетворяют собой вечные, непреходящие
понятия любви, добра, зла.
Представление скульптора о народном вожде выразилось в од-
ном из самых известных его произведений библейской тематики
«Моисее» (1932), образ которого пронизан физической и духовной
силой, яростным гневом.
Эрьзя необычайно раздвинул диапазон тем, сумев в скульптуре
передать то, что ей считалось недоступным. В работах «Мужество»
(1932), «Ужас», «Горе», «Отчаяние» (1936), «Тоска» (1944) с огром-
ной силой выражено величие человеческого духа. Каждая из них
построена с использованием динамических ритмов, на соотноше-
нии объемов. Тонко моделируя форму, скульптор создал ощущение
живого, трепетного прикосновения.
Разнообразен мир женских образов мастера. Это и воплощение
скорбной красоты и трагической обреченности: «Женский портрет»
(1934), «Монахиня» (1941), «Чилийка» (1943), и демоническая, гроз-
но-активная красота в работах «Медуза» (1938), «Испанка» (1942),
и нежное очарование молодости: «Парагвайка» (1941), «Францу-
женка» (1938), «Каприз» (1944)—во всех с особой силой и чисто-
той выражено представление скульптора о красоте человека.
Один из ярких женских образов — «Портрет матери» (1940), где
он создал типический образ, почти символ материнства и Родины.
Эти два понятия в его представлении всегда были неразрывны.
Все творчество Эрьзи проникнуто чувством глубокого патрио-
тизма. Живя подолгу в разных странах, он всегда помнил о своем
маленьком народе и продолжал горячо любить его. Эта любовь
выразилась в выборе псевдонима, происходящего от названия на-
родности, к которой принадлежал, и в том, что из-под его резца
вышла галерея национальных типов: «Эрзянка» (1915), «Голова мор-
довки» (1917), «Крестьянин-мордвин» (1937), «Старик-мордвин»
(1940), «Мордвин с папиросой» (1948) и др. В них выражены поэ-
тичность, крепость, основательность, нравственная чистота — те
существенные качества, из которых складывается мордовский на-
циональный характер. По словам народного художника СССР
С. Т. Коненкова, Эрьзя «облекал в плоть скульптурных образов душу
своего народа, и это в нем пустило настолько глубокие корни, что
он, много лет живя на чужбине, в Южной Америке, оставался
национальным художником» 6.
Творчество И. К. Макарова, В. Д. Фалилеева, С. Д. Эрьзи, всеце-
ло развивавшееся в столичных городах, не могло оказать серьезно-
го влияния на развитие художественной жизни края. Наиболее
заметный след в его истории оставил Ф. В. Сычков (1870—1958).
Искусство этого художника, прошедшего долгий жизненный путь,
504
во многом определило формирование живописи республики. Оно
отличается оптимизмом, жизнерадостностью и редкой цельностью,
так как посвящено одной теме — жизни его родного села Кочелае-
ва. На полотнах Сычкова яркие, убедительные народные образы,
прекрасные своим здоровьем и жизнерадостностью.
Родился Федот Васильевич Сычков 1 (13) марта 1870 года в
селе Кочелаеве Наровчатского уезда Пензенской губернии (ныне
Ковылкинский район Мордовии). С детских лет он видел нужду,
рано осиротел. Учитель рисования трехклассной земской школы
Кочелаева, куда мальчик был отдан для обучения грамоте, приоб-
щил его к искусству. Первые художественные навыки он получил
в мастерской сердобского иконописца Решетникова. Талантливого
самоучку заметил местный помещик И. А. Арапов: Его покрови-
тельство помогло юноше поступить в 1892 году в школу Общества
поощрения художеств в Петербурге, а затем в Академию худо-
жеств. Здесь не только окрепли профессиональные навыки будуще-
го живописца, но и сложилось его художническое мировоззрение.
Главной темой творчества Сычкова стали жизнь деревни, ее тради-
ции, люди. В этом направлении в России в предреволюционное
десятилетие работала целая плеяда художников: С. А. Коровин,
А. Е. Архипов, Ф. А. Малявин и др. В созвездии больших имен
русских живописцев начала XX века место Ф. В. Сычкова довольно
скромное. Однако и он в лучших своих произведениях, созданных
в 1910-е годы: «Мялыцицы льна» (1905), «Возвращение с сенокоса»
(1911), «Катание с гор» (1910), «Христославы» (1910), «Трудный
переход» (1912),— с большой любовью сумел рассказать о жизни
простых людей, об их замечательных качествах и внести свою
лепту в развитие русского бытового жанра.
Октябрьскую революцию Сычков встретил, будучи широко из-
вестным художником. По своим убеждениям он оказался в числе
тех, кто принял революцию без колебаний и деятельно включился
в строительство новой жизни. Но произошедшие события не внес-
ли существенных изменений в творчество мастера. Он продолжал
развивать темы, определившиеся в его искусстве еще в предрево-
люционные годы. Картины, созданные им в этот период, такие, как
«Молодежное гулянье зимой» (1924), «Молодая. Новобрачная в
деревне» (1925), «На посиделки» (1925), «Подружки» (1930) и др.,
изображают сцены народных гуляний, развлечений, уличного дере-
венского быта.
Особой изобретательностью, выдумкой и красочностью отлича-
ются полотна, посвященные праздничным катаниям с гор. В них
стремительное движение саней, несущихся с крутого склона, под-
черкивается ритмом линий, развевающихся на ветру цветных юбок
и шалей.
Одна из любимых тем Ф. В. Сычкова — изображение крестьян-
ских детей. Он нашел множество мотивов, позволяющих показать
505
многообразие характеров крестьянских ребятишек, их смышле-
ность, пытливость ума, непоседливость: «После катания» (1920,
1923), «В мальвах» (1924), «Подружки» (1930), «Под рябиновым
кустом» (1935), «Гринька» (1937), «Возвращение из школы»
(1945).
С середины 30-х годов в творчестве художника появляется все
новое, что неуклонно входило в жизнь. Существенную роль в' эво-
люции его творчества сыграла активизация художественной жизни
Мордовии, образование в 1937 году Союза художников МАССР,
систематическая организация в столице Мордовии — Саранске рес-
публиканских художественных выставок, активным участником
которых был Сычков. В это время им написан ряд произведений,
повествующих о жизни новой, советской деревни: «Выходной день
в колхозе» (1936), «Колхозный базар» (1936), «На сенокосе» (1937),
«Праздник урожая» (1938).
На протяжении всего творческого пути художник уделял боль-
шое внимание созданию портретов. Его портреты отличаются типо-
логическим разнообразием. Это и парадно-репрезентативные пор-
треты — «Портрет Лидии Васильевны Сычковой. Портрет в черном»
(1904), и жанровые — «Лето» (1909), «Девушка у изгороди» (1910),
«Настя. За вязанием» (1925), «Молодуха» (1928), «Жница» (1931),
«Плясунья Соня» (1932) и др. С 30-х годов появляются портреты,
рассказывающие о различных гранях характера людей советской
эпохи: «Учительница-мордовка» (1937), «Школьница-отличница»
(1934), «Трактористки-мордовки» (1938), «Портрет звеньевой
В. Г. Кляйкиной» (1948), «Портрет советского служащего» (1953),
портреты, изображающие известных советских художников
И. И. Бродского и И. С. Горюшкина-Сорокопудова.
Богатое творческое наследие живописца помимо портретов и
живописных произведений включает также множество пейзажей и
натюрмортов. В пейзажных работах Сычков выступает тонким ли-
риком и превосходным колористом. Сычковские натюрморты — это
те же образы природы, но приближенные к человеку, введенные в
дом, наполнившие его яркими красками и ароматами сада, леса,
поля, огорода. Многие из них написаны на пленэре. «Алмаатин-
ские яблоки» (1937), «Полевые цветы» (1942), «Клубника» (1910),
«Огурцы» (1917), «Маки» (1915), «Одуванчики» (1930), «Рябина»
(1941), «Помидоры» (1948) отличаются тонким мастерством в пере-
даче материальности, цвета и формы изображаемых плодов и рас-
тений, композиционной цельностью и цветовой гармонией.
Творчество Ф. В. Сычкова снискало себе большую популярность
и любовь широкого зрителя. Свидетельство тому — успех, с которым
проходили его персональные выставки в Москве в 1952 и 1970
годах. Своим трудом Сычков внес огромный вклад в живописную
культуру Мордовии и способствовал развитию творчества молодых
национальных художников.
506
* *
Начало формирования национального профессионального искус-
ства республики относится к 30-м годам. Именно с этого времени
оживляется художественная жизнь края. В этот период становле-
ния оно наталкивается на значительные трудности, связанные с
почти полным отсутствием профессиональных кадров. Поэтому ха-
рактерной чертой изобразительного искусства Советской Мордовии
на протяжении многих лет было участие в нем художников, вышед-
ших из самодеятельных коллективов. Еще в 20-е годы они украша-
ли Саранск лозунгами и плакатами к революционным праздникам и
особенно деятельно работали в области газетной графики.
Определяющую роль в мордовском изобразительном искусстве
долгое время играли русские художники. Именно они, начиная с
Ф. В. Сычкова, обращались в своем творчестве к национальной
тематике: изображению прошлого мордовского народа, его быта,
обычаев, обрядов. К числу таких живописцев относится Г. А. Мед-
ведев (1868—1944). Он окончил Петербургскую Академию худо-
жеств и был педагогом Казанской художественной школы, актив-
ным членом Казанского филиала АХРРа. Стремясь глубже узнать
быт народов Поволжья, Медведев ездил по Татарии и соседним с
ней областям. В 1931 —1934 годах он бывал в Мордовии. Результа-
том этих поездок явилось создание работ: «Исследователь мордов-
ского быта и языка М. Е. Евсевьев за работой по собиранию мор-
довских песен и преданий», «Крепостное право в мордовской де-
ревне», «Плач мордовской невесты». Об изменениях в мордовской
деревне, о людях советской эпохи рассказывает акварель «Право на
труд» и работы «Радио в Сабаевской школе», «Председатель сель-
совета».
К национальной тематике обращено также творчество
Д. Д. Ануфриева (1888—1961), который приехал в Саранск в 1934
году из Крыма. Там он обучался в Симферопольском художествен-
ном техникуме, а также посещал студию академика Н. С. Самоки-
ша. Работая в республиканском краеведческом музее, Ануфриев
много сил отдал изучению материальной культуры мордвы и соби-
ранию коллекции музея. Для его живописных произведений, посвя-
щенных древней истории,— «Торговля мордвы с булгарами», «Суд
старейшин», «Мордва вступает в состав Русского государства»,
«Насильственное крещение мордвы» — характерны этнографическая
точность в изображении обрядов, обычаев, костюма древней морд-
вы, а также поэтический взгляд на ее прошлое 7.
В отличие от Д. Д. Ануфриева творчество первого советского
живописца мордовской национальности Н. В. Ерушева (1890—1972)
проникнуто духом современности. Его полотна «На сортировке
семян», «Уборка урожая» показывают механизированный труд в
новом коллективном хозяйстве. Он также писал и пропагандировал
507
в Мордовии своеобразные плакаты-картинки, которые были направ-
лены на борьбу с религиозными предрассудками, демонстрировали
преимущество воспитания детей в яслях и детских садах и т. д.
Н. В. Ерушев родился и провел свои детские годы в мордовском
селе Бегуч Саратовской губернии. В 1890 году его родители пере-
селились на Алтай, там с 14 лет он работал в кузнице. В 1917 году
Ерушев вступил в партию большевиков, был участником штурма
Зимнего дворца и делегатом II Всероссийского съезда Советов, вел
государственную и общественную работу в Барнауле. В 1923 году
Алтайский губком партии командирует его в Москву для учебы во
ВХУТЕМАСе. Во время каникул он ездил писать этюды по мордов-
ским селам. В 1930 году в Саранске состоялась выставка работ
Ерушева. Она не только стала первой из подобных мероприятий в
Мордовии, но и положила начало связям художника, постоянно
живущего в Москве, с мордовским краем.
Большую роль в развитии местной художественной культуры
сыграл В. А. Березин (1886—1945). Его организаторская и творче-
ская деятельность в Саранске началась с 1919 года. Он занимался
созданием специального сектора искусства в МНИИЯЛИЭ, был
инициатором организации Союза художников Мордовии и первой
республиканской художественной выставки «Мордовия в настоя-
щем и прошлом», открывшейся 7 ноября 1935 года. Творчество
этого подвергшегося репрессиям художника малоизвестно. Им
были созданы фрески в фойе Саранского драматического театра
под названием «Драматический этюд» и «Лунная соната». Судить
об их художественных достоинствах сейчас невозможно. Вполне
вероятно, что это были интересные произведения, ведь художник
получил специальное образование в Париже, но долгое время такое
искусство воспринималось как чисто формалистическое, упадочни-
ческое, имеющее отвлеченное надуманное содержание.
К середине 30-х годов в республике возникли предпосылки для
создания Союза советских художников Мордовии. К этому времени
здесь было организовано несколько выставок самодеятельного и
профессионального искусства. В процессе их подготовки и работы
сформировалось ядро художников, которые стали впоследствии ак-
тивными членами этой творческой организации. Среди них
И. Н. Абрамов, Д. Д. Ануфриев, Б. П. Ермилов, П. Н. Касьянов,
И. И. Сновальников, С. В. Солдатов, Н. Н. Сулейманов, В.Д. Хры-
мов и др. Постановление Совета Народных Комиссаров МАССР о
создании Союза было издано в 1935 году, но организационно он
оформился на I съезде художников Мордовии, который состоялся в
ноябре 1937 года. К этому моменту была приурочена III республи-
канская художественная выставка. Она и все последующие смотры
наглядно свидетельствовали об общем уровне развития изобрази-
тельного искусства Мордовии того периода. Налицо были явное
оживление художественной жизни края, количественный рост
508
участников выставок. Художники Мордовии смело брались за со-
здание серьезных тематических полотен, посвященных как прошло-
му, так и современности. Так, в предвоенные годы были созданы
работы: «Насильственное крещение мордвы» и «Алена Арзамас-
ская» И. Н. Абрамова, «Арест Кузьмы Алексеева» Б. П. Ермилова,
«I съезд Советов в Мордовии» В. А. Детцова, «Безработные в капи-
талистических странах» П. Н. Касьянова, «Депутат — слуга народа»
и «Пограничники» С. В. Солдатова, «Убийство мордовского еписко-
па Мисаила» и «Разгром Троицкого монастыря» И. И. Сновальнико-
ва и др. При этом по своей форме большинство работ находилось
на уровне самодеятельного искусства8.
Огромное значение для подъема общего уровня мастерства
мордовских художников, а также для подготовки национальных
кадров живописцев имела тесная связь их с Всероссийской Акаде-
мией художеств.
В феврале 1937 года по ходатайству Союза художников и пра-
вительства МАССР в Саранск на обсуждение II республиканской
художественной выставки приехала группа преподавателей Акаде-
мии. Они взяли шефство над художниками республики.
В предвоенные годы делает свои первые шаги скульптура Мор-
довии. Ее развитие связано с превращением Саранска в столицу
автономной республики. В это время осуществляется переплани-
ровка города, строится ряд многоэтажных зданий общественного
назначения, что повлекло за собой развитие монументальной плас-
тики. Поскольку своих мастеров ваяния в Мордовии не было, боль-
шинство скульптурных произведений в эти годы было выполнено
приезжими скульпторами, которые часто работали в соавторстве с
местными живописцами. Так, автором одного из первых в Мордо-
вии памятников В. И. Ленину, установленного в городском парке
Саранска в 1936 году, был известный советский скульптор
Г. М. Манизер, а постамент и украшающие его пять барельефов вы-
полнены В. А. Березиным.
В области монументальной скульптуры работал И. Н. Абрамов.
Им совместно с учащимися Пензенского художественного училища
выполнен барельеф «Дружба народов СССР», украшающий фасад
Дома Советов в Саранске. Он участвовал также в скульптурном
оформлении здания Саранского вокзала вместе со студентами Ака-
демии художеств. Самостоятельные же авторские работы Абрамо-
ва — памятники А. С. Пушкину и А. И. Полежаеву, хотя и вызывают
одобрение в плане попытки создать сложные монументальные про-
изведения, отличались неудачно выбранным масштабом фигур, сла-
бостью композиционного решения, невыразительностью форм и вя-
лостью лепки.
509
* * *
Великая Отечественная война нанесла серьезный урон разви-
тию мордовского изобразительного искусства. Большая часть ху-
дожников Мордовии была мобилизована на фронт, но художествен-
ная жизнь в республике не замерла. В творческий коллектив мест-
ных живописцев влились мастера, эвакуированные из Москвы и
других городов. Развивались в это время графика, живопись, теат-
рально-декоративное и оформительское искусство. Так же, как и в
других городах, художники Саранска рисовали плакаты для регу-
лярно выходивших в годы войны «Окон ТАСС». На центральной
площади города ими была создана галерея портретов земляков —
Героев Советского Союза и Социалистического Труда.
Ведущей темой живописи этого периода была тема войны, ге-
роизма и патриотизма советского народа. В основном она решалась
на местном материале. Художники писали то, что видели своими
глазами, чем жила военная Мордовия. Но, стремясь быть актуаль-
ными, поспеть за постоянно меняющимся ходом событий, они не
поднялись до уровня больших художественных обобщений, поэтому
произведения, созданные в этот период: «В фонд обороны», «Де-
вушки Мордовской АССР изучают военное дело» Ф. В. Сычкова,
«Девушка-эрзянка изучает винтовку» Н. В. Ерушева, «Клятва мще-
ния» Б. И. Росленко, «Красный обоз» С. В. Солдатова, «Всевобуч в
Саранске» М. И. Фейгина и другие, являются по большей части
эскизами или этюдами с натуры, сырыми по исполнению, отлича-
ющимися поверхностностью, неглубоким проникновением в суть
изображаемых явлений.
Как положительный факт в искусстве этого периода следует
отметить развитие сценографии. Выпускник Всероссийской Акаде-
мии художеств Б. И. Росленко, приехавший в Саранск в 1940 году,
до 1948 года работал главным художником Мордовского Государ-
ственного театра оперы и балета. Им было оформлено более пяти-
десяти музыкальных спектаклей классического русского и зарубеж-
ного репертуара, а также первые музыкальные национальные драмы
Л. П. Кирюкова «Литова» и «Несмеян и Ламзурь». Для всех его
декораций характерны строгие реалистические формы, живописная
культура, историческая достоверность и конкретность деталей 9.
* * *
50-е годы являются периодом подлинного становления изобрази-
тельного искусства Мордовии. В это время сложился коллектив
художников, который определял его развитие на протяжении не-
скольких десятилетий. Он формировался из вернувшихся с войны
фронтовиков — выпускников художественных училищ, уроженцев
510
Мордовии, а также мастеров, приехавших в республику на посто-
янное местожительство из других областей. Кроме того, кадры
будущего поколения художников готовила Саранская детская худо-
жественная школа, открытая еще в 1940 году. Начиная с 1952 года
на протяжении почти сорока лет ее директором был П. Ф. Рябов.
В это время наряду с полотнами Ф. В. Сычкова в мордовском
искусстве появляются по-настоящему профессиональные произве-
дения, творчество мордовских художников начинает выходить за
пределы республики, их работы экспонируются на межобластных,
республиканских и всесоюзных выставках.
Заметное место в изобразительном искусстве Мордовии 50-х
годов принадлежит В. Д. Хрымову (1908—1958). Начав свою твор-
ческую работу еще в 30-е годы, он занимался также общественной
деятельностью: до войны был ответственным секретарем Союза
художников, а с 1952 года его председателем. На этом посту он
много сделал для сплочения коллектива художников, побуждая их
личным примером к активной творческой деятельности. В 1937 году
Хрымов поступил учиться в Академию художеств, которую окон-
чил только после войны. Он работал в различных живописных
жанрах: писал портреты, проникнутые тонким лирическим чувст-
вом пейзажи: «Пруд в Болдино» (1956), «Осень в Детском парке»
(1953), виды столицы Мордовии: «Старый Саранск», «Новый Са-
ранск» (1953), но главное свое призвание он видел в создании
полотен на историческую тему. Наибольшую известность приобре-
ла его картина «М. И. Калинин среди крестьян Мордовии в 1919
году», в которой с помощью ряда убедительных психологических
образов и точно найденных деталей наглядно показан сложный
перелом, происходивший в сознании народа после Октября. Полот-
но является крупным достижением мордовского изобразительного
искусства в области исторической живописи 10.
Одновременно с Хрымовым в искусство Мордовии пришел
В. Д. Илюхин. Судьба его также тесно переплетена с историей
местной организации художников.
В 1937 году на II республиканской выставке наряду с работами
взрослых художников экспонировались рисунки тринадцатилетнего
паренька из поселка Кемля Володи Илюхина. Одаренность мальчи-
ка была замечена И. И. Бродским. В том же году юного художника
послали учиться в Ленинград, в среднюю художественную школу
при Академии художеств. Война помешала ему завершить полный
курс обучения. Окончив артиллерийское училище и пройдя с боями
всю Европу, Илюхин вернулся на Родину и активно включился в ее
художественную жизнь. Свой самостоятельный творческий путь он
начинал в историческом жанре. Уже первая картина «Встреча
А. В. Суворова с адмиралом Ф. Ф. Ушаковым в Севастополе» (1951)
была серьезной творческой заявкой молодого художника. Написан-
ная в яркой, сочной манере, мастерски скомпонованная, содержа-
511
щая массу деталей, обнаруживающих прекрасное знание автором
исторического материала, она говорила о его профессиональной
зрелости. В 1952 году, впервые за всю историю развития мордов-
ского профессионального искусства, картина мастера из Мордовии,
не считая Ф. В. Сычкова, экспонировалась на Всесоюзной выставке
советского искусства.
На протяжении нескольких десятилетий В. Д. Илюхин является
самым активным членом Союза художников республики, одним из
ведущих художников. Наиболее успешно он работает в жанрах
портрета и пейзажа. С большой любовью воспевает он красоту
родного края: «Весна на Алатыре» (1957), «Закат на Суре» (1954),
«Весна в Темникове» (1960), «Мартовский день» (1968), «Калыш-
ские дали», «Вечерние тени» (1972) и др. Им создана галерея пор-
третов тружеников села, интеллигенции, ветеранов войны и труда:
«Девушка-доярка», «Колхозный конюх» (1955), «Заслуженный поэт
Мордовии Никул Эркай» (1963), «Девочка с книгой» (1972), «Пор-
трет молодой доярки Ани Пиксиной» (1973), «Портрет доярки
Е. А. Криворотовой» (1975), «Портрет работницы завода «Электро-
выпрямитель» комсомолки Лены Вергазовой» (1978), «Портрет на-
родной сказительницы Серафимы Люлякиной» (1983) и др. Каждый
из них конкретный и одновременно собирательный образ, воплоща-
ющий в себе лучшие качества человека: достоинство, нравствен-
ную чистоту, оптимизм, душевную гармонию 11.
В 50-е годы в искусстве Мордовии бурно развиваются различ-
ные виды и жанры. Наряду с Илюхиным в портрете работали
В. А. Неясов — «Портрет заслуженного деятеля искусств РСФСР
В. А. Зорина» (1952), Д. И. Писчасов — «Портрет профессора
Ф. Ф. Советкина» (1947), «Портрет художника Н. В. Ерушева»
(1947), «Портрет стахановки консервного комбината» (1953), «Пор-
трет артиста Д. И. Еремеева» (1956), П. Ф. Рябов — «Колхозный
сторож» (1952), «Учительница-мокшанка» (1956), и особенно инте-
ресно в этом жанре трудился выпускник Чебоксарского художе-
ственного училища Е, А. Ноздрин. Излюбленные его модели — пред-
ставители творческой интеллигенции: деятели театра, писатели,
композиторы, художники, в том числе певец И. М. Яушев (1958),
художник Ф. В. Сычков (1956), композитор Л. П. Кирюков (1959),
лектор Народного университета культуры А. В. Мамонтова (1964),
врач В. М. Зайцев (1969) и другие. Все они изображены в привыч-
ной для них конкретной обстановке, характеризующей их профес-
сиональные занятия. Со временем круг портретируемых художника
заметно расширяется. Он пишет портреты ветеранов войны и тру-
да, знатных рабочих, строителей, стараясь с помощью своих работ
создать своеобразную летопись жизни республики: «Портрет про-
фессора МГУ И. Д. Воронина» (1971), «Портрет Героя Социалисти-
ческого труда слесаря электролампового завода В. И. Бубнова»
(1978), «Портрет слесаря-ремонтника В. И. Курышева», «Ветеран
512
I?
Великой Отечественной войны М. И. Дозорцев» (1979) и другие.
В жанре пейзажа в это время работали Д. И. Писчасов,
В. П. Харламов, Б. И. Росленко, Ф. И. Лутонин, Н. И. Названов, но
наиболее верным этому жанру на протяжении всего своего твор-
ческого пути остается А. А. Мухин. Помимо традиционных лири-
ческих мотивов, таких, как «Зимний день», «Весна. Пойма реки
Мокши» (1958), «Весна. Первый выгон» (1960), в его творчестве
появилась индустриальная тема: «Карьер Алексеевского цемзавода»
(1965). Им создана серия картин «По ленинским местам», в кото-
рой главное место занимает изображение последнего местопребы-
вания В. И. Ленина — «Горки Ленинские. Беседка» (1969), «Горки
Ленинские. К весне» (1972).
С середины 50-х годов в республике начинает развиваться гра-
фика. Первые ее достижения связаны с приездом в Саранск вы-
пускников графического факультета Харьковского художественного
института М. С. Шанина и Л. С. Шаниной-Трембачевской. Почти
одновременно с ними начинают свою творческую деятельность
выпускники Пензенского художественного училища Н. А. Филимо-
нов и Б. Г. Милованцев, которые занимались книжной графикой, а
Милованцев также плакатом и экслибрисом.
Графические серии М. С. Шанина «На Каме» (1954) и «Сель-
ские красавицы» (1957) отмечены печатью высокого профессиона-
лизма и тонкого вкуса. Они экспонировались на Международной
выставке 1957 года и были удостоены Диплома первой степени. В
последующие годы художник работал преимущественно в живопи-
си и создал ряд произведений, ставших значительным вкладом в
изобразительное искусство республики: «Мордовка» (1968), «Сель-
ский праздник. Гости», «Портрет приборостроителя В. Логинова»
(1971), «Приборостроители. Цех упаковки» (1975), «Цветок в декаб-
ре» (1976), ряд натюрмортов.
Л. С. Шанина-Трембачевская работает в различных графических
техниках: офорте, акватинте, линогравюре. Ее творчество отлича-
ется большим тематическим разнообразием. С теплотой и задушев-
ностью рассказывает она о жизни мордовской деревни в сериях
«Будни Мордовии» (1960—1966), «Земля и люди» (1967), «Лето в
Рыбкине» (1977), романтически взволнованные ноты звучат в лис-
тах, посвященных Саранску,— серия «Весенний Саранск» (1979).
Попытку создать образы большого идейного звучания предпринима-
ет художница в триптихе на историко-революционную тему «Аген-
ты «Искры» (1970). Первой в Мордовии начала она последовательно
развивать технику акварели. Будучи долгое время преподавателем
детской художественной школы, она привила к ней любовь не од-
ного поколения живописцев. Акварели Шаниной-Трембачевской,
звучные по колориту, написанные в традиционной академической
манере, точно передают материальность предметов. Они изобража-
ют натюрморты, состоящие из сухих и живых цветов, грибов, суве-
Заказ № 1361
513
ниров; портреты, среди которых серия «Девочки с нашей улицы»
(1970), где создан поэтический образ юности12.
Развитие станковой скульптуры Мордовии связано с творче-
ством М. И. Нефедова (1907—1963). Первые его произведения эк-
спонировались в Саранске еще в 1940 году. В послевоенные годы
им выполнены скульптурные изображения известных деятелей
культуры Мордовии: народного артиста МАССР И. М. Яушева
(1946), академика В. П. Филатова, сказительницы Ф. И. Беззубовой
(1954), писателя П. С. Кириллова (1956), скульптора С. Д. Эрьзи
(1958), Героя Советского Союза И. С. Пьянзина (1960), комсомолки
Т. Бибиной (1961), профессора Ф. Ф. Советкина (1962).
Нефедов работал и в области монументальной пластики. Он
автор памятника комиссару И. С. Пожарскому, герою боев у озера
Хасан, в Ардатове, скульптурного оформления старого здания са-
ранского Дома пионеров, орнаментальной облицовки стен зритель-
ного зала кинотеатра «Октябрь» в Саранске 13.
* * *
В 60-е годы изобразительное искусство Мордовии вступает в
новый этап. Он характеризуется активной выставочной работой.
Выставки устраиваются не только в столице республики, но и в
сельских районах. Оживлению художественной жизни способство-
вало открытие в Саранске в 1960 году Мордовской республикан-
ской картинной галереи имени Ф. В. Сычкова, преобразованной в
1978 году в Мордовский республиканский музей изобразительных
искусств.
В это время творческий коллектив местных мастеров изобрази-
тельного искусства пополнился большой группой молодых художни-
ков, возвратившихся в Мордовию после окончания различных сред-
них и . высших учебных заведений: В. А. Беднов, А. А. Жидков,
В. Н. Козлов, Н. С. Макушкин, А. А. Мисюра, В. И. Петряшов,
В. А. Попков, Н.П. Рожков и др.14. Их творческие поиски обогати-
ли искусство^ этого периода, расширили и углубили его образное
содержание, сделали более разнообразным живописный и пласти-
ческий язык.
В 60-е годы плодотворно работают художники, начавшие свой
творческий путь в предыдущее десятилетие: В. Д. Илюхин,
Е. А. Ноздрин, М. С. Шанин, А. А. Мухин, Л. С. Шанина-Тремба-
чевская. В характерной для каждого манере они исполняют вещи
высокого художественного достоинства.
Яркую страницу в истории развития этого периода вписал
А. А. Родионов (1926—1977). Выпускник Ленинградского института
живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, он при-
ехал в Саранск в 1961 году. Покоренный красотой мордовского
514
края, душевной теплотой его людей, Родионов создает произведе-
ния в свободной живописной манере, отличающиеся звучной цвето-
вой гаммой, восходящей к народному декоративно-прикладному ис-
кусству, сообщающей полотнам повышенную эмоциональную выра-
зительность. В них чувствуется тяготение художника к
полнокровным, излучающим внутреннюю энергию, активным обра-
зам: «Дары осени» (1962), «Ровесницы» (1963), «Колхозница»
(1964), «Комсомолка» (1964), «В сельском клубе» (1965).
Одним из центральных в творчестве художника является полот-
но «На земле мордовской» (1966), в котором создан эпический
образ современной Мордовии, ее щедрой, плодородной земли, воз-
делываемой человеком.
Тема деревни является главной в мордовском изобразительном
искусстве. Она по-разному решается такими художниками, как
В. Д. Илюхин, М. С. Шанин, А. А. Мисюра, А. А. Жидков,
В. А. Попков, хотя в их произведениях нашли воплощение и другие
стороны нашей многообразной действительности.
Среди тех, кто верен этой теме на протяжении всего творче-
ского пути,— В. А. Беднов. Его жанровые полотна — «Шокшинские
косари» (1965), «Мордовская ярмарка» (1966), «Беление холстов»
(1967), «Из прошлого. День памяти» (1968—1971), «Сенокос» (1974),
«Агрономы Пиксин И. С. и Волков В. А. на жатве» (1982) рассказы-
вают о сельских тружениках. В простых, обыденных сюжетах он
размышляет о смысле жизни, нелегкой радости крестьянского тру-
да. Действительным соучастником каждого трудового процесса в
его полотнах является природа. Художник любит писать людей на
ее фоне, подчеркивая глубокую взаимосвязь человека с землей, на
которой он живет.
Родственную параллель жанровой живописи Беднова составля-
ют его пейзажи. В них ощущается пристальное внимание ко всему
тому, что характеризует жизнь села. В скромных, внешне непритя-
зательных мотивах («Свежий день» (1965), «Село Борки» (1968),
«Последний луч» (1972), «Первые проталины» (1977), «Акшинские
пруды» (1981) и др.) он стремится также найти поэзию и красоту.
В 60-е годы значительны успехи художников в жанре историко-
революционной картины. В этот период создан ряд интересных
полотен: «Двадцатипятитысячники» М. С. Шанина, «В. И. Ленин»
В. Д. Илюхина, «Первая демонстрация в Саранске» А. А. Жидкова,
«Владимирское ополчение на Колчака» и «После гражданской каз-
ни Н. Г. Чернышевского» А. А. Родионова. Много работал в этом
жанре А. А. Мисюра (1932—1979), всему творчеству которого прису-
щи смелое экспериментаторство в области формы и языка живо-
писного произведения. Он стремился уйти от повествовательности
и .создать картины героико-романтического, а порой и драматиче-
ского характера. Его работы «Проводы» (1967), «Комсомольцы
1920-х годов» (1968), «Скорбь» (1970—1971) решены в сурово-опти-
зз*
515
мистическом образном ключе. Художник стремится к монументаль-^
ности формы, выразительности силуэта. Он оперирует большими
плоскостями, использует напряженный и вместе с тем лаконич-
ный цвет.
Несколько близки в стилевом отношении произведениям Мисю-
ры тематические картины А. А. Жидкова: «С работы» (1964), «Завт-
рак» (1966), «Первая демонстрация в Саранске» (1968), «Весна»
(1971), «Мать» (1972), а также его натюрморты, в которых мону-
ментальность формы сочетается с декоративностью: «Натюрморт с
кактусом» (1967), «Натюрморт с перцем» (1968), «Натюрморт с
граммофоном» (1969).
В графическом искусстве Мордовии также появляется ряд но-
вых имен: выпускники Московского полиграфического института
А. И. Коровин и Н. Д. Курдюков. Оба много работают в области
оформления книги, а также начинают создавать самостоятельные
станковые произведения.
В скульптуре этого периода наряду с М. И. Нефедовым создают
портреты Е. Ф. Яшин, Е. И. Родионова, а также делает первые
шаги Н. М. Обухов (1924—1988), ранее выступавший как живопи-
сец. Одно из первых творческих произведений Обухова в скульпту-
ре— триптих «Год 1918», который он выполнил в 1968 году вместе
со своей женой Е. М. Шалаевой. Революционно-героическая тема
нашла в этой работе очень интересное образное и лаконичное ре-
шение. Авторы умело использовали декоративные свойства матери-
алов: холодный, неяркий блеск алюминия хорошо сочетается с теп-
лого оттенка шершавой поверхностью дерева, служащего фоном.
Эта работа первая из произведений мордовских скульпторов экспо-
нировалась на Всероссийской и зональных выставках, а ее авторы
были удостоены премии Ленинского комсомола республики 15.
* * *
В 70-е годы в искусстве Мордовии продолжают развиваться и
углубляться процессы, начавшиеся еще в предыдущее десятилетие.
Вместе 'с тем приток молодых художников — В. И. Кабанова,
В. Ф. Макарова, И. И. Сидельникова, Г. Г. Стэпан, В. Ф. Якутрова и
других — внес в него ряд новых черт. В этот период мордовские ху-
дожники становятся постоянными участниками зональных, всерос-
сийских и всесоюзных выставок. Впервые зрители Москвы, Ленин-
града, Чебоксар, Йошкар-Олы и других городов знакомятся с твор-
чеством мастеров кисти и резца из Мордовии. Работы некоторых
художников экспонировались за рубежом. Немаловажным фактом в
деле подготовки кадров художников республики явилось открытие в
1977 году Саранского художественного училища.
В живописи дальнейшее развитие получил жанр историко-рево-
516
люционной картины. Оно связано с появлением таких полотен, как
«Рузаевка. Декабрь 1905 года» И. И. Сидельникова, «Продкомиссар
Анна Лусс» и «Красная Армия в Саранске» В. Ф. Макарова, рас-
сказывающих о событиях, происходивших в Мордовии в бурную
эпоху революций и гражданской войны.
Значительным вкладом в историческую живопись республики
является творчество И. И. Сидельникова. Одно из ранних его про-
изведений «Рузаевка. Декабрь 1905 года» (1970) оказалось самым
выразительным из всего, что написано художником. Оно проникну-
то героическим пафосом. В изображении образа рабочего-железно-
дорожника, произносящего пламенную речь с паровоза, художник
поднялся до уровня высокого обобщения. Историческая правда
здесь раскрывается благодаря скупо отобранным емким деталям,
точно найденному цветовому и ритмическому решению, лаконично-
му композиционному строю.
Свойственное художнику мастерство построения четко проду-
манных композиций, точность рисунка, энергичная пластика обра-
зов, темпераментная сила колорита в полной мере проявились в
картине «Мордовские вышивальщицы. Приданое» (1972), которое
воспринимается как торжественный ‘ гимн таланту мастеров и кра-
соте национальных обычаев.
Традиционная для мордовского искусства тема жизни села при-
обретает в этот период новый, более глубокий смысл в- творчестве
В. А. Попкова, В. А. Беднова, А. А. Родионова, М. С. Шанина.
Своеобразное развитие она получила в картинах В. И. Петряшо-
ва «Деревня» (1972), «Летний день» (1974), «Сенокосная пора»
(1974—1975), «Отдых в поле» (1979) и более поздних—«Празднич-
ный вечер» (1981), «Сельские будни» (1984). В них почти нет дей-
ствия. Художник изображает цветущую землю, пышные кроны де-
ревьев, женские фигуры в ярких национальных одеждах в плоскост-
ной, несколько аппликативной манере. Это создает ощущение не-
торопливого размеренного течения деревенской жизни, подчинен-
ной трудовому ритму.
Попытки переосмыслить на современной почве традиции живо-
писи эпохи Возрождения ощутимы в полотнах Г. Г. Стэпан «Мок-
шанские луга», «Весна» (1976).
В этот период создается немало тематических полотен, раскры-
вающих все многообразие современной жизни: «Весна» (1971),
«Мать» (1972) А. А. Жидкова, «Лесное озеро» (1973), «Свадьба»
(1977) В. Ф. Якутрова, «Окно» (1975), «Стержневой участок» (1977)
В. И. Кабанова, «Проводы зимы в Макаровке» (1976) П. М. Зубанко-
ва, «Утро железнодорожников» (1975) И. И. Сидельникова, «Девча-
та.с Электролампового» (1977) В. ф. Макарова.
Ведутся поиски в области портрета В. Д. Илюхиным, Е. А. Ноз-
дриным, М. С. Шаниным. Активное развитие получил лирический
пейзаж, основанный на непосредственных этюдах с натуры.
517
Радостным восприятием бытия, его материально-осязаемых пол-
нокровных явлений отмечены пейзажи В. Д. Илюхина. Взволнован-
ное состояние души, глубоко любящей свою землю, ощущается в
экспрессивно написанных картинах природы В. А. Беднова. Ост-
рым чувством новизны, современности пронизаны работы
В. Ф. Якутрова «Саранск. Улица Коммунистическая», «Новороссий-
ский цемзавод», «На Алексеевском цемзаводе». Стремление к эпи-
ческому взгляду на природу заметно обнаруживается в творчестве
В. П. Харламова. Светлое жизнеутверждающее начало отличает все
произведения Н. П. Рожкова.
70-е годы — начало активной творческой деятельности
В. А. Попкова 1б. .Его работы, отмеченные высоким профессионализ-
мом, заключающие в себе сложные философские размышления о
смысле бытия, получают признание не только в республике, но и
на всесоюзной арене, экспонируются на ряде международных вы-
ставок. Художник много ездит по стране, бывает на БАМе и, ко-
нечно же, в дорогой его сердцу мордовской деревне, образ которой
является постоянным мотивом его произведений: «Наши деды»
(1969), «Агитпоезд в мордовской деревне» (1974), «Свадьба в мор-
довском селе» (1979), «На улице села Теньгушева» (1976), «Разлив
на Мокше» (1977), «М. Е. Евсевьев среди народа» (1978).
Искусство графики 70-х годов отличается более высокой культу-
рой исполнения, большим техническим и тематическим разнообра-
зием. Историческому прошлому посвящены линогравюры
Н. Д. Курдюкова: серия «Памятники старины Севера» (1967) и
триптих «Рузаевская республика» (1970). Жизнь села, его люди за-
печатлены в монотипиях В. Н. Козлова — серия «Женщины Мордо-
вии»' (1967—1971) и литографиях Н. С. Макушкина — серия «В моей
деревне» (1972) и «Колхоз «Свободный труд» (1979). В технике
акварели, офорта и литографии создает много интересных произве-
дений В. А. Попков. В области графического портрета работает
В. Ф. Якутров. Его произведения «Лето» (1970), «Портрет 3. Давыдо-
вой» (1970), «Портрет 3. Павловой» (1971), «Девушка с вербой»
(1973), «Иринка» (1977), выполненные пастелью, отличаются яс-
ностью формы, четкостью рисунка, изысканностью колорита.
В жанре акварельного пейзажа выступают В. И. Кабанов и
В. Ф. Козлова.
Широким диапазоном характеризуется творчество А. И. Корови-
на. Его в одинаковой степени интересует древняя история мордов-
ского края и современная жизнь — серии «Старый Саранск» (1970),
«Новый Саранск» (1970), «Из героического прошлого мордовского
народа» (1970), «Пенициллин» (1979) и др. Он одинаково успешно
пишет акварельные пейзажи, работает в технике монотипии, офор-
та, гравюры на линолёуме и оргстекле.
Одна из основных' сторон творчества художника — искусство
книжной графики. На протяжении многих лет он являлся главным
518
художником Мордовского книжного издательства. Им оформлены
десятки изданий. Лучшие из них: В. Радаев «Пенза и Сура», «Си-
яжар» (1973), «Сурай» (1979), М. Петров «Румянцев-Задунайский»
(1978) — отличаются высокой графической культурой и неизменным
вкусом, стремлением изобразительными средствами раскрыть лите-
ратурную стилистику книги.
Для станковой скульптуры 70-х годов характерно преимуще-
ственное развитие жанра портрета. Зорко всматривается в лица
своих моделей, стремясь глубоко постичь характер, Е. И. Родионо-
ва: «Портрет заслуженной колхозницы колхоза «Искра» атяшевско-
го района Н. Я. Буровой» (1975), «Портрет Я. В. Федянина, первого
председателя судового комитета крейсера «Аврора» (1979). К поэ-
тизации образов стремится Е. М. Шалаева в своих женских пор-
третах. Многообразен в своих портретных характеристиках
Н. М. Обухов. Проникновенно и вместе с тем с грубоватой прямо-
той характеризует он образ простого труженика: «Парень с Элек-
тролампового» (1970), «Портрет рабочего»(1972). «Портрет
Г. В. Багрова» (1974). Активный целеустремленный характер чув-
ствуется в портретах революционера Никифора Рогова. Эпическое
начало присутствует в образе Алены Арзамасской — героической
сподвижницы Степана Разина. Лирической мечтательностью про-
никнуты женские портреты — «Люся», «Мордовочка» (1970).
Наряду со станковой скульптурой начинает развиваться малая
пластика. В этой области работают Е. И. Родионова (серия скуль-
птур мордовочек, выполненных в дереве) и Е. М. Шалаева (миниа-
тюрные композиции из керамики «На ярмарку», «С ярмарки»). С
приездом в Саранск выпускника Московского высшего художе-
ственно-промышленного училища В. Е. Рябова в Мордовии развива-
ется медальерное искусство.
Заметно развивается монументальная скульптура. В районах
республики сооружаются монументы воинам, погибшим в годы Ве-
ликой Отечественной войны. Главной темой творчества
Н. М. Обухова становится увековечение в монументальной пласти-
ке драматической эпопеи борьбы советского народа против фашиз-
ма. Среди его работ в этой области фигуры солдат для памятников
погибшим воинам в селах Новые Турдаки и Кочкурово Кочкуровско-
го района, памятники в селах Морд. Давыдово Кочкуровского рай-
она и Новые Выселки Зубово-Полянского района.
* * *
Сложные процессы происходят в изобразительном искусстве
Мордовии в 80-е годы. Это период смены поколений, начинавшие
свою деятельность в 50-е и 60-у годы: В. Д. Илюхин, Е. А. Ноздрин,
М. С. Шанин, В. А. Беднов, А. А. Жидков, Н. П. Рожков,
519
А., А. Мухин,— продолжают плодотворно работать, но не их твор-
чество определяет уже лицо искусства республики. На первый
план выдвигаются художники, становление которых проходило в
70-е годы, и те, кто пришел в него в начале 80-х годов:
В. И. Вечканов, В. И. Ливанов, О. П. Елистратова, О. В. Павликов,
Е. Г. Балакшин, С. Ф. Коротков, В. А. Карасев, А. П. и В. П. Шад-
рины, В. М. Шанин, А. С. Алешкин, Н. М. и Г. М. Филатовы. Для
их искусства характерны интеллектуализм мировосприятия, сочета-
ние отвлеченно-философского и конкретно-романтического начал,
стремление к тщательной передаче натуры, интерес к традициям
мирового и отечественного искусства, высокий профессионализм во
владении рисунком и цветом. Они не ограничиваются националь-
ной сельской тематикой, что всегда являлось главной отличитель-
ной чертой мордовского изобразительного искусства, а все более
обращаются к важнейшим явлениям истории и современности.
Меняется расстановка сил в области жанров живописи. Харак-
терные для искусства Мордовии портреты тружениц села в нацио-
нальных костюмах, ветеранов, представителей интеллигенции от-
ступили на второй план. Меньше стало лирических пейзажей, ко-
торые также определяли магистральную линию искусства
республики. На первый план выдвинулись жанр тематической кар-
тины и натюрморт.
Кадры профессиональных художников появляются не только в
Саранске, но и во всех районах республики. Этому способствует
разветвленная сеть детских художественных школ, а также Саран-
ское художественное училище. Достаточно серьезный в професси-
ональном отношении коллектив художников, группирующихся во-
круг художественно-оформительской мастерской при городском от-
деле культуры, сложился во втором по величине городе
республики — Рузаевке. Художники В. Д. Малышев, В. А. Алексеев,
В. А. Бобрик, В. Д. Внуковский, В. И. Колмыков и другие не только
занимаются дизайном, но и работают в области станковой живопи-
си и графики, активно участвуют на республиканских и зональных
выставках. Их художественная деятельность, а также деятельность
постоянно живущего в Рузаевке известного художника И. И. Си-
дельникова создали предпосылки для открытия здесь выставочного
зала, филиала Мордовского республиканского музея изобразитель-
ных искусств.
В 80-е годы значительную эволюцию претерпевает творчество
В. А. Попкова, который в этот период становится бесспорно веду-
щим художником республики. У него окончательно вырабатывается
лишь ему одному присущий взгляд на мир, определяется яркий,
индивидуальный стиль. Продолжая работать в области тематиче-
ской картины, писать пейзажи, натюрморты и интерьеры, он через
тему села и природы, мира вещей, окружающих человека, перехо-
дит на путь более тонкого и многогранного осмысления жизни.
520
Заметно обновляется образный строй его полотен. На смену плос-
костному заполнению поверхности картины различными деталями:
фигурками людей, строениями, деревьями, создающими впечатле-
ние динамики,— приходят уравновешенные композиции, наполнен-
ные глубокими раздумьями. Образы, созданные в них, приобретают
большую сложность и одухотворенность. Более тонким, разнообраз-
ным, трепетным становится живописный язык мастера, передаю-
щий сложные эмоциональные оттенки. К лучшим работам Попкова,
созданным в это время, принадлежат: «Из детства», «Рапаны и
рыба», «Розовое окно» (1984); «Серебристая зима» (1986); «Весна в
Тарханове», «Янтарный вечер» (1987); «На пасеке» (1988); «Бирю-
зовая ночь в Дьякове», «Синий букет», «Молния сверкнула за ок-
ном», «Осенний двор», «Моление о лошадях» (1989) 16.
Традиции искусства 70-х годов развивают в тематической кар-
тине А. П. и В. П. Шадрины: «Бригада Балахоновой», «Молодые
животноводы» (1984), «Наш отец» (1985), «Август», «Закат» (1989).
Наряду с -явным рационалистическим началом в их творчестве есть
те душевность и теплота, которые заметно исчезают из мордовско-
го искусства.
Острым социальным проблемам посвящены работы В. И. Вечка-
нова «Меморандум» (1986), «У старой околицы» (1987), «Бревно»
(1989). В его творчестве ярко обнаруживаются стилевые поиски
средств живописной выразительности, творческое осмысление ис-
кусства прошлых эпох — триптих «На земле мордовской» (1986),
«С. Д. Эрьзя» (1988), автопортрет «Начало» (1988). Обращение к
наследию творчества, к фольклорной поэтике и символике присут-
ствует в триптихе В. И. Ливанова «Истоки» (1985). Лирически
решает тему деревни X. И. Бикбаев в работах «Летний вечер»
(1986), «Деревенский натюрморт», «Натюрморт с лампой» (1988).
Новое поколение художников более трезвыми глазами смотрит
на мир. В их искусстве нет наивной восторженности перед красо-
той человека, природы, мира. Верх берет холодная расчетливость и
рационализм в сочетании с материальностью и объективизмом.
Современный город с его проблемами, порой малопривлекатель-
ной обыденностью, изображает в своих городских пейзажах
В. А. Карасев «Солнце над Химмашем», «Свет над крышами»,
«Пейзаж с мастерской» (1989), а также В. И. Ливанов в серии
«Город» (1988). Жизнь отцов и дедов, запечатленная на старинных
фотографиях, встает перед зрителями в живописных работах
Е. Г. Балакшина «Мой дедушка», «Семья портного» (1990). Поиски
живописной выразительности в передаче эффектов освещения об-
наруживаются в пейзажах и интерьерах С. Ф. Короткова «Свет в
музее» (1989), «Скоро осень» (1990). Желание углубить содержание
натюрморта самим набором предметов, раскрыть через мир вещей
различные стороны жизни человека присутствует в работах
О. В. Павликова «В бабушкиной кладовой», «Сладкий урожай»
521
(1987). Монументальность в сочетании с подчеркнутой предмет-
ностью, графической отточенностью деталей и подчиненностью
колорита общему замыслу — главные черты произведений
О. П. Елистратовой «Натюрморт с тарелкой Фернана Леже» (1982),
«В мастерской» (1984).
В отличие от живописи в искусстве графики 80-х годов появля-
ется много интересных портретов. Диапазон их достаточно широк:
портреты рабочих и лирические женские, выполненные В. Ф. Якут-
ровым, сельские труженики А. П. и В. П. Шадриных, студенты-
стройотрядовцы В. Н. Козлова, глубоко проникновенные, интимные
образы друзей и близких В. А. Попкова. Все они выполнены в
различных техниках: пастелью, соусом, карандашом и создают
ощущение живого и непосредственного контакта с моделью.
Тонким лириком, остро чувствующим различные состояния при-
роды и умеющим мастерски передавать их в акварели проявил себя
В. А. Попков.
В области эстампа активно работает А. П. Маркин — художник,
постоянно живущий в с. Красино Дубенского района. Его линогра-
вюры и литографии, изображающие сельские пейзажи, обнаружива-
ют ясный, цельный взгляд на мир.
Рассматриваемое десятилетие является порой расцвета твор-
чества Н. С. Макушкина. Его серии «Деревенские мотивы» (1981)
и «Чернопромзинский альбом» (1985), отдельные станковые листы с
большой теплотой рассказывают о буднях деревни, красоте сель-
ской природы. Все новые и новые тайны извлекает художник из
возможности литографии. При этом он точно находит соотношение
между содержательностью и жизненной достоверностью, которые
придают его работам неповторимое обаяние.
К числу интересных новых явлений в графическом искусстве
Мордовии относятся офорты В. М. Шанина «Геологи», «Отраже-
ние» (1987), натюрморт «Наглядные пособия», «Венера», «Незави-
симый персонаж, от которого ничего не зависит» (1988), отмечен-
ные рафинированной культурой исполнения, часто переходящей в
рационализм; а также серия литографий А. С. Алешкина, посвя-
щенная жизни и творчеству Ф. М. Достоевского (1988).
Выросло мастерство художников, работающих над оформлением
книг. Ряд изданий, выпущенных республиканским книжным изда-
тельством, удостоен различных наград за высокий уровень художе-
ственного оформления. В этой области успешно работают
Л. В. Попов и Ю. В. Смирнов. Наибольшее признание получили их
иллюстрации в книге С. Люлякиной «Моронь гайть» (1982), «Мор-
довские народные сказки» (1984).
Скульптура данного периода переживает качественно новую,
более высокую степень развития. Это связано с появлением в
Мордовии талантливой молодежи: братьев Н. М. и Г. М. Филато-
вых и В. П. Козина. Большое место в их творчестве занимает жанр
522
портрета. В работах «Молодой строитель» (1985), «Контролер
А. Горбач» (1986), «Художник Н. С. Макушкин» (1987) — Н. М. Фи-
латова и «Мария» (1985), «Помощник машиниста Асташкин»
(1986) — Г. М. Филатова ясно читается желание запечатлеть с мак-
симальной выразительностью индивидуальные качества модели.
Данная особенность отличает работы Филатовых, относящиеся к
области малой пластики: «Сталевар», «Рыбак», «Велосипедисты».
«Олимпиада» — Н. М. Филатова; «Отцовская пилотка», «Российский
кузнец», «Ветеран войны» — Г. М. Филатова.
На протяжении десяти лет в Мордовии плодотворно работал
выпускник Ленинградского высшего художественно-промышленно-
го училища имени В. И. Мухиной В. П. Козин. По примеру
С. Д. Эрьзи он находит героев для своих портретов в далеком
прошлом, это: Диоген, Дон Кихот, Н. Пиросмани, Микеланджело,
Эль Греко, Рембрандт, Фирдоуси, но, в отличие от Эрьзи, работы
Козина тяготеют к более декоративной трактовке и гротесковой
обобщенности образов. Материал, его цвет, выразительная стили-
стика, а также введение в композицию портрета предметных атри-
бутов точно характеризуют изображаемых людей, их занятия, стра-
ну, эпоху, в которой они жили.
Новые грани открылись в творчестве Е. И. Родионовой. В 80-е
годы она увлеченно работает в керамике, создает скульптурные
композиции, декоративные пласты и тарелки. Осваивая новый для
себя материал, она остается приверженцем национальной темати-
ки. В композициях «Пулай», «Птица-Литова» (1983), «Весна», «На
ярмарке» (1984) и других наряду с поэтическими интонациями при-
сутствует порой и мягкий юмор. Смелое применение цвета и
различных способов обжига придают им живописную декоратив-
ность.
Монументальная пластика в республике, начиная с 60-х годов,
развивалась несколько отстраненно от местных художественных
сил. Лишь в районных центрах и в селах местные скульпторы де-
лали отдельные небольшие памятники и бюсты. Важные монумен-
тальные заказы для столицы республики выполнялись ведущими
мастерами Москвы и Ленинграда. В рассматриваемый период в
Саранске появляются достаточно серьезные в профессиональном
отношении работы, созданные мордовскими скульпторами, такие,
как: «Памятный знак основателям Саранска» (1982) В. П. Козина,
«Памятник Христо Ботеву» (1984) Н. М. Обухова.
Не простой путь прошло профессиональное изобразительное
искусство Мордовии. Несмотря на все трудности, замедляющие его
развитие, оно неуклонно совершает свое поступательное движение
от творчества отдельных выдающихся личностей и полупрофессио-
нальных художников-самоучек, вышедших из самодеятельной сре-
ды, к сложному многоликому явлению, представляющему собой в
настоящее время целый пласт культуры нашей республики.
о
о
о
ГоЛ А В А XIX. МОРДОВСКИЕ ЯЗЫКИ
§ 1. Место мордовских языков в системе
родственных (уральских) языков
ордва (мокша и эрзя) — один из древних наро-
дов Поволжья. Мокшанский и эрязнский языки
относятся к волжской группе языков ураль-
ской семьи. Кроме мокшанского и эрзянского
в уральскую языковую группу входят: венгерский, финский,
марийский, удмуртский, коми, саамский, карельский,
мансийский, ижорский, вепский, ливский,
м
языков
эстонский, марийский, удмуртский, коми,
хантыйский, мансийский, ижорский, вепский, ливский, самодий-
ские (ненецкий, энецкий, нганасанский, селькупский, саяно-само-
дийский) языки.
В финно-угристике доказано, что все перечисленные выше язы-
ки образовались в результате расщепления некогда существовавше-
го единого уральского праязыка. Прародина уральцев шесть тысяч
лет тому назад находилась в северной части Западной Сибири, в
районе между нижней Обью и Уральскими горами, на территории,
которая в тот период отличалась весьма благоприятными климати-
ческими условиями \ Относительное единство, наличие диалектов,
большая территориальная рассеянность их носителей, слабость кон-
тактов, прирост населения, необходимость поиска более удобных
мест проживания привели к распаду единого уральского языка2.
В IV тыс. до н. э. из единого уральского праязыка выделились
финно-угорский и самодийский праязыки-основы. В конце III тыс.
до н. э. из финно-угорского праязыка выделился угорский язык-ос-
нова, который, в свою очередь, распался на венгерский, хантый-
ский и мансийский языки, и финно-пермский язык-основа, из кото-
рой во II тыс. до н. э. выделились пермский язык-основа (в VIII в.
н. э. распался на коми и удмуртский языки) и финно-волжский
язык-основа (в I тыс. до н. э. распался на прибалтийско-финскую
языковую основу, из которой до I в. н. э. выделились языки: фин-
ский, эстонский, карельский, ижорский, вепский, водский, лив-
ский) и на волжские языки (общемордовский и марийский языки).
В середине I тысячелетия н. э. общемордовский язык распался на
мокшанский и эрзянский языки.
524
Несмотря на то, что уральская языковая общность распалась
несколько тысячелетий тому назад, в родственных уральских язы-
ках сохранилось много общего в грамматическом составе и лекси-
ке. Финно-угроведы насчитывают около 500 родственных слов, от-
ражающих лексику уральской эпохи. В этот древний слой лексики
входят местоимения (я, ты, он), названия частей тела (язык, сер-
дце, рука, глаз), имена родства (отец, брат, сын), названия объек-
тов или явлений природы (вода, огонь, дерево), элементарные дей-
ствия (жить, есть, пить). Для иллюстрации приводятся слова из
разных уральских языков:
Морд, мокш./эрз. марий- ский коми финский ненецкий селькупский перевод
МОН мый ме mina man’ man я
седи/ седей шум сводом sydan seej sa сердце
нярь/нерь нер ныр nirkko ner n’are нос, клюв
кандомс кондаш кольни kantaa haana- kaenda принести
понамс пунаш пынны punaa pangal par- вить
Еще больше этимологических соответствий находят в финно-
угорских языках. Таких слов насчитывают приблизительно 200 (они
приводятся в книге «Основы финно-угорского языкознания. Вопро-
сы происхождения и развития финно-угорских языков.— М., 1974.—
С. 398—423). Слова уральского и финно-угорского происхождения
составляют основной словарный фонд всех родственных языков. От
этих слов при самостоятельной жизни отдельных языков было об-
разовано большинство производных и сложных слов.
Относительно близости грамматического строя уральских язы-
ков можно привести следующие примеры:
во многих языках широко представлен суффикс множественного
числа (морд, куд/кудо «дом» — кут-т/кудо-т «дома», моли
«идет» — молих-ть/моли-ть «идут»; фин. kala «рыба»—kala-t
«рыбы», эст. kala «рыба» — kala-d «рыбы», вепс, kala — kala-d;
кар. kala — kala-t);
единого происхождения суффиксы, выражающие принадлеж-
ность предмета (эрз. кеде-ть «твоя рука», мар. киде-т «твоя рука»,
коми ыжы-д «твоя овца», удм. ыже-д «твоя овца», венг. lovad
«твоя лошадь» и т. д.);
единого происхождения показатель прошедшего времени (морд,
кад-онь/кад-ынь «я оставил», мар. толь-ым «я пришел», фин.
tul-i-t «ты пришел», коми чиж-и-с «он писал»);
близки отрицательные глагольные формы, которые состоят из
спрягаемой формы плюс отрицание (мокш. аф кундат «ты не пой-
маешь», ашеде кунда «вы не поймали»; мар. от тол «ты не при-
525
мокшанский водский
эрзянский эстонский
ливский
шел», ок тол «он не пришел»; фин. en tale «я не пришел», et tule
«ты не пришел», ei tule «он не пришел»; коми оч чиж «я не пи-
сал», он чиж «ты не писал», оз чиз «он не писал»).
В финно-угристике спорным является вопрос о волжской языко-
вой общности, т. е. восходят ли мордовские и марийский языки к
волжской языковой общности. У мордовских языков больше общих
черт с прибалтийского-финскими языками, чем с марийским. Отсю-
да многие лингвисты делают вывод, что после распада финно-волж-
ской общности связи между волжскими языками были недостаточ-
но прочны и что предки мордвы занимали западные, более близкие
районы к балтийским финнам, а предки марийцев — более восточ-
ные районы. Однако Л. П. Грузов считает, что после ухода прибал-
тийско-финского населения на северо-запад какое-то время мордов-
ско-марийская общность сохраняла единство, которое распалось к
I тыс. до н. э.3 Эту близость марийский ученый отмечает: в лексике
(в мордовских и марийском языках встречаются слова, характерные
только для них: морд, акша/ашо, мар. ошо «белый»; морд, яксте-
ре, мар. йошкарге «красный»; морд, ташта/ташто, мар. тошто
«старый»; морд, мушка/мушко, мар. муш «пенька»; морд, локша/
локшо, мар. лупш. «кнут»); в грамматике (в мордовских и марий-
ском языках имеются близкие по значению суффиксы лишительно-
сти: морд, куд-фтома/кудо-втомо «без дома», мар. куд-дымо
«бездомный»; обнаруживаются следы прошедшего времени на сь:
морд, сявсть/сайсть «они взяли», мар. мураш «он пел»); в фоне-
тике (отпадение конечных гласных: морд, кер/керь, мар. кур
«кора» — ср. фин. keri; в начале мордовского и марийского слова не
употребляются звонкие согласные, в середине слова они могут
быть между гласными или после сонантов).
Численность мордвы (мокши и эрзи) по переписи 1989 года
составляет 1 млн. 152 тыс. человек. На территории современной
Мордовии проживает 313420 человек, остальное количество мокши
и эрзи расселено на территории других республик (Татарии, Чува-
шии, Башкирии) и областей (Пензенской; Самарской, Оренбург-
ской, Саратовской и т. д.) России. Из общего количества мордов-
ского населения республики 50,4 процента составляют мокшане,
44,3 процента — эрзяне.
Первое историческое свидетельство о мордве относится к VI в.
н. э. В трудах готского историка Иордана «О происхождении и де-
яниях готов» мордва (Морденс) названа среди племен, платив-
ших дань готскому королю Германариху. Страна Мордия упомина-
ется в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении
империей» (950 г.).
Об эрзянах (что на реке Оке живет народ Ариса) впервые го-
ворил хазарский каган Иосиф, мокшане впервые упоминаются в
работе монаха Г. Рубрука.
527
§ 2. Общемордовский язык
Археологами и историками установлено, что с начала I тыс. н. э.
в большом массиве племен северо-востока Европы в междуречье
Цны и Волги по рекам Цна, Мокша, Сура обрисовывается племен-
ная группа, в то время единая этнически, с единой культурой и
языком. Речь идет о мордовском народе. Единый мордовский народ,
говорящий на общемордовском языке, занимал довольно обширную
территорию. Языковые данные свидетельствуют, что северная гра-
ница предков мокши и эрзи доходила до южной части современной
Нижегородской области, до города Нижнего Новгорода. На всей
этой территории встречаются географические названия, которые по
своему происхождению являются мордовскими. Южная граница
древней мордвы доходила до района лесостепи. На востоке места
проживания мордовского племени распространялись до Волги.
Мордва издревле знала Волгу и называла ее Рав. В настоящее вре-
мя за Волгой (в Оренбургской, Самарской областях) проживают
мокшане и эрзяне, однако в древности здесь мордвы не было. Наз-
вания населенных пунктов (они либо русские: Виловатое, Старые
Сосны, Матвеевка, либо аналогичны названиям населенных пунк-
тов, расположенных на территории современной Мордовии, Пен-
зенской области: Алькино, Муранка, Толку, Сомай, Малав)
свидетельствуют, что они здесь поселились позднее. На западе гра-
ница проживания древней мордвы проходила по восточной части
Рязанской области по реке Цна. Предки мокши и эрзи занимали
всю территорию современной Пензенской области. Здесь повсеме-
стно встречаются названия сел, рек, озер, которые по своему обра-
зованию являются мордовскими: Каргаляй, (карга и ляй «журавли-
ная река»); Чиберлей (цебярь и ляй «хорошая река»); Урляй (ур и
ляй «беличья река»).
Древняя мордва жила не изолированно, а была связана культур-
ными отношениями со своими соседями, а через них с культурными
центрами того времени. Предки мокши и эрзи были связаны со мно-
гими тюркоязычными народами: хазарами, булгарами, татарами, чу-
вашами.
Хазарская держава в соседстве с землями древней мордвы об-
разовалась в VII—VIII веках. Хазары не оказали сильного положи-
тельного влияния на развитие культуры мордвы, но торговые отно-
шения между ними были.
Более прочные отношения у мордвы сложились с другим ее
соседом, булгарами, которые появились на Средней Волге в X веке.
С давних пор мордва соседствует с чувашами, татарами. Мордов-
ский народ в период существования единого общемордовского язы-
ка уже имел контакты со славянами.
Нет ни одного письменного источника, который отражал бы
общий язык мокшан и эрзян, однако, используя данные мордовских
528
языков, их диалектов, данные родственных языков, заимствования,
можно в определенной мере реконструировать лексику, звуковой
строй, грамматику общемордовского языка.
О словарном составе общемордовского языка. Словарный
состав современных мокшанского и эрзянского языков свидетель-
ствует, что мокшанские и эрзянские слова, сохранившиеся в рав-
ной степени в обоих языках, восходят к лексике общемордовского
языка, например:
мокш. эрз. значение
СЯ се этот
авардемс авардемс плакать
аля аля мужчина
ал ал яйцо
ава ава женщина
ащемс аштемс стоять
инзама изамо борона
кужа кужо поляна
ётамс ютамс пройти
Словарный состав общемордовский язык унаследовал из во-
лжского языка-основы, однако уже в то далекое время в речи древ-
ней мордвы употреблялись слова, заимствованные из иранских и
балтийских языков. На базе исконных и заимствованных слов шел
процесс словообразования. Уже в то время, видимо, образовались
слова типа кудава «хозяйка» (куд «дом» и ава «женщина»). Неко-
торые современные мокшанские и эрзянские сложные слова в об-
щемордовский период были еще словосочетаниями: мокш. калмо-
ланга, эрз. калмоланго — «кладбище», мокш. вайгяльбе, эрз.
вайгельбе — «километр» — общеморд. *калмонь ланга, *вайгя-
лень пе.
О звуковом составе общемордовского языка. В общемордов-
ском языке было шесть гласных фонем: а, о, у, и(ы), э, а. Наличие
а (гласного переднего ряда) подтверждают данные эрзянских диа-
лектов (например, шугуровского: маз’а «что» — мокш. мэз’а, эрз.
мэзтэ, пал’т’ «облака» — мокш. паЛ’т’, эрз. пэл’т’), а также данные
родственных языков (например, финского: tama «это» — мокш. т’а,
эрз. т’э, kasi «рука» — мокш. кад’, эрз. кэд’).
Ударным в общемордовском языке, видимо, был первый слог.
Если в первом слоге были узкие гласные у, и, то широкий гласный
перетягивал ударение на себя (как теперь в мокшанском языке:
вид’ъмс «сеять» — но вид’ан «я сею», вид’ат «ты сеешь».
В общемордовском языке употреблялись следующие согласные:
губные (б, п, в, м), переднеязычные (д, т, з, с, ц, л, р, н, д’, т\
з’, с’, ц’, л’, р’, н’, ж, ш, ч), среднеязычный (й), заднеязычные (г,
к, нг).
529
Данные эрзянского, марийского и пермских языков свидетель-
ствуют, что в языке древней мордвы шипящая аффриката ч была
твёрдой (эрз. чачомс, мокш. шач’ъмс «родиться» — мар. шочаш,
чочаш, коми чужны). В речи мокши ч смягчилась под влиянием
звуковой системы русского языка.
Звуковой строй общемордовского языка не знал глухих сонор-
ных рх р’х, лх, л’х, йх. В речи мокшан они появились перед глу-
хими согласными в силу определенных причин4.
В речи древней мордвы широко употреблялся заднеязычный
носовой согласный нг. Как самостоятельная фонема этот согласный
употребляется в некоторых эрзянских говорах, например, в приала-
тырских: кудонг, веленг, энг — эрзя. лит. кудов, велев, эй; мокш.
куду, вели, эй.
В общемордовском языке не было глухих согласных ф и х. Они
появились уже в период самостоятельного развития мокшанского и
эрзянского языков под влиянием русского языка, правда, в речи
мокшан ф мог появиться и из в перед глухими согласными:
*кэвът>кэфт, *ловът>лофт.
В начале общемордовского слова не было звонких согласных,
поэтому в некоторых мокшанских говорах и сегодня в заимствован-
ных словах произносят глухой звук вместо звонкого: шивой, па-
зар— мокш. лит. живой, базар; эрз. жив, базар. В начале древнего
мордовского слова не было также сочетаний согласных. Не случай-
но в фольклоре находим формы типа писи «горячий», сустамс
«шить» — мокш. и эрз. лит. пси, стамс. Видимо, сочетания соглас-
ных не были характерны и для конца общемордовского слова. Эр-
зянские формы типа кудодо «дома», кудосто «из дома» свидетель-
ствуют, что и в мокшанских формах кудта, куцтъ между соглас-
ными был гласный.
О морфологии общемордовского языка. Существительное в
общемордовском языке имело три склонения: основное, указатель-
ное, притяжательное, однако падежей в то время было, видимо,
меньше. На это указывают, например, мокшанские формы причин-
ного падежа: вире-нкса, кудо-нкса — эрз. вирень кис «за ле-
сом», кудонь кис «за домом». Некоторые падежные формы были
другими, например, формы направительного падежа: мокш. куд-у
«домой», вел-и «в село», эрз. кудо-в, веле-в раньше звучали как
*кудо-нг, *веле-нг. Современные формы типа мокш. сан-с «в
жилу», сан-ста «из жилы» — эрз. сан-с, сан-сто в общемордовском
языке имели формы: *сану-с *сану-ста.
Как показывают данные родственных языков, эрзянские формы
ошо-м «мой город», веле-м «мое село» — мокш. ошо-зе, веле-зе
(ср.: мар. ола-м «мой город», удмурт, гурта-м «мое село») следует
считать наследием общемордовского языка.
В речи предков мокши и эрзи не было звательных форм. Эти
формы (мокш. тядя-й «мать моя», сазорня-й «сестренка моя» —
530
эрз. ава-й, сазорка-й) в мордовских языках появились под влия-
нием татарского языка.
В общемордовском языке другое оформление имели некоторые
глагольные формы, например, формы сослагательного наклонения:
мокш. кунда-лень «я ловил бы» — эрз. кунда-влинь; мокш. кан-
до-лень, «я принес бы» — эрз. кандо-влинь в общемордовском
имели формы: *кандый улень «несущий был», *кундай улень
«ловец я был». А объектные формы типа кундама-к «ты меня пой-
май» — эрз. кундыми-к образовались из общемордовской формы:
*кундаймак. Глагольные формы типа мокш. кунда-тядязь, эрз.
кунда-тадызь «мы тебя (вас) поймаем» образовались из древних
форм *кундатадайзь. Формы желательного наклонения (мокш.
суваксолень, эрз. совиксэлинь «я хотел было зайти», мокш. мо-
лексолень, эрз. моликсэлинь «я хотел было пойти» в общемордов-
ском языке . были оформлены: *сувайкс улень, *моликс
улень.
О синтаксисе общемордовского языка. В общемордовском
языке в основном употреблялись два типа предложений: предложе-
ния с одним главным членом, предложения с двумя главными чле-
нами. Широко употреблялись предложения типа: мокш. Тя шуфтсь
тума, эрз. Те чувтось тумо «Это дерево дуб». Предложения такого
рода встречаются в мордовском фольклоре: Колма бугорга вет-
рянканзо. Петурть маласа мазы рощанясь. Рощать кучкаса
кудряв келунясь «На трех буграх его ветрянки. Возле Петура
красивая роща. В середине рощи кудрявая береза».
В современных мордовских языках подлежащее и сказуемое
могут находиться в любой части предложения. Место подлежащего
в общемордовском языке, кажется, зависело от категории опреде-
ленности и неопределенности. В начале предложения выступало
подлежащее, выражающее определенный предмет или оформленное
лично-притяжательными суффиксами, как, например, в современ-
ных предложениях: мокш. Кудсь ащи панда пряса «Этот дом
стоит на горе», Кудоньке ащи панда пряса «Наш дом стоит на
горе»; эрз. Кудось ашти пандо прясо, Кудонок ашти пандо
прясо.
Мордовские синтаксисты (например, Н. С. Алямкин) считают,
что сказуемое в общемордовском языке выступало в конце предло-
жения, о чем свидетельствуют слова типа ваныелень «я пастухом
был», пархтолеме «мы хорошими были» — общеморд. *ваный
улень, *пархт улеме.
Порядок слов в общемордовском языке был не свободным, о чем
говорят современные формы типа: мокш. акша ал, эрз. ашо ал
«белое яйцо» — но мокш. ал акша, эрз. ал ашо «белок».
Данные современных мордовских языков, а также родственных
языков дают основания полагать, что в общемордовском языке не
было сложных предложений. В мокшанском и эрзянском языках
531
они появились под влиянием русского синтаксиса. Конечно, внача-
ле появились сложносочиненные предложения из следующих друг
за другом простых предложений. Для примера приводим фольклор-
ный текст: Тусь авась покама, а стирнять кадозе ванома.
Сась сёксесь, и авась сась покамста «Женщина ушла на зара-
ботки. Пришла осень, и женщина вернулась». Предполагаем, что в
общемордовском это звучало: Тусь авась покама. Стирнять ка-
дозе ванома. Сась сёксесь. Авась сась покамста. «Ушла жен-
щина на заработки. Девочку оставила сторожить. Пришла осень.
Женщина вернулась».
Возможно, что в общемордовском языке сравнения оформлялись
без грамматических средств, как, например, в предложениях, взя-
тых из фольклора: Виде келу Улянь ронгоняц «Стройная березка
у Ульяны талия»; Равжа лёмзерт Микань сельмензэ «Черные че-
ремухи у Мики глаза».
Вместо сложноподчиненных предложений могли употребляться:
прямая речь, причастные и деепричастные обороты. В общемордов-
ском было: Стирнясь мярьгсь: — Сявомак мархтот «Девушка
сказала: — Возьми меня с собой», потом стало: Стирнясь мярьгсь,
штоба сонь сяволезе мархтонза «Девушка сказала, чтобы он
взял ее с собой».
Общемордовский язык, вероятно, просуществовал до V века н. э.
После V века единый мордовский язык начал делиться на два
самостоятельных языка, а единый мордовский народ — на мокшу
и эрзю. Б. А. Серебренников считает, что первоначальный еди-
ный мордовский этнический массив был разрезан каким-то при-
шлым из южных степей народом тюркского происхождения5.
Древнерусские и восточно-славянские племена первоначально
также шли по пути образования единой древнерусской народнос-
ти. Но завершению этого процесса помешали тюркские племена:
в результате образовалась не одна, а три народности — русская,
украинская и белорусская. Истории известны и другие случаи,
когда единую этническую общность расчленяли воинственные
племена.
Но есть и другие причины, которые могли сыграть определен-
ную роль в разделении единого мордовского народа и общего языка.
Одной из таких причин надо считать природные условия. Мордов-
ский народ занимал обширную территорию. Постепенно одна часть
мордвы собиралась в бассейне реки Мокша с ее притоками (ныне —
мокшане), а другая часть — в бассейнах рек Суры и Алатыря
(ныне — эрзяне). Дальнейшему разделению мордвы способствовала
борьба между русскими и булгарами: одна часть мордвы воевала на
стороне булгар, другая — на стороне русских.
На разных территориях единый язык начал развиваться на двух
ведущих диалектах. Позже это развитие пошло в сторону все боль-
шей самостоятельности: появились различия в словарном составе,
532
морфологии, синтаксисе. Так из общемордовского языка появились
два самостоятельных, но близкородственных языка: мокшанский и
эрзянский 6.
§ 3. Мокшанский и эрзянский языки:
единство и различия
Таким образом, сегодня мордовский народ говорит на двух язы-
ках. На двух языках в- республике выходят газеты, журналы, худо-
жественная литература, два языка изучают в школе, вузах и т.д.
Близость мокшанского и эрзянского языков обнаруживается как в
лексике, так и в фонетике и грамматике, причем близки не отдель-
ные языковые факты, а вся языковая система. Мокшанскому и
эрзянскому языкам присущи одни и те же части речи, граммати-
ческие категории, парадигмы- склонения и спряжения, единая сис-
тема словоизменения. Из-за такой близости (по подсчетам венгер-
ского ученого Габора Зайца, мокшанские и эрзянские глагольные
формы близки на 93%, именные — на 85%, послелоги — почти на
100%, местоимения — почти на 100%, союзы — на 84%, междоме-
тия— на 81 %7) зарубежная лингвистика современные мокшанские
и эрзянские языки считает двумя наречиями одного языка.
Различия, которые начали возникать еще в период существова-
ния общемордовского языка и имели характер диалектных особен-
ностей, главным образом наблюдаются в фонетике, в некоторых
глагольных формах, в степени употребления грамматических категорий.
Алфавит. Современные мокшанский и эрзянский алфавиты со-
стоят из 33 букв и созданы на базе русского алфавита:
Аа, Бб, Вв, Гг, Дд, Ее, Её, Жж, Зз, Ии, Йй, Кк, Лл, Мм, Нн, Оо,
Пп, Рр, Сс, Тт, Уу, Фф, Хх, Цц, Чч, Шш, Щщ, Ъъ, Ыы, Ьь, Ээ,
Юю, Яя.
Основные нормы произношения. В эрзянском языке гласные
произносятся так, как пишутся: моратано (моратано) «мы поём»,
в мокшанском отчетливо произносится только ударный гласный;
пуръмъмс (пуромомс).
• В эрзянском языке ударным можно произнести любой слог сло-
ва (можно сказать: кунсолан, кунсолан, кунсолан), в мокшан-
ских словах, как правило, ударным является первый слог: вэл’и «в
село»,. кулъмс «умереть», колма «три». Если в первом слоге вы-
ступают краткие гласные у, и, а в последующих — а, а, то широкие
гласные ударение перетягивают на себя: сймомс «пить» — с’иман,
«я пью», с’имат «ты пьешь».
Шипящие согласные ш и ж твердо произносятся как в мокшан-
ском, так и в эрзянском языках: шакшата/шэкшата «дятел»,
кужа/кужо «поляна».
В эрзянской речи аффриката ч произносится твердо, в мокшан-
533
ской — мягко: чов «пена», пачалкс’э «блин», чы «день», куч’ка
«середина», пач’а «блин».
В конце мокшанских и эрзянских односложных слов согласные
произносятся звонко: каж/кэж «зло», коз «кашель», вэд’ «вода», в
конце, мокшанских многосложных слов — глухо, в конце эрзянских
многосложных — звонко: сарас/сараз (сараз) «курица».
В эрзянских и мокшанских словах сочетания тс, т’с’, дс, д’с’
произносятся как аффриката ц и ц’: пуца (путса) «я его положу»,
садса/сацо (садса/садсо) «в саду», вэца/вэц’э (ведьса/ведьсэ)
«в воде».
Конечные н и н’ перед суффиксом множественного числа в
эрзянских словах не произносятся: ломан’ «человек» — ломат’ (ло-
манть) «люди», в мокшанских — переходят в т или т’: ломан’ —
ломат’т’ (ломатть).
В эрзянских словах с,с’, з,з’ перед свистящими и шипящими
произносятся как среднеязычный й: козомс «кашлять» — койс’ «он
кашлял», колхоз «колхоз» — колхойсэ «в колхозе».
Единство и различия в звуковой системе. В мокшанском ли-
тературном языке семь гласных фонем, в эрзянском — пять:
Подъём мокшанские эрзянские
ряд ряд
передний непередний передний непередний
верхний
средний
нижний
У
о
а
В эрзянском литературном языке не употребляются гласный
переднего ряда а и среднего ряда среднего подъема ъ. В любом
слоге эрзянского слова могут встречаться гласные э, о, в мокшан-
ском они могут быть только под ударением: ловсо/лофцъ «моло-
ко», с’овон’/с’овън’ «глина», пэт’эмс/пэт’ъмс «ремонтировать».
Мокшанскому ъ в эрзянском литературном языке этимологически
соответствуют и, у, о, э: кйр’д’ъмс «держать», кулъмс «уме-
реть» — эрз., кирд’эмс, куломс.
Мокшанская фонема а употребляется между мягкими согласны-
ми, а в абсолютном исходе — лишь после мягкой согласной:
л’ад’ъмс «косить», кул’а «новость». Фонема а в обоих языках не
встречается между мягкими согласными.
Среди мокшанских гласных самым употребительным является ъ
(на 8500 фонем текста встретился 1181 раз, гласный а всего 193
раза). Среди эрзянских гласных чаще встречается а (на 9000 фонем
текста встретился 1285 раз, гласный у всего 130 раз).
В мокшанском языке насчитывается 33 согласных фонемы, в
534
эрзянском—28: губные (мокш., эрз. б, п, м); переднеязычные
(мокш. т, т’, д, д’, ц, ц’, с, с’, з, з’, н, н\ л, л’, лх, л’х, р, р’, рх,
р’х, ч’; ш, ж; эрз. т, т\ д, д’, ц, ц’, с, с’, з, з’, н, н’, л, л’, р, р’,
ш, ж); среднеязычные (мокш. й, их; эрз. й); заднеязычные мокш.;
эрз. г, к, х.
В мокшанском языке есть специфические фонемы, глухие сонор-
ные рх, р’х, лх, л’х’; йх: мар «бугор» — мархт «бугры», марь «яб-
локо» — мар’хт’ «яблоки», кал «рыба» — калхт «рыбы», кал’ «ива» —
кал’хт’ «ивы». Они не встречаются в начале и в абсолютном ис-
ходе слова. В мокшанском языке шипящая аффриката палатализо-
ванная, в эрзянском — непалатализованная: мокш. нач’ка «мок-
рый», пач’а «блин» — эрз. начко, пачалкс’э. В начале слова эрзян-
ской аффрикате ч в мокшанском закономерно соответствует
шипящий ш: чы «день», чувомс «рыть», чэйэр’ «мышь» — мокш.
шы, шувъмс, шэйър.
В начале мокшанских и эрзянских слов, как правило, преобла-
дают глухие согласные, перед гласными переднего ряда употребля-
ются мягкие согласные, в исконных словах в почти не встречается
перед гласными о, у. В середине мокшанских и эрзянских слов
можно найти разнообразные сочетания согласных, состоящие из
трех, четырех и даже пяти компонентов, например, мокш. пач’фцъ
«я сообщу», т’эр’т’фт’ка «пригласи-ка», эрз. вэчкэкшн’эмс «лю-
бить», ид’эмкстамс «одичать». В конце чаще (исключая заимство-
вания) может быть только один согласный.
В потоке речи при взаимодействии согласных друг с другом
возникают явления прогрессивной и регрессивной ассимиляции. И
мокшанскому, и эрзянскому языкам одинаково свойственно оглуше-
ние звонких согласных перед глухими: кад’/кэд’ «рука» — кат’т’/
кэт’т’ «руки», куз «ель» — куст «ели». В мокшанском языке про-
цесс оглушения распространен больше, чем в эрзянском: любая
звонкая согласная фонема в мокшанском может оглушиться перед
глухим: шарам «вертушка» — шарапт «вертушки», ломан’ «чело-
век» — ломат’т’ «люди». Более редкое явление в мордовских язы-
ках — озвончение глухих согласных. Этот процесс наблюдается в
сложных словах: вэд’гэмън’/вэд’гэмэн’ «пятьдесят» < вете «пять»
и кемонь «десять». Регулярным в обоих мордовских языках являет-
ся озвончение в результате прогрессивной ассимиляции: вэд’гуй
«водяная змея» (вэд’ «вода» и куй «змея»).
Среди мокшанских согласных самыми употребительными явля-
ются: к, м, н’, т’ (на 8500 фонем текста к встретился 578 раз, м —
345 раз, н’ —436 раз т’ —261 раз), среди эрзянских согласных: к, н\
с, с’, т’ (на 9000 фонем текста к встретился 500 раз, н’ —600 раз,
с —450 раз, с’ —330 раз, т’ —390 раз).
Единство и различия в лексике. Основной словарный фонд
мокшанского и эрзянского языков составляют слова, которые при-
шли из общемордовского языка. К таким словам относятся назва-
535
ния наиболее важных понятий, связанных с жизнью человека и
природой: ведь «вода», тол «огонь», эй «лед», тяште/теште «звез-
да», кал «рыба», шеер/чеерь «мышь», пря «голова», кядь/кедь
«рука», эрямс «жить», кандомс «нести», ала/ало «внизу» и мно-
гие др.
Сегодня в мокшанском и эрзянском языках имеется довольно
большая группа разнокоренных слов: траке «корова» — скал,
аш «нет» — арась, илядь «вечер» — чокшне, кельгомс «лю-
бить» — вечкемс, оцю «большой» — покш, пакарь «кость» — ло-
важа.
Разнокоренные слова в мокшанском и эрзянском могли быть
заимствованы из разных источников, например, волна в мокшан-
ский вошло из русского языка, в эрзянском это понятие выражает-
ся словом толкун, заимствованным из татарского языка. Некото-
рые новые слова возникли на мордовской почве из общих слов, на-
пример: мокш. шобдава «утро» — эрз. валске. Однако в эрзянском
есть слово чоподава «затемно», а в мокшанском — валдста «за-
светло».
В мокшанском и эрзянском языках есть заимствованные слова
из иранских, балтийских, тюркских, русского языков. В мокшан-
ском языке тюркских заимствований больше, чем в эрзянском. Ко-
личество русских заимствований в мокшанском и эрзянском языках
намного превышает число тюркских заимствований.
Единство и различия в морфологии. Любое существитель-
ное в мокшанском и эрзянском языках изменяется по основному,
указательному и притяжательному склонениям. В эрзянском языке
основное склонение не имеет причинного падежа, другие различия
сводятся лишь к фонетическим разновидностям падежных оконча-
ний. Сравните падежные формы слова пакся «поле» в основном
склонении:
М О к U1. эрз. значение
Номинатив Именительный пакся пакся поле
Генитив Родительный пакся-нь пакся-нь ПОЛЯ
Датив Дательный пакся-нди пакся-нень ПОЛЮ
Аблатив Отложительный пакся-да пакся-до поля
Инессив Местный пакся-са пакся-со на поле
Элатив Исходный пакся-ста пакся-сто с поля
536
Иллатив
Направительно- пакся-с пакся-с в поле
вносительный
Пролатив Переместительный пакся-ва пакся-ва по полю
Компаратив Сравнительный пакся-шка пакся-шка (размером) как поле
Абессив Изъятельный пакся-фтома. пакся-втомо без поля
Транслатив Превратительный пакся-кс пакся-кс (стать) как поле
Каузатив Причинный пакся-нкса — за полем
Множественное число имеет только номинатив: мокш., эрз.
пакся-т «поля».
Указательное склонение в эрзянском языке имеет десять паде-
жей, в мокшанском литературном языке указательное склонение
развито слабо и представлено только тремя падежами. Здесь су-
ществительное при помощи суффиксов указательности обозначает
определенные предметы:
Единственное число
мокш. эрз. значение
Номинатив пакся-сь пакся-сь это поле
Генитив пакся-ть пакся-нть этого поля
Датив. пакся-ти пакся-нтень этому полю
Аблатив — пакся-донть этого ПОЛЯ
Инессив — пакся-сонть на этом поле
Элатив — пакся-стонть с этого поля
Иллатив — пакся-нтень в это поле
Пролатив — пакся-ванть по этому ПОЛЮ
Компаратив — пакся-шканть (размером)
как это поле
Абессив — пакся-втомонть без этого
поля
Множественное число
Номинатив
Генитив
Датив
пакся-тне пакся-тне эти поля
пакся-тнень пакся-тнень этих полей
пакся-тненди пакся-тненень этим полям
537
Аблатив
Инессив
Элатив
Иллатив
Пролатив
Компаратив
Абессив
пакся-тнеде
пакся-тнесэ
пакся-тнестэ
пакся-тненень
пакся-тнева
пакся-тнешка
пакся-тневтеме
этих полей
на этих полях
с этих полей
в эти поля
по этим полям
(размером)
как эти поля
без этих полей
Притяжательное склонение в мордовских языках — тоже основ-
ное, дополненное лично-притяжательными суффиксами. В притяжа-
тельном склонении существительное обозначает предмет, который
кому-то принадлежит (кудо-зе/кудо-м «мой дом», куд-не/кудо-н
«мои дома»). Притяжательные формы меняются в зависимости от
числа обладателя и обладаемых предметов. Между мокшанскими и
эрзянскими притяжательными формами есть определенные разли-
чия. Сравните:
1. Один обладатель и одно обладаемое:
мокш.. эрз. значение
1 л. кудо-зе кудо-м МОЙ ДОМ
2 л. куд-це кудо-т твой дом
3 л. кудо-ц кудо-зо его дом
2. Один обладатель и много обладаемых:
1 л. куд-не кудо-н мои дома
2 л. кут-тне кудо-т твои дома
3 л. кудо-нза кудо-нзо его дома
3. Много обладателей и одно или много обладаемых:
1 л. кудо-ньке кудо-нок наш дом, наши дома
2 л. кудо-нте кудо-нк ваш дом, ваши дома
3 л. куд-сна кудо-ст их дом, их дома
В аблативе, инессиве, элаттиве, пролативе, абессиве мокшан-
ские и эрзянские лично-притяжательные суффиксы сходны, однако
в номинативе, генитиве, дативе они представляют собой специфи-
ческое явление мокшанского языка. Сравните изменение слова
куд/кудо «дом» в ряде монь «мой», «мои»:
538
Единственное число
Номинатив
Генетив
Датив
Аблатив
Инессив
Элатив
Иллатив
Пролатив.
Компаратив
Абессив
МОКШ,.
кудо-зе
кудо-зень
кудо-зенди
куд-тон
куд-сон
куд-стон
кудо-зон
куд-га н
куд-шкан
куд-фтомон
эрз.
кудо-м «мой дом»
кудо-м «моего дома»
— «моему дому»
кудо-дон «моего дома»
кудо-сон «в моем доме»
кудо-стон «из моего дома»
кудо-зон «в мой дом»
кудо-ван «по моему дому»
кудо-шкан «с мой дом»
кудо-втомон «без моего дома»
Множественное число
МОКШ. эрз.
Номинатив куд-не кудо-н «мои дома»
Генитив куд-нень кудо-н «моих домов»
Датив куд-ненди — «моим домам»
Аблатив куд-тон кудо-дон «моих домов»
Инессив куд-сон кудо-сон «в моих домах»
Элатив куд-стон кудо-стон «из моих домов»
Иллатив кудо-зон кудо-зон «в мои дома»
Пролатив куд-га н кудо-ван «по моим домам»
Компаратив куд-шкан кудо-шкан «с мои дома»
Абессив куд-фтомон кудо-втомоне «без моих домов»
В других рядах (мокш. тонь, эрз. тонть «твой», «твои»; мокш.
сонь, эрз. сонзэ «его»; мокш. минь, эрз. минек «наш», «наши»;
мокш. тинь, эрз. тынк «ваш», «ваши»; мокш. синь, эрз. сынст
«их») различия те же.
В мокшанском и эрзянском языках глагол имеет грамматиче-
ские категории лица, числа, времени и наклонения. Мордовский
глагол может быть безобъектного и объектного спряжения. В
«безобъектном спряжении глагол выражает только лицо действова-
теля: ванан «я смотрю», ванат «ты смотришь», в объектном спря-
жении выражается не только субъект, но и морфологически обоз-
начается лицо и число прямого объекта действия: кундасамазь/
кундасамизь «они меня поймают». Мокшанские и эрзянские гла-
гольные формы в общем очень близки. Минимальны различия меж-
ду мокшанским и эрзянским инфинитивом (мокш. мора-мс, мора-
ма, мора-мда; эрз. мора-мс, мора-мо, мора-мадо), между мокшан-
539
скими и эрзянскими формами безобъектного спряжения, между
мокшанскими и эрзянскими формами наклонений. В основном они
сводятся к звуковому оформлению. Сравните: изъявительное на-
клонение (мокш. кандан «я несу», «я принесу», кандат «ты не-
сешь», «ты принесешь», канды «он несет», «он принесет», кан-
ттама «мы несем», .«мы принесем», канттада «вы несете», «вы
принесете», кандыхть «они несут», «они принесут» — эрз. кан-
дан, кандат, канды, кандтано, кандтадо, кандыть); сослага-
тельное наклонение (мокш. кандо-л-ень «я принес бы» — эрз.
кандо-вл-и-нь); желательное наклонение (мокш. кандо-лексол-
е-нь «я хотел было принести» — эрз. канды-ксэл-инь); повели-
тельное наклонение (мокш., эрз. мора-к «пой»; мокш. мора-да
«пойте», эрз. мора-до); побудительное наклонение (мокш. кун-
да-за «пусть он поймает»—эрз. кунда-зо); условное наклонение
(мокш. кандонь-дяря-н «если я принесу» — эрз. кандынь-де-
ря-н); условно-сослагательное наклонение (мокш. кандонь-
дяря-ле-нь «если бы я принес» — эрз. кандынь-деря-вли-нь).
Не так велики различия между мокшанскими и эрзянскими
личными глагольными окончаниями:
Настоящее — будущее время
Единственное число
1 л. мокш., эрз.-н: мора-н «я пою»
2 л. мокш., эрз. -т: мора-т «ты поешь»
3 л. мокш. -ай, -и(-ы) — эрз. -и(-ы): мора-й/мор-ы «он поет»
Множественное число
1 л. мокш. -тама, -тяма — эрз.-тано, -дяно: мора-тама/мора-тано
«мы поем»
2 л. мокш. -тада, -тяда — эрз.-тадо, -дядо,: мора-тада/мора-тадо
«вы поете»
3 л. мокш. -айхть, -ихть — эрз. -ить, ыть: мор-айхть/мор-ыть «они
поют»
Прошедшее время
Единственное число
1 л. мокш., эрз. -нь: мора-нь/моры-нь «я спел»
2 л. мокш., эрз. -ть: мора-ть/моры-ть «ты спел»
3 л. мокш., эрз. -сь: мора-сь «он спел»
540
Множественное число
1 л. мокш. -ме, эрз. -нек: мора-ме/моры-нек «мы спели»
2 л. мокш., эрз. -де: мора-де/моры-де «вы спели»
3 л. мокш., эрз. -сть: мора-сть «они спели»
Мокшанские и эрзянские формы объектного спряжения:
Единственное число Множественное число
мокш. | эрз. мокш. эрз.
Ряд монь «меня»
1 л. — 2 л. кандсамак 3 л. кандсамань — — кандсамизь «вы меня несете» кандсамизь «они меня несут»
кандсамак кандсамасть
«ты меня несешь»
кандсамам кандсамазь
«он меня несет»
1 л. кандте Ряд тонь «тебя» кандтан кандтядязь кандтадызь
2 л. — «я тебя несу» «мы тебя несем»
3 л. кандтанзат кандтанзат кандтядязь кандтадызь
1 л. кандса «он тебя несет» Ряд сонь/сонзэ «его» • кандса кандсаськ «они тебя несут» кандсынек
2 л. кандсак «я его несу» кандсак кандсасть «мы его несем» кандсынк
3 л. кандсы «ты его несешь» кандсы кандсазь «вы его несете» кандсызь
1 л. — «он его несет» Ряд минь/минек «нас» «они его несут»
2 л. кандсамасть кандсамизь кандсамасть кандсамизь
3 л. кандсамазь «ты нас несешь» кандсамизь кандсамазь «вы нас несете» кандсамизь
1 л. кандтядязь «он нас несет» Ряд тинь/тынк. «вас» кандтадызь кандтядязь «они нас несут» кандтадызь
2 л. — «я вас несу» «мы вас несем»
3 л. кандтядязь кандтадызь кандтядязь кандтадызь
«он вас несет» «мы вас несем»
541
Единственное число Множественное число
мокш. эрз. мокш. эрз.
Ряд синь/сынст «их»
1 л. кандсайне кандсынь кандсаськ кандсынек
«я их несу» «мы их несем»
2 л. кандсайть кандсыть кандсасть кандсынк
«ты их несешь» «вы их несете»
3 л. кандсыне кандсынзе кандсазь кандсызь
«он их несет» «они их несут»
Прилагательные в мокшанском и эрзянском языках бывают ка-
чественными (оцю/покш «большой», акша/ашо «белый», мазы/
мазый «красивый») и относительными (шуфтонь/чувтонь «дере-
вянный», тундань/тундонь «весенний»). Качественные прилага-
тельные имеют степени сравнения: сравнительную и превосход-
ную. Сравнительная степень образуется: а) при помощи слова
сяда (мокш.), седе (эрз.): оцю/покш «большой» — сяда оцю/седе
покш больше; б) существительное в отложительном падеже основ-
ного склонения и прилагательное: атямарьсь шукшторуда танц-
ти/атямаресь чукштуровдо тантей «вишня слаще смородины».
Превосходная степень образуется: а) при помощи слов инь «наи-»,
сембода «самый» (мокш ), энь, сехте (эрз ): инь оцю/энь покш
«самый большой»; сембода мазы/сехте мазый «самый красивый»;
б) при помощи удвоенных основ: равжа/раужо «черный» — равжа-
равжа/раужо-раужо «черный-черный».
Местоимения в мокшанском и эрзянском языках делятся на
следующие разряды: 1) личные мон «я», тон «ты», сон «он», минь
«мы», тинь/тынь «вы», синь/сынь «они»; 2) лично-усилительные
монць/монсь «я сам», тонць/тонсь «ты сам», сонць/сонсь «он
сам», минць/минсь «мы сами», тинць/тынсь «вы сами», синць/
сынсь «они сами»; 3) притяжательные: эсь «свой», монь «мой»,
тонь «твой», сонь/сонзэ «его», минь/минек «наш», тинь/тынк
«ваш», синь/сынст «их»; 4) указательные тя/те «этот», ся/се
«тот», нят/неть «эти», сят/сеть «те»; 5) вопросительные кие?
«кто?», мезе? «что?», кодама/кодамо? «какой?» мзяра/зяро?
«сколько?»; 6) относительные — те же вопросительные, употребляю-
щиеся для связи частей сложноподчиненного предложения; 7) оп-
ределительные сембе/весе «весь», эрь/эрьва «каждый», лия «дру-
гой», стама/истямо; 8) неопределенные мезе-мезе «что-нибудь»,
кие-кие «кто-нибудь», кивок/кияк «кто-нибудь», мезевок/мезь-
гак «что-нибудь», кие-бди/кие-бути «кто-то» и др.
Мокшанские и эрзянские числительные делятся на количе-
ственные (фкя/вейке «один», кафта/кавто «два», кемонь/ке-
мень «десять», кемгафтува/кемгавтово «двенадцать», нильге-
монь/ниленьгемень «сорок»); порядковые (васенце «первый»,
542
омбоце «второй», нильгемонце/ниленьгеменце «сороковой»);
разделительные (ветень «по пяти», котонь «по шести»), числи-
тельные приблизительного счета (кемонь/кемень «десять» — ке-
моныпка/кеменыпка «около десяти»); дробные (кафта пяле
мархта/кавто пель марто «два с половиной»).
Наречия в мокшанском и эрзянском языках подразделяются на:
а) определительные (цебярьста/вадрясто «хорошо», кальдявста/
беряньстэ «плохо», кяпе/кепе «босиком», кафксть/кавксть
«дважды»); б) обстоятельственные (ала/ало «внизу», шить/чить
«днем», мес/мекс «почему»). Определительные качественные наре-
чия образуют степени сравнения как прилагательные: цебярьста/
вадрясто «хорошо» — сяда цебярьста/седе вадрясто «лучше» —
сембода цебярьста/сехте вадрясто «лучше всего».
Причастия в мордовских языках бывают настоящего и прошед-
шего времени. Причастия настоящего времени образуются при
помощи суффиксов -ай, -яй, -и(-ы) в мокшанском языке, при по-
мощи -и (-ы), -идя (-ыця) в эрзянском: эряй/эриця «живу-
щий», арды «едущий». Причастия прошедшего времени образуются
при помощи суффикса -ф в мокшанском языке, при помощи суф-
фикса -зь в эрзянском: сокаф/соказь «вспаханная».
Послелоги в эрзянском и мокшанском языках употребляются
после существительных, стоящих в, формах номинатива, генити-
ва, аблатива основного, указательного и притяжательного склоне-
ний: куд малас/кудо малас «к дому», кудть малас/кудонть
малас «к этому дому», кудозень малас/кудом малас «к моему
дому». Послелоги выражают отношения: пространственные (вакс-
са/вакссо «около»); временные (меле/мейле «после»); целевые
(инкса/кисэ «за»); сравнительные (кондяма/кондямо «наподо-
бие»).
В мордовских языках союзы делятся на две группы: сочинитель-
ные (и, да/ды, а, то, или) и подчинительные (мес/мекс «поче-
му», кода «как», сяс/секс «потому», штоба/штобу «чтобы», бта/
буто «будто», сяс мес/секс мекс «так как»).
Частицы в мокшанском и эрзянском языках могут быть: препо-
зитивными (бта/буто «будто», ни/эль «уж», сяда/седе «более»,
сембода/сехте «самый», аф/аволь «не»), постпозитивные (жа/жо
«же», ли «ли», ба/бу «бы»). К разряду частиц близки усилительные
суффиксы -ка, -ке, -как, -а, -ая, -я, -як, -вок: сокамс «пахать» —
сокамскак «и пахать», варма «ветер» — вармавок/вармаяк «и
ветерка».
Мокшанские и эрзянские междометия подразделяются на: эмо-
циональные (ах, ох, ой, вай, ну, уж, о, а-яй-яй и др.); сигнальные
(эй, ого, ужо, ну, тпру, кшу-кшу); звукоподражательные и наре-
чийно-изобразительные гав-гав (подражание лаю собак); дубор-
дубор/дубор-дабор (подражание грохоту грома).
Единство и различия в синтаксисе. Мокшанский и эрзян-
543
ский языки сохранили многие особенности древнего финно-угорско-
го языка-основы. Слова в предложении связываются между собой
по способу сочинения (мон и тон «я и ты») или подчинения (яр-
хцамс калда/ярцамс калдо «есть рыбу»). Определение не согла-
суется с определяемым словом (мазы стирь/маз тейтерь «краси-
вая девушка» — мазы стирьхть/маз тейтерть «красивые девуш-
ки»). Все части речи, которые выступают в роли сказуемого,
осложняются суффиксами сказуемостного изменения (тяса-н/
теса-н «я здесь», тяса-т/теса-т «ты здесь»; цебяря-н/вадря-н «я
хороший», цебяря-т/вадря-т «ты хороший», цебяре-лень/вадря-
линь «я был хорошим», цебяре-лет/вадря-лить «ты был хоро-
шим»).
В простом повествовательном предложении в основном сказуе-
мое следует за подлежащим: Цёрась азозе тейст эсь лемонц/Цё-
рась ёвтызе тенст эсензэ лемензэ «Парень назвал им свое имя».
В настоящее время в мордовских языках распространены пред-
ложения, все члены которых выражены в составе одного слова:
Ломаттельхть/Ломаттельть «Они были людьми».
Мокшанские и эрзянские сложные предложения образовались
под значительным влиянием русского языка. Многие типы сложно-
сочиненных и сложноподчиненных предложений в мордовские язы-
ки вошли вместе с союзами (и, да/ды «да», но «но», хоть, то... то,
каба/кабу «кабы»): Кфчядсь ёндол, и торазевсь атям/Кив-
чкадсь ёндол, ды зэрнезевсь пурьгине «Сверкнула молния, и
загремел гром»; Кие лама тонафни, ся лама содай/Кие ламо
тонавтни, се ламо соды «Кто много учится, тот много знает».
§ 4. Связь мордовских языков с другими языками
Как в древности, так и в наше время отдельные языки не нахо-
дятся в изоляции, поскольку отдельные племена не проживают
обособленно. Мордовский народ также с древних времен вступал в
торговые и политические связи со своими соседями, что не могло
не наложить отпечатка на мордовские языки. Археологические
материалы свидетельствуют, что, начиная с эпохи общемордовско-
го языка, области, окружающие мордву, этнически были неоднород-
ными. По соседству с мордовским племенем (а может быть, частич-
но и вместе с ним) проживали этнические группы с другими язы-
ками. Лингвистические материалы также подтверждают, что в
общемордовском, а позже в мокшанском и эрзянском языках отра-
зились следы контактов с языками разных систем. О контактах с
одними языками можно говорить только предположительно, ибо
они своими корнями уходят в далекое прошлое, другие зафиксиро-
ваны письменностью. Влияние одних языков обнаруживается толь-
544
ко на уровне лексики, другие же оказали воздействие и на фоне-
тику, и на словообразование.
В лексическом составе мордовских языков находим заимствова-
ния из иранских, балтийских, тюркских, славянских языков. Самы-
ми древними в мокшанском и эрзянском языках являются слова
иранского происхождения, например: морд, азор «хозяин», морд,
кшни «железо»; мокш. седь, эрз. сэдь «мост», мокш. узерь, эрз.
узере «топор», эрз. сырне «серебро», морд, тарваз «серп». Пред-
полагают, что мордовские племена и иранцев отделяла лесостепная
полоса 8.
В мокшанском и эрзянском языках имеется ряд слов литовского
происхождения, например: морд, кардаз «двор» — лит. gardas
«стойло»; морд, пеель «нож» — лит. peilis «нож»; мокш. сура, эрз.
суро «просо» — лит. sura «просо», эрз. пурьгине «гром» — лит.
perkunas «гром» и др. Трудно сказать, как в мордовские языки
проникли эти слова. Мордва и литовцы вряд ли имели непосред-
ственные контакты, хотя С. К. Кузнецов мордовско-балтийские свя-
зи не исключает9.
Контакты мордовских племен с тюркоязычными племенами вос-
ходят к IV в. н. э., ко времени прихода гуннов в районы Прикаспия
и Донских степей 10.
В соседстве с землями древней мордвы в VII—VIII вв. образова-
лась Хазарская держава, в подчинении которой находилась и часть
мордвы. Конечно, хазары не оказали сильного положительного вли-
яния на культуру мордовского народа, однако торговые отношения
между ними были. На современном этапе изученности мордовских
и тюркских языков нельзя точно сказать, оставили ли хазары след
в мокшанском и эрзянском языках.
На мордовских языках сказались отношения мордвы с булгара-
ми. Булгары в X веке н. э. на Средней Волге создали сильное
государство — Волжскую Булгарию со столицей Булгар, которая
стала одним из важных торговых центров в этой части Европы. В
состав Булгарии входила часть мордовских земель. К булгарскому
периоду относят некоторые заимствования, например: морд, син-
демс «сломать», мокш. сюма «корыто», мокш. сере «медь» ll.
С давних пор мордва соседствует с чувашами. Вместе отмечают
праздники, совершают межнациональные браки. В результате дли-
тельных контактов в мокшанский и эрзянский языки из чувашского
вошел не один десяток слов. Среди них: морд, ака «старшая сес-
тра», морд, ила «обряд», мокш. келда, эрз. кендял «клоп», морд,
комля «хмель», морд, кереметь «место жертвоприношения» и др.
Первое место из тюркских заимствований в мордовских языках
занимают татарские слова. В мокшанском и эрзянском языках их
больше двух сотен. В мокшанском языке татарских слов больше,
чем в эрзянском, очевидно потому, что мокшане занимали более
южные районы и чаще соприкасались с татарами. Татарские займ-
Заказ № 1361
545
ствования в мокшанском и эрзянском языках представлены не в
одинаковом объеме. Одни татарские слова можно найти в обоих
мордовских языках, например: таз «чесотка», цётмар «дубинка»,
сокор «слепой», сакал/сакало «борода», балдоз/балдуз «свояче-
ница», айгор «жеребец», алаша «лошадь» и др. Другие татарские
слова обнаруживаются только в мокшанском языке и его диалек-
тах, но отсутствуют в эрзянском, например: такор «гладкий», шра
«стол», уцез «дешевый», пала «беда», ару «чистый», арзя «сун-
дук» и др. Некоторые Татарские заимствования встречаются только
в эрзянском языке, например: улов «покойник», уця «хребет», бе-
рянь «плохой», дарман «сила» и др.
Мордва контактировала в основном • с представителями запад-
ных говоров татарского языка, которых называют татарами-мишаря-
ми или просто мишарями. В настоящее время мишари проживают
отдельными группами в Нижегородской, Самарской, Пензенской,
Саратовской, Ульяновской областях, Мордовии, Чувашии, Татарии.
На территории Мордовии насчитывается около восьмидесяти ми-
шарских пунктов. У мордвы и татар-мишарей много общего в на-
званиях орудий земледелия: сабан «плуг» — миш. сабан; цянга/
сянго «вилы» — миш. сенек; тяпец «цеп» — миш. тяпец; большое
сходство у мордвы и мишарей имеют ритуальные блюда (пшенная
каша, пшенные блины), одинаково готовили блины, кислое молоко.
Благодаря тесному соседству сами мишари заимствовали несколько
слов у мордвы, например: мошко «конопля» — мокш. мушка, эрз.
мушко; пангы «гриб» — мокш. панга, эрз. панго, мъшкя — «тво-
рог», морд, мичке и др.
Финно-угроведы X. Паасонен и Д. Т. Надькин не исключали
возможность влияния татарского языка на фонетическую систему
мокшанского языка. Речь идет о возникновении редуцированного
гласного 12.
Как видно, мордовские племена имели самый тесный контакт с
тюркскими народами. Эти длительные связи в течение почти 16
веков оставили глубокие следы во многих сферах жизни мордовско-
го народа (в обычаях, быту, языке). Контакты между мокшей и
эрзей и тюркскими народами, между их языками имеют место и
сегодня.
В мордовских языках имеется несколько арабских слов, напри-
мер: морд, зепе «карман», морд, азаргадомс «разбушеваться»,
мокш. кагод «бумага», мокш. цилим «трубка», эрз. шаршав «зана-
вес», мокш. таза «здоровый», которые, видимо, были заимствованы
через посредство тюркских языков, хотя А. П. Феоктистов не ис-
ключает возможность их заимствования прямо из арабского 13.
Самые тесные и продолжительные связи исторически сложи-
лись у мордвы со славянами, и прежде всего с русскими. Эти связи
уходят корнями в эпоху, когда мордовский народ жил еще одной
племенной общностью, т. е. в V—VI вв. н. э. В мордовском крае
546
археологи находят различные вещи и украшения, которые принад-
лежат славянам. Языковые материалы также подтверждают, что
некоторые элементы из речи восточных славян в мордовские языки
вошли именно в это время, например, эрзянское слово пондо
«пуд» 14.
Из древнерусского языка в мордовские вошло слово розь
«рожь». Мягкий зь в мокшанском и эрзянском языках отража-
ет древнерусский палатализованный звонкий шипящий жь
(розь<*ръжь).
Уже в мордовском письменном источнике XVII века (голланд-
ско-мордовский словарь И. Витсена) встречается большое количе-
ство русских слов, например: туця «туча», пуль «пыль», остена
«стена», весела «веселый» и др. Русской в мокшанском и эрзян-
ском языках является вся общественно-политическая лексика, во-
енная, медицинская терминология (партия, дипломат, председа-
тель, директор, съезд, конференция, танк, медсестра и многие
другие слова).
Русский язык оказал влияние и на звуковую систему мокшан-
ского и эрзянского языков. Под влиянием русского языка в речи
мордвы появились звуки х, ф, начальные звонкие б, г, д, ж, з (в
начале исконных мордовских слов исторически эти звуки отсут-
ствовали). Под влиянием русской звуковой системы в мокшанском
языке смягчился шипящий ч.
Наиболее устойчивой против проникновения инородных элемен-
тов является морфология языка. Однако длительные контакты с
русскими привели к тому, что русское влияние затронуло даже
мордовское словообразование и словоизменение. В мокшанском и
эрзянском языках, например, используются русские частицы для
образования местоимений: морд, кой-мезе «кое-что»; мокш. кой-
кодама, эрз. кой-кодамо «кое-какой». Суффиксальные формы мор-
довского сослагательного наклонения осложнены заимствованной
из русского языка частицей бы: мокш. моралень ба, эрз. морав-
линь бу «пел бы». Под влиянием русской морфологии в мокшан-
ском и эрзянском языках начинают появляться различия в катего-
рии рода: тракторист — трактористка, учитель — учительница.
Особенно сильное влияние русский язык оказал на синтаксис
мокшанского и эрзянского языков. Из русского языка заимствованы
почти все союзы, очень похожи по структуре мордовские и русские
сложные предложения: мокш. Етась тялось, сась тундась — эрз.
Ютась телесь, сась тундось — рус. Прошла зима, пришла вес-
на; мокш. Кие лама тонафни, ся лама содай — эрз. Кие ламо
тонавтни, се ламо соды — рус. Кто много учится, тот много
знает. Мордовские языки, в свою очередь, сыграли определенную
роль в формировании лексики русских говоров. Русские, прожива-
ющие в соседстве, а также совместно с мордовским населением,
заимствовали слова, обозначающие названия национальной одеж-
547
ды, мордовских обрядов, напитков, пищи, предметов быта, утвари,
посуды (покай «женская рубашка» — эрз. покай; пуре «мордов-
ский вареный мед» — мокш. пуре, эрз. пуре; штатол «культовая
восковая свеча» — морд, штатол; петькиль «деревянная колотуш-
ка» — мокш. петьколь, эрз. петькель и др.).
Таким образом, на протяжении тысячелетий мордовский народ,
кроме родственных племен, имел тесные связи с соседними нерод-
ственными народами, языки которых оказали определенное влияние
на мокшанский и эрзянский языки. Мордовский народ и в настоящее
время контактирует с другими народами, но влияние на мокшанский
и эрзянский языки в основном оказывает русский.
§ 5. Возникновение мордовской письменности,
формирование мокшанского и эрзянского
литературных языков
Началом возникновения мордовской письменности следует счи-
тать середину XVIII столетия. Ее возникновение связано с распро-
странением христианства среди мордовского народа. Именно с это-
го времени начали переводить на мокшанский и эрзянский языки
тексты Нового завета и другую миссионерскую литературу. К нача-
лу XX века на мордовских языках было создано более трехсот
произведений, из которых почти половина издана, составлено око-
ло полусотни словарей. Впервые мордовский материал опубликован
в книге голландского ученого Н. Витсена «Северная и восточная
Татария», которая вышла в 1692 г. в Амстердаме. Следующая пуб-
ликация мордовского материала — книга Ф. Страленберга «Северная
и восточная часть Европы и Азии» (издана в 1730 году в Стокголь-
ме). Позже опубликованы материалы участников экспедиций по
изучению отдаленных районов России Г. Ф. Миллера, И. Э. Фише-
ра, И. Лепехина, И. Фалька, И. Георги. Около шестисот мокшан-
ских и эрзянских слов содержится в работе «Сравнительные
словари всех языков и наречий, собранные десницею высочай-
шей особы». СПб., 1787—1789. Более одиннадцати тысяч слов
содержит «Словарь языков разных народов» епископа Дамас-
кина 15.
В связи с подготовкой кадров для мордовских школ во второй
половине XIX в. стали издаваться учебные пособия на мокшанском
и эрзянском языках. В 1884 г. вышел первый эрзянский букварь,
подготовленный А. Ф. Юртовым16, первый мокшанский букварь
появился в 1892 году17. Первая мокшанская грамматика появилась
в 1838 году18, первая эрзянская грамматика — в 1839 году19. В 1830
году журнал «Сын отечества и Северный архив» впервые напечатал
материал мордовского устно-поэтического творчества. Позже боль-
шое количество фольклорных материалов печатали губернские и
548
епархиальные ведомости (Пензенские, Саратовские, Симбирские,
Нижегородские, Тамбовские) и другие издания. Конечно, каких-
либо установленных норм для мокшанского и эрзянского языков
еще не было. Звуковые особенности мордовских языков передава-
лись средствами русской графики. Известно, что на основе русско-
го алфавита основана современная письменность мокши и эрзи.
Мокшанский и эрзянский литературные языки начинают форми-
роваться с конца первой четверти XX века. С этого момента нача-
ла выходить и оригинальная художественная литература. Начиная
с 1920 года был проведен ряд конференций и совещаний, которые
решали не только вопросы мордовской школы, но и создания еди-
ных литературных языков, ибо отсутствие устойчивой диалектной
базы приводило к тому, что первые газеты, журналы, книги выхо-
дили на тех говорах, носителями которых являлись авторы. В 1925
году на Всероссийском съезде мордовских учителей за основу мок-
шанского литературного языка был положен краснослободско-тем-
никовский диалект, за основу эрзянского литературного языка — го-
воры Козловского (Атяшевского) района. Проведенная в 1928 году
Всероссийская мордовская методическая и языковая конференция
положила начало систематической работе над нормами мокшанско-
го и эрзянского литературных языков.
В 1932 году был создан Мордовский научно-исследовательский
институт социалистической культуры, который с первых дней сво-
его существования начал решать проблемы графики, орфографии,
нормативной грамматики и терминологии мордовских языков. Боль-
шую роль в разработке и совершенствовании орфографических
норм мокшанского и эрзянского языков сыграли М. Е. Евсевьев,
А. П. Рябов, Ф. И. Петербургский, Д. В. Бубрих. За относительно
короткий срок НИИ провел ряд конференций с участием крупных
специалистов из Москвы, Ленинграда, других республик. Языковая
конференция 1933 года была посвящена разработке норм графики и
орфографии. Языковая научная конференция 1934 года рассматрива-
ла вопросы единой терминологии. Вопросы нормативной граммати-
ки стояли перед конференцией, проведенной в 1935 году. Научно-
языковая конференция 1938 года занималась проблемами орфогра-
фии, морфологии, установлением грамматической терминологии.
Решения этой конференции были утверждены как обязательные
правила и нормы письма для всех учреждений, организаций, школ
и частных лиц. Научная сессия по вопросам мордовского языкозна-
ния внесла некоторые уточнения и поправки в принятые ранее
правила орфографии. На сессии приняты «Правила морфологии,
орфографии, синтаксиса и пунктуации мордовских литературных
языков».
К настоящему времени основные правила мокшанской и эрзян-
ской орфографии и пунктуации выработаны, однако есть еще много
нерешенных проблем, например, наблюдается разнобой в правопи-
549
сании сложных и парных слов, составных имен (в эрзянских источ-
никах находим: ведьбрамо «устье»<ведь «вода» и прамс «впа-
дать», а с другой стороны: ведь чире «берег»<ведь «вода» и чире
«сторона»), в мокшанских источниках зафиксировано различное на-
писание слова, обозначающего понятие крыльцо: крыльця, кры-
лец, крылець,. крыленця, крилец, крилець. До сих пор у мокши
и эрзи нет орфоэпических словарей, а это означает, что в мордов-
ских языках не разработаны произносительные нормы. Есть проблег
мы с обозначением некоторых гласных и согласных звуков, напри-
мер, нет специального знака для обозначения мокшанского передне-
рядного а (в начале слова этот гласный обозначается буквой ж.
эрьхке «озеро», в середине — буквой я: кяль «язык», в конце — бук-
вой е: вяре «наверху»).
§ 6, Проблемы и перспективы современных
мордовских языков
Материалы переписей различных лет свидетельствуют о том,
что до 1939 года численность мордовского народа возрастала:
1897 г.—1 023 841; 1926 г.—1 267 000; 1939 г.—1 451 000. Однако начи-
ная с 1939 года наблюдается тенденция к сокращению численности
мокши и эрзи: 1959 г.—1 285 116; 1970 г.—1 262 670; 1989 г.—
1 152 000. Сокращается количество мордвы, считающих своими ро-
дными языками мокшанский и эрзянский. По переписи 1987 года,
мордовский язык родным назвали 91 процент мордвы, а по перепи-
си 1989 года—85,5 процента.
Такая печальная картина для мордовского этноса объясняется
определенными причинами. Мокшанский и эрзянский языки до сих
пор не использовались в дошкольных учреждениях республики, а
также среди запредельной мордвы, не изучаются в школе. А в
70-е годы мордовская школа была переведена вообще на русский
язык обучения, что лишило мордовскую педагогику такого могучего
воспитателя, как родной язык. Более того, это нанесло большой
урон формированию мыслительной деятельности учащихся. В город-
ских школах мордовские языки изучаются только как факультативы.
Мордовские дети, проживающие за пределами республики, лишены
возможности изучать родные языки. В районах Мордовии, где на-
иболее компактно проживает мокшанское и эрзянское население,
издается 21 районная газета, однако ни одна из них не выходит на
национальном языке.
В настоящее время в ^Мордовии мы имеем дело с хорошо разви-
тым двуязычием, однако оно носит односторонний характер: мокша
и эрзя свободно владеют русским языком, русско-национальное
двуязычие пока находится в зачаточном состоянии. Понятно, что в
таком одностороннем мордовско-русском двуязычии кроется опас-
550
ность для дальнейшего развития мокшанского и эрзянского языков:
в этом свете не просматриваются их перспективы.
С односторонним двуязычием связан вопрос о функционирова-
нии мордовского и русского языков. Не являясь пока государствен-
ными языками, мокшанский и эрзянский языки не являются языка-
ми делопроизводства в учреждениях республики, языками публич-
ных выступлений в городе, на мордовских языках почти не
издается общественно-политическая литература. Мокшанский и эр-
зянский языки используются на радио и телевидении, однако здесь
на два национальных языка приходится только 15 процентов эфир-
ного времени. В вузах Мордовии мордовские языки до сих пор изу-
чаются по учебникам, написанным на русском языке.
Как и другие народы России, мордовский народ возрождение
своих языков, своей культуры возлагал на начавшуюся перестрой-
ку. И действительно, на начальном этапе в республике организо-
вался национальный театр, стали выходить два детских журнала на
мокшанском и эрзянском языках, отдельные страницы некоторых
районных газет, началась усиленная подготовка разного рода слова-
рей, учебников, учебных пособий. Однако за последнее время вы-
зывает опасение то, что, с одной стороны, говорим и пишем о
возрождении и языков и народов Мордовии, с другой стороны,
резко сократился выпуск учебников, учебных пособий, художе-
ственной литературы на национальных языках.
В республике подготовлен и Верховным Советом принят в пер-
вом чтении «Закон о языках в Мордовской ССР», который исходит
из того, что русский язык в Мордовии является языком межнаци-
онального общения и имеет статус официального и государственно-
го языка, выполняет функции языка центральных государственных
учреждений, служит для переписки и связей между национальны-
ми республиками, употребляется в сфере искусства, используется в
детских садах, школах, вузах, на радио и телевидении, в театрах,
в сфере публичных выступлений, в сфере общения и т. д. «Закон»
предусматривает также придание статуса государственных наряду
с русским мокшанскому и эрзянскому языкам, что должно привес-
ти к признанию права мордовского народа пользоваться достижени-
ями культуры на родном языке, права получения образования на
родных языках, права пользоваться мокшанским и эрзянским языка-
ми на собраниях, права обращаться в государственные органы на
родном языке и т. д. В настоящее время необходимо разработать
четкие механизмы реализации «Закона», чтобы он не остался на
бумаге. Ученым республики нужно обосновать и сформулировать
концепцию распределения функций между русским, мордовскими и
другими языками в республике, определить, в каком объеме, в ка-
кой сфере должен использоваться каждый язык, подготовить каче-
ственные и в достаточном количестве учебники, учебные пособия,
словари, справочники.
о
о
о
ГЛАВА XX. РАЗВИТИЕ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО СЛОВА
§ 1. Формирование мордовского
историко-литературного процесса
О мордовской литературе написано уже немало.
Первый обобщающий труд о ней — книга
Н. И. Черапкина «Современная мордовская ли-
тература» — был издан в 1954 году. В последу-
ющие годы издаются «Очерки истории мордовской советской лите-
ратуры» (1956), «История мордовской советской литературы» в трех
томах (1968—74) и однотомник «История мордовской литературы»
(1981). Однако проблема мордовского литературного процесса доок-
тябрьского периода и поныне остается в ряду самых непрояснен-
ных аспектов мордвоведческой филологии нашей республики.
Неразработанность этой проблемы обусловилась многими при-
чинами: недостаточностью фактологической базы самого мордов-
ского литературоведения, затянувшейся непроясненностью его
концептуальных положений в оценках и изучении историко-литера-
турного прошлого мордвы и как следствие этого — явной несформи-
рованностью теоретико-методологических исследовательских пози-
ций мордовской историко-литературной науки в целом. Однако
далеко не последнюю, если не решающую роль в этом сыграли вне-
научные и внелитературные факторы — искусственно навязанная
идеологами «нового пролетарского искусства» 20—30-х годов кон-
цепция о том, что до Октябрьской революции мордовский народ был
бесписьменным, а поэтому не имел своей печатной художествен-
ной литературы !. Эта точка зрения десятилетиями переходила из
статьи в статью, из книги в книгу, и в результате мордовская
литература была объявлена «детищем Великого Октября» 2.
В современных условиях, когда мордовское литературоведение
после издания первых «Очерков» и «Историй» значительно обога-
тилось новыми фактологическими данными, когда в нашей истори-
ко-литературной науке стали вырабатываться более объективные
методологические, теоретические и ценностные ориентиры, стало
ясно: в имеющихся «Историях» мордовской литературы крайне
сужались пределы нашей национальной литературы. Вирус ниги-
552
лизма, отрицание во имя «классового подхода» целых пластов худо-
жественного наследия народа в конечном счете привели к искаже-
нию реальной картины литературного развития мордовского народа.
Итак, какова же была реальная история возникновения, форми-
рования и развития литературной культуры мордовского народа?
В дописьменный период художественное слово мордовцев было
представлено многоразличными формами фольклора: семейно-обря-
довой и календарно-обрядовой поэзией, необрядовой лирикой, уст-
ной несказочной прозой, эпическими и историческими песнями,
сказками, пословицами и поговорками. Вплоть до появления мор-
довской письменности в начале XVIII века фольклор являлся един-
ственной формой национальной художественной словесности, сред-
ством совершенствования мокшанского и эрзянского наречий еди-
ного мордовского языка (статус самостоятельных языков эти
наречия получили в 20-е гг. XX века).
Появление мордовской письменности было обусловлено, как
известно, процессами христианизации мордовского народа в начале
XVIII века. С этого времени и начинается первоначальная точка
отсчета истории мордовской письменной литературы как таковой, а
также формирование типологических особенностей ее движения от
истоков к современной многожанровой структуре.
Под типологическими особенностями мордовской литературы
мы имеем в виду не то, что характерно ей как однотипной с дру-
гими младописьменными литературами, а то, что свойственно ей
как литературе мордовской, что отличает путь ее развития от дру-
гих однотипных литератур.
Как письменное художественное слово мордовская литература в
этом смысле уже у ранних своих истоков стала складываться не
как самостоятельное явление национальной культуры, а в контек-
сте общероссийского литературного процесса. Ее первые печатные
памятники, принадлежавшие оставшимся безвестными авторам,
датируются, примерно, серединой XVIII века. Это были произведе-
ния,* написанные на мокшанском и эрзянском языках, озаглавлен-
ные по-русски, такие, например, как «Стихи мордовские» —1769,
«Мордовская речь» —1787 и др 3.
С точки зрения общей эволюции мордовская литература принад-
лежит к группе младописьменных литератур со смешанным типом
возникновения и формирования. Для ее развития были характерны
замедленные (XVIII—70-е гг. XIX в.), прерванные (80-е гг. XIX— на-
чало XX в.) и ускоренные (XX в.) формы становления художествен-
ных традиций на национальноязычной и русскоязычной основе.
Этим в значительной мере обусловилось и выделение в литератур-
ной истории мордовского народа двух основных периодов: докоди-
фикационного (XVIII—70-е гг. XIX в.), когда мордовский литератур-
ный процесс, будучи еще в эмбриональном состоянии, находился в
полной зависимости от политических и идеологических задач стро-
553
ительства Русского централизованного государства и более полуто-
ра веков оставался почти в эмбриональном состоянии, и националь-
но-кодификационный (80-е гг. XIX—XX вв.). С 80-х гг. XIX столетия
мордовская литература стала постепенно вычленяться в самостоя-
тельное, непрерывно развивающееся явление национальной культу-
ры со своими специфическими видами, жанрами и традициями. К
1917 году у мордвы сложилась достаточно развитая литература
христианского просвещения (переводы с русского библейских и
других церковно-религиозных книг), жанровые разновидности так
называемой крестьянской литературы (народные рассказы, жизнео-
писания частных лиц, различного рода «истории» первых непрофес-
сиональных мордовских литераторов). В дооктябрьский период у
мордвы были также зачатки духовно-светской литературы (стихи,
стихи в прозе, «речи» одического характера, принадлежавшие се-
минаристам Казанской учительской семинарии). В конце XIX— на-
чале XX века в литературной культуре мордовского народа на-
чинает формироваться русскоязычная поэзия и проза. В общей
идейно-эстетической и художественной структуре мордовской
дооктябрьской литературы отразилась специфика религиозного со-
знания мордвы, на протяжении длительного времени складывав-
шаяся под воздействием так называемого двоеверия — национально-
языческих воззрений и их скрещивания с православно-христиан-
скими. Это отчетливо проступает, например, в произведениях поэ-
та-сказителя конца XIX в. И. Т. Зорина «Песня» («Моро»), «Песня
о старике Чимбулате» («Моро Чимбулат атядо»), а также в «Мор-
довской истории» и «Мордовской земле» (1910) Т. Е. Завражнова и
С. А. Ларионова.
Но, к сожалению, все эти виды мордовской дооктябрьской лите-
ратуры и имена ее первых авторов после 1917 года надолго оказа-
лись преданными забвению. Идеологи нового «пролетарского искус-
ства» объявили их не имеющими отношения к литературному на-
следию мордовского народа. «Мордовская литература — детище
Великого Октября» — под таким лозунгом более 70 лет развивалось
и национальное литературоведение Мордовии.
В чем же состояла историко-литературная сущность упомяну-
тых выше видов и форм мордовской литературы дооктябрьского
периода?
Мордовская литература христианского просвещения — это
не только переводы с русского книг Библии и другой религиозной
литературы, но и мордовско-русские словари, буквари, учебники и
учебные пособия, содержащие молитвы, библейские притчи и раз-
ного рода богослужебные материалы, публиковавшиеся в Казани,
Москве, Петербурге. Возникновение христианско-просвещенческой
литературы на мордовских языках было вызвано последствиями
затянувшейся на длительное время христианизации, проводившей-
ся, как правило, русскими церковнослужителями на русском языке.
554
Большая часть мордовского населения, плохо владевшая русским
языком, с трудом воспринимала суть православного учения, и по-
этому правительство России вынуждено было в целях более успеш-
ного проведения христианизации открывать школы, училища и се-
минарии с обучением на мордовских языках. Готовились для них
учебники, учебные пособия и другая литература на родном языке.
Еще до создания в Казани переводческой комиссии при братстве
Святого Гурия (1867) в Москве и Петербурге были изданы «Сокра-
щенный катехизис, переведенный в пользу мордвов на их природ-
ный язык...» (1804), «Господань минек Иисусонь Христань Еванге-
лия Матфей, Марко, Лука и Иоанн пельдест. Сермадозь эрзянь
кельсэ» (1821), «Тявть святой апостолтнень кучовкст...» (1827),
«Краткий катехизис на мокша-мордовском языке» (1861), «Мордов-
ская грамматика на наречии мордвы-мокши» (1838) и др. Регуляр-
ное издание мордовской литературы христианского просвещения
началось с открытием в Казани братства Святого Гурия, имевшего
свою типографскую базу. Переводческой комиссией этого братства
было издано свыше 20 книг на мокша- и эрзя- языках тиражом по
1000—2000 экземпляров каждая. Среди этих книг были: «Священная
история Ветхого и Нового завета. На эрзянском наречии мордов-
ского языка» (1880), «Священная история Ветхого завета. На мок-
шанском наречии мордовского языка» (1897), «Евангелие от Мат-
фея. На эрзянском наречии мордовского языка» (1882), «Евангелие
от Луки. На эрзянском наречии мордовского языка» (1889). В 1891
и 1897 гг. эти же Евангелия были изданы и на мокшанском языке.
Братством святого Гурия на мордовских языках публиковались так-
же книги, раскрывающие суть православной религии в изложении
и интерпретациях и отдельные сборники произведений мордовского
устного народного творчества. Таковы, например, «Крещение Руси
при Владимире», опубликованное на эрзянском и мокшанском язы-
ках в 1888 и 1891 году, «Чин исповедания и како причащати боль-
ного. На эрзянском наречии мордовского языка» (1884), «Образцы
мордовской народной словесности. Вып. I. Песни на эрзянском и
некоторые на мокшанском наречии» (1882), второй выпуск «Сказок
и загадок на эрзянском наречии мордовского языка с русским пе-
реводом» был издан в 1883. В 1884 и 1892 гг. были опубликованы
«Букварь для мордвы эрзи» и «Букварь для мордвы мокши» с «при-
соединением молитв и русской азбуки».
Как и у других нерусских народов Поволжья, мордовская лите-
ратура христианского просвещения не выделялась из общей сово-
купности публикаций национальной словесности, носившей пре-
имущественно прикладной— церковно-служебный и общепросвети-
тельский характер. И все же значение этого вида просвещенческой
литературы было бы неправомерным рассматривать только в рамках
ее религиозной предназначенности. Неправомерно потому, что, во-
первых, именно с этого вида публикаций для мордвы начинается
555
развитие книгоиздательского дела на родном языке. Во-вторых,
трудно переоценить и роль такого рода книг как первоначальной
формы выработки письменно-литературных норм мокша- и эрзя-язы-
ков. И наконец, позитивное значение такого рода литературы на
родном языке состояло и в том, что она, помимо приобщения мор-
довского народа к традициям письменной книжной культуры, со-
действовала и формированию в народной среде выверенных време-
нем нравственных норм христианства как норм общечеловеческих,
или по крайней мере — наиболее общераспространенных. Нельзя,
очевидно, преуменьшать и роль литературы христианского просве-
щения как фактора, способствовавшего взаимодействию националь-
ных культур и литератур и подготовке кадров национальной интел-
лигенции. Деятельность М. Е. Евсевьева, например, как первого
мордовского ученого-просветителя, стоявшего у истоков зарожде-
ния мордовской профессиональной литературы, в значительной
мере была обусловлена и его переводческой работой. Переведенные
им на эрзянский язык Евангелия и библейские притчеобразные
рассказы, включенные в буквари дооктябрьского периода, до сих
пор не утратили литературной значимости.
Начиная со второй половины XVIII века свое развитие получает
и другая разновидность мордовской литературы — литература ду-
ховно-светского содержания. Этим термином ныне принято
обозначать памятники мордовской словесности, объединяемые об-
щностью светского содержания и христианско-религиозной идей-
ности. По жанровым признакам этот вид мордовской дооктябрьской
литературы восходит к жанрам русской панегирической литерату-
ры XVII—I половины XVIII в. Авторство такого рода произведений
пока что не установлено. Их, очевидно, сочиняли мордовские семи-
наристы и преподаватели Казанской духовной семинарии. Основ-
ными жанровыми формами мордовской духовно-светской литерату-
ры были «речи», «приветствия», стихи в прозе, предназначавшиеся
для чтения во время встреч с высокопоставленными лицами или по
случаю каких-либо торжественных собраний, связанных с какими-
то важными событиями.
В историко-литературном смысле памятники мордовской духов-
но-светской литературы XVIII века ценны прежде всего как первые
попытки индивидуального авторского творчества на мокша- и эрзя-
языках. Наиболее значительные их образцы представлены в коллек-
тивных сборниках казанских семинаристов «Речи на мордовском и
чувашском языках, на русском стихи и канты» (1767), посвященные
Павлу I в связи с его приездом в Нижний Новгород, а также в
сборниках «Духовная церемония, проводившаяся во время ... при-
сутствия Екатерины Второй в Казани» (1769), «Сочинения в прозе
и стихах на случай открытия Казанского наместничества...» (1781).
В лучших произведениях мордовской духовно-светской литературы
безвестные авторы восхваляли не только и не столько монархов и
556
других высокопоставленных лиц, сколько выражали свою патриоти-
ческую гордость за Россию, за начавшееся просвещение нерусских
народов. Так, в «Торжестве Нижегородской семинарии» (1787) ав-
тор «Мордовской речи» пишет: «Если будет много полезных дел,
письменных знаний ... тогда никто не усомнится, что весьма хоро-
шо жить с благоразумным царем; при культурнойжизни и воину
легче сражаться во время битвы, купец ходит со своими товарами
безбоязненно, пахарь не робеет во время работы, число учащих-
ся в разных местах увеличивается. И ни один человек не жи-
вет несчастливо. И все это добро — нашей России» (перевод под-
строчный) 4.
К наиболее значительным памятникам мордовской духовно-свет-
ской литературы относятся также произведения, рассказывающие о
религиозных праздниках и жизни некоторых царей. Таковы, напри-
мер, «Рассказы о двунадесятых праздниках», написанные
М. Е. Евсевьевым и включенные в ряд изданий мокшанских и эр-
зянских букварей конца XIX— начала XX века, или, скажем, «Рас-
сказ о болезни и смерти ... Александра III», опубликованный на
мокшанском и эрзянском языках в Казани (1894). Рассказы такой
направленности знакомили читателей не просто с жизнью царей и
проповедовали идеи православной религии, но вводили читателей в
гущу событий1* российской истории, давали картины исторического
бытия из жизни разных народов. Широкого распространения мор-
довская духовно-светская литература не получила. Традиции ее
складывания, как и литературы христианского просвещения, были
прерваны в 1917 году.
Особую разновидность мордовской дооктябрьской литературы
представляла собой так называемая крестьянская литература, с
которой по существу начинаются истоки и формирование традиций
профессиональной реалистической и романтической литературы
мордовского народа.
Мордовская крестьянская литература — это голос самого народа,
устные поэтические и прозаические произведения, записывавшие-
ся со слов мордовских крестьян русскими и зарубежными учеными
или же представителями мордовской национальной интеллигенции,
чаще всего учителями, которые нередко и сами выступали автора-
ми такого рода произведений.
У истоков традиций мордовской реалистической литературы
находятся прежде всего произведения полупрофессиональных лите-
раторов — «рассказы» и «жизнеописания» Р. Ф. Учаева и В. С. Са-
юшкина, «воспоминания» и различного рода «истории» И. А. Цыби-
на, Т. Е. Завражнова и С. А. Ларионова, поэмы сказового типа
И. Т. Зорина («Песня о старике Чимбулате», «Кияжинская песня»
и др.). Произведения этих авторов, дошедшие до современности
благодаря научным усилиям русского академика А. А. Шахматова и
финского фольклориста X. Паасонена, впервые в истории мордов-
557
ской литературы делали попытку художественного отражения соци-
альных, нравственных и морально-этических представлений мор-
двина на основе творческой обработки мотивов и образов устного
народного творчества и письменных образцов русской художествен-
ной и научной литературы.
«Жизнеописания» и «Воспоминания» Р. Ф. Учаева, В. С. Саюш-
кина и других авторов по своим содержательным и художествен-
ным признакам близки к особой разновидности литературных рас-
сказов — рассказам-воспоминаниям. Им свойственна заниматель-
ность повествования о собственной жизни, метафоричность языка,
диалогическая форма передачи описываемых событий и определен-
ная стилевая публицистичность. В них мы видим не только худо-
жественное изложение судьбы самого автора-рассказчика, но и
беллетризированное отражение отдельных сторон и явлений народ-
ного крестьянского быта.
Специфическую разновидность мордовской крестьянской литера-
туры представляют собою такие произведения, как «Мордовская
история» и «Мордовская земля», записанные А. А. Шахматовым в
1907 году со слов грамотных мордовских крестьян Т. Е. Завражнова
и С. А. Ларионова.
Тимофеем Егоровичем Завражновым и Семеном Арсентьевичем
Ларионовым, уроженцами села Старое Вечканово Бугурусланского
уезда Самарской губернии, в самом начале XX века была предпри-
нята смелая попытка создания на основе фольклорных преданий и
легенд книжного варианта мордовского народного эпоса. Их «Мор-
довская история» и «Мордовская земля» при содействии
А. А. Шахматова в сокращенном виде в 1909 году были опублико-
ваны в журнале «Живая старина»5.
В наши дни, когда в фонд национальной классики мордовской
литературы вошли такие произведения, как «Эрьмезь» Я. Я. Кулдур-
каева, «Сияжар», «Пенза и Сура» и «Тюштя» В. К. Радаева, когда
прекрасно издана сводная литературная обработка мордовского
народного эпоса «Масторава», невольно начинаешь осознавать,
какой большой урон развитию мордовской литературы и процессу
создания национального народного эпоса типа карело-финской «Ка-
левалы» был нанесен забвением опыта авторов «Мордовской исто-
рии» и «Мордовской земли».
Эти два произведения — уникальные и явно недооцененные явле-
ния литературно-художественного наследия мордовского народа.
Они включают в себя литературные обработки различного рода мо-
тивов мордовских исторических песен, историзированных легенд и
преданий, и вместе с тем и значительную долю индивидуального
авторского творчества их создателей, в своих идейных, эстетиче-
ских и художественных исканиях опиравшихся не только на моти-
вы, образы и опыт национального фольклора, но и мировой и рус-
ской мифологии и исторической литературы.
558
к. к. Шахматов, свободно владевший эрзянским языком и имев-
ший обширные познания в области мордовской истории и мифоло-
гии, подчеркивал, что оба эти произведения «написаны на хорошем
мордовском языке; это приохочивало к дальнейшему чтению, после
ознакомления со всей историей стало очевидно, что авторы ее
руководствовались не одной только своей фантазией, но и драго-
ценным источником — народными песнями и преданиями. Так, име-
на царя Тюштяна и царицы Пештени, поставленных в центр истори-
ческого повествования, заимствованы из живых до сих пор сказаний» 6.
Пытаясь осмыслить логику развития событий и героев завраж-
новско-ларионовских историй, характер сюжета и художественных
приемов, А. А. Шахматов приходит к выводу: «Сочиненное ими
представляет внутреннюю цельность: заимствованное из достовер-
ных, с точки зрения авторов «Мордовской истории», источников
тесно сплетается с собственными их вымыслами; это тесное спле-
тение делает их домыслы необходимыми, а поэтому и достоверны-
ми с их точки зрения; слушая объяснения авторов, я убедился в
том, как оба они сжились со своими произведениями и как они
уверовали в его содержание»7.
В советское время одним из первых исследователей, обратив-
ших внимание на сочинения Завражнова и Ларионова, был извест-
ный в Мордовии фольклорист Л. С. Кавтаськин, который, называя
их «сводом народных песен и сказаний», в то же время склонен
был считать их и «литературным вариантом мордовского народного
эпоса».
Кроме этих самых общих наблюдений и выводов, за всю почти
столетнюю историю существования «Мордовской истории» и «Мор-
довской земли» эти уникальные памятники дооктябрьской мордов-
ской литературы не получили сколько-нибудь детального исследова-
ния. Одни ученые относили их к фольклорным произведениям, дру-
гие отвергли их как не отвечающие критериям народности и поэ-
тому считали их классово чуждыми народу, а в результате обе
«истории» оказались преданными почти полному забвению. Поэто-
му попытаемся охарактеризовать их более подробно, обращая вни-
мание прежде всего на их особенности, т. е. на проблематику,
сюжетостроение и образную систему.
Особый интерес представляет в этом отношении «Мордовская
история», своеобразие которой заключается.в том, что содержащи-
еся в ней мотивы и образы древнемордовских легенд и преданий,
как и христианская и языческая атрибутика, служат не формой
выражения религиозных истин и представлений, а по сути своей
являются художественным способом утверждения социально-поли-
тических, исторических и национально-культурных идей. Основу
«Мордовской истории» составляют фольклорные, библейские и ли-
тературные источники, свидетельствующие о богатстве познаний
ее создателей.
559
Какие же тенденции развития художественных форм закладыва-
ла «Мордовская история» как одна из первых страниц мордовской
исторической прозы?
По своей общественной и эстетической содержательности, а
отчасти и по форме художественной обработки, «Мордовская исто-
рия» во многом сближается с жанровыми особенностями летопис-
ных традиций древнерусской литературы, с традициями таких про-
изведений, как «Повесть временных лет», в которой, наряду с вли-
яниями устных преданий, отразилось и воздействие письменных
источников. Как и авторы «Повести временных лет», создатели
«Мордовской истории» дают изложение многовековой истории сво-
его народа, ведя повествование с периода великого переселения
народов, доводя его до вхождения мордвы в состав Российского
государства в XVI веке. Отбирая в общий корпус исторических
преданий и достоверных 'фактов только события и деяния общена-
родной значимости (сказания о борьбе легендарного мордовского
правителя Тюштяна за объединение мокши с эрзей, легенды о их
взаимоотношениях с тюркоязычной Волжской Булгарией и страна-
ми арабского Востока, зафиксированные в мордовском фольклоре, в
русской и ’зарубежной исторической литературе, события и явле-
ния, связанные с присоединением к Русскому государству), созда-
тели «Мордовской истории» окружали их ореолом эпического вели-
чия, что уже само по себе явилось отражением подъема и обостре-
ния национальных чувств мордовского народа и самих авторов
«Истории».
По особенностям жанровых компонентов (проблематике, манере
изложения, характеру обрисовки героев и т. д.) «Мордовскую исто-
рию» можно назвать историческим повествованием. Этот жанр был
характерен в основном для древних литератур, в частности для
русской и некоторых зарубежных литератур, в том числе и стран
арабского Востока.
«Повествованию» свойственно, как известно, отсутствие
сверхъестественного, яркость языка и стиля, изложение событий
как воспоминаний рассказчика, передающего их ход и течение в
приближенной к достоверности форме.
Летописно-повествовательные функции в «Мордовской исто-
рии» отведены не только слагателям народных легенд и преданий,
но и конкретным рассказчикам, в роли которых выступают и сами
авторы и их отдаленные и не столь уж давние предки, и даже
современники, как, например, старик Фидяпор, которому, как сооб-
щается в сноске к «Истории», в 1907 г. было 119 лет8.
Основываясь на национальных народных легендах о Тюштяне и
письменных источниках (русских, арабских, греческих), Завражнов
и Ларионов свое повествование начинают с V века, т. е. с эпохи
великого переселения народов, сопровождавшегося, как известно,
многочисленными войнами на протяжении целого ряда последую-
560
щих столетий. «После Вавилонского столпотворения и расселения
народов,— так открывается переведенный А. А. Шахматовым текст
«Мордовской истории»,— воевода Немврод зверонравный установил
свое царство в Вавилоне, где начат был столп Вавилонский, а в
другой стране, около того же времени, были учреждены и другие
некоторые царства, как то: Фивское, Кисарское, Мемфисское, Та-
нисское. К Кисарскому царству принадлежали племена: мордовские
(имеются в виду эрзянские племена.— А. А.), мокшанские, эфиоп-
ские, мурзянские, скифские и греческие. Народ, в состав которого
входили эти племена, как рассказывает Фидяпор, был самый при-
гожий и очень красив станом и острый разумом, но мало старался
развивать его, надеясь на крепость своего тела и на силу своих
рук» 9.
Далее в этом своеобразном летописании мордовского народа
речь идет не только о пятидесятилетней истории царствования
Тюштяна и Пештени, но и о «звероподобном воеводе Немвроде»,
грозном царе Сарданапале, «живущем на юге» от мордовской земли
и хотевшем покорить тюштянское царство. Кроме того, повествова-
ние включает в себя пространно выписанные картины противобор-
ства Тюштяна и его последователей с «князем Фирий», «храбрым
татарином Кочом-Кулом», легендарным спартанским полководцем
Ликургом, русским князем Мурьзей и многими другими достовер-
ными и вымышленными персонажами. Довольно подробно авторы
«Истории» рассказывают о деяниях защитников мордовского цар-
ства — Тюштяна, Покш Прябиксара, Сезьгана, Веталана. Таким об-
разом, в «Мордовской истории» речь в сущности идет о многовеко-
вой борьбе мордвы за свою национальную независимость. В контек-
сте этой борьбы в ней излагается и концепция вынужденного при-
соединения мордовских земель к Русскому государству. При этом
Завражнов и Ларионов опирались на известные легенды и пре-
дания, в частности «Предание о завоевании мордовской земли»,
«Сказание о построении первого города на мордовской земле» и
«На горах то было, на горах Дятловых».
В изложении авторов «Мордовской истории» дана следующая
трактовка народного понимания присоединения мордовских земель
к русским: после смерти Тюштяна и Пештени простой солдат Ве-
талан, ставший во главе эрзянских племен, услыхал однажды, что
«очень сильный и умный князь по имени Мурьзя плывет по Волге,
чтобы покорить мордовское племя, потому что они остались без
царя... А у мордвов в это время был самый большой годовой празд-
ник, и они на большой горе недалеко от Волги варили однодневную
брагу и бабью кашу ... Вот-вот сварится однодневная брага и бабья
каша, и они начали молиться на восток. И тогда русский князь
Мурьзя увидел их и спросил своих солдат, кто это, зачем они там на
горе, как белые березы, кланяются на восток. И послал он послов,
которые пришли, увидели, что мордовский народ молится богу; и они
561
сказали им, что по Волге прибыл наш русский князь Мурьзя, чтобы
вас покорить, и сами они отправились обратно к Мурьзе и сказали
ему, что это не березы мотаются, а это мордовский народ молится
богу ... А мордва, услышав, что прибыл царь Мурьзя ... молодых
людей послали с хлебом, с солью, брагой и мясом встречать его. По
дороге эти молодые люди хлеб и мясо поели, а брагу выпили, а
Мурьзе принесли в ведре воды и землю. Тогда русский князь Мурь-
зя очень обрадовался, что мордовский народ покорился ему без
сопротивления, и отправился дальше, и куда на берег он кинет
горсть земли, там быть городу, а где щепоть земли, там быть селу.
Так мордовский народ и мордовская земля покорилась русскому
князю» («Мордовская история».—-Документы и материалы по исто-
рии Мордовской АССР.— Т. III, ч. 1.— Саранск, 1939.—312—313).
В исторической литературе о мордве суть этого предания трак-
товалась как акт добровольного подчинения мордвы русскому под-
данству. В сочинениях Т. Завражного и С. Ларионова перед нами
предстает несколько иное толкование. В «Мордовской истории»
Тюштян поднят на пьедестал легендарного национального героя,
боровшегося за самостоятельную мордовскую государственность,
но не сумевшего довести дело до конца.
Подобная идейная направленность с большой публицистической
силой отразилась во второй совместной работе Завражнова и Лари-
онова — «Мордовской земле», которая по существу является своеоб-
разным продолжением «Мордовской истории».
По своим жанровым признакам «Мордовская земля» занимает
промежуточное положение между легендой повествовательного
характера и обрядово-плачевыми формами мордовского фольклора.
Новое сочинение Т. Завражного и С. Ларионова почти целиком
подчинено эмоционально-оценочному заданию фольклорных плачей
и причитаний. Это придало художественной структуре «Мордов-
ской земли» характер оплакивания судьбы мордовского народа, ут-
раты им социальной и национальной независимости, т. е. перед
нами своего рода «плач-причитание» или «Слово» о родной земле.
Согласно эпическим и лиро-эпическим песням и преданиям
мордовского фольклора Тюштень (Тюштян), не сумев отстоять свою
землю от подчинения иноземным князьям, с частью своего народа
«уходит за море». Но перед этим он задержал свой народ для
проведения национального обряда, в результате часть его людей не
смогла уйти вместе с ним. Именно этот поступок Тюштени в
«Мордовской земле» осмысливается как национальное бедствие.
Отдавая Тюштеню должное как «хорошему, людей жалеющему
царю», авторы повествования прославляют его добродетели, но в то
же время осуждают его за то, что он «ради живота своего отдал
свою землицу»: «Был хороший царь, царь-государь Тюштень, богобо-
язненный, жалеющий людей, он нищую братию кормил, поил и сам
потчевал ... Почему же его забыл бог? Не знаю, за наши ли грехи,
562
за наше ли бездолье, или у него у самого много грехов? Почему
только бог ... русскому царю отдал его, принудил нас к тяжелой
работе, принудил нас к невольной работе? Ох, Тюштень! Ох, Тюш-
тень! Зачем ты ради своего живота отдал свою землицу, свою во-
люшку? ... Неволя и нужда заставят тебя кланяться пеньку, и как
скажут, так и сделаешь» (Документы и материалы по истории
Мордовской АССР, т. III, ч. 1.— С 314).
В таком традиционно-плачевом духе выдержан весь текст «Мор-
довской земли», дошедший до современности в публикации на рус-
ском языке.
Как и в народных плачах и причитаниях, занимательная пове-
ствовательность не является главной целью авторов. Их цель в
ином — в передаче исторической сути сообщаемого. Высказывая
свое отношение к прошлому, Завражнов и Ларионов пользуются
разнообразными художественными средствами мордовского языка,
его метафоричностью, эпитетами, сравнениями и другими изобра-
зительно-выразительными приемами: «неволя и нужда заставят
тебя кланяться пеньку», «из-за ложки каши взяли твою волюшку»
и т. д. Но в то же время в «Мордовской земле» налицо и симво-
лика фольклорных плачей и причитаний — горестная, оплакивающая
интонация, неоднократные обращения к Тюштеню и богу, утрата
эпической повествовательной занимательности и господство лири-
ческих элементов. Например, вовсе не для украшения слога, а для
более глубокого раскрытия идейного смысла авторы свободу народа
и родную землю называют в типичном для причитаний и плачей
ласкательном духе: «волюшка», «своя землица», «полюшко» и т. д.
Иначе говоря, сама обрядово-плачевая символика приобретает со-
вершенно не свойственную ей идейную и эмоциональную окраску,
становится средством художественного выражения отношения ав-
торов к родной земле и национальному чувству народа.
Свидетельством национально-патриотических чувств при изо-
бражении событий и героев, а одновременно и своего рода показа-
телем литературности завражновско-ларионовских сочинений явля-
ется и форма возвеличивания способностей и находчивости рядо-
вых солдат Тюштени в «Мордовской истории». Для их
характеристики использован, в частности, своеобразный прием
гиперболизированного иносказания, в котором воедино слились
авторская фантазия и народная символика. Тюштень, обеспокоен-
ный постоянными угрозами царя Сарданапала, живущего «на юге
от мордовских земель», созывает на совет свое войско, обещая
тому, кто найдет способ избавиться от Сарданапала, отдать свою
-дочь и половину войска. «И тогда из среды войска вышел простой
солдатик и объявил, что берется убить Сарданапала. Солдатик при-
думал подвести какие-нибудь мины под войска Сарданапала. Но в
это время ничего такого вроде пороха не было, и солдатику пришло
в голову употребить с этой целью кислое молоко, так как молоко,
563
пробывшее в погребе в кадушке лет пять или шесть, срывает с них
железные обручи, а с погреба крышу: если упасть в него, то в
живых не будешь. По приказанию Тюштеня заготовил он более 500
ведер кислого молока, причем некоторые привезли такого молока,
что хранилось в кадушках, окованных железными обручами, более
десяти лет и шипело, как горячая известка. Подойдя к Сарданапа-
лову войску, солдатик велел вырыть длинную и глубокую канаву и
вылить в нее кислое молоко. День тогда был очень жаркий, молоко
закипело и зашипело, его накрыли сверху землей. Сарданапалово
войско с самим царем во главе провалилось в эту канаву и погиб-
ло. Вот так в мордовском кислом молоке утопили все войско царя
Сарданапала и его самого» 10.
Через такого рода занимательные истории, их полуреалистиче-
ское и полуфантастическое описание в сочинениях Т. Завражно-
го и С. Ларионова отражается почти десятивековая традиция исто-
рического развития мордовского народа в его связях с народами
Поволжья и некоторыми странами арабского Востока.
Факт обращения авторов этих сочинений к широкому социаль-
но-историческому осмыслению связей мордовского народа с други-
ми народами представляется явлением весьма примечательным,
требующим более тщательного изучения специалистами по истори-
ко-культурным связям. В нашей статье, не претендующей на та^ой
подход, мы считаем необходимым подчеркнуть лишь следующее:
историческая память народа, в том ее виде, в каком она закрепи-
лась в народных легендах и преданиях, ставших основой сочине-
ний Завражного и Ларионова, сохраняет и удерживает лишь то,
что имело важное, общенародное значение. Следовательно, само
наличие и сохранность такого рода легенд и преданий есть один из
косвенных, но весьма веских показателей масштаба давних межна-
циональных связей мордвы с другими народами. Отсутствие же
или скудность такого рода легенд и преданий, взятых в основу
завражновско-ларионовских повествований, свидетельствовали бы
об обратном.
Повествование типа «Мордовской истории» и «Мордовской зем-
ли» далеко не единственная форма перехода мордовской словесно-
сти от стадии фольклорно-художественной к литературно-художе-
ственной. Наряду с ними целенаправленной тенденцией движения
книжной словесности мордвы к собственно литературным формам
стали литературные обработки легенд и преданий об истории
тех или иных сел, различного рода «жизнеописания», «воспомина-
ния», «разговоры», «рассказы», описания национальных народных
обычаев.
Среди этих переходных от фольклора к литературе форм особое
место занимают историзированные обработки легенд и преданий,
такие, как «Предания мордовского села Сухой Карбулак»
Р. Ф. Учаева и «Предание мордовского села Оркино» И. А. Цыбина.
564
Рассказ об истории села Оркино начинается в типично литера-
турной манере изложения. Для стилевой манеры Цыбина характер-
на метафоричность описаний, обилие сопоставительных характе-
ристик и метких в своей выразительности сравнений и эпитетов,
встречающихся на протяжении всего повествования. Наиболее
характерно в этом отношении описание окрестностей села Оркино:
«На месте нашей деревни были некогда разбойничьи притоны. Я
слышал от старых людей, что там жил Стенька Разин. Это место
и теперь можно очень хорошо узнать: огромная гора, похожая на
двор, на середине ее бугор, на бугре дубовый лесок, а на самой
середине, на вершине этого бугра три березы, под березами род-
ник. Старики говорили, что на этом самом месте жили разбойники,
а наружная сторона этой горы с одной стороны похожа на ворота.
А вокруг нее как есть двор. По самой вершине горы — лесок, словно
крыша, а низ ее, словно каменная стена. Эту стену называют ли-
цевой стороной Каменного двора. В стороне от этого двора распо-
ложены еще две высокие горы, а вид их, словно девичьи титьки.
Имя этой горы — Караульные горы. Старики рассказывают, что ког-
да жил Стенька Разин, то разбойники на этих горах подкараулива-
ли проезжавших по дороге» н.
За основу повествования Цыбина взяты не только легенды,
связанные с именем Степана Разина, но и предания о Пугачеве, о
временах христианизации, о положении жителей села в период
крепостничества. Главным предметом изображения предстают не
сами исторические события и факты, а народное толкование их
социальной значимости. Классовые и антимонархические позиции
Цыбина отчетливо проступают, например, вот в этом эпизоде:
«Разбойники грабили здесь, а в городе у них были такие люди:
привозили им вина, пороху, ружья, мяса и, если приходили солдаты
искать разбойников, то эти люди приходили сказать. А кто ты
думаешь были их товарищи? Поп и голова. Вот тот поп и тот го-
лова сильно разбогатели от них и решили как-нибудь их оставить.
Поп пришел и говорит: «Вот что, братцы, идите отсюда, а то при-
дут солдаты, истребят вас и нам с головой не вырваться. А если
вы меня не послушаете, пеняйте на себя, а я от вас отрекусь.— Как
ты отречешься? — Так и отрекусь.— А мы скажем про тебя.— А я
пойду да и сейчас скажу про вас, вот вас и переловят. Они рас-
сердились и повесили попа» ,2.
До появления 3. Ф. Дорофеева дооктябрьская мордовская лите-
ратура не знала ничего похожего в изображении классовых и со-
словных противоречий, социальной, экономической и бытовой жиз-
ни народа. Вот почему «Предание села Оркино» И. А. Цыбина — это
по существу еще одна смелая попытка реалистического осмысле-
ния исторического прошлого мордовского народа. Убедительным
свидетельством тому является стремление Цыбина показать про-
буждение среди крестьянства личностного самосознания и чувства
565
собственного достоинства. Характерна в этом отношении сцена
столкновения барина и сельского старшины. Вот как повествует об
этом автор: «... был такой очень умный старик, и называли его
Тютяж. Он был на селе и староста, и отец, он и наказывал, он и
жалел. Однажды во время обмена Вяземской земли пришел барин
с цепью и стал тянуть цепь прямо на наше поле. Он как прискакал
туда, так и сказал: «Остановитесь, куда вы идете? Это наше поле,
не ходите сюда». Барин говорит: «Ты кто?» А он говорит: «Я такой
же человек, как и ты»,— ты со мной так не говори, и я не стану так
говорить»,— а не хочешь со мной говорить, вели повернуть и ступай
отсюда от греха». Так и осталось поле нашим» 13.
Особенностью преданий Цыбина является беллетризованная
занимательность их форм. «Когда... село увеличилось до пятисот
человек,— не без лукавства рассказывает автор,— тогда заставляли
их (жителей села.— А. А.) креститься силком. Построили им цер-
ковь и сказали: «Накупите икон». Они все накупили иконы святого
Николая и назвали его русским богом. Священник заставлял их
молиться, а они не молились. Так продолжалось долго. Что ж при-
думали священник с пономарем? Вот как сделал священник. Сам
он идет в дом к человеку, а пономаря спрячет за углом, где икона.
Войдет в дом, спросит хозяина дома: «Молишься ты русскому
Богу?» Тот скажет: «Молюсь».— «Не обманываешь меня?» — «Нет,
спроси его самого». Потом становится на колени, перекрестится и
закричит: «Николай милостивый, скажи мне, молится сей раб с
чадами или нет?» А тот из-за угла и скажет: «Нет». Тогда священ-
ник возьмет с человека пять рублей за то, что он не молится. А
если придет в другой раз, то десять. Что же сделал один человек?
Когда священник ушел от него, он в сердцах взял и вырвал у
Николы глаза. Пришел священник и видит, что глаза у Николы
вырваны. Тогда священник взял с него пять рублей и ушел. Заста-
вил купить новую икону. Священник пришел, осмотрел ее. «Ку-
пил?» — «Купил».— «Молишься?» — «Молюсь». Священник спросил
опять Николу, тот опять говорит: «Нет». Взял с него пятнадцать
рублей. Что же сделал потом этот человек? Взял икону, вытащил
ее на двор и бросил свиньям под ноги. Пришел священник, иконы
нет. Спрашивает: «А икона твоя где?» — «А кто ее знает? Чай, я ее
не держу; своя Божья воля, куда задумает, туда и пойдет». Свя-
щенник пристал к нему: «если,— говорит,— ты не принесешь сюда,
я возьму с тебя сто рублей». «Да откуда я его возьму? Ведь я не
хожу с богом? Кто знает, куда он ушел. Дети, кажется, видели его
вчера, он ходил по двору, куда он ушел — не знаю. Пойдемте, пожа-
луй, поищем». Вышли, стали искать. Искали — нигде нет. Священ-
ник говорит: «Как знаешь, ищи, но найди, а если не найдешь, то
сто рублей с тебя, давай сейчас». Этот видит—.дело плохо. Подо-
шел к хлеву и закричал «Смотри-ка, батюшка, вот этот угол в гря-
зи, не он ли?» — «Вытащи-ка!» Вытащили. Смотрят — правда, она —
566
икона. Священник говорит: «Да ты отчего ее сюда бросил?» —
«Нет»,— отвечает тот. «Так как же она там?» — «Да ведь я не знаю,
видно, гулял ночью, да идя домой, не нашел избной двери, вошел
в ту дверь спьяна и упал в грязь, а свиньи какие! Они шайтана —
и того затопчут. А я дивлюсь, как она его, кормильца не съела».
Священник говорит: «Зачем ты клевещешь? Наш Бог не пьет
вина».— «Но, может быть, он угорел и вышел во двор?» — «Опять
клевещешь, ведь икона деревянная, только расписана по образу
человека, а она не пьет, не ест, не угорает, не ходит». «Так как же
она говорит, ведь дерево не говорит, она вот клевещет тебе, будто
я не молись». После этого священник перестал так спрашивать.
Донемногу народ стал тоже понимать и молиться. А теперь многие
молятся и знают, кому молятся. У каждой иконы — свое.имя»14.
Другим признаком превращения жизнеописательных рассказов
и историзированных народных легенд и преданий в повествователь-
ные формы мордовской литературы является постепенное усиление
в них публицистических начал и общей критической направленно-
сти. В этом мы легко убеждаемся на примере жизнеописательных
рассказов Р. Ф. Учаева «Старик Павел» и «Помещик Апраксин».
Оба эти рассказа имеют отчетливо выраженные признаки истори-
зированного повествования, что также позволяет говорить о них
как о первых мордовских очерках на историческую тему, разумеет-
ся, еще не оторванных от жанровых, сюжетных и стилистических
канонов легенд-жизнеописаний. Прежде всего мы имеем в виду
наличие в них исторически достоверных персонажей (разбойничий
атаман Плетнев, помещик Апраксин, московские князья Голицин,
Щербатов и др.), а также краткие описания жизненной судьбы
конкретных основателей села Сухой Карбулак Павла и Герасима,
не считая целого ряда конкретных названий близлежащих от Сухо-
го Карбулака сел и деревень (Аловка, Топоровка, Губажа и др.).
Иначе говоря, здесь мы вновь соприкасаемся с особыми формами
проявления историзма дооктябрьской мордовской литературы.
Говоря о жанровых признаках «повествований» и «жизнеописа-
ний», мы уже отмечали их определенную зависимость от житий-
ных традиций древнерусской литературы. Своего рода отталкива-
ние от этих традиций в переходных формах мордовской словесно-
сти совершалось через «переделку» житийного повествования в
бытовую биографию с отчетливо выраженными признаками литера-
турной изобразительности. В «Жизнеописании» В. С. Саюшкина,
например, можно отметить наличие сатирических и юмористиче-
ских элементов в обрисовке некоторых персонажей, в частности,
отца главного героя Степана Саюшкина. «У нас была одна лошадь,—
рассказывает автор,— она стоила сорок рублей. Мы купили ее в
Захаровне, от нас в двадцати верстах. И отец эту лошадь променял,
взял лошадь похуже и в придачу девять рублей. Смененная лошадь
была с норовом, так что мы остались пешими. Ту лошадь батюшка
567
еще раз сменял и взял еще в придачу три рубля, а лошадь оказа-
лась еще худшей. Люди стали смеяться и говорить: «Тархан, тар-
хан, тархан!» С тех пор стали его называть Тарханом, а меня Ва-
силием Тархановым. Так как лошадь не могла работать, мы продали
ее за три рубля цыгану и остались без лошади, стали молотить на
чужой» 15.
Для других образцов мордовской жизнеописательной литерату-
ры, в особенности для «повествований», не менее характерно оби-
лие сравнительных оборотов и характеристик персонажей. Так, в
«Мордовской истории» Тюштеня, не сумевшего защитить свой
народ, авторы иронически называют Тужпенькой, т. е. человеком,
«тупым, как пень», а мордовский народ характеризуется как «при-
гожий, очень красивый станом и острый умом». Эти явно не фоль-
клорные приемы изобразительности свидетельствуют и о бесспор-
ной литературности «Мордовской истории» и талантливости ее
создателей.
В дальнейшем своем развитии мордовская литература все боль-
ше и больше начинает тяготеть к общеевропейским формам, и к
концу XIX века из среды крестьянских литераторов выдвигаются
первые писатели-реалисты.
Одной из особенностей утверждения мордовской реалистиче-
ской литературы дооктябрьского периода явилась русскоязычная
форма литературного творчества. Наиболее интенсивно это яв-
ление развивалось на рубеже XIX—XX веков, когда один за другим
выдвинулась значительная группа мордовских писателей-реали-
стов — выходцев из среды разбросанного по всей России мордовско-
го крестьянства. В Пензенской губернии это был Ф. М. Чесноков,
в Самарской — П. С. Глухов, в Саратовской — А. Я. Дорогойченко, на
Урале — А. И. Завалишин. Особое место среди них принадлежит
крупному и незаслуженно забытому писателю — Степану Аникину.
О нем — наш дальнейший разговор.
«Самородная, выдающаяся умственно и политически сила ис-
тинно народного характера!» 16—так воспринималась личность Сте-
пана Васильевича Аникина (1868—1919) его современниками и со-
ратниками.
Талантливый писатель-реалист конца XIX— начала XX века,
член первой Государственной думы, выходец из семьи мордовских
крестьян Саратовской губернии Аникин вошел в литературу на
гребне общероссийской революции 1905—1907 гг. Популярность его
как литератора и общественного деятеля при жизни была поистине
исключительной. О нем говорили, писали, спорили о выдвигаемых
им идеях крупнейшие деятели общественной и художественной
мысли рубежа двух веков: В. И. Ленин, Л. Н. Толстой, И. Я. Репин,
академики И. М. Райский, В. Г. Богораз, М. М. Ковалевский, про-
фессор Т. В. Локоть, члены первой Государственной думы П. В. Каль-
янов, И. А. Бонч-Осмоловский, Л. М. Брамсон, Я. Г. Дитц, саратов-
568
ский губернатор П. А. Столыпин, писатели и журналисты С. Я. Ел-
патьевский, А. Цитрон и многие другие. Это далеко не полный
перечень имен, «воздавших благо» С. В. Аникину в своих воспоми-
наниях, публицистических выступлениях и письмах.
«В С. В. Аникине,— писал академик М. М. Ковалевский,— чув-
ствовалась глубоко засевшая ненависть ко всякому барству, и бю-
рократическому, и выборному». «Аникин — несомненный главарь
трудовиков... пользующихся исключительным влиянием среди
крестьянства ... В глазах его светится выражение чистоты и глубо-
кой веры. Это настоящий сын народа, его цвет, его надежда...» —
говорил об Аникине журналист А. Цитрон 17.
А вот благо, возданное С. В. Аникину другими его современ-
никами.
Писатель А. Н. Александровский: «Все грамотные люди, читаю-
щие газеты (а кто их сегодня не читает?), знают Аникина. В те-
чение исторических дней существования первой Думы он приковал
к себе взоры не только друзей, но и противников, ибо это была, без
сомнения, самая видная и внушительная фигура в Трудовой группе.
«Излюбленный человек крестьянства», человек серьезной и глубо-
кой мысли, Аникин обладал редким ораторским дарованием, таким
же своеобразным, какой была вся его личность вообще. Обаяние
его в родных местах носило прямо-таки легендарный характер»
(Киевский листок.— Киев, 1906, 17 дек.).
А вот еще одна оценка деятельности С. В. Аникина как защит-
ника крестьянской «думки о земле», оценка, проливающая дополни-
тельный свет и на отношение писателя к Думе и к одному из ее
наиболее активных членов, выступавших против революционных
реформ, П. А. Столыпину. Академик В. Г. Богораз (Тан) писал:
«Каждый раз, когда я вижу, как эти два человека встречаются в
Думе, во мне загорается насмешливое злорадство». Губернатор
Столыпин всячески донимал Аники*на, сажал его в тюрьму, охотил-
ся за ним с жандармами, как за человеческой дичью 18... С думской
трибуны Аникин страстно пропагандировал свои антимонархичес-
кие идеи, художественно разрабатывал их в своиох рассказах,
очерках, повестях. «Не иначе, как Стенькой Разиным, представлял-
ся Аникин тогдашней бюрократической России»,— писал о нем
журналист А. И. Тиванов 19.
Верный сын российских землепашцев, Аникин отдал им свой
большой ум, энергию, талант художника и публициста. «Сейчас
прочел речь Аникина,— писал И. Е. Репин в письме к
В. В. Стасову.— Какая правда! Какая сила! Вот — Россия!» 20. С инте-
ресом относился к С. В. Аникину и Л. Н. Толстой: жена С. В. Ани-
кина Эмилия Эдуардовна в своих воспоминаниях сообщает, что в
марте 1909 г. они получили записку от близкого друга и издателя
Л. Н. Толстого В. Г. Черткова, в которой говорилось, что Толстой,
собиравший сказания о мирных богатырях-хлебопашцах, прочитав
569
мордовские народные сказки, опубликованные Аникиным, просил
передать автору сборника свою просьбу приехать в Ясную Поляну,
чтобы поговорить о богатыре Сабане. Приехать к Толстому Аникин
не смог, т. к. сразу же после получения записки он был арестован,
а бумаги его конфисковала полиция. Но известно впечатление Льва
Николаевича об Аникине, его слова в своих «Яснополянских замет-
ках» приводит Д. П. Маковицкий: «Аникин мне симпатичен, у него
лицо мужицкое, мордовское. Мордвины отличаются упорством.
Никон, Аввакум были мордвины» 21.
А между тем, нашим современникам творческое наследие и
личность С. В. Аникина длительное время оставались почти совсем
не известными. В жизни такое бывает нередко: время подчас на-
долго предает забвению имена даже наиболее крупных своих выра-
зителей. Проходят годы, и народная память вновь возвращает их
людям, глубже и четче высвечивая в них то, что забвению не
подлежит. Так сложилась и судьба Аникина, о котором Чингиз
Айтматов сказал: «Мы должны гордиться такими людьми, как
С. В. Аникин, ибо они олицетворяют лучшую часть народной Рос-
сии начала века». Айтматов подчеркивал, что Аникин был очевид-
цем и участником событий революционного прошлого России, поэ-
тому его произведения «ценны свой достоверностью», они «не в об-
щих чертах, а в конкретных деталях, зарисовках, переживаниях и
чувствах передают наблюдения и восприятие событий того време-
ни... Сын мордовских крестьян, сам крестьянин, он оказался чело-
веком большой культуры. Конечно, революция нашла в его лице
приверженца и деятеля, ибо он был частью предреволюционного
духа российского народа... Да... это был сын своей эпохи, той
России, которая в нашем нынешнем понятии воспряла от низов, от
самой сути народной к социалистической революции. Ведь револю-
ция начинается с пробуждения, с осмысления жития, всего быта,
характеров и отношений людей, классов, сословий. Об этом свиде-
тельствуют и книги Аникина»22.
Творчество Степана Аникина — одна из мало изученных страниц
истории как русской, так и мордовской литературы. Лишь с конца
60-х годов, когда в Саратове была издана первая посмертная книга
рассказов Аникина «На Чардыме», внимание писателей и литера-
туроведов вновь обращается к его личности и наследию.
В наши дни интерес к творчеству Аникина все более усилива-
ется, о нем все больше начинают говорить и писать. Многие иссле-
дователи все чаще обращаются к решению вопроса о роли
С. В. Аникина в процессе формирования дооктябрьской мордовской
литературы. Литературоведы ставят его имя в один ряд с осново-
положниками мордовской национальной литературы 3. Ф. Доро-
феевым, Д. И. Морским, А. И. Завалишиным и А. Я. Дорогойченко.
До Октябрьской революции и длительное время после нее твор-
чество С. В. Аникина воспринималось неотделимым от русской
570
литературы. Потребовалось время, чтобы осознать причастность
таких литераторов, как Аникин, т. е. русскоязычных по языку твор-
чества, к истории литератур породивших их народов. О националь-
ных авторах, писавших и пишущих на русском языке, в 1988 г. шел
большой разговор на пленуме Союза писателей СССР. Кто они, эти
писатели? — подчеркнул первый секретарь СП СССР В. В. Карпов.—
Ответим ясно: по нашему мнению: в огромном большинстве сво-
ем — это плоть от плоти культуры и литературы «коренной» нацио-
нальности. Перед нами интересное явление. Это отнюдь не сино-
ним интернационализации, тем паче понятой как русификация.
Явление, объяснимое биографически и юридически свободой выбо-
ра языка для общения и творчества... И сколько ведь среди двуя-
зычных или русскоязычных писателей ярких талантов! Сильно про-
игрывает та национальная литература, которая прислушивается к
«непримиримой» субъективности тех, кто берет на себя смелость
«отлучать» таких писателей от своей национальной литера-
туры»23.
Процесс формирования дооктябрьской мордовской литературы
складывался, как известно, таким образом, что первые литератур-
ные опыты у мордвы создавались на русском языке. Происходило
это в силу того, что мордовский народ волею исторических судеб
оказался разбросанным буквально по всей России: от Поволжья до
Урала, Сибири и т. д. Это обстоятельство значительно сдерживало
появление и рост писателей, пишущих на родном языке. Большин-
ство из них писали и публиковались на русском. Развитию литера-
туры на родном языке в дооктябрьский период препятствовала и
национальная политика царской России, тормозившая культурный
процесс малочисленных народов. Сказалось и то, что развитых
письменных художественных традиций на мордовских языках тогда
не было и первые мордовские писатели учились творчеству на
примере русской литературы. И еще один немаловажный фактор:
мордва всегда жила в окружении русского народа, поэтому грамот-
ный, образованный мордвин, добивавшийся определенных успехов
в политической, педагогической или творческой деятельности, не-
избежно оказывался втянутым в русскую общественно-политиче-
скую и литературную жизнь. Но обращение к русскому языку не
отрывало таких писателей от корней своей нации, ведь русскоязыч-
ные произведения создавались мордвином, воспитанным среди
мордвы, на национальных обычаях и традициях народной культуры.
С. В. Аникин родился и воспитывался в мордовском селе, в
Саратове получил образование, стал народным учителем, был ре-
дактором газет «Голос деревни» и «Народный листок», в первой
Государственной думе являлся представителем многонационального
саратовского крестьянства. Свои рассказы, очерки и статьи публи-
ковал в «Вестнике Европы», «Русском богатстве», в «Саратовском
листке». До Октябрьской революции, кроме многочисленных статей
571
и очерков, издал и несколько книг, в том числе «Деревенские рас-
сказы» (1911).
По воспоминаниям Эмилии Эдуардовны, Аникин свободно гово-
рил на родном (эрзя) языке до конца своей жизни, столь же свобод-
но владел и мокшанским, потому что в большой семье Аникиных
были выходцы и из мокши. В 1905—1906 гг. выступал на митингах
и собраниях с речами на мордовском языке, если это происходило
в селах, где жила мордва. Скрываясь от полиции в Швейцарии, он
часто разговаривал там по-мордовски со своим товарищем — мор-
довским перводумцем Григорием Карповичем Ульяновым. Писатель
хорошо знал не только историю Руси, но также и историю мордов-
ского народа, которая, по выражению Эмилии Эдуардовны, «инте-
ресовала его чрезвычайно». ~
Аникин не только свободно владел эрзянским и мокшанским
языками, но и чутко улавливал их «певучесть», позволяющую, по
его словам, «хорошо передавать разные переживания человеческой
души». Кроме того, он вел большую научно-собирательскую работу
как фольклорист. Об этом свидетельствуют его работы: статья
«Народный быт и верования мордвы в песнях и сказках», опубли-
кованная в «Саратовском листке» 21 февраля 1896 г., и послесло-
вие «О мордовском народе по поводу сказок» к составленному им
сборнику «Мордовские народные сказки», увидевшему свет в
1909 г. в Петербурге.
«Мордовские народные сказки», изданные на русском языке и
предназначенные для широкого круга читателей, свидетельствуют о
том, что Аникин заботился не только о популяризации родного
фольклора, что уже само по себе примечательно, но и стремился
познакомить иноязычных читателей с жизнью мордовского народа,
привлечь внимание этнографов, фольклористов, языковедов к изуче-
нию истории, традиций, культуры мордвы. Это довольно объемистая
книга (104 страницы крупного формата) отличается целенаправлен-
ным подбором сказок и учетом их назначения. Собрание сказок
Аникина — книга и популяризаторская, просветительская, учебная
и научная одновременно. Ее издание было ориентировано и >для
индивидуального чтения, и для обучения, и для справок. Она была
и соответственно оформлена: снабжена обширным послесловием,
шрифт в ней был более крупный, чем в обычных книгах, публико-
вавшихся в то время для массового читателя, все сказки снабжены
рисунками и фотоиллюстрациями национальной одежды мордвы.
Значительную часть сборника составляют сказки на героико-
богатырские мотивы, тщательно прокомментированные в послесло-
вии. В мордовских сказках и легендах, зафиксированных другими
собирателями, у героев обычно не подчеркивается их национальная
принадлежность, как правило, это «старик», «старуха», «молодец»,
«девушка» и т. д. В сказках Аникина герои непременно конкрети-
зируются по национальным признакам: «мордвин да мордовка»,
572
«мокшанин», «эрзянин», национальные атрибуты героев часто под-
черкиваются и эмоционально выраженными именами — Сыре Варда,
Красавец Дамай и др. Общий идейный замысел сказок Аникина по-
своему характеризует сказка «Как я ходил богатырей искать». Бес-
спорно, она привлекала Аникина прежде всего своей глубоко гума-
нистической содержательной направленностью и национально-пат-
риотическим пафосом. В ней наделенного большой физической
силой мордовского богатыря, решившего уйти к богатырям иного
племени, русская женщина-мать по-матерински наставляет: «Поди-
ка, сынок, теперь домой, живи между своими богатырями. Если
сил у тебя много, защищай их от дурного человека».
Особый интерес в сборнике Аникина представляет послесловие
«О мордовском народе по поводу сказок». В нем даны самые раз-
нообразные сведения о быте, верованиях мордовского народа, о его
историческом и этническом прошлом. Все это говорит о том, что
Аникин был хорошо знаком с исторической и фольклористической
литературой о мордовском народе, свободно ориентировался в осо-
бенностях языка и народной культуры мордвы. Особенно большой
интерес он проявлял к явлениям взаимодействия культур разных
народов. Говоря о близости сказочных сюжетов, автор высказывает
интересные мысли о влиянии на мордву, кроме русской культуры,
и культуры северо-германских народов. В таких случаях Аникин
стремится подчеркнуть как общечеловеческие мотивы мордовских
сказок, так и их национальное своеобразие.
С. В. Аникин — писатель подвижнической натуры. Каковы бы
ни были обстоятельства и трудности личной судьбы, он постоянно
стремился поддерживать начавшийся в период революции 1905 г.
процесс активного выхода мордовской литературы на общероссий-
скую арену. Целеустремленный характер имело создание им сбор-
ника сказок, идеалы простых тружеников родной земли волнуют
его и в собственных рассказах («На Чардыме», «Холерный год»,
«Плодная осень»). Несмотря на социальное неравенство и беспра-
вие крестьянства, писатель видел и отражал в них несокрушимый
«дух жизни».
В этом отношении Степана Аникина можно назвать одним из
самобытных писателей-реалистов. Основной целью своего художе-
ственного творчества он считал пробуждение в народе чувства са-
мосознания, человеческого достоинства и разоблачение законов
самодержавия.
Рассказывая о тяжелом положении народа, он стремился вы-
звать в мужике желание изменить это положение, вселить в него
веру в свои силы, заставить задуматься о своем будущем.
Эта творческая задача обусловила использование Аникиным
особого метода максимального приближения художественной
«правдоподобности» к жизненной правде. Его рассказы отличаются
почти документальной достоверностью. В основу некоторых, если
573
не большинства сюжетов положены, как правило, социальные кон-
фликты, связанные с революционными событиями в России: разоре-
ние и обнищание крестьян в результате столыпинской земельной
реформы («Жить надо»); революционные события 1905 г. в дерев-
не — устройство в селе Лапотном «республики» и разгром ее («Га-
раська — диктатор»); бесчеловечность социальных порядков, порож-
дающая преступную жестокость в людях («Стена глухая»); первые
робкие попытки крестьян выступить против несправедливости
(«Бунт»).
Стремление исследовать тот или другой участок общественной
жизни, сосредоточить внимание читателей на острых социальных
проблемах придало рассказам Аникина публицистическую направ-
ленность. Однако прямая постановка общественно важных вопро-
сов не является исчерпывающей характеристикой его творчества.
Творческую индивидуальность писателя составляет особый эмоцио-
нальный настрой рассказов, делающих их яркими и запоминающи-
мися. Внимательно вчитываясь в его произведения, невольно заме-
чаешь, что их поэтичность создается благодаря постоянному стрем-
лению раскрыть потаенные, невидимые постороннему глазу,
чувства, душевные порывы, мимолетные мысли героев. Присталь-
ное внимание к проявлениям внутренней жизни человека — харак-
терная черта рассказов Аникина.
Желание писателя придать рассказам многообразие эмоциональ-
ных оттенков определяет характер созданных им пейзажей. О мас-
терстве Аникина-пейзажиста следует сказать особо. Природа, в
понимании Аникина,— могучая первооснова жизни, и подчас пред-
стает в его рассказах живым существом, участником событий,
живет собственной, самостоятельной жизнью. И никогда пейзаж-
ные зарисовки не оказываются простым местом действия, фоном.
Природа у Аникина священна. Простые, казалось бы, пейзажные
картины пронизаны мыслью о силах жизни, раздумьями о том, что
изо дня в день формировало крестьянскую душу, характер, право
людей на радость и счастье.
Особую поэтичность и лиризм рассказам Аникина придает то
обстоятельство, что природа у него всегда связана с восприя-
тием и ощущениями человека. Его пейзажи увидены и прочувство-
ваны, в них нет ничего перерисованного с натуры. Перед чита-
телем предстают живые картины, полные буйства красок и
звуков.
Мастерство Аникина-пейзажиста и в свежих, неожиданных
сравнениях, деталях, которые делают живыми описываемые им
картины природы. «Похоже, будто август шел-шел, да и задумался,
как ему быть: повернуть ли к лету спиной, аль все еще лицом
оставаться» («Плодная осень»). А вот каким видится Аникину род-
ная река Чардым и пруд у села, где писатель провел свое детство:
«И вправду, пруд на Чардыме хорош. Верст на пять к верхам рас-
574
пластался: полногрудый, ясный, как божье зеркало в сочной зеле-
ной раме. Утром и вечером глядятся в него огневые зори, пожаром
полыщут. Днем плавают тучи большие и малые, как в небе самом.
Тают, растут, наряжаются, ровно бы на святках: то людьми-велика-
нами, то лохматым зверем. Смело и плавно ходят они за солныш-
ком... А кусты кругом любопытные, строгие стоят, как старухи на
свадьбе, тянут вперед красно-зеленые космы, кивают, шурша: «Так
надо... Так надо...» («На Чардыме»).
Поэтику прозы Степана Аникина было бы неверно выводить
лишь из традиций русской или мордовской литературы, русского
или мордовского мироощущения. Поэтика Аникина — это скорее
всего симбиоз двух типов художественного мышления и мировос-
приятия — русского и мордовского, это своего рода встреча двух
культур, результат их взаимного оплодотворения и взаимного «про-
свещения». В этом прежде всего, очевидно, и надо искать обосно-
вание индивидуальной творческой самобытности художественного
мира этого талантливого писателя-реалиста.
Выходец из крестьянской семьи, Аникин знал сельскую жизнь
не со стороны. Поэтому почти все его произведения связаны с
раздумьями о ней, о ее современном и будущем состоянии, с раз-
думьями о людях, которые изменят и преобразят унылую и безра-
достную жизнь деревенского люда.
Вопрос о духовно близком крестьянину человеке будущего по-
стоянно занимал Аникина. В очерке «За праведной землей» он пи-
сал: «Понятна та постоянная тоска ищущего деревенского люда по
«таком человеке», который до всего «дошлый», который, кроме
знания народной психологии, народного языка, кроме понимания
подоплеки народного творчества, всегда символического и туман-
ного, должен обладать и запасом тех знаний, которые составляют
достояние. культурных слоев человечества». Необходимо это пото-
му, что «такому человеку», по философии С. Аникина, «самой его
жизненной ролью предназначено учительство и даже воспитатель-
ство, чтобы направить народную волю на путь искательства правед-
ной земли и всеобщего счастья» 24.
Идея «праведной земли» и размышления о «таком человеке»
составили суть идейно-эстетических и социально-философских ис-
каний Степана Аникина. Его размышления об этом не устарели и
в наши дни, когда Россия, отказавшись от построения всеобщего
коммунистического счастья для всех людей, живущих на земле,
пытается найти пути к нормальной человеческой жизни у себя, на
своей земле.
Опыт творческого развития русскоязычных мордовских писате-
лей показывает, что к концу XIX— началу XX века развитие худо-
жественного слова мордовского народа вплотную подошло к реа-
лизму. И тот факт, что появление реалистической литературы у
мордвы связано в основном с русскоязычным самовыражением,
575
вовсе не снижает его национально-мордовского историко-культур-
ного значения.
Итак, мордовский историко-литературный процесс дооктябрьско-
го периода прошел сложный, неоднозначно развивавшийся путь.
Формируясь в условиях вынужденного подключения в общероссий-
ский литературный процесс русской литературы, мордовская лите-
ратура лишь к концу XIX века стала постепенно вычленяться в
самостоятельно развивающееся явление национальной культуры.
Дальнейшее ее развитие предопределили революционные события,
развернувшиеся в стране после 1917 года.
§ 2. Современная мордовская литература
Современная мордовская литература преемственно продолжает
традиции литературы предшествующих лет и в то же время отли-
чается от нее многими существенными чертами: постановкой мас-
штабных проблем, жанровым многообразием, появлением многочис-
ленных романов, поэтических произведений крупного плана, ро-
стом критики и литературоведения.
Наиболее ярким свидетельством зрелости является освоение
мордовскими писателями жанра романа, выход его на всероссий-
скую арену. Романисты создают произведения, характеризующиеся
более объективным отображением как дней минувших, так и обнов-
ляющейся жизни.
Одна из особенностей современного мордовского романа — со-
держащееся в нем приглашение читателя к глубокому раздумью о
тех сложных явлениях, с которыми ему приходится сталкиваться в
повседневной жизни. По своему жанровому характеру это романы-
размышления (К. Абрамов «Эсеть канстось а маряви» — «Своя ноша
не в тягость», «Велень тейтерь» — «Деревенская девушка», И. Пи-
няев «Я люблю тебя», М. Брыжинский «Поклонись борозде»,
П. Левчаев «Стирнят-якстернят» — «Девушки-красавушки», Т. Якуш-
кин «Ветка яблони» и др.).
Достоверность, осознанное стремление к оригинальным худо-
жественным решениям отличают нравоописательный роман
К. Абрамова «Своя ноша не в тягость». Это один из тех немного-
численных романов в мордовской литературе, где показана жизнь и
села, и города, остро поставлены актуальные проблемы сегодняш-
него дня. Борьба за человека, за честный, благородный труд явля-
ется главной темой, которой посвящено произведение.
В постоянном поиске «своей» манеры письма находился
П. Прохоров, подаривший читателям ряд интересных беллетристи-
ческих произведений. Одной из наиболее значительных его работ
576
является дилогия «Цидярдома» («Выстояли») и «Стака изнямот»
(«Трудные победы»).
Трилогией «Красный колосс» открывает новый жанр в мордов-
ской художественной прозе — жанр политического романа —
М. Петров. Фабула романа строится на фоне событий, связанных с
подготовкой, развязыванием второй мировой войны, с началом на-
шествия коричневой чумы фашизма на нашу страну, с разгромом
гитлеровских войск. Автор, описывая события в различных районах
как нашей Родины, так и ряда стран Европы, США, Канады, акцен-
тирует внимание на художественном отображении политической
атмосферы в канун войны и первоначальный ее период. На огром-
ном фактическом материале документально показывается, как вели
себя правительства различных западных стран накануне великой
катастрофы, что во многом способствовало подталкиванию Герма-
нии начать военные действия в Европе. Достоверность описывае-
мого, как правило, подтверждается современными данными различ-
ных архивных источников, которыми широко пользуется автор.
Через ряд колоритных художественных образов «выплескиваются»
наружу мысли, чувства, переживания самого автора, вынашивае-
мые им долгие годы. С первых страниц трилогии читателю ясно,
что он весьма критично относится к коллективизации, к методам
обобществления личных хозяйств на селе, к бюрократам от партий-
ного руководства. Он как бы напоминает современникам, что перед
историей каждый несет ответственность за содеянное им, никто
не может уклониться от этой ответственности. Человек же прове-
ряется на прочность, на порядочность не только при крутых вира-
жах истории.
М. Петров всем строем своего произведения призывает к бес-
компромиссному суду истории над «вершителями» людских судеб,
чьи поступки порой даже не оправдать ни моральными принципа-
ми, ни нравственными ценностями, сложившимися в народе. Соци-
альный пафос, публицистическая заостренность, детективная зани-
мательность, глубина психологической мотивации, обусловившие
основную канву этого политического романа, придают ему особый
нравственно-этический колорит, высвечивающий подлинный смысл
человеческого существования.
Яркое отображение в книге нашел и опыт войны. Он, прежде
всего, в совестливом взгляде автора, который сам был защитником
Родины и хорошо знает цену ясного, мирного неба над головой.
Начиная с первого мордовского романа «Чихан пандо ало»
(«Под Чихан-горой», 1934) Т. Раптанова, построенного на основе
автобиографии автора, мордовские прозаики в последующем неред-
ко обращаются к данной форме изложения материала. В современ-
ной мордовской романистике автобиографизм также находит значи-
тельное место. Художники слова используют авторский прототип
или в образах главных героев (Тихон Черемшин в романе
Заказ № 1361
577
Т. Кирдяшкина «Кели Мокша» («Широкая Мокша»), Михаил Родь-
кин в романе М. Сангина «Давол» («Ураган»), или во второстепен-
ных персонажах (Петр Канаев в романе К. Абрамова «Качамонь
пачк» («Дым над землей»), Николай Валдаев в романе А. Ку-
торкина «Лажныця Сура» («Бурливая Сура»). Это не говорит о том,
что такие призведения безоговорочно можно причислить к ряду
чисто автобиографических романов. Как правило, они, при большом
сходстве основных событий в жизни героев с биографическими
данными самих писателей, имеют и стилевое, и жанровое своеоб-
разие. Создается особый доверительный контакт с читателем, ав-
торское «я» нередко переплетается с рассказом-монологом, расска-
зом-откровением.
Так, бывший командир-танкист Михаил Сайгин тепло, с боль-
шой любовью рассказал о своих боевых товарищах. В центре по-
вествования Михаил Родькин, во многом напоминающий самого ав-
тора. Сосредоточившись на отображении батальных сцен и герои-
ческих характеров, писатель создал самобытное художественное
произведение о войне, убедительно рассказал о вкладе танкистов
страны в победу над врагом.
Успешно осваивается мордовскими прозаиками жанр лириче-
ского романа. Поэзией души наделены, к примеру, персонажи ро-
мана А. Доронина «Кочкодыкесь — пакся нармунь» («Перепелка —
птица полевая»). Произведение написано в форме лирической хро-
ники жизни современного эрзя-мордовского села. Писателя волну-
ют процесс становления личности, нравственный мир героев, очи-
щение его от догм, которые раньше принимались за истину. Не-
многими, неброскими на первый взгляд штрихами автор умеет со-
здать живой, запоминающийся портрет человека. Будь это главный
герой — председатель колхоза «Од ки» Иван Дмитриевич Вечканов,
или агроном колхоза Павел Иванович Комзолов, или пастух Коль
Кузьмич, кузнец Ферапонт Нилыч Судосев, молодожены Игорь и
Наталья Буйновы и другие. Это — своеобразные «шукшинские
типы», обитатели сельской глубинки. Лиризм придают роману заду-
шевные картины природы, яркие этнографические подробности,
сочный народный язык.
История народа — предмет самого пристального внимания мно-
гих мордовских писателей. Весомый вклад в художественное ото-
бражение прошлого мордвы сделал народный писатель республики
А. Куторкин своими романами: «Раужо палмань» («Черный столб»),
«Ламзурь», «Покш ки лангсо умарина» («Яблоня у большой дороги»)
и другими. Особой популярностью в этом ряду пользуется трилогия
писателя «Лажныця Сура» («Бурливая Сура»), удостоенная Государ-
ственной премии Мордовии. В 1976 году первые две книги романа
были выпущены в Москве издательством «Современник» под назва-
нием «Валдаевы».
Это роман-хроника. Автор на примере жизни большой мордов-
578
ской семьи Валдаевых показывает жизнь мордовского народа конца
XIX— начала XX века. А. Куторкин воссоздает картины разложения
патриархальщины, домостроевских устоев, расслоения деревни,
роста революционного движения в мордовском крае, становления и
укрепления обновляющейся жизни. Поднимаются целые пласты
народной жизни. При этом народная масса предстает не безликой,
она четко очерчена контурами социальной и политической диффе-
ренциации.
На новую ступень развития жанр мордовского исторического
романа поднял известный мордовский писатель, лауреат Государ-
ственной премии Мордовии М. Петров своей дилогией «Румянцев-
Задунайский» и романом «Боярин Российского флота». По верному
утверждению литературоведа М. Малькиной, «Румянцев-Задунайс-
кий» и «Боярин Российского флота» — несомненно исторические
романы не только по календарной отдаленности изображаемого
материала, не только потому, что главные герои — подлинные исто-
рические деятели, но и потому, что в них историческая судьба
мордовского народа показывается в контексте Российской и все-
мирной истории» 25.
Россия послепетровской эпохи со своей экономической, поли-
тической жизнью, дворцовыми интригами широко предстает в ро-
мане «Румянцев-Задунайский». Несмотря на то, что в орбиту дей-
ствия вводится множество героев с подлинными именами (рос-
сийские императрицы, европейские монархи, полководцы, султаны
и т. д.), вымышленные персонажи, как и реальные лица, предстают
в конкретных, в точном соответствии с исторической правдой об-
стоятельствах. Каждый из них нарисован во всей совокупности
черт характера, поступков, из которых вырастает полнокровная
человеческая индивидуальность.
На первом плане — полководец граф Румянцев. Образ главного
героя выписан и многими событями из его поведения на службе, в
семье. Он показан как душевный, отзывчивый с окружающими его
людьми человек. Все это дает право назвать роман беллетризован-
ной биографией исторического лица. Весьма полно показана жизнь
великого русского флотоводца Федора Ушакова в романе «Боярин
Российского флота». И пусть основное внимание писателя акценти-
руется здесь на завершающем этапе жизни Ушакова, проведенном
им в мордовском крае — в селе Алексеевка ныне Темниковского рай-
она Мордовии, читатель тем не менее узнает немало интересных
биографических данных как юношеских лет, так и периода его ста-
новления. Правда, надо заметить, что художник при этом порой все
же излишне увлекается описательностью в ущерб динамизму пове-
ствования. Тем не менее авторская трактовка описываемого, прида-
ние произведению публицистичности позволяют еще полнее, четче
сделать и историческую оценку изображаемого, и верно определить
место и роль данного конкретно-исторического лица в обществе.
579
С большим интересом встречены, читателями романы мордов-
ских писателей К. Абрамова «Пургаз», «Олячинть кисэ» («За
волю»), С. Ларионова «Хрусталень пайкт» («Хрустальные колоко-
ла»), Т. Якушкина «Лысая гора», А. Мартынова «Розень кши»
(«Ржаной хлеб»), А. Щеглова «Кавксть чачозь» («Дважды рожден-
ный»), И. Девина «Нардише» («Трава-мурава»), В. Коломасова
«Лавгинов», И. Пиняева «Шла дивизия вперед», А. Инчина «Корпус
генерала Наумова, или Схватка с абвером» и другие.
В значительной степени определяющей в целом состояние со-
временной мордовской прозы является повесть. Движение жанра
повести в мордовской литературе идет в основном по тем же тра-
диционным направлениям, которые проложены классиками русской
литературы: описательная, новеллистическая, хроникальная, лири-
ческая, с экстенсивным сюжетом. В то же время он постоянно
видоизменяется, принимает разнообразные формы. Каждый писа-
тель, придерживаясь устоявшихся канонов, стремится к оригиналь-
ным формам.
Приоритетное положение занимает лирическая повесть, отличи-
тельной особенностью которой является не только четкая последо-
вательность изложения материала, но и обязательное вторжение в
мир чувств, переживаний, эмоций, размышлений персонажей, втя-
нутых в действие. При этом, как правило, лиризм сочетается с
конкретностью изложения факта. Такой метод нередко используют
как маститые писатели (Н. Эркай, К. Абрамов, И. Девин, И. Киш-
няков и др.), так и молодые литераторы (Г. Пинясов, В. Мишанина,
М. Брыжинский, А. Кадоркин, А. Петайкин и др.).
Наиболее удачно использовал в своем творчестве жанр лириче-
ской повести Ю. Кузнецов. Так, в повести «Коряй пайгонят» («Ко-
локольчики мои») через мир детства, путем лирической исповеди
автору удалось настолько глубоко показать родимый край, людей
родной деревни, что читатель как бы зримо наблюдает за всем тем,
о чем ведется повествование в произведении.
Лирическая нота вообще характерна для прозы Ю. Кузнецова
(«Все начинается с дороги», «И снова лето», «Осенние рябины»,
«Подождите ж, быстрые облака...»)
В дальнейшую разработку жанра лирической повести значитель-
ный вклад внес мордовский прозаик Г. Пинясов, отличительной
особенностью произведений которого является органическое соче-
тание лиризма с публицистичностью, основательными аналитиче-
скими началами («Пси киза» — «Жаркое лето», «Ветецесь» — «Пя-
тый», «Мекольцесь Карагужеста» — «Последний из Каргушей»).
Лиро-эпическая повесть с глубокими художественными ретро-
спекциями создана В. Радиным — «Сембе минь ломаттяма» («Все
мы люди»). Издательство «Советская Россия» в 1976 году выпусти-
ло эту повесть о Великой Отечественной войне семидесятипятиты-
сячным тиражом на русском языке. В последнее время военные
580
прозаики все чаще обращаются к созданию образов героев войны в
их диалектической сложности, во всей полноте их жизненных по-
зиций и глубине характеров. Современного читателя, имеющего бо-
гатую информацию о событиях минувшей войны и ее участниках,
уже не удовлетворяет только фиксация самого подвига. Стремясь
изобразить человека на войне всесторонне, мордовские военные
прозаики успешно опираются на традиции таких русских писате-
лей, как К1. Симонов, К. Федин, М. Шолохов, А. Н. Толстой,
Ю. Бондарев, В. Астафьев, П. Проскурин и другие. Творческое осво-
ение русского художественного опыта в мордовской повести о
войне благотворно сказалось на углублении раскрытия внутреннего
мира защитников Отечества.
В повести В. Радина удачно выписан образ Кузьмы Вельдина.
Это яркий психологический портит воина-победителя, человека с
твердым характером, сумевшего выстоять и перед сильным врагом,
и перед личными трудностями. Будучи инвалидом, он нашел в себе
силы прочно встать на дорогу активной жизни, полностью посвя-
тить себя делу, дающему пользу.
А сколько лиризма, душевной теплоты в повести «Новая родня»
Н. Эркая! Она недаром популярна у читателей. На Всероссийском
конкурсе на лучшее художественное произведение для детей
(1965—1966 гг.), проводившемся Комитетом по печати при Совете
Министров РСФСР и Министерством просвещения РСФСР, это
произведение отмечено второй премией. На IV съезде писателей
СССР, называя лучшие произведения, С. Михалков сказал: «Говоря
о книгах, которые, относясь с полным уважением и доверием к
сердцу и разуму читателя, ставят перед ним важнейшие пробле-
мы... не могу не назвать честные смелые книги Фриды Вигдоро-
вой... Никуда Эркая из Мордовии»26.
Н. Эркай ярко отразил чуткое отношение мордвы к детям других
национальностей, сердечное отношение к людям, оказавшимся в
беде. Он сумел увлечь, заинтересовать читателя, вызвать его на
размышления остросюжетной организацией повествования, внима-
нием к необычным судьбам героев и поэтичностью языка.
В современной мордовской прозе все большее место начинает
занимать лирико-философская повесть. К такой жанровой разно-
видности повести в своем творчестве обращались А. Тяпаев,
А. Щеглов, Н. Эркай, В. Мишанина, С. Ларионов и другие.
Свой угол зрения на различные жизненно-важные проблемы
виден в повести В. Мишаниной «Ворота времени», где четко про-
слеживаются проникновенная и поэтическая манера письма, глуби-
на раскрытия характеров. Определяющей для произведения являет-
ся легенда о трагической любви Гароя и Сиямы. Она является как
бы камертоном для всего последующего повествования.
Философское раскрытие основной идеи произведения — идеи
добра, внимательного отношения к чужой беде, готовности к взаи-
581
мопомощи — и объясняет повышенный читательский интерес к «Во-
ротам времени».
Свидетельством того, что автор хорошо знает жизнь, тонко
чувствует приметы времени, психологически верно рисует характе-
ры и судьбы людей, является и ее повесть «К своему берегу», где
философские начала также ярко проступают при анализе жизнен-
ных явлений.
Повести А. Тяпаева «Бронь сельме» («Перепелиные глаза»),
«Яку атянь эшиняц» («Родничок дедушки Якова»), «Сосетт» («Сосе-
ди»), Н. Эркая «Митяевы мечтания» — во многом объединяют раз-
мышления о времени, характере современников, высоких граждан-
ских качествах людей наших дней.
На современном этапе в мордовской прозе значительное разви-
тие получил мемуарный жанр (до войны его практически не было).
Наиболее часто к этому жанру прибегают военные писатели — не-
посредственные участники великих сражений с фашизмом («Побег
из ада» М. Девятаева, «Шаги над пропастью», «Три задания»
С. Афонина, «Крылатый дивизион» В. Миронова и др.).
Наибольшую популярность завоевала книга М. Девятаева «По-
бег из ада».
Подвиг, совершенный Девятаевым, теперь известен не только в
нашей стране, но и далеко за ее пределами.
«Побег из ада» — мемуарная повесть. В ней, как и во всех ме-
муарных произведениях, рассказывается о лично пережитом. Перед
читателем во весь рост встает не только патриот Родины, горячо
любящий свой народ, но и просто человек, которому чуждо раб-
ство. Автор сумел убедительно передать самоотверженность чело-
века, отстаивающего любимую Отчизну.
К мемуарным относится и повесть А. Инчина «Шумят леса
Хинельские». По словам автора при создании образа главного героя
повести Анатолия Иволгина он использовал свои биографические
данные. Образ художественно типизирован. Тем не менее следует
отметить, что писатель воспроизвел правду лично пережитого и
увиденного, с большой любовью выписал образы соратников по
партизанской борьбе. Достоверность описываемого усиливается и
формой повествования от первого лица, изображением реальных
лиц.
Повесть подкупает правдивостью, верностью психологического
рисунка и точным описанием накала борьбы с врагом. А. Инчин с
любовью выписал поступки, мысли и переживания партизан-мор-
двинов.
Современная мордовская повесть стремительно идет по пути
освоения не только жизнеустойчивых литературных традиций, но и
многочисленных жанровых разновидностей.
В фиксации повседневных жизненных фактов и наиболее опера-
тивном их художественном исследовании имеют неограниченные
582
возможности малые жанровые формы прозы, способные быстро
реагировать на происходящие события и явления действительно-
сти. Да и вообще художественно-публицистическому жанру, напри-
мер, в мордовской литературе отводится особая роль. Пожалуй, не
найдется литератора в Мордовии, кто бы не писал в этом жанре.
Более того, многие крупные прозаические произведения подчас как
бы произрастали на почве художественной публицистики, художе-
ственного очерка. К таковым можно отнести произведения
И. Антонова, Н. Эркая, Г. Пинясова, И. Девина, А. Мартынова,
Т. Якушкина и других.
Очерки нравов, в которых дана многосторонняя характеристика
современного общества посредством создания типических образов,
характеров, наиболее распространены. И. Антонов выдвинул свои-
ми остро поставленными актуальными проблемами мордовский
очерк на всесоюзную арену. Поистине надо было обладать огром-
ным гражданским мужеством, чтобы так смело, в открытую высту-
пать в печати против нерадивых «начальников», включая и партий-
ных работников. В- современный период гласности, демократии для
этого не требуется мужества. Свое критическое отношение к руко-
водителям любого ранга может высказывать любой. Тогда же, когда
появился ряд «нашумевших» очерков И. Антонова, подобные мате-
риалы были крайне редкими. Недаром известный очеркист
В. Овечкин писал: «Я не знаю, где живет Иван Антонов, но если
в самом городе Ардатове, то, вероятно, много неприятностей в
быту причинили ему эти очерки, особенно первая часть. По себе
знаю. Жил в районном городке Льгове, когда начинал писать «Рай-
онные будни», имена были вымышленные, и то люди узнавали себя,
переставали здороваться при встрече. А тут даже имена подлин-
ные...» 27.
Большой общественный резонанс, например, вызвал очерк «Уха-
бы на дорогах», опубликованный И. Антоновым в альманахе «Год
тридцать седьмой» 28. Мордовский очеркист выписал здесь подлин-
ный тип бездушного, грубого в обращении с людьми бюрократа,
возглавлявшего районную партийную организацию. Образ первого
секретаря райкома партии Павла Петровича Бурмистрова, строив-
шего всю свою работу на подхалимстве, угодничестве, очковтира-
тельстве перед вышестоящими и беспардонности в отношении со
всеми, кто «ниже рангом», после публикации очерка стал нарица-
тельным. «Бурмистровщина» — вот та верная оценка, которая впо-
следствии давалась народом подобным типам.
В очерке «Разлив на Алатырь-реке» И. Антоновым удачно нари-
сована динамичная картина жизни колхозной деревни 50-х годов.
Всесоюзным читателем тепло были встречены очерки «Трудодень»,
«На практике», «На перепутье», «Свежий ветер», «На четвертой
скорости», «Жизнь подсказывает» и другие.
В жанре очерка начинал заслуженный писатель Мордовии
583
Н. Эркай. В посмертном сборнике «Родники души» собраны его
публицистические очерки, в которых писатель вел с читателем
живой, откровенный разговор о литературе, об окружающей приро-
де, человеческих взаимоотношениях, размышлял о времени, харак-
тере современников, о гражданских качествах людей нашей
страны.
Многие из включенных в книгу произведений до этого публико-
вались в центральной печати — журналах «Культура и жизнь», «Рус-
ская речь», «Вопросы литературы», «Сельская новь», в газетах
«Литература и жизнь», «Литературная Россия», «Литературная
газета» и других.
В последнее время живой читательский интерес вызывает пуб-
лицистика Г. Пинясова. На глубокие размышления наталкивают его
статьи, посвященные экономическим, экологическим проблемам,
вопросам культурного строительства в республике, этническим вза-
имоотношениям в мордовском крае, сложившимся после распада
Советского Союза.
С огромным интересом встречено не только в Мордовии, но и
далеко за ее пределами публицистическое произведение
Г. Пинясова «Стан заблудившихся душ»29, где автор в свойствен-
ной ему остро полемической манере размышляет о причинах, тол-
кающих людей на преступления, об искалеченных человеческих
судьбах, об ужасном содержании этих людей в лагерях на террито-
рии Мордовии.
Г. Пинясов умеет подмечать то, что заложено в глубинах челове-
ческой души. Он до конца верит сам и, как правило, бывает доста-
точно убедителен в своих суждениях относительно добропорядочнос-
ти основной массы людей. Наглядным примером тому является его
«Чужая боль», открывающая коллективный сборник публицистики
«Встречи»30. Размышляет, полемизирует, соглашается и порой не
соглашается с выдвинутыми им же тезисами, приводит в подтвер-
ждение своей мысли множество иллюстративного материала,
с фотографической точностью зафиксированного им в жиз-
ни. Кредо писателя — кропотливо добираться до самой сути, стре-
миться всесторонне исследовать проблему, выявить главное, чтобы
помочь уяснить людям сложнейшие, подчас противоречивые про-
цессы нашей действительности.
Весьма широкое развитие получил в мордовской прозе своеоб-
разный жанр — творческий портрет-воспоминание. Успешно осваи-
вают его А. Доронин, Н. Зиновьев, И. Девин. Ими написано в этом
жанре немало произведений о писателях, известных деятелях куль-
туры Мордовии. Характерная их особенность — манера ведения
повествования о персонажах с подлинными именами через призму
личного восприятия автора. Обрисовка главного героя в большин-
стве проводится методом ретроспекции, достаточно подробным
описанием личных контактов.
584
Произведения этого жанра как бы вбирают в себя самое необ-
ходимое, важное и из путевого очерка, и из мемуаров, и из днев-
ников. Удачен цикл портретов-воспоминаний о литераторах респуб-
лики, созданный Н. Зиновьевым, среди которых значительный чита-
тельский интерес вызвали «Отец Лавгинова», «И теперь звучат ее
песни», «Шел своей дорогой», «На крыльях поэзии», «Эрзянин с
берегов Волги», «Светлая душа, теплое сердце» и другие. Преобла-
дают в них душевное откровение, теплота, манера подробного из-
ложения ранее неизвестных читателю страниц биографии героя.
Близко примыкают к произведениям этого жанра биографиче-
ские очерки, также получившие в мордовской литературе достаточ-
но широкое распространение. Многие из них включены в коллек-
тивные сборники «Просветители и педагоги мордовского края»
(1986), «Судьба моя — Мордовия» (1984), «Встречи» (1988) и другие.
Воспоминания, богатая фактография, облекшие форму очерка, при-
нимают здесь и характер научно-биографической литературы, и
биографической беллетристики. В литературный обиход подчас
вводятся немало новых историографических, архивоведческих
данных, связанных с той или иной конкретной личностью.
Ряд мордовских писателей обращался к созданию лирических,
философских очерков. Среди них наиболее заметны, пожалуй, очер-
ки писателя-билингвиста Мордовии Т. Якушкина. В его произведе-
ниях личное в разнообразных импульсах действительности широко
выливалось в запоминающиеся строки. Он точно подмечает и вер-
но передает подчас даже еле уловимые грани и изломы характера
современника, сложные перипетии бытия. И пусть порой не все
страницы его произведений написаны одинаково сильно, тем не
менее подкупает в них достоверность событий, жизненная правда,
изображение истинных мыслей и чувств людей той поры. О чем бы
и в какой бы манере автор ни писал, в строках его произведений
никогда не увидишь лукавства, фальшивых ноток.
В очерке «Души людские», выпущенном в 1967 году отдельным
изданием, Т. Якушкин считает одинаково важным показать и высо-
кое в человеке, и корни его слабости. На примере непохожих друг
на друга людских судеб в произведении прослеживается, как сами
повседневные житейские трудности утверждают в человеке добро,
человеколюбие, нравственность.
Нередко выбирается очеркистами и форма путевых заметок.
Характерно это для очеркового творчества А. Тяпаева, Г. Пинясова,
И. Девина, И. Калинкина, А. Доронина, В. Лобанова и других.
Их произведения пронизывает тема малой Родины, любви к
окружающим людям, бережного отношения к природе родного края.
Их отличает краткость фразы, особая лиричность настроения.
Все больше используется в современной мордовской прозе спе-
цифическая форма очерка — эссе. Любое из таких произведений,
пусть даже и одной тематики, неповторимо. И прежде всего пото-
‘ 585
му, что эссе позволяет каждому литератору именно по-своему,
оригинально передать то чувство, которое охватило его от какого-
то пережитого явления. Он волен по своему усмотрению излагать
предмет исследования, выбирать произвольную и наиболее прием-
лемую форму подачи материала, не придерживаясь каких-то обще-
принятых принципов аргументации, системности. Хотя следует за-
метить, что мордовские эссеисты стремятся больше придерживать-
ся все же эпических жанров.
Немало актуальных, злободневных проблем экономического, со-
циального, культурного развития мордвы, как национальной общно-
сти миллионного народа, исследованы эссеистами Мордовии
Н. Мокшиным, Д. Надькиным, М. Брыжинским, Маризь Кемалей
(Р. Кемайкиной), О. Поляковым, М. Жигановым, В. Юрченковым,
С. Бахмустовым, А. Доленко и другими. Пропуская через свое со-
знание явления объективного мира, каждый из них *с теоретически
обоснованными выкладками или гипотезами, аргументировано, а
порой и бездоказательно, но зато страстно выражает свою мысль о
прошлом, настоящем и будущем мордовского народа, о территори-
альном и языковом строительстве, о межэтнических взаимоотноше-
ниях и многом другом.
Обращение не только к современникам, но и к будущему поко-
лению делал в жанре эссе. Д. Надькин. «Будем ли собирать кам-
ни?» — вопрошал он в заглавии своего произведения. И дает пря-
мой ответ на прямо поставленный вопрос: «Так давайте собирать
камни, чтобы укрепить фундамент Мордовского храма, переложить
обвалившиеся стены, возвести новые купола. Хорошо бы в самом
деле всем миром...»31.
Автор выражал боль и тревогу за нынешнее состояние, за буду-
щее своей нации, которая из года в год уменьшается, теряется в
людях национальная гордость. Его очень беспокоило, что «душевное
самочувствие этноса дискомфортно и неустойчиво»32. Надькин
владел даром о сложном рассказать просто, доходчиво. Мысль его
всегда ясна и однозначна, нет в ней недосказанности. И пусть не
всегда можно согласиться с его доводами (хотя время, как говорит-
ся, покажет их правоту или несостоятельность), тем не менее он
заставляет задуматься о тех национальных корнях, который имеет
каждый человек, о той памяти о предках, забвение которых приво-
дит к манкуртизму. Бережно относиться к национальным традици-
ям, национальному «храму» — вот призывный пафос эссе Д. Надьки-
на. «Родной язык — это духовная ценность и твоего народа, и всего
человечества, это орудие мышления, инструмент познания, живая
связь поколений, мерило нравственности, фундамент твоего храма.
Невнимание к родному языку — это всегда деградация с невоспол-
нимыми и непредсказуемыми последствиями. Хотя почему? Одно,
главное последствие вполне предсказуемо: храм наш действитель-
но рухнет» 33,— писал Д. Надькин.
586
\
\
\не менее взволнованно ведет повествование в своем эссе
«Пйцгень гайть» («Звон эпох») М. Брыжинский. И опять взор эссе-
иста ^обращен к национальным проблемам. Писатель дает ряд инте-
ресных исторических сведений из жизни мордвы далекого прошло-
го. Поводом написания произведения послужило эссе Л. Наров-
чатской «Сопричастие», опубликованное 14 июня 1989 года в
«Литературной газете», где значение слова мордвин истолковыва-
лось как «несущий смерть»34.
М. Брыжинский проводит подлинно научное исследование о
происхождении мордвы, о семантике слова, обо всем, что подчас
вызывает неоднозначные толкования об этом народе. Каждый вы-
двигаемый им тезис подкрепляется научными данными, фольклор-
ными материалами, наиболее полно и точно сохранившими древ-
нейшие сведения о народе. Эссеист доказательно ведет повество-
вание и об общих процессах развития наций и народностей,
языков, приводит и конкретные факты из истории развития финно-
угорских народов, мордвы — языковой ветви финно-угров. Все это
удачно перемежается с художественными текстами, «картинками с
натуры», являющимися своеобразным «живым» доказательством
научных гипотез, авторским видением жизни предков, что создает
особую убедительность доводов.
Он сумел «отмести» имеющиеся досужие вымыслы о мордве и
сделать верное резюме: «Много времени протекло после того, как
«нарекли» эрзян и мокшан, сгинули с лица земли люди, называв-
шие нас — меряне, остались только воспоминания о них и их голос,
звук которых дошел через многие века: глубокое по содержанию и
звонкое по звучанию слово «мордва», смысл которого — «люди с
берегов реки» 34.
Произведения художественной публицистики, художественные
очерки литераторов Мордовии прежде всего нацелены на четкое
обоснование современной мысли об ответственности человека пе-
ред человеком, обществом, окружающим миром. Они написаны в
духе традиционного реализма, побуждают к размышлениям о чело-
веческих ценностях, о национальных истоках, о дне сегодняшнем и
завтрашнем, о добре и зле, подкупают своей искренностью, прямо-
той, верным осмыслением ситуации, подталкивают к действию.
И все же рассказ занимает в мордовской художественной прозе
малых жанровых форм самое значительное место со своими как
устойчиво-традиционными подходами в освещении объективного
мира, так и приобретенными новыми качествами.
Выделяются рассказы отчетливого сюжета, в которых в поле
зрения авторов попадает не только выяснение нравственной и ху-
дожественной позиции рассказчиков, преломление в личности геро-
ев общих исторических судеб, но и стремление к объемному пос-
тижению жизненной правды через многомерное исследование кон-
кретных фактов, событий и явлений.
587
В жанре современного мордовского рассказа отчетливого сюже-
та все больше наблюдается трезвый, серьезный анализ жизни (вза-
мен романтически преувеличенным, иллюзорным представлениям о
реальной действительности, ранее порой занимавшим весьма зна-
чительное место в мордовской художественной прозе). Свежие
мотивы внесли рассказчики М. Моисеев («Крючок», 1972), В. Бурна-
ев («Встречи на дороге», 1974), В. Алтышкин («На* берегу Нуи»,
1977), Е. Мошкина («Первая встреча, 1977), Н.Ермолаев («Оазис
дедушки Ивана», 1977), П. Ключагин («Перелом», 1977, «Ограда»,
1979), Т. Тимохина («Розовое облако»,1986), Г.Дьяков («Птичьи то-
порики», 1982), Г. Гребенцов («Ежов ур» — «Хитрая белка», 1981),
С. Кузьмин («Половодье», 1982), В. Мишанина («Ветка дуба веково-
го», 1993), М. Брыжинский («Лекарство от жизни», 1991), Ч. Жу-
равлев («Медвежий овраг», 1993) и другие. Стремление опоэтизи-
ровать будни и раскрыть самые тонкие движения души современ-
ника, найти интересные композиционно-сюжетные решения, новые
изобразительные возможности родного слова — все это характерно
для творчества этих авторов.
Во всей сложности взаимосвязей предстает жизнь в рассказах
отчетливого сюжета, созданных в разные годы замечательным мор-
довским прозаиков Ю. Кузнецовым. Спокойный, повествовательный
тон его произведений, подчас наделенный проникновенным, прису-
щим только одному ему неповторимым, волнующим душу лиризмом,
способствует глубокому проникновению в психологию персонажей,
четкому осмыслению существа конфликта. Весь интонационный
строй его рассказов своими корнями уходит в народное творчество,
с которым Ю. Кузнецов был всегда в самых тесных контактах. Он
как бы воссоздает дыхание времени, с которым ему приходилось
соприкасаться, вдыхать его ароматы или ощущать, напротив, не-
приятные осязания. Обо всем этом автор живописует в рассказах
«Приехал в колхоз агроном», «Села, села...», «Первая охота», «В
отпуске» и других.
Лиризм характерен также для многих рассказов и таких писа-
телей, как И.Девин, Н. Эркай, М. Бебан, А. Куторкин, А. Малькин,
В. Радин, Г. Пинясов и другие.
Лирика в прозе... Так можно определить жанр рассказов-разду-
мий, рассказов-настроений, созданных писателями Мордовии
Л. Седойкиным, В. Мишаниной, А. Соболевским, В.Петрухиным,
В. Лобановым, Н. Мирской, В. Еремкиным, А. Громыхиным, Е. Чет-
верговым и другими. Нет в них каких-то утвердившихся канонов в
композиции, создании образов, пейзажных зарисовок. Они возника-
ют как бы стихийно, от наплыва чувств, охвативших рассказчиков,
и принимают произвольную форму, воплощая в себе богатство
эмоционального мира художника.
_Взять хотя бы произведения Л. Седойкина, включенные им в
сборник «Авань моронзо» («Песни матери»). Это.— миниатюры-от-
588
крошения, в которых автор ведет беседу с читателем на короткой,
но оЖень емкой ноте. Такова манера его письма, таковы неповтори-
мые Живописания, которые он умеет обрисовывать в прозаическом
тексте^ Л. Седойкин взывает к тому, чтобы проникнуться чувством
сопричастности к живой природе земли, людским судьбам, беречь
гармонию жизни, никогда не забывать родной очаг, тех, кто дал
тебе жизнь, ибо связь с родными местами всегда приумножает
силы человека, делает его уверенно шагающим по земле, стойким
ко всяким невзгодам. Доброта, человечность, участливость в судьбе
других пронизывают большинство откровений Л. Седойкина. Миро-
созерцание человека с открытой душой ярко наблюдается в таких
его произведениях, как «Вспоминая доброе», «Неуслышанное сло-
во», «Нужен человек», «Богатство» и другие.
Тепло встречаются читателями юморески, бывальщины, притчи,
литературные сказки, созданные мордовскими писателями, где глу-
бинное, многомерное отображение человеческого бытия.
Высокая социально-нравственная энергия была характерна со-
временной мордовской поэзии всегда. Основное место в ней зани-
мают вопросы взаимоотношения человека и общества. Лирическое
начало самым тесным образом переплетается с общими жизненны-
ми закономерностями. Об этом стихотворные повести «Половодье»,
«На рассвете» Ф. Атянина, роман в стихах «Яблоня у большой
дороги» А. Куторкина, поэмы «Два письма» П. Торопкина, «Песня
пастуха» В. Виарда, «Хлеб и соль» И. Чигодайкина, «Земля»
А. Малькина и другие.
Одним из старейшин национальной поэзии считается Н. Эркай.
Он писал на актуальные политические и социальные темы. О люб-
ви к Родине, родной Мордовии сборники его стихов и поэм
«Жизнь» (1970), «Живу тобою» (1977), «Мои березы» (1976). Стихам
Эркая свойственны психологическая и философская направлен-
ность, высокая литературная культура, тонкое чувство формы.
Творческая активность присуща была и другому поэту старшего
поколения — М. Бебану. Лучшие его стихи и поэмы, басни — это
образно-поэтическая история борьбы и побед мордовского народа,
богатый мир мыслей и стремлений современника. Его произведе-
ния наполнены глубокой народной мудростью, влюбленностью в
жизнь.
В поэтических книгах А. Мартынова «Вкус земли» (1969),
«Хлебный дождь» (1971), «Жаворонок» (1973) воспеваются люди
созидающие, горячо любящие родину, всецело отдающиеся любимо-
му делу.
Более пяти десятилетий насчитывает поэтический стаж
А. Моро. В течение этих лет голос поэта не просто набирал силу
и обретал высокое звучание, а как бы менял свой тембр, переходя
от интимно-лирических нот ко все более заостренным лирико-пуб-
лицистическим интонациям. Об этом говорят его сборники стихов
589
и поэм «Ветка дуба векового» (1968), «Эрьва ломаненть ули мбро-
зо» («У каждого человека своя песня», 1970). Поэзия А. Моро/была
неразрывно связана с народной жизнью, питалась ее живительны-
ми соками. Его творчество интернационально, по своему пафосу
близко читателям разных народов.
Народный поэт Мордовии И. Девин как зрелый мастер уложил-
ся в послевоенные годы. Это художник большого внутреннего горе-
ния. Его лирика «Кода парцень пандомс» («Как отблагодарить
тебя»), «Земля моя» — открывает новые грани в нашей сложной,
многогранной жизни, движениях человеческой души, говорит о
том, что сейчас волнует людей, окрыляет их. Лирический герой
его — сильный духом человек передовых идеалов.
Талантливый поэт А.Малькин до конца своих дней оставался
верен девизу открывать неизведанное в поэзии. Многочисленные
находки музыкальных и зрительных образов Малькин подчинял рас-
крытию тем и мотивов современности, передаче больших мыслей и
чувств: таковы «Лямбе пильгокит» («Теплые следы»), «Журавли
зовут в дорогу», «Панжадонь седихть» («С открытым сердцем»),
«Осенний костер».
Особое место занимает лирика И. Пиняева. Его последние сти-
хи и поэмы, особенно в книгах «Отцовская рубашка» (1973), «Вы-
сота» (1975), «Цвет черемухи» (1978),привлекают многогранностью
художественного мировосприятия, весомостью мысли и богатством
жизненного опыта.
Последние десятилетия ознаменованы ростом мастерства мор-
довских поэтов, продолживших лучшие традиции своих предше-
ственников. Отличительная особенность их стихов — гражданский
пафос, гуманизм. Лирика стала более содержательной, художе-
ственно-выразительной и разнообразной, она отличается националь-
ной самобытностью, конкретной определенностью поэтических об-
разов.
Многоцветие поэтических красок озаряет поэзию С. Кинякина.
В его стихах—«Инь мазысь» («Самая красивая»), «Тревожусь»,
«Кизот-вайгельбет» («Годы-версты»), «На свете нет тебя дороже»,
«Ялгаксшинь седь» («Мост дружбы»), «Под солнцем и луной»,
«Анок ульхть!» («Будь готов!») — звучат любовь к Родине, интерна-
циональные мотивы. Слитность мысли и чувства, широта обобще-
ний и точность конкретных деталей, непосредственность, свежесть
образов — характерные черты его поэзии.
В 70—80-е годы активизировал творческую деятельность Н. Ка-
линкин. Он автор сборников «Зорянь мизолкст» («Улыбка зари»),
«Маней пиземе» («Солнечный дождь»), «Сырнень сюлмо» («Золотой
узел»), «Черемуховый берег», «Пиче вирь» («Сосновый лес»), «Зеле-
ные костры» и другие. Его поэзию отличают актуальность темати-
ки, поиск новых форм и художественных средств. Калинкин стре-
мится создать живой образ нашего современника, отразить его
590
четк^ выраженную гражданскую позицию и переживания. Найден-
ные Цоэтические детали делают его поэзию зримой и впечат-
ляющей.
В литературном мире хорошо известно имя А. Тяпаева. В его
произведениях находят яркое отображение современная действи-
тельность, дела и заботы людей. Популярны среди читателей его
книги «Клены на окне», «Искры из камня», «Рисунки на бересте»,
«Эрек ведь» («Живая вода»). В них—и лирические стихи о Родине,
и раздумья о времени, о долге перед прошлыми поколениями, о
беспрерывном обновлении жизни. Во многих произведениях гово-
рится о подвиге солдат нашей страны в годы Великой Отечествен-
ной войны. Тема борьбы за счастье людей находит продолжение в
поэме «Чистые глаза», где рассказывается о высоких душевных
качествах нашей молодежи.
Отличительная особенность поэзии одаренного мордовского по-
эта А. Доронина — естественность чувства, задушевность, свежесть
поэтических образов. Значительное место в его творчестве занима-
ет тема деревни. Естественно пульсирует мысль о том, что только
через любовь к «малой родине», постоянную привязанность к род-
ным местам человек может любить и Отчизну, быть ей беспре-
дельно преданным, до конца отдаваться делу служения Родине.
Автор не жалеет поэтических красок в воспевании сельчан, влюб-
ленных в отчий край, ширь родных полей. Поэт постоянно помнит
о тех полевых дорогах, по которым ходил в детстве, с которых
начался его самостоятельный жизненный путь. Не был он на вой-
не, но боль, принесенную войной нашему народу, послевоенный
голод почувствовал сполна и на себе. Поэтому так проникновенны
взволнованные строки стихотворения о минувшей войне. С интере-
сом встречены читателем его сборники «Чачома ёнкс» («Родная
сторона»), «Од порань валдо» («Свет юности»), «Велев кись юты
седейгам» («На сельской тропе»).
Художественному отображению злободневных проблем совре-
менности посвятили многие стихи поэты, творческая активность и
поэтическое мастерство которых неуклонно повышалось. Это
Е. Тимошкин, П. Бардин, И Кудашкин, А. Норкин, В. Волков,
П. Черняев, В. Бадаев, Д. Надькин, И. Шумилкин, А. Арапов,
Н Ишуткин, В. Демин, Р. Кемайкина, В. Лобанов и другие.
Радуют читателя своими произведениями сатирики и баснопис-
цы — И. Шумилкин, И. Девин, Е. Тимошкин, М. Моисеев, П. Вель-
матов, М. Бычков и другие. Острым словом они бичуют бюрокра-
тизм, тунеядство, карьеризм, нечистоплотность в отношениях с
людьми.
Многие литераторы посвящают свое творчество детям. Расска-
зы И. Биушкиной, В. Мишаниной, Е. Терешкиной, Т. Тимохиной,
Ф. Макарова, В. Лаксаевой, П. Ключагина, М. Ломшина, А. Ганчи-
на, Г. Гребенцова, стихи Г. Агейкина, А. Петайкина, М. Имярекова,
591
А. Ежова, Ю. Азрапкина, В. Корчеганова, И.Горбунова, С. ЛюЛяки-
ной и других воспитывают в подрастающем поколении высокйе мо-
ральные качества, учат доброте, трудолюбию. /
Мордовская литература набирает новые силы. Исследование
жизненных явлений прошлых лет, современной действительности
во многом проводится уже с новых позиций. Это наблюда/ется как
в поэзии (поэма С. Кинякина «Сюлма» — «Узел»), так и в прозе
(роман Н. Учватова «Сыргозема» — «Пробуждение»), драматургии
(пьесы А. Пудина «Шава кудса ломатть» — «В пустом доме люди»,
Н. Голенкова «Куштазь ваймот» — «Заплесневелые души»).
Выполняя требование времени, писатели стремятся создать
произведения, способствующие формированию гармонично разви-
той личности, воспитанию в людях высоких моральных качеств,
творческой активности, дарят читателю все новые и новые высоко-
художественные произведения, характеризующиеся объективным
отображением обновляющейся жизни.
у / _ У Ах \tZ. 4*Z _ \lz 4tZ \*Z \»Z \*Z _ \*Z \»Z \tZ \lz \fZ \»Z у Z \»Z \»Z MZ \»Z
z*x <fx z*x zfx zfx z!x z*x zfX /fx Zf\ /fX /|Г7*Гл|\~7|’Гх|“4™|Г
УРОКИ НАСЛЕДИЯ
(Вместо заключения)
Итак, в основу данной книги положен исторический принцип
освещения этнической культуры, анализ ее состояния с точки зре-
ния прошлого опыта, его уроков и т. д.
Не случайно в поисках новых решений общественная мысль все
чаще обращается к истории: через осмысление прошлого народа мы
обретаем понимание предпосылок обновления и развития этноса и
его культуры. Правда, при таком подходе всегда опасны две край-
ности, которых редколлегия старалась избежать. Одна из них та,
которая превращает прошлый опыт в своего рода «музей древно-
сти», где все интересно, но для современной жизни этноса непри-
годно, другая — абсолютизация прошлого. Все это осложняет про-
цесс осмысления и извлечения нужного опыта: приходится преодо-
левать и инерцию недоверия к так называемым «пережиткам про-
шлого», т. е. традиционной культуре народа.
Приведенный в книге эмпирический и аналитический материал
о культуре мордовского народа убедительно свидетельствует о том,
что в жизни этноса не существует ни абсолютно старых, ни абсо-
лютно новых традиций, детерминированных явлений культуры. Как
те, так и другие — это своеобразный сплав, синтез старого и нового
в развитии. А по мере развития эти «соединения» превращаются в
устойчивые образования, приобретая черты традиционности.
История не раз показывала, что игнорирование или абсолютиза-
ция одной из сторон оборачивается в конечном итоге большими
издержками в культуре, деформацией первоначально заявленных
целей.
Абсолютизация старого или нового, придавая ограниченно вер-
ному набору действий универсальный характер, всегда служит ос-
новой заблуждений. Отсюда нередко возникают надуманные «нов-
шества» в культуре этноса, которые, к примеру, практиковались в
недалеком прошлом и в этнических (к примеру, свадебных) обрядах
мордвы, и наоборот, абсолютизация прошлого опыта приводит к
593
«окостенелости» жизнедеятельности этноса и его культуры; При
этом возникает и третья опасность: реальное состояние культуры
этноса, как об этом красноречиво свидетельствует наша краевед-
ческая литература 30— середины 80-х годов, представлялось про-
стой суммой «ростков будущего» и «пережитков прошлого». Пер-
вые предлагалось всемерно поддерживать и развивать, вторые —
беспощадно искоренять. Идеально упрощенное видение культуры во
многом определяло и общественную практику, которая выводилась
из этого видения.
И еще. Размышляя над всем изложенным, необходимо вновь
вернуться к идее, высказанной во введении. В обстановке, когда
мордовский народ (пока в лице своей передовой интеллигенции)
встал перед необходимостью (или осознал необходимость?) заново
осмыслить свой путь, его итоги и перспективы, вполне естествен-
но, не могли не образоваться различные, порой взаимоисключаю-
щие точки зрения, которые нашли свое частичное отражение в
материалах данной книги. Это формирующееся демократическое
многоголосие, по сути дела, означает, с одной стороны, то, что
интересы этноса, до сего времени поглощенные функциями госу-
дарства, как бы заново возвращаются к полнокровной жизни, обре-
тая духовный суверенитет. С другой,— «наметившийся» контраст
позиций в объяснении некоторых исторических явлений и перспек-
тив этнокультурных процессов не сводится к тому естественному
разнообразию точек зрения, что выражается поговоркой: «сколько
людей, столько и мнений». Эта «разноголосица» другого уровня и
порядка. Она не вырастает и из стремления более глубокого ос-
мысления исторических фактов, касающихся культуры мордовского
народа. Внимательный читатель, очевидно, обнаружит, что это —
результат недостаточной методологической культуры, когда произ-
водится односторонний монтаж определенного набора фактов, под-
чиняя их застывшим общим теоретическим представлениям о соци-
алистической нации, которые проникли в «плоть и кровь» социоло-
гических, этнокультурных исследований и десятилетиями за-
креплялись в сознании людей.
Хотя исследования по культуре мордовского народа имеют дли-
тельную, многовековую историю, в ходе которой накоплен богатый
материал, однако в арсенале культуры эрзян и мокшан большое
поле неисследованной целины, неверных и искаженных представ-
лений, которые требуют научного переосмысления. Относительно
благополучно изучались те компоненты культуры, объект которых
был максимально отдален от наболевших национальных проблем
современной эпохи. К примеру, почему численность мордвы на
протяжении последних четырех десятилетий сокращается? За 20
лет после 1970 г. численность эрзянского и мокшанского населения
в России уменьшилась более чем на 7 процентов, тогда как числен-
ность чувашей за эти годы увеличилась на 10, удмуртов — на 14,
594
марийцев — на 23, татар — на 27, якутов — на 40 процентов. Драма-
тизм Этого процесса заключается и в том, что процесс ассимиля-
ции, исчезновение этноса более ускоренными темпами шел в са-
мой Мордовии, т. е. в пределах «своей» государственности. Из
более чем миллионного населения эрзян и мокшан 300 тыс. человек
родным языком называют не мордовский.
Поэтому одна из актуальных задач исследований в области
национальной культуры — до конца раскрыть все деформационные
явления. В Мордовии наиболее актуальной представляется пробле-
ма сохранности мордовского этноса в качестве самостоятельной
двуязычной (мокшанской и эрзянской) общности. Приведенные
выше данные свидетельствуют: ситуация настолько критична, что
можно ее отнести в разряд этнической катастрофы. Причиной та-
кого положения послужили исторические особенности развития
этноса в условиях Российской государственности, относительно
раннее включение в его состав и усиление ассимиляционного про-
цесса после принятия мордвой христианства. Большую беду прине-
сли репрессии 30-х гг., когда была уничтожена национальная ин-
теллигенция и всем деятелям национальной культуры был прикреп-
лен ярлык националиста, что привело к утрате значительной части
этнокультурного фонда.
В 60—80-е годы большой ущерб был нанесен национальной сис-
теме народного образования. К концу 80-х гг. даже в селах с мор-
довским населением не осталось ни одной школы с эрзянским и
мокшанским языками обучения. При этом такие предметы, как
история, география, естествознание, через которые непосредствен-
но формируется национальное самосознание, совершенно были изо-
лированы от этноса. Деэтнизация охватила дошкольное и школьное
воспитание, профтехобразование.
Демонтаж национальной системы из всех сфер жизни привел к
значительному ослаблению социально организованной этнизации,
нарушению межпоколенной этнокультурной информации. Голод
собственной культуры привел к утрате представления о ее ценно-
сти и в конечном итоге даже к агрессивному нигилизму.
Наиболее очевидны представления деградации в сфере языка, в
резком сужении его общественных функций. В столице Мордовии,
да и во многих райцентрах в повседневном общении эрзянским и
мокшанским языками пользуются немногочисленные представители
творческой и научной интеллигенции. За последние годы резко
сузилось издание на национальных языках литературы, совершенно
отсутствует переводная литература.
Все это превращает национальную культуру в замкнутую в са-
мой себе систему. Отдельные виды художественной культуры не
сформировались вообще как национальные. Таким образом, у эрзян
и мокшан пораженным оказался важнейший компонент жизнедея-
тельности этноса — сам механизм этновоспроизводства. К середине
595
80-х гг. практически все элементы этнизации среди эрзян ц мок-
шан оказались разрушенными.
Естественно, что сложившееся положение не могло не беспоко-
ить те, к сожалению, небольшие группы интеллигенции, у которых
сохранилось национальное самосознание. По их инициативе в
1989 г. было создано культурно-просветительское общество возро-
ждения эрзян и мокшан «Масторава», его филиалы в областях
Урало-Поволжского региона и в Москве. В 1991 г. общество «Мас-
торава» проводит свой Первый съезд, более 600 делегатов которого
представляли все регионы компактного проживания мордовского
народа. По инициативе «Масторавы» в марте 1992 г. проведен и
Первый съезд эрзян и мокшан, явившийся важным историческим
моментом в жизни мордовского народа.
Вместе с тем национально-демократическое движение возро-
ждения и развития эрзян и мокшан еще не имеет общенародного
характера. Деградация национального самосознания зашла так да-
леко, что она в конечном итоге обусловила индифферентность от-
ношения к движению не только со стороны рабочих и крестьян, но
и со стороны значительной части социально активных слоев наци-
ональной интеллигенции. Поэтому только путем планомерной и
последовательной работы органов управления, учреждений культу-
ры, народного образования, национальной интеллигенции и т. п.
можно решить задачи по возрождению и развитию мордовского
народа, его культуры.
ИСТОЧНИКИ, ЛИТЕРАТУРА, ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 1
1 ПСРЛ.— Т. 1.— Лаврентьевская летопись.— Повесть временных лет.— Л., 1926.—
С. 10-11.
2 ПСРЛ.— Т. X.— Патриаршая или Никоновская летопись.— М., 1965.— С. 94—95.
3 ПСРЛ.— Т. X.— Патриаршая или Никоновская летопись.— М., 1965.— С. 103; Т.
XI—XII.— С. 29.
4 ПСРЛ.— Т. XIII.— Патриаршая или Никоновская летопись.— М., 1965.— С. 496.
5 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. 1.— Саранск, 1940;
Т. 1.—Ч. 2.—1951; Т. II—1939; Т. III.—Ч. 1—1939; Т. III.—Ч. 2—1953; Т. IV.—Ч. 1—1948.
6 Татищев В. Н. История Российская.— Т. 1.— М.; 1962.— С. 226—228, 243, 314.
7 Там же.— С. 314.
8 Гордеев Ф. И. О поздних сарматских заимствованиях в восточно-финских язы-
ках //Вопросы финно-угроведения.— Йошкар-Ола, 1970.— Вып. V.— С. 8—14; Смир-
нов А. П., Мокшин Н. Ф., Свешникова Н. А. Мордовская АССР //Искусство стран
и народов мира. Краткая художественная энциклопедия.— Т. 3.— М., 1971.— С. 490; Бе-
лицер В. Н. Народная одежда мордвы.— М., 1973.— С. 198.
9 Татищев В. Н. Указ. раб.— С. 359.
10 Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис,
чуваш и вотяков... сочиненное Герардом Фридериком Миллером...— Спб., 1791.
11 Stralenberg Fh. J von. Das nord- and ostliche Theil von Europa und Asia.
Stockholm, 1730-S 401-402.
12 Миллер Г. Ф. Описание...— С. 33.
13 Ломоносов М. В. Древняя Российская история //ПСС.— Т. 6.— С. 173.
14 Ломоносов М. В. Краткий Российский летописец с родословием. / / ПСС.—
Т. 6. М.; Л., 1952.—С. 295.
15 Там же.— С. 201.
16 Там же.— С. 195.
17 Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепе-
хина по разным провинциям Российского государства, 1768 и 1769 году.— Спб.,
1771.—С. 155.
18 Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российской империи.
Ч. 1.—Спб., 1809.—С. 108.
19 Записки путешествия академика Фалька //Полное собрание ученых путеше-
ствий по России...— Т. 6.— Спб., 1824.— С. 175.
20 Журнал, или дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным про-
винциям Российского государства, 1769 и 1770 гг.— Спб., 1770.— С. 110—111.
21 Георги И. Г. Описание обитающих в Российском государстве народов, также
их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей.—
Ч. 1—8. Спб., 1795.
22 Паллас П. С. Сравнительные словари всех языков и наречий.— Ч. 1—Спб,
1787; Феоктистов А. П. Русско-мордовский словарь.— М., 1971. (Словарь Иоанна Да-
маскина составил основу этого издания.— Н. М.).
597
23 Мельников П. И. (Андрей Печерский). Очерки мордвы //Поли. собр. соч.—
Т. 7.—Спб., 1909.—С. 431.
24 Там же.— С. 444
25 Там же.— С. 486.
26 Подробнее об этом смотри: Мокшин Н. Ф. Религиозные верования мордвы.—
Саранск, 1968.— С. 9—10, 65—66.
27 Евсевьев М. Е. Избранные труды.— Т. V.— Саранск, 1966.— С. 477—478.
П. И. Мельников воспользовался рукописью Мильковича, которая была опубликована
значительно позже.— Н. М.
28 Астахова А. М. Шахматов как фольклорист и этнограф / / Очерки истории
русской этнографии, фольклористики и антропологии. 1963.— Вып. 2.— С. 148.
29 Mainov V. Les restes de la muthologie mordvine / /Journal de la Soviete Finno-
Ougrienne, Y. Helsinki, 1889.
30 Смирнов И. H. Мордаа.— Казань.—1895.— С. 290.
31 —34 250 лет Музею антропологии и этнографии имени Петра Великого.— М; Л.,
1964.— С. 14—15; Этнографическая выставка 1867 г. Общества любителей естествозна-
ния, антропологии и этнографии, состоящего при Московском университете.— М.,
1878,— С. 42, 57, 65; Московский Публичный и Румянцевский музеи. Иллюстрирован-
ный путеводитель по этнографическому музею.— М., 1911.— С. 50—52.
35 Архив Российского государственного этнографического музея. Ф. 5,
on. 1., л. 2.
36 Любомиров П. Г. О важности изучения мордвы / /Саратовский этнографиче-
ский сборник. Вып. 1.— Саратов, 1922.— С. 241—249.
37 Маркелов М. Т. Саратовская мордва / / Саратовский этнографический сбор-
ник.— Саратов, 1922.— № 1.— С. 54.
38 Маркелов М. Т. Там же.— С. 54—55.
39 Маторин Н. П. Мордовия на путях культурной революции / /Сов. этногра-
фия.—1934.—№ 3.—С. 73.
40 Балашов В. А. Бытовая культура мордвы: традиции и современность.— Са-
ранск, 1992.— С. 256.
41 Иордан. О происхождении и деяниях гетов /Вступ. статья, перев., коммент.
Е. Ч. Скржинской.— М., 1960.— С. 89 п., 150 т.
42 Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, ком-
ментарий.—М., 1989.—С. 156, 174 т, 157, 175 п.
43 Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах и
Восточной Европе // Исторический архив.— М.; Л., 1941.— Т. 3.— С. 82, 85—86, 89 п,
100, 104, 107 т.; Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука.— М.,
1957.— С. 47, 57, 72, 98, ПО; A Benedictus Polonus fttjarol keszult jelentes 1247- boj /
/Julianus barat es napkelet felfedezese. Budapest, 1986.-S. 187.
44 Матузова В. И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. Тексты, пере-
вод, комментарий.— М., 1979.— С. 127, 173—174, т. 154. 174—175 п.
45 Барбаро и Контарини о России.— Л., 1971.— С. 114 т., 135—137 п; Stipa G. L.
Finnisch-ugrische Sprachforscbung von der Renaissance bis zum Neupositismus.— Helsinki,
1990.
46 Герберштейн С. Записки о Московии.— M., 1988.— С. 134, 164.
47 Английские путешественники в Московском государстве XVI в. М.; Л., 1937.—
С. 67—68, 168; Россия в конце XVI столетия. Записки о Московии XVI века сэра
Джерома Горсея.— СПб., 1909.— С. 106; Горсей Дж. Записки о России. XVI— начало
XVII в.— М., 1990.— С. 138; Флетчер Д. О государстве Русском.— СПб., 1906.—
С. 84; Проезжая по Московии.— М., 1991.— С. 9; Московия Джона Мильтона.— М.,
1875.—С. 5.
48 Кордт В. А. Материалы по истории русской картографии.— Сер. 1.— Вып. 1.—
Карты всей России и южных ее областей до половины XVII века.— Киев, 1899. Табл.
XXVI ; Он же. Материалы по истории русской картографии.— Сер. 1.— Вып. 11.— Карты
всей России и западных ее областей до конца XVII в.— Киев, 1910.— Табл. XV ; Сказа-
ние Массы и Геркмана о Смутном времени в России.— СПб., 1874.— С. 258.
49 Состояние России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса.— М., 1914.— С. 169;
598
Курц Б. Г. Сочинения Кильбеургера о. Русской торговле в царствование Алексея Ми-
хайловича.— Киев, 1915.— С. 112.
50 Сказания современников о Дмитрии Самозванце.— СПб., 1859.— Ч. 1.— С. 281.
Рыбаков Б. А. Русские карты Московии XV—начала XVI века.— М., 1974.— С. 86;
Гераклитов А. А. Несколько малоизвестных заметок о мордве иностранных путешес-
твенников конца XVII —начала XVIII вв. //Известия Нижне-Волжского института
краеведения.— Саратов, 1931.— Т. IX.— С. 97 т., 97—98 п.
51 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Саранск, 1940.—
Т. 1.—С. 186.
52 Очерки мордовских диалектов.— Саранск, 1963.— Т. П.— С. 5—11.
53 Герье В. Отношения Лейбница к России и Петру Великому.— СПб.,
1871.—С. 71.
54 Stipa G. J. Op. cit.— S. 149—151, 178—179.
55 Хайду П. Уральские языки и народы.— М.: Прогресс, 1985.— С. 351.
56 Там же, С. 352.
57 Barna F. A mordvaiak poganu istenei es uhnepi szertartasai.— Budapest, 1879.
58 Подробнее о Финно-угорском обществе см.: Юрченков В. А. Соуминь модать
лангса / /Мокша.—1989.— № 4.—С. 84—87.
59 Подробнее о X. Паасонене см.: Ravila Р. Verwort / /mordwinische Volksdich-
tund.— Helsinki, 1938. Bd. 1.— S. VII—XXIV; Kannisto A. Heikki Paasonen tutkimusmat
kat //JSFOu. Helsinki, 1942.— Bd. LI—S. 1—49; Ravila P. Heikki Paasonen und sein
Foracherwerk //JSFOu. Helsinki, 1965. Bd. 66.— S. 1—15.
60 Paasonen H. Proden der mordwinischen Volkslitteratur.— Helsinki, 1891 —1894.—
Bd. 1.—H. 1—2.
61 Heikel A.O. Die Gebaude der Ceramissen, Mordwinen, Esten und Finen //JS-
FOu. Helsinki, 1888.— Bd. IV; Idem. Mordvalaisten pukuja ja kuoseja.— Helsinki, 1899.
62 Hamalainen A. Beitrage zur Ethnographic der Ostfinnen / /JSFOu. Helsinki,
1930.— Bd. XLIX; Idem. Beitrage zur Gesichte der primitiven Bieneucht bei den finnisch-
ugrischen Volkeren //JSFOu. Helsinki, 1933—1935. Bd. XLV11; Vaisanen A. Mordwin-
ische Melodien //MSFOu. Helsinki, 1948.-Bd. XCII.
63 Lach R. Gesange russischer Kriegsgefangener. Finnisch-ugrische Volker.-Bd. 1.—
Ab. 2. Mordwinische Gesange.— Wien — Leipzig, 1933.
64 Sirelius U. Suomen Kansanomaistakultura.— Helsinki, 1919.— S. 16.
65 Подробнее см.: Юрченков В. А. Уно Харва-Холмберг // Мокша.—1992.—
№ 9.— С. 37—39.
66 Harva U. Die religiosen Vorstellungen der Mordwinen.— Helsinki, 1992.
67 Spuler B. Die Mordwinen. Vom Lebenslauf eines wolga-finnischen Volker / /
Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft.—1950.— Vol. 100.
68 Подробнее см.: Филатов Л. Г., Юрченков В. А. Мифы и реальность. Критика
немарксистских концепций истории мордовского народа.— Саранск, 1989.
69 Kappeler A. Russland erste Nationalitaten: der Zarenreich und die Volker Mittler-
en Wolga vom 16. bis 19. Jh. Koln —Wien — Bohlau, 1982.
70 Kreindler J. Nikolai Ilminskii and Language Planning in Ninetrenth-Centuru Russia
//International Journal of the Soziology of Language.-1979.-Bd. 22.
71 Лаллука С. Подход H. И. Ильминского к просвещению национальных мень-
шинств и политика коренизации в раннем советском периоде //Традиционное и но-
вое в культуре народов России.— Саранск, 1992; Lalluka S. Kazan’ Teacher’s Seminary
and the Awakening of the Finnic Peoples of the Volga — Urals Region / /SSF.— Helsin-
ki, 1987.
72 Kreindler J. The Mordvinias. A doomed Soviet nationality? / /Cahiers du Monde
russe ef sovietigue.—1985.— Bd. 26 (1).
73 Lalluka S. Changing Age — Sex Composition as an Inducation of Ethnic Reidenti-
fication: the Mordvins //Nordie Journal of Soviet and East European Studies.—
1987.— Bd. 4.
74 Lalluka S. The East Finnic Minorities in the Soviet Union.— Helsinki, 1990.
75 Ibid. P. 11.
76 Ibid. P. 292.
599
77 Традиционное и новое в культуре народов России.— Саранск, 1992.— С. 24—25.
78 Lallukka S. Op. cit. Р. 97.
79 Stipa G. Mordwinisch als Forschungsobjekt.- Napoli, 1973.
80 Baton J. Russen und Finnougrier. Kontakder Volker und Kontakt der Sprachen
//Veroffentlichungen der Societas Uralo-Altaica.-Wiesbaden, 1980. Vol. 13.
81 Paasonen H. Mordwinisches Wofferbuch. Bd. 1. A.— J. Helsinki, 1990.— S. XX—XXI.
82 Dugantsy M. Erza-inordwinische rituelle Klagegesange //Studia Uralica Upsalien-
sia. 20. Uppsala, 1991.
83 Stipa G. J. Finnisch-ugrische Sprachforschung von der Renaissance bis zum Neup-
ositioismus.- Helsinki, 1990.
Г л а в’ a II
1 Маскаев А. И. Мордовская народная эпическая песня.— Саранск,
1964.—С. 183.
2 ПСРЛ.— Т. X.— М., 1965.— С. 211.
3 Коковцев П. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке.— Л., 1932.— С. 98—99.
4 Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды.— Т. 2.— М.; Л.,
1941.—С. 96.
5 Константин Багрянородный. Об управлении государством //Известия ГА-
ИМК. Вып. 91.—М.; Л., 1934.—С. 16.
6 ПСРЛ.— Т. X.— М., 1965.— С. 115.
7 Этнографический чертеж Сибири 1673 г. //Атлас географических открытий
XVII—XVIII веков.— М., 1964.— № 41.
8 Frahn Ch. М. Ibn-Foszlan’s und anderer Araber Berichte uber die Russen alterer
Zeit.-St.-Petersburg, 1823,-S. 258.
9 Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды.— Т. 2.— М.; Л.,
1941.— С. 96; Барбаро и Контарини о России.— М., 1971.— С. 133.
10 Марк К. Ю. Этническая антропология мордвы //Вопросы этнической исто-
рии мордовского народа.— М., 1960.— С. 145.
11 Алексеев В. П. Происхождение народов Восточной Европы.— М., 1969.—
С. 157.
12 Хить Г. Л. Дерматоглифика народов СССР.— М., 1983.— С. 54.
13 Ахметьянов Р. Г. Сравнительное исследование татарского и чувашского язы-
ков.—М„ 1978.—С. 129, 131.
14 Черапкин Н. И. В братском содружестве.— Саранск, 1969.— С. 50.
15 Гордеев Ф. И. О поздних сарматских заимствованиях в восточно-финских язы-
ках //Вопросы финно-угроведения.— Вып. V.— Йошкар-Ола, 1970.— С. 11.
16 Тихомиров М. Н. Российское государство XV—XVII веков.— М., 1973.— С. 92.
17 Изборник.— М., 1969.— С. 326.
18 ПСРЛ.—Т. 1.—Л., 1926.—С. 280.
19 ПСРЛ.— Т. XL— М., 1965.— С. 69.
20 Переписная книга мордовских селений Алатырского уезда 1671 года.— Саранск,
1979.—С. 83, 85, 106—107.
21 Юсупов Г. В. Антропонимы в булгаро-татарской эпиграфике / /Личные имена
в прошлом, настоящем, будущем.— М., 1970.— С. 250; Он же. Булгаро-татарская эпи-
графика как источник исследования этногенеза казанских татар //Вопросы этногене-
за тюркоязычных народов Среднего Поволжья.— Казань, 1971.— С. 222—223.
22 Сафаргалиев М. Г. Присоединение мордвы к Русскому централизованному го-
сударству //Тр. МНИИЯЛИЭ.— Вып., XXVII.— Серия историческая.— Саранск,
1964.—С. 13.
23 Список с писцовой и межевой книги города Свияжска и уезда письма и меже-
вания Никиты Васильевича Борисова и Дмитрия Андреевича Кикина (1565—1567 гг.).—
Казань, 1909.— С. НО.
600
24 Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной
коллегии иностранных дел.— Ч. 1.— М., 1813.— С. 392.
25 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв.
М.; Л., 1950.— С. 437, 439.
26 Энциклопедический словарь.— Т. XIX-в /Издатели Ф. К. Брокгауз, И. А. Еф-
рон.— Спб., 1896.— С. 841—842; Новый энциклопедический словарь.— Т. 27.— Петроград,
1916.—С. 175.
27 Десятни Пензенского края (1669—1696).— Спб., 1897.— С. 41—42, 46—54, 60—67,
70, 76—80, 101 — 105, 121 — 128, 184, 197, 201—209, 212—222, 228—234, 304—308,
324—328, 335—338, 344, 435—440, 456, 460—471.
28 ЦГАДА. Ф. 396, оп. 2, д. 3535, л. 111 об.
29 ЦГАДА. Ф. 248, оп. 7, д. 387, лл. 416—417 об.
30 Арзамасские поместные акты (1578—1618 гг.).— М., 1915.— С. 108.
31 Там же, с. 233—234.
32 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. III.— Ч. 1.— Са-
ранск, 1939.— С. 160—163.
33 Саранская таможенная книга за 1692 г.— Саранск, 1951.— С. 13—30, 63—64, 69.
34 История Мордовской АССР.— Т. 1.— Саранск, 1979.— С. 128.
35 Архив Н. А. Добролюбова. Отдел рукописей Государственной Публичной биб-
лиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге. Ф. 255, д. 4, л. 6; д. 49,
л. 1; д. 55, л. 2.
36 ЦГАДА. Ф. 248, оп. 14, д. 805, л. 7 об.
37 Переписная книга мордовских селений Алатырского уезда 1671 года.— Саранск,
1979,— С. 14—19, 21—26, 33—36, 41—47, 50—51 и др.
38 ЦГАДА. Ф. 1209, on. 1, д. 6456, лл. 6, 22, 28, 33 об., 43 об.
39 Малиев Н. М. Общие сведения о мордве Самарской губернии //Протоколы
заседаний Общества естествоиспытателей при Казанском университете. 1877—1878.—
Казань, 1878.— С. 4.
40 ЦГАДА. Ф. 396, оп. 2, д. 3562, лл. 294, 301, 311, 313 об., 387, 425 об., 435
об.—499.
41 Гераклитов А. А. Материалы по истории мордвы.— М.; Л., 1931.— С. 43.
42 ЦГАДА. Ф. 396, оп. 2, д. 3535, лл. 7 об., 8, 9 об., 13 об., 15 об., 17, 18, 20,
20 об., 22 об., 25, 26, 30.
43 ЦГАДА. Ф. 396, оп. 2, д. 3535, л. 36 об.; д. 3562, лл. 287 об., 301, 311, 313
об., 324, 325 об., 326 об., 328, 330 об., 337 об., 338; Переписная книга мордовских
селений Алатырского уезда 1671 г.— С. 82, 97—98, 117.
44 Kappeler A. Russlands erste Nationalitaten. Das Zarenreich und die Volker der
Mittleren Wolge vom 16. bis 19 jahrhundert. Bohlau Verlag Kdln - Wien, 1982.— S. 241.
45 Лепехин И. И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Россий-
ского государства 1768 и 1769 году..— Спб., 1771.— С. 155.
46 Белицер В. Н. Мордва-каратаи и их культура //Вопросы этнической исто-
рии мордовского народа.— М., 1960.— С. 227—255; Мокшин Н. Ф. Этническая история
мордвы.— М., 1977.— С. 109—115.
47 Записано нами в 1976 году от жителя деревни Мордовские Каратаи, мордвина
по национальности, И. 3. Демина, 1924 года рождения.
48 ЦГАДА. Ф. 248, оп. 14, д. 805, л. 7.
49 Там же, л. 12.
50 Ежова В. П. О некоторых этнографических особенностях в культуре мордов-
ского населения Теньгушевского района Мордовской АССР //Вопросы этнической
истории мордовского народа.— М., 1960.— С. 210—226; Якушкин А. В. Дракинский диа-
лект эрзя-мордовского языка //Очерки мордовских диалектов.— Т. 1.— Саранск, 1961;
Он же. Границы распространения дракинского диалекта эрзя-мордовского языка в
пределах Мордовской АССР / /Очерки мордовских диалектов.— Т. III.— Саранск, 1963;
Бибин М. Т. О некоторых ассимилятивных явлениях в консонантизме теньгушевского
диалекта эрзя-мордовского языка / / Очерки мордовских диалектов.— Т. V.— Саранск, 1968.
51 Записано нами в 1981 году от жителя села Шокша В. И. Начарова, 1938 года
рождения.
601
52 Мартынов А. Мордва в Нижегородском уезде //Нижегородские губернские
ведомости, часть неофициальная.—1866, № 24.— С. 194.
53 Гребнев М. Мордва Самарской губернии //Самарские епархиальные ведо-
мости, часть неофициальная.—1886, № 23.— С. 462.
54 Куманев В. А. Революция и просвещение масс.— М., 1973.— С. 59.
55 Сандина Т. И. Развитие народного образования в Мордовии.— Саранск,
1969.~C.il.
56 Можаровский А. РуСсо-мордвы на Нижегородской почве //Нижегородские
губернские ведомости, часть неофициальная.—1893.— № 36.— С. 1—3.
57 Такие концы с ассимилированным мордвой некогда бывшим русским населени-
ем отмечены нами в селах Поводимово Дубенского и Старые Турдаки Кочкуровского
районов Республики Мордовия.
58 Можаровский А. Указ. раб.— С. 3.
59 Там же.— С. 3.
60 Архив Географического общества. Разряд 14, on. 1, д. 58, лл. 2—3.
61 М. Т. Маркелов. Саратовская мордва (этнографические материалы).— Саратов,
1922,—С. 61.
62 Центральный государственный архив Октябрьской революции (в последующих
примечаниях ЦГАОР). Фонд 1318, on. 1, д. 1014, л. 33.
63 Саратовская мордва.— С. 61.
64 Архив русского географического общества. Разряд 36, on. 1, д. 42, л. 22.
65 Записано нами в 1968 году от П. М. Юртаевой, 1898 года рождения.
66 КлибановА. И. Религиозное сектантство и современность.— М., 1969.— С. 94;
Мокшим Н. Ф. Современное мордовское население Армянской ССР и его этническая
история //Вопросы финно-угроведения.— Вып. VI.— Саранск, 1972; Он же. На дале-
ком озере Севан (о мордовском населении Армении) //Созвездие.— Саранск, 1973.
67 КлибановА. И. История религиозного сектантства в России.— М., 1965.—
С. 145; Willard Burgess Moore. Molokan oraj traditionen. Legends and memorates of an
etnic sect. Berkeled and Los Angeles, 1973. P 9; Мокшим H. Ф. На далеком озере Се-
ван.— С. 171—179.
68 Майков В. Н. Очерк юридического быта мордвы.— С. 240.
69 Сборник статистических сведений по Тамбовской губернии.— Т. XXIV.— Там-
бов, 1900.— С. 30—33.
70 Воронин И. Д. Очерки и статьи.— Саранск, 1957.— С. 156, 160—161.
71 ЦГАРМ. Ф. Р-267, on. 1, д. 96, л. 17.
72 Там же.
73 Там же.
74 Там же, лл. 15 № 15 об.
75 Арискин Н. И., АпанинаЛ. И. Формы объектного спряжения глаголов в
смешанных мордовских говорах, принадлежащих к разным диалектным микросистемам
/ /Основные тенденции развития финно-угорских языков.— Саранск, 1985.—С. 110—111.
76 Архив Российского государственного этнографического музея. Ф. 1, оп. 2, д.
599, л. 15 об.
77 ЦГАОР. Ф. 1318, on. 1, д. 1010, л. 3.
78 Там же, л. 46 об.
79 Там же, д. 1014, л. 59.
80 Там же, д. 1010, лл. 61—61 об.
81 Там же, л. 61 об.
82 Там же, лл. 59 об.—60.
83 Там же, д. 1010, л. 59.
84 ЦДНИРМ. Ф. 327, on. 1, д. 635, Л. 38.
85 Яшкин И. А. Мордовская социалистическая нация — детище Октября.— Са-
ранск, 1978.— С. 86.
86 Там же.— С. 87.
87 ЦДНИРМ. Ф. 327, on. 1, д. 483, л. 7.
88 См.: Волков Г. Н. Этнопедагогика чувашского народа.— Чебоксары, 1966.—
С. 182.
602
89 ЦГАОР. Ф. 1235, on. 125, д. 19, л. 30.
90 Декларация о государственно-правовом статусе Мордовской Советской Социа-
листической Республики / /Вестник Мордовского университета.—1991, № 1.— С. 3.
Глава III
1 Кеппен П. Этнографическая карта Европейской России М 1:3150000.— СПб.,
1851; РиттихА. Ф. Этнографическая карта Европейской России М 1:2520000.—
СПб., 1970.
2 Христофоров И. Я. О старинных рукописях Симбирской Карамзинской библи-
отеки //Труды IV Археолог, съезда в России.— Т. 2.— Казань, 1896.— С. 41.
3 Гераклитов А. А. Дозоры Нижегородской мордвы 96 и 122 г. //Изв. Нижне-
Волжского ин-та краеведения.— Т. 3.— Саратов, 1924; его же, Арзамасская мордва по
писцовым и переписным книгам XVII-XVIII вв. //Уч. зап. Саратовского гос. ун-та им.
Н. Г. Чернышевского.— Т. VIII.— Вып. 11.— Саратов, 1930.
4 Гераклитов А. А. Алатырская мордва по переписям 1624—1721 гг.— Саранск,
1936.
5 Кузнецов С. К. Мордва. Русская историческая география.— М., 1910.— С. 38.
6 Гераклитов А. А. Саратовская мордва.— Саратов, 1926.— С. 20.
7 Холмогоровы В. и Г. Материалы для истории колонизации Саратовского се-
веро-восточного края до второй половины XVIII в. //Труды Саратов, архивной ко-
миссии.— Т. III, вып. 2.— Саратов, 1891.— С. 254.
8 Степанов П. Д. Саратовская мордва во второй половине XVIII в. //Изв.
Нижне-Волжского ин-та краеведения.— Т. VII.— Саратов, 1936.— С. 21.
9 Гребнев М. Мордва Самарской губернии / / Самарские епарх. ведомости.— Са-
мара, 1886,— № 20—24.
10 Любимов А. Е. Краткий исторический очерк мордовского народа //Мордов-
ское население Пензенской губернии.— Пенза, 1927.— С. 60.
11 Красноперов И. Мордовская община в Бугульминском уезде / /Северный
вестник.—1887.— № 1.
12 Кауфман А. А. Хозяйственное положение переселенцев, водворенных на ка-
зенных землях Томской губернии.— Т. 1.— СПб., 1895.— С. 250.
13 Очерки истории Мордовской АССР.— Ч. 1.— Саранск, 1955.— С. 69.
14 Козлов В. И. Расселение мордвы: (Исторический очерк) //Вопросы этниче-
ской истории мордовского народа.— М., 1960.— С. 20.
15 Кабузан В. М. Народы России в XVIII в. Численность и этнический состав.—
М., 1990.—С. 230.
16 Кеппен П. Об этнографической карте Европейской России.— СПб.,
1852.—С. 17.
17 Козлов В. И. Расселение мордвы.., Указ. раб.— С. 27—28.
18 См. Списки населенных мест Российской империи, Казанская губерния. По
сведениям 1859 г.— СПб., 1866; то же. Нижегородская губерния. По сведениям 1859 г.—
СПб., 1862 и др.
19 Кузнецов С. К. Указ. раб.— С. 60.
20 Кеппен П. Каратаи — мордовское колено / / Санкт-Петербургские ведомости.—
1845.—№ 268.—С. 1200—1201.
21 См. Козлов В. И. Расселение мордвы. Указ. раб.— С. 36.
22 Первая всеобщая перепись Российской империи.— СПб., 1901 —1904. Выпуски-
тетради» по губерниям Томской и Тургайской.
23 Кроме того, около 3 тыс. мордвы осталось за пределами Советского Союза.
См. Всесоюзная перепись населения СССР 1926 г. Краткие сводки.— Вып. IV. Народ-
ность и родной язык населения.— М., 1928.— С. 16.
24 Средняя Волга.— Самара, 1934.— С. 54—55.
25 См. Козлов В. И. Национальности СССР. Этнодемографический обзор.—2 изд.—
М., 1982.—С. 185—187.
603
26 См. напр. Харузин Н. Н. К вопросу об ассимилятивной способности русского
народа //Этнографическое обозрение.—1894.— № 4.
27 Подсчитано автором по материалам переписей населения соответствую-
щих лет.
28 Гераклитов А. А. К вопросу о границе между мокшей и эрзей в начале
XVII в. / / Бюллетень ЛОИКФУН.— № 4.— Л., 1929.
29 Козлов В. И. Расселение мордвы — эрзи и мокши / /Сов. этнография 1958.—
№ 2; в статье использованы данные поселенных карточек переписи населения 1926 г.,
хранящихся в Ленинградском архиве АН (Ф. 135, оп. и сведения, полученные из рай-
исполкомов по местам расселения мордвы.
30 Мордва. Историко-этнографические очерки.—Саранск, 1981.— С. 320.
Глава IV
1 Ломоносов М. В. Поли. собр. соч.— Т. 6.— С. 384.
2 Козлов В. И. Расселение мордвы: (Исторический очерк) //Вопросы этногра-
фической истории мордовского народа/ —Тр. Ин-та этнографии им. Н. И. Миклухо-
Маклая. Нов. серия.— М.: Наука, 1960.— С.’5—62, 27.
3 Списки населенных мест Российской империи. Нижегородская губерния. По
сведениям 1859 г.—СПб., 1862.—С. XXX-XXXI;
Пензенская губерния. По сведениям 1864 г.— СПб., 1869.— С. XIX-XX;
Симбирская губерния. По сведениям 1859 г.— СПб., 1863.— С. XXIV-XXVI;
Тамбовская губерния. По сведениям 1862 г.— СПб., 1864.— С. XXX-XXXI.
4 См. Народы России. Мордва.— СПб., 1876.— Т. 6.— С. 1.
5 См. Народы России.— С. 1.
6 См. О продолжительности проживания населения в месте постоянного житель-
ства (по данным Всесоюзной переписи населения 1989 г.).— Саранск, 1989.— С. 17.
7 Рашин А. Ф. Население России за 100 лет (1811 —1913).— М., 1956.—
С. 167—168, 187—188.
8 Там же.— С. 217—218.
Глава V
1 Краснов Ю. А. О некоторых сторонах взаимоотношений балто-финно-угор-
ских племен с западной частью Волго-Окского междуречья //КСИА.— Вып. 119.— М.,
1969.— С. 6.
2 Степанов П. Д. Ош Пандо.— Саранск, 1967.— С. 77.
3 Там же.— С. 77.
4 Ауновский В. А. Инородческие населенные места Симбирской губернии / /
Симбирский сб.— Т. 2.— Отд. 2.— Симбирск, 1870.— С. 155.
5 Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука.— М.,
1911.—С. НО.
6 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т 1.— Саранск,
1940.— С. 217.
7 Известия Тамбов. Ученой Архивной Комиссии (УАК).— Вып. 28.—1881.— С. НО.
8 Савкин В. И. На мордовском пчельнике //Известия ОАИЭ.— Т. 20.— Казань,
1904.— С. 192—198.
9 Руткевич Н. П. Черная металлургия на территории Мордовии в XVIII-XIX вв.
//Записки МНИИЯЛИЭ.— Вып. 99.— Саранск, 1947.— С. 113.
10 ПСРЛ.—Т. XII.—С. 62.
11 ЦиркинА. В. Киржемановский клад - //Сов. Археология.— № 1.— М.,
1969.—С. 242.
12 Ефимова Л. В. Ткани из финно-угорских могильников 1 тысячелетия н. э.
//КСИА.—Вып. 107.—М., 1966.—С. 127—129.
604
13 Мартьянов В. Н. Памятники народно-прикладного искусства мордвы.— Са-
ранск, 1971.
14 Горюнова Е. И. К истории ткачества у мордвы //Записки МНИИСК.— № 3.—
Саранск, 1941.— С. 44.
15 Ефимова «Л. В.— Указ. рао.— С. 130.
Глава VI
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч.— Т. 3.— С. 296.
2 РФ МНИИЯЛИЭ, И —1083, л. 103.
3 История Мордовской АССР.— Т. 1.— Саранск, 1979.— С. 200.
4 Цит. по: РФ МНИИЯЛИЭ, И —1083, л. 104.
5 Статистический временник Российской империи.— Серия III.— Вып.—1.— Распре-
деление земель по угодьям в Европейской России за 1881 год.— СПб., 1884.— С. 6—9,
20—21.
6 Семенов-Тян-Шанский П. П. Географическо-статистический словарь Россий-
ской империи.— Т. V.— СПб., 1885.— С. 98.
7 Там же.— С. 99.
8 ГАПО, ф. 324, on. 1, д. 31, лл. 6,7.
9 РФ МНИИЯЛИЭ, И —841, л. 290.
10 Фирстов И. И. Основные виды кустарных промыслов в пореформенной Мордо-
вии //Материальная и духовная культура мордвы в XVIII-XIX вв.— Саранск, 1978.—
С. 47—48.
И Прозин Н. В. Город Краснослободск и Краснослободский уезд. Приложение к
«Памятной книжке Пензенской губернии за 1865, 1866, 1867 гг.».— Пенза,
1868.— С. 44.
12 Промыслы Наровчатского уезда Пензенской губернии по обследованию 1912
года /Сост. И. П. Селивановский.— М., 1913.— С. 59.
13 РФ МНИИЯЛИЭ, И —1083, л. 41.
14 Нестерова Н. В. Крестьянские промыслы и формирование рабочего класса
Мордовии в период капитализма.— С. 107.
15 РФ МНИИЯЛИЭ, И—1083, л. 119.
16 Вестник Пензенского земства.—1913.— № 2.— С. 64.
17 РФ МНИИЯЛИЭ. И—1083, л. 119.
18 Промыслы Наровчатского уезда Пензенской губ. Указ. раб.— С. 9.
19 РФ МНИИЯЛИЭ. И—1083, л. 160.
20 См.: Краткие справочные сведения о заводах, мастерских и складах земледель-
ческих машин и орудий, составленные по сведениям 1903 и 1904 гг.— СПб.,
1905.— С. 98.
21 Пензенские губернские ведомости.—1884.— № 16.— Ч. неофиц.
22 РФ МНИИЯЛИЭ. И —931, л. 104.
23 Там же, л. 105.
24 Промыслы Наровчатского уезда... Указ. раб.— С. IX.
25 Лузгин А. С., Юшкин Ю. Ф. Торбеево.— Саранск, 1988.— С. 101.
26 Чернухин А. А. Темников.— Саранск, 1973.— С. 75.
27 Обзор деятельности земств по кустарной промышленности.— СПБ, 1913.—
Т______С 9
28 РФ МНИИЯЛИЭ. И —1083, л. 193.
29 Тимошкин К. М. Деятельность земств на территории Мордовии: Автореф.
канд. дис.— М., 1976.— С. 17.
30 См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК.—
М., 1970.—Т. 2.— С. 50—51.
31 Кустарная промышленность СССР: Сб. статей и материалов.— Вып. 1.—
М., 1925.
32 РФ МНИИЯЛИЭ. И —648, л. 11.
605
33 Там же, И —364, лл. 24, 25.
34 Там же, И —648, л. 11.
35 Газета «Труженик».—1920.— № 23.
36 Таблица сост. по кн.: Котков С. К. Трудящиеся Мордовии в борьбе за восста-
новление сельского хозяйства (1921 —1926 гг.).— Саранск, 1970.— С. 153.
37 Материалы по районированию и организации Средне-Волжской области.— Вып.
II.— Самара, 1925.— С. 251.
38 Котков С. К. Трудящиеся Мордовии в борьбе за восстановление сельского хо-
зяйства (1921—1926 гг.).— С. 153.
39 Там же.— С. 155.
40 ЦГА РМ. Ф. р.—149, on. 1, д. 229, Л. 190.
41 Куклин В. Н. Рабочие кадры кустарной промышленности Мордовии в годы
первой пятилетки //Из истории формирования и развития рабочего класса автоном-
ных республик и областей Среднего Поволжья.— Саранск, 1984.— С. 87.
42 Там же.— С. 88.
43 Социалистический быт мордовского села.— Саранск, 1986.— С. 136.
44 Газета «Красная Мордовия».—1940.—5 мая.
45 Архив Министерства местной промышленности, лл. 22—23.
46 Там же.— Лл. 35—36.
47 Социалистический быт мордовского села.— Саранск, 1986.— С. 136.
48 Апанин Н. В. К вопросу об изучении этноса как целостности. Этнокультур-
ные процессы в Мордовии.— Саранск, 1982.— С. 73.
49 . См. подробнее: Лузгин А. С. Промыслы Мордовии.— Саранск, 1993.
Глава VII
1 Вавилин В. Ф. Из истории сельских поселений мордвы до II половины
XIX века //Материалы по археологии и этнографии Мордовии.— Саранск, 1975.—
С. 142—151.
2 Ледяйкин В. И. К истории хозяйственной деятельности племен городецкой
культуры //Исследования по археологии и этнографии Мордовской АССР.— Саранск,
1970,—С. 96—97.
3 Степанов П. Д. Археологические памятники на территории Мордовии.— Са-
ранск, 1969.
4 Смирнов А. П., Трубникова Н. В. Городецкая культура / /Археология СССР.
Свод археологических источников.— Вып. д —1—14.— М., 1965.— С. 11.
5 Очерки истории Мордовской АССР.— Т. I.— Саранск, 1955.— С. 20.
6 ПСРЛ.— Т. VII.— С. 134.
7 Горюнова Е. И. Селище Полянки //КСИИМК.— Вып. XV.— М., 1974.—
С. 106—110; ее же. Муромская экспедиция //КСИИМК.— Вып. XXVII.— М., 1949.—
С. 97—101; ее же. Развитие жилища у мордвы //Исследования по материальной куль-
туре мордовского народа.— Вып. 11.— М., 1963.— С. 143—145.
8 ПСРЛ.— Т. I.— Лаврентьевская летопись.— С. 191—192.
9 Майнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы.— СПб., 1885.— С. 15.
10 ПСРЛ.—Т. VIII.—С. 26.
11 Воронин Н. Н. К истории сельского поселения феодальной Руси / /Изв. ГА-
ИМК.— Вып. 138.— Л., 1935.— С. 20—36; Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в
удельной Руси.— СПб., 1913.— С. 30—72; Неволин К. А. О пятинах и погостах Новго-
родских / /Записки РГО.— Т. VII.— СПб., 1853.— С. 84—90; Романов Б. А. Изыскания
о русском поселении эпохи феодализма //Вопросы экономики и классовых отноше-
ний в Русском гос-ве XII—XVIII веков.— М.; Л., I960.— С. 341—375.
12 Чакветадзе Ш. А. Основные проблемы генезиса и развития феодального об-
щества //Изв. ГАИМК,—Вып. 103.—С. 268.
13 Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализ-
ма.—М., 1972.—С. 266.
606
14 Майков В. Н. Указ. раб.— С. 3.
15 Воронин Н. Н. Указ. раб.— С. 28.
16 Смирнов И. Н. Мордва.— Казань, 1895.— С. 65; Любимов А. Е. Мордовское
население Пензенской губернии, его прошлое и современное состояние.— Пенза,
1927.— С. 9; Катаев И. М. К вопросу о культурном состоянии населения Приокского
бассейна в VII—XII вв. / /Сборник о-ва ист., филос. и соц. наук при Пермском ун-те.—
Вып. 11.— Пермь, 1927.— С. 88—106; Горюнова Е. И. Поселения, жилища мордвы
XIV—XVI-вв. //Записки МНИИСК.— № 3.— Саранск, 1941.— С. 34; Гераклитов А. А.
Мордовские «зимницы» //Изв. краеведческого ин-та.— Т. II.— Саратов, 1927.— С. 2;
Макушин Н. П. Поселения мордвы на территории Мордовской АССР //Исследова-
ния по материальной культуре мордовского народа.— Вып. 11.— М., 1963.— С. 147—160;
Жиганов М. Ф. Из истории хозяйства мордвы в XII—XVI вв. //Исследования по ма-
териальной культуре мордовского народа.— Вып. 11.— М., 1963.— С. 23—25.
17 Нижегородский летописец, изд. А. Гацисского.— Н.-Новгород, 1886.— С. 2.
18 Монгайт А. Л. Древнерусские жилища XI—XIII вв. //СЭ.— № 4.—
М.; Л., 1948.— С. 67; Мостовский М. Этнографические очерки России.— М.,
1874.— С. 84.
19 Памятники древней письменности.—XXXIV.— СПб., 1892.— С. 19.
20 РФ МНИИЯЛИЭ, ДИ —219.— С. 9, 82.
21 Гераклитов А. А. Указ. раб.— С. 2.
22 Сафаргалиев М. Г. Борьба мордовского народа с татарским игом //Записки
МНИИ.—№ 6.—Саранск, 1946.—С. 147—160.
23 Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке /Пер.
Ю. В. Готье.— М., 1938.— С. 168.
24 Записки путешествия академика Фалька //Поли. собр. ученых путешествий
по России,— Т. VI.— СПб., 1771.— С. 175.
25 Сергеевич В. Древности русского права.— Т. III.—2 изд.— С. 78.
26 Списки населенных мест по сведениям 1859—1864 гг.— Т. 25.— Нижегородская
губерния.— СПб., 1863; Т. 28.— Пензенская губерния.— СПб., 1869; Т. 34.— Симбирская
губерния.— СПб., 1863; Т. 42.— Тамбовская губерния.— СПб., 1866.
27 Вавилин В. Ф. Формы сельских поселений мордвы в XVIII— середине XX вв.—
Саранск, 1978.— С. 59—76.
28 Вавилин В. Ф. Творческое использование прогрессивных традиций народного
зодчества в современной сельской архитектуре /Упр. по делам стр-ва и архитектуры
Совета Министров МАССР.— Саранск, 1979.— С. 47; его же. Использование прогрессив-
ных этнических традиций в современном сельском строительстве Мордовской АССР
/ /Современные этносоциальные процессы на селе.— М., 1986.— С. 140—142.
29 МАССР. Административно-территориальное деление на 1 февраля 1986 г.— Са-
ранск, 1986.— С. 320.
30 Вавилин В. Ф. Количественная оценка современных этнокультурных процес-
сов в Мордовской АССР.— Саранск: Изд-во Сарат. ун-та, 1989.—168 с.
31 Вавилин В. Ф. Мордовское народное зодчество.— Саранск: Изд-во Мордов. ун-
та, 1980.—97 с.
32 Горюнова Е. И. Этническая история Волго-Окского междуречья.— М.: Изд-во
АН СССР, 1961.—С. 62—70.
33 Горюнова Е. И. Развитие жилища у мордвы.— С. 7—8.
34 Вавилин В. Ф. Мордовское народное зодчество.— С. 84—86.
Глава VIII
1 Даллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российской империи
1768—1769 гг.—Ч. 1.—СПб., 1809.—С. 109.
2 Белицер В. Н. Народная одежда мордвы.— М., 1973.— С. 216.
3 Мезин П. М. Мордовская женская одежда в этнографии Мордовии.— Саранск,
1977.—С. 88—105.
607
4 Мордовский народный костюм /Составители Т. П. Прокина и М. И. Сурина.—
Саранск, 1990.— С. 27—29.
5 Мартьянов В. Н. Мордовская народная вышивка.— Саранск, 1990.
6 Белицер В. Н. Указ. раб.— С. 39—40.
7 Ежова В. П. О некоторых этнографических особенностях в культуре мордов-
ского населения Теньгушевского района МАССР //Вопросы этнической истории мор-
довского народа.— М., 1960.— С. 210—226.
8 Мордва. Историко-этнографические очерки.— Саранск, 1981.— С. 312.
9 Социалистический быт мордовского села.— Саранск, 1986.—С. 122.
10 Балашов В. А. Бытовая культура мордвы. Традиции и современность.— Са-
ранск, 1992.— С. 114.
Г л а в а IX
1 Паллас П. С. Путешествие по разным провинциям Российской империи -в
1768—1769 гг.—Ч. 1.—СПб., 1809.—С. 112.
2 Майков В. Н. Один день среди мокши //Древняя и новая Россия.—1878.—
№ 10.
3 Динес Е. И. Традиционная пища и домашняя утварь мордвы //Исследования
по материальной культуре мордовского народа.— М., 1963.— С. 183—201.
4 Майнов В. Н. Остатки мордовской мифологии. РФ МНИИЯЛИЭ. Л —497.
5 Маркелов М. Т. Саратовская мордва: (Этнографические материалы) / /Сара-
товский этнографический сборник.— Вып. 1.— Саратов, 1922.— С. 91.
6 Бусыгин Е. П. Русское сельское население Среднего Поволжья.— Казань,
1966,— С. 372.
7 Паллас П. С. Указ. раб.— С. 114.
8 Мордва. Историко-этнографические очерки.— Саранск, 1981.— С. 153.
9 Там же.— С. 155.
10 Балашов В. А. Бытовая культура мордвы. Традиции и современность?-^- Са-
ранск, 1992.— С. 125.
Глава X
1 Майков В. Н. Очерки юридического быта мордвы.— СПб., 1885.— С. 155.
2 Ауновский В. А. Инородческие населенные места Симбирской губернии / /
Симбирский сборник.— Т. 2.— Симбирск, 1870.— С. 154.
3 Трирогов В. Г. Мордовские общины //Русская старина.— Т. 28.— СПб., 1880.—
С. 248—249.
4 Маркелов М. Т. Система родства угро-финских народностей. //Этнография.—
1928.— Кн. 5.— № 1; Мордовская деревня по данным эрзянского предреволюционного
фольклора //Советский фольклор.— М.; Л., 1936; Мордва.— М., 1928; Косвен М. О.
Семейная община и патронимия.— М., 1968; Смирнова Я. С. Семья и семейный быт
народов Северного Кавказа.— М., 1983; Першиц А. И. Проблемы типологизации общи-
ны в дореволюционной и советской этнографии / /Очерки истории русской этногра-
фии, фольклористики и антропологии.— Вып. 8.— М., 1978.
5 Попов М. К. Селиксенская мордва / / Санкт-Петербургские ведомости.—1834.—
№ 30.—С. 129.
6 Смирнов И. Н. Мордва.— Казань, 1895.— С. 155—156.
7 Иссинский В. Браки-самокрутки среди мордвы //Пензенские епархиальные
ведомости.—1889, № 12.— С. 255.
8 Максимов С. В. Неведомая, нечистая и крестная сила.— СПб., 1903; Пер-
шиц А. И., Смирнова Я. С. Общественный быт как предмет этнографического изуче-
ния /в связи с компонентным анализом культуры / /Сов. этнография.—1986.— № 5.
9 Косвен М. О. Семейная община и патронимия.— М., 1968.— С. 102—103.
10 Ольдерогге Д. А. Иерархия родовых структур и типы большесемейных до-
608
машних общин //Социальная организация народов Азии и Африки.— М., 1975.—
С. 15—16.
11 Перщиц А. И. Проблема типологизации общины в дореволюционной и совет-
ской этнографии. Указ. раб.— С. 150—151.
12 Полное собрание законов Российской империи.— Т. 6.— СПб., 1888.—
С. 116—117.
13 Майков В. Н. Указ, раб., с. 163.
14 Смирнов И. Н. Мордва: Историко-этнографический очерк //Известия общес-
тва археологии, истории, этнографии.— Казань, 1893.— Т. XI.— Вып. 5.— С. 426—477.
15 Бикбулатов Н. В. Башкирская система родства.— М., 1981.— С. 124.
16 Плесовский Ф. В. К вопросу о развитии семьи у коми и удмуртов (по терми-
нам родства) //Историко-филологический сборник.— Сыктывкар, 1960. Вып. 6.—
С. 177.
17 Paasonen Н. Mordwinisches Worterbuch.— Helsinki, 1990.— В. 1.— S. 355.
18 Евсевьев М. Е. Эрзянь-рузонь валке.— М., 1931.— С. 150.
19 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 452.
20 Деваев С. 3. Средневадский диалект мокша-мордовского языка / /Очерки
мордовских диалектов.— Т. 2.— Саранск, 1963.— С. 395.
21 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 453.
22 Личный архив автора.
23 Деваев С. 3. Указ. раб.— С. 429; Шахматов А. А. Мордовский этнографичес-
кий сборник.— М., 1910.— С. 734.
24 Чудаева И. О. Старо-пшеневский говор мокша-мордовского языка / /Очерки
мордовских диалектов.— Т. 3.— Саранск, 1963.— С. 27—48.
25 Беляева Н. Ф. Влияние традиционно-бытовой культуры на социализацию де-
тей (кон. XIX — начало XX века) //Этнические аспекты современных культурно-быто-
вых процессов в Мордовской АССР /Тр. МНИИЯЛИЭ.— Вып. 89.— Саранск, 1987.—
С. 25—34.
26 Личный архив автора.
27 Плесовский Ф. В. Указ. раб.— С. 111.
28 Цыганкин Д. В. Слово в присурских говорах эрзя-мордовского языка / /
Очерки мордовских диалектов.— Т. 3.— Саранск, 1963.— С. 89.
29 Рамазанова Д. Б. Система терминов родства говора мордвы-каратаев / /Мор-
два-каратаи: язык и фольклор.— Казань, 1991.— С. 58—75.
30 Евсевьев М. Е. Мордовская свадьба //Избр. труды.— Саранск, 1966.— Т. 5.—
С. 326.
31 Мокшин Н. Ф. Вторые имена у мордвы //Советская этнография.—1975,
№ 5.—С. 115—119.
32 Paasonen Н. Указ. раб.— С. 17.
33 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 454; Феоктистов А. П. Очерки по истории
формирования мордовских письменно-литературных языков.— М., 1976.— С. 94.
34 Феоктистов А. П. Мордовские языки и их диалекты в историко-этнографиче-
ской литературе XVII—XVIII вв. / /Очерки мордовских диалектов.— Т. 2.— Саранск,
1963.—С. 27.
35 Марков Ф. П. Приалатырский диалект эрзя-мордовского языка / / Очерки
мордовских диалектов.— Т. I.— Саранск, 1961.— С. 95.
Г л а в а XI
1 Евсевьев М. Е. Избранные труды.— Т. 5.— Саранск, 1966.— С. 9.
2 Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Ге-
нерального штаба. Пензенская губерния /Составил Сталь.— СПб., 1887.— Ч. 2.—
С. 221.
3 Терновский А. Свадьбы самохотки и моляны в мордовском селе Катмисе Горо-
дищенского уезда //Пензенские губернские ведомости.—1867.— № 33.— С. 20.
Заказ № 1361
609
4 Гребнев М. Село Фролкино или Ерзовка Бугурусланского уезда / /Самарские
губернские ведомости.—1858.— № 23.— С. 545.
5 Белореченский И. Исторический очерк села Лобаз Бузулукского уезда //
Самарские епархиальные ведомости.—1874.— № 19.— С. 424.
6 Баранов П. Н. Свадебный обряд мордвы-эрзи //Этнографическое обозрение.—
1910.М 3.—С. 120.
7 Катаров Е. Г. Состав и происхождение свадебной обрядности / /Сборник Му-
зея антропологии и этнографии.— Л., 1929.— С. 171.
8 Плесовский В. Ф. Свадьба народа коми.— Сыктывкар, 1968.— С. 128—129.
9 Агафонова. Мордовская свадьба. Этнографический очерк //Волжский вест-
ник.—1879.—№ 12- —С. 68.
10 ЦГА РМ ФР —267, on. 1, д. 46.— Л. 2.
11 РФ МНИИЯЛИЭ, И —1191. Корнишина Г. А. Отчет об этнографической экспе-
диции 1986 г. в Оренбургскую область.
12 Корнишина Г. А. Этнические традиции в современной свадебной обрядности
мордовского сельского населения Куйбышевской области //Бытовая культура морд-
вы /Труды НИИЯЛИЭ.— Вып. 100.— Саранск, 1990.— С. 52.
13 Евсевьев М. Е. Указ. раб.— С. 95.
14 ЦГА РМ ФР —267, on. 1, д. 46.— Л. 59 об.
15 Евсевьев М. Е. Указ. раб.— С. 96.
16 Корнишина Г А. Указ. раб.— С. 52.
17 Там же, с. 52.
18 Евсевьев М. Е. Указ. раб.— С. 327.
19 Милькович. Быт и верования мордвы в конце XVIII столетия //Тамбовские
епархиальные ведомости.—1905.— № 18.— С. 821.
20 Шахматов А. А. Мордовский этнографический сборник.— СПб., 1910.— С. 205.
21 РФ МНИИЯЛИЭ, И —1192 Корнишина Г А. Отчет об этнографической экспе-
диции по Оренбургской области за 1987 г.— Л. 53.
22 Евсевьев М. Е. Указ. раб.— С. 223.
23 Там же.— С. 259.
24 Там же.— С. 276.
25 Там же.— С. 303.
26 ЦГА РМ РФ —267, on. 1, д. 42.— Л. 14.
27 Корнишина Г. А. Указ. соч.— С. 49.
28 Сибиряк (Поздяев) И. С. Урьвакстомань седикелень койть.— Саранск, 1936.
29 РФ МНИИЯЛИЭ, И—1213, Корнишина Г. А. Отчет об этногеографической
экспедиции по Пономаревскому, Матвеевскому, Бугурусланскому районам Оренбург-
ской области, 1989.— Л. 71.
30 Балашов В. А. Бытовая культура мордвы: традиции и современность.— Са-
ранск, 1992.— С. 180.
31 Там же.— С. 181.
32 Там же.— С. 182.
33 Матвеев П. Очерки народного юридического быта Самарской губернии //
Записки РГО.— СПб., 1878.— Т. 8.— С. 25.
34 Майков В. Н. Очерки юридического быта мордвы. СПб., 1885.— С. 142.
35 Пословицы русского народа: Сборник русских пословиц, поговорок, речений и
пр. Владимира Даля.— СПб.— М., 1879.— Т. 1.— С. 485.
36 ЦГА РМ ФР —267, on. 1, д. 42.— Л. 75—84.
37 РФ МНИИЯЛИЭ, Л —3,—Л. 102, 161.
38 Смирнов И. Н. Мордва. Историко-этнографический очерк.— Казань, 1895.—
С. 247—248.
39 Голицын Ф. Мордва в Хвалынском уезде / /Саратовский сборник.— Саратов,
1881.— Т. 1.— С. 185; Минх А. Н. Моляны и обряды мордвы Саратовской губернии //
Этнографическое обозрение.— М., 1892.— № 4.— С. 51.
40 Уразманова Р. К. Современные обряды татарского народа.— Казань, 1984.— С. 109.
41 Зеленин Д. К. Описание рукописей Ученого архива РГО.— СПб., 1915.— Т. 2.—
С. 968, 969.
610
42 Федянович Т. П. Мордовские народные обряды, связанные с рождением ре-
бенка (кон. XIX—70-е гг. XX в.) //Сов. этнография.—1979.— № 2.— С. 84.
43 РФ МНИИЯЛИЭ Л —55.— Л. 305.
44 ЦГА РМ ФР —267, on. 1, д. 42.— Л. 41 об.
45 РФ МНИИЯЛИЭ, Л —281.—Л635.
46 РФ МНИИЯЛИЭ, Л —52.— Л. 280.
47 РФ МНИИЯЛИЭ, И —1125. Беляева Н. Ф. Отчет об этнографической экспеди-
ции по Куйбышевской области, 1984.— Л. 25.
48 Голицын Ф. Указ. соч.— С. 185.
49 ЦГА РМ ФР —267, on. 1, д. 42.—Л. 42.
50 Балашов В. А. Указ. раб.— С. 184.
51 Там же.— С. 185.
52 Секторов П. Погребальные обычаи мордвы. Архив РГО Р28, on. 1, № 21.—
Л. 2 об.
53 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 175—182.
54 Можаровский А. Березовский мордовокрещенский приход Сергачского уезда
Нижегородской епархии //Нижегородские епархиальные ведомости.—1891.—
№ 1.—С. 18.
55 Белореченский И. Указ. раб.— С. 425.
56 Можаровский А. Указ. раб.— С. 18.
57 Голицын Ф. Указ. раб.— С. 193.
58 Миллер К. В. Описание всех в Российском обитающих народов...— СПб.,
1776.—Ч. 1.—С. 53.
59 Макарий. Суеверия и обычаи мордвы-мокши Нижегородской губернии //Ни-
жегородские губернские ведомости.—1849.— № 49.— С. 193.
60 РФ МНИИЯЛИЭ, Л —52.— Л 130.
61 Минх А. Н. Указ. раб.— С. 124—125.
62 Макарий. Указ. раб.— С. 193.
63 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 173.
64 РФ МНИИЯЛИЭ, И —21 Л.—Л 20.
65 Смирнов И. Н. Указ, соч., с. 170; Гольмстен В. В. Надземные погребения в
Среднем Поволжье //Краткие сообщения ИИМК.—V.— М.; Л., 1940.— С. 56—58.
66 Мордовские народные сказки.— Саранск, 1971.— С. 214—220.
67 Кавтаськин Л. С. Мордовские обряды и причитания при похоронах девушки
//Проблемы изучения финно-угорского фольклора.— Саранск, 1972.— С. 189—190.
68 Минх А. Н. Указ. раб.— С. 125—126.
69 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 176—177.
70 Секторов П., Указ. раб.— С. 1—10.
71 Смирнов И. Н. Указ. раб.— С. 175—183.
72 Евсевьев М. Е. Указ. соч.— С. 368—371.
73 РФ МНИИЯЛИЭ, Л —52.— Л. 43.
74 Федянович Т.П. Похоронные и поминальные обряды мордвы //Бытовая
культура мордвы /Труды НИИЯЛИЭ.— Вып. 100.— Саранск, 1990.— С. 116.
75 Саратовский этнографический сборник.— Вып. 1.— Саратов, 1922.— С. 134.
76 Федянович Т. П. Похоронные и поминальные обряды...— С. 118.
77 Там же.— С. 119.
78 Балашов В. А. Указ. раб.— С. 188.
Глава XII
1 УПТМН.— Т. 4.— Кн. 1.— С. 74, 76.
2 УПТМН.—Т. 1.—Кн. 1.—С. 186.
3 Мельников А. Нижегородская мордвы / /Симбирские губ. ведомости.— Сим-
бирск, 1861.—№ 26.—С. 10.
611
4 Глагол С. Русская народная игрушка в XIX в. //Игры. Ее история и значе-
ние,—М., 1912 —С. 65—84.
5 УПТМН.— Т. 8,— С. 140.
6 Там же.— С. 141/
7 Волков Г. Н. Этнопедагогика чувашского народа.— Чебоксары, 1966.— С. 153.
8 Куклин В. Н. Некоторые виды детских спортивных игр у мордвы //Материа-
лы по археологии и этнографии Мордовии.— Саранск, 1977.— С. 246.
9 Куклин В. Н. Указ. раб.— С. 248.
10 УПТМН.—Т. 8.—С. 129.
11 УПТМН.—Т.4.—Кн. 1.—С. 163—164.
12 Памятники мордовского музыкального искусства.— Т. 2.— Саранск, 1982.— С. 12.
13 УПТМН.—Т. 4.—Кн. 1.—С. 211,212.
14 Ауновский В. А. Этнографический очерк мордвы-мокши //Памятная книжка
Симбирской губ.—1869.— Симбирск, 1869.— С. 54.
15 Глагол С. Указ. раб.— С. 65.
16 Мордва. Историко-этнографические очерки.— Саранск, 1981.— С. 123—144.
17 Бояркин Н. И. Мордовское народное музыкальное искусство.— Саранск,
1983.— С. 36.
18 УПТМН.— Т. 4.— Кн. 1.— С. 320—321.
19 Там же.— С. 65.
20 Майнов В. Н. Очерки юридического быта мордвы.— СПб., 1885.— С. 129.
21 Там же.— С. 135.
22 Рагозин В. Волга от Оки до Камы.— Т. 2.— СПб., 1881.— С. 26.
23 Евсевьев М. Е. Избранные труды.— Т. 5.— Саранск, 1966.— С. 337—338.
24 Мельников А. Указ. раб.— С. 237.
25 УПТМН.—Т. 4.—Кн. 1.—С. 268.
26 Рагозин В. Указ. раб.— С. 37.
27 УПТМН.—Т.4.—Кн. 1.—С. 191—286.
28 Там же.— С. 77—78.
29 Майнов В. Н. Указ. раб.— С. 131—132.
30 УПТМН.—Т. 4.—Кн. 1.—С. 68, 73.
31 Волков Г. Н. Указ. раб.— С. 323.
Глава XIII
1 Мокшин Н. Ф. Религиозные верования мордвы.— Саранск, 1968.— С. 17—19.
2 Там же.— С. 20.
3 Paasonen Н. Mordwinische Volksdichtung. Bd. Ill—Helsinki, 1941.— S. 15.
4 Мокшин H. Ф. Указ. раб.— С. 23.
5 Там же.— С. 23.
6 Там же.— С. 25—29.
7 Смирнов А. П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего По-
волжья.— М, 1952.— С. 154; Алихова А. Е. Из истории мордвы конца I— начала II тыс.
н. э. //Из древней и средневековой истории мордовского народа.— Саранск, 1959.—
С. 15; Жиганов М. Ф. К истории мордовских племен в конце I тысячелетия н. э.
//Советская археология.—1961.— № 4.— С. 178.
8 ЦГА РМ. Фонд Р-267, on. 1, дело 3, л. 21.
9 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. 2.—1939.— С. 146.
10 Минх А. Н. Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Са-
ратовской губернии / /Записки Русского географического общества по отделению эт-
нографии.— Т. XIX.— Вып. 2.— СПб., 1890.— С. 57, 135; Новочадов В. Мордва //Там-
бовские епархиальные ведомости.—1876.— № 14.— С. 401, 405; Маркелов М. Т. Культ
умерших в похоронном обряде волго-камских финнов //Религиозные верования на-
родов СССР.— Т. 2.— М., 1931.— С. 277; Шахматов А. А. Мордовский этнографический
сборник.— СПб., 1910.— С. 139; Примеров А. Религиозные обряды и суеверные обычаи
612
мордвов Краснослободского уезда //Пензенские епархиальные ведомости.—1870.—
№16.— С. 528.
11 Paasonen Н. Bd. 3.— S. 196.
12 Цитирую по книге А. Д. Шуляева «Жизнь и песня».— Саранск, 1986.— С. 52.
13 Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов.— М.; Л.,
1957.-С. 141.
14 Шахматов А. А. Указ. раб.— С. 141.
15 Там же.
16 Мокшин Н. Ф. Указ. раб.— С. 79.
17 Шахматов А. А. Указ. раб.— С. 81—82, 141.
18 Можаровский А. Мордво-крещенский приход села Акузова Сергачского уезда
Нижегородской епархии //Нижегородские епархиальные ведомости.—1893.—
№ 13.—С. 348.
19 Маркелов М. Т. Мордва //Религиозные верования народов СССР.— Т. 2.— С.
194.
20 Там же.— С. 196.
21 Ауновский В. Этнографический очерк мордвы-мокши / /Памятная книжка
Симбирской губернии на 1869 г.— Симбирск, 1869.— С. 94.
22 Маркелов М. Т. Мокшэрзятнень эрямо пиньгест.— М., 1929.— С. 170.
23 Евсевьев М, Е. Мордовская свадьба.— Саранск, 1959.— С. 235—236.
24 Мокшин Н. Ф. Указ. раб.— С. 56.
25 Евсевьев М. Е. Мордва Татреспублики.— Казань, 1925.— С. 188.
26*Paasonen Н. Bd. 3.— S. 16.
27 Мокшин Н. Ф. Указ. раб.— С. 91.
28 Гераклитов А. А. Материалы по истории мордвы. М.; Л., 1931.— С. 79.
29 Смирнова В. Б. Монастырское землевладение на территории Мордовии и
борьба с ним крестьян в XVII—XVIII вв. / /Социально-экономическое положение тру-
дящихся Среднего Поволжья (дооктябрьский период).— Саранск, 1989.— С. 5.
30 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. 1.— Саранск,
1940.— С. 297—300.
31 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. 2.— Саранск,
1940.—С. 47.
32 Кузнецов С. К. Мордва.— М., 1912.— С. 53.
33 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. 2.— С. 275.
34 Российский государственный архив древних актов. Фонд 248, опись 14, дело
805, л. 468.
35 Там же.— Л. 14 об.
36 Там же.— Л. 264—265.
37 Зевакин М. И. Кузьма Алексеев.— Саранск, 1936.— С. 27—31.
38 Там же. С. 39—44, 55—56.
39 Архив Н. А. Добролюбова. Отдел рукописей Библиотеки им. М. Е. Салтыкова-
Щедрина в Санкт-Петербурге. Фонд 255, дело 4, л. 6; дело 49, л. 1; дело 55, л. 2.
40 Российский государственный архив древних актов. Фонд 248, опись 14, дело
805, л. 7 об.
41 Там же. Фонд 248, опись 14, дело 782, л. 1513 об.
42 Там же. Фонд 248, опись 14, дело 794, лл. 18 об.—19.
43 Там же. Фонд 248, опись 14, дело 794, л. 19.
44 Центральный государственный архив Республики Татарстан. Фонд 10, опись 1,
дело 2933, л. 48.
45 Макарий. История Нижегородской семинарии.— Н. Новгород, 1849.— С. 13.
46 Феоктистов А. П. Русско-мордовский словарь.— М., 1971.— С. 26.
47 Макарий. История Нижегородской епархии.— Спб., 1857.— С. 172.
48 Мордовская грамматика, составленная на наречии мордвы мокши Тамбовской
семинарии профессором, магистром Павлом Орнатовым.— М., 1838.— С. IX.
49 Там же.—С. XI—XII.
50 Машанов М. Обзор деятельности Братства святого Гурия за двадцать пять лет
его существования (1867—1892). Казань, 1892.— С. 171.
613
51 ЦГА Республики Татарстан. Фонд 968, опись 1, дело 60, л. 1.
52 Журнал Министерства народного просвещения.—1867, № 4—6.— Ч. 134.—
С. 91—92.
53 ЦГА Республики Татарстан. Фонд 968, опись 1, дело 2, л. 31.
54 Там же.
55 Протоколы 1-го общего собрания представителей мелких народностей По-
волжья.— Казань, 1917.— С. 24.
56 Там же.— С. 48.
57 Устно-поэтическое творчество мордовского народа.— Т. 1.— Саранск, 1963.—
С. 43—44.
58 Ключевский В. О. Курс русской истории. Сочинения в 8 т.— Т. 1.— М.,
1956.— С. 305.
Глава XIV
1 Евсевьев М. Е. Избранные труды: В 5 т.— Т. 2.— С. 487.
2 Устно-поэтическое творчество мордовского народа.— Т. 7.— Ч. 3.— С. 69 (Далее:
УПТМН).
3 УПТМН.— Т. 7.— Ч. 3.— С. 76.
4 Самородов КТ. Мордовская обрядовая поэзия.— Саранск, 1980.— С. 71.
5 Евсевьев М. Е. Избранные труды.— Т. 5.— С. 365.
6 Там же.
7 Рукописный фонд кафедры советской литературы МГУ имени Н. П. Огарева.
8 Имайкина В. Л. Осенние обряды крестьянского мордовского календаря //Во-
просы финно-угроведения.— Вып. 6.— Саранск, 1975.— С. 312.
9 Веселовский А. Н. Историческая поэтика.— Л., 1940.— С. 291.
10 Евсевьев М. Е. Мордовская свадьба.— Саранск, 1959.— С. 60.
11 Балашов В. А. Бытовая культура мордвы: традиции и современность.— Са-
ранск, 1992.— С. 45—46.
12 Девяткина Т.П. Мокшанские свадебные обряды и песни.— Саранск,
1992.— С. 52.
13 Там же.
14 Там же.— С. 54.
15 там же.— С. 57.
16 Милькович. Быт и верования мордвы конца XVIII столетия //Тамбовские
епархиальные ведомости.—1905.— С. 9—10.
17 Девяткина Т. П. Указ. соч.— С. 62.
18 Там же.— С. 66.
19 УПТМН.— Т. 7.— Ч. 2.— С. 59.
20 Там же.
21 Там же.— С. 68.
22 Архив Самородова К. Т.
23 Блок А. А. Поэзия заговоров и заклинаний / /Собр. соч.: В 6 т.— М.,
1971.— С. 45.
24 Самородов К. Т. Указ. соч.— С. 167.
25 Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор.— М.,
1957.—С. 11.
26 Белинский В. Г. О народных сказках //Поли. собр. соч.: В 13 т.— М.,
1955.—Т. 5.—С. 51.
27 Маскаев А. И. Мордовская народная эпическая песня.— Саранск, 1964.— С. 299.
28 Путилов Б. Н. Русский историко-песенный фольклор XIII—XVI веков.— М.;Л.,
I960.—С. 60.
29 Там же.
30 УПТМН.— Т. 1.— Ч. 2.— С. 290.
31 Добролюбов Н. А. О поэтических особенностях великорусской народной поэ-
зии в выражениях и оборотах //Соч.: В 6 т.— М.; Л., 1961.— Т. 1.— С. 523.
614
32 УПТМН, т. 1,ч. 2., 290.
33 Шуляев А. Д. Традиционная необрядовая лирика / /Мордовское устное наро-
дное творчество.— Саранск, 1987.— С. 168.
34 Шахматов А. А. Мордовский этнографический сборник.— СПб, 1910.— С. VII.
35 УПТМН.—Т. 1.—С. 31.
36 Там же, с. 29.
37 Белинский В. Г. Сборник статей и высказываний о И. А. Крылове.— М.,
1944.-С. 15.
Глава XV
1 Поздяев И. С. Древние обряды самарской мордвы / /Материалы по изучению
Самарского края. Вып. 5.— Самара-, 1928.— С. 17.
2 РФ НИИЯЛИЭ при Совмине — Правительстве Республики Мордовия. № ф. 397.
Лл. 5—16.
3 Маскаев А. И. К вопросу о мордовской народной драматургии //Зап.
МНИИЯЛИЭ.— Вып. 12.—Саранск, 1952.—С. 132—145.
4 Там же.
5 Брыжинский В. С. Народный театр мордвы.— Саранск, 1985.— С. 132.
6 Там же.— С. 87—92.
7 Там же.— С. 89.
8 Там же.— С. 125—128.
9 Брыжинский В. С. Три страницы из истории мордовского народного театра
//Ясные дали.— Саранск, 1973.— С. 182—190.
10 Воронин И. Д. Саранск.— Саранск, 1961.— С. 149.
11 Крестьянская оперная труппа //Нива, 1900.— № 22.— С. 122.
12 Чинь стямо.—1920.— № 8.
13 Буртаев Ф. Зубной врач //Якстере теште.—1922.—18 дек.
14 Окин Е., Чесноков Ф., Васильев Т. Эрзень пьесат.— М., 1924.—56 с.
15 Сюрду-Сярду. Якувонь полац //Якстере теште.—1923.—26 апр.
16 Аннань свадьбац. Пьеса 8 тиймаса //Малкин В. Т., Милаева А. М., Мила-
ев Ф. И., Якунин М. В.—М., 1928,—84 с.
17 Чесноков Ф. М. Калдоргадсть ташто койтне.— М., 1925.—50 с.
18 Ильфек. Роштувань куншкасо //Якстере теште.—1925.—11 дек.
19 Ильфек. Манчемасонть а изнят //Бесплатное приложение к газете «Од эря-
мо».— Новосибирск, 1927.—15 с.
20 Рябов А. П. Рецензия на пьесу «Калдоргадсть ташто койтне» //Чесно-
ков Ф. М. Калдоргадсть гашто койтне.— М., 1925.— С. 3—4.
21 Чесноков Ф., Окин Е. Кавто киява //Эрзень пьесат.— М., 1924.— С. 3—21.
22 Васильев Т. В., Чесноков Ф. М. А мон кедензэ палсинь //Эрзень пьесат.—
М., 1924.— С. 22—38.
23 Чесноков Ф. М. Лиякс а кода //Якстере теште.—1928.—2 дек.
24 Чесноков Ф. М. Вейсэ //Якстере теште.—1929.—17, 23, 30 нояб.; 7 дек.;
1930.—5 янв.
25 Беляков А. Эряви эрямс / /Якстере теште.—1929.—17 февр.
26 Самохвалов И. С. Мордовское искусство и народное творчество в годы Совет-
ской власти.— Саранск, 1949.— С. 12.
27 Там же.
28 Якстере теште.—1924.—27 мая.
29 Якстере теште.—1924.—31 мая.
30 Якстере теште.—1925.—28 февр.
31 Якстере теште.—1925.—14 июля.
32 Самохвалов И. С. Указ. раб.— С. 15.
33 Якстере теште.—1924.—27 июля.
34 Самохвалов И. С. Указ. раб.— С. 15.
35 Там же.— С. 14.
615
36 Там же.— С. 13.
37 Там же.— С. 14.
38 Сятко.—1929,— № 2.—С. И.
39 Якстере теште.—1924.—10 июля.
40 Якстере теште.—1924.—26 апр.
41 Красная Мордовия.—1937.—28 февр.
42 Органов П. А. Историческая справка о Государственном мордовском театре за
время с 1 сентября 1930 г. по 15 января 1935 г. (Архив В. С. Брыжинского).
43 Красная Мордовия.—1935.—18 янв.
44 Салдин С. «Гроза» //Красная Мордовия.—1935.—24 янв.
45 Огин И. «Гроза» //Красная Мордовия,—1935.—18 янв.
46 Лукьянов А. Театр выдержал экзамен / / Красная Мордовия.—1935.—17 нояб.
47 Пресс Д. Гастроли Мордовского театра / /Красная Мордовия.—1937.—14 февр.
48 Мордовской советской литература: Учебной пособия мордовской средней шко-
ланень ды педучилищанень /Горбунов В. В., Кирюшкин Б. Е., Маскаев А. И., Черап-
кин Н. О.— Саранск, 1959.—262 с.
49 Петрова К. С. Кизэнь ве.— Саранск, 1932.—29 с.
50 Петрова К. С. Чопода вий.— Саранск, 1933.—28 с.
51 Петрова К. С. Ташто койсэ //Сятко, 1936.— № 1.— С. 74—107.
52 Эрьке П. (Кириллов). Кузьма Алексеев //—Сятко, 1935.— № 9—10.—
С. 4—26; № И.— С. 20—44; № 12.— С. 14—30; 1936,— № 1.— С. 34—50.
53 Жига И. Подлинно национальный спектакль //Красная Мордовия.—
1939.—3 апр.
54 Литова //Красная Мордовия.—1939.—30 марта.
55 Коломасов В. М. Прокопыч.— Саранск, 1940.—50 с.
56 Кириллов П. С. Кавто братт //Изнятано минь! — Саранск, 1941.— С. 79—88.
57 Коломасов В. М. Норов-ава.— Саранск, 1947.—45 с.
58 Кириллов П. С. Минек славанок.— Саранск, 1947.—45 с.
59 Кириллов П. С. Валдо васоло угол велькссэ.— Саранск, 1950.—66 с.
60 Абрамов К. Г. Од вий.— Саранск, 1951.—54 с.
61 Абрамов К. Г. Комедият. Кезэрень пингень драма //Нурька морот.— Саранск,
1974 —С. 139-418.
62 Игнатов С. С. Мордовский национальный театр / /Красная Мордовия.—1945.—
21 апр.
Глава XVI
1 Милькович. Быт и верования мордвы в конце XVIII столетия //Тамбов,
епарх. вед., 1905, № 1.— С. 821.
2 Живая старина.—1892.— № 2.
3 Мордовский этнографический сборник /Сост. А. А. Шахматов.— СПб., 1910.
4 Mordwinische Melodien /Phonographisch aufgenommen und herausgegeben von
A. O. Vaisanen. Helsinki: Suomalais. Ugrilainen seura, 1948.
5 Памятники мордовского народного музыкального искусства.— В 3 т./Сост. Н. И.
Бояркин: Под ред. Е. В. Гиппиуса.— Саранск: Мордкиз, 1981—1988.— Т. 1.—1981; Т. 2.—
1984; Т. 3.—1988.
6 Рукою Пушкина /Тр. Пушкинской комиссии ин-та русской лит-ры АН СССР.—
М.; Л., 1935.—С. 439.
7 Гетерофония (греч. «другой звук») — вид многоголосия, возникающий при совмест-
ном пении мелодии, когда в одном или нескольких голосах происходят незначительные
отклонения от основного голоса.
8 Каденция, каданс (франц, «оканчивающийся») — мелодический оборот (попевка),
завершающий музыкальное построение; в напевах народных песен — окончание мелоди-
ческой строфы.
9 Mordwinische Melodien.
616
10 Бурдон (от франц, «густой бас») — непрерывно звучащие при игре на музыкаль-
ных инструментах звуки; в пении также — непрерывно повторяемые звуки на одной
высоте (остинато).
11 Кавтаськин Л. С. Мордовская народная песня / /Мордовские народные пес-
ни.— М.: Музгиз, 1957.— С. 11.
Глава XVII
1 Крюкова Т. А. Мордовское народное изобразительное искусство.— Саранск,
1968.—С. 23.
2 Рыбаков Б. А. Происхождение и "семантика ромбического орнамента //Музей
народного искусства и художественные промыслы: /Сб. тр. НИИ художественной про-
мышленности.— Вып. 5.— М., 1972.— С. 130.
3 Мартьянов В. Н. Мордовская народная вышивка.— Саранск, 1991.— С. 29.
Глава XVIII
1 Воронин И. Д. Саранская живописная школа.— Саранск, 1972.— С. 111, 179.
2 Молева Н. М., Белютин Э. М. Русская художественная школа первой полови-
ны XIX века.—М., 1963.—С. 310.
3 Там же.
4 Сидоров А. А. Русская графика начала XX века.— М., 1969.— С. 201—202.
5 Чесноков В. К. Вадим Дмитриевич Фалилеев.— М., 1975.— С. 19.
6 Коненков С. Т. Мой век.— М., 1971.— С. 147.
7 Культурное строительство в Мордовской АССР: Сб. документов.— Ч. 1.— Са-
ранск, 1986.— С. 265.
8 Там же.— С. 267—268.
9 Костина Е. М. Изобразительное искусство Советской Мордовии.— Саранск,
1958.—С. 22.
10 Там же.— С. 23—24.
11 Червонная С. М. Владимир Дмитриевич Илюхин.— Саранск, 1974.— С. 48, 51.
12 Л. С. Трембачевская-Шанина: Каталог персональной выставки /Автор-со-
ставитель Холопова Н. В.— Саранск, 1975.— С. 7—8.
13 Выставка произведений Михаила Ивановича Нефедова: Каталог /Автор-соста-
витель Дорфман Н. А.— С. 22—24.
14 Выставка произведений художников Мордовии, посвященная 35-летию Мордов-
ской АССР: Каталог-справочник /Автор вступ. статьи Т. А. Корабельщикова.— Са-
ранск, 1966.— С. 4.
15 Николай Обухов: Каталог персональной выставки /Автор-составитель
М. И. Сурина.— Саранск, 1977.— С. 4—5.
16 В. А. Попков: Альбом /Автор вступительной статьи* Н. В. Холопова.— Са-
ранск, 1988.—С. 136—137.
Глава XIX
1 Основы финно-угорского языкознания //Вопросы происхождения и развития
^[шнно-угорских языков.— М.: Наука, 1974.— С. 36.
2 Хайду П. Уральские языки и народы.— М., 1985.— С. 169—176.
3 Грузов Л. П. Историческая грамматика марийского языка. Введение и фонети-
ка.— Йошкар-Ола, 1969.— С. 32.
4 См.: Поляков. О. Е. Мокшанские глухие сонорные / /Советское финно-угро-
ведение.— Таллин, 1984.— № 1.—С. 19—24.
617
5 Этногенез мордовского народа.— Саранск, 1965.— С. 255..
6 Подробно общемордовский язык описан в кн.: О. Е. Поляков. Атянь-атяньке и
синь кяльсна (Древняя мордва и их язык).— Саранск, 1991.— С. 23—30.
7 Gabor Zaicz. Beitrag zur Tupologie und Statistik der erza und mokscha mordwin-
ischer ceine verglichende untersuchend / /Congressus septimus internationalis finno-
ugristarum.— Debrecen, 1990.— S. 7—13.
8 Серебренников Б. А. История мордовского народа по данным языка //Этно-
генез мордовского народа.— Саранск, 1965.— С. 243.
9 Кузнецов С. К. Русская историческая география.— М., 1910.—С. 136—137.
10 Феоктистов А. П. К проблеме мордовско-тюркских языковых контактов / /
Этногенез мордовского народа.— Саранск, 1965.— С. 334.
11 Paasonen Н. Die TuTkischen Zehmvorter im Mordwinischen.—1897.— S. 75; А. П.
Феоктистов. Указ. раб.— С. 335—336.
12 Paasonen Н. Die Tiirkischen Zehnworter im Mordwinischen. SFOu, 15, 1897;
Надькин Д. T. Проблема редуцированного гласного и особенности развития ударения в
мордовских языках //Актуальные вопросы мордовского языкознания /Тр.— Вып.
94.— Саранск, 1988.— С 8.
13 Феоктистов А. П. Указ. раб.— С. 342.
14 Бубрих Д. В. Лингвистические данные о древности связей между мордвой и
восточным славянством / /Зап. НИИАЛИЭ при Совмине МАССР.— Вып. 7.— Саранск,
1947.-С. 6.
15 Феоктистов А. П. Русско-мордовский словарь. Из истории отечественной лек-
сикографии.— М. 1971.
16 Букварь для мордвы-эрзи с присоединением молитв и русской азбуки. Издание
православного миссионерского общества.— Казань, 1884.
17 Букварь для мордвы-мокши.— Казань, 1892.
18 Мордовская грамматика, составленная на наречии мордвы-мокши Тамбовской
семинарии профессором, магистром Павлом Орнатовым.— М., 1838.
19 Н. Gebelentz. Versuch einer mordwinischen grammatik «Zeitschrift fur die Kunde
des Mordwigenlandes».— Gottingen, 1839.— Bd. 2.
Глава XX
1 Воронин И. Д. Литературные деятели и литературные места в Мордовии.— Са-
ранск, 1976.— С. 314.
2 Черапкин Н. И. Современная мордовская литература.— Саранск, 1954.— С. 3.
3 Тексты «Стихов мордовских» и «Мордовской речи» см. в кн.: Феоктистов А. П.
Очерки по истории формирования мордовских письменно-литературных языков. ’ Ран-
ний период.— М., 1976.— С. 236, 248.
4 Там же.— С. 236.
5 «Живая старина», СПб., 1909.— Вып. II—III.— С. 166—174.
6 Цит. по ст. Кавтаськин Л. С. Эпические и лиро-эпические песни мордовского
народа.— В кн.: Устно-поэтическое творчество мордовского народа.— Т. I. Эпические и
лиро-эпические песни.— Саранск, 1963.— С. 15.
7 Там же.
8 Документы и материалы по истории Мордовской АССР.— Т. III, часть 1.— Са-
ранск, 1939.— С. 308.
9 Там же.— С. 308.
10 Там же.— С. 311.
11 Шахматов А. А. Мордовский этнографический сборник.— СПб., 1910.— С. 1—2.
12 Там же.— С. 9.
13 Там же.— С. 17.
14 Там же.— С. 22.
15 Там же.— С. 622.
16 Локоть Т. В. Памяти С. В. Аникина.— Киевский листок.—1906, 17 дек.
618
17 Цитрон А. 72 дня первого русского парламента.— СПб., 1906.— С. 166.
18 Богораз В. Г. (Тан). Мужики в Государственной думе //Тан. Красное и чер-
ное: очерки.— М., 1907.— С. 259.
19 Тиванов А. И. Утрата (Памяти С. В. Аникина) //Киевский листок.— Саратов,
1906.—17 дек.
20 И. Е. Репин и В. В. Стасов. Переписка.— Т. 3.— М.; Л., 1950.— С. 98.
21 Маковицкий Д. П. У Толстого. Яснополянские заметки.— Литературное на-
следство.— № 90.— В 4 т.— Т. 2.— М., 1979.— С. 198.
22 Чингиз Айтматов. Письмо к дочери С. В. Аникина А. С. Аникиной от 25 мая
1971 года. Автограф письма хранится в ЦГАЛИ, ф. 2206, ед. хр. 34, лл. 1—3.
23 Карпов В. В. Совершенствование национальных отношений, перестройка и за-
дачи литературы: Доклад на Пленуме Правления Союза писателей СССР.— Литератур-
ная газета.—1988, 9 марта.— С. 3.
24 Аникин С. В. За праведной землей.— Вестник Европы.—1910, № 3.— С. 69.
25 Малькина М. Если внимательно вглядеться... / /Современная мордовская ли-
тература. 60—80-е годы.— Саранск, 1991.— С. 215.
26 Михалков С. Высокое назначение советской детской литературы: Доклад на
IV съезде писателей СССР //Лит. Россия, 1967.—26 мая.— С. 13.
27 Овечкин В. Колхозная жизнь и литература //Новый мир.—1955.— № 12.—
С. 132.
28 Год тридцать седьмой.— М., 1954.— № 17.
29 Пинясов Г. Стан заблудившихся душ //Московский журнал.—1994.— № 4.
30 Встречи.— Саранск, 1988.
31 Надькин Д. Будем собирать камни? //Пинкст (Круги).— Саранск, 1993.—
С. 228.
32 Там же.— С. 225.
33 Там же.— С. 228.
34 Брыжинский М. Пингень гайть / /Эрямодо надобия (Лекарство от жизни) —
Саранск, 1991.— С. 129.
35 Там же.— С. 165.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ПСРЛ псз — Полное собрание русских летописей. — Полное собрание законов Российской импе- рии.
ксиимк иимк — Краткие сообщения ИИМК. — Институт истории материальной культуры РАН.
ГАИМК — Государственная Академия истории матери- альной культуры.
РГО мнииск — Русское географическое общество. — Мордовский научно-исследовательский инсти- тут социалистической культуры.
ЛОИКФУН — Ленинградское общество исследователей куль- туры финно-угорских народностей.
МРМИИ — Мордовский республиканский музей изобрази- тельных искусств.
ЦГА РМ — Центральный государственный архив Респуб- лики Мордовия.
РФ МНИИЯЛИЭ — Рукописный фонд Мордовского научно-иссле- довательского института языка, литературы, истории и экономики.
ОАИЭ УПТМН-1 — Общество археологии, истории, этнографии. — Устно-поэтическое творчество мордовского на- рода: В 8-ми томах: Саранск: Мордкиз, 1963. Т. I: Эпические и лирические песни / Сост. подготов, текст., предисл., прим. пер. с морд, на рус. яз. Л. С. Кавтаськина; Общ. ред. И. К. Инжеватова и Э. В. Померанцевой.
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов.
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрь- ской Революции.
ЦДНИ РМ — Центр документации новейшей истории Рес- публики Мордовия.
\tZ 4tZ _ *0/ _ \*Z \1Z _ М/ \lz \lz \<Z MZ \J/ \»Z \iz \tZ \iz \tZ 4IZ \iz
/|X ZlX ZfX Z4\ Z4X Z*\ ZfX Zf<Zf\ Z4X Z«\ ZfX~ZfX Z4X^'Czp’^4XC^X~/pTzj\'
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение (И. А. Ефимов) ........................................... 3
Глава I. Историография культуры мордвы ................................ 7
§ 1. Исследования культуры в дореволюционной России (И. Ф. Мокшин) 7
§ 2. Историография культуры в советский период (В. А. Балашов).........18
§ 3. Зарубежная историография культуры мордовского народа (В. А. Балашов,
В. А. Юрченков) .................................................... 23
Глава II. История формирования мордовского этноса (И. Ф. Мокшин) 31
§ 1. Истоки ’ мордовского этноса ..................................... 31
§ 2. Мордва в эпоху раннего феодализма (до XIII в.) ................ 39
§ 3. Мордва под властью Золотой Орды и Казанского ханства............. 43
§ 4. Этническое развитие мордвы в составе Российского государства ... 46
§ 5. Этноструктура мордвы в XIX—XX веках.............................. 56
§ 6. Этнические процессы у мордвы и трансформация ее в капиталистическую
народность .......................................................... 60
§ 7. Консолидация мордвы в нацию...................................... 71
Глава III. Расселение и динамика численности мордвы (В. И. Козлов) 81
Глава IV. Этнодемографическая ситуация в Мордовии (В. Ф. Кирдя-
шов, В. Ф. Разживин)..................................................101
Глава V. Традиционные занятия и орудия сельскохозяйственного тру-
да в прошлом и настоящем (И.М. Петербургский) ... 117
Глава VI. Промыслы и занятия (А. С. Лузгин)...........................129
Глава VII. Поселения и жилища (В. Ф. Вавилин).........................148
§ 1. Структура поселений .............................................148
§ 2. Комплексы народного жилища .................................... 166
Глава VIII. Одежда (В. А. Балашов, А. С. Лузгин, Т. П. Прокина) . . . 176
621
Глава IX. Пища и домашняя утварь (В. А. Балашов, А. С. Лузгин,
П.М. Мезин) .........................................................191
Глава X. Семейно-родственные отношения .................................. 209
§ 1. Структура семьи и ее уклад (В. А. Балашов) ..........................209
§ 2. Система родства у мордвы (С. Д. Николаев) ......................... 222
Глава XI. Семейные обряды (В. А. Балашов, Т. П. Федянович, Г. А. Кор-
нишина) ........................................................... 235
§ 1. Свадьба .............................................................235
§ 2. Родинные обряды .....................................................248
§ 3. Похоронные и поминальные обряды .....................................257
Глава XII. Народные традиции воспитания детей у мордвы (Н. Ф. Бе-
ляева) . . *.........................................................277
Глава XIII. Языческие верования мордвы и ее христианизация
(И. Ф. Мокшин) ......................................................298
Глава XIV. Мордовский фольклор (М. Ф. Ефимова) ...........................331
Глава XV. Народное и профессиональное театральное искусство
(В. С. Б рыжине кий) ................................................360
§ 1. Народная драматургия и народный театр .......................360
§ 2. Зарождение письменной драматургии и самодеятельного театра .... 373
§ 3. Мордовский профессиональный театр (В. С. Брыжинский, В. Л. Пешонова) 393
Глава XVI. Музыкальное искусство (Л. Б. Бояркина, Н. И. Бояркин) 433
§ 1. Народная музыка .....................................................433
§ 2. Народные музыкальные инструменты.....................................456
§ 3. Профессиональное музыкальное искусство...............................464
Глава XVII. Народное искусство (Т. П. Прокина) ...........................474
Глава XVIII. Профессиональное изобразительное искусство (М. И. Су-
рина) ...............................................................500
Глава XIX. Мордовские языки (М. В. Мосин, О. Е. Поляков) .... 524
§ 1. Место мордовских языков в системе родственных (уральских) языков 524
§ 2. Общемордовский язык ............................................... 528
§ 3. Мокшанский и эрзянский языки: единство и различия.................. 533
§ 4. Связь мордовских языков с другими языками............................544
§ 5. Возникновение мордовской письменности, формирование мокшанского и
эрзянского литературных языков ......................................548
§ 6. Проблемы и перспективы современных мордовских языков ................550
622
Глава XX. Развитие художественного слова.............................552
§ 1. Формирование мордовского историко-литературного процесса
(А. В. Алешкин).......................................................552
§ 2. Современная мордовская литература (А. И. Брыжинский) .................576
Уроки наследия (вместо заключения,) (И. А. Ефимов).........................593
Источники, литература, примечания .........................................597
Список сокращений (составлен П. М. Мезиным)................................620
Научно-популярное издание
МОРДВА
Историко-культурные очерки
Редактор А. Н. Нижегородцева
Оформление А. Н. Пепелова, В. И. Федюнина
Художественный редактор Ю. В. Смирнов
Технический редактор JI. М. Лихонос
Корректоры Л. Н. Названова, М. П. Демидова, Р. П. Овечкина
Сдано в набор 02.02.95. Подписано к печати 18.10.95. Формат
60x84 1 /15. Бумага типографская № 2. Гарнитура литературная.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 36,27+3,72 вкл. Усл. кр.-отт. 60,45.
Уч.-изд. л. 42,32+3,5 вкл. Тираж 2000 экз. Заказ № 1361.
«С» —036.
Мордовское книжное издательство, 430000, г. Саранск, ул. Совет-
ская, 55.
Республиканская типография «Красный Октябрь», 430000, г. Са-
ранск, ул. Советская, 55-а.