МШИМ*» л /Г4НННМННМММК
А. БЕЛЯЕВ
Ф>ф
Щ№Ш ■
К
'І££\С
■і
■' ■ V г У-,. '	. -IV : і", і /,:• }/ ;
КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

АМЕРИКАНСКОЙ

СОВЕТОЛОГИИ

А. БЕЛЯЕВ
кцещсги
шкал
осЬьоа
и литера

тцра
КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

АМЕРИКАНСКОЙ

СОВЕТОЛОГИИ
Издание 3-є

дополненное
МОСКВА СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1982

8 Р 2

Б 44
В течение многих десятилетий американские советологи-

антикоммунисты занимаются тенденциозным истолкованием

современной советской литературы, извращают и фальсифи¬

цируют реальную историю ее развития. В книге дан критиче¬

ский анализ основных концепций советологов, их стратегии и

тактики. Несостоятельность методологии идеологических про¬

тивников литературы социалистического реализма показана

на широком материале советской литературы от Великой

Октябрьской социалистической революции до наших дней.
Настоящее, третье издание книги дополнено материалами,

отражающими современный этап идеологического спора, кото¬

рый ведет советская литература в борьбе за мир, гуманизм и

социальный прогресс.
Художник Валерий ЛОКШИН
~ 4603000000—295

Б 083(02)—82 398'

Вступление к тете

Уеловечество вступило в послед¬

нюю треть нашего столетия в

обстановке обострения истори¬

ческого противоборства сил

прогресса и реакции, социализ-

ма и империализма. Ареной

этого противоборства является весь мир, все

основные области общественной жизни — эко¬

номика, политика, идеология, культура» 1 —

такой вывод сделало Международное совеща¬

ние коммунистических и рабочих партий в

Москве в июне 1969 года.
С победой социалистической революции

в России в октябре 1917 года классовая

борьба капитализма с социализмом в сфере

идеологической сразу приобрела отчетливо

выраженный антисоветский характер.
Именно в народном характере Советской

власти видели империалисты главную угрозу

созданной ими системе эксплуатации чело¬

века человеком, системе угнетения богатым

бедного.
Президент США В. Вильсон в 1919 году

угрожающе заявлял: «Мы должны дать себе

ясный отчет о том, что весь мир охвачен

революцией. Я не хочу сказать, будто бы

повсюду идет революция, но направление умов

во всех странах таково, что может вызвать

падение правительств, если мы не успокоим

мир. Реки крови были пролиты, целые нации

погибли... Каждый день мое сердце облива¬

ется кровью, когда я думаю о том, что де¬

лается в России: та же опасность грозит и

всему миру. Мы должны позаботиться о том,

чтобы форма «народного правления» не при-
«Международное совещание коммунистических и рабочих пар-

Прага, 1969, с. 9.

вилась у нас или где-либо в другом месте»1 (курсив

мой. — А. Б.).
И они «заботились». Надо признать, заботились

очень старательно: от прямой вооруженной интервен¬

ции четырнадцати стран Антанты в годы граждан¬

ской войны в России, от экономической и диплома¬

тической блокады молодого Советского государства, от

попыток удушения Советской власти в тисках голода

и холода в 20-е годы до натравливания на СССР наи¬

более оголтелого и реакционного отряда мирового импе¬

риализма — немецкого фашизма, что привело к развязы¬

ванию второй мировой войны и стоило человечеству не¬

исчислимых жертв и страданий.
Военные, экономические и иные санкции, энергично

применявшиеся капитализмом против СССР, успехом

не увенчались. Первая в мире страна социализма пре¬

одолела все трудности и препятствия, разгромила всех

агрессоров и превратилась в могущественнейшее и про¬

цветающее государство рабочих и крестьян, с подлин¬

ным народовластием, с реальным демократизмом образа

жизни, с новой исторической общностью людей на пла¬

нете Земля — советским народом.
Ныне идеи марксизма-ленинизма овладевают умами

все большего количества людей на земном шаре. Поме¬

шать победному шествию идей социализма не могут ни

пули, ни бомбы, ни тюрьмы, ни самые строгие погра¬

ничные заслоны.
Возникло целое содружество социалистических госу¬

дарств, в которых у власти стоят коммунистические и

рабочие партии. Уже не одинокий маяк социализма —

Советский Союз — возвышается над миром алчности и

угнетения, над миром капитала, а целая система социа¬

листических государств, тесно сплоченных единой мар¬

ксистско-ленинской идеологией, объединенных в несо¬

крушимое политическое, военное и экономическое содру¬

жество братских народов.
Лидеры капиталистического мира оценили сложив¬

шуюся неблагоприятную для них ситуацию трезво и

реально. Президент США Л. Джонсон еще в 1964 году

вынужден был признать, что предложения экстремист¬

ских сил сокрушить коммунизм с помощью военных

средств являются безрассудной авантюрой, могущей
1	«Мир о стране Октября». М., 1967, с. 43—44.
5

привести мир к катастрофе. Выводы президента США

основывались на реальной оценке оборонного потен¬

циала прежде всего Советского государства.
Империализм признал свое бессилие, свою неспо¬

собность сокрушить систему социализма. Мир социа¬

лизма превратился в неодолимую силу, и лидеры импе¬

риализма начали учиться произносить — сначала робко

и неуверенно, но потом все отчетливее и понятнее —

слово сосуществование, ленинское слово, которым более

полувека назад был определен путь внешней политики

Советского государства.
Мирное сосуществование государств с различным об¬

щественным устройством...
Более пятидесяти лет нелегкой истории человечества

двадцатого века потребовалось для того, чтобы мир

капитализма признал неизбежность и жизненность этой

ленинской формулы.
А признав, вынужден был пойти и на четкую пра¬

вовую и политическую формулировку этого положения,

заявив перед всем миром, что «в ядерный век не

существует иной основы для поддержания отношений...

кроме мирного сосуществования»1 — так записано в

совместном советско-американском документе «Основы

взаимоотношений между Союзом Советских Социали¬

стических Республик и Соединенными Штатами Аме¬

рики» в мае 1972 года.
Разумеется, наивно было бы думать, что империа¬

листы сами, так сказать, «дозрели» до понимания

марксистских принципов межгосударственных отноше¬

ний. Нет, с самого начала они вели и ведут отчаянную

борьбу с миром социализма, с идеями социализма,

с советским образом жизни. Они не прекратили эту

борьбу и ныне, хотя и вынуждены смирить свой пыл

под влиянием возросшего военно-экономического и по¬

литического могущества стран социализма. Как образно

выразился Генеральный секретарь Коммунистической

партии США товарищ Гэс Холл: «...агрессивный, воин¬

ственный зверь вынужден искать добычу в условиях,

когда он перестал быть хозяином леса» 2.
Решающую роль в мобилизации мирового общест¬

венного мнения на борьбу с агрессивной политикой
1	«Правда», 30 мая 1972 г.
2	«Проблемы мира и социализма», 1969, № 11, с. 2.
6

империализма сыграла последовательная и принци¬

пиальная политика стран социализма, и прежде всего

Советского государства. Инициативная внешнеполити¬

ческая деятельность ленинского ЦК КПСС и Советского

правительства по претворению в жизнь Программы

мира, выработанной XXIV съездом КПСС и развитой на

последующих съездах КПСС, открыла миру реальные

возможности поворота от отношений «холодной войны»

к отношениям подлинного мирного сосуществования госу¬

дарств с разным общественным строем'.
Выступая на Всемирном конгрессе миролюбивых сил

26 октября 1973 года, Генеральный секретарь ЦК КПСС

тов. Л. И. Брежнев говорил: «Отстаивая принципы мир¬

ного сосуществования, мы боремся за то, что дороже

всего миллиардам людей на земле: за право на саму

жизнь, за избавление от опасности ее уничтожения в

пламени войны. Одновременно тем самым мы боремся

и за обеспечение благоприятных международных усло¬

вий для продвижения вперед дела социального про¬

гресса всех стран и народов... В условиях раскола мира

на две системы международная безопасность может

строиться лишь на полном и неукоснительном соблю¬

дении принципов мирного сосуществования, в частности

на невмешательстве во внутренние дела государств» >.
Общеевропейское совещание на высшем уровне в

Хельсинки в 1975 году с участием 33 государств Евро¬

пы, а также США и Канады завершилось подписанием

согласованного свода принципов межгосударственных

взаимоотношений, отвечающих требованиям мирного со¬

существования, созданию благоприятных условий для

сохранения и упрочения мира на всем континенте.
В отчетном докладе ЦК КПСС XXVI съезду пар¬

тии тов. Л. И. Брежнев, подводя итоги борьбы КПСС

за принципы мирного сосуществования и разрядку на¬

пряженности в семидесятые годы, подчеркнул: «В меж¬

дународном плане отчетный период был временем слож¬

ным и бурным. Оно было отмечено прежде всего

интенсивной борьбой двух направлений в мировой по¬

литике. С одной стороны, курс на обуздание гонки

вооружений, укрепление мира и разрядки, на защиту

суверенных прав и свободы народов. С другой стороны,
1	Брежнев Л. И. За справедливый, демократический мир, за

безопасность народов и международное сотрудничество. М., 1973,

с. 37—38.
7

курс на подрыв разрядки, взвинчивание гонки воору¬

жений, политика угроз и вмешательства в чужие дела,

подавление освободительной борьбы... Сегодня совер¬

шенно очевидно: Советский Союз и его союзники явля¬

ются теперь более, чем когда-либо, главной опорой

мира на земле» К
Съезд советских коммунистов единодушно одобрил

выдвинутые в докладе тов. Л. И. Брежнева новые ини¬

циативы по широкому кругу проблем мирного сосуще¬

ствования на восьмидесятые годы. Суть этих инициатив

сводится к тому, чтобы вывести народы из-под угрозы

ядерной войны и сохранить мир на земле.
«Это, — сказал тов. Л. И. Брежнев, — если хотите, ор¬

ганическое продолжение и развитие нашей Програм¬

мы мира применительно к наиболее жгучим, актуаль¬

ным проблемам международной жизни в наши дни»2.
Да, сегодня задача сохранения мира и мирного со¬

трудничества государств с различными социальными

системами вновь приобрела необычайную остроту из-за

опасных милитаристских тенденций военно-промышлен¬

ного комплекса Америки, которые столь безрассудно

поощряет правящая администрация США. В страхе

перед хельсинкскими договоренностями, которые созда¬

вали благоприятные условия для укрепления доверия

между народами разных стран, правящие круги США

«...принялись разрушать то положительное, что с не¬

малым трудом удалось создать в советско-американских

отношениях за предшествующие годы. В результате

наши двусторонние связи по ряду направлений оказа¬

лись отброшенными назад...» 3 — отмечено в Отчетном

докладе на XXVI съезде КПСС.
Во второй половине семидесятых годов весь гигант¬

ский аппарат буржуазной пропаганды во главе с США

был нацелен на то, чтобы всячески дискредитировать

разрядку, любыми методами и средствами оправдать

перевод отношений капиталистических стран с миром

социализма на путь конфронтации и безудержной гонки

вооружений, на путь подготовки термоядерной войны в

перспективе.
Именно в эти годы, когда по вине США и других
1	Материалы XXVI съезда КПСС, М., Политиздат, 1981, с. 3, 4..
2	Там же, с. 31.
3	Там же, с. 22.
8

стран НАТО произошло «торможение разрядки», про¬

блемы идеологической борьбы приобрели первостепен¬

ное значение. Как указывал тов. Л. И. Брежнев: «Фак¬

том является и заметное обострение идеологической

борьбы. Для Запада она не сводится к противоборству

идей. Он пускает в ход целую систему средств, рассчи¬

танных на подрыв социалистического мира, его раз¬

рыхление.
Империалисты и их пособники систематически про¬

водят враждебные кампании против социалистических

стран. Для них самое главное — отвратить людей от

социализма.
События последнего времени еще и еще раз под¬

тверждают: наши классовые противники учатся на:

своих поражениях. Они действуют против стран социа¬

лизма все более изощренно и коварно».1
В нынешних условиях антикоммунисты особое вни¬

мание обращают на борьбу с культурой развитого со¬

циалистического общества, с литературой социалисти¬

ческого реализма.
Говоря о месте советской литературы в духовной

жизни человечества, М. А. Шолохов определил ее как

«ведущую литературу в мире». Он подчеркнул, что-

«ведущей она стала не потому, что ею достигнуты какие-

то ранее недосягаемые для писателей высоты художест¬

венного совершенства, а потому, что все мы, каждый в

меру своего таланта, глубинными средствами искусства*,

проникновенным художественным словом пропаганди¬

руем всепобеждающие идеи коммунизма — величайшей

надежды человечества. Вот в чем секрет нашего успеха»2.
Да, именно в глубоком идейном содержании, в ком¬

мунистической правдивости советской литературы и за¬

ключается секрет ее успеха.
В одном из американских изданий можно было про¬

читать достаточно откровенное признание о причинах,

побуждающих буржуазных идеологов принимать все

возможные меры к тому, чтобы блокировать, не до¬

пустить свободного распространения советской художе¬

ственной литературы за рубежами СССР: «Мы игнори¬

руем социалистические романы потому, что они не отве¬

чают нашим устоявшимся представлениям... В основе'

романа социалистического реализма лежит такое пони¬
1	Материалы XXVI съезда КПСС, с. 9.
2	Шолохов М. Собр. соч. в 8-ми т., т. 8. М., 1960, с. 319.
9*

мание человека, которое может стать откровением для

того, кто привык только к западной литературе: он

показывает человека, сотрудничающего с другими людь¬

ми; человека, стремящегося добиться чего-то хорошего

для всех; человека, который трудится, к чему-то стре¬

мится; человека, не поглощенного своими неврозами;

■человека, исполненного оптимизма»1.
Борьба антикоммунистов против советской литера¬

туры направлена, в сущности, как раз против комму¬

нистической идейности и партийности художественного

творчества, против подлинно народной культуры, роль

которой в формировании политических и нравственных

убеждений человека нового общества все более воз¬

растает.
Растет и крепнет международное признание и авто¬

ритет советской литературы. Идейно-эстетические богат¬

ства литературы нового общества, литературы, вдохнов¬

ляемой идеалами социализма и коммунизма, привле¬

кают к себе внимание миллионов читателей во всем

мире, и буржуазный пропагандистский аппарат уже не

может игнорировать этот факт.
«Было время,— говорил старейший советский пи¬

сатель К. Федин в речи на Втором съезде писателей

•СССР в 1954 году,— когда задавался вопрос: «Совет¬

ская литература — что это такое?» Теперь нет в мире

книжной лавки, где каждый день не задавался бы про¬

давцу другой вопрос: «А что у вас есть из советской

литературы?»2
Ход событий выдвинул ныне деятелей советской

литературы и искусства на самые передовые рубежи

идеологической борьбы. Каждое подлинно талантливое

произведение литературы социалистического реализма

приводит идеологов антикоммунизма в бешенство, и они

не жалеют сил — ни материальных, ни интеллектуаль¬

ных — на дискредитацию творчества советских писате¬

лей, на то, чтобы отгородить плотным занавесом лжи,

озлобленной клеветы и дезинформации литературу со¬

циалистического реализма и нейтрализовать ее вооду¬

шевляющее революционное влияние на умы и сердца

трудящихся всех стран.
1	«Ки88Іап Ьііегаіиге Ті^иоіегіу», 1973, N 6, р. 472—473.
2	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет». М., 1956, с. 503.
10

Антикоммунистический «крестовый поход» против

культуры социализма возглавляют так называемые «со¬

ветологи» США. Еще в 30-е годы в этой стране сфор¬

мировалось целое направление «советологии», специаль¬

но занимающееся тенденциозным, клеветническим истол¬

кованием советской литературы, меняющее нередко

тактику, умело приспосабливающееся к тем или иным

изменениям политического климата.
Успехи первого в мире государства рабочих и кресть¬

ян в хозяйственном и культурном строительстве, высо¬

кие темпы промышленного развития в годы первых

пятилеток убедительно свидетельствовали о неодолимой

силе идей социализма, марксистско-ленинского учения,

оказывали существенное влияние на умонастроения твор¬

ческой интеллигенции Америки.
В книге американского буржуазного социолога

Фр. Баргхорна «Советское культурное наступление»

(1960) можно встретить немало ценных свидетельств

на этот счет. Он признает, например, что «господство¬

вавшая в СССР атмосфера оптимизма, идейности и

преданного служения общественным интересам произ¬

вела огромное впечатление на первых иностранцев, при¬

езжавших в страну, таких, как Уильям Буллит, Лин¬

кольн Стеффене... и многих других. По возвращении из

России Л. Стеффене сказал: «Я побывал в будущем, и

оно действует»... К 1932 году свыше ста иностранных

писателей, побывавших в России, признало, что СССР —

это единственная страна, где есть жизнь и где родился

новый человек, строящий новое будущее» К
Общественное мнение США в те годы заметно качну¬

лось «влево», в сторону резкой, подчас бескомпромис¬

сной критики капиталистических порядков. Широкие

круги деятелей культуры и писателей Америки заинте¬

ресованно следили за достижениями Страны Советов.
На книжном рынке страны стали появляться книги

о жизни советской творческой интеллигенции, написан¬

ные с прогрессивных позиций. Так, в 1930 году в США

вышел сборник «Голоса Октября. Искусство и литера¬

тура в Советской России». В предисловии к сборнику

один из его авторов Дж. Фримен писал: «...последние
1Ваг£Ьоогп Рг. ТИе Зоуієі Сиііигаї ОНепзіуе. ТЬе Коїе оГ

Сиііигаї Ьіріошасу іп Зоуієі Рогеіпд Роїісу. Ргіпсеїоп ІіпіуегБІіу

Ргезз, 1960, р. 36, 39.
11

два года были свидетелями возрастающего увлечения

советской литературой и искусством благодаря непо¬

средственному знакомству с некоторыми их достиже¬

ниями... появились переводы произведений А. Толстого,

Пильняка, Маяковского, Неверова, Коллонтай, Огнева,

Гладкова и Ильи Эренбурга... Растущий интерес к со¬

ветской литературе и кино... вызвал необходимость

общего взгляда на литературу и искусство в Советском

Союзе... на их роль в жизни советского общества и в

культурной революции... Эта книга и является подобной

попыткой... определить ведущие тенденции в советской

литературе, театре, кино, живописи и музыке... не

столько объяснить Советскую Россию, сколько позво¬

лить Советской России рассказать о себе»
Авторам сборника — Дж. Фримену, Дж. Кьюнитцу и

Л. Лозовику — действительно удалось собрать живой

и разносторонний материал о становлении и развитии

новой советской культуры, дать американскому чита¬

телю широкое и в основном объективное представление

о принципах марксистско-ленинской политики в этой

сфере. В сборнике подчеркивалось: «...в Советской рес¬

публике возникло богатое и энергичное искусство...

впервые в истории отобразившее в художественной

форме организованный рабочий класс, который взял

власть в свои руки... новые поэмы, пьесы и романы...

отразили новую жизнь, созданную революцией»2.
В эти же годы в США увидели свет несколько

книг, в которых нашел наглядное выражение доброже¬

лательный интерес американской интеллигенции к

Советской России и ее новой, социалистической культуре.
В 1932 году известный американский романист

У. Фрэнк выпустил книгу «Рассвет в России», в кото¬

рой высоко оценивал место писателя в советском об¬

ществе. О больших достижениях в строительстве соци¬

ализма в СССР, о новой культуре социализма расска¬

зывала Элла Уинтер — жена Линкольна Стеффенса —

в книге «Красная добродетель», вышедшей в США

в середине 30-х годов.
Широко известны позитивные высказывания о совет¬

ском общественном устройстве и активная дружеская
1	РгеетапЛ., К и п і 12 Л. апс! Ъ о г о \у і с к Ь. Уоісез о( Осіо-

Ьег: Агі апс! Ьіїегаіиге іп Зоуіеі Киззіа. Ые\у Уогк, ТЬе Уапдиапі

Ргезз, 1930, р. VI—VII.
2	Там же, р. 58.
12

переписка с советскими писателями Теодора Драйзера,

Эптона Синклера, Майкла Голда. В частности, показа¬

тельно заявление Т. Драйзера, сделанное им в 1934 году

по поводу Первого съезда советских писателей: «Я пред¬

сказываю огромное будущее новой русской литературе

на новой социальной базе»
Важную роль в ознакомлении американского чита¬

теля с достижениями советской литературы и культуры

играли прогрессивные издания США — газета «Дейли

уоркер» и журнал «Нью мэссиз».
Пропагандистские центры американской буржуазии

не могли не считаться с растущим вниманием интелли¬

генции США к идеям социализма, к становлению и раз¬

витию новой, вдохновляемой идеями коммунизма куль¬

туры в Советской России. Идеологи империализма

вынуждены были спешно приняться за разработку стра¬

тегии и тактики борьбы с прогрессивными тенденциями

и настроениями в среде американской интеллигенции.

В качестве первоочередной ставилась задача подорвать

веру интеллигенции в идеи социализма, извратить реаль¬

ную картину культурной жизни в Советском государстве,

изобразить власть рабочих и крестьян враждебной твор¬

ческим устремлениям художественной интеллигенции, а

деятелей литературы и искусства представить противни¬

ками Октябрьской революции.
Для выполнения подобной неблаговидной задачи

нужны были кадры, причем срочно, спешно, ибо гото¬

вить их было уже некогда. И они нашлись, эти «кадры»:

состоявшие в услужении у монополий буржуазные жур¬

налисты и дипломированные ученые, белоэмигранты и

различные ренегаты с охотой взялись выполнять со¬

циальный заказ крупного капитала и буквально навод¬

нили книжный рынок страны многочисленными тенден¬

циозными сочинениями, в которых культурная жизнь

Советского государства представала в извращенном и

клеветническом виде.
И с самого начала организованного крестового по¬

хода против советской культуры антикоммунисты обра¬

тили особое внимание на компрометацию советской худо¬

жественной литературы.
Так появилась в 1934 году злобная книжонка троц¬

киста Макса Истмена под претенциозным заголовком
1 Драйзер Т. Собр. соч. в 12-ти т., т. 12. М., 1973, с. 229.
13

«Художники в мундире», наполненная лживыми измы¬

шлениями о советской литературе.
Надо сказать, что в 20-е годы Истмен прикидывался

другом советского народа, бывал в стране, пытался

втереться в доверие к деятелям молодой советской

культуры. Никто, конечно, не предполагал тогда, что

под личиной «друга» скрывался враг социализма и со¬

ветского строя, который будет потом в качестве «оче¬

видца» извергать потоки лжи на первое в мире госу¬

дарство рабочих и крестьян.
Книжонка эта пришлась по душе идеологам импе¬

риализма тех лет: наконец-то появилось сочинение,

призванное, по их мнению, «сыграть важную роль в том,

чтобы... наша (то есть буржуазная.— А. Б.) интеллиген¬

ция поняла и осознала собственное счастье жить и

заниматься своим ремеслом в стране, где свобода вы¬

ражения пока еще означает больше чем фразу» К
Лжесвидетельства Истмена предназначались для за¬

пугивания западной интеллигенции, значительные слои

которой проявляли возрастающую симпатию к Стране

Советов и ее культурной политике.
Книга Истмена и послужила более или менее замет¬

ным началом систематической американской «культур¬

ной советологии», в основе которой лежат антикомму¬

низм и ненависть ко всему советскому.
В 1935 году в США появилась книга «Московская

карусель» Юджина Лайонса — американского журна¬

листа, прожившего шесть лет в Москве. В книге

Ю. Лайонса культурная жизнь Советской России была

представлена в искаженном, клеветническом виде.
И, наконец, одна за другой стали появляться книги

о советской литературе, написанные бывшими поддан¬

ными царской России и белоэмигрантами. Многие годы

до этого прозябавшие в тени забвения, рассеянные по

разным странам, пробавлявшиеся то писанием носталь¬

гических стишков о бывшем своем отечестве, то состав¬

лением различных русских антологий и сочинением

предвзятых предисловий к ним, они вдруг ощутили

реальную возможность «выйти в люди» и обрести устой¬

чивую политическую, да и финансовую основу для своего

заграничного жития. Именно они-то, «специалисты» из
1 См.: Еазігпап М. Агіізіз іп ІІпіГоггп. А Зіисіу о! Ьііегаіиге

апсі Вигеаигсгаіізт. Ые\у Уогк, А. Кпорї. 1934.
14

бывших подданных Российской империи, и перехватили

инициативу у дилетантов-журналистов и поставили

борьбу с советской культурой и литературой на «солид¬

ную» основу антикоммунистической идеологии.
Учить русский язык для чтения первоисточников им

не надо было, они учили английский; ненависти к рабоче-

крестьянской власти у них было в избытке; злобы к со¬

ветским писателям им тоже было не занимать...
Глеб Струве, Марк Слоним, Абрам Ярмолинский,

Вера Александрова вместе с Эрнстом Симмонсом,

Джорджем Риви и некоторыми другими чутко уловили

стратегические цели идеологов антикоммунизма и энер¬

гично принялись за работу по компрометации в глазах

западного обывателя советской литературы и советской

культурной политики.
Наиболее преуспел в выполнении этой задачи Глеб

Струве, книга которого «Русская советская литература»,

впервые выпущенная в 1935 году, до сих пор служит

«образцовым» пособием по антисоветскому и антиком¬

мунистическому истолкованию художественной куль¬

туры Страны Советов.
На оценки и выводы Г. Струве охотно ссылаются

многие его коллеги-советологи, а когда их собственные

теоретические построения и обобщения нуждаются в

поддержке, они находят ее именно у Г. Струве.
Родился Глеб Струве в 1898 году в Петербурге, в

семье слывшего в то время либеральным профессора

Петра Струве, о книге которого «Критические заметки

к вопросу об экономическом развитии России» была

написана в 1894 году молодым В. И. Лениным работа

«Экономическое содержание народничества и критика

его в книге г. Струве». Это тот самый Петр Струве, о

котором М. Горький счел необходимым сказать в своем

докладе на Первом Всесоюзном съезде советских пи¬

сателей: «Еще до того, как в 1905 году пролетариат, по¬

няв простую и великую правду Ленина, показал миру

свое суровое лицо,— предусмотрительный Петр Струве

начал убеждать интеллигенцию, точно девицу, случайно

потерявшую невинность, вступить в законный брак с

пожилым капиталистом. Сват по профессии, книжный

червь, совершенно лишенный своеобразия мысли, он в

1901 году звал «назад, к Фихте», — к идее подчинения

воле нации, олицетворяемой лавочниками и помещи¬

ками, а в 1907 году под его редакцией и с его участием
15

вышел сборник «Вехи», в котором было заявлено бук¬

вально следующее: «Мы должны быть благодарны

власти за то, что она штыками охраняет нас от ярости

народной»... основной смысл сборника «Вехи» повторял

сказанную в 70-х годах изуверскую мысль матерого

консерватора Константина Леонтьева: «Россию надо

подморозить», то есть затоптать в ней все искры огня

социальной революции...» 1
В дальнейшем этот «либеральный» профессор зани¬

мал пост министра в правительстве Керенского, Октябрь¬

скую социалистическую революцию встретил крайне

враждебно, во время гражданской войны служил у

Врангеля, истошно призывая восстановить «законную

власть»... Отпрыск его, Глеб Струве, выехал из России

в Англию, где в 1921 году окончил Оксфордский уни¬

верситет, начал сочинять стихи, но на стихотворчество

•его мало кто обращал внимание. Подлинное свое при¬

звание Глеб Струве нашел на стезе антикоммунизма.
Питая, можно сказать, наследственную ненависть к

идеям социализма и большевикам, Глеб Струве высту¬

пил в качестве истолкователя советской литературы и

советской культурной политики, читая лекции по рус¬

ской литературе сначала в Лондонском университете,

а с середины 40-х годов — в американских высших

учебных заведениях.
Выпустив в 1935 году объемистую книгу под назва¬

нием «Русская советская литература», Глеб Струве

затем не раз ее переиздавал в США и иных странах,

внося в текст изменения, соответствовавшие времени,

то под названием «Русская советская литература.

1917—1950 гг.» (1951), то под названием «Русская

литература при Ленине и Сталине. 1917—1953 гг.»

(1971). Изменения, вносимые каждый раз автором

в текст, имели одну и неуклонную тенденцию: оценки

и выводы становились все более резкими, непримиримо

антисоветскими и антикоммунистическими.
Надо сказать, что книга Г. Струве была не первой

из подобного рода книг, изданных на Западе, и не

■единственной. Задолго до Струве в США была напеча¬

тана книга, принадлежавшая перу бывшего князя быв¬

шей Российской империи Дмитрия П. Святополк-Мир-
1 «Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет». М., 1934, с. 11—12.
16

ского, сына министра внутренних дел в правительство

Николая II в 1905 году, и называвшаяся «Современная

русская литература. 1881—1925 гг.» (1926).
Книга Д. Мирского состояла из семи глав, в трех

из которых (последних) автор пытался осмыслить суть

происшедших в России политических перемен и их

влияние на судьбу русской художественной литературы,

а также рассказать о творчестве наиболее известных

писателей Советской России того времени (до 1925 года).
Бежавший из России вместе с остатками разбитых

белогвардейских армий Деникина и Врангеля (он до¬

служился в них до чина полковника), Д. Мирский,

естественно, в годы написания своей книги находился

еще в плену своих политических заблуждений. И потому

суждения его о первых годах становления и развития

молодой советской литературы отличались предвзя¬

тостью и недружелюбностью.
Впоследствии Д. Мирский во многом преодолел свои

враждебные социализму взгляды, сблизился с англий¬

скими коммунистами, вступил в компартию Англии, а

в 1932 году вернулся на Родину, где активно сотруд¬

ничал в советской литературной печати, выступая в

качестве критика и литературоведа.
Именно книга Д. Мирского и его предвзятые оценки

и выводы того времени о советской литературе первых

послереволюционных лет и послужили Г. Струве отправ¬

ной точкой для своих собственных умозаключений.
Г. Струве признавал: «Когда я писал свою первую

книгу о советской литературе, я имел в виду, что она

будет служить как бы продолжением книги Д. Мир¬

ского... в которой освещалась литературная история до

1925 года»
И Глеб Струве «продолжал», не стесняясь при этом,

так сказать, «творчески» заимствовать и, слегка пере¬

фразируя, выдавать за свои собственные многие суж¬

дения, встречавшиеся в книге Д. Мирского. Делалось

это по несложной схеме. К примеру, в 1926 году

Д. Мирский предварил свою книгу следующим призна¬

нием: «Я не пытался скрывать свои политические сим¬

патии, и читатель, знакомый с русской действитель¬

ностью, легко поймет, кому они принадлежат. Но я все
1	8 і г и V с О. Зоуіеі Киззіап І.ііегпіііге. 1917—1950. ипі\'ег$іІу

оГ Окіліюта Ргезв: Могтап, 1951, р. IX.
2 Д. Беляев
17

Же стараюсь сохранить мои литературные взгляды

свободными от политических предубеждений... Мои

оценки могут быть субъективными, но если это и так,

то они вызваны чисто литературными или «эстетиче¬

скими» пристрастиями, а вовсе не политической пред¬

взятостью» к
А вот как эта же мысль Д. Мирского звучит в

книге Г. Струве: «Читатель легко поймет, что я не

испытываю симпатий к современному... режиму в Рос¬

сии. Я не вижу причин, чтобы скрывать этот факт...

Я старался рассматривать советскую литературу на¬

сколько возможно объективно и рассматривать ее преж¬

де всего как литературу»2.
Сохранив это заимствование в издании своей книги

в 1951 году, Г. Струве в последующем американском

издании (1971) посчитал благоразумным исключить его

из текста.
Примеры подобных почти текстуальных. совпадений

мыслей Г. Струве с мыслями Д. Мирского в книге

Г. Струве встречаются нередко.
Абрам Ярмолинский, выехавший из царской России

еще в 1913 году и осевший в США с тех лет, эсер Марк

Слоним, покинувший пределы молодого Советского

государства после окончания Петербургского универ¬

ситета в 1918 году, Вера Александрова, эмигрировав¬

шая из Советской России вместе со своим мужем-

меньшевиком С. Шварцем в 1922 году, вкупе с другими

советологами США немало потрудились на ниве анти¬

коммунистического и антисоветского истолкования ли¬

тературы социалистического реализма. Их книги, статьи,

лекции отравляли сознание не одному поколению аме¬

риканских студентов и продолжают отравлять до сих

пор, сея ненависть и вражду к социализму и его худо¬

жественной культуре.
Надо отметить, что книги советологов-белоэмигран-

тов отличались обилием конкретных фактов, имен, со¬

бытий, произведений, писем, деклараций и манифестов

различных групп и группочек, существовавших в лите¬

ратурной среде России в первые годы после Октябрь-
1	Мігзку Э. Сопіетрогагу Киззіап Шегаїиге: 1881 — 1925. Ьоп-

сіоп, Оеог^е 6оиі1ссІ£Є а псі Зопз. Псі, 1926. Ргіпіссі іп іііе ШНесІ

$іа(е5 ої Атегіса, р. IX.
2	5 і г и у с О. 8оуіеі. Риззіап ІЛегаіиге, 1917—1950, р. X.

ской социалистической революции. Щедрое цитирование

первоисточников, многочисленные ссылки на советские

периодические и непериодические издания, спекулятив¬

ное привлечение трудов классиков марксизма-ленинизма

должны были создавать у читателей впечатление науч¬

ной глубины, добросовестности и объективности выво¬

дов и оценок советологов.
Но внешняя видимость учености на самом деле лишь

маскировала политическую тенденциозность общей кон¬

цепции культуры социализма, разработанной советоло¬

гами, камуфлировала их оголтелый субъективизм и

клеветнический характер суждений.
За период с 1934 по 1940 год в Америке, вслед за

книгами М. Истмена и Г. Струве, было опубликовано

около двух десятков книг, посвященных «ниспроверже¬

нию» советской литературы. С небольшими вариациями

в них повторялись основные политические тезисы Глеба

Струве, изложенные в его книге: Октябрьская социали¬

стическая революция 1917 года в России не носила,

мол, народного характера, а была всего лишь неким

дворцовым переворотом, осуществленным маленькой

группкой фанатиков большевиков; эта революция пре¬

рвала якобы естественный ход развития русской куль¬

туры, разрушила и отбросила прочь все ее богатые

традиции, ввергла русскую интеллигенцию в пучину

страданий и бедствий; те немногие русские писатели,

которые остались в России, находятся в непримиримой

оппозиции к Советской власти; власть же эта только

тем и занята, что непрерывно «заставляет» и «исполь¬

зует» этих самых писателей; социалистический реализм,

дескать, выдуман партийными функционерами и служит

инструментом административного воздействия на дея¬

телей литературы и искусства; создание единого Союза

советских писателей явилось некоей насильственной

акцией «властей», лишившей советских писателей по¬

следних остатков свободы...
«Аргументированность» подобных утверждений зави¬

села от изобретательности их авторов.
Скажем, Вера Александрова подтверждала свои де¬

кларации о противостоянии советской литературы Совет¬

ской власти не чем иным, как своей способностью чи¬

тать... между строк! Она так прямо и писала: «...именно

мы, современники революции (так она именует бело¬

эмигрантов, вышвырнутых революцией за пределы
19

России. — А. £.), обладаем тем «ключом», который

позволяет нам вскрыть подлинное значение и задачу

данного произведения и понять то, что написано между

строк» К
Что же, с помощью подобного рода «ключей» можно,

разумеется, доказывать все, что угодно.
Продуктивность антикоммунистической советологии

впрямую зависела от политического климата в США —

она возрастала с ростом антидемократических, реак¬

ционных тенденций в общественной жизни страны, что

выражалось прежде всего в разжигании антикоммуни¬

стических и антисоветских настроений. Сочинения анти-

коммунистов-советологов в немалой степени способст¬

вовали пропаганде негативного отношения к культуре

социализма, к советской культурной политике.
Однако погасить интерес американского общества к

советскому образу жизни, к советскому народу, к его

культуре никогда не удавалось. Правда о социализме

находила дорогу к сердцам американцев сквозь все

нагромождения лжи и клеветы. Правда о социализме

преодолевала пропагандистское усердие идеологов бур¬

жуазии.
Антикоммунисты твердили о слабости советского со¬

циалистического общества — а в годы второй мировой

войны фашизм был сокрушен именно советским наро¬

дом; антикоммунисты твердили о безнадежно отсталом

уровне советской науки — а в небо взлетел первым

именно советский спутник, именно советские люди от¬

крыли космическую эру в истории человечества; анти¬

коммунисты твердили о неспособности социализма со¬

здать высокую художественную культуру — а когда в

Америку приезжали советские художественные ансамбли

и театры, музыканты, певцы и танцоры, то высокий

художественный уровень советского искусства ошелом¬

лял американского зрителя.
«Примечательные перемены в международном поло¬

жении России после второй мировой войны вызвали к

жизни беспрецедентную потребность в информации о

всех аспектах жизни Страны Советов,— отмечается в

редакционном предисловии к книге советолога Э. Брау¬

на «Русская литература со времен революции»
1 Аіехапсігоуа V. А Нізіогу оГ Зоуіеі Ьііегаіиге, 1917—1962.

Ргот Оогку іо ЕуіизсЬепко. №\у Уогк, ЭоиЪЫау ап(і С°. 1963,

р. XIII.

(1973).— Ныне существует широко распространенная и

все возрастающая потребность в авторитетной, надеж¬

ной и ясно изложенной информации о царской России

и об СССР» 1.
Однако напрасно мы стали бы искать подобной

«авторитетной» и «ясно изложенной информации» о

Советском государстве и его культуре в статьях и кни¬

гах антикоммунистов-советологов.
Вместо объективного рассказа о конкретных произ¬

ведениях советских писателей советологи преподносили

американским читателям крайне тенденциозные истол¬

кования этих произведений в антисоветском духе; вместо

строго научного, основанного на точных фактах ана¬

лиза реального литературного процесса в СССР совето¬

логи предпочитали подгонять факты под заранее сфор¬

мулированные негативные выводы и суждения о

советской культурной политике; вместо правдивого ис¬

следования советской литературы советологи вели

систематическое предвзятое расследование ее, они не

изучали, они все время обличали советскую литературу

и советских писателей, обличали за верность идеям

коммунизма, за верность своему народу, строящему

новое общество.
Надо сказать, что сочинения многих американских

советологов получали в советском литературоведении

достойную и своевременную отповедь. В статьях и книгах

советских литературоведов аргументированно и убеди¬

тельно развенчивалась дезинформация и фальсификация

советской литературы в трудах некоторых американских

и не только американских советологов, показывалась

научная несостоятельность их концепций становления

и развития советской литературы, раскрывались под¬

линные политические цели их писаний, разоблачался

реакционный смысл многочисленных антикоммунисти¬

ческих теорий — «конвергенции», «деполитизации» и

«деидеологизации» искусства, «наведения мостов» и

прочих, имевших целью размывание основ социалисти¬

ческой идеологии, инфильтрацию в среду советской

творческой интеллигенции ревизионистских и нигилисту

ческих настроений и взглядов.
Немаловажное значение имели и бескомпромиссные
1 В г оту п Е. Киззіап Шегаіиге зіпсе іЬе Кеуоіиііоп. Уогк.

Соїіег Ьоокз, 1973, р. 5Ч
21

выступления советских писателей с публичным протестом

против недостойных попыток антикоммунистов спекуля¬

тивно истолковывать творчество и общественное поведе¬

ние отдельных советских литераторов. Вспомним хотя

бы острые публикации подобного рода в «Литератур¬

ной газете» А. Твардовского, В. Катаева, В. Тендря¬

кова, Г. Серебряковой и некоторых других.
Выступления советских литературоведов и писателей

помогали общественности глубже понять контрреволю¬

ционную сущность деятельности антикоммунистов-сове-

тологов, их провокационную и лживую тактику.
Однако задача глубокого критического анализа са¬

мой истории антикоммунистической советологии США,

задача беспощадного и систематического разоблачения

ее стратегии, ее приемов и методов в сфере советской

литературы от революции до наших дней остается на¬

сущной для советского литературоведения.
В августе 1905 года В. И. Ленин, характеризуя

бешеную атаку меньшевистской прессы на большевиков

и идеи социализма, указывал в письме к А. Луначар¬

скому: «...нужна живая, резкая, тонкая и подробная

характеристика (литературно-критическая) этих черно¬

сотенников... Надо бы собрать ряд таких статей и бро¬

шюр, осветить грубую ложь, поймать ее так, чтобы

вывернуться было невозможно, пригвоздить и заклей¬

мить именно как «черносотенную литературу»1.
Этот совет В. И. Ленина нисколько не устарел и для

наших дней. Наоборот, в процессе напряженной борьбы

нашей партии и всех миролюбивых сил земли за раз¬

рядку напряженности и сохранение мира задача разобла¬

чения «черносотенных» сочинений антикоммунистов пред¬

ставляется исключительно актуальной.
Ловить антикоммунистов-советологов на фальсифи¬

кациях и клевете, ловить так, чтобы вывернуться им

было невозможно,— чем успешнее советские литера¬

туроведы будут выполнять этот завет В. И. Ленина,

тем надежнее и быстрее наступит закат антикоммуни¬

стической советологии.
А советская литература тем и сильна, что несет миру

правду о советском человеке и сдретском образе жизни,

несет миру правду о коммунизме,
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 47, с. 58.

-
Откида
теіет Вша?

1.	«Ренессанс»

или «своеволие безответственной мысли»?
АвШ^ олга впадает в Каспийское море.

Эта истина известна всем и каж-

дому. Но многие ли ответят на во-

прос: откуда берет свое начало эта

великая русская река? Где ее исто-

ки? Родниковый ли ключ рождает

первоначальный прозрачный поток, который

затем, вобрав в себя десятки и сотни ручей¬

ков и речушек, превращается в могучую и

гордую реку, имя которой неотделимо от

самой сути России? Или начало ее в сумрач¬

ных туманных болотах, из недр которых ле¬

ниво сочится бурая, застоявшаяся и прогорк¬

лая вода?
Впрочем, ныне ломать голову над подоб¬

ным вопросом необходимости нет. Достаточно

открыть учебник географии или соответствую¬

щий справочник, чтобы получить точный и

исчерпывающий ответ. Наука есть наука.

Она оперирует точными и проверенными объ¬

ективными данными. В данном случае — при¬

родными, географическими.
Иное дело определить истоки явления,

относящегося к сфере идеологической, к сфе¬

ре общественной и особенно художественной

мысли. Десятки школ и школок, сотни имен,

тысячи произведений — поди разберись, какое

именно легло в основу, послужило началом,

тем истоком, из которого вырастает заметное

движение или явление литературно-художест-

венной жизни. Какие идеи одушевляли и вдох¬

новляли художников, творчество которых по¬

служило основой целого направления, — от

точного ответа на подобный вопрос зависит

нередко оценка литературных школ и дви¬

жений.
Однако трудность определения истоков в

сфере художественной мысли на самом деле
24

лишь кажущаяся. При объективном и строго научном

подходе истоки определенного литературного движения

или явления определить не столь уж сложно. Здесь

главное — непредвзятый подход, здесь самое важное —

избежать тенденциозности, не поддаться заранее за¬

данной схеме, идти от фактов к выводам, а не наобо¬

рот. Здесь важно придерживаться точного исторического

взгляда на явление, суметь увидеть за кажущимся

многочисленным и многообразным именно ту тенден¬

цию, ту чистую родниковую струю, которая вызвана к

жизни нарождающимися устремлениями передовых сил

общества, тех сил, которые олицетворяют будущее и

утверждают его своими деяниями.
Советологи отличаются пристрастием к щедрым дек¬

ларациям о своей якобы объективности в подходе к

истории советской литературы.
Однако дела советологов никак не согласуются сих

обещаниями. Прежде всего антиисторизм советологов

в подходе к литерату’ре нового типа, одухотворенной

идеалами социализма и тесно связанной с освободитель¬

ным движением трудящихся, проявляется в том, что

отсчет истории этой литературы они предпочитают

вести лишь от Октября 1917 года.
При таком подходе литература социалистического

реализма предстает явлением, не имеющим якобы глу¬

бинных исторических корней и никак не связанным ни

с предшествующей историей культуры своего народа,

ни тем более с историей освободительного движения

пролетариата.
Иными словами, при подобном антиисторическом

подходе недалеко и до вывода о «декретировании» ли¬

тературы нового типа после «захвата» власти больше¬

виками.
А что же было в русской литературе до Октября

1917 года? Советологи охотно поясняют: «Русская лите¬

ратура в период 1900—1910 годов четко разделилась на

две взаимноотталкивающиеся части — школа Горько¬

го— Андреева (так в тексте.— А. Б.) с одной стороны

и символисты и их последователи с другой... Первое

десятилетие нового века выступает как эпоха симво¬

лизма. Сегодня стало почти аксиомой, что из двух этих

движений символизм оказался более значительным...

К 1910 году влияние школы Горького — Андреева за¬
25

кончилось. С этого времени она перестала существовать

и оказывать какое-либо литературное влияние» К
Символизм же явился «частью общего культурного

переворота, изменившего лицо русской цивилизации...»2.

Таково мнение Д. Мирского.
Повторяя Д. Мирского, Глеб Струве писал, что

«период между 1900 и 1912 годами» в русской литера¬

туре «...можно по праву назвать периодом симво¬

лизма...», который якобы позволил «обновить самое су¬

щество литературы и возвысить уровень литературного

мастерства... Он (символизм.— А. Б.) открыл новые

широкие перспективы перед литературой и освободил

ее от мертвящего влияния социальной и политической

тенденциозности... В широком смысле слова символизм

пронизывал почти все сколько-нибудь талантливое и

живое в... русской литературе»3.
Следовательно, все, что оставалось за пределами

символизма, было и не талантливым и не живым. А за

пределами символизма оставалась, как известно, вели¬

кая русская реалистическая литература...
Но, может быть, у кого-нибудь из советологов ока¬

жутся иные взгляды на предреволюционную пору в

русской литературе? Увы, и М. Слоним, и А. Ярмолин¬

ский, и В. Александрова, и Т. Уитни, и Р. Поджиоли

единодушно твердят одно — символизм, символизм, сим¬

волизм...
Подобное единоголосие советологического хора мож¬

но, пожалуй, завершить пылким восклицанием срав¬

нительно молодой О. Карлайл: «Годы... предшествовав¬

шие революции 1917 года... были годами поэтического

ренессанса. Эти годы можно сравнить с пушкинской

эпохой...»4
Как известно из истории, период между 1900 годом

и Октябрем 1917 года был не простым. После пораже¬

ния первой русской революции 1905 года значительная

часть художественной интеллигенции России испыты¬

вала состояние растерянности и пессимизма. Шумливо

заявляли о себе различные декадентские литературные
1	Мігзку О. Сопіетрогагу Киззіап Ьііегаїигс, р. 105—106.
2	Там же, с. 181.
3	Зігиуе О. Киззіап Ьііегаїиге ипсіег Ьепіп апсі Зіаііп, 1917—

1953, Шіуегзііу ої ОкІаЬота Ргезз: Могтап, 1971, р. 3.
4	С а г 1 і в 1 е О. Роеіз оп Зігееі Согпегз. Ые\у Уогк, Капсіот

Ноизе, 1968, р. 23.
26

группки, бежавшие от проблем реальной действитель¬

ности в мистику, эротику, в так называемый мир

«чистого» искусства.
Подробно охарактеризовал этот период М. Горький

в докладе на Первом Всесоюзном съезде советских

писателей в 1934 году. Он сказал тогда: «Время от

1907 до 1917 года было временем полного своеволия

безответственной мысли, полной «свободы творчества»

литераторов русских. Свобода эта выразилась в пропа¬

ганде всех консервативных идей западной буржуазии,—

идей, которые были пущены в обращение после фран¬

цузской революции конца восемнадцатого века и регу¬

лярно вспыхивали после сорок восьмого и семьдесят

первого годов... в общем, десятилетие 1907—1917 вполне

заслуживает имени самого позорного и бесстыдного

десятилетия истории русской интеллигенции» К
Да и не только Горький так оценивал этот период.

Сошлемся хотя бы еще на мнение маститого русского

писателя С. Н. Сергеева-Ценского, который в своих

«Воспоминаниях» отмечал: «Разумеется, читающая пуб¬

лика имела разные кругозоры... однако писателям, спо¬

собным вдумчиво относиться к своему ремеслу и огля¬

дываться на традиции великой русской литературы,

было ясно, что писатели-общественники периода этих

нескольких лет, примерно восьми-девяти, от 1906 до

1914-го, когда началась мировая война, в общем, сошли

с пути, проложенного Тургеневым, Толстым, Достоев¬

ским, Гончаровым,— пути, которым шли Гаршин, Чехов,

Короленко и Горький; писатели этого междувоенного

(он же и межреволюционный) периода не подчинили

себе читателя, а оказались у него в плену, потрафляли

его вкусам, стремились отвечать на его запросы»2.
Но в эти же годы в России был опубликован и ро¬

ман М. Горького «Мать», которым передовая русская

интеллигенция заявила о своей приверженности идеа¬

лам социально-освободительного движения рабочего

класса. «...«Мать» и «Враги» — явления, обозначившие

собой новые начала в литературе»3,— отмечал акаде¬

мик М. Храпченко, имея в виду возникновение предпо¬
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 12.
2	«Октябрь», 1965, № 9, с. 216.
3	Храпченко М. Б. Творческая индивидуальность писателя и

развитие литературы. М., 1975, с. 163.
27

сылок для развития социалистической литературы й

России, стране, где после революции 1905 года проис¬

ходило особенно активное соединение рабочего движе¬

ния с научным социализмом.
Роман М. Горького «Мать» знаменовал собой рож¬

дение литературы нового типа, о которой ныне Г. Стру¬

ве и его коллеги-советологи вынуждены говорить в

своих сочинениях, с которой они не могут не считаться,

с которой они много лет ведут отчаянную борьбу.
«Матери» М. Горького ни Г. Струве, ни другие сове¬

тологи упорно не замечают. И не случайно! Ибо для

каждого непредубежденного историка литературы оче¬

видно, что «широкие перспективы перед литературой»

открыл не символизм, а то направление реалистической

литературы, лучшие представители которого связали

свое творчество с освободительным движением пролета¬

риата и вдохновлялись героической борьбой рабочего

класса России за победу социализма. И первым среди

них мы по праву называем Максима Горького.
Творчество М. Горького и явилось тем родником, из

которого вырос могучий поток литературы социалисти¬

ческого реализма. Творчество М. Горького явилось, по

словам А. Фадеева, «...новым, гигантского революцион¬

ного и художественного значения шагом в развитии

всего человечества в силу социалистического мировоз¬

зрения, соединенного с истинной гениальностью» К
Объективный исследователь назовет первые семна¬

дцать лет в русской литературе двадцатого века перио¬

дом, в котором зародилась и стала крепнуть, набирать

силу литература, связанная с идеалами социализма, с

борьбой народа за свое освобождение от оков капитала,

которая впоследствии стала называться литературой

социалистического реализма. И именно творчество

М. Горького отразило качественно новый этап в худо¬

жественном отображении действительности, в самом

художественном мышлении человечества, ибо, как под¬

черкивал известный советский теоретик литературы и

литературовед Б. Л. Сучков, «универсальная, всеобъем¬

лющая критика капитализма органически сочеталась в

произведениях М. Горького с пафосом утверждения но¬

вого, социалистического, шедшего на смену отмирающе-

му общественному строю»2.
1	Ф а д е е в А. За тридцать лет. М., 1959, с. 95.
2	Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1977, с. 203.
28

Начало социалистической эры в общественных отно¬

шениях, таким образом, неотделимо от художественного

творчества великого пролетарского писателя М. Горь¬

кого.
Разумеется, из истории русской литературы никто

не собирается вычеркивать такое литературное течение,

как символизм. Только напрасно советологи пытаются

приписать ему «определяющее» значение для судеб

литературы. Творчество ряда известных российских

поэтов, в определенный период жизни в большей или

меньшей степени отдавших дань символизму, способ¬

ствовало совершенствованию формы стиха, повышению

языковой культуры русской поэзии. Но в конечном

счете не языковые изыски, сколь бы изящными они ни

были, не формотворчество как таковое, сколь бы утон¬

ченным оно ни оказалось, определили главные тенден¬

ции развития литературного процесса в России. Здесь

решающую роль сыграли содержание творчества, глу¬

бина исторического подхода, новизна моральных и нрав¬

ственных критериев при оценке художником реальных

жизненных процессов и конфликтов эпохи.
Впрочем, в оценке этого периода советологи не ори¬

гинальны, они лишь повторяют Н. Бердяева, утвер¬

ждавшего в свое время, что предреволюционный дека¬

данс в России и был якобы русским духовным ренес¬

сансом двадцатого века.
И, наконец, заметим, что, объявляя символизм на¬

чала двадцатого века «русским духовным ренессансом»,

советологи с особым пристрастием подчеркивают его

иностранное происхождение.
«...В первоначальной стадии символизм был отчет¬

ливо западным...» (Д. Мирский)1.
«...Прежде всего декаденты и символисты были...

художниками, которые учились мастерству в школе

Запада...» (Поджиоли)2.
«...Символизм в России был западного происхожде¬

ния...» (Б. Гуерни) 3.
1	Мігзку Э. Сопіешрогагу Кизвіап Ьііегаїиге, р. 183.
•2 Р о д £ і о 1 і К. ТЬе РЬоепіх апсі Иіе Зрісіег. А Ьоок ої евзуаз

аЬоиі зоте Киззіап шчіегз апсі ІЬеіг уіє\у ої ІЬе ЗеІГ. СашЬгісіде,

Напуагсі Ііпіуегзіїу Ргезз, 1957, р. 180.
8 Сиегпеу В. Ап АпіЬоІоду оі Кивзіап Ьііегаїиге іп ІЬе $о-

уієі Регіосі їготп Оогку їо Разіегпак. №\у Уогк. НапсІош Ноизе, 1960,

р. XIII.
29

Русский символизм был явлением не однозначным.

Были в нем и эпигоны западного декаданса (Д. Ме¬

режковский, 3. Гиппиус), но были и люди, воинственно

выступавшие против Запада (Вл. Соловьев). Вначале

к символистам примыкали и такие крупные российские

поэты, как А. Блок и В. Брюсов, впоследствии порвав¬

шие с символизмом. Советологи не учитывают сложной

структуры русского символизма и совершенно различ¬

ной творческой судьбы его представителей. Вместо

этого советологи объявляют эпигонов западного дека¬

данса, то есть второстепенных по значению поэтов,

высшим проявлением творческого духа... России, ее

«духовным ренессансом».
Разорвать связи русской культуры с жизнью народ¬

ной, с национальной почвой — и вот уже готова основа

для противопоставления всей российской художествен¬

ной интеллигенции освободительным устремлениям рос¬

сийского трудового народа, для противопоставления

российской интеллигенции социалистической революции

вообще, ленинской партии коммунистов и Советской

власти в особенности. И Октябрьская революция

1917 года, «прервавшая» якобы «учебу» декадентствую-

щей части русской интеллигенции у Запада, конечно же

предстает под пером советологов событием исключи¬

тельно «жестоким», «разрушительно» якобы сказав¬

шимся на развитии русской культуры в целом.
2.	Дворцовый переворот

или народная революция?

Интервенция

или «Иностранные контингенты»?
Великая Октябрьская социалистическая революция

1917 года! Более шестидесяти лет не умолкают страсти

вокруг этого грандиозного события, впервые в истории

человечества покончившего с угнетением человека чело¬

веком, с властью капитала. «Октябрьская револю¬

ция была не только сменой политической власти. Она

означала глубочайший социально-экономический пере¬

ворот, который буквально перепахал толщи народной

жизни, затронул все стороны российской действитель¬

ности... ее основной смысл, ее пафос — это созидание,
30

строительство новой жизни...» 1 — так сказано в докла¬

де Л. И. Брежнева «50 лет великих побед социализма».
В постановлении ЦК КПСС «О 60-й годовщине Ве¬

ликой Октябрьской социалистической революции» под¬

черкнуто, что победа Октября является главным собы¬

тием двадцатого века, коренным образом изменившим

ход развития всего человечества.
Далее в постановлении отмечается: «Победа Октября

ознаменовала исторический поворот в судьбах народов

нашей страны. Она спасла нашу Родину от надвигав¬

шейся катастрофы, к которой ее толкала преступная

политика правящих эксплуататорских классов — поме¬

щиков и буржуазии, вывела ее на путь подлинно неза¬

висимого развития, всестороннего социально-экономи¬

ческого и культурного прогресса. В то же время

героическая борьба рабочих и крестьян России, полу¬

чившая горячую и действенную поддержку трудящихся

во всем мире, показала, по словам Ленина, «всем стра¬

нам кое-что, и весьма существенное, из их неизбежного

и недалекого будущего». Она позволила всем угнетен¬

ным, борющимся народам увидеть и свою грядущую

победу» 2.
Знаменитый американский писатель, коммунист

Джон Рид еще в 1919 году отмечал: «Что бы ни гово¬

рили о большевизме, неоспоримо, что русская револю¬

ция есть одно из величайших событий в истории чело¬

вечества, а возвышение большевиков — явление миро¬

вого значения»3.
Потребовались десятилетия, чтобы эту истину при¬

знали и официальные жрецы американской советоло¬

гии. Известный политический деятель и историк, быв¬

ший посол США в Москве Дж. Кеннан в октябре

1967 года почти дословно повторил Джона Рида,

заявив: «...необходимо признать, что она (Октябрьская

революция 1917 года. — А. Б.) является величайшим

политическим событием нашего века. Она заслуживает

этой характеристики в силу того огромного влияния,

которое она оказала на обширные территории земного
1	Брежнев Л. И. 50 лет великих побед социализма. М., 1967,

с. 14—15.
2	«О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической ре¬

волюции». Постановление ЦК КПСС от 31 января 1977 года. М.,

1977, с. 4.
3	Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1957, с. 13.
?!

шара; в силу изменений, которые она вызвала во

взаимоотношениях России с великими державами За¬

пада, и в силу перемен, которые она внесла в жизнь

одной из величайших наций мира» К
Другой специалист-советолог — Адам Улам в июле

1967 года признал: «Революция (Октябрьская. — А. Б.) —

это отнюдь не насилие, совершенное меньшинством над

целой нацией и в конечном счете над всей европейской

цивилизацией. Революция произошла потому, что ста¬

рый порядок прогнил и не способен был к возрожде¬

нию. Какой бы ценой ни была совершена революция,

она зажгла светоч надежды для всех угнетенных...»2
«...Светоч надежды для всех угнетенных» — вот как

заговорили враги революции! И вовсе не от любви к

ней: успехи Советского государства, рост его авторитета

во всем мире, притягательность примера строительства

социализма — вот что вынуждает антикоммунистов кон¬

статировать, скрепя сердце признавать и заявлять во

всеуслышание о значении Октябрьской социалистиче¬

ской революции в России «для всех угнетенных».
А до этого... до этого небезызвестный Брюс Лок¬

карт, например, утверждал: «Октябрьская революция

была навязана сверху профессиональными революцио¬

нерами... была прежде всего победой небольшого, но

решительного меньшинства над апатией и усталостью

миллионов. Руководителями революции были эмигран¬

ты» 3.
Глеб Струве именует Великую Октябрьскую социа¬

листическую революцию «большевистским переворотом

в конце 1917 года»4.
«Государственным переворотом» и «заговором» име¬

нуют Октябрьскую революцию Д. Биллингтон, М. Сло-

ним, В. Александрова и прочие советологи.
Автор огромной, почти восьмисотстраничной книги

«Икона и топор» Биллингтон пишет: «Разве не иро¬

ния судьбы, что революция, начавшаяся стихийно в

марте 1917 года и защищавшаяся широкой коалицией

демократических сил, оказалась ликвидированной (!)
1	«Рогеідп АЇГаігв». Ап Атегісап (^иагіегіу Нєуіє\у, ОсІоЬег, 1967,

\'ОІ. 46, № 1, р. 10.
2	Цит. по кн.: Я куше веки й И. Ленинизм и советология. Л.,

1970, с. 156—157.
3	Там же, с. 154.
4	5 1гиуе С», $о\'іеІ Риззіап 1-іІегаІиге, 1917—1950, р. 5,
32

заговором, которым руководила самая мелкая и наи¬

более тоталитарная оппозиционная сила, которая к тому

же не играла почти никакой роли в свержении ца¬

ризма...» 1
Утверждения о «большевистском перевороте», «боль¬

шевистском заговоре» были пущены в ход буржуазной

пропагандой сразу же после провозглашения Советской

власти в России. Международная буржуазия страши¬

лась примера победной социалистической революции,

осуществленной волей, страстью, фантазией и движе¬

нием десятков миллионов рабочих и крестьян под

руководством партиич большевиков, и потому стара¬

тельно пыталась (и до сих пор пытается!) свести дело

к привычному для нее «дворцовому перевороту», к ко¬

торому народные массы не имели никакого отношения.
И до чего просто все становится при таком подходе:

никакой революции народной в России не было, а был

обычный дворцовый переворот. Мало ли их, дворцовых

переворотов, и ныне случается, к примеру, на латино¬

американском континенте? Да почти каждый день

кто-то кого-то там свергает (не без помощи и участия

всемогущего ЦРУ). И революции тут ни при чем, и ни¬

каких новых эпох в истории человечества не наступает...
Советологи изображают победу ленинской партии в

Октябре 1917 года делом случайным, или, по выраже¬

нию Д. Биллингтона, «иронией судьбы». Они упорно не

желают признавать научный характер марксистского

учения о классовой борьбе, они не желают мириться с

тем, что социализм есть учение, основанное на знании

объективных законов развития общества, носящего

классовый характер.
Еще в 1920 году В. И. Ленин высмеял потуги бур¬

жуазной пропаганды изображать Октябрьскую социа¬

листическую революцию «как курьез». «...В начале

Октябрьского переворота капиталисты рассматривали

нашу революцию как курьез: мало ли какие на окраи¬

нах бывают чудачества» 2.
В речи на Девятом съезде РКП (б) вождь револю¬

ции констатировал, что от этого взгляда «очень скоро»

пришлось отказаться как в России, так и в Европе, ибо
1	В і 11 і п д І о п Л. ТЬе Ісоп апсі 1Ье Ахе. Ап Іпіегргеііуе Ііізіогу

оГ гизБіап сиііиге. Ые\у Уогк, А. Кпорї, 1967, р. 592.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 302—303.
33

«большевизм стал мировым явлением... Советская си¬

стема... оказалась всемирно-историческим явлением»!.
Нет, не случай определил победу Октябрьской социа¬

листической революции. Долгая, кропотливая, трудная

до самопожертвования работа революционеров-ленинцев

по пропаганде научного социализма в массах россий¬

ского пролетариата, организация его как передового

класса общества, сплочение авангарда пролетариата в

партию большевиков, соединившую на практике науч¬

ный социализм с рабочим движением в России,— вот

что предопределило неизбежность и закономерность

победы революции.
«...Только лицемеры или дурачки,— подчеркивал

В. И. Ленин,— могут не понимать, что особенно быст¬

рые успехи революции в России связаны с долголетней

работой революционной партии в указанном направле¬

нии, когда годами создавался систематический нелегаль¬

ный аппарат для руководства демонстрациями и стач¬

ками, для работы в войсках, изучались детально прие¬

мы, создавалась нелегальная литература, подводившая

итоги опыта и воспитывавшая всю партию в мысли о

необходимости революции, вырабатывались вожди масс

для подобных случаев и т. д. и т. п.» 2.
В статье «Марксизм и восстание», написанной в

середине сентября 1917 года, В. И. Ленин определил

три главных условия, необходимых для успешного вос¬

стания пролетариата: «Восстание, чтобы быть успеш¬

ным, должно опираться не на заговор, не на партию,

а на передовой класс. Это во-первых. Восстание долж¬

но опираться на революционный подъем народа. Это

во-вторых. Восстание должно опираться на такой пере¬

ломный пункт в истории нарастающей революции, когда

активность передовых рядов народа наибольшая, когда

всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах сла¬

бых половинчатых, нерешительных друзей революции.

Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки

вопроса о восстании и отличается марксизм от блан¬

кизма» 3.
Как видим, не «случай», не «ирония судьбы», а точ¬

ный расчет и учет всех обстоятельств, научное руковод¬
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 244.
2	Там же, т. 39, с. 103.
3	Там же, т. 34, с. 242—243.
34

ство революционными процессами в массах пролета¬

риата — вот что обеспечило победу большевиков.
Блистательным примером научного анализа обста¬

новки в стране служит статья В. И. Ленина «Из днев¬

ника публициста. Ошибки нашей партии», написанная

22 сентября 1917 года. В ней говорилось:
«В стране явно нарастает новая революция, рево¬

люция иных классов (по сравнению с теми, которые

осуществили революцию против царизма). Тогда была

революция пролетариата, крестьянства и буржуазии в

союзе с англо-французским финансовым капиталом

против царизма.
Теперь растет революция пролетариата и большин¬

ства крестьян, именно: беднейшего крестьянства против

буржуазии, против ее союзника, англо-французского

финансового капитала, против ее правительственного

аппарата, возглавляемого бонапартистом Керенским» Ч
Так В. И. Ленин обосновал необходимость и неиз¬

бежность перерастания буржуазно-демократической ре¬

волюции в России в революцию социалистическую.
И еще указывал В. И. Ленин: «...главной задачей

пролетариата и руководимого им беднейшего крестьян¬

ства во всякой социалистической революции,— а следо¬

вательно, и в начатой нами 25 октября 1917 г. социа¬

листической революции в России,— является положи¬

тельная или созидательная работа налажения чрезвы¬

чайно сложной и тонкой сети новых организационных

отношений, охватывающих планомерное производство и

распределение продуктов, необходимых для существо¬

вания десятков миллионов людей. Такая революция

может быть успешно осуществлена только при само¬

стоятельном историческом творчестве большинства на¬

селения, прежде всего большинства трудящихся. Лишь

в том случае, если пролетариат и беднейшее крестьян¬

ство сумеют найти в себе достаточно сознательности,

идейности, самоотверженности, настойчивости,— победа

социалистической революции будет обеспечена...»2
Как видим, В. И. Ленин говорит о «самостоятель¬

ном историческом творчестве большинства населения»

как решающем условии победы социалистической рево¬

люции, а советологи предпочитают твердить о «заго-
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 257.
2	Там же, т. 36, с. 171.
35

йоре», осуществленном «самой мелкой... оппозиционной

силой», не игравшей, по Биллингтону, «никакой роли в

свержении царизма».
Подобная «интерпретация» октябрьских событий

1917 года в России предоставляет, разумеется, возмож¬

ность буржуазным пропагандистам изображать больше¬

виков изолированной от народа группкой заговорщиков,

которые руководствовались в своих действиях интере¬

сами, непонятными и чуждыми как интеллигенции Рос¬

сии, так и широким массам трудящихся.
Более того, некоторые советологи настойчиво пропо¬

ведуют в своих сочинениях лживую теорийку о том,

что, хотя Октябрьская революция 1917 года и называ¬

лась социалистической, она, в сущности, ничего не

изменила в жизни народов России.
Так Д. Маркхэм утверждает, что «...переход от ца¬

ризма к коммунистической диктатуре нельзя, в сущности,

рассматривать как крутую или радикальную перемену.

Разница заключается лишь в тех обещаниях, которыми

большевики привлекли на свою сторону простой на¬

род...»
В книге Э. Брауна, посвященной творчеству и лич¬

ности В. Маяковского, говорится прямо и безапелля¬

ционно: «...революция, несмотря на все поверхностные

потрясения, ничего не изменила в самой внутренней

структуре полубуржуазных масс»2.
Д. Биллингтон, ловко манипулируя словами, говорит
о	том, что В. И. Ленин, мол, умело использовал старое

поверье, бесчисленное количество раз повторявшееся в

молитвах о «золотом веке, ожидающем нас впереди»,

й своевременно выдвинул лозунг «перехода к бесклас¬

совому обществу коммунизма, где все человеческие

проблемы будут решаться дружеским путем... Во време¬

на хаоса и разрухи, — вещает советолог, — наиболее

утопические видения могут оказаться наиболее практи¬

ческим знаменем для сплочения народа и получения его

поддержки»3.
Кто у кого списывал — Маркхэм у Биллингтона или

Биллингтон у Маркхэма, дело, как говорится, второе.
1	Магк^Наш Л. Уоісез оГ ІЬе Кесі Оіапіз. Сошшипісаііопз іп

Кизвіа апсі СЬіпа. ТЬе Іо\уа Зіаіе Шіуегзіїу Ргезз. Ашез, Іо\уа, 1967,

р. 15.
2	В г о \у п Е. Киззіап Уіегаїиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 213.
3	В і 11 і п £ І о п Л. ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе, р. 529.
36

Важно то, что в словах того и другого нет правды ни

грана. И ничего нового в их измышлениях тоже нет.

На эффективность и действенность большевистской про¬

паганды и агитации горько жаловались еще белогвар¬

дейцы и интервенты в годы гражданской войны. Боль¬

шевики не отказывались от признания этого факта и

охотно подтверждали обоснованность жалоб врага.

Выступая перед делегатами беспартийной конференции

рабочих и красноармейцев Пресненского района

г. Москвы, В. И. Ленин говорил: «Во всех своих лист¬

ках белогвардейцы пишут, что у большевиков прекрас¬

ная агитация, что они не жалеют денег на агитацию.

Но ведь народ слышал всякую агитацию — и белогвар¬

дейскую, и учредиловскую. Смешно думать, что он

пошел за большевиками, потому что их агитация была

более искусна. Нет, дело в том, что агитация их была

правдива» К
В докладе на Первом Всероссийском съезде трудо¬

вых казаков 1 марта 1920 года В. И. Ленин саркасти¬

чески спрашивал: «А разве вы, господа капиталисты,

не развили агитации? Разве у вас не во сто раз боль¬

ше бумаги и типографий? Если сравнить наше коли¬

чество литературы с вашим, разве не получится

горошинка на нашей и горы на вашей стороне? Однако

ваша агитация провалилась, а наша одержала победу»2.
В речи на Девятом съезде РКП (б) В. И. Ленин с

гордостью подчеркивал: «Если наши противники гово¬

рили и признавали, что мы сделали чудеса в развитии

агитации и пропаганды, то это надо понимать не внеш¬

ним образом, что у нас было много агитаторов и было

истрачено много бумаги, а это надо понимать внутрен¬

ним образом, что та правда, которая была в этой аги¬

тации, пробивалась в головы всех. И от этой правды

отклониться нельзя» 3.
Не «утопическими видениями» сплотили большевики

вокруг себя трудовой народ России, а ясным и конкрет¬

ным планом преобразования общества на справедливых

началах; научный социализм, а не молитвы, был тем

знаменем, вокруг которого объединились массы трудя¬

щихся на борьбу против капиталистов и помещиков;

не посулами, а правдой, трудной, жестокой правдой о
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 69.
2	Там же, с. 178.
3	Там же, с. 252.
37

жизни народной и путях перестройки этой жизни, завое¬

вала доверие народа партия Ленина.
«Партия повела массы на штурм капитализма имен¬

но тогда, когда для этого сложились соответствующие

объективные и субъективные условия, когда назрел

общенациональный кризис, когда к нему были уже под¬

готовлены всем ходом борьбы сознание, воля и страсть

десятков миллионов людей»1—так говорится в Тези¬

сах ЦК КПСС «К 100-летию со дня рождения В. И. Ле¬

нина».
Именно в этих словах заключается правда о Вели¬

кой Октябрьской социалистической революции, об ее

истоках и движущих силах.
Извращение истории, клевета на Октябрьскую рево¬

люцию в России используется антикоммунистами и для

того, чтобы доказать локальность этой революции.
Подчеркивая «случайный» характер революции, или,

по их терминологии, «заговора», «переворота», антиком¬

мунисты упорно твердят, что социализм и Октябрьская

революция в России — это, мол, чисто русские явления,

которые не могут служить примером или образцом для

иных стран и народов.
Юджин Лайонс, скажем, так прямо и писал в своей

книге «Московская карусель» (1935): «Для американца

русская революция является территорией на другой

стороне Луны. Мы всегда должны помнить, что это,—

назидательно поясняет автор,— что-то далекое, экзоти¬

ческое и непонятное» 2.
Каких только небылиц не насочиняли советологи о

революции и связанных с ней событиях! К примеру, в

книге Д. Маркхэма мятеж генерала Корнилова препод¬

несен в виде... мирной демонстрации рабочих и солдат!

Так и написано: «...Корнилов возглавил и повел демон¬

страцию рабочих и солдат против Временного прави¬

тельства» 3.
Из истории хорошо известно, что мятеж генерала

Корнилова был «заговором генералов», направленным

на восстановление монархии, открытой попыткой бур¬

жуазии затормозить развитие революционных событий

в России. Корниловский мятеж знаменовал собой, в
1	«К 100-летню со дня рождения В. И. Ленина». Тезисы ЦК

КПСС. М., 1969, с. 17.
2	Ьуопв Е. Мо5со\у Саггоизеї. Кте\у Уогк, Кпорї, 1935, р. 290.
3	М а г к § її а т Л. Уоісез оГ ІЬе ГСесІ Сііапіз, р. 60.
38

сущности, объявление гражданской войны восставшему

народу.
Д. Маркхэм не любит останавливаться на полпути.

Его лживые и невежественные рассуждения поистине

не знают границ. Он, например, вполне серьезно утвер¬

ждает, что «...революционные отряды Троцкого захватили

власть во время Октябрьской революции и передали ее

большевикам» К
Более того, по Маркхэму выходит, что В. И. Ленина

вообще не было в Петрограде в день Октябрьского во¬

оруженного восстания. Советолог пишет, что после кор¬

ниловской «демонстрации» Ленин якобы «вновь поки¬

нул страну в июле 1917 года». Ложь Д. Маркхэма

разоблачить нетрудно.
Во-первых, в июле 1917 года, после того как Вре¬

менное правительство издало приказ об аресте В. И. Ле¬

нина, партия большевиков надежно укрыла своего вож¬

дя в подполье. Сначала на квартире рабочего С. Я. Ал¬

лилуева, а затем на станции Разлив у рабочего

Н. А. Емельянова. Лишь с наступлением осенних холо¬

дов В. И. Ленин ненадолго переезжает в Финляндию.

Но уже 7 октября он опять в Петрограде и из подполья

руководит подготовкой вооруженного восстания.
Во-вторых, прибыв в ночь на 25 октября 1917 года

в Смольный, В. И. Ленин лично руководил победонос¬

ным восстанием народа в Петрограде. Так что мифиче¬

ские «отряды под руководством Троцкого» целиком

остаются на совести Д. Маркхэма.
Впрочем, не только один Д. Маркхэм любит сочи¬

нять небылицы. Другие советологи тоже проявляют

себя отменными мастерами клеветы и извращений.

Откроем уже упоминавшуюся книгу Д. Биллингтона

«Икона и топор», в которой автор вознамерился со¬

здать «жизнеподобный портрет русской нации» и про¬

следить развитие ее культуры за 600 последних лет.

Автор любит блеснуть эрудицией. Библиография в кни¬

ге насчитывает целых 28 страниц. Чего только не

встретишь в этом огромном списке источников: тут и

изданные в 1703 году в России «Знамения пришествия

антихристова и кончины века», и опубликованные в

1949 году «Очерки по истории физики в России»
А.	Тимирязева; тут и «Тамбовские епархиальные ведо-
1 МагкдЬатЛ. Уоісез о£ ІЬе Кесі Сіапіз, р. 60.
39

мости» за 1873 год, и «Технология ликерно-водочного

производства» Е. Бартенева (Москва, 1955); тут и

«Первая почта и. первые полицмейстеры в Московском

государстве» И. Козловского (Варшава, 1913); тут

и журнал «На посту» за 1924 год, и, конечно, все тру¬

ды советологов от Г. Струве до Д. Ричардса и

В. Маркова.
Издатели рекламировали эту книгу, обещая в ней

такие «сюрпризы», которые «заставят нас (то есть аме¬

риканцев.— А. Б.) пересмотреть традиционный образ

России». Книга действительно полна «сюрпризов». Вот, к

примеру, один из них: на странице 528 Д. Биллинг-

тон заявляет, что по возвращении в Петроград в апре¬

ле 1917 года В. И. Ленин в речи на Финляндском вок¬

зале «пообещал «наступление новой эры» всем, кто

последует за ним с иконами против пушек1. И ссылка

дана: В. И. Ленин. Собрание сочинений, пятое издание,

том 31, страница 304.
Однако откроем указанный том В. И. Ленина на

304-й странице. И в самом деле, находим статью под за¬

головком «С иконами против пушек, с фразами про¬

тив капитала», впервые опубликованную в газете

«Правда» 4 мая (21 апреля) 1917 года. В ней В. И. Ле¬

нин высмеял меньшевистскую газету «Новая жизнь»

и эсеровскую «Дело народа», которые пытались усове¬

стить правительство Керенского за его решение вести

войну до победного конца. «Пустой комедией» назвал

В. И. Ленин требование меньшевистской и эсеровской

газет об отставке Милюкова из состава Временного

правительства. Надо не Милюкова уговаривать уйти

в отставку, а сменить классы, стоящие у власти. Так

ставил вопрос В. И. Ленин. Он заклеймил меньшевиков

и эсеров в короткой фразе: «С иконами против пушек,

с фразами против капитала» — так определил их трус¬

ливую позицию вождь партии большевиков.
Как видим, и Д. Биллингтон не останавливается

перед прямой подтасовкой фактов, приписывая меньше¬

вистские идеи... В. И. Ленину.
Широко распространенное среди советологов неудер¬

жимое влечение к передержкам и подтасовкам, к из¬

вращению реальных фактов истории Советского госу¬

дарства и его культуры как нельзя лучше вскрывает
1 В і 11 і п д I о п Л. ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе, р. 528.
40

порочность, предвзятость их методологии, определяемой

принципом: «В борьбе все средства хороши».
Однако вернемся к годам революции. Что же после¬

довало за установлением в России Советской власти?

На каких явлениях — политических и культурных — со¬

средоточивают внимание американские советологи? На

чьей стороне их симпатии?
Впрочем, последний вопрос может показаться бес¬

тактным, ведь они без устали твердят о своем беспри¬

страстии, о том, что они не позволяют личным симпа¬

тиям и антипатиям брать верх над истиной.
. А потому и пишут иные из них о всеобщей враж¬

дебности, которая якббы окружила взявших в России

власть большевиков, о том, что «...первые несколько лет

были заполнены напряженной борьбой за то, чтобы вы¬

жить, удержать в своих руках власть и закрепить ус¬

пехи. Советские армии на полях сражений подавляли

мятежи и восстания крестьян и сражались с иностран¬

ными контингентами»1..
Утверждение Д. Маркхэма построено ловко. Не при¬

ходится спорить о том, что Советской власти в первые

годы было действительно трудно и большевикам пона¬

добилось немало усилий, чтобы удержать в своих руках

власть. Но с чьей стороны исходило то враждебное от¬

ношение к Советской власти, о котором говорит совето¬

лог? Д. Маркхэм предпочитает этого не расшифровы¬

вать. Наоборот, он старается еще более запутать вопрос,

приписывая карательную миссию советским армиям,

вынужденным «на полях сражений» подавлять мятежи

и восстания крестьян.
Нет, на полях сражений Красная Армия громила

белые армии Деникина, Юденича, Колчака, Врангеля

и прочих ставленников капиталистов и помещиков, пы¬

тавшихся с оружием в руках затормозить ход истории

и потопить в крови революцию рабочих и крестьян,

которые под руководством ленинской партии свергли

эксплуататорские классы и взяли власть в свои руки.

Советские армии выступали защитниками трудящегося

крестьянина, они были его опорой и надеждой. Как

правильно отмечалось в книге «Голоса Октября», в те

первые послереволюционные годы «немного времени

понадобилось, чтобы крестьянин понял, что белые гс-
1	Магк^ЬашЛ. Уоісез оГ іііе Кесі Сіапіз, р. 66—67.
41

Нералы, офицеры и отряды юнкеров вовсе ііе были его

друзьями. Где бы они ни появлялись — там начинались

пирушки, дебоши и дикие карательные операции... По

всей России целые деревни и районы, целые области

уходили в партизаны... и боролись, хотя и примитив¬

ными средствами, с врагом...» К
Уместно, думается, привести свидетельства на этот

счет генерала Грэвса, командовавшего в то время вой¬

сками американского экспедиционного корпуса на

Дальнем Востоке. В книге «Американская авантюра в

Сибири» (русский перевод 1932 г.) генерал Грэвс

писал: «Адмирал Колчак окружил себя прежними цар¬

скими чиновниками; крестьяне не хотели браться за

оружие и жертвовать своей жизнью для того, чтобы

снова дать власть в руки этих господ, — поэтому кре¬

стьян преследовали, избивали и совершенно хладнокров¬

но уничтожали тысячами, а потом... потом весь мир

называл их «большевиками». В Сибири словом «боль¬

шевик» называли каждого человека, который на словах

или на деле не содействовал реставрации монархиче¬

ской власти в России»2.
Наконец, что это за деликатное упоминание Д. Марк¬

хэма о неких «иностранных контингентах», с которыми

пришлось воевать советским армиям? Откуда эти «кон¬

тингенты» вдруг появились в России? По чьему прика¬

зу? Для чего? Советолог и тут предпочитает не объяс¬

нять. Ну, оказались эти самые контингенты иностран¬

ные в России, а почему—знать американскому читателю

не обязательно. Иначе бы автору пришлось призна¬

вать неприятные для него факты, а именно: что речь

идет о прямой военной интервенции, в том числе и

американских войск, в Советскую Россию с целью уду¬

шения молодой Советской республики, пришлось бы

рассказать и о бегстве интервентов с ее территории под

напором революционных масс рабочих и крестьян...
Весьма полезные сведения в этом смысле Маркхэм

мог бы почерпнуть для себя в книге своего соотечест¬

венника Филиппа Фонера «Большевистская революция.

Ее влияние на американских радикалов, либералов и

рабочих» (Ныо-Иорк, 1967). В ней говорится следую¬
1	«Уоісев ої ОсіоЬег», р. 100.
2	Грэвс. Американская авантюра в Сибири. М., Госвоениздат,

1932, с. 75.
42

щее: «В сущности, целью интервенции являлось унич¬

тожение Советской власти... Заявления (госдепартамен¬

та.— А. Б.) о том, что интервенция осуществлялась...

с целью спасения чешских легионов от немецких воен¬

нопленных, игнорировало тот очевидный факт, что чехи

были контрреволюционной фракцией, связанной с пар¬

тиями, противостоящими большевикам. И воевали чехи

с русскими, а не с немцами... Американские войска в

Сибири делали все, что было в их силах, чтобы помочь

белогвардейцам»1. Сказано коротко и ясно.
Сколь надуманны и несостоятельны объяснения со¬

ветологами причин поражения белогвардейцев и интер¬

вентов, видно хотя бы на примере У. Харкинса,

который писал следующее:
«В начале гражданской войны, казалось, белые

имеют хорошие шансы на победу. Красные, несомненно,

были не популярны у большинства населения. Белых

поддерживали и снабжали союзники, их войска в боль¬

шинстве своем состояли.из бывших царских офицеров,

были лучше обучены и дисциплинированны. Одно время

белые контролировали всю Сибирь и большую часть

европейской России, кроме центра.
Но тот факт, что большевики владели центром и,

благодаря этому, имели короткие линии коммуникаций,

а также единое руководство, благоприятствовал крас¬

ным. Белым не хватало идейного единства, среди них

были и умеренные и твердолобые монархисты. Время

работало против белых, ибо чем дольше продол¬

жалась гражданская война... тем больше население

связывало надежды на мир с победой красных. Вот

почему (!), несмотря на большевистскую тиранию (?),

нация облегченно вздохнула, когда победа красных

положила конец гражданской войне»2.
Трудно понять логику и последовательность сужде¬

ния у Харкинса. С одной стороны, «белые контролиро¬

вали всю Сибирь и большую часть европейской Рос¬

сии», их «поддерживали и снабжали союзники», они

были «лучше обучены и дисциплинированны», имели

«хорошие шансы на победу», с другой — «красные были
1	Ропег Р Ь. ТЬе ВоІзЬеуік Кеуоіиііоп. Из ішрасі оп Ашегісап

Касіісаіз, ЬіЬегаІв апсі ЬаЬог. А сіосишепіагу зійду. Ие\у Уогк, Іпіег-

паііопаї риЬІізЬегз, 1967, р. 32—33.
2	Нагкіпз №. Оісііопагу о! Киззіап Ьііегаіиге. Иєау Уогк, РЬі-

ІозорЬісаІ ІлЬгагу, 1956, р. 337.
43

не популярны у большинства населения». А в резуль¬

тате— «население связывало надежды на мир с побе¬

дой красных». Вот уж поистине: «В огороде бузина, а

в Киеве — дядька»!
Верный друг Советского Союза американец Альберт

Рис Вильямс писал в декабре 1918 года: «Каждый

крестьянин, убитый пушками союзников (то есть интер¬

вентами.— А. £.), только подтверждает глубокие корни

Советской власти... В чем основа верности народа

России Советам? Советы есть простой государственный

аппарат, который понятен и близок рабочим и крестья¬

нам... В Советах массы приобщились к власти и при¬

знали ее своей» К
Наиболее исчерпывающую и всестороннюю харак¬

теристику отношения крестьян к Советской власти мы

найдем у В. И. Ленина. Он указывал, что всего за один

год развязанной белыми генералами и поддержанной

интервентами гражданской войны крестьяне узнали и

признали Советскую власть и только в ней они видели

свое спасение, ибо «... крестьяне пережили... неслыханно

тяжелый кровавый опыт господства немцев на юге, и

они из этого опыта научились многому. Мы бесконечно

сильными стали потому, что миллионы научились пони¬

мать, что такое Колчак; миллионы крестьян Сибири

пришли к большевизму,— там поголовно ждут больше¬

виков,— не из наших проповедей и учений, а из соб¬

ственного опыта, из того, что они социалистов-револю-

ционеров звали, сажали, а из этого посаждения на

власть эсеров и меньшевиков вышла старая русская

монархия, старая держиморда, которая во время «демо¬

кратии» принесла неслыханное насилие стране. Но это

излечение народа многого стоит» 2.
«В Восточной Сибири совершались ужасные убий¬

ства, но совершались они не большевиками, как это

обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Вос¬

точной Сибири на каждого человека, убитого больше¬

виками, приходилось 100 человек, убитых антибольше¬

вистскими элементами...»3 — это признание генерала

Грэвса.
«Методы, которыми пользовался Колчак при моби¬

лизации,— продолжает генерал,— вызывали трудно по^
1	См.: Ропег РЬ. ТЬе ВоІзЬеуік Кеуоіиііоп, р. 152.
2	Л е и и н В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 42.
3	Грэвс. Американская авантюра в Сибири, с. 80.
44

давляемые волнения. Сибиряки шли на службу, гонимые

страхом... перед своими собственными войсками (так

Грэвс именует колчаковцев.— А. Б.). В результате, как

только их вооружали и одевали, они дезертировали

полками, батальонами и в одиночку к большевикам» 1.
В октябре 1919 года, напутствуя слушателей

Свердловского университета, отправлявшихся на фронт,

В. И. Ленин обосновал неминуемую обреченность любых

попыток контрреволюции бороться против народной

Советской власти. Он заявил: «...Колчаку оказывала

помощь вся европейская буржуазия... сибирская линия

охранялась и поляками, и чехами, были и итальянцы,

и американские офицеры-добровольцы... И все это рух¬

нуло, потому что крестьяне, сибирские крестьяне, ко¬

торые менее всего поддаются влиянию коммунизма,

потому что менее всего его наблюдают, получили такой

урок от Колчака, такое практическое сравнение

(а крестьяне любят сравнения практические), что мы

можем сказать: Колчак дал нам миллионы сторонников

Советской власти в самых отдаленных от промышлен¬

ных центров районах, где нам трудно было бы их за¬

воевать. Вот чем кончилась власть Колчака...»2
Так обстоит дело с вопросом о «всеобщей» враж¬

дебности к Советской власти; так обстоит дело с отно¬

шением крестьян к ней; так обстоит дело с истиной.
Да, конечно, в армиях белых генералов было и не¬

мало крестьян. Обманутых офицерьем и несознательных

и неграмотных крестьян, насильственно мобилизован¬

ных в белые армии. Но, по словам В. И. Ленина, на

каждые десять тысяч врагов власти рабочего класса

каждый раз поднималось «по миллиону новых борцов,

доселе политически спавших, прозябавших в мучениях

нужды и в отчаянии...» 3.
Пробуждала их к активной политической борьбе

партия большевиков. «И только благодаря тому,—

писал Ленин,— что партия была на страже, что партия

была строжайше дисциплинирована, и потому, что ав¬

торитет партии объединял все ведомства и учреждения,

и по лозунгу, который был дан ЦК, как один человек

шли десятки, сотни, тысячи и в конечном счете миллио¬

ны, и только потому, что неслыханные жертвы были
1	Грэвс. Американская авантюра в Сибири, с. 147.
2	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 241.
3	Там же, т. 34, с. 329.
45

принесены,— только поэтому чудо, которое произошло,

могло произойти. Только поэтому, несмотря на дву¬

кратный, трехкратный и четырехкратный поход импе¬

риалистов Антанты и империалистов всего мира, мы

оказались в состоянии победить» *.
Попытки изобразить Октябрьскую революцию делом

рук маленькой группки «заговорщиков», попытки пред¬

ставить партию Ленина изолированной от народа лишь

подчеркивают предвзятый подход советологов к реаль¬

ным фактам истории и демонстрируют антиисторизм их

методологии.
Не менее наглядно антнисторизм советологов про¬

является и в их суждениях об отношении российской

интеллигенции к Октябрьской революции.
«Революция в марте 1917 года была воспринята

как исполнение надежд, как шторм, освеживший воз¬

дух,— утверждает Вера Александрова в своей книге

«История советской литературы» (1963). — Переворот,

случившийся восемь месяцев спустя, и возникновение

коммунистической диктатуры принесли смятение и ужас

в литературные круги...»2
«Война 1914—1918 годов... уже прервала нормальное

течение литературной жизни; коммунизм нанес ей

почти смертельный удар. В 1918—1919 годах искусство

было на грани уничтожения. Разрыв с прошлым насту¬

пил с первыми выстрелами большевистского переворо¬

та... Все статуи в саду русской литературы были раз¬

биты вдребезги...» 3 — разглагольствовал бывший рос¬

сийский эсер Марк Слоним в книге «Русская советская

литература. Писатели и проблемы» (1964).
«Светлый образ Пушкина был сметен огромной по¬

слереволюционной волной катастроф» 4,— пишет Ольга

Карлайл в книге «Поэты на перекрестках» (1968).
Словом, советологи спешат справить тризну по Рос¬

сии.
«...Россия гибнет — это чувство обреченности... было

широко распространено по всей стране»5 — в таких
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 40, с. 240.
2А1ехапс1гоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Ьііегаіиге, р. 16.
3	З 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Іліегаіиге. Шгііегз апсі РгоЫетз.

№\у Уогк, Охїогсі ипіуегзііу Ргезз, 1964, р. 4, 5.
4	С а г 1 і з 1 е О. Роеіз оп Зігееі Сотегз, р. 25.
бА1ехапс1гоуа V. А Нізіогу о і Зоуієі Іліегаіиге, р. 17.
46

трагических тонах сообщает о победе Октябрьской со¬

циалистической революции Вера Александрова.
В. Александровой, пожалуй, удалось довольно точно

выразить настроения свергнутых революцией господ¬

ствовавших классов. Такой, и только такой, должна

была казаться им победа пролетариата в России. Одна¬

ко попытки распространить эти настроения помещичьей

и фабрикантской России на «всю страну» по меньшей

мере смешны.
«Падение царской империи в 1917 году и приход к

власти большевиков... вызвал физический крах русской

культуры XIX века. С того момента, как победила

большевистская революция в Петрограде 7 ноября

1917 года... социальная и экономическая поддержка

этой культуры, привилегированный образ жизни, спо¬

собствовавший ее процветанию... начали распадаться.

Для интеллигенции... события революции были ката¬

строфичными... Все, что они любили и лелеяли,— изыс¬

канность, благородные чувства, добрый гуманизм, рас¬

каяние, софистика и культ прекрасного или неопреде¬

ленного либерализма,— внезапно все это потеряло свою

ценность и стало казаться абсолютно неуместным в эти

грубые, бесплодные годы военного коммунизма и граж¬

данской войны... Россия билась в агонии, и многие

поэты и прозаики ощущали, что единственное, что им

осталось,— это справить тризну по стране, движущейся

к своей гибели»1—так похоронно-торжественно начи¬

нает свою книгу «Русская советская литература. Пи¬

сатели и проблемы» Марк Слоним.
Стенания Марка Слонима, безусловно, отражают

настроения обреченности, которые были свойственны

определенному кругу «услужающих» буржуазии. Это

именно их имел в виду В. И. Ленин, когда отмечал:

«...пресловутая «интеллигенция» поставляет в такие

времена бесконечное количество плакальщиц по покой¬

нику: одна плачет по Учредительному собранию, дру¬

гая — по буржуазной дисциплине, третья — по капита¬

листическому порядку, четвертая — по культурному

помещику, пятая — по империалистической великодер¬

жавности и так далее, и тому подобное»2.
Констатируя наличие в революционной России не-
1	5ІОПІП1 М. Киззіап Зоуіеі ІЛегаіиге. Шгііегв апсі Рго-

Ыегш, р. 3.
2	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 36, с. 205.
47

малого количества буржуазной «интеллигенции», напу¬

ганной победой трудового народа и жаловавшейся

«...на грубость Советской власти... на то, что Советская

власть ставит ее (буржуазную интеллигенцию.— А. Б.)

в положение худшее, чем прежде»,— В. И. Ленин четко

и недвусмысленно пояснял: «...тяжесть гражданской

войны... будет разделена и всей интеллигенцией, и всей

мелкой буржуазией... все они будут нести эту тяжесть...

потому что они десятки лет были привилегированными,

но мы должны в интересах социальной революции эту

тяжесть возложить и на них» К
Да, революция означала конец привилегированному

положению буржуазной интеллигенции, означала крах

господствовавшей культуры, созданной на потребу вку¬

сов правивших классов — помещиков и капиталистов.
Марк Слоним оплакивает Россию, которая была

мачехой для трудового народа, которая давала возмож¬

ность подобным Слониму интеллигентам жить в холе

и неге за счет пота и крови миллионов неграмотных и

неинтеллигентных рабочих и крестьян.
В.	И. Ленин учил победивший пролетариат не под¬

даваться «...тому, часто поддельному, отчаянию, которое

распространяют буржуа и буржуазные интеллигенты

(отчаявшиеся отстоять свои старые привилегии)...»2,

ибо «...большинство интеллигенции тянет к буржуазии.

Не с помощью интеллигенции, а вопреки ее противо¬

действию (по крайней мере, в большинстве случаев)

пролетариат победит, устраняя неисправимо буржуаз¬

ных интеллигентов, переделывая, перевоспитывая, под¬

чиняя себе колеблющихся, постепенно завоевывая все

большую часть их на свою сторону»3.
Итак, большевики и Ленин ясно видели сложную

систему отношений буржуазной интеллигенции к Октя¬

брьской революции, отчетливо понимали необходи¬

мость дифференцированного подхода к представителям

этой интеллигенции для того, чтобы безошибочно «ус¬

транять неисправимо буржуазных интеллигентов» и —

в этом главное! — переделать, перевоспитать всех тех,

кто колебался, с тем чтобы постепенно завоевать «все

большую часть их на свою сторону». Это был кон¬

структивный и плодотворный подход к решению вопро¬
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 355—356.
2	Там же, т. 36, с. 189.
3	Там же, т. 39, с. 19.
48

са б революции и интеллигенции, и история доказала

его полную реалистичность.
Глеб Струве одним из первых выдвинул лозунг о яко¬

бы непримиримой враждебности всей российской интел¬

лигенции по отношению к Октябрьской революции. Это

именно он с нескрываемой радостью возвестил: «Когда

произошел большевистский переворот в конце октября

1917 года, огромное большинство признанных писателей,

вместе с основной частью русской интеллигенции, заняли

бескомпромиссную враждебную позицию к новому режи¬

му...» и «...оказались по иную сторону баррикад, став в

конце концов политическими эмигрантами» К
Да, действительно, далеко не все российские писа¬

тели правильно поняли и искренне приняли ^победу

революционного пролетариата. Многие из них, так жа¬

лостливо сочувствовавших в своих книгах тяжкой судь¬

бе трудового народа и ратовавших за его освобожде¬

ние, на деле испугались прихода к власти рабочих и

крестьян и действительно оказались, к сожалению, «по

иную сторону баррикад»*.
Именно о подобных нытиках писал гневно А. Блок,

одним из первых принявший сторону народной револю¬

ции: «...«интеллигенты», люди, проповедовавшие рево¬

люцию, «пророки революции» оказались ее предателя¬

ми. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной

сволочи... Это простой усталостью не объяснить. На

деле вся их революция была кукишем в кармане цар¬

скому правительству»2.
М. Горький в статье «О белоэмигрантской литера¬

туре» с горечью констатировал: «...случилось, что почти

вся «революционная» интеллигенция отказалась от уча¬

стия в деле революции...» 3
Враждебное отношение к Советской власти проявля¬

лось наиболее откровенно у литераторов, зависимых от

буржуазной публики. «Буржуазия бежит,— отмечал в

сентябре 1918 года А. Серафимович в письме к Р. С. Зем¬

лячке,— а с нею артисты, музыканты и другие ее услу¬

жающие»4. В победе революционного народа эти «ус¬

лужающие», или, по выражению А. Блока, «прихлебатели

буржуазной сволочи», увидели прежде всего угрозу
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Іліегаїиге, 1917—1950, р. 5.
2	БлокА. Собр. соч. в 6-ти т., т. 6. М., 1971, с. 325.
8 Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24. М., 1953, с. 343.
4	Серафимович А. Собр. соч. в 8-ми т., т. 7. М., 1960,с.527.
3	а. Беляев
49

собственному благополучию и закономерно разделилй

судьбу свергнутого эксплуататорского класса, ибо дека-

дентствующая часть литераторов всегда боялась народа,

считая его «чернью», не способной понимать и развивать

национальную культуру.
В страхе бежали от революции за границу 3. Гип¬

пиус и Д. Мережковский, А. Аверченко и М. Арцыба¬

шев, А. Амфитеатров и М. Алданов, В. Ропшин (Б. Са¬

винков) и В. Ходасевич, К. Бальмонт и Е. Чириков...

Не понял и до конца дней своих не принял Октябрь

1917-го И. Бунин; редактором белогвардейской газеты

в армии генерала Юденича оказался в годы граждан¬

ской войны А. Куприн; запутавшийся в бурных собы¬

тиях революции Л. Андреев в зарубежных газетах

истерично призывал к «крестовому походу» против Со¬

ветской власти; «варварами» и «гуннами» называли ре¬

волюционный пролетариат Вяч. Иванов, Г. Чулков...
Вождь революции В. И. Ленин едко и выразительно

заклеймил социальный обскурантизм и политическую

реакционность определенной части российской интелли¬

генции: «Прихвостни и прихлебатели буржуазии рисо¬

вали социализм, как однообразную, казенную, монотон¬

ную серую казарму. Лакеи денежного мешка, холопы

эксплуататоров, — господа буржуазные интеллигенты

«пугали» социализмом народ, именно при капитализме

осужденный на каторгу и казарму безмерного, нудного

труда, полуголодной жизни, тяжелой нищеты»
В письме А. М. Горькому от 1 сентября 1919 года

он разъяснял: «Интеллектуальные силы» народа смеши¬

вать с «силами» буржуазных интеллигентов неправиль¬

но... Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут

и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее по¬

собников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих

себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г...»2
Г. Струве попытался распространить неверное, а под¬

час враждебное отношение части (пусть и значительной)

русских писателей к революции на всех или, точнее,

на «основную часть» всей российской интеллигенции.

Однако на подобные попытки представить всю русскую

интеллигенцию враждебной Октябрьской революции

метко ответил А. Серафимович. Он писал: «В политиче-
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 35, с. 196.
2	Там же, т. 51, с. 48.
50

ской борьбе интеллигенция дала злостных саботажни¬

ков, Черноморов, клеветников, всячески жалящих и об¬

ливающих ядовитой слюной советское строительство, но

надо помнить: над этой мертвечиной, ослизлой и почер¬

нелой, подымается колоссальная фигура борца и вож¬

дя мирового пролетариата,— ведь Ленин тоже интел¬

лигент. А сколько интеллигенция дала беззаветных

партийных работников?! Точно так же в литературе

среди равнодушных, среди усталых, среди изменивших,

среди продавшихся выделились писатели-интеллигенты,

по преимуществу молодежь, и пошли об руку с проле¬

тариатом, неся здоровое, крепкое» !.
Революция осуществила бескомпромиссную проверку

искренности и прочности связей русской интеллигенции

с народной жизнью, с надеждами и чаяниями трудя¬

щихся, с тенденциями общественного развития. Эти

тенденции и надежды заключались в освобождении про¬

летариата, в борьбе трудящихся за свержение власти

буржуазии, за улучшение условий жизни трудящихся

и установления подлинного народовластия.
Переоценка ценностей протекала стремительно, ибо

стремительно развивалась сама революция. В ходе

этой переоценки углублялся разрыв с народом у одной

части российской интеллигенции, и она окончательно

перебегала в стан врагов. И закономерен был их фи¬

нал — эмиграция, потеря родины.
Для другой части интеллигенции, наоборот, револю¬

ция явилась действенным стимулом сближения с наро¬

дом и с его борьбой за свободу.
Идеи социализма открыли перед этой частью интел¬

лигенции новые масштабы творчества, определили пер¬

спективы участия в строительстве новой жизни.
По выражению советского историка М. Кима: «Ок¬

тябрьская революция положила начало превращению

российской интеллигенции из наемной силы капитала

в интеллектуальную силу народа, социализма» 2.
Время, прошедшее после революции, убедительно

показало, что правда истории оказалась на стороне тех

писателей, которые приняли идеи социализма и сами

стали активными участниками его строительства.
1	Серафимович А. Сборник неопубликованных произведений

и материалов. М., Гослитиздат, 1958, с. 299.
2	«Советская интеллигенция». Сборник статей. М.» «Мысль»,

1968, с. 11.
51

Дж. Фримен в книге «Голоса Октября», отмечая,

что часть писателей старого поколения сбежала от ре¬

волюции за границу, подметил: «Однако не вся доре¬

волюционная интеллигенция противостояла диктатуре

пролетариата... А. Блок, В. Брюсов, Белый, Волошин,

Вересаев и другие интеллигенты... приветствовали ре¬

волюцию» К
В марте 1918 года Андрей Белый с определенной

дозой экзальтации (почти всегда свойственной этому

поэту) воспел «...светом содеянный радостный гром...

неописуемый огненный год...»2. Он написал поэму, в

которой с оптимизмом говорит об установлении в Рос¬

сии нового, справедливого общественного строя — Совет¬

ской власти. Новый образ молодой России возникает

у поэта: «Россия, ты ныне невеста... Приемли весть

весны»3, — он ощущает наступление новой жизни в

родной стране.
Неохотно признают подобные факты антикоммуни¬

сты. М. Слоним пишет: «Только несколько писателей,

таких, как символист поэт Брюсов и престарелый но¬

веллист Иероним Ясинский (1850—1930), присоедини¬

лись к новому режиму с самого начала...»4
Ложь советологов-антикоммунистов очевидна. Изве¬

стно, что наряду с М. Горьким, А. Серафимовичем,

Д. Бедным, В. Маяковским, еще в дооктябрьский пе¬

риод связавшими свое творчество с революционным

движением, с идеями социализма, на стороне револю¬

ции, на стороне народа оказались передовые русские

писатели, чье идейное и творческое становление прохо¬

дило под огромным влиянием начавшейся освободитель¬

ной борьбы рабочего класса России. К ним прежде

всего следует отнести А. Блока и В. Брюсова. Не под¬

дались на угрозы врагов революции и не расстались с

революционной Россией С. Сергеев-Ценский, Ф. Глад¬

ков, В. Вересаев, К. Тренев, С. Есенин, В. Шишков,

М. Пришвин, А. Чапыгин, А. Грин, А. Неверов и дру¬

гие, талант которых с особой яркостью раскрылся в

советский период.
А. Ахматова, отношение которой к революции было
1	«Уоісез оГ ОсіоЬег», р. 12, 84.
2	Б е л ы й А. Стихотворения и поэмы. Л., 1966, с. 382.
3	Там же, с. 396.
4	51 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. №гНегз апс! Рго-

Ыетз, р. 4.
53

столь сложным, что порой ей казалось, что мир гибнет

и — «...все расхищено, продано, предано...», вместе с тем

нашла в себе силы отвергнуть предложения удалиться

в эмиграцию и осталась на родине, став одним из вид¬

ных русских советских поэтов.
Объективный исследователь не может не признать,

что «основная часть» русской интеллигенции после

свершения Октябрьской революции пусть не сразу, но

признала власть рабочих и крестьян, перешла на сто¬

рону трудового народа и стала честно служить ему, по¬

могая своим творчеством создавать духовные ценности

социализма.
Немало усилий прилагают советологи к тому, чтобы

скомпрометировать тех русских писателей, которые при¬

няли и приветствовали Октябрь и власть рабочих и

крестьян.
Г. Струве, например, признает, что часть российских

писателей приветствовала революцию, однако ставит под

сомнение искренность чувств и устремлений литераторов,

перешедших на сторону народа, пытается бросить тень

на их имена.
Так, о Маяковском, который, как известно, сразу

заявил: «Нужно приветствовать новую власть и войти

с нею в контакт» *, Г. Струве пишет: «Революция

была для него средством избавления от самого себя,

хотя в конце концов именно он-то и оказался покинув¬

шим революцию»2.
Великий пролетарский поэт, для которого Октябрь

1917-го служил неиссякаемым источником вдохновения,

с гордостью говорил: «Принимать или не принимать?

Такого вопроса для меня... не было... Моя револю¬

ция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходи¬

лось» 3.
Демагогические утверждения Г. Струве находятся

в очевидном и вопиющем противоречии со всем твор¬

чеством Маяковского, со всей его жизнью. Трагические

обстоятельства его смерти известны в деталях. А в об¬

стоятельствах личной жизни поэт просил «не рыться».

«Покойный этого не любил»,— написал он в предсмерт¬

ной записке.
1	Маяковский В. Собр. соч. в 13-ти т., т. 12. М., 1959, с. 215.
2	Зігиуе С. Диззіап Ьііегаіиге ипсіег Ьепіп апсі Зіаііп, 19.17—

1953, р. 20—21.
•	Маяковский В. Собр. <;о% в	т. І, о>
53

А. Белый, восторженно принявший революцию,

получает у Г. Струве уничижительную характеристику:

«А. Белый всегда был слишком безответственным в

моральном и политическом смысле слова, чтобы прини¬

мать его всерьез» К
Особенно раздраженно пишет Г. Струве о Блоке и

Брюсове. Разумеется, советолог не упоминает знаме¬

нитую фразу А. Блока, обращенную к российской ин¬

теллигенции: «Всем телом, всем сердцем, всем созна¬

нием — слушайте Революцию»2, не приводит Г. Струве

и убежденного ответа поэта на вопрос в анкете бур¬

жуазной газеты «Петербургское эхо»: «...возможно ли

примирение интеллигенции с большевиками?» А. Блок

написал тогда: «Может ли интеллигенция работать с

большевиками? — Может и обязана... Вне зависимости

от личности, у интеллигенции звучит та же музыка, что

и у большевиков... Декреты большевиков — это симво¬

лы интеллигенции» 3.
Но зато Г. Струве пространно расписывает, как

бывшие литературные друзья поэта ополчились на Бло¬

ка за его открытое признание революции и Совет¬

ской власти, как они клеветали на Блока, как объявили

его «изменником», «предателем» их идеалов и России.

Вопреки широкоизвестным обстоятельствам болезни и

смерти поэта, Г. Струве утверждает, что Блок «разоча¬

ровался» и даже «впал в отчаяние», что Блок умер по¬

тому, что «жизнь потеряла для него смысл»4.
0	Брюсове, переход которого на сторону победив¬

шего пролетариата явился закономерным завершением

его сложного творческого пути, Струве сочиняет вопию¬

щие небылицы. Достаточно сослаться на лживое ут¬

верждение о том, что Брюсов «принял революцию»

якобы «из конъюнктурных соображений...», что поэт

«поспешил вступить в Коммунистическую партию»

и потому, мол, сразу же и «...получил назначение в

новый комиссариат просвещения»5.
Об А. Серафимовиче, который был «одним из пер¬

вых, принявших новый режим...», Г. Струве сообщает,
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап ІЛіегаіиге, 1917—1950, р. 7.
2	Б л о к А. Собр. соч. в 6-ти т., т. 5, с. 406.
3	См.: «История русской советской литературы», т. 1. М., 1967,

с. 416.
4	Зігиуе С. Киззіап Шегаіиге ипсіег Ьепіп аш! Зіаііп, 1917—
1953, р. 10.
6 Там же, с. 7.
54

4іто А. Серафимович написал после революции свой

главный роман «Железный поток», ныне считающийся

советской классикой. «В романе изображаются герои¬

ческие дела борцов за революцию».
Но Струве изменил бы самому себе, если бы огра¬

ничился только подобной позитивной информацией. И он

добавляет: «...а также показывается их равнодушная

и бездумная жестокость» *.
Так Струве пытается одним выстрелом убить двух

зайцев: и борцов за революцию скомпрометировать, и

на автора романа тень набросить...
С особым удовлетворением рассказывает Г. Струве

о том, как общество беллетристов «Среда», состоявшее

из И. Бунина, Е. Чирикова и некоторых других, на

одном из своих заседаний в декабре 1917 года объ¬

явило А. Серафимовичу «бойкот» и даже исключило

его из членов общества за... «признание Советской

власти». При этом, разумеется, Г. Струве умалчивает

о выступлении на этом собрании самого А. Серафимо¬

вича, который сказал следующее: «Да, господа, про¬

пасть вырыта, глубокая пропасть между вами и наро¬

дом — рабочими, крестьянами, солдатами. И писатели,

которые так трогательно, так хорошо писали о бедном

мужике, оказались по одну сторону этой пропасти,

а мужичок — по другую...» 2
И тщетно Г. Струве пытается изобразить это позор¬

ное заседание общества «Среда» в виде «суда» всей

«честной» интеллигенции России над «отступником»

А. Серафимовичем, напрасно он пытается представить

это происшествие как «факт, иллюстрирующий анти¬

большевистские настроения, преобладавшие среди рус¬

ских писателей в 1918—1921 годах».
История показала, что устами А. Серафимовича в

тот декабрьский день говорила новая, рождающаяся

в битвах и муках свободная Советская Россия, что он

выражал мнение всей подлинно патриотической и глу¬

боко национальной части русской интеллигенции, тесно

связанной с жизнью своего революционного народа.
Вспоминая Октябрьскую социалистическую револю-
•	Зігиуе О. Киззіап ІЛегаіиге ипсіег Ьепіп ап<1 Зіаііп, 1917—

1953, р. 151.
*	См.: «История русской советской литературы», т. 1, с. 688.
55

цйю в России и последовавшие за ней годы граждан¬

ской войны, К. Паустовский в своей автобиографиче¬

ской трилогии «Повесть о жизни» писал:
«В большинстве своем интеллигенция растерялась —

великая, гуманная русская интеллигенция, детище Пуш¬

кина и Герцена, Толстого и Чехова. С непреложностью

выяснилось, что она умела создавать высокие духовные

ценности, но была за редкими исключениями беспомощ¬

на в деле создания государственности.
Русская культура выросла главным образом в борь¬

бе за свободу с самодержавным строем. В этой борьбе

оттачивалась мысль, воспитывались высокие чувства

и гражданское мужество.
Старый строй рухнул. Вместо того, чтобы сеять в

народе хрестоматийное «разумное, доброе, вечное»,

надо было немедленно своими руками создать новые

формы жизни, надо было умело управлять вконец

запущенной и необъятной страной.
Смутное, почти нереальное состояние страны не мог¬

ло длиться долго. Жизнь народа требовала ясности

цели, точного приложения труда. Оказалось, что утвер¬

ждение справедливости и свободы требуют черной ра¬

боты и даже жестокости. Оказалось, что эти вещи не

рождаются сами под звон кимвалов и восхищенные кли¬

ки сограждан.
Таковы были первые уроки революции. Такова была

первая встреча русской интеллигенции лицом к лицу

с ее идеалами.
Это была горькая чаша. Она не миновала никого.

Сильные духом выпили ее и остались с народом, сла¬

бые— или выродились, или погибли» 1.
Симпатии Г. Струве целиком на стороне тех, кто

перепугался победоносного освободительного движения

пролетариата, не понял и не принял власти рабочих и

крестьян и, порвав с родиной, порвав с народом, ока¬

зался за границей, в эмиграции. О таких литераторах

Г. Струве пишет с нескрываемым сочувствием, стараясь

представить их в качестве верных хранителей подлин¬

ной русской культуры.
Белая эмиграция была, как известно, не однородна.

В ее рядах очень скоро началось политическое расслое¬
1	Паустовский К. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3. М., 1958, с. 577.
56

ние. Многие обманутые или не понявшие характера

социалистической революции начали прозревать и воз¬

вращаться обратно в Россию советскую.
Так случилось, например, с А. Толстым, который

поначалу не понял характера и движущих сил револю¬

ции, выехал весной 1919 года с семьей за границу.

Позже он писал: «В эпоху великой борьбы белых и

красных я был на стороне белых. Я ненавидел больше¬

виков физически. Я считал их разорителями русского

государства, причиной всех бед...» 1
Однако же в 1921 году А. Толстой понял всю глу¬

бину своего заблуждения.
Исследователь творчества А. Толстого советский

литературовед В. Баранов отмечает, что решающую

роль в изменении политических взглядов писателя

сыграло прежде всего понимание того очевидного

факта, что «русский народ пошел за большевиками».
В апреле 1922 года А. Толстой опубликовал свое

знаменитое «Открытое письмо Н. В. Чайковскому»2,

в котором мужественно заявил о полном разрыве с бе¬

лой эмиграцией. «Каждому русскому,— писал А. Тол¬

стой,— ...становится ясно... нижеследующее:
Представление о России как о какой-то опустевшей,

покрытой могилами, вымершей равнине, где сидят

гнездами разбойники-большевики, фантастическое это

представление сменяется понемногу более близким к

действительности. Россия... не пропала, 150 миллионов

живет на ее равнинах, живет, конечно, плохо, голодно,

вшиво, но, несмотря на тяжкую жизнь и голод,— не

желает все же ни нашествия иностранцев, ни отдачи

Смоленска, ни собственной смерти и гибели»3.
А. Толстой подчеркивал, что он пришел к выводу

о необходимости «...признать реальность существования

в России правительства, называемого большевистским,

признать, что никакого другого правительства ни в Рос¬

сии, ни вне России — нет... Признав, делать все, чтобы

помочь последнему фазису русской революции пойти в
1	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10. М., 1961, с. 34.
2	Чайковский Н. В. — один из лидеров белогвардейских

эмигрантов. В годы англо-американской интервенции на севере Рос¬

сии возглавил так называемое «Северное правительство» в Архан¬

гельске.
3	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 36.
57

сторону... извлечения из революции всего доброго и

справедливого и утверждения этого добра» *.
Г. Струве делает вид, что он «не знает» такого

письма, и даже не упоминает о нем. Напрасно. Как го¬

ворят, шила в мешке не утаишь. Письмо А. Толстого

является важнейшим политическим и человеческим

документом, положившим начало процессу размежева¬

ния в среде русской эмигрантской интеллигенции. Газе¬

та «Известия» писала в те дни, что письма А. Толстого

«русская литература не забудет, вероятно, так же, как

не забыла письма Чаадаева и письма Белинского

Г оголю» 2.
Г. Струве, а вслед за ним и другие советологи

предпочитают объяснять причины разрыва А. Толстого

с белоэмиграцией всем, чем угодно, но только не по¬

литическими мотивами. М. Слоним твердит о сплине

и хандре, о непреоборимой ностальгии и привязанности

к русской земле как о главных факторах, заставивших
А.	Толстого вернуться на родину. Другие же сводят

весь вопрос с возвращением А. Толстого на родину

только к материальным соображениям. Г. Струве так

и пишет: «Его возвращение в Россию было продикто¬

вано главным образом личными соображениями, в ко¬

торых немалую роль играли трудности эмигрантского

существования чисто финансового порядка» 3.
Рассуждения Г. Струве не выдерживают критики.

В самом деле, преуспевающий, талантливый писатель,

произведения которого охотно печатались в разных

странах, бросает устроенную, сытую заграничную

жизнь и едет в разрушенную гражданской войной

страну. Перед отъездом из Берлина А. Толстой заявил:

«Я возвращаюсь домой на трудную жизнь. Но победа

будет за теми, в ком пафос правды и справедливо¬

сти, — за Россией, за народом и классами, которые пой¬

дут с ней, поверят в зарю новой жизни...»4
Дело, конечно, не в материальных соображениях.

Как признает В. Александрова: «Берлинский период

жизни А. Толстого (1921—1923 гг.) в литературном от¬

ношении был очень продуктивным. Именно в эти годы
1	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 37.
2	См.: «История русской советской литературы», т. 1, с. 741.
8 Зігиуе О. Киззіап Ьііегаіиге ипсіег Ьепіп апсі Зіаііп, 1917—

1953, р. 141.
4	Т о л с т о й А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 54.
58

ой записал роман «Аэлита» й ряд других произведе¬

ний» *.
А.	Толстой сумел преодолеть свои политические за¬

блуждения, сумел осознать, что правда истории на сто¬

роне большевиков.
«Если бы не было революции, в лучшем случае меня

бы ожидала участь Потапенко: серая, бесцветная

деятельность дореволюционного среднего писателя.

Октябрьская революция как художнику дала мне

все»2, — напишет А. Толстой позже.
Там, в эмиграции, А. Толстой особенно отчетливо

понял, что писатель, оторвавшийся от народа и от Ро¬

дины, теряет источник своего творчества и губит свой

талант. Судьбы писателей, эмигрировавших из револю¬

ционной России, убедительное тому свидетельство.
25 февраля 1919 года газета «Правда» перепечатала

высказывания парижского журнала «Новая Европа»

о современной русской литературе: «...почему Мереж¬

ковский, Куприн, Бунин, Бальмонт и все другие пред¬

почитают перепечатку старого?.. Писатели-беглецы по¬

теряли всякий контакт с родной страной, и, оторванные

от ее почвы, они потеряли свою силу и свой гений...

Русская литература жива, но не будем искать ее здесь,

за границей, на чужбине...»3
Позже, в 1926 году, об этом же напишет и князь

Д. Мирский: «В целом, видные писатели, оказавшиеся

вне советских пределов, не сохранили своих творческих

возможностей. Потеря связи с родной землей есть тя¬

желое испытание для писателя... русские писатели за

пределами России мало что создали. Самое худшее, что

можно сказать об эмигрантской литературе,— это то,

что она не имела здоровой основы. Ни одного поэта

или прозаика, хоть сколько-нибудь значимого, из числа

молодых за пределами России не появилось...»4
Оценивая положение русской литературной эмигра¬

ции, А. Толстой после возвращения на родину отмечал:

«...в эмиграции была собачья тоска... ни одного нового

имени в литературе эмиграция не дала...» Он выразил

тогда уверенность в том, что «...все, что есть в ней
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Ьііегаїиге, р. 205.
2	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 190.
3	См.: «История русской советской литературы», т. 1, с. 738.
4Мігзку О. Сопіешрогагу Киззіап Ьііегаіиге: 1881—1925,
р. 246.
59

(эмиграции.—А. 2>.) живого, вернее, что только оста¬

лось живого, в конце концов вернется в Россию» К
Так оно и случилось. Возвратился А. Куприн, воз¬

вратился С. Скиталец, возвратилась М. Цветаева, воз¬

вратились и некоторые другие (художник С. Коненков,

композитор С. Прокофьев).
Достижения Советского государства заставили мно¬

гих эмигрантов пересмотреть свое отношение к власти

рабочих и крестьян, они ирониклись уважением к успе¬

хам социалистического строительства на своей родине,

а иные и вовсе прекратили какую-либо враждебную

деятельность по отношению к Советскому Союзу, полу¬

чили советские паспорта и ушли из жизни, хотя и на

чужбине, советскими гражданами. Так было, например,

с Вяч. Ивановым, так было с А. Ремизовым...
Однако о таких процессах в среде русских писате-

лей-эмигрантов Г. Струве и другие советологи не

пишут.
В их концепцию подобные факты не вмещаются, и

они предпочитают не замечать их.
Революция есть явление динамичное. Она вся —

движение, она вся — порыв, осуществляемый энергией

масс, ее творящих. Водоворот событий захватывает

всех. Революция вербовала своих сторонников из раз¬

ных слоев населения, в том числе немало ее привер¬

женцев обнаружилось и в среде творческой российской

интеллигенции, в среде писателей в частности. Но глав¬

ное не в числе, главное в том, что Октябрьская социа¬

листическая революция послужила мощным стимулом

для невиданного взлета творческого духа раскрепощен¬

ного народа.
По признанию Д. Мирского, «первая мировая война

не затронула глубоко русскую литературу... Февраль¬

ская революция тоже не вызвала энтузиазма, о чем

свидетельствует поэма Ремизова «Плач по развалинам

России»... Революция, которая вызвала поэтическое

вдохновение, была Октябрьской революцией, больше¬

вистской революцией...» 2.
Авторы книги «Голоса Октября» оценили этот пе¬

риод в истории российской литературы более опреде¬

ленно: «Первая мировая война приостановила развитие
1	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 39, 43, 44.
2	Мігзку О. Сопіешрогагу Киззіап Ьііегаїиге: 1881—1925,

р. 24, 242.
60

русской литературы... Буржуазная революция в февра¬

ле 1917 года также оказалась бесплодной для литера¬

туры. Новый великий период развития наступил для

русской литературы с победой большевистской револю¬

ции в октябре 1917 года... Рабочие и крестьяне России,

уничтожившие царизм и капитализм, учредили свое

собственное правительство и свою собственную форму

общественной организации; это они печатали газеты

и книги, слушали концерты, наслаждались живописью,

читали романы и стихи...» 1
Революция пробудила жажду художественного твор¬

чества в народе, дала реальный выход тому чувству

прекрасного, которое всегда имелось у народа, но ко¬

торое подавлялось и душилось подневольным, беспро¬

светным рабским трудом на хозяев.
Тысячи молодых талантов получили возможность

развернуть свои способности, и русская литература за¬

звучала новыми голосами, новыми темами, она напол¬

нилась новым жизненным содержанием, основу которо¬

го составила борьба рабочих и крестьян за свою власть.
Как отмечалось в книге Д. Мирского, в после¬

октябрьской русской литературе «широкое отражение...

получила гражданская война, темы которой стали из¬

любленным материалом для новой школы прозы...»2.
Новая школа прозы... Д. Мирский, занимавший в

середине 20-х годов позицию неприятия революционных

перемен в России, не рискнул пойти дальше подобной

осторожной фразы, хотя и в ней заключалось уже при¬

знание рождения качественно новой литературы в мире.
Да, действительно, в России возникла новая школа

прозы и литературы в целом. Литературы, которая из

служанки буржуазии становилась подлинным вырази¬

телем интересов жизни народной, становилась на един¬

ственно плодотворный и верный путь классовости и

партийности в отражении борьбы трудящихся за свобо¬

ду, равенство и братство.
Наряду с писателями признанными (Горький, Сера¬

фимович, Блок, Маяковский, Брюсов и другие), новая

литература создавалась талантами молодыми, многие

из которых лично принимали участие в событиях, свя¬

занных с революцией и гражданской войной.
1 «Уоісез о! ОсіоЬег», р. 11—12.
2Мігзку О. Сопіешрогагу Киззіап Шегаіиге: 1881—1925,

р. 245.
61

Александр Фадеев сражался за Советскую власть в

партизанских отрядах на Дальнем Востоке;
Леонид Леонов редактировал газету 15-й Инзенской

дивизии, штурмовавшей Перекоп;
Михаил Шолохов был бойцом продотряда на Дону;
Константин Федин сотрудничал в газете «Сызран-

ский коммунар» и в армейских газетах;
Александр Бек работал редактором дивизионной

красноармейской газеты;
Михаил Исаковский редактировал советскую газету

в Ельне;
Дмитрий Фурманов и Всеволод Вишневский воевали

на фронтах гражданской войны;
Владимир Зазубрин сотрудничал в красноармейской

газете;
. Исаак Бабель был бойцом Первой Конной армии

Буденного.
Перечислить всех писателей — активных солдат ре¬

волюции невозможно. Опыт личной борьбы за установ¬

ление Советской власти в России бок о бок и рука об

руку с рабочими и крестьянами, с большевиками и под

их руководством позволил молодым литераторам раз¬

вернуть в своих сочинениях впечатляющую картину

исторических событий в России, событий, которым суж¬

дено было положить начало новой эпохе в жизни чело¬

вечества — эпохе социалистического переустройства

мира.
Говоря о советской литературе первых послереволю¬

ционных лет, Джозеф Фримен с восхищением отмечал:

«...советская литература этого периода сияет героизмом

этих современных Микул Селяниновичей и Ильей Му¬

ромцев, новых Стенек Разиных и Емельянов Пугаче¬

вых...» 1
Так свидетельствовал в 1930 году объективный чело¬

век, для которого идеи Октября были близки и понят¬

ны и для которого слова Уильяма Фостера о том, что

Советская власть есть доведенное до конца рабочее

движение Америки, звучали как выражение его собст¬

венных мыслей.
Однако для советологов-антикоммунистов подобные

суждения представляются верхом крамолы. Антиком¬

мунисты конечно же не разделяют подобных суждений,
1	«Уоісез о{ ОсіоЬег», 1930, р. 100.
62

ибо они преследуют совсем иные цели. И потому они

подменяют исследование конкретных фактов литера¬

турного процесса в Советской России изобретением

сомнительных аргументов для подкрепления своих кле¬

ветнических измышлений, не гнушаясь при этом и от¬

кровенной клеветы.
У. Харкинс разработал целую «концепцию» о роли

гражданской войны в России для судеб ее литературы

и особенно для «понимания судьбы советского челове¬

ка». Он пишет:
«В истории советской художественной мысли граж¬

данская война заняла самое выдающееся место. Ни

одно событие, случившееся позднее, не смогло заме¬

нить ее.
Насилие как таковое, простейшие эмоции, вызывае¬

мые этим насилием... предлагают наиболее плодотвор¬

ный путь к пониманию судьбы советского человека»1.
Вот так. «Наиболее плодотворный путь...» Какие же

простейшие эмоции вызываются насилием? Гнев, нена¬

висть, страх, страдание, жажда мщения... И «судьба

советского человека» предстает, по концепции Харкин¬

са, крайне примитивной и однобокой. При такой кон¬

цепции не приходится и говорить о радости победы,

о чувствах освободившегося человека, об энтузиазме

созидания новой, свободной жизни без господ и холо¬

пов, о сложном пути освобождения своих чувств от

рабской психологии и осознания себя хозяином своей

жизни, наконец, о сложнейшем процессе развития кол¬

лективизма и братства...
Эдвард Браун в книге «Русская литература со вре¬

мен революции» отказывает в героизме рабочим и

крестьянам России, отстоявшим в годы войны Совет¬

скую власть. Он изображает гражданскую войну в

России одной черной краской, возлагая вину за ее воз¬

никновение всецело на большевиков и Ленина. При

этом писателям он отводит роль неких сторонних на¬

блюдателей, бесстрастных регистраторов «сцен экстра¬

ординарного насилия», свидетелей «высшей степени де¬

градации человеческого духа. Они видели, что люди

вели себя более жестоко, чем звери»2. В характерной

для советологов манере Э. Браун предпочитает рассуж-

дать о писателях и о гражданской войне «вообще».
1	Нагкіпз \М. Бісііопагу оГ Низзіап Ьііегаіиге, р. 219.
2	Вгодуп Е. Киззіап Ьііегаїиге зіпсе ІЬе Неуоіиііоп, р. 115.
63

А между тем были писатели, сражавшиеся за дело

революции, и были писатели, не принявшие ее. Был

народ, отстаивавший свою свободу, и были белогвар¬

дейцы, наемники капитала, стремившиеся любой ценой

и любыми методами отнять эту свободу у народа.
Какие люди вели себя «как звери»?
Скажем, Марк Слоним утверждает, что в книгах

о революции и гражданской войне писатели России,

выражая, так сказать, свою «оппозиционность» Совет¬

ской власти, стремились отразить неслыханные жесто¬

кости и зверства, совершаемые русским мужиком, гони¬

мым большевиками на штыки благородных и интелли¬

гентных белогвардейцев. Именно так М. Слоним пытается

истолковать творчество И. Бабеля и Вс. Иванова. Разу¬

меется, нет ничего более далекого от истинного смысла

произведений этих авторов.
Марк Слоним пишет о гражданской войне: «Между

1918 и 1922 годами гражданская война опустошила две

трети территории России, миллионы лишились кро¬

ва...» 1
Верно, так оно и было. Но только бесчестно возла¬

гать вину за это на Советскую власть. Любой, мало-

мальски знакомый с историей, с событиями Октябрь¬

ской революции и гражданской войны знает, что рево¬

люция победила малой кровью, но что гражданскую

войну в России развязали свергнутые народом классы

помещиков и капиталистов, опираясь на помощь Ан¬

танты и штыки интервентов, в том числе и американ¬

ских, стремясь вернуть отобранные у них народом при¬

вилегии, заводы, землю.
Это они, капиталисты и помещики, это их белые ар¬

мии безжалостно опустошали революционную Россию,

чтобы ничего не досталось победившему народу; это

они, белогвардейцы и интервенты, лишали миллионы

крестьян и рабочих не только крова, но и самой

жизни...
Революция оборонялась от нападения. Не случайно

ведь первым декретом Советской власти был Декрет

о мире. О мире, а не о войне!
Переворачивая историю с ног на голову, антикомму¬

нисты США стараются прежде всего запугать трудя¬
1 51 о п і т М. Низзіап Зоуієі Ьііегаіиге. ЛУгііегз апсі Рго-

Ыетз, р. 5.
Є4

щихся своей страны, запугать ужасами, неизбежно яко¬

бы присущими любой социальной революции; они пы¬

таются внушить страх и ненависть к Октябрьской

социалистической революции в России, к учению комму¬

низма. Но даже и Гималаи лжи не в состоянии пре¬

градить путь правде истории, правде о победе проле¬

тариата в России.
3.	Горький и революция.

Советская власть и культурное наследство

России
Итак, советологи изображают Великую Октябрь¬

скую социалистическую революцию делом группки за¬

говорщиков, во главе которой стояли «фанатики боль¬

шевики». Таким образом антикоммунисты пытаются

доказать, что происшедшие в октябре 1917 года со¬

циальные и политические перемены в России были

лишены народной основы, а Советская власть была

«навязана» российским трудящимся горсткой заговор-

щиков-фанатиков. Но поскольку российская интелли¬

генция всегда противилась самодержавной власти и

симпатизировала угнетенному народу, то теперь она, по

логике советологов, должна была оказаться и оказалась

в оппозиции к Советской власти, за что, дескать,

и притеснялась этой новой властью.
Советологи не стесняются в сочинении разных

«страшных» историй о судьбе творческой интеллиген¬

ции в послереволюционной России.
А.	Мейер в книге «Советская политическая система.

Ее истолкование» заявляет, например, что «в период

гражданской войны интеллигенция разделила участь

бывших правящих классов. Советская власть обраща¬

лась с интеллигентами как с париями, которые не за-

служивают права на существование...» ].
То же утверждала и Вера Александрова: «Больше¬

вики пришли к власти в трагический момент — война

продолжалась, фронт разваливался, солдаты расходи¬

лись по домам... Везде голод, разруха... к тому же
1	Меуег А. ТЬе Зоуієі Роїііісаі Зузіет. Ап іпіегргеіаііоп. Ые\у

Уогк, Кцпсіот Ноизе, 1965, р. 451.
65

всюду царила атмосфера террора, который новое пра¬

вительство направляло не только против верхушки

прежнего режима, но и против всех, кто не хотел или

не мог полностью поддерживать этот новый поря¬

док...» 1
А поскольку к этим последним В. Александрова от¬

носит прежде всего интеллигенцию, то вся приведенная

цитата из ее книги направлена на пробуждение у ху¬

дожников чувства страха перед властью большевиков

с ее тотальным (по словам советологов) террором.
Эдвард Браун тоже придерживается этой лживой

концепции, считая, однако, что «террор большевиков в

годы гражданской войны не смог полностью ликвиди¬

ровать дореволюционный образованный класс — утон¬

ченную и прекрасно воспитанную русскую интеллиген¬

цию» 2.
Обвинения большевиков в разрушениях и «терроре»

не новы. Они возникли на второй же день после побе¬

ды Советской власти. В письме к американским рабо¬

чим, написанном 20 августа 1918 года, В. И. Ленин

убедительно ответил на эти обвинения. Он говорил

в этом письме:
«Обвиняют нас в разрушениях, созданных нашей

революцией... И кто же обвинители? Прихвостни бур¬

жуазии,— той самой буржуазии, которая за четыре

года империалистической войны, разрушив почти всю

европейскую культуру, довела Европу до варварства,

до одичания, до голода. Эта буржуазия требует теперь

от нас, чтобы мы делали революцию не на почве этих

разрушений, не среди обломков культуры, обломков и

развалин, созданных войной, не с людьми, одичавши¬

ми от войны. О, как гуманна и справедлива эта бур¬

жуазия!
Ее слуги обвиняют нас в терроре... Английские бур¬

жуа забыли свой 1649, французы свой 1793 год. Террор

был справедлив и законен, когда он применялся бур¬

жуазией в ее пользу против феодалов. Террор стал чу¬

довищен и преступен, когда его дерзнули применять

рабочие и беднейшие крестьяне против буржуазии!

Террор был справедлив и законен, когда его применяли

в интересах замены одного эксплуатирующего мень-
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу оГ Зоуієі ІЛегаіиге, 1917—1962,

р. 17.
2	В го \у її Е. Киззіап ІЛіегаіиге зіпсе іЬе Цеуоіиііоп, р. 95.
66

іііинства другим эксплуататорским меньшинством. Террор

стал чудовищен и преступен, когда его стали применять

в интересах свержения всякого эксплуататорского мень¬

шинства, в интересах действительно огромного большин¬

ства, в интересах пролетариата и полупролетариата,

рабочего класса и беднейшего крестьянства!»
И еще одно место из этого письма: «...не может

быть успешной революции без подавления сопротивле¬

ния эксплуататоров. Наш долг был, когда мы, рабочие

и трудящиеся крестьяне, овладели государственной

властью, подавить сопротивление эксплуататоров. Мы

гордимся тем, что делали и делаем это. Мы жалеем

о том, что недостаточно твердо и решительно делаем

это» 1.
Максим Горький в очерке «В. И. Ленин» вспоминал:
«Мне часто приходилось говорить с Лениным

о жестокости революционной.тактики и быта.
— Чего Вы хотите? — удивленно и гневно спраши¬

вал он.— Возможна ли гуманность в такой небывало

свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и вели¬

кодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидав¬

шейся помощи европейского пролетариата, на нас, со

всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы —

что же? Не должны, не вправе бороться, сопротив¬

ляться? Ну, извините, мы не дурачки. Мы знаем: то,

чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас»2.
И вот что еще бросается в глаза: громкие стенания

и плач советологов о горькой судьбе уничтожаемой

якобы большевиками старой русской художественной

интеллигенции совершенно не подкреплены фактами.

Их просто нет, подобных фактов, ибо их не было

в самой реальности, фактов массового террора, направ¬

ленного против интеллигенции и писателей как тако¬

вых. Кроме поэта Николая Гумилева, расстрелянного

за участие в контрреволюционном вооруженном заго¬

воре, советологи не могут назвать ни одного имени.
Политика большевиков, Советского правительства

была направлена не на «ликвидацию», как пишет

Эдвард Браун, «утонченной и прекрасно воспитанной

русской интеллигенции», а, наоборот, на то, чтобы при¬
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 59—60.
2	Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 17. М., 1952, с. 33.
67

влечь ее, эту самую интеллигенцию, йа сторону реЁб-

люции.
Партия руководствовалась четкими указаниями

В. И. Ленина, который подчеркивал: «...нельзя, не из

чего, строить коммунизм иначе, как из человеческого

материала, созданного капитализмом, ибо нельзя из¬

гнать и уничтожить буржуазную интеллигенцию, надо

победить, переделать, переварить, перевоспитать ее...

в долгой и трудной массовой борьбе с массовыми мел¬

кобуржуазными влияниями»1.
Да, революция в России протекала в трудных и

сложных условиях. Но победила-то она как раз потому,

что ее поддерживали не только рабочие и крестьяне,

а и передовая часть российской интеллигенции. Это

факт неоспоримый.
Но антикоммунистам мало обвинить большевиков в

«жестокости» и «терроре». Отделив художественную ин¬

теллигенцию России от победоносной Октябрьской ре¬

волюции, советологи стремятся представить власть ра¬

бочего класса и трудового крестьянства чуждой и даже

враждебной всей русской культуре вообще. Они изобра¬

жают большевиков в роли безжалостных ее разруши¬

телей. А так как никакими фактами это утверждение

подкрепить невозможно, то советологи не гнушаются

прибегнуть и к подлогу, бесцеремонно прикрываясь при

этом именем... М. Горького.
Первая попытка извратить истинные позиции

М. Горького после победы Октябрьской революции при¬

надлежит князю Д. Мирскому. В 1926 году в своей

книге он пространно и туманно рассуждал о «балансе

влияния Горького» на большевиков, о том, что с побе¬

дой Советской власти Горький «скорее... пытался играть

роль внепартийного посредника и защитника мира и

культуры... Он был в 1918—1921 годах практически

единственной независимой общественной силой, не под¬

властной правительству, во всей Советской России...

Свою роль защитника культуры и цивилизации он вы¬

полнил в меру своих сил, и русская культура ему мно¬

гим обязана...»2.
В точности следуя рассуждениям Д. Мирского и

спекулятивно обыгрывая известные ошибочные оценки
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 101.
2Мігзку О. Сопіегпрогагу Низзіап Іліегаіиге: 1881—1925,

р. 110, 111.
68

пролетарским писателем первой послереволюционной

поры в России, Г. Струве пишет, что «...М. Горький

враждебно относился к большевикам... в первое время

установления новой власти. Позже он переменил свое

отношение на благосклонный нейтралитет... и с 1918 г.

по 1921 г. посвятил себя задаче спасения остатков рус¬

ской культуры и помощи ее представителям»1.
Р. Поджиоли утверждает, что политика большевиков

в области культуры в первые годы Советской власти

«...вначале даже приобрела форму оказания велико¬

душной помощи и особых привилегий представителям

класса, который назывался... трудящимися литературы,

науки и искусства. Подобная политика была энергично

поддержана Горьким, который ради выполнения этой

программы использовал весь престиж своего имени и

даже пошел на то, чтобы идейно воспринять режим,

к которому поначалу он испытывал сомнения и подо¬

зрительность. Именно благодаря проекту Горького об

издании собрания классических произведений под на¬

званием «Всемирная литература» многие старые и мо¬

лодые литераторы получили заработок за редактуру

и переводы и оказались более или менее в состоянии

пережить бурю»2.
Итак, если верить Г. Струве и Р. Поджиоли,

М. Горький вынужден был смирить свое «враждебное

отношение к большевикам» и сохранять «нейтралитет»

ради «спасения остатков русской культуры и помощи

ее представителям». Спасение от кого? Ну, разумеется,

от большевиков!
Однако известно, что в 1918—1920 годах именно

инициатива и энергия М. Горького помогли новому

правительству организовать широкое издание русских

классиков для трудящихся масс России; открыть жур¬

нал для детей; Большой драматический театр в Петро¬

граде (ныне носит имя А. М. Горького); открыть пер¬

вый Рабоче-крестьянский университет; именно М. Горь¬

кий добился создания и активно участвовал в работе

комиссии по улучшению быта ученых; именно Горький

сыграл важную роль в открытии первого советского

«толстого» литературно-художественного журнала
1	Зігиуе О. Низзіап Ьііегаіиге ипгіег Ьепіп ап(і Зіаііп, 1917—

1953, р. 60.
2	Р о £ £ і о 1 і К. ТЬе РЬоепіх апсі іЬе Зрісіег, р. 208—209.
69

«Красная йо&ь»; накойец, издательство «Ёсемйрн&й Ли¬

тература»— это ведь тоже дело рук М. Горького.
Нелишне напомнить здесь, что английский писатель

Герберт Уэллс, посетивший Советскую Россию в

1920 году, особо отметил огромное значение этого на¬

чинания М. Горького для приобщения широких народ¬

ных масс к вершинам мировой культуры. Он писал:

«В этой удивительной России, измученной войной, хо¬

лодом, голодом и тяжкими невзгодами, всерьез делает¬

ся большое литературное дело, которое немыслимо сей¬

час ни в богатой Англии, ни в богатой Америке... Ду¬

ховная пища английских и американских народных

масс оскудевает, становится все низкопробнее, и никому

из власть имущих нет до этого дела. Здесь большевист¬

ское правительство оказалось на высоте. В голодаю¬

щей России сотни людей работают над переводами, их

переводы набираются и печатаются, и, быть может,

благодаря этому новая Россия так глубоко ознако¬

мится с сокровищницей мировой мысли, что оставит

позади все другие народы»1. М. Горький был не про¬

сто политически нейтральным «спасителем» «остатков»

русской культуры, он был прежде всего активным со¬

зидателем фундамента новой, социалистической куль¬

туры.
Беспочвенны и попытки Г. Струве абсолютизировать

ошибочные взгляды Горького, которые проявлялись

временами у писателя в силу разных субъективных

и объективных причин.
Широко известны письма В. И. Ленина Максиму

Горькому по поводу «больных» впечатлений, временами

одолевавших писателя в первые месяцы после победы

Октябрьской революции. Мягко и тактично, как забот¬

ливый друг, вождь революции разъяснял писателю, что

впечатление его о новом общественном устройстве глу¬

боко ошибочно, ибо, оставаясь в «бывшей столице», из

коей цвет рабочих ушел на фронты и в деревни и где

осталось непропорционально много безместной и без¬

работной интеллигенции, «специально Вас (М. Горь¬

кого.— А. Б.) осаждающей»...»> Горький лишил себя

способности наблюдать и изучать то новое, что принес¬

ла с собой революция широким массам трудящихся.

Ленин блистательно доказал Горькому, что, кроме
1	Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1970, с. 46.
70

«больных» впечатлений, у писателя нет никаких рас¬

хождений с большевиками «в политике или в идеях».

Есть всего лишь «расхождение настроения между

людьми, ведущими политику или поглощенными борьбой

самого бешеного свойства, и настроением человека, ис¬

кусственно загнавшего себя в такое положение, что

наблюдать новой жизни нельзя, а впечатления гниения

большущей столицы буржуазии одолевают»1 (курсив

мой.— А. Б.).
В письме от 15 сентября 1919 года В. И. Ленин

писал Горькому: «Вы даете себя окружить именно худ¬

шим элементам буржуазной интеллигенции и поддае¬

тесь на ее хныканье. Вопль сотен интеллигентов по по¬

воду «ужасного» ареста на несколько недель Вы слы¬

шите и слушаете, а голоса массы, миллионов, рабочих

и крестьян, коим угрожает Деникин, Колчак, Лианозов,

Родзянко, красногорские (и другие кадетские) за¬

говорщики, этого голоса Вы не слышите и не слушае¬

те... Ей-ей, погибнете, ежели из этой обстановки бур¬

жуазных интеллигентов те вырветесь! От души желаю

поскорее вырваться... Ибо Вы ведь не пишете! Тратить

себя на хныканье сгнивших интеллигентов и не

писать — для художника разве не гибель, разве не

срам?» 2
В. И. Ленин советовал М. Горькому радикально из¬

менить обстановку и среду, ибо «...в Питере можно ра¬

ботать политику, но Вы не политик» 3.
В письме к Н. К- Крупской В. И. Ленин писал:

«...я очень хотел бы вытащить его из Питера, где он

(М. Горький.— А. Б.) изнервничался и раскис... Он —

парень очень милый; капризничает немного, но это ведь

мелочь...»4
В.	И. Ленин предлагал М. Горькому наблюдать, как

строят жизнь по-новому там, «...где нет центра бешеной

атаки на столицу, бешеной борьбы с заговорами, беше¬

ной злобы столичной интеллигенции, в деревне или на

провинциальной фабрике (или на фронте). Там легко

простым наблюдением отделить разложение старого от

ростков нового»5.
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 51, с. 26, 27.
2	Там же, с. 49.
3	Там же, с. 26.
4	«В. И. Ленин о литературе и искусстве». М., 1957, с. 299.
5	Л ен и н В. И. Поли. собр. соч., т. 51, с. 26.
71

Но и не все понимая в ожесточенной классовой

борьбе, не все принимая в тактике Советского прави¬

тельства, М. Горький вместе с тем отчетливо видел и

активно поддерживал титаническую работу большеви¬

ков по приобщению широчайших народных масс к зна¬

ниям, к культуре.
В ноябре 1918 года на митинге в Петроградском

народном доме М. Горький прочитал свое «Обращение

к народу и трудовой интеллигенции», в котором, в ча¬

стности, говорилось: «...именно я, больше чем кто-либо

другой, имею право и все основания решительно за¬

явить, что культурное творчество русского рабочего

правительства, совершаясь в условиях самых тяжких и

требуя героического усилия, напряжения энергии, по¬

степенно принимает размеры и формы, небывалые в

истории человечества. Здесь нет преувеличения, я не

увлекаюсь; недавний оппонент правительства, я и те¬

перь во многом не солидарен с приемами его деятель¬

ности, я знаю, что историки будущего, подведя итог

годовой работе, совершенной силами и властью рус¬

ского рабочего,— не могут не изумиться широте его

творчества в области культуры» *.
Несомненно, Глебу Струве известен этот важный

документ, помогающий уяснить точнее подлинное отно¬

шение М. Горького к власти рабочих и крестьян. Не¬

сомненно также и то, что Глебу Струве известна и при¬

веденная выше высокая оценка Гербертом Уэллсом

деятельности большевистского правительства. И если

советолог делает вид, что подобных явлений в истории

Советского государства и советской культуры «не было»,

то это свидетельствует прежде всего об элементарной

его недобросовестности.
Попытки злобствующей буржуазии оторвать М. Горь¬

кого от революции, от большевиков закончились в те

годы полным провалом. «Буревестник революции» пре¬

одолел свои временные «больные» настроения и остался

верным идеалам социализма. Несостоятельны и спеку¬

лятивные потуги Глеба Струве, Р. Поджиоли и других

советологов задним числом изобразить отношения

М. Горького с Советским государством в виде «враж¬

дебных».
1	Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24, с. 186—187.
72

М. Горький не раз подчеркивал: «Разногласий с Со

ветской властью у меня нет, как Вы, наверное, знаете

по статьям моим в московских «Известиях» (из письма

к С. В. Бреннелеру от 23 марта 1928 года)1; или еще

раньше: «Мое отношение к соввласти вполне опреде¬

ленно: кроме нее — иной власти для русского народа

я не вижу, не мыслю и, конечно, не желаю» (из пись¬

ма к Е. Кусковой от 19 августа 1925 года)2.
Так обстоит дело с отношением М. Горького к Ок¬

тябрьской социалистической революции 1917 года и к

Советской власти.
Профессор Глеб Струве в предисловии к своей кни¬

ге обещал «рассматривать советскую литературу насколь¬

ко возможно объективно».
Прямо скажем, возможности эти оказались весьма

ограниченными.
Советологи силятся изобразить социализм враждеб¬

ным естественному ходу человеческой истории вообще,

культурной истории в особенности. Раз он «навязан»

народу силой небольшой -кучки заговорщиков, раз он

ниспровергает веками устоявшиеся отношения «хозяев

и работников», значит, и в сфере духовной культуры

большевики, по логике советологов, рвут все связи

с культурными традициями, поскольку возникли эти

традиции и устоялись в недрах того общества, которое

пускала на слом власть рабочих и крестьян.
Революция погубила русскую культуру, уничтожила

великую литературу России — такова концепция многих

советологов, повторявшаяся в их сочинениях примерно

до 60-х годов.
«...Коммунисты жаждали разрушить святую Русь с

ее бедными избами и покорными крестьянами...» В та¬

ких «коварных» намерениях обвиняет Марк Слоним

большевиков. Он обличает их за то, что они не огра¬

ничились стремлением «утвердить новый экономиче¬

ский, общественный и политический режим» в России,

но и старались внедрить свою философию «во все об¬

ласти русской жизни», подчинив «всю интеллектуаль¬

ную и духовную деятельность советских граждан той

же самой системе контролируемого планирования, кото-
1	«Летопись жизни и творчества А. М. Горького», выпуск 3. М.,

1959, с. 348.
2	«В. И. Ленин и А. М. Горький». М., 1969, с. 419.
73

[)ай Действовала в области Производства Кіаший \\ тб-

варов» К
Он обвиняет Советскую власть за индустриализацию

страны, привлекая в союзники... Сергея Есенина! Марк

Слоним восклицает: «Если бы он (С. Есенин.— А. Б.)

пожил дольше, то он бы ужаснулся при виде того, что

наделали пятилетки и урбанизация всего Советского

Союза» 2.
Однако хорошо известно, что Сергей Есенин радо¬

вался «стальным коням» на полях России, он с гордо¬

стью объявлял себя «самым яростным попутчиком» в со¬

ветской стороне...
Более того, свои политические позиции С. Есенин

определил четко и ясно еще в 1923 году. Вернувшись

из зарубежной поездки, он заявил: «Я объездил все

государства Европы и почти все штаты Северной Аме¬

рики. Зрение мое переломилось особенно после Амери¬

ки... Я еще больше влюбился в коммунистическое

строительство. Пусть я не близок коммунистам, как ро¬

мантик в моих поэмах,— я близок им умом и надеюсь,

что буду, быть может, близок и в своем творчестве»3.
Сергей Есенин был и остается советским поэтом. Да

только Марк Слоним задачу поставил иную: доказать,

что революция, новый общественный строй, социализм

оказались, мол, губительными для России и ее куль¬

туры. В угоду этой концепции советолог извращает

реальные факты, делает из них совершенно неожидан¬

ные и столь же произвольные выводы. Он даже объ¬

являет С. Есенина «...жертвой революции, не оправдав¬

шей его надежд о естественном человеке и о крестьян¬

ской утопии» 4.
Спекулятивно обыгрывая факт трагической смерти
С.	Есенина, Марк Слоним делает широкие политиче¬

ские выводы, совершенно не принимая в расчет творче¬

ство поэта, в котором со всей полнотой отразились об¬

щественные позиции этого любимого народом выдаю¬

щегося советского поэта.
Джеймс Биллингтон в своей книге «Икона и топор»
1	5 1 о п і ш М. Низзіап Зоуіеі Ьііегаіиге. ЛУгііегз ап(і РгоЫешз,

р. 44.
2	Там же, с. 12.
3	Есенин С. Собр. соч. в 6-ти т., т. 5. М., 1979, с. 142.
4	51 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. ^гііегз ап(і Рго¬

Ыешз, р. 16.
74

рассуждает о некоем «долге» большевиков перед «рус¬

ской интеллектуальной традицией»1. Появились-де

в России невесть откуда эти самые большевики, безза¬

стенчиво использовали в своих целях эту самую «рус¬

скую интеллектуальную традицию».
Ну, а разве большевики были чужеродным для

России явлением? Разве не естественным развитием

революционной мысли в России явился большевизм,

если иметь в виду возникновение ленинской партии

и ее теоретической основы — марксистско-ленинского

учения?
Именно ленинская партия выступила единственным

достойным преемником революционной мысли в России,

она, партия, приняла на вооружение, аккумулировала

и развила дальше революционную мысль в России, во¬

плотив утопические мечты просветителей, декабристов,

народников о свободе, равенстве и братстве в реальную

практику классовой борьбы и доведя эту борьбу до

полной победы пролетариата. Большевизм явился зако¬

номерным завершением развития революционных идей

в России, он неотделим от них, он их законный преем¬

ник и продолжатель, а не «должник», как это пытает¬

ся декларировать Д. Биллингтон.
Наиболее оголтелые антикоммунисты из числа

«бывших» российских подданных упорно проповедова¬

ли, что политика молодого Советского государства

была целиком направлена на беспощадное разрушение

прошлого России, в том числе и ее культуры.
Такой подход позволял, разумеется, антикоммуни¬

стам представить литературу социалистического реализ¬

ма Страны Советов явлением, не имеющим якобы глу¬

бинных исторических корней и органических неразрыв¬

ных связей с культурой своего народа.
Для целей разрушения, расчета с прошлым больше¬

вики, дескать, придумали пролеткульт и оказывали ему

всяческую поддержку — финансовую, моральную, поли¬

тическую, государственную.
«Пролеткульт,— пишет Марк Слоним,— получал боль¬

шие субсидии от центральной и местных властей... его

поддерживал Наркомпрос...»2
Вера Александрова подчеркивает: «Характерной
1	В і 11 і п £ і о п Л. ТЬе Ісоп апсі іЬе Ахе, р. 528.
2	51 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Іліегаіиге. №гііегз апсі Рго-

Ыешз, р. 34.
75

чертой идеологии пролеткульта являлась идея разрыва

с культурными традициями» К
Обстоятельно излагая различные казусы и громкие

заявления отдельных ретивых пролеткультовцев, Вера

Александрова ни слова не говорит об оценке, которую

давал пролеткульту В. И. Ленин. Она старается создать

впечатление, что пролеткульт, мол, как раз и выражал

политику Советского правительства и большевистской

партии в области культуры. И, разумеется, страстно об¬

личает подобную политику.
«Нет нужды доказывать, что на базе пролеткульта

литература не может развиваться»2, — пишет она.
Все правильно. Только зачем приписывать себе вы¬

воды, которые давным-давно были сделаны не кем-ни¬

будь, а теми самыми большевиками, которых «разобла¬

чают» ныне Вера Александрова и Марк Слоним.
Еще в апреле 1919 года в статье «Успехи и трудно¬

сти Советской власти» В. И. Ленин указывал: «Нужно

взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из

нее построить социализм. Нужно взять всю науку, тех¬

нику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь ком¬

мунистического общества построить не можем»3.
Следовательно, политика Советского правительства

состояла в том, чтобы не разрушать накопленные куль¬

турные ценности и традиции, а, наоборот, «взять всю

культуру», сделать ее достоянием широких народных

масс и на этой основе построить коммунистическое об¬

щество и новую коммунистическую культуру. Так, и

только так, понимали свою задачу большевики в куль¬

турном строительстве.
Как программу деятельности партии Восьмой съезд

РКП (б) в 1919 году записал в своем решении: «...необ¬

ходимо открыть и сделать доступными для трудящихся

все сокровища искусства, созданные на основе эксплуа¬

тации их труда и находившиеся до сих пор в исключи¬

тельном распоряжении эксплуататоров»4.
В. И. Ленин зло высмеивал потуги иных не в меру

ретивых деятелей от культуры, которые во что бы то ни

стало стремились выдумать нечто новое, в корне отлич¬
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу ої Зоуієі Шегаіиге, 1917—1962,

р. 19.
2	Там же, с. 21.
8 «В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 351,
4 Л Є н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 432,
76

ное от устоявшихся традиций. Он беспощадно клеймил

презрением тех «...выходцев из буржуазной интеллиген¬

ции, которая сплошь и рядом образовательные учреж¬

дения крестьян и рабочих, создаваемые по-новому, рас¬

сматривала как самое удобное поприще для своих лич¬

ных выдумок в области философии или в области

культуры, когда сплошь и рядом самое нелепейшее крив¬

ляние выдавалось за нечто новое, и под видом чисто про¬

летарского искусства и пролетарской культуры препод¬

носилось нечто сверхъестественное и несуразное» К
В. И. Ленин пояснял: «...марксизм отнюдь не отбро¬

сил ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напро¬

тив, усвоил и переработал все, что было ценного в более

чем двухтысячелетием развитии человеческой мысли и

культуры»2. Он писал: «Не выдумка новой пролет-

культуры, а развитие лучших образцов, традиций

результатов существующей культуры с точки

зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и

борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры»3.
К проблеме усвоения .победившим пролетариатом

лучших традиций российской культуры В. И. Ленин

возвращался не раз и неутомимо убеждал: «...нам бы

для начала достаточно настоящей буржуазной культу¬

ры... В вопросах культуры торопливость и размаши¬

стость вреднее всего»4, — писал он в статье «Лучше

меньше, да лучше» в октябре 1920 года.
И когда один из идеологов пролеткульта Плетнев

напечатал в «Правде» 27 сентября 1922 года статью

«На идеологическом фронте», В. И. Ленин исчеркал ее

всю своими разящими пометками. Так, на утверждение

Плетнева о том, что «творчество новой пролетарской

культуры — основная цель пролеткульта»,— В. И. Ле¬

нин на полях газеты саркастически замечает: «Ха-ха!»;

на заявление Плетнева: «Задача строительства проле¬

тарской культуры может быть разрешена только сила¬

ми самого пролетариата, учеными, художниками, инже¬

нерами и т. п., вышедшими из его среды»,— В. И. Ле¬

нин замечает: «Архификция»5.
Таким образом, политика Советской власти и пар¬
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 330.
2	Там же, т. 41, с. 337.
8 Там же, с. 462.
4	Там же, т. 45, с. 389.
* «В. И. Ленин о литературе и искусстве*, с. 497, 5,03.
77

тии большевиков состояла в том, чтобы шире, глубже

внедрить в массы народа лучшие образцы существую¬

щей культуры, ценнейшие демократические завоевания

буржуазной эпохи. Последовательная борьба В. И. Ле¬

нина с левацкими заскоками и перегибами некоторых

деятелей пролеткульта как раз и была направлена про¬

тив безответственного их стремления порвать с куль¬

турными традициями и создать нечто «новое».
Классическим выражением политики большевиков

стали слова В. И. Ленина, произнесенные им на Треть¬

ем съезде комсомола: «Пролетарская культура должна

явиться закономерным развитием тех запасов знания,

которые человечество выработало под гнетом капитали¬

стического общества, помещичьего общества, чинов¬

ничьего общества... Коммунистом стать можно лишь

тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех

богатств, которые выработало человечество» 1.
Сочиняя небылицы о культурной политике молодого

Советского государства, антикоммунисты умышленно

не замечают того факта, что в американской прессе

(прежде всего, конечно, в прогрессивной) было опубли¬

ковано немало объективных рассказов очевидцев о пер¬

вых послереволюционных годах в России, о состоянии

культуры в Советской России. Скажем, 2 июня 1919 го¬

да в журнале «Колл» был напечатан рассказ служа¬

щего американского Красного Креста Уилфреда Хэмф-

риса, только что вернувшегося из СССР. Он писал:

«В Петрограде я увидел в течение месяца... больше

опер, чем за всю свою жизнь. Кроме оперы, в театрах

шли пьесы Ибсена, Шоу, Толстого, Шекспира и воде¬

вили. В течение двух месяцев я не мог достать билета

на пьесу Метерлинка «Синяя птица»... таков был хаос

и анархия, о котором вы здесь (т. е. в США.— А. Б.)

читали» 2.
Или взять хотя бы нашумевшую историю с отчетом

миссии Уильяма Буллита, посланной государственным

департаментом США в Россию в феврале 1919 года для

ознакомления с жизнью молодого социалистического

государства. В составе миссии был известный журна¬

лист и писатель Линкольн Стеффене. К апрелю 1919 го¬

да миссия представила свой доклад о положении в
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 304—305.
2	См.: Ропег РЬ. ТЬе ВоІзЬеуік Кеуоіиііоп. Ііз Ішрасі оп Аше-

гісап Касіісаіз, ЬіЬегаІз апсі ЬаЪог, 1967, р. 182.
78

России. Доклад не был одобрен. Президент Ёильсбй

даже запретил публиковать его. Лишь после сенсацион¬

ного выступления Буллита в сентябре 1919 года перед

сенатской комиссией по иностранным делам доклад

миссии был напечатан в прессе.
Почему же официальные американские власти за¬

прещали печатать отчет миссии? Что не понравилось им

в этом отчете? Не понравилась властям США объек¬

тивная информация о положении в Советском государ¬

стве. В отчете отмечалось, что в Советской России

«...установились порядок и законность... Театры и оперы

работают нормально. Открыты тысячи новых школ, и,

кажется, Советское правительство сделало для образо¬

вания народа России в течение полутора лет больше,

чем царизм за пятьдесят лет. Советская власть устано¬

вилась прочно. Пожалуй, наиболее поразителен сегодня

тот факт, что народ всюду решительно поддерживает

правительство, несмотря на голод... Особенно велики

достижения Наркомпроса... Все русские классики изда¬

ются тиражами в три или пять миллионов экземпляров

и продаются по низкой цене... Для рабочих и солдат

открываются клубы, где читаются лекции и показыва¬

ются фильмы; картинные галереи открыты для рабо¬

чих, и мужчины и женщины получили доступ к красо¬

там искусства»
Таково было объективное свидетельство авторитет¬

ной комиссии государственного департамента США еще

в 1919 году. А советологи типа Г. Струве, М. Слонима,

В. Александровой и прочих белоэмигрантов озлобленно

твердят в своих книгах о «разрушении» большевиками

культуры России и ее лучших традиций...
Впрочем, время от времени появляются среди сове¬

тологических изданий в США работы, в которых наме¬

чается определенный отход от противопоставления

Октябрьской социалистической революции традициям

русской культуры.
И вот уже можно встретить заявления о том, что

Советская власть в послеоктябрьские годы «придавала

немалое значение культуре», о том, что даже в те

трудные и голодные годы Советская власть «потратила

много сил и средств на сбережение произведений клас¬

сиков и ознакомление с ними широких масс народа»
1 Р о п е г Р Ь. ТЬе ВоІвЬеуік Кеуоіиііоп, р. 203.
79

(Фредерик Ёаргхорн) *. Й даже: «Пожалуй, ни в од¬

ной стране молодежи не прививали такого большого

уважения и любви к классической литературе и искус¬

ству других народов, как в Советской России» (И. Дей-

чер) 2.
Однако отдельные голоса, робко взывающие к необ¬

ходимости хотя бы минимума объективности в истолко¬

вании явлений советской культурной политики, пока

еще тонут в широком потоке лжи и клеветы, в демаго¬

гических оговорках и провокационных комментариях.
Например, Абрам Ярмолинский в своей книге «Ли¬

тература при коммунизме» позже признал факт широ¬

кого издания классиков в Советской России, но при

этом задал «коварный» вопрос: «Что же заставляло

официальные власти одобрять и поощрять переиздания

классиков?.. Можно только гадать об истинных моти¬

вах советских властей» 3.
И он гадает. И, как гадалка, хорошо знающая, чего

она хочет, предсказывает: «В конце концов, пожалуй,

не таким уж домыслом будет выглядеть предположение

о том, что распространение классики сыграет в цитаде¬

ли коммунизма роль троянского коня»4.
Вслед за Ярмолинским Морис Фридберг тоже согла¬

шается с тем фактом, что «с 1918 года советские изда¬

тельства выпустили сотни миллионов книг Толстого и

Пушкина, Чехова и Тургенева, Лермонтова и Достоев¬

ского, Гоголя и Некрасова...»5.
И вслед за Ярмолинским М. Фридберг задает столь

же глубокомысленный вопрос: «Какие же цели пресле¬

довали власти, решив сделать доступными массам про¬

изведения несоветских писателей?» 6.
Подозрительность советологов может вызвать лишь

улыбку. Но они вполне серьезно ставят подобные неле¬

пые вопросы и дают на них столь же нелепые ответы.
1	ВагдЬоогп Р г. ТЬе Зоуіеі Сиііигаї Оїїепзіуе. Ргіпзіоп Ііпі-

уегзііу Ргезз, 1960, р. 31.
20еиізсЬег Ізаас. Зіаііп. А Роїііісаі ЬіодгарЬу. Ьопсіоп,

ОхГогсІ ипіуегзїіу Ргезз, Ые\у Уогк, Тогопіо, 1967, р. 568.
3	Уагшоїіпзку А. Ьііегаіиге ипсіег Сотшипізгп. ТЬе Ьііегагу

Роїісу о! Ше СР51І ігот ІЬе Епсі о! \УогМ \Уаг II іо ІЬе сІеаіЬ о!

Зіаііп. Ие\у Уогк, 1957, р. 157.
4	Там же.
5	РгІес1Ьег£ М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі іаскеіз. Ие\у Уогк,

СоїитЬіа ІІпіуегзііу Ргезз, 1962, р. XII.
6	Там же.
80

Цели эти, по Фридбергу, заключались, оказываете#, 6

том, чтобы заставить произведения классиков служить

«текущей политике Советского государства».
М. Фридберг утверждает, что выпуск произведений

классиков сразу после революции был вызван тем, что

«в сфере литературы образовался огромный вакуум» и

книги русских классиков призваны были заполнить его.

«...Считалось,— пишет М. Фридберг,— что пяти лет бу¬

дет достаточно для того, чтобы довести до масс луч¬

шие образцы литературы прошлого, а тем временем

первая в мире республика рабочих и крестьян создаст

новую собственную литературу, которая постепенно бу¬

дет дополнять, а позже даже и заменит классику»
Каждый, знакомый с историей советской культуры,

без труда опровергнет эту «концепцию» противопоста¬

вления советских писателей своим предшественникам.

За годы Советской власти в СССР вырос могучий от¬

ряд советских писателей, создана обширная литература

социалистического реализма, и вместе с тем в СССР

в небывалых масштабах вновь и вновь издаются клас¬

сические произведения русской литературы. И «ваку¬

ума» нет, и ничто не «вынуждает» Советскую власть

издавать классиков, а вот, поди ж ты, издают!
Для Фридберга это неразрешимая загадка. И он

откровенно в этом признается: «...отношение партии

к русским классикам все еще остается... двусмыслен¬

ным» 2.
За тридцать лет до Фридберга над этой «неразре¬

шимой загадкой» ломал себе голову троцкиствующий

американский журналист Макс Истмен. Впрочем, он не

столько искал ответа, сколько старался «изобличить»

большевиков, доказать их «непоследовательность» в

теории и практике культурного строительства. Так, он

без тени юмора писал:
«Коммунисты заявляют, например, что «нейтрального

искусства в классовом обществе не существует» и до

построения бесклассового общества все виды искусства

являются и по необходимости должны быть «классовым

оружием». Если бы это было искренним убеждением,—

поучает Истмен,— они собрали бы все работы буржу-
1	РгіесіЬег£ М. Киззіап Сіаззісв іп Зоуієі Ласкеіз, р. 81.
2	Там же, с. 107.
4 Д. Беляев
81

йзйбго Искусства, все оружие вражеского класса и уни¬

чтожили бы его...» 1
Но большевики, мол, не только не сделали этого,

наоборот, они «безрассудно открыли огонь по револю¬

ционным массам из всего арсенала вражеского ору¬

жия...» 2.
Более того, теперь, оказывается, большевики объ¬

явили искусство уже не классовым оружием, а «сокро¬

вищами», которые революция раскрыла для масс.
В самом деле, объявляли большевики, что искусство

является классовым оружием? Объявляли. А после

победы Октябрьской революции объявили они о том, что

искусство свергнутого революцией строя является до¬

стоянием народа? Объявили. Значит, большевики непо¬

следовательны, а теория их противоречива и несостоя¬

тельна.
Так троцкист Истмен лихим наскоком разделался с

марксистской теорией и большевистской практикой.
Можно только посмеяться над невежественными

суждениями Истмена, лицемерно пытающегося «защи¬

тить» советский народ от «классового оружия» буржуаз¬

ного общества. Слепая злоба к социализму, к Совет¬

скому государству и ленинской партии толкает анти¬

коммунистов на подобное неуклюжее и смехотворное

жонглирование понятиями «классическое искусство» и

«классовое оружие».
И разве не развитием истменовских идей выглядят

утверждения Мориса Фридберга о том, что произведе¬

ния классиков русской литературы представляют для

советского читателя некое «соединительное звено» с...

сегодняшним капиталистическим миром, а интерес со¬

ветских читателей к классике вызывается якобы неудо-

влетворяемой тягой «к несоветской жизни и ценно¬

стям»? 3
Ленинское учение о двух культурах в каждой бур¬

жуазной культуре составляет теоретические и идеоло¬

гические основы политики КПСС в области литературы

и искусства и лежит в основе отношения к культурным

традициям народа и к произведениям классиков отече¬

ственной и мировой литературы.
1	Е а з I т а п М. Агіізіз іп ІІпНогт, р. 206.
2	Там же.
8 Р г і е с! Ь е г £ М. Киззіап СІаззісз іп Зоуієі Ласкеїз, р. 174, 175.
82

Фантастические домыслы советологов в этой области,

их клевета на политику КПСС и Советского правитель¬

ства лишь ярче обнажают философскую и идеологиче¬

скую немощность антикоммунизма.
4.	Откуда течет Волга?
Вопрос об истоках советской литературы является

ключевым, важнейшим вопросом для понимания сущно¬

сти взаимоотношений творческой интеллигенции с дик¬

татурой победившего пролетариата, с Советской

властью. Если литература нового типа берет свое на¬

чало от писателей, чье творчество и общественная дея¬

тельность тесно связаны с освободительным движением

пролетариата в России, с партией коммунистов, чье

творчество одухотворялось идеалами социализма, боро¬

лось за утверждение и победу этих идеалов,— тогда со

всей очевидностью выступает надуманность и беспоч¬

венность утверждений советологов о «противостоянии»

интеллигенции Советской власти, о некоей «оппозиции»

интеллигенции диктатуре пролетариата; тогда со всей

очевидностью становится ясным, что советская творче¬

ская интеллигенция является верной опорой власти ра¬

бочих и крестьян, выражая ее интеллектуальную и

художественную силу; тогда со всей очевидностью ста¬

новится ясным тот факт, что творчество советских пи¬

сателей служит делу укрепления советского строя, идей

коммунизма, оно определяется этими факторами и

основано на них.
Разумеется, советологи ставят совершенно иную за¬

дачу: доказать, что художественная литература в СССР

возникала и развивалась из творчества писателей, да¬

леких от революции, не связанных с революционным

движением пролетариата и критически относившихся к

самой идее власти рабочих и крестьян и потому реши¬

тельно критиковавших эту власть в своих сочинениях.
Подобная концепция первоначально была изложена

в книге Д. Мирского, вышедшей в Лондоне и Нью-

Йорке в 1926 году. Именно Д. Мирский пустил в ход

основной тезис последующих поколений советологов о

том, что в истоках русской советской прозы стоит твор¬

чество Ремизова, Белого и Замятина, а не творчество
83

М. Горького и других верных делу революции. писате¬

лей. Д. Мирский утверждал: «Русская проза последних

лет (1917—1924 годов.— А. Б.) развивается не от Горь¬

кого... но от двух писателей-символистов: от Белого и

Ремизова... В стиле — влияние Ремизова, в компози¬

ции — Белого и Замятина...» 1
Д. Мирский не скупился на похвалы М. Горькому,

но... Горькому дореволюционной поры. «М. Горький

есть величайшее имя в возрождении реалистической

литературы. После Толстого он сегодня единственный

русский писатель современности, который имеет под¬

линно мировую известность...»2
Признавая, что последние произведения М. Горького

(начиная с «Детства», 1913) были значительно выше по

художественным достоинствам, чем его ранние работы,

Д. Мирский все же заявляет: «Его (М. Горького.—
А.	Б.) литературный авторитет сегодня не сравним с

тем, который был у него четверть века назад»3.
Д. Мирский повторяет: «Хотя в 1919 году Горький

опубликовал свои «Воспоминания о Толстом», которые

вновь заставили каждого осознать, что Горький есть...

великий писатель, его литературное влияние оставалось

незначительным...»4
И опять: «Последние книги Горького получили всю¬

ду высокую оценку. И все же не приходится говорить

о его литературном влиянии...» 5
«Незначительным...», «не приходится говорить...». Да

почему же? Да потому, что «после 1917 года» М. Горь¬

кий был, как вскользь отмечается в книге Д. Мирско¬

го, заодно «с новыми властями в России»6. Вот этого-

то советологи не могут простить М. Горькому, именно

поэтому они пытаются ошельмовать великого пролетар¬

ского писателя.
Предвзятые суждения Д. Мирского о Горьком были

подхвачены и развиты спустя почти десятилетие Глебом

Струве, который уже без всяких ссылок на Д. Мирско¬

го решительно писал в своей книге о том, что «...важ¬

ная роль, которую играл Горький в советской литера-
1	Мігзку Э. Сопіетрогагу Киззіап Шегаіиге, р. 281, 307.
2	Там же, с. 107.
3	Там же.
4	Там же, с. 111.
5	Там же, с. 120.
6	Там же, с. 106.
84

туре в первые годы революции, не означает, что как

писатель он имел какое-либо действительное влияние

на молодую послереволюционную литературу, несмотря

на то, что об этом могут сказать сейчас ее представи¬

тели» 1.
Это «несмотря на...» очень показательно для мето¬

дологии не только Г. Струве, но и многих других сове¬

тологов. К примеру, объективный исследователь не мо¬

жет пройти мимо знаменитого выражения Леонида

Леонова о том, что «...все мы, нынешняя литературная

генерация, выпорхнули на свет из широкого горьков¬

ского рукава...»2.
Слова одного из крупнейших писателей нашего вре¬

мени произнесены не «сейчас», а в июле 1945 года. Еще

раньше, в 1932 году, Леонид Леонов подчеркивал:

«...именно Горький сыграл неизмеримую роль в офор¬

млении нашей молодой литературной поросли. Литера¬

турная молодежь стремилась воспринять у Горького

значительную часть его изобразительного инструмента¬

рия... вряд ли во всей русской литературе существовал

другой, подобный Горькому наставник и верный друг

молодых литераторов, которые приходили ему на

смену»3.
Так говорит Леонид Леонов.
Однако Глеб Струве твердит: «Несмотря на...»
Вот признание другого крупнейшего советского пи¬

сателя, Константина Федина: «Его (Горького.— А. Б.)

роль в формировании зарождавшейся советской лите¬

ратуры двадцатых годов огромна, его участие в пи¬

сательских судьбах часто определяло все дальнейшее раз¬

витие дарований и украшало путь молодого литерато¬

ра»4. В книге «Горький среди нас», опубликованной

впервые не «сейчас», а в 1941 году, К. Федин убеди¬

тельно раскрыл решающее влияние творчества М. Горь¬

кого на советскую литературную молодежь послеоктя¬

брьского времени. Он особо подчеркнул революцион¬

ную роль «горьковского духа», в противоположность

консервативным, тянущим в прошлое влияниям Ремизо¬

ва, Сологуба и других.
Так говорит Константин Федин.
1	Мгиуе С. Зоуієі Низзіап Шегаіиге 1917—1950, р. 58.
2	Леонов Л. Литература и время. М., 1967, с. 157.
3	Там же, с. 27—28.
4	Федин К. Горькйй среди нас. М., 1968, с. 3.
85

Однако Г. Струве упорно твердит: «Несмотря на...»
Еще в 1918 году А. Блок отмечал: «Судьба возло¬

жила на Максима Горького, как на величайшего ху¬

дожника наших дней, великое бремя. Она поставила

его посредником между народом и интеллигенцией» К
Ольга Форш ту же мысль выразила в образной фор¬

ме: «Горький был мостом, по которому писатели из ин¬

теллигенции шли к Советской власти»2.
«Главою советской литературы был и остался вели¬

кий Горький. Выходец из глубоких социальных низов

России, друг Ленина, он был первым и лучшим нашим

художественным воспитателем.
Среди писателей моего поколения нет ни одного, кто,

входя в литературу, не был бы им благословлен»3 —

так писал А. Фадеев.
0	том, что именно М. Горький был учителем и на¬

ставником молодых советских писателей, что его слово

об их творчестве было самым авторитетным и весомым,

свидетельствуют и воспоминания В. Каверина «В ста¬

ром доме». В. Каверин пишет:
«В 1924 году я послал Горькому свою первую кни¬

гу — «Мастера и подмастерья». Она писалась в течение

трех лет, и вслед за появлением чуть ли не каждого

из рассказов, составивших этот сборник, я получал от

Горького письма, содержавшие строгую, но добрую кри¬

тику и советы, причем не только литературные, но и

житейские.
С гордостью и изумлением перечитываю я теперь

эти письма. С гордостью — потому, что это письма

Горького, а с изумлением — потому, что многие из этих

писем обращены к начинающему писателю, еще ничего

не сделавшему для нашей литературы.
Он учил меня и делал это со всей щедростью вели¬

кого человека... Горький учил... вдохновенному, беско¬

рыстному, чистому отношению к самому делу литера¬

туры. Он подсказывал темы, направлял мысль, предо¬

стерегал — и все это осторожно, деликатно, не задевая

самолюбия. Но в каждой строке звучало суровое напо¬

минание о том, что мы работаем в великой литературе
и,	стало быть, не имеем права превращать ее ни в иг¬
1	БлокА. Собр. соч. в 6-ти т., т. 5. М., 1971, с. 451.
2	Цит. по кн.: И в а и о в В. Идейно-эстетические принципы совет¬

ской литературы. М., 1971, с. 210.
8 Фадеев А. За тридцать лет. М., 1959, с. 465.
86

ру словами, ни в средство собственного благополучия

и славы. «Здесь, в Европе, наблюдается истощение,

анемия литературного творчества, здесь — общая и

грозная усталость. Здесь очень процветает словесное

фокусничество, а у людей серьезно чувствующих воз¬

никает все более острый интерес к русской литературе.

Посему: «Не посрамим земли русской»! Надобно рабо¬

тать. Вам, новым, это особенно необходимо!»

(13. 12. 1923 года).
Надобно работать! Но как? Разумеется, так, чтобы

совершить нечто новое в литературе. Но что значит

новое? Разве мало было писателей, искренне убежден¬

ных в том, что их «новре» двигает нашу литературу

вперед, и быстро, бесповоротно забытых?.. В каждой

строке Горький требовал, чтобы я относился к своей

работе с полной, глубокой серьезностью... Как тут было

не задуматься над «выработкой стиля»?
Нужно было влияние Горького, чтобы во весь рост

был поставлен вопрос о простоте стиля, о его народно¬

сти... Юношу девятнадцати лет, едва взявшего в руки

перо, Горький встретил, как старший друг, и с тех пор

я неизменно чувствовал, что могу опираться на его

руку. «Наша цель — внушить молодежи любовь и веру

в жизнь,— писал он впоследствии Ромену Роллану,—

мы хотим научить людей героизму». Не я один, десят¬

ки начинающих писателей без конца перечитывали его

письма.
Сравните их — и с первого взгляда станет ясно, что

для каждого «молодого» у него был свой, особенный

ключ...»1 Так пишет о значении Горького для своего

творчества В. Каверин.
И еще одно свидетельство. Исаак Бабель с глубокой

убежденностью и искренностью отмечал: «Ни один ли¬

тератор нашей эпохи не нанес обществу угнетателей

таких действенных ударов, как он, ни одному лите¬

ратору не удалось в такой мере, как ему, стать участ¬

ником и строителем нового мира. Близкий друг Лени¬

на— Горький сорок лет с неукротимым мужеством бо¬

ролся с капитализмом, самодержавием и в последние

годы своей жизни — с фашизмом... Все, что есть луч¬

шего в советской литературе, открыто и взращено им» 2.
1	Каверин В. Собеседник. М., 1973, с. 98.
2	Бабель И. Избранное. М., 1966, с. 427—428.
87

Но Г. Струве продолжает твердить: «Несмотря на...»
С небольшими вариациями идея «отлучения»

М. Горького от истоков советской литературы находит

свое выражение у каждого советолога.
Кого же они определяют в наставники молодых пи¬

сателей, в большинстве своем пришедших в литературу

из окопов гражданской войны? «...Эти новички,— пишет

Г. Струве,— находились под огромным влиянием двух

прозаиков-символистов: А. Белого и А. Ремизова» К
Но о Белом Г. Струве, помнится, ранее говорил не¬

что иное. На странице седьмой своего труда Г. Струве

в раздражении назвал А. Белого «слишком безответ¬

ственным в моральном и политическом смысле слова,

чтобы принимать его всерьез», а на странице тридцать

второй уже готов милостиво отнести его... к наставни¬

кам молодой советской литературы! Ларчик открывает¬

ся просто: в первом случае Глеб Струве пытался подо¬

рвать доверие к искренности чувств, с которыми
А.	Белый приветствовал социалистическую революцию

и установление власти рабочих и крестьян; теперь же

стремится противопоставить со знаком «плюс» символи¬

ста Белого социалистическому реалисту Горькому.
Более того, Г. Струве представляет Белого и Реми¬

зова еще и в качестве посредников между молодыми

советскими писателями и классиками русской литера¬

туры. Он утверждает, что через Белого «новички» по¬

знавали Гоголя, а через Ремизова — Лескова.
«Так,— заключает Струве,— хотя и несколько пара¬

доксально, Гоголь и Лесков стали наиболее сильными

действенными факторами, в решающей степени влияв¬

шими на формирование послереволюционной советской

литературы»2.
Действительно парадоксально. Почему же, позволи¬

тельно спросить, Гоголя нельзя было познавать через

посредство «самого Гоголя»? Ведь в первые же годы

Советское правительство широчайшим образом издало

произведения Пушкина, Гоголя, Л. Толстого, Достоев¬

ского, Лескова, Некрасова и других классиков русской

литературы. Но Струве настаивает, что приобщение

к классике было возможно только через Белого и Реми¬

зова.
Кто только не имел «решающего влияния» на моло¬
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 32.
2	Там же.
88

дых литераторов в 20-е годы, кто только не «учил» их,

через какие только «школы» не провел их Глеб Струве!
«Доминирующей фигурой в советской литературе в

1921—1923 годах был Пильняк...»1 — пишет Г. Струве.

Он создает даже «школу Пильняка», учениками в кото¬

рую зачисляет многих литераторов:
Вс. Иванов — «типичный продукт школы Пиль¬

няка»2;
Артем Веселый — «ближе всего стоит к Пиль¬

няку» 3;
Александр Малышкин — «возвышенный, ритмиче¬

ский язык от... Пильняка...»4.
Н. Никитин, Б. Лавренев, И. Бабель и некоторые

другие тоже, оказывается, сочиняли «под влиянием

Пильняка»...
В творчестве Леонида Леонова Г. Струве обнару¬

жил сразу четыре «влияния» — Гоголя, Ремизова, Замя¬

тина и того же Пильняка (М. Слоним добавляет к этим

четырем Лескова, а Э. Браун ещё и ...Андре Жида!).
В силу каких же причин «доминировал» и «влиял»

Б. Пильняк? Может, его произведения обладали осо¬

бенными художественными достоинствами?
Д. Мирский, например, отнюдь не преувеличивает

достоинства сочинений Б. Пильняка, а самого писателя

характеризует далеко не лестными словами, называя

его «фундаментально некультурным» и даже «бестол¬

ковым»5.
Э. Браун пишет о Пильняке: «Мы можем уважать

его смелый антикоммунизм, но не следует забывать его

пристрастие к древнему и примитивному, его мистиче¬

скую веру в славянскую душу и его душевное недове¬

рие к западному... рационализму...»6
У. Харкинс считает, что «Пильняка едва ли можно

назвать большим писателем... Его произведениям часто

не хватает вкуса и сдержанности. Его эксперимента-

лизм был типичен для того времени... Его значение

вряд ли сохранится для последующих поколений...»7.
1	5 1гиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 33.
2	Там же, с. 61.
3	Там же, с. 134.
4	Там же, с. 133.
5	М і г з к у Э. Сопіетрогагу Киззіап Ьііегаіиге, р. 309.
6	Вго\Уп Е. Низзіап ІЛіегаіиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 114.
7Нагкіпз№. Оісііопагу о! Киззіап Іліегаіиге, р. 422.

Наконец, и Г. Струве признает, что в сочинениях

Пильняка «легко обнаружить много недостатков: он

почти лишен чувства формы, путаная композиция его

произведений становилась еще запутанней от мелкой

«философии истории» автора... многое в его творчестве

носит характер литературщины и не является самостоя¬

тельным...» К
Вот так так! И чувства формы лишен, и композиция

путаная, и литературщина, и даже в самостоятельности

отказано! И все же — «школа», и все же — «доминиру¬

ющая фигура», и все же — «оказывал влияние»...
М. Слоним обошелся с Б. Пильняком еще проще.

Не утруждая себя анализом, он превратил все заблу¬

ждения писателя в достоинства, все ошибки — в про¬

ницательность... у Пильняка, видите ли, нет сюжета, нет

характеров, и это-то и хорошо. Доказательством этого

«оригинального» положения автор себя не утруждает2.
«Методологический принцип» советологов «несмотря

на...» позволяет объяснить все, что угодно.
Другим «родоначальником» молодой советской ли¬

тературы, у которого, как уверяет тот же Г. Струве, на¬

ходятся в «неоплатном долгу» К. Федин, Н. Тихонов,

М. Слонимский, М. Зощенко, Вс. Иванов, Н. Никитин,

В. Шкловский и многие иные, был, оказывается, Е. За¬

мятин, автор рассказа «Пещера» и романа «Мы», анти¬

коммунистический характер которых особо подчерки¬

вает Г. Струве.
Марк Слоним не скупится на похвалы в оценке

творчества Е. Замятина, объявляет его «...учителем,

который обучил новое поколение художественному ма¬

стерству...»3, что, мол, «был момент, когда казалось,

Замятин станет главой целой литературной школы»4,

что у него прилежно учились: К. Федин, Н. Тихонов,

М. Слонимский, М. Зощенко, Вс. Иванов... и т. д. по

списку, приведенному в книге Глеба Струве.
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 36.
2	В 1976 г. издательство «Художественная литература» выпусти¬

ло том избранных произведений Б. Пильняка. В предисловии к книге

крупный советский литературовед В. В. Новиков дал объективную

оценку творчества писателя — его достоинств и просчетов, восприя¬

тия Б. Пильняком революции и дальнейшего его пути в советской ли¬

тературе.
8 31 о п і т М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге, \Угііегз апсі Рго-

Ыетз, р. 89.
4	Там же, с. 86.
90

Но почему бы не Продлить список? Ведь это так йё-

сложно — возьми справочник членов Союза писателей

СССР и выписывай фамилии прямо по алфавиту, куда

как внушительнее «школа» будет выглядеть!
Вера Александрова считает Е. Замятина «одним из

наиболее... оригинальных русских писателей двадцатого

века» К Она объявляет, что Е. Замятин якобы порвал

«в конце концов с Советским правительством»2, хотя,

как известно, он выехал в 1932 году во Францию с раз¬

решения Советского правительства и умер там в

1937 году, оставаясь советским гражданином. Вера

Александрова не касается творческих особенностей

Е. Замятина, она рассматривает лишь одно его произ¬

ведение — роман «Мы», который привлекает ее внима¬

ние вовсе не своими художественными качествами,

а пасквильным характером изображения будущего

коммунистического общества.
Для Г. Струве этот роман Е. Замятина «несомненно

является наиболее важным произведением Замятина,

если не самым лучшим»3. *
Что ж, роман «Мы», может, и «оказал влияние», но

не столько на советских писателей, сколько на творче¬

ство западноевропейских антикоммунистических авторов

типа О. Хаксли и Дж. Оруэлла. Да, собственно, это

признают и сами советологи. М. Истмен, например, от¬

мечал, что роман «Мы» Замятина, «опубликованный на

английском языке в 1924 году, является глобальной

утопией, послужившей впоследствии образцом Олдосу

Хаксли для написания его романа «Смелый новый

мир»4.
Речь, разумеется, идет не о том, чтобы «вычерк¬

нуть» имя Б. Пильняка или Е. Замятина из истории со¬

ветской литературы. Речь идет о необходимости бес¬

компромиссной борьбы с попытками советологов «выво¬

дить» советскую литературу из творчества авторов,

пусть и шумных в свое время, но не оставивших замет¬

ного следа в художественной культуре социалистическо¬

го общества.
В истоках советской литературы — неиссякаемый
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу ої 5стеІ Шегаіиге, р. 96.
2	Там же, с. 91.
3	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 39.
4	Е а 8 1 ш а п М. Агіізі? іп УпИогт, р. 84.
91

роДнйк революционного творчества М. Горького, йЗ

которого образовался и развился могучий поток социа¬

листического реализма, оказывающий огромное влияние

на современные процессы в мире искусства.
Другим ярким представителем литературы социали¬

стического реализма, чье творчество, наряду с творче¬

ством М. Горького, лежит у истоков советской литера¬

туры и которого упорно и настойчиво пытаются «раз¬

венчать» советологи, является Владимир Маяковский.
Оценки его творчества у советологов нередко диа¬

метрально противоположны. Если в 1926 году Д. Мир¬

ский, признавая, что «в 1917 году Маяковский разде¬

лил триумф своей партии и стал как бы официальным

большевистским поэтом» \ подчеркивал тем самым

искренность политической позиции поэта, то в 1934 году

М. Истмен попытался скомпрометировать именно поли¬

тическое лицо Маяковского, поставив под сомнение

искренность отношения поэта к революции, партии и

Советской власти.
Оголтелый антисоветчик Истмен злобно клеветал на

великого поэта социализма, заявляя, что Маяковскому,

мол, было приказано: «Вот что ты должен петь, если

хочешь иметь хлеб с маслом, не говоря уже о призна¬

нии масс. Итак, принимайся за дело и пой нужные

песни... Маяковский сдался и вел себя благоразум¬

но...» 2
Поэма «Во весь голос» объявляется Истменом «гро¬

мовым манифестом поражения... полной сдачей прав

независимого (!) искусства»3.
Предвзятый характер оценок Истмена был настоль¬

ко очевиден, что даже Глеб Струве не рискнул упоми¬

нать, а тем более поддерживать их в своей книге, вы¬

шедшей в 1935 году. Он занял иную позицию, ушел от

прямых оценок творчества поэта, предпочтя метод бес¬

страстной объективистской информации. Так, о поэмах

«Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!» и «Во весь голос»

Г. Струве снисходительно процедил: «Все три ныне счи¬

таются в Советском Союзе лучшими в его творчестве. Все

три пронизаны политикой, все три с энтузиазмом воспе¬

вают Ленина и достижения Советского Союза... Он
1	М і г з к у Б. Сопіетрогагу Киззіап Шегаіиге, р. 270.
2	Еазішап М. Агіізіз іп УпіГогт, р. 68.
3	Там же, с. 70, 71.
92

(ІЗ. Маяковский. — Л. Б.) считается величайшим совет¬

ским поэтом»
Время показало, что измышлениям М. Истмена о

некоем политическом «приспособленчестве» Маяков¬

ского давно уже никто не верит.
Советологи учли это обстоятельство и посчитали

благоразумным больше не ставить под сомнение орга¬

ническую и неразрывную связь творчества поэта с

Октябрьской революцией в России.
«В 1917 году Маяковский был одним из немногих

признанных писателей, которые сразу приняли Октя¬

брьскую революцию. Он посвятил делу большевиков

свою душу и сердце»2, — так лаконично написал в

1956 году У. Харкинс.
М. Слоним также признавал тот факт, что Маяков¬

ский «...служил революции своим словом так же, как

другие служили мечом. И нет сомнения, он делал это

сознательно и чистосердечно, он был поэтом Кремля по

убеждению, а не по указке»3.
Слоним констатировал, что «влияние его (Маяков¬

ского.— А. Б.) поэзии и личности на советскую литера¬

туру было огромным... Целое поколение поэтов призна¬

ло его своим вождем и подражало ему... После Блока

он был первым русским поэтом, который оказал такое

мощное и широкое влияние»4.
Однако, признавая огромное значение творчества и

личности Б. Маяковского для судеб советской литера¬

туры, советологи тем не менее не оставляют попыток

«развенчать» Маяковского-художника, объявив его

поэзию «политическим журнализмом», а поэта — сочи¬

нителем «длинных, пропагандистских поэм...»5.
У. Харкинс, например, мимоходом вдруг роняет фра¬

зу: «Несмотря на весь оригинальный и блестящий ху¬

дожнический дар, его (Маяковского.— А. Б.) произве¬

дения свидетельствуют об огромной, вдохновенной твор¬

ческой неудаче поэта»6. Почему? Какие аргументы?

Их нет у Харкинса и быть не может. Творчество
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаїиге, 1917—1950, р. 171, 173.
2	Нагкіпз \\^. Оісііопагу ої Низзіап Ьііегаіиге, р. 244.
351опіт М. Низзіап Зоуієі Ьііегаіиге. Шгііегз апсі Рго-
Ыетз, р. 26.
4	Там же, с. ЗО.
5	Там же, с. 24.
6	Нагкіпз \У. Оісііопагу ої Киззіап Ьііегаїиге, р. 247.
93

В. Маяковского двйствйтеЛьгіо вДбхйовенно, действи¬

тельно оригинально и любимо народом. Оно прошло

проверку временем и как нельзя лучше подтверждает тот

факт, что талант, одухотворенный передовыми идеями*

своего времени — идеями социализма, способен дости¬

гать таких художественных вершин, которые навсегда

остаются в истории человечества в качестве недосяга¬

емых образцов.
М. Слоним в своих уничижительных оценках поэзии

Маяковского ссылается на слова Б. Пастернака о

В. Маяковском, слова недобрые, недружественные.

И вот это-то субъективное мнение одного поэта о дру¬

гом Слоним выдает за конечную истину о Маяковском.
Суждения В. Александровой о В. Маяковском ско¬

рее похожи на эквилибристику изощренного ума, чем

на художественный анализ. Явно стремясь блеснуть

«глубоким» знанием истории российской словесности,

она пытается искать аналог творческой судьбе В. Мая¬

ковского и находит его в судьбе... А. Пушкина!
Вот как это выглядит в ее изложении:
«...его (В. Маяковского.— Л. Б.) отношения с Совет¬

ской властью в целом были более сложными, чем это

может показаться. В известном смысле они напоминают

отношения между царским правительством и Пушки¬

ным... Оно (царское правительство.—Л. Б.) всегда

стремилось внушить публике, что Пушкин был вполне

лояльным гражданином... Современная советская пресса

старается превзойти эту царскую уловку, бесконечно

цитируя строчки из поэмы В. Маяковского «Во весь го¬

лос»:
Сочтемся славою —
ведь мы свои же люди, —
пускай нам
общим памятником будет

построенный
в боях
социализм.
Вместе с тем определенная доля истины в восхвале¬

нии В. Маяковского все же есть» К
Спекулятивный подтекст этой поэтической паралле¬

ли очевиден.
Для чего понадобилось Вере Александровой произ¬

водить столь неправомерное сопоставление двух вели¬
’ А I е х а п с! г о V а V. А Нізіогу ої Зоуієі Ьііегаїїіге, р 07
94

ких поэтов России? Ведь совершенно ясно, что совето¬

лога нимало не интересуют ни своеобразие художе¬

ственного творчества поэтов, ни самобытность их

талантов.
В. Александрова ставит перед собой другую, сугубо

политическую цель: скомпрометировать честную лиру

великого поэта эпохи Октябрьской революции. Авось не

разберутся, да и поверят.
Рассуждает В. Александрова и о творчестве В. Мая¬

ковского на зарубежные темы. Пожалуй, ограничимся

только одной цитатой из ее сочинения: «Начиная с

1922 года и почти до конца жизни Маяковский выез¬

жал за границу. Он был в Германии и Франции шесть

раз, ездил в Испанию, посетил в 1925 году США. Он

внимательно наблюдал зарубежную жизнь... Он не пы¬

тался скрыть свою взволнованность красотой Парижа,

огромное впечатление произвел на него Нью-Йорк...

Поэт старался замаскировать глубокое впечатление, ко¬

торое произвела на него Америка, подчеркнуто выпячи¬

вая ее социальные контрасты» *. Так и написано: «старал¬

ся замаскировать».
Мелочные наскоки В. Александровой конечно же

нимало не колеблют безупречный авторитет великого

поэта советской эпохи.
5.	«О чистых полетах воображения»

и нечистых приемах советологов.

В. Маяковский против Э. Брауна
Словом, личность великого советского поэта Влади¬

мира Маяковского давно привлекает пристальное вни¬

мание советологов Америки. В 1963 году Эдвард Браун

в книге «Русская литература со времен революции»

(в 1969 году эта книга вышла в США вторым,

а в 1973 году — третьим изданием) предпринял попыт¬

ку развенчать личность поэта. В этой книге В. Маяков¬

ский представлен неврастеничным, психически неурав¬

новешенным нытиком, «...всецело погруженным в свое

«я» и пишущим только о себе самом. «Я сам» — так

называется его автобиография. Поэтому и неудивитель¬

но, что в последнее десятилетие своей жизни, после
1	А1е*апсігруа V. А Нізіогу о! Зоуієі Ьііегаіиге, р. 67.

того как он помог большевикам разрушить старое об¬

щество, старую культуру и старую поэзию, он неминуе¬

мо должен был испытывать определенную боль... в про¬

крустовом ложе коллективистского общества. Его стра¬

дания, бескрайние и гиперболизированные, какой была

и вся его поэзия, достигли наконец такой точки, когда

единственную возможность спасения он увидел только

в пуле...» 1
Представив в таком чудовищно искаженном виде

личность и поэзию В. Маяковского (во многом, как это

ни странно, созвучном клеветническим нападкам на

В. Маяковского со стороны отечественных не в меру

ретивых экстремистов-критиков еще при жизни самого

поэта), Э. Браун без тени смущения заявляет: «Влади¬

мир Маяковский, каким он представлен в этой книге

нами,— а мы старались быть объективными (!),— едва

ли имеет что-нибудь общее с той героической фигурой,

которая высится на пьедестале в Москве на площади

Маяковского... Будет ли советский критик утверждать,

что мы пропустили нечто важное в описании Маяков¬

ского? Скажет ли он, что мы чрезмерно выпятили бо-

гемствующего интеллектуала... и игнорировали больше¬

вистского политического агитатора?.. Обвинит ли он

нас... в тенденциозном отборе поэзии Маяковского? Ко¬

нечно, советский критик обязательно это сделает...»2
Боевая, пронизанная коммунистической партий¬

ностью поэзия Владимира Маяковского достойно защи¬

щает себя от мелких наскоков антикоммунистов.
Сам поэт с гордостью говорил:
«Я лично по двум жанровым картинам проверяю

свои стихи.
Если встанут из гробов все поэты, они должны ска¬

зать: у нас таких стихов не было, и не знали, и не

умели.
Если встанет из гроба прошлое — белые и реставра¬

ция, мой стих должны найти и уничтожить за полную

для белых вредность»3.
Спустя еще десять лет выяснилось, что наскоки

Э. Брауна на личность великого поэта революции были

не случайным явлением на жизненном пути советолога.

В 1973 году Э. Браун выпустил объемистую книгу под
1	Вго\уп Е. Киззіап Ьііегаїиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 51.
2	Там же, с. 64—65.
3	Маяковский В. Собр. соч. в 13-ти т., т. 12, с. 175,
96

названием «Маяковский. Поэт в революции»'. В этой

работе отчетливо прослеживается линия на дискреди¬

тацию как идейного содержания творчества В. Маяков¬

ского, так и политического лица поэта, его мировоззре¬

ния, его духовного и нравственного мира.
Обращаясь к истокам творчества В. Маяковского,

Э. Браун показывает окружение молодого поэта, кото¬

рое, по мысли советолога, оказало решающее влияние

на формирование таланта молодого Маяковского.

Э. Браун скрупулезно перечисляет встречи и разговоры

Маяковского с Д. Бурлюком, контакты поэта с другими

футуристами и утверждает: «...эти люди, их жизнь и

идеи... послужили той питательной средой, в которой

сформировался его поэтический дар»2.
Спору нет, талант молодого Маяковского продолжал

формироваться и в тот относительно короткий период

его жизни, когда он был близко связан с футуристами.

Но приписывать исключительно футуристам роль той

«питательной среды», в которой якобы только и мог

сформироваться «поэтический талант» Маяковского?

А как же тогда быть с миром революции? С идеями со¬

циализма? Известно, что поэт с юных лет был связан с

революционным движением, читал Маркса, Ленина, ув¬

лекался философией Гегеля; более того, он был близко

знаком в Москве с большевиками и даже выполнял пар¬

тийные поручения, подвергался преследованиям поли¬

ции, трижды арестовывался за свою революционную

деятельность. И только несовершеннолетие Маяковско¬

го спасало его от серьезной кары и его выпускали из

тюрьмы под надзор родительский и полицейский. Маль¬

чишка, находившийся под полицейским надзором!
Так можно ли не заметить тот громадный мир ре¬

волюции, в котором жил юный Маяковский, в котором

формировалась его личность поэта, гражданина, обще¬

ственного деятеля? Можно ли утверждать, что идеи ре¬

волюции, идеи социализма, самоотверженная деятель¬

ность большевиков во имя свободы угнетенного народа,

проходившая на глазах юного Маяковского, прошли

бесследно для формирования его таланта и не оказали

существенного воздействия на идейную направленность

и на само развитие поэтического дара Маяковского?
1	В г о \у п Е. Мауакоузку. А Роеі іп ІЬе Кеуоіиііоп. Ргіпсеіоп,

Ые\у іегзеу, 1973.
2	р р а у н Э. Цит. изд., с. 72,
97

Весь опыт жизни и все творчество поэта позволяют

с полным основанием говорить о том, что рамки футу¬

ризма оказались для быстро растущего и мужавшего

поэтического таланта Маяковского узкими и тесными,

его могучий дар легко и быстро вырвался за их преде¬

лы и развился в яркую и великую поэзию Октябрьской

революции.
Именно революционная тема, тема переустройства

жизни на принципах социализма, определили направле¬

ние его художнических поисков и устремлений, сформи¬

ровали его личность поэта, индивидуальный и неповто¬

римый образ поэта, ее глашатая и певца.
Интересные и убедительные суждения на этот счет

высказал известный советский исследователь творче¬

ства Маяковского А. И. Метченко: «...чудо слияния по¬

эзии с социалистической революцией, — пишет он, —

свершилось, в частности, потому, что Маяковский уже

до Октября обладал такими важными предпосылками,

как редкостный поэтический талант и пусть недолгое,

но активное участие в освободительной борьбе. При¬

чем — это имело особенное значение — в рядах самой

революционной партии — большевистской». А. И. Мет¬

ченко образно сравнивает партийную работу юного

Маяковского с «маленьким ручейком». Но таким ручей¬

ком, который вскоре влился в океан революции. «В нем,

в этом ручейке, истоки мировосприятия... определивше¬

го магистраль поисков новых жанров, ритмов, образ¬

ных ассоциаций» !.
Другой советский исследователь творческого пути

В. Маяковского — Виктор Перцов справедливо под¬

черкивает: «Участие «товарища Константина» (партий¬

ная кличка В. Маяковского. — А. Б.) в марксистских

кружках и в большевистском подполье имело огромное,

определяющее значение для направления идейного фор¬

мирования Маяковского как поэта»2.
Всего этого упорно старается не замечать Э. Браун.

Более того, советолог пытается поставить под вопрос,

под сомнение саму причастность Маяковского к рево¬

люционному движению, его близость к большевист¬

скому подполью. «...Авторы мемуаров и воспоминаний
1	Метченко А. Слово о Маяковском. Вступит, статья к Собр.

соч. В. В. Маяковского в 12-ти т. М., 1978, с. 5, 13.
2	Перцов В. Маяковский. Жизнь и творчество. 1893—1917. М.,

1969, с. 120—121.
98

уЁерйют нас, — иронически пишет Э. Браун,— что ой

(т. е. В. Маяковский.— А. Б.) был вовлечен в «подполь¬

ную партийную работу» *.
Советолог оспаривает причастность поэта к револю¬

ционному движению и к большевикам. Советолог объ¬

являет, что аресты (неоднократные) Маяковского цар¬

ской охранкой были, мол, «случайными», и никаких до¬

казательств партийной работы поэта «документально не

зафиксировано даже в отчетах царской охранки»2.
Э. Браун стремился оторвать Маяковского от рево¬

люции и революционной работы, которую вел молодой

поэт по заданиям большевиков. Так стремился, что

сознательно игнорировал реальные факты биографии

поэта, которые подробно изучены и о которых подроб¬

но рассказано в строго документированных моногра¬

фиях многих советских ученых-литературоведов, иссле¬

дователей творческого пути Маяковского.
Первый раз Маяковский был арестован в 1907 году

в возрасте неполных четырнадцати лет по делу под¬

польной типографии МК РСДРП и освобожден «под

особый надзор полиции впредь до суда»3. Полиция

устанавливает слежку за подростком, фиксирует его

передвижения по Москве и контакты с людьми.

В справке царского отделения по охранению обществен¬

ной безопасности в Москве относительно Маяковского

говорится: «По агентурным данным, Маяковский... имел

непосредственное отношение к тайной типографии этой

партии (РСДРП.— А. Б.) ... наружным наблюдением

установлены сношения Маяковского с лицами, принад¬

лежащими к местной организации РСДРП...»4
Что же касается причастности Маяковского к орга¬

низации побега заключенных из женской тюрьмы, то

сам Маяковский так вспоминал об этом: «Это было в

1909-м. Я сам принимал участие. Помогали мама и се¬

стры. Они сшили гимназические платья для каторжа¬

нок» 5.
Несовершеннолетний юноша был брошен на этот раз
1	Браун Э. Цит. изд., с. 32.
2	Там же, с. 35.
8 Перцов В. Маяковский. Жизнь и творчество. 1893—1917,

с. 78—79.
4	Там же, с. 88—89.
5	Цит. по кн.: Лавут П. Маяковский едет по Союзу. М., 1969,

с. 173.
99

Б одиночную камеру Бутырской тюрьмы, последовали

изнурительные допросы. Однако молодой Маяковский

держался стоически и упорно отрицал все обвинения.

К счастью, охранка не располагала прямыми уликами,

и потому суд вынужден был записать по этому делу

в адрес подследственного: «Совершил без разумения»,

и постановил отдать несовершеннолетнего Маяковского

«под ответственный надзор родителей» 1.
Отторгая поэта от революции и от идей, питавших

и двигавших социалистическую революцию в России,

советолог безапелляционно заявляет, что талант Мая¬

ковского мог формироваться только в «питательной

среде» футуризма.
Однако яркий и самобытный талант молодого Мая¬

ковского настолько очевидно выламывался из футу¬

ристского ряда, что причисление поэта Э. Брауном к вы¬

ученикам этой школы никак не подтверждается самими

произведениями поэта. Они, очевидно, стоят особняком.

Трагедия «Владимир Маяковский» (1914), поэмы «Об¬

лако в штанах» (1915), «Человек», «Война и мир»

(1916), лирические стихи этого периода (например,

«Послушайте!»), цикл стихотворений «Война» — даже

Э. Браун не осмелился отнести эти примечательные

произведения к футуристской или иной какой формали¬

стической школе. И разве идеи футуризма послужили

той «питательной средой», из которой выросла знаме¬

нитая поэма «Облако в штанах»?
В ней молодой поэт поднялся до прозрения гряду¬

щей социальной революции в России:
Я, обсмеянный у сегодняшнего племени
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.
Где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

в терновом венке революций

грядет шестнадцатый год.
И когда

приход его

мятежом оглашая,
1	Перцов В. Маяковский. Жизнь и творчество. 1893—1917,

с. 102.
100

выйдете к спасителю —

вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая! —
и окровавленную дам, как знамя.
Обратим внимание:
.. .вам я

душу вытащу,

растопчу,

чтоб большая! —
и окровавленную дам, как знамя К
Какая неожиданная и смелая образность и симво¬

лика — душа поэта в качестве знамени революции!

И знамени совершенно определенного — красного

(«окровавленную») — цвета! То есть того цвета, кото¬

рый у трудящихся всего мира давно и устойчиво ассо¬

циируется с идеями коммунизма, а у пролетариата

России — с партией Ленина, с партией большевиков.
Поэт собирается «растоптать» свою душу и говорит:

«...чтоб большая», потому что прекрасно помнил громад¬

ные полотнища красных знамен на баррикадах Красной

Пресни в 1905 году, и это к ним, к этим полотнищам, при¬

мерял он свою «душу».
А Э. Браун мямлит что-то невразумительное о «пере¬

крученной душе» поэта, которую поэт должен, дескать,

«распрямить»...2
Маяковский возвышенно говорит о знамени как о

символе справедливости и сплочения угнетенных.
А Э. Браун бубнит что-то о «куске текстиля»...3
Что это — эстетическая глухота, вдруг обнаружив¬

шаяся у истолкователя творчества великого поэта про¬

летарской революции? Или нарочитая и тенденциозная

деполитизация поэтических образов и символов в по¬

эзии Маяковского, опошление яркой поэтической выра¬

зительности, низведение сочной и впечатляющей ассо¬

циативности поэтической мысли Маяковского до ба¬

нального «куска текстиля»?
Э. Браун переводит, так сказать, поэтическую фан¬

тазию на язык промышленных терминов и пишет:

«...кусок текстиля производится в этих строках из чего-
1	Маяковский. Собр. соч. в 6-ти т., т. 1, 1973, с. 70, 71.
2	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 124.
3	Там же.
101

ТО имматериального, аналоґгічйо Тому, как йз . бархат-

його голоса поэта ткались штаны, а желтая блуза ши¬

лась из нескольких ярдов солнечного заката. Заметим

также, что душа поэта имеет определенную физическую

форму: она скомкана, перекручена, спутана клуб¬

ком (!). Поэт должен растоптать ее, распрямить, и

только после этой операции (курсив Брауна) она при¬

обретает яркий кровавый цвет. Невинно выглядящие

строчки несут в себе в метафизической форме осознание

собственных внутренних конфликтов поэта и сложностей

его жизни, которые он должен будет преодолеть во имя

грядущей революции»1.
Э. Браун подчеркивает, что именно в этих строках

Маяковский «дал понять», что он вынужден жертвовать

свой лиризм революции, «наступать на горло собствен¬

ной песне»2.
Столь сложнозамысловатое и нарочито затуманен¬

ное истолкование ясных и понятных поэтических стро¬

чек Маяковского потребовалось Э. Брауну для того,

чтобы прийти к «простому как мычание» и очень дав¬

но известному выводу, сработанному еще отцами-фун-

даторами советологии: вот до революции — да, был та¬

кой поэт Маяковский, а после революции не стало, мол,

такого поэта, он «продал» свой талант большевикам,

Советской власти и целиком занялся пропагандой.
Суемудрие Э. Брауна, его кокетливая игра в слова

призваны, судя по всему, подготовить читателя к весь¬

ма тенденциозному разговору о творчестве Маяковско¬

го советского периода. Впрочем, Э. Браун так прямо

и пишет: «После Октябрьской революции он (т. е.
В.	Маяковский.— Л. Б.) был главным поставщиком

пробольшевистской пропаганды в форме карикатур и

агитационных стихов». И далее: «В своей карьере в ка¬

честве советского поэта он делал постоянный и созна¬

тельный упор на том, чтобы свое поэтическое дарова¬

ние поставить на службу политическим целям»3.
Следует, пожалуй, особо остановиться на путаных

рассуждениях Э. Брауна о том, как и почему В. Мая¬

ковский «свое поэтическое дарование поставил на

службу политическим целям».
С одной стороны, советолог утверждает, что «...его
1	Браун Э. Цит. изд., с. 124.
2	Там же.
3	Там же.
102

(т. е. Маяковского.— А. Б.) отзывчивая муза произво¬

дила все, что от нее требовала клиентура в каж¬

дый данный момент» К
С другой, дескать, литфронтовские вожди добива¬

лись простой цели: как более рационально, а следова¬

тельно, и выгоднее, «продавать поэтический талант

государству»2.
С третьей, на Маяковского якобы «давило» его

окружение, тем более что «кое-кто» из этого окруже¬

ния, по дошедшим до^ Брауна слухам, «был связан

сЧК»3.
С четвертой, «...когда я говорю, что он (т. е. Мая¬

ковский.— А. Б.) «продал свой поэтический талант»

государству, я делаю одинаковое ударение на слове

«продал» и на слове «талант». Он продавал набор

слов, что демонстрирует его богатые возможности как

поэта»4.
И наконец: «Он (т. е. Маяковский.— А. Б.) созна¬

тельно и более или менее последовательно подчинял

свой поэтический дар социальным задачам...»5
Э. Браун даже готов пойти «против течения», за¬

являя, что «сложившийся у нас (т. е. в американской

советологии.— А. Б.) образ поэта, от которого государ¬

ственные бюрократы требовали отказаться от своего

«я» в пользу пропаганды и агитации, является совер¬

шенно фальшивым» 6.
Горькие сетования Э. Брауна по поводу того, что

Маяковский до конца дней своих оставался поэтом со¬

ветским по убеждению, по творческим устремлениям,

по мировоззрению, по четкой и ясной политической по¬

зиции своей, составляют, пожалуй, основную тональ¬

ность книги и окрашивают скорбным колером все его

суждения. Ах, как бы хотелось советологу, чтобы в слу¬

чае с Маяковским все было наоборот!
Да, поистине велик был поэт Маяковский и в своих

политических прозрениях! Не зря он написал: «Если

встанет из гроба прошлое — белые и реставраторы,
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 8.
2	Там же.
3	Там же.
4	Там же.
5	Там же, с. 303.
6	Там же, с. 8.
103

мой стих должны найти и уничтожить за полную для

белых вредность» К
Целая армия советологов, выдрессированных в шко¬

ле антикоммунизма, переполненных ненавистью ко

всему советскому, в том числе и к поэзии, изо всех сил

стараются этот стих «уничтожить». Вот уже много деся¬

тилетий понапрасну они изводят чернила в попытках раз¬

венчать, дискредитировать саму мысль о том, что соци¬

альные революции, особенно руководимые коммунисти¬

ческими партиями, могут рождать и рождают яркую та¬

лантливую литературу, новаторскую, вдохновленную

идеями коммунизма поэзию, прозу, драму, публицисти¬

ку, критику.
В книге Э. Брауна под обстрел берутся прежде

всего знаменитые поэмы Маяковского советского перио¬

да, в которых поэт, по утверждению Э. Брауна, создал:

а) «миф о Ленине»; б) «миф о большевистской рево¬

люции»; в) «миф о современном большевизме».
Итак, Маяковский в советский период — это сочини¬

тель мифов. Доказывается это очень просто. Берется,

скажем, поэма «Владимир Ильич Ленин». Э. Браун

рассматривает ее не как уникальное произведение та¬

лантливого поэта,— прежде всего Э. Браун старается

подыскать Маяковскому, так сказать, «соавтора», или,

точнее, определить, кому подражал, на чей опыт опи¬

рался, кого копировал поэт при написании своей поэмы.

И Браун находит такой образец и пример, как это ни

покажется странным, в... кинотехнике Сергея Эйзен¬

штейна! Э. Браун со всей серьезностью оповещает чи¬

тателей о том, что поэма В. Маяковского «Владимир

Ильич Ленин» «...во многих отношениях напоминает тех¬

нику (!) Сергея Эйзенштейна в кинофильме «Десять

дней, которые потрясли мир». Не будем забывать, — по¬

учает Э. Браун, — что Эйзенштейн был другом Маяков¬

ского в середине двадцатых годов. Оба художника поль¬

зовались наиболее усложненной техникой своего ремес¬

ла (!) для того, чтобы создать миф о большевистской ре¬

волюции» 2.
«Во многих отношениях...» В каких же именно?

У Э. Брауна нет ответа на подобные вопросы. И быть

не может. Можно ли технику монтажа, являющуюся
1	Маяковский В. Собр. соч. в 13-ти т., т. 12, с. 175,
2	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 9.
104

нормой для кинодела, столь безоговорочно переносйїЬ

или даже соотносить со стихосложением? И вообще,

правомерно ли один самостоятельный вид искусства

столь прямолинейно приравнивать к другому? Похоже,

советолог излишне буквально воспринял заголовок

статьи В. Маяковского «Как делать стихи»...
Э. Браун отказывает поэме Маяковского «Владимир

Ильич Ленин» в каких-либо поэтических достоинствах.

Он бездоказательно объявляет, что поэма «ничем иным

не является, кроме как пропагандистской халтурой», в

которой, мол, нарисован «мифический Ленин, а не живая

личность Ульянова» *.
Иногда, правда, Браун позволяет себе легонькие

оговорочки насчет отдельных, мол, более или менее

удачных строк в поэме. К примеру, Браун положительно

оценивает описание похорон вождя, которое представля¬

ется советологу «торжественным и величаво-медлитель¬

ным... Пожалуй, поэму следует воспринимать не только

как похоронный марш для Ленина, но и как похоронный

марш для всех вождей, заслуживших преданность вели¬

кой массы своих последователей»2.
Но эти оговорки не более как игра в объективность.

Ибо тут же Э. Браун высказывает суждения, направлен¬

ные на подрыв доверия читателей к поэме: «...Мая¬

ковский изображает факты и события с такой точки

зрения, которая лишает обыкновенной человечности

врагов Ленина и большевиков. ...Милюков характеризу¬

ется презрительными эпитетами... Премьер Временного

правительства в 1917 году Керенский представлен в

виде гулящей девки — «иди и гладь ее»; ...меньшевики —

слабы, нерешительны и вообще предатели... все лучшие

краски сохранены для героев «нашей» стороны... Ле¬

нин, мол, появляется в поэме как раз в тот момент,

когда капитализм начал клониться к своему закату.

«Ленин появляется,— пишет Э. Браун,— чтобы указать

путь к спасению» 3.
Классовый подход Брауна к поэме Маяковского

«Владимир Ильич Ленин» отчетлив и очевиден. В нем, в

подобном подходе, как нельзя более ярко выразилась

предвзятая точка зрения идеологических оруженосцев

буржуазии на Октябрьскую социалистическую револю-
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 20.
2	Там же, с. 21.
3	Там же, с. 20.
105

Цгію в России в 1917 году как на дело «Случайное» и «не¬

законное»; а на партию большевиков, сумевшую органи¬

зовать пролетариат и беднейшие массы крестьянства и

повести их на борьбу за свое освобождение, за победу

идей социализма, как на организацию, оторванную от на¬

рода. Вместе с тем Браун выразил и классовую точку зре¬

ния своих хозяев на вождя величайшей в мире социаль¬

ной революции, который не только теоретически разрабо¬

тал пути свержения старого мира угнетения, не только

сам практически руководил строительством нового обще¬

ства, руководил борьбой миллионных масс против орга¬

низованного мира капитала, но и сумел сплотить всю

партию и весь народ на защиту завоеванной свободы.

А защищать было от кого: от врагов внутренних — от

помещиков и капиталистов, от белогвардейских армий

Юденича, Деникина, Колчака, Врангеля и прочих битых

и разбитых революционным народом генералов; и от

врагов внешних: от ничем не спровоцированной интер¬

венции четырнадцати государств Антанты с целью за¬

душить в колыбели молодую Советскую республику. В

числе интервентов были и американские войска, и ан¬

глийские, и японские, и белочешские, и французские...

Вон сколько их обрушилось сразу на разоренную войной

и неокрепшую молодую Советскую Россию. А она выстоя¬

ла, ибо, как подчеркивал вождь революции В. И. Ленин:

«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и

крестьяне в большинстве своем узнали, почувствовали и

увидели, что они отстаивают свою, Советскую власть —

власть трудящихся, что отстаивают то дело, победа кото¬

рого им и их детям обеспечит возможность пользоваться

всеми благами культуры, всеми созданиями человече¬

ского труда» *.
Создать поэтический образ вождя победоносной со¬

циалистической революции было очень не просто. Как

художественно впечатляюще донести до читателя и

слушателя всю необыкновенность личности Ленина, не

растеряв ни одной жизненной и житейской черточки?
Поэтический гений Маяковского, его художническая

интуиция подсказали единственно верный путь решения

избранной темы: образ вождя революции рассматрива¬

ется в поэме конкретно-исторически, развитие личности

Ленина неотрывно от развития социальных условий и
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 315.
106

общественных движений в стране и в мире. Маяковский

смотрит на образ Ленина сквозь призму набирающей

силу классовой борьбы пролетариата за свержение гне¬

та капитала.
В поэме Маяковского Ленин предстает выразителем

самой главной мечты трудового народа о справедливой

жизни и счастье; организованный и могучий интеллект

Ленина прозревает дорогу к свободе и дает точный

расчет практического пути.
В поэме В. Маяковского Ленин органически слит с

массами, с партией, он от них неотделим, как массы и

партия неотделимы от своего вождя.
У Маяковского в образе Ленина воплотились все

самые лучшие черты трудового народа и передовой ин¬

теллигенции России: свободолюбие, справедливость,

высокая нравственность, бескорыстие, доброта, трудо¬

любие, уверенность в себе, в правоте своего дела и

своих целей, умение доводить начатое до конца, стой¬

кость и мужество духа перед лицом испытаний, готов¬

ность к самопожертвованию.
Вот почему за Лениным и за его партией пошли

массы народа. «Прост как правда» — так говорили ра¬

бочие о своем вожде.
Это поэзия высочайшего художественного качества.

Она несет в себе огромный заряд политической энергии,

способный поднимать миллионные массы на борьбу за

победу социалистической революции.
Это поэзия нового качества, одухотворенная и вдох¬

новленная идеалами социализма и коммунизма; это поэ¬

зия социалистического реализма в ее высшем прояв¬

лении.
Глубоко лиричная в самой своей сути, она вся про¬

низана политикой, направленной на укрепление Совет¬

ского государства, на полную победу социализма.
В.	Маяковский очень волновался: поймут ли массы

его поэму?
Поняли.
Приняли.
И подняли как свое поэтическое знамя.
В своей автобиографии поэт говорил: «Читал во

многих рабочих собраниях... Отношение рабочей ауди¬

тории обрадовало и утвердило в уверенности нужности

поэмы» 1.
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6*ти т., т. 1, с. 19.
107

Послеоктябрьское творчество В. Маяковского Э. Бра¬

ун, судя по всему, не приемлет. Он совершает критиче¬

ские экзекуции и над другими знаменитыми поэмами

Маяковского, созданными после поэмы «Владимир Ильич

Ленин».
Поэма «Хорошо!», написанная к десятой годовщине

Октября, получает у Брауна уничижительную оценку:

это, мол, «продукт эпохи «литературы факта» и пред¬

ставляет из себя якобы фальсифицированный «отчет о

взятии Зимнего дворца». Маяковский, дескать, исполь¬

зовал в этой поэме свой талант «для создания совре¬

менного мифа о большевизме» !.
Поэма «Во весь голос»? Это, по мнению Брауна, все¬

го лишь «победная песнь коммунизму...» 2.
Словом, и то не так, и это не по Брауну...
А между тем именно эти послеоктябрьские поэмы
В.	Маяковского убедительно говорили о том, что поэти¬

ческий дар Маяковского развился в полную силу. По

масштабу поэтической фантазии, по мощности влияния

на мировую поэзию он превзошел всех своих современ¬

ников.
И здесь важно отметить не только четко выражен¬

ный историзм и выдвижение в центр сюжета судьбы на¬

родной, на что совершенно справедливо обратил внима¬

ние А. И. Метченко, но, думается, мы имеем право

говорить здесь о качественно новом поэтическом миро¬

воззрении Маяковского, суть которого заключалась в

том, что сила поэтического воображения и художествен¬

ной фантазии поэта направлялись и вдохновлялись вер-

ной политической идеей, подтверждаемой ежедневно и

ежечасно практикой, опытом строительства социализма

в стране.
И опыт, и практика бывали разными. Но Маяков¬

ский отличался умением вычленить из этого разного

опыта, из этой разной практики перспективные, спрое¬

цированные на будущее, основополагающие тенденции

и так осветить их своим поэтическим гением, что

эти тенденции и идеи становились доступными народу,

овладевали массой и делали ее сознательным привер¬

женцем и убежденным поборником дела строительства

социализма. И в этом — громадное и непреходящее ре¬
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 23.
2	Там же, с. 14.
108

волюционизирующее значение поэм Маяковского после

октябрьского периода.
Вдохновение поэта, направляемое верной полити¬

ческой идеей... Именно это органическое сочетание столь

заметно выделило поэзию Маяковского в XX веке и

поставило его выше многих своих современников. Оно,

это органическое сочетание, спроецировало всю его

поэзию на все будущие времена, обеспечило ей бес¬

смертие. Этой политической идеей и был марксизм-

ленинизм, всесильное учение коммунизма.
Однако Э. Браун старается игнорировать эту важ¬

нейшую особенность творчества Маяковского и пред¬

ставляет его творческую судьбу, его творческий опыт...

неудавшимися. Ссылаясь на один из последних в Моск¬

ве литературных вечеров Маяковского, вечеров, видимо,

из числа не очень-то удачных (а такие тоже случались

у великого поэта), советолог пытается сделать общий

вывод о «непонимании» его поэзии той новой аудито¬

рией, которой поэт, собственно, и посвятил все свое

творчество, отдал весь свой талант. Браун утверждает,

что «...стало ясным, что его аудитория не желает при¬

нимать ни одну из его поэм» К (Имеются в виду поэмы

«Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!», «Во весь го¬

лос», — Л. Б.)
Ничем иным, как преднамеренной фальсификацией,

этот вывод советолога назвать нельзя. О поэме «Хоро¬

шо!» Маяковский с удовлетворением говорил: «Вещь,

судя по всему, сделана неплохо. Я пронес ее через де¬

сятки городов и десятки тысяч людей, и везде слушали

с интересом. Ругня отдельных рецензентов — не в счет.

Важно мнение масс»2.
Как вспоминает П. И. Лавут, постоянный спутник и

организатор поэтических вечеров Маяковского, поэму

«Хорошо!» слушали многие города. Он даже приводит

статистику, в каком городе и сколько раз выступал

поэт с чтением поэмы «Хорошо!». Только в Москве

Маяковский читал эту поэму свыше двадцати раз.

П. Лавут пишет: «Владимир Владимирович радовался

тому, как принял поэму московский партактив. Успеш¬

но прошел вечер и в Политехническом... Аудитория по¬

нимала и принимала поэму: ее героику и юмор, ее ли¬

рические отступления, призывные лозунги и, наконец,
‘Браун Э. Цит. изд., с. 26.
2	Цит. по кн.: Лавут П. Маяковский едет по Союзу, с. 132.
109

бытовые сцены. В авторском исполнении поэма, звучала

особенно выразительно»1.
Неодобрительно оценивает Э. Браун и работу Мая¬

ковского в «Окнах РОСТА». Советолог считает, что

Маяковский «сам себя принудил» работать в РОСТА,

да так, мол, увлекся этим, что «его собственная песня»

якобы стала «едва слышна». Советолог огорчается, что

работа поэта в «Окнах РОСТА» была «полностью под¬

чинена пропагандистским нуждам партии». Браун пи¬

шет, что плакаты назывались «сатирическими окнами»

потому, что ими завешивали пустые или разбитые вит¬

рины в центре городов. «Таким образом,— поясняет

Браун,— плакаты выполняли двоякую цель: с одной

стороны, прятали от глаз прохожих экономическую

разруху (пустые витрины о том свидетельствовали), с

другой — направляли мысли прохожих на борьбу с

врагами революции, пробуждали великую надежду на

коммунистическое будущее»2.
Мотивы враждебного отношения Брауна к работе
В.	Маяковского в «Окнах РОСТА» весьма прозрачны.

Инициативное и энергичное творчество Маяковского

периода «Окон РОСТА» разъясняло, поясняло и воспе¬

вало молодую Советскую власть наиболее доступным

массам полуграмотных, а то и вовсе неграмотных тру¬

дящихся языком рисунка и рифмованного лозунга, ук¬

репляло веру в эту народную власть и сплачивало мас¬

сы на преодоление трудностей гражданской войны и

разрухи.
Чтобы понять причины того, почему Маяковский с

такой кипучей энергией увлекся работой в «Окнах

РОСТА», или, как выражается Браун, «сам себя прину¬

дил», надо вновь обратиться к юношеским годам поэта,

к первым его контактам с революционным движением

в России, с большевиками. Именно в те годы как раз

и зародилось в юном Маяковском высокое понимание

личной ответственности поэта за судьбы тружеников

Российской империи, освободить которых от гнета по¬

мещиков и капиталистов, от вековой забитости смело и

уверенно брались большевики. Гражданская совесть

поэта властно продиктовала ему необходимость лично¬

го участия в этом благородном деле своим пером, сво-
1	Цит. по кн.: Л а вут П. Маяковский едет по Союзу, с. 95—96.
2	Б р а у и Э. Цит. изд., с. 206.
110

ИМ поэтическим талантом. 6 этом была великая Исто¬

рическая миссия великого поэта Октября, и он с

ней успешно справился.
Сам Маяковский прекрасно понимал, что его полити¬

ческое творчество не всем придется по душе. В поэме

«Владимир Ильич Ленин» он писал:
Знаю,
лирик
скривится горько,
критик
ринется
хлыстиком выстегать:
— А где же душа?
Да это ж —
риторика!
Поэзия где ж?
Одна публицистика!! —
Капитализм —
неизящное слово,

куда изящней звучит —
«соловей»,
но я
возвращусь к нему
снова и снова.
Строку
агитаторским лозунгом взвей.
Я буду писать
и про то
и про это,
но нынче
не время
любовных ляс.
я
всю свою
звонкую силу поэта

тебе отдаю,
атакующий класс.
Пролетариат —
неуклюже и узко
тому,
кому
коммунизм — западня.
Для нас
это слово —
могучая музыка,
могущая
мертвых
сражаться поднять ‘.
Маяковский обладал редким даром видеть в клубке

событий и явлений то самое главное, от чего зависел
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 2, с. 234—235.
111

успех всего деЛа, победа нового строя. Й он умел это

главное бросить в массы доходчивым поэтическим ло¬

зунгом.
Когда молодая республика Советов оказалась во

враждебном кольце государств, не желавших призна¬

вать СССР, Маяковский уверенно призывал:
Крепи РКП, рабочую партию, —
И так запризнают, что
любо-дорого! 1
Горячий патриот своей Советской Родины, он в каж¬

дом стихотворении стремился пробуждать у читателей

гордость за свою Советскую Родину, вселял несокруши¬

мую уверенность в правоте дела Ленина и ленинской

партии.
Чтоб вновь
буржуями
не быть обворовану,
весь
напрягись
ровнее струны!
Сегодня
заранее
крепи оборону,
крепи оборону
Советской страны 2.
Отличительной чертой поэтического таланта Мая¬

ковского являлась и его острая потребность видеть в

текучке будничных дел то новое, коммунистическое, что

ежедневно и ежечасно рождалось в реальной советской

действительности. Он зорко подмечал это новое, он ра¬

довался ему в полный размах своего огромного таланта

и заражал этой радостью массы своих читателей и

слушателей.
И я,
как весну человечества,
рожденную
в трудах и в бою,
пою
мое отечество,
республику мою!3 —
ликующе восклицал поэт в поэме «Хорошо!».
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 6, с. 12.
2	Там же, т. 4, с. 286—287.
3	Там же, т. 5, с. 173.
112

Ординарный, казалось бы, факт вселения в новую

квартиру литейщика Ивана Козырева под пером Мая¬

ковского приобретал столь глубокое и широкое полити¬

ческое звучание, что превращался в гимн советскому

строю, цель и назначение которого — благо трудового

народа.
На весь мир прогремел мощный и радостный голос

поэта, переполненный гордости за то, что в руках у

него «молоткастый, серпастый советский паспорт»1.
С презрением отвергая поэтических нытиков, сторо¬

нящихся жизни, чурающихся борьбы за новое, жалобно

скуливших по любому подходящему для них поводу,

Маяковский открыто утверждал свое рабочее место

поэта в социалистическом обществе:
Я с теми,
кто вышел
строить
и месть
в сплошной
лихорадке
буде и.
Отечество
славлю,
которое есть,
Но трижды —
которое будет2
Четкие и ясные политические позиции поэта — пев¬

ца социализма и новой жизни — возникли и развились

из опыта революционной борьбы, приобретенного в юно¬

шеские годы. Этот опыт укрепил в поэте понимание

нравственной правоты и справедливости дела больше¬

виков в их борьбе за свержение власти капитала, за

установление власти народной, власти советской. Имен¬

но этот опыт с неизбежностью привел Маяковского на

сторону победившей социалистической революции в

октябре 1917 года и позволил ему сразу заявить: «Моя

революция!»3 Все послеоктябрьское творчество Мая¬

ковского подтверждает искренность и неизменность его

политических позиций в поэзии, позиций убежденного

и преданного идеалам марксизма-ленинизма поэта ре¬

волюции.
Творчество это было разносторонним, все грани жиз-
1	М а я к о в с к и й В, Собр. соч. в 6-ти т., т. 5, с. 105.
2	Там же, с. 172.
3	Там же, т. 1, с. 17.
5 Д. Беляев
113

Нй охватывались поэтическим гением Маяковёкбго, й

том числе и негативные. Сатирические стихи поэта ста¬

ли в советской поэзии классическими образцами борь¬

бы нового со старым. И, разумеется, Э. Браун обратил

самое пристальное внимание на многочисленные остро¬

критические стихотворения, поэмы, пьесы Маяковского,

в которых поэт нещадно бичевал мещанство, старый

быт, бюрократизм,— словом, все то, что осталось в

наследство от старого уклада жизни и что тормозило

движение к новому коммунистическому быту, к новой

морали и нравственности. Позиции поэта во всех подоб¬

ного рода произведениях всегда предельно ясны и оп¬

ределенны: весь гнев своей сатиры он обращает на жи¬

вучее прошлое; он никогда не смешивает отрицательные

проявления в новой жизни с сутью советского обще¬

ства и его идеалами.
Как вспоминает П. Лавут, Владимир Маяковский

неутомимо боролся с мещанством в быту: «Владимир

Владимирович говорил: еще крепок кое-где мещанский

быт... «изящная жизнь» и «изящная литература» постав¬

ляются нам с Запада буржуазными писателями, худож¬

никами, поэтами. Это приспособляются те, кто привык

приглядываться к плечикам, не блестят ли на них эпо-

летики...»1 (Курсив мой. — А. Б.)
Однако эта сторона творчества Маяковского, свя¬

занная с обличением мещанства, потребовалась Э. Брау¬

ну для весьма специфических политических выводов

глобального характера на тему: способны ли социаль¬

ные революции кардинально менять жизнь общества?

А если не способны, то тогда, мол, зачем же их совер¬

шать?
Касаясь поэмы Маяковского «Про это», Э. Браун

утверждает: «Нет сомнения в том, что причина, по ко¬

торой быт подвергается резкой атаке в «Про это»... за¬

ключается в том, что во время написания поэмы душев¬

ное состояние поэта было подавленным. Он отчетливо

понял, что революционные катаклизмы века не привели

ни к каким переменам, что старый образ жизни прочно

угнездился в своей старой наезженной колее...»2
Сам поэт говорил о своей поэме коротко: «Написал

«Про это». По личным мотивам об общем быте»3.
1	Л а в у т П. Маяковский едет по Союзу, с. 109.
2	Браун Э. Цит. изд., т. 257—258.
3	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 1, с. 18.
114

На одном из публичных чтений поэмы в те годы Мая¬

ковский разъяснял слушателям ее смысл: «...в прочи¬

танных мною кусках есть основной стержень: быт. Тот

быт, который ни в чем не изменился, тот быт, который

является сейчас злейшим нашим врагом, делая из

нас — мещан» К
Поэма писалась в 1922—1923 годах, то есть в самый

начальный период нэпа, когда оживились и воспряли

духом многие «бывшие», когда вновь начал процветать

купец, делец, словом, частный собственник. Картины

старого мещанского быта можно было встретить на

каждом шагу. Но ведь сам поэт подчеркивает, что он

как раз и выступает против того старого быта, «кото¬

рый ни в чем не изменился... который является сейчас

злейшим нашим врагом».
Этого врага одними революционными лозунгами по¬

бить было нельзя. И Маяковский прекрасно понимал

суть нэпа и способы победоносной борьбы с ним. В сти¬

хотворении «Спросили раз меня: «Вы любите ли

НЭП?» — «Люблю, — ответил я, — когда он не нелеп»,

поэт призывал массы не падать духом. Он писал:
На арену!
С купцами сражаться иди!
Надо счётами бить учиться.
Пусть «всерьез и надолго»,
но там,
впереди,
может новый Октябрь случиться.
Пусть от мыслей торгашских

морщины — ров.
В мозг вбирай купцовский опыт!
Мы
еще
услышим по странам миров

революций радостный топот 2.
Где же здесь «подавленное душевное состояние»

поэта? Где здесь отчаяние от того, что якобы «револю¬

ционные катаклизмы века» не привели к радикальной

перемене старого образа жизни?
«Образ жизни» в один день или год не меняется,

перестройка психологии людей, веками живших в част¬
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 2, с. 568.
2	Там же, т. 1, с. 300.
115

нособственническом мире, разделенном на богатых и

бедных, на буржуев и пролетариев, на помещиков и

подневольных крестьян, перестройка психологии этой

массы людей на психологию коллективистского обще¬

ства, где все равны, где трудовой народ есть хозяин

своей судьбы,— процесс сложный и длительный. Вождь

революции В. И. Ленин предупреждал, что предстоит

долгая и трудная борьба «с массовыми мелкобуржуаз¬

ными влияниями». Он подчеркивал: «Рабочие строят

новое общество, не превратившись в новых людей, ко¬

торые чисты от грязи старого мира, а стоят по колена

еще в этой грязи. Было бы глубочайшей утопией думать,

что это можно сделать немедленно. Это было бы уто¬

пией, которая на практике только отодвинула бы царст¬

во социализма на небеса»1.
В.	Маяковский, в отличие от Э. Брауна, прекрасно

понимал эту простую истину и энергично включился в

решительную борьбу с бытом старым, за победу прин¬

ципов быта нового, без мещан и мещанства. В сущности,

поэт стоял у истоков борьбы партии за формирование

нового человека, который живет по законам ком¬

мунистической морали и нравственности, человека-кол-

лективиста, патриота и глубокого интернационалиста.
Борьбе с мещанством, с уродливыми явлениями, по¬

рождавшимися нэпом, посвящена и пьеса Маяковского

«Клоп», пьеса остро сатирическая, но вместе с тем и

пьеса-мечта о будущем коммунистическом обществе,

когда присыпкиных будут показывать в качестве ред¬

костных, сохранившихся лишь в зоологических садах

типов старого мещанского быта. И нет, пожалуй, ниче¬

го более кощунственного, чем отождествлять художе¬

ственный образ, созданный воображением автора с са¬

мим автором. Но Э. Браун именно так и поступает. Он

пишет, что Присыпкин это якобы и есть «сам Маяков¬

ский», что «Маяковский является частью Присып-

кина»2.
Э. Браун не приемлет и пьесы «Баня», в которой,

по его мнению, «отсутствует действие», она, мол, «не¬

интересна, лишена драматичности... прямолинейна и

схематична...»3.
«Плохая пьеса», «пропагандистский шаблон», «пьеса
1	Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 37, с. 449.
2	Браун Э. Цит. изд., с. 332.
3	Там же, с. 333.
116

провалилась» 1 — такими отрицательными оценками

пестрят рассуждения Брауна о замечательной сатириче¬

ской пьесе Маяковского. И даже: «Баня» ныне мертва

и, вероятно, никогда не оживет»2. Однако пьеса Мая¬

ковского «Баня» с большим успехом ставится в театрах

Москвы и других городах страны, и никаких признаков

«умирания» интереса публики к острой сатире поэта

не наблюдается. Поторопился советолог «хоронить» «Ба¬

ню», явно поторопился!..
Существенное место в книге Э. Брауна уделено за¬

рубежным поездкам Маяковского. Целая глава под тен¬

денциозным заголовком «Поэт-коммерсант открывает

Америку» посвящена ниспровержению и опровержению

стихов и очерков Маяковского, созданных поэтом по

итогам его поездок во Францию и — особенно — в США.
Э. Браун берет под подозрение искренность суж¬

дений советского поэта по поводу увиденного и услы¬

шанного им за границей. В качестве аргументов своей

подозрительности советолог выдвигает два основных

соображения:
а)	Маяковский ездил за границу по командировкам

ВОКСа, и, следовательно, такие поездки «официально

считались важными пропагандистскими мероприятия¬

ми»3. Э. Браун приводит заголовок одной статьи в

советском журнале «Вопросы литературы», которая на¬

зывалась «Полпред советской поэзии». Ну, сами пони¬

маете, полпред — это уже политика! «Мы не должны

забывать,— предупреждает Э. Браун,— что во время

своих частых поездок за рубеж Маяковский всегда был

сознательным представителем советских интересов»4.
Видимо, Браун всерьез считает, что сознательный

представитель советских интересов не может быть

искренним в своих суждениях об увиденном за рубе¬

жом, а вот сознательный представитель интересов ка¬

питалистической Америки, точнее, антикоммунистиче¬

ской Америки, каковым является Э. Браун, претендует

на то, чтобы его откровенно предвзятые и лживые суж¬

дения о творчестве советского поэта признавались за

объективные!
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 334, 335,
2	Там же, с. 335.
3	Там же, с. 272.
4	Там же, с. 280.
117

б)	Характер наблюдений Маяковского в Париже и

Америке якобы был однобоким и неправдивым, так как

впечатления поэта формировались под влиянием разго¬

воров в том кругу людей, которые принимали и опека¬

ли его в Париже и в Америке. А принимали и опекали

его в этих странах, как установил Э. Браун, рабочие,

придерживавшиеся прогрессивных взглядов, дружески

относившиеся к Советской России, часть из которых

сами были выходцами из России, а часть являлась ком¬

мунистами. Они-то, мол, и окружили поэта таким не¬

проницаемо железным кольцом, что «поэт почти не

имел свободных контактов с американской жиз¬

нью» 1 (!).
Маяковский пробыл в США с мая по ноябрь

1925 года. Он долго добивался въездной визы в США,

которую американские власти не хотели давать знаме¬

нитому поэту Октября. Наконец в Мексике ему удалось

добиться визы, и поэт полгода колесил по Америке.

Результатом столь длительной поездки по стране яви¬

лись двадцать два стихотворения и книга очерков «Мое

открытие Америки».
В работе советского исследователя Семена Кэмрада

«Маяковский в Америке» подробно и документированно

рассказано об этой поездке, о выступлениях Маяковского

перед многотысячными аудиториями в Нью-Йорке, Чика¬

го, Детройте и других крупных городах Америки, при¬

водятся многочисленные выдержки из американских

газет о том, какое впечатление производило творчество

поэта на американскую аудиторию.
Приезд советского поэта в Америку в 1925 году, в

страну, где о реальной жизни советского общества ни¬

кто ничего не знал, так как буржуазные газеты сообща¬

ли лишь ложь и клевету о новом социалистическом го¬

сударстве, не мог, разумеется, оставаться только лите¬

ратурным явлением, он неизбежно перерастал эти узкие

рамки и становился важным политическим фактором

общественной жизни США.
Газета «Дейли уоркер», орган Компартии США, пи¬

сала: «Из далекой Красной России, сквозь кордоны

лжи, клеветы и дезинформации, является к нам луч

света, отражение нового мира, строящегося под руко¬

водством Коммунистической партии в Союзе Советских
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 280.
118

Социалистических Республик... Товарищ Маяковский...

певец масс, певец революции...» 1
Так оценивала приезд Маяковского в США прогрес¬

сивная Америка. Но, конечно, совсем иначе оценивает

эту поездку Э. Браун. Он поставил под сомнение и кни¬

гу Кэмрада. Почему же? Оказывается, потому, что

«...верить этой книге нельзя, поскольку автор созна¬

тельно или не сознательно... придерживается точки

зрения лояльного советского гражданина...» (!) 2.
Поистине, аргумент убийственный! Он, несомненно,

взят советологом из арсенала современных приемов ан¬

тикоммунистических пропагандистских центров, кото¬

рые назойливо рекламируют в качестве единственно

«надежных» свидетелей жизни нашего народа различ¬

ных отщепенцев, выброшенных из страны, уголовников

и так называемых «диссидентов». И те лгут без устали

и удержу на свою бывшую родину, взрастившую,

вскормившую и выучившую их, лгут под диктовку своих

циничных и безжалостных хозяев, зарабатывая себе на

пропитание.
Кажется, советологи до столь низкого уровня откры¬

то еще не опускались, они всегда доказывали свою неза¬

висимость от антикоммунистической пропаганды с ее

грязными методами и приемами. Советологи всегда ут¬

верждали, что они занимаются «чистой» наукой и не

имеют якобы никакого дела с политикой, тем. более с

антикоммунистами... Увы, слова, слова, слова...
Э. Браун сетует на Маяковского, ставит ему в укор

то, что он большую часть своего времени в Америке

проводил среди рабочих и радикально настроенной аме¬

риканской интеллигенции, которая в те годы «в боль¬

шей своей части, и марксисты, и немарксисты, придер¬

живалась отрицательных взглядов на американскую

продажную культуру (топеу-сиНиге)... Многие из сти¬

хов Маяковского, видимо, совпадали с настроениями

американской радикальной интеллигенции 20-х годов, и

часть его поэтических произведений была переведена

и напечатана в журнале «Нейшн»... Однако это совсем

не должно означать, что стихи Маяковского о поездке по

США представляют собой поэзию, — предостерегает
1	Цит. по кн.: Кэмрад С. Маяковский в Америке. М., 1969,

с. 227—228.
2	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 261.
119

Советолог, — пли что мы должны изучать их как явление

поэзии» *.
Браун считает, что во время американской поездки

Маяковский, дескать, «сузил» поле своего зрения. Но

сделал он это якобы для того, чтобы сохранить свою

идеологическую чистоту. Общаясь только с прокоммуни¬

стически настроенными рабочими и радикальной ин¬

теллигенцией США, Маяковский, дескать, вел себя не

как чистый поэт, а как «представитель революции»

(«агент советского правительства» — так назвала его

антисоветская русская пресса Америки, и «этот термин

достаточно точен»,2 — с готовностью подтверждает

Э. Браун).
Э. Браун упрекает Маяковского за «узость» поля

зрения, за то, что поэт смотрел на американскую дей¬

ствительность с точки зрения трудового народа, за то,

что встречался с простыми людьми, слушал их расска¬

зы о своем житье-бытье и, осмыслив эти рассказы, мно¬

гое из увиденного и услышанного сумел передать в

своих стихотворениях.
Именно по причине точной направленности социаль¬

ной критики в поэзии Маяковского, Э. Браун и объяв¬

ляет стихи Маяковского американского цикла «плохой

поэзией»3, а очерки «Мое открытие Америки» совето¬

лог раздраженно называет «жалким сочинением»4.
Обвинения в некоей «узости» поэтического взгляда

Маяковского отнюдь не новы. Браун просто-напросто

заимствовал их у своего коллеги Ч. Мозера, который

еще в 1966 году в статье «Маяковский и Америка»,

опубликованной журналом «Киззіап Кеуіе» (№ З,

июль, стр. 245), упрекал поэта в односторонности его

общения с американским обществом и заключал: «В це¬

лом, однако, многие из его американских наблюдений

были поверхностными, ему подсказывали их его рус¬

ские друзья в США».
Да... Вышла неувязка... Не догадались тогда, во¬

локиту затеяли с визой, раздражение вызвали у поэта...

А надо было сделать Маяковского гостем не каких-то

там рабочих, а самого Форда, или Дюпона, или Морга¬

на, или Рокфеллеров, или всех вместе взятых... И пусть
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 280.
2	Там же, с. 295.
3	Там же, с. 275.
4	Там же, с. 293.
120

бы они, властители Америки, обласкали советского поэ¬

та, показали бы ему, как живут здесь люди с деньгами,

то есть те, кто в Америке и есть подлинные властители

страны. Это была бы совсем другая Америка, и стихи бы

поэт советский после этого вдруг да и написал бы со¬

всем иные, полные восторга от такого образа жизни...
А теперь вот доказывай насчет «поверхностности»,

«односторонности», «узости»... А если кто догадается

почитать сам стихи и очерки Маяковского, то... могут

возникнуть вопросы. Ну, к примеру, можно ли назвать

поверхностным или узким принципиальный вывод Мая¬

ковского о том, что «...может статься, что Соединенные

Штаты сообща станут последними вооруженными за¬

щитниками безнадежного буржуазного дела»? 1
Ведь как в воду глядел поэт! Весь ход последующей

истории полностью подтвердил эти провидческие слова

Маяковского, показал всю глубину понимания поэтом

самой сущности американского империализма, и в са¬

мом деле превращающегося ныне в «последнего воору¬

женного защитника безнадежного буржуазного дела».
Э. Браун не жалеет ни бумаги, ни сил для того, что¬

бы опорочить стихи Маяковского об Америке. Вот,

к примеру, знаменитые стихи «Блэк энд уайт». Браун

сухо роняет: «...плохая поэзия, интересная лишь тем,

что ее написал Маяковский»2.
С.	Кэмрад по поводу этого стихотворения пишет:

«Делясь с советскими людьми впечатлениями о поездке,

Маяковский особенно отметил отношение американцев

к жителям колоний. «Несмотря на «демократизм» Аме¬

рики, сказал поэт, это по-прежнему рабы, парии, «низ¬

шие» существа, которым американские эксплуататоры

на каждом шагу показывают свой увесистый кулак.
«Помните,— обратился Маяковский к аудитории,—

что в случае интервенции из нас сделают таких же

рабов. Поэтому не выпускайте из рук винтовку»3.
Любопытна дальнейшая история этого стихотворе¬

ния Маяковского, рассказанная в книге С. Кэмрада.

«В 1948 году,— пишет С. Кэмрад,— в Германии был

издан сборник переводов произведений Маяковского на

немецкий язык. В числе других произведений в него

вошло и «Блэк энд уайт».
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3, с. 262.
2	Браун Э. Цит. изд., с. 275.
3	Кэмрад С. Маяковский р Америке, с. 34.
121

Сборник уже поступил в продажу, как вдруг верхов¬

ный комиссар США в Германии Люшьес Клей запре¬

тил его.
И тут выяснилось любопытное обстоятельство. Автор

запрета и «сигарный король» Кубы Энри Клей, у дома

которого стоял со щеткой негр Вилли из стихотворения

Маяковского «Блэк энд уайт»,— близкие родственники.
Это пролило новый свет на стихотворение, заставило

заинтересоваться биографией генерала.
Кто же такой Люшьес Клей?
...Клей командует американскими оккупационными

войсками в Германии, представляет США в Союзной

комиссии (1947—1949).
Именно Клей дал указание об освобождении из

тюрьмы Круппа. Он был одним из застрельщиков рас-

скола Германии, возрождения германского милитариз¬

ма, одним из авторов «холодной войны».
Это Клей организовал радиостанцию «Свободная

Европа» в Мюнхене. «Если ее деятельность,— говорил

он,— вызовет в странах народной демократии подполь¬

ные движения, мы не будем удивлены». И добавил:

«Нет пределов тому, что мы можем сделать» для свер¬

жения советской и народно-демократической власти,

«и еще сделаем».
Лишнее подтверждение актуальности творчества

Маяковского, его полной неприемлемости для врагов

Советской власти»1 — так заканчивает С. Кэмрад свой

многозначительный и поучительный рассказ о неуми¬

рающей и неувядающей ценности острополитической и

высокохудожественной поэзии Маяковского...
' Задавшись целью развенчать весь цикл американ¬

ских стихотворений Маяковского, Э. Браун пытается

так или иначе дискредитировать каждое стихотворение

этого цикла. Вот, скажем, известнейшее стихотворение

«Бруклинский мост». Э. Браун называет его «подлинно

величественным произведением, перед которым критика

либо немеет, либо говорит о нем только в превосходных

степенях». Советолог указывает, что это, мол, и есть

«чистейшая лирика, гимн восхищения... перед теми бе¬

зымянными художниками, которые «сотворили» свою

собственную поэму в виде моста»2.
1	К э м р а д С. Маяковский в Америке, с. 37—38.
2	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 28Ь
\2%

Но дальше... Дальше советолог укоряет советского

поэта. За что? Ведь только что безудержно хвалил сти¬

хотворение, говорил о нем поистине в «превосходных

степенях». Оказывается, Маяковский посмел упомянуть

в этом стихотворении о том, что с такого чуда техники,

как Бруклинский мост, бросаются вниз головой амери¬

канские безработные, чтобы покончить счеты с безыс¬

ходной жизнью. Браун не отрицает подобных фактов в

американской жизни, однако считает, что строки о без¬

работных поэт написал якобы «под давлением», их ему

«навязали». При чтении стихотворения в одной амери¬

канской рабочей аудитории кто-то из слушателей крик¬

нул: «Не забывайте, товарищ Маяковский, что безра¬

ботные прыгают с этого моста в воду».
И вот тут-то, мол, поэт проявил слабость, поддался

этой подсказке. «Чистый полет воображения, не скован¬

ного социальной темой, оказался для этой аудитории

неподходящим, и поэт с готовностью приспособил свой

талант к их требованиям» \ — сердится советолог.
Вот ведь жалость-то какая! Окажись в тот момент

рядом с поэтом Э. Браун, он бы подсказал ему: «Да,

мы можем признать тот факт, что много человеческих

бед и несчастий шли рука об руку с развитием капи¬

тализма в Америке и что мост действительно служит

местом частых самоубийств»2. Но зачем же об этом

писать? Браун сердито брюзжит: «Эти строчки находят¬

ся в полной дисгармонии со всем строем стихотворе¬

ния...» 3 — и поясняет назидательно читателю, что лю¬

бование мостом как технической конструкцией конеч¬

но же не могло ровным счетом ничего раскрыть поэту
о	классовой структуре общества, которое построило

мост.
И в самом деле, любуешься мостом — ну, так и лю¬

буйся* и восторгайся как таковым. Но зачем же и по¬

чему надо было поэту показывать через мост социаль¬

ные беды трудящихся Америки? Нельзя этого! Запре¬

тить! Не считать поэзией!
Столь же «лихо» разделывается советолог и с из¬

вестным стихотворением Маяковского «Бродвей». Браун

горделиво отмечает поначалу: «Огни Бродвея, которые
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 282.
2	Там же, с. 284.
3	Там же.
123

ошеломляли многих путешественников, произвели впе¬

чатление и на Маяковского, вызвав у поэта откровенное и

безыскусное восклицание восторга: «А лампы как ста¬

нут ночь копать, ну, я доложу вам — пламечко! Налево

посмотришь — мамочка-мать! Направо — мать моя ма¬

мочка!»1 Последняя строфа, похоже, вывела совето¬

лога из равновесия. Помните? «Я в восторге от Нью-

Йорка города. Но кепчонку не сдерну с виска. У со¬

ветских собственная гордость: на буржуев смотрим

свысока»2.
По этому поводу советолог язвительно пишет:

«...странствующий поэт-коммерсант и пролетарский ре¬

волюционер никогда не забывал, что восхитивший его

Нью-Йорк является продуктом буржуазии...»3
Ничего не скажешь: Браун методичен и последовате¬

лен в защите буржуев, на которых посмел свысока

смотреть Маяковский. Однако за критическим рвением

советолога легко просматриваются все те же идеологи¬

ческие установки антикоммунизма, которые нацеливают

пропагандистов американского образа жизни на воспи¬

тание у населения Америки зоологической ненависти и

тотального недоверия ко всему советскому. Видимо,

этим также объясняется и стремление Брауна вывести

все стихотворения Маяковского об Америке за пределы

общедоступности и общезначимости, объявить их пред¬

назначенными только лишь для тех американцев, ко¬

торые, дескать, «с готовностью разделяли позиции по¬

эта» 4.
Иными словами, Э. Браун предупреждает своих со¬

граждан, что стихи Маяковского американского цикла

несут на себе «отчетливую печать революционного поэ¬

та, который говорит о буржуазной Америке другим ре¬

волюционерам...»5
Словом: американец, осторожней с Маяковским!

Будешь читать его стихи — Э. Браун тут же причислит

тебя к «другим революционерам», со всеми вытекающи¬

ми из этого факта в США последствиями.
Так обнаруживается утилитарная цель советологов

США: вколачивать антикоммунизм в умы студентов,
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 278.
2	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3, с. 82.
3	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 278.
4	Там же, с. 280.
5	Там же.
124

Отпугивать их от самого слова «революция», от социа¬

лизма и коммунизма.
Для подкрепления своих суждений Э. Браун разы¬

скивает в советской прессе тех далеких лет недруже¬

любные, порой злобные выпады недругов поэта (а были

у него, к сожалению, и такие) и скрупулезно эти злоб¬

ные выпады излагает.
Так, с особым удовольствием излагает Браун остер¬

венелые писания некоего Тальникова, отысканные сове¬

тологом в журнале «Красная новь» за 1928 год и по¬

священные циклу «Мое открытие Америки» Маяков¬

ского.
Широко цитируя эти крайне предвзятые, порой про¬

сто хулиганские разглагольствования Тальникова,

Э. Браун заключает: «...нельзя отрицать, что «Мое

открытие Америки» есть халтура (курсив автора), на¬

писанная в спешке и изготовленная... с единственной и

простейшей целью подзаработать деньжат» К
С явной охотой роясь в, так сказать, «окаменевшем

дерьме» разухабистых и безответственных злобствова¬

ний давно забытого обличителя поэзии Маяковского,

Э. Браун старается придать значение жалкой фигуре

литературного пигмея, поднявшего руку на гиганта со¬

ветской поэзии. Советолог пишет: «Тальников был,

конечно, прав, утверждая, что информация Маяковско¬

го об Америке представляет собой наскоро собранный

материал из тенденциозных источников... Многие при¬

водимые им факты и данные выдают свое происхожде¬

ние из русско-американской коммунистической прес¬

сы...»2
Вот, оказывается, зачем понадобился Брауну этот

Тальников — в качестве подпорки для своих собствен¬

ных немудрящих умозаключений о том, что американ¬

ский капитализм — это, мол, хорошо, а все, что связано

с коммунизмом,— это априорно плохо, этому верить

нельзя, это тенденциозно и неверно.
Однако костылик-то выбран совершенно ненадеж¬

ный. Вот уж поистине, мертвый хватает живого!
*	* *
Среди городов Америки, в которых побывал Мая¬

ковский, был и Чикаго. Во время пребывания в этом
1	Браун. Цит. изд., с. 291.
2	Там же, с. 292.
125

знаменитом Своими скотобойнями городе поэт выбрал

время и посетил старое городское кладбище Волдгейм,

на котором похоронены революционные вожди чикаг¬

ских трудящихся, впервые поднявших в 1886 году знамя

борьбы за рабочее дело.
«Не сегодня и не вчера вступили рабочие-чикагцы

на революционный путь,— пишет Маяковский.— Так

же, как в Париже приезжие коммунисты идут к об¬

стрелянной стене коммунаров, — так в Чикаго идут к

могильной плите первых повешенных революционеров.
1	мая 1886 года рабочие Чикаго объявили всеоб¬

щую забастовку. 3 мая у завода Мак-Кормик была де¬

монстрация, во время которой полиция спровоцировала

выстрелы. Выстрелы эти явились оправданием полицей¬

ской стрельбы и дали повод выловить зачинщиков.
Пять товарищей: Август Спайес, Адольф Фишер,

Альберт Парсонс, Луи Линг и Жорж Энгель — были

повешены.
Сейчас на камне их братской могилы слова речи

одного из обвиняемых: «Придет день, когда наше мол¬

чание будет иметь больше силы, чем наши голоса, кото¬

рые вы сейчас заглушаете» К
Э. Браун, как и следовало ожидать, весьма скепти¬

чески оценивает впечатления Маяковского о Чикаго.

«Он (Маяковский. — А. Б.) находит волнующие слова

об анархиствующих рабочих-лидерах, которых пове¬

сили в Чикаго после беспорядков на площади Хай-

маркет в 1886 году. Однако то ли поэт сам, то ли его

информаторы скрыли сведения о том, что в возникнове¬

нии беспорядков важную роль сыграла бомба, брошен¬

ная в полицейских. Поэтому рассказ Маяковского не

может считаться объективным, хотя он и ничего не

теряет от этого в пропагандистском плане»2.
Итак, Браун установил, что Маяковский «скрыл све¬

дения» о том, что «важную роль» во всем этом деле с

повешением рабочих-лидеров сыграла «бомба, брошен¬

ная в полицейских», с которой, мол, и началась заваруш¬

ка. Поэтому, назидательно разъясняет Браун, рассказ

поэта о братской могиле на старом кладбище в Чикаго

«нельзя считать объективным».
Итак, Браун уличает Маяковского в «умолчании»,
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3, с. 252.
2	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 293.
126

в сокрытии важных фактов, в «необъективности» его

рассказа о чикагских революционерах. Отсюда — нель¬

зя, мол, верить американским впечатлениям Маяковско¬

го вообще. Они, эти впечатления, подсказаны, дескать,

поэту прокоммунистическими «информаторами».
Обратимся к истории и документам. Известно, что

после мощной первомайской стачки в 1886 году в Чика¬

го и многих других городах США десятки тысяч рабо¬

чих Америки добились введения восьмичасового рабо¬

чего дня. Но буржуазия решила взять реванш. Третьего

мая, во время мирной демонстрации рабочих в Чикаго,

полиция открыла стрельбу, убив шесть человек.
Четвертого мая на площади Хаймаркет состоялся

громадный митинг протеста против произвола полиции.

Подосланный полицией провокатор бросил бомбу.

Были убитые и среди рабочих, и среди полицейских.
Американский историк Ф. Фонер в своем капиталь¬

ном труде «История рабочего движения в США» пишет:

«Никого из этих восьми человек, кроме выступавшего

Филдена, не было на Хаймаркетском митинге в момент,

когда была брошена бомба. Но коллегия присяжных не

посчиталась с этим фактом, и все восемь человек были

обвинены в убийстве четвертого мая полицейских» К
Другой американский историк С. Иелн в книге «Из

истории забастовочного движения в США» подчеркива¬

ет, что «бомба была полицейской провокацией»2.
В результате неправедного суда пять рабочих-лиде-

ров были повешены...
«...слова «Хаймаркетские мученики» стали для аме¬

риканских рабочих символом дня Первого мая»3, — от¬

мечает Ф. Фонер.
Американские историки давно уже доказали, что

бомбу бросил полицейский провокатор, что ни один из

повешенных властями лидеров рабочего движения не

находился в тот день на площади и никак не может

считаться причастным к взрыву бомбы и гибели людей.

Как справедливо сформулировал С. Иелн, лидеры ра¬

бочих «были преданы суду за их идеи»4 и за идеи

умерщвлены.
1	Фонер Ф. «История рабочего движения в США», т. 2. М.,

1958, с. 127.
2	И е л н С. Из истории забастовочного движения в США. М.,

1950, с. 64.
3	Фонер Ф. Цит. изд., т. 2, с. 13§,
4	И е л н С. Цит. изд., с. 73..
127

И сколько бы ни упрекал Э. Браун Маяковского за

рассказ об этой трагедии, справедливость и достовер¬

ность рассказа о первых мучениках пролетариата, уби¬

тых по приказу капитала, становится только убедительнее.
*	* *
Э. Браун стремится дискредитировать творчество ве¬

ликого поэта Октября не только идеологически, поли¬

тически и эстетически. Советолог предпринял попытку

скомпрометировать также Маяковского и нравственно,

морально. Браун делает глухие намеки на некие «при¬

ключения» любовного порядка, «по слухам» якобы

имевшие место во время пребывания Маяковского в

США. «Мы можем предположить,— с блудливой ух¬

мылкой пишет советолог,— что во время своей поездки

Маяковский мог заниматься такой деятельностью, о ко¬

торой он сам и его друзья предпочитали бы не рас¬

пространяться...» 1
Любитель посплетничать, Э. Браун охотно собирает

разные «слухи» о «любовной связи» Маяковского с не¬

коей американкой, подчеркивая, что слухи эти якобы

«широко распространены»... где бы вы думали? В Аме¬

рике? Не угадали. Браун утверждает, что слухи подоб¬

ного толка «широко распространены» в... Москве!
Фарисейство Брауна безмерно. Он ведет себя так,

словно изо всех сил стремится «защитить» своих сооте¬

чественниц от «большого желания» назойливых москви¬

чей узнать имена и местожительство этих безвестных

американок. «Обе американские женщины, разумеется,

имеют право на то, чтобы другие уважительно относи¬

лись к их личной жизни...» — поучает советолог нескром¬

ных москвичей.
Однако после столь укоризненных поучений совсем

уж удивительно читать заключительные конфузливые

строки автора. «Я передаю эту историю с опасением,

даже с извинениями, поскольку она имеет лишь отда¬

ленное отношение к исследованию творчества поэта

Маяковского»,— признается Браун (что правда, то

правда!—А. Б.). А далее советолог, как говорится,

валит с больной головы на здоровую: он, мол, обрати/і
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 290.
128

внимание на этот вопрос исключительно из-за того, что

бесцеремонные русские «придают ей столь большое

значение. Гордость русских, вероятно, приятно подогре¬

вается от одной мысли о том, что их поэт одерживал

победы в Америке не только в сфере поэзии...»
Пристальное внимание советолога к интимной сторо¬

не жизни поэта вряд ли случайно. Подобные далекие от

филологии изыскания понадобились Брауну для весьма

определенных политических целей. На протяжении всей

своей книги Браун стремился доказать, что идеи социа¬

лизма и революционные перемены в России не могли

стать подлинными источниками поэтического вдохнове¬

ния Маяковского. Эти источники советолог попытался

отыскать в иных сферах человеческого бытия. И оты¬

скал их... «в неудовлетворенных сексуальных желаниях,

в невознагражденной любви...»’.
Можно только подивиться изощренности мысли со¬

ветолога, когда он именно с этих точек зрения анали¬

зирует некоторые поэмы Маяковского. Вот, к примеру,

как это звучит применительно к «Облаку в штанах» —

советолог цитирует четверостишие из этой поэмы: «От

вас, которые влюбленностью мокли, от которых в сто¬

летия слеза лилась, уйду я, солнце моноклем вставлю

в широко растопыренный глаз», и поясняет: «В этих

строках земля выступает в качестве женщины, ее плоть

трепещет от жажды отдаться...»3
Какая здесь связь между приведенными строчками

поэмы и распаленными домыслами Брауна — постичь

абсолютно невозможно. Далека от филологии и весьма

специфичная терминология советолога. Браун старает¬

ся убедить читателя, что все космические фантазии

Маяковского, все его размышления о времени и про¬

странстве, о безграничности человеческих желаний сли¬

ваются в его поэзии с образом все того же «неудовлет¬

воренного сексуального желания» (!).
Книга Брауна насыщена многочисленными опреде¬

ленного толка слухами, догадками, домыслами, многие

из которых откровенно непристойны. Но поданы эти

намеки и слухи ловко: советолог охотно и пространно

расписывает в своей книге раскопанный им в сомни¬

тельном источнике грязный слушок. Но тут же добавит:
1	Браун Э. Цит. изд., с. 290.
2	Там же, с. 115.
? Там же? с. 127,
129

«Конечно, было бы абсурдным утверждать», что Мая¬

ковский якобы был причастен к приводимому в книге

домыслу'.
Но если «было бы абсурдным утверждать», если сам

советолог прекрасно это понимает, тогда зачем же

подсовывать читателю грязные сплетни? Расчет прост:

ври больше, авось да поверят...
*	* *
Владимир Маяковский вошел в историю мировой

литературы как пламенный певец Октябрьской социа¬

листической революции 1917 года в России, как «агита¬

тор, горлан, главарь», умевший воздействовать на мил¬

лионные массы народов своим поэтическим словом,

как горячий патриот своей социалистической Родины.
Поэтическая палитра Маяковского ярко показывает

необычайно динамичное развитие его таланта, одухот¬

ворявшегося и вдохновлявшегося великими идеалами

коммунизма («Я... с небес поэзии бросаюсь в коммунизм,

потому что нет мне без него любви»)2. Он зорко подмечал

все новое, коммунистическое, рождавшееся в повседнев¬

ной жизни; его поэтическая фантазия отличалась косми¬

ческим размахом (поэт запросто распивал чаи с самим

солнцем!), полнотой идейной насыщенности образов, не¬

скрываемой гордостью за Советскую власть, за коллек¬

тивистские начала жизни советского общества, за свою

принадлежность к этому обществу («Читайте, завидуйте,

я — гражданин Советского Союза!»)3.
Его многочисленные поездки по стране, сотни и ты¬

сячи выступлений перед рабочими, студентами, крестья¬

нами, красноармейцами, партийными работниками —

это все есть проявление страстного внутреннего жела¬

ния поэта слиться с массами, слиться полностью, без¬

раздельно, чтобы полнозвучнее и художественно впе¬

чатляюще выразить их желания и чаяния, настроения и

взгляды, разделить с массами их радость и горе, боль и

счастье. «Я хочу быть понят своей страной, а не буду

понят — что ж, по родной стране пройду стороной, как

проходит косой дождь»4, — раздумчиво и искренне пи¬
1	Б р а у н Э. Цит. изд., с. 106.
2	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 3, с. 108.
3	Там же,
А Там же.
130

сал поэт. И горечь чувствуется в зтих словах. Не все

понимали громадность поэтического дарования Мая¬

ковского, а кое-кого просто пугали яркость и неохват-

ность его таланта. Многие ретивые рапповцы, орудовав¬

шие более умело критической дубинкой, нежели тонким

пониманием таинств поэзии, доставляли конечно же

немало горьких минут поэту. Но на то он и был Мая¬

ковским, чтобы, усмехнувшись на очередной выпад

против него и подавив досаду, отвечать новым талант¬

ливым произведением, каждое из которых было оче¬

редным шагом вперед в развитии его поэзии, да таким

широким шагом, что все его критики оставались далеко

позади, так и застряв где-то в обломках рапповских

настроений двадцатых годов, а сам поэт перешагнул

порог бессмертия и идет сегодня вместе с советским на¬

родом в седьмом десятилетии Октябрьской эры челове¬

ческой цивилизации.
Он — наш современник, но голос его по-прежнему

звучит впереди, потому что гений поэта сумел прови¬

деть в своем творчестве будущее, смело шагнул в него,

и оттуда сегодня звучит 'его призывный, уверенный и

мажорный голос.
А Браун — что ж, это и к нему можно с полным ос¬

нованием отнести грозные слова Маяковского:
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
Над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
Я подыму,
как большевистский партбилет,
Все сто томов
моих партийных книжек К
6.	«Двенадцать» А. Блока

против двух советологов
Большую роль в становлении советской литературы

сыграло и творчество А. Блока, неповторимая поэзия

которого, пронизанная романтическими порывами, об¬

рела в народной революции новый стимул.
1	Маяковский В. Собр. соч. в 6-ти т., т. 6, с. 294.
131

Советологи не решаются опровергать политическую

позицию А. Блока, безоговорочно принявшего Совет¬

скую власть. Это было бы слишком очевидной ложью.

Поэтому они стараются скомпрометировать его творче¬

ство, в особенности первую в русской советской поэзии

поэму о революции «Двенадцать».
Д. Мирский, признававший, что А. Блок всегда сим¬

патизировал угнетенному трудовому народу Российской

империи и потому «он не случайно стал большевиком»,

пускается в путаные рассуждения о поэме «Двена¬

дцать». Д. Мирский считает, что для поэта «душа» Рос¬

сии всегда отождествлялась с бурей, грозой. И потому

А. Блок потянулся к революции, что она, эта «больше¬

вистская революция со всеми ее ужасами и анархией»,

как раз и напоминала поэту мятущуюся «душу» Рос¬

сии. В поэме «Двенадцать» эта концепция революции

нашла, по Мирскому, якобы наиболее полное выра¬

жение
М. Слоним поставил перед собой прямую цель

ошельмовать поэму А. Блока, извратить ее поэтический

строй. Советолог нарочито огрубляет и отупляет образы

«Двенадцати», лишает их поэтического смысла. Его

трактовка поэмы — пошлая карикатура, не имеющая

ничего общего с подлинным смыслом этого произведе¬

ния. М. Слоним рассказывает: «Двенадцать советских

солдат, занятых грабежами и убийствами в заметенном

снегом Петрограде, изображались в поэме не только

как бандиты, но также и как мечтатели, находящие

вдохновение в ненависти к старому миру и в путаных

представлениях о лучшей жизни... Так двенадцать пре¬

ступников превратились в двенадцать апостолов, и

из крови и грязи возник образ нового проповедника,

оправдывающего террор и разрушительную силу боль¬

шевизма»2.
«Двенадцать» А. Блока широко известны во всем

мире. О поэме написаны сотни и тысячи статей и иссле¬

дований, объективно отмечающих ее особую и важную

роль в становлении и развитии советской литературы,

определяющих поэму как первое воплощение в худо¬

жественных образах революционной действительности в
1	См.: М і г з к у Сопіетрогагу Киззіап Ьііегаїиге, р. 223.
2	5 1 о п і т М. НиБ^іап Зоуієі Шегаіиге. \УгНег5 апсі Рго-

Ыетз, р. 8.
132

России, как свидетельство безраздельной поддержки

поэтом идей Октября.
Мы на горе всем буржуям
мировой пожар раздуем.
В этом ликующем лозунге восставшего народа слышен

и торжествующий голос самого А. Блока, сумевшего

различить за кажущимся хаосом революционных собы¬

тий организованную волю масс, сокрушающих неспра¬

ведливый старый мир помещиков и буржуев и творящих

новую действительность, в которой миллионы забитых

рабов становились хозяевами своей судьбы.
Советский исследователь творчества А. Блока

Б. Соловьев в книге «Поэт и его подвиг» отмечает, что

поэма Блока была ответом противникам Октябрьской

революции, не хотевшим замечать в ней ничего, кроме

«гримас революции», осуждавшим революцию за то,

что она совершалась «не по правилам благочестия и

смиренномудрия» *.
Да, Великая Октябрьская социалистическая рево¬

люция была диалектична, она несла с собой отрицание

и утверждение, разрушение и созидание, муки и радость.

В острой битве схлестнулось старое и новое. Старое

сопротивлялось упорно, отчаянно, но еще упорнее и

отчаяннее сопротивление это ломалось восставшим на¬

родом.
И поэма А. Блока «Двенадцать», которую Марк

Слоним силится выдать за свидетельство террора и

разрушительной силы большевизма, выступает в каче¬

стве поэтического утверждения созидательных сил и

целей революции, осуществляемой, как отмечается в

книге Б. Соловьева, не какими-то избранными, очистив¬

шимися от всякой скверны и мерзости прошлого и до¬

стигшими полного нравственного совершенства людьми,

а как раз теми, кто еще стоит по колени в грязи старо¬

го мира, у которых еще много от традиционной психо¬

логии капиталистического общества. Величие поэта и

проявилось в том, что он увидел за преходящим и вре¬

менным главное и основное: большевистская революция

несла с собой переустройство России на новых, справед¬

ливых, подлинно человеческих началах. Вот почему со¬

вершенно несостоятельны попытки советологов привлечь
1	Соловьев Б. Поэт и его подвиг. М., 1971, с. 655.
133

творчество А. Блока в качестве, так сказать, «свидете¬

ля обвинения» против социалистической революции и

партии большевиков.
7.	Нэп и фантазии советологов
Становление Советской власти в России происходи¬

ло в кровопролитной классовой борьбе. Остатки сверг¬

нутого класса буржуазии — белогвардейцы, помещики

и фабриканты, опираясь на широкую поддержку меж¬

дународного капитализма вплоть до вооруженной ин¬

тервенции американо-английских, французских, япон¬

ских и иных армий, творили дикие зверства и расправы

над восставшим народом и его лучшими сынами —

коммунистами.
Но правое дело народа восторжествовало. Белогвар¬

дейцы были разбиты, интервенты выброшены за преде¬

лы страны, помещики, фабриканты и белогвардейцы в

большинстве своем удрали за границу, хотя какая-то

часть их затаилась и внутри страны. Таким людям

народная Советская власть, лишившая их состояния,

чинов и званий, была, разумеется, не по нраву, и они,

как могли, старались мешать упрочению этой власти,

организуя прямые акты террора и диверсий.
Революция, защищаясь, принимала суровые меры к

своим врагам.
Однако передовая русская интеллигенция никогда

не обвиняла победоносный народ в «жестокости».

А. Блок писал: «Что же вы думали? Что революция —

идиллия? Что народ — паинька?» 1
Поэт понимал, что за столетия невиданного угнете¬

ния в душе народной накопилось много злости против

эксплуататоров. «Почему гадят в любезных сердцу бар¬

ских усадьбах?—спрашивает поэт.— Потому, что там

насиловали и пороли девок: не у того барина, так

у соседа...» 2
Естественно, что молодая советская реалистическая

литература, с большей или меньшей полнотой, правди¬

во отразила сложные годы борьбы за утверждение на¬
1	БлокА. Собр. соч. в 6-ти т., т. 5, с. 402.
2	Там же.
134

родной власти. С необыкновенной силой она запечатле¬

ла яркие образы борцов за народное дело, строителей

нового общества. Замерзая и голодая, без отдыха и сна

они долбили мерзлую землю, проводили субботники,

строили железные дороги, фабрики, распевали просту¬

женными голосами «Наш паровоз, вперед лети!..» —

и верили, что преодолеют все тяготы, превозмогут все

лишения, но построят новую жизнь, свободную от

эксплуатации и угнетения. Их не покидал революцион¬

ный энтузиазм, они трудились не щадя собственных

жизней.
В гигантском водовороте переустройства общества

росли, мужали и закалялись характеры героев из наро¬

да, уходили в небытие представители «бывших», стона¬

ла и плакала, удирая в эмиграцию, декадентствующая

интеллигенция, испугавшаяся самой идеи власти рабо¬

чего класса, увидевшая в победе социалистической ре¬

волюции собственное несчастье.
Новаторство, непреходящая ценность советской ли¬

тературы 20-х годов проявились прежде всего в том,

что она впервые дала мировой литературе яркие худо¬

жественные образы революционеров-победителей, энер¬

гичных строителей новой, свободной от эксплуатации и

угнетения жизни; впервые со страниц художественных

произведений зазвучали уверенные оптимистические го¬

лоса героев, поведение, взгляды и вся жизнь которых

целиком определялись идеями научного коммунизма.
Но под пером советологов полностью, так сказать,

«испарился», «исчез» оптимистический дух советской ли¬

тературы 20-х годов, литературы, герои которой энер¬

гично, напористо утверждали победу нового обществен¬

ного строя и новых человеческих отношений — отноше¬

ний равенства и братства.
Г. Струве, например, предлагает иную концепцию

советской литературы 20-х годов, иную схему ее разви¬

тия, схему, говорящую лишь о трудностях и издержках

революционной поры, о страхах обывателей и предста¬

вителей мелкой буржуазии, для которых Советская

власть оказалась источником личного несчастья. В со¬

ответствии с этой концепцией и подбирает Г. Струве

характерные произведения, выдавая их за «лучшие», в

которых якобы наиболее полно нашла свое выражение

эпоха.
Г. Струве утомительно подробно излагает содержа¬
135

ние пасквильного рассказа Е. Замятина «Пещера», счи¬

тая его «...одним из лучших документов тех лет»

тенденциозно пересказывает «Голый год» и «Красное

дерево» Б. Пильняка; опять возвращается к Замятину

и его антисоциалистическому роману «Мы», утверждая,

что это сочинение «...несомненно является наиболее ин¬

тересным и важным...» 2.
Крайне предвзято и клеветнически истолковывает

Г. Струве творчество К. Федина тех лет. К примеру,

Г. Струве обращается к рассказам К. Федина «Сад»,

«Тишина» и «Трансвааль» и пересказывает их, нарочи¬

то выпячивая имеющиеся в этих произведениях сцены

разрухи, воровства, жестоких убийств. Г. Струве словно

не замечает, что в произведениях К. Федина разрушают

и уничтожают ценности люди, боящиеся революции,

цепляющиеся за прошлое, ненавидящие власть трудово¬

го народа. Они-то, эти отрицательные персонажи, и

жгут сады, они-то и убивают безвинных людей, они-то

и тащат народное добро...
Усиленно акцентируя внимание на разрушительной

силе революции, Струве стремится представить Ок¬

тябрьскую революцию в виде стихийного взрыва звери¬

ных инстинктов, пьяного бунтарства, буйства и эксцес¬

сов восставшей массы народа. В революции советолог

подчеркивает лишь кажущийся хаос явлений. Разума

масс, ее свершающих, советолог не замечает.
Если верить Г. Струве, то главными действующими

лицами советской литературы 20-х годов выступали не

революционерьнпобедители, не пламенные большевики

и миллионы беззаветных борцов за Советскую власть,

как это было на самом деле, а заурядные обыватели,

для которых Советская власть оказалась источником

личного несчастья.
Подобная интерпретация советской литературы 20-х

годов понадобилась Г. Струве для того, чтобы под¬

твердить свой тезис о некоей «оппозиционности» пи¬

сателей России народной власти, предпочитавших опла¬

кивать судьбы представителей свергнутых революцией

классов; подобный подход позволил Г. Струве ни слова

не сказать о громадной позитивной работе революции,

превратившей забитых и бессловесных неграмотных
1	5 I г и V е С. Яо\ ісі Киз^іап Ілісгаіиге, 1917—1950, р. 29,
2	Там же, с. 39.
13§

рабов огромной Российской империи в активных строи¬

телей своего собственного счастья, в героев, а саму им¬

перию — в Союз Советских Социалистических Респуб¬

лик.
В советской литературе 20-х годов советологи особо

выделяют период, относящийся к годам нэпа.
Глеб Струве толкует о «разнообразии и живости со¬

ветской литературной арены» в эти годы, чему содейст¬

вовал якобы «климат нэпа», который «оказался благо¬

приятным для нового расцвета более или менее незави¬

симой литературы» К
Марк Слоним укоризненно выговаривает «советской

прессе»: «За небольшими и незначительными исключе¬

ниями, истинной оценки ч20-м годам и их роли в раз¬

витии советской литературы в советской прессе никог¬

да не давалось. Коммунистические теоретики всегда

упрекали американских и других западных критиков и

историков литературы, включая автора, за «преувели¬

чение значения 20-х годов». Они забыли, что сложный

и разнообразный ренессанс возник в России именно в

годы нэпа и что ряд наиболее интересных произведений

в прозе и поэзии увидел свет как раз в эти роковые

годы...»2.
Вера Александрова убеждена в том, что «за

шесть — восемь лет нэпа был сделан столь значитель¬

ный вклад в послеоктябрьскую литературу, что это

привлекло внимание европейских и американских чита¬

телей», что «литература процветала в период нэпа»3.

Заметим все же, что через полсотни страниц В. Алек¬

сандрова забудет об этой своей декларации и скажет

уже нечто иное: «За небольшим исключением литера¬

тура периода нэпа... была непопулярной среди чита¬

телей» 4.
«Принятие нэпа в 1921 году было событием перво¬

степенной важности в истории русской литературы,—

заявляет Э. Браун.— Возникли частные и кооператив^

ные издательства, оживилась литературная и книготор¬

говая деятельность, начали преуспевать литературные
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіаи Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 45.
231опіт М. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге. \Угііегз апсі Рго-

Ыетз, р. 50.
3А1ехапс1гоуа V. А Нізіогу ої Зоуієі Ьііегаіиге, р. 38.
4	Там же, с. 102.
137

журналы... В результате беллетристика й крйтйка полу¬

чили богатое развитие...» 1
Э. Браун объявляет период нэпа «возрождением в

литературе», которое, по его мнению, происходило «за

счет творчества непролетарских писателей, идеология

которых редко была определенной и чаще всего вызы¬

вала подозрение...»2.
Гарольд Суэйз тоже твердит о «золотой эре

нэпа...»3.
Как видим, все советологи подстраиваются под оцен¬

ку, данную 20-м годам и нэпу Глебом Струве.
Но вот что удивительно: рассыпаясь в комплимен¬

тах «периоду нэпа», вздыхая о многообразии и «ренес¬

сансе», советологи, однако, не приводят ни одного при¬

мера, ни одного конкретного произведения, которые

хоть как-то бы подтверждали тезис Г. Струве о расцве¬

те «іболее или менее независимой литературы» в СССР

в те годы. И будет справедливо это утверждение сове¬

тологов считать голословным, бездоказательным, не под¬

тверждаемым реальными фактами истории советской

литературы тех лет.
Что же касается утверждения Э. Брауна о «возрож¬

дении» в советской литературе за счет творчества

«непролетарских писателей», чья идеология якобы

«редко бывала определенной», то предвзятый характер

его очевиден. В самом деле, какие произведения тех

лет остались в литературе и ныне считаются советской

классикой? Назвать их нетрудно: это «Железный поток»
А.	Серафимовича, «Цемент» Ф. Гладкова, «Чапаев»

Д. Фурманова, «Тихий Дон» М. Шолохова (первая и

вторая книги), «Разгром» А. Фадеева, стихотворения и

поэмы В. Маяковского...
Но ведь это все сугубо пролетарские писатели с

очень определенной, коммунистической идеологией!

Именно с творчеством этих писателей неразрывно свя¬

зано развитие и расцвет советской литературы, именно

их творчество, пронизанное коммунистической партий¬

ностью и классовой оценкой событий, составляет стер¬
ег о \у п Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Ьііегаїиге,

1928—1932. №\у Уогк, СоїитЬіа Шіуегзіїу Ргезз, 1953, р. 21.
2	Там же, с. 20.
3	3 ^ а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої оі Шегаїиге іп ІЬе ІЛЗЗК,

1946—1959. СатЬгісІ£Є МаззасЬизеїз, НапуагсІ Шіуегзіїу Ргезз, 1962,

р. 147.
138

жень и основу советской литературы 20-х и последую¬

щих годов.
А ведь к этому списку можно было бы добавить и

поэмы Н. Тихонова, и «Любовь Яровую» К. Тренева,

«Разлом» и «Сорок первый» Б. Лавренева, и «Шторм»
В.	Билль-Белоцерковского, и «Бронепоезд 14-69» Вс. Ива¬

нова...
Пристрастность и политическая тенденциозность в

подходе советологов к молодой советской литературе

20-х годов откровенно выступают как раз при оцен¬

ке названных этапных произведений социалистического

реализма. Советологи не обходят их своим вниманием.

Но чаще всего классические образцы искусства нового

типа называются советологами лишь для того, чтобы

выставить им отрицательную оценку. О «Цементе» у

Г. Струве сказано всего несколько строк: «Роман с

энтузиазмом приветствовали коммунистические критики.

Он был переведен на несколько европейских языков, а

продажа достигла неслыханной, цифры в 500 тысяч

экземпляров» !. И все. В чем же суть романа? Почему

он имел такой успех? В чем его отличие от иных рома¬

нов того времени? Кто выступает в нем в качестве

главных героев? Какими идеями они вдохновляются?
Г. Струве и не старается, хотя бы для порядка, про¬

анализировать произведение. Не вдаваясь в содержа¬

ние, Г. Струве пытается скомпрометировать роман,

утверждая, что «Гладкову, как писателю, всегда не

хватало чувства меры», что главные герои в романе Да¬

ша и Глеб Чумалов — «не убедительны...»2.
0	романе Д. Фурманова «Чапаев» сказано еще более

тенденциозно. Г. Струве заявляет, что это вовсе и не

роман, а «произведение документальной литературы»,

историческая ценность которого якобы «сомнительна»

из-за «очень определенной политической предвзятости

автора»3.
«Литературой фактографии»4 назвал роман М. Сло¬

ним. В. Александрова назидательно разъясняет, что

советские критики, так сказать, изобрели «миф» о

Клычкове, как об образе, воплотившем в себе «направ¬
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 126.
2	Там же, с. 127.
3	Там же, с. 87.
4	З 1 о п і т М. Зоуієі Киззіап Іліегаіиге. АУгіїегз апсі РгоЫетз,

V- 168.
139

ляющую силу Коммунистической партии», в то время

как «на самом деле» Клычков играет в романе «мало¬

привлекательную роль человека, сующего нос в чужие

дела» К
Пересказ сюжета рассказа Б. Лавренева «Сорок

первый» Г. Струве завершает фразой, которая извра¬

щает все содержание этого заметного в советской лите¬

ратуре 20-х годов произведения: «Когда к острову под¬

ходит лодка с группой белых офицеров, Марютка уби¬

вает своего возлюбленного. Она выполнила приказ не

упускать пленного живым»2. Таким образом, Г. Струве

свел весь конфликт в рассказе к механическому выпол¬

нению Марюткой полученного приказа. А ведь в произ¬

ведении речь шла о противоборстве чувства любви

и классового самосознания у неграмотной девушки.

Душой поняв справедливость дела революции, она су¬

мела преодолеть свою любовь и расстреливает любимо¬

го белого офицера, предавшего ее. Марютка жертвова¬

ла любовью во имя дела революции.
0	пьесе К. Тренева «Любовь Яровая» сказано всего

несколько фраз. «Героиня пьесы — провинциальная

учительница, убежденная большевичка, вышедшая за¬

муж за белого офицера... Тренев написал также не¬

сколько исторических пьес»3.
И это все — о пьесе и все — о Треневе! Почему

пьеса имела огромный успех, каковы идеи пьесы, чем

полюбился зрителям образ Любови Яровой, в чем суть

ее конфликта с мужем? Глебу Струве, видимо, невыгод¬

но раскрывать содержание этого героического произве¬

дения, показывающего непреоборимую силу идей рево¬

люции, социализма.
Столь же лаконично говорит Г. Струве о пьесе

Вс. Иванова «Бронепоезд 14-69». Он отмечает, что это

была «первая чисто советская пьеса, поставленная

МХАТом и имевшая большой успех...»4. Ни содержа¬

ния пьесы не раскрывает, ни образы ее не характе¬

ризует никак. Невыгодно рассказывать подробно о та¬

ких произведениях советологам!
Особое внимание уделяют американские советологи

роману Михаила Шолохова «Тихий Дон». Почти в каж-
1	А 1 е х а п с! г о V а V. Нізіогу о£ Зоуієі Ьііегаіиге, р. 30.
2	Зігиуе О. Зоуіеі Кивзіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 119,
3	Там же, с. 186.
4	Там же, с. 187.
140

дой вышедшей в США книге о советской литературе

есть специальные главы, посвященные этому роману.

Немало опубликовано в Америке и специальных моно¬

графий о творчестве М. Шолохова вообще и о романе

«Тихий Дон» в частности.
Однако напрасно мы будем искать в этих сочине¬

ниях объективного литературоведческого анализа само¬

го выдающегося произведения двадцатого века. Вкривь

и вкось толкуя содержание «Тихого Дона», советологи

тщатся отлучить его от литературы социалистического

реализма, а автора романа представить чуть ли не вы¬

разителем взглядов и настроений белогвардейского ка¬

зачества. Как это делается и почему?
8.	Технология лжи, или Об опыте советологов

наводить тень на ясный день
В книге Г. Струве роману «Тихий Дон» отводится

всего полторы странички. И то только для того, чтобы,

отметив значение романа как произведения «большой

широты, с правдивой и непредвзятой картиной револю¬

ционного урагана...» вновь подчеркнуть идею о раз¬

рушительной силе революции, все значение которой

свелось якобы к тому, что она ураганом пронеслась над

Россией, «...унеся с собой много человеческих жиз¬

ней...» 2.
Поверхностные, декларативные оценки Г. Струве

направлены на то, чтобы умалить значение «Тихого

Дона», свести его к «рядовому» явлению. Профессор

высокомерно заявляет: «Бесспорно, роман был перехва¬

лен (!) и многие недостатки языка и композиции оста¬

лись незамеченными...»3
В изложении В. Александровой роман М. Шолохова

«Тихий Дон» предстает банальной историей любовных

отношений Григория и Аксиньи. Она обстоятельно

перечисляет, где, когда и с кем Аксинья изменяла Гри¬

горию, а Григорий — Аксинье. Борьба трудового каза¬

чества за установление Советской власти на Дону оста¬

ется в стороне.
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап ІЛегаІиге, 1917—1950, р. 131.
2	Там же.
3	Там же,
141

Не обходится и без курьезов: стараясь блеснуть зна¬

нием деталей биографии М. Шолохова, В. Александро¬

ва утверждает, что «г...после 1920 года... он работал в

пищевой промышленности»
Впрочем, простим ей подобную «гастрономическую»

расшифровку таинственного для нее слова «продотряд»,

примем во внимание, что в суматохе бегства из Совет¬

ской России она просто не уловила смысла этого тер¬

мина.
Эрнст Симмонс упрекает М. Шолохова за изображе¬

ние в романе сцен расправы белых с отрядом Подтел-

кова, за трагический рассказ о смертном марше два¬

дцати пяти красных казаков через белые хутора, во

время которого их забивают насмерть, чиня зверский

самосуд. Э. Симмонс обвиняет писателя в «натурализ¬

ме» и даже в «садизме», от которых, мол, снижается

художественный уровень романа.
Э. Симмонсу не нравятся эти потрясающие своей

художественной достоверностью сцены «Тихого Дона».

Эрнст Симмонс против того, чтобы показывать в рома¬

не жестокость белогвардейцев и белых казаков. Ведь

это же противоречит усиленно пропагандируемой сове¬

тологами концепции о «благородстве» и «гуманности»

белогвардейского воинства и беспощадной якобы же¬

стокости революционного народа.
Э. Браун пытается представить роман «Тихий Дон»

в виде некоей элегии по ушедшему в прошлое казаче¬

ству. Советолог заявляет, что симпатии читателя оста¬

ются, мол, целиком на стороне старых сил, в поддерж¬

ку которых и выступал Григорий. Новые порядки, кото¬

рые несли с собой красные, по утверждению Э. Брауна,

симпатий у читателя не вызывали.
Признавая «Тихий Дон» выдающимся произведе¬

нием, советологи вместе с тем стараются вывести ро¬

ман из общего русла литературы социалистического

реализма или даже противопоставить его этой литера¬

туре.
Так, У. Харкинс безапелляционно утверждает, что

«по иронии судьбы огромный успех романа неотделим

от того факта, что роман сокрушает дух и букву социа¬

листического реализма»2.
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу о£ Зоуієі Ьііегаїиге, р. 216.
2	Н а г к і п з \У. Оісііопагу о! Киззіап Уіегаіиге, р. 231.
142

Так й написано: сокрушает дух и букву... Может

быть, У. Харкинсу удалось опровергнуть глубокий исто¬

ризм романа и показ событий в нем в революционном

развитии? Может быть, советолог опроверг подлинную

народность произведения, его отчетливо выраженную

классовую направленность в оценках поступков и дея¬

ний персонажей романа? Или коммунистическую пар¬

тийность позиций автора романа? Ничего подобного.
Советолог даже и не пытается что-либо опровер¬

гать. Но ведь историзм, народность, классовость и пар¬

тийность и есть те основные эстетические категории,

которые определяют художественный метод социали¬

стического реализма.
Впрочем, не будем удивляться. Иные советологи

еще и не такое пишут. Скажем, Э. Браун увидел в ро¬

мане «Тихий Дон»... «наилучшее воплощение раппов¬

ских принципов на практике» К
Почему? — спросите вы. Увы, так хочется, так нуж¬

но Э. Брауну, который к тому же эти самые, раппов¬

ские «принципы» преподносит в качестве противостоя¬

щих... Советскому правительству и советской Коммуни¬

стической партии! Но об этом — позже.
Весьма подробно о романе «Тихий Дон» говорится в

книге профессора Майкла Клименко, преподающего

русскую литературу в Гавайском университете. Его мо¬

нография называется «Мир молодого Шолохова. Образ

жестокости».
Советолог с готовностью признает выдающиеся ху¬

дожественные достоинства романа М. Шолохова. Он

пишет: «Нет необходимости говорить, что «Тихий Дон»

является великим романом, поистине одним из вели¬

чайших в литературе XX века»2. Не раз он подчеркивает,

что роман «полон жизни»3.
После столь высоких оценок и признаний естествен¬

ным было бы ожидать от автора монографии честного,

объективного рассказа о содержании самого произве¬

дения.
Но тут-то и начинаются странные вещи. Во-первых,

сразу же настораживает самоуверенное заявление авто¬
1	Вго^п Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Ьііегаїиге,

1928—1932, р. 130.
2	Кіітепко М. ТЬе ШогМ о£ Уоип£ ЗЬоІокЬоу. Уізіоп ої Уіо-

Іепсе. МогІЬ риіпзу, Мазз., 1972, р. 239.
3	Там же, с. 281.
143

ра о том, что роман М. Шолохова нельзя, дескать, счи¬

тать произведением социалистического реализма, так

как, по мнению М. Клименко, роман «не совпадает с

концепцией реальности, вытекающей из норм социали¬

стического реализма» ].
Как видим, тенденция отлучения романа М. Шоло¬

хова «Тихий Дон» от литературы социалистического

реализма стойко владеет умами американских совето¬

логов от У. Харкинса до М. Клименко.
Социалистический реалист, по мнению Клименко,

воспринимает жизнь с точки зрения марксистско-ленин¬

ской философии, которая якобы обязывает социалисти¬

ческого реалиста смотреть на окружающую действи¬

тельность, так сказать, поверху, вдаль, с тем чтобы ви¬

деть ее «в строгом революционном и диалектическом

развитии»2. М. Клименко, оказывается, убежден, что пи¬

сатель — социалистический реалист обязан «восприни¬

мать реальность не такой, какой она предстает перед

нами в действительности, но какой она должна стать в

перспективе»3. Поэтому, продолжает М. Клименко, в

творчестве писателей социалистического реализма ре¬

альная действительность окружающей жизни попросту

игнорируется, а описывается якобы такая реаль¬

ность, которую «...хотелось бы видеть теоретикам пар¬

тии... Это, конечно, не реальность сегодняшнего дня,—

снисходительно поясняет советолог,— но скорее реаль¬

ность, какой она должна стать по мысли теоретиков в

будущем, в ее историческом и материалистическом раз¬

витии... Подобная концепция реальности стала обяза¬

тельной для литературы социалистического реализма.

В советской литературе эта концепция известна под

именем ленинской партийности»4.
Ничего не скажешь, лихо «отлучил» М. Клименко

от реализма не только роман М. Шолохова, но и всю

советскую литературу, представив ее в виде некоей фу¬

турологии, столь популярной сейчас среди буржуазных

социологов.
Было бы смешным, конечно, доказывать, что кон¬

цепция метода социалистического реализма, как и мар¬

ксистско-ленинская философия, не имеют ничего об-
1	Клименко М. Цит. изд., с. 5.
2	Там же. с. 2.
3	Там же
4	Там же.
144

Иіего 6 тем истолкованием, которым пугает своих чита¬

телей М. Клименко.
Советолог утверждает, что М. Шолохову просто по¬

везло, поскольку он успел опубликовать свой роман до

Первого съезда советских писателей в 1934 году, когда

«требования социалистического реализма были сформу¬

лированы и провозглашены в качестве обязательных

для всех советских писателей». Если бы роман появил¬

ся после Первого създа советских писателей, то он был

бы «объявлен ошибочным по своей концепции и вред¬

ным для интересов народа в социалистической стра¬

не» *.
Заметим для ясности, что четвертая, завершающая

книга романа была написана именно после Первого

съезда советских писателей и опубликована в 1940 го¬

ду, то есть спустя шесть лет после съезда. Во-вторых,

досужие рассуждения советолога о «вредности» и

«ошибочности концепции» романа почти дословно сов¬

падают с рассуждениями отдельных не в меру ретивых

рапповоких экстремистов, в конце двадцатых годов об¬

винявших М. Шолохова й тех же «грехах», которые

приписывает М. Шолохову американский советолог в

семидесятых. Ирония судьбы: взгляды и позиции рап-

повцев, отвергнутые советским обществом, ныне вдруг

вновь оживают в писаниях... американских советологов!
Подход М. Клименко к анализу «Тихого Дона» вы¬

держан в самых догматических, самых замшелых анти¬

коммунистических традициях советологии. Суть ее за¬

ключается в том, что придумывается схема нужного

советологу толкования произведения советского писате¬

ля, затем под эту схему подбираются отдельные фразы

и цитаты из романа и формируются нужные выводы.

Подобная заранее предопределенная заданность анали¬

за приводит к тому, что бесцеремонно извращается

идейно-политическое звучание произведения, белое вы¬

дается за черное и наоборот.
По схеме М. Клименко, роман «Тихий Дон» демон¬

стрирует лишь бессмысленную жестокость революции,

ненасытную кровожадность большевиков, их тотальное

недоверие к казакам, которые якобы не принимали Со¬

ветской власти, но которую большевики навязывали им

силой, посредством беспощадного террора.
1	Клименко М. Цит. изд., с. 5.
6 А. Беляев
145

М. Клименко утверждает: «Правда белых и их об¬

раз жизни, хотя и не во всем нравились казакам, были

все же понятней и ближе собственному укладу жизни

казаков, чем чуждая им правда коммунистов с их непо¬

нятной системой жизни»
Похоже, М. Клименко чувствует себя весьма уве¬

ренно, претендуя на роль выразителя настроений и

мнений «казаков». Однако позволительно спросить: ка¬

ких именно? Тех, что изображены в романе М. Шолохо¬

ва? Да так ли они относились к большевикам и к Со¬

ветской власти?
Обратимся к роману и вновь перечитаем его. При

этом не забудем, что М. Клименко признал роман

«полным жизни», то есть объективным и правдивым,

на который можно полностью положиться с точки зре¬

ния достоверности жизненных явлений и процессов,

отображенных в нем.
Прежде всего об отношении казаков к большеви¬

кам. Вот первое суждение — наблюдение Григория Ме¬

лехова о том, к кому тянутся рядовые казаки. Отвечая

на демагогические речи автономиста Ефима Извари-

на, Григорий замечает: «...Но большинство казаков за

большевиков тянут... знаешь?» 2
Это замечание Григория, основанное на вниматель¬

ном наблюдении за настроениями рядовых казаков,

очень дорого стоит, ибо за ним — сама правда истории.

Григорий верно уловил доминирующие настроения мас¬

сы казаков. Большинство их было именно «за больше¬

виков», потому что программа большевиков наиболее

полно отвечала самым насущным чаяниям трудового ка¬

зачества.
Вот другой казак, Подтелков, поднявшийся из са¬

мых бедных низов, объясняет казакам на митинге в

станице Каменской: «Отцы и братья, я ни в какую пар¬

тию не записан, я не большевик. Я стремлюсь только к

одному: к справедливости, к счастью, братскому союзу

всех трудящихся, так, чтобы не было никакого гнета,

чтобы не было кулаков, буржуев и богачей, чтобы всем

свободно и привольно жилось... Большевики этого до¬

биваются и за это борются... Выходит, значит, что и я

большевик, хотя в партию большевиков я не записан»3.
1	Клименко М. Цит. изд., с. 217—218.
2	Шолохов М. Собр. соч., т. 3. М., 1957, с. 201.
3	Там же, с. 238—239.
146

Народное понимание правоты дела большевиков ря¬

довой казак Лагутин выразил в романе одной-единствен-

ной фразой — в ответ на предположение Листницкого
о	том, что, возможно, придется казакам воевать с

большевиками, Лагутин сурово и твердо сказал: «Нам

с ними нечего делить» К
19 января 1918 года Донской казачий военно-рево¬

люционный комитет объявил о признании центральной

государственной власти Российской советской респуб¬

лики. А через два с половиной месяца после победо¬

носной Октябрьской революции в Петрограде атаман

Каледин, возглавлявший так называемое Донское пра¬

вительство (белогвардейское), вынужден был при¬

знать: «Положение наше безнадежное. Население не

только нас не поддерживает, но настроено к нам враж¬

дебно» 2.
Сколь же тенденциозно надо было читать роман,

через какую лупу предвзятости надо было рассматри¬

вать строки «Тихого Дона», чтобы вопреки ясно и опре¬

деленно выраженному отношению массы трудового каза¬

чества к Советской власти заявлять о том, что казакам

«правда белых и их образ жизни» были якобы «понятней

и ближе»?
Да, обманутые лживой пропагандой атаманов и

офицеров казаки участвовали и в восстаниях против

Советской власти на Дону. Но в романе совершенно

определенно звучит понимание массой трудового каза¬

чества несправедливости этих восстаний, несправедли¬

вости борьбы с Советской властью. И лучше всего это

понимание выразилось, пожалуй, в образе Григория Ме¬

лехова, с его изломанной, полной противоречий судь¬

бой. Командуя повстанческой дивизией, Григорий осо¬

знавал обреченность борьбы, его неотступно преследо¬

вала тяжелая разрушительная мысль: «...против кого

веду? Против народа... Кто же прав?»3
Вот и в разговоре с Кудиновым Григорий говорит:

«...А мне думается, что заблудились мы, когда на вос¬

стание пошли...»4
И потом опять, во время пьянки в Лиховидовом,

Григорий не случайно высказывает приятелю садня¬
1	Шолохов М., т. 3, с. 117.
2	Там же, с. 291.
#	Там же, т. 4, с. 231.
4	Там же, с. 249.
147

щую сердце думу: «...Харлампий! Давай советской вла¬

сти в ноги поклонимся: виноватые мы...» 1
И в разговоре с Натальей опять его преследует та

же мысль: «...Зараз нам с красными надо замириться

и — на кадетов. А как? Кто нас сведет с советской

властью? ...Вот и твой дед Гришака по библии читал и

говорит, что, мол, неверно мы совершили, не надо

было восставать...»2
Наконец, разговор Григория с Прохором в конце

четвертой книги: «Он (т. е. Кошевой.— А. Б.) думает,

что такой уж я белым приверженный, что и жить без

них не могу. Хреновина!.. Они, сволочи, и за человека

меня сроду не считали, руку требовали подавать, да

чтоб я им после этого... Под разэтакую мать! И гово-

рить-то об этом тошно! Да чтоб я ихнюю власть опять

устанавливал? Генералов Фицхалауровых приглашал?

Я это дело спробовал раз, а потом год икал, хватит,

ученый стал, на своем горбу все отпробовал!»3
Отпробовал, хватил горечи полной мерой и с полным

осознанием возможной беспощадной кары за содеян¬

ное им Советской власти зло, Григорий бросает оружие,

бросает банду и идет в свой хутор, идет отдавать себя

в руки Советской власти, признавая тем самым ее пра¬

воту, ее справедливость, ее законность и народность ее.
Да, путь к пониманию исторической правды был не¬

прост. Он был зачастую и кровавым, и жестоким. Но

путь этот был пройден до конца. И в романе отчетливо

возникает и крепнет у массы казачества убежденное

чувство правоты и справедливости дела большевиков,

дела Советской власти, понимание ее неодолимости в

силу широкой и прочной народной поддержки.
Правота эта проявлялась многообразно. Не обходи¬

лось и без ошибок, без крайностей. Именно эти ошиб¬

ки и крайности при проведении в жизнь принципов и

воли Советской власти конкретными исполнителями по¬

рой заслоняли в глазах иных казаков высокую правду

самих основ Советской власти, и они поднимали руку

на власть, а точнее — на тех ее исполнителей, на тех

ее конкретных носителей в хуторе или станице, которые

в своем революционном рвении порой извращали эту

высокую правду, вызывая своими экстремистскими дей¬
1	Ш о л о х о в М., т. 4, с. 273.
2	Там же, с. 302.
8 Там же, т. 5, с. 377.
148

ствиями раздражение, озлобление и протест массы на¬

родной, хорошо запомнившей и принявшей понятные ей

идеалы этой власти.
Далеко не каждый казак мог разобраться и понять

подлинный смысл ожесточенной классовой борьбы, раз¬

вернувшейся на российских просторах.
Во-первых, подавляющее большинство казаков были

неграмотными; во-вторых, их с пеленок воспитывали в

безропотном послушании воле своих командиров, ата¬

манов, и конечно же в них воспитывали слепую веру в

царя. К тому же правду о революции всячески зату¬

манивали и извращали церковь, казачьи начальники,

станичные богатеи.
И даже в этих условиях масса трудового казачества

классовым чутьем своим осознавала правоту дела боль¬

шевиков, видела именно в них выразителя своих инте¬

ресов и чаяний, связывала свои надежды на справед¬

ливую лучшую жизнь именно с большевиками, с Совет¬

ской властью, заставляя Калединых и иных «вождей»

казачьей белогвардейщину уныло констатировать: «на¬

селение не только нас не поддерживает, но настроено

к нам враждебно».
Однако М. Клименко старательно не замечает от¬

четливо выраженного в романе положительного отно¬

шения трудового казачества к большевикам и к Совет¬

ской власти. Он делает свои собственные выводы, «...ре¬

волюция не нашла поддержки среди казаков...»1 —

утверждает он.
Пытаясь хоть как-то аргументировать этот свой су¬

губо предвзятый вывод, советолог пускается в путаные

и длинные рассуждения о некоей безоглядной жесто¬

кости большевиков, о некоей системе репрессий, с по¬

мощью которых они, мол, заставили казаков подчинить¬

ся и принять Советскую власть. «Насилие было в самой

природе революции,— глубокомысленно вещает М. Кли¬

менко,— ...революция внедряла террор методически и

систематически. Ревтрибуналы в качестве органов тер¬

рора безжалостно уничтожали свои жертвы для того;

чтобы запугать народ» 2.
А что же белые казаки на Дону? Они были агнцы?

А они, мол, только защищались, «чтобы не пасть жерт¬
1	Клименко М. Цит. изд., с. 208.
2	Там же, с. 169.
149

вами террора». Правда, М. Клименко как бы походя,

вскользь замечает, что белоказаки, мол, тоже «не смо¬

гли удержаться от развязывания собственного терро¬

ра... Однако они не создавали свои трибуналы... Когда

возникала необходимость, они создавали полевые суды

для расстрела пленных красногвардейцев» 1.
Итак, белоказаки расстреливали пленных красно¬

армейцев без всяких там трибуналов, а просто «когда

возникала необходимость», как туманно пишет М. Кли¬

менко. И это, оказывается, не было террором, а просто

«защитой».
Расправа белоказаков с отрядом Подтелкова высту¬

пает под пером М. Клименко этаким актом народного

возмездия, так сказать, судом за измену. Созданный в

данном случае белоказачий трибунал описывается со¬

ветологом пышно и велеречиво. Он, дескать, «высту¬

пал в качестве выразителя воли народа. Суд над Под-

телковым явился своего рода местью предателю Дона»2.
Ну, вот все и стало на свое место. М. Клименко за¬

говорил языком остервенелого белогвардейца, сжигае¬

мого лютой злобой к большевикам и к тем, кто шел

вместе с ними.
Тенденциозный подход М. Клименко к истолкова¬

нию романа «Тихий Дон» очевиден. Он тщится защи¬

тить и оправдать террор белых и обличить защитные

меры красных. Он считает, что систематические пого¬

ловные расстрелы белыми пленных красноармейцев не

имеют якобы к террору никакого отношения. Он пишет:

«Чаще всего в ходе ожесточенной гражданской войны

казаки сами расправлялись с пленными красноармей¬

цами без полевых судов и трибуналов. В этих случаях

расправы носили характер стихийного ...народного суда

толпы. Иван Алексеевич Котляров погиб именно таким

образом в своей родной станице Татарской от рук

своих соседей...»3
Сама фразеология М. Клименко: «казаки сами рас¬

правлялись», «характер стихийного ...народного суда»,

примирительная тональность фраз подчеркивает не¬

скрываемое желание советолога оправдать белогвар¬

дейцев, во что бы то ни стало обелить их черные и

подлые дела.
1	Клименко М. Цит. изд., с. 169,
2	Там же.
3	Там же, с. 170.
150

0	том, как восставшие казаки и белогвардейцы об¬

ходились «без трибуналов», в романе показано, к при¬

меру, на судьбе пленного командира красного отряда

Лихачева. «Его не расстреляли. Повстанцы же боро¬

лись против «расстрелов и грабежей»... На другой день

погнали его на Казанскую... В семи верстах от Вешен-

ской, в песчаных, сурово насупленных бурунах его

зверски зарубили конвойные. Живому выкололи ему

глаза, отрубили руки, уши, нос, искрестили шашками

лицо...» 1
Точно так же было подстроено белогвардейской вер¬

хушкой казаков и злодейское убийство Ивана Алек¬

сеевича Котлярова. Когда командир Сердобского полка

красных решил изменить революции и сдать полк бе¬

лым, то Богатырев, чей отряд принимал сдачу и ра¬

зоружал пленных красноармейцев, получил четкую дирек¬

тиву от командования из Вешек: «Если наших местных

коммунистов сердобцы выдадут,— гони их под уси¬

ленным конвоем в Вешки, тоже по хуторам... В конвой

поручи отобрать самых надежных казаков (полютей да

стариковатых), пускай они их гонют и народу широко

заранее оповещают. Нам об них и руки поганить не¬

чего, их бабы кольями побьют, ежели дело умело и с

умом поставить. Понял? Нам эта политика выгодней:

расстреляй их, — слух дойдет и до красных, — мол,

пленных расстреливают; а этак проще, народ на них

натравить, гнев людской спустить, как цепного кобеля.

Самосуд — и все. Ни спроса, ни ответа!»2
Так был спланирован и подготовлен чудовищный

самосуд над пленными красноармейцами и Котляро-

вым. «Тридцать верст шли по сплошным хуторам,

встречаемые на каждом хуторе толпами истязателей...

25 обреченных шли сквозь строй...»3 — так скорбно и

сдержанно повествуется в романе о смертном марше

пленных красноармейцев. Они шли, а впереди них ска¬

кали нарочные, будоража население и побуждая хуто¬

рян на расправу над безоружными пленными.
М. Клименко пытается представить террор белых

эдаким случайным явлением, выражавшимся в виде

так называемых стихийных самосудов разъяренной

толпы, действия которой неподконтрольны и неуправ-
1	Шолохов М., т. 4, с. 207—208.
2	Там же, с. 314.
*	Там же, с. 353.
151

Ляемы. Й винить, мол, некого, виноват сам народ, белб-

гвардейские власти тут вовсе ни при чем.
Однако роман полностью разоблачает подобную кон¬

цепцию.
В четвертой книге романа в штаб Кудинова при¬

летает на аэроплане офицер из Добровольческой Дон¬

ской армии. Он с удивлением спрашивает: «А почему у

вас пленные (красноармейцы.— А. Б.) находятся в Ве-

шенской?»— «Больше их негде держать...» — ответил

кто-то из штабных.
Офицер открыто выразил недовольство подобным ли¬

берализмом и цинично пояснил: «Я не знаю, господа,

почему вы с ними церемонитесь? Время сейчас как буд¬

то не такое. Эту сволочь, являющуюся рассадником вся¬

ких болезней, как физических, так и социальных, надо

истреблять! Нянчиться с ними нечего!» 1
Прилетевший штабной офицер выразил линию бело¬

гвардейского командования, направленную на физиче¬

ское истребление «красных», то есть народа, восставше¬

го против власти этих самых господ белогвардейцев.
Террористическая политика белогвардейцев откры¬

лась во всей очевидности Григорию Мелехову и в раз¬

говоре со знакомым стариком в Вешенской.
«В разговоре хозяин обмолвился жалобой:
—	Дюже уж, Григорий Пантелеевич, засилие у нас

в Вешках начальство забрало. Иногородних все жмут.

Кто с красными ушел, так из ихних семей баб сажают,

девчатишек, стариков... А это вовсе ни к чему! Ну,

хучь бы вы, к примеру, ушли с кадетами за Донец, а

красные бы вашего папашу, Пантелея Прокофича, в

кутузку загнали,— цть это неправильно было бы?
—	Конечно!
—	А вот тутошние власти сажают. Красные шли,

никого не обижали, а эти особачились, обстервились,

ну, удержу им нету!» 2
В этом суть. Террор всегда и всюду развязывали

белогвардейцы — колчаковцы, деникинцы, врангелевцы,

красновцы, калединцы, корниловцы и прочие. Революция

лишь защищала себя от звериной ненависти свер¬

гаемых классов, и красный террор был ответом на тер¬

рор белых. Да и размах «красного» террора был не
1	Шолохов М., т. 3, с. 31.
2	Там же, т. 4, с. 285.
152

сравним с безоглядным размахом террора «белого».

И так было не только в нашей стране. Известный аме¬

риканский прогрессивный историк Ф. Фонер, разобла¬

чая миф о «красном» терроре в послереволюционной

России, в своей работе весьма красноречиво писал, что

ВЧК расстреляло за время действия «красного» терро¬

ра 1500 человек в Петрограде, 500 — в Москве и 3 ты¬

сячи— в других городах страны. Всего пять тысяч че¬

ловек. «...Полезно сопоставить эти цифры с количе¬

ством убитых при белом терроре в одной только Южной

Финляндии, где, согласно официальным данным, гене¬

рал Маннергейм расстрелял без суда и следствия

12 тысяч рабочих и женщин» !.
Широкую панораму классовой борьбы в России

после Октябрьской социалистической революции, пока¬

занную в романе М. Шолохова непредвзято и объектив¬

но, М. Клименко пытается вогнать в узенькое русло

давней сплетни антикоммунистов о насильственной яко¬

бы советизации донского казачества. Мятежи на Дону

изображаются советологом в виде «единодушных» вос¬

станий казаков «для защиты казачьей земли от наше¬

ствия русских мужиков»2. Более того, М. Клименко

пытается представить автора «Тихого Дона» в каче¬

стве якобы выразителя настроений и взглядов той ча¬

сти казачества, которая оказалась вовлеченной в водово¬

рот контрреволюционных восстаний на Дону. Советолог

пишет: «Восставшие против революции казаки счи¬

тали свою борьбу справедливой. Но автор не осуждает

их... он не становится ни на чью сторону, не разделяет

ничью правду. И если все же на страницах «Тихого

Дона» справедливость борьбы казаков находит отра¬

жение, то это только потому, что автор стоял на пози¬

циях казаков и оценивал революцию с точки зрения ка¬

заков» 8.
Попытка изобразить революционные процессы на

Дону в виде некоего «нашествия» русских мужиков с

целью захвата плодородных земель, а донских казаков

в виде монолитно сплоченного общества, единодушно

выступившего в защиту своих земель, есть простой

перепев белогвардейской клеветы, пущенной в оборот
1	РЬопегРЬ. ТЬе ВоІзЬеуік Кеуоіиііоп. Из ітрасі оп Ашегісап

КасІісаЬ, Иечг Уогк, 1967, р. 202—203.
2	Клименко М. Цит. изд., с. 201.
8 Там же, с. 170.
153

битыми казачьими атаманами, генералами и офицера¬

ми, которых революция лишила всех привилегий и вы¬

гнала за пределы Родины. В книге «Время «Тихого

Дона» советский писатель А. Калинин с непреложной

убедительностью показал, что роман М. Шолохова «Ти¬

хий Дон» до основания разрушил миф о некоем каза¬

чьем «монолите», которого в жизни никогда не было,

как не было и иногородних посягателей на казачью

«свободу и землю», не было вооруженного подавления

«иногородней», «лапотной» «совдепией» всей массы ка¬

зачества. А. Калинин подчеркивает, что именно М. Шо¬

лохов показал в своем романе с исчерпывающей прав¬

дивостью и объективностью тот факт, что на Дону

«...было казачье и иногороднее трудовое крестьянство,

которое вместе с рабочими воевало против атаманов и

генералов, белоказачьих офицеров, казаков-кулаков и

неказаков-кулаков за действительную свободу, провоз¬

глашенную Лениным, за землю. И голос этот сразу же

со всей определенностью, с подкупающей искренностью

заявил, на чьей стороне в этой битве была правда и на

чьей стороне был он сам» *.
Методология Клименко, с которой он подходит к

истолкованию романа М. Шолохова, схематична, пред¬

взята, а порой и просто школярски смехотворна.
Казалось бы, признание советолога о том, что роман

М. Шолохова «полон жизни», должно подразумевать

прежде всего признание очевидного и неоспоримого

факта: писатель свободно и вдохновенно создавал свое

произведение, следуя за правдой жизни, которая одна

только и диктовала автору неумолимую логику разви¬

тия характеров и обстоятельств, заставляла постигать

и художнически осваивать сложнейшую диалектику

утверждения новой революционной действительности в

России в эпоху острейшей гражданской войны. Сила и

величие автора «Тихого Дона» как раз и проявились в

том, что его роман начисто лишен какой-либо предопре¬

деленности, заданности, он не только «полон жизни»,

он и есть сама жизнь в гениальном художественном

воплощении, он и есть сама жизнь в том самом ее рево¬

люционном развитии, которого так пугается М. Кли¬

менко и которое со всей непреложностью свидетель-
1	Калинин А. Время «Тихого Дона». М., 1975, с. 26.
154

ётвуеТ о качественно новом характере реализма М. Шо¬

лохова, а именно — реализма социалистического.
Можно ли, с одной стороны, признавать, что роман

«полон жизни», с другой, нисколько не смущаясь, утвер¬

ждать, что он представляет собой некую цепочку схе¬

матических конструкций, ловко соединенных автором в

единое целое то ли с целью проиллюстрировать свое¬

временность высказываний вождя революции В. И. Ле¬

нина или конкретного документа партии, то ли с целью

выразить авторское отношение к тому или иному исто¬

рическому событию?
Оказывается, можно. Живой пример тому — книга

М. Клименко, о которой идет речь.
Вот, скажем, в романе Бунчук цитирует статью Ле¬

нина о дисциплине и порядке в армии. Казалось бы,

все здесь понятно и ясно: отвечая на вопрос Листницко-

го, Бунчук поясняет, что он добровольно пошел в армию

и на фронт для того, чтобы поучиться этой организо¬

ванности и порядку, ибо.эти знания пригодятся ему,

большевику, в другой, классовой войне, которая уже не

за горами. Так учит Ленин, и так поступает Бунчук,

рядовой член ленинской партии большевиков.
Но М. Клименко истолковывает этот эпизод в со¬

вершенно неожиданном смысле. Он пишет: «Цитата из

Ленина адресована скорее читателю, чем собеседникам

Бунчука... Шолохов использовал здесь ленинские сло¬

ва для того, чтобы еще и еще раз убедить читателя в

правоте ленинских идей, а также и в том, что Бунчук,

разделявший взгляды Ленина, шел по верному пути...» 1
Или: надо было, мол, Шолохову отобразить разло¬

жение богачей и их потомства — вот вам, пожалуйста,

целая глава о жизни Лизы Моховой в Москве. М. Кли¬

менко так и пишет: «Цель этой главы... показать раз¬

ложение молодежи верхних классов в лице Лизы Мо¬

ховой...» 2
А для чего потребовалась М. Шолохову в первой

книге романа сцена ареста Штокмана? А для того,

разъясняет советолог, чтобы, отдавая якобы дань тре¬

бованиям пролетарской литературы, «подчеркнуть же¬

стокость жандармов при аресте...» 3.
Или еще: есть в романе эпизод, связанный с реаль¬
1	Клименко М. Цит. изд., с. 102.
2	Там же, с. 123.
3	Там же, с. 135.
155

ным случаем из фронтовой жизни казака Козьмы

Крючкова и пропагандистской шумихой по этому пово¬

ду в официальных газетах царского правительства.

М. Клименко убежден, что М. Шолохов ввел в роман

этот эпизод для того, чтобы «раскрыть собственное

отношение к войне, как к бессмысленному убий¬

ству...» *.
А чего стоят глубокомысленные рассуждения сове¬

толога по поводу возвращения Григория к Аксинье по¬

сле разрыва отношений в имении Листницких. Почему

вернулся Григорий к Аксинье?—строго вопрошает

М. Клименко. И незамедлительно отвечает: «...вновь

возникшая любовь Григория к Аксинье выполняет в ро¬

мане ту же функцию, что и лирические отступления ав¬

тора, а именно: сбалансировать военные и исторические

факторы» 2.
Так и написано — «сбалансировать». А что же тогда

остается от «полноты жизни»? Если автор только и де¬

лает в романе, что «балансирует», «отражает», раскры¬

вает собственное отношение к тому или иному событию,

то на месте «полноты жизни» оказывается элементар¬

ная схема, а автору отводится роль некоего иллюстра¬

тора подобных схем. В том-то и заключается коварный

умысел советолога: расточая похвалы роману, сделать

все для дискредитации сути произведения, а заодно и

его автора как художника.
Смехотворность школярского метода Клименко осо¬

бенно выпукло проявляется в его истолковании образа

Михаила Кошевого. Самонадеянность советолога не

знает границ. Он смело берется судить и рядить за ав¬

тора. «Вначале Шолохов не собирался делать Кошево¬

го противником Григория»3,— уверяет он. Но по ходу

романа «стало очевидным», что Григорию с его изло¬

манной судьбой надо кого-то противопоставлять в ка¬

честве антитезы. А поскольку, уверяет советолог,

М. Шолохов уже «растерял» всех своих персонажей,

которые могли бы противостоять Григорию, и в живых

из казаков хутора Татарского остался один Кошевой,

то «самым естественным было поручить эту роль Миш¬

ке»4. И потому, мол, автор и наделил его «связующей
1	Клименко М. Цит. изд., с. 102.
2	Там же, с. 123.
3	Там же, с. 135.
4	Там же, с. 136.
156

функцией» ста£0Г0 с новым. «Шолохов понимал,— про¬

должает самоуверенно советолог,— что только человек,

подобный Мишке, мог восстановить и продолжить тра¬

диции разрушенной семьи Мелеховых. Следовательно,

необходимо было ввести Мишку в дом Мелеховых, во-

вторых, заставить его породниться с Мелеховым, войти

в их семью. Эта задача разрешалась женитьбой Ми¬

хаила на младшей дочери Мелеховых Дуняшке» *. Если

верить М. Клименко, Михаил Кошевой по злой воле ав¬

тора романа оказался мужем Дуняшки и «представите¬

лем новой жизни в деревне»2.
Так, самый выдающийся роман XX века, потряса¬

ющий читателя непостижимо высоким уровнем художе¬

ственной правды, роман, в котором каждый образ и

каждое обстоятельство неразрывно слиты в органи¬

чески единое жизненное действие, под пером советоло¬

га превращается в ординарную, весьма несложную схе¬

му. Но подобная методология при анализе художе¬

ственного произведения не только непозволительна, но

и кощунственна. Убогость ее поистине удручает. Она

напоминает самые крайние формы рапповского вуль¬

гарного социологизма, к которому щедро примешан гу¬

стой антисоветизм. Такая методологическая нищета,

скудость и примитивность ее философских суждений и

художественных критериев, столь явственно обнару¬

жившиеся в книге М. Клименко, убеждают в одном

очевидном факте: советология США, занятая истолко¬

ванием советской литературы, топчется на задворках

антикоммунистической пропаганды, выполняя незавид¬

ную роль отравителя сознания прежде всего студенче¬

ской молодежи США ядом антисоветизма.
*	* *
Итак, советологи объявляют, что в период нэпа в

советской литературе наблюдался «ренессанс», расцвет

«более или менее независимой литературы». Независи¬

мой, разумеется, от политики Советского правительства

и КПСС и противостоящей им.
Более того, именно нэп, по их мнению, создал усло¬

вия и для образования Советского государства. Марк
1	Клименко М. Цит. изд., с. 135.
2	Там же, с. 136.
157

Слоним, например, пишет: «Превращение России в мно¬

гонациональную федерацию было фактом первосте¬

пенной важности, столь же важными были эмансипа¬

ция женщин и широкие меры по просвещению масс.

Основы всех этих великих реформ были заложены в пе¬

риод нэпа» *.
Как видим, М. Слоним и само создание СССР в
1922	году склонен отнести чуть ли не на счет... нэпа!
На самом же деле 20-е годы, в том числе и годы

нэпа, выступают в истории как время, в которое роди¬

лась и стала набирать силы литература нового типа,

одухотворенная идеями Октябрьской социалистической

революции 1917 года, литература советская.
Ее развитие определило глубоко партийное творче¬

ство верных делу ленинской партии писателей. Именно

их выдающиеся произведения лежат в основе современ¬

ной литературы социалистического реализма.
И если уж говорить о 20-х годах строгим языком

документов, то здесь уместно привести абзац из поста¬

новления ЦК КПСС «О 60-й годовщине образования

Союза советских социалистических республик»:
«Образование СССР, установление отношений друж¬

бы, доверия, взаимопомощи между народами придало

гигантское ускорение духовному развитию общества,

рожденного Великим Октябрем» 2.
9.	Постановление ЦК РКП(б) «О политике партии

в области литературы» (1925 г.)

и волхвование советологов
Выделяя 20-е годы, и в особенности период нэпа,

советологи усиленно пропагандируют мысль о том, что

только в эти годы в советской литературе царил «дух

новаторства и пытливости, который так много дал ли¬

тературе в период нэпа», и что начиная с 30-х годов

«до сих пор советская литература не знает такого бо¬

гатства и разнообразия в области формы»3.
1	51 о п і т М. Киззіап Зоуієі Ьііегаїиге. \УгіІегз апсі Рго-

Ыешз, р. 42.
2	«О 60-Й годовщине образования Союза советских социалисти¬

ческих республик. М., Госполитиздат, 1982, стр. 13.
*	51 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаїиге. АУгііегз апії Рго-

Ыетз, р. 53.
158

Советологи уверяют, что «новаторство и пытливость»,

«богатство и разнообразие» советской литературы 20-х

годов целиком объясняются тем, что в первые семь-во-

семь лет после революции у большевиков никакой поли¬

тики в области культуры не было и она развивалась

стихийно.
Макс Истмен, например, делит развитие советской

литературы на три фазы и пишет: «...первая, с 1917 по
1923	или 1924 год, была фазой естественного развития

или свободного, стихийного эксперимента... Конечно, в

годы гражданской войны и неуверенных первых ша¬

гов по восстановлению хозяйства публикация открытых

контрреволюционных высказываний была строго запре¬

щена...» 1
Через четверть века Р. Поджиоли в книге «Феникс

и паук» (1957), в сущности, повторил Истмена: «Пер¬

вые шаги, предпринятые Советским правительством в

той сфере, которую можно было бы назвать культурной

или литературной политикой власти... были продикто¬

ваны духом благоразумия и компромисса, тактикой це¬

лесообразности и оппортунизма, методом невмешатель¬

ства и умиротворения. Эта политика сначала приняла

даже форму щедрой помощи и особых привилегий чле¬

нам этого класса» (интеллигенции. — А. 5.) 2.
Весьма схожи с приведенными и рассуждения

Д. Биллингтона, который считает, что «после оконча¬

ния гражданской войны и с началом в 1921 году нэпа

в стране установилась более терпимая обстановка, и

можно было считать, что в рамках нового революцион¬

ного государства будет позволено относительное куль¬

турное разнообразие... Обещающая атмосфера 20-х го¬

дов была, в частности, результатом того, что в первые

семь лет после мировой и гражданской войны больше¬

вики оказались заняты вопросами политической консо¬

лидации и экономической реконструкции. Вместе с тем

подобная атмосфера терпимости явилась следствием до¬

вольно оптимистического и гуманистического прочте¬

ния теорий Маркса о культуре ведущими идеологами

раннего советского периода — Дебориным в философии

и Воронским в литературе. Эти люди утверждали, что

новая культура должна скорее вытекать из пролетар¬
1	ЕазігпапМ. Агіізіз іп ІІпіГогт, р. 33.
2	Р о д £ і о 1 і Н. ТЬе РЬоепіх апсі ІЬе Зрїсіег, р. 208—209.
159

ского общества, чем предшествовать ему... Искусство

должно вобрать все лучшее из культуры прошлого...» *.
Итак, в «первые семь лет» после революции в лите¬

ратуре и искусстве молодого советского государства

наблюдалось, по словам советологов, «естественное раз¬

витие», «стихийный эксперимент», «дух компромисса»,

и все, мол, потому, что: а) большевикам не до вопросов

культуры было; б) Деборин и Воронский «гуманистиче¬

ски» истолковали теории Маркса применительно к куль¬

туре...
Антикоммунисты твердят о том, что Ленин вопроса¬

ми развития социалистической культуры не занимался,

что статьи и речи его по вопросам литературы и искус¬

ства якобы случайны и носят сугубо личный характер.

Более того, советологи утверждают, что вождь револю¬

ции вообще-де вопросами искусства не интересовался.
Чтобы не быть голословными, приведем высказыва¬

ния самих советологов на этот счет. Вот Макс Истмен:
«Ленин инстинктивно чувствовал, что искусство нель¬

зя рассматривать в качестве средства для достижения

конкретных целей... Ленин никогда впрямую про¬

блем эстетики не касался... если бы Ленин считал ис¬

кусство оружием в руках партии или класса, он бы вы¬

сказался на сей счет определенно и ясно. Он не пре¬

небрегал никаким оружием» 2.
Вот сразу двое советологов — Маклин и Викери — в

предисловии к составленной ими антологии «Год проте¬

ста, 1956» (1961) дуэтом заявляют: «Занятый другими

делами, Ленин мало уделял внимания проблемам худо¬

жественного творчества и смущенно признавал свою не¬

компетентность в этой области...»3
Эдвард Браун готов признать, что да, конечно, Ле¬

нин мог быть «знаком с литературой в той мере, в ка¬

кой положено быть знакомым с ней человеку его проис¬

хождения и образования, но не более того. Сфера его

интересов (в литературе) была ограниченна...». И «ни

в его (Ленина.— А. Б.) случайных критических замет¬

ках, ни в его статьях о писателях не обнаруживается
1	В і 11 і п д I о п Л. ТЬе Ісоп апсі іИе Ахе, р. 521.
2	Еазітап М. Агіізіз іп Шіїогт, р. 33.
*	МсЬеап Н. апсі Уіскегу V/. Тпе Уеаг о! Ргоіезі, 1956. Ап

апІЬоІоеу о! Зоуієі Іііегагу шаіегіаїз. Уогк, Уіпіаее Ьоокз,

1961, р. 7.
160

того, что можно было бы назвать вкладом Ленина в ли¬

тературную науку»
Статьи Ленина о Толстом, по мнению Э. Брауна, не

имеют отношения к литературной науке или критике,

так как они посвящены «всего лишь» социальному зна¬

чению учения Л. Толстого...
Д. Биллингтон пытается как бы подытожить различ¬

ные суждения советологов на тему «Ленин и культура»

и дает свое пространное и, прямо скажем, странное

толкование ленинских взглядов на вопросы искусства.
Советолог утверждает, что Ленин «был заинтересо¬

ван не в развитии художественной литературы и искус¬

ства, а в распространении грамотности... Культурные

проблемы имели для него (В. И. Ленина.— А. Б.) вто¬

ростепенное значение...» 2.
Ну а разве «распространение грамотности» не явля¬

ется важнейшим условием развития культуры? Можно

ли всерьез говорить о культуре, о «развитии художе¬

ственной литературы и искусства», если в дореволю¬

ционной России свыше 70 процентов населения были

неграмотны?
Одну из главных задач социалистической револю¬

ции Ленин видел в приобщении широких народных

масс к достижениям культуры, к сокровищам художе¬

ственной литературы и искусства. Но для этого надо

было научить народ читать и писать. И первым шагом

в решении этой важнейшей культурной задачи была

ликвидация неграмотности населения. Уже 26 декаб¬

ря 1917 года В. И. Ленин подписал декрет о ликвида¬

ции неграмотности в РСФСР.
Именно Ленину принадлежит заслуга в разработке

основополагающих принципов культурной революции в

СССР, революции, которая создала новую советскую

социалистическую культуру и обеопечила расцвет ху¬

дожественных дарований освобожденного народа.
Впрочем, советологи, видимо, считают грамотность

народа несущественным элементом в понятии культу¬

ры. Ведь написал же с серьезным видом М. Фридберг

в книге «Русские классики в советских обложках» (1962)

следущий пассаж: «Экономически Россия была отсталой
1	В го VII Е. ТЬе Ргоіеіагіап Еріаосіе іп Киззіап Ьііегаїиге,

1928—1932, р. 175.
2	В ІІ1 і п £ і о п .1. ТЬе Ісоп ап<і Ніе Ахе, р. 530.

страной... В культурном же отношении это была одна из

передовых стран, несмотря на миллионы неграмотных»'.
Д. Биллингтон пускается в многословные путаные

теоретизирования о взглядах Ленина и его интересах.

Трудно сказать, чего больше в этих рассуждениях —

эстетского снобизма, перемешанного с высокомерным

апломбом, или элементарного невежества и недобросо¬

вестности. Он приписывает В. И. Ленину, например,

стремление к власти ради... власти, противопоставляет

Ленина всей предшествующей русской «мыслящей ин¬

теллигенции», для которой, мол, «достижение власти...

не было традиционно самым важным» 2.
«Когда ранние революционные вожди говорили «они

и мы», они противопоставляли власти — правду, пра¬

вящей бюрократии — идеальных руководителей»3, —

разъясняет Д. Биллингтон несведущему читателю. А вот

Ленин и большевики изменили абстрактной бил-

лингтоновской схеме, они противопоставляли этой «чи¬

стой идее» учение о классовой борьбе в эксплуататор¬

ском обществе и заменили прекраснодушные мечтания

об «идеальных руководителях» кропотливой работой по

организации пролетариата на борьбу за свержение вла¬

сти капиталистов и помещиков.
Биллингтон сокрушается по поводу того, что Ленин

и большевики подчинили задачам этой борьбы «все нор¬

мы внутренних чувств» и к понятиям морали и нравствен¬

ности подошли с четких классовых позиций, с точки

зрения интересов революционной борьбы пролетариата.
«Для Ленина,— пишет Биллингтон,— «чистота идей»

была равнозначна «импотенции». Потенция требует вла¬

сти, а последняя, в свою очередь, нуждается не в правде,

а в «истинном лозунге борьбы».
Таким образом, продолжает советолог, Ленин вовсе

«не беспокоился о правде в любом из ее двух научных

значений (правда-истина) или ее моральном принципе

(правда-оправедливость). Правда стала, вместо этого,

заголовком его (Ленина.— А. Б.) газеты, с ее ежеднев¬

ными директивами к действию»4.
И, наконец, еще два суждения: «Какие-либо эмоции
1	РгіесІЬегд М. Киззіап Сіаззіс* іп Зоуієі Ласкеїз, р. 154.
2	ВіПіпдіопЛ. ТЬе Ісоп апс) ІІіе Ахе, р. 524.
3	Там же, с. 525.
4	Там же.
162

Ленину были не свойственны, Холодностью и аскетиче¬

скими манерами он резко выделялся из традиционно

распущенного (Іоозе) братства интеллигенции, которой

обычно свойственна глубокая вера в то, что чувства яв¬

ляются сложной составной частью мыслительного про¬

цесса... Конечно, открытое индуктивное мышление со¬

временного научного духа было абсолютно незнакомо

Ленину, чей безжалостный политический ум склонен

был относить подобное мышление к области анархии» *.
Антикоммунисты настойчиво пытаются обосновать

свой фальшивый тезис об отсутствии в учении марксиз¬

ма-ленинизма теоретических и методологических прин¬

ципов строительства культуры в условиях диктатуры

пролетариата, об отсутствии якобы у Ленина «интере¬

са» к проблемам художественной культуры.
Теоретические основы отношения научного комму¬

низма к проблемам развития культуры сформулирова¬

ны в трудах Маркса и Энгельса. Опираясь на маркси¬

стское понимание закономерностей развития многовеко¬

вой духовной культуры человечества, Ленин и партия

большевиков разработали и последовательно претворили

в жизнь научные принципы развития новой, демо¬

кратической культуры, тесно связанной с революцион¬

ным освободительным движением пролетариата и вдох¬

новляемой идеями и идеалами социализма и комму¬

низма.
Ленинское учение о двух культурах в каждой на¬

циональной культуре, о народности и партийности ху¬

дожественного творчества, о неразрывности и органично¬

сти связи культурного строительства с задачами борьбы

за коммунизм явилось новым шагом в развитии мар¬

ксистской теории и практики культурного строитель¬

ства и послужило той конкретной программой деятель¬

ности КПСС, которая обеспечила победу новой,

социалистической культуры в Стране Советов.
Статьи В. И. Ленина и его высказывания о литера¬

туре и искусстве являются существенным вкладом в

марксистскую эстетику. В. И. Ленин рассматривал во¬

просы художественного творчества и строительства но¬

вой, социалистической культуры в качестве важнейшей

составной части теории и практики коммунистического

строительства.
1 В і 11 і п £ і о п І ТЬе Ісоп апё Ше Ахе, р. 524 , 531.
163

Право победившего пролетариата на великое искус¬

ство В. И. Ленин тесно связывал с задачами широкого

народного образования и воспитания трудящихся, счи¬

тая распространение грамотности первым и непремен¬

ным условием роста культуры рабочих и крестьян, без

чего В. И. Ленин не мыслил возможности поступатель¬

ного развития социалистического общества.
Грамотность, говорил Ленин в беседе с Кларой Цет*

кин, «создает почву для культуры». Он подчеркивал:

«Подъем общего культурного уровня масс создает ту

твердую здоровую почву, из которой вырастут мощные,

неисчерпаемые силы для развития искусства, науки

и техники» *.
Как видим, для В. И. Ленина право трудящихся на

великое искусство и их грамотность как основы куль¬

туры неразрывны и выступают в качестве единого зве¬

на в цепи исторических задач по социалистическому

переустройству общества.
Д. Биллингтон насильственно и произвольно разры¬

вает эту связь и даже пытается противопоставить одно

другому. Что ж, как говорится, это дело хозяйское. Но

только в этих его суждениях, говоря его же словами,

нет и намека ни на правду-истину, ни на правду-справед¬

ливость.
И уж совсем не выдерживают критики рассуждения

Д. Биллингтона о «холодности» и «аскетических мане¬

рах» В. И. Ленина.
Труды В, И. Ленина, сама его жизнь, воспомина¬

ния о нем соратников и близких ему людей показывают

богатую эмоциональность его натуры, его глубокую лю¬

бовь к литературе, музыке, искусству, его исключитель¬

ное знание истории духовной культуры человечества и

самозабвенную деятельность по приобщению трудящих¬

ся масс к высокому искусству.
Что же касается «естественного развития, или сво¬

бодного стихийного эксперимента» в литературе и искус¬

стве первых лет Советского государства в силу заня¬

тости большевиков «вопросами политической консолида¬

ции» и отсутствия у них по причине этой занятости

определенной культурной политики, то антиисторичность

и надуманность этого положения советологов становит¬

ся очевидной при знакомстве с документами партии тех
1	«В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 586.
164

лет, с резолюциями съездов и постановлениями ЦК КПСС

по вопросам литературы, печати и издательств.
Уже в «Декрете о печати», принятом Совнаркомом

27 октября 1917 года и подписанном В. И. Лениным,

определялись основные политические принципы руко¬

водства печатным словом после победоносной социали¬

стической революции. Этим декретом у имущих классов

отнималась возможность «невозбранно отравлять умы

и вносить смуту в сознание масс» *.
«Декрет о печати» можно рассматривать как форму

политической ориентации творческой интеллигенции, он

объявлял неуклонную решимость победившего пролета¬

риата остановить потоки грязи и клеветы на революци¬

онный народ России, взявший власть в свои руки.
«Декрет о государственном издательстве», принятый

ЦИКом 29 декабря 1917 года (11 января 1918 года),

определял принципы издания книг в новой рабоче-кре-

стьянской России. Именно этим декретом была решена

задача сделать достоянием широких народных масс

произведения русских классиков.
В докладе на Восьмом съезде партии в марте 1919 го¬

да В. И. Ленин подчеркивал, что партия «первый раз

в истории использует современную типографскую круп¬

нокапиталистическую технику не для буржуазии, а для

рабочих и крестьян... Все то, что буржуазная культу¬

ра создала, чтобы обманывать народ и защищать капи¬

талистов, мы отняли у них для того, чтобы удовлетво¬

рять политические запросы рабочих и крестьян...»2.
Одиннадцатый съезд РКП (б) в марте — апреле

1922 года принял важное решение в области литератур¬

но-художественного творчества. В резолюции съезда го¬

ворилось: «Констатируя стремление буржуазии через пос¬

редство литературы и культработы повлиять на трудя¬

щиеся массы, съезд считает, что этим влияниям надо

противопоставить энергичную политработу...» 3
Съезд признал чрезвычайно необходимым «создание

литературы для рабоче-крестьянской молодежи, которая

могла бы быть противопоставлена влиянию на юно¬

шество со стороны нарождающейся бульварной литера¬
1	«О партийной и советской печати, радиовещании и телевиде¬

нии». Сборник документов и материалов. М., 1972, с. 57.
2	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 149—150.
3	«О партийной и советской печати...», с. 80.
165

туры и содействовать коммунистическому воспитанию

юношеских масс»'.
Двенадцатый съезд РКП (б) в апреле 1923 года

записал в своих решениях: «Ввиду того, что за послед¬

ние два года художественная литература в Советской

России выросла в крупную общественную силу, распро¬

страняющую свое влияние прежде всего на массы рабо-

че-крестьянской молодежи, необходимо, чтобы партия

поставила в своей практической работе вопрос о руко¬

водстве этой формой общественного воздействия на оче¬

редь дня» 2.
В решении следующего, Тринадцатого съезда РКП (б)

в мае 1924 года политика партии в области художе¬

ственной литературы получила новое развитие, съезд

сформулировал основные направления работы партии

с творческой интеллигенцией с учетом культурного и

политического роста рабочего класса и трудового кре¬

стьянства, из среды которых ярко заявляла о себе та¬

лантливая литературная молодежь.
«Основным условием роста рабоче-крестьянских пи¬

сателей является более серьезная художественная и по¬

литическая работа их над собой и освобождение от уз¬

кой кружковщины... Вместе с тем необходимо продол¬

жать ведущуюся систематическую поддержку наиболее

даровитых из так называемых попутчиков, воспитыва¬

ющихся школой, товарищеской работой совместно с ком¬

мунистами...»3
Особое значение для развития литературного процес¬

са тех лет имело положение съезда о том, что «ни одно

литературное направление, школа или группа не могут

и не должны выступать от имени партии...»4.
Вопреки утверждениям советологов, приведенные до¬

кументы как раз свидетельствуют о том, что партия

большевиков с первых же дней после победы Октябрь¬

ской революции вела последовательную и настойчивую

работу по практическому претворению в жизнь маркси¬

стско-ленинского учения и в области культуры. С пер¬

вых же дней Советской власти партия определила по¬

литическое направление этой работы, поставив задачу
1	«О партийной и советской печати...», с. 83.
2	«КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пле¬

нумов». Изд. 7-е, часть I. М., 1953, с. 736.
3	«О партийной и советской печати...», с. 115.
4	Там же.
166

превратить достижения буржуазной культуры, служив¬

шие средством обмана народа и защиты капиталистов,

в средство удовлетворения политических и эстетических

запросов рабочих и крестьян, в мощное оружие крутого

подъема культурного уровня всех трудящихся.
Одновременно партия проявляла большую заботу о

появлении литературы, способной содействовать комму¬

нистическому воспитанию народа, и прежде всего моло¬

дежи. В основе всех документов и решений партии и

правительства по вопросам литературы лежит корен¬

ной принцип марксистско-ленинской эстетики; он опре¬

делил в целом политику партии в области художествен¬

ного творчества в условиях диктатуры пролетариата.
Наиболее полно марксистско-ленинские принципы ру¬

ководства строительством новой художественной культу¬

ры нашли свое выражение в резолюции ЦК РКП (б)

«О политике партии в области художественной литера¬

туры», принятой 18 июня 1925 года.
В этом документе партия обобщила опыт руковод¬

ства культурным строительством, накопленный в пер¬

вые послереволюционные годы, и отметила наступле¬

ние качественно нового этапа в этой сфере. «Мы всту¬

пили, таким образом, в полосу культурной революции,

которая составляет предпосылку дальнейшего движения

к коммунистическому обществу»,— констатировала резо¬

люция ЦК РКП (б).
В резолюции отмечалась необходимость поставить

на службу революции «техническую и всякую иную ин¬

теллигенцию и идеологически отвоевать ее у буржуа¬

зии».
«...Идеологически отвоевать... у буржуазии...» —

постановка подобной задачи на очередь дня означала

прежде всего тот знаменательный факт, что полити¬

чески основная масса российской интеллигенции приня¬

ла власть рабочих и крестьян и стала на путь искрен¬

него с ней сотрудничества.
Теперь партия требовала выработать такой подход

к интеллигенции, который обеспечивал бы все условия

для возможно более быстрого ее перехода на сторону

коммунистической идеологии '.
Резолюция ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 года кон¬

кретизировала и развила применительно к новым усло¬
1 См.: «О партийной и советской печати...», с. 392, 393, 394.
167

виям ленинские принципы работы с художественной ин¬

теллигенцией, и в частности с писателями. В основе

резолюции лежит ленинское учение о классовом харак¬

тере литературы и искусства, резолюция развивает

взгляды Ленина на литературу как на часть «организо¬

ванной, планомерной, объединенной социал-демократи¬

ческой партийной работы», как на часть «общепроле¬

тарского дела» *.
В этой связи поистине смехотворными выглядят по¬

туги некоторых советологов противопоставить назван¬

ную резолюцию... Ленину и его взглядам на литерату¬

ру! Герман Ермолаев, автор толстой книги «Советские

литературные теории, 1917—1934. Генезис социалисти¬

ческого реализма», вышедшей в издательстве Калифор¬

нийского университета в 1963 году, считает, например,

что резолюция ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 года пред¬

ставляет собой якобы «...уникальный документ, в ко¬

тором... выражены откровенная оппозиция ленинским

идеям о пролетарской культуре. Трудно объяснить, по¬

чему члены ЦК подписали влиятельную официальную

декларацию, автор которой открыто заявлял о своем

несогласии с Лениным. По-видимому, так получилось

потому, что наиболее авторитетные из них не разде¬

ляли взглядов Ленина на литературу, но он уже был

мертв и не мог навязать свою волю... Во всяком слу¬

чае, резолюция партии о литературе является одним из

самых ранних и самых важных документов, объявляю¬

щих конец «ленинской» политики в области культуры»2.
Г. Ермолаев заявляет, что эта резолюция означала

«отказ от относительно мягкой политики, выражавшей

большую заботу о чисто художественных проблемах,

большее уважение к непреходящим ценностям литера¬

турных произведений»3.
Он пытается как-то обосновать, аргументировать эту

клеветническую мысль и пишет: «Поступая таким обра¬

зом, партия намеревалась навязать идеологическое и

художественное единообразие... Но поскольку никакой

идеологической однородности, особенно в искусстве, доб¬

ровольно достичь нельзя, то внедрить пролетарское ми¬
1 «В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 43.
*	Е г пі о 1 а е V Н. Зоуіеі Ьііегагу ТЬеогіез, 1917—1934. ТЬе Оепе-

5І8 о! Зосіаіізі Кеаіізт. ІІпіуегзііу оГ СаІіГогпіа Ргезз, 1963, р. 47, 50.
3	Там же, с. 53.
168

ровоззрение в литературу, йе прибегая к диктату и При¬

нуждению, оказалось невозможным»
Итак, если верить Ермолаеву, то резолюция ЦК

РКП (б) «О политике партии в области художественной

литературы» и есть тот принудительный инструмент, с

помощью которого партия большевиков намеревалась

«навязать идеологическое и художественное единообра¬

зие» в советской литературе.
Но, право, закрадывается сомнение: да читал ли г-н

Ермолаев саму эту резолюцию? Может, он, по примеру

г-жи Александровой, тоже не столько читает написан¬

ное в строке, сколько вычитывает между строк? Ведь в

пункте четырнадцатом резолюции черным по белому

написано нечто совершенно противоположное тому, что

так энергично утверждает Г. Ермолаев! Есть смысл при¬

вести здесь этот пункт полностью: «...партия должна

высказываться за свободное соревнование различных

группировок и течений в данной области. Всякое иное

решение вопроса было бы казенно-бюрократическим

псевдорешением. Точно тдк же недопустима декретом

или партийным постановлением легализованная монопо¬

лия на литературно-издательское дело какой-либо груп¬

пы или литературной организации. Поддерживая ма¬

териально и морально пролетарскую и пролетарско-

крестьянскую литературу, помогая «попутчикам» и т. д.,

партия не может предоставить монополии какой-либо

из групп, даже самой пролетарской по своему идейно¬

му содержанию: это значило бы загубить пролетарскую

литературу прежде всего» 2.
Документ партии ясен по мысли и четок по форме.

Его содержание опровергает измышления советолога.
В резолюции ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 года по¬

лучили дальнейшее развитие именно ленинские прин¬

ципы партийного руководства литературой, в основе

своей изложенные Лениным еще в 1905 году в статье

«Партийная организация и партийная литература».
Положение резолюции ЦК РКП (б) о «свободном

соревновании различных группировок и течений в этой

(литературной.— А. Б.) области» и объявление всяко¬

го иного решения вопроса «казенно-бюрократическим

псевдорешением» впрямую исходят из известного поло-
1	Еггпоіаеу Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, 1917—1934. ТЬе Сепе-

8І5 оГ Зосіаіізі Кеаіізт, р. 53.
*	«О партийной и советской печати...», с. 395.
169

Жейгія ленинской статьи о том, что «литературной Дё-

ло всего менее поддается механическому равнению,

нивелированию, господству большинства над меньшин¬

ством» !, о том, что «...в этом деле безусловно необхо¬

димо обеспечение большего простора личной инициати¬

ве, индивидуальным склонностям, простора мысли и

фантазии, форме и содержанию»2.
Точно так же ленинские мысли о том, что «литера¬

турная часть партийного дела не может быть шаблонно

отождествляема с другими частями партийного дела

пролетариата», что в литературном деле нельзя «пропо¬

ведовать какую-нибудь единообразную систему при ре¬

шении задачи несколькими постановлениями», лежат в

основе формул резолюции ЦК РКП (б), запрещающих

«декретом или постановлением» устанавливать легали¬

зованную монополию «на литературно-издательское де¬

ло какой-либо группы или литературной организации»,

требующих от партийной критики «изгнать из своего

обихода тон литературной команды», чтобы не загубить

«пролетарскую литературу прежде всего»3.
Творческое соревнование; отказ от механического

нивелирования; обеспечение большего простора инди¬

видуальным склонностям; идеологическое единство пи¬

сателей при многообразии художественных форм, сти¬

лей, вкусов — все это ленинские принципы! И дей¬

ствительно, «трудно объяснить», почему Г. Ермолаев

называет белое черным, объявляя данную резолюцию

«откровенной оппозицией лениноким взглядам».
Решение партии было встречено советскими писате¬

лями с горячим одобрением. А. М. Горький в письме к

М. Ф. Андреевой отметил: «Русь наша быстро умнеет

и талантливо растет. На днях в «Правде» опубликова¬

на — вполне своевременно — резолюция ЦК «О полити¬

ке партии в области художественной литературы» — ре¬

золюция эта, несомненно, будет иметь огромнейшее вос¬

питательное значение для литераторов и сильно толкнет

вперед русское художественное творчество» 4.
А. Н. Толстой в эти же дни писал:
«Художник должен стать органическим соучастником

новой жизни.
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 101.
2	Там же.
3	«О партийной и советской печати...», с. 325.
4	Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 29, с. 432.
170

На нас, русских писателей, падает особая ответствен¬

ность.
Мы — первые.
Как Колумбы на утлых каравеллах, мы устремляем¬

ся по неизведанному морю к новой земле.
За нами пойдут океанские корабли.
Из пролетариата выйдут великие художники.
Но путь будет проложен нами»
Леонид Леонов, имя и творчество которого уже в те

далекие годы приобретало известность и славу, выска¬

зался четко и ясно: «...резолюцию ЦК по художествен¬

ной литературе встретит с чувством большого облегче¬

ния каждый честный, разумный работник нашей пе¬

чати» 2.
Не все советологи разделяют взгляды Г. Ермолаева

на резолюцию ЦК РКП (б) от 1925 года. Глеб Струве,

например, считает, что это постановление сыграло важ¬

ную роль в развитии советской литературы. Он призна¬

ет, что «период, в течение которого литературная жизнь

в Советском Союзе направлялась принципами резолю¬

ции 1925 года, оказался богатым и плодотворным. Он

был отмечен прежде всего возрождением романа как

литературного жанра... Поддержка попутчиков стиму¬

лировала творческую активность и коммунистических и

«іпролетарских» писателей (Гладков, Либединокий, Фа¬

деев и др.), которые внесли свой вклад в возрождение

романа» 3.
Правда, Глеб Струве считает, что период этот про¬

должался всего четыре года — с 1925 по 1929 год. Поче¬

му? В чем выразилось прекращение действия резолю¬

ции ЦК от 1925 года через столь короткий промежуток

времени — он не объясняет. И не может объяс¬

нить, ибо исторические факты развития литературного

процесса в Советском Союзе никак не согласуются с

досужими вымыслами и жесткими схемами советологов.
Действительная жизнь молодого советского общества,

подлинный путь развития советской литературы в

20-е годы неизмеримо богаче, ярче, разнообразнее и

шире той умозрительной, крайне тенденциозной карти¬

ны, которую так упорно рисуют в своих сочинениях со¬
1	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 85.
2	См.: «Журналисту 1925, № 8—9, с. 31.
*	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950, р. 85.
171

ветологи. Их попытки противопоставить 20-е годы по¬

следующим несостоятельны и спекулятивны.
Уместно привести здесь мудрое суждение на этот

счет известного советского критика и литературоведа

Б. С. Рюрикова, высказанное им в предисловии к сбор¬

нику «В. И. Ленин о литературе и искусстве» (1969):

«Делались попытки идеализировать двадцатые годы

как годы «свободного расцвета» всех и всяких идей¬

ных и художественных направлений. Подчас создава¬

лось впечатление, что то были годы чуть ли не мирного

сосуществования в области идеологии, искусства, лите¬

ратуры. Но так могут судить лишь люди, ничего не по¬

нявшие в сущности явлений. Спору нет, двадцатые

годы — время очень интересное, богатое поучительны¬

ми явлениями. Но необходимо подчеркнуть, что глав¬

ная, определяющая черта его — широкое развитие но¬

вой культуры, борьба партии и прогрессивных сил

культуры против реакционных, буржуазно-декадентских,

идеалистических тенденций. Полное торжество комму¬

нистической идеологии, разгром противника во всех об¬

ластях культуры — вот итог идейных боев, проведенных

Коммунистической партией»'.
10.	Герои подлинные и герои выдуманные
Как бы ни изощрялись советологи в своем стремле¬

нии противопоставить писателей России идеям Октябрь¬

ской революции и социализму, как бы ни старались они

представить писателей в качестве неких «оппонентов»

Советской власти, однако и они не могут отрицать фак¬

та возникновения в Советской России художественной

литературы нового типа, литературы советской, утвер¬

ждающей новый, свободный от эксплуатации и капита¬

листического рабства мир и вдохновляемой идеями ком¬

мунизма.
Да, советологи признают факт возникновения и раз¬

вития советской литературы. Они вынуждены это де¬

лать. Но, признавая, они ни на минуту не забывают

свою стратегическую цель — борьбу с идеями комму¬

низма — и ищут разнообразные пути их компрометации.
1 «В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 46.
172

Так, отмечая, что темой большинства произведений,

написанных сразу после Октябрьской социалистической

революции 1917 года, стала гражданская война, совето¬

логи стараются вместе с тем выхолостить, огрубить, при¬

низить тот революционный пафос борьбы рабочих и

крестьян за свержение власти капиталистов и помещи¬

ков, который оплодотворял литературную мысль и во¬

одушевлял писателей на создание ярких произведений

о героической и самозабвенной борьбе за власть Советов.
Что отыскивает, например, Марк Слоним в произве¬

дениях советских писателей начала 20-х годов? Какие

темы, какие сюжеты, наконец, какие образы, какие пси¬

хологические характеры привлекли его внимание?
Революция, по Слониму, сняла все запреты — мо¬

ральные, религиозные и прочие, и на долгие годы на

огромных пространствах России воцарилось якобы бе¬

зудержное буйство свирепых и коварных мужиков.
Революция, по Слониму, потому и победила, что

большевикам удалось разбудить звериное начало в рус¬

ском мужике, и тот поднялся, обрадовавшись случаю

безнаказанно крушить все'вокруг и убивать благовос¬

питанных людей. Ведь белогвардейские офицеры и сол¬

даты в изображении Слонима предстают этакими ин¬

теллигентными господами, подчинявшимися строгим

нормам морали и нравственности, правилам хорошего

тона... Ну разве могли они устоять перед буйной си¬

лушкой, без правил и без морали беспощадно уничто¬

жавшей их? Увы, огорчен Слоним, не могли. И в под¬

тверждение он приводит ранние рассказы Вс. Иванова,

акцентирует внимание на сценах варварства и дикости

бурят, киргизов, крестьян забайкальских степей, вы¬

смеивает их примитивность, огромную физическую силу

и элементарность эмоций. Их жестокость бездумна и

проста, они не ведают чувства жалости. Вот вам и вся

революция. Один ужас и страх.
Красных партизан в «Бронепоезде 14-69» Вс. Ива¬

нова Марк Слоним иначе и не называет, как «орда му¬

жиков» и «банда», которые «...не сознавали и не могли

объяснить свое участие в борьбе...» *.
Советолог клевещет на писателя, утверждая, что

Вс. Иванов якобы «...видел в революции скорее триумф
1 81 о п і т М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. АУгіІегз апсі Рго*

Ыешз, р. 75.
173

инстинктов, чем идеологии...», и даже: «Его герои были

типичны для той новой религии силы и решимости, ко¬

торой суждено было стать официальным кредо Совет¬

ского государства» К
Повести и расоказы Вс. Иванова 20-х годов расска¬

зывают о партизанском движении в Сибири, о борьбе

против белогвардейских армий Колчака и интервентов,

о борьбе за Советскую власть.
Революция, Ленин, большевики всколыхнули народ¬

ную массу, организовали ее, указали путь к свободе, и

массы трудящихся Сибири пошли по этому пути, сме¬

тая с него колчаковцев, семеновцев, белочехов и прочих

интервентов.
Как справедливо отмечал советский критик Марк

Щеглов, «повесть и особенно пьеса Вс. Иванова (имеет¬

ся в виду «Бронепоезд 14-69».—А. Б.) — это отражение

глубин революционного духа трудящихся масс в их

борьбе за свободу». Марк Щеглов подчеркнул в произ¬

ведениях Вс. Иванова чистое и ясное звучание роман¬

тической темы «интернациональной солидарности «му¬

жиков» всех стран, вставших грудью против тех сил,

что несут народу гнет и разорение, а также темы рево¬

люционной ленинской правды, открывающей простому

труженику глаза на его положение, подымающей его на

неслыханный бунт против эксплуатации и бесправия»2.
И еще одно важное наблюдение М. Щеглова: «Пар¬

тизанские повести» Вс. Иванова, как и многие другие

произведения советской литературы того периода, во¬

плотили поэзию стихийных народных движений за Со¬

ветскую власть, юмантику борьбы претив эксплуатато¬

ров и интервентов»3.
Партия Ленина сумела просто и понятно объяснить

неграмотным и бесправным мужикам окружающий их

мир, сумела убедить их в том, что мир этот можно и

нужно изменить, и повела их за собой. И масса народ¬

ная пошла за Лениным, за большевиками, обрела сво¬

боду и стала хозяином своей судьбы.
Всякое было в этой борьбе. «'Теплушки, вши, само¬

гон, судорожное курение папирос, бабы, матерщина и

прочее,— все это было. Но это еще не революция. Это
1	5 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Іліегаїиге. \УгіІегз апсі РгоЫетз,

р. 76.
*	См.: «История русской советской литературы», т. 1, с. 304.
*	Там же, с. 307.
174

йбления на ее поверхности, как багровьіе пятна и вЗДу¬

тые жилы на лице разгневанного человека»3, — писал

о том времени А. Толстой.
М. Слоним выхватывает из сочинений Вс. Иванова

именно эти описания багровых пятен и вздутых жил

«на лице разгневанного человека» и заявляет, что это

и есть революция, суть, содержание и истинное лицо

самой революции.
Ни поэзии освободительного движения, ни романти¬

ки революционной борьбы масс, которые так и брызжут

со страниц повестей и рассказов Вс. Иванова, советолог

замечать не желает.
Столь же тенденциозно излагает М. Слоним «Конар¬

мию» Бабеля. В пересказе советолога полностью про¬

пал, так сказать, испарился основной пафос произведе¬

ния Бабеля — пафос революционной борьбы за Совет¬

скую власть, пробуждения самосознания неграмотных

парней в буденовках, парней, не жалеющих себя во имя

революции, во имя новой, свободной жизни. И остается в

пересказе Слонима лишь жестокость, грубость, насилие,

невежество, дикость. Что ж, к чему Слониму акцентиро¬

вать внимание на идеях, которые поднимали конармей¬

цев в атаки? Ведь он их ярый враг, ибо и сам постра¬

дал от этих людей, ибо его самого эти парни вышвыр¬

нули из страны, чтобы не мешал строить новую жизнь.
Советологи вообще склонны отказать победившему

классу в самобытности художественного мышления, в

способности создать оригинальную литературу.
Герман Ермолаев, например, утверждает: «Русский

рабочий класс не был настолько зрелым в культурном

отношении, чтобы создавать оригинальную и могуще¬

ственную (шідЬіу) литературу»2.
Но кто же создал советскую литературу? Кто пере¬

нял и развил дальше лучшие демократические традиции

великой русской литературы? Кто формировал талант

писателей новой России, у кого они учились?
Эдвард Браун охотно поясняет: великую традицию

русской литературы смогли продолжить лишь те писате¬

ли, которые учились у... Запада. Он с пренебрежени¬

ем отзывается о Серафимовиче, Гладкове, Фурманове,

Шолохове, Фадееве, заявляя, что «их воспитание было
1	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 87.
2	Егшоїаеу Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, 1917—1934, р. 54.
175

чйсто русским, бни мало имели контактов с Ёвропой Н

редко обнаруживали знакомство с западной литерату¬

рой... Узкие консерваторы, они признавали только усто¬

явшиеся традиции русского реализма...»
Искусственно противопоставляя одних советских пи¬

сателей другим, Э. Браун стремится доказать, что вели¬

кую традицию русской литературы смогли продолжить

и развить только те писатели, которых он называет «по¬

путчиками», а также члены кружка «Серапионовы бра¬

тья». И вот как он это обосновывает: «Все они были

люди широкообразованные, хорошо знали языки и куль¬

туру Западной Европы... Творчество Федина почти все¬

гда несет в себе следы германского влияния; Бабель

сформировался как писатель, изучая французскую лите¬

ратуру; Лунц и Каверин брали уроки мастерства «на

Западе»; В. Катаев знал английскую и французскую

литературу; леоновская «Сюжетная пьеса» обнаружи¬

вает более чем просто знакомство с Андре Жидом...

Они писали не для массового читателя, но для читателя

с интеллектуальной традицией...» 2.
На какие только уловки не идут иные советологи,

чтобы приписать все достижения советской литературы

влиянию Запада. Тем самым советская литература как

бы лишается национальной почвы и ее развитие оказы¬

вается никак не связанным с Октябрьской революцией

и Советской властью.
Поджиоли, например, высоко отзываясь о творчестве

Бабеля, пускается в длинные рассуждения о том, поче¬

му Бабель писал на русском языке. И совершенно серь¬

езно уверяет, что Бабель избрал русский язык только

для того, чтобы через его посредство «повернуться... к

Европе и к Западу»3.
Логика его рассуждений поистине необъяснима. Ну

почему Бабель не избрал более короткий путь для це¬

лей, которые приписывает ему Поджиоли? Ведь через

посредство французского, немецкого или английского

языков «повернуться к Западу» было бы куда легче!
У Федина — германское влияние, у Лунца и Кавери¬

на — вообще западное, у Леонова — «более чем просто

знакомство с Андре Жидом»...
1	Вго\*гп Е. Киззіап Ьііегаїиге зіпсе ІЬе Кє\’о1иііоп, 1973,

р. 192—193.
2	Там же, с. 135.
*	Р о д д і о 1 і К. ТЬе РЬоепіх апсі ІЬе брісіег, р. 230.
176

Что >ке у них своего-то сохранилось? Хоть какая-тО

самобытность была или нет? И как же это. могли они,

находясь, по уверениям советологов, полностью в пле¬

ну западных влияний, хранить, развивать и обогащать

традиции национальной русской литературы?
Антикоммунисты из кожи вон лезут, силясь изобра¬

зить Октябрьскую революцию в России событием, пре¬

рвавшим естественный ход развития ее культуры, раз¬

рушившим все накопленные художественные ценности и

традиции и якобы ввергнувшим страну в пучину варвар¬

ства и одичания.
Советологи пытаются таким образом обосновать свой

затасканный тезис о враждебности Октябрьской рево¬

люции художественному творчеству. Ничего, мол, рево¬

люция не могла дать писателям, и они вынуждены

были повернуться лицом на Запад, к Европе, искать

там источники вдохновения и мастерства.
Отрицать значение и важность ученья у лучших ма¬

стеров мировой литературы было бы наивным и мало¬

привлекательным занятием. Советские писатели нико¬

гда, разумеется, не пренебрёгали изучением творчества

мастеров зарубежной литературы.
Но нельзя сводить все только к иностранным влия¬

ниям. Русская советская литература возникла на нацио¬

нальной русской почве, унаследовав все лучшие демо¬

кратические традиции своих великих предшественников

от Ломоносова до Чехова и Горького. Она развивалась

под огромным и непосредственным воздействием идей

Октябрьской социалистической революции, практики

строительства нового советского общества, свободного

от эксплуатации и гнета.
События Октябрьской революции и гражданской

войны, борьба за утверждение власти рабочих и кресть¬

ян на территории всей бывшей царской империи — вот

темы, стоявшие в центре внимания молодой советской

литературы; пламенные большевики, беззаветно и само¬

отверженно боровшиеся за народное дело, за победу со¬

циализма,— вот главные герои художественных произ¬

ведений советских писателей тех лет.
И думается, подлинное новаторство литературы но¬

вого типа проявилось прежде всего в том, что в миро¬

вую литературу впервые вошли полновластно и уверен¬

но яркие художественные образы энергичных строителей

новой жизни на основах социализма. Впервые со стра-
1 А. Беляев
177

ігиц художественных произведений зазвучали уверенные

оптимистические голоса героев, вся деятельность кото¬

рых целиком была направлена на воплощение в жизнь

идей научного коммунизма.
Появление нового героя в советской литературе вы¬

звало сразу же пристальный интерес друзей и врагов

Советского государства за рубежом. Друзья радовались

этому факту,— например, авторы книги «Голоса Октяб¬

ря» подчеркивали цельность и самобытность художест¬

венных образов солдат революции, их глубокую индиви¬

дуальность и человеческую привлекательность в произ¬

ведениях А. Серафимовича (Кожух), Д. Фурманова

(Чапаев), А. Фадеева (Морозко), Л. Леонова (Павел

и Семен в «Барсуках»), Вс. Иванова, Л. Сейфуллиной

и других молодых советских писателей К
Вынуждены признавать высокие художественные до¬

стоинства молодой советской литературы и ее недру¬

ги — антикоммунисты. Э. Браун скупо регистрирует, что

в середине 20-х годов появилось, мол, в советской лите¬

ратуре «несколько важных произведений», среди кото¬

рых он называет «Чапаева», «Тихий Дон», «Цемент»,

«Разгром» и некоторые другие, которые, по мнению со¬

ветолога, «помогли поднять престиж»2 советской лите¬

ратуры того периода.
В столь же сдержанном духе говорит о творчестве

советских писателей и Вера Александрова. Она пере¬

числяет те же произведения и добавляет к ним еще

«Железный поток», «Конармию», «Бронепоезд 14-69»,

«Белую гвардию», отмечая их в числе тех «немногих»,

которые «выдержали проверку временем»3.
Скупо и весьма поверхностно пишут советологи о

произведениях, в которых художественно впечатляюще

показано становление мира социализма и рождение но¬

вого героя в мировой литературе — героя-коммуниста,

беззаветного борца за счастье трудового народа на

земле.
К примеру, в книге Глеба Струве о «Тихом Доне»

говорится всего на полутора страничках; роману Сей¬

фуллиной «Перегной» отведено двадцать три строчки...

Но зато советолог не жалеет места для подробнейшего
1	«Уоісез оГ ОсіоЬеп», р. 100.
2	В го\у п Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Низзіап Ьііегаіиге, 1928—

1932, р. 57.
3	А 1 е х а п (1 г о у а V. А Нізіогу оГ Зоуієі Ьііегаїиге, р. 28.
178

рассказа об авторах, в чьих сочинениях Г. Струве ус¬

мотрел подтверждение своей концепции о враждебности

социализма естественному ходу человеческой истории,

о разрушительной силе революции.
Вот, например, Г. Струве рассуждает о творчестве
А.	М. Соболя, произведения которого не выдержали

проверки временем и давно забыты. И если о них до¬

вольно подробно говорится в книге советолога, то это

конечно же потому, что, по мнению Г. Струве, «почти

все сочинения Соболя насыщены жалостью к тем, кого

революция сокрушила или сбила с пути» *.
Особое внимание в этом смысле уделяет Г. Струве

истолкованию творчества Ю. Олеши, которому отведе¬

на в книге двадцать одна страница.
«В 1927 году появилось одно из наиболее интересных

и оригинальных произведений во всей советской литера¬

туре — оно называлось «Зависть», и его автором был

Ю. Олеша»2,— так торжественно начинает Г. Струве

свой рассказ о Ю. Олеше.
«...Роман Олеши «Зависть» является одним из наи¬

более оригинальных произведений в советской прозе...

Это было наиболее обещающее произведение во всей

советской литературе, и автору его предрекали блестя¬

щее будущее»3,— нет, нет, это не Г. Струве. Это уже

У. Харкинс. Очень похоже? Ну, не скажите. Все же

У. Харкинс и от себя кое-что добавляет. Ну вот, напри¬

мер, насчет «наиболее обещающего произведения» —

ведь нет же этого у Г. Струве? Нет. Значит, не просто

человек переписывал, а и кое-что свое добавлял — так

сказать, обогащал мысль своего учителя.
С особым пристрастием излагая содержание «Зави¬

сти», Г. Струве утверждает, что в этом произведении

Ю. Олеша изобразил «механизированное плановое то¬

талитарное общество, которое отбросило все этические

нормы, как ненужный балласт, и объявило, что «цель

оправдывает средства...» 4, что, «несмотря на (опять спа¬

сительное «несмотря на»!—А. Б.) всю вульгарность

и незначительность, оба «отрицательных» персонажа

«Зависти» являются человечными, в то время как оба

главных рупора «нового мира», мира сосисок, машин и
1	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950, р. 142.
2	Там же, с. 98.
3	Нагкіпз XV. Оісііопагу ої Киззііп Шегаіиге, р. 266.
4	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаїиге, 1917—1950, р. 103.
*
179

образцовых столовых, являются бездушными и бесчело¬

вечными»1.
А вот как углубляет и обостряет суждения своего

учителя У. Харкинс. Он называет «сосисочника» Андрея

Бабичева «новым советским Бэббитом», который конеч¬

но же «вульгарен» и «прозаичен», и противопоставляет

ему «двух... романтичных... носителей мира забытых

ценностей и чувств...»2.
У. Харкинс утверждает, что в романе Ю. Олеши «ог¬

раниченный механизированный советский мир с его куль¬

том бездуховной энергии и физического здоровья...»

душит и давит все «героическое, галантное, сентимен¬

тальное», то есть убивает те «душевные эмоции, кото¬

рые всегда были составной частью человеческого бы¬

тия» 3.
И наконец, Иван Бабичев и Кавалеров защищают,

мол, в романе «культ личного чувства» против того «рая

филистерства», к которому якобы стремится Андрей Ба¬

бичев со своей автоматизированной фабрикой-кухней

или сосисочной4.
Марк Слоним, так же как и У. Харкинс, послушно

подхватывает оценки Г. Струве и, так сказать, тоже раз¬

вивает их и детализирует: «Кавалеров и Иван значи¬

тельно более живые персонажи, чем колбасник Андрей...

Макаров... или Валя... Андрей, счастливо насвистываю¬

щий в ванне, напоминает Бэббита...»5
Далее Марк Слоним обрушивает град риторических

вопросов, долженствующих, по мысли советолога, окон¬

чательно развенчать образ Андрея Бабичева: «...почему

рационалистический бизнесмен Андрей Бабичев как че¬

ловек должен стоять выше Кавалерова? Только потому,

что он что-то производит? В чем же здесь новая мо¬

раль?»6
Подход Веры Александровой к роману «Зависть»

ничем, собственно, не отличается от подхода Струве и

Слонима. Она тоже утверждает, что роман Ю. Олеши

«привлек к себе внимание советского читателя» якобы
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950, р. 104.
2	Нагкіпз Оісііопагу ої Киззіап Шегаіиге, р. 224.
3	Там же.
4	Там же, с. 266.
5	3 1 о п і іп М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. \УгіІегз апсі РгоЫетз,

р. 122.
6	Там же.
180

тем, что это было первое произведение «о советском

лишнем человеке» из молодых интеллектуалов, который

ощутил, что новый послереволюционный мир оказался

ему чуждым, и он чувствовал себя в нем «не по себе»,

а, мол, образ Кавалерова был столь «ярок и значите¬

лен», что по сравнению с ним другие, положительные

персонажи романа казались «безжизненными куклами» !.
Что ж, разберемся по существу и по порядку.
Во-первых, утверждение Г. Струве о том, что Ю. Оле-

гша изобразил в своем романе «механизированное

плановое тоталитарное общество», которое все под¬

чинило лозунгу «цель оправдывает средства» и в свя¬

зи гс этим за ненадобнодтью отбросило «все этические

^понятия», или, как выражается У. Харкинс, все «герои¬

ческое, галантное, сентиментальное»,— есть не что иное,

как досужий домысел советологов. Роман вовсе не об

этом.
Во-вторых, риторические «почему» Марка Слонима,

в сущности, обнажают и помогают нам яснее увидеть

всю политическую тенденциозность вопрошающего и его

спекулятивные намерения противопоставить талантли¬

вого писателя новому обществу, приступившему к строи¬

тельству социализма.
Ответ на вопрос Сло-нима о том, почему Андрей Ба¬

бичев «должен стоять выше Кавалерова», заключен в

самом романе, в авторском отношении писателя к Ка¬

валерову. Ю. Олеша недвусмысленно и порой весьма

брезгливо развенчивает Кавалерова с позиций новой

морали победившего класса, суть которой заключена в

лозунге «кто не работает, тот не ест».
В-третьих, ну какой же Кавалеров «молодой интел¬

лектуал», как это пытается доказать Вера Александро¬

ва? Махровый мещанин и клеветник, обуреваемый злой

завистью к людям цельным и целеустремленным, отдаю¬

щим с радостью и удовлетворением свои силы, энергию

и способности на благо общества (а именно таков Анд¬

рей Бабичев), опустившийся пьяница и жалкий прижи¬

вала «вдовы Прокопович», ни на что, кроме мелкого

брюзжания, не способная «пустая душа» — что же в та*

ком типе «интеллектуального»? Какие «высшие» мо¬

ральные, этические и интеллектуальные ценности может
1	АІехапсігоуаУ, А Нізіогу ої Зоуієі Шегаїиге, р. 166.
181

воплощать в себе подобный нравственно разложивший¬

ся персонаж?
Ю. Олеша не щадит Кавалерова, осуждает его наг¬

лый и агрессивный собственнический индивидуализм.
Как верно заметил В. Перцов — один из исследова¬

телей творчества Ю. Олеши, «своим отрицательным

примером Кавалеров входит в советскую литературу

утверждением правоты Октябрьской революции, поло¬

жившей конец оголтелому индивидуализму в обществе,

основанном на коллективистских началах» *.
«Зависть» Ю. Олеши неоднократно и широко изда¬

валась в нашей стране и за рубежом. И каждый, кто

прочитает роман, без труда убедится в — мягко гово¬

ря — несоответствии рисуемой советологами картины

реальному содержанию произведения, его направленно¬

сти и пафосу, не говоря уже о характеристике действую¬

щих лиц; каждый знакомый с творчеством Ю. Олеши

без труда обнаружит откровенно клеветнические и про¬

вокационные попытки советологов извратить идейные

позиции советского писателя, который с гордостью пи¬

сал в начале 30-х годов: «Старый мир дышал частной

собственностью. Этот воздух уничтожен. Эти, легкие

вынуты. Новый воздух! Новые легкие! Мы живем впер¬

вые!..»2
Относя «Зависть» Ю. Олеши к шедеврам «всей со¬

ветской литературы», Глеб Струве утверждает: «Хотя

роман Олеши ни в коей мере не является совершенной

работой, в нем автору удалось поднять одну из основ¬

ных тем раннего периода советской литературы на

уровень современного мифа и создать одно из немногих

произведений, которые, в силу всеобщей значимости,

могут остаться в истории, в то время как многие другие

романы о русской революции будут изучаться только

как документы, отразившие определенный интересный

период в русской истории»3.
Известно, что роман Ю. Олеши «Зависть» при своем

появлении вызвал разные оценки. Можно сказать, что

в советской критике отношение к роману не было одно¬

значным. Одним роман нравился, другие его решитель¬

но критиковали. С одной стороны, в нем действуют
1	«Знамя», 1969, № 4, с. 241.
2	Там же, с. 243.
3	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 104.
182

Сбывшие ЛЮДИ», для которых принципы жизни новогсЗ

общества оказались совсем неподходящими, с другой —

писатель вывел в романе образ нового делового челове¬

ка, ублеченно работающего в интересах общества и оза¬

боченного тем, чтобы как можно лучше выполнить свой

долг.
Новое социалистическое общество только начинало

переходить к плановому ведению хозяйства. После раз¬

рухи, вызванной гражданской войной, после нэпа, за¬

метно оживившего мелкобуржуазные элементы, с их

ненасытным стремлением к личному обогащению, стя¬

жательству и рвачеству, стране очень нужны были

кадры деловых людей, способных умело организовать

общественное производство, наладить выпуск крайне

нужных обществу товаров и продуктов. Чтобы оконча¬

тельно победить нэпмана, государственные предприятия

должны были научиться выпускать продукцию и быст¬

рее и лучше. Этим и занят герой романа Олеши Андрей

Бабичев. Бабичевы строили фабрики по производству

колбас и сосисок, Бабичевы мечтали о дешевых фабри¬

ках-кухнях. Их труд укреплял фундамент социализма в

стране, приносил реальную и, подчеркнем, крайне необ¬

ходимую пользу обществу.
И если подходить к роману именно с учетом конкрет¬

ных исторических условий, то нельзя не увидеть искрен¬

ней попытки писателя создать положительный образ де¬

лового человека тех лет.
Ни о какой «оппозиции» автора говорить, разумеет¬

ся, не приходится. Творчество Ю. Олеши находилось в

русле общего движения молодой советской литературы,

стремившейся художественно осмыслить процессы рево¬

люционного переустройства.
Спекуляции советологов вокруг творчества Ю. Оле¬

ши, их попытки объявить «Зависть» неким символом

скрытой «оппозиционности» советской интеллигенции

идеалам социализма откровенно провокационны и про¬

диктованы отнюдь не литературными соображениями.
Противопоставляя «Зависть» 10. Олеши всей совет¬

ской литературе, советологи преследуют все ту же цель —

извратить истоки литературы социалистического реализ¬

ма, отвлечь внимание от произведений, которые опреде¬

лили пути развития советской литературы.
Уместно, думается, вспомнить здесь слова К. Симо¬

нова, сказанные им на собрании московских писателей
183

Весной І955 года как раз по этому поводу (хотя писа¬

тель, разумеется, не Глеба Струве имел при этом в

виду).
В «Литературной газете» в отчете о собрании сооб¬

щалось: «Симонов говорит, что не «Дни Турбиных», при

всей их талантливости, определили пути развития совет¬

ской драматургии, а пьесы художников, шедших с наро¬

дом вместе, открывавших в литературе новые пути,—

«Любовь Яровая» и «Шторм»; «Разлом» и «Бронепоезд

14-69»; «Чудак» и «Мой друг». Не «Спекторский» или

«Волны» Пастернака, при всей изощренной технике поэ¬

та, играли существенную роль в развитии нашей поэзии,

а революционные стихи и поэмы Маяковского, «Сами»

и «Гренада», «Страна Муравия» и «Смерть пионерки».

Не «Зависть» даровитого Ю. Олеши и не другие вещи

этого же литератора определили пути советской прозы

и составили ее славу, а «Чапаев» и «Разгром», «Тихий

Дон» и «Необыкновенное лето», «Цемент» и «Белеет

парус одинокий»...» 1
К этим словам прибавить, по существу, нечего.
*
Итак, с одной стороны, советологи не отрицают, что

с победой Великой Октябрьской социалистической рево¬

люции в Советской России возникла новая художест¬

венная литература. С другой стороны, — упорно не

желают признавать того очевидного факта, что творче¬

ство молодых деятелей этой новой литературы вдохнов¬

лялось высокими революционными идеалами ленинской

партии и было направлено на всемерное укрепление по¬

зиций социализма в стране.
Откровенно игнорируя лучшие произведения литера¬

туры социалистического реализма, в которых с наиболь¬

шей полнотой и художественной достоверностью раск¬

рывался вдохновляющий пафос революционного пере¬

устройства мира, в которых звучала ликующая песнь

победившего народа, американская советология конст¬

руирует свою крайне предвзятую схему развития совет¬

ской литературы.
Однако реальное содержание живого литературного

процесса в молодой Советской России ни в какие пред¬

взятые схемы уложить невозможно.
1	«Литературная газета», 5 мая 1955 г.

1.	Пятилетка в кривом зеркале «культурных

кремленологов»
вадцатые годы советологи делят

щ на два этапа. О первом было уже

ШЯ сказано: это период нэпа, вызы-
ШЯ вающий особую теплоту чувств

у антикоммунистов, с его, по их

определению, «ренессансом» или
*	расцветом «более или менее неза¬

висимой литературы».
Да, в период нэпа наблюдалось определен¬

ное оживление частнопредпринимательской, в

том числе и издательской, деятельности. Это

был период временного отступления коммуниз¬

ма, вызванный всеобщей разрухой в годы

гражданской войны и неурожаем в деревне.

И, как все временное, он имел свой предел,

свой конец. Это была передышка, позволившая

партии и Советской власти переложить часть

неотложных хозяйственных забот на плечи

частника, на плечи нэпманов и иностранных

капиталистов (концессии).
Не задаром, разумеется. Частник платил

государству налоги и давал продукцию, ино¬

странные капиталисты тоже платили госу¬

дарству немалые деньги за концессии. Но

как только молодое Советское государство на¬

брало силы, как только укрепилась диктатура

пролетариата и союз пролетариата с кресть¬

янством, на очередь дня встали неотложные

задачи строительства социализма и ликвида¬

ции остатков частнокапиталистического про¬

изводства. Часы истории пробили начало

планового социалистического хозяйствова¬

ния.
С началом первой пятилетки советологи

связывают второй этап развития советской ли¬

тературы 20-х годов. Этап, с их точки зрения,

не только неблагоприятный, но даже и... ка¬

тастрофический.
т

Целые тома «исследований» написаны советологами

в доказательство мысли о губительности пятилетнего

плана развития народного хозяйства СССР для... худо¬

жественного творчества. Назовем хотя бы специально

посвященные этому вопросу книги Гарриет Борланд «Со¬

ветская литературная теория и практика в годы первой

пятилетки, 1928—1932» (Нью-Йорк, 1950) и Эдварда

Брауна «Пролетарский эпизод в русской литературе,

1928—1932» (Нью-Йорк, 1953), не говоря уже о про¬

странных рассуждениях на темы пятилеток в многочис¬

ленных сочинениях от М. Истмена и Г. Струве до

Д. Биллингтона.
Макс Истмен относит период первой пятилетки ко

«второй фазе» развития Советской культуры, начавшей¬

ся, по его мнению, вскоре после смерти Ленина и про¬

должавшейся до 1932 года. В течение этого периода, по

Истмену, советская литература «деградировала».
Контролируемая государством пресса «душила» яко¬

бы «любое проявление творческого импульса, если толь¬

ко он не был подчинен , предписанной задаче...». Ка¬

кой задаче? М. Истмен отвечает цитатой из платформы

напостовцев: задаче «организации чувств и сознания...

широких трудящихся масс для достижения высших це¬

лей пролетариата как преобразователя мира и строите¬

ля коммунистического общества» *.
В результате литература и искусство в Советской

России, по Истмену, превратились за какие-нибудь 6—

8 лет «в унылые пустынные пространства» 2.
Глеб Струве через год после М. Истмена повторил

и развил, так сказать, вширь и вглубь тезисы послед¬

него. Г. Струве писал, что, когда в СССР началась ин¬

дустриализация страны, «было решено поставить лите¬

ратуру на службу пятилетке, использовать творчество

писателей для ее поддержки, вовлечь их в «социалисти¬

ческое соревнование», которое становилось столь попу¬

лярным в промышленности. От писателей ожидали, что

они станут «ударниками», поощрялось создание «твор¬

ческих бригад» для поездок на строительство промыш¬

ленных объектов и в колхозы, чтобы описывать увиден¬

ное в очерках... На роман смотрели косо, и некоторые

из видных попутчиков — А. Толстой, В. Каверин и дру-
1	Е а з і ш а п М. Агіізіз іп ІІпіїогт, р. 34.
2	Там же, с. 35.
187

тне — превратились в журналистов й очеркистов... Вхб*

дило в моду коллективное творчество»
По мнению Глеба Струве, активное вторжение со¬

ветских писателей в забурлившую энергией пятилеток

жизнь, их живое участие в строительстве нового, поэти¬

зация и воопевание энтузиазма масс, самозабвенно и

самоотверженно перестраивавших свою страну, ни к

чему, дескать, хорошему в художественном творчестве

не привели и ввергли советских писателей в глубокую

«депрессию».
Струве утверждает: «Все это в итоге засушило твор¬

ческие истоки советской литературы, сузило ее те¬

мы...»2
Домыслы и рассуждения Глеба Струве, касающиеся

советской литературы периода первой пятилетки, лежат

в основе всех сочинений последующих поколений сове¬

тологов.
Когда читаешь их книги подряд, одну за другой, то

поражаешься удивительной дисциплинированности, про¬

являемой авторами работ о советской литературе в

оценках определенных ее периодов и явлений. Никакого

отступления от выработанных «мэтрами» антикомму¬

низма положений, никакого своеволия в суждениях, ни¬

какого своемыслия и самостоятельности. Словно под

диктовку, советологи один за другим монотонно повто¬

ряют выводы и оценки Глеба Струве.
У. Харкинс, например, почти дословно пересказыва¬

ет соображения Г. Струве: «...от литературы ожидалось,

что она будет отражать созидательную деятельность пя¬

тилетки для того, чтобы подстегнуть гигантские усилия

по индустриализации страны... На писателей оказывали

сильный нажим, чтобы заставить их поехать на промыш¬

ленные стройки и сделать «пафос» строительства цен¬

тральной темой своих произведений... Из писателей со¬

здавали «ударные бригады», понуждали их к «социа¬

листическому соревнованию»... Это был период голого

экспериментаторства, который мало что дал литера¬

туре» 3.
В книге «Сквозь призму советской литературы»

(Нью-Йорк, 1953), вышедшей под редакцией Э. Сим¬
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаїиге, 1917—1950, р. 209.
2	Там же, с. 210.
3	Нагкіпз Оісііопагу оГ Киззіап ІЛегаіиге, р. 226.
188

монса, говорится о «громадных стилистических пустошах

литературы периода первой пятилетки» К
Марк Слоним пишет о том времени в трагических

тонах: «Нэп кончился в 1928 году, и страну втянули в

новую авантюру — пятилетку», которая-де «...была во

многом схожа с военным коммунизмом...»2.
Деминг Браун называет первую пятилетку «перево¬

ротом», который был, по его мнению, «более неожидан¬

ным и болезненным... чем что-либо иное в предшество¬

вавшей русской истории»3.
В суждениях Эдварда Брауна словно сконцентриро¬

валась вся ненависть антикоммунистов к советскому

строю. Он решительно перечеркивает всю историю

развития советской литературы, не оставляя никаких

надежд: «Период первой пятилетки разрушительно ска¬

зался в истории русской литературы... Русская литера¬

тура так никогда и не оправилась от этого экспери¬

мента»4.
Обосновывая свои рассуждения о «деградации»

литературы, о ее якобы превращении в орудие политиче¬

ской пропаганды, советологи обычно ссылаются на ре¬

шения XVI конференции ВКП(б), и особенно на поста¬

новление ЦК ВКП(б) от 28 декабря 1928 года «Об об¬

служивании книгой массового читателя».
Как известно, XVI конференция ВКП(б) в апреле
1929	года утвердила первый пятилетний план, ставший

программой партии и всего советского народа «на пути

ликвидации хозяйственной и культурной отсталости

страны, на пути строительства социализма...»5.
В обращении партконференции «Ко всем рабочим и

трудящимся крестьянам Советского Союза», кроме того,

была подчеркнута еще одна важная задача пятилетки.

«Пятилетний план,— говорилось в обращении,— это

план борьбы рабочего класса за преодоление капитали¬

стических элементов, план социалистического перевос¬
1	«ТЬгоидЬ іНе СНазз оГ Зоуієі Ьііегаіиге». Есі. Ьу Е. Зігпгпопз.

№\у Уогк, СоїитЬіа Ііпіуегзіїу Ргезз, 1953, р. 56.
2	3 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. \УгіІегз апсі РгоЬІетз,

р. 151.
3	В г о \у п О. Зоуієі АІШисіез іо\\'агс1 Атегісап \УгіІііі£. Ргіпзіоп

Ііпіуегзіїу Ргезз, 1962, р. 38.
4Вго\уп Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Ьііегаїиге,

1928-1932, р. 222.
5	«О партийной и советской печати...», с. 163—164.
189

питания масс, план создания фундамента для социали¬

стического общества» 1.
Партия поднимала советский народ на борьбу за

окончательное преодоление всех и всяческих капитали¬

стических элементов, партия предложила молодому го¬

сударству план создания фундамента социалистическо¬

го общества, план, который был принят трудовым наро¬

дом Страны Советов с огромным энтузиазмом.
Этого факта не отрицают даже и советологи, хотя и

пытаются локализовать, так сказать, значение пятилет¬

него плана для судеб страны и отделить коммунистов

и комсомольцев от всей массы трудящихся Советской

России. Например, Г. Борланд так и пишет: «Для ком¬

мунистов и комсомольцев годы 1928—1932 были вол¬

нующим и героическим временем»2.
Разумеется, для нетрудовых элементов, остатков и

осколков сметенного Октябрьской революцией 1917 года

эксплуататорского общества, для различных нэпманов

и концессионеров, кулаков и хозяйчиков пятилетний

план означал конец их частнопредпринимательской

деятельности и полный крах надежд на возрождение ка¬

питалистических порядков в России, надежд, которые

так было оживились в годы нэпа. Да, с точки зрения

этих «бывших» пятилетка воспринималась как «болез¬

ненный переворот». Иначе и не могло быть.
И когда советологи оплакивают в своих сочинениях

судьбу «бывших» и злобно клевещут на период первой

пятилетки, то удивляться этому не приходится — вспом¬

ним, что старшее поколение американских специалистов

по русской и советской литературе, от Г. Струве до

Б. Гуерни, почти целиком состоит из таких же бывших

подданных Российской империи, которые не приняли

идей Октября и власти трудового народа и оказались

за пределами Советского государства.
Теперь разберемся, на чем основаны утверждения

советологов о том, что «период первой пятилетки разру¬

шительно сказался в истории русской литературы», на

чем основаны их заявления о «стилистических пустошах

литературы» тех лет.
В основе рассуждений многих из них лежат сообра¬
1	«О партийной и советской печати...», с. 167.
2	В о г 1 а п с! Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе с1игіп£ ІЬе

Рігзі Ріуе-Уеаг Ріап, 1928—1932. №\у Уогк, Кіп^’з Сго\уп Ргезз,

1950, р. 24.
190

жения Г. Струве о якобы утилитарном подходе боль¬

шевиков к художественному творчеству.
Как известно, Ленин и КПСС всегда выступали про¬

тив так называемой теории искусства для искусства и

последовательно боролись за тесную связь творческой

интеллигенции с жизнью советского народа. Ленинский

принцип «жить в обществе и быть свободным от обще¬

ства нельзя» получил наиболее полное развитие в кон¬

кретной политике КПСС, при которой, как и мечтал

Ленин, «литературное дело» естественно стало состав¬

ной частью «общепролетарского дела», а у «старинного,

полуобломовского, полуторгашеского российского прин¬

ципа: писатель пописывает, читатель почитывает» орга¬

низованный социалистический пролетариат отнял «вся¬

кую почву» К
Приковывая внимание писателей к насущным вопро¬

сам социалистического строительства, вовлекая их в

сам процесс этого строительства, партия помогала мо¬

лодым литераторам обрести творческое вдохновение и

создавала для этого нео$ходимый простор и необходи¬

мые условия, о чем и свидетельствует, в частности,

то самое постановление ЦК ВКП(б) от 28 декабря

1928 года, на которое так охотно ссылаются советологи

в обоснование своего тезиса о превращении большеви¬

ками художественной литературы в... орудие политиче¬

ской пропаганды.
Гарриет Борланд в своей книге, посвященной совет¬

ской литературе периода первой пятилетки, утверждает,

что «в годы первого пятилетнего плана в Советском

Союзе были предприняты наиболее широкие и упор¬

ные усилия по мобилизации художественной литера¬

туры для целей пропаганды. Была попытка претво¬

рить в жизнь литературный пятилетний план, в соот¬

ветствии с которым писатель становился профессионалом

с определенными обязанностями, вытекавшими из

политических, общественных и экономических соображе¬

ний»2.
Эдвард Браун в книге на ту же тему пишет о резо¬

люции ЦК ВКП(б), принятой в декабре 1928 года, как
1	«В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 43, 44.
2	В о г 1 а п (1 II. Зоуієі Ьііегагу Тііеогу апсі Ргасіісе сіигіпд (Не

ГІГ5І Ріуе-Уеаг Ріап, 1928—1932, р. 1,
191

о «центральном документе, определившем литератур¬

ную политику Коммунистической партии во время пя¬

тилетнего плана» 1.
Он называет эту резолюцию «эпохальной» (Іапсі-

тагкіп^) в истории советской литературы, пространно

толкует о некоей «широкой дифференцированной шкале

гонораров»2, введенной будто бы в тот период в стране

в целях более весомого поощрения темы пятилетки в

художественной литературе.
Э. Браун высказывает гипотезу о том, что, вероятно,

за разные темы произведений советским писателям в

те годы по-разному, мол, и платили: «...разумно пред¬

положить,— пишет советолог,— что за роман о Днепро-

строе могли бы выплатить больше, чем за роман о ду¬

шевных переживаниях интеллигенции, находившейся не

в ладах (аі осісіз) с эпохой»3.
Гипотеза имеет свой резон, а именно резон торгаше¬

ский, вполне нормальный, или, выражаясь в стиле

Э. Брауна, вполне «логичный», для умопредставлений

советолога, воспитанного в обществе, мораль которого

целиком построена на подобном принципе, и этот при¬

мер как нельзя лучше демонстрирует безжалостный

утилитаризм капиталистического общественного устрой¬

ства применительно к художнику и художественному

творчеству. Это и есть та «зависимость от денежного

мешка, от подкупа, от содержания», которая характерна

для буржуазного художника во все времена в капитали¬

стическом обществе.
Коварство и тонкий расчет советологов проявляются

в том, что они пытаются беззастенчиво перенести торга¬

шеские критерии и принципы, определяющие взаимоот¬

ношения художника с обществом при капитализме, на

общественные отношения при социализме.
Деминг Браун не церемонится и в данном случае:

«К концу 1928 года писателям были даны директивы

создавать, а издателям было приказано печатать такие

произведения, которые впрямую поддерживали интен¬

сивную программу индустриализации и коллективиза¬

ции» 4.
1	Вго\уп Е. ТІїе Ргоіеіагіпп Ерізосіс іп Киззіап ІЛегаіиге,

1928—1932, р. 88.
2	Там же.
3	Там же, с. 93.
4	В г о \\’ п Зоуієі Д{1і1ис1ез Іо\\;агс1 Атегісап \Угіііп£, р. 47,
192

А вот как об этом же говорится в сборнике «Сквозь

призму советской литературы» (под редакцией Э. Сим¬

монса): «...в декабре 1928 года появилось... постано¬

вление ЦК. Оно представляло собой платформу Комму¬

нистической партии по вопросам литературы на весь пе¬

риод первой пятилетки и носило характер директивы

издательствам относительно книг, которые они должны

были выбирать для издания, и тем, которые они долж¬

ны были рекомендовать писателям» *.
Как видим, разные авторы в разных книгах, вышед¬

ших в разное время, по существу твердят одно и то же:

издателям было приказано, писателям было предло¬

жено...
Однако обратимся к самому постановлению, о кото¬

ром толкуют столь единообразно советологи. Действи¬

тельно, 28 декабря 1928 года ЦК ВКП(б) принял по¬

становление «Об обслуживании книгой массового чита¬

теля», в котором говорилось о значении массовой книги

для коммунистического просвещения трудящихся и по¬

вышения их культурного уровня.
В постановлении отмечалось, что «...тематика массо¬

вой книги не удовлетворяет этим основным задачам», и

ставился вопрос о решительном увеличении издания

книг и брошюр, «популяризирующих марксизм-лени¬

низм, историю ВКП(б) и революционного движения»,

подчеркивалась необходимость расширения выпуска

«массовой производственной литературы, повышающей

уровень технических знаний рабочих и крестьян», на¬

мечались меры по увеличению выпуска научно-популяр¬

ной книги для самообразования и, наконец, предлага¬

лось «расширить издание художественной литературы,

особенно произведений, развивающих актуальные поли¬

тические темы и направленных против буржуазных

влияний, мещанства, упадничества и т. д.»2.
Как видим, в постановлении речь идет о массовой

книге, и прежде всего о книгах и брошюрах политиче¬

ских, экономических, технических, то есть о книгах, пря¬

мо и непосредственно влияющих на просвещение масс,

помогающих их самообразованию, росту грамотности и

общей культуры.
Партия ставила задачу добиваться «...в большей ме¬
1	«ТЬгои^Ь 1Не С1а$з о£ 5о\’іеі ІЛегаіиге», р. 9.
2	«О партийной и советской печати...», с. 396.
193

ре, чем до сих пор... чтобы массовая литература была

орудием мобилизации масс вокруг основных политиче¬

ских и хозяйственных задач (в первую очередь индуст¬

риализации страны и рационализации промышленности,

повышения урожайности сельского хозяйства и его со¬

циалистической перестройки); активного классового вос¬

питания рабочих и широких масс трудящихся в борьбе

против буржуазных и мелкобуржуазных влияний и пе¬

режитков; помощи массам в деле овладевания достиже¬

ниями науки и техники, пропаганды ленинизма и борь¬

бы против его извращений» !.
Художественной литературе в этом постановлении

отводилось довольно скромное место после политиче¬

ской, производственной и научно-популярной. Это и по¬

нятно. Ведь непосредственные задачи политического

воспитания масс и их мобилизации на выполнение и пе¬

ревыполнение народнохозяйственных планов решались

прежде всего с помощью политических и хозяйственных

брошюр, книг, листовок, плакатов, впрямую агитировав¬

ших, поучавших, обучавших, пропагандировавших кон¬

кретный опыт социалистического строительства, передо¬

вые методы и формы работы, распространявших гра¬

мотность и научные знания в массах.
Художественная литература рассматривалась в этом

постановлении как часть общенародного дела, призван¬

ная свойственными ей средствами бороться с буржуаз¬

ными влияниями, мещанством, воспевая энтузиазм

молодых строителей нового мира, создавая яркие худо¬

жественные образы героев новой жизни — свободных

рабочих, крестьян и народной интеллигенции, не жалею¬

щих сил для воплощения в жизнь идеалов Октябрьской

социалистической революции, идеалов коммунизма.
Ни о каких «директивах» писателям в постановле¬

нии нет и речи. Нет в этом постановлении и «директив

издателям» о темах, которые они якобы «должны были

рекомендовать писателям».
Литературная политика КПСС никогда не была

узкоутилитарной или конъюнктурной. Партия последова¬

тельно и неизменно руководствовалась на всех этапах

социалистического строительства ленинским указанием

о том, что литературное дело «...менее всего поддается

механическому равнению, нивелированию, господству
1	«О партийной и советской печати...», с. 396—397,
194

большинства над меньшинством... в этом деле безу¬

словно необходимо обеспечение большего простора лич¬

ной инициативе, индивидуальным склонностям, простора

мысли и фантазии, форме и содержанию... литературная

часть партийного дела пролетариата не может быть

шаблонно отождествляема с другими частями партийно¬

го дела пролетариата» *.
Ленин подчеркивал: «Мы далеки от мысли пропове¬

довать какую-нибудь единообразную систему или реше¬

ние задачи несколькими постановлениями. Нет, о схе¬

матизме в этой области всего менее может быть

речь»2.
Вместе с тем партия всегда помнила завет Ленина

о необходимости связать литературное дело «непремен¬

но и обязательно» с остальными частями социал-демо-

кратической партийной работы, внося в литературу

«живую струю живого пролетарского дела...» 3.
И партия никогда не пыталась упростить эту задачу,

решая ее путем декретов и постановлений.
Грандиозная цель больщевиков — превратить старую

отсталую Россию в передовую индустриальную державу

с высокоразвитым обобществленным сельским хозяйст¬

вом, энергичные меры партии и государства по просве¬

щению народных масс и подъему их культуры не могли

не захватить воображение художников-патриотов, не

могли «е вызвать отклика в их душе и подвигнуть их на

самое активное участие в социалистической реконструк¬

ции страны.
Энтузиазм народных масс, их самоотверженность в

труде, готовность идти на любые жертвы ради полной

победы идей социализма производили глубокое впечат¬

ление на писателей, многие из которых пошли на самые

передовые рубежи пятилетки — на стройки новых горо¬

дов, заводов, фабрик, электростанций, участвовали в

создании колхозов и совхозов.
Писатели воочию видели, что программа партии, из¬

ложенная в пятилетнем плане, являлась выражением са¬

мых сокровенных чаяний и надежд народных, и потому

эта программа вызвала столь великий энтузиазм и го¬

рячую поддержку рабочего класса и трудового кресть¬

янства.
1	«В. И. Ленин о литературе и искусстве», с. 43—44.
2	Там же, с. 44.
3	Там же.
195

Уже в мае 1924 года группа известных писателей —
A.	Толстой, М. Пришвин, В. Инбер, М. Слонимский,
B.	Катаев, Н. Тихонов, Вс. Иванов, Н. Никитин, Вяч.

Шишков, А. Чапыгин и другие — в письме ЦК РКП (б)

отчетливо выразили эти новые умонастроения писателей

страны. Они заявили: «Мы считаем, что пути современ¬

ной русской литературы, а стало быть, и наши, связаны

с путями советской пооктябрьской России. Мы считаем,

что литература должна быть отразителем той новой

жизни, которая окружает нас, в которой мы живем и

работаем» К
Бурная жизнь, полная энергии, созидания и конф¬

ликтов, властно стучалась в литературные двери, и они

раскрылись навстречу этому могучему жизненному по¬

току, сметающему отсталое, старое, реакционное.
Эдвард Браун признает: «Несомненно, многие из них

(советских писателей.— А. £.) искренне симпатизирова¬

ли индустриальной программе и проявляли подлинный

интерес к преобразованию страны»2.
Именно в годы первой пятилетки впервые столь ося¬

заемо и плодотворно заявил о себе тот основной прин¬

цип партийного руководства развитием литературы, ко¬

торый впоследствии был столь ясно и просто сформули¬

рован Л. И. Брежневым в Отчетном докладе Двадцать

четвертому съезду КПСС: «Сила партийного руковод¬

ства — в умении увлечь художника благородной задачей

служения народу, сделать его убежденным и активным

участником преобразования общества на коммунистиче¬

ских началах»3.
Увлечь, сделать убежденным, активным участни¬

ком — как это далеко от злопыхательства советологов

о неких «директивах», о «принуждении», о «диктовке

тем», наконец, о злополучном превращении литерату¬

ры в... орудие пропаганды.
Для политической пропаганды у партии всегда было

много весьма эффективных средств, с помощью которых

успешно обеспечивалось решение насущных задач со¬
1	Сб. «К вопросу о политике РКП (б) в художественной литера¬

туре». М., 1924, с. 106—107.
2	В г о \у п Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап ІЛегаІиге,

1928—1932, р. 93.
3	Брєжнєв Л. И. Отчетный доклад Центрального Комитета

КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза

М., 1971, с. 158.
196

циально-политической и хозяйственно-промышленной

перестройки общества.
Ленинский научный подход к художественному твор¬

честву, к руководству процессами литературы и искус¬

ства, тонко учитывающий специфику этой сферы духов¬

ной деятельности общества, всегда был характерен для

КПСС.
Суть этого подхода наиболее выпукло выражена в.

словах Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Бреж¬

невым, который подчеркнул в докладе на Двадцать чет¬

вертом съезде КПСС, что Коммунистическая партия Со¬

ветского Союза всегда выступала «за внимательное от¬

ношение к творческим поискам, за полное раскрытие

индивидуальности дарований и талантов, за разнообразие

и богатство форм и стилей, вырабатываемых на основе

метода социалистического реализма» *.
Рассуждая о советской литературе периода первой

пятилетки, советологи пытаются уложить всю ее в про¬

крустово ложе сконструированной ими примитивной

схемы.
Они толкуют лишь о произведениях, которые в той

пли иной мере повествуют о проблемах реконструкции

народного хозяйства, уверяя, что вся советская литера¬

тура того периода только из них, мол, и состояла. Они

говорят о «Соти», «Время, вперед!», «Дне втором», «Ве¬

дущей оси», «Я люблю», «Не переводя дыхания» и не¬

которых других. Они называют эти произведения «слив¬

ками» 2 советской художественной литературы того пе¬

риода (Г. Борланд).
Что ж, названные произведения действительно яви¬

лись достижениями молодой литературы социалистиче¬

ского реализма, убедительно свидетельствующими о

глубоком проникновении идей социализма в мышление

советских художников, об укреплении связей литерату¬

ры с живой практикой социалистического строительства.
Но советская литература периода первой пятилетки

и по жанрам и тематически была гораздо шире! В ней

были созданы и другие выдающиеся произведения не

только в прозе, но и в поэзии, и в драматургии...
1	Брежнев Л. И. Отчетный доклад Центрального Комитета

КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза,

с. 158.
2	В о г 1 а п сі Н. Зоуіеі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 115.
197

Советологи пытаются изобразить дело таким обра¬

зом, словно в 1928—1932 годах в СССР издавались

лишь так называемые «производственные» романы. Но

ведь был и исторический роман, был и психологический

роман, и бытовой, и сатирический... Наряду, разумеется,

с романами, в которых созидательная новь современно¬

сти находила свое первое художественное осмысление

и воплощение.
Именно в эти годы были написаны и опубликованы

такие произведения, как «Жизнь Клима Самгина» и

«Тихий Дон» (шестая часть), «Поднятая целина» и «Ка¬

питальный ремонт», «Бруски» и «Последний из удэге»,

«Петр Первый» и «Кара-Бугаз», «Угрюм-река» и «Чело¬

век меняет кожу», «Цусима» и «Золотой теленок»,

«Школа» и «Тяжелый дивизион», пьесы «Клоп» и «Ба¬

ня», поэмы «Хорошо!» и «Гренада», романы О. Форш

и многие другие, которыми по праву гордится советская

литература.
Приведенный выше список далеко не полон, и он

ограничен во времени всего тремя годами. Но он самым

наглядным и убедительным образом опровергает ложь

советологов о некоей «депрессии», в которой якобы ока¬

залась по воле большевиков советская литература.

Жанровое многообразие, широта проблематики и стили¬

стическое многоцветье романов, поэм и пьес советских

писателей периода первой пятилетки разоблачают поли¬

тическую предвзятость и несостоятельность глубоко¬

мысленных рассуждений советологов о «мундире»

единообразия, о некоей «узости тем», мифических «гро¬

мадных стилистических пустошах» и «засушенности»

литературы.
Мрачная фантазия советологов понуждает их изобра¬

жать советских писателей в виде эдаких «совслужа-

щих», которые угрюмо корпят над выполнением навя¬

занного им партией «литературного пятилетнего плана»

и поглощены не столько заботой о художественном

уровне своего творчества, сколько своевременной и даже

скоростной поставкой пропагандистских сочинений на

злобу дня. При этом, скажем, Гарриет Борланд может

даже и лицемерно погрустить о судьбе советских пи¬

сателей, и посожалеть о том, что «многие советские пи¬

сатели, несомненно, настолько глубоко разделяли и

принимали существующий порядок вещей, что они даже
198

и не ощущали каких-либо ограничений своему творче¬

ству...» К
Бедные советские писатели! Они «даже и не ощуща¬

ли», а вот Г. Борланд за них, за советских писателей,

это глубоко прочувствовала и теперь старается открыть,

так сказать, им глаза.
Но, как говорили древние, «Аисііаіиг еі аііега рагз»!2

Послушаем, что же говорили о первой пятилетке и своем

творчестве сами советские писатели.
Вот, например, что пишет в своей автобиографии

Николай Погодин: «Осуществление первой пятилетки

неотразимо изумило нас своей социалистической новью,

своим дерзновенным превращением общенародной мечты

в невиданные до той поры живые формы. То, что я уви¬

дел, было действительно небывалым. Темпы громадного

строительства разительно отражались на людях, ломали

их, и я чутьем проникал в существо какого-то не очень

понятного мне тодда значительного процесса, полного

динамичности, противоречий, внутренней диалектики,

что и составляет драматичность...»3
Леонид Леонов считает годы первой пятилетки «бур¬

ными, вулканическими» и подчеркивает: «Литература

тех лет представляется мне сплошным массивом, а от¬

дельные книги — кирпичами, из которых сложены пер¬

вые этажи величественного здания... Годы строитель¬

ства Сталинградского тракторного завода, Ростсельмаша,

Московского и Горьковского автозаводов, Магнитогор¬

ска были героическими годами. Истории столкновения

наступающей новизны с российской архаикой, истории

первой встречи машины с дремучими недрами и был

посвящен мой роман «Соть», выпущенный в начале
1930	года»4.
Максим Горький, радуясь появлению целого ряда

ярких талантливых произведений молодых советских

писателей, с гордостью говорил: «Я не знаю в прошлом

десятилетия, которое вызвало бы к жизни столько цен¬

ных книг»5.
Годы первой пятилетки как раз целиком входят в то

самое десятилетие, о котором говорил Горький.
1	В о г 1 а п сі Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 33.
2	«Да будет выслушана и другая сторона» (лат.).
3	«Советские писатели. Автобиографии», т. II. М., 1959, с. 222.
4	«Литературная газета», 5 сентября 1957 г.
5	Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 25, с. 254.
199

Валентин Катаев называет «неповторимыми» и «ге¬

роическими» годы первой пятилетки. Он вспоминает,

как «'вместе с Демьяном Бедным мы отправились на

Днепрострой. Потом Ростсельмаш. Потом наши коррес¬

пондентские рейды на Сталинградский тракторный, в

молодые колхозы, МТС. И памятная поездка в Магни¬

тогорск на легендарную стройку. Рождался роман. За¬

главие его мне подсказал еще задолго до поездки Вла¬

димир Маяковский — «Время, вперед!».
Эпоха котлованов и строительных лесов, разбужен¬

ного захолустья и поднимаемой целины, эпоха чернора¬

бочей прозы — она достойна самой высокой и светлой

поэзии. О ней еще писать нужно, ее подвиги еще ждут

своего великого художника... все мы в большом долгу

перед эпохой тридцатых годов» *.
Федор Гладков, вспоминая о своей работе над рома¬

ном «Энергия», писал: «Весной 1927 года я поехал на

Днепрострой. Здесь еще шли подготовительные работы...

Цель же романа состояла в том, чтобы социалистиче¬

ский труд в его пламенности, самоотверженности, в

творческой направленности возбуждал, звал, возвышал,

зажигал человека энтузиазмом и глубокой верой в свои

творческие силы, воспитывал в нем высокое созна¬

ние...» 2
Василий Ильенков, автор широкоизвестного романа

«Ведущая ось», с восторгом говорил о невиданном энту¬

зиазме советских людей, уверенно перестраивавших

свою жизнь на началах социализма. «И мы писали, спе¬

шили сказать им доброе и бодрое слово, чтобы они вы¬

ше подняли свои головы и видели величие своего по¬

двига... Врагам коммунизма за рубежом трудно было

найти пищу для своего злорадства, но друзья наши...

видели, что им есть на кого опереться в своей нерав¬

ной борьбе: родился новый, советский человек — веду¬

щая ось истории» 3.
Приведя эти высказывания советских писателей,

«Литературная газета» справедливо подчеркивала:
«В эти годы с особой полнотой было претворено в

жизнь завещанное Лениным — литература стала неот¬

делимой, важной составной частью общепролетарского

дела. Вместе со своими героями писатели были в самой
1	«Литературная газета», 5 сентября 1957 г.
2	Там же.
3	Там же.
200

кііпени борьбы за индустриализацию іі коллективиза¬

цию... И если двадцатые годы были порой горячей юно¬

сти литературы, «рожденной бурей», то эпоху первых

пятилеток можно по праву назвать порой ее возмужа¬

ния, ее зрелости.
Именно в эти годы отчетливо проявились ее лучшие

качества, получившие свое дальнейшее плодотворное

развитие в 40-е, 50-е и последующие годы,— коммуни¬

стическая партийность, неиссякаемый оптимизм, высо¬

кая художественность, качества, снискавшие ей миро¬

вую славу, сделавшие ее самой передовой, идейной и

революционной литературой человечества»
Итак, реальные книги, созданные советскими писа¬

телями в годы первого пятилетнего плана, оценка этих

лет самими советскими писателями, громадная работа

партии и народа но перестройке промышленности и сель¬

ского хозяйства, по подъему культуры общества и благо¬

творное влияние этой работы на развитие художествен¬

ного творчества в стране, на умонастроение и мировоз¬

зрение писателей со всей очевидностью показывают на¬

думанность и полную несостоятельность концепции сове¬

тологов о значении первой пятилетки для литературы

СССР.
Эти годы были плодотворными для художественного

творчества, активное участие писателей в социалистиче¬

ском строительстве укрепляло их связи с трудящимися,

сплачивало вокруг партии, вдохновляло на высокие

творческие порывы и литературные достижения.
2.	Ничто не вечно под луной

(или кое-что о РАППе)
Как известно, РАПП (Российская ассоциация проле-

тарских писателей.) возникла в первые годы существо¬

вания Советского государства. В условиях ожесточен¬

ной классовой борьбы тех лет, чрезвычайно усложнившей¬

ся в связи с введением нэпа, в условиях значительного

влияния чуждых элементов и борьбы многочислен¬

ных литературных групп и группочек появление такой

организации было продиктовано необходимостью загци-
1	«Литературная газета», 5 сентября 1957 г.
201

ты интересов писателей, творчество которых определя¬

лось марксистско-ленинской идеологией.
Оказывая РАППу моральную и материальную под¬

держку, партия вместе с тем решительно выступила

против попыток монополизировать положение какой-

либо одной литературной группы, хотя бы и «самой про¬

летарской по своему идейному содержанию», как под¬

черкнуто в резолюции ЦК РКП (б) «О политике партии

в области художественной литературы» от 18 июня

1925 года.
Партия верила, что неимоверные трудности первых

послевоенных лет — разруха, голод, холод — будут пре¬

одолены, что грандиозная программа строительства со¬

циализма, осуществляемая свободным народом, будет

оказывать все возрастающее влияние на умонастроения

творческой интеллигенции, в решающей степени способ¬

ствовать преодолению колебаний у части художников и

переходу их полностью и безраздельно на позиции Со¬

ветской власти.
К 1932 году успехи в строительстве социализма в

стране были столь значительны, перековка сознания ху¬

дожественной интеллигенции страны шла столь бурны¬

ми темпами, что вопрос об идейной гегемонии одной

литературной группы, обозначавшейся в 20-е годы сло¬

вом «пролетарская», оказался в противоречии с реаль¬

ным ходом жизни.
К 1932 году подавляющая часть писателей вместе со

всем народом под руководством партии включилась с

энтузиазмом в работу по строительству социализма в

СССР. Достижение морально-политического единства,

общей идейной направленности творчества советских

художников объективно делало несостоятельными пре¬

тензии на «гегемонию» одной только группы. Уже в те

годы возникали реальные предпосылки для новой исто¬

рической общности людей, которая впоследствии вырас¬

тет в советский народ.
Это качественно новое состояние художественной ин¬

теллигенции, становившейся на почве социализма еди¬

ной советской интеллигенцией, было прозорливо подме¬

чено партией, предпринявшей шаги к организационному

закреплению этого единства.
Руководящие деятели РАППа, однако, во многом

еще находились во власти старых представлений о клас¬

совом расслоении интеллигенции, не видели решитель¬
202

ных социальных перемен в советском обществе и, от¬

став от жизни, превратились в тормоз литературного

развития нового, социалистического общества.
Продукт своего времени, РАПП был вызван к жизни

объективными потребностями острой классовой борьбы

в молодом советском обществе и, соответственно, в мо¬

лодой советской литературе; исторически он сыграл оп¬

ределенную положительную роль и исторически с неиз¬

бежностью изжил себя.
Многие годы отношение советологов к РАППу, его

теориям и практике было однозначным: от Истмена

вплоть до появления книги Эдварда Брауна «Пролетар¬

ский эпизод в русской литературе» (1953) все они друж¬

но и единодушно ругали РАПП, стараясь лишь переще¬

голять друг друга в хлесткости и язвительности эпите¬

тов и оценок.
«РАПП постепенно... монополизировал сферу серьез¬

ных публикаций и к 1932 году превратил литературу и

искусство России... в унылую пустыню, в которой оби¬

тали лишь несколько искренних фанатиков и орды бес¬

подобных специалистов по части подхалимажа, шанта¬

жа и болтовни»1 — так Макс Истмен в 1934 году же¬

стко и безоговорочно заклеймил РАПП в своей книге

«Художники в мундире».
Глеб Струве тоже не одобрял «'рапповских экстреми¬

стов», стремившихся «поставить литературу на службу

пятилетке» 2.
Вслед за Истменом и Струве многочисленные сове¬

тологи в своих сочинениях механически повторяли ана¬

логичные оценки деятельности РАППа. Скажем, спустя

добрых четверть века после Струве Бернгард Гуерни

почти дословно повторил его формулу: «РАПП добивал¬

ся, чтобы литература стала составной частью первой

пятилетки...» С точки зрения Б. Гуерни, деятельность

РАППа нанесла советской литературе «больший ущерб,

чем все теологи в мрачные века нанесли европейской

литературе за тысячелетие» 3.
По мнению М. Слонима, «царство РАППа было од¬
1	Е а з і т а п М. Агіізіз іп ШИогт, р. 35.
2	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 209.
3	Оиегпеу В. Ап Апііюіоду о! Киззіап Шегаіиге іп іііе Зо¬

уієі РегіосІ їгот Оогку іо Разіетак. Ые\у Уогк, Капсіот Ноизе, 1960,

р. XVIII.
203

ним из мрачнейших периодов в истории советской лите¬

ратуры» К
До 50-х годов оценка советологами РАППа в целом

вполне соответствовала их общей установке: все, что

делается в Советском Союзе,— плохо, все во вред худо¬

жественному творчеству.
Теоретические установки и практическая деятель¬

ность РАППа, этой чисто литературной организации,

существовавшей в 20-е годы наряду с многими другими,

полностью отождествлялись советологами с политикой

КПСС в области литературы. Более того, сам РАПП

рассматривался лишь как некий инструмент для превра¬

щения художественной литературы в средство пропа¬

ганды целей и задач индустриализации страны.
Эрнст Симмонс так и писал: «Она (т. е. партия,

КПСС.— А. Б.) оказала поддержку самой мощной орга¬

низации — Российской ассоциации пролетарских пи¬

сателей (РАПП), как наиболее приспособленной для пре¬

вращения литературы в орудие пропаганды, обеспечи¬

вающей успех пятилетнего плана»2.
Герман Ермолаев утверждал, что с 1928 по 1932 год

РАПП считался «проводником идей партии в литерату¬

ре», что «партия не видела серьезных расхождений меж¬

ду своей политикой и политикой РАППа», что, более

того, РАПП, «став инструментом партии, был использо¬

ван для ликвидации других организаций»3.
Уильям Харкинс, начав с осторожного «в 1929 году

партия позволила РАППу присвоить себе право контро¬

ля над советской литературой», в конце книги уже заяв¬

лял: «Партия... сделала РАПП своим официальным

агентом в литературном секторе «культурной револю¬

ции». Возглавляемый Леопольдом Авербахом РАПП

был восприемником пролеткульта и других групп, защи¬

щавших литературу, служащую целям пролетарской

революции»4.
Вера Александрова, подобно своим предшественни¬

кам, также полностью отождествляет линию РАППа в

литературе с линией и культурной политикой КПСС.
1	5 1 о п і іп М. Низзіап 5о\гіеі Ьііегаіиге. ^гііегз апсі РгоЫетз,

р. 157.
2	«ТЬгои^Ь ІЬе Оіазз о£ Зоуієі Ьііегаіиге», р. 9—10.
3Егто1ае\г Н. 5о\гіеі Ьііегагу ТЬеогіез, 1917—1934, р. 57,
110, 4.
4	Нагкіпз \У. Оісііопагу ої Киззіап Шегаіиге, р. 10, 225,
204

Она, например, цитирует резолюцию Первой Всесоюз¬

ной конференции пролетарских писателей в январе

1925 года, в которой творчество «попутчиков» объявля¬

лось враждебным социализму, и добавляет: «Нет нуж¬

ды разъяснять, что означало подобное обвинение в ус¬

ловиях коммунистической диктатуры» К
Иными словами, оценка одной литературной груп¬

пы — а их было в те годы немало — выступает в книге
В.	Александровой, так сказать, окончательной и дирек¬

тивной, данной якобы от лица партии.
А то, что партия в том же 1925 году приняла специ¬

альную резолюцию «О политике партии в области худо¬

жественной литературы», в которой решительно отверга¬

лись подобные приведенным выше вульгаризаторские

крайности и утверждалась четкая и ясная линия на

сплочение всех литературных сил, включая и так назы¬

ваемых «попутчиков», на платформе Советской вла¬

сти,— об этом Вера Александрова, разумеется, в данном

случае не вспоминает. Ей это невыгодно. Ибо резолю¬

ция ЦК РКП (б) «О политике партии в области худо¬

жественной литературы» убедительно вскрывает всю

несостоятельность попыток В. Александровой и прочих

советологов подменить реальную политику партии в об¬

ласти литературы пристрастным мнением одной, хотя

и влиятельной, литературной организации.
Наиболее подробно история возникновения и разви¬

тия РАППа рассматривается в книге Гарриет Борланд,

выпущенной в США в 1950 году под названием «Совет¬

ская литературная теория и практика в годы первой пя¬

тилетки, 1928—1932 годы».
Гарриет Борланд трудолюбиво изучила все вышед¬

шие до нее из-под пера соотечественников-советологов

соображения о РАППе и культурной политике КПСС

в 20-е годы и суммировала итоги своих изучений в

краткой фразе, которой и начинается ее собственное

сочинение: «В годы первого пятилетнего плана в Совет¬

ском Союзе были предприняты наиболее широкие и

упорные усилия по мобилизации художественной лите¬

ратуры для целей пропаганды» 2.
После подобной обобщающей декларации, которая,

как говорится, сразу все ставит на свое место, можно
1	Аіехаїмігоуа V. А Нізіогу оГ Зоуієі ІЛегаІиге, р. 25.
2	В о г І а п сі Н. Зоуієі Шегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 1.
205

было бы и не писать остальные 256 страниц книги. Эта

фраза свидетельствует, прежде всего, о том, что соб¬

ственного взгляда на проблемы становления и развития

советской литературы в 20-е годы у Г. Борланд нет. Ее

учителя и предшественники на стезе антикоммунисти¬

ческого толкования явлений советской литературы мо¬

гут быть довольны прилежностью своей ученицы и ее

послушанием: приняв на веру существовавшие до нее

в советологии оценки и выводы, она лишь старалась —

пусть многословно, пусть скучно, пусть порой претен¬

циозно — подобрать аргументацию «устоявшимся», так

сказать, концепциям.
Вот, например, Гарриет Борланд начинает рассказы¬

вать о существовании различных групп и группочек

в советской литературе 20-х годов. Она констатирует,

что все эти группы и группочки вели между собой острую

борьбу. Но конечно же причину борьбы она видит не в

столкновении острейших классовых противоречий перво¬

го послеоктябрьского десятилетия, находивших свое

специфическое отражение в литературном мире, а в

борьбе... самолюбий тех или иных литераторов!
И как это ни покажется странным, собственно сама

советская литература, которая заявляла о себе то од¬

ним, то другим талантливым произведением, полностью

выпала из поля зрения Г. Борланд.
«Советский рабочий класс,— патетически восклицает

Г. Борланд,— в реальной жизни уже создал Магнитку,

Днепрострой, Кузнецкстрой, в то время как литература

периода первой пятилетки не смогла создать ни одного

произведения прозы или поэзии, хоть в какой-то мере

отвечающего величию его материальных и политических

достижений» К
Г. Борланд не скрывает своего негативного отноше¬

ния к творчеству советских писателей тех лет. «Почти

вся литература, появившаяся в годы первой пятилетки,

была годна разве лишь для того, чтобы выбросить ее в

корзину для бумаг» 2.
И вот тогда-то, по мнению Г. Борланд, правитель¬

ство и Коммунистическая партия Советского Союза воз¬

ложили свои надежды на РАПП: «РАПП стал Пятни¬

цей партии, в задачу которого вменялась обязанность
1	Вогіапсі Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 118.
2	Там же.
206

организовывать литературную поддержку усилиям про¬

летариата и «срывать маски» с его врагов» 1.
Запомним эту последнюю фразу: «срывать маски» с

врагов пролетариата.
Вместе с тем, подобно другим советологам, Г. Бор¬

ланд готова, однако, признать, что произведения совет¬

ской литературы периода первой пятилетки служили

«отличными документальными свидетельствами, отра¬

жавшими жизнь пятилетки».
Итак, с одной стороны: «выбросить в корзину для

бумаг», с другой — «отличные свидетельства, отражав¬

шие жизнь пятилетки».
Читаешь подобное и невольно думаешь: да знает ли

автор советскую литературу тех лет, читала ли она

книги, о которых судит так решительно и безогово-

рочно?
Сводить всю советскую литературу 1928—1932 годов

лишь к темам индустриализации и коллективизации —

значит обкрадывать эту литературу, значит преднаме¬

ренно не хотеть видеть реального ее многообразия и

широты охвата процессов действительности. Рассуждая

о произведениях, трактующих темы индустриализации

и коллективизации, Борланд стремится создать впечат¬

ление, что советская литература тех лет только этими

темами и исчерпывалась. Иных, дескать, тем не было,

да и быть не могло, ибо, по ее утверждению, «...авторы,

которые не писали на темы современности, немедленно

объявлялись «контрреволюционерами». А одно изда¬

тельство, мол, даже «отказалось печатать роман только

из-за того, что действие в нем происходило три года

назад»2.
В качестве курьеза отметим, что придуманный Г. Бор¬

ланд пример с таинственным «одним издательством»

произвел, видимо, глубокое впечатление на умы сове¬

тологов, и он запестрел в последующих за книгой Бор¬

ланд «трудах» в качестве неотразимого аргумента.

Скажем, в книге М. Слонима, вышедшей спустя четыр¬

надцать лет после книги Борланд, мы встречаем этот

пример в его первозданном виде: «Писателей застав¬

ляли писать на злободневные темы. Одно издательство
1	Вогіапсі Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 119.
2	Там же, с. 120.
207

Отвергло роман только потому, что действие в Нёл<

происходило три года назад» 1.
Да, именно в годы первой пятилетки были написа¬

ны и напечатаны такие остросовременные произведения,

как «Гидроцентраль» М. Шагинян, «Соть» и «Скутарев-

ский» Л. Леонова, «Бруски» Ф. Панферова и «Подня¬

тая целина» М. Шолохова, «Ведущая ось» В. Ильенкова

и «Время, вперед!» В. Катаева, «Энергия» Ф. Гладкова

и «Кара-Бугаз» К. Паустовского...
Но именно в эти же годы было издано советскими

издательствами немало произведений, действие в кото¬

рых происходило не «три года назад», а в иных слу¬

чаях целые десятки лет и даже столетия назад!
«Петр Первый» А. Толстого и «Якобинский заквас»

О. Форш, «Тяжелый дивизион» А. Лебеденко и «Жизнь

Клима Самгина» М. Горького, «Тихий Дон» М. Шоло¬

хова и «Цусима» А. Новикова-Прибоя, «Угрюм-река»
В.	Шишкова и «Гуляй, Волга!» А. Веселого, «Капи¬

тальный ремонт» Л. Соболева и «Школа» А. Гайдара...
В эти же годы издаются «Двенадцать стульев» и

«Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова, «Кондуит»

п «Швамбрания» Л. Кассиля, «Девятая ель» М. Приш¬

вина, «Три толстяка» Ю. Олеши, выходит «Севастополь»
А.	Малышкина, «Егор Булычев .и другие» М. Горького,

«Россия, кровью умытая» А. Веселого и десятки дру¬

гих произведений, в которых речь шла вовсе не о

проблемах пятилетки, не о коллективизации.
И этих авторов, «которые не писали на темы совре¬

менности», вопреки утверждениям Гарриет Борланд, в

Советском Союзе не только не обвиняли и не клеймили

как «контрреволюционеров», а, наоборот, широко изда¬

вали; многие из подобных произведений получали

высокую оценку на страницах именно партийной печати.
Может быть, Гарриет Борланд не знает о назван¬

ных книгах? Но ведь она же выступает в качестве

«специалиста» по обозначенному именно 1928 и 1932 го¬

дами пятилетию советской литературы.
Тогда почему же эти знания не обнаруживаются в

ее книге? А может, «так надо», может, ей так велено?

Умолчать об одном, посожалеть о другом, а сказать

только о третьем, представив это «третье» в окарикату¬
1	8 1 о її і ні Д\. Киз^іап 8оуієі ІЛегаІиге. \\’гіісг5 апсі РіоЬІетз,

р. 157.
208

ренном виде, да еще и в качестве одного и якобы

единственного. А то, что в результате подобного приема

«умолчания» читатель получает крайне искаженную

картину не только советской литературы периода пер¬

вой пятилетки, но и всей духовной жизни социалисти¬

ческого общества,— так, может, она того и добивалась?

А может, и сама она преследовала ту же цель? Так

сказать, не корысти ради, а по «убеждению», ибо ее

учили только ненавидеть все советское, в том числе и

советскую литературу и советскую культурную поли¬

тику в особенности...
Гарриет Борланд не скупится на выражение своего

сочувствия «трудной» судьбе советских писателей, кото¬

рые будто бы подпали под власть «различных групп

коммунистических критиков во главе с Авербахом» и

вынуждены были «покидать свои студии» и начинать

«изучать жизнь», дабы избегнуть обвинений в «отрыве

от массы»1. Ах, вздыхает Гарриет Борланд, как это

тяжко было начать «изучение жизни»! Ведь для

этого — подумать страшно! — писателям пришлось по¬

ехать на «новые стройки, такие, как Днепрострой и

Магнитка, для сбора материалов — особенно к очеркам...

принимать участие в литературной и общественной

жизни заводов и колхозов, они даже пускались в путе¬

шествия в отдаленные уголки СССР и отправлялись в

научные экспедиции... чтобы затем все увиденное опи¬

сать в книгах» 2.
И отказаться, мол, нельзя было: ведь, по утвержде¬

нию Г. Борланд, советским издателям было «прика¬

зано» не печатать никаких иных сочинений, кроме как

на темы индустриализации и коллективизации...
Совсем как у Глеба Струве, который утверждал, что

в годы первой пятилетки «на роман смотрели косо, и

некоторые из видных попутчиков — А. Толстой... и дру¬

гие— превратились в журналистов и очеркистов»3.

Котя именно в эти самые годы писатель создал выдаю¬

щееся произведение мировой литературы —- историче¬

ский роман «Петр Первый».
Инерция обличения РАППа, лозунги и действия ко¬

торого упорно выдавались за политическую линию
1	В о г 1 а п 6 Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 43.
2	Там же.
8 Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Іліегаіиге, 1917—1950, р. 209.
б А. Беляев
209

КПСС в области литературы, двигала пером советолог

гов до начала 50-х годов.
От М. Истмена до Г. Борланд американские анти¬

коммунисты писали о групповщине, насаждавшейся

РАППом, о его бюрократизме, склонности к регламен¬

тированию и администрированию, отсутствии самокри¬

тики, неверной политике по отношению к «попутчикам»,

наконец, о самоизоляции РАППа от основной массы

советских писателей.
В 1950 году в книге Г. Борланд, написанной в тра¬

диционной манере обличения РАППа, появились, однако,

и некоторые новые положения, свидетельствовавшие о

назревавших переменах в оценке РАППа американской

антикоммунистической советологией.
Рассуждая о причинах роспуска РАППа, Г. Борланд

писала: «Кажется очевидным, что РАПП был распущен

потому, что он... стал бесполезным. В качестве орудия

партии... он боролся и ликвидировал идеологические ко¬

лебания в литературе и критике. Однако... недовольные

писатели, особенно Горький, чувствовали необходимость

меньшей регламентации и большей свободы выраже¬

ния»
Анализируя статью в «Правде» от 9 мая 1932 года,

в которой отмечалось, что лозунг Авербаха «союзник

или враг» противоречил линии партии и представлял

собой «вульгаризацию партийной линии по отношению

к интеллигенции», Гарриет Борланд вдруг высказала

сомнение... в правильности трактовки советологами

роли РАППа в истории советской литературы.
Не правильнее ли, размышляла она, отказаться от

взгляда на РАПП как на «проводника идей» Коммуни¬

стической партии в литературе? Не выгоднее ли пред¬

ставить его в качестве... противника партии, в качестве

«защитника» этой самой литературы от партийного

«диктата»?
Но обосновать смутно мелькнувшую мысль у Бор¬

ланд все же не хватило умения, и она ограничилась не¬

определенными высказываниями о том, что якобы

«РАПП... под воинственным руководством Авербаха все

больше и больше уходил от контроля партии... стано¬

вился слишком автономным»2.
1	В о г 1 а п д Н. Зсшеї Ьііегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 157.
2	Там же.
210

Зерна сомнения, посеянные Борланд, вдруг дали

пышные всходы на ниве антикоммунистической совето¬

логии! В самом деле, рассуждали советологи, если

в Советском Союзе подвергают острой критике РАПП,

то с какой же стати делать подобное же антикомму¬

нистам? Ведь эдак могут обвинить в том, что совето¬

логи превратились в рупор коммунистической пропа¬

ганды!
Идеи Гарриет Борланд были подхвачены и развиты

в совершенно неожиданном духе Эдвардом Брауном, в

книге «Пролетарский эпизод в русской литературе,

1928—1932 гг.».
Эдвард Браун начинает свою книгу гневной отпо¬

ведью предшествующим истолкователям РАППа. Он ре¬

шительно осудил Макса Истмена, который первым из

американских советологов дал отрицательную оценку

деятельности РАППа в своей книге «Художники в мун¬

дире». По мнению Э. Брауна, Истмен «дает вводящую

в заблуждение картину РАППа»
Все последующие советологи, считает Э. Браун, не¬

критически подошли к оц'енкам М. Истмена, приняли их

на веру. «Вместо ясной, объективной информации об

истории РАППа нам преподносили в высшей степени

предвзятую картину, в которой лидеры РАППа высту¬

пают в роли псевдомарксистских вульгаризаторов и

наставников литературного мира... Нам говорят, что они

были той силой, которая, вульгаризируя советскую ли¬

тературу, низводила ее до уровня пропагандистской и

журналистской деятельности в целях поддержки планов

пятилетки. Ликвидация РАППа преподносится в ка¬

честве либеральной акции, вызванной недовольством

рапповским режимом. История РАППа действительно

запутана...»2
Эдвард Браун торжественно пообещал «распутать»

историю РАППа и представить ее в истинном и объек¬

тивном виде. А чтобы не возникало сомнений, по какому

пути пойдет его исследование советской литературной

истории тех лет, он с первых же страниц своего труда

без лишней скромности заявляет: «Надеюсь, что это

исследование прольет свет на историю советской лите¬

ратуры и на советские порядки вообще... Автор (т. е.
1	Вго\уп Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Ьііегаіиге,

1928—1932, р. 254.
2	Там же, с. 5.
211

Э. Браун.— А. Б.) отвергает интерпретацию РАППа в

качестве вульгаризатора, сторонника утилитарного под¬

хода к литературе в годы первой пятилетки... Лидеры

РАППа сопротивлялись директивам партии и упрямо

распространяли свои собственные идеи и свой собствен¬

ный «литературный метод». Поэтому РАПП скорее был

очевидной жертвой, чем инструментом, с помощью кото¬

рого партия проводила в жизнь свою программу кон¬

троля и использования литературы в утилитарных

целях»
Путь поиска истины в науке известен давно: фак¬

ты — анализ — выводы. Именно такая методология по¬

зволяет чаще всего приходить к оценкам и выводам,

которые обладают ценнейшим качеством объективности

и наиболее приближены к истине.
Эдвард Браун предпочитает, увы, иную дорогу.
Он декларирует уже имеющиеся у него конечные

выводы, подменяя анализ тенденциозными рассужде¬

ниями и расплывчатыми обобщениями. Факты нужны

ему лишь для иллюстрации готовых оценок.
«Часто говорят,— пишет Э. Браун,— что во время

первой пятилетки литература была строго регламенти¬

рована, ей ставились «задачи» и указывались пути их

выполнения. Мы слышали также, что высшей задачей,

на решение которой был мобилизован весь литератур¬

ный мир, являлось отражение в литературе индустриа¬

лизации и коллективизации. Утверждают также, что

РАПП был собственной организацией партии, которой

доверялась работа по проведению в жизнь этой «ли¬

нии» 2.
Стиль изложения — «говорят», «слышали», «утверж¬

дают» — не оставляет сомнения в том, что Э. Браун

имеет на этот счет свое особое мнение. И он торопится

изложить его: «Факты свидетельствуют о том, что РАПП

не был ни автором, ни инициативным исполнителем

литературной программы, которую обычно связывают с

его именем... Руководство РАППа, в сущности... отвер¬

гало, как бредовые и неплодотворные, программы, вы¬

двигавшиеся партией перед литературой в годы первой

пятилетки»3.
1	В г о \у п Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Низзіап Уіегаіиге,

1928—1932, р. 5.
2	Там же, с. 86.
3	Там же.
212

Это уже что-то новое. Логично было бы ждать убе¬

дительных доказательств столь радикальной переоценки

советологом роли РАППа в советском литературном

движении. Но как раз этого-то и избегает Э. Браун.

Он лишь декларирует конечные «выводы», подменяя

анализ тенденциозными рассуждениями и обобщениями.
Высказав столь смелую гипотезу, советолог сразу же

торопится сделать окончательный и безапелляционный

вывод: «Ясно (!), что РАПП как массовая организация

советских литераторов... участвовал в общем движении

по пропаганде пятилетки. Но также, я полагаю, ясно (!)

и то, что лидеры РАППа делали это неохотно и без

души... Они относительно слабо поддерживали литера¬

туру индустриализации и коллективизации...» 1
Развенчав столь несложным образом многолетние

усилия своих коллег, критиковавших и ругавших РАПП

именно в качестве проводника идей партии в советской

литературе, Э. Браун стремится создать впечатление о

РАППе как об организации, активно якобы противо¬

действовавшей партийно^ политике.
Да, признается Э. Браун, сам Авербах «как пи¬

сатель» был слаб. Он был и «доктринер», и «догматик»,

а его творчество «обнаруживало... невежество, надмен¬

ность и малую образованность»2.
Но подобные нелестные характеристики Авербаху

Э. Браун дает в конце книги, в сносках, и предназна¬

чены они как бы подчеркнуть объективность суждений

советолога, задавшегося целью нарисовать портрет

эдакого «независимого» и сильного политического

«борца»...
Он так и пишет: «Лидеры РАППа никогда не жили

в согласии с лидерами партии, а в годы первой пяти¬

летки поддерживали доктрину, которая противостояла

линии партии... Их организацию грубо ликвидировали

в 1932 году и с тех пор поносят... На Восемнадцатом

съезде ВКП(б) Шолохов говорил о лидерах РАППа

как о «врагах», которых поделом изгнали из совет¬

ской литературы... Вполне может быть, что они были

членами более широкой подпольной оппозиции Ста¬

лину...»3 Фантазия советолога превращает лидеров
1	Вго\уп Е. ТНе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Уіегаїиге,

1928—1932, р. 105, 107.
2	Там же, с. 246.
3	Там же, с. 86.
213

РАППа чуть ли не в участников... контрреволюционной

подпольной организации!
Пожалуй, именно от Э. Брауна наиболее отчетливо

берет свое начало тенденция антикоммунистов брать

под свою «защиту» те художественные тенденции и про¬

изведения, которые вызывали в Советском Союзе про¬

фессиональную критику в силу определенных идейно¬

художественных недостатков или просчетов авторов.
И не только брать под «защиту», но и развязывать

шумные политические кампании, фабриковать легенды

о «мучениках» и «борцах»...
Но эта особенность советологов, впервые проявив¬

шаяся столь отчетливо у Э. Брауна, наибольшее разви¬

тие получила позднее, в 60-е годы. И речь об этом еще

впереди.
Новый подход к оценке роли и значения РАППа не

остался незамеченным. Один за другим советологи

переходили на позиции Э. Брауна.
Эрнст Симмонс вскоре поддержал своего коллегу,

подчеркнув в книге «Сквозь призму советской литера¬

туры», что «руководство РАППа отстаивало литера¬

туру, посвященную реалистическому и психологическому

изображению «живого человека», которая «срывала

маски» с советской жизни...» *.
Вот как радикально изменилась в течение буквально

трех лет трактовка лозунгов РАППа! Ведь еще в

1950 году Гарриет Борланд утверждала, что Коммуни¬

стическая партия вменяла в обязанность «РАППу ло¬

зунг «сорвать маски» с врагов социализма».
Теперь же Э. Симмонс утверждает, что РАПП ста¬

вил своей целью «срывать маски» с... «советской

жизни»...
Хью Маклин и Уолтер Викери в 1961 году уже как

само собой разумеющееся заявили о том, что «РАПП

пытался отстоять автономию литературы от партийной

бюрократии» и что при создании единого Союза совет¬

ских писателей РАПП «был изображен сектантской

организацией»2, а на самом деле он таким никогда не

был.
В 1962 году Гарольд Суэйз определенно утверждал,
1	«ТЬгои^Ь ІЬе СІазБ о£ Зоуієі Шегаіиге», р. 10.
2	М с Ь е а п Н. апсі V і с к е г у \У. ТЬе Уеаг о! Ргоіезі, 1956, р. 8.
214

что «РАПП.*, никогда не был облечен официальным до¬

верием партии...» К
Итак, на наших глазах совершилась трансформация

взглядов американских советологов на РАПП: от «ин¬

струмента партии», пользовавшегося ее полным довери¬

ем, до «автономности» и даже чуть ли не до подполь¬

ной организации.
От безудержного обличения и ругани РАППа и его

руководства до трогательной, порой самозабвенной за¬

щиты того же самого РАППа и его лидеров от какой-

либо критики их деятельности советской обществен¬

ностью!
Заметим в скобках, что пройдет еще десять лет, и

в 1963 году тот же Э. Браун, уже в новой своей книге

«Русская литература со времен революции», с легкостью

отбросит свои прежние суждения и напишет совсем

иное: «РАПП, массовая организация пролетарской лите¬

ратуры, был рычагом, которому ЦК партии оказывал

полное доверие» 2.
Методология «качелей» может занести Э. Брауна и

вовсе в неожиданную сїорону. Все будет зависеть от

конъюнктуры, от политической атмосферы. Методология

объективного, подлинно научного анализа фактов у

советологов отсутствует, и пример Э. Брауна наглядно

это иллюстрирует.
В советском литературоведении история возникнове¬

ния РАППа, его теория и практика, причина его рос¬

пуска привлекают пристальное внимание исследовате¬

лей. Только в последние годы вышли в свет книги
А.	Романовского «Знаменательная веха», С. Шешукова

«Неистовые ревнители», А. Метченко «Кровное, завое¬

ванное. Из истории советской литературы», В. Иванова

«Идейно-эстетические принципы советской литературы».
Названные исследования, отмеченные, как правило,

объективностью оценок и выводов, позволили во мно¬

гом освободиться от чисто негативного подхода и свой¬

ственных ему крайностей в оценке деятельности РАППа,

которые господствовали в нашем литературоведении

после 1932 года, и более полно и точно представить

место и роль РАППа в развитии советской литературы.
Нельзя не согласиться с А. Романовским в том, что
1	5 \у а у 2 е О. Роїііісаі Сопігої о! Шегаіиге іп іЬе Ш5К, р. 116.
2	В г о \у п Е. Киззіап Ьііегаіиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 209.
215

к анализу положительных и отрицательных фактов в

истории советской литературы следует подходить исто¬

рически. «Ставить прошлому только минусы, а плюсы

оставлять для современного и будущего — неверно»1,—

заявляет А. Романовский.
Представляется весьма плодотворной высказанная в

книге В. Иванова мысль о том, что оценивать историю

советской литературы следует не по декларациям и

манифестам различных литературных групп и органи¬

заций, которых в 20-е годы было немало, а по конкрет¬

ным художественным произведениям, созданным в те

годы писателями Страны Советов. Такой принцип

позволяет вести исследование самой литературы.
«Настоящие же талантливые писатели меньше всего

выражали своим творчеством идеи даже подписанных

ими деклараций. Особенно это характерно для Маяков¬

ского в его отношении к футуристическим манифестам,

или для Фадеева, Афиногенова и многих других пи¬

сателей в отношении к РАППу»2,— пишет В. Иванов.
В книге А. Метченко подчеркнута важная мысль о

том, что партия в своей работе по сплочению всех пи¬

сателей страны на базе марксистско-ленинской идеоло¬

гии оказывала поддержку тем сторонам Деятельности

РАППа, которые укрепляли позиции социализма в

литературе (например, борьба с троцкизмом), и вместе

с тем никогда не отождествляла партийную линию в

литературе с рапповской политикой и не раз подверга¬

ла руководство РАППа резкой и принципиальной кри¬

тике за групповщину, бюрократизм, администрирование

и сектантство, последовательно боролась с претензиями

лидеров РАППа на гегемонию в литературном движе¬

нии страны 3.
В.	И. Ленин отмечал, что «...действительно великие

революции рождаются из противоречий между старым,

между направленным на разработку старого и абстракт¬

нейшим стремлением к новому, которое должно уже

быть так ново, чтобы ни одного грана старины в нем

не было.
И чем круче эта революция, тем дольше будет
1	Р о м а н о в с к и й А. Знаменательная веха. М., 1970, с. 87.
2	Иванов В. Идейно-эстетические принципы советской литера¬

туры (формирование и сущность). М., 1971, с. 29.
3	См.: Метченко А. Кровное, завоеванное. Из истории совет¬

ской литературы. М., 1975.
216

длиться то время, когда целый ряд таких противоречий

будет держаться» !.
Плодотворно применив эту мысль В. И. Ленина к

анализу литературной борьбы в 20-х годах, советские

литературоведы показали, что именно непонимание ли¬

дерами РАППа существа противоречий развития моло¬

дого советского общества и его культуры, при всей

субъективной честности их устремлений, привело РАПП

к серьезным заблуждениям и в конце концов к провалу.
«Рапповцам не хватало подлинно ленинского пони¬

мания исторической роли пролетарского искусства, чув¬

ства историзма» 2,— подчеркивает А. Метченко. Лидерам

РАППа оказалось не под силу справиться с задачей

объединения всех творческих сил рабочего класса и по¬

вести за собой всю литературу, отмечает исследователь.
Да, при всей поддержке партии РАПП, к сожале¬

нию, не смог выполнить задачи достижения идейной

гегемонии пролетарской литературы, которая была по¬

ставлена в известной резолюции ЦК РКП (б) от

18 июня 1925 года «О политике партии в области худо¬

жественной литературы».
Узко понятые интересы рабочего класса на деле от¬

гораживали РАПП от рабочего класса. Лидеры РАППа

не заметили, что культура рабочего класса, культура

советского народа переросла те границы, которые наме¬

чались ему руководителями этой литературной органи¬

зации, политическое сознание лидеров РАППа безна¬

дежно отстало от роста политического сознания народа.
В этом в конечном счете кроется главная причина

роспуска РАППа и других организаций художественной

интеллигенции СССР и создания единого Союза совет¬

ских писателей, единых союзов других отрядов творче¬

ской интеллигенции.
А.	Серафимович в письме, направленном им ЦК

ВКП(б) в январе 1932 года, писал: «Отношения с това¬

рищами приняли у большинства руководителей верхуш¬

ки РАПП тот характер нетерпимости, заносчивости, без¬

апелляционной грубости, лжи, интриганства, лицемерия,

неутолимой злобы против всякого, кто осмелится ука¬

зать на ошибки руководства,— тот характер, который
1	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 45, с. 401.
2	Метченко А. Кровное, завоеванное, с. 163.
217

отталкивает массу товарищей, массу работников, целые

организации» *.
Письмо А. Серафимовича является наглядным и убе¬

дительным свидетельством того, что советские писатели

никогда не отождествляли позиции лидеров РАППа с

позицией Коммунистической партии, боролись с ошиб¬

ками и перегибами лидеров этой организации, обра¬

щаясь за поддержкой в ЦК ВКП(б).
Когда советологи на первом этапе огульно охаивали

РАПП как организацию партии, как орудие «подавле¬

ния» и «принуждения», они преследовали одну цель —

скомпрометировать политику ВКП(б) в области лите¬

ратуры, доказать, что новое социалистическое общество

не в состоянии обеспечить должный простор для сво¬

бодного художественного творчества.
Когда советологи на втором этапе принялись вдруг

защищать и оправдывать РАПП, они преследовали ту

же самую цель — компрометацию политики КПСС, идей

социализма и порядков нового общества, освободив¬

шегося от гнета капитала.
И в первом и во втором случае методология совето¬

логов основывалась на спекулятивной «подаче» одних

и тех же фактов из истории РАППа.
Несостоятельность подобных попыток советологов

слишком очевидна. Правда истории, факты развития со¬

ветской литературы говорят сами за себя.
3.	Правда жизни и ложь советологов
В годы первой пятилетки молодое Советское госу¬

дарство проходило, по словам Л. И. Брежнева, «началь¬

ную школу хозяйствования» 2.
Бурное развитие новой жизни, строительство совер¬

шенно новых, основанных на равенстве и братстве отно¬

шений между людьми оказывало большое позитивное

влияние на умонастроения советской интеллигенции,

превращало ее в верного сторонника идей Октября, в

активного участника созидательного труда советского

народа.
1	«А. Серафимович в воспоминаниях современников». М., 1961,

с. 248.
2	«Правда», 21 марта 1972 г.
218

Советская литература, едва вступившая во второе

десятилетие своего существования, уже заявила о себе

многими талантливыми, поистине новаторскими произ¬

ведениями.
Однако в США, как отмечали авторы сборника «Го¬

лоса Октября», продолжала «...существовать своего рода

интеллектуальная блокада, извращающая культурные

достижения Революции...». Авторы сборника с сожале- -

иием писали, что в США сложилась «парадоксальная

ситуация: с одной стороны, появилось много книг, де¬

тально описывающих политические, экономические и

социальные достижения Советского Союза; с другой

стороны, о советской литературе, театре, живописи и

кино вышло всего несколько случайных книг. В резуль¬

тате подобной «блокады» даже сегодня возможно появ¬

ление в респектабельных журналах таких заявлений

о советском искусстве, которые они отвергли бы как

незрелые, если бы это касалось советской политики или

экономики. Не далее как в прошлом году, спустя две¬

надцать лет после революции, либеральный нью-йорк¬

ский еженедельник напечатал статью, оплакивающую

«трагедию современной русской литературы», в которой

темы творчества «ограничены узким официальным ком¬

мунистическим взглядом», а писатели должны «отка¬

заться от всех индивидуальных или психологических

проблем», потому что им «запрещена свобода твор¬

чества...», а «на лирику наложено табу» *.
Один из авторов сборника, Джозеф Фримен, призы¬

вал непредвзято посмотреть на произведения советской

литературы и искусства, для того чтобы убедиться в

существовании «богатой и многоцветной литературы и

искусства Советского Союза» 2.
Он ужаснулся: как это можно было в 1929 году,

«спустя двенадцать лет после революции», обманывать

американский народ, пичкая его чудовищными небыли¬

цами о советской культуре!
Увы, Джозеф Фримен не мог даже и предположить,

что кампания лжи и клеветы на советскую литературу

и искусство только начиналась в те годы, что спустя и

двадцать, и тридцать, и пятьдесят, и шестьдесят лет по¬

сле Октябрьской революции американский народ будет
1	«Уоісез оГ ОсіоЬег», 1930, р. V,
2	Там же, с. VII.
219

Во все возрастающих масштабах получать невероятно

искаженную, откровенно предвзятую и враждебную ин¬

формацию о художественной культуре социализма.
Идеологи антикоммунизма не оставили без внимания

попытку авторов «Голосов Октября» дать американ¬

скому читателю в основном объективную картину раз¬

вития советской литературы и искусства. В злобной

книжонке Макса Истмена «Художники в мундире»

сборник «Голоса Октября» подвергся самым грубым

нападкам. Как посмели! — потрясал кулаками воинству¬

ющий троцкист, как посмели говорить о «богатом много¬

цветье» советской литературы...
Он яростно ниспровергал объективные суждения

Джозефа Фримена и утверждал одно: нет расцвета ху¬

дожественной культуры в Советской России, нет и не

может быть плодотворного развития литературы, новых

поэм, пьес и романов.
М. Истмен твердил о «жесткой регламентации», о

некоей «литературной инквизиции» в годы первой

пятилетки и заклинал не верить авторам сборника

«Голоса Октября» 1.
Юджин Лайонс через год после М. Истмена, в книге

«Московская карусель», уже как очевидец (до этого он

шесть лет провел в Москве в качестве корреспондента

агентства Юнайтед Пресс) давал, так сказать, показа¬

ния в пользу Макса Истмена.
На суперобложке — семейный портрет автора с же¬

ной и дочерью в русских одеждах: он — в рубахе-косо-

воротке, они — в русских косынках и сарафанах.
И подпись: «...прочитав книгу, вы поймете, что, по¬

жалуй, впервые вы получили возможность понять

Москву».
Авторы этих строк забыли только добавить: «попять»

в духе Макса Истмена, то есть в антикоммунистическом

й клеветническом духе.
Глава о советской литературе и советских писателях

в этой книге построена на лихих журналистских вы¬

мыслах и подчинена задаче «доказать» отсутствие...

свободы творчества в СССР.
Делается это просто — автор описывает свои, якобы

имевшие место беседы с некими советскими писателями

по имени «Игор Григорович» и «Андрей Павлович».
1 Е а з 1 т а п М. Агіізіз іп ІІпіїогт, р. 145.
220

Оба эти «писателя», разумеется, хором жалуются жур¬

налисту на трудности писательского житья в Советской

России. Ю. Лайонс согласно поддакивает этим «пи¬

сателям» и прибавляет уже от себя: «Литература, как и

вообще все искусство, уже не служит больше спокой¬

ным и безопасным убежищем для тех русских, которые

хотели бы спрятаться от житейских невзгод - бытия.

Башня из слоновой кости превращена в промышленное

предприятие пятилетки. Быть писателем в Советском

Союзе означает по шею окунуться в политическую и

экономическую борьбу. Традиционный писатель, то есть

человек, наблюдающий жизнь со стороны, теперь не

находит ни издателя, ни читателя» *.
Журналист приводит сетования «Андрея Павлови¬

ча», который изрекает, например, сентенции о том,

что писать для народа, который неграмотен, бесполезно.

«Как писать для неграмотных? Как рисовать для сле¬

пых?» — горестно восклицает якобы «Андрей Павло¬

вич». А впрочем, «Андрей Павлович» ли? Уж не пере¬

старался ли это сам Юджин Лайонс? Ведь даже Макс

Истмен в своей книжке, вышедшей за год до книги

Лайонса, писал о том, что Советская власть добилась

больших успехов в просвещении народа, ликвидировав

в основном неграмотность.
Похоже, что «Андрей Павлович» на деле никакой не

«Андрей» и уж совсем не «Павлович». Похоже, что

зовут его короче, и, скорее всего, его истинное-то имя —

Юджин.
А ведь так удобен американскому журналисту этот

«Андрей Павлович»: ни одной фразы зря не скажет,

все со смыслом. Вот, к примеру, рассуждает «Андрей

Павлович» о ремонтных работах в Москве.
Скажем, дом взялись ремонтировать. Леса поста¬

вили. И забор вокруг лесов по тротуару возвели. Ну и

что, скажете вы? И правильно сделали, а то ненаро¬

ком на голову прохожих может с этих лесов и упасть

что-нибудь, да и краской забрызгать могут.
Ан нет, не в этом, оказывается, дело! «Андрей Пав¬

лович» глубокомысленно поясняет, что в Европе не

позволили бы никаких ограждений делать вокруг ре¬

монтируемых домов. «Но наш русский народ принимает

это как должное и даже вопросов не задает,— сокру¬
1	Ь у о п з Е. Мо5со\у Саггоизеї, р. 278.
221

шается «писатель».— Ибо заставить его — русский на¬

род— ходить в нужном направлении можно единственно

только с помощью оград из веревок, заборов, полицей¬

ских и смертных приговоров...» 1
Вот какой, оказывается, можно сделать политический

вывод из простейших мер по технике безопасности на

строительной площадке!
Обнажив с помощью подобной сентенции саму, так

сказать, «природу» загадочной русской души, лихому

американскому журналисту не трудно теперь было писать

любые небылицы о советских писателях и об условиях

их труда. И как их «заставляют», и что им «приказы¬

вают», и почему всех на стройки отправили и заставили

заниматься «пропагандой» пятилетки.
В качестве примера «стоящего в сторонке», «несо¬

гласного» с выездами на стройки пятилетки советологи

любят приводить Исаака Бабеля. Сначала, мол, он

активно печатался, а затем, разочаровавшись, перестал

писать и замолчал.
Они верны при этом своей весьма нехитрой методе:

не жалеть хвалебных слов по адресу И. Бабеля с тем,

чтобы противопоставить его всем другим советским

писателям.
«Появление его «Одесских рассказов» и «Конар¬

мии»... было единственным событием со времени рево¬

люции, которое можно назвать появлением новой звез¬

ды в зените»2 — это писалось Максом Истменом в

1934 году, когда уже, к слову сказать, на многих язы¬

ках был опубликован «Тихий Дон» М. Шолохова.
Спустя двадцать три года Поджиоли, в сущности,

повторил Истмена, утверждая, что произведения Бабеля

«...являются лучшей прозой, которая когда-либо появ¬

лялась в Советской России. Часть его новелл написана

б рамках советской литературы, а часть — вне этих

рамок»3.
Что это за «рамки» и сколько в точности новелл

Бабеля уместилось в их пределах, а сколько и каких

не уместилось, Поджиоли предпочитает не уточнять.

Занятие сие было бы совершенно безнадежным делом:

все написанное Бабелем опубликовано в СССР и, так
1	Ь у о п з Е. Мозсош Саггоизеї, р. 280.
2	Еазітап М. Агіізіз іп ШИогт, р. 101.
3	Р о £ £ і о 1 і К. ТЬе РЬоепіх апсі ІЬе Зрісіег, р. 229.
222

сказать, оказалось как раз в «рахмках» советской ли¬

тературы.
Щедр на похвалы и Биллингтон, который, как бы меж¬

ду прочим, обронил в своем объемистом труде «Икона

и топор» фразу о том, что Бабель является «одним из

величайших русских новеллистов этого века» К
Марк Слоним тоже считает Бабеля «советским про¬

заиком первой величины», «одним из блестящих рус¬

ских новеллистов двадцатого века»2.
Не будем спорить по поводу хвалебных эпитетов,

расточаемых советологами по адресу известного совет¬

ского писателя Исаака Бабеля. Его творчество зани¬

мает в истории советской литературы 20-х годов свое

достойное место.
В советской критике отношение к его произведе¬

ниям не было однозначным, не все одинаково восприни¬

малось и читателями (вспомним хотя бы столь разные

по оценкам печатные выступления С. М. Буденного и,

с другой стороны, М. Горького по поводу «Конармии»).
Сам И. Бабель откровенно признавался: «Есть лите¬

раторы с гладкой судьбой, ‘есть литераторы с трудной

судьбой... я принадлежу ко вторым» (из письма к
В.	Полонскому от 10 декабря 1930 года)3.
А сложность его судьбы заключалась в особенностях

его творческой манеры, характера писателя, необычайно

требовательного к себе, вечно сомневающегося в ка¬

честве своих сочинений, пишущего трудно, «по слову»,

а не по страницам. Он жаловался, например, еще

в 1925 году М. Горькому: «В начале нынешнего года —

после полуторагодовой работы — я усомнился в моих

писаниях. Я нашел в них вычуры и цветистость...» 4
Позже, в 1930 году, он опять говорит о «мучитель¬

ных» своих «особенностях», которые заставляли его

переделывать по двадцать раз свои произведения. «Тру¬

жусь трудно, медленно, с мучительными припадками

недовольства», «я по-прежнему сочиняю не страницами,

а одно слово к другому», «...да и вообще я такой

писатель — мне надо несколько лет молчать, для того
1	В і 11 і п £ і о п X ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе, р. 500.
25 1опіш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. \Угііегз апсі Рго-

Ыетз, р. 72.
3	Бабель И. Избранное. М., 1966, с. 447.
4	См.: Левин Ф. И. Бабель. М., 1972, с. 148.
223

чтобы потом разразиться»1 — подобные жалобы на свой

писательский характер постоянно встречаются в его

письмах к друзьям.
Но советологов меньше всего интересуют особенности

творчества Бабеля. Им важно одно: этот писатель

после «Конармии» написал мало, «Конармия» осталась

лучшим его произведением.
Отсюда антикоммунисты делают далеко идущие

политические выводы о том, что Бабель демонстративно

якобы не желал писать на темы советской действитель¬

ности.
«За последние шесть лет в русской прозе произошли

два главных события»,— писал в 1934 году Макс

Истмен и первым из этих «главных» событий называл

«молчание Исаака Бабеля...»2.
Спасаясь, мол, от нападок рапповских критиков и

Буденного, И. Бабель «удалился сначала на Украину,

затем переехал во Францию, затем укрылся в деревне.

Он приспособился жить в молчании»3.
Глеб Струве, подстраиваясь под суждения М. Ист¬

мена, также заявляет, что «начиная с 1929 года»4 Бабе¬

ля якобы прекратили печатать в СССР.
Исаак Бабель еще в 1934 году дал четкий ответ

многим будущим инсинуациям антикоммунистов. В речи

на Первом Всесоюзном съезде советских писателей

И. Бабель с особым подъемом говорил о единстве со¬

ветских писателей с партией и народом. «Мы, литера¬

торы,— подчеркивал он,— обязаны содействовать победе

нового большевистского вкуса в стране...»
И в связи с этим он говорил и о своем литератур¬

ном «молчании». «Надо прямо сказать, что в любой...

буржуазной стране я бы давно подох с голоду...», но

«...в нашей стране уважаются методы работы, хотя бы

необычные и медлительные»5.
Уместно привести здесь остроумную речь Ильи Эрен-

бурга на Первом съезде советских писателей, в которой

он сказал следущее:
«Я лично плодовит, как крольчиха (смех), но я от¬
1	«История русской советской литературы», т. 1, с. 343.
2	Е а з і гп а п М. Агіізіз іп ШПонл, р. 101.
3	Там же, с. 102.
4	5 I г и у е С. Зоуієі Киззіап Еііегаіиге, 1917—1950, р. 68.
5	Б а б е л ь И. Избранное, с. 410—411.
224

стаиваю право за слонихами быть беременными дольше,

нежели крольчихи (смех).
Когда я слышу разговоры — почему Бабель пишет

так мало, почему Олеша не написал в течение столь¬

ких-то лет нового романа, почему нет новой книги Па¬

стернака и т. д.,— когда я слышу это, я чувствую, что

не все у нас понимают существо художественной рабо¬

ты. Есть писатели, которые видят медленно, есть дру¬

гие, которые пишут медленно. Это не достоинство и не

порок — это свойство, и нелепо трактовать таких пи¬

сателей как лодырей или как художников, уже опусто¬

шенных»
На собрании писателей в марте 1936 года Бабель

опять вернулся к теме медлительности своего творче¬

ства: «Меня упрекают в малой продуктивности. В ран¬

ней юности мною было напечатано несколько рассказов,

встреченных с интересом, после чего я замолчал на

семь лет. Потом снова стал печататься, и кончилось это

тем, что мне разонравилось то, что я делал, и у меня

возникло законное желание делать по-другому . Напи¬

сав, я дал сочиненному отлежаться, и когда прочитал

со свежей головой, то, по совести, не узнал себя* вяло,

скучно, длинно, нег удара, неинтересно. И тогда сно¬

ва — в который раз — я решил идти в люди, объехал

много тысяч километров, видел множество дел и людей»2.
А между тем Бабель вовсе не «молчал». Исследова¬

тель творчества писателя Ф Левин в книге «И. Бабель»

(1972) пишет, основываясь на хронологии произведений

писателя: «...может сложиться впечатление, что он мало

работал, мало писал. Однако это не так — Бабель тру¬

дился необычайно много и упорно, в письмах он не раз

говорил, что доработался до крайней усталости, до го¬

ловных болей. Но он не все начатое заканчивал, окон¬

ченным работам давал отлежаться...»3
В 1927 году Бабель заканчивает пьесу «Закат», по

его сценариям в том же 1927 году поставлены фильмы

«Китайская мельница» и «Беня Крик», в 30-е годы он

работал над романом о чекистах, пишет повесть «Вели¬

кая криница», закончил киносценарий о дирижабле-

строе, пишет новые новеллы, сценарии, пьесу «Мария»...
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 184.
2	Бабель И. Избранное, с. 413.
3	Л е в и н Ф. И. Бабель, с. 152—153.
225

Словом, писатель трудится неустанно, но, по обык¬

новению, признается: «...профессиональное занятие лите¬

ратурой дается мне трудно...» 1
Он много ездит по стране, выезжает за рубеж — во

Францию и Италию, едет на Кавказ, в Донбасс. Он

увлечен размахом строительства социализма и потрясен

грандиозностью трудовых подвигов советского народа.

В письмах к родным Бабель пишет: «Как до конца

узнать эту художественно неизмеримую, неслыханную

страну, которая называется СССР? Дух отваги и удачи

в настоящий момент сильнее в нас, чем когда бы то

ни было за шестнадцать лет революции»2.
Высоко оценивая достижения в строительстве социа¬

лизма, Бабель беспощаден к себе и своему творчеству.

«Не надо прибавлять к сотням тысяч напечатанных

страниц еще одну страницу болтовни»3, — говорил он в

беседе с начинающими литераторами. А в письме к
В.	Полонскому признавался: «...я не сдам рукописи

ранее того дня, когда сочту, что она готова»4. Эти

слова как нельзя лучше характеризуют саму суть труд¬

ности судьбы Бабеля, художника самобытного, твор¬

чество которого оказалось ограниченным одной или,

точнее, двумя темами. Исчерпав их до конца в новел¬

лах о Конармии и в «Одесских рассказах», Бабель

пережил острый творческий кризис, из которого он со

свойственной ему энергией активно искал выход в изу¬

чении новой жизни.
Однако советологи изображают Бабеля совсем в

ином ключе. Поджиоли относит Бабеля к тем писате¬

лям, которые якобы предпочитали «с тоской огляды¬

ваться назад, на трагические и героические годы граж¬

данской войны, вместо того чтобы смотреть вперед и

трубить славу новому образу жизни, который воздви¬

гался на руинах прошлого»5.
Эдвард Браун относит его к тому поколению писате¬

лей, «которое, став свидетелями событий гражданской

войны, ощутило в себе потребность в катарсисе и нашло

его отчасти в изображении с эстетической отрешен¬

ностью сцен ужаса и крови. Чувствительные дети высо¬
1	См.: Ф. Л е в и н. И. Бабель, с. 155.
2	Там же, с. 151—152.	;
3	Бабель И. Избранное, с. 406.
4	Там же, с. 445.
6	Роддіоіі К. ТЬе РЬоепіх апсі ІЬе Зрісіег, р. 231,
226

кой культуры, они засвидетельствовали полную дегра¬

дацию человеческих чувств, видя, что человек оказался

более жестоким, чем звери. Эти писатели словно счи¬

тали себя обязанными запечатлеть сцены экстраорди¬

нарной жестокости и насилия в литературной форме» К
Как видим, Бабеля советолог с готовностью относит

к «чувствительным детям высокой культуры».
Марк Слоним конкретизирует и углубляет надуман¬

ный тезис Э. Брауна о Бабеле как регистраторе жесто¬

костей революции. Он весьма эмоционально и крайне

тенденциозно излагает «Конармию» Бабеля, акцентируя

внимание лишь на сценах насилия и грубости. И в по¬

добном предвзятом пересказе полностью исчезает основ¬

ной, главный пафос новелл Бабеля о Конармии —

пафос революционной борьбы за Советскую власть,

рассказ о пробуждении политического самосознания у

неграмотных и темных парней в шинелях и буденовках,

не жалеющих жизней своих во имя победы идеалов

революции, во имя новой, свободной жизни, во имя

победы народной Советской власти.
Что ж, и Э. Браун, и 'М. Слоним не оригинальны в

такой трактовке «Конармии» Бабеля. Они в этом смысле

заимствовали методологию у... рапповских критиков.

Именно так, почти дословно так критиковали книгу Ба¬

беля о Конармии в 20-е годы рапповские критики.
Но «Конармия» была прочитана совсем по-иному

подлинными ценителями литературы, которые увидели

достоинства этой книги и выступили в защиту произве¬

дения.
М. Горький писал о «Конармии» Бабеля: «...книга

возбудила у меня к бойцам Конармии и любовь и ува¬

жение, показав мне их действительно героями,— бес¬

страшные, они глубоко чувствуют величие своей борьбы.

Такого красочного и живого изображения единичных

бойцов, которое давало бы мне ясное представление о

психике всего коллектива, всей массы Конармии и по¬

могло бы мне понять силу, которая позволила ей совер¬

шить исторический, изумительный ее поход,— я не знаю

в русской литературе..» Бабель «талантливо дополнил

мое представление о героизме первой за всю историю

армии, которая знает, за что она борется и ради чего

будет биться»2.
1	В голу п Е. Киззіап ІЛегаіиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 115.
2	«История русской советской литературы», т. 1, с. 350—351.
227

Жизнь подтвердила правоту суждений и оценок

М. Горького. «Конармия» Бабеля осталась в истории

советской литературы как художественный памятник

героизму бойцов Первой конной.
Обратим внимание еще на один недобросовестный

прием антикоммунистов. Расхваливая на все лады

стиль Бабеля, Марк Слоним восторгается обилием диа¬

лектизмов и специфических идиом в его языке, хотя это

и «представляет ужасную проблему для переводчиков

на любой иностранный язык» *.
М. Слоним отмечает, что «Бабель использует яркие

местные идиомы, образовавшиеся во многом под влия¬

нием еврейского и украинского языков... Его часто на¬

зывали главой «южной школы» в русской литературе.

Произведения писателей этой группы всегда имеют

четкий аромат местности и легко узнаваемые лингви¬

стические особенности, проявляющиеся в колоритном

языке»2.
Обратим внимание: советолог хвалит Бабеля за

«яркие местные идиомы», за «четкий аромат местности»,

за «лингвистические особенности»...
А именно за это же, то есть за «яркие местные идио¬

мы», за «лингвистические особенности», советологи без¬

удержно и не стесняясь в выражениях критикуют «Тихий

Дон» М. Шолохова.
Парадоксы методологии? Да ничего подобного! По¬

скольку Бабель подается советологами в качестве «оп¬

позиционера» Советской власти, то они с легкостью

необыкновенной объявляют достоинством все то, что у

других советских писателей ими критикуется. Ради

своих политических инсинуаций антикоммунисты наси¬

луют не только методологию, но и логику. М. Шолохов

нехорош советологам именно теми особенностями своего

творчества, которыми И. Бабель как раз оказывается

хорош!
Особое место в рассуждениях советологов занима¬

ют темы коллективизации советской деревни в годы пер¬

вой пятилетки.
Надо сказать, что о социалистических преобразова¬

ниях в советской деревне в американской литературе

появлялись книги, авторы которых старались донести
1	51 о п і гп М. Низзіап Зоуієі Ьііегаїиге. \УгіІег$ апсі Рго-

Ыетз, р. 71.
2	Там же, с. 72.
228

до читателя объективную информацию о сути коллек¬

тивизации, рассказать, во имя чего и для кого она

осуществлялась и кто этому процессу мешал. Однако

это были все же голоса одиночек, и голоса эти тонули

в шумном хоре антикоммунистической пропаганды,

искажающей жизнь в Советском Союзе и клевещущей

на нее.
Еще в 1930 году в упоминавшемся уже сборнике

«Голоса Октября», рассказывая об отражении в совет¬

ской литературе процессов коллективизации, Джошуа

Кьюнитц, например, писал о том, что большевики ста¬

вят своей целью ликвидировать разрыв между городом

и деревней и «перестроить по всей России деревню на

новой прогрессивной технической основе», что старая

деревня уходит в прошлое, что Советская власть

широко открыла дорогу в деревню тракторам, электри¬

честву, радио, книгам. «Десять лет сосредоточенных

просветительских усилий начинают приносить плоды.

Книги, библиотеки, газеты, кино нашли дорогу в де¬

ревню...» 1 — писал Д. Кьюнитц.
Анализируя конкретные художественные произведе¬

ния советских писателей тех лет, Д. Кьюнитц отмечал

своеобразие и остроту классовой борьбы в деревне. Он

пишет о фигуре кулака, жестокого, лицемерного, реши¬

тельного и предприимчивого, стремящегося приспосо¬

биться к народной власти, обойти ее законы. Он отме¬

чает, что в произведениях советских писателей образ

кулака, как это и было в реальной жизни, представал

«серьезной опасностью всему плану переустройства де¬

ревни на социалистической основе»2.
Д. Кьюнитц делал правильный вывод о том, что

будущее советской деревни крестьяне связывали с ликви¬

дацией кулачества.
«Подлинными выразителями социального аспекта

экономического прогресса в деревне выступают моло¬

дые коммунисты, как правило, бывшие красноармейцы,

которые идут на смену невежественным, недисциплини¬

рованным, анархиствующим Софронам и Андронам...»3,

и советские писатели с особой симпатией и любовью

пишут об этих новых явлениях и новых, рожденных

революцией людях.
1	«Уоісез о[ ОсіоЬег», р. 138, 139.
2	Там же, с. 140.
3	Там же, с. 141.
229

Д. Кьюнитц подробно анализирует произведения

К. Федина («Трансвааль»), В. Шишкова («Театральное

представление в деревне Огрызово»), Коробова («Катя

большая»), Тверяка («На отшибе»), Карпова («Пятая

любовь»), П. Низового («Митякино») и другие, в кото¬

рых звучит тема социалистического преобразования де¬

ревни.
К сожалению, «Голоса Октября» оказались «не услы¬

шанными» в Америке. Буржуазная пропаганда замол¬

чала их, а антикоммунисты постарались представить

американскому читателю совсем иную картину коллек¬

тивизации советской деревни.
Для Веры Александровой коллективизация — лишь

«трагический период» в истории русской деревни. И о

кулаке она пишет совсем не то, что писал Д. Кьюнитц.

Вера Александрова утверждает, что советские писатели

в своих произведениях якобы «с несомненной симпа¬

тией» 1 изображали кулака. Именно так, «с симпа¬

тией», мол, изображен Илья Плакущев в «Брусках»

Ф. Панферова.
«Трагический портрет кулака во весь рост был на¬

рисован в романе «Одиночество» молодого писателя

Н. Вирты»2. Оставаясь верна своему «методу», Вера

Александрова добавляет: «...конечно, много из того, что

хотел сказать автор, надлежит читать между строк та¬

кого произведения»3.
Вот уж поистине только воспаленное воображение

антикоммуниста может увидеть (хотя й «между строк»!)

некую «симпатию» Ф. Панферова к кулаку Илье Пла-

кущеву, которого писатель развенчивает социально, по¬

литически и морально (ведь Плакущев, ко всему про¬

чему, изображен в романе «снохачом», что испокон

веку вызывало в народе презрение); вот уж поистине

выпукло выступает яркая предвзятость В. Александро¬

вой, когда она, без зазрения совести манипулируя высо¬

кими словами, пытается выдать черное за белое, рас¬

суждая о романе Н. Вирты. О каком «трагизме во весь

рост» толкует госпожа Александрова? Как ни читай —*

в строку ли, между строк ли,— ничего, кроме омерзе¬

ния, фигура кулака Сторожева, озверелого бандита,

убивающего безвинных людей, насилующего собственную
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу ої Зоуіеі ІЛегаІиге, р. 47.
2	Там же.
8 Там же, с. 49.
230

дочь, потерявшего всякое представление о морали и

нравственности, вызвать не способна.
Ф. Панферов и Н. Вирта столь художественно убе¬

дительно развенчивают саму природу кулака как со¬

циального явления, как социального типа безжалост¬

ного эксплуататора, что у читателя не остается сомне¬

ний в несовместимости подобного типа с новой системой

отношений, порожденной Советской властью, в неизбеж¬

ной исторической обреченности кулачества.
Ах, как хочется советологам представить советских

писателей в виде эдаких плакальщиков по... кулаку!

Ведь это было бы лучшим подтверждением их тезиса

об «оппозиционности» советских писателей.
Так сильно хочется, лто иные из антикоммунистов

делают невероятные сальто-мортале в толковании хоро¬

шо известных художественных образов классических

произведений советской литературы.
К примеру, Эрнст Симмонс в одной из своих книг

отважился посягнуть в этом смысле ни больше ни

меньше, как на... «Поднятую целину» М. Шолохова.
Рассыпаясь в похвалах «честности» шолоховского

реализма, Э. Симмонс утверждает, что писатель в

«Поднятой целине» стремился якобы с симпатией нари¬

совать портрет Островнова. Правда, при этом Э. Сим¬

монс оговаривается: «,...по крайней мере, в первой

книге этого романа»1. Однако и в первой, и во второй

книгах «Поднятой целины» отношение автора романа

к своему персонажу недвусмысленное и определенное.

Островнов — враг Советской власти и колхозного строя,

душегуб и вредитель, бандит, участвующий в подлом

убийстве безвинной женщины, не останавливающийся

перед тем, чтобы умертвить голодом родную мать,—

осуждается в романе бескомпромиссно.
Роман М. Шолохова «Поднятая целина» занимает

важное место в рассуждениях и других советологов о

советской литературе периода коллективизации. Но ис¬

толковывают они это произведение весьма своеобразно,

так, что роман о поступательном позитивном развитии

социалистических начал в советской деревне под пером

советологов-антикоммунистов подчас превращается в
1	5 і т т о п $ Е. Іпігосіисііоп іо Киззіап Кеаіізт. Віоотіпдіоп,

Іпсііапа Упіуегзіїу Ргезз, 1965, р. 252,
231

нечто противоположное. У. Харкинс, например, харак¬

теризует роман следующим образом:
«Книга дает отчетливое представление о тех труд¬

ностях, которые стояли на пути коллективизации, и

раскрывает трагедии, обрушившиеся на многих крестьян,

отправленных в ссылку или силой загнанных в кол¬

хозы» *.
Да, величайший писатель современности М. Шоло¬

хов в «Поднятой целине» не скрывал трудностей, стояв¬

ших на пути коллективизации. Они были в реальной

жизни, эти трудности. Питерский рабочий-большевик

Давыдов вместе с крохотной партийной ячейкой ста¬

ницы сумел преодолеть их успешно и, опираясь на под¬

держку трудящихся казаков, перевести земледелие в

станице на новый, социалистический лад. Не без

борьбы, не без издержек и, разумеется, не без ошибок.

И о них автор не умалчивает.
Но когда У. Харкинс, рассуждая о «Поднятой це¬

лине», сводит разговор к тому, что роман, мол, «дает

отчетливое представление о тех трудностях, которые

стояли на пути коллективизации», то это означает по¬

пытку увести разговор от главного содержания произ¬

ведения.
Нельзя, не справедливо и не объективно роман о

коллективизации сельского хозяйства, о процессах, за¬

хвативших все стороны жизни крестьянства и сопро¬

вождавшихся коренными переменами во всех сферах

жизни крестьян — в экономической, политической, со¬

циальной, морально-нравственной,— пытаться сводить,

как это делает У. Харкинс, только к рассказу о дета¬

лях этого процесса, о частностях, причем частностях

отрицательного порядка, тормозивших этот прогрессив¬

ный процесс переустройства крестьянской жизни.
Упоминаемые У. Харкинсом трудности, разумеется,

наличествуют в романе, но только как приметы, как

признаки того проклятого мира собственничества и

волчьих отношений между людьми, которые с корнем

выворачивает из земли острый плуг революционного

переустройства общества на новых, социалистических

началах.
«Коммунист Шолохов соглашался с идеей о том, что

коллективизация была прогрессивной мерой, но худож¬
ні а г к і п з ДУ. Оісііопагу ої Киззіап Уіегаїиге, р. 358—359.
232

ник в Шолохове страдал вместе с массами казаков» 1—■

это уже Вера Александрова пытается отделить комму¬

ниста Шолохова от художника Шолохова.
Но именно в «Поднятой целине» коммунистическая

идейность писателя с особой отчетливостью проявила

себя неотъемлемой, органической частью реализма вели¬

кого художника советской эпохи, реализма, который

через два года после выхода романа в свет получил

наименование социалистического.
Глеб Струве уделил роману «Поднятая целина»

всего... двадцать строчек! Он, оказывается, согласен

признать роман, но всего лишь в качестве «социального

документа» 2.
Более щедрым по сравнению со Струве оказался

Эрнст Симмонс. В своей книге «Введение в русский

реализм» (1965) он посвятил целую главу творчеству

М. Шолохова, не пожалев места для рассуждений по

поводу «Поднятой целины».
В отличие от Глеба Струве и других своих коллег,

Э. Симмонс не пытается поставить под сомнение высо¬

кие литературные достоинства этого произведения. Он

отмечает, что «...художественные качества романа да¬

леко превзошли все многочисленные романы о пятилетке

и коллективизации» 3.
Однако о художественных достоинствах романа в

книге Э. Симмонса как раз меньше всего говорится.
В строгом соответствии с советологическими кано¬

нами Э. Симмонс пытается поставить под сомнение

«искренность» творческих побуждений писателя. Откры¬

то извращая и искажая подлинное содержание описы¬

ваемых в романе событий и художественных образов,

Э. Симмонс утверждает, что М. Шолохов якобы «свой

второй роман писал в духе партийных директив, по¬

буждавших писателей пропагандировать огромное

национальное мероприятие — первый пятилетний план.

Его отклик на «социальный заказ» легко также связать

с тем фактом, что именно в 1930 году писатель вступил

в Коммунистическую партию...»4.
Итак, не будь «партийных директив», не было бы и
1	АІехапсІгоуа V. А Нізіогу о? Зоуієі Уіегаіиге, р. 223.
2	Зігиуе О. Киззіап Ьііегаіиге ипсіег Ьепіп апсі Зіаііп, 1917—

1953, р. 248.
3	ь і т т о п з Е. Іпігосіисііоп іо Киззіап Кеаіізт, р. 253.
4	Там же, с. 248.
233

романа, не вступи М. Шолохов в ряды Коммунистиче¬

ской партии — и писатель равнодушно отнесся бы к

социальным переменам в деревне.
Право, с высоты достижений литературы социали¬

стического реализма как-то неловко даже и спорить с

подобными политически тенденциозными, антинаучными

и просто невежественными схемами.
Э. Симмонс хвалит роман М. Шолохова, а между тем

все в этом романе Э. Симмонсу не нравится. Не нравит¬

ся и образ главного героя — питерского рабочего

Давыдова. Если верить советологу, то это даже и не

образ и вовсе никакой не герой. Ну, в самом деле,

жалуется Симмонс, можно ли называть героем чело¬

века, который в романе «...говорит неестественным, при¬

думанным языком... Он живет догмами партии, и, когда

с увлечением читает скучные партийные поучения, он

забывает о еде. Нет никакого сомнения,— уверяет сове¬

толог,— что автор лукаво окарикатуривает... недостатки

Давыдова...» 1.
А не вернее ли сказать, что это он, Симмонс, пыта¬

ется принизить кристально чистого коммуниста Давы¬

дова, художественный образ которого обладает громад¬

ной силой обаяния, ибо он правдив, достоверен, худо¬

жественно совершенен.
Нет, упирается Симмонс, не может Давыдов счи¬

таться героем. Ведь Давыдов — подумать только! —

влюбился в Лушку. А Симмонс убежден в том, что это

чувство не дозволено героям советской литературы, ко¬

торые, поучает советолог, должны целиком отдавать

себя общему делу, «не оставляя места» личным сла¬

бостям.
Так «домысливают» за писателей, изобретают разно¬

го рода литературные «рецепты» советологи, пытаясь

исказить и представить в окарикатуренном виде духов¬

ную жизнь людей нового общества. Но в сущности они

расписываются в собственной эстетической глухоте.
Ведя прицельный огонь критики по наиболее выдаю¬

щимся произведениям советской литературы, истолко¬

вывая их в соответствии с канонами антикоммунизма,

советологи полагают, что таким путем добьются своих

целей легче всего.
Однако романы «Тихий Дон» и «Поднятая целина»
1	5ІШШОПЗ Е. ІпігосІисііоп іо Киззіап ГСеаІізт, р. 250.
234

М. Шолохова — эти вершинные произведения литера¬

туры социалистического реализма — возвышаются гордо

и неколебимо над мутными потоками озлобленной анти¬

коммунистической лжи, приковывая все большее вни¬

мание читателей мира правдивыми художественными

картинами рождения нового общества, неповторимыми

образами героев, мысли и чувства которых одухотво¬

рены идеалами социализма и коммунизма.
4. Год тридцатый. Веха или шлагбаум?
Как мы имели возможность убедиться, рассуждения

советологов о первой пятилетке окрашены преимущест¬

венно в мрачные, если не сказать черные, тона. С их

точки зрения, воздействие пятилетки «губительно» ска¬

залось в сфере художественной мысли.
Марк Слоним готов признать, что в итоге первой

пятилетки в СССР «...удалось заложить основы тяже¬

лой индустрии, уничтожить остатки капитализма и лик¬

видировать буржуазию как класс...» К
Он готов даже согласиться, что выполнение заданий

пятилетки сплотило советский народ, вызвав невидан¬

ный энтузиазм и готовность мужественно переносить все

трудности. «Советский человек начала 30-х годов был

полон энергии,— пишет М. Слоним,— он был строите¬

лем, исследователем, путешественником, изобретателем,

инженером с большой верой в себя и свою страну. Его

общее настроение было ПОЗИТИВНЫМ»2.
Однако в области советской художественной литера¬

туры тех лет М. Слоним, увы, не желает видеть «пози¬

тивных настроений». Неумолимая догма антикоммуниз¬

ма о якобы неизбежном и обязательном противостоянии

творческой интеллигенции социализму заставляет его

вторить М. Истмену и Г. Струве: к началу 30-х годов

советская литература будто бы пришла... в упадок

и из нее «определенно исчезло» все то «цветистое мно¬

гообразие и взволнованность»3, которые были присущи
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. Шгііегз апс! РгоЫешз,

р. 153.
2	Там же, с. 154.
3	Там же, с. 58.
235

лишь советской литературе 20-х годов, а точнее — тому

отрезку времени, в течение которого действовал нэп.
М. Слоним уверяет читателя, что советская литера¬

тура к началу 30-х годов якобы «...стала дисциплини¬

рованной, планируемой... и затянутой в мундир» 1.
В качестве иллюстрации своей мысли о «захирении»

советской литературы в 30-е годы Марк Слоним ссы¬

лается на творчество Вс. Иванова: «Творчество Вс. Ива¬

нова после тридцатых годов не добавило ничего сущест¬

венного к его репутации. Его вклад в советскую лите¬

ратуру... ограничен ранними рассказами и повестями...

Они принадлежат к двадцатым годам и относятся к тем

художественным тенденциям, которые позже были заду¬

шены или извращены...»2
Не будем сейчас вдаваться в оценку творчества

Вс. Иванова. Его место в истории советской литературы

с достаточной полнотой определено советским литера¬

туроведением, он по праву стоит в одном ряду с зачи¬

нателями литературы нового типа.
Творчество его в лучших своих образцах принадле¬

жит безраздельно революции и социализму, оно воспе¬

вает подвиг раскрепощенного народа, завоевавшего под

водительством партии Ленина право быть хозяином

своей страны и своей судьбы.
Плодотворность и жизненность этой главной тенден¬

ции в творчестве Вс. Иванова подтверждена всей исто¬

рией советской литературы.
Нас интересует сейчас другое: выверты советологи¬

ческой мысли, направленные на искусственное противо¬

поставление советских писателей друг другу и всех их

вместе — новой, социалистической действительности.
Почему советологи отсекают, вопреки реальным фак¬

там литературного процесса, ряд писателей от после¬

дующего за 20-ми годами развития советской литера¬

туры? Почему они так стараются ограничить их рам¬

ками 20-х годов и, более того, объявить их творчество

принадлежащим якобы к «задушенным» тенденциям?

Почему так стараются скомпрометировать и принизить

значение творчества ряда писателей (Симмонс — твор¬

чество Вс. Иванова) для дальнейшего развития совет¬

ской литературы?
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаїиге. \Угііегз апсі РгоЫетз,

р. 58.
2	Там же, с. 79.
236

Ведь очевидно же, что пьеса Вс. Иванова «Броне¬

поезд 14-69» оказала и продолжает оказывать воздейст¬

вие на развитие главной тенденции литературы социа¬

листического реализма — тенденции, направленной на

воспевание революции и ее идеалов, на поэтизацию ее

героических бойцов.
О	творчестве, скажем, И. Бабеля или Ю. Олеши

Марк Слоним не говорит, что оно принадлежит только

20-м годам.
Наоборот! О них он пишет вне времени и простран¬

ства, не ограничиваясь каким-то четко обозначенным

периодом и подводя читателя к мысли о том, что именно

творчество названных двух писателей только и вопло¬

тило в себе то, чем ныне живет и что движет советскую

литературу.
Но ведь эти писатели, как и Вс. Иванов, создавали

свои наиболее известные произведения тоже только в

20-е годы!
Почему же о Вс. Иванове советолог с небрежением

пишет, что его творчество ныне интереса уже не вызы¬

вает, а о Бабеле и Олеше пишет совсем иначе?
Конечно, немаловажное значение имеет разность

личных судеб названных писателей, и спекуляции сове¬

тологов на этом очевидны. Однако все дело в том, что

советологи не принимают открыто публицистического

революционного пафоса, которым пронизаны лучшие

произведения Вс. Иванова, раскрывавшие полную слиян-

ность масс и революции, полную поддержку целей и за¬

дач революции со стороны художественной интеллиген¬

ции Советской России.
Все дело в том, что творчество Вс. Иванова проти¬

воречит «железным» канонам американской советоло¬

гии, и потому-то они так упорно стараются принизить

и скомпрометировать этого писателя. Сказанное отнюдь

не означает, что творчество писателей Бабеля и Олеши

носило якобы угодный врагам революции характер.

Дело все в том, что советологи поднаторели в фальси¬

фицированном истолковании произведений этих лите¬

раторов.
Спекулятивно используя критику, которой подверга¬

лось в советской прессе 20-х годов творчество Бабеля

и Олеши, советологи пытаются тенденциозно противо¬

поставить их Вс. Иванову, А. Серафимовичу, Дм. Фур¬

манову, Ф. Гладкову и другим советским писателям.
237

Так антикоммунисты извращают подлинную историю

развития советской литературы, пытаются опорочить

писательские репутации.
Надо признать, дисциплина у советологов действи¬

тельно отменная: придуманная еще в 1934 году Максом

Истменом и поддержанная тогда же Глебом Струве

формулировка о некоем «мундире» автоматически по¬

вторяется во всех последующих сочинениях антикомму¬

нистов США и стала уже своего рода штампом, штем¬

пелем, удостоверяющим антисоветскую «благонадеж¬

ность» советолога.
И ничего не поделаешь: указания о переходе на но¬

вые формулировки им, видимо, еще не поступало. Так

и маршируют советологи в одинаковых ливреях, друж¬

но печатая свои тонкие и толстые книги, в которых

мелькают одни и те же, неотличимые друг от друга

формулировки и оценки. Вот уж поистине, мундир так

мундир! Мундир того рода войск, который называется

унифицированной армией антикоммунистов.
Томас Уитни, к примеру, в своих суждениях о со¬

ветской литературе отличается от предшествующих ему

коллег-советологов разве только тем, что не в пример

Марку Слониму допускает возможность «свободного»

развития советской литературы- вплоть до 1934 года.

Он так прямо и пишет: «Русская литература в период

между 1917 и 1934 годами отличалась богатством поэ¬

зии, хотя то же самое можно сказать и о прозе» К
Д. Биллингтон, представитель более молодого поко¬

ления советологов, отличается особенной размашис¬

тостью суждений и жесткостью оценок. Однако сужде¬

ния его на поверку сплошь и рядом оказываются субъ¬

ективистскими, а оценки произвольными.
Схему развития советской литературы Д. Биллинг¬

тон упростил до чрезвычайности: сначала литераторы

поверили в революцию, однако вскоре жестокая дей¬

ствительность оттолкнула их от власти трудового на¬

рода, и новая литература, едва зародившись, едва воз¬

никнув, тут же стала хиреть и деградировать.
Он пишет: «Самоубийство Есенина и крах созданно¬

го Маяковским Лефа, которые последовали один за

другим в течение нескольких месяцев в 1925 году, сви¬
1 АУЬііпеу ТЬ. ТЬе Ые\у №гШпд іп Киззіа. ІІпіуегзііу ої Мі-

сЬідап Ргезз, 1964, р. 7,
238

детельствовали о растущей пропасти между новой

властью и некоторыми из той самой интеллигенции,

которая поначалу поддерживала революцию. Самоубий¬

ство Маяковского, запрещение частного книгоиздатель¬

ства довершили картину полного уничтожения живой

русской культуры в 1930 году»1.
По схеме Биллингтона выходит, что ни о каком

«цветистом многообразии» советской литературы даже

и в 20-е годы не приходится и говорить. Была лишь

«растущая пропасть» и «картина уничтожения».
Но что же было «уничтожать», если, по Биллингто-

ну, собственно, литература нового общества еще не

успела и возникнуть?
На диаграмме Биллингтона есть только одна линия,

и она прочерчена неумолимой рукой автора сверху

вниз.
М. Слоним, да и сам Г. Струве выглядят по сравне¬

нию с Биллингтоном жалкими либералами. Подумать

только, эти старики позволяли себе лепетать о каком-

то там «многообразии» советской литературы, пусть

даже только в 20-е годы!
Читая сочинение Д. Биллингтона, невольно задумы¬

ваешься: для чего он не раз пересекал океан и посе¬

щал нашу страну, для чего он тратил деньги, время,

энергию? Для чего он изучал русский язык, месяцами

рылся в пыльных архивах, неделями сидел в наших

библиотеках? Что понуждало его к этому? Любовь к

России? Нет, Россию советскую он ненавидит. Любовь

к культуре русского народа? Нет, эту культуру он

презирает. Любовь к истине? Нет, он служит не исти¬

не, а золотому тельцу.
Д. Биллингтон пишет в предисловии к своей книге,

что она основана «на свежем прочтении первоисточни¬

ков», опубликованных «до большевистской революции»,

что он «почти не пользовался... популярной западной

литературой о России». Он советует «широкому чита¬

телю» своей книги подходить к культуре «сегодняшней

урбанизированной коммунистической империи» точно

так же, как подходил к западной культуре Достоев¬

ский, которая, по его ощущению, была мертва.

«Я знаю,— спекулятивно повторяет Биллингтон слова
1 В і 11 і п £ I о п Л. ТЬе Ісоп апсЗ 1Ье Ахе, р. 522.
239

Достоевского,— что еду на кладбище, но на самое до¬

рогое кладбище» *.
Холодное сердце, холодные руки пытливо перелисты¬

вали страницы русской культуры, движимые стремле¬

нием «накопать» материал для обличения. Ни любви

к предмету, ни страсти исследователя у Биллингтона

нет и не было в помине. Зато в избытке обнаружился

строгий расчет предвзятого следователя, тенденциозно

отбиравшего факты и беззастенчиво их фальсифициро¬

вавшего.
Попытки американских советологов представить год

тридцатый в жизни советского общества неким шлаг¬

баумом, якобы пресекшим развитие советской культу¬

ры, не выдерживают критики.
И если уж говорить о годе тридцатом, то его вернее

будет определить как переломную веху в строительстве

нового общества социализма и в появлении художника

нового типа, тесно связанного с жизнью народной, ощу¬

щающего свою ответственность перед народом и стре¬

мящегося верно служить своим талантом идеалам Ок¬

тябрьской революции, идеалам социализма. И творче¬

ство художника нового типа — советского художника —

все больше определялось принципами ленинской пар¬

тийности и народности.
——
1	В і 11 і п д і о п Л, ТЬе Ісоп апсі іЬе Ахе, р. XII.

Пс кт звснир

кслсксо?
9 д. Бслисо

1.	Год 1932-й.
Чем он не нравится советологам?
^ ^ так, до появления книги Э. Брау-

Я 4Я на «Пролетарский эпизод в рус-

ШмЯ ской литературе» американские

ЯшгЯ советологи безоговорочно хулили

Я всю Деятельность РАППа, видя в

У нем «инструмент» партии. Хулили

РАПП и оплакивали советскую литературу.
И было бы логичным ожидать, что эти

плакальщики положительно воспримут поста¬

новление ЦК ВКП(б) «О перестройке ли¬

тературно-художественных организаций» от

23 апреля 1932 года. Ведь этим постановле¬

нием ликвидировался столь ненавистный сове¬

тологам РАПП!
Но нет! Понятия логики у советологов не

существует. И решение ЦК ВКП(б) от 23 ап¬

реля 1932 года вызвало у них не радостный

клич, а вопль негодования.
М. Истмен в ярости обозвал решение о

роспуске РАППа «...актом деспотизма» (!) 1в

Он вопил о «внезапном ударе топора Ассар-

гадона», которым Сталин, дескать, «расколол

и потряс... эту могущественную организацию»

(имеется в виду РАПП)2.
Провозгласив наступление некоей «третьей

основной фазы» в истории советской литера¬

туры после 23 апреля 1932 года, М. Истмен

в отчаянии поставил точку на своих совето¬

логических «занятиях».
«Откликнулся» на это решение и Глеб

Струве. В явной растерянности он написал:

«Полной неожиданностью явился пересмотр

литературной политики 23 апреля 1932 года,

когда ЦК Коммунистической партии опубли¬

ковал ...«историческое» решение. В сущности,
1	Е а 5 і гп а п М. Агіізіз іп ІІпіГогт, р. 162.
2	Там же, с. 35.
242

оно означало роспуск всех существовавших пролетарских

(и других) литературных организаций и создание вме¬

сто них единого Союза советских писателей»
Позднее, в 50-е и 60-е годы, советологи почти пере¬

стали писать о «внезапности» и «неожиданности» этого

решения. Исчезли и истерические нотки и экстремист¬

ские восклицания, свойственные, к примеру, пылкому

М. Истмену.
Эдвард Браун в упоминавшейся уже книге «Проле¬

тарский эпизод в русской литературе» попытался даже

«теоретически» обосновать упорное нежелание совето¬

логов считаться с реальными фактами, их упорный от¬

каз рассматривать документы советской культурной

политики, исходя из духа и буквы их содержания. Он

признает, что «нам представлены документы, которые из*

лагают и объясняют решение ЦК о роспуске РАПП...»,

однако вслед за этим уверяет, что подобные документы

не могут дать исчерпывающего объяснения «сути по¬

литики».
Эдвард Браун, оказывается, берется судить о поли¬

тике ВКП(б) в области литературы, исходя не столько

из того, «что говорится» в документах, сколько из того,

«чего в них не говорится»2.
Что ж, подобный метод открывает поистиие безгра¬

ничные возможности для субъективизма.
Вот посмотрите, приглашает Э. Браун к прочтению

резолюции ЦК ВКП(б), в этом документе говорится о

том, что под руководством РАППа успешно развива¬

лось не только пролетарское литературное движение, но

и в целом в литературе и искусстве «достигнут большой

как количественный, так и качественный рост»3.
А раз так, восклицает Э. Браун, то какой же «прак¬

тический вывод должен был извлечь ЦК из этого фак¬

та? Что деятельность РАППа надо поддерживать и

впредь, а лидеров его, пожалуй, и наградить можно?

Ничего подобного. ЦК делает вывод о роспуске

РАППа»4.
Действительно, несоответствие какое-то получается:
1	Зігиуе С. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. 1917—1950, р. 236. ;
2	Вго\уп Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Шегаіиге

1928—1932, р. 205.
3	Там же.
4	Там же.
243

с одной стороны, «успешно развивались», а с другой —

«распустить».
Однако стоит только заглянуть в пункт первый ци¬

тируемого Э. Брауном постановления ЦК, чтобы уви¬

деть, что ничего похожего на утверждения советолога

в этом документе нет. (Впрочем, вот это и есть тот са¬

мый метод, который позволяет советологам судить и

рядить не на основе того, «что говорится» в докумен¬

тах, а на основе того, «чего в них не говорится».)
В пункте первом постановления сказано четко и яс¬

но: «ЦК констатирует, что за последние годы на осно¬

ве значительных успехов социалистического строитель¬

ства (курсив мой.— А. Б.) достигнут большой как ко¬

личественный, так и качественный рост литературы и

искусства»
«На основе значительных успехов социалистического

строительства...» — так написано в постановлении ЦК,

а Э. Браун читает: «Под руководством РАППа...»

Скверное, очень скверное зрение у г-на советолога, то

есть совсем никудышное зрение. Заболевание его назы¬

вается политической предвзятостью. Она-то и заставляет

его видеть одно, а объяснять совсем другое.
Марк Слоним в книге «Русская советская литера¬

тура. Писатели и проблемы» (1964) констатировал, что

политика РАППа вела «к расколу рядов советских

писателей», что «распри различных литературных групп

и недовольство читателей приняли такие размеры, что

Советское правительство почувствовало себя обязанным

вмешаться. Важную роль в этом решении сыграл

М. Горький, авторитет которого высоко ценился Крем¬

лем,— Горький отвергал «военный коммунизм в искус¬

стве», как он называл политику РАППа.
В апреле 1932 года ВКП(б) опубликовал решение,

которое превзошло по своему значению знаменитую

резолюцию 1925 года. РАПП и другие соперничающие

группы распускались, и их мечты о диктаторстве в ли¬

тературе потерпели крах» 2.
Однако за подобным «комментарием» М. Слонима

просматривается вполне отчетливое стремление отде¬

лить советских литераторов от жизни советского обще¬

ства, выделить их в некую изолированную группу,
1	«О партийной и советской печати...», с. 413.
2	5 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. ХУгііегз апсі РгоЫетз,

р. 158.
244

внутри которой шла непрерывная грызня и борьба за

«диктаторские» позиции в литературе, вне всякой связи

с социалистическим строительством в стране.
При таком подходе, естественно, остается в стороне

укрепление основ социализма в стране и консолидация

всех слоев общества вокруг общих задач социалистиче¬

ского строительства.
«Бескомпромиссная политика экстремистов была офи¬

циально осуждена,— продолжает М. Слоним,— и все

писатели, независимо от происхождения и принадлежно¬

сти к группировке, приглашались вступить в единый

Союз советских писателей... Резолюция 1932 года... по¬

ложила конец наиболее безрассудному и злому периоду

советской литературы, внесла улучшение... в существо¬

вавшее положение...» 1
Однако, предав анафеме рапповский «период в исто¬

рии советской литературы», М. Слоним не жалует и

наступивший вслед за ним период единого Союза со¬

ветских писателей. С его точки зрения, создание еди¬

ного Союза писателей вводило и «униформизм», и

«централизацию», и «неус'ыпный контроль» партийных

функционеров...
Словом, и прошлое советской литературы нехорошо,

и настоящее плохо, и в будущем никакого просвета со¬

ветолог не усматривает.
Герман Ермолаев, автор книги «Советские литера¬

турные теории, 1917—1934. Генезис социалистического

реализма» (1963), в отличие от своих коллег-предше-

ственников, пытается смотреть шире на события лите¬

ратурной жизни в Советском Союзе в 1932 году. Он

не стремится оторвать литературу от общего процесса

строительства социализма в СССР. Более того, он

склонен даже развитие литератур в Советском Союзе

тех лет поставить в прямую зависимость от обществен¬

ных преобразований и выводит причину роспуска

РАППа и других литературно-художественных органи¬

заций непосредственно из решений Шестнадцатого

съезда партии в 1930 году и Семнадцатой партконфе¬

ренции в 1932 году (хотя, заметим в скобках, в этих

решениях нет ни слова о преобразовании литературно¬

художественных организаций!).
1	5 1 о п і гп М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. 'УУгііегз апсі РгоЫешз,

р. 159.
245

Можно согласиться с Г. Ермолаевым, когда он пи¬

шет, что «XVI съезд партии (1930) продемонстрировал

беспрецедентное идеологическое единство» К
Да, именно так и было. Но Г. Ермолаев вынужден

писать об этом вовсе не из желания подчеркнуть свою

объективность. Он пишет с осуждением, антикоммунист

не может согласиться с этим идеологическим единством,

его больше бы устроил раздор и борьба в КПСС.

А между тем это единство отчетливо показало кон¬

солидацию всех слоев советского общества на платфор¬

ме Советской власти и идей социализма./В том числе

и консолидацию писателей.
«Решения XVII партконференции,— пишет далее

Г. Ермолаев,— о строительстве социалистического обще¬

ства могли в конечном счете оказаться наиболее веской

причиной роспуска РАППа»2.
XVII партконференция, как известно, состоялась

30 января — 4 февраля 1932 года и рассмотрела дирек¬

тивы к составлению второго пятилетнего плана. Конфе¬

ренция констатировала неуклонный рост производства

в СССР на фоне острейшего экономического кризиса в

капиталистическом мире и сделала важный вывод

о том, что «...это еще более делает СССР центром при¬

тяжения рабочих всех стран и угнетенных всего мира.

Революционизирующее значение Советского Союза рас¬

тет. СССР крепнет как база международного социализ¬

ма» 3.
XVII партконференция определила основную поли¬

тическую задачу второй пятилетки. Она заключалась в

окончательной ликвидации капиталистических элемен¬

тов, в преодолении пережитков капитализма в экономи¬

ке и сознании людей, в превращении всех слоев совет¬

ского общества в активных и сознательных строителей

бесклассового социалистического общества.
Верно улавливает Г. Ермолаев главную причину

структурных изменений в советском мире: они вызы¬

вались потребностями нового этапа социалистического

строительства, этапа, который завершился созданием

материальной базы социализма.
Групповая борьба в литературном мире была конеч¬
1	Е г гп о 1 а с у Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, р. 89.
2	Там же, с. 123.
3	«КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференции и пле¬

нумов», ч. II. М, 1953, с. 699.
246

но же далеко не решающей причиной роспуска РАППа.

Г. Ермолаев это понимает и пишет: «Главной причиной

ликвидации РАППа явилось убеждение партии в том,

что, в свете решений XVII партконференции о строи¬

тельстве социалистического общества в течение второй

пятилетки, существовавшие организационные формы в

литературе изжили себя» К Вот почему «23 апреля

1932 года ЦК удивил советский литературный мир,

приняв решение о роспуске всех существовавших про¬

летарских организаций в литературе и других видах

искусства»2.
Г. Ермолаев признает, что к 1932 году многие пи¬

сатели из числа так называемых «попутчиков» добро¬

вольно и сознательно участвовали в социалистическом

строительстве и что, таким образом, «почти все совет¬

ские писатели служили партии»3.
Разумеется, эти признания Г. Ермолаева вынужден¬

ные; сделав их, он тут же старается оклеветать состоя¬

ние советской литературы тех лет. Так, он утверждает,

что, хотя партия и добилась перехода большинства

писателей на сторону социализма, это, мол, губительно

сказалось на качестве художественного творчества, что

в результате этого будто бы «существенно снизился

творческий потенциал советской литературы, так как

вместо совершенствования своего литературного мастер¬

ства писатели обязаны были изучать марксизм-лени¬

низм»4.
Обвиняя РАПП и возлагая на него ответственность

за ухудшение состояния советской литературы, «особен¬

но пролетарской», Г. Ермолаев высокомерно изрекает,

что пролетарская литература в Советском Союзе «ни¬

когда не занимала доминирующего положения», ибо, по

глубокому убеждению советолога, «русский рабочий

класс не был настолько зрелым в культурном отноше¬

нии, чтобы создать оригинальную и могущественную

литературу. Более того, русские пролетарии не имели

для этой цели достаточного времени, ибо постановление

партии от 23 апреля 1932 года ликвидировало все их

литературные организации»5.
1	Е г т о 1 а е V Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, р. 120.
2	Там же, с. 119.
3	Там же, с. 117.
4	Там же.
6	Там же, с. 54.
247

Потуги Г. Ермолаева выступить в роли защитника

«русского пролетария» просто смешны. Русский рабо¬

чий класс продемонстрировал высочайший уровень

своей культуры в октябре 1917 года, свергнув ітод ру¬

ководством ленинской партии власть помещиков и ка¬

питалистов; русский рабочий класс всего за пятнадцать

лет своей власти сумел ликвидировать неграмотность

населения в стране, восстановить промышленность и

превратить страну в передовую индустриальную держа¬

ву мира, сумел перевести сельское хозяйство на социа¬

листический лад, сумел добиться выдающихся успехов

во всех сферах духовной жизни общества, в том числе

и в художественной,— а Г. Ермолаев твердит: «...не был

настолько зрелым в культурном отношении».
А Горький, Серафимович, Маяковский, Шолохов,

Фурманов, Фадеев, Федин, Леонов — это что, не «ори¬

гинальная и могущественная литература»?
Вульгаризаторское, прямолинейное толкование тер¬

мина «пролетарская литература» перешло к Ермолае¬

ву прямо из арсенала рапповских теорий. Постановле¬

ние ЦК партии от 23 апреля 1932 года ликвидировало

рогатки на пути развития советской литературы и от¬

крыло широчайшие возможности для художественного

творчества всех трудящихся страны, а Г. Ермолаев опла¬

кивает судьбу «русских пролетариев».
Исходный принцип антикоммунистов о «враждебно¬

сти» социализма и власти трудового народа художе¬

ственному творчеству не позволяет им понять подлин¬

ное место народной художественной интеллигенции в

советском обществе и заставляет рассматривать ее в

качестве некоей «игрушки» в руках Коммунистической

партии.
И РАПП рассматривается Г. Ермолаевым в качестве

«инструмента», «орудия» в руках партии «для подавле¬

ния идеологической и художественной ереси»1 в 20-е

годы.
По мнению Г. Ермолаева, РАПП «...стал не нужей

в 30-е годы, когда пролетарские организации в литера¬

туре и других сферах искусства пережили свои цели» 2.
При этом Г. Ермолаев подчеркивает: «...не важно,

насколько ошибочным было отношение РАППа к по¬
1	Е г ш о 1 а е V II. Зоуієі Іліегагу ТЬеогіез, р. 138.
2	Там же.
248

путчикам или сколь Неверными могли показаться пар¬

тии литературные теории РАППа...» 1
Советолог словно не замечает противоречия в своих

рассуждениях. С одной стороны, он утверждает, что

«русский рабочий класс» не имел достаточно времени

для того, чтобы создать «оригинальную литературу»,

так как ВКП(б) своим постановлением в апреле

1932 года ликвидировала все литературные организации

пролетариата, а с другой — выходит, что РАПП и все

прочие пролетарские организации в литературе и ис¬

кусстве «пережили свои цели» и потому конец их был

закономерен и неизбежен.
Г. Ермолаев, как и его коллеги, считает РАПП «ору¬

дием» и, внеисторически толкуя роль этой организации

в развитии советской литературы, сознательно тем са¬

мым извращает политику КПСС в области художест¬

венной литературы.
Ибо партия в своей практической деятельности по

развитию художественной культуры социалистического

общества всегда рассматривала литературные органи¬

зации в качестве общественных институтов, конструк¬

тивно содействующих рождению новой художественной

культуры, одухотворяемой идеалами коммунизма.
Нападая на постановление ЦК ВКП(б) от 23 апре¬

ля 1932 года, советологи не могут не признавать, что

«этот шаг приветствовался в мире советской литерату¬

ры и даже за рубежом, как хартия свободы, ибо он по¬

ложил конец жесткому режиму, созданному РАППом...»

(Э. Симмонс)2; что «...нет причин для сомнения в том,

что многие советские литераторы, особенно из числа

прежних попутчиков, испытали огромное душевное об¬

легчение, прочитав в «Правде» решение, которым объяв¬

лялся конец пролетарской организации и создавался

новый союз для всех писателей...» (Э. Браун)3.
Признания эти продиктованы, разумеется, не стрем¬

лением к объективности. Будучи не в состоянии игно¬

рировать действительно широкий положительный от¬

клик на решение ЦК в литературном мире, советологи

стараются истолковать позитивную реакцию советских

писателей опять-таки в качестве некоего симптома
1	Е г ш о 1 а е V Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, р. 120.
2	«ТЬгои^Ь іЬе Оіазз оГ Зоуієі Ьііегаіиге», р. 10—11.
3	Вго\уп Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Киззіап Ьііегаіиге,

1928—1932, р. 217—218.
249

«оппозиционности» советских литераторов, а решение

ЦК предстает под пером советологов как некая «вы¬

нужденная» мера.
Однако стоит лишь обратиться к подлинному пути

развития советской литературы, и от концепций совето¬

логов о некоей «вынужденности», «внезапности», «не¬

ожиданности» решения ЦК не останется камня на камне

и со всей очевидностью выступит антиисторизм, наду¬

манность и тенденциозность суждений антикоммунистов.
В самом деле, мысль о возможности и необходимо¬

сти создания единой писательской организации в стра¬

не возникала еще в первые послереволюционные годы.
После известного постановления ЦК РКП (б) от

1925 года «О политике партии в области художествен¬

ной литературы», летом того же года возникла Феде¬

рация советских писателей, объединившая РАПП, Все¬

российский союз крестьянских писателей, литературный

центр конструктивистов. Но объединение столь разно¬

родных по своим творческим устремлениям и позициям

литературных организаций, возникновение которых было

обусловлено историческими особенностями своего време¬

ни, оказалось тогда чисто формальным. Группировки и

объединения продолжали существовать раздельно.
Однако идея создания единой профессиональной ор¬

ганизации, которая бы объединила всех писателей, вол¬

новала умы советских литераторов.
Еще в середине 1921 года маститый пролетарский

писатель А. Серафимович в письме к другу делился

своей мечтой о такой организации писателей. Он писал:

«...вся жизнь организуется на новый лад; как же пи¬

сателям оставаться по-прежнему распыленными, кустар¬

ными индивидуалистами. И у писателей почувствова¬

лась потребность нового строя жизни, общения, твор¬

чества, потребность коллективного начала» 1.
Оценивая постановление ЦК РКП (б) от 1925 года

«О политике партии в области художественной литера¬

туры», Федор Гладков писал: «Я убежден, что мы идем

к созданию единой революционной литературы-, которая

будет расти и крепнуть под непосредственным руковод¬

ством партии» 2.
В январе 1926 года Федор Гладков высказался в
1	Серафимович А. Собр. соч., т. 7. М., 1960, с. 350.
2	«Журналист», 1925 г., № 10, с. 8.
250

письме А. М. Горькому на этот счет еще более опреде¬

ленно и убежденно: «Для меня наша теперешняя ли¬

тература — едина... нет ни буржуазной, ни чисто про¬

летарской литературы. Есть революционная литерату¬

ра, внутри которой происходит непрерывный процесс

творческого взаимодействия и соревнования, создается

новый писатель, ищущий новых творческих путей. Это

надо, наконец, признать и громко высказать вслух»1.
В. Маяковский особенно четко сформулировал на¬

зревшую потребность организационных переустройств

в литературном движении в годы первой пятилетки.

Выступая в 1930 году в Политехническом музее на дис¬

путе о путях развития советской литературы, он заявил:

«Мы пришли... для того, чтобы литературным орудием

бороться за будущее, за' перестройку мира... Сегодня

важны не столько поиски стиля, сколько объединение

людей, стоящих на общей политической платформе»2

(курсив мой.— А. £.).
Да, в стране рождался новый тип писателя. Под

воздействием победоносной Октябрьской революции и

идей научного социализма, под влиянием крупных ус¬

пехов социалистического строительства, под благотвор¬

ным воздействием культурной политики КПСС. Жизнь

наглядно убеждала творческую интеллигенцию в под¬

линно народном характере Советской власти, пробужда¬

ла чувство патриотизма и гордости, развивала сознание

ответственности за свою личную причастность к со¬

циальному и хозяйственному переустройству отечества.

В умах творческой интеллигенции рождалось новое по¬

нимание своего места в обществе, своей ответственности

за судьбы социализма в стране. Об этом хорошо сказал

в 1933 году Леонид Леонов. В статье «Шекспировская

площадность» он писал: «Первая фаза характеризова¬

лась примерно такой установкой интеллигенции: «Ну

что ж, я нахожусь на службе у рабочего класса, но мои

старые традиции и воззрения в своей полной чистоте и

неприкосновенности». Вторая фаза характерна именно

коренным пересмотром этих традиций и принятием

Октября уже не только как совершившегося факта, но и

идеологически, мировоззренчески, путем окончательного

перехода на позиции рабочего класса»3.
1	«Литературное наследством, т. 17. М., 1963, с. 73.
2	Маяковский В. Поли. собр. соч. в 13-ти т., т. 12, с. 513.
3	Леонов Л. Литература и время. М., 1967, с. 36.
251

Именно эти обстоятельства — переход интеллиген¬

ции на позиции рабочего класса, на позиции Советской

власти, ликвидация остатков эксплуататорских классов,

индустриализация и коллективизация народного хозяй¬

ства страны — и послужили главной причиной пере¬

стройки литературно-художественных организаций.
В передовой статье «На уровень новых задач», по¬

священной постановлению ЦК ВКП(б) «О перестройке

литературно-художественных организаций», газета

«Правда» отмечала: «Решающие успехи социализма за

последние годы вызвали решительный переход подав¬

ляющего большинства старой технической интеллиген¬

ции на сторону Советской власти... В области литера¬

туры этот поворот выразился в активном участии ши¬

роких писательских кадров, стоящих на платформе

Советской власти, в социалистическом строительстве, что

нашло отражение в их художественном творчестве

(Л. Леонов, Н. Тихонов, М. Шагинян, А. Малышкин и

др.)... Решение ЦК дает решительный толчок ликвида¬

ции групповой обособленности, кружковой замкнутости,

элементов семейственности и необъективной критики.

Писатели, сочувствующие социалистическому строитель¬

ству, совместно с пролетарскими писателями, войдут в

единый Союз советских писателей» К
Постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года

диктовалось коренными изменениями социальной струк¬

туры советского общества, объективным ростом духов¬

ных потребностей советского народа, и партия точно

определила эти изменения и своевременно нашла необ¬

ходимые структурные формы для нового этапа литера¬

турного движения в стране.
В упоминавшейся передовой статье газета «Правда»

писала: «Решение ЦК находится в теснейшей связи с

мероприятиями партии, направленными к тому, чтобы

науку и технику сделать достоянием широчайших масс

трудящихся. Оно будет способствовать дальнейшему

расцвету литературы и искусства в Советском Союзе...»
Таким образом, ликвидация РАППа и создание еди¬

ного Союза советских писателей рассматривались Цент¬

ральным Комитетом ВКП(б) как важное звено в об¬

щей цепи мероприятий, известных в истории под назва¬

нием «культурная революция».
1 «Правда», 9 мая 1932 г.
252

Постановление ЦК открыло новый этап в развитии

советской литературы. И советские писатели отчетливо

понимали это. В мае 1933 года, в докладе на собрании

партактива Бауманского района г. Москвы, А. Фадеев

назвал решение ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года

«историческим», он говорил о «новом этапе в развитии

советской литературы», этапе, который с неизбежностью

вытекал из новых условий строительства социализма в

СССР. А. Фадеев подчеркивал, что за пятнадцать пос¬

лереволюционных лет в стране «произошел поворот зна¬

чительных слоев интеллигенции к Советской власти, на

сторону социалистического строительства, что нашло свое

отражение и в литературе, старые групповые рамки

стали узкими и вредными, потребовались новые органи¬

зационные формы, чтобы организовать весь этот мощ¬

ный поток литературного развития» *.
Николай Тихонов в статье, опубликованной в «Ли¬

тературной газете» 5 мая 1932 года, отмечал: «...сейчас

наступает момент, когда вокруг задач социалистическо¬

го строительства будут соединены все творческие орга¬

низации, будут выявлены и укреплены все писательские

силы...»
Новый этап советской литературы, вытекающий из

постановления ЦК ВКП(б), заключался, по словам

Л. Леонова, в том, что возникли реальные условия для

создания «...большой литературы, достойной великих дел,

происходящих в стране... У нас много талантливых пи¬

сателей,— мы должны создать первоклассную литера¬

туру» 2.
Л. Леонов говорил: «...мы должны создать перво¬

классную литературу», хотя к тому времени советская

литература уже имела первоклассные произведения,

которые мы закономерно называем ныне классическими

примерами литературы социалистического реализма.

Среди них мы конечно же назовем «Тихий Дон», «Же¬

лезный поток», «Чапаев», «Цемент», «Разгром», «Горо¬

да и годы», «Соть», «Петр Первый», «Любовь Яровая»,

«Разлом», «Владимир Ильич Ленин»...
Противоречия между тем, что уже имела советская

литература, и словами Л. Леонова о том, что к началу

30-х годов только еще возникли реальные условия для
1	Ф а д е е в А. За тридцать лет, с. 101.
2	«Литературная газета», 5 мая 1932 г.
253

создания «большой литературы», вовсе нет. Выражая

здоровое недовольство достигнутым, выдающийся совет¬

ский писатель радовался организационным мерам, при¬

нятым партией, ибо они, эти организационные меры,

позволяли писателям отныне сосредоточить все свои

помыслы и силы лишь на одном — на художественном

творчестве, не отвлекаясь на бесплодные и изнуритель¬

ные споры о том, может или нет писатель непролетар¬

ского происхождения быть подлинно советским писате¬

лем, на окололитературную возню и игру в «вождизм».
Решение партии создавало атмосферу доверия и

устраняло все помехи для развития таланта каждого

писателя, стоявшего на платформе Советской власти.

Это-то и понял Л. Леонов, это-то он и подчеркнул,

воскликнув: «...мы должны создать первоклассную ли¬

тературу».
Год 1932-й тем и не нравится советологам, что он,

в сущности, разбил все их надежды на раскол творче¬

ской интеллигенции Страны Советов.
Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литера¬

турно-художественных организаций» создало реальные

условия для сплочения советских писателей и консоли¬

дации их вокруг патриотических задач строительства

социализма в своем отечестве.
2.	Первый съезд советских писателей

в оценке советологов
«...После двухлетней подготовки в августе 1934 года

на огромном литературном собрании — Первом Всесоюз¬

ном съезде советских писателей — были провозглашены

новая литературная доктрина — социалистический реа¬

лизм и новый административный аппарат — Союз совет¬

ских писателей...» 1 — так писал о создании Союза со¬

ветских писателей Уильям Харкинс в своем «Словаре

русской литературы».
Образование единого Союза советских писателей со¬

ветологи силятся изобразить в качестве насильственной

акции, якобы лишившей советских писателей свободы

творчества, сковавшей их художественную фантазию
1	Нагкіпз XV. Оісііопагу оГ Диззіап Ьііегаіиге, р* 229.
254

некими жесткими предписаниями и утвердившей «уни-

формизм» (М. Слоним).
«Литература надевает мундир», «Литература в де¬

прессии», «Литература в качестве служанки государ¬

ства» — таковы лихие заголовки глав и подглавок, по¬

священных периоду создания Союза советских писате¬

лей и Первого Всесоюзного съезда, в книге Г. Струве.
И если некоторые советологи, к примеру Роберт Хен-

кин, признаются, что «причины создания этой новой

организации (имеется в виду Союз советских писате¬

лей.— А.Б.) не вполне ясны...»1, то у Глеба Струве

на этот счет никаких неясностей нет.
Мышление антикоммуниста работает только в одном

направлении: все, что ни .делается в Советском Сою¬

зе,— все надлежит считать скверным и направленным

во вред художественному творчеству. Он так и пишет:

«Союз советских писателей был... типичным побочным

продуктом тоталитарного режима... все его члены обя¬

заны были не только придерживаться определенной по¬

литической программы, но и вынуждены были признать

один-единственный метод ’ творчества... социалистиче¬

ский реализм» — и что, более того, «самим фактом всту¬

пления в Союз... советский писатель ограничивал, по

собственной воле, пределы своего творчества и согла¬

шался служить советскому государству и его высшим

целям в качестве писателя...» 2.
Итак, по логике Г. Струве, до 1932 года советские

писатели «не служили» Советскому государству и его

целям, а вот после 1932 года их, оказывается, «обяза¬

ли» служить.
Однако многие произведения советских писателей,

созданные именно в 20-е годы, то есть тогда, когда, по

мнению советологов, еще «не было» метода социалисти¬

ческого реализма, признаются и буржуазными литера¬

туроведами в качестве классических произведений, ут¬

верждающих и воспевающих Советское государство и

его идеалы.
Но если и до 1932 года советские писатели добро¬

вольно «служили» Советскому государству, то какая

же, спрашивается, была необходимость «принуждать»

их делать то же самое после 1932 года?
1	«ТЬгоидЬ ІЬе Сіазз о і Зоуієі Шегаіиге», р. 244.
2	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950, р. :238.
255

Консолидация сил литераторов молодого социали¬

стического государства на платформе Советской вла¬

сти, консолидация, которая широко приветствовалась

прогрессивными писателями мира, не могла не вызвать

негодования у советологов. Возникновение единого Союза

советских писателей явилось тяжелым ударом для на¬

дежд и чаяний антикоммунистов.
Выражая мнение многих прогрессивных деятелей

литературы и искусства Запада, австрийский писатель

Гуго Гупперт приветствовал Первый съезд советских

писателей и создание единого союза. С удовлетворением

отмечая, что в СССР «образовался единый великий

фронт советских писателей, желающих участвовать в

работе по социалистической культурной революции» \

он справедливо видел в этом акте конец групповой

борьбы, которая отнимала так много сил у советских

писателей, конец бесплодных споров о том, кто может,

а кто не может считаться истинно пролетарским писа¬

телем и поэтом. Отныне все, кто разделяли платфор¬

му Советской власти, становились советскими писате¬

лями, сохраняя при этом, разумеется, каждый свой

собственный стиль и манеру художественного выраже¬

ния.
Подобные объективные оценки никак не соответство¬

вали концепциям антикоммунистов. Приведя эти суж¬

дения Гуго Гупперта, Макс Истмен попытался дезавуи¬

ровать честные оценки авторитетного писателя. Макс

Истмен саркастически восклицает: «Классовая борьба

обостряется, а все художники и писатели в России,

видите ли, оказались на стороне революции!» Не мо¬

жет, мол, этого быть, потому что — совсем как у Чехо¬

ва! — этого не может быть никогда!
Как это так, язвительно спрашивал Истмен, те пи¬

сатели, например А. Толстой, которых вчера даже за

попутчиков не считали в Советском Союзе, вдруг стали

частью «великого объединенного фронта советских пи¬

сателей»? 2
Истмен судит по схеме или — или: или враг Совет¬

ской власти, или ее сторонник.
А то, что А. Толстого упорно отказывались призна¬

вать даже за попутчика именно экстремисты из числа
1	Цит. по кн.: Е а 5 і ш а п М. Агіізіз іп ІІпіїогт, р. 170.
2	Там же, с. 171.
256

рапповцев, а отнюдь не Советская власть и не совет¬

ские читатели,— для Истмена не имеет значения, точ¬

нее, Истмену выгодно этой «детали» не замечать, ибо

в противном случае его схема терпит крах. Ибо на деле

именно Советская власть и партия коммунистов вели

последовательную борьбу за писателя А. Толстого и

добились успеха — А. Толстой стал на платформу Со¬

ветской власти и создал великолепные произведения,

которые вошли в золотой фонд советской литературы.
Работа Первого Всесоюзного съезда советских писа¬

телей истолковывается советологами весьма тенденци¬

озно. Например, Глеб Струве пишет о работе съезда

в специальной главе, носящей тенденциозный подзаго¬

ловок «Литература в качестве служанки государства».
Г. Струве подошел к оценке этого знаменательного

события в жизни советской литературы исключительно

односторонне. Он ловко препарирует доклады и речи

писателей, отбирая подходящие цитаты для подтвер¬

ждения своей первоначальной концепции о противостоя¬

нии писателя власти рабочих и крестьян, а также и

для доказательства своего лживого тезиса о враждеб¬

ности идей социализма художественному творчеству.
С особой пристрастностью вчитывался Глеб Струве

в речи тех писателей, которых он, вопреки реальному

содержанию их творчества, зачислил в разряд «оппо¬

зиционеров» и теперь отыскивал хоть какие-то под¬

тверждения своим домыслам.
Так, обращаясь к речи на съезде Ю. Олеши, Глеб

Струве пытается толковать ее, исходя из странного

отождествления автора с персонажем одного из его

произведений. Г. Струве утверждает, что в «Зависти»

Ю. Олеша изобразил якобы самого себя в образе Ка¬

валерова и что речь Ю. Олеши на съезде блестяще это

предположение подтвердила. По мнению Г. Струве, эта

речь была «искренней личной исповедью советского

писателя, который всячески старался приспособиться

к новому миру... осознавая в то же время свою привя¬

занность к миру старому... он признавался, что Кава¬

леров смотрел на мир глазами своего создателя»!.
Посмотрим, что говорил на съезде Ю. Олеша: «Каж¬

дый человек может почувствовать в себе внезапное по¬

явление какого угодно двойника. В художнике это про¬
1	См.: Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 247,
257

является особенно ярко, и в этом — одно из удивитель¬

ных свойств художника — испытать чужие страсти...

Нельзя описать третье лицо, не сделавшись хоть на

минуту этим третьим лицом (курсив мой.— А. Б.). Ког¬

да изображаешь отрицательного героя, сам становишь¬

ся отрицательным» х.
Казалось бы, слова Ю. Олеши ясны — художник

раскрыл в них лабораторию своего творчества, поде¬

лился своим пониманием сущности художественного

творчества, его законов, обязывающих писателя «испы¬

тать чужие страсти», забыть о своем «я» и зажить

жизнью того «третьего лица», о котором вознамерился

поведать в своем произведении.
И чем полнее будет достигаться эта слитность ав¬

тора с героем произведения, тем более убедительными

и полнокровными явятся перед читателем художествен¬

ные образы. В этом смысле только и следует понимать

слова Ю. Олеши: «Да, Кавалеров смотрел на мир мо¬

ими глазами. Краски, цветы, образы, сравнения, мета¬

форы и умозаключения Кавалерова принадлежат мне...»
«Принадлежат мне...» — как художнику, как созда¬

телю этого образа. Ю. Олеша действительно сказал, что

«много в Кавалерове есть моего личного», но это озна¬

чало лишь иллюстрацию авторского заявления о том,

что, «когда изображаешь отрицательного героя, сам

становишься отрицательным».
В этой связи, думается, уместно будет привести

одно чрезвычайно важное для понимання сущности ху¬

дожественного воображения, глубокое и тонкое замеча¬

ние, которое В. И. Ленин высказал в беседе с
A.	М. Горьким. Как вспоминал впоследствии писатель,
B.	И. Ленин подчеркнул: «...ваше дело все-таки другое.

Не по существу, а по форме. Дураком вообразить себя

я не имею права, а вы — должны, [иначе не покажете ду¬

рака.. Вот — разница»2 (курсив мой.— А. Б.).
Заметим, что Ю. Олеша говорит «когда изобража¬

ешь», то есть в момент творчества, ибо затем вымыш¬

ленный художественный образ живет уже своей жизнью,

он обретает свою особенную судьбу, ничем и никак не

связанную с судьбой писателя, сотворившего этот образ,
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 234.
2	«В. И. Ленин и А. М. Горький». Письма, воспоминания, доку¬

менты. М., 1962, с. 388.
268

Струве объявляет, что Кавалеров это и есть сам

Ю. Олеша. А раз так, то, следовательно, налицо дока¬

зательство «приверженности» писателя к «старому

миру» и его неспособности адекватно «отвечать запро¬

сам» мира нового, мира социализма. Но ведь в той же

речи Ю. Олеша и сам сказал: «Мне говорили, что в

Кавалерове есть много моего, что этот тип является

автобиографическим, что Кавалеров — это я сам».
«Мне говорили...» — тонкая ирония Олеши, казалось

бы, не оставляет сомнения в том, что писатель никак

не разделяет подобного мнения. Более того, Ю. Олеша

заявил: «И тут сказали, что Кавалеров — пошляк и ни¬

чтожество... Я принял на себя это обвинение в ничто¬

жестве и пошлости, и оно меня потрясло. Я не поверил

и притаился... Я представил себя нищим...»
Далее следовал интересный рассказ автора о своих

ощущениях в роли нищего. Это было наглядное «вжи¬

вание в образ», созданный фантазией художника. Но

понадобилась эта демонстрация Ю. Олеше для того,

чтобы подчеркнуть главное: «Я не стал нищим. Богат¬

ство, которым я обладал, осталось; богатство, выража¬

ющееся в знании, что мир с его травами, зорями, крас¬

ками прекрасен и что делала его плохим власть денег,

власть человека над человеком. Этот мир при власти

денег был фантастичным и превратным. Теперь, впер¬

вые в истории культуры, он стал реальным и справед¬

ливым» ].
Речь Ю. Олеши на Первом Всесоюзном съезде со¬

ветских писателей полностью разоблачает эти спекуля¬

ции советолога вокруг имени советского писателя.
Но Г. Струве совершает провокационные маневры

не только вокруг того или иного писателя. Он весьма

односторонне и тенденциозно интерпретирует содержа¬

ние работы съезда в целом. Он утверждает, что съезд

«отразил широко распространенное недовольство поло¬

жением дел в советской литературе в период, предше¬

ствующий реформе 1932 года», и ссылается при этом

на речи «многих делегатов» 2.
Действительно, на Первом съезде советских писате¬

лей качество литературной продукции было в центре
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 235—236.
2	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Іліегаіиге. 1917—1950, р. 249.
259

внимания делегатов. И в докладе М. Горького, и в ре¬

чах почти каждого выступавшего на съезде содержа¬

лась острая критика недостатков в творчестве многих

советских писателей. Все это так. Но дело в том, что

Г. Струве это вполне естественное беспокойство о ка¬

честве молодой советской литературы стремится выдать

за «неопровержимое» свидетельство... провала литера¬

туры социалистического реализма!
Однако он ни словом не обмолвился о высокой

оценке молодой советской литературы, которая содер¬

жалась, к примеру, в том же докладе М. Горького.

А в докладе было следующее: «Сказав так много о

недостатках литературы нашей, я обязан отметить ее

достоинства и завоевания... Для всякого беспристраст¬

ного ценителя совершенно ясно: наша литература обо¬

гнала западную новизною тем... у нас уже есть солид¬

ная группа живописцев словом,— группа, которую мы

можем признать «ведущей» в процессе развития худо¬

жественной литературы... Не надо забывать, что рус¬

ской буржуазной литературе потребовалось — считая

с конца восемнадцатого века — почти сто лет для того,

чтобы властно войти в жизнь и оказать на нее извест¬

ное влияние. Советская, революционная литература до¬

стигла этого влияния за пятнадцать лет» !. Г. Струве

умалчивает об этих словах М. Горького, и оттого одно¬

сторонность советолога, его предвзятость выступают еще

откровеннее.
Закрывая съезд, М. Горький взволнованно говорил:

«В чем вижу я победу большевизма на съезде писате¬

лей? В том, что те»из них, которые считались бес¬

партийными, «колеблющимися», признали — с искрен¬

ностью, в полноте которой я не смею сомневаться,—

признали большевизм единственной руководящей идеей

в творчестве, в живописи еловой. Я высоко ценю эту

победу» 2.
«Развернутое наступление социалистической проле¬

тарской культуры» — так определил сущность съезда

Вс. Вишневский. Он с гордостью подчеркнул: «Съезд

наш показывает, что указанное и завещанное Лениным

сделано, а именно литература наша в подавляющем
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 17.
2	Там же, с. 675.
260

большинстве своем стала частью общепролетарского

дела» 1.
Глеб Струве сокрушается по поводу того, что совет¬

ский писатель «...соглашался служить Советскому госу¬

дарству...». Струве устроила бы совсем иная картина.

Что ж, разочарование его понять можно — ведь на про¬

тяжении всей книги он усиленно доказывал свой тезис

о непримиримых противоречиях и враждебном отноше¬

нии художественной интеллигенции России к Октябрь¬

ской революции и Советской власти. С особым тщанием

выискивал он малейшие проявления недовольства у от¬

дельных писателей, раздувал это недовольство (хотя

зачастую оно носило чисто бытовой характер) до поли¬

тической оппозиционности к власти рабочих и крестьян.

И вдруг писатели, оказывается, «согласились» служить

Советской власти!
Антикоммунисту никогда, видимо, не понять той про¬

стой истины, что советский писатель потому и зовет¬

ся советским, что его творчество вдохновляется и це¬

ликом определяется идеалами научного социализма и

коммунизма, что власть рабочих и крестьян есть его,

советского писателя, власть, власть, за которую он вме¬

сте с рабочими и крестьянами боролся на фронтах

гражданской войны (как, скажем, Д. Фурманов, А. Фа¬

деев, А. Гайдар, Л. Леонов, Н. Островский, Вс. Вишнев¬

ский и десятки других), которой он, вместе с рабочими

и крестьянами, помогал окрепнуть в годы индустриали¬

зации и коллективизации (как, скажем, М. Шолохов,
А.	Толстой, Ф. Гладков, М. Шагинян, Я. Ильин, В. Ка¬

таев, И. Эренбург и многие другие) и за которую он,

советский писатель, не щадя своей жизни, сражался

с фашистскими полчищами в годы Великой Отечествен¬

ной войны 1941—1945 ^одов.
Первый съезд писателей Страны Советов наглядно

показал всему миру органическое единство художествен¬

ной интеллигенции с властью трудового народа, ее ду¬

шевную слитность с идеями марксизма-ленинизма, ее го¬

товность отдать весь свой талант делу строительства со¬

циализма и коммунизма в своем отечестве.
Выступая на съезде, К. Федин подчеркнул эту осо¬

бенность съезда. Он сказал: «Это единство в области
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 282.
261

литературы выразилось в идейной общности содержа¬

ния искусства. Найдена широкая тема, общая для всех

социалистических литератур: тема современности, тема

нашей действительности» ].
Действительность эта была советской, и темой совре¬

менности было строительство нового общества в СССР,

полная победа идей научного коммунизма в Стране

Советов.
Съезд избрал первое правление первого в истории

Союза советских писателей и утвердил Устав своего

творческого профессионального объединения.
Так родился Союз советских писателей, организация

общественная и сугубо добровольная, располагающая,

ко всему прочему, солидной собственной материальной

базой в виде десятков литературно-художественных

журналов, газет, издательств, домов творчества, Лит¬

фондом и пр., во многом определивших стабильные, бла¬

гоприятные идейно-творческие, материально-бытовые

условия для членов союза.
С первого же дня своего существования Союз совет¬

ских писателей вызвал и поныне вызывает бешеные

нападки антикоммунистов, которые, по примеру Г. Стру¬

ве, изображают союз эдакой бюрократической бездуш¬

ной машиной, преследующей одну цель — «ограничить

сферу творчества» советских писателей.
«Союз,— говорил на съезде писателей М. Горький,—»

создается не для того, чтобы объединить только физи¬

чески художников слова, но чтобы профессиональное

объединение позволило им понять свою коллективную

силу... Речь идет, конечно, не о том, чтобы ограничить

индивидуальность творчества, но чтобы предоставить

для него широчайшие возможности дальнейшего мощ¬

ного развития» 2.
Советологи не отрицают, что,Союз писателей забо¬

тится о материальных нуждах писателей, что Союз пи¬

сателей «оказал психологическое влияние на создание

благоприятных условий для работы советских писате¬

лей, которые находятся среди наиболее высокооплачи¬

ваемых лиц в Советском Союзе, а также сделал лите¬

ратуру уважаемой профессией» (Уильям Харкинс)3.
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 225.
2	Там же, с. 17.
3	Нагкіпз XV. Оісііопагу оі Киззіап Ьііегаіиге, р. 417.
262

Но вслед за подобными признаниями положитель¬

ных сторон — а они у советологов, как видим, цели¬

ком относятся к сфере быта литераторов — советологи

стремятся скомпрометировать саму идею создания еди¬

ного творческого союза в качестве организации, объ¬

единяющей политических единомышленников, со своей

системой идейно-воспитательной работы, вытекающей

из программы партии и решений ее съездов и Цен¬

трального Комитета.
Советологам особенно не нравится, что именно на

этом съезде творческим методом советских писателей

был провозглашен метод социалистического реализма.

И вот уже У. Харкинс объявляет, что Союз писателей

и был создан только для того, чтобы «доктрина социа¬

листического реализма смогла быть внедрена в каче¬

стве единой художественной догмы, которой все пи¬

сатели должны были следовать» а Г. Борланд клянет

сам этот метод, который «обязывает писателя в своем

творчестве иметь дело только с социалистической реаль¬

ностью и разделять политическую платформу Советско¬

го правительства...»2.
«Обязывает», «доктрина»... Советологи и мысли не

допускают, что и Союз писателей, и новый творческий

метод возникли из новой исторической действительно¬

сти и в качестве исторической необходимости естест¬

венным путем и наилучшим образом отвечали потреб¬

ностям художественного творчества, предоставляя для

него, как говорил М. Горький, «широчайшие возможно¬

сти дальнейшего мощного развития».
Эдвард Браун конструирует такую схему деятельно¬

сти Союза писателей, по которой союз выглядит не¬

ким контрольным органом с жесткими надзирательскими

функциями. Он пишет: «Через Союз писателей коллек¬

тив следит за развитием советского романа начиная с

момента зарождения замысла в голове писателя... Как

это осуществляется практически? — спрашивает Э. Бра¬

ун. И уверенно отвечает: — Темы для романистов регу¬

лярно предлагаются в речах и докладах руководителей

союза» 3.
Схема Брауна, бесспорно, проста и полностью согла¬

суется с основной доктриной антикоммунизма об «от*
1	Нагкіпз АУ. Оісііопагу оГ Киззіап Ьііегаіиге, р. 417.
2	Вогіапсі Н. Зоуієі Шегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе..., р. 159.
3	В г о \у п Е. Киззіап Шегаіиге зіпсе іЬе Кеуоіиііоп, р. 222.
263

сутствии свободы творчества» при социализме. Она, эта

схема, заманчиво доступна для понимания ее средним

американцем, с пеленок воспитанным на идеях анти¬

коммунизма и не допускающим и мысли о возможности

свободного развития художественных талантов в Совет¬

ском Союзе.
В школе, а затем и в колледже или университете

средний американец читает книги, подобные сочинен¬

ной Э. Брауном, и у него возникает устойчивое пред¬

ставление о Союзе советских писателей как об огром¬

ном, всевидящем и всеслышащем бюрократическом

•аппарате, где сидят якобы функционеры-роботы и дик¬

туют советским литераторам «темы для романов».

Иванову — одну тему, Петрову — другую, Сидорову —

третью, и так без конца. А Иванов, Сидоров, Петров

послушно записывают задание, отправляются к себе

домой или в дома творчества и срочно пишут «рома¬

ны» на продиктованную им тему. Приказали — выпол¬

нили, не приказали — не выполнили. Совсем как в

пасквильном романе Оруэлла «Звероферма», в котором

коммунистическое общество представлено именно в та¬

ком супертотализированном виде.
Можно было бы только посмеяться над злобными

измышлениями Эдварда Брауна о. функциях и системе

работы Союза писателей. К сожалению, он не одинок

в своих нападках на деятельность ССП.
Марк Слоним, к примеру, идет еще дальше Э. Брау¬

на в описании системы работы и задач ССП. Он с

серьезным видом утверждает, что «СП СССР стал...

могущественным политическим органом, управляемым

официальными лицами...»*. Напомним, что Союзом

писателей со дня его создания руководили всегда сами

писатели: Горький, Тихонов, Фадеев, Сурков, Федин,

Марков. Причем трое из них — Горький, Тихонов, Фе¬

дин — были беспартийными. Или, может быть, М. Сло¬

ним причисляет к «официальным лицам» секретарей'

Правления СП СССР Шолохова, Леонова, Твардовског,

го, Симонова и многих других писателей и поэтов, ко¬

торые неоднократно избирались в состав коллективного

руководящего органа союза и представляли «официаль¬

но» в этом руководящем органе избравших их коллег-

писателей?
1 5 1 о п ьш М. Киззіап Зоуієі Шегаїиге. \Угііегз апсі РгоЫетз,

р. 160.
264

Понятие «официальное лицо» имеет очень опреде¬

ленный смысл, который никак не применим к «управ¬

ляющим» Союзом писателей литераторам.
Марк Слоним считает, что «...Союз писателей — ли¬

тературный Пентагон — направлял литературные дела

точно так же, как любой совет управляющих руководит

промышленным концерном» 1.
Для компрометации советской творческой организа¬

ции в глазах американского обывателя этот аргумент

неотразим. В самом деле, методы управления капита¬

листическими промышленными концернами со стороны

советов управляющих никаких симпатий у американ¬

ских читателей вызвать не могут. Советы управляющих

действуют по принципу: приказано — выполни; не вы¬

полнил или выполнил не так, как тебе было предпи¬

сано,— долой с предприятия, пополняй армкю безра¬

ботных.
Так, путем доступных среднему американцу искус¬

ственных аналогий, антикоммунисты пытаются создать

отрицательное представление о Союзе советских писа¬

телей и методах его деятельности.
А раз таков Союз писателей, раз таковы методы его

руководства творческим процессом, то и результатам,

то есть советской художественной литературе, естест¬

венно, надлежит быть из рук вон плохими. Именно эту

главную цель преследовали советологи, «разоблачая»

и дискредитируя Союз советских писателей.
Марк Слоним, например, безапелляционно заявляет:

«В литературе 30-х годов мы видим несколько тенден¬

ций. Художественное многообразие 20-х годов исчезло;

литература становилась более однообразной... Стабили¬

зация художественного творчества, равно как и вкуса

и стиля, совпадала с возрастающим влиянием такой

организации, как ССП...»2
X. Маклин и У. Викери мимоходом и как само со¬

бой разумеющееся написали в своей книжке «Год про¬

теста» о том, что «после съезда писателей в 1934 году

советская литература, вооруженная новым «методом»,

продолжала деградировать...»3.
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. АУгііегз апсі РгоЫетз,

р. 160.
2	}КЄ с 251
3	М с Ь е а п Н. апсі V і с к є г у XV. ТЬе Уеаг оГ Ргоіезі, 1956, р. 10.
265

Дж. Гибиан в книге «Интервал свободы» (1960) без

каких-либо, разумеется, аргументов самоуверенно объ¬

явил: «В основе своей советская литература 30-х годов

представляла собой, однако, картину скучной, бескры¬

лой, конформистской посредственности...» 1
Не все, конечно, советологи разделяли подобные

экстремистские взгляды. Кое-кто из них понимал, что

«закрыть» советскую литературу на пороге 30-х годов,

как это пытался сделать Д. Биллингтон, или в 30-х го¬

дах, как это делают Г. Ермолаев, М. Слоним, X. Мак-

лин, У. Викери, Дж. Гибиан и другие, можно лишь на

бумаге; что подобной топорной работе могут и не по¬

верить, и наверняка не поверят, даже в США, ибо и в

30-е и в последующие годы появлялись в Америке пере¬

воды советской литературы, свидетельствовавшие о пло¬

дотворном развитии советского художественного твор¬

чества.
В этом смысле более осторожным в своих сужде¬

ниях оказался У. Харкинс. Он отметил, что «между

1932 и 1941 годами советская литературная продукция

была значительно более разнообразной, чем этого мож¬

но было ожидать», что, «несмотря па» социалистиче¬

ский реализм, все же нельзя не признать «того факта»,

что советская литература 30-х годов по тематической

широте, мастерству и форме изложения... производит

большое впечатление...»2.
У. Харкинс называет в качестве примера «Тихий

Дон» Шолохова (правда, отделяя этот роман от социа¬

листического реализма), «Дорогу на Океан» Л. Леоно¬

ва, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Как закалялась

сталь» Н. Островского.
• Ищет «нового» подхода к интерпретации советской

литературы 30-х годов и Вера Александрова. Она вдруг

заявляет, что, мол, в годы второй пятилетки «темы ро¬

манов стали меняться» и наметился поворот от проб¬

лем общественных к проблемам «личной жизни», к «ин¬

тимным отношениям» и даже к «большей необходимо¬

сти вскрывать все еще неудовлетворительные условия

жизни, о чем свидетельствуют, например, романы
1	О і Ъ і а п С. Іпіегуаі оГ Ргеесіош. Міппеароііз, ІІпіуегзііу ої

Міппезоіа Ргезз, 1960, р. 5.
2	Нагкіпз \У. Оісііопагу ої Низзіап Іліегаіиге, р. 230,
266

«Люди из захолустья». А. Малышкина и «Энергия»

Ф. Гладкова» К
Можно прочитать роман А. Малышкина без предвзя¬

тости, и тогда отчетливо выступит на передний план

главная тема произведения — превращение маленького

человека в Личность под влиянием коллективного соци¬

алистического труда на стройках пятилетки.
Можно прочитать роман А. Малышкина без предвзя¬

тости и увидеть в нем радость освобожденного труда,

увидеть контуры того счастливого будущего, которое с

энтузиазмом и самозабвенно создается «людьми из за¬

холустья», чтобы само это захолустье безвозвратно ка¬

нуло в прошлое.
А можно, подобно В. Александровой,, только и заме¬

тить в этом романе «все еще неудовлетворительные

условия жизни» и побрюзжать в связи с этим еще раз о

бытовых трудностях в Стране Советов тех лет.
В. Александрова высказывает сожаление, что в ро¬

манах советских писателей, посвященных индустриали¬

зации страны, основное внимание уделяется раскрытию

характера ударников индустриализации, которые, по

наблюдениям В. Александровой, «вскоре превратились в

аристократов (!) страны»2.
К сожалению, вздыхает советолог, писатели главное

внимание уделили показу энтузиазма ударников и не

увидели «апатии рабочего класса» — так и написано!
В том-то и сказалась сила Советской власти, в том-

то и проявился организаторский талант партии больше¬

виков, что в переустройстве жизни на социалистический

лад с энтузиазмом участвовала «масса рабочих». Энту¬

зиазм ударников шел от энтузиазма масс. Эта главная

особенность жизни советского народа и была зорко

подмечена писателями, и они запечатлели этот неви¬

данный революционный порыв рабочего класса и тру¬

дового крестьянства страны в талантливых художест¬

венных произведениях, которые сейчас так не нравятся

советологам.
Вообще В. Александрова особенно тщательно ищет

в произведениях об индустриализации, написанных со¬

ветскими писателями в 30-е годы, персонажей с мяту¬

щейся душой, с неровной судьбой. Вот, например, с удо¬
1	АІехапсІгоуаУ. А Нізіогу оГ Зоуієі Ьііегаіиге, 1917—1962,

р. 51.
2	Там же, с. 41.
267

влетворением отмечает она, наряду с положительными

директорами и ударниками читатель иногда встречал

в романах «молодых людей, подверженных сомнениям,

мечтающих об индивидуальной свободе. Таков Володя

Сафонов в «Дне втором», Дмитриевский в «Большом

конвейере» К
Она с удовольствием регистрирует наличие подоб¬

ных персонажей в советской литературе. Для чего?

Для того, чтобы обратить их в свидетелей советологии

и с их помощью хоть как-то попытаться подкрепить

свой лживый тезис об «удушении» социализмом инди¬

видуальной свободы и глубоко личных чувств человека,

о враждебном, мол, отношении населения к планам и

делам большевиков.
Вот В. Александрова упоминает пьесу А. Афиноге¬

нова «Страх». Очень ей не нравится в пьесе образ ста¬

рой большевички Клары. В. Александрова прибегает

к откровенному сочинительству и утверждает: «Ауди¬

тория в театрах не слушала речей старой большевич¬

ки... и жадно внимала речам профессора Бородина,

резко отзывающегося об атмосфере жизни в стране»2.
Впрочем, В. Александрова не одинока в своих по¬

пытках выдать черное за белое, а свою личную нена-.

висть к большевикам приписать чуть ли не всему насе¬

лению Советской России. Иные советологи сочиняют

при этом ситуации поистине смехотворные, а порой

нелепые. Например, в книге «Сквозь призму советской

лиіературьі» есть статья некоей Луизы Л. «Марксизм

и женщина — советские вариации». Луиза Л. взялась

объяснить американским читательницам все коварство

большевиков, которые под видом эмансипации «навя¬

зал#» советским женщинам — подумать страшно! — за¬

боту о семье. Без тени юмора Луиза Л. пишет: «Мо¬

гут ли женщины, сначала распропагандированные, а за¬

тем лишившиеся своего положения (?), испытывать

прежнюю преданность режиму и прививать эту предан-,

ность в семье своим детям, если этот режим насильно

заставил их обслуживать семью? А как обстоит дело*

с равным авторитетом отца и матери, о котором гово¬
1	А 1 е х а п (1 г о V а V. А Нізіогу о£ Зоуієі иіегаіиге, 1917—

1962, р. 42.
2	Там же.
268

рят публицисты? Не возрождается ли вновь домо¬

строй?..» 1
Комментарии в данном случае, как говорится, из¬

лишни.
Рассуждая о романе М. Шолохова «Поднятая це¬

лина», Александрова акцентирует внимание только на

сценах, связанных о саботажем и сопротивлением ку¬

лачества. При этом, разумеется, кулаки изображаются

«страдальцами», безвинными жертвами социализма.
В.	Александрова считает, что 30-е годы в советской

литературе «ознаменовались... появлением новых геро¬

ев из числа деклассированной молодежи»2, ссылаясь

при этом на роман Авдеенко «Я люблю» и пьесу Пого¬

дина «Аристократы». К числу «новых героев» она отно¬

сит и появление в романах об индустриализации «разо¬

чарованных молодых людей», выросших уже «при со¬

ветском режиме» 3.
Это наблюдение В. Александровой решительно ос¬

паривается Марком Слонимом, который категорически

заявил: «Темы уголовного подполья очень редко по¬

являются в советской литературе. Между 1930 и 1955 го¬

дами эта тема вообще была запрещена, и у читателя

советских романов создавалось впечатление, что мо¬

шенники, воры и убийцы просто не существуют в совет¬

ском обществе» 4.
Действительно, в советской литературе не встретишь

смакования «темы уголовного подполья» или поэтиза¬

ции мошенников, воров и убийц; действительно, в Со¬

ветском Союзе пропаганда насилия, равно как и пропа¬

ганда войны, расизма, порнографии, запрещена зако¬

ном.
Что же касается «впечатления», которого так опаса¬

ется Марк Слоним, то можно было бы посоветовать со¬

ветологу почитать ну хотя бы «Правонарушителей»,

«Педагогическую поэму», или «Леньку Охнаря», или

«Рыжика», или тех же «Аристократов»...
'■ Но Слонима интересует не процесс перевоспитания

правонарушителей под влиянием социалистической дей¬
1 «ТИгоїщЬ ІЬе Оіазз о! Зоуієі Ьііегаіиге», р. 109.
2А1ехапс1гоуа V. А Нізіогу ої Зоуієі Шегаіиге, 1917—•

1962, р. 40.
3	Там же, с. 43.
4	3 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. \Угііегз апсі РгоЫегпз,

р. 197.
269

ствительности. Ему хотелось найти примеры, которые

смогли бы послужить хоть какой-то иллюстрацией к

вожделенной идее о том, что и при социализме якобы

сохраняется такая же, как и при капитализме, соци¬

альная база преступности.
Старательно отыскивая в произведениях советской

литературы 30-х годов признаки «разочарования» у со¬

ветской молодежи в социалистическом строе, советоло¬

ги с нескрываемой злостью толкуют о выдающихся

явлениях литературы социалистического реализма тех

лет, о произведениях, в которых нашла высокое худо¬

жественное и идейно-политическое воплощение предан¬

ность молодежи идеям социализма, советскому образу

жизни, делу КПСС.
В особенности это относится к роману Н. Остров¬

ского «Как закалялась сталь».
Вера Александрова уверена в том, что в широкой

известности этого романа «виноваты» советские крити¬

ки. Напуганные некими проявлениями разочарования

среди молодежи, они решили, так сказать, поднять ро¬

ман на щит, используя его в качестве противовеса этой

разочарованной молодежи.
Так утверждает В. Александрова и продолжает:

«Вскоре после убийства Кирова в 1934 году критики

развернули пропагандистскую кампанию вокруг романа

«Как закалялась сталь» до тех пор неизвестного моло¬

дого коммуниста Н. Островского... Роман был напе¬

чатан в 1932 году, но не привлек к себе интереса.

Не привлекла интереса и 2-я часть, когда печаталась

в том же журнале с января по май 1934 года. Только

после убийства Кирова... роман Островского оказался

в центре внимания литературного мира. Широкие пар¬

тийные и официальные круги стали проявлять инте¬

рес к судьбе Островского, они окружили его заботой

и вниманием и попытались спасти его. Целая бригада

писателей была послана к Островскому, чтобы помочь

ему написать второй роман, «Рожденные бурей» К *Мт
Оценка В. Александровой выдающегося произведе¬

ния советской литературы — романа «Как закалялась

сталь» Н. Островского, как и многие другие оценки

произведений советских писателей, является не плодом
1	А1ехап(1гоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі иіегаіиге, 1917—

1962, р. 44,
270

ее собственных размышлений, а рабской копией оце¬

нок ее наставника и учителя Глеба Струве. А Струве

говорил об этом романе с нескрываемым раздраже¬

нием, всячески пытался скомпрометировать его, гово¬

рит даже об «умышленном раздувании популярности

этой книги»
Он пишет с иронией, что роман «Как закалялась

сталь» числится среди «главных произведений совет¬

ской классики, наряду с «Чапаевым» Фурманова и

«Железным потоком» Серафимовича. Откровенно авто¬

биографический,— продолжает Г. Струве,— хотя рас¬

сказ ведется и не от первого лица, роман раскрывает

путь формирования и роста молодого коммуниста из

рабочих, его детство, его участие в гражданской войне

и в следующей борьбе за восстановление промышлен¬

ности. Павел Корчагин — воплощение истинного комму¬

низма и революционного героизма — стал одним из са¬

мых популярных образов в советской прозе, если,

конечно,— ехидно добавляет Струве,— верить официаль¬

ной советской информации. В какой мере широкая по¬

пулярность в стране романа' Н. Островского была есте¬

ственной, а в какой была вызвана умышленно разду¬

тым мифом о личности автора — со стороны судить

трудно»2, — лицемерно заявляет Струве.
Советологи не приемлют романа Н. Островского,

этой, по точному определению Б. Сучкова, «внешне про¬

стой, а на деле внутренне сложной книги»3. В основе

их враждебного отношения к этому выдающемуся про¬

изведению советской литературы 30-х годов лежат при¬

чины не литературные, а политические. Советологи

прекрасно осознают то глубокое идейно-художественное

воздействие, которое оказывает яркий образ Павки Кор¬

чагина на воспитание коммунистического мировоззрения

не только у советской молодежи, но и у зарубежной.
«Корчагин — подлинно положительный образ нашей

советской литературы потому, что в нем нет никакой

литературной заданности»4, — пишет В. Озеров.
Именно в этом, в абсолютной жизненной достоверно¬

сти, притягательность и обаяние образа Павки Корчаги¬
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950, р. 271.
2	Там же.
3	Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1977, с. 417.
4	Озеров В. Полвека советской литературы. М., 1967, с. 269.
271.

на и сила его художественного, идейно-политического

воздействия на читателя. Художественный образ Корча¬

гина выступает в повседневной жизни прекрасным аги¬

татором за Советскую власть и за советский образ жиз¬

ни. И именно потому роман «Как закалялась сталь»

столь ненавистен антикоммунистам.
Литературная жизнь в СССР в 30-е годы предстает

на страницах книг советологов мрачной и безысходной.

Писателей «заставляют», «используют», «вовлекают»...

Да полно! Так ли на самом деле все было?
Обратимся за свидетельством к очевидцу, к писателю

хотя и иностранному, но, в отличие от иных прочих

зарубежных посетителей Советского Союза, смотревше¬

му на советскую жизнь объективно, а не через черные

очки политической тенденциозности. Вот что писал в

1934 году, то есть в самый разгар работы по выполне¬

нию плана второй пятилетки, всемирно известный дат¬

ский писатель Мартин Андерсен-Нексе: «Хорошо быть

писателем в Советской России... Представители совет¬

ской литературы — бодрое, жизнерадостное племя, ма¬

ло похожее на писателей Западной Европы, даже из

числа революционных. По их осанке видно, что они дети

победившего класса и сами участвуют в строительстве

страны, содействуя общему подъему... Поискать да по¬

искать такие различные творческие индивидуальности,

как Всеволод Иванов, Константин Федин, Федор Глад¬

ков, Леонид Леонов, Лидия Сейфуллина, Михаил Шо¬

лохов и другие, если взять только писателей одного по¬

коления! Они не присягают индивидуализму, но имеют

глубокие корни в народе и черпают силы из великого

общего источника. И потому становятся писателями с

яркой творческой индивидуальностью».
Мартин Андерсен-Нексе зло высмеял потуги некото¬

рых деятелей буржуазной пропаганды создать у запад¬

ного читателя впечатление о том, что «...в Советской

России якобы существует принудительная писательская

повинность...» *.
Однако объективные оценки признанного классика

мировой литературы, как и известные высказывания на

этот счет многих прогрессивных литераторов западных
1 «Положа руку на сердце. Скандинавские писатели о Советском

Союзе». М., 1967, с. 16, 24, 34.
272

стран (например, Т. Драйзера, Б. Шоу, Р. Роллана,
А.	Барбюса), остаются не замеченными советологами.
Говоря о советской литературе 30-х годов, советский

писатель Виссарион Саянов справедливо отмечал:
«...в 30-х годах советская литература стала выше по

своему художественному мастерству, несравненно зна¬

чительней по идейному содержанию...
Наши зарубежные враги и недоброжелатели пыта¬

ются принизить значение 30-х годов. Но каждый чест¬

ный исследователь скажет, изучая эту эпоху: она дала

крупнейшие произведения, она подготовила писателей

40-х годов, помогла им выполнить свой долг перед Ро¬

диной в пору труднейших военных испытаний» К
Да, непредвзятый исследователь не может не конста¬

тировать быстрого и плодотворного развития всех жан¬

ров советской художественной литературы периода

30-х годов, развития, сопровождаемого мощной полити¬

ческой консолидацией писателей, что и нашло свое выра¬

жение в создании единого Союза советских писателей.
3.	Социалистический реализм сквозь призму

советологии, или о мертвом теоретизировании

и вечно зеленом древе социалистического

реализма
Почти каждый разговор советологов, в котором фи¬

гурирует тема Первого съезда советских писателей, за¬

канчивается негодующими восклицаниями, а то и откро¬

венной руганью. И не только потому, что съезд этот

объединил всех советских писателей на позициях боль¬

шевизма. Советологи ругают Первый съезд советских

писателей также и за то, что именно на этом съезде был

четко и ясно сформулирован принцип нового метода ху¬

дожественного творчества — метода социалистического

реализма.
Томас Уитни, к примеру, пишет: «Социалистический

реализм был провозглашен официальной литературной

догмой в 1934 году на Первом съезде писателей. Социа¬

листический реализм означал, что художники должны
1	«Литературная газета», 5 сентября 1957 г., с. 2.
Ю А. Беляев
273

выражать себя в общепризнанной и доступной реали¬

стической форме, а их произведения должны обладать

просоветским (!) содержанием. Иными словами, они

должны пропагандировать (курсив автора.— А. Б.) си¬

стему в художественных формах, доступных массам. От

литературных произведений требовали оптимизма...» 1
Марк Слоним эту же мысль выражает по-своему.

Он пишет: «Социалистический реализм означал не толь¬

ко приверженность к коммунистической идеологии, он

требовал изображения действительности в розовых кра¬

сках, сознательного умолчания о любых неприятных

фактах, таких, как бедность, убийства, несчастная лю¬

бовь, незаконнорожденные дети, несчастные случаи, во¬

ровство или преступления (кроме тех, которые совер¬

шаются шпионами и контрреволюционерами)» 2.
Эрнст Симмонс усмотрел в социалистическом реа¬

лизме некую сумму политических требований, в соответ¬

ствии с которыми писатели должны были в своих литера¬

турных произведениях «давать читателю идеологические

и практические инструкции»3 по участию в строитель¬

стве социализма.
По словам Э. Симмонса, советский писатель в силу

требований метода социалистического реализма обязан

был изображать жизнь «идеализированной, такой, ка¬

кой она должна быть при коммунизме» 4.
А чтобы уж окончательно скомпрометировать метод

социалистического реализма, Э. Симмонс называет его

«занавесом», отрезавшим, дескать, советскую литерату¬

ру от традиций XIX века.
Этому термину — «занавес» — в советологии уже бы¬

ло подготовлено и теоретическое обоснование. Его мы

находим у М. Слонима, который пытается спекуля¬

тивно противопоставить русскую литературу XIX века

литературе советской. Он пишет: «...в течение полутора

веков русская литература была «подрывной», она про¬

тивостояла власти и выступала против государства и

его представителей. Теперь же коммунисты требовали

от литературы поддержки власти, службы государству

и покорности правительству. Порывая с долгой тради¬
1	^ЬііпеуТЬ. ТЬе Ые\у \УгШп£ іп Киззіа, р. 6.
2	5 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. ХУгііегз апсі РгоЫетз,

р. 236.
3	5 і т т о п з Е. Іпігосіисііоп іо Киззіап Неаіізт, р. 228.
4	Там же.
274

цией бунтарства, писатели должны были превратиться в

защитников закона и порядка. А это означало большее,

чем просто перемена психологии и политической пози¬

ции, ибо встает коренной вопрос: может ли литерату¬

ра существовать без конфликтов, несогласия, трагедий?

Не нанесет ли непоправимого вреда художественному

творчеству согласие писателей стать постоянными про¬

водниками оптимизма и утилитарного рационализма?» 1
Разумеется, М. Слоним предпочитает не уточнять,

против какой власти и какого государственного устрой¬

ства боролась передовая русская литература «в течение

полутора веков»; М. Слоним делает вид, будто ему не¬

известно, какая власть и какое государство возникли в

России в результате победы революции в Октябре

1917 года. А ведь в этом-то вся суть! Прием М. Сло-

нима заключается в абстрактном толковании понятий

«власть» и «государство»,- в абстрактном противопо¬

ставлении литературы — власти и государству вообще.

Авось, мол, не разберутся и поверят.
Теория «занавеса», пущенная в ход Э. Симмонсом,

построена на песке. Литература социалистического реа¬

лизма органически связана с прогрессивной русской и

мировой литературой, она является их преемницей и

развивает на основе марксистско-ленинского мировоз¬

зрения лучшие их традиции: непримиримую ненависть

к угнетателям, глубокую народность, гуманизм. Учение

ленинизма требует развития «лучших образцов, тради¬

ций, результатов существующей культуры с точ¬

ки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни

и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры»2.
Все дело именно в точке зрения. И когда Э. Симмонс

и М. Слоним втихомолку пытаются подставить на место

пролетарской свою, буржуазную,, антикоммунистиче¬

скую точку зрения и выдать ее за всеобщую и обяза¬

тельную, то это попытка с негодными средствами.
Как видим, известное количество советологов, не

утруждая себя анализом теории и практики литерату¬

ры социалистического реализма, разрабатывают «ограни¬

чительную» версию метода социалистического реализ¬

ма. Соревнуясь в изобретательности и фантазии, они

сочиняют длинные списки «запретных» тем для совет-
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Ьііегаїиге. Шгіїегз апсі РгоЬІешз,

Р- 162.
2	Л є н и н В. Й. Поли. собр. соч., т. 41, с. 462.
275

ской литературы. С серьезным видом эти ученые мужи

пишут о том, что, мол, можно, а что «не позволяется»

советским писателям в силу требований «доктрины».
Несостоятельность подобного механического подхода

к определению сути художественного метода в творче¬

стве советских писателей очевидна. Метод художествен¬

ного творчества не свод правил и предписаний, не ре¬

цепт, по которому можно изготовить требуемое лекар¬

ство. Уместно в связи с этим привести слова К. Федина

на Втором съезде советских писателей. Он сказал тогда:
«Когда нас спрашивают, что такое социалистический

реализм, а мы отвечаем: познакомьтесь с совокупностью

лучших произведений советских писателей,— мы часто

видим на лицах наших собеседников разочарование.
От нас ждут рецептуры! И что удивительно: чем

больше зарубежный писатель говорит о том, что искус¬

ство свободно, а мы, советские писатели, нивелируем

искусство и регламентируем его, тем более он настойчив

и даже агрессивен в своем требовании, чтобы мы, в кон¬

це концов, дали ему совершенно точный ответ: что же

такое социалистический реализм и как этим методом

надо оперировать.
Мне кажется, отчасти под нажимом своей агрессии

такой писатель и получает иногда нечто похожее на

рецепты: в социалистическом реализме требуется:
50.0	положительного героя, 5,0 отрицательного героя,
1.00	общественных противоречий, 1,00 вдохновенной ро¬

мантики, 100,0 аква дистиллята.
Рецептами искусство не создается» К
Однако кроме поверхностных наскоков в американ¬

ской советологии можно встретить и фундаментальные

труды, в которых делаются попытки проанализировать

метод социалистического реализма в его историческом

аспекте и на материале советской теоретической мысли

в области литературы. Таковым является не раз уже

упоминавшееся сочинение Германа Ермолаева «Совет¬

ские литературные теории. Генезис социалистического

реализма».
Книга Г. Ермолаева уже подвергалась острой крити¬

ке в нашем литературоведении за предвзятый подход

автора к оценке литературного процесса в СССР, за
1	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 502.
276

схоластическое рассмотрение различных заявлений и ма¬

нифестов многочисленных литературных групп и орга¬

низаций в Советской России 20-х годов, за откровен¬

но враждебное толкование политики КПСС в области

культуры, за узколобое, вульгарно-социологическое по¬

нимание связи литературных явлений с политикой КПСС.
Рассматривая проблему генезиса социалистического

реализма, Г. Ермолаев опирается лишь на резолюции

конференций и съездов КПСС. Литературный процесс,

конкретные литературные произведения остаются вне

поля зрения советолога.
Слов нет, анализ документов нашей партии имеет

важное значение для понимания процессов идеологи¬

ческой и общественно-политической жизни советского

общества; слов нет, анализ документов нашей партии не

менее важен и для понимания процессов литературно¬

художественной жизни в стране. Однако для подлинно

научного истолкования метода художественного творче¬

ства необходим еще и анализ самого художественного

творчества, то есть самих% художественных произведе¬

ний, созданных на основе этого метода.
Советолог, видимо, всерьез считает, что метод худо¬

жественного творчества возникает не в процессе разви¬

тия определенных художественных явлений, медленно,

с трудом, с борением и страстями прокладывая путь и

утверждая себя появлением новаторских художествен¬

ных произведений, а рождается, дескать, мгновенно, из

постановлений авторитетного органа. Не было реше¬

ния— не было и метода. Вышло решение — вот вам,

пожалуйста, и метод!
Именно в таком духе он рассматривает резолюцию

XVII партконференции (к слову сказать, никакого от¬

ношения к вопросам художественного творчества не имев¬

шей).
Г. Ермолаев пишет:
«Важность резолюции XVII партконференции за¬

ключается в том, что... в ней подчеркивались социали¬

стические аспекты развития советского общества, что с

неизбежностью вело к официальному объявлению лите¬

ратуры социалистической. А поскольку главным мето¬

дом этой литературы оставался реализм, то термин «со¬

циалистический реализм» обязан был появиться...
, По этой причине XVII партконференция оказалась,

пожалуй, самым важным фактором, вызвавшим к жиз-
277

іти метод социалистического реализма, официально объ¬

явленный спустя 4 месяца после конференции» 1.
Дальше — больше. Страницы книги Г. Ермолаева пе¬

стрят определениями социалистического реализма, ко¬

торые назойливо напоминают формулировки Г. Стру¬

ве, Э. Симмонса, М. Слонима, У. Харкинса, Г. Борланд

и иных его предшественников.
«Социалистический реализм,— пишет Г. Ермолаев,—

...содержит в себе главным образом партийные инструк¬

ции для деятелей литературы и искусства» 2.
«Социалистический реализм,— читаем мы далее,—

представляет собой скорее собрание политических пред¬

писаний, чем литературный феномен» 3.
Или: «Социалистический реализм есть не что иное,

как проекция точки зрения партии на литературу»4.
Или: «Социалистический реализм возник как сумма

сформулированных партией требований, направленных

на превращение литературы в эффективный инструмент

для проведения в жизнь марксистских доктрин» 5.
Впрочем, достаточно. Мы уже читали подобное у

того или иного советолога. Разница лишь в том, что

если одни (например, Харкинс) считают датой «рожде¬

ния» нового метода 1934 год, точнее, август 1934 года и

связывают новый метод с возникновением Союза совет¬

ских писателей после Первого их съезда, то Г. Ермола¬

ев не столь категоричен. «Формулирование и официаль¬

ное провозглашение основных принципов метода социа¬

листического реализма,— утверждает он,— происходило

в промежутке между ликвидацией РАППа и Первым

Всесоюзным съездом советских писателей в августе

1934 года»6.
' Либерализм Г. Ермолаева поистине беспределен. Он

даже осмеливается признать, что «определенные тен¬

денции, которые ныне классифицируются как социали¬

стический реализм, существовали в литературе и до объ¬

явления метода»7.
Итак, с одной стороны, Г. Ермолаев утверждает, что
1	Е г ш о 1 а е V II. Зоуієі ЬЙегагу ТЬеогіез, р. 115.
2	Там же, с. 7.
3	Там же, с. 159.
4	Там же, с. 208.
5	Там же, с. 159.
6	Там же, с. 139.
7	Там же, с. 153.
278

метод возник из резолюции XVII партконференции; с

другой —- что он возник в «промежутке между ликвида¬

цией РАППа и Первым Всесоюзным съездом советских

писателей»; с третьей — что «определенные тенденции»

социалистического реализма существовали, оказывает¬

ся, в литературе и «до объявления метода».
Что ж, Г. Ермолаев не первый и, видимо, не послед¬

ний советолог, который взялся показать читающей пуб¬

лике истоки нового метода художественного творчества

в Советской России. Однако как ни изворачивалась его

«пытливая» мысль, а пришел он к тому же, что и его

предшественники: социалистический реализм «насаждал¬

ся сверху», социалистический реализм «декретом ввела

партия».
«Нормативный характер социалистического реализ¬

ма,— поясняет свою мысль Г. Ермолаев,— требовал

установления единого обязательного стандарта, автори¬

тет которого был бы непререкаем» К И таким «стан¬

дартом», по мнению Г. Ермолаева, были объявлены

произведения М. Горького и В. Маяковского. Он ут¬

верждает, что КПСС волевым путем якобы «канонизи¬

ровала» творчество этих двух великих пролетарских ли¬

тераторов в качестве основоположников нового метода

художественного творчества. «Несмотря на то,— гнева¬

ется Г. Ермолаев,— как оценивались эти писатели про¬

летарскими организациями в 20-х годах».
Вот ведь каким «гибким» может быть мышление ан¬

тикоммунистов — в течение всей книги Г. Ермолаев вся¬

чески порочил и клеймил эти самые пролетарские литег

ратурные организации 20-х годов, объявлял их «верны¬

ми слугами» КПСС, а тут вдруг он упрекает партию за

то, что она игнорировала экстремистские выпады не в

меру ретивых групповщиков по адресу М. Горького и
В.	Маяковского.
Потуги советолога смешны. Приведенный им пример

как нельзя лучше, между прочим, доказывает тот не¬

оспоримый факт, что КПСС в своей политике в обла¬

сти литературы всегда стояла выше интересов тех или

иных литературных групп и группировок, руководству¬

ясь лишь интересами развития подлинно народной, гу¬

манистической культуры социализма, помогающей ро¬
1	ЕггпоІаеуН. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез,р. 189.
279

сту классового самосознания человека, освобожденного

от гнета капитала.
Имя М. Горького, разумеется, не случайно мы назы¬

ваем первым, когда говорим об истоках метода социа¬

листического реализма. Творчество М. Горького прихо¬

дится на переломную пору в истории человечества, пору,

с которой связано зарождение новой, социалистической

эпохи в общественных отношениях.
И новаторская сущность творчества М. Горького

проявилась в том, что, как отмечал Б. Сучков, «универ¬

сальная, всеобъемлющая (курсив Б. Сучкова.— А. Б.)

критика капитализма... сочеталась в произведениях

М. Горького с пафосом утверждения нового, социали¬

стического, шедшего на смену отмирающему обществен¬

ному строю» *. Не менее важно наблюдение Б. Сучкова

о том, что «толстовская традиция органически влилась

в литературу социалистического реализма, и многие об¬

разы литературы социалистического общества не могли

бы возникнуть без толстовского опыта» 2.
Плодотворным в этой связи представляется сопостав¬

ление Б. Сучковым образов шолоховской Аксиньи и

толстовской Марьяны, фадеевского Морозки и Тихона

Щербатого у Л. Толстого. Преемственность и органи¬

ческая связь этих образов неоспорима.
В книге «Исторические судьбы реализма» Б. Сучко¬

ва убедительно показана закономерная эволюция худо¬

жественного метода критического реализма к реализму

социалистическому. С развитием социалистического со¬

знания в обществе мировоззрение крупных художников

неизбежно вбирало в себя те элементы демократической

и социалистической культуры, которые зарождались и

крепли в недрах культуры буржуазного общества. Вы¬

ход на историческую арену пролетариата и его аван¬

гарда — коммунистической партии — знаменовал наступ¬

ление новой эры в истории человечества, эры борьбы

за социализм и неизбежности его победы, что, бесспорно,

не могло не влиять на умы художников.
Б. Сучков отмечает, что «становление социалистиче¬

ского реализма связано с огромным ростом обществен¬

ного самосознания рабочего класса и, в свою очередь,

предполагает осознание художником во всем объеме ис¬
1	Сучков Б. Исторические судьбы реализма, с. 263.
2	Там же, с. 241.
280

торической миссии рабочего класса. Иными словами, в

формировании нового метода решающую роль играет

классовый момент, то есть переход художника на пози¬

ции революционного рабочего класса, совершающего со¬

циальную и культурную революцию, неотделимость ми¬

ровоззрения художника во всей его цельности и пол¬

ноте от мировоззрения борющегося и победоносного ра¬

бочего класса, способность художника оценивать всю

совокупность явлений жизни в духе социалистического

мировоззрения революционного пролетариата, осозна¬

ние и принятие художником коммунистической перспек¬

тивы исторического развития как реальности. Творче¬

ский метод, разумеется, не сводится к мировоззрению,

но он опирается на мировоззрение, вбирая в себя его

свойства. Поэтому без того, чтобы художник разделял

мировоззрение революционного рабочего класса... не

может быть метода социалистического реализма»
Критический реализм русской литературы XIX и на¬

чала XX века сыграл, бесспорно, огромную роль в худо¬

жественном обличении мерзостей частнособственниче¬

ского уклада жизни, он помог созреванию в обществе пе¬

редовых прогрессивных идей о необходимости коренных

социальных перемен и в лучших своих произведениях

вплотную подошел к идее социалистической революции.
С победой трудового народа в России, с победой Ок¬

тябрьской социалистической революции литература рос¬

сийская вступила в качественно новый этап своего раз¬

вития, ибо коренным образом изменились сами полити¬

ческие, экономические и социальные основы народной

жизни в стране.
С победой народа, с победой революции зарожда¬

лось новое качество художественного мышления писа¬

телей, в основе которого все более укреплялось понима¬

ние правоты ленинской партии, учения марксизма-лени¬

низма.
Как выразился поэт Сергей Наровчатов, социалисти¬

ческий реализм воплотил в себе «ленинскую идею о ли¬

тературе как части общепролетарского дела, дал миру

таких художников слова, как Максим Горький и Миха¬

ил Шолохов. Их влияние на мировой литературный про¬

цесс неоспоримо. А ведь этими именами лишь начинает¬

ся большой перечень талантливых и ярких писателей
1	Сучков Б. Исторические судьбы реализма, с. 260—261.
281

нашей страны, чье творчество напоено живыми соками

ленинизма» 1.
Живые соки ленинизма...
Да, можно с уверенностью утверждать, что именно

это и отличает литературу социалистического реализма

от предшествовавшей ей российской литературы крити¬

ческого реализма.
Именно живые соки ленинизма питают могучее, веч¬

но зеленеющее древо литературы социалистического

реализма, главным героем которой гордо выступает ос¬

вобожденный от капиталистического угнетения человек

новой формации — советский человек.
Именно в них, в живых соках ленинизма, и заложена

суть того исторического оптимизма, который отличает

художественный метод творчества и литературу социа¬

листического реализма от всех иных, методов и литератур.
Герман Ермолаев старается представить метод со¬

циалистического реализма исключительно советским

явлением, никак не подходящим для художников, жи¬

вущих в иных социально-политических условиях. Он пи¬

шет: «...социалистический реализм является продуктом

политики советской Коммунистической партии, он ос¬

нован на марксистских политических и экономических

теориях, в том виде, как их поняли и осуществляли в

Советском Союзе» (курсив мой. — А. />.). И потому,

мол, «социалистический реализм можно целиком счи¬

тать продуктом советской действительности»2.
Ранее советологи убеждали своих читателей, что

Октябрьская социалистическая. революция в России —

это явление чисто российское, для других стран непод¬

ходящее и не имеющее никакого значения.
Однако годы и история показали, что Октябрьская

социалистическая революция в России оказала решаю¬

щее влияние на судьбы человечества, а к опыту социа¬

листического строительства в СССР обращаются ныне

многие народы и страны мира. И этот факт вынуждены

признавать и советологи.
Теперь Г. Ермолаев объявляет, что метод художест¬

венного творчества советских писателей — социалисти¬

ческий реализм —. явление чисто советское.
Г. Ермолаев не одинок в своих попытках ограничить

географическую- сферу воздействия социалистического
1	«Коммунист», 1974, № 1, с. 95.
2	ЕггтіоІаеуН. Зоуієі Ьліегагу ТЬеогіез, р. 168.
282

реализма, замкнуть его в пределах одной страны. И не

первый он из тех советологов, кто старается отгородить

железным занавесом мировую литературу от литерату¬

ры социалистического реализма. Совсем незадолго до

Ермолаева другой американский советолог, Деминг

Браун, в книге «Советское отношение к американской

литературе» (1962) безапелляционно утверждал: «Тер¬

мин «социалистический реализм» является советским

изобретением. В соответствии с советской теорией, глав¬

ной функцией социалистического реализма является ука¬

зание путей к обществу будущего» К
Д. Браун даже посчитал нужным специально разъ¬

яснить: «По самому своему определению социалистиче¬

ский реализм более подходит для советских писателей...

чем для писателей капиталистического мира»2.
В истолковании Д. Брауна социалистический реа¬

лизм предстает в качестве некоего подобия социологи¬

ческой науки, он преподносит метод художественного

творчества в виде футурологии и даже в виде некоего

ОРУД’а, направляющего одному Д. Брауну ведомыми

путями и способами развитие советской литературы

к «обществу будущего».
Но главное — это стремление Д. Брауна запугать пи¬

сателей капиталистических стран несуществующей нор¬

мативностью, якобы лежащей в основе метода социа¬

листического реализма, внушить им, что метод этот

совсем «не подходящ» для них.
Д. Браун видит главный «порок» метода социалисти¬

ческого реализма в... марксистской идеологии, которая,

по его просвещенному мнению, «сужает» горизонт худож¬

нического вйдения у советских писателей. Подтвердить

это свое открытие Д. Брауну нечем. Но тем не менее он

пускается в многословные и сентиментальные рассужде¬

ния на тему о «трудной» судьбе советского искусства,

которое, по его мнению, в силу этого идеологического

единства «в целом было лишено множества идей и влия¬

ний, которые могли бы освежить и обогатить его»

(т. е. советское искусство.— А. Б.)г.
Д. Браун печется конечно же о тех «идеях» и «влия¬

ниях», которые могли бы хоть в какой-то мере нару¬

шить монолитное политическое единство советской ли¬
^го^п О. Зоуієі АШіікієз іо\уапі Атегісап Шгіііп£, р. 12.
2	Там же, с. 13.
3	Там же, с. 103.
283

тературы и искусства, хоть как-то поколебать предан¬

ность советской художественной интеллигенции делу

партии, идеалам коммунизма. Формализм, нигилизм,

мистицизм, проповедь насилия и половой распущенно¬

сти и т. п.— вот те «идеи» буржуазного мира, за кото¬

рые ратует Д. Браун и сущность которых заключается

в одном: увести литературу и искусство подальше от

коренных проблем жизни общества, от активного уча¬

стия в решении социальных вопросов в затхлый мирок

одинокой и беспомощной личности, духовно разоружить

человека, согнуть его и заставить бояться самого себя.
Д. Браун уверен, что подобные «идеи» и «влияния»

могли бы «освежить и обогатить» советскую литерату¬

ру. Но история показывает нам, как «освежили и обога¬

тили» эти идеи, например, ту же американскую литера¬

туру. Да и сам Браун признает в своей книге тот факт,

что после второй мировой войны бесцельные формали¬

стические искания стали хронической болезнью амери¬

канских писателей.
Стремление Д. Брауна извратить сущность метода

социалистического реализма и изобразить его в окари¬

катуренном виде вызвано неприкрытым желанием опо¬

рочить творчество советских писателей, чьи произведе¬

ния помогают людям обретать веру в неисчерпаемые воз¬

можности человека, раскрывают высокие нравственные

и эстетические идеалы социалистического общества.
Живая история мировой литературы давно уже до¬

казала, что все большее число прогрессивных писателей

мира основывают свое творчество на опыте борьбы тру¬

дящихся своих стран за социализм. Великий писатель

Америки Теодор Драйзер убежденно заявлял, что видит

идеал творчества в литературе мастеров социалистиче¬

ского реализма. Он писал: «Только та литература, масте¬

ром которой был Горький, которая видит великие горести

и радости нашей реальной жизни,— только такая лите¬

ратура пробуждает и направляет человеческую мысль»1.
Нелишне, думается, привести здесь слова советского

академика А. Егорова: «Сам термин «социалистический

реализм» показывает, что это реализм нового типа: его

основа и суть — социалистический опыт, будь то опыт

борьбы трудящихся в странах капитализма за свое со¬

циальное освобождение или опыт социалистического и
1	Д р а й з е р Т. Собр. соч. в 12-ти т., т. 12, с. 247.
284

коммунистического строительства. Этому отнюдь не про¬

тиворечит тот факт, что сам термин «социалистический

реализм» впервые появился в 1932 году. В истории все¬

гда так бывает: вначале факты, затем понятия» К
И не только советские ученые понимают, что метод

социалистического реализма представляет собой самый

перспективный и плодотворный путь развития мировой

литературы. В той же Америке некоторые ученые все

чаще приходят к пониманию прогрессивности метода

социалистического реализма, его все более расширяю¬

щегося влияния на судьбу мировой литературы; напри¬

мер, профессор Норман Рудич, выступая на дискуссии о

реализме, организованной прогрессивным журналом

«Америкэн дайалог», уверенно заявлял: «Идея социали¬

стического реализма содержит важную заявку на глу¬

бокую истину и имеет важное значение для развития

мировой литературы». Норман Рудич подчеркнул, что

писатель социалистического реализма «...воспринимает

жизнь на языке борьбы, направленной на замещение

капиталистического общества социалистическим, капи¬

талистического человека социалистическим человеком»2.
Г. Ермолаев не случайно, конечно, избрал основной

мишенью для злобных нападок творчество М. Горького.

Атакуя основы, советолог стремится скомпрометировать

саму идею нового метода художественного творчества.

Г. Ермолаев приписывает М. Горькому настойчивое

стремление заставить всех советских писателей «изоб¬

ражать героев советской жизни такими, какими они ему

(М. Горькому.— А. Б.) виделись в идеале»3.
Между тем нет ничего более далекого от истины,

чем приписывание М. Горькому стремления к единооб¬

разию в литературе.
Еще в 1932 году А. Фадеев обличал бесчестные по¬

пытки врагов обвинить советскую литературу в едино¬

образии.
Он саркастически высмеял подобные обвинения в

своей статье «О социалистическом реализме», в которой

писал: «Иные думают, что метод социалистического ре¬

ализма нужен для того, чтобы художники стали похо¬

жи друг на друга, как иголки. Между тем такая стан¬

дартность и нивелировка есть издевательство и над
1	«Коммунист», 1963, № 14, с. 79.
2	«Ашегісап Оіаіод». Зргіп£, 1967, N 1, р. 25.
8Егто1аеу Н. Зоуієі Ьііегагу ТЬеогіез, 1917—1937, р. 191.
285

социализмом и над реализмом. Социалистический реа¬

лизм есть, помимо всего прочего, богатство художест¬

венных индивидуальностей» !.
И еще: «Ни партия, ни страна, ни советская литера¬

тура не заинтересованы в том, чтобы все начали писать

одинаково, по одному ранжиру, по одному стандарту,—

наоборот, нам нужна литература богатая, разнообраз¬

ная. Коммунисты-литераторы начали понимать, что то

художественное различие, которое есть между ними,—

эго закономерное различие; они вправе спорить по тем

или иным вопросам своей художественной работы, но

это им не должно мешать проводить единую партийную

линию в литературе»2.
Истекшие десятилетия со всей очевидностью доказа¬

ли беспочвенность и надуманность попыток антикомму¬

нистов объявить советскую литературу монотонной, еди¬

нообразной, текущей в раз и навсегда заданном узком

русле неких предписаний и постановлений.
Суждения Г. Ермолаева о методе социалистического

реализма построены не на анализе реального литера¬

турного процесса и конкретных художественных произ¬

ведений советской литературы, а на тенденциозном

истолковании множества теоретических манифестов, ста¬

тей, деклараций, литературоведческих книг и моногра¬

фий, выпускавшихся в изобилии в 20-е и 30-е годы мно¬

жеством литературных групп и школ, каждая из кото¬

рых претендовала на истину в конечной инстанции.
Такова «специфика» ермолаевских теоретических рас-

суждений, полностью оторванных от самого предмета

исследования, от самой литературы. Его теоретизиро¬

вания умозрительны и схоластичны и во многом напо¬

минают догматические построения теоретиков РАППа.
В письме к М. Слонимскому от 8 мая 1925 года

М. Горький отмечал, что литературные идеи, формы,

школы и течения создаются не теоретиками и их иссле¬

дованиями, а «самими художниками...»3.
Но как раз их-то, советских художников, непосред¬

ственных создателей художественных ценностей социа¬

лизма, Г. Ермолаев попросту игнорировал. Однако ска¬

зано было великим поэтом: «Теория, мой друг, сера; но

вечно зеленеет древо ЖИЗНИ».	•;
1	Ф а д е е в А. За тридцать лет, с. 97.	,
2	Там же, с. 102.	‘
3	Ф с д и н К. Горький среди нас. М., 1967, с. 340.	1

!
Ецмшные атаки

ео&епмнмЫг
на военную тещ

6 советской литературе

и „ мп&уная

бойка"

1. Мертвые сраму не имут
годы первых пятилеток советский

народ, выполняя намеченные пар-

ШшГ тией коммунистов планы, заложил

мощную индустриальную базу со-

циализма в СССР — Магнитка,

Днепрогэс, Кузбасс, Горьковский

автомобильный завод, Сталинградский и

Харьковский тракторные заводы, Ростсельмаш

и десятки других промышленных предприятий

в короткий срок возникли и сразу стали леген¬

дарными. Названия этих первенцев тяжелой

индустрии звучат торжественным гимном ос¬

вобожденному труду человека нового, социа¬

листического общества.
В те же 30-е годы на коллективные нача¬

ла перешло в основном и сельское хозяйство

страны. Колхозы и совхозы, тысячами возник¬

шие на необозримых просторах родины, несли

с собой в самые глухие деревни и села новую

эпоху в жизни миллионов крестьян — эпоху

социализма в деревне.
Развертывая широкое наступление социа¬

лизма во всех сферах жизни советского об¬

щества, Коммунистическая партия ни на

минуту вместе с тем не забывала о враждеб¬

ном окружении страны, о необходимости ук¬

репления обороноспособности советского на¬

рода.
С приходом фашизма к власти в Германии

становилась все очевидней неизбежность во¬

енной схватки с ним. Партия и Советское

правительство не жалели сил и средств для

укрепления оборонного могущества первого

социалистического государства, для воспита¬

ния в народе чувства высокого советского

патриотизма, гордости за свершения социа¬

лизма и готовности защищать дело социализ¬

ма до последней капли крови.
288

Важную роль в этой работе призвана была сыграть

литература социалистического реализма. Советские пи¬

сатели отлично понимали степень влияния литературы

на морально-политическое состояние народа и уже на

Первом своем Всесоюзном съезде во весь голос загово¬

рили о необходимости усиления внимания литераторов

к военной теме, заговорили о необходимости решитель¬

но повысить роль литературы в патриотическом воспи¬

тании трудящихся.
«Давайте не будем забывать,— призвал в своей па¬

мятной речи на съезде А. Сурков,— что не за горами

то время, когда стихи со страниц толстых журналов

должны будут переместиться на страницы фронтовых

газет и дивизионных полевых многотиражек»
Меру понимания ответственности советских писате¬

лей за судьбу нового общества, их готовность беззавет¬

но служить делу партии и защищать Советскую власть

прекрасно выразил М. Горький: «И если вспыхнет вой¬

на против того класса, силами которого я живу и рабо¬

таю,— я тоже пойду рядовым бойцом в его армию»2.
Приход фашистов к власти в Германии, путч фаши¬

стов в Испании, завершившийся установлением фашист¬

ского режима Франко, нападение итальянского фашиз¬

ма на Абиссинию, провокации японской военщины на

озере Хасан, бои на Халхин-Голе, война с белофинна¬

ми— пожар войны уже начинал полыхать в не столь

уж далеких от СССР странах, а кое-кто уже торопился

прощупать и надежность советских границ и стойкость

бойцов Красной Армии.
Немалое значение для сплочения всех прогрессив¬

ных и антифашистских сил мира против военной угро¬

зы имела общественная международная деятельность

советских писателей.
Памятной вехой этой деятельности останется в исто¬

рии антивоенный конгресс в Амстердаме, состоявшийся

по инициативе М. Горького, Р. Роллана, А. Барбюса в

августе 1932 года. С этого конгресса, собственно, и ве¬

дет свое начало движение сторонников мира, поддер¬

живаемое широчайшими народными массами.
В июне 1935 года в Париже состоялся Международ¬

ный конгресс писателей в защиту культуры, по своей
1	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 515.
2	Г о р ь к и й М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 25, с. 49.
289

сущности и содержанию антифашистский конгресс, в

котором участвовала представительная делегация совет¬

ских писателей в составе А. Толстого, Н. Тихонова,

И. Эренбурга, К. Федина, А. Фадеева и других.
В июле 1937 года в сражающейся с фашизмом Испа¬

нии открылся Второй международный конгресс писате¬

лей. Заседания конгресса, в котором приняли участие

писатели из 28 стран, проходили в Валенсии, Барсело¬

не и Мадриде, а закончил свою работу конгресс в Па¬

риже.
Советские делегаты — А*. Толстой, А. Фадеев, Вс. Виш¬

невский, И. Эренбург, А. Варто, М. Кольцов — активно

участвовали в работе конгресса, выезжали на фронт,

встречались с бойцами республиканской армии Испании

и интернациональных бригад.
Конгресс призвал к сплочению интеллигенции с ра¬

бочим классом для общей борьбы против фашизма как

главного врага человечества.
Гигантская работа КПСС по духовной мобилизации

советского народа, по воспитанию советского патрио¬

тизма и готовности защищать дело социализма не могла

не обратить писателей к теме защиты социалистической

родины, к истории освободительной борьбы русского на¬

рода, к героическим подвигам славных богатырей рос¬

сийских, не раз отстаивавших свою землю от иноземных

захватчиков.
«Петр Первый» А. Толстого, «Емельян Пугачев»
В.	Шишкова, «Генералиссимус Суворов» Л. Раковского,

«Порт-Артур» А. Степанова, «Радищев» О. Форш,

«Дмитрий Донской» С. Бородина, «Чингиз-хан» В. Яна,

«Козьма Минин» В. Костылева, «Цусима» А. Новико-

ва-Прибоя, «Севастопольская страда» С. Сергеева-Цен-

ского, «Пушкин» Ю. Тынянова, «Багратион» С. Голубо¬

ва и целый ряд других исторических романов и пове¬

стей, созданных советскими писателями, переиздания

исторических произведений русской классики играли

важную роль в воспитании чувства гордости за славные

мужественные деяния предков, пример которых укреп¬

лял духовную стойкость советских людей, повышал их

готовность к борьбе за свою свободу, за дело социа¬

лизма.
Но именно это — активное участие советских писате¬

лей в военно-патриотическом воспитании народа — очень

не по сердцу пришлось советологам.
290

Глеб Струве в своем сочинении мрачно констатиро¬

вал, что Первый Всесоюзный съезд советских писателей

действительно «...уделил особое внимание созданию

«оборонной литературы» с целью поддержки авторитета

Красной Армии и повышения ее боевого духа» что

съезд принял специальное письмо к наркому обороны

К. Ворошилову, в котором писатели заявили о своем

непреклонном желании создать художественные произ¬

ведения, прославляющие героизм и непреодолимое мо¬

гущество Красной Армии.
Глеб Струве пытается иронизировать над закономер¬

ным желанием советских писателей внести свой вклад

в подготовку своего государства к обороне от нависшей

военной угрозы; его, видимо, больше устроила бы пас¬

сивность, инертность советских литераторов.
Вслед за Г. Струве и другие советологи принялись

упрекать не только советских писателей за военно-пат¬

риотическое воспитание своего народа, но и Советское

государство за меры по укреплению морально-политиче¬

ского единства советского общества и повышение его

готовности к обороне.
Морис Фридберг, например, избрал предметом сво¬

его исследования политику советских издателей, и в ча¬

стности в 30-е годы. С нескрываемым сарказмом он пи¬

шет о том, что переиздания русских классиков в те годы

не случайно, мол, «совпали с предпринимаемыми офи¬

циальными властями мерами по возрождению великого

русского патриотизма... В отборе классиков... был сде¬

лан акцент на произведения, в которых изображался

героизм старой русской армии...» 2.
М. Фридберг перечисляет переизданные произведе¬

ния («Война и мир», «Севастопольские рассказы»

Л. Толстого и некоторые другие) и иронизирует, что вот

какая метаморфоза произошла с большевиками: раньше

они эту самую «старую русскую армию» считали оруди¬

ем угнетения народа, а теперь «императорская русская

армия... стала рассматриваться в качестве предшествен¬

ницы армии советской» 3.
Разумеется, советологам очень бы хотелось внушить
1 Зігиуе О. Киззіап ІЛегаіиге ипгіег Ьепіп апсі Зіаііп, 1917—

1953, р. 263.
2Ргіес1ЬегдМ. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі іаскеїз, р. 80.
3	Там же.	. '
.291

читателям мысль о том, что у советского народа нет

исторических корней и нет героических традиций.
Бережное отношение к истории российских народов,

к их славной и героической борьбе с иностранными

завоевателями, к их борьбе за освобождение от гнета

царизма и капитализма вытекает из ленинского поло¬

жения о том, что социализм вбирает, осваивает и раз¬

вивает лучшие традиции предыдущей истории человече¬

ства.
И не только осваивает, но и развивает с точки зре¬

ния интересов победившего пролетариата, с точки зре¬

ния учения марксизма-ленинизма.
Процесс этот диалектический и протекает порой

сложными, опосредствованными путями. Прямолиней¬

ность в толковании исторического наследия, абстракт¬

ный, внеклассовый подход к историческим событиям и

выдающимся деятелям, лобовое соотнесение истории с

современностью, с непосредственными задачами дня

никогда не были характерны для советской литератур¬

ной политики.
Широта подхода Советского государства к популя¬

ризации и пропаганде классических произведений не

только отечественной, но и вообще мировой литературы

остается непревзойденным образцом работы по подъе¬

му культуры народных масс, по созданию условий к

тому, чтобы шедевры художественного гения человече¬

ства стали доступны каждому трудящемуся чело¬

веку.
В попытках скомпрометировать культурную полити¬

ку КПСС советологи порой доходят до смешного. Вот

как, например, популярно объяснил своим читателям

Морис Фридберг факт издания в СССР в 1938 и

1939 годах двух басен Крылова—«Стрекоза и Мура¬

вей» и «Слон и Моська». «Кажется совершенно очевид¬

ным,— со всей серьезностью утверждает советолог,—

что эти басни весьма перекликались с текущими собы¬

тиями дня. Первая предупреждала советских граждан

о необходимости готовиться к превратностям войны.

Вторая басня давала понять советским гражданам, что

положение не безнадежно и причин для отчаяния

нет»
1	РгіесІЬегд М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеїз, р. 36.
292

Читать подобные пассажи, конечно, смешно. Очень

уж убог уровень «теоретизирования».
Ну, пожалуй, хватит о Фридберге. Перейдем теперь

непосредственно к Великой Отечественной войне и по¬

смотрим, как толкуют «мэтры» американской советоло¬

гии роль советской литературы в эти годы.
Посмотрим, что пишет, например, Г. Струве. «Начи¬

ная с июня 1941 года литература в Советском Союзе,

как и подобает тому быть в тоталитарном (!) государ¬

стве, стала частью общих военных усилий. Она была при¬

знана важным оружием военного времени»1.
И, соответственно, «власти» немедленно провели мо¬

билизацию писателей и «заставили» их писать о подви¬

гах советских солдат.
«Около 900 советских писателей,— пишет Г. Стру¬

ве,— в той или иной форме приняли участие в войне, и

не удивительно, что они ни о чем другом почти и не пи¬

сали» 2.
Г. Струве называет некоторые произведения. Все

ему не нравится в них. «Дни и ночи» Симонова? Это,

мол, нельзя считать «большой литературой»3. «Моло¬

дая гвардия»? Роман «написан профессионально и креп¬

ко сколочен» 4. Вот, в сущности, и все, что нашел нуж¬

ным сказать Г. Струве о романе Фадеева «Молодая

гвардия».
«Большая часть военных произведений советских пи¬

сателей... была декламационна»5. Это уже М. Слоним.

В военных произведениях, уверяет советолог, советский

читатель находил «не эстетическое удовлетворение, а

эмоциональную разрядку и благодатную аналогию тому,

что он испытывал в реальной жизни» 6.
«Сентиментализм», «многословие», «патриотическая

напыщенность», «грубый стиль» — это только часть тех

нелестных эпитетов и оценочных формулировок, кото¬

рыми в изобилии напичкан соответствующий раздел

книги М. Слонима о советской литературе периода Ве¬

ликой Отечественной войны.
1	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Іліегаіиге, 1917—1950, р. 299.
2	Там же, с. 320.
3	Там же, с. 301.
4	Там же.
5	3 1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Іліегаіиге. и^гіїегз апсі РгоЫетз,

р. 270.
6	Там же.
293

«Повесть о настоящем человеке»? — вопрошает

М. Слоним. Конечно, повесть Б. Полевого «хотя и вос¬

производила подлинные события, но... звучала фальшиво

и выспренне» К
М. Слоним склонен зачеркнуть всю советскую лите¬

ратуру военного периода. Он пишет: «Писатели стреми¬

лись немедленно откликнуться на злобу дня, и потому

их творчеству не хватало «психологической дистанции»,

перспективы, внутренней мужественной силы, свой¬

ственной подлинному искусству. Поэтому вся литератур¬

ная продукция в годы войны отличалась поверхност¬

ностью, ей часто не хватало художественной глу¬

бины...»2
Однако, сделав столь решительное заявление,

М. Слоним словно спохватывается и, в полном противо¬

речии с приведенным выше, вдруг через пять страниц

начинает что-то говорить об удачах советских писателей,

о том, что, несмотря на сложность военной поры, им

удалось создать ряд талантливых произведений о войне.

«Среди лучших вещей о войне, — пишет он, — были «Взя¬

тие Великошумска» Леонова и его пьесы «Нашествие»

и «Лёнушка»... «Звезда» Казакевича... «Дни и ночи»

Симонова...» 3
Вынужденные признания советолога вызваны конеч¬

но же не пробудившейся вдруг у него совестью. Это

всего лишь тактический прием, издавна бытующий на

вооружении антикоммунистов. Суть его состоит в лов¬

ком использовании минимума объективных констатаций

для маскировки максимума фальсификаций, подтасовок

и клеветы.
Микроскопические позитивные констатации успехов

советских литераторов вместе с тем основаны на пред¬

посылке о неестественном, так сказать, «подневольном»

происхождении этих успехов. А. Ярмолинский, напри¬

мер, так прямо и пишет, что советские писатели сочи¬

няли стихи, романы, пьесы в соответствии с «приказа¬

ми» и «директивами». Иногда, мол, все же им удава¬

лось создавать и талантливые произведения.
1	5 1 о п і ш М. Киззіап $оуієі Ьііегаїиге. \\ггіІегз апсі РгоІЬетз,

р. 285.
2	Там же, с. 271.
8 Там же, с. 266.
294

Итак, советских писателей «призвали в армию», им

было «приказано»1 подчеркивать героизм своих сооте¬

чественников (А. Ярмолинский); «писателям пришлось

высокопарно восхвалять роль советской стороны в этой

войне» (Э. Симмонс) 2...
Неужели советологи всерьез полагают, что высокий

патриотизм, проявленный советскими писателями в го¬

ды Великой Отечественной войны, явился следствием

«директив» и «приказов»?
Неужели же советологи всерьез рассчитывали на

равнодушие советских писателей к подвигу своего наро¬

да, сломавшего хребет фашизму?
Нет, конечно. Не настолько уж наивны антикомму¬

нисты.
Они прекрасно поняли огромную роль писательско¬

го слова в утверждении духа народного, в пробуждении

яростных чувств ненависти к врагу человечества — не¬

мецкому фашизму, в воспитании высокого советского

патриотизма.
«Голосом героической души народа»3 назвал совет¬

скую литературу в 1942 году А. Толстой. Еще опреде¬

леннее высказался Вс. Вишневский: «Мы, писатели, в

1941 —1942 годах дали народу чудовищный заряд нена¬

висти к врагу»4.
И потому-то столь упрямо, с унылым однообразием

советологи тщатся унизить подвиг советской литературы

в годы Великой Отечественной войны, тщатся скомпро¬

метировать произведения, в которых подвиг советского

народа нашел наиболее яркое воплощение (чего стоит,

например, утверждение В. Александровой о том, что

«Василий Теркин» — это всего лишь «советский солдат

Швейк».5), подорвать доверие к искренности советских

писателей, к их честному служению идеалам социа¬

лизма.
Абрам Ярмолинский пытается высмеивать пропаган¬

ду подвигов Александра Невского, Дмитрия Донского,

М. Кутузова, К. Минина, Д. Пожарского, А. Суворова;
1	Уагтоііпзку А. Іліегаіиге ипсіег Соттипізт, р. 63.
2	«ТЬгоидЬ ІЬе Оіазз Зоуієі Ьііегаіиге». р. 24.
3	Толстой А. Собр. соч. в 10-ти т., т. 10, с. 553.
4	Вишневский В с. Собр. соч. в 5-ти т., т. 4. М., 1958, с. 586.

ьА1ехапсігоуа V. А Нізіогу оГ Зоуієі Іліегаіиге, 1963,
р. 241.
295

он издевательски пишет об учреждении орденов Алек¬

сандра Невского, Суворова и Кутузова. Он считает, что

«власти» пошли на это якобы из-за того, что «чувство¬

вали», что «призывы сражаться за плоды революции, за

социалистическое государство» будут, мол, менее эф¬

фективными, чем призыв защищать землю предков.

«Не классовая борьба, а национальное единство под¬

черкивалось» — пишет А. Ярмолинский.
Что можно сказать по поводу иезуитского хода мыс¬

ли советолога?
Мобилизуя народ на отпор фашизму, на борьбу за

независимость и свободу своей социалистической роди¬

ны, партия и Советское правительство опирались на

весь предшествующий опыт нашего государства. Совет¬

ский патриотизм возник не на голом месте, он вобрал в

себя и гордость за героическое прошлое России.
Но борьба с фашистским агрессором была не борь¬

бой наций, а именно классовой борьбой, борьбой двух

социальных систем, борьбой противоположных идеоло¬

гий. Это, кстати, в отличие от А. Ярмолинского, пре¬

красно понимал даже Гитлер, подчеркивая в своих при¬

казах именно классовый, идеологический характер вой¬

ны с Советским Союзом.
Советская Армия и советский народ спасли мир от

фашистской чумы. Решающий вклад Советского госу¬

дарства в победу над фашизмом общепризнан. И когда

теперь ярмолинские пытаются иронизировать над геро¬

измом советского народа, проявленным в годы второй

мировой войны,— не кощунством ли это выглядит по

отношению к памяти двадцати миллионов погибших

советских граждан, к памяти французских, английский

и американских парней, убитых фашистами и зарытых

в земле Европы?
В годы войны, когда взоры всех народов с надеждой

были обращены на русский фронт, до иронии ли было

ярмолинским, жизнь которых тогда впрямую зависела

от героизма русских парней, от того, устоят ли они, раз¬

громят ли военную машину фашизма?
Вот что писал великий писатель Америки Теодор

Драйзер, обращаясь 1 июля 1941 года к советскому на¬

роду: «Ничто не имеет большего значения для либе¬
1	Уагшоїіпзку А. Шегаїиге ипёег Сотшипізш, р. 3.
296

ральной и демократической Америки, чем успех России

б борьбе против Гитлера. Дело русских является всегда

и везде подлинным делом демократии, ибо Россия уже

сделала для простого народа больше, чем какая-либо

другая страна в истории» К
Эптон Синклер 18 июля 1941 года шлет телеграмму

советскому народу, в которой подчеркивает: «Искренне

восхищаюсь народом Советского Союза и надеюсь на

успех в борьбе против деспотизма и реакции»2.
С приветствиями и пожеланиями успеха в борьбе с

фашизмом обращались к советскому народу в годы вой¬

ны и Э. Хемингуэй, и Л. Фейхтвангер, и Поль де Крюи,

и Лилиан Хеллман, и Рокуэлл Кент, и многие другие

виднейшие деятели американской культуры. Их обраще¬

ния выражали чувства подлинной Америки, Америки —

союзницы в борьбе с общим врагом, и помогали укреп¬

лять духовную стойкость советских воинов. И мы благо¬

дарно храним память о проявлениях солидарности пере¬

довой интеллигенции США, ибо эти обращения тоже по¬

могали воспитывать советский патриотизм. Как бы ни

силились ярмолинские принизить подвиг советского на¬

рода — ничего у них не вышло и не могло выйти.
Впрочем, А. Ярмолинский не одинок в тенденциоз¬

ном толковании усилий Советского государства (в том

числе советских писателей) по организации борьбы с

фашизмом. Не избежали соблазна и прочие советологи.

Вот, скажем, тот же Марк Слоним. Он констатирует,

что Великая Отечественная война началась 22 июня

1941 года, а окончилась 9 мая 1945 года. Он отмечает

количество погибших на фронте советских писателей —

их действительно погибло 275 человек, «включая,— как

пишет М. Слоним, — Ю. Крымова, А. Гайдара, В. Став-

ского, Е. Зозулю, А. Афиногенова» 3.
Но как только дело доходит до необходимости четко

и ясно определить политическую систему победившей

стороны, тут-то и начинается словесная эквилибристи¬

ка. Никак не может М. Слоним выговорить: победил

социализм, победил социалистический строй, победила
1	«Правда», 2 июля 1941 г.
2	«Известия», 18 июля 1941 г.
8 5 1 о п і гп М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. \Угііег$ апсі РгоЫетз,

р. 265.
297

идеология марксизма. Вместо этого начинаются, как и у

Ярмолинского, длинные и путаные рассуждения о том,

что советские солдаты сражались, исходя из «нацио¬

нального сознания, смешанного с идеалистическими об¬

разами» что социализм, дескать, здесь был ни при

чем, победу не социализм обеспечил, а «волна» на¬

ционализма и даже... шовинизма, «захлестнувшая»

страну.
Прикидываясь наивным, М. Слоним вопрошает: соб¬

ственно, кто может четко ответить на вопрос, кто побе¬

дил в этой войне — социализм или «загадочная русская

душа» с ее неистощимыми резервами жизненных сил?

Слониму очень хочется подвести читателя к мысли о

том, что все дело заключалось именно в «загадочной

русской душе».
У него готовы и «доказательства». Вот они: «Герой

войны не обязательно был членом партии... Даже заго¬

ловки рассказов военной поры говорят сами за себя:

«Простой человек» (Лавренев), «Вдохновенный чело¬

век» (Платонов), «Русский характер» (А. Толстой, а не

М. Шолохов, как это указано в книге М. Слонима.—
А.	£.), «Морская душа» (Соболев), «Черты советского

человека» (Тихонов), «Непокоренные» (Горбатов). Наи¬

более успешным примером такой литературы, связанной

с психологией простого человека на войне, была чрез¬

вычайно популярная поэма А. Твардовского «Василий

Теркин»2.
Вот как лихо «опроверг» М. Слоним причастность

социализма к победе советского народа в Великой Оте¬

чественной войне! Оказывается, это не столь уж и слож¬

но: достаточно подобрать «заголовки рассказов», в

которых слово «социализм» не встречается,— и дело

в Шляпе! — социализм ниспровергнут, а вместо него под¬

ставляется «загадочная русская душа».
Бумага, как говорится, все стерпит. Но стоит только

читателю книги М. Слонима обратиться к названным

им рассказам советских писателей — и от его «концеп¬

ции» не останется и следа. Ибо каждый из этих расска¬

зов раскрывает истоки стойкости и мужества советского

человека, поднявшегося на защиту своего социалистиче¬

ского отечества, на защиту идей социализма.
1	5 1 о п і т М. Киззіап Зсшеі Шегаіиге. \Угііег5 апсі РгоЫетз,

р. 273.
2	Там же, с. 269.
298

Нельзя не отметить к тому же, что глубокомыслен¬

ные теоретизирования М. Слонима о «загадочной рус¬

ской душе» и социализме отнюдь не являются ориги¬

нальными и по меньшей мере вторичны или даже тре-

тичны... Задолго до Слонима эту тему пустил в оборот

Э. Симмонс, который, рассуждая о стойкости советско¬

го народа в Великой Отечественной войне и о героизме

советского солдата, утверждал, что социализм и Совет¬

ская власть к этому не имеют отношения, ибо «картины

стоических лишений в тылу, поразительных подвигов

партизан и героизма на фронте показывают извечные

качества русского народа, проявленные им во время

войны» *.
Достаточно сопоставить суждения М. Слонима с со¬

ответствующими разделами книги В. Александровой,

чтобы убедиться в поразительном, мягко говоря, совпа¬

дении хода мысли у разных советологов. Слоним толку¬

ет, что социализм был ни при чем в победе советского

народа в Великой Отечественной войне, ибо «герой вой¬

ны не обязательно был членом партии», и В. Александ¬

рова пишет о том, что в романах и пьесах о войне ге¬

роями «стали обычные люди... женщины-крестьянки, дети,

горожане и жители деревни. Эти новые герои не были

коммунистами» 2.
Деминг Браун в слепом озлоблении дошел до заяв¬

ления о том, что «русские солдаты были столь же апо¬

литичными (если даже не больше), как и солдаты аме¬

риканские» 3.
Думается, нет нужды доказывать, что «и солдаты

американские» сражались с ясно осознанной полити¬

ческой целью, а именно с целью разгромить фашизм.
Что же касается солдат советских, то высоту их по¬

литической сознательности убедительно продемонстри¬

ровала всему миру великая Победа, добытая ими в Ве¬

ликой Отечественной войне, высоту их политической со¬

знательности подтверждает и массовое вступление в

ряды КПСС на фронтах Великой Отечественной

войны.
Приведем лишь одну цифру: за годы Великой Отече¬

ственной войны на фронте вступили в партию более ше¬
1 «ТЬгоидЬ ІЬе Оіазз ої 5оуієі Шегаіиге», р. 24.
2А1ехапс1гоуаУ. А Нізіогу ої Зоуіеі ГЛегаіиге, р. 235.
3	Вго>уп Б. Зоуієі АіШисіез іо\уагсі Ашегісап Шгіііпд, р. 153.
299

сти миллионов советских солдат1. Эти цифры говорят

красноречиво о высоком политическом сознании совет¬

ских людей. Думается, в этих цифрах заключен убеди¬

тельный ответ Д. Брауну.
В годы второй мировой войны в Америке заметно

возрос интерес к советской литературе. Американский

народ жаждал узнать из художественных произведений

характер нового человека социалистической эпохи, по¬

нять истоки его стойкости и мужества.
Издатели не могли не учитывать этого возросшего

интереса. И если в 30-х годах в США увидели свет про¬

изведения всего примерно сорока советских авторов

(М. Горький, М. Шолохов, Л. Леонов, А. Толстой,

И. Эренбург, А. Серафимович, Л. Соболев, В. Катаев,

Н. Островский, И. Ильф и Е. Петров и др.), то в

40-х годах в США были изданы произведения почти ста

советских писателей (к перечисленным выше авторам

добавились книги А. Корнейчука, В. Маяковского,
А.	Гайдара, А. Афиногенова, Г. Березко, Н. Тихонова,

К. Симонова, А. Первенцева, В. Василевской, Д. Фур¬

манова, Б. Полевого, Б. Горбатова, В. Шишкова, А. Бе¬

ка, В. Пановой и др.).
В то же время по сравнению с 30-ми годами значи¬

тельно сократилось число изданий советологов, в кото¬

рых советская литература истолковывалась предвзято

и тенденциозно.
С учетом настроений американского народа — союз¬

ника СССР по антигитлеровской коалиции — издатели

не спешили с публикацией подобных книг. Слишком

непопулярными были антисоветские измышления в те

годы. Граждане США желали знать правду из перво¬

источников, и это желание нельзя было їіе учиты¬

вать.
Так, в 1942 году в США вышли в свет поэмы В. Мая¬

ковского, «Тимур и его команда» А. Гайдара, «Два ка¬

питана» В. Каверина, «Падение Парижа» И. Эренбур-

га, «В тылу у врага» А. Полякова, в военные годы

в США ставились пьесы «Нашествие» Л. Леонова, «Рус¬

ские люди» К- Симонова и др.
Интерес к произведениям советских писателей резко
1	См.: «История КПСС», т. 5, кн. I. М., 1970, с. 370.
300

вырос в те годы, к слову сказать, и в других зарубеж¬

ных странах. В сборнике «Книга», выпущенном Всесо¬

юзной книжной палатой, отмечается^ что «за период

войны произведения советских писателей были изданы

в 35 странах мира. Советской литературе несомненно

Принадлежит огромная заслуга в консолидации прогрес¬

сивных и демократических сил в единый антифашист¬

ский лагерь» К
Учитывая широкое распространение, которое полу¬

чили произведения советских писателей в годы второй

мировой войны, советологи не оставляют попыток ском¬

прометировать, подорвать доверие к идейно-художест-

венным достоинствам этих произведений.
Глеб Струве, например; вежливо похваливает пьесы

Л. Леонова «Нашествие» и «Лёнушка» и советскую во¬

енную поэзию, упоминает поэтов А. Суркова, А. Про¬

кофьева, Е. Долматовского, С. Щипачева, А. Твардов¬

ского.
Но можно ли считать серьезным разговор о творче¬

стве пяти советских поэтов, если весь «анализ» их про¬

изведений уместился в... 13 (тринадцати) строчках тек¬

ста! В том числе в эти жалкие тринадцать строк вошел

разговор и о поэме «Василий Теркин».
В то же время, скажем, на творчество Б. Пастерна¬

ка и А. Ахматовой военной поры Г. Струве не пожалел

целых двух страниц, хотя и признает, что «оба эти поэта

немногое сделали в годы войны» 2.
Необъективный подход Г. Струве к оценке советской

литературы военных лет в этом случае проявился с осо¬

бенной наглядностью. В самом деле, как пишет совет¬

ский исследователь творчества Б. Пастернака 3. Папер-

ный, «...поэтический голос Пастернака звучал в годы

войны не в полную силу...»3; несмотря на поездку на

фронт в 1943 году, поэту в ту пору не удалось создать

ярких, запоминающихся произведений. Поэма о войне

«Зарево» так и не была закончена. Она, как отмечает

исследователь, «не удалась» поэту.
Стремление к нарочитому противопоставлению твор¬

чества Б. Пастернака и А. Ахматовой творчеству всех
1	«Книга». Исследования и материалы. Сборник XV. М., 1967,

с. 111.
2	Зігиуе С. Зоуієі Киззіап Ьііегаіиге, 1917—1950, р. 311.
3	«История русской советской литературы», т. III. М., 1968, с. 376.
301

остальных советских поэтов, подчеркнутое восхваление

только этих двух поэтов вызваны отнюдь не любовью

советологов к поэзии.
В качестве примера сошлемся хотя бы на «опыт» ис¬

толкования одного стихотворения А. Ахматовой в книге
В.	Александровой. Уверенно и категорично В. Александ¬

рова заявляет: «Лучшим военным стихотворением было,

«Мужество» Анны Ахматовой» 1.
Самонадеянная категоричность этого суждения
В.	Александровой с особой убедительностью обнажает

ее предвзятость в оценке конкретных явлений советской

литературы.
Стихотворение А. Ахматовой «Мужество» выражало

твердую веру в конечную победу правого дела совет¬

ского народа, и оно занимает свое достойное место в со¬

ветской поэзии военной поры. Но объявлять это десяти¬

строчное стихотворение «лучшим военным стихотворе¬

нием», как это делает В. Александрова, значит становиться

на путь заведомой фальсификации. И если уж вспоминать

о тОхМ, какие поэтические произведения тех лет были

«лучшими», какие стихотворения и поэмы цитировали

наизусть, пели, переписывали в записные книжки на

фронте и в тылу, то, при всем уважении к таланту
А.	Ахматовой, мы все же назовем совсем иные, не

ее перу принадлежащие произведения. Для этого не

потребуется мучительно напрягать свою память — про¬

изведения, которые мы имеем в виду, живы в памяти

народной и до сих пор и, видимо, будут еще долго жить.

Среди них мы конечно же назовем прежде всего «Зем¬

лянку» А. Суркова, «Жди меня» К. Симонова, «Киров

с нами» Н. Тихонова, «Зою» М. Алигер и немало дру¬

гих талантливых стихотворений и поэм советских пи¬

сателей.
Ну, а если уж говорить о действительно «лучшем

поэтическом произведении» времен Великой Отечествен¬

ной войны, то каждый беспристрастный исследователь,

безусловно, назовет поэму А. Твардовского «Василий

Теркин».
В этой поэме А. Твардовскому, как никому другому,

удалось с непревзойденной талантливостью раскрыть

характер рядового советского человека, одетого в сол¬

датскую шинель; удалось создать проникновенный об¬
1 Аіехап'гігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Іліегаіиге, р. 235,
302

раз героя из народа, выросшего при социализме и осо¬

знанно защищающего не только свой советский образ

жизни, но и саму идею социализма. Защищающего уве¬

ренно, спокойно, не впадая в панику при трудных об¬

стоятельствах, с юмором преодолевающего невзгоды и

тяжести фронтового быта, твердо знающего, чго победа

будет на стороне правды, на стороне советского на¬

рода.
Романы и повести, стихотворения и пьесы, публи¬

цистика и поэмы, созданные в годы Великой Отечест¬

венной войны советскими писателями, сыграли важную

роль в укреплении морально-политического единства со¬

ветского народа. Пронизанные пафосом героической

борьбы с фашистской нечистью, книги советских писа¬

телей всегда находили горячий отклик у советских сол¬

дат. В окопах, рядом с оружием, они бережно хранили

экземпляры полюбившихся книг. Газета «Литература и

искусство» 12 февраля 1944 года отмечала, что в частях

генерал-лейтенанта Горбатова роман Н. Островского

«Как закалялась сталь» передавался из рук в руки, как

боевое знамя, им награждали самых храбрых и достой¬

ных.
В 1946 году в Москве вышла книга «Писатели в

Отечественной войне 1941 —1945 гг. Письма читателей»,

в которой собраны удивительные и трогательные отзы¬

вы фронтовиков о многих произведениях советской ли¬

тературы. Вот, к примеру, письмо капитана Н. И. Ходо-

чего, которое он послал еще в январе 1943 года

М. А. Шолохову: «Вашу книгу («Они сражались за Ро¬

дину».—Л. Б.) я ношу так же, как и мои товарищи,

всегда с собой в сумке. Она нам помогает жить и сра¬

жаться. Больше того, она направляет ум на прямое, от

всей души человеческое отношение к разным обстоя¬

тельствам, которые случаются на войне. Книга нам

нужна...» 1
«...Помогает жить и сражаться...» — в этих простых,

бесхитростных словах фронтовика высказана лучшая

оценка роли советской литературы в годы Великой Оте¬

чественной войны.
Книги советских писателей учили побеждать, в них
1	«Писатели в Отечественной войне 1941—1945 гг.». Письма чи¬

тателей. М., 1946, с. 114.
303

воспевались героизм и мужество советского . народа,

книги стучались в сердце каждого советского человека

и звали его на подвиг во имя свободы, во имя социа¬

лизма.
Однако в истолковании советологов на первый план

выступают совсем иные темы в советской литературе

военной поры. У. Харкинс отмечает, что «вторая миро¬

вая война (1941—1945) оказала глубокое влияние и

вызвала важные перемены в советском литературном

мире», что советские писатели ушли на фронт и «многие

из них были убиты или ранены. А те, кто выжил, про¬

шли сквозь трудности и испытания войны».
Что же касается самого содержания литературного

творчества, то здесь У. Харкинс осторожно и расплыв¬

чато констатирует: «...в некоторых отрывочных и по¬

спешно написанных произведениях, увидевших свет, за¬

звучали новые темы и свежий, новый взгляд на

жизнь»
У. Харкинс не раскрывает, что это за «новые темы»

и что за «свежий, новый взгляд на жизнь». Возмож¬

но, он и не ставил себе задачу подробно раскрыть тема¬

тическую новизну советской литературы, возможно, его

целью было всего лишь обозначить в абстрактной фор¬

муле необходимость иного подхода к оценке советской

литературы военной поры, в отличие от литературы по¬

ры довоенной.
Конкретное же содержание в эту абстрактную фор¬

мулу вложили его коллеги.
Гарольд Суэйз расшифровал формулу Харкинса сле¬

дующим образом: «Влияние войны, жертвы, которых

она требовала, лишения и страдания, которые она при¬

несла с собой, открыли новую сферу жизни для тысяч.

И советские писатели... выражали эти настроения и

чувства...» 2
Итак, «свежий, новый взгляд на жизнь» в книгах

советских писателей обнаружился, по Суэйзу, в том, что

советские писатели «выражали» настроения и чувства,

вызывавшиеся лишениями и страданиями военной

поры.
Но, может быть, кто-либо другой из советологов по-

иному, так сказать, совершенно оригинально оценивает
1	Нагкіпз \У. Оісііопагу ої Киззіап Ьііегаіиге, р. 233.
2	5 \у а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Іліегаіиге іп ІЬе Ы55К, 1946—

1959, р. 29.
304

тематику советской литературы периода Великой Оте¬

чественной войны? Увы, разницу можно уловить лишь в

оттенках эмоций, с которыми советологи утверждают,

доказывают и пропагандируют заданную им одну-един-

ственную идею.
В.	Александрова, к примеру, безапелляционно и ка¬

тегорично утверждает, что основной темой в советской

литературе во время войны была тема страданий. Она

так и пишет, что в военных произведениях советских

писателей она слышит лишь один скорбный мотив:

«Мы видели много страданий»
А героическая тема? А тема подвига советского на¬

рода?
Слов нет, в советской зоенной литературе показана

вся глубина страданий и лишений, вызванных веролом¬

ным нападением гитлеровской военной машины на Со¬

ветский Союз. Рассказ о лишениях родной земли про¬

буждал жажду мщения в сердцах советских солдат,

разжигал их ненависть к фашистскому зверю. Но сво¬

дить советскую художественную литературу военной

поры только к теме страданий и лишений — значит об¬

крадывать эту литературу, обеднять ее идейно-полити¬

ческое звучание.
Конечно же не «тема страданий» была главной в

советской художественной литературе военных лет. Это

была героическая литература о героическом подвиге

советского народа, о человеке нового, социалистического

общества, который на фронте, в партизанском отряде,

на заводах и колхозных полях глубокого тыла каждый

день и час демонстрировал неслыханные высоты гор¬

дого, несгибаемого духа, готовность к подвигу, само¬

пожертвованию, бескорыстию, презрение к военным ли¬

шениям и к самой смерти во имя идеалов коммунизма

и советского образа жизни.
На страницах произведений, созданных советскими

писателями о войне, во всей красоте предстало перед

изумленным миром величие подвига советского народа,

величие личности советского гражданина. «Они сража¬

лись за Родину» М. Шолохова и «Василий Теркин»
А.	Твардовского, «Радуга» В. Василевской и «Фронт»
А.	Корнейчука, «Русские люди» К. Симонова и «Звез¬

да» Э. Казакевича, «Волоколамское шоссе» А. Бека и

«Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Взятие
1_АГі ехапсігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Шегаіиге, р. 233.
11 А. Беляев
305

Великошумска» Л. Леонова и «Молодая гвардия»
А.	Фадеева, публицистика И. Эренбурга — эти- и многие

другие романы, повести, пьесы, очерки (не говоря уже

о стихотворениях и поэмах) воспевали и поэтизировали

красоту подвига советского человека, спасшего мир от

фашистской чумы.
Эти и многие другие книги советских писателей по¬

могали миллионам зарубежных читателей понять внут¬

ренний мир советского человека, истоки его стойкости и

мужества, его преданности советской системе, миру

социализма, пробуждали симпатии к советскому сол-

дату-освободителю.
Недаром гитлеровская пропаганда бесновалась и

грозила страшными карами многим советским писате¬

лям, а некоторые были даже объявлены врагами на¬

цизма номер один.
Немало из названных выше произведений было за¬

мечено и советологами, которые подвергли эти книги

крайне тенденциозному обсуждению и комментированию

в своих «исследованиях».
Скажем, о пламенной военной публицистике И. Эрен¬

бурга Г. Струве презрительно процедил, что «...его

(И. Эренбурга.— А. Б.) патриотические излияния во

Еремя советско-германской войны являются просто

позой» ].
Глеб Струве, судя по всему, настроен исключительно

враждебно к личности и к творчеству И. Эренбурга.

Он признает, с разными оговорками, лишь одно произ¬

ведение И. Эренбурга — его роман «Хулио Хуренито»,

поскольку, по мнению Струве, писатель в этом романе

«ухитрился найти наиболее подходящую форму для вы¬

ражения своего циничного нигилизма, беспринципной на¬

смешки над всем...»2.
Ненависть Глеба Струве к Илье Эренбургу прояв¬

ляется и в бессильном брюзжании по поводу некоего

«всеохватывающего нигилистического цинизма», который

якобы присущ этому писателю и кажется Глебу Струве

«единственно... подлинным и искренним»3.
Что можно сказать по поводу подобных лживых

заявлений Струве?
1	5ігиуе О. Зоуієі Киззіап ЬІЇегаіигс, 1917—1950, р. 138.
2	Там же.
3	Там же.
306

Острое и талантливое перо маститого советского пи¬

сателя, видимо, крепко досадило антикоммунистам, коль

скоро в своей брани они перекликаются с геббельсовской

пропагандой времен мировой войны.
Однако грубая брань никогда еще не могла заменить

аргументов. А их-то как раз у Глеба Струве и нет!
О «Молодой гвардии» А. Фадеева Г. Струве, как мы

уже говорили, пишет только: «Фадееву удалось создать

запоминающиеся образы из плоти и крови. Роман на¬

писан профессионально и хорошо сколочен» К
В.	Александрова ограничилась маловразумительной

констатацией: «Среди произведений, относящихся к это¬

му периоду (т. е. периоду Великой Отечественной вой¬

ны.— А. Б.) и все же сохранивших свое значение в

литературе, можно назвать роман Фадеева «Молодая

гвардия»2.
Зато А. Ярмолинский не пожалел места в своей

книге для рассуждений о романе А. Фадеева. Но «Мо¬

лодая гвардия» привлекла внимание Ярмолинского от¬

нюдь не своим содержанием, не полнокровными худо¬

жественными образами советской молодежи, в которых

автору романа удалось с огромной эмоциональной си¬

лой и убедительностью раскрыть ее патриотизм и высо¬

кий героизм.
Ярмолинского интересует лишь критика первого ва¬

рианта романа в советской печати. Он скрупулезно пе¬

речисляет, где, когда, какой печатный орган выступал

с критикой романа. На целых семи (!) страницах смаку¬

ет он подробности критических выступлений, а о самом

романе, об образах молодежи в романе и ее борьбе

с фашизмом не сказано и десяти строк\
Зато с видимым удовольствием пересказывает Ярмо¬

линский различные анекдоты и провокационные сплетни

о судьбе некоторых молодогвардейцев. Говорят, пишет,

например, Ярмолинский, что О. Кошевому удалось чу¬

дом спастись и он убежал на Запад (!).
'^Поданы эти сплетни хитро — «слухи» приведены, а

авторского отношения к ним не выражено.
Цель у Ярмолинского одна — принизить героизм со¬

ветской молодежи в годы Великой Отечественной войны.

Однако глумление над подвигом молодогвардейцев оста¬
1	Зігиуе О. Зоуієі Низзіап Шегаіиге, 1917—1950, р. ЗО.
2	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Іліегаіиге,р. 240.
307

нется позорным пятном на совести автора. Ибо. мертвые

сраму не имут.
Тема Великой Отечественной войны 1941 —1945 го¬

дов закономерно продолжает привлекать внимание со¬

ветских писателей. Подвигу советского народа, отстояв¬

шего свободу и независимость своей Родины в жесто¬

кой битве с фашизмом, посвящено немало правдивых,

впечатляющих художественных произведений, создан¬

ных за послевоенные годы.
На XXV съезде КПСС Генеральный секретарь ЦК

нашей партии тов. Л. И. Брежнев с особой взволнован¬

ностью говорил о непреходящей важности этой темы в

творчестве советской художественной интеллигенций:

«Вместе с героями романов, повестей, фильмов, спек¬

таклей участники войны как бы снова проходят по

горячему снегу фронтовых дорог, еще и еще раз пре¬

клоняясь перед силой духа живых и мертвых своих со¬

ратников. А молодое поколение чудодейством искус¬

ства становится сопричастным к подвигу его отцов или

тех совсем юных девчат, для которых тихие зори ста¬

ли часом их бессмертия во имя свободы Родины. Та¬

ково подлинное искусство. Воссоздавая прошлое, оно

воспитывает советского патриота, интернационали¬

ста» *.
На следующем, XXVI съезде КПСС тов. Л. И. Бреж¬

нев вновь подчеркнул важность военно-патриотической

темы в советской литературе и высоко оценил произве¬

дения на эту тему: «Работы авторов, верных военной

теме, учат любви к Родине, стойкости, в испыта¬

ниях» 2.
В книгах американских советологов и буржуазных

журналистов нередко можно встретить эдакое ирони¬

ческое отношение к трепетной памяти советского народа
о	Великой Отечественной войне.
Например, в книге Р. Кайзера «Россия: народ и

власть» (1976) автор с нарочитым удивлением пишет о

том, что вот, мол, «спустя тридцать лет» после оконча¬

ния второй мировой войны она все еще присутствует
1	Материалы XXV съезда КПСС. М., 1976, с. 79.
2	Б р е ж н е в Л. И. Отчетный доклад Центрального Комитета

Коммунистической партии Советского Союза XXVI съезду и очеред¬

ные задачи партии в области внутренней и внешней политики. М.,

1981, с. 83.
308

постоянно в мыслях советских людей и составляет

часть их эмоциональной атмосферы. «Власти... поощря¬

ют живость памяти о войне» \ — многозначительно под¬

черкивает Р. Кайзер.
Другой американский буржуазный журналист,

Г. Смит, в книге «Русские» (1976) пишет о традицион¬

ных встречах советских ветеранов в День Победы.

«Для большинства американцев вторая мировая война

предстает ныне некоей далекой и малозначащей аб¬

стракцией, главой из почти уже древней истории» 2, —

с удовлетворением отмечает Г. Смит.
Что можно сказать по этому поводу? Населению

Америки, к счастью, не пришлось испытать всех ужа¬

сов войны; на ее территории не рвались бомбы врага;

не ползли полчища танков со свастикой на бортах; не

гремели орудия, не рушились города и заводы; не гиб¬

ли под пулями захватчиков безвинные дети, женщины,

старики. Американские парни в военной форме уезжали

куда-то за океан, и там, на полях Европы, они сража¬

лись с фашизмом. Часть из них так и не возвратилась

на родину. Американская пресса успокаивала: на доро¬

гах США в автомобильных катастрофах погибло наро¬

ду куда больше, чем на фронтах второй мировой

войны.
Возможно, для какой-то части населения Америки

прошедшая война с фашизмом действительно восприни¬

мается ныне как «далекая и малозначительная абстрак¬

ция».
Но для народов СССР, по территории которого про¬

катился разрушительный военный смерч, унеся двад¬

цать миллионов жизней, память о героической битве

за свою свободу, о понесенных жертвах и утратах ни¬

когда не может превратиться в абстракцию.
Известный советский поэт Роберт Рождественский

на Пятом съезде писателей СССР сказал так:
«На Западе я не раз слышал вопрос: «Почему вы

и ваши товарищи так много пишут о войне? Ведь она

так далеко. И целое поколение на земле уже ничего о
1 к а і 5 е г Р. Киззіа. ТЬе Реоріе апгі ІЬе Ро^ег. №\у Уогк, А1Ье-

пешп, 1976, р. 253.
? 5 т і і її Н. ТЬе Киззіапз. ТЬе Тітез Ые\у Уогк Ьоок апс! С0,

1976, 4-ІЬ есііііоп, р. 315.
309

войне не знает... Почему вы о ней пишете? Вы же не

воевали...»
Да, я не воевал. Я был мальчишкой, когда началась

война. Но воевала моя страна, мой народ. Воевали

мой отец и моя мать. Воевали все братья моей мате¬

ри. И двадцать миллионов погибших советских лю¬

дей— это наша боль, наша трагедия и наше бес¬

смертие. И живем мы за себя и за них... Мы про¬

должаем их жизни. И потому так бессонна наша па¬

мять.
А по ночам на земле светло не только от луны и

от звезд, но еще и от мерцающего света вечных огней,

горящих на просторных площадях городов моей Родины.

Поэтому мы пишем о войне. И считаем это своим дол¬

гом» !.
Советские люди были самыми стойкими и самоотвер¬

женными борцами с фашизмом, они сыграли решающую

роль в спасении мира от угрозы фашистского порабо¬

щения.
Видимо, в США есть определенные и влиятельные

силы, желающие вытравить из памяти американцев годы

совместной с советским народом героической борьбы

против общего тогда врага. Кому-то, видимо, крайне не¬

обходимо предать забвению и изобразить в качестве

«далекой и малозначащей абстракции» годы плодотвор¬

ного военного и иного сотрудничества наших двух наро¬

дов, кому-то, видимо, выгодно забыть это сотрудничество.

А выгодно это может быть только тем, кого принято на¬

зывать врагами разрядки...
2. Выгодный бизнес «холодной войны»
Победа Советского Союза во второй мировой войне

оказала огромное влияние на рост и укрепление меж^

дународного авторитета СССР, пробудила невиданный

интерес к советскому образу жизни, к идеям социа¬

лизма.
Этого-то больше всего и опасались реакционные кру¬
1	«Пятый съезд писателей СССР. Стенографический отчет». М.,

1972, с. 106.
310

ги США, которые сразу же после окончания войны

пошли на резкое обострение политических, экономиче¬

ских и культурных отношений с СССР.
В этой связи, видимо вовсе не случайно, советник

посольства США в Москве Джордж Ф. Кеннан сказал,

наблюдая из окна посольства праздничную демонстра¬

цию в День Победы 1945 года: «Ликуют... Они думают,

что война кончилась. А она еще только начинается»

(курсив мой.— А. Б.) .1.
Речь шла о войне, которую американский журналист

Уолтер Липпман назвал впоследствии «холодной».
Уже в январе 1946 года президент Трумэн дал ди¬

рективу государственному секретарю Д. Бирнсу, кото¬

рый вел в Москве переговоры с Советским правитель¬

ством, показать России «железный кулак».
5 марта 1946 года в миссурийском городке Фултоне

экс-премьер Англии Уинстон Черчилль в присутствии

президента Трумэна произнес свою печальную знамени¬

тую речь, в которой, в сущности, призвал западные

страны к открытому антикоммунистическому крестовому

походу. От этой речи, собственно, и ведется отсчет длин¬

ным и мрачным годам «холодной войны».
Как позже писал английский журнал «Таймс лите-

рари саплемент», «после фултонской речи Черчилля

страх перед коммунизмом и ненависть к нему, никогда

не затухавшие в годы войны, вырвались из-под спуда

и^ зазвучали в полную силу. Этот страх и ненависть,

наряду с ужасом перед мощью Советов, обеспечили

идеологическую базу для объединения союзников в

Атлантическое сообщество» (НАТО. — А. Б.) 2.
Наступившие сразу же после войны «заморозки» в

отношениях между США и СССР означали также и

поворот вправо во внутренней политике США. Импе¬

риалистические правящие круги Америки стали на путь

«завинчивания гаек» во всех сферах общественной и

духовной жизни страны, пытаясь установить «контроль

над умами».
Первым официальным актом подобного рода был

подписанный президентом Трумэном 22 марта 1947 года

закон «О введении программы федеральной лояльности».
1	Цит. по сб.: «Против идеологии современного антикоммунизма».

М., 1968, с. 47.
2	«Тітез Шегагу Зирріешепі», 1966, 3.11, р. 73.
311

Согласно этому закону, свыше двух миллионов государ¬

ственных служащих должны были дать клятву о «ло¬

яльности».
Именно этот закон развязал руки самой оголтелой

реакции в США, которая повела широкое и безудерж¬

ное наступление на прогрессивную мысль Америки;

именно этот закон привел спустя короткое время к по¬

явлению на политической арене США сенатора Мак¬

карти, с чьим именем связана одна из самых позорных

страниц в истории Америки.
«Завинчивание гаек» в политической и идеологиче¬

ской жизни послевоенной Америки буржуазные историки

США часто демагогически объясняют некоей «красной

угрозой» со стороны СССР.
Однако дело заключалось вовсе не в мифической

«красной угрозе», а в самой природе империализма, ко¬

торый в борьбе с социальным прогрессом прибегает к

самым темным силам.
Закон Трумэна от 22 марта 1947 года был не пер¬

вым из законов такого рода в истории страны. Вскоре

после победы Великой Октябрьской социалистической

революции в России, а точнее, в 1921 году, в США был

принят закон Ласка, после которого по всей стране

была развязана кампания расследований и разоблаче¬

ний, а учителей в школах заставили присягать на «ло¬

яльность».
Империализм боится прогрессивных идей. Кампания*

по преследованию свободы мысли в США, развязанная

законом Ласка, была вызвана паническим страхом перед

идеями победившей в России Октябрьской социалисти¬

ческой революции.
Закон Ласка был, так сказать, превентивной идео¬

логической и политической репрессивной мерой, направ¬

ленной па то, чтобы терроризировать прогрессивные об¬

щественные течения.
Эти же цели преследовала и развязанная в середине

30-х годов прессой Херста шумная кампания против

«радикалов» в школах и вузах. Учреждение в 1938 году

специальной Комиссии по расследованию антиамерикан¬

ской деятельности узаконило возникновение в США

своего рода «инквизиции», направленной па подавление

свободы мысли в США, на сдерживание распростране¬

ния идей социализма во всем мире.
312

Годы президентства Трумэна и первый период пре¬

зидентства Эйзенхауэра отличаются обилием реакцион¬

ных законов и доктрин: тут и «доктрина Трумэна», тол¬

кавшая американскую военщину на прямое вмешатель¬

ство в дела суверенных государств с целью подавления

революционно-демократических движений, тут и «план

Маршалла», направленный на экономическое закабале¬

ние Европы, тут и «доктрина сдерживания коммунизма»,

разработанная Д. Кеннаном и приведшая к созданию

агрессивных военно-политических блоков от НАТО до

СЕАТО, тут и «доктрина освобождения» Даллеса и его

политика «балансирования на грани войны», тут и анти¬

рабочий закон Тафта — Хартли и многие иные аналогич¬

ные законы...
40-е и 50-е годы отмечены и обилием политических

процессов: «процесс 12-ти» — суд над руководителями

Компартии США; суд над четырнадцатью лидерами проф¬

союза горнорудных рабочих; позорное судилище над

десятью прогрессивными сценаристами Голливуда; суд

над всемирно известным ученым Уильямом Дюбуа

и ряд других процессов, на которых судили людей за

то, что они думали по-иному, чем правящий класс ка¬

питалистов; антикоммунистическая истерия в стране в

связи с успешным проведением в СССР испытания ядер¬

ного оружия в 1949 году и раздувание шпиономании

в США, жертвами которой стали супруги Розинберг и

Хисс...
«...Демократы действовали как диктаторы...» 1 — кон¬

статировал Кэри Маквильямс в книге «Охота за ведь¬

мами».
Эти годы, как, пожалуй, никакие другие, были чре¬

ваты прямой угрозой новой мировой войны. Размахивая

атомной бомбой, американский империализм жаждал

силой пресечь рост влияния идей социализма, смести с

лица земли государства, где эти идеи осуществились на

практике.
Потребовалась мобилизация всех прогрессивных сил

земли, чтобы предотвратить новую катастрофу. Актив¬

ную роль в борьбе за мир сыграли советские писатели.

20 сентября 1947 года они опубликовали в «Литера¬
1 М с Ш і 1 1 і а ш з С а г е у. \УЙсЬ Нипі. ТЬе Ксуіаі о! Негезу.

Во5Іоп, ииіе, Вго\\'п апсі Сотрапу, 1950, р. 166.
313

турной газете» открытое письмо к американским пи¬

сателям: «С кем вы, мастера культуры?»
В этом обращении, подписанном М. Шолоховым,

К. Фединым, Л. Леоновым, А. Фадеевым, А. Твардов¬

ским, К. Симоновым, В. Катаевым, А. Корнейчуком,
Н.	Погодиным и другими советскими писателями, гово¬

рилось: «...мы зовем вас, мастера американской куль¬

туры, поднять свой голос против новой угрозы фашиз¬

ма, против поджигателей войны, за мир и братство

народов, за братство культуры, за счастье человече¬

ства!»
Это письмо нашло понимание и отклик у деятелей

культуры США. Их ответ был опубликован 1 мая 1948 го¬

да в «Литературной газете», а весной 1949 года А. Фа¬

деев выступил с речью на конгрессе деятелей науки и

культуры США в защиту мира.
Голос советских писателей на Всемирных конгрессах

сторонников мира во Вроцлаве (1948 г.), в Париже

(1949 г.), в Варшаве (1950 г.), в Вене (1952 г.),

в Хельсинки (1955 г.), в Москве (1962 г.)—голос
А.	Фадеева, Н. Тихонова, И. Эренбурга, В. Василев¬

ской, С. Вургуна, К. Федина— способствовал пробуж¬

дению тревоги за судьбы мира у широких народных

масс, укреплял их уверенность в возможности срыва

планов поджигателей войны.
В марте 1951 года Верховный Совет СССР по до¬

кладу писателя Н. Тихонова принял «Закон о защите

мира».
Деятельность советских писателей в международном

движении борцов за мир в послевоенные годы вызывает

нескрываемое раздражение антикоммунистов.
Глеб Струве с сарказмом пишет о движении борцов

за мир, которые-де, только и делали, что «обличали

англо-американских империалистов» и «поджигателей

войны», что советские писатели, активные участники

этого движения, якобы быстро забыли о совместной,

борьбе против Гитлера, а западные демократии стали"

изображаться ими как «капиталистическое окружение»,

как «непримиримые враги Советского Союза, замышля¬

ющие его уничтожить...»
Э. Симмонс утверждает, что после Великой Отечест¬

венной войны советским писателям пришлось «высоко-
1 51гиуе С. Зоуієі Киззіап Іліегаїиге, 1917—1950, р. 347.
314

парно восхвалять роль советской стороны во второй

мировой войне... позже возник еще один мотив: враж¬

дебные происки Запада, и особенно Америки, против

Советского Союза» 1.
Можно понять недовольство Глеба Струве и Э. Сим¬

монса участием советских писателей в движении борцов

за мир — советские литераторы своими выступлениями

срывали лицемерные маски с хозяев Глеба Струве,

беспощадно разоблачали намерение империалистов США

и Англии ввергнуть мир в пучину третьей мировой

войны.
Но, может быть, Глеб Струве и Э. Симмонс забыли

о том, кто отдал в конце второй мировой войны приказ

собрать оружие разбитых .фашистских армий и держать

его наготове для того, чтобы вновь пустить против

Советской Армии, вручив тем же недобитым наци¬

стам?
Может быть, они забыли фултонскую речь Черчилля?
Может быть, они не помнят «теорию» «отбрасыва¬

ния коммунизма» и политику «балансирования на грани

войны» министра обороны* США Джона Фостера Дал¬

леса?
Может быть, есть смысл напомнить о скандальном

номере журнала «Кольере» с призывом к превентивной

войне против СССР?
О создании агрессивных военных блоков НАТО,

СЕАТО и других?
Усилия миролюбивых народов сорвали попытки им¬

периалистов развязать войну против стран социалисти¬

ческого содружества, против СССР. И советские пи¬

сатели по праву гордятся своей борьбой за предотвра¬

щение третьей мировой атомной войны. Бессильное брюз¬

жание Струве и его коллег — лучшее тому доказатель¬

ство.
«Печать и радио (телевидение делало еще только

первые шаги),— пишет польский публицист Гжегош

Яшуньский в своей книге «Шпионы?»,— создавали ат¬

мосферу истерии, которая была составной частью «хо¬

лодной войны», начатой в то время США против Со¬

ветского Союза.
В этой атмосфере средний американец был склонен

поверить, что его родина находится под угрозой «крас¬
1	«ТЬгоидЬ ІЬе Сіазз оГ $оуієі ІЛегаІиге», р. 24.
315

ных». В этой атмосфере должен был появиться демагог,

который довел бы до совершенства — а вместе с тем и до

абсурда — методы о^соты на «красных» *.
И он появился, этот демагог,— сенатор Маккарти.

9 февраля 1950 года Маккарти выступил в маленьком

городке Уилинг, в штате Западная Виргиния, с сенса¬

ционным сообщением о том, что в государственном де¬

партаменте работает 205 членов Компартии США и

что, хотя государственному секретарю об этом известно,

эти люди «все еще работают в государственном депар¬

таменте и формируют его политику» 2.
Под маской патриота сенатор в течение почти четы¬

рех лет безнаказанно терроризировал американское об¬

щество, запугивая его «коммунизмом».
Маккарти обвинил в измене генерала Д. Маршалла,

государственного секретаря Дина Ачесона, генерала

Эйзенхауэра, многих других политических деятелей из

высшей иерархии США.
Так политика антикоммунизма, развязанная крайне

правыми реакционными кругами Америки, была дове¬

дена сенатором Маккарти до абсурда и обернулась

против самих вдохновителей этой политики.
В конце 1954 года Маккарти был убран с полити¬

ческой арены США.
«Если бы не поддержка влиятельных американских

кругов, если бы не их деньги, — пишет Гжегош Яшунь-

ский, — если бы не содействие ФБР и прессы, Маккарти

не добился бы многого. К концу его карьеры оказалось,

как легко было проколоть раздутый шар его лжи и де¬

магогии. Достаточно было компетентным кругам амери¬

канской правящей элиты принять решение ликвидировать

Маккарти, и в течение нескольких месяцев ему был вы¬

несен политический смертный приговор» 3.
Конечно, выражение «смертный приговор» не сле¬

дует воспринимать буквально. Как указывается в книге

Ф. Кука «Кошмарное десятилетие. Жизнь и время се¬

натора Джо Маккарти» (1971), сенат США принял в

конце 1954 года резолюцию, осуждающую лишь методы

действий Маккарти.
1	Яшуньский Г. Шпионы? Из истории «охоты за ведьмами*

в США. М., 1972, с. 34.
2	М с і 11 і а ш з С. ЛЛ/їісН Ніші. ТЬе Неуіуаі оГ Нсплчу, р. 13.
3	Яшуньский Г. Шпионы? Из истории «охоты за ведьмами»

в США, с. 47.
316

«Его (Маккарти. — А. Б.) не «линчевали». Его не

выгнали из сената. Он не потерял своих полномочий в

комиссии. А председателем комиссии по правительствен¬

ным операциям он перестал быть лишь потому, что де¬

мократы на выборах 1954 года вернули себе большин¬

ство в сенате»1.
И хотя Маккарти как политический деятель потерял

влияние и его перестали бояться, однако дух маккар¬

тизме, дух «охоты за ведьмами», подозрительности к

свободомыслию, к прогрессивным общественным явле¬

ниям, нетерпимости к коммунизму глубоко укоренился

в различных слоях американского общества.
Как отмечает академик Г. А. Арбатов, именно в эти

годы в Америке «фактически вне закона были постав¬

лены компартия, прогрессивные организации и проф¬

союзы... «охота на ведьм» стала составной частью офи¬

циальной политики и процветали методы преследований

и расправ, подчас напоминавшие фашистские. Законо¬

дательство, судебная практика, деятельность исполни¬

тельной власти — все было подчинено антикоммунисти¬

ческим целям»2.
Давая оценку маккартизму как политическому явле¬

нию, Компартия США в августе 1954 года в своей про¬

грамме подчеркивала: «Маккартизм стремится навя¬

зать стране фашизм, захватить контроль над ней с

помощью программы необузданного запугивания и де¬

магогии. Маккартизм стремится превратить Америку

в страну безропотных, послушных людей и осведомите¬

лей, где патриотизм заменен шовинизмом, независи¬

мость мысли — стандартным мышлением, мужество —

раболепием»3.
Пагубность политики антикоммунизма и антисове¬

тизма для народа Америки видели не только коммуни¬

сты. С тревогой приглядывались к действиям экстре¬

мистов и люди, даже не разделявшие идей коммунизма.

Анализируя политическую практику американских пра¬

вящих кругов, они отмечали: «Чем более неистово мы

< боремся с коммунизмом» как с ересью, тем все более
1	Соок Р. ТЬе Мі^Мтаге Оесасіе. ТЬе ЬіГе оі Зепаіог Лое

МсСагіЬу. Ые\у Уогк. Капйот Наизе, 1971, р. 533—534.
2	Арбатов Г. Л. Идеологическая борьба в современных между¬

народных отношениях. М., 1970, с. 142.
3	См.: С и в а ч е в Н. В., ЯзыковЕ. Ф. Новейшая история США.

М., 1972, с. 209.
317

мы вынуждены принимать на вооружение методы поли¬

цейского государства» К
Автор книги «Охота за ведьмами» в результате глу¬

бокого исследования послевоенной внутренней политики

США пришел к весьма безрадостным выводам: «Мы

отказались от свободы как принципа американской

жизни и... превратились в автократов и тоталитариев...

Ныне американский капитализм вступил в свою идео¬

логическую фазу, т. е. его предположения теперь обрели

идеологические формулировки, а его исходные предпо¬

сылки выкристаллизовались в доктрину. Не разделять

эти предвзятые точки зрения и предпосылки означало

подвергнуться риску получить ярлык «антиамерикан¬

ца». Короче говоря, кредо американского капиталиста

отныне превратилось в образец официальной до¬

ктрины.
Признание: коммунист не может быть лояльным

американцем — означало признание основной догмы ка¬

питалистической идеологии, утверждающей, что все,

кто отрицает философию «свободного предпринима¬

тельства», являются «не заслуживающими доверия людь¬

ми». Все это, делает заключение автор, «вело к

принятию капиталистического кредо в качестве офи¬

циальной американской идеологии»2.
Итак, политика антикоммунизма и разгул реакции,

особенно в годы маккартизма, создали условия для на¬

вязывания американскому обществу в качестве офици¬

альной идеологии взглядов, норм морали и мировоззре¬

ния американского капиталиста, определяемых ненасыт¬

ной погоней за сверхприбылями и нетерпимостью к

идеям социализма и коммунизма.
Разумеется, обостренная политическая атмосфера в

послевоенные годы в Америке, «холодная война» в

отношении к странам социализма, и прежде всего к

СССР, разгул маккартизма оказали существенное вли¬

яние на все сферы жизни американского общества.

Идеологическая обработка населения США в антисо¬

ветском духе велась всеми средствами массовой инфор¬

мации, церковью, школой буквально с юных лет. В шко¬

лах и вузах поспешно вводили специальные «курсы

коммунизма», назначение которых состояло в том, чтобы
1	М с \\г і I 1 і а т 5 С. \\Ч(сН Ни пі, р. 340.
2	Там же, с. 53.
318

«путем предупредительных прививок антикоммунизма»

предостеречь молодежь от идей коммунизма. При этом

не допускалась никакая игра в либерализм. «Препода¬

вание курса антикоммунизма, — отмечается в книге

Д. Маллэри «Изучение коммунизма» (1962),— должно

быть очень строгим и позитивным, не допускающим по¬

пыток со стороны того или иного ученика подвергать

сомнению основную посылку, что коммунизм порочен,

а наш образ жизни является единственно правильным.

Другими словами, в процессе этих лекций академиче¬

ская свобода не должна предусматривать академической

дискуссии о том, правы ли мы» *.
В 60-е и 70-е годы в США продолжались позорные

судилища. К суду привлекались руководители и акти¬

висты антивоенного студенческого и негритянского дви¬

жения за демократию и права человека в Америке.

Судили молодых активистов-студентов, судили всемирно

известных деятелей науки, священников — доктора Бенд¬

жамина Спока, священника Филиппа Бэрри Гэна, Анд¬

желу Дэвис, поэтессу Ассату Шакур, негритянского по¬

эта Т. Рэдди, ученого Джеймса Гранта, священника

Бенджамина Чейвиса и его «уилмингтонскую десятку»

и сотни других.
В литературу и искусство США внедрялся конфор¬

мизм, безудержное восхваление американского образа

жизни, неистово поносились идеи коммунизма.
Пожалуй, послевоенное двадцатилетие оказалось на¬

иболее благодатным для процветания антикоммуни¬

стических и антисоветских тенденций в советологии

США, в частности в той отрасли, которая с «легкой»

руки Д. Биллингтона получила наименование «культур¬

ной кремленологии», целиком сосредоточенной на борь¬

бе с советской литературой и искусством.
Это был, пожалуй, подлинно «золотой век» для со¬

ветологов.
Они получили обильную и открытую финансовую

поддержку государства, им обеспечили неслыханное

«паблисити» в стране и за рубежом, книги их распро¬

странялись огромными тиражами и включались в обяза¬

тельные школьные программы.
1 М а 11 е г у О. ТеасЬіпд аЬоиІ Соттипізт. А ОеПпіііоп оі ІЬе

РгоЫет апсі а Оезсгірііоп о£ зоте Ргасіісез. Возіоп,. Ыа1юпа1 аззо-

сіаііоп о! іпсіерепсіепі ЗсЬооІз. 1962, р. 6, 7.
319

При многих университетах спешно создавались новые

«русские центры», в которых готовились «специалисты»

и по вопросам советской литературы из коренного, так

сказать, населения. Учились они по книгам все тех же

Макса Истмена, Глеба Струве, Марка Слонима, Абра¬

ма Ярмолинского, Эрнста Симмонса и прочих «мэтров»

антикоммунизма.
По признанию журнала «Славик ревью», количество

только докторских диссертаций, защищенных в универ¬

ситетах США, Канады и Англии в 60-е годы по проб¬

лемам руссистики и советологии, превзошло общее ко¬

личество докторских диссертаций, защищенных в этих

странах с 1876 по 1960 год1.
С конца 40-х годов в Америке начали потоком вы¬

ходить книги о советской литературе, написанные но¬

выми поколениями советологов, воспитанными в духе

антикоммунизма и антисоветизма. У. Харкинс, Э. Браун,
В.	Эрлих, Д. Гибиан, У. Викери, X. Маклин, Д. Браун,

Д. Биллингтон, Мэри и Пауль Роуленды, Р. Макгир,

О. Карлайл и десятки других заявили себя на ниве

«культурной кремленологии».
Их продукция — свыше ста толстых и тонких книг,

в которых развивались, дополнялись, расширялись, а

нередко и перевирались оценки, выводы и концепции,

выработанные еще первым поколением «культурных кре-

мленологов», и в особенности Глебом Струве. Кстати,

в самый разгар маккартизма в 1951 году в США появи¬

лось новое издание книги Г. Струве.
Выпуск оригинальных книг советских писателей в

эти же годы в США резко сократился.
И если, скажем, в 1946 году в США увидели свет

26 произведений семнадцати советских авторов, то в

1951 году в США вышла всего одна книга М. Горь¬

кого; в 1952 году — одна книга М. Пришвина; в

1953-м — одна «Жатва» Г. Николаевой...
В целом же в 50-х годах в США было опублико¬

вано всего лишь около тридцати произведений советских

писателей. В среднем по три книги в год... Ничтожно

малыми тиражами...
Иными словами, руководители духовной жизни аме¬
1	«$1ауіс Нєуіє\у», уоі. 28, N 4, ОесешЬег, 1969, р. 699.
320

риканского общества без всяких церемоний администра¬

тивными жесткими мерами практически преградили до¬

ступ советской книги на прилавки книжных магазинов

страны. Более того, сотни «экспертов» по советской лите¬

ратуре воздвигли подлинный бумажный занавес своими

предвзятыми, и клеветническими сочинениями о советской

литературе. Американской публике предлагалось в изо¬

билии чтиво о советской литературе.
Сама же советская литература оказалась как бы пер¬

соной поп £га1а, она словно перестала существовать для

народа Америки.
В результате интенсивной и жесткой идеологической

обработки населения США в антикоммунистическом и

антисоветском духе, в результате насильственной изо¬

ляции американского читателя от объективной инфор¬

мации о советском образе жизни, от советской литера¬

туры правящим кругам США и их пропагандистской

машине удалось внедрить в сознание многих американ¬

цев слепую ненависть к идеям коммунизма. Вот что,

например, показал опрос американского населения, про¬

водившийся в 1963 году по поводу отношения к членам

Компартии США: «...68% американцев считали, что

коммунисту нельзя разрешать выступать с речами...

91% стояли за то, чтобы уволить его с должности пре¬

подавателя колледжа, 61% желали посадить его в

тюрьму, 77% требовали лишить его американского

гражданства, 68% хотели уволить его с работы про¬

давца в магазине...» 1
И все же, как отмечается в книге «Анатомия анти¬

коммунизма», изданной в США в 1969 году, антиком¬

мунизм «не остановил распространения коммунизма»2

в США, хотя и продолжает, признают авторы книги,

существовать в форме слепой, фанатичной политической

идеологии.
Эта слепая ненависть к идеям коммунизма опреде¬

ляет и поныне деятельность весьма многочисленных

реакционных организаций в Америке, будь то пресло¬

вутое общество Джона Берча или расистские куклукс¬

клановские организации на юге страны.
1	В г і з і о 1 О. апгі оіЬегз. Апаїошу о£ Апіі-Сошшипізш. Ые\у

Уогк, НІН апсі Шапд, 1969, р. 64.
2	Там же, с. 15.
321

Однако все очевиднее становится и другое: народ

Америки устал жить в атмосфере ненависти, подозри¬

тельности и страха. Он жаждет знать правду о ком¬

мунизме, о советском образе жизни, о советской куль¬

туре.
Преодолевая все заслоны и запреты, правда эта

доходит до сердец трудящихся Америки. Это-то и трево¬

жит пропагандистский аппарат правящих кругов страны,

это-то и заставляет их изыскивать все более изощрен¬

ные способы компрометации передовых идей нашего

века — идей коммунизма.

Но&тбртена—

новая тактика

1.	Спекуляция советологов

после XX съезда КПСС
ростом оборонного и экономичен

шГг ского могущества Советского госу-

В дарства, с ростом международного

Ш А престижа и авторитета мировой со-

циалистической системы правящим

кругам США становилось все труд¬

нее скрывать правду о социализме и развитии

его культуры.
«Ыа наших глазах произошли невероятные

вещи,— читаем мы в книге Кэри Маквильям¬

са,— варварская Россия... утвердила свое пра¬

во на мировое лидерство... ликвидировала

расовую дискриминацию, решила проблему

безработицы, сняла ярмо с угнетенных...» 1

Запуск первого в мире искусственного

спутника Земли в Советском Союзе произвел

ошеломляющее впечатление на американское

общество. Стало ясно, что мрачный образ

отсталого государства СССР, созданный аме¬

риканской антикоммунистической пропаган¬

дой, совершенно не соответствует реальной

действительности; стало ясно, что социали¬

стическое Советское государство развивается

динамично и обладает неисчерпаемым мате¬

риальным и духовным потенциалом.
Иные же советологи в растерянности за¬

бормотали о некоей «иронии судьбы», благо¬

даря которой, дескать, Советский Союз

«...победил там, где, по мнению большинства,

он должен был потерпеть поражение: в раз-,

громе немцев и в покорении космоса»

(Д. Биллингтон) 2.
Стало очевидным, что упрямые попытки

антикоммунистического пропагандистского ап¬

парата «закрыть» Советское государство, обо-
1	М с \У і 11 і а ш з С. \¥іісН Ніші, р. 60.
2	В і 1 1 і п £ І о п Л. ТІїе Ісоп апсі 1Ье Ахе, р. 592.
324

лгать его достижения и намерения, скрыть его успехи

терпят сокрушительный провал.
Становилась все очевиднее и бесперспективность по¬

литики с «позиции силы» в отношении СССР и социали¬

стических стран.
Наступила мучительная пора «переоценки цен¬

ностей», пересмотра обанкротившихся антикоммунисти¬

ческих доктрин «отбрасывания» и «освобождения».
Эта пора заняла всю вторую половину 50-х годов,

все 60-е и продолжается до сих пор. Она характери¬

зуется судорожными поисками новых путей в борьбе

с растущим влиянием идей коммунизма, выработкой но¬

вых доктрин и новой, более изощренной и хитроумной

тактики.
По времени начало этой перестройки стратегии и

тактики антикоммунистической пропаганды совпало с

животворным процессом восстановления ленинских норм

жизни в советском обществе после XX съезда КПСС.
Идеологи антикоммунизма попытались спекулятивно

использовать в своих целях работу КПСС по дальней¬

шему развитию демократических основ Советского госу¬

дарства и перешли к организации широких идеологиче¬

ских диверсий против стран социалистического содру¬

жества.
В январе 1958 года директор русского института Ко¬

лумбийского университета Генри Робертс в одной из

своих речей заявил: «В данный момент истории, когда,

видимо, возник военный тупик, когда лишь немногие

вопросы, вызывающие серьезные споры, поддаются уре¬

гулированию дипломатическим путем, разве нельзя себе

представить такое положение, когда... все внимание этих

двух могущественных политических и идеологических си¬

стем будет обращено на одну из немногих областей, на¬

ходящихся в процессе1 постоянных изменений, — на об¬

ласть идей и культуры?» 1
В этом риторическом вопросе скрывался совершенно

определенный смысл. Советология США производила

переориентировку своих кадров, нацеливая их на борь¬

бу прежде всего с идеологией коммунизма, и не в

последнюю очередь на борьбу с советской культурой,

в достижениях которой буржуазные пропагандисты ви¬

дели серьезную идеологическую угрозу.
1 См.: ВагдНоогп Р г. ТІїе Зоуієі Сиііигаї (Шєпзіує, р. 10.
325

После встречи в «верхах» в Женеве в 1955 году и

подписания в 1958 году первого послевоенного соглаше¬

ния между СССР и США о культурном обмене деятели

советской культуры получили определенную возмож¬

ность продемонстрировать свои достижения в США, а

американский народ получил возможность более широ¬

кого доступа к сокровищам культуры социалистического

общества.
Знакомство американского народа с советской лите¬

ратурой, музыкой, живописью, с выдающимися артиста¬

ми и исполнителями-музыкантами вызывало живые сим¬

патии к культуре, вдохновляемой идеями социализма и

коммунизма.
Характерна в этом отношении реакция американских

читателей на специальный номер журнала «Атлантик»,

который вышел в 1961 году и, пожалуй, впервые в

послевоенные годы довольно объективно представил со¬

ветскую литературу и искусство. Житель Калифорнии

Губерт Филлипс писал редактору журнала: «Сэр! Спаси¬

бо Вам за июньский номер «Атлантика», в котором

столько места отведено русскому искусству. На меня как

бы повеяло свежим ветром. Этот номер журнала служит

залогом того, что оковы, державшие в тисках наши умы,

шоры, мешавшие нам видеть все, что касается новой

России, постепенно будут убраны» *.
Однако так считали в Америке далеко не все. Взра¬

щенные в духе антикоммунизма, советологи думали иначе.

Они были напуганы перспективой потери жесткого конт¬

роля над умами американского народа, напуганы именно

подобным «свежим ветром», который так обрадовал было

рядового американского читателя.
«После смерти Сталина,— писал Морис Фридберг,—

советско-западные отношения отличаются все расширяю¬

щимся «культурным обменом»... Тлавные города Запад¬

ной Европы и Америки были наводнены знаменитыми

советскими танцорами, музыкантами и актерами...

Концерты советских исполнителей не несли в себе пря¬

мой политической пропаганды, но цели организаторов

подобных выступлений были достаточно очевидны...»2
Советологи забили тревогу. Ярый антикоммунист

Деминг Браун истошно призывал к энергичному отпору
1	Цит. по кн.: Технология неправды. М., 1968, с. 81.
2РгіесіЬег£ М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеіз, р. XIII.
326

наступлению советской культуры, которая, с его точки

зрения, «...представляет собой... не просто контраст куль¬

туре Соединенных Штатов, но является активным вы¬

зовом...»
Советское культурное наступление, развернутое со

второй половины 50-х годов, способствовало преодоле¬

нию многих антисоветских предубеждений и предрас¬

судков среди американской общественности.
Не признавать и дальше советское искусство и ли¬

тературу, упрямо отрицать наличие высокоразвитой куль¬

туры социалистического общества в этих условиях

стало уже невозможным. И обострение борьбы идей в

сфере культуры проявилось прежде всего в том, что

идеологи антикоммунизма, в попытках сдержать побед¬

ное шествие идей социализма по планете Земля, вы¬

нуждены были срочно разрабатывать и пускать в ход

все новые и новые теории и лозунги — от доктрины

«гибкого реагирования» до теории конвергенции.
Для проведения в жизнь новых установок возникали

и новые организационные формы идеологической работы.

Так, например, 15 июня 1959 года госдепартамент со¬

здал специальное Бюро по вопросам отношений в области

культуры и учредил пост советника по культуре в штате

посольства США в Москве2.
Явление это было само по себе знаменательным —

никогда ранее подобных постов в посольствах США в

странах социалистического содружества не было. С на¬

значением советника по вопросам культуры в Москве

становилось очевидным, что идеологические центры США

придают важное значение работе среди советской твор¬

ческой интеллигенции.
В книге американского буржуазного социолога

Фр. Баргхорна «Советское культурное наступление»

(1960) отмечается, что перед созданными США орга¬

нами по культурному обмену с СССР и другими социа¬

листическими странами ставилась цель добиться более

действенного общения с интеллигенцией и населением

стран социалистического содружества. По расчетам на¬

ших идеологических противников, «...оболочка ортодок¬

сальности будет делаться тоньше по мере увеличения
1	В г о ту п О. Зоуієі АШІисІез іо\уагс1 іЬе Атегісап ЧУгіГтд, р. З,
2	См.: ВагдЬоогп Рг. Зоуієі Сиііигаї (Жепзіуе, р. 1.
327

контактов и по мере того, как эти контакты будут стано¬

виться все более сердечными» К
Надо отдать должное — пропагандистская машина

антикоммунизма действовала довольно оперативно и не

всегда безрезультатно. Усиливая накал антикоммуни¬

стической пропаганды внутри страны, чему очень спо¬

собствовала гонка ракетно-ядерного вооружения и исте¬

рия со строительством противоатомных частных убежищ,

например, в годы президентства Д. Кеннеди или жупел

«военной угрозы» со стороны СССР при президенте Кар¬

тере, а теперь — Рейгане, буржуазные идеологи стали ак¬

тивно искать путей воздействия на художественную ин¬

теллигенцию в социалистических странах, и прежде всего

в СССР.
Именно в этот период была пущена в ход теория

конвергенции и стала осуществляться тактика «наведе¬

ния мостов». По замыслам антикоммунистов, с появле¬

нием этих концепций идеологическая борьба должна

была автоматически перенестись на территорию социа¬

листических стран и в итоге вызвать падение роли

коммунистической идеологии в социалистическом обще¬

стве.
Основное внимание антикоммунисты обратили на

творческую интеллигенцию СССР, и прежде всего на

писателей. «Мосты» строились именно к этому отряду

советской творческой интеллигенции.
Посредством пропаганды различных «теорий», на¬

правленных на деполитизацию и деидеологизацию искус¬

ства, напористого восхваления обывательско-потреби¬

тельского отношения к жизни, поощрения индивидуализ¬

ма, распущенности, эгоизма ставилась задача создать

благоприятные условия для проникновения в эту среду

антисоциалистических идей.
Антикоммунисты учитывали высокий авторитет пи¬

сателя в социалистическом обществе и поистине неисто¬

щимый интерес читателей к произведениям художест¬

венной литературы.
Расчеты строились на том, чтобы, воздействуя на

мировоззрение советских писателей, внедрять в их со¬

знание пессимистические взгляды на перспективы раз¬

вития социалистического общества, развивать нигилисти¬

ческое отношение к прошлому и к настоящему совет¬
1	См.: ВагдЬоогп Рг. Зоуієі Сиііигаї (Жепзіуе, р. І.
328

ского народа, внушать примиренческое отношение к

буржуазному образу жизни, к буржуазной идеологии,

с тем чтобы эти воззрения нашли затем отражение и

переломление в художественном творчестве и оказали

влияние уже на миллионы читателей.
Намечался коренной поворот идеологов «культурной

кремленологии» в отношении к советской литературе.

До сих пор главной своей задачей советологи считали

использование произведений советской художественной

литературы лишь в качестве источника «социальной и

политической информации» (В. Александрова) 1 или в

качестве, так сказать, носителей «множества... специаль¬

ных данных»2 о жизни советского общества (Э. Сим¬

монс).
Под лихими перьями антикоммунистов «специальные

данные», почерпнутые ими из художественных произве¬

дений советских писателей, служили для клеветниче¬

ского истолкования не только советского образа жизни,

но и советской культуры, но и литературы социалисти¬

ческого реализма.
Как признавали в 1961 году X. Маклин и У. Викери:

«В последние десять лет западный читатель получал

представление о советской литературе отнюдь не из

чтения самой советской литературы и даже не из кри¬

тических обзоров. Его представление о советской лите¬

ратуре складывалось из газетных статей... о событиях

в московской литературной жизни... На Западе мы склон¬

ны обсуждать скорее... общественное поведение советских

писателей... чем говорить об эстетических достоинствах

или стиле их творчества.
Наши истории и интерпретации советской литера¬

туры были скорее хрониками... не литературных явле¬

ний... Подлинно литературные произведения... служили

для нас чаще всего в качестве источников для социоло¬

гических выводов. Литература в собственном смысле

пас не интересовала»3.
Признание X. Маклина и У. Викери, в сущности,

подводило черту под устаревшими методами «работы»

советологов и знаменовало наступление принципиально
1	АІехапсІгоуа V. А Нізіогу ої Зоуієі Шегаіиге, р. XII.
2	«ТИгоидії і!ю Оіач* о? Зоуієі ІІііегаііігє», р. 24.
3	А1 с Ьсап II. апсі Уіскегу \У. ТЬе Уеаг оГ Ргоіезі, 1956,

р. 4, 28.
329

иного подхода антикоммунистов к истолкованию совет¬

ской литературы.
Менялась тактика. Неизменной оставалась стратеги¬

ческая цель — дискредитация идей социализма и ком¬

мунизма. Эта стратегическая сверхзадача требовала те¬

перь от советологов рассматривать советскую лите¬

ратуру как политический инструмент, который, по сло¬

вам Гарольда Суэйза, «...может сыграть свою роль в

разъедании идеологической ортодоксии... в разжигаиии

недовольства устоявшимися формулами..» ].
Этот оголтелый антикоммунист в своем сочинении

цинично обнажил современные цели советологов, их

надежды и чаяния. Он писал: «Вполне может быть, что

перемены в советской жизни, наступившие после смер¬

ти Сталина, приведут в конце концов к коренным изме¬

нениям в структуре советского общества...»2, он мечтал

о некоем «плюрализме» в идеологической сфере совет¬

ского общества, о том, что «...общественное назначение

литературы претерпит некоторые изменения и литера¬

турные «подрывные» возможности проявят себя с боль¬

шей силой»3.
Не все советологи столь прямолинейны и откровен¬

ны. Можно даже утверждать, что таковых все же были

единицы. Большинство же предпочитает ныне не упо¬

треблять подобную диверсионно-разведывательную тер¬

минологию и облекает свои мысли в более мягкие фор¬

мулировки. Скажем, Ольга Карлай, рассуждая о твор¬

честве молодых советских поэтов, высказывает им

«сердечное» пожелание добиваться «...создания более

открытой, более либеральной России, которая сделала

бы коммунизм более человечным...» 4.
Формула знакомая. Подлинный ее смысл убедительно

раскрыли события в ЧССР в 1967—1968 годах. Контр¬

революция готовилась там правыми элементами именно

под лозунгом социализма «с человеческим лицом», так

называемого «гуманного» или «демократического» сог

циализма, именно эти лозунги активно пропагандиро¬

вала в своих сочинениях ревизионистски настроенная

часть писателей Чехословакии.
1	5 то а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої о£ Іліегаїиге іп ІЬе ІІ55К, 1946—

1959, р. 265.
2	Там же, с. 260.
3	Там же, с. 262.
4	С а г 1 і з 1 е О. Роеіз оп Зігееі Сопгпегз, р. 8.
330

Борьбу с советской литературой антикоммунисты

теперь чаще всего ведут под маской заботы о... твор¬

ческом ее развитии (!), все чаще и чаще пускают в ход

изощренные формы фальсификации, демагогию, тонкую

лесть. Очень образно сказал о новой тактике антиком¬

мунистов писатель Григорий Коновалов: «До ломоты в

костях вожделеет старый мир, чтобы в орлиных гнез¬

довьях отцов наших выводились бы не орлята, а во¬

робьи... пусть даже розовой окраски»
И если до середины 50-х годов советологи США

предпочитали судить о советской литературе в основном

оптом, толкуя ее в виде феномена, существующего в

СССР вопреки Советской власти и целиком этой власти

оппозиционного, то теперь по отношению к советской

литературе стала применяться тактика избирательного,

строго индивидуализированного, прицельного подхода.
Советологи стали признавать наличие в советской

литературе «значительных литературных ценностей»

(В. Александрова) 2. Однако они разделяли ее на «офи¬

циальную литературу», которая занята прославлением

«новой жизни, нового человека и социалистического бу¬

дущего», и литературу, «...издающую диссонирующую

ноту и подвергающую сомнению... устоявшиеся цен¬

ности... государства» (Э. Браун) 3.
Так преломилась в «культурной кремленологии» по¬

литическая формула Д. Кеннеди о новом направлении

борьбы с коммунизмом. Формула эта в своем перво¬

зданном виде звучала так: «Нет смысла заниматься

разговорами о массированном возмездии, этим мы

только укрепляем красный блок. Ныне следует искать

путей раскола этого блока»4.
Применительно к советской литературе это означа¬

ло: надо отказаться от огульного подхода к ней, надо

хитро расчленить советских писателей на группы и

группки, одних поднять, других не замечать, третьих

изругать.
Но особое внимание уделили антикоммунисты оты¬

сканию тех авторов, которые, как выразился Э. Браун,

подвергают сомнению «устоявшиеся ценности» Совет¬

ского государства, тех, которые, по более откровенному
1	«Молодая гвардия». 1969, № 4, с. 295.
2	АІехапсігоуаУ. А Нізіогу о\ Зоуієі Іліегаіиге, 1973, р. XII.
3	Вгои п Е. Киззіап ІЛегаіиге зіпсе ІЬе Неуоіиііоп, р. 19.
4	КеппесІуЛ. Р. ТІїе 51гаіе£у оГ Реасе. Ые^ Уогк, 1960, р. 44.
331

выражению Д. Биллингтона, ищут путей «к другому

берегу» *, чтобы вычленить и противопоставить "ИХ всей

остальной советской литературе в качестве эталона и

перспективы развития.
Вот когда активно стала проводиться в жизнь кон¬

цепция психологической войны «с целью вызвать мас¬

совое предательство Советам...», разработанная еще в

1949 году в планах превентивной атомной войны против

СССР, известных под названием «дропшот».
В этих военных планах ставилась задача отыскивать

в СССР так называемых «диссидентов» и поддерживать

их, а сама психологическая война рассматривалась как

«чрезвычайно важное оружие для содействия дисси¬

дентству среди советского народа»2.
Вариации на темы «диссонирующей литературы» за¬

няли после 1956 года главенствующее место в работах

советологов Америки.
«Диссонирующие голоса в советской литературе»,

«Год протеста», «Голоса в снегу», «Интервал свободы»,

«Поэты на перекрестках», «Икона и топор» — такие и

подобные им заголовки замелькали на обложках книг

советологов.
Они очень торопились, ибо, как предупреждал их

Гарольд Суэйз, достижения Советского Союза на меж¬

дународной арене, возрастающий уровень жизни народа

и реальные признаки еще более процветающего и на¬

дежного будущего для советских людей, несомненно,

являются причиной уменьшения недовольства и усиле¬

ния преданности режиму3 (так антикоммунисты име¬

нуют Советскую власть.— А. Б.).
2.	Воздушные замки советологов,

или Хлопоты на пустом месте.
Раздувая пропагандистский ажиотаж вокруг отдель¬

ных, по их терминологии «диссонирующих», книг, сове¬

тологи старались поощрить тех авторов, в творчестве
1	В і 11 і п & і о п Л. ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе, р. 597.
2	Более подробно об этом сказано в прекрасно аргументирован¬

ной и яркой книге профессора Н. Н. Яковлева «ЦРУ против СССР».

М 1979 с. 49 56.
3	5 то а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Шегаїиге іп ІЬе ІІ55К. 1946—

1959, р. 262.
332

которых, как казалось советологам, тенденции аполи¬

тичности, нигилизма, абстрактного гуманизма проявили

себя наиболее заметно. Они спешно объявляли эти про¬

изведения высшим достижением творческого духа, вы¬

давали за эталон, к которому должна стремиться совет¬

ская литература.
Главное внимание уделяли советологи тем произве¬

дениям, которые по своим идейно-политическим концеп¬

циям были неприемлемы для социалистического об¬

щества и потому не публиковались в СССР.
Надо сказать, что и раньше, скажем в 20-е годы,

иногда печатались за границей произведения, не вы¬

шедшие в СССР (например, «Мы» Е. Замятина, «Крас¬

ное дерево» Б. Пильняка) по причинам их антисоциа¬

листической направленности. Печатались— и прохо¬

дили, в общем, незамеченными. Мало ли печатается за

рубежом разной антисоветчины?
Но только после 1956 года, когда заработала анти¬

коммунистическая доктрина раскола советской твор¬

ческой интеллигенции, когда советологи отчаянно пыта¬

лись разжечь ревизионистские тенденции в среде совет¬

ских литераторов, подобным произведениям идеологи

антикоммунизма стали придавать первостепенное зна¬

чение. Их стали лихорадочно отыскивать, через не¬

легальные каналы переправлять за границу, издавать

там, создавая им неслыханную рекламу, инсценируя

вокруг них горячие диспуты, возводя их авторов в ранг

«великих» писателей, совершенно откровенно при этом

игнорируя художественно-эстетические качества подоб¬

ных сочинений.
Так случилось, например, с романом Б. Пастернака

«Доктор Живаго», который был издан впервые в

в 1958 году за границей. Вокруг этого романа советологи

до сих пор плетут непрерывную сеть политических спе¬

куляций.
•- «Стагнация советской литературы длилась... до появ¬

ления «Доктора Живаго» в 1958 году»1,— патетически

воскликнул советолог, тоже из числа бывших поддан¬

ных Российской империи, Б. Гуэрни.
М. Сломим торжественно провозгласил, что роман
1 ОиегпеуВ. Ап АпіЬоІоду ої Риззіап Ьііегаіиге іп ІЬе Зоуієі

Рсгіосі Ггогп Оогкі Іо Разісгпак, р. XXII.
333

Б. Пастернака якобы «стоит вровень с «Войной и

миром», что в советской литературе с ним нечего даже

и сравнивать — «роман стоит в блестящем одиночестве»,

что это «уникальное соединение драмы и лирики»,

«бестселлер в Европе», «голос иной России»1 и т. д.

и т. п.
В.	Александрова с удовлетворением констатировала:

«В сущности, «Доктор Живаго» есть исповедь того

поколения интеллигенции, которое не принимало...

участия ни в революции 1905 года, ни в революции

1917 года»2.
О художественных качествах романа советологи

предпочитали не распространяться. Они отлично созна¬

вали, что роман этот далеко не вершина творчества

Б. Пастернака. Профессор Гибиан, например, откровен¬

но признавал, что в романе «...переходы неуклюжи...

диалоги многословны. Читатель то и дело теряет нить

разговора, неясно, кто с кем говорит... Конец книги

схематичен, да, пожалуй, конца-то и нет... В начале

книги масса непрописанных персонажей, теряющихся в

коротких сцепах...»3.
И после такой уничтожающей оценки художествен¬

ных качеств произведения Гибиан делает тем не менее

неожиданный вывод: «И все же роман... в художест¬

венном отношении превосходит... любую книгу, напи¬

санную в России в последние четверть века»4.
Логика подобных умозаключений находится, как го¬

ворится, за пределами здравого смысла.
Как известно, и сам Б. Пастернак был невысокого

мнения о литературных качествах этого своего сочине¬

ния. Он признавался: «...я писал эту прозу непрофес¬

сионально... в плохом смысле по-домашнему, с какой-то

серостью и наивностью, которую разрешал себе и про¬

щал. Она очень неровная, расползшаяся, она мало

кому нравится, в ней чудовищное множество лишних

без надобности лиц... потом в ходе изложения исче¬

зающих» 5.
По циничнохму признанию Э. Брауна, роман Б. Па¬
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. Шгііегз апсі РгоЫешз,

р. 228, 230.
2А1ехапсІгоуаУ. А Нізіогу оГ Зоуієі Ьііегаіиге, р. 230.
3	О і Ь і а п О. Іпіегуаі о£ Ргеесіош, р. 151.
4	Там же.
5	«История русской советской литературы», т. III, с. 377.
334

стернака «...использовался в качестве психологического

оружия в холодной войне» *.
Заметим в скобках, что творчество поэта Б. Пастер¬

нака в Америке мало кому известно; до 1958 года в

США выходил лишь.однажды сборник его стихотворе¬

ний, но интереса у советологов поэзия Б. Пастернака

не пробудила. Зато роман «Доктор Живаго» издавался

в иные годы по четыре раза (всего вышло более два¬

дцати изданий).
Журнал «Проблемы коммунизма» писал: «...роман...

несет в себе нечто большее, чем просто антисоветскую...

полемику... каждая его строчка пронизана антиреволю-

ционным зарядом»2. Даже подвергалось сомнению гра¬

жданство поэта: «Можно, ли назвать Пастернака совет¬

ским поэтом — вопрос спорный»3.
Вот как трансформировалась, вот в какие безогово¬

рочно-четкие политические формулировки превратилась

загадочная и туманная фраза, сказанная Глебом Струве

еще в 1951 году: «Романтик и индивидуалист, Пастер¬

нак никогда не чувствовал себя своим в советской ли¬

тературе» 4.
Реакция советской литературной общественности на

роман Б. Пастернака была отрицательной. 25 октября

1958 года «Литературная газета» опубликовала письмо

главного редактора журнала «Новый мир» А. Твар¬

довского и членов редколлегии журнала К. Федина,
В.	Овечкина, Б. Лавренева, А. Дементьева и других,

в котором говорилось:
«Редакция журнала «Новый мир» просит опублико¬

вать на страницах Вашей газеты письмо, направленное

в сентябре 1956 года членами тогдашней редколлегии

журнала Б. Л. Пастернаку по поводу рукописи его

романа «Доктор Живаго».
Письмо это, отклонявшее рукопись, разумеется, не

предназначалось для печати. Оно было адресовано

автору романа в то время, когда еще можно было на¬

деяться, что он сделает необходимые выводы из кри¬

тики, содержавшейся в письме... Однако обстоятельства

решительно изменились. Пастернак не только не при¬

нял во внимание критику его романа, но счел возмож¬
1	В г о ау п Е. Киззіап Шегаіиге зіпсе ІЬе Кеуоіиііоп, р. 273.
2	«РгоЫешз ої Сошгпипізш», 1964, N 3, уоі. XIII, р. 70.
3	Там же, 1962, N 4, уоі. XI, р. ЗО.
4	Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Шегаіиге 1917—1950, р. 174.
335

ным передать свою рукопись иностранным издателям...

Будучи издана за границей, эта книга Пастернака, кле¬

ветнически изображающая Октябрьскую революцию, на¬

род, совершивший эту революцию, и строительство соци¬

ализма в Советском Союзе, была поднята на щит

буржуазной прессой и принята на вооружение между¬

народной реакцией...»
Члены редколлегии журнала «Новый мир» называли

присуждение Б. Пастернаку Нобелевской премии за

роман «Доктор Живаго» «...чисто политической акцией,

враждебной по отношению к нашей стране и направ¬

ленной на разжигание холодной войны».
В этом же номере «Литературная газета» напеча¬

тала письмо К. Симонова, К. Федина, Б. Лавренева,
А.	Кривицкого и Б. Агапова, направленное ими Б. Па¬

стернаку еще в сентябре 1956 года (это письмо было

напечатано также в одиннадцатой книжке журнала

«Новый мир» за 1958 год). Авторы этого письма об¬

стоятельно анализировали идейно ущербное содержание

«Доктора Живаго» и подчеркнули: «...суть нашего спора

с Вами не в эстетических препирательствах. Вы напи¬

сали роман сугубо и прежде всего политический, роман-

проповедь. Вы построили его как произведение, вполне

откровенно и целиком поставленное на службу опре¬

деленным политическим целям... Как нам ни тяжело,

нам пришлось назвать в своем письме к Вам все веши

своими именами. Нам кажется, что Ваш роман... глу¬

боко антидемократичен и чужд какого бы то ни было

понимания интересов народа. Все это, вместе взятое,

проистекает из Вашей позиции человека, который в

своем романе стремится доказать, что Октябрьская со¬

циалистическая революция не только не имела поло¬

жительного значения в истории нашего народа и чело¬

вечества, но наоборот, не принесла ничего, кроме зла

и несчастья.
Как люди, стоящие на позиции, прямо противопо¬

ложной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публи¬

кации Вашего романа на страницах журнала «Новый

мир» не может быть и речи».
Отрицательная реакция советской общественности на

идейно ущербное содержание романа Б. Пастернака, на

политические спекуляции буржуазной пропаганды во¬

круг этого сочинения преподносились советологами как

«посягательство» на свободу творчества. Однако кое-кто
336

из них отлично сознавал, что дело здесь вовсе не ъ

свободе творчества, и понимал вполне всю шаткость

своих позиций в случае с романом Пастернака.
«Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго», не опуб¬

ликованный в СССР... в определенном смысле вовсе не

может рассматриваться в качестве произведения совет¬

ской литературы» 1 — так писали об этом сочинении

X. Маклин и У. Викери.
Любопытны рассуждения У. Викери в другой его

книге: «Мы могли бы частично представить себе и по¬

нять реакцию советской общественности на присужде¬

ние Пастернаку Нобелевской премии за роман «Доктор

Живаго», если бы вообразили наше негодование и об¬

винения в нелояльности,'Которые могли бы вспыхнуть

в США по адресу какого-нибудь хорошо известного

американского писателя, сочинившего книгу на чрезвы¬

чайно деликатную тему, в силу чего ее отказались пе¬

чатать в США, а автор отослал рукопись в СССР, а

затем получил Ленинскую премию по литературе...»2
Подобное признание лишь подтверждает тот факт,

что в основе решения Нобелевского комитета о присуж¬

дении Б. Пастернаку премии лежали не эстетические,

а чисто политические соображения, к тому же заокеан¬

ского происхождения.
С особой тщательностью регистрировали советологи

появлявшиеся время от времени в советской литературе

отдельные произведения, в которых обнаруживались тен¬

денции абстрактного гуманизма, склонность к асоциаль¬

ным, внеклассовым оценкам исторических и обществен¬

ных явлений, нигилистические суждения о героическом

пути советского народа.
Регистрировали и торопились делать размашистые,

далеко идущие выводы в целом о литературной, да и

не только о литературной, ситуации в СССР. Г. Суэйз,

например, многозначительно подчеркивал: «Более воль¬

ная интерпретация литературной политики может обеспе¬

чить художественной литературе большой простор для

«подрывных действий» в широком смысле слова, даже

если прямая социальная критика в литературном про¬
1	М с Ь е а п Н. апсі V і с к е г у Ш. ТЬе Уеаг о! Ргоіезі, 1956, р. 3.
2	Уіскегу №. ТЬе Сиіі о! Оріішізт. Роїііісаі апсі Ісіеоіодісаі

РгоЫетз о! Кесепі Зстеі Шегаіиге. Віоотіпдіоп, Іпсііапа ііпіуєг-

зііу Ргезз, 1963, р. 93—94.
12 д. Беляев
337

изведении осуществляется в приемлемых рамках само¬

критики» 1.
«Литература критического самоанализа», эра «раз¬

гребания грязи», эпоха «самовыражения» — такими и

им подобными терминами пестрели статьи советологов

в 60-е годы применительно к советской литературе.
Томас Уитни составил даже специальную антологию

под названием «Новая литература в России», в преди¬

словии к которой объявил о наступившей «деполитиза¬

ции» советской литературы. Он подчеркнул, что в анто¬

логию включены только «...произведения аполитичные

(курсив автора) в том смысле, что в них речь будет

идти... о русских людях, как о просто человеческих су¬

ществах (курсив автора), а не о русских патриотах, не

о советских гражданах, не о претворении в жизнь пред¬

начертаний советской Компартии... не о физических

или материальных проблемах «строительства коммуниз¬

ма»... Я глубоко убежден, что русская литература...

будет развиваться именно по этому пути... я включил

в антологию аполитичные (курсив автора) произведе¬

ния...»2.
Советологи очень поторопились приписать проявле¬

ния некоторых отрицательных тенденций в творчестве

отдельных советских писателей всей советской литера¬

туре и, как видим, даже взяли на себя смелость на¬

чертать будущие пути ее развития.
Однако гадания на кофейной гуще, которыми так

старательно занимались незадачливые антикоммунисты,

не принесли им лавров провидцев. Как хорошо извест¬

но, советские писатели дали решительный отпор нега¬

тивным тенденциям в литературе, подтвердили незыб¬

лемость руководящих принципов творчества советских

литераторов — принципов классовости, партийности, на¬

родности, составляющих саму суть метода социалисти¬

ческого реализма.
Заметное пропагандистское оживление вызвали у

антикоммунистов публикации в Советском Союзе по¬

вести И. Эренбурга «Оттепель» и романа В. Дудинцева

«Не хлебом единым». В многочисленных статьях и ре¬

цензиях эти произведения превозносились советологами
1	3 то а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої о! Іліегаіиге іп ІЬе ІІЗЗК, 1946—

1959, р. 262.
2	МЬіІпеу ТЬ. ТЬе №\у \УгіІіп£ іп Киззіа. ТЬе ипіуегзіїу о!

МісЬідап Ргезз, 1964, р. VIII.
338

на все лады, но... отнюдь не за их литературно-худо¬

жественные достоинства. Литературоведы-советологи

подходили к книгам И. Эренбурга и В. Дудинцева с

иными, не литературными мерками.
Например, о литературных достоинствах повести

И. Эренбурга советологи цинично писали: «Подобно

многим другим произведениям Эренбурга, повесть сен¬

тиментальна и скучна...» 1
Другой советолог — Виктор Эрлих — отзывался о

творчестве Эренбурга еще пренебрежительнее: «...Эрен-

бург всегда был... эклектиком для того, чтобы создать

что-либо, способное выдержать проверку временем...

вообще говоря, Эренбург является не более чем второ¬

степенным художником...»2
Острый, во многом спорный роман В. Дудинцева

«Не хлебОхМ единым» вызвал панегирические рецензии

советологов в силу того, что они поторопились увидеть

в этом произведении доказательства, так сказать, «пра¬

воты» своих давних схем о противостоянии государст¬

венной власти рабочих и крестьян творческому началу

в человеке.
Цинично и откровенно советологи подчеркивали свою

исключительно политическую заинтересованность в этом

произведении. Так, В. Александрова писала: «Экстра¬

ординарный успех романа Дудинцева не имел никакого

отношения к его литературным качествам. Как произ¬

ведение литературы роман не поднимался над обычным

уровнем посредственности»3.
То же утверждали X. Маклин и У. Викери: «Знаме¬

нитый роман Дудинцева в художественном отношении

был посредственным сочинением...»4
Надо отметить, что появление повести «Оттепель» п

романа «Не хлебом единым» в свое время вызвало при¬

стальный интерес советской литературной обществен¬

ности. Отмечая остроту постановки ряда жизненных про¬

блем в этих сочинениях, критика вместе с тем еди¬

нодушно говорила о чрезвычайной субъективистской

запальчивости авторов в толковании общественных явле¬

ний определенных лет, об очевидной односторонности и

конъюнктурности произведений. Кстати, о конъюнктур-
1	МсЬеап Н. апсі V і с к е г у №. ТЬе Уеаг о£ Ргоіезі, 1956, р. 17.
2	«РгоЫетз о! Соттипізт», 1963, N 4, уоі. XIII, р. 23.
8А1ехапсігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Шегаіиге, р. 253.
4	МсЬеап Н. апсі V і с к е г у XV. ТЬе Уеаг о£ Ргоіезі, 1956, р. 5.
339

носги и односторонности повести и романа свидетель¬

ствует и тот факт, что, будучи переизданными через

несколько лет, они уже не вызвали интереса у общест¬

венности и прошли, в сущности, незамеченным!!.
На что же рассчитывали советологи, поднимая про*;

пагандистский бум вокруг заведомо слабых в художест;

венном отношении произведений? Воздушные замки

антикоммунистов были окрашены в весьма определен¬

ные краски политических спекуляций, понять которые

помогает провокационный вопрос-восклицание. У. Ви¬

кери: «Есть ли у нас основания предполагать, что идеа¬

лизм, моральное усердие, антиматериализм, антикон¬

формизм и антиблагодушие Дудинцева могут вдохно¬

вить его выступить в поддержку западного общества?» 1
Суть идеологических диверсий в области культуры

в том и состоит, чтобы поначалу вызвать у советского

писателя примиренческое отношение к буржуазной иде¬

ологии, а затем побудить его «выступить в поддерж¬

ку западного общества».
В этом свете особый смысл приобретает высказан¬

ная Г. Суэйзом затаенная мечта антикоммунистов о том,

что якобы «...есть еще почва для надежды в том

смысле, что советская литература послужит тем, кто

ищет, как бы мало таковых ни было»2.
Поясним, что под «теми, кто ищет» Г. Струве под¬

разумевает различного рода отщепенцев и литератур¬

ных власовцев.
3.	\МЬо із \л/Ьо? Или как с ног ставят на голову
Не единожды развертывались советологами шумные

пропагандистские кампании вокруг озлобленных лите¬

ратурных неудачников, специализировавшихся на со¬

чинениях различного рода антисоветской литературной

стряпни. Огромные статьи и даже целые «спецвыпуски»

различных антикоммунистических журналов посвяща¬

ются никому или мало кому известным советским

гражданам (в том числе и бывшим), чьи «сочинения»
1	Уіскегу XV. ТЬе Сиіі оГ Оріішізт. Роїііісаі апсі Неоіодісаі

РгоЫетз о£ Кесепі Зоуієі Ьііегаїиге, р. 167.
2	5 \у а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Шегаіиге іп ІЬе ІІ55К, 1946—

1959, р. 265.
340

дают советологам материал, пригодный для антисовет¬

ской пропаганды.
Неважно, что ничего из написанного этими людьми

в Советском Союзе никогда не публиковалось; неважно,

что иные из них являются отпетыми уголовниками и

все их «творчество» состоит из просьб о помиловании

и отчаянной ругани, когда помилования они не полу¬

чали,— для борзописцев из антикоммунистических жур¬

нальчиков все сойдет, лишь бы материален был с антисо¬

ветским душком. За это — захлебывающиеся от восторга

статьи, увенчание лаврами, титулы «поэтов», «писате¬

лей», «самых одаренных», «самых талантливых»...
Не церемонясь, советологи «выдвигают» в первые

ряды советской литературы никому не ведомых людей,

разных отщепенцев, перевертышей, выдавая их за пред¬

ставителей «подлинного вдохновения и эмоций» 1.
Одно время в качестве наиболее «выдающегося» со¬

ветского писателя бурно рекламировался антикоммуни¬

стами некий Тарсис, чье творчество якобы широко из¬

вестно.
Какими только лестными эпитетами не награждался

этот маниакальный графоман, какие титанические уси¬

лия были приложены, чтобы водрузить эту жалкую фи¬

гуру на литературный пьедестал рядом с... Чеховым!

В одной захлебывающейся от восторга статье то и дело

встречалось: «Тарсис как Чехов», «Чехов и Тарсис». Но

и этого показалось мало. В азарте прославления анти¬

коммунисты пошли даже на то, что рискнули поставить

Тарсиса вровень — с кем бы вы думали? — ни много

ни мало с самим Львом Толстым! Так и написано:

«Можно сравнивать рассказ Тарсиса... с «Исповедью»

Л. Толстого» 2.
За что же такие почести? Да за то, что Тарсис

«проклинает все развитие Советского Союза начиная

с большевистской революции 1917 года»3, за то, что

в одном из его «рассказов» персонажи проявляют «..же¬

лание бороться за полное уничтожение советского об¬

щества...»4.
Однако антикоммунисты поспешили в последнем слу¬
1	«РгоЫетз о і Соттипізт», 1968, N 5, р. 23.
2	Там же, с. 71.
8 Там же, с. 69.
4	Там же, с. 70.
341

чае оговориться: «Многим из нас подобные идеи кажутся

наивными... и грубыми» !.
В лоб нельзя, укоризненно выговаривали они Тар-

сису, нельзя в лоб, нам могут и не поверить. Надо

осторожней, деликатней, изнутри разлагать атмосферу,

«размягчать» социализм, мосты наводить, с толку сби¬

вать, умы отравлять...
В статье С. Хука, профессора Нью-Йоркского уни¬

верситета, изложены и рекомендации на этот счет. Он

признает успехи Советской власти за пятьдесят лет ее

развития, он готов примириться с этой властью, но...

только без КПСС. Впрочем, в крайнем случае он готов

пойти на то, чтобы в СССР «правили» несколько (!)

компартий.
Что надо сделать, чтобы разложить советское обще¬

ство изнутри? — спрашивает Хук. «Есть несколько пу¬

тей, но наиболее результативным может оказаться при¬

знание легальной оппозиции не только внутри КПСС,

но и по отношению к КПСС, с доступом к средствам

массовой информации, к прессе и радио...»2
Это было напечатано в середине 1967 года.
Последующие события в ЧССР показали, что право¬

оппортунистические, антисоциалистические силы пыта¬

лись добиться своих антинародных целей именно таким

путем.
Нелишне заметить, что грязная спекуляция, затеян¬

ная вокруг имени Тарсиса, мгновенно прекратилась, как

только сей литератор был лишен советского граждан¬

ства и ему был запрещен въезд в СССР.
Антикоммунисты поспешили откреститься от своего

«героя», с тревогой заметив: «В текущую картину ли¬

тературной жизни была внесена одна мрачная нота,

когда патологически антисоветскому писателю Валерию

Тарсису разрешили выехать за границу... и затем ли¬

шили его советского гражданства»3.
Вот как повернулось дело. Уже не «великий», не

«Чехов», а «патологически антисоветский писатель»!
Тарсис нужен был им для антисоветских спекуля¬

ций, пока он находился в Советском Союзе. Как толь¬

ко его выдворили из страны — интерес к нему пропал.

А где же он сейчас, этот «Чехов» и «Лев Толстой»? Его
1	«РгоЫешз о! Согптипізт», 1968, N 5, р. 70.
2	Там же, 1967, N 2, р. 79.
3	Там же, с. 36.
342

судьба уже не интересует советологов, и имя его исчез¬

ло со страниц журналов.
Прошло немного времени, и на пропагандистском

рынке антикоммунистов вновь поднялась трескотня и

шумиха. На этот раз вокруг писаний Терца-Синявского,

привлеченного в 1966 году к уголовной ответственности

за нарушение советских законов.
В статье махровых антисоветчиков Лабедза и Хей¬

уорда признавалось, что писания Терца издавались на

Западе еще с 1956 года.
Однако ни малейшего ажиотажа вокруг сочинений

Абрама Терца до 1966 года не было, и на Западе их

просто не замечали. Оносились к ним как к ординар¬

ным антисоветским публикациям, которых в буржуаз¬

ной прессе появляется немало.
Но как только советский суд привлек Абрама Тер¬

ца-Синявского к уголовной ответственности, антиком¬

мунисты вдруг «прозрели»! И опять без зазрения со¬

вести начали подсаживать на пьедестал «великих»

очередного претендента, опять посыпались статьи, спец¬

выпуски, и все о том же: «Терц, несомненно, является

наиболее выдающимся талантом, который появился в

России после... 20-х годов» К Его сравнили с Леско¬

вым; этого показалось мало, и советологи — врать так

уж врать! — объявили: «Его сатира — на уровне Гого¬

ля...»2; наконец, Терца — была не была! — поставили в

один ряд с... Достоевским!
Тарсис — новый Лев Толстой, Абрам Терц — новый

Достоевский...
Если Терц — и Лесков, и Гоголь, и Достоевский, то

как же вы проглядели его в предшествующие суду

годы? Ведь в течение десяти лет на Западе вы печатали

его антисоветские писания, но никому из вас и в голову

не приходило так оценивать их.
О романе «Доктор Живаго» после публикации его

за рубежом журнал «Проблемы коммунизма», как мы

помним, писал сухо и деловито: «Можно ли Пастернака

называть советским поэтом безоговорочно — вопрос спор¬

ный».
Автор «Доктора Живаго» в свое время не был удо¬
1	«РгоЫешз ої Сошшипізт», 1966, N 2, р. 66.
2	Там же.
343

стоен лестных сравнений. Антикоммунисты поторопи¬

лись «отлучить» его от советской литературы.
Теперь антикоммунистам стало выгодно утверждать,

что Тарсис и подобные ему и есть якобы истинно «совет¬

ские» писатели и, разжигая политический ажиотаж во¬

круг них, вызывать у обывателя недоверие к культурной

политике КПСС и Советского правительства, а походя,

запугивать и свою интеллигенцию.
Но особые надежды связывали антикоммунисты-

советологи с именем А. Солженицына, сочинения кото¬

рого до последнего времени активно использовались

антисоветской пропагандой для клеветы на советскую

действительность, для дискредитации идей социализма

и коммунизма и — что не менее важно — для «ниспро¬

вержения» метода социалистического реализма.
Советологи всерьез рассчитывали на то, что сочине¬

ния Солженицына смогут повлиять на распространение

нигилистических и антисоциалистических тенденций в

советской литературе, подорвать ее жизнеутверждаю¬

щий пафос, ослабить сплоченность литераторов Страны

Советов и их преданность делу партии, делу комму¬

низма.
Антикоммунисты крупно просчитались. Советская об¬

щественность и писатели дали исчерпывающую оцен¬

ку идейно порочным сочинениям и антипатриотическому

поведению Солженицына, который превратился в конце

концов в платного агента зарубежных пропагандист¬

ских центров.
Враждебные социализму круги выработали целую

систему политической и материальной поддержки Сол¬

женицына, с готовностью предоставили ему все техни¬

ческие средства буржуазной пропаганды. Развернув

широкую рекламу сочинений Солженицына, организуя

появление различных писем и «заявлений» в его под¬

держку, антикоммунисты всеми силами старались

поддержать легенду о нем как о якобы «бескорыстном

и преследуемом борце» за... «улучшение» и «обновле¬

ние» социализма, доходили порой до беззастенчивых

утверждений, что клеветнические пасквили Солженицы¬

на якобы являлись лучшими образцами литературы со¬

циалистического реализма. Платный сотрудник, дейст¬

вовавший на территории СССР под личиной советского

писателя, представлял, разумеется, для антикоммуни¬

стов особую ценность.
344

Переправляя нелегальным путем свои рукописи за

границу, Солженицын лицемерно тщился возложить от¬

ветственность за публикации их различными буржуаз¬

ными и белогвардейскими издательствами на... Союз

писателей СССР! Он даже опубликовал однажды за¬

явление, в котором грозился всякую самовольную экра¬

низацию и инсценировку его сочинений «преследовать»
Но все эти «угрозы» оказались на деле пустым со¬

трясением воздуха, камуфляжем, призванным замаски¬

ровать подлинное обличье этого литературного власов¬

ца. Ибо за рубежом систематически появлялось немало

разного рода антисоветских теле- и кинофильмов, со¬

стряпанных по сочинениям Солженицына. Однако со¬

здателей этой стряпни нйкто и никогда не пытался

«преследовать». Иначе и быть не могло. Ныне ясно, что

действовали они с ведома и согласия Солженицына,

который не забывал при этом старательно заботиться

с помощью личного зарубежного адвоката о пополнении

своего банковского счета в Швейцарии.
Как отмечалось в заявлении секретариата правления

Союза писателей РСФСР, А. Солженицын «фактически

сомкнулся с теми, кто выступает против советского об¬

щественного строя»2.
«Матерый деляга, делающий бизнес на своем анти¬

советизме, ловко разжигающий вокруг себя спекуля¬

тивный ажиотаж и извлекающий из него дивиденды,—

таков подлинный облик этого отщепенца», — отмечалось

в статье «Путь предательства», опубликованной в га¬

зете «Правда» 14 января 1974 года.
Нельзя не обратить внимание на тот факт, что все

шумные пропагандистские кампании, связанные с име¬

нем Солженицына, проводились антикоммунистически¬

ми центрами скоординированно и всегда накануне круп¬

ных событий в жизни советского общества — накануне

50-летия Октябрьской социалистической революции,

100-летия со дня рождения В. И. Ленина, 50-летия об¬

разования СССР.
Отметим также, что и последнее злобное антисоциа¬

листическое сочинение Солженицына «Архипелаг Гулаг»

было опубликовано на Западе спустя много лет после

того, как оно было написано и тайно переправлено за
1	«Литературная газета», 26 июня 1968 г.
2	Там же.
345

рубеж. Хозяева Солженицына сочли необходимым пу¬

стить в ход этот пасквиль как раз в тот момент, когда он,

по их предположениям, мог нанести наибольший ущерб

процессу разрядки международной напряженности, за

которую последовательно и настойчиво борются КПСС

и Советское правительство.
«В нынешний исторический момент, когда происхо¬

дят благотворные перемены в политическом климате

планеты, поведение таких людей, как Сахаров и Сол¬

женицын, клевещущих на наш государственный и обще¬

ственный строй, пытающихся породить недоверие к миро¬

любивой политике Советского государства и по существу

призывающих Запад продолжать политику «холодной

войны», не может вызвать никаких других чувств, кроме

глубокого презрения и осуждения» — таково было мне¬

ние советских писателей. Под письмом, опубликованным

в газете «Правда» 31 августа 1973 года, стояли имена
Ч.	Айтматова, Ю. Бондарева, В. Быкова, Р. Гамзатова,

О. Гончара, Н. Грибачева, С. Залыгина, В. Катаева,

!А. Кешокова, В. Кожевникова, М. Луконина, Г. Маркова,

И. Мележа, С. Михалкова, С. Наровчатова, В. Озерова,

Б. Полевого, А. Салынского, С. Сартакова, К. Симонова,
С.	С. Смирнова, А. Софронова, А. Суркова, М. Стельма¬

ха, Н. Тихонова, М. Турсун-заде, К. Федина, А. Чаков-

ского, М. Шолохова, С. Щипачева.
Антисоциалистическая направленность сочинений

Солженицына, обывательская расчетливость и корыст¬

ность его действий становились со временем очевидны¬

ми все более широкому кругу иностранных литераторов

и читателей, которые не раз высказывали на страницах

советской и зарубежной прессы свое отрицательное мне¬

ние о сочинениях Солженицына и возмущались его

недостойным и антипатриотичным поведением (вспом¬

ним выступления в советской печати Мартти Ларни,

Ежи Романовского, Дина Рида, Марины Штюц).
Жалка участь литераторов, угодливо поставляющих

врагам своей родины материал для антисоветской про¬

паганды. Порывая связи с родным народом, они в от¬

вет закономерно получают лишь одно — общественное

презрение. Таков удел всех отщепенцев и предателей.
И когда в феврале 1974 года Президиум Верховного

Совета СССР лишил Солженицына советского граж¬

данства и сей сочинитель был выдворен за пределы

СССР, литературная общественность страны полностью
•346

поддержала и одобрила меры, принятые Советским го¬

сударством.
Писатели Краснодара напечатали в газете «Совет¬

ская Кубань» (22 февраля 1974 года) заявление. В этом

заявлении подчеркивалось, что Солженицын выступает

«с позиций классового врага... Лишение Солженицына

советского гражданства — акт более чем справедливый.

Место этого отщепенца в подворотне эмигрантского

отребья, среди доживающих свой век отупевших в зве¬

риной злобе подонков, которые тщетно тужатся остано¬

вить ход истории... всем, кто мешает нам в великом

походе за коммунизм, за мир во всем мире, всем, кто

клевещет на наш народ, на его прошлое, настоящее и

будущее, нет места среди нас.
Так было и так будет».
Под заявлением поставили свои подписи В. Лихо-

носов, С. Маркосьянц, В. Бакалдин и другие.
Наиболее отчетливо мнение советских писателей вы¬

разил Валентин Катаев в своем письме, опубликованном

газетой «Правда» 15 февраля 1974 года. В письме го¬

ворилось:
«Смерть любого человека всегда тягостна для окру¬

жающих людей, тем более гражданская смерть челове¬

ка, отпадение его от общества, от государства. Однако

с чувством облегчения прочитал я о том, что Верхов¬

ный Совет СССР лишил гражданства Солженицына,

что наше общество избавилось от него. Пользуясь тер¬

пением народа, вопреки нашей надежде, что в нем на¬

конец заговорит совесть, Солженицын вступил в борь¬

бу с Советской властью — борьбу, которая рекламиро¬

валась им как открытая, прямая, а на самом деле

была подрывной и велась подпольными методами: ме¬

тодами «пятой колонны».
Люди моего поколения, прошедшие со страной весь

сложный, трудный — с громадными жертвами,— но

славный и героический путь от Октябрьской революции

до наших дней, могут сказать только: никому не позво¬

лим подрывать основы советской государственности. По¬

этому гражданская смерть Солженицына закономерна и

справедлива».
Выше уже упоминались вышедшие в свет в 1976 году

в США одна за другой две книги о Советском Союзе;

«Русские» Гедрика Смита и «Россия: народ и власть»

Роберта Кайзера. Оба автора прожили по три года
347

в Москве в качестве корреспондентов американских бур¬

жуазных газет «Нью-Р1орк тайме» (Г. Смит) и «Вашинг¬

тон пост» (Р. Кайзер).
Книги эти, созданные по заказу и финансированные

определенной категорией крупного капитала Америки,

написаны в худших традициях «холодной войны». Пере¬

полненные фальсификациями и подтасовками, они дез¬

информируют американского читателя о современном со¬

стоянии и тенденциях развития общества развитого

социализма.
Среди многого другого американские журналисты по¬

считали теперь возможным, после выдворения Солже¬

ницына из СССР, рассказывать о целой системе своих

конспиративных связей с этим литературным власов¬

цем, о кодированном языке при телефонных перегово¬

рах с ним, о специальных связных, через посредство ко¬

торых осуществлялись тайные контакты Солженицына

со своими западными хозяевами.
Ах, как горько сожалеют оба американских журна¬

листа о выдворении Солженицына из Советского Сою¬

за. Он так был им нужен именно в СССР, а не в США,

где подобных ему антисоветчиков пруд пруди.
Смит считает, что Солженицын «перебрал» лишку

со своими бредовыми идеями «очищения» России от

марксизма. Даже Смиту ясно, что подобные идеи «не

популярны». Смит грустит: «Для Москвы высылка Сол¬

женицына была чрезвычайно успешной акцией. Запад

оказался не в состоянии помешать этому»
Кайзер с тоской констатирует: «Он (Солженицын)

уже никогда больше не будет политической силой и

тем символом, которым он являлся в течение десяти

лет...» 2
Спорить с этими суждениями, пожалуй, не будем.

Хотя конечно же не приходится говорить о «политиче¬

ской силе» — какая уж тут сила, если для Солженицы¬

на это были годы судорожного страха в ожидании

неизбежного разоблачения его подпольной антигосудар¬

ственной деятельности, полной политической и мораль¬

ной изоляции, всеобщего презрения к нему всех чест¬

ных советских людей. Тем более не приходится вспоми¬

нать о каком-то «символе».
1	5 т і і Ь Н. ТЬе Киззіапз, р. 461—462.
2	К а і 5 е г К. Низзіа. ТЬе Реоріе апсі ІЬе Ро\уєг, р. 439.
348

Пропагандистский антисоветский ажиотаж раздувал¬

ся антикоммунистами-советологами не только вокруг от¬

дельных отщепенцев.
Предпринимались провокационные попытки оболгать

и некоторые литературно-художественные издания. На¬

пример, длительное время привлекал внимание совето¬

логов журнал «Новый мир». Некоторые из них доходили

до утверждений, что журнал этот якобы печатал в опре¬

деленные послевоенные годы в основном только тех, кого

«преследуют власти».
Однако стоит лишь обратиться к подшивке журнала

и посмотреть имена писателей, чьи произведения печа¬

тались в «Новом мире» как раз в названный отрезок

времени,— и клеветнический характер утверждений со¬

ветологов станет самоочевидным. Ибо мы встретим имена

К. Федина, Ч. Айтматова, С. Залыгина, Р. Гамзатова,
В.	Катаева, Ф. Абрамова и многих других известных

писателей.
Плодотворно работают эти прославленные советские

писатели, увенчанные медалями лауреатов Ленинской

или Государственной премий за произведения, опубли¬

кованные именно в журнале «Новый мир», а за рубежом

их, оказывается, лицемерно оплакивают советологи как

«преследуемых»!
Вот уж поистине крокодиловы слезь!,!
А сколько раз советологи торжественно «хоронили»

метод социалистического реализма! В 1963 году Вера

Александрова объявила: «Полный возврат к заповедям

социалистического реализма... теперь кажется уже не¬

возможным» К
В 1964 году Марк Слоним посчитал, что «...теории

социалистического реализма... нанесен смертельный

удар...», и даже провозгласил «окончательный крах

мифа о «социалистическом реализме» 2.
Гораздо позже, уже в 1968 году, О. Карлайл по¬

трясла своих коллег-советологов сногсшибательным

заявлением о том, что «сегодня в России доминирую¬

щей литературной модой является сюрреализм»3.
Но, как и во многих иных случаях, оптимизм сове¬

тологов и на этот раз оказался необоснованным. Пес¬
1	Аіехапсігоуа V. А Нізіогу о! Зоуієі Іліегаіиге, р. 354.
2	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі иіегаіиге. \УгіІегз апсі РгоЫстпз,

р. VI.
3	С а г 1 і з 1 е О. Роеіз оп Зігееі Согпегз, р. 14.
349

симистические взгляды на этот счет высказывались и

самими советологами.
Уильям Харкинс, например, констатировал, что в

Советском Союзе «...ни от одного из главных принци¬

пов социалистического реализма не отказались... и пере¬

смотра в целом политики не случилось...» !.
«Едва ли есть основания рассчитывать на то, что

главные принципы литературной политики... претерпят

сколько-нибудь значительные изменения в ближайшем

будущем»2 — к такому неутешительному для него выводу

пришел и Гарольд Суэйз.
Что ж, незадачливые стратеги антикоммунизма в ко¬

торый уже раз констатируют тщетность своих усилий

в борьбе с литературой социалистического реализма.
4.	«Один человек сказал...»
Антикоммунизм в сфере культуры в послевоенные

годы быстро стал в США весьма выгодным промыс¬

лом, имеющим тенденцию к безграничному расшире¬

нию. На бойком рынке американской советологии по¬

являются все новые и новые ярко-красные супероблож¬

ки (почти непременный атрибут) толстых и тонких книг,

посвященных тому или иному аспекту советской культу¬

ры.
И если еще несколько лет назад производство по¬

добных сочинений сосредоточивалось главным образом

в таких центрах антикоммунизма, как, скажем, Гар¬

вардский или Колумбийский университеты, то сейчас

в * качестве «знатоков» советской культуры все чаще

выступают и провинциалы из глухих местечек Америки,

никогда ранее не отличавшихся склонностью к глобаль¬

ному мышлению.
И ложится на стол американского читателя очеред¬

ной увесистый том отпечатанного на прекрасной глян¬

цевой бумаге «исследования» о советской культуре, ис¬

следования, написанного броским, подчас репортерским

языком, где сухой перечень фамилий может перемежать¬

ся пошлым анекдотом, изложение фактов сопровождать¬
1	Н а г к і п зі Ш. Оісііопагу оі Киззіап Шегаіиге, р. 235.
2	5 \у а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Шегаіиге іп ІЬе иЗЗК. 1946—■

1959, р. 260.
350

ся публицистическими отступлениями со множеством во¬

склицательных знаков, посредством которых автор вы¬

сказывает свое благородное негодование, свою иронию,

сарказм по отношению к описываемым им явлениям.

Приводится масса цитат, к которым даются стыдливые

сноски, из коих явствует, что автор книги вовсе не за¬

труднял себя чтением первоисточников. Например, книга

профессора из Айовского университета Д. Маркхема

«Голоса красных гигантов» вся построена по такому

принципу.
Не беда, если примеры «из советской жизни», до¬

шедшие до автора, как говорится, из пятых рук, выгля¬

дят иногда нелепыми и лживость их очевидна. Ведь

можно привести и очевидную нелепость, сочиненную

предшествующими поколениями антикоммунистов, но

при этом смущенно сообщить в комментариях: «На

Западе нет точных сведений о том, действительно ли

такие явления имели место в Советской России, но,

кажется, нет оснований не верить в то, что именно так

обстояло дело» К
Не правда ли, великолепная находка творческой

фантазии господина Маркхэма? Да что там находка,

это близко к открытию, ибо избавляет многих совето¬

логов от необходимости ссылаться на реальные факты

советской жизни. К чему? Гораздо проще сочинить не¬

былицу пострашнее и в сноске мельчайшим шрифтом

заявить: у нас-де нет точных сведений, но «кажется,

нет оснований не верить»!
Истолкования методов руководства развитием лите¬

ратуры в СССР в книге Д. Маркхэма отличаются осо¬

бенной фантастичностью и нелепостями. Приведем лишь

один пример. Профессору из Айовского университета

уже недостаточно повторять затертый тезис бывалых со¬

ветологов об «отсутствии свободы слова в СССР». Он

идет дальше своих коллег. Не только, мол, нет свободы

слова, но, более того, советским литераторам через га¬

зеты даются строгие инструкции, о чем и как писать.

С этой целью, вещает Маркхэм, в советской прессе пу¬

бликуются специальные «просветительные статьи». Вот,

например, обращает внимание Маркхэм, в «Литератур¬

ной газете» за 22 октября 1955 года была опубликована

статья за подписью Н. Ильиной, «которая представляла
1	МагкдЬашЛ. Уоісез ої ІЬе КесІ Оіапіз, р. 468.
351

собой инструкцию для газетных и журнальных, очерки¬

стов»
Маркхэм подробно излагает эту «директивную»

статью и заявляет: «Статья представляет собой инте¬

ресный пример приложения бюрократических методов

к обучению журналистов. Культивирование таких меха¬

нических образцов для писателей указывает на бес¬

плодность их воображения и нехватку фантазии, что

несомненно является следствием системы, подавляющей

творчество»2.
Вот ведь как сокрушительно «разоблачил» господин

профессор советскую систему, «подавляющую творче¬

ство». И пример приведен не выдуманный, а из совет¬

ской газеты взятый. И кто там в Америке будет про¬

верять приведенный ученым профессором факт?
Не поленимся, заглянем в подшивку и откроем «Ли¬

тературную газету» за 22 октября 1955 года.
Действительно, на третьей странице указанного но¬

мера имеется публикация Натальи Ильиной под заго¬

ловком «Наставление для очеркиста». В «наставлении»

излагаются три варианта написания очерков о трудо¬

вых достижениях колхозов: вариант первый — через

посредство беседы с возницей, который повезет коррес¬

пондента со станции в деревню; вариант второй — через

посредство собрания колхозников; вариант третий —

через посредство «случайной» встречи корреспондента

с передовиками производства.
Господин Маркхэм все верно изложил. Забыл лишь

сущую безделицу: что публикация Н. Ильиной назы¬

валась фельетоном и что назначение фельетона — зло

высмеивать недостатки, а не «инструктировать» журна¬

листов.
Впрочем, не исключено, что профессор из Айовы на¬

чисто лишен чувства юмора и назначение фельетона

ему неизвестно. Но ведь автор фельетона словно пред¬

видел подобного читателя и специально оговорил в конце

публикации, что взялся за перо с целью высмеять ша¬

блонный подход к написанию очерков.
Нет, не читал господин Маркхэм «Литературную

газету» от 22 октября 1955 года, видно, поверил на
1	Магк^ііат Л. Уоісез ої ІЬе КесІ Оіапіз, р. 157.
2	Там же, с. 158.
352

слово другому «специалисту» по советским вопросам и,

как это часто бывает в таких случаях, опростоволосился.
Нельзя не подивиться бесцеремонности, с какой этот

советолог берется судить и рядить о явлениях, знакомых

ему лишь, так сказать, «заочно», понаслышке.
В этом отношении показательна глава в его сочине¬

нии, которая называется «Литературные журналы»:

«Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда».
На соседней странице — фотографии обложек на¬

званных журналов, но только вместо «Звезды» дано

фото обложки... «Невы». Почему вдруг «Невы», если

в главе речь идет о журнале «Звезда»? Да видимо, по¬

тому, что Маркхэм располагал аннотацией на журнал

«Звезда», а в библиотеке университета штат Айова

имелся экземпляр «Невы».
Да и столь уж это важно? Судя по всему,

автор книги не читал ни того, ни другого, ни третьего

из упомянутых в его книге журналов. Не случайно на

фото ясно видны нацарапанные карандашом латински¬

ми буквами названия этих журналов, чтобы «специа¬

лист» мог бы более или менее грамотно произнести их.

Читать по-русски господин профессор, видимо, не умеет.

В противном случае он смог бы уяснить себе, что жур¬

нал «Звезда» является органом Союза писателей СССР,

что обозначено весьма четким шрифтом на обложке,

а не «Ленинградского союза советских писателей» *, как

указано в его, Маркхэма, книге.
Определив приведенные в главе четыре журнала

как «главные», ученый профессор небрежно замечает,

что кроме этих четырех в СССР издается еще «около

восьмидесяти небольших журналов, часть из которых

выглядит как брошюрки... например, «Дружба наро¬

дов»... «Дон»...» 2.
Назвать журналы «Дружба народов» и «Дон» «бро¬

шюрками» — нужно ли еще какое-либо доказательство

того, что автор взялся судить о предметах, которых он

в глаза никогда не видел.
Впрочем, господин Маркхэм и сам признается, что

считает себя в «неоплатном долгу» перед некоей Люд¬

милой Туркевич, чей труд «Советская литературная пе¬

чать», вышедший в США в 1958 году, служил Маркхэму
1	Магк^ЬашЛ. Уоісез ої ІЬе КесІ Оіапіз, р. 231.
2	Там же.
353

одним из основных источников при написании книги.
Повторяя суждения Туркевич, Д. Маркхэм послуш¬

но пишет о том, что сюжеты «Кавалера Золотой Звез¬

ды» Бабаевского, «Ясного берега» Пановой и «Далеко

от Москвы» Ажаева якобы идентичны*
«Но я не могу поверить,— восклицает Маркхэм,

ссылаясь на соответствующую цитату из статьи некоего

Мишеля Горде,— что все три автора сами по себе

вдруг бы выбрали идентичные сюжеты. И если для

советского читателя подобное явление есть обычное

дело, норма, то я не могу не видеть во всем этом по¬

зитивную роль советской цензуры, которая диктует

писателю, о чем и как писать в тех случаях, когда не

накладывает запрета»
И подобными несуразностями напичкана буквально

вся книга Маркхэма. Так, по его утверждению, повесть
А.	Чаковского «Утро (так в тексте.— А. Б.) «расска¬

зывает о рыболовецком колхозе на Дону»2. Однако в

этой повести, как известно, речь идет о местности, уда¬

ленной от Дона на добрый десяток тысяч километров:

действие в повести происходит на острове Сахалин,

а не на реке Дон!
Автор, любящий блеснуть своими обширными гео¬

графическими познаниями касательно территории Со¬

ветского Союза, любящий кстати и некстати приводить

километры расстояния от пункта «А» до пункта «Б»

в СССР, ошеломляющий своими не менее «глубокими»

познаниями в области этнографии и пр., вдруг в дан¬

ном случае безнадежно перепутал восток с западом,

север с югом.
Нет, судя по всему, господин Маркхэм никогда не

только не читал, но и в глаза не видел повести А. Ча¬

ковского (кстати, и называется она иначе, чем указано

в книге Маркхэма). Но тогда что же это за наука?
Некомпетентность господина Маркхэма, его невеже¬

ство бросаются в глаза с каждой страницы его сочи¬

нения. Вот он, к примеру, берется рассказать амери¬

канскому читателю о том, когда и за что получил Ленин¬

скую премию А. Твардовский, и утверждает, что поэт

получил ее «за военную поэму «Василий Теркин»3.
Как говорится, Федот, да не тот. А. Твардовский
1	МагкдЬагпЛ. Уоісез о! ІЬе Кесі Оіапіз, р. 232.
2	Там же, с. 231.
3	Там же, с. 247.
354

действительно был удостоен -Ленинской премии, да

только совсем за другую поэму, которая называлась...

впрочем, не будем облегчать жизнь незадачливому со¬

ветологу, не назовем эту поэму, пусть-ка он сам по¬

трудится полистать советские средства массовой инфор¬

мации и узнать из первоисточников ее подлинное на¬

звание.
Подтасовки и прямой обман характерны не только

для Д. Маркхэма. Мы уже упоминали о книге Д. Бил¬

лингтона «Икона и топор». Отмечали наличие в ней

большого количества фальсификации и искажений. Пос¬

ле этой книги он опубликовал большую статью под

названием «Интеллигенция» в сборнике «Будущее со¬

ветского общества», вышедшем в США в 1969 году.

В этой статье Д. Биллингтон утверждает, к примеру,

что «с начала осени 1965 года» в Советском Союзе

якобы значительно сократилось число подписчиков на

официальные журналы, что конечно же свидетельство¬

вало о нежелании населения читать эти самые жур¬

налы.
Однако именно в 1965 году осенью в СССР была

объявлена подписка без каких-либо ограничений на

периодические издания, и тиражи всех издающихся в

стране журналов резко возросли. Это произошло как

раз «с осени 1965 года». Если бы господин Биллингтон

потрудился заглянуть в легко доступный справочник

«Печать в СССР», издаваемый ежегодно Книжной па¬

латой, то он увидел бы непрерывный рост подписки на

«официальные» журналы и что объявление в 1965 году

неограниченной подписки дало сразу же прирост под¬

писчиков более чем на тридцать процентов (с 83,3 млн.

экз. разового тиража в 1965 году до 111 млн. экз. в

1966 году). И с тех пор тиражи советских журналов

возросли еще более. Однако для Д. Биллингтона изуче¬

ние фактического положения дел в данной области,

видимо, не представляет интереса.
В сочинениях Д. Биллингтона нередко можно встре¬

тить и весьма сомнительную аргументацию: «Эта исто¬

рия была устно рассказана мне в 1964 году одним совет¬

ским гражданином» К
Что и говорить, это, конечно, очень «научный» метод:

«один человек сказал...»
1	В і 11 і п £ і о п Л. ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе, р. 786.
355

Не отстает по части подтасовок от своих коллег и

М. Фридберг. Впрочем, не только по части подтасовок.

Он не гнушается и откровенной лжи. Вот, например,

он пишет следующее: «В СССР «Братья Карамазовы»

отдельной книгой выходили всего один раз в 1930 году

тиражом лишь 15 тысяч экземпляров» 1.
Так утверждает М. Фридберг. Но если бы он дей¬

ствительно стремился к истине, то без труда мог бы

установить по соответствующим и совершенно легко

доступным справочникам тот факт, что роман Ф. До¬

стоевского «Братья Карамазовы» издавался в СССР

семь раз тиражом в один миллион четыреста тысяч

экземпляров! Кроме того, он издавался также три раза

в собраниях сочинений писателя тиражом триста пять¬

десят семь тысяч экземпляров.
А вот еще пример подтасовки. В одной из статей,

опубликованных в журнале «Проблемы коммунизма»,

М. Фридберг сослался на работу В. И. Ленина «Пар¬

тийная организация * и партийная литература».

У М. Фридберга цитата звучит так: «Мы хотим со¬

здать и мы создадим свободную печать... свободную от...

буржуазно-анархического индивидуализма» 2.
У В. И. Ленина это место в статье звучит совсем

по-иному: «Мы хотим создать и мы создадим свобод¬

ную печать не в полицейском только смысле, но также

и в смысле свободы от капитала, свободы от карьериз¬

ма;— мало того: также и в смысле свободы от буржу¬

азно-анархического индивидуализма»3. (Выделены кур¬

сивом слова, опущенные М. Фридбергом.— А. Б.)
Как видим, Фридберг сократил в цитате В. И. Ле¬

нина самое главное, извратив тем самым политический

смысл цитируемого. И выпятил то, что у В. И. Ленина

приводится как «мало того», как не самое главное.
Для М. Фридберга вообще характерна грубая фаль¬

сификация советской культурной политики. Об этом

можно судить хотя бы по его утверждению, что куль¬

турный обмен между странами есть ни больше ни мень¬

ше, как «продолжение холодной войны другими сред¬

ствами»4.
Вряд ли нужно доказывать, что советское понима-
1	РгіесіЬег^М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеїз, р. 31.
2	«РгоЫегпз ої Сошгпипізгп», 1964, N 6, уоі. XIII, р. 22.
3	Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 102.
4	РгіесІЬег£ М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеїз, р. XIII.
356

миє культурного обмена диаметрально расходится с по¬

добным пониманием. М. Фридберга настолько пугает

огромный успех советского искусства у американского

народа, что он требует... запретить выступления совет¬

ских певцов, музыкантов, танцоров в США.
Велико желание М. Фридберга выслужиться перед

своими хозяевами, но чрезвычайно слаб его научный

багаж.
Книга Фридберга полна вопиющих несуразностей.

На странице шестьдесят седьмой Фридберг утверждает,

что «наибольшую группу читателей русских классиков

в СССР составляет... молодежь от восьми до восемна¬

дцати лет», то есть школьники, которые «вынуждены»

читать классиков в соответствии с программой обуче¬

ния. А на странице сто пятьдесят седьмой столь же без¬

апелляционно он пишет: «Пока советские граждане

посещают школу, они читают главным образом совет¬

скую литературу, и их нельзя считать среди читателей

русских классиков».
Так как же прикажете понимать? Кто же все-таки

читает в Советском Союзе русских классиков, а кто —

только литературу советскую?
В одном месте Фридберг утверждает, что собрания

сочинений русских классиков выпускаются в СССР

лишь «в связи с юбилеями», а спустя несколько стра¬

ниц признает, что «и вне связи с юбилеями»1 тоже,

оказывается, издают...
Делая сложные подсчеты количества книг, храня¬

щихся в государственных библиотеках СССР, Фрид¬

берг приходит к выводу, что «за сорок лет Советской

власти» библиотеки закупили «менее пятнадцати про¬

центов»2 всех выпущенных в стране книг, а остальные

восемьдесят пять процентов куплены населением.
Для чего понадобились ему эти подсчеты? Оказыва¬

ется, для того, чтобы сделать потрясающий вывод о...

живучести частнособственнических инстинктов! Совет¬

ские люди, оказывается, все еще стремятся, несмотря

на общественные библиотеки, приобретать книги в су¬

губо личное пользование!
Так легко и просто рушатся под пером Фридберга

идеи коллективизма.
1	РгіесІЬег^М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеїз, р. 72.
2	Там же, с. 149.
357

Эдвард Браун в тон Фридбергу цедит сквозь зубы:

«Ее (Советской России. — А. Б.) культурные достиже¬

ния ушли не намного дальше конца восемнадцатого

или начала девятнадцатого века»1.
И подобное говорится о стране всеобщей грамотно¬

сти (в царской России грамотные составляли менее

двадцати пяти процентов населения), где, по переписи

1970 года, высшее и среднее (полное и неполное) об¬

разование имело 75 процентов населения, занятого в

народном хозяйстве, где на каждые сто жителей вы¬

пускается около шестисот экземпляров книг, где от¬

крыто почти четыреста тысяч библиотек с фондом в

два миллиарда книг, в то время как до революции

имелось лишь 14 тысяч библиотек с фондом девять

миллионов книг.
Т. Уитни приводит в конце своей книги «Новая ли¬

тература в России» обширную «библиографию совре¬

менных русских произведений на английском языке».

Цель ее ясна: создать впечатление о широком издании

современной советской литературы в США. Но при

ближайшем рассмотрении оказывается, что из списка,

охватывающего почти 350 авторов, собственно в США

не издано и... ста. А произведения более двухсот авто¬

ров переведены на английский язык и опубликованы

в... СССР журналом «Советская литература» (на ино¬

странных языках) и издательством «Прогресс».
Уитни прибегает и к такому приему, как включение

в библиографию антисоветских сочинений белоэмигран¬

тов, всяких отщепенцев, изменивших родине. Авось по

незнанию и их сочтут за «современных советских пи¬

сателей».
В сочинениях советологов извращаются не только

конкретные факты и явления литературной жизни в

СССР, но сплошь и рядом искажаются фамилии и име¬

на советских писателей. Видимо, недосуг было загля¬

нуть в справочники, проверить хотя бы имена собствен¬

ные. Вот и кочуют по страницам книг Т. Уитни, Э. Брау¬

на, Д. Биллингтона и других некие Дмитрий Гранин,

Владимир Кочетов, Николай Заболицкий...
Казалось бы, мелочь, но и она ярко свидетельствует

о степени научной достоверности и объективности в из¬

ложении фактов литературной жизни Страны Советов.
1	Вго\уп Е. Киззіап Ьііегаіиге зіпсе ІЬе Реуоіиііоп, р; 5.
358

Советологи старшего поколения — Струве, Слоним,

Александрова и др. — надо отдать им должное — не пу¬

тали имен и фамилий советских писателей. В этом они

были точны, ибо знали материал, так сказать, из пер¬

вых рук, по первоисточникам. Хотя по части предвзя¬

того толкования произведений советской литературы

старшее поколение тоже не церемонилось и порой

позволяло себе такие «отлеты» мысли, что под их пе¬

ром некоторые произведения советских писателей при¬

обретали чудовищно искаженный вид.
Вот, скажем, М. Слоним дает анализ трилогии
В.	Каверина «Открытая книга»: «...в трилогии «Откры¬

тая книга»... В. Каверин вспоминает о жизни провин¬

циальной России накануне революции, а затем ведет

свою героиню, будущего доктора Власенкову, через ме¬

дицинскую школу к длительной вражде и интригам

ученых и бюрократов от науки»
Кратко? Прямо скажем, очень. И предвзято, невер¬

но по существу. Ибо под пером Слонима полностью ис¬

чез пафос научного дерзания, одержимости научным

поиском, озарения, радости открытия, присущий трило¬

гии В. Каверина. Исчез яркий образ советского ученого

доктора Власенковой. Остались лишь «длительная вра¬

жда и интриги бюрократов от науки».
Разные, казалось бы, книги и разные авторы, обре¬

мененные учеными званиями и звучными титулами поч¬

тенных учебных заведений. Но суть у всех единая. Нет,

это конечно же никакое не литературоведение и не ли¬

тературная критика. То, что преподносят американско¬

му читателю советологи под маской анализа советской

литературы, есть лживая антикоммунистическая пропа¬

ганда, есть клевета на советскую культуру и ее луч¬

ших представителей.
Дело зашло так далеко, что даже отцы-фундаторы

советологии закричали: «Караул!»
Престарелый Глеб Струве вынужден был не так

давно выступить со статьей и резко одернуть своих мо¬

лодых коллег, которые, оказывается, сплошь и рядом

проявляют «непонимание» русского оригинала, позво¬

ляют себе грубо «искажать» его при переводе, допу¬

ская «массу фактических ошибок»2.
1	5 1 о п і ш М. Киззіап Зоуієі Іліегаіиге. ^гііегз апсі РгоЫегпз,

р. 101.
2	«Зіауіс Кєуіє>у», 1969, ИесешЬег, N 4, уоі. 28, р. 685.
359

К примеру, в книге Д. Магаршака о творчестве со¬

ветского поэта Б. Пастернака упоминается ряд грузин¬

ских поэтов, с которыми Б. Пастернак переписывался

и стихи которых он переводил. Тициан Табидзе назван

правильно. Советолог споткнулся на Галактионе Табид¬

зе, который вдруг превратился у него в... картину Ти¬

циана под названием «Галактион».
Окончательно же вывело из себя Глеба Струве са¬

моуверенное отнесение Д. Магаршаком Врубеля к чис¬

лу русских... писателей. Струве гневно воскликнул, что

Д. Магаршак, «видимо, никогда не слышал о знамени¬

том художнике Врубеле» К
Струве упрекает своих младших коллег вовсе не из

любви к истине и объективности. Он обеспокоен тем,

что грубая фальсификация, фактические неточности,

откровенные искажения оригиналов при переводе, на¬

тяжки и ошибки лучше всего убеждают читателя в по¬

литической предвзятости и тенденциозности советоло¬

гов, обнажают их профессиональную некомпетентность.
Фальсификация и подтасовки, к которым все чаще

и все откровеннее прибегают советологи, являются,

бесспорно, серьезным симптомом глубокого кризиса

идеологии антикоммунизма. Жизнь показывает полную

несостоятельность ее основных концепций, ее теории и

практики,стратегии и тактики.
5.	Советская литература в кривом зеркале

журнала «Проблемы коммунизма»
Среди многочисленных антикоммунистических изда¬

ний в Соединенных Штатах Америки журнал «Пробле¬

мы коммунизма» выполняет особое назначение. Он

является органом правительственной организации — Ин¬

формационного агентства США, распространяется во

многих странах мира и отличается открыто выраженным

антикоммунистическим пропагандистским характером.
Журнал задает тон многоголосому хору антисовет¬

ских изданий. Отсюда — нормативность его оценок и

высказываний, отсюда — безапелляционность суждений,

граничащая с директивностью.
1	«51ауіс Кєуіє^», 1969, ОесешЬег, N 4, уоі. 28, р. 686.
360

В поле зрения журнала — мировое коммунистическое

движение вообще, конкретный ход строительства социа¬

лизма и коммунизма в странах социалистического

содружества в частности.
Немалое место при этом уделяет журнал и вопро¬

сам литературно-художественной жизни в странах со¬

циализма.
Из номера в номер журнал настойчиво и последова¬

тельно ориентирует пропагандистский аппарат капита¬

листического мира, занятый организацией идеологиче¬

ских диверсий против стран социалистического содру¬

жества, рекомендуя усилить подрывную работу прежде

всего среди советской творческой интеллигенции.
Особенное беспокойство у антикоммунистов вызы¬

вает растущее влияние советской литературы во всем

мире.
Один из постоянных авторов журнала, Р. Хинли,

озабоченно признавал: «Мы стоим перед фактом...

возрождения массового интереса к советской литера¬

туре...» 1
Напуганные этим неоспоримым фактом, редакторы

«Проблем коммунизма» не жалеют усилий для компро¬

метации литературы социалистического реализма, ста¬

раясь прежде всего подорвать в глазах читателей дове¬

рие к ее идейным и художественным ценностям.
Наряду с материалами о формах и методах идеоло¬

гических диверсий активно публикуются на страницах

журнала и лицемерные статьи, в которых доказывается

лживый тезис о некоей «общности» взглядов и позиций

у писателей капиталистических и социалистических

стран, так как они якобы являются особыми социаль¬

ными группами с самостоятельными внеклассовыми уст¬

ремлениями; в связи с этим предлагается любыми пу¬

тями и методами развивать у советских литераторов

«чувство принадлежности к мировому сообществу пи¬

сателей... для которых нет политических границ»2, веле¬

речиво расписываются «блага» либерализма и аб¬

страктного гуманизма, которых, с точки зрения журна¬

ла, так не хватает советскому обществу и особенно

советской творческой интеллигенции. В суровых тонах

осуждаются принципиальность и сплоченность совет-
1	«РгоЫешз о! Согптипізт», 1962, N 4, уоі. XI, р. 29.
2	Там же, 1967, № 2, с. 63.
361

скііх писателей, художников, композиторов, деятелей

искусства вокруг своей Коммунистической партии.
Редакторы «Проблем коммунизма» возлагают боль¬

шие надежды на многочисленные книги советологов.

В одном из обзоров выражалась надежда, что их ра¬

боты «могут незаметным образом влиять на изменение

положения внутри Советского Союза»
В связи с этим многочисленная армия антикомму¬

нистов призывается к повышенной бдительности. Рас¬

паленному воображению антикоммунистических гада¬

лок даже мерещилось «...возможное возникновение со¬

ветского «кружка Петефи»2.
Советская литературная среда расчленяется журна¬

лом на мелкие и мельчайшие группы и группки, кои в

свою очередь подразделяются на «догматиков», «либе¬

ралов», «русских традиционалистов», «либеральных

консерваторов», «консервативных либералов», «совре¬

менных либералов» и пр. и пр. Терминология авторов

статей в журнале напоминает донесения с театра воен¬

ных действий с профессиональной военно-разведыва¬

тельной лексикой: «фронтальные атаки», «фланговые об¬

ходы», «перегруппировка сил»...
Авторы журнала не устают твердить о сзоей якобы

полной «бескорыстности» и «объективности» в оценке

советской литературы и литературных явлений в СССР.

Они заклинают верить их оценкам, поскольку, мол, у

журнала «Проблемы коммунизма» нет иных побужде¬

ний, кроме бескорыстной заботы о процветании совет¬

ской литературы. Они отказались в последнее время от

прямолинейных суждений и прямых нападок и работа¬

ют теперь тоньше, стараются представить себя заботли¬

выми «друзьями» советской литературы и даже статьи

иногда печатают под заголовком: «В защиту (Г) социа¬

листического реализма»3.
Тактика и методы меняются, но неизменно остается

антисоветская стратегия, направленная на компромета¬

цию советской литературы и советской культурной по¬

литики. Для достижения этих целей пускаются в ход

любые средства — от тонко состряпанной клеветы до

провокаций и беззастенчивой саморекламы.
1	«РгоЫешз ої Сопішипізш», 1966, N 3, р. 49.
2	Там же, 1962, N 5, с. 44.
3	Там же, 1967, № 2, с. 47,
362

* * *
Скажем прямо, уличать авторов журнала в элемен¬

тарной недобропорядочности, фальсификациях, а порой

и примитивной лжи занятие малоприятное, да и утоми¬

тельное — приходится обращаться к многочисленным

источникам, на которые ссылаются авторы журнала,

отыскивать цитируемые места, сличать тексты.
Вот, например, два так называемых «спецвыпуска»

журнала в 1968 году. Чем только не начинены эти

«спецвыпуски»: тут и слухи, и анекдоты, и окололите¬

ратурные сплетни, различные «стенограммы», «заявле¬

ния», доставленные якобы из Советского Союза, тут и

жалобные причитания редакторов журнала, оплакива¬

ющих отщепенцев, чья противозаконная деятельность

была остановлена советским правосудием, и поясни¬

тельные комментарии к этим причитаниям... И множе¬

ство ссылок на советские источники.
Цель подобной пропагандистской окрошки одна:

изобразить возможно убедительнее наличие неких

массовых «оппозиционных» • настроений в среде совет¬

ской интеллигенции. Журнал подчеркивает, что в своих

выводах он опирается только на факты, приводимые

советской прессой. В качестве подтверждения дается

ссылка: «Литературная газета» (май, 9, 1968) пишет

о «многочисленных письмах протеста и резолюциях,

полученных Центральным Комитетом КПСС... Среди

подписавших эти протесты и резолюции имелись люди

с партийными и комсомольскими билетами» *.
Обратимся к подшивке «Литературной газеты». Во-

первых, 9 мая 1968 года «Литературная газета» не вы¬

ходила. Не существует в природе номера «Литератур¬

ной газеты» от 9 мая 1968 года.
Во-вторых, в номере, вышедшем 8 (восьмого) мая

1968 года, помещен отчет о заседании расширенного

секретариата правления Союза писателей СССР, обсу¬

дившего итоги апрельского (1968 г.) Пленума ЦК

КПСС. Газета отметила единодушную поддержку ре¬

шений Пленума участниками заседания. Но напрасно

будем мы искать на всех шестнадцати страницах «Ли¬

тературной газеты» приводимое журналом утверждение

о «письмах протеста».
1	«РгоЫетз о Г Сошшипізш», 1968, N 5, р. 1.
363

Правда, в статье «Литературной газеты» есть упоми¬

нание об одном письме, но это было письмо, ’ направ¬

ленное секретариатом Союза писателей СССР Цент¬

ральному Комитету КПСС с выражением полной под¬

держки внутренней и внешней политики партии.

В письме, в частности, говорилось: «Наша советская

литература была, есть и будет литературой коммунисти¬

ческой!»
Между «письмами», на которые ссылается журнал,

и реальным письмом, приводимым «Литературной газе¬

той», как видим, нет ничего общего.
Но, может быть, этот пример вовсе не характерен

для журнала? Может, это всего лишь досадная оплош¬

ность, недосмотр редактора?
Откроем еще один из номеров журнала, ну, ска¬

жем, хотя бы тот, в котором напечатана огромная

статья Михаила Рывкина, профессора политических

наук в нью-йоркском колледже, под названием «Лите¬

ратурная арена». Имеется в виду, разумеется, литера¬

турная жизнь в СССР.
Стремясь показать себя глубоким знатоком литера¬

турного процесса в Советском Союзе, господин Рывкии

упоминает десятки имен советских писателей, приводит

массу цитат из советских книг и журналов. Одним

словом, эрудит, да и только.
Конечно же Михаил Рывкин выступает в качестве

«сочувствующего», в качестве этакого бескорыстного

друга советской литературы...
Он хочет доказать свой тезис о «невыносимых»

условиях жизни в советском обществе. А поскольку

авторским, личным суждениям Рывкина могут не по¬

верить, то он смело подкрепляет свой тезис ссылкой на

советский источник и пишет: «Существующее положе¬

ние дел, утверждала старая поэтесса (так в тексте.—
А.	Б.) М. Алигер, деформирует советского человека и

делает «негодяя из героя и подлеца из великана»

(журнал «Октябрь», 1956, № 11)» К
Действительно, на четвертой и пятой страницах ука¬

занного номера советского журнала напечатано стихо¬

творение М. Алигер под названием «Самое главное».

Посвящено оно величию души советского человека, ко¬
1 «РгоЫетз ої Соттипізт», 1964, N 4, р. 2.
364

торый постоянно растет, обновляется и, избавляясь от

недостатков, стремится к новым высотам:
И человек бессмертным станет,
Всего добьется, все поймет!
Тому и верит, тем и занят

На белом свете наш народ.
Так заканчиваются эти стихи, пронизанные глубокой

верой поэтессы в неисчерпаемые возможности совет¬

ского строя и советского человека.
Как легко убедиться, стихи эти не имеют ничего

общего с тем, что приписыват им господин Рывкин из

«Проблем коммунизма».
Нехитрый этот прием бесчисленных ссылок на «ис¬

точники» позволяет, конечно, создать видимость эруди¬

ции, правдоподобия. Но малейшая проверка — и кар¬

точный домик рушится.
Но, может быть, до господина Рывкина журнал не

позволял себе подобных непристойных приемов?
Отчего же не позволять? Позволял. Вот некий Да¬

вид Бург утверждает, что после 1953 года в Советском

Союзе «...даже принцип партийности был поставлен под

сомнение»1. И ссылка приведена: «Речь К. Симонова

на собрании московских писателей. «Литературная га¬

зета», 1955, 5 мая».
Отыщем и этот номер «Литературной газеты» и по¬

смотрим, что в действительности говорил К. Симонов.
А говорил он буквально вот что: «Еще и еще раз

надо подчеркнуть: принцип партийности нашей лите¬

ратуры, принцип ее боевого, целеустремленного участия

в борьбе за коммунизм не является для нас ни в ка¬

кой мере дискуссионным. Любые... взгляды, сводящие¬

ся к тому, чтобы увести литературу в сторону от ак¬

тивной борьбы за коммунизм, являются для нас...

взглядами, которые мы отвергаем, как вредные, враж¬

дебные самому духу советской литературы».
Можно было бы приводить примеры еще и еще. Но

стоит ли? Так было в 1969, в 1968, в 1964, в 1963 го¬

дах и так далее, до самого первого номера этого жур¬

нала. И нет никаких надежд, что положение изменится

в последующие годы. На лжи, фальсификациях, подта¬

совках и извращениях этот журнал, как говорится, был

замешен, стоял, стоит и иначе не может.
1 «РгоЫетз о Г Соттипізт», 1963, N 1, р. 46.
365

.-}: * *
Большое внимание уделяет журнал рецензированию

выходящих из-под пера западных советологов много¬

численных сочинений на темы советской литературы.

Журнальной площади для печатания подобных рецен¬

зий не жалеют.
В журнале печатаются, как правило, хвалебные ре¬

цензии. Это тоже можно понять — люди, поставившие

свое перо на службу фальсификациям, подтасовкам и

оголтелой клевете по адресу советской литературы,

очень нуждаются в теплом слове и официальной под¬

держке своих хозяев.
Авторами рецензий выступают часто сами советоло¬

ги. Вот Ирвин Хау рецензирует книгу Д. Брауна «Со¬

ветское отношение к американской литературе». Разу¬

меется, рецензия хвалебная, более того, она заканчива¬

ется категорическим утверждением, что подобные книги

американскому читателю крайне «нужны», что книга

«написана... в лучших традициях современной науки»

и представляет собой будто бы «бережное и беспри¬

страстное исследование» 1.
Между тем книга Д. Брауна представляет собой от¬

кровенно тенденциозное сочинение, построенное на под¬

тасовках и передержках по шаблонной антисоветской

схеме.
Книга является, в сущности, расширенным повторе¬

нием тех рассуждений по поводу «советского отношения

к американской литературе», с которыми профессор

познакомил читающий мир еще в 1954 году, когда он,

совместно с Гленорой Браун, выпустил в свет «Указа¬

тель к русским переводам американской литературы в

советское время». В эти расширенные рассуждения це¬

ликом вошел и доклад, прочитанный Д. Брауном на

Четвертом международном конгрессе славистов, в свое

время заслуженно раскритикованный советскими лите¬

ратуроведами за откровенную политическую предвзя¬

тость и научную недобросовестность.
Как видно из предисловия, профессор поставил пе¬

ред собой задачу выяснить, насколько объективно со¬

ветская критика знакомит своих читателей с американ¬

ской литературой, и определить «эффективность влия-
1 «РгоЫетз ої Соттипізт», 1963, N 3, р. 42.
366

ния современной американской литературы на понимание

советским человеком американской культуры»1.
У книги Д. Брауна есть и еще одна задача. Она-то

и является главной: оперируя материалами советской

американистики, доказать давний тезис антикоммуни¬

стов о якобы «иностранном» происхождении прогрессив¬

ных традиций в американской литературе и неприем¬

лемость для американских писателей метода художе¬

ственного творчества, называемого социалистическим

реализмом.
Предвзятость Д. Брауна особенно заметна на стра¬

ницах его книги, посвященных современной литератур¬

ной критике. Здесь уж профессор не стесняется в выра¬

жениях.
Разговор о критике Д. Браун начинает с напоминания

о том, что в США, дескать, критика занимается глав¬

ным образом лишь «техническими проблемами творче¬

ства», что ее волнуют лишь чисто эстетические пробле¬

мы, в то время как в Советском Союзе критика зани¬

мается, по его мнению, исключительно вопросами чистой

политики и антиамериканской пропаганды. Д. Браун

всерьез доказывает, что советская критика единообразна

во мнениях и оценивает произведения художественной

литературы^ исходя из «текущей политической позиции

автора в тот или иной момент общественной жизни»2.
Браун утверждает, что советская критика поощряет

издание в СССР лишь тех американских авторов, кото¬

рые своими произведениями «поставляют дополиительг

ный материал для пропаганды» 3.
Начнем по порядку. Профессор Д. Браун установил,

что, собственно, независимой критики в Советском Союзе

пет, и нет ее, оказывается, «с конца 20-х годов» 4. Куда

же она делась, эта самая «независимая» критика? Ее,

оказывается, подчинили «политической линии партии»,

с каковой и строго-настрого обязали считаться. До

конца 20-х годов не «обязывали», а вот после «конца

20-х годов» обязали.
От кого же мистер Д. Браун хотел бы видеть «незави¬

симой» советскую литературную критику? От марксист¬

ской идеологии? От партии? Увы, разочаруем господина
1	В г о \у п Э. Зоуієі Аііііисіез іо^агсІ Атегісап Шгіііпд, р. 5.
2	Там же, с. 135.
3	Там же, с. 215.
4	Там же, с. 9.
367

Брауна, советская литературная критика всегда стояла

и стоит на позициях партии и марксистско-ленинской

идеологии. И в этом ее непреходящая сила. Она стоит

на этих позициях не с «конца 20-х годов», а с первых

же дней Советской власти и активно проводит в лите¬

ратуре линию партии. И не по «обязанности», как ут¬

верждает Д. Браун, а потому, что эта линия партии

есть ее, советской критики, собственная линия. Яркое

свидетельство тому живой отклик на постановление

ЦК КПСС «О литературно-художественной критике»

(1972 г.) в литературных, да и не только в литературных

кругах в нашей стране и за ее рубежами.
Д. Браун считает советскую критику, как и в целом

всю советскую литературу, «политически унифицирован¬

ной» и «строго дисциплинированной»*, то есть одно¬

образной. Но как же тогда объяснить острые столкно¬

вения критических мнений по многим произведениям,

скажем, тех же американских писателей? Ведь сам же

Браун пишет, что произведения Уильяма Сарояна один

советский критик оценивал так, другой иначе, третий —

совсем непохоже на них. А книги Сарояна широко из¬

давались в СССР и столь же широко читались и об¬

суждались читателями. Или, например, одни советские

критики восторженно оценивали роман Д. Сэлинджера

«Над пропастью во ржи» и готовы были видеть в его

главном герое Холдене Колфилде чуть ли не нового

героя американской литературы, другие не менее стра¬

стно опровергали их мнение.
Но если разные оценки одних и тех же литератур¬

ных явлений, значит, разный и подход? Значит, совет¬

ская критика живет и развивается в остром столкнове¬

нии мнений?
Да, советская критика стоит на единых идеологиче¬

ских позициях. Но единые идеологические позиции со¬

ветских критиков вовсе не означают единообразного,

стандартного подхода к конкретным явлениям литера¬

туры. Здесь-то и проявляется многообразие мнений,

оценок, здесь почва для острых споров, в ходе которых

оттачивается критическая мысль и устанавливается

истина.
Особенно любит Браун определять начало и конец

какого-либо литературного явления. Например, упре¬
1	Вго\уп О. Зоуієі АШІисІез ІсжагсІ Ашегісап \Угйіп£, р. 7, 9.
368

кая советскую критику в пристрастии оценивать худо¬

жественные произведения якобы «по текущим политиче¬

ским позициям их авторов», Браун скрупулезно устана¬

вливает точное время появления подобной тенденции:

она, мол, возникла в советской критике «в 30-е годы

и продолжается до сих пор» *.
Но кому не известно, что марксистская критика ни¬

когда не оценивала произведения литературы, исходя

из одних лишь политических взглядов, или, как говорит

Брауд, позиций автора? Не может быть, чтобы профес¬

сор Д. Браун не знал высказываний Ф. Энгельса по

поводу реализма Бальзака, побеждающего его соб¬

ственные политические предрассудки. Не может быть,

чтобы профессор Браун не был знаком со знахменитыми

статьями Ленина о Толстом. Но тогда зачем же возво¬

дить напраслину на марксистскую критику?
За примерами далеко ходить не надо. Разве твор¬

чество Дж. Стейнбека, чьи произведения широко из¬

даются и читаются в нашей стране, советская критика

оценивает, «исходя из сиюминутной текущей политиче¬

ской позиции автора»? А произведения того же Д. Сэ¬

линджера? Д. Апдайка? А. Миллера?
Словом, недоволен, очень недоволен мистер Браун

советской критикой, изучающей и истолковывающей

американскую литературу. Впрочем, с не меньшим раз¬

дражением пишет профессор и об американских пи¬

сателях, чьи произведения издаются в СССР. Браун уве¬

рен, что эти писатели своими книгами могли создать у

советского читателя «неверное» представление о США.

Браун прямо так и пишет, что произведения Т. Драй¬

зера, С. Льюиса, Э. Синклера, Дж. Стейнбека, Дж. Лон¬

дона, Э. Хемингуэя и многих других издавались в

СССР лишь потому, что советские критики находили в

них «документальные подтверждения своим пропаган¬

дистским атакам на США»2.
Браун упорен в своих попытках доказать «неблаго¬

надежность» названных им американских’ писателей.

Вот что он пишет, например, о творчестве Э. Синклера:

«В его произведениях советские критики искали под¬

тверждения своим собственным представлениям об

Америке. Большинство написанного Э. Синклером слу¬
1	В г о \у п V. Зоуієі Аііііисіез іо\уагсі Агпегісап \\^гіііпд, р. 133.
2	Там же, с. 321.
13 А. Беляев
369

жило их целям. Его книги давали Коммунистической

партии дополнительный материал для пропаганды»1.
Но это еще не самое страшное! Д. Браун обличает

писателя: «В узком смысле Синклер драматизировал

информацию об Америке для советских русских»2 и тем,

значит, дал дополнительные аргументы для критики

капиталистических порядков.
Публикуя в 1906 году свой роман «Джуигли»,

Э. Синклер, оказывается, «драматизировал» события

в нем, стараясь дать «дополнительные факты для,про¬

паганды» русским коммунистическим критикам, кото¬

рые появились лишь через одиннадцать лет!

Далеко вперед смотрел американский писатель Э.Син¬

клер.
Особое внимание уделяет Браун прогрессивной лите¬

ратуре США 30-х годов, того знаменитого десятилетия,

когда, по выражению американского писателя и крити¬

ка— коммуниста Майкла Голда, «американская лите¬

ратура вплотную встретилась со своей собственной ог¬

ромной и чудесной страной»3.
Д. Браун считает, однако, что расцвет прогрессив¬

ных тенденций в литературе США 30-х годов был вы¬

зван... вмешательством московских критиков! Без тени

смущения Браун пишет «о советской интервенции в

американскую литературу»4, о «советском контроле»5,

установленном якобы московскими критиками над аме¬

риканской литературой тех лет.
Оставаясь верным своей страсти к точной хроноло¬

гии, Браун устанавливает, что «период энергичной ин¬

тервенции» советской критики в американскую литера¬

туру начался в ноябре 1930 года и продолжался почти

до самого 1933 года!
Беспочвенность подобных суждений, их вздорность

и надуманность были настолько очевидными, что дру¬

гой американский литературовед, Уолтер Райдаут, в сво¬

ей книге «Радикальный роман в Соединенных Штатах.

1900—1954» вынужден был заявить: «Не приходится го¬

ворить о навязывании литературной практики Советов»0.
1	В г о \у п О. Боуіеі АІііІисІез іо^агсі Атегісап \УгіІіп£, р. 215.
2	Там же, с. 202.
3	«Интернациональная литература», 1941, № 4, с. 143.
4	В г о \у п Э. Зоуієі АіііІисІез ІошагсІ Атегісап \УгіІіп£, р. 49.
5	Там же, с. 46.
ь Н і сі е о и 1 \У. ТЬе Касіісаі Ыоуе1 іп ІЬе ІіпіІесІ Зіаіез. 1900—

1954. Ые\у Уогк, Нііі апсі Шап£, 1956, р. 207.
370

Говоря о творчестве передовых писателей США 30-х го¬

дов, Райдаут подчеркнул: «Вернее будет сказать, что их

метод независимо приближался к методу «социалистиче¬

ского реализма»... советских писателей» К
Пронизанная патологической злобой к советской

культуре и советскому человеку, книга Д. Брауна на¬

чисто лишена объективности и конечно же никакого

отношения к «лучшим традициям современной науки»

не имеет. На самом деле «Проблемы коммунизма»

хвалят Д. Брауна не за науку, не за «объективность»,

а за политику, политику антисоветизма, отчетливо вы¬

раженную в его книге.
Особенно активен по части рецензий в «Проблемах

коммунизма» советолог Джордж Гибиан. Предметом

его внимания чаще всего служат книги о советской ли¬

тературе, написанные его коллегами для широкого чи¬

тателя, или, как подчеркивает Дж. Гибиан, для «ауди¬

тории с элементарным уровнем культурного развития»2.
Вот, скажем, очень хвалит он вышедшие в разные

годы в США книги Елены Мучник и Веры Александ¬

ровой. Книги эти отличаются нескрываемой политиче¬

ской предвзятостью в толковании советской литерату¬

ры. Построены они по нехитрой схеме: если писатели

верны делу коммунизма, если их творчество вдохнов¬

ляется идеалами марксизма-ленинизма, то, значит, уже

поэтому им не удалось создать высокохудожественные

произведения, как утверждает, например, Елена Мучник

в книге о творчестве Максима Горького.
Аргументов, разумеется, никаких не приводится. Но

кто же из людей читающих может согласиться с по¬

добным недоброжелательным и, прямо скажем, клевет¬

ническим заявлением о творчестве Максима Горького,

о писателе, имя и произведения которого известны во

всех уголках земного шара?
Когда вышла в Америке книга В. Александровой

«История советской литературы», Дж. Гибиан поспешил

.поделиться своей радостью с читателями журнала

«Проблемы коммунизма»: «Уже давно я и другие кри¬

тики мечтали о том, чтобы... наконец... издали ее статьи
1	Кісіеоиі №. ТЬе Касіісаі Ыоуе1 іп ІЬе Ііпііесі 5іаІе$. 1900—*

1954, р. 211.
2	«РгоЫетз о! Соттипізт», 1963, N 6, р. 51.

в виде книги... Теперь мы получили «Историю совет¬

ской литературы»... от революции до наших дней» !.
О характере «Истории» В. Александровой мы уже

говорили выше. Составлена она из статей, в разные

годы печатавшихся в таких махрово антисоветских

изданиях, как журнал «Мосты» (орган НТС), бело¬

эмигрантский журнал «Социалистический вестник» и т. п.
Советскую литературу В. Александрова рассматри¬

вает лишь как «источник социальной и политической

информации», книга ее, во многом основанная на

окололитературных анекдотах и пошлых сплетнях, пол¬

на фальсификаций и лжи. Назначение и цель подобных

книг — запугивать американского обывателя социализ¬

мом, внедрять в его сознание ненависть к коммунизму

и его культуре. Но именно за подобные качества и рас¬

хваливается «труд» В. Александровой.
«Проблемы коммунизма» умеют и бранить, бранить

лихо, зло. Кого же ругают на страницах этого журнала?
Ругают, прежде всего, тех западных авторов, кото¬

рые взяли на себя смелость выступить с доброжела¬

тельной, объективной информацией о жизни советского

общества и не боятся высказать критические замечания

об «американском образе жизни».
Например, несколько лет назад с большим интере¬

сом была встречена читателями разных стран книга

мемуаров Симоны де Бовуар, в которой известная

французская писательница старалась дать непредвзя¬

тые оценки советской культуре. Ее объективный рас¬

сказ о советской литературе и искусстве, с одной сто¬

роны, ее размышления о парадоксах общественного

устройства США, с другой, вызвали нескрываемое раз¬

дражение у редакторов «Проблем коммунизма», и жур¬

нал реагировал на книгу Симоны де Бовуар очень сер¬

дито. В качестве автора «разносной» рецензии был при¬

влечен профессор Гарвардского университета Адам Улам.
Рецензия А. Улама полна иронии и сарказма, гнев¬

ных эмоций и бесстыдных нападок на французскую пй-!

сательницу. Особенно едко господин Улам комментиро1

вал искреннее заявление Симоны де Бовуар о том, что

роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» навеял на нее

страшную скуку.
1 «РгоЫегпз о[ Соттипізт», 1963, № б, р. 51.
372

В пылу обличений профессор из Гарварда не постес¬

нялся назвать «эксгибиционизмом» 1 объективность пи¬

сательницы при рассказе о советском образе жизни, ко¬

торому она дает позитивную оценку.
Грубую брань Улам обрушил на те страницы книги

Бовуар, где она критически отозвалась об американ¬

ском обществе, с органически присущими ему расовой

дискриминацией, беззаконием и культом насилия.
*	* *
Извращенно толкуя конкретные явления в советской

литературе, фальсифицируя их, выдавая черное за бе¬

лое, редакторы журнала назойливо подчеркивают «чест¬

ность», «объективность» и «порядочность» своих авторов-

антикоммунистов. Не от хорошей жизни это делается.

Ныне и на идеологическом рынке Запада продукция

антисоветчиков-советологов нуждается в усиленной рек¬

ламе.
Почитаем, к примеру, выступления в журнале того

же Дж. Гибиана. Своим коллегам-советологам он поет

весьма прочувствованные дифирамбы: «Я почувствовал

восторг от разнообразия и объема информации в рабо¬

тах американских критиков — обстоятельные анализы

текущих событий, разнообразие обозревателей, их муд¬

рость и эрудиция...»2 Господин Гибиан говорит о своем

бесконечном восхищении американским образом жизни,

который представляется ему — ну конечно же! — самым

совершенным, и он усиленно рекламирует его и реко¬

мендует другим народам.
Разумеется, профессор не прочь поиграть и в

«объективность». Он, например, не отрицает того, что в

Америке есть и недовольные социальным устройством

американского общества. Он признает этот факт, но

поясняет, что в США недовольны жизнью одни только

битники, да и то, мол, потому, что они психически боль¬

ные люди, употребляющие наркотики... Бесстыдно вос¬

хваляет Гибиан американский образ жизни, когда в

ушах всего человечества еще звучат выстрелы наемных

убийц, хладнокровно расстрелявших президента США

Джона Кеннеди, его брата Роберта, борца за права
1	«РгоЫетз о! Соттипізт», 1966, N 2, р. 63.
2	Там же, 1967, № 2, с. 62.
373

негритянского народа Мартина Лютера Кинга, когда

мир еще не забыл зверского убийства всей семьи проф¬

союзного деятеля Яблонски, расстрела студентов в уни¬

верситетских городках Америки, убийства Мередита,

убийства журналиста Дональда Боллса, тяжелого огне¬

стрельного ранения последователя Лютера Кинга — Вер¬

нона Джордана...
Дж. Гибиан, будучи специалистом «по» (вернее ска¬

зать, «против») советской литературе, видит свою

главную задачу и в том, чтобы, верно следуя предписа¬

ниям идеологов антикоммунизма, внушать читателям

мысль об «отсталости» советской литературы. Он так и

пишет в своих статьях, охотно публикуемых «Пробле¬

мами коммунизма»: «По сравнению с западной литера¬

турой последних лет советская литература все еще та¬

щится позади. В США, например, появилось с полдю¬

жины писателей, которые представляют, несомненно,

больший интерес, чем кто-либо из писателей в Совет¬

ском Союзе» *.
Скромничает профессор! Ну кто ему мешал напи¬

сать, скажем, две дюжины? Все равно ведь и «полдю¬

жины» остались инкогнито — этих счастливцев Гибиан

лишь посулил назвать в будущих своих публикациях.

Приведенные им имена некоторых писателей, которые

«тяготеют к фантастическому и гиперболическому...

исследуя необычное...»2, тем только и отличаются от

десятков других американских писателей, что поистине

гиперболически изображают в своих произведениях сек¬

суальные сцены, доходя до откровенной порнографии.
«Советские авторы даже и не приблизились к подоб¬

ному»,— гордо отмечает Гибиан.
И слава богу! — скажем мы. Понятия о морали и

нравственности у советских людей коренным образом

отличаются от морали и нравственности, пропагандиру¬

емых Гибианом.
Гибиан не одинок в непомерных восхвалениях

«трудов» американских советологов. Например, Виктрр

Франк восклицает: «Как бы ни казалось странным (!),

но западные эксперты на самом деле больше знают о

фактах современной жизни в Советском Союзе... рабо¬

ты американских авторов подтверждают... что... запад¬
1	«РгоЫетз о Г Сотшипізт», 1967, N 2, р. 61.
2	Там же, с. 64.
374

ные ученые являются более объективными, чем их совет¬

ские коллеги» К
Господин Франк вообще склонен считать, что только

американские советологи способны верно понять и оце¬

нить явления советской культуры.
Профессор Гибиан, вероятно, позеленел от зависти,

прочитав такую сентенцию Франка: «...так как русские

ученые... не в состоянии дать должное истолкование фак¬

там родной истории и цивилизации на подлинно науч¬

ном уровне, то эту задачу должны взять на себя ученые

за пределами Советского Союза» 2.
Каков «научный уровень» американских советоло-

гов-антикоммунистов, мы уже имели возможность убе¬

диться хотя бы в случае о пресловутым Тарсисом; меру

их «объективности» выпукло продемонстрировали много¬

численные факты фальсификаций и подтасовок, грубых

искажений смысла интерпретируемого материала и кле¬

веты. Примеры на этот счет можно приводить до беско¬

нечности как из любого выпуска «Проблем коммунизма»,

так и из любой книги советолога.
Дискутировать с Джорджем Гибианом, Михаилом

Рыбкиным, Виктором Франком и прочими авторами

«Проблем коммунизма» бесполезно.
Но разоблачать их антикоммунистические происки

необходимо; но ловить их с поличным, когда они лгут и

клевещут, нужно; но развенчивать создаваемые ими

мифы о мнимой аполитичности советологов, их лицемер¬

ное «беспристрастие», должно.
*	* #
Второго апреля 1960 года один известный советский

писатель напечатал в нью-йоркском журнале «Сатердей

ревью» статью, в которой с горечью констатировал

печальный факт: «Американцы лишены возможности чи¬

тать советские книги на своем родном языке», ибо «аме¬

риканские издатели тенденциозно отбирают книги совет¬

ских писателей для перевода на английский язык и изда-*

ния в США»3.
Автор статьи пришел к этим неутешительным выво¬

дам на основании собственных наблюдений во время по¬
1	«РгоЫетз ої Соттипізт», 1966, N 3, р. 47.
2	Там же, с. 46.
3	Цит. по журналу «РгоЫетз о! Соттипізт», 1962, N 4, р. 28.
375

ездок по Америке, а также на основании изучения стати¬

стических данных об изданиях произведений советских

литераторов в США.
Советский писатель указывал в статье: «Как прави¬

ло, единственно современными книгами, которые широко

издаются и популяризируются в США, являются книги,

подобные роману «Доктор Живаго» и дающие пищу для

ретивых нападок на социалистическую систему»1.
Журнал «Проблемы коммунизма» решил опроверг¬

нуть мнение советского писателя.
Для сочинения «опровергательной» статьи был на¬

нят (для вящей солидности) заграничный автор. Рональд

Хинли, преподаватель русского языка и литературы Окс¬

фордского университета (Англия), с готовностью взял¬

ся выполнить заказ своих хозяев, и спустя два с полови¬

ной года «Проблемы коммунизма» напечатали наконец

его труд, «опровергающий» выступление советского пи¬

сателя.
С хорошо разыгранным негодованием господин Хин¬

ли заявил, что советский писатель не понял, исказил, не¬

верно представил действительную картину с изданием

произведений советских авторов в западном мире. (В ста¬

тье советского писателя речь шла о США, а не о всем

западном мире.)
Западный читатель, уверяет Хинли, имеет «свобод¬

ный и обильный» рынок советской художественной лите¬

ратуры, а если этот рынок почему-то оказывается не

столь уж обильным и свободным, то это, по Хинли, объ¬

ясняется якобы отсутствием спроса на книги советских

авторов.
Хинли назидательно разъясняет, что переводная по¬

литика в западном мире основывается исключительно

на коммерческом расчете, а политические соображения

не играют никакой роли. «Когда книги советских авто¬

ров печатаются малыми тиражами, то это потому, что

издатели рассчитывают (!) на малый спрос»2.
Господа советологи любят уверять читателя в аполи¬

тичности и бескорыстии буржуазных издателей. Можно

умилиться, послушав, например, заверения Хинли в том,

что советологи и буржуазные издатели «искренне» заин¬

тересованы в распространении советской художественной

литературы.
1	Цит. по журналу «РгоЫешз ої Соттипізт», 1962, N 4, р. 28.
2	«РгоЫетз ої СоттипІБШ», 1962, N 4, р. 23.
376

Ссылаясь на библиографию переводов советских ав¬

торов на английский язык, приводимую в книге Глеба

Струве «Советская русская литература, 1917—1950»,

мистер Хинли заявляет: «Достаточно беглого взгляда,

чтобы убедиться в том, что в первые тридцать лет Совет¬

ской власти почти все сколько-нибудь заметные произ¬

ведения были переведены на английский язык» 1.
Однако не будем торопиться разделять восторг ми¬

стера Хинли.
Разумеется, было бы наивным не замечать, что в

США стараниями прежде всего прогрессивных издате¬

лей переведено и напечатано немало книг советской ху¬

дожественной литературы, хотя конечно же не прихо¬

дится говорить «о всех сколько-нибудь заметных ее про¬

изведениях».
Хинли ссылается на книгу Струве. Откроем ее и вни¬

мательно изучим приводимую там библиографию, кото¬

рая, если верить Хинли, содержит «одиннадцать стра¬

ниц... переведенных на английский язык произведе¬

ний» 2.
Глеб Струве приводит в своей библиографии всего

несколько десятков имен советских писателей. И дей¬

ствительно, «достаточно беглого взгляда» для понима¬

ния того неоспоримого факта, что в библиографии на¬

звана лишь малая толика «заметных произведений», со¬

зданных в СССР «за первые тридцать лет Советской

власти».
В самом деле, разве не были «сколько-нибудь замет¬

ными» такие произведения, как «Железный поток» А. Се¬

рафимовича, «Кара-Бугаз» К. Паустовского, «Как зака¬

лялась сталь» Н. Островского, «Молодая гвардия» А. Фа¬

деева, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого,

поэмы и стихотворения А. Твардовского, М. Исаковско¬

го, М. Светлова и книги многих других советских поэтов

и прозаиков?
Однако их, как и десятков других заметных произве¬

дений советской литературы, в списке, приводимом в

книге Г. Струве, нет. И это несмотря на то, что библио¬

графия в книге Г. Струве включает в себя переводы на

английский язык, выполненные не только в США, но и в

Англии, и в Сингапуре, и в других странах!
1	«РгоЫетз о£ Соттипізт», 1962, N 4, р. 28.
2	Там же.
377

Прямо скажем, мистеру Хинли хвастаться бы не

стоило. Об «обильном» рынке советской художественной

литературы для западного читателя говорить пока не

приходится.
После 1950 года, когда наступили в США мрачные

времена маккартизма и антикоммунизм был возведен в

ранг государственной политики, список переводов совет¬

ской литературы в США и сократился резко, и приобрел

особенно очевидную тенденциозность отбора.
Впрочем, Р. Хинли и сам признает, что в «современ¬

ных условиях любое сравнительно скандальное сочине¬

ние советского автора, хотя бы весьма сомнительной ху¬

дожественной ценности... быстро выходит в переводе на

английский язык» 1.
Р. Хинли называет в качестве примера издание на

Западе «посредственных произведений»2 И. Эренбурга

и В. Дудинцева.
О «коммерческом расчете» западных издателей в

данном случае Р. Хинли уже и не упоминает. «Коммер¬

ция» издателей оказалась тесно связанной с антисовет¬

ской политикой правящих кругов США. Более того,

именно эта политика и диктует линию поведения буржу¬

азных издателей по отношению к советской литературе.

Господин Хинли, сам того не желая, блистательно это

доказал!
Обращаясь к статье советского писателя, Р. Хинли

обиженно пишет: «...в СССР любят упрекать западных

издателей и критиков в преувеличенном внимании к со¬

чинениям, подобным «Доктору Живаго» и «Не хлебом

единым». Мистер Хинли ехидно заявляет: «Они бы пред¬

почли, чтобы мы читали такие образцы ортодоксального

социалистического реализма, как, скажем, «Повесть о

настоящем человеке» Б. Полевого»3.
Что ж, этим заявлением мистер Хинли, собственно,

сорвал с себя последний фиговый листочек мнимой апо¬

литичности своих суждений о советской литературе.

Попытка мистифицировать читателя, ввести его в заблу¬

ждение относительно подлинных целей, антикоммунистов,

их стратегии и тактики явно не удалась.
1	«РгоЫетз ої Сотгтшпізт», 1962, N 4, р. 29.
2	Там же.
3	Там же, с. 32.
378

* * *
«Россия под руководством рабоче-крестьянского пра¬

вительства не такая, какой ее рисуют в Америке буржу¬

азные журналисты, дипломаты и бизнесмены»1,— отме¬

чал в июне 1918 года Джон Рид в журнале .«Либерей-

тор».
«Против России ведется пропаганда во всемирном

масштабе. Девяносто девять процентов печатающихся о

России материалов либо абсолютно лживы, либо при¬

страстны»2,— писал в октябре 1919 года известный дея¬

тель американского рабочего движения, выдающийся

художник Роберт Майнор, только что вернувшийся из

России.
Анализ материалов, помещенных в журнале «Пробле¬

мы коммунизма» за последние 10—15 лет, убедительно

свидетельствует о том, что пристрастное отношение бур¬

жуазной печати США к явлениям советской действитель¬

ности не изменилось ни на йоту. Изменилась лишь так¬

тика. Антикоммунисты теперь все чаще стремятся вы¬

ступать под личиной бескорыстных «друзей» советской

литературы, они твердят о своей «доброжелательности»

к странам социализма. Твердит об этом и редактор

«Проблем коммунизма» Абраам Брамберг.
К примеру, немало энергии потратил Абраам Брам¬

берг на то, чтобы понудить советских ученых выступить

на страницах журнала. С любой статьей. На любую

тему. Напечатание он гарантирует.
Но не пишут! А ведь как было бы здорово, если бы...

Ведь такая была бы возможность создать видимость

заинтересованной дискуссии «на равных» с советскими

авторами!
Обратились, например, к одному советскому акаде¬

мику: пришлите, пожалуйста, нам статью, напечатаем,

оплатим любой валютой... Не прислал. Вернее, прислал,

но не статью, а вежливое письмо, в котором сообщал

давно известную истину о том, что. журнал «Проблемы

коммунизма» является откровенным «органом холодной

войны», специализирующимся на «негативной антиком¬

мунистической пропаганде... Он далек от объективности
1	«Великим Октябрь и прогрессивная Америка». М., 1967, с. 237.
2	Там же, с. 277.
379

и научных критериев» Советский академик отверг пред¬

ложение редактора.
Редактор решил опровергнуть мнение советского уче¬

ного, но, разумеется, не своими руками — кто поверит? —

а опять же наемными.
И вот рядом с ответом советского академика журнал

публикует письмо читателя — некоего Исаака Захавы

из Израиля, который силится доказать «объективность»

журнала, «благородство» помыслов его авторов, их

«искреннюю» заботу о... «процветании советского обще¬

ства» 2.
Однако хорошо оплаченные усилия Исаака Захавы

не произвели на мир ровно никакого впечатления. Бес¬

стыдная лесть и очевидная лживость письма Захавы

сконфузили даже самого редактора — он не рискнул

продолжить публикацию подобных «писем».
Абраам Брамберг решил сам пожаловаться на со¬

ветскую публику и прессу, которая не только не пони¬

мает его «искренних» и «высоких» устремлений, но и —

подумать только! — печатно называет антикоммунистом

и даже агентом неких разведывательных органов...
Впрочем, послушаем самого господина редактора.
В последнем номере журнала за 1969 год Абраам

Брамберг разразился длинным собственным письмом, в

котором, наряду с другими своими обидами, раздражен¬

но обличал советских журналистов, не пожелавших

иметь с ним личные контакты.
Брамберг считает, что такое к нему отношение со

стороны советских журналистов явилось будто бы пря¬

мым следствием выступления газеты «Правда», объявив¬

шей Брамберга «кадровым разведчиком».
Господин редактор просит поверить ему на слово, что

он не агент. Обвинение «Правды», по его словам, по¬

строено целиком «на фантастическом предположении о

том, будто бы я собирал разведывательную информацию

во время завтрака с чехословацкими писателями в Пра¬

ге летом 1968 года»3.
Но все дело в том, что в «Правде» излагались не

«фантастические предположения» о личности редактора

«Проблем коммунизма», а точные документы из мате¬

риалов министерства внутренних дел ЧССР о подрыв¬
1	«РгоЫешз ої Соштипізш», 1965, N 3, р. 55.
2	Там же.
3	Там же, 1969, N 6, р. 69.
380

ной деятельности империалистических разведок в Чехо¬

словакии летом 1968 года. Материалы эти опубликованы

газетой «Руде право», выходящей в Праге, а «Правда»

лишь перепечатала их.
В материалах, в частности, говорилось о том, что не¬

которые журналисты и ученые, приезжавшие в ЧССР

в тот период, являлись кадровыми разведчиками и их

контакты с определенными чехословацкими граждана¬

ми имели разведывательный характер.
«Аналогичный характер, — писала «Руде право»,—

носили и контакты сотрудника Американской информа¬

ционной службы (ЮСИА) А. Брамберга, приехавшего

30 мая в ЧССР. Среди его документов была частная

информация об экономическом положении в Чехослова¬

кии и анализ обстановки в чехословацкой армии и орга¬

нах госбезопасности» К
Господина Брамберга поймали с поличным в Праге,

там разоблачили, там опубликовали соответствующие

документы, а он жалуется на... московскую «Правду»!
Лицемерит Брамберг и тогда, когда он «обижает¬

ся» на советскую газету» «Известия», определившую

редактируемый им журнал как «один из головных ин¬

струментов подрывной идеологической деятельности про¬

тив Советского Союза и других социалистических стран» 2.
Горькие сетования господина Брамберга никого уже

не обманут. Как говорится в русской пословице: что по¬

сеешь, то и пожнешь.
Ныне господин Брамберг подвизается на радиостан¬

циях «Свобода» и «Свободная Европа» (РС, РСЕ), впря¬

мую и в открытую связанных с американским ЦРУ и

им руководимыми и финансируемыми. Штаты этих под¬

рывных радиостанций укомплектованы, как известно,

только кадровыми разведчиками США.
6.	Кеер втіїіпд! Или советологи

у разбитого корыта
За последние двадцать лет американская антиком¬

мунистическая «культурная кремленология» затратила

огромные средства — материальные и интеллектуаль¬
1	Цит. по газете «Правда», 6 августа 1969 г.
2	«Известия», 15 августа 1969 г.
381

ные — на дискредитацию литературы социалистического

реализма в глазах среднего американца. Фальсифицируя

творчество одних советских писателей, создавая реклам¬

ную шумиху вокруг других, провокационно спекулируя

на житейских слабостях третьих, не останавливаясь пе¬

ред беззастенчивой ложью и клеветой по адресу четвер¬

тых, советологи пытались и пытаются доказать свой за¬

тасканный тезис о некоей «оппозиционности» советских

писателей, о наличии антагонистических противоречий в

отношениях между писателями и партией, между писате¬

лями и Советской властью.
В этом смысле особый интерес советологов вызывают

послевоенные съезды советских писателей. Пристально

вчитываясь в речи делегатов этих съездов, советологи

искали подтверждения своим громогласным заявлениям

о наступившей якобы после 1953 года некоей деидеоло¬

гизации советской литературы и чуть ли не об отказе

советских писателей от основных принципов социалисти¬

ческого реализма, принципов партийности, народности,

идейности, как это, к примеру, померещилось не в меру

пылкому воображению Г. Суэйза. Послевоенные съезды

советских писателей — Второй (1954 г.), Третий (1959 г.),

Четвертый (1967 г.), Пятый (1971 г.), Шестой (1976 г.)

и Седьмой (1981 г.)—и отличались широким кругом

участников, высокой активностью делегатов, остротой

критики и самокритики. Опубликованные стенографиче¬

ские отчеты этих съездов дают большой материал для

серьезных анализов и размышлений о развитии литера¬

турного процесса в СССР в послевоенные годы со всеми

его плюсами и минусами.
Каждый из прошедших съездов был поистине авто¬

ритетнейшим форумом, на котором вырабатывались кол¬

лективные точки зрения на явления литературной жиз¬

ни в их неразрывной связи с жизнью советского об¬

щества, с задачами коммунистического строительства в

СССР.
Каждый из прошедших съездов неоспоримо свиде¬

тельствовал о безграничной преданности советских пи¬

сателей идеям коммунизма, о тесной сплоченности лите¬

раторов Страны Советов вокруг КПСС, о полной

поддержке ими политики партии во всех сферах

жизни.
Однако отношение советологов к нашим писатель¬

ским съездам хотя и пристальное, но весьма специфи¬
382

ческое. В каждом из съездов они тщились выловить,

или, точнее, вычитать в опубликованном стенографиче¬

ском отчете, лишь подтверждения своим избитым кон¬

цепциям о «бунте» писателей против «диктата» партии.

Методологический принцип советологов, основанный на

«читке между строк», позволяет, конечно, вычитывать

все, что им необходимо. Или сочинять и выдавать

сочиненное за вычитанное в стенограмме «между

строк».
Как правило, в «трудах» советологов не встретишь

сколько-нибудь детального и глубокого освещения рабо¬

ты того или иного съезда советских писателей. Авторы

не утруждают себя анализом материалов, не пытаются

их осмыслить. Советологи привыкли лишь излагать свое

безапелляционное мнение, свою окончательную оценку

тому или иному съезду, они приучены изрекать конеч¬

ные оценочные выводы, вовсе не заботясь об объектив¬

ности аргументации.
Вот стенограмма Второго съезда советских писате¬

лей. Как известно, съезд состоялся спустя двадцать лет

после Первого, и время зїо, как отмечалось в докладе

Алексея Суркова, «было для наших литератур време¬

нем дальнейшего закрепления на позициях партий¬

ности»
В докладах Б. Полевого о детской и юношеской лите¬

ратуре, К. Симонова о прозе, С. Вургуна о поэзии, в

выступлениях В. Лациса, М. Шолохова, Я. Коласа,

Г. Маркова, С. Щипачева, М. Бажана и других доклад¬

чиков и ораторов на съезде эта главная тенденция и осо¬

бенность развития советской литературы за истекшее

двадцатилетие получила глубокое и убедительное под¬

тверждение и обоснование.
Ко времени своего Второго съезда советскиеАписатели

только за послевоенные годы создали немало талантли¬

вых произведений, получивших широкое признание не

только в нашей стране, но и за рубежом. Среди них:

«Молодая гвардия» А. Фадеева, «Первые радости» и

«Необыкновенное лето» К. Федина, «Русский лес» Л. Ле¬

онова, «Далеко от Москвы» В. Ажаева, «Повесть о на¬

стоящем человеке» Б. Полевого, «Звезда» Э, Казакевича,
1	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 576—577.
383

«Волоколамское шоссе» А. Бека, «Даурия» К. Седых,

«Белая береза» М. Бубеннова, «Журбины» Вс. Кочетова,

«Искатели» Д. Гранина, «Районные будни» В. Овечкина,

«Не ко двору» В. Тендрякова, «Дни нашей жизни»
В.	Кетлинской, «Строговы» Г. Маркова, «Жатва» и

«Повесть о директоре МТС и главном агрономе» Г. Ни¬

колаевой, «Балтийское небо» Н. Чуковского, «Алитет

уходит в горы» Т. Семушкина. Об этих и многих других

заметных произведениях, определявших энергичное раз¬

витие послевоенной советской литературы, шел взыска¬

тельный разговор на Втором съезде писателей СССР в

1954 году.
Названные романы, повести, рассказы, очерки свиде¬

тельствовали о необычайной широте проблематики твор¬

чества писателей — от героики Великой Отечественной

войны 1941—1945 годов до острейших общественных

проблем того времени.
Успех произведений определялся их высоким идейно¬

художественным уровнем, глубокой партийностью твор¬

чества, четкостью классовых марксистско-ленинских по¬

зиций писателей, живой и органичной связью художе¬

ственного процесса с жизнью своего народа, с политикой

КПСС.
Однако именно этой определяющей черты в работе

Второго съезда советологи как раз и «не заметили»!

В их толковании Второй съезд писателей СССР приобрел

совершенно иной смысл.
В книге «Год протеста» (1961) советологи X. Маклин

и У. Викери самоуверенно, как приговор, изрекли:

«Основной тенденцией Второго съезда советских писате¬

лей и советской литературы в целом в последующие

годы было стремление уйти от политики...» 1
Через два года, на этот раз без соавтора, У. Викери

в книге «Культ оптимизма» (1963) уже совершенно бес¬

компромиссно отчеканил: «...съезд означал отход от по-

литики. Его главная тенденция была аполитичной

(курсив мой. — А. Б.).
Ну, а поскольку подобные утверждения советологи

подкрепляют ссылками на речи, произнесенные на Вто¬

ром съезде И. Эренбургом, В. Катаевым и некоторыми
т 1 Мс Ьеап Н. апсі V і с к е г у XV. ТЬе Уеаг ої Ргоіезі, 1956, р. 19.
2	V і с к е г у \У. ТЬе Сиіі ої Оріішізгп, р. 73.
384

другими, есть прямой смысл и нам сослаться на речи

этих писателей именно на Втором, по утверждениям со¬

ветологов, «аполитичном» съезде советских писателей.

Пусть читатель сам судит, правомерна ли попытка сове¬

тологов использовать речи И. Эренбурга и В. Катаева

для подтверждения тезиса об аполитичности Второго

съезда советских писателей.
Вот что говорил на Втором съезде И. Эренбург: «Без

участия в строительстве нашего советского общества...

писатель обречен на внутреннее бесплодие. Зарубежна

недоброжелатели нас упрекают то в фанатизме, то в от¬

сутствии творческой индивидуальности. Они не хотят или

не могут понять, что для нас политика Коммунистиче¬

ской партии — это путь к расцвету человеческих ценно¬

стей, к торжеству гуманизма... Вера в народ и партию

не обезличивает нас, — напротив, мы видим в советском

обществе все предпосылки для развития большой лите¬

ратуры... Никогда и нигде литература не занимала та¬

кого высокого и ответственного положения, как теперь

у нас... От нас многого ждут, и многое с нас взыщется.

Советское государство, партия поставили нас в заме¬

чательные условия. Мы не отданы на милость коммер-

сантам-издателям, и нет над нами различных Мак¬

карти» 1.
И разве не очевидно, что речь И. Эренбурга на съезде

как раз свидетельствовала о том, что советские писате¬

ли не мыслят свое творчество вне политики, ведущей к

торжеству коммунизма, вне политики КПСС?
А вот что говорил на съезде В. Катаев: «Свою лю¬

бовь к Коммунистической партии Горький всегда ста¬

рался привить и нам, молодым советским писателям.

Горький приложил много усилий, чтобы сделать нашу

родную советскую литературу партийной. В этом его ко¬

лоссальная заслуга не только перед советским народом,

но и перед народами всего мира... Лично я — формаль¬

но писатель беспартийный, но уже в течение многих и

многих лет я не отделяю себя от партии. Я считаю себя

обязанным подчиняться всем партийным решениям и,

где это могу, по мере своих сил проводить партийную

линию и бороться с ее искривлениями... для того, чтобы

написать что-либо порядочное, полезное для народа,—
1	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 145—146.
385

подчеркнул писатель, — нужно твердо стоять на идейных

позициях коммунизма» К
И это — «стремление уйти от политики»?
Г. Суйэз, говоря о Втором съезде советских писате¬

лей, подытожил: «Второй съезд не дал окончательных

ответов на жгучие вопросы дня и не выработал твердой

линии в литературных делах» 2.
Что же получается? Выходит, советские писатели не

оправдали надежд антикоммуниста Суэйза — и вот, по¬

жалуйста, выговор! А может, Г. Суйэз поторопился?

Может, следовало бы повнимательнее прочитать стено¬

графический отчет о работе Второго Всесоюзного съез¬

да? Ответ «окончательный и твердый» он мог бы полу¬

чить из текста письма Центральному Комитету КПСС,

единодушно принятого делегатами, в котором говори¬

лось четко и определенно: «Писатели полны решимости

вести постоянную борьбу со всеми отклонениями от со¬

циалистического реализма, с проявлениями чуждой бур¬

жуазно-националистической и космополитической идео¬

логии, с влияниями буржуазного натурализма и форма¬

лизма. Одними думами, одними чувствами с родным

народом, с партией живут и работают советские пи¬

сатели» 3.
Это разве не «окончательный» ответ, не «твердая ли¬

ния в литературных делах», выработанная именно съез¬

дом писателей?
Совершенно очевидно, что советологам не такой от¬

вет хотелось бы получить от съезда советских писателей.

Потому и слышится из их рядов раздраженно-недоволь¬

ное: «не... не... не...», потому и пытаются они толко¬

вать вкривь и вкось обычную писательскую полемику на

съезде, острую критику недостатков и самокритику.
Закрывая работу Второго съезда, А. Сурков сказал

в заключительном слове: «Пресса и радио капиталисти¬

ческих стран подбирают все обмолвки и недомолвки,

прозвучавшие с трибуны нашего съезда, чтобы в угод¬

ном им свете истолковать его характер. Когда же не хва-

іает обмолвок (а их было не так много), они по своему

лроизволу толкуют и комментируют то, что наши орато¬
‘ «Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет», с. 164.
2	5™ а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Ьііегаїиге іп ІЬе ІІ55К. 1946—•

1959, р. 126.
3	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 584.
386

ры на этом съезде говорят. Ну что ж, это же не ново, это

не оригинально! Мы к этому давным-давно привыкли!

Пытаются использовать против нас нашу критику и са¬

мокритику и заставить нас спрятать в ножны это прове¬

ренное оружие литературного прогресса! Мы это оружие

никогда не спрячем!» 1
Вполне определенная «твердая линия в литературных

делах» и вполне «окончательный ответ» советологам под

занавес съезда!
Еще большее брюзжание антикоммунистов вызвал

Третий съезд советских писателей. Не утруждая себя

хотя бы поверхностным анализом докладов и речей на

съезде, советологи злобно клеймили его работу. Чем же

он им не понравился?
Вот Г. Суэйз: «Из трех съездов советских писателей

этот (Третий. — А. Б.) был самым скучным. Его заседа¬

ния были характерны демонстрацией единства, не срав¬

нимой с предыдущими съездами... Большинство речей

на съезде... повторяли хорошо известные литератур¬

ные клише». И даже: «...выражение триумфа ортодок¬

сии» 2.
Занятые отысканием в речах делегатов Третьего съез¬

да писателей СССР материалов для своих политических

спекуляций, советологи игнорировали само содержание

работы съезда, тот глубокий, временами острый разго¬

вор об основных тенденциях литературного процесса, об

идейно-художественном уровне вышедших книг.
В период между съездами был опубликован подлин¬

ный шедевр мировой литературы — рассказ М. Шолохо¬

ва «Судьба человека», взволновавший и потрясший мир

необычайно проникновенным раскрытием характера рус-

ского советского человека, его высоких политических и

морально-нравственных качеств, его неизбывной стойко¬

сти духа и самоотверженности, его беззаветной предан¬

ности идеалам коммунизма и верности своей социали¬

стической родине.
. Увидели свет и такие острые современные произведе¬

ния, как роман Г. Николаевой «Битва в пути», повести

П. Нилина «Жестокость» и «Испытательный срок», «Чу¬

дотворная» В. Тендрякова, «Истоки» Г. Коновалова, поэ¬
1	«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи¬

ческий отчет», с. 576—-577.
25\у’аугеН. Роїііісаі Сопігої ої Іліегаіиге іп ІЬе ІІ55К. 1946—

1959, р. 203.
387

мы «За далью — даль» А. Твардовского и «Строгая лю¬

бовь» Я. Смелякова и многие другие.
Весь ход дискуссии на Третьем съезде писателей

СССР подтвердил верность советских писателей незыбле¬

мым принципам социалистического реализма — принци¬

пам партийности, народности и классовости художе¬

ственного творчества.
Вот этот-то конструктивный разговор, вот эта-то вер¬

ность принципам социалистического реализма и «разоча¬

ровали» советологов.
Особенную печаль Г. Суэйза вызвало то, что съезд

подчеркнул: социалистический реализм «был и остается

испытанным и проверенным творческим методом совет¬

ской литературы» 1.
Вот, оказывается, в чем дело! Не нравится им демон¬

страция единства, не нравится им верность советских пи¬

сателей методу социалистического реализма!
Марк Слоним, впрочем, именно так и зафиксировал:

«Третий съезд советских писателей в мае 1959 года не

оправдал чаяний оптимистов, надеявшихся, что съезд

обозначит начало новой оттепели»2.
Д. Маркхэм, целиком опираясь на суждения Слони-

ма, утверждает в своей книге, что Третий съезд совет¬

ских писателей «бойкотировался» якобы Эренбургом,

Шолоховым, Пановой, Симоновым, которые, мол, про¬

должали таким образом свой «заговор молчания»3.
Не сам придумал Д. Маркхэм подобное. И не будем

его винить — ведь он всего только добросовестно списал

ътп суждения с 320 страницы книги М. Слонима «Рус¬

ская советская литература. Писатели и проблемы»

(1964).
'А как было на самом деле? А на самом деле было

так, что и Эренбург, и Шолохов, и Панова, и Симонов

были избраны в президиум съезда и, более того, К. Си¬

монов выступал на съезде и зачитывал приветственное

письмо делегатов съезда Центральному Комитету КПСС.

Откройте «Стенографический отчет» Третьего съезда, щ

вы легко в этом убедитесь.
1	5 \у а у 2 е Н. Роїііісаі Сопігої ої Ьііегаіиге іп іЬе ІІ55К, 1946—

1959, р. 212.
2	5 1 о її і т М. Киззіап Зоуієі Ьііегаіиге. Шгііегз апсі РгоЫетз,

р. 319.
3	М а г к £ її а т Уоісез оГ іііе Кесі Сіапіз, р. 244.
388

Вот вам и «бойкот», вот вам и «заговор молчания»!
Вот и цена, добавим, объективности суждений сове¬

тологов.
«...За полвека существования Советской власти како¬

го только вздора не наговорили о нас наши враги! — от¬

мечал в докладе на Четвертом съезде советских писате¬

лей Г. Марков. — В течение полувековой острейшей борь¬

бы за идеи и принципы социалистической культуры мы

не раз отбивали атаки и со стороны аткровенно буржу¬

азных идеологов, и со стороны тех, кого на острых пово¬

ротах времени охватывали испуг и отчаяние перед труд¬

ностями... Наша советская литература была и останется

пламенным и неутомимым борцом за идеи гуманизма,

пролетарского интернационализма, за мир между наро¬

дами, за социальную и национальную свободу, за демо¬

кратию и социализм» К
Четвертый съезд советских писателей проходил в год

пятидесятилетия Великой Октябрьской революции. Он

как бы подвел итоги полувекового развития литературы

нового типа, вдохновляемой идеалами коммунизма, и с

глубоким удовлетворением . констатировал нерушимую

сплоченность советских писателей вокруг КПСС, их без¬

заветную преданность делу партии.
Прошедшие после Третьего съезда советских писате¬

лей годы оказались очень плодотворными для нашей ли¬

тературы. Появились романы К. Симонова «Живые и

мертвые» и «Солдатами не рождаются»; Д. Гранина

«Иду на грозу»; Ю. Бондарева «Тишина»; А. Чаковского

«Год жизни» и «Дороги, которые мы выбирает»; М. Ша¬

ги нян «Первая Всероссийская»; 10. Трифонова «Утоле¬

ние жажды»; С. Дангулова «Дипломаты»; трилогия

Ю. Германа «Дело, которому ты служишь», «Дорогой

мой человек», «Я отвечаю за все»; Б. Полевого «На ди¬

ком бреге»; повести В. Катаева «Маленькая железная

дверь в стене»; Э. Казакевича «Синяя тетрадь»; В. Ко¬

жевникова «Знакомьтесь, Балуев!»; А. Рекемчука «Мо-

лодо-зелено»; Б. Бедного «Девчата»; Г. Бакланова «Июль

1941 года»; документальная книга С. С. Смирнова

«Брестская крепость» и другие, в которых проявился

жизнеутверждающий пафос литературы социалистиче¬

ского реализма.
1	«Четвертый съезд писателей СССР. Стенографический отчет».

М., 1968, с. 12—13.
389

Старейший советский писатель К. А. Федин в речи

на этом съезде с гордостью подчеркнул: «Советские пи¬

сатели родились в советской революции, живут в ней и

искусством своим исповедуют ее» *.
Обращаясь к ЦК КПСС, делегаты Четвертого съезда

советских писателей взволнованно заявили: «Мы откры¬

то и с гордостью называем нашу литературу партийной

потому, что... видим в политике партии наиболее полное

воплощение заветных чаяний прогрессивного человече¬

ства. И мы говорим сегодня от имени всей нашей много¬

национальной литературы: «Выбрав своим идеалом ком¬

мунизм, мы будем верны ему до конца!» 2
Конечно же советологи остались недовольны итога¬

ми работы Четвертого съезда писателей СССР. В мно¬

гочисленных статьях и комментариях они пытались раз¬

дуть пропагандистский ажиотаж вокруг пресловутого

письма Солженицына. Шум этот нужен им был для того,

чтобы подменить действительно плодотворную и живую

дискуссию на съезде по важнейшим проблемам творче¬

ства советских писателей вымороченной и худосочной

проблемкой неуютного жития одного литературного вла¬

совца в социалистическом обществе.
Не вышло. Позитивные итоги Четвертого съезда

были столь внушительны, его консолидирующее воз¬

действие на все отряды советских писателей оказалось

столь ощутимым, что полностью игнорировать его ре¬

зультаты стало невозможно. И тогда советологи обра¬

тились к апробированному набору клише из своего об*

ширного арсенала клеветы. И вновь замелькали в их

статьях надоевшие эпитеты: «монотонность», «парад

гармонии и единодушия» и пр. и пр.
Эдвард Браун, подобно Марку Слониму, тоже за¬

нялся подсчетом количества присутствовавших и от¬

сутствовавших на Четвертом съезде делегатов. И вот

какие любопытные политические «открытия» сделал со¬

ветолог из своих арифметических занятий: «Согласнр

отчету, опубликованному 26 мая 1967 года в «Правде»,

на Четвертый съезд было избрано 525 делегатов, а при¬

сутствовало 473. Это означало только одно: по той или
1	«Четвертый съезд писателей СССР. Стенографический отчет».

М., 1968, с. 12—13.
2	Та\! }:<е, с. 247.
390

иной причине 52 делегата не сочли для себя возмож¬

ным присутствовать на съезде...» 1
Советолог подсчитывает дальше: 52 делегата — это,

мол, десять процентов. Отсюда он делает уже слышан¬

ный нами ранее вывод о «бойкоте съезда значительным

числом писателей» 2.
Ну что ж, обратимся опять к первоисточнику и по¬

читаем доклад Мандатной комиссии съезда, который

сделал ее председатель Алим Кешоков. Вот что говори¬

лось в докладе:
«Писательскими съездами союзных республик было

избрано 525 делегатов на Четвертый съезд писателей

СССР.
Комиссия с прискорбием извещает о том, что две¬

надцать делегатов ушли от нас навсегда до начала ра¬

боты съезда. Смерть не тронет их произведений, вошед¬

ших в сокровищницу нашей советской литературы.
Сорок делегатов не смогли прибыть на съезд по

уважительным причинам» 3.
Так под пером Эдварда Брауна даже безвременно

умершие делегаты Четвертого съезда писателей СССР

превратились в тех, кто «по тем или иным причинам не

сочли для себя возможным присутствовать на съезде»,

то есть оказались среди тех, кто, по мнению советолога,

«бойкотировал» съезд.
Казалось, в двадцатом веке чичиковы больше не

возможны. Верилось, что гоголевская сатира абсолютно

исключила возможность появления любителей занимать¬

ся спекуляциями на мертвых душах.
Однако свежий пример с Эдвардом Брауном суще¬

ственно поколебал это представление...
Сокрушительный удар надеждам советологов на рас¬

кол советских литераторов нанес и Пятый съезд совет¬

ских писателей.	1
Он состоялся летом 1971 года, спустя несколько ме¬

сяцев после завершения работы XXIV съезда КПСС,

уделившего большое внимание вопросам развития ху¬

дожественной культуры социализма. Принципиальное

значение имело положение партийного съезда о возра¬
1	В г о \у п Е. Киззіап ІЛегаіиге зіпсе іііе Кеуоіиііоп, р. 297.
2	Там же.
3	«Четвертый съезд писателей СССР. Стенографический отчет».

М., 1968, с. 85.
391

стании роли литературы и искусства в формировании

мировоззрения советского человека, его нравственных

убеждений, духовной культуры.
XXIV	съезд КПСС глубоко проанализировал глав¬

ные тенденции в современном художественном процессе,

дал объективную партийную оценку тем крайностям, ко¬

торые осложняли литературно-художественное творче¬

ство в стране и могли завести литераторов и деятелей

искусства в творческий тупик.
Съезд партии сформулировал принципы современно¬

го партийного подхода к руководству развитием лите¬

ратуры и искусства. «Сила партийного руководства,—

сказал в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду

партии тсв. Л. И. Брежнев,— в умении увлечь худож¬

ника благородной задачей служения народу, сделать

его убежденным и активным участником преобразова¬

ния общества на коммунистических началах» *.
Оценки и выводы партийного съезда оказали огром¬

ное влияние на умонастроения писателей и во многом

определили характер и содержание работы Пятого

съезда писателей СССР.
Представители самых различных поколений совет¬

ских писателей с трибуны этого съезда остро и проблем¬

но анализировали развитие литературного процесса в

стране, самокритично говорили не только о творчестве,

но и о преодолении некоторых ошибочных взглядов,

связанных с общественными явлениями в жизни совет¬

ского общества после 1953 года.
Не будем забывать, что стратегические надежды ан¬

тикоммунистов на раскол советской творческой интел¬

лигенции, на отрыв ее от КПСС во многом основывались

именно на подобных ошибочных представлениях от¬

дельных, особенно молодых литераторов.
Словно подводя черту под несостоявшимися плана¬

ми наших идейных противников, Евгений Евтушенко в

речи на Пятом съезде заявил: «Мы искренне плакали:в

марте 1953 года, когда умер человек, с именем которого

мы росли и без которого мы не представляли себе своіо

жизнь... Некоторые из нас растерялись — ведь мы быЛи

еще так юны! — и иногда впадали в переоценку всех

ценностей с маху. Решительный поворот истории вы-
1	Брежнев Л. И. Отчетный доклад Центрального Комитета

КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза.

М., 1971, с. 158.
392

звал в некоторых из нашего поколения известную долю

скепсиса, оттенок политической недоверчивости, пере¬

ходящий иногда в снобизм неучастия или в снобизм

противопоставления себя обществу. Именно тогда сре¬

ди нашего поколения появилось частное явление, полу¬

чившее наименование «плесень». Однако были глубоко

не правы те, кто пытались толковать эту формулу

слишком расширительно, стараясь представить уже не

отдельных отщепенцев из нашего поколения, а его зна¬

чительную часть как морально неустойчивую и не за¬

служивающую гражданского доверия... Да, в нашем по¬

колении были и «стиляги», и «плесень», но они не могли

представлять собой лицо нашего поколения в целом,

как сегодня его не может представлять жалкое, заиски¬

вающее липкое лицо диккенсовского Урии Гипа под

псевдонимом мсье Анатоль... пусть не надеются опеку¬

ны этого профессионального предателя и доносчика —

господ «Анатолей» не будет ни в нашем поколении, ни

в будущих поколениях нашей страны!» 1
В темпераментном, остропроблемном выступлении

Александра Чаковского было подчеркнуто глубокое удов¬

летворение ходом дискуссии на съезде. «Наш съезд,—

сказал А. Чаковский,— это деловой творческий, иногда

полемический — без этого вообще не может быть заин¬

тересованных обсуждений — разговор единомышленни¬

ков. Наш съезд является не только для советского

народа, но и для всего мира — и для наших друзей,

и для врагов — еще одним доказательством слитности

советской многонациональной литературы с партией, с

ее великой духовной деятельностью в строительстве но¬

вого, коммунистического мира»2.
За пять лет, прошедших после IV съезда писате¬

лей СССР, советская литература обогатилась новыми

яркими произведениями. Среди них можно назвать «Го¬

рячий снег» Ю. Бондарева, «Белый пароход» Ч. Айтма¬

това, «День России» Я. Смелякова, «Шесть колонн»

>Н. Тихонова, «Соленая падь» С. Залыгина, «Сотников»

>В. Быкова, «Потерянный кров» Й. Авижюса, «Сибирь»

Г. Маркова, «Ульяновы» В. Канивца, «Черный кара¬

ван» К. Кулиева, «Блокада» А. Чаковского, «Сказание
1	«Пятый съезд писателей СССР. Стенографический отчет». М.,

1972. с. 120—121.
2	Там же, с. 141—142.
393

о директоре ГІрончатове» В. Липатова, «Плач пере¬

пелки» И. Чигринова, «Жажда» М. Слуцкиса, «Сынов¬

ний поклон» В. Астафьева', «Седьмое небо» Г. Панджи-

кидзе и многие другие.
Пятый съезд советских писателей явился мощной и

убедительной демонстрацией их монолитного единства

вокруг партии и ее ленинского Центрального Комитета.

Съезд со всей очевидностью показал полное банкрот¬

ство стратегии и тактики советологов по отношению к

советской художественной интеллигенции.
Атмосфера работы Пятого съезда, настроение всех

писателей страны нашли свое выражение в письме

Центральному Комитету КПСС, единогласно одобрен¬

ном делегатами съезда. В письме говорится: «Империа¬

листическая пропаганда не гнушается никакими сред¬

ствами, чтобы оклеветать высокие идеалы советской

литературы, ослабить влияние социалистического ис¬

кусства на умы и сердца людей, расколоть наши ряды.

Но пусть знают клеветники, что все их попытки обрече¬

ны на провал! Советские писатели выступают сплочен¬

ными рядами, они беззаветно преданы партии и народу.

Все наши творчество неразрывно связано с великим де¬

лом строительства коммунизма»
Особое место в литературно-художественной жизни

страны занял Шестой съезд советских писателей, кото¬

рый состоялся в июне 1976 года. Отчетные годы были

очень плодотворными для советских писателей. Выли

опубликованы «Берег» Ю. Бондарева, «Три зимы и два

лета» Ф. Абрамова, «Полесская хроника» И. Мележа,

«Судьба» П. Проскурина, «Белый Бим Черное ухо»

Г. Троепольского, «Территория» О. Куваева, «Война»

И. Стаднюка, «В августе сорок четвертого» В. Богомо¬

лова, «Циклон» А. Гончара, «Живи и помни» В. Распу¬

тина, «А зори здесь тихие» Б. Васильева, «Бессонница»

А. Крона, «Вечный зов» А. Иванова... Это только малая

толика произведений, привлекших пристальное внима¬

ние читателей и о которых шли бурные дискуссии на

пленарных и секционных заседаниях съезда. Пять дней

делегаты съезда обсуждали на пленарных заседаниях и
1	«Пятый съезд писателей СССР. Стенографический отчет»,

с. 168.
394

на десяти проблемных комиссиях съезда вопросы раз¬

вития литературы социалистического реализма. Атмо¬

сфера душевной приподнятости, творческой взволно¬

ванности определялась высокой оценкой труда советских

литераторов, данной в Отчетном докладе Генерального

секретаря ЦК КПСС тов. Л. И. Брежнева XXV съезду

партии.
Широкий демократизм писательского форума про¬

явился в свободном и самокритичном обмене мнениями

о состоянии и проблемах развития литературы. Это

был глубокий и принципиальный разговор единомыш¬

ленников, чей талант одухотворяется идеалами комму¬

низма. Дружная, деловая обстановка на съезде, прони¬

занная глубокой заботой, о завтрашнем дне Многонацио¬

нальной советской литературы, высокая активность

делегатов (выступило 235 человек!) убедительно пока¬

зали всему миру монолитное единство советских пи¬

сателей, их общую решимость отдавать весь свой талант,

все свое мастерство и вдохновение борьбе за утвержде¬

ние коммунистических идеалов. Съезд подтвердил пол¬

ную гармонию отношении между партией и художе¬

ственной интеллигенцией в нашей стране.
В письме Центральному Комитету КПСС Шестой

съезд писателей СССР заявил: «...дело партии, ее цели

органически вошли в сознание советских писателей...

На нашем съезде шел серьезный разговор о повышении

идейно-эстетического уровня литературных произведе¬

ний, взыскательности и принципиальности в оценке ре¬

зультатов нашей работы. Высшие критерии качества

художественного творчества мы видим в его верной идей¬

ной направленности, партийной страстности, зрелости

социальной мысли, зоркости писательского взгляда,

большом профессиональном мастерстве. Руководствуясь

этими критериями, советская многонациональная лите-

. ратура выйдет на новые рубежи, выполнит ответствен¬

ные идейно-творческие задачи, выдвинутые перед нею
XXV	съездом КПСС».
Некоторые советологи вынуждены были признать,

что их надежды на «оппозиционность» старшего поко¬

ления российских писателей Советской власти не име¬

ли под собой никакой основы. «Из дреданности Совет¬

скому Союзу выросла преданность Коммунистической

партии, которая руководит страной. Было бы ошибкой
395

сомневаться в лояльности старших писателей» *. Такое

признание мы находим, к примеру, у Эрнста Симмон¬

са. Более того, Симмонс пришел к выводу, что и «...но¬

вое поколение писателей, не исключая и так называе¬

мых «сердитых молодых людей», выражает такую же

преданность своей стране и партии» 2.
«Ни первая, ни вторая «оттепель» не привели к

сколько-нибудь серьезному бунту против Советского

государства. Бесполезно искать свидетельства... отри¬

цания коммунизма или даже основных форм совет¬

ского общества» 3 — меланхолически констатировал
Э.	Браун.
Нелишне напомнить, что наиболее дальновидные

буржуазные ученые Америки предупреждали своих

коллег: «Рассчитывать на падение Советской власти...

конечно, не приходится. Продолжать подобную полити¬

ку и дальше означало бы иметь дело не с реальностью,

а с фантазией и химерами, которые и так уже играли

слишком большую роль в американо-русских отноше¬

ниях после 1917 года»4.
Эти слова были сказаны еще в 1928 году американ¬

ским буржуазным историком Фредериком Шуманом.

Как 'показывает опыт, история ничему не научила анти¬

коммунистов.
В тревожное для мира время собрался VII съезд

писателей СССР. Как отмечал в докладе на XXVI съез¬

де КПСС тов. Л. И. Брежнев, «в последнее время за¬

метно активизировались противники разрядки, ограни¬

чения вооружений, улучшения отношений с Советским

Союзом и другими странами социализма.
Авантюризм, готовность ставить на карту жизнен¬

ные интересы человечества во имя своих узких корыст¬

ных целей — вот что особенно обнаженно проявляется

в политике наиболее агрессивных кругов империа¬

лизма»
Тема борьбы за мир, против безумных намерений

администрации Рейгана приучить человечество к мысли
о	возможности «небольшой» термоядерной войны, крас- 1
1	5 і ш т о п $ Е. Іпігосіисііоп (о Киззіап Кеаіізт, р. 259.
2	Там же, с. 260.
3	В голу п Е. Киззіап Ьііегаїиге зіпсе іііе Кеуоіиііоп, р. 259.
4	5 Н и т а п Р. Атегісап Роїісу іошагсі Киззіа зіпсе 1917. №\у

Уогк, Іпіегпаііопаї РиЬІізЬегз, 1928, р. 334.
5	Материалы XXVI съезда КПСС. Политиздат, 1981, с. 20.
396

ной нитью проходила через все выступления писателей

на съезде. «Американский империализм, его пособники

в различных частях света нагло, с вызывающим презре¬

нием к миролюбивым надеждам людей доброй воли

бряцают оружием. Опасность ядерной войны приблизи¬

лась на угрожающе близкое расстояние. Только безум¬

цы, упоенные своими несбыточными расчетами на по¬

корение всего человечества, на искоренение коммуни¬

стических идей на земле* могут так безответственно

подталкивать мир к ядерной войне.
В такой обстановке слово писателя, как молния,

должно точно разить и сокрушать поджигателей вой¬

ны, будить совесть людей, звать их к отпору врагам

мира и сотрудничества народов»,— говорилось в докла¬

де первого секретаря правления Союза писателей

СССР Г. М. Маркова.
Эта мысль была горячо поддержана в речах многих

видных советских писателей — делегатов съезда.
Ф. Абрамов заключил свое яркое и взволнованное

выступление призывом: «События властно требуют граж¬

данского мужества и активности каждого человека.

Только силой духовного единства миллионов, всего

человечества можно противостоять ядерному безумию и

отстоять мир на земле. Так будем же достойны той ве¬

ликой миссии, которую возложило на нас время».
А.	Чаковский подчеркивал: «...военная опасность со

стороны американского империализма существует

реально. Поэтому... наши книги должны воспитывать

самоотверженных бойцов фронта коммунистического

строительства, а если нас вынудят — то и фронта дру¬

гого. Дальнейшее повышение социалистической воин¬

ственности нашей литературы — вот одна из главней¬

ших задач!»
Размышляя об агрессивном и алчном характере аме¬

риканского империализма, Е. Исаев сказал: «Безумие

теснит разум, воинствующий эгоизм — а он и есть

истинный бог мирового капитала — теснит здравый

смысл. И теперь сама Земля... становится экологиче¬

ским объектом номер один, требующим самой неотлож¬

ной, как в медицине, помощи и защиты...»
«Как сохранить мир? — задал вопрос в своей речи
Ч.	Айтматов.— Как помочь нашей партии предотвра¬

тить угрозу войны, какова роль писателя и литературы

в этом священном деле?» По мнению Ч. Айтматова,
397

«литература и искусство призваны сохранить великие

идеи гуманизма, перевести их из глобального в личный

план, чтобы каждый человек был озабочен проблемами

мира, как своими собственными. Это наша миссия,

наша задача»,— подчеркнул писатель, ибо «...предпо¬

сылка социализма заключается в том, чтобы найти гар¬

монию всеобщего благосостояния и счастья и удовлетво¬

рение потребностей и права на счастье каждого че¬

ловека».
На съезде писателей работала специальная комис¬

сия (а всего было восемь проблемных комиссий съезда),

посвященная теме «Литература в борьбе за мир». В ее

работе участвовали не только писатели советские, но и

многие видные зарубежные литераторы — гости съезда:

Арман Лану (Франция), Азиз Несин (Турция), Альда

де Яко (Италия), Джеймс Олдридж (Англия), Нгуень

Динь Тхи (Вьетнам), Антонио Кардозо (Ангола) и дру¬

гие.
Подводя итоги работы комиссии, ее председатель

Анатолий Ананьев на пленарном заседании съезда осо¬

бо отметил, что все выступившие на комиссии (23 ора¬

тора) горячо одобрили новые мирные инициативы, вы¬

двинутые XXVI съездом КПСС, единодушно поддержали

обращение Верховного Совета СССР «К парламен¬

там и народам мира». Комиссия пришла к выводу, ска¬

зал А. А. Ананьев, что ныне перед писателями «...возни¬

кает чрезвычайно ответственный выбор: вместе со всем

прогрессивным человечеством сказать «да» жизни и

миру, «нет» — войне и разрушению. Сегодня в вопросе

войны и мира просто не может быть нейтральных и

равнодушных».
VII съезд писателей СССР принял специальное об¬

ращение «Писателям, деятелям культуры мира», в ко¬

тором призвал всех честных художников поднять свой

голос в защиту мира, против поджигателей ядерной

войны.	т
Съезд советских писателей прошел в обстановке

исключительного единства и боевой сплоченности на прин¬

ципиальной партийной основе. Делегаты съезда приня¬

ли «Письмо Центральному Комитету Коммунистиче¬

ской партии Советского Союза». В этом письме писате¬

ли заверили ЦК КПСС в том, что отдадут все свои

силы, талант и мастерство служению делу партии,
398

делу советского народа, торжеству идеалов комму¬

низма.
Обсуждение на VII съезде советских писателей про¬

блем литературы за истекшее пятилетие отличалось

высокой взыскательностью и самокритичностью. Оно со

всей очевидностью показало высокий идейно-художе¬

ственный уровень современной советской литературы.

В центре дискуссии были произведения, которые при¬

влекли широкое внимание общественности. Это романы

«Дом» Ф. Абрамова, «Выбор» Ю. Бондарева, «И доль¬

ше века длится день» Ч. Айтматова, «Закон вечности»

Н. Думбадзе, «Царь-рыба» В. Астафьева, «Имя твое»

П. Проскурина, «Победа» А. Чаковского, «Твоя заря»

А. Гончара, «Картина» Д: Гранина, «Годы без войны»
A.	Ананьева, «Тяжелый песок» А. Рыбакова, «Память»
B.	Чивилихина, поэма «Даль памяти» Е. Исаева, по¬

вести «Навеки девятнадцатилетние» Г. Бакланова,

«Расплата» В. Тендрякова, «Усвятские шлемоносцы»

Е. Носова, автобиографические книги М. Шагинян «Че¬

ловек и время», «Долгое-долгое детство» М. Карима,

«Алмазный мой венец» В.* Катаева, публицистические

книги А. Кривицкого, Ю. Жукова, В. Коротича, И. Ва¬

сильева, А. Аграновского, А. Лауринчюкаса, Г. Бо¬

ровика и многие другие высокоталантливые книги,

созданные между VI и VII съездами советских писате¬

лей.
Обсуждение этих произведений как нельзя лучше

подтвердило сделанный на XXVI съезде КПСС вывод

о том, что «...в советском искусстве поднимается новая

приливная волна».
VII съезд писателей СССР показал заметное уси¬

ление международного резонанса советской литерату¬

ры. Важную роль в этом сыграла деятельность Всесо¬

юзного агентства по охране авторских прав, созданно¬

го после присоединения СССР к Женевской конвенции

в этой области. С помощью ВААП многие яркие произ¬

ведения писателей нашего государства изданы во мно¬

гих зарубежных странах. Благодаря этому правда о

советском народе, о советском образе жизни, запечат¬

ленная в талантливых книгах советских писателей, ста¬

ла более широко доходить до читателей западных стран.
На съезде и в комиссиях съезда выступили 212 де¬

легатов и гостей. Это был глубокий и взыскательный

разговор единомышленников, стоящих на общих, мар-
399

ксистско-ленинских идейных позициях, преданных идеа¬

лам коммунизма и делу КПСС.
Материалы съезда, опубликованные в широкой пе¬

чати, наглядно и убедительно разоблачают клеветниче¬

ский характер писаний американских и иных советоло¬

гов, которые прибегают ко все более отъявленной лжи

перед лицом могучего подъема авторитета литературы

социалистического реализма. Она по праву занимает

ныне передовые позиции в литературном процессе со¬

временности. Съезд похоронил все надежды советоло¬

гов на некую идейную «эрозию», на некий «раскол» в

рядах писателей страны советов.
Политическое единомыслие и нравственная чистота,

строгая взыскательность и непримиримость к недостат¬

кам, монолитность и сплоченность советских писателей

вокруг ЦК КПСС — вот что было характерным для

всей работы VII съезда советских писателей.
Американская советология прошла в семидесятые

годы непростой путь. Амплитуда ее колебаний была

значительной.
Перемены в международной политической атмосфе¬

ре, характерные для 70-х годов, возникшие благодаря

мирным инициативам Советского государства, со всей

очевидностью показали архаичность и полную беспер¬

спективность политики «холодной войны» и антисо¬

ветизма.
Развитие всестороннего, в том числе и культурного,

сотрудничества по государственной линии между СССР

и США, содействующее росту взаимопонимания между

нашими народами, губительно сказывалось на совето¬

логии, подрывая ее основы. Мыслящие американцы все

с меньшим доверием относились к предвзятым истолко¬

ваниям советской литературы в сочинениях советоло¬

гов. Не будем терять надежды на неизбежность появле¬

ния в США подлинно объективной информации о совет¬

ской литературе и искусстве, информации, которая помо¬

гала бы преодолевать многолетние завалы ненависти и

вражды к идеям коммунизма, помогала бы лучше понять

советский образ жизни.
В американской печати в первой половине 70-х го¬
400

дов стали появляться статьи с критикой основных кон¬

цепций «культурной кремленологии». Например, сове¬

толог Присцилла Мейер опубликовала однажды ста¬

тью, в которой откровенно признала: «В Америке

представление о советской литературе искажено поли¬

тической предвзятостью и требует пересмотра» К Она

подчеркнула плачевные последствия «холодной войны»

в области изучения и интерпретации советской литера¬

туры и призвала своих коллег «избавиться от... Идеоло¬

гической предвзятости, препятствующей верному подхо¬

ду к советской литературе»2. Подобные выступления

были не единичными.
«Они были оракулами, прорицателями, пророками,

учеными,— писалось в европейском выпуске американ¬

ской газеты «Нью-Йорк тайме» в статье, посвященной

положению американской советологии в условиях раз¬

рядки напряженности и называвшейся весьма показа¬

тельно: «Над старомодными кремленологами нависла

опасность».— Они знали лучшие времена, а сейчас для

них настали худшие. В их. пользе начинают сомневать¬

ся, их компетентность ставится под вопрос. Над крем¬

ленологами нависла опасность... Профессор Джордж

Кеннан из института исследований повышенного типа

объясняет закат кремленологии прекращением холод¬

ной войны» 3.
В 1974 году в интервью корреспонденту «Литера¬

турной газеты» советолог Уильям Харкинс, назначен¬

ный директором Русского института при Колумбийском

университете, сделал обнадеживающее заявление: «Зна¬

чение «советологии» уменьшается в результате разряд¬

ки и улучшения отношений между нашими стра¬

нами. В той мере, в какой «советология» была инстру¬

ментом или оружием практической политики, она была

откровенно антикоммунистической. Это должно быть

всем ясно. Вывод о том, что адепты «советологии» —

«вымирающие животные», соответствует новой обста¬

новке. «Советологи» занимались гаданием. Не знаю,

кто будет директором Русского института через год, но

будь я на его месте, я бы поменьше уделял внимания
1	«Киззіап ІЛегаіиге Тгіяиоіегіу», 1972, N 1, р. 420.
2	Там же, с. 423.
3	Іпіегпаііопаї Оегаїсі ТгіЬипс. Рагіз, 30.09. 1974, р. 6.
14 д. Беляев
401

«советологии» и побольше — объективным исследова¬

ниям. Конечно, у всех у нас есть свои предрассудки.

Они влияют уже на самый выбор тем для исследова¬

ний, но я отодвинул бы «советологию» в сторону. На

мой взгляд, несправедливо говорить, хотя так и сказа¬

но в библии, что тот, кто не с вами, тот против вас. То

обстоятельство, что мы не с Советским Союзом, не

означает, что мы против Советского Союза» К
Эти весьма примечательные суждения, к сожале¬

нию, не получили сколько-нибудь заметного подтвер¬

ждения в дальнейшей реальной практике. Увы, все в мире

относительно. Не будем переоценивать и приведенных

выше здравых суждений самих же советологов о своем

ремесле. Пока нет никаких оснований утверждать, что

Г. Струве и К0 вот-вот станут безработными. Борьба сил

прогресса с реакцией протекает сложным путем. События

самого последнего времени, особенно с приходом к вла¬

сти администраций президентов Картера и Рейгана, сви¬

детельствуют о том, что в США вновь становится «мод¬

ным» возврат к старым формам и методам тенденци¬

озного истолкования различных аспектов советского об¬

раза жизни, в том числе советской художественной

культуры и культурной ПОЛИТИКИ КПСС.
Вновь идеологическая активность врагов советского

народа направлена на компрометацию самой идеи Ве¬

ликой Октябрьской социалистической революции в Рос¬

сии в 1917 году, на дискредитацию опыта строительства

социализма в СССР, на подрыв доверия к самой идее

народовластия, к руководящей силе нового общества —

ленинской партии коммунистов.
За истекшие годы авторитет Советского государства

и КПСС неизмеримо возрос и укрепился. Революцион¬

ный процесс, начатый Октябрем, продолжал неуклонно

идти вперед и приносить закономерные победы социа¬

лизму: крах империалистической колониальной войны

во Вьетнаме и образование единой Социалистической

Республики Вьетнам; победа сил социализма в Лаосе,

Кампучии, Эфиопии, Афганистане и Никарагуа; крах

фашизма в Португалии; крах международного империа¬

лизма и его марионеток в Анголе; демократические пере¬

мены в бывшей фашистской Испании; укрепление пози-
1 «Литературная газета», 9 октября 1974 г., с. 9.
402

ций коммунистических партий во Франции и ряде других

стран — это все звенья единого прогрессивного поступа¬

тельного движения человеческой цивилизации по пути

к социализму.
Все эти годы наша партия, твердо следуя ленинским

курсом мира, выработанным на XXIV съезде КПСС,

преодолевая огромные трудности, борется за создание

надежных основ для нормальных отношений между го¬

сударствами с различными социальными системами, то

есть отношений мирного сосуществования. Значительно

расширились контакты Советского государства с другими

странами в политической, экономической, культурной и

других областях.
«...намеченная еще В. *И. Лениным политика мирно¬

го сосуществования оказывает все более определяющее

влияние на современные международные отношения.

70-е годы показали это со всей убедительностью»1,—

говорил тов. Л. И. Брежнев в Отчетном докладе на
XXVI	съезде партии.
Миллионы людей едут в Советский Союз, знакомят¬

ся с жизнью советского народа и уезжают, как прави¬

ло, друзьями СССР. Живые рассказы людей, побывав¬

ших в Советском Союзе, их статьи, репортажи, интер¬

вью помогают рассеивать завесы лжи, сотканной за

многие годы антисоветской пропагандой, помогают луч¬

ше понять советский народ, его чувства, мысли, стрем¬

ления.
Однако распространение правдивой информации о

советском образе жизни, видимо, не на шутку трево¬

жит определенные идеологические центры капиталисти¬

ческого мира, в чьих руках находятся средства массо¬

вой информации, кадры журналистов и советологов и

солидные финансовые источники.
В речи на XVI съезде профессиональных союзов

СССР тов. Л. И. Брежнев подчеркнул:
«Последовательная борьба социалистического со¬

дружества за мир и безопасность народов находит широ¬

кое понимание европейской и международной обще¬

ственности.
Но есть еще в мире капитализма влиятельные поли¬

тические круги, которые заинтересованы в том, чтобы
1	Материалы XXVI съезда КПСС, стр. 25—26,
*
403

был нарушен конструктивный международный диалог.

Реакционные силы старого мира никак не хотят прими¬

риться с ростом и укреплением нового» *.
Эти реакционные силы старого мира, и прежде все¬

го в США, усиливают свою подрывную работу против

стран социалистического содружества, развязывают ан¬

тикоммунистические и антисоветские пропагандистские

кампании, в которые оказываются нередко втянутыми

высокопоставленные представители администрации ряда

западных стран.
Не случайно в последнее время на книжных рынках

США и других капиталистических стран вновь появи¬

лись специально написанные подготовленными буржу¬

азными специалистами книги, единственным назначе¬

нием которых является вызывать подозрительность и

недоверие к Советскому государству, к политике

КПСС, к советскому человеку, к советской литературе.
К числу таких книг принадлежит и «Советская рус¬

ская литература после Сталина» (1979).
1 Брежнев Л. И. Советские профсоюзы — влиятельная сила

нашего общества. М., 1977, с. 25.

Мифы

Детмл Цаума

Американский советолог Деминг Бра¬

ун числится профессором русской

литературы в Мичиганском универ¬

ситете. Недавно он выпустил в свет

очередную книгу под названием

«Советская русская литература по¬

сле Сталина». Книга вышла в Лондоне, Нью-

Йорке и Мельбурне. В обычных для амери¬

канских изданий рекламных отзывах, поме¬

щаемых на обложке, книгу преподносят как

«долгожданную», «единственную по глубине

и охвату исследуемой темы» и настоятельно

рекомендуют прежде всего для использова¬

ния в качестве учебника для высших учебных

заведений, а также и для всех прочих «за¬

падных читателей».
Свою деятельность на ниве советологии

Д. Браун начинал в Америке в мрачные годы

маккартизма. Вышедшие в 1952 и в 1954 го¬

дах книги Д. Брауна «Американские авторы

в Советской России, 1917—1941 гг.» и «Ука¬

затель к переводахМ американской литературы

на русский язык в советское время» (подго¬

товленный совместно с Гленорой Браун) но¬

сят явный отпечаток пережитого автором

испуга от маккартистской идеологической

агрессивности, перед которой он сразу и,

похоже, навсегда капитулировал. В сочине¬

ниях Д. Брауна нельзя не заметить подчерк¬

нутого антикоммунизма и открытого антисове¬

тизма автора.
В дальнейшем Д. Браун продолжал, так

сказать, специализироваться на теме о пере¬

водах американской литературы на русский

язык в Советском Союзе. Советские литера¬

туроведы-американисты не раз давали до¬

стойную отповедь клеветническим выступле¬

ниям Д. Брауна.

И вот перед нами новое сочинение советолога. На

этот раз он дерзнул (судя по оглавлению) отойти от

своей заезженной темы и дать обзор и оценку развития

советской литературы за последние двадцать пять лет.
Что ж, развитие советской литературы за последние

четверть века действительно представляет большой ин¬

терес для объективного исследователя. Последовательная

работа партии по развитию социалистического демокра¬

тизма нашей жизни после XX съезда КПСС позволили

советским писателям добиться новых выдающихся успе¬

хов в своем творчестве.
Очень многие произведения советской художествен¬

ной литературы, созданные за эти годы, получили ши¬

рокое признание не только у нас в стране, но и дале¬

ко за ее пределами. Престиж и авторитет советской

литературы, несущей миру правду о реальном социа¬

лизме, советском человеке и советском образе жизни,

правду, воплощенную в ярких художественных образах,

заметно окрепли и возросли.
Ныне общепризнаны не только непреходящие худо¬

жественные достоинства советской литературы, но и

исключительный ее гуманизм, высота ее нравственных

критериев.
Разумеется, как и все живое, советская литература

развивалась, преодолевая противоречия. Одни из них

порождались самим движением времени, несоответ¬

ствием темпов развития художественной мысли и

мысли общественной, другие коренились в самой

природе художественного творчества. Разобраться

во всем этом — задача, право же, хотя и не простая,

но заслуживающая серьезного внимания и поддержки.
Однако уже первая страница труда Д. Брауна по¬

рождает недоумение. В самом деле, как согласовать

заголовок книги «Советская (курсив мой.—А. Б.) рус¬

ская литература...» со следующим безапелляционным

утверждением: «В последние годы термин «советская

литература» становится все более непригодным»... Ста¬

новясь в позу строгого судьи, Д. Браун изрекает словно

приговор: «...Термин «советская литература» стал в сущ¬

ности бессмысленным»
Аргументация этого «закрытия» советской литерату¬
1	Вго\уп В. Зоуієі Шегаіиге зіпсе Зіаііп. СатЬгі^е Ііпіуегзіїу

Ргезз, 1979, р. 1.
407

ры у Д. Брауна носит сугубо спекулятивный и полити¬

ческий характер. Разыгрывая наивного простачка, сове¬

толог вопрошает: а что, мол, разве не являются сочи¬

нения Солженицына или, скажем, некоего Амальрика

«советской литературой»? Советолог строго спрашивает:

«Правильно ли считать, что произведения перестают

считаться принадлежащими советской литературе, как

только их авторы покинули пределы СССР?» 1
Нет, отвечает Д. Браун, считать так было бы непра¬

вильным. Тогда, мол, от современной художественной

литературы в СССР, дескать, ничего не останется.
И «подтверждает» это свое ни на чем не основан¬

ное мнение ошеломляющим заявлением о том, что все

публикуемое в Советском Союзе в журналах и в виде

книг являет собой всего лишь «претензию на литера¬

туру». Он обвиняет всех советских писателей в «бес¬

честности» и «поверхностности», а их творчество объяв¬

ляет «скучным, заданным и лишенным художественного

воображения»2. Мало того, войдя в обличительный

раж, Д. Браун утверждает, что советским писателям

якобы присущ «недостаток образования и эрудиции»(!)

и клеймит Советскую власть, которая якобы «не раз¬

решает им (советским писателям. — А. Б.) быть просве¬

щенными»3.
Настаивая на том, что издающаяся в СССР совет¬

ская литература якобы находится в критическом поло¬

жении, что в ней не хватает «символичности, впечатля¬

ющей образности (сіепзііу оГ іта§егу) и богатства

метафор»4, Д. Браун всячески выпячивает и восхваля¬

ет сочинительство потерявших родину отщепенцев. Он

назойливо старается во что бы то ни стало сохранить

за этим сочинительством право гражданства, убеждая,

что это, мол, тоже советская литература. Советолог

упрямо объявляет: «Независимо от того, изданы ли

произведения в СССР или только за его пределами..,

в этой моей книге термин «советская литература» буде^

применяться и к тем, и к другим»5.
Демагогический характер подобных заявлений ясен.
1	В г о \у п О. Зоуієі Ьііегаіиге зіпсе Зіаііп. СатЬгі^е ІІпіуегзііу

Ргезз, 1979, р. 1.
2	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 374.
3	Там же, с. 376.
4	Там же.
5	Там же, с. 2.
408

Он продиктован отчаянным стремлением сохранить

«на плаву» фигуры, полностью себя дискредитировав¬

шие в политическом и в художественном отношении.
Навязчивые попытки советолога «пристегнуть» к ве¬

ликой советской литературе кучку отщепенцев говорят

о том, что само по себе сочинительство этих личностей не

представляет ровно никакого интереса. Ни политическо¬

го, ни тем более художественного. Вот почему антиком¬

мунистам выгодно числить подотчетные им продажные

перья по разряду «советской литературы».
Утверждая, что советской литературы как таковой

не существует, Д. Браун в то же время пишет, что она

за последние двадцать пять лет все же в какой-то сте¬

пени, дескать, развивалась, правда вопреки желанию

«властей».
Роль «власти» в развитии художественной литера¬

туры в СССР Д. Браун видит прежде всего в навязы¬

вании неких ограничительных и запретительных пред¬

писаний писателям, которые, мол, только и должны,

что «...просвещать и убеждать читателя работать во имя

программы партии» 1. Браун, похоже, всерьез считает,

что «...власти требуют, чтобы литература выполняла

узкую просветительскую и направляющую роль инст¬

руктора, в деталях втолковывая читателям идеологиче¬

ские ценности и образцы общественного поведения»2.
Какими же путями и средствами проводит в жизнь

эти свои «требования» советская власть? А очень про¬

стыми, и даже примитивными. «Руководители партии,—■

пишет советолог,— отбирали главные темы и сюжеты(!)!

литературы и тщательно следили за их идеологическим

наполнением, суть которого составляют шовинизм...

ненависть ко всему иностранному, восхваление «нового

советского человека...» 3
Подобных нелепых предположений и домыслов в кни¬

ге Д. Брауна немало. К их числу относятся и отличаю¬

щиеся крайней тенденциозностью суждения советолога

о Союзе писателей СССР, который является, как пишет

Браун, «важным и мощным инструментом контроля»,

осуществляющим «монопольную власть над всей офи¬

циальной литературной деятельностью»4.
1	Б р а у и Д. Цит. изд., с. 14.
2	Там же, с. 2.
3	Там же.
4	Там же.
409

Разумеется, даже Д. Брауи не рискует отрицать, что

политика Союза писателей вырабатывается. на его

съездах «демократично», как демократично избирается

на съездах и его руководство — правление союза. Но

это, мол, «номинально». Правление руководит деятель¬

ностью сбюза, избирая из своей среды секретариат,

«который осуществляет повседневное руководство

жизнью союза». Но и это, мол, только «в строго фор¬

мальном смысле слова». А по существу, таинственно

намекает советолог, внутри секретариата существует

«не уставной узкий круг», большинство которого —

«если не все» — являются представителями... КГБ (!).

И вот они-то, мол, ежедневно и вершат все писатель¬

ские дела в СССР и «принимают ключевые решения» К
«Главное внимание союза,— вещает дальше Д. Бра¬

ун,— поглощает надзор за издательской политикой и

руководство сетью периодических изданий... значитель¬

ное время у руководителей союза уходит на чтение и

обсуждение рукописей... чтобы определить, каким обра¬

зом следует доработать то или иное произведение...

процесс простой: писатель вызывается на ковер, и ему

говорится, как и что он должен изменить в своей кни¬

ге, если он хочет увидеть ее напечатанной» 2.
Итак, схема руководства литературным процессом

в СССР, по Д. Брауну, до примитивности проста: ру¬

ководители партии «отбирают темы и сюжеты» для

писателей. Ну, а раз «отбирают сюжеты», следователь¬

но, кто-то к как-то их распределяет по персоналиям.

Может, Д. Браун полагает, что в Москве существует

некий «распределитель» тем и сюжетов? Право, недо¬

говоренность советолога приводит в недоумение, тем

более что он, судя по всему, в избытке обладает спо¬

собностью к выдумке самых фантастических и бредовых

предположений.
Абсурдная схема руководства литературным движе¬

нием в СССР, нарисованная в книге Д. Брауна, могла

возникнуть только в воспаленном воображении совето¬

лога, отравленного неизлечимым недугом антикомму¬

низма. Она предназначена для внедрения в сознание

студенческой молодежи- США (книга настойчиво ре¬

комендована для американских колледжей) антисовет¬
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 8.
2	Там же, с. 9.
410

ских взглядов и настроений и служит своего рода «тео¬

ретическим обоснованием» злобных выпадов американ¬

ских советологов против Союза писателей СССР.
В докладе на VI съезде писателей Г. Марков метко

высмеял именно подобную линию в писаниях советоло¬

гов, утверждающих, что советские писатели создают

якобы свои произведения чуть ли не под диктовку ко¬

миссаров. Под аплодисменты делегатов съезда он за¬

явил: «Товарищи, утешим господ, скажем им правду:

действительно в Союзе писателей много комиссаров.

Их восемь тысяч! Все мы, советские писатели, по убеж¬

дению, по духу, по складу жизни неукротимые комис¬

сары, для которых нет ничего дороже ленинской прав¬

ды на земле, великого дела нашего героического наро¬

да и родной Коммунистической партии!» 1
Авторитет Союза писателей СССР в советском об¬

ществе действительно высок. Союз писателей проявил

себя компетентным и высокопрофессиональным органи¬

затором литературного процесса. А принцип его жиз¬

ни и деятельности сформулирован еще М. Горьким на

Первом съезде советских .писателей: «Союз создается

не для того, чтобы объединить только физически ху¬

дожников слова, но чтобы профессиональное объедине¬

ние позволило им понять свою коллективную силу,

определить с возможной ясностью разнообразие на¬

правлений ее творчества, ее целевые установки и гарг

монически соединить все цели в том единстве, которое

руководит всею трудотворческой энергией страны. Речь

идет, конечно, не о том, чтобы ограничить индивиду¬

альность творчества, но чтобы предоставить для него

широчайшие возможности дальнейшего мощного раз¬

вития»2.
Союз писателей СССР действительно располагает

«широчайшими возможностями» для создания благо¬

приятной и деловой творческой атмосферы, в том числе

большой сетью домов творчества, писательских клубов,

возможностью безотказно оплачивать творческие по¬

ездки писателей по стране и за пределами страны.

Союз заботится о жилищных условиях писателей,

строит поликлиники, помогает при необходимости и
1	«Шестой съезд писателей СССР. Стенографический отчет»,

с. 19.
2	«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографи-:

ческий отчет», с. 17.
411:

материально. Литфонд СССР, «чьи огромные доходы

составляются из членских взносов» 1 (так пишет Д. Бра¬

ун), в состоянии эффективно позаботиться о нуждах

каждого члена Союза писателей СССР.
Но именно эти благодатные возможности Д. Браун

комментирует осуждающе. Ему, похоже, очень не по

душе, что труд писателя высоко престижен в советском

обществе, что советский писатель видит в своей профес¬

сиональной творческой организации надежную опору

и защитника своих интересов. Д. Браун лицемерно се¬

тует, что подобные благоприятные условия, дескать, ли¬

шают советских писателей «независимости мышления»

(!), порождают «самодовольство, приятно обволакиваю¬

щий конформизм»2.
Пропагандистская цель подобных рассуждений Брау¬

на не нуждается в особой расшифровке. Его выводит

из себя органическая слитность общества развитого

социализма со своими художниками, щедрая поддерж¬

ка их творческих поисков, постоянная забота о совер¬

шенствовании мастерства художников и создании для

этого всех необходимых условий. Советский худож¬

ник — равноправный член общества, а не отверженный

пария, он такой же хозяин своей судьбы и судьбы на¬

родной, как рабочий и крестьянин. «Радуюсь я — это

мой труд вливается в труд моей Республики!» — гордо

заявлял В. Маяковский.
Антикоммунисты жаждут разорвать эту кровную

связь советского художника с жизнью своего народа,

превратить художника в стороннего наблюдателя, в

злорадного обличителя, противопоставить художника

своему обществу, идеям социализма. Именно в этом

суть спекулятивной демагогии о «зависимом» и «неза¬

висимом» мышлении художника. Браун хотел бы —

и это с неумолимой логикой следует из его сентен¬

ций — достичь «независимости» художника от социализ¬

ма и советского образа жизни с его принципами кол¬

лективизма, равенства и братства всех людей. Для

чего? Для того, чтобы художник перешел — и это тоже

следует с неумолимой логикой — на позиции зависимо¬

сти от капитализма и антисоветских пропагандистских

центров Запада.
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 9.
2	Там же, с. 10.
412

В этом, и только в этом, классовый смысл критиче¬

ских пассажей Д. Брауна по поводу благоприятных

условий творческого труда советских писателей.
Усиление злобных нападок американских советоло¬

гов на Союз писателей СССР в последние годы

как нельзя лучше подтверждает, что Союз писателей

СССР, его секретариат и правление эффективно, ком¬

петентно и умело руководят литературным процессом.

Эта работа находит полную поддержку и признание

советских писателей.
Д. Браун старается внушить читателю клеветническую

мысль о том, что «...революция и возникшая в результате

нее политическая система не достигла успеха в создании

особого советского человека...» К
Поэтому, неумолимо диктует советолог, советским

писателям следует вернуться к обычной «человечности

в литературе, не зависимой от политических и социаль¬

ных систем»2, как это якобы было в 20-е годы. А до¬

стичь этого «заманчивого» потолка сегодня советские

писатели, по его мнению, могут лишь тогда, когда они

сумеют «приблизиться к той манере творчества, которая

характерна для писателей современного Запада...» 3.
Заметим — «не зависимой от политической и со¬

циальной систем». Ранее, в книге «Советское отношение

к американской литературе» (1962 г.), Д. Браун вел

речь о том, что советским писателям необходимо «осво¬

бодиться» от марксистско-ленинской идеологии, кото¬

рая, утверждал советолог, «сужает» якобы горизонт

художественного видения у советских писателей, что

идеологическое единство лишает советскую литературу

«множества идей и влияний, которые могли бы осве¬

жить и обогатить ее» 4.
Теперь Браун конкретизировал свою мысль и уже

впрямую призывает советских писателей «приблизиться

к той манере творчества, которая характерна для пи¬

сателей современного Запада...». То есть советолог лихо¬

радочно ищет лазейки, чтобы хоть в какой-то мере по¬

колебать марксистско-ленинскую идеологическую плат¬

форму творчества советских писателей, дает советы и
1	Б р а у и Д. Пит. изд., с. 375.
2	Там же, с. 374.
3	Там же, с. 20.
4	В г о \у п V. Зоуієі Аііііисіез іо\уагсі Ашегісап МгШп£. Ргіпзіоп,

1962, р. 103.
413

рекомендации, которые преследуют одну цель — пошат¬

нуть преданность советских литераторов делу* партии,

идеалам коммунизма.
Как и предшествующие поколения американских со¬

ветологов, главную помеху в осуществлении этих своих

вожделений Д. Браун видит в творческом методе со¬

ветских писателей, выросшем из практики художествен¬

ного постижения революционного движения пролета¬

риата в России; методе, связавшем воедино художествен¬

ную мысль с борьбой за победу идеалов социализма

и коммунизма. Имя этому методу — социалистиче¬

ский реализм. Он дал миру Максима Горького, Влади¬

мира Маяковского, Михаила Шолохова... Этими име¬

нами лишь начинается великая советская литература,

обогатившая за истекшие шесть десятилетий мировую

литературу выдающимися новаторскими произведения¬

ми, в которых впервые в истории главным героем вы¬

ступил освобожденный от капиталистического угнете¬

ния человек новой формации — советский человек.
Даже и не стараясь вникнуть в суть художествен¬

ной практики советских писателей, Д. Браун монотонно

повторяет свои старые обличения социалистического

реализма, обвиняя его во всех смертных грехах.

В 1962 году в книге «Советское отношение к американ¬

ской литературе» Д. Браун, как; уже отмечалось выше,

изображал метод социалистического реализма в виде

некоего подобия социологической науки типа футуроло¬

гии («...главной функцией социалистического реализма

является указание путей к обществу будущего») 1.
Через 17 лет Д. Браун вновь утверждает, что социа¬

листический реализм якобы требует от советских пи¬

сателей изображать жизнь «частично как она есть, но

главным образом — какой она должна стать» 2.
Д. Браун стремится создать у американского читате¬

ля превратное, ложное представление о художественном

методе советских писателей. Советолог многократно пов¬

торяет, что социалистический реализм — это, мол, «узкий

и удушающие ограничения» 3, это, мол, «запреты» и «за¬

ранее предопределенные искажения истины» 4 и т. д. и т. п.
1	В г о \у п О. Зоуієі Аііііисіез іо^агсІ Атегісап №гіІіп£, р. 12.
2	Вго>уп Зоуієі Ьііегаїиге зіпсе Зіаііп. СатЬгі^е Упіуегзіїу

Ргезз, 1979, р. 17.
3	Там же, с. 20.
4	Там же, с. 377.
414

Ну, а раз «удушающие ограничения», раз сплошные

«запреты» и «предопределенные искажения истины», то,

заявляет Д. Браун, нечего и ожидать чего-либо выдаю¬

щегося от советских писателей. И незачем, дескать,

требовать переводов ее. Все, что следует знать об этой

литературе американскому читателю, сказано в книгах

советологов. Альтернативы практически нет: американ¬

ские буржуазные издатели наглухо блокировали дорогу

произведениям современной советской литературы к

американскому читателю. Под различными надуманны¬

ми предлогами они не переводят и не издают почти

ничего.
Социалистический реализм отнюдь не система за¬

претов и ограничений, а метод, постоянно развиваю¬

щийся, стимулирующий художественную мысль, пол¬

ное ее раскрепощение, требующий от художника высо¬

кого уровня исполнения и классового подхода к понятию

художественной правды.
Надо сказать, что отдельных советских писателей

Д. Браун вроде бы и готов признать, но с большими

оговорками, а порой даже и с рекомендациями. Вот,

скажем, он как будто ценит Юрия Трифонова за ^го

«городские повести». Все бы вроде ничего, да жаль,

вздыхает Д. Браун, в повестях Трифонова не нашел

он темы «гомосексуализма»... Не хватает Ю. Трифоно¬

ву, мол, только этого...
Очень бы хотелось Д. Брауну, чтобы «влияние со¬

временной западной литературы» на творчество совет¬

ских писателей стало бы «значительно большим». Да

вот беда — мешает этому «официальный контроль»
Советолог жаждет разрушить, ликвидировать этот

«контроль», мешающий подчинить советскую литературу

западным стандартам.
Жажда его останется неутоленной. Ибо творчество

советских писателей, самобытное, оригинальное, нова¬

торское, развивается по своим собственным законам и

отнюдь не собирается подчиняться чьему-то влиянию

и подстраиваться под западные «стандарты», хотя бы

и стократно разрекламированные американскими сове¬

тологами. Менее всего они нуждаются в поучениях

господина Брауна.
К измышлениям Д. Брауна по поводу социалистаче-
1 Б р а у н Д. Цит. изд., с. 376.
415

ского реализма близко примыкают и его насквозь ли¬

цемерные сетования по поводу переводов в Советском

Союзе зарубежной художественной литературы. Он вро¬

де бы и признает, что в последние двадцать лет запад¬

ную литературу в СССР стали издавать шире и что

«соответственно», как рассчитывает советолог, совет¬

ские писатели могут стать «более восприимчивы к за¬

падным влияниям» 1.
Но угодить Д. Брауну положительно невозможно.

Признавая, что в СССР издают в переводах многие

зарубежные произведения, автор в то же время взды¬

хает: «...некоторые советские писатели все еще не очень

хорошо знакомы с творчеством своих западных совре¬

менников» 2.
Ах, какая незадача! Не проследили до конца — и вот,

извольте, вызвали неудовольствие г. Брауна: «Некото¬

рые советские писатели все еще не очень хорошо зна¬

комы...»
Д. Браун гневается: «Контроль за переводами и им¬

портом литературы из-за границы продолжает ограни¬

чивать возможности знакомства с иностранной литера¬

турой»3. (Новый пример методологии лжи — намерен¬

но употребляется слово «контроль», вместо того чтобы

внятно рассказать о существующих у нас принципах

отбора литературы для перевода на русский язык, даже

если г. Браун с ними и не согласен.)
А между тем тираж журнала «Иностранная литера¬

тура» вырос до полумиллиона экземпляров; издано

свыше семи тысяч названий книг только американских

авторов, и при этом миллионными тиражами... Издава¬

ли и Стейнбека, и Хемингуэя, и Олби, и Паррингтона,

и Маламуда, и Сэлинджера, и О’Хару, и Фолкнера, и

Драйзера, и Чивера, и Хейли, и Ван Вик Брукса...

Издали даже трехтомную «Литературную историю США»

(под редакцией Спиллера)...
И...
Не угодили...	П;
Но ежели такой нагоняй господин Браун учиняет

нашим организациям за слабую работу по переводам, то

вполне закономерно предположить, что уж у них-то

там, в США, дело переводов и издания советской ли¬
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 215.
2	Там же, с. 213.
3	Там же, с. 374.
416

тературы поставлено на широчайшую ногу, и в отличие

от «некоторых советских писателей» американские пи¬

сатели «...очень хорошо знакомы с творчеством своих

советских современников...».
Иначе какое же моральное право имел бы Д. Браун

укорять советских издателей?
Посмотрим, какова же статистика переводов и изда¬

ний советской художественной литературы в США?
Прямо скажем, не впечатляющая. Ну, то есть со¬

вершенно неконкурентоспособная. Судите сами: про¬

тив семи тысяч изданных в СССР американских авто¬

ров в США за все годы Советской власти издали всего

лишь около 500 книг советских авторов, то есть в

14 раз меньше! О тиражах не приходится и говорить —

тут разрыв достигает астрономических размеров, и не

в пользу Америки... Ежегодно советские люди могут

видеть на экранах 20—25 американских художествен¬

ных кинофильмов, в то время как в США советские

фильмы в широком прокате отсутствуют вовсе. На сце¬

нах советских театров ежегодно идет около сорока пьес

американских драматургов, а что может противопоста¬

вить этому Америка?
Д. Браун печалится, что «некоторые советские пи¬

сатели все еще не очень хорошо знакомы с творчеством

своих западных современников».
Что же сказать о массе писателей американских,

которые не имеют в сущности никакой возможности

знакомиться с советской литературой, ибо ее просто

не переводят и не издают в США, ссылаясь на некие

«коммерческие невыгоды» или демагогически прикры¬

ваясь абстрактными эстетическими критериями, пара¬

метры которых конечно же безразмерны?
К слову сказать, в марте 1980 года другой амери¬

канский советолог, М. Фридберг, подготовил, похоже

по заданию спецслужб США, наукообразный доклад,

приуроченный к мадридскому совещанию, в котором

пытался объяснить необъяснимое и доказать «правоту»

американских издателей, не торопящихся выполнять

Хельсинкские соглашения об обмене идеями и не из¬

дающих книг советских писателей.
Морис Фридберг был нанят для написания доклада

не случайно. Еще в своей книге «Русские классики в

советских обложках» (1962) он, так сказать, «затраги¬

вал» подобную тему. Вернее, это был своего рода про¬
412

пагандистский наскок на советских издателей, которых

советолог обвинял в «узости» взгляда на американскую

литературу. Узость, по мнению советолога, проявлялась

в том, что советские издатели, дескать, публиковали в

СССР не тех авторов, которых готов был рекомендо¬

вать М. Фридберг, а лишь «старых авторов занима¬

тельного чтения», таких, как, скажем, Джек Лондон,

Марк Твен, Майн Рид, а также «дидактические произ¬

ведения современных левых писателей».
В 1977 году он выпустил объемистую и крайне тен¬

денциозную книгу «Десятилетие эйфории», целиком по¬

священную рассмотрению одного-единствениого вопроса,

а именно: что издают в Советском Союзе из произведе¬

ний западной художественной литературы. Написанная

скорее пером счетовода, чем литератора, и потому неве¬

роятно унылая и скучная, книга охватывала узкий пе¬

риод в 10 лет — с 1954 по 1964 годы.
Встав в позу гордого «мэтра», советолог чванливо

поучал советских издателей, что и как им следовало бы

публиковать из западной, а в особенности из амери¬

канской литературы. И собственно «доклад» явился как

бы «выжимками» из книги; правда, в «выжимках» этих

пропагандистский, антикоммунистический «аромат» зна¬

чительно усилился и обострился.
В этом так называемом «докладе» 1 «объясняется»,

почему произведения советской художественной литера¬

туры не издаются в США. Оказывается, по причинам

чисто эстетическим. «Нет ни одного советского писате¬

ля, чьи произведения были бы запрещены в Соеди¬

ненных Штатах»,— патетически восклицает советолог.

Американские издатели, продолжает М. Фридберг, пуб¬

ликуют то, что им нравится, то, что им хочется публи¬

ковать, а чего не хочется — то и не публикуют. А вот,

мол, в СССР издатели выпускают в свет лишь те про¬

изведения иностранной художественной литературы, ко¬

торые прошли некий придирчивый правительственный

(!) контроль.	-л
Итак, наличие «придирчивого правительственного

контроля» позволило выпустить в СССР свыше семи
1 В нашей печати см. статьи о Фридберге Б. Панкина «У воды,

да не напиться», «Советская Россия», 4 мая 1980 г. и А. Мулярчика

в «Литературной газете» «То, что есть, или то, «что хочется»?» от

30 апреля 1980 г.
413

тысяч названий произведений американских авторов.

А «полная свобода» американских издателей едва-едва

обеспечила выпуск 500 названий советских авторов за

все годы существования советской литературы...
Любому непредвзятому человеку ясна вся суть по¬

литической демагогии М. Фридберга, тщетно стараю¬

щегося прикрыть фиговым листком словесной эквили¬

бристики постыдную ситуацию с изданием советской

художественной литературы в США.
Патетическое заявление о том, что «нет ни одного

советского писателя, чьи произведения были бы запре¬

щены в Соединенных Штатах», есть пустая фраза, и

только. Цифры говорят, что на каждое изданное в

СССР произведение американского писателя в США

подвергаются запрету 13 советских. Рассуждения Фрид¬

берга о том, что эти произведения являются якобы

«назидательными, ханжескими и, как это ни парадок¬

сально, в общем, старомодными», абсолютно голослов¬

ны и не выдерживают никакой критики.
И, пожалуй, напрасно М. Фридберг уподобляет всех

американских издателей той знаменитой гоголевской

Хивре (или Хавронье Никифоровне, как вежливо име¬

новал ее дружок сердца попович Афанасий Иванович),

которая, распаляясь, вопила на честного парубка в бе¬

лой свитке: «Я не видала твоей матери, но знаю, что

дрянь! И отец дрянь! И тетка дрянь!» 1
Чтобы судить о советской литературе, американским

издателям надо бы знать ее из первых, как говорится,

рук, а не в предвзятом тенденциозном пересказе сове¬

тологов.
Как известно, Хельсинкские соглашения предпола¬

гают среди других договоренностей, направленных на

закрепление добрососедских отношений между страна¬

ми и народами, также и постоянный обмен культур¬

ными ценностями.
Наиболее показательным в этом плане является

перевод и издания зарубежной литературы в каждой

стране, подписавшей соглашения. И когда мы сравни¬

ваем цифры переводов, то видим, кто на самом деле

обеспечивает своим народам возможность приобщения

к мировой литературе, а кто только болтает об этом и

занимается выдумыванием демагогических доводов в
1 Гоголь Н. В. Собр. соч. в 7-ми т., т. 1. М., 1976, с. 17.
419

оправдание своего нежелания дать своим народам воз¬

можность читать литературу социалистических стран,

и прежде всего советскую литературу.
«В целом народы социалистических стран значитель¬

но лучше осведомлены о жизни на Западе, чем тру¬

дящиеся массы капиталистических стран о социалисти¬

ческой действительности. В чем причина этого явления?,

Самая глубокая состоит в том, что правящий класс

в буржуазных странах явно не заинтересован в том,

чтобы трудящиеся этих стран из первоисточников узна¬

вали правду о странах социализма, их общественном и

культурном развитии, о политических и нравственных

устоях граждан социалистического общества»1,— отме¬

чал тов. Л. И. Брежнев в речи на Конференции ком¬

мунистических и рабочих партий Европы летом 1976 го¬

да в Берлине.
Именно в этих словах и заключена вся правда

о причинах, заставляющих буржуазных издателей зло¬

намеренно игнорировать великую литературу современ¬

ности — литературу советскую.
Сугубо политические рассуждения Д. Брауна, кото¬

рыми он начинает свою книгу, выполняют четкую пси¬

хологическую задачу: возбудить в умах читателей этой

книги априорно негативное восприятие предмета иссле¬

дования, то есть советской литературы. Советолог не

стесняется в выборе средств для формирования пред¬

взятого отношения читателей к литературе Страны Сове¬

тов. В ход идет все: фальсификации, подтасовки, под¬

мена одних понятий другими, наконец, клевета. И все

эго покрывается этаким легким флером сочувственной

грусти по поводу судьбы советских писателей... Д. Браун

в роли заботливого «друга» советской литературы —

более лицемерную позицию представить трудно.
После того как Д. Браун объяснил американскому

читателю, что советской литературы как таковой нет,

а писатели в СССР пишут по указаниям и чуть ли не

под диктовку партии, что вообще писатели в Советской

России, мягко говоря, малообразованны и «неэрудиро-

ьанны», что они лишены возможностей для знакомства

с современной западной литературой и т. д. и т. п.,—

после всего этого советолог начинает подробно рассмат¬
1	«За мир, безопасность, сотрудничество и социальный прогресс

в Европе. К итогам Конференции коммунистических и рабочих пар¬

тий Европы». М., 1976, с. 12.
420

ривать жанры и направления той самой советской ли¬

тературы за последние четверть века, которую он объ¬

явил несуществующей!
Надо отметить, что Д. Браун попытался расширить

стандартную для американских советологов обойму

имен советских писателей и поэтов и обращается в сво¬

их рассуждениях к более широкому кругу советских

авторов и произведений советской литературы послед¬

них двадцати пяти лет.
Скажем, ведя речь о литературе, посвященной воен¬

ной теме, Д. Браун называет не только «Василия

Теркина» Твардовского, «Взятие Великошумска» Л. Лео¬

нова, «Волоколамское шоссе» А. Бека, «Дни и ночи»

К. Симонова, но и В. Панову, и Э. Казакевича (хотя

самого яркого произведения — повести «Звезда» совето¬

лог даже не упоминает), и Г. Бакланова, и В. Быкова,

и Ю. Бондарева, и В. Богомолова, и некоторых других.
Однако трудно объяснить, почему не привлекли

внимания советолога такие выдающиеся произведения

военной поры, как «Они сражались за Родину» М. Шо¬

лохова, «Морская душа» 'А. Соболева, военные пьесы

и стихи К. Симонова, «Русский характер» А. Толстого,

публицистика И. Эренбурга и некоторых других извест¬

ных советских писателей.
Еще менее объяснимо бросающееся в глаза неаде¬

кватное внимание Д. Брауна к определенным авторам.

Скажем, разговор о промелькнувшей в ряду многих по¬

добных произведений повести Б. Балтера «До свиданья,

мальчики» занимает в книге 1,5 страницы, а, скажем,

о романе В. Богомолова «В августе сорок четвертого»

(изд. 1980 г.— «Момент истины»), привлекшем ост¬

рый интерес читателей и изданном уже во многих дру¬

гих странах, не сказано и строчки. А «Поднятой целине»

М. Шолохова советолог уделил всего 3 (три!) строки.
Специальную главу посвящает Д. Браун мемуарной

литературе, появившейся после XX съезда КПСС. Рас¬

сматривая ее под весьма специфическим углом зрения,

советолог старается отыскать в мемуарах советских

писателей подтверждение сработанным в пропагандист¬

ских мастерских антикоммунизма концепциям о беспо¬

лезности социальных революций, тем более революций

социалистических. Ничего, мол, кроме зла, эти револю¬

ции людям не приносили и положительных перемен в

жизни народов за собой не влекли.
421

Именно подобный предвзятый подход обнаруживает¬

ся, например, при чтении Д. Брауном «Повести о жиз¬

ни» К. Паустовского.
Известно, что в этом произведении с большой худо¬

жественной выразительностью автор явил всю силу

своей любви к Родине, к ее природе, ее героической

истории. Но с особой гордостью пишет автор о тех

колоссальных позитивных переменах, происшедших в

жизни трудовой России после победы Великой Октябрь¬

ской социалистической революции. Столетиями трудо¬

вой народ России прозябал в нищете, неграмотности.

Он был забит и угнетен царем и помещиками. Народ¬

ная власть под руководством ленинской партии больше¬

виков в исторически короткий срок вывела советский

народ в число самых просвещенных в мире, совершив

промышленную революцию в городе и деревне, совер¬

шив культурную революцию. Ликвидировав всякие

формы национального угнетения, Советская власть со¬

здала невиданное в истории добровольное объединение

братских наций и народностей, где все равны, а дух

интернационализма не мешает национальному своеоб¬

разию.
Подчеркивая необходимость бережного отношения к

историческим культурным и нравственным ценностям,

накопленным за тысячелетнюю историю народа, К. Па¬

устовский в этом своем произведении со всей яркостью

своего таланта воспевает нового советского человека и

советский образ жизни. Не случайно именно это произ¬

ведение стало одним из любимых у нашего читателя.
Но Д. Браун ничего подобного, разумеется, у Па¬

устовского «не обнаружил». Советологу нужно было

подогнать Паустовского под свою схему, и потому

Д. Браун пишет, что Паустовский-де «тонко передал

ощущение того, что течение русского образа жизни в

основном не зависит от исторических событий»!... То

есть, иными словами, Октябрьская социалистическая

революция ничего, дескать, не изменила в «течении рус-

ского образа жизни».	::
Эта навязчивая идея вновь проявляется у Д. Брауна

в главе о так называемой «деревенской литературе».

Советолог утверждает, что в советской деревне писате¬

ли обнаружили, мол, «упрямое постоянство крестьян*
1 Б р а у н Д. Цнт. изд., с. 255.
422

ской психологии и культуры, а сам русский характер

оказался почти не затронутым революцией» *.
Да, лучшие черты русского характера, формировав¬

шиеся веками борьбы за свободу и справедливость,—

свободолюбие, беззаветность в борьбе за народное

дело, храбрость, умение стойко переносить трудности,

взаимопомощь, честность, доброта и порядочность, клас¬

совая солидарность и глубокий интернационализм —

помогли русским рабочим и крестьянам свергнуть

под руководством ленинской партии самодержавие

и власть буржуазии, совершить величайшую в истории

человечества революцию и стать подлинными хозяевами

своей страны, своей жизни. В ходе революционной

борьбы за социализм эти черты русского характера за¬

калились, обрели новые краски, благодаря марксистско-

ленинской идеологии обогатились новыми свойствами,

что и позволило создать мощное Советское государство,

осуществить индустриализацию, коллективизацию, раз¬

громить наголову немецкий фашизм и вот уже четвер¬

тый десяток лет обеспечивать мирную жизнь на земле.
Злорадство Брауна по поводу «незатронутое™ рус¬

ского характера революцией» по меньшей мере не¬

уместно. Русский характер и цели Октябрьской социа¬

листической революции удивительно гармонично сов¬

пали и не противоречат друг другу.
Что же касается утверждения о том, что «течение

русского образа жизни» не изменилось и якобы «не за¬

висит от исторических событий», то научная и истори¬

ческая несостоятельность его очевидна. Разве не пре¬

терпел радикальные изменения' образ жизни, к приме¬

ру, бывших русских помещиков и капиталистов? Где он

теперь, этот прежний их «образ жизни»? И где они

сами?
А «образ жизни» русских рабочих и крестьян разве

остался неизменным после Октябрьской революции?

Исчезли угнетение и эксплуатация народа; народ стал

хозяином своей жизни и создал советский образ жизни.

Классовое единство, советский патриотизм и глубокий

интернационализм являются характерными признаками

современного советского общества, целиком возникши¬

ми под воздействием, под влиянием Октябрьской социа¬

листической революции.
1 Б р а у н Д. Цит. изд., с. 220.
42Э

Влияние идей Октября и победоносной социалисти¬

ческой революции сказалось не только на перестройке

образа жизни советского народа. Оно сказалось и на

коренной перестройке отношений в мире, вызвав крах’

колониальной системы империализма и неостановимое

освобождение от гнета капитализма почти на всех кон¬

тинентах земли.
Пропагандистские потуги советологов преуменьшить,

развенчать влияние социальных революций на образ

жизни того или иного народа продиктованы классовы¬

ми целями империализма увековечить свое владычество

над миром труда. Цели эти ныне пришли в полное

противоречие с ходом человеческой истории. Народы

мира рвут цепи капитала то в одной стране, то в дру¬

гой. Вчера это случилось на Кубе, во Вьетнаме, Лаосе,

Камбодже, Эфиопии, Анголе; сегодня — в Никарагуа,

в Афганистане...
Это объективный процесс, и никакие заклинания со¬

ветологов остановить ход истории не смогут.
Разговор о жанрах советской литературы Д. Браун

начинает с поэзии, которой посвящены целых четыре

главы: «Старейшие поэты», «Первое поколение совет¬

ских поэтов», «Поэты военной поры» и «Младшее по¬

коление поэтов».
В основной политической посылке при рассмотрении

творчества советских поэтов различных поколений со¬

ветолог верен себе: он назойливо твердит одну-един-

ственную мысль о том, что советская поэзия «под влия¬

нием партийных указаний о воспитательной функции

искусства выродилась в пустую риторику», при этом,

как кажется Д. Брауну, «основной жертвой» стала ли¬

рика, ибо «требование о том, чтобы поэзия поддержи¬

вала официальные взгляды и популяризировала пар¬

тийные догмы, подразумевало лишь такую поэзию,

которой были чужды размышления или раздумья, а вы¬

ражение личных эмоций поэта и вовсе были не нуж¬

ны...»	.ы
Браун утверждает, что в советской поэзии все было

под запретом, на все смотрели с подозрением: будь то

«выражение личной скорби, любви, меланхолии, даже

восхищение ландшафтом как таковым...» 2.
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 23.
2	Там же.
424

Из всех советских поэтов он выделяет лишь Ахма¬

тову и Пастернака, которые «имели глубокие корни в

русской дореволюционной культуре и интерпретировали

в своем творчестве события главным образом со своих

позиций. Эстетические взгляды, выработанные ими в

юности, их идеология и чувства были таковы, что

новые литературные стандарты, навязанные литературе

советским режимом, абсолютно их не коснулись» 1.
Всех других поэтов старшего поколения Д. Браун

не жалует и при этом в выражениях не стесняется. Он

не анализирует их творчества, не пытается аргументи¬

ровать или доказывать свое отрицательное мнение о

произведениях того или иного советского поэта. Совето¬

лог просто изрекает конечйые оценки, как якобы обще¬

принятые и аксиоматичные. Так, он пишет: «...одарен¬

ный поэт... Николай Тихонов... большую часть послед¬

них 40 лет посвятил пропагандистскому сочинительству...

В качестве официального поэта он много путешество¬

вал как по стране, так и за ее пределами и напи¬

сал много журналистской прозы и стихов» 2.
Николай Асеев? Это поэт, «который, пожалуй, рас¬

тратил свой талант, служа государству...» 3.
Семен Кирсанов? «...сумасбродный экспериментатор

в стихах, который... трудолюбиво строчил огромное

количество пропагандистских виршей, впрямую полез¬

ных советскому правительству» 4.
Самуил Маршак? «Подобно Асееву и Кирсанову он

исполнял государственную службу — писал политиче¬

скую сатиру на заданные международные темы, а во

время второй мировой войны сочинял тексты для про¬

пагандистских плакатов»5.
Право, когда читаешь подобные залихватские «обоб¬

щения» о советской поэзии и о всемирно известных со¬

ветских поэтах, чье талантливое творчество, наполнен¬

ное гуманистическими идеалами, пронизанное глубоким

лиризмом и высокой идейностью, снискало любовь и

уважение миллионов читателей разных стран, то цель

советологов становится предельно ясной: во что бы то

ни стало скомпрометировать творчество выдающихся
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 24—25.
2	Там же, с. 31.
3	Там ж», с. 34.
4	Там же, с. 34—35.
6	Там же, с. 37.
425

советских поэтов, преданных Родине, Советской власти,

идеалам коммунизма.
Глава «Первое поколение советских поэтов» завер¬

шается большим разделом, посвященным поэзии Алек¬

сандра Твардовского. Не вдаваясь в характеристику

художественных особенностей творчества выдающегося

советского поэта-коммуниста Александра Твардовского,

советолог скупо роняет: «Как поэт, он (Твардовский.—
А.	Б.)дал Советскому Союзу любимого литературного

героя второй мировой войны — солдата Василия Тер¬

кина...» 1
Информация справедливая. Василий Теркин дей¬

ствительно был и остается любимым литературным ге¬

роем Великой Отечественной войны 1941—1945 годов,

когда советский народ вел героическую борьбу за свою

свободу и независимость против немецко-фашистских

агрессоров.
В образе Теркина А. Твардовскому с непревзойден¬

ной талантливостью удалось выразить лучшие черты

простого советского человека, одетого в солдатскую

шинель; удалось создать проникновенный образ героя

из народа, выросшего при социализме и осознанно за¬

щищающего не только свой советский образ жизни, но

и саму идею социализма. Защищающего уверенно, не

впадая в панику при трудных обстоятельствах, с юмо¬

ром преодолевающего невзгоды и тяжести фронтовых

дорог, твердо знающего, что победа будет на стороне

правды, на стороне советского народа.
Однако целью Д. Брауна вовсе не является объек¬

тивная констатация художественной истины. Он ищет

способов извратить ясное политическое звучание люби¬

мой народом поэмы. Д. Браун пишет, что, с симпатией

и любовью описывая Теркина, показывая его беззавет¬

ную храбрость в бою, Твардовский якобы «ухитряется

намекнуть (фразеология-то какая: «ухитряется намек¬

нуть»!— А. Б.)у что война была выиграна не политиче¬

ской организацией страны и ее руководством, а простым

народом...»2.
Так, под пером советолога Василий Теркин превра¬

щается чуть ли не в скрытого оппонента советской вла¬

сти! Он, дескать, воевал сам по себе, а политический
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 74.
2	Там же.
426

строй был ни при чем. Народ, Советская Армия существо¬

вали, дескать, сами по себе, воевали неизвестно за что

и почему, а политическая организация общества не име¬

ла к этой борьбе никакого отношения.
Железные догмы антикоммунизма неумолимо тол¬

кают Д. Брауна на мысль к подтасовкам, фальсифика¬

ции, а то и прямой клевете. Неуклюжая попытка отъ¬

единить Василия Теркина от Советской власти — весь¬

ма наглядный тому пример.
«Однако,— раздраженно пишет Д. Браун,— Твар¬

довский остался преданным коммунистом»1. Ну, а раз

так, раз не «оправдал» надежд советологов, то совето¬

логи придумают тысячи приемов, чтобы попытаться

принизить творчество поэта. Д. Браун заявляет: «Яс¬

ность выражения, фактическая точность поэтического

воображения казались ему (А. Твардовскому.— А. Б.)

более важными, чем соображения формальной виртуоз¬

ности. В результате его стихи предстают старомодными,

неоригинальными...» 2
Так разделался Д. Браун с выдающимся советским

поэтом А. Твардовским. И жаль, что у читателей книги

Брауна практически нет возможности хоть как-то про¬

верить подобные клеветнические суждения: поэзию

Твардовского они прочитать на своем языке не смо¬

гут — она в Америке не переведена. И брауны вместе

с фридбергами делают все, чтобы переводы советской

поэзии, и в частности поэзии Твардовского, как можно

дольше не появлялись на английском языке. В резуль¬

тате крайне узкая группка советологов-антикоммуни-

стов фактически монополизировала право судить и

рядить о советской литературе, представляя американ¬

скому читателю самые нелепые и извращенные ее оцен¬

ки в качестве единственно верных. Оспорить их мнение

п США, увы, практически некому. А сама советская

литература, как уже говорилось выше, от американского

читателя отгорожена железным занавесом, сооружен¬

ным из многолетней клеветы советологов.
Среди перечисляемых Д. Брауном поэтов военного

поколения он называет Е. Винокурова, Б. Слуцкого,

К. Ваншенкина, Д. Самойлова, О. Берггольц, М. Али¬

гер, Ю. Друнину, Б. Окуджаву. Однако, по странной
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 74.
2	Там же, с. 75.
427.

прихоти советолога, мы не встречаем в этой главе имен

К. Симонова, С. Орлова, М. Дудина, М. Луконина,

С. Наровчатова, Н. Старшинова, О. Межирова, А. Недо-

гонова, С. Гудзенко, М. Львова и многих других та¬

лантливых советских поэтов, чье творческое становле¬

ние пришлось как раз на годы войны и которые со--

здали немало прекрасных поэм и стихотворений, ярко

и самобытно запечатлевших и опоэтизировавших вели¬

кий подвиг народа, разгромившего фашизм. Зато мож¬

но встретить пространные рассуждения Д. Брауна

о кое-ком из тех, кто давно уже утратил право назы¬

ваться советским поэтом, утратил Родину и, обретаясь

ныне в зарубежных идеологических захолустьях анти¬

коммунизма, злобно шипит в бездарных стихах и прозе

на свое бывшее отечество.
Глава «Младшее поколение поэтов» начинается

заявлением о том, что из сотен поэтов, которых можно

было бы отнести к «младшему поколению», советолог

«выбрал только восемь для анализа»1. Это означает,

признает Д. Браун, что он «исключил из обзора» це¬

лый ряд поэтов, которые в другом контексте вполне,

мол, заслуживают серьезного рассмотрения.
Д. Браун пишет, что в 60-х годах некоторые из

обозначенных им поэтов стали. «эстрадными поэтами,

выступающими с чтением своих стихов перед тысячны¬

ми аудиториями»2. Поощряемые властями, пишет да¬

лее советолог, «поэты стали широко путешествовать по

отдаленным регионам страны, описывая прелести тайги

и тундры и романтически возвышая трудную жизнь

пионеров в нехоженых местах» 3.
Но Д. Браун считает, что поездки по стране

«не смогли заменить более широкого знакомства с ми¬

ром. Имелась настоятельная потребность увидеть мир,

особенно Запад»... и поэтому, мол, многие советские

поэты «обскакали» чуть ли не весь мир «в поисках

новаций в форме стиха, обуреваемые жаждой развить

новый современный стиль»4. Как явствует из текста,

под «новациями» подразумеваются только формалисти¬

ческие изыски и выкрутасы.
Браун утверждает, что молодые русские советские
1	Бра у и Д. Цпт. изд., с. 106.
2	Там же, с. 107.
3	Там же, с. 108.
4	Там же.
428

поэты в 60-е годы чуть ли не все поголовно ринулись

в эти «новации» якобы напрочь отвергая классический

русский стих.
Подобное утверждение не выдерживает критики.

Разные были и есть в Советском Союзе поэты; среди

них есть и те, кто действительно «тяготеет к новациям»

в форме. Но есть и большой отряд русских советских

поэтов, идущих как раз по пути классического русского

стиха и добившихся в своем творчестве больших, а по¬

рой выдающихся успехов. Их последовательная вер¬

ность русскому классическому стиху опровергает про¬

пагандистские заверения советолога о поголовной яко¬

бы жажде западных «новаций в форме», свойственной

«младшему поколению» советских поэтов.
Разнообразие творческих поэтических стилей, худо¬

жественных пристрастий всегда отличали русскую совет¬

скую поэзию. И в этом ее сила, в богатом многообра¬

зии стилей, манер, направлений, поисков. Главным же

при всем том всегда оставались самобытность и неза-

емность советской российской поэзии. Ей незачем идти

на поклон к Западу, как бы страстно того ни желал

Д. Браун.
В целом нелестно оценив советскую поэзию, лишив

ее к тому же каких-либо перспектив и надежд,

Д. Браун переходит к очередному жанру, на этот раз

к жанру рассказа. Советолог поясняет, почему он вы¬

деляет именно жанр рассказа. Дело в том, что, по

просвещенному мнению Д. Брауна, «русский роман

сегодня находится в упадке», а лучшие писатели пред¬

почитают «короткий рассказ или повесть»2.
Известно, что в последние годы в советской критике

прошло несколько дискуссий, в ходе которых констати¬

ровалась очевидная ситуация в современной советской

литературе: необычайное развитие за последние 25 лет

получил именно жанр советского романа. Именно в эти

годы увидели свет вторая книга «Поднятой целины»,

«русский лес», «Костер», «Битва в пути», «Иду на гро¬

зу», «Живые и мертвые», «Истоки», «Тишина», «Горячий

снег», «Берег», «Дипломаты», «Первая Всероссийская»,

«Вечный зов», «Судьба», «Сибирь», «Блокада», «В ав¬

густе сорок четвертого», «Война», «Ивушка неплаку¬
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 109.
2	Там же, с. 145.
429

чая», «Последний поклон», «Пряслины», «Дом», «Бес¬

сонница», «Тяжелый песок»... Это только малая толика

романов, появившихся в русской советской литературе

и получивших широкое признание и в нашей стране,

и далеко за ее пределами.
В то же время критика отметила некоторое замед¬

ленное развитие как раз жанра рассказа, его, так ска¬

зать, условное отставание от романа. Однако Д. Браун

имеет на сей счет собственное суждение. Он утвержда¬

ет: «Почти все большие романы, написанные за послед¬

ние 25 лет, были скучными, заранее заданными и тя¬

желовесными. А те, кто писал как объемистые романы,

так и более короткие произведения... наиболее пре¬

успевали в последнем» 1.
Чем же аргументирует свое безапелляционное суж¬

дение советолог? Может быть, он ссылается на авто¬

ритетные анализы определенных произведений? Может

быть, он оспаривает мнение советских критиков?
Ничего подобного в книге Д. Брауна нет. Он лишь

высокомерно выносит не подлежащие сомнению суро¬

вые приговоры. Причем «подсудимому» даже не объяс¬

няют — за что.
Реальные произведения советской литературы, соз¬

данные за последние четверть века, говорят сами за

себя. Их высокие идейно-художественные достоинства,

гуманизм, широты видения мира, высокие нравственные

и эстетические идеалы со всей очевидностью обнажают

демагогическую декларативность суждений Д. Брауна,

продиктованную предвзятыми политическими интереса¬

ми закоренелого антикоммуниста.
Расправившись столь несложным образом с совет¬

ским романом, советолог переходит собственно к рас¬

сказу. В чем же он видит «взлет» этого жанра, что по¬

влияло на его расцвет? Все, оказывается, очень просто.

Развитие диалога и монолога в советских рассказах

последней четверти века «обязано... влиянию Запада»2.

Это — раз.
Далее: «О писателях, склонных к документализму

в творчестве, часто говорят, что они подражали Дос

Пассосу»а. Это — два.
Но и этого мало. «Тяга к компактности, сжатости,
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 145.
2	Там же, с. 152.
3	Там же.
43«

динамизму, использованию коротких фраз... все это

свидетельствует о влиянии Запада» К
Таким образом, по Брауну, развитие жанра совет¬

ского рассказа по всем параметрам обязано: а) Запа¬

ду, б) Западу, в) еще раз Западу. Оказывается, совет¬

ским писателям, кроме как у Запада, не у кого было

и поучиться писать свои рассказы. Словно не было

в истории русской и советской литературы Л. Толстого,

не было А. Чехова, не было И. Бунина и А. Куприна,

не было М. Горького, М. Шолохова, А. Толстого и дру¬

гих литераторов мирового значения, традиции и опыт

которых остаются неиссякаемым источником новых

и новых творческих дерзаний и достижений для совре¬

менных советских писателей, тяготеющих к жанру

рассказа. Конечно же не остается без внимания и опыт

лучших зарубежных мастеров этого жанра. Но не ви¬

деть в советском рассказе самобытности и оригиналь¬

ности можно только по причине политической слепоты

и предвзятости.
Не так давно Соединенные Штаты посетил извест¬

ный советский писатель, особенно успешно работавший

именно в жанре рассказа,— Юрий Нагибин. О своих

впечатлениях он рассказал в очерке «Летающие таре¬

лочки». В частности, он пишет, что там, в США, ему

попался в руки «толстый том» Д. Брауна, «несомненно

претендующий на чин курса советской литературы.

Я просмотрел этот «курс», а большой раздел, посвя¬

щенный рассказу, прочел целиком. Впечатление такое,

что Д. Браун перестал следить за советской литерату¬

рой где-то в начале шестидесятых годов. Выдающейся

рассказчицей он считает писательницу, лишь прикос¬

нувшуюся — очень талантливо — к этому жанру и пере¬

шедшую в тяжелый вес романа. А Виктора Астафьева и

Георгия Семенова, без которых невозможно предста¬

вить себе советскую новеллистику, он даже не упоми¬

нает. Студенты, изучающие русский язык, знакомятся

с нашей литературой только по рассказам; повести и

романы им не по силам. В качестве пособий они поль¬

зуются сборниками, выходившими в милые Д. Брауну

годы: конец пятидесятых — начало шестидесятых; с тех

пор подобные сборники почти не появлялись. Представ¬

ление студентов о нашей рассказовой литературе впол-
1 Браун Д. Цит. изд., с. 152.
431

не адекватно брауновскому. И если они заглянут в тол*

стый труд ученого, то сочтут, что знают советскую

малую прозу в лучших образцах.
Браун не наталкивает студентов на новое, более совре¬

менное и зачастую более талантливое...
То, что мне показывали на кафедрах под видом

«курса советской литературы», вызывало порой глубо¬

кое недоумение. Однажды, не выдержав, я прямо ска¬

зал: «По-моему, это курс не советской, а антисовет¬

ской литературы». Старый профессор-славист посмотрел

на меня с видом крайнего изумления, огорчения и рас¬

терянности: «А что бы вы посоветовали?» Я стал назы¬

вать авторов, он старательно записывал, но свет узна¬

вания не вспыхивал в его темных опечаленных глазах.

Он не был злоумышленником, лишь жертвой крайней

и трудно объяснимой неосведомленности» К
Возможно, старый профессор-славист, с кем дове¬

лось беседовать Ю. Нагибину, действительно был «лишь

жертвой крайней и трудно объяснимой неосведомлен¬

ности».
Но Д. Браун под эту категорию не подходит. Он

пишет ложь, и делает это сознательно, ибо он нанят

своими работодателями для того, чтобы писать именно

ложь о советской литературе и внедрять эту ложь в

сознание американских студентов.
Пространная глава в книге Д. Брауна посвящена

так называемой «деревенской литературе». Компетент¬

ность суждений автора в этой области творчества со¬

ветских писателей видна хотя бы из следующей фра¬

зы: «Литература о крестьянской жизни всегда была

заметной в Советском Союзе. А некоторые из наиболее

интересных писателей — Борис Пильняк, Леонид Лео¬

нов, Михаил Шолохов, Андрей Платонов и Александр

Твардовский — целиком посвятили свое творчество де¬

ревенской теме»2.
Эта фраза обнаруживает по меньшей мере крайне

приблизительное знакомство Д. Брауна с творчеством

названных писателей. Ни один из них* конечно, не по¬

свящал «целиком» свое творчество деревенской теме.

Да, у каждого из них есть отдельные произведения,
1	«Наш современник», № 2, 1980, с. 140.
2	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 218.
432

в которых действие происходит в деревне. Но ограни¬

чивать творческий диапазон, ограничивать художествен¬

ное мышление Шолохова, Леонова, Платонова, Твар¬

довского узкими рамками одной-единственной, пусть

весьма интересной и важной, темой, значит, намеренно

стремиться сузить масштабы их творчества.
Да разве можно «уложить», к примеру, «Поднятую

целину» М. Шолохова в рамки «деревенской темы»?

Разве в этом произведении не звучит коренная пробле¬

ма XX века — проблема освобождения человечества от

вековой частнособственнической психологии и перехода

на коллективистские, социалистические начала? Иными

словами: в «Поднятой целине» главной темой является

не деревенская жизнь как таковая, но осуществление

социалистических преобразований в деревне.
Тема эта не может быть только «деревенской», она

имеет более широкое значение. Влияние этого произве¬

дения на умы людей огромно в силу необычайно та¬

лантливого художественного воплощения народной

жизни в период ее революционного переустройства.

Это-то влияние и страшит советологов. Вот почему они

стремятся любыми путями локализовать, сузить, при¬

низить значение подобных произведений в истории

мировой литературы и навязывают читателям фальси¬

фицированное представление о выдающихся книгах

советской литературы.
Иезуитский прием советолога состоит и в попытке

свести творчество писателей, составляющих славу и

гордость советской литературы к узкой теме деревни,

которая, по утверждению Д. Брауна, «при Сталине»,

дескать, растеряла свои эстетические качества и со¬

циальное значение, а «к началу 1950-х годов деревен¬

ская литература почти полностью была низведена до

уровня государственной пропаганды» К
Таким образом, советолог подводит к мысли о том,

что творчество Леонова, Шолохова, Твардовского, как

и творчество всех других «деревенских», по его терми¬

нологии, писателей, было низведено «до уровня госу¬

дарственной пропаганды» и литературно-художествен-

ной ценности якобы не представляет.
Вот, в сущности, что скрывается за невинной с виду
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 218.
15 А. Беляев
433

фразой о деревенской теме в советской литературе*

которая искусственно привязана советологом к выдаю*

щимся именам писателей нашей страны.
Продолжая рассматривать деревенскую тему в со¬

ветской литературе хронологически, советолог обнару¬

жил вдруг, что «после XX съезда КПСС» внимание

советских писателей вновь, дескать, обратилось к де¬

ревне.
Почему? Для чего? А вот для чего: «В большой

степени растущий серьезный интерес к деревне, как

теме литературного исследования, объяснялся поиском

устойчивых национальных ценностей, поворотом к

крестьянству как к источнику морального обновления.

Писатели... подчеркивали незыблемость крестьянской

психологии и культуры и показывали, что революция

мало в чем повлияла на русский характер». Писатели

якобы старались показать крестьянина в качестве чуть

ли не «последнего прибежища дорогих черт националь¬

ного характера: индивидуализма и надежды на самого

себя» К
Иными словами: разговоры о коллективизме новой

жизни, о новом советском человеке представляют собой,

мол, выдумку большевистской пропаганды. Как был

русский мужик сермяжным индивидуалистом, таким он

и остался. Этим, мол, и привлек к себе внимание пи¬

сателей.
Дальше — больше. Д. Браун готов уже писателей-

«деревенщиков» чуть ли не противопоставить Советской

власти. Он пишет: «Если и не отчетливое неприятие

(герисііаііоп) Октябрьской революции, то, по меньшей

мере, отрицательная реакция на многие изменения,

привнесенные революцией: урбанизацию, развитие тех¬

ники, а также современное промышленное бюрократизи¬

рованное общество»2,— в этом якобы и состоит .вся

суть творчества советских писателей-деревенщиков.
Стремление выдавать желаемое за реально суще¬

ствующее всегда отличало советологов. Нет нужды до¬

казывать, сколь далеко творчество писателей, близки*

к теме развития советской колхозно-совхозной деревни

от мифических предположений советологов. Более того,

клеветнический и спекулятивный характер интерпрета¬
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 219—220.
2	Там же, с. 221,
434

ции Д. Брауном творчества советских писателей слиш¬

ком очевиден.
Советская литература, в том числе и «деревенская»,

связана неразрывными узами с современными пробле¬

мами развития советского общества. Естественно, что,

живописуя процессы, характеризующие промышленную

революцию в деревне, писатели не обходят вниманием

трудности и недостатки, тормозящие прогрессивные про¬

цессы развития. Слов нет, литература о деревне в Со¬

ветском Союзе остросоциальна и порой критична. Но

критика эта носит конструктивный характер, она направ¬

лена на укрепление социалистического метода хозяй¬

ствования на земле, а вовсе не наоборот, как то силятся

доказать советологи.
И когда Д. Браун заявляет, что нынешние советские

писатели якобы обнаружили «не столько перемены,

которые принес с собой социализм, сколько продолжа¬

ющуюся неизменность крестьянской жизни»1,— то это

ложь, ибо давно уже советский крестьянин перешел от

единоличной сохи и лоскутного частного земельного

надела на коллективное ведение хозяйства; давно уже

на коллективных бескрайних полях трудятся мощные

армады тракторов, комбайнов, сеялок, копалок, жаток;

давно уже возникли и развиваются животноводческие

комплексы, межколхозные специализированные объеди¬

нения,— словом, все то, что характеризует собой пере¬

ход коллективного земледелия на промышленные осно¬

вы. Кстати, заметим, что давно уже на селе возник и

с каждым годом ширится и крепнет рабочий класс:

механизаторы, операторы, техники и инженеры.
Старая деревня стремительно уступает место дерев¬

не новой — с современной технологией ведения сель¬

ского хозяйства, обеспечивающей высокие результаты

труда крестьянина и высокий его жизненный уровень,

с новыми поселками и домами со всеми городскими

удобствами, с гарантированной стабильной зарплатой.

На наших глазах происходит реальное стирание суще¬

ственных различий между городом и деревней. И эти

процессы нашли художественно адекватное отражение

в произведениях Ф. Абрамова, В. Белова, Г. Троеполь-

ского, М. Алексеева, Г. Радова, И. Винниченко,
1 Б р а у н Д. Цнт. изд., с. 222.
435

Л. Иванова, И. Васильева, В. Тендрякова, Е. Носова

и многих других советских писателей.
Между тем советологи продолжают бубнить о «не¬

изменности крестьянской жизни» в СССР, о мифиче¬

ском противостоянии советских писателей благотвор¬

ным переменам в жизни современной деревни.
И хотя Д. Браун признает в конце концов: «Невоз¬

можно и, пожалуй, немыслимо, чтобы советский пи¬

сатель выступал в роли адвоката за возврат к частному

владению землей» \ он тем не менее делает архиспе-

кулятивный вывод с далеко идущими политическими

расчетами.
Обращение советских писателей к теме деревни

объясняется, по Брауну, ни больше ни меньше, как

«...поисками ценностей, которые могли бы заменить

марксистско-ленинскую идеологию, которая совершенно

очевидно (!) не удовлетворяет (!) многие основные

духовные потребности»2. (Хочется спросить: чьи по¬

требности? Д. Брауна? — А. Б.)
В этом-то и заключена вся суть изощренных про¬

пагандистских установок и демагогии Д. Брауна:

объявить марксистско-ленинскую идеологию «устарев¬

шей», подвести прежде всего американских читателей

к выводу о том, что «основные духовные потребности»

они должны удовлетворять строго в рамках буржуаз¬

ного общества. Ибо если уж советские писатели заняты

«поисками ценностей, которые могли бы заменить

марксистско-ленинскую идеологию», то американцам и

вовсе незачем обращать свое внимание на идеологию

марксизма-ленинизма.
Таким нехитрым образом Д. Браун отрабатывает

классовый заказ своих работодателей и очень торопит¬

ся, так сказать, «закрыть» идеологию марксизма-лени¬

низма.
Вот уж действительно мартышкин труд.
Иезуитские приемы при истолковании литературы

СССР не исключение в истории американской совето¬

логии, а скорее норма. Вспомним хотя бы бесплодную

словесную эквилибристику, которой занимался в 1962

году Морис Фридберг в попытках истолковать в анти¬

коммунистическом духе издательскую практику в СССР.
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 230.
2	Там же, с. 252.
436

Именно М. Фридберг писал тогда: интерес к класси¬

ке у советских писателей вызывается якобы тягой

«...к несоветской жизни и ценностям». А классику следует,

мол, считать «соединительным звеном» 1 с сегодняшним

капиталистическим миром.
Итак, один советолог сочинял в 1962 году мифы

о том, как Советская власть пыталась якобы «заме¬

нить» классику, поскольку классика являлась «соеди¬

нительным звеном» с капиталистическим миром, по

которому, судя по рассуждениям Фридберга, все еще

тоскуют советские люди; другой, уже в 1979 году, со¬

чиняет новые мифы о советских писателях, занятых

«поисками» в советской деревне «ценностей, которые

могли бы заменить марксистско-ленинскую идеоло¬

гию» 2.
Методологическая нищета и склонность к фальсифи¬

цированному и крайне тенденциозному истолкованию

современной советской литературы, столь обнаженно

проявившаяся в сочинениях Д. Брауна, как видим,

характерны в целом для американских советологов,

с младых ногтей вымуштрованных в духе слепой, не¬

рассуждающей ненависти как к идеям коммунизма, так

и к художественной культуре реального социализма.
В главе, посвященной теме современности в совет¬

ской литературе, Д. Браун повторяет свои избитые из¬

мышления о методе социалистического реализма. Сове¬

толог верен себе и стремится представить дело таким

образом, будто после 1953 года «новая литература кри¬

тического реализма серьезно потеснила каноническую

литературу социалистического реализма»3. И пояс¬

няет: «Концепция социалистического реализма требует,

чтобы интересы личности тесно сочетались — прямо или

косвенно — с интересами государства. Однако литера¬

тура все больше и больше писала о частной жизни

индивидуумов, и потому это сочетание становилось ме¬

нее обязательным, а часто и вовсе исчезало. В творче¬

стве лучших писателей, например, исчезла из романов

коммунистическая партия»4.
Более того, Браун утверждает, что к «середине

60-х годов» в советской литературе валом пошли
1	РгіесІЬег^М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеіз, 1962, р. 8Ц
2	Там же, с. 174, 175.
8 Б р а у н Д. Цит. изд., с. 285.
4	Там же.
437

«герои», которые конечно же были «абсолютно индефе-

рентны к идеологии» \ именно к марксистско-ленинской.
Однако остановимся и переведем дух.
Во-первых, концепция социалистического реализма

вовсе не отрицает права литератора писать «о частной

жизни индивидуумов». Наоборот, эта концепция требу¬

ет от писателя глубокого проникновения в психологию

личности, или, по терминологии Брауна, «индивидуума»,

что только и может убедительно раскрыть мотивы его

«частной жизни».
Что же касается неуклюжей формулы Брауна

о «тесном сочетании» интересов личности с интересами

общества, государства, вытекающих якобы из тех же

«требований» социалистического реализма,, то советолог

совершает привычную для него подтасовку, подменяя

и сводя проблему творческого метода к философским

мировоззренческим вопросам.
Да, мировоззрение советского писателя, основанное

на марксистско-ленинской философии, дает возмож¬

ность воспринимать и оценивать реальный мир живо¬

го человека во всех его взаимосвязях — исторических,

общественных, географических и т. п. И «связь» лично¬

сти отдельного человека с обществом, государством по¬

нимается советским писателем в свете известного ле¬

нинского положения о том, что жить в обществе и

быть свободным от общества нельзя.
Жизнь человека и общества взаимосвязана и взаи¬

мозависима. А общество социалистическое тем и отли¬

чается от буржуазного, что жизнедеятельность его це¬

ликом и полностью определяется участием каждой

отдельной личности во всех действиях и общественных

движениях.
И чем активнее личность, или, говоря словами

Л. И. Брежнева, «чем более активную жизненную по¬

зицию занимает человек», тем гармоничнее сливаются

интересы индивидуума и социалистического общества.
Таким образом, «описание частной жизни индиви¬

дуумов» никогда, ни до 1953 года, ни после, не было

запретным в советской литературе. Это обычная клеве¬

та советологов, пытающихся внушить своим читателям

представление о литературе социалистического реализ¬

ма, как якобы целиком состоящей из казенных, бездуш-
1 Б р а у п Д. Цит. изд., с. 291.
438

ных роботов, одномерных иг однообразных, по командам

свыше отправляющих свои жизненные функции и не

имеющих собственного лица, собственных мнений, убеж¬

дений.
Во-вторых, информация Брауна о том, какой была

советская литература «к середине 60-х годов», не вы¬

держивает никакой критики. Попытки советолога свести

все необычайно широкое многообразие героев советской

литературы тех лет к одному-единственному, «абсолют¬

но индифферентному к идеологии», лишь подчеркивают

абсолютный субъективизм советолога, продиктованный

политической предвзятостью.
И дело вовсе не в том, появлялись или нет в неко¬

торых произведениях подобные «герои». Советская кри¬

тика не проходила мимо отдельных произведений, в ко¬

торых тот или иной персонаж проявлял в большей или

меньшей степени «индифферентность к идеологии», и

давала им своевременную принципиальную оценку, рас¬

сматривая вопрос конкретно и по существу. Она под¬

держивала обличение мещанских представлений о жиз¬

ни в социалистическом обществе и выступала против

взглядов на «безгеройную» литературу, оборачиваю¬

щуюся нередко проповедью безыдейности литера¬

туры.
Дело в намеренной фальсификации Брауном реаль¬

ного литературного процесса тех лет.
В самом деле, какие книги в 60-е годы были в цент¬

ре внимания общественности, какие литературные

герои вызывали симпатию читателей? Назвать их не¬

сложно, они еще у всех на памяти: это Андрей Соко¬

лов из рассказа М. Шолохова «Судьба человека», это

генерал Серпилин и журналист Синцов из романа

К. Симонова «Живые и мертвые», это ученый Крылов

из романа Д. Гранина «Иду на грозу», это В. И. Ленин

в повестях В. Катаева «Маленькая железная дверь

в стене» и Э. Казакевича «Синяя тетрадь», это руково¬

дитель крупной стройки Балуев из повести В. Кожев¬

никова «Знакомьтесь, Балуев!», это Вохминцев из ро¬

мана Ю. Бондарева «Тишина», это реальные люди из

документальной книги С. Смирнова «Брестская кре¬

пость» и т. д.
Но разве герои названных произведений были «ин¬

дифферентны к идеологии»? Как раз наоборот. Они
439

жили, боролись, гибли и побеждали, вдохновляемые

марксистско-ленинской идеологией и во имя ее; они

самоотверженно трудились, и целью их осознанного

труда как раз и являлось личное участие в строитель¬

стве общества будущего — коммунизма. Именно такие

герои и владели умами читателей в 60-е годы.
Не обходит своим вниманием Д. Браун и так назы¬

ваемый «производственный роман» в советской лите¬

ратуре. Отношение его к этой теме также весьма скеп¬

тическое. Скажем, о романе Д. Гранина «Искатели»,

вызвавшем в свое время большую дискуссию в совет¬

ской критике, советолог отзывается кисло и даже выго¬

варивает писателю за то, что роман «не подвергает

сомнению устоявшиеся социальные цели и методы их

достижения» К
«Рабочая тема остается важной темой в советской

литературе...— иронизирует советолог,— все еще счита¬

ется, что труд имеет особую важность в человеческой

жизни...» 2
Неуместная ирония. Труд в социалистическом обще¬

стве действительно «имеет особую важность в челове¬

ческой жизни», и место человека в социалистическом

обществе определяется по его труду на благо обще¬

ства.
Объективный подход к раскрытию темы труда в

творчестве советских писателей неизбежно предпола¬

гает элементарную обязанность исследователя разъяс¬

нить принципы отношения к труду в социалистическом

обществе. И тогда все становится на свое место. По¬

чему тема труда занимает такое важное место в совет¬

ской литературе и почему общество гордится и поощ¬

ряет за доблесть в труде? Именно такой объективный

подход позволил бы раскрыть новаторский характер

литературы социалистического реализма, в центре ко¬

торой стоит образ создателя всех материальных ценно¬

стей на земле, образ трудящегося человека.
Смехотворны утверждения Д. Брауна о том, что со¬

временные советские писатели пишут, мол, одно, а со¬

временные советские читатели понимают написанное

ими совсем по-другому. Вроде как бы договор такой

негласный заключили читатели с писателями. Значит, ес¬
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 298.
2	Там же, с. 296.
440

ли роман имеет счастливую концовку, то читатель

вместо радости испытывает, по Брауну, меланхолию и

грусть, потому как «жизнеутверждающие концовки

опровергаются всем содержанием романов»; более того,

Браун уверяет, что содержание советских романов

«отрицает возможность счастливых концов» 1.
Кстати, предвзятость толкования Д. Брауном прин¬

ципов советской литературы демонстрирует хотя бы его

оценка повести Чингиза Айтматова «Белый пароход».

Как известно, повесть была высоко оценена читателя¬

ми, критикой, автору повести присуждена Государствен¬

ная премия СССР. А советолог заявляет, что повесть

эта, дескать, направлена на... развенчание советской

действительности (!).
Более того, Д. Браун уверяет, что «Белый пароход»

не имеет якобы «ничего общего с социалистическим

реализмом по множеству причин, главная из которых

состоит в том, что повесть «мрачна» и «пессимистична».

И добавляет: «То же можно сказать... о произведениях
В.	Пановой, В. Семина... Н. Дубова»2.
Итак, по Д. Брауну, литература социалистического

реализма не имеет права на произведения трагедийные,

остродраматичные, просто печальные. Не положено по

изобретенному самим советологом «уставу»...
Советолог представляет американскому читателю

советских писателей эдакими бездумными бодрячками,

под барабанный маршевый бой лихо перекладывающи¬

ми на литературный язык политические лозунги, а из

всей гаммы человеческих эмоций оставляющих своим

героям лишь одну радость.
Как говорится, просто до примитивности. И лживо

до откровенной очевидности.
Подобные утверждения Д. Брауна лишний раз до¬

казывают вполне осознанный характер извращенного

толкования советологами принципов социалистического

реализма, который конечно же никогда не требовал от

писателя подмены живой многообразной действитель¬

ности со всей гаммой человеческих чувств и отношений

однолинейным изображением ее в своих сочинениях,

а именно изображением мажорно-радостным и беспе¬

чальным. Утверждения Д. Брауна лишний раз дока¬
1	Браун Д. Цит. изд., с. 309.
2	Там же, с. 308.
441

зывают пропагандистский характер писаний совето¬

логов, ничего общего не имеющих с подлинной науч¬

ностью.
Три последних, немалых по объему, главы книги

Д. Брауна отведены последовательно: одна — персо¬

нально Солженицыну, другая —лично Абраму Терцу и

третья — вообще некоей «подпольной» литературе.
Глава о Солженицыне содержит весь стандартный

набор рекламных приемов советологов, долженствую¬

щих во что бы то ни стало возвеличивать эту давно уже

скомпрометировавшую себя в политическом и литера¬

турном плане одиозную фигуру.
Продукт и порождение холодной войны, Солжени¬

цын нужен антикоммунистам в качестве инструмента

для разжигания антисоветизма. Д. Браун уныло кон¬

статирует, что хотя этот литературный власовец «энер¬

гично работал, чтобы возбудить мировое общественное

мнение против СССР»1, ничего из этих стараний не

вышло.
Как показало время, истерические кликушества ма¬

терого антисоветчика, презрительно вышвырнутого за

пределы Советского государства, не получили того

резонанса, на который делали ставку пропагандистские

центры антикоммунизма. И он давно уже исчез с поли¬

тического горизонта, не говоря уже о литературном.
Столь же пространно и горячо пропагандирует

Д. Браун и Абрама Терца-Синявского, который, как

пишет советолог, стремится «подорвать всю концеп¬

цию социалистического реализма, доведя ее до аб¬

сурда»2.
Плохи, видно, дела у советологов, если они вынуж¬

дены возлагать надежды на отщепенцев, подобных Тер¬

цу. А бредовые высказывания Абрама Терца о русском

народе, способном якобы «продать любую красоту... за

бутылку чистого спирта»3, приводимые старательно

в книге Д. Брауна, свидетельствуют лишь о дурном

вкусе советолога, вынужденного, как видно, подбирать

даже отбросы из помойной политической ямы исто¬

рии.
Когда читаешь главу «Подпольная литература», то
1	Б р а у н Д. Цит. изд., с. 329.
2	Там же, с. 332.
3	Там же, с. 348.
442

поражаешься: сколько, оказывается, у нас непризнан¬

ных «Толстых» и «Достоевских»! Д. Браун трудолюбиво

перечисляет фамилии никому не известных личностей—■

имя же им легион. Без зазрения совести советолог от¬

носит их сочинительство «к лучшим образцам совет¬

ской литературы» Хотя тут же осторожненько допу¬

скает, что «сочинения» приводимых в его книге под¬

польных «Толстых» и «Достоевских» не печатают в

СССР скорее всего из-за «отсутствия каких-либо лите¬

ратурных достоинств» 2.
Д. Браун горько сожалеет, что литературная обще¬

ственность СССР дала своевременную и принципиаль¬

ную оценку различного рода отщепенцам. «События

последнего десятилетия оказались... разочаровывающие

ми» 3,— плачется советолог. Все эти подпольные «лите-»

раторы» своевременно разоблачались, получали долж¬

ную оценку общественности, и многие из них с истече¬

нием времени один за другим оказывались за пределами

нашего государства, там, где и находятся их подлинные

хозяева.
Книга Деминга Брауна, насыщенная злобной и

агрессивной клеветой по адресату советской культуры,

сеет вражду и ненависть к литературе Страны Советов,

к идеям социализма, к советскому образу жизни. Всем

своим содержанием она противоречит положениям

Хельсинкских соглашений. Широкое и активное распро¬

странение книги Д. Брауна в странах западного мира

свидетельствует о страхе идеологов империализма перед

всепобеждающей правдой о стране реального социализ¬

ма, заключенной в каждой талантливой книге совет¬

ского писателя.
❖ * $
Расчеты советологов на идейную эрозию социа¬

листического общества, на разжигание ревизионистских

настроений в среде его творческой интеллигенции про¬

валились. Деятели советской литературы и искусства

тесно сплочены вокруг Коммунистической партии; их

творчество, вдохновляемое идеями марксизма-лениниз¬
1	Браун Д. Цит. изд., с. 357.
2	Там же, с. 352.
3	Там же, с. 373.
443

ма, верно служит делу народа, делу коммунизма, а сле¬

довательно, и делу мира во всем мире.
...Закрыты последние страницы сочинений господ со¬

ветологов. Отличная глянцевая бумага, отличные шриф¬

ты, краски, яркие обложки. А строчки в каждой книге

пропитаны ядом ненависти, на каждой странице раз¬

литы лужи грязной дезинформации, поданной безапел¬

ляционно, размашисто, помпезно.
Но за безапелляционностью оценок скрывается бес¬

сильная злоба уходящего со сцены одряхлевшего мира

капитализма, за размашистостью суждений и обобще¬

ний — боязнь всепобеждающих идей коммунизма, за

наигранным пафосом и помпезностью — ненависть ко

всему советскому.

БИБЛИОГРАФИЯ
Ленин В. И. Партийная организация и партийная литература.

Полное собрание сочинений, т. 12.
Ленин В. И. Доклад на II Всероссийском съезде профессио¬

нальных союзов. Полное собрание сочинений, т. 37.
Ленин В. И. Марксизм и восстание. Письмо Центральному Ко¬

митету РСДРП (б). Полное собрание сочинений, т. 34.
Ленин В. И. Из дневника публициста. Ошибки нашей партии.

Полное собрание сочинений, т. 34.
Ленин В. И. Удержат ли .большевики государственную власть?

Полное собрание сочинений, т. 34.
Ленин В. И. Письмо к американским рабочим. Полное собра¬

ние сочинений, т. 36.
Ленин В. И. Письмо к американским рабочим. Полное собра¬

ние сочинений, т. 37.
Ленин В. И. VIII съезд РКП(б). Отчет Центрального Комите¬

та 18 марта. Полное собрание сочинений, т. 38.
Ленин В. И. I Всероссийский съезд по внешкольному образо¬

ванию. Приветственная речь 6 мая 1919 г. Полное собрание сочинений,

т. 38.
Ленин В. И. Программа РКП(б). Принята VIII съездом

РКП (б). Полное собрание сочинений, т. 38.
Ленин В. И. Великий почин. Полное собрание сочинений, т. 39.
Ленин В. И. О современном положении и ближайших задачах.

Доклад на соединенном заседании ВЦИК, Московского Совета рабо¬

чих и красноармейских депутатов, Всероссийского Совета профессио¬

нальных союзов и представителей фабрично-заводских комитетов

Москвы 4 июля 1919 г. Полное собрание сочинений, т. 39.
Ленин В. И. О задачах III Интернационала. Полное собрание

сочинений, т. 39.
Ленин В. И. В лакейской. Полное собрание сочинений, т. 39.
Ленин В. И. Речь перед слушателями Свердловского универси¬

тета, отправляющимися на фронт, 24 октября 1919 г. Полное собрание

сочинений, т. 39.
Ленин В. И. VIII Всероссийская конференция РКП(б). Поли¬

тический доклад Центрального Комитета 2 декабря. Полное собрание

сочинений, т. 39.
Л е н и н В. И. Речь на беспартийной конференции рабочих и крас¬

ногвардейцев Пресненского района 24 января 1920 г. Полное собра¬

ние сочинений, т. 40.
445

Ленин В. И. Доклад на I Всероссийском съезде трудовых каза¬

ков 1 марта 1920 г. Полное собрание сочинений, т. 40.
Ленин В. И. IX съезд РКП (б). Доклад Центрального Коми¬

тета 29 марта. Полное собрание сочинений, т. 40.
Ленин В. И. Речь на III Всероссийском съезде профессиональ¬

ных союзов 7 апреля 1920 г. Полное собрание сочинений, т. 40.
Л е н и н В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Полное

собрание сочинений, т. 41.
Ленин В. И. Задачи Союзов молодежи. Речь на III Всероссий¬

ском съезде Российского Коммунистического Союза молодежи 2 ок¬

тября 1920 г. Полное собрание сочинений, т. 41.
Ленин В. И. О пролетарской культуре. Полное собрание сочи¬

нений, т. 41.
Ленин В. И. Набросок резолюции о пролетарской культуре.

Полное собрание сочинений, т. 41.
Ленин В. И. Лучше меньше, да лучше. Полное собрание сочи¬

нений, т. 45.
Ленин В. И. Письмо А. В. Луначарскому. Написано между 15

и 19 августа 1905 г. Полное собрание сочинений, т. 47.
Ленин В. И. Письмо А. М. Горькому. 31 июля 1919 г. Полное

собрание сочинений, т. 47.
Ленин В. И. Письмо А. М. Горькому. 15 сентября 1919 г. Пол¬

ное собрание сочинений, т. 51.
Б р е ж н е в Л. И. За справедливый мир, за безопасность народов

и международное сотрудничество. М., Политиздат, 1973.
Брежнев Л. И. О внешней политике КПСС и Советского госу¬

дарства. Речи и статьи. М., Политиздат, 1973.
Брежнев Л. И. 50 лет великих побед социализма. М., Полит¬

издат, 1967.
Брежнев Л. И. Отчетный доклад Центрального Комитета

КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза. М.,

Политиздат, 1971.
Брежнев Л. И. Отчет Центрального Комитета КПСС и очеред¬

ные задачи партии в области внутренней и внешней политики. М.,

Политиздат, 1976.
Брежнев Л. И. Советские профсоюзы — влиятельная сила на¬

шего общества. М., Политиздат, 1977.
Суслов М. А. Избранное. Речи и статьи. М., Политиздат, 1972.
«К 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Тезисы ЦК КПСС».

М., Политиздат, 1969.
«В. И. Ленин о литературе и искусстве». М., Гослитиздат, 1957.
«История КПСС», т. 5, кн. 1. М., Политиздат, 1970.
446

«Против современного антикоммунизма». Прага, изд-во «Мир и

социализм», 1968.
Материалы XXV съезда КПСС. Политиздат, 1976.
Материалы XXVI съезда КПСС, Политиздат, 1981 г.
«Международное совещание коммунистических и рабочих пар¬

тий». Прага, изд-во «Мир и социализм», 1969.
«Вопросы идеологической работы КПСС. Сборник документов».

М., Политиздат, 1972.
«О партийной и советской печати, радиовещании и телевидении».

Сборник документов и материалов. М., «Мысль», 1972.
«О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической ре¬

волюции». М., Политиздат, 1977.
«О 60-й годовщине образования Союза Советских Социалистиче¬

ских Республик». М., Политиздат, 1982 г.
«КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и плену¬

мов ЦК». Часть И, изд. 7-е. М., Госполитиздат, 1953.
«Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет». М., Госиздат, 1934.
«Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет». М., «Советский писатель», 1956.
«Третий Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографиче¬

ский отчет». М., «Советский писатель», 1959.
«Четвертый съезд писателей СССР. Стенографический Отчет». М.,

«Советский писатель», 1969.
«Пятый съезд писателей СССР. Стенографический отчет». М.,

«Советский писатель», 1972.
«История русской советской литературы». М., «Наука», 1967, т. I.
«История русской советской литературы». М., «Наука», 1968, т. III.
Андреев 10. А. Революция и литература. М., «Художественная

литература», 1975.
Анисимов И. И. Новая эпоха всемирной литературы. М., «Со¬

ветский писатель», 1966.
Арбатов Г. А. Идеологическая борьба в современных между¬

народных отношениях. М., Политиздат, 1970.
Бабель И. Избранное. М., «Художественная литература», 1966.
Белый А. Стихотворения и поэмы. М.—Л., 1966.
Блок А. Собрание сочинений в шести томах, т. 5. М., «Правда»,

1971.
Блок А. Собрание сочинений в шести томах, т. 6. М., «Правда»,

1971.
«Великий Октябрь и прогрессивная Америка». М., «Мысль», 1967.
Вишневский Вс. Собрание сочинений в пяти томах, т. 5. М.,

Гослитиздат, 1959.
447

Г орький М. Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 24. М., Гос¬

литиздат, 1953.
Горький М. Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 25. М., Гос¬

литиздат, 1953.
Г орький М. Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 29. М., Гос¬

литиздат, 1953.
Горький М. Собрание сочинений в 30-ти томах, т. 17. М.,

Гослитиздат, 1952.
Засурский Я. Н. Антикоммунизм и литература США. М.,

«Знание», 1970.
Иванов В. Идейно-эстетические принципы советской литера¬

туры. М., «Художественная литература», 1971.
«В. И. Ленин и А. М. Горький». Письма, воспоминания, докумен¬

ты. М., «Наука», 1969.
Леонов Л. Литература и время. М., «Молодая гвардия», 1907.
«Летопись жизни и творчества А. М. Горького». Выпуск 3-й. М.,

Изд-во АН СССР, 1959.
«Литература и современность». Сборник статей. М., «Художе¬

ственная литература», 1968.
Маяковский В. Собрание сочинений в 13-ти томах, т. 12. М.,

Гослитиздат, 1959.
Метченко А. И. Кровное, завоеванное. Из истории советской

литературы. М., «Советский писатель», 1971.
«Мир о стране Октября». М., Изд-во АПН, 1967.
Озеров В. Полвека советской литературы. М., «Советский пи¬

сатель», 1967.
Озеров В. Тревоги мира и сердце писателя. М., «Советский пи¬

сатель», 1973.
«Положа руку на сердце. Скандинавские писатели о Советском

Союзе». М., «Прогресс», 1967.
Романовский А. Знаменательная веха. М., «Советский пи¬

сатель», 1973.
Серафимович А. Сборник неопубликованных произведений

и материалов. М., Гослитиздат, 1958.
Серафимович А. Собрание сочинений в восьми томах, т. 7.

М., Гослитиздат, 1960.
«А. Серафимович в воспоминаниях современников». М., «Совет¬

ский писатель», 1961.
С и в а ч е в Н. В., Языков Е. Ф. Новейшая история США. М.,

МГУ, 1972.
«Советская интеллигенция. Сборник статей». М., «Мысль», 1968.
«Советские писатели. Автобиографии», т. 2. М., Гослитиздат, 1959.
Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., «Советский пи¬

сатель», 1977.
448

. Толстой А. Собрание сочинений в десяти томах, т. 10.М., Гос¬

литиздат, 1961.
«Технология неправды». М., «Художественная литература», 1968.
Фадеев А. За тридцать лет. М., «Советский писатель», 1959.
Федин К. Горький среди нас. М., «Молодая гвардия», 1967.
Шолохов М. Собрание сочинений в восьми томах, т. 8. М.,

ГИХЛ, 1960.
Я к у ш е в с к и й И. Ленинизм и советология. Лениздат, 1970.
А 1 е х а п (і г о V а V. А Нізіогу оГ Зоуієі Іліегаіиге, 1917—1962.

Егош Оогку іо ЕуіизЬепко. Ые\у Уогк, ОоиЬІесіау апсі С0, 1963.
«Атегісап Оіаіод», Зргіп£, 1967.
«ТЬе Аііапііс», Липе 1960, Зресіаі іззие: ТЬе Агіз іп ІЬе Зоуієі

ТІпіоп.
Ваг^Ьоогп Рг. ТЬе Зоуієі Сиііигаї (Жєпзіує. ТЬе Ноіе ої Сиі-

іигаї Біріотасу іп Зоуієі Рогеі^п Роїісу. Ргіпзіоп ІІпіуегзііу Ргезз,
1960.
В і 11 і п £ і о п Л. ТЬе Ісоп апсі ІЬе Ахе. Ап іпіегргеііуе Ьізіогу

ої гиззіап сиііиге. Ые^ Уогк, А. Кпорї, 1967.
В о г 1 а п сі Н. Зоуієі Іліегагу ТЬеогу апсі Ргасіісе сіигіпд ІЬе

Рігзі Ріуе-Уеаг Ріап, 1928—1932. Ые>у Уогк, Кіп^’з Сгсмп Ргезз, 1950.
В г і з і о 1 О. апсі о і Ь є г з. Апаіошу оГ Апіі-Сотшипізш. Ые\у

Уогк, НіИ апсі №ап£, 1969.
В г о >у п В. Зоуієі АііііисІез іо\уагсІ Атегісап №гіііп£. Ргіпзіоп

ІІпіуегзііу Ргезз, 1962.
В г о \у п Б. апсі О. А. ОиісІе іо Зоуієі Низзіап Тгапзіаііопз о!

Атегісап Іліегаіиге. Уогк, Кіп^’з Сгспуп Ргезз, СоїитЬіа Ціпі-

уегзііу, 1954.
Вго>упО. Зоуієі Іліегаіиге зіпсе Зіаііп. СатЬгісІ£е Іпіуегзііу

Ргезз. 1979.
Вго>уп Е. ТЬе Ргоіеіагіап Ерізосіе іп Низзіап Іліегаіиге, 1928—

1932. Ке\у Уогк, СоїитЬіа ІІпіуегзііу Ргезз, 1953.
В г о п Е. Низзіап Іліегаіиге зіпсе ІЬе Неуоіиііоп. Ыеш Уогк,

Соїііег Ьоокз, ТЬігсІ ргіпііпд, 1973.
В г о ^ п Е. Мауакоузку. А Роеі іп іЬе Неуоіиііоп Ргіпсеіоп, пелг

З’егзеу, 1973.
С а г 1 і з 1 е О. Роеіз оп Зігееі Согпегз. Рогігаііз ої ЛіГіееп Низ¬

зіап Роеіз. Ыеш Уогк, Напсіот Ноизе, 1968.
С а г 1 і з 1 е О. Уоісез іп ІЬе Зпо\у: Епсоипіегз >уііЬ Низзіап иті-

іегз. Ые>у Уогк, Напсіот Ноизе, 1963.
С о о к Р. ТЬе Иі^Ьітаге БесесІе. ТЬе Ьііе о! Зепаіоге Лое МсСаг-

Шу. Ые\у Уогк, Напсіот Ноизе, 1971.
ОеиізсЬег Ізаас. Зіаііп. А роїііісаі Ьіо^гарЬу. ЗесопсІ есіі-

ііоп. ЬопсІоп, Охїогсі ІІпіуегзііу Ргезз. №\у Уогк, Тогопіо, 1967.
449

Е а зі т а п М. Агіізіз іп ІІпіїогт. А ЗіисІу о! Шегаіиге апй Ви-

геаисгаіізт. Ие\у Уогк, А. Кпорї, 1934.
Егтоіаеу Н. Зоуієі Іліегагу ТЬеогіез, 1917—1934. ТЬе Оепе-

зіз ої Зосіаіізі Кеаіізт. ІЛпіуегзііу о! Саііїогпіа Ргезз, 1963.
Р о п е г Р Ь. ТЬе ВоІзЬеуік Кеуоіиііоп. Ііз Ітрасі оп Атегісап

Касіісаіз, ЬіЬегаІз асіп ЬаЬог. А сіоситепіагу зійду. №\у Уогк Іпіег-

паііопаї РиЬІізЬегз, 1967.
«Рогеі£п Аїїаігз». Ап Атегісап (Зиагіегіу Нєуіє\у. ОсіоЬег 1967,

уоі. 46, N 1.
Ргеетап Л., К и п і і 2 Л. апсі Ь о г о \у і с к Ь. Уоісез о! ОсіоЬегз

Агі апсі Іііегаіиге іп Зоуієі Киззіа. Ые\у Уогк. ТЬе Уапдиагсі Ргезз,

1930.
РгіесІЬегд М. Киззіап Сіаззісз іп Зоуієі Ласкеіз. СоїитЬіа

Шіуегзііу Ргезз, Ые\у Уогк апсі Ьопсіоп, 1962.
О и е г п у В. Ап АпіЬоІоду о! Киззіап Іліегаіиге іп ІЬе 5оуієі

РегІосІ їгот Оогку іо Разіегпак. №\у Уогк, Капсіот Ноизе, 1960.
О	і Ь і а п О. Іпіегуаі ої Ргеесіот. Зоуіеі Шегаіиге сіигіпд ІЬе

ТЬа\у, 1954—1957. ІІпіуегзііу ої Міппезоіа Ргезз, Міппеароііз, 1960.
О	і ї ї о г сі Н. ТЬе Ыоуе1 іп Низзіа: їгот РизЬкіп іо Разіегпак.

Ые\у Уогк, Капсіот Ноизе, 1961.
Нагкіпз №. Оісііопагу ої гиззіап Шегаіиге. Иеткг Уогк, РЬіІо-

зорЬісаІ ЬіЬгагу, 1956.
«Іпіегпаііопаї Оегаїсі ТгіЬипе». Рагіз, 30.09.1974.
К а і з е г К. Киззіа. ТЬе Реоріе апсі ІЬе Ро^ег. Ые\у Уогк, АіЬе-

пеит, 1976.
КеппесІуЛ. ТЬе зігаіеду ої Реасе, №\у Уогк, 1960.
К 1 і т е п к о М. ТЬе №ог1с1 ої Уоипд ЗЬоіоЬоу. Уізіоп ої Уіоіепсе.

МогіЬ (Зиіп^у, тазз, 1972.
«Ьеііегз іо Оеогдіап Ргіепсіз Ьу В. Разіегпак». Тгапзіаіесі ™ііЬ ап

їпігосіисііоп апсі поіез Ьу Басісі Ма^агзсЬак. Ые\у Уогк, Нагсоигі,

Вгасе апсі ^огісі, 1968.
' Ьуопз Е. Мозсо\у Саггоизеї. Ие\у Уогк. А. Кпорї, 1935.
Мадиіге К. Кесі Уігдіп 5оі1: Зоуієі Шегаіиге іп ІЬе 1920’з

Ргіпзіоп ІІпіуегзііу Ргезз, 1968.
Магк^Ьат Л. Уоісез ої ІЬе Кесі Оіапіз. Соттипісаііопз іп

Киззіа апсі СЬіпа. ТЬе Іо\уа Зіаіе ІІпіуегзііу Ргезз, Атез, Іогоа, 1967.
МаіЬе\Узоп Н. ТЬе Розіііує Него ої Зоуієі Ьііегаіиге. Ые\у

Уогк, СоїитЬіа ІІпіуегзііу Ргезз, 1975.
Мс Ьеап Н. апсі Уіскегу АУ. ТЬе Уеаг ої Ргоіезі, 1956. Ап

АпіЬоІо^у ої Зоуієі Шегагу Маіегіаїз. Ые\у Уогк, Уіпіаде Ьоокз,
1961.
М с № і 11 і а т з О. АУіісЬ Нипі. ТЬе Неуіуаі ої Негезу. Возі Воз*

іоп. Шііе, Вго>уп апсі С°, 1950.
М а 11 е г у О. ТеасЬіп^ аЬоиІ Соттипізт. А Оеїіпіііоп ої ІЬе
450

РгоЫет апсі Оезсгірііоп о? зоте Ргасіісез. Возіоп, Каііопаї Аззосіа-

ііоп о! Іпсіерепсіепі ЗсЬооІз, 1962.
Меуег А. ТЬе Зоуієі Роїііісаі Зузіегп. Ап Іпіегргеіаііоп. Ые\у

Уогк, Напсіот Ноизе, 1965.
Мігзку Б. Сопіетрогагу Низзіап Іліегаіиге: 1881—1925. Ьоп-

сіоп, Оеог^е Ноиііесі^е апсі Зопз, Псі, 1926. Ргіпіесі іп ІЬе ипііесі Зіа-

іез о і Атегіса, р. IX.
М и с Ь п і к Н. Ргот Оогку іо Разіегпак. Зіх \угіієгз іп Зоуієі

Низзіа. Ые\у Уогк, Напсіот Ноизе, 1961.
Р о £ £ і о 1 і Н. ТЬе РЬоепіх апсі ІЬе Зрісіег. А Воок о! Еззауз

аЬоиі зоте Низзіап \угіієгз апсі ІЬеіг Уіе^.оі ІЬе ЗеН. Напуагсі Ііпі-

уегзііу Ргезз, СатЬгі^е, 1957.
Ро££Іо1і Н. ТЬе Роеіз о! Низзіа, 1890—1930. Напуагсі ІЛпі-

уегзііу Ргезз, СатЬгі^е, 1960.
«РгоЫетз о і Соттипізт», 1962, N 4.
«РгоЫетз о! Соттипізт», 1962, N 5.
«РгоЫетз о! Соттипізт», 1963, N 1.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1963, N 3.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1963, N 4.
«РгоЫетз о! Соттипізт», 1963, N 6.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1964, N 2.
«РгоЫетз о! Соттипізт», 1964, N 3.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1964, N 6.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1965, N 3.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1965, N 5.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1966, N 2.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1966, N 3.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1967, N 2.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1968, N 5.
«РгоЫетз оі Соттипізт», 1969, N 6.
Нісіеоиі №. ТЬе Насіісаі Иоуєі іп ІЬе Шііесі Зіаіез, 1900—

1954. Ые^ Уогк, Нііі апсі №ап£, 1956.
«Низзіап Іліегаіиге Тгіциоіегіу», 1972, N 1.
«Низзіап Іліегаіиге Тгіциоіегіу», 1973, N 6.
Зіттопз Е. Низзіап Рісііоп апсі Зоуієі Ісіеоіо^у. Іпігосіисііоп
іо	РесНп, Ьеопоу апсі ЗЬоІокЬоу. Ие\у Уогк, СоїитЬіа ІІпіуегзііу

Ргезз, 1958.
Зіттопз Е. Іпігосіисііоп іо Низзіап Неаіізт: РизЬкіп, Сю£ОІ,

Оозіоеузку, Тоїзіоу, СЬекЬоу, ЗЬоІокЬоу. Іпсііапі ІІпіуегзііу Ргезз.

Віоотіп^іоп, 1965.
Зіттопз Е. (есі.) ТЬгои^Ь ІЬе Сіазз оі Зоуієі Іліегаіиге. Ые\у

Уогк, СоїитЬіа ІІпіуегзііу Ргезз,- 1953.
«Зіауіс Нєуіє\у», уоі. 28, N 2, Липе, 1969.
«Зіауіс Неуіе>у», уоі. 28, N 4, БесетЬег, 1969.
451

ЗЬишап Р г. Атегісап Роїісу іо^агсі Киззіа зіпсе 1917. Ке\у

Уогк, Іпіегпаїіопаї РиЬІізЬегз, 1928.
5	1 о п і т М. Мосіегп Киззіап Шегаіиге. Ргот СЬекЬоу іо ІЬе

Ргезепі. Ые\у Уогк, Охїогсі ІІпіуегзііу Ргезз, 1953.
5	1 о п і т М. Киззіап Зоуієі Шегаіиге. ЛА/гііегз апсі РгоЫетз.

Ые\у Уогк, Охїогсі ІІпіуегзііу Ргезз, 1964.
5	т і і Ь Н. ТЬе Киззіапз. ТЬе Ые\у Уогк Тітез Ьоокз апсі С°,

1976, 41Ь есііііоп.
Зігиуе О. Зоуієі Киззіап Шегаіиге, 1917—1950. ІІпіуегзііу о!

ОкІаЬота Ргезз: Ыогтап, 1951.
Зігиуе О. Киззіап Шегаіиге ипсіег Ьепіп апсі Зіаііп. 1917—-

1953. ІІпіуегзііу о! ОкІаЬота Ргезз; Ыогтап, 1971.
5\уауге Н. Роїііісаі Сопігої ої Шегаіиге іп ІЬе ІІ55К, 1946—

1959. СатЬгі§е, МаззасЬизеіз, Напуагсі ІІпіуегзііу Ргезз, 1962.
«Тітез Шегагу Зирріетепі», 03.11.1966.
Іі	1 а т А. ТЬе ВоІзЬеуікз. ТЬе Іпіеііесіиаі апсі Роїііісаі Нізіогу
оі	ІЬе ігіитрЬ ої Соттипізт іп Киззіа. Ые\у Уогк, Мастіїїап, 1965.
Уіскегу Ш. ТЬе Сиіі ої Оріітізт. Роїііісаі апсі ісіеоіо^ісаі.

РгоЫетз ої Кесепі Зоуієі Шегаіиге. Іпсііапа ІІпіуегзііу Ргезз, Віоо-

тіп^іоп, 1963.
ЛА/ Ь і і п е у ТЬ. ТЬе Кте\у ЛА/гіііп^ іп Киззіа. ІІпіуегзііу ої МісЬі-

дап Ргезз, 1964.
Уагтоііпзку А. Шегаіиге ипсіег Соттипізт. ТЬе Шегагу

Роїісу ої ІЬе СР51І їгот ІЬе Епсі ої Шогісі Шаг II іо ІЬе сіеаіЬ ої

Зіаііп. Сотрозесі аі ІЬе Іпсііапа ІІпіуегзііу КезеагсЬ сепіег іп АпіЬго-

роїо^у їоікіоге апсі Упдиізііс. Ые\у Уогк, 1957.
Уагтоііпзку А. ТЬе Киззіап. ТЬеп апсі ІМо\у.	Уогк,
Мастіїїап, 1963.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
А
Абрамов Ф. 349, 394, 397, 399,
435
Авдеенко А. 269

Аверченко А. 50

Авижюс И. 393

Агапов Б. 336

Аграновский А. 329

Аж а ев В. 354, 383

Айтматов Ч. 346, 349, 393, 39/,

399, 441

Алданов М. 50
Александрова В. 15, 18, 19, 26,

32, 46, 47, 58, 65, 66, 75, 76,

79, 91, 94, 95, 137, 139, 141,

142, 178, 180, 204, 205, 230,

266, 267, 268, 269, 270, 295,
299,	301, 302, 305, 307, 329,

331, 334, 339, 349, 359, 371,

372
Алексеев М. 435
Алигер М. 302, 364, 427
Амфитеатров А. 50
Ананьев А. 398, 399
Андерсен-Нексе М. 231
Андреев Л. 50
Андреева М. 170
Апдайк Д. 369
Арбатов Г. 376
Асеев Н. 425
Астафьев В. 394, 431
Арцыбашев М. 50
Афиногенов А. 268, 297, 300
Ахматова А. 52, 301, 302, 423
Ачесон Д. 316
Б
Бабаевский С. 354
Бабель И. 62, 64, 87, 89, 175,
176,	222, 223, 224, 225, 226,

227, 228, 237, 252

Бажан М. 383

Бакланов Г. 389, 399, 421

Бакалдин В. 346

Балтер Б. 421

Бальмонт К. 50, 59

Баранов В. 57

Барбюс А. 273, 289

Баргхорн Фр. И, 80, 327

Барто А. 290

Бедный Б. 389

Бедный Д. 52, 200

Бек А. 62, 300, 305, 384, 421

Белов В. 435
Белый А. 52, 54, 83, 84, 88

Берггольц О. 427

Березко Г. 300
Биллингтон Д. 32, 33, 36, 39,

40, 74, 75, 159, 161, 162, 164,

187, 238, 239, 240, 266, 319,

320, 324, 326, 332, 355, 358

Билль-Белоцерковский В. 139

Блок А. 30, 49, 52, 54, 61, 86,

93, 131, 132, 133, 134

Бовуар С. 372, 373

Богомолов В. 394, 421

Болле Д. 374
Бондарев Ю. 346, 389,393,391

399, 421, 439

Борланд Г. 187, 190, 191, 197,

198, 199, 205, 206, 207, 208,

209, 210, 211, 214, 263, 278

Боровик Г. 399

Бородин С. 290

Брамберг А. 379, 380, 381

Браун Д. 192, 283, 284, 299,300,

320, 326, 366, 367, 368, 369,
370,	371, 406, 407, 408, 409,
453

410, 412, 413, 414,	415, 416,
417,	420, 421, 422,	423, 424,
425, 426, 427, 428,	429, 430,
431,	432, 434, 435,	436, 437,

438, 439, 440, 441, 442, 443

Браун Э. 20, 63, 66, 67, 89, 95,

96, 97, 98, 99, 100, 101, 102,
103, 104, 105, 106,	108, 109,
110, 114, 116, 117,	118, 119,
120, 121, 122, 123,	124, 125,
126, 128, 129, 131,	137, 138,
142,	143, 160, 161,	175, 176,
178, 187, 189, 191,	192, 196,
203,	211, 212, 213,	214, 215,
226, 227, 242, 243,	244, 249,
263, 264, 320, 331,	334, 358,

390, 391, 396
Брежнев Л. 7, 9, 31,	196, 197,
218, 308, 392, 395,	396, 403,
420,	438

Бреннелер С. 73

Брукс Ван Вик. 416

Брюсов В. 30, 52, 54, 61

Бубеннов М. 384

Буллит У. 11, 78, 79

Бунин И. 55, 59, 431

Быков В. 346, 393, 421
В
Васильев Б. 394

Васильев И. 399, 436

Ваншеикин К. 427

Василевская В. 300, 303, ЗОБ

Вересаев В. 52

Веселый А. 89, 208

Викери В. 214, 265, 266, 320,

329, 337, 339, 384

Винокуров Е. 427

Винниченко И. 435

Вильсон В. 4

Вильямс А. 44

Вирта Н. 230, 231
Вишневский Вс. 62, 260, 261,
290,	295

Волошин М. 52

Ворошилов К. 291

Вургун С. 314, 383
Г
Гайдар А. 208, 297, 300

Гамзатов Р. 346, 349

Герман Ю. 389
Гибиан Дж. 266, 267, 320, 334,
371,	373, 374, 375

Гиппиус 3. 30, 50

Гладков Ф. 12, 52, 138, 175,

200, 208, 237, 250, 261, 267,

272
Голд М. 12, 370

Голубов С. 290

Гончар О. 346, 394, 399

Горбатов Б. 298, 300

Горький М. 15, 25, 27, 28, 49,

50, 52, 61, 67, 68, 69, 70, 71,

72, 73, 84, 85, 87, 88, 92, 170,
177,	199, 208, 223, 227, 228,

244, 248, 251, 258, 260, 262,

263, 264, 279, 280, 281, 285,

286, 289, 300, 319, 349, 371,

385, 388, 411, 431

Гранин Д. 384, 389, 439, 440

Грибачев Н. 46

Грин А. 52

Грэвс 42, 44, 45

Гудзенко С. 428

Гумилев II. 67

Гупперт Д. 256

Гуэрни Б. 28, 190, 203, 333
Д
Дангулов С. 389
Дейчер И. 80
'Дементьев А. 335
Де Яко А. 398	1
454

Джордан В. 374

Джонсон Л. 5

Долматовский Е. 301

Донской Д. 295

Дос Пассос 430

Достоевский Ф. 240, 356

Драйзер Т. 12, 273, 284, 296,

369, 416

Друнина Ю. 427

Дудин М. 428
Дудиицев В. 338, 339, 340, 378

Дюбуа У. 312
Е
Евтушенко Е. 392

Егоров А. 284
Ермолаев Г. 168, 169, 171, 175,

204, 245, 246, 247, 248, 249,

266, 276, 277, 278, 279, 282,

285, 286

Есенин С. 52, 74, 238
Ж
Жид А. 176

Жуков Ю. 399
3
Зазубрин В. 62

Залыгин С. 346, 348, 393

Замятин Е. 83, 84, 90, 91, 136,
333
Зозуля Е. 297

Зощенко М. 90
И
Иванов А. 394

Иванов В. 215, 216

Иванов Вс. 64, 89, 90, 139, 140,

173, 174, 196, 236, 237, 272

Иванов Вяч. 50, 60
Иванов Л. 436

Ильенков В. 200, 208

Ильина Л. 351, 352

Ильин Я. 300

Ильф И. 209, 300

Инбер В. 196

Иелн С. 127

Исаев Е. 397, 399

Исаковский М. 62, 377

Истмен М. 13, 14, 19, 81, 82, 91,

92, 93, 159, 160, 187, 203, 210,

220, 224, 235, 238, 242, 243,
256,	257, 320
К
Каверин В. 86, 87, 176, 187,300,

359
Казакевич Э. 294, 305, 383, 389,
421,	439

Кайзер Р. 308, 309, 347, 348

Калинин А. 154

Канивец В. 393

Кардозо А. 398

Карим М. 399
Карлайл О. 26, 46, 320,330, 349

Карпов М. 230

Картер Дж. 328, 402

Кассиль Л. 208
Катаев В. 20, 176, 196, 200,208,

261, 300, 314, 346, 347, 349,

384, 385, 389, 399, 439

Кеннан Дж. 31, 311, 313, 401

Кеннеди Дж. 328, 331, 373

Кент Р. 297

Кетлинская В. 384

Кешоков А. 391

Ким М. 51

Кинг М. Л. 374

Кирсанов С. 425

Клей Л. 122
Клименко М. 143, 144, 145, 146,

149, 150, 151, 153, 154, 155,

156, 157
455

Кожевников В. 346, 389, 439
Колас Я. 383
Коллонтай А. 12
Кольцов М. 290
Коновалов Г. 331, 387
Корнейчук А. 300, 305, 314
Коробов Я. 230
Коротич В. 399
Косты л ев В. 290
Кочетов В. 384
Кривицкий А. 336, 399
Крон А. 394
Крылов М. 292
Крымов Ю. 297
Крюи П. 297
Куваев О. 394
Кук Ф. 316
Кулиев К. 393
Куприн А. 50, 59, 60, 431
Кускова Е. 73
Кутузов М. 296
Кыоиитц Дж. 12, 229, 230
Кэмрад С. 118, 121, 122
Л
Лабедз 343
Лавренев Б. 89, 139, 140, 298,

335, 336

Лавут П. 109, 114

Лайонс 10. 14, 38, 220, 221

Лану А. 398

Ларни М. 346

Лацис В. 383

Лауринчукас А. 399

Лебеденко А. 208

Левин Ф. 225
Ленин В. И. 20, 31, 33, 34, 35,

36, 37, 39, 40, 44, 45, 47, 48,

50, 51, 66, 67, 68, 70, 71, 76,

77, 78, 106, 116, 161, 163, 164,

165, 172, 191, 195, 216, 217,
258,	345, 356, 369

Леонов Л. 62, 85, 89, 171, 176,
178. 199, 208, 248, 251, 253,

254, 261, 264, 266, 272, 293,

300, 301, 306, 314, 383, 421,
432,	433

Леонтьев К. 16

Липатов В. 394

Липпман У. 310

Лихоносов В. 347

Локкарт Б. 32

Ломоносов М. 177

Лондон Д. 369, 418

Луконин М. 346, 428

Львов М. 428

Лыоис С. 369
М
Магаршак Д. 360

Майнор Р. 379

Маквильямс К. 313, 324

Макгир Р. 320

Маккарти Д. 316, 317

Маклин X. 214, 265, 266, 320,

329, 337, 339, 384

Маламуд Б. 416

Маллэри Д. 319
Малышкин А. 89, 208, 252, 267

Марков Г. 264, 346, 384, 389,

393, 395, 397

Маркхэм Д. 36, 38, 39, 41, 42,

351, 352, 353, 354, 355, 388

Маршак С. 425

Маршалл Д. 316

Маяковский В. 12, 36, 52, 53,

61, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98,

99, 100, 101, 102, 103, 104,
= 105, 106, 107, 108, 109, 110,
: 111, 112, 113, 114, 115, 116,

117, 118, 119, 120, 121, 123,

124, 125, 126, 128, 129, 130,
і	138, 238, 239, 248, 251, 279,

300, 412

Мейер А. 65	г
456

Мейер П. 401

Межиров А. 428

Мележ И. 346, 394

Мережковский Д. 30, 50, 59

Метченко А. 98, 108, 215, 216,

217
Миллер А. 369

Минин К. 295
Мирский Д. 16, 17, 18, 26, 29,
59,	60, 61, 68, 83, 84, 89, 92,

132
Михалков С. 346

Мозер Ч. 120

Мучник Е. 371
Н
Нагибин Ю. 431, 432

Наровчатов С. 281, 346, 428

Неверов А. 12, 52

Невский А. 296

Медогонов А. 428

Нексе М.-А. 272

Несин А. 398

Низовой П. 230

Никитин Н. 89, 90, 196

Николаева Г. 320, 383, 384

Нилии П. 387
Новиков-Прибой А. 208, 290

Носов Е. 399, 436
О
Овечкин В. 335, 384

Огнев Н. 12

Озеров В. 271, 346

Окуджава Б. 427

Олби Э. 416

Олдридж Дж. 398

Олеша Ю. 179, 180, 181, 182,

183, 184, 208, 237, 257, 258,

259
Оруэлл Дж. 91, 264
Островский Н. 261, 266, 270,
271,	300, 302, 377
П
Паиджикидзе Г. 394

Панова В. 300, 354, 388, 421,

441
Панферов Ф. 208, 230, 231

Паперный 3. 301

Пастернак Б. 94, 301, 333, 334,

335, 336, 337, 343, 360, 425

Паррингтон В. 416

Паустовский К. 56, 208, 377,

422
Первенцев А. 300

Перцов В. 98, 182

Петров Е. 208, 300

Пильняк Б. 12, 89, 90, 91, 333,
432
Плетнев В. 77

Погодин Н. 269, 313

Поджиоли Р. 26, 29, 69, 72,

159, 176, 222, 226

Платонов А. 298

Пожарский Д. 295

Полевой Б. 294, 300, 305, 346,

377, 378, 383, 389

Полонский В. 223, 226

Поляков А. 300
Пришвин М. 52, 196, 208, 320

Прокофьев А. 301

Проскурин П. 394, 399
Р
Радов Г. 435

Райдаут У. 370, 371

Раковский Л. 290

Распутин В. 394

Рейган Р. 328, 396, 402

Рекемчук А. 389

Ремизов А. 60, 83, 84, 88

Рид Джон 31, 379

Рид Дин 346
457

Робертс Г. 325

Рождественский Р. 309

Роллан Р. 273, 289

Романовский А. 215, 216

Романовский Е. 346

Ропшин В. (Савинков Б.) 50

Роуленд П. 320

Рудич Н. 285

Рыбаков А. 399

Рывкин М. 364, 365, 375

Рюриков Б. 172
С
Сальпхкий А. 346

Самойлов Д. 427

Сароян У. 368

Светлов М. 377

Седых К. 384

Сейфуллина Л. 178, 272

Семенов Г. 431

Семушкин Т. 384

Серафимович А. 49, 51, 52, 54,

55, 61, 138, 175, 178, 217, 218,

237, 248, 250, 271, 300, 377

Сергеев-Ценский С. 27, 52, 290

Серебрякова Г. 20

Симмонс Э. 15, 142, 189, 193,
204,	214, 231, 233, 234, 236,

249, 274, 275, 278, 295, 298,

315, 320, 329, 396

Симонов К. 183, 184, 293, 294,
300,	302, 305, 314, 336, 346,

365, 383, 388, 389, 421, 428,

439
Синклер Э. 12, 297, 369, 370

Скиталец С. 60
Слоним М. 15, 18, 26, 32, 46,

47, 48, 52, 58, 64, 73, 74, 75,

76, 79, 90, 93, 94, 132, 137,

139, 158, 173, 175, 180, 181,
189,	203, 207, 223, 227, 235,

236, 238, 239, 244, 245, 264,
265, 268, 269, 274, 275, 278,

293, 294, 297, 298, 299, 320,

333, 359, 390

Слонимский М. 90, 196, 286

Слуцкий Б. 427

Смеляков Я. 387, 393

Смирнов С. 346, 389, 439

Смит Г. 309, 347, 348

Соболев Л. 208, 298, 300, 421

Соболь А. 179

Соловьев Б. 133

Соловьев Вл. 30

Софронов А. 346

Ставекий В. 297

Стаднкж И. 394

Сталин И. 242

Старшинов Н. 428

Стейнбек Д. 369, 416

Стельмах Н. 346

Степанов А. 290

Стеффене Л. 11, 78

Струве Г. 15, 16, 17, 18, 19, 28,

32, 49, 50, 53, 54, 55, 56, 58,
60,	69, 70, 72, 73, 79, 84, 85,

86, 88, 89, 90, 91, 92, 135, 136,

137, 138, 139, 140, 141, 171,

178, 179, 181, 182, 187, 188,
190,	191, 203, 209, 224, 233,

235, 238, 239, 242, 255, 257,
259,	260, 261, 262, 271, 278,

291, 293, 301, 306, 307, 315,

320, 335, 340, 359, 360, 377,

402
Струве П. 15

Суворов А. 296
Сурков А. 264, 289, 301, 302,

346, 383, 386

Сучков Б. 28, 271, 280
Суэйз Г. 138, 214, 304, 330, 337,

340, 350, 382, 386, 387, 388

Сэлинджер Д. 368, 369, 416 •
458

Табидзе Ті 360

Табидзе Т. 360
Твардовский А. 20, 264, 298,
301,	302, 305, 314, 335, 354,

377, 387, 421, 426, 427, 432,
433

Твен М. 418

Тверяк А. 230
Тендряков В. 20, 384, 387, 399,
436
Тихонов Н. 90, 139, 196, 252,

253, 264, 290, 298, 300, 314,

346, 393, 425

Толстой А. 12, 57, 58, 59, 170,
175,	187, 196, 208, 209, 256,
257,	261, 266, 290, 295, 298,

300, 431
Толстой Л. 280, 291, 369, 431

Тренев К. 52, 139, 140

Трифонов 10. 389, 415

Троепольский Г. 394, 435

Трумэн Г. 311, 312, 313

Туркевич Л. 353, 354

Турсун-заде М. 346

Тынянов Ю. 290
У
Уинтер Э. 12
Уитни Т. 26, 238, 273, 338, 358

Улам А. 32, 372, 373

Уэллс Г. 70, 72
Ф
Фадеев А. 28, 62, 86, 138, 175,

178, 248, 253, 264, 285, 290,
293,	306, 307, 314, 377, 383

Федин К. Ю, 62, 85, 90, 136,
176,	230, 248, 261, 264, 272,

276, 290, 314, 335, 336, 346,

349, 383, 390
Фейхтвангер Л. 297

Фолкнер У. 416

Фонер Ф. 42, 127, 153

Форш О. 86, 208, 290

Фридберг М. 80, 81, 82, 161,
291,	293, 356, 357, 358, 417,
418,	419, 436, 437

Франк В. 374, 375

Фримен Дж. 11, 12, 52, 62, 219,

220

Фрэнк У. 12
Фурманов Д. 62, 138, 139, 175,
178,	237, 248, 261, 271, 300
X
Хаксли О. 91
Харкинс У. 43, 63, 89, 93, 142,
143,	144, 179, 180, 188, 204,

232, 262, 263, 266, 278, 304,

320, 350, 401

Хау И. 366

Хейли А. 416

Хейуорд М. 343

Хеллман Л. 297

Хемингуэй Э. 297, 369, 416

Хенкин Р. 255

Херст Р. 312
Хинли Р. 361, 376, 377, 378
Ходасевич В. 50
Холл Г. 6
Храпченко М. 27
Хук С. 342
Хэмфрис У. 78
Ц
Цветаева М. 60
Ч
Чаковский А. 346, 354, 389, 393,

397, 399

Чапыгин А. 52, 196

Черчилль У. 311
459

Чехов А. 177, 431

Чивер Д. 416

Чивилихин В. 399

Чигринов И. 394

Чириков Е. 50, 55

Чуковский Н. 384

Чулков Г. 50
Ш
Шагинян М. 208, 252, 261, 389,
399
Шешуков С. 215

Шишков В. 52, 196, 208, 230,

290, 300

Шкловский В. 90

Шолохов М. 9, 62, 138, 140,

141, 142, 143, 144, 145, 146,

153, 154, 155, 156, 175, 208,

213, 222, 228, 231, 232, 233,

234, 235, 248, 261, 264, 266,
272,	281, 300, 302, 303, 305,

313, 346, 383, 387, 388, 421,

431, 432, 433, 439

Шоу Б. 273
Штюц М. 346

Шуман Ф. 396
Щ
Щеглов М. 174

Щипачев С. 301, 346, 383
Э
Эйзенхауэр Д. 316

Эйзенштейн С. 104

Эренбург И. 2, 224, 261, 290,
300.	306, 314, 338, 339, 378,

384, 385, 388, 421

Эрлих В. 320, 339
Я
Ян В. 290
Ярмолинский И. 15, 18, 26, 80,
294,	295, 296, 297, 298, 307,

319
Ясинский И. 52

Ящуньский Г. 315

СОДЕРЖАНИЕ
ВСТУПЛЕНИЕ К ТЕМЕ			3
ОТКУДА ТЕЧЕТ ВОЛГА?
1.	«Ренессанс» или «своеволие безответственной мысли»? . . 24
2.	Дворцовый переворот или народная революция? Интервенция
или «Иностранные контингенты»?	30
3.	Горький и революция. Советская власть и культурное наслед¬

ство России			65
4.	Откуда течет Волга? .... *	83
5.	«О чистых полетах воображения» и нечистых приемах сове¬
тологов. В. Маяковский против Э. Брауна	95
6.	«Двенадцать» А. Блока против двух советологов	131
7.	Нэп и фантазии советологов	134
8.	Технология лжи, или Об опыте советологов наводить тень на
ясный день	141
9.	Постановление ЦК РКП (б) «О политике партии в области ли¬
тературы» (1925 г.) и волхвование советологов	158
10.	Герои подлинные и герои выдуманные	172
ПРАВДА ИСТОРИИ И ЛОЖЬ СОВЕТОЛОГОВ
1.	Пятилетка в кривом зеркале «культурных кремленологов» 186
2.	Ничто не вечно под луной (или кое-что о РАППе) . . . .201
3.	Правда жизни и ложь советологов	218
4.	Год тридцатый. Веха или шлагбаум?	235
ПО КОМ ЗВОНИЛ КОЛОКОЛ?
1.	Год 1932-й. Чем он не нравится советологам?	242
2.	Первый съезд советских писателей в оценке советологов . .254
3.	Социалистический реализм сквозь призму советологии, или
О мертвом теоретизировании и вечно зеленом древе социа¬

листического реализма	273
БУМАЖНЫЕ АТАКИ СОВЕТОЛОГОВ НА ВОЕННУЮ ТЕМУ

В СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»
1.	Мертвые сраму не имут	288
2.	Выгодный бизнес «холодной войны»	«...310
461

НОВЫЕ ВРЕМЕНА — НОВАЯ ТАКТИКА
1.	Спекуляция советологов после XX съезда КПСС . . . , . 324
2.	Воздушные замки советологов, или Хлопоты на пустом месте 332
3.	АУЬо із ™Ьо? Или как с ног ставят на голову	340
4.	«Один человек сказал...»	350
5.	Советская литература в кривом зеркале журнала «Проблемы
коммунизма»	360
6.	Кеер 5ті1іп£І Или советологи у разбитого корыта # , , ,381
МИФЫ ДЕМИНГА БРАУНА		 . . 405
Библиография . , » *	445
Именнойуказатель 		453

Альберт Андреевич Беляев
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ БОРЬБА И ЛИТЕРАТУРА
М., «Советский писатель», 1982, 464 стр.

План выпуска 1982 г. № 398.
Редактор Е. Н. Конюхова

Худож. редактор Н. С. Лаврентьев

Техн. редактор Л. П. Полякова

Корректор А. В. Полякова

ИБ № 3130
Сдано в набор 14.12.81. Подписано к печати 30.07.82. А 09160.

Формат 84ХЮ87з2. Бумага тип. № 1. Литературная гарни¬

тура. Высокая печать. Уел. печ. л. 24,36. Уч.-изд. л. 24,77.

Тираж 15 000 экз. Заказ № 108: Цена 1 р. 80 к. Издательство

«Советский писатель». Москва, 121069, ул. Воровского, 11.

Ордена Трудового Красного Знамени Ленинградская типо¬

графия № 5 Союзполиграфпрома при Государственном коми¬

тете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной

торговли. 190000, Ленинград, центр, Красная ул., 1/3.